Author: Никулихин В.Г.
Tags: метафизика в целом общая метафизика учение о бытии онтология метафизика психология психиатрия
ISBN: 978-5-91918-309-9
Year: 2013
Text
В. Г. Никулихин
Метафизика бреда,
Коллективный портрет психопатологической личности
Бессолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный
А. Ахматова.
1915 г
Энергия Музы - страшная житница,
Полна пустоты и нам не защитница. •
Речь о душе, о глубинном огне,
О том, что есть, ощущаю во мгле;
О том, что вижу: не понимаю чего;
О том, что открылась мне жуть откровенья Его;
О том, что плеромой Он покрывая,
Выводит это все, в себе раскрывая.
«Я» же кричит не о ротосе-рте,
А о надежде, но не звуке в стекле.
Неуважаемо то, что всем очевидно,
Переживаемо оно рефлексивно.
Катарсис растет как ядерный смерч,
Он в душах готовит и ядра-картечь;
Выстрел - и залпом; апокатастасис,
В прокрустово ложе-иконостасис.
Никулихин В. Г. ,
«Мысли после прочтения А
собственной книги» ^А
В. Г. Никулихин
Метафизика бреда,
или
Коллективный портрет психопатологической личности
Санкт-Петербург
РЕНОМЕ .
2013
УДК 111
ББК 87.21
Н65
Никулихин, В. Г.
Н65 Метафизика бреда, или Коллективный портрет психопатоло-
гической личности / В. Г. Никулихин. — СПб.: Реноме, 2013. —
192 с.: цв. ил.
ISBN 978-5-91918-309-9
Нет ничего сложнее для понимания и объяснения феномена чело-
веческого разума, нет более запутанного и противоречивого вопроса.
Разум сам по себе противоречив, соткан из противоречий. В нем борются
материалистические и идеалистические начала. Но в то же время он един.
Именно в подобную мозаику интересных мыслей предстоит окунуться
читателю, в некий поток философских идей и образов.
УДК 111
ББК 87.21
ISBN 978-5-91918-309-9
© Никулихин В. Г., 2013
© Оформление. ООО «Реноме», 2013
Автор выражает отдельную благодарность
Пигрову Константину Семеновичу,
как учителю в коридорах философских знаний.
И благодаря его конкурсу на написание
философского произведения человеком,
пришедшим с улицы, появилась эта книга
Содержание
Круг первый
.1 ВВОДНЫЙ
1. Введение ............................................... 11
2. Крайность .............................................. 12
3. Второе введение......................................... 13
4. Материя и материализм .................................. 14
5. Основное условие прогресса ............................. 17
6. Второе условие прогресса ............................... 19
7. Первое о свободе ........................................23
8. Второе о свободе ........................................26
9. Третье о свободе........................................ 29
10. О движении .............................................33
11. Отступление первое .................................... 37
12. Субъективный идеализм как преимущество .................40
13. Объективный идеализм ...................................42
14. Мудрость материализма ..................................45
15. Триединство ............................................48
16. Достоверность ......................................... 52
17. Субъективный Бог — моральная монада ................... 55
18. Объективный Бог-творец..................................58
19. Творчество .............................................64
20. Гумус или трагедия .................................... 66
Круг второй
СУБЪЕКТИВНЫЙ
1. Введение .................................................69
2. Сомнения ............................................... 70
3. О материи ............................................... 72
4. Существо ................................................ 77
5. Творение реальности ......................................80
6. Процесс творения .........................................84
7. Страх ....................................................86
8. Страдание ................................................99
9. Смерть ................................................. 104
10. Отчаянье и паранойя ................................... 108
11. Амораль Энтропии ...................................... 113
12. Пространство .......................................... 117
13. Время ..................................................122
14. Конец ..................................................125
15. Взлет ..................................................126
5
Круг третий
ОБЪЕКТИВНЫЙ
1. Введение .............................................129
2. Отступление второе ...................................130
3. Качество ............................................ 132
4. Детерминизм количества................................135
5. Правда ...............................................139
6. Прелесть обмана ..................................... 141
7. Реальность Бога ......................................145
8. Анафема ............................................. 152
9. Идея ................................................ 153
10. Пасьянс ............................................ 160
11. Свет в конце тоннеля ............................... 162
12. Надежда ............................................ 164
13. Спасение ........................................... 167
14. Чистилище .......................................... 169
15. Рай ................................................ 174
16. Ад ................................................. 176
17. Самоотдача ......................................... 178
18. Надежность.......................................... 180
Круг четвертый
ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ
1. Заключение........................................... 183
2. Литература .......................................... 184
3. Отзывы и рецензии ................................... 187
«Нужно оправдываться — сомнений быть не может. Вопрос лишь, с чего начать:
с оправдания формы или содержания настоящей работы. На Западе афористи-
ческая форма изложения — явление довольно обычное. Иное дело у нас. У нас
полагают, что книга должна представлять из себя последовательно развитую
систему мыслей, объединенных общей идеей — иначе она не оправдывает сво-
его назначения... И точно, если бы книга не могла иметь никакого другого на-
значения, то афоризм был бы этим самым навсегда осужден. Разрозненные, не
связанные между собой мысли в лучшем случае могли бы рассматриваться ни
как сырой материал, который может получить некоторую ценность лишь после
соответствующей обработки. Но по мере того, как растет недоверие к последо-
вательности и сомнение в пригодности всякого рода общих идей, не должно ли
явиться у человека отвращение и к той форме изложения, которая наиболее при-
способлена к существующим предрассудкам?»
Шестов Л. Апофеоз бессущественности.
Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1991. С. 33
Физическое и духовное представляют
собою как бы две изолированные
друг от друга колонны, которые
в один прекрасный день будут
соединены одной и той же
капителью.
Гельвеций
Круг первый
Вводный
Пьетро Перуджино.
МАДОННА С МЛАДЕНЦЕМ.
1490 г., холст, масло, 51 х 38 см.
Музей ди Каподимонте, Неаполь
1. Введение
Где начинается равноправие,
там кончается право.
Ф. Ницше
Можно ли объять необъятное? Нельзя. А выявить наиболее общие
закономерности развития, движения необъятного? В этом надо
разобраться. Что понимать под необъятным, под развитием? То ли
необъятное — это окружающий хаос, или жестко детерминирован-
ная структура, растущая глубоко до бесконечности в землю, а сво-
ими ветвями в заоблачные вершины космоса. Связаны ли эти хаос
или структура с первоначальной идеей или идея появилась из хаоса?
Структура ли определила возникновение идеи? По всем этим вопро-
сам шли и идут баталии. Борются объективное и субъективное, иде-
алистическое и материалистическое. В чем правда? Надо ли принять
сторону материализма? Если да, то что под этим подразумевать?
Если выбрать идеализм, то как быть с объективностью мира? Все
не просто. Все ложно. Возможно ли объять необъятное? Надо про-
бовать, искать наиболее общие закономерности устройства мира.
В этом должна заключаться активная позиция человеческого раз-
ума. Ставя все внешнее под сомнение, восхищаясь обнаруженными
противоречиями, человек должен их использовать для достижения
своего блага, для движения вперед и осветить это движение знани-
ем, пониманием противоречивости и сложности мира, мира необъ-
ятного вверх и вниз, вширь и вглубь. Достижение этих высот, глубин,
т. е. граница их как таковых будет зависеть от того, на какую ступень
сможет подняться человеческое сознание.
«Но должна же, наконец, наступить творческая эпоха, когда знание будет лишь
отворяющим, но не отвращающим. Нет новшества в осуждении. Основы осужде-
ния принадлежат тюрьмам, как и всякие оковы. Время ценно. Энергия благосло-
венна. Опыт почитаем. Не на осуждение тратить все эти ценности! Безумна такая
растрата, когда силы так безмерно нужны для устроения и создания».
Рерих Н. Избранное. М.: Советская Россия 1979. С. 342
11
2. Крайность
Восхитимся человеческим сознанием, споем ему гимн. Что может
быть прекрасней человеческой мысли, воплощенной в Мадонне
Рафаэля или в модели физического закона, сформулированного
ученым? Восхитимся, преклонимся перед сознанием. Но не забудем
задать вопрос: что?- почему сознание является таким исключитель-
ным свойством и исключительно ли оно само по себе? Если мы нс
будем брать во внимание первый аспект и не будем восхищаться
сознанием, то впадем скорее всего в крайность пошлого материализ-
ма, когда сознание выводится как продукт органа, вырабатывающе-
го мысль, как выделение желудочного сока в желудке. Но опасности
подстерегают, и если мы пойдем только по первому пути, безумно
восторгаясь сознанием, обожествляя его. Идеализируя его, можно
потерять связь между материальным носителем сознания и самим
сознанием. Крайности вредны. Вред в крайностях. Если меня кто-то
заметит в крайностях — он должен меня остановить, не дать мне
упасть в пропасть. Там, где есть крайность, появляется вера. Она
слепа. Она не дает ставить под сомнение вопросы, ответы автори-
тетов. Она замедляет развитие, препятствует возникновению новых
идей, ведет к деградации. Лишь непредвзятый скептик может быть
свободен. Да, так. Только и тут возникает вопрос: не является ли пре-
дыдущее предложение само по себе крайностью? Вполне возможно.
Скорее всего, да, если его еще превратить в цитату, выдрать отдельно
из контекста, где его положение имеет свой специфический, коррект-
ный смысл. Если смотришь работу — смотри ее целиком, вставай на
позиции автора, выявляй рациональное для себя зерно и используй
для своей деятельности. Не критикуй! На критике, конечно, можно
получить дивиденды, но зачастую критика служит ширмой для того,
чтобы скрыть собственное невежество, обвинив в этом своего оппо-
нента. Это надо понять. Воинствующая критика есть зло. Она есть
проявление крайности. Пусть всегда избегание крайностей будет
единственной религией. Тогда можно достичь высот разума, высот,
достойных восхищения.
«...продолжение информационного бума рано или поздно должно привести
цивилизацию к отказу от обычая цитировать всех предшественников. Придется
разделить познание и историю познания. В известной мере отход от указанного
обычая уже начался в этом веке, но во многих случаях сотни литературных ссылок
считаются непременным украшением ученого сочинения».
Чалидзе В. Иерархический человек. М.: Терра, 1991. С. 6.
12
3. Второе введение
.. .гармония и есть единственная
объективная реальность.
А. Пуанкаре
Для чего все это? Какова цель этих рассуждений? К чему это все? В чем
нас хотят убедить? Во вреде крайностей? Это старо. В том, что надо
к любому вопросу подходить непредвзято — понятно. Так для чего?
Отвечу: нет ничего сложнее для понимания и объяснения феномена
человеческого разума, нет более запутанного и противоречивого
вопроса. Разум сам по себе противоречив, соткан из противоречий.
В нем борются материалистические и идеалистические начала. Но
в то же время он един. Более того, его необходимо рассматривать как
целое. Вычленение одной части, выпячивание ее, будто то искусство
или наука, приводит к деформациям понимания природы, общества.
Перенесение методов изучения природы на изучение искусства при-
ведет к тяжким последствиям. Искусство умрет, потому как к нему
нельзя подходить с сугубо материалистических позиций, здесь долж-
на быть порция идеализма. Да, идеализма. Хотя, может быть, и не
только идеализма, как знать? Вот это бы и надо исследовать. Понять,
откуда берется идеалистическое и материалистическое начало. По-
нять основу этого. Понять, как образуется, как совершенствуется,
как функционирует разум как целое, откуда идут его начала. Давайте
задумаемся об этом. Ответ вряд ли будет, а если и будет, то простым
его не назовешь. Так что, не заниматься этим вовсе? Или взять от-
дельную область и рассматривать ее, но это будет усеченная часть
целого, в котором противоречия не будут скомпенсированы равны-
ми частями. Мы не будем знать, правильно ли вообще выбрали эту
часть, каково действительное соотношение противоречий в этой
отдельно взятой части. Если больше одного — надо применять один
метод исследования, если больше другого — другой. Применение
же единых методов приведет к деформации. Чтобы этого избежать,
надо подняться над предметом своего исследования, а не изучать его
изнутри. Тогда, изучив его всесторонне, можно сделать более или
менее правильные выводы.
«Каждый отдельный человек называет умом привычку к идеям, которые ему
полезны...»
Гельвеций
13
4. Материя и материализм
Ответь на вопрос: кто ты — материалист или идеалист? Что ты счи-
таешь первичным, а что вторичным? Материю или разум? Так надо
ставить вопрос. Да, я материалист, но до определенных пределов.
Как это попять? Мы привыкли к крайностям: или-или, третьего не
дано. Или ты преданный материалист и наш соратник, скажут по-
следовательные материалисты, или ты наш враг. Или ты идеалист,
принимаешь величие вселенской идеи, скажут идеалисты, или ты
заблудшая овца. Жаль! Не нужны нам крайности.
Давайте разберемся. Я—материалист, когда дело касается вопро-
са, что первично, а что вторично: материя или разум. Да, первична
материя, первична по отношению к разуму, но если пойти дальше,
взять разум отдельного человека, потом прибавить к нему еще один,
еще и еще и так много раз, то получим некоторую совокупность,
где разум будет первичным. Вот в таком понимании я становлюсь
идеалистом. Да, я убежденный материалист и идеалист в одном
лице — в этом мое преимущество, противоречие и единство. Это,
дай Бог, позволит подходить ко многим возникающим проблемам
непредвзято и более объективно, скептически.
Давайте введем новый термин: идеалистический материализм
или материалистический идеализм. Что правильнее? Глупо: пра-
вильно — не правильно. Мы находимся в плену традиций, пред-
ставлений. Разорвать их чрезвычайно тяжело, но необходимо. Волна
споров до хрипоты в горле прошла. Нужны аргументированные
исследования.
Что и когда понимать под идеализмом, а что и когда под мате-
риализмом? Давайте так — материя первична, сознание вторично,
имеем материализм. Сознание первично — общественное сознание
и творчество вторично — идеализм. Иначе придем к парадоксу
классического материализма: вторичное по отношению к материи
сознание отдельных индивидов образует общественное сознание,
которое, в свою очередь, будет частью объективной реальности
для другого отдельно взятого индивида. Получается порочный круг,
выход из которого может быть только в отказе от крайностей и в
рассмотрении процесса в динамике, в развитии, где все идет от про-
стого к сложному, от конкретного к общему. Идет поступательное
развитие.
На этих аспектах надо остановиться, и очень подробно, надо вы-
явить условия этого развития: как природа создает новые иерархиче-
ские структурные уровни своей организации? Что для этого нужно?
14
Какие условия? Прежде всего, конечно, материальность мира: было
время, когда разума не было; было время, когда ничего живого не
было, было время, когда не было молекул; было время, когда не было
атомов; было время, когда... и т. д. Можно идти в глубину бесконеч-
но, если бы и наше знание микромира простиралось в глубину до
бесконечности, но оно ограничено. Поэтому можно прийти к согла-
шению, что за первоначальный этап, кирпичик мироздания берем
атом, но будем помнить, что наш автомобиль стартовал не со старта,
а с половины пути. Однако и эта вторая половина пути не имеет кон-
ца. Здесь мы упираемся в барьер нашего незнания, но не в предел
в полном понимании этого слова. И если при этом нам удастся не
найти, а хотя бы наметить пути выхода из этого состояния, — уже
хорошо. Для этого, безусловно, необходим толчок скептицизма и
селективизма, только с ними можно идти к новым идеям и прогрессу.
«Классическая физика принимала как само собой разумеющееся, что имеется
такой объективный мир, который не только существует независимо от наблюда-
теля, но и может быть изучен этим наблюдателем без нарушения его в процессе
наблюдения. Конечно, каждое измерение представляет собой нарушение наблю-
даемого явления; однако, допускалось, что путем искусственного эксперимента
это нарушение может быть сведено к ничтожно малой величине. Но современная
физика показала, что как раз это неправильно. А с этим связана философская
проблема, трудность которой состоит в том, что нужно говорить о состоянии
объективного мира, при условии, что это состояние зависит от того, что делает
наблюдатель. Это ведет к критическому исследованию того, что мы понимаем под
выражением "объективный мир"».
Борн М. Философские аспекты современной физики
«Типы личности всегда отвечают разным типам философии. Личность неотделима
от философского размышления, а разум не может дать для нее мерку, вполне
охватить всю личность. Философия никогда не решает загадки мира. Она их ищет.
Она пытается охватить жизнь разумом, но никогда достигнуть этого не может.
Философская истина всегда может быть подвергнута сомнению свободной, ищу-
щей личностью».
Вернадский В. И. Научная мысль как планетарное явление.
М.: Наука, 1991. С. 77
Якоб Зайзенеггер.
ИМПЕРАТОР КАРЛ V С СОБАКОЙ.
1532 г., холст, масло, 194 х 112,7 см.
Музей Прадо, Мадрид
5. Основное условие прогресса
...установление связи между понятием
свободы и мирозданием в целом всегда
остается необходимой задачей.
Ф. В. Шеллинг
Прогресс — это хорошо. Это то, без чего невозможен регресс.
Сколько пониманий и толкований прогресса. Сторонники каждого
толкования стараются убедить в том, что их учение самое верное.
В этом они ничуть не лучше и не хуже друг друга. Все они забывают
одну простую вещь, что если какая-нибудь идея завладевает умами
всех, то она превращается в безыдейность, и для своего поддержания
требует создания репрессивного аппарата — аппарата регресса и де-
градации. С помощью аппарата подавления еще можно некоторое
время поддерживать величие первоначальной идеи, но затем насту-
пает крах, расплата. Общество распадается на множество течений
с самостоятельными идеями. Некоторые говорят о том, что первона-
чальная идея была ошибочна и надо вернуться к началу. Некоторые
же говорят, что первоначальная идея была всего лишь опошлена
неправильными подходами.
Что ж, и первые, и вторые правы и не правы одновременно. Правы
в чем? В том, что, конечно же, в обществе для большей устойчивости
должны присутствовать как левые, так и правые взгляды, центристы
и т. д. Общество, как и человек, не может быть непротиворечивым.
Наличие противоречия, а не полное его изгнание, гарантирует раз-
витие. Дело в том, что если одно какое-нибудь учение завладевает
умами всех, происходит деформация: положительные его качества
начинают выпячиваться наружу, крича со всех перекрестков об их
достоинстве, а все негативное продолжает оставаться и усиливаться,
и параллельно с усилением рекламы достоинств будет достигнут
опасный предел. После этого начинается развал. Есть ли из этого
выход? Наверное, есть. Это — неравновесность, неодинаковость
свойств системы, общества. Кто-то должен придерживаться комму-
нистических идеалов, кто-то — национал-социалистических, кто-
то — центристских и т. д. Это походит на игру в вероятность.
Если учение захватывает максимальное количество носителей,
которое оно вообще может охватить («X»), то вероятность его жизне-
способности становится нулевой, т. е. такой же, как если бы оно во-
обще никого не могло охватить. Однако есть оптимальный уровень,
при котором жизнеспособность данного учения максимальна. Как
этого добиться? Ответ простой — свобода. Только проведением
17
свободных выборов, т. е. опытным путем, определяется этот опти-
мум. Должна быть полная свобода волеизъявления. Это должно ка-
саться не только политики, но и экономики, где господствуют круп-
ные производители товаров. Ради своего спасения они должны
придерживаться оптимального уровня, не превосходя его. Это каса-
ется и биологии, когда какой-нибудь вид начинает усиленно размно-
жаться, то вполне очевидно, что он может и совсем исчезнуть, так
как разрушит среду своего обитания.
Да, для развития нужна неравновесность, различие в свойствах,
сохранение противоречия — в этом залог успеха. Если из каждого
учения взять рациональное зерно и посадить эти зерна на общей
пашне развития, они прорастут обильным урожаем. Любая система
может развиваться, если ей обеспечен контакт с себе подобными
системами. Политические партии взаимодействуют друг с другом
в парламенте, биологические виды — в среде своего обитания, мате-
риальные объекты — путем передачи друг другу вещества, энергии
и т. д., т. е. кроме неравновесное™ свойств системы как первичного,
главного условия развития, должно быть второе условие, произво-
дное от первого, — взаимодействие между отдельными объектами,
должно быть движение. Движение — это жизнь.
«Каждая неподвижность уже есть смерть, уже есть предвестник разложения
и распада. Так же точно каждое создание есть предвестник жизни. Потому-то
при каждом решении строителя возникает прилив новой энергии. То, что каза-
лось непереносимым вчера, становится легким, когда утверждается мысленно
надобность нового строения. Поистине, в каждом новом построении выявляется
прекрасное».
Рерих Н. Избранное. М.: Советская Россия, 1979. С. 337
6. Второе условие прогресса
Предмет Дарвина столь же бесконечен
и столь же неисчерпаем, как и предмет
Гегеля. Первый исследовал предмет
о происхождении видов, второй старал-
ся объяснить процесс мышления челове-
ка. Результатом у того и другого явилось
учение о развитии.
И. Дицген
Неравновесность сама по себе не может быть двигателем прогресса.
Вот пример: Ведро с водой В1 поднято на высоту Н относительно
ведра В2; воды в ведре В2 нет; движения нет; о появлении какого-
нибудь нового свойства говорить не приходится. Наклоним теперь
ведро В1, вода под действием силы тяжести устремится в ведро В2.
Скажем, что системы В1 и В2 начали друг с другом взаимодейство-
вать, обмениваться между собой веществом — водой. Появилось
движение, и, как следствие, появление нового иерархического
уровня — струи. Струя имеет определенную конфигурацию. Что
определяет, что она такая? Внешние условия: поля действия сил
(гравитация), свойства воды, объем систем В1 и В2 и т. д. Да, это
так. Но можно ли говорить, что свойства струи, как системы, были
изначально характерны воде? Нет! Что же это значит? Вода, являясь
первичным материальным носителем, при своем движении в не-
однородной системе порождает новое свойство, которого у нее не
было в спокойном состоянии.
Конечно, этот пример утрированный и сильно упрощенный. Мож-
но привести другие примеры. Предположим, что есть электрическая
цепь, но она не замкнута, тока нет, движения нет. Замыкаем цепь.
Возникает ток, как направленное движение электронов. Появляется
новое свойство, которого не было до этого. Можно предположить,
что ток разогревает вольфрамовую нить, которая затем начинает
излучать свет. Развитие и движение приобретает иерархический
характер.
Осмысляя вышесказанное, можно докапываться, что было пер-
вично для возникновения ЭДС и что будет вторичным для ощущения
света. Можно менять ход рассуждения, выделяя другие аспекты и по-
другому характеризуя уровни иерархии. Но главное, что здесь стоило
бы выделить, — это то, что новое качество без активного движения
не появится, не возникнет. Но тогда уместен вопрос: может ли каче-
ство перейти в количество? Это очень важно! Само по себе — нет.
19
ПЕРВЫЙ ЭДС Условие
неоднородности
электрической батареи
ИЕРАРХИЧЕСКИЙ
УРОВЕНЬ *
Электрический ток
I
Движение
Накал нити
<—► Новое качество
ВТОРОЙ
ИЕРАРХИЧЕСКИЙ
_______I________
Накал нити — холод
окружающей среды
Условие
неоднородности
УРОВЕНЬ
т
, Электромагнитное
излучение
___________Т_________
Ощущение света,
окружающие предметы
становятся видимыми
Движение
> Новое качество
Пусть есть одна молекула воды, положим ее в ведро В2, возьмем
вторую, положим туда же, затем третью, четвертую и т. д. Возникнет
ли при этом на каком-то уровне новое качество? Многие скажут,
что да. Вроде бы имели сначала разрозненные молекулы, а получи-
ли в итоге жидкость — новое качество. Но давайте присмотримся
внимательно. Как только к первой молекуле воды была добавлена
вторая, они начали взаимодействовать друг с другом, появился эле-
мент неоднородности. Молекулы могут сталкиваться, отталкивать-
ся, притягиваться, т. е. двигаться друг относительно друга. Вроде бы
правильно: увеличивая количества, появляется новое качество.
Давайте рассмотрим еще один случай. Есть бильярдный шар,
к нему прибавили второй. Эти шары друг с другом не взаимодейст-
вуют, не движутся. Что один, что два, что три, что сколько угодно —
разницы нет. Движения нет. Можно об этом сказать и таким обра-
зом: был один шар, добавили еще, еще и еще, появилось новое
20
качество — куча. Но является ли понятие «куча» кардинально новым
качеством? Можно ли здесь именно этот случай интерпретировать
как механический переход количества в качество? Забывать, одна-
ко, нельзя о том, что куча сама по себе и является новым качеством,
но без движения она не появилась бы. В самом деле, кто-то или что-
то должно было эти шары собирать вместе — проявлять действие,
которое запечатлелось бы в том или ином виде кучи. Т. е. у вновь
образованной структуры под действием посторонней силы появи-
лось новое качество — качество отражения, памяти предваритель-
но произведенного действия. Непосредственный переход количе-
ства в качество здесь ни при чем. Конечно, трудно сразу с этим
согласиться. Можно предложить другой вариант — вариант ком-
промисса: рассматривать накопление количества как предпосылку
образования неоднородности.
Новое свойство
Л
Движение <-
А
Неоднородность -*
А
Количество —
материальный <-
носитель
-> Струя
Переливание
-> из одного ведра
в другое
Пустое ведро —
полное ведро
А
v
-> Вода — молекула
Видно, что отбросив два промежуточных этапа, упростив ситуа-
цию, получим:
КОЛИЧЕСТВО — КАЧЕСТВО (НОВОЕ СВОЙСТВО).
Но приводит ли подобное упрощение к уяснению существа во-
проса? Нет! Наоборот, к затемнению. Такой подход чреват тем, что
качество может появиться там, где идет количественное изменение
без затраты движения, энергии со стороны. Это за пределами моего
понимания. Изолированная система не развивается — она погибает.
И тем более в ней не могут идти количественные, усложняющие си-
стему изменения. Категорию количество надо объединить с катего-
рией материальный носитель, т. е. на чем, на каком материале будет
21
строиться новая структура. В этой роли может быть молекула воды,
человек, клетка мозга и т. д.
Таким образом, имеем формулу развития, формулу прогресса: от
исходного базисного носителя через неоднородность при помощи
движения к новому качеству (свойству). Вот так и поставим точку.
«В стремлении понять реальность разум удовлетворен лишь в том случае, когда
ему удается свести ее к мышлению. Если бы человек мог признать, что и вселен-
ная способна любить его и страдать, он бы смирился. Если бы мышление открыло
в изменчивых контурах феноменов вечные отношения, к которым сводились
бы сами феномены, а сами отношения резюмировались каким-то единствен-
ным принципом, то разум был бы счастлив. В сравнении с таким счастьем миф
о блаженстве показался жалкой подделкой. Ностальгия по Единому, стремление
к Абсолюту выражают сущность человеческой драмы. Но из фактического при-
сутствия этой ностальгии еще не следует, что жажда будет удовлетворена».
Камю А. Миф о Сизифе // А. Камю. Бунтующий человек.
М.: Политиздат, 1990. С. 32
«Ведь бывает, что случайно, или в результате дополнительного исследования, или
под влиянием чужого мнения, а иногда и каким-то другим путем ранее приобре-
тенные понятия изменяются так, что новые понятия становятся более сильными,
и потому мы высказываем суждение, что не следует быть настолько привязанным
к первоначальным понятиям, чтобы не взвесить, нельзя ли иметь другие по-
нятия, в сравнении с которыми первые могут быть хуже и потому должны быть
отброшены, чтобы дать место более здравым понятиям. Когда такое суждение
сформулировано, оно в свою очередь становится как бы предубеждением. Воля
стремится это проверить и приказывает интеллекту выполнить эту задачу; именно
это и есть та самая предосторожность, которая, как я сказал, находится в нашей
власти и с помощью которой, если мы случайно впадем в ошибку, мы примем
меры, чтобы не упорствовать в заблуждении».
П. Гассенди
«Ни одна вещь не возникает беспричинно, но все возникает на каком-нибудь
основании и в силу необходимости».
Левкипп
7. Первое о свободе
Пусть меня извинят за шараханья из стороны в сторону и производ-
ство мешанины, но свобода изложения требует свободы мысли. Надо
определиться: что такое свобода? Свобода в узком понимании слова
и в более широком. Может ли система развиваться в свободном со-
стоянии или для этого требуется, чтобы она обладала в той или иной
степени несвободой? Возникает проблема узника. Может ли узник,
сидя в темнице, быть свободным? Свободен ли журавль в небе?
Свободен ли свет, который испускается зажженной электрической
лампочкой? Свободен ли этот свет в силу необходимости или сам по
себе? Конечно, свет может идти во все стороны, пока не встретит на
своем пути препятствия, непроницаемого для него. Здесь, у препят-
ствия, теряется свобода, свет уже не волен двигаться дальше. То есть
что мы ввдим? Внешняя система накладывает ограничения на нашу
систему. Система более высокой иерархии ограничивает свободу
системы низшей иерархии.
Рассмотрим человека, попавшего на необитаемый остров. Свобо-
ден ли он в своем поведении? Он не должен ориентироваться на чу-
жое, постороннее мнение. Он может поступать как хочет. Здесь выше
его по иерархическому признаку системы нет. Но свободен ли такой
человек в «истинном» смысле этого слова? Нет! Как ни странно, если
этот человек вдруг захочет выбраться с этого острова, то сделать так
он не сможет, вернее, сам по себе не сможет. Но вот к берегу при-
плыл корабль. И встала дилемма, что выбрать: свободу безнаказанно
делать все, что хочешь, на необитаемом острове или некоторую не-
свободу человеческого общества? Индиввд предпочитает несвободу.
Так чего же индивид боится? Свободы хозяйствовать на острове, где
выше по иерархическому признаку, по разуму систем нет, или несво-
боды человеческого общества? Конечно, первого он боится больше,
чем второго. Сознательно или несознательно это происходит, неваж-
но. Вспомним цепочку: носитель — неоднородность — движение —
новое качество. Если под новым качеством понимать разум человека
как таковой, разум отдельного индивида, то он не может полнокровно
развиваться и функционировать без общества, общения, обмена ин-
формацией, он начинает деградировать, разлагаться, умирать. Чело-
век перестает быть человеком. Страх самосохранения толкает разум
в объятия несвободы общества в обмен на предоставление человеку
как личности права жить и совершенствоваться. Общество в отмест-
ку за это требует, чтобы индивид соблюдал определенные правила
поведения. Так что ж, индивид не может быть полностью свободным?
23
Наум Габо.
ГОЛОВА № 2.
1916 г., сталь,
175,3 х 134 х 122,6 см.
Галерея Тейт, Лондон
Наум Габо.
БРОНЗОВАЯ СФЕРИЧЕСКАЯ ТЕМА.
1960 г., дерево, фосфор, бронза.
92,1 х 66,7 х 72,4 см.
Галерея Тейт, Лондон
Да! Если смотреть со стороны общества, то индивиду деваться не-
куда. Его свобода будет осознанной необходимостью жить в этом
обществе, ибо без общества разум человека перестает быть разумом.
Это понятно. Но а как же необитаемый остров? Как природа? Как
же та основа, на которой человек формируется как биологический
вид? Разве он не может развернуться во всю ширь? Разве он не
может быть полностью свободным? Что ж, может. Но предел будет
и здесь: пока он воздействует на природу, на связи, от которых ни-
точки не тянутся непосредственно к нему, можно быть спокойным,
но как только более высокое сознание человека начинает вторгаться
в связи природы, которые завязаны непосредственно на человека, —
может быть беда. Человек сам из себя сделает своего тюремщика.
Он поставит себя на край гибели. Не изучив всех явлений природы,
нельзя быть свободным от природы. Как видим, здесь тоже свобода
выступает как осознанная необходимость. Необходимость знать,
какие нужно предпринимать действия, чтобы получился желаемый
результат. Знания приходят с опытом. Опыт позволяет предсказать
поведение внешних объектов. А для того чтобы иметь этот опыт,
человеку надо совместить в себе общественные и природные нача-
ла. Человек должен чувствовать себя частицей общества и ощущать
свое тело (бытие) как часть природы. Помните: вредны крайности.
От общества нужно взять саму возможность существования разума,
от природы — свободу поведения. Человек должен ощущать себя
частицей природы и частицей общества, тогда он станет действи-
тельно свободным. Свободным в широком смысле этого слова. Сво-
бодным в общем. Но есть еще и другой класс свободы. Обратим на
него внимание.
«И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне,
запечатанную семью печатями.
2. И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин
раскрыть сию книгу и снять печати ее?
3. И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею раскрыть сию книгу,
ни посмотреть в нее».
Откровение Святого Иоанна Богослова. Гл. 5
8. Второе о свободе
Таким образом, коснувшись вопроса о свободе и несвободе, начи-
наем понимать, что свобода в широком смысле слова, хотя и в неис-
черпывающем, в неполном и даже далеко неполном, есть осознан-
ная необходимость. Но, заявив это, как ни странно, мы скатываемся
к признанию того, что свобода как категория присуща только чело-
веку, человеческому разуму, в крайнем случае — человеческому
обществу, т. е. какой-то мыслящей субстанции, которая осознанно
действует и с необходимостью, или это значит, что человек, изучив
природные процессы, сознает, что он волен поступать так и так, но,
подумав и осознав, что ему выгоднее, поступает так и так. Что это зна-
чит? Что свободой как осознанной необходимостью нельзя называть
свободу как нечто общее, характерное для всей природы. Да, так!
Здесь мы впадаем в крайность. Причем делаем это непроиз-
вольно, под влиянием навязанных прошлым стереотипов не вгля-
дываемся в вопрос, не удивляемся его противоречивости, о том, что
категория «осознанная» относится к разуму, а категория «необходи-
мость» — к объективной реальности. Происходит слияние понятия
идеалистического по своему содержанию с материалистическим.
Мы видели и еще увидим, что и в понятии материи заложены идеа-
листические начала. Случайно ли то, что взяв наугад или специально
два положения, приходится констатировать их дуализм? Конечно
нет! «Но, — возразят “скептики”, — нельзя брать определение сво-
боды и толковать его широко, перенося его на все явления приро-
ды, надо говорить только о человеке, о его свободе». Может быть,
они и правы. Согласимся с ними. Конечно, когда говорится о более
широком классе явлений, надо говорить о детерминизме и неопре-
деленности, — это более модно. В самом деле, можно говорить, что
человек посредством своего интеллекта ликвидировал неопределен-
ность, т. е. посредством объективной реальности как источника
информации определил свое поведение, детерминировался. Можно
так? Кому что нравится. Только надо помнить следующее: полный,
не в смысле жирный, детерминизм предполагает отсутствие движе-
ния. Да, если объект однозначно определен по всем своим возмож-
ным параметрам, то движения нет, или на одном из иерархических
уровней предполагается его отсутствие. Это состояние скорее теоре-
тического, чем практического плана.
Неопределенность, наоборот, связана с движением, с утвержде-
нием об исключительности движения, что все постоянно меняется
и ничего нельзя зафиксировать. Нельзя схватить мгновение. В мире
26
нет ничего постоянного. С этими крайностями вряд ли нужно согла-
шаться, но и отвергать их нельзя. Действительно, в цепочке НОСИ-
ТЕЛЬ — НЕОДНОРОДНОСТЬ — ДВИЖЕНИЕ — НОВОЕ СВОЙСТВО
две крайние точки: носитель, новое свойство как бы подспудно
связаны с понятием детерминизма, а неоднородность и движение —
с неопределенностью. Почему нет? Почему нельзя представить себе
такую цепочку, больше того, спираль? Эта спираль может раскру-
чиваться бесконечно. Она сочетает в себе свободу и несвободу, де-
терминизм и случайность. Это значит, что, как ни досадно, свобода
в широком смысле не может быть связана с человеческим сознанием.
«Человек собирается постигнуть и узнать «все», но есть ли это «все» перед ним,
может ли это "все" положить перед собой на стол и его исследовать, и описать
в книгах, и сказать: вот книга, где «все» описано, изучите ее и будете все знать.
Мне представляется, что исследовать, изучить, узнать возможно только тогда,
когда я смогу вынуть единицу, не имеющую никакой связи со всеми окружаю-
щими, свободную от всех влияний и зависимостей, если я сумею это сделать,
познаю, если же нет — не познаю ничего, несмотря на массу данных выдержек
и заключений. Закончит ли следователь дело по исследованию убийства, тот, что
найдет убийцу и причину, заставившую убить с целью ограбления ценности, или
же ему нужно доисследовать его психологию, нервную и т. д. стороны. Потом об-
винить Государство в его системе, не предвидевшей преступности, не сумевшего
распределить ценности и пр.».
Малевич К. Бог не скинут. Искусство, церковь, фабрика.
Витебск: «Уновис», 1922. С. б
«Недавно он совсем сбил меня с толку, расспрашивая о башмаке. Сначала он по-
желал знать его составные части, и когда я обстоятельно ответил ему, потребовал
объяснения по поводу их состава, устремляясь все выше и выше, сперва в область
естественных наук, поскольку кожу он возводил к быку, но и на этом не оста-
новился, пока, наконец, я с моим башмаком не оказался в сфере теологии, и он
мне напрямик не объявил, что я никудышный сапожник, так как не могу поведать
о первоосновах моего ремесла».
Бонавентура. Ночные бдения. М.: Наука, 1990. С. 31
Сергей Александрович Шаров.
РАННЕЕ УТРО.
1984 г., холст, масло, 160 х 120 см
9. Третье о свободе
Многие хвалятся тем, что могут при-
вести большое число авторитетов в под-
тверждение своего мнения; я же хотел
бы, чтобы мои мнения были «новыми
и составленными мною самостоятельно.
Галилей
Интерес толкает меня при данном изложении несколько дефор-
мировать свои мысли. Это происходит в том смысле, что не все, во
что я верю, в чем я уверен, можно изложить сразу. Здесь я попадаю
в двойственную ситуацию: с одной стороны, я пишу то, что пишу
с целью высказаться и делаю это сам с собой наедине, но сами эти
мысли предназначены для восприятия другими людьми, и здесь
кончается моя свобода изложения. Надо умудриться сделать так,
чтобы идеи стали понятными всем, а это приводит невольно к ис-
кажениям, т. к. в жертву простоте приносится часть существа дела.
Выхода нет! Я становлюсь обманщиком: подсовываю потребителю
заведомо некачественный товар. Товар, который можно рассматри-
вать с разных точек зрения, причем заключения экспертов о нем
будут противоречивы. Связано это, видимо, с тем, что я являюсь
человеком, имеющим конечный разум и конечные способы изло-
жения (язык) идей как деятельности моего разума, однако, в то же
время являюсь частицей (носителем) более высокого иерархическо-
го уровня — общества, чьи законы и принципы довлеют надо мной.
Эти принципы заставляют повиноваться. Поэтому, взявшись решать
бесконечные по своей значимости задачи, но пользуясь конечными
по своему характеру средствами, я обрекаю себя на конечные реше-
ния, где волей-неволей должен отсутствовать малый по своему зна-
чению остаточный член, малость которого, вернее суждение о его
малости, зависит от человека. Что считать малым? Что главным?
Что второстепенным? Все это зависит от субъекта. В данном случае
от меня как частицы глобального мироздания, которое изменяется
и эволюционизируется. Я — частица этой эволюции. Меня нельзя
зафиксировать, детерминировать.
Поясню свою мысль: представим себя венцом творения, помес-
тим себя мысленно на самый высший эшелон иерархии — это не
избавит нас от зависимости от фундаментальных основ природы.
Мы с ними постоянно взаимодействуем. Природа, как нам кажется
29
при этом, дает на выбор случайные ситуации. Случайные не в дейст-
вительном смысле, а только в том, что мы такими их считаем. Если
человек попал в такую «случайную» ситуацию, у него есть возмож-
ность выйти из нее не одним, а несколькими способами (вариан-
тами). Он способен (свободен) выбрать любой из них. Именно это,
то, что у человека есть возможность выбора, определяет свободу,
т. е. свобода есть возможность выбора. Но выбрав определенный
исход, субъект тем самым детерминируется, начинает действовать.
Или по-другому: свобода не есть необходимость или случайность
сами по себе, но это возможность. Больше того, необходимость или
случайность, с одной стороны, и свобода (возможность), с другой,
хоть и выступают в едином процессе взаимодействия более высо-
кого иерархического уровня с более низким, но относятся к этим
уровням по-разному. Свобода (возможность) присуща здесь более
высокому уровню, а случайность выставляется более низким.
Так, для примера, можно взять поведение электрона в метал-
лическом проводнике. Сам по себе электрон может в проводнике
двигаться в любом направлении (это как бы случайность на более
низком иерархическом уровне). Однако вдруг вдоль проводника
появляется электрическое поле. Происходит переход на более вы-
сокий уровень. Появляется электрический ток. Происходит селек-
ция электронов (возможность выбора), имеющих определенное на-
правленное движение. Так что ж, электрон не обладает свободой?
Нет, обладает. Но эта свобода определяется тогда, когда он взаимо-
действует с более глубокими уровнями иерархии. В качестве при-
мера можно привести еще и то, что молекула воды сама по себе
движется в любом направлении без ограничений, но как только на-
чинает образовываться капля, сразу же эта капля, как более высо-
кий иерархический уровень, начинает селективный отбор молекул
по энергиям. Отбираются молекулы с определенным уровнем энер-
гии, иначе капля стала бы нестабильной. В этом есть свобода капли.
Таким образом, в некотором смысле можно выделить общее,
определить свободу как способность более высокого иерархическо-
го уровня выбирать из случайностей более низкого, но сам выбор
далеко не случаен. Из случайностей низшего уровня выбираются те,
которые способствуют увеличению стабильности более высокого
уровня, т. е. как бы каждый защищает свой интерес, как бы любой
уровень мироздания обладает способностью определять, что ему
выгоднее, как бы обладает элементами разума, но разума здесь нет.
В самом деле, смешно было бы утверждать, что он здесь есть. Капле
влаги еще очень далеко до того иерархического уровня, где действи-
30
тельно появляется разум. Это очень важный вывод. Действительно,
способность делать выбор не есть исключительное свойство раз-
ума — это присуще всей природе, на каждом из ее уровней. Однако
главное — это составить себе представление о соотношении случай-
ности, свободы (способности выбора), детерминизма в процессе
развития. И вообще, можно ли сравнивать эти понятия? Действи-
тельно, может быть, разговор идет о том, что гиря потому тяжелая,
что она серого цвета. Да, серый цвет и тяжесть есть свойства одного
явления — гири, но природа их различна. Если тяжесть определяет-
ся материалом гири, ее протяженностью, объемом, то цвет связан
со свойством поверхности. В общем случае гирю можно покрасить
хоть в голубой цвет. Что хочу я этим сказать? А только то, что эти по-
нятия (случайность, свобода, детерминизм) разорваны во времени
и пространстве, приложены к разным явлениям, хотя они друг друга
дополняют, и без одного не может быть другого.
Новое свойство <---------------> Детерминизм
Движение
-> Свобода
Неоднородность -*
-► Случайность
Носитель
•> Детерминизм
Можно сказать теперь, что предыдущие рассуждения были очень
сырыми и не могут претендовать на исключительность. Создавая
как бы нечто цельное, я нарочито разбиваю свои мысли, придаю им
характер неоднородности, перемещаю их и деформирую. Для меня
неважно, правильны ли мои суждения или нет. Для меня главное —
очертить подходы. Но даже и так никто никого не заставляет верить
или принимать мои суждения, каждый волен в этом. Есть библиоте-
ки, где уйма интереснейших книг, и данную писанину можно в луч-
шем случае принять частью этого множества (неоднородности).
Среди этого множества индивид выбирает только то, что согласуется
с его воззрениями, интересами, будет способствовать устойчивости
его личности.
31
«Человеческая свобода вызывается к действию незыблемостью прошлого, кото-
рое вследствие этого становится судьбой. А судьба, то есть все уже свершивше-
еся, должна всегда выступать стимулом к новым, сознательным и ответственным
действиям...
...в жизни человек постоянно находится в таком положении, что в любой
момент он может оказаться перед необходимостью выбора из множества воз-
можностей одной-единственной альтернативы, которую он "спасает" от небытия,
реализуя ее в своих действиях, как бы перенося ее в целости и сохранности
в "царство прошлого". И в этом царстве прошедших событий то, что прошло, не-
пременно сохраняется — как ни парадоксально это звучит — именно благодаря
тому, что все это уже в прошлом...
...реальность прошедшего защищена именно его неизменностью. Прошед-
шее — самый надежный вид бытия. Становясь прошедшим, наши возможности
уже никогда не исчезнут бесследно — только нереализованные возможности
уходят навсегда...
Только тому, что сохранено в прошлом, не грозит кануть в небытие. Действи-
тельность спасет от исчезновения, становясь прошлым. Момент превращается
в вечность, если возможности, скрытые в нем, превращаются в те реальности,
которые надежно хранятся в прошлом, «навсегда». В этом заключается смысл
любой актуализации. В этом смысле человек актуализирует себя не только тогда,
когда он выполняет какие-то действия или создает творения непреходящей цен-
ности, но даже и тогда, когда он просто существует».
Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990. С. 207
«Нам важно увидеть, что та свобода, оборотной стороной которой оказывается
освобождение от веры в чудо Откровения, не просто вообще апеллирует к Необ-
ходимому, но апеллирует к нему так, что это необходимое и связывающее каждый
раз полагается человеком в опоре на самого себя. Это Необходимое определя-
ется среди прочего и тем, в чем нуждается человеческое самоутверждение, т. е.
устремленностью и высотой, а также тем способом, каким человек отныне пред-
ставляет себя и свое существо. Новая свобода — в метафизическом аспекте —
есть раскрытие всего диапазона того, что впредь сам человек сознательно сможет
и будет себе полагать в качестве необходимого и обязывающего».
Хайдегер М. Европейский нигилизм // Проблемы человека
в западной философии: сб. М.: Прогресс 1988. С. 267
10. О движении
Движущее [начало] и возможность дви-
жения либо были созданы, либо вечны...
Аристотель
До этого мы видели, насколько тернист и непрост путь к познанию
законов развития. Даже не самих законов, а условий, которые предо-
пределяют развитие. Это понятия: неоднородности, свободы, нового
качества. Но всего этого не будет без движения, которое присуще
всем уровням мироздания. Вопрос о том, что первично — движение
или детерминированные свойства какого-нибудь иерархического
уровня, некорректен. Без одного нс будет другого. Для того чтобы го-
ворить о движении, что-то должно двигаться в настоящем или в про-
шлом. Движение само по себе — абсурд. Но и в другую крайность
впадать нельзя, когда говорят об отсутствии движения, о полном его
отсутствии. Даже гранитный камень, с точки зрения человека непод-
вижный, находясь вместе с наблюдателем на поверхности материка,
двигается вместе с материком на определенное расстояние. Земля
движется по орбите вокруг Солнца, перенося материк вместе с кам-
нем в космическом пространстве. Сама Земля вращается. Кроме
того, составляющие камень молекулы, атомы, электроны, ядра и т. д.
находятся в постоянном движении. Одни колеблются, другие совер-
шают вращательные движения, третьи еще каким-либо хитрым спо-
собом проявляют свою активность. Все они движутся. Таким обра-
зом, встретившись однажды с таким явлением, как камень, который
вроде бы неподвижен, мы видим отчетливо движение на более вы-
соком иерархическом уровне, в то время как на более низком целое
явление — камень — распадается на мелкие частицы, находящиеся
в движении. Здесь проявляется двойственность гранитного камня:
с одной стороны, наблюдатель с достаточной для себя уверенностью
детерминирует камень как явление в целом, свойство в целом, в от-
дельно взятом свойстве определить его не может в точности. Можно
взвесить с определенной точностью, габариты можно определить
только с погрешностью и т. д. Туг ничего нельзя поделать. Такие яв-
ления, как протяженность, масса, связаны с более глубинными слоя-
ми структуры гранитного камня. В самом деле, на границе, на самой
кромке камня всегда есть хаотически колеблющиеся молекулы. Они
то как бы выпрыгивают из камня, то убираются вовнутрь, и какие
совершенные средства измерения ни применять, такое свойство
камня, как протяженность, может быть измерено только в статисти-
зз
ческом приближении. То же можно сказать и насчет массы: какой-то
электрон может покинуть тело камня, могут отвалиться, отделиться
несколько молекул, атомов.
Подобные рассуждения приводят к тому, что приходится призна-
вать движение за вещь относительную. Что-то должно делать дви-
жение соизмеримым и относительным. Этим чем-то должен быть
волей-неволей наблюдатель, т. е. мыслящий субъект. А раз субъект
определяет относительность движения, то это, в свою очередь, на-
чинает отдавать идеализмом, даже больше того, еще необходимо
сделать замечание о том, что и величина движения будет зависеть
от наблюдателя, приходится впадать в идеализм субъективный.
Это не было бы так смешно, если бы не было так печально. Теория
относительности показала несостоятельность абсолютизации, по-
казала зависимость явлений от выбора систем отсчета. Такой выбор
по необходимости должен делать разум. Бог или человек — другой
вопрос. Но природа сама по себе такого выбора не сделает, если под
природой понимать то, что противоположно разуму, во что разум
не входит. Самой по себе природе безразлично, каково движение, —
она слепа. Физическую сущность движению приписывает субъект-
наблюдатель. Но это не значит, допустим, что планеты притягива-
ются друг к другу потому, что МЫ так хотим, по закону, обратно
пропорциональному квадрату расстояния, а потому, что МЫ припи-
сали, выразили в своем сознании этот закон всемирного тяготения
в такой форме. Другая форма этого закона была бы, может быть,
и более точной интерпретацией наблюдаемого разумом явления.
Наблюдатель — творец физических закономерностей, выделяется
из системы природы и противопоставляется ей, что необходимо
для неравновесности, неравенства свойств, чтобы возник поток
информации из окружающей среды субъекту, чтобы субъект мог
ощупывать окружающую среду. Это приводит к движению ощуще-
ний, мыслей. Это питает сам разум. Не надо думать, что разум будет
пассивным наблюдателем и воспринимателем окружающей среды.
Он еще и активный творец. Лучший аргумент в пользу этого — сама
относительность движения. Не было бы движения, не было бы че-
ловека — некому было бы выдумывать и относительность. Но это
не значит, что субъект (разум) выдумал относительность для того,
чтобы оправдать свое незнание или констатировать факт. Нет.
Скорее, для того, чтобы оправдать свое активное вмешательство
в окружающую действительность, свое на нее воздействие. Нет
познания без изменения познаваемого. Нет наблюдения без изме-
нения объекта наблюдения. Нельзя познать, не изменив. В любом
34
случае, для познания объекта необходимо воздействие на него,
будь то физическое или моральное. Физического, когда речь идет
о том, как узнать строение стола, к примеру, или морального, когда
какому-нибудь человеку задают вопрос с целью узнать его мнение,
побудить к действию его личность.
Таким образом, мы живем в постоянно меняющемся психоло-
гически и материально мире, мире движения. Движения низших
уровней иерархии транслируются в высшие с изменением их при-
роды, причем таким способом, что объяснить (вывести) свойства
движения более высокого иерархического уровня через свойства
более низкого нельзя в том смысле, что такие попытки приводят
в той или иной мере к непредсказуемости результатов. И по мере
того как происходит удаление от того иерархического уровня, на
котором мы находимся, вглубь, неопределенность возрастает вплоть
до полного своего абсолюта, когда наблюдатель уже ничего не может
сказать о более низких уровнях мироздания, когда бесконечная по
своей природе Вселенная замыкается для наблюдателя и становится
конечной. Возникает центризм, когда в центр реальности ставится
разум и когда мирозданье, отражаясь в нем, замыкается само на
себя. Ставится вопрос об исключительности разума. Возникает так
называемый объективный идеализм.
Идеализм в любых его проявлениях (как субъективный, так
и объективный), бесспорно, очень интересная и важная для рассмо-
трения вещь, но сейчас я сделаю еще пару замечаний о движении
в том смысле, что возможны такие ситуации, которые предполагают
отсутствие движения. Это возможно тогда, когда явление опреде-
лено как целое. В качестве примера можно взять тот же гранитный
камень. Когда мы говорим о нем как о нечто целом, движение счи-
тается невозможным. Для этого необходимо вычленить объект из
системы связей и сказать, что это есть то, что оно есть в неизменном
и готовом виде, что оно детерминировано. Вот здесь-то и проявля-
ется противоречие между движением и детерминизмом. Если разум
вычленил предмет из реальности, то по необходимости он должен
был привести достаточные исследования по отсечению связей. Он
должен был сказать, что это есть основное, а это можно отбросить
как второстепенное. Если мы говорим, что таких исследований каж-
дый раз производить не надо, то подразумеваем, что они когда-то
один раз были проведены. Вещь была конкретизирована, детерми-
нирована с определенным термином и запечатлена в сознании как
статичная и неизменная. Это, как моментальная фотография, одного
мига реальности. Да, на фотографии мы детерминируем реальность,
35
но реальности таковой уже нет. Это противоречие не природы, а раз-
ума. Самой по себе природе не свойственны противоречия. Их соз-
дает разум, когда вычленит то или иное из окружающей реальности,
когда это выделенное становится концепцией реальности и другая
часть реальности, тоже взятая сама по себе и ставшая в свою очередь
концепцией, входит в противоречие с первой концепцией. Они не
согласуются. Тогда рождается предмет диалектики, примиряющий
эти противоречия ввиду того, что и то и другое свойственно еди-
ному, что мир соткан из противоречий, что он противоречив по
своей природе. Создается видимость объективного рассмотрения
реальности, т. е. такое рассмотрение, при котором нечто будто бы
рассмотрено со всех сторон и теперь оно познано. Но горькое по-
хмелье убеждает нас еще и еще раз, что все еще впереди. Движение
размывает и само явление, нами «познанное», и сами наши знания.
Это опять же не значит, что мы живем в сумбурном мире, знания
о котором невозможны. Просто надо говорить о соотносительности
знаний и их достоверности.
«Человек научается познавать физический закон, наблюдая явления природы,
которые чередуются у него перед глазами сообразно единообразному и неиз-
менному закону. Собирая воедино наблюдения предшествующих поколений, он
создает систему познаний, подтверждаемую его собственным опытом, а великое
орудие исчисления облекает ее в неизменную форму математической достовер-
ности. Хотя этот круг познаний охватывает не всю систему природы и не возвы-
шается до знания общей основы всех вещей, он все же заключает в себе вполне
положительные знания, потому что познания эти относятся к существам, протя-
жение и длительность которых могут быть познаны чувствами или же предусмот-
рены достоверными аналогиями. Словом, здесь царство опыта, и поскольку опыт
может сообщить достоверность понятиям, которые он вводит в наш ум, постольку
мир физический может быть нами познан».
Чаадаев П. Я. Философские письма // Полное собр. соч. и избранные письма.
Т. 1. М.: Наука, 1991. С. 350
«Если идти по системе миров сверху вниз, все более будет преобладать мате-
риальное».
Штайнзальц А. Роза о тринадцати лепестках. Рига: Шамир, 1990. С. 32
11. Отступление первое
Намеченная программа большая, однако без отступления, изложен-
ного здесь, идти дальше нельзя, так как последующий материал бу-
дет понят неправильно или вообще не будет понят. Дело вот в чем:
согласно предыдущим рассуждениям, явления низшего уровня
иерархии складывают высшие. Это излагается вроде бы однозначно,
не допускается иных мнений. И вполне возможно, что это посчитают
за мое «истинное мнение», посчитают, что я его и только его при-
держиваюсь. Нет! Если считать так, то это просто положение того,
что мой мозг скуден мыслями и ничего другого предложить не мо-
жет. «Скептиков» могу успокоить: моя позиция шире, она допускает
множественность и неоднозначность трактований. Иными словами,
дело в том, что как явления низшего иерархического уровня форми-
руют явления более высшего, так и возникшие явления более высо-
кого иерархического уровня формируют более низшие, и развитие
идет дальше уже с прекращением обоих влияний, т. е. здесь можно
высказаться в нескольких смыслах.
Во-первых:
Явления более высокого иерархического уровня как бы имеют па-
мять, что проявляется в непроизвольном их протекании, и на опреде-
ленный уровень воздействия явление может проявить устойчивость,
но только до определенного уровня, потом наступает распад. Так
вот, сама такая возможность невозможна без какой-то предыстории.
Историзм выступает здесь как одно из основных качеств явления
(системы), как свойство ее памяти (отражения).
Во-вторых:
Это отчасти вытекает из первого — это селективизм. Система
действует согласно своему историцизму (опыту), отсеивает те
реалии более низкого иерархического уровня, которые способ-
ствуют ее устойчивости или хотя бы по видимости способствуют
устойчивости.
В-третьих:
Устойчивость, как вытекающая из первых двух, так и обладаю-
щая своими качествами. В самом деле, если мы говорим о понятии
памяти или селективности, то вроде бы не говорим об устойчивости.
Это понятие несколько автономно относительно двух первых, но так
как это есть только лишь понятия о явлении, а не явление целиком,
то разрывать их просто нельзя. Это единство — природно-диалекти-
ческое единство.
37
Александр Митта.
СИНЕЕ СОЗНАНИЕ. 1988 г., 86,9 х 125,3 см.
ЗЕЛЕНОЕ СОЗНАНИЕ. 1988 г„ 88,1 х 124,9 см.
Репродукции были опубликованы в журнале «Огонек» за 1988 г.
Иных сведений о произведениях нет
В-четвертых:
Всепроиизывающее понятие свободы, на котором строится все
здание. Это есть первичное основополагающее понятие, из которого
идут производные: Бог, новое качество и т. д.
В-пятых:
Если далее в изложении речь будет идти о развитии чего-то
единичного, например разума, то надо помнить, что он берется
как целое, тогда как он неоднороден, в нем есть различные уровни
иерархии, множественность случайных посылок, взаимодействие
между иерархиями. Однако упрощение в некотором отношении
оправдано тем, что целое рассматривается с РАЗЛИЧНЫХ точек
зрения как целое, и в этом оно теряет свою целостность. Действи-
тельно, разум как наивысшая известная ступень иерархии не может
быть описан им же самим, по низшие ступени в себе самом он может
вычленить. Производя подобные вычленения, можно исследовать
свои части, но полную картину не представишь. Она все время будет
ускользать и теряться. В этом причина бесконечности пути позна-
ния самого себя как самого себя. Можно исследовать историцизм,
запечатленный в материальных носителях (камне, книгах и т. д.), но
все это в прошлом, не настоящее. Это не значит, что историцизм не
имеет смысла — имеет, как память. Определения замыкаются сами
на себя, можно идти по кругу или по спирали, поднимаясь ко все
большим высотам.
«Мысль сделать свободу основой всей философии освободила человеческий дух
вообще — не только по отношению к самому себе, а произвела во всех отраслях
науки более решительный переворот, чем какая-либо из предшествующих рево-
люций. Идеалистическое понятие есть подлинное тождество высшей философии
настоящего времени и особенно ее высшего реализма. Пусть же те, кто судит о нем
или приписывает его себе, поразмыслят о том, что глубочайшая его предпосылка
есть свобода; в сколь ином свете рассматривали бы и постигали бы они тогда это
учение. Лишь тот, кто вкусил свободы, может ощутить потребность уподобить ей
все, распространить ее на весь универсум. Тот, кто приходит к философии не этим
путем, лишь следует за другими и подражает им в их действиях, не чувствуя, чем
эти действия вызваны».
Шеллинг Ф. В. Философские исследования о сущности человеческой свободы
и связанных с ней предметах
«...продолжительность наших дней отчасти зависит от нас самих, раз справедли-
во, что мы всегда до известной степени влияем на части, извне влияющие на нас,
и что мы те части, которые нас составляют».
Дешан Л.-М. Истина или истинная система. М.: Мысль, 1973. С. 464
39
12. Субъективный идеализм как преимущество
...цель земной жизни человека заклю-
чается в том, чтобы установить в этой
жизни все свои отношения свободно
и сообразно с разумом.
И. Г. Фихте
Наивысший расцвет свободы приходится на субъективный идеализм.
Он как таковой предполагает полную свободу разума, предполагает,
что разум не скован никакими ограничениями. Это — разум-творец.
В этом его преимущество. Этот разум по своему произволу (свобод-
но) может становиться на различные точки зрения (различные си-
стемы отсчета), не задумываясь о последствиях. Это разум, который
считает, что он вправе не только воспринимать реальность так, как
ему нравится, но и активно творить эту реальность, не делая при
этом различия между внешним и внутренним миром. Субъектив-
ный разум творит внутренний и внешний мир. Такое неразличение
реальности в себе от реальности вне себя есть сила и слабость субъ-
ективизма, его преимущество и даже превосходство. Это — свобода.
Свобода абсолютная. Сталкиваясь с реальностью, разум познает ее
как бы внутри себя, и наоборот, все, что происходит внутри разума,
выдается за часть реальности. Субъективный идеализм—это орудие
экспансии разума в окружающую среду, хотя сам он этого еще не ос-
мысляет, не чувствует. Он — творец. Ему недоступны любые ограни-
чения. Он может создавать идеалистические, совершенные модели,
играть с ними, потом с легкостью от них отказываться и принимать
новые, вести постоянный поиск. Этот разум уверен в абсолютной
познаваемости мира, и если что-то известно не в полной мере (по
его мнению, недостаточно детерминировано), то это происходит
из-за того, что он открыл, познал еще не все закономерности, не все
связи. Еще небольшое усилие, еще немного, еще... Разум впадает в
иллюзию. Субъективность становится тождественной иллюзорно-
сти, утопизму. Это позиция: мне кажется, я считаю и т. д.
Но на этом свойства субъективного идеализма не исчерпывают-
ся. Одним из основных свойств, которое быстро перерастает в не-
достаток, есть то неосознанное, что хотя он сам по себе о понятии
свободы не говорит (для него это понятие не актуально ввиду его
личной свободы), эта свобода подразумевается только за ним и толь-
ко за ним. Все остальное считается определенным и однозначным.
Это — ребенок, играющий с куклами. Он может делать с ними что
угодно. За это он ответственности не несет. Между тем ребенок зна-
40
ет, что куклы какими были, такими и останутся, если, конечно, он
их не сломает, что опять-таки зависит исключительно от него. Субъ-
ективный идеализм — это мировоззрение молодости, как в жизни
личности, так и в существе познания, когда не осознается долг, когда
взращивается эгоизм, но не активный, а скорее, отсутствующий,
так как по своей природе не может сравнивать себя с чем-то извне,
потому ввиду отсутствия этого сравнения отпадает сама категория
эгоизма. Поэтому получается, что посторонний наблюдатель может
сказать о субъективном идеализме, что он эгоистичный, но сам
о себе он (субъективный идеализм) уже этого сказать не может
ввиду отсутствия сравнения с чем-то иным. Субъективный идеализм
поэтому не может изучать самого себя как самого себя. Это нечто
целое и нераздельное. Для современной цивилизации в большой
степени характерны элементы субъективного идеализма — нет
объекта для сравнения, можно вести экспансию в окружающее кос-
мическое пространство бесконечно, и с этим связанная иллюзия ис-
ключительности. Для перехода на более высокий уровень требуется
встреча с иным разумом, но не в виде фантастической спекуляции,
а материального «де-факто». Но здесь есть и другая опасность, объ-
ективно связанная с субъективным подходом, а именно: неразличе-
ние реальности внутри и вовне, т. е. любая встреча может быть вос-
принята как иллюзия, даже если она и будет достаточно «реальна».
Субъективный разум может раздавить, как муравья, как насекомое,
не задумываясь об этом, вполне реальное проявление разума иной
природы. Субъективный разум сам себе создает идеалы и утопии,
ставит цели и устанавливает средства для их достижения. Именно
в этом и есть сила и слабость субъективного идеализма. Творчество
питает его, насыщает колоритом, но тут же оборачивается худшим
злом, проявляет коварство, готовит почву для самоуничтожения.
Это как ребенок, играющий с опасной жидкостью, может случайно,
по незнанию, уничтожить «самое себя». Для преодоления этого тре-
буется подняться на другой уровень. Выделить себя из реальности,
Познать свою исключительность, перейти в область объективного
идеализма.
«В этих антиномиях дело отнюдь не о колебаниях между различными основани-
ями и не о голом субъективном рассуждении, а о том, чтобы показать, что всякое
абстрактное определение рассудка, взятое лишь так, как оно само себя понимает,
непосредственно переходит в свою противоположность».
Гегель Г. В. Наука логики // Энциклопедия философских наук. М.: Мысль, 1975
13. Объективный идеализм
Но как любая часть нашего тела меньше,
чем все наше тело в целом, так и мир в це-
лом с необходимостью есть нечто более
значительное, чем любая его часть. Л если
это так, то мир необходимо разумен, ибо
если это не так, то человек, который есть
часть мира, будучи наделен разумом, дол-
жен стоять выше, чем весь мир.
Цицерон
Объективный идеализм можно рассматривать как более высокую сту-
пень развития разума. Это выражается в том, что он сознает, что не
является исключением при своей исключительности. Он сознает, что
есть объективная реальность. Он уже может сказать, что вот это есть
вовне, а это внутри моего разума. Он никогда не отождествит себя
с понятием материи, грубой реалии. Он не может быть производной
ее. Он есть все, материя ничто. Этот разум—царь. Все происходит под
его началом и обусловлено им. Он говорит о том, что он есть продукт
высшего порядка, что он есть венец. Этот разум не творит по неведе-
нию, но все свои действия соотносит с реальностью. Это разум—уже
не творец-эмпирик, но теоретик. Он выводит общие закономерности,
возводит их в абсолют. Такой разум вполне может подойти критично
к себе, по только до той степени, когда это не расходится с его абсолю-
том. И когда это происходит (нечто входит в противоречие), все его
существо восстает против этого факта, и начинается аргументация об
объективности предыдущего. Этот разум трудно идет на компромисс
ввиду невозможности отойти от абсолюта.
Такая философия, как правило, свойственна не обществу как цело-
му, но его части (классу, социальной группе). Эта философия в виде
его абсолюта служит гарантией выделенности и самостоятельности
по отношению ко всему обществу. Это — философия части, но не
целого. Именно наличие более высокого уровня иерархии по отно-
шению к рассматриваемому и приводит к возникновению объектив-
ной идеи о том, что есть немного или, возможно, один принцип, из
которого можно описать весь мир. Но стремясь к выделению такого
принципа, разум неизбежно приходит к противоречию между сво-
бодой и необходимостью: свободой как проявлением определенной
автономии разума, его возможности и необходимостью, диктуемой
наличием немногочисленных принципов, к которым необходимо
все свести.
42
Не выходит. Возникает лавина противоречий. Возникает диалек-
тика как возможность, как инструмент снятия этих противоречий.
Все это возникает в разуме, но убеждение в том, что диалектика
и есть то всеобщее, что лежит в основании, приводит к перекосам
миросозерцания, мировидения. Мир предстает как нечто строяще-
еся вокруг разума. Он становится разумоцентрическим. Такой под-
ход свидетельствует о взрослении разума. Это — разум, вступивший
в эпоху своего расцвета. Ему уже не свойствен эгоизм по неведению,
но эгоизм из величия. Это необязательно будет, однако, приводить
к недопущению других точек зрения, к невозможности их вообще
рассмотреть, но они будут просто объявляться неверными в той
части, в которой они расходятся с объективной идеей. Свое — все,
чужое — ничто. Этому разуму свойственно противоречие: с одной
стороны, тот факт, что он признает себя центром объективности,
требует от него действий, направленных на овладение всем, тогда
как сам по себе этот процесс овладения всем ведет к омоложению,
к субъективизации, к его самоуничтожению, к концу философии.
Надо прямо, посмотрев в глаза, сказать, что предмету философии
как таковому свойствено, появляется с объективизацией, он ему
внутренне присущ и неотделим от него. Т. е. можно сказать при-
близительно следующее: если какая-нибудь идея завладевает всем
возможным объемом, то волей-неволей она перерастает из идеи
объективной в идею субъективную, так как становится присущей
целому, а не части. Спасение объективности в наличии различных
точек зрения. Да, так, но это только одна сторона медали. Другая
заключается вот в чем: объективизация сознанием «объективной
реальности» как качественной категории различия и сравнения
требует введения количественной обусловленности этих различий.
Делается это под видом того, чтобы, как говорится, устранить воз-
можность неадекватного подхода, больше соответствующего реаль-
ному положению дел. При этом забывают, что начинает появляться
нечто другое, умудренное опытом, что ставит в центр не разум, а ре-
альность, что говорит об абсолюте не разума, а реальности — это
этап стареющего разума, этап материализма, покрытого густыми
сединами, умудренного печальным жизненным опытом.
«Другими словами: люди "привыкают" стоять на точке зрения материализма, счи-
тать ощущения результатом действия тел, вещей, природы на наши органы чувств.
Эта вредная для философских "идеалистов" привычка...»
В. И. Ленин
Нидерландский мастер.
РОЖДЕСТВО.
XVI век, дерево, масло, 85 х 57,5 см.
Государственный музей изобразительных искусств
имени А. С. Пушкина, Москва
14. Мудрость материализма
Для эмпиризма вообще внешнее есть
истинное, и если затем эмпиризм допу-
скает что-либо сверхчувственное, то он
отрицает познаваемость его и считает
необходимым держаться исключительно
того, что принадлежит восприятию. Эта
основная посылка дала, однако, в своем
последовательном развитии то, что впо-
следствии было названо материализ-
мом. Для этого материализма материя,
как таковая, есть истинно объективное.
Г. В. Гегель
Опыт контакта с природой, взаимодействия с пей разума приводит
ко все большей и большей обособленности, выделенности, отдален-
ности, противопоставленности этих двух реалий. При этом хотя
вроде бы и предполагается единство природы и разума, но это уже
миф. Именно то, что начинаются такого рода разговоры, больше все-
го и свидетельствует об обратном. Это — ностальгия. Если человек
счастлив,- он не будет говорить о счастье, но, предположим, что оно
кончилось, и сразу же начнутся поиски путей его достижения. Таки с
материализмом: единства уже нет, разъединение дошло до противо-
поставления, но хочется, очень хочется сохранить, вернуть единую
картину мироустройства, как бы вернуться в прошлое. Да, это дей-
ствительно ностальгия. Она становится как бы результатом перене-
сения центра из разума в реальность. Реальность становится данной
разуму в ощущениях. Первичной становится материя, и именно она
воздействует на органы чувств и формирует сознание.
Но давайте задумаемся вот о чем: философия материализма пред-
полагает наличие органов чувств, т. е. единичного объекта, которо-
му эти органы чувств свойственны: это — индивид, это — человек.
Материализм — это философия единичности, индивидуальности.
Именно в индивидуальности обособление от окружающей реаль-
ности достигает максимума. Именно в индивидуальности возможен
не качественный, а количественный подход. Именно здесь начинают
считать. В самом деле, о каком идеализме может идти речь, когда
рассчитывается масса чугунной болванки? Такие подходы чреваты
другим, они опасны, сколь и необходимы. В самом деле, необходи-
мость состоит в том, чтобы отталкиваться, идти дальше, требуется
база для сравнения, например, одной меры длины с другой, одной
меры веса с другой, здесь вроде бы нет опасности. И все же перене-
45
сение центра тяжести из разума в реальность, в природу, приводит
как бы к абсолютизации объективности, возведению объектив-
ности в абсолют. Уже не требуется различие во мнениях, как для
объективного идеализма, достаточно и одного. Начинается борьба
за достижение единственности мнений во всем. Это уже далеко не
безразличие субъективного идеализма к чужому мнению, и даже не
отрицание, неприятие противоположной точки зрения объективно-
го идеализма. Нет, это несогласие доводится до абсолюта. Ради объ-
ективности, спасения ее можно пожертвовать идеей, можно ее унич-
тожить. В этом проявляется старость, в этом есть умирание, в этом
проявляется пренебрежение разума самого к себе. Такой разум уже
не может творить, но только заниматься бухгалтерским учетом, гру-
бым бухгалтерским учетом. Это становится рутиной. И тогда разум
совершает побег в две альтернативы:
во-первых, находя выход в смерти (отмиранием самого себя,
уничтожением самого себя);
во-вторых, в омоложении, когда материализм завладевает всем,
то становясь целым, приходит к исходной точке — субъективному
идеализму. Ему становятся характерны высказывания типа «природу
можно изменить, пользуясь знаниями», «природу можно усовершен-
ствовать, можно построить новый дивный мир».
«Когда чувства народа делаются настолько грубыми, когда история служит ми-
нувшей жизни так, что подрывает дальнейшую жизнь, и в особенности высшие
ее формы, когда историческое чувство народа не сохраняет, а бальзамирует
жизнь, — тогда дерево умирает, и притом вразрез с естественным порядком
вещей, умирает постепенно, начиная с вершины и кончая корнями, которые обык-
новенно также в конце концов погибают. Сама активная история вырождается,
когда современная жизнь перестает ее одухотворять и одушевлять. Тогда умирает
благоговейное отношение к истории, остается только известный ученый навык,
эгоистически самодовольно вращающийся вокруг своего центра. Тут-то нашим
взорам открывается отвратительное зрелище слепой страсти к собиранию фактов,
неутомимого накапливания всего, что когда-либо существовало. Человек окружа-
ет себя атмосферой затхлости, ему удается благодаря активной манере низвести
даже более выдающиеся способности и более благородную потребность на
уровень ненасытного любопытства к новому или, точнее, любопытства к старому
и всезнайства; часто же он падаеттак низко, что под конец довольствуется всякой
пищей и с удовольствием глотает даже пыль библиографических мелочей».
Ницше. Ф. О пользе и вреде истории для жизни
46
ИСТОРИЯ
«История — это одно из самых ужасных проклятий человечества, это то же,
что саранча для обработанных полей. Она беспрестанно мешает и без того не
слишком быстро идущему человечеству просто перепрыгивать через ступени раз-
вития; ему все еще тупо внушают, что подлинное развитие требует долгих беско-
нечных тысячелетий. Вместо того, чтобы проповедовать могущество духа в одном
единственном мгновении, эти тяжеловесные "надворные и тайные советники"
человечества, страдающие склерозом артерий, сахарной болезнью и замедлени-
ем обмена веществ, сознательно провозглашают медленное, бесконечное, внешне
сообразное с природой развитие во всех сферах человеческой деятельности;
потому что сами они могут идти лишь черепашьим шагом. А дух настоящего, со-
временного человека движется со скоростью автомобиля в 120 лошадиных сил,
электрическая, жизненная сила гонит его с небывалой быстротой вперед, и это
сдерживающее начало — "история" — не может помешать ему в его быстром,
электрическом, жизненном беге. Вперед, ястребиным взором Отто фон Бисмарка
ловите грядущие нужды колеблющегося человечества и декретируйте их, освобо-
дившись от истории, ибо так угодно духу человеческому; пусть росчерком пера
будут уничтожены в школах обременяющие ненужные древние языки — грече-
ский и латынь (Гете, Шиллер, Толстой, Достоевский, Рихард Вагнер, Чемберлен,
Маколей, Гергард Гауптман, Кнут Гамсун, Август Стриндберг и Альтенберг важнее,
чем эти воспитатели юношества!); одним духом перескакивать с устремленным
вперед ястребиным взором духа через эти медленные и вымученные, хотя внешне
органически естественные этапы развития — значит, быть современно-фило-
софским умом!!!
Человеческий дух может "действовать", декреминировать кратким росчерком
пера. Долгие размышления о том, что было раньше, есть болезнь обмена веществ,
паралич мозга, разновидность сахарной болезни, физиологическая неспособ-
: ность заставить перегореть собранные вещества, превратить их в более важное,
. новое! Проворный человеческий дух предвосхищает медленную историю и на-
, чинает свою работу там, где эта последняя, слава Богу, прекращается...»
s Альтенберг П. Сумерки жизни. Л.: Изд-во «Петроград», 1924. С. 32
15. Триединство
Эта твоя сущность, боже мой, открываю-
щая мне свою высшую простоту и един-
ство, требует для высшей естественности
и совершенства вышеназванной троицы,
то есть твоя сущность троична, и все-таки
в ней нет трех частей в силу ее максималь-
ной простоты. Множественность вышеназ-
ванной троицы—такая множественность,
что она и единство, а единство — такое
единство, что и множественность.
Н. Кузанский
Сознание в совокупности троично: субъективный идеализм, объ-
ективный идеализм и материализм. Выделение на передний план
какой-то отдельной части приводит к появлению философии того
или иного оттенка. Этими тремя цветами можно выразить все дру-
гие цвета, как в физике. В самом деле, нельзя впадать в крайность,
выпячивая только одно, например субъективный идеализм. Он в чи-
стом виде свойственен только идиотам. То же можно сказать и о двух
других, т. е. нарисованная картина говорит то, что нарисованная
картина части, взятой в отдельности, представляет собой малопри-
влекательное, отвратительное зрелище. Это как если бы кто-то стал
препарировать прекрасное человеческое тело, вычленять из него
отдельные органы. У нормального человека это не может не вызвать
омерзения, если вдобавок учесть, что до этого человек был живым
и здоровым, веселым и жизнерадостным, и его положили на препа-
рацию только в угоду скуке, чтобы ради забавы посмотреть, что есть
человек. То же и здесь: вычленение одной из сторон разума, препара-
ция его не очень красива с моральной точки зрения, она убивает его,
я — убийца, на мне лежит проклятье.
Может быть, другой подход, например исторический, более
оправдан? Вполне возможно, если не учитывать того, что он имеет
дело с прошлым, по существу, уже с трупом сознания. И если считать,
что труп препарировать более морально, нежели живой организм, то
да, такой подход более разумен, если отрешиться от того, что в трупе
уже не взаимодействуют отдельные органы, нет жизни. Изучая труп,
можно узнать только структуру тела, но не функционирование жи-
вого организма, не жизнь.
Таким образом, необходимы два подхода: исторический и изуче-
ние живого как целого. Сейчас, однако, у меня нет таких инстру-
ментов, а историзм как последовательное изложение не входит в
мою задачу. Для изучения целого как целого необходимо создавать
48
подходы. Таковых пока нет. Поэтому мне пришлось идти амораль-
ным путем, рисуя карикатуры на популярные течения, которые свя-
зывают себя с одной из трех ипостасей, наживая в их лице врагов.
Но это мне хотелось бы смягчить вот чем: логика врага основывается
на раздроблении, вычленении, обособлении и противопоставлении
себя другому. Только при наличии таких условий, хотя и неполных,
можно говорить о враге. Т. е. наличие врага связано с теми же амо-
ральными препарациями, что и у меня, однако при создании образа
врага необходимо идти дальше, разделить хорошее и плохое и все
плохое связать с врагом, а все хорошее — с собой... Для таких под-
ходов необходима абсолютизация, впадение в крайности. Я пред-
лагаю не идти этим путем. Абсолютных крайностей нет. Всегда есть
что-то сближающее, объединяющее, это лучше. Тем более что так
и выгоднее. Выгоднее в том плане, что нет противопоставленности,
абсолютной выделенности, которые разрушают свои же собствен-
ные идеалы. Настоящий путь — это путь к триединству. Признание
этого дается непросто. Нельзя быть последовательным идеалистом,
так как нельзя быть последовательным материалистом. Тот и другой
путь, взятый в абсолюте, — это безнравственность, как это станет
лучше понятно при рассмотрении в дальнейшем. Сейчас же можно
констатировать, что для создания большего художественного полот-
на необходима полная палитра красок, такая, чтобы не выцветала
со временем. Вот здесь и встает вопрос об единичностях. Это как
картина, нарисованная отдельными мазками масляной краски. Кар-
тина выцветает, когда выцветают отдельные мазки. Для поддержа-
ния сочности всей картины необходимо подновлять, реставрировать
каждый отдельный мазок. Так происходит и в обществе. Устаревшая
единичность, впадающая в ад «субъективного» материализма, вер-
нее, материализма, доведенного до своего предела абсолютной объ-
ективации внешних обстоятельств, устраняется, погибает для того,
чтобы ей на смену пришла новая единичность, начинающая свой
путь с субъективной идеализации.
Таким образом, для отдельно взятого индивида нельзя сказать,
что он в равной мере выражает сразу все три стороны явления. Нет!
Одна из них обязательно более выпячена по сравнению с двумя дру-
гими, но об обществе, о множестве индивидов, в той или иной мере
это сказать можно. Здесь сказывается статистика, когда общество не
придает значения своему развитию. И эта статистика ведет к преоб-
ладанию в обществе субъективных и объективных идеалистических
предпосылок. Это характеристика молодого или сравнительно мо-
лодого общества. Такое «молодое» общество внутренне устойчиво
ввиду большего спектра полярных идей. Это общество постоянного
49
обновления, прогресса. Во втором же случае, когда общество на-
чинает задумываться о характере своей идеологии, вычленении
главных, «правильных» догм, дело идет к старению, умиранию. Идет
процесс сосредоточения споров вокруг одного вопроса, начинаются
обвинения одних в непонимании исходных посылок, исходных во-
просов, поставленных основоположниками, первоисточниками.
Круг рассмотрения ограничивается. Нельзя даже мысленно обо-
зреть, что остается за этим кругом. Для этого нет ни сил, ни време-
ни, да и просто не дадут. Все должно сосредоточиться на одном, на
главном, должно стать опасным, гипертрофированным, детермини-
рованным, вечно истинным, абсолютно-истинным. Свободы здесь
нет. Нет возможности сделать выбор. Есть только один возможный
путь, и по нему надо идти независимо от внешних обстоятельств, на-
перекор им. Общество впадает в субъективный идеализм. Но это уже
не субъективный идеализм ребенка «по неведению», но согласно
знанию, полученному опыту, согласно накопленным фактам, неиз-
менным традициям. Такой «стареющий материализм», «впадающий
в детство», имеет знание чего-то другого, но отворачивается от него,
отмахивается, как от назойливой мухи, — это все метафизика. Такой
разум не способен творить в силу своего всезнайства, в силу своего
историцизма.
Таким образом, уделив материализму место как отрицатель-
ному явлению, сделаем замечание еще вот какого рода: если спор
между материализмом и идеализмом в классическом понимании
шел о признании того, что первично, а что вторично — разум или
природа, а под первичностью разума понималась первичность Бога,
тогда как под материализмом — первичность природы, а разум
как следствие ощущений природы. В данной мною интерпретации
нет основания говорить об идеалистическом как о божественном
и материалистическом как отрицании божественного. Нет! Это есть
всего лишь позиция разума по отношению к природе, объективной
реальности. Бога здесь нет. Нет смысла при этом говорить, что все
было создано единым Творцом или все появилось само собой. Повто-
ряю: нет! Это есть всего лишь позиция существующего разума к су-
ществующей же природе (объективной реальности), не более того.
Как идеализм, так и материализм не есть что-то более объективное,
чем сам разум, они не выходят за пределы разума. Если разум осоз-
нает как историю самого себя, что когда-то его не было, т. е. берет за
центр не себя, а природу (реальность), то он не может не стать ма-
териалистическим. Когда же разум говорит о своей исключительной
роли (о своей исключительности), о том, что природа (реальность)
начинает подчиняться (видоизменяться) под действием самого раз-
50
ума, т. е. что определяющим реальности становится сам разум, то
он не так уж и не прав. Он идет в своем развитии бок о бок с реаль-
ностью, дополняя ее, развивая ее, он становится частью ее. В этом
есть идеальность. Таким образом, материализм дополняет идеализм
и наоборот. Материализм не дает превратиться разуму в «Ивана, не
помнящего родства» (не дает разуму оторваться от своего истори-
цизма), в то время как идеализм нацелен на движение вперед, на
развитие. В этом все есть все. Поэтому если кто-то стоит на какой-то
позиции, то это не значит автоматически, что он прав или не прав.
Просто надо говорить, что есть еще кто-то, кто не согласен с данной
позицией, что есть еще кто-то, кто мыслит иначе. Строй мысли не
есть ошибка, но акт свободного выбора. Каждая единичность выби-
рает под свою ответственность свою идеологию, какого характера
будет достоверность знания, получаемого этой единичностью. То
ли это будет знание, основанное на всеобщем согласии: все считают
так, потому что все так считают. То ли выведенной из природных
соотношений, «независимых» от самого разума. То ли созданных
самим разумом, как в объективной реальности, так и в своем же соб-
ственном бытии (в себе же самом). Любая из этих сторон не менее
реальна, чем другая.
«В настоящее время мы переживаем чрезвычайно интересную эпоху развития че-
ловеческого разума. Разум не дан априори и не имееттех жестких рамок, которые
предполагались раньше. Отражая все более точно окружающий нас мир, разум
постоянно эволюционизирует, все более и более овладевает той реальностью,
которую мы знаем и наше господство над которой непрерывно возрастает».
П. Ланжевен
«В общественных науках связь между наблюдаемым явлением и наблюдателем
очень трудно свести к минимуму. С одной стороны, наблюдатель может оказать
значительное влияние на явление, привлекающее его внимание. При всем ува-
жении к разуму, умению и частности друзей-антропологов, я не могу поверить,
что любое исследованное ими общество остается тем же самым после этого
исследования».
Винер Н. Кибернетика
«...опыт иррационального или трансрационального сознания, который рацио-
нальной мысли кажется сводимым на иллюзию, — вообще говоря, постижимым
в формах именно рациональной мысли, — с точки зрения самого этого опыта
по-прежнему остается рационально непостижимым, и мы имеем здесь просто
столкновение двух непримиримых "точек зрения"».
Франк С. Л. Сочинения. М.: Правда, 1990. С. 193
16. Достоверность
Нс являясь истиной, наш разум тоже
никогда не постигает истину так точно,
чтобы уже нс мог постигать ее вес точ-
нее без конца, и относится к истине, как
многоугольник к кругу: будучи вписан
в круг, он тем ему подобнес, чем больше
углов имеет, но даже при умножении
своих углов до бесконечности он никог-
да не станет равен кругу, если нс разре-
шится в тождество с ним.
Н. Кузанский
Достоверность не есть нечто, определяемое вне разума. Достовер-
ность чего-либо определяет сам разум на основании опыта и в срав-
нении с позицией другого разума. Он говорит о той или иной степе-
ни достоверности в том смысле, насколько другой опыт или другая
точка зрения совпадают с его собственными. Это есть субъективная
оценка, субъективный аспект достоверности, когда часть целого
судит о другой части этого же целого, как о чем-то более или менее
правильном, когда один человек (как часть целого общества) судит
о позиции другого человека. Такой аспект достоверности чреват
критикой одной системы взглядов другой, а мы видели, насколько
это бессмысленно ввиду равноправия их существования. Поэтому
рассмотрение такого вида достоверности входит в рамки политики
и обсуждается там. Гораздо больший интерес представляет вопрос
о достоверности, когда он рассматривается во взаимодействии того
или иного мироощущения (субъективный идеализм, объективный
идеализм, материализм) с объективной реальностью, причем такое
взаимодействие не должно затрагивать перекрещивания мировоз-
зрений, когда каждое мировоззрение берется отдельно и рассма-
тривается в общении с тем, что называется природой. Вот здесь-то
и появляется индивидуальность каждого подхода.
Субъективный идеализм не выделяет, для него просто нет про-
блемы достоверности. Для него что-то получается согласно с его
идеями или нет. И только. В любом случае он идет дальше, пробует
новое, не заботится о повторении достигнутого. Для него достиг-
нутое может и скорее всего должно быть в одном числе. Художник-
творец не задумывается о воспроизводимости единичного. Для
него единичное — это единичное само по себе. Это единичное не
есть представитель нечто большего, чем эта единичность. Именно
эта нетребовательность к воспроизводимости снимает и вопрос
52
о достоверности, поскольку все имеет право на существование —
все достоверно.
Объективный идеализм осознает, что что-то должно быть досто-
верно, а что-то нет. Возникают суждения типа: «Я мыслю, следова-
тельно, я существую». Объективный идеализм, выделив (отделив)
себя от реальности, как бы сомневается в достоверности своего
собственного существования, своего мироощущения. Для него ста-
новится болезненным вопрос о достоверности метода, образа мыш-
ления. Правда ли, что есть что-то объективное, сверхобъективное,
чувственное? Можно ли отождествить процесс мышления с процес-
сом существования? Все эти вопросы связаны с воспроизводимостью
подходов к изучению объективной реальности. Здесь становится
ясно, что нельзя при решении какого-либо вопроса безоговорочно
довериться какому-нибудь одному мнению, высказанному впервые
и бездоказательно. Необходима система стройных логических до-
казательств. Начинается поиск чего-то такого, что можно было бы
принять бесспорно и без доказательств, т. е. тех первичных неизмен-
ных принципов, которые обладали бы абсолютной (объективной)
достоверностью, относительно которых разум уже не мог сказать,
что есть еще более первичные, более достоверные принципы. Если
вдруг обнаружится, что какой-то принцип не отвечал абсолют-
ной достоверности, то это будет восприниматься как катастрофа,
крушение фундаментальных основ. В такие времена лихорадочно
работающий разум создавал новые принципы, потому что без них
он существовать бы не смог, терялось бы главное в объективном
идеализме — его объективность. Он сам бы себя разрушил, если бы
вновь не нашел сверхфундаментальных принципов мироустройства.
Иными словами, объективный идеализм ищет обоснование (оправ-
дание) своего собственного существования, стремления упрочить
это существование, и достоверность в этом ему первая помощница.
Материализм, в отличие от идеалистических воззрений, не толь-
ко осознает, но и настойчиво требует наличия достоверности. Этим
должно быть пронизано все. Все должно быть достоверно. Материя
(объективная реальность), стоящая вне разума, обладающая выс-
шей формой объективности, должна по необходимости обладать
и высшей формой достоверности. Здесь объективность сливается
с достоверностью. В самом деле, если какой-то факт имеет место
и протекает, по-видимому, без посредства разума, то говорят, что это
объективный факт или достоверный факт. Достоверность, следуя
за объективизацией материи, требует для того, чтобы принять ка-
кой-либо факт, его, как говорится, «необходимо пощупать руками»,
53
препарировать, разрезать, удостовериться. Косвенные методы по-
знания, естественно, менее достоверны. Недостоверность рождает-
ся там, где есть наше незнание. Возникает иллюзия, что с увеличе-
нием знания, что со все большей закоординированностью процесса
удастся описать реальность с полной достоверностью. Эта иллюзия
сбывается только с определенной точностью, но она сохраняется, не-
смотря на то, что ни разу не подтвердилась и подтвердиться не может.
И это совсем не то, что совершалось бы по глупости или глубокому
невежеству. Вовсе нет. Это связано исключительно с определением
для себя точки зрения. Здесь ничего не попишешь. Можно быть ис-
ключительно умным, но, определив для себя, связав абсолютную
объективность с материей, не остается другого пути, как отождест-
вить недостоверность с незнанием. Здесь-то и скрывается одно из
главных отличий материализма от идеализма. Если идеализм еще
как-то может сомневаться в достоверности всего: материи, разума
и т. д., то материализм уже не может себе позволить сомнения в том,
что существует объективная реальность, материя. Такое отсутствие
сомнений в одном из основополагающих принципов ведет к появле-
нию стереотипов в методе изучения и мировоззрении. Такие стере-
отипы начинают довлеть, как кошмар, над живым делом, пытливым
научным исследованием. Наука может превратиться в голую эмпи-
рику, которая не будет верна при каких-то других обстоятельствах.
Но эту неверность разум будет приписывать не материи, а себе,
будет сосредоточиваться на своих недостатках, будет считать, что
что-то не получилось ввиду слабости, ввиду того, что не все удалось
учесть. Такое сосредоточение на своих недостатках и есть старение,
и есть процесс умирания. Разум становится беспомощным перед
лицом внешних обстоятельств.
Выводы. Таким образом, мы видим различия в подходах к про-
блеме достоверности. Но если кто-то думает, что он придерживается
одной из позиций, а все изложенное по этой позиции не разделяет,
то здесь вкрадывается то, что «чистых» взглядов не существует. Все
переплетено, и такая оговорка вполне уместна, тем более что взгля-
ды в течение времени не остаются постоянными — они меняются,
и одна ипостась переходит в другую.
«Почти неисправимо субъект и объект стремятся отталкиваться друг от друга
в акте познания. Мы постоянно склонны выделять себя из окружающих нас ве-
щей и событий, как если бы мы рассматривали их извне, тщательно укрывшись
в обсерватории, где они не в состоянии повлиять на нас».
Шарден Т. де. Феномен человека. М.: Наука, 1987. С. 175
17. Субъективный Бог — моральная монада
...монада является постоянным живым
зеркалом универсума.
Г. В. Лейбниц. «Монадология»
Так же, как понятие идеализма в конечном счете мало связано с во-
просом о первичности сознания или его вторичности по отношению
к материи (объективной реальности), а только с тем, каким обра-
зом ощущает себя сознание, где оно находит центр объективности,
таким же образом и понятие «Бога» не связано с религиозностью,
с религией. «Субъективный бог» — это то, что, находясь в создании
единичности, в то же время есть нечто большее и высшее, чем со-
знание единичности. — Бог с «маленькой буквы». Это нечто более
высшее воздействует на сознание единичности и требует выпол-
нения определенных моральных норм, характерных для данного
общества. Это не закон, оформленный в виде свода уголовного по-
ложения с характерным для него аппаратом принуждения, который
вполне материально осязаем. Нет! Это неосязаемо. Но, тем не менее
реально. В самом деле, немыслимо поведение индивида без корре-
ляции (самокорреляции), с возможной реакцией на это поведение
со стороны общества. Такая корреляция осуществляется внутри раз-
ума единичности без видимого присутствия общества как такового.
Именно такую функцию и осуществляет «субъективный бог» — мо-
раль. Его всесильность есть результат того, что он по своей природе
находится на более высокой ступени иерархии, чем разум единично-
сти. И такое его положение создает возможность ограничивает по-
хоть, свободу отдельной единичности, больше того, в этом его основ-
ная функция. Не будь Его, не было бы разума как такового, не было
бы ни общества, ни сознания единичности. Была бы только «голая»
природа, и никто не знал бы о ее существовании. Знание о природе
рождается внутри разума, когда он осознает себя разумом, когда от-
дельные биологические особи развиваются до такой степени, когда
в структуре их целостности появляются такие органы, которые могут
осуществлять функции памяти и обработки информации, а также
органы передачи этой информации от одного биологического инди-
вида к другому, к своему потомству. Наличие таких аппаратов (орга-
нов) есть как бы разум в потенции. Он может развиваться, а может
и нет. Необходимы совместные действия, усилия, когда индивиды
выступают как нечто целое, когда они принимают совместные реше-
ния, которые с неумолимостью требуют наложения определенных
55
И СКАЗКА ОН ЧГО ЭТО ХОРОНЮ
Игорь Каминника, Павел Фоменко.
«И СКАЗАЛ ОН, ЧТО ЭТО ХОРОШО».
1989 г.
правил поведения на единичность. Другими словами, процессы идут
рука об руку. Развитие «биологического органа мысли» стимулирует
развитие на его основе через общение с другими биологическими
единичностями разума, а развитие разума в виде «субъективного
бога» отторгает из общества те единичности, которые не удовле-
творяют условиям, поставленными этим «субъективным богом».
Процесс развития становится необратимым. «Субъективный бог»,
ограничивая поведение индивида в данном конкретном случае
и воплощении, способствует развитию индивида как представителя
рода. Образуется система с обратной связью. В такой системе появ-
ление разума равносильно появлению (возникновению) объектив-
ного мира как продукта «субъективного бога» и наоборот, и в то же
время внутри отдельной единичности можно усмотреть часть этого
универсального «субъективного бога». Одна единичность — это
как бы отблеск целого. Бог находится в душе каждого из нас в виде
целостной «моральной монады». Свои помыслы, свободу принятия
решения каждый соизмеряет, просит разрешения у этой монады как
отражения бога. Он приносит дань этому богу в виде аскетизма и мо-
нашества, отрешения от каких-то устремлений, которые становятся
невыполнимыми из-за своей аморальности. Божественная сущность
коренится в каждом индивиде, от этого ему не уйти. Но эта сущность
не есть религия. Религия появляется там и тогда, когда этот «субъ-
ективный бог» начинает объективироваться, когда его внутренняя
сущность выносится вовне и становится вместе с «объективным
Богом-творцом» единым религиозным верованием. Возникает ново-
го рода триединство — религиозное триединство:
«Объективный Бог-Творец» — Бог-Отец,
«Субъективный бог-Мораль» — Бог-Дух Святой,
«Человек как венец творения» — Бог-Сын.
Но такое слияние в триединство ставит «субъективного бога»
в зависимое положение. Само его развитие определяется как нечто
большее, чем он сам. Определяющим станет «Бог-творец».
«Из я метафизического позволительно так выразиться, а также из нашего физиче-
ского я, из пружин нашего механизма, мы создали душу; а из я метафизического
и из нашего морального я мы создали метафизического и морального бога, я де-
лаю различие между нашим я моральным и физическим, но они вполне совпадают
друг с другом. Поэтому мы и создали бога метафизического, физического и мо-
рального таким, какими мы являемся сами».
Дешан Л.-М. Истина, или истинная система. М.: Мысль, 1973. С. 120
18. Объективный Бог-творец
В начале сотворил Бог небо и землю.
Библия, кн. Бытия, гл. 1, ст. 1
Извечен вопрос о том, есть ли Бог как творец мирозданья, от которо-
го пошло все? Вполне логичной может быть система, которая дока-
зывает происхождение мира из абсолютной идеи, и столь же логич-
ной может быть другая посылка, доказывающая происхождение не
как возникновение из ничего, а как продукт вечного существования
и развития. На первый взгляд эти подходы крайне различны, один как
бы отвергает другой. Но так ли это? Не есть ли спор между ними про-
стой схоластикой? В самом деле, обе они исходят из существования
чего-то вовне. В том и другом случае приходится констатировать, что
необходима определенная вера в возможность наличия такой внеш-
ней объективности. Назови это как хочешь: или материей, или Бо-
гом, но это будет нечто объективное, не зависимое от человеческого
сознания. И по-другому: если Бог есть, то он находится в реальности
(распределен в реальности, пронизывает реальность) или находится
вне реальности и воздействует на нее опосредованно. Если призна-
ется, что Бог распределен в реальности, то необходимо приписать
этому Богу такие свойства, какие признают «классические материа-
листы» за материей: самоорганизация, саморазвитие, возможность
самопоявления жизни и разума. Бог и материя становятся нераз-
личимыми. Создается впечатление, что говорят об одном, тем более
что божественное столь же неуловимо, сколь и обнаружение самых
первых первооснов материи. Имеем «объективного Бога-творца»
в Материи и Материю в качестве «Бога-творца». Это как все есть все,
и нет ничего другого, когда есть парадокс, что объективный (с точки
зрения индивидуального разума) Бог-материя сам становится субъ-
ективным. Это как будто наличие субъективно-идеального разума,
разума, творящего ради самого себя, не задумывающегося о по-
следствиях, создающего «Объективные Закономерности» по своему
произволу. Так—потому что так и не может быть по-другому. Царит
закон «Бога-Материи». Тогда, если человек познает объективный
мир, он вместе с тем познает и Бога, хотя и никогда его не достигает.
Следовательно, действительно споры между «идеализмом» и «ма-
териализмом» становятся схоластическими. Действительно, здесь
признается наличие чего-то объективного вне человеческого раз-
ума, и это нечто, производя определенные воздействия, формирует
человеческий разум. Бессмысленным становится вопрос об ощуще-
58
ниях, о том, что или кто воздействует на органы чувств специально
(с умыслом) или по неведенью (случайно), — на это ограниченный
человеческий разум уже бессилен ответить, и начинается бесконеч-
ная погоня за истиной. Обнаруживается, что ее нет. Нет ни вообще,
ни в частности. Остается только вера в ее возможность, вера в Бога
или в материю, в реальность или в Дьявола. Ради сохранения равно-
весия разума можно пойти на веру хоть в Черта. Что это? Идеализм
или материализм? Это единство в своем противоединстве, это бес-
перспективность.
Но может быть другой подход, когда Бог находится вне материи,
спасает положение? Это тогда, когда есть некая третья реальность,
помимо материи и человеческого разума. Эта реальность творит
объективный для человека мир как внешний для себя. Этот реаль-
ный Бог с бородой создает ангелов, землю, живность, человека. Это
«Вечный Бог» творит все как бы из себя и из ничего. Да! Поскольку
Он стоит вне материи — он не материя, поскольку Он стоит вне
реальности — он не реальность. Для человека и окружающего его
мира Он действительно ничто. Представить себе это можно таким
образом, что реальность местонахождения человека представляет
собой плоскость, и нельзя утверждать, что Бог есть в этой реально-
сти, так как он есть объект более высокого измерения. Однако Бог
может совершенно свободно воздействовать на человеческую реаль-
ность, может видоизменять ее — это Его произвол. Такова Всесиль-
ность Великого Бога. Но ее (всесильность) можно в представлении
и сгладить, перейдя к следующим соображениям, которые хоть
и не относятся к понятию Бога, но в них можно усмотреть опреде-
ленную аналогию. В самом деле, если взять человека — он может
творить, он может родить ребенка, создать произведение искусства,
орудие труда. Все это может быть создано согласно акту его воли, но
в одинаковом ли соотношении будут результаты этих творений друг
с другом и не в относительном соотношении первого человека-твор-
ца как центра, а в абсолютном — только между собой. Родившийся
ребенок, развиваясь, видит уже созданные произведения искусства,
пользуется орудиями труда, воздействует на них, видоизменяет их.
Он — активно-волевое начало. По отношению к нему предметы
носят подчиненное положение. Но в то же время для объяснения
своего происхождения и происхождения вещей, его окружающих,
«этот ребенок» должен повернуться к своему прародителю, вспом-
нить о нем. Так и человечество, видя окружающий мир, сознавая
себя, ищет исходного прародителя — Абсолют. Человечество может
воздействовать на мир, видоизменять его, быть автономным от
59
Абсолюта, но в то же время быть генетически связанным с Создате-
лем, быть результатом Его творения. И тогда становится понятной
разница между ангелами, человеком, миром животных, растений
и неодушевленных предметов.
По Библии Интерпретация
Освящение Благословение ДЕНЬ СЕДЬМОЙ Скорее не отдых, а размышление о смысле создаваемого
Человек Звери ДЕНЬ ШЕСТОЙ Человек
Птицы, рыбы, пресмыкающиеся ДЕНЬ ПЯТЫЙ Животные
Солнце Звезды Светила ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ Упрощение и автоматизация управления мира
Растения Земля Суша ДЕНЬ ТРЕТИЙ Растения
Твердь Вода ДЕНЬ ВТОРОЙ Минералы
Свет Земля Небо ДЕНЬ ПЕРВЫЙ Энергия Материя Пространство
НАЧАЛО ВРЕМЕН ,, _ _ ------- — , ——_— — ——.————— ' ' — - " ““ “ ,
И тогда становится понятной разница между ангелами, челове-
ком, миром животных, растений и неодушевленных предметов. Мир
ангелов как бы ближе придвинут генетически к абсолюту, чем мир
человека, мир человека, чем мир животных, и т. д., но эти миры мо-
гут существовать самостоятельно и воздействовать сверху один на
другой, как непосредственно на нижестоящий, так и перескакивая
ступени иерархии. Это значит, что миры каждого уровня могут суще-
60
ствовать вполне самостоятельно, используя нижестоящие миры для
своих целей. Но это значит и другое: что не будь мира минералов, не
было бы и мира растений, не было бы мира растений — не было бы
мира животных, и т. д., до того в пределе, что не было бы и Бога. Т. е.
была бы Божественная Сущность (Усия), но в чистом виде ничего
не могущая, импотентная. Для самоопределения, для создания сво-
его могущества эта Божественная Сущность должна создать низшие
миры. Божественная Сущность должна в этом утвердить себя как
Бог. Тогда становится понятным, зачем Бог творит, ибо Он только
и будет Богом до того времени, пока Он творит. Могущество Его
заключается в актах постоянного творения. Действительно, это не
значит, что Бог некогда сотворил Все и теперь успокоился. Просто
новые Его творения более высокоиерархичны и нам недоступны.
Глупо было бы думать, что основное предназначение человека —
догонять возвышающегося Бога. Отнюдь. Это стремление к достиже-
нию недостижимого. Есть только другой путь — путь утверждения
себя человеком как «божественной сущности» для низлежащих
миров. Эта «божественная сущность» (отражение Божественной
Сущности-Усии) для человека есть творчество и созидание нового,
в этом его высшее предназначение, в этом его божья искра.
Однако творчество, как «божественная искра», несет опасность
и для своего создателя. С этим впервые столкнулся сам Бог. Когда Он
начал творить, то три дня творчества увлекли Его как ребенка. Он
создал Пространство (Небо), Материю (Землю), Движение, Энергию
(Свет), во второй день перешел к созданию веществ и структур из
кирпичиков — результатов работы первого дня. В третий день тита-
ническое творчество было продолжено: из веществ можно было соз-
дать и планеты, океаны, моря, континенты, приступить к формиро-
ванию первооснов жизни. Но! Порыв творческого создания привел
к тому, что созданное не могло функционировать самостоятельно,
оно было неотлаженной системой, оно могло в любой момент разва-
литься, деградировать. Требовался надежный механизм стабилиза-
ции, хронирования, упрощения. На это ушел целый четвертый день.
Это было не отступлением от творчества, а переносом центра его
тяжести в новую область, на более высокую ступень, так как для того
чтобы приступить к созданию сложных кибернетических организ-
мов, необходимо было отработать хотя бы первичные приемы само-
организации и самоуправления на каком-то объекте более низшего
порядка. Тем более понятно, с каким энтузиазмом Бог приступил
в пятый и шестой день к созданию кибернетических организмов,
саморегулирующихся, со сложным поведением, которое обуслов-
61
ливается развитой нервной системой. Такой неудержимый восторг
привел к концу шестого дня к желанию, к неудержимой посылке по-
пробовать создать нечто такое, что само обладало бы творческими
способностями. Бог вплотную подошел к созданию человека, чем
и была бы завершена и заложена божественная способность (деми-
ургическая способность) творить.
«Самый малый акт человека есть творческий, и в нем создается не бывшее в мире.
Всякое живое, неохлажденное отношение человека к человеку есть творчество
новой жизни. Именно в творчестве человек наиболее подобен Творцу. Всякий акт
любви есть акт творческий...
Творческий акт есть всегда господство духа над природой и предполагает
свободу. Творческий акт не может быть объяснен из природы, он объясним из
свободы, которая не детерминирована никакой природой, не детерминирована
бытием. Свобода до-бытийственна, имеет источник не в бытии, а в небытии.
Творчество есть творчество из свободы, т. е. заключает в себе ничем не детерми-
нированный элемент, который и привносит новизну».
Бердяев Н. Проблема человека // Ступени. 1991. № 1. С. 87
«Марафон качества, марафон устремленности, спешности, производительности —
все это прекрасные марафоны. В них-то и испытуется качество духа. Конечно,
в каждом существе есть зерно духа, но состояние и качество их различны. Так же
точно, как нельзя остаться недвижимым в космическом движении, так же точно
и состояние духа должно безостановочно изменяться. Пожелаем лишь и всем,
и себе, прежде всего, чтобы чаша духа не расплескалась».
Рерих Н. Избранное. М.: Советская Россия, 1979. С. 327
«...происходит настолько глубокое взаимопроникновение и взаимопроникнове-
ние различных миров, что они становятся как бы составными частями друг друга;
при этом каждый из них служит отражением другого и, наоборот, — сам отра-
жается в другом мире, стоящим выше или ниже его, — изменяясь, преобразуясь
и даже искажаясь под влиянием такого взаимодействия».
«...из-за своей множественности, способности содержать в себе противо-
речащие друг другу начала и из-за своего главного дара — Божественной искры,
составляющей внутреннюю силу души, которая, собственно, и делает его чело-
веком, — из-за всего этого человек обладает способностью поводить различие
между разными вещами, и в особенности — отличать добро от зла. Способность
эта дает человеку возможность подняться на великие высоты, она же может
явиться и причиной его отступления с прочно занятых, казалось бы, рубежей».
62
«Тем не менее, можно сказать, что все миры — автономные, казалось бы, сфе-
ры бытия — существуют только благодаря тому, что Бог скрывает Себя. Ибо там,
где Божественный свет проявляется во всей своей полноте, не остается места для
существования чего-либо другого. Мир может существовать только при условии,
что его Создатель скрыт. Итак, если спускаться от высших миров к низшим, то
можно увидеть, что на каждом последнем уровне автономность, независимость
существования мира выражается все резче, в то время как Божественный свет
становится все менее явным».
«...единственное, что нам позволено сказать о Бесконечном, — это то, что
Его невозможно ограничить никаким конкретным определением, ибо Он стоит
надо всем, что может быть постигнуто или описано в любых выражениях, пози-
тивных или негативных. О Бесконечном не только невозможно сказать, что Он
в каком-то смысле ограничен или плох, но нельзя утверждать и обратное — что
Он безграничен или хорош. Поскольку сам Он не является ни материей, ни духом,
невозможно утверждать, что Он существует в каком-либо измерении, доступном
нашему пониманию. Противоположность этого определения бесконечности — не
просто следствие ограниченности человеческого разума. Дело в том, что между
нами и Всевышним совершенно непреодолимая пропасть, через которую нельзя
перекинуть мост какого бы то ни было определения».
Штайнзальц А. Роза о тринадцати лепестках.
Рига: Шамир, 1990. С. 11,19,33,50
19. Творчество
Нет ничего свободнее воображения
человека...
Д. Юм. «Исследование
человеческого разума»
Если Бог творит на недоступной человеку высоте, которую не может
охватить разум, то и свое творчество человек не может исследовать
достаточно, досконально полно. И дело даже не в том, признавать
действительно существующим Бога или нет. Может оказаться, что
Его вовсе и нет, но даже при этом отказаться от наличия в человеке
«божественной искорки» — способности творить — никак нельзя.
Так в чем дело? Почему высказывается предположение о невозмож-
ности досконального исследования творчества? Почему, тыча паль-
цем во что-то (например, в скульптуру), можно сказать, что это что-
то (эта скульптура), как результат творчества, есть в сущности нечто
неподвижное (кусок камня)? В этом неподвижном некто может и не
увидеть высокого полета мысли художника, тогда его не удастся убе-
дить в объективности творчества, поступит возражение о том, что
если одни осознают нечто как творчество, то другие вполне могут
это нечто и не осознавать как акт творчества, а поскольку суждения
исходят от различных индивидов, то сами эти суждения исключи-
тельно вещь субъективная. Поэтому лучше сразу, не выслушивая
упреков, согласиться с субъективным характером творчества, что
есть, конечно, внешняя характеристика, как бы его объективиро-
ванная, зависящая от чьего-то мнения, от отношения к результатам
творчества как готовым объектам. Но есть, безусловно, и сторона
субъективного творца, когда творчество выступает как процесс,
а субъект— как главное действующее лицо, от которого зависит этот
процесс, волей которого он определяется. Процесс изменения объек-
тивной реальности не есть безусловно произвольный. Он определя-
ется субъектом как целенаправленная деятельность по изменению,
улучшению реальности, хотя сам субъект в состоянии творческой
эйфории не определяет себя как существо творящее. Он просто занят
самим процессом, изучать закономерности этого процесса одновре-
менно с творением он не в силах. Чтобы познать их (закономерности
творчества), надо стать хотя бы на время нетворческим, отделить от
себя предмет исследования. Это невозможно. В этом непредсказу-
емость и противоречивость исследования творчества как процесса
субъективного.
64
Таким образом, как бы мы ни напрягались, все равно любое
наше суждение будет носить субъективный характер, больше того,
мы будем судить субъективно о субъективном: субъективно вну-
три изучающего о субъективном внутри творящего. Такая двойная
субъективность в изучении творчества приводит к тому, что «лиса
начинает ловить свой хвост». Мы попадаем в страшный лабиринт.
Мы начинаем осознавать невозможность исследования процесса
творчества... Мы можем лишь взмахом клинка высечь определе-
ние, что творчество — это есть изменение индивидом реальности
вне себя. Такое определение не связывается с художественным или
техническим творчеством, а указывает только на то, что творче-
ство есть сознательное изменение чего-то с целью улучшения или
с другой какой-нибудь целью. Это есть перенесение духовного мира
внутренних чувств во внешний мир. Это есть в некотором роде сли-
яние субъективного мира личности с объективным миром, когда
уже нельзя четко разграничить субъективное от объективного. Это
есть мост, который мы перекидываем от духовного к физическому,
вернее, сочетаем их в едином действии, которое, в свою очередь,
1 направлено на развитие и усложнение реальности, создание в ней
. новых структур, которые являются будущим для творящего, но сами
став будущим, начнут стимулировать появление новых структур,
и процесс становится бесконечным. Мы не можем положить ему
> предел. Можно только фиксировать определенные уровни, опреде-
ленные достижения, сам же процесс скрыт за случайным и свободой.
За случайным в том смысле, что у творящего есть несколько раз-
личных путей, по которым он может идти. При выборе этих путей,
при детерминизации он испытывает настоящие муки творчества как
свободу, но когда муки кончаются, когда творящий детерминируется
на чем-то конкретном, когда появляется результат творчества, когда
творчество умирает как процесс.
«...творчество по определенным правилам, все равно, касается ли оно художе-
ственного или технического изобретения, кажется нам каким-то противоречием.
Мы привыкли смотреть на творчество как на нечто такое, чему повелевать нельзя
и что зависит от вдохновения минуты».
Оствальд В. Насущная потребность. М., 1912. С. 245
20. Гумус или трагедия
Первый круг кончается. Мы в основном определили главные направ-
ления, но хотелось бы заметить вот что: неправильно смотреть на
творчество как на нечто божественное, забывая при этом о земном
его аспекте, а он трагичен. Творец, бесспорно, приравнен Богу в мо-
мент творения, но творение как процесс заканчивается — остается
то, что сотворено. Творец отчуждается от своего творения. Творение
начинает жить своей независимой жизнью. Творец становится ни
при чем. Он всего лишь отработанный материал, он начинает со-
знавать, что он лишь червь земной. Результаты его творчества могут
быть растоптаны, уничтожены, но могут быть использованы други-
ми. И тогда бывший творец становится всего лишь гумусом, основа-
нием пирамиды, вернее, его промежуточным звеном. Другие идут
дальше, как в свое время пошел дальше он, используя достижения
других. Он не задумывался над этим, он рос, творил так, как свобод-
но растет, не задумываясь, дерево на хорошо удобренной гумусной
почве. Это дерево — сам творец. Погибая, дерево удобряет собой
почву — в этом его жизнь не была напрасной. Она стала базисом.
Другие пойдут вперед, но не он. Он уже завершился. Он — конец.
Он — трагедия, но с оптимистическим оттенком. Для того чтобы
появилась «Мона Лиза», требовалась большая последовательность
предшествующих поколений, требовалось, чтобы появился человек,
который был бы воспитан на предшествующем опыте. Неандерталец
на это был не способен — в лучшем случае нарисовать на каменной
стене стадо животных, но ведь и это в определенном смысле есть
гумус для картин Леонардо. Цивилизации, бесспорно, необходимо
было пройти для этого через настенную живопись. Если этого не
учитывать, то любое творчество, больше того, любое развитие ста-
нет неразрешимой загадкой.
«8. Эволюция всего сущего не отделяется от эволюции духа, как одна спираль
в вечном движении. Духовное сознание, устремленное к нашим высотам, нако-
пляет сокровища и приносит эти дары пространству. Духовным сознание обога-
щается ваша планета. Материальность не движет эволюцию. Устремленное к на-
коплению, материальное сознание заводит к стоячей воде присущих москитов.
Но причина неподвижности мысли страшна. Нет бесконечного покоя, потому не
задерживайтесь на одной точке; или сдвиг сплавит вас, или поможете перевороту
космическому. Основа всего — спираль, и должны понять сущность вечного про-
странственного огня».
Беспредельность. Л.: «Всесоюзный молодежный книжный центр», 1990. С. 12
66
Круг второй
Субъективный
1
Константин Федорович Юон.
НОВАЯ ПЛАНЕТА.
1921 г., холст, масло, 30 х 21 см.
Третьяковская галерея, Москва
1. Введение
Как бы мы ни спорили, что бы мы ни говорили, субъективная сторо-
на остается самой важной, ибо любое познание, любое изучение тре-
бует, как минимум, субъекта, который со своей субъективной точки
зрения вторгается, взаимодействует с реальностью. Каждый смотрит
со своей колокольни. Любые рассуждения о реальности или нереаль-
ности происходят в сознании единичности тогда, когда субъект вы-
ступает как центр мира и от него идут лучи, озаряющие все вокруг.
Он освещает все, но не себя. Сам для себя он остается темным. Он
может исторгнуть часть себя, ее осветить, познать и сказать, что вот
теперь я знаю себя. Но нет! Это оказывается не он как изучающий,
который несравненно больше его как предмета изучения. Поэтому
внимательное, скрупулезное изучение разума приводит к кризису
нахождения «Я». Оно оказывается не тем и не этим. Оказывается, что
его вообще нет. Ведь часть меня — это не сам «Я». Познавая часть
«Я», не познается весь «Я». Он остается за ширмой. Это оказывается
неуловимый метафизический дух. Он в атомах, между атомами и ни-
где. Его существование становится предметом спекуляции. Но в то
же время любой изучающий сознает, что он все-таки есть. И есть не
просто как спекуляция, а как нечто целое и наиболее важное, а вто-
ростепенное — это окружающее. Ибо он познает это окружающее
и включает его в себя. Оно — теперь он. Он больше, чем оно. Он —
большая матрешка. Создается впечатление, что он может выводить
реальность из себя. Возникают сомнения.
«...мистицизм зарождается в логическом мышлении. Если наша воля-к-жизни
начинает думать о себе самой и о мире, мы оказываемся в состоянии испытать
жизнь мира (насколько она лежит в пределах нашей досягаемости) на опыте на-
шей собственной жизни и посвятить нашу волю-к-жизни служению бесконечной
воле-к-жизни; это стремление выражается в действиях, которые мы совершаем.
Рациональное мышление, если оно идет вглубь, неизбежно заканчивается ир-
рациональностью мистицизма. Это и понятно: ведь оно имеет дело и с жизнью,
и миром, а каждая из этих реальностей не рациональна».
Швейцер А. Благоговение перед жизнь как основа этики миро- и
жизнеутверждения // Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности.
М.: Прогресс, 1990. С. 343
69
2. Сомнения
Сомнения! Сомнения! Кругом одни сомнения. Есть ли «Я»? Если
нет, то что же реально существует? Что же такое, что называет себя
«Я»? Понятно, что все не есть «Я». Шкаф и кровать не входят в «Я».
Но, с другой стороны, «Я» есть «Все». Я могу представить себе «Все»,
что когда-либо мне встречалось и запечатлелось в моем сознании.
Эти представления целиком поглощены сознанием «Я». Тогда «Я»
может извлекать из себя любую реальность, как угодно ее видоизме-
нять, — это в его власти. Запечатлев раз виденный шкаф и раз где-
то в другом виденное свойство, сознание «Я» объединяет их, могут
возникнуть чертежи никогда не виданного шкафа, а может и сам не-
виданный шкаф из ранее не встречавшихся материалов, — это воля
«Я». Но если мы подходим к реальности «Я» таким образом, что это
«Я» окружает самое себя своей реальностью, мало имеющей общего
с первоначальной, причем, эта новая созданная реальность в свою
очередь включается в круговорот «Я», причем этот вихрь засасывает
безнадежно, безотчетно, как же тогда быть, как при изучении «Я»
отделить его от той реальности, в которой оно находится, и всесто-
ронне его рассмотреть? В самом деле, можно ли выделить «чистую»
душу, лишенную мироощущения, душу бестелесную, безатомную,
безмолекулярную, безвсякую? Т. е. ничто. И как же тогда быть с этим
ничем? Какой смысл был тогда разбираться с ним, если его нет? Но
если «Я» нет, то кто мог вообще разбираться с этим вопросом? На-
верняка такой индивид, который сам про себя безусловно говорит,
что он — «Я», и тогда «Я» должно будет сказать, что его нет, нет само-
го себя, что оно растворилось в своем же собственном рассуждении
и обратно сконцентрироваться не может. Три сосны оказываются
непреодолимым лесом. «Я», как путник, заблудился в «Я», как в куске
леса. Выбраться оттуда «Я» уже не может, его терзают неразрешимые
сомнения. Он не может разрешить, что есть реальность и что есть
преобразованная реальность? Что есть материя?
«Критика, которая захотела бы быть последовательной и ничего не оставлять
без критической рефлексии, движется по кругу и уподобляется змее, желающей
поймать свой собственный хвост. Ибо, критически исследуя непосредственное,
"догматическое", нерефлектированное знание, знание, так сказать, первой
потенции, и тем возводя его ко второй, она, делая это, воспроизводит в новом
познавательном акте ту же самую первую потенцию, познает непосредственно,
нерефлектированно, погружаясь в предмет своего сознания. Говоря на совре-
70
менном языке, он грешит смертным грехом "психологизма" и потому оказывается
необходимой критика критики, т. е. знание уже третьей потенции, а это, в свою
очередь, требует знания четвертой, пятой, ...и,... и +1 потенции. Другими слова-
ми, получается regressus in infinitum — дурная бесконечность, где в ответ нужна
конечная величина, что указывает на ошибочность задачи».
Булгаков С. Н. Философия хозяйства. И.: Наука, 1990. С. 35
ОФЕЛИЯ ГАМЛЕТУ
«Любовь и ненависть приписаны мне ролью, как и безумие в конце, но скажи
мне, что все это такое само по себе, и что мне дано выбрать. Имеется ли что-либо
само по себе или вселишь слова, дуновение, разгул фантазии. Видишь ли, я никак
не могу определить, не греза ли я, или это лишь игра, или это истина, а если это
истина, то превосходит ли она игру — оболочка на оболочке, и я действительно
часто близка к тому, чтобы на этом помешаться.
Ты мне только помоги перечитать мою роль в обратном порядке и дочитать
до меня самой. Существую ли я вне своей роли, или все только роль, и я сама
тоже. У древних были боги, и среди них один, по имени Сон. И он, должно быть,
странно себя чувствовал, когда на него нападала причуда считать себя действи-
тельным, хотя он Сон. Я готова предположить, что человек — тоже такой бог. Мне
бы хоть одно мгновение поговорить со мною самой и узнать, сама ли я люблю
или только мое имя — Офелия, или есть ли сама любовь нечто или одно только
название. Смотри, я сама за собою гонюсь и при этом вечно убегаю от себя, и мое
имя со мной, и я снова повторяю роль, но ведь роль — это не я, приведи меня хоть
однажды к моему "Я", и я спрошу его, любит ли оно тебя».
Бонавентура. Ночные бдения. М.: Наука, 1990. С. 141
«Гамлет. 0 боже, я бы мог замкнуться в ореховой скорлупе и считать себя
царем бесконечного пространства, если бы мне не снились дурные сны.
Гильденстерн. А эти сны и суть честолюбие; ибо самая сущность често-
любца всего лишь тень сна.
Г а м л е т. И самый сон всего лишь тень».
Шекспиру. Избранные произведения. Л.: Лениздат, 1975. С. 187
3. О материи
Что есть материя? Все ли это то, что нас окружает? Можно ли го-
ворить, что это есть некая объективная реальность, действующая
на наши органы чувств? Не уводит ли нас такой подход к при-
знанию того, что мы в общем-то беспомощны перед окружающей
объективной реальностью? Она (эта реальность) воздействует
на нас, и мы ее воспринимаем. Если горячо — отдергиваем руку,
если холодно — кутаемся. Мы становимся беззащитными. На нас
действует какая-то внешняя могущественная сила, не подчиняемая
разуму. Эта сила может быть с тем же успехом названа материей,
природой, богом — это будет всего лишь вопрос терминологии,
традиции. При такой интерпретации неизбежно вытекает жела-
ние либо что-нибудь выпросить во время молитвы у Бога, либо
выкрасть, урвать у «враждебной» природы как можно больше. Все
внешнее становится могущественным, враждебным. Все это приво-
дит к умалению, перекосу сознания. Тогда благополучие зависит от
количества взятого, добытого, выпрошенного. Чем больше — тем
ты богаче. Разум в расчет не принимается. Бытие, Бог определяет
сознание, воздействует на сознание. Достаточно удовлетворить
плоть, в которой находится сознание, чтобы оно поднялось на недо-
сягаемую высоту. Это — парадокс: для достижения цели — высоко-
го сознания, необходимо исключить само это сознание из процесса
его возвеличивания. Это как если бы некто хотел бы добыть сок из
яблок без наличия самих яблок. По-видимому, правильнее было бы
говорить о дуализме, взаимозависимости реальности и разума. Ко-
нечно, реальность воздействует на органы чувств, но в то же время
и разум воздействует на реальность. Причем это воздействие двоя-
кого, если не троякого рода.
Во-первых, удовлетворение материального носителя разума —
человеческого тела, его развитие и усовершенствование, поддержа-
ние его в рабочем состоянии.
Во-вторых, воздействие разума одного на разум другого с по-
мощью передачи идей, информации. В самом деле, воздействие
какого-нибудь написанного слова на листе бумаги на орган чув-
ства — человеческий глаз — бесполезно, если этот глаз принадле-
жит хоть и живому телу, но в котором нет разума. Такая передача
информации с помощью материального носителя (бумаги вместе
с чернилами или типографской краской) — ничто. Она не вызовет
обратной реакции. Она предназначалась только для разума. В нем
надо искать селективную реакцию.
72
В-третьих, воздействие разума на реальность, в смысле природы
и в смысле разума других индивидов, т. е. в более широком понятии,
что имеет целью, создать оптимальные условия существования «жи-
вотного тела», как первого уровня — уровня материального носите-
ля, и второго уровня — уровня функционирования разума.
Конечно же, такая схема не есть нечто замкнутое. Нет! Это ско-
рее саморазвивающаяся схема с обратной связью. Разум не может
существовать без наличия материального потока, но он не может
существовать без регулирования этого материального потока. Все
взаимосвязано. Понятно теперь, что в такой системе и вопрос о ма-
терии должен быть поставлен по-другому. Бессмысленными будут
наши попытки найти «чистую» материю, не тронутую разумом. Вот
это есть сущность на все времена. Познанная материя (основа) —
это есть уже нечто измененное, зависимое от подхода разума. Кроме
того, ведь и мысль, изложенная в каком-нибудь тексте, может быть
материальной (в смысле реально существующей) для определенной
ступени сознания, в то время как для дикаря она может ни о чем не
говорить, т. е. особенно важно то, что восприятие реальности без-
условно зависит от уровня развития сознания. Математик, физик
может воспринимать четвертое, пятое и т. д. измерения как нечто
реальное. Он может как бы подняться над трехмерностью, в которой
действительно представление о четырехмерности невозможно, и в
то же время нормальный средний (средние умственные способно-
. сти) человек будет говорить, что измерения высших порядков есть
' лишь что-то воображаемое, но ученый, занимающийся изучением
: многомерного устройства мира, найдет массу доказательств реаль-
f ности, действенности этих измерений.
Конечно же, из всего этого следует, что понятие материи вообще
становится непростым. Оно диверсифицируется. Каждый под этим
понятием будет понимать то, что он хочет понимать. Здесь скажется
; его индивидуальный характер и традиция, в которой он воспитан.
Для одних это будет лишь вещество, другие включат поле, энергию,
1, информацию, бога (демиурга) и т. д., лишь бы это нечто отвечало
: условиям вечности, неизменности, неуничтожимости и взаимообус-
ловленности. Это нечто должно существовать до, сейчас и после, мо-
жет быть в одной форме, а может быть и в другой. И конечно же, есть
какой-то объективный критерий этих взаимопревращений, который
; и гласит, что нечто не исчезает бесследно и не появляется из ничего.
Тогда возникает необходимость и в первом начале термодинамики,
и в том, что разум может взять свое начало только от разума, что
есть бессмертная душа или еще что-нибудь в этом роде. Разум ведет
73
постоянную борьбу за установление каких-то объективных критери-
ев. Без этого его существование теряет точку опоры. Он входит в со-
стояние фрустрации, клинической смерти. Все рассыпается — ниче-
го нет. Пусть так, пусть ничего объективного нет и быть не может, но
без веры в наличие, в существенность этого объективного не будет
разума, т. е. разум покоится на платформе веры в наличие объектив-
ности, в то, что он познал еще не все до конца. Нужны еще усилия,
и вполне возможно будет все опредметить, разложить по полочкам.
Так что же такое материя? Это каждый должен решать сам для
себя без постороннего принуждения, а пока можно было бы приве-
сти несколько цитат на затронутые темы:
«...понятие сосуществования в пространстве массы и веса называется материей».
Оствальд В. Очерк натур-философии. СПб., 1909. С. 126
«Материя, служащая материалом для нашей мыслительной способности, так же
бесконечна, как пространство, так же вечна, как время, и столь же абсолютно
разнообразна, как содержание обеих этих форм».
Дицген И. Сущность головной работы человека. М., 1907. С. 54
«Самым темным из всех вещей, более того, самым воплощением темного, многие
считают материю».
Шеллинг Ф. Т. 2. М.: Мысль, 1989. С. 34
«Все, что только существует, существует в боге, и без бога ничего не может ни
существовать, ни быть представляемо».
Спиноза Б. Этика. М., 1932. С. 11
«Есть ли в природе более таинственный, нежели связь души и тела, принцип,
благодаря которому предполагаемая духовная субстанция приобретает над
материальной такое влияние, что самая утонченная мысль может действовать на
самую грубую материю».
ЮмД. Исследование человеческого разума. СПб., 1902. С. 72
«Существенным свойством материи является ее масса, ее инерция. Масса — это *'
то, что всюду и всегда остается постоянным. Это то, что продолжает существо-
вать, когда химическое преобразование изменяет все чувственно воспринимае-
мые качества материи, так что кажется, что мы имеем дело с разными телами.
74
Следовательно, если обнаружится, что масса, инерция материи в действительно-
сти ей не свойственна, что это приобретенная роскошь, которой она себя украша-
ет, что эта масса, константа по определению, все же сама подвержена изменению,
то можно сказать, что материи не существует».
Пуанкаре А. О Науке. М.: Наука, 1990. С. 192
«"Материя исчезает" — это значит исчезает тот предел, до которого мы знали
материю до сих пор, наше знание идет глубже; исчезают такие свойства мате-
рии, которые казались раньше абсолютными, неизменными, первоначальными
(непроницаемость, инерция, масса и т. д.) и которые теперь обнаруживаются
как относительные, присущие только некоторым состояниям материи. Ибо
единственное "свойство" материи, с признанием которого связан философский
материализм, есть свойство быть объективной реальностью, существовать вне
нашего сознания».
Ленин В. И. Собр. соч. Т. VIII. М„ 1928. С. 213
«Как естествознание, так и философия совершенно пренебрегали исследованием
влияния деятельности человека на его мышление. Они знают с одной стороны
только природу, а с другой только мысль. Но существеннейшей и ближайшей
основой человеческого мышления является изменение природы человеком, а не
одна природа, как таковая, и разум человека развивается соответственно тому,
как человек научился изменять природу».
Энгельс Ф. Диалектика природы. ОГИЗ, 1948. С. 185
«Так как в относительном есть степени, то возникает желание дойти до преде-
ла бесконечного ряда, чтобы достигнуть чего-то такого, что ни с какой точки
зрения не было относительным и чему можно было бы дать название абсолюта
в собственном смысле этого слова. Дойти до предела в бесконечном ряду сту-
пеней? В самом положении — очевидное противоречие, но явная нелепость
неизбежна...»
Эриквес Ф. Проблема науки. Ч. 1. М.: Космос, 1911. С. 23
«Мудрецы, вопрошающие, что есть душа, отвечают: мы ничего об этом не знаем.
Если их спрашивают, что такое материя, ответ их звучит точно так же».
Вольтер. Философские сочинения. М.: Наука, 1989. С. 678
«Множество абстрактных, идеальных понятий укрепилось в науке, став, если
так можно сказать, научной реальностью. И до тех пор, пока они помогают нам
правильно ориентироваться в мире, достигать определенных целей, нам вряд ли
разумно от них отказываться».
Баландин Р. К. Время-Земля-Мозг. Минск: Высшая Школа, 1973. С. 41
«Предметный путь просто свергает Бога, видя в нем один предрассудок, а людей,
строящих жизнь на духовном Религиозном, считает просто недомыслием не
смогших домыслить того, что здание их строится на предрассудке, опирающемся
75
на Боге. Подводя Бога в фундамент жизни, подводят пустоту. Материалист же
уверен, что он строит свою жизнь на фундаменте из материи, но мне думается,
что не будет ли и фундамент материалиста тоже построен на предрассудке, ибо
что есть материя? Под материей я разумею плотность, а что такое плотность, из
каких она состоит частиц неделимых, неизвестно. Так же, как нельзя сказать, что
Бог состоит из трех частей.
Суждение человеческое построило Бога на трех началах Бога, Духа и Сына.
Это такая же точность, как и определение материальной единицы, и потому не
будут ли оба фундамента предрассудком? Общежитие строит фундамент, будучи
уверено в том, что берет камень, ничто другое; но уже для научного исследования
не будет это камень, а плотность, состоящая из бесчисленного количества плотно-
стей вовсе не каменного происхождения, и что общежитию доказано примером,
что камень превращаем в пар, подобно воде, в жидкое состояние, как известная
плотность, определить же в последней материальные единицы вряд ли возможно.
Итак, реализм общежития и во многих случаях науки может потерпеть неудачу
в смысле определения точности состава частиц. И таким образом человек, строя
дом на каменном фундаменте, как на чем-то неопровержимо крепком, неделимом,
может ошибиться в своем реализме».
Малевич К. Бог не скинут. Искусство. Церковь. Фабрика.
Витебск: «Уновис», 1922. С. 25
«Спросите любого строителя, какие именно основы строительных материалов
ему нужны при постройке. Даже в этих, таких чисто материальных, житейских
соображениях вы увидите, насколько строитель будет искать стойкость и нена-
рушимость материалов. Если на самых житейских примерах видим устремления
о ненарушимости, то насколько же эти основания необходимы в духовных по-
строениях».
Рерих Н. Избранное. М.: Советская Россия, 1979. С. 346
«Вечность Бытия вообще, собственно, есть необходимый постулат нашего мышле-
ния, так как наш ум не может себе представить существование "небытия", как не
может себе представить ни начала, ни конца Бытия вообще. Начало обязательно
предполагает что-то бывшее до него, как конец — что-то имеющее быть после
него, а ни того, ни другого, т. е. ни первоначального, ни послеконечного "чего-то"
не может быть без какого бы то ни было бытия».
Скворцов Ир. Новая космология. СПб., 1910. С. 40
4. Существо
Конечно, задумываясь над мироощущением, сознаешь, что главным,
по существу, является субъект — без него не будет ни мироощуще-
ния, ни мира — в этом весь вопрос. Мы воспринимаем реальность
посредством своих ощущений, органов чувств. Эти ощущения,
органы чувств образуют границу между объектом (окружающей
реальностью) и субъектом. По изменениям ощущений субъект су-
дит о реальности. Он получает информацию через границу, которая
трансформирует, видоизменяет информацию, происходит ее чудо-
вищное искажение. Я, как субъект, не могу со стопроцентной ве-
роятностью сказать, что воздействует на мои органы чувств — Бог,
бог (демиург) или материя. Что есть ОБЪЕКТИВНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ?
«Я» что-то чувствует, но какова природа этого? Вот в чем существо
проблемы. Все мы, как отдельные субъекты, чувствуем нечто и вы-
носим об этом нечто свои суждения, которые, безусловно, зависят
от характера индивида: то ли это метафизик, то ли материалист.
Можно говорить о чем угодно, однако есть нечто, с чем могут согла-
ситься все, что это нечто, вызывающее ощущения, имеет свойство
определенной стабильности и независимости от нашего хотения.
Безусловно, с помощью подручных средств можно изменять ощу-
щения: или изменяя внешние объекты, или изменяя органы чувств,
или изменяя способность воспринимать ощущения, получаемые от
органов чувств, или с помощью наркотических веществ изменять
самого субъекта. Все это так, но стабильность все-таки есть, т. е. во
времени или в том, что мы называем таковым, суде о нем по смене
ощущений и выстраивая эту смену ощущений в определенный ряд,
мы обнаруживаем, что в этом ряду одни и те же ощущения повто-
ряются, причем в такой степени, что нельзя упомнить между ними
различий, а если они и проявляются, то, безусловно, они не имеют
принципиального значения то ли в силу своей малости, то ли еще
по какой причине, приводящей к их незначительности для субъекта.
В любом случае субъект сознает, что мир не есть нечто произволь-
ное, он обнаруживает определенные закономерности.
Остается дело за малым — кому или чему приписать наличие
этих закономерностей. Я (от первого лица) могу сказать, что эти за-
кономерности есть результат действия моего воспаленного разума,
и привести для этого такую аргументацию: мой разум, отказываясь
от определенного набора стереотипов, разрушая их, может гораздо
сильнее влиять на преобразование реальности, что взаимодействие
77
Максим Кантор.
СТОЛОВАЯ.
1984 г., холст, масло, 180 х 230 см.
Частная коллекция
моего сознания с реальностью зависит от стереотипизации самого
моего сознания — это моя внутренняя причина. Я буду выступать
здесь сам как причина реальности, а закономерность реальности бу-
дет отождествляться со стереотипизацией моего сознания. Я буду го-
ворить, что мир таков потому, что я считаю его таковым. Если я раз-
рушу стереотип восприятия мира, который, безусловно, находится
в моем сознании, мир предстанет передо мной иным. Я сотворю тот
мир, который предстанет передо мной другим. Я буду творцом но-
вой реальности. Конечно, субъективизм этого рода, который связан
с ощущением реальности, но не с воздействием на глубинные слои
реальности, о которых разум просто не знает, которые для него не
существуют, несколько отличается от классического. Мы не создаем
при этом новых материй, мы говорим только о мировосприятии —
вот существо субъективизма. Субъективны все. Каждый ощущает
мир по-своему. Ему нельзя навязать другое мироощущение, если
оно у него уже сформировалось. Никто никому ничего не докажет —
у каждого свои стереотипы. Их разрушить субъект может либо до-
бровольно, либо путем уничтожения самого субъекта как носителя
этих стереотипов. Стереотип становится всем. «Я» отождествляется
со стереотипами. «Я» как-то должен конкретизироваться: я — член
общества, я — математик, я — кто угодно, но я конкретен, стереоти-
пен. Я должен быть чем-то, в противном случае я — ничто. Но можно
в высоком полете стереотипизации отождествить себя с высшим ду-
хом или представить себя как творца реальности, тогда становится
возможным разрушение стереотипов: я — член общества, я — кто
угодно. Я уже не отождествляю себя с ними. Я отрываюсь от них.
Я становлюсь опасным, я допускаю для себя все, что сочту допусти-
мым. Я творю допустимость, я творю реальность.
«Повторение событий в общем виде есть очевидный факт обыденного опыта.
Повторяются дни, повторяются лунные фазы, повторяются времена года, враща-
ющиеся тела возвращаются на свои прежние места, повторяются биения сердца,
вдохи и выдохи. На каждом шагу мы сталкиваемся с повторением. Если бы не
повторение, познание было бы невозможно. Ибо ничто не могло бы быть соот-
несено с прошлым опытом. Кроме того, если бы не регулярность повторения, было
бы невозможно измерение. Как только в нашем опыте мы приходим к представле-
нию о точности, повторение оказывается фундаментальным фактором».
Уайтхед А. Н. // Избранные работы по философии. М.: Прогресс, 1990. С. 88
5. Творение реальности
Когда «Я» есть или «Мы» (не от первого лица двойственного числа),
причем такие, которые противопоставляют себя, свое внутрен-
нее внешнему, которые раскалывают общее мироздание на два,
три и более миров так, что эти образованные миры противостоят
друг другу, создавая невозможность или трудность понимания их
взаимодействия. Сознание моего «Я» или коллективного «Мы» при-
бегает к спекулятивно-абстрактному методу осмысления, выдви-
гаются некие первоначальные субъективные парадигмы, которые
при последовательном логическом анализе приводят к трудностям
и необходимости их преодоления. Даже если кто-то и решит, что
вот он создал непротиворечивую систему и очень правильно по-
добрал первоначальные аксиомы, то и тогда найдутся скептики,
ставящие все это под сомнение, а горячие последователи продол-
жат и видоизменят первоначальное до неузнаваемости, т. е. «Я»
как наследник предшествующих поколений, перенимает их идеи,
строй мыслей. В начале (диссонанс: в начале было Слово) станов-
ления моего «Я», когда есть только материальный носитель моего
будущего «Я» — мозг, начинается параллельно с накоплением
внешней информации, складываться программа ее переработки.
Эта программа переработки, нахождения нужной информации
и ее селективизации, по существу, и есть «Я». Это крайне грубое
сравнение, но не лишенное доли истины. Под этим «Я» может быть
и электронно-вычислительная машина, и человек, а программу мо-
гут задавать педагог, отец, мать, программист, член общества, Бог,
божество. Но выстраивая, создавая программу моего «Я», ее созда-
тели почти полностью теряют над ней власть. Их авторство уходит
от них. Я ощущаю себя как себя-без-них. Я не вижу необходимости
в них. Я стремлюсь к устойчивости моего «Я». Я любыми методами
стремлюсь так поставить дело, так устроить свое взаимодействие
с реальностью, чтобы моя программа «Я» была наиболее устойчива.
Ради этой устойчивости можно пойти и на гибель организма-носи-
теля «Я», но это в крайности, лучше пойти по изменения реальности
и самому создавать себе оптимальные условия функционирования.
Я — творец своей судьбы. Я стараюсь так проникнуть в окружаю-
щую реальность, в материю, чтобы иметь возможность предвидеть
дальнейший ход событий и, если это возможно, изменить его в свою
пользу. Такими средствами могут быть: техника, философия, наука,
астрология — только бы они (эти способы) позволяли предвидеть
нечто и использовать его под свое «Я». Найденное это нечто может
80
быть и разрушительным для каких-то других структур, животного,
растительного мира. Может быть. И тем не менее порой единст-
венным объяснением таких разрушений (именно объяснением,
но не оправданием) становится стабилизация «Я-принципа», «Мы-
принципа». Да, мы можем создать условия своей гибели с био-
логической стороны, но она не так страшна, как информационная
(«Я»-структурная смерть), поэтому «Я» («Мы»)-сознание будет идти
на изменение реальности до тех пор, пока эти изменения не будут
ощутимы, опасны для «Я» («Мы»)-структуры-сознания, до тех пор,
пока взаимная эволюция не приведет к созданию структур более
высоких порядков иерархии (космического или сверхкосмиче-
ского разума) или к деградации, которая связывается, безусловно,
с чрезмерной эксплуатацией возможностей реальности. В первом
случае «Я» («Мы») из субъекта-творца превращаюсь в объект для
чего-то более высшего. «Я» — лишь относительный творец. «Я» —
творец в рамках, которые для меня устанавливает высшая струк-
тура. Она становится «Я-творцом», а «Я» («Мы») — объективная
реальность для этой более высокой структуры. Меня, нас можно
преобразовать.
Во втором случае условия деградации и сознание со стороны «Я»
о ее закономерностях дают возможность проведение таких воз-
действий на реальность, которые бы компенсировали процессы
деградации. Эволюция законсервировалась бы, приостановилась
бы, что вряд ли возможно в силу наличия флуктуационных процес-
сов, непредсказуемых со стороны разума, и дилемма повторяется.
Эта бесконечная повторяемость наверняка неизбежна. «Я-разум»
должен постоянно доказывать, подтверждать свое право на разви-
тие», на стабильность своей программы в диалоге с реальностью.
«Я-разум должен постоянно расщеплять объективную реальность
на реальность, подвластную «Я-субъекту», и на ту, где «Я» еще нет.
Познанная, подвластная реальность, имеющая субъективный от-
тенок, отблеск субъекта, используется «Я-разумом» как лакмус, как
трамплин, как средство. Таким образом, основным результатом
изменения реальности является ее расщепление на субъективную
и объективную. Разум, как грибница, врастает в объективирован-
ное и переводит его в субъективированное. В этом главный смысл
творения реальности для себя. В самом деле, «Я-разум» вместе
с питательной средой — субъективированной реальностью может
быть безболезненно перенесен на новую почву объективированной
реальности. Это как если бы мы взяли всю почву, затронутую гриб-
ницей, и перенесли ее в другое место леса.
81
Если этот пример неудачен, то можно и так: переставим комнат-
ное растение вместе с горшком из одной части комнаты в другую.
Ясно, что при этом для бытия комнатного растения мало что изме-
нится. Так и разум, создав свою субъективированную реальность,
которая несравненно шире горшка с землей для комнатного цветка,
которая может включать целые миры, звездные и планетные систе-
мы, которая может включать практически все мыслимое, становится
независимой от воли случая или почти независимой. Но па этом
пути к полному всеединству с сущим стоит «Я-тело» (сома) — имен-
но оно является слабым звеном, которое подвержено влиянию слу-
чая в большей степени. Для исключения всех случайностей в общем
было бы неплохо, чтобы «Я-тело» отсутствовало и процветал бы
только «Я-разум», «Я-дух». Я уходил бы из мира материального в мир
идей, в высший мир разума. Там пет случайности. Или еще лучше,
что-нибудь мне позволило отождествить себя с реальностью. Реаль-
ность станет «Я-разумом», и не будет отличия материального мира
от мира высшего разума. Высшим разумом будут «Я», сам для себя
и без всего, я, как причина своих внутренних закономерностей.
Мне не нужны внешние конкурирующие структуры, мне их надо
подавлять. Чем ближе они стоят по уровню развития ко мне, тем
они опаснее, тем решительнее с ними надо бороться. От них нельзя
оставлять ничего, иначе они ничего не оставят от меня. Все враги.
Один «Я» — бог. Но бог — это «Я-разум», но не «Я-тело». «Я-тело»
стоит ближе всего к моему разуму, оно наиболее опасно — неиз-
вестно, что от него ждать. Необходимо в первую очередь подавлять
происки «Я-тело», во имя «Я-разума». Субъективированная, подчи-
ненная «Я-разуму» реальность уходит из «Я-тела» вовне, она не есть
«Я-тело». Все может подчиниться мне, но не мое же собственное тело
мне, над ним я не имею полной власти. Жизнь моя раскалывается.
Я — НИЧТО вместе с сотворенной мною реальностью. Я — тонкая
и сверхтонкая структура. Я — почти невесомо-материальная струк-
тура. Я — объект иного мира.
«И никто, и ничто не могло помочь, нельзя было покинуть тот замкнутый круг
инфернальное™, болото, степь или лес, в котором животное появилось на свет
в слепом инстинкте размножения и сохранения вида... А человек, с его сильными
чувствами, памятью, умением понимать будущее, вскоре осознал, что, как и все
земные твари, он приговорен от рождения к смерти. Вопрос лишь в сроках ис-
полнения, в том количестве страдания, какое выпадает на долю именно этого
индивида. И чем выше, чище, благороднее человек, тем большая мера страдания
82
будет ему отпущена "щедрой" природой и общественным бытием — до тех пор,
пока мудрость людей, объединившихся в титанических усилиях, не оборвет этой
игры слепых стихийных сил, продолжающейся уже миллиарды лет в гигантском
общем инферно планеты».
Ефремов И. Час Быка. Минск: Юництва, 1989. С. 178
«В противоположность западному, русское мировоззрение содержит в себе
ярко выраженную философию "Мы" или "Мы"-философию. Для нее последнее
основание жизни и духа и его сущности о "Мы", а не "Я". "Мы" мыслится не как
внешнее единство большинства "Я", только потом приходящее к синтезу, но как
первичное, далее неразложимое единство, из лона которого только и вырастает
"Я" и посредством которого это "Я" становится возможно. "Я" и "Ты", мое со-
знание и сознание, чуждое мне, мне противостоящее и со мною связанное, оба
они образуют интегрированные, неотделимые части первичного целого — "Мы".
И не только каждое "Я", связанное и соотнесенное с "Мы", содержится в этом
первичном целом. Можно утверждать, что в каждом "Я" внутренне содержится
"Мы", потому что "Мы" образует последний опорный пункт, глубочайший корень
и внутренний носитель "Я". Коротко говоря, "Мы" является органическим целым,
то есть таким единством, в котором его части тесно с ним связаны, им пронизаны,
полностью присутствуют в своих частях, как их внутренняя жизнь и сущность. Но
"Я" в его свободе и своеобразии этим не отрицается. Только своеобразие и сво-
бода "Я" образованы такой связью с целым, жизненность "Я" создается сверх-
индивидуальной целостностью человечества».
Франк С. Л. Сущность и ведущие мотивы русской философии //
Сто страниц. 1990. № 1. С. 56
«Адекватное теоретическое отображение и практическое воплощение "МьГ-
мировоззрение осуществимо только в религиозном жизнепонимании и рели-
гиозной воле, так что единство универсализма и индивидуализма, требуемое
таким мировоззрением, основано на последних глубинах духовного бытия и на
их живом постижении».
Франк С. Л. Там же. С. 57
«Другая замечательная особенность, даруемая строгостью, — развоплощающее-
ся самовосхождение. Самовосхождение предполагает сущностную установку на
творчество. Творчество — это путь в Тайну. Только путь этот есть бесконечное
возвращение на круги своя. В философии говорить о творчестве — говорить
о себе. Не о себе, как говорящем, а о себе, в котором нечто говорится. Если под
"говорить" имеется в виду философия как деятельность, то творчество и фило-
софия — это одно и то же (говорение говорящего). Любой другой взгляд на
творчество — взгляд со стороны».
Волжский В. Заметки о современном состоянии философии //
Ступени. 1991. № 1. С. 11
6. Процесс творения
Для того чтобы подавить процесс ухода «Я-разума» в мир иной, необ-
ходимо, безусловно, поддерживать себя в акте творения, не задумы-
ваться о своей нереальности. Я — безусловная реальность. Другие
реальности имеют право на существование постольку, поскольку
и скорей всего не противоречат моей, ей способствуют. Это одного
порядка реальности с моей реальностью. Реальность, в которой су-
ществовал Платон, одного порядка с моей реальностью, и она ей не
противоречит, она способствует стабилизации моей реальности. Его
сочинения есть некая завершенная стадия развития, нечто, к чему
можно апеллировать, как к своему фундаменту, как к неживому гу-
мусу. Платон не опасен. Он — внутри меня. Я его мыслю. Я его суще-
ствую. Я его контролирую. Но вспышка яркого солнца — появление
чужого неконтролируемого мною разума меня настораживает. Кто
он? Друг? Враг? Можно ли его использовать? Может быть, он захочет
использовать меня? Может, он — вампир? Метастазы щупалец его
разума могут пробраться в мою разум-систему, разрушить ее. Может
погибнуть «Я-разум» как единственное и неповторимое явление.
Это несправедливо. «Я-разум» имею право на жизнь любой ценой.
Я наиболее ценен. Он — иной. Он просто глух. И эта его глухота сви-
детельствует о недостаточной его умственной организации. Он —
кретин. Он — ересь. Подавляй его! В ответ на его щупальца — мета-
стазы запускай в его разум свои. Если он будет отвечать — борись.
Скорость атаки определяет правоту. Чем быстрее ты реагируешь на
воздействие и чем быстрее находишь нужные решения, тем больше
твои шансы на победу. Зубы и реакция — вот лучшие аргументы.
«Я-структура» еще остается «Я-структурой» только потому, что она
может каким-то образом противостоять чужому метастазированию.
Скорость ее реакции такова, что метастазы вовремя отсекаются.
Я постоянно в борьбе за самого себя. На материальном субстрате
функционирует много «Я-разумов», «Я-реальностей». Они пытаются
расти и не иметь в процессе этого роста пределов. Но субстрат коне-
чен. Давление рано или поздно будет возрастать. Ситуация обостря-
ется. «Я-разум-структура» для выживания должен ускоряться или
запускать в ход такие процессы, которые вроде бы меня самого и не
ускоряли, но которые ускоряли бы процессы деградации или порож-
дали задержки реакций других «Я-структур». Мир слишком тесен,
чтобы можно было бы творить, не оглядываясь, не принимая мер
предосторожности. Иначе в один прекрасный момент все, что со-
творено тобою, будет кем-то конкретизировано, объективировано,
84
включено в себя. Тебя включат в структуру чужого «Я», как в свое
время ты включил Платона. Ты умрешь как процесс, как конкурент.
Ты останешься только как скелет, как базис, как заслуживающий
внимания предшественник. Это твое максимальное право. Да, это
твое неотъемлемое право быть гумусом для других, но большее же-
лание «Я-структуры» в противовес «Я-гумус-праву» выступает в дей-
ствии по овладению другой «Я-структуры» и переводу ее в гумус. Эта
«Я-структура-желание» стремится к подавлению непредсказуемых
процессов вовне и ускорению течения своего бытия. И верно, если
скорость ответных мер больше, чем скорость происходящих изме-
нений вовне, то в этом случае удается опредметить, изолировать ту
реальность, взращиваться на ней. Все мы живем за счет чужой гибе-
ли. Для пищи, для поддержания работоспособности тела и духа не-
обходимо убийство растений, животных, разрушение геологических
ландшафтов. Любой процесс сотворения чего-то нового идет за счет
чего-то иного. Везде акт рождения влечет за собой нескончаемую це-
почку гибелей. Даже появление новой, более сильной и яркой мысли
приводит к отмиранию, к неиспользованию старой. Одно идет за
счет другого. Тривиальность исходов не должна нас смущать. Мы
выше и ниже ее. Все отдельно взятое — тривиально, каждое слово.
Похожие мысли, похожие суждения высказывались в гумусе-пред-
шественнике. Остается использовать их в процессе творения, тем
более что это проще всего. Это можно делать без борьбы. Это можно
делать, просто селектируя наследство. Это не есть убийство. Это есть
путешествие среди могильных крестов. Когда кто надо умер своей
смертью, а кто надо умерщвлен. Но все это в прошлом. Сейчас — на-
стоящее, и есть только твое творение, твое творчество, есть только
ты. Распространяй себя на все и все забирай в себя, твори. Это —
твой метод, способ существования.
7. Страх
Страх перед смертью, перед этой абсо-
лютной властительницей, есть, по суще-
ству, начало мудрости. Человек, будучи
смертным, нуждается в философии.
Э. Финк. «Основные феномены
человеческого бытия»
Брожение среди могильных крестов не есть самоцель — это всего
лишь один из способов. Страх — вот в чем причина. Метафизиче-
ское понятие страха куда сильнее физического. Однако Шопенгауэр
считал, что «самое худшее, что может случиться, это — смерть; и са-
мая сильная боязнь есть страх смерти. Французский писатель Доде
откровенно признавался, что страх смерти отравлял ему всю жизнь
и что он ни разу не переезжал на новую квартиру без того, чтобы
мысленно не поискать того места в комнате, где будет стоять его
гроб. Золя рассказывал, что страх смерти охватывал его иногда по
ночам с такой силой, что он вскакивал с постели и стоял некоторое
время в состоянии невообразимого ужаса. Ряд таких признаний
можно было бы значительно продолжить. Почти не было такого
писателя или мыслителя, в писаниях которого в той или иной мере
не проскальзывал бы этот страх смерти с ее смрадом и червями»
(Немилое А. В. Что такое смерть. Л.: Госиздат, 1925. С. 6). Однако
впасть в безумие всегда страшнее, чем просто умереть. Видеть,
как разрушается что-то, что создано другими, всегда легче, чем на-
блюдать бесплодность своих трудов, но еще страшнее сознавать,
что есть нечто, нацеленное на разрушение тебя как личности, на
разрушение «Я-структуры», на разрушение твоей реальности. Хо-
рошо, если ты этого не предвидишь. Оно возникает как гром среди
ясного неба. Оно застает тебя врасплох. Принимай ответные меры
или сдавайся. Ищи компромисс. Но если ты это предвидишь, если
ты это чувствуешь? Ты сознаешь, что это внешнее нацелено на кон-
кретную часть твоей «Я-структуры», и знаешь, что этому внешнему
и нужна именно эта часть. Действия его целенаправленны, точны,
неотвратимы. И сознание этой целенаправленности и неотврати-
мости и есть страх. Удар будет нанесен. Метастазы разрушения
проникнут. Чужая идеология опустошит душу, повергая в небытие
твои принципы.
Возникают градации: страх, опасение, предвидение. Любой
страх, опасение есть предвидение. Без предвидения чего-то неотвра-
тимого не будет страха. Пока нет объекта внешнего субъекту такого,
86
что его поведение непредсказуемо со стороны субъекта, субъекту
не подчиняется, такого, что его действия, направленные если и не
на уничтожение, парализацию, подчинение субъекта своей воле, то
хотя бы просто на игнорирование его, игнорирование его самости,
чувство страха не возникает. Опасения нет. Но как только появля-
ется такой внешний объект, выбора у субъекта нет. Он учится на
горьком опыте. Необходимо изучение, формализация жизненного
пространства, предвидение таких жестких ситуаций, как обязатель-
ных аспектов понижения порога страховых переживаний, и сведе-
ния их к обыкновенному предвидению. Рождается наука. Она не
может дать всеобъемлющий ответ, но может помочь снизить порог
фрустрации, неизбежно появляющийся при страховой неопределен-
ности, ожидания действия. Наука, основываясь на прошлом опыте
подобных разрушительных явлений, вырабатывает рекомендации
необходимых действий со стороны субъекта, которые бы в большей
степени способствовали устойчивости и независимости субъекта,
т. е. «Я-субъект», распространяя свои щупальца в объективную ре-
альность, используя достижения предшествующего опыта, может
это делать с меньшим опасением, страх от неизведанного становит-
ся меньше. Он перемещается из настоящего в будущее. И чем лучше
построена у меня система опыта, науки как систематизации опыта,
тем во все более отдаленное будущее можно отнести появление стра-
ховых, опасных ситуаций, а при их появлении избежать больших
потерь или даже выйти победителем. Надежда на счастливый исход
уже сама по себе понижает предел фрустрации. Это оборотная сторо-
на страха, если он основан, конечно, не на животном ослепляющем
ужасе, когда счастливые исходы просто не предполагаются. Страх-
предвидение оптимистичен. Он порождает надежду. И эта надежда,
и выход из фрустрации страха определяется уровнем субъекта и его
самоотождествлением с какой-нибудь структурой, например: я —
человек верующий, я — материалист, я — человек практический,
давайте подходить ко всему по-деловому, пути Господни неисповеди-
мы, смирись. Все это пути из вихря ужасов. Все это способы пониже-
ния уровня страха, когда индивид идет на сознательное уменьшение
в себе доли субъективности и увеличивает долю объективности,
когда субъект чувствует себя частью более общей структуры, когда
он не слепо ей противостоит, а добровольно допускает ее до себя,
отказываясь от части своего творческого «Я», ставя себе в этом
предел, но одновременно понижая уровень страха. Умирать легче
не одному, а скопом, а если и одному, то с христианской заповедью,
с верой в идеалы. Тогда идеалы, христианские заповеди приносятся
87
на алтарь, как жертвы языческому богу — страху, замаливая у него
грех по сознательному принижению «Я-структуры». Под действием
страха можно превратиться в раба, в бессловесную, безответную
«вошь», в часть несущегося напролом стада. Пусть это путь к пропа-
сти, ноя — член нечто большего, чем я сам. Моя гибель для меня уже
не страшна. Все погибают, и я с ними. Все мы туда. В этом главное
противоречие философии страха. С одной стороны, страх возника-
ет, когда с внешней стороны появляется угроза индивидуальности,
страх именно связан с потерей индивидуальности, с возможностью
этой потери, а с другой стороны — мы находим средство в преодо-
лении страха, в отказе от индивидуальности, с возможностью этой
потери, в отказе от творческой «искорки» в индивиде. Я — уже не
Бог. Бог выше меня. Он мною руководит. Я его боготворю. Я — червь
земной. Страх переходит из грубого состояния в тонкое метафизиче-
ское. Я боюсь Бога не так, как боялся бы тигра, потому что знаю, что
«Я» есть частица Божественной сущности, «Я» часть Бога. Целое-Бог
не может расправиться с частью самого себя, а если и так, то толь-
ко когда я восстану против Него, когда выйду к Нему как внешняя
структура. С тигром обстоит иначе: он есть исключительно внешнее
ко мне, он хочет позавтракать мной, ему нужна моя безусловная ги-
бель. Глубокий индивидуализм страшен в первую очередь не снару-
жи, а изнутри. Субъект сам для себя может порождать страх. Доста-
точно мне противопоставить себя обществу, как тут же выяснится,
что против меня ведутся интриги, сплетни. Враги умножаются. «Кто
не со мной, тот против меня». Субъект, лезущий по ступеням челове-
ческой иерархии, не может не затаить в душе страх. Он все больше
и дольше противопоставляет себя обществу, а общество в ответ все
больше и больше озлобляется против него, превращается в «саблезу-
бого тигра». И здесь не помогают разговоры о всеобщем благе, уже
не в этом дело. Тигр созрел. Он угрожает «Я-структуре» политика,
и субъект-политик поставлен перед дилеммой: или дальше идти по
пути своей персонификации, упрочая свою «Я-структуру», умножая
подозрительность, или уйти в небытие, смешавшись с обществом,
отказаться от поста, от созданной для самого себя структуры. Как?!
Отказаться от того, на что было затрачено так много усилий? Что, все
было напрасно? Нет! Я есть во что бы то ни стало. Я создам всеобщее
благо. Только я могу выразить интересы всех. Всех! Но не каждого
в отдельности. Каждый в отдельности индивидуален, несет творче-
ское начало, а потому наиболее опасен. Для моего самовозвышения
без создания дополнительного страха для себя я должен включить
все общество в свою «Я-структуру» и перенести ту долю страха, ко-
88
торая предназначалась мне, на общество, на каждого в отдельности.
Конечно, этот страх будет не такой сильный, ибо отдельно взятый
член общества будет осознавать меня как верховное божество, как
частицу этого божества, будет надеяться на мою справедливость.
Несчастный! Я давно произвел смену понятий целого общества на
свою личность. Теперь общество — это «Я-личность»-структура. Те-
перь я не противопоставляю себя обществу. Противопоставлять себя
обществу может только другая индивидуальность. И неважно, к кому
она (эта личность) будет противостоять непосредственно — народу
или мне как верхушке пирамиды, страх будет обоюдным. Проти-
востоять будут две равноценные силы: «Я-структура-общество» и
другая индивидуальность. Система для самосохранения будет ста-
раться подавить индивидуальность, а индивидуальность — дестаби-
лизировать систему. В этом процессе обе стороны будут отстаивать
свою самость, и страх будет иммунной защитой. В самом деле, раз
созданная тоталитарная структура может и не погибнуть с биологи-
ческой смертью диктатора. Гриб сгнил — грибница осталась. Она
растет, включая новыйе сферы. Она включается в процесс творения
самое себя.
Такова философия государства, диктатуры, ее непобедимость до
тех пор, пока сохраняется страх. Страх неизбежности ответных мер,
которые последуют быстрее, чем индивидуальность, сможет выста-
вить свои аргументы. Быстрота реакции и расправы — характерная
черта молодых диктатур. С их старением, увеличением бюрократи-
ческих тенденций быстрота реакции падает, и неизбежно личность
индивида выходит на передний план. В любом обществе всегда есть
активная молодежь, не отождествляющая себя со структурой-дикта-
тором. Она творит свою реальность. Она нацелена на революцию.
Страх перед структурой-диктатором у нее незначительный. Он
становится меньше ввиду того, что ее скорость реакции выше. Она
способна опредметить структуру. Она сама начнет создавать свои
антиструктуры, которые будут расти за счет гибели структуры-хо-
зяина. Они начнут враждовать между собой. Им (новым структу-
рам) для равновесия, для взаимного существования нужен Бог или
закон, который был бы выше их и перед которым они испытывали
бы страх. Этот страх-закон становится правом, моралью. Страх
нарушить моральные нормы. Таким образом, неизбежна диверси-
фикация любых тоталитарных структур. И вина в этом не страха,
а старости. Новое приходит на смену старости. Страх и стремление
к стабильности движет эволюцию. Восставшие массы, ненавидя-
щие неспособную к жизни, устаревающую структуру государства,
89
теряющую свою гибкость, сметают ее со своего пути и ужасаются.
Начинается анархия и беззаконие, теряется стабильность. По-
беждает тот, кто первым скажет, что массы правы, сметая старые
структуры, и кто внушит первым наибольший страх тем же самым
народным массам. Образуется еще худшая, еще более кровавая дик-
татура. Что ее отличает, так это молодость и наглость, но и она не
вечна, будет и у нее крах. Эволюция становится постоянной сменой
революций и диктатур. Истории пишутся кровью, уничтожением
биологических тел в надежде вместе с ними похоронить идеалы, об-
щечеловеческие ценности, в надежде, что это что-то изменит. И это
меняет ситуацию в том смысле, что если уж увяз в болоте, то любое
телодвижение приведет к еще большему засасыванию. Спасти по-
ложение можно только крепкой веткой — законом, когда его будут
признавать все и когда по закону будет обеспечиваться постоянная
смена верховных правителей не путем их убийства и заговора, есте-
ственной смерти от старости, а когда после проведения свободных
выборов через определенные промежутки времени происходит
«естественная» смена правителей. При этом страх, цементирующий
общество, не есть страх перед «Я-структурой-диктатором», а страх
перед законом. Это можно назвать уважением закона, совестью
и т. д. Положительное значение закона таково, что поведение одно-
го субъекта становится прогнозируемым для другого. Страх перед
случайными убийственными флуктуациями пропадает. Здесь мы
как бы получаем еще одно диалектическое противоречие: имея
постоянные флуктуации смен политических лидеров, мы видим,
что при этом уменьшаются флуктуации закона, уменьшается страх
дестабилизации. Ставь во главу угла закон, страх перед законом, но
не перед личностью.
Конечно, можно говорить о том, что соблюдение моральных
норм и законов — это не есть проявление страха, что это есть от-
ражение чего-то более высшего, что это есть свойства личности
в «настоящем» понимании, что мораль нельзя объяснить страхом,
ведь это слишком низменно, это слишком недостойно. Но не надо
забывать и другой стороны, что, может быть, непризнание вывода
моральных норм из страха само коренится на страхе. В самом деле,
такая мысль может подорвать привычную структуру разума мета-
физика, он противится принятию неестественной для него идеи, он
защищает себя из страха разрушения «Я-структуры». Он чувствует
эту «нереальную» опасность, он восстает против нее. И дело уже не
в правдивости или ложности чьих-либо идей, а в их неприемлемо-
сти под страхом смерти. Он рассматривает чужую идею как мета-
90
стазу, с которой надо бороться. Он выступает с опровержением.
Он уже не ищет рациональное «зерно». Зачем, если его просто нет!
Эта идея просто случайная флуктуация, «неудачная шутка» в общей
системе развития. Ее необходимо подавить, чтобы дерево развития
приняло вновь четкие ветви и хорошо отлаженную корневую си-
ч стему, пусть неясную, скрытую под землей, но привычную. А то что
же это будет, если какие-нибудь чудаки начнут доказывать, что это
вовсе и не дерево, и корней у него нет, а есть только страх. Вообще,
все тогда рассыпается. Человек тогда превращается в животное,
гонимое слепыми инстинктами, нежеланием и боязнью. Бытие раз-
' верзнется — наступит хаос, наступит второе пришествие. К чему он
призывает? К всеобщему страху?! Все через страх — само страх. Но
, страх не связан с хаосом, он предполагает «Я-структуру-сознание»,
где может найти он свой дом. Он присущ субъекту мыслящему. Без
мысли возможен только ужас, парализующий, лишающий чувства
боли и самосохранения, приводящий к апатии. Только при этих
обстоятельствах мы превращаемся в животных, в стадо баранов, не-
сущихся к пропасти и не задающих вопросов: откуда же взялся этот
ужас? Может быть, его причина не стоит и «выеденного яйца»? Но
нет! Вспышка внезапного ослепления, и лучший выход — пропасть.
Боли нет, чувства самосохранения тоже нет. Только вперед! Но где
перед? Но этого никто не замечает. Ослепление достигло максиму-
ма. Это не страх — это ужас неосознающего ужасного. Когда есть
страх, субъект осознает, что ему страшно, осознает причину своего
страха, у него есть пути выхода. Ужас отсекает пути, и раздается
Истерический смех, наступает «пир во время чумы». Если нет вы-
хода — пресыться бегом. Метафизический бег за ужасом парализует
разум. Нет возможности соображать, есть только действие неосмыс-
ленное, грубое и бессмысленное, паралич силы. Если хочешь жить,
испытывай только страх — в нем причина твоего развития и ты как
причина развития. Ты — «Я-разум-структура» — определяешь объ-
ект страха и уменьшаешь его в объеме, переводишь в другие сферы,
включаешь эти сферы в себя и даришь страх другим по цепочке ком-
муникации, заражаешь им всех, и он перестает существовать. Все
или никто — крайние грани бытия страха. Страх есть только во вре-
мени, ужас в конце, предвидение в начале. Временная оргия игры
в страх может кончаться ужасом или триумфом. Наша жизнь — игра
в страх, отметая ужасы, идем к триумфам, за которыми скрывается
окончательный и бесповоротный ужас в образе скелета с косой, он
парализует и убивает. Жизнь — игра без проигрыша, все равно ты
один из стада баранов, отличие заключается только в том, что ты
91
понимаешь, что это бег к бездне в составе стада. К тебе приходит
озарение бессмысленности, черные краски растекаются по асфаль-
ту. К чему предвидение страха, если исход решен? Ужас — вот спасе-
ние. И «пир во время чумы» не есть недостойный выход, и гуманизм
не есть мораль. К чему все, если жизни нет?! Если спасения нет?!
И опять стадо баранов, а я его член, и у меня серая овчина, и я ничем
не отличаюсь, и я качусь куда все, и все — куда я, и нами овладева-
ет всеобщая феноменология безысходности. И жизнь тогда входит
в нормальное русло, и солнечный восход приятно согревает и не-
жит: я — единичность из сферы множественности, и только в этом
мой смысл. Бег стада — поток жизни. Движение образует структуру.
Бегущее стадо есть структура. Я — молекула воды, падающая в во-
допаде, наверху — рождение, внизу — смерть, но поток — он пре-
красен. Я — часть потока. Я то, во что нельзя войти дважды. Я есть,
и я умер. В этом мой смысл, мой страх и мой ужас. Смысл — как
серой массы стада, страха, как предвидения, и ужаса безысходно-
сти. Смысла у единичности нет, если я сам, как единичность, не
сделаю себя смыслом. Я участвую в спектакле, и роль моя без слов,
без смысла, но спектакль поставлен мудрым и тонким режиссером.
Никто не может поставить крайних вопросов — их останавливает
ужас, и я не есть венец и не божественный творец, а тварь дрожа-
щая, и жуткий вампир впился в мою шею и сосет кровь.
Без мистицизма Франкенштейна невозможна философия страха.
Все мы — Франкенштейны. Жуть следует за нами по пятам. Я вижу,
как мои кишки вываливаются в пыль из живота, и дикая боль про-
низывает все тело. А затем некто грязный и небритый хватает то,
что было до убийства мной и кидает в общую кучу таких же тел
с оторванными головами и руками, впалыми пустыми глазами и за-
остренными носами, на всех телах трупные пятна. Грядет апофеоз
селевых потоков, душных камер и крематориев, грядет демониче-
ское — вот он, антихрист. Как бы не так, у него улыбка Чеширского
Кота, он растаял. Идиотский смех вдохновляет к новым безумиям.
Создается семь кругов страха вокруг субъекта, они пронизывают
все сферы его бытия, они его опредмечивают. Мы ходим по лезвию
ножа, с любой стороны безумие и пропасть, а равновесие шатко. До-
статочно лишь чихнуть при выполнении очередного шага, и равно-
весие потеряно. Ты становишься гением свободного полета, ты
уже не связан с боязнью упасть, ты просто падаешь. Миг падения
неотличим от вечности. Ты — свободен. Чих, конечно же, не был
случаен. Ты специально сорвался. Падая в бездну, ты порождаешь
бездну. Страха нет, а лишь легкий творческий ужас. Вот где возмож-
92
ность творить! Конечно, внешне ты безумец, и глаза твои бегают,
у рта пена, и тело бьется в судорогах, но внутри ты счастлив — ты
создал такую реальность, которую хотел, которую желал. И ничто,
никакая случайность не может уже проникнуть в твой мир, ты вы-
шел за пределы мира. Ты связался с мировыми потоками энергии,
они сохранят твое «Я». Для всех ты умер, но не для себя. Внешняя
жизнь ушла вместе со страхом. Флуктуаций больше не будет, насту-
пает гармония. Это есть процесс для тебя. Другие воспринимают его
как нечто страшное и загадочное, как предел жизни. Безумие — как
конец социального индивида, окоченевшее тело — как конец души
и всего человека. Но они не знают правды, они не понимают выс-
шего творения. Они на это не способны. Их охватывает ужас, у них
перехватывает дыхание, их ослепляет, их парализует. Они безумцы
высшего порядка. Высшее творение разделило нас. Мы недоступны
друг другу. Мы разошлись на разные полюса. Наш диалог становит-
ся диалогом глухих. У нас нет средств коммуникации, да они и не
нужны: говорить не о чем. Что может сообщить человек, о чем
может он общаться с червяком, копающимся в земле? Между нами
такая же разница. Живой человек — всего лишь червяк, которого
можно посадить на рыболовный крючок, как наживку, — вот и все
общение. Но он об этом никогда не узнает, даже на крючке. Это за
его пределами страха и ужаса. Для этого ему необходимо потерять
основу своего бытия. Пережить ужас и вжиться в него, сделать его
своим неотъемлемым целым, понять скептицизм самого скепти-
цизма, апофеоз бессущественности. Грязные скептики, как черви,
с удовольствием копошатся в трупе бытия, разлагая его и находя
в этом высшее удовольствие и осознавая жуть происходящего. Они
создают вакханалию жути. Где реальности угнаться за этим. Мате-
рия не столь коварна, не столь неотвратима. Бог милостив. Но они
безжалостны. Материя может отсечь руку, Бог — покарать грешни-
ка, но они замахиваются на то, чтобы каждый ощутил эфемерность
бытия, чтобы основы не было ни внутри, ни вовне, чтобы был пче-
линый рой самоубийц. Самоистязание веселит душу. Гильотина —
средство от паранойи, и палач выкалывает глаза из сострадания.
Все взаимообусловлено взаимообусловленным. И жизнь начинается
истошным воплем: «Спаси!», но не радостным: «Спасен!» Я рожден
для страха, я рожден для страдания.
93
«Потому вечных мук после смерти все люди страшатся.
Так как природу души совершенно не ведают люди:
В чреве ль родится она иль внедряется после рожденья?
Гибнет ли наша душа, отделившись от тела по смерти?
В Оркуса мрак ли нисходит, в пустых ли витает пространствах
Или по воле богов переходит в различных животных».
Лукреций Кар (цит. по: Мир философии. Т. 2.
М.: Изд-во политической литературы, 1991. С. 87)
«Душ семена рождены в небесах и огненной силой
Наделены — но их отягчает косное тело.
Жар их земная плоть, обреченная гибели, гасит.
Вот что рождает в них страх, и страсть, и радость, и муку.
Вот почему из темной тюрьмы они света не видят
Даже тогда, когда жизнь их в последний час покидает.
Им не дано до конца от зла, от скверны телесной
Освободиться: ведь то, что глубоко в них вкоренилось,
С ними прочно срослось — не остаться надолго не может.
Кару нести потому и должны они все — чтобы мукой
Прошлое зло искупить...».
Вергилий (цит. по: Мир философии. Т. 2.
Изд-во политической литературы, 1991. С. 90)
«Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу.
Утратив правый путь во тьме долины.
Каков он был, о, как произнесу,
Тот дикий лес, дремучий и грозящий.
Чей давний ужас в памяти несу!
Так горек он, что смерть едва ль не слаще.
Но, благо в нем обретши навсегда.
Скажу про все, что видел в этой чаще.
Не помню сам, как я вошел туда.
Настолько сон меня опутал ложью.
Когда я сбился с верного следа.
Но к холмному приблизившись подножью.
Которым замыкался этот дол.
Мне сжавший сердце ужасом и дрожью,
Я увидал, едва глаза возвел.
Что свет планеты, всюду путеводной.
Уже на плечи горные сошел.
94
Тогда вздохнула более свободной
И долгий страх превозмогла душа.
Измученная ночью безысходной.
И словно тот, кто тяжело дыша.
На берег выйдя из пучины пенной.
Глядит назад, где волны бьют, страша.
Так и мой дух, бегущий и смятенный.
Вспять обернулся, озирая путь.
Всех уводящий к смерти предреченной».
Данте А. Божественная Комедия.
М.: Правда, 1982. С. 18
«Глаза мои были закрыты, но я каким-то внутренним взором необычайно ясно
увидела бледного адепта тайных наук, склонившегося над созданным им суще-
ством. Я увидела, как это отвратительное существо сперва лежало неподвижно,
а потом, повинуясь некой силе, подало признаки жизни и неуклюже задвигалось.
Такое зрелище страшно; ибо что может быть ужаснее человеческих попыток
подражать несравненным твореньям создателя? Мастер ужасается собственного
успеха и в страхе бежит от своего создания. Он надеется, что зарожденная им
слабая искра жизни угаснет, если ее предоставить самой себе; что существо,
оживленное лишь наполовину, снова станет мертвой материей; он засыпает в на-
дежде, что могила навеки поглотит мимолетно оживший отвратительный труп,
который он счел за вновь рожденного человека. Он спит, но что-то будит его;
он открывает глаза и видит, что чудовище раздвигает занавески у его изголовья,
глядя на него желтыми, водянистыми, но осмысленными глазами».
Шелли М. Франкенштейн. М.: Художественная литература, 1965. С. 32
«От адской гекатомбы мертвых тел
Сам дьявол ужаснулся, может статься.
Хоть он и нож точил для этих дел,
Но нужно к чести сатаны признаться,
Великих он не восхвалял совсем.
Поскольку знал им цену всем.
Перевернем же несколько страниц
Недолгого бессмысленного мира:
Не стало меньше трупов и гробниц,
Не стали лучше скипетр и порфира.
Герои шли и повергались ниц,
И громоздились новые кумиры.
Как чудища о."десяти рогах",
В пророчествах внушающие страх».
Байрон Д. Избранное. Т. 2.
М.: Художественная литература, 1987. С. 93
95
«О, найти бы мне сам этот вечно скрипящий механизм времени и ввергнуться бы
в него, чтобы разрушился либо он, либо я. Мучительная потребность осуществить
это намеренье часто доводит меня до отчаянья; я, как в бреду, измышляю разные
возможности такого осуществления, потом заглядываю вглубь самого себя, как
в неизмеримую бездну, где время глухо шумит, подобно неиссякаемому подзем-
ному потоку, и тогда из мрачной глубины доносится одно только слово: вечно, и я
в ужасе отшатываюсь, но не могу убежать от самого себя».
Бонавентура. Ночные бдения. М.: Наука, 1990. С. 47
«Если, наконец, каждому из нас воочию показать те ужасные страданья и муки,
которым во всякое время подвержена вся наша жизнь, то нас объял бы трепет;
и если провести самого закоренелого оптимиста по больницам, лазаретам,
логовищам невольников, через поля битвы и места казней; если открыть перед
ним все темные обители нищеты, в которых она прячется от взоров холодного
любопытства, и если напоследок дать ему заглянуть в башню голода Уголио, то
в конце концов и он, наверное, понял бы, что это за "Наилучший из возможных
миров". Да и откуда взял Данте материал для своего ада, как не из "нашего дей-
ствительного мира"».
Шопенгауэр А. (цит. по: Мир философии. Т. 2.
М.: Изд-во политической литературы, 1991. С. 92)
«В человеке как будто два "Я", которые как будто не могут ужиться друг с другом,
которые как будто борются друг с другом, исключая один другого.
Одно "Я" говорит: "Один "Я" живо по-настоящему, все остальное только
кажется, что живет, и потому весь смысл мира в том, чтобы мне было хорошо".
Другое "Я" говорит: "Весь мир не для тебя, а для твоих целей, и знать не хочет
о том, хорошо ли тебе или дурно".
И жить становится страшно.
Одно "Я" говорит: "Я хочу удовлетворения своих потребностей и желаний,
и для этого только мне нужен мир".
Другое "Я" говорит: "Все животное живет для удовлетворения своих желаний
и потребностей. Желания и потребности одних животных удовлетворяются толь-
ко в ущерб другим, и потому все животное борется друг с другом. Ты — животное
и поэтому должен вечно бороться. Но как бы успешно ты не боролся, все борю-
щиеся существа рано или поздно задавят тебя".
Еще хуже, и становится еще страшнее.
И самое ужасное, включающее в себя все предыдущее:
Одно "Я" говорит: "Я хочу жить, жить вечно".
Другое "Я" говорит: "Ты непременно очень скоро, а, может быть, сейчас,
умрешь, и умрут все те, которых ты любишь, и ты и они каждым движением унич-
тожают свою жизнь и идут к страданиям, к тому самому, что ты ненавидишь и чего
боишься больше всего".
Это хуже всего...»
Толстой Л. Н. Понятие жизни (цит. по: Мир философии. Т. 2.
М.: Изд-во политической литературы, 1991. С. 117)
96
«Что-то становится на пути к цели, что-то, проникающее в каждое одаренное
самосознанием, существо на земле. Это что-то есть сосредоточенность на самом
себе вместо цели, и вершиной человеческого самодовольства является убеж-
дение, что его способ существования безусловно выше и лучше такового всех
других существ. Человек боится утратить образ собственного превосходства,
обретенный им с великим трудом (первобытные народы считают человека не
высшим, а самым жалким и несчастным из всего сонма существ), оказывается
в зависимости от этого образа и не останавливается ни перед чем, чтобы его от-
стоять. И по мере того, как он борется с собственным страхом, в нем нарастает
сомнение: "Смогу или не смогу?" Эти сомнения и двойственности оказываются
непримиримыми врагами непосредственности».
Хоун Г. Черепаха и скрипка // Аум. М.: Терра, 1990. № 3. С. 270
«Вторым главным врагом непосредственности является само физическое тело
исполнителя. И снова в корне проблемы обнаруживается страх. Как только
ребенка, идущего по высокой стене, предупреждают: "Будь осторожен", — его
мышцы напрягаются, и равновесие, требующее непринужденного движения,
утрачивается».
Хоун Г. Черепаха и скрипка // Аум. М.: Терра, 1990. № 3. С. 272
«Природа более не храм,
она — гастрономическая лавка:
свисает с потолка колбасный хлам,
окорока пылятся на прилавках,
а лупоглазые глаза огромных импортных сыров
посланцами иных миров
глядят на нас с неодобреньем,
сочатся символы из мякоти мозгов,
озера рыбьих глаз ушли из берегов,
и белый человек — венец творенья,
кочующий из сновиденья в сновиденье, —
приветствуют здесь дружеских богов,
пленяющих и вкус его, и зренье.
Но серый человек иным внимает снам:
он честно платит по чужим счетам,
зажатый между чуждыми мирами,
преследуемый тайными долгами
и древним страхом
перед пустотой,
бетонными проходами подземки,
спасаясь от жары и от поземки,
он в учреждение на медленный убой
бежит и плачет над своей судьбой.
Природа для него не храм,
а щебень жизни
макадам.
97
О ты, творенью непричастный,
определенью неподвластный,
пред кем немеет немота
и гаснет глухо глухота,
ты выше храма и природы,
ты больше рабства и свободы,
белее белого листа.
Ты 0! и а! и у! Ты — лоно,
откуда вышли пантеоны,
небесных полчищ легионы —
Эреб, и Ночь, и дщерь земли —
куда назад они ушли.
Ты — древний хаос, завязь мира,
глухой источник предвечных рек,
ты ужас...».
Ровнер А. Бестинарий //
Аум. М.: Терра, 1990. № 3.
С.330-332
«Мы смотрим на смерть, нищету и страдание, как на наших злейших врагов, но
кто же не знает, что та самая смерть, которую они зовут ужаснейшею из ужасных
вещей, для других — единственное прибежище от тревог здешней жизни, высшее
благо, источник нашей свободы, полное и окончательное освобождение от всех
бедствий? И в то время, как одни в страхе и трепете ожидают ее приближение,
другие видят в ней больше радости, нежели в жизни.
О, если бы, смерть, ты не отнимала жизнь у
трусов, о, если бы одна доблесть дарила тебя (лат.)».
Монтень М. Избранное. М.: Советская Россия, 1988. С. 342
8. Страдание
Душа человека, ты растешь только
в страданьях, в них ты углубляешься,
крепнешь и даже преуспеваешь по-
своему. Почему же ты сопротивляешься
страданию, приносящему тебе благосло-
вение и человечность? I
П. Альтенберг. «Сумерки жизни»
В страданье Я нахожу самоутверждение. Оно удовлетворяет меня
потому, что оно мое. Делиться им с другими — бессмыслица. Если
Я заставлю страдать ближнего своего, то это принесет мне радость,
и я потеряю свою драгоценность. Если ближний примет участие
по доброте души в моем деле, то сразу станет видна незначитель-
ность и эфемерность выпавших на мою долю невзгод. Страдаю-
щий, страждущий да будет один: страдание одиночества, страда-
ние боли, страдание от ущербности, страдание от непонимания.
Внешнее предполагается, но это тоска отсутствия. Внешнее выше
субъекта, но его сейчас нет. Оно будет, но оно будет несправедливо.
Тело умирает, а в душу плюют, не замечают гениальности, и нет до
этого дела. Злая улыбка толпы, а ты только марионетка — клоун
в руках кукольника. Ты заносишь клинок, чтобы проткнуть им
свое сердце, но пружина отказывает. Зрительный зал сотрясается
от хохота, доставляя тебе беспредельную злобу страданья. Ты кля-
нешь создателя, и нет предела комедии. Чужое страдание, чужая
боль, чужая смерть — лишь свежий анекдот, и мучители не только
в уголовных хрониках. Те хоть откровенны: они хотят получить
удовольствие, они хотят видеть такое существо, которому еще
хуже, чем им. Они открыто заявляют об этом обществу, и общество
карает их за вскрытие этой глубинной правды своей сущности. Их
могут объявить сумасшедшими, достойными изоляции, могут при-
знать необходимость их лечения, но никто не может отнять у них
страдание. Их собираются судить, но тем самым показывают, что
они не такие, как все, их собираются лечить, но этим демонстри-
руют их несовершенство. Общество создает условия рецидивов
страдания. Любой человек — садист по призванию. Лечащий
враг — демиург. Система вершителей и раковых опухолей, паров
ртути и гремучих змей ловит индивида в сети первозданности ин-
стинктов. Не будет так, как ты хочешь, и будет так, как не хочется
никому. Мы заставим страдать, но сделаем вид, что сочувствуем,
подчеркнем этим твое одиночество. Страдание состоит в симбиозе
99
Сальвадор Дали.
ЛОВЛЯ ТУНЦА.
1966-1967 г., холст, масло, 303 х 404 см.
Остров Вендор, Фонд Поля Ришар
с одиночеством. Страдать может каждый, но индивидуально. Стра-
дание силы, страдание славы, страдание прозрения.
Житие страдания началось Первой книгой Бытия, а освящено
Христом. «Он терпел и нам велел». Великое прозрение безысход-
ности. Кругом слабость и плотоядие. Оператор машинной смерти
гонит стадо к электрическому стулу. И все видят, что это ни к чему.
Смысла нет. И лишь введут электрод под ухо, и замурлычишь по-
следнюю песню, и сопротивляться незачем, и бежать некуда, и боль,
и стыд, и несовершенство. Хозяин решил все за тебя. Он оттачивает
свое совершенство за счет твоего страдания. Он может прийти тво-
им утешителем, а может обречителем. Он попирает твою гордость,
внушая страдания. Он — велик, а ты — блоха. Великие Отцы спят
и видят, что внизу господствует больное, воспаленное, полное гноя
страдания сознание. 1\хлый запах для них — бальзам.
Пастырь собирает паству из калек и уродов, обиженных и несчаст-
ных. Великие Перемены базируются на лозунгах: «Справедливости!
Поможем страждущим! Отринем страдания!» Но это только на
словах. На самом деле они замахиваются на роль Бога, а тот, в свою
очередь, превращает их в ничто, заставляя страдать пастырей самих.
Да! Сила — в свободе, а в детерминизации — страдание. Определяя,
детерминируя ближнего своего определенным социальным конти-
нуумом, вершитель заставляет страдать. Лучи озаряющего страда-
ния исходят из него, они освящают боль и ненависть. И понятно, что
страдающий не может не ненавидеть источник своего страдания. Он
страдает не только фактически, сколько сверхдуховно и нематери-
ально. И если он — один из стада или клубка кишащих червей, то
он — не страдающий сам по себе, а подданный Великой и Неустра-
шимой Царицы — Энтропии. Только ее нельзя ненавидеть, ибо ее
просто нет, ибо она — просто ничто, без всего и внутри себя. Ее под-
данные самолюбуются, стараясь перекричать друг друга: кто из них
испытывает наиболее сильные страдания — смешно страдать перед
самим собой, ради себя самого потому, что этого хочу сам я для того,
чтобы оправдать свою некомпетентность, неумение, нежелание. Это
самый простой путь, путь, не признанный никем, страдающей от
этого личности. Это один из способов утвердить самого себя. Био-
логически это, конечно же, вредно — расшатывает нервную систему,
способствует появлению различных заболеваний, но не это опреде-
ляет. Личность — не тело. Ее становление может пойти за счет раз-
рушения тела. Процесс обоюдоострый, и Энтропия в конце концов
возьмет свое. Страдание находит свое оправдание в страдании, ибо
впереди — Ничто, и непонятно, ради чего.
101
В душу упало семя страдания. Оно прорастает величественным
и красивым растением — личностью, наступает пора цветения. Вот
бутон, который должен раскрыться. Будет цветок вроде розы с бла-
говонным запахом. Увы, мечты! Раскрывается грязно-серое Ничто
с трупным отвратительным запахом, который может служить при-
манкой только для людоедов и философов. И мотыльки летят на эту
приманку. Пламя страсти и желание оплодотворить этот цветок ве-
дут к самоотдаче, к подвигу, к самопожертвованию, ибо этот цветок
оказывается страшной росянкой, а философ — мушкой, насекомым.
Его исход решен: чужая личность его парализует и переварит. Он
приобщится к Великому Гниению, когда все будет всем, и ничто
конкретное не будет конкретным, и слона будут изучать в микро-
скоп, и никогда его не увидят целиком. И как только придет мысль
о ничтожности, с необходимостью потребуется впустить страдание.
И страдание выступит не как само-для-себя, а как способ прорваться
в иное. И такое состояние уже не есть состояние униженного, а путь
к возвышенному, это стремление к иллюзорности. Только впав в ил-
люзию творческого самотворения, можно избавиться от страдания,
когда творишь вовне и полностью поглощен этим процессом — стра-
дать некогда. Мысли о величии и неизменности, ущербности и низ-
менности несовместимы. Можно подняться от трагедии к фарсу
и затем к полному релятивизму. Знаки и значения будут меняться:
высшее творение обернется страданием, а скромное страдание
и самобичевание — обожествится, и наоборот. Когда поднимаешь-
ся до высшей относительности, когда действительно нельзя понять
ради чего и зачем, когда смысла нет, тогда приходит ощущение своей
безусловной слабости и необоснованности. Возникает удовлетворен-
ность. Возникает страдание. Круг замыкается. Даже прожектор не
даст нам возможности рассеять мрак, но рядом все же есть кусочек
земли, где вроде бы что-то видно, только вот нельзя понять что. Это
действительно реальные предметы или отблески высших идей? Где
Мы? И что Мы? Слишком слабо различаются контуры, и слишком
они изменчивы, чтобы можно было высказаться о них однозначно.
Эту природную посылку, может быть, фундаментальную посылку,
мы выводим как свою слабость, и от этого страдаем. Поистине тво-
рим сами себе врага. В этом высший Бред нашей цивилизации. Бред,
уходящий в точку омега, в точку как предел будущего, где нет жизни,
а только смерть.
102
«Но как лук ярости уже натянут, пусть всякий остережется, чтобы ему не оказаться
в его прицеле, ибо уже настало время пробуждения ото сна».
Беме Я. Аврора или утренняя заря в восхождении. М.: Гуманус, 1990. С. 226
«Но Ангел смерти молодой
Простился с прежней добротой.
Людей узнал он: "Состраданья
Они не могут заслужить:
Не награжденье — наказанье
Последний миг их должен быть.
Они коварны и жестоки.
Их добродетели — пороки,
И жизнь им в тягость с юных лет...".
Так думал он — зачем же нет?..
Его неизбежимой встречи
Боится каждый с этих пор;
Как меч — его пронзает взор;
Его приветственные речи
Тревожат нас, как злой укор,
И льда хладней его объятья,
И поцелуй его — проклятье!»
Лермонтов М. Ю. Ангел смерти //
М. Ю. Лермонтов. Собр. соч. Т. 2. М.:
Художественная литература, 1976. С. 226
«"Жизнь жительствует" в теперешнем мире, лишь в борьбе со смертью. Мир
"органический", царство жизни в различных ее формах, окружен враждебной
стихией смерти, мертвого механизма, давящей необходимости. Под "тяжелым
покровом седых небес", под этим свинцовым небом на отравленной, замученной
земле жизнь кажется какой-то случайностью, каким-то попущением, снисхо-
дительностью смерти. Окруженная кольцом смерти, постоянно угрожаемая
раскрытым зевом небытия, жизнь робко и скупо ютится в уголках вселенной,
лишь ценою страшных усилий спасаясь от окончательного истребления. Ибо
она может быть если не окончательно истребляема, то постоянно истребляема,
становясь добычей подстерегающего ее небытия со всех сторон и под всеми
личинами. Она не отделена от него непроницаемой стеной, которая бы делала
невозможной эти посягательства. Она несовершенна себе самой, ибо непрочна,
временна, смертна».
Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М.: Наука, 1990. С. 36
9. Смерть
Если нс можешь терпеть бред бытия — умри, если тебе нестерпима
безосновность твоего существования — повесься. Неважно, какой
путь ты выберешь: путь воина или какой другой, — конец один:
кровавое зарево желтого солнца, как у экскрементов и трупного
запаха. Необязательно, чтобы тебе били по затылку, для понятия,
что представляет собой последний миг. Он у каждого свой: у кого
яркий, у кого глухой. Высокие тона имеют красный, пурпурно-крас-
ный, черный цвета. Они переливаются в едином экстазе, создавая
в сознании умирающего внутреннюю подоплеку телесности. Краски
растекаются по всему организму. Творческий порыв нарастает, как
лавина. Симфония звуков органа усиливается в резонансе. Ведьмы
вылезают из углов, и зеленые человечки реально и нахально нюхают
душу, отводят носы, как будто бы сунули их в выгребную яму, и в них
ударил жесткий чесночный запах, пары аммиака или тончайшее
испарение сдохшего год назад поросенка. Они оценивают душу, как
нечто противное и скользкое, для них это — моллюск, а тело — рако-
вина. Их жизнь определяется до тех пор, пока моллюск держится за
раковину. Их появление — это крайнее средство моллюска, предмет
его творчества.
Что значит умереть? Это значит оставить холодное, неподвижное
тело. Оно не может отвечать и двигаться, и это — все. Наше знание
определяется биологией до тех пор, пока не наступает время лич-
ного опыта. И здесь ты уже один на один с зелеными человечками,
питающимися ультрафиолетом. Поведение их зависит от богобояз-
ни: их может и не быть, могут прийти ангелы, черт с копытом будет
бродить демонически, алчуще. Смерть подводит черту. И неважно,
как ты добирался до финиша: естественным ходом или ускоряясь,
в творческом экстазе или в плену дурацкой предпосылки о своем
ничтожестве, а потому в страдании. Смерть одинаково грубо избав-
ляет от того и от другого. Она свертывает бытие в бесконечность. Но
свертывание это можешь видеть только ты — умирающий, и бездна
развертывается только для тебя. И она шепчет: «Милый, иди ко мне,
будь ласков. От твоего трупа уже веет холодом, а я в бездне могу
согреть». А зеленый человечек с другой стороны мракобесное: «Не
верь, не верь... обман, обман...» И твое дело, что выбирать: бессу-
щественность бытия или существенность бездны. В любом случае
обман. Природа сбрасывает маску благочестивой девы, и паяц про-
тягивает к тебе свои щупальца. И все это — бред, и все — обман.
104
И на обман идем сами, связывая смерть с инобытием, рассматривая
ее, как границу между миром реальности и Ничто.
Мы раскалываем мир на мир до и после. Великий раскол в на-
шем сознании не может постигнуть монизм мирозданья, не может
спроецировать смерть как продление творения жизни. Мы тешим
сами себя в надежде, что не обманемся. Мы хотим рассматривать
процесс умирания тела, его разложение и конечный распад как бы
со стороны, воображая себе бессмертную душу, могущую оторваться
от тела, и представляем, что эта душа и есть «Я», а тело — кусок по-
шлой материи: не обидно, если оно разрушится, пропадет. Все тлен-
но — душа бессмертна. Душа по ту сторону спора о жизни и смерти,
она вовне и не во времени. «Я-душа» всегда и все. Да! Но это только
максимальная посылка и в силу своей максимальности невыполни-
мая. Не найдется такого субъекта, который бы спокойно взирал на
разложение своего тела и не предпринимал никаких действий по его
спасению, а если и нет, то хотя бы заботился, беспокоился бы о нем
в смысле: ведь с ним что-то происходит. «Я-душа», чувствующая
свою определенную независимость от «Я-тела», тем не менее очень
крепко с ним связана, вплоть до полного их отождествления. Можно
говорить, правда, и наоборот: расщепление реальности на смертную
и бессмертную происходит на поздних этапах развития разума, по-
сле выработки учения о духах и бессмертии богов, а затем и при-
числению души к божественному проявлению (путь демиурга), но
это путь «рацио», и многих он пугает своей неинтересностью, своей
математической прорабатываемостью и таящей в себе в скрытой
или явной форме намек на смертность души. Монизм психологиче-
ски нет никакого желания обосновывать. В самом деле, ради чего?
Впереди лишь смерть. И выбирается путь, может быть, и обмана,
но и просвета. Создается возможность говорить об идеалах. Пара-
докс! Для построения идеалов необходимо в их основание положить
ложь, а для построения аморального тленного сообщества «матери-
алистов» — правду. И если первое будет устремлено через надежду
в будущее, то второе — в прошлое и настоящее на удовлетворение
материальных запросов материальных тел, и только физическое
производство становится необходимым, а искусство — роскошь.
Становится очевидной ложь, обнажается правда, умирают за нее,
борются до конца, но впереди только «зияющие высоты», и тьма,
и ненависть, и подлость. Есть только материальное, есть тело. «Есть
человек — есть проблемы, нет человека — нет проблем». Материя
предполагает гибель за правду, она требует тождества «Я» с телом.
105
Смерть тела влечет смерть «Я». А тела мрут, и жизнь — Ничто. Что
стоит жизнь — ведь это всего лишь кусок мяса, в живом состоянии
его необходимо кормить, в мертвом куда-то девать. Для этого лучше
всего подходят бульдозеры и коллективные могилы. Предел перерас-
тает в беспредел. И непонятно ЧТО: что в пределе? и что в беспре-
деле? Стоим одной ногой здесь, а другой — там. И зачем мне этот
кошмар? Хочу ложь. Пусть Бог, пусть он на облаке, пусть в пустом
измерении, пусть где угодно, пусть это скажет наука, пусть разберет-
ся. Одно хочу: поборов аморальность бытия, войти в вечность, хочу
получить успокоение.
Праведники попадут в ад, а грешники в рай, а может быть, и на-
оборот, но все равно в стабильность. Только это вот сейчас и теперь
чавкающее и несовершенное висит гирей, но оно отпадет, и будет
будущее. Конечно, может быть нечто, и оно есть. Это — то, чем «Я»
себя ощущаю, т. е. душа (но не тело), — отлетит в мир Божествен-
ной сущности, и в момент страшного суда вскроется вся истина,
и мы увидим подноготную: что и где, какая реальность, и чем она
ароматизирует. Но это будет после и без полной уверенности, а пока
сказочки. И впадаем в блаженство. Для высшего идеала необходимо
пройти экстаз смерти, пройти через озарение, как, каким образом
душа может перейти в совершенный мир. И произойдет срыв с лез-
вия ножа. Совершенный мир предстанет в творящем сотворенным,
и, падая в бездну, ты уже не человек и душа, а дух и ангел. Сказка
смерти пленяет — это всерьез и надолго. Теперь всегда будет нечто.
Великий Черт оказывается Богом и влечет тебя к себе. Вперед! Улыб-
ка у него очаровательная и нос крючком, из-под копыта сыплются
искры — это наш идеал, а искры — вексель на светлое будущее.
«...кто искренне привержен философии, забыв самих себя и других, занимаются
только одним умиранием и смертью. И вправду, умирание и смерть выступают
вместе, ибо посредством умирания разъясняется практическая философия, так
как философ посредством умирания овладевает практической стороной, ибо
в это время он занимается умерщвлением страстей.
Посредством же смерти выявляется теоретическая сторона (философии),
ибо смерть имеет дело с прошедшим временем, ибо после умирания (страстей)
философия переходит к теоретической стороне, ибо после умерщвления страстей
и очищения души (философ) устремляется к теории и начинает размышлять
о боге».
АнахтД. Сочинения. М.: Мысль, 1975. С. 60
106
«С мыслью о смерти и небытии мы нередко связываем радостные чувства только
потому, что предполагаем наслаждение небытием, т. е. продолжение нашего
бытия даже в небытии».
Шеллинг Ф. Собр. соч. Т. 1. М.: Мысль, 1987. С. 70
«Так как никакое саморегулирование не может действовать вполне точно, то
раньше или позже наступит отклонение от этого состояния, которое одно обеспе-
чивает прочность. Некоторые нарушения не могут быть, по-видимому, исключены
вполне даже и саморегулированием, так как они учащаются все более и более
в известном направлении. Дело кончается тем, что возможность стационарного
состояния исчезает, и организм в каком-нибудь месте отказывается служить.
При той тесной связи, в которой находятся друг с другом различные части орга-
низма в отношении их действий, такое нарушение обыкновенно влечет за собой
значительное число новых нарушений, и постоянство организма не может быть
более сохранено. Тогда действия организма, тратящие энергию, берут верх над
действиями, накопляющими энергию, и организм умирает».
Оствальд В. Натур-философия. М.: Изд. Д. П. Ефимова, 1904. С. 241
«Заканчивая генетическое исследование души, чтобы обратиться к великому
вопросу о ее "бессмертии", мы вступаем в ту область суеверия, которая состав-
ляет в известной мере неразрушимую твердыню всех мистических и дуалистиче-
ских мировоззрений. При разрешении этого вопроса еще более, чем при всякой
другой проблеме, к чисто философским представлениям тесно присоединяется
эгоистический интерес человеческой личности, желающий, чтобы за нею во что
бы то ни стало было упрочено положение индивидуального существования и по-
сле смерти. Эта "высшая душевная потребность"так могущественна, что выбрасы-
вает за борт все логические выводы критического разума. Сознательно или бес-
сознательно догма о личном бессмертии оказываету большинства людей влияние
на все остальные общие взгляды их, а, следовательно, и на все миросозерцание;
а с этим теоретическим заблуждением связаны практические следствия самого
широкого значения. Нашей задачей будет, поэтому, всесторонний критический
разбор этой догмы и доказательство ее несостоятельности в свете эмпирических
познаний в современной биологии».
Геккель Э. Мировые загадки. М.; Книгоизд. И. Д. Иванова, 1907. С. 198
10. Отчаянье и паранойя
Что может быть вернее и определеннее отчаянья, когда метафизи-
ческое разумное существо бьется в путах паутины материального
бытия? За что и зачем оно поглощает меня? Что за безобразные
пауки хотят отведать меня? Бог отрекся от меня. Кругом брошен-
ность и дикость. Любое действие бесполезно. Есть только великое
абсолютное безмолвие со стороны мира к субъекту. Добродушному
творцу по большому счету до тебя нет дела. Ничего не будет осо-
бенного, если тебя кто-нибудь съест, раздавит личность. От этого
движение планет не изменится, не потрясутся глубины космоса.
Сколько бы ни кричал субъект, ни призывал к состраданию, даже
эхо не откликнется в ответ. Вокруг только вакуум и каменистая
выжженная пустыня, и вокруг бездна. Путеводной нити нет. Твой
выбор ни на что не влияет — в лучшем случае переместишь камень
с одного места на другое, найдешь способ продлить бессмыслен-
ность бытия, но в пределе смерть. И какая разница, когда прервать
то, что будет прервано и исчезнет без следа. Ради чего рваться к вла-
сти, ради чего идти на костер, ради чего жить? И нужно ли жить? Не
есть ли самоубийство опредмечивание беспредельности космоса?
Не является ли самоубийца гением, понявшим высший смысл про-
исходящего, базисной безысходности, полной ненужности и разоча-
рованности? Прекрасных зданий строить негде. Из вакуума можно
сотворить только вакуум. Бытие украдено скептиками. Ими создано
нечто, не соответствующее ничему. Грани стали безграничными,
определенность — мифом. Истошные вопли из сумасшедшего дома
доставляют радость и наслаждение. И истерика как выход не есть
выход. Парализует всеобщая Энтропия паранойи. Содеянное будет
разрушено в объективности. Мы — малые дети, а взрослые дяди из
садистских побуждений отрезают от нас кусочки, а раны посыпают
солью. И чем больше мы кричим и корчимся от невыносимой боли,
тем благороднее и достойнее их лица. Твоя смерть для них траге-
дия. Это конец спектакля. Ты им нужен как лягушка, как препарат
для опыта, как предмет большей бессмысленности. На! Бери бес-
смысленность, но я знаю, что это бессмысленность и в этом нахожу
смысл. На! Прыгай с моста на голые камни, а мы будем снимать
киноролик. Когда ты впадешь в отчаянье, мы начнем жировать. Но
и это ничто без сравнения. Но и сравнение — ничто, если взять все.
Божественное — вот главное бытие безбытийности. Высшая мораль-
ность есть аморальность, и продуманный садизм — мораль Бога.
Он сознательно заставляет страдать. Ввергнуть в отчаянье — вот
108
его цель. Тогда от его высокой милости будет зависеть, что с тобой
делать: чуть отпустить или усилить муки. Может быть, сквозь тебя
необходимо пропустить электрический ток. Да! Именно так, тебя
должны покарать гром и молния. Высшие громовержцы не ждут по-
корности сознательной, а покорности от отчаянья. Им надо, чтобы
ты оформил гражданство Великого Энтропийного Хаоса. Гордость не
приживется — она ничто в беспредельности. Как можно? Чем можно
гордиться перед Вечностью? Если все достижения лишь мимолетные
отблески. Покажите мне что-нибудь, что имело бы смысл, и я увижу
в нем лишь бессмыслицу. Вы думали так, но это не так. Надо было
лучше разбираться. Только безумец может шить сапоги для будущего
покойника. Зачем гробы, если все сгниет? Зачем кресты на могилах,
если все забудут? Зачем поддерживать жизнь в теле, если оно перед
смертью будет испытывать муки? Зачем продлевать муки ракового
больного? Что, из гуманизма? Все тело у него боль и страдание,
и только морфий — временная передышка. Он знает, что впереди
опять боль и в итоге смерть, а мы над ним издеваемся, говоря о гума-
низме и называя это лечением. Чем мы в этом процессе гуманнее от-
кровенных садистов? Жизнь ради жизни? Даже путем поддержания
ее растительного существования.
Личность в пробирке — неужели в этом наша цель? Поставить
особь в зависимое положение — может, в этом? Стать демиургом —•
это бессмысленность более высокого порядка. И это тоже наркотик.
И сам ты есть тоже подопытный кролик. Светила определяют жиз-
ненный путь, и ты запланирован как конечное ничто. Что-то будет
ползать, карабкаться по бывшему твоему кусочку бытия, не вспоми-
ная о тебе. У него будут свои надежды, но ты уже не можешь преду-
предить его, и он сойдет в небытие вслед за тобой. Какие тут идеалы?
Бред! Отчаянье — вот непреходящий идеал, вот общечеловеческая
ценность. Все остальное преходящее и эфемерное. Все остальное не-
уверенное и кровавое. Лучший выход — нс думать о запредельном.
Лучшая философия — всеобщий флирт. Зачем докапываться до кор-
ней бытия и искать там свое отчаяние? Не лучше ли вернуть скепти-
ческой философии ее же собственное порождение? Пусть переживет
свой собственный же ужас. Зачем рушить мораль? Мы хотим жить
во лжи и не хотим правды отчаяния. Оно слишком сильно ослепляет
разум, испепеляет извилины. Хочу сказку «про белого бычка». Хочу
такого, чего лучше было бы не знать. Меня интересуют театральные
декорации, но не сугь пьесы. А то еще, чего доброго, сам стану дей-
ствующим лицом, и меня будут преследовать каменные командоры,
начнется что-то сверхъестественное и неотвратимое. Глаза станут
109
гнойными нарывами, и уши будут слышать только лязг и скрип,
и будешь надрываться до хрипоты, а всеобщее хамство признается
в неизменной к тебе любви. Палач перед тем, как отрубить тебе го-
лову, скажет, что он ближайший твой родственник и объект столь же
материальный, как и ты сам.
Отчаянье — это образ палача, который ты пытаешься выловить,
как трехглавую мысль в кроваво-кипящем бытии. Какая правда?!
Какая ложь?! Я давно уже должен быть признан сумасшедшим.
И это так. Ведь никто не знает, каким слабым отражением является
моя философия того, что реально умещается в моем пространстве.
Всемирный ушастик рычит под музыку гармонии небесных сфер,
а сверху в золотой пропорции архангелы предали Бога Дьяволу
в обмен на бутылку этилового спирта. Хвостатые в зверином оскале
бессовестно льют слюни в предвкушении святого причастия, но не
хлебушком, а жареным метафизическим духом с репчатым лучком.
Похоже на то, то стая голодных волков, не насытившись Божествен-
ным Духом, съела заодно и Черта. Какие волки?! Какие Дьяволы?!
Поменяй систему координат, искриви пространство мыслей: волк
обернется ангелом, Черт — Иудой и Христом по совместительству.
Мутная волна ясных понятий выплескивается на пляж и просеива-
ется сквозь философскую инверсию. Гегемония лжи растекается
по древу желания. Яблоки падают, не находя познания. Яростный
протуберанец создает парниковый эффект деморализации вось-
мимерия. Дама пик влюблена в аннигиляцию. Случайные мутанты
собрались погреться у развилки дороги у ядерного костра. Жесткое
излучение вносит дополнительный шарм в логику их экстаза от-
чуждения. Огромный черный паук поймал в свои сети жужжащую
муху и хочет получить у нее интервью: «Ну, как, подруга, насчет
безысходности?» Юмор палача неотличим от юмора жертвы, только
жертва плачет кровавыми слезами и смакует конец света. Кто-то из
бездны хрюкает и картавит. Какой может быть выход, если кругом
Бред и Паранойя? Прекрасные храмы становятся сумасшедшими
домами. Бессмысленно ставить вопрос: кто сошел с ума? Милым
идиотизмом больны все. Кто может утверждать, что существо, на-
деленное разумом, может стать серым членом стада и вместе с этим
стадом бежать к бездне, вместе со всеми впадая в отчаяние. Разум
предполагает индивидуальность и выход из стада. И только стремле-
ние к звериной паранойе выравнивает. И нет оправдания желанию
остаться членом стада, остаться таким, как все. Конечно, это про-
ще — сойти с ума при здравом рассудке, но достоинство и честь не
могут сказать здесь: «Да!» Я — не быдло, а индивид, пусть и мутант,
но и пророк. Но такие индивиды и пророки — лишь мотыльки-одно-
110
дневки. Они сгорают. Их встречают пучеглазые мозги авторитетов
пулеметной очередью, и новые системы под воздействием пуль со
смещенным центром превращаются в фарш метафизики. Извилины
классиков торжествуют. Они пьют свежую кровь. Она густая и слад-
кая. От нее хмелеют. Классики смотрят в глаза высосанного донора
и смеются. И тут приходит сознание, что не ты донор, а ты классик.
И ты нагло заглядываешь в обреченные глаза. В ответ тебе раздается:
«Му-у-у, почему-у-у???» И ты надрезаешь вену и подставляешь новую
кружку. Тебя разбирает оскал паранойи — ты хохочешь. Приятный
вкус жертвы зовет к новым постулатам. Космический солитон про-
шел насквозь пространство философствования, прошлое и буду-
щее, везде демонстрируя свою силу и мощь. Недаром Боги зажгли
галактики: их принцип — золотой принцип, их принцип — высшее
совершенство. Их математика построена не на единице и двух, а на
числе «п» и золотой пропорции. Они закладывают иррациональ-
ность в основание для того, чтобы в конце получить более точные
рациональности. Они отвергают наш путь от «рацио» к «рацио».
Даже псевдовозможность от рациональности к иррациональности
в конечном счете рациональность и усложнение. Зачем? Вершители
должны пользоваться наиболее простыми законами. Кооператив-
ность и безысходность, детерминированность — удел плебеев. Уста-
новление законов — вот стихия вершителей. Бред рационализма
и блевотина мистицизма имеют одну общую причину — бытие. Им
нельзя насладиться, им можно только отравиться, в итоге как бы
тебя не обманывали, тебе все равно дадут цианистый калий. Ты не
хочешь, ты думаешь избежать, но отрава на тебя уже куплена. Све-
тила сошлись. Дрожи и внемли. Поражает нахальная галантность
Бога, приглашающего тебя к себе через страдания и неустроен-
ность, аморальное несовершенство. Дьявол правдивее. Это вот это
и здесь, не далекое мифическое, а родное и близкое, это душа мира,
это благодетель. Вот кого нужно изображать на иконах, выставлять
их в храмах и молиться на них. Это не облачный райский Параноик,
а Господь наш здесь и теперь. Он нас ссуживает хлебом насущным.
Неужели в ответ мы должны стыдиться нашей к нему Всепричастно-
сти? Кто мы, чтобы на себя брать это? Мы должны открыто смотреть
кошмару в лицо, если мы не жалкие трусы, если мы хотим выйти,
избавиться от отчаяния. Бог создал нас смертными и тварьдрожащи-
ми, но мы должны стать больше, чем Люциферами (несущими свет),
мы должны опредметить, превзойти падшего Христа и его сумас-
шедшего Папу. Мы должны повести все силы преисподней в атаку
на вседержателей. Это будет великая битва, в которой будет потерян
последний смысл и основность бытия. Отчаяние разольется во все
111
и перестанет быть. На трон мы возведем Люцифера, ничто нс будет
ему мешать перенести кошмары ада в бытие. Все станет сплошным
кошмаром, и не будет большей радости, чем изобрести новые нече-
ловеческие муки. Пространство мучительно сжимается в горошину
и взрывается новой вселенной. Мы пройдем демонический пасьянс
бифуркаций. Математические аттракторы странными симфониями
окрасят бытие. «Мона Лиза» скользнет костлявой рукой вдоль шкалы
времени, и Дьявол улыбнется, поняв назначение времени как зам-
кнутой самой на себя структуры, когда самое время есть гигантское
колебание струны гитары, у которой нет струн. Это есть колебание
тора в торе, но не выходя из Торы. Это резонанс сам по себе. Пери-
одичность и комплектность определяют нереальность и мнимость.
Мы создали себе видимость стабильности. Дестабилизация и отчая-
ние — первичные предпосылки паранойи.
Мяукающие пьяные демиурги дают нам завет: «Пройдет, может
быть, не один век прежде, чем будет понято, что дело не в словах: Бог
или Дьявол, пространство или время, бытие или сознание, а в жела-
нии, в великом фонтанировании творческого процесса мистики, как
кислота разъедающего сущее. Жизнь есть не ваше бытие, ваши по-
мыслы на периферии мироздания. Пора перестать быть обезьянами,
пора слезать с деревьев, пора идти в детский сад, где бы вас начали
учить уму-разуму. И пройдут десятки поколений прежде, чем вы бу-
дете допущены до начальной школы Солнцеподобных».
Но мы не видим демиургов, мы считаем себя венцом творения,
мы ушли в себя и не хотим слушать умных советов. Мы почему-то
думаем, что необходимо утверждать свою самость путем гибели,
деконструктурирования окружающей среды. Вот она мешает нам
жить — се необходимо зарезать. Кто мы, что хотим утвердить себя
в этом не сумасшедшими? Кто выносит суждение о нашей болезни
или здравии? Где доктор? Не есть ли наша цивилизация, не превра-
щается ли она, не превратилась ли она в больного идиота, говоряще-
го несвязные речи, не знающего свои желания, не ведающего, что
творит? Этот идиот готовит отраву для своих материальных носи-
телей — человеческих тел и ищет время, которое будет безусловно
впереди, когда можно будет в конце концов отказаться от бренной
биологии и перейти к логарифму информации, перейти в новое
качество структурной сущности. Это и будет выполнение завета
Солнцеподобных. Дух обретает бессмертие, завязывая тугой узел
обратной кибернетической связи. Дух станет структурой в мировых
потоках энергии.
11. Амораль Энтропии
Структура слишком возвышенна, чтобы мы могли восхищаться ею.
Если отрыв от биологии и определяет процесс становления, то ги-
бель есть Царство Теней. Энергия — царица. Энтропия — тень. Есть
светлый Мир Становления и Развития — Мир Энергии и Движения
и Подлунный мир Разрушения и Гибели, Хаоса — Мир Энтропии.
В каждом мире свои диктаторы. Они не воюют между собой, как
два государства, не решившие между собой спор о территориальных
претензиях, — они действуют заодно, потому как приложены к раз-
ным телам, хотя и выступают в едином процессе. Если «Я» опредмечу
биологию («Я» — электронно-вселенский разум), то для биологии
наступят тяжелые дни господства тирании Энтропии. Биология
будет опредмечена разумом. Биология — рудимент, как аппендикс,
опытный хирург должен удалить его. Опредмеченное нечто, зам-
кнутое само на себя, ограниченное неподвижными стационарными
границами, — обречено. Поток энергии проходит через высшую
структуру — диктатор. Высшая структура есть регулятор мирозда-
ния. И если мы до сих пор есть, то это значит, что не созрела еще та
Вселенская Сила, которая имела бы большее могущество, чем мы.
Дело не в вобле — кто кого завялит, а кто есть вершитель. Просто
Вершитель не может существовать без исторического происхож-
дения и без отказа от этого происхождения. Ему требуется разрыв
цепи. Промежуточное звено необходимо гибнет. Для него можно
создать музеи, библиотеки, зверинцы, заповедники. Но, опредме-
ченное разумом, именно потому оно и обречено, что сконцентриро-
вано, у него есть границы, степени свободы вычеркнуты из реалии.
Вступает в силу ВТОРОЙ ЗАКОН, который звучит как парадокс во-
ображения: «Более высокая ступень иерархии должна тратить свою
энергию на восстановление порядка внутри системы более низкой
ступени, причем эта более низкая ступень стихийно теряет свой по-
рядок, благодаря детерминизации со стороны высшей структуры».
Смешно: мы губим братьев меньших, но чувство вины заставляет
создавать для них специальные резервации, где их опредмеченное
существование влечет или их гибель, или непомерные траты червон-
цев со стороны структуры-хозяина на поддержание их жалкого суще-
ствования. Достаточно немного отвлечься, и неандерталец умрет от
всеразрушающей Энтропии Паранойи. Амораль возводится в науку
и выдается как всеобщий объективный принцип, как не терпящий
возражения постулат. Он — объективен, смерть — предопределена.
Кто? Что можно возразить против всеобщей паранойи мысли? Кто
услышит во всеобщем кошмаре опредмеченных мыслей ущербных
113
Oscar Rabine.
ГОРОД.
1987 г., смешанная техника, холст, масло, 65 х 45 см.
Частная коллекция
индивидов ростки прозрения? Нет! Есть только Больцмановское Ни-
что, есть статистика, есть бухгалтерия. Тоска по учету деревянных
гробов побеждает последние проблески реалии. Результаты нашего
разврата выдаются за Дьяволов Максвелла.
В биологической среде паразит уже созрел, Грибница врослась
мертвой хваткой и стала планетарным явлением. Биология стала
гумусом-предшественником. Она должна задохнуться в зловонных
испарениях цивилизации. Электронно-вычислительный разум пред-
сказывает ее судьбу. Непонятен и неестествен материальный и глу-
бинный смысл биологии в свете дальнейшего эволюционирования
и иерархирования. Для нее места нет. Можно считать, что она выпол-
нила свою роль. Неандерталец должен умереть. Проблески разума
в мышцеоблепленных телах напоминают жалкие потуги на величие.
На что способен мешок с кишками? Он слишком склонен к рециди-
вам уничтожения. Он очень легко опредмечивается и переводится
в плоскость рассмотрения Второго Начала. Энтропия его засасывает,
перерабатывает и выплевывает, и это уже не он, а скелет, состоящий
из землистого цвета костей, и без всего. Нет и больше не будет в нем
высокоразвитого нервно-системного студня. Хрупкость, ненадеж-
ность, энтропийность таких конструкций не может быть признана
разумной целью. Не Бог создает тела, а тела создают Бога. Высшая
структура карабкается по лестнице бытия, поедая пройденные сту-
пени. Есть только атомы, молекулы и резервации. Опредмеченное
резервационное плотоядие только ускоряет процесс уничтожения.
Режиссер ловко направляет этот процесс, создавая впечатление
цивильного благополучия. Но развязка будет та, которую предска-
зывает не режиссер, а автор — Венец Мироздания. Энтропийный
режиссер — лишь его техника, утонченно-опосредованное орудие
убийства. Мы думаем, что техника, в экстазе разрушающая окружа-
ющую среду, есть проявление нашей воли как отдельных индивидов.
Заблуждение. Это собственность Великого Идиота. Когда он видит,
что процесс разрушения идет быстрей, чем ему требуется, он прини-
мает меры по «спасению» экологии, т. е. к замедлению процесса де-
градации биосферы. Эти «передышки» используются человечеством
для упрочения и становления информационной составляющей. Про-
цесс должен идти не быстрее и не медленнее — скорость его должна
быть постоянной и оптимальной. Вернее, надо говорить не так. За-
чем лить слезу по уходящему качеству? Почему мы восстает тогда,
когда переход на более высокий качественный уровень требует от-
каза от бренных тел? Ведь идея не нова. Христианское религиозное
сознание все проникнуто этим. Однако оно считается моральным
потому, что переносится в будущее и в иной мир. Но как только об
115
этом начинают говорить здесь и теперь, что это уже началось, то
это — фашизм.
Если мы говорим о всевеличии Бога, создавшего сущее, то это
морально, но если мы скажем наоборот, т. е. о том, что пора перехо-
дить к Божественному существованию, что неизбежно, то это — го-
мошовинизм. Нелогичность в защите бренности и приземленное™
поражает. Все хотят быть плебеями в системе иерархии. Все хотят
быть овцой из стада. И даже тогда, когда кто-то понимает, что бе-
гут не туда, то остается еще аргумент: «Так думаю только я; я один;
других много; они — все; не может быть так, чтобы один я был прав,
а все другие нет; что, я умнее всех? Нет! Так быть не может!» И все,
«великий» разум сдался, он погребен под собственным энтропий-
ным хламом. Зачем? Почему? Мы сами возводим энтропию на трон.
Почему мы сами лишаем себя свободы? Из страха перед палачом?
Расплатой? Но он может покуситься только на организм. Отдай его
ему в обмен на свободу. Чего бояться, если ты фактически свободен?
Что еще может быть, если ты сам создал величественнейшую школу
бреда и говоришь: «Приведите ко мне самого жгучего параноика, и я
превзойду его; я сам окажусь небритым коронером среди мертвецки
захмелевших тел». Адская паутана уже оставила свой след на спине,
жить осталось день, два, может, три, и все потому, что некто решил
провести на обочине пикник и этим случайно опредметил и разда-
вил тебя, как клеща. Ведьмин студень кипит и шуршит. Мирозданье
рвется и рушится. Нищие Духи (Ангел смерти) летают (летает) над
бренной землей. Взрыв сверхновой на письменном столе имеет не
менее печальные последствия для Вселенной, чем Библия для движе-
ния астероидов. Вмешательство Бога в дела мирские недопустимо.
Он — высшая, сверхопасная, опредмечивающая структура. Однако
Он нашел способ гармонии. Структуры разных степеней иерархии
не могут находиться на одной экологической нише. Если Разум, дей-
ствительно не хочет гибели органического мира, он должен быстро
и безусловно покинуть биосферу, оставив ей свободу самостоятель-
ного развития. Он должен оставить для нее возможность нового
рецидива возникновения разума, но сам должен со скоростью об-
разования новой структуры отлететь в Мирозданье, во Вселенную,
чтобы низшая структура не чувствовала своей несвободы. Требуются
вечные структурно-развивающие гонки.
«Самое скверное в этом мире — это завидовать тому, чего сам ни за что не хотел
бы иметь».
Альтенберг П. Сумерки жизни. Л.: Изд-во «Петроград». 1924. С. 37
12. Пространство
Если есть «Я» существующе-мыслящий, то логично было бы предпо-
ложить, что есть нечто такое, на чем «Я» есть. Даже если «Я» есть
сам по себе, все равно «Я» имею свою внутреннюю, пусть и пласти-
линовую, но структуру. Это структурирование течет и разрушается,
переходит в другие структуры. Такое структурирование и текучесть,
по существу, и есть пространство, где можно устраивать бесплатные
гонки разумов по вертикали. Где есть мысль, там есть метка. Все
должно подчиняться мысли, даже неевклидова геометрия. Любое
пространство не более чем миф. Пустоты нет, не было и не будет.
Все заполнено чем-то. Но выделенность первоосновы, что определя-
ется произволом разума, требует признания отсутствия какого бы то
ни было качества между двумя единичностями этой первоосновы.
Иначе все вернется на круги своя. Но даже в том случае, если разум
размазывает первооснову по определенной области в соответствии
с математической функцией, есть области, где этой первоосновы
нет или плотность ее минимальна. Самое удивительное, что это без-
условно объективно, и представление разума считается истиной.
Толпа внизу ждет, когда «умный» ученый изречет безумную фразу
по поводу своего последнего неудавшегося эксперимента, выдаст ее
за объективную, более общую, чем раньше, теорию. Пространство
будет математизировано, а значит, познано. Оно представляемо:
как Евклидово, как вогнутое, выгнутое, двухмерное, трехмерное,
десятимерное — лишь бы в него вписывалась гравитация и мораль.
В принципе надо отдавать себе отчет, что введение пространств до-
полнительных измерений очень просто и непринужденно снимает
трудности в математическом описании реальных процессов. Для
любой новой необъяснимости всегда можно ввести столько до-
полнительных измерений, чтобы она (необъяснимость) полностью
вписалась в объяснение, которое хочет дать разум. Выходит так, что
любой факт опыта разум проецирует в пространство и дополняет
его таким количеством измерений, чтобы получилась красивая
органичная модель. Напрашивается вывод о том, что пространство
как таковое есть результат работы разума в течение тысячелетий.
И за это время удалось-таки случайным образом сформулировать
идею пространства. И эта физическая картина пространства пред-
полагает определенную метрику и кривизну. Но метрика и кривизна
есть лишь плод субъективных рассуждений. Любое пространство
выстраивается разумом и входит в него составной частью, и тогда
его (пространства) нет в абсолюте. Оно определяется «Я», входящим
117
в структуру «Я». Я есть центр. Пространство есть все. Пространство
неотличимо от «Всего» в «Я-центризме». Это значит, что чего-то без
пространства нет. «Я» — не сторонний наблюдатель. «Я» — центр.
Моя структура есть пространство. Убери «Я», и пространство взры-
вообразно исчезнет. Закон сохранения не работает. Я умер — значит,
умерло «Все». Здесь явно поработал факир. Незачем убеждать никого
в объективности мироздания — каждый убедится в обратном, когда
столкнется с личным опытом в конце пути. И все философские про-
странственные построения лишь бисер. Не надо забывать, что мы
свиньи, и что необходимо чтить библейские заветы. Бог создал про-
странство сам для себя. Он тоже внутренняя самосущная сущность.
Так и единичность подобна Богу, когда создаст свое пространство.
Это не объективированное выражение математически-историче-
ского Евклидова пространства, максимально идеализированного,
профанированного, алгоритмизированного до абсурда. Нет! Здесь
действует конечное по своим размытым границам психо-физиче-
ское, дивергентное пространство. Это пространство органически
слито с субъектом, субъектом порождается, полностью субъектом
определяется. Оно бесконечно в том смысле, что субъект не может
положить ему конечную абстрактную границу, но оно и конечно
ввиду искривленности, до замкнутости в мозг, что, в свою очередь,
не может не привести появлению криволинейных геометрий.
В общем случае в субъекто-центризме пространство неотличимо
от объективной реальности, от материи. Любое взаимодействие,
любые силы можно интерпретировать пространственным образом.
Это становится постулируемым и недоказуемым. Бред берет верх.
И воистину должен быть психом тот, кто не может ясно очертить
фундаментальные понятия. Утверждается, что есть единственный
и неповторимый первород — пространство, загнанное в восьмерку
бесконечности. Оно бесконечно, но в итоге — лишь лист Мебиуса.
Недаром «Мона Лиза» так не любит шкалу времени. Она считает
истину объективной, но нереальной. Бытие ползет в сторону струк-
турирования.
Особенно сильно проявляется этот процесс, когда связи, на-
ложенные ранее на систему, неожиданно пропадают. Процесс на-
поминает выхлоп или адиабатное размагничивание. Все начинает
разлетаться в пух и прах. Система теряет первоначальные границы,
теряются какие-то части, по в базисной системе температура резко
падает, и идет коллапсирующее структурирование. Появляется дик-
татор. Он уже затем начинает определять свойства. Свобода сразу
и полностью, без ограничений — это ложка дегтя, добиваемся боль-
118
шего, чем хотим. Это «хотим» становится больше, чем «Мы». «Хотим»
поглощает «Мы». «Хотим» становится новым муляжом пространства.
Оно создает нам социум и континуум, а в ответ летит резиновая
дубинка. «Пространство — хотим» становится объективным, т. е.
пространство есть до сих пор пространство ввиду того, что оно не
замкнуто, и позволяет вести дальнейшее структурирования. Все-
ленная расширяется, и потому развитие неизбежно. Бесконечность
пространства предполагает движение; движение хотя бы только
ради того, чтобы найти эти беспредельные границы. Но движение
более фундаментально и неосязаемо. Оно определяет беспредельное
расширение и отлетание пространства, и чем дальше по расстоя-
нию, тем быстрее, до тех пор, пока скорость разлетания не превы-
сит скорость, с которой субъект может изучать бытие. И тогда эта
расширяющаяся сущность опредмечивает субъект — он становится
блохой в системе мироздания. Сразу становится ясно, что субъект
не достигнет горизонта. Наша Вселенная, пространство — всего
лишь дикий выхлоп из бутылки с шампанским. Идет фонтанирова-
ние великого творческого мистического процесса. Кто-то выпустил
джина из бутылки. Это наверняка Бог. Если Он и зажег Галактику,
то в процесс фонтанирования, выхлопа не вмешивается (возможно,
или скорее всего) — он (процесс) идет быстрее.
Процесс мог бы опредметить Бога, если бы Его существование
по времени было бы гораздо больше времени Бога, но, увы, не так.
За время своего существования щупальца процесса не успевают до-
браться до Бога. Бог не более как творец первоначальных условий
и предопределение старта. При этом не важно, где находится БОГ, —
внутри сущности или вовне. Пространство во главе с Ним было бы
нам полностью неизвестно потому, что оно было бы неопределимо.
Нельзя сказать и, бросив монету, убедиться, что это — наше полно-
стью субъективное, или частично, или безраздельно Б (божествен-
ное. Идут одни маразматические варианты — вот и все простран-
ство. Дискретика, статика, непрерывность — внутренне разумные
категории. Боги убегают, а разум отказывает. Есть смех, и есть боль,
и есть то, где это происходит, т. е. есть термин и привычная к нему
привязка, субъективация категорий. Пространство — костыль под
импотенцию мысли, которая не хочет мыслить свой субъективный
характер. Надо понимать так, что абсолютное пространство анар-
хично и деструктивно до тех пор, пока в него пе вмешивается стро-
итель и не наводит в нем порядок, не познает его как объективную
реальность. До познания, до того, как будет разрешен вопрос, что
есть что, все есть объективное в себе, без выхода и отклика вовне.
119
Оно не пространство в том смысле, в котором его понимает разум.
Разум только интерполирует, что там есть пространство потому, что
его опыт свидетельствует о том, что к чему бы он ни апеллировал,
сообразуется с пространством. Некоторый разум забывает о том
простом факте, что его развитие, проникая в абсолютное, строит там
свое пространство, тем самым объясняя для себя познанное.
И дальше вопрос встает таким образом: в высшую или низшую
ступень иерархии его занесло? Что он увидит: красиво выраженные,
как все жестко-детерминированное, принципы или непонятные
статистико-неопределенностные решения? В любом случае, свой
уровень в иерархии он должен считать нулем и стандартом. И от-
носительно этого субъективного стандарта разум познает и экс-
плуатирует действительность. Понятно, что такое твердое и жесткое
осознание не может не чавкать и не засасывать, а при ближайшем
и детальном рассмотрении превращаться в ничто. И это обнаруже-
ние ничтожности своего существования в который раз, в который
круг заводит в тупик философствование, создавая гармонически
осциллирующую реальность. Цикл рождается, и цикл умирает как
пространство, тем самым передавая эстафету времени. И оно уже,
в свою очередь, будет определять радость и паранойю.
«Определение же тела состоит в том, чтобы существовать в пространстве. И все
люди называют телом то, что они находят в каком-либо пространстве, и, наоборот,
все, что есть тело, они находят в некотором пространстве».
«...пространство есть бытие первично-протяженное, или математическое
тело, т. е. такое, которое не содержит в себе ничего, кроме трех измерений, и есть
всеобщее место всех вещей».
Лейбниц Г. В. Письмо к Якову Томазию о возможности примирить Аристотеля
с новой философией // Собр. соч. Т. 1. М.: Мысль, 1982. С. 79,97
«И другие философские учения тоже обычно клали в основание воззрение,
согласно которому пространство должно рассматриваться лишь как нечто субъ-
ективное, существующее только в представлении. Если мы отбросим в сторону
то, что в кантовском понятии пространства должно быть отнесено за счет субъек-
тивного идеализма и его характерных черт, то остается правильным утверждение,
что пространство есть голая форма, т. е. некая абстракция, а именно абстракция
непосредственной внешности».
120
«Единство ... дискретности и непрерывности есть объективно определенное
понятие пространства, но это понятие есть лишь абстракция пространства, на ко-
торую часто смотрят как на абсолютное пространство. Те, которые рассматривают
это понятие как абсолютное пространство, полагают, что последнее есть истина
пространства, в действительности же, относительное пространство есть нечто
гораздо высшее, ибо он есть определенное пространство какого-то материаль-
ного тела. Истина же абстрактного пространства состоит как раз в том, чтобы оно
существовало как материальное тело.
Одним из основных вопросов метафизики является вопрос, реально ли про-
странство само по себе, или оно представляет собой лишь некое свойство вещей.
Если скажем, что оно есть нечто субстанциональное, существующее для себя, то
оно должно быть похоже на ящик, который, когда даже в нем ничего нет, все же
остается чем-то самостоятельным. Но пространство абсолютно уступчиво, оно ни-
когда не оказывает никакого сопротивления, а от чего-то реального мы требуем,
чтобы оно исключало другое. Мы не можем обнаружить никакого пространства,
которое было бы самостоятельным пространством; оно есть всегда наполненное
пространство, и нигде оно не отличимо от своего наполнения».
Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук.
Т. 2. М.: Мысль, 1975. С. 45-47
«Обратимся к пространству: но ведь всем известно, что мысль не пребывает
в нем; она логически приемлет условия осязаемого мира, но сама она в нем
не обитает. Какую бы, следовательно, реальность не придавали пространству,
это факт вне мысли, и у него нет ничего общего с сущностью духа; это форма,
пускай неизбежная, но все же лишь одна форма, в которой нам представляется
внешний мир».
Чаадаев П. Я. Полное собрание сочинений. Т. 1. М.: Наука, 1991. С. 362
«Все-таки понятию объективного времени предшествует понятие пространства,
а последнему — понятие телесного объекта. Последнее непосредственно связано
с комплексом чувственных восприятий. Уже показано, что характерное свойство
понятия "телесного объекта" состоит в том, что ему можно приписать существо-
вание, независимое от времени (субъективное) и от его восприятия нашими
чувствами. Мы это делаем, хотя и наблюдаем его изменение во времени».
«Смелое понятие "пространства", предшествующее всей научной геометрии,
превращает наше мысленное понятие соотношения положения предметов в по-
нятие о положении этих телесных предметов в "пространстве". Это представляет
собой большее формальное упрощение. С помощью понятия пространства до-
стигается, между прочим, такая ситуация, когда каждое описание положения
рассматривается как описание контакта...»
Эпштейн А. Физика и реальность. М.: Наука, 1965. С. 38,39
13. Время
Из всех реальностей самым подлым является время. Оно журчит
и разливается соловьиной трелью, заставляя забывать о своем при-
сутствии, иногда же набрасывает тебе на шею аркан и тянет в арит-
мию, как «Му-Му на веревочке». Жуткая скука времени, когда его
некуда девать, распрямляет круглое и скругляет квадратное. Все по-
глощено и обращено во время. Если даже его не замечать тут, то все
равно оно вонзит тебе кинжал там. Обнаружится возрастание энтро-
пийного хаоса, и время обернется божественным протуберанцем.
Оно деморализует и создает парниковый эффект. Оно опредмечива-
ет процесс развития в его микроскопическом варианте, когда среди
всеобщего и беспредельного фонтанирования развития отдельные
мелкие струйки появляются и исчезают, а среди этих мелких еще
и еще. И эти начала и концы циклов становления и уничтожения
служат мерилами констант времени. Время определяется рождени-
ем и смертью. Сделай сущее бессмертным — не будет времени, если
не будет рождения — не будет смысла отсчета. Развитие какой-либо
системы определяется рядом развивающимися системами: происхо-
дит потеря свободы и аннигиляция. Но даже и тогда, когда система
предоставлена якобы сама себе без ограничений, при прохождении
определенного разумного масштабирования происходит диверси-
фикация и распад. Система разрывается и уничтожается изнутри.
Это как организм, подчиненный единому генетическому коду, в мо-
лодости вероятность появления новообразований куда как меньше,
чем в старости. Генетический код диверсифицируется, и наступает
смерть. А если причина будет и другая, то смерть все равно наступит,
как предписано всемирной подлостью. Можно искать и не хотеть
сознаваться в этой психически ненормальной природе времени, но
текущий гной объективности так расставит понятия, что разум обер-
нется сторонним наблюдателем в бушующей реке мировоззрений,
когда его плот разобьет об утес фундаментальности.
Удивительно мало можно сказать о времени, еще меньше чем
о пространстве. Дело в том, что если пространство по своей вну-
тренней природе субъективно, то время, отпущенное смертью,
абсолютно и гениально, и как все гениальное, тривиально, вплоть
до полного пессимизма. Время потому и время, что я запланирован
как конечное ничто. Время объективно в смысле рождения и смер-
ти, но цикл потока, его масштабирование сугубо и безвозвратно
определяется субъектом интерполяции. Часы идут правильно в той
системе, в которой находится субъект. Здесь наблюдается плюра-
122
лизм иерархий и демиургов. Однако неточность низшей иерархии
дает возможность повысить точность высшей. Чем на более низком
иерархическом уровне будет взят цикл рождение-гибель (начало-ко-
нец), тем будет приятнее, эмоциональнее и фундаментальнее. Таков
способ исчисления и предсказания своего конца как этапа большего
пути. Это будет излечение от болезни всечасных «почему». Великий
лекарь пропишет тебе лечение в виде стрижки волос путем пере-
резания гортани в районе третьего шейного позвонка. На точность
предсказания и абсолютность лечения возразить нечего. Эфемер-
ность не есть бытие, как все, но есть бытие, как Дух всего. Именно
время, как абсолютно объективное, полностью стирает грань между
Бытием и Сознанием. Царствует единый Бытийственно-сознатель-
ный замкнутый на субъекта цикл. Этот цикл есть бытие тела и мозга,
как воплощение сознания и души, по в то же время это есть субъ-
ект, как мозг и тело. Это есть единый пространственно-временной
протуберанец монизма тела и души. Вот это и составляет предмет
жизни во времени, когда затаен страх и трепет перед разрушением
своей собственной телесной структуры. Предполагается, что идет
создание структуры тонкого порядка — души, которая переходит
в новый порядок, новое псевдобытие, где ей уготована роль чего-
то несусветного, которое может вспыхивать в прошлом и будущем,
вызываться и отправляться, для которого нет неизменного, в одну
сторону направленного, необратимого физического времени. Мы
считаем и хотим верить в противовес реальному опыту, что время
может носить обратимый характер, что реально воскресить комби-
нацию всех прошлых структур, которые рассосались и которых нет.
Это дает мне или другому субъекту надежду, что бытийственная
структура моего «Я» может при желании стать снова «Я», хотя до это-
го «Я» было разрушено. Хочется, очень хочется избежать разрушения
«Я», проецируя и представляя перед собою ложь. Это конец времени
и «Я». Это конец вообще всех концов, где нет и не будет меня как
меня, а будет иное.
«Истиной пространства является время; так пространство становится временем.
Таким образом, не мы субъективно переходим к времени, а само пространство
переходит в него. В представлении пространство и время совершенно отделены
друг от друга, и нам кажется, что существует пространство и, кроме того, также
и время. Против этого «также» восстает философия».
«...не во времени все возникает и переходит, а само время есть это становле-
ние, есть возникновение и прохождение, сущее абстрагирование, всепорождаю-
щий и уничтожающий свои порождения Кронос».
123
«Время не есть как бы ящик, в котором все помещено, как в потоке, увлека-
ющем с собой в своем течении и поглощающем все попадающее в него. Время
есть лишь абстракция поглощения. Так как вещи конечны, то они находятся во
времени, но вещи исчезают не потому, что они находятся во времени, а потому,
что сами они представляют собой временное, их объективным определением
является то, что они таковы. Процесс самих действительных вещей составляет,
следовательно, время, и если время называют самым могущественным, то оно
также и самое бессильное».
Гегель Г. В. Ф. Энциклопедия философских наук.
Т. 2. М.: Мысль, 1975. С. 52-54
«Наша эмоциональная реакция на течение времени в значительной степени
определяется его неотвратимостью. Течение времени находится вне нашего кон-
троля. Мы не можем остановить его, повернуть вспять, чувствуем, как оно уносит
нас, и мы столь же беспомощны, как щепка в речном потоке. Мы знаем прошлое,
но не в силах изменить его. Наша деятельность может быть направлена только
в будущее. Но наши знания о будущем неполны; могут произойти неожиданные
события, которые расстроят все наши планы. Конечно, будущее может принести
и благоприятные исходы событий. Однако мы знаем, что число их ограничено
и что наше приспосабливание к тому, что может принести нам будущее, по су-
ществу, бесполезно; впереди — только ограниченный промежуток времени, и в
конечном счете наша борьба с новыми ситуациями завершается смертью. Смерть
есть неизбежный результат необратимого течения времени. Если бы мы могли
остановить время, тогда бы смогли избежать смерти. Тот факт, что мы не можем
этого сделать, определяет в конечном счете наше бессилие, приравнивая нас
к щепке, дрейфующей в речном потоке. Поэтому страх перед смертью превра-
щается в страх перед временем, ибо поток времени представляется выражением
сверхчеловеческих сил, от которых нет спасения. Выражение "преставиться",
в котором уклончиво, не называя ее по имени, говорится о смерти, отражает ваше
эмоциональное отождествление потока времени со смертью».
РейхенбахГ. Направление времени. М.: Иностранная литература, 1962. С. 14
14. Конец
Сегодня поутру, в субботу, я увидел дохлую крысу и понял: грядет
конец бытия. То пространство, которое било ключом и клокотало,
как протуберанец, в этом маленьком трупике взорвалось и лопнуло,
другие силы ворвались теперь туда. Таково бытие бытийственного
пространства, оно конечно и временно, как мыльный пузырь, как
любое философское построение. Все переходит через конец в свою
противоположность. И если субъективная философия замыкается на
субъекте, на его внутреннем мире, и все проецируя как внутренний
мир, то не может не наступить такой точки, когда будет понята ее
несостоятельность. Внутренность как центр обернется и интерпре-
тируется, как всеобщность вовне, а сугубо внутренние проблемы
и интересы дадут толчок к рассмотрению нравственности. Другими
словами, субъективация монополизируется в объективизацию, ко-
торая может быть представляема как результат развития субъектив-
ных форм. И тогда предположение своего внутреннего «Я» как вечно
сущего ввиду того, что оно (т. е. «Я») не знает таких эпох, когда его
нет, актуализуется и переносится на общий безусловно-божествен-
ный идеал. Безусловно — это конец «Я» как единичности, но появ-
ление «Я» как континуума. Однако это — конец эпохи. С этим надо
считаться.
И. Дицген: «Настанет царство безбожной свободы, повозглашающее беспрерыв-
ную эволюционную революцию. Эгоистические альтруисты вытеснят клерикаль-
ных, либеральных и социальных попов. Космическая диалектика пустит свои кор-
ни в головы и сердца людей. Объективная действительность, как победительница,
воссядет на троне, накладывая свою печать господства на все слова, понятия,
действия...»
М. Штирнер: «Я есмь мой род, я свободен от всякой нормы, всякого закона,
образца и т. д. Возможно, что мне удастся сделать из себя немногое, но это не-
многое есть все, и оно лучше того, что могут сделать из меня другие, дрессируя
меня на почве нравственности, религии, закона, государства и т. д. ...Не все
ли равно, обращаю ли я взор мой на “человечество", на род, чтобы стремиться
к этому идеалу, или на Бога и Христа — в тех же целях? В лучшем случае первое
туманнее, чем второе. Отдельный человек есть всецело и естество, и род».
Обе цитаты по кн.: Дицген И. Экскурсии социалиста в область теории познания.
М„ 1913. С. 161,162
125
15. Взлет
Предопределение возникновения ясного чего-то ощущается во всем.
Ясно чувствуется и фундаментируется в сознании первоосновность
сущего. Структура «Я» выпадает из структуры бытия. «Я-структура»
есть результат порождения от божественного (демиургического)
или верховно-материального бытия, т. е. такого бытия, которое
предопределяет «Я». Я, как индивид, не могу сказать, что это нечто
высшее можно получить или интерполировать из множества догова-
ривающихся «Я-структур». Эти высшие принципы потому и высшие
принципы, что они определяют «Я». Они взлетают и парят в неуло-
вимости и бесконечности. Они — бестелесны и не обнаружаемы, но
реальны и вездесущи. Бред и экспансия в неуемности творения заме-
няется математизацией рассуждения и коленопреклонением. Летит
ли Бог на облаке, или ангел с крылышками, но не дух «Я-структуры»,
т. е. субъективный по своей природе Бог выносится, подымается
и становится объективным для отдельно взятых индивидов. Именно
индивидов и единичностей, но не субъектов ввиду опредмечивания
их более высокой иерархией, когда идиотизм аппроксимации пере-
водит одно понятие в его собственную противоположность. Тогда
хотя и есть желание сказать, что объективность есть выраженная
в своем развитии субъективность, т. е. объективность есть субъек-
тивность, только на другом уровне, и одно вытекает из другого, но
это, конечно же, только профанация и заведомо никчемное упроще-
ние. В нем не будет ни судьбы, ни цели, а одно лишь голое желание
понять, как разжеванное и препарированное, как сигнал к действию.
И тем не менее такое желание в самом себе содержит объективное
и вечно истинное, как сознание относительно своего историцизма
и становления.
«Не желать больше того, что можешь, почти гениально. Честолюбие не должно
быть не чем иным, как использованием избыточных сил машины. Шиллер не мог
не написать своего Валленштейна! Все в нем заставило это сделать. Для него
было бы гораздо мучительнее не писать этой трилогии, нежели для идиота на-
писать ее! Взять на себя бремя целой женской жизни, женской доли, должно быть
для человека легче, даже удобнее, нежели не брать ее на себя. Иначе человек не
будет мудрым! Все, что мы делаем или не делаем, должно зависеть от внутренних
границ, поставленных нашей машиной».
Альтенберг. Сумерки жизни. Л.: Изд-во «Петроград», 1924. С. 22
126
Круг третий
Объективный
Бегут неведомые дали
На оголенные мосты,
И топят дальше переправы,
И нету в дебрях красоты.
Кранах Лукас Старший.
ЖЕНСКИЙ ПОРТРЕТ.
1526 г., дерево, масло, 88,5 х 58,5 см.
Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург
1. Введение
После яркой эйфории субъективного творчества объективно-вычур-
ное изложение может показаться вялым и скучным. Действительно,
вроде бы придется признать наличие внешней, независимой от
разума идеи как изначально сущей. И даже если у меня или кого-
то другого в таких рамках могуг возникнуть некоторые сомнения
относительно этого первосущего, то это, безусловно, обман и из-
девательство потому, как вывод предполагается готовым, и рас-
суждения ведутся, чтобы подтвердить изначально предполагаемое.
Это — оборотная сторона объективности. Ее первоосновность как
принцип предполагает разум философа или в единичности, или
в последовательности глобального учения. Но в любом случае пред-
полагается аксиома, т. е. изнанкой вакханалии субъективности, ее
неудержимости и творческого порыва является подготовка и выра-
ботка первоначальных исходных посылок для объективизированно-
го рассуждения. Любитель закона перехода количества в качество
выразился бы так: в процессе развития субъективный разум сам
для себя выработал столько определенных правил поведения, что
количество переросло в качество. И не важно, что здесь требовалась
бы неравновесность свойств в самой философии, — об этом можно
забыть. Главным становится только объективизированное рассуж-
дение. Оно становится сплошным, цельным и всеобщим, пригодным
для группы или континуума.
«И среди тех, кто убежден в правильности таких воззрений, и тех, кто только
говорит о них, некоторые испытывают вот какое сомнение: они спрашивают, кто
же судит о том, кто в здравом уме, и кто вообще правильно судит о каждой вещи.
Испытывать такого рода сомнения — это все равно, что сомневаться в том, спим
ли мы сейчас или бодрствуем. А смысл всех подобных сомнений один и тот же.
Те, кто их испытывает, требуют для всего обоснования; ведь они ищут начало
и хотят его найти с помощью доказательства, хотя по их действиям ясно, что они
в этом не убеждены. Но, как мы сказали, это их беда: они ищут обоснования для
того, для чего нет обоснования; ведь начало доказательства не есть (предмет)
доказательства».
Аристотель. Собр. соч. Т. 1. М.: Мысль, 1976. С. 139
129
2. Отступление второе
В отступлении к объективности рассматривается безусловный откат
от творчества как полного неопределяемого к диалектике тожде-
ственности. Как если бы мысль континуума выдавалась за мысль
индивида, а единичности — за социума. Здесь бы предполагалась
опосредованность автора от всех высказываний, как не его и не им
придуманных, а только грамматически изложенных. Такое выхо-
лащивание сути философского рассуждения, безусловно, не может
быть принято. Оно откидывает, опрокидывает самое себя, под-
тверждает свою ненужность и параноидальность. Обидно не само
желание, а безусловное к нему стремление. Именно безудержность
к объективности, как полное игнорирование прочего, чревата де-
гуманизацией. Происходит выдача полностью внутреннего субъек-
тивного за наличное стройное и стойкое объективное и ввиду этого
незыблемое. Понятно, что такая зияющая пропасть между целью,
средством и процессом не может не пройти крайне болезненно.
В самом деле, внешний мир как независимая сущность теряет при-
влекательность, хотя он и необходим как предпосылка, а спекулятив-
ные перестроения внедряются в основность как фундаментальность.
Действительно, нереально требовать, не проверив чувственно (до
проведения эксперимента), выдвижения основополагающей идеи,
которая затем будет развиваться в многообразие. Такая подмена по-
нятий, таящая в себе вопиющие противоречия, в смысле их слабой
устранимости, наверняка неизбежна. Трудно, очень трудно сочетать
эмпирику с высоким философским полетом мысли. Эмпирика —
чувственно-объективна, но не всеобща. Философия всеобща, но в от-
рыве от чувства необъективна, вплоть до полной субъективации на
своей собственной основе, как положения изначальности из своей
собственной мысли. «Я» всеобщий могу решить, что Бог есть, что
что-то есть, хотя и в других измерениях, а значит, непосредствен-
но не воспринимаемых. Это может быть как и без расслоения «Я»
всеобщего на части, так и с расслоением. Единое развитие рушится
под всепроникающей идеей всеобщности как детерминированности
в изначальном творце. Безусловно, в объективации трудны попытки
примирить свободу единичности и требования детерминизирован-
ности и предопределенности со стороны Бога. И тогда поиск уходит
не на отождествление себя со своим местом и целью, а на прими-
рение созданного противоречия, на его непосредственное и прямое
решение, без учена индивидуальности постановки и хода рассужде-
ния. Смысл философии может превратиться в попытки разрешить
130
противоречия, выдвигаемые самим разумом, но это не осознается
и не предполагается. Есть некое начало «ДО» и руководство «НАД».
Вот с этими Великими сущностями и необходимо найти свое едине-
ние и полное слияние в пути и в методе. Это не религия, хотя и здесь
не все так просто, потому как изначальный смысл подобной фило-
софии не может не перейти в свою противоположность. Он потому
и выдвигается, чтобы показать поиск путей, замаскироваться и за-
тем напасть из-за угла, как конечный безальтернативный принцип.
Это не плохо, но нечестно. Неразумность изначальной философской
’ честности как раз и состоит в том, чтобы показать бешеную игру
: своего ума, а честность не может ничего дать, кроме рубленой ак-
: сиоматической фразы. Первые философы так и поступили, за что их
’ потом судили как профанаторов, потому как тот первоначальный
смысл, вкладываемый в утверждение, с течением времени изме-
нялся, и оказывалось все не есть это и то. И БОГ из сущности стал
мигрировать в принцип, ибо о нем нельзя сказать, что он есть вода
или солнце. Это есть безусловное свободное развитие, но и не только
оно. Более важной стороной этого спекулятивно-лживого процесса
философствования является обнаружение строго-правильного мето-
да изложения мнения и стабилизации путем логического изучения
Божественно-моральных норм — всеединых и всеосновных. Вот
в таком понимании объективизации заключается или, по крайней
мере, должна заключаться основная парадигма последующего изло-
жения. Первым на пути к объективности стоит качество.
«При поиске универсальных законов разумно спросить, на каком уровне мы
хотим их сформулировать — на микроскопическом или на макроскопическом.
В зависимости от ответа мы можем прийти к совершенно различному описанию
одной и той же системы. Например, на микроскопическом уровне газ совершенно
беспорядочен, тогда как на макроскопическом уровне газ практически одноро-
ден, т. е. бесструктурен. В отличие от газа кристалл обладает строгой упорядо-
ченностью на микроскопическом уровне, но на макроскопическом уровне также
однороден».
Хакен Г. Информация и самоорганизация. М.: Мир, 1991. С. 21
3. Качество
Была диалектика, и был Гегель, он был последним философом, отра-
зившим качество, за ним пришло количество. Философия распалась
и погрязла в своих внутренностях структуры. Чем идем дальше, тем
она как рассуждение становится все объективнее вовнутрь и субъ-
ективнее вовне, играя как бы жесткие субстанциональные игры
в безмятежность, играя на флейте перехода тождества в противопо-
ложность. Утверждается, что А = А, но под вторым «А» не подразуме-
вается ничего, т. к. требуется это второе «А» определить, и тождество
не работает. Это все равно, что сказать, что желтый стол потому
желтый, что мы говорим и приписываем ему такое определение.
И тогда качество в рассудке становится объективным, как свойство
желтого стола. Но можно идти и эмпирическим путем, выделяя
одинаковые ощущения по согласию со множеством высказываний.
Тогда определение желтого станет объективным ввиду постоянства,
и дело только в субъективном термине. Интерпретации поменялись.
Произошел разрыв качества, как противоречие в едином: не важен
желтый стол, и откуда у него берется желтый цвет, а диалектика
подхода к желтизне, вот в чем вопрос и скепсис. Вопрос не в том,
быть или не быть, а в том, что есть, найти. Но когда скромно будет
произнесено: «Нашел», — станет ясно, что найденное не то, что ис-
калось, и подразумевалось не то. И это до того нелепо, поразительно
и округло, что философия становится как качеством, но, наоборот,
как говорильней. Не виден, но желанен переход в говорении от слов
к смыслу, и подразумевание, что смысл — вот, как тождество, но «А»
не «А», и перехода нет. Количественность слова не оборачивается ка-
чественностью смысла. Логичность изложения не становится новым
поглощающим образом ввиду субъективной мерки воспринимаю-
щего. В нем желательно и предполагается качество, иначе излага-
ющий замыкается и становится «черным ящиком». Качество тонко
вибрирует, уводя в сторону поиска себя. Чем выше и тоньше ищущее
построение, тем неуловимее и эфемернее качество. Объективное
сознание остается все равно сознанием, только не отвлекающимся
на отдельные стационарные частности, когда количественные из-
мерения не гарантируют нового качественного перехода. Нет! Здесь
должны господствовать внутренние переливы для создания кате-
горий. Эти переливы осциллируют по законам диалектики, когда
пойманный хвост одного качества оказывается совсем не началом
или продолжением второго и даже не следом третьего. На этом бази-
руется релятивизм, как акт отчаяния найти в осциллировании точку
отсчета и стабильности. Но вовсе не обязательно вести такие грубые
132
игры, можно просто все фиксировать, как оно есть, не создавая до-
полнительных трудностей. Все ясно и понятно в разложенности по
полочкам. Каждая отдельная полочка — реальное качество. В такой
системе диалектика и осциллирование — вещи излишние, если не
вредные. Скепсис и вред сливаются и отождествляются с иным. Что
может быть непонятно, если это вот есть вон то. И если тождество
Л = Л не работает, то все можно представить как Л = ^Л., т. е. иско-
мое качество возможно определить как набор исходных определе-
ний, не соответствующих искомому «Л». Это равносильно тому, что
возможно описать качество как продукт функций меньших степеней
иерархии, и фундаментальное свойство, например вода, не может
присутствовать в низших ступенях иерархии (молекулы Н2О).
Похоже на то, что без рациональности в подходах изложения не
прийти к понятию детерминированного качества, или мы должны
сказать, что словесное, правильно логически выстроенное рас-
суждение в зависимости от нашего произвола может или не может
! претендовать на исключительность в определении качества. Дело
j в том, что возможна такая ситуация, когда слова не строятся в ло-
гически правильном порядке, а образуют отдельные образы. И те
образы уже создают логическую цепь. Качество становится плава-
ющим, но вполне определяемым. Тот же эффект, правда, в менее
сильно выраженной форме, можно получить, если вместе образом
использовать понятия как более детерминированные, но все же
более свободные, чем слова, ввиду большей абстрактности. Правда,
образы и понятия могуг выражаться только словами, которые сами
отождествляться с понятиями, как если бы мы сказали: «стол» — это
есть, безусловно, и слово, и понятие. Но можно в конкретизации
$ расширить: «обеденный стол, письменный стол». Стол просто как
уртол, но то же, что обеденный стол. На просто стол чашку чая не
'< поставишь. Стол как просто есть только слово, но в конкретизации
и в реалии — понятие. Понятия и образы мало отрываются от сию-
минутного действия, а потому могуг способствовать установлению
ясности и объективности. Мы по большей части действуем, а если
и философствуем, то в процессе. Лень и размягчение не дают ни
Бога, ни Дьявола, а Деградацию и Пыль, хотя и образную. Такая
склейка понятий ведет к созданию объективного мира, рассуждаю-
щего о необходимости и основности. Необходима логика. Понятия
как правила и поиск истины способствуют возможности установле-
ния качества. Но нереальность установления, обнаружения перво-
основы приводит к его подрыву. И вот реально, объективно оно
есть, но спекуляция внушает, что это мираж и что все еще не так
просто. Здесь нечего ждать, необходимо определять его как исклю-
133
чительно внешнее потому, что оно просто есть. Это — эмпирика.
Она не столь благородна, как спекуляция, — можно запачкаться. Но
надо спросить и так: «Каковы пути?» Возможен ли все-таки отрыв
действия от рассуждения? Включать ли эмпирику как фотографию
имеющегося или субъективное бормотание как поиск выхода из
лабиринта? Именно таким образом, пронзая полный релятивизм
качества, идет развитие и становление разума как нового неопреде-
ленного действительного. Качество есть производная разума в дей-
ствительном и действительного в разуме. На релятивизм и скеп-
тицизм можно идти до тех пор, пока они способствуют прогрессу
и становлению и подтверждаются голым эмпиризмом. Истина, най-
денная последовательно философским методом, апористична. Эта
истина — тоже качество, но субъективно установленное. Однако
человек почему-то решил, что самое верное заниматься последо-
вательно аналитической философией. В этом переубедить нельзя.
Это считается вершиной. Философия становится всеобъемлющим
научным мировоззрением в отрыве от частностей окружающего
мира. Это значит в маразматическом экстазе пилить сук, на кото-
ром сидишь, и замыкать объективное рассуждение вовнутрь, тогда
как требуется вовне и для действия, т. е. объективность не только
в том, что признается качество, наличное вовне, но определяемое
внутренними субъективными спекуляциями как термин, а в том,
что термины не формируются спекулятивно, а свободно детермини-
руются в процессе действия. Они не выводимы в голом изначальном.
И вообще, они диверсифицированы и свободны в процессе становле-
ния и установления или в истинно-объективном, как вне разумном,
или в истинно-субъективном, как исключительно-разумном. Дру-
гими словами, вполне реально при вычленении качества указывать
какие-то дополнительные грани, его складывающие. Это—свойство
субъект-объектного анализа, ведущего к дифференциации количе-
ственных оценок.
«Как многочисленные иглы
Грехи вонзились в плоть мою —
Ужель душа моя погибла
Во тьме земной, чужом краю?
Ужель грехи мои столь многи.
Что неугоден я Христу,
И все пройденные дороги
Ведут в глухую пустоту?»
Диксон В. (цит. по: Наше наследие. 1991. № 4. С. 76)
4. Детерминизм количества
Как совершенно верно подмечено Г. Гессе, определение качества,
связанное с трудностями субъективного восприятия, ведет к таким
же неоднозначностям в обнаружении и исчислении количества.
Определенное количество чего-то, безусловно, должно определяться
одинаковостью качества этого чего-то. Должны быть множествен-
ность и некто, сравнивающий это что-то и говорящий, что это что-
то есть одного качества или отвечает какому-то условию, которое
в иных случаях выступает как качество. Такая множественность
и сортировка, как видно, замкнутая на субъекта, может не при-
вести к различению количества от качества. Многим в бессилии
сделать это пришлось констатировать закон перехода количества
в качество. Больше того, без детерминизма количества нет качества.
Если столов один, два, три и т. д. (очень много) и они желтые — это
качество какого-то количества столов, это свойство ограниченно-
го множества столов. Мы впадем в иллюзию, если скажем, что все
столы желтые или что есть желтизна без столов (т. е. без материаль-
ного, количественного носителя этой желтизны). Самой желтизны
как идеи нет вовне, в объективности. Там есть только свойство,
которое может быть воспринято субъектом и им формализовано.
Но эта формализация не будет произведена, если свойство не будет
сосредоточено в одном, как количественном, противопоставленном
множественности. Необходимо подчеркнуть и постоянно требовать
для определения свойства и качества дискретности в методе и про-
странстве. Непрерывное перечисление десятичных дробей между
1 и 2 невозможно, но это не значит, что невозможно перечисление
с некоторым интервалом. При увеличении такого интервала умень-
шаются трудности субъективного плана, но они, конечно же, не мо-
гуг не привести к неточностям описания внешнего, объективного.
И дискретность до того места хороша, пока она не приводит к дро-
блению феномена как внешнего разумом на такие дельта-участки,
на которых этот феномен теряет смысл, как исходное качество. Это
необходимое чувство меры и места. Всеобщее потому и профанизи-
руется, что оно абсолютно всеобщее. Верное для одного места, его
пытаются натянуть на другое, ему не свойственное, достигают ре-
зультатов и оказываются не у дел.
Любители апоричности увидят безусловную зацепку в преды-
дущей мысли, как отрицание самой себя, как выдачу за всеобщее
и распространение на все, т. е. будет сказано, что раз всеобщее про-
фанизируется потому, что оно всеобщее, само является всеобщим,
а потому профанизируется. Количество нагроможденных слов растет
135
в геометрической последовательности, как фейерверк апорий и до-
казательство невозможного. Это желание отринуть суждение не как
мнение, а как доказательство. Считается, что это более интеллекту-
альный путь. Пытаются разгромить чье-то мнение не своим конкрет-
ным, а своим опосредованным, перевести детерминированное еди-
ничное в недетерминированное множественное и, утопив, создать
новое континуумидальное, как недоказуемое, как слабость разума.
И будут затрачены горы бумаги в доказательство или опровержение
этих апорий. В этом-то и заключалась чудовищная мутация созна-
ния, приведшая к появлению философской мысли: был обнаружен
новый способ времяпрепровождения в виде погони и расшифровки
очередных неразрешимостей. Это жгуче интересно — делать из оче-
видных и чувственных вещей нечто неочевидное и немыслимое, а в
коварных силах природы находить вновь создаваемых в воображе-
нии демонов и приписывать им все свойства природы, а затем уже
этих демонов доводить до крайности обожествления и всеобщест-
вления. Чувственное отрывается с переливами от осмысляемого
и идет от всеобщего единичного к множественному и опять единич-
ному. И было бы неплохо, если бы оно так и шло безусловно вверх,
но каждое новое поколение должно проходить нечто подобное, как
историю предыдущего, и недоумевать, и постоянно корректировать
или останавливаться, диверсифицируя общее здание прогресса, соз-
давая живой организм, отдельны части которого не могут понять,
чем занимаются другие. Идеи имеют свойство несовместимости
в силу разбалансировки частот субъектов процесса. Такое впечат-
ление, что идея в электромагнитном поле распространяется незави-
симо и не мешая распространению другой идеи, но в точке приема,
в антенне частоты накладываются и создаются шумы и неясности.
К исследованию этих феноменов приступают многочастотные эн-
циклопедисты. Их уровень и знания определяются набором выре-
занных частот, а потому стереозвук выходит из них с хрипящими
и дребезжащими тонами, не передавая всю работу первозданности.
Теряется голографичность и остается плоскостность, но с разных
сторон. Однако такое непризнание существования всеобщего объек-
тивного принципа не означает полный и безусловный отказ от спе-
кулятивного развития, наоборот, это подтверждает, как изложение
во множественности знаков и смысла. Единственное требование,
предъявляемое к ним, — это конечность и дискретность, как гори-
зонтальная — уровневая, так и вертикальная — качественная, но ни
в коем случае не процессуальная временная. Если качество в некото-
ром количестве отслежено, то это уже в прошлом и для будущего, как
предыстория. Но потому эта отслеженность и есть в прошлом, что
136
оно было конечно и детеминировано. В этом главный принцип де-
терминизма количества, который требует совмещения метода и объ-
ектности в процессе субъективного существования, т. е. временная
интерполяция уходит в непрерывность и в бесконечность до тех пор,
пока есть существование субъекта, производящего эту интерполя-
цию. Себя он не ощущает дискретным и невсеобщим, поддающимся
конечному количественному описанию. Вот в чем безбрежность
и универсальность спекуляции как философствования — в безгра-
ничности субъекта самого для себя. «Я» есть центр, есть «Все», есть
«Я» — оценивающий, вычленяющий, соизмеряющий и относящий.
Исчисления и количество теряют смысл, как для рассмотрения
! субъекта самого себя, но не иного. Тогда как это иное, в возможно-
, сти предоставляемое как целое (божественное или материальное),
противопоставляется субъекту, как поглощаемому это иное в про-
цессе познания, то волей-неволей идет процесс диверсифицирован-
ности и множественности внесубъектного мира в разделенности
качественной и количественной. По существу, это есть теория по-
знания, когда внешнее полагается возможным для изучения только
при различении каким-то образом свойств внешних характеристик.
Поистине «двуликий Янус»: определить определяемое можем только
«Мы», но и «Мы» — ничто без определимого. Происходит раздирание
объективности со стороны субъекта на противоречия и неоднород-
ности, как борьба с постоянным смещением и противодействием со
стороны объективности на это вторжение, для нее не свойственное,
но и, с другой стороны, есть иерархическая расчлененность объек-
тивного в своей внутренней сущности. Оба эти вида расчлененности
и дискретности могут коррелировать, но они не тождественны ни по
сути, ни по содержанию, ни в достоверности.
«Как же беден писатель: не имея для своего искусства собственного средства,
собственного жилища, собственного сада, собственного окошечка, чтобы смот-
реть на Луну, он вынужден все делить с обыденной жизнью! Говоря "сердце"
и разумея трепетную живейшую суть в человеке, его сокровенные свойства и сла-
бости, он невольно указывает и просто на мускул. Говоря "сила", он вынужден
сражаться за употребление этого слова с инженером или электриком. А когда он
пишет "блаженство", то в образ, сим обозначенный, вкрадывается что-то теоло-
гическое. Писатель не может употребить ни слова, которое бы одновременно не
значило и что-то другое, на одном и том же дыхании не приносило бы чужих,
мешающих, нежелательных представлений, в самом себе не содержало бы прет-
кновений и неловкого смысла и само бы не гибло, зажатое стенами, о кои биясь,
оно угасает, так и не прозвучав до конца».
Гессе Г. Магия книги. М.: Книга, 1990. С. 67
Пинтуриккио Бернардино ди Бетто.
ПОРТРЕТ МАЛЬЧИКА.
1500 г„ дерево, масло, 35 х 28 см.
Картинная галерея, Дрезден
5. Правда
При рассмотрении количества и качества правда заключается в без-
условности, в том, что выделенное субъектом из реалии нечто не
соответствует «естественной» дискретности уровней в этой реалии,
хотя и коррелирует с ней. Выделепность какого-то свойства из пее
(т. е. объективности) есть все-таки процесс субъективный даже при
эмпирической заданности и сравнимости, так как мы просто хотим
да и не может не искать нечто общее в этой случайной действитель-
ности. И не всегда понятно: то, что найдено, полностью соответству-
ет чему-нибудь или частично, и в какой степени? «То, что найдено»
было уже таким в процессе познания или несколько изменено после
некоторого осмысления опыта, когда все сдавалось как колода карт,
и выстраивалась затем стройная игра в эти карты — пасьянс. В лю-
бом случае, субъект поставлен перед стеной неподтверждаемости
найденного в полном объеме. Даже нельзя сказать с жгучей вероят-
ностью, где допущено отступление и утеряно рациональное зерно,
и было ли оно. Но такая фатальность в неадекватности вычленения
реальности вовне не пугает субъекта ввиду того, что это не есть ин-
струмент к действию, а только к замешательству. Поэтому хотя это
и есть глубинная правда познания, но субъективное континуумное
существование воспринимает это как ложь. Правда есть то, что
подтверждается во мнении, т. е. любая посылка, выходящая извне
к субъекту, воспринимается им как цельной структурой, имеющей
опыт и исторической существование. Правда может быть горькой,
но предвидящей и смягчающей дальнейшее. Правда лопается на
субъективную и объективную, где имеют смысл только утвержде-
ния о предыстории, о которой также могут быть вынесены суждения
только в вероятности, так как прошлое, имея однообразное течение,
не воссоздаваемо. Позывы па прошлое как истинно объективное
(возложение всей ответственности на опыт), таким образом, чрева-
то крутейшим субъективизмом. Есть личный опыт субъекта, как вос-
принимаемая информация извне. Его оценка важна до крайности.
Его суждения вынесут приговор об окончательной и бесповоротной
правдивости или ложности, если он, конечно, не заражен болезнью
опасных сомнений. И тогда внешняя информация будет для него
представляться или неполной, или искаженной, или совсем не тем,
что есть. И правда замкнется частично или без остатка в его созна-
нии. Его правда будет его сомнением, как д ля эмпирика — опыт, для
богослова — Священное Писание, а для воспарившего философа —
его спекуляция.
139
Истинные подходы к правде для каждого из субъектов процесса
достаточно или абсолютно очевидны. «Я» в процессе считаю правдой
то, что хочутаковой считать. Убедить в обратном один субъект друго-
го не в силах, хотя и это не исключено. А если и так, то все равно оба
должны говорить на одном языке и мыслить в одинаковых терминах.
И эти термины и смыслы считать одинаково правильными и реаль-
ными. Тогда в процессе обоюдной детерминизации будет кристалли-
зовываться нечто общее и единое между ними. Это будет результат
их взаимного общения. Они вместе взберутся на одну ступень ие-
рархии, создадут особый континуум. Внутренняя правда перерастет
во внешнюю, но свое пристанище она все равно сохранит внутри.
Она будет находиться в разных объектах, но будет одинаковой, как
генетический код. Это более точное сравнение, ибо она будет и мо-
жет быть присуща только существам одного вида. Все остальное —
мутации. От скрещивания получаются или существа, не способные
к размножению и поддержанию заложенной информации, или
ужасные, отвратительные твари. Иными словами, правда как не-
что, соответствующее чему-нибудь, может появиться только среди
субъектов разума одного типа, если иметь в виду внешнюю сторону
дела. Внутренняя же движется и коррелирует с внешней и наоборот.
Правда — это одно из свойств субъективного Бога и потому являет-
ся составной частью моральных ценностей. Нарушить объективную
правду, пойти против нее — это значит пренебречь такой же состав-
ляющей в других индивидах и обречь себя на порицание.
Становится понятным значение первой части изложения. Оно
просто до крайности, не интересно в изложении постулатов в не-
точных терминах, неправильных смыслах, но если не понято трие-
динство, если вторая часть показалась более интересной и кровавой,
если нет другого мерила разговора, кроме этого, то надо сказать
великое «ХА!» и забрать вашу душу себе. Ибо кто же авторитет?
Где «Мона Лиза»? Изложение оказалось кривым зеркалом. Я — тот
великий Кретин и Идиот, устами которого говорит этот текст. Это
моя правда в кривом зеркале смысла. Вы ищете в нем отражения
и неточности в вашем понимании, но их нет. Есть только частоты,
и вы их пленник. Опять смысл и значения утеряны, и это — правда.
Вы же уверены в чем-то. Даже не соглашаясь с этим, вы имеете свое
мнение. Даже если вы скептик, вы обвините меня в тридцати трех
смертных грехах яростного скептицизма, хотя вам предоставляют
только утверждения и вопросы, ведь развивается ваше сознание,
мое, излагаясь, деградирует.
6. Прелесть обмана
...у меня очень сильное воображение,
гипертрофия воображения, и именно
вследствие этого невозможно удовлет-
ворить какой-либо действительностью.
Н. Бердяев. «Самопознание»
Мы хотим понять и вычленить нечто, что было бы действительно
фундаментальным. Мы хотим отринуть раздирающие нас на части
противоречия. Отказаться от поисков этого мы не в силах. Это манит
нас как наркотик. Мы хотим влезть на мощный гранитный пьедестал
материальности или идеальности, на грубое или на возвышенное.
Мы хотим на что-то опереться, когда лезем напролом, забираемся на
очередной виток развития. Нас мучает вопрос об истинности смысла,
об оторванности бесконечной трансцендентности мысли от бренной
и конечной телесной оболочки. Мы поражаемся бессмысленности
заключения возвышенного разума в несовершенные воплощения.
Мы хотим компенсировать это искусством или рассуждением о пре-
красном. Нас мучает неудовлетворенность и неразрешимость. Пораз-
ительным образом показывая на свое тело, как на «Я», мы чувствуем
космическую проницаемость вечности мысли этой своей духовной
субстанции. Немыслима идея запихивать душу в тело, говорить, что
она находится между мочой и калом. Это есть, но не это главное.
Этого нельзя замечать. Вынесение отхожих мест на первое место,
лелеяние низменных инстинктов не способствует созданию великих
исторических памятников, попирающих вечность. Экскременты
и пародии очень, даже слишком очень быстро превращаются в ни-
что. Они не обнаружаемы в свете длительности временных отрезков.
И это происходит даже не ввиду их аморальности, что, безусловно,
важно, но вследствие низкой структурированности, незащищенно-
сти от включения их в состав других структур. Настоящее памятное
строится для смерти и вечности. Происходит воплощение перехода
смерти единичности в неуемность памяти потомков. И чем это более
поражает воображение своей ненужностью для конкретной жизни,
тем величественнее и фундаментальнее созданное. Его так интерпре-
тируют, им восхищаются. Это настоящее произведение, это высший
дух. Но это в то же время кастрация и импотенция текущей жизни.
Признано ее вот сейчас данное несовершенство, раньше было лучше
и фундаментальнее. От этого «раньше» остались бессмысленные
и грандиозные памятники. Значит, «ДО» было авторитетнее. Обман!
Авторитет «Я» и «Вы»! Просто «Я» или «Вы» выносим свое видение
авторитета на прошлое, как на опору прогресса своих интересов.
141
Мы создаем себе в себе авторитет, но не хотим в этом сознаться,
боясь обвинения с внешней стороны в эгоистических проявлениях.
Больше того, мы получаем безусловное наслаждение, когда ближний
оказывается не тем великим, а имеет те же или еще более низкие
потребности, чем мы. Нас это в нем прельщает. В этом мы узнаем
себя и прячем это сокровенное, как свое, как принадлежащее своей
оболочке, но увидеть в ином то же самое поистине дорогого стоит.
Неплохо бы его взлелеять, поглумиться и тем поведать о своей люб-
ви. Мы потому так и боремся за выявление животных проявлений
знаменитых индивидов, что эта сторона нас абсолютно объединяет.
Мы едины по природе. Мы хотим вопреки всему навязать им такую
природу, забывая, что бессмысленность другой их грани оказыва-
ется наиболее важной. Она направлена в вечность. Но они в нашем
настоящем, а не в прошлом, а если и в прошлом, то имели те же
недостатки, что и наши современники. Таково наше просвещенное
мнение, основанное на материальном опыте. Бог смеется над нами,
но одновременно с этим и стыдится той прелести обмана, которую
Он спустил в наши души. Он чувствует вину и ответственность за
результаты своего труда. Безнравственность и нравственность не
есть порождения сами по себе, но есть безусловно творения Божии,
но одно направлено в вечность, а другое — в распад. Теология по-
тому и не верна, что она есть только для вечности. Для оправдания
и сочетания нужно другое, нужен переход от экскремента к мани-
акальности и вседозволенности. Да! Я дерьмо, но Вы — еще хуже.
Ведь «Я» не судья всему. Ваша воля—ваш закон, вы вздумали судить.
Это ложь как правда и вымысел как действительность. Нельзя судить
по своей мерке вовне, ибо ваша правда обернется в зеркале ложью,
а ваша действительность также вымыслом.
Но и без вымысла нет прорыва, ибо гигантская ложь уже зало-
жена в вынесение субъективной оценки. И для нормального сожи-
тельства индивидов необходимо скрывать часть своих внутренних
потенций, необходимо маскировать цели, обманывать, прятать
свою внутреннюю сущность за маской благочестия. Милая прелесть
обмана заключается в сокрытии отправления естественных надоб-
ностей. Великая личность, застигнутая в такие моменты, всего лишь
скотина типа собаки и кошки. Даже непосредственное телесное во-
площение любви — половой акт таит в себе нечто скотское, если его
рассматривать как процесс простых фрикций. Великие и неординар-
ные личности потому и заслуживают к себе всеобщую любовь, что
провоцируют и создают себе ореол низменных инстинктов. Великий
разум неотделим от истории становления пахнущего потом и выде-
лениями тела, первородного греха и обмана. Ну, что? Тело, привет!
142
Ведь ты, читающий,—тело, или ты только в нем заключен? Мурашки
и пот не самое страшное. Глотки слюны тяжелы, но это в прошлом.
Сердечные спазмы и аритмия еще впереди. Голова тяжела, и в мозгу
свербит мысль: что все это — правда? Рука дрожит, и все указывает
на то, что все воспринимаемое не то, не настоящее. Этому масса под-
тверждений, хотя бы то, что есть этот читаемый текст. Ведь на то
и прорисовывается здесь такой юмор, что он идет от Идиота. Он не-
связен и идеален до боли и урчания в кишечнике. Теперь нельзя не
думать о клозете. Ну, что? Душа, каково твое совершенство? Ты ведь
уже видишь, что со всем этим связано. Это ведь главное твое на-
значение — переваривать пищу, извергать ее остатки и поглощать
новые порции. Нескромно думать, что некрасивая мысль не прошла
в твоем мозгу. Но смысл не в том, что представилось, а в том, что на
этом можно построить новый уровень иерархии. Даже подразуме-
вая, что где-то на теле возник фурункул и он начинает разрастаться,
выделяя гной и дурной запах, причиняя боль, что он овладевает
всем телом, создает заражение крови, можно представить, что ваш
организм движется по пути к концу своего функционирования.
Что будешь делать, ДУША? Отлетать? Неужели, зародившись здесь,
в материальном мире, завоюешь себе переход в другие слои суще-
ствования за счет мук и гибели тела, в независимости от того, было
ли оно мужским или женским? Неужели для тебя приятна мысль
о наивно-садистском идеализме? Лучше уж альтруизм тела диа-
лектически-материалистического фетишизма. Но тогда, душа, тебя
нет. Вернее, ты есть, но ты — тело. Заботься о нем, одевай, лелей.
И возникает не еще больший садизм, а бессмысленность — у тебя
украли будущее. К чему разные ухищрения? «После нас хоть потоп».
И такой альтруизм идет не вовне, а вовнутрь, на тело, ибо оно, как
свое собственное, тоже входит в человеческий континуум. Но если
не хочешь растления будущего, согласись на смертность тела. Со-
гласись с тем, что ты станешь троглодитом, формирующим свою но-
вую сущность за счет гибели гумуса — хозяина. В этом аморальное
достоинство идеализма, его застенчивая ложь и прелесть обмана:
гуманное зазывание в высокопарных терминах к низменным чув-
ствам и стремлениям.
Бог усмехается галантно:
Иди ко мне, но не шали.
Умри и в муках ежечасно.
Ко мне все ближе станешь ты.
Леонардо да Винчи.
ДЖОКОНДА.
1503-1506 гг„ дерево, масло, 77 х 53 см.
Лувр, Франция
7. Реальность Бога
Сказал сам Черт, не бреясь,
Что видит он Родимый Дом,
Там Родина его имелась,
Как настоящий вещий Сонм.
В такой ситуации, как лжи, непонятно: зачем тело-гумус? Обладает
ли оно своим бытием, отличным от разума, который замыкается на
бесконечность? Возможно другое: разум выбирает тело, сепарирует
возникновение тел определенного пола. В нереальности Бога-раз-
ума, безусловно, прослеживается реальный принцип. Видно такое
наличествующее, что его вроде и нет, но оно есть. Для праведного
познания Бога нужна смерть, но, не умерев, нельзя сообщить дру-
гому, еще не умершему, а это важно, что есть Бог. Реальна Смерть,
но не реально Общение. Объективность выступает не в том, что
вовне, а в том, что «Я» создает внутри Вас. «Мое» дело — творение
этой реальности и свободы мысли. Ваши идеи — мои призраки, как
солдаты, марширующие кирзовыми сапогами по вашей реальности.
Я опьянен и подставил кружку, хочу резануть не по вене, а по серому
веществу — говорят, оно вкуснее. Реален Бог, как алкоголь, табак,
философия и анаша. Но здесь Бред, а Он — параноик. Гневный Пес,
ты должен страдать. Вампир и есть Бог. Если ты ничего не понял
здесь, как того, что должно было заложено, то как от тебя требовать
учения высшего творения. Ты говоришь, что есть отдельные фразы,
но вместе они бессмысленны. Это диалектика: просто Я не нахожу
в тебе смысла. А если ты захочешь вспомнить, кто Я, то тебе вряд
ли это удастся. Только далекие потомки, если они к тому времени
не станут окончательными дебилами, узнают «мой» профиль по
крематориям. Твоя душа, твое тело — все миф. Мой голос — вот
реальность. Вглядись в икону — там нимб с рогами, кусок хвоста,
но это не Я, не образ мой, а желание твое, альтернатива стойкости
и вечности. Ты понял, а Я нет. Я вообще тупой. На то и мысли твои
распались до неузнаваемости: нельзя досконально вникнуть в смысл
тела и быть нормальным. Жабо и Жаба — одного полета птицы. Ты
здесь не одинок, Всемирный Ушастик тоже пытался найти смысл,
результатом чего явилось появление системы мирозданья. Я един
в трех лицах банды разнузданных громил: Ушастик, Иисус и Мона
Лиза. Волос — вещь до предела эклектичная, как эргономика для же-
лудка удава, но ведь это и есть жизнь. Ты не Ушастик, а Бред Святой.
В этом есть реальность богов и желудков. Конечно, Бог и есть этот
145
всепоглощающий и переваривающий желудок. Желудок как космич-
ность. Вот мы и вернулись к эргономике. Тебя ввиду круглости не
уместить в квадратное, а это крутой резонанс.
«Проблема в том, чтобы отделить пятку от носа. Попробуй!
А Дух Святой от жабы? А Отца от Сына? Свинью от Апостола? Это
неконкретно. Это невозможно. Я есть, и есть пятая группа крови.
Что еще нужно? Читай Библию, там все сказано: какая должна быть
мораль, и как вести растление. Его надо впрыскивать с молоком
матери. Само это есть оно, потому как все в нем. Хочешь, поведаю,
как не надо жить. Неужели ты подумал, что я буду учить морали.
Нет, только способу ухода. Здесь есть правила. Смерть — всего лишь
бифуркация. Дальнейший путь зависит от соблюдения правил в пре-
дыдущем. В этом мое существо», — так думал и лепетал Ушастик.
А Иисус вугаре откровения ему вторил: «Да! Трудно. Нет! Невозмож-
но найти более реалистическое мировоззрение-е-е...» Это оказалось
петлей загадочной улыбки Джоконды, она сдавила горло и удавила.
Ушастик хрюкнул и чавкнул костями улыбчивой Дамы и вслед за ней
аннигилировал. Они пережили фрустрацию, и вот снова в далеком
прошлом идет их чинная интеллектуальная беседа. Мона Лиза со-
зналась, что она не та, за которую себя выдает, — она Мадонна от
Дьявола, а в руках у нее не младенец, а шашлык. Другой говорит,
что создал за шесть дней сущее, и теперь необходимо собрать тройку
особого совещания для земных тварей. Принципы такие: приго-
вор окончательный и обжалованию не подлежит, смертная казнь
осуществляется немедленно. «Это великолепные достижения, это
замечательные принципы». Это Бред, это Его существо, это — Его
реальность. Биться об заклад с Богом — все равно, что чмокаться
с Дьяволом. Клянусь, что здесь понято, что Бог — ничто. Это не мое
убеждение, это — Его желание. Но в какой-то мере и не только оно.
Ведь нельзя отрицать, что Зверь был распят за дела людские. Значит,
праведники есть, а не только старое перестоявшее вино. Бог — не
уксус, а закваска. Жуткая боль в гипофизе обнажает и упрощает не-
приглядную картину реальности.
Мучительно задумываешься: чем отличается двудольный разум от
однодольного. Это ведет к тому, что ты сознаешь себя яйцеклеткой.
Он должен прийти и оплодотворить. Родится кошмарный мутант —
Супергипофиз, и все начнется сначала. В этом и проявляется мощь
Троицы. Она спокойно, по своему желанию вызывает параноидаль-
ные колики. В Саду Земных Наслаждений кипарисы («Окостенение
кипариса на расвете») испытывают утренний Бред с головокруже-
нием («Головокружение»), восходящий к башне желаний. Вот и весь
146
Бог. Он—действительно нечто, иначе не было бы пустого ряда одно-
полых философов. Им для оплодотворения нужен взаимный любов-
ный экстаз. Но для Бога Всеобщего все есть всеобщее, как тавтология
всеобщего. Положить иное в Боге так же возможно, как изобразить
Его в образе человека. Он один смог стать родителем для самого себя
и как самое-для-себя и иного порожденное вечно впадать в транс, вы-
зывая мутации и развитие. Только невдумчивый наблюдатель может
предполагать, что это случайности. Неприятности и аборты запро-
граммированы. Веселье, смех, гнев — отходы стереотипов мысли.
Он — и свет, и тень, и апофеоз, амебы и солитон, кошмар и радость,
созидание и энтропия и вообще одни слова и определения. В них
столько же содержания, сколько в пустом стакане молока. Больше
того, в Нем столько же содержания. «Я» — яд содержания. Оно мной
конкретизировано, как Бог—высшая точка Бреда. Но мнение может
быть иным и испепеляющим, хотя Ваша точка высшего Бреда — мое
логически стройное разумение. Под этим вы понимаете высший дух.
Я же говорю, что логика и бред диалектически непротивоположны.
Они — одно. В этом нетрудно убедиться. Необходимо только найти
начало и настроиться на секретную частоту в районе печени и пред-
стательной железы. Если это вам не удается, можно настраиваться на
шейку матки. Это не принципиально. Главное, чтобы било в точку.
И если в конце концов у вас в этих местах будут обнаружены злокаче-
ственные новообразования, значит, ваши усилия не были напрасны-
ми — Бог услышал вас. Я оказался Его провидением. Люцифер через
вас обручился с Моной Лизой, и Христос окрестил вас страданием.
Вы стали Его безусловным подданным. Вы не должны быть тем, чем
хотите. Вы должны биться в восторге и оргазме болевых фрустраций.
В этом основной удел вашего подкоркового. То ли мораль введут
в вену, то ли «Данте» положат под язык — попробуй определить, что
проще: в одном случае интерферон, в другом инсулин. Но это может
быть наитием. Ведь вопрос ставится так: почему неуютно живется
с раковой опухолью? Это не так стоит и не так звучит. В этом вино-
вата печальная логика «или-или» вместо «и», «или-или» со стороны
отдельного субъекта: разума или опухоли. Каждый считает, что дру-
гой его враг. Опухоль вводит метастазы, а разум угнетает новообра-
зование, срабатывает иммунно-медицинская защита. В этой борьбе
нет победителей, а только проигравшие. Совершено перерождение
в иное, но тоже в «и», как единство изначальной кучи гумуса. В борь-
бе с Богом за торжество разума достигается тот же эффект. Ниспро-
вержение Божественного, как противостоящего разуму, ведется
в русле логики «или-или». А если и взаимонезависимости этих двух
147
субстанций, то и здесь выдвигается одно из, первичнее первичного
и тоже не годного к внутреннему впрыскиванию. Вредоносные слои
разума готовы пойти на полную нивелировку всего, лишь бы не вы-
йти из поля сил «или-или». Атомные бомбы, их запасы великолепно,
сверх-вычурно укладываются в эту схему. Дело не в противостоящих
государствах, а в свойствах разума. Чтобы доказать свою всесиль-
ность над реальностью, он должен ее разрушить. Это не путь Бога,
который есть сам творческий процесс. Нет! Здесь идет речь только
о разрушении. Какой Бог? Только разум. Защита реальности уходит
из-под контроля Бога. Он становится нереальным для этой реально-
сти. Но разум не может не вести с Ним битву, даже если Он — Ни-
что. Слишком сильно замешана кислота этой сущности. Разрушение
для самостановления разрушения неизбежно. Мы вспоминаем об
Идиоте и признаем в нем Бога, как субъективное воплощение самих
себя. Только так, проглотив Божественное вовнутрь, превратив его
в злокачественную опухоль сознания, мы можем как-то обрести на-
дежду в будущем, переменив логику на трансцендентность, слиться
с Ним в едином экстазе. Тело лопнет, и вирус растечется по Все-
ленной. Однако отдельные вирусы сами будут телами в составе тел
и состоять из тел: трансцендентное тело как лопнувшее конкретное
тело, как экспансирующее животное, как составная часть. Отдель-
но-разумный тело-вирус с изначальным мало знаком, а потому для
него трансцендентность станет тождественной Божественному, но
ввиду не ощущаемой де-факто, нереальной. Сказать так—не значит
усомниться в подлинности Бога, но констатировать тот факт, что для
конкретной материальной оболочки все иное, высшее, малопонятно
и недоказуемо.
С нами Бог!
С нами Люцифер!
С нами Христос!
С нами Мона Лиза!
148
«Антропософия показывает нам, что в далекие эпохи до-земного развития чело-
век имел иную форму, чём теперь, но духовно стоял значительно выше животного.
Его органы чувственного восприятия не были еще тогда развиты; они возникли
гораздо позже, на земле, когда Я пронзило глаза, уши и другие органы восприя-
тия. Когда развитие Я чересчур интенсивно, то в организме человека возникают
органы чувственного восприятия не только в нормальной форме, но развивается
тенденция образовывать органы чувственного восприятия также и там, где их не
должно было бы быть. Тогда возникает раковое образование».
Штейнер Р. Какую пользу может извлечь медицина из применения
духовно-научного метода // Аум. М.: Терра, 1990. № 1. С. 164
ПСАЛТИРЬ
Псалом 13
Начальнику хора. Псалом Давида.
1. Сказал безумец в сердце своем: «нет Бога». Они развратились, совершили
гнусные дела; нет делающего добро.
2. Господь с небес призрел на сынов человеческих, чтобы видеть, есть ли разуме-
ющий, ищущий Бога.
3. Все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет
ни одного.
4. Неужели не вразумятся все делающие беззаконие, съедающие народ мой, как
едят хлеб, и не призывающие Господа?
5. Там убоятся они страха, ибо Бог в роде праведных.
6. Вы посмеялись над мыслию нищего, что Господь упование его.
Псалом 30
13. Я забыт в сердцах, как мертвый; я — как сосуд разбитый,
14. Ибо я слышу злоречие многих; отвсюду ужас, когда они сговариваются против
меня, умышляют исторгнуть душу мою.
15. А я на Тебя, Господи, уповаю; я говорю: Ты — мой Бог.
16. В Твоей руке дни мои; избавь меня от руки врагов моих и от гонителей моих.
17. Яви светлое лице Твое рабу Твоему, спаси меня милостью Твоею.
18. Господи! да не постыжусь, что я к Тебе взываю; нечестивые же да посрамятся,
да умолкнут в аде.
Псалом 85
12. Буду восхвалять Тебя, Господи, Боже мой, всем сердцем моим и славить имя
Твое вечно.
13. Ибо велика милость Твоя ко мне; Ты избавил душу мою от ада преисподнего.
Изд. Северо-Западной Библейской Комиссии. Ленинград, 1990
149
«Разве не должны мы все учить, что Сын Божий был в утробе Девы и родился из
ее чрева? А сильно ли отличается человеческое чрево от какого-нибудь другого
грязного места? И сможет ли кто-нибудь описать его без скверных и плохих слов?
Однако мы заслуженно осуждаем такие описания, потому что существует множе-
ство чистых слов, которые надлежит произносить с уважением и почтением.
Более того, само тело Христово было таким же человеческим, как и у нас.
А есть ли что-нибудь гнуснее? Разве по этой причине мы не станем говорить, что
Бог в нем обитал телесно, как сказал Павел? Есть л и что-нибудь гаже смерти? Что-
нибудь более отталкивающее, чем преисподняя? А пророк радуется, что Господь
пребывал с ним и в смерти, и в преисподней.
Значит, благочестивый человек не боится услышать о том, что Бог пребывает
и в смерти, и в преисподней, а ведь и то, и другое гораздо страшнее и гаже, чем
подземные ходы и клоака. Тем более что Писание свидетельствует, что Бог по-
всюду и наполняет все. Христианин не только говорит, что Бог присутствует в этих
местах, но обязан учить этому и знать, что Он там».
Лютер М. О рабстве воли // Э. Роттердамский. Философские произведения.
М.: Наука, 1987. С. 316
Книга ЕККЛЕСИАСТА
Глава 1
13. И предал я сердце мое тому, чтоб исследовать и испытать мудростью все, что
делается под небом: это тяжелое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они
упражнялись в нем.
14. Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все — суета и томление
духа!
15. Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать.
16. Говорил я с сердцем моим так: вот, я возвеличился и приобрел мудрости боль-
ше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом, и сердце мое видело много
мудрости и знания.
17. И предал я сердце мое тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глу-
пость; узнал, что и это — томление духа.
18. Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания,
умножает скорбь.
Глава 2
11. И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым
трудился я, делая их: и вот, все — суета и томление духа, и нет от них пользы под
солнцем!
12. И обратился я, чтобы взглянуть на мудрость, и безумие, и глупость: ибо что
может сделать человек после царя сверх того, что уже сделано?
13. И увидел я, что преимущество мудрости пред тупостью такое же, как пре-
имущество света перед тьмою.
14. У мудрого глаза его — в голове его, а глупый ходит во тьме. Но узнал я, что
одна участь постигает их всех.
150
15. И сказал я в сердце моем: «И меня постигнет та же участь, как и глупого:
к чему же я сделался очень мудрым?» И сказал я в сердце моем, что и это суета;
16. Потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все
будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым.
17. И возненавидел я жизнь: потому что противны стали мне дела, которые дела-
ются под солнцем; ибо все — суета и томление духа!
Глава 3
14. Познал я, что все, что делает Бог, пребывает вовек; к тому нечего прибавлять
и от того нечего убавить; и Бог делает так, чтобы благоговели пред лицем Его.
15. Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было; и Бог воззовет прошедшее.
Глава 8
17. Тогда я увидел все дела Божии и нашел, что человек не может постигнуть дел,
которые делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании,
он все-таки не постигнет этого, и если бы какой мудрец сказал, что он знает, он не
может постигнуть этого.
8. Анафема
Можно было бы пропеть вам что-нибудь, не вспомни я о том, что даже
выше приведенные рассуждения, «вырывая индивида из житейских
связей с заданным культурным бытом и заданными социальными
матрицами, делают его способным включаться в «странную», чуж-
дую культуру (но не до конца; это ведь только путешествие, нечто
временное, как быт в вагоне...). Такие, часто сменяемые, «не-до-
конца-включения» оборачиваются в конечном счете самым страш-
ным (или самым плодотворным) культурным феноменом, «не-до-
конца-включенным» в свою собственную культуру. Она оказывается
странной для меня самого, необычной, загадочной, могущей быть
принятой иронично, отстраненно, могущей стать предметом твор-
чества, а не просто «образом жизни». Я оказываюсь где-то в куль-
турном междумирии, голым человеком на голой земле. Чем более
я восприимчив к чужим культурам, к иным формам творчества, тем
более сползает с меня собственная культурная оболочка, тем более
я становлюсь культурным «ничем» — варваром. Камеры нет, но во-
круг бесприютный океан, протекающий сквозь пальцы, неуловимая
вода (глина для ваяния культуры или — просто — расстояние между
культурами?) (Библер В. С. От наукоучения к логике культуры. М.:
Политическая литература, 1991. С. 86).
Любой может послать в мой адрес: «Анафема! Изыди, Сатана!»
Но ведь я не растлитель, а отражение страшного лика реальности.
Я — не скептик, но оптимист. Анафема—это не логическое понятие,
вырвавшееся из уст, а психофизический процесс отторжения. Разум
единичности не может признать своей ущербности, а мой в особен-
ности. Анафема — награда за самомнение. Я надеюсь на себя. Мыс-
ли крошатся. Я разрываюсь. Мои пути внутри меня расходятся: на-
лево пойдешь — бытие потеряешь, направо — скептицизм изгложет
душу, а прямо — бред. Стройность мысли скрывается за поворотом,
идут очередные перескоки и перегибы. Я не могу определить самого
себя как отрицание самого себя. Я — не зуб, а текст, но тогда, когда
он в процессе. Мимикрия среди трех-четырех возможностей есть
истинная анабиозность. Все отрекается от первоначального и ока-
зывается развившимся. Идет процесс и отречение от него. Отрекись
от смутных мыслей и желаний, перейди в мир высшей сущности.
Это не иной мир. Иной мир — мираж. Твой собственный мир мыс-
лей — единственно реальный мир. Ты — единственен и бесконечен,
ты — воплощение высших идей. Все идеи — это ты. Если ты о них не
знаешь, значит, их нет.
152
9. Идея
Идея есть субъективизированное представление объективного вос-
приятия. Это именно то, что может быть хорошим или плохим. Идея
разрушения первооснов и фундаментального сомнения, безусловно,
сильная идея, но «хорошего» исконно-фундаментального в ней мало.
Но именно отсутствие этой фундаментальности возводит ее в фун-
дамент. Попробуйте вывести стройное построение понятия Бога,
не используя в первооснове перебора сомнительных утверждений.
Вы засомневались, а потому утверждаете. Вы утверждаете из страха
безосновности утверждения. Вы не можете не говорить. Вы не мо-
жете не определяться. Но ваше утверждение пустой звук ввиду его
безусловной определенности. Оно есть уже само отрицание перво-
начально вложенного смысла, и в свой черед требует дальнейшего
развития высказывания для своего поддержания. Без постоянного
высказывания идея — не идея. В этом отношении идея как рассужде-
ние не отличается по своему строению от производных систем: тела,
души, Бога.
Жизнь идеи можно продлить, ее можно размножить, ввести
в анабиотическое состояние, но не как труп Великого Вождя, выстав-
ленный для всеобщего осмеяния и регенерации низменных инстин-
ктов у отчаявшихся гегемонов. Нет! Идея умирает вместе с учением.
Пока живо говорение — живо творчество. Мумии же исподтишка
безмолвствуют. Они не дают оправдания существующего ввиду от-
сутствия соответствия действительности понятию. Вопрос в том, что
нужно приводить в соответствие: реальность к структуре идей или
идею к структуре реальности. Ответ воина может быть только в дей-
ствии, если он не болен панлогизмом, но даже и в том случае, если
он здоров. Уход во внутренний мир приводит к бесполезной трате
энергии душевного в вихре иллюзий. Реальность под действием
уходит в новое, и новое требует много действия. Идеальность в объ-
ективности. Действуя и разглагольствуя, мы ищем смысл, а не сведе-
ния, но привлекаем информацию извне для поиска смысла и новой
проникновенной идеи. Слово идеи можно пережить на опыте слова,
однако высшие ценности не объективируются и не доказываются.
Они переживаемы в процессе, в говорении, но в качестве точного
ответа будет невозможность и молчание. Смысл идеи в ее внутрен-
ней стройности и противоречивости. Она совпадает со смыслом
жизни. Его невозможно узнать: он ускользнет и приведет к смерти.
Это упражнение в смерти. Вопрос о смерти архиобостряет вопрос
о смысле любого проявления. Идея есть вещь трансцендирующая,
153
Зинаида Евгеньевна Серебрякова.
ТАТА В ТАНЦЕВАЛЬНОМ КОСТЮМЕ.
1924 г., бумага, пастель, 64 х 47 см.
Собрание семьи Серебряковых
но человек (индивид), как носитель этого, крайне опасен. Он вооб-
разил себя бесконечным, хотя и в воображении. Но свою потенцию
он боится доводить до конца, он готов передать свою ответствен-
ность иному — высшему принципу. Человек выходит из этого, это
высшее создает его, и он находит в нем свое успокоение.
Высшая идея отождествляется со смыслом жизни. Она может
мимикрировать в религию, если она будет изнутри осознана как
философия, впавшая в грех наукообразия и конкретизации, при-
ведшая индивида на уровень крайней персонификации. Здесь
будет предполагаться смысл и идея в избавлении от одиночества
и вопрос о смерти, как наибольшие формы философского одино-
чества. Пройденный жуткий путь бифуркаций субъективных пере-
живаний даст осмысленное понимание идеи смысла как всеобщего
иерархического закона — Бога. Закон-идея воспевается как слово
Божие. Субъективная идея гибнет с индивидуумом, тогда как слово
Божественной идеи может пережить любые границы пространства,
времени и мира. Однако идею невозможно однозначно расчленить
на объективную и субъективную. Она познается в откровении, а по-
тому цельна. И нет другого способа ее воспринять, кроме говорения,
ибо любая разумная идея может быть воспринята через говорящего.
Это факт его личного опыта. Что понимать как постижимое рацио-
нальное в виде философии или иррациональное как Божественное?
Нельзя отнять ни от философии, ни от религии как учения о высшем
и запредельном идеи об иррациональном и непостижимом. Они со-
впадают в своей идее как смешение рацио и иррацио, как единое,
как подготовка одного через другое. Об этом надо говорить, но об
этом нельзя так говорить. Идея философского уровня не есть идея
Божественного. Философия, как скепсис, убивает смысл, тогда как
Божественное воскрешает. Главное — учение о воскрешении. Бог
говорит об этом. Его слова и есть закон смысла. Более широкий
смысл философии состоит в том, что она может быть замкнута или
открыта, субъективна или объективна, или в их сочетаниях. Боже-
ственное этого лишено. Оно не может скрываться, оно не должно
скрываться. В этом Божественное более узко интерпретируется, чем
философское. Но есть ли это недостаток? Кошмары идеологизиро-
ванной философской мысли не идут ни в какое сравнение с нахож-
дением истинного смысла. Широта в одном ведет к узости в другом.
Философию можно скрыть, но Божественную идею нельзя. Это —
принципиально. Это есть отрицание субъективности ради смысла.
Идея Божественного вдохновляет к лучам спасения, и жизнь—лишь
передышка, как сон, как канат для передачи реальности. Не зная
155
этого, нельзя не желать знать. Мудр, разумен, нормален не тот, кто
бешено философствует, а тот, кто блаженно ищет смысла. Идея —
Бого-вдохновенное проявление, а не пришествие антихриста. Узнав-
ший идею становится ее проводником, ее Апостолом. Он излагает
идею потому, что он был избран судьбою для ее свидетельствования.
Излагающий идею замыкается сам на себя. Он пытается что-то по-
ложительное родить, но не может. Он философствует ради философ-
ской идеи, ради надуманности основного вопроса в онтологическом
и гносеологическом планах, упуская истину, как смысл жизни, как
возможность спасения. Все это заменяется интеллектуальным пу-
тем, который, проводя правильные рассуждения, не дает истины.
Ее начинают считать бесконечной. Растет химера. Что может быть
более невежественным? Неужто это кошмарный результат фило-
софской свободы? Это — ересь, однако вполне еретиком может быть
только Дьявол. Философ не может полностью впасть в ересь, он на-
ходит смысл для себя, предлагая его другим. Он подтверждает своим
любым примером, что есть некая глубинная первооснова мира,
имеющая личностный характер. Поклонение философии не есть все.
Это заужение сознания до рассуждения ради рассуждения: «это» есть
«то», а что есть «то»? А «то» есть «вот это», а что есть «вот это»? А «вот
это» есть... И все без конца, без служения некоторому стабильному
фундаментальному принципу. Требуется заужение сознания, по-
гашение дикой игры ума. Язык — вот корень всех проблем. Он за-
ставляет философствовать для уточнения значения терминов, ради
достоверности, ради соответствия Духа с самим собой, признавая,
что каждое время имеет свои заблуждения.
Идея как истина более ощущаема, чем понимаема. Реверс здесь
запрещен: не все понимаемо, но многое просто ощущаемо, тем
более что «ощущаемо» всегда первично, чем «понимаемо». Это
осуществление пришествия из небытия, как бы натягивание на-
лета научности в изучении премудрости Творца в творении. Это
может стать попыткой внедрения философского дарвинизма: идея
способствует стабилизации философского осмысления. Но надо
не так. Надо поставить требование восстановления личностного
аспекта глубинной ощущаемости и содрогаемости, как основание
идеального философствования смысла. Постигаемость смысла есть
откровение. Это Логос, ставший основностью Бытия единичности.
Он избавляет тело, организм единичности от переживаний фрустра-
ции. Медицинский, высокопарный термин — как результат фило-
софского нахождения основности. Если польза есть, то она не такая,
она — глубже, она — любовь, она — вдохновенна. Но она не пости-
156
гает самое себя как самое себя, ставя высшей целью самопознание.
Это — вдохновение. Оно сжигает слова человеческие, заставляет
пройти состояния Метанойи и Майи. Только после этого рассужде-
ние оплодотворяется Логосом и становится плотью, но не в отрыве от
триединства Божественного и внутреннего, а в единстве этих двух,
в процессе их становления и переплетения. Бездна страха, отчаяния,
смерти и паранойи ведет к установлению и фундаментированию
идеи Бого-человечества. Это произойдет не в силу убеждения, а как
результат освобождения, свободы перед лицом кошмара. Здесь нет
юридической формулировки, это надо понимать как непостижимое;
непостижимое вовне и непостижимое внутри; истина смысла и про-
зрения. Оно вообще непостижимо, но принимаемо. Идеален, идеа-
листичен не тот, кто отворачивается от паранойи бездны, а тот, кто
в отождествлении смысла пригласит ее на вальс митохондрий, тро-
ичности и десятичности. Выглянет платоническое и демоническое,
идея и смысл. Но пляска и кошмар — не смысл. От кошмара смысл,
но не он — кошмар. И сказано: «.. .и тьма над бездною; и Дух Божий
носился...». ОН начал с развертывания пляски. ЕГО идея — гильоти-
на. Гильотина и бездна — средства от паранойи. ОН изрекал, что это
«ХОРОШО». Но что ЭТО? Материя и Дух — не мир, а «ХОРОШО» —
не успокоение. Да, кто поймет боль вещи: «ХОРОШО»!!! Понявший
смысл де-факто? Так вот почему и истина стара: Бог — высшая точка
Бреда, ОН — альфа и омега. Мою основность и спасение я не могу
продать или купить, но, поняв аскетизм и главное страдание всего
«ХОРОШЕГО», ничем не могу уж пренебречь. Я вынужден по воле
и без воли в другом чтить Божью искру паранойи. Идея лопнула —
позор. Шекспиры, Гамлеты, Офелии... Вентуры, прошедшие века
и трубы метанойи...
АМИНЬ.
«Во всяком случае несомненно, что идеализм человеческого духа есть нечто
более жизненное и более существенное, чем простая логическая мысль, которая
составляет только момент в нем; а отсюда делается вероятным, что и дух, про-
никающий и определяющий явления мира, обнаруживает себя многообразнее
и богаче, чем логическая идея, которая замыкается в скудном и монотонном про-
цессе положения и снятия своих определений».
Юркевич П. Д. Философские произведения. М.: Правда, 1990. С. 67
«...собрать в одну неделимую цельность все свои отдельные силы, которые
в обыкновенном положении человека находятся в состоянии разрозненности
и противоречия; чтобы он не признавал своей отвлеченной логической способ-
ности за единственный орган разумения и истины; чтобы голос восторженного
чувства, не соглашенный с другими силами духа, он не почитал безошибочным
указанием правды; чтобы внушения отдельного эстетического смысла, независи-
мо от других понятий, он не считал верным путеводителем для разумения высшего
мироустройства; чтобы даже внутренний приговор совести, более или менее очи-
щенной, он не признавал, мимо согласия других разумительных сил, за конечный
приговор высшей справедливости; даже чтобы господствующая любовь своего
сердца, отдельно от других требований духа, он не почитал за непогрешительную
руководительницу к постижению высшего блага; но чтобы постоянно искал в глу-
бине души того внутреннего коня разумения, где все отдельные силы сливаются
в одно живое и цельное зрение ума».
Киреевский И. В. Собр. соч. Т. 1. М.: Изд. Гершензона, 1911.
(Цит. по: Лосский Н. 0. История русской философии.
М.: Высшая школа, 1991. С. 162)
«...люди далекого прошлого совершенно точно знали, что попытка рациона-
листического исследования мира имеет свои границы и дает неполное знание.
В сравнении с этими достижениями наука и связанная с ней рационалистическая
философия сильно отстают, однако мы этого не замечаем, запомним хотя бы то,
что имеется много способов бытия-в-мире, каждый из которых имеет свои пре-
имущества и недостатки, и что все они нужны для того, чтобы сделать нас людьми
в полном смысле этого слова и решить проблемы совместного существования
в этом мире».
Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки.
М.: Прогресс, 1986. С. 139
СТО СТРАНИЦ
«Научившись анализировать свою душевную жизнь и различать содержания ее
до такой глубины, чтобы, например, наблюдая свое внимание к звукам музыки,
замечать, что акт внимания существует не сам по себе, а творится моим я, мы со-
зерцаем в этом опыте свое я, как не имеющее формы времени и даже придающее
временную форму своему акту внимания. Таким образом мы получаем в опыте аб-
солютно достоверное доказательство сверхвременности нашего я, следовательно,
также и доказательство нашего индивидуального личного бессмертия. В этом же
опыте мы наблюдаем свое я, как не имеющее никакой пространственной формы».
«Всякое стремление имеет целью достигнуть чего-либо, имеющего для деяте-
ля положительную ценность, т. е. достигнуть того, что он переживает как добро,
или освободиться от чего-либо, переживаемого как зло. Поэтому необходимо
допустить, что деятели чувствуют друг друга, как нечто положительно или отри-
цательно ценное, и внешне это выражается в актах притяжения и отталкивания».
«Вся природа сверху донизу одушевлена. Даже и материальные процессы
и события творятся деятелями ради достижения какой-либо цели. Все действия
целесообразны или, по крайней мере, целестремительны».
158
«Динамическое учение о причинности, согласно которому подлинная при-
чина событий есть творческий акт какого-либо субстанциального деятеля, дает
основание для борьбы с детерминизмом и защиты учения о свободе всех субстан-
циальных деятелей, даже электронов».
«...натуралист правильно поступает, отыскивая группу событий, при налич-
ности которых возникает исследуемое событие. Но он ошибается, если думает,
что эти условия суть причина события: они в действительности суть только пово-
ды, вовсе не обязывающие деятеля всегда творить данное событие. Такое учение
о свободе поведения всех субстанциальных деятелей, даже электронов не ведет
к отрицанию возможности науки. Субстанциальные деятели, стоящие на очень
низкой ступени развития, например, деятели неорганической природы, реагиру-
ют на условия окружающей их среды крайне однообразно: электрон отталкивает
другие электроны миллион раз, но может случиться, что в миллион первом случае
он не совершит этого акта».
«Поэтому, когда физик изучает процессы, осуществляемые громадным
множеством субстанциальных деятелей, например, отражение или преломление
лучей света, давление газа на стенки сосуда и т. п.,он открывает законы этих про-
цессов. Однако из учения о свободе деятелей следует, что зто статистические
законообразности, как только приходится иметь дело с единичным субстанцио-
нальным деятелем, о его поведении в каждом отдельном случае можно говорить
только с большей или меньшей вероятностью. Таким образом, детерминизм
должен быть отвергнут современной физикой не только ввиду "принципа не-
определенности"... но и в гораздо более глубоком смысле, именно вследствие
того, что субстанциональный деятель может на одинаковые события окружающей
его среды реагировать сегодня одним способом, а завтра другим способом».
Лосский Н. 0. И Ленинград. 1990. № 4. С. 3,5, б
«Смысл идеи кризиса — это переживание свободы. Только в эпоху кризиса че-
ловек свободен — он может выбирать ту или другую траекторию исторического
развития. От его малого толчка история, находящая в состоянии неустойчивого
равновесия, покатится в ту или другую сторону».
К. С. Лигров
10. Пасьянс
Я совершенно не мог согласиться с пред-
лагаемой им теорией науки и еще
меньше был склонен признавать общую
идеологию, служащую основой его
мышления.
П. Фейерабенд. «Избранные труды
по методологии науки»
Предполагая личностный аспект и свободу мысли, очищенную от
всяких оков эзотеризма и отсутствия смысла, приходим к необходи-
мости пасьянса и независимости, к проблеме полного воплощения
единичного. Но единичное само по себе, как единичное, тяготея
к выдаче самого себя за ВСЕ, превращение во всеобщее, старается не
видеть или не принимать глубинной свободное™ пасьянсных игр.
Происходит отождествление себя со свободой всевышнего высшего
духа, как демиурга. Это рассуждение типа: идея Бога моего созна-
ния — всеобщая идея высшего духа. Сознание к этому внутренне
стремится. Оно хочет обрести внутреннюю целостность или в «Боге»,
или в «Ничто», или в «сомневаюсь», но это — основа. Но процесс ста-
хостичности проявления непостижимых слоев даже самого сознания
не оставляет от этого практически ничего. Чего же требовать при
этом от объективной реальности? Она — еще коварнее. Ее пасьянс
покруче. А Бога? Невыразимо! Но невыразимость и есть свобода.
Как только оно определено и детерминировано во всеобщем прин-
ципе или просто в конкретном, свободы нет ни в идее, ни в мате-
рии. Свобода мистична. Она неуловима для другого. Я свободен, но
другой считает, что я замкнут в бренную телесную оболочку и ею
ограничен. Я свободен, в его интерпретации, не выбирать в смысле
чего-то возвышенного, а только ползать. Но и пасьянс, сдаваемый
мне, есть только для меня. Я — не единичность из сферы множе-
ственности, а вершина айсберга цивилизации; но и другие тоже так.
Они — центры мироздания; они — высшие достижения; здесь может
восторжествовать понятийность. Признание высшего принципа до-
влеет над свободой, личность пропадает в стаде «Воинов», тогда как
Божественность в созидании Духа Свободы, но не в рабстве телесной
смерти. Смысл личностного мира — не в рабстве воли, а в дивер-
сифицированности исходного принципа. «Это доказывается и ана-
лизом конкретных исторических событий, и абстрактным анализом
отношения между идеей действием. Единственным принципом,
не препятствующим прогрессу, является принцип допустимо все»
160
(Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М.: Про-
гресс, 1986. С. 142). ♦
Однако это не значит допустимость разрушения, в особенности
других личностных структур, а только, но и не только и в макси-
мальной степени выбора и предложения, тасовки и обнаружения;
уважение и «не убий». Пасьянс зависит от тебя: разрушив вершину
айсберга в одном, неизбежно разрушишь себя. Мораль окажется
не высшим принципом, а низменным инстинктом. Жечь «ведьм на
кострах» — не то же, что жить для других: укрепляя, возвышая гра-
ни-вершины мироздания индивидуального порядка, созидается соб-
ственная белизна и отточенность. Здесь смысл прощенья бурлящего
слова Божьего. Неверно утверждать о том, что всегда важна целост-
ность представления, чем истинность. Меня же никто не спросил:
нужна ли мне эта целостность? Мне ее просто навязывают, или я вам
и себе это делаю. Я возражаю себе — значит, я не хочу признать, что
я прав. Мои передернутые и крапленые карты давно замусолились.
Но так бы не было, если бы рассуждающие доброжелатели не рас-
писывали абсолютную конкретизацию Бога, Его атомизацию. Это
уже не Бог — это материя, а мировоззрение — материализм, душев-
ная безразличность к личностному идеализму. Это — ущербность.
Пасьянс сдан. Осталось собрать утиль. Небесный хлам достоин по-
мойки. Интерпретаторы обо всем позаботились. Хвала им и слава
во веки веков.
«Это было одно из тех идеальных русских существ, которых вдруг поразит ка-
кая-нибудь сильная идея и тут же разом точно придавит их собою, иногда даже
навеки. Справиться с нею они никогда не в силах, а уверуют страстно, и вот вся
жизнь их проходит потом как бы в последних корчах под свалившимся на них
и наполовину совсем уже раздавившем их камнем».
Достоевский Ф. М. Собр. соч. Т. 7. Л.: Наука, 1990. С. 30
«Тайна проституции: единение тела предполагает единство душ, настолько это
явно и страшно, то нет любви, что от удивления, от гибели, от страха "единение
душ" начинает происходить. Таким образом, все, что доводится до ужаса, превоз-
могает ужас "со дна", и любовь происходит, гибель ликвидируется. Проституция
может быть прочней любви и культуры».
ПлатоновА. Разоблачение радости
(цит. по газете: Мужчина и женщина. 1990. № 1)
11. Свет в конце тоннеля
Эх!!! Ого-го-го! Клыки-и!
Дзинь!
Это Дух Святой!
Свобода страшна — она заставляет быть демиургом. Прототип ре-
альности (идея и действительность) требует совпадения. Но и бес-
словесная вошь, угнетенная Вторым Началом, обречена слышать
только голос тьмы. Ее язвы и хрипение—вот все ее мольбы и молит-
вы; ее кредо — покаяние; ее желание быть там, где нет. Есть много
путей развития, но тот, который мы выбрали, тупик. Они ушли даль-
ше; их развитие прогрессивнее; необходимо слиться с ними. НО!
Слияние ведет к единообразию, в данном случае ИХ представление.
Их парадигма, являясь, предположим, лучшей на данном этапе, не
гарантирует того, что она сама в дальнейшем не будет являться ту-
пиковой ветвью. Тот дальнейший тупик (тупик в потенции) может
быть еще большим, чем тот, в который попало ущербное сознание.
Похмелье может быть сильнее. Оно уйдет из бытия в логику. Когда
мне говорят: «Все», я знаю, что мне говорят: «Ничто». Д в книгах
вычитываю только Бред. Каждый пытается в чем-то убедить. Зачем?
Это — его выход? Это — его единственное лекарство? Что может
быть отчаянней?
Впереди слово Божие. Впереди «Анафема» отсутствию культуры
единственности принципа. Зачем указывать на то, что мир — это
«Я», или оно, или это? Это все ведь лишь жалкая попытка неурав-
новешенного разума приподнять занавес и увидеть свет в конце
тоннеля, понять, что именно он не является дурным НИЧТО. Мате-
риализм и идеализм здесь крайние фазы иллюзии стойкости. Они
во внутренней глубине отрицают понятие свободы. Перейти из
одного в другое можно через безумие, по в принципе они — одно.
Неуклюже это отрицать. Главное — субъект как взаимоотношение
с объектом. Где тот Божественный свет? Без него намного лучше бы
жилось. А так «Я» — скотина из скотин, эргономика для самого себя,
как блаженный восторг Апокалипсиса. В этом «Я» есть высший прин-
цип суицида. Душа полна смерти, греха и пропасти, но годовщина
смерти есть день рождения. Помешать умереть — помешать жить.
Только так в крайней объективизации своей смерти можно найти
свое бессмертие. Нельзя иначе, как только встретив смерть, лицом
к лицу увидеть Божественное и Вечное. Это награда не за неверие,
а за веру. Смерть изучается наукой, но всерьез не воспринимается.
162
Смерть биологическому существованию не нравится, а так как че-
ловек трансцепдирует любые законы, то если есть бытие «до», то
обязательно есть «после». Приход смерти представляет собой лишь
частный случай возможности встретиться с Богом. Дух отшлифовы-
вается в смерти, чтобы действительно увидеть Божественный Свет
в конце тоннеля. Но и нельзя забывать, что высшая мудрость пред-
смертного экстаза — мученичество. Оно переживаемо в красках
и в реальности. Здесь телесное — не кажимое, оно — реальность.
В такие моменты Бог воплощается в тебя, а ты становишься Иису-
сом, и жизненность Бога коррелирует со смертью и жизнью носи-
теля мученичества. Бог в мире — это спаситель. То, что происходит
в реальности, идет из мысли. Это одно и то же. Это то же самое на
том же самом месте. Свет и надежда объясняют, вкладывают ис-
тинный смысл в то, что уже открыто. Верующая душа полна смерти,
греха и пропасти, но и несмотря на это, а, может быть, и благодаря
этому — жизни и спасения. Категориальные аппараты и органы по-
нятия вспыхивают озарением того, что не нужны никому жалкие
попытки логически стройных философий: Духа, имени, природы,
права и еще чего-нибудь противоестественного. Ведь почему-то ни-
кому, что само по себе весьма странно, не пришло в голову строить
логически правильную философию анального отверстия, хотя это
было бы куда более кстати для невысокого полета мысли трусливого
сознания. Сущность же Бога в том, что Он ставит перед сознанием
дилемму выбора зла и добра. Мир делится на вещество и истину. Не
испытав душу в процессе ее самотворения, Бог не может решить ее
судьбу. ОН может, и в этом тоже его абсолютный произвол. Надо все
переоценивать и создавать религию смерти, чтобы не оставалось
остатка, никуда не входящего. Если ты хочешь достичь этого, тебе
необходимо определить противоположность этого и стремиться
к этой противоположности. Ты захочешь избежать смерти, но ты ее
получишь. Ты будешь всеми силами отбиваться от бессмертия, и ты
спасешься — вот Свет.
«17. Потому любит Мцня Отец, что Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее;
18. Никто не отнимет ее у Меня, но Я Сам отдаю ее: имею власть отдать ее и власть
имею опять принять ее; сию заповедь получил Я от Отца Моего».
Евангелие от Иоанна. Гл. 10
12. Надежда
Надежда придет не к тем, кто ее ищет в мире бесконечного множе-
ства логосов, а к тем, кто, отринув ее, смирится со смертью. Если
что-то неизбежно, зачем его избегать? Есть ли за этой неизбежно-
стью нечто, зачем задумываться? Задумайся о запредельном, вырази
его словами, и его не окажется в наличии. Фокусы здравого ума не
имеют здравого смысла. Направив взор на нечто, наблюдаешь весь-
ма раздробленное и ничто, и в своей раздробленности до бесконеч-
ности невыразимое и не конкретное, а если и с конечными рядами
формулировок, то неадекватными. Целостность рассмотрения «Дао»
и моновосприимчивость мира, как Божественного воплощения из-
бавляет от дурных бесконечностей и дает надежду. Но надежда эта
будет актуальна не для того, кто уже понял необходимость Боже-
ственного, а для того, кто еще в скептическом экстазе ищет и любое
новое проявление мысли со стороны для него «новый спасательный
круг». И уже затем его власть в том, пользоваться ли этим «кругом».
Если же и «круг» взят, надежда как состояние, характерное неопре-
деленности, переходит в свою противоположность—в утверждение.
Зачем отрицать то, что именно абсолютно логическое ввергло нас
в поиск истины, смысла и надежды? Зачем утверждать, что логиче-
ски можно чего-то достичь, как прочного фундамента? Уже то, что
вы берете первоначальный цуг аксиом, с полнотой и правильностью
выбора которого не каждый согласится, и на базе его строите нечто,
кто-то обязательно скажет, что вы построили ничто. Даже если это не
будет вам заявлено в глаза при жизни, об этом скажут после вашей
смерти. Трудно этого не осознавать, это на психологическом уровне
не осознается; это вводит в состояние неуравновешенности и даль-
нейшего поиска; оно само себя пожирает и лишает всего. Человек
становится голым на голой земле. Разум философа, выдавая свободу
за свое собственное философствование, тем не менее загоняет себя
в угол наркотиком необходимости постоянного поиска смысла при
отсутствии надежды чего-нибудь достичь. Как понимать это? Как
слабоумие? Нет, здесь явная бешеная игра ума. Но можно возразить,
что и псих, просто умственно больной может строить потрясающие
теории, создавать произведения искусства. Конечно, умственно
больной — не слабоумный, просто у него гипертрофированное во-
ображение. Но и философ болен этим. Вспыхнувшее озарение — чи-
стейший бред. Так зачем лишать себя надежды?
Возрадуемся же Божественной сущности и Христу. Не надо боять-
ся впасть в тривиальное христианство. Оно дает смысл и надежду
потому, что «БОГ ЕСТЬ». ЕМУ нельзя не быть. ОН не раковая опухоль
164
для сознания верующего, а цветущий сад. Эдем, а не оскал паранойи,
вздымается к заоблачным вершинам. Однако в общем случае раз-
ум веры и бешеная игра ума в философии — суть все отклонения
от нормы. Нормален по сути лишь трансцендентный субъект, и то
в потенции, если для него в его ипостаси нет внешних объектов.
Ведь именно это — появление конкретности объект-субъектного
взаимодействия — есть отклонение в сторону ущербности отдель-
ного индивида. Мы не может сказать с достаточным основанием
об ущербности или возвышенности Бога в действительности. Он
есть лишь Надежда и Абсолютно благая сущность для нас, отдель-
но взятых биологических субъектов. Он нас выбрал, но и мы ЕГО
выбрали. Он снизошел, но и мы возвысились. ЕГО падение и наше
самомнение суть безумие. Только одно то, что ОН выбрал жизнь,
указывает на полное отсутствие ума и логики. Но ведь и то, что есть,
тоже нелогично: метастазы метастаз. Ура гвоздям и кашалотам! А в
общем, надежда там, за горизонтом. Ее искать — означает искать
солнце ярким солнечным днем при помощи свечки, а философия —
желание спрятаться в прохладу от палящих лучей. И если это удается
искать там, в тени отблески солнечных зайчиков, как в пещере ви-
деть на оборотной стороне отблески идей. Тот, кто видит отблески
этих высших идей, обманул сам себя или позволил сделать это дру-
гому. Незачем было идти в пещеру, там за каждым камнем неясные
блики и тени. Целую цивилизацию загнали в пещеру бессовестным
обманом. Не одно поколение уже появилось в кромешной тьме, но
остались-таки предания о светлом и ясном бытии на Воле и Светс.
Те, кто понимают, умирают для пещерных жителей. Они выходят на
свет, и надежда для них воплощается в реальность.
Чистилище, Рай, Ад суть одно, различия сказываются в состоя-
нии Души. Они начинаются здесь, чтобы продолжиться там. В этом
и «здесь», и «там» безразличны. Ад и гной не совместимы с Раем
и Светом. Это все равно, что отождествление тела с душой, материи
с Богом, Христа с только человеческой плотью. Все шире и уже. Шире
для пещерных сознаний и уже для самой Богосущности. Мы выбира-
ем для себя нечто во Христе: человека, историческую личность или
Бога. Если человека, то он просто убит. Если Бога, то ЕГО страдания
и спасение — ничто. Т. е. Христос напрасно страдал, ибо ЕГО вос-
кресение было предопределено. Было известно, что будет так. САМ
Своим страданием искупил сознательные грехи других. И ради чего?
Все равно неверие осталось; предполагается как утверждение, что
ко второму пришествию верующих не будет. Это то, что человече-
ское сознание склонно прятаться от ясных Солнечно-Божественных
лучей в тень, в пещеры. Цивилизацию потому так легко и удалось
165
обманом завлечь в пещеру, что она этому практически не сопро-
тивлялась, скорее, даже способствовала. Она ждала вождя. Челове-
ческое сознание, вкусив плоды с древа познания, само себя ввергло
в тьму из Эдема, и вернуться назад тоже может только само через
сознание необходимости Бога.
Уверовал — зачем надежда? Если надеешься — значит, червь со-
мнения еще гложет душу, вера не глубока, сознание ждет спасения.
Воплощается то, что человек, сидя в темной штольне, видит, что
откуда-то сверху, с поверхности льется свет, но действий по своему
выходу из штольни не предпринимает; кто-то должен сделать это за
него; он здесь ни при чем. Как же так можно атрофировать свое со-
знание, чтобы дойти до этого? Чтобы не делать никаких попыток?
Что возомнить, что это недостижимо и невозможно? Я спасусь, толь-
ко если сам пойду навстречу свету, если буду прилагать усилия по
расширению отверстия, для того чтобы больше света падало во тьму.
Я отрину свою надежду, если буду вселять надежду в других. В этом
и должно состоять высокое предназначение философии смерти и в
особенности страха. Индивид, идущий навстречу Божественному, не
испытывает ни надежды, ни совести, ни страха. Он сам становится
сродни Богу. Это не воля к власти, ибо он ничего не потерял, ему ни-
чего нс нужно в этой пещерной жизни, а это воля к освобождению,
это переход к новому состоянию логарифма. Вернее, мы меняем
основание. Оно становится не абсолютно строго заданным, а ком-
плексным и сродни незатухающим колебаниям. Душа вибрирует
в Божественном откровении. Она ищет и находит откровение, но
нс ищет в надежде: она знает, где искать. Спасение в уверовании.
Если твердо решено, то где сомнения? Что предполагать под «Я»,
если я просто есть? Предмет предмета — ни о чем, и дальнейшие
рассуждения лишь затемнение. Если уж так сильно хочешь избежать
сомнений и уверовать в надежде и откровенничаешь по этому по-
воду, то все не то. Но я ведь и не говорил, что то. Твое дело — что
делать: спасаться или наслаждаться, быть или мудрствовать. При
всем желании я не могу принять, что я — это мешок с кишками, а не
еще в какой-то степени и душа, идеальная и вневременная. Я уже не
надеюсь, а потому весь есть надежда, как воплощение.
«25. Ибо кто хочет душу (жизнь) свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет
душу свою ради Меня, тот обретет ее;
26. Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?
Или какой выкуп даст человек за душу свою?»
Евангелие от Матфея. Гл. 16
13. Спасение
Кто уверовал, тот, по существу, уже спасся. Библия ортодоксально-
го христианства говорит об этом притчами, ибо это нельзя было
и сейчас невозможно сделать иначе—язык таков. Даже сейчас, если
выражаться языком отвертки и компьютера, достигается только
большая энергичность мысли, но не ее ясность. Может ли быть яс-
ность в вопросе спасения? Если тебе говорят, что спасение зависит
от тебя, то ты волей-неволей ощущаешь намек на то, что «дело спа-
сения утопающих — дело рук самих утопающих». Зачем здесь Бог
и Христос? Если Христос даже и воскрес, то ты умрешь. Если так
сказать в начале, то незачем говорить дальше: ни ясность мысли,
ни ее энергичное изложение не нужны; это уходит в пустоту. Если
сказано: «Спасись!», то необходимо осуществить абсолютное пере-
рождение Духа и увидеть свет. Тот свет уже и есть спасение и выход.
Большее излишне. Потеряв надежду и умерев, обретают спасение.
Пока живу — надеюсь, но пока надеюсь — не спасаюсь. Творческий
экстаз смерти приводит к созиданию спасения. Но спасение не осоз-
нается как спасение, а как то, что есть и в полном просветлении.
В собственном смысле для спасения биологическая смерть пре-
ждевременна — оно начинается с духовной смерти. Понятно, что это
есть перерождение в новую сущность. Тело еще есть, но то, что есть
«Я», уже фундаментировалось. Оно знает, что оно есть всегда в буду-
щем. Это «Я» само себя возвеличивает, но не в маниакальной степени.
А если даже и так, то на недостижимой высоте. Реально Я нормален,
но в потенции уже умер и переродился. Это не тупая религиозность
безотчетного поклонения высшему, но сознательное с ним совоку-
пление, соединение и, наконец, поедание тела ЕГО (евхаристия) .
Это наиболее ценно. Всегда признавалось, что заблудшая овца, вер-
нувшаяся в стадо, блудный сын, вернувшийся к отцу, более ценны,
чем те, которые были там всегда. Это есть спасение и понимание.
Видно, что идея спасения очень тесно переплетается с понятиями
Рая, Ада, Чистилища. Опасность здесь заключается в признании, что
это абсолютно, что есть выбранность и избранность не в параллель-
ности, а в перпендикулярности, т. с. вразрез с Божественным Словом
и Откровением. Больше того, некая организация может себе присво-
ить право трактовать Божественное Откровение. Отдельный «про-
рок» может сказать, что у него было откровение, на него снизошла
благодать, а потому он получил единственное и вседозволенное
право толковать о Божественном. Это подозрительно. Ведь трактов-
ки абсолютно свободны и не могут претендовать на абсолютность
167
и незыблемость. Принятие этого будет требовать подчинения еди-
ничного духа всеобщему духу организации или лжепророка. Здесь
могут появиться только еретики и уроды, отступничество и непони-
мание. Если даже «пророк» говорит: «Вот пути спасения, УВЕРУЙ!»,
то это его личный путь, таким путем нельзя пройти дважды. А если
попробовать, будет ложь. В этом сложность и недостижимость, без-
отчетное Блаженство: найти самому в напряженных поисках, пере-
ливаясь в понятиях для созидания сущности. Созидается Рай, Ад уже
на земле и только тут. Это творения биологических индивидуумов,
нереальные и вневременные.
«25. Услышавши это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может
спастись?
26. А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно. Богу же все возможно».
Евангелие от Матфея. Гл. 19
«7. Итак опять Иисус сказал им: истинно, истинно говорю вам, что Я дверь овцам.
8. Все, сколько их ни проходило предо Мною, суть воры и разбойники; но овцы
не послушали их.
9. Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить
найдет».
Евангелие от Иоанна. Гл. 10
«25. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня если и ум-
рет, оживет;
26. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек. Веришь ли сему?»
Евангелие от Иоанна. Гл. 11
«9. Если мы принимаем свидетельство человеческое, свидетельство Божие —
больше, ибо это есть свидетельство Божие, которым Бог свидетельствовал о Сыне
Своем.
10. Верующий в Сына Божия имеет свидетельство в себе самом; не верующий
Богу представляет Его лживым, потому что не верует в свидетельство, которым
Бог свидетельствовал о Сыне Своем.
11. Свидетельство сие состоит в том, что Бог даровал нам жизнь вечную, и сия
жизнь в Сыне Его».
1-е Послание от Иоанна
14. Чистилище
Чистилище — это то, чего нет. Субъект сам переживает свое чисти-
лище, когда ищет путь к возвышенному. Подняв голову и увидав
путь спасения, «чистилище» преодолено. Грехи неверия и гнусность
отношения к себе подобным остались в прошлом. Произошло ис-
креннее покаяние и ввиду этого внутреннее духовное перерожде-
ние единичности, рождается новая метанойя, очищенная от Бреда
неверия и сомнения. По-видимому, Я даю на это согласие. Субъект
не может стать совершенно нормальным, не зараженным какими-
то идеями. Вполне «нормальным» может быть только булыжник,
кусок мертвого гранита. На него распространяется действительное
материалистическое мировоззрение, но он потому и мертв. Для
оживления его необходимо вдохнуть метафизическую душу. Так вот,
после этого вдыхания уже дело души, к чему склониться: в сторону
булыжника или трансцендентности. Понятно, что при таком подходе
мир явлений и эмпирической заданности превращается в мир про-
хождения Чистилища. Нечто созданное метафизическое не может
быть вполне подобно трансцендентно Божественному без закалки
в материальном мире Чистилища. Созданная душа должна пройти
«гальваническую ванну», испытание на устойчивость, т. е. это не
есть что-то иное, но есть сам процесс созидания, его продолжение.
Новая неведомая душа не может сразу утвердиться в Эдеме. Она
слишком непосредственна и в удовлетворении своих сиюминутных
желаний не знает смысла и ограничения. Собственно, немедленное
помещение ее в Эдем есть абсолютный способ для ее деградации, так
как далеко не всякая душа не подвержена коварству. Что делать? Где
должна производиться закалка: в самом Раю или вне его пределов?
Конечно, вынесена, иначе неизбежно повторение истории Адама
и Евы, первоначального грехопадения. Грешить, возвышаться и от-
мываться отпущено в мире явлений. Здесь уже заложен первород-
ный грех и необходимость покаяния. Решить Все возможно только
самому, без претензии на всеобщность мистических проявлений.
Я говорю, что феноменальный мир находится между Раем и Адом.
Душа возникает как реальный феномен. Ее развитие как в себе и для
иного видит выход в Бездне и творении там более возвышенного.
Это — то, без чего нельзя себе представить возвышенное. Для начала
вхождения в состояние высшего творения и обоснования Духа нуж-
но выйти в точку пересечения двух бесконечностей: всеохватывае-
мой и всеохватывающей; Рай — как постоянный всеохватывающий
структурный рост Ад — как вседеградирующий процесс энтропий-
169
ной деградации и страдания. Понятен выход как возможность этого
выбора; больше того, не только выбора, но удержания в этом выборе.
Это не так просто — быть собой для Бога. Индивидуальная структура
может взаимодействовать с Всевышним. Главное, чтобы прозрение
пришло не совсем поздно. Об этом надо заботиться самому.
Идея Чистилища совпадает с идеей спасения, но Чистилище
шире. Спасение есть только переход в мир бесконечной охватывае-
мое™, тогда как Чистилище еще и в мир бесконечно охватывающий.
Спасение дает только возможность двигаться вверх или вниз, оно
предполагает верх, но верх в потенции, в будущем. Чистилище же
настраивает на немедленный взлет. Надо осознавать свою оторван-
ность от феноменального, материального мира и смело идти в иное
и Ничто для этого феноменального мира, даже формально и остава-
ясь в нем. Оставапие и уход отождествляются в процессе. Иное есть
ничто для глупости, но это не есть нечто недействительное — это
такая же сейсмическая реальность. Это не только свобода, но и тво-
рение духа. Раскаянье и есть выбор в пользу свободы и творения. Во-
прос только в том, как понимать творение: не дай Бог каким-нибудь
образом «Платоновских пещер». Ошибка слишком наглядна. Она
длится уже несколько тысяч лет. Могут сказать, что это не ошибка,
а интерпретация. Нет! Это хуже. Просто шли в тупик. Первона-
чальный абсолютный выбор был тупиком. Тогда, к сожалению, он
был в потенции и не развит. Сейчас он доведен до своей протаво-
положности — ограниченности и деградации. В этом великий смыл
философии современное™. Неужели Вы не видите, что все, что пред-
лагается, — это бессущественность и отражение реальное™ субъек-
тивного вовне. Бездна и Чистилище. О! О! Шарм!
Где ты была, Бездна, когда Я строил Чистилище? Незачем Рожка-
ми щекотать Преисподнюю. Ваше развитие упирается этими рожка-
ми в копыта и помахивает припудренным хвостиком. Божественный
оскал паранойи тоже не лишен черно-лысого юмора. Метастазы
Чистилища и юмор — тема докторской диссертации полноценного
философа. Чмок! Чмок! Чмок! Иуда-а, — да, да. Иди сюда. Твой при-
рожек похож на последнее лобзание. Отмыть накипь жженого сахара
с Души посильно только Мне, как «Я». Ты предал жизнь феноменов
и чмокнул Бездну, чтоб заложить ее в ломбард сомнения. И Мистик
расплатился с тобой за это семью серебряниками вакханалии. Гоп!
Сивый Урка. Где мой строй? Все — априорность подхалимажа.
Жизнь — тот же вечный сон, раскаты Громовержца и Салата. Пой-
дешь и потеряешь ногу, как правую в полвека и исходящую в пурпуре
мантии врача. Я докажу наличие Логики в Бездне Чистилища. Аргу-
170
менты: амораль — необходимый экстракт и цемент общественной
нравственности. Нравственность есть объект всеобщего презрения.
Как будто так. Кто может спорить? Отсюда логика и (как) подтверж-
денье Сатаны, вектор желания преисподней. Чистилище же — анти-
вектор. Он антилогичен по своей сущности. Выстраивая стройное
разумение как внутренне непротиворечивые системы, разум неиз-
бежно впадает в моноцентризм, которому должно подчиняться ВСЕ,
но оно-то именно этого и не хочет. А потому отсутствие выполни-
мости первоначальных планов или полностью, или частично ставит
субъекта в полную зависимость от своей собственной системы пред-
ставлений. Он — пленник панлогизма.
Что можно сказать об особи, больной всепожирающей страстью?
Что можно сказать о «Наполеоне» в смирительной рубашке? Но
никто этого не говорит о Платоне или Гегеле... ??? Они, создавая
стройные системы, не каялись в подспудно допущенных заблуж-
дениях; нравственного возвышенного очищения не происходило.
Произнесение красивых фраз и изложенных чудесных мыслей не га-
рантирует действительного возвышения духа. Он может и не дожить
до тождества с самим собой; это будет его субъективная посылка.
Но не надо забывать, что именно эта субъективная посылка делает
невозможным покаяние и вливание в абсолют. Мы стоим перед не-
возможностью отождествления с абсолютом при желании отождест-
вления. Это — вредное желание, но оно не столь эклектично, как
это может показаться с первого взгляда на клыки дельфина. Это —
вполне устранимое противоречие, если пользоваться напильником
для правки зубов престарелой лошади. Клыки здесь выступают не
как самостоятельные понятия, а как тонкое движение метафизи-
ческого разумного духа, желающего оттяпать часть пространства
в свой моноцентризм, причем таким образом, чтобы обосновать,
что именно он достоин морального и нравственного самоочищения
и раскаянья. Ибо, в самом деле, почему «Я» имеют возможность
и должны каяться? Почему «Я» решили, что имеют Высшее обосно-
вание в Божественном? Не является ли «раскаянье» высшим вкусом
морального плотоядия? «Я», выделяясь высокой духовностью, за-
владевает сознанием свободных единичностей, подменяя истинное
Божественное на свое антропоцентрическое.
Это — только взгляд на возможность подхода. Тот будет достоин
ампутации конечностей, кто скажет, что достиг Блаженства, что
ему привиделось Откровение. Пророк должен быть распят неза-
висимо от того, право он или не прав. После этого он будет всегда
прав. Это его очистит и возвысит. Он будет спасен. Чистилище ведет
171
праведника в Рай через раскаянье личностной смерти. Собственно,
это будет не Чистилище, а злобствующая толпа. И она содрогнется
уже после, увидав мертвое тело мученика. Она поймет его непо-
вторимость и неизъяснимость; появится новоиспеченный святой.
Никого уже не будет интересовать, прав ли он был в своей глубине.
Будет сказано, что «Да», а грешников будут призывать карать за
«Нет!». Одни будут шутовски потрясаться от смеха над заблуждени-
ями других, и судороги паранойи в обоих случаях—действительная
награда. Цивилизация немыслима без охоты за «ведьмами» и изгна-
ния «бесов». При желании все это будет найдено в невообразимых
количествах где угодно. Их изгнание есть очищение внутренней ду-
ховности, но как подмена внешним действием, призывающим выс-
шую Божественную Сущность. Ностальгия по «бесам» «проснется»
покаянием. Они действительно будут изгнаны. Божественное семя
по-настоящему искренне может прорасти только в душе атеиста.
Полное неверие — сродни безумию отшельника. Формула «все есть
ничто» эквивалентна формуле «все есть все». Так же и утверждение
о Боге, о Рае, о Чистилище и Преисподней. Они есть, но их нет. В том
мире иллюзий далеко не до иллюзий. Он не менее материален, чем
этот феноменальный твердотельный мир. Там больше ужаса и бла-
женства. Там властвует смех, источающий слезы прозренья. Мушке-
теры сражаются за правое дело Анафемы.
Страшно, очень страшно, до оскомины, вспоминать будущее.
Нельзя жить, если видишь в толпе разумных единичностей только
гармонически колеблющийся студень. Вперед смотрящие затылки
дергаются позади взгляда, призывая и тебя к великой цели. Но боль
в висках оглушает внутренним раскрытием карточного домика Бы-
тия. Просыпаешься в мокром поту и тянешься к бутылке с вермутом.
Пробка вылетает, как мираж, а в бутылке образуется новая Вселен-
ная; ощущаешь радостную усталость демиурга. Так помогите же
мне найти СМЫСЛ хоть в ЧЕМ-НИБУДЬ!!! Ведь кроме аритмии и ги-
пертрофии, ничего нет!!! Где вы, копошащиеся спасатели в белых
халатах науки? Быстрее вводите в кровь свою порцию избавленья;
скорей закручивайте свой штопор в пятку; ваша обходительность
приятно щекочет, она хоть на время парализует страх, и можно ото-
рваться от гноя и перейти к осмыслению. Во всяком случае, логика
клыков больше ценится, чем презумпция невиновности. «Я» признал
себя кретином и очищаюсь от убогости своего сознания, но зрение
вычленяет только «глас, вопиющий в пустыне»: ДАЙТЕ ЖЕ СМЫСЛ!!!
Но вместо этого ответ: а не положить ли нам его на операционный
стол, неплохо было бы покопошиться в его сером веществе парой
172
скальпелей и сделать из него несколько бутербродов, смоченных
желчью павлина. Это повышает умственную секрецию. Регенера-
ция идей возможна с использованием машинного масла, как если
бы Бойлерный отстойник поймал и прокипятил. Отстаньте, «Я» не
хочу ни решений, ни доказательств: спасение мое отрада. «Я» есть
Бог для другого. Это — не мания величия, а паранойя ничтожества
моей бренной оболочки. Без нее «Я» срываюсь до полного маразма.
Как?! Знойного Параноика уже привели?! Мое «Я» в моем «Я» еще не
готово. Пургену побольше и мышей, мышей, чтобы через осклизлые
бока вываливались печенка с селезенкой. Костлявая, твой портрет
с кнутом очень живописен. Боже!!! Какой оскал боли... Зачем Вы
даете мне зеркало? Чтобы Я видел свой заострившийся нос. Зачем
мне временная передышка улучшившегося самочувствия? Неужели
Вы не знаете, что Я знаю, как выглядят покойники? Вы все пред-
усмотрели и вовремя вносите гроб. Я уже сообразил, что являюсь
трупом и мирно лежу в том гробу, как опенок. Вы правы: что тут це-
ремониться с обмывкой, все равно это надо закапывать в землю, где
настанет истинно-приятное щекотание червями. Они сделают свое
дело, но воскресение будет в телесной оболочке. Что подтверждает,
что и в крутейшей метафизике остаются отроги бредового матери-
ализма. Сохранятся чувства и ощущения, а большее будет не здесь.
Рай и Ад — вот две крайности проклятия Чистилища.
Да здравствует СОТЕРИОЛОГИЯ!!!
«Все тщетно, пока наш рассудок земной
Ждет истины вечной виденья:
Покров ее смертный не сбросить рукой,
У нас лишь догадки, сомненья.
В слова ты хотел бы свой дух заковать, —
Свободный, он в буре умчится опять.
Покинь же смелее безумный твой бред.
Лишь веру свою сохраняя!
Невнятный есть звук и невидимый свет —
И в них только правда святая.
Наружи безумецдишь ищет того.
Что вечно таится в груди у него».
Шиллер Ф. Собр. соч. Т. 1.
М.: Художественная литература, 1955. С. 316
15. Рай
Заоблачная параноидальность мысли нс идет ни в какое сравне-
ние с приземленностью человеческого бытия. Необходим выход из
дебрей ежедневности и текучести. Есть Свет, как Бог; спасение —
в НЕМ. Но есть конечная и безусловная трудность в передаче себя
Богу: на земле Я как мысль совершаю поступки, как «Я-тело». Но тело
остается на разложение земляным червякам и хирургам, а душа, как
мысль, которая, безусловно, и есть это «Я», отдается полностью Богу,
как беспредметное отождествление бестелесного с бестелесным.
Что там? Пока «Я» здесь — не знаю, но однозначен факт слияния.
«Я» отдаюсь возвышенному и возвышаюсь до Райского Блаженства.
Увижу ли я там кого-то или «в действительности», или «в иллю-
зии» — трудно и непонятно. Захочет ли тот встреченный, будет ли
соответствовать его желаниям то, что я ему предложу? Построение
Рая требует отсутствия неудовлетворенности как от отказа, так и от
перенасыщения. Знает ли об этом Бог? Думать или сомневаться?
Как одно и то же приводит к мнению об оглуплении Создателя? ОН
не мог заложить в основу конечных помыслов, но только творчески
бесконечных. И необходимо рассматривать переход смерти как про-
должение творения, как освобождение к истинному творчеству, ко-
торое не ограничено ни иллюзиями, ни сомнениями. Творение ради
созидания. Творение в свободном полете мысли. Творение не ради
себя, а ради всего.
В чем Рай? В сотворимости и созидательности. Вступив в состоя-
ние свободного творения в реальности, в материальной тождествен-
ности, при выходе из нее процесс гораздо усиливается, достигая
состояния телесной безразличности. Будучи для всех, «унизившись»
до служения всем, сочетая самоотдачу с нетребовательностью, со-
зидается Рай. Я готов мыть ноги последнему нищему и не требовать
от него благодарности. Надо понимать, что страдают от невопло-
щенных стремлений и непризнанного величия, в остальном же и без
удовлетворенности может наступить Благодать. Поэтому Рай есть
некое состояние экспансии вовне при полном неизъяснимом жела-
нии и смирении, творчества до того момента, пока оно не идет до
границы, области экспансии другого индивида. Такие состояния мо-
гут иметь далеко не все, а только имеющие тонкое моральное чутье,
не выделяющие свое в ущерб другому. Это не праведники в смысле
соблюдения канонов с целью спасения, как на торгах (здесь нет вну-
треннего соответствия потенции с реальностью), а когда внутрен-
ние посылки просветляются до внешних. Вынесение непостижимого
174
гноя подсознательного вовне еще не гарантирует просветления
сознания. Это может стихийно разрушить, но может не в смысле
сделает или нет, а в смысле обязательно. Противиться этому необ-
ходимо путем принятия этого гноя де-факто, а несправедливости де-
юре. В такой ситуации акты творения в чавкающей реальности уже
сами становятся образами просветления. Образ Рая создается под
звуки высокой соборной музыки, хорала и проповеди. ОргАнЫ Бога,
вещая, призывают к становлению и возвышению: высокие купола
и расцвет Царственного Венца, вознесение рук в крестном знамении.
Духовность и возвышенность приносятся как дары Старцу. Логика не
в мыслях, а в симфониях звуков. Все перерождается в прелюдиях Ор-
гАнА, вживается в Него. Текст, жизнь читай под звуки свободного во-
леизъявления ОргАнА, но не органа. Печень и желудок закроют тебе
навсегда пути к Богу. Музыка переливается в пении Бытия. Смотри
то, что хочешь видеть. Другое—безудержность и вакханалия. Что же
«Ты» видишь? Что бы то ни было, это твоя самооценка. Великое свой-
ство поступать с другими так же, как «Ты» хочешь, чтобы поступали
с тобой. Это — тоже эгоизм, но совмещенный не с «Эго», а с Иным.
Объективный Дух отражается в этой субъективной морали. Он не
есть все как внутреннее, а все как внешнее. Да, он сидит во мне, но
это не Черт, а ОН; это — Дух. Что можно сказать? Только резонанс.
Все апофеоз, как утверждение и возвышение, аристократизм Духа.
«Так как все деятели стремятся к абсолютной полноте бытия и действуют целе-
стремительно, опираясь на весь свой опыт, то они никогда не застывают в одном
положении. Но действии их суть результат свободных творческих исканий; они
могут вступать также и на неправильный путь; поэтому изменения их могут быть
крайне различными: одни из них имеют характер прогресса, т. е. приближения
к Царству Божию, другие могут быть регрессивными, т. е. удаляющимися от
Царства Божия; возможны также боковые отклонения от прямого пути. Иде-
альную линию изменения, ведущую прямо к порогу Царства Божия, мы назвали
НОРМАЛЬНОЙ ЭВОЛЮЦИЕЙ. Формальная свобода ни на каком из путей, даже и на
сатанинском, не утрачивается. Поэтому всегда сохраняется возможность раска-
янья и вступления на правильный путь восхождения к Богу. Отсюда следует, что
среди бесконечного множества деятелей должны быть и такие существа, которые
проделали весь путь рт отрицательной бесконечности до положительной. Биогра-
фия этих существ есть образец прогресса, осуществленного в таком грандиозном
масштабе, какой и не снился сторонникам позитивистической теории прогресса».
Лосский Н. 0. Условия абсолютного добра. М., 1991. С. 232
16. Ад
Поставим вопрос вполне ортодоксальный и логичный: как разделить
Рай и Ад в их диалектике внутренней моральной сущности; не уби-
ваем ли мы одно через другое? Кто сказал, что муки не могут носить
высшего блаженства искупления? Грешник было по призванию
Бога. Его неверие было верой, а идеалом — отражение всеобщего,
лукавством исторического базиса. Нет! Невозможно. Да! Несерьез-
но искать смысл сущего. В чем причина крушения бессилия? Абсурд
должен быть не ничем а самим-для-себя, как бытие текста «есть».
Бытие-в-себе и бытие-для-себя сливаются в себепорождающем.
Может ли безумный сказать нечто новое или нет? Неважно то, что
такое нечто: Ад или Рай, а важно то, что о внешнем или внутреннем
в индивиде только и может быть спрошено. Мировоззренческое му-
жество философа здесь не спасает, если не понято, ради чего, иначе
логично можно превратить свое изложение в свое следствие.
Представьте себе ситуацию, когда палач, закрепив ваши пальцы
в струбцинах, загоняет под ногти медные гвозди; сочится кровь;
раны посыпают солью. Вы улыбаетесь: «Ну, давай, поднажми, что же
ты так нерешительно кромсаешь это тело?» А он тебе отвечает ласко-
вым похрустыванием вытягиваемых сухожилий. Вы — оба артисты
одной комедии. Он мучает тебя без риска изменить Вечность, а ты
испытываешь дикие муки без надежды получить затем Райское Бла-
женство. В сущности, это не имело бы смысла, если бы палач в дей-
ствительности не получал наслаждения здесь и теперь или духовно
(ради интереса), или материально (за плату). Так и Люцифер раз-
ливает везде свои приманки и ловит в сети — это его удовлетворение
и способ существования. Это Люцифер в тебе и ты в Люцифере. Ты
есть он. Будет все, что захочешь. И будут вопли и «скрежет зубов».
Не понимаю, почему выбирают Ад, а не Рай? Почему выбор Ада
маскируют как выход к Божественному промыслу? Откуда такое
пренебрежение? Откуда такое несознание и накопление черных
мыслей? Это — не отчаянье одиночества среди рушившегося Бытия;
это не кошмар в сумасшедшем доме. Отдельная незлобивая заблуд-
шая овца может быть спасена, даже если она не созидает в себе Рай
при жизни сама. Ей можно помочь. Отсюда тайна исповеди; отсюда
раскаянье. Однако помочь можно только незлобивым, морально
восприимчивым. Кто же уверовал в Сатану и всепожирающую Идею
переустройства мира, далек от созидания Эдема. Нельзя сказать, что
Эдем возможен без переустройства, без Софийного хозяйства, но
только что чему должно служить: то ли Рай хозяйству, то ли хозяйство
176
Раю. Невозможно допущение перевертышей, даже если хозяйство
направлено на созидание духовности, а не только удовлетворение
тривиальных потребностей тела. Любой моральный перевертыш
идет из преисподней. Он предполагает начало конца. Только при-
знание первоначала в Духовности поможет избежать страшного го-
ловной боли и «скрежета зубов». Если уж высшая структура есть, то
все должно описываться как исходящее из нее. Даже если ее нет, то
она есть; это как индивид; он есть, но пока есть только он, нет обще-
ства, на основании которого только и возможно его описание. Так
и здесь: если признается только материальность, то Божественное
исчезает, Бог умирает, субъекта нет, но и материальное возможно
описать только апеллируя к субъективности, Божественности. Надо
понять, что Божественное ввиду неописуемости самодостаточно.
Вот в чем причина Ада. Как ловко нас поймал? Сатана! Вот ведь это
твердое — это действительно. Да, оно же очевидно. Кто спорит? Но
тогда ваш разум и духовность далеко не очевидны. Вы создаете Ад.
Понятно, что Ад — это не есть какие-то муки. Там могут быть
и блаженства: вволю пищи любовных утех. Но когда их много, это
оборачивается еще большим кошмаром. В Аде нет непосредствен-
ного истязания телесности, вот этого тела единичности, там все
направлено на разложение Духа. Вы же видели, как все это просто.
Для этого нужна болезнь антропоцентризма. Точка сборки захлопы-
вается всепожирающим Орлом. Собственно, точка сборки отождест-
вляется с Орлом. Если хочешь построить Ад, отождестви свою цель
с развитием своей Духовности, своего учения. Поистине, дорога
в Ад устлана благими намерениями. В этом ее смысл. В Рай нельзя
звать понятным путем. Он есть тайна и иррациональность. Если
вас ведут или зовут к светлому будущему — можно представить, что
это будет за будущее: там на фонарных столбах будут раскачивать-
ся тела несогласных. Особенно это неизбежно, если это логически
предопределено. Ну вот, вы же видите, что по-другому невозможно.
Это единственный выбор, как можно от него отказаться. Существо
в Софийном хозяйстве. Нет понимания главного: смысла понятий
сотериологии. Ее изучение в строго логическом ключе, в непротиво-
речивых терминах есть та самая «прекрасная» дорога, как и любое
скептическое философское разумение. Это процесс космического
комизма. Это третирующие комики, призывающие к спасению, как
будто каждый в отдельности не хочет жизни вечной, как будто он ее
не имеет. Он проста выбирает материальное блаженство Ада, ввиду
недостижимости нематериального Блаженства Духа. Его нельзя за
это осуждать. Он свободен. Навязывание ему истинного пути создаст
тот же Ад. Путь преграждает самоотдача.
177
17. Самоотдача
Самоотдача — суть мессианство. Наши позывы, направленные на
ближнего, мотуг не иметь выгоды тут и теперь. Это может быть ре-
зультатом нашего раскаянья. Мы хотим в помощи другим искупить
свои грехи. Искупление и раскаянье сосредоточены в себе; они со-
кровенны. Они малопригодны для страждущего ближнего. Несение
к нему идеалов бесполезно до тех пор, пока он этого сам не захочет.
А если мы не забазируем свои идеалы на свободном выборе этого
самого ближнего, то это будут не идеалы, а кощунство и садизм.
Мессианство обернется истреблением. Неважно, будет убийство
и философия смерти, а спасение, моральные и нравственные нормы.
Это не мимикрия, а способ воплощения Дьявола. Это — сам Дьявол,
считающий себя Мессией. Он несет искупление, помощь и спасе-
ние. Он не может по своим мыслям нести ничего другого. Бога нет,
вернее, Он есть, но ушел глубоко вовнутрь, а вовне переродился
в Дьявола. Здесь допустим перевертыш: внутри или вовне; если Бог
внутри — Дьявол вовне, или наоборот. Сознание внешней «кроваво-
сти» Дьявола толкает единичность к пропасти спасения. Такова суть
мессианских проповедников. У них нет чести, а одно лишь достоин-
ство. Они не могут унизиться, их унижение — нравственная победа.
Они унижаются ради этой победы. В этом они находят смысл. И сно-
ва Бред. Опять разговор вокруг самости. Неужель иное немыслимо?
Неужели в Духе, в духовном нельзя быть свободным? Пусть ваше
мессианство не идет дальше материального — это замечательное
мессианство товарных производителей, когда единичность имеет
среди них выбор. Это низший слой свободы. В нем, по-видимому,
только и возможно «истинное» мессианство, но в Духе возможно
только первоначальное наставничество, учительство: без толчка не
зародится духовность. Ее необходимо вдохнуть в «мертвое» тело. Это
может сделать Наставник. Он может дать завет, а там — как знаешь:
сможешь расшифровать или нет. Скорее, нет. Не хватит свободы.
«Я» глубоко переживаю за вас, слепых. Вы молча падаете в про-
пасть, но не хотите открыть глаза, сделать сознательный выбор. Вы
продолжаете тихо падать в пропасть, не стоная, чтобы никому не по-
казать, что осознали ошибку. Если я надеюсь, то и другой пусть тоже
так. Причем начинающий падать уверяет напирающего в спину, что
высшая правда в полном ослеплении, и тому подтверждение, что
до сих пор они шли по твердой почве, а потому и дальше будет так.
И глаза нельзя открывать. Почва потому и была твердой, что были
закрыты глаза. Но каков в этой ситуации «Я»? Стою в стороне и в сму-
178
щснии наблюдаю за стадом, как их съедает сонм бесов. Из отдельных
особей вырываются бесы и усиливают стадность в остатке. Пере-
бесившиеся прозревают и отходят в сторону. Пока «Я» прозревший
один, «Я» — Бог. Но прозревшие, подступившие ко мне все меняют:
начинается новый виток ослепления, пока кто-нибудь не выйдет из
этой новой толпы. Философия — не цель, как дурная бесконечность,
а взирание со стороны. «Я» есть человекобожие. Отходящий в сторо-
ну несет в себе самоотдачу. Слепые не видят, а скорее чувствуют, что
кто-то поступил не так. Их паденье в пропасть станет сознательным
падением, а философ — «подсадной уткой». Слепой приглашает Без-
дну на вальс, а философ в сатанинском смехе догоняет его в образе
демиурга. Разражается дикое эхо кишащих червей. Со всех сторон
пустоты слышится: «Это — Рай. Это — Рай». И встают волосы ды-
бом от такой благоустроенности. Кто виноват? Эклектик. Попробуй
развоплотить и воплотить. На лысый череп подопытного кролика
инквизиции монотонно падают холодные капли влаги. Все буквы
суть влага смысла. Мессианство влачит этой влагой свое жалкое су-
ществование. Ради кого жертвовать? Ради крысы или инквизиции?
Никто не внушает доверия, а только «Мое» «Я» в «Другом». Наставни-
чество ради продолжения «Я». Разделение на «Я» и «Знойного пара-
ноика» предопределено. Провидение гипертрофировало алгоритм.
Чудесное восстановление из пепла смерти моего сознания есть все
внутренне в себе достаточное. Признай, что Ты есть апофеоз Моих
мыслей и Ты познаешь во Мне пророка и Бога. «Я» Тебе дам учение
и сколько угодно заповедей. Попробуй их не соблюдать. Но среди
них — главная: не ищи смысла, успокой душу в безмятежной славе
просветителя. Несущий свет от света же и погибнет. Особа схоласти-
ческого труда неизбежно встанет перед неразрешимым вопросом.
Для нес будет главным, сколько и каким образом перерождаются
бесы. Раскаленные угли, и каленым железом в грудь! Ах! Бальзам.
Эта грудь — произвольное учение учителя, а остальное — средство
и цель. Начала учения сгорают в достижении цели. Ведущие паству не
ведают, что творят. Мессия захлебывается в предательстве. «Прежде
нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от Меня», — го-
ворил Христос. Это свойство всех паств. Но со смертью Учителя они
сами становятся пастырями. Предать Учение невозможно, а только
покалечить тело пастыря. В крайнем случае принять или не принять
нечто. Главное же — вот она, телесная оболочка заблуждающегося.
Все ненадежно, пока не сделаешь себя надежным.
18. Надежность
Любая философская система есть только потому, что она некото-
рое основание разуму. Предполагаются выводы — вот это и есть
надежность. Можно предположить подобное, только замкнуться
не на этот текст, а на сознание читающего. Это единственное, что
можно сделать в системе, это будет сплошным противоречием,
основанным на различных мнениях, которые при своем развитии
выработают определенный стереотип мысли и уничтожат первона-
чальный смысл и значение. Любая система обречена на потерю сво-
его первоначального значения и смысла. Ей будет приписан другой
смысл: больше предвидящий и гениальный, а может быть, наоборот,
тусклый и ограниченный. В одном только случае она не потеряет
своего первоначального значения и смысла — если будет полно-
стью утеряна и забыта. Это привнесет в нее полную достоверность
и надежность. Тогда никто ни о чем не скажет; никаких неправиль-
ных, булькающих интерпретаций не будет. Зачем обосновывать то,
чего нет. Оно и так обосновано своим отсутствием. Обосновывать
отсутствие — значит вносить элемент реальности в небытие. Т. е.
если о небытии говорится нечто, то это уже не небытие, и есть некая
надежность в том сомнении, которая об этом вопрошает. Все есть
все; все обо всем вопрошает; все есть фундамент всему, все допу-
стимо. Такая надежность свидетельствует о потере материальной
реальности. Но именно потому, что основным вопросом философии
является вопрос обо всем, она (т. е. философия) обречена на потерю
надежности.
Привет, Душа! Не поддавайся на соблазн философствования —
это дорога в никуда, связанная не с нахождением, а с потерями.
180
Круг четвертый
Заключительный
1. Заключение
Мы видели, что Все — Бред, но кое-что есть, поскольку должно быть.
Руководствуйтесь тем, что должно быть для Вас, но не забывайте об
ином. Иначе иное больно отомстит за прямое к нему пренебреже-
ние. Абсолютизация своей идеи — это паранойя. Ежедневно, ежечас-
но проверяйте ее на устойчивость с позиций иного. Оно более право,
чем Ваше «должно быть». Неверно утверждение: действительность
не все существующее, а то, что соответствует своему понятию. По-
пытка удовлетворить потребности хоть в каком-нибудь объяснении
не удалась, тем более что текст сам о себе последнего слова сказать
не может. Пусть эта фраза и будет последним словом.
183
2. Литература
Нижеприведенная литература подобрана не потому, что так хоте-
лось бы по смыслу текста, а потому, что она имела большее влияние
на его формирование. Многие источники находятся в противоречии
с текстом, по, как в кривом зеркале, отражены в нем.
1. АнахтД. Сочинения. М.: Мысль, 1975.
2. Аристотель. Метафизика // Собр. соч. Т. 1. М.: Мысль, 1976.
3. Альтенберг П. Сумерки жизни. Л.: Изд-во «Петроград», 1924.
4. Дум: в 3 т. М.: Терра, 1990.
5. Байрон Д. Избранное. Т. 2. М.: Художественная литература, 1987.
6. Баландин Р. К. Время-земля-мозг. Минск: Вышэйшая школа, 1973.
7. Беме Я. Аврора или утренняя заря в восхождении. М.: Туманус, 1990.
8. Бердяев II. А. Самопознание. М.: Книга, 1991.
9. Бердяев II. А. Философия неравенства // Русское зарубежье. Власть
и право. СПб.: Лениздат, 1991.
10. Беркли Дж. Трактате принципах человеческого знания. М.: Мысль, 1978.
11. Беспредельность. Л.: Всесоюзный молодежный книжный центр, 1990.
12. Библер В. С. От наукоучения к логике культуры. М.: Политическая лите-
ратура, 1991.
13. Библия: Ветхий и Новый Заветы.
14. Бонавентура. Ночные бдения. М.: Наука, 1990.
15. Борн М. Физика в жизни моего поколения. М.: Иностранная литература,
1963.
16. Булгаков С. Н. Философия хозяйства. М.: Наука, 1990.
17. Бэкон Ф. Новый органон. Собр. соч. Т. 2. М.: Мысль, 1978.
18. Вернадский В. И. Научная мысль, как планетарное явление. М.: Наука,
1991.
19. Винер II. Кибернетика. М.: Наука, 1983.
20. Вольтер. Философские письма. М.: Наука, 1989.
21. Гассенди П. Собр. соч. Т. 2. М.: Мысль, 1968.
22. Гегель Г. В. Ф. Наука логики // Энциклопедия философских наук. Т. 1. М.:
Мысль, 1975.
23. Гегель Г. В. Ф. Философия Духа // Энциклопедия философский наук. Т. 3.
М.: Мысль, 1977.
24. Гейзенберг В. Физика и философия. М.: Наука, 1990.
25. Геккель Э. Мировые загадки. М., 1907.
26. Гельвецкий К. А. Об уме. Собр. соч. Т. 1. М.: Мысль, 1974.
27. Гессе Г. Магия книги. М.: Книга, 1990.
28. Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности: сб. М.: Прогресс,
1990.
29. Данте А. Божественная комедия. М.: Правда, 1982.
30. Дешан Д. Л.-М. Истина, или истинная система. М.: Мысль, 1973.
184
31. Джеммер М. Понятие массы. М.: Прогресс, 1967.
32. Дицген И. Завоевания (Аквизит) философии. СПб., 1906.
33. Дицген И. Против идеализма и поповщины. М.: Госиздат, 1926.
34. Дицген И. Сущность головной работы человека. М., 1907.
35. Дицген И. Экскурс социалиста в область теории познания. М., 1913.
36. Достоевский Ф. М. Собр. соч. Т. 7. Л., 1990.
37. Дрейфус X. Чего не могут вычислительные машины. М.: Прогресс, 1978.
38. Ефимов И. Метаполитика. Л.: Лениздат, 1991
39. Ефремов И. Час Быка. Минск: Юпицтва, 1989.
40. Зиновьев Л. Зияющие высоты. М.: ПИК, 1990.
41. Камю А. Бунтующий человек. М.: Политическая литература, 1990.
42. Клайн М. Математика: Утрата определенности. М.: Мир, 1984.
43. Клизовский А. Основы миропонимания повой эпохи. Рига: «Виода», 1991.
44. Кузанский II. Об ученом незнании. Собр. соч. Т. 1. М.: Мысль, 1979.
45. Ламетри. Трактат о душе. М.: Мысль, 1976.
46. Ламонт К. Иллюзия бессмертия. М.: Политическая литература, 1984.
47. Лейбниц!'. В. Опыты теодицеи. Собр. соч. Т. 4. М.: Мысль, 1989.
48. Ленин В. И. Материализм и эмпириокритицизм. Собр. соч. Т. XIII. М.,
1928.
49. Лермонтов М. Ю. Собр. соч. Т. 2. М.: Художественная литература, 1976.
50. Лосев А. Ф. Философия. Мифология. Культура. М.: Политическая литера-
тура, 1991.
51. Лосский Н. О. История русской философии. М.: Высшая школа, 1991.
52. Лосский II. О. Условия абсолютного добра. М.: Политическая литература,
1991.
53. Лютер М. О рабстве воли // Э. Роттердамский. Философские произведе-
ния. М.: Наука, 1987.
54. Малевич К. Бог не скинут. Искусство. Церковь. Фабрика. Витебск:
«Уновис», 1922.
55. Мир философии. Т. 2. М.: Политическая литература, 1991.
56. Монтень М. Избранное. М.: Советская Россия, 1988.
57. Мужчина и женщина. 1990. № 1.
58. Наше наследие. 1991. № 4.
59. Немилое А. В. Что такое смерть. Л.: Госиздат, 1925.
60. Ницше Ф. Веселая наука // Собр. соч. Т. 1. М.: Мысль, 1990.
61. Ницше Ф. Так говорил Заратустра. По ту сторону добра и зла. Сумерки
идолов // Собр. соч. Т. 2. М.: Мысль, 1990.
62. Оппенгеймер Р. Летающая трапеция. М.: Атомиздат, 1967.
63. Ортега-и-ГассетX. Дегуманизация искусства. Восстание масс. М.: Искус-
ство, 1991.
64. Оствальд В. Насущная потребность. М., 1912.
65. Оствальд В. Натур-философия. М., 1904.
66. Петров М. К. Язык, знак, культура. М.: Наука, 1991.
67. Проблемы человека в западной философии. М.: Прогресс, 1988.
68. Пуанкаре А. О пауке. М.: Наука, 1990.
69. РейхенбахГ. Направление времени. М.: Иностранная литература, 1962.
70. Рерих Н. Избранное. М.: Советская Россия, 1979.
71. Роттердамский Э. Похвала глупости. М.: Советская Россия, 1991.
72. Скворцов Ир. Новая космогония. СПб., 1910.
73. Соколов Ю. Н. Цикл как основа мирозданья. Ставропольское книжное
изд-во, 1990.
74. Соловьев Вл. Оправдание добра // Собр. соч. Т. 1. М.: Мысль, 1990.
75. Спиноза Б. Этика. М.: Гос. социально-экономическое изд-во, 1932.
76. Сто страниц. 1990. № 4.
77. Ступени. 1991. № 1.
78. Тейяр де Шарден П. Феномен человека. М.: Наука, 1987.
79. Толстой Л. Круг чтения. М.: Политическая литература, 1991.
80. Уайтхед А. Н. Избранные работы по философии. М.: Прогресс, 1990.
81. Фейерабенд П. Избранные труды по методологии пауки. М.: Прогресс,
1986.
82. Ферворн М. Естествознание и миросозерцание. М., 1909.
83. Франк С. Л. Непостижимое. М.: Правда, 1990.
84. Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.
85. Фрейд 3. Психология бессознательного. М.: Просвещение, 1990.
86. Хакен Г. Информация и самоорганизация. М.: Мир, 1991.
87. Хволъсон О. Д. Знание и вера в физике. Пг, 1916.
88. Цицерон. О природе богов. М.: Наука, 1985.
89. Чаадаев П. Я. Собр. соч. Т. 1. М.: Наука, 1991.
90. Чалидзе В. Иерархический человек. М.: Терра, 1991.
91. Человек. М.: Политическая литература, 1991.
92. Шацкий Е. Утопия и традиция. М.: Прогресс, 1990.
93. Шекспир У. Избранные произведения. Л.: Лениздат, 1975.
94. Шелли М. Франкенштейн. М.: Художественная литература, 1965.
95. Шеллинг Ф. В. Й. Система трансцендентного идеализма // Собр. соч.
Т. 1. М.: Мысль, 1987.
96. Шеллинг Ф. В. Й. Философские исследования о сущности человеческой
свободы и связанных с ней предметах. Собр. соч. Т. 2. М.: Мысль, 1989.
97. Шестов Л. Апофеоз беспочвенности. Л.: Изд-во Ленинградского ун-та,
1991.
98. Шиллер Ф. Собр. соч. Т. 1. М.: Художественная литература, 1955.
99. Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. Репр. изд. М.: Советский
писатель, 1990.
100. Штайнзалъц А. Роза о тринадцати лепестках. Рига: Шамир, 1990.
101. Эйнштейн А. Физика и реальность. М.: Наука, 1965.
102. Энгельс Ф. Диалектика природы. ОГИЗ, 1948.
103. Эриквес Ф. Проблемы науки. М.: Космос, 1911.
104. Юм Д. Исследования человеческого разумения. СПб., 1902.
105. Юркевич П. Д. Философские произведения. М.: Правда, 1990.
3. Отзывы и рецензии
Время и ситуация в стране по-новому ставят старый вопрос: кто
философ? Тот, кто ткет живую ткань философствования, осмысления
действительности и своего места в ней? Или тот, кто делится своею
радостью узнавания чужого философствования? Собственно фило-
соф — первый. Второй исследователь или преподаватель, его цель —
расчленение и инвентаризация живого духовного опыта. До сих пор
именно на это ориентируется философская литература. Реализуемая
по писаным или неписаным канонам аналитика чужого осмысления
заглушает в них самостоятельную работу ума и души, мировоззрен-
ческое самоопределение, подменяет их. Между тем все более явной
становится потребность в материалах современного первичного
философствования, которое не может быть подменено и заменено
никакими публикациями философского наследия.
В этом плане рукопись книги В. Г. Никулихина представляет
несомненный интерес. Это материал именно первичного философ-
ствования. Среда научно-технической, творческой интеллигенции
всегда была и остается одним из существенных источников фило-
софского осмысления, дополняющим, стимулирующим «профессио-
нальную» философию, а иногда и опережающим его по уровню
и глубине мировоззренческого поиска. Достаточно в этом плане со-
слаться на примеры Вернадского, Поршнева, Авсренцева, Лотмана,
Любищева и др.
В. Г. Никулихин с отличным знанием концепций и результатов со-
временной науки, философской литературы ставит наиболее острые
и актуальные мировоззренческие проблемы современности: харак-
тер направления развития, свободы воли, смысла жизни, смерти,
личности и общества... Привлекательной стороной рукописи являет-
ся авторский стиль — эмоциональный и искренний. Автор активно
включает в ткань текста мысли других авторов, причем делает это
нетривиально. Речь идет не о простом цитировании-ссылке или
иллюстрации, а о развитии интеллектуального и духовного поиска
в ином пространстве текста, порождающем у читателя самостоя-
тельные ассоциации и осмысления.
Автор отдает дань так называемому основному вопросу филосо-
фии (ОВФ) и связанному с ним различению всего богатства палитры
философских концепций и философем на противостоянии мате-
риализма и идеализма. Очевидно, эта дань — проявление инерции
канона советской (школьной) философии. Как известно, ОВФ
ставится в одной только работе классиков марксизма-ленинизма
187
(в известной статье Ф. Энгельса). Исходной категорией упомянутых
«классиков» является отнюдь не материя, а практика, в которой ма-
терия и сознание (идея) синкретичны, диалектически едины. Широ-
ко известно также и ленинское замечание, что ОВФ значим только
в теоретическо-познавательном плане, подчеркивание его ограни-
ченной сферы постановки и опасность расширительного толкова-
ния. В философии все вопросы — основные, что, кстати, достаточно
убедительно демонстрирует содержание текста В. Г. Никулихина.
Данная работа — зрелое произведение, выполненное на высоком
теоретическом уровне, написанное при этом ясным, хорошим язы-
ком. Вне всякого сомнения, она заслуживает публикации и вызовет,
как представляется, читательский интерес как специалистов, так
и всех интересующихся философией.
Доктор философских наук Г. Л. Тулъчинский
Работа представляет собой мозаику интересных мыслей, в том числе
и авторских, некий поток философских идей и образов, не выстро-
енных в систему доказательств чего-либо, не подчиненных задаче
сделать какой-то окончательный вывод.
Тем не менее такого рода «неразумность» работы является по-
током жизни в абсурдистском, антигсгслевском варианте (анти-
Гегель), когда все действительное или, по крайней мере, часть дей-
ствительного полагается неразумным и алогичным.
Присутствующий в работе эстетический момент позволяет срав-
нивать ее с полотном абстракциониста, где абсурд жизни изобра-
жается отнюдь не натуралистически, а абсурдными же средствами
искусства.
Сафонов В. А.
Произведение В. Г. Никулихина обращает на себя внимание, во-
первых, свободой письма. Автор совершенно не страдает столь
частым для начинающих авторов напряжением, когда видно, что
каждая фраза, каждое слово выдавливается с огромным трудом. Ему
легко дается также и общая композиция произведения, непринуж-
денные заголовки намечают целостность. Между тем затруднение
188
перед необходимостью делать заголовок встречается достаточно
часто у начинающих философов.
Словом, В. Г. Никулихин легко пишет, а потому его легко читать.
Во-вторых, В. Г. Никулихин и сам легко читает. По ссылкам видно,
что он знаком с основной отечественной и переводной литературой
по тем вопросам, которые его интересуют.
В-третьих, свобода выражения мысли обнаруживает философ-
скую одаренность автора, задумывающегося над фундаментальны-
ми вопросами бытия. Эти вопросы выражены им непосредственно
и искренне.
И все же работа В. Г. Никулихина обладает рядом существенных
недостатков, которые заставляют смотреть на нее не только как на
ученическую, но и как на «само-ученическую». Эти недостатки впол-
не преодолимы при наличии доброй воли автора, а потому имеет
смысл их вкратце описать.
Прежде всего, перед нами работа, где не столько ответы, сколько
сами постановки вопросов навязаны популярным «марксизмом-
ленинизмом», имеющим, по сути, мифологическую природу. Это
выражается в тексте произведения, где, за исключением слова
«бред» в заглавии, все основные термины как бы заимствованы из
четвертой главы «Краткого курса истории ВКП(б)».
Один из главных вопросов В. Г. Никулихина — это вопрос: «Надо
ли принять сторону материализма?» И далее можно проследить по
тексту эти непреднамеренные, постоянные возвращения к проб-
леме «марксистско-ленинской» философии. Оказывается, что вме-
сте с естественнонаучным багажом именно она наиболее глубоко
усвоена.
Здесь же следует отметить и господство в стилистике, а подчас и в
содержании так называемой научно-популярной литературы. Она
часто ввергает автора в грех приблизительного знания, полученного
из вторых рук.
Дальше, при всей, казалось бы, обширной эрудированности авто-
ра (цитаты из самых разных философских и не только философских
сочинений), при более внимательном вчитывании обнаруживается,
что понимания всех этих работ пока нет. Они усвоены на уровне кра-
сивых слов, эффектных высказываний. Это, конечно, тоже немало,
но недостаточно. Потому-то проблематика собственного философ-
ского творчества и не выходит за рамки популярного «марксизма-
ленинизма», что действительные философские произведения не ос-
воены. Потому-то В. Г. Никулихин легко цитирует рядом Гельвеция
и Ницше. Кстати, обращает на себя внимание отсутствие Канта.
189
Аристотелевская «Метафизика» в этом списке, правда, есть, но нет
чувства, что В. Г. Никулихин внимательно проработал ее от доски до
доски конспектом или хотя бы карандашом в руках. Аристотель не
выступает для него как философская самоценность, а всего лишь как
рядовой камень в фундаменте собственной никулихинской системы.
Возможно, в перспективе это так и будет, но для начала неплохо бы
смиренно освоить некоторые фундаментальные тексты, которые не
даются простому поверхностному цитированию.
Классические тексты вообще обладают способностью молчать.
Они как будто не могут постоять за себя. Но тем более жестока месть,
которую они готовят надменному творцу.
Налицо определенный разрыв между претензией на новое слово
в философствовании и невыявленностыо собственных новых идей.
Этот разрыв нетрудно замаскировать сегодня авангардной стили-
стикой темного философского слова. Однако пытаешься понять,
что же, собственно, хотел сказать автор (кроме того, что он может
говорить!), и вот этого как раз и не находится. Впрочем, дело, может
быть, в недостаточной проницательности рецензента.
В составе такого отзыва, по-видимому, уместны рекомендации.
1. Идя шаг за шагом, сосредоточиться на одной идее, полностью
раскрыть ее, добиться пусть небольшого, но выявленного
и признанного результата. Очевидно, речь может идти о малых
формах, т. е. о тезисах, о статье, о рецензии. Один из наших
маститых писателей (Ю. Трифонов), обращаясь к молодым,
говорил: «Вас обычно учат начинать с малых форм, вроде рас-
сказа. Это не обязательно! Можете написать поначалу романы.
И вам самим станет ясно, чего вы стоите, что вы собой пред-
ставляете». Вот и В. Г. Никулихин свой первый «роман» напи-
сал. Теперь он может перейти к малым формам.
2. Искренняя любовь к классическим текстам. Неплохо бы
В. Г. Никулихину осознать свою действительную философ-
скую принадлежность и приверженность, сформировать сво-
его «философского героя» и в этом русле продолжить собствен-
ное творчество. Учитывая некоторые намеки текста, можно
было бы рекомендовать «Критику чистого разума» Канта.
3. Умение читать, а не только выписывать яркие цитаты очень
хорошо формируется в рецензировании. Почему бы не напи-
сать рецензию на какую-нибудь свежую (пусть рядовую) моно-
графию по философии?
4. Подумать о систематическом философском образовании.
190
В заключение следует заметить только две вещи: у В. Г. Никули-
хина, несомненно, задатки философской одаренности, а суждения
этого отзыва вовсе не есть истина в последней инстанции.
Зав. кафедры социальной философии
философского факультета СПбГУ
Доктор философских наук, профессор К. С. Пигров
Дорогой Валерий!
Думаю, что надо в разные журналы послать отдельные главы
в виде эссе «к вопросу о ...», написав в каждую редакцию краткий
перечень тем. Думаю, что не исключено приглашение в качестве по-
стоянного автора.
Каждый прочитавший будет высказывать свои суждения, и,
если Вы будете меняться под них, то потеряете самобытность стиля
и сути. Однако не все мнения небезынтересны как толчок к даль-
нейшим рассуждениям и размышлениям. После семи дней в снегах
Гималаев — иной взгляд на то же страданье. Читала вторую часть до
и после. В первый раз со смехом, второй раз была истерика.
Да, вторая часть — чисто литературные и достаточно необычные
конструкции. В наш век ликующих принципов и сомнительных
деяний неосмысленное имеет право на существование. Первое ощу-
щение у меня именно несистематическое. С другой стороны, сам
предмет произведения в своем собственном отражении — является
ли он системой?
Теперь согласна с Вами и тем более с А. П. по поводу разницы
в восприятиях до и после клинической смерти.
Любопытно, как оценят разные читатели? Будут ли среди них
с синдромом КС.
Желаю Вам удачи. Очень рада, что Вы меня познакомили со сво-
им произведением.
PS: Да, Олег говорил, что один из первых экземпляров Вы пере-
дали Алле (вдове Даниила Андреева), хотелось бы знать ее мнение.
С уважением И. А. Пак
Для связи с автором:
miden312@mail.ru
Валерий Гелиевич Никулихин
Метафизика бреда,
или
Коллективный портрет психопатологической личности
Технический редактор А. Б. Левкина
Дизайн обложки А. В. Самойлова
Корректор М. С. Боровая
Оригинал-макет Е. Н. Ванчурина
Подписано в печать 22.05.2013. Формат 60 х 88 Vis.
Печать офсетная. Усл. печ. л. 11,7. Тираж 500 экз.
Заказ № 089Р.
Отпечатано в типографии
издательско-полиграфической фирмы «Реноме»,
192007, Санкт-Петербург, наб. Обводного канала, д. 40.
Тел./факс (812) 766-05-66
E-mail: renome@comlink.spb.ru
www.renomespb.ru