/
Tags: журнал домашняя лаборатория
Year: 2017
Text
и и
ИНТЕРНЕТ-ЖУРНАЛ
Ш(0.
а
АПРЕЛЬ 2017
«*\_
1Х
—- ""^ **■
^ <
£ !»-*^
*
|\
ч;^
-#
ч
ДОМАШНЯЯ
ЛАБОРАТОРИЯ
Научно-практический
и образовательный
интернет-журнал
Адрес редакции:
homelab@gmx.com
Статьи для журнала направ-
лять, указывая в теме пись-
ма «For journal».
Журнал содержит материалы
найденные в Интернет или
написанные для Интернет.
Журнал является полностью
некоммерческим. Никакие го-
норары авторам статей не
выплачиваются и никакие оп-
латы за рекламу не принима-
ются.
СОДЕРЖАНИЕ
Повседневная жизнь в эпоху Людовика XIII
Мир микробов (продолжение)
Осваиваем статистику (продолжение)
Некоторые методы органической химии
Технологический контроллер (окончание)
Апрель 2016
История
Ликбез
70
78
Химичка
92
Электроника
103
Явные рекламные объявления
не принимаются, но скрытая
реклама, содержащаяся в
статьях, допускается и даже
приветствуется.
Редакция занимается только
оформительской деятельно-
стью и никакой ответствен-
ности за содержание статей
не несет.
Панель оператора с шиной I С для Arduino
Фурье-спектрометр
Детский сад (продолжение)
Системы
108
Техника
133
Литпортал
152
Статьи редактируются, но
орфография статей является
делом их авторов.
При использовании материа-
лов этого журнала, ссылка
на него не является обяза-
тельной, но желательной.
Никакие претензии за не-
вольный ущерб авторам, за-
имствованных в Интернет
статей и произведений, не
принимаются. Произведенный
ущерб считается компенсиро-
ванным рекламой авторов и
их произведений.
Биологически активные растения (продолжение)
В мире насекомых (продолжение)
Разное
263
275
По всем спорным вопросам следу-
ет обращаться лично в соответ-
ствующие учреждения провинции
Свободное государство (ЮАР).
При себе иметь, заверенные ме-
стным нотариусом, копии всех
необходимых документов на афри-
каанс, в том числе, свидетель-
ства о рождении, диплома об
образовании, справки с места
жительства, справки о здоровье
и справки об авторских правах
(в 2-х экземплярах).
НА ОБЛОЖКЕ
Интерференция... Ее можно использовать для количественного
и качественного анализа газовых и жидкостных проб. Читаем
статью «Фурье-спектрометр».
История
ПОВСЕДНЕВНАЯ ЖИЗНЬ В ЭПОХУ ЛЮДОВИКА XIII
Эмиль Мань
I. Взгляд на город.
Повседневная жизнь улицы
В начале XVII века возникли противоречия между любителями природы, теми, у
кого не осталось никаких иллюзий, моралистами, с одной стороны, и придворны-
ми, кокетками, эпикурейцами - с другой... И спор шел вот по какому странному
вопросу: должен ли честный и порядочный человек, стремящийся сохранить в не-
прикосновенности благородство своей души или, по крайней мере, желающий вести
независимую, свободную от всякого принуждения жизнь, предпочесть деревню го-
роду? Что ему следует для себя выбрать: сельские покой и волю или суматоху и
кабалу Двора? бедность и лишения или славу и богатство, которые добываются
амбициями, умноженными на низость?
Популярность «Астреи»1, триумф театра пасторалей, возбуждая у толп поклон-
1 «Астрея» - пасторальный роман Оноре д'Юрфе (1607-1628), оказавший огромное влияние
на прециозную литературу последующего времени. - Прим. пер.
ников этого направления жажду добровольного изгнания в поля и преображения в
персонажей эклог, тех самых персонажей, над которыми так славно поиздевался
Шарль Сорель2 в своем «Пастухе-сумасброде», и стали одной из причин этого
противоречия.
Салоны наполнялись спорщиками, а книжные лавки - изданиями, где аккумулиро-
вались аргументы в пользу той или иной стороны. В ту самую пору, когда одни
трещали не умолкая, а другие ломали перья, доказывая свою правоту, поэт-
зубоскал Дю Лоран прислушивался к страстным речам в салонах и перелистывал
тома, так или иначе трактовавшие щекотливую тему. Было ли у него собственное
мнение по этому вопросу? Нам этого не узнать никогда. Он просто наблюдал и
добросовестно регистрировал в памяти открывавшуюся ему картину нравов, осте-
регаясь высказываться «за» или «против», поддерживать ту или иную из воюющих
сторон. А потом, по возвращении в свой кабинет, оставшись в одиночестве, ви-
димо, испытывал лукавое удовольствие, воспроизводя на страницах своих сатир
схватку защитника деревенских услад с апологетом городских удовольствий,
околдованным прелестью Парижа. И если верить Дю Лорану, вот примерно как ут-
верждал каждый из них свою правоту.
- Париж?! - восклицал поклонник сельских красот. - Только не говорите мне о
Париже, об этом дьявольском городе, где беснуются орды демонов! Какое разум-
ное существо останется в целости и неприкосновенности, у кого не угаснет рас-
судок в этом содоме, в этом грохоте, можно ли выжить, вдыхая зловоние этого
ада, шлепая по грязи - по уши в нечистотах? Извольте-ка прогуляться по его
мерзким улочкам! Только не забудьте, что на вас в любой момент может свалить-
ся кусок кровли или доска от лесов! А если вам удастся избежать этой опасно-
сти, вас будет подстерегать еще большая: попросту оказаться раздавленным по-
возками или погибнуть от удушья, будучи затиснутым между мешками двух грузчи-
ков, затесавшихся в гудящую, обезумевшую толпу! Скажете, и этого не случи-
лось? Что ж, найдется еще немало неприятностей на вашу голову: пожар, к при-
меру, один из тех, что то и дело пожирают эти городские дома... Ах, так вы на-
деетесь , по крайней мере, ночью насладиться тишиной и покоем? Оставьте эту
надежду! Ни один парижанин не рискнет похвастаться тем, что, возвращаясь с
бала или из театра, способен уберечь свои пожитки, свои драгоценности, даже -
свою жизнь, когда на него нападут какие-нибудь жулики, мошенники, подонки,
которые кишмя кишат на каждом перекрестке этого места погибели, этого пропа-
щего города! Таков Париж. И потому - долой из Парижа, да здравствует моя ми-
лая деревня!
- Нет в моей деревне ни крикунов, ни злопыхательства, ни грязи, ни мерзких
запахов: тишина и благодать, - продолжает приверженец сельских прелестей. -
Ни тебе искусства, ни дурацких церемоний. Здесь царят простодушие, невин-
ность , здесь все просто и ясно. Вы понапрасну станете искать в деревне этих
спесивых и наглых господ, которые так и норовят оттоптать вам ноги, этих тще-
славных молодчиков в бараньих завитушках, что докучают вам своей модой и от-
равляют воздух своими духами, этих болтливых педантов, которые прожужжат вам
все уши своими нудными речами... И женщины у нас не тратят время на то, чтобы
наставлять рога муженькам, а мужчины - на попойки в кабаках... Какие славные
люди - наши крестьяне! Не угодно ли зайти в любую лачугу? «Да пошлет вам Гос-
подь счастья и удачи», - такими словами встретят вас у порога. «Как поживае-
те, как себя чувствуете? Если не успели поужинать, поужинайте вместе с нами!»
Цирюльник, у которого всегда наготове доброжелательная улыбка, и кюре, у
которого всегда наготове добрый совет, - вот пастыри этого стада. Пусть даже
второй не всегда разбирается в Библии и еще меньше - в истории, зато с какой
любезностью, восхваляя достоинства вина, он нальет вам легкого кларета, сде-
2 Шарль Сорель, сир де Сувиньи - французский писатель.
ланного из выращенного им же винограда! И вот так вот, перемежаясь прогулками
и чтением, мирно потечет жизнь в деревне, а по воскресеньям вместе с певчими
в храме каждый воскликнет: «Господи, спаси и сохрани!» и каждый воспоет Ему
хвалу, возблагодарит за то, что бережет его, грешного...
Лувр и набережная Сены в 1660 г.
- Ну и на здоровье, господин сельский житель! - ответит ему воздыхатель Па-
рижа. - Ну и наслаждайтесь сами своими красотами! Видел, видел я вашу дерев-
ню, проезжая мимо. Ничего не скажешь, настоящее чистилище! Кто это выдержит?
У ваших крестьян - каменные лица, у дворян - постные физиономии, и у всех по-
вадки черепах, с трудом передвигающихся под тяжестью панциря... Там у вас уда-
вятся за медный грош, а если кто нацепит лишний бантик на платье или у кого
заподозрят пудру на носу, - скандалов не оберешься. Хотите поразвлечься? Со-
зерцайте деревья, смотрите, как куры несутся или гуси шлепают по болоту, -
ничего, кроме этого, все равно нет! Одолевает жажда поговорить с приятным со-
беседником? Как же! Все разговоры вертятся вокруг коров, свиней, лошадей, со-
бак, зайцев и пахоты... Нет, господин сельский житель, дерьмо эта ваша деревня,
там только и думаешь, как убить время, чтоб самому не подохнуть от скуки!
Конечно, вы, в свою очередь, можете сколько угодно поносить Париж, ненави-
деть его, питать к нему отвращение... Но на самом деле - «на свете есть Париж,
и только он один, и только в нем одном - собранье всех миров»! Да, здесь мож-
но встретить людей любой национальности. Именно здесь, в Париже, для тех, ко-
му повезло сюда попасть, воздвигнуты Лувр - обитель богов; Дворец правосудия,
где красноречие течет рекой; Сен-Жерменекая ярмарка со всеми, какие только
можно представить, играми и развлечениями; Новый Мост - родина смеха... Именно
в Париже разбиты сады с аллеями, где влюбленные и поэты грезят в сени деревь-
ев под шепот струй... И в этом раю, искрящемся женскими улыбками, царят радость
и независимость! Никогда здесь не встретишь существа, на которое тебе было бы
неприятно смотреть! Никогда время не тянется долго! Зря стараетесь, господин
ипохондрик, сколько бы вы ни ругали шум и суету большого города, сколько бы
ни ссылались на его опасности, мне эти опасности просто смешны!
«И я получаю больше удовольствия от грохота карет,
чем мог бы получить, попав на свадьбу...
А если вам требуется, чтобы я сказал вкратце обо всем, - пожалуйста:
Париж так очарователен и так сладостен,
что уехать отсюда захочешь только на небеса...»
Таким вот образом, при посредничестве господина Дю Лорана - как правило, он
выступал в роли строгого судьи, а в данном случае - язвительного стихоплета,
- мы и можем выяснить, какие, благоприятные или не слишком, мнения высказыва-
ли о своем городе парижане, современники Людовика XIII.
Французская деревня XVII века.
Тот, кто поверит в абсолютную искренность вышеизложенного, сильно ошибется.
Потому что даже страстные поклонники этого города зачастую проклинали его за
то, как трудно там жить, в то время как ярые хулители, пусть и удалившись в
деревню, продолжали гордиться Парижем, превознося его как самый большой, са-
мый населенный, самый роскошный город мира и с трудом переживая брань, обру-
шиваемую на него толпами иностранцев, приезжающих туда подучиться или поразв-
лечься. На самом деле иностранцам этим и в голову не приходило критиковать
Париж. Для какого-нибудь Томаса Кориэйта, какого-нибудь Дэвити, каких-нибудь
Зинзерлинга или Эвелина, описавших свои путешествия во Францию, Париж оста-
вался «Городом Городов», чем-то вроде Земли Обетованной, где время протекало
в непрекращающихся восторгах.
Остережемся верить опрометчивым высказываниям любых записных болтунов, ко-
торые швыряются направо и налево то хвалой, то хулой. Париж, что открывается
нам в свете сохранившихся от тех времен архивных документов, никакой не ад и
никакая не Земля Обетованная. Он проступает из прошлого скорее живописным,
чем величественным, а главное - весьма далеким от своих привлекательных для
взора «портретов», выполненных, к примеру, художниками Матье Мерианом в 1615-
м и Франсуа Уаяном в 1619 г. в виде больших по размеру и забавных по содержа-
нию гравюр.
Кажется, ни один город не предлагал взгляду приезжающего более радующих
глаз пригородов. Плодородные равнины, засаженные огородными культурами, пере-
межались с холмами и пригорками, увенчанными виноградниками и рощицами... А на
иных были выстроены ветряные мельницы с проворно крутящимися крыльями... Из
буйной зелени проступали хорошенькие деревеньки и приятные на вид хутора,
виднелась бесконечная цепочка выстроенных для себя парижанами загородных до-
миков, окруженных красивыми садами и струящимися водами. Но стоит вам мино-
вать эту сельскую зону, и пейзаж резко изменится. Обширные пространства паст-
бищ и другие описанные выше красоты уступят место собственно пригородам: мес-
течкам, состоящим в основном из строений с палисадниками, всякого рода кабач-
ков и таверен, где в теплое время года парижане развлекаются, играя в шары,
камешки или кегли, попивая кисловатое местное винцо.
А за этими будто приклеившимися к крепостным стенам предместьями, пока еще
вдали встанет и сам Париж, вознося к небу крыши сгрудившихся по сторонам уз-
ких улочек домов и шпили сотни церквей. И путешественник вскрикнет от восхи-
щения, глядя на величественную, грандиозную панораму города, и его восторги
не уймутся, пока он не двинется в путь снова и - по мере приближения к Парижу
- не станет все сильнее и сильнее ощущать, неприятно этому удивляясь, какой-
то отвратительный, тошнотворный запах. Исходит эта вонь из рвов, переполнен-
ных всякой гнилью, объедками и мусором, и от свалок, образующих вокруг город-
ских стен - снаружи, но весьма близко к ним, - как бы пояс из трясины, в ко-
торой вязнет нога. И вот так, погружая фундаменты домов и прочих строений в
бесконечно вздымающуюся вверх магму собственных экскрементов, столица лживо
изображала себя на своем гербе в виде серебряного корабля, плывущего по ла-
зурной волне...
Могло показаться, будто отмеченные вехами башен и башенок старинные крепо-
стные стены способны надежно противостоять атакам врага. На самом деле защита
была иллюзорной, потому что укрепления к тому времени уже превращались в руи-
ны. Они могли послужить скорее для устрашения, чем для обороны, и вы тщетно
искали бы хоть одну пушку на всем их протяжении. Вынужденные поддерживать
оборонительные сооружения в более или менее приличном состоянии, господа эше-
вены только и могли что бурчать в свои бороды бранные слова, когда им прихо-
дилось урезывать ради сомнительной возможности восстановить эту рухлядь и без
того тощий бюджет.
Обойдя крепостные стены - такие воинственные и весьма добродушные одновре-
менно - по кругу, вы заметили бы в них находящиеся на разных расстояниях одни
от других шестнадцать ворот, соответствовавших шестнадцати дорогам, по кото-
рым к Парижу могли проехать кареты. Дороги эти шли от границ государства, от
портов, из провинций, из предместий, и по ним в сторону столицы двигались
длинные повозки типа дилижансов с пассажирами из разных краев, тяжело нагру-
женные телеги, почтовые кареты и громадные обозы поставщиков продовольствия
для парижан. Городские ворота представляли собой большие полуразрушенные
строения, часто уже лишившиеся обратившихся к тому времени в прах подъемных
мостов и перегороженные прилавками мясников, что, естественно, сильно затруд-
няло въезд в город и выезд из него. По обе стороны от собственно ворот в вы-
кругленных стенах располагались галерейки, кабинки и сторожки, где бок о бок
несли вахту привратники, акцизные служащие, следившие за тем, чтобы не упус-
тить момента, когда придется брать ввозную пошлину, и солдаты городского
ополчения. Потому что нельзя же врываться в столицу, будто это крытое гумно!
Любой иностранец, любой торговец, желавшие попасть в Париж, должны были, во-
первых, предъявить документ, удостоверяющий их личность, во-вторых - уплатить
налог на ввоз товаров, определенный королевскими указами. И только после то-
го, как все эти формальности были соблюдены, перед ними расступалась стена из
пик и алебард и они могли беспрепятственно проникнуть, наконец, в город для
того, чтобы - в первом случае - удовлетворить свое любопытство, а во втором -
осуществить желаемые сделки. Вот тогда-то перед ними и открывалась столица
мира, где, с бесконечной снисходительностью поглядывая на хозяев и гостей,
царила богиня Свободы.
Так выглядел скрывающий за внешним величием свои раны, свои язвы и свою ис-
тинную немощь Париж в эпоху Людовика XIII. Изнутри же он обнаруживал, как мы
увидим позже, и другие, еще более разительные контрасты. И нам представляется
интересным, прежде чем приступить к их описанию, показать читателю некую
странность в самом, так сказать, физическом строении города. Он не представ-
лял собой в то время, как можно было бы подумать, никакого единообразного ур-
банистического блока, это был сплав, слияние разнородных элементов с разным
общественным укладом: города в прямом смысле слова и обширных кварталов, ост-
ровков или доменов - как религиозных, так и военных. Их было до двадцати, и
все эти домены (их условно можно было бы назвать еще «ленными владениями»)
находились внутри пространства, ограниченного по периметру городскими крепо-
стными стенами, но существовали независимо от города, пользуясь правом вер-
шить правосудие по собственным законам, разрешая крупные, средние и мелкие
дела и даже вынося смертные приговоры, осуществлять самоуправление, взимать
налоги и пошлины, иметь свои собственные полицию и таможню. Сите, расположен-
ный на острове с таким же именем, на священной земле древнего поселения пари-
зиев - Лютеции; Сите, которым управляли Парламент, заседавший в специальном
Дворце с весьма неприветливыми башнями, и высшее духовенство - из-под сводов
кафедрального собора; Сите и Университет, включавший, кроме Сорбонны, еще и
шестьдесят коллежей, населенный погуще, чем муравейник муравьями, бесчислен-
ными книжными торговцами и типографами и подчинивший себе к тому же предме-
стье Сен-Жак или латинский квартал, считались самыми внушительными из всех
доменов3.
Сам город был поделен - и в этом случае при разделе территории в первую
очередь учитывались интересы религии - на сорок восемь приходов, во главе ка-
ждого из которых стояли священник и церковный староста, ктитор. В свою оче-
редь Париж делился на шестнадцать гражданских кварталов, где власть Шатле со-
существовала с властью мэрии. Власть Шатле, иными словами - полиции, осущест-
влялась при посредстве комиссаров; мэрия - при помощи «квартиньеров»
(quartiniers), или квартальных начальников и полковников городского ополче-
ния, - исполняла административные и военные функции.
И во всей этой немыслимой путанице ленных владений, кварталов и приходов
3 Среди этих «вотчин» назовем еще следующие: монастырь Нотр-Дам, Тампль, аббатство
Сен-Жермен-де-Пре, Сен-Лазар, Сен-Жан-де-Латран, Арсенал, аббатство Святой Женевьевы
и т. д. Ими управляли бальи. Между ними и собственно городом нередко возникали пра-
вовые и имущественные споры. В пределах ленных владений ремесленники могли открывать
лавочки, не имея патента, а в черте города они были лишены этого преимущества. Из
всех «вотчин» только Университет обладал собственной почтой.
существовало население Парижа, которое в то время насчитывало приблизительно
пятьсот тысяч человек постоянных жителей. В зависимости от времени года и об-
стоятельств цифра эта могла увеличиваться на двадцать пять-тридцать тысяч:
примерно столько иностранцев и провинциалов прибывали сюда; первых привлекала
слава Парижа как столицы роскоши и удовольствий, вторые наведывались к родст-
венникам, улаживали дела, главным образом судебные. В 1637 г. вся эта людская
масса распределялась так: постоянные обитатели столицы жили в шестнадцати ты-
сячах восьмистах девятнадцати домах, не считая особняков, монастырей, акаде-
мий , больниц и так далее4; гости - в восьмидесяти двух гостиницах, трактирах,
монастырских приютах и тридцати шести меблирашках, буквально задыхаясь в уз-
ких неудобных конурках, делавших существование в них мучительным. Впрочем, и
тех постоянно не хватало.
Поскольку население непрерывно росло, городу по мере его роста ничего не
оставалось, кроме как распространяться на предместья, прежде всего, вновь от-
крытые, как Сен-Жермен, Сент-Оноре и Монмартр, - то есть выходить за крепост-
ные стены, где было трудно и даже невозможно решать какие-то дела, где не бы-
ло никаких средств коммуникаций, никаких удобств, а следовательно, никто туда
особенно не стремился.
В центральной части города для того, чтобы хоть как-то разрешить проблему
нехватки жилья, использовали все до последнего места «стройплощадок», вплоть
до каменных мостов, которые застраивали домами в два ряда. Кроме того, вопре-
ки королевскому запрету, возводились здания и на крепостных стенах, и на «бе-
регах» окружавших город рвов, и даже в пределах древних кладбищ, прямо на
склепах Св. Гервасия или на кладбище Невинно убиенных младенцев, а чаще всего
новостройки сводились к реконструкции тех домов - правда, весьма многочислен-
ных, которые грозили обрушиться.
Если верить Антуану де Шаварланжу, который ручается за свои данные, приве-
денные в составленном им первом путеводителе по Парижу, выпущенном в XVII ве-
ке для иностранцев, к 1639 г. в столице насчитывалось шестьсот улиц. Из этих
шестисот улиц всего несколько, да и то с трудом, можно рассматривать в каче-
стве улиц в современном понимании этого слова: ширина самых больших не превы-
шала пяти-восьми метров. Это улицы Сент-Антуан, Тампль, Сен-Мартен, Сен-Дени,
Монмартр и Сент-Оноре на правом берегу Сены, а на левом - улицы Сен-Жак, Ла-
Арп и Дофина. Все они вели к городским воротам, а улица Бариллери пересекала
остров Сите. Вокруг этих «проспектов», вытекая из них, пересекаясь между со-
бой в невероятно запутанном лабиринте и огибая или протыкая насквозь кварталы
домов и домишек, располагались заваленные всякой гнилью извилистые улочки и
тупики шириной от полутора до трех метров.
Вдоль этих улиц и проулков, проложенных по плохо выровненным территориям и
потому то и дело взбиравшихся вверх и сползавших вниз, справа и слева стояли
возведенные с грехом пополам дома, часто поставленные наперекосяк; от этого
линия, по которой они выстраивались, выглядела весьма своеобразно и даже при-
чудливо . Иногда эти дома были каменными, иногда - деревянными, Деревянными
чаще, чем каменными, но внешне фасады мало чем отличались друг от друга. Ску-
ченность населения, равно как и дефицит свободных площадей для застройки,
диктовали подрядчикам и каменщикам, которым поручалось строительство, свои
условия, что и привело к появлению на улицах Парижа в основном так называемых
доходных домов, тянущихся в высоту скорее, чем расползающихся в ширину, и
способных обеспечить жильем максимальное количество съемщиков. Как правило,
такие дома строились шириной в пять метров, и очень редко занимали на улице
4 Цифра, которую мы приводим здесь, взята из подлинных регистрационных книг, где со-
держатся данные о взимании пошлины «за грязь». Другая цифра, которую можно найти в
путеводителе по Парижу Антуана де Шаварланжа, на тридцать две тысячи больше.
место протяженностью от шести до двенадцати метров. Они обычно состояли из
нескольких четырехэтажных корпусов: главный выходил на улицу, остальные - во
внутренний двор. Каждое строение венчала уродливая крыша, на которой с гро-
мадными каминными трубами соседствовали разбросанные там и сям бесчисленные
жилые надстроечки и мансардочки. Дома были многооконными, войти в них можно
было либо через широкие ворота, либо через узенькие калитки, а то и через
лавчонки (от одной до шести на каждый дом) , окна которых, где располагались
«витрины», часто были выкруглены сверху. Из-за того, что все фасады, как пра-
вило, были перекошенными - нормальная для той эпохи конструкция, - казалось,
будто удержать дома в вертикальном положении можно, только обеспечив их сзади
надежными подпорками. На многих зданиях, прямо посреди этих скошенных фаса-
дов , сделаны были выступы, весьма напоминавшие раздутое брюхо.
Парижское здание (на Rue Volta) сохранившееся с XVII века.
И вот такие однотипные, непрочные5, быстро разрушающиеся, неприглядные с
виду дома быстро размножались по всему Парижу, давая приют, когда одному или
нескольким нанимателям, когда - в многонаселенных кварталах (Сен-Жак-де-ла-
Бушери, предместье Сен-Марсель) - целым ордам бедняков, которыми управляли
главные «квартиросъемщики». На некоторых улицах (Фоссе-Сен-Жермен-л!Оксерруа,
Сен-Тома, Лувра, Пти-Шан, Кинкампуа, Тампль и других) доходные дома перемежа-
лись с частными особняками, а другие - более узкие, к примеру, такие, как
аристократическая улица Венеции (шириной в полтора метра) - такие же доходные
дома превращали в мрачные ущелья, позволявшие их обитателям увидеть меж конь-
ков крыш разве что крошечный клочок неба.
Вот и получалось, что парижанам из-за высоты их домов6 и узости улиц, на
которых жили, доставалась в их жалких комнатушках, где приходилось целый день
сидеть с зажженными светильниками, лишь малая толика воздуха и света. И толь-
5 Подрядчики и каменщики, возводившие здания, будучи не уверены в их прочности, га-
рантировали , что они простоят не более десяти лет. Так говорит Деламар в своем
«Трактате о полиции».
6 Каменные дома строились высотой от семнадцати до двадцати метров, деревянные - в
пределах шестнадцати метров.
ко те, чьи окна выходили на набережную Сены, могли считать себя счастливчика-
ми, потому что река обеспечивала им и благодатные лучи солнца, и живительный
ветерок. Другие, которым повезло меньше, те, кто вынужден был существовать в
сумеречной и удушливой, пронизанной зловонием атмосфере, постоянно переезжали
с места на место в поисках уголка, где они, наконец, смогли бы и насладиться
видом на открытое пространство, и надышаться вволю.
К несчастью, подобными привилегиями имели возможность воспользоваться толь-
ко те, кто искал и нашел себе кров во «внешних» предместьях Парижа. Внутри
городских стен дышать было нечем во все времена: потребностью в свежем возду-
хе приходилось жертвовать из-за необходимости строить и строить, ведь населе-
ние постоянно увеличивалось. Конечно, были - и обширные - «места для прогу-
лок», в большей или меньшей степени способные решать проблему вентиляции го-
рода: Люксембургский сад, Арсенальский, Тюильри, бульвары Сент-Антуан и Ла
Рен, аллеи Королевы Маргариты и Пре-о-Клер... Но именно «способные решать», а
не «решавшие», потому что все они были расположены по периферии. В старых
кварталах чуть ли не по пальцам можно было сосчитать количество садов, разби-
тых горожанами7, сеньорами или священнослужителями8, и только эти сады обес-
печивали хоть какие-то свободные пространства среди скопления (если не нагро-
мождения) домов. В общем, циркуляцию воздуха в Париже того времени можно было
наблюдать лишь в весьма немногочисленных местах. Это были несколько образо-
вавшихся уже в ту эпоху площадей и перекрестков больших улиц: паперть Собора
Парижской Богоматери; место переправы, часто занимаемое ярмарками; Гревская
площадь, расположенная перед зданием старого муниципалитета, тесная, неровная
и постоянно наводняемая торговым людом, нахлынувшим с Винного пути (Etape au
vin) и из ворот Сен-Поль; Королевская площадь и площадь Дофина, одна с четы-
рех сторон, другая с трех окруженные постройками; площадь Мобер - просто пе-
рекресток, где сходились улицы, по которым текли реки прохожих; всякий вход
на мост и выход с него; площадки перед церквами, занятые рыночками, работав-
шими, когда два, а когда три раза в неделю.
Разумеется, ни этих незначительных, с современной точки зрения, по размерам
площадей, ни этих перекрестков, где встречались один узкий проулок-ручеек с
другим, еще более жалким на вид, было недостаточно, чтобы оздоровить атмосфе-
ру Парижа. От улиц в этом смысле толку никакого ожидать не приходилось. Были
они широкими или подобны туннелям - на всех стояла одинаково нестерпимая
вонь: экскременты и отбросы пополам с болотной гнилью. И если дул ветер, то и
он вместо того, чтобы рассеивать ядовитые испарения, напротив, распространял
эти «дивные ароматы», поднимая их на своих крыльях - от этажа к этажу - до
самых крыш.
В 1604 г. маленький - трехлетний - принц Луи, будущий Людовик XIII, проез-
жая из замка Сен-Жермен в Париж через предместье Сент-Оноре - квартал новый и
куда лучше вентилируемый, чем внутригородские, старинные кварталы - сразу же
почувствовал, как веет затхлостью от вод ручейка, вдоль которого двигалась
карета, и наморщил нос.
- Маманга! - обратился он к своей гувернантке, мадам де Монгла, по-детски
переиначивая ее трудную фамилию. - Как тут дурно пахнет!
7 Восемь в квартале Сен-Мартен, семь - в квартале Сен-Марсель плюс там же - одна ов-
чарня .
8 В новых кварталах все получалось наоборот: к примеру, на Монмартре при застройке
сразу же предусматривалась необходимость насыщения кислородом легких города. Три-
дцать два сквера, часть которых занимала площадь не менее двадцати туаз, сдавались в
аренду или служили площадками для игры в шары, и наличие этих садов самым что ни на
есть чудесным образом сказывалось на условиях жизни обитателей двенадцати улиц, об-
разовывавших квартал в 1637 г.
Для того чтобы дитя не лишилось чувств, пришлось сунуть ему под нос плато-
чек, пропитанный уксусом. Скажете - восприятие капризного ребенка? Ничего по-
добного! Гораздо позже, уже став взрослым, Людовик по-прежнему страдал, вды-
хая тлетворные миазмы, доносившиеся до его окон от вонючих дыр на набережных
и из окружавших Лувр рвов, и постоянно старался сбежать из зачумленного горо-
да на лоно природы, где можно было, по крайней мере, проветрить легкие.
Никто лучше этого короля не понимал горестных стенаний его подданных, выну-
жденных дышать кошмарной вонью. Чтобы избавить несчастных от запаха, который
источала грязь, сплошь устилавшая почву Парижа, Людовик XIII неоднократно
приказывал реорганизовывать службу, отвечавшую за уборку мусора и до тех пор
оказывавшуюся абсолютно не способной справиться с этим злом. Работники службы
не находили иного средства лечения «болезни», кроме увеличения протяженности
мостовых. Им удалось вымостить блоками песчаника довольно крупного размера,
булыжниками или просто щебенкой все проезжие дороги и торговые пути, но от-
нюдь не жилые улочки, которые окончательно превратились в места сбора зловон-
ных нечистот. Но, с другой стороны, среди указов короля появился и такой, что
предписывал создать целую армию мусорщиков, вооруженных лопатами и тачками и
призванных убирать именно улицы города, освобождая их от грязи; королевским
же указом служащим в полиции вменялось в обязанность следить, как владельцы
домов заботятся о том, чтобы территория перед их строениями ежедневно подме-
талась и даже отмывалась, причем уклонение от этой повинности грозило штра-
фом. Были введены специальные пошлины и увеличена плата за эти строения для
того, чтобы покрыть расходы на мощение и уборку.
Но все громадные усилия, еще умножавшиеся опасениями перед чумой или другой
заразой, оставались тщетными. Грязь и вонь не убывали. Грязь быстро покрывала
заново вымощенные мостовые, и они скрывались под ее толстым слоем. Грязь со-
противлялась метле и лопате. Бессмысленно было выметать и смывать ее. Сложная
смесь, в которую входили: навоз, оставленный на дорогах лошадями, ослами, му-
лами и прочими Божьими тварями, бесчисленными в городе и бесконечно по нему
циркулировавшими; опять же навоз, но вываливавшийся из переполненных конюшен;
очистки овощей и фруктов, брошенные куда придется откормщиками скота, при-
гнавшими его из деревни; всевозможные отбросы, чаще всего органические, веду-
щие свое происхождение из живодерен, боен, кожевенных и красильных мастер-
ских; все это месиво, раздавленное колесами несметного количества повозок и
разбавленное тиной, в которую превратилась вода в ручьях, ибо ручьи эти давно
уже стали попросту сточными канавами, все это буро-черное месиво, как говори-
ли современники, «шибало в нос не хуже горчицы», испуская одновременно труп-
ный и отдающий адом серный запах...
Тот, кто освободил бы город от страшной грязи, стал бы самым почитаемым
благодетелем для всех его обитателей, и они воздвигли бы в его честь храм, и
они молились бы на него. Потому что не было ни единого жителя Парижа, кроме
разве что самых отважных, кто не боялся бы этой грязи. Грязь разъедала одеж-
ду, от нее облупливались корпуса и днища карет, она постепенно, но неотврати-
мо разрушала все, на что попадала. «Руанский сифилис и парижская грязь исче-
зают только вместе с теми, кого они коснутся», - говорит старинная пословица.
Необходимость вдыхать удушающий запах этой грязи вынудила монсеньора Альфонса
дю Плесси де Ришелье, кардинала-архиепископа Лионского, примаса Галлии, кото-
рый, не дрогнув, лечил больных чумой в своей провинции, отказаться от поездок
в Париж даже тогда, когда его призывали туда важные дела, связанные с религи-
ей. На какие только хитрости и уловки не шли люди, чтобы избежать контакта с
грязью! Дворяне приказывали седлать лошадей, для того чтобы ездить по городу.
Судьи, врачи, богатые горожане взгромождались на мулов, менее зажиточные на-
нимали грузчиков и усаживались им на плечи. Именно грязь привела к тому, что
вошло в обычай носить высокие сапоги: они спасали чулки и даже модные в ту
пору короткие штаны от повреждений.
Явиться заляпанным грязью к даме, которую ты обхаживаешь? Нет, для галант-
ного кавалера такое означало бы уронить свой престиж. Это было хорошо извест-
но Таллеману де Рео, который, будучи влюбленным школяром, опустошал свой то-
щий кошелек ради того, чтобы взять напрокат лошадь и не появиться забрызган-
ным вонючей грязью перед юной красоткой, которой он пытался навешать лапши на
уши. В буржуазной среде тогда было принято ходить на балы в тонких туфлях или
белых сапогах, причем обязательно должны были оставаться на виду, хотя бы по-
лоской, шелковые чулки. Многим из «завитых», посещавших такие балы, не хвата-
ло средств на то, чтобы отправиться туда в карете. Так что же? Неужели они
могли уподобиться мелким торгашам, неужели могли явиться на бал грязными как
свиньи, рискуя вызвать шквал насмешек со стороны барышень? Да ни в коем слу-
чае! Голь на выдумки хитра. И они либо теснились как сельди в бочке, нанимая
в складчину одну-единственную на всех карету, либо по одиночке шли пешком,
надев высокие галоши, в сопровождении младшего братишки или за гроши согла-
сившегося на это мальчишки-оборванца, который нес за щеголем его тонкие туфли
или нарядные белые сапожки. Прибыв на место назначения, будущие танцоры нахо-
дили укромный уголок почище в конюшне или дровяном сарае, снимали там грязные
галоши и надевали праздничную обувь.
Однако случалось и так, что в доме, куда юного фата пригласили на бал, не
было ни конюшни, ни дровяного сарая, способных дать приют для подобной опера-
ции. Шарль Сорель рассказывает о приключениях одного красавчика, который, не
найдя себе ни носильщика, ни убежища для переобувания, вынужден был в сильном
затруднении вернуться на улицу. Что оставалось делать? Пришлось устроиться на
каменной тумбе, поставив рядом на землю свои нарядные сапожки. Юноша сбросил
галоши, но пока он натягивал один сапог, мерзавец лакей, крутившийся поблизо-
сти, схватил второй и сломя голову помчался к дому. Наш бедолага, прихрамы-
вая , бросился вслед с криком: «Держи вора!» и настиг его только у дверей па-
радной залы, куда прощелыга хотел заманить несчастного, чтобы над тем посмея-
лось все общество. Несчастному удалось вырвать из рук насмешника свое добро,
он укрылся под лестницей, надел второй сапог, но, когда вновь появился в бла-
городном собрании, от репутации его не осталось и следа, потому что он-де по-
зволил себе выглядеть смешным в глазах куда более кокетливых, чем снисходи-
тельных , танцорок...
Но какие бы меры предосторожности ни принимали парижане, как бы они ни ста-
рались обезопасить себя от все нарастающей на мостовые под их ногами и прони-
кающей повсюду грязи, - увы, все попытки оказывались тщетными. И редкие среди
них могли похвастаться, будто им это удалось. В те времена улицы города, к
описанию которых мы сейчас, собравшись с силами, чтобы не упустить ни одного
из характерных признаков и поточнее изобразить бушевавшие на них турбулентные
потоки, намерены приступить, все без исключения были, по словам достопочтен-
ного господина Анна де Больё, «замусоренными, залитыми прокисшей мочой, зава-
ленными отбросами, объедками и огрызками, свежим и протухшим навозом, и все
это было перемешано с обычной грязью»... Между двумя шеренгами покосившихся
строений с фасадами, не украшенными ничем, кроме глубоких трещин, текли два
параллельных - немыслимо вонючих - ручейка, если улица была достаточно широ-
кой, или посредине протекал один - на более узких. Полосочка земли от ручья
до подножия домов, называемая «бортиком», выполняла функции нынешнего тротуа-
ра9. Наклон был недостаточным, и из-за этого ручьи с их мутным и зловонным
содержимым еле-еле ползли к стокам, а то и вовсе превращались в болота. Если
верить поименованному выше доблестному паломнику, который подошел к исследо-
9 В течение всего XVII в. настоящие тротуары имелись лишь на Новом и Королевском
мостах.
ванию парижских клоак с дотошностью эксперта, способного проанализировать их
ароматы и состав во всем их разнообразии, двенадцать из двадцати четырех сто-
ков, как правило, были либо засорены, либо вообще обрушились, и потому, ока-
завшись не в силах осуществлять повседневный дренаж волны вязкой и липкой
грязи, попросту выбрасывали ее наружу и рассеивали таким образом по террито-
рии города очаги инфекций.
И если бы только это! Улицы Парижа, как подтверждают и документы, исходящие
из официальных источников, были не только грязными и вонючими до тошноты. Они
гарантировали горожанам еще кучу неприятных эмоций и трудностей, связанных
уже не с отсутствием гигиены, а с невозможностью передвижения. Действительно,
независимо от времени года - с начала его до самого конца - парижские улицы
были полны такого количества преград беспрепятственному проходу и проезду,
что город славился своей загроможденностью никак не меньше, чем грязью и во-
нью. На каждом углу были поставлены невысокие каменные тумбы, на которых ук-
реплялись цепи, использовавшиеся эшевенами для того, чтобы сдерживать натиск
толпы в периоды волнений. Вдоль бортиков на большем или меньшем расстоянии
один от другого стояли железные «виселицы» - для солидного размера фонарей,
зажигавшихся по ночам. Казалось бы, пока все не так уж плохо... Да, но с другой
стороны, невозможно назвать ни единой улицы, которую в один прекрасный день
на совершенно неопределенный промежуток времени не перегородили бы либо
строительными лесами, либо грудами материалов, нужных для проведения работ по
мощению, канализации или разведыванию подземных источников, рядами полотняных
палаток или хибарок, изготовленных из дерева, а то и камня, и предназначенных
для уличных точильщиков, «холодных» сапожников или мелких торгашей...
Коммерсанты того времени вообще мало заботились о соблюдении неустанно по-
вторявшихся предписаний полиции, поэтому мелкие торговцы, ко всему прочему,
еще и устраивали на своих узких улочках настоящие пробки, так что было ни
пройти, ни проехать. Они выкладывали перед лавками на столах или скамьях свой
товар, защищая его от солнца, дождя и северного ветра громадными деревянными
навесами; неутолимая жажда рекламы заставляла их «украшать» эти навесы или
стены домов гигантскими вывесками, подвешенными к кованым конструкциям; эти
железные штуки иногда выдвигались вперед на целый туаз (примерно два метра),
перегораживая проезжую часть, а при малейшем ветерке издавали немыслимую сим-
фонию стонов, скрежетов и звона. Двести шестьдесят одна такая вывеска разме-
щалась на улице Сен-Дени, триста двенадцать составляли декор улочек в районе
Центрального рынка, многие тысячи оживляли яркой раскраской унылую перспекти-
ву торговых кварталов.
На этих вывесках можно было увидеть окруженные нимбами лица всех святых,
имевшихся в церковном календаре, Бога Отца, Пресвятую Деву Марию, самого Ии-
суса, предметы католического культа, королей, гербы городов Франции, а также
деревья, плоды, цветы, животных - диких и домашних, от коровы до кошки; там
присутствовали сказочные существа (сирены, русалки, дельфины, звери с рогами,
грифоны, драконы) и даже обыкновенные рыбы - все либо целиком, либо частями.
И, тем не менее, даже при беглом взгляде на все эти вывески-мобили, у авторов
которых было вроде бы изрядное число источников вдохновения, можно было заме-
тить , насколько им не хватает разнообразия, живописности, даже коммерческого
чутья, насколько убога фантазия торгашей, выбиравших для них сюжеты. Сюжеты
эти непрерывно повторялись, и иногда на одной и той же улице, поблизости друг
от друга, размещалось по три одинаковых, различавшихся между собой разве что
в мелких деталях. На одно забавное изображение какой-нибудь Лошади с мотыгой,
а то и Монашки, подковывающей Гуся приходилось множество невзрачных картинок,
украшавших собой заведения с названиями вроде Королевская Лилия, Оловянное
блюдо, Красная Роза, Золотой Лев или Сосновая шишка. И никогда, никогда эти
громоздкие сооружения, ни в символической, ни в совершенно конкретной форме
не содержали даже намека на товар, которым торговали в лавке, куда любая вы-
веска, по идее, должна была бы привлечь покупателя.
Разукрашенный этими многоцветными композициями Париж, особенно в солнечные
дни, казался погруженным в атмосферу деревенского праздника, чему способство-
вала и царившая на улицах суматоха, и не прекращавшийся звон железа. Отсюда и
репутация веселого города. На самом деле веселье это оставалось скорее види-
мым, чем реальным. Давайте посмотрим, как протекала повседневная жизнь на
людных и забаррикадированных улицах.
Парижане вставали рано, их будили колокола ста церквей, начинавшие звонить
все разом с рассвета и не прекращавшие дополнять городские шумы своим тяжело-
бронзовым или серебряным звоном до самой ночи. Едва поднявшись с постели и
еще не расставшись со своим хлопчатобумажным ночным колпаком, парижанин видел
из окна, как течет по улице к дверям мастерских, лавок и строительных лесов
бурливая река ремесленников и торговцев, гулкие или визгливые голоса которых
перекрывает грохот повозок и телег с провизией, прикативших от городских во-
рот, вздымающих на всем протяжении пути фонтаны грязи, и то и дело перегора-
живающих проход мычащим и блеющим стадам быков и баранов, которых гонят к во-
ротам бойни. Между пастухами, погонщиками скота, возчиками и прочими предста-
вителями сельского люда то и дело вспыхивают ссоры, горячие парни размахивают
палками и хлыстами, каждый готов ринуться в бой за свои права на беспрепятст-
венный проход, все осыпают друг друга градом проклятий, в которых звучит ог-
ромное разнообразие местных диалектов... Но время не ждет: пора доставить к
Чреву Парижа, на Новый Рынок, на птичий, на два десятка других базаров, к
бойням и прилавкам парное мясо и свежеиспеченный гонесский хлеб, масло из
Бретани и Вана, зелень с равнин Сен-Дени и Поршерона, мелкую и крупную дичь,
яйца, рыбу, выловленную в окрестностях Руана... Свары утихают. На перекрестках
бурная река растекается более мелкими потоками, и все - повозки, животные,
люди - спешат к месту своего назначения.
Большие и только что такие людные улицы теперь снова почти пусты. Перед
зданиями появляются лакеи и горничные. Вооружившись метлами, они сбрасывают в
канавы-ручьи (протекающие, где с двух сторон, где только посередине улицы)
скопившиеся на тротуарах-берегах отбросы и объедки, облив их перед тем не-
сколькими ведрами воды. Вдали звонит колокольчик. А вот и мусорщики с их тач-
ками. В качестве кортежа при них выступают «подбиралыцики» - черные, как дья-
волы: при помощи лопат и метел они «снимают пенки», то есть собирают с по-
верхности накопившейся грязи все, что могут. После их ухода обнажается ниж-
ний, неискоренимый слой. И зловоние усиливается, потому что грязь развороши-
ли.
Тем не менее, туалет улиц считается законченным. Теперь коммерсанты могут
открыть свои витрины и разложить, а точнее, нагромоздить - в том числе и на
«тротуаре» - горы товаров. Возобновляется уличное движение: с трудом пробира-
ются по оставшемуся для него узкому протоку всякого рода экипажи, всадники и
пешеходы. Движение по мере того, как течет время, становится все интенсивнее.
К середине первой половины дня улицы уже заполнены одетыми в измазанные гря-
зью лохмотья перекупщиками и перекупщицами, разносчиками воды, старьевщиками,
мелкими портняжками, специализирующимися на штопке и заплатах, бродячими тор-
говцами всякой мелочью и скоропортящейся снедью, зеленщиками, продавцами до-
машней утвари и хозяйственных товаров, изделий из железа, бочек, дров, угля,
оружия, галантереи, поношенной одежды, ювелирки... Кто толкает перед собой руч-
ную тележку, у кого за спиной плетеная корзина, а у кого висит на шее лоток с
разложенным на нем товаром... Один ищет в грязи оброненные монеты, другой ску-
пает вышедшие из употребления деньги, третий тычет в нос проходящим мимо аль-
манахи предсказаний и календари... Некоторые тянутся по улице гуськом, дыша в
затылок друг другу. Иные - прямо посреди толпы - устанавливают шаткие свои
прилавки... Муравейник... Вот только здесь все не просто кишмя кишат, а еще и во-
пят при этом: надо же привлечь покупателя... Пронзительные крики, торопливый
речитатив, монотонные протяжные завывания - повторяемые на все лады возгласы
торговцев носятся в воздухе, заполняют город10... Появляется толпа хозяек, вы-
шедших на охоту за провизией, они собираются вокруг убогих прилавков или пе-
ред «витринами» лавок, идет бойкая торговля, но вскоре и покупатели, и про-
давцы с опасностью для жизни оказываются замешаны в адскую сутолоку повозок,
телег и возов, с грохотом прикативших от ворот Сены или ворот Винного пути и
тяжко нагруженных дровами, углем, сеном, бочками... В качестве эскорта выступа-
ют грузчики. Иногда вся эта толчея и суматоха дополняется табунами лошадей,
скачущих к реке на водопой, затем погонщики с трудом выволакивают обратно
утоливших жажду животных. Время от времени возникают то ли направляющиеся в
провинцию, то ли возвращающиеся оттуда тяжелые многоместные рыдваны, кучера
беспрерывно вопят: «Поберегись!.. Поберегись!..» - и стараются пробиться
сквозь бушующие толпы, то цепляясь за что-то колесом, то сметая попавшийся на
пути лоток, то с грохотом роняя на землю вывеску...
К полудню, когда недоступные для конного транспорта проулки погружаются в
гнетущую тишину, шум и гвалт, царящие на больших и средних артериях города
достигают пароксизма. Умолкая в час обеда, они возрождаются с новой силой во
второй половине дня и ближе к вечеру, когда знатные особы и зажиточные горо-
жане толпами покидают свои жилища, чтобы обменяться визитами, отправиться на
концерт, в театр, на прогулку или посетить магазины, торгующие предметами
роскоши. Фаэтоны и кареты этих богатых бездельников еще затрудняют и без того
немыслимо сложное продвижение по городу.
Впрочем, такие экипажи появились на улицах Парижа не ранее середины царст-
вования Людовика XIII. До того (1617) транспортным средством служили лишь по-
качивающиеся в руках носильщиков простые, даже без навесов над ними, стулья,
поставленные на две оглобли, но они не могли защитить пассажира ни от прони-
кающей повсюду грязи, ни от плохой погоды, а следовательно популярностью не
пользовались. И только в 1639 г. окончательно вошли в употребление экипажи,
сконструированные в виде обитой изнутри шелками и бархатами, украшенной зер-
калами и занавесками, снабженной мягкими подушками для сиденья и поставленной
на колеса «коробочки», в которую впрягались цугом несколько лошадей. Именно с
этого времени кареты на улицах Парижа появляются в изобилии. Довольно долго
король запрещал ими пользоваться кому-либо, кроме знатных сеньоров, затем,
по-видимому, молчаливо снял этот запрет, потому что отныне можно было увидеть
и подвыпивших богатеньких мошенников, и «шлюшек с потаскушками» разъезжающими
в лакированных экипажах, запряженных двумя, четырьмя, а то и шестью лошадями.
Для городского гужевого транспорта это создавало великие неудобства. Пролетая
по улицам с немыслимой для того времени скоростью, кареты становились причи-
ной многочисленных столкновений, несчастных случаев, не говоря уж о бесконеч-
ных конфликтах и спорах, из-за которых город невольно превращался в «театр
военных действий», а также о том, каким чистилищем становились улицы для пе-
«Крики Парижа», характерные для эпохи Людовика XIII, сохранил для нас один весьма
интересный человек - Амброзио де Салазар, служивший Его Величеству секретарем-
переводчиком с испанского. Они были собраны и опубликованы в небольшом и чрезвычайно
редком, до сих пор никогда и никем не цитировавшемся издании, выпущенном вроде бы
под названием «Tradado de las cosas mas notables qui se veen en la gran ciudad de
Paris» в 1616 г. В этой книжке кроме собственно криков, видимо, записанных на ули-
цах , можно было найти краткое описание столицы и ее важнейших памятников. Возможно,
автор позаимствовал записи парижских уличных криков, изложив их в сокращенном вари-
анте, из «Новой песни всех криков Парижа», которая упоминается гораздо позже, в 1714
году, в небольшой работе Труа «Крики Парижа» Сходство текстов позволяет верить в та-
кое предположение. Следовательно, эту «песню» следует датировать началом XVII в.
шеходов, на которых из-под колес летели комья грязи и которым постоянно угро-
жала опасность оказаться раздавленными, потеряй они хоть на минуту бдитель-
ность .
В Париже той эпохи, которую мы описываем, рассеянный, невнимательный чело-
век неизбежно становился либо обворованным, либо - покойником. А в том Париже
для разевающей рты на каждом перекрестке голытьбы причин для рассеянности и
невнимательности было вполне достаточно, потому что улицы, по крайней мере,
до 1630 г. всякому, кто пожелал бы это увидеть, открывали два своих - совсем
не схожих - лица: за трудовым или шалопайским оживлением пряталось состояние
постоянного брожения. Народ был крайне стеснен в средствах, испытывал диском-
форт, его не оставляла тревога, недовольство возрастало. Гнет налогов был не-
выносим; деньги обесценивались, покупательная их способность непрерывно сни-
жалась; в не меньшей степени - и ежегодный доход, и ренты; цены на самое не-
обходимое, напротив, поднимались не по дням, а по часам; торговля находилась
в застое; безработица и нищета становились запредельными... Глухая прежде нена-
висть, направленная на регентшу, на ее итальянского coglioni, гнусного Кончи-
ни, и всю шайку авантюристов, что расхищали государственную казну, а заодно и
на финансистов, и на тех, кто покупал с торгов королевские земли, угнетал
крестьян и бедняков и роскошествовал, обирая их - эта ненависть становилась
оголтелой. Франция, сотрясаемая мятежами принцев и протестантов, не выходив-
шая из состояния гражданской войны, казалось, готова была скатиться в пучину
полного хаоса.
Улицы, подобно зеркалу, отражали беспорядок, нестабильность, смуту в эконо-
мической и политической ситуации. Как сообщалось игривым тоном в весьма любо-
пытной прозаической вещице под названием Courrier du temps, улицы кишели не-
довольными: собираясь толпами в грязи или примостившись на пороге своего до-
ма, они оглушительно кричали, упражнялись в красноречии, изливали на окружаю-
щих иеремиады, каждый на свой лад понося королевские указы, налоги и подати,
мошенников, которые разоряют их или морят голодом. Это и были потенциальные
мятежники, потому что всякий недовольный легко превращается в мятежника.
«Обитатели Сепари (Парижа), - писал, впрочем, и Жан де Ланнель в своем Сати-
рическом романе, - настоящие бунтовщики, у них в обычае хвататься за оружие
при малейшем недовольстве».
Подозрительные личности, у которых не было иных намерений, как только раз-
дуть костер мятежа, наводняли город. Одни работали на какие-то партии, опла-
чивавшие услуги; другие защищали только собственные интересы, иных целей,
кроме грабежа, не имея. Среди этих висельников было много иностранцев: италь-
янцы, немцы, англичане, ирландцы, фламандцы. Да и гугеноты, приезжая из своих
провинций, старались держаться подальше от взглядов полиции, устраиваясь на
жительство в сомнительных трактирах. На улицах можно было встретить изголо-
давшихся испанцев: они бродили по городу в поисках прокорма и готовы были на
все, лишь бы перехватить кусочек чего-нибудь. Эти верзилы с загорелыми обвет-
ренными лицами носили остроконечные шляпы с разноцветными перьями, лихо за-
крученные кольцами усы, торсы были затянуты в намекавшие на былое великолепие
пурпуэны, ноги - до самых бедер - напротив того, болтались в широких сапогах
с громадными шпорами, о которые со звоном ударялись в ритме ходьбы немереные
шпаги. Таким отощавшим фанфаронам11, одетым в лохмотья и вооруженным железным
ломом, найденным на свалке Юдоли Слез, насмешники язвительно кричали вслед:
«Со шпорами, да без коня»! И действительно, они были всадниками, постоянно,
но тщетно искавшими для себя верховое животное.
Похожие на них, как родные братья, столь же истощенные, оголодавшие и спе-
сивые, и с той же самой целью - поймать за хвост птицу счастья - прибывали в
Их называли еще «рыцарями доброй самаритянки».
Париж бесчисленные гасконцы. Они селились в лачугах и на чердаках целыми ком-
мунами, и все у них было общим: гордыня, жалкие гроши, которые удавалось раз-
добыть, удача... Украшенные сногсшибательными дворянскими титулами, позаимство-
ванными из названий деревьев, скал или виноградников родной земли, эти обла-
датели единственной одежки, единственной коняги и единственного лакея для ис-
пользования по очереди каждое утро отправлялись в Лувр или бродили по улицам
в поисках хозяина или простофили, которого можно облапошить. Если один их них
- при помощи какого-нибудь негодяйства - обнаруживал способ поживиться за
счет того или этого, вся община оказывалась в прибытке.
В непосредственном соседстве со всеми этими химерическими созданиями, пред-
ставлявшими собой весьма странную смесь и оккупировавшими улицы Парижа, суще-
ствовали другие, еще более продувные мошенники, оборачивавшие в свою пользу
присущую людям доверчивость, наживавшиеся на всеобщей сумятице и умевшие как
никто обводить вокруг пальца. Астрологи, к примеру, или бесконечного разнооб-
разия ворье, объединенное наименованием «торгового сброда».
Первые продавали тощие брошюрки с пророчествами, основанными на их собст-
венных наблюдениях за ходом небесных светил. Обычно они были связаны с каки-
ми-либо политическими кликами, чьи интересы обслуживали, возбуждая в обществе
суеверные страхи. Ноэль-Леон Моргар в 1614 г. и Жан Бело в 1621-м, оба -
агенты принцев и протестантов, предсказали первый - смерть Людовика XIII,
второй - гибель его фаворита герцога де Люиня, равно как и грандиозные пере-
мены в государстве, возбудив тем самым брожение и посеяв панику в городе.
Торговый сброд не оказывал такого влияния на толпу в целом, он работал с
более ограниченным кругом людей. Но, тем не менее, точно такие же, как астро-
логи, любители наловить рыбки в мутной воде, они сознательно мутили ее, чтобы
извлечь из этого выгоду. Называя себя экспертами во всякого рода делах и за-
нятиях, они буквально терроризировали разного рода доверчивых простофиль,
чтобы получить возможность обобрать их до нитки. Они предрекали этим несчаст-
ным простакам бедствия и катастрофы, побуждая к немедленному бегству. Те на-
чинали лихорадочно распродавать имущество, скупавшееся торговым сбродом за
смешные деньги и приносившее после перепродажи звонкие луидоры. Именно среди
этого торгового сброда можно было встретить наиболее изощренных в лукавстве
мэтров Гоненов, поскольку в ту пору они были представлены поистине удивитель-
ным многообразием типов12.
Перечислению разновидностей подонков, авантюристов, бродяг, темных лично-
стей, которые подстерегали добычу за каждым углом возбужденного непрерывными
раздорами и распрями Сите, нет конца. К ним же можно причислить забрызганных
по уши грязью авторов, издателей и книготорговцев, новой толпы людей сомни-
тельного свойства, состоявших на жалованье то ли у Двора, то ли у мятежников,
писавших, печатавших и распространявших всякого рода памфлеты. Многие тысячи
этих книжонок за долгие годы вышли из тайных типографий, во всех были ссылки
на «осведомленные источники», и у всех была одна цель: поддержать пламя стра-
стей. Распространяли их, нередко с риском для жизни, расползавшиеся по улицам
Парижа подобно тараканам весьма жалкие типы. Дошедший до нас портрет одного
из них представляет собой изображение человека с тяжелой заплечной корзиной
на лямках разного цвета, человека, похожего на улитку, с трудом влачащую свой
панцирь. Одетый в дырявое подобие полотняной рясы и короткие штаны, низы ко-
торых превратились от ветхости в бахрому, он напоминает Панталоне из итальян-
Написанная и опубликованная в 1614 г. остроумная, изложенная великолепным стихом
пьеса «Le Mathois ou Marchand mesle, propre a tout faire», в которой дан точный
портрет этой продувной бестии, была переиздана во времена Фронды, в 1649 г. , без
первого четверостишия, и это может послужить доказательством того, что один и тот же
персонаж возникал вновь и вновь во все эпохи смут.
ской комедии. Ну и что? Как бы смехотворно ни выглядел он в своих лохмотьях
времен царя Гороха, стоит ему где-нибудь появиться, - его встречают как Мес-
сию. Население, высыпавшее на улицы, жаждет новостей. Люди чуть ли не дерутся
за книжонки, которые выдает им этот жалкий тип в обмен на несколько денье, а
особенно - за самые «опасные», те, что он прячет под мышкой и вынимает оттуда
потихоньку дико провонявшими.
Сколько раз в центре собравшейся толпы словно из-под земли возникали, портя
всем удовольствие, полицейские стражи - то ли осуществляющие дозор, то ли
специально посланные Ратушей, но в обоих случаях с одной целью - поддержания
порядка и погони за продавцами подстрекательской писанины! И всякий раз ухо-
дили ни с чем. Толпа вставала стеной на их защиту, а сами распространители
памфлетов, ловкие и быстрые, как обезьяны, в три прыжка достигали лабиринта
проулков и скрывались там. Действия толпы понятны: люди не хотели отдавать
свою привилегию на чтение подрывающих устои стихов и прозы. Осыпаемые камня-
ми, под гиканье и свист представители власти старались очистить территорию,
чаще всего - безуспешно. Никто не желал прислушиваться ни к королевским эдик-
там, ни к полицейским распоряжениям, ни к решениям Парламента, запрещавшим
сборища на улицах. Перекрестки, мосты, кабачки, торговые лавки, мастерские
ремесленников кишели заговорщиками или просто досужими болтунами, равно одер-
жимыми желанием перемен. «Не было такого плюгавого писаря, мелкого служащего,
учителишки, магистра дерьмовых наук, который не старался бы - в устной или
письменной форме - вмешаться в государственные дела», - написано в
«Conference df Antitus».
Большую часть этих краснобаев и зубастых газетчиков поставлял корпус масте-
ровых. Не было в те времена угла улицы в Париже, где не стояла бы будка «хо-
лодного» сапожника, превратившаяся в кабинет политика. Заработав себе с утра
на луковицу - основной компонент ежедневного меню, - он откладывал сапожную
иглу и дратву, накидывал черный плащ с капюшоном, привешивал шпагу и начинал
обход мест, где слонялись без дела мальчишки-посыльные из лавок, и подвалы,
куда уже пришли пропустить стаканчик красного пьяницы с багровыми носами. И
везде наш литератор отдавал на съедение этой возбужденной публике предназна-
ченную ей порцию насыщенных ядом россказней. Он и ему подобные, подбрасывая,
таким образом, дровишек в костер общественного недовольства, частенько прово-
цировали всякого рода стычки и столкновения: именно они побудили горожан бро-
ситься на приступ Ратуши, когда интересы последних оказывались ущемленными
уменьшением ренты. Некто Пикар, обосновавшийся на улице Юшетт, великий мятеж-
ник и предводитель армии «холодных» сапожников, заслужил в Париже широкую из-
вестность в качестве «базарной бабы». Он умело разжигал и поддерживал гнев,
направленный против своего главного личного врага - маршала дт Анкра. И вот
что случилось из-за неумеренной агитации, проводившейся им самим и другими
любителями молоть языком.
Утром 25 апреля 1617 г. шайка нечесаных бездельников в лохмотьях взяла
штурмом двери церкви Сен-Жермен-л!Оксерруа и, вытащив из-под могильной плиты
тело этого маршала, застреленного накануне по приказу короля под сводами Бур-
бонских ворот Лувра, связала трупу ноги оторванной от языка колокола верев-
кой, протащила его по улицам и набережным до выхода с Нового моста и подвеси-
ла головой вниз на виселице, где обычно приговоренные к казни воры совершали
свой последний «кувырок», правда, в обратной позиции. Толпа хохотала и улюлю-
кала. Но этого ей показалось мало. Пока кто-то, вооружившись остро наточенным
ножом, отрезал уши, нос и «срамные части» раскачивавшегося на веревке тела,
черного от грязи и запекшейся крови, толпа заставляла прохожих кланяться и
кричать «Да здравствует король!», а входившие в шайку ловкие карманники дела-
ли свое дело, обирая зевак. Вскоре, устав от подобных упражнений, негодяи
сняли «тухлятину» с виселицы и бросили тело в наскоро возведенный костер. Тут
их ожидало серьезное разочарование: плоть под огнем коробилась, но пламя ни-
как не могло сожрать ее окончательно. Неужели так и не удастся избавиться от
этого злодея, этого дьявола, околдовавшего регентшу с ее слабыми мозгами? Вы-
сокий, одетый в ярко-красное человек, видимо, взбешенный всем происходящим
сильнее своих собратьев, приблизился к трупу, вскрыл ему грудь, вырвал сердце
и, чуть подрумянив на огне, проглотил не разжевывая... На лице людоеда в этот
момент читалось глубокое удовлетворение. У него нашлись не менее кровожадные
последователи: еще немного - и тело было бы разорвано на куски. Но толпа вос-
противилась: раз уж так, ей хотелось сохранить свою добычу, насладиться ме-
стью сполна. Снова связав ноги чудовищной мумии, покрыв ее плевками и комьями
грязи, осыпав проклятиями, толпа с гиканьем поволокла обезображенный труп по
улицам к особняку принца Конде, тогда узника, и заставила мертвое тело кла-
няться, как бы приветствуя хозяина дома. И только к вечеру этого ужасного дня
толпа «шутников», разраставшаяся от квартала к кварталу за счет присоединяв-
шихся к основной группе ротозеев, умудрилась все-таки сжечь останки на кост-
ре, разложенном на этот раз у позорного столба близ Ратуши, и разделить между
собой пепел.
А народ? Народ в истинном смысле понятия - ремесленники, простые горожане,
буржуа... Пусть даже и велась среди этих людей агитация подобного толка, пусть
даже и велика была их ненависть к фавориту Марии Медичи, - принимал ли на са-
мом деле участие этот народ в жутчайшей трагедии из тех, что разыгрывались на
улицах Парижа в период царствования Людовика XIII? Едва ли можно с легкостью
дать тут положительный ответ. Представляется возможным, что народ здесь ско-
рее играл роль зрителя, восхищенного открывшимся ему зрелищем того, как сбра-
сывается с вершины, как низвергается в грязь, из которой он вышел, самый ци-
ничный мошенник и плут королевства. Одна написанная в ту эпоху драма приот-
крывает завесу над этой проблемой. Там среди действующих лиц трагедии появля-
ется некий лакей, который лично принимал участие в подвешивании вниз головой
мертвого тела. Но из этого можно сделать только один вывод: действительно
надругательство над трупом совершил всякий сброд и все излишества этого мрач-
ного дня можно списать именно на самые низы общества.
Однако не было бы ничего удивительного и в том, что сторонники принцев, же-
лавшие , чтобы тело маршала дт Анкра было публично опозорено, обратились к вож-
дям этого сброда с призывом исполнить посмертное наказание, целью которого
было навеки обесчестить и самого покойного, и его потомство. Изучая историю
XVII в., нередко встречаешься с подобными коллизиями: знатные люди оплачивали
услуги наемных убийц, стремясь освободиться от докучавшего им по тем или иным
причинам человека, или привлекали записных бездельников, чтобы те побили пал-
ками дерзкого сатирика. Нанимать для исполнения темных делишек представителей
того самого сброда, о котором мы столько говорили, было более чем в обычае,
потому что Париж - такой постоянно возбужденный Париж, каким мы его описыва-
ем, Париж - жертва непрерывных потрясений и мятежей - изобиловал жуликами,
мошенниками, шулерами и прочими нечистыми на руку людишками. Добавьте сюда
более пятидесяти тысяч бродяг; дезертиров из армии; солдат из королевской
свиты; нищих; сбившихся с пути мелких буржуа; слуг, которым обрыдла их рабо-
та; ремесленников, оставшихся не у дел; крестьян, изгнанных с их земель граж-
данской войной или неурожаем; лакеев; более или менее опасных мошенников и
воров, вечно ищущих жертву будущего грабежа; мародерствующих школяров, сбе-
жавших из коллежей; сутенеров; сводников и сводниц; самих жриц любви, днем и
ночью слоняющихся по улицам в поисках клиентуры... Все они только и занимались
тем, что каждый на свой лад грабили город и, равно как и царящий там смрад и
«пробки» на дорогах, делали существование мирных обитателей Парижа практиче-
ски невыносимым.
Обычно преступники собирались в группы, более или менее многочисленные. К
примеру, банда, которая именовала себя просто «Красными» («Rougets»), или
«Красными Плащами», действовала как в самом Париже, так и в его окрестностях,
и в провинции. По слухам, главарем этой банды был некий господин Карфур, быв-
ший контрабандист из области, примыкавшей к Пиренеям, свирепый разбойник,
столь же ловкий и хитрый, сколь и отважный, прославившийся тем, что сеял ужас
своей жестокостью повсюду, где появлялся. Шайка «Ослов» («Grisons») объединя-
ла людей, всегда одетых в серое; «Султаны» ходили в шляпах с полями, с одной
стороны приподнятыми кверху, а с другой - украшенными перьями, - две послед-
ние банды пользовались такой же мрачной репутацией, как и первая. Еще одна -
выбравшая себе имечко «Убийцы из предместья Сен-Жермен» - в течение очень
долгого времени буквально терроризировала жителей левого берега Сены, а близ
Сенных ворот, соседствовавших с Новым мостом, процветала - правда, стараясь
держаться поскромнее, - целая воровская республика, владевшая на реке двумя
баржами, затерявшимися среди кишевших там прочих транспортных средств. Но
именно на этих двух баржах заседали правительство и суд преступного сообщест-
ва. Квартал Марэ, предместья Тампль, Сен-Марсель и Монмартр также предостав-
ляли убежища шайкам воров и бандитов.
Члены этих банд говорили на своем, непонятном никому языке, носившем назва-
ние «narquois» («лукавый») и представлявшем собою некий вид арго только для
посвященных. Они селились в домах с двумя выходами, один из которых всегда
вел в лабиринт самых глухих и запутанных улочек, благодаря чему преступники
легко уходили от любой облавы. Они находили себе сообщников для грязных дел
среди подозрительных личностей, державших трактиры, меблирашки, кабачки, ку-
рительные заведения сомнительного свойства, и те служили бандитам, когда ча-
совыми, а когда и вербовщиками. Евреям-старьевщикам прихода Святого Евстафия,
профессиональным скупщикам краденого, они сбывали свою добычу, сбрасывая ее в
подвалы при лавках этих «коммерсантов» через специально открытые для «приема
товара» окна.
Не было в XVII в. города менее надежного и более опасного для жизни, чем
Париж, даже в годы гражданского мира, а уж тем более - по вполне понятным
причинам - в периоды, когда его сотрясали политические бури. Это достоверный
факт. Днем и ночью в любом квартале на любой улице хозяйничали воры, мошенни-
ки, шулера. Днем выходили на работу одни категории - главным образом мелкие
воришки-карманники и профессиональные охотники за кошельками, виртуозно их
срезавшие. Эти последние отличались особой ловкостью рук и быстротой ног.
Одевшись подобающим случаю образом, или почтенными буржуа, или знатными пер-
сонами , они невольно вызывали к себе безотчетное доверие: уж очень прилично
выглядели, уж очень достойно себя вели. Такой несложный маскарад позволял им
органично влиться в любую толпу, примкнуть к любой группе. Они появлялись в
церквах во время мессы, могли принять участие в крестном ходе, с торжествен-
ными лицами стояли среди паствы на благодарственном молебне, слушая Те Deum...
Они находились среди зрителей, наблюдавших за россыпью огней фейерверков на
Гревской площади, за «выходом на сцену» послов или легатов на улице Сент-
Антуан... Они наводняли рынки... Они прогуливались перед ярмарочными балаганами в
Сен-Жермене и в Сен-Лоране... Они увеличивали на Новом мосту аудиторию, хохочу-
щую над шутками всякого рода балагуров или внимавшую пророчествам всякого ро-
да шарлатанов... На любом перекрестке они неизменно останавливались рядом с те-
ми, кто читал афишки... На горе окружавшим их простакам! Тщетно эти бедняги,
когда их покидала минутная рассеянность, рылись по карманам и ощупывали пояса
в поисках кошельков, тщетно пытались понять, куда же делась золотая цепь, вот
только что висевшая на шее. Плакать было поздно, жаловаться некому.
Профессиональные воришки только и жили за счет таких вот дурачков. Другие
мошенники, следуя примеру этих притворных праведников, придумывали и другие
способы облапошить простофиль. Некоторые получали прибыль от азартных игр.
Каждый день они изыскивали новую возможность завлечь в какой-нибудь притон
встреченного ими у здания Парламента (высшего королевского суда) юнца или да-
же вполне солидного дядьку, явившегося в Париж для того, чтобы ускорить про-
хождение по инстанциям своего дела. Там на столе немедленно возникали либо
карты, либо кости. Проиграв для начала три-четыре партии в filou, merelle или
gobelet и усыпив тем самым бдительность жертвы, они после этого быстро обди-
рали ее как липку. Более изобретательные жулики выбирали и более сложные
стратагемы. Например, притворялись иностранцами и, меля всякую галиматью на
якобы «заграничном» языке, куда изредка вставлялись французские слова, убеж-
дали наивных прохожих в том, что вот-де заблудились, а кушать очень хочется.
Оставалось только привести попавшегося на крючок простака в какое-нибудь
злачное место, а там опять же вытрясти кошелек своего добровольного гида по
городу.
Почти все эти воры, мошенники и шулера, среди которых, кстати, было немало
солдат, сильно охочих до прелестей жриц любви, отлично совмещали кражи со
сводничеством. Им были известны как свои пять пальцев все места в Париже, где
царила продажная любовь. И они с удовольствием сопровождали туда приезжих. В
кварталах Пюи-Сертен, Пюи-де-Ром, Марз или в предместье Сен-Жермен они вы-
ставляли «гостя столицы» на немалые суммы, продавая ему с полсотни раз «об-
новленную» девственность шлюх, переодетых в буржуазок или в невинных деревен-
ских девочек. А могли проводить, скажем, в предместья Сен-Виктор или Сен-Жак,
в пресловутые «академии», где мадам Тьенетт и толстуха Буржуаз предоставляли
в распоряжение клиентов самые что ни на есть распрекрасные «цветочки» Парижа
любовных приключений.
«Новый мост» (The Pont Neuf) через Сену в 1660 г.
(был построен в 1578-1607 гг.).
В те времена всеобщего беспорядка и всеобщей разнузданности число проститу-
ток постоянно возрастало, и их ряды пополняли главным образом служанки, кото-
рым обрыдло чистить кастрюли. В зависимости от того, удавалось ли этим бес-
путным заработать на торговле своим телом состояние или нет, они становились
либо роскошными куртизанками, «следовавшими за Двором», этими «уродинами», у
которых, как всякий мог заметить, только и было дел, что жеманничать у дверцы
кареты с гербами; либо поступавшими в распоряжение буржуа пустышками, отли-
чавшимися менее броской элегантностью; либо прихожанками из предместья Сен-
Жермен, насквозь пропитанными идеями гугенотов, которые по воскресеньям со-
вершали «паломничество в Шарантон, дабы прощупать там протестантские гульфи-
ки»; либо, наконец, жалкими «дешевками»13 («pierreuses»), селившимися в лачу-
гах и каменоломнях предместий Сен-Жак и Монмартр. Все эти развратницы были -
и часто весьма тесными узами - связаны с преступным миром. Они играли роль
соблазнительниц, завлекая клиентов, они готовили для своих сообщников возмож-
ность без особого риска обобрать простаков, купившихся на улыбку продажной
красотки.
В редчайшей для нашего времени брошюре, вышедшей под названием «Забавные
приключения двух парижских буржуа», приводится пример того, как - почти все-
гда одинаково и всегда для неосторожного клиента неожиданно - совершались
«сделки» с этими милыми болтушками. Герои книжки, два почтенных буржуа, от-
правляются посмотреть королевский балет. У входа в театр они встречают богато
одетую и весьма привлекательную барышню, которая - какое совпадение вкусов! -
пришла на тот же спектакль. Завязывается разговор, за ним следует приглашение
на ужин. Поначалу гордячка отказывается от предложенного развлечения и следу-
ет своей дорогой, но они, разгоряченные знакомством с такой прелестницей, еще
до начала зрелища успевают заказать в ближайшем кабачке роскошный ужин с
обильной выпивкой. И вот, несколько часов спустя они уже сидят за столиком
вместе с завоеванной ими чаровницей и приглашенной ею «для компании» кузиной.
Но не успевают наши герои даже и приступить к трапезе, как - словно из-под
земли - перед ними возникают шестеро молодцов, вооруженных шпагами и пистоле-
тами. Негодяи перед носом у испуганных их грозным видом буржуа с аппетитом
уписывают все, что стоит на столе, заставляют простаков оплатить съеденное и
выпитое, потом обыскивают их, освобождают от часов, бриллиантов и оставшихся
экю и, в конце концов, вышвыривают за дверь кабака. Оказавшись на темной ули-
це, несчастные попадают в руки новой шайки, и эти грабители, придя в бешенст-
во от того, что добыча попалась безденежная, лишают своих жертв последнего:
срывают с них одежду и оставляют в чем мать родила на мостовой...
Подобные случаи и подобные неприятности вовсе не были исключением в ту эпо-
ху, наоборот, для ночного Парижа времен Людовика XIII они были делом вполне
обычным. Такой оживленный днем, город, едва закрывались лавки, превращался в
мрачную пещеру с многочисленными закоулками, где - на солидном расстоянии
один от другого - слабо мерцали дымящиеся фонари. О том, что надо как-то ор-
ганизовать освещение, только-только начинали подумывать. Движение экипажей
полностью прекращалось, разве что можно было увидеть - кое-где и иногда -
большую карету, сопровождаемую эскортом лакеев с факелами. Припозднившиеся
пешеходы торопились попасть домой, зная, какая смертельная опасность поджида-
ет их на каждом углу, потому что вооруженные до зубов «ночные охотники» после
захода солнца завладевали улицами и, подобно злым духам, скользили вдоль
стен, чтобы легче было подстеречь добычу. Каждый перекресток становился их
вотчиной, они устраивали засады на каждой улочке, в каждом тупике. И ждали:
Определение «дешевка» («pierreuses») применительно к уличным проституткам самого
низкого пошиба появилось отнюдь не в наше время: его можно встретить уже в некоторых
произведениях «вольной» литературы эпохи царствования Людовика XIII.
когда же он появится, этот неосмотрительный дурачок?
- Кошелек! Кошелек! - кричали они, заключая его в хоровод, ощетинившийся
шпагами или пистолетами.
Если несчастный пробовал защищаться, - кроме тех случаев, когда грабителям
по нечаянности попадался еще более ловкий и проворный, чем они сами, разбой-
ник или когда жертве неожиданно кто-то приходил на помощь, - на следующее ут-
ро полиция находила в грязи очередной хладный труп.
Не было ни одного квартала в Париже, где каждой ночью не совершалось бы
убийство, взлом лавки, ограбление дома. В 1622 г. «Красные плащи» заполнили
таверну «Оленья нога» близ ворот Тампля. Назаказали всяких яств и выпивки -
словно для настоящего пира. А когда наступило время расплатиться, хорошенько
поколотили явившегося предъявить счет слугу (в наши дни его назвали бы офици-
антом) , сорвали с бедняги передник вместе с кошельком и исчезли в ночи со
всей выручкой. На набережных, равно как и на улицах, ворам было раздолье.
Разные банды предпочитали и разные места для грабежей, считая их своими вла-
дениями. Брали все подряд: лошадей, дрова, уголь, зерно, любые товары. На Но-
вом мосту, служившем одной из главных городских артерий, обосновались сразу
две шайки: «Братья Доброй Самаритянки» и «Рыцари Короткой Шпаги». Эти жесто-
кие разбойники, грабившие и убивавшие всякого ночного прохожего, идущего без
эскорта, превратили мост в одно из самых опасных мест Парижа. Одно время -
развлечения ради - вместе с этими, прямо скажем, отнюдь не добродетельными
людьми «работал» монсеньор Гастон Орлеанский, родной брат Людовика XIII. Воз-
главив группу из нескольких придворных, сам же и окрестив ее «сборищем него-
дяев» (cour de vauriennerie) , этот принц, которому, по всей видимости, каза-
лось чрезвычайно интересным ремесло воров, раздевающих прохожих, срывал плащи
со знатных господ, чем и заслужил, вероятно, весьма лестную для него репута-
цию «грабителя с Нового моста»14.
Году приблизительно в 1613-м с наступлением ночи по столичным улицам стало
блуждать странное и таинственное существо, подлец совсем иного, чем все про-
чие, толка, наводивший на население еще больший ужас. Никто не знал его име-
ни, никто не знал, откуда он взялся. Одни говорили, что это дьявол, извергну-
тый самим адом, другие - что это дух сифилитика, мстящий за публичное оскорб-
ление , которое ему нанесла любовь. Те, кому довелось его рассмотреть, уверя-
ли, будто ростом и телосложением он напоминает пограничные столбы с изображе-
ниями человеческой головы, стоящие вдоль домов на мосту Нотр-Дам, и что лицо
он прячет под широкими полями шляпы. Обычно его называли «Щупом». А действо-
вал он, как правило, так. Устроив засаду и оставаясь незаметным, негодяй под-
жидал, пока на расстоянии вытянутой руки от него окажется какая-нибудь женщи-
на, одним прыжком набрасывался на нее, прижимал к себе и принимался ощупывать
«фасад» несчастной руками в железных перчатках. По словам одной монмартрской
садовницы, которую он подверг подобному «ощупыванию», она «испытывала такую
боль, когда он прижимался и шарил по всем моим «местам», какую и вообразить-
то невозможно»...
Представляется, однако, маловероятным, что этот мерзавец на самом деле мог
встретить многих женщин, которые блуждали бы по городу в темноте и стали бы
жертвами его преступной и патологической страсти их «ощупывать».
«Никто не решался выйти из дому, когда темнело, потому что в это время на-
чинался немыслимый кавардак... Вы никогда не поверите, узнав, сколько грабежей
и убийств совершалось в этом городе! - говорит один из персонажей «Сатириче-
ского романа». Если не считать тех, кого выгоняли на улицу срочные дела; лю-
Здесь в оригинале все построено на игре слов: воры, раздевающие прохожих, называ-
ются по-французски «tire-laine», то есть буквально «срыватели шерсти», Гастона же
Орлеанского прозвали «tire-soie», буквально - «снимающим шелка». - Прим. пер.
дей, оказавшихся там не по своей воле; распутников и распутниц; юнцов, тер-
заемых любовной лихорадкой; кавалеров и дам, возвращающихся из Лувра или с
бала, проходившего в каком-то другом месте, в карете, окруженной телохраните-
лями; смельчаков и безумцев - стоило на город спуститься сумеркам, никто и
носа из-за крепкой двери не высовывал. Парижане предпочитали тихонечко сидеть
в своих домах. И даже заслышав крики несчастных, которых либо обворовывали,
либо убивали, - а такое случалось не то чтобы часто, а попросту каждый день,
- они остерегались и пальцем пошевелить. Панический ужас душил всякое мужест-
во, всякое великодушие, всякое сочувствие ближнему. Если кому-то случится по-
пасть в лапы бандита, утверждал один из писателей того времени, «кроме Госпо-
да, ему остается уповать лишь на собственные руки и ноги», то есть на силу и
на проворство.
Мост Нотр-Дам в 1756 г. На этом месте один мост сменял другой. Пер-
вый мост, стоявший с античности, был разрушен викингами в 886 г. Со-
временный мост на этом месте был построен в 1910-1914 гг. Домов ко-
нечно на нем уже нет.
Что же, получается, столичные власти были не в силах обуздать воров и
убийц, которые разоряли город, не давали его обитателям передохнуть, без кон-
ца угрожая их жизни и их имуществу? Приходится признать: все было именно так.
Армия преступников непрерывно пополнялась все новыми и новыми «рекрутами». А
чем располагала власть? Едва ли тремя сотнями караульных, еще тремя сотнями
полицейских, подчинявшихся Ратуше, шестнадцатью квартальными комиссарами, не-
сколькими дюжинами сержантов, слабым и вялым городским ополчением, вооружен-
ным не лучше, чем артисты, играющие солдат на сцене... Ну и как можно было при
таких условиях предпринимать какие бы то ни было энергичные репрессивные ме-
ры? Сколько раз власти пытались усилить хотя бы ночное патрулирование или
конный дозор! Благие намерения так и оставались намерениями: денег не хвата-
ло.
В конце концов, власти ограничились умножением числа ордонансов, твердо ве-
ря в способность написанного на бумаге указа кого-то к чему-то принудить. И
посыпались они при Людовике XIII просто-таки дождем... Лакеям отныне возбраня-
лось носить при себе оружие, дезертирам предписывалось вернуться в армию, а
солдатам - в казармы, бродяги и нищие должны были немедленно покинуть город,
владельцам доходных домов, тем, кто держал трактиры, табачные лавки, таверны
категорически запрещалось давать приют этому сброду, простые горожане получи-
ли приказ охотиться за ним, офицеров полиции призывали выполнять возложенные
на них задачи с большей точностью... Нарушителям грозили лишением работы, штра-
фами, телесными наказаниями, а то и смертной казнью... Памятным постановлением
от 11 февраля 1634 г., предусматривавшим введение поистине драконовских мер,
Парламент попытался активизировать почти совсем угасшую деятельность полиции
и парализовать все возраставшую наглость преступного сообщества.
Тщетная попытка! Груды бумаги ничем не улучшили положения. Пусть даже за-
стенки Шатле были переполнены узниками; пусть даже два десятка виселиц, кото-
рые, служа мрачным украшением всему городу - от Гревской площади до Круа дю
Тируар, от моста Сен-Мишель до Нового моста - никогда не пустовали; пусть да-
же летели головы с эшафота на перекрестке Гийори; пусть даже тянулись беско-
нечные цепочки каторжников к галерам Марселя «писать по воде перьями пятна-
дцати футов в длину»... Несмотря на все эти строгости, процветание преступного
мира продолжалось. К концу царствования Людовика XIII сброд демонстрировал
такой пыл в своих гнусных занятиях, что современники могли - явно не без ос-
нований - обвинять комиссаров в том, что они служат преступникам «крышей»,
получая с этого навар, который становился немалым подспорьем для семьи.
II. Повседневная жизнь
знати. Король и двор
На рассвете Лувр медленно-медленно проступает из тумана, поднимающегося над
Сеной. Сначала показываются его тяжелые башни, потом - почерневшие от грязи
фасады, подъемный мост и рвы, заполненные мутной, подернутой ряской водой,
постоянный, неразводной мост, ограждающие его от внешнего мира стены каменной
кладки с башенками... Первые еще нерешительные лучи солнца вырисовывают на
блеклом небе всю эту суровую, даже угрожающую громаду, которую любой принял
бы за одну из тех известных по рыцарским романам крепостей, где под охраной
колдунов и драконов томились несчастные принцессы.
Южный фасад Лувра в 1650 г.
Ничто не шелохнется, никаких звуков вокруг... Приход Сен-Жермен-л!Оксерруа
пока спит. Но время идет. Туман рассеивается. И вдруг разгорается день. На
расположенном по соседству Новом Мосту слышится хрустальный перезвон: ожила
колокольня Самаритен. Еще чуть-чуть - и гулким басом пробьют часы Пале. Город
пробуждается. С реки доносятся крики и песни матросов: их лодки стоят на при-
чале у Школьных ворот. Перед Лувром - между двумя гигантскими центральными
башнями - стражники, подчиняющиеся прево, открывают тяжелые створки Бурбон-
ских ворот, и створки эти оказываются теперь под мрачными сводами, ведущими
во внутренний двор. Затем стражники строятся и - облачившись в форменные го-
лубые камзолы, прихватив алебарды - размеренным шагом переходят подъемный
мост и движутся занять свое место у потайной двери в наружной стене - там ход
на Петушиную улицу. На этой длинной, узкой, извилистой, неровно вымощенной
улице, превращенной в жуткую клоаку протекающим посреди «ручьем», кроме коро-
левского дворца находились еще и монастырь Отцов-ораторианцев, несколько до-
мов, принадлежавших буржуа, лавка виноторговца мэтра Оливье с вывеской «Имя
Иисуса» (впрочем, может быть, и «Черт побери!» - лавка называлась «Nom de
Jesus»15), отели Лонгвилей и Бурбонов.
К тому времени, как стражники встают на караул у потайного хода, повозки и
тачки, сопровождаемые грузчиками, уже грохочут по тряской мостовой, двигаясь
к набережной. Чем позже - тем сильнее шум, тем оживленнее движение. Пытаясь
чеканить шах1 в вязкой грязи, подходит к Лувру отряд французских гвардейцев в
синих мундирах с красной оторочкой, а за ними швейцарская гвардия, у которой
все наоборот: красные с синей отделкой «казаки» - своеобразные плащи на 150
пуговицах, ловко соединявших их четыре отдельные части, - и короткие белые
штаны. И те и другие призваны охранять королевский дворец, стоять на карауле.
Отовсюду стекаются группами и поодиночке придворные, личные слуги короля и
королевы, лакеи, камердинеры, шталмейстеры, оруженосцы, секретари, те, кто
отвечал за королевский гардероб, и те, в чью обязанность входило носить край
облачения важной особы, цирюльники, конюхи, повара и кухарки, пажи, кучера,
рассыльные, обслуживающие Двор ремесленники и торговцы, няньки, мальчики на
побегушках, прачки, белошвейки, кастеляны и кастелянши... Вскоре у входа в Лувр
- толпа народа, сотни мужчин и женщин в разноцветных ливреях и форменных
платьях. Все они, протиснувшись по неразводному мосту, торопятся достичь мес-
та своей работы.
Обитаемы далеко не все из расположенных огромным четырехугольником строений
Лувра, нет - только те здания и их крылья, что занимают угол, образованный
Сеной и Тюильри: их еще во времена Ренессанса возвел архитектор Пьер Леско.
Это и есть место жительства собственно королевской семьи, необходимого ей по-
стоянно количества служителей и придворных дам, тех, в общем-то, немногих,
кто непосредственно обслуживает царственных особ и их приближенных, а также
шестьсот солдат, обеспечивающих их охрану. И только с утра королевский дом,
по ночам свободный от огромного количества обслуги, начинает жить нормальной
жизнью.
А утро в Лувре начинается в пять часов пополуночи. Зимой - с того, что за-
жигают факелы. Едва появившись на рабочих местах, специально выделенные для
этого слуги приступают к очистке внутреннего двора, залитого мочой, завален-
ного испражнениями, мусором и прочей дрянью. Другие в это время наводят поря-
док в королевских апартаментах. Добираются туда по монументальной лестнице,
построенной во времена Генриха II, в центре западного крыла. Сводчатый пото-
лок, богатая резьба, главным украшением которой служат виноградные гроздья, -
эта лестница ведет к Большому залу, у высоких дверей которого стоят четыре
колонны розового мрамора с белыми прожилками. Большой зал - первая площадка
«Nom de Jesus» может означать и то и другое. - Прим. пер.
этой величественной лестницы. Он действительно очень большой, просто огром-
ный. По периметру стен, до самого потолка, - портреты королей, королев, прин-
цев и принцесс. Освещение - двадцать хрустальных люстр. Роспись на потолке -
изображенные «под античность» Господь и его ангелы, солнце, луна, планеты,
знаки зодиака. Если пересечь Большой зал во всю его длину, можно проникнуть в
прихожую апартаментов Людовика XIII.
Король был не слишком взыскателен и довольствовался жильем скорее роскошным
на вид, чем удобным. Апартаменты его целиком помещались в здании, выстроенном
Леско. Из прихожей коридор вел в парадную спальню, входили в нее через двери,
обильно украшенные позолоченной резьбой, где причудливо смешивались лавровые
ветви, воинские доспехи и мифологические фигуры. Свет в помещение проникал
через три высоких окна, впрочем, свет приглушенный, поскольку стекла были ук-
рашены гербами с тремя золотыми королевскими лилиями. От центрального кессона
на потолке, где был представлен все тот же герб, лучами расходились изображе-
ния военных трофеев - каждое в своей клеточке, отделенной от других лепниной.
Стены снизу доверху были покрыты затканными золотом и шелком гобеленами. Кро-
вать с балдахином на высоких столбиках стояла на возвышении, доступ к ней
преграждался своего рода балюстрадой; тем же обильно расшитым атласом, из ко-
торого были сделаны укрывавшие спящего короля от нескромного взгляда занавес-
ки, были обиты кресла и полукресла. К спальне примыкал довольно тесный каби-
нет, выходивший в куда более просторные апартаменты царственной супруги, -
вот и все королевские покои.
В такой обстановке16 протекала повседневная жизнь Людовика XIII. Вид из
окон открывался разный: с какой стороны посмотреть... Одни окна выходили на
цветники протянувшегося вдоль Сены Сада Инфанты, отсюда король мог любоваться
чудесной зеленью, обрамлявшей реку, наблюдать за беспрерывным движением лодок
и кораблей, за кишащими у Школьных ворот людьми и экипажами. Из других откры-
валось куда более печальное зрелище внутреннего двора, обрамленного мрачными
на вид строениями, по двору туда-сюда сновали придворные, солдаты, торговцы,
прислуга. Но вряд ли Его Величество получал удовольствие от созерцания хоть
той, хоть иной картины.
Странный государь! Написать его психологический портрет, впрочем, как и по-
просту понять его психологию, дело довольно трудное. Окончательно завоевавший
благодаря насилию свой престол в 1617 г., он вынужден был, хотя на самом деле
и предпочитал загородные резиденции, обосноваться в Лувре и стать доброволь-
ным узником этой мрачной крепости. Потому что только под кровом дворца, кото-
рый давал пристанище стольким блестящим правителям, он мог почувствовать себя
настоящим королем.
Убежденный в том, что является истинным помазанником Божьим, проникнувшись
сознанием, как собственного всемогущества, так и собственного величия, Людо-
вик хотел, не сгибаясь под тяжким грузом власти, пользоваться ею по совести,
но темперамент побуждал его к созданию вокруг себя патриархальной атмосферы,
в которую он мог бы окунуться с головой, к тому, чтобы действовать по доброй
воле, к тому, чтобы удалять от себя тех, кто особенно ему докучал. Он часто
завидовал провинциальным дворянчикам, которые в своих владениях вволю скакали
на лошадях, охотились, с аппетитом ели, крепко пили, а главное - не были об-
ременены никакими заботами. Ведь ему самому приходилось жить среди толпы. Ко-
ролевский дом насчитывал более 1300 персон - от достойных стать венценосными
особ, от - спускаемся пониже - придворных и чиновников всякого рода, прислуги
16 Впрочем, обстановка, должно быть, часто менялась - в зависимости от обстоятельств
и времени года. В июле 1613 г., если верить «Мемуарам» Эроара, спальню молодого ко-
роля украшали гобелены с пасторальными сценами, причем каждое панно было снабжено
вытканными объяснениями его сюжета.
всех уровней, торговцев, музыкантов, комедиантов, шутов до карликов и юроди-
вых. А кроме того, существовала и личная королевская гвардия, состоявшая из 9
850 солдат, дежуривших то днем, то ночью - в зависимости от обстановки.
Обеспечив своему королевскому величеству полный блеск вот таким вот изоби-
лием вокруг знатных сеньоров, военных и обслуги, Людовик, напротив, счел со-
вершено бесполезным подчинять Двор и тем более себя самого каким бы то ни бы-
ло новым правилам жизни. Как и его отец, Генрих IV, он ограничился молчаливым
признанием церемониала, обнародованного Генрихом III еще в 1585 г., и соблю-
дение правил, предписываемых им, придавало всем действиям короля некую теат-
рализованную торжественность. Но, с другой стороны, правила эти соблюдались
лишь в тех случаях, когда из-за нарушения пострадало бы достоинство Его Вели-
чества .
Людовик XIII Справедливый (1601—1643) в 1625 г.
Приближенные к нему современники дружно называли Людовика XIII королем-
ипохондриком, подчеркивая, что ипохондрия была чуть ли не главной чертой его
личности. Впрочем, чему тут удивляться? Тревожность, перепады настроения,
приступы черной меланхолии и раздражительность были всего-навсего пагубными
последствиями воспитания принца, горестей и разочарований ребенка, которого
лишили материнской ласки и к тому же по любому поводу секли. Огромную роль
сыграли и болезни: Людовика с юных лет преследовали эпилептиформные припадки,
позже к этому добавились хронический энтерит и кожный туберкулез, из-за кото-
рого тело покрывалось язвами. Все это страшно его стесняло, а еще точнее -
буквально отравляло ему жизнь. Мало-помалу из ладно скроенного, жизнестойко-
го, деятельного и ловкого в движениях подростка принц превратился в хилого,
тщедушного мужчину, медленно соображавшего, застенчивого до робости, замкну-
того, подозрительного, ревнивого, завистливого и весьма целомудренного, по-
скольку он всегда опасался женщин. Он с трудом терпел общество королевы и
старался держаться от нее подальше, а если у него и случались какие интрижки,
если он и заводил фаворитов или фавориток, которых сначала превозносил, а по-
том чуть ли не втаптывал в грязь, то происходило это потому, что страсти его
гасли так же быстро, как и возгорались, потому что энтузиазма хватало нена-
долго . Людовик ненавидел пышные представления, балы, праздники, ему претила
любая необходимость оказаться перед аудиторией, что-то говорить, отвечать на
торжественные или нудные речи других, иными словами, ничего не было для коро-
ля страшнее, чем продемонстрировать свою беспомощность, когда он долго стоял,
открыв рот, или заикался, не в силах вымолвить ни словечка. Будь на то его
воля, он бы вообще охотно заперся с несколькими близкими людьми и с наслажде-
нием лишил себя всякого общества. Но приходилось совершать над собой насилие.
Описывать повседневную жизнь Людовика XIII, ограничиваясь лишь ее официаль-
ными , так сказать, аспектами, означало бы впасть в монотонность. И наоборот:
если включить в описание, собрав их воедино, разбросанные там и сям отдельные
эпизоды, характеры, интимные подробности, дополняющие общую картину, эта
жизнь покажется в высшей степени живописной и разнообразной. Поэтому мы по-
стараемся воссоздать ее в полном объеме такой, какая она была.
Король спал либо в парадной спальне, либо - куда чаще - в кабинете, где в
ногах его кровати стояло специальное ложе для главного камердинера, служивше-
го ему ночью собеседником, чтецом, наперсником. Вставал Людовик довольно ра-
но, в шесть часов, принимал ванну, молился. Остается неизвестным, повиновался
ли он введенному Церемониалом Генриха III правилу, в соответствии с которым
встающего с постели короля должен был приветствовать самый цвет знати, и при-
нимал ли король из рук одного из ее представителей свежую сорочку. Вполне
возможно, что, по примеру отца, он мало заботился о соблюдении этих почетных
формальностей. Он одевался, брился17, мыл голову, сушил и пудрил волосы, ино-
гда слуги помогали ему, но гораздо чаще он обходился, занимаясь утренним туа-
летом, без их содействия, и, по крайней мере, в юные годы, помогал последним
застилать свою постель.
Прекрасное времяпрепровождение для монарха! Но стоит ли удивляться: с само-
го детства и до отрочества препорученный заботам лакеев и солдат, Людовик
XIII со временем приобрел в этом окружении соответственные склонности, от ко-
торых полностью так и не смог освободиться никогда. Да и хотел ли? Именно от
осыпаемых им благодеяниями лакеев куда скорее, чем от представителей дворян-
ского сословия, добивался он пассивного послушания, скромности, сдержанности:
они оказывали ему разнообразные тайные услуги, они по его просьбе шпионили,
выказывали и доказывали абсолютную преданность. Отсюда его расположенность к
людям низкого звания, которым он докучал своими прихотями, меняя политику
кнута на политику пряника, в зависимости от настроения и степени близости
данного человека к его царственной особе.
Покончив с туалетом, король отправлялся в луврскую часовню, где присутство-
вал на утренней мессе, затем возвращался к себе в апартаменты и завтракал.
Если после завтрака у него оставалось свободное время, он тратил часы или ми-
нуты досуга - когда как - на занятия верховой ездой в манеже, после чего -
уже снова во дворце - шел на Совет.
Присутствие на Совете - вот, пожалуй, главное, самое важное занятие в его
жизни. Если дело было в Париже, Совет собирался в «книжном кабинете» на
третьем этаже павильона Леско или в специально предназначенном для этого зале
на первом этаже того же строения. Когда король воевал или путешествовал, -
У Людовика XIII очень долго не было на лице никакой растительности, и к услугам
цирюльника он стал прибегать лишь на двадцать третьем году жизни. Он научился брить-
ся сам, более того - научился брить других. Таллеман де Рео рассказывает, что однаж-
ды король самолично побрил всех своих офицеров, оставив им на подбородках лишь малю-
сенькие клочки волос. Об этом была даже сложена песенка.
там, где он в этот момент находился. Поскольку именно на заседаниях Совета
Людовик XIII только и мох1 получить всю информацию о внутренних делах и внеш-
ней политике королевства, даже заболев, он чрезвычайно редко позволял себе
пропустить собрание, где председательствовал. В составе Совета то и дело воз-
никали новые фигуры, потому что, по крайней мере, до 1624 года, Людовик по-
стоянно увеличивал количество министров и государственных секретарей. А 1624-
й стал родом реорганизации Совета, для которого король создал регламент, ос-
вободив от проблем, вошедших теперь в компетенцию верховных судов, ввел в не-
го - с правом ставить под сомнение, оспаривать и решать после обсуждения важ-
ные вопросы - всякого рода персонажей, подарив им статус государственных со-
ветников . Хотя сам Людовик и был, прямо скажем, слабым политиком, он оставил
за собой в случаях разногласий роль арбитра, потому что, заботясь о собствен-
ном авторитете, желал предохранить себя от возможного на этот авторитет поку-
шения. Он был Хозяин и Хозяином желал оставаться. И даже мастер интриг Рише-
лье в период, пока был министром, вынужден был постоянно ловчить, чтобы ко-
роль не дай Бог не почувствовал себя ущемленным в правах, чтобы успокоить его
подозрительность, но при этом навязать - особенно в сфере дипломатии - те
взгляды, которые хотел, чтобы тот высказал как свои.
Этими суровыми занятиями королевское утро еще не заканчивалось. Его призы-
вали и другие, не менее важные обязанности. Он давал аудиенции послам, прин-
цам, высшим должностным лицам - канцлеру, коннетаблю и так далее, а в иные
дни - вполне возможно, и тем, кто обращался к нему с прошениями или жалобами.
Принимал он как важных посетителей, так и просителей в простом утреннем наря-
де : пурпуэне и штанах из прочной материи, ничем - ни вышивкой, ни кружевами -
не украшенных, потому что он запрещал другим роскошествовать, и сам - по
крайней мере в одежде - подавал им пример скромности.
Принимая тех, кто был допущен под пресветлые очи, король не мог не слышать
шума толпы, которая сразу же, как распахивались ворота, заполняла королевский
дворец, поскольку вход туда был открыт в течение всего дня. Такая странная
толпа людей, явившихся со всех концов Парижа. Сдерживаемые солдатами гвардии,
эти люди оккупировали лестницу Генриха II и часами толклись на ступеньках,
иногда выплескивая «излишки» во двор. Оставшиеся внутри топтались на месте,
переминались с ноги на ногу, жужжали, гудели, кричали, толкали друг друга
локтями, ссорились, создавая почти базарную атмосферу.
Кто только ни попадал в эту толпу! Птицу какого полета и какого разноцвет-
ного «оперения» тут было ни увидеть! Вот придворные, стремящиеся поймать
взгляд, услышать брошенное в их сторону словечко, привлечь к себе хоть мимо-
летное внимание государя... Вот светские львы с изысканными манерами... А рядом -
финансисты, хроникеры, охочие до свежих сплетен, записные интриганы, тоже
ищущие, чем бы сегодня при Дворе поживиться, провинциалы, иностранцы неведомо
каких национальностей, веселые и говорливые гасконцы... И просто тучи любопыт-
ных, жаждущих увидеть короля во всем блеске его величия.
Все они стремятся проникнуть в Большой зал: а вдруг Его Величество снизой-
дет все-таки до того, чтобы показаться? Все стремятся, но удается мало кому.
Разве что сильным мира сего или тем, кто в свите у знатных людей, или тем,
кто богатством убранства способен доказать, что владеет приличным состоянием.
Потому что бедноту и деревенщину луврские лакеи вместе с привратниками гонят
отсюда куда безжалостнее, чем гнала бы свора сторожевых собак. Им наплевать
на то, что за жалким видом может скрываться редкостная добродетель. Однажды,
как описывается в «Сатирическом романе», ими был изгнан в качестве портящей
все стадо паршивой овцы - только из-за того, что был одет в плащ из грубой
шерстяной ткани и выглядел чуть ли не нищим, - славный вояка-капитан, поте-
рявший глаз на службе королю и Отечеству.
И, пожалуй, только гасконцам удается приручить этих злобных псов. Или усы-
пить их бдительность. Мы уже видели этих гасконцев в поисках выпивки и хлеба
насущного на улицах города. А вот теперь один из них явился в королевский
дворец, надеясь поймать здесь улыбку лукавой дамы Фортуны. Переодевшись в
приличествующий такому случаю наряд, взгромоздившись на лошадь, взяв в сопро-
вождающие слугу (помните: общего на всю компанию соотечественников?), он рас-
считывает произвести здесь блестящее впечатление, потому что его костюм соот-
ветствует последнему крику моды, иными словами - сотворен по предписаниям
трех или четырех щеголей, насаждающих эту моду при Дворе, а кроме того, пото-
му, что как у его лакея, так и у его коняги - «ливреи» с гербами.
Чувствуя себя ничем не хуже принцев или там герцогов, являющихся «почетными
гостями» Лувра, наш молодой дворянин с пустым кошельком, выказывая редкостную
находчивость, спешивается прямо у подножия лестницы Генриха II. Ну и кто ре-
шится теперь остановить столь напыщенного фата? Такого храбреца? Не снимая
касторовой шляпы с широченными полями и несусветной величины плюмажем, при-
крепленным вместо бриллиантовой броши заколкой с фальшивыми камнями, приобре-
тенной у какого-то дворцового mercadent, блестя глазами, сияя улыбкой из-под
чертовски лихо закрученных усов, он шел, и гвардейцы расступались перед ним,
а он отвешивал направо-налево грациозные поклоны. Продравшись затем сквозь
толпу, он, гордый, как петух из его родной деревни, поднимался по ступенькам
королевской лестницы, и сотни хлыщей на пути завидовали его пурпуэну, подби-
тому четырьмя, а то и пятью слоями тафты, прикрытому ротондой с двумя рядами
кружевных волн, штанам с разрезами а ла Помпиньян, на которые (штаны, естест-
венно, а не на разрезы) пошло минимум восемь локтей18 «фриза пополам с эскар-
латом»19, высоким каблукам и позолоченным шпорам сапог, доходящих до бедер,
но позволяющим, однако, видеть бледно-алые шелковые чулки, розам, которыми
подхвачены ленты подвязок на уровне колен, а также тому, что украшает полы
его камзола, запястья, локти, перевязь его шпаги...
Ах, до чего же он хорош и как должен нравиться дамам! Но поможет ли ему это
переступить порог Большого зала?
- Братец, - говорит он надменному привратнику, первым попадающемуся ему на
пути в вожделенные края. - Братец, ну и славный же ты парень! И храбрец на-
верняка! Бьюсь об заклад, ох и ублажает же тебя твоя подружка! И ни в жизнь
не поверю, что такая она жестокосердая, что способна устоять и не сдаться
сразу, увидев такой гордый лоб, такие закрученные усы!
Произнеся все это и оставшись вполне безразличным к тому, что может услы-
шать в ответ, наш гасконец решительно и непринужденно вступает в собрание
придворных. И сразу же - своей приятной наружностью, роскошно завитыми локо-
нами, тонким ароматом, источаемым подвешенным к одежде 1'oiselet de cypre -
он привлекает к себе собеседников, и те уже не могут оторваться от колоритно-
го гостя. Он болтает обо всем и ни о чем - от дуэлей до любовных приключений;
он осуждает того за излишнюю отвагу, а этого за излишнюю жажду милостей коро-
ля; он осведомляется о том, какие нынче в ходу новые пенсионы; он старается
узнать, в каком именно проигрыше оказались Креки и Сен-Люк; он оплакивает
уменьшение доходности своих земель; он рассуждает о небезопасности сужения
рент; он хвастается своими успехами в последних битвах с протестантами; он с
пафосом описывает богатства принадлежащих ему замков... Словом, он щедро делит-
ся всеми новостями, какие только способна породить его буйная фантазия.
Однако, треща не хуже сороки и раскланиваясь направо-налево в знак привет-
ствия знатным людям, которых он сроду и не видел, этот хлыщ ухитряется под-
стеречь достаточно высокопоставленного сеньора, который готовится войти в ко-
Локоть - мера длины во Франции, равная примерно 50 см. - Прим. пер.
19 Фриз - льняная ткань высокого качества и изысканной расцветки, эскарлат - такая
же высококачественная шерстяная материя. - Прим. пер.
ролевский кабинет, тут же пристраивается к его свите и проникает туда вместе
с ней. Ах, если бы он понравился Его Величеству, ах, если бы он стал его фа-
воритом! Увы! Его Величество не обращает на нашего гасконца ни малейшего вни-
мания... Что ему остается? Покинуть кабинет, никем так и не замеченным? Ничего
не поделаешь, приходится, зато, по крайней мере, можно спуститься по «малым
ступенькам»20. А дальше? Отправиться обедать с приятной компанией? Но пригла-
сят ли они незнакомца? Нет. Все поворачиваются к нему спиной. Прекрасная дама
Фортуна на этот раз не улыбнулась ему. Ничего - улыбнется завтра! Впредь он
может кичиться тем, что теперь-таки кум королю, раз уж тот удостоил его чести
спуститься по «малым ступенькам». А потом, уже вернувшись в свое убогое жили-
ще, он станет расписывать друзьям, с которыми делит хлеб, натертый чесноком,
запивая его водой, свои подвиги, - и непременно засунет в рот зубочистку. А
потом много часов подряд перед всяким, кто только захочет его выслушать, он
станет вздыхать: «Ах, что за умнейшее изобретение - зубочистка, до чего она
полезна после пирушки у мессира Коссе-Бриссака, где подают такое превосходное
мясо и такую отборную дичь под старое доброе бургундское!..»
Костюм дворянина времен Людовика XIII.
Возможно, из-за того, что Людовик XIII, несмотря на все свои распоряжения,
понимал, что толпа в Большом зале весьма разношерстна, он появлялся там редко
Эти «малые ступеньки» - узкая и темная лестница, предназначенная для короля: по
ней он спускался из своих апартаментов во внутренний двор Лувра.
и ненадолго. А обычно после аудиенций - тоже, впрочем, скорее из вежливости и
ради соблюдения приличий, чем даже из простой симпатии, - направлялся в покои
королевы Анны Австрийской. Этим визитам, как правило, отводилось тоже не
слишком много времени. Да и не было его особенно много: приближался час обе-
да.
Король обедал один, вероятно, прямо в прихожей своих апартаментов, так как
о том, чтобы отвести комнату под столовую, в жилищах того времени и речи не
было. В исключительных случаях Людовик приглашал к обеду сотрапезника, да и
то одного-единственного. Согласно церемониалу, король восседал за столом, ок-
руженным барьерами, на высоком стуле. С одной стороны от него размещался пер-
вый лейб-медик, с другой - первый гофмейстер. Позади - уже стоя - капитан ко-
ролевской гвардии, два вооруженных стражника, принцы и кардиналы, находящиеся
в это время в Лувре, а за барьерами - неподвижные и молчаливые придворные.
Король благоговейно и отрешенно выслушивал «Benedicite» - молитву перед едой,
которую произносил священник в качестве символа милосердия, затем принимал от
самого знатного из сеньоров салфетку и приступал к трапезе. Наконец-то можно
было воздать должное блюдам, которые одно за другим подавали повара или слу-
ги-провиантмейстеры, имевшие при французском Дворе звание officiers de
bouche21. Людовик ведь принадлежал как раз к той ветви Бурбонов, которая -
даже при самых серьезных болезнях - отличалась завидным аппетитом22. Он обжи-
рался, получая при этом явное удовольствие, всей и всяческой снедью, включая
паштеты, крупную дичь (мясо и жир оленя, кабана и так далее) , просто мясо и
птицу, трюфеля в масле, любые тяжелые кушанья, обильно сдабривая все это кла-
ретом с парижских виноградников, который с течением времени и явно до срока
привел все-таки в полный упадок и без того хрупкое здоровье короля. Никому не
известно в точности, слышал ли он, уписывая за обе щеки всю эту разнообразную
симфонию блюд, звучавшие во время королевского обеда мелодии скрипок, и со-
глашался ли, подобно своим предшественникам на престоле, радовать подданных
созерцанием того, как лихо и по-молодецки разделывается Его Величество с хле-
бом насущным.
Занимавший в свое время отнюдь не последнее место в списке то ли великих
гурманов, то ли знатных обжор, Людовик XIII, совершенно очевидно, нагуливал
свой зверский аппетит уж точно не в рабочем кабинете и не верша государствен-
ные дела. Вероятнее всего, тут ему помогали усиленные занятия спортом. Едва
покончив на этот день с королевскими обязанностями, он, наконец, обретал воз-
можность жить так, как хочется, и без всяких помех наслаждаться тем, что спо-
собно доставить ему наслаждение. А главным образом это были физические упраж-
нения. Потому что только вне Лувра, только на свежем воздухе и при постоянном
движении, необходимом ему в силу природной нестабильности, он чувствовал себя
счастливым. Вот и исчезал ежедневно, причем без всяких угрызений совести, из
надоевшего ему, тусклого, сумрачного, угрюмого дворца. Перелистывая наудачу
страницы «La Gazette de France», где рассказывалось о перемещениях Его Вели-
чества в пространстве, ваш покорный слуга насчитал пятьдесят таких перемеще-
ний только за один 1635 г. , а там ведь опущены, в соответствии с приказом,
Буквально - «ведающие ртом». - Прим. пер.
22 Вот, к примеру, что подавали недужному Людовику непосредственно перед осадой Ла-
рошели 29 января 1628 года. На обед: протертый суп из каплунов, заваренный хлебом;
простой суп с прожаренным в жире мясом, сдобренным лимонным соком; отварная теляти-
на; костный мозг; рубленые каплуны с хлебными крошками; желе; два печеных яблока с
сахаром; груша в сиропе; начинка из яблочного пирога; три пакета вафельных трубочек;
хлеб; легкое, слабоокрашенное, но хорошо выдержанное вино. На ужин: опять-таки по-
хлебка из каплунов и рубленые каплуны; телятина в собственном соку; суп с телятиной
в собственном соку; отварная телятина; костный мозг и нижние части куриных ножек.
все увеселительные вылазки и все развлечения, между тем как с ними число уве-
личилось бы, по крайней мере, вчетверо.
Король любил упражнения, в которых можно было проявить силу и ловкость. Он
яростно отдавался всем и всяческим играм (главным образом с мячом или вола-
ном, как в обычном, так и в усложненном варианте), привлекая в партнеры наи-
более проворных и искусных игроков из числа приближенных к нему знатных лю-
дей. Он был не только хорошим наездником - выучился верховой езде у знамени-
того берейтора Плювинеля, но и неутомимым ходоком, способным преодолеть от
рассвета до заката четырнадцать лье и не устать при этом. Плохая погода была
ему нипочем, и он не считался ни с жарой, ни со стужей, ни со снегом, ни с
дождем, ни с градом, ни с ветром, ни с ударами грома и вспышками молний. Чуть
ли не с детства он увлекся охотой, и привязанность к Люиню, который открывал
ему секреты любимого занятия, стала подлинным благословением судьбы для этого
интригана. Не говоря уж о том, какими богатствами его осыпали. К концу 1615
г. юный король уже знал наверняка, с какой необычайной силой бушует в нем эта
страсть. Во всяком случае, отправившись за инфантой Анной Австрийской на гра-
ницу с Испанией, он все выпадавшее во время обратной дороги в Париж свободное
время, которое по идее должен был бы посвятить любезничанью с молодой женой,
отдавал преследованию зверя и птицы. Позже он считал день, не позволивший
проявиться его охотничьему азарту, попросту потерянным.
Придворные никак не могли привыкнуть к тому, что государь, вечно мечущийся
между горами и долами, ускользает от их лести и угодничества. И это им не
слишком нравилось. Лангедокские гугеноты вообще называли этого государя не
иначе как презрительной кличкой «Lou Cassaire». В самой кличке, похоже, ниче-
го презрительного нет, но надо было, вероятно, слышать интонацию, с которой
произносилось это самое «Охотник!». Однако Людовику XIII было наплевать на
хулы, расточаемые недоброжелателями. Ни за что на свете он не согласился бы
лишиться двойного наслаждения, которое давали ему, с одной стороны, засады,
преследования, травля зверя с улюлюканьем, а с другой - погружение в природу,
такую здоровую, такую для него живительную. Впрочем, если охота - привилегия
дворянства, разве она не привилегия короля по причинам еще более существен-
ным?
У Людовика XIII была не одна - несколько свор охотничьих собак разных по-
род: и гончие, и борзые, и более мелкие - вплоть до левреток; ему принадлежал
соколиный двор в Бург-ла-Рен, а количество персонала, единственной обязанно-
стью которого было обслуживание королевской охоты, не поддавалось исчислению.
Но он практически не обращался за помощью к этим людям. Выслеживал ли король
оленя, косулю, волка, кабана, любых двурогих, лисицу, барсука, выходил ли на
охоту с собаками, соколами или копчиками, мчался ли через леса, равнины, ре-
ки, пруды и болота парижских предместий, - всегда он предпочитал, чтобы рядом
оказывалось как можно меньше людей. Чаще всего он брал с собой «свиту» из
трех-четырех слуг, реже - из нескольких дворян. Ему хотелось без всякой по-
сторонней помощи заряжать свою аркебузу и маленькую пушечку, из которой он
стрелял по диким гусям или воронам, хотелось самому обшаривать норы, ставить
силки, приканчивать ударом кинжала затравленного оленя...
К двадцати трем годам, не однажды рискуя утонуть, он, наконец, научился
плавать и с тех пор уже не боялся погружаться в пруд, если не оказывалось
челнока, или купаться в реке, когда было тепло. Он с удовольствием обедал,
сидя на травке, чем Бог пошлет: чаще всего - холодными закусками с солдатским
пайковым хлебом, запивая все это когда вином, а когда и водой - причем из
собственной шляпы. Если ему случалось заблудиться в лесу, он, нисколько не
переживая по этому поводу, заявлялся в ближайший трактир и становился весьма
удобным постояльцем для хозяина, потому что сам готовил для себя омлет и де-
лил его со своими измотанными спутниками. Иногда в охотничьем азарте он всю
ночь при свете луны преследовал оленя или кабана, изгнанного им из лесной ча-
щи еще в сумерки, и в Лувре уже начинали беспокоиться о том, куда же делся
государь, что с ним случилось.
В 1624 г. Людовик приказал выстроить для него неподалеку от селения Версаль
простой дом, такой простой, будто он был предназначен для обычного горожани-
на: король надеялся обрести здесь, по выходе из лесов Сен-Жермена или Марли,
кров и помощь, потому что нередко после охоты находился в весьма плачевном
состоянии - грязный с головы до ног, вымокший до нитки. Сапоги его бывали на-
столько полны воды и так разбухали, что приходилось разрезать их ножом, чтобы
Его Величество мог разуться. А сколько разных разностей с ним происходило! То
он свалился с лошади; то его укусила за икру внезапно озверевшая собака; то
после вывиха он, хромая, еле доплелся до места, где ему смогли оказать по-
мощь... Только чудом в 1635 г. ему удалось избежать смерти во время грозы: мол-
ния ударила в заднюю часть кареты, где он приказал отдохнуть уставшему куче-
ру, сам усевшись на его место и взяв в руки вожжи.
Но, даже страдая обострениями какой-либо из своих болезней, Людовик XIII не
отказывал себе в удовольствиях, вот только приходилось ему в таких случаях
преследовать убегающую лисицу или скачущего оленя не верхом, а в карете или
на носилках. Когда крайняя необходимость или важные государственные дела
удерживали его в стенах Лувра, он охотился со своими «мелкими» собаками на
олененка, которого специально выпускали для этого бегать по аллеям Тюильри. А
когда он был вынужден - в связи с политическими событиями или междоусобными
войнами - путешествовать по Франции, он брал с собой в обоз все свои собачьи
своры и оружие, чтобы охотиться по пути следования. Он охотился даже во время
осады Монтобана и Ларошели, в то самое время, когда протестанты осыпали гра-
дом ядер его войска.
Однако какой бы необузданной ни была его страсть к любимому занятию, сколь
бы ни укоренилась в нем привычка к движению, этот царственный приверженец
святого Губерта, небесного покровителя охотников, иногда все-таки чувствовал
усталость от подобных перегрузок и тогда вынужден был на время брать передыш-
ку. В таких случаях, запершись в Лувре, он метался по своим покоям, зевал и
тосковал нестерпимо. Чтобы убить время, пытался занять себя принятыми в те
времена забавами. Но игра нисколько не привлекала его, к тому же - выбери он
хоть «убегающего туза» (here) , хоть реверси23, хоть шахматы, хоть бильярд, -
он неизменно терпел поражение, а поскольку проигрывать не любил и тут же при-
нимался это свое поражение оспаривать, настроение неизменно еще ухудшалось.
Небольшую склонность испытывал он и к развлечениям «умственным». Впрочем,
удивляться тут не приходится. Короля никак нельзя было назвать не только что
ученым, но попросту образованным человеком. Он с трудом мог припомнить не-
сколько слов на латыни. Он писал, как ребенок - крупными неровными буквами, а
уж об орфографии и говорить нечего. Он ненавидел чтение, и если перелистывал
книгу, то только тогда, когда в ней можно было найти гравюры с изображениями
птиц, животных, военных сцен или античных памятников.
Итак, он презирал как игру, так и чтение. А что доставляло ему удовольст-
вие? На что он тратил время без скуки? Конечно, у него и внутри стен Лувра
были кое-какие пристрастия. Так, он мог проводить долгие часы в вольере, где
резвились птицы, наблюдая за ними, ухаживая или просто созерцая безмолвно пе-
реливы их яркого оперения. Он донимал поддразниванием своих домашних собак
или своих мартышек, причем особую радость испытывал, обшивая или переодевая
обезьяну. А еще он часто запирался в отдельном кабинете, где была собрана его
коллекция оружия, потому что был страстным его любителем и собирателем. Обу-
ченный, скорее всего, Жюмо, его штатным оружейным мастером, Людовик стал та-
То и другое в данном случае - карточные игры. - Прим. пер.
ким докой по части разгадывания секретов самых сложных механизмов, что госпо-
дин Франсуа Поммероль, личный оружейник Месье, удалившись на покой в родную
Овернь, не нашел, кроме короля, ни единого достаточно ученого человека, чтобы
раскрыть ему тайны своего мастерства.
Когда Людовик XIII уставал разбирать и собирать свое огнестрельное оружие,
он менял занятие и с не меньшим усердием приступал к самым разным видам руч-
ного труда. Он с детства стремился приобщиться к тому, что впоследствии его
современники с изрядной долей иронии называли «на диво королевскими ремесла-
ми». И ребенком, и взрослым человеком он внимательно следил за работой всяко-
го рода ремесленников, расспрашивал их о тонкостях этой работы, помогал им.
Он был самым искусным и одаренным из королей с золотыми руками. Под крышей
Лувра он завел для себя и кузницу, и пекарню, и хлев, и ручной печатный ста-
нок , и собственную кухонную печь, и множество самого разнообразного инстру-
мента. Он умел обтачивать и шлифовать железные изделия; отливать маленькие
пушечки; чинить любое оружие; делать печатные оттиски; чеканить монеты; пле-
сти корзины; шить; прибивать гвоздями ковры; изготовлять силки и сети. В бри-
тье он мог бы посоревноваться с самым искусным цирюльником. Он огородничал и
садовничал на своих версальских землях, а выращенные им там многие буасо24
раннего зеленого горошка за бешеные деньги скупал у него богач Монторон. Лю-
довик запросто мог занять место кучера, каретника, тележника, конюха, кузне-
ца... Действительно, можно найти немало свидетельств того, как он ловко и на
большой скорости управлял собственной каретой25. Если во время прогулки эки-
паж Людовика терпел бедствие, его это нисколько не тревожило: он вооружался
топором, брал в руки нужный инструмент и делал все, что нужно для ремонта.
Рубил дерево, распиливал его должным образом, сочинял все необходимые приспо-
собления , был вполне способен починить, а то и полностью заменить колесо или,
скажем, дышло. Он самостоятельно взнуздывал и седлал свою лошадь, кормил ло-
шадей, при необходимости мог и подковать. У одного из своих министров, сеньо-
ра де Нуайе, он выучился устанавливать оконные рамы, у пиротехника Мореля -
изготовлять петарды для фейерверков, у конюшего Жоржа - шпиговать мясо.
Он стал великолепным поваром, посещая - среди прочих дворцовых служб - и
кухню, где колдовали кондитеры и куда его влекла детская страсть к лакомст-
вам. Десятилетним мальчиком он, как свидетельствуют современники, собственно-
ручно приготовил молочный суп для герцогини де Гиз. Это было начало, за кото-
рым последовали куда более сложные блюда, все ему оказалось под силу: любые
виды варенья, миндальное молоко, оладьи, пирожки, марципаны, яблочные и айво-
вые пироги... А уж в выпечке омлетов ему просто не было равных! Из его фирмен-
ных блюд можно еще назвать испанскую олья-подриду из мяса с овощами, а гипо-
крас - тонизирующий напиток из сладкого вина с добавлением корицы - получался
у короля куда ароматнее и вкуснее, чем у других поваров. И наконец, будет не
лишним добавить, хотя это и не относится собственно к кухне, что матушка ко-
роля , Мария Медичи, обучила его искусству составления тонких духов.
Тратя таким образом большую часть дня на всякого рода легкомысленные заня-
тия, Людовик XIII вовсе не находил времени исполнять те свои королевские обя-
занности, которые почитал излишними или ненужными. Так, к примеру, нельзя
сказать, чтобы он на самом деле управлял своим Двором. А Двор между тем суще-
ствовал, и входило в него несметное множество принцев, герцогов, высших долж-
Буасо - старинная мера сыпучих тел, равная 12,5 л. - Прим. пер.
25 И не только собственной. Эроар 23 сентября 1619 г. сделал запись, из которой яв-
ствует, что Людовик XIII, проводив в карете свою сестру Кристину, отправлявшуюся в
Пьемонт, на обратном пути в Париж сел в обнаруженный им на амбуазском мосту «дили-
жанс», многоместный дорожный экипаж, служивший тогда общественным транспортом, вы-
теснил с места кучера и галопом домчал этот рыдван До Онзена.
ностных лиц при короле (коннетабль, канцлер и так далее), сеньоров высокого
полета, знатных дам и барышень. Так и видишь, как все они толпятся утром в
Большом зале Лувра, как собираются после обеда и вечерами в прихожей апарта-
ментов королевы и в ее кабинете... И покидают королевский дворец лишь для того,
чтобы поесть.
Какой образ жизни вели придворные? Если верить моралистам и сатирикам,
жизнь их была самой, что ни на есть праздной и монотонной. В литературе того
времени дается яркая картина смехотворного времяпрепровождения придворных,
написанная более чем ядовитыми красками. Так, некий господин Овре утверждает,
что главные занятия всей этой знати состояли в следующем, и только в следую-
щем:
«Плясать на балах, насмешничать, молоть всякий вздор...
Не снимать ни сапог, ни плащей, чуть ли не спать в них...
Бить копытом, как боевой конь, когда его чистят скребком...
Ходить, как дон Родриго, и мурлыкать себе под нос
Мотивчики Гедрона, врать напропалую и скрытничать».
А Брюскамбиль, комедиант «Бургундского отеля» и «Вития» труппы, со своей
стороны, признавался в том, что рисует для приходящей на спектакли народной
аудитории нелицеприятный портрет «этих хамелеонов, этих нос-поветру-держащих,
этих лизоблюдов», какими являются придворные. Они лучше сдохнут, чем чем-
нибудь займутся, говорил он, они день и ночь «подобно журавлям, стоят на од-
ной ноге»26 в прихожей Его Величества или же, поскольку «от такой позы на но-
гах прибавится куда больше мозолей, чем каролюсов27 в кошельке», так и укла-
дываются на буфет, будучи не в силах преодолеть усталость. Обычно они болтают
без остановки, обмениваясь с такими же бездельниками, как они сами, последни-
ми сплетнями и слухами. Если же Его Величество вдруг чего прикажет, они зычно
оглашают этот приказ, и он летит вдоль коридоров Лувра, а если Его Величество
соизволит лишь чуть раздвинуть губы в рассеянной улыбке, даже и не представ-
ляя, что развеселило государя, они «разевают пасти и принимаются хохотать
вчетверо громче, чем смеялся бы нормальный человек».
Другие насмешники тех времен считали, что этот «осиный рой придворных» не
имел, находясь ежедневно поблизости от царствующей особы, иных задач, кроме
как бессмысленно кудахтать, раскланиваться направо-налево, по всякому поводу,
кстати и некстати поддакивать более знатным, чем они сами, персонам и жевать
зернышки аниса, чтобы поражать затем женщин, перед которыми они распускали
павлиньи хвосты, сладковатой свежестью своего дыхания.
Такими казались обывателю придворные в эпоху короля Людовика XIII и, вполне
вероятно, когда не шла война, а значит, им не приходилось щедро проливать
свою кровь на государевой службе, своей линией поведения, манерами, привычка-
ми они подтверждали справедливость не только саркастических выпадов своих ху-
лителей, но и сыпавшиеся как из рога изобилия каламбуры Брюскамбиля, предла-
гавшего, в частности, использовать этих расслабленных бездельников для коло-
низации Канады. И действительно - о чем тут спорить? - единственным занятием
придворных была абсолютная праздность; первая их забота состояла в том, чтобы
показаться на люди, вторая и главная - в том, чтобы увидеть короля, иными
словами - припасть к источнику милостей и почестей, остановив на себе благо-
склонный взгляд Его Величества.
26 Здесь мы имеем дело с игрой слов: по-французски «la grue» - не только «журавль»,
но и, в разговорной речи, - «женщина легкого поведения», а описание упомянутой позы
можно также перевести и как «томятся ожиданием». - Прим. пер.
27 Каролюс - монета, чеканившаяся в XV в. при Карле VIII. - Прим. пер.
Но ведь показаться при Дворе, то есть создать у всех окружающих впечатле-
ние, что ты - человек с изысканными манерами, - задача не из легких! Для того
чтобы успешно решить ее, требовалось во всем следовать властительнице Моде,
доводя свои туалеты до совершенства, ориентируясь на ее прихоти, а порой - по
возможности - и обгоняя ее и внося собственный вклад в ее развитие. Тот, кто
не соблюдал требований моды, кто относился к ним пренебрежительно, позволяя
себе появляться на глазах у дам в ином виде, чем «разукрашенным, как церков-
ный ковчег», быстро терял свою репутацию при Дворе, становился изгоем в «га-
лантном королевстве», получал кличку «деревенщины» или «плута». На таких ука-
зывали пальцем, над такими смеялись...
Диктуемая при Дворе кучкой дотошных в этом деле щеголей и отрядом портных и
торговцев тканями с буйным воображением, мода была столь же нестабильна,
сколь и время, в которое она существовала. Сегодня все одевались на испанский
лад, завтра - чуть ли не на манер бразильских индейцев тупи-гуарани. Капризам
моды подчинялись не только костюмы, но и лица. Еще вчера дворянин хвастался
своими усами с угрожающе торчащими к небу, как у идальго, кончиками, выстав-
лял напоказ бороду в виде «утиного хвоста», чуть не лопатой, а нынче, гля-
дишь , мода предписывает ему заплести первые косичками, носившими название
«cadenette»28, а вторую - сократить до размеров крошечной эспаньолки. А дру-
гой, которому его черты всегда казались облагороженными, стоило надеть крах-
мальные брыжи в оборочку, вынужден был срочно заменять их манишкой с галсту-
ком, если не хотел прослыть «провинциальным увальнем».
Что ни сезон, а то и по несколько раз за сезон, мода превращала костюм с
иголочки в устаревшую до неприличия тряпку. Ткани, фасоны, размеры и отделка
обновлялись со страшной скоростью. Камзолы носят короткие? Мода их удлиняет.
Широкие? Она повелевает им стать уже. Мода непрерывно трансформирует обшлага,
округляет только что прямоугольные баски или, к примеру, заменяет кружевную
отделку вышивкой либо прорезным узором. Штанам, которые были по-швейцарски
облегающими, она приказывает превратиться в складчатые буфы, еще и присборен-
ные сверху, еще и украшенные то огромными пуговицами, то позументом. Под са-
мовластным диктатом моды короткие, едва прикрывающие зад накидки уступают ме-
сто длинным плащам, окаймленным либо золотой бахромой, либо лентой из тафты.
В один прекрасный день мода заставила своих ярых приверженцев украсить и без
того сложный наряд ароматизированными наплечниками из замши, подбитой саше с
благовониями, отчего рыцари этой прекрасной дамы превратились в ходячие кури-
тельные плошки. В другой раз она нацепила на них ладрины29 (ladrines)
странного вида накидки-капюшоны длиной до подмышек30. А какое разнообразие
перчаток она предлагала! Каждый сезон - свое: то они короткие, то с раструба-
ми, то алого бархата, то зеленые шелковые, то - вытянутые на пол-локтя вверх
по предплечью и заканчивающиеся там разметавшейся по руке золотой бахромой...
А что сказать о головных уборах, кроме того, что хорошо, если они сохраняли
свои очертания в пределах одного утра! Капризная мода последовательно вынуж-
дала менять «албанские» («а 1f Albanaise») , то есть напоминающие горшок для
масла, на плоские с широкими полями, те - на круглые с узкими полями, токи
чередовались с тюрбанами, украшениями служили, когда шнурки из крученой шел-
Способ, изобретенный Оноре д'Альбером, сеньором де Кадене, братом герцога де Люи-
на.
29 Изобрел их некий господин Ламбер, вероятно, портной по профессии.
30 Видимо, взяв описание одежды у Теодора Агриппы дт Обинье, автор пропустил союз
«и», отчего ладрины - «тяжелые сапоги с очень широкими голенищами» («Приключения ба-
рона де Фенеста») превратились в упоминаемые чуть позже - там же, но без всякого на-
звания - капюшоны. Причем у дтОбинье эти капюшоны, на португальский манер, накидыва-
ются на шапку и ниспадают до самой поясницы! - Прим. пер.
ковой нити, когда ленты, а когда перья цапли, прикрепленные «значками»
(«enseignes») с бриллиантами. В середине царствования Людовика XIII мода от-
давала предпочтение мужским шляпам на испанский манер, так называемым шляпам
«hors dfescalade»31, прозванным насмешниками «шляпами для рогоносцев» или
«шляпами для дураков»: высокими, с заостренной тульей, с широченными полями,
«затененными» колоссальных размеров плюмажем - не меньшим, чем в ту пору мож-
но было увидеть на лбу нагруженного мула. Такие шляпы служили франту, который
не снимал их ни днем, ни ночью, одновременно и зонтиком, и головным убором.
Разумеется, владычице-моде мужского костюма было мало: в не меньшей, если
не большей степени, она распространяла свой диктат и на наряды записных при-
дворных кокеток. Судя по гравюрам, их изображавшим, а также по стихам и про-
зе, над ними подтрунивавшими, женские костюмы того времени были настолько же
роскошны, насколько и неудобны, тяжелы на вес, да и попросту не слишком кра-
сивы. Только представьте себе, каково это: носить новомодный, сменивший толь-
ко что бывший последним криком «ошейник с брыжами», воротник, изготовленный
из накрахмаленных кружев в пять этажей, стесняющий движения шеи и головы, не
позволяющий ей даже чуть-чуть откинуться назад. Только представьте себе, ка-
ково носить на себе корсаж из тафты или тяжелого узорчатого дамаста, с проло-
женными между многими слоями ткани корсетными костями или пластинками, с де-
кольте «от плеч до пупка», открывающим временами (какая приятная неожидан-
ность !) взорам «одержимых любовью» волнующее зрелище «то и дело подпрыгиваю-
щих сисек»; наконец, только представьте себе, каково это: ходить в надетых
одно поверх другого трех платьях, которые, ко всему прочему, при помощи раз-
дутых донельзя фижм чуть ли не втрое увеличивают объем бедер...
Платье придворной дамы времен Людовика XIII.
Дословный перевод: «не залезешь», «не подлезешь». - Прим. пер.
Но ни куртизанки, ни придворные дамы, добровольно становившиеся жертвами
моды, не роптали. Наоборот, они молились на моду, почитая ее как богиню, ко-
торая неустанно следит за новым и новым возрождением их притягательности.
Ведь только благодаря ей, владычице моде, они приобрели привычку пудрить во-
лосы и наносить грим на лица, только благодаря ей они научились пользоваться
всеми этими растворами, кремами, помадами, ароматизированными маслами, кото-
рые пьемонтец сеньор Алексис создавал, используя рецепты из старинных тракта-
тов, и которые предохраняли зубы - от порчи, кожу - от загара и увядания,
подмышки - от обильного выделения отнюдь не душистого пота... Кроме того, пови-
нуясь продиктованным ею законам, они принялись изучать «хроматику»
(chromatique), или науку о цветах и красках, эту сладостную, приятную науку,
ставшую для придворных красавиц столь же необходимой, как благоуханный воз-
дух , в котором они только и могли находить наслаждение. Хроматика позволяла
им избежать ошибок, способных выдать дурной вкус при подборе разных частей
одежды, ну, скажем, отыскать среди чулок полусотни оттенков, предлагаемых
торговцем32, те, что наиболее гармонично будут сочетаться с цветом панталон
или платья.
Мало того, что мода руководила подбором всех и всяческих деталей туалета
куртизанок и записных кокеток, ошивающихся в Лувре, эти дамы просто-таки уми-
рали от желания и говорить «по-модному». Повинуясь улавливаемым от моды им-
пульсам и стремясь выделиться из толпы, они изобрели собственный жаргон, ко-
торый не вызывал у простых горожан ничего, кроме града насмешек. Так, они го-
ворили: «Ах, как вы прискорбны!», увидев кого-то в печали, или: «Но до чего
же это неоспоримо!» - вместо того, чтобы попросту согласиться с собеседником.
Таких примеров можно было бы привести множество33. Кроме того, они нарочно
искажали почти до неузнаваемости глагольные формы - так что невозможно было
понять, о каком времени идет речь. В некоторых словах они не произносили ка-
кой-то согласный звук, казавшийся им излишним, так, что получалось, скажем,
«Вы вохитительны», они употребляли вместо дифтонга «уа» простое «э», начисто
меняя смысл слов, им казалось куда более приятным для слуха подменять звуки
на более мягкие или говорить вместо «о» - «У», в результате чего получалось
либо сюсюканье, либо бессмыслица: «рум» вместо «ром» и так далее...
Ведь что такое, в конце концов, для них было - показаться при Дворе? Как
для утонченных, изысканных созданий, так и для продувных бестий это означало,
в общем-то, одно и то же: доказать свою принадлежность к элите, подчиненной
одновременно двум кодексам законов - галантности и моды. Означало еще и воз-
можность привлечь внимание общества своим видом восточного владыки, прослыть
образцом элегантности, что в том случае, если имеешь еще и репутацию храбре-
Агриппа д'Обинье в «Приключениях барона де Фенеста» (1630 г.) обнародовал список,
в котором встречаются чрезвычайно характерные для того времени названия цветов и их
оттенков: «печальная подруга»; «животик монашки» (или «оленье брюшко»); «цветущая
рожь»; «летний беличий мех»; «хворый или умирающий испанец»; «Селадон» или «сенти-
ментальный влюбленный» и Астрея; «расчесанная физиономия»; «крысиная шкурка»; «дет-
ские какашки» или «гусиный помет»; «предатель»; «сифилитик»; «дохлая обезьяна»; «ве-
селая вдовушка»; «потерянное время»; «пеклеванный хлеб»; «страдающий запором»; «не-
пописавший»; «природный шик»; «улыбка мартышки»; «вернувшийся с того света»; «поце-
луйменя-моя-милочка»; «смертный грех»; «копченая говядина»; «обычный окорок»; «жела-
ние влюбленного»; «трубочист» и т. д.
33 Вот целиком весь список выражений, приведенный автором в этом абзаце. Перевести
их на русский язык так, чтобы сохранился смысл и тем более аромат эпохи, невозможно:
дело в построении фразы, в расстановке акцентов, аналогов которым у нас нет. Но чи-
татель, знающий французский, поймет: «Tres assurement ou tres indubitablement cela
est»; «Vous etes bien affligeant»; «Vous avez tout plein df habitude chez les
ministres dfEtat»; «Vous etes dans le grand commerce du monde». - Прим. пер.
ца, делает из тебя истинного героя романа. Они соперничали в роскоши - и до-
ходили в этом порой до абсурда. Так, известно, что герцог де Шеврез заказал
пятнадцать карет, после чего продал по дешевке четырнадцать из них, чтобы
быть уверенным, что владеет самой роскошной и самой легкой на ходу, и разъез-
жал в ней в свое удовольствие по парижским улицам. А один из фаворитов Людо-
вика XIII, маркиз де Сен-Map, желая превзойти всех и каждого блеском своего
гардероба, тратил бешеные деньги на платье, где золото, серебро и драгоценные
камни почти сплошь покрывали столь же драгоценные ткани.
Стремясь достичь подобного роскошества в любой области жизни, любой из при-
дворных быстро проматывал полученное в наследство состояние, потому что рас-
ходы всегда намного превышали доходы. А если они занимали какой-то пост при
короле или королеве? Что ж, и в этом случае им не приходилось рассчитывать на
восстановление исходного денежного баланса, потому что доходы от такой работы
были слишком для этого скудными: любая должность при Дворе, несмотря на то,
что покупалась за большие деньги, будучи полученной, оказывалась скорее весь-
ма почетной, чем плодоносной. Именно поэтому практически все придворные стра-
дали хроническим безденежьем. Многие литературные произведения того времени
свидетельствуют, что они чаще покупали в кредит, чем расплачивались звонкой
монетой. Те, кто снабжал их всем необходимым, горько жаловались на то, что в
обмен на свои «arretes de parties»34 получали от придворных лишь пустые обе-
щания. «Да только по тому, сколько они у нас заняли, сразу было видно, что за
славные они (придворные) ребята!» - говорил в сорелевском «Пастухе-
сумасброде» один из действовавших в нем почтенных буржуа. А посвятивший все
тем же вечным должникам одну из своих сатир господин дт Эстерно писал со свой-
ственной ему грубоватой прямотой:
«Но скорее можно вытрясти из моей задницы льва,
Чем хоть один экю из их пустых кошельков...»
Существование людей, постоянно находившихся при Дворе, было полностью от-
равлено преследованиями кредиторов. Даже склоняясь в изящном поклоне перед
дамами, входившими в окружение королевы, эти щеголи и волокиты не переставали
видеть перед собой багровые от гнева лица торговцев, одевающих их или под-
кармливающих . И ничего удивительного: ведь какой только ругани, каких только
криков, каких только угроз (минимальная - судебный процесс) не наслушались
они у своих дверей, а то и просто - столкнувшись недавно с заимодавцем слу-
чайно на улице. Чтобы освободиться от этого несносного сброда, от этих назой-
ливых подонков, придворные использовали самые разные средства, изворачивались
как могли. Великолепный и знаменитый маршал де Бассомпьер, славившийся ловко-
стью в игре, добывал себе деньги с картами в руках и именно выигрышами опла-
чивал долги. Герцог де Ларошфуко, будущий автор «Максим», маркизы де Ла Каз и
д'Аркьен избавлялись от своих кредиторов, отдавая им выручку от тайных сде-
лок. Маркиз де Рамбуйе не нашел иного способа выйти из затруднительного поло-
жения с деньгами, кроме как продать свой пост при Дворе, который приносил ему
едва-едва 8 800 ливров годового дохода, и, обзаведясь таким образом 369 тыся-
чами ливров, умерил ярость готовых разорвать его на части торгашей. Герцогиня
де Виллар смогла возвратить в срок долги только благодаря тому, что заложила
свои драгоценности. Другие знатные сеньоры, в том числе и знаменитый маршал
д!Эстре, передавали кредиторам, часто на долгие годы, всю арендную плату за
пользование своими землями, либо выбранное досрочно жалованье за военную
службу. Самые дерзкие из этих обремененных долгами людей, пренебрегая стыдом
из-за мезальянса, женились на дочерях денежных мешков, будь эти папаши даже
Выписки из счетов.
сторонниками парламентаризма, даже самыми пылкими его приверженцами: лишь бы
золота побольше в приданое было получено. Потому что именно это золото позво-
ляло им избежать необходимости продавать имущество или с головой погружаться
в пучину судебных процессов, затеянных их преследователями.
Среди всех придворных, о тайной нищете которых нам рассказывают нотариаль-
ные документы того времени, самыми несчастными, бесспорно, были те, кто, час-
то принадлежа к высокой знати, имел в качестве единственного источника суще-
ствования лишь жалкие крохи, выплачиваемые им на королевской службе. Положе-
ние обязывало, если они не хотели ее, этой службы, лишиться, вести в Лувре,
как и прочие днюющие и ночующие там дворяне, такой образ жизни, который по-
трясал бы окружающих выставленной напоказ роскошью. А чтобы это удалось и бы-
ли соблюдены все приличия, приходилось прибегать к тайной помощи перемещав-
шихся вместе с Двором ловких торгашей, которые снабжали их новыми тканями,
шляпами, брыжами, накидками, сорочками, шелковыми чулками, обувью - все было
по последней моде, - получая за это четыре экю в месяц и, в качестве припла-
ты, поношенную одежду. За пределами королевского дворца эти «нищие бахвалы»
вынуждены были соблюдать во всем строжайшую экономию и потому «чаще ели, не
пачкая посуды и не пользуясь салфетками», ибо ежедневный рацион придворного-
бедняка составляли «орехи, яблоки и сухари», и только время от времени, тратя
по пистолю на человека, они - чтобы сбить с толку общественное мнение, обру-
шивая град проклятий на накрытый стол и встречая поданное блюдо жуткими гри-
масами отвращения, - позволяли себе насладиться куском жареного мяса в кабач-
ке «Ла Буассельер».
Что ж, как мы видим, для этих придворных, осыпаемых насмешками бульварных
писак, презираемых буржуазией, ненавидимых простыми людьми, жизнь состояла из
бесконечно продолжающегося спектакля на публику. Стоит задуматься, а какая
нужда была в том, чтобы непрерывно демонстрировать разорявшую их роскошь? Че-
го им в глубине души хотелось? Они верили, будто, принуждая себя к таким бе-
зумным расходам, служат умножению славы короля, росту престижа французского
Двора, который во все времена слыл одним из самых великолепных в мире? Или
они таким образом попросту удовлетворяли свое бешеное, непомерное тщеславие?
Вторая гипотеза кажется более правдоподобной.
Потому что сам Людовик XIII, независимо ни от чего, явно не выказывал бла-
госклонности к роскоши. Более того, он скорее порицал ее, чем восхищался ею,
и прилагал все усилия к тому, чтобы обуздать стремление к излишествам в этой
области, издавая указы, которые облагали серьезными штрафами нарушителей.
Связь его с Двором, по мере того как текло время, становилась все менее проч-
ной. Мы уже говорили, что он ненавидел толпу. Он становился самим собой, то
есть оказывался способен улыбаться, любезничать и даже нравиться себе самому,
только в тесном кружке своих фаворитов. В любом другом месте становился чо-
порным, напыщенным, напряженным. В течение двух лет после того, как был за-
ключен его брак с Анной Австрийской, он утром и вечером являлся к своей оча-
ровательной и желавшей любыми средствами снискать любовь мужа супруге с визи-
тами вежливости, на самом деле испытывая по отношению к ней нечто вроде сме-
шанного с неприязнью, если не отвращением, страха. Такими же - публичными и
четко следовавшими принятому при Дворе церемониалу - были не только визиты к
жене, но и встречи с высшей знатью, наводнявшей Лувр. Этим король и ограничи-
вался .
И только в 1619 г., насильно брошенный на супружеское ложе маршалом Люинем,
он отведал прелестей семейной жизни, открыл для себя, насколько привлекатель-
на юная королева, как она томилась вдали от него, и, в конце концов, в нее
влюбился. И сразу же после этого захотел, чтобы в его окружении воцарилась
радость. Балы, спектакли, полночные трапезы, пиршества, прогулки, выезды на
охоту, самые разнообразные игры, королевские балеты... Все это сменяло одно
другое с головокружительной быстротой. Придворные могли подумать, будто госу-
дарь решился, наконец, зажить с положенной ему пышностью в их среде и обрести
истинно королевское лицо.
Не тут-то было. К несчастью, период эйфории длился недолго. Под влиянием
своей матушки Марии Медичи, вернувшейся из ссылки с твердым намерением взять
в собственные руки управление государством, а позже - под влиянием кардинала
Ришелье, ставленника и опоры этой государыни, Людовик XIII снова отдалился от
молодой королевы, исключил ее из состава Государственного совета, куда перед
тем ввел, подверг - и щедро - унижениям, строго ограничив ее роль при Дворе,
где он снова принялся ежедневно наносить ей эти убийственно холодные офици-
альные визиты.
Анна Австрийская с ее уязвленной гордостью и поруганной любовью стерпеть
этого не смогла. Королева сблизилась с герцогиней де Шеврез, у которой царила
в голове страшная сумятица, сделала ее своей излюбленной советчицей и повела
вместе с ней беспощадную борьбу против двух честолюбцев, осмелившихся разру-
шить ее семейное счастье и лишить ее власти над королем. Она без всякого тру-
да набрала себе изрядное количество приверженцев, секретных агентов и дове-
ренных лиц среди множества недовольных, окружавших ее при Дворе. И Двор отны-
не превратился в кипящий котел, где соперничали брожение и распутство, где до
самого конца царствования Людовика XIII постоянно зарождались, умирали и воз-
рождались тайные сговоры и заговоры.
Людовик XIII люто возненавидел эту находившуюся в постоянном возбуждении
среду, справиться с которой ему было труднее, чем с мятежами протестантов и
войной против Испании. Он опутал эту среду шпионской сетью. Он ни на минуту
не терял бдительности. Он охотился, как за дичью, за знатными дворянами и
придворными дамами, которые, по его собственному мнению или по донесению по-
лицейских ищеек Ришелье, способны были бросить тень, а то и повредить госу-
дарству , безжалостно отправляя их в изгнание, в Бастилию, а то и на эшафот. В
1637 г. , после «валь-де-грасского дела»35, он мечтал даже о том, чтобы раз-
вестись с королевой, неустанной вдохновительницей всех заговоров, имевших це-
лью свергнуть или убить министра-кардинала.
Таким образом, из отношений короля и королевы, с одной стороны, и короля и
Двора, с другой, после двухлетнего периода счастливого согласия в 1619-1621
гг. исчезли всякая сердечность и всякая душевность. Но чисто внешне эти отно-
шения оставались по-прежнему почтительными. Самые опасные враги кардинала Ри-
шелье, самые опасные заговорщики сохраняли видимость лояльности, оставаясь на
вид преданной и надежной свитой короля. Да и сам король не стал нарушать тра-
диции, продолжая дважды в день навещать окруженную верными ей людьми королеву
в ее кабинете. А если он собирался на войну? Его сопровождали придворные, го-
товые отдать жизнь за государя. А если отправлялся в путешествие по стране? И
в таких случаях ему не раз случалось брать с собой королеву и громадную толпу
постоянных обитателей Лувра.
Но он вовсе не искал возможности развеять тоску, которая воцарилась в его
доме. Почти всегда мрачный и молчаливый, он никак не мог понять, что его Двор
мечтает о живой жизни, о повседневных ее радостях, о балетах и праздниках, не
чувствовал, что правильная политика заключалась бы в том, чтобы, развлекая
придворных, отвлечь их от заговоров.
В эпоху Людовика XIII столь еще многочисленные и пышные в период регентства
Марии Медичи празднества стали редкими, и, пожалуй, не вспомнить ни одного,
который мог бы сравниться по размаху, роскоши и оживленности со знаменитым
Речь идет о заговоре Анны Австрийской, получившем название «Дело Валь-де-Граса»,
по имени женского бенедиктинского монастыря в Париже, который царствующая королева
превратила в центр секретных связей. - Прим. пер.
праздником Рыцарей Славы («Chevaliers de la Gloire»), устроенным на Королев-
ской площади в 1612 г. Король ограничивался тем, что с помпой отмечал все се-
мейные торжества: рождения, крестины, бракосочетания принцев и принцесс. И
старался, по возможности, избегать случаев, когда ему следовало бы погарце-
вать в компании своих сверкающих золотом и драгоценными камнями придворных на
улицах города. Он всего четыре раза занимал королевское кресло в Парижском
парламенте за все время с 1616 по 1635 гг. являясь на заседания во Дворец
весьма скромно одетым. И только три раза, да и то в ранней молодости, он со-
гласился разжечь в присутствии придворных и городской верхушки традиционный
для Иванова дня костер на Гревской площади, а потом, устав от исполнения это-
го символического жеста, неизменно передавал свои полномочия принцу крови или
губернатору Парижа.
Если он наотрез не отказывался по возвращении из путешествий или со своих
победоносных войн от парадного «антре» - проезда по столице под всенародное
ликование, то, на худой конец и к величайшему разочарованию своих дворян, ал-
чущих подобных почестей, сводил все торжество к довольно быстрому продвижению
к дворцу жалостного на вид кортежа, состоящего из нескольких придворных, про-
стых гвардейцев и представителей городского ополчения. И только после капиту-
ляции Ларошели в 1628 г. он все-таки, преследуя определенные внутриполитиче-
ские цели, согласился публично принять лавры триумфатора. Надел на себя усы-
панный бриллиантами наряд из расшитой золотом ткани, сел верхом на коня в та-
кой же златотканой попоне, позволил двигаться за собой трем гигантским соору-
жениям на колесах, представлявшим золотой век, римский цирк, где сам он
управлял колесницей, и город-корабль, а также эшевенам36 на лошадях и огром-
ной блестящей свите, состоявшей из принцев, знатных сеньоров, представителей
парламента, и медленно-медленно проследовал от ворот Сен-Жак до собора Париж-
ской Богоматери, а оттуда - до Лувра, по забитым народом улицам. Он проехал
под десятью воздвигнутыми в честь великого события триумфальными арками, не
обращая внимания на оглушительный шум, в котором слились музыка, артиллерий-
ские залпы и восторженные крики толпы.
И больше никогда в жизни Людовик XIII не баловал Двор процессиями такого
рода и значения. «Антре» 1628 г. можно рассматривать как высочайшую вершину
среди торжеств периода его царствования. Обычно король довольствовался празд-
нествами куда менее публичными, где показывался в узком кругу: на приемах по-
слов, празднованиях закладки первого камня или открытия источников, акведу-
ков, мостов, фонтанов, церквей, коллежей или на церемониях, проходивших еже-
годно : на Празднике поклонения волхвов, в процессиях по случаю праздника Тела
Господня, на торжествах посвящения в кавалеры Ордена Святого Духа. Время от
времени он приказывал устроить фейерверки в Фонтенбло или допускал королеву,
ее придворных дам и кавалеров, входивших в «кружок», к участию в организован-
ной с большой помпой охоте с ловчими птицами или с собаками в лесах и на рав-
нинах Иль-де-Франс.
Но его почти совсем не интересовали повседневные развлечения Двора, которы-
ми, скорее всего, руководила королева. Людовик же требовал только одного: по-
рядка и хотя бы внешнего проявления благопристойности и учтивости. Ему прети-
ла «грубость» и «дикость» некоторых речей, пугало злословие, он восставал
против свободы нравов, царившей при дворе, против выставляемых дамами напоказ
их любовных приключений...
Но чем же все-таки развлекался «кружок» королевы? Занятия у придворных были
самыми что ни на есть разнообразными. Слушали музыку - программа концертов в
ту эпоху состояла главным образом из арий и симфоний Боссе, Гедрона, Лабарра
и других музыкантов Его Величества. Смотрели французскую комедию, испанские
Эшевены - выборные городские советники. - Прим. пер.
или итальянские фарсы. В 1637 г. актер Мондори с труппой театра Марэ, в кото-
рую входил, трижды сыграл при Дворе «Сида».
Людовик XIII редко бывал на театральных представлениях, а когда удостаивал
их своим присутствием, то, случалось, засыпал от усталости, вызванной неуме-
ренной страстью к охоте. Избегал он также частых в Лувре балов, на которых
можно было познакомиться со всеми известными тогда разновидностями медленных
или быстрых танцев: курантой, сарабандой, бранлем, провансальской либо бре-
тонской вольтой, старинной каролью, паспье, ведшим свое происхождение из Ме-
да, бельвилем или бельвилью - точное название до нас не дошло, пляской, име-
нуемой «пять шагов», и другими - совсем уж шутовскими... На самом деле король
танцев отнюдь не презирал, напротив, сам танцевал превосходно, но находил это
занятие привлекательным только в том случае, если, с точки зрения его понима-
ния эстетики, как ему казалось, соблюдены все основные требования.
Король-ремесленник, король-золотые руки уживался в Людовике с королем-
художником. Он был талантливым рисовальщиком и живописцем, еще более одарен-
ным музыкантом: вполне прилично играл на лютне, а вполне возможно и на спине-
те, причем сочинял не только мелодии песенок, но и произведения куда более
масштабные как на религиозные, так и на вполне мирские темы37. А главное - он
не выносил никакой вульгарности, ни малейшего проявления пошлости во всем,
что касалось искусства.
Раннюю молодость он, можно сказать, провел за кулисами, куда его привел
жгучий интерес к оформлению и сценической машинерии и где он со временем изу-
чил до тонкостей все премудрости техники балета, мало чем походившего в те
времена на нынешний. Тогда, в эпоху Людовика XIII, балетом называлась, ско-
рее, приправленная танцами пантомима, а спектакли традиционно устраивались в
Лувре на масленицу, во время карнавала. И может быть, именно для того, чтобы
облагородить искусство танца, не допустить, чтобы все свелось к очередному
проявлению общего распутства, с 1616 г. и до самой смерти король сам был по-
становщиком балетов и вносил, таким образом, свою, пусть даже и малую, долю в
организацию развлечений при Дворе.
Королевские балеты, как он считал, должны были превосходить великолепием и
роскошью любые спектакли, какие давались знатными сеньорами в их домах на
этой неделе между праздником Богоявления и началом поста. Чтобы добиться это-
го, Людовик XIII не отступал ни перед грандиозными расходами, ни перед необ-
ходимостью тяжкого труда. Задолго до масленицы он окружал себя писателями,
художниками, декораторами, специалистами по театральной машинерии, костюмера-
ми, музыкантами, певцами, акробатами и шутами. Собирал он из высшей знати и
труппу, которая должна была представлять балет. Будущим оформителям и будущим
артистам король сам излагал сюжет представления, сам же разрабатывал «гене-
ральный план» постановки, расписывая спектакль по актам и явлениям, он внима-
тельно изучал эскизы декораций и костюмов, придирчиво исследовал стихи и пар-
«Gazette de France» в 1635 г. (с. 196) сообщала о концерте религиозной музыки,
«сочиненной королем, который полагает, что король должен уметь все». Концерт этот
был дан в начале апреля, приурочен к вечерней службе на Страстной неделе и вызвал
восторг, как нунциев, так и всего Двора. Мадемуазель де Монпансье в «Мемуарах», из-
данных Cheruel (том 1, с. 39), со своей стороны, рассказывает о том, что в 1638 году
музыканты, обычно игравшие в спальне короля, давали при Дворе концерты три раза в
неделю. «Большая часть мелодий, которые ими исполнялись, - добавляет она, - были со-
чинены Людовиком XIII, ему же принадлежали тексты, сюжеты которых имели непосредст-
венное отношение не к кому иному, как к мадам де Отфор». О Людовике XI11 как музы-
канте писали также Эроар и Таллеман де Рео. По их словам, 20 ноября 1640 г. Его Ве-
личество показал кардиналу Ришелье несколько новых произведений, только что вышедших
из-под его пера. В ответ на комплименты король сказал: «Я счастлив тем, что моя му-
зыка вам угодила».
титуру. Собирался ли он сам выйти на сцену или нет, он все равно «режиссиро-
вал» своим балетом, вероятно, в присутствии прославленного Бокана - придвор-
ного учителя танцев.
Но как же трудно бывало одолеть свои роли знатным сеньорам и дамам, которые
наряду с профессиональными танцорами и акробатами принимали участие в спек-
таклях! Им следовало - одетыми в костюмы-символы, принимая различные позы,
жестикулируя, используя те или иные комбинации шагов - сделать понятным чаще
всего весьма неопределенно изложенный сюжет представления, состоявший, как
правило, из ничем не связанных между собой отдельных явлений. Артистам, хоть
они и были избраны из самых ловких и искусных танцоров Двора, никогда бы не
достичь этой цели, если бы не прояснявшие ход действия речитативы, исполняв-
шиеся между явлениями и отдельными актами, равно как и специальные книжечки с
содержанием спектакля, которые раздавались зрителям и позволяли им следить за
развитием сюжета.
Не без труда добравшись до премьеры, королевский балет обычно представлялся
в Большом зале Лувра, на сцене, примыкавшей к прихожей покоев короля. Подмо-
стки воздвигались только для этого случая, они были узкими, неудобными, стес-
нявшими движения артистов. У подножия импровизированной сцены располагались
музыканты и певцы. Напротив - тоже на помосте - стояли кресла с высокими
спинками для короля и королевы, обычные - для принцев и принцесс, сиденья по-
проще - многоместные диванчики, а то и скамьи, на которых без труда бы раз-
местился весь Двор, если бы приглашенных не оказывалось больше, чем мест, и
если бы король не позволял по такому случаю наводнить свой дворец парижским
обывателям. А они, что ни год, толпами рвались хоть одним глазком взглянуть
на зрелище, о великолепии которого ходили легенды, и эта волна простого люда,
быстро затопив все служебные помещения, проникала в каждый уголок, образуя
пробки в дверях и коридорах.
Игра в мяч (в 1622 г.), зал для которой упоминается ниже, была
предшественником тенниса, но при ее возникновении (ранее 1300
г.) ракетки еще не использовались, просто кидали мячик.
В 1615 г. , на представлении под названием «Балет аргонавтов», наплыв был
таким, что королеве-матери не довелось проникнуть в зал: прохода не оказа-
лось, и обеспечить его не удалось. В 1617 г. чудовищный беспорядок достиг
крайней точки: балет «Любовь Рено и Армиды» начался... только в два часа ночи,
когда, наконец, кое-как разместились все зрители. Людовик XIII играл в этом
спектакле роль демона огня. Не просто играл роль, но и, естественно, танцевал
- в маске на лице и костюме. Так вот, когда он вышел из своих апартаментов
весь в «языках пламени», чтобы своевременно появиться на сцене, это ему не
удалось: все подходы к ней были перекрыты плотной толпой. Никем не узнанный
король стал проталкиваться к Большому залу, а когда это ему почти удалось, в
его штанину с громким воплем: «Раз вы идете, то и я за вами!» - вцепилась ка-
кая-то барышня, которая вслед за государем и проникла в среду избранных. Видя
такой интерес своих подданных к любимому им самим развлечению, и вовсе не со-
бираясь лишать парижан зрелища, увидеть которое они стремились любой ценой,
создавая при этом массу неудобств, Людовик делал попытки найти в городе более
просторные помещения для показа балетов. В 1621 г. он перенес спектакль в
громадный зал дворца Пти-Бурбон, что близ Сен-Жермен-л!Оксерруа, а в 1632-м -
в зал для игры в мяч Малого Лувра, располагавшегося в Марз на улице Четырех
Сыновей38. Но увидев, что и на этих обширных пространствах происходит все та
же толчея и сумятица, разочарованный король отказался от своих намерений и -
уже навсегда - вернул спектакли обратно на дворцовую сцену39.
Советчиками он брал себе литераторов, в которых верил. Изначально они были
людьми талантливыми, но как показало будущее, впоследствии сильно оскудели
умом40. Сюжеты балетных спектаклей возникали иногда из истории, иногда из
волшебных сказок и феерий, иногда из колдовских книг, чаще всего - из мифоло-
гии. Кроме того, Людовик черпал вдохновение и из богатейшего арсенала модных
в ту эпоху произведений, героями которых были рыцари от Ариосто и Тассо до
сервантесовского «Дон Кихота». И, наконец, последним по счету, но не послед-
ним по важности источником, откуда брались идеи новых постановок, оставалась
реальная жизнь во всех ее аспектах, включая нравы той эпохи и все, что могло
показаться забавным и смешным. Вот так и получалось, что из года в год фан-
тасмагории и чудеса, свойственные сказкам и легендам, чередовались в этих
эфемерных, подобно мотылькам, проживавшим на свете не более суток, творениях
с пышными историческими картинами или с буффонадой, откликавшейся на реалии
сегодняшнего дня. И вслед за богами, сошедшими с Олимпа, явившимися из морей,
В первом из названных помещений, дворце Пти-Бурбон, в 1621 г. был представлен
«Балет Аполлона», во втором, Малом Лувре - балет «Природные силы» («Effets de
nature») в 1632-м. Зал для игры в мяч держал тогда большой мастер и учитель этого
дела Пьер Массон.
39 По словам Шарля Сореля, в 1621 г. в бушующих толпах, осаждавших зал дворца Пти-
Бурбон, были замечены весьма странные персонажи: среди прочих зевак и ротозеев - не-
кий провинциальный прокурор, одетый в мантию, приличествующую скорее появлению на
заседании суда, чем на театральном представлении, и сопровождаемый супругой «в под-
венечном наряде, пришедшемся бы по вкусу разве что девственницам ордена Святого Ге-
оргия», кучей малолетних детей и, наконец, держащей на руках последнего из появив-
шихся на свет в этом семействе младенца кормилицей, голову которой венчал назатыль-
ник фасона «рыбий хвост». В 1628 и 1629 гг. - возможно, в поисках обстановки поспо-
койнее - Людовик XIII танцевал в «Балете ради смеха» и в другом - под названием «Че-
тыре части света» - за городом, в замке Сен-Жермен.
40 Франуса де Малерб, Теофиль де Вио, Никола Френикль, Гийом Кольте, Жан-Оже де Гом-
бо, Сигонь, Ла Шарне, Этьен Дюран, Буаробер, Пьер де Летуаль, Шарль Сорель, Энбер,
Дювивье, Сципион де Грамон и тот, наконец, к кому король прислушивался в большей
степени, чем к Другим, что давало ему право претендовать на звание «придворного по-
эта Его Величества» - Бордье.
рек и лесов, вслед за аргонавтами, направлявшимися в опасное плавание за зо-
лотым руном, и крестоносцами, которых вел к Святой Земле отважный Готфрид
Бульонский, вслед за героями и паладинами, совершавшими подвиги во имя любви
в средневековых эпических поэмах, на маленькую дворцовую сцену выходили
странноватой чередой типы, которых можно было встретить разве что на париж-
ских улицах, на Новом мосту, на сен-жерменских ярмарках, в Юдоли Слез, во
Дворе Чудес, персонажи итальянских комедий, «беспамятные» (oublieux), крючни-
ки, мятежники (blanquistes), фокусники, ярмарочные акробаты, бродячие куколь-
ники, воры, грабители, шутники, профессиональные исполнители пируэтов и прыж-
ков, участники балаганных фарсов...
Иногда балет - среди прочих можно назвать «Мир наизнанку» - основывался на
чистой фантазии и, казалось, складывался в уме автора из тех иносказаний, на
которые так щедр был Двор и которые циркулировали там постоянно. В таком слу-
чае на подмостках появлялась толпа безумцев, действовавших по принципу «что
ни делает дурак, все он делает не так». Нищий подавал там милостыню богачу,
иногда король выводил на сцену, подвергая насмешкам, какую-нибудь любимую об-
ществом организацию - например, Бюро встреч и адресов Теофраста Ренодо. В
1633 г. («Балет Моды») было представлено настоящее дефиле, как сейчас сказали
бы, одежды «от кутюр», причем участники демонстрировали эти наряды, двигаясь
в стиле и под мелодии реконструированных старинных танцев, начиная со времен
Карла VII. В 1640 г. («Балет помешанных на моде») было создано весьма смелое
сатирическое представление, в котором публике предлагалось посмеяться над
бесчисленным количеством маньяков, сдвинувшихся на своем пристрастии и живу-
щих только ради него: тут были и любители тюльпанов, и алхимики, и коллекцио-
неры картин, и азартные застройщики, и игроки, и охотники, курильщики, и за-
всегдатаи кабаков, и... придворные...
Людовик XIII не довольствовался тем, что старался разнообразить темы своих
балетов, он придирчиво следил за их оформлением, за тем, чтобы обстановка, в
которой проходил спектакль, соответствовала его содержанию. В вечер, когда
ставился королевский балет, для освещения Большого зала использовали 1200
канделябров. Стены затягивались восхитительными декоративными тканями с позо-
лотой. На сцене, пол которой был устлан богатым турецким ковром, задники,
равно как и элементы декораций менялись в зависимости от того, где происходи-
ло действие, и от того, романтическим было представление в этот раз или сугу-
бо реалистическим. Виртуозное для своего времени умение пользоваться светом
позволяло создать в декорации, изображавшей когда ландшафт, когда дворец, ко-
гда сад, иллюзию солнечного дня, сумерек, глубокой ночи, - в зависимости от
того, что происходило с героями действа. Мало того, применялась и сложная,
хотя и невидимая зрителю машинерия. Благодаря ей возможно было проводить сре-
ди туч воздушные колесницы богов и богинь, заставлять двигаться внутри их ло-
говищ и показывать оттуда морских чудищ, драконов, ужасающего вида рептилий,
любых существ, какие только могли населять фантастическую территорию мифа,
волшебной сказки или феерии, воссоздавать на подмостках атмосферу колдовства,
тайны, чуда.
Но если оформление спектакля короля интересовало страстно, то к стилю и
правдоподобию местного колорита костюмов, в которые были одеты его танцоры,
Людовик XIII оставался совершенно безразличен. Они могли выйти на подмостки в
любых нарядах - шутовских или роскошных, либо снизу доверху в золоте, мишуре
или фальшивых камнях, либо в чем-то донельзя причудливом и ни на что, доселе
виданное, не похожем. Тритоны, игравшие на гобоях, к примеру, были одеты в
шелковые костюмы, декорированные тростниками. Пастухи появлялись в пурпуэнах
с бантиками, обильно украшенных золотым шитьем. Ночь можно было опознать по
черным крыльям и серебряной, усыпанной звездами тунике. Музыку - по головному
убору в форме церковного аналоя и скрипкам, теорбам, лютням на платье. У Игры
был на голове... стол, а опознавательными знаками служили колоды игральных
карт, таро, кости, рулетка, шахматная доска. Война носила на себе миниатюрные
изображения пушек, габионов, всякого оружия. Американец неизбежно появлялся в
ореоле перьев. Уроженец Востока - с обязательной густой бородой - в феске или
тюрбане. В зависимости от того, великолепие или гротесковость становилось за-
дачей для портных при изготовлении костюма, надевший его на себя артист воз-
буждал восхищение или веселый смех зрителей. Но никто из них не удивлялся,
увидев бога или богиню в туалете, строжайше следующем предписаниям придворной
моды.
Посредством интриг и подсиживания придворные дамы и кавалеры оспаривали
ДРУГ У друга честь танцевать в королевских балетах. Сам Людовик XIII выказы-
вал куда меньше, чем эти тщеславные хвастуны, энтузиазма в стремлении проде-
монстрировать свои артистические данные. На луврской сцене он и появился все-
го-то двенадцать раз, и все его роли - далеко не главные - известны напере-
чет. Охотник в «Ярости Роланда» (1618 г.), главарь шайки искателей приключе-
ний в «Похождениях Танкреда» (1619 г.), испанец-исполнитель чаконы в «Феях
Сен-Жерменского леса» (1625 г.), он выглядывал из-под или из-за женских юбок
в «Балете Триумфов» (1635 г.) ив другом - под названием «Всерьез и гротеск-
но» (1627 г.), а в «Балете вакханалий» выступил в малопривлекательной роли
грабителя. И так далее.
Замок Шантийи ныне. Это неоренессансная постройка 1876-80 годов,
вольно воспроизводящая архитектурные формы Большого замка, воз-
ведённого бароном Монморанси в 1528-31 гг. и разрушенного во
время революционных волнений.
После того как восставшему против королевской власти герцогу де Монморанси
палач отрубил голову, Людовик XIII - в результате конфискации имущества мя-
тежника - унаследовал его замок Шантильи41. И поставил там с небывалой доселе
41 В 1632 г.
роскошью знаменитый «Мерлезонский балет». Это был спектакль нового жанра: ко-
роль создал своего рода объяснение в любви главному увлечению своей жизни,
воспроизведя в шестнадцати явлениях охоту на дроздов, наслаждение от которой
так часто испытывал в жизни. И на этот раз ему не захотелось прибегать к по-
мощи сотрудников: он сам разработал сюжет и поставил танцы, сам нарисовал эс-
кизы костюмов, сам написал музыку для этого единственного в своем роде произ-
ведения, - потому что мечтал и славу не делить ни с кем, выступая не только в
качестве исполнителя, но и единственного автора любимого творения. Правда,
появлялся на подмостках при громадном стечении публики он всего дважды - в
третьем и в тринадцатом явлениях: сначала в роли торговки приманками, затем -
фермера. Спектакль состоялся 15 марта 1635 г.
Не случайно именно в начале 1635 г. у короля появились веские основания
проявить себя как можно в большем блеске ума и остроумия. Дело в том, что в
ту пору он влюбился, причем одновременно в двух фрейлин королевы: блондинку
мадемуазель де Отфор и брюнетку мадемуазель де Лафайетт. Обе они были моло-
денькими, жизнерадостными, прелестными девушками и не смогли бы просто так
сходу плениться изможденным желтым лицом вечно больного человека. И именно
для того, чтобы понравиться этим красавицам, а вовсе не для развлечения Дво-
ра, король сочинил «дополнительный» балет и сам вышел на подмостки. Вплоть до
конца 1639 г. - то оставив сначала Отфор ради Лафайетт, затем, когда Лафайетт
ушла в монастырь, вернувшись к Отфор, - Людовик наиприлежнейшим образом посе-
щал кабинет королевы, не обращая при этом никакого внимания на последнюю, и
ей пришлось отомстить за подобное пренебрежение, запутав обеих барышень в
сложную сеть своих интриг.
Странной была эта королевская любовь, представлявшая собою чисто платониче-
ское влечение, густо замешанное на меланхолических грезах, отравленное ревно-
стью. Двор посмеивался над всем этим, но одновременно понимал, что он-то при
любом раскладе остается в выигрыше, потому что мрачный монарх теперь не толь-
ко срывал на окружающих свое дурное настроение, вымещал свои горести или по-
просту тягостно для всех молчал, нет, он теперь, даже пребывая в тоске, то и
дело втягивал придворных в едва ли не детские игры со своими подружками, он
стал более человечным, понимая, что молодым девушкам нужны развлечения, и да-
вал балы, устраивал концерты, приглашал их посмотреть из окон Лувра на воин-
ственные «танцы» в исполнении своей швейцарской гвардии, или вел на велико-
лепные балеты с фейерверками в Арсенал, или на комические представления в
Отель Ришелье.
В 1638 г. мадемуазель де Монпансье, племянница Его Величества и тогда еще
совсем дитя, приняла участие в возродившихся при Дворе развлечениях. И вот
как она описывает это время в своих «Мемуарах»: «В ту пору, - рассказывает
мадемуазель де Монпансье, - Людовик XIII старался каждый день чем-нибудь по-
баловать мадемуазель де Отфор. Он вывозил ее, вместе со всей луврской компа-
нией, на охоту, на обставлявшиеся невиданной пышностью прогулки. Дамам в яр-
ких, разноцветных богатых туалетах, в прикрывавших глаза от солнца широкопо-
лых шляпах с колышущимися перьями, седлались великолепные иноходцы. В Версале
или в каком-то ином месте, где они останавливались, чтобы передохнуть, их
всегда ждал роскошно накрытый стол. Король, дабы иметь повод поухаживать за
своей фавориткой, подавал все блюда сам и неизменно усаживался за стол по-
следним. По возвращении в Париж он приказывал музыкантам, обычно находившимся
при королевской спальне, играть мелодии, сочиненные им самим, а если музыка
сопровождала пение, то Его Величеству принадлежали и стихи, на которые эта
музыка была положена и в которых он восхвалял свою красавицу...»
Стоит ли абсолютно доверять воспоминаниям мадемуазель де Монпансье? В авгу-
сте 1638 г. Людовик XIII отправил Ришелье письмо, где прямо заявил о том, как
ненавидит женский пол. «Хоть бы куда, все равно куда, деться мне от всех этих
женщин!» - пишет он. И на самом деле его повседневная жизнь была весьма дале-
ка от повседневной жизни Двора. Ни на минуту ему не приходило в голову поза-
ботиться о том, чтобы в Лувре установилась атмосфера счастливой беззаботно-
сти, чтобы Двор засиял так, как этого хотелось каждому. Да, он устраивал
праздники, но если сосчитать, сколько их было за двадцать шесть лет его прав-
ления , окажется ничтожное количество. Чтобы развеять тоску, которую навевало
пребывание в королевском дворце, кавалеры и дамы ездили развлекаться в особ-
няк Рамбуйе, посещали вечеринки, которые организовывали для молодых предста-
вителей высшей знати принцесса де Конде или графиня де Суассон. Изгнав из
своего дворца веселье, Людовик XIII помог зародиться там сатирам и заговорам,
потому что эти ядовитые цветы всегда произрастают на почве скуки.
Особняк мадам де Рамбуйе, где проходил литературный салон. В на-
ше время он выглядит точно также (только другая ограда).
III. Ратуша - день за днем.
Становление буржуазии.
Городское ополчение
Административную власть в столице осуществляла Ратуша, расположенная в са-
мом центре, можно сказать, в сердце Парижа - на Гревской площади.
Величественное сооружение, частично построенное заново, прекрасная архитек-
тура - Ратуша была больше похожа на дворец, чем на здание, предназначенное
для управления жизнью города. Огромный центральный корпус венчала башенка, с
двух сторон от него были возведены стройные и изящные флигели. Над остроко-
нечными крышами, «окантованными» свинцовыми кружевами, среди монументальных
каминных труб возвышались фигуры герольдов, держащих в руках штандарты, заод-
но служившие и флюгерами. Фасад был отделан колоннами коринфского стиля, ук-
рашали его и поставленные между окнами статуи, на дверях парадного подъезда,
крыльцо которого представляло собой половину шестигранника, красовался брон-
зовый барельеф - изображение короля Генриха IV верхом на боевом коне.
В парижской ратуше еще с 1357 года размещались парижские муници-
пальные органы власти. "Отель-де-Виль" как раз и означает букваль-
но "городской особняк", строительство специальных городских зданий
символизировало переход власти в руки горожан, прекращение эпохи
Средневековья. Величественный дворец XIV века сгорел в мае 1871
года, во время Парижской коммуны. От бывшей мэрии остались одни
каменные стены. Через два года началась постепенная реконструкция
здания. Официальное открытие произошло в 1882 году.
Прямо из подъезда широкая каменная лестница вела к Большому залу и к слу-
жебным помещениям, где работали эшевены. По обе стороны от дверей, ведущих
туда, находились два боковых портика, выходивших во внутренний двор Ратуши,
образованной двухэтажными галереями с арками. Потолки и стены здесь были де-
корированы искусной резьбой, вели галереи непосредственно к городским конто-
рам.
Из расположенного в самом густонаселенном из торговых кварталов, соседст-
вующего справа с больницей и церковью Святого Духа, слева - с Сеной и ее наи-
более оживленными портами, подпираемого сзади подступавшими прямо к нему тре-
мя храмами и кладбищем Святого Иоанна громадного здания открывался широкий
вид только на реку. Дело в том, что Гревская площадь, на которую выходила фа-
садом Ратуша, была протяженнее в ширину, чем в длину, и к тому же ее стиски-
вали с трех сторон грузные ряды четырехэтажных домов с почерневшими облупив-
шимися фасадами, между которыми едва виднелись тонкие ручейки разбегающихся в
разные стороны извилистых, пропахших нечистотами улочек, а потому она могла
предложить взгляду лишь озеро вонючей грязи.
Почти совершенно лишенная, как мы видим, воздуха и свободного пространства
перед собой, Ратуша, тем не менее, оставалась в городе и для города местом
вечного движения. С рассвета до заката там все бурлило, кипело, бродило и пе-
нилось . Через два портика непрерывно втекали и вытекали разноцветные шумные
потоки людей и экипажей. Да и на самой Гревской площади было ничуть не спо-
койнее : здесь что ни день стихийно образовывались весьма крупные по своим
масштабам рынки, торгующие всякой всячиной. Здесь, в частности, заканчивался
Винный Путь и здесь наслаивались один на другой, получая товар из ближайших
портов, куда причаливали корабли любых видов и любых размеров, рынки, торгую-
щие дровами и древесиной, углем, зерном и фуражом, благодаря чему на тесном
пятачке возникало немыслимое скопище матросов, продавцов, покупателей, груз-
чиков и разгрузчиков, пытавшихся как-то договориться между собой среди адско-
го гула и грохота, в сутолоке телег и повозок.
Но Гревская площадь в те времена была не только местом законной и незакон-
ной «торговли с воды», то есть продажи товаров, прибывших по реке, не только
перевалочным пунктом для этих товаров, конечной целью которых оставались бо-
лее отдаленные кварталы города. Ко всему прочему Гревская площадь была еще и
центром притяжения для всех, кому хотелось просто поболтать или обменяться
свежими новостями, местом проведения «ассамблей», своего рода местом встреч
для степенных горожан и прочей праздношатающейся толпы ротозеев. Люди стека-
лись сюда за информацией, а в периоды мятежей и волнений краснобаи и подстре-
катели исподволь готовили здесь народные бунты. Мешая беспрепятственному про-
езду гужевого транспорта, здесь сновали разносчики воды вперемешку со слугами
из ближайших домов; перед краниками, куда поступала вода из монументального
фонтана, увенчанного фигурой крылатой Славы и воздвигнутого по правую руку от
Ратуши, выстраивались огромные очереди и не обходилось без перебранок и пота-
совок; слева - на ступенях готического Креста кучковались нищие, выставляя
напоказ свои лохмотья и раны; чуть вдали, закрывая доступ на соседние улицы,
томились в ожидании хозяев цепочки карет и портшезов... Частенько то там, то
здесь на пространстве площади возникали группки неистово жестикулирующих и
вопящих во все горло рантье, подписавшихся на муниципальный заем: они яростно
протестовали против уменьшения доходов, а городская стража разгоняла их, раз-
махивая оружием, но нанося удары не иначе как плашмя.
Обычно неспокойная, кишащая людьми, шумная Гревская площадь иногда меняла
облик. Освободившись от бушующих толп, изгонявшихся королевскими войсками или
солдатами-дозорными, она становилась пустынной и молчаливой. Либо это случа-
лось в послеобеденное время, - и тогда из окон домов высовывались головы лю-
бопытствующих, а позади цепочек, перекрывавших выходы с улиц, теснился народ.
Либо - вечером, когда бумажные фонарики или развешенные по стенам домов плош-
ки-лампадки освещали физиономии все тех же зевак. В зависимости от времени -
дневного или ночного - варьировалось содержание спектакля: то ли зрители со-
бирались для того, чтобы увидеть смерть, то ли - развлечения ради. В первом
случае главным действующим лицом становился палач, во втором - пиротехник
эшевена. Если речь шла о смерти, посреди площади воздвигалась виселица, на
которой суждено было болтаться трупу какого-то жулика или неверного слуги.
Порой вместо виселицы складывали костер - для осквернителя церкви или зара-
женного либертинажем писаки. А порой вместо повешения или сожжения ротозеи,
затаив дыхание, следили за тем, как превращается в кровавое месиво только что
живое тело вора или разбойника, приговоренного к колесованию.
Если же дело шло к развлечению, посреди площади опять-таки раскладывали
громадный, но на этот раз символический, костер в честь Иоанна Крестителя или
же размещали на помосте, специально выстроенном для того, чтобы отпраздновать
день рождения короля, его победу над врагом, какое-то другое столь же торже-
ственное событие, аппаратуру, необходимую для запуска фейерверков, представ-
лявших собою аллегорические, мифологические, политические движущиеся картины,
к тому же и многокрасочные, битый час сопровождавшиеся восторженными воплями
толпы, лакомой до подобных зрелищ. Но, увы, виселицы на Гревской площади мож-
но было увидеть куда чаще, чем фейерверки...
Пытки и казни, огненные смерчи и россыпи, говорильни на каждом шагу, тор-
говля, транспортные потоки, неумолчный шум - все это делало Гревскую площадь
самым живым местом Парижа, да и самым популярным тоже. Хотя дворянство, как
правило, не удостаивало ее, как, впрочем, и Ратушу, своими посещениями, счи-
тая этот район столицы недостойным созерцания своей милости. Менее пресыщен-
ные, чем дворяне, буржуа, напротив, вовсе не опасались проветрить здесь кру-
жева своих пурпуэнов и ленты штанов: Гревская площадь была излюбленным местом
их прогулок.
Мы пока еще очень мало знаем о буржуазии времен короля Людовика XIII. Это
была каста работящих, трудолюбивых людей, исполненных ума и рассудительности,
располагавших - на любой из ступеней социальной лестницы - либо солидным
культурным уровнем, либо серьезными техническими познаниями. Частично принад-
лежавшие к партии гугенотов, они склонны были проявлять реалистические тен-
денции, отличались независимостью духа, если не фрондерством. Они были плотью
от плоти народа, который и защищали, обеспечивая ему существование. Разделен-
ная на несколько групп, если не классов, эта свежезарожденная буржуазия час-
тично состояла из дворянства мантии, то есть представителей городского управ-
ления, служащих кто в королевских советах, кто в Парижском парламенте, кто
при второстепенных судебных органах; частично - из лиц, купивших с торгов или
получивших право землепользования; более или менее крупных финансистов; про-
мышленников; руководителей коммерческих предприятий - торговых домов; вла-
дельцев морских и речных судов самого разного водоизмещения; людей, преуспев-
ших в науках, литературе и искусстве; наконец - плотной толпы хозяев мастер-
ских, подрядчиков, производителей всякого рода работ, лавочников, которые в
тех случаях, когда они и на самом деле отличались благонравием и слыли тако-
выми в своем квартале, имели хотя бы небольшие сбережения и владели собствен-
ностью, лучше всего - домами либо магазинами, могли получить у эшевенов осо-
бые грамоты, документы, свидетельствующие о том, что являются почтенными бур-
жуа. И вот эта-то буржуазия, состоявшая из столь разнородных частей, держала
в своих руках всю интеллектуальную и экономическую деятельность королевства:
без ее знаний, умений, опыта, богатства, предприимчивости, способности реали-
зовать задуманное стране было бы просто не выжить.
На первый взгляд могло бы показаться, будто это сложное объединение людей,
в котором перемешивались собственники разного уровня доходов и разного поло-
жения в обществе, не должно было бы отличаться спаянностью, монолитностью,
подчиняться законам человеческой и деловой солидарности. Действительно, те,
кого можно отнести к крупной буржуазии, большею частью и в лучшем случае при-
обретавшие дворянство на королевской службе, приобретали заодно и ленные вла-
дения разорившихся сеньоров, присоединяя затем к своему родовому имени, слиш-
ком уж грубому, разве что для простолюдина подходящему, название только что
купленного владения, что позволяло фамилии зазвучать подобно дворянскому ти-
тулу . Эти люди, кажется, очень старались, чтобы их перестали соотносить с той
средой, из которой вышли, поэтому они резко меняли и манеру поведения, и об-
раз жизни, сближаясь с истинными дворянами и завязывая с ними прочные, долгие
связи, что не мешало, впрочем, соперничеству в роскоши. Но прекрасно зная,
что такое чисто декоративное дворянство внушает недоверие королю, который и
близко не подпускал их ко Двору, они, тем не менее, и в своей природной среде
никаких корней не сохранили, более того, сохранять не хотели. Лучшее тому до-
казательство - то, с каким рвением они добивались должностей в городских ма-
гистратах и с каким упорством стремились сохранить управление Парижем именно
за буржуазией.
Впрочем, именно она издавна и занималась этим, держа в своих руках все ни-
ти. И в ту эпоху, которую мы рассматриваем, еще царствовала в городе с высот
Ратуши, оплота ее могущества, и вносила свой вклад в установление ритма его
повседневной жизни, способствуя по мере возможностей наведению порядка и про-
цветанию столицы. Буржуазия превосходно умела организовать эту империю и ор-
ганизовать себя самое, чтобы защитить собственный авторитет, собственные при-
вилегии, собственные интересы от посягательств монархии.
Пекарь с семьей (1656 г.). От таких зависело пропитание Парижа.
Ратуша должна была проследить чтобы пекари исправно получали му-
ку, доставляемую барками по Сене (об этом далее).
На вершине муниципальной иерархической лестницы находился купеческий стар-
шина (le prevot des marchands). Это всегда был крупный собственник, президент
или советник Парламента, государственный советник или гражданский судья42
(lieutenant civil). Но кем бы он ни был, отличительные черты оставались одни-
ми и теми же: опытный юрист, компетентный эксперт по финансам и торговле,
пылкий и словоохотливый оратор, временно оторванный от своего судейского
кресла и переодетый в длинную мантию красного атласа со шнурами и золотыми
пуговицами, как и положено первому лицу в городе. С одной стороны, никаких
четких обязанностей у него не было, но с другой - он ни секунды не чувствовал
себя безработным. Во-первых, приходилось командовать целой армией чиновников
всякого рода и еще более многочисленными когортами буржуазии, расселенной по
разным кварталам. Во-вторых, осуществлять неусыпный контроль за всей общест-
В период правления Людовика XIII, с 1612 по 1643 г., на должности купеческого
старшины сменились четыре президента, четыре советника Парламента, один государст-
венный советник и два гражданских судьи.
венной деятельностью. Подстраховывали купеческого старшину на всякий случай
четыре эшевена, вышедших наполовину из числа судейских, наполовину из торгов-
цев. Крупные собственники, как и их начальник, они руководили административ-
ными департаментами города. Дополняли ансамбль городского управления призы-
ваемые для обсуждения и принятия каких-то важных решений двадцать четыре го-
родских советника43, корнями уходивших в ту же почву, что и сам купеческий
старшина, и эшевены.
Купеческий старшина и эшевены поднимались до высот своего положения, будучи
избранными сроком на два года. Избирательная коллегия (college electoral) со-
биралась и проводила голосование раз в год - в день Святого Рока - 16 авгу-
ста44 , - церемония была весьма торжественной и проводилась в полном соответ-
ствии с еще средневековыми обычаями. Помимо всех перечисленных выше двадцати
девяти выборных должностных лиц, были еще шестнадцать квартиньеров
(quartiniers) или квартальных начальников и тридцать два представителя бур-
жуазии, выдвигаемых теми кварталами, где они жили, - нехитрый подсчет позво-
ляет понять, что городом руководили всего семьдесят семь его избранников. И,
так сказать, свежеизбранные и прошлогодние победители сразу после объявления
итогов голосования направлялись кортежем в Лувр, чтобы там торжественно при-
нести присягу на верность королю. Потом они обосновывались в своих кабинетах,
причем к каждому были приставлены три несменяемых помощника: прокурор45, сек-
ретарь суда и сборщик налогов. В функции первого входили ведение дел и под-
держка процессов, которые вел город, в судах. Второй регистрировал, копировал
или отсылал по назначению решения, приговоры, нотариальные акты и другие до-
кументы. Третий руководил финансовой деятельностью. Обосновавшись в своих ка-
бинетах, они могли уже на законных основаниях приступать к осуществлению не-
легкой рутинной работы.
Да, действительно, работа была не из легких, потому что многочисленные пол-
номочия каждого были порой весьма нечетко определены. В первую очередь им
ставилась задача ежедневно обеспечивать город достаточным количеством всевоз-
можной провизии, равно как и материалами, необходимыми для развития искусств
и ремесел, иначе могла бы возникнуть ситуация, при которой оказались бы пара-
лизованы и активность населения, и сама его жизнь. Как продукты, так и мате-
риалы доставлялись в столицу по преимуществу по воде, поэтому городским вла-
стям приходилось осуществлять постоянный контроль за соблюдением порядка и
законности на Сене, Марне, Уазе, Йонне, Луаре, их берегах, их портах, набе-
режных, мостах, пристанях, следить за кишащими в гаванях и на открытых про-
странствах судами, за тем, как порою приходится тянуть эти суда бечевой, а то
и волоком, присматриваться к корпоративным объединениям моряков и наблюдать с
помощью чиновников классом повыше или классом пониже, распределенных по раз-
ным участкам, не только за тем, чтобы навигация на реках развивалась свобод-
но, но и за тем, чтобы даже самая простая лодка могла беспрепятственно пройти
от места отплытия до места назначения, затем, чтобы прибывающие товары рас-
пределялись по портам равномерно и была обеспечена их доступность покупате-
лям, чтобы поддерживался правильный уровень цен, как на саму продукцию, так и
на ее доставку.
Тяжкий груз ответственности за всю эту «водную торговлю», который несла на
43 Городские советники избирались на муниципальном собрании. Их могли освободить от
должности, которая вообще-то считалась пожизненной, только лишив полномочий в при-
сутствии нотариуса.
44 Эшевены избирались попарно, отсюда и необходимость ежегодного голосования.
45 Этот последний, полное название должности которого звучало так: «королевский и
городской прокурор», бдительно следил за соблюдением интересов короны, часто в ущерб
интересам собственно городским.
своих плечах городская администрация, дополнялся и другими обязанностями, ни-
чуть не менее обременительными. Так, эти господа, ведающие всеми делами горо-
да, вынуждены были постоянно заботиться о благоустройстве и украшении Парижа,
руководить сносом обветшавших и непригодных для жизни с точки зрения гигиены
зданий, прокладывать, по возможности, новые улицы, обустраивать площади и
места для прогулок, строить набережные и мосты, разыскивать источники, бога-
тые питьевой водой, направлять оттуда воду посредством акведуков и системы
канализации к оборудованным в каждом квартале фонтанам, постоянно умножать
количество таких фонтанов, поддерживать в нормальном состоянии всю систему
водоснабжения города, наконец, реставрировать непрерывно разваливающиеся и
превращающиеся чуть ли не в руины крепостные укрепления. И все эти работы оп-
лачивались из скудного бюджета, подпитываемого только за счет явно недоста-
точных городских ввозных пошлин и займов, которые с трудом можно было считать
постоянным доходом.
Но даже все перечисленное выше не исчерпывало списка накладываемых на них
положением обязанностей. Становясь руководителями всей совокупности должност-
ных лиц, осуществлявших административные и судебные функции, купеческий стар-
шина и эшевены действительно брали на себя чрезвычайно деликатную и сложную
миссию: им предстояло в дни мира гарантировать безопасность и охрану столицы,
а в военное время - ее оборону. Но солдат-то было в их распоряжении всего три
сотни - городская стража, которую составляли мелкие буржуа, переодетые в кра-
сивые голубые мундиры и пригодные скорее для парада, чем для защиты города
или работы в качестве полицейских. Главным образом - владельцы кабачков, вы-
ходившие в дозор, когда выпадало свободное время46. Так что задачи защиты и
обороны можно было бы выполнить с величайшим трудом, если бы Париж не распо-
лагал в дополнение к страже еще и вооруженными силами в виде городского опол-
чения .
Но что собою представляло на самом деле это городское ополчение? Как оно
формировалось? Какую роль играло в старые времена? Получить более или менее
ясные ответы на все эти вопросы пока, к сожалению, почти невозможно. Докумен-
ты, способные пролить на них свет, в архиве Ратуши весьма немногочисленны и
разбросаны по разным фондам, но все-таки кое-какие детали насчет организации
ополчения и его деятельности найти можно. И организация, и деятельность были
тесно связаны с организацией и деятельностью парижской буржуазии, населявшей
шестнадцать кварталов города, поэтому придется для начала рассказать о том,
как протекала жизнь этой буржуазии в этих шестнадцати кварталах.
Оставив в стороне семейную и профессиональную жизнь, скажем, что буржуазия
того времени образовывала группы по десять и по пятьдесят человек: десять
входили в объединение, во главе которого стоял глава городского участка,
пятьдесят - в полусотню, начальником которой был пятидесятник-сенкантенье.
Они, в свою очередь, подчинялись квартиньерам, или квартальным надзирателям,
гражданским начальникам кварталов47. Введенную в такую стройную систему, бур-
жуазию делили затем между собою эшевены, которым она помогала выдвигать на
должности и избирать представителей административной, судебной и политической
46 Городская стража, командовал которой полковник - как правило, из судейских - со-
стояла из трех отрядов. Первым командовал капитан, вторым - лейтенант, третьим -
прапорщик, все - выходцы из буржуазной среды, все - избранные на муниципальном соб-
рании. Стражники, будучи солдатами-добровольцами, не получали никакого денежного до-
вольствия (по крайней мере, как нам кажется, в период правления Людовика XIII), зато
у них были многочисленные привилегии, главной из которых считалось освобождение от
налога на вино, что позволяло этим хозяевам кабачков получать приличный навар от
торговли спиртным.
47 Их избирали из глав городских участков и сенкантенье.
власти, получая от них указания при посредничестве квартиньеров. Под такой
опекой буржуазия выполняла в своих кварталах при помощи формирований, о кото-
рых говорилось выше, социальные функции, которые, в конце концов, обеспечили
этому новому классу если не господство, то преобладание в администрации горо-
да Парижа. Действительно, мы видим буржуа и среди тех, кто осуществлял право
контроля и надзора за всеми общественно полезными работами, в которых был за-
интересован их квартал; и среди тех, кто руководил службами, занимавшимися
уборкой улиц и их освещением; они управляли больницами, комитетами помощи
бедным, церковным имуществом; они организовывали народные праздники, проводи-
ли переписи населения и расследования, связанные с добропорядочностью и чис-
тотой нравов, наконец, именно они взвалили на свои плечи опасную задачу борь-
бы с пожарами, увы, весьма частыми в ту эпоху.
Скорее всего, эти вполне мирного, гражданского характера занятия не погло-
щали всего времени буржуазии, потому что ей вполне удавалось совмещать их с
другими - характера полицейского и военного. Действительно, на нее возлага-
лась забота об обеспечении спокойствия города и его защиты от внешней агрес-
сии. Вот отсюда-то и ясна необходимость в вооруженных силах. Войско набира-
лось из тех же людей, что входили в участки и полусотни, и они, меняя админи-
стративные функции на военные, входили в состав формирований городского опол-
чения .
Кремниевый мушкет - оружие XVII века.
Что собой представляли эти формирования? В каждом квартале имелся свой
полк, численность которого зависела от плотности населения этого квартала48.
Каждый полк делился на шефские роты - пешие или конные, в каждой такой роте
насчитывалось по две сотни солдат. Полком командовал полковник; в шефских ро-
тах командование осуществляли капитан, лейтенант, прапорщик, знаменщик, сер-
жанты и капралы. Все они были выходцами из буржуазной среды, в большинстве
своем - из судейских высших чинов, крупных торговцев, а иногда даже и из свя-
щеннослужителей49. Равно как и подчиненные, они не получали никакой заработ-
В одном из документов, датированном 27 февраля 1617 г. , можно найти упоминание о
том, что некоторые полки насчитывали до четырнадцати шефских рот. (Archives
nationales, HI 1962).
49 Некий господин Руле, аббат де Ланьи, был в своем квартале полковником; некий ка-
ноник из собора Парижской Богоматери в своем - капитаном. При Генрихе IV офицеры го-
родского ополчения выбирались королем и приносили ему клятву верности (Archives
nationales, HI 1795, f-os 231 и следующие, 8 июля 1610 г.). При Людовике XIII, как
нам представляется, все они, за исключением, может быть, полковников, избирались
главами городских участков и полусотен (сенкантенье).
ной платы. Проходили ли они какое-то обучение или хотя бы стажировку в воен-
ных учебных заведениях, академиях? Весьма сомнительно. Потому что практика их
командования выказывает у них скорее наличие доброй воли, чем знакомство с
военной наукой.
Кажется вполне вероятным, что служба в городском ополчении была для буржуа-
зии, населяющей квартал, обязательной, причем не существовало ограничений ни
в возрасте «призывников», ни в продолжительности самой службы. От нее не ос-
вобождались представители ни одной профессии - вплоть до служителей Церкви. В
зависимости от пригодности и профессиональной подготовки они зачислялись либо
в отряды пехоты, либо в копейщики, либо в алебардисты, а иногда - в конные
мушкетерские роты, и из этого-то людского смешения и формировались полки, со-
ставлявшие более чем странное войско. Ополченцам полагалось приобретать за
собственный счет оружие, они обязаны были всегда поддерживать его в хорошем
состоянии и боевой готовности в своих мирных жилищах50. Мундир не считался
обязательным: оставаясь в своих привычных камзолах и штанах из черного, серо-
го или коричневого сукна, они преображались из штатских в военных, всего лишь
подвесив к портупее, надетой на повседневную одежду, мушкет или копье. Случа-
лось , что богатый капитан из собственного кошелька оплачивал экипировку своих
людей, - тогда его рота внешним видом резко отличалась от других и кичилась
этим.
Появляясь в городе, офицеры ополчения обычно напяливали роскошные костюмы,
какие носила разве что знать. И, как правило, чем ниже был чин, тем более по-
мешан на элегантности был его носитель. Все тот же Сорель, все в том же «Пас-
тухе-сумасброде» представляет зрителю одного столяра, «видного буржуя с во-от
такой ряшкой», который, будучи избранным в своем квартале капралом, «уж так
возгордился, будто ведет свое происхождение от одного из девяти героев». И
добавляет, что тот для торжественных случаев заказал себе у портного «шикар-
ный наряд из пунцовой материи с золотым позументом».
Участников городского ополчения, как и солдат королевских войск, вынуждали
периодически заниматься специальными упражнениями: они учились маршировать,
шагая в ногу, перестраиваться, обращаться с мушкетами, копьями, алебардами.
Обязательны были как индивидуальные смотры оружия, так и участие в полковых
или ротных «парадах». Время от времени устраивался «сбор всех частей» на ка-
кой-нибудь равнине в парижских предместьях, но с особым волнением ополченцы
ожидали всегда инспекции, которую проводили сам король или эшевены.
Организованное таким образом городское ополчение первым своим долгом почи-
тало участие во встрече короля, когда тот возвращался из путешествия или с
войны. Ополченцы во всеоружии шли впереди, по бокам и позади Его Величества,
образуя своеобразную живую изгородь, целью которой было предотвратить, в об-
щем-то, всегда возможное покушение на царствующую особу. Вот так, в полном
составе, они покидали свои кварталы только при исключительных обстоятельствах
или в случае проверки - такой, о каких шла речь выше. Обычно на улицы, заслы-
шав призывный барабанный бой, выходили лишь сторожевые роты: они осуществляли
надзор за порядком на пути от своего места жительства до городских ворот и,
конечно, на обратном тоже. Существовало два документа, один - 1617 г., другой
- 1636-го, в которых были зафиксированы основные положения, касающиеся дисци-
плины в рядах ополченцев и полномочий этой великой армии. Оба устава были
Для того чтобы избежать излишних расходов, Людовик XIII издавал многочисленные
указы, среди которых 8 августа 1636 г. появился и такой: оружейникам и торговцам
скобяным товаром, которые подворовывали, дороже продавая оружие, запрещалось, под
угрозой штрафа в пятьсот ливров и конфискации лавки со всем имуществом, отпускать
шарлевильские и седанские мушкеты с портупеями по цене выше 10 ливров за штуку, гол-
ландские мушкеты - 12 ливров, копья из Шарлевиля или Седана - 10-12 ливров.
разработаны эшевенами и утверждены Людовиком XIII. В соответствии с ними сол-
датам городского ополчения вменялось в обязанность вести пристальное наблюде-
ние и за тем, что происходило за воротами: поблизости от них и от укреплений,
между ними находившихся. Они должны были расспрашивать всех, кто прибывал в
город или выходил (выезжал) из него; выяснять причины их приезда или, наобо-
рот, отъезда; сигнализировать о том, что заметили подозрительных лиц; препят-
ствовать вывозу за пределы Парижа без надлежаще оформленных пропусков оружия,
пороха и боеприпасов, регулировать движение гужевого транспорта, в изобилии
скапливавшегося у ворот, наконец, в случае войны - окопавшись за крепостными
стенами, отражать атаки врага.
Служба по охране столичных ворот считалась обязательной для всех горожан
без исключения (даже для священников и монахов), но независимо от того, выхо-
дили ополченцы нынче в дозор или не выходили, они оставались в распоряжении
своих начальников круглые сутки - как днем, так и ночью. Им далеко не всегда
удавалось, вернувшись домой, насладиться вполне заслуженным отдыхом, - чаще
всего им снова приходилось выходить на улицу с оружием в руках. Поскольку
именно городское ополчение отвечало за порядок в городе, его участникам то и
дело приходилось либо разгонять чересчур дерзко ведущих себя земляков, соби-
равшихся в более или менее многочисленные стаи; либо - с опасностью для соб-
ственной жизни - подавлять мятежи, прекращать драки и свары, останавливать
дуэлянтов51. Кроме того, в их задачи входила проверка состояния цепей, пере-
гораживавших улицы на случай, если начнутся народные волнения, и больших де-
ревянных кругов-колес, или, точнее, «катушек», на которые эти цепи наматыва-
лись. Еще они приходили с инспекцией в трактиры, кабаки, доходные дома с меб-
лированными комнатами, исследовали там регистрационные книги, выявляли подоз-
рительных постояльцев, находивших там кров, брали их за шиворот и передавали
в руки квартальных комиссаров. Естественное дополнение к ночному дозору, го-
родское ополчение, таким образом, помогало государственным службам очистить
столицу от всякого сброда и, благодаря настойчивой борьбе с покушающимися на
спокойствие Парижа ворами и бродягами, пусть даже и притаившимися до поры до
времени в своих логовах, могло неустанно пополнять население застенков Шатле.
Многие глупцы и вертопрахи, встречая отряды городского ополчения на улицах
столицы, откровенно подтрунивали, а то и издевались над этими людьми: где им
было понять достоинства, оценить гражданскую доблесть и бескорыстие солдат,
верно служивших своему городу и не получавших ни единого су52. Сатирики пред-
ставляли их в виде сборища фанфаронов, которым только бы пострелять вдоволь,
которым ничего не стоит, сколько бы раз ни вышли на улицу, усеять свой путь
трупами фланеров и зевак, виновных лишь в том, что глазеют на то, как они
Жан де Ланнель в «Сатирическом романе» (1624, с. 82-83) рассказывает о том, как
однажды ночью, когда его герой, Эннемидор, ввязался на ночной парижской улице в за-
кончившуюся битвой ссору с неким знатным сеньором, на шум прибежали человек три-
дцать -сорок (это были представители городского ополчения), и как они затем пустились
преследовать участников этого поединка.
52 Отметим заодно, что купеческий старшина, эшевены, члены городского совета, квар-
тальные надзиратели, сенкантенье и главы городских участков, пользуясь серьезными
привилегиями, также не получали никаких должностных окладов; исключение составляли
лишь с трудом возмещавшие их расходы на представительство так называемые «вознаграж-
дения». И, тем не менее, «глас народа» обвинял их в том, что они используют служеб-
ное положение, «дабы обделывать свои делишки», а в частности, купеческого старшину и
эшевенов в том, что они прикарманивают налоги, полученные от мелких служащих, ими же
и назначаемых на должность (а кроме того, разносчиков сена и угля, gagne-deniers,
jures-racleures и так далее) , да и в том, что они устраивают махинации с рентой и
спекулируют городским имуществом. Кудахтанье роженицы, 1622; Восстановление рожени-
цы, 1622 (Le Caquet de lfAccouchee, Le Relevement de lfAccouchee)
маршируют, а сами готовы уносить ноги, едва почуяв малейшую опасность. Дворя-
не видели в ополченцах орду оборванцев. Полки Его Величества отказывались во
время официальных церемоний уступить им место. Товарищи по ремеслу, узнав в
ставших сержантами и капралами и теперь гордо восседающих в седле главах уча-
стков и сенкантенье - одетых в воскресные камзолы, с туго перепоясанным тол-
стым пузом, с мушкетом на перевязи и в напяленной на голову шляпе с султаном
из перьев, бывших приятелей из соседней лавки или мастерской, осыпали их гра-
дом насмешек и, в свою очередь, отворачивались от этих, как им казалось, опе-
реточных вояк.
Le pcrrt&ur dEazi.
Се,ро^Шгд'еаи,а6ып {amine, Itde*i baire -tant с/г cfarpin*• ,
De comierdr jorz tcuc cat <vm,, Qii'tt auaJtra toutjnri oc^n
Разносчик воды (1675). Он же мог быть и солдатом городского ополчения.
Однако и Людовик XIII, и кардинал Ришелье отнюдь не разделяли взглядов этих
насмешников. Напротив, они со страстным вниманием следили за деятельностью
городского ополчения. Они знали, что шестнадцать его полков образуют доста-
точно грозную армию из тридцати тысяч вооруженных солдат53 и что эта армия,
находящаяся целиком во власти эшевенов, то есть буржуазии - постоянно кипяще-
Если верить небольшой по объему книжечке, выпущенной в 1615 г. под названием
«Привилегии, данные королем буржуа города Парижа, пользующихся милостью короля за их
службу Его Величеству», купеческий старшина столицы мог одновременно поднять по тре-
воге армию в двести тысяч человек. Однако это все-таки кажется преувеличением.
го котла республиканских настроений , представляет собой вечную опасность
для короны, еще возрастающую в периоды народных волнений, сотрясающих коро-
левство. Они не отрицали пользы от городского ополчения, они с видимой невоо-
руженным глазом благодарностью принимали его службу, но они при этом, втайне
от других, сохраняли по отношению к нему некую подозрительность.
Впрочем, монархия и буржуазия были втянуты в глухую борьбу уже давно, но на
деле эта борьба ставила себе целью не лишить последнюю огромных привилегий, а
только уменьшить ее могущество, в излишней степени, как полагали правители,
опирающееся на мушкеты, копья и алебарды. Борьба эта продолжалась и при Людо-
вике XIII, но теперь цель стала иной: нарушить спаянность, монолитность бур-
жуазии, оторвать от общей массы верхушку, так сказать главарей, чересчур вы-
соко взлетевших на государственной службе по ступеням социальной лестницы,
дворянство мантии, которое следовало во что бы то ни стало привязать к трону,
чтобы именно ему непосредственно подчинялось гражданское и военное руково-
дство . И король ловко и умело вел за это сражение. Для начала он провел сво-
его рода демаркационную линию между этим самым дворянством мантии и крупными
торговцами и промышленниками. Первые отныне становились для него королевскими
служащими, вторые, вероятно, вполне достойные уважения, все-таки особами низ-
шего сорта, которым следовало соблюдать установленную государем субординацию.
Монарх рассчитывал навязать им эту субординацию при посредстве выборов эшеве-
нов. И вскоре вмешался в этот процесс - не просто своим присутствием, но и
буквально вынудив выбрать купеческих старшин среди высших чиновников верхов-
ных судов, чья безусловная преданность трону была хорошо ему известна.
Чем дальше, тем более дерзко и рискованно вел себя король. Зная, что изби-
рательная коллегия предпочитает назначать на эшевенские должности торговцев,
а не королевских служащих, он потребовал, чтобы места были поделены поровну
между теми и другими. Коллегия, посовещавшись втихаря, все-таки нашла в себе
силы сопротивляться вмешательству Людовика, представлявшемуся ей насилием над
принятыми правилами, недопустимым при ведении общественных дел.
В 1635 г. на два свободных места эшевенов претендовали три кандидата: два
купца и один королевский служащий. Один из торговцев был избран большинством
голосов, другой получил столько же, сколько и королевский ставленник. Обрати-
лись с просьбой разрешить затруднение к Людовику XIII. А он даже и не подумал
отдать приказ назначить новые выборы: он просто без малейших колебаний исклю-
чил купца из избирательного списка. Правда, чтобы избежать неизбежного в та-
ком случае возмущения выборщиков его авторитарным поступком, он - вопреки за-
кону - повелел в виде исключения сохранить за неудавшимся эшевеном право бал-
лотироваться на ближайших выборах.
В 1641 г. возникли новые трудности. Королю хотелось сохранить должность
эшевена Ратуши за одним из своих людей, чей срок действия мандата подходил к
концу. Когда горожане восстали против такого самоуправства, справедливо пока-
завшегося им беззаконным, Людовик не стал настаивать на своем. А потом подо-
шли выборы. Избирательная коллегия приняла решение удалить из Ратуши протеже
Его Величества и оставила в списке двух торговцев. Но когда результаты были
переданы на утверждение королю, тот ответил на это нарушение дисциплины про-
сто : превысил собственные полномочия и заменил одного из выбранных купцов од-
ним из своих людей, потерпевших поражение.
Так и получилось, что независимости у выборной системы становилось все
меньше и меньше, так и получилось, что с точки зрения общества выборы пере-
стали выражать волю народа. Мало-помалу в результате активной деятельности
подобного плана Людовику XIII удалось внести раздоры и смуту в буржуазную
среду, но не удалось окончательно ликвидировать ее солидарность, уж слишком
Особенно характерных для протестантских кругов этой буржуазии.
явно служащие короля во всем его поддерживали. И только после того, как сде-
лали покупными должности в городских судах, а заодно и квартальных надзирате-
лей (ордонанс от октября 1633 г.), которые - все! - до тех пор были выборны-
ми, можно было считать разрушительную акцию полностью состоявшейся. Отныне и
главы участков, и сенкантенье утратили доверие избирателей: а как доверять
кому-то, если всех покупают?
Но Людовику XIII и этого показалось мало. Добившись разделения буржуазии на
отдельные, не связанные больше между собой тесными узами группы, все в том же
1635 г., когда, как мы видели, он урезал избирательные свободы, король сделал
робкую попытку разоружить городское ополчение. Когда ночная стража из опол-
ченцев, стоявшая у ворот, напала на гвардейцев кардинала Ришелье, которые пы-
тались войти в Париж, не имея пропусков и пытаясь применить силу, Людовик
приказал, чтобы караульные впредь выходили на дежурство без копий и мушкетов.
Ополченцы подняли страшный шум и отказались сложить оружие. Но король еще ну-
ждался в них и потому вынужден был сделать вид, что не заметил непослушания.
Тем не менее, несмотря ни на какие усилия короля, буржуазия не ощущала уро-
на, нанесенного ее могуществу. Битва между нею и монаршей властью велась как
будто без насилия. С обеих сторон сияли дружелюбные улыбки. Король вовсе не
хотел способствовать отчуждению от трона класса, в деньгах которого нуждался
и который, по существу, трудился на все королевство. В его намерения входило
лишь устранить буржуазию с политической арены, где действия ее хорошо органи-
зованных сил могли бы повредить ему. Потому он воздавал ей почести не реже,
чем пугал, и с чувством глубокого удовлетворения принимал клятвы верности,
выслушивал торжественные речи, улыбался комплиментам. Эшевенам вместе с их
кортежем из городских служащих, шести купеческим гильдиям, квартиньерам, сен-
кантенье, главам участков и квартальным делегациям торговцев и ремесленников
обычно отводились завидные места во время любых публичных церемоний, а в Лув-
ре их всегда ожидал радушный прием.
Людовик XIII, со своей стороны, тоже порой наведывался в Ратушу. Он прихо-
дил туда в Иванов день, чтобы разжечь ритуальный костер на Гревской площади,
а после этого чисто символического жеста созерцал из окон огромного здания
огни фейерверков, которые расцвечивали воздух в непосредственной близости от
костра чуть позже. Но, слишком занятый государственными делами, поездками,
войнами, он все-таки не мог из года в год поддерживать и возобновлять прямые
контакты с буржуазией.
А между тем праздничные фейерверки, по существу, были единственным развле-
чением, которое эшевены могли предложить простому народу. Ратуша была местом
работы, отнюдь не развлечений. Там не ставили себе задачей получать или орга-
низовывать для кого-то удовольствия, да и материальной базы для этого не было
никакой. Даже на масленицу, когда столица, забыв обо всем, неделю ликовала,
деятельность сотрудников Ратуши не только не притормаживалась, а наоборот,
становилась еще более активной, потому что в этот период резко, практически
вдвое, возрастало потребление продуктов и спиртных напитков. В последний день
карнавала, перед самым началом поста, двери в Большой дом оставались заперты-
ми, словно господа градоначальники, люди суровые, осуждали возможные излише-
ства, которые несет с собой праздник, посвященный Момусу и Силену.
На самом деле господа градоначальники вовсе не осуждали и не отвергали все-
народного ликования и присущих ему излишеств, совсем наоборот, но, поскольку
они были вынуждены снабжать все эти гулянья важнейшим их элементом - выпивкой
и закуской, у них уже не находилось времени принимать участие в праздниках,
хотя бы устраивая балы и маскарады под собственной кровлей.
Видимо, однажды король сильно удивился: а с чего бы это в славном городе
Париже, где все веселятся до упаду, провожая масленицу, одна только Ратуша,
всегда такая оживленная в будни, прозябаяет в пустоте и тишине, будто там
объявлен траур? А может быть, по совету Ришелье, он счел верным политическим
ходом ради того, чтобы завоевать сердца строптивых буржуа, не вписывавшихся в
его проекты, отправиться прямо к ним и поразвлечься вместе с ними? Нам нико-
гда не узнать, каков был ход мыслей Его Величества на самом деле.
Но как бы то ни было, 4 февраля 1626 г., когда мессир Никола де Байёль, ку-
печеский старшина города Парижа, явился в королевский кабинет Лувра, дабы за-
свидетельствовать Его Величеству свое почтение, Людовик объявил гостю, что
намерен в день прощания с масленицей, который вот-вот наступит, принять уча-
стие в своем обычном ежегодном балете, а затем исполнить его еще раз, в ту же
ночь, но уже в стенах Ратуши, и потому просит подготовиться как следует, а
главное - не забыть, что должны быть приглашены самые красивые дамы из всех
кварталов. Господин де Байёль, услышав такие слова, остолбенел, потому что ни
на его веку, ни раньше - сколько существует память человеческая - никто нико-
гда не видывал короля, озабоченного тем, чтобы попотчевать парижских буржуа
столь неожиданным зрелищем. Однако минуту спустя он взял себя в руки и отве-
тил, что «Его Величество окажет своему городу такую честь, о которой тому да-
же и не мечталось», после чего, кланяясь, вышел, и волнению его не было пре-
дела.
Мигом добравшись в карете до Ратуши и войдя в свой кабинет, он долго раз-
мышлял . Действительно, король поставил его в чрезвычайно трудное положение,
потому что Ратуша никак не была приспособлена для того, чтобы ставить там ба-
леты, да и вообще устраивать какие бы то ни было театрализованные представле-
ния. Конечно, в Большом зале поместилось бы множество зрителей, а в примыкаю-
щих к нему меньших помещениях можно было бы поставить банкетные столы - но
какие же комнаты предоставить Его Величеству и его труппе, чтобы артисты мог-
ли там облачиться в свои карнавальные костюмы? Пришлось созвать на совет гос-
под эшевенов. Все вместе решили, что Его Величеству в качестве грим-уборной и
костюмерной отведут кабинет секретаря суда, а все остальные, так уж и быть,
переоденутся в кабинете прокурора. Решив эту сложную проблему, пятеро высших
представителей городской власти, поскольку времени на приготовления остава-
лось всего ничего, немедленно вызвали на ковер городских служащих и снабжен-
цев . Хозяину столярной мастерской было поручено преобразовать Большой зал в
театр для выступления королевской труппы во главе с Людовиком XIII, возвести
подмостки, на которые поднимутся артисты, а напротив - галереи, где размес-
тятся приглашенные зрители. Ковровщикам - затянуть деревянные каркасы парчой,
повесить гобелены, устлать паркет турецкими коврами. Кроме того, артиллерий-
скому офицеру было дано указание приготовить все необходимые боеприпасы для
того, чтобы встретить и проводить короля пушечными залпами: больше шума -
больше торжественности. Одновременно в Ратушу вызвали прославленную трактир-
щицу мадам Куаффье, у которой были приобретены для пиршества хлеб, вино и ры-
ба, а у бакалейщика, мэтра Иоахима дю Пона заказали, с одной стороны, неви-
данное количество емкостей с разными вареньями, а с другой - такое же неви-
данное - свечей белого воска: их заранее приглашенный «специалист» вставит в
нужное время в жестяные настенные светильники и хрустальные канделябры. Нако-
нец, в ближайшие же дни следовало собрать оркестр получше из скрипачей и дру-
гих музыкантов.
Обо всем вроде бы договорились, и с этих пор градоначальникам показалось,
будто не осталось причин для того, чтобы Его Величество высказал по какому-
либо поводу недовольство. Начались подготовительные работы, а когда они под-
ходили к концу, приехали с инспекцией городские и придворные устроители. Ре-
зультатом стала уверенность в том, что все пока идет как надо. Вот и жили
господа градоначальники спокойно и безмятежно до 17 февраля, а в этот роковой
для них день явился посланец короля, некий дворянин, который сообщил, что Его
Величество предупреждает: для представления балета понадобится кое-какая ма-
шинерия сцены, а главное - ничего не выйдет без слона, верблюда, двух мулов,
четырех попугаев на человеческих ногах, а весь этот механический зверинец не-
возможно будет доставить посреди ночи в Ратушу из Лувра, следовательно, надо
заказать точные их копии у известного скульптора Мишеля Бурдена, который тре-
бует за работу девятьсот ливров. Господа градоначальники были весьма недо-
вольны : такие расходы тяжким бременем ложились на скудный бюджет. К тому же
их одолевало беспокойство: а успеется ли все, что надо, ко времени? И не воз-
никнут ли еще какие-то новые трудности?
Тем не менее, 21 февраля все они в полном составе отправились приглашать на
праздник мессира Эркюля де Рогана, герцога де Монбазона, губернатора Парижа.
Самые красивые женщины города, жены представителей крупной буржуазии - совет-
ников, квартиньеров, членов Парламента, служащих и офицеров Шатле, начальни-
ков ополчения, видных коммерсантов - свои приглашения уже к тому времени по-
лучили .
Гревская площадь с ратушей (это уже XVIII век) была на берегу Сены.
Утро 24 февраля - дня, назначенного королем для представления, - прошло в
хлопотах. Обеспечивалась охрана в залах, воздвигались на Гревскои площади
барьеры, чтобы помешать посторонним наводнить Ратушу. С четырех часов попо-
лудни приглашенные, которых должны были встречать и разводить по местам го-
родские стражники, наряженные по такому случаю в голубые казаки55 и шляпы с
перьями, уже толпились на возвышении для зрителей в Большом зале. К пяти, ко-
гда в Ратуше появились госпожа президентша (жена председателя столичного Пар-
ламента) и супруга купеческого старшины, на Париж уже опустились сумерки, а
скоро и совсем стемнело. Лакеи зажгли свечи. Скрипки заиграли куранты и бран-
ли56. Господа градоначальники, отдав музыкантам приказ начинать, надеялись,
что дамы, желая убить время и не томиться бесконечным ожиданием, пока прибу-
Казак - род плаща из четырех частей, скрепленных между собой не наглухо, а пуго-
вицами или пряжками. Число застежек могло доходить до 150. Короткие казаки носили
мушкетеры. - Прим. пер.
56 Куранта и бранль - чрезвычайно популярные при Дворе в ту эпоху французские танцы.
- Прим. пер.
дет король (а прибыть он должен был еще не скоро) , потанцуют, но их надежды
не оправдались: ни одна не решилась покинуть свое место из опасения не найти
его снова.
В четыре утра, когда свечи в бра и канделябрах уже дважды догорели и дважды
были заменены, а собравшиеся клевали носами, так что, казалось, Большой зал
вот-вот превратится в сонное царство, прогремели пушечные выстрелы. Залпы,
донесшиеся с берега Сены, возвещали: приближается Его Величество. Господа
градоначальники мигом накинули наполовину красные, наполовину темно-
коричневые мантии и бегом понеслись навстречу королю. Запыхавшись, они еле
смогли вымолвить положенные по такому случаю речи, единственный смысл которых
сводился к двум словам: «Добро пожаловать!», а король извинился за опоздание.
Людовика немедленно проводили в отведенный под его личную костюмерную каби-
нет, а всех остальных - старшего из королевских братьев, герцога Орлеанского
- Месье57, двенадцать принцев и знатных сеньоров из свиты - в предназначенные
для них комнаты, где они также могли бы переодеться.
Быстренько, с помощью лакеев, переоблачившись в шутовской костюм исполните-
ля серенад, в котором он должен был появиться на сцене ближе к концу пред-
ставления, король в ожидании выхода на подмостки укрылся в ложе городского
старшины плотников и столяров, откуда он видел все, оставаясь не замеченным
никем. Другие танцоры не торопились с перевоплощением в персонажей спектакля.
Наконец, в пять часов утра, прозвучали первые такты балетной увертюры58. При-
сутствовавшие , которым были розданы маленькие книжечки с написанным стихами и
прозой и хоть сколько-то прояснявшим чрезвычайно туманный сюжет сценарием
представления, ознакомившись с ним, перестали жалеть о потерянных в томитель-
ном ожидании тринадцати часах...
Никогда еще подобная буффонада не рождалась в результате совместных усилий
под перьями королевских поэтов и в фантазии художников-оформителей. Действие
спектакля происходило на балу, устроенном некоей богатой вдовушкой из Биль-
бао. Эта старая кляча, уверенная в собственной неотразимости, лезла из кожи
вон и крутилась как белка в колесе, потому что шутники из числа ее «друзей»
сумели убедить бедняжку в том, что пятеро королей всех частей света оспарива-
ют право на ее руку и сердце. И самым забавным был, конечно, парад «королей».
Они появлялись на сцене один за другим, наряженные в донельзя экстравагантные
- все в блестках и мишуре - пестрые лохмотья, у кого-то голову венчала шляпа
с немыслимым султаном, у кого-то невероятной величины тюрбан. Каждый выезжал
на фантастическом и весьма устрашающего вида картонном животном, поставленном
на вполне человеческие ноги. «Короли» метались по сцене, плясали и кувырка-
лись , вознося хвалы обалдевшей от счастья дуре с физиономией сказочного чудо-
вища. Среди претендентов на ее руку были король Куско Атабалиппа с «американ-
ским» войском и свитой из попугаев; Магомет, согнувшийся под тяжестью Корана;
Великий Турок в окружении евнухов; Кацик - верхом на изможденном до последней
степени верблюде; прославленный Кам59, взгромоздившийся на слона, забавно ма-
хавшего раздвижным хоботом. Среди действующих лиц имелись и закутанные так,
что едва виден был кончик носа, бальи из Гренландии, и другие, еще более не-
суразные и причудливые персонажи, каждого из которых благодарные зрители
встречали гомерическим хохотом.
А когда смех, порожденный всей этой нелепицей, утих, состоялся последний
У короля, помимо его родного брата Гастона Орлеанского, были сводные братья - де-
ти Генриха IV от фавориток.
58 «Великий бал богатой вдовушки из Бильбао», Париж, типография Лувра. (Impimre du
Louvre).
59 Знаменитый португальский мореплаватель XV в. (иначе - Као) , исследовавший устье
Конго. - Прим. пер.
выход: на подмостках появился король в наряде исполнителя серенад и грациоз-
ностью своего танца сорвал бешеные аплодисменты. Воодушевление зрителей не
знало пределов. Балет продолжался три часа, а после него возвестили о начале
бала.
Людовик XIII пригласил на бранль госпожу президентшу, во второй паре пошли
Месье с супругой купеческого старшины, кавалеры из свиты поделили между собой
самых красивых горожанок из самых состоятельных буржуазных семей. После бран-
ля все отправились на банкет. Король пришел в восторг от того, как изящно
расставлены большие блюда с рыбой между двумя кораблями из позолоченного се-
ребра, потом внимательно осмотрел строго охраняемый лучниками роскошный се-
ребряный буфет - весь в драгоценных украшениях60. Потом он долго молча вкушал
предложенные яства, затем попросил налить вина и, поднимая бокал, с улыбкой
повернулся к господину купеческому старшине. «Хочу выпить за вас и за весь
Город!» - сказал он и, обращаясь к эшевенам и секретарю суда, добавил: «И за
этих господ, разумеется, пью тоже». Кларет с парижских виноградников был ми-
гом поглощен, Людовик похвалил его приятно-кисловатый вкус. Утолив, таким об-
разом, жажду, Его Величество приказал наполнить этим чудесным вином бокалы
«всех господ градоначальников», ибо ему хочется, чтобы они в свою очередь
«выпили за своего короля». Дрожа от возбуждения: надо же, какую честь им ока-
зывают! - городские чиновники и судьи подняли кубки, заверяя весьма благодуш-
но настроенного монарха в том, что радость, с которой они пьют за его здоро-
вье и славу, просто-таки «несравненна»...
Вскоре Людовик перешел от рыбного стола к столу, уставленному вареньями.
Глаза его засверкали от предвкушения новых наслаждений, и он воскликнул:
- Боже, как это прекрасно!
После чего, не тратя времени на долгие разговоры, выбрал из огромного коли-
чества сластей три банки мармелада, показавшегося ему наиболее аппетитным, и
только разделавшись с ними, то есть, наконец, вполне насытившись, встал с
места.
В то время как Его Величество выказывал господам градоначальникам свою глу-
бокую удовлетворенность, говоря, что «нигде не видывал такого порядка и нигде
не едал с подобным аппетитом», за спиной короля оголодавшая толпа зрителей
брала приступом столы. Высокопоставленные гости так напирали друг на друга,
их стремление к пище было столь велико, что половина блюд со снедью была по-
просту сметена, и посуда с грохотом посыпалась на дорогие ковры. Однако никто
этому не удивился, потому что в ту эпоху умение себя вести и сдержанность бы-
ли качествами никому не известными.
Часы Ратуши пробили девять раз. Король, сопровождаемый купеческим старшиной
и эшевенами, медленно двинулся к выходу. Брат Людовика, Месье, равно как и
знатные танцоры, участвовавшие в представлении, - вслед за ним. Выйдя на
крыльцо парадного подъезда, Его Величество остановился и довольно долго про-
стоял в молчании, совершенно по-детски радуясь грохоту пушек и восторженным
крикам простого люда, собравшегося на Гревской площади. Несмотря на то, что
давно рассвело, дальние улицы, в лабиринт которых должна была углубиться его
карета, были еще освещены праздничными бумажными фонариками, гирляндами, сви-
савшими от гребней крыш до первых этажей домов.
Представители городских властей провожали взглядом экипаж Его Величества.
Вернется ли король когда-нибудь в Ратушу, чтобы еще хоть раз станцевать
здесь, продемонстрировав свои гибкость и изящество? Король вернулся: на сле-
дующий же год (16 февраля 1627 г.) он вышел на подмостки в представлении
Этот буфет, приобретенный городом в 1619 г. за 18 049 ливров 12 су и 6 денье, был
подарен Марии Медичи, но она оставила его в распоряжении эшевенов («Национальный Ар-
хив» - «Archives nationales», HI 1196, f-os 216 v° и следующие за ним).
«Всерьез и гротескно». Торжество, начавшееся в этот раз огнями фейерверков,
дальше протекало в точно таких же условиях, что и год назад. Можно ли предпо-
ложить, что король убедился во время этой второй попытки проникновения в мир
буржуазии: все зря, пустая трата времени, нет никакого смысла разыгрывать шу-
та перед этими деловыми людьми, перед этими судейскими крысами? что подчинить
их все-таки удастся скорее путем принуждения, чем рассыпая любезности направо
и налево? Да, такое предположение кажется вполне обоснованным, потому что с
этих пор Людовик XIII окончательно прекратил какие бы то ни было карнавальные
перемещения61.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
61 В 1639 г. Ришелье, в свою очередь, захотел, чтобы его племянник, маркиз де Брезе,
станцевал в Ратуше «Балет радости по поводу благополучного появления на свет мон-
сеньора Дофина», впервые показанный в его особняке 8 марта. Высокопреосвященство во-
обще-то не пользовался популярностью в кругах буржуазии. Он послал к зшевенам Марка
Пиоша де Лаверня, отца будущей графини де Лафайетт, поручив тому уладить все дела с
представлением. 13 марта, когда толпа наводнила зал, вытеснив оттуда приглашенных,
Брезе, как и другие танцоры из его труппы, отказался выступать перед сборищем него-
дяев. Пришлось перенести представление на 17 марта. Но в этот день беспорядок ока-
зался еще более диким. Стражники позволяли войти всякому, кто даст им взятку. На
подмостках жрали и напивались, как на ярмарке. Растаскивали угощение по домам. В
дальнейшем зшевены поняли, что следует приобрести все необходимое для проведения
празднеств и что Ратуше хорошо бы стать повеселее, так сказать, «гуманизировать» ее.
Оборудование и инвентарь, закупленные тогда и хранившиеся в подвалах Ратуши, нередко
использовались при Людовике XIV, который, однако, остерегался развлекать буржуазию
танцами в собственном исполнении, потому что Фронда ясно дала ему понять: если пона-
добится, эта самая буржуазия восстанет против трона в одной связке с народом.
Ликбез
МИР МИКРОБОВ
ГЕНЕТИЧЕСКАЯ РЕКОМБИНАЦИЯ
(продолжение)
ОСНОВНЫЕ
ГРУППЫ
ПЛАЗМИД
R-факторы
Во время вспышки бактериальной дезинтерии в Японии в 1955 г. был выделен
штамм Shigella dysenteriae, который обладал устойчивостью одновременно к че-
тырем лекарственным препаратам: сульфаниламиду, стрептомицину, хлорам-
фениколу и тетрациклину. Хотя раньше такая множественная устойчивость не об-
наруживалась , штаммы этого типа становились все более и более распространен-
ными, и к 1964 г. более 50% всех штаммов Shigella, выделенных в больницах
Японии, обладали этим свойством.
В 1962 г. во время вспышки кишечной инфекции в одной лондонской больнице
был выделен штамм Salmonella с множественной устойчивостью к лекарственным
препаратам, а к 1965 г. доля штаммов Salmonella, обладающих множественной ус-
тойчивостью, достигла в Англии 61%. С тех пор кишечные бактерии, обладающие
таким свойством, были выделены повсеместно.
К. Ошиаи (К. Oshiai) , Т. Акиба (Т. Akiba) и их сотрудники в Японии обнару-
жили, что генетические детерминанты устойчивости к лекарственным препаратам
переносятся при конъюгации совместно. Дальнейшие исследования, в первую оче-
редь в лаборатории Т. Ватанабе (Т. Watanabe), позволили установить, что гены
устойчивости входят в различных комбинациях в состав трансмиссибельных плаз-
мид, которые теперь называются R-факторами (от слова resistance — устойчи-
вость) . Быстрое распространение R-факторов в популяциях кишечных бактерий в
условиях сильного давления отбора, обусловленного профилактикой и терапией с
применением антибиотиков, привело к преобладанию во всем мире кишечных бакте-
рий с множественной устойчивостью.
Число веществ, устойчивость к которым переносится R-факторами, увеличилось
до восьми и более антибиотиков, нескольких тяжелых металлов (ртуть, кадмий,
никель, кобальт) и сульфамидов. Различные R-факторы содержат разные комбина-
ции генов устойчивости, а число генов колеблется от одного до семи или вось-
ми. Механизмы устойчивости, сообщаемой этими генами, обычно отличаются от ме-
ханизмов, которые определяются хромосомными генами. Плазмидные гены, как пра-
вило, кодируют ферменты, химически инактивирующие лекарственные препараты, а
хромосомные гены устойчивости обычно изменяют мишень действия лекарственного
препарата в клетке. Это различие согласуется с тем фактом, что гены, содержа-
щиеся в плазмидах, по крайней мере, при некоторых условиях не являются для
клетки необходимыми.
R-фактор состоит из двух разных фрагментов ДНК: один из них называется RTF
(от resistance transfer factor — фактор переноса устойчивости) и несет гены,
ответственные за репликацию и перенос плазмиды; другой фрагмент состоит из
одного или нескольких соединенных последовательно г-детерминантов (детерми-
нантов устойчивости). RTF были выделены из нескольких R-факторов, их мол. ве-
са равны примерно 6 107, тогда как соответствующие наборы г-детерминантов
имеют мол. вес примерно 1107. Фрагменты ДНК RTF- и r-детерминантов имеют,
кроме того, разное ГЦ-содержание и, следовательно, разную плавучую плотность.
Это позволяет предположить, что их эволюционное происхождение также различно.
Действительно, некоторые R-факторы могут диссоциировать на независимо реп-
лицирующиеся RTF- и г-детерминанты; таким образом, последние, видимо, являют-
ся самостоятельными репликонами, но способны осуществлять перенос только при
мобилизации их с помощью RTF. Стабильность комплексов сильно варьирует в за-
висимости от самого R-фактора и от клетки-хозяина. Некоторые R-факторы нико-
гда не диссоциируют в одной бактерии-хозяине, но легко диссоциируют в другой.
Обратимая ассоциация, возможно, обусловлена интеграцией RTF с г-детерминан-
тами.
Е. Андерсон (Е. Anderson) и его сотрудники обнаружили, что некоторые при-
родные штаммы Salmonella несут только RTF-детерминанты; выявили эти детерми-
нанты следующим образом. Путем раннего прерывания конъюгации с донором R-
фактора был создан штамм, который содержал г-детерминант, но не содержал RTF.
Этот штамм вначале скрещивали с потенциальным донором RTF, а затем с чувстви-
тельным к антибиотику реципиентом. Перенос RTF от донора обнаруживали благо-
даря тому, что проверяемый штамм приобретал способность к переносу устойчиво-
сти к лекарственному препарату другому реципиенту (рис. 18).
Итак, некоторые (возможно, даже все) г-детерминанты способны к автономной
репликации, но не к самостоятельному переносу. Гены, контролирующие процесс
конъюгации, расположены только в RTF-детерминантах, чья функция в клетках,
чувствительных к лекарственным, препаратам, совершенно неизвестна.
Многие R-факторы, выделенные из кишечных бактерий, можно подразделить на
несколько отдельных групп несовместимости. Группа несовместимости — это груп-
па плазмид, из которых никакие две не могут устойчиво сосуществовать в одной
клетке-хозяине. Две или более плазмиды, относящиеся к разным группам несо-
вместимости , могут одновременно реплицироваться в одном и том же хозяине. Как
мы будем обсуждать далее, в разделе, посвященном пенициллиназным плазмидам,
несовместимость, по всей вероятности, обусловлена конкуренцией между членами
данной группы за место прикрепления на мембране. Плазмиды, относящиеся к од-
ной группе несовместимости, видимо, обладают следующими сходными свойствами.
Во-первых, как показано в опытах с применением фагов, специфичных к мужским
клеткам, они образуют одинаковые, с химической точки зрения, половые пили.
Во-вторых, их ДНК содержат гомологичные последовательности оснований; это бы-
ло показано в экспериментах по образованию гетеродуплексов.
•Переноса нет
Рис. 18. Тест на присутствие фактора переноса устойчивости
(RTF) . Тестируемый штамм В несет r-детерминант устойчивости к
стрептомицину, не способный к самостоятельному переносу; С —
чувствительный к стрептомицину штамм, не содержащий плазмид. Ес-
ли смешать клетки В и С (верхний ряд) , перенос не осуществляет-
ся, но если вначале смешать клетки штамма В с клетками А, а за-
тем с С, то детерминант устойчивости к стрептомицину переносит-
ся. Это показывает, что в штамме А присутствует способный к
переносу RTF. (В качестве контроля смешивают штаммы А и С; при
этом рекомбинанты, устойчивые к стрептомицину, не образуются.)
Все R-факторы несут гены репрессоров, регулирующих образование пилей. Сразу
после заражения популяции клеток каким-либо R-фактором у большинства клеток
образуются половые пили, и в течение некоторого времени эти клетки ведут себя
как доноры. Однако вскоре проявляется действие репрессора, число пилей умень-
шается и по мере роста популяции они исчезают совсем. Поэтому в устойчивой
культуре К+-клеток лишь немногие клетки образуют R-пили и являются активными
донорами.
Некоторые R-факторы способны обеспечивать перенос хромосомы Е. Coli. Из R+-
популяций были выделены стабильные Hfr-клоны и описаны R-факторы, которые ве-
дут себя подобно F-факторам. Эти данные показывают, что некоторые R-факторы,
подобно F1, могут обратимо интегрироваться с хромосомой Е. coll.
Col-факторы
Многие штаммы бактерий выделяют белковые токсины, называемые бактериоцина-
ми. Они обладают активностью только в отношении близкородственных штаммов.
Токсины этого типа, выделяемые штаммами Е. coli, называют колицинами. Как
правило, это простые белки; было выделено несколько разных типов колицинов,
убивающих чувствительные клетки разными способами. Обычно штаммы Е. coli ус-
тойчивы к тем колицинам, которые они сами производят.
П. Фридерик (P. Fredericq) показал, что генетические детерминанты ряда ко-
лицинов содержатся в плазмидах и никогда не интегрируются с хромосомой. Эти
плазмиды называются колициногенными Col-факторами. Основные изученные Col-
факторы — Col В, Col Ei, Col E2, Col I и Col V; колицины, которые они образу-
ют , обозначаются соответствующими буквами.
Некоторые Col-факторы, в том числе Col В, Col I и Col V, содержат «детерми-
нанты фертильности», т. е. набор генов, ответственных за конъюгацию и перенос
плазмиды. Два Col V-фактора вызывают образование половых пилей для обеспече-
ния переноса хромосомы и, подобно F-фактору, весьма чувствительны к акридино-
вому оранжевому. Учитывая легкость, с которой Col-факторы рекомбинируют с
другими плазмидами, нельзя исключить возможность того, что F-подобные Col-
факторы возникли путем интеграции Col-плазмиды с F-фактором.
Другие Col-плазмиды, в том числе Col Ei и Col E2, не способны к самостоя-
тельному переносу. Но если клетка несет наряду с Col Ei (или Col E2) транс-
миссибельную плазмиду, то переносятся обе плазмиды. Возможно, такой совмест-
ный перенос обусловлен временной интеграцией двух плазмид; однако есть осно-
вания полагать, что в ряде случаев у нетрансмиссибельной плазмиды просто от-
сутствуют один или несколько генов, необходимых для конъюгации, и недостающая
функция (например, синтез фермента) выполняется активной плазмидой. Следует
отметить, что Col Ei и Col E2 мобилизуются не только трансмиссибельными Col-
факторами, но и F-фактором.
Плазмида Col Ei может со своей стороны обеспечить какую-либо слабо выражен-
ную у трансмиссибельной плазмиды Col I функцию. Хотя Col I обеспечивает соб-
ственный перенос с высокой эффективностью, хромосомные маркеры переносит все-
го одна Col 1+-клетка из 108. Но если Col 1+-клетки заражены одновременно Col
Ei, эта вероятность увеличивается в 100 раз. Если допустить, что перенос хро-
мосомы обусловлен ее интеграцией с Col I, то можно предположить, что Col Ei
образует более активный фермент интеграции.
Плазмиды
деградации
у Pseudomonas
Для псевдомонад характерна способность катаболизировать множество необычных
органических соединений с помощью особых метаболических путей. И. Гунсалус
(I. Gunsalus) и А. Чакрабарти (A. Chakrabarty) с сотрудниками обнаружили, что
ферменты ряда особых метаболических путей детерминируются плазмидными генами.
В каждом случае плазмиды кодируют ферменты одного метаболического пути или
его части. Например, ферменты расщепления камфары кодируются «камфарной плаз-
мидой» из Р. putida, ферменты расщепления октана — «октановой плазмидой», а
ферменты расщепления салициловой кислоты — «салициловой плазмидой». Эти плаз-
миды переносятся внутри видов и между видами псевдомонад путем конъюгации.
Пенициллиназные плазмиды
Staphylococcus aureus
Это патогенная для человека бактерия, которая вызывает инфекции кожи и ран.
Пенициллин в начале его применения был весьма эффективен в подобных случаях,
но очень скоро возникли устойчивые к этому препарату стафилококки, и к 1950
г. большинство выделяемых штаммов оказались высокорезистентными.
Высокая резистентность во всех случаях обусловлена образованием активного
фермента пенициллиназы, который разрушает антибиотик, гидролизуя р-лактамовое
кольцо. Как было показано Р. Новиком (R. Novick) , ген, кодирующий этот фер-
мент (р+) , вместе с другими генами, участвующими в его регуляции, содержится
в большинстве штаммов в плазмиде. Об этом свидетельствуют следующие факты:
1. Устойчивые к пенициллину клетки теряют это свойство полностью и необратимо
со скоростью примерно один раз за 1000 клеточных делений (рис. 19).
2. При фаговой трансдукции выявляется, что с р+ тесно сцеплен ряд маркеров,
включая устойчивость к ионам ртути (Hgr) и к эритромицину (егог) . Если об-
лучить фаговые частицы УФ-светом, все три маркера инактивируются одновре-
менно (имеется в виду их способность образовывать рекомбинантные трансдук-
танты среди фагового потомства), и этот процесс характеризуется одинаковой
во всех случаях одно-ударной кинетикой.
3. Штаммы, несущие гены p+-Hgr-eror, теряют все три маркера вместе, а затем
вновь приобретают их в результате одного акта трансдукции.
Рис. 19. Колонии стафилококков, обработанные пенициллином.
Темные места содержат клетки, вырабатывающие пенициллиназу,
светлые — клетки без пенициллиназы.
Хотя детерминанты устойчивости к пенициллину несут не все стафилококковые
плазмиды, наиболее интенсивно изучались пенициллиназные плазмиды. Эти плазми-
ды были разделены на несколько типов, а, р, у и т- Д- г на основании тех мар-
керов, которые они несут, и химически различающихся пенициллиназ, которые они
образуют.
Плазмиды разных типов, подобно некоторым из описанных ранее R-факторов,
проявляют несовместимость. Если две несовместимые плазмиды, несущие генетиче-
ские маркеры, ввести в одну клетку, то 95% клеток, образующихся после первого
деления, будет относиться к одному из двух типов, а в течение еще нескольких
клеточных делений сегрегация будет завершена. В таких сегрегантах очень часто
встречаются рекомбинантные плазмиды, а частоты, с которыми независимо реком-
бинируют различные маркеры, достаточны для построения генетических карт плаз-
мид. В противоположность этому совместимые плазмиды рекомбинируют редко.
Изложенные данные привели к следующей гипотезе. Каждая плазмида содержит
л оку с «поддержания несовместимости» (тс) , с помощью которого она присоединя-
ется к определенному месту в клетке (предположительно к участку клеточной
мембраны). Такое прикрепление необходимо для репликации плазмиды. Совместимые
плазмиды несут разные локусы тс, позволяющие им прикрепляться к разным участ-
кам. Несовместимые же плазмиды содержат одинаковые локусы тс и вынуждены кон-
курировать за одно и то же место прикрепления. Если две несовместимые плазми-
ды поместить в одну клетку, они будут интегрироваться друг с другом (с помо-
щью одного кроссинговера), но быстро сегрегируют в результате последующих
кроссинговеров; если расстояние между участками, где произошли кроссинговеры,
достаточно велико, то обнаруживаются рекомбинанты по известным маркерам.
Эта гипотеза подтверждается рядом данных: мутанты плазмид, у которых локус
тс утрачен в результате делеции, теряют способность к автономной репликации;
были обнаружены хромосомные и плазмидные мутации, заметно снижающие стабиль-
ность плазмид. Хромосомный ген, в котором происходят мутации такого рода, ви-
димо, участвует в образовании места прикрепления в клетке, так как он специ-
фически влияет на стабильность плазмид той или иной группы несовместимости,
но не обеих групп. Плазмидныи ген, в котором происходят такие мутации, веро-
ятно, и является локусом тс; плазмидная мутация, снижающая стабильность плаз-
миды, не отделяется от того аллеля тс, с которым она вначале была связана.
Изучалось также взаимодействие между пенициллиназными плазмидами и хромосо-
мой клетки-хозяина. Оказалось, что плазмидныи маркер, введенный путем фаговой
трансдукции в хромосому, становится стабильно интегрированным с ней. Плазми-
да, несущая тот же маркер, может в этом месте интегрироваться с бактериальной
хромосомой путем кроссинговера в гомологичной области. Возможен и обратный
процесс — исключение хромосомного маркера под действием плазмиды.
Стафилококковые плазмиды не вызывают конъюгации, однако они могут перено-
ситься из клетки в клетку путем фаговой трансдукции. Видимо, этот процесс
происходит со скоростью, достаточной для того, чтобы уравновесить спонтанную
утрату плазмиды, и, таким образом, поддерживает присутствие плазмид в природ-
ных популяциях стафилококков. До начала широкого использования пенициллина в
медицинской практике равновесное содержание пенициллиназных плазмид в популя-
ции было, вероятно, очень низким; но пенициллин действовал как фактор отбора,
и в результате во многих местах стали преобладать штаммы, содержащие плазми-
ды.
Криптические
плазмиды
Когда обнаружили, что плазмидную ДНК можно выделить с помощью ультрацентри-
фугирования в виде маленьких, ковалентно замкнутых кольцевых молекул, такие
молекулы стали искать в самых разных бактериях. Оказалось, что они присутст-
вуют в клетках почти всех изученных видов. Эти молекулы ДНК назвали критиче-
скими (скрытыми) плазмидами, так как они не содержат генов, которые можно бы-
ло бы обнаружить по их фенотипическому выражению.
Таким образом, присутствие плазмид в бактериальных клетках — это широко
распространенное явление, а не исключение. Ниже приведены некоторые гипотезы
относительно их происхождения.
Филогенетические
взаимоотношения
между плазмидами,
вирусами и
хромосомами
Как уже указывалось выше, плазмиды обладают следующими свойствами:
1. Это кольцевые молекулы двухцепочечной ДНК.
2 . Они способны к автономной репликации в хозяйской клетке.
3. Некоторые из них могут интегрироваться друг с другом и с хромосомами
клетки-хозяина, а также обмениваться фрагментами генетического материала
друг с другом и с хозяйскими хромосомами.
4. Многие плазмиды несут гены, влияющие на фенотип клетки-хозяина.
5. Некоторые плазмиды обеспечивают собственный перенос при конъюгации кле-
ток-хозяев .
6. Трансмиссибельные плазмиды могут осуществлять перенос других плазмид,
находящихся в той же клетке, или перенос самой бактериальной хромосомы.
7. Плазмиды не являются необходимыми для хозяйской клетки (по крайней мере,
при некоторых условиях).
Все эти свойства, кроме трех последних, характерны также и для бактериаль-
ной хромосомы. Таким образом, нетрансмиссибельные плазмиды отличаются от хро-
мосомы только тем, что не являются необходимыми. Но даже этот критерий отно-
сителен, поскольку можно выделить Ff-клетки, в которых гены, необходимые для
роста бактерий, входят в состав F-геноты, а не хромосомы. В этом случае F-
генота является необходимой, и, согласно нашему определению, ее следует счи-
тать второй хромосомой, а не плазмидой.
Так же близки между собой плазмиды и ДНК-содержащие фаги. Последние облада-
ют всеми теми же свойствами, что и плазмиды, кроме того, что не могут обеспе-
чивать конъюгацию1. Однако фаги отличаются от плазмид своей способностью вы-
свобождаться из хозяйской клетки в виде покрытых белком инфекционных частиц.
Было высказано предположение, что трансмиссибельные плазмиды весьма близки к
некоторым нитевидным ДНК-содержащим фагам и что половые пили, аналогичны обо-
лочке фага. Поскольку при конъюгации плазмидная ДНК, видимо, может перено-
ситься через пиль, аналогия становится еще более полной.
Все три генетических элемента в принципе способны рекомбинировать друг с
другом, как показано на следующей диаграмме:
Хромосома
/ \
• \
Ппазмида-*—►Фаг
С хромосомой могут интегрироваться многие фаги и плазмиды; кроме того, на-
блюдалась рекомбинация между плазмидой (одним из R-факторов) и фагом, в ре-
зультате чего возник фаг, несущий ген устойчивости.
Во многих случаях различия между тремя типами генетических элементов совер-
шенно стираются. Например, в состоянии профага фаг Р1 реплицируется как авто-
1 Даже из этого положения есть исключение, так как фаг, который заражает один из ви-
дов Pseudomonas, обеспечивает перенос хромосомных маркеров путем конъюгации. По-
скольку некоторые псевдомонады, содержат F-факторы, этот уникальный фаг мог приобре-
сти детерминанты фертильности путем рекомбинации с такой плазмидой.
номный необязательный генетический элемент; в этом состоянии он неотличим от
плазмиды. Точно так же и плазмида может быть неотличима от хромосомы (как в
примере, рассмотренном выше). Таким образом, различать эти три типа генетиче-
ских элементов позволяют только их потенциальные возможности. Плазмиды могут
быть необязательными и могут обеспечивать конъюгацию; фаги могут высвобож-
даться в виде инфекционных частиц.
Другими словами, эти три типа элементов в каком-то смысле «взаимопревращае-
мы». Фаг может утратить часть своих функций и стать плазмидои. Плазмида может
включить в свой состав необходимые гены и стать хромосомой. Наша задача за-
ключается в том, чтобы попытаться понять эволюционное происхождение этих эле-
ментов, т. е. установить, в какой временной последовательности возникали раз-
личия между ними. В какой момент реплицирующиеся молекулы ДНК приобрели спо-
собность образовывать белковые оболочки и стали, таким образом, инфекционными
частицами? Произошли ли плазмиды от фагов или фаги от плазмид? Или они воз-
никли из бактериальной хромосомы в результате независимой эволюции?
Нетрудно представить себе нетрансмиссибельную плазмиду, возникшую из хромо-
сомы, так как известно, что фрагменты хромосомы, образовавшиеся в результате
делеций (например, F-геноты), могут переходить в кольцевую форму. Чтобы деле-
тированный сегмент стал нетрансмиссибельной плазмидои, необходимо только,
чтобы он содержал репликаторный участок хромосомы. Однако такое состояние бу-
дет нестабильным, так как возникшая плазмида несовместима с хромосомой и
должна вытесняться из участка прикрепления хромосомы. Таким образом, возник-
новение стабильной, нетрансмиссибельной плазмиды требует, чтобы одновременно
произошла мутация и плазмида приобрела новую специфичность в отношении участ-
ка прикрепления.
Гораздо труднее представить себе, какие эволюционные события могли привести
к трансмиссивности ДНК, будь то конъюгация или высвобождение фаговых частиц.
Вероятно, на все эти вопросы никогда не удастся дать однозначный ответ, но
они подчеркивают тесную взаимосвязь между плазмидами, хромосомами и бактери-
альными вирусами, которая существует в настоящее время.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
ш!
ОСВАИВАЕМ СТАТИСТИКУ
Бродский Я.С.
Проверка
статистических
гипотез
Человеку часто приходится принимать то или иное решение. В большинстве при-
нимаемых решений содержится элемент риска. Решив заняться бизнесом, человек
должен принять решение, каким бизнесом ему нужно заняться. Очень важно уга-
дать, какой бизнес принесет прибыль, где меньше конкуренции. Учащийся, отве-
чая на вопрос тестового задания, к которому приведено несколько ответов, дол-
жен принять решение, на каком варианте остановиться. Он может быть не знаком
с данным вопросом и поэтому остановится на том варианте, который ему покажет-
ся наиболее правдоподобным.
В рассмотренных примерах элемент случайности не велик, и при принятии реше-
ния значительную роль играет сознание человека. Однако во многих случаях ста-
тистика может существенно помочь обосновать принятие того или иного решения.
Например, принятию решения о переходе на новую технологию производства како-
го-либо изделия должна предшествовать экспериментальная проверка этой техно-
логии, сбор необходимой информации, ее обработка, проверка того, говорят ли
собранные данные в пользу новой технологии. Аналогично перед введением нового
учебника в школу, при изменении содержания обучения по какому-либо предмету
должна проводиться апробация учебника, проверка необходимости и возможности
изменения содержания обучения, при этом собранная информация должна обрабаты-
ваться с помощью методов математической статистики, в частности на основе
этих методов должно приниматься решение, какой из выдвинутых гипотез отдать
предпочтение.
В данном параграфе мы познакомимся с основными идеями, на которых базирует-
ся раздел статистики, называемый проверкой статистических гипотез. Эти идеи
будут применены в основном к проверке гипотез о вероятности «успеха» в каждом
испытании Бернулли.
Проверка статистических гипотез позволяет на основе имеющейся информации
сделать выбор между двумя предположениями, называемыми гипотезами. Эта проце-
дура дает ответ на вопрос, являются ли наблюдаемые результаты (об эффективно-
сти новой технологии, нового учебника, нового содержания обучения) случайными
или они реальны. Проверку статистических гипотез можно рассматривать как один
из компонентов принятия решений. Сама по себе проверка гипотез не может быть
использована для принятия решения о покупке, например, мобильного телефона
той или иной фирмы (ведь решение принимает человек) , но она дает важную ин-
формацию об эффективности того или иного мобильного телефона.
Сущность идей, лежащих в основе проверки статистических гипотез, рассмотрим
сначала на следующем примере. Кратко эти идеи уже рассматривались ранее при
изложении правила трех сигм.
Пример 1. Родители Миши живут раздельно. Он их одинаково любит (впрочем,
так же, как и они его), и после школы ежедневно едет к одному из родителей. В
выходные он остается у того из родителей, к которому приехал накануне выход-
ных. Мишины родители проживают рядом со станциями метро, расположенными на
одинаковом расстоянии от станции метро, находящейся рядом с Мишиной школой,
но по разные стороны от этой станции. Придя на станцию метро, Миша садился в
первый подошедший к станции поезд и, если этот поезд отправлялся в одном на-
правлении, он приезжал к маме, если в другом — к отцу. В предположении, что
вероятности уехать в каждом из этих двух направлений примерно одинаковы, мож-
но ожидать, что число визитов Миши к маме и папе за достаточно длительный
промежуток времени должно оказаться примерно одинаковым. Однако через некото-
рое время мама упрекнула Мишу в том, что он отдает предпочтение папе, так как
за последние 30 рабочих дней он 21 раз ездил к папе и только 9 раз — к ней.
Какова же причина подобной несправедливости по отношению к Мишиной маме? С
помощью каких аргументов Миша обосновывал решение доверить выбор направления
своей поездки случаю? Он рассуждал так: за достаточно длительный промежуток
времени число визитов к папе и маме должно оказаться примерно одинаковым, так
как вероятность попасть на поезд, идущий в одном направлении, равна вероятно-
сти уехать на поезде, идущем в противоположном направлении. Таким образом,
можно говорить об отсутствии различий в числе встреч с одним и другим родите-
лем. Подобное предположение об «отсутствии различий» получило в статистике
название «нулевая гипотеза». В данном примере нулевая гипотеза состоит в том,
что Миша в течение 30 рабочих дней 15 раз поедет к маме и 15 раз — к папе.
Точнее, нулевая гипотеза состоит в том, что вероятности pi и р2 попасть на
поезд каждого направления одинаковы, pi = р2.
Но фактическое соотношение 21:9 поездок к папе и маме приводит к мысли от-
вергнуть данную гипотезу и считать предположения, из которых исходил Миша,
неверными. А что было бы в случае, если соотношение между визитами составило
17:13? Возможно, этот результат покажется нам правдоподобным. А как поступить
в случае, если это соотношение будет равняться 18:12, 19:11, 20:10? Случайно
ли оно оказалось именно таким? По-видимому, где-то лежит граница, после кото-
рой уже нельзя сделать вывод о случайности полученного соотношения, и имеются
какие-то скрытые факторы, в силу которых Миша чаще попадал на поезд, отвозив-
ший его к папе.
Соотношение 21:9 могло произойти случайно и в случае Pi = Р2 • Но вероят-
ность этого мала. Она совпадает с вероятностью того, что при 30 подбрасывани-
ях симметричной монеты герб выпадет ровно 21 раз. Согласно формуле Бернулли
она равна
C2i30(l/2)30 = С309(1/2)30 * 0,013
Это событие редкое, но все же оно может произойти и по этой причине не су-
ществует однозначно определенного положительного или отрицательного ответа
для случаев, сходных с описанной ситуацией.
Итак, есть две возможности:
• анализируемая ситуация не удовлетворяет первоначально выдвинутому пред-
положению (нулевая гипотеза оказалась ошибочной), и полученный результат
является правильным отражением реальной действительности;
• анализируемая ситуация соответствует первоначально выдвинутому предполо-
жению (нулевая гипотеза оказалась верной), и произошла та редкая случай-
ность , которая в принципе возможна, но практически не происходит.
Столкнувшись с подобной альтернативой, дальше можно рассуждать так: если pi
= р2, то такое соотношение между фактическими поездками, как 21:9, может
встретиться лишь в одном или двух случаях из 100. Поскольку подобный резуль-
тат является малоправдоподобным, видимо, есть смысл отбросить основную гипо-
тезу и рассмотреть ее альтернативы. Гипотеза pi = p2 могла оказаться невер-
ной, так как участки пути в оба направления на самом деле могут иметь разную
длину, или они имеют одинаковую длину, но на одном направлении больше остано-
вок, возможно, в одном из направлений поезд должен по какой-то причине сни-
жать скорость движения и т. д. Учитывая эти возможности и располагая фактиче-
скими данными, мы со статистической точки зрения имеем все основания пола-
гать , что первоначально выдвинутая гипотеза pi = p2 неверна и ее следует от-
бросить . Точнее данная нулевая гипотеза отвергается при определенном уровне
значимости. Мы можем ошибиться, отвергая нулевую гипотезу, однако это может
случиться лишь в одном или двух случаях из 100. Таким образом, нулевая гипо-
теза отвергается при 1%-ном или 2%-ном уровне значимости.
Следует понимать, что есть определенный риск и в том случае, когда нулевая
гипотеза отвергается (она может оказаться верной), и в том случае, когда ну-
левая гипотеза не отвергается (она может оказаться неверной).
Если отвергается нулевая гипотеза в случае, когда она верна, то говорят,
что совершается ошибка первого рода.
Если же нулевая гипотеза не отвергнута в то время, когда она неверна, то
совершается ошибка второго рода.
Итак, на основании рассмотренного примера сформулируем обобщенную схему по-
следовательности рассуждений, которыми пользуются в статистике.
1. Формулируют нулевую гипотезу.
Понятие статистической гипотезы, с которым имеет дело математическая стати-
стика значительно уже, чем общее понятие научной гипотезы. Научные гипотезы о
происхождении Вселенной, о существовании жизни на Марсе, о наличии нефти на
глубине 15 км под поверхностью Земли не являются статистическими, их нельзя
подвергнуть проверке с помощью математической статистики. Статистические ги-
потезы касаются поведения наблюдаемых случайных величин или случайных собы-
тий. Средний рост юношей за последние 20 лет увеличился на 10 см; или погреш-
ности при изготовлении болтов на двух исследуемых станках одинаковы; или за
данного кандидата проголосует более половины избирателей — вот примеры стати-
стических гипотез.
Нулевую гипотезу обозначают через Н0. Она представляет собой такое утвер-
ждение, которое принимается тогда, когда нет убедительных аргументов для его
отклонения.
Альтернативную гипотезу обозначают через Hi. Ей отдают предпочтение только
тогда, когда есть убедительное статистическое доказательство, которое отвер-
гает приемлемость нулевой гипотезы.
2. Получают фактические данные о событиях, относительно которых была сфор-
мулирована нулевая гипотеза.
Эти данные получают в результате опыта. Проверку статистических гипотез
осуществляют путем сопоставления случайных событий или случайных величин, о
которых идет речь в гипотезе, с результатами наблюдений. Здесь как раз и ис-
пользуют выборочный метод. Например, по результатам контроля качества некото-
рой выборки фармацевтических ампул судят о качестве всех ампул.
3. Определяют вероятность того, что полученный результат мог быть получен
при условии, что нулевая гипотеза верна.
Результаты наблюдений зависят от случая. Поэтому статистические гипотезы
носят не категорический характер, а характер правдоподобного утверждения, ко-
торое имеет вполне определенную вероятность.
4. Если вероятность получения данного результата при условии, что нулевая
гипотеза верна, мала, нулевую гипотезу отвергают на уровне значимости, равном
этой вероятности.
Если вероятность получения данного результата мала, то он практически не-
возможен , т. е. в однократном эксперименте практически не может быть получен.
В этом состоит сущность принципа практической уверенности, на котором основа-
на проверка статистических гипотез. Другими словами, соответствующее событие
практически не должно произойти, если верна нулевая гипотеза. Но в конкретном
эксперименте оно произошло. Следовательно, нулевая гипотеза неверна, и ее от-
вергают на определенном уровне значимости.
5. Признают, что и в том случае, когда отвергают и когда не отвергают нуле-
вую гипотезу, возможен определенный риск.
Понять смысл ошибок первого и второго рода поможет рассмотрение ситуации с
вынесением судебного приговора. В соответствии с презумпцией невиновности,
подсудимый считается невиновным (первый этап, нулевая гипотеза) до тех пор,
пока не будет доказано противное в результате показаний свидетелей, экспер-
тиз, вещественных доказательств и т. д. (второй этап, получение фактических
данных). На третьем и четвертом этапах не должно остаться места для сомнений.
Если суд считает невиновного человека преступником, то совершается ошибка
первого рода (нулевая гипотеза отвергается в то время, когда она верна). Если
же суд признает преступника невиновным, то совершается ошибка второго рода
(нулевая гипотеза не отвергается в то время, когда она неверна). Два других
решения, которые могут быть приняты судом, являются верными и следовательно,
справедливыми.
В таблице 4 представлены верные решения и типы ошибок при проверке стати-
стических гипотез.
Таблица 4
Статистическое решение
Не отвергать нулевую гипотезу
Отвергнуть нулевую гипотезу
Фактическая оценка нулевой гипотезы
Верна
Правильное решение
Ошибка первого рода
Неверна
Ошибка второго рода
Правильное решение
Процедура проверки статистических гипотез в определенной степени напоминает
проведение обоснования математических утверждений: чтобы опровергнуть утвер-
ждение, достаточно привести один пример, подтверждающий, что оно не имеет
места (ср.: наступление события в однократном эксперименте); однако даже де-
сятки примеров, подтверждающих справедливость утверждения, не гарантируют его
правильность, они говорят лишь о том, что пока не получены факты, опровергаю-
щие его. Поэтому в статистике в том случае, когда событие, характеризующее
исследуемую ситуацию, имеет достаточно большую вероятность, если нулевая ги-
потеза верна, то не говорят, что нулевая гипотеза принимается, а говорят ос-
торожнее: нулевая гипотеза не отвергается, так как полученные данные не про-
тиворечат ей. Ведь пока мы только знаем, что нулевая гипотеза не отвергнута
по результатам конкретного эксперимента на данном уровне значимости. Но она
может быть отвергнута по результатам других экспериментов или на другом уров-
не значимости.
Пример 2. Рассматривают вопрос о влиянии нового рациона кормления коров на
жирность молока. Исследовали 20 коров.
а) Указать генеральную совокупность и выборку в данной ситуации.
б) Сформулировать нулевую и альтернативную гипотезы.
в) Привести пример, когда нулевая гипотеза будет отвергнута.
г) Охарактеризовать ошибки первого и второго рода.
д) Построить таблицу, аналогичную таблице 4.
а) Генеральную совокупность составляют все коровы фермы, на которой прово-
дится исследование, выборку — 20 исследованных коров.
б) Нулевая гипотеза — средняя жирность молока остается неизменной (если бы
были данные о жирности молока до введения нового рациона, нулевую гипотезу
можно было бы сформулировать так: средняя жирность молока равна известной ве-
личине) ; альтернативная гипотеза — средняя жирность молока изменяется (если
мы уверены в том, что от введения нового рациона кормления жирность молока
может только увеличиться, то альтернативную гипотезу можно было бы сформули-
ровать так: средняя жирность молока больше известной величины).
в) Определяют среднюю жирность молока у 20 коров, попавших в выборку. Вы-
числяют вероятность того, что жирность молока равна полученному по выборке
значению при условии, что верна нулевая гипотеза. Для вычисления этой вероят-
ности нужно знать закон распределения случайной величины — жирности молока.
Если эта вероятность окажется малой, равной, например, 0,05, то нулевую гипо-
тезу можно отвергнуть.
г) Ошибка первого рода: нулевая гипотеза верна, но она отвергается, т. е.
на самом деле жирность молока не изменилась, но жирность молока, полученная
по выборке, значительно отличается от прежней.
Ошибка второго рода: нулевая гипотеза неверна, но она не отвергается, т. е.
на самом деле жирность молока изменилась, но жирность молока, полученная по
выборке, незначительно отличается от прежней.
д) Таблица 5
Принятое
решение
Жирность
молока не
изменилась
Истинное положение
Жирность молока не изменилась
Правильное решение
Жирность молока изменилась
Ошибка второго рода. Принято реше-
ние о неэффективности нового ра-
циона кормления — возможен возврат
к прежнему рациону
Жирность
молока
изменилась
Ошибка первого рода. Принято
решение об эффективности но-
вого рациона кормления — бу-
дет повсеместно введен новый
рацион, но он не оправдает
надежд
Правильное решение
Пример 3. На учете 2000 больных, страдающих от хронических приступов голов-
ной боли. Вероятность того, что некоторое лекарство снимает боль, равна р.
Проверяют нулевую гипотезу: р = 0,8. Для проверки этой гипотезы отобрали п =
100 больных, после принятия лекарства у m = 75 из них приступ прошел.
а) Вычислить вероятность того, что при случайном отборе 100 больных 75 из
них лекарство поможет.
б) Принять решение, касающееся нулевой гипотезы.
в) Указать уровень значимости, на котором нулевая гипотеза отвергается или
не отвергается.
г) Вычислить вероятность ошибки первого рода.
а) Обозначим через m число больных из 100, которым лекарство помогло. Не-
трудно проверить, что случайная величина m имеет биномиальное распределение с
параметрами 100 и р = 0,8, если верна нулевая гипотеза. Вычислим искомую ве-
роятность Р(т=75 | р = 0,8). Ввиду больших значений параметров (п = 100, m
= 75), вычисление значения выражения Сюо75 * (0 , 80) 75 • (1-0 , 8)100"75 громоздко, по-
этому воспользуемся программой Excel. Получим Р(т = 75 | р = 0,8) = 0,044.
б) Эта вероятность мала, т. е. событие «у 75 больных из 100 после принятия
лекарства приступ прошел» является практически не возможным. Произошло собы-
тие, которое практически не должно было наступить, если верна нулевая гипоте-
за. Поэтому нулевая гипотеза отвергается.
в) Нулевая гипотеза отвергается на уровне значимости 0,044. Напоминаем, что
уровень значимости — это вероятность отвергнуть нулевую гипотезу, если она
верна.
г) Вероятность ошибки первого рода равна вероятности отвергнуть нулевую ги-
потезу, если она верна. В данном случае она равна 0,044.
Иногда используют другой порядок проверки статистических гипотез. А именно:
1. Формулируют нулевую и альтернативную гипотезы Н0 и Hi.
2. Выбирают некоторое событие S (называемое критическим или критерием для
гипотезы Н0) .
3. Назначают уровень значимости, т. е. число а, равное вероятности наступле-
ния события S при условии, что верна нулевая гипотеза. Это число должно
быть малым: если мы дорожим нулевой гипотезой и не хотим ее отвергнуть
понапрасну, то а должно быть малым. Выбор а лежит вне математической ста-
тистики и вообще вне математики. Его выбирают исходя из того риска, на
который согласен пойти исследователь, отвергнув верную гипотезу. Каким
условиям должно удовлетворять событие S? Хорошо было бы, чтобы вероят-
ность наступления события S при условии, что верна нулевая гипотеза, рав-
нялась 0, а вероятность наступления события S при условии, что верна аль-
тернативная гипотеза, равнялась 1. Но это невозможно. Поэтому приходится
допускать и ненулевые значения вероятности наступления события S при ус-
ловии, что верна нулевая гипотеза.
4. Проводят опыт. Если в результате этого опыта происходит событие S, то ги-
потезу Н0 отвергают. Если событие S не происходит, то гипотезу на уровне
значимости а не отвергают.
Основная сложность состоит в выборе события S. Например, если проверяют ги-
потезу о доле брака в некоторой партии деталей, то событие S может выглядеть
так: «число бракованных деталей в партии из 100 деталей превышает 2».
В следующих параграфах мы покажем, как строится событие S при проверке ги-
потезы о значении среднего генеральной совокупности и о значении биномиальной
вероятности.
Проверка гипотезы
о равенстве среднего
генеральной совокупности
некоторому заданному значению
Один из самых простых случаев проверки статистической гипотезы заключается
в проверке равенства между средним генеральной совокупности и некоторым за-
данным значением. Заданное значение представляет собой фиксированное число
а0, полученное не из выборочных данных, а, например, из предыдущих исследова-
ний . Нулевая гипотеза Н0: а = а0 утверждает, что неизвестное среднее значение
генеральной совокупности а в точности равно заданному значению а0. Альтерна-
тивная гипотеза Hi: а Ф ао утверждает, что неизвестное среднее значение гене-
ральной совокупности а не равно заданному значению ао.
Фактически здесь фигурируют три различные величины, имеющие отношение к
среднему:
1) а — неизвестное среднее генеральной совокупности, которое нас интересует;
2) ао — заданное значение, в отношении которого проверяют гипотезу;
3) X — известное выборочное среднее, которое используют для проверки нулевой
гипотезы. Это случайная величина, являющаяся оценочной функцией а.
Проверка гипотезы заключается в сравнении двух известных величин X и а.
Если эти значения отличаются больше, чем можно было бы ожидать, исходя их
случайности, то нулевую гипотезу а = ао отклоняют, так как X дает информацию
о неизвестном среднем а. Если значения X и а достаточно близки, то нулевую
гипотезу а = ао не отвергают. Фактически сравниваются значение х случайной
величины X и значение ао математического ожидания а. Что означает «близость»?
Где находится необходимая граница? Близость X и а определяется средним квад-
ратичным отклонением о(Х) случайной величины X (если она известна) или ее
стандартной ошибкой Sx (в противном случае). Для простоты будем предполагать,
что а(Х) известно. Таким образом, если X и а отстоят друг от друга на рас-
стоянии достаточного числа средних квадратичных отклонений, то это является
доказательством того, что а Ф ао.
Существуют различные методы проверки рассматриваемой гипотезы. 1-й метод
использует доверительные интервалы, о которых речь шла ранее.
2-й метод основан на статистике (Х-а)/о(Х), имеющей при достаточно боль-
шом объеме выборки приближенно стандартное нормальное распределение, и на
применении таблиц стандартного нормального распределения. Обратите внимание
на то, что числитель этой статистики характеризует отклонение среднего гене-
ральной совокупности от выборочного среднего, а знаменатель показывает, в ка-
ких единицах описывается это отклонение.
3-й метод, более грубый, метод проверки гипотезы а = ао основан на примене-
нии неравенства Чебышёва.
Разберем каждый из этих методов.
1-й метод
Рассмотрим проверку нулевой гипотезы Н0: а = ао против альтернативной Hi: a
Ф ао на основе данных случайной выборки из генеральной совокупности. Для это-
го строят доверительный интервал для среднего а, исходя из значений X и
о(Х), с доверительной вероятностью 1-ос. Если значение а0 находится вне этого
доверительного интервала, то а0 не может рассматриваться как допустимое зна-
чение среднего генеральной совокупности, и гипотезу Н0 следует отвергнуть на
уровне значимости а в пользу альтернативной гипотезы. В противном случае ну-
левую гипотезу на уровне значимости а не отвергают.
Покажем, как строится соответствующий доверительный интервал. Как отмеча-
лось ранее, закон распределения случайной величины, являющейся суммой очень
большого числа независимых в совокупности случайных величин, какова бы ни бы-
ла природа слагаемых, лишь бы каждое из них было мало по сравнению со всей
суммой, должен быть близок к нормальному закону. На этом основании мы делаем
вывод, что выборочное среднее X при достаточно большом объеме выборки имеет
приближенно нормальное распределение. В том же параграфе указывалось, что ес-
ли случайная величина X имеет нормальное распределение со средним а и с дис-
персией а2 , то случайная величина Z=(X-a)/a имеет стандартное нормальное
распределение. Так как MX = а, MX = a2/n , где a2 = DXi, то случайная вели-
чина (Х-а)\п/а имеет стандартное нормальное распределение.
По таблице нормального распределения можно по заданной доверительной веро-
ятности 1 - а найти такое число 1, что
Х-а
4п
< i) = 1 - а.
Решая неравенство, стоящее под знаком вероятности относительно а, получим
искомый доверительный интервал для среднего генеральной совокупности с дове-
рительной вероятностью 1 - а:
(х-1^<а<Х+1^) = 1-а.
V in In '
Jn Jn
Напомним, что по заданной вероятности 1 - а число 1 по таблицам нормального
распределения находится из условия 2P(Z < 1) -1 = 1 -а, или P(Z < 1) = 1 -
- ос/2. Здесь Z — случайная величина, имеющая стандартное нормальное распреде-
ление .
Поясним, почему метод доверительных интервалов работает при проверке гипо-
тез . По определению доверительного интервала вероятность того, что довери-
тельный интервал со случайными границами содержит а, близка к 1 и равна 1-ос.
Если нулевая гипотеза верна, т. е. а = а0, то вероятность того, что довери-
тельный интервал содержит а, также равна 1-ос. Таким образом, если нулевая ги-
потеза верна, то принятое решение будет правильным примерно в (1-ос) -100% слу-
чаев и неверным примерно в a-100% случаев.
Пример 1. Настриг шерсти с одной овцы в некотором хозяйстве есть случайная
величина со средним 5,2 кг и средним квадратичным отклонением 1,1 кг. В этом
хозяйстве изменили условия содержания и кормления овец. Для проверки эффек-
тивности новой технологии содержания овец из отары случайным образом отобрали
200 овец. Средний настриг с одной овцы в этой выборке составил 5,3 кг. Дают
ли эти данные достаточно оснований для внедрения новых условий содержания и
кормления овец?
В качестве нулевой гипотезы примем, что средний настриг шерсти с одной овцы
остался неизменным, т. е. Н0: а = 5,2; в качестве альтернативной — Hi: а Ф
5,2. Нулевая гипотеза утверждает, что в новых условиях кормления и содержания
овец средний настриг шерсти в отаре большого размера точно равен заданному
значению 5,2 кг. Альтернативная гипотеза утверждает, что в новых условиях
кормления и содержания овец средний настриг шерсти в отаре большого размера
не равен заданному значению 5,2 кг. Построим доверительный интервал для сред-
него а генеральной совокупности с доверительной вероятностью 1 - а = 0,95,
базируясь на данных выборки. Известно, что х = 5,3; п = 200; о = 1,1. Из ус-
ловия P(Z < 1) = 1 - а/2 = 1 - 0,025 = 0,975 по таблицам нормального распре-
деления найдем 1 = 1,96. Доверительный интервал будет иметь вид:
f5,3-1'961'1;5,3+1'961-1)
v /200 /200 ;
Полученный результат означает, что мы на 95% уверены, что в новых условиях
кормления и содержания овец средний настриг шерсти в отаре большого размера
находится между 5,14 и 5,46 кг. Остается проверить, находится ли заданное
значение 5,2 в пределах доверительного интервала. Это значение находится в
интервале. Иными словами, утверждение 5,14 < 5,2 < 5,46 является справедли-
вым. Нулевая гипотеза на уровне значимости 0,05 не отвергается. Средний на-
стриг шерсти с одной овцы в новых условиях кормления и содержания овец, рав-
ный 5,3 кг, несущественно отличается от среднего настрига шерсти в отаре
большого размера при старых условиях, он равен 5,2 кг. Мы не получили убеди-
тельного доказательства в пользу введения новой технологии кормления и содер-
жания овец. Доказала ли проверка гипотезы неэффективность новой технологии?
Нет. Технология может быть и эффективной. Но мы не получили убедительных до-
казательств ни ее эффективности, ни ее неэффективности.
2-й метод
Другой метод проверки гипотезы о среднем генеральной совокупности состоит в
том, что сначала вычисляют статистику (X-ao)Vn/a, а затем по таблицам нор-
мального распределения по заданному уровню значимости а находят такое значе-
ние 1а, что P(Z < la) = a/2 . Здесь Z — случайная величина, имеющая стандарт-
ное нормальное распределение. Далее модуль значения статистики (Х-а0)Лп/а
сравнивают со значением 1а. Если | (X-ao)Vn/a| > la то гипотезу НО: а = ао
отвергают в пользу альтернативной гипотезы HI: а Ф ао, в противном случае ее
не отвергают (на уровне значимости а).
Пример 2. Проверить гипотезу, сформулированную в примере 1, по данным этого
примера рассмотренным методом.
В примере 1: х =5,3; п = 200; a = 1,1; а0 = 5,2; значение |(X-a0)Vn/a|
равно 1,28; 1а при a = 0,05 равно 1,96, 1,28 < 1,96, следовательно, гипотеза
Н0 на уровне значимости 0,05 не отвергается.
Как и следовало ожидать, этот метод дает тот же результат, что
и метод доверительных интервалов.
3-й метод
Рассмотрим теперь применение неравенства Чебышёва для проверки гипотезы о
значении среднего генеральной совокупности при известной дисперсии.
Согласно неравенству Чебышёва
Р(|Х - MX | < ha(X)) > 1 - DX/h2a2(X) = 1 - 1/h2
Это неравенство эквивалентно неравенству
Р ( I X - MX | > ha (X ) ) < 1/h2
Далее по заданному уровню значимости a = 1/h2 вычисляют h, ha(X) и сравни-
вают значение |Х - MX | = |X - ао I с ha(X) . Если окажется, что |Х - ао I >
ha(X ) , т. e. произошло практически невозможное событие, то нулевую гипотезу
на уровне значимости а нужно отвергнуть. В противном случае она не отвергает-
ся.
Пример 3. С помощью неравенства Чебышёва проверить гипотезу, сформулирован-
ную в примере 1, по данным этого примера, приняв в качестве уровня значимости
a = 0,1.
Так как a = 1/h2 = 0,1, то h = 3,2; ha(X) = 3,2-l,l/V200 = 0,25;
| X - MX | = 0,1; 0,1 < 0,25, нулевая гипотеза не отвергается.
Альтернативная гипотеза Hi: а Ф ао, которую мы до сих пор рассматривали,
была двусторонней, так как, согласно ей, среднее генеральной совокупности мо-
жет быть как больше, так и меньше заданного значения ао. Однако часто интерес
представляет не проверка того, отличается ли среднее генеральной совокупности
от заданного значения, а проверка более определенного вопроса: является ли
среднее генеральной совокупности больше заданного значения или меньше его.
Например, в рассмотренных примерах 1—3 интерес представлял вопрос, повышается
ли средний настриг шерсти с одной овцы в новых условиях кормления и содержа-
ния овец, ведь исследователи были уверены в том, что новая технология не мог-
ла привести к уменьшению среднего настрига шерсти. Аналогично при введении
новой технологии производства некоторого изделия исследователи уверены в том,
что она не может привести к увеличению брака, и тогда разумно в качестве аль-
тернативной гипотезы принять следующую: средний процент бракованных изделий
меньше заданного значения (того, что был длительное время, до введения новой
технологии, на этом производстве). Если подобная информация о среднем значе-
нии генеральной совокупности отсутствует, то следует воспользоваться двусто-
ронней проверкой и выяснить, значимо ли X отличается от ао. Двустороннюю
проверку можно использовать и для того, чтобы утверждать, что среднее выбо-
рочное значение X значимо больше ао или значимо меньше ао.
Однако часто выгодно применить одностороннюю проверку. Концентрируя внима-
ние только на одной стороне и пренебрегая другой, одностороння проверка может
лучше определить различие между средним и заданным значениями именно на этой
стороне. При односторонней проверке нулевая гипотеза утверждает, что значение
а находится по одну сторону от ао, а альтернативная гипотеза утверждает, что
значение а находится по другую сторону от а0.
Гипотезы для двух видов односторонней проверки формулируются следующим об-
разом .
Односторонняя проверка того, что а больше ар
Но: а > ао
Нулевая гипотеза утверждает, что неизвестное среднее значение генеральной
совокупности не меньше, чем известное заданное значение ао.
Hi: а < а0
Альтернативная гипотеза утверждает, что неизвестное среднее значение гене-
ральной совокупности меньше, чем известное заданное значение ао.
Односторонняя проверка того, что а меньше ар
Но: а < ао
Нулевая гипотеза утверждает, что неизвестное среднее значение генеральной
совокупности не больше, чем известное заданное значение а0.
Hi: а > а0
Альтернативная гипотеза утверждает, что неизвестное среднее значение гене-
ральной совокупности больше, чем известное заданное значение а0.
Приведем алгоритм проверки каждой из этих двух нулевых гипотез.
Алгоритм односторонней проверки того, что а больше ар
Проверяется нулевая гипотеза Н0: а < а0 против альтернативной Hi: а > аО.
1. Задают уровень значимости а.
2. Строят односторонний доверительный интервал с доверительной вероятностью
1 - ос: а > X - li-a • о (X) , где li-a находится по таблицам стандартного
нормального распределения из условия P(Z < li-a) = 1 - а.
3. Выясняют, находится ли заданное значение а0 внутри этого доверительного
интервала.
Если да, то нулевую гипотезу не отвергают: выборочное среднее X не являет-
ся значимо большим, чем заданное значение а0.
Если нет, то нулевую гипотезу отвергают: выборочное среднее X значимо
больше, чем заданное значение а0.
Аналогично поступают в случае использования статистики (X-ao)Vn/a.
Проверяют, выполняется ли неравенство (X-ao)Vn/a < li-a.
Если да, то нулевую гипотезу не отвергают: выборочное среднее X не являет-
ся значимо большим, чем заданное значение а0.
Если нет, то нулевую гипотезу отвергают: выборочное среднее X значимо
больше, чем заданное значение а0.
Алгоритм односторонней проверки того, что а меньше ар
Проверяется нулевая гипотеза Н0: а > ао против альтернативной Hi: а < ао.
1. Задают уровень значимости a.
2. Строят односторонний доверительный интервал с доверительной вероятностью
1 - ос: а > X + li-a • a (X) , где li-a находится по таблицам стандартного
нормального распределения из условия P(Z < li-a) = 1 - a.
3. Выясняют, находится ли заданное значение ао внутри этого доверительного
интервала.
Если да, то нулевую гипотезу не отвергают: выборочное среднее X не являет-
ся значимо меньшим, чем заданное значение а0.
Если нет, то нулевую гипотезу отвергают: выборочное среднее X значимо
меньше, чем заданное значение ао.
Аналогично поступают в случае использования статистики (X-ao)Vn/a.
Проверяют, выполняется ли неравенство (X-ao)Vn/a < -li-a.
Если да, то нулевую гипотезу не отвергают: выборочное среднее X не являет-
ся значимо меньшим, чем заданное значение а0.
Если нет, то нулевую гипотезу отвергают: выборочное среднее X значимо
меньше, чем заданное значение ао.
Пример 4. Внедряют новую технологию производства некоторого изделия, на-
правленную на снижение переменных издержек производства одного изделия (т.е.
стоимости изготовления одного изделия за вычетом постоянных расходов таких,
как арендная плата, заработная плата административного персонала и т.п.). Пе-
ременные издержки производства одной детали являются случайной величиной со
средним значением, равным 854 р. и средним квадратичным отклонением 15 р.
Изучение 50 случайно отобранных изделий, изготовленных по новой технологии,
показало, что средние переменные издержки производства одной детали составили
817 р. Похоже, что они снизились. Требуется выяснить, значимо ли это сниже-
ние.
Нулевая гипотеза Н0: а > 854; альтернативная Hi: a < 854. Пусть уровень
значимости а = 0,05. Строим правосторонний доверительный интервал для средне-
го генеральной совокупности:
а > X - 1о,95ао(Х), где 1о,95 находится по таблицам стандартного нормального
распределения из условия P(Z < J-0,95) = 0,95; J-0,95 = 1,64. Доверительный ин-
тервал имеет вид а > 817 + 1,64-15, или а > 842. Заданное значение 854 нахо-
дится внутри этого интервала. Нулевую гипотезу на уровне значимости 0,05 не
отвергаем: выборочное среднее X не является значимо меньшим, чем заданное
значение ао. Такой же результат получим при использовании статистики (X -
ao)Vn/a. Ее значение равно (817-854)V30/15 = -13,5. Сравним это значение с
1,64: -13,5 < -1,64. Нулевую гипотезу на уровне значимости 0,05 не отвергаем.
Снижение переменных издержек производства незначимо.
Можно ли теперь принять решение о том, стоит ли повсеместно внедрять новую
технологию? Статистика ответила только на поставленный вопрос о значимости
снижения переменных издержек производства. Окончательное решение за теми, кто
управляет производством: они могут учесть и другие факторы.
Одним из ограничений рассмотренных методов проверки гипотезы о среднем ге-
неральной совокупности является предположениео том, что дисперсия генеральной
совокупности известна. На практике это бывает очень редко и тогда значение
статистики (Х-а0)Лп/а не может быть вычислено, доверительный интервал (X -
la/Vn < а < X + la/Vn) не может быть построен. Эта трудность может быть
устранена, если воспользоваться статистикой
где S — стандартная ошибка выборки. Об этой случайной величине говорят, что
она имеет распределение Стьюдента с п-1 степенью свободы. Составлены таблицы
этого распределения. Снова обратите внимание на то, что числитель этой стати-
стики характеризует отклонение среднего генеральной совокупности от выбороч-
ного среднего, а знаменатель
S
л/я-1
показывает, в каких единицах описывается это отклонение. Напомним, что
1=1 /=1
где Xi, Х2, ..., Хт — все различные элементы выборки; ni, n2, ..., nm — их часто-
ты; n = ni + п2 + ... + nm — объем выборки.
Представляет интерес история открытия этого распределения. Первые идеи при-
менения методов математической статистики в массовом производстве принадлежат
одному из директоров крупных пивоваренных заводов Гиннеса в Англии. В начале
XX века он прочитал книгу по теории вероятностей и подумал, что «из этого
можно делать деньги». Пригласив к себе Уильяма Госсета (1876-1937), младшего
служащего завода, директор предложил ему поехать в единственный в то время
центр статистических исследований в Лондоне для учебы под руководством круп-
нейшего статистика, биолога и философа Карла Пирсона (1857-1936). Госсет про-
явил инициативу и выдающиеся способности и вскоре приступил к самостоятельным
исследованиям. Их результаты были весьма значительны: одни представляли несо-
мненную ценность для пивоварения, другие - большой теоретический интерес. В
результате научный мир был изумлен рядом первоклассных статей в журнале «Био-
метрика», опубликованных начиная с 1908 г. под псевдонимом «Student» («Стью-
дент»), что значит «Студент». Эти работы совершили переворот в статистике.
Пример 5. В некотором районе 9-й класс заканчивают 1000 школьников. Для ди-
агностики достижения стандарта математического образования был составлен тест
из 30 вопросов, правильный ответ на каждый вопрос оценивался одним баллом.
Средний балл девятиклассников по результатам тестирования прошлых лет был
принят равным 15. Проведены специальные занятия для подготовки учащихся к
тестированию. Результаты выборочного испытания 50 учащихся, прошедших эти за-
нятия , представлены в таблице 6.
Подтверждают ли эти данные эффективность специальных занятий?
Таблица 6
Количество баллов
Число учащихся
0-5
1
6-10
5
11-15
16
16-20
20
21-25
6
26-30
2
Нулевая гипотеза — средний балл девятиклассника равен 15, альтернативная —
средний балл девятиклассника не равен 15. Для проверки этой гипотезы исполь-
зуем статистику
имеющую распределение Стьюдента с п-1 степенью свободы. Вычислим по выборке
ее значение. Воспользуемся программой Excel. В результате получим: X = 16,1;
S = 5,15;
|*~ао I—?1
—-—л/П-1 =
(16,1 - 15)V49/5,15 = 1,5. Примем уровень значимости равным 0,05. По табли-
це распределения Стьюдента (см. ниже) найдем такое число ta, которое удовле-
творяет условию P(|t| > ta) = а, или 2P(t < ta) - 1 = 1 - a, или P(t < ta) = 1
- a/2. Получим to,os = 1,96. Это значение находится в строке «бесконечность»
(число степеней свободы 49 > 40), в столбце 95% (1 - a = 0,95). Так как 1,5 <
1,96, то нулевая гипотеза не отвергается: не получены убедительные данные в
пользу эффективности специальных занятий.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Распределение Стьюдента
Доверительный уровень
Двусторонний
Односторонний
80%
90%
90%
95%
95%
97,5%
98%
99%
99%
99,50%
99,80%
99,90%
99,90%
99,95%
Уровень проверки гипотезы
Двусторонняя
Односторонняя
N
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
Бесконечность
0,2
0,1
0,10
0,05
0,05
0,025
0,02
0,01
0,01
0,005
0,002
0,001
0,001
0,0005
Критические значения
з,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
,078
,886
,638
,533
,476
,440
,415
,397
,383
,372
,363
,356
,350
,345
,341
,337
,333
,330
,328
,325
,323
,321
,319
,318
,316
,315
,314
,313
,311
,310
,309
,309
,308
,307
,306
,306
,305
,304
,304
,282
6
?
?
?
?
1
1
1
1
1
1
1
1
1
1
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
1,
,314
,920
,353
,132
,015
,943
,896
,860
,833
,812
,796
,782
,771
,761
,753
,746
,740
,734
,729
,725
,721
,717
,714
,711
,708
,706
,703
,701
,699
,697
,696
,694
,692
,691
,690
,688
,687
,686
,685
,645
12,706
4,
3/
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
1,
,303
,182
,776
,571
,447
,365
,305
,262
,228
,201
,179
,160
,145
,131
,120
,110
,101
,093
,086
,080
,074
,069
,064
,060
,056
,052
,048
,045
,042
,040
,037
,035
,032
,030
,028
,026
,024
,023
,960
31,821
6,
4,
з,
з,
з,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
,965
,541
,747
,365
,143
,998
,896
,821
,764
,718
,681
,650
,624
,602
,583
,567
,552
,539
,528
,518
,508
,500
,492
,485
,479
,473
,467
,462
,457
,453
,449
,445
,441
,438
,434
,431
,429
,426
,326
63,657
9,
5,
4,
4,
3,
3,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
2,
,925
,841
,604
,032
,707
,499
,355
,250
,169
,106
,055
,012
,977
,947
,921
,898
,878
,861
,845
,831
,819
,807
,797
,787
,779
,771
,763
,756
,750
,744
,738
,733
,728
,724
,719
,715
,712
,708
,576
318,309
22,327
10,215
7,
5,
5,
4,
4,
4,
4,
4,
з,
3,
3,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
,173
,893
,208
,785
,501
,297
,144
,025
,930
,852
,787
,733
,686
,646
,610
,579
,552
,527
,505
,485
,467
,450
,435
,421
,408
,396
,385
,375
,365
,356
,348
,340
,333
,326
,319
,313
,090
636,619
31,599
12,924
8,
6,
5,
5,
5,
4,
4,
4,
4,
4,
4,
4,
4,
з,
з,
3,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
з,
,610
,869
,959
,408
,041
,781
,587
,437
,318
,221
,140
,073
,015
,965
,922
,883
,850
,819
,792
,768
,745
,725
,707
,690
,674
,659
,646
,633
,622
,611
,601
,591
,582
,574
,566
,558
,291
Химичка
НЕКОТОРЫЕ МЕТОДЫ ОРГАНИЧЕСКОЙ ХИМИИ
ПОЛУЧЕНИЕ ЗАМЕЩЁННЫХ БЕНЗАЛЬДЕГИДОВ
(ПРОДОЛЖЕНИЕ)
ПИПЕРОНАЛЬ
(ГЕЛИОТРОПИН)
ИЗ ЧЁРНОГО ПЕРЦА
Может, это для вас будет новостью, но из килограмма чёрного перца вполне
реально получить 10-20 грамм пипероналя.
Основной алкалоид, содержащийся в чёрном перце - это пиперин, который, бу-
дучи гидролизован в щелочной среде, даёт пипериновую кислоту. Оная же, будучи
окислена (перманганат при 3 С) даёт пиперональ с выходом до 86% - причём
сульфаниловая кислота, нужная для повышения выхода (без неё - около 70%) ,
легко получается щелочным гидролизом самого обыкновенного стрептоцида, про-
дающегося в аптеках в виде чистого порошка.
Содержание же пиперина в перце - от 3 до 9%.
Долгое время экстракция пиперина из перца представляла проблему - при обыч-
ных методах получалась уродливая чёрная смола, из которой никто не знал как
выделить пиперин. В настоящее же время, при неоценимой помощи одного-двух из
наших очень уважаемых соотечественников, эта проблемам решена.
Понятно, что в больших объёмах делать МДМА по этому маршруту не светит, но,
я надеюсь, это никого не огорчит, поскольку сам этот журнал по сути своей -
некоммерческий и презирает всякую попытку синтезировать в-ва иначе как для
собственного/собственно-социального их употребления.
В маленьких же объёмах этот маршрут сулит лёгкую и прекрасную процедуру по-
лучения МД-БА, непосредственного прекурсора к МДМА. - вещества, описанного
Шульгиным как "пенициллин для души" и неоценимо полезную при самых разных
психологических проблемах, особенно тех, что касаются застарелых комплексов
или взаимонепонимания между двумя любящими друг друга людьми.
То, что этот метод практически достоверен, не вызывает сомнений. Вызывают
сомнения на сегодняшний момент только лишь выходы - дело в том, что все экс-
перименты в этой области делались людьми, не имеющими хорошего представления
о химии.
Теоретически из 100 г перца при содержании пиперина в нём 6% (колеблется от
3% до 9%) можно получить 3,15 г пипероналя. Конечно, стопроцентных выходов в
химии не бывает, поэтому реально вряд ли стоит рассчитывать на больше полови-
ны этой цифры. Впрочем, вам может повезти с перцем.
Вот что этот метод из себя представляет.
Экстракция
пиперина
Для получения пиперина, по Казеневу и Калльо, измельчённый перец кипятят 15
мин с известковым молоком, затем смесь выпаривают досуха на водяной бане, и
сухой остаток экстрагируют эфиром; по выпаривании большей части эфира и даль-
нейшем свободном испарении его пиперин выкристаллизовывается в виде желтова-
тых призм, легко очищаемых перекристаллизацией из спирта. Полученный таким
образом пиперин представляет собой белые кристаллы, плавящиеся при 120°, рас-
творяющиеся в крепкой серной кислоте с красным цветом и обладающие свойствами
весьма слабого одноатомного основания.
Пиперин может быть изолирован из смолы P. nigrum или P. Longum (оная смола
получается экстракцией перца спиртом, метанолом или ацетоном). Мелкоизмель-
чённые плоды растения экстрагированы дихлорометаном в комнатной температуре с
перемешиванием в течение 12 часов. Экстракт фильтрован, сконцентрирован в ва-
кууме, и затем остаток очищен на колонке глинозема. Чистый пиперин может так-
же быть получен кристаллизацией из этанола, который может требоваться для
продовольствия и/или медицинских использований. Пиперин получен непосредст-
венно из сырого остатка в меньших количествах экстракцией алкоголем, фильтро-
ванием и кристаллизацией.
Коммерчески доступная смола Чёрного перца или смола Длинного перца исполь-
зуется как источник пиперина. Может также использоваться измельчённый Чёрный
перец или Длинный перец.
К смеси бутанола и гексана (35 литров), смола Чёрного перца 35 кг добавлена
и нагрета к 40 С. Смесь тогда охлаждена и фильтрована.
Осадок промыт смесью бутанола/гексана1, чтобы получить сырой пиперин.
Сырой пиперин растворен в метаноле при 60 С и обработан глиноземом и акти-
вированным углем с перемешиванием. Всё тогда фильтровано и сконцентрировано
под вакуумом, чтобы получить порошок.
Чистота такого пиперина 98%
100 г мелкоизмельченного черного перца (Piper nigrum) заливают 200 мл спир-
та и экстрагируют в течение 2 суток2. После этого спирт упаривают досуха и
полученный осадок быстро промывают раствором гидроксида натрия для удаления
смол. Остаток промывают водой и растворяют в небольшом количестве горячего
спирта. После охлаждения выкристаллизовывается алкалоид с температурой плав-
ления 128-129,5°С, плохо растворимый в воде, лучше - в спирте, эфире, хлоро-
форме . В щелочной среде разлагается на пиперидин и пипериновую кислоту. Выход
5-9 г.
462 грамма молотого чёрного перца заливают 1,5 литрами ацетона и кипятят в
2-литровой колбе под обратным холодильником 4 часа. Полученную вытяжку от-
фильтровывают, упаривают на водяной бане, получая 39,8 г. экстракта Piper
Nigrum. К полученной смоле добавляют 483 мл 95% этанола и 117 г мочевины и
кипятят в течение часа, после чего охлаждают и ставят в холодильник на 12 ча-
сов . После кристаллизации мочевины раствор отфильтровывают, отгоняют большую
часть раствора и оставляют реакционную массу в холодильнике до полного выпа-
дения липкого осадка. В реакционную массу добавляют немного воды, зеленый
осадок отфильтровывают, взвешивают в воде, отфильтровывают, высушивают, полу-
чая 31,1 г сырого пиперина. Сырой пиперин растворяют в 50 мл кипящего этил-
ацетата и приливают 50 мл петролейного эфира 40/70. После растворения помеща-
ют в морозилку на 12 часов. Для кристаллизации используют затравку. Выпавшие
кристаллы отфильтровывают, промывают на фильтре 80% этанолом и высушивают,
получая 11,3 г пиперина.
Гидролиз в
пипериновую
кислоту
1 Возможно стоит попробовать смесь ИПСа и зажигалочного бензина.
2 Генри Т.А. "Химия растительных алкалоидов" М. 1956.
These intructions are in the small scale, obviously they can be increased)
Heat mixture of 0.1 g piperine and 10 ml of 2M ethanolic potassium hydroxide
under reflux for 1.5 h. Evaporate the ethanolic solution to dryness under
vacuum. Suspen the solid potassium piperate that remains in the flask in
about 5ml of hot water and carefully acidify the suspension with 6M HC1. Col-
lect the precipitate, wash with cold water, recyrystalise from COLD ethanol3.
The mp of the product should be around 206 С (a little less than the litera-
ture values due to the slight Chavacine impurification (Chavacine is the Z,Z
isomer of piperic acid (E,E).
Для ее получения 1 ч. пиперина кипятят 24 часа с раствором 1 ч. едкого кали
в 5 ч. спирта, выделившиеся по охлаждении кристаллы пипериново-калиевой соли
отфильтровывают, промывают спиртом и перекристаллизовывают несколько раз из
воды и для выделения свободной кислоты обрабатывают при нагревании избытком
разбавленной соляной кислоты. П. кислота кристаллизуется в длинных желтоватых
иглах, плавится при 216-217°, почти не растворима в воде, трудно растворима в
холодном спирте и легко в горячем спирте и эфире.
Деструктивное
окисление в
пиперональ
<
Отношение пипериновой
кислоты к хромовой к-те
В охлажденную смесь 20 г дихромата калия и 30 г 20% серной кислоты засыпали
2 г чистой калиевой соли пипериновой кислоты. Реакция начинается уже на холо-
ду с выделением углекислого газа, и при небольшом нагревании, реакционная
масса приобретает приятный запах (возможно пипероналя, который будет описан
позже). Смесь выдерживают некоторое время при слабом кипении с обратным холо-
дильником, при этом никаких изменений не наблюдается, после чего реакционную
массу смешивают с большим объемом воды и перегоняют с обратным холодильником.
Дистиллят имеет нейтральную реакцию и является чистой водой. Остаток встряхи-
вают с эфиром, эфир отделяют и отгоняют. Он не должен давать остатка. Это
единственный доказанный продукт окисления пипериновой кислоты среди всех,
пропорциональный углекислоте. Возможно, в хромовом растворе содержится еще
какой-нибудь продукт легко растворимый в воде, но нерастворимый в эфире. Для
проверки этого, было проведено количественное окисление пипериновой кислоты.
Для этого использовали трехгорлую колбу, закрытую тремя просверленными корко-
выми пробками. Через 2 этих отверстия проходят прямые стеклянные трубки почти
до дна сосуда. Они вытянуты к концу в кольцеобразный капилляр, и через них
происходит удаление пузырьков углекислого газа. На верхнем выступающем конце
одной стеклянной трубки укреплен каучуковый рукав с плотной пришлифованным
нажимным краном и маленькой воронкой (для вливания серной кислоты), верхний
конец другой стеклянной трубки заканчивается двумя U-образными, содержащими
3 Вместо этанола возможно также использовать 90% метанол. Очень важно использовать
именно этиловый/метиловый спирт и именно гидроокись калия - в противном случае гид-
ролиз пиперина не идёт!
гидроокись калия, трубками для освобождения прибора от выделяющегося газооб-
разного углекислого газа. Через третье отверстие в корковой пробке проходит
простая сжатая искривленная трубка, по которой углекислота проходит сначала
через сосуд с концентрированной серной кислотой, затем через хлоркальциевую
трубку и после этого в уловитель с КОН. Аппарат с КОН через хлоркальциевую
трубку соединен с аспиратором, который просасывает через всю систему медлен-
ный поток воздуха, для полноты поглощения углекислоты. В небольшой колбе рас-
творили дихромат калия в необходимом количестве воды; отвешивают количество
чистой пипериновои кислоты в маленьком платиновом тигле, реагенты помещают в
колбу, колбу закрывают, аспиратор включают и затем через воронку постепенно
частями вносят порции серной кислоты. Реакция постепенно замедляется почти
полностью, и требуется нагревание колбы. Постепенно проводят медленное внеш-
нее нагревание до начала кипения, затем огонь убирают, жидкость непрерывно
медленно охлаждается воздушным потоком и, наконец, реакционная смесь снова
успокаивается.
0,4113 г сухой чистой пипериновои кислоты дает этим способом связанного 0,9614 С02
= 0,2622 С = 63,75 % С.
Пипериновая кислота Ci2H10O4 66,05 % С.
Таким образом, весь углерод пипериновои кислоты с точностью до 2,3 % выде-
ляется в виде углекислоты. Вследствие этого доказывается с большой надежно-
стью, что пипериновая кислота при обработке ее хроматом калия и серной кисло-
той образует исключительно продукты окисления - углекислый газ и воду. Этот
результат достаточно показательный, потому как он позволяет разложить сложное
органическое соединение разбавленным раствором хромовой кислоты при таких
низких температурах, полностью в углекислоту и воду.
Отношение пипериновои
кислоты к марганцевой к-те
в нейтральном растворе
Калиевая соль пипериновои кислоты реагирует с раствором мелкокристалличе-
ского перманганата калия, так как происходит немедленное обесцвечивание каж-
дой капли последнего реагента с выделением коричневого оксигидрата. Одновре-
менно примечательно, что жидкость приобретает очень приятный, сходный с кума-
риновым запах, и когда через некоторое время подвергается перегонке, идет
это пахучее вещество - перегоняется с водяными парами и может быть извлечено
из водного раствора эфиром. При отгонке эфира остается оно как быстро засты-
вающее бесцветное масло. Это вещество образуется в большом количестве и для
изучения и определения количественных пропорций опыт был проведен количест-
венно. С этой целью растворили 20 г калиевой соли пипериновои кислоты, по-
степенно прибавляли раствор 10 г перманганата калия в 100 мл воды и жидкость
перегнали. Вода переходит сначала мутная как молоко, потом светлеет и после
24-часового стояния дает много пышных хорошо образованных кристаллов. К ос-
татку дистилляции добавляют новый раствор 5 г перманганата калия, снова пере-
гоняют и повторяют те же самые операции, в течение того же промежутка времени
с 5 г марганцевой соли, пока не останутся только следы вещества. Для этого
необходимо 40 г перманганата калия. Под конец получают отфильтрованный от
гидроокиси марганца остаток дистилляции как светлую желтую жидкость щелочной
реакции. Она содержит остатки пипериновои кислоты, дающую с соляной кислотой
и насыщении углекислотой белый порошкообразный осадок, плавящийся при 288
градусах, и содержащий кроме нее только значительное количество щавелевой
кислоты.
Очень соблазнительной также выглядит следующая процедура - окисление двой-
ной связи в альдегид окисью меди.
Сиреневый альдегид из соли
3 ,5-диметокси-4-гидрокси-пропенилбензола
Сиреневый альдегид может также быть приготовлен окислением полученного в
3,5-диметокси-4-гидрокси-пропенилбензола другими низкопотенциальными окисли-
телями .
Например: 195 частей 3,5-диметокси-4-гидрокси-пропенилбензола добавлено к
смеси оксида меди (II), свежеприготовленного из 1000 частей 5-водного CuS04,
660 ч. гидроксида натрия, и 8000 частей воды и кипячению получившейся смеси
под рефлюксом в течение восьми часов. Выпавший красный оксид меди (I) от-
фильтровывается и промывается водой. Щелочной фильтрат и промывки подкислены
и экстрагированы эфиром. Экстракция бисульфитом эфирного экстракта даёт выход
приблизительно 155 частей сиреневого альдегида или 90%.
Другие щелочные медные типа жидкости Фелинга, жидкости Бенедикта, могут ис-
пользоваться с теми же самыми результатами. Щелочной медный окислитель осо-
бенно выгоден для замены пропенильной группы альдегидной группой, потому что
окислительный потенциал меди(II)/меди(I) адекватен, чтобы окислить двойную
связь до альдегида, и в то же самое время недостаточен, чтобы продолжить
окисление до кислоты или вызвать разложение материала.
ПИПЕРОНАЛЬ
ИЗ ВАНИЛЛИНА
ЧЕРЕЗ
ДЕМЕТИЛИРОВАНИЕ
Этот способ - тоже довольно привлекательный, особенно для получение значи-
тельных количеств пипероналя.
Ваниллин, З-метокси-4-гидрокси-бензальдегид, может быть деметилирован
т.е., лишён метилгруппы на кислороде в 3-позиции, и полученный протокатеховый
альдегид метиленирован - т.е., два соседних атома кислорода соединены друг с
другом углеродным атомом.
Химически этот способ не так-то прост, однако для его осуществления не тре-
буется совершенно никаких замороченных веществ или оборудования. Всё, что
нужно - это осторожность в соблюдении инертной атмосферы и известный опыт в
лабораторной практике.
Теоретически, из 10 г ваниллина можно получить ^7 грамм пипероналя.
Лучшие результаты получаются при помощи следующих деметилирующих агентов:
хлористого водорода, бромоводорода, алюминия хлорида, алюминия бромида, ани-
лина гидрохлорида и пиридина гидрохлорида.
Деметилирование производят, нагревая ваниллин в подходящей среде с, по
крайней мере, стоихометрическим количеством разрушающего эфир реактива, при
температуре между 50 С и 250 С, ваниллин преобразуется в протокатеховый аль-
дегид и метил галид, который отгоняется в течение реакции. Широкая группа
растворителей может быть использована для осуществления этого деметилирова-
ния, включая воду, уксусную кислоту, бензол, нитробензол, метанол, этанол, н-
пропанол и изопропанол. Также можно произвести это деметилирование, плавя ва-
ниллин в отсутствии растворителя, с разрушающим эфир реактивом в тех случаях,
когда сказанный реактив не летуч при температуре деметилирования (50-250 С) .
Таким образом, ваниллин может быть, деметилирован в протокатеховый альдегид
нагреванием в отсутствии растворителя с анилина гидрохлоридом, гидрохлоридом
пиридина, алюминия хлоридом, цинка хлоридом, до 50-250 С, пока не прекраща-
ется выделение метил галида.
Продукт реакции деметилирования состоит в основном из протокатеховохю аль-
дегида (85%-95%) с незначительными количествами непрореагировавшего ванилли-
на. Продукт реакции освобожден от деметилирующехю реактива (например, взвеши-
ванием в воде, в которой такие реактивы являются растворимыми, и фильтровани-
ем протокатеховохю альдегида) и используется без дальнейшей очистки.
Хлористым
алюминием и
пиридином
Безводный А1С13 (9.7 г, 0.0724 моль) прибавили к раствору 10 г (0.0658
моль) ванилина в 100 мл хлористого метилена в аппарате, закрытом хлоркальцие-
вой трубкой. При интенсивном перемешивании медленно прибавили 22.9 г (0.290
моль) пиридина, охлаждая колбу для поддержания температуры 30-35 °С. Реакция
протекала бурно, после прибавления всего пиридина светло-оранжевую прозрачную
смесь кипятили 24 часа с ОХ, при перемешивании (Т = 45 °С). После этого слег-
ка потемневшую смесь охладили до 25 °С, и, поддерживая эту температуру, при-
бавляли при перемешивании 15-20% НС1 до кислой реакции по красному конго.
Верхний водный слой отделили, экстрагировали эфиром, после отгонки которого
получили 7.9 г (87%) бледно-желтых кристаллов протокатеховохю альдегида с
т.пл. 153-154 °С. При использовании триэтиламина вместо пиридина выход снижа-
ется до 61.5%.
Пиридиния
гидрохлоридом4
Basically the microwave demethylation fucking rocks, as far as ease goes,
shit because you need 5:1 pyridine HC1:eugenol. i made my pyridine HC1 by
gassing pyridine, this was pretty easy (just gassed it for a while, some
crystals formed but it was quite hot so i froze it, many more crystals
formed, filtered it, washed with ether, then put the crystals on the bench to
dry, came back, almost no crystals left and very sloppy, note-they are very
deliquessant and they sublime so seal (as in put in a closed container not
fish-eating, nice fur kind of seal) them immediately post production.
All I did was added eugenol in the weight ratio five parts pyridine HC1 two
parts eugenol (this is molar 5:1), put this in a round bottom flask, stop-
pered it, microwaved in a normal microwave on medium low (the paper uses 215
watt oven) for two minutes, the stuff melts and turns quite hot (as in tem-
perature-hot not sexy-hot) , it was removed, cooled under the tap until it was
room temp again (just felt it with my hand) , then microwaved again for two
minutes etc etc, this process was repeated six times, the more you do it the
hotter it gets each time. After the sixth time i cooled it again, poured some
cold water from the fridge into into it and extracted it three times with
ether, pooled the ether extracts, removed the ether on the rot evap, the
residue had no smell of clove oil whatsoever, just the smokey smell of the
demethylated product, so i assumed quanitative yeild cause I couldnft be
fucked vac distilling a room temp solid and/or G.Cing it, also the methyla-
tion requires an excess of all other reagants anyway.
4 Приводится для эвгенола, также отлично работает на ваниллине.
Серной
кислотой5
Converting Veratic Aldehyde to Isovanillin (3-hydroxy-4-methoxy-
benzaldehyde).
Add 1000 grams of the thus-obtained veratic aldehyde over a 15 minute pe-
riod to 5500 grams of 66° Be. sulfuric acid at 83 С. The temperature rises to
92 C. Hold at 92 C. + 1° for 120 minutes. Cool the acid solution to 15 С. and
pour into 32 liters of water at 16 C. The temperature rises to 60 C. Extract
the diluted acid with ethylene dichloride and wash the extract with 3.5 M so-
dium hydroxide. Distill the solvent from the washed extract to recover about
272 grams of unreacted veratic aldehyde. Lower the pH of the aqueous sodium
hydroxide wash to 8.3 with 50 percent sulfuric acid. Wash the precipitate,
filter and dry. 515 g. of isovanillin is obtained, a yield of 71 percent cal-
culated on the veratic aldehyde which reacted.
Эта процедура6 предназначена, строго говоря, для селективного мета-
деметилирования вератральдегида - т.е., из 3,4-диМеО-БА получается, в основ-
ном, сначала изованиллин.
Протокатеховый альдегид (ПКА) образуется при дальнейшем нагревании - в этом
патенте как побочный продукт. Из приведённой таблицы легко вычислить необхо-
димые условия для деметилирования ваниллина - хотя и исследование всё равно
будет необходимо.
11,22 г (0,07 моль) вератральдегида были смешаны с 83,6 г (0,82 моль)
H2S04'?H20 (т.е., 95,6% кислота) и нагреты до температур и в течение времени,
указанных в таблице. Смесь затем была вылита в воду и экстрагирована дихлорэ-
таном (ПКА нерастворим в ДХЭ - отсюда и выбор р-рителя). Далее смесь экстра-
гируется щёлочью и т.д. (помните, они стараются выделить изованиллин, а не
ПКА) .
Деметилирование
бромом/алюминием
в ксилоле7
Это должно сработать отлично - оптимизировано под ваниллин. Почитайте ори-
гинал - очень интересная деталь: ксилол образуется комплекс с бромистым алю-
минием, который и служит собственно деметилирующим агентом, причём для приго-
товления комплекса необходимо готовить бромистый алюминий ин ситу.
Также в патенте приводится широкий обзор различных способов получения ПКА.
Вывод, который можно сделать, прочитав этот патент, однозначен: деметилиро-
вать ваниллин нелегко.
67,5 г А1 гранул (поверхностно активизированных медью - что просто означает
опустить его в водн. CuS04 в течение некоторого времени, затем промывая и вы-
сушивая) , взвешен в 3,0 кг сухого технического ксилола, и бром, испаренный в
потоке воздуха (также возможно добавить его в жидкой форме - но ОСТОРОЖНО)
пропускают через хорошо перемешиваемую смесь, с охлаждением, чтобы поддержи-
5 Приводится для вератральдегида, неясно, насколько хорошо сработает на ваниллине.
6 US Patent #3,367,972
7 US Patent #2,975,214
вать темп, в 15-20 С, пока общее количество 600 г Вг2 не было добавлено. К
получившемуся комплексу добавляется маленькими порциями с хорошим перемешива-
нием, 152 г (1 моль) ваниллина.
Реакционная смесь перемешана 1 час при 15-20 С, нагрета до 95 С в ходе ча-
са, затем нагрета при 95-10 С в течение часа с непрерывным перемешиванием.
Метил бромид, выделяющийся в течение реакции, может быть сжат и реиспользо-
ван.
Реакция охлаждена к КТ, вылита в 250 см3 36% НС1 кислоты в 10 кг дроблёного
льда и перемешана, пока лед не растворится полностью.
Водная фаза экстрагирована 4x500 мл эфира, и р-ритель отогнан. Органическая
фаза экстрагирована 3x1000 мд 4% едкого натра, затем подкислена конц. НС1,
охлаждена на ночь до 0-5 С, и осаждённый ПКА отфильтровывается. Водная фаза
экстрагирована тем же самым 4x500 мл эфиром, использованным ранее, и эфир
удален (Никакой дальнейшей чистки! Никакой вакуумной перегонки, никакого би-
сульфитного аддукта, вообще ничего!).
Выход - 126 г протокатехового альдегида, 91% от теории, т. пл. 152-153 С
(То есть получается вообще чистый продукт! Никакой очистки - как приятно это
слышать!).
Если вас смущает большая пропорция реактивов к ваниллину, то обрадую: можно
уменьшать соотношение бромистого алюминия к ваниллину вплоть до 1:1. Выход
уменьшается в следующей плепорции:
%
А1Вг3/Ваниллин
1,0
1,5
2,0
2,5
3,0
Выход,
62
71
89
91
92
То есть из в три раза большего кол-ва ваниллина (380 г) можно получить в
два раза больше ПКА (214 г) - при том же кол-ве остальных реагентов.
Деметилирование
евгенола йодистым
литием
Раствор 354 мл (2.30 ммоль) эвгенола и 292 г (6.89 моль) хлорида лития в
3.7 л диметилформамида кипятились в общей сложности 44 часов, и после 4ч, 18
ч и затем 7 ч, ещё по 292 г (6.89 mol) хлорида лития были добавлены каждый
раз. После охлаждения, 2 л толуола было добавлено, и осадок был отфильтрован
и экстрагирован толуолом. Органические экстракты были объединены и сконцен-
трированы на роторном испарителе. После flash-хроматографии (эфир/пентан,
1:1, Rf = 0.37) на силикагеле, 173 г (50%) 4-аллилпирокатехина было получено.
Как видите, необходим весьма непрельстивый избыток хлористого лития - одна-
ко чисто как бы по цене выходит все равно куда как лучше гидрохлорида пириди-
на. Которого, кстати, тоже надобно пятикратный избыток.
Нитробензолом8
и бромистым
алюминием
A solution of 15.2 g (0.1 mole) of vanillin in 45 ml of nitrobenzene at
Внимание - нитробензол - страшый яд и канцероген!
15° С is treated with a solution of 53.4 g of anhydrous aluminium bromide in
60 ml of nitrobenzene. 125 ml of nitrobenzene are added to the gel which
forms with stirring (do not breath nitrobenzene vapors or let it in contact
with the skin. If contact occurs flush area with water for 15 min). Heat the
solution to 95°С and then let cool to room temperature. Allow to stand at
room temperature for 30 minutes. The dark mixture is cooled and added to 1 L
of water containing a little HC1. The mixture is extracted with ether and the
ether is then extracted with 5% NaOH. The hydroxide solution is washed with
ether and then acidified with dilute sulfuric acid. The acidic solution is
extracted with ether, dried, and then distilled off to leave ^12.8g (93%) of
protocatechualdehyde.
ПИПЕРОНАЛЬ ИЗ
БЕНЗОДИОКСОЛА И
ГЛИОКСИЛОВОЙ К-ТЫ
Оригинальная процедура формилирования бензодиоксола, не требующая ни труд-
ных реагентов (в отличии от Вильсмайера), ни вонючих канцерогенных процедур
(в отличие от хлорометилирования). Неясно, будет ли она работать в случае
других замещённых колец, однако это тоже довольно вероятно. Единственная про-
блема - синтез самой глиоксиловой кислоты. Она делается из ацетальдегида и
азотной кислоты.
Механизм реакции таков: сначала глиоксиловая к-та присоединяется к кольцу и
образуется 1-метилендиоксифенил-1-окси-2-уксусная к-та, которая затем окисли-
тельно декарбоксилируется в пиперональ. Обе реакции могут быть проделаны "в
одной кастрюле", однако точный текст этого варианта процедуры неизвестен
(оригинал на японском языке, абстракт - ниже).
Конденсация9
200 г 90% серной кислоты добавлены по каплям к смеси 148 г (1 моль) 50%
водной глиоксиловой кислоты и 122 г (1 моль) бензодиоксола при 5 С в ходе 40
мин. с перемешиванием. После перемешивания смеси в течение ещё 6 часов, 500 г
ледяной воды добавлено, и смесь перемешана ещё 10 мин. Кристаллы растворены в
650 мл воды и 100 мл толуола при 85 С и фазы разделены. После промывания фазы
толуола несколько раз раствором 20% гидроксида натрия и отгонкой растворите-
ля , 7.1 г 1,2 бензодиоксола получают обратно. После охлаждения водной фазы к
комнатной температуре, большая часть 3,4-метилендиоксиманделовой кислоты кри-
сталлизуется , а после концентрации материнского раствора, выкристаллизовыва-
ется ещё около 30 г 3,4-метилендиоксиманделовой кислоты.
Всего 167.3 г1 3,4-метилендиокси манделовой кислоты, (выход 85.3% от теории
относительно прореагировавшего бензодиоксола), получено из водной фазы.
Декарбоксилирование10
Следующее смешано при агитации в окружающей температуре:
• 294.23 г (1.5 моль) 3,4-метилендиоксиманделовой кислоты;
• 562 г воды;
• 258.75 г 37 % соляной кислоты, 2.625 моль;
• 2.1 г 69 % азотной кислоты, 23 ммоль.
9 US Patent №4,190,583
10 US Patent #5095128
Полученная суспензия нагрета при агитации в 43 + 2 С, затем 103.5 мг (1.5
ммоль) нитрита натрия, растворенного в 4 г воды быстро добавлены при этой
температуре, далее 107.5 г 69 % азотной кислоты (1.177 моль), медленно добав-
лено, приблизительно в течениее трёх часов, так, чтобы температура среды ре-
акции была между 40 и 50 С без внешнего нагревания или охлаждения. В конце
добавления, реакция оставлена на один час с перемешиванием при 43 + 2 С, то-
гда всё остывает к комнатной температуре и, наконец, экстракция имеет место
три раза 600 г трихлорэтаном. Объединенные органические фазы тогда промыты
один раз водой, три раза насыщенным водным раствором NaHC03 и, наконец, одна-
жды водой - сконцентрировались под уменьшенным давлением.
220 г (1.46 моль) сырого пипероналя изолировано, который очищен перегонкой
под уменьшенным давлением.
178 г (1.186 моль) чистого пипероналя изолировано, с точкой плавления 37 +
1 С. Выход - 7 9 % от теоретического.
Абстракт из японского патента №7330755:
PURPOSE: To produce piperonal from 1,2-methylenedioxybenzene in a high
yield without requiring separation and purification of 3,4-
methylenedioxymandelic acid as an intermediate.
CONSTITUTION: The characteristic of this method for production of piperonal
is that it is carried out by reacting 1,2-methylenedioxybenzene with glyox-
ylic acid in the presence of sulfuric acid at 0 to 5 deg.C to synthesize 3,4-
methylenedioxymandelic ac id, subsequently heating the reaction solution at 5
to 30 deg.C for 0.5 to 5hr, then adding water and an organic solvent thereto
and oxidizing 3,4-methylenedioxymandelic acid with nitric acid.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЙ КОНТРОЛЛЕР
Николайчук О.И.
(продолжение)
УСОВЕРШЕНСТВОВАННЫЙ
КОНТРОЛЛЕР
В предыдущей статье цикла была описана принципиальная схема универсального
технологического контроллера, выполненного на традиционных микроконтроллерах
фирмы Atmel серий AT89/T89/AVR. Однако молодая фирма Cygnal смогла создать
семь семейств (37 типов) новых х51-совместимых микроконтроллеров. Эти микро-
контроллеры обладают уникальными характеристиками и широким набором перифе-
рийного оборудования, как аналогового, так и цифрового. К наиболее важным ха-
рактеристикам , в первую очередь, следует отнести высокую производительность
микроконтроллеров, достигающую 25 MIPS (миллионов инструкций в секунду), а
для одного из семи семейств — 100 MIPS. Для сравнения можно привести пиковую
производительность известной микросхемы фирмы Atmel AT89C52, которая при так-
товой частоте 12 МГц имеет пиковую производительность всего 1 MIPS! Все мик-
роконтроллеры фирмы Cygnal работают при напряжениях питания 2,7 ... 3,6 В, при
этом ток потребления большинства из них составляет 10...12 мА. Все микрокон-
троллеры оснащены системой внутрисистемного программирования JTAG с возможно-
стью отладки программ в режиме реального времени. Набор периферии этих микро-
контроллеров просто уникален. Большинство из них имеет 10- или 12-битный ана-
лого-цифровой преобразователь со встроенными источником опорного напряжения,
входной аналоговый мультиплексор на 8 (до 32) входов, программируемый предва-
рительный усилитель с коэффициентами усиления от 0,5 до 16, два 12-битных
цифро-аналоговых преобразователя с выходом по напряжению, два компаратора на-
пряжения и встроенный датчик температуры. Все эти узлы имеют большой набор
сервисных функций, например, программируемые положительный и отрицательный
гистерезисы компараторов, формирование прерываний при выходе выходного анало-
гового кода АЦП за пределы заданного диапазона и т.п. Некоторые семейства
имеют еще и второй 8-разрядный встроенный АЦП со своим аналоговым мультиплек-
сором и программируемым предварительным усилителем. В набор цифровой перифе-
рии входят такие полезные функциональные узлы, как таймеры (от 3 до 5) , мощ-
ный контроллер прерываний на 22 вектора (для сравнения напомним, что стан-
дартный 8051 имеет всего 7 векторов прерываний), охранный таймер WDT, монитор
контроля питания, встроенный генератор, Flash-память программ и данных с воз-
можностью записи из работающей программы (от 8 до 128 К), встроенная опера-
тивная память (от 1 до 8 К). Состав интерфейсов также необычайно велик. Мно-
гие микроконтроллеры имеют интерфейсы SMBus (I2C) , SPI, один или два высоко-
скоростных (до 115200 бод) интерфейса UART. Одно из семейств имеет также ин-
терфейс CAN 2.0В. Все микроконтроллеры работают в промышленном диапазоне тем-
ператур . Перечисленные достоинства микроконтроллеров фирмы Cygnal делают их
просто незаменимыми для создания универсальных технологических контроллеров.
На рис. показана принципиальная схема универсального технологического кон-
троллера на базе одного из мощных микроконтроллеров фирмы Cygnal — C8051F020.
Как и устройство, представленное в предыдущей статье цикла, описываемый
контроллер выполнен в виде модуля магистрально-модульной системы с размерами
100x100 мм. Модуль оснащен системным разъемом СНП96 с модифицированной маги-
стралью И41 и представляет собой центральное контроллерное устройство. Подра-
зумевается, что система содержит еще ряд модулей, на которых расположены сле-
дующие функциональные узлы:
• входные аналоговые усилители, необходимые для фильтрации и предвари тель-
ного усиления аналоговых сигналов с датчиков перед подачей их на АЦП;
• мощные выходные нормирующие усилители, необходимые для обеспечения требуе-
мых уровней и мощности выходных сигналов ЦАП;
• силовые и высоковольтные ключи с соответствующими регистрами;
• узлы оптической изоляции выходных сигналов.
Перейдем к рассмотрению собственно главного контроллера.
Используемый микроконтроллер фирмы Cygnal F8051F020 (D3) имеет 64 К Flash-
памяти программ и 4,25 К оперативной памяти. В состав цифровой периферии мик-
роконтроллера входят аппаратный охранный таймер WDT, пять таймеров/счетчиков
общего назначения, программируемый счетчик-массив, встроенный тактовый гене-
ратор до 16 МГц, подсистема сброса со встроенным монитором питания, развитый
контроллер прерываний на 22 вектора, два универсальных высокоскоростных ин-
терфейса UART и последовательный периферийный интерфейс SPI.
Приведенная на рис. схема содержит три подсистемы:
1. подсистему аналогового ввода/вывода,
2 . подсистему интерфейсов и
3 . подсистему контроллера.
Подсистема интерфейсов содержит:
• драйвер интерфейса RS-485 Dl (MAX3480A) с оптической изоляцией и низко-
вольтным питанием (3,3 В), подключенный к первому последовательному интер-
фейсу UARTO;
• драйвер интерфейса RS-232C D2 (МАХ3223Е) с низковольтным питанием, подклю-
ченный ко второму последовательному интерфейсу UART1;
• интерфейсный разъем JP10 для подключения «интеллектуального» алфавитно-
цифрового ЖКИ с интерфейсом L2462, например фирмы Seiko Instruments, под-
ключенный к линиям портов Р2 и РЗ.
Подсистема аналогового ввода/вывода содержит:
• первый встроенный 12-разрядный АЦП с входным мультиплексором. Мультиплек-
сор может работать в двух режимах: однополярном восьмиканальном или диффе-
ренциальным четырехканальном. Между выходом мультиплексора и входом АЦП
подключен масштабирующий усилитель с программируемым коэффициентом усиле-
ния, который может иметь значения 0,5, 1, 2, 4, 8 и 16. Входы мультиплек-
сора первого АЦП соединены с контактами штыревого двухрядного разъема JP2
(PLD16);
• второй встроенный 8-разрядный быстродействующий АЦП с входным мультиплек-
сором. Мультиплексор может работать в двух режимах: однополярном восьмика-
нальном или дифференциальным четырехканальным. Между выходом мультиплексо-
ра и входом АЦП подключен масштабирующий усилитель с программируемым коэф-
фициентом усиления, который может иметь значения 0,5, 1, 2, 4. Входы муль-
типлексора второго АЦП соединены с контактами штыревого двухрядного разъе-
ма JP5 (PLD16);
• два встроенных 12-разрядных ЦАП Выходы обоих преобразователей соединены с
контактами штыревого двухрядного разъема JP2 (PLD16);
• два встроенных компаратора напряжения с возможностью независимой программ-
ной установки положительного и отрицательного порогов. Входы обоих компа-
раторов также выведены на штыревой двухрядный разъем JP2 (PLD16);
• встроенный источник опорного напряжения на 2,4 В, от которого работает вся
встроенная аналоговая периферия и внешний десятиразрядный восьмиканальный
АЦП D5 (LTC1660);
• восьмиканальный 10-разрядный ЦАП D5 (LTC1660). Эта микросхема использует
интерфейс SPI микроконтроллера, который также выведен на штыревой двухряд-
ный разъем JP3 (PLD8);
• преобразователь питания 5 В в 3,3 В, выполненный на микросхеме LM2937-3.3
(А1) , предназначенный для питания мик роконтроллера D3 и микросхем с низ-
ковольтным питанием Dl, D2.
Подсистема микроконтроллера включает в себя собственно микроконтроллер D3 и
микросхему таймера реального времени D4 (DS12887). Микроконтроллер имеет во-
семь портов. На выводы первого порта РО с помощью коммутатора ресурсов
Crossbar выведены сигналы интерфейсов UARTO (Р0.0, Р0.1), SPI (P0.2 — Р0.5) и
UART1 (Р0.6, Р0.7). На выводы второго порта Р1 настроены входы второго 8-
разрядного АЦП. Третий и четвертый порты (Р2 и РЗ) используются для программ-
ного доступа к таймеру реального времени D4 и интерфейсу LCD. Пять младших
разрядов пятого порта Р4 соединены со штыревым разъемом PLD10, который ис-
пользуется для задания сетевого адреса станции (контроллера) путем установок
перемычек. Линия Р4.5 используется для программной выборки внешней микросхемы
ЦАП. Остальные порты Р7—Р5 и Р4.6, Р4.7 настроены на работу в режиме открыто-
го истока (т. е. внутренние подтягивающие резисторы выключены) для обеспече-
ния 5-вольтового режима работы и функционирования в качестве не-
мультиплексированного интерфейса внешних ресурсов (памяти и устройств ввода/
вывода). Подтяжку уровней до 5 В обеспечивают внешние резисторные матрицы
R16—R18. Все линии интерфейса внешних ресурсов (т. е. магистрали) соединены с
контактами системного разъема ХС1. С этого же разъема поступает питание.
Штырьковый двухрядный разъем JP6 (PLD10) предназначен для подключения JTAG
адаптера-программатора (ЕС2). Штырьковый двухрядный разъем JP8 (PLD6) предна-
значен для коммутации выходных сигналов таймера реального времени. Весь кон-
троллер выполнен всего на шести микросхемах. Потребление от источника питания
+5 В составляет 295 мА, из которых 280 мА приходится на микросхему D1.
Настоящая статья завершает цикл статей, посвященных схемотехнике универ-
сальных технологических котроллеров. В цикле были отражены общие тенденции
развития и требования к универсальным технологическим контроллерам, обобщен-
ная структурная схема, многократно изложена методика выработки критериев и
подбора современной элементной базы. Изложен большой объем современной спра-
вочной информации о супервизорах питания и охранных таймерах, таймерах реаль-
ного времени и памяти, узлах ввода/вывода и расширения, аналого-цифровых уз-
лах, цифро-аналоговых узлах. В заключительных статьях цикла описаны эволюци-
онный контроллер и два варианта современных технологических контроллеров. Ав-
тор надеется, что публикация этого цикла была полезна специалистам в области
микроконтроллерной техники.
Системы
^мке^ашь-С! -^\\чч«
Введение
ПАНЕЛЬ ОПЕРАТОРА С ШИНОЙ ЗГС ДЛЯ ARDUINO
В рамках работы с неким ардуино-совместимым оборудованием понадобился мне
экран с кнопками для управления и отображения текущей информации. То есть,
была нужна панель оператора, она же HMI.
Решено было сделать HMI самостоятельно, а в качестве интерфейса использо-
вать «квадратную» шину 12С.
Характеристики:
• Дисплей 1602, монохромный 16x2 символов
• 5 кнопок: вверх, вниз, отмена, ввод, редактирование(edit)
• Интерфейс 12С
• Разъем подключения DB9F
• Размеры 155x90x44 мм
Почему шина 12С, не проще ли кнопки подключить напрямую?
В сфере АСУ ТП, где я работаю, HMI для связи с устройствами используют ин-
терфейсы цифровой передачи данных RS-232, RS-485, CAN и т.д. Поэтому для меня
логично, что моя самодельная HMI будет вся работать по интерфейсу передачи
данных, в данном случае по 12С.
Если бы я смастерил устройство, где дисплей работает по квадратной шине, а
кнопки идут напрямую на входа Ардуино, это бы вызывало у меня чувство глубо-
кого неудовлетворения. Как представлю эту картину: из панели торчит отдельно
шнурок на интерфейс, отдельно провода на входы, брррр...
Кроме того, различие между платой кнопок, которые идут напрямую ко входам
Ардуино, и платой кнопок с интерфейсом 12С, заключается только в микросхеме
PCF8574P, конденсаторе и двух резисторах.
Конечно, можно было у тех же китайцев купить готовый шилд с дисплеем и кла-
виатурой и типа такого:
К этому шилду можно припаять 2 платки FC-113 и получится функционально то
же самое, что и у меня: дисплей с клавиатурой, работающие по 12С.
Но на этой плате меня не устраивает размер кнопок, а мне хотелось большие,
с возможностью установки разноцветных колпачков. Подключать Arduino к HMI мне
хотелось не на соплях, а через нормальный разъем DB9F, а значит нужно было
делать соединительную плату. А в этом случае, какая разница, делать одну пла-
ту или две? Кроме того, у меня уже было в запасе несколько дисплеев 1602, а
потому мне нужно было потратить для покупки платы FC-113 и расширителя портов
PCF8574P.
Вот что получилось:
Почему кнопки расположены так, а не иначе?
Кнопки у меня слева направо имеют такие функции: вверх, вниз, отмена, ввод,
редактирование.
Кнопка «редактирование» отнесена от остальных чуть в сторону для акцентиро-
вания своей функции - изменение значений логических параметров(вкл/выкл) или
переход в режим редактирования в случае параметров числовых.
Всего кнопок 5, хотя микросхема на плате клавиатуры позволяет подключить до
8 штук.
Достаточно было бы обойтись четырьмя кнопками и функционал бы не пострадал-
«ввод» и «редактирование» можно совместить в одной кнопке. Но мне просто жал-
ко стало, что из 8 ног1 микросхемы расширителя порта половина будет не задей-
ствована .
Еще отдельная кнопка «редактирование» может быть полезна, если я решу в од-
ной строке выводить несколько параметров. Тогда этой кнопкой можно будет пе-
реключаться между параметрами, указывая, какой именно из них нужно изменить.
Примерно так работает кнопка «SET» в популярных китайских HMI OP320.
Если первые две кнопки означают вверх и вниз, то почему бы их не разместить
вертикально, как, например, сделано в указанном выше китайском шилде?
Лично для меня удобнее, когда все кнопки находятся по горизонтали, тогда во
время работы пальцы перемещаются только в одной плоскости.
Железо
На фотографии:
1. Самодельная соединительная плата с разъемом DB9F. Так, как питание +5V
для расширителей портов и дисплея берем с Ардуино, на плате поставил пре-
дохранитель 0.1 А.
2. Всем нам хорошо известный дисплей 1602 с припаянной платой FC-113, кото-
рая подключает дисплей к шине 12С.
3. Самодельная клавиатурная плата с микросхемой PCF8574P, которая будет чи-
тать состояния кнопок и передавать их по шине 12С. Кстати, «дисплейная»
плата FC-113 тоже основана на микросхеме PCF8574, только с индексом Т,
т.е. планарная, а не DIP, как PCF8574P.
Кнопки я поставил 12x12 мм с квадратным толкателем - на них можно надеть
большие разноцветные колпачки.
Стоит сказать пару слов про микросхему PCF8574P, на основе которой я сделал
клавиатурную плату.
PCF8574P это расширитель портов с интерфейсом 12С. Всего в нем 8 портов,
каждый из которых можно сконфигурировать на работу в качестве входа или выхо-
да. Для этой микросхемы и обвязки как таковой не требуется (вспомните, к при-
меру, Мах232), я только на всякий случай поставил конденсатор по питанию.
Адрес микросхемы PCF8574P задается с помощью адресных ног АО, А1, А2, кото-
рые подтягивают к земле или к питанию через резистор 10 кОм.
На клавиатурной плате я все адресные ноги PCF8574P поставил на землю, по-
этому адрес жестко настроен как 0x20 и поменять его нельзя.
Как я уже писал, в качестве разъема для HMI я выбрал DB9F. На него от Ар-
дуино поступают сигналы +5 V, GND, SDA, SCL.
■-ад*
>**'^'
■if.. 'Ч
Схема клавиатуры с интерфейсом I С,
Схема соединительной платы.
Провод для связи по I С Ардуино и HMI сделал длинной 1.4 м, работает без
глюков.
Платы нарисовал в Sprint Layout 6, методом лазерно-утюжной технологии пере-
нес на текстолит и вытравил в растворе перекиси и лимонной кислоты.
В сети есть много рецептов травления лимонной кислотой плат на фольгирован-
ном стеклотекстолите.
Я делал такой раствор: 100 мл перекиси водорода 3%, 50 г лимонной кислоты,
3 чайные ложки соли. Баночку с перекисью подогрел в кастрюле с водой до тем-
пературы где-то 70 градусов.
Погружаем плату в раствор рисунком вниз, как рекомендуют при травлении пе-
рекисью .
Через пару десятков секунд начинается бурный процесс. Выделяется много па-
ра, вдыхать которые наверное не рекомендуется.
Потом процесс стихает. Переворачиваем плату.
Купить готовый корпус или сделать самому? Немного подумав, решил делать
сам. Те, что видел в продаже, мне не подходили или по цене, или по эстетиче-
ским соображениям, или были на DIN-рейку, что тоже меня не устраивало.
Изначально корпус хотел выпилить из фанеры. Но потом вспомнил, что у меня
есть замечательный друг и, по большой для меня радости, директор фирмы по
производству спортивных наград. У него имеются всякие там станки, в том числе
и для лазерной резки.
Обратился за помощью и друг не отказал - за пару минут лазером нарезали де-
талей .
Программа
С точки зрения Ардуино, данная HMI представляет из себя 2 устройства, кото-
рые работают по шине 12С: дисплей (LCD) с адресом 0x27 и клавиатура с адресом
0x20. Соответственно, работать Arduino будет отдельно с клавиатурой и отдель-
но с LCD.
Работа с LCD осуществляется через специальную библиотеку
«LiquidCrystal_I2C.h», ее нужно установить в Aduino IDE.
Работа с клавиатурой осуществляется через стандартную библиотеку «Wire.h»,
которая изначально имеется в Aduino IDE.
Подключаем HMI к Ardiuno.
HMI i2c DIV
Для начала проверим, видит ли Ардуино наш HMI. Для этого загружаем в нее
программу, которая будет сканировать шину i2c на предмет нахождения на ней
DB9F
устройств:
//i2c_scaner
#include <Wire.h>
String stringOne;
void setup()
{
Wire.begin();
Serial.begin(9600)
while (!Serial) ;
void loop()
{
byte error, address;
int nDevices;
Serial.println("Scanning.. .") ;
nDevices = 0;
for(address = 1; address < 127; address++ )
{
Wire.beginTransmission(address);
error = Wire.endTransmission();
if (error == 0)
{
String stringOne = String(address, HEX)
Serial.print("Ox");
if(stringOne=="0A")
if(stringOne=="0F")
if(stringOne=="lD")
erometerf") ;
if(stringOne=="lE")
if(stringOne=="5A")
if(stringOne=="5B")
if(stringOne=="5C")
1 Touch Sensor" );
if(stringOne=="5D")
if(stringOne=="20")
fLCM1602 LCD Adapter1 ");
if(stringOne=="21") Serial.println
if(stringOne=="22") Serial.println
if(stringOne=="23") Serial.println
fBH1750FVI digital Light Sensor'");
if(stringOne=="24") Serial.println
if(stringOne=="25") Serial.println
if(stringOne=="26") Serial.println
if(stringOne=="27") Serial.println
fLCM1602 LCD Adapter '");
if(stringOne=="39") Serial.println
if(stringOne=="40")
Serial.print
Serial.println
Serial.println
Serial.println
Serial.println
Serial.println
Serial.println
Serial.println
Serial.println
Serial.println
)
if(stringOne=="48")
if(stringOne=="49")
Serial.println
Serial.println
Serial.println
stringOne); Serial.print(" - ");
'Motor Driverf") ;
'Motor Driverf") ;
fADXL345 Input 3-Axis Digital Accel-
fHMC5883 3-Axis Digital Compass'");
' Touch Sensor' ") ;
' Touch Sensor' ") ;
fBH1750FVI digital Light Sensor1
OR
Touch Sensorf") ;
PCF8574 8-Bit I/O Expander1
OR
PCF8574 8-Bit I/O Expander'");
PCF8574 8-Bit I/O Expander'");
PCF8574 8-Bit I/O Expander1 OR
PCF8574 8-Bit I/O Expander'");
PCF8574 8-Bit I/O Expander'");
PCF8574 8-Bit I/O Expander1
PCF8574 8-Bit I/O Expander1
OR
fTSL2561 Ambient Light Sensor'");
fBMP180 barometric pressure sensor'
fADS1115
fADS1115
Module
Module
16-Bitf") ;
16-Bitf OR
SPI-to-
UART f " ) ;
if (stringOne=="4A") Serial .println (" fADS1115 Module 16-Bit'");
if (string0ne==ff4Bn) Serial .println (" fADS1115 Module 16-Bit'");
if(stringOne=="50") Serial.println("fAT24C32 EEPROM' ") ;
if(stringOne=="53") Serial.println("fADXL345 Input 3-Axis Digital Accel-
erometer' ") ;
if (stringOne==n68ff) Serial .println (" fDS3231 real-time clock1 OR fMPU-9250
Nine axis sensor module1");
if (string0ne=="7A") Serial .println (" f LCD OLED 128x64'");
if (stringOne==ff76n) Serial .println (" fBMP2 80 barometric pressure sen-
sor ' ") ;
if (stringOne==ff77n) Serial .println (" fBMP180 barometric pressure sensor1
OR fBMP280 barometric pressure sensor"');
if (stringOne==n78ff) Serial .println (" f LCD OLED 128x64'" );
nDevices++;
}
else if (error==4)
{
Serial.print("Unknow error at address Ox");
if (address<16)
Serial.print("0");
Serial.println(address,HEX);
}
}
if (nDevices == 0)
Serial.println("No I2C devices found\n");
else
Serial.println("done\n");
delay(5000);
}
Во время выполнения этой программы, Ардуино будет писать результаты скани-
вания шины 12С в последовательный порт. Дл
Arduino IDE заходим Инструменты-> Монитор порта.
рования шины 12С в последовательный порт. Для просмотра этих данных,
г
ОСОМ9 С
сэ»
м@
ммГ
||1 1
Отправить
Scanning
0x20 - 'PCF8574 8-Bit I/O Expander' OR 'LCM1602 LCD Adapter'
0x27 - 'PCF8574 8-Bit I/O Expander' OR 'LCM1602 LCD Adapter '
done
f7] Автопрокрутка ! Нет конца строки
l
л. 1
▼ ] [9600 бод
^
Видим, что Ардуино на шине 12С определило два устройства с адресами 0x20 и
0x27, это клавиатура и LCD соответственно.
Теперь посмотрим, как работает наша клавиатура. Создадим программу, которая
будет опрашивать состояние кнопок и выводить его на LCD.
/*
Вывод на LCD состояния кнопок по шине i2c
LCD подключен через плату FC-113, адрес 0x27
Клавиатура подключена через расширитель портов PCF8574P, адрес 0x20
*/
#include <LiquidCrystal_I2C . h>
#include <Wire.h>
#define led 13
#define ADDR_KBRD 0x20
#define ADDR_LCD 0x27
byte dio_in;
bool b;
bool key[5];
LiquidCrystal_I2C led(ADDR_LCD ,16 ,2) ; // Устанавливаем дисплей
void setup()
{
pinMode(led, OUTPUT);
//
lcd.init() ;
led.backlight();// Включаем подсветку дисплея
//
Wire.begin();
Wire.beginTransmission(ADDR_KBRD);
Wire.write(Bllllllll); //Конфигурация всех порты PCF8574P на клавиатуре как
входа
Wire.endTransmission();
}
void loop()
{
Wire . reques tFrom (ADDR_KBRD, 1) ;
while (!Wire.available ()) ;
byte dio_in = Wire.read(); //читаем состояние портов PCF8574P(кнопок)
//заполняем массив кнопок значениями их состояний
byte mask=l;
for(int i=0; i<5;i++)
{
key[i]=!(dio_in & mask);
mask=mask«l ;
}
b=!b;
digitalWrite(led, b); //Мигаем светодиодом на Ардуино
//Вывод состояний кнопок на LCD
led.setCursor(0, 0) ;
led.print(String(key[0])+" "+
String(key[1])+" "+
String(key[2])+" "+
String(key[3])+" "+
String(key[4])+" ");
delay(100);
Клавиатура работает.
Наконец можно переходить к тому, ради чего все затевалось - созданию много-
уровневого меню в Ардуино. Через меню будем не только смотреть информацию, но
и управлять выходами самого Ардуино.
HHI i2c DIY
▲ Т X J
О О
DB9F
►5V
GND
SCL
9 SDA
EDIT
А
■и3
В интернете много информации по созданию многоуровневого меню на C++, а для
Ардуино даже видел какие-то библиотеки. Но я решил в своей программе написать
меню самостоятельно. Во-первых, чем меньше левых библиотек в проекте, тем
спокойнее. А во-вторых, это просто.
Получилась у меня очередная вариация древовидного меню. Меню позволяет вы-
водить в каждой строке одновременно статический текст и значение переменной.
Например, можно вывести название параметра и его значение.
Для вывода на экран переменных, применяю принцип тегов - определенным обра-
зом оформленных текстовых меток в тексте, вместо которых при отображении тек-
ста на экране выводится значение.
Параметры можно изменять нажатием кнопки «Edit». Причем, в теге каждого па-
раметра указывается, доступен ли он для редактирования или только для чтения.
Если текущий параметр только для чтения, в начале строки указатель будет !*!,
если редактирование параметра разрешено, указатель станет т +т .
/*
Древовидное меню, работа снопками и LCD по шине 12с
LCD подключен через плату FC-113, адрес 0x27
Клавиатура подключена через расширитель портов PCF8574P, адрес 0x20
*/
#include <LiquidCrystal_I2C . h>
#include <Wire.h>
#define led 13 //светодиод на плате Ардуно нано; будет мигать, пока-
зывая этим, что система не зависла
#define ADDR_KBRD 0x20
#define ADDR_LCD 0x27
#define PORT_D2 2
#define PORT_D3 3
#define PORT_D4 4
#define POINT_ON_ROOT_MENU_ITEM 0 // 0/1= запретить/разрешить вывод
указателя позиции(* или +) на главном экране меню
byte dio_in;
bool b;
byte i;
//bool переменные, которыми можно управлять из меню
bool BoolVal[9]={0,0,0, 0,0,0, 0,0,0};
#define ValSvetl BoolVal[0]
#define ValSvet2 BoolVal[l]
#define ValSvet3 BoolVal[2]
#define ValRozetkal BoolVal[3]
#define ValRozetka2 BoolVal[4]
#define ValRozetka3 BoolVal[5]
#define ValClapanl BoolVal[6]
#define ValClapan2 BoolVal[7]
#define ValClapan3 BoolVal[8]
//
struct STRUCT_KEY{
bool StateCur; //Текущее состояние кнопки
bool StateOld; //Состояние кнопки при прошлом опросе
bool Imp; //Было нажатие кнопки (переход из 0 в 1)
};
//кнопки
STRUCT_KEY Key[5]={0,0,О,
0,0,0,
0,0,0,
0,0,0,
0,0,0
};
//---
/*Текстовые строки меню
* Допустимы теги, например:
* т #А1т bool переменная, где
* !#!- тип переменной bool,
* fAf- адрес(HEX) переменной в массиве BoolVal,
* '1'- редактирование переменной разрешено
* при выводе текста, вместо тега автоматически подставляется значение пере-
менной
*/
String StrNull=ff " ; //пустая строка
String StrRootl="COMP-MAN. INFO" ;
String StrRoot2=nPLC-BLOG.COM.UAff ;
String StrSvet= "СВЕТ"; //Свет
String StrSvetl="CBET 1 #01";
String StrSvet2="CBET 2 #10";
String StrSvet3="CBET 3 #21";
String StrRozetka="РОЗЕТКИ"; //Розетки
String StrRozetkal="РОЗЕТКА 1 #30";
String StrRozetka2="РОЗЕТКА 2 #40";
String StrRozetka3="РОЗЕТКА 3 #50";
String StrClapan="КЛАПАНЫ" ; //Клапаны
String StrClapanl="KJIAIIAH 1 #60"; //
String StrClapan2="KJIAIIAH 2 #70";
String StrClapan3="КЛАПАН 3 #80";
struct MENU_ITEM //Пункт меню (экран) г состоит из 2 строк и координат пе-
рехода при нажатии кнопок
{
byte KeyUp; //№ пункта меню, куда переходить по кнопке "вверх"
byte KeyDwn; //№ пункта меню, куда переходить по кнопке "вниз"
byte KeyCancel; //№ пункта меню, куда переходить по кнопке "отме-
на" (cancel)
byte KeyEnter; //№ пункта меню, куда переходить по кнопке "ввод"(enter)
byte KeyEdit; //кнопка "edit", резерв
String *pstrl;
String *pstr2;
//указатель на верхнюю строку меню(экрана)
//указатель на нижнюю строку меню(экрана)
};
II
MENU ITEM
Menu[]={0/
0,0,1,0, SStrRootl,&StrRoot2,
1,8,0,2,0, &StrSvet,&StrRozetka,
2,3,1,2,0, SStrSvetl,&StrSvet2,
&StrSvet2,&StrSvet3,
&StrSvet3,SStrNull,
SStrNull,SStrNull,
SStrNull,SStrNull,
SStrNull,SStrNull,
2,4,1,3,0,
3,4,1,4,0,
0,0,0,0,0
0,0,0,0,0
0,0,0,0,0
1,15,0,9,0, SStrRozetka,SStrClapan t
9,10,8,9,0
9,11,8,10,0, &StrRozetka2, &StrRozetka3
10,11,8,11
0,0,0,0,0
0,0,0,0,0
0,0,0,0,0
8,15,0,16,0,
16,17,15,0
16,18,15,0
17,18,15,0
0,0,0,0,0
0,0,0,0,0
0,0,0,0,0
110
111
112
113
//4
115
116
111
IIS
SStrRozetkal, &StrRozetka2
0, &StrRozetka3, SStrNull,
SStrNull,SStrNull,
&StrNull,&StrNull,
SStrNull,&StrNull,
&StrClapan, &StrNull,
0, &StrClapanl,&StrClapan2,
0, &StrClapan2,&StrClapan3,
0, &StrClapan3,SStrNull,
&StrNull,&StrNull,
SStrNull,&StrNull,
SStrNull,&StrNull,
Главный экран
СВЕТ
РЕЗЕРВ
РОЗЕТКИ
119
//Ю
//11
//12 РЕЗЕРВ
//13
//14
//15
//16
//17
//18
//19
//20
//21
КЛАПАНЫ
РЕЗЕРВ
};
byte PosMenu=0; //позиция меню
LiquidCrystal_I2C led(ADDR_LCD,16,2); // Устанавливаем дисплей
//Чтение состояний кнопок
void ReadKey(byte dio_in)
{
//заполняем массив кнопок значениями их состояний
byte mask=l;
for(i=0; i<5; i++)
{
Key[i].StateCur=!(dio_in & mask);
mask=mask«l ;
Key[i].Imp=!Key[i].StateOld & Key[i].StateCur; //определяем нажатие
кнопки (переход из 0 в 1)
Key[i].State01d=Key[i].StateCur;
}
/■
* Перекодировка UTF-8 русских букв (только заглавных) в коды LCD
* а то Ардуино выводит их неправильно
*/
byte MasRus[33][2]= {
144
145
146
147
148
149
129
150
151
152
153
154
155
156
157
158
159
160
161
162
163
164
165
166
167
168
169
170
171
172
173
174
0x41
ОхаО
0x42
Oxal
OxeO
0x45
0ха2
ОхаЗ
0ха4
0ха5
Охаб
0х4Ь
0ха7
0x4d
0x48
0x4f
0ха8
0x50
0x43
0x54
0ха9
Охаа
0x58
Oxel
ОхаЬ
0 хае
0хе2
Oxad
0 хае
0хс4
Oxaf
OxbO
//А
175, ОхЫ
};
//я
String RusStrLCD(String Strln)
{
String StrOut="";
byte bl;
byte y;
byte l=StrIn.length();
for(byte i=0; i<l; i++)
{
bl=StrIn.charAt(i) ;
if (Ы<128)
StrOut=StrOut+char(bl);
else
{
if (bl==208) //байт==208, это первый байт из 2-байтного кода рус. буквы
{
bl=StrIn.charAt(i+l);
for(y=0; y<33; y++)
if(MasRus[у][0]==bl)
{
StrOut=StrOut+char(MasRus[у][1]);
break;
}
}
i++;
}
}
return StrOut;
}
//
//ASCII HEX > dec
byte StrHexToByte(char val)
{
byte dec=0;
switch (val) {
case f 0 f :
dec=0;
break;
case f1f:
dec=l;
break;
case f 2 f :
dec=2;
break;
case f 3 f :
dec=3;
break;
case f 4 f :
dec=4;
break;
case f 5 f :
dec=5;
break;
case f 6 f :
dec=6;
break;
case f 7 f :
dec=7;
break;
case f 8 f :
dec=8;
break;
case f 9 f :
dec=9;
break;
case fAf:
dec=10;
break;
case fBf:
dec=ll;
break;
case fCf:
dec=12;
break;
case fD f :
dec=13;
break;
case fE f :
dec=14;
break;
case f Ff :
dec=15;
break;
default:
dec=0;
break;
}
return dec;
//Вывод на экран пункта меню
void WriteLCD (byte num)
{
String str[]={n*"+*Menu[num] .pstrl, *Menu [num] .pstr2};
if (num==0 && POINT_ON_ROOT_MENU_ITEM==0) //на главном эркане нужно выво-
дить указатель?
str[0].setCharAt(0, f f); //стираем указатель, если нет
//Подставляем значения переменных вместо тегов
byte NumVal;
byte 1;
for(byte y=0; y<2; y++)
{
l=str[y].length();
for(i=0; i<l; i++)
{
if (str[y].charAt(i)==f#f) //# bool, состояния off/ON
{
if(StrHexToByte(str[y].charAt(i+2))==1 && y==0) //редактирование па-
раметра разрешено?
str[у] .setCharAt(0,f + f) ;
NumVal=StrHexToByte(str[y] .charAt (i+1) ) ;
str [y] =str [y] . substring (0 , i) +String (NumVal) ;
if(BoolVal[NumVal]==0)
str[y]=str[y].substring(0,i)+"off" ;
if(BoolVal[NumVal]==1)
str[y]=str[y].substring(0,i)+"ON" ;
}
if (str[y].charAt(i)==f$f) //$ int, делается по тому же принципу, но мне
пока не надо
{
}
if (str[у].charAt(i)=='~') //~ время, делается по тому же принципу, но мне
пока не надо
{
}
}
}
//---
led.clear() ;
led.setCursor(0, 0) ;
led.print(str[0]) ;
led.setCursor(1, 1) ;
led.print(str[1]) ;
}
//Определяем, на какой пункт меню нужно перейти
byte GoMenu(byte key)
{
byte PosMenuNew=PosMenu;
switch (key) {
case 0:
PosMenuNew=Menu [PosMenu] . KeyUp;
break;
case 1:
PosMenuNew=Menu [PosMenu] . KeyDwn ;
break;
case 2:
PosMenuNew=Menu[PosMenu].KeyCancel;
break;
case 3:
PosMenuNew=Menu[PosMenu].KeyEnter;
break;
case 4:
r
break;
default:
break;
}
return PosMenuNew;
}
//действия по нажатию кнопки "Edit"
void Edit (byte posmenu)
{
byte NumVal;
bool *pval;
String str=*Menu [posmenu] .pstrl;
byte l=str.length();
for(i=0; i<l; i++)
if (str.charAt(i)==f#f) //#- bool, состояние off/ON
{
if(StrHexToByte(str.charAt(i+2))==1) //редактирование параметра раз-
решено?
{
pval= &(BoolVal[StrHexToByte(str.charAt(i+1))]); //находим пара-
метр , который привязан к тек. пункту меню
*pval=!(*pval); //меняем значение параметра на
противоположное
}
}
}
//Вывод данные в порты Ардуино
void ValToPortO
{
digitalWrite(P0RT_D2,ValSvetl);
digitalWrite(P0RT_D3,ValSvet2);
digitalWrite(PORT_D4,ValSvet3);
}
void setup()
{
pinMode(led, OUTPUT); //светодиод на плате Ардуино нано
pinMode(P0RT_D2, OUTPUT);
pinMode(P0RT_D3, OUTPUT);
pinMode(P0RT_D4, OUTPUT);
//Перекодируем русские тексты для LCD
StrSvet=RusStrLCD(StrSvet);
StrSvetl=RusStrLCD(StrSvetl);
StrSvet2=RusStrLCD(StrSvet2);
StrSvet3=RusStrLCD(StrSvet3);
StrRozetka=RusStrLCD(StrRozetka);
StrRozetkal=RusStrLCD(StrRozetkal);
StrRozetka2=RusStrLCD(StrRozetka2);
StrRozetka3=RusStrLCD(StrRozetka3);
StrClapan=RusStrLCD(StrClapan);
StrClapanl=RusStrLCD(StrClapanl);
StrClapan2=RusStrLCD(StrClapan2);
StrClapan3=RusStrLCD(StrClapan3);
//
lcd.init() ;
led.backlight();// Включаем подсветку дисплея
WriteLCD(PosMenu);
Wire.begin();
Wire.beginTransmission(ADDR_KBRD);
Wire.write(Bllllllll); //Конфигурация всех порты PCF8574P на клавиатуре как
входа
Wire.endTransmission();
void loop()
Wire . reques tFrom (ADDR_KBRD, 1) ;
while (!Wire.available ()) ;
byte dio_in = Wire.read(); //читаем состояние портов PCF8574P(кнопок)
ReadKey(dio_in); //определяем состояния кнопок
//проверяем, было ли нажатие кнопки; если да, ставим флаг у соответствующей
кнопки
int Keylmp=-1;
for (i=0; i<5; i++)
if(Key[i].Imp==l)
{
Keylmp=i;
Key[i].lmp==0;
}
if (Keylmp>-1) //так было нажатие?
{
if (Keylmp==4) //Кнопка "Edit"
Edit (PosMenu) ;
PosMenu=GoMenu ( (KeyImp) ) ;
WriteLCD(PosMenu);
}
b=!b;
digitalWrite(led, b); //Мигаем светодиодом на Ардуино
ValToPort(); //управление выходами
delay(50);
}
Отдельно нужно затронуть вопрос русификации.
В знакогенераторе некоторых LCD 1602 нет русских букв, а вместо них прошиты
японские кракозябры. Перепрошить знакогенератор невозможно. Поэтому придется
или писать на экране слова латинскими буквами, или в программе формировать
русские буквы самому, т.к. в LCD 1602 есть возможность создавать и хранить в
ОЗУ LCD собственные символы. Но, в последнем случае, можно выводить на экран
не больше восьми «самодельных» символов за раз.
Charset HD44780(LCD 1602), original
n
1
2
3
4
5
6
7
8
9
A
В
С
D
E
F
n
1
2
T
"IT
1
s
vm
m
T~
ц
2
*.
+_
7
—
ш
y_
3
il
№
№
Ш
№
H
Ш
И
Ш
H
■
■
■
a
=
s
7"
4
lal
ш
ш
в
E
В
E
н
и
ш
ей
ш
Е
Ш
Ш
И
5
В
ш
ш
в
ш
р
и
ш
Н
и
0
с
ш
№
75"
—
6
\
а
Е
с
И
е
Е
[1
И
■
—ш-
J
И
Ш
ш
п
сэ
7
Р
Ч
Г
S
0Q
LJ
V
U>
к
^
Z.
И
ш
в
*
±_
8
1Г
А
о
~г
J_
\
■
1
7
4_
~Ъ
^
7f
1»
Л
ж
^t
в
—
Н
И
га
ш
я
и
я
га
я
И
т
v
ш
ш
га
с
й
Е
га
1 — |
т
Е
И
в
[1
И
ш
rt
Е
га
*s
[1
И
D
^
Е
5!
ш
Э*
И
В
7
ЕЕ
5П
к
Е
га
^
TV
тг
Е
«
а
г
&
н
с
I
з
sT
"ч"
—г-
1
X
ф
¥
п
■ ■
о
F
Е
Я
о
60
Л
■ ■
U
Г
л
X
5
*
я
п
-Г
I
Charset HD44780(LCD 1602), russian
0
1
2
3
4
5
6
7
8
9
А
В
С
D
Е
F
0
1
2
!
II
#
*
У.
&
7
<
>
*
+
?
—
■
/
3
0
1
2
3
4
5
6
7
8
9
■
■
■
<
=
>
?
4
3
Н
В
с
D
Е
F
G
Н
I
J
К
L
11
N
0
5
Р
Q
R
S
Т
и
и
I.J
X
V
Z
[
ф
]
л.
в
б
V.
а
ь
с
d
е
f
g
h
i
j
к
1
n
n
о
7
P
4
Г
s
t
u
V
Ul
X
У
z
ID
IB
IS
4
£
8
9
A
Б
Г
Ё
Ж
э
и
й
Л
п
V
ф
ч
ш
ъ
ы
э
в
Ю
Я
6
в
Г
ё
ж
3
и
и
К
Л
м
н
п
т
с
ч
ш
ъ
и
ь
э
ю
■я
«
»
а
77
*1
С
f
£
D
1
1
Ц
!!
У
X
У
I
Я
t
4
1+
«1
И
*
■
Е
Д
U
UJ
я
ф
U
щ
^
HW
ё
9
Li
4
.".
о
F
ч
у
<й
ц
а
■--
й^
>
t
"lC
i
*
>i
s
41
1
В принципе, нет ничего страшного, если писать на LCD русские слова англий-
скими буквами. Вон, даже почтенная французская компания Shneider Electric (та
самая, что еще до революции продавала гаубицы царю) за полтора десятилетия не
сподобилась внедрить в свои знаменитые программируемые реле Zelio русский
язык. Но это не мешает активно торговать ими на просторах всего СНГ. Причем,
канальи, испанский и португальский языки ввели.
На многих наших заводах эти Zelio общаются с персоналом фразами типа «NASOS
1 VKL».
Когда непонятно, есть ли русские буквы в конкретном LCD, нужно вывести на
экран все символы его знакогенератора. Если кириллица есть, она начинается с
160 позиции.
/^Последовательно выводит на LCD все символы его знакогенератора
* LCD подключен по шине 12с
*/
#include <LiquidCrystal_I2C . h>
LiquidCrystal_I2C led(0x27,16,2); // Устанавливаем дисплей
void setup() {
// put your setup code here, to run once:
lcd.init();
led.clear() ;
}
void loop() {
int i,y;
while(1)
{
for (i=0; i < 16; i++)
{
led.clear() ;
led.setCursor(0,0) ;
led.print(String(i*16)+" - "+String(i*16+15));
led.setCursor(0,1) ;
for(y=0;y<16;y++)
led.print(char(i*16+y));
delay(3000);
}
}
}
Но даже если ваш LCD 1602 русифицирован, вывести на экран русские слова не
так просто. По крайней мере, используя библиотеку «LiquidCrystal_I2C.h» при
работе с LCD по шине 12С.
Если просто выводить русский текст, например инструкцией
led.print(«Привет!!!»), то вместо «Привет!!!» на экране появится какая-то бе-
либерда .
Это потому, что русские буквы Arduino IDE переводит в двухбайтный код UTF-
8, а в LCD все символы однобайтные.
Та же проблема, кстати, наблюдается при передаче русских текстов из Ардуино
в монитор порта Arduino IDE. Ардуино передает в последовательный порт русские
буквы в двухбайтной кодировке UTF-8, а монитор порта Arduino IDE пытается их
читать в однобайтной кодировке Windows-1251 (ср1251). Хотя ср1251 тоже 8-
битная, как и кодировка LCD 1602, но с ней не совпадает.
Можно формировать русские тексты через коды символов. К примеру, строку т ЖК
дисплейт на русифицированный LCD получится вывести так:
lcd.print("\243K \343\270c\276\273e\271");
Но мне такой подход не нравится.
Чтобы корректно отображать русский текст на русифицированных LCD 1602, для
Ардуино придумали несколько библиотек. Но, почитав отзывы, я увидел, что мно-
гие жалуются на глюки при их использовании.
Поэтому я в своей программе многоуровневого меню сам написал простую функ-
цию преобразования UTF-8 в коды LCD. Правда, сделал это только для заглавных
русских букв, что меня вполне устраивает.
/*
•
•
*/
byte
Перекодировка UTF-8 русских букв (только заглавных)
а то Ардуино выводит их неправильно
в коды LCD
MasRus[33][2]= {
144,
145,
146,
147,
148,
149,
129,
150,
151,
152,
153,
154,
155,
156,
157,
158,
159,
160,
161,
162,
163,
164,
165,
166,
, 0x41
ОхаО
, 0x42
Oxal
OxeO
, 0x45
0ха2
ОхаЗ
0ха4
0ха5
Охаб
, 0х4Ь
0ха7
, 0x4d
, 0x48
, 0x4f
0ха8
, 0x50
, 0x43
, 0x54
0ха9
Охаа
, 0x58
Oxel
//А
167, ОхаЬ
168, Охас
169, 0хе2
170, Oxad,
171,
172,
173,
174,
Oxae,
Oxc4,
Oxaf,
OxbO,
175, ОхЫ //Я
};
String RusStrLCD(String Strln)
{
String StrOut="";
byte Ы;
byte y;
byte l=StrIn.length();
for(byte i=0; i<l; i++)
{
bl=StrIn.charAt(i) ;
if (Ы<128)
StrOut=StrOut+char(bl);
else
{
if (bl==208) //байт==208, это первый байт из 2-байтного кода рус.
буквы
{
bl=StrIn.charAt(i+l);
for(y=0; y<33; y++)
if(MasRus[у][0]==bl)
{
StrOut=StrOut+char(MasRus[у][1]);
break;
}
}
i++;
}
}
return StrOut;
}
На этом про самодельную HMI с шиной 12С у меня все.
Ах да, в начале статьи я писал, что делаю HMI не совсем для Ардуино, а для
ардуино-совместимого оборудования. Это я про ПЛК CONTROLLINO MAXI, который
программируется из среды Arduino IDE и многих других (снимок ниже).
CONTROLLINO MAXI это фактически Arduino + куча шилдов и все оформлено как
промышленный ПЛК.
Ссылки:
1. Ардуино-совместимый ПЛК CONTROLLINO https://controllino.biz/
2 . Расширитель портов PCF8574 и подключение его к Arduino
http://adatum.ru/pcf8574-kak-legko-uvelichit-chislo-pinov-na-arduino.html
3. Плата FC-113 для работы LCD 1602 по шине i2c и подключение ее к Arduino
5
6
http://soltau.ru/index.php/arduino/item/372-как-podklyuchit-lcd-displej-s-
i2c-modulem-k-arduino
Многоуровневое древовидное меню, общие принципы создания на Си
http://easyelectronics.ru/organizaciya-drevovidnogo-menyu.html
Кодировка UTF-8 http://i.voenmeh.ru/kafi5/Kam.loc/inform/UTF-8.htm
Кодировка Windows-1251 https://ru.wikipedia.org/wiki/Windows-1251
Архив со схемами, скетчами и печатной платой в формате lay6 можно скачать
Здесь : ftp: //homelab.homelinuxserver.org/pub/arhiv/2017-04-al. zip
Техника
ФУРЬЕ-СПЕКТРОМЕТР
Введение
Фурье-спектрометр — оптический прибор, используемый для количественного и
качественного анализа содержания веществ в газовой пробе.
Основной элемент фурье-спектрометра — интерферометр Майкельсона.
Допустим, у нас имеется когерентный источник излучения с определённой дли-
ной волны. Когда разность хода двух лучей, пришедших в приёмник, равна Х/2
(то есть лучи пришли в противофазе) интенсивность света, регистрируемая при-
ёмником, близка к нулю. При перемещении правого зеркала интерферометра Май-
кельсона разность хода лучей изменяется, изменяется и интенсивность света,
регистрируемая приёмником. Очевидно, что интенсивность света максимальная,
когда разность хода лучей будет кратна длине волны X.
При перемещении зеркала с постоянной скоростью на выходе приёмника будет
наблюдаться электрический сигнал синусоидальной формы. Притом период синусои-
ды зависит от длины волны источника, а амплитуда от интенсивности источника.
Теперь представим, что на входе некогерентный источник. Каждая длина волны
в спектре источника света будет давать свою синусоиду на выходе приёмника.
Таким образом на выходе приёмника мы получаем сложный сигнал. При выполнении
над полученным сигналом обратного преобразования Фурье получаем спектр вход-
ного электрического сигнала, который также является спектром излучения источ-
ника (то есть интенсивность излучения источника на различных длинах волн).
Основной элемент Фурье-спектрометра — интерферометр Майкельсона.
В Фурье-спектрометре одно из зеркал выполняется подвижным.
На схеме: 1 — источник излучения, 2 — светоделительная (полупро-
зрачная) пластинка, 3 — неподвижное зеркало, 4 — подвижное зер-
кало , 5 — фотоприемник.
Схема реального спектрометра несколько сложнее:
исиг
\
На схеме: 1 — источник излучения, 2,4 — колиммирующая оптика, 3
— входная диафрагма, 5 — неподвижное зеркало, 6 — подвижное зер-
кало, 7 — привод зеркала, 8 — светоделительная пластинка, 9 —
лазер опорного канала, 10 — фотоприемник опорного канала, 11 —
фокусирующая оптика, 12 — фотоприемник сигнала.
Для того, чтобы стабилизировать скорость движения подвижного зеркала, и
обеспечить «привязку» спектрометра к абсолютным значениям длин волн, в спек-
трометр вводят опорный канал, состоящий из лазера и его фотоприемника (9 и 12
на схеме). Лазер в таком случае выступает эталоном длины волны. В высококаче-
ственных спектрометрах для этих целей используют одночастотные газовые лазе-
ры. В результате точность измерения длин волн получается очень высокой.
Фурье-спектрометры обладают и другими преимуществами по сравнению с класси-
ческими спектрометрами.
Важная особенность Фурье-спектрометров — при использовании даже одного фо-
топриемника, одновременно регистрируются все спектральные элементы, что дает
энергетический выигрыш по сравнению с поэлементным механическим сканированием
(выигрыш Фэлжетта).
Фурье-спектрометры не требуют использования оптических щелей, которые за-
держивают большую часть светового потока, что дает большой выигрыш в светоси-
ле (выигрыш Жакино).
В Фурье-спектрометрах нет проблемы наложения спектров, как в спектрометрах
с дифракционными решетками, за счет чего спектральный диапазон исследуемого
излучения может быть очень широким, и определяется параметрами фотоприемника
и светоделительной пластины.
Разрешающая способность Фурье-спектрометров может быть намного выше, чем в
традиционных спектрометрах. Она определяется разностью хода подвижного зерка-
ла А. Разрешаемый интервал волн определяется выражением: 5 А = Л2/А
Однако есть и важный недостаток — большая механическая и оптическая слож-
ность спектрометра. Для возникновения интерференции оба зеркала интерферомет-
ра должны быть очень точно выставлены перпендикулярно друг1 другу. При этом
одно из зеркал должно совершать продольные колебания, но перпендикулярность
должна сохраняться с той же точностью. В высококачественных спектрометрах в
некоторых случаях для компенсации наклона подвижного зеркала в процессе дви-
жения при помощи пьезоэлектрических приводов наклоняют неподвижное зеркало.
Для получения информации о текущем наклоне измеряются параметры опорного луча
от лазера.
Каждый газ имеет свой спектр поглощения проходящего через него излучения.
Причём величина поглощения зависит от концентрации данного газа.
Обычно на входе фурье-спектрометра устанавливают кювету, через которую про-
качивают анализируемую газовую смесь. С одной стороны кюветы стоит источник
света, с другой ставится интерферометр Майкельсона. Таким образом, спектр на
входе интерферометра будет иметь «провалы» на определённых длинах волн. После
обратного преобразования Фурье получаем спектр поглощения, по которому доста-
точно просто определить присутствующие в анализируемом воздухе газы и их кон-
центрацию .
Конструкция
Одна из наиболее важных частей спектрометра — узел неподвижного зеркала.
Именно его нужно будет юстировать (плавно перемещать) в процессе сборки. Нуж-
но было обеспечить возможность наклонять зеркало по двум осям, и точно пере-
мещать его в продольном направлении (зачем — ниже), при этом зеркало не долж-
но наклонятся.
Основой узла неподвижного зеркала стал одноосевой столик с микрометрическим
винтом. Эти узлы у меня уже были, нужно было только соединить их вместе. Для
безлюфтовой связи я использовал простой прижим столика к микрометрическому
винту пружиной, находящейся внутри основания столика.
Продольное перемещение обеспечено, дальше дело за креплением зеркала, кото-
рое сможет обеспечить его плавный наклон.
Его я сделал, используя три котировочных винта, снятых со сломанного теодо-
лита. Металлическая пластина с приклеенным зеркалом прижимается пружинами к
торцам этих винтов, а сами винты закреплены в металлическом уголке, прикру-
ченном к столику.
Конструкция понятна из фотографий:
Видны котировочные винты зеркала и микрометрический винт.
Спереди видно само зеркало. Оно взято из сканера. Важная особенность зерка-
ла — зеркальное покрытие должно быть спереди зеркала, и для того, чтобы ин-
терференционные линии не были кривыми, поверхность зеркала должна быть до-
вольно качественной.
Вид сверху:
rw
Видны пружины, прижимающие столик в микрометрическому винту и крепление
пластины с зеркалом к уголку.
Как видно из фотографий, узел неподвижного зеркала прикреплен к доске из
ДСП. Деревянное основание интерферометра — явно не лучшее решение, но из ме-
талла в домашних условиях его было сделать проблематично.
Теперь можно проверить возможность получить интерференцию в домашних усло-
виях — то есть собрать интерферометр. Одно зеркало уже есть, поэтому нужно
добавить второе тестовое зеркало и светоделитель. У меня был светоделительныи
кубик, и я использовал именно его, хотя кубик в интерферометре работает хуже,
чем светоделительная пластинка — его грани дают дополнительные переотражения
света. Получилась такая конструкция:
На одну из граней кубика, не обращенную к зеркалу, нужно направить свет, а
через другую можно наблюдать интерференцию.
После сборки зеркала расположены слишком не перпендикулярно, и поэтому нуж-
но выполнить первичную юстировку. Ее я делал при помощи маломощного лазерного
диода, соединенного с коллимирующей линзой достаточно большого диаметра. На
лазер нужно подать очень маленький ток — такой, чтобы можно было смотреть
прямо на кристалл. В результате получается точечный источник света.
Лазер устанавливается перед интерферометром, и его отражения в зеркалах на-
блюдаются через кубик. Для удобства наблюдения я приставил к кубику призму,
направляющую вышедшее из кубика излучение вверх. Теперь, поворачивая котиро-
вочные винты зеркала, нужно совместить два видимых отражения лазера в одно.
К сожалению, фотографий этого процесса у меня нет, и выглядит он не очень
понятно — из-за бликов в кубике видно много светящихся точек. Все становится
значительно понятней, корда начинаешь поворачивать котировочные винты — часть
точек начинает перемещаться, а часть остается на месте.
После того, как зеркала выставлены вышеописанным образом, достаточно увели-
чить мощность лазера — и вот она, интерференция!
Однако излучение лазера глазами наблюдать опасно, так что, чтобы увидеть
интерференцию, нужно установить после кубика какой-либо экран. Я использовал
простой листок бумаги, через который видно интерференционные полосы — мощно-
сти и когерентности лазера хватает, чтобы создать достаточно контрастное изо-
бражение . Поворачивая котировочные винты зеркала, можно изменять ширину полос
— очевидно, что слишком узкие полосы наблюдать проблематично. Чем лучше ин-
терферометр отъюстирован, тем шире полосы. Однако, как я уже упоминал, малей-
шие отклонения зеркал приводят к разъюстировке, и следовательно, линии стано-
вятся слишком узкими и неразличимыми. Чувствительность получившегося интерфе-
рометра к деформациям и вибрациям огромная — достаточно нажать на доску-
основание в любом месте, и линии начинают перемещаться. Даже шаги в комнате
приводят к дрожанию линий.
Однако интерференция когерентного лазерного света — это еще не то, что нуж-
но для работы Фурье-спектрометра. Такой спектрометр должен работать с любым
источником света, в том числе и белым. Длина когерентности белого света —
около 1 мкм.
У светодиодов эта величина может быть больше — несколько десятков микромет-
ров . Интерферометр формирует интерференционную картину только тогда, когда
разность хода световых лучей между каждым из зеркал и светоделителем меньше
длины когерентности излучения. У лазера, даже полупроводникового, она большая
— больше нескольких миллиметров, поэтому интерференция возникает сразу после
юстировки зеркал. А вот даже от светодиода интерференцию получить в разы
сложнее — перемещая зеркало в продольном направлении микрометрическим винтом,
нужно добиться того, чтобы разность хода лучей попала в нужный микронный диа-
пазон .
Однако, как я уже говорил, при перемещении, особенно достаточно большом
(сотни микрон), из-за недостаточно качественной механики столика, зеркало мо-
жет немного поворачиваться, что приводит к тому, что условия для наблюдения
интерференции исчезают. Поэтому часто приходится вновь устанавливать вместо
светодиода лазер и поправлять юстировку зеркала винтами.
В конце концов, после получасовых попыток, когда уже казалось, что это со-
всем не реально, мне удалось получить интерференцию света от светодиода.
Как оказалось немного позже, вместо того, чтобы наблюдать интерференцию че-
рез бумажку на выходе кубика, лучше установить матовую пленку перед кубиком —
так получается протяженный источник света. В результате интерференцию можно
наблюдать непосредственно глазами, что заметно упрощает наблюдение.
Получилось вот так (видно отражение кубика в призме):
Потом удалось получить и интерференцию в белом свете от светодиодного фона-
ря (на фотографии видно матовую пленку — она обращена торцом к фотоаппарату и
на ней видно тусклое пятно света от фонаря):
Если потрогать любое из зеркал, то линии начинают перемещаться и тускнеть,
пока не исчезнут совсем. Период линий зависит от длины волны излучения, как
показано на синтезированной картинке:
i {><• •:. s 1 •• 1 . 11 ; п is ;■
OPDiiua)
Теперь, когда интерферометр сделан, нужно сделать узел подвижного зеркала
взамен тестового. Изначально я планировал просто приклеить небольшое зеркало
к динамику, и подавая на него ток, изменять положение зеркала. Получилась та-
кая конструкция:
После установки, потребовавшей новой юстировки неподвижного зеркала, оказа-
лось , что зеркало слишком сильно качается на диффузоре динамика и его не-
сколько перекашивает при подаче тока через динамик. Тем не менее, изменяя ток
через динамик, можно было плавно перемещать зеркало.
Поэтому я решил сделать конструкцию попрочней, используя механизм, который
применяют в некоторых спектрометрах — пружинный параллелограмм. Конструкция
понятна из фотографии:
Получившийся узел оказался значительно прочней предыдущего, хотя жесткость
металлических пластинок-пружин вышла несколько высокой.
Дальше в спектрометр были добавлены несколько узлов:
Слева — доска из оргалита, с отверстием-диафрагмой. Защищает спектрометр от
внешних засветок.
Между отверстием и светоделительным кубиком установлена коллимирующая лин-
за , приклеенная к металлической оправе:
На оправе виден специальный пластиковый держатель, в который можно встав-
лять матовую пленку (лежит в правом нижнем урлу).
Установлен объектив для фотоприемника. Между объективом и кубиком установ-
лено маленькое зеркало на поворачиваемом креплении. Оно заменяет призму, ко-
торая использовалась ранее. Фотография интерференции сделана именно через не-
го . При повороте зеркала в положение для наблюдения оно перекрывает объектив,
и регистрация спектрограммы становится невозможной. При этом нужно прекращать
подавать сигнал на динамик подвижного зеркала — из-за слишком быстрых колеба-
ний линии глазом не видны.
Внизу в центре виден еще один одноосевой столик. Изначально на нем был за-
креплен фотодатчик, но особых преимуществ столик не давал, и позже я его
снял.
Спереди установил фокусирующий объектив от фотоаппарата:
Для упрощения юстировки и тестирования спектрометра установил красный фото-
диод около диафрагмы.
Диод установлен на специальном поворотном держателе, так что его можно ис-
пользовать как источник тестового излучения для спектрометра, поток света от
объектива при этом перекрывается. Управляется светодиод выключателем, уста-
новленным под держателем.
Теперь стоит немного подробнее рассказать про фотодатчики. Изначально пла-
нировалось использовать только один обычный кремниевый фотодиод. Однако пер-
вые попытки сделать качественный усилитель для фотодиода оказались провальны-
ми, так что я решил использовать фотодатчик ОРТ101, который уже содержит в в
себе усилитель с коэффициентом преобразования 1000000 (1 мка -> 1В).
8 |GND
TJnc
6_]nC
5 Output
Этот датчик работал довольно хорошо, особенно после того, как я снял выше-
упомянутый столик, и точно выставил датчик по высоте.
Однако кремниевый фотодиод способен принимать излучение только в диапазоне
длин волн 400-1100 нм.
Линии поглощения различных веществ обычно лежат дальше, и для их обнаруже-
ния нужен другой диод.
Для работы в ближней ИК области есть несколько типов фотодиодов. Для про-
стого самодельного прибора наиболее подходят германиевые фотодиоды, способные
принимать излучение в диапазоне 600 — 1700 нм. Эти диоды выпускались еще при
СССР, поэтому они относительно дешевы и доступны.
Чувствительность фотодиодов:
Vcc»*5v
-In
GND
1MQ Feedback
"
I
2
3
4
^ч
^"
0
■
■
А/Вт
це
а? -|
0.6
as
a<
цз
аз
ai
н—I—г-
500 700
т—I—г
900 1100 1300 1S00
'-- ' 'Оо
Длина волны, нк
Мне удалось достать фотодиоды ФД-ЗА, и ФД-9Э111. В спектрометре я использо-
вал второй — он обладает несколько большей чувствительностью. Для этого фото-
диода пришлось все же собрать усилитель. Он сделан с использованием операци-
онного усилителя TL072. Для того, чтобы усилитель заработал, понадобилось
обеспечить ему питание напряжением отрицательной полярности. Чтобы получить
такое напряжение, я использовал готовый DC-DC преобразователь с гальваниче-
ской развязкой.
Фотография фотодиода вместе с усилителем:
На обоих фотодиодах должен быть сфокусирован поток света из интерферометра.
Для того, чтобы разделить поток света от объектива, можно было бы использо-
вать светоделительную пластинку, однако это привело бы к ослаблению сигналов
с диодов. Поэтому после объектива было установлено еще одно поворотное зерка-
ло , при помощи которого можно направлять свет на нужный диод. В результате
получился такой узел фотодатчиков:
В центре фотографии находится объектив, сверху на нем закреплен лазер опор-
ного канала. Лазер тот же, что в дальномере, взятый из DVD привода. Лазер на-
чинает формировать качественное когерентное излучение только при определенном
токе. Мощность излучения при этом достаточно высокая. Поэтому, чтобы ограни-
чить мощность луча, мне пришлось закрыть объектив лазера светофильтром. Спра-
ва закреплен датчик на ОРТ101, внизу — германиевый фотодиод с усилителем.
В опорном канале для приема излучения лазера используется фотодиод ФД-263,
сигнал от которого усиливается операционным усилителем LM358. В этом канале
уровень сигнала очень большой, так что коэффициент усиления — 2.
Получилась вот такая конструкция:
В левом нижнем углу спектрометра — фотодиод опорного канала, его усилитель
и переключатель для выбора используемого фотодиода. Слева вверху видна USB-
аудиокарта, соединенная с динамиком подвижного зеркала. Эта же аудиокарта
предназначена для захвата сигнала с фотодиодов основного и опорного каналов.
Под держателем тестового светодиода находится маленькая призма, направляю-
щая луч лазера в сторону фотодиода опорного канала.
Схема спектрометра:
kW
ONI)
IMI
- V* Com
- -In NC
-V
NC
Ш Out
OFT10I
ONI)
♦5V
♦5V
SinjgnaLSi >
l^lbk LP*
ONI) ONI)
StognaLSi >
SI
SingnaLGc^-
S~
MODK
+—\ Sound_ln_Rfcht>
ONI)
Ok
ONI) ONI)
♦5V
K4
"*
RKKKRKNCK CHANNKI.
.AShR _L
GND
■1 SoMndJnJxft >
Пример осциллограммы, получаемой со спектрометра (источником излучения слу-
жит белый светодиод):
СН1
MATH S.OOmV 1.250kHz
5.00ms
Желтая линия — сигнал, подаваемый на динамик подвижного зеркала, голубая
линия — сигнал с ОРТ101, красная — результат Фурье-преобразования, выполняе-
мого осциллографом.
Программа
Без программной обработки Фурье-спектрометр невозможен — именно на компью-
тере проводится обратное Фурье-преобразование, преобразовывающее интерферо-
грамму, полученную от спектрометра, в спектр исходного сигнала.
В моем случае особую сложность создает то, что я управляю зеркалом синусои-
дальным сигналом. Из-за этого зеркало также движется по синусоидальному зако-
ну, и это значит, что его скорость постоянно меняется. Получается, что сигнал
с выхода интерферометра оказывается промодулирован по частоте. Таким образом,
программа должна производить еще и коррекцию частоты обрабатываемого сигнала.
Вся программа написана на С#. Работа со звуком производится при помощи биб-
лиотеки NAudio. Программа не только обрабатывает сигнал от спектрометра, но и
формирует синусоидальный сигнал частотой 20 Гц для управления подвижным зер-
калом. Более высокие частоты хуже передаются механикой подвижного зеркала.
Процесс обработки сигнала можно разделить на несколько этапов, и результаты
обработки сигнала в программе можно просматривать на отдельных вкладках.
Сначала программа получает массив данных от аудиокарты. Этот массив содер-
жит данные от основного и опорного каналов:
PLAY
AMPLITUDE
0 fnq
4 2QHI ;: 25Н: ^ ***** '^%L ^ *""» □ ^Ln
SOUND] RAWagnab |SYNCayA ] INTERPayid ] FREQyechun | Xapednm[
•3000
2000
4000
6000
8000
Sensor
9 Si с
ANALYSE
REF MAX 1873 PERIOD: 81
REFMIN:-2311 PERIOD: 11
REF PERIODS: 68
NON SYMMETRIC
REF IS GOOD: OK
Signd MAX: 237
FFT length: 0
MAXcfspedfw:
MAXIarrfada
Ge
Вверху — опорный сигнал, внизу — сигнал от одного из фотодиодов на выходе
интерферометра. В качестве источника сигнала в данном случае используется зе-
леный светодиод.
Обработка опорного сигнала оказалась довольно непростой. Приходится искать
локальные минимумы и максимумы сигнала (отмечены на графике цветными точка-
ми) , вычислять скорость движения зеркала (оранжевая кривая), искать точки ми-
нимума скорости (отмечены черными точками). Для этих точек важна симметрич-
ность опорного сигнала, так что они не всегда точно совпадают с реальным ми-
нимумом скорости.
Один из найденных минимумов скорости принимается за начало отсчета интерфе-
рограммы (отмечен красной вертикальной линией). Далее выделяется один период
колебания зеркала (следующий рис.).
Число периодов колебаний опорного сигнала за один проход зеркала (между
двумя черными точками на скриншоте) указано справа: «REF PERIODS: 68». Как я
уже упоминал, полученная интерферограмма промодулирована по частоте, и ее
нужно скорректировать. Для коррекции я использовал данные о текущем периоде
колебаний сигнала в опорном канале. Коррекция проводится путем интерполяции
сигнала методом кубических сплайнов. Результат виден ниже (отображается толь-
ко половина интерферограммы):
SOUNDI RAW ay*] SYNCagrwte [ INTERP ayal ] FREQ ipediJM | X «»diun ]
2000-
1000-
0-
-1000-
-2000-
-3000-
v\ ;\nm\\
ШШ
■Mill
300-
200-
100-
0-
•100-
-200-
-300-
ЩГ\ Ifi1
\\\\ Mill
I. i',i !
j_
1000
2000
3000
■ m ш, имиУЦ,|Я1
*
m г
П
к
ЩПЙЩЦ
to*
1000
2000
3000
ЧШ,!\!\
i№L
4000
4000
SOUND J RAW ayA | SYNC ifrwto j INTERPsgnal | fREQ qwdunn | X уесЫлп
300-
200-
100-
0-
-100-
•200-
-300-
4'111,1
uW1'7
ftiW^v»'.
Ш
'MW"< LHP
2000
4000
SAVE
6000
Интерферограмма получена, теперь можно выполнять обратное Фурье-
преобразование. Оно производится при помощи библиотеки FFTW. Результат преоб-
разования :
SOUND I RAWagnab | SYNCiignato | INTERP«ignal j FREQspectum Aaportrun
14000
12000
20000
40000
y] ScatenSMA(.1)
В результате такого преобразования получается спектр исходного сигнала в
области частот. На скриншоте он пересчитан в обратные сантиметры (см-1) , ко-
торые часто используются в спектроскопии. Но мне все же больше привычна шкала
в длинах волн, поэтому спектр приходится пересчитывать:
' SOUND J RAW ay* [ SYNCagnab 1 INTERPagnd 1 FREQ «pedum» | Xspectium
CURSOR POS: NO
3 Sens correction CURSOR VAL: NO
Irtegrabon 0
Видно, что разрешение спектрометра падает с ростом длины волны. Немного
улучшить форму спектра можно, добавив в конец интерферограммы нули, что рав-
носильно проведению интерполяции после выполнения преобразования.
Пример
В качестве примера ниже приведен спектр пропускания раствора медного купо-
роса (CuS04) , полученный с германиевым фотодиодом. Интересно, что он не про-
пускает ИК излучение. Небольшой пик на 650 нм связан с переотражением излуче-
ния лазера из опорного канала в основой.
Вот так снимался этот спектр:
PCVW\T\
ouuuuu
АЛПЛЛЛ
400000-
900000
A
1
500 6(
1
A*.
lt-ж л.
. a -.
Ю 700 800 900 1000 1100 1200 1300 1400 1500 1600 1700 1800
Таким образом, несмотря на все проблемы, мне все же удалось получить в до-
машних условиях интерференцию белого света и сделать Фурье-спектрометр. Как
видно, он не лишен недостатков — спектры получаются несколько кривые, разре-
шение получилось даже хуже, чем у некоторых самодельных спектрометров с ди-
фракционной решеткой (в первую очередь это связано с малым ходом зеркала под-
вижного зеркала). Но, тем не менее — он работает!
Литпортал
ш^^^Шш ^v И
Р^Л^^^Н^^К* <7^^Н
^Н*[*"Д
1ж* 1
детский сад
Джефф Райман
КНИГА ВТОРАЯ.
ИЗМЕНЕНИЕ КЛИМАТА
Для лучших вод подъемля парус ныне,
Мой гений в новое стремит свою ладью,
Блуждавшую в столь яростной пучине,
И я второе царство воспою,
Где души обретают очищенье,
И к вечному восходят бытию.
Пусть мертвое воскреснет песнопенье.
Глава восьмая.
Климат меняется
Милена вспоминала лицо Чао Ли Суня.
Волосы и бородка у него были черные, а жесткие узкие глаза улыбались. В об-
щем, не блаженный старичок святой, а молодой повстанец-изгнанник из Китая,
который так нравился женщинам.
— Проблема, — вещал Чао Ли Сунь, — во времени. — Плавным движением он опи-
сал две окружности, двигая руками в противоположных направлениях. — Время
движется вперед с расширением пространства. Но пространство также сокращает-
ся, и время движется в обратном направлении.
Обе его руки скрестились, как во время молитвы.
— Они пересекаются в точке, именуемой Сейчас. Сейчас извечно, вне време-
ни. — Слышалось стрекотание камер. — Нет единого течения времени. Нет причины
и следствия. — Лицо изгнанника было по-детски печальным. — Получается, и рас-
сказывать не о чем, — сообщил он.
Спустя четыре года после ухода Ролфы Милену считал Консенсус. Теперь и ее
личность была запечатлена. Волна гравитации и мысли хлынула внутрь, наполнив
до отказа. Вся ее память, все ее сущности на минуту разбухли как надутые ша-
ры . Ее прошлое сделалось Сейчас.
Она вспоминала ту ночь, когда опять дали электричество. Милена стояла на
мосту Хангерфорд в тесном окружении незнакомых людей и друзей.
С ней была вся труппа «Бесплодных усилий»: Бирон, Принцесса и все осталь-
ные . Сцилла тоже была здесь. Они удобно встали в уголке смотровой площадки,
где не очень давила толпа. Набережная за рекой колыхалась морем людских го-
лов. Стоял поздний летний вечер, когда небесная синь обретает серебристый от-
тенок . Было тепло, с мягким, шелковистым дуновением ветерка. На том берегу,
как раз на фоне заката, возвышалась серая громада здания «Шелл-Мекс».
Бирон вынашивал ребенка. По мнению большинства, он смотрелся исключительно
гротескно. Плод крепился к кишечнику, отчего всю заднюю часть будущему отцу
невероятно разнесло, так что спать приходилось в специальном шезлонге. Борода
у Бирона поредела, а зубы посерели и сделались хрупкими, да еще и покрылись
какими-то пятнышками — после рождения ребенка ему их придется отращивать за-
ново. Резкая посадка могла привести к трагическим последствиям. Хотя неиз-
вестно еще, чем для него окончатся роды.
Милена находила поведение Бирона смелым, даже отважным. Этот его вечерний
выход в общей компании был делом небезопасным. Небезопасной была сама жизнь,
и то, с какой непосредственностью он это принимает, вызывало у нее восхище-
ние.
Мать ребенка, Принцесса, тоже составила им компанию. Она была бледной и из-
мученной от того, что у нее не получалось быть совсем бессердечной. Когда Би-
рон забеременел, она стремилась показать, что, кроме собственно донорства
(предоставления яйцеклетки), к беременности она не имеет никакого отношения.
И, тем не менее, сейчас Принцесса находилась с ним рядом.
— Моо-моо, — силилась выговорить она, — мо-ожно было, — губы при этом тряс-
лись, как бы боясь утратить равновесие, — с крыши зы-ы, зы-ы, здания понаблю-
дать.
Заикаться Принцесса начала с весны. Виной тому был вирус. Она подхватила
вирус, стопорящий речевую функцию. Говорить гладко у нее получалось лишь во
время пения или же произнося слова нараспев. Но петь на людях она стеснялась.
— Я никак не мог пропустить такое зрелище! — сказал Бирон, широким жестом
показывая, какое именно. Даже переносица и та у него стала совсем тонкой, на-
столько в организме истощились запасы кальция. Ветер ерошил поредевшие волосы
Бирона, словно обнадеживая его. Принцесса с покинутым видом охватила себя ру-
ками.
В пестрой людской мозаике на Южной набережной наблюдалось движение. Там ко-
чевали уличные торговцы с бочонками пива на спине, в сопровождении малолетних
помощников. Дети открывали краны и наполняли кружки, а также развлекали пуб-
лику танцами и игрой на бамбуковых флейтах. Вдоль набережной стояли здоровен-
ные ясени, на которых тоже густо сидели зеваки. Особо толстые сучья облюбова-
ли себе кряжистые работяги, оседлав их на манер лошадиных спин, и теперь от-
туда спускали на веревках кружки, чтобы дети их наполняли.
Над всем этим парили шары с корзинами, полными зрителей: разумеется, это
были партийные.
«Противные, — подумала Милена-актриса. — Вы там, а мы здесь, внизу».
И тут откуда-то снизу донеслось подобие песнопения.
Точнее, не совсем оно, а что-то вроде жужжания. Была как раз пора отлива,
обнажившая слякотное речное дно с залежами битого стекла, рваной резины, ка-
кой-то замшелой рухляди. А из-под моста тянулись люди. Они пробирались по
жидкой слякоти короткими перебежками, что придавало им сходство с какими-то
большими неуклюжими птицами. Точно так же они при движении неуверенно дергали
головами, держа руки на манер сложенных крыльев. Вдруг они все разом остано-
вились, причем стояли они все на одной ноге. А затем так же, разом, накренили
головы в одном направлении, словно во что-то вслушиваясь. И синхронно, всей
своей стаей, заторопились дальше.
— Не надо на них смотреть! — призвала Сцилла, которой любое необычное пове-
дение казалось лишь способом привлечь внимание.
Головы этим странным субъектам, как шлем, покрывала корка спекшейся грязи,
а рубища на теле перепоясывали нейлоновые шнуры.
— Вот они, Жужелицы, — указал Бирон.
До этого Жужелиц Милена никогда не видела; для нее они были чем-то вроде
мифа. Говорят, что иногда у человека в мозгу происходит какой-то сбой, и он
внезапно трогается рассудком. У этих сбой в мозгу произошел синхронно.
На глазах у Милены Жужелицы дружно рухнули на колени: ни дать, ни взять ма-
рионетки, которым подрезали ниточки. Они как будто пали ниц перед воображае-
мым императором и начали щедро, даже с каким-то ожесточением, черпать ладоня-
ми жидкую грязь и поливать ею себе голову.
— В них есть что-то от Нюхачей, — пояснил Бирон, — только выглядит намного
забавнее.
— Сэ-ме-э... ме-э... смехота! — воскликнула Принцесса с испуганным и горестным
видом. Ей не хотелось вынашивать ребенка из соображений карьеры. А какая
карьера может быть у актрисы, которая заикается?
Климат последнее время менялся, причем во многих отношениях. Ни яркий сол-
нечный свет, ни атмосфера наигранной бодрости не могли скрыть нелегкого, те-
нями прорастающего страха и сомнения. С какой-то поры в городе появились Жу-
желицы (раньше о них слыхом никто не слыхал); теперь вот новая напасть — заи-
кание. Ни для кого не было секретом: что-то происходит с самими вирусами.
Разговаривать об этом в открытую по-прежнему никто не хотел; что с этим де-
лать , тоже никто не знал. Потому люди и спешили собраться здесь, с тем чтобы
отпраздновать хоть какие-нибудь перемены к лучшему.
Шарманщики на набережной взялись наяривать ярмарочную музыку пуще прежнего;
зычно нахваливали свой товар торговцы, состязаясь друг с другом в громкости.
С новой силой подул с реки ветер, словно и ему не терпелось поскорее увидеть,
что там будет дальше. На мосту Ватерлоо люди стояли на телегах. Они же обле-
пили крыши зданий, свешивались из окон.
«Около полумиллиона человек», — сообщили Милене вирусы.
На другом берегу, на фасаде «Шелл-Мекс» застыли стрелки гигантских часов.
Они не шли со времен Затемнения, Революции, — не шли уже девяносто семь лет.
И вот сегодня они впервые пойдут, ровно в десять тридцать. Металла теперь
достаточно. И снова запустят электричество — правда, пока только на Северном
берегу Темзы. А потом?
Момент близился. Толпа на мосту, колыхнувшись, вдруг стала подаваться впе-
ред: людям хотелось хоть чуточку протолкнуться, чтобы лучше все видеть. Миле-
на , хотя и тщетно, пыталась спиной сдерживать натиск.
— Тихо, не напирайте! — взывала она. — У нас тут мужчина беременный!
— Да ты хоть улыбнись, — попросил Бирон Принцессу, взяв ее за руку. Она
взглянула на его ладонь, как будто сравнивая со своей, и молча покачала голо-
вой.
Момент все приближался.
Люди, мобилизовав свои вирусы-часы, начали скандировать:
- ДЕСЯТЬ... ДЕВЯТЬ... ВОСЕМЬ...
Внизу в толще слякоти барахтались Жужелицы, словно опрокидываемые массовым
скандированием числительных:
- СЕМЬ... ШЕСТЬ...
«Город по ночам будет залит огнями, — размышляла Милена. — На огромных эк-
ранах в парках начнут показывать фильмы. А может, даже и видео. Между разными
Братствами начнется соперничество: что кому принадлежит. Многим придется пе-
рейти на другую работу».
- ПЯТЬ... ЧЕТЫРЕ...
Бирон обернулся к Милене и со слабой улыбкой легонько ее пихнул: дескать,
мы же только ради этого сюда и пришли; ну же!
- Три, — вместе со всеми без особого энтузиазма промямлила Милена.
«Появится масса новых болезней, новых видов болезней».
- ДВА! ОДИН!
В предвкушении зрелища гудением зашлись рожки, засвиристели свистки. Лавина
глухого рокота, отдельные звуки в котором становятся неразличимы.
- НОЛЬ!!
Ничего не произошло.
В сгущающемся сумраке послышался раскат смеха и улюлюканья.
- НОЛЬ! — с новой силой продолжала скандировать толпа. — МИНУС ОДИН! МИНУС
ДВА!
На «минус два», мигнув, вспыхнул свет. Бац! И он в мгновение высветил фасад
здания «Савой» — ночлежки для бездомных. Цепь огней, казалось, перепрыгивала
с фонаря на фонарь, загораясь непривычно ярким светом.
Бэм! И в секунду по фасаду «Шелл-Мекс» чиркнули снопы света из направленных
снизу прожекторов. Фасад заблистал, словно заново омытый, на фоне вечереющего
неба. Цепь огней перекинулась по всему Северному берегу, через места шварто-
вок и доки к каменному подножию набережных. Свет засиял на гранитном персте
Иглы Клеопатры. Огни пошли плясать по всей длине моста Ватерлоо. Бэм, бэм,
бэм — оазисы света, золотистые как на закате дня, ожили, отрадно контрастируя
с померкшим небосводом.
- А-ах! — завороженно ахнула толпа. — А-а! — Это было даже красивее, чем
они себе представляли. Все, так или иначе, пытались себе вообразить, как оно
когда-то было: города, залитые электрическим заревом; свет, глазами сияющий в
окнах. И — вот оно, будто они перенеслись во времени. Электрический город
возрожден. Пошел отсчет эпохи Восстановления.
Повскакивали на ноги Жужелицы, чутко дрожа от восприятия чужого восторга.
Они подскакивали на месте, воя и заливаясь странным щебетом.
А по фасаду «Шелл-Мекс» медленно ползли гигантские тени: начали свой ход
стрелки часов, словно отсчитывая время заново. Будто время перемен, выждав
соответствующий срок, велело само себе: «Иди!»
Искусственный свет чуть пощипывал Милене родопсиновую кожу. Теперь все пе-
ременится. Будет энергия, свет и голограммы. Можно будет даже исполнить Коме-
дию.
Повсюду вокруг кричали, свистели, восторженно топали ногами люди. Бэм, бэм,
бэм, — вспыхивали последовательно огни, как вспышки памяти.
И еще милена вспоминала, как она путешествует в летательном аппарате, спо-
собном вращаться вокруг Земли.
Он был живой и невесомо плыл, раздутый газами, подобно горлу лягушки. Взмы-
вая ввысь, он покачивался на ветру. Внизу под собой Милена-режиссер видела,
как, то появляясь, то исчезая из виду, покачивается Англия.
Видела просторные, золотисто-коричневые от созревшего урожая поля. По пре-
риям колосьев мерно пробегала волнами рябь ветра. Колосья как будто были ко-
нечностями Земли: пошевеливая ими, она вращалась. Среди полей проглядывали
мелкие островки буков и платанов. Слегка извилистой линией тянулась река, в
цепком объятии коралловых берегов. Тень летательного аппарата призрачно пере-
секла реку, взняв стаю перепуганных уток, запестривших в воздухе крылышками:
бурый — белый, бурый — белый.
Для Ми лены-режиссера Англия была откровением. Она не выезжала за пределы
Лондона лет с одиннадцати-двенадцати, и детства своего почти не помнила. Это
была неизвестная страна, обширная и полная жизни; и позабытая, как само дет-
ство .
Внизу проплывали деревушки с домами-ульями по соседству с древними церквями
и каменными амбарами. Возле домов стояли разлапистые грушевые деревья на кос-
тылях подпорок, занимая целые участки. Дети уносили в поля провизию на голо-
вах. Стайки ребятни суетились в оградах Детсадов, то рассыпаясь, то сбиваясь
в кучу, как скворцы в воздухе. Ломовики тянули по полям уборочный инвентарь,
взбивая золотистые облачка пыли. Мелькнула внизу стеклянная крыша лаборато-
рии: чаны, баки и ряды блестками сверкающих чаш. Тут и там проплывали бамбу-
ковые рощицы, в тени которых обедали работники.
Столько жизней складывалось в единый орнамент, столько событий — в разных
полях, в прилегающих селах. Словно предстал разом образ «Сейчас», синхрон-
ность жизни. Различимы были и тени облаков, и наступление атмосферного фрон-
та. И как будто бы открылось будущее детей, различимых внизу.
«Я возвышена; возвышена в самом буквальном смысле слова».
Милена Шибуш будет продюсером и режиссером «Божественной комедии». И поста-
вит ее так, как всегда хотела, — заполняя небо светом и музыкой, музыкой Рол-
фы.
Музыка Ролфы наполняла всю ее жизнь. Милена слышала ее в уме, где бы она ни
была. Она выучила ее наизусть, даже без помощи вирусов. Музыка стала для нее
способом общения с собой. Была ли она одинока, несчастлива, поглощена мыслями
или же на подъеме — музыка сопутствовала ей всюду, подчеркивая настроение, в
каком она в данный момент пребывала.
В данный момент она тихонько напевала горную тему — то, как Данте взбирает-
ся по горе чистилища.
В секунду стелющийся внизу пейзаж оказался подернут белесой дымкой, а там и
вовсе стерт сгустившимся ватным комом (так бывает, когда тебя одолевает ви-
рус) . Милена находилась внутри облака!
Она подалась вперед, чтобы разглядеть и запомнить. Все было серым, как ту-
ман. Конечно, конечно, облако должно быть именно таким! Мягкое, серое, с сы-
ростью. Пластины целлюлозы, которые служили окнами, запотели.
«Жаль, ничего не видно», — мелькнуло у Милены. И тут аппарат сморгнул. Не-
кая перепонка, мелькнув, очистила наружную пленку от капелек влаги.
Милена теперь была Терминалом. Она чувствовала аппарат всюду вокруг себя: и
километровую длину его нервных окончаний, и то, как она сама главным узлом
пребывает в самом центре его организма. Аппарат был живым, но у него не было
своего «я»; им была Милена. Он готов был подчиняться любому ее приказанию.
Чувствовалось, как аппарат, сплотившись вокруг нее, ожидает курса, каким нуж-
но следовать. Ожидание было таким нетерпеливым, что Милена внутренне отстра-
нилась .
Голову со всех сторон посередине узким ободком сдавливал некий вес. Все
равно, что ткань рубца: она неживая, а в то же время как-то покалывает, напо-
минает о себе. Как рана или болезнь. Вот этим местом, видимо, Милена сообща-
лась с машиной, становясь при этом Терминалом.
Внешнее давление на газовый пузырь передавалось ей как высота в километрах.
Скорость ветра и направление, температура и ориентировочное время разгона —
все это щелкало у нее в уме, как собственные мысли. Можно было ощущать смыка-
ние-размыкание клапанов этого существа; как сочатся его железы, как он охотно
готов следовать командам.
Название у аппарата было научное, смесь греческого с латынью: nubiformis
astronautica. Хотя по-простому его называли Пузырем. Пузырь с помощью элек-
тролиза разлагал воду на кислород и водород, за счет которого и надувался.
Став легче воздуха, он поднимался к границам стратосферы. И уже там, смешивая
и зажигая электрохимией газы, рывком выходил на земную орбиту.
— На пердеже взлетает, — брякнула как-то старуха Люси из бара, приветствен-
но поднимая артритными пальцами кружку.
Туман за окном приобрел жемчужно-белый оттенок. По руке у Милены скользнули
изменчивые тени. И тут Пузырь всплыл над празднично белым ландшафтом — так
неожиданно, что впору ахнуть.
И в голове раздалась музыка небес; музыка Ролфы: басовый лейтмотив, звонкий
сонм ангельских голосов. Милену несло между горными грядами облаков с прото-
ками света и затененными клубящейся синевой ущельями. «Запоминай, запоми-
най» , — твердила она себе.
Под музыку Ролфы она взмывала все выше и выше. Внизу расстилались облачные
равнины, на вид такие плотные, что казалось, можно по ним разгуливать. Сами
собой складывались береговые очертания, бухты и заливчики — все это среди не-
объятного воздушного океана, изобилующего дрейфующими белыми айсбергами и
островами. Солнце за окном играло на ледяных кристаллах. Было заметно, как
среди них что-то покачивается, будто приплясывая. В воздухе ниточками вились
паутинки с танцующими воздушными паучками — тоже чем-то напоминающими формой
Пузырь. Как будто вселенная имела вид матрешки, скрывая самую мелкую сущность
в другой, покрупнее, и так без конца.
А небо наверху между тем становилось уже не синим, а лиловым. Пузырю пора
было готовиться к рывку.
«Давай», — мысленно велела Милена, и Пузырь пошел ходуном под свой внутрен-
ний танец, гулко ухая сердцем, открывая одни полости, закрывая другие. Чувст-
вовалось , как костяной решеткой смыкается вокруг них его оболочка. И по мере
того, как закрывались глаза аппарата, достигла пика чистилища музыка Ролфы,
расставаясь с Землей. Ролфы с Миленой не было, и уже не будет, останется лишь
музыка, извечно напоминая о ней самим ее отсутствием.
Языки плоти обернулись вокруг Милены, прочно удерживая ее на месте. Чувст-
вовалось, как Пузырь нагнетает в себе силу для рывка. Обод где-то на голове
сдавливал, как тугой воротник сдавливает непомерно разбухшую шею.
«Я не член Партии, — думала она, — но обращаются со мной так, будто я из их
числа. Я не считана, и им это известно. Меня так и не считали, но сделали
Терминалом. Я им для чего-то нужна».
Постылый обод, до чего же ты тяжелый. Теперь он стал еще тяжелее, но в ином
смысле: вместе с весом появилось ощущение безмерного, пронизанного извивами
пространства поистине планетарного масштаба. Это Консенсус; он тоже присутст-
вует своим отсутствием. Смотрит, наблюдает ее глазами, слушает и слышит ее
ушами, использует для работы ее руки. Закрыв глаза, Милена ждала.
Снизу, из недр аппарата, раздался гулкий, словно полый, рев, и мягкие, как
морщинистая замша, стены задрожали.
«Как, — недоуменно размышляя о своей жизни, спросила себя Милена, — как так
получилось, что я в итоге оказалась здесь?»
Затем она откинулась и расслабилась: думать было невозможно из-за гула.
После того как ролфа ушла, Милена пыталась ее отыскать. Она бродила по всей
Раковине, по Зверинцу, по всей близлежащей округе и выспрашивала у знакомых и
полузнакомых: «А где Ролфа? Вы не видели Ролфу?»
Спросила у девчушек-малолеток, сидящих в справочном бюро при Зверинце. Они
тихонько хихикали над очередной шуткой и на Милену внимание обратили не сра-
зу. Она стояла, внутренне подскакивая от нетерпения; как назло, нечем было
даже занять руки.
— Ролфа. Ролфа Пэтель. Возможно, она только что устроилась при Зверинце,
стажеркой или кем-то вроде этого. У вас, наверное, должна быть какая-то о ней
информация.
— Нет, — отвечала розовощекая девчушка, едва удерживаясь от смеха, — ничего
про такую нет.
Совсем дитя; ни тени страха или сомнения на лице.
— Ну ладно, ты не слышала. А может, они слышали? — Милена взглядом указала
на еще двоих девчонок. Они вполголоса спорили насчет каких-то ботинок, причем
никто не хотел уступать.
— А вы что-нибудь слышали? — потеряв терпение, напрямую обратилась к спо-
рщицам Милена.
— У нас у всех связь, — подала голос розовощекая, — с Терминалом. Если что-
то узнает один, узнают все. Ни о какой Ролфе Пэтель информации нет.
Ролфа как сквозь землю провалилась.
Искала Милена и на Кладбище. Взяла с собой свечу. В ее ущербном свете было
видно, что пыль на полу не потревожена. Толстым ровным слоем она лежала на
плечах плесневеющей одежды, все еще хранящей запах пота.
Гнездо Ролфы пустовало. Стоял стол, на полу валялось несколько разрозненных
листов бумаги, несколько высохших ручек лежало по ящикам стола. Милена оста-
новилась на том самом месте, где предположительно началось их знакомство. По-
веяло какой-то легкой тоской — она ощутила посасывание под ложечкой, возни-
кающее иной раз при быстром подъеме на высоту. Хотя сказать, что повеяло не-
ким потусторонним присутствием, было бы преувеличением. Просто место; место,
из которого ушли. На покрытой пылью столешнице Милена вывела пальцем:
Где Ролфа?
У меня все еще твои вещи...
Милена.
Именно «Милена», а не «С любовью, Милена» — не ровен час, еще испугается и
запрячется еще глубже.
С Кладбища Милена ушла; направилась к Смотрителю Зверинца. У гладкого моло-
дого человека она спросила, не появлялась ли здесь Ролфа. Может, есть какая-
то информация?
— Никакой, — ответил тот. — Ой-ей-ей. Какой Медведь не мечтает стать Бести-
ей!
Звали молодого человека Мильтон, и шутки у него были по большей части пло-
ские .
— Передайте Министру: мне бы хотелось, чтоб меня поставили в известность,
когда она появится. Для вас это, может, хиханьки-хаханьки, а у нее денег нет,
и есть ей хочется!
К ярко выраженным, а тем более высказанным эмоциям Мильтон был явно непри-
вычен. Потому, когда Милена решительно двинулась к выходу, лицо у него как-то
потускнело.
Она пошла в кафе «Зоосад» и там взялась расспрашивать неприветливую толсту-
ху судомойку. Не видела ли она такую высо-окую женщину? Может, кто-то поби-
рался, выклянчивал еду или был кто-то подозрительно заросший щетиной? Судо-
мойка лишь оглядела Милену припухшими глазами-щелками и молча покачала голо-
вой.
Милена обошла все пабы, все питейные заведения Южного берега — от улицы Кат
до Элефант-сквер. Видел ли кто-нибудь такую здоровенную бабищу, кожа явно не
родопсиновая? Малолетки за барной стойкой лишь пожимали плечами. «Да уж мы бы
запомнили», — уверяли они. Тогда Милена, прочесав предварительно мосты, взя-
лась за Северный берег1. Наведалась и в «Кабачок комедиантов». Следов Ролфы не
было нигде — ни по лавкам, ни по рынкам. Нигде она не ела, не пила.
Придя после бесплодных поисков к себе в комнату, Милена застала там Сциллу.
— Ну, как? — выжидательно спросила та. Милена лишь плюхнулась рядом на кро-
вать .
— Пусто. Ох, Сцилла, представляешь, вообще ничего! — Милена обессиленно
улеглась, затылком приткнувшись Сцилле на колени. Сцилла начала поглаживать
ей волосы.
— Ты, главное, не переживай. Она просто приходит в себя. Помнишь, когда те-
бя саму считывали? Все те новые вирусы, бьющие по башке всем скопом? Совер-
шенно иная система координат; проходит какое-то время, прежде чем начинаешь
ориентироваться по новой.
Нет, Милена этого не помнила.
— Она никуда не выходила есть, Сцилла! Ведь она не как мы, родопсином под-
питываться не может. А уже шесть дней ничего не ела.
Тут Милена призадумалась.
— Маркс и Ленин! — воскликнула вдруг она, резко садясь. — Медведи, они же
впадают в спячку! В ответ на стресс. Засыпают аж на всю зиму.
— Ну и прекрасно: пока спит, как раз и образумится.
— Да что ты! Им сначала необходимо скопить запас жира. Если они засыпают
голодными, то могут во сне умереть от голода. А она перед уходом сколько дней
уже толком не ела!
— Упс, — произнесла Сцилла; ей помнился голодный взгляд отощавшей за по-
следнее время Ролфы. — Ты думаешь, она, того... умрет? — В комнате повисла тя-
желая пауза. Сцилла встала с кровати. — Так. Сейчас пойду захвачу пальто, —
засобиралась она. — У меня там наверху овсянки немного осталось, я ее прине-
су , и соевые колбаски еще есть.
— А у меня ничего нет, — в тихом отчаянии развела руками Милена.
— Где она может заснуть?
— Где угодно, лишь бы было тихо и темно.
Им помогли и участием и свечами. Все — и Бирон, и Принцесса, и Король; в
общем, вся труппа. Обошли все свободные комнаты Раковины, особенно те, где
недавно кто-нибудь умер. Вместе отправились на Кладбище и обшарили его факти-
чески всё, особенно между стойками с одеждой.
— Вот так местечко! — то и дело раздавались восхищенные возгласы. Особенно
это место оценил Король.
— Славные катакомбы. Прятаться в самый раз, — веско, с чувством одобрил он.
И даже разжился там костюмом с блестками. Милена от души всех благодарила и
обнималась на прощание. Вдвоем со Сциллой они продолжили поиски.
Они сходили на ночной рынок, где Ролфа была завсегдатаем. Лоточники все так
же пели песни да ворошили кучи своей провизии и подушек с перьями. Нет, боль-
шую они не видели. Да, они знают, кого Милена имеет в виду, но ее не было вот
уж как неделю. Лоточники перетаскивали с места на место кучи меха, и Милена
невольно спохватывалась: уж не с Ролфы ли этот мех. Наконец они со Сциллой
присели подкрепиться в местной забегаловке, где с жадностью взялись уплетать
перченую курятину, грея руки о кружки с чаем.
— Мы ее отыщем, — заверяла Сцилла, то и дело решительно кивая запотевшим
окнам забегаловки, — все мы. Обязательно найдем.
В Раковину возвращались взявшись за руки.
— Иди поспи, солнышко мое, — нежно попрощалась с подругой Милена.
А сама потом вышла на улицу и пошла через спящий город, а затем через мост
Хангерфорд. Путь ее лежал в Южный Кенсингтон, к дому Семьи.
«Нравиться вам я не обязана, — думала Милена, уже повторно стучась в двери
дома. — Как и вы мне. Вы только должны мне будете сказать, дома ли Ролфа —
или помочь мне ее разыскать».
Дверь отворилась как бы сама собой. В проеме стояла дородная пожилая медве-
диха, на костылях. Желтоватый мех был не гладким, а каким-то шишковатым, как
на старой шубе.
— Ролфа-то? Ты о ней? А разве она не у вас, не у Сусликов? — Почтенная ма-
трона, обернувшись, позвала кого-то скрытого дверью: — Шони! — В ответ из-за
двери что-то глухо прошумели. Что именно, Милена не разобрала: матрона в этот
момент зычно рыгнула, хлюпнув при этом горлом.
— Ну? Нет ее. Где? Откуда мне знать! — воскликнула пожилая особа, валко ше-
вельнувшись на своих костылях. Милена только сейчас заметила на ее лице горе-
стную растерянность. — Уж я думаю, мне б сообщили, если бы она вернулась, —
произнесла матрона медленно, с таким тяжким вздохом, будто собственные габа-
риты мешали ей дышать. — Я же ей мать, в конце концов.
— Вы... мама Ролфы? — растерянно переспросила Милена.
— А ты, наверно, та рыбка-ледышка? — с неожиданной приветливостью спросила
мать Ролфы. — Чего ж ты не заходишь?
— Вы уж, пожалуйста, извините. Только мне там внутри холодно.
Налетающий порывами октябрьский ветер вовсю забавлялся шарфом Милены.
— Тебе, я вижу, и снаружи не жарко. А мне, милочка, стоять тяжело. А пого-
ворить с тобой надо.
Мама-медведица грузно повернулась. На своих костылях она добралась до сун-
дука и начала на него взгромождаться. Шустро выбежавшая из-за двери мелкорос-
лая горничная в куцей шубейке учтиво подхватила хозяйку за руку; Милена тоже
попыталась как-то помочь.
— Вот тут меня и пристроили. Мило, не правда ли? — спросила матрона.
Милена поспешила согласиться. В передней за истекшие месяцы не потеплело ни
на градус, а меблировка куда-то исчезла, если не считать сундуков. Матрона
попросила чаю, и горничная умчалась выполнять просьбу. На какую-то секунду ее
встревоженные глаза встретились с Миленой.
— Вот видишь, что значит ногу ломать, — посетовала пожилая Гэ-Эмка. — Торчу
теперь здесь. Как какая-нибудь старая моржиха, что тушей пошевелить не может.
Пришлось-таки хлебнуть. Присядь-ка возле меня, милочка, погрейся.
Милена послушалась, и медведиха придвинула ее к себе.
— Так это ты хотела помочь Ролфе с ее пением, да?
Знакомый запах ланолина и такое знакомое, окутывающее тепло.
— Да, мадам, — ответила Милена почтительно.
— Что ж, славно. У Ролфы и душа-то больше ни к чему не лежала, кроме пения.
Я б тоже ей помогала, только вот этого места терпеть не могу. Именно не могу,
ты понимаешь? Видно, и Ролфа такая же, — она на секунду смолкла. — Что-то
случилось, да? Опять она куда-то удрала?
— Ее пробовали излечить, — раскрыла карты Милена.
— От чего? От того, чтоб быть Ролфой, что ли? — Матрона, похоже, сразу по-
няла, что Милена имеет в виду.
Та в ответ лишь кивнула.
— Что ж, ее отец очень бы тому порадовался. Для него это величайшая из ус-
луг , которую вы, люди, могли бы ему оказать. А мне это не в радость.
— И мне, — прошептала Милена.
— Да уж я, милочка, черт возьми, вижу. Не желаешь виски?
Милена покачала головой.
— Она исчезла. Наверно, снова впала в спячку. Но когда уходила, она была
очень голодна.
Бутылка чутко замерла в воздухе. И опять старуха мать поняла сразу: Ролфа в
опасности.
— Я-то надеялась, она здесь, — сказала Милена и даже сама уловила, насколь-
ко потерянно звучит ее собственный голос.
— Что ж, надо будет отправляться на поиски, — поглядев на Милену, сказала
мать Ролфы. — Хотя для этого придется, видимо, созывать всю остальную Семью.
Ох, они и взбесятся.
— Наверно, да, — внутренне обмирая, тихонько призналась Милена.
Первой сверху спустилась Зои.
— Вы сделали что? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросила она.
— Мы дали ей вирусы. Иначе оказалось нельзя.
— Вы ввели моей сестре ваши мерзкие суслячьи вирусы?
Милена буквально съежилась.
— Это было непреложным условием, чтоб можно было добиться разрешения высту-
пать . Я сожалею. Это было ошибкой. Иначе я никак не смогла бы провести ее в
Зверинец.
— Боже, боже мой! — Зои прижала ладонь ко лбу. — Да она ж может теперь
шлепнуться навзничь где угодно! — Зои посмотрела на мать. — Нам необходимо
будет вызвать собак, мам. — На Милену она обернулась со странной, недоброй
улыбкой. — А ты отправишься с нами, — словно пригвоздила она. — И предупреж-
даю, поездочка будет не из приятных.
Вскоре к обиталищу Медведей с ревом подкатили два огромных фургона, напоми-
нающих пожарные, — в них полно было возбужденно лающих собак. Сверху, держась
за загородку, стояли молодые Медведи, сквозь рев моторов крича что-то в сто-
рону здания. Сами моторы были как на параде: хромированные, надраенные как
зеркала. Из дома один за другим с какой-то веселой злостью выбегали Медведи,
бойко взбираясь на фургоны по металлическим лесенкам. Один из них беспрестан-
но дудел в охотничий рожок.
«Ну, всё, — подумала Милена обречено, — сейчас начнется».
Зои препроводила ее к фургонам, придерживая сзади за шею.
«Можно ли как-то предупредить Зверинец? Может, сунуть горничной сколько-
нибудь денег, пускай быстренько обежит Лондон, предупредит? Хотя куда ей про-
тив автомобилей. Не успеешь обернуться, они уже будут там».
Рядом послышалось глухое рычание. Между рельсами загородки на нее не мигая
смотрели два голубых глаза: лайка.
— Она знает, что ты Суслик, — с ухмылкой сказал Медведь-подросток, оседлав-
ший рельс.
Милену усадили в кабину, втиснув между массивными медвежьими бедрами. Они
большими подушками наваливались на нее, в то время как фургон на всем ходу
делал виражи по Лондону, гудя в клаксон и обгоняя неповоротливые подводы, с
которых от неожиданности спрыгивали пассажиры-ездоки. Милена не была привычна
к скоростной езде; желудок, казалось, бултыхался в разные стороны. Кружилась
голова, подташнивало.
— Ио-о-о! — весело орал на ходу шофер.
Внезапно фургон, подпрыгнув колесами на поребрике тротуара, выкатил на тер-
риторию сада вдоль набережной.
«Что, уже приехали?» — Милена даже не помнила, как они проскочили через
мост. Рядом, скользнув юзом по траве, качнулся на тормозах и замер второй
фургон.
Молодые Медведи деловито слезали по боковым лесенкам. Затем наружу выпусти-
ли собак — полярных лаек, похожих на облака ненастья: сизоватых, крупных,
дымчато-мохнатых. Лаек пристегнули на поводки, которые они тут же упруго на-
тянули, и повели к Зверинцу.
Медведи заполонили вестибюль, хохоча над оцепенелым изумлением малолетних
администраторов Зверинца. Малолетки пытались было как-то воспротестовать.
— Ой, ой! — издевательски гнусавили Медведи, подхватывая ребятишек (а они,
конечно, были еще совсем детьми) на руки.
— Опусти, опусти меня сейчас же! — кричали малолетние администраторы и уда-
рялись в слезы.
Собакам под нос совали старые носки и шорты Ролфы, после чего спускали с
поводка.
Дневные сеансы прерывались вторжением стай лаек, обнюхивающих кресла и про-
ходы между рядами. Собаки дружной стаей прокатывались по подмосткам, разбега-
ясь по сторонам, чтобы обнюхать все уголки, коридоры и закоулки. Зои на рысях
прогнала Милену через верхние этажи. Были обысканы шкафы со швабрами и залы
ожидания, где дремали Почтальоны. В репетиционных Музыканты вскакивали на
стулья, прижимая к себе флейты и скрипки — подальше от деловито снующих псов,
норовящих кто лизнуть, кто игриво куснуть инструмент.
— Так, ладно, — сказала Зои. — Где она еще могла вырубиться?
— Мы в основном уже везде смотрели, — лепетала Милена.
— Ну, так придумай, где еще! — требовала Зои.
Милена провела Зои по небольшому заветному маршруту времен их совместной
жизни с Ролфой. Провела экскурсию по Лик-стрит, рассчитывая на то, что Медве-
ди сами догадаются прочесать Кладбище. Они распахивали двери лавок и взбегали
по лестницам на верхние этажи. Медведи просто блаженствовали. Для них это бы-
ла своего рода отместка за годы человеческого отчуждения. Стоя на тротуаре,
Милена слышала раскаты хохота: налетчики не могли поверить в то, как убого
ютятся Суслики со своими горелками и скудным скарбом. Слышалось, как в комна-
тах время от времени что-то падает, стукается или бьется. Где-то в отдалении
зашлись колокола: судя по набору ударов, экстренный вызов. Ссыпались с верх-
них этажей собаки, стуча по ступенькам упругими подушками лап. Следом спешили
Медведи-сыщики; на одном красовалась заломленная набекрень печального вида
соломенная шляпка.
Они быстро перетряхнули Лик-стрит. Особый медвежий контингент был выделен
для прочесывания Кладбища. С другой стороны туннеля к саду на набережной уже
подчаливали новые фургоны.
— Мы еще не прошлись по тому зданию, — инструктировала Зои вновь прибывших,
указывая на Раковину. — Я займусь больницей. А ты, — указала она Милене, — ты
просто торчи где-нибудь, где мы можем легко тебя найти. В вестибюле Зверинца.
Все, давай.
Всю вторую половину дня Милена провела в вестибюле. Она покачивалась от из-
неможения; неимоверно клонило в сон, но она упорно разлепляла глаза.
«Смотритель мне этого не простит», — уныло думала она.
— На-ка вот, пригуби, — предложила ей мать Ролфы. Милена хлебнула прямо из
бутылки. Мать стояла рядом, чуть балансируя на костылях.
— У нас в Антарктике всё так, — рассказывала она. — Чуть что не так, и ни-
чего не поделаешь, терпи. И очень просто. Даже писать надо с умом. Мороз та-
кой, что, когда писаешь, струя замерзает, не долетев до земли. Поэтому оправ-
ляться надо по быстрому или струйку пускать не всю разом, а частями, так как
замерзает она снизу вверх. Потому, в зависимости как усаживаешься, на все про
все у тебя не больше тридцати секунд: иначе струя с пола дорастает до самой
письки.
Милена повторно приложилась к бутылке.
— Как-то я на эту тему не очень задумывалась, — вздохнула она с грустным
видом.
Мимо с визгом пронеслась известная всему Зверинцу Бестия, за которой весело
бежали две собаки. Из одежды женщину опоясывало только полотенце. Сзади шлей-
фом вился пар из душевой.
«Кошмар какой-то, — подумала Милена. — Причем чем дальше, чем кошмарнее».
— Или вот плевки, — продолжала рассказ мать Ролфы. — В сенях или на пороге
плевать ни в коем случае нельзя: плевок застывает, и его не отодрать. Крепче
бетона. Ни за что не отскоблишь: скользкий, зараза, как дверная ручка в ведре
соплей.
— Как вы это всё ярко описываете, — произнесла Милена, от нее уже слегка
пахло перегаром. Где-то звонко грохнуло стекло: наверно, со стола упала ваза.
Возле столика главного администратора деловито задрала ногу крупная лайка.
Подняв бутылку, Милена провозгласила импровизированный тост:
— За моих оставшихся друзей, где бы они ни были!
— О, да ты улыбаешься? — заметила мать Ролфы. — Никогда прежде не видела,
чтобы Суслики улыбались. Какие у тебя зубки забавные!
«А я ей нравлюсь», — подумала Милена. И улыбнулась шире:
— Спасибо.
Снова сгустились сумерки. Слышно было, как с шумом загружают по фургонам
собак. В вестибюль вошла Зои и с ходу ткнула пальцем в сторону Милены.
— Ты отыщешь мою сестру! Иначе у вас будут серьезные проблемы!
«То есть сегодня были несерьезные проблемы?»
Шаркая, проковыляла на костылях мать. Обернувшись к Милене, она заговорщиц-
ки подмигнула. Милена стояла, где была, с бутылкой виски в руке. Фургоны ука-
тили.
Ей хотелось умереть. К Раковине Милена двинулась окольным путем, минуя ули-
цы и тротуары, где ее могли знать в лицо. Слышно было, как дворники, бормоча
вполголоса проклятия, сердито сметают с тротуаров битое стекло. Она побрела
по Бейлис-роуд, названной так в честь основателя театра Олд-Вик, и по Герку-
лес-роуд — мимо дома Уильяма Блейка, где жил когда-то поэт. Насколько Милене
было известно, в эти места Ролфа не забредала.
Оттуда Милена повернула направо, на Вирджил-стрит. Улицу Вергилия.
Улица Вергилия проходила под старым железнодорожным мостом. Мосты эти вее-
ром расходились от станции Ватерлоо, как некие ответвляющиеся, обособленные
реальности. В фасаде моста мелкими дуплами чернели окна; окна виднелись и в
пролетах других мостов.
«Боже мой, да она же может скрываться где угодно», — дошло до Милены.
И тут, стоя в сгущающемся сумраке, она расслышала пение Ролфы.
В темно-синем воздухе эхо, казалось, усиливало резонанс, и звук доносился
отовсюду, как будто кирпичи были чревовещателями. Голос был мощным и каким-то
текучим. Беря ноту с наскока, он какое-то время на ней удерживался, после че-
го, будто в ярости, расправлялся с ней резким скрежетом. У Милены, дернув-
шись , замерло сердце. Даже дыхание зашлось.
— Ролфа, — чуть слышно прошептала она. — Ролфа, ты где?
Милена двинулась в сторону туннеля. Слева шла стена, ограждающая какой-то
двор. Милена пролезла туда через весьма кстати подвернувшуюся брешь. Звук
сделался громче, резче, хотя на глаза по-прежнему никто не попадался. Она
обошла двор по периметру, заглядывая в углы в надежде отыскать какую-нибудь
нишу или скрытую дверь. Реющий где-то впереди голос вел словно поводырь.
По обе стороны идущей под туннелем улицы Вергилия тянулись арки с воротами.
Милена шла затаив дыхание — медленно, чуть ли не на ощупь, как по тонкому
льду. Пока, наконец, не постучалась наугад в какие-то ворота. Отъехала в сто-
рону створка на подшипниках; ее отодвинул раздетый до пояса мальчуган. В от-
крывшемся внутри боксе копошились его товарищи, облепив стойку колесного эки-
пажа — белого, с красным крестом на боку. Ребята возились с рессорами — судя
по всему, работники больничного хозяйства, вкалывают сверхурочно после школы.
— Тут где-то поют, — обратилась к ним Милена, рискуя показаться нелепой, —
вы не слышите пения? Не знаете, откуда оно исходит?
Мальчики степенно отерли ветошью перепачканные смазкой руки. Контрастом
смотрелись житейски умудренные лица на тощеньких детских шейках; ребята всем
своим видом стремились показать, насколько они уже взрослые. Они накинули ру-
башки, прихватили спиртовые фонари и пошли наружу. Милена при их приближении
стала подаваться назад, погружаясь в пение, как в облако. Ее полностью зани-
мало звучание. Ноты казались теперь необузданно, до странности дикими. Тун-
нель внезапно огласился гомоном хохота — шалого, горького, язвительного. Ми-
лена резко обернулась, ожидая увидеть над плечом у себя Ролфу. Но никого там
не оказалось.
— чё-то я не разберу, откуда это, — сказал один из мальчиков.
— А там что? — указала Милена на другие ворота.
— Там? — Мальчики растерянно переглянулись. — Да так, больничное барахло. —
Подняв фонари, они раздвинули створки. Запахло стираным бельем. Милена шагну-
ла внутрь между стеллажами; при этом звуки сделались тише. Поднырнув под одну
из полок, Милена убедилась, что склад довольно длинный: везде виднелись акку-
ратно сложенные стопки постельного белья. Нет, Ролфе здесь ни в коем случае
не место. И словно здешний дух был настроен враждебно, звук пения почти сошел
на нет.
Милена вышла обратно под своды туннеля, где ее тут же с новой силой окутал
звук, словно облако мошкары. Один из мальчуганов, опустившись на колени, при-
пал ухом к канализационной решетке.
— Может, отсюда, — предположил он и кивнул на тянущиеся вдоль улицы решетки
водостока, вделанные в брусчатку.
Его товарищ возвратился из бокса с ломиком и, аккуратно поддев, поднял ре-
шетку. Внизу открылись стенные скобы, образующие лесенку.
— Ну что, мы спустимся, — предложили мальчики. Милена запротестовала; ей
хотелось спуститься самой. Тогда мальчики протянули ей фонарь.
Внизу гулко постукивали срывающиеся сверху капли, неестественно громко слы-
шалось журчание воды. Что это, хлюпающие по лужам шаги Ролфы?
— Ролфа-а! — громко позвала Милена. — Ролфа-а!
В ответ — только звонкое эхо собственного голоса, отскочившее от невысоких
стен. Поднятый фонарь высветил лишь кирпичную кладку с соляным налетом. А ме-
жду тем пение доносилось уже с обеих сторон, спереди и сзади. Впрочем, не пе-
ние, а скорее собачий вой: ноты были тоскливо-тягучие, нестройные.
Милена полезла обратно; выбраться помогли ребята, схватив за руки и приняв
фонарь.
— Оно отовсюду, — показал один мальчуган, зябко хохотнув.
— Привидение, что ли? — неловко пошутил его товарищ.
— Да ну тебя, Хасан! — ткнул его в бок другой. Но вылетевшее невзначай сло-
во подействовало — все как-то притихли.
— Оно самое, — хмыкнула Милена, — привидение.
Прежняя Ролфа ни за что бы так не пела: для этого она слишком уважала музы-
ку. А этот голосина вон какой: злой, злой на саму музыку.
— Спасибо вам, парни, — поблагодарила она. — Вы давайте работайте дальше. А
я еще тут немного постою, подожду.
— В случае чего мы здесь рядом, — сказал тот, которого звали Хасан. Ребята
тесной стайкой отправились обратно на работу. Ворота за ними задвинулись, од-
новременно разом исчез и свет от фонаря.
Пение оборвалось. Вместо него раздался вопль:
— Ууяяуу! Ууэээиииу! — Это было настолько душераздирающе, словно кого-то
там рвали на куски. Один такой надсадный вопль, и все: с голосом можно смело
распрощаться навсегда.
И Милена наконец услышала: возле уха будто кашлянули.
«Тфрю!»
Впечатление было такое, будто кто-то, отхаркнувшись, сплюнул. Затем все
стихло.
Милена стояла во тьме, теперь уже совсем непроглядной.
— Ролфа, Ролфа, ну где ты? Ролфа, это я! Мы все за тебя переживаем, все с
ног из-за тебя сбились. Ну откликнись, пожалуйста!
В ответ — тишина. Милена приложилась к бутылке с виски. А потом пошла во-
свояси. Бутылку аккуратно прислонила к стене улицы Вергилия: вдруг Ролфе по-
надобится .
И наконец, кое-как добравшись до Раковины, забылась у себя в комнате сном.
Наутро она проснулась поздно, с похмелья. В комнате пахло сладковатым запа-
хом перегара. Первой мыслью было: надо идти искать Ролфу.
Хотя нет, не надо. Она жива, и пора положить всему этому какой-то конец.
Нельзя больше вот так из-за нее одной изводиться. Есть же еще и другие люди,
которым требуется внимание. Есть новая театральная труппа, которую нужно ор-
ганизовывать .
«Ведь теперь они, а не Ролфа, зависят от тебя».
Вошел Джекоб. Обычно он приходил в другое время.
— Приветствую, Милена, — как всегда, с робкой учтивостью сказал он.
— Приветик, Джек, — отозвалась Милена.
И Джекоб протянул карточку с золотым обрезом. Милена, спрыгнув с кровати,
выхватила ее у него из рук.
Письмо начиналось словами:
привет рыбка!
ну вот ролфа опять к нам вернулась — пришла домой прошлой ночью — только ей
чегото нехорошо — что вы человеки такое с ней сотворили? зои в порядке — ска-
чет как свихнутая какаянибудь жаба в тоге — я ее убеждаю что ролфа сама над
собой опять такое учудила — так что мы сейчас все с ней возимся и я знала что
ты тоже хотела обо всем знать вот я и пишу у нас с отцом сейчас наверно опять
поднимется по этому поводу буча — я хочу чтоб ролфа вначале чуть оклемалась а
потом уже как следует обо всем расспросить что она собирается делать — если
скажет что хочет петь чтож пусть поет — а отец все хватается за возможность
на нее давить чтоб все вышло по его — наверно все старики в основном так по-
ступают с молодыми — лепить из них что нибудь как из глины, авось что полу-
чится — все беды нынче в мире от того что вы люди пытаетесь всех причесать
под свою гребенку и вирусы ваши от которых моя дочка раньше такая здоровая
теперь буквально слегла — нога моя меня просто сводит с ума — так и подмывает
удрать отсюда на Юг выбраться из этого чертова Кенсингтона — здесь народ
только и делает что деньги считает — ВЕСЬ ДЕНЬ — на своих этих машинках — ду-
маешь когда же они наконец подсчеты свои закончат пусть хоть пальцы отдохнут
— эх как меня туда на южный континент тянет — там хоть лед и моржи все те же
не знаю сладко ли тебе сейчас приходится — но послушай — лет через пятнадцать
ты все еще будешь рассказывать людям как к вам тогда собаки понаехали — ведь
забавнее у вас сроду ничего не приключалось — вот так со всем этим и надо по-
ступать — превращать все это в смех — как нибудь я порассказываю тебе свои
истории про ролфиного отца!!!!!!!
ты мне знаешь тоже как нибудь отписывай — у меня никогда не было друга сус-
лика и вообще хотелось бы знать как ты там это все пережила
твоя
гортензия пэтель
эй — я не знаю как тебя звать — я щас просто дам это письмо своей служке за
дверью пускай тебе отнесет
«Улыбаться, — подумала Милена. — Благодаря ей я могу улыбаться. Как в свое
время благодаря Ролфе».
— Джек, ты не подождешь минуточку? — попросила она. — Я сейчас быстренько
напишу ответ.
Тот учтиво поклонился и сел, соблюдая тишину. Во всех этих словесных штам-
пах надобности не было.
И Милена написала на обратной стороне карточки:
Я и сама никак в толк не возьму, как мне до сих пор удается быть Сусликом.
Меня зовут Милена, но по какой-то причине друзья начали меня звать Ма. Спаси-
бо за то, что держите меня в курсе. Скажите Зои, что я извиняюсь.
Внизу письма Милена подписала: «С любовью». Это Джекоб, прежде чем уйти,
отметил одобрительным кивком.
На подоконнике лежал тот самый большой серый фолиант. Милена потянулась за
ним, но он как будто сам упал ей на колени. «ДЛЯ АУДИТОРИИ ВИРУСОВ», — гласи-
ла приписка под названием. Ох, Ролфа. Что же это означает? Милена взглянула
на бисерную паутинку нот, которые, словно пытаясь спрятаться от нее, ежились
между строк. Большинство из них было написано красным, но там, где прямая
речь, цвет был черным. Что это означает, Ролфа?
Комедия с ее мистериями — вот единственное, что она оставила после себя,
после своего ухода. Милена взяла серый фолиант, сунула себе под мышку и от-
правилась на аудиенцию к Смотрителю Зверинца.
— Что ж, мисс Шибуш, — проговорил Министр. Он жутко простыл и говорил с
трудом; даже суставы как-то припухли. — День выдался действительно памятный,
не так ли?
— Я извиняюсь, — прошептала Милена.
— От Семьи нами была получена нота протеста. Мы на нее отреагировали нотой
извинения.
— Она теперь дома, — сказала Милена.
— М-м, — протянул Смотритель. Он не мог даже повернуть голову, сидел как
заржавленный. — Получается, ее музыка для нас потеряна?
— Они ее теперь к нам не выпустят. Обвиняют нас в том, что мы подвергли ее
такой болезни, — честно сказала Милена.
— Что ж, — вздохнул Смотритель, неловко шевельнувшись. — Если потребовалась
такая сверхдозировка вируса, то, может, оно и к лучшему, что она останется у
себя дома.
— Мы разрушили ее сущность, — констатировала Милена наихудший из возможных
диагнозов, как будто, сказав это, она делала этот диагноз неверным.
— Тогда это трагедия, — коротко заметил Смотритель.
«Нет, это не так».
— У нас по-прежнему остается это. — Милена предъявила фолиант «Божественной
комедии».
— Но она не оркестрована, — заметил Смотритель.
— Ее можно оркестровать, — заявила Милена.
И без того узкие глаза сузились еще сильнее.
— Вы вышли из доверия, мисс Шибуш.
— Дело не во мне.
У Министра слезились глаза, и он время от времени крупно моргал.
— Сколько здесь часов музыки?
В поэме было сто песен, по полчаса каждая. Милена предварительно их все для
себя уже пропела.
— Пятьдесят часов, — ответила она.
— Творческое наследие Моцарта по совокупности звучания длинней, — подумав,
рассудил он. — Да и у Вагнера тоже, хотя ненамного. Только кто смог бы оси-
лить оркестровку полусотни часов музыки, к тому же чужой?
— Не знаю.
— Вот и я спрашиваю, кто? И не просто смог, а еще бы и захотел? И чем такой
труд оплатить? Нет, это неосуществимо.
— Осуществимо, — произнесла Милена единственное слово.
Взгляд Министра налился свинцовой тяжестью.
— Нет, именно неосуществимо, — с нажимом повторил он.
Бывало, что Милене приходилось себя сдерживать, буквально наступая себе на
горло. Но еще чаще получалось сожалеть потом о невысказанном, казня себя этим
впоследствии. Жизнь невольно научила ее новым, более изощренным формам пове-
дения . Нет, на этот раз самооценка ее не подведет.
— Я не могу сказать, что очень подробно помню свое детство, — сказала Миле-
на-режиссер. Говорила она очень спокойно, неторопливо. — Помню лишь, что ко
мне никак не прививались вирусы, просто ни в какую. И, как результат, я не
получала искусственной подпитки знаний. Чтобы как-то догнать сверстников, мне
приходилось читать. Мне пытались внушить, что книги вышли из употребления, —
я их находила. Сама. Читала, чтобы быть хоть как-то на уровне с другими деть-
ми. В шесть лет я прочла Платона. В восемь — Чао Ли Суня. И потому скажу вам
прямо: слова о том, что что-то бывает неосуществимо, — не самые мудрые слова.
Какой-то момент Министр сидел неподвижно, а затем сказал:
— Вы знаете, а ведь нам было все известно. Мы просто ждали, когда вы, нако-
нец , проявитесь.
Ум у Милены-режиссера на мгновение замер.
— Вам не кажется странным, — продолжал Министр, — что вас никогда не под-
вергали Считыванию? Мы знали, что вы невосприимчивы к вирусам. Это вызывало у
нас интерес. Мы хотели увидеть, каким образом вы в итоге проявитесь. — Он
вздохнул и устало прикрыл глаза рукой. — Что я вам скажу, мисс Шибуш. Продол-
жайте , в таком случае. Пробуйте. — Он отвел руку и поднял на Милену глаза.
Припухшие и слезящиеся, они источали тоску от необходимости быть постоянно
начеку, сочувствие и тихую уверенность, что ничего у нее не получится. — Де-
лайте то, что в ваших силах. У меня нет сомнения, что вы нас еще неоднократно
чем-нибудь удивите.
«Может, так оно и будет».
— Кто? — спросила Милена вслух. — Кто у нас в Зверинце может делать оркест-
ровки?
Глава девятая.
Ролфа где?
Нет ничего невозможного.
Милена вспоминала, как из окошка Пузыря она смотрит на плавный изгиб Земли
внизу. Небо было бархатисто-черным, а Земля сверкала, как отполированная
медь: наступал закат, и она отражала небесный пламень. Океан был гладким, на-
драенным до блеска, подернутым розовато-оранжевой пенкой из облаков. Их тень
стелилась по водной глади, и вода отражала струящийся из-под облаков свет.
Это была тонкая работа света, система сложного светообмена.
Пузырь пристыковался, встретившись со своим более крупным космическим со-
братом . Эта процедура называлась «поцелуй»: два рта смыкаются воедино. Пузы-
ристо зашипел воздух.
— Приветствую, — послышался голос у Милены за спиной.
Милена в удивлении отчалила от окна спиной назад. Легонько коснулась пола и
неожиданно увидела собственные ноги у себя над головой. «Это еще что?» — оша-
рашенно мелькнуло в уме. Сделав кульбит, она столкнулась со стенкой. Кто-то
задел ей ребра локтем (она сейчас как раз зависала над этим кем-то вверх но-
гами) . «Ой, да это потолок», — сообразила она запоздало, когда уже успела в
него врезаться. Потолок был податливым и теплым, он упруго прогнулся под ее
весом. После чего так же упруго вытолкнул ее из своих замшевых объятий, по-
слав обратно к полу.
«Да что же это такое! — раздосадовано подумала она. — Что, заранее нельзя
было меня обучить?» И только тут до нее дошло: тренировочный курс был ей вве-
ден в виде вируса; а у нее и к нему оказался иммунитет.
— Что мне делать? — растерянно пискнула она.
— Там есть скобы, хватайтесь за них, — подсказал мужской голос.
Милена закрутилась штопором. Желудок у нее как будто опустился куда-то в
лодыжки.
— Я жутко извиняюсь! — крикнула она, напрочь лишившись равновесия во всех
смыслах: вестибулярный аппарат был отключен невесомостью.
— Да ладно, — откликнулся невозмутимый голос, — ничего.
Он не понял: Милена извинялась заранее, авансом.
— Меня, наверно, сейчас стошни-ит, — провыла она.
И Милена Вспоминающая закрутилась штопором сквозь воспоминания...
Милена вспоминала работу.
Она вспоминала, как ездила в одно Братство в Дептфорде — Сэмюэл Пепис Ис-
тейт, — чтобы договориться об авансе за постановку «Бесплодных усилий любви».
Актерский состав основал свое собственное небольшое Братство, специально для
того, чтобы ставить новые пьесы. Вспоминалась поездка в речном такси. День
выдался сырым и серым, каким-то бесприютным. Помнился пыхтящий малюсенький
движок и рулевой на румпеле, поющий о расставании двух влюбленных.
«Почему, — думала Милена, зябко ежась под сырым ветром, — почему песни все-
гда непременно о любви?»
В дептфордских доках ее встретила неимоверной худобы улыбчивая женщина. В
Братстве Пеписа выращивали кораллы.
— Мы называем себя Риферы, — сказала женщина.
С приторной улыбкой она пояснила, что постановка Шекспира их Братству не
нужна — ни оригинальная, ни какая.
— Мы, понимаете ли, хотим подготовить постановку для себя самих. Что-нибудь
такое — с песнями, и чтоб посмеяться можно было. У нас тут как раз на носу
юбилей — сто лет, как-никак. И вот если б вы сделали что-то специально для
нас, что-нибудь насчет выращивания кораллов, это было бы славно.
Милена, прежде чем ответить, помолчала лишь пару секунд, не больше. Терять
время не следовало — это все равно, что ловить сорванный ветром с головы пла-
ток : не схватишь вовремя — и все, он улетел.
— Хорошо, — сказала она, — мы беремся.
— В самом деле? — Похоже, что женщина слегка удивилась. — А вы все работае-
те в Зверинце, все — профессиональные певцы?
— Да, — ответила Милена односложно, а сама затаила дыхание: «Все, она клю-
нула» .
— Что ж, очень хорошо, — сказала женщина. — Мне надо будет довести это до
остальных, посмотреть, что они скажут. Только как вы все это думаете делать?
Мне казалось, вы играете только те пьесы, что в репертуаре у вирусов.
— Нет-нет, в том-то все и дело, что не только их.
«Мы продажны: любой каприз за ваши деньги».
И Милена вспоминала, как она тогда беседовала с Риферами об их истории и о
том, как развивалась коралловая индустрия и как кораллы использовались в воз-
ведении той громадной белой стены, отгораживающей море, — Большого Барьерного
рифа. Она вспоминала репетиции, реплики, поданные не вовремя, и растерянное
выражение лиц актеров — сплошной оторопелый ужас — от смятенного осознания
того, что вирусы ничего им не подскажут, так как пьеса в репертуаре не зна-
чится .
Она вспоминала, как беспомощно топтался на месте актер, игравший шекспиров-
ского Мотылька, не зная, что ему делать.
— Ма, слушай, куда же мне сейчас идти? И вообще надо идти или просто оста-
ваться, где стою? Я не знаю, как мне действовать дальше!
— Конечно нет, откуда тебе знать? — говорила ему Милена. — Это же совершен-
но новая пьеса, понимаешь? Думай сам, решай, как лучше.
Озадаченное выражение так и не сошло у Мотылька с лица. У Милены возникла
идея:
— Кажется, я знаю. Дело же происходит до Революции, так? Тогда все курили
сигареты, и ты в том числе. Возьми, вроде как вытащи пачку — а она у тебя
пустая, — и вот ты начинаешь приставать к прохожим, клянчить сигарету. Да, да
— вот так, в отчаянии; ты же как наркоман, не можешь без курева.
Вот так Милена стала режиссером.
Весь тот октябрь после ухода Ролфы и часть ноября Милена занималась только
тем, что указывала актерам, что им нужно делать. Она вспоминала, как пришлось
нанимать кареты скорой помощи в больнице Святого Томаса, чтобы привезти осве-
щение. Вспоминала примерки костюмов; яркая мышка-закройщица из Зверинца, час-
тично компенсировавшая им отсутствие доступа к дармовому реквизиту с Кладби-
ща. Милена наведывалась во все Братства подряд, где должен был состояться тот
или иной юбилей, и предлагала им сделать постановку. Лодочники, гувернеры с
гувернантками — все создавали свои Братства как раз незадолго до Революции.
Каждое Братство было подобно отдельному государству — со своим укладом, с со-
перничеством со всеми остальными.
— Братство Чего Изволите — так именовались горничные и прочая прислуга, ра-
ботавшая в домах членов Партии, — хочет, чтобы мы им сварганили постановку! —
победно объявляла Милена, рассчитывая на энтузиазм.
Труппа же в ответ лишь издавала тяжелый стон.
— Как, опять? Да куда столько!
— У нас на каждую уходят недели!
Проблема была во времени.
Решение подыскали сами актеры. Причем такое, какое Милене совсем не понра-
вилось .
Как-то раз, вспоминала она, ее привели на тайное собрание в пустой репети-
ционный класс. В дверях стоял Король, пропуская лишь членов труппы. Принцес-
са , Бирон, Сцилла — все свои были уже здесь, сидели на полу.
— Привет, крошка! — приветствовали они входящих. Они теперь звали друг дру-
га исключительно «крошками».
В углу комнаты сидела Аптекарша.
Милена насторожилась: Аптекарей вокруг Зверинца ошивалось хоть отбавляй.
Они торговали из-под полы суррогатными вирусами, усиливающими эмоции и спо-
собность к подражанию.
Аптекарша встала. На ней были черные лайкровые леггинсы, выгодно подчерки-
вающие стройные ноги, и просторная белая кофта, скрывающая круглый выпирающий
живот. Лицо покрывала типичная для Аптекарей косметика: клоунски веселое обе-
щание эмоционального изобилия.
— Любой спектакль разворачивается, прежде всего, в сознании! — заявила Ап-
текарша . — А сознания можно считывать! — Она потрясла чашкой Петри, точно
бубном. В чашке на агаре росла культура вируса.
— у этого вируса есть детки, — начала рассказывать она. — Вирус сажает их
внутри вас, и детки вас считывают. Затем приходит мама, собирает урожай и по-
глощает его. А потом она рождает новую пьесу — для всех вас. И так можно сде-
лать с любой пьесой. — Она подняла руку в перчатке, как бы говоря: что может
быть проще?
Крошки зааплодировали. Представление пришлось им по вкусу.
— Так это не одна болезнь, а две, — заметила Милена.
Женщина изменилась в лице.
— Первая болезнь выхватывает целые куски личности. Вторая — это вирус-
переносчик, который собирает всю эту информацию и объединяет ее. Верно?
— Точно. Всего-то делов, — с клоунской улыбкой сказала Аптекарша, снова
воздевая руку в перчатке.
— Обоим вашим вирусам нужно собрать информацию. ДНК должна быть открыта для
изменений. Значит, ни один из них не может быть покрыт Леденцом. Очевидно,
ваш вирус-переносчик самовоспроизводится. У него что, два набора хромосом —
один для информации, другой для воспроизводства?
— Два набора только у вируса-переносчика, — сказала женщина.
— Только у вируса-переносчика, — мрачно повторила Милена.
— Ну и что? — не поняла Сцилла.
— Да то, что он заразный! Он заразный и способен мутировать. Черт возьми,
женщина, да эта твоя дрянь — настоящий конец света!
— Э-э... Ма. Мы знаем, ты не любишь вирусы... — начал Король.
— Да неважно, что я люблю, а что нет. Дело в том, что эти вирусы могут по-
наделать ! Они поглощают сознания. Они превращают сознания в заразную болезнь.
Один человек может превратиться в другого. Нами может завладеть кто угодно!
— Этот вирус в ходу у многих Братств, — заметила Аптекарша. — Он применяет-
ся всякий раз, когда людям приходится обмениваться информацией или когда тре-
буется знать заранее, что сейчас сделает тот или иной человек.
— И много ты уже таких продала? — задала Милена вопрос слегка подсевшим го-
лосом .
— Да уж немало.
— Знай об этом Партия, тебя бы мигом отправили на Считывание — только в
ушах бы зазвенело.
— Ага, только для начала меня еще найти надо, — дерзко усмехнулась Аптекар-
ша.
— Так что, я понимаю, клоунский прикид — лишь прикрытие? — понимающе улыб-
нулась Милена.
Женщина-клоун улыбалась как ни в чем не бывало.
Бирон придвинулся к Милене. Он тогда еще не был беременным: пышная борода,
белые зубы — красавец, одним словом.
— Ма, — сказал он, — милая. Да ты глянь: вирусы среди нас употребляют все.
И Милене открылась ужасающая истина. Люди привыкли к тому, что вся информа-
ция приходит к ним через вирусы. Они свыклись с этим настолько, что считают
это естественным, а потому безопасным. От охватившего ужаса Милена ладонью
прикрыла себе рот.
— Вы зомбированы. Вы настолько им доверяете, что не подозреваете, чем все
это может обернуться.
Ощущение было такое, будто захлопнулась некая ловушка. Все эти люди привык-
ли к тому, что вирусы делают за них разную умственную работу; им вдолбили,
что вирусы — некое безоговорочное благо.
— И послушай, Ма. Нам же всем нужно быстрее работать над постановками.
— На репетиции одного-единственного спектакля уходят месяцы, — амбициозно
заметила одна юная артистка, с лицом, похожим на редиску; имени ее Милена не
помнила.
— Вы все знали об этом с самого начала, когда мы только приступали, — дога-
далась , наконец, Милена.
— А ты как думала! — чуть ли не с возмущением воскликнул Бирон. — Если уж
ты взялся зарабатывать этим на жизнь, то спектаклей надо готовить все больше
и больше, по нарастающей. А каждый из тех, что ты нам подтаскиваешь, — совер-
шенно новый, для отдельно взятого Братства.
«Они не привыкли мыслить самостоятельно», — поняла Милена.
— Если мы на это не пойдем, — заметила Принцесса — в то время она еще не
заикалась, — тогда нам придется распрощаться с новыми пьесами и опять талды-
чить старые.
— Послушай, Ма, — вмешалась Сцилла. — Чао Ли Сунь не имел бы ничего против.
Мы не берем чью-то чужую ценность, мы сами создаем свою. И имеем на это пра-
во.
— Дело здесь не в партийных принципах, — отмахнулась Милена.
— Это я к тому, что нам надо и о деньгах как-то подумать.
Дело было в экономике. В том, что вирусные версии давались в уже готовом,
завершенном виде. Это было дешевле, чем создавать и репетировать новые поста-
новки . Крошки могли поднять любую пьесу; главное, чтобы она окупалась.
Аптекарша поспешила использовать выгодную для себя диспозицию.
— Один-два дня, — оживилась она, — единственно, что потребуется на то, что-
бы собрать ваши идеи, слить их в единое целое, малость шлифануть. Не скажу,
что пьеса прямо-таки засияет с первого же захода. Но вы сэкономите время.
— Мы пойдем на это, Ма, — с увещевающей улыбкой обернулся к Милене Бирон.
— Не надо этого делать, — взмолилась Милена, нервно потирая лоб.
На ее глазах Аптекарша провела пальцем перчатки каждому по языку.
— Представьте, что это поцелуйчик, — приговаривала она.
— Мне не надо, — отказалась Милена.
Крошки у нее на глазах бледнели, тускнели, занемогали. Она нянчилась с ни-
ми, ухаживала, выбивала для них авансы за спектакли, организовывала коллек-
ции , доставку, реквизит. За следующие полтора года Крошки поставили сто сорок
два новых спектакля. Какое-то время казалось, что все идет как надо.
Милена вспоминала, как повстречала Макса.
Макс был дирижером одного из оркестров Зверинца. Он мог взяться за оркест-
ровку «Божественной комедии».
Милена вспоминала, как она стоит в его неприветливом кабинете. (Когда это,
интересно, было? Вроде бы в конце ноября, через месяц после ухода Ролфы.)
Макс сидел за огромным письменным столом черного цвета. Предназначением стола
— теперь это было Милене окончательно ясно — было производить устрашающий эф-
фект .
Макс просматривал увесистый серый фолиант. Делал он это без спешки. С Миле-
ной он не то, что не разговаривал — он даже на нее не смотрел. И вообще вид у
него был как у какого-нибудь раскормленного пай-мальчика: кругленький, жир-
ненький, гладенький. Полированная лысина отражала оконный переплет кабинета.
Белые, с прозеленью усы маскировали пурпурный рот. Такой рот действительно
нуждался в маскировке: он словно кривился в язвительной усмешке, но вместе с
тем был чувственно красивым, придавая лицу выражение обидчивого привереды.
Сквозь тонкое полотно сорочки проступала жирная обвислая грудь. Милена стоя-
ла , сцепив перед собой руки, и от нечего делать разглядывала помещение.
Голый цементный пол, почти пустые полки — исключение составлял лишь зеленый
глазурованный горшок с артистически торчащей из него сухой веточкой. На беле-
ных стенах висели в рамках листы партитур, помещенные под стекло, что прида-
вало им сходство с картинами. Возле локтя у Макса — как будто бы он вот-вот
сейчас возьмется сочинять — находилась безупречно ровная стопка нотной бумаги
и остро отточенный карандаш. Несмотря на ноябрь, в помещении стояла удушающая
жара от двух угольных жаровен. От духоты у Милены голова шла кругом. Очень
хотелось сесть, но сиденья для посетителей предусмотрено не было.
— Хм-м-м, — протянул Макс. Наконец он поднял глаза на Милену, пригвождая
своим водянисто-стеклянистым взглядом человека с дефектом зрения. — М-да, —
произнес он на редкость ровным, педантичным и вместе с тем приглушенным голо-
сом.
— Да? — повторила Милена. — Вы хотите сказать «да»? В смысле, что не возра-
жаете взяться за материал?
— Да, — сказал он снова.
Милена несколько растерялась. Получалось как-то слишком уж просто — вот так
взять и сказать единственное слово из двух букв.
— Но как? Когда? — спросила она, пытаясь придать голосу некую теплоту при-
знательности .
— Что ж, — произнес он все таким же отстраненным, невозмутимым голосом. —
Это большая работа. Не могу сказать когда. Нужно будет в самом деле прогля-
деть все еще раз.
«Он что, действительно хочет сказать, что согласен?»
Где-то в глубине души она почувствовала недоверие.
— То есть вам все еще нужно время, чтобы со всем как следует разобраться?
Макс сделал какой-то совершенно бессмысленный жест — что-то вроде пожимания
плечами, причем с каким-то неодобрением. Что именно вызывает у него неодобре-
ние? Количество времени, необходимое для принятия решения? Сама важность ра-
боты, за которую он думает взяться?
— Вы хотите оставить книгу у себя? — спросила Милена. — Мне пока еще как-то
жалко с ней расставаться. Не было времени переписать партитуру куда-нибудь
еще. Это единственный экземпляр.
— Она мне понадобится, — сказал он.
— Если вопрос лишь в том, чтобы убедиться, что материал сам по себе стоя-
щий, то у меня есть копия почти всех основных тем.
Он посмотрел на нее молча, не удосуживая ответом. Может, его как-то задели
ее слова? Наконец Макс произнес:
— Книга будет мне нужна.
— Разумеется, — засуетилась Милена. Себе она была — вынуждена сказать:
«Книга теперь не твоя. Она отныне принадлежит всем. Большому кораблю — боль-
шое плавание». — Да-да, конечно! Безусловно.
А сама между тем подумала: «Почему я все же не испытываю радости?»
— Ну, вот и славно, — рассыпалась Милена с нарочитой радостью. — А то я уж
было подумала, что вы не заинтересуетесь. Я очень, очень рада! — Она улыбну-
лась ; между тем на лице у Макса не отразилось ни тени эмоций. От этого Милена
как-то терялась. К тому же было совершенно непонятно, что теперь сказать пе-
ред уходом. — То есть вы мне дадите знать, да?
— Да уж, — буркнул тот в ответ и, повернувшись, взялся утрамбовывать на
столе и без того безупречного вида стопку нотной бумаги.
«Неделю, — решила Милена. — Вот сколько я ему дам — не больше. Ладно, две».
Она еще раз оглядела кабинет. По крайней мере, интерьер внушал доверие: дело-
вой , располагающий к работе.
— Тогда я пошла, до свидания.
— Да, — отозвался Макс, не взглянув на нее.
Прежде чем его снова удалось найти, прошел месяц.
Она оставляла ему сообщения в музыкантском бюро.
Разыскала его Почтальона.
— А-а, вы о нем? — растерянно спросил тот. — Что ж, может, вам и повезет. Я
и сам-то никогда не могу его отыскать, а если он и отправляет какие-то посла-
ния, то всегда через кого-то другого, не через меня. Как, вы сказали, вас зо-
вут, моя прелесть? А о чем сообщение?
Это был, пожалуй, единственный забывчивый Почтальон, который встретился Ми-
лене за всю ее жизнь, и именно он состоял на службе у Макса. Впрочем, возмож-
но, это кое-что объясняло. Тогда она решила зайти в кабинет дирижера сама;
кабинет оказался пуст. Она постучалась к нему в дверь в «Трех глазах» — так
называлось здание, где жили музыканты, но на стук никто не отозвался.
Наконец она решила подкараулить Макса на одном из его концертов. Милена до-
жидалась возле концертного зала, разглядывая настенный орнамент из полирован-
ных деревянных плашечек. Зрители уже давным-давно разошлись, когда, наконец,
появился Макс, приоткрыв вначале дверь для очень высокой, серьезного вида да-
мы. Дама несла футляр со скрипкой и чинно кивала, слушая, что говорит ей на
ходу Макс.
Постепенно Милена поравнялась с этой парой. Макс ее упорно игнорировал. Он
вел речь о делах оркестра: как справедливее распределять заработки между му-
зыкантами. Скрипка метала в Милену красноречивые взгляды — поджав губы, слег-
ка выпучив глаза. Наконец она сказала:
— Макс, прошу прощения! — И обратилась к Милене: — Я уверена, вам должно
быть смертельно скучно слушать наш разговор. Может, вы пообщаетесь с Максом в
другой раз, позднее?
— Я бы рада позднее, только мы никак не можем друг с другом встретиться.
Макс, вы успели принять решение об оркестровке «Комедии»?
— Боюсь, что нет, — нехотя откликнулся тот, пытаясь возобновить разговор со
скрипкой.
— Тогда вы не будете возражать, если я заберу книгу, чтобы сделать копию?
— Прошу вас! — почти выкрикнул он. Взгляд у него при этом был какой-то за-
гнанный, молящий, будто Милена вконец извела его своим преследованием. — Вы
требуете чересчур многого. Дайте мне нормально взглянуть, и я вас уведомлю.
У Милены выпятилась челюсть.
— У вас был целый месяц, Макс. Так что упрекнуть меня в том, что я вас то-
роплю , никак нельзя.
— Я дам вам знать, скоро. Прошу предоставить мне некоторое время, а также
возможность продолжить разговор с коллегой.
«Ладно. На сегодня достаточно».
— Я, видимо, загляну к вам через недельку-другую, — предупредила она.
Где-то в начале января она застигла его в кабинете. Холода опять стояли по-
настоящему зимние. За окнами стыл промозглый сумрачный день, а в кабинете по-
прежнему стояла неимоверная духота. Макс, явно застигнутый врасплох, глянул
на Милену с тревожной растерянностью. Он сидел за столом, засунув руки себе
под мышки, как будто старался уберечь их от занятий чем-нибудь.
«Он вообще ничего не делает», — заключила Милена.
— Добрый день, — спокойным голосом сказала она. — Вы приняли какое-то реше-
ние?
Макс сидел с застывшим лицом. Рот у него открылся как-то бесформенно, кри-
во : видимо, он пытался выдавить улыбку, но не находил в себе сил.
«Он не может меня выносить, — поняла Милена. — Его колотит от моих визитов.
Для него я — наименее желанная персона из всех людей.
Что ж, Макс, лишь скажи мне ллда" или ЛЛнет", и я при любом из вариантов ос-
тавлю тебя в покое».
— Ну, так что, Макс? — повторила она. — Вы определились с решением?
— Да, — ответил тот, не вполне убедительно изображая крайнюю решимость. —
Да, разумеется. Я считаю, что материал очень хорош. Он требует уйму, просто
уйму работы. Но я ее для вас с удовольствием проделаю.
— Превосходно. Большое спасибо, Макс.
— Это займет какое-то время.
— Я в этом уверена, Макс. Но нам не нужна полная оркестровка. Думаю, первой
песни будет вполне достаточно, чтобы продемонстрировать Министру основную
суть нашего замысла. Итак. Я захватила с собой полную вокальную партию для
первой песни. — Милена воссоздала ее по памяти, настолько уже с ней сродни-
лась по жизни. Она протянула ему партитуру, аккуратно выписанную на расчер-
ченных от руки нотных линейках. — А теперь, пожалуйста, не могла бы я забрать
книгу?
— Книгу? А... а книги здесь нет.
— Я понимаю, Макс. Книга большая, я бы ее сразу заметила, будь она здесь.
Когда вы можете мне ее возвратить?
— Я ее пришлю с нарочным. Завтра.
— Я непременно буду ждать. Это глобальный проект, Макс, и нам придется
спланировать график работы. Министр захочет посмотреть график.
Макс опять сбивал на столе безупречно ровную стопку чистой бумаги.
— Он у него будет.
— График также понадобится и мне, — заметила Милена.
Тот в ответ снова пожал плечами.
— Макс! — окликнула Милена с невеселой усмешкой, словно пытаясь докричаться
до себя самой. — Я увижу копию этого графика?
Макс лишь в очередной раз кивнул.
— Я завтра же зайду за книгой, с вашего позволения. Макс? Макс, пожалуйста,
ответьте мне.
— Да, — прозвучало в ответ.
Кивнув, Милена вышла.
«Вначале я верну книгу, а потом избавлюсь от тебя, Макс. Ты и этот проект —
две вещи несовместные».
Придя назавтра к нему в кабинет, Милена не удивилась, никого там не застав.
Угольные жаровни были заполнены остывшим пеплом. Милена обыскала комнату.
Ящики черного стола пустовали, пустовали и длинные белые полки. Кабинет был
таким же безликим, как эта пустая бумага.
Взяв из стопки лист, она жирно, с гневным нажимом, вывела на нем одну-
единственную фразу:
«Где моя книга???»
И отправилась в «Три глаза».
Коридоры отдавались эхом приглушенных шагов по этажам, а также отзвуками
музыки — фортепиано, скрипок. Здание как будто перешептывалось само с собой.
Милена постучала в его дверь. Темно-зеленый цвет был призван скрывать
грязь, но вокруг ручки повсюду виднелись засаленные отпечатки. Где-то дальше
по коридору плыл неуверенный звук: кто-то репетировал на скрипке Бартока.
Дверь приотворилась буквально на щелку, испустив волну духоты. Пахнуло нос-
ками , несвежими простынями; в комнате за дверью стояла темень. В щели прогля-
нуло лицо Макса — точнее, один осторожный глаз.
— Можно войти, Макс? — спросила она.
— Тут немного не убрано, — замешкался он.
— Ничего, мне не привыкать. В общем-то, я могу и не заходить, только отдай-
те мне книгу.
— Я не одет, — донеслось в дверную щель.
«Не одет? В два часа дня? Я не собираюсь больше тебя караулить, Макс. Не
собираюсь больше торчать в промозглом коридоре перед закрытой дверью». — Ми-
лена резко толкнула дверь, прежде чем Макс успел ее закрыть, и протиснулась в
комнату. При этом почувствовалось, как дверь хорошенько стукнула его по плечу
и ляжке.
— Да что же это! — выкрикнул он в неподдельной ярости. Но Милена уже вошла.
Удрученно глядя на непрошеную гостью, Макс стоял в одной рубашке, трусах и
носках. В комнате царил полумрак, шторы были задернуты. В полутьме было вид-
но, что тут и там ворохами громоздится одежда, а скомканное постельное белье
упало с кровати и валяется на полу.
— Прошу прощения, Макс, но мы договаривались сегодня встретиться. Я уже
больше месяца заваливаю вас сообщениями, пытаюсь поймать для разговора. Мне
уже невмоготу за вами гоняться. Верните мне, пожалуйста, книгу!
— Она у меня в кабинете, — соврал тот.
— Нет. Ее там нет. Я искала у вас в кабинете, и не нашла. Где она, Макс?
Он уставился на нее еще более беззащитным, чем его нагота, взглядом.
— Безобразие! — крикнул он. — Я дирижер оркестра, в конце концов! А она,
видите ли, шарит у меня в кабинете!
— Макс. Где книга?
— Я ее вам верну.
— Она в этой комнате?
Комната была невелика: умывальник, кровать, шкаф, бельевая тумба. Дирижер
был членом Партии (к нему народное прозвище партийцев — Противные — подходило
особенно удачно), потому располагал отдельным ватерклозетом — члены Партии
имели привилегии. Но большой серый фолиант в этом тесном пространстве утаить
все равно было бы негде. Одежда громоздилась прямо на полу, странными кучами,
переплетаясь рукавами и штанинами, как будто ее пытали.
— Вы ее что, потеряли? Макс?
— Я сказал, что найду ее вам! — крикнул он. Даже гнев у него был каким-то
плаксивым. Трясущимися руками Макс принялся натягивать мешковатые штаны с от-
вислыми коленками.
— Вы отдали ее кому-то еще, переписать музыку? — Макс не ответил: с наду-
тым, уязвленным видом он натягивал носки. — Если вы ее кому-нибудь отдали,
просто скажите, кому именно: я сама схожу и заберу. — Молчание в ответ. —
Макс. Прошу вас, ответьте: вы ее кому-то отдали?
— Вот еще. С чего еще.
— Макс, скажите внятно: да или нет?
— Я не помню! — громко взвизгнул он.
— Вы... не помните? — Теперь черед омертветь настал уже для Милены. Голос у
нее стал по-детски растерянным.
— Нет! А теперь оставьте меня в покое, вы меня отвлекаете.
— Макс, что значит: вы не помните?
— Не знаю! Я крайне занятой человек с полной концертной программой, и у ме-
ня есть вещи поважнее, чем эта ваша вздорная книжонка.
— Макс, Макс! Это была колоссальная работа. Это не ваша собственность, она
принадлежала Зверинцу, всем. Что значит: вы были заняты? Прошу вас, ответьте,
Макс!
Он не говорил — не мог, ему нечего было сказать. Милена начала обшаривать
комнату. Она поочередно ворошила груды одежды — штаны, рубахи, носки, — сбра-
сывая их в одну кучу посреди комнаты. Стянула с кровати простыни и пододеяль-
ник, отодвинула от стены матрас и заглянула за него. Все это время Макс сто-
ял, держа руки на бедрах.
— Давайте, давайте, поднимайте кавардак, — храбрился он. — За койкой вы ее
не найдете.
— Может, ты ее засунул себе в жопу? — сказала Милена. Макс побледнел.
Милена выпрямилась и с хладнокровием, какое только позволял ей гнев, пере-
шла к содержимому шкафов. С верхней полки она выгрузила залежи бумаги — дефи-
цитной, нотной, линованной типографским способом. Вся она была изведена самым
неблагодарным образом. Ноты на листках были нарисованы вкривь и вкось, многие
нотные линейки были нервно зачеркнуты; местами каракули выдавали разгневан-
ность того, кто их торопливо корябал. Иногда ноты переходили в беспорядочные
рисунки — бессмысленные узоры, рожицы или женские гениталии.
— Что бы я только ни отдала, чтобы иметь такую бумагу, — заметила Милена,
презрительно поджав губы.
— Ну ладно, — сказал Макс и взялся помогать с таким видом, будто делал
одолжение. Он был выше Милены и мог дотянуться до верхней полки. Встав впере-
ди нее (и загородив таким образом поле зрения), он начал пачка за пачкой пе-
ребирать бумагу.
Проходясь по первой полке, он то и дело повторял:
— Здесь ее нет! Ах, и здесь тоже. — Фраза повторялась с каждой новой стоп-
кой бумаги: — Надо же, и здесь нет! И здесь, — как будто подразумевая: «Что я
говорил, а? Говорил же я! Дескать, ну что, теперь видишь? Ушла твоя книга,
ушла навсегда».
— в этой комнате ее нет, — произнес он, наконец, как эпилог.
— Так попытайтесь вспомнить, Макс. Большая серая книга. Что вы с ней сдела-
ли, Макс? — Молчание. — Макс, когда вы ее последний раз видели?
— Не знаю. Давно уже.
— Почему вы ничего не сказали мне?
— Я думал, она как-нибудь всплывет.
— Макс! — вскрикнула Милена, чувствуя, что сейчас брызнут слезы. — Макс,
как вы могли так поступить? Так поступить, и при этом сохранить хоть чуточку
самоуважения!
Его лицо не выражало решительно ничего.
«В тебе нет никакого самоуважения, — горько подумала Милена. — Вообще. Вся
твоя жизнь — маска. Что ты пытаешься за ней спрятать, ничтожество?»
У человека подобного толка есть мотивы, представляющие загадку даже для не-
го самого. Сам того не сознавая, Макс, ты пытался уничтожить «Божественную
комедию». Мысленно представив себе залежи изведенной бумаги и те сердитые,
бессмысленные каракули, Милена без всяких слов поняла, что он подсознательно
хотел потерять книгу.
Милена окинула взглядом этого человека — такого безобразного и беспомощно-
го, что понятие жалости было к нему даже как-то неприменимо. Чувствовались
лишь гнев и насмешливое презрение. Где-то в этой одутловатой голове лежит от-
вет; настолько глубоко, что ему даже самому не доискаться. А чтобы все же
сделать это, нужен кто-то способный считывать мозг.
«Мне нужен Нюхач», — поняла в ту секунду Милена. И тогда стало ясно, что
следует предпринять.
— В течение недели ставить в известность Министра я не буду, — сказала
она. — Я не буду ему докладывать, что вы потеряли весь огромный, неоценимо
важный проект; не буду — в течение одной недели. Начинайте думать, Макс. Я не
скажу ему о происшедшем, если книга будет мне возвращена. Но до той поры, по-
ка она не отыщется, я буду постоянно приходить — опять, и опять, и опять.
После него она отправилась прямиком к Аптекарше.
Без слоя клоунской косметики лицо у этой женщины было красивым, хотя и рез-
коватым. Пожалуй, чересчур трепетные ноздри, чересчур алчные глаза, слишком
четко очерченный рот. Лицо преступницы. Вот она-то и была нужна сейчас Миле-
не.
— Мне надо найти Нюхача, — сказала ей Милена. — Ты мне поможешь?
Если человека стошнит в условиях невесомости, рвота его свободно парит,
слегка распластываясь под сопротивлением воздуха, пока во что-нибудь не уго-
дит . Тогда она к тому предмету пристает, но ненадежно, удерживаясь только
благодаря силе трения. Та же ткань не впитает влаги и не сгодится на то, что-
бы ее подтереть, — она ее просто снова оттолкнет в свободный полет. В конеч-
ном итоге рвота покроет в летательном аппарате любую поверхность слоем на-
столько ровным, насколько позволит ее текстура.
Основная часть рвотной массы Милены задрейфовала было к вентиляционному лю-
ку. Но на полпути вдруг неожиданно устремилась назад, раздувшись пузырем, как
будто самопроизвольно обзаведясь головой, а заодно и сообразительностью. Ко-
лыхаясь , подобно диковинному спруту, она держала курс на Милену.
Что-то схватило Милену за лодыжку. Она лягнула.
— Тихо! — прикрикнул сзади голос. — Не шевелитесь!
— Уа-а-а! — заклокотала Милена, понимая, что вот-вот угодит в объятья сво-
его недопереваренного завтрака. И тут ее резко потянули назад. Бывший завтрак
покорно потянулся следом, нимало не беспокоясь о том, хотят с ним общаться
или нет. Он уже собирался вязко чмокнуть Милену, но тут ее осенила спаситель-
ная идея. Выпятив губы, она резко дунула. Спрут попятился, частично распав-
шись на шарики-капли. Милена изогнула шею, но тут у нее кончился запас возду-
ха. Пока она вдыхала, привлеченный вдохом спрут снова придвинулся.
Лягаясь свободной ногой, Милена всеми силами пыталась увернуться. Краем
глаза она замечала мужчину, пытавшегося ее удержать. Спрут тем временем угро-
жающе навис над ней. Милена снова дунула, и он опять частично рассеялся на
капли.
Где-то поблизости послышался звук, что-то вроде сдирания кожуры с плода.
— Вот черт, — беззлобно произнес мужчина, — прямо по плечу.
Опасность миновала. Вместе с оставшимися капельками рвоты Милена устреми-
лась куда-то в бездонную воронку.
Она как будто приземлилась среди заснеженного поля. «Хэмпстед-хит»1, —
вспомнила Милена. Спускающийся под ногами склон холма был покрыт снегом. Сза-
ди извилистой цепочкой тянулись ее собственные следы. Ветви деревьев покрывал
ледок, будто их окунули в стекло.
Милена дожидалась, когда с ней поравняется Аптекарша. Взобравшись на холм,
женщина какое-то время постояла, переводя дух и уперев руки в колени. Слышно
было, как у нее под ногами приятно похрустывает снег.
— Вон там, — еще не совсем отдышавшись, указала Аптекарша с вершины холма.
При этом изо рта у нее вырвалось облачко пара. — Видишь? Во-он там.
Она указывала на вагончик, черную коробку на двух больших колесах. Над тру-
бой печурки вился белесый дымок. Женщин пристальным взглядом встретили двое
зимних пони — миниатюрные мохнатые создания с шерстью, волочащейся по снегу.
Эта порода славилась своей необычайной, ревнивой преданностью. Если кто-то
незнакомый чересчур близко подходил к их хозяину, они готовы были наброситься
на пришельцев.
«Какие у них глаза, — отметила про себя Милена, — совсем как у людей».
— Салам! — поздоровалась Аптекарша с пони. Это было похоже на пароль. Жи-
вотные спокойно возвратились к своему обычному занятию: выкапыванию копытцами
травы из-под снежного покрова. К вагончику по снегу вели и другие следы. Это
было своего рода передвижное собрание для Нюхачей и тянущихся к ним бродяг.
Их называли кибитками. Кибитки эти постоянно кочевали с места на место. В них
собирались Нюхачи. Для чего именно, Милена представление имела самое смутное
(кажется, что-то связанное с незаконным оборотом вирусов). Да, и еще они
здесь друг перед другом солировали. Танцы ума — так это у них называлось.
По лесенке-приступке Аптекарша поднялась к двери вагончика и постучала.
— Али! Али, это я, — подала она голос.
Дверь изнутри толкнули. На полу, в той части, что была накренена вниз,
1 Хэмпстед-хит (Хэмпстедская пустошь) — парк на севере Лондона, где рощи чередуются
с открытыми полянами.
скрестив ноги, сидели мужчины и женщины. Снаружи чувствовалось, что в вагон-
чике жарко натоплено. Аптекарша толкнула Милену перед собой и, войдя, захлоп-
нула у себя за спиной дверь.
— Прошу у всех прощения, извините, — учтиво сказала она. — Ну, как он нын-
че , хорош?
— Просто в ударе, — мечтательно растягивая слова, произнес какой-то бородач
с затуманенным взором. — Всех нас буквально оплел.
Перед вагончика дыбился кверху; половицы словно указывали на человека в
черном, тоже сидевшего скрестив ноги на куцей подстилке.
Это был он, Эл. Тот самый Нюхач.
Глаза у него были сосредоточенно прикрыты. Наконец он их открыл; взгляд был
устремлен на Милену.
— Ну вот, дамы-господа, — проговорил он. — На этом пока хватит. — Вдоль
стенки, прижатые специальной планкой, стояли банки с чем-то вроде самогона. —
Прошу всех: грейтесь, выпейте чего-нибудь. Гобелен закончим позже. — Одним
гибким движением он встал, такой же рослый и поджарый, как и прежде. Не было
только шляпы и балахона. На Милену он поглядел с грустью.
— Привет, — поздоровался он.
— Привет, — в тон ему откликнулась Милена.
Нюхач набросил себе на плечи плащ из тюленьей кожи.
— Да нет, настоящих тюленей ради этого истреблять не пришлось, — заметил он
вслух, перехватив случайную мысль Милены. И, секунду помолчав, добавил: — Ты,
безусловно, права: я все такой же ершистый.
Послышались добродушные смешки.
«Они все улавливают, — поняла Милена, — слышат все, что я думаю, и все по-
нимают. Я перед ними сейчас как голая. Как же быть?»
В вагончике снова приязненно рассмеялись. Лица присутствующих были просто-
ватыми , грубоватыми, но смотрели на Милену вполне дружелюбно.
— Хочешь тоже стать ниточкой? — спросила ее одна из сидящих. Милена ничего
не поняла. Женщина как будто спохватилась. — Не беспокойся, лапонька, мы про-
сто спрашиваем, хочешь ли ты быть частью гобелена. Ты нам всем нравишься. —
Она переглянулась со своим соседом. — А вообще, ты должна всем рассказать,
иначе они так и не поймут, — сказала она и поглядела на Милену с жалостливой
улыбкой. — Так ведь, лапонька?
— Соль и шерсть, — перебила другая Танцовщица, тоже с улыбкой (эта — в фор-
менной куртке Почтальона). По кибитке прошел гомон единодушного согласия. Ню-
хач Эл в этот момент ловко спустился по откосу пола и изящным движением натя-
нул перчатки. На Милену он взглянул, как будто чего-то от нее ожидая, после
чего, улыбчиво прикрыв на секунду глаза, неожиданно произнес, будто в некото-
рой растерянности:
— Прошу прощения. Я то и дело забываю, что ты меня не слышишь. Ну что, мо-
жет, немного пройдемся? Заодно и поговорим. — Вблизи его бледное лицо выгля-
дело еще более худым. Но глаза теперь не были такими запавшими и отчужденны-
ми , как прежде.
Воздух снаружи был словно пронизан ледяными иглами. Средь голых ветвей уг-
нездилась стайка ворон, хрипловато перекаркиваясь между собой в морозной дым-
ке . Эл помог Милене спуститься с лесенки-приступки.
— Проблема в том, чтобы застать его одного, — сказал он.
— Не поняла? — Милена была совершенно ошарашена.
— Я о Максе. Мне нужно будет оказаться с ним наедине.
— Ты уже знаешь, в чем проблема?
Эл кивнул: дескать, не перебивай.
— Так что поход на концерт или что-нибудь еще в этом роде не годится. Слиш-
ком много мыслительного шума. Лучше было бы просто к нему наведаться. И ска-
зать открыто, чем ты занимаешься. Не знаю, почему ты считаешь, что лучше было
бы как-то обвести его вокруг пальца.
— Извини, я как-то не привыкла к такой манере общения, — призналась Милена.
— Я знаю, — мрачно кивнул он.
«Тебе, наверное, не терпится поскорее со всем этим разделаться», — догада-
лась Милена.
— Пожалуй, да, — сказал Эл вслух, глянув на нее с поджатыми губами.
Неожиданно для себя Милена подумала: «Интересно, а какие чувства он сейчас
испытывает к Хэзер?». И краем глаза заметила, как он тотчас отвернулся.
— Я однажды заставил тебя хлебнуть. Поэтому чувствую, что в долгу перед то-
бой , — сказал он. — Так что денег с тебя не возьму.
— Спасибо, — пробормотала Милена. А сама подумала: «Странно, я о деньгах не
заговаривала. У меня о них и мысли не было».
Эл говорил быстро и строго, по существу дела:
— Надо сказать Максу начистоту, чего мы от него хотим. Наш подход такой: я
просто помогаю ему вспомнить. Устрой нам что-нибудь вроде встречи, желательно
непринужденной. Всегда легче, когда люди настроены на сотрудничество.
Милену по-прежнему задевало его упоминание о деньгах.
— Ты мне ничего не должен, — настойчиво сказала она.
Эл стукнул одетой в перчатку ладонью о ладонь.
— Эх, люди, если бы вы могли слышать! — воскликнул он. Как будто изъяснять-
ся словами было чем-то недостойно примитивным. — Послушай. Ты и есть Хэзер.
По крайней мере, она была половиной тебя. А то и больше.
«Он все еще ее любит. Эх, бедняга».
Эл со вздохом потер лоб.
— Сейчас она, наверно, запрятана глубоко, да?
И посмотрел на лоб Милены, будто ожидая увидеть там свою Хэзер.
— Ты же сам знаешь, — сказала она. — Зачем спрашивать?
Эл пожал плечами.
— Ты больше не чувствуешь ко мне ненависти. А это уже нечто.
— Нечто — это то, что, в конечном счете, сотворила я с Ролфой. А это гораз-
до хуже того, что тогда устроил мне ты.
— Чш-ш, — перебил он, поднося палец к губам. — Я знаю. Знаю. — И в глазах у
него отразилось нечто большее, чем жалость: понимание. — Ох уж эти мерзавцы,
с их чертовым Считыванием. Им необходимо все контролировать, держать в узде.
И им совершенно наплевать, что может погибнуть во время самого процесса. Из-
вини.
Однако встречного понимания Милена в себе по-прежнему не ощущала.
— Скажи мне, — обратилась она. — Боюсь, тебе все равно придется мне это
сказать. Как все складывается у тебя? Чем ты все это время жил?
В глазах у Эла мелькнула совершенно неожиданная, какая-то мальчишеская ра-
дость оттого, что ей не все равно, что с ним происходит, что ее это интересу-
ет . Он неловким жестом указал на свою хижину-кибитку.
— Я делаю гобелены, как я уже говорил. Свиваю узоры из всех людей, которых
встречаю. Характеры подобны цветам. Я тку из них гобелены и вывешиваю в воз-
духе , для других Нюхачей. Нас теперь достаточно много. Все в основном заняты
обычной работой, так что у них на творчество в основном не хватает времени.
Поэтому гобелены делаю я, а они их у меня покупают.
— Разносят по домам и вешают на стену?
— Нет. Запоминают, — поправил он робко.
«Что, опять эта вирусная память?»
— Но ведь ты ненавидишь вирусы.
— Я ненавижу их вирусы. Но люблю те, что люди делают для себя сами. — Эл
пытливо вгляделся ей в лицо. — Если б ты только умела читать, — вздохнул
он, — ты бы безусловно поняла, о чем я.
Они не спеша шли по пустоши.
— Если только ты не Нюхач, тебе и представить невозможно, насколько сложно,
многослойно устроен человек. Просто вселенная в миниатюре. И в голове у всех
— сплошной щебет. Мы его называем «туман», как начинка у облаков. Он все со-
бою затягивает, и люди из-за него перестают видеть. Большинство попросту жи-
вет на автопилоте, отрубает почти все свои функции. А уровнем ниже находится
Паутина. Это память. Именно здесь все и хранится, и она действительно напоми-
нает тенета. Здесь запросто можно заблудиться. По-настоящему сложная личность
бывает настолько запутана, что из нее и выход-то не сразу найдешь; бывает,
просто ужас охватывает. А еще ниже, подо всем этим, — Огонь. Там просто жжет.
Здесь расположено сердце.
— А я? Я насколько запутана? — поинтересовалась Милена.
— Ты? — Эл помолчал, сосредоточенно прищурясь. — Ты... Ты такая аккуратная,
очень опрятная. Собранная. И вся по полочкам. У тебя есть части, которые меж-
ду собой вообще не сообщаются. Поэтому ты частенько сама себя удивляешь. Пря-
мое следствие упорядоченного ума. И еще ты способна умещать в себе невероят-
ный объем всевозможных деталей; к тому же ты хороший организатор. Но и это
далеко не предел. — Эл улыбнулся. — Из тебя бы вышел чертовски хороший Нюхач,
стоило б только подзаняться.
«А что, он любезен, — отметила Милена его улыбку. — Возможно, я ему нрав-
люсь» .
— Да, — сказал он с тихой нежностью.
«Он любит меня. Для него я по-прежнему Хэзер».
Видимо, он расслышал ее, но улыбка с лица не сошла, а глаза были по-
прежнему полны понимания.
— Они оплатили свой гобелен, — пояснил он. — Поэтому мне надо сейчас вер-
нуться и его закончить. А там пойдем, разберемся с этим твоим Максом.
На обратном пути к хижине-кибитке Милена подумала: «Тучи для него рассея-
лись» . Ей еще никогда не доводилось видеть, чтобы человек вот так неузнаваемо
менялся, становясь из разрозненного цельным.
— Ну, уж, не в такой степени, — поправил он непринужденно. — Я все такой же
изгой, вне закона. Только я больше не причиняю людям страдания. — Возле двери
в кибитку Эл остановился, оглядываясь с лесенки-приступки. — Любой Нюхач уст-
роен так, что если он делает людям больно, то сам же эту боль чувствует. Так
что в итоге получается себе же хуже. — Он снова улыбнулся и, открыв дверь,
грациозно шагнул внутрь.
Там он снова занял прежнее место и взялся заканчивать свой орнамент. В этот
раз их приветствовали особенно тепло, с одобрительными смешками.
— Вот она, — вслух сказала почтальонша, — вот она, наша шерстяная ниточка.
— Неокрашенная, — уточнил бородач с затуманенным взором. — Та самая, на ко-
торую весь узор нижется.
Уже совсем стемнело, когда они наконец добрались до Зверинца. Макса удалось
застать на репетиции «Воццека»1. Он их заметил как раз в тот момент, когда
они с Элом пытались тихо проскользнуть на места в зале. Обнаружив их, он
впился в них долгим, немигающим взором.
Но вечно эта пауза длиться не могла, и потому он повернулся, кивнул оркест-
ру , и музыка началась.
— Ну и дела, — покачал головой Эл. — Ох, и бедолага.
— Что? Что ты можешь про него сказать? — Милена дергалась от нетерпения.
— ш-ш, тихо, — одернул Эл.
1 «Воццек» — опера австрийского композитора Альбана Берга (1885-1935).
Звучание было несколько странным: дерганым, неровным, разрозненным, углова-
тым, как будто музыканты были не в ладу с собой. Дирижировал Макс нервозно,
слишком резко взмахивая палочкой. Эл не сводил с него взгляда, полностью по-
грузившись в созерцание, следя за объектом с зоркостью сигнальщика на мачте.
— Он чувствует тебя у себя за спиной, — пробормотал он, не поворачивая го-
ловы .
Мало-помалу движения у Макса становились совершенно несуразными. «Нет, нет,
нет!» — казалось, говорили его руки. Оркестр, словно распадаясь на части, еще
немного погремел и растерянно затих. Музыканты недоуменно переглядывались.
Макс обернулся в зал, глазами ища Милену.
— Ну, зачем вы здесь? — растерянно спросил он. Голос был тихим, но, тем не
менее, он преодолел нужное расстояние.
— Мы просто сидим и слушаем музыку, Макс, — отозвалась Милена. — Нам бы хо-
телось с вами поговорить. Мы подождем снаружи.
— Я сегодня вечером занят, я не смогу.
— Хорошо, когда вы свободны?
— Найдите меня как-нибудь в другой раз!
— Вас никогда нельзя отыскать. Одна неделя, Макс, — вы это помните? Два дня
из нее уже истекли. Нам необходимо найти ту вещь, Макс, которую вы потеряли.
Этот человек сможет вам помочь.
Зашевелились на своих сиденьях оркестранты, приглушенно переговариваясь
друг с другом.
— Хватит, — сказал вполголоса Эл, — прекрати. Иначе ты его доконаешь.
— Итак, мы подождем снаружи, — предупредила Милена, прихватывая пальто.
Они молча вышли в коридор.
— Уф-ф, — перевел дух Эл, когда двери за ними захлопнулись.
— что ТЬ1 выяснил? — спросила Милена.
Эл нахмурился. Из-за дверей приглушенно донеслась музыка — оркестр продол-
жил играть.
— Дело обстоит примерно так. Этот человек способен двигаться лишь в одном
направлении. — Эл рукой изобразил движение, на манер стрелы. — Затем сила,
которая дает ему движение, его покидает, и он оказывается в мертвом штиле,
пока его не подхватывает очередной вектор силы, на этот раз в другом направ-
лении. Но и он действует недолго, поскольку этот человек вспоминает, что дол-
жен был двигаться в другую сторону. У него нет центра тяжести, некоей внут-
ренней гравитации.
Музыка словно кралась сквозь дверь — вялая, призрачно печальная.
— Он совершенно лишен веса, — продолжал Эл, — ему неведомы ни верх, ни низ.
Он совершенно, полностью потерян. Как какой-нибудь несчастный, капризный ре-
бенок-переросток. Он никуда не мог двинуться с самого детства, застыв в своем
ребячестве.
Музыка в очередной раз прервалась. Слышно было, как Макс что-то приглушенно
говорит оркестру.
— И кстати, поэтому ему и нравится музыка. Она уже расписана по нотам, от-
репетирована. В ней он может скользить по заданному направлению. Это единст-
венный случай, когда он куда-то движется. Мы все лавируем сквозь время, как
рыбы сквозь течение. Он же в нем попросту теряется. Исключение составляет
только музыка. С той лишь существенной оговоркой, что она не должна его удив-
лять. Так что, — Эл взглянул на Милену со странноватой улыбкой, — новую, не-
знакомую музыку он ненавидит.
Проблема опять была во времени. Звучание за дверью снова возобновилось.
Загадочная улыбка по-прежнему не сходила у Эла с лица.
— Поэтому он и ненавидит тебя. Ненавидит «Комедию». Терпеть не может вас
обеих. Потому что из-за вас он вынужден считать себя ничтожеством.
По окончании репетиции Макс вновь видел свой неотступный кошмар, караулящий
его в коридоре. Угловатая скрипачка вышагивала с ним рядом, бледная от яро-
сти.
— Да как вы смеете так себя со мной вести! — с ходу набросился Макс, блед-
нея перекошенным лицом и потрясая в воздухе кулаками.
— Кто вы такая? — гневно вскричала и первая скрипка, полыхая на Милену яро-
стным взглядом. — Нет, кто вы такая, чтобы прерывать такую репетицию? Это
наиталантливейший музыкант, а у него из-за вас сплошная головная боль!
— Ну, начать с того, что головная боль возникла как раз у меня, и именно
из-за него, — спокойно парировала Милена. — Этот музыкант потерял партитуру
целой оперы. Причем единственный экземпляр.
— Не с-сметь! — завопил дирижер, нервически взмахивая кулаками. При этом
ноги у него подогнулись, а корпус беспомощно накренился: ни дать, ни взять
космонавт в состоянии невесомости.
— Взял и потерял, — продолжала Милена. — А потерял потому, что она приводит
его к неутешительному выводу: что сам он такой музыки не смог бы написать ни
за что и никогда.
— Милена, — предупреждающе подал голос Эл.
— Новая опера? — Мадам горько усмехнулась. — Боже мой! Да они у нас каждый
месяц. Настоящую оперу уже никто не может написать: кишка тонка. Конечно, по-
являются иногда всякие амбициозные выскочки вроде вас, у которых понятия об
оперной музыке не больше, чем... — Она даже растерялась, не зная, с кем или с
чем сравнить. — О-о-о! Да вы должны быть благодарны, что такая величина, как
Макс, вообще соизволила на нее хотя бы взглянуть!
— Мы ни в коем случае не хотим его обидеть, — вмешался Нюхач Эл. — Ни в ко-
ей мере. Нам бы лишь пару минут побыть с ним наедине. — Нежным движением взяв
Макса за запястья, он начал разгибать ему сжатые в кулаки пальцы. — Буквально
на минутку пройтись с ним назад, на сцену. Туда, где волшебно звучали инстру-
менты. Красавицы скрипки, арфы. Гобои. Где все еще буквально дышит теплом му-
зыки. Мы немножечко туда пройдемся, и вы как раз расскажете мне о той музыке,
которую любите. Ведь правда, Макс? Может, это поможет вам вспомнить.
— А она что, тоже там будет? — переспросил Макс, с немым ужасом глядя на
Милену, как будто она была грозной мамашей, а он — нашкодившим мальцом.
— Нет, нет, — успокоил его Эл. — Только вы и я.
— Если с ним что-нибудь произойдет, — первая скрипка ткнула перстом в сто-
рону Милены, — вы за это ответите. Макс, я буду дожидаться внизу.
— А я здесь, — сказала Милена.
Нюхач Эл с Максом отправились обратно в зал, а Милена осталась на том же
месте. Сколько теперь ждать? Что такое время? Она принялась разглядывать свои
ногти. Местами обкусанные, без маникюра.
«Ну, пожалуйста, — молила она, сама не зная кого. — Пожалуйста, пусть он
хотя бы вспомнит».
Наконец дверь отворилась и наружу вышел Эл, держа под локоть Макса. Дирижер
безудержно рыдал, вытирая лицо пухлыми кулаками. Милена посмотрела Элу в гла-
за.
— Мы ее нашли, — сказал тот.
Макс вдруг вырвался и бегом припустил к лестнице.
— Элис, Элис! — слезливо звал он на ходу, неверным шагом одолевая ступени.
Эл проводил его взглядом.
— Он действительно не ведал, что творит, Милена. Все это крылось у него
глубоко-глубоко, под Паутиной.
— Там, где Огонь, — догадалась Милена.
— Да, под сердцем. — Эл опять тяжело вздохнул. — Он был подобен лабиринту,
жутким петляющим катакомбам с огромными завалами. — Эл остановившимся взором
смотрел перед собой, со страхом запоздалого осознания возможной катастрофы. —
Еще немного, и я бы окончательно там заблудился.
— Спасибо тебе, — признательно сказала Милена, коснувшись его руки. — Мо-
жет, чего-нибудь выпьешь?
Эл покачал головой: «Нет, не надо».
— Я знаю, как действует алкоголь. О боги, боги! Пребывать вот так; быть на-
вечно, безвыходно там запертым... — Он оглядел лестницу и красную дорожку с та-
ким видом, будто призрак дирижера мог все еще находиться там. — По крайней
мере, он выбирается оттуда хотя бы иногда. Когда музицирует.
Однако запас сочувствия у Милены был достаточно ограничен.
— А что он сделал с книгой? — спросила она напрямик.
Эл не отрываясь смотрел на нее — медленно, вдумчиво. И заговорил, тщательно
подбирая слова:
— Он увязал ее в одну пачку с другими старыми книгами, которые на время
брал, и все их возвратил. А книги те он брал в Британском музее. Ты знаешь,
где это находится. — Это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.
— Пожалуй, да, — произнесла Милена. Шепчущими отголосками очнулась потаен-
ная память; словно послышались где-то снизу, под полом, шаги. — Я там вырос-
ла . Я там... воспитывалась. В Братстве Реставраторов.
— Там стена, — тихо заметил Эл.
Милена подняла на него глаза.
— Там, внутри тебя, стена. Музей находится с ее противоположной стороны.
— Я знаю, — кивнула Милена. На той стороне находилось ее детство.
— И ты действительно собираешься туда пойти? — прочел ее мысли Эл.
— Мне нужно возвратить эту книгу. Музей будет не заперт, — сказала она. —
Ты знаешь названия остальных книг? С тем чтобы мне ориентироваться, откуда
начинать поиск.
Эл ласково коснулся кончика ее носа.
— Будь осмотрительна, Милена. Кто спешит, тот спотыкается.
Милена вспоминала, как повстречала Троун. Это была ее собственная вина.
Расплата за поспешность и неосмотрительность.
Начиналась эпоха Восстановления. Со свойственной ей новаторской жилкой Ми-
лена подметила, что у зрителей возникает спрос на голограммы и потому Крошкам
надлежит непременно иметь их первыми. Только вот кто может дать толковые кон-
сультации по голограммам, да еще чтобы было по карману? Так она очутилась в
общежитии где-то на отшибе, в стороне от Стрэнда. Интересно, что это за чело-
век, обитающий так далеко от ее собственного Братства? И вот Милена постучала
в багровую дверь. «Какой ужасный цвет», — мимоходом отметила она.
— Войдите-э-э! — как-то по-мультяшному пропел откуда-то из недр жилища жен-
ский голос.
Комната оказалась до потолка наполнена бирюзовой морской водой. Отростки
водорослей ветвились сквозь стены, неотличимые от Кораллового Рифа. Между ни-
ми зигзагом методично сновали косячки черных рыбешек. Над всякой поверхно-
стью, в том числе над руками Милены, извилистыми бликами играл свет. А в тол-
ще воды кружился густой клубок водорослей, щерясь идиотской, слегка маниа-
кальной улыбкой — что-то вроде черепка с выпуклыми глазами. «Мы же как-никак
на Коралловом Рифе!» — то и дело как попугай повторял он.
Появившись неизвестно откуда, в поле зрения Милены оказалась рыба с розова-
той чешуей и вплотную подплыла к ней. Милена осторожно подвела под нее ладонь
и увидела, как закатом отразился на туловище у рыбы отливающий серебром свет.
Милена вгляделась: черные кожистые плавники создания двигались мерно, как
опахала. «Тигровая рыба, — подсказали вирусы. — Съешь, и тебя парализует».
— Я Троун Маккартни, — представилась вдруг рыба. — А ты — моя спасительни-
ца?
— Сомневаюсь, — подхватила Милена игру, — нужно ли тебе спасение.
— Еще как! Кто же мне даст работу? Что тебе обо мне рассказывали? — любо-
пытствовала Троун-рыба.
— Мне сказали, что ты лучший специалист по голограммам, какие только есть в
Зверинце, — сказала Милена начистоту.
— А также что я заноза в ухе?
— Чаще говорили, что не в ухе, а в другом месте.
— Да, я такая, — согласилась Троун.
— Да и я тоже, — призналась Милена.
— Да неужели? — с видом знатока скептически заметила Троун и резко вильнула
хвостом. Вся комната словно крупно мигнула, и рыба исчезла. Вместо нее теперь
спиной к Милене стояла женщина в черном облегающем трико, довольно миниатюр-
ная и стройная. — Ты одна из тех хладнокровных, скучненьких, суховатых злю-
чек-колючек, — отметила она. — Не то что я: не колючка, а прямо-таки испепе-
ляющее жерло вулкана!
Картинно раскинув по плечам роскошную гриву черных волос, она резко оберну-
лась , расправив плечи. «Позирует, предъявляет себя». Сердце как будто екнуло,
хотя не сказать, чтобы от неотразимой красоты. В глаза бросалась нервозная
худоба этой женщины и жилистость ее шеи. Словно жилы вот-вот лопнут, не вы-
держав веса этой несоразмерно крупной головы, которая мячом покатится по по-
лу. Измождено худым было и ее скуластое лицо. Что-то в нем разом и привлекало
и отталкивало.
— Я действительно хотела бы предложить тебе работу, — сказала Милена, улы-
баясь против воли. — Ты не желаешь поговорить о голограммировании?
— Нет, — вздохнула та со скукой. — Голограммам уже двести лет. Не ориги-
нальность, а так, перхоть. Хотя светом нынче можно было бы целый мир изме-
нить . — При этом она мельком оглядела свою рукотворную водную феерию. — Ведь
я вам наверняка не для голограмм нужна, а для какой-нибудь старинной оперы.
Чтобы создать, спроецировать на сцену какие-нибудь реальные объекты. Ну что,
разве не так? Ведь так?
— Так, — кивнула Милена.
— Эти ваши старинные оперы всех уже достали. Своей долбаной высокопарно-
стью, этим вашим высоким штилем. — Комната снова мигнула, и Троун плюхнулась
на какую-то облезлую кушетку.
У помещения был теперь вполне обычный вид. Там, где красовался Коралловый
Риф, серели голые оштукатуренные стены. На полу лежал матрас, какие-то мешки,
а также стояла аппаратура — металлические ящики, арматура с подсветкой, шну-
ры . Из окна змеей тянулся кабель, украдкой подсоединяясь к проводке реставра-
торского Братства. Троун вытянула перед собой ноги и смерила Милену взглядом.
— Сразу предупреждаю, — сказала она. — Я не проходила Считывания. Никто ме-
ня никуда не размещал, не прикреплял, не лечил. Поэтому никому невдомек, что
я скажу или сделаю в следующий момент.
Милена не могла сдержать улыбку: ее забавляла эта нарочитая ненужная агрес-
сивность .
— Меня тоже никто не считывал, — заметила она как бы между прочим.
— Тогда чего ты такая, без искры? — спросила Троун.
— Не всем же искрить. Люди разные: кто-то искрит, кто-то нет, кто-то всем
подлянки делает. Уж как кто устроен.
Троун это понравилось. Она даже разулыбалась.
— Ага, — согласилась она. — Так как тебе удалось отмазаться?
Резко перевернувшись на живот, она хищно потянулась, как голодная кошка.
— Никто и не отмазывал. Просто мне напоследок вкачали такую дозу вирусов,
что я свалилась, поэтому у них со Считыванием ничего не вышло. А пока валя-
лась, меня уже и разместили.
— Ну, это ты. А я вот взяла и сбежала, — с величавым достоинством произнес-
ла Троун, как бы демонстрируя превосходство над Миленой. — Укрылась в Болоте,
в тростниках. Чтобы, не дай бог1, никто не исцелил. Там и пряталась какое-то
время, а затем вернулась. И знаешь, Морфология у меня просто жуть какая. —
Тут Троун подалась вперед и, обхватив руками грудь, выставила ее вперед, рас-
тянув вырез трико. — А у тебя? — спросила она с многозначительной улыбкой.
— Что у меня? — переспросила Милена, не в силах поверить.
Троун лишь закатила глаза.
— Ну, это? — И, привстав на коленях, заголилась еще сильней.
Миленой овладело что-то похожее на вязкий, тягучий страх.
«Боже мой, это она мне? Что это я, нашла себе еще одну?»
— Н-ну... да! — ответила она без особой уверенности, на всякий случай.
Теперь черед осторожничать настал уже для Троун.
— «Да» — в смысле что? — переспросила она, снова меняя позу.
Лицо у Милены пылало. Не зная, как преодолеть сконфуженность, она улыбну-
лась какой-то медленной, боязливой улыбкой.
— Ну это... Все, что ты говоришь.
Все пошло как-то быстро, покатилось кубарем.
Троун с нервным смешком подобралась ближе.
— А если я говорю, что это может быть опасно? Если ты не знаешь, о чем я
спрашиваю?
В комнате будто образовалась гремучая смесь. Как тень от двоих человек,
вдруг обретающая свою, обособленную жизнь. Влечение здесь было лишь частью
смеси, но при этом оно было редкой, неодолимой силы — которая и толкнула Ми-
лену к Троун.
А та с вкрадчивой улыбкой подползала навстречу.
— Ты еще не знаешь, совсем не знаешь, чего я от тебя сейчас хочу.
«Но ведь это так грубо, — мелькнуло у Милены, — так банально. Примитивный
вампиризм».
Троун взасос поцеловала ее в шею. «У меня уже бывали подобные фантазии», —
отметила Милена, при этом отвечая на ласки Троун. Затем Троун принялась ли-
зать Милене лицо, как леденец.
«А мне это надо?» — подумала Милена, плотно сжав губы и веки. От Троун по-
пахивало потом и дешевыми духами.
— О-о, сладость, коснись меня, коснись...
«Это она к чему? Она что, вправду думает, будто я при этом обезумею от
страсти?». Подавшись назад, Троун стянула с себя трико. У Милены между тем
желание пошло на спад, сменившись какой-то опустошенностью с легким покалыва-
нием внизу живота.
Сощуренные глаза Троун напоминали теперь рубцы, губы расползлись в оскале.
Снова опускаясь на Милену, она отвернула лицо, словно отрицая происходящее.
«Она что, действительно испытывает наслаждение?» — недоумевала Милена.
Кое-как она пробовала подстроиться под свою партнершу. Попыталась принять
более комфортную позу, но коврик под спиной все время сминался и выскальзы-
вал . Недолго полежав под самозабвенно ерзающей Троун, Милена наконец легонько
похлопала ее по плечу.
— Троун, — сказала она, как будто напоминая о чем-то ей уже известном, —
Троун. Ну, хватит.
Та на миг застыла, а затем моментально скатилась вбок.
Милена села. Во время возни она успела удариться обо что-то локтем. Взгля-
нула на Троун: та лежала на боку, спиной к Милене, прижимая к себе скомканный
коврик. Из-за сидящих в обтяжку штанов Милена, прежде чем встать, вынуждена
была неловко сесть на корточки.
— Ты так потому, что я старая и толстая? — спросила с пола Троун, изучая
бахрому у коврика.
— Ты не толстая, — сказала Милена, не для того, чтобы утешить ее, а потому,
что так оно и было.
Троун села и ядовито посмотрела на нее.
— Да толстая я, толстая. Не ври. — И демонстративно защемила себе складку
обвислой кожи на животе. А затем встала и принялась натягивать трико, следя,
чтобы эластичная ткань выгодней облегала фигуру.
— Отношения у нас должны быть сугубо профессиональными, никаких вольно-
стей , — резко заметила Троун.
— А не поздновато ли мы хватились? — намекнула Милена с улыбкой.
— Нет! — ответила та, тряхнув гривой. — По крайней мере, что касается меня.
— Ну и хорошо. Замечательно. Рада это слышать, — сказала Милена, потирая
ушибленный локоть.
— В работе я беспощадна ко всем, — холодно заметила Троун. Поверх трико она
натянула еще и брюки. — Я перфекционистка. А это, доложу я тебе, такая мука:
постоянно стремиться к совершенству.
— Не сомневаюсь, что так оно и есть, — согласилась Милена, а сама подумала:
«Что-то с этой женщиной не так». Локоть успел полиловеть.
— Ты меня возненавидишь, — заявила Троун со вздохом, будто констатируя
факт. В голосе звенел отголосок истины. И будто бы даже чувствовался оттенок
обещания. Милена вгляделась в это печальное лицо, пожирающее ее взглядом.
— Ну почему же, — возразила она негромко. Процесс увещевания начался.
Возвращаясь в тот день со стрэнда, Милена неожиданно вспомнила: «А ведь
скоро мой день рождения».
Минул уже год, как ушла Ролфа. Эта мысль словно пригвоздила Милену к месту.
Она сейчас стояла на мосту Ватерлоо, как раз где они с Ролфой возвращались из
того паба, «Летящего орла». В этом году сентябрь выдался жарким, влажным, ка-
ким-то субтропическим. Однако именно этим вечером небо прояснилось и приобре-
ло тот самый сливовый оттенок, как тогда, когда они с Ролфой шли домой после
знакомства с Люси.
Все так же выглядел свинцовый купол белокаменного собора Святого Павла.
Различие состояло в том, что по обоим берегам реки теперь тянулись цепи элек-
трических огней. Свет от них лужами разливался по тротуарам.
«Вот так теперь и будет, Ролфа, — размышляла Милена. — Я буду от тебя отда-
ляться, все дальше и дальше. А твой образ будет понемногу тускнеть, просту-
пать все слабее, как один из тех огоньков на конце цепи».
Времени разгуливать у Милены особо не было. Сегодня был ее черед смотреть
за маленьким Берри. Она медленно побрела, опустив голову.
Год с той поры, как ушла Ролфа; месяц с тех пор, как при родах умер Бирон.
Как все же несправедлива жизнь. Он вынес все до конца. Ребенок родился, издал
свой первый крик. Бирон еще успел ему сказать: «Ну, привет! С появлением!». А
потом оборвалась плацента; кровь брызнула до потолка. И на свете стало одним
сиротой больше. Правда, не совсем: у него осталась мать, Принцесса. Просто у
нее не было сил его видеть.
Милена прошла мимо ступеней Зверинца и направилась дальше, в Детский сад.
Она вошла в помещение, где рядком тянулись деревянные кабинки с разноцвет-
ными картинками. Пахло малышами: молочной смесью, застиранными пеленками,
распашонками. Было тепло до духоты, у Милены даже закружилась голова. Няня
подвела ее к люльке, где лежал Берри: трехнедельный младенец с вдумчивыми,
серьезными голубыми глазами. Он неотрывно смотрел на Милену. «Ну, кто еще на
этот раз?» — казалось, говорил этот взгляд. Милена подняла его из люльки; ма-
лыш тоненько захныкал.
— Ч-ш-ш. Я знаю, знаю, — сказала она, легонько похлопав его по попке.
Из углов комнаты по застеленному матрасами полу сползались другие малыши.
Они тихонько между собой переговаривались.
— Все эти люди, они к нему постоянно сюда приходят...
— Да, но это же не его родители, разве не так?...
Голоски были высокие, писклявые, дрожащие от ревности:
— Его отец умер...
— Мать не приходит к нему никогда. Хоть бы раз навестила...
Умишки малышей изобиловали вирусами. Они умели разговаривать, читать, знали
действия арифметики. Шушукаясь, они неотвязно окружали Милену, как какое-
нибудь враждебное племя. Звук чужого плача их раздражал, злил. Им невероятно
хотелось расплакаться самим — в голос, так чтобы легкие наизнанку. Вирусы по-
буждали в них желание говорить.
— Почему он не умеет разговаривать? — сердитым полушепотом допытывался один
розовощекий бутуз, осиливший ходьбу на четвереньках. — Почему ему не дали ви-
русы? Ему пора дать вирусы.
Милена им не отвечала. Она лишь молча через них перешагивала. В комнате бы-
ло душно, ей нездоровилось. Хотелось поскорее отсюда уйти.
Она толком не знала, почему ей здесь так неуютно. Ощущение было такое, буд-
то она, опекая, защищает Берри от других ребятишек. Медленно переведя дыха-
ние , Милена почувствовала, что ее бьет легкий озноб. Когда она укутывала ма-
ленького Берри в одеяльце, руки у нее подрагивали. Прижав сверток к себе, Ми-
лена отправилась на прогулку по тротуару моста, откуда ее взгляд случайно ос-
тановился на здании Раковины.
Отражающие закат стекла полыхали огнем. Вот оно опять, то сентябрьское за-
рево . Вспомнился Джекоб, спешащий к Раковине — разносить сообщения.
«Теперь, благодаря вам с Ролфой, я во сне еще и слышу музыку...»
И вот уж нет ни Ролфы, ни Бирона. Не стало и Джекоба. «Неужели все это сра-
зу, вот так, в один год?» На Джекоба Милена наткнулась одним весенним днем.
Безмолвным горбиком он лежал на лестнице, как старенькая тряпичная кукла; как
тот костюм с Кладбища. Закатный пожар в окнах прежде казался ей огнем челове-
ческих жизней. Теперь он представал стылым свечением призраков.
Милена остановилась там, где уже стояла однажды, не в силах двинуться. «Как
я очутилась здесь?» — недоуменно думала она. Как оказалась здесь, с этим чу-
жим ребенком на руках, с еще не выветрившимся запахом Троун Маккартни по все-
му телу? В мире, куда опять вернулись голограммы и электрические огни. Ощуще-
ние времени вызывало у Милены головокружение. Как какая-нибудь мощная, неис-
тово крутящаяся воронка. Время будто швырнуло ее на скорости через гигант-
ское, немыслимое расстояние — разъединив с собой, разлучив с прежней жизнью.
Как будто она, Милена, мчалась на все набирающем ход поезде, не знающем оста-
новок . С шумом мелькали мимо станции ее жизни: шестнадцать, семнадцать, во-
семнадцать... И с поезда этого никогда не представлялось случая сойти.
Было уже темно, когда Милена поднялась к себе в комнату. В сущности, она
мало изменилась с той поры, когда здесь обитала Ролфа; ну разве что стала не-
много опрятней и вместе с тем более пустой. Ребенка пора было перепеленать.
Милена сама удивлялась, как сноровисто она наловчилась менять пеленки, ориен-
тироваться во времени кормления. Приведя малыша в порядок, она уложила его в
гамачок и стала покачивать.
Берри начал напевать. Голосок у него был высокий, серебристо чистый, причем
пел он вполне конкретные мелодии. «Интересно, насколько это нормально для ре-
бенка — петь прежде, чем начать разговаривать?» — задумалась Милена. Берри,
похоже, уловил ее мысль и улыбнулся. «Уж не Нюхач ли подрастает?» — промельк-
нуло у нее в голове. Песни он пел именно те, которые напевала ему сама Миле-
на : темы из «Божественной комедии».
Она зажгла на подоконнике свечу и раскрыла большой серый фолиант. Здесь Ми-
лена искала и обретала себя. Вот она взяла лист из аккуратной стопки нотной
бумаги. И приступила к работе.
Милена делала оркестровку «Комедии». За род , истекший после ухода Ролфы,
она дошла до начала Восьмой песни. Всего песен было сто. Данте и Вергилий
достигли реки Стикс. Милена смотрела на крохотные нотки, по одной на каждом
слоге. Почему все же некоторые из них написаны красным? В уголке карандашом
значилась надпись:
«Трубы сияют, как блики на воде. Мрачно-торжественно и одновременно радост-
но (комедия как-никак)».
«Как, интересно, можно сделать так, чтобы рожки звучали разом и мрачно и
радостно?»
Как говорится, выше головы не прыгнешь; сделать можно было лишь то, что
представлялось возможным. «Сделай вид, что "Комедия" — это просто переложе-
ние , — внушала она себе. — Вокальная версия оркестрованного оригинала. Будто
бы ты меняешь местами причину со следствием, и партии рожков, которые пишутся
в ллсоль", здесь прописываются в ллдо". Никаких диезов, никаких бемолей — виру-
сы сами подскажут, где их нужно проставить».
Милена, поглощенная работой, начала записывать. А маленький Берри — подмур-
лыкивать в унисон.
дорогая рыбка
Милена вспоминала письмо. В памяти она представляла его со всей достоверно-
стью: и то, как падал на страницу свет, и микроскопические сгустки в черни-
лах . В письме было следующее:
извини насчет прозвища но я думаю о тебе именно как о рыбке — не хочу чтоб
ты на это обижалась так что если тебе очень уж не нравится скажи и я какни-
будь исправлюсь — отвечая на твой вопрос — я в целом считаю себя канадкой —
арктика не одно и то же что антарктика — там и цветов и деревьев больше — а
антарктика просто пустыня — но я все равно ее люблю — так вот ролфин отец он
чистый англичанин через это мы с ним и расстались и боже меня упаси жить в
южном Кенсингтоне
так что я теперь снова в антарктике — место не очень изменилось — сплошь
синеватый лед да синее небо — собаки мои меня тут же узнали — боже ты мой —
ох уж эта любовь в собаках — ты просто не поверишь — уж они вокруг меня и
юлили и прыгали и тявкали и выли гавкали — так что никакого сомнения нет что
они тебе от души рады — собаки просто чувствуют больше чем мы — я в этом уве-
рена — никогда не видела чтоб люди так радовались при встрече — ты уж не оби-
жайся я просто пытаюсь чтоб ты думала о собаках чуть теплей после того что
случилось в том году
так что сижу вот сейчас здесь возле старой своей спиртовой лампы и завтра
утром опять снег отбрасывать с моими собаками и ем сейчас подстывшую тушенку
из банки середина у нее так и не оттаяла но я все равно довольна просто не
могу
рол фа со мной не поехала — сказала что не хочет и я уж ей не говорю но те-
перь на самом деле понимаю что она сама не знает чего хочет — никогда еще ни-
кого не видела растерянней бедной девочки моей — приводила тут одного суслика
щупленького прещупленького — в чем только душа держится в шортах майчонке во-
лосы как у чипполино — у папы аж шерсть дыбом встала — ну и понятно расста-
лись почти так же сразу — она сказала что съела того суслика на завтрак я так
даже и поверила — так знаешь рохля-то моя ох какой агрессивной иной раз ста-
новится — тут незадолго перед моим отъездом как ЗВЕЗДАНЕТ своего братца — те-
перь он уже чертяка здоровенный с дом — он что-то такое брякнул не то ну и
подавился собственными зубами — последнее что я о ней слышала это что она
штудирует БУХУЧЕТ — так что давай пиши — мне так нравятся твои письма — я от
них смеюсь — хотя и понимаю что истинная причина такого участия к пожилой ан-
тарктической леди это что ты просто хочешь узнать что там происходит у ролфы
— так что все нормально — как что нибудь узнаю тебе сообщу
твоя подруга гортензия пэтель
Милена перестала крутиться в воздухе штопором.
Кто-то удерживал ее снизу. Высоченный, худющий, со скованной улыбкой, слов-
но ножом вырезанной на напряженном лице.
— Вперед надо перебираться шажками, мелкими, ноги в коленях сгибать, — ин-
структировал он с явно американским акцентом. — И старайтесь держать равнове-
сие. Так и надо двигаться при невесомости. — Он убрал руку. Милена, качнув-
шись , застыла на месте: получилось.
— Ну, вот видите, — одобрил он. — Учение на пользу пошло.
— Угу, — сказала Милена виновато. — Я всего вас испачкала, плечо чуть не
вывихнула.
— Меня зовут Майк Стоун, — представился тот. — Астронавт.
Милена рискнула протянуть ему руку для рукопожатия. Теперь она могла сохра-
нять равновесие.
Небо снаружи было наполнено звездами, звездами памяти.
«Ролфа, — казалось, шептали они, — Ролфа где?»
Считывание закончилось. Вот, оказывается, какое оно. Милена лежала на полу.
Сначала она подумала, что находится в Пузыре: пол был податливым и теплым,
как живой. Лоб Милены покрывали бисеринки пота. В противоположной части скупо
освещенной комнаты стояла, подперев ладонью подбородок, толстенная бабища в
белом и разговаривала, время от времени покачивая головой. Это была Рут,
здешняя сиделка. Тут же сидел Майк Стоун, Астронавт, на каком-то странном
стуле.
«Когда это было? — отрешенно подумала Милена. — Когда произошло? Не помню.
Где мое Сейчас?»
Рут, оглянувшись через плечо, увидела, что Милена пришла в себя. Округлив
глаза, она торопливым кивком на полуслове прервала разговор и поспешила к Ми-
лене, опустив руки вдоль пухлых боков. Она нагнулась сверху, руки уместив ме-
жду коленями.
— Извини, лапонька, — сказала Рут озабоченно, — но, боюсь, придется считать
тебя еще раз.
— Как, опять? — прохрипела Милена, чувствуя себя абсолютно разбитой.
— У него многое не отложилось. Ты у нас какая-то безмерная. — Рут погладила
ее по спутанным вспотевшим волосам. — Ты, лапонька, не даешься, что ли?
— Что ему еще нужно? — спросила Милена. Ведь у Консенсуса уже все есть.
— Тут понимаешь, в чем дело. Он ничего не зафиксировал из твоего детства,
вообще ничего. И еще эта Ролфа. У тебя очень подробные, цельные воспоминания
о ней. Судя по всему, она для тебя очень важна. Так что Ролфа нужна ему тоже.
«В самом деле? — подумала Милена устало. — Для чего?»
— И очень тебя прошу, не брыкайся, — неожиданно попросила Рут с печальной
серьезностью в голосе. — А то ты так брыкаешься, ушибиться можешь. — Она при-
стально, изучающе посмотрела на Милену. — Ну что, готова?
— Зачем им нужно Прошлое? — окликнула ее Милена. — Ведь они твердят, что
мир состоит исключительно из Сейчас?
— Потому что Прошлое — это ты сама, — ответила Рут, выпрямляясь. Слышно бы-
ло, как она удаляется, шурша одеждой.
«Вся моя жизнь, — подумала Милена. — Вся моя жизнь, оказывается, проживает-
ся не мной самой».
И тут пространство колыхнулось, будто в мареве зноя над шоссе. Колыхнулось
и, набирая скорость, подрагивая, покатилось к ней. Это была волна — одновре-
менно в пространстве и во времени — волна в пятом измерении, где образуют
единое целое свет, мысль и гравитация. Она подкатилась к ней, подрагивая, как
от желания; ожидая, что Милена вот-вот станет открытой книгой, которую можно
будет считать.
«Ролфа, где Ролфа?» — «Там же, где и всегда: здесь, со мной».
«А Сейчас, где мое Сейчас?» — «Оно здесь: в той точке, где я борюсь с Кон-
сенсусом» .
Волна, гулко грянув, накатила на нее, проходя насквозь, взмывая по ответв-
лениям нервов, словно смывая ее, всю Милену, без остатка.
И лишь память о Ролфе высилась скальным обелиском, за который можно было
уцепиться. Чтобы удержать, сохранить себя и ее.
Все остальное поглотил шквальный рев.
Глава десятая.
Внимающие дети
Милена вспоминала себя в утробе.
Все ощущения были без имени, без названия, не имеющие отношения ни к какой
морфологии. Был свет — оранжевый свет, сочащийся вокруг, проходящий насквозь.
Была пульсация, вызывающее сладкую дрожь биение, благодатной теплотой прока-
тывающееся сквозь нее.
И была музыка.
Неясно различимый среди биения, звук скрипки был вкрадчив и мягок, далекий,
как сон. Это был скорее свет, чем звук, — укромное чувство безымянного ком-
форта . Музыка чуть покачивалась, и вместе с ней покачивалось облекающее Миле-
ну тепло. Ее мир двигался вместе с музыкой. В пульсации ее крови наблюдался
некий танец — танец любви, химического высвобождения, от которого наступало
восхитительное покалывание. Милена чувствовала музыку, потому что ее чувство-
вала мать.
Ее мать создавала эту музыку. Ее мать играла на скрипке. Для взрослой Миле-
ны Вспоминающей это была просто знакомая музыка. Она знала, что это фрагмент
из Бартока. Для нерожденного ребенка музыка была ощущением физическим. Нерож-
денная Милена напевала вместе с музыкой, как будто сама была струной инстру-
мента; как будто мать играла еще и на ней. Музыка приподнимала и покачивала,
с ней можно было подниматься и опадать.
«У меня никогда не было такого ощущения, — думала взрослая Милена Вспоми-
нающая . — Так, как тогда, музыку я больше никогда не чувствовала». То было
иное состояние бытия: нежное, теплое, слегка подвижное, сокровенно интимное.
Кровь и околоплодные воды ласкали ее; всего касался свет, сочащийся сквозь
плоть; все звуки доносились сквозь тягучий ток крови и вод. Все это напомина-
ло купание в чем-нибудь сладостно изысканном — например, лимонном шоколаде, —
с той разницей, что вкушаешь его всей кожей. Подобно тому краткому, невырази-
мо приятному моменту (не обязательно связанному с оргазмом), когда секс —
чистое наслаждение.
Неудивительно, — подумала Милена Вспоминающая. — Неудивительно, что секс
так притягателен. Он — попытка воссоздать то самое волшебное ощущение».
Младенец пробовал танцевать: он шевелил ножками. Само ощущение движения бы-
ло для него внове. Способность двигаться — это была сила.
А потом музыка смолкла.
Откуда-то снаружи, сверху, послышался приглушенный голос, послание из внеш-
него мира. И это послание было празднично радостным. Взрослая Милена Вспоми-
нающая почти различала смысл слов. Теперь казалось, что их будто произносил
призрак. Помнился и тон, и тембр, и перепады интонации. Это был призрак ее
матери.
Уши и нос у младенца были до поры запечатаны, но желания дышать не возника-
ло . Милена была едина со своим миром, и то был мир любви.
И она вспоминала, как мир исторгнул ее наружу.
От нее вдруг1 отхлынули воды. Над головой сомкнулась завеса — все еще теп-
лая, но уже какая-то резкая. А затем последовало содрогание, вытеснение. Мир
стремился от нее избавиться, выталкивал наружу. Ясно было одно: причиной тому
— она сама. Пришлось взяться за дело самостоятельно. Возможно, так себя ощу-
щает старый расшатавшийся зуб. Так что Милена снова прибегла к открытой не-
давно силе — возможности двигаться. Но мир вокруг от этого только сломался.
Нахлынул непередаваемый ужас и страх, но более всего огорчение, как будто она
причинила этому миру боль.
Мир бесцеремонно ее выталкивал, уже не лаская, и ребенок познал смерть —
смерть прежнего мира, — поэтому, рождаясь, безутешно горевал.
Для взрослой Милены Вспоминающей ощущение было подобно американским горкам
— какие-то взлеты, затем внезапные обвалы. Причем все здесь было непередавае-
мо важным: доносящиеся сквозь плоть звуки, скользящий шум разделения, языками
качнувшиеся стены, ухающий гул в ушах и венах. Мир разомкнулся, подобно гу-
бам.
С головокружительной быстротой изнаночная часть стала наружной, словно бы
Милена вылупилась сама из себя и они, мать с дочерью, в один миг поменялись
местами. А исторгшая ее внутренняя часть за секунду поглотилась.
Прошло несколько мгновений, каждое из которых было отдельной вселенной,
прежде чем Милену окутал воздух. Воздух был некоей иной средой — чем-то су-
хим, палящим. Он ожег ей лицо, ожег все тело. Полыхал слепящий свет, отовсюду
проникали какие-то нестерпимо едкие газы. Ребенка схватили за лодыжки, и там,
где ее держали, кожу опалило особенно яростно, с шипением — ей что-то при-
жгли.
Внезапно она забарахталась, сопротивляясь происходящему. В ней что-то взду-
валось, набухало — только теперь не снаружи, а где-то внутри, причем меньше
ее размером. Воздух как наждаком царапнул язык, проникая в горло. И по мере
того как расправлялись, набухая воздухом, лепестки ее легких, Милена, впервые
набрав его в грудь, разразилась истошным криком, как будто ее мучили.
Ее опустили на мягкое тепло, отчего ненадолго вернулась иллюзия благоденст-
вия . Уже не так гулко стучало в ушах, а воркующий снизу голос успокаивал. Она
лежала на вершине своего прежнего мира. Теперь она попирала его собой. Этот
мир располагался слоями. На спину ей опустились две теплые панели — шерохова-
тые , но дающие уют. Они ее притиснули и как будто подталкивали. У младенца
появилась надежда: может, его возьмут и затолкают обратно внутрь?
В этот момент рядом на большой плоскости что-то, упав, стукнуло, да так,
что громыхнуло в ушах, отчего ребенок опять зашелся плачем. Он плакал по не-
постижимой огромности вещей, по уже формирующемуся чувству неизбежной необхо-
димости все их со временем постигать. Голос внизу утешал, теплые пальцы лас-
кали, и ребенок вспомнил о том, что утратил. Но голос словно говорил: «Не пе-
реживай: все, что у тебя было, по-прежнему с тобой, просто оно теперь другое.
Здесь, но другое».
Свалившаяся на ребенка жизнь являла себя слой за слоем. Вот легкие, они ды-
шат . А это два разных сердца, они бьются. И все органы с их поверхностями и
скрытыми внутренними пространствами — все они разворачивались, беря начало
один в другом, как цветной узор в калейдоскопе.
Ребенок так и остался на животе у матери, где и заснул. Ему снились туннели
света, полные жидкости запечатанные пространства и погруженные в нее невнят-
ные предметы — теплые, упруго податливые, приветливые на ощупь.
Милена вспоминала, как ползала по полу.
Она вспоминала коврик с бахромой, и тканый концентрический узор орнамента.
Он забавно струился у Милены под пальцами и пах кошкой.
Старый мир был теперь позабыт, его напрочь затмило богатство нового, тепе-
решнего. Ребенок поднял голову: мир тоже казался каким-то концентрическим,
состоящим из узоров.
«Как на рисунке Пикассо», — подметила взрослая Милена Вспоминающая.
В этом ее втором, и теперь уже тоже позабытом, мире была комната — кстати,
знакомая не более, чем новые земли первопроходцу. В ней все было перемешано,
все шло слоями; не комната, а какой-то фотоколлаж. У тамошних предметов ока-
зывалось столько сторон, что даже трудно было уяснить их форму. Например, бо-
ка и тыльная сторона кресла влекли к себе не меньше, чем ее передняя часть.
Они то попадали в поле зрения, то уходили из него, сменяя друг друга: вот они
здесь, а вот их нет. Все облюбованные ею вещи, казалось, специально подходили
поближе, чтобы познакомиться, и приглашали до себя дотронуться.
Вот, допустим, носик лейки для комнатных цветов (взрослая Милена Вспоминаю-
щая вспомнила ее как-то резко, рывком). У лейки была щербатая навинчивающаяся
насадка с дырочками, из которых вода начинала течь восхитительно тонкими
струйками. Глаза ребенка сосредоточивались на этой насадке и как бы сводили
ее в единый зрительный фокус. А вокруг нее мир терял резкость, распадаясь на
грани, как если смотреть на свет через прозрачный граненый камушек.
Ребенок, потянувшись, потрогал лейку, чувствуя несговорчивость насадки: же-
сткая резина ни за что не хотела сниматься с носика. Тогда Милена попробовала
ее на вкус: как у хвойных иголок. Он держался на языке, на губах — непонятно,
противный или нет.
Сзади послышался теплый, хотя и предостерегающий голос:
— Ne, ne, Milena. Ne, ne.
«Ne» было достаточно странным словом, неистощимым на всевозможные значения.
Когда оно произносилось, надежнее всего было замереть. В устах взрослых оно
имело какой-то могущественный смысл. А вот если его произносила она (а она
это время от времени делала — повторяла, и даже головой трясла), выходило по-
чему-то неубедительно, и никто на него не реагировал и не боялся.
В поле зрения появлялись бежевые штанины. Мужчина, высокий тощий бородач. У
него тоже было несколько лиц, пока Милена не свела их в единый фокус. Милена
узнавала этого человека по его бороде, по черным глазам, по жилам на руках.
Когда руки бывали настроены дружелюбно, мир ощущался со сплошным восторгом.
Они поднимали ее вверх, подбрасывали — такие сильные, добрые — и усаживали
куда-нибудь повыше; скажем, к отцу на шею. Милену теплым чмоком целовали в
макушку. А затем расстилали перед ней скатерку, и руки отца принимались за
шитье. На столе лежало столько всего занятного: иголки, шпульки, катушки с
нитками. Свет на иголках был искристым; если прижмуриться, казалось, что это
сияет речка. Милена тянулась к иголкам.
— Ne-ne, Milena, ne-ne, — что можно было истолковать, как «иголки нельзя,
свет тоже нельзя».
— Milena! Ku-ku! — звал голос снаружи комнаты. Слова были как сигналы —
полные скрытого, но не вполне внятного смысла, все равно, что подавать их
флагами.
Милена неслась на зов. Отец опять подхватывал ее и подбрасывал. Воздух ове-
вал ее теплыми струями, и Милена взирала на мир сверху — на то, как далеко
внизу кружится перед глазами коврик. Она радостно взвизгивала и заливалась
смехом. А потом Милену по ее просьбе на беру проносили через коридор (куда,
казалось, сходились все комнаты в доме) и выпускали в сад.
Вот он, по-прежнему в ее памяти, как будто место может, умерев, сделаться
тихим призраком. Вот скамейка — ножки и спинка; теплые деревянные балясины,
по которым пятнами ходят изменчивые тени. Откуда они берутся, эти тени, что
приводит их в движенье? По небу неслись серебристые, набегающие друг на друга
волны облаков с сероватым подбоем. По оконной раме ползли побеги плюща. А
там, дальше, тянулись ввысь деревья. Еще выше, чем плющ, и туда, в самое не-
бо, к облакам.
Ребенок иногда подолгу на них засматривался. Деревья превосходили всякое
воображение. Их нельзя было придвинуть взглядом к себе, они не фокусировались
в глазах.
И mami — вон она, направляется к ней по островкам трепещущей от листвы све-
тотени .
«Mami» — слово, вбирающее в себя целый букет понятий о женщине: улыбчи-
вость, тепло, красный брючный костюм. Mami наклонялась и целовала ее. У Mami
было красивое лицо. Затем оба родителя подхватывали Милену за руки, каждый со
своей стороны, и проносили к столу. На столе стояла ее любимая красная ваза.
Милену усаживали, повязав на груди салфетку.
— Ne, — говорила она при этом, но ее протест оставался без внимания. Про-
хладная ложка сладковатого детского питания подносилась ей ко рту. Милена пы-
талась есть сама, но ей не давали, и она, в конце концов, смирялась.
Детское питание было вкусным-превкусным, и от этого тянуло хохотать. Mami
от этого тоже смеялась; она была рада, когда радовалась Милена, поэтому Миле-
на принималась смеяться снова. На столе стояли красные, забавно округлые
штучки, по которым колотили, чтобы вычерпнуть из них густое содержимое Милене
на тарелку.
Солнечный свет чуть припекал кожу, и под ней что-то зачесалось. Милена
взглянула себе на руку и стала осматривать ее гладенькую поверхность со всех
сторон. И увидела, как над одной из пор как будто приподнимается крышечка,
совсем малюсенькая. Из нее что-то рождалось. Такого же цвета, что и сама Ми-
лена, — светло-бежевого. Эта крохотуля тихонько шевелилась. Милена была в
восторге. Вот как, оказывается, произрастают вещи, одна из другой? И вот так
же, наверно, произрастают из людей миры? Или наоборот, вот так же люди произ-
растают из вещей — возможно, из деревьев?
Слова были как сигналы флагов. Mami разговаривала, как разговаривает ветер,
и слова утешали. Слова подразумевали, что эти вот крохотульки — хорошие. Mami
вытянула свою длинную руку рядом с короткой рукой Милены. На ней тоже были
эти крохотульки-клещики.
У Милены теперь появилось что-то свое. Она взглянула на своего клещика и
поняла, что они защитники друг друга. Милена прониклась любовью к этой крохо-
тульке , такой почти незаметной, но живой. Сам собой сложился вывод: «Я выра-
щиваю из себя вещи».
Деревья вздыхали на ветру. Солнце припекало белую стену, отчего побеги плю-
ща на ней оживали светом. Щебетали птицы. Смеялись люди. Этот мир тоже был
раем.
Калейдоскоп по-прежнему вращался.
Милена лежала у себя в кроватке, в темноте, но темнота была недоброй.
Смешливые лица игрушек за сеткой теперь злобно посмеивались над ее диском-
фортом. Простынка липла к телу, став противной на ощупь кожурой, и от Милены
исходил запах — кисловатый, отчего покой сменялся тревогой. Ребенок знал:
безмятежный до этой поры мир нарушен. В руках, в ногах, в голове противно зу-
дело . Полое гуденье расходилось по ответвлениям нервов. До этого момента ре-
бенок не знал, что состоит из ответвлений.
«Вирус, — определила Милена Вспоминающая. — Видимо, мне впервые ввели ви-
рус» .
Ребенок захныкал, словно ему хотелось изгнать вирус.
Открылась дверь, и ребенок завозился: появилась надежда на избавление. Ми-
лена сглатывала звуки своего плача, чутко выжидая. Трепетно замелькал свет,
из-под абажура мигнула лампа, но свет этот был тоже не желтенький, а тускло-
оранжевый, какой-то недужный. Подошла mami и, воркуя, нагнулась над синей
кроваткой. Она вынула из нее Милену, ласково пошлепала, но ничего не измени-
лось . Сидя у матери на руках и терпеливо снося раздражающее подбрасывание,
Милена ощущала: mami с ней неискренна, она что-то замыслила. Мать что-то лас-
ково ворковала, но чувствовалось: интонации не те, наигранные. Казалось, mami
знает и специально хочет, чтобы она болела. Самих слов ребенок не понимал, но
чувствовал их скрытый подтекст. Каким-то образом в ее теперешнем самочувствии
была замешана мать, она была с ними заодно. Весь мир казался недужным, боль-
ным, искаженным, вышедшим из берегов мутной водой. В него вторглись: но не
музыка и любовь, а что-то чуждое.
Чужие пытались говорить. Они пытались говорить внутри Милены — голосами
приглушенными, как сквозь утробу. Чувствовалось, как они шевелятся верткими
червячками. Слова откладывались у нее в голове личинками и начинали, киша,
множиться.
Угроза была ее миру, и она пыталась его спасти.
«Ne! — крикнула она мысленно, противясь чужакам. — Ne, ne!»
Чужие слова ткались полотнами из неких нитей. Эту нить Милена чувствовала,
касалась мыслью. Нитки переплетались очень плотно. Сначала чувствовалось лишь
то, какие они жесткие — как колючее одеяло. Затем ощущение стало яснее. Это
были не нити, а скорее лестницы — крохотные, ячеистые. Лестницы росли спира-
лями, и обвивали друг друга двойным витком.
«Ne!» — велела им Милена, и личинки замирали. Чувствовалось, что меняются и
лестницы. Они прекращали рост, покорные ее мысли. Она посылала свои мысли
охотиться за ними. Она устремлялась в погоню через паутину своих нервных
окончаний. «Ne!» — кричала она захватчикам, и те тут же утихомиривались, по-
корно дожидаясь, когда их заполнят.
Вирусам предназначалось заполнять Милену, но вместо этого она заполняла их
сама. «Ne» было словом отторжения; словом независимости, свободы. Это сраба-
тывает , когда в тебе достаточно сил.
Ребенок Милена касалась ДНК-вирусов, меняя их по своему усмотрению.
«В таком молодом возрасте? — удивлялась взрослая Милена Вспоминающая. — Я
знала так много, будучи еще такой крохой? Сколько же еще мне было известно до
слов?»
Вирусы замирали. Теперь они просто складировали информацию. Милена таким
образом наращивала собственную память. Созидая более емкое, молчаливое «я».
Более крупное «Нет».
Она открыла глаза.
Комнатка с пупсиками и куклами по-прежнему смотрелась недужной и зловещей;
головной болью мрел оранжевый свет. Даже лицо матери Милены, с мешками под
глазами, выглядело больным, усталым.
«Ты, — подумал ребенок. — Ты сделала это!»
Это было предательством, от которого ребенок зашелся горьким плачем.
Для Милены Вспоминающей каждый сдвиг памяти делал мир более подконтрольным
и безопасным. Он стал и более взрослым, и напоминал уже не хаотичные слои
разбросанной листвы, а скорее бабочек, пришпиленных аккуратными рядами под
стеклом. С каждым смещением взрослому становилось в нем более сподручно, лег-
че было ориентироваться. Эмоции уже имели свои имена, легче контролировались
и переносились. Милена-ребенок теперь знала слова. Только слова эти она вы-
учила сама. Они принадлежали ей.
Комната теперь представала лишь в одной сфокусированной форме: четыре сте-
ны. Деревянный стол, печурка, кресло и скрипучие стулья, мешки с фасолью на
полу, нитка чеснока — вот, пожалуй, и все, что помнила Милена-взрослая из об-
становки . Они представали в одном-единственном ракурсе. За окнами вовсю сиял
день. Помнилось и тиканье часов с их бездумной педантичностью: время тик-так.
— Милена, — негромко позвала мать, — отец хочет с тобой поговорить.
"Tatinka " — так называла его мать. Слова вызывали ощущение потери. Милена-
взрослая ощутила подспудный груз отчужденности, утраты. Милена-взрослая утра-
тила свой первоначальный язык.
Почувствовалось, как где-то внутри разверзается еще одна пропасть. Время
швырнуло ее прочь от матери, прочь от ее языка. Еще одна мощная крутящаяся
воронка.
Ребенок смотрел на материнское лицо. В мире сейчас чувствовалось что-то
мрачное и серьезное. Мать от этого преисполнялась спокойствия и благородства,
и у Милены сердце зашлось от любви. Мать была молодая и красивая, а сейчас
еще и изысканно благородная. Мать взяла ее за руку и провела из ее старого
мира в новый — комнату родителей, отделенную дверью. Сюда Милена приходила
иной раз ночами, когда ее пугала темнота. Сейчас в комнате было темно. Милену
охватила паника.
— Это что, ночь? — спросила она. Ребенок жил в мире, где день мог без пре-
дупреждения становиться ночью.
— Нет, Милена. Это просто ставни. Ставни закрыты.
Комната пахла кисло, как лимон. Милене-ребенку был известен этот запах. Он
начинает исходить от тела, когда все путается, когда мир становится больным.
Стены были коричневыми, бурыми были простыни, все казалось каким-то измя-
тым, и предметы против обыкновения были разбросаны. Коричневым и измятым был
распятый на кровати отец. Черные волосы липли ко лбу. Теперь, когда Милена
стала постарше, у людей было одновременно только одно лицо. Слова, даже чеш-
ские , давали всему только одно лицо. У этого лица была черная щетина и темные
круги вокруг глаз.
Мать подтолкнула ее к кровати. Она остановилась возле него, на уровне лица,
и ее обхватила жаркая влажная рука. Он горел. Милена тогда поняла, что у него
болезнь, от которой горят и трясутся. Он отчужденно посмотрел на нее глазами
незнакомца. Милена глянула на него с опаской. Может, отцу взяли и вставили
чьи-то чужие глаза?
— Svoboda, — выдавил он.
Как и ллЫе", слово означало свободу. Но слово это было чешское, и никак не
могло подразумевать то же, что и на английском. "Svoboda" — это слово каза-
лось каким-то первозданно естественным, как яблоки, как земля.
«Ты можешь с этим бороться, Tato. Ты только посильнее думай и дави на него,
и оно изменится. Ведь ты же можешь, Tato?». Милена хотела объяснить, но не
смогла. Ведь он же, наверно, и сам об этом знает. Ей уже сказали, что взрос-
лые всегда знают больше и лучше, чем она. Tato взял ладонь Милены в свою. Ми-
лена почувствовала ее запах.
— Будь хорошей, Милена, — с трудом выговорил он.
Взрослые всегда говорили ей быть хорошей. Но при этом никак не поясняли,
что именно это значит. Значение этого слова постоянно варьировалось. Милена
знала, что быть «хорошей» она обещать не может: ей неизвестно, что именно
значит это слово. Лгать ей не хотелось, и вместе с тем она знала, что не мо-
жет сказать «нет». Поэтому Милена лишь кивнула в знак согласия. Она знала,
что это неправда, но сказать вслух не решалась. Быть хорошей Милене хотелось,
но если сейчас ее спросят, а она не ответит — получается, хорошей она уже не
будет? Что ей надо сказать, чтобы действительно считаться хорошей? Никто это-
го толком и по существу никогда не объяснял. Слово «хороший» аморфно расплы-
валось, сливаясь с коричневыми стенами.
— Милена, ответь отцу.
Они собирались вынудить ее сказать «да». «Да» было словом признания чужой
воли, словом бессилия.
«Да», — тихо промямлила Милена. Мать заставила ее повторить громче. Рука
матери лежала у нее на плече, постоянно подталкивая ближе к отцу, который го-
рел и пах. Они оба от нее чего-то хотели, хотя непонятно, чего именно, как ни
старайся. Она бы с удовольствием все сказала и сделала, лишь бы ее не пихали.
«Будущее, — поняла Милена Вспоминающая, — они хотят какое-то обещание буду-
щего» .
— Поцелуй отца, — велела ей мать.
Он пах и был влажным; этот незнакомец уже не мог быть ее отцом.
— Милена, не озорничай. Отец хочет тебя поцеловать.
В голосе матери было что-то ужасное. Он уже не был голосом матери. Мать ей
тоже как будто заменили на другую. Рука сжимала Милене плечо как когтями. Ми-
лена боялась. В любой момент она от страха могла расплакаться, а это плохо.
Она ссутулясь подалась вперед поскорее приложиться вытянутыми губами к щеке
лежачего. Но его рука тянула, а рука матери подталкивала, и его жаркое, липко
влажное лицо словно поглотило ее; оно пахло простынями, болезнью, а раскрытые
губы были жаркими и мокрыми.
Это ощущение было ненавистно Милене. Она отступила, внутренне содрогаясь.
Больше всего ей хотелось вытереть себе лицо, губы, лоб, орошенный чужим по-
том. Более всего ей хотелось подальше убежать от этого неузнаваемо меняющего
людей недуга. Ее отпустили, и она умчалась на свет, из темноты в сад, туда,
где солнце и воздух.
Она вспоминала длительное (даже колени занемели) стояние возле церкви. На
Милене была новая белая одежда, пошитая матерью из простыней. Церковь была
белой, маленькой, приземистой, с толстыми стенами и шпилем на куполе. Купол
покрывали старинные свинцовые пластины; Милена любовалась ими, прикидывая,
какие они сейчас теплые от солнца. Ей нравилось, как матово сияет на них
свет. Пластины были из металла, а металлические предметы доводилось теперь
видеть не так уж часто.
Милена спросила у матери, что такое свинец, но в ответ ее лишь сердито
одернули. Мать недолюбливала, когда Милена на людях задавала вопросы.
Мало-помалу Милена начинала подозревать себя в недостатке ума. У других де-
тей , как она убеждалась, головы были переполнены ответами. Когда Милена зада-
вала вопросы, в глазах у матери сквозили растерянность и отчаяние, и она
слегка поджимала губы, как будто сердилась. Чтобы вывести мать из себя, дос-
таточно было просто задать вопрос. Она знала, что мать тайком подкладывает ей
в еду какие-то штучки, от которых потом болеешь, — все для того, чтобы Милена
задавала поменьше вопросов.
Сейчас мать недвижно стояла возле нее, вся в черном. Время от времени она
незаметно сжимала Милене ладонь, чтобы привлечь внимание дочери к похоронному
обряду: вон к той яме в земле; к ящику, который готовились туда опускать; к
человеку в черном, который уже долго о чем-то рассказывает.
Процедура была бесконечной и какой-то бессмысленной. Тщательность здесь ме-
шалась с важностью. А в небе кружили птицы, с щебетом свиваясь стремительной
спиралью и стремглав нарезая круги. Вот интересно, что удерживает их вместе?
Может, они связаны между собой какой-то проволочкой? Почему птицы могут ле-
тать, а люди нет?
Птицы были важны, важным был и свет на куполе. А суровая, молчаливо угрюмая
сосредоточенность взрослых на мертвом ящике и мертвой дыре важность уже утра-
чивала. Когда взрослые, наконец, закончат всю эту процедуру, дыра и ящик уже
не будут иметь значения. Милена знала, что мертвый ящик и дыра связаны с ее
отцом. Она знала, что его больше нет, он ушел. И сожалела об этом. Она об
этом уже говорила, совершенно искренне. И зачем повторять это снова и снова.
Свет солнца струился словно мелкий дождь. Свет-дождь не горевал. И Милена то-
же . Именно это, считали взрослые, было ужасней всего.
Мать в очередной раз раздраженно стиснула ей ладонь: в землю опускали ящик.
Снова это бормотание, и покачивание воды в чаше. Милена смотрела на свет в
воде: красиво. Как та резиновая леечка. Будто бы отец сделался вдруг растени-
ем, за которым надо будет теперь ухаживать, поливать.
— Она не понимает, — тихо говорила кому-то мать, словно бы объясняя и изви-
няясь . Милену-ребенка вдруг удивительно остро кольнуло что-то похожее на
гнев.
«Это я-то не понимаю? Да все я понимаю, как и ты, — подумал ребенок. — Про-
сто понимаю по-другому, по-своему».
Но и на этом процедура, оказалось, еще не закончилась. Надо было еще бро-
сать в яму комья земли, а потом яму закапывали, нагребая холмик. Один за дру-
гим стали выходить вперед селяне, говорить что-то извинительное и брать при
этом мать за руку, а над Миленой наклоняться и произносить какие-то фальшиво
жалостливые слова. Семью Милены никто из селян толком не знал. Они для них
были получужими, странноватыми незнакомцами с холма на отшибе. Один из них
потом подвез Милену с матерью на телеге обратно к дому. Милена сидела сзади,
у мешков с зерном, и хотела лишь, чтобы взрослые ушли — оставили ее в покое,
наедине со своим миром.
Наконец телега уехала, а мать ушла в дом переодеться, оставив Милену одну в
саду, напротив калитки. А за калиткой было поле.
Возле калитки росло дерево. Листья у него мягко поблескивали, ствол был из-
резан глубокими трещинами. На ветвях висели источающие аромат соцветия — вро-
де ниточек, скрепляющих все воедино.
Милена и дерево стояли чутко застыв, словно готовые к бегству.
И тут что-то заговорило.
— Lipy, — присвоил голос имя дереву. При этом все вокруг, казалось, потем-
нело, как будто бы солнце скрылось за облако. — Tilia platophyllos, — добавил
голос, втискивая дерево в рамки научности.
К ним в дом с озабоченным видом приходили женщины в белом. Там они приглу-
шенными голосами общались с матерью. Что ни визит медсестер, то эти перешеп-
тывания. Это мать допускала, чтобы они проделывали с Миленой все те вещи, от
которых потом болеешь. Между ними шла молчаливая война.
Милена закрыла глаза и двинулась в темноте на ощупь, будто слепая, пока,
наконец, их не коснулась. Вирусы были жаркие, кишащие и туго переплетенные.
Она на них набросилась. Вирусы кинулись в стороны, словно стремясь вырваться.
Милена их заткнула, и теперь ждала с закрытыми глазами, не попытаются ли они
подать голос снова. Вирусы могли затмевать словами мир. У Милены было ощуще-
ние, что она спасает этот мир — мир, а не себя.
Помедлив, она снова открыла глаза.
Милена и мир как будто вместе выбрались из укрытия. Солнце вышло из-за об-
лака; цвет живительным источником прянул из сердцевины каждой вещи. Все было
объято светом, как сияющим нимбом. Свет входил во все и выходил изо всего.
Он, подобно времени, курсировал разом в двух направлениях, обменом между все-
ми сообщающимися вещами. Свет, вес и само сознание — они как будто притягива-
лись , ориентируясь друг на друга. Деревья, трава, деревянные ворота — все они
ориентировались на Милену, потому что она на них смотрела. Они, казалось,
стремились подойти к ней ближе. Всем своим весом льнуло и липовое дерево — к
Милене, к полю. Мир мягко сиял в безмолвии.
И как будто бы тихо вышел и встал перед Миленой отец, неотъемлемой частью
этого света и тишины. И словно такой же тяжелый и безмолвный, как это липовое
дерево. Он как будто бы тоже тянулся в сторону поля.
«Милена, пусти меня», — казалось, просил, он.
Поле было под запретом: оно было небезопасно. Один его конец резко обрывал-
ся — там, где начинался лес. Ряды лиственниц окаймляли его, как распушенные
хвосты белок, приготовившихся к прыжку.
Милене не верилось, что там небезопасно. А потому она, привстав на цыпочки,
завозилась со щеколдой. От внезапного порыва ветра калитка распахнулась как
живая.
С деревьев в небо взнимались птицы. Длинные травы в поле мерно колыхались,
словно маня к себе. Милена шествовала по миру вдвоем с отцом, при этом отец
Милены был ветром.
Ветер взметал с собой свет и звук. Звуки травы и деревьев поднимались с
земли к птицам, легким дыханием воспаряли к небесам. А облака струили мягкий
свет, нависали тончайшей дымкой; и все дышало теплом песни земли. И дух отца
как будто воспарил, развеявшись по всему свету, будто составлявшие его эле-
менты обрели, наконец, волю и воссоединились с миром.
Милена сорвалась на бег1. Она словно бежала за своим отцом, неуклюже ковы-
ляющей у земли жабкой, все разгоняясь вниз по склону. Она с криком выбросила
над собой руки, вторя движению кружащегося перед глазами мира. Когда она упа-
ла , то трава, раздавшись, нежно подхватила и приняла ее, как будто руками.
Подхватила, словно со смехом, и бережно обняла. "Svoboda ", — говорила ей
земля.
— Милена! — послышался голос сзади. — Милена-а!
Страх грянул сверху стаей крылатых обезьян.
Милена почувствовала, как ее отрывают, отбирают у травы, которая тянулась к
ней, будто заступаясь за Милену. Милена между тем оказалась перевернутой
вверх тормашками, как совершенно лишенная веса. От резкой смены положения те-
ла перед глазами тошнотворно поплыло. Ей не хотелось смотреть, не хотелось
видеть лица матери.
И мать ее ударила. Это было что-то новое. Мать ударила ее по попке, этому
грязному месту неприличности и стыда. От этого нового ужасного ощущения Миле-
на взвыла. После этого ее, по-прежнему воющую, поставили на ноги. Мать заго-
ворила с ней голосом, полным яда и ненависти. Милену схватили за белую ножку,
потрясали перед ней ее белой туфелькой. На туфельке и на белых штанишках ос-
тавила свой зеленый росчерк трава: таков обмен. Нельзя же двигаться по миру
так, чтобы он при этом с тобой не соприкасался. Ну и что такого дурного в от-
метинах травы? По крайней мере, трава никогда ее не ударяла.
Милену как смерчем взнесло обратно на холм и бросило через забор. Она опять
оказалась ввергнута туда, где была всегда: за калитку. Мать ворвалась во двор
и, хлопнув калиткой, щелкнула щеколдой. Милена видела лишь колонны ее обла-
ченных в штанины ног. Милену снова огрели по попке и рывком развернули за
плечи. Воя от ужаса, она, шмыгая носом, была вынуждена по окрику матери по-
смотреть на нее. И посмотрела со всей свойственной ребенку беспощадностью.
Вот оно, это высокое серое туловище. Устроено оно совсем не так, как у Ми-
лены, — сплошь острые выступы и углы. Когда оно движется, от него веет какой-
то удушающей неуверенностью. Словно оно никак не может определиться: перемес-
тилась ли уже в будущее или все еще в прошлом?
А где же, где мое Сейчас?
Это тело никак не могло занять нужного положения. Оно шло, останавливалось,
снова шло, снова останавливалось, то забегало вперед, то тащилось позади, но
никак не могло толком угодить в Сейчас.
Как во сне, где худшее вот-вот должно произойти и его уже не отвратить, ре-
бенок начал постепенно поднимать взгляд — вверх по сухим столпам ног, по меш-
коватому свитеру со щупальцами рукавов. А руки, руки! Их испещряли вены, ка-
кие-то пятнышки и крапинки. Они не были уютно пухленькими, мягкими, ласковы-
ми. Сама кожа на них была жесткой, шершавой, как будто ороговела и переросла
в кожуру. Руки-крабы, голодные, ищущие работу.
Теперь к лицу.
И, едва успев увидеть всю его опустошенность, Милена-ребенок вновь зашлась
воем и вскриками ужаса.
Лицо было морщинистым, кожа да кости, с совершенно неуместным мазком алой
помады. А глаза — неживыми, как будто намалеванными на натянутой поверх лица
маске. В них сквозили смятение, утрата, беспомощность и злость. Злость и го-
ре. Кожа дряблая, будто иссушенная битвой с собой и с миром. Кожа начала под-
рагивать , как листки на деревьях.
И тут мать вдруг сгорбилась, согнулась тугим комом, как будто ее подломили.
Словно сама силясь снова стать ребенком; словно она дитя, нуждающееся в уте-
шении и защите. Руки-крабы обхватили спину Милены, притянули к себе. На дет-
скую гладкую щеку Милены дождинками брызнули горячие слезы. Почувствовалось,
как мать содрогается от утраты, тяжесть которой превосходит разумение Милены.
Милена ощутила этот странный, запутанный клубок, который представляла собой
ее мать. Почувствовала несказанную горечь невыразимой словами утраты и тоже
разрыдалась: по матери, по отцу, по любви и боли, по войне между ними, по ми-
ру, по всему-всему. А за забором по-прежнему светились мягким светом поля.
Только калитка была на запоре.
— Ее название, — говорила Милена-режиссер, — «Атака Крабов-монстров».
Она сидела в кабинете Смотрителя Зверинца. Милену очень заботил ее новый
серый костюм. Она сидела, скрестив ноги, на набитых мешках, и ее новые брюки
на коленях могли, чего доброго, отвиснуть или сморщиться. Мысли о помятости
одежды вызывали беспокойство; хотя сейчас ее занимало в основном не это, а
реакция окружающих.
Они смотрели на Милену с непроницаемыми лицами. Все тоже сидели на мешках.
Мешки именовались грушами, а сидящие были все как один грушевидной формы —
получалось, груши сидят на грушах, выпятив животы. Напротив Милены находилась
крупная, мосластая женщина. «Сама Мойра Алмази!» — поражалась Милена Вспоми-
нающая, удивленная переменой. Волосы у этой женщины были не так седы, лицо не
так морщинисто, как будто она вдруг поправилась после болезни. Сейчас она оп-
ределенно выглядела моложе.
Ассистент Мильтон разносил на лакированном подносе чай в чашечках. Чашечки
позвякивали, а Мильтон при этом слегка улыбался: дескать, не обессудьте. В
углу сидел Министр, не выделяясь, как бы устранившись от обсуждения. Глаза у
него были прикрыты, а сам он сидел совершенно неподвижно, держа руки на сомк-
нутых коленях.
«Спокойствие», — велела себе Милена-режиссер. А вслух сказала:
— Опера повествует... — и, после небольшого колебания: — О вторжении внезем-
ных существ из космоса. Они похожи на крабов, но умеют разговаривать. В смыс-
ле петь. Идея заимствована из старинного видеофильма, который смотрела Троун
Маккартни.
Иначе как застывший ужас выражение на лицах Груш описать было невозможно.
— Людям нравится легкий жанр, развлекаловка, — продолжала между тем Миле-
на . — Фактически это то, что им нужно. Она безвредна и непретенциозна. На са-
мом деле люди по ней изголодались. Публика попросту устала от так называемого
высокого искусства. Думаю, если спросить об этом Консенсус, мнение будет точ-
но таким же.
Милена-режиссер незаметно посмотрела на Министра. Тот сидел неподвижно:
сказанные слова никак его не трогали.
— Лучше всего, если бы Консенсус сам высказал свое мнение, — предупреди-
тельно заметила Мойра Алмази.
— А какие еще общественные блага сулит нам этот ваш проект? — спросил еще
один из числа сидящих. — За исключением того, что это, как вы называете, раз-
влекаловка? — У него было открытое обаятельное лицо, широкая улыбка и бьющая
по лбу челка. Чарли Шир.
«Вообще-то, Чарли, ты был действительно неплохим парнем, — подумала Милена
Вспоминающая. — Просто у тебя были для продвижения другие проекты, и тебе
нужны были деньги на них. А насчет моего таланта ты придерживался скромного
мнения. Может, ты был и прав».
— Прежде всего, — сказала Милена-режиссер, — никто из актерского состава не
будет прибегать к вирусам. Об этом я заявляю со всей открытостью. Нечего на-
род пугать: люди стали их бояться. — Это было не самое трудное. — Во-вторых,
это поможет людям справиться с... — Милена-режиссер подумала, как бы это выра-
зить поделикатнее, — с традиционным недоверием к китайцам.
Комната застыла. Чуть слышно хрюкнул Чарльз Шир.
«Но ведь это так, разве нет, Чарли?»
— Ни для кого не секрет, что многие люди британского происхождения недолюб-
ливают китайцев. Они чувствуют, что те их обошли, и все подмяли под себя. А
легкий жанр вносит во все это мажорную ноту. Вот. Эта развлекаловка... — Милена
сделала паузу, чтобы восстановить дыхание и дух. — Это произведение сделано в
духе классической китайской оперы. Музыка и танцы, все это будет представлять
собой классическую китайскую оперу.
— И крабы тоже? — подковырнул Чарльз Шир.
Мойра Алмази заулыбалась.
— А как же, — невозмутимо ответила Милена. — В классической традиции суще-
ствует множество прецедентов с гигантскими поющими зверями — например, с дра-
конами. Космический корабль будет фактически оформлен в виде дракона. Он при-
земляется во внутреннем дворе Запретного Города — это будут голограммы в ис-
полнении Троун Маккартни. Да! На таком уровне, или на таком расстоянии, голо-
графические сцены не создавал пока никто. В качестве основной сцены мы пред-
лагаем использовать Гайд-парк. Это даст нам возможность на полную мощность
использовать новую технологию проецирования умозрительных образов. — Милена
кашлянула. — Спектакль, — произнесла она с нарочитой уверенностью, — вызовет
в обществе широкий резонанс.
— Мисс Шибуш, — опять подал голос Чарльз Шир. — Лично у меня нет слов. Вы
буквально превзошли себя. Послушаешь такое, и ваши идеи поставить всего Данте
кажутся почти реальными.
«В этом-то все и дело, — отметила про себя Милена. — Я вижу, мы понимаем
друг друга, Чарли. Иногда и между недоброжелателями устанавливается внутрен-
няя связь».
Министр сидел совершенно неподвижно, словно предоставляя вселенной вращать-
ся вокруг себя. Росчерки стилизованного тростника на ширмах уже не смотрелись
даже декоративно, таким толстым слоем их покрыла пыль.
«Да уж, для вас, Смотрителей Зверинца, все должно иметь социальный смысл и
высокую цель. Служить идеалам общественного прогресса.
Я-то все это делаю ради Ролфы. Ну а Консенсус — что нужно ему?».
— Это вписывается в рамки того, что мы здесь обсуждали ранее, — подвела
итог Мойра Алмази низким спокойным голосом.
Карикатурные тростники вокруг безмолвно распадались в прах.
— А сделаю-ка я садик! — с детской игривостью пропищала Троун Маккартни.
Перед ними стояла новая машина. Суть ее состояла в том, чтобы, перехватывая
умозрительные образы в головах людей, преобразовывать их в свет. Реформацион-
ная технология — так это называлось. Продукт эпохи Восстановления.
Освещение в комнате у Троун Маккартни представляло собой хаотичную мазню.
Свет клубился в воздухе, подобно смеси разноцветных жидкостей, не подлежащих
смешению. Кое-как, зыбко, очертилась из памяти невнятного вида орхидея.
Всплыла и приложилась к кусту с ветками-змеями. Шевелящиеся нечеткие ветки
внезапно застыли. Секунду-другую они с цветком еще как-то держались, но потом
растаяли: память подвела. Смутно проступала и трава — мутно-зеленым пятном,
как на плохонькой акварели. Виднелся плетень с несколькими торчащими из-за
него листиками. По небу громоздились закатные облака невообразимых форм и
расцветок.
«Да сколько можно!» — негодующе думала Милена-режиссер. Вместе с Троун они
стояли на свободном от цвета пятачке посередине комнаты. Вокруг ни звука, ни
красок, ни четкости образа. «И это все, что ты помнишь о цветах и деревьях? —
поражалась Милена. — И ничего не можешь увидеть четче?».
Ей все никак не удавалось переступить грань и поговорить с Троун начистоту.
Она терпеливо улыбалась, хотя на самом деле, кроме гнева, ничего не испытыва-
ла . Постоянно отпускала комплименты, как будто в утешение. И от этого сама от
себя приходила в отчаяние.
«Ну почему, — недоумевала Милена, — почему я не могу, наконец, все выска-
зать?»
Троун запустила в сад свой собственный образ. Наконец-то на фоне общей маз-
ни появилось что-то, что она видела отчетливо. Но эта Троун была не такая,
как в действительности. Эта была высокой, стройной, в безупречно белом пла-
тье. Незаметным образом у нее изменилось и лицо. Оно теперь было красивым,
хотя и с зеркальным эффектом. И с тщательно устраненными недостатками.
Эта Троун как будто скользила по воздуху — легкая как перышко, невесомая.
Никаких напряженных жил на шее, так же как и хищно-голодного взгляда.
«Наверно, потому она и сидит на диете, — подумала Милена. — Хочется иметь
сходство с этим феерическим созданием". Создание танцевало, гибкое как бале-
рина, с тонким станом, руки словно лебединые шеи.
— Вот она, красота! Красота ведь, правда? — осведомилась Троун требователь-
но .
Сложность неправды в том, что, говоря ее, приходится прибегать к актерским
уловкам. У Милены это получалось не всегда. Она нервно шевельнулась в своем
стеганом комбинезоне:
— Да-да, как раз тебя видно очень даже отчетливо.
Троун, похоже, уловила истинный подтекст фразы.
— Ты же понимаешь, что это новая технология. Прежде этого еще никто не де-
лал .
— Конечно-конечно, знаю, — поспешила согласиться Милена, чтобы не быть за-
подозренной в критиканстве.
— А вот ты сама попробуй! — предложила ей Троун. — Ну-ка, давай!
Взяв Милену за плечи, она поставила ее перед Преобразователем. Стоять надо
было в прямом поле зрения. В голове словно отошел какой-то проводок — будто
бы прямо по центру головы исчез свет и теперь пребывал в машине.
— Не пугайся! — Троун стояла скрестив руки и снисходительно покачивала над
бедняжкой Миленой головой. — Просто попробуй что-нибудь представить, и по-
смотрим, как оно у тебя получится.
Как всегда в присутствии Троун, Милена почувствовала себя скованно. Даже
трудно было что-либо представить. Вместо этого она попыталась вспомнить.
Сад.
В памяти всплыл осенний день, запах почвы и опавших листьев. Стая гусей в
вышине, утки крыльями чертят по застывшей зеркалом воде. Вспомнились клумбы с
кустами роз: запоздалые цветы с листьями в бурых пятнышках, уже снедаемые
первыми заморозками идущих на убыль дней.
Вспомнилась Ролфа в Саду Чао Ли. То, как она сорвала для Милены розу и ка-
кой вызвала этим поступком переполох. Вспомнилась увесистость чуть покачиваю-
щегося в руке бутона и колкие шипы на стебле. Вспомнилась одна-единственная
круглая капля росы, жемчужно блеснувшая на солнце.
И тут внезапно rosa mundi — Роза Мира — проросла в комнате. Она заполнила
ее своими массивными махрово-розовыми лепестками в крапинку, с буроватыми
вьющимися ободками по краям и мягкой, слегка волнистой сердцевиной. Неподвиж-
ный вначале бутон теперь слегка покачивался.
Словно пала некая преграда: комната начала неудержимо наполняться потоком
живых цветов. Непонятно, возникали они в воображении, или же Милена просто
видела их в комнате. То, что она видела, и то, что представляла, было теперь
одним и тем же. Она чувствовала, как поток изливается у нее из головы — будто
некий живой вес, порождая, исторгает их наружу. Он медленно разрастался в
комнате — калейдоскоп цветов, причем каждый из цветков обладал неповторимой
индивидуальностью.
Вот гирлянда липового цвета, где каждое соцветие — словно маленькая звез-
дочка. А вот розовощекие алтеи, которые как будто хотят освободиться от своих
высоких стеблей и роняют плотные разрозненные лепестки. Тут же и яркие арумы,
дружно поднявшие свои головки со щеточками желтых тычинок. Все это разноцвет-
ное буйство мешалось с цветами табака, а короновалось колючими белыми аканта-
ми.
Калейдоскоп вращался. Буйство цветов на ветру различалось разом во множест-
ве ракурсов: все раздробленное, фрагментарное — как на полотнах Пикассо — и
головокружительным образом стремящееся в сквозную синеву неба, в самую его
высь. Но неведомо как ветви и стебли одновременно шли и вниз, как будто небо
было земной твердью. Сквозь траву они прорастали в облака, чья влага каким-то
образом их питала. Мерно колыхались волны травы — причем если обращать на них
внимание, то они придвигались ближе. На свету открывалась каждая клеточка. В
каждой из них скрытно шевелилась жизнь — зеленые тельца протеина кочевали из
одной внутренней структуры в другую. Драгоценными каменьями высвечивались,
попадая под солнечный луч, жуки, тут же чутко застывая в ожидании, когда луч
пройдет мимо. Виднелась тоненькая корочка почвы, порождающая мелких, суетливо
извивающихся созданий бежевого цвета. А зеленые стебли розового куста подни-
мались к солнцу, словно лестницы.
Внезапно Милена очутилась в капле росы, в самом фокусе света. Солнечный
блик плавал в ней, выхватывая крохотные пылинки кишащей в росинке жизни. В ее
выпуклой линзе мир смотрелся вверх ногами. Отражалось там и лицо: человече-
ское, с влажно-черными глазами. Лицо расплывалось в улыбке и вот-вот собира-
лось заговорить...
Но тут Милену толкнули. А вся картина, зыбко колыхнувшись, исчезла.
Милена ошарашенно огляделась. Она находилась в небольшой неприбранной ком-
нате с текучими стенами Рифа.
На нее в ожесточенном изумлении таращилась Троун.
— А я и не думала, что ты у нас ученый-садовод! — пропела она с ядовитым
сарказмом. Лицо у нее было кислым, во взгляде чувствовалось что-то вроде па-
ники. Грудь Троун поднималась и опадала, а ноздри раздувались от плохо скры-
ваемой ярости.
— Это мое оборудование, — сказала она вкрадчиво тихим голосом, — и не смей
его лапать.
Милена, неожиданно оторванная от своих цветов, все еще пребывала в расте-
рянности.
— А... сколько я так пробыла? — спросила она.
— Неважно сколько. Я допустила тебя к своему тончайшему, новейшему оборудо-
ванию, а ты обращаешься с ним как... как... — Не находя слов, Троун лишь покачала
головой.
«У меня получилось лучше, чем у нее, — поняла Милена. — Боже мой. Она злит-
ся потому, что у меня выходит лучше, чем у нее».
— Послушай! — воскликнула она, чтобы как-то сгладить ситуацию. — Если я
что-то там повредила, ты уж извини. Я действительно не хотела...
— Не знаю, может, ты ее вообще сломала... — Голос у Троун слезливо дрогнул. —
Моя новая, моя красавица машина!
«Зачем я это сказала? — спохватилась Милена. — Зачем дала ей повод? И вооб-
ще, почему я извиняюсь?»
— Послушай, давай сначала выясним, сломана ли она вообще. Она точно повреж-
дена? Что я могла с ней такое сделать?
— Не знаю! — Троун сердито отерла лицо. — Но ты как-то так резко, напролом
поперла, будто со зла или что-то вроде того.
— Я всерьез сомневаюсь, что могла ее повредить. Она разве не для этого спе-
циально и предназначена?
— Ты ничего в этом не смыслишь! — воскликнула Троун, склонясь над машиной и
бережно, жалеючи ее поглаживая. Поверхность у машины была зеркальная, и в ней
отражалось обидчиво-озабоченное лицо Троун. — Слушай внимательно, — сказала
Троун с глубоким вдохом, как будто сохранять терпение стоило ей недюжинных
усилий. — Это тончайший аппарат, сквозь который ломиться нельзя никоим обра-
зом. Фокусировка! Ты слышала хоть что-нибудь о фокусировке? Не знаю, что ты
там такое пыталась мне нагородить, но вышла сплошная неразбериха! Какие-то
деревья вверх ногами, какие-то всюду цветы. Это что, такой у тебя сад? Сдер-
жанней надо, аккуратней. Больше дисциплины, Милена!
Женщина, еще недавно кичившаяся своей отвязанностью, с боязливым волнением
оглядывала машину, откинув назад свою гриву. Вот Троун, покачав головой, сту-
пила в пятачок фокуса и попробовала что-нибудь представить. Комната вокруг
фактически не изменилась; все так же дымными волнами клубился свет. Стены,
мебель, блеклая пустота — все в них как будто плавилось.
— Вот видишь! Ты, наверно, спалила фокусный лазер! — не сказала, а проскре-
жетала Троун.
— Да ты просто посмотри на что-нибудь в комнате, — посоветовала Милена. —
На что-нибудь реально существующее. И тогда посмотрим, что получится.
Троун обернулась к Милене. Глаза у нее горели.
В этот миг Милен в комнате стало две: одна на месте, другая чуть поодаль.
Та, вторая, ничем не отличалась от первой, даже тень неотличимо падала на по-
тертый коврик.
— Да ладно тебе, — сказала Милена примирительно. — Главное, что оборудова-
ние цело и невредимо.
— А вот как выглядят в нем люди, — сказала Троун. Внезапно образ Милены
оказался стоящим вниз головой. Эта воображаемая фигура была одутловатой; бед-
ра словно перетекли вниз, в лицо. Нелепо свешивался изо рта здоровенный, как
у коровы, язык, а выпученные глаза вращались. Стоящая на голове фигура мелко
запрыгала по комнате.
— Вот видишь, Милена. Вся суть в том, чтобы помещать образ именно в ту точ-
ку, где, как ты считаешь, он в данный момент должен находиться. Это особый
опыт, Милена, можно сказать дар, которого ты абсолютно лишена. И очень при-
скорбно наблюдать, как ты бесцеремонно суешься во все те специфические, лишь
специалистам ведомые области, не имея на то совершенно никакого опыта. Как
будто бы ты никак, ни на секунду не можешь смириться с тем, что у кого-то
что-то получается лучше, чем у тебя.
— Ты говоришь о себе, Троун, — сдержанно заметила Милена.
Глаза снова вперились в нее.
И Милена внезапно ослепла.
— Я могу брать свет из любого участка в этой комнате, — донесся голос Троун
из кромешной темноты. — Я могу его преобразовывать или помещать в любое дру-
гое место. В данный момент весь свет твоих глаз сфокусирован у тебя вокруг
головы. Причем свет при этом я забираю непосредственно с твоей сетчатки.
Милена пошевелила головой. Свет, моргнув лишь на мгновение, вновь сменился
тьмой.
— Вот что я называю фокусировкой, Милена.
Милена пошевелилась опять, но на этот раз тьма бдительно ее сопровождала.
— Я, безусловно, могла бы сейчас собрать весь свет в этой комнате и сфоку-
сировать его, наоборот, на твоей сетчатке. — Комната приняла свой прежний
вид. Троун стояла, воинственно скрестив руки.
— Правда, это бы ее сожгло, — сказала она кратко. — А теперь марш отсюда, и
чтоб я больше ни разу не видела, как ты прикасаешься к моему оборудованию.
— Это оборудование не твое. Оно принадлежит Зверинцу.
— «Зверинцу, зоосаду», — передразнила Троун. — Оно принадлежит тому, кто им
пользуется и за него отвечает. То есть мне. Тебе ясно?
— Что с тобой разговаривать, когда ты в таком состоянии, — только и сказала
Милена, быстрым шагом направляясь вон из комнаты. Она в сердцах хлопнула за
собой лиловой дверью, и только теперь, отдалившись от Троун, в полной мере
осознала свой собственный гнев.
«Ну, все, — сказала она лиловой двери, — все! Ты сама это устроила. Вот
только окончим спектакль — сразу же ищу тебе замену. Уж если никто не может
такое сносить, то я тем более».
И Милена зашагала вниз по лестнице, демонстративно громко топая каблуками.
«Машина эта принадлежит всем; найдутся и другие, кто сумеет ею пользовать-
ся. И тогда, уже в ближайшем спектакле, Троун, ты будешь не у дел. Тебя про-
сто вышвырнут — я об этом позабочусь».
Эта мысль как-то успокоила, по крайней мере, до поворота на улицу.
— Эгей! — послышалось рядом. Какой-то малолетка протягивал груду красных
шарфов, пытаясь всучить ей свой товар.
— Не надо, — сказала Милена.
Малолетка не отставал — кругленький, чумазый, непонятно даже, какого пола.
Весь обмотанный шерстяными мотками, он все тащился сзади и бойко верещал:
— Ну глянь, нет, ты глянь, какой шарф! Красавец! Как раз дамский, дешевень-
кий, в самый раз согреться зимой!
— Пшел вон! — сорвалась Милена, отмахиваясь от навязчивого торгаша, который
то и дело трогал ее за локоть. «Маркс и Ленин, да что они ко мне все липнут!»
— Она с негодованием воззрилась на малолетку.
Тот как ни в чем не бывало пожал плечами.
— Ну и ладно, иди мерзни. И ты, и все твои. — Сказал и зашагал прочь, наша-
ривая в кармане трубку. Мимо процокала пара лошадей в упряжке. Милена вдруг
почувствовала себя маленькой, уязвимой.
Вот сейчас ей пригрозили выжечь глаза. От мысли об этом пробирала нервная
дрожь, наворачивались слезы; пришлось даже остановиться и приложить руку ко
лбу. «Ну как, как я могла такое позволить? Как могла позволить ей так со мной
поступить? Как я могла стоять столбом и никак не реагировать?»
«Считывание — вот что ей нужно, — думала Милена на ходу, намеренно громко
стуча каблуками о тротуар. — Никак не ожидала, что такое подумаю, но ей нужно
Считывание. Чтобы все в ней стереть и начать заново, как у приличного челове-
ка . И меня стереть тоже, за то, что со всем этим мирюсь. Почему, ну почему со
мной всегда такое получается?»
Они обе запутались в единый клубок, запутались друг в друге.
Обратный путь к Раковине оказался долгим. Ярко, резко светило холодное
солнце.
«Ну что ж, — утешала себя Милена. — Во всем этом есть один плюс. Оказывает-
ся , у меня есть талант. Пусть даже скромный.
Я могу воображать цветы».
Сородич пузыря пах розмарином и шалфеем. В одном из отсеков из стены росло
лавровое дерево, листья на котором шуршали под струей нагнетаемого воздуха.
Пузырь распоряжался своими генами так, что они могли выращивать иные, обособ-
ленные формы жизни — сами по себе, по памяти. Например, газонную травку или
цыплячьи тушки. Таким же образом здесь появлялся апельсиновый сок.
— Милена, не желаете ли коктейль? — предлагал Майк Стоун, астронавт.
— Ой, спасибо, не надо, — спешила отказаться Милена. Ей было просто не по
себе. Испачкать человека рвотой, чуть не вывихнуть ему плечо, а он с тобой
все такой же, до приторности, обходительный.
«Если б он не был таким вежливым, — думала она. — Пусть хотя бы накричал
немного — и то было бы легче».
Майк Стоун все улыбался — всем ртом, всеми зубами.
— Система кровообращения в условиях невесомости ведет себя по-иному, — ин-
формировал он. — Иногда это приводит к обезвоживанию. Поэтому рекомендуется
пить много жидкости.
— Ну ладно, огромное спасибо, — сдалась Милена. — Тогда мне действительно
очень хотелось бы виски.
Улыбка никак не сходила у Майка Стоуна с лица.
— Боюсь, алкогольных напитков у нас в наличии нет. Не желаете ли апельсино-
вого сока?
— Да-да, очень хорошо, спасибо. Сока так сока.
— С мякотью или без?
«С мякотью или без»? До Милены постепенно начинал доходить комизм ситуации.
Что ж, инструктаж удался на славу. «Ужас. Сейчас я, наверное, расхохочусь.
Именно таким вот идиотским приступом безостановочного хихиканья».
На ее глазах сбывалось пророчество. Она смотрела на Майка Стоуна, на его
манеру двигаться. Высоченный и худющий, с бедрами, напоминающими вешалку, с
веревками мышц, обтягивающими кости туго, как струны пианино. «Кто-то расска-
зывал , что американцы все такие ухоженные. У этого же такой вид, будто его
каждое утро отглаживают утюгом. Просто эталон вежливости и аккуратности». Ми-
лена почувствовала, как щеки ей неудержимо распирает улыбка.
Астронавт учтиво протянул ей апельсиновый сок.
— Возблагодарим от души Господа нашего за то, что милостиво дарует он
нам, — сказал он, глядя при этом на Милену с глубокой серьезностью ребенка. —
Вино есть кровь нашего Спасителя. Потому употреблять его, а равно и любое
другое спиртное, надлежит лишь во время общего причастия.
— Угу, — единственное, что смогла произнести Милена. Взбалтывая в невесомо-
сти руками как ластами, она приняла напиток.
«Бедняга, он, наверное, думает, что я над ним смеюсь. Над ним, над его ре-
лигией» . — Милену в самом деле тянуло рассмеяться, да так, что голова шла
кругом. Она даже отвернулась, чтобы не было видно ее лица, и из окна жилого
отсека взглянула на проплывающую внизу Землю.
Медленно дрейфующая поверхность планеты была бежевой, в щербинках. Белесые
равнины с синеватыми горами; какие-то старческие пигментные пятна, птичьи
следы сухих вмятин каньонов. Пузырь сейчас проплывал по орбите над пустыней.
Подумалось о графике сдачи спектаклей, о голограммах, о Троун Маккартни. Но
даже это не настраивало на серьезный лад. Больше всего ей сейчас хотелось хо-
хотать — безудержно, над всем подряд. Смех вызывало решительно все. Казалось,
самая тяжесть жизни осталась далеко внизу.
— Красиво, не правда ли? — спросил Майк Стоун. Милена повернулась: он, пе-
реваливаясь , приближался к ней, эдакий удлиненный пингвин на тонком льду. — Я
всякий раз смотрю через это окно и говорю: «Славься, Господи!»
— М-м? — подала голос Милена, так и не решаясь открыть рта.
— Через пять минут мы будем проходить над горой Арарат. Отсюда ясно разли-
чимы остатки Ноева ковчега.
— М-м-м! — Дескать, я под впечатлением.
— Конечно же, во времена Потопа Арарат по большей части находился под во-
дой. Нам известно, какова была глубина океана во время потопа: две трети вы-
соты самой высокой горной вершины. Так что, исходя из того, что Эверест у нас
в высоту восемь тысяч восемьсот сорок метров, уровень Потопа составлял пять
тысяч восемьсот девяносто три метра и тридцать два сантиметра. Что почти вро-
вень с высотой горы Арарат. Мисс Шибуш, вы верите в реинкарнацию?
— м-мм, м-мм. — Милена покачала головой.
— Вот и я тоже нет, — кивнул он, потягивая через соломинку молоко. — Бапти-
сты-милленаристы1 вроде меня в нее не верят. Но есть у меня одна мысль, кото-
рой я бы хотел с вами поделиться. Если только Ной действительно жил, то полу-
чается, он наш общий единый предок! И в нашем родовом подсознании хранится
его совокупная память. Долгие часы, сидя в этом космическом аппарате, мисс
Шибуш, я размышлял и представлял себя Ноем. Случись у нас еще один Потоп, я
один мог бы заново заселить Землю, которую Крис воспроизвел бы из памяти.
— М-м-м-м, — протянула Милена со значением, как бы всерьез взвешивая эту
глубокую мысль.
— Попробую объяснить. Крис — это мой Пузырь. Сокращенно от официального —
«Христов Воин Два». Первый умер. Вы не желаете взглянуть на мою черепашку?
Майк Стоун полез в карман своего комбинезона и действительно извлек оттуда
живую, болотного цвета черепаху.
— Это Крис для меня ее вырастил! Она у меня чуть ли не с той поры, как я
еще под стол пешком ходил. — Астронавт протянул ее Милене. — Он и мой старый
армейский нож пытался по моей просьбе вырастить, да вот лезвие оказалось мяг-
коватым .
Чтобы как-то отреагировать, Милене пришлось повернуться к астронавту лицом.
С высоты его роста на нее смотрели круглые, по-детски невинные глаза.
«Дитя, — подумала она. — Я разговариваю с ребенком». Сдерживать смех было
почти уже невозможно. Щеки и без того были уже втянуты, живот поджат, спина
максимально выпрямлена. И как Милена ни сдерживалась, но глаза уже наполни-
лись до краев, и слезы смеха грозили градинами покатиться по щекам.
Майк Стоун затих. Он посмотрел на слезы, а затем себе под ноги. Тронутый до
глубины души, он сунул черепаху Милене в руки.
— Как приятно сознавать, — тихо сказал он, — что кто-то тебя понимает.
Черепаха челюстями защемила Милене палец, как прищепкой. Забытое ощущение
детства.
И милена очнулась — ребенком, в Англии.
Она проснулась в своей комнате в Детском саду. На подоконнике стоял почер-
невший свечной огарок, оплывший воском прямо на ее тарелку, оставшуюся от
завтрака. Милена ночью читала. Книга, старая и тяжелая, незаметно выскользну-
ла из рук и упала в щель между матрасом и стеной.
Милленаризм — доктрина о предстоящем наступлении тысячелетнего царства Христа на
земле.
Стояло лето, и из-за потрескавшегося оконного переплета с Миленой здорова-
лось ее дерево.
Оно приветствовало ее каждое утро — высокое-высокое, а ветви нежные и воз-
душно свисающие вниз, прямо как занавеси, играющие на солнце разноцветными
пятнами листвы. Ствол у дерева был рябой; кусочки коры, отпадая, образовывали
мозаичный узор. Милена любила это дерево и потому заучила его латинское на-
звание — ailanthus altissima. У китайцев оно называлось Древом Небес.
Жара давала о себе знать уже сейчас; в окно, припекая, струились лучи солн-
ца . Сзади пошевелились. Милена обернулась. Ее соседками по комнате были две
девочки — Сьюз и Ханна. Обе еще спали; выразительности на лицах было не боль-
ше , чем у манной каши. Одна из них, зачмокав, повернулась во сне. Скоро они
проснутся. Так не хочется встречаться с ними, даже глазами.
Подправив матрас, Милена как можно тише села. Надоевшая старая комната:
оранжевые стены, облупленные старые плинтуса с щербатыми наслоениями краски.
Камин, теперь уже без дымохода; черные урны угольных обогревателей.
Милене-ребенку не хотелось шевелиться. Веки у нее были припухшие, в глаза
будто насыпали песок. Почти всю ночь напролет она читала. Поначалу, конечно,
хотелось упасть в кровать и заснуть, но если б она это сделала, то мешала бы
другим носиться из комнаты в комнату. Потому, как своего рода компромисс, она
бралась за книгу: пусть себе носятся, лишь бы ее не трогали.
Книга была биографией Эйнштейна. За несколько дней до этого Милена случайно
услышала, как о нем говорили дети. «Ну вот, опять что-то незнакомое», — поду-
мала она с тоской. А потому отправилась в Музей и отыскала эту книгу. Открыв
ее, взглянула на фотографии. В том числе и на фото Эйнштейна в детстве. Уже
тогда на губах у него играла печальная саркастическая улыбка. Бидермейер1 —
так звали его остальные дети, — как честно сработанную, бесхитростную мебель,
потому что он неизменно говорил своим учителям именно то, что думает. В шест-
надцать лет, чтобы выбраться из Германии, он притворился, что у него нервное
истощение.
Промычала что-то Сьюз, отворачиваясь от солнца. Милена встала и натянула
комбинезон, брошенный перед сном прямо на пол. Все было предусмотрено для то-
го, чтобы по утрам быстрее ретироваться из комнаты. Сунув ноги в черные шле-
панцы, она выскользнула из своей секции. Секция состояла из трех больших ком-
нат , где спало девять девочек.
В передней висела школьная доска, на которой был выведен график дежурств:
имена на английском, задания на китайском. Милена в нем не значилась. Она
считалась дефективной и от заданий была освобождена.
К завтраку Милена спустилась не умывшись. В Детском саду она слыла грязну-
лей , и было принято считать, что от нее пахнет. Судя по тому, как с ней иной
раз разговаривали дети — одним ртом, не вдыхая, — Милена понимала: они специ-
ально задерживают дыхание, когда она рядом. Но на девятерых девочек в секции
приходилась лишь одна ванна. Потому, когда Милена умывалась наравне со всеми,
ей приходилось выстаивать с ними в очереди и раздумывать над тем, что ска-
зать . Потому что все, о чем ни заговоришь, выдавало незаполненность ее памя-
ти, скудость ее информационного багажа.
По ступеням боковой лестницы она протопала прямиком до подвала. Остальные
дети спускались по центральной анфиладе, предпочитая идти в столовую более
коротким и освещенным путем. Милена же проходила по всей длине здания, цо-
кольным этажом. Ей здесь нравилось. Этот старый многоквартирный дом был воз-
веден полтора века назад, перемычками между несколькими световыми башнями.
Сами башни, облицованные изнутри кафелем, с пролегающими по стенам полосами
1 Бидермейер (нем. Biedermeier, букв. — «обыватель») — название стиля в немецком
искусстве XIX в., отразившего неприхотливые вкусы бюргерской среды.
света, имели сходство с какой-нибудь лабораторией, но наверху у них сквозной
синевой горело небо. Свет с семиэтажной высоты просеивался через хаотичное
нагромождений труб, балок, лифтовых шахт — прямо какой-то потаенный город. На
крыше здания директор держал ульи. Снизу можно было различить пчел — скопище
деловито снующих жирненьких точек. Пчелы неустанно трудились; Милене нрави-
лась их преданность своему делу.
Считалось, что башни и крыша не являются территорией Детсада. Чтобы раз-
житься медом, дети то и дело совершали набеги на ульи и с визгом носились ве-
черами по подвалу, играя в прятки. Они врывались в комнаты к Няням (те жили
на нижнем этаже) и с заполошным смехом бегали, пока те за ними гонялись. Са-
мим Няням было лет по тринадцать -четырнадцать. Они тоже смеялись. И вот то-
гда , ночами, пока остальные дети резвились, Милена, оставаясь одна в комнате,
могла спокойно почитать.
Милена шла и пыталась вспомнить, что именно она прочла нынче ночью. Она бы-
ла приятно удивлена, что первую жену Эйнштейна, оказывается, звали Милева.
Они вместе жили в Берне, когда он был гражданским служащим. А в день их
свадьбы он забыл ключи от квартиры. Милева тоже была из Чехословакии, как и
Милена.
Ведь так? Из Чехословакии? Или все же нет? Милена слегка расстроилась от
того, что не помнит национальности первой жены Эйнштейна. «Ну почему, почему
у меня это не получается? — грустно размышляла она, шаркая по полу. — Просто
недоумок какой-то. Да-да, именно недоумок. Все так со мной и обращаются». Ви-
русы налетали на нее вихрем, но точно так же и отлетали, и все безрезультат-
но. Милена запоем читала, но книги шли как в прорву, и все впустую. На душе
от этого было тоскливо и неуютно.
Она толкнула еще одну дверь и по ступеням поднялась в зал столовой.
Зал был уставлен складными бамбуковыми столиками с гладким резиновым вер-
хом, чтобы было легче вытирать. В солнечные дни все помещение приятно пахло
сосновой смолой. Дежурные по столовой все еще раскладывали ложки для завтрака
— заспанные, хмурые спросонья дети лет девяти-десяти, расставляющие кружки
бездумно заученными движениями.
Няня раскладывала по тарелкам ячневую кашу.
— Доброе утро, мисс Шибуш, — вежливо поздоровалась она. Эта Няня была стар-
ше остальных, лет восемнадцати. Милена знала, как ее зовут, но по имени прин-
ципиально не называла.
— Угу, — пробурчала Милена в ответ, не особо заботясь об учтивости.
Няня посмотрела Милене вслед — неумытой хмурой растрепе, изнуренной трудом,
который прочим детям (в том числе и Няне) неведомом, — и лишь покачала голо-
вой. Персонал Детсада на Милену давно махнул рукой: по их словам, за нее уже
«перестали молиться». Да она и сама начинала понемногу от себя отступаться. В
самом деле: что толку читать, штудировать, запоминать, усваивать, если, как
ни старайся, как ни лезь из кожи вон, остальных все равно не догнать. Дети
подобрее поглядывали на нее жалостливо-скорбными глазами. Более жестокие Ми-
лену просто боялись: при всех своих врожденных недостатках, она могла в при-
дачу еще и стукнуть.
Свою ячневую кашу она понесла к угловому столику. По соседству в том же уг-
лу уже обосновались Сосунки — Билли Дэн со своей стайкой пятилетних шустри-
ков .
Слышно было, как они играют в угадайку.
Как всегда, верховодил Билли.
— Так, а это что? — спрашивал он и начинал декламировать:
Там, где рожден я, — солнце и песок,
И черен я, одна душа бела,
Английский мальчик — белый ангелок,
А негритянский — черная смола...
— Блейк! Уильям Блейк! — наперебой кричали шустрики.
— «Негритенок»! Стихотворение называется «Негритенок»!
— Правильно, — одобрял Билли с видом победителя. — А издано в сборнике...
— «Песни Неведения»! — не давая ему закончить, дружным хором загомонили его
дружки.
Пустая забава. У всех этих сопляков в голове одни и те же вирусы, а они всё
фанфаронятся друг перед дружкой своими знаниями, что плещутся в них, как ры-
бешки в пруду. Сосунки были попросту несносны. Бывало, подсунут из шкодливо-
сти кому-нибудь в постель сухой стручок гороха, а сами потом из жалости вти-
хомолку плачут, пока не заснут. За ними приходилось постоянно приглядывать,
нянчиться с ними. Дети постарше их обстирывали, гладили им белье. А Сосунки с
высокомерным видом капризничали, пытались помыкать, пыжились доказать, что
знают больше своих девятилетних опекунов. «Ничего, молодо-зелено», — снисхо-
дительно ухмылялись те, кто постарше, всем своим видом показывая, что сами
они, в отличие от Сосунков, почти уже взрослые. У ребят повзрослее в чести
были практические навыки. Они гордились лотками, за которыми присматривают,
обсуждением сделок, куплей-продажей ящиков и стекла, извести и яиц. Они срав-
нивали между собой разные Братства, присматриваясь, куда со временем подать-
ся. Остаться ли лучше в Реставраторах или пойти в Риферы — возводить новые
здания вместо того, чтоб ремонтировать старые? А как насчет Фермеров? Воздух,
вольная воля, гуляй-не-хочу (в свободные от работы часы, разумеется). Или,
скажем, Резинщики, Скорняки, а то и Фармацевты? Самыми престижными считались,
конечно, Доктора — вот уж просто писк, — только кого из них разместят в Док-
тора? Пожалуй, никого.
Считалось, что ребенок может сконцентрироваться на будущем Размещении и
всеми силами стараться соответствовать ему, развиваться в его сторону. По
достижении девяти лет главной целью считалось заполучить Изюминку — желаемое
Размещение в облюбованном Братстве. А в десять надо будет пройти Считывание
Консенсусом, где любые огрехи или изъяны в тебе выверятся и излечатся. Считы-
вание и определит твое жизненное предназначение.
Милене было девять, в конце лета стукнет десять. Ну и какое Размещение ей
светит? Разве что мусор грузить. Или вон улицы подметать. Для тех, у кого к
вирусам сопротивляемость, круг выбора невелик.
Милена молча доедала свою кашу — не очень вкусную, но зато питательную. По-
степенно начинали подтягиваться другие дети, в основном те, кто постарше.
Приходили и парами: мальчик с девочкой, держатся за руки, уже решили друг на
дружке пожениться.
«Вот глупость-то. Ну, стукнет вам десять — а там Считывание, да найдут в
вас что-нибудь не то; отрихтуют, и вот вы уже совершенно другие люди. Считы-
вание вас изменит — иди теперь женись на незнакомом тебе человеке! Или, до-
пустим, разместят вас по разным Братствам, раскидают по разным углам Ямы.
Смысл в этой скороспелой помолвке, пожалуй, единственный — показать всем:
ллГляньте-ка на меня! Каков, а? Совсем уже взрослый". И чего вас всех так тя-
нет поскорее стать взрослыми?»
«Ну ладно, пора».
Милена встала, пошла, и лишь на полпути к дверям вспомнила про свою тарел-
ку: тарелки надо за собой убирать. «Ну почему у меня никакой памяти?» Повер-
нувшись , она направилась обратно к своему столику. На нее со злорадными улы-
бочками поглядывала стайка Сосунков этого самого Билли. Один аж раскраснелся
от удовольствия, даже хихикнул. «Вот она, вот она, Тюха-Матюха, которая ниче-
го не помнит! Видели? Видели, как она тарелку свою забыла?» Милена глянула на
Сосунков так, что те поспешно отвернулись. Побаиваются.
Милена сдернула тарелку со стола и вымыла ее в раковине, ни с кем не разго-
варивая . Ей не хотелось, чтобы ее боялись. Хотелось, чтобы с ней дружили,
чтобы во всем наравне со всеми участвовать.
«Ну почему, почему? — изводила себя девятилетняя Милена вопросами. — Почему
я ничего не запоминаю? В чем тут дело?» Она никак не могла взять в толк, по-
чему вирусы от нее будто шарахаются. В этом возрасте она уже не помнила, что
способна сама перестраивать вирусы, структурировать коды ДНК.
Милена сбежала по ступеням зала и дальше по лестнице к выходу. Толкнув пе-
ред собой дверь, словно та загораживала ей путь к свободе, она, как была —
непричесанная, неумытая, — очутилась на залитой светом улице.
По одну ее сторону на газоне росли деревья — видимо, поэтому улица и назы-
валась Гарденс — Сады. Большой жирный голубь на ветке, раздув шею, приударял
за голубкой размером помельче. Голубка семенила прочь, уклоняясь от его домо-
гательств . На углу улицы стояла телега, куда здоровенный, медлительный мужчи-
на флегматично стаскивал холщовые мешки и вытряхивал из них мусор.
«Это что, и есть мое будущее?» — глядя на него, подумала Милена.
Верзила размеренно вытряхивал мешки; видно было, как под кожей у него ходят
туда-сюда бугры мышц. Бородач с косматой шевелюрой. Прямо-таки библейский
пророк.
«Интересно, что происходит, когда тебя размещают в Мусорщики? — прикидывала
Милена, проходя мимо бородача. — Скажем, ты вдруг внезапно обнаруживаешь, что
в жизни только о том и мечтал, чтобы ворочать мусор? Дают тебе какой-нибудь
вирус, и в тебе вдруг просыпается любовь именно к этой работе?» Мусорщик, не
прерывая своего занятия, угрюмо покосился на Милену. «Ему бы короля Лира иг-
рать», — отметила та про себя. Между тем «королю» предстояло перетаскать еще
достаточно много мешков, стоящих рядком вдоль бамбукового ограждения.
Милена мечтала быть поближе к театру. Вместе с другими сиротами она ставила
сценки и, занимаясь непроизвольной режиссурой, как-то разом расцветала. Была
ли хоть какая-то возможность для Милены Шибуш разместиться поближе к сцене?
«Я бы за что угодно взялась, — истово клялась она самой себе. — Хоть пол
мести, хоть заправлять спиртовые фонари или костюмы стирать. Все, что угодно,
лишь бы в театр!»
Но вероятность этого была ничтожная. Няни почему-то не представляли Милену
ни за какой иной работой, кроме грубой физической, что-нибудь вроде «кирпичи
таскать» или «арбузы грузить». И сколько бы Милена ни выспрашивала насчет
Размещения — чем оно определяется или для чего оно вообще, — Няни лишь улыба-
лись. Причем с какой-то ехидцей, свысока. Как будто бы говоря: «Тебя это еще
как-то волнует? Ты все еще от детства не отошла!» И хоть бы один ответ по су-
ществу. Наверно, они сами ничего толком не знали.
Милена шагала по Гарденс-стрит, постепенно сама себя распаляя.
Как-то ей сказали, что книг больше нет, не осталось.
Книг — нет! Как нет, когда конкретно их Братство тем и занималось, что спа-
сало библиотеку Британского музея! Когда экземпляр каждой книги, напечатанной
в двадцатом веке, находится именно там! Милена слышала об этом, и разыскала
библиотеку сама. Помнилась та благоговейная тишина, какой ее встретили завет-
ные стеллажи с фолиантами. И брюзгливое непонимание на лице библиотекарши.
«Читать? Ты хочешь их читать? Дитя мое, да это же исторические документы,
оригиналы. Зачем тебе их читать?» Понадобился визит директора Детского сада,
чтобы Милену допустили в библиотеку. Директор был энергичным сердечным чело-
веком лет двадцати с небольшим и умел располагать к себе. «Мал золотник, да
дорог, — сказал он про Милену библиотекарше. — Ребенок хочет читать книги —
ну так что ж, молодец, пусть читает!» — А сам шепнул библиотекарше что-то та-
кое, отчего глаза у нее сочувственно смягчились. Чтение книг было очень не-
здоровым симптомом, говорящим об умственном расстройстве. Библиотекарша как-
то сразу засуетилась, заюлила, заворковала Милене насквозь фальшивым голосом,
разъясняя элементарные вещи — медленно-медленно, по несколько раз.
Когда Милену наконец оставили с книгами наедине, она беззвучно расплакалась
— от изобилия всех этих знаний; от того, что другим они достаются даром, за-
качиваясь в голову почем зря.
И принялась наверстывать, с шестилетнего возраста. Первой книгой, которую
Милена прочитала, по крайней мере, попыталась прочесть, была «Республика»
Платона.
Так почему же Няни говорили ей, что книг больше нет? Из неловкости перед ее
недугом? Из страха, что она прочтет что-нибудь такое, что знать не полагает-
ся? В голову лезли самые разные мысли насчет мотивов, двигавших Нянями. Как и
насчет Реставраторов, в Братстве которых она проживала.
Реставраторам на перестройку была отдана старая часть города, Яма. Все за
ее пределами — Риф, Холмы и все остальное — принадлежало Риферам. Им под снос
была отдана вся старая застройка, на смену которой предстояло воздвигнуть но-
вые, биологически регулируемые здания. А вот в Яме, наоборот, все предполага-
лось постепенно воссоздать в прежнем виде: дома восемнадцатого века, старин-
ные архитектурные ансамбли. Причем вместе с содержимым: восстановить кресла,
заново выткать гобелены там, где они успели частично или полностью истлеть.
Вновь воздвигнуть величавые купола старинных соборов.
Переплетчики и драпировщики, каменщики и скульпторы, специалисты по живопи-
си маслом и краснодеревщики, штукатуры и плотники, гравировщики и вязчики —
все эти хранители, воссоздающие облик Истории, жили в едином Братстве, распо-
ложенном в центре Лондона.
Милена прогуливалась уже долго. Подобно какому-нибудь призраку, кормящемуся
солнечным светом и теплом людских жизней, она пересекла Сити. Дойдя до Юсто-
на, обратно возвратилась через тенистый Тэвисток-сквер и вышла на Мэлет-
стрит, где находились главные склады Реставраторов. Место это называлось Шко-
лой. Рядом с ее серыми воротами снаружи располагался импровизированный рынок,
где местные жители приторговывали всякой всячиной, так или иначе удовлетво-
ряющей потребности близлежащих кварталов, — бумагой, кистями, трубками, баш-
маками . Школьный учитель, например, торговал фасолью. Лежащие кучами фасолины
были отборными — крупными, глянцевыми, как полудрагоценные камни; в гущу их
преподаватель то и дело запускал руку. К столбам возле ворот были привязаны
волы в ярме — для возчиков, в данный момент загружающих на подводы каменные и
деревянные балясины. За волами следил мальчуган с хлыстом и собакой колли.
Перекинув через плечо рубаху на манер тоги, он сидел лицом к солнцу на камен-
ном столбике и покуривал трубку. За воротами пилили бревна: слышен был звук
пилы и доносился запах опилок.
Школа была когда-то частью университета. Теперь здесь хранились запасы и
располагалась мастерская. Здесь изготавливалась и аккуратно отгружалась изящ-
ная гипсовая лепнина. Здесь же хранился строительный лес, распиленный на
бревна стандартной длины. И рулоны материи, и изделия из стекла. Хранилища
свинца, ртути, мышьяка и золота тоже располагались здесь. Это было место, где
были история и взрослые.
В здании Медучилища, наоборот, содержался сплошь молодняк. Сюда на практику
со всего Братства стекались дети — как сироты, так и те, что при родителях.
Когда-то здесь располагалась Школа тропической медицины. Здание стояло на уг-
лу Мэлет-стрит. Не торопясь входить, Милена остановилась и оглядела серый ка-
менный фасад.
По нему тянулись ряды лепных балконов. А на них — стилизованные под Древний
Египет скульптуры грызунов и насекомых. Стараниями детей скульптуры смотре-
лись как отполированные. Эта сторона медицины Милене определенно нравилась.
На другом углу стояла лавка резиновых изделий, где можно было сплавить во-
едино два или даже несколько предметов из резины. Жена Резинщика сноровисто
вращала в руках бамбуковый шест, опуская над витриной навес. Оно и понятно:
резина на жаре, бывает, размягчается или коробится. Жена Резинщика между де-
лом подмигнула Милене и широко улыбнулась.
Милена тоже улыбнулась в ответ. Нет, что ни говори, а взрослые приятнее,
чем дети. Из лавки донеслось шипение (судя по всему, пар). Показался хозяин
лавки, в маске и крагах; в руке он держал только что изготовленный кувшин.
Горлышко у сосуда повисло набок, как голова у гуся. Женщина, рассмеявшись, с
шутливой укоризной покачала головой и похлопала мужа по волосатому плечу.
«А что, так жить можно», — подумала Милена. И вполне счастливо. Ей вдруг1
захотелось стать взрослой. Чтоб разместили куда-нибудь не в самое последнее
место, и муженьком обзавестись. Ей захотелось быть как все.
Что-то покажет ее Считывание? Отсутствие памяти, бездну невежества? Может,
сразу же оттуда ее упекут в мусорщицы, таскать мешки с отходами? Или введут
какую-нибудь окончательную дозу вируса, чтобы, наконец, проняло. Может стать-
ся, она умрет из-за этого, как в свое время отец. Да, вот так возьмет и ум-
рет. Может, mami сказала неправду. Вдруг отец был как она, Милена, и не под-
давался обучению, потому они и скрывались среди холмов в Чехословакии.
О своей матери Милена думала без особого уважения. Скорее с каким-то раз-
драженным пиететом, как думают о близких, но глуповатых людях. Добраться аж
до Англии, и все ради чего? Ради какой-то пресловутой свободы. Как будто она
в Англии есть. И угнездиться среди Реставраторов, в надежде обзавестись дос-
тойными себя спорщиками и собеседниками. Как будто их и дома не хватало. Она,
видите ли, считала, что люди, работающие с книгами и историческими ценностя-
ми, наделены какой-то особой идейностью. И потом поверить не могла, что ока-
залась в таком болоте: кругом были одни обыватели, нисколько не интересующие-
ся жизнью. Одиночество ее и доконало. И мать умерла, оставив Милену здесь,
одну-одинешеньку среди Реставраторов. Кого же еще винить, как не ее. Милена
повернулась и вошла в здание Медучилища.
Как выяснилось, она пришла с опозданием — это был еще один признак того,
что у Милены не все в порядке: обычно время людям указывает соответствующий
вирус. Прочие ребята уже вовсю работали. Кирпичное здание Медучилища огражда-
ло собой просторный внутренний двор. Стояла жара, поэтому занятия проходили
внутри, где была тень и сравнительно прохладно. Рабочие группы размещались за
специально отведенными для них столами, согласно предполагаемой профессии.
Ребята усердно выстукивали молоточками по граверным доскам или шили кожаные
обшивки сидений. Некоторые готовили себе завтрак (кашу-размазню на угольной
печке) и спорили со старшими, чья нынче очередь готовить обед.
К поставленной задаче дети шли своим собственным темпом. Уровень их разви-
тия оценивали Наставники. За работой дети переговаривались — о спортивных со-
стязаниях, о торговле, о том, где можно достать вещь помоднее. Временами бе-
седу возглавляли Наставники; они же могли внезапно начать деловую игру. Миле-
на пожалела, что не захватила с собой книгу. Чувствовалось, что книги писали
люди, в чем-то подобные ей самой: то же взвешенное, продуманное, постепенное
движение мысли, сравнительно простой (а потому понятный) способ мышления.
Милена находилась в группе Физически Ориентированного Развития — так назы-
ваемых Примитивов. Все Примитивы считались в той или иной степени умственно
заторможенными. Больших надежд на Примитивов не возлагалось — большинству из
них предстояло влиться в армию работников физического труда. Примитивы выхо-
дили из состояния детства медленнее других. Хотя сразу же, из стен Детсада,
посылать десятилетних детей ворочать камни или таскать мешки было немилосерд-
но . Поэтому после Размещения их еще год-два поддерживали вирусными инъекциями
и физическими упражнениями, в основном по поднятию тяжестей.
Вот они сидят за столом. Примитивов можно было безошибочно определить по
внешнему виду. Один или два паренька — здоровенные, толстые, но явно слабоха-
рактерные, сами шагу ступить не могут. С неизменной улыбкой они глыбами воз-
вышались над столом. Улыбками — приветливыми, с наивно робкой надеждой — они
словно предлагали себя миру, надеясь, что он не будет с ними чересчур жесток;
качество, которое в конечном итоге неизбежно сменится у них разочарованием.
Вот тогда-то, и только тогда, эти ребятки станут довольно опасными.
Хотя особенно трудно общаться было именно с девочками. Девчонки над Миленой
насмехались, постоянно стремясь подчеркнуть собственное превосходство. Впе-
чатление было такое, что им попросту не сидится — настолько тянет найти кого-
нибудь и заткнуть за пояс.
Милена с независимым видом села, но не на скамью, а рядом, на пол. Девчон-
ки-Примитивы, хихикая, заговорщически пихали друг друга коленками.
— Тут же скамейки есть, Милена, — сказала одна из них, с плосковатым лицом,
по имени Паулина.
— Чё, уже так устала, что и залезть не можешь?
Милена Примитивов ненавидела; ненавидела, что ей приходится находиться сре-
ди них. Она понимала, что у нее трудности с обучением, но эти-то, эти — про-
сто дуры набитые. Даже природа наделила их ущербной внешностью: черты лица
грубые, словно вырубленные долотом. Примитивы — и никуда от этого не деться.
А ведь туда же: головы напичканы и Шекспиром, и Золотым Звеном философии,
увенчавшимся Чао Ли Сунем. Подошла Наставница. С ней кто-то еще — новенькая,
что ли? Точно, новая воспитательница.
— Ну что, коллектив? — весело спросила Наставница, обняв двух девочек за
плечи. — Все довольны, все смеемся?
— А вон Милена на полу сидит! — злорадно воскликнула Паулина, вылупив луко-
вицами глаза.
— Может, ей там просто удобней, — заметила Наставница, взглянув на Милену
вполне благодушно. Надо сказать, что Воспитательницу Милену слегка побаива-
лись . Учиться у нее не получалось, но она была далеко не дура. И иной раз го-
ворила такое, на что язык не поворачивался хотя бы из вежливости. Их Настав-
ницу звали мисс Хейзел. Милена считала ее просто красавицей. Изящный овал ли-
ца , карие глаза — как раз под стать фамилии1. У Милены даже сердце ныло — так
хотелось на нее походить, чтоб она ее замечала.
Новая воспитательница была тоже очень миловидной — вьющиеся светлые волосы,
большие глаза. Сердце у Милены так и зашлось. Опять кто-то, такой вот краси-
вый, счастливый, целостный, — до чьего уровня ей, Милене, никогда не дотя-
нуться. Новая воспитательница улыбнулась ей, приоткрыв безупречные белые зу-
бы . Милена в ответ лишь молча на нее уставилась.
— Это наша новая Воспитательница, ребята, — представила мисс Хейзел. — Ее
звать Роуз Элла. Мы с Роуз Эллой давно знакомы; она сама воспитывалась здесь,
когда была еще ребенком. Росла она в Братстве Реставраторов, а размещена была
сюда Воспитательницей. Так что очень даже славно, что все мы снова вместе! —
Наставница поглядела на Роуз Эллу с искренней симпатией. От этой улыбки Миле-
ну охватило тихое отчаяние. Ну как, как люди становятся друзьями? Почему это
у них выходит так легко, непринужденно?
Затем началось групповое Обсуждение — своего рода деловая игра, чтобы акти-
визировать у Примитивов мышление. Наставница объявила тему.
При всех своих незавидных перспективах умственно заторможенные обсуждали
сейчас Дерриду и Платона. Это было своего рода упражнение: проследить, на-
сколько способны окажутся Примитивы применить Золотое Звено философии к соб-
ственной жизни.
От англ. «hazel» — карий.
«Я читала Платона, — подумала Милена. — И Дерриду тоже. Правда, мало чего
поняла, да и запомнила не все».
— Так что же Деррида говорит в своей статье о Платоне?
— Про письмо! — нестройным хором отозвались Примитивы. И тут же, активизи-
руя свои готовно суфлирующие вирусы, начали вспоминать другие ответы.
— О беге времени! — принялись выдавать они поочередно информацию. — И о па-
мяти. Письмо как инструмент памяти. Что именно не так обстоит с письмом.
Наставница улыбалась со скрытым превосходством.
— Он спрашивал, как, в самом деле, мог Платон прибегать к письму, если сам
считал его фактической подменой мысли. Он считал его надуманным, искусствен-
ным знанием, к которому люди прибегают, на самом деле ничего, соответственно,
не пережив и не постигнув.
«Вы всегда говорите вот так, свысока, — подумала Милена. — Все равно, что
заставляете нас метать кольца, зная, что мы в этом деле слабаки, а потом вот
так улыбаетесь, когда мы промахиваемся».
— Звучит в точности, как говорят вирусы, — заметила она вслух. — В точности
по заученному. А вот сам Платон вирусы, наверно, тоже бы ненавидел.
Наставница засмеялась.
— Совершенно верно, Милена. Да, да, он безусловно ненавидел бы вирусы. Как
всем нам известно, они с Аристотелем заложили основы материалистического и
идеалистического учений. Оба эти учения отвергнуты Золотым Звеном нашей фило-
софии. Платон верил в диктатуру. Он, разумеется, возненавидел бы и Консенсус,
и нашу демократию.
Вид у Наставницы был довольный.
«Ну что, выскочка, получила по носу? — подумала Милена мстительно. — Потом,
наверное, будет рассказывать учителям, что в этом гадком утенке кое-какие
проблески ума все же есть».
— А я с ним согласна, — сказала Милена.
Примитивы обидно рассмеялись.
— Так ты, получается, у нас идеалистка? Да, Милена? Ты так же считаешь себя
тенью на стене пещеры? Или ты расходишься с Платоном и считаешь себя материа-
листкой? И хочешь жить в каком-нибудь материалистическом государстве, с его
иерархией вождей-диктаторов? Или при капитализме, когда царит экономический
хаос? — Наставница по-прежнему улыбалась. — Или, скажем, в какой-нибудь стра-
не с идеалистическим общественным устройством — теократией, например? Где те-
бе внушают, что ты проклята Богом и он желает, чтобы ты горела в аду, как у
Данте?
Милена не считала себя ни материалисткой, ни идеалисткой. Разбитая в пух и
прах, она замкнулась в себе.
«А я знаю, что имел в виду Платон! Что все вы получаете ваше знание просто
так, не прикладывая к этому никаких усилий. Оно не ваше. Мне за каждое слово
приходится бороться. Поэтому да, может, я действительно похожа на какого-
нибудь сварливого старика Платона, встревоженного тем, что у людей есть новый
инструмент, сверх меры облегчающий жизнь».
Наставница между тем переключила внимание на остальных Примитивов.
— Итак: как, по Дерриде, разрешается у Платона противоречие между письмом и
письмом?
— «Фармаколиконом»! — вразнобой отвечали Примитивы.
— Правильно! — одобрила Наставница. — «Фармаколикон». Корень нашего слова
«фармация», или «лекарство». Исцеляющие снадобья. То, что все мы называем
«медикаментами». Но во времена Платона это слово означало одновременно и яд и
лекарство. Поэтому письмо Платон считал и ядом и лекарством одновременно.
Милена что-то вспомнила.
— Он не использует этого слова! — крикнула она.
— Об этом у меня информации нет, — на секунду растерялась Наставница.
— Я сама читала! Деррида утверждает, что он этого слова не использует! Ни
разу! Платон не называет письмо «фармаколиконом». Ни единого раза. Он называ-
ет его попросту ядом.
— Кто желает что-нибудь добавить? — вновь обретя уверенность, обратилась
Наставница к остальным.
К ссутулившейся на полу Милене повернулись лица ребят, с улыбками от уха до
уха.
— У вирусов ничего об этом нет, — растерянно заметил один из них.
— Может, там этого на самом деле и нет, но подразумевается.
Милена засунула себе руки под мышки.
— Получается, Деррида, пользуясь тем, что Платон умер и не может ему ничем
возразить, приписывает ему собственные мысли?
— Почему? — Наставница покачала головой. — Нет. Просто он позволяет себе,
фундаментально изучив Платона, трактовать его в своем контексте.
Гнев оживал в Милене колючей распирающей спиралью.
— Я скажу вам, отчего Платон писал, хотя и ненавидел письмо как таковое, —
сказала она. — Он писал, понимая, что находится в безнадежном проигрыше. Он
проиграл. Все вокруг писали, и потому он тоже волей-неволей был вынужден при-
бегать к письму. Но он все равно его ненавидел. Писал, но ненавидел.
«Как я ненавижу вирусы. Которые, тем не менее, так мне нужны — сейчас, сию
минуту, в полном объеме, — чтобы догнать».
«Платон — и проиграл?» — Примитивы так и покатились со смеху. Ох и смеху
было! У Милены опять все вверх ногами. Платон, этот колосс Идеализма, не мог
и не смел проигрывать. Кто, как не он, обосновал последовательное философское
учение, правившее два тысячелетия и едва не погубившее планету!
Наставница, нахмурясь, укоризненно покачала головой.
— Давайте-ка потише, — приструнила она воспитанников. — Тише, ребята! Пом-
ните , что у Милены нет вирусов. Нам необходимо использовать то, что утвержда-
ют нам вирусы, не так ли? Что, по-вашему, мог бы сказать нам о Милене Дерри-
да?
Возникла неловкая пауза. Готового ответа не было, поэтому Примитивы дожида-
лись , что именно им скажут.
— Милена говорит, исходя из собственного личностного опыта. Она думает о
вирусах примерно так же, как Платон думал о письме. Она видит текст сугубо
своим, свойственным лишь ей образом. И это неизбежно, не так ли? Ведь Милена
читает книги сама. Те из них, что пока еще у нас сохранились. Кстати, Деррида
писал также и о чтении.
Она снисходительно улыбнулась. А потом повернулась к Роуз Элле и сделала
жест в сторону Милены: «Вот оно, наше чудо в перьях. Прошу любить и жало-
вать» . Новая Воспитательница снова ей улыбнулась.
«Ну-ну. Давай, дерзай, — с вызовом подумала Милена. — Небось хочешь, чтобы
я в ответ тоже улыбнулась? Посмотрим, дождешься или нет».
Она снова повернулась к мисс Хейзел.
— Вы всегда говорите нам: «Помните, запомните», — сказала Милена. — «Помни-
те, ребята». Но почему-то ни разу не сказали: «Подумайте, задумайтесь».
Все растерянно смолкли. Примитивы знали, что все считают их за недоумков.
Милене пришлось перебороть в себе неловкость за то, что она так безжалостно
им об этом напоминает.
— Это большая отдельная тема: различие между памятью и разумом. Давайте
сделаем перерыв. Всем спасибо. Мы очень хорошо, плодотворно подискутировали.
У меня есть ощущение, что я очень многое для себя почерпнула.
Сев за стол, Наставница принялась обсуждать с Примитивами их индивидуальные
задания. Паулина, например, занималась вязкой свитера.
— Очень даже неплохо, — похвалила Наставница, рассматривая полуготовое из-
делие .
К Милене подошла Роуз Элла, новая Воспитательница.
— Вы замеряли нас на скорость реакции? — спросила она Воспитательницу. — Я
что-то не видела, как вы делали замеры.
— Нет, я здесь не за этим, — отвечала та, опускаясь рядом на корточки. На
вид ей было лет тринадцать-четырнадцать. Взрослая.
— Ну и как впечатление? Мы, наверно, тугодумы?
— Для тебя это все, похоже, просто ужасно, — сказала Роуз, тронув ей ла-
донь . — В тебе столько рассудительности. А память подводит.
Милена с досадой закатила глаза.
«Ой-й, шли бы вы все. И эта тоже: такая симпатичная, а дура дурой».
— Вы специализируетесь на дефектах обучения? — спросила Милена.
Роуз запросто уселась возле нее на пол.
— Не совсем. Когда я обучалась на педагога, акцент у нас был немного иной.
Такая, знаешь ли, новая мода в методике. Ты же понимаешь, мода есть во всем.
Милене ее манеры импонировали: по крайней мере, она говорит в открытую.
— Так что там нынче в моде? — полюбопытствовала она, несмотря на некоторую
скованность.
— Оригинальность, — ответила Роуз Элла. — Нам советовали искать в людях
оригинальность и ее развивать. Ведь посмотри, никто не предъявляет ничего но-
вого . Ни в науке, ни вообще.
— Так получается, я оригинальная, что ли?
— Думаю, да, — кивнула Роуз вполне серьезно. — Никогда не слышала, чтобы
кто-то вот так рассуждал о Платоне.
В глазах у Милены защипало, к горлу подступил комок. От любой похвалы у нее
сжималось сердце: она была ей так непривычна, и вместе с тем так нужна.
— Да уж, большая мне с того польза, — хмыкнула она, глядя себе под ноги.
— Тебе нравится театр? — нежно спросила Роуз.
— Они вас, наверно, проинструктировали? — все еще ершилась Милена, а сама
не знала, куда девать руки: хоть бы вязанье какое или медяшку драить. Как на-
зло, в такие моменты руки всегда оказывались не заняты. — Не знаю. Просто
нравится представлять, как там все происходит на сцене. Ну там, костюмы,
свет. Я в том году ставила рождественский спектакль. — Милене захотелось рас-
сказать этой симпатичной девушке о костюмах, о золотых туфельках и какое там
у них было медное ведерко со льдом, где якобы находится мирра.
— Точно, мне же про это рассказывали! — на секунду забывшись, по-детски
воскликнула Роуз. Она откинула назад белокурые локоны, и из-под них умили-
тельно проглянули ушки. — Говорят, было просто здорово! Жалко, меня там не
было.
— Ах, вот оно что. Вам все рассказали, — осеклась Милена на полуслове.
«А я-то уж было поверила, что ты говоришь от души». — Милена отодвинулась
вплотную к стене и села, прислонившись к ней лопатками. — «Все, воспиталке
больше ни слова». На следующие несколько вопросов она отвечала односложно:
«да», «нет».
Вид у Роуз Эллы был пристыженный. Увлекшись, она забыла, чему ее учили: ни-
когда не говори наперед, особенно дефективному, что тебе уже известно, о чем
он собирается сообщить. Эту мысль новой Воспитательницы Милена расшифровала
без труда. Та, поспешно пытаясь как-нибудь исправить положение, стала расска-
зывать о своей семье. О том, что отец у нее реставрирует мебель, а мама —
Стеклодув.
— Ты никогда не видела, как выдувают стекло? — спросила она. — Можно часами
смотреть не отрываясь!
— Что, будущую профессию нащупываете? Разместить хотите? — хмыкнула Милена.
— Вовсе нет, — даже обиделась Роуз. — Просто я горжусь своей мамой.
— А моя вот умерла, — сказала Милена. — Она была двинутая. Ну не совсем
чтобы двинутая, но... Вот так мы здесь и оказались. А сами мы из Чехословакии.
Хотя вам это уже известно.
— Нет. — Роуз задумчиво покачала головой.
— Ой, только не говорите, что вас не знакомили с моим личным делом, — скеп-
тически заметила Милена.
Роуз со вздохом поглядела себе на руки, затем опять на Милену.
— Нет, так дело не пойдет, — сказала она с тихой решимостью. — Никто нам
таких инструкций не дает, никто не заставляет нас идти против своих мыслей. —
Взгляд у нее был вполне искренний. — Слушай, давай сходим посмотрим, как вы-
дувают стекло. По крайней мере, ты хоть отсюда на волю вырвешься.
«На волю! Подальше от Примитивов!»
— Ну, давай, — с напускным равнодушием пожала плечами Милена: дескать, мне-
то что. А у самой в глазах снова защипало, настолько захотелось пойти с Роуз.
В самой Школе Милена бывала нечасто — не было у нее ни родственников, ни
друзей, которые бы здесь работали. Да и к самому реставраторскому Братству
душа у нее особо не лежала. Роуз с силой налегла на массивную серую створку
ворот, которая не отодвинулась, а как бы отплыла на своих хорошо смазанных
петлях.
— Мне нравится запах дерева. А тебе? — спросила Роуз через плечо, закрывая
ворота за собой.
— Запах как запах, — ответила Милена с некоторой ревностью, как будто запах
принадлежал ей, а теперь на него претендует кто-то еще.
Роуз проворно подошла к окну в стене, недалеко от ворот, и жестом подозвала
Милену. Вместе они стали смотреть на помещение бывшей Преподавательской. Те-
перь здесь размещался склад древесины. Аккуратными штабелями были сложены ме-
дового цвета доски. Возле дверей наискосок лежало несколько длиннющих бревен.
Их сейчас распиливала на доски бригада мужчин и женщин — ровнехонько, под
чутким руководством вирусов. Рядом уборщики щетками смахивали в кучи желтые
опилки и стружки.
— А что они делают с опилками? — поинтересовалась Милена.
— Используют для упаковки. А еще ими в свое время часто набивали диваны.
Очень много опилок уходит, чтобы хранить лед в леднике. Благодаря им он все
лето не тает. Хотя в основном мы по-прежнему пускаем их на отопление. Хоть и
не положено. Только ты никому не рассказывай.
— Да мне и некому, — пробормотала Милена, отчего-то вдруг смутившись. «Так
вот как, оказывается, люди узнают для себя что-то новое — из разговоров». — А
потом спросила:
— Получается, весь мир так устроен, на «не положено»?
— Ты о чем? — не поняла Роуз, но к вопросу отнеслась вполне серьезно.
— Я обо всех этих секретах. Тут секретик, там секретик. Взять те же стружки
с опилками. — Милена, окончательно стушевавшись, сунула руки в карманы и ста-
ралась не смотреть на воспитательницу.
— Да, секретов хватает. Вот, например... — Роуз сделала паузу. — Например,
мне очень даже нравится директор Фентон.
Она имела в виду директора Медучилища — очень старого (двадцать два года!),
зрелого и видного мужчину.
Милена просто оторопела.
— Правда? И ты собираешься на нем жениться?
Она и представить не могла, чтобы можно было с кем-то разговаривать о таких
вещах.
— Да нет, что ты, — удивилась теперь уже Роуз. Она шла, держа руки за спи-
ной белой униформы и глядя себе под ноги. — Он поет. Вечерами он, бывает, по-
ет на Сенном рынке, где мы все встречаемся. У него такой красивый голос!
— Директор Фентон поет? — Милена не поверила своим ушам. Да нет, не может
быть. Представить, как это красивое лицо вдруг широко разевает рот и начинает
петь... Нет, ей тоже нравился директор Фентон, но не в такой же степени. Милена
даже чуть забеспокоилась. У нее никогда не возникало волнения при мысли о
мужчинах или о каком-нибудь мужчине в отдельности. Интересно, а кто бы мох1
понравиться ей самой? Пожалуй, особо и никто. Никто ей особенно не нравился.
— А там, на Сенном, что, много музыки? — нерешительно спросила Милена. У
нее самой все никак не находилось времени, а точнее решимости, освоить какой-
нибудь музыкальный инструмент. Она довольствовалась тем, что сидела в конфе-
ренц-зале и слушала, как играют другие.
— Конечно! Конечно да! — воскликнула Роуз. — Там у нас такая музыка, бук-
вально каждый вечер! Ты что, ни разу не была?
— Нет, — созналась Милена.
— Ну, так пойдем, нынче же вечером! — не задумываясь пригласила Роуз. —
Подходи сегодня к ужину.
Милена чуть замешкалась. Как-никак, а у нее тоже имелся свой распорядок:
постирушки, чтение книги. Но стоило подумать: «А почему бы, в самом деле, и
не сходить?», как решение возникло само собой.
— Ну ладно, — сказала она, пожав плечами как бы невзначай. — Спасибо.
Мать Роуз Эллы работала там, где раньше находилась Школа Изучения Африки и
Востока. В восточной части здания располагались литейный цех и стеклодувная
мастерская. Окна были распахнуты настежь, но все равно стояла невыносимая жа-
ра . Зной нещадно обдавал лицо, так что казалось, поры лопаются, пуская струй-
ки пота по щекам и по лбу. Вдоль задней стены тянулись плавильные печи. Одна
из них работала. Дверца открывалась с помощью специального крюка, обнажая по-
лыхающее ровным оранжевым светом жерло. У открытого печного зева работала
бригада Реставраторов с длинными металлическими шестами.
«Металл!» — Милена в восхищенном изумлении смотрела, думая увидеть чудо,
однако металл мало чем отличался от какой-нибудь замызганной резины, разве
что плавился.
Роуз представила Милену своей матери — миниатюрной стройной женщине с безу-
пречной улыбкой и цепкими серыми глазами. В глазах этих колко светился некий
огонек, согреться от которого было непросто.
— Мала, — обратилась Роуз к матери, как к подружке. — Это моя подруга Миле-
на.
«Подруга! — Заветное слово подействовало на Милену так, что она, потеряв
дар речи, даже забыла представиться. — Она назвала меня своей подругой!»
— Привет, Милена, — кивнула мать с дежурной улыбкой, которую, очевидно, ис-
пользовала, здороваясь и со всеми прочими. — Я делаю кувшин. Хочешь посмот-
реть?
Дожидаться, пока Милена наконец скажет «да», Роуз не стала и, взяв ее за
руку, отвела на безопасное расстояние. Мать окунула длинный шест в оранжевое
свечение и вытянула из печи на его кончике округлый кокон стекла. По краям —
как раз там, где утолщение, — кокон горел оранжевым светом. Мать поднесла
шест к губам (оказалось, это полая трубка) и осторожно подула; затем, цепко
взглянув, подула еще раз. На ней не было ни перчаток, ни фартука. Взяв что-то
вроде ковша с длинной ручкой, она одним точным движением катнула кокон на не-
го и стала вращать, придавая изделию форму. Постепенно остывая, стекло начало
приобретать сияющий матово-зеленоватый оттенок. Вот Мала поставила его на ос-
нование, сплющив донце о подобие маленького стульчика.
— Ну вот, — сказала она.
Тут вперед внезапно скакнула Роуз. Ловко подхватив шест — совершенно неожи-
данно для Милены, замершей в боязливом восхищении, — она закрепила его в тис-
ках и повернула. Затем схватила треугольную деревяшку и, быстро макнув ее в
воду, провела по вращающемуся конусу изделия — как раз там, где у кувшина на-
ходится кромка горлышка. Деревяшка тут же вспыхнула. Двигаясь проворно и лег-
ко , Роуз сунула шест в соседнюю печку и, провернув, вынула обратно. Стекла на
нем уже не было.
— А куда оно делось? — заинтригованно спросила Милена.
— Все, оно уже в духовке, — с добродушной ухмылкой сказала Роуз. — Отдыхает
при восьмидесяти градусах, пока не затвердеет. — Металлический шест она оку-
нула в ведро. Раздалось шипение, над пузыристо вскипевшей водой взвился
пар. — Ну-ка, отойди, — велела Роуз и ловким движением отбила кристаллическую
корочку, приставшую к кончику полого шеста.
— Погодите, я еще и сеть сейчас сделаю, — сказала Мала. — Если хотите, ос-
тавайтесь , посмотрите, а то и поможете.
«Вот это да, — сказала себе Милена. — Такое наблюдать. Ну и везет же мне».
С азартной улыбкой Мала села перед небольшим столиком.
— Заказ поступил только сегодня, — пояснила она. — Там как раз один дом за-
канчивают , в Аксбридже.
— Смотри, как можно ткать из стекла, — сказала Роуз, в волнении легонько
стиснув Милене предплечье.
Вот уж где была истинная красота. Оказывается, стекло можно вычесывать, как
пряжу, свевая из него изящные, похожие на серпантин ленты-волокна. С помощью
всего лишь двух палочек она вытягивала, подхватывала и сплетала их на манер
корзинки. Ленты норовили вот-вот оборваться или провиснуть, но Мала всякий
раз успевала их подхватить — казалось, в самый последний момент, — приподни-
мая одну и пропуская под ней другую.
Подобно шерсти, стекло можно было вязать. Постепенно увеличиваясь в разме-
ре, плетеный узор отдыхал на плоскости металлического листа. И тут Мала взя-
лась нарезать ленты с помощью ножниц, время от времени передавая их Роуз, ко-
торая окунала их в воду или сбивала с ножниц корочку. К готовому, казалось
бы, плетению подтягивались новые волокна — раскаленными докрасна клещами, то
поглаживающими, то вплавляющими их в уже готовый орнамент.
— Это... стекло, — говорила Мала урывками, не отвлекаясь от работы, — предна-
значено для... декоративных панелей. Точнее, экранов. Между резными деревянными
скамьями.
До Милены дошло, что пояснение адресовано именно ей.
На секунду отвлекшись, Мала с улыбкой посмотрела на нее.
— Очень красиво, когда на них играет свет. — Милена, не найдясь с ответом,
робко улыбнулась. — В готовом виде будут размером где-то квадратный метр каж-
дая.
Роуз вдруг резко присела возле матери, как в реверансе. Из-под металличе-
ского листа она выдернула другой, чтобы разместить на нем выросшее в размерах
плетение. Стеклянный орнамент игриво переливался светом и скользил как живой.
Испуганными насекомыми стрекотнули палочки.
— Оп! — одобрительно воскликнула Мала.
Незаметно наступило время обеда.
Все вместе они отправились на Рассел-сквер. Газоны изобиловали фотосинтези-
рующими любителями солнечных ванн. Мала всем троим купила по напитку, а также
по чашке жареных кальмаров. Уютно разместившись на траве, они принялись за
еду, время от времени отгоняя норовящих сунуть нос в чашку местных собак.
— Получается, все не так, как нам рассказывают, — тщательно взвешивая сло-
ва, сказала Милена.
— Что именно рассказывают, Милена? — с неизменной улыбкой переспросила Ма-
ла, соблюдая уважительную дистанцию.
— Я насчет реставрации. Нет в ней ничего от Золотого Звена философии. Есть
лишь умение работать со стеклом. — У Милены перед глазами до сих пор стояли
искусные движения мастерицы, и это вселяло надежду. На то, что жизнь строится
все же на практическом, обогащенном опытом труде, а не на искусственно вне-
дряемой памяти.
Мала, похоже, поняла. Улыбка стала шире, хотя и с грустноватым оттенком.
— Да, безусловно, мы здесь не только болтовней занимаемся. Единственный
способ овладеть ремеслом — это изучить его до тонкостей, причем именно рука-
ми . Можно, понятно, узнать о нем в общих чертах и через вирус. Но это осядет
только здесь. — Деликатным движением она колечком кальмара указала себе на
покрытую платком голову. — Руки же при этом все равно не справятся. Ремесло
надо постигать на практике.
Колечко кальмара Мала держала как-то по особому изящно, если не сказать
аристократично. И вообще, Милене все это было так приятно, что, не в силах
скрыть эмоций, она отвела глаза.
— Ладно, — засобиралась Роуз. — Я все же Воспитатель, а не Стеклодув. Так
что мне пора возвращаться.
Они поднялись, и Роуз с матерью с забавной церемонностью расцеловались. Ма-
ла ласково похлопала дочь по плечу. После чего, к несказанному удивлению Ми-
лены , поцеловала и ее.
— Ну что, не прощаюсь, — сказала Мала. — Ужин в шесть. — И не оглядываясь
ушла. Даже походка и та была у нее безупречная — ровная, степенная. Просто и
с достоинством.
— Правда, мама у меня прелесть? — спросила Роуз.
Милена кивнула, в основном потому, что именно такого мнения была о самой
Роуз. В Медучилище они пошли вместе.
Всю вторую половину дня — пока одни дети упражнялись в музыке, а другие
практиковали деловые игры с воображаемой куплей-продажей свеч и мыла — Милена
втихомолку улыбалась. Входили и выходили ее сверстники, спеша по уже реальным
делам (торговля жареной кукурузой для партийных бонз на Тоттенхэм-Корт-роуд,
платная уборка улиц в соседних Братствах), а Милена, скрестив ноги, все без-
молвно сидела во внутреннем дворике. Тихонько переговаривались с Наставниками
родители — они беседовали о перспективных линиях Развития. Говорят, такому-то
Братству в скором времени понадобятся химики — так что нет ли какой-то воз-
можности предварительной практики по химии? И сколько здесь откроется новых
мест — хотя бы приблизительно, в самых общих чертах?
И, слушая эту болтовню, доносящуюся неровно, словно порывы ветра, Милена
улыбалась. С улыбкой она шила кожаный кошелек, почти машинально работая иглой
с суровой ниткой. В конце концов, жизнь действительно может наладиться. Ведь
у нее есть теперь подруга. У нее — есть — подруга!
В четыре часа, с закрытием Медучилища, она помчалась назад, на Гарденс-
стрит. Взбежав по лестнице, сбросила свой серый комбинезон и, притопывая,
устремилась в ванную, оказавшуюся, по счастью, пустой. Там она на полную мощ-
ность включила душ и усердно намылилась с головы до пят. Пустила себе на дес-
ны зубных клещиков (то-то им сейчас работы будет на деснах), после чего по-
чистила зубы. Провела по ним языком: как новенькие — поскрипывают, как свежая
прохладная резинка. Причесалась, взыскательно оглядела себя в зеркало: нет,
часть пор все еще с грязью. Вымыла лицо еще раз. А потом прибежала в спальню,
села на кровать и надела свои лучшие башмаки на деревянной подошве — чтоб по-
стукивали , когда она будет танцевать.
Сьюз и Ханна отсутствовали. Слышно было, как они сейчас разговаривают со
своей компанией внизу, на улице. Будут там сидеть до заката и оттуда же от-
правятся на ужин. Обычно их голоса внизу вызывали у Милены чувство бесприют-
ности, покинутости. Теперь же, сидя в тиши комнаты, она думала: «Мне есть ку-
да идти. Я буду ужинать в семье, а вы все — здесь, в Детском саду. Причем
кто-нибудь из малолеток опять начнет в столовой кидаться кашей-затирухой. Бу-
дете потом полчаса отмываться, а затем разбредетесь друг к дружке по комнатам
играть в карты или тасовать все эти ваши сделки. Выменивать друг у друга иг-
рушки, коврики — вся ваша ерунда, которая, по вашему мнению, придает вам
сходство со взрослыми.
А вот я нынче буду ужинать со взрослыми, и у нас там будет музыка!»
Посмаковав это ощущение еще буквально одну секунду, Милена помчалась вниз
по лестнице, стуча каблуками, как веялка на току.
Сенной рынок представлял из себя старую площадь, окруженную домами преиму-
щественно восемнадцатого века. Древняя кирпичная кладка уже местами проседа-
ла, не вполне ровными были забеленные окна, но старинные строения по-прежнему
гордо являли себя миру. Посреди площади, за чугунной оградой, находился еще
один сад. Среди толстенных стволов под сенью старых деревьев в нем обитала
живность. Паслись привязанные к колышкам овцы и козы, выщипывая траву по кру-
гу , что придавало ей ухоженный вид. По центру под покатой крышей из резиновых
листов возвышалось достаточно большое сооружение, сплошь из тюков сена.
Милена отыскала дом номер 40. На двери лежал медный молоток в форме дельфи-
на, которым надлежало стучать по таким же медным волнам. На стук дверь почти
сразу же открыла Роуз Элла (наверное, специально дожидалась в парадном). Ми-
лену опять расцеловали в обе щеки и сказали, как рады ее видеть. По обеим
сторонам парадного рядком тянулись мелкие медные пушечки.
— Из них раньше специально давали салюты, — пояснила Роуз.
По стенам, так же в ряд, висели старые желтеющие картины. Кто именно на них
изображен, Роуз толком не знала. Милена приостановилась взглянуть на лица.
Портреты были частично отчищены, и лица степенно взирали с вытертых участков
пыльных полотен, словно изображенные на них люди сами расчистили себе прога-
лины , через которые можно смотреть. В углу стоял старый стул с резной спинкой
в виде арфы, часть деревянных струн которой была сломана. Старый щербатый
паркет был устлан большим ковром — уже порядком выцветшим и повторяющим не-
ровный рельеф пола. Преданным сторожем застыла у стены большая фарфоровая со-
бака с отломанным кончиком носа.
— Как здесь чудесно! — не сдержала восхищения Милена. — И столько всяких
вещей...
— Только тихо, — заговорщическим тоном сказала Роуз. — Мы специально тянем
с их реставрацией, чтобы они оставались у нас.
— Правда? — растерянно прошептала Милена. Вот уж действительно, в мире надо
держать ухо востро.
— Да ладно тебе! — засмеялась Роуз. — Пойдем покажу, где мы живем. — И по-
бежала вверх по гулко стучащей, не покрытой ковром лестнице. Милена устреми-
лась следом, стуча подметками-колодками. С верхнего этажа кто-то на них при-
крикнул : дескать, тише.
На площадке лестничного пролета стояли старинные телевизоры со скрученными
жгутами проводов; тут же, рядом с проводами, красовались разрисованные стату-
этки Будд, а рядом бюст Бенджамина Бриттена. Еще один старый стул с подлокот-
никами, две ножки у которого заменены протезами из бамбука, а обивка вышарка-
на не меньше, чем у ковра внизу. Спинка и подлокотники у стула были с обив-
кой, что придавало ему сходство с пиджаком.
Семья Роуз жила в просторной комнате (бывшем будуаре), большие окна которой
выходили на площадь, смотревшейся из-за неровностей стекла как-то текуче,
будто сквозь марево зноя. Подоконник венчали деревянные канделябры и графины
с водой, у которых на горлышки были надеты стаканы — видимо, чтобы не попада-
ла пыль. На стенах — портреты, фотографии канувших в небытие монархов, а так-
же французские гравюры с горными и сельскими пейзажами (на одной надпись "Le
Calme"). Здесь вошедших, встав с полированного кресла красного дерева, встре-
тила сестра Роуз, Морин (снова поцелуи в обе щеки). Ножки у стола были выпол-
нены в виде обнаженных женщин, отчего Милена невольно зарделась. На столе в
вазоне стоял искусственный букет пластмассовых тигровых лилий. Морин сама на-
сыщала их цветом.
— Прелесть этих цветов в том, что они никогда не вянут, — сказала она. —
Всегда такие яркие.
Мысль об этом вызвала у Милены немой восторг. Действительно, толстые воско-
вые лепестки в красную, оранжевую и черную крапинку смотрелись восхитительно
натурально. В углу стояла печка весьма экзотического вида, и из-за нее в ком-
нате было, пожалуй, жарковато, но зато Роуз смогла заварить всем по чашке чая
из стоящего на ней чайника.
Вбежал какой-то мальчик, спросил, где Джонни.
— Да где-то там, на площади, — махнула рукой Роуз, и мальчик снова убежал.
Со стопкой книг вошел отец Роуз. Таких крупных, рослых мужчин Милена раньше и
не встречала. Лицо у него было достаточно жестким, если не сказать жестоким:
тонкий сжатый рот, длинный нос со следами перелома, черная борода и гладко
зачесанные назад волосы. Тем не менее, голос у него оказался неожиданно высо-
ким и приятным.
— А чья нынче очередь? Мамина? — спросил он.
Он выяснял, чья нынче очередь готовить, — в надежде, что не его.
— Да мамина, мамина, — успокоила его дочка.
— Ох, как славно, — повеселел он и посмотрел на Милену. — Дочь мне сказала,
что ты увлекаешься книгами. Милости прошу, пойдем, полюбуешься моими!
Протянув волосатую лапищу, он взял Милену за руку и повел вниз по лестнице,
опять загромыхавшей под ее деревянными башмаками.
— Ну и копыта у тебя, мертвого разбудят! — весело заметил он. — Так, здесь
осторожней.
Они нырнули в затемненный коридор: в задней части дома окон не было. Отец
Роуз зажег свечу, выхватившую из темноты целую стену книжных полок.
— Глянь-ка, полюбуйся на них, моих красоток. В вирусах из них не значится
ни одна. Ни одна!
То была стена неизвестных книг. Они вновь предстали перед внутренним взором
Милены Вспоминающей — ясно, как наяву:
«До Скотленд-Ярда»
«В рамке», Дик Фрэнсис
«Нерожденный король», Джулиан Мэй
«Дикие сказки», Джордж Берроу
«Мир пауков», Колин Уилсон
Книги были старые — в кожаных, матерчатых, реже в выцветших бумажных пере-
плетах .
«Нанвеллская симфония» С. Аспинала Огладендера, издательство «Хогарт-пресс»
— с цветным небом над высотными зданиями.
«В ногу с бесконечностью» Трина — золотистое тиснение по синей сафьяновой
обложке.
— Как же Консенсус мог про них забыть? — растерянно спросила Милена.
Отец Роуз Эллы пожал атлетическими плечами.
— Их время прошло. Хотя когда-то их любили и запоем читали. Но потом на их
месте проросли другие книги, новые. Так же и у людей. Далеко не всем суждено
оставить по себе долгую память. Вот и с книгами то же самое. На-ка, взгля-
ни. — Он снял с полки какую-то книгу — ледериновая обложка порвана, набивка
торчит, как клочья ваты из дивана, — и раскрыл перед Миленой. Взгляд упал на
черно-белую фотографию, местами ретушированную карандашом. На ней женщина в
белой ночной рубашке изумленно смотрела на другую женщину, в одеянии из ли-
стьев . Фотографии окаймлялись затейливыми завитками, а витиеватая надпись
гласила: «Сцены из ЛЛПитера Пэна", очарования для детей».
Страница сменяла страницу, картинка картинку. Вот туманные пейзажи с сель-
скими домиками и розовыми беседками; вот танцующие женщины в оборчатых льня-
ных платьях, кокетливо приоткрывающих одетые в чулки лодыжки. И всюду остров-
ки света и тени.
— Так это же... театр, — завороженно прошептала Милена.
«Отец у Роуз что, тоже проинструктирован?»
— И заметь, — сказал тот, — ни одна из этих постановок тоже не затронута
вирусами.
От пронзительности нахлынувшего чувства Милена даже зажмурилась. Отец Роуз,
все поняв, ласково взъерошил ей волосы.
— Ладно: можешь эту книгу забрать, только с возвратом.
— Спасибо, — отозвалась Милена тихо, при этом поглаживая книгу так, будто
она была сделана из тончайшего, драгоценного фарфора.
Отец проводил ее обратно в гостиную. Роуз за это время успела сходить в душ
и вернуться еще более посвежевшей и похорошевшей. Лицо Милены при виде подру-
ги озарилось широкой улыбкой.
— Глянь! — воскликнула она, протягивая ей раскрытую книгу.
— Папочка, папуля, родненький мой! — радостно взвилась при этом Роуз, целуя
отца за доставленную им обеим радость.
В столовую они отправились втроем. Это было большое помещение с множеством
столов. Мальчики здесь держались вместе — как, собственно, и повсюду — и с
таким же задиристым видом, от которого возникала привычная настороженность.
Были здесь и те, которых она видела в Медучилище (а она-то уж понадеялась,
что здесь будут только взрослые. Между прочим, интересно: как из этих лобо-
трясов могут вырастать такие приятные в общении взрослые мужчины?) Подходили
и родители, наравне с детьми становясь с подносами в очередь. Вскоре появи-
лась Мала со своей неизменной улыбкой. Милена с пылающими щеками прижимала к
себе книгу, опять лишившись дара речи. Случайно обернувшись, она увидела по-
зади себя глыбообразный черный шкаф. Верхняя его часть узорчато ветвилась,
поддерживая фрагмент витража. Резные створки украшали какие-то неказистые
пухлые младенцы: двое из них играли на лютнях, один на барабане (палочки были
обломаны). Четвертый дул сразу в две свирели.
Отец Роуз опустился рядом на одно колено и доверительно сообщил Милене на
ухо:
— Верх и задняя часть этого шкафа сделаны в самом начале восемнадцатого ве-
ка. А вот передние створки — видишь? — созданы еще в начале пятнадцатого сто-
летия. Дерево — не что иное, как испанский каштан, причем именно съедобный, а
не конский. Вот почему оно такое темное. А вон там — посмотри — стоит его по-
братим .
Милена послушно повернулась и увидела, что в другом углу зала высится еще
один шкаф, очень похожий. Только резные фигурки на нем уже не толстые дети-
купидоны , а средневековые взрослые, худые и аскетичные.
Вытянув руку, отец Роуз Эллы стащил с нижней полки шкафа старинную каску с
почерневшей от времени кожаной оплеткой. На тусклой медной бляхе можно было
прочесть надпись «Ирландские драгуны». Каску отец водрузил себе на голову,
надвинув на глаза.
Сидящие неподалеку мужчины рассмеялись и обменялись фразами, значения кото-
рых Милена не поняла.
— Ой, пап, сними! — засмущалась Роуз. Все вместе они уселись за одним из
длинных столов. Еды на тарелках было непривычно много: обжаренные овощи,
цветная капуста с паприкой и большущие — с ножку цыпленка — генетически моди-
фицированные креветки, очищенные и подающиеся запеченными.
За столом степенно и непринужденно текла беседа. Братства Каменщиков и Ле-
созаготовщиков опять играют на повышение и взвинчивают цены. Скоро дешевле
будет самим ездить заготавливать и притаскивать материалы в город.
— А что? — воскликнул отец Роуз Эллы. — А? Что нам мешает самим все разве-
дать на периферии, в тех же лесах, а то и в горы забраться?
— Вильям, — укоризненно перебила его Мала. — Ты уж попридержи свои фанта-
зии. Да у тебя не меньше месяца уйдет, чтоб дотащить древесину из Камбрии сю-
да . Ты только представь: это же на границе с Шотландией!
Но зароненная идея оказалась искрой, из которой разгорелось пламя; со всех
сторон пирамидами начали воздвигаться грандиозные планы. Между тем подали де-
серт, зажгли свечи, а столы раздвинули, освободив место под музыку и танцы.
Громадина отец открыл створки испанского шкафа с музицирующими купидонами и
извлек оттуда волынки. Из шкафа-побратима на свет появились дудочки, бараба-
ны, флейты, ирландские арфы и гобои.
Дудки начали высвистывать мелодию; в такт им загудели волынки. С нежной
грациозностью вступили смычковые (Мала, оказывается, еще и играла на скрип-
ке) . Серебром зазвенели арфы; им приглушенным стуком вторил барабан. Братство
Реставраторов, выстроившись парами в центре зала, торжественно вышагивало в
старинном танце.
А директор Фентон действительно пел. Милена взглянула на Роуз: та, опустив
глаза, изо всех сил сдерживала улыбку. Песня Фентона была чем-то вроде рас-
сказа о приезде делегации от партийного начальника. Дураки делегаты были по-
сланы ознакомиться с семьей Реставратора, задумавшего жениться на дочке того
чинуши. Проверяющие увидели коз и приняли их за почетный караул бородачей.
Увидели рухлядь на искусных подпорках, услышали живущих в камине сверчков (их
здесь называли «скрипачами») и решили, что у молодого человека есть целый
личный оркестр, скрывающийся где-то за ширмой. Заночевали на набитых соломой
тюфяках, но приняли их за пуховые перины. В общем, Противный начальник был
так впечатлен, что не упрямясь отдал дочку жить-поживать с Реставраторами,
подумав сдуру, что они все богатеи. На последнем куплете танцующие ринулись в
круг. Милену кто-то за руку затянул в самый его центр. Она отплясывала как
могла, прижимая к себе книгу и цокая башмаками по полу, — под общий хохот и
аплодисменты Реставраторов. Милена, стушевавшись, ретировалась в задние ряды.
При этом успела заметить, как танцует Роуз: глаза сияют, а сама так и вьется
вокруг директора Фентона, в данный момент грациозно крутящего ее в танце, как
куколку-марионетку.
В обществе Роуз обратная дорога до Гарденс показалась досадно короткой;
знакомая улица казалась входом в другой мир.
— Как бы мне стать Реставратором? — задала сокровенный вопрос Милена. — На-
верно, теперь уже и на обучение времени не хватит?
— Почему? Если тебе это подходит, то и время найдется, — ответила Роуз Эл-
ла . — А теперь спокойной ночи, солнышко. И приходи к нам, не стесняйся.
Кто бы мог подумать, что жизнь разом так волшебно преобразится, обретя и
смысл и прелесть? Прежде чем войти к себе в подъезд, Милена посмотрела на
звездное небо.
«Роуз Элла. Роуз Элла», — повторяла она в такт шагам, топая вверх по ступе-
ням лестницы. «Роуз Элла», — повторяла она, укладываясь в свою сиротскую кой-
ку возле окна. Отсюда тоже видны были звезды. «Я хочу снова туда пойти, —
умиротворенно думала она. — Хочу быть Реставратором и жить на Сенном. Хочу
вязать стекло и спасать старые книги. И научиться играть на дудочках, и тан-
цевать» .
А танцевать она хотела непременно с Роуз Эллой. Звезды в вышине приветливо
подмигивали, и в омут сна Милена соскользнула с улыбкой.
К Роуз Милена ходила регулярно в течение всего лета. Даже ночевать остава-
лась в гостевой комнате, полной всякой роскоши и красоты. Например, были там
китайские встроенные шкафчики. Сидя за столом над книгой, Милена иной раз
поднимала взгляд на их дверцы. Они были инкрустированы фигурками людей из
слоновой кости. Человечки охотились, ловили рыбу или носили на спине снопы.
Хотя некоторые фигурки со временем успели выпасть, оставив после себя соот-
ветствующей формы углубления — неприметную память о навсегда ушедших. Особен-
но больно было иной раз смотреть на те из них, от которых уцелела какая-
нибудь часть — туфля, пола одеяния, — словно они застыли в преданном, терпе-
ливом ожидании возвращения своего хозяина.
Милена вспоминала ванную — настоящее чудо. Огромная чаша ванны на металли-
ческих ножках, с прозрачно-белой эмалью и большими медными кранами, чуть ско-
шенными, как трубы у броненосца. Какой-то странного вида рычажок, который на-
до было потянуть кверху и повернуть, чтобы спустить воду. Были специальная
ванночка для ног и унитаз, украшенный рельефом с животными, и голубая надпись
«ПОТОП» внутри раковины. Милена Вспоминающая видела этот интерьер перед собой
так же ясно, как если бы она могла просто повернуть за угол и рассмотреть его
там наяву, во всех подробностях.
Она вспоминала дом в Холборне, который был на реставрации. Крыша и полы у
него были снесены почти полностью. И вот они с Роуз Эллой осторожно, чуть ли
не на цыпочках, пробирались по фундаменту, по осыпавшемуся цементу и грудам
кирпичей. А на стенах между тем по-прежнему держалась побелка. Перед глазами
стояли стены какой-то комнаты, с широким красным ободом филенки по периметру.
В углах — там, где по краям еще оставался потолок, — виднелась лепнина в виде
веерами развернувших крылья бабочек. В одной из комнат (это просматривалось в
дверной проем) стены покрывала деревянная обшивка, уже посеревшая и треснув-
шая под солнечным зноем и дождями. Колодцы лестниц зияли пустотой — лишь там,
где раньше были лестничные пролеты, на стенах виднелся изгибающийся зигзагом
след. Зато плитка на камине нисколько не пострадала. Ее зеленые квадратики
были покрыты красными цветами. Готика XXI века. А решетка от ржавчины сдела-
лась огненно-рыжей.
— Люди к этому времени несказанно разбогатели, — сказала Роуз, проводя по
решетке пальцем. — Не все, конечно. Некоторые. Как раз перед тем, как начался
разлад. Они жили в больших домах, у некоторых их было по несколько штук. Они
могли преспокойно путешествовать по всей Британии — да что там, по всей Евро-
пе! И останавливаться в этих домах, где на недельку, а где и вообще на пару-
тройку дней. Нет, ты представляешь? «Ну что, дорогуша, давай слетаем на вы-
ходные в Эдинбург!» — прогнусавила она карикатурным баском.
— «А что, милый? Давай развлечемся», — в тон ей отозвалась Милена, пароди-
руя жену какого-нибудь партийца. Взявшись за руки, они, балансируя, осторожно
прошли вдоль выломанного плинтуса.
— Представляешь, каково быть таким богатым? — продолжала Роуз.
— А представь, что мы сейчас залезаем по лестнице и находим одну из тех
комнат, где все еще как тогда, и люди там те же, из прежних времен. И будто
бы они не знают, что все изменилось...
— У-у! — протянула Роуз. — Не хотела бы я снова в те времена попасть. Мы с
тобой потянули бы только на служанок. Ездили бы каждый день сюда издалека, на
поезде.
— И вдыхали бы смог, всю эту отраву!
— И думали, что скоро конец света! — Роуз неожиданно схватила Милену за ру-
ку . — А ну пойдем. Тебе надо это видеть. — И потащила Милену в соседнюю ком-
нату .
За окнами здесь буйно разрослась крапива. Но зато в этой угловой комнате
полностью сохранился пол — совсем ровный, ни одна плашка паркета не испорти-
лась . Паркет был красивый, из хорошего дерева. Потолок, правда, в комнате не
сохранился, лишь одна толстенная балка пролегала посередине. А к ней снизу
крепился каким-то чудом сохранившийся кусок лепнины: похожий на застывший
фонтан округлый выступ, окаймленный лепными же листьями, в середине которого
— отверстие под люстру.
— Что это? — спросила Милена, которой этот нарост показался вначале чем-то
вроде осиного гнезда.
— Это специально для освещения, — пояснила Роуз. — Называется «роза», пото-
лочная роза. А теперь вот на это посмотри. — И она потянула Милену в смежную
комнату поменьше, где повернула за плечи. В арке над выломанной дверью сохра-
нился настенный рисунок: какой-то человек, летящий по воздуху в запряженной
лошадьми колеснице или чем-то на нее похожем.
— Это... самолет? — спросила Милена наугад и тут же устыдилась своей глупо-
сти . Ага, самолет: с лошадьми в упряжке. Но у нее не было вирусов, которые
вовремя подсказали бы, как выглядит самолет, а какую-нибудь книгу о них про-
честь она не удосужилась. Роуз Элла, умница, сделала вид, что вопроса не ус-
лышала .
За вышибленным дверным проемом слоистой кучей валялся битый шифер, осколки
которого напоминали наконечники каких-нибудь доисторических стрел. А на жел-
той стене возле бывшей двери значилась проставленная красным флюоресцирующим
маркером надпись: «Раиса 2050». И ниже, той же рукой, но уже смазанно, уголь-
ком: «Раиса (опять!) 2084».
Осторожно пробравшись по завалам шифера, а потом — где прыжками, где пере-
бежками — через заросли крапивы, они были уже возле выхода, когда Милена зап-
нулась о какой-то предмет и, нагнувшись, вытащила его из наноса почвы. Это
была мелкая деталь (не то гвоздик, не то шпилька) от металлической кроватной
сетки, все еще не утратившая бронзовый цвет и шляпку-венчик. Милена вдруг
представила этот гвоздик новым, и все еще частью детской кроватки — с нежным
пуховым одеяльцем, с пододеяльничком в синий цветочек. Представился даже ре-
бенок в ней — девочка с каштановыми волосиками, кругленькая, важная, лежит
себе и посапывает в кулачок. Милена еще раз взглянула на окна, пустыми бель-
мами уставившиеся в небо. Что бы та малютка подумала, знай она наперед, как
все обернется?
Здание было как будто поездом, уносящим жизни своих жильцов-пассажиров на
курьерской скорости — куда? Наверное, к крушению.
Отец Роуз Эллы отбыл одним ранним летним утром, с товарным поездом. Он и
еще семеро мужчин отправлялись на север страны, в Камбрию, за новой партией
камня. Проводить их люди собрались со всего Сенного. Все махали — в том числе
и Милена, пришедшая сюда спозаранку. Роуз, сама не зная почему, плакала: у
нее было какое-то предчувствие. Что-то ужасное, по ее мнению, должно было
случиться на пути в Камбрию.
Весь следующий месяц танцы на Сенном проводились по-прежнему регулярно, но,
безусловно, сказывалось отсутствие отцов, с которыми было так приятно общать-
ся и танцевать. Даже музыка, казалось, сделалась печальнее. Милена вспоминала
Малу, играющую на скрипке. Она играла, положив на инструмент подбородок, а у
самой печально-задумчивый взгляд был где-то далеко-далеко, и так же задумчиво
звучала скрипка, источая сладковатую грусть старых песен.
То была музыка дома. Милена чувствовала, что обрела семью, близких людей и
место, в которое тянет. А вместе с тем обрела и будущее.
Океанские течения были нестабильны. Гольфстрим время от времени менял на-
правление и смещался в ту или другую сторону. Вслед за ненастным, сырым и
ветреным летом могла прийти воющая ветром, слепящая снегом зима.
К концу того лета дожди шли не переставая. Милена все дни проводила на Сен-
ном за чтением, слушая, как барабанит по крыше дождь, в то время как Роуз вя-
зала, а ее сестра мастерила искусственные цветы. Камни на мостовой хлюпали
под ногами, выстреливая струйками слякоти. Земля раскисла и стала чавкающей
жидкой массой, как болото. Упругим, как матрас, сделался дерн в парках. Дере-
вья уныло поникли своими отяжелевшими от воды кронами, роняя с листьев беско-
нечные капли.
И вот как-то вечером загудели колокола. Они зазвонили все вместе, по всему
городу. По воздуху текли реки колокольного звона.
Согласно правилам, три удара означали вызов врача. Два — пожар, один — на-
воднение . Здесь же никакого четкого сигнала не было; стоял лишь сплошной гул,
от которого тревожно замирало сердце.
Ближайший от Детсада колокол находился на урлу Гауэр и Торрингтон, его было
видно из окна спальни. Двое ребят на колокольне все еще били в него, корда на
улице послышался дробный стук копыт. На Гауэр-стрит появилась женщина-
глашатай на лошади. Она не стала спешиваться, а, привстав на стременах, про-
кричала чистым и пронзительным голосом:
— Всем, всем! Просьба выслушать! Надвигается ураган! Сегодня вечером он
достигнет города!
Ребята, свесившись вниз, о чем-то спросили женщину. Та посмотрела на них
вверх, затем вниз и, наконец, прокричала во всеуслышание:
— Его заметили с шаров, и он надвигается! Надвигается ураган! У вас есть
примерно четыре часа! Просьба всем закрыть наглухо ставни, забить окна, уб-
рать с улицы все незакрепленные предметы! Уйти в укрытие! Взять с собой запа-
сы провизии! Спасибо! — Затем Башкирия с алым лицом натянула поводья и раз-
вернула вставшую на дыбы лошадь. Минута, и стук копыт стих в отдалении.
Директор Детсада распорядился забаррикадировать окна всей имеющейся мебе-
лью. Наиболее храбрые из ребят, держа во рту гвозди, крест-накрест заколачи-
вали снаружи окна бамбуковыми шестами. Одежда и постельные принадлежности
сносились вниз, в световые колодцы. Двери запирались и заколачивались. Соблю-
дались и правила противопожарной безопасности: прежде чем заколачивать дверь,
дежурные по этажу бдительно осматривали каждую комнату.
После чего, сгрудившись в спасительных недрах здания, все затаились в тре-
вожном ожидании. Над просветами световых колодцев виднелось небо, внезапно
ставшее как-то ниже. В его густеющем вареве пеной проносились набрякшие пылью
мутно-желтые облака. Ветер вначале налетал порывами. А затем, набираясь силы,
натужно завыл, задувая в открытый верх колодцев, как в какой-нибудь духовой
инструмент.
Наконец он саданул по колодцу с внезапной мощью кулачного бойца. Послыша-
лось, как где-то снаружи с грохотом опрокидываются незакрепленные предметы и
звонко бьется вдребезги стекло.
Дети съежились у себя под одеялами, держа друг дружку за руки.
«Надо было мне пойти на Сенной, — запоздало упрекала себя Милена, — остать-
ся там со своими. Хоть бы с ними было все нормально: с Роуз, ее сестрой, с
Малой, с Фентоном. Но, конечно же, в первую очередь с Роуз».
В вышине Милена заметила птиц. Они проносились разрозненной стаей, нелепо
кружа по спирали. И только тут она разобрала, что птицы эти четырехугольные:
это были сорванные с крыши резиновые плитки.
Начало потрескивать хитросплетение бамбуковых шестов вдоль стен. Одна из
Нянь, разведя руки в стороны руки, бросилась к своим подопечным, сбивая их в
кучу. Под руку ей попала и Милена, которую Няня стала теснить вместе с ос-
тальными , давя ей запястьем под подбородок. Милена собиралась было прокричать
что-нибудь вроде «А ну пусти!», но тут начали с треском отставать от стен
трубы дренажной системы.
Сочась сквозь швы, вода крупными каплями застучала по бетону. Полые бамбу-
ковые трубки, выворачиваясь под давлением из стен, путались одна с другой и
шевелились, как трубки у волынки, расщепляясь и надламываясь. Наконец дренаж-
ная система вздыбилась целиком и, словно помедлив и сделав глубокий вдох, ух-
нула в глубину светового колодца, подобно пущенным в небо и падающим теперь
обратно бамбуковым копьям.
Снизу, из защищенной глубины подвальных коридоров, заголосили дети.
Начался дождь, хлещущий порывами, как и ветер; рваное месиво туч призраками
кружилось в мутно-стеклянистом свинцовом небе. Угнездившись в недрах подвала,
дети с обостренной чуткостью внимали доносящимся звукам: вот где-то наверху
крушится о стены мебель. Вот сердито заворчал гром. А вот вместе со сполохом
молнии грянул оглушительный, волнами разлетевшийся по небу раскат, от которо-
го каменные стены грозно загудели. У всех даже уши заложило.
— У-у-у, — протянули дети в боязливом восхищении.
Вокруг упавших на дно колодца труб забурлила вода. Вскипая мелкими белыми
бурунами, она устремилась вниз, в подвал, сдвигая случайные обломки на слив-
ную решетку. Испуганно попятились дети — те, что ближе к краю. У Милены за
какую-то секунду вдруг промокли ноги. По подземному коридору, расширяясь в
русле от стены до стены, хлынул бурный ручей. Послышались крики растерянности
и отвращения. Те, кто сидел, теперь вскакивали, кто с плачем, кто со смехом.
Ночь предстояло провести на ногах. Уже не было ни страха, ни отчаянного
восторга — все силы отнимало тупое стояние в холодной воде. Вода доходила до
голени. От неумолкавшего завывания ветра клонило в сон. Дети поминутно клева-
ли носом; неудержимо тянуло лечь. Из сонного оцепенения их вырвал лишь резкий
удар откуда-то снаружи. Некоторые дети, выбившись из сил, плакали. Их как
могли — кого шиканьем, кого воркованием — унимали Няни, обнимая и называя ко-
го «крошечкой», кого «пупсиком». Некоторые из них тоже плакали — по своим ос-
тавленным домам, по родителям, которые словно взывали к ним из воющей бури.
Наконец дождь, словно утомившись, перестал; вместе с ним унялся и поток.
Дети безучастно сидели в лужах, не в силах даже пошевелиться, а Няни гладили
их по головам, пока, наконец, и тех и других не сморил сон. Но и во сне они
стонали жалобно, как ветер.
Милена подумала о Роуз Элле и сразу проснулась.
Небо над колодцем было серебристо-серым, по-прежнему облачным, но уже насы-
щенным светом. Все вокруг еще спали, раскинув ноги и сцепившись руками. Из-
под сводов подвала Милена выбралась на пол колодца.
Впечатление было такое, будто здесь потерпел крушение поезд. Кучами громоз-
дились изломанные бамбуковые трубы среди нагромождений осколков стекла и
плитки. Голые стены были во вмятинах, как после обстрела. На крыше обнажились
стропила, древесина была еще свежая, кремово-желтая.
Попытка открыть дверь на лестницу увенчалась тем, что со ступеней обрушился
колкий град из стекла. Наспех отряхнув обувь, Милена начала взбираться по ос-
колкам, по кускам дерева и штукатурки.
Стены лестничного пролета местами треснули, и свет падал сквозь трещины на
сиротливые, пыльные обломки. Одолев боковой пролет, Милена попыталась попасть
в коридор первого этажа. Здесь полно было листьев и обломанных ветвей, словно
здание пыталась взять штурмом армия растений. На Детский сад рухнуло дерево.
Густая занавесь листьев, кора как мозаичный узор. Милену что-то кольнуло.
— Нет, нет, — выдохнула она с упавшим сердцем.
Это было ее дерево, Древо Небес. Его обрушил ветер.
«Нет, нет. Только не мое дерево, не моя ветвистая красавица». Она осторожно
перешагивала через сломанные сучья, все еще пахнущие древесным соком и свежей
смолой. Листья нежными ладонями гладили ее по лицу.
Там, где упало дерево, в фасаде здания зияла огромная брешь. Напрочь снесло
крыльцо подъезда. Всюду вокруг валялись обломки, кирпичи, полосы гнутого ме-
талла. Милена подобралась к стволу, ближе к развилке наиболее раскидистых
ветвей, и оглядела дерево по всей его длине. У основания, словно вторая кро-
на, высоко вздымались вверх вывороченные из земли корни.
«Вот оно какое было, отсюда до земли. Когда стояло».
Вдоль ствола она пробралась подальше от ставшей ненадежной стены здания и
оказалась на середине улицы. Комнату Милены буквально смело. Из кучи мусора
сиротливо торчала сетка чьей-то кровати, сплющенная и покореженная. Иглами
дикобраза торчали в стенах бамбуковые палки, которыми заколачивали окна.
Ставни сорвало, а окна по всему зданию выбило.
Милена вспоминала дерево — как оно стояло, как приветствовало ее по утрам.
И от жалости сжалось сердце.
— Дерево, бедное ты мое.
Она никогда и не думала, чтобы дерево — обыкновенное дерево — могло, помимо
почвы, укорениться еще и в душе, и когда его вырывают, то вырывают не только
из земли, но и из твоей жизни, как будто выкорчевывают его у тебя из груди,
вырывают из сердца. Милое бедное дерево на непрочной сырой почве, с кроной
влажных листьев, колышущихся в потоке высокого ветра. Как долго — целый век,
а то и дольше — ты стояло, радуя глаз своей высотой.
Как оглушенная, Милена брела, неся на себе разом всю свою одежду — пальто,
комбинезон, чавкающие ботинки. Реставрационных лесов на соседних зданиях как
не бывало — их снесло вместе с окнами. Обрушились и многие старые дома, ле-
жавшие теперь поперек улицы курганами хлама. А те из них, что устояли, безза-
щитно обнажили свои верхние этажи. Нагрянувший хаос застал их врасплох, при-
дав глуповатый вид. Вон, например, из вполне благообразной гостиной торчит
теперь наружу телега без колес. Как карты, разбросаны полированные двери,
лепнина, оконные переплеты. Весь труд Реставраторов пошел насмарку.
По Гауэр-стрит Милена прошла на Сенной.
Крышу павильона снесло. По всей Бедфорд-сквер была разбросана старая ме-
бель . Вокруг со скорбным видом уже расхаживали Реставраторы — покачивали го-
ловами , чесали в затылке. Среди хлама, среди упавших стропил ходили женщины,
разносили чай.
«Боже мой, и здесь разруха», — горестно подумала Милена. Не устоял и Сен-
ной, с его красотой и роскошью. Милена чуть не поскользнулась на куске поли-
рованной панели. Распотрошенные тюки сена теперь представляли собой единый
бесформенный сугроб. Рядом без движения стояли два отца.
— Все, теперь точно все Риферам отдадут, — сказал один из них. — Кораллы
чертовы.
— Милена! — жалобно крикнул кто-то сзади. — Милена, Милена!
Роуз Элла! Подруги кинулись навстречу друг другу и, обнявшись, расплака-
лись , чувствуя друг в друге бессловесную поддержку.
— Милена, Миленочка! Все пропало, все разрушилось, — сотрясалась в рыданиях
Роуз. На оцарапанной щеке у нее запеклась кровь, ушибленная губа припухла.
Слезы проделывали по запыленным щекам извилистые дорожки.
— Наш дом! Наш красавец дом! — восклицала Милена.
— Пойдем, пойдем, солнышко мое, выпьешь чайку, — позвала ее с собой Роуз.
Поддерживая друг друга как две старушонки, они побрели через заваленную хла-
мом площадь туда, где подавали чай. Тут и там кверху столбиками курился дым.
«Готовят еду, что ли? Хорошо бы», — подумала Милена. Она продрогла и проголо-
далась .
— Оставайся здесь, — сказала ей Роуз. — Оставайся здесь, у нас.
Так начался короткий период жизни Милены с Роуз Эллой.
Одно крыло здания на Сенном все же уцелело. Там, в тесных комнатах, и раз-
местили детей, по двое-трое на одном матрасе. Потрясение сказалось на Милене
самым жестоким образом. Уже дважды в жизни у нее случались крутые переломы.
Но сил от этого у нее не прибавлялось, скорее наоборот. У Милены теперь бук-
вально стучали зубы. Такого с ней не случалось со смерти матери, когда Милена
совершенно одна осталась среди незнакомых, равнодушных к ее горю людей. То
непроглядное, граничащее с беспамятством время, казалось, готово было вос-
креснуть вновь. Руки у Милены почернели от сажи, помыться было негде. Ее не
отпускал страх, она боялась людей. Хотелось быть только с Роуз и ее семьей.
От Нянь и Воспитательниц Детсада она пряталась. Они пришли сюда на второй
день, ступая по грудам строительного мусора. Повинуясь тревожному инстинкту,
Милена забилась в комод под лестницей, для верности набросив на себя упавшую
занавеску. Слышно было, как Роуз говорит вошедшим:
— Ой, извините, пожалуйста! Нам надо было сообщить: Милена сейчас у нас.
Да-да, это ужасно. Вы-то, наверно, все это время ее разыскивали. — Сделав
паузу, Роуз елейным голосом окликнула: — Милена-а! Ты здесь? Ой, что-то ее
нет.
И поспешно, шепотом:
— Ей нехорошо. Бедняжка, ее все это так потрясло. Пускай она поживет у нас,
так будет лучше.
В ту ночь, придвинувшись на матрасике, где они спали вдвоем, Милена прижа-
лась к Роуз, как тонущий к обломку погибшего корабля.
— Милена, милая, мне дышать трудно. Прошу тебя! — взмолилась Роуз.
— Svoboda, — произнесла Милена.
«Это что, по-чешски? Она говорит на чешском? Но ведь она забыла чешский!»
Роуз, как могла, отодвинулась подальше, оставив Милену наедине со своим ужа-
сом. Ужасом было все — и звезды и темнота, но в особенности прошлое, размытое
и черное. И Милена заснула в страхе, не отнимая ладони от теплой мягкой шеи
Роуз Эллы.
Проснулась она незадолго перед рассветом, с таким ощущением, будто по-
прежнему видит сон. Вокруг — какие-то руины, с разбросанными знакомыми пред-
метами. Вон те четыре пушечки, которые ветер не смог унести из-за тяжести.
Милене показалось, что она смотрит на руины своей жизни. Сама о том не заду-
мываясь , она, в сущности, всегда жила среди этих руин — утратив отца, утратив
мать, утратив язык, навсегда утратив саму себя под растущими наслоениями без-
отрадно минувших лет, потерь, насмешек, ненависти к себе, беспрестанной рабо-
ты, несбывшихся надежд. Утратив детство, которого не было, как не было в ее
жизни ничего простого, безопасного, искреннего и целостного, без подвохов.
За исключением Роуз, которая лежала сейчас рядом — действительно как в при-
ятном сне, целованная первым лучиком рассвета первого погожего солнечного дня
после ненастья. Милена посмотрела на Роуз — спящую красавицу с распущенными
по плечам волосами и в ночной сорочке, в вырезе которой проглядывала краси-
вая, упругая грудь с темным соском. Все еще находясь между сном и явью, в
безмятежном утреннем полусвете Милена, поддавшись невольному порыву нежности,
поцеловала сосок, обхватив его губами.
Роуз, дернувшись, распахнула глаза на Милену.
Милена смотрела на нее томным от любви взглядом.
Роуз Элла села, натянув на себя шерстяное одеяло, и пристально взглянула на
Милену так, что холод пробежал по спине. Постепенно до Милены стало доходить:
произошло что-то ужасное, непоправимое.
— Милена! Что ты делаешь?
— Не знаю, — честно призналась она.
Считалось, что у сирот раньше, чем у других, просыпается половое влечение.
Некоторые из них о женитьбе и замужестве заговаривали еще до Считывания. Хо-
дили слухи, что в Детсадах происходят вещи, о которых вслух не принято и го-
ворить, — и это еще до того, как сирот благополучно считают, разместят и нор-
мально вылечат посредством вирусов. Сиротами восторгались, преподносили их
чуть ли не как идеал, как детей, раньше других становящихся в полной мере
взрослыми. Но превозносили сирот в основном для того, чтобы их меньше боялись
другие.
Они напоминали людям о том, что те умрут; своим существованием предопреде-
ляли их собственную кончину, которая, в общем-то, уже не за горами. Сироты с
безжалостной ясностью приоткрывали тот факт, что дети растут и развиваются
слишком быстро. Люди считали, что темные мысли у них вызываются или провоци-
руются темнотой в умах сирот. Люди страшились, что сироты испортят их собст-
венных детей не по годам взрослыми мыслями или чересчур ранним половым влече-
нием. Милена не знала, что она сама — своего рода тест на толерантность, жи-
вая шкала отклонения в развитии.
Роуз встала, завернувшись в одеяло, которое выдернула у Милены из рук.
Отойдя в сторону, она через плечо обернулась на Милену. Роуз плакала. Закрыв
лицо руками, она пошла быстрее, удрученно покачивая головой. А затем перешла
на бег, прихрамывая босыми ногами на битом щебне.
Милена лежала на матрасе, сунув руки между колен. До нее уже дошла и суть
происшедшего, и что будет дальше. Про нее скажут, что это случилось, потому
что она сирота. Что ж, они правы: она действительно сирота. И ее отошлют. Об-
ратно в Детсад.
Пришла Мала со своей неизменной улыбкой, только на этот раз несколько натя-
нутой , словно глазурованной, как у тех фарфоровых статуэток.
— Милена, здравствуй, — обратилась она, наклоняясь сверху. — Ты этим всем
очень удручена, не так ли?
Милена застыла, как загнанное животное. Она чувствовала себя подкошенной,
лишенной жизни — дерево, упавшее на Детский сад. Милена уставилась взглядом в
колени Малы: смотреть ей в лицо она не решалась.
— у тебя множество проблем, Милена. И это можно понять. Ты лишилась родите-
лей, у тебя есть определенные дефекты в развитии. И мы пытались тебе помочь с
ними справиться, для твоего же блага и чтобы помочь Роуз Элле с ее работой. И
мне приятно думать, что мы сделали для тебя что-то хорошее. Но теперь твоя
жизнь в твоих руках, дорогая. Тебе теперь самой предстоит поработать над сво-
им развитием. Тебя считают и от всего вылечат, уже совсем скоро. И может, по-
сле этого, когда все наладится, ты... — сделав паузу, она коснулась руки, точ-
нее , рукава Милены, — ты, может быть, снова сможешь нас навестить.
— Куда мне теперь идти? — произнесла Милена чужим, потерянным голосом.
— Другие сироты сейчас переезжают в Медучилище. Крепкое такое здание, куда
крепче, чем здесь, на Сенном. — Колени слегка повернулись: мать Роуз в этот
момент, видимо, с сожалением оглядывала царящую вокруг разруху. Осознание
собственного горя придавало ей твердости.
— Тебе, наверное, сейчас лучше пойти, Милена? Пока люди не начали просы-
паться, задавать всякие вопросы. На-ка. Вот твои ботинки, дорогая.
Пока ей силком натягивали обувь, Милена лежала не шевелясь.
— Я не хочу идти, — прошептала она.
— Я знаю, дорогая, — сказала Мала со вздохом. — Но так будет лучше для
всех.
Милена заковыляла среди развалин, оглушенная примерно так же, как в тот
раз, когда ей вводили сильнейший вирус — прямо в вену через иглу. Та дозиров-
ка ее чуть не убила. У нее открылось кровотечение. В течение нескольких дней
Милена металась по постели в бреду, а потом несколько недель бродила затормо-
женная, пока инфекция с кучей новых знаний варевом клокотала у нее в голове.
Но и тогда вирусы не смогли прижиться и взять верх. Ее и так и сяк крутили,
пристально изучая, могущественные Доктора, ощупывая холодными пальцами и ог-
лядывая ледяными глазами. У нее брали образцы — должны же могущественные Док-
тора знать, почему вирусы не срабатывают. После той окончательной дозы Милене
больше давать ничего и не пытались: истязаний достаточно. Пусть теперь сама
себя по жизни истязает.
И подослали к ней Роуз Эллу.
— И мы пытались, — горько повторила Милена чужие слова, — помочь Роуз Элле
с ее работой...
Не помня как, Милена очутилась в вестибюле Медучилища.
За столом сидели Наставницы. Силами воспитанников все здесь было аккуратно
подметено или заменено, так что беспорядок был в целом устранен. Глаза На-
ставницы прошлись по Милене: испачканные углем руки, чумазая физиономия, бе-
лесая от пыли одежда — в общем, «Последний день Помпеи».
— А-а, доброе утро, мисс Шибуш. Вот вы и вернулись после бури. Ну и хорошо,
мы для вас как раз подыскали новую рабочую группу. Для подготовки к вашему
предстоящему Размещению. И уютную новую комнату.
Милена смотрела на них, не отводя глаз.
«Есть ли у этой комнаты зубы, как у акулы? Чтобы откусывала и сжевывала те-
бе пальцы, пока ты мытарствуешь по руинам жизни? Стирает ли она тебя в поро-
шок, скрежеща зубьями-жерновами камней? Сочится ли из-под двери этой милой,
новой светелки твоя кровь; снабжены ли стены крючьями и креплениями, к кото-
рым тебя надлежит привинчивать?».
— Я хочу, чтобы меня сожгли, — обратилась она вслух. — Чтобы из меня все
выжгли. Дотла, начисто! — Она ткнула себе пальцем в лоб. — Сделайте мне пло-
хо , до невыносимости. Сделайте так, чтобы я свалилась. Чтобы мне от вируса
стало дурно так, как еще не бывало никогда. Введите его весь целиком, одной
дозой. Мне все равно, убьет он меня или нет, — мне просто нужно, чтобы в меня
его ввели, чтобы он был у меня под кожей!
«И я буду подконтрольна. Сделаюсь аккуратной, чистенькой, все вещи у меня
будут опрятные, не подкопаешься. И рассуждать я буду так, что одно загляде-
нье, и в предчувствии моих сюрпризов вам замирать больше не придется — ни
вам, ни кому другому».
— Вылечите меня, — потребовала она.
И прошла в свою новую комнату. Голые стены, четыре одинаково безликих кро-
вати, запах новых соседей по комнате. Упав на койку, Милена вперилась в сте-
ну.
«Ненавижу детство, — подумала она. — И жалею, что когда-то была ребенком.
Лучше уж быть старой, чтоб старее некуда. Давайте, вирусы, наваливайтесь ско-
пом. Валяйте, математика, Маркс с Чао Ли Сунем. Пожалуйте, логарифмы и музли-
тература, со всеми ее операми, где все предсказуемо, как стрелка компаса. Ва-
ляйте , пляшите в моей голове, разбейте ее в щебень! Лучше все забыть».
Милена, которой надлежало стать взрослой, сделалась зловещей, одержимой
преследованием охотницей. Она охотилась за памятью.
«Не надо, — шептала вспоминающая Милена-взрослая. — Не надо!»
Но голос из будущего был слишком слабым и отдаленным.
Подобно оборотню с зубами и когтями, она преследовала свое детское «я» по
всем мало-мальски памятным, затененным закоулкам тех ненавистных лет в Анг-
лии. Догоняла и безжалостно стирала все те мелкие спиральки ДНК — те самые,
что кодировали и хранили изображение и звук, боль и одиночество, труд и ожи-
дание .
Она бдительно фильтровала память, как будто это был зловредный вирус. И,
находя искомые участки спирали, безжалостно расправлялась с ними — разрывая,
раздирая, так что элементы разлетались вдребезги, рассеивались. Память о при-
бытии в Ньюхейвен на пароходе; смерть матери; постылая зубрежка английского
языка и любезный человечек, который его преподавал, — на все это она набрасы-
валась и яростно разрывала в клочья.
Постепенно она добралась и до воспоминаний о Роуз Элле, о том доме, о музы-
ке с танцами и книге о театре, которую ей дал отец Роуз Эллы. Милена держала
их, как пинцетом, буквально ощущая пальцами их вес. Чувствовалось, как они
расправляются, расцветают у нее в уме, насыщаясь цветом и звуком, — цоканье
деревянных башмаков, беспечные посиделки на залитой солнцем Рассел-сквер; пу-
шечки-малютки для салютов. И звуки музыки, почти не смолкавшие в доме.
«Ладно, ладно, это пускай останется». А остальное — стереть. Юных Реставра-
торов в тот ее первый день в Детском саду, когда ее взяли в кольцо и, тыча
пальцами, обзывали русской, проклиная цитатами из Чао Ли Суня, а она стояла и
надсадно выла, вспомнив о своей матери; о той, что умерла и бросила ее одну.
«О! И вот эти теплые воспоминания детства, — думала Милена, со злым сладост-
растием раздирая образы в клочки. — И вот эти годы моего детства золотого».
Когда есть ее усаживали отдельно, как прокаженную, а Няни укоризненно покачи-
вали головами. Когда чувствовала себя тупицей, чужой для всех и помалкивала в
тряпочку. И еще все те годы и годы чтения, все те книги, весь тот труд — все
это Милена разрывала в клочья, предавая мраку забвения.
«Не надо», — шептал голос из будущего.
Детский сад был уничтожен.
И вот Милену снова свалили вирусами, и на этот раз они одержали верх. Как
это происходило, Милена толком не помнила. Помнилось лишь, что она сделалась
какой-то присмиревшей, осунувшейся, бледненькой аккуратисткой с глыбами зна-
ний, вбитых ей в голову, а также с полезными математическими способностями.
— Что ж, вас совсем уж было подготовили к Считыванию, — рассказывала ей
Старшая наставница. — Но послать вас туда мы не смогли, вы были очень больны.
Мы, разумеется, ввели вам лишь образовательные вирусы. Дефектами личности за-
нимаются только Доктора, но обычно после Считывания. Хотя я уверена, что Счи-
тывание вам скоро назначат. — Старшая наставница улыбнулась ей, как ровне;
как-никак Милена считалась уже взрослой, выпускницей. — Мы очень рады, что
информация, в конце концов, возобладала. Для вас это, наверное, просто бла-
женство .
— О да, конечно, — тускло произнесла Милена.
— Между прочим, то, что вы не прошли Считывание, никак не сказалось на ва-
шем Размещении. Теперь мы вас будем называть Джек Хорнер. Поздравляем, мисс
Шибуш: вам выпала Изюминка1. Вас разместили стажироваться в Зверинец, то есть
в Национальный театр! Это одно из самых почетных Размещений за всю историю
Медучилища. Мы даже не можем припомнить аналогичные случаи.
Наставница, подавшись вперед, пожала Милене руку.
— Мы все вами так гордимся, мисс Шибуш!
То, что Милена не отвечала, а лицо у нее осунулось и одрябло, и рот на зам-
ке, ее не удивляло. Она видела Милену во время болезни. Если и удивляться,
так это тому, как она вообще выкарабкалась.
Джек Хорнер — персонаж английского детского стихотворения:
«Джеки-дружок
Сел в уголок,
Сунул в пирог свой пальчик,
Изюминку съел
И громко пропел:
"Какой я хороший мальчик!"»
Роуз Элла, прежде чем исчезнуть из жизни Милены подобно Древу Небес, оказа-
ла ей неоценимую услугу. Она огласила свое мнение в бюро по Размещению. В бю-
ро как раз тогда заседала Мойра Алмази, как представительница Зверинца. Миле-
на, оказывается, была у Роуз Эллы подшефной на особом счету. Уже спустя годы
Мойра Алмази рассказала Милене, что именно говорила о ней Роуз Элла.
— Сложно предположить, — докладывала она на бюро сухим и профессиональным
тоном, — где еще субъект с такими запущенными дефектами, как у мисс Шибуш,
может найти применение, кроме как в театре.
Вот так Милена и вышла из стен Медучилища — на чисто подметенные улицы, где
старый хлам был уже убран, как он был убран и из ее собственной памяти. Дале-
ко позади — за чужим языковым барьером — осталась Чехословакия. Те первые го-
ды в Англии для нее теперь тоже не существовали. Пройдет еще шесть лет, преж-
де чем она встретит Ролфу, и лишь после этого сумеет их восстановить. Она
ощущала себя несвежей, грязной, словно вирусы ползают по ее коже, как парази-
ты. Нестерпимо хотелось вымыться, отскоблиться.
Солнце, облака, новые камни на мостовой, случайно оброненный на них кочан
капусты — все казалось каким-то приплюснутым, утяжеленным, замедленным. Виру-
сы внутри нашептывали, как привидения. Они грозились сообщить Милене название
улицы, когда она была построена, и как звали архитекторов, и кто из известных
людей на ней когда-либо проживал. Милена вышла из Медучилища в этот незыбле-
мый мир. Она была свободна — не считана, но благополучно размещена. Ей уда-
лось избежать своей участи. Но радости от этого не чувствовалось. Теперь она
была взрослой, и мир сам по себе состарился.
Несколько месяцев спустя она узнала, что отец Роуз Эллы, возвращаясь из
Камбрии, погиб во время того урагана.
На него упало дерево.
Прошли годы, и вот среди деревьев и цветов Гайд-парка уже танцевали Крабо-
вые Монстры.
Они двигались, кокетливо подгибая под себя лапы, держа перед собой на весу
огромные клешни. Танец происходил перед воротами Запретного Города. Крабовые
Монстры правили миром. Они были большущие, оранжевые, с глазками-бусинками.
Оранжевыми Монстры были потому, что их сварили. Троун никак не могла пред-
ставить себе крабов, поэтому Милена купила их на рынке, сварила и выскребла
мясо. После варки крабы изменили цвет. Так что, в сущности, Монстры были ко-
пией с мертвой, пустой оболочки.
В ожидании затихли дети. Чуть колыхаясь в струях восходящего воздуха, по-
маргивали звезды.
И вот появился кролик Баге Банни.
Он тоже был здоровенным, но при этом плоским, как рисунок. Он сразу же пус-
тился в пляс, слегка на китайский манер. Хитро посмотрев на аудиторию раско-
сыми глазами, он начал петь китайскую песню с каким-то гангстерским американ-
ским акцентом.
Внимающие дети разразились аплодисментами и радостно-изумленными выкриками.
Баге на секунду приостановился откусить кончик у морковки, после чего продол-
жил петь с набитым ртом. Он танцевал вокруг Крабовых Монстров, время от вре-
мени тыча морковкой в их косоглазые морды.
Рядом с Миленой стояла в темноте Мойра Алмази, покачивая головой и прикрыв
глаза. При этом она тоже улыбалась. Милена огляделась по сторонам. У всех на
лицах было несколько растерянное изумление: радость, хотя и несколько расте-
рянная .
Баге зажег морковки с таким видом, будто это были сигары. С шипением пого-
рев некоторое время, те вдруг взорвались, покрыв физиономии Крабов сажей. На
секунду Монстры оторопели. Баге, зависнув в воздухе, послал всем воздушный
поцелуй, маша лапами, как крыльями. А затем со звонким щелчком испарился.
Крабы пустились в погоню.
Троун Маккартни с заговорщицкой улыбкой сидела возле Мойры. Улыбкой она как
бы стремилась показать, что они с Миленой сработали в высшей степени профес-
сионально, можно сказать в унисон, и теперь вправе претендовать на триумфаль-
ные почести.
Это был спектакль, растянувшийся у Троун на весь вечер. Видно было, что она
выкладывается по максимуму. «Мы», — говорила она про себя и Милену. «Мы», — и
так все время, подразумевая партнерство равных. Она пыталась максимально со-
средоточить внимание на себе: говорила перед труппой от общего лица, помыка-
ла, вникала в мелочи. Отчего Милена на ее фоне смотрелась мелкой, незначи-
тельной, скучноватой. Когда они усаживались на общем собрании смотрителей
Зверинца, Троун подмигнула Милене и энергично подняла большой палец вверх.
Но сейчас в ее улыбке было нечто иное.
Это была улыбка умиротворения, расслабленности. Не бросались в глаза натя-
нутые жилы на шее, разгладились морщины возле рта. Она как будто поправилась
после болезни, став моложе, ярче, доброжелательней. Доброжелательность рас-
пространялась на Милену.
Милена в ответ тоже облегченно улыбнулась. Облегченно потому, что не прихо-
дилось притворяться; потому, что Троун сейчас вызывала у нее вполне искреннюю
симпатию. На какую-то секунду проглянуло то, как могла и должна была строить-
ся их работа.
Тем временем Баге рисовал на древних стенах Города ворота. Затушевав проход
черным, он легко сквозь него проскользнул. Крабовые Монстры попробовали было
пройти следом, но лишь стукнулись о камни стены. Для них прохода в Запретный
Город не существовало.
А Баге уже сновал сзади, держа в руках коробку, на которой стояла надпись
на китайском: «Фейерверки». Воткнув в нее одну из курящихся морковок, Баге
спрятался.
В небе расцвели букеты розовых и зеленых соцветий, распускаясь под хлопки и
грохот разрывов. Облачками плыли белые султаны дыма.
А сквозь сполохи света и плывущий дым плавно снижался Драконий Корабль.
Он представлял собой туго свернутый чешуйчатый ком — единственное, что
смогла удачно представить Троун.
Постепенно ком разматывался, медно отливая чешуей. Выпростались изогнутые
куриные лапы со стальными когтями, за ними голова с мордой как у пекинеса и
гривой серебристых волос. Вскинув голову, Дракон-пекинес зарычал, обнажив
акульи зубы, а ветвящиеся волосы защелкали, как плети. Милена смотрела на не-
мигающую желтоглазую уродину, настолько достоверную, как будто она вылупля-
лась у Милены из-под кожи.
Дракона придумала, собственно говоря, не Троун. Идея пришла Милене, уже
вполне готовая и требующая немедленного воплощения; Милена в последнюю минуту
перенесла образ на запись. Она хотела поделиться замыслом с Троун, но было
как-то недосуг. И вот теперь Троун смотрела на Милену с ледяной яростью — уже
без тени улыбки, и снова появились черные круги вокруг глаз. «Ну вот, опять
пошло-поехало», — обречено подумала Милена.
Дракон собрал в кучу Крабов, которые были его побочным потомством. Крабы,
оказывается, тоже бывают детьми. Дракон зашипел, и от чешуи у него пошел пар.
Полыхнув из пасти языком пламени, он вознесся в небо, унося с собою Монстров
на справедливый суд.
Баге проводил взлетающего к звездам Дракона салютом. В нем была сила обая-
ния , а также неоспоримая способность дурачиться и дурачить. Он был заступни-
ком детей, чья единственная сила состоит в способности любить и прощать или
реветь, пока их не услышат.
Вот так Милена и провела тот вечер, перешедший в ночь. После представления
— в конце которого Троун демонстративно от нее отвернулась — она еще долго
шла до дома. Придя, зажгла свечу и поставила ее на подоконник. То была свеча
трудов, которую она зажгла еще в детстве. Работа заменила ей любовь. А любовь
— или разговоры о ней — приобрела горький привкус утраты дома.
Она уже скопила достаточно денег, чтобы обзавестись стулом, хотя письменно-
го стола у нее все еще не было. Поэтому большой серый фолиант она раскрыла на
подоконнике. «Песнь Шестнадцатая». Милена работала над «Комедией» уже полтора
года.
Она опустила голову на раскрытую книгу, словно это была грудь возлюбленно-
го . Ей хотелось работать. Ей нужно было работать, но чувствовалось, что мир
каким-то образом смыкается и теряет очертания, сливаясь с темнотой. И она
беспомощно соскользнула в сон, безотчетно покоряясь тяготению эпохи, в кото-
рой ей хотелось находиться.
А снаружи на улицах по-прежнему радостно напевали дети.
Глава одиннадцатая.
Силы притяжения
Свеча трудов догорела. Было поздно — или рано — настолько, что над крышей
Раковины успело показаться солнце, осветив комнату Милены. Милена проснулась
оттого, что кто-то легонько тронул ее за рукав. Она подняла голову с фолианта
«Божественной комедии» и оглянулась.
В комнате находилась Мойра Алмази. Зрение у Милены из-за сна было еще слег-
ка размыто, а в глаза словно попали соринки. От этого возникало иллюзорное
впечатление, что Мойра излучает яркий свет, который в то же время вносит в ее
портрет ретушь, сглаживающую морщины и шероховатость кожи. Волосы у нее каза-
лись ослепительно белыми.
— Милена, — сказала Мойра приглушенным голосом. — Милена, тут у нас что-то
произошло.
Милена села, машинально приглаживая волосы, по обыкновению стянутые в тугой
пучок. Мойра протягивала ей толстую стопку бумаги. Бумага лежала и на полу.
Милена так же машинально приняла предложенные листы и бессмысленно на них ус-
тавилась .
Бумага была в нотную линейку, и на ней было написано:
«Divina Commedia»
Cantiche Uno
Inferno
Canto I
Piccolo
2 Flauti
2 Oboi
Corno inglese
Clarinetto piccolo (Es)1
Некоторое время Милена не могла понять, в чем дело.
— Сегодня ночью, после концерта, — сказала Мойра, — был вызов по всем Тер-
миналам. Последовало указание найти бумагу. При необходимости вскрыть запасы.
Выдачу и расход тщательно фиксировать.
1«Божественная комедия». Песнь Первая. Ад. Стих 1. Флейта-пикколо. 2 флейты. 2 го-
боя. Английский рожок. Кларнет пикколо (ми) (итал.).
2 Clarinetti (В)
Clarinetto Basso
2 Fagotti Contrafagotto
4 Corni (F)
3 Trombe (B)1
— Кто это написал? — все еще ничего не понимая, спросила Милена. Музыка бы-
ла не ее.
— Консенсус, — ответила Мойра. — Милена, Консенсус написал оркестровку.
Терминалы, все вместе. Прошлой ночью. Они написали ноты. По две Песни каждый.
— Все сто? — У Милены даже в голове помутилось, настолько ее сейчас пере-
полняли эмоции. — Он оркестровал ее, всю?
Мимоходом подумалось о собственной работе.
— Все произведение?
Мойра лишь молча кивнула, не решаясь даже улыбнуться.
Милена опустилась на колени перед стопой бумаги — высокой, как минимум ей
до локтя. Спешно пролистав часть стопы, Милена отыскала «Песнь Восьмую». Ей
не терпелось взглянуть, как рожки могут быть разом и «мрачными» и «обнадежи-
вающими» .
— Но здесь нет вокальной партии, — заметила она.
Оркестровка была исключительно инструментальная, до слов, где Данте спраши-
вает Вергилия: «Questo che dice?»2
Текст не пропевался.
— Но там же были ноты, красные такие! — воскликнула Милена. Превращенное в
музыку произведение оказывалось по большей части бессловесным.
А вирусы между тем уже воспроизводили с листа ноты. Милена уже слышала эту
музыку — взвивы скрипок, гобоев и флейт; зловеще темная гладь с затхлым запа-
хом разлагающейся плоти. Но на поверхности воды все же поблескивал свет, и
свет пробивался сквозь наслоения музыки. Даже в этом гиблом месте — над без-
донной пучиной болота Стикса — прослеживалась цель и являлась справедливость.
У Милены даже руки затряслись.
— Маркс и Ленин, — приговаривала она, — Ленин-Маркс.
Она переходила от Песни к Песне. Музыка буквально расцветала. У нее были
потрясающие по щедрости краски, до въедливости яркие и глубокие; комбинации
звучания, которые она и представить себе не могла.
— Чудо какое, — сказала она и разразилась смехом, качая головой. — Просто
чудо, все без исключения!
Эмоции в ней настолько стремились наружу, что она вскочила и захлопала в
ладоши от безудержной радости. А потом и вовсе запрыгала по каморке, к удо-
вольствию Мойры, которая, видя все это, и сама прониклась ее чувствами.
— Мойра, Мойра! — кричала Милена, обнимая Мойру, которая засмеялась от удо-
вольствия. После чего, положив руки Милене на плечи, посмотрела ей в глаза.
— Это означает, — сказала она, — что Консенсус хочет, чтобы мы сделали эту
постановку. И мы собираемся ее поставить, Милена.
Милена прикрыла ладонями глаза, словно защищаясь от обилия чересчур хороших
новостей.
— Я просто не могу поверить, — призналась она честно.
Мир вокруг менялся. В этот самый миг она почувствовала, как меняется и ее
место в этом мире. Этой опере суждено быть поставленной, обрести жизнь, и
она, Милена, будет каким-то образом к тому причастна. Она сумела добиться че-
1 2 кларнета (си). Басовый кларнет. 2 фагота. Контрафагот. 4 рожка (фа). 3 тромбона
(си) (итал.) .
2 Что это значит? (итал.).
го-то очень важного.
— Мы и сами всем этим несколько ошарашены, — сказала Мойра. — Консенсус еще
никогда так напрямую не вмешивался в искусство. У нас сегодня на три часа на-
значено совещание. Если хочешь, я могу тебе оставить партитуру почитать, по-
размыслить .
Милена на все лишь кивала: да, да, безусловно.
«Сможет ли она потом принести партитуру сама? — Конечно, конечно: ей уже
столько раз приходилось таскать вещи на себе, так что одним разом больше, од-
ним меньше... Да, безусловно да. Когда поступаешь по собственной воле, это же
совсем другое дело!».
У Милены на подоконнике лежал апельсин, круглый, как маленький глобус. Вчи-
тываясь в «Комедию», со всеми ее руслами и притоками музыки, втекающими в
единый океан, она ела этот сочный плод, упиваясь его вкусом и запахом короч-
ки, стреляющей мельчайшими брызгами. А из узкого окна светило небо с облака-
ми.
Невесомо белые барашки плыли словно в такт музыке. А за ними распахивался
бесконечно глубокий небесный простор, затянутый легкой, пронизанной светом
дымкой.
Время притягивало. Милену влекло сквозь небо, прочь от апельсина, от ману-
скрипта , от комнаты.
Она и сейчас видела небо насквозь, только как бы с другой стороны, с внеш-
ней стороны планеты.
Небо представляло собой лишь тонкую дымчато-синеватую пленку, которую, ка-
залось , можно было содрать, как кожуру с апельсина. И тогда Земля предстанет
обнаженной и беззащитной.
Внизу находился лес. Он походил на ковер из тысяч зеленых иголок; можно бы-
ло различить чуть ли не каждое дерево. Сейчас корабль проплывал над Амазон-
кой. К западу, выдаваясь над голубой дымкой горизонта, виднелись Анды с розо-
ватыми в свете рассветного солнца снежными пиками.
На стенах Пузыря произрастали растения — небольшие горные цветы с крохотны-
ми венчиками соцветий на стеблях. Цветы Чехословакии. Пузырь помнил код, от-
вечающий за их рост и развитие. Та же самая спираль, отвечающая за жизнь, ко-
дировала и информацию. Она разом взращивала и плоть и мысль. Вот такая забав-
ная штука жизнь.
Корабль был живым и сообщался с Миленой. Он знал, чего она желает, и мог
консультироваться с ее вирусами насчет генетических кодов. А затем путем мыш-
ления реструктурировал соответствующие коды собственных клеток. И выращивал
сам из себя цветы, смешивая память и желание.
Как если бы это делала сама Милена.
Она улыбалась, уже не испытывая головокружения от невесомости, а ощущая
лишь слегка беспокойное ожидание. Предстояло опробовать оборудование Преобра-
зователя . Надо было создать единый образ. Милена собиралась вообразить розу —
такую, чтобы заполняла небосвод внизу.
— А дальше что? — спрашивал стоящий сзади журавлем Майк Стоун. Он контроли-
ровал положение и траекторию Пузыря на орбите.
— Дальше? — переспросила Милена. — Район фокусировки очень обширен. Помо-
гать с наводкой мне будет Консенсус.
— Каким образом? — спросил Майк Стоун.
— С помощью Ангела, — ответила Милена.
Неожиданно в теменной области — там, где она подсоединялась к Консенсусу, —
начало покалывать.
— Кажется, начинается, — произнесла она.
Информация подавалась ей, но не словами. Она походила скорее на какую-то
гирю, которую аккуратно помещают на хрупкую плоть. Словно вся громада Вселен-
ной принялась нашептывать ей. Скулы и виски сдавило от непривычной боли, как
будто они вдруг треснули.
Консенсус заговорил.
Как будто внутри нее начал раздуваться воздушный шар. К ее облегчению,
вздутие оказалось небольшим, всего-то с апельсиновое зернышко. Послышалось
что-то похожее на звон огромного колокола — Милена от неожиданности сделала в
воздухе непроизвольный кульбит.
— Он здесь, — прошептала она неизвестно кому и зачем, — Ангел.
Что-то начало раскрываться в голове, как будто на сцене распахивался зана-
вес . Замшевые стены Пузыря, линза окна, звезды и Земля словно расступились, и
она оказалась в совершенно ином измерении.
Здесь не было ни света, ни звука, лишь призрачное ощущение соприкосновения.
Причем соприкосновение осуществлялось линиями, туго натянутыми между объекта-
ми линиями. Сознание простиралось вдоль них, и стоило мысли двинуться, как
линии тут же начинали упруго колебаться, подобно струнам музыкального инстру-
мента .
Земля была раненым шаром, аккуратно перебинтованным линиями, идущими от
Земли во всех направлениях. Линии соприкосновения уходили к звездам и через
восемь минут изгибались, притягиваемые невидимыми узами, в сторону солнечного
ядра. Те же линии пронизывали тело Милены и корпус Пузыря, скрепляя их вместе
в падении, вечном падении на Землю, в то время как она, тоже падая, постоянно
и недосягаемо удалялась от них в пространстве с равной скоростью.
Линии были векторами гравитации. В пятом измерении математическое описание
гравитации и электромагнитных явлений абсолютно идентичны. Инфракрасное и
ультрафиолетовое излучение, вес и мысль — одно и то же. Вселенная тоже забав-
ная штука.
«Паутина, — подумала Милена. — Вселенная — огромная сеть, как у паука».
— Привет, привет! — выкрикнул, прорвавшись откуда-то, голос. Звука не было,
но слова резонировали с линиями, словно музыка. Восходя из линий и являясь их
продолжением, где-то зиждилось иное сознание, отпечатанная в гравитации лич-
ность — где-то там, где мысль и гравитация являют собой единое целое.
Ангел подкатывался к ней по линиям, и линии от этого упруго вибрировали.
Ангел смеялся, и смех, дрожа, пробегал по линиям. Смех ощущался струнами вио-
лончели , по которым словно бьет глухой ребенок.
— Световые волны, — говорил Ангел. — Рентгеновские волны, радиоволны. Они
все здесь. Ну, так что ты думаешь? Разве не прелесть?
— Ты был человеком? — спросила Милена вслух.
— Я-то? — оживленно переспросил Ангел. — Да уж лучше зваться человеком, чем
пауком.
У себя в памяти Милена явственно различила лицо. Это Ангел демонстрировал
ей свою память. Перед ней предстало лицо рыжеволосого весельчака, уже морщи-
нистое и немолодое. Шею весельчака обматывал синий платок — по моде столетней
давности.
— Тебя звали Боб, — определила Милена.
— Можно и так, — откликнулся тот. — Ангел Боб. Это большая честь, Милена,
большая честь. Надо ж, а ведь был плюгавым старикашкой, а? Хотя женка у меня
тоже была не сахар.
Гравитация донесла еще один образ — жизнерадостной розовощекой женщины с
двойным подбородком и ровными искусственными зубами.
— Но, я вижу, тебе это все нравится, — заметила Милена облегченно. Его явно
устраивало быть Ангелом.
— Да, ни на что другое бы не променял. Жалею лишь, что дети так и не узна-
ли, как загнулся их старик. — Он опять затронул линии гравитации.
Ему хотелось быть музыкантом. Вечерами после работы он играл в барах. У не-
го было трое детей, фотографии которых он держал на письменном столе, и как
раз на них и смотрел во время катастрофы. Фотографии тоже можно было разо-
брать : трое улыбчивых светловолосых детей с лицами без признаков родопсина.
Ощущалось и кое-что еще. Среди наслоений его памяти и слов колыхалось что-
то тяжелое и скользкое, словно рыба в темном омуте.
— Так ты там не один? — догадалась Милена. Боба снабдили частью еще чьей-то
личности.
— А это мой дружок, Джордж. Из сильных таких, молчаливых парней. Был в свое
время ядерным астрофизиком. — Ангел Боб изобразил звук взрыва.
«Он разговаривает, чтобы меня как-то подбодрить», — поняла Милена.
— Правильно, — не стал скрывать Боб. — Я тебя ничего, не слишком утомляю?
Милена покачала головой.
— Поздоровайся, Джордж. Вот видишь: молчит. Я все за него говорю. Сам бы
хоть слово произнес. Хотя нет ничего странного, что нас тут с ним свалило в
одну кучу. Только из-за этого меня иногда начинает заносить в астрономические
дебри: всякие там парсеки. Ну что, Милена, готова приступить?
Милена снова кивнула. Чувствовалось, что это доставляет говоруну удовольст-
вие.
— Ты вот на что взгляни. Хочу, чтобы ты это видела.
И Ангел вновь устремился в хитросплетение линий.
Все ускоряясь, он проходил их, как волна проходит по веревке, нанизываясь
на нее и огибая разом. В линиях при этом возникало своеобразное колебание.
Чувствовалось, что он там не один, что там целый сонм Ангелов. Призрачное
движение наблюдалось по линиям во все стороны, ко всем звездам. Боб на скоро-
сти то и дело проносился мимо своих бесплотных собратьев, а то и сквозь них.
Тогда они при столкновении приветственно щекотали друг дружку.
В свете тоже наблюдалось упорядоченное движение. Милена вначале даже не об-
ратила на это внимания. Потом она уловила, как что-то в самих линиях с легким
шипением вырывается из солнечной плазмы. Линии бились о землю и играючи от-
талкивались от ее поверхности, рассыпаясь в пространстве, подобно мелким из-
вилистым зигзагам. Постепенно Милена начала улавливать и их. Чувствовалась
стремительность, с какой они разлетаются. Свет был частью линий.
А Боб лихо перелетал с линии на линию, временами соскальзывая, делая куль-
биты и сотрясаясь безмолвным смехом Ангела. Он вращался как будто на цыпоч-
ках , и вдруг гибко сбирал вокруг себя линии гравитации в пучок. Линии утяги-
вали за собой зигзаги света, также вбирая его внутрь себя.
— Открой-ка глаза, дорогая, — обратился к Милене Ангел.
Она и не догадывалась, что глаза у нее все это время были закрыты. Распах-
нув веки, она взглянула на Землю как будто заново.
Милена видела планету сквозь линзу гравитации; это было все равно, что
смотреть на нее через донышко бутылки. Синева морей и белизна облаков, тонкая
и гибкая пелерина атмосферы представлялись чередой светящихся нимбов и колец
света.
Тут Ангел отпустил линии, и Вселенная будто взорвалась. Рот у Милены рас-
крылся, и она расхохоталась, как пьяная. Она чувствовала, что глаза у нее ис-
крятся, а голову кружит от восторга.
— Я бы сказал, неплохо, — подал голос Ангел.
— Не то слово! Чудесно! — воскликнула Милена.
— Все дело в духе. Вот именно он мне и нравится. Представляешь, если бы ка-
ждый там, внизу, мог все это видеть? В людях сразу исчезло бы все гнусное,
вредное, разве не так? Исчезла бы неприязнь, все эти попытки друг друга уни-
зить, вроде: «Твое дело десятое, стой и не рыпайся!» или «А ты кто такой?», —
стоит кому-нибудь наступить тебе в трамвае на ногу.
Мысль представляла собой линии, а линии удерживали на отведенных орбитах
звезды и Солнце, Землю и Пузырь, скрепляя их в единое целое силами притяже-
ния.
— Мы сами себе выстраиваем концепцию, — рассказывал Ангел. — В том смысле,
что... На-ка, взгляни. — И он передал Милене что-то вроде телепатической диа-
граммы. На ней было видно, как Ангелы возносятся над Землей и одолевают не-
мыслимые расстояния между звездами. Их были целые караваны, странствующие по-
добно тому, как скользит по паутине капелька росы. Те из них, что летели впе-
реди, передавали картину места, в котором сейчас пребывали, тем, что сзади, и
так далее по цепочке, вплоть до Консенсуса. Таким образом составлялась общая
ментальная карта линий.
Карта представала в натуральную величину и полностью копировала реальность.
Эта реальность вживую олицетворяла все намерения и цели. Тот факт, что неко-
торые линии были простерты в такой запредельной дали, означал лишь то, что
каждый в паутине мог одновременно в этой дали присутствовать. Милена могла
коснуться звезд. Чувствовалось, как они мерцают чуть ли не под кончиками ее
пальцев.
Был у карты и конец. Некая граница, за которую Ангелы не залетали, несмотря
на то, что карта разрасталась со скоростью света, колыхаясь, как желе.
— Мы попросту врезаемся в Сириус. Восемь целых семь десятых световых лет
отсюда. Извини, Джордж, что обошелся без этих чертовых парсеков. Старина
Джордж у нас ярый приверженец парсеков. А там у нас еще и Гончие Псы, и альфа
Центавра. Не так уж и плохо. Хотя хорошего тоже немного.
Ангелы перемещались со скоростью света и, таким образом, уходили во времени
вспять. Поэтому назад по карте, в будущее, они смещались несколько медленнее.
Они сгибали векторы гравитации для разрушения и сжатия астероидов, разогрева-
ли их и плавили, выбрасывая металл в космос, где он сминался на манер шпак-
левки, остывал и посылался обратно на Землю.
— И сколько же времени пройдет, прежде чем мы возвратимся опять к началу?
Тю-ю. Достаточно много. Во всяком случае, задолго до того, как Солнце станет
сверхновой. И что мы возьмем с собой? Лишь себя и возьмем. Лишь гравитацию и
время. Вот что я тебе скажу, Милена. Было время, когда я считал, что сделан
из мяса. Но вот оказался здесь и понял: вовсе нет. Я гораздо разреженней. Я
состою из гравитации и времени. Гравитация создает мясо, гравитация творит
мысль. Время создает события. Мы растянуты по времени и гравитации, как белье
на веревке. Там, в начале, когда мы туда доберемся, единственным из оставших-
ся событий будем мы сами. Гравитация — это квантовый вакуум, времени в кото-
ром хватит лишь на то, чтобы символично чиркнуть спичкой. А там — ба-бах! И
мы кладем начало Вселенной. Ну-ка глянь сюда!
Ангел расщепился. Он раскладывал себя на отрезки, на дольки, как апельсин.
Было даже какое-то подобие запаха, мельчайшие освежающие брызги. Отрезки ста-
новились все мельче и мельче, расходясь в разные стороны по трепещущим векто-
рам — вверх, вниз, в стороны.
Ангел намечал контуры на участке кубической формы, раскладывая себя на ре-
гулярных интервалах; каждая отмеченная точка при этом выкрикивала свой номер:
— Плюс один! Плюс один!
— Минус два! Минус два!
— Пятьдесят пять! Пятьдесят пять!
Затем Ангел Боб заговорил тремя громкими голосами разом, с трех осей — вы-
соты, ширины и глубины. Он сделался объемным графиком.
— Я называю их, — вещали три голоса этого графика, — своим Херувимом.
Херувим закричал подобно чайке, голосом привлекая к себе внимание. Ему не
терпелось приступить к делу. Возникали ограниченные контуры целого, урезанные
в размере и информации. Фрагмент целого, копирующий его ориентировочную фор-
му. Намеченный к предстоящей работе участок занимал примерно половину Земли,
которая вписывалась в него, словно купол гигантского собора. Внешние границы
куба замыкались полюсами и двумя точками экватора.
— Вот такие габариты, Милена. Приступай, — произнес строенный голос.
Было слышно, как по-прежнему отсчитывает свои точки дотошный Херувим:
— Плюс семь. Плюс семь. Четыре девятнадцать. Четыре девятнадцать.
— Все к твоим услугам, Милена.
— Минус один ноль два два! Минус один ноль два два!
— Вот она, твоя сцена.
Милена посмотрела на Землю, плавно вращающуюся в том гигантском секторе,
который сейчас был фактически предоставлен ей.
«Ох!» — При виде всей этой девственной красоты и безмятежности, которую
сейчас предстояло нарушить, у Милены захватило дух от чувства, которое нельзя
было даже назвать растерянностью. Скорее жалость, что ли.
— Как там оно у тебя называется? «Комедия»? — переспросил Ангел. — Что-
нибудь уморительное?
— Нет, не уморительное, — отозвалась Милена. — Скорее счастливое. Это не
одно и то же.
Милена в нерешительности медлила.
Она окинула громадный синеватый шар человеческим взором. Сквозь линии чув-
ствовалось, что он на самом деле не ровный, а весь в выщербинах, как старче-
ское лицо.
— Он слишком велик, — произнесла она, нахмурясь.
— Ты о чем, дорогая?
— И... грешный.
Вот оно перед ней — пространство, пустое и чистое, которое ей надлежит за-
полнить представлением. Существует ли цветок по имени Гордыня?
«Меня зовут Милена Шибуш. Фамилия ливанская, но семья у меня из Восточной
Европы. Мой отец умер. Мать тоже умерла. Их убил вирус.
Единственный вирус — это мы».
Херувим смолк. Заговорили синхронно три оси:
— Милена, нет, это не только ты. Это все мы. Консенсус. Консенсус — это мы
все. Он желает этого. В сущности, он это и делает.
Звезды и черная бездна меж ними, казалось, заявляли о своем несогласии с
таким кощунством. Создать образ в полнеба, который будет соткан над половиной
Земли.
— Представь, что Бог... — начала было Милена шепотом, но осеклась, не зная,
чем закончить фразу.
— Какое великое, всеохватное, одинокое слово, — подхватил Ангел Боб. — Не
знаю. Слишком уж он, по-твоему, великий и напыщенный. Вездесущность вообще
подразумевает слишком много связей. Как можно разговаривать со всеми звездами
одновременно ?
— Я боюсь, — призналась Милена.
Все звезды разом, как можно уменьшить в размере россыпи звезд? Уменьшить,
уничижить можно лишь Землю, лишь этот небольшой шарик. Нам всегда свойственно
приуменьшать то, что есть в нас. Уничижать себя.
— Так называемого «настоящего» времени нет, душа моя. Есть лишь настоящее.
Нельзя проделать что-то в прошлом или метнуться в будущее и там спрятаться.
Когда бы ты что-то ни сделала, оно непременно будет находиться в Сейчас.
— А их предупредили заранее? — по-прежнему не находила себе покоя Милена. —
Знают ли люди о том, что должно произойти?
— Конечно да, все к этому готовы. Все жаждут это увидеть. Это событие, де-
вочка моя, настоящее великое событие. Все его с нетерпением ждут.
— Я не хочу, чтобы его ждали со страхом.
— У них челюсти отвиснут по самое колено от изумления. И они сами же крик-
нут : «Гляньте, что нам под силу!». Всем нам вместе. А вот страха не будет.
— Боб. Ты мог бы хоть минуту помолчать?
Ангел несколько помрачнел.
— Как скажешь, девочка, как скажешь.
Связующее звено в голове как будто перемкнуло. Перед глазами в данный мо-
мент стояла лишь одна картина: интерьер «Христова Воина» и сад, произрастаю-
щий из его стен. Милена моргнула. Ей думалось, что Пузырь по сравнению со
Вселенной будет смотреться достаточно мелко. Вместо этого он разросся до не-
узнаваемости , как будто стены у него мрели отдаленными туманностями. Майк
Стоун стал размером с Орион. Сцепив руки за спиной, он нетерпеливо покачивал-
ся на каблуках.
— Что-нибудь не так, Милена? — спросил он.
— Ничего, ничего, — ответила она, дернув головой. — Так, просто нервы. Как
будто во сне.
— Может, это как-нибудь поможет, — сказал он.
Из-за спины Майк Стоун вынул розу, которую ей когда-то преподнесла Ролфа, —
ту самую, из Садов Чао Ли. Бутон так же увесисто покачивался в руке.
— Я просто случайно увидел, как она растет на стене, — пояснил он. — Может,
она понадобится для подсказки.
— Не надо, — решительно покачала головой Милена. — Для этого мне подсказка
не нужна.
Вот она, с запахом осени, с побуревшими от холода кончиками лепестков;
бледная роза с красными мраморными прожилками, уже на грани увядания. Милена
сосредоточенно моргнула, и вот на бутоне даже проступили капельки росы. По
крайней мере, назовем их так.
— Милена? — растерянно окликнул Ангел.
«Почему, ну почему у меня есть роза, но нет тебя, Ролфа?»
Горло болезненно стиснул подступивший комок.
«У меня есть книга, роза, есть музыка, но нет тебя.
Консенсус, ты хочешь охватить весь мир? Хочешь предъявить себя звездам во
всем своем великолепии, не так ли? Так пусть они увидят это; пусть увидят эту
розу, которую ты погубил. Ты хотел ее музыку, но только без нее самой. Так
пусть это станет для тебя ударом, Консенсус. На тебе. Подавись. Пусть шипы
оцарапают тебе глотку».
— Так, Боб. Нормально, — сказала она. — Теперь нормально.
— Милена? — послышался растерянный голос Боба. — Что все это значит?
Она попыталась от него загородиться, закрыть для него доступ в свой мозг.
— Так тебе нужен образ или нет?
— Милена, Милена! Эта роза холодная. Она никого не обожжет, даже если ты
этого захочешь.
— Боб, люди ждут. Им нужен спектакль.
— Хорошо, — сказал Боб миролюбиво. — Но только одно обещание. Потом мы с
тобой поговорим, ладно?
— Поговорим, поговорим. Работай давай. — Милена попыталась сделать вид, что
ее концентрация — что-то вроде необузданной лошади, которую бесполезно сдер-
живать .
— Приготовиться, отсчет! — скомандовал он своему херувимскому хору, и опять
у Милены в голове возникла исполинская арфа с бесчисленными, натянутыми до
предела струнами.
— Поехали! — крикнул Ангел.
И все Херувимы разом потянули ячейки единой сети, ловя колкие светозарные
стрелы солнц и лун. Херувимы были подобны кристаллам. Они преломляли свет и
преобразовывали его, бросаясь под удары фотонов, — так рыцари подставляют
грудь под стрелы, умирая во имя любви.
«Гибель Херувима — смерть от любви». Погибшая любовь возвращалась сторицей.
«Прими мой жар , Консенсус, вот он. Идущие на смерть приветствуют тебя». Дело
пошло. Постепенно возникал образ в голове: ощущение гладкого зеленого стебля,
бурых шипов; легкий аромат, прохлада; благоухание розовых бутонов и запах
птичьего помета в воде пруда; стая гусей в вышине и щекочущее прикосновение
меха Ролфы. И вот она, Роза.
Память уловила свет и теперь фиксировалась тем, что сама уловила. Линза
представляла собой гравитацию, а гравитация была мыслью, а мысль — памятью. И
сквозь память фильтровался свет.
Веки у Милены были сейчас плотно сомкнуты. Открыв глаза, она посмотрела в
окно Пузыря, которое в ответ словно моргнуло. Когда снаружи расчистилось, все
поле зрения заполнял взрыв розового света. Он дрожал, как желе и, казалось,
занимал всю Вселенную. Постепенно свет уплотнялся, сливаясь в некую форму, в
фокус.
Милена издала сдавленный крик.
Rosa mundi! Роза Мира — вот она, во весь небосвод простирается над полови-
ной планеты; ее роза!
Ты ее видишь, Ролфа? Знаешь ли ты, что это, что именно это означает? Роза
света размером с полмира. Роза памяти; она же роза гнева.
Она восходит над горами, подобно какому-нибудь новому расцветающему солнцу.
Внизу, в иных местах — где сейчас за полдень — она кажется туманом в небесной
лазури, бледная, как дневная луна; розовато-белая, с полутонами теней, кото-
рые неразличимо сливаются с окружающей их высью. На юге она — розовый отсвет
над муссонами, вздыбленные арки которых я сейчас различаю над линиями бере-
гов . А на востоке она садится подобно солнцу, и на ее фоне тонкими прожилками
ряби светятся облака, которым она придает красноватый оттенок. Кое-где ее
пронизывает лучами солнце, и тогда создается впечатление, что солнце окутано
воротником или носит корону. Полмира, глядя вверх, сейчас изумляется ее сия-
тельным очертаниям, а между тем они исходят из моей головы, из памяти.
Смиренная Земля — твоя, Консенсус.
— Милена, она большая, — подал осторожный голос Майк Стоун.
— Таков общий замысел, Майк, — улыбнулась Милена сдержанно.
— Розы обычно не бывают такими большими, — заметил он.
— Не бывают, — сказала Милена тихо, как будто общалась с Ангелом. Бутон
цветка был гневно разверст, и внешние его лепестки напоминали припухлые губы.
«Это монстр, — подумала Милена. — Как те Крабы».
Она не задумывалась как роза спеси, гордыни или гнева; ей надлежало быть
розой любви. А цветы любви не бывают большими — их всегда можно взять в руку
и лелеять на ладони. Но этот цветок задуман как подарок.
И Милена подумала: «А что, если это — подарок двадцати двум миллиардам че-
ловек, детей и взрослых? Роза для каждого из них?»
«Розу — каждому из них!»
— Прямо сейчас, — прошептала она.
Огромный бутон растворился, рассеялся мириадами лепестков, сонмом Херуви-
мов . Рассеялся дождем, словно на розы распался целый континент.
Милене, способной усмирять вирусы и читать в шестилетнем возрасте Платона,
помнившей детали каждой из ста сорока двух постановок, было под силу сотво-
рить и двадцать два миллиарда роз. Они умещались в ее разуме. Милена творила
их неспешный полет в пространстве, сквозь незримо мелькающих вдоль линий гра-
витации Херувимов.
Она посылала розы на континенты, населенные людьми. В Лондон и Париж, За-
падный Китай и Бордо, в Анды и Кордильеры. Она направляла их в затененные
места, где они таяли как снежинки. «Это вам», — мысленно обращалась она к лю-
дям внизу. В голове у нее оживала музыка «Божественной комедии» — не смешной,
но счастливый ее финал; торжественные раскаты грандиозного оркестра; звучание
струнных, духовых и литавр. Знакома была каждая нота.
Свет внизу обретал звучание. Бесчисленный хор затопил неглубокое небо Зем-
ли. Отовсюду сеялись бутончики роз — достаточно небольшие, чтобы их можно бы-
ло взять в ладонь, — хотя руки, пытавшиеся их схватить, проходили сквозь них
не задевая. Розы падали из облаков, из солнца; проходили сквозь крыши синагог
и купола церквей — призрачные цветы, такие же бесплотные, как созидающая их
любовь.
Полностью завладев Миленой, видение удерживало ее. Она сидела, распахнув
глаза и восторженно замерев. Торжественно гремел музыкальный финал:
...Любовь, что движет солнце и светила...
На мгновение Милена задержала весь поток роз на весу. Цветы зависли там,
где в данный момент находились, — среди гор, в тюрьмах, на ветвях деревьев
или же просто в воздухе. После чего она разом все стерла.
— Двадцать два миллиарда! — закричала она, крутясь в своем кресле. — Боль-
ше, чем душ у Консенсуса!
«Дополнительные цветы — это для тех, кто не считан. Детям».
Херувимы шалели от восторга. Они пригодились. Преданным, куртуазным Дон-
Кихотом сплотился вокруг Милены «Христов Воин», призывая госпожу лишь указать
желаемое направление, а уж за ним дело не станет: ринется без оглядки. Хотя
больше всего его сейчас тянуло к выращиванию роз. Ему не терпелось стать цве-
тущим садом, стоит госпоже лишь пожелать. Семенами одуванчиков разлетелись по
силовым линиям частицы Ангела, восторженно тенькая по струнам гравитации. А
где-то в недосягаемой дали, за пределами сознания Милены, грузно ворочалось
что-то темное, словно спрут в кромешных глубинах. Консенсус. Удовольствие и
то принимало у него вид чугунной гири.
Однако тут, в мире, где обосновалась теперь Милена, царили темнота и спо-
койствие. Где-то за перегородкой, в недрах Пузыря грузно колыхалась желейная
масса — вроде той карты Вселенной, что размечали Ангелы. Сквозь массу дымными
волокнами тянулись культуры вирусов. Здесь, в недоступном для пыли и загряз-
нения космическом карантине, из плоти Пузыря произрастали коды поведения и
памяти.
В саду вирусов Милене удалось подыскать и лунку под «Комедию». За ней сей-
час присматривал Майк Стоун.
Роза памяти стала одновременно и розой замешательства. Она теперь росла по-
всюду . Пузырь, потакая своей невольной слабости, как будто сошел с ума. На
следующий день rosa mundi цветок к цветку уже топорщилась по всем стенам. Бу-
тоны ковром покрывали пол и потолок. Они же плавали и в вазе из кости, кото-
рую «Христов Воин» соорудил из себя самого.
Напротив Милены за завтраком сидел, ссутулясь, Майк Стоун. Лицо у него ру-
мянилось от любви. Вообще любовь придавала ему глуповатый вид.
— Тебе нравится «Моби Дик»? — спросил он.
По их искусственному распорядку дня стояло раннее утро. Милена спросонья не
сразу нашлась, как отреагировать на вопрос. Поэтому ответила просто и одно-
сложно :
— Нет.
— А вот я нашел описание китобойного промысла очень даже интересным, — ска-
зал он. — С инженерной точки зрения.
— Ты считаешь, если я попрошу Криса сделать для меня белого кита, он пере-
станет выращивать розы?
— Думаю, из-за этого возникли бы проблемы с вместимостью корабля, — что-то
сосредоточенно прикинув, ответил Майк Стоун, судя по всему отнесясь к ее идее
совершенно серьезно.
Последовало длительное объяснение насчет протеиновых потолков. Пузырь пи-
тался аминокислотами из специальных емкостей, а энергию черпал от солнечных
батарей. Милена слушала и кушала. Кое-что из этого повествования было для нее
внове и выходило за пределы ее вирусов, так что если относиться к словесам
Майка как к непринужденной утренней беседе, то выходило даже интересно. С
Майком Стоуном ее сближала любовь к деталям.
Стоун был квалифицированным вирусологом. Он указывал «Христову Воину», ка-
кие вирусы нужно использовать в той или иной ситуации; он же контролировал и
направлял мутации соответствующих ДНК. Стоун управлял Пузырем на орбите, ре-
гулируя его сон. Он чувствовал, как тот шевелится и вздыхает, реагируя на
сны, наполовину принадлежащие самому астронавту. В общем, он фактически делал
Пузырь живым существом.
— Мы всё делаем вместе, — рассказывал Майк Стоун с взволнованной нежно-
стью. — По воскресеньям мы даже вместе ходим в церковь; я хотел сказать, со-
вершаем богослужения. Он знает, что у него самого души нет, но он молится за
мою. Он чувствует, что моя душа — это его душа. И хочет, когда я умру, отпра-
виться в мир иной вместе со мной.
— Ык! — вырвалось у Милены, справлявшейся в данный момент с яичницей. Вса-
сывать ее через соломинку было не очень удобно.
— Когда ты умрешь, он хочет отправиться и с тобой, Милена, — сказал Майк
Стоун с видом еще более серьезным и искренним. — И я тоже хочу с тобой отпра-
виться, когда ты умрешь.
«Вот радость-то», — подумала Милена с молчаливым вздохом.
— Я бы тоже стал твоим Христовым Воином, Милена.
«Всю жизнь мечтала».
— Я понимаю, что ты не баптистка-милленаристка и потому проклята, но я мо-
люсь за твою душу, Милена, за все то доброе, что, я знаю, в тебе кроется.
Милена даже призадумалась, завинтив свой тюбик с яичницей.
— Ладно, пойду помою руки, — сказала она, чтобы был какой-то повод сбежать,
и поплыла к туалету.
Внутри за дверцей ее ждал еще один розовый букет восхищения, да еще и с за-
пиской .
«Милене, цветы созидающей», — гласила надпись.
Милена застегнула ножные крепления и накинула наплечные ремни, чтобы удер-
живаться на месте. Наконец — и самое главное — плотно пригнала поясной ре-
мень . Унитаз работал по принципу пылесоса, и потому было абсолютно необходимо
обеспечивать герметичность сиденья. Теперь она сидела и раздумывала: «Сколько
же мне здесь прятаться? Сколько еще я могу избегать этого типа?»
Можно притвориться, что тебе плохо. Но тут же представилось, как обеспоко-
енный Майк Стоун с участливым видом тащит в туалет мешки для рвоты. Ладно,
после этого можно принять душ, это займет еще с полчаса. Затем сделать вид,
что я, скажем, работаю. А потом? Я же фактически заперта здесь наедине с ним!
Просидев в туалете достаточно долго, Милена выплыла наружу. Сразу за двер-
цей в невесомости плавала черепашка. При виде Милены она, широко раскрыв рот,
недружелюбно зашипела. Черепашек в воздухе оказалась целая флотилия, да в
придачу еще и два больших серых кролика из детства Майка Стоуна.
Маячивший тут же Майк Стоун, потянувшись, ухватил черепашку сзади.
— Я забыл надеть ей башмачки на подошвах с липучками, — сказал он, извиня-
ясь . Зависнув в невесомости, он смотрел на Милену в ожидании, что она скажет.
Не дождался.
— Хочешь, я покажу тебе фотографию моей мамы? — спросил он тогда, все еще
держа перед собой черепашку, делающую нетерпеливые плавательные движения.
— Ага, изнываю от нетерпения, — фыркнула Милена.
На лице у Майка все еще держалось подобие улыбки, будто его что-то весели-
ло.
«Чему радуется-то? Или не слышит, каким тоном я с ним разговариваю?»
— Мне очень приятно от мысли, что вы с моей мамой очень похожи, — сказал
он.
В воздухе, качнувшись, возникла голограмма матери астронавта. Мать Майка
Стоуна была точной копией своего сына, за исключением пучка седых волос. К
пучку, перебирая лапками, подобрался кролик и понюхал его — возможно, наде-
ясь, что это окажется пучок салата. Майк Стоун с улыбкой поймал кролика за
брюшко.
— Она тоже была очень сильной женщиной. Мне вообще нравятся сильные женщи-
ны.
— Что ж, займусь штангой, — сказала Милена.
— В самом деле? — Майк расцвел от удовольствия. — Ради меня? — Все с той же
улыбкой он убрал кролика в клетку. — У меня мама занималась именно штангой. В
жиме лежа брала сто двадцать килограммов.
— Не слабо, — пробормотала Милена.
— После каждого подхода она повторяла: «Аминь». Говорила, что качается во
имя Иисуса. — Майк, нагнувшись, заглянул в кроличью клетку. — Этот снимок был
сделан незадолго до ее смерти. К той поре тяжести поднимать она уже не могла.
Волосы у нее поседели. Ты знаешь, Милена, что в старину волосы у людей седе-
ли? Так вот, мама говорила, что это знак свыше. Что скоро люди снова восста-
новят способность доживать до старости. Потому что Богу не угодно, чтобы мы
умирали такими молодыми. Ему угодно, чтобы у нас было время познать Его преж-
де, чем Он нас призовет. Скажу тебе, у нас возле ее смертного одра была осо-
бая служба. Собралась вся родня, и все пели.
Не очень сильным голосом Майк Стоун запел:
— О да, Иисус любит меня. О да, Иисус любит меня. О да, Иисус любит меня.
Мне Библия это гласит.
Перестав совать листы салата сквозь прутья клетки (к неудовольствию кроли-
ков, которым нечего стало жевать), он обернулся.
— Мне очень одиноко с той поры, как ее не стало, — сказал он и смолк, будто
выжидая, что Милена как-то утешит его.
— Да, Майк, я понимаю, — вынуждена была сказать она.
Голограмма в воздухе растаяла.
— Ты пойдешь за меня замуж? — спросил он.
— Нет, — ответила Милена.
— Ой, — спохватился Майк. — Что-то я впервые так расчувствовался. — И по-
спешил отвернуться к своим кроликам.
«Дело начинает принимать серьезный оборот, — подумала Милена. — А ну-ка че-
стно, милая. Если от тебя ждут ответа, надо, чтобы он был прямым и откровен-
ным» .
— Майк. Я ответила: «Нет». И ответ этот не будет меняться, сколько бы раз
ты этот вопрос ни задавал. Поэтому, пожалуйста, не задавай мне его больше.
— Я очень преданный, Милена, — смущенно признался он кроликам.
— Мне твоя преданность не нужна, — вздохнула Милена утомленно. — От тебя
мне нужна лишь тишина.
— Тутти-фрутти, — вздохнул Майк. — Тишина так тишина. — И, подняв голову,
улыбнулся, словно намекая: «Но я всегда буду здесь, рядом».
— Да это же, — усмехнулся один из грушевидных, — просто безумство! — Вид у
него при этом был восторженный. В памяти Милены Вспоминающей его имя не со-
хранилось. Он уже умер. Так и непонятно теперь, был он другом или нет.
— Но ведь сработало же, — невозмутимо заметила Милена.
Скрестив ноги и подложив ладони под бедра, сидел и размеренно покачивался
взад-вперед Чарльз Шир.
Министерский кабинет поменял окраску. Теперь он был бежевого цвета, с мягко
контрастирующими коричневыми и серыми полосами по стенам. Ширм больше не бы-
ло . Как не было и прежнего Смотрителя Зверинца. Вместо него делами заправлял
гладкий молодой человек, теперь уже сильно раздавшийся, в еще более пестрых
штанах и рубашке. Мильтон. Министр Мильтон. Раздобревший и подобревший от ус-
пеха и всем своим видом пытающийся показать, что он что-то смыслит в искусст-
ве . Глядя на его лиловое, с набрякшими щеками лицо, улыбающееся все той же
молодой улыбкой, Милена в тот момент подумала: «Этот долго не протянет».
— Бы-ы, — с неожиданным напряжением вдруг попытался заговорить Чарльз Шир.
Остальные обернулись на его голос. — Бы-ы, бы-ы...
Звук голоса откровенно угнетал. Было в нем что-то такое, отчего Милену бук-
вально подташнивало.
— Чарльз, — спросила Мойра Алмази, — с вами все в порядке?
Тот метнул на нее взгляд, полный уязвленного достоинства и вместе с тем
гневного отчаяния.
— Д-ды... Н-н-э-э, — он силился произнести что-то вроде: «Да нет».
Все неловко смолкли.
«Заикание, опять это заикание, — подумала Милена. — Вот уже больше года,
как начала заикаться Принцесса. А теперь впечатление такое, будто заикаться
стало чуть ли не большинство.
«Чарльз, ты бы поверил, скажи я, что искренне тебе сочувствую?» — мысленно
обратилась к нему Милена.
— Лучше не говорить, а петь, — подсказала Милена своему недоброжелателю. —
Тогда получается без заикания.
Тот лишь злобно на нее покосился.
— Я, конечно, извиняюсь, но сейчас заикаются многие, и единственный для них
способ разговаривать — это петь.
Ни для кого не было секретом, что люди на улицах теперь частенько изъясня-
лись пением.
Чарльз Шир кипел от злости. Он понимал, что отныне ему действительно при-
дется изъясняться только пением. Он посмотрел на Милену и словно подзарядился
от собственной ярости.
«Что ж, ладно, — казалось, говорили его глаза и морщинки. — Ладно. Я сделаю
это, пусть даже буду выглядеть в ваших глазах посмешищем. Но уж теперь я вам
выложу все, что думаю, и никто не посмеет мне возразить ни слова».
Надо сказать, что музыка и слова должны были составлять единое целое. При
этом выбранная мелодия вносила в речь дополнительную значимость. Именно по-
этому пение было делом непростым, и даже ответственным: оно не терпело лжи.
И Чарльз Шир принялся выводить мелодию.
— Я хочу для себя кое-что прояснить, — запел он. — И надеюсь, что ловите вы
мою нить...
Мелодия была нескладной и несколько детской: как будто кто-то шатаясь бре-
дет через лес. Милена активизировала вирусы, пытаясь уловить, что это за пес-
ня. Секунда-другая, и вирусы остановили выбор на малоизвестной песенке «Гуля-
ли мишки на опушке». Слова теперь вполне органично вписывались в бесхитрост-
ную мелодию — настолько естественно, что даже удивительно, как вообще челове-
чество в свое время перешло на прозу: ведь пение гораздо приятней для слуха.
...Как так можно: все небо из космоса голограммами заполонить?
Предложив нам все это, ты составила смету,
И других постановок теперь уже нету.
Но зачем заполнять небо нашей планеты Алигье-ери?
Какой-то коротышка в восторге захлопал в ладоши, но под взглядом Мойры тут
же осекся.
— Я считаю, — сказала она, — что в данной ситуации мы должны сосредоточить-
ся на подробном обсуждении этого вопроса. Итак, Милена?
Милена слегка разволновалась, сознавая, что оказалась сейчас не в выигрыш-
ном положении.
— Я... В прошлый раз я не особо вдавалась в эстетический аспект своего пред-
ложения. Вопросы сметы были сами по себе непростыми, и, откровенно говоря,
они на тот момент казались мне основными. Теперь же очевидно, что исполнением
оперы заинтересовался сам Консенсус. Он ее и оркестровал. Однако «Божествен-
ная комедия» длится более пятидесяти часов. Как вы понимаете, любое действо
таких масштабов — дело крайне затратное и затруднительное. Я предлагаю, чтобы
«Комедия» явилась вкладом Британии в празднование столетия Революции. При том
варианте постановки, какой предлагаю я, это было бы поистине всенародным об-
щественным событием; праздничным салютом, если хотите. При этом можно было бы
объявить во всеуслышание: речь идет о грандиозной новой опере — какой еще не
бывало, — да еще и с использованием колоссальной революционной технологии.
Это было бы достойной данью памяти самой Революции.
Мойра Алмази что-то взвесила в уме.
— Да, все это так. Но я, например, беспокоюсь о тех же больных, — сказала
она, избегая глядеть на Чарльза Шира. — Беспокоюсь о всех тех людях, которым
на тот момент будет не до праздника, но деваться от него будет некуда. Пред-
ставьте , что вам нездоровится от вируса или же вы просто умираете. Вы жаждете
одного: покоя, уединения. А у вас при этом сто ночей кряду гремит над головою
опера — да не где-нибудь, а прямо в небе!
— Но так где же еще ее можно поставить? — спросила Милена негромко, чувст-
вуя в словах Алмази неоспоримую логику.
— Да хотя бы здесь. С помощью голограммы можно хоть все небо спроецировать
в любое помещение, даже самое небольшое, и оно все равно будет смотреться на-
турально .
— Я не хочу, чтобы оно лишь смотрелось натурально. Я хочу, чтобы небо было
небом, самым настоящим небом. — Милена понимала, что наступил самый уязвимый
для нее момент дискуссии. — Скажем, в Новый год улицы так и гудят от карнава-
лов, песен и представлений. В эти дни люди тоже болеют, однако все с этим ми-
рятся .
— Возможно. Но Новый год не длится по пятьдесят часов, — резонно заметила
Мойра. — И кстати: неужели действительно необходимо ставить всю эту оперу в
полном объеме?
— Понимаете, «Комедия» Данте — это не просто набор арий. Здесь каждая от-
дельная нота соотносится с каким-то местом в сюжете оперы. Это цельное, моно-
литное музыкальное произведение длиной в пятьдесят часов. И его никак нельзя
порезать на части: смысл пропадет.
— Я знаю! — сорвался вдруг Министр Мильтон. — Я знаю, как ее можно назвать!
— Вы хотите изменить название «Божественной комедии»? — Мойра Алмази была
родом из континентальной Европы и иной раз по-прежнему приходила в тихий ужас
от британской провинциальности.
— Ведь это первая постановка, так? — спросил Мильтон, блестя глазами и зу-
бами . «Защебетал, — подумала Милена. — Господи, как это раздражает». — Нам
нужно что-то такое... такое, чего прежде никому не могло прийти в голову, что-
нибудь совершенно новое! Так что как насчет... скажем... — Сияя глазами, он для
вящего эффекта сделал паузу. — «Космическая опера»! А?
Наступила неловкая тишина.
— Раньше никто с таким названием не выходил! — пояснил он.
— А понравится ли это тем же итальянцам? — спросила Мойра Алмази.
— Не-не, я знаю! — зажегся Мильтон свежим вдохновением. — Или, допустим,
можно назвать это «Комедией Восстановления»!
Чарльз Шир негодующе хрюкнул. Он пытался рассмеяться, но вирусы ему не по-
зволяли .
Мильтона несло.
— И вообще, почему обязательно Данте? Почему нельзя что-нибудь отечествен-
ное? Скажем, «Потерянный рай»!
«Этот идиот хочет погубить мою "Комедию"».
— Разумеется, — сказала Милена вслух. — Если Мильтон положен у вас на музы-
ку , господин Мильтон.
— Положен, положен! — еще сильнее оживился тот. — И не кем-нибудь — Гайд-
ном! Называется «Сотворение мира», — сообщил он с довольным видом. — Так что
Гайдн тоже менял название. — Толстое лицо лучилось от восторга.
— По крайней мере, она короче, — солидарно пропел Чарльз Шир (кстати, на
мотив одной из тем «Сотворения мира»).
Милена почувствовала, что ситуация выходит из-под контроля. Новый Министр
сидел как счастливый бульдог — разве что язык не высовывал от удовольствия,
что участвует в общем деле.
Мойра Алмази с нажимом сказала:
— Мне... мне кажется, что мы уклоняемся от исходной темы обсуждения. — Она
чуть сдвинула брови, словно отодвигая преподносимый ей Мильтоном букет заме-
шательства . — Нам известно, что Консенсус интересует именно это произведение.
Возможно, мисс Шибуш выдвигает не совсем обычную идею его, так сказать, пре-
зентации. Замысел этот новый, явно международного масштаба. Если мы осущест-
вим его в ознаменование столетия Революции, мы могли бы выйти на другие теат-
ральные Братства с просьбой проспонсировать эту постановку вместе с нами. Я
имею в виду, театральные сообщества по всей Европе.
— У «Сотворения мира» есть еще и немецкая версия, — все не унимался Миль-
тон.
— Да, Министр, — кивнула ему Мойра Алмази с явным намерением больше не воз-
вращаться к идее Мильтона. — Мы можем представить Консенсусу оба проекта.
Мильтон сделал щедрый жест рукой.
— Вот-вот! Наконец-то и я смог внести свой вклад, так сказать, в общую ко-
пилку .
Снова подал голос улыбчивый коротышка, имени которого Милена так и не за-
помнила, — с сальными волосами и прожилками на пурпурных щеках. Он по-
прежнему улыбался, но уже заговорил вполне официальным тоном.
— Новшества всегда порождают немало проблем, — заговорил он, цепко глядя на
Милену. — И прежде всего для тех, кто их предлагает. Люди всегда считают, что
за ними кроется стремление сделать карьеру. Или беспокоятся, что понесут от-
ветственность в случае неудачи. Человеческая жизнь нынче на порядок короче,
чем когда-то, товарищи. Поэтому, может быть, нам даже в каком-то смысле ве-
зет, что в нашей короткой жизни представляется случай помочь — а не помешать
— столь блестящему в своем безумстве замыслу, который, кстати, вполне осуще-
ствим. И еще, — он опять цепко взглянул на Милену, — нам повезло, что среди
нас есть тот, кто желает заплатить за него полную цену.
— Какую цену? — не поняла Милена-режиссер.
Наступила тишина, и в этой тишине чаша весов склонилась в сторону Милены.
Все Груши смотрели на нее, и смотрели так, будто она — чудовище Франкенштей-
на , а от них сейчас зависит, дать ему жизнь или нет.
Заговорила Мойра Алмази.
— Милена в общей сложности осуществила около полутора сотен проектов. И
пусть у нее нет опыта работы на большой сцене, но ведь такой задачи в данном
проекте и не ставится. Она из тех немногих режиссеров, которые умеют опериро-
вать технологией Преобразования. Но. Полной гарантии, что данная технология
сработает в планетарном масштабе, нет. Потому нам нужно провести своего рода
тест. Мне бы хотелось, чтобы он стал своего рода частью данного проекта. Это
означает, что вам, Милена, нужно будет отправиться в космос.
От этого слова дохнуло холодным ветром.
— До Столетия осталось два года. Так что времени не так уж много. Вам нужно
будет отправиться этой осенью. Вас это устраивает, Милена?
В воцарившейся тишине Милена лишь кивнула в знак согласия.
— Вам придется сделаться Терминалом. И возможно, в конце концов, пройти
Считывание. Да, Милена, мы все об этом знали. Что Консенсус готовит вас к че-
му-то особому. Подумать только, — Мойра покачала головой, — быть протеже,
быть другом самого Консенсуса.
— И о друзьях, — подал голос Чарльз Шир, на этот раз на мотив арии «Nessum
Dorma»1 из «Принцессы Турандот».
И о друзьях:
Правда ль, что эта
Безумная дама
Троун Маккартни
Занята в вашем
Безумном проекте?
— Нет, неправда, — ответила Милена негромко.
Глава двенадцатая.
Дикие выходки
Милена несла кошелки с продуктами. Открыв дверь к себе в комнату, она уви-
дела на кровати, в лучах закатного солнца Троун Маккартни.
— Ну, заходи, садись, — скомандовала та.
О, это лицо. Эти прожорливо-алчные глаза, говорящие: наконец-то все вышло
по-моему. Приоткрытые зубы, которые словно всегда готовы терзать человеческую
плоть. Его, пожалуй, можно было бы назвать красивым, не будь на нем печати
ненасытного демонизма. Милена-режиссер ощутила, как где-то в душе шевельнулся
страх.
— Сейчас, дай только разуюсь, — сказала она с порога, вымучивая улыбку. —
Тебе наверняка было бы удобнее на стуле.
Она имела в виду: «Вон с моей кровати». Милена подошла к раковине, чтобы
опустить туда пакет с рисом, перцы и курятину. Машинально начала наливать в
чашку воду.
— Ты вообще, что себе думаешь? — требовательно спросила Троун.
— Что? Продукты думаю приготовить, — отозвалась Милена растерянно. Что было
ей ненавистнее всего, так это невозможность в присутствии Троун быть откро-
венной и честной. Все сразу словно подергивалось неким туманом фальши, всякий
жест маскировался под другой, одна правда выдавалась за другую. Милену охва-
тывала нелепая скованность, боязливая неискренность, сменяющаяся упадком сил.
— Эх, Милена, Милена, — вздохнула Троун укоризненно. — Как ты любишь все
эти дурацкие игры.
«Я их ненавижу. Я играю в них лишь в твоем присутствии».
Nessum Dorma — никто не спит (итал.)
— Ты чего-то ко мне не заходишь, — заметила Троун обиженно-язвительным то-
ном. — А у меня там сейчас столько всяких разных фишек-прибамбасов! Я знаю:
кидать людей — вполне в твоем вкусе. Но ты кидаешь не нас, Милена: ты кидаешь
работу. Ведь это твоя работа, разве не так? Справляться о том, что я делаю, и
предоставлять это на рассмотрение Консенсуса.
— Если ты так считаешь, — промямлила Милена. Она только что закончила мыть
овощи и перешла к курице. К Троун она стояла спиной. Кто бы мох1 подумать, что
мытье небольшого количества продуктов покажется таким нескончаемо долгим.
«Это моя комната, мое жилье, — мысленно говорила она Троун. — Я тебя сюда
не звала. И не рассчитывай, что я буду здесь перед тобой рассыпаться».
— Короче, рассказываю. Я полностью дублирую то, что ты непосредственно ви-
дишь, и копирую наложением. Скажем, стену. Такая, короче, перед тобой стена —
в общем, стена как стена. И вдруг из камней проявляются такие вот рожицы.
«Ну почему, почему я не могу сказать, чтобы она отсюда ушла? Из боязни оби-
деть, что ли? Или из страха? Чего я боюсь? Почему так малодушно боюсь ее за-
деть , когда сама могу рассказать ей о вещах куда более важных, чем этот бред,
который она несет? Почему разговором руководит именно она, когда решающее
слово на самом деле за мной?» Милена чувствовала себя мелкой, слабой, уязви-
мой, ущербной от невозможности высказать то, от чего ее сейчас буквально рас-
пирало .
— Я сегодня разговаривала с Широм, — сообщила со значением Троун. Теперь
она расхаживала из угла в угол.
«Какая диверсия задумана на этот раз? Что за очередная уловка? Почему моя
жизнь полна сумасшедших? Почему?»
— Да ты что, — сказала она как будто нейтрально. К сожалению, курятина была
уже тщательно вымыта и переложена влажной тряпицей. Милена вытирала руки.
«Может, предложить ей пройтись? Там, на людях, она будет хоть как-то сдер-
живаться . А здесь свои ужимки и прыжки она проявит по полной программе. Ужим-
ки и прыжки контролировать всегда сложней, в силу их непредсказуемости.
— Он упомянул, что на уме у тебя, кажется, новый проект. При этом он что-то
не показался мне особо довольным.
«Лично тебе, Троун, он ни о чем даже бы не заикнулся. Если меня он просто
недолюбливает, то от тебя его вообще тошнит. А уж разговаривать с тобой он не
стал бы и подавно. Боже мой, ну почему так трудно, уличив человека во лжи,
прямо сказать ему об этом?»
— и это именно тогда, — воскликнула Троун с насквозь карикатурной, слезли-
вой патетикой, не столько в словах, сколько в тех телодвижениях, с которыми
она, поджав губу, курсировала по комнате, — когда мне так нужна новая поста-
новка !
— Ну что я тебе скажу, — вздохнула Милена все с той же проклятой уступчиво-
стью. — Я слышала, как раз сейчас новый техник нужен Толлу Баррету. Он, я
слышала, готовит «Последнего из могикан».
Одна из немногих уловок, которая Милене неизменно удавалась, — это воспри-
нимать слова Троун совершенно буквально.
Та презрительно фыркнула.
— Да слыхала я о том дерьме. Мне оно на хрен не нужно! Ты лучше мне скажи
о... «Божественной комедии»! — На этот раз Троун заговорила более конкретно.
Это был единственный способ, позволявший им обеим не увязнуть в наигранном
непонимании.
— Это моя комната, Троун, — сказала Милена. — Не могла бы ты из нее вый-
ти? — В устах тактичной Милены это прозвучало не очень убедительно.
— Выйду. Как только мы с тобой обо всем договоримся.
«И вот так я всегда: говорю нужные вещи в ненужном месте. Прыгаю в длину,
когда нужно в высоту».
— Мильтон сказал, что подготовка у вас идет полным ходом. Почему я не по-
ставлена в известность?
«Ну что ж, дорогуша, вот он, момент икс. Пора пустить ее под откос. Если
этого не сделать, она будет ездить на тебе верхом всю оставшуюся жизнь. Она
уже и без того привыкла тобой верховодить. Она натягивает вожжи все туже. А
ты брыкаешься, не в силах высвободиться. Хотя на самом деле ты сильнее. По-
скольку все козыри у тебя. Мать моя, царица небесная или какая угодно, укре-
пи! »
— Ты в ней не участвуешь, Троун, — произнесла она со спокойной прямотой,
перед которой успокаиваются даже отъявленные психопаты.
— Да ты без меня шагу ступить не сможешь! — усмехнулась та.
— Почему? За мной сто сорок две полноценные постановки, — сказала Милена.
— Хммм, — протянула Троун. В ее глазах промелькнуло некоторое любопытст-
во. — Вообще-то настоящий успех был только у «Крабовых Монстров», а? А теперь
тебе под ручонки попала чья-то чужая — не твоя — музыка с чьей-то чужой по-
эзией . И ты полагаешь, что способна делать голограммы не хуже меня?
— Вполне, — ответила Милена.
И речь, которая сложилась у нее в голове заранее, прозвучала настолько ес-
тественно , как будто уже произносилась в стенах этой комнаты множество раз.
— Это не я, а ты не можешь без меня обходиться, Троун. Пока не подвернулась
я, работать с тобой не соглашался никто. Ты вообще можешь себя представить в
роли режиссера? Руководить, во все вникая, сорока, пятьюдесятью людьми? Не
метаться во все стороны, не закатывать слезливые истерики, не разыгрывать все
эти твои «штучки», как ты их называешь, а работать. Это раз. К тому же, Тро-
ун , у тебя скудное визуальное воображение. Пусть это звучит странно, но ты
способна лишь дублировать то, что находится непосредственно перед тобой. Ко-
гда же ты начинаешь преобразование с нуля, образы у тебя выходят смазанными.
Толл Баррет с тобой работать бы не стал, Троун. Так с какой стати я должна
быть лучше, чем он?
Троун что-то прикидывала в уме, якобы с отсутствующим видом.
— Так. Значит, ты собираешься взять мои идеи и выставить их напоказ черт
знает в каком виде перед широкой зрительской аудиторией. Так, что ли? А не
подло ли это?
— Нет. Я просто избавляюсь от по-настоящему ненадежного человека, который
ставит под угрозу весь проект, приготовленный для широкой зрительской аудито-
рии.
— То есть избавляешься от меня? — Троун хмыкнула, демонстрируя всем своим
видом хладнокровную, циничную самоуверенность. — Что, интересно, подумает об
этом Чарльз Шир?
«Надо же, блефует в глаза и сама тому верит. Потрясающе».
— Я не знаю, о чем думает Чарльз Шир. Да и ты этого тоже не знаешь.
«Ты должна быть сильнее, — напомнила себе Милена. — Я больше не должна пе-
реживать от мысли, что причиняю ей боль. Если причиняю, значит, она это за-
служила . Приходится сбивать с нее спесь — значит, так надо».
— Но мне известно, — продолжала она, — что Шира вообще особо не впечатляют
ни «Крабы», ни вообще все, что выходит за пределы сценических подмостков. По-
этому я выхожу за пределы и того и другого. Потому что это не должно быть — и
не будет — халтурой. А ты ни на что, кроме нее, не способна.
«Вот, — отметила Милена удовлетворенно. — Так бы поступила Ролфа. Я здесь
даже не в счет, у меня бы не получилось. Троун, тебе этого проекта не осед-
лать . Сама видишь».
— Почему ты со мной так жестока? — воскликнула Троун уязвлено. — Я с тобой
работаю. Отдаю тебе все, что в моих силах. Даже если это было халтурой, то
только потому, что именно она была на тот момент востребована.
И Троун вдруг запела, запела хорошо — во всяком случае, насколько позволял
ее голос. Вступление к «Аду». Пела она истово, с чувством — уж к этому ника-
ких претензий не было.
— Эта музыка сказочно красива, — с убеждением сказала она. — Я знаю, что
именно нам нужно сделать с «Комедией». Ты не можешь отрезать меня от проекта
сейчас, когда мы наконец-то на подступах к чему-то действительно значимому.
— Ты же сама только что сказала, что я без тебя шага ступить не могу.
Троун нетерпеливо тряхнула гривой, словно отмахиваясь: «Не об этом разго-
вор» .
— Вот и я про то: кто в театре может обходиться друг без друга? Ты же меня
знаешь. Со мной действительно иногда такое случается: то скажу, то сделаю не-
впопад . Хи-хи. — Игриво засмеявшись, она пожала плечами.
«Нет. В том-то и дело, что ты стремишься всех под себя подминать и во всем
единолично господствовать. А если не получается, то ты от этого приходишь в
ужас. Ты жить не можешь, если не властвуешь».
— Да ладно тебе! Кто старое помянет, тому глаз вон. Ты знаешь меня, я тебя.
Ты — стержень, сильная натура. А я — с прибабахом, с дикими выходками. Ну и
что с того? Ерунда это все. — Троун кокетливо изогнулась, полагая, что подоб-
ный жест не лишен обаяния. Но вышло наоборот: он лишь подчеркнул ее гневную
взвинченность и алчность. — Все равно ты будешь гнуть свое. Впервой тебе, что
ли? — Снова хихикнув, она компанейски подмигнула.
«Не впервой. Да и вправду: постановкой больше, постановкой меньше». — Миле-
на почувствовала, что невольно начинает смягчаться.
За окном на реке отражались текучие, переливчатые блики электрического све-
та. Сейчас бы сюда лампу — огромную, электрическую, яркую-преяркую. Так вдруг
захотелось света. Прочь куда-нибудь из этой полутемной каморки; в какое-
нибудь просторное, полное воздуха и света место. И чтобы там не было Троун.
— Скажу просто: мне надоело гнуть свое, — вздохнула Милена. — Скажу еще
проще: ты меня измотала. Надоело постоянно быть на взводе. Возможно, это с
моей стороны эгоизм. Но я хочу попробовать кого-нибудь другого. Режиссеры ме-
няют техников постоянно. Даже тех, с кем уживаются душа в душу.
— Но ведь я же не просто техник, верно? — сменила тактику Троун. Встав, она
со скорбной улыбкой молитвенно сложила руки; эдакий ангелочек. — Между про-
чим, у меня свой собственный подход к Данте. Между прочим, я и сама готова
заняться режиссурой. Мне тоже надоело быть на взводе. А амбиций у меня не
меньше твоего. Ты пока срежиссировала только один большой кусок. И то плохо.
А я и сама могу поставить оперу Ролфы Пэтель. Я ее подсокращу. Чуток подрежу.
Как, помнишь, ты тогда сделала с «Фальстафом». Думаешь, одна ты тут умеешь
ставить спектакли? И вообще, я дешевле обойдусь.
На какую-то секунду Милену пронизал страх.
«А ведь в ее словах есть логика. Хотя стоп, о чем это я! Держись давай. Те-
бя утвердили».
— И утвердили тебя, — продолжала Троун, словно читая ее мысли, — только из-
за положительного социального эффекта оперы. А у меня будут такие же эффекты,
и гораздо быстрее, а значит, и расходов меньше. Ты сама подумай. Вот ты пыта-
ешься меня вывести из игры, а я возьму и выведу из игры тебя.
«Наваждение какое-то, — внушала себе Милена. — У нее нет никаких полномо-
чий , нет доступа. С ней никто не будет работать, я для нее была последним
шансом. А вдруг они и вправду подумают, что так будет лучше? Неужели они за-
были, как она себя вела до этого? Если так, то они идиоты и заслуживают того
результата, который получат. Хотя что это я? Я буду бороться, чтобы все вышло
как следует».
— Ну, давай, давай, — подзадорила Милена. — Дерзай, пробуй. Пойди и скажи:
«У меня идея такая же, как у Милены Шибуш, только я ее обставлю дешевле и не-
пригляднее. Понапихаю вам опять гигантских крабов, кустарно сработанных дра-
конов . Вы только мне поручите самую большую театральную постановку, чтобы она
потом всем запомнилась как мой дебют.
Заранее отрепетированные фразы легли гладко, как хороший паркет. И тут чув-
ства хлынули у Милены через край.
— Мне это надоело, Троун! Ты мне обрыдла. Ну почему я должна метать перед
тобой бисер, скажи на милость?
— А потому, детка, — по-девчоночьи тонким голосом, с сарказмом пропела Тро-
ун, — что за тобой кое-какой должок.
— Какой еще должок?
— А твой первый успех?
«Боже, да оставьте же вы меня в покое. Дайте продохнуть».
— Бедная маленькая Милена, — умильно хихикнула Троун, качнув головой, — все
чего-то боится.
Она подошла близко, вплотную. Чувствовался ее запах, ее грудь касалась Ми-
лены .
— Я ж тебя предупреждала, — сказала Троун. — Говорила тебе, что ты меня
возненавидишь.
Сквозь рубашку чувствовались твердые шишечки ее сосков. Нос Троун, дыша те-
плом, скользнул Милене по лбу, по волосам.
«Только этого мне еще не хватало. Да когда же это закончится!» — Милена от-
толкнула ее прочь, подальше от себя.
— А ведь я им могу все рассказать, Миленочка. А что, расскажу им про нас. О
нашей пикантной связи, во всех подробностях, а? Или задам тебе при них не-
сколько вопросиков о вас с Ролфой, как там у вас все было. И понравится ли им
тогда ваша опера, если откроется, что это памятник — да что там, целый мону-
мент Неправильной Морфологии?
«Пускай, пускай пугает», — успокаивала себя Милена.
— Да я им уже рассказала, Троун. Они все знают и реагируют совершенно спо-
койно . Так что давай, иди рассказывай, радость моя. А вот я им расскажу, как
ты забрала у меня из головы свет и грозилась сжечь мне сетчатку. А заодно на-
помню, что ты каким-то образом умудрилась уклониться от Считывания. Вот тогда
они за тебя возьмутся: наширяют так, что башка винтом пойдет. Давай, иди дей-
ствуй, а я устрою так, что Консенсус раздавит тебя как муху.
Троун была права: Милена ее ненавидела. И даже сама не догадывалась, что
ненавидит в такой степени.
Та буквально застыла. Но оправилась достаточно быстро и захихикала. И,
сдернув у Милены с кровати покрывало, сунула его в кастрюлю с розовой от ку-
рятины водой.
— Ах ты тварь! — вырвалось у Милены. Вскочив, она выдернула мокрое, в пят-
нах покрывало из кастрюли.
Злость придала ей красноречия.
— Все, ты уволена, раз и навсегда! Пошла прочь! Про постановку забудь.
— Ничего, главное, чтобы ты про меня не забыла, — с напускной игривостью
пропела Троун. — Так что являться я к тебе буду до тех самых пор, пока своего
не добьюсь.
В таких обстоятельствах, видимо, и совершаются убийства.
— Да сколько угодно. Посмотрим, чего ты добьешься. Ничего ты, радость моя,
из меня не вытянешь. Ничего и никогда. Ты права: я действительно тебя ненави-
жу .
— О! — Троун скривилась, как зловредная кукла. — Значит, я уже выиграла.
— Выиграла, выиграла, — в тон ей протянула Милена. — Возьми с полки пиро-
жок.
Троун, развязно хохоча, кинулась на кровать Милены: дескать, что хочу, то и
делаю.
«Нет, да я ее в самом деле убью, — мелькнула у Милены мысль. — Проще про-
стого : взять вот сейчас кухонный нож и зарезать, а труп завернуть в изгажен-
ное покрывало и пойти вышвырнуть в реку. Это, что ли, у тебя и называется по-
бедой?»
Милене сделалось тошно, в буквальном смысле.
«Я хочу уйти, прочь от всего этого». Хотелось закрыть лицо руками, хотелось
расплакаться — но только не перед ней, не перед Троун. Вот она, с напускным
безразличием взирает с постели, ждет. Троун угадывала мысли Милены. Было вид-
но, что она лежит и дожидается — неужто и впрямь на что-то надеясь? Ей так и
хочется, чтобы она, Милена, схватилась за нож. Тогда она завопит, станет
звать на помощь, и тем самым меня уничтожит. Или же даст себя прикончить и
этим прикончит меня. Мне нужен замок. Сколько можно терпеть, что в комнату
суются все кому не лень! Нужен замок и еще чтобы этой особе сделали Считыва-
ние и закачали ей вирусов под завязку.
— Мы обе сошли с ума, — подала голос Троун. — Нам бы вдвоем, взявшись за
руки, пойти в Зал Считывания, — чуть ли не с мольбой, совершенно искренне
сказала она. — Если нам этого не сделать, то, я чувствую, произойдет что-то
ужасное. Не знаю что, но непременно произойдет. Я знаю лишь, что не могу по-
зволить тебе так со мной обойтись. На это у меня ума хватает. Думаю, мне при-
дется тебя уничтожить. Я становлюсь просто одержимой, Милена. Я не могу оста-
новиться .
Это звучало вполне правдиво. Вместе с тем Милена чувствовала в себе несги-
баемую твердость.
— Тебе меня не напугать, Троун. Кроме как по пустякам, досадить ты мне ни-
чем не можешь. Карьера? Я ей особо не дорожу. Эта комната? Да и комнатой то-
же . Тебе невдомек, чем я дышу.
И Милена, повернувшись, вышла. Очень даже просто: повернулась и ушла. Тро-
ун , безусловно, учинит какую-нибудь пакость. Отпорет у блузок рукава, повы-
дергает из горшка цветы. Что еще? Подожжет? Что ж, браво, Троун, валяй, спали
все здание. Это, безусловно, повысит твои шансы на участие в постановке.
«Меня посылают в космос, Троун. Я буду там, где тебе со мной ничего не сде-
лать . В космосе, три или четыре месяца. Уж туда-то тебе не дотянуться: руки
коротки. А здесь ты никому не будешь нужна».
Но уже когда Милена спускалась с лестницы, ноги и мозг у нее стали словно
наливаться свинцом. Мир проступал как сквозь дремотную дымку. Эта свинцовость
была хорошо знакома Милене Вспоминающей.
«Когда это началось? Как я позволила, чтобы это все случилось? — терялась
она в догадках. — Троун, мы уничтожили друг друга. Неуязвимых людей не быва-
ет . Не бывает абсолютного иммунитета».
И Милена вспомнила, как она шла, напевая тусклым голоском:
Эта песня — скулеж...
На пронзительно-синем небе не было ни облачка, а откуда-то, как будто из-за
горизонта, доносилась песня. Улицы и дворы были безлюдны: стоял тот заунывный
послеполуденный зной, от которого все стремятся укрыться в тень и там по воз-
можности вздремнуть. То лето выдалось на редкость погожим, дождя не было не-
делями. В воздухе начинало попахивать застоялой мочой.
Он не знает, бедняга, как песенку эту закончить...
Какая-то обшарпанная будка с облупившимися бирюзовыми ставнями. Под навесом
в тени притулилось семейство. Мамаша в соломенной шляпе и ее наследник курили
трубки. Мать, сидя на корточках, слегка покачивалась и бездумно мычала какую-
то песню без начала и конца. Чумазые дети лежали голышом на одеялах.
«Старый Лондон, — подумала Милена-режиссер. — Скрипит, а живет».
Ее взгляд непроизвольно остановился на вывеске по соседству: человек падает
физиономией вниз.
«Да это же "Летящий орел", — мысленно воскликнула Милена Вспоминающая. —
Интересно, это еще до того, как я покинула Раковину, или уже после? Когда-то
тогда я и забрела опять к ллОрлу">>.
В пабе было сумрачно и тихо — а к тому же и пусто, несмотря на обеденное
время. Хотя томиться в этой затхлой духоте — форменное мучение. Пол был бо-
лее-менее подметен, хотя на столах по-прежнему виднелись кольцевидные следы
от кружек. В углу кто-то сидел; кто именно — не разобрать из-за теней, из-за
грязи. Но вот лицо медленно повернулось — бледное, какое-то шишковатое, поки-
нутое .
— Люси? — изумилась Милена-режиссер. — Люси! Ты меня узнаёшь?
На Люси была все та же одежда, что и во время первого визита Милены в
«Орел», только окончательно утратившая форму и цвет.
— Че? — буркнула Люси, поднимая глаза.
Она плакала. Слезы тихонько струились по сморщенным как печеное яблоко
старческим щекам, застревая и теряясь между морщин. Впечатление такое, будто
так же между ними терялись и глаза.
У Милены сердце зашлось от жалости, настолько потерянное выражение было
сейчас у Люси.
— Милая, хочешь, я возьму тебе чего-нибудь выпить? — участливо спросила Ми-
лена . Теперь у нее водились деньги, и она могла себе позволить.
Лицо у старушенции исказилось гримасой.
— Бе! — крякнула она, подавшись вперед. В этот момент она чем-то походила
на сердитую игуану. Затем лицо приняло прежнее потерянное выражение. — Я есть
хочу! — обидчиво буркнула она и смахнула со стола кружку.
— Давай я тебе какой-нибудь еды возьму, — поспешила предложить Милена.
Она подошла к стойке, за которой высился мясистый бармен. Глаза его недру-
желюбно скользнули по Милене: по ее безупречно белой одежде, по новым кожаным
сандалиям, ухоженным волосам. Этот взгляд ей последнее время доводилось ло-
вить на себе не раз; видимо, так народ реагировал на партаппаратчиков.
— Ба-а, ба-а, — заикаясь, выдавил он, — ба-абки гони, за кру-у... кру-у!
«Ну вот, еще один. Бедолага, — подумала Милена. — Очередная жертва загадоч-
ной болезни. Уже третий за последние двое суток. Маркс и Ленин, неужели за-
раза эта на всех переползет?»
— За кружку, — закончила она за него и заплатила двойную цену. Отходя от
стойки, Милена чувствовала, как тот сверлит ее спину глазами.
«Ох уж эти изменения, — мысленно вздохнула она, — люди от них добрее не
становятся».
Она возвратилась к Люси.
— Пойдем, милая, — пригласила она, запахивая газовый шарфик, — найдем где-
нибудь кафе, посидим.
— Ага, посидим. Сейчас и жрачки-то нигде не найдешь, — проворчала Люси. —
Только будки эти с пережженными лепешками. Сожрешь одну, так потом не про-
бздишься. Индусы хреновы. Бе. Да из них в жару никто и не работает: сворачи-
вают лавочку и сидят, в носу ковыряют под навесом.
— Мы куда-нибудь поприличней пойдем, милая.
Вид у Люси был отчаянно беспомощный.
— А ты кто?
— Мы с тобой встречались. Правда, только раз, — напомнила Милена.
Люси настороженно подалась вперед.
— Ой, а где я?
Милена объяснила.
— А который нынче год?
Милена сообщила и это.
— Вот ведь черт, — жалобно протянула Люси и снова заплакала. — Черт его де-
ри! Все вьется и вьется веревочка, никак кончиться не может, — всхлипнула
она, перебирая пальцами.
— Бедняжечка, лапонька ты моя. — Милена, опустившись рядом, попыталась
взять в руки ее ладони — даже в жару холодные как ледышки, шишковатые и уди-
вительно легкие.
— А я думала, ты моя дочка. Ее-то, наверно, теперь уж и в живых нет.
«Где сейчас ее друзья? — подумала Милена. — Почему она одна?»
— А где Старичок-Музычок? — спросила она.
Люси со строптивым видом высвободила руки.
— Я ему что, сторож, что ли? — ответила Люси, высокомерно воздев голову. —
А он что, твой дружок? — спросила она бдительно.
— Нет. Я думала, твой.
— Видали мы таких дружков, — с гордым видом сказала Люси.
«Понятно. У них размолвка. Вот почему она в печали».
— Ну что, милая, пойдем, все же где-нибудь перекусим.
— А ты кто? — снова спросила Люси.
— Я подруга Ролфы.
Лицо старушки сделалось мечтательно-нежным.
— А-а, Ролфа. Вот это была душка. Померла, наверно?
— Нет, — ответила Милена, а сама подумала: «Хотя в каком-то смысле да». —
Ну что, пойдем в кафешку, и я тебе все про нее расскажу.
— У-у-у, вот это будет прелестно. — Люси вмиг расцвела. Выпрямлялась она не
сразу, а как-то урывками; при этом кости и суставы хрустели так, будто туло-
вище старушенции состояло только из них. В какой-то момент Милене даже при-
шлось ее подхватить, иначе бы та опрокинулась. Буйная оранжевая грива имела
теперь несколько землистый оттенок.
— Ну, как я смотрюсь? — между тем осведомилась Люси.
— Восхитительно, — одобрила Милена.
— Врешь. — Лицо у Люси сложилось в смешливую, плутоватую гримасу. Она под-
хватила Милену под руку. — Пока, Генри, — обратилась она к бармену, — или как
там тебя. Я ухожу отобедать со своей племянницей. — Люси не шла, а скорее
подскакивала как воробушек, отталкиваясь двумя ногами сразу. Милену она креп-
ко держала под руку.
— Генри очень даже славный парнишечка, — щебетала она на ходу, — не смотри,
что он индус. Они, если с воспитанием, вполне приличные люди.
— Он не индус, — пояснила Милена. — Кожа у него темная из-за родопсина.
— Какой псиной его ни назови, а зря их всех сюда понапустили. Ни одного ли-
ца светлого нынче на улице не встретишь.
Выбравшись на залитый светом тротуар, они одновременно заслонились руками
от солнца.
— Ой-й-й! — Люси долго щурилась, прежде чем глаза, наконец, не привыкли к
яркому свету. Милена пробовала объяснить: родопсин — это такой вирус, от ко-
торого кожа у людей становится лиловой.
— Что? Так мы все теперь чернокожие?! — вскинулась Люси. Она поглядела себе
на запястья — кстати, в самом деле потемневшие от въевшейся грязи. В панике
она принялась их отскабливать.
— Да нет же, Люси, нет. Не чернокожие. Речь идет о химическом веществе, ко-
торое вводится для того, чтобы солнечный свет преобразовывался в сахар.
— Ох уж не знаю, — со вздохом покачала головой старушка.
Прогулка была благополучно продолжена. Люси подскакивала с озадаченным ви-
дом.
— Тут знаешь, скажу я тебе, какое дело, — говорила она. — Это все равно
что, когда я работала на почтамте... Ты знаешь, что такое почтамт?
— Нет, — призналась Милена.
— Так вот, люди посылали такие квадратики бумаги — выразить этим друг друж-
ке свою любовь и симпатию. И что-нибудь на них писали, от руки. Вот уж когда
я была горазда! Переправляла все точки над «1» в цветочки или же сердечки. А
все «о» делала крупными и кругленькими, как апельсинчики. Чтобы смотрелось
красиво. Это было как раз после школы, а в школе мы все этим занимались. Это
было, знаешь, жутко модным: столько народу, и все на бумаге посылают друг
другу весточки о любви. Хотя, понятно, не только о любви. Были там и разные
счета, циркуляры.
Чтобы угнаться за смыслом витиеватого повествования Люси, Милене приходи-
лось напрягать все свои вирусы.
— И вот ты всякий раз подходишь к двери, где щель для писем, а сам, зами-
рая, ждешь: вдруг там какая-нибудь весточка с добрым словом, которую принес
тебе почтальон.
«Почтальон. Так вот что раньше значило это слово. А я-то думала, что они
так называются потому, что приходят к нам почитать сообщения».
— Всего-то малюсенькая карточка от племянницы или тети моей. — Люси снова
пустила слезу. — Они обе у меня были такие душки, такое золотко. А теперь я
даже не помню, как их звали. И от этого чувствую себя так глупо! Я-то вообще
подумала было, что ты моя дочь. Хотела уже прогнать тебя за то, что ты так
долго не заглядывала меня навестить. Теперь-то уж ее на свете лет как семьде-
сят нет, а то и больше. А который сейчас год?
Милена терпеливо повторила: почти сто лет после Революции.
— Ну вот, видишь? Я уже просто не в курсе, выпадаю. На той неделе вышла
прогуляться. И знаешь что? Смотрю: огни. Огни, электрические! Стою как дура и
спрашиваю себя: «Да когда же их, черт возьми, опять успели включить?». И тут
меня сомнение разобрало, а выключали ли их вообще. И на то пошло, было ли это
до или же после Затемнения? Ты можешь мне повторять, который год, пока у тебя
губы не занемеют, — думаешь, я запомню, в котором я сейчас нахожусь? Черта с
два! Ну, так вот, о чем я тебе сейчас рассказывала?
— Ты рассказывала, — напомнила Милена, поднаторевшая в искусстве выслуши-
вать собеседника, — как ты там работала на почтамте.
— Да-да, вот и я о том же, — поспешно согласилась Люси. — Именно о почтам-
те . Стоишь сортируешь почту, и уже настолько это занятие тебя притомило, что
перед глазами плывет. Но тебе при этом ставят музыку, типа «типити-дрипити-
типити-дрипити». И я постепенно смекнула: музыку специально ставят бодрую,
чтобы у тебя не опускались руки. Вот ты стоишь вся измочаленная, так бы все и
бросила. Ан нет: музыка подгоняет, подбадривает. Руки сами собой так и снуют,
так и разбрасывают почту по ящичкам, хотя на деле послала бы все в тартарары
и присела, а то и прилегла. Все равно нет: музыка тянет, подгоняет, подхле-
стывает . Так вот со мной нынче все именно так и обстоит. Казалось бы — все,
пожила и хватит, пора и честь знать. А музыка все продолжает нудить.
Незаметно добрались до кафешки. Люси неловко скакнула в тесноватое полутем-
ное помещение. Жалюзи здесь были опущены, а окна и двери распахнуты настежь.
На столах стояли свечи, а на потолке бисером выступила испарина. На вошедших
обернулись сидящие за кружками фруктового сока мужчины и женщины.
— Фу, — выдохнула одна из них, зажимая нос. От Люси ощутимо попахивало.
Однако, увидев сандалии и сумочку Милены, все быстро поняли, что лучше по-
молчать , и отвернулись.
К столику подошла официантка с такими же бисеринками испарины, что и на
стенах. Над губой у нее тоже блестели капельки пота. Вообще, на вид лет во-
семь-девять — школьница, подрабатывающая в часы сиесты.
— Что изволите заказать? — спросила она, глядя куда-то между Миленой и этой
древней развалиной.
— О-о, вот это воспитание, любо-дорого, — протянула Люси удовлетворенно. —
Мне бы, любезная, хотелось, э-э... филе ягненка с мятной подливкой, э-э... гарнир
из цветной капусты, но только чтобы пропарена в самый раз, а не передержан-
ная , а то сами знаете, никакого вкуса не будет. Надо, чтобы в ней обязательно
сохранились витамины. Э-э-э... ну и пюре немного можно, в общем, комбинирован-
ный гарнир. Причем пюре сдобрите маслицем, перчиком и немножечко, знаете,
овощи взбрызните мне уксусом, для пищеварения.
Официантка — бледненькая худышка — лишь беспомощно хлопала глазами.
— Так, — сказала Милена. — Нам соевые фрикадельки с бульоном, две порции.
Только без всяких там примесей. Мясо у вас есть?
— Мяса им, — фыркнула официантка с негодованием. — Мы что, в этом чертовом
«Зоосаде», что ли?
— Ну, хорошо, а курятина?
— Курятину найдем, если поискать.
— Вот и славно. Тогда курятину. Только, я вас прошу, водорослей не надо. И
соуса тоже — ни из специй, ни рыбного.
Люси одобрительно кивнула.
— Вот это жрачка что надо. А мне еще свиной эскалоп. И чаю. Хорошего тако-
го , настоящего.
Официантка насмешливо хмыкнула.
— Да, и имейте в виду, — расхорохорилась Люси, — ослиную мочу я хлебать не
стану. Чай должен быть крепким, вкусным, ароматным.
— у тебя такие же вирусы, как и у меня, — обратилась Милена к официантке,
видя на ее лице замешательство. — Ей нужен чай, какой подается в романах по-
запрошлого века. Понимаешь?
— А больше ей ниче не надо? — спросила официантка угрюмо.
— Послушай, детка. Я член Партии. — Здесь Милена приврала: членом Партии
она не могла быть хотя бы потому, что не проходила Считывания, однако с ней
действительно теперь обращались как с номенклатурщицей. — Чуть что не так, от
вас тут мокрого места не останется. Чая у вас полно, просто вы его разбавляе-
те . Так что марш выполнять. Скользи, детка. Скользи, скользи.
Официантка испуганно поспешила на кухню.
«Сколько, однако, у меня теперь свободы, — раскрепощено подумала Милена. —
Стоило только перестать тревожиться о том, нравишься ты кому-то или нет».
— Ролфа написала пьесу, — поведала она Люси. — И вот я сейчас готовлю пред-
ложение; ну вроде как продаю эту пьесу заинтересованным лицам.
«Слышала ли ты о Данте? Значит ли для тебя что-нибудь его произведение? А
скажи я тебе, что представляла тебя в роли Беатриче?»
— Ух, ты! — заулыбалась Люси.
«Нет, — решила Милена, — о Данте ей, пожалуй, мало что известно».
— Это сплошная музыка. В общей сложности длится несколько недель кряду.
— У Ролфочки всегда был красивый голос. Именно красивый, я всегда так гово-
рила.
— Это представление будет особенным. Мы будем использовать в нем голограм-
мы.
— Голограммы? Фи. — Похоже, на Люси это особого впечатления не произвело. —
Их все еще кто-то смотрит? Отец меня как-то водил на них, когда они еще толь-
ко появились. Скучища. Сидишь, пялишься почем зря.
— в этот раз все будет по-другому. Мы будем проецировать их из космоса.
Причем без участия актеров.
— И правильно! — решительно согласилась Люси. — А то будут всякие сопляки
выдрючиваться. Вот Ролфа к нам однажды одну такую актриску приводила — кажет-
ся, в тот самый паб, где мы с тобой сегодня были. Фифа просто жуткая — сидит,
носик к небу, рожа кислая. Представляешь, заявилась в перчатках, да еще и с
зонтиком, а? Каково? — Люси хихикнула. — Кстати, зонтик она тогда забыла, а
мы его раз — и в печку!
Милена сменила тему.
— Ты бы не хотела участвовать в том спектакле?
— Кто, я? Снова задать всем перцу? — От удовольствия у Люси даже щечки за-
румянились . — Не, теперь навряд ли. Фигурка уже малость не та.
— Ты все такая же обаятельная стройняшка, — сказала Милена, глядя на ее
крохотные узловатые запястья.
— Тонкая кость, — отвечала Люси с достоинством. — Сделать мне сейчас пра-
вильную подсветку — никто и разницы не заметит. Н-да. А сильная подсветка
нынче вообще бывает?
— Только сейчас начала снова входить в обиход, — сказала Милена.
— Вот так: небольшой перерывчик в сотню лет, и ты опять входишь в моду. —
Люси задумчиво втянула губу. — В таком случае с этим теперь проблемы тоже
быть не должно? — заговорщически подмигнув, спросила она. — В смысле с этим,
с моим прошлым.
— С каким таким «прошлым»?
— Ну, это, — Люси сделала паузу, — с суждениями.
— С суждениями? Какими-то принципами, что ли? — Милена не могла ничего по-
нять .
— Да нет! В смысле — с осуждениями. Не знаю, почему они тогда все так на
меня взъелись, но... короче, застукали меня на одном дельце на стороне, с кре-
дитными карточками. Так, пустячок один. В те времена на этом можно было ма-
лость подразжиться: ну там, черный нал, всякое барахлишко, пятое-десятое...
— Люси! — Милена просто ушам своим не поверила. — Ты что, преступница?
Вид у Люси был уязвленный.
— Скажешь тоже! Я работала артисткой в кабаре. Жили мы так себе, к тому же
за нами был догляд. А все потому, что мы были отъявленными альтернативщиками:
политическая и социальная сатира, причем не в бровь, а в глаз. На политика-
нов, на королевскую семью. Я, в частности, всегда изображала королеву. — Люси
подобралась и жеманно провела ладонями по талии. — Она у меня постоянно была
в чулочках-сеточках и на роликовых коньках. — Люси внезапно переключилась на
предыдущую тему. — И вот однажды я не рассчитала. Попалась из-за телефонного
определителя. У меня здорово получалось имитировать голоса по телефону, а ре-
бят в это время замели.
— Тебе дали тюремный срок?
— С какой еще стати! — воскликнула Люси. — Они же видели, что я по натуре
не преступница. Шесть месяцев условно, с исправительными работами. Так что
отделалась сравнительно легко.
Принесли фрикадельки — полупрозрачные катышки из сои с рисом в курином
бульоне. Горячий бульон полагалось заправлять сырыми яйцами. Прежде чем бро-
сить яйца в миску, официантка с негодующим видом разбивала их так, будто это
были вражеские головы. Размешав, она отдельно засыпала туда приправы.
— Так пойдет? — спросила она.
— Ну вот, опять каша, — вздохнула Люси. — Что за манеры нынче у людей! Ка-
кая-нибудь хрень перемешивается с дрянью, и получается каша. — Но тут она
вспомнила об этикете. — О, это восхитительно! — обратилась она к официантке
так, словно видела ее впервые. — Моя племянница так обо мне заботится. Она
просто прелесть! — Люси ласково похлопала Милену по руке. — Замечательно, —
заверила она и Милену. — Сырое яйцо. М-м, пальчики оближешь.
— Оно сварится прямо в бульоне, — пояснила Милена.
— Благодарю вас, любезная, — сказала Люси вслед официантке, которая уже
отошла от их столика, ссутулив плечи.
«И чего они все такие нервные?» — подумала Милена. Ее вдруг охватила нос-
тальгия по тому безмятежному спокойствию, что составляло саму суть жизни Цен-
трального Лондона еще каких-то пару лет назад.
— Я знаю, что ты мне не племянница, — успокоила ее Люси. — Но ты со мной
так добра. А я так и не знаю, кто ты такая.
— Да и я тоже, — сказала Милена. — Давай-ка есть, пока не остыло.
О прекрасное прошлое, далекое, уютное и мерцающее укромным светом, словно
звезда.
К зиме все уже было под снежным покровом.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
Разное
БИОЛОГИЧЕСКИ АКТИВНЫЕ РАСТЕНИЯ
Рамона чистецовая Ramona stachyoides Briq. Все части
Под таким названием растение практически неизвестно, но есть сведения из
базы данных по растениям, что это синоним Salvia mellifera - Шалфей медонос-
ный. Тоже, в общем то малоизвестное растение, потому что оно достаточно ред-
кое и произрастает в горах Калифорнии.
Ботаническое
описание
Многолетний кустарник, который вырастает примерно на 1-2 метра в высоту. Он
покрыт простыми волосками с некоторыми железистыми волосками, что делает его
очень ароматным. Листья имеют продолговато-эллиптическую форму и имеют длину
около 2,5-7 см. Верхняя поверхность листа несколько голая, а нижняя поверх-
ность листа волосистая.
Соцветие встречается в кластерах шириной 1,64 см. Цветки обычно бледно-
голубого или лавандового цвета, и редко бледно-розового цвета. Верхняя губа
цветка 2-лопастная. Стиль и тычинки слегка выпячены. Плод, производимый шал-
феем, представляет собой шизокарп, состоящий из четырех коричневых орешков
размером 2-3 мм. Цветение в марте-июле.
Химический
состав
Содержит эфирное масло. Растение содержит дитерпеноиды, такие как аэтиопи-
нон и урсоловая кислота, которые являются болеутоляющими средствами.
Использование
Местные индейцы использовали крепкий чай из листьев и стеблей растения. Им
натирали болезненные участки кожи или распаривали ноги.
Раувольфия разнолистная Rauvolfia heterophylla Все части
Раувольфия (лат. Rauvolfia) — род растений семейства Кутровые (Аросупа-
сеае). Представители рода — деревья и кустарники, распространённые в тропиче-
ских областях планеты. Вида heterophylla в роде Rauvolfia не найдено, но в
базе данных по растениям приводится его синоним Rauvolfia tetraphylla - Рау-
вольфия четырёхлистная. Это растение встречается в Мексике, Центральной Аме-
рике, Вест-Индии и северной части Южной Америки. Тем не менее, это растение
малоизвестно.
Ботаническое
описание
Rauvolfia tetraphylla обычно представляет собой сильно разветвленный кус-
тарник, растущий до 1 метра в высоту, но иногда становящийся небольшим дере-
вом высотой до 4 метров.
Каучуконос.
Химический
состав
Плоды обычно считаются ядовитыми.
Источник алкалоидного резерпина, который используется при изготовлении ал-
лопатических лекарств.
Растение содержит два алкалоида, которому даны названия Chalcupine А и В.
Корни дают алкалоид десерпидин, который является антигипертензивным средст-
вом и транквилизатором.
Использование
Из плодов получают черный краситель, который используется в качестве заме-
нителя чернил.
Млечный сок, корни, листья, кора и плоды используются в традиционной меди-
цине в Южной Америке.
Растение широко используется при лечении малярии в Гватемале, где оно также
является одним из известных средств от укусов змей.
Млечный сок растения считается слабительным, мочегонным, рвотным и отхарки-
вающим, он используется для лечения водянки и различных других заболеваний.
Ремерия отогнутая
Roemeria refracta
Все части
Семейство Маковых (Papaveraceae).
Распространена на Кавказе, в Средней Азии. Растет на полях, в садах, на
склонах предгорий.
Ботаническое
описание
Стебель высотой 10—60 см, чаще ветвистый; листья крупные, прикорневые и
нижние стеблевые на черешках, верхние — сидячие, дважды- трижды-рассеченные
на линейные или ланцетные дольки; цветки ярко-красные, крупные, лепестки при
основании с черным пятном; плод — тонкие стручки до 10 см длиной, к верхушке
утонченные, открывающиеся.
Химический
состав
Ремерия отогнутая содержит алкалоид ремерии C18H17NO2; кроме того, были вы-
делены эфедрин, псевдоэфедрин.
Алкалоид ремерии по действию напоминает некоторые алкалоиды других маковых
растений, например хохлатки.
Воздушно-сухое растение ремерии отогнутой в фазе бутонизации содержит (в
%) : воды 11,3, протеина 14,7, белков 11,8, жира 3,7, клетчатки 16,7, золы
6,6, безазотистых экстрактивных веществ 58,3; аскорбиновой кислоты 39 мг на
100 г, каротина — 67 мг на 100 г.
Воздушно-сухие лепестки ремерии отогнутой содержат 12—15% красящих веществ,
производных антоциановых гликозидов цианидина и пелоргонидина.
Использование
Это растение вызывает угнетение и паралич центральной нервной системы.
Отравления семенами ремерии, отвеянными от ячменя, наблюдались у свиней в
одном из хозяйств Туркменской ССР.
Вытяжка из цветков ремерии отогнутой, содержащая красящие вещества, может
использоваться в качестве натурального пищевого красителя.
Рогоглавник Ceratocephala L. Все части
Род однолетних трав семейства лютиковых. Включает 2 вида: Р. пряморогий (С.
testiculata, прежде С. orthoceras) и Р. серповидный (С. falcata); распростра-
нены в Евразии и Северной Африке; на территории бывшего СССР — в степях, по-
лупустынях и пустынях. Оба вида — эфемерные мелкие растения, встречающиеся
нередко массами по сухим склонам, пастбищам, полям, сорным местам. Ядовиты,
могут вызвать отравление и гибель овец.
Ботаническое
описание
Представители рода Рогоглавник - травянистые однолетние эфемеры. Оба вида
достигают в высоту максимум 8 сантиметров. У них пальчато-трехраздельные при-
корневые листья с двумя-тремя-лопастными сегментами. Растение густо белоопу-
шенное, войлочно-шерстистое, но бывает и голым. Цветоносы чаще верхушечные,
но есть и боковые. Когда рогоглавник цветет, цветоносы равны листьям, когда
же начинает плодоносить, они уже больше их. Цветки рогоглавника одиночные,
пятилепестковые, желтые, в окружности до 1 сантиметра. У основания лепестков
покрытая чешуей медовая железка. Плоды - сухие, крепкие, серо-зеленые орешки.
Рогоглавник яичковидный отличается от рогоглавника серпорогого формой плода.
У яичковидного рогоглавника у плода прямой или слегка изогнутый носик, у сер-
порогого рогоглавника носик плода, соответственно, серповидно изогнут.
Химический
состав
Химический состав рогоглавника изучен мало. Известно, что растение содержит
гамма-лактоны: протоанимонин и ранункулин. Также в рогоглавниках обнаружены
каротиноиды, флавоноиды, смолы и урановые кислоты.
Использование
Лечебные свойства рода рогоглавник связаны с наличием в растении протоане-
монина, который известен своим бактериостатическими, бактерицидными и некро-
тическими свойствами. При местном применении в малых дозах это природное фу-
рановое соединение оказывает местнораздражающее и нарывное действие, увеличи-
вает число эритроцитов в крови. Протоанемонин - летучее вещество и при высы-
хании растения оно постепенно улетучивается.
Полезные свойства рогоглавников нашли применение в народной медицине. Рас-
тения применяются исключительно наружно. Настои и отвары рогоглавников явля-
ются эффективным средством при плохо заживающих ранах. Они способствуют очи-
щению ран от гноя, снимают воспаления и способствуют их заживлению, вызывая
ускоренную эпителизацию и грануляцию тканей. Также растениями из рода рого-
главник лечат язвы, пиодермию, нарывы, фурункулы. Целители рекомендуют рого-
главник от различных кожных заболеваний, включая экземы и рожистые воспале-
ния. Свежим соком рогоглавника выводят бородавки.
В официальной медицине не применяются!
Рододендрон Rhododendron sp. Все части
Рододендрон (лат. Rhododendron) — род растений семейства Вересковые
(Ericaceae), объединяющий более шестисот видов преимущественно вечнозелёных,
полулистопадных и листопадных кустарников, изредка небольших деревьев.
К роду рододендрон относятся широко известные в комнатном и оранжерейном
цветоводстве азалии, выделяемые некоторыми систематиками в подрод или секцию
рода.
Рододендроны распространены главным образом в умеренном поясе Северного по-
лушария, при этом наибольшее разнообразие видов можно наблюдать в Южном Ки-
тае, Гималаях, Японии, Юго-Восточной Азии, а также в Северной Америке. Встре-
чаются также в Южном полушарии — в Новой Гвинее и на северо-востоке Австра-
лии. Растения сильно отличаются по размерам: некоторые виды достигают высоты
30 м, но есть и стелющиеся кустарники. Размер цветков — от крохотных до имею-
щих более 20 см в диаметре.
В России в естественных условиях встречается до 18 видов, главным образом
на Кавказе (например, Рододендрон жёлтый и Рододендрон кавказский), в Сибири
и на Дальнем Востоке.
Далее в качестве примера рассмотрен Рододендрон золотистый (кашкара, каш-
карник золотистый) - Rhododendron aureum. Растет в горных районах Восточной
Сибири и Дальнего Востока, доходя до Западного Саяна и Абаканского хребта, по
каменистым склонам и скалам, преимущественно в высокогорном поясе, под поло-
гом лесов с преобладанием сибирского кедра или сибирской сосны, местами обра-
зуя сплошные, труднопроходимые заросли. Массовые заготовки ведутся в Иркут-
ской и Читинской областях, на юге Красноярского края и Якутии.
Ботаническое
описание
Небольшой вечнозеленый кустарник с темно-бурой корой, стелющимися обычно
искривленными стеблями и приподнимающимися на 20-100 см от земли ветками. По-
беги усажены железисто-опушенными, яйцевидными почечными чешуйками, сохраняю-
щимися 2-4 года. Листья очередные, длиной 2-8 см, сверху темно-зеленые, бле-
стящие , снизу - более бледные. Пластинки листьев с резко выраженным сетчатым
жилкованием, эллиптические или обратнояйцевидные, клиновидно суженные к осно-
ванию, плотные, кожистые, гладкие с обеих сторон с завернутыми вниз краями.
Черешки листьев в 4-5 раз короче пластинки. Цветы собраны по 3-8 шт. на кон-
цах ветвей в зонтиковидные соцветия. Цветоножки, почти в 1,5 раза длиннее
цветов, рыжевато-шерстистые, выходят из пазух почечных чешуи. Чашечка малень-
кая, остающаяся при плодах, спайнолистная, с 5 едва заметными зубцами. Венчик
слегка неправильный, диаметром 4-5 см, светло-желтый, широковоронковидныи, с
5 округло-эллиптическими лопастями. Тычинки, числом 10, неодинаковой длины;
пыльники открываются наверху 2 отверстиями. Пестик с верхней войлочно-
опушенной завязью и длинным, превышающим длину венчика столбиком, несущим пя-
тилопастное рыльце. Плод - пятигнездная цилиндрически продолговатая коробоч-
ка, при созревании почти голая, раскрывающаяся 5 створками. Семена мелкие,
многочисленные.
Цветет в мае-июне, плодоносит в июле-августе.
Рододендрон золотистый (Rhododendron aureum)
Химический
состав
Листья рододендрона золотистого содержат гликозиды андромедотоксин (эта-
нол) , рододендрин, арбутин, дубильные вещества, органические кислоты и эфир-
ное масло.
Использование
В народной медицине настой из листьев рододендрона золотистого применяется
при лечении ревматизма, как сердечное и мочегонное средство. В эксперименте
установлено, что препараты рододендрона золотистого обладают выраженным дей-
ствием на сердце, у больных с сердечнососудистой недостаточностью уменьшают
одышку, сердцебиение, отеки, снижают венозное давление, увеличивают скорость
кровотока и повышают диурез.
Препараты рододендрона обладают бактерицидным действием в отношении пато-
генных микробов кишечной флоры, стрептококков и стафилококков.
Роза гавайская
Argyreia nervosa
Все части
Роза гавайская, или Аргирея жилистая (лат. Argyreia nervosa) — многолетнее
травянистое растение, вид рода Аргирея (Argyreia) семейства Вьюнковые
(Convolvulaceae) .
Растение родом с Индийского полуострова, оно произрастает по всему миру,
особенно в таких местностях как Гавайи, Африка, и в Карибском районе.
Английское общеупотребительное название растения — Hawaiian baby woodrose
(«малая гавайская древовидная роза»; не следует путать это название с похожим
английским названием, Hawaiian Woodrose, которое относится к другому виду —
Merremia tuberosa). Другие названия растения — «Слоновая драга», «Мохнатая
утренняя слава».
Ботаническое
описание
Представляет собой многолетнюю, достигающую в естественных условиях до 10
метров в длину, лиану. Гавайская роза - весьма декоративное растение с необы-
чайно красивыми воронкообразными цветами самых различных оттенков. Листья у
лианы большие, сердцевидные(до 30см в ширину; покрытые наизнанку, как и моло-
дые побеги, обильным белым опушением) После отцветания образует круглый плод,
внутри которого может содержаться от одного до четырёх семян.
Химический
состав
Семена растения содержат многочисленные амиды лизергиновой кислоты, включая
эргин, эргоновин, и изоэргин. Из этой химической группы происходит хорошо из-
вестный психоделик ЛСД. Психоактивные эффекты, испытываемые после употребле-
ния семян обычно приписываются эргину (также известному как амид d-
лизергиновой кислоты, LSA или LA-111), хотя обоснованность данного утвержде-
ния оспаривается.
Семена также содержат гликозиды. Эти соединения могут вызывать некоторые из
отмеченных побочных эффектов от их употребления. Многие верят, что пушистое
покрытие семян является основной причиной вызывающей «морскую болезнь», одна-
ко известно, что этот «мех» инертен; скорее всего, вызывающий тошноту фактор
содержится в самих семенах.
Использование
Растение ценят за эстетические качества. Семена этого вьюнка иногда исполь-
зуются в качестве расслабляющего средства на Гавайях в основном вместо алко-
голя.
Роза гавайская — редкий пример растения, галлюциногенные свойства которого
были открыты относительно недавно. В то время как другие растения из семейст-
ва Convolvulaceae, такие как Rivea corymbosa (местное название — Ololiuhqui)
и Ipomoea violacea (местное название — Tlitliltzin) использовались в шаман-
ских ритуалах Латинской Америки на протяжении веков, роза гавайская традици-
онно оставалась незамеченной как галлюциноген. Её свойства впервые были ис-
следованы в 1960-х, при этом оказалось, что химический состав её семян прак-
тически идентичен двум видам упомянутым выше, и в действительности она обла-
дает наивысшей концентрацией психоактивных веществ из всего семейства.
Традиционное использование растения в Индии подразумевало употребление ли-
стьев и корней растения (которые не обладают психоактивными свойствами) в ка-
честве антисептических и противовоспалительных лекарств.
Психоделические свойства семян стали известными в основном через их исполь-
зование на Гавайях, на Гаити и Пуэрто-Рико, где обнищавшие представители на-
селения принимали семена в поисках «дешёвого кайфа» в качестве альтернативы
алкоголю. Образец вскоре попал к Альберту Хофманну (профессору, открывшему
ЛСД) , который подтвердил психоактивные свойства и проанализировал химический
состав.
Семена, также как и ЛСД, могут вызвать утробные сокращения, приводящие к
выкидышам при употреблении во время беременности.
На территории США. эргин входит в список DEA, Schedule III. При этом само
растение остаётся легальным. Соответственно, обладание любой частью растения
является полностью легальным. В то же время, экстракция эргина на территории
США. преследуется по закону, однако случаев, чтобы он срабатывал, пока не за-
фиксировано . Растение там не контролируется как предшественник профилирующих
субстанций, так как синтез ЛСД из эргина хотя и возможен, но крайне не прак-
тичен .
С 31 декабря 2009 года в России семена розы гавайской входят в Список 1 Пе-
речня наркотических средств, психотропных веществ и их прекурсоров, подлежа-
щих контролю в Российской Федерации (оборот запрещён).
Рута
Ruta L.
Все части
Рута (лат. Ruta) — род вечнозелёных многолетних душистых трав, полукустар-
ников, кустарников семейства Рутовые (Rutaceae).
Представители рода произрастают в Средиземноморье, Северо-Восточной Африке
и умеренном климате Азии. На территории России произрастает один вид — Рута
душистая (Ruta graveolens).
В России, в средней её полосе, рута вымерзает и разводится лишь как одно-
летнее растение, а так как в первое лето она не цветёт, то растения выдёрги-
ваются с корнем. Но уже в западных областях рута выносит зиму и держится 2—3
года.
Далее в качестве примера рассмотрена Рута душистая (Ruta graveolens) —рас-
тёт в диком состоянии в южной Европе и Крыму по каменистым, освещенным солн-
цем местам.
Ботаническое
описание
Рута душистая — полукустарник, обладает сильным ароматом, достигает в высо-
ту 50—100 см.
Стебель прямостоячий, разветвлённый, деревянистый у основания.
Листья — очерёдные, удлинённо-яйцевидные, дважды- или триждыперисторассе-
чённые, короткочерешковые (верхние — сидячие), мясистые, голубовато-зелёные.
Цветки — мелкие, на коротких цветоножках, зеленовато-жёлтого цвета, пятиле-
пестковые, с десятью тычинками, собраны в щитковидную метёлку. Цветёт в июне
— августе.
Плод — шаровидная четырёхгнёздная коробочка. Семена бурые, мелкие, длиной
1—1,5 мм.
Химический
состав
В траве руты содержится эфирное масло (0,25—1,2 %; по другим данным, 0,1—
0,15 %) , витамин С (156,6 мг%) , дубильные вещества, фуранокумарины, алкалоиды
и флавоноидный гликозид рутин.
В плодах обнаружены следы скиммиамина (0,018 %) и кокусагинина.
В корнях содержится кумарин, фурокумарины, алкалоиды, эфирное масло.
Использование
Лечебные свойства руты душистой изучены мало. Обладает общеукрепляющим,
абортивным, стимулирующим, спазмолитическим, антисептическим и противовоспа-
лительным свойствами.
В научной медицине России рута душистая не используется.
В народной медицине применяется для лечения головной боли, связанной со
спазмом сосудов, с волнением; пневмонии, аменореи, истощения; как противоядие
при укусах змей; при тахикардии, неврозах, подагре, плохом зрении, импотен-
ции, хрупкости сосудов, параличах, атеросклерозе, неврозах, особенно в кли-
мактерическом периоде.
Применяется в виде чая, отвара, настоя, порошка внутрь. Для наружного при-
менения свежую промытую траву руты растирают и готовят из нее мазь. Свежий
сок руты рекомендуется при ранах и гнойных конъюнктивитах. Молодые листья ру-
ты душистой употребляют в пищу. При отравлении большими дозами растения на-
блюдаются слюнотечение, опухание языка, острое желудочно-кишечное расстрой-
ство , брадикардия, затрудненное дыхание.
Рябчик уссурийский
Fritillaria ussuriensis Maxim.
Все части
Семейство Лилейные - Liliaceae.
Растет на сырых песчаных почвах в лесах, на лугах, по речным долинам Даль-
него Востока. Занесен в Красную книгу.
Ботаническое
описание
Рябчик уссурийский Fritillaria ussuriensis Maxim. - многолетнее травянистое
растение высотой до 60 см, с луковицей диаметром 1 см. Стебель тонкий, голый,
в нижней трети безлистный, выше - облиствленный. Листья мутовчатые; верхние
часто парные, линейные, заостренные, длиной до 15 см. Цветки одиночные, на-
клоненные, на тонких цветоножках, немного короче околоцветника. Околоцветник
узкоколокольчатый, снаружи коричнево-фиолетовый, внутри пурпурный, с лиловым
дном, желтым шахматным рисунком и желтеющей верхушкой. Плод -коробочка, об-
ратнояйцевидная, с округлыми гранями и округлой верхушкой. Цветет в мае.
Химический
состав
В луковицах найдены стероидные алкалоиды (в том числе - фритилларин, фри-
сталлин, бертуацин, феймин, беймизин, сибеймин, пингбеймины А, В и С, пин-
гбейнон, уссуриедиен, уссуриединон, соланидин, вертицин, уссуриенин, империа-
лин, вертицинон). В лепестках цветов обнаружены бейминин и фритилларин А.
Феймин оказывает фармакологическое действие, аналогичное атропину.
Растение ядовито; применение препаратов рябчика требует осторожности и вра-
чебного контроля.
Луковицы растения обладают противовоспалительными, антиоксидантными, гипо-
тензивными свойствами. В тибетской и корейской медицине растение применяют в
качестве кровоостанавливающего и лактогенного средства. В китайской медицине
луковицы растения применяют при импотенции и как тонизирующее средство.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)
В МИРЕ НАСЕКОМЫХ
Мариковский П.И.
(продолжение)
КАК НАХОДЯТ ДРУГ
ДРУГА И ОБЩАЮТСЯ
Скрипичные
инструменты
Выйдете в ясный летний день в поле, прислушайтесь. Будет ли это тундра,
лес, степь, пустыня - всюду вы услышите жужжание, попискивание и пиликанье
крошечных скрипок, топот ножек великого множества обитателей нашей планеты.
Весь этот многоголосый оркестр и есть разговор насекомых. Но ваше ухо уловит
не все звуки, исходящие от маленьких музыкантов. Подавляющее большинство зву-
ков недоступно нашему слуху, и вы услышите лишь частицу торжественной симфо-
нии летнего дня. Как же разобраться в многообразии песен насекомых?
Тело насекомых пронизано тончайшими канальцами, проводящими воздух к клет-
кам тела, благодаря которым и происходит дыхание. Легких, как у человека и
позвоночных животных, у них нет. Нет и голосового аппарата. Поэтому звуковые
органы у этой группы животных стали развиваться в другом направлении. Насеко-
мые производят звуки движением всего тела или его частей.
Самым распространенным и, наверное, самым древним музыкальным инструментом
оказался стридуляционный аппарат. Один из участков тела (он может быть в са-
мых различных местах) испещрен мелкими насечками, по которым насекомое водит
другой частью тела с ребрышком или острием. Вместо насечек бывает ряд зубчи-
ков . Звук стрекотания усиливается натянутой перепонкой. Таково в принципе
строение этого аппарата. В некоторых деталях оно может быть очень разнообраз-
ным.
Рис. 1 - Кобылка Хортиппус априкариус Рис. 2 - Сверчок полевой
Рис. 3 - Кузнечик зеленый Рис. 4 - Медведка обыкновенная
Самые неутомимые певуньи - кобылки (рис. 1) - на внутренней поверхности бе-
дер имеют зубчики. Поводя ногами сверху вниз, музыкант цепляет зубчиками за
одну из жилок надкрылий. Звуковая жилка наиболее прочная, выступает острым
ребрышком, рядом с нею - усиливающая звук перепонка. Другие, не менее ретивые
певцы наших полей - сверчки (рис. 2), кузнечики (рис. 3) и медведки (рис. 4)
- поют только надкрыльями, на которых есть зубчатая жилка и скребок. Звук из-
дается только при опускании надкрыльев; в то время как они поднимаются, на-
ступает интервал в пении.
У сверчков на обоих надкрыльях расположено по звуковой жилке и скребку. Ка-
ждое крыло попеременно использует то жилку, то скребок. У кузнечиков звуковой
аппарат сходен со сверчковым, но у них зубчатая жилка находится на левом, а
скребок - на правом крыле. Музыкальный аппарат у сверчков служит дольше, чем
у кузнечиков. В природе сверчки поют громче кузнечиков, их песенная жизнь
дольше.
По данным Чепмена, у сверчков звуковые органы также не симметричны, но в
противоположность кузнечикам они левши. У кузнечиков и у сверчков звук усили-
вается прозрачной мембраной - так называемым зеркальцем, окруженным рамочкой.
Если зеркальце разрушить, проколов иглою его ячейки, или нанести на его рамку
капельку клея, интенсивность звука резко падает. У многих кузнечиков и сверч-
ков звуковой аппарат настолько развит, что крылья не приспособлены к полету.
У многих насекомых, имеющих две пары крыльев, первая пара твердая (надкры-
лья) , прикрывает сверху вторую, перепончатую. Умение распевать песни было ку-
плено дорогой ценой: став голосистыми, певцы перестали летать. Очевидно, пер-
вое в их жизни оказалось важнее. У кобылки Метона прыгательные ноги годны
только для стрекотания и неспособны к прыжку, а брюшко раздуто и служит резо-
натором .
Растянутое брюшко, наполненное воздухом, имеется у целого семейства кобылок
Пневморидэ. Замечательно то, что звуковые аппараты имеются только у прыгающих
кобылок и отсутствуют у ползающих. Почему - неизвестно. Быть может, распевая
песни, надо уметь вовремя ускакать от опасности.
У самца сверчка Локсоблеммус эквестрис развился дополнительный звуковой ап-
парат на необычном для этой группы насекомых месте - на голове. Здесь основ-
ной членик усиков несет длинный вырост, который трется о расширенный выступ
лобного ребра. Очевидно, он служит для подачи особых сигналов в дополнение к
звукам обычной скрипки. Вообще, у многих кобылок, кузнечиков и сверчков наря-
ду с обычными звуковыми аппаратами существуют и дополнительные, и каждый год
ученые открывают ранее не известные.
Звуковая мембрана на одном крыле кузнечика Теттигония окружена толстой рам-
кой. По рамке скребет смычок другого крыла. Так, некоторые кобылки стрекочут,
потирая надкрылья о брюшко, переднеспинку - о пару средних ног или бедра зад-
них ног - о брюшко. У бескрылого кузнечика Эугастер спинулозус недавно был
описан необычный стрекотательный аппарат, расположенный на среднегруди. Уче-
ный Кован, исследовавший музыкальные способности прямокрылых, считает, что
известные нам приемы стрекотания - только маленькая часть их возможного раз-
нообразия .
У личинок очень интересных сахарных жуков Пассалид, живущих семьями, задние
ноги целиком превратились в звуковой аппарат, стали крошечными культяпками,
не пригодными для передвижения. Тазики этих ног покрыты поперечными складка-
ми. Ими личинки трут о специальную площадку на тазиках средних ног, издавая
звуки.
Жуки щелкуны (рис. 5), те самые, которые запоминаются нам с детства своей
оригинальной способностью лежать на спинке и с резким щелчком подскакивать
кверху, переворачиваясь в воздухе, обладают оригинальным способом звучания.
Длинный шип на переднегруди снизу входит в щель среднегруди. При вытаскивании
и погружении этого шипа и раздается громкий щелчок.
Осы не отличаются музыкальными способностями. Тем не менее, по иронии судь-
бы, самыми разговорчивыми оказались осы немки (рис. 6) , прозванные так за
свою якобы молчаливость. Самки этих ос бескрылы, мохнатые, сутулясь, быстро
снуют по земле в поисках пищи. Потревоженные, они довольно громко и тонко пи-
щат.
*
•м
Nc:
Рис. 5 - Жук-щелкун
Рис. 6 - Оса-немка
Часто попискивает и крылатый самец, разыскивая самку. Звуковые органы немок
расположены, по одним данным, на третьем и четвертом сегментах брюшка, по
другим - на талии узкого членика между грудью и брюшком.
Муравьи подсемейства Мирмицинэ, Понеринэ и Долиринэ обладают площадкой на
втором членике талии, расчерченной бороздками. По ней скользит острый выступ
переднего сегмента брюшка. Под микроскопом эта площадка напоминает поверх-
ность долгоиграющей пластинки и разлагает свет на участки спектра, повторяя
цвета в определенной последовательности, что, очевидно, связано со структурой
бороздок.
Многие клопы издают отчетливые, хотя и негромкие звуки. Этот отряд природа
щедро одарила приборами звучания. Уже сейчас у них зарегистрировано около
пятнадцати различных видов. Многие тараканы, жители тропических стран, также
наделены музыкальными способностями. Ими обладают представители пяти родов
этого отряда. Таракан Леукофа мадера стрекочет, потирая бороздчатыми площад-
ками, находящимися на задних углах переднеспинки, по специальным участкам в
основании надкрылий. Другие тараканы ударяют крыльями по брюшку или трут ими
о брюшко или переднеспинку.
Умеют петь и некоторые бабочки. Самцы бражника Протамбулюкс атригилис изда-
ют характерный звук при помощи сложно устроенного стрекотательного аппарата,
расположенного на последних члениках брюшка. Этот аппарат имеется у всех
бражников (рис. 7) , но форма и расположение бугорков на половом придатке,
трением которых о восьмой членик брюшка и вызывается пение, различается у
разных видов. Есть бражники, у которых звуковой аппарат расположен на щупиках
и на хоботке. Бабочки Нимфалиды стрекочут при помощи задевающих друг за друга
жилок на крыльях. У бабочки Текофора лапки задних ног очень изменены ради му-
зыкальных целей и задевают за особую жилку на задних крыльях. Интересно, что
куколки таких бабочек, как толстоголовки, махаоны, волнянки, бархатницы, не-
смотря на свою кажущуюся неподвижность, стрекочут, если их потревожить, поти-
рая брюшные сегменты друг о друга или ребрышком или бугорком на брюшке о
стенки кокона (совки).
Листон описал около ста видов куколок бабочек, обладающих подобными способ-
ностями. У куколок голубянок звуковой аппарат состоит из взаимно соприкасаю-
щихся микроскопических зубчиков и бороздок, располагающихся в тонкой складке
кутикулы между пятым и шестым сегментами брюшка.
Среди мух мало тех, кто обладает искусством стрекотания. Но представители
семейства львинок (рис. 8) умеют поскрипывать, потирая крылья о грудь. Подоб-
ным искусством обладают некоторые мухи-пестрокрылки, у которых крыло вибриру-
ет, задевая за ряд из 20-25 щетинок на третьем брюшнрм сегменте.
Есть стрекотательные органы и у мелких насекомых. Даже такие крошки, как
тли и листоблошки, обладают ими. Стрекочут и лилипуты трипсы.
Рис. 7 - Бражник Рис. 8 - Муха-львинка
Жужжание,
скрежетание,
постукивание
Множество насекомых в полете жужжат крыльями, и, хотя для некоторых из них
это гудение лишено смысла, многие воспринимают его как определенные звуковые
сигналы. Вероятно, поэтому жужжание крыльев самок отличается от жужжания
крыльев самцов, а самцы многих одиночных пчел и крупных мух разыскивают под-
руг преимущественно по звуку. Тут, как говорится в известной народной песен-
ке , «я милого узнаю по походке».
Пение крыльев может быть выразительным, разнообразным и довольно громким.
Нудный писк комара самки - это вибрация крыльев с поразительной быстротой -
около 500 взмахов в секунду. Заслышав его, вегетарианцы-самцы тотчас летят на
поиски своих питающихся кровью супруг. В это время даже громкий шум не может
помешать их поискам. Колебание крыльев, а также тон и тембр жужжания у раз-
личных насекомых имеют множество оттенков. Комары взмахивают крыльями 300-600
раз в секунду, осы - 250, пчелы - 200-240, мухи - 150-190, шмели - 130-170,
слепни - 100, божьи коровки - 75, майские жуки - 45, стрекозы - 38, саранча -
20, бабочки - 10-12.
Домашняя муха исполняет в полете только одну ноту «фа», а ее крылья колеб-
лются 354 раза в секунду, ни больше, ни меньше (20700 раз в минуту!). Комары
пищат, шмели грозно гудят, от крыльев бабочек исходит нежный, но хорошо раз-
личимый шорох. Мухи-дрозофилы, излюбленный объект для исследований генетиков,
объясняются друг с другом только вибрацией крыльев.
Самцы крохотных комариков хирономид, комариков галлиц, грибных комариков
собираются в большие рои, и тогда от множества синхронно работающих крыльев
исходит тихий, но различимый даже для слуха человека звон, призывающий самок
присоединиться к обществу кавалеров. Правда, есть предположение, что рой ко-
мариков посылает еще и особые импульсы для того, чтобы облегчить встречу с
самками.
Пчеловоды хорошо знают, что жужжание крыльев пчел имеет множество оттенков,
и каждый означает определенный сигнал, пчелиное слово, фразу. Крылья - пре-
восходный инструмент не только для жужжания. Ими можно шуршать, щелкать, хло-
пать , скрипеть. Самка бразильской бабочки Агеронии резко и громко щелкает,
ударяя ребром переднего крыла по груди. Так же делают бабочки Гилофила, оби-
тающие в Европе, и бабочки Тимпанистес - в Индии. Кобылки - главные певуньи -
издают звуки не только при помощи задних ног и надкрылий. Сидя на земле, они
вибрируют крыльями, постукивая о ноги или щелкая ими в полете.
В пустынях Средней Азии многие большие и ярко раскрашенные кобылки, совер-
шая в воздухе сложные пируэты, щелкают крыльями. У кобылки Савиньи (рис. 9)
модуляции совершаются в воздухе, и на земле они достигают наибольшей сложно-
сти. Короткокрылая и лишенная обычного звукового аппарата кобылка Эунапиус
террулентус издает брачные звуки, ударяя надкрыльями о бедро средних ног.
Иногда жужжание крыльев не имеет прямого отношения к сигнализации. Так,
шмели, собирая пыльцу с цветов, громко попискивают. Оса Сцелифрон (рис. 10),
собирая комочки грязи и пристраивая их к ячейкам для личинки, громко и тонко
жужжит крыльями.
Рис. 9 - Кобылка Савиньи Рис. 10 - Оса Сцелифрон
Рис. 11 - Оса Аммофила Рис. 12 - Шмель земляной
Оса Аммофила (рис. 11), когда роет норку и собирает приставшие к земле ку-
сочки, катышки почвы или камешки для заделки хода в норку, также издает звук,
напоминающий жалобное жужжание мухи, попавшей в тенета паука.
Длительными наблюдениями в поле мне удалось доказать, что подобное жужжание
крыльев вызывает вибрацию тела. У шмелей (рис. 12) эти вибрации служат ради
того, чтобы стрясти в свои корзиночки прочно держащуюся на тычинках пыльцу, у
осы Сцелифрон - для лучшей укладки жидкой глины на свой строительный объект,
подобно тому, как арматурщики используют вибратор для укладки бетона в фунда-
менты .
Оса Аммофила имеет своеобразный аппарат, изученный мною и представляющий
собой прообраз широко используемого отбойного молотка. В ее груди между мощ-
ными крыловыми мышцами находится воздушная полость, от которой идет воздушный
канал, заканчивающийся в голове. Вибрация крыловых мышц передается через воз-
дух по воздушному каналу к голове и челюстям. Весьма вероятно, что эти звуки,
сопутствующие работе насекомого, в известной мере тоже являются сигналами.
Многие кобылки скрежещут челюстями, посылая звуковые сигналы. В противопо-
ложность человеку, у которого подобное скрежетание зубами выражает гнев, бес-
силие и злобу, у крылатых ухажеров оно звучит ласковым призывом для подруг.
Кобылка Паратилотропидиа бруннери издает челюстями звуки в довольно широком
диапазоне, которые, вероятно, содержат код сигналов. Над его расшифровкой
ученым придется еще немало потрудиться.
Ну, а как быть тем, чье тело не имеет никаких приспособлений для звуковых
упражнений? Древесный сверчок Меконема усиленно барабанит животом по ветке,
на которой сидит, и таким образом сообщает о своем существовании. Крылья его
не пригодны для пения. По другим сведениям, сверчок Меконема талласикум топа-
ет по ветке ногой и одновременно вибрирует брюшком.
Кузнечики Эфиппигеры передают друг другу сигналы дрожанием тела через почву
или через растение, на котором сидят. Для подачи же дальнего сигнала они ис-
пользуют обычное стрекотание.
Тихие и мерно тикающие звуки издают жуки-точильщики, сидящие в древесине,
постукивая головой о дерево. Видимо, собираясь выбраться из своих ходов для
совершения брачных дел, они заранее договариваются о своем намерении. Эти
звуки настолько напоминают тиканье часов, что породили даже суеверие. В Анг-
лии когда-то верили, что эти жуки предвещают смерть одному из обитателей дома
и отсчитывают его последние секунды. Из-за этой мрачной и понапрасну приписы-
ваемой жукам способности их назвали могильщиками, или жуками «часы смерти»
(Dead-watch). Невинное постукивание крошечного обитателя древесины, возможно,
приблизило смертный час не одного из суеверных жителей старой Англии.
Рис. 13 - Кобылка Оедипода
Очень сходные тикающие звуки издают частыми ударами брюшком о бумагу или
дерево крошечные насекомые - сеноеды, часто встречающиеся в наших домах. На
брюшке этого насекомого развит небольшой твердый узелок, выполняющий роль
своеобразного молоточка для сигнального постукивания. Эти звуки хорошо разли-
чимы в тишине, особенно ночью. Самцы веснянок бьют брюшком по стеблям расте-
ний и, вызывая их вибрацию, сигналят самкам. Кобылка Оедипода (рис. 13) топо-
чет по земле, ударяя по ней голенью задней ноги.
Солдаты термита Зоотермопсис, используя среднюю пару ног как опору, ритмич-
но ударяют о ходы своего жилища челюстями и затылком. Два-три удара прерыва-
ются паузой в половину - одну секунду. Рабочие и личинки этого же вида издают
звуки, потирая головой о крышу своих ходов. Один из самых крупных муравьев в
нашей стране - красногрудый древоточец - ударяет челюстями о древесину, за-
ставляя настораживаться окружающих его членов общины. Хотя, как говорилось
выше, возникновение и развитие звуковых сигналов у насекомых пошло по другому
пути, чем у позвоночных животных - обладателей легких и гортани, тем не ме-
нее, среди насекомых нашлись певцы, научившиеся использовать для пения струю
воздуха. Так, крупные бескрылые тараканы, обитающие на острове Мадагаскар,
распевают, выпуская воздух из трахей и пропуская его через дыхальце второго
сегмента брюшка. Створки дыхальца отлично выполняют роль голосовых связок.
Крупная бабочка бражник «Мертвая голова», получившая столь нелестное про-
звище за рисунок на груди, напоминающий череп человека, при помощи глоточной
мускулатуры засасывает воздух в кишечник и с силой выталкивает его через хо-
боток. При этом, используя ротовой аппарат как голосовые связки, она неожи-
данно громко пищит. Впрочем, этот писк бывает глухим и звонким. Долгое время
механизм возникновения этих звуков оставался загадкой, пока не удалось дока-
зать, что глухие звуки происходят не от вибрации придатков (эпифаринкса) ро-
тового аппарата, а от колебания столба воздуха в полости хоботка при резком
замыкании этой полости. Писк же вызывается прохождением воздуха из глоточной
полости в полость хоботка сквозь щель, возникающую при отведении в сторону
ротового придатка.
Некоторые другие бражники пищат, пропуская воздух над специально вибрирую-
щей мембраной. По другим сведениям, вибрация получается при помощи образова-
ний, подобных голосовым связкам, и равна около 280 колебаний в секунду, но
происходит во время засасывания воздуха хоботком.
Рис. 14 - Цикада Цикадетта празина
Самый сложный музыкальный аппарат - у насекомых, вибрирующих специальной
Рис. 15 - Бабочка-медведица
мембраной. Их называют барабанщиками. Мембрана приводится в движение особым
мускулом. Барабанщики встречаются среди клопов Пентатомидэ, реже - среди ба-
бочек медведиц.
Лучше всего мембрана развита у крупных цикад, у которых она больше изучена
(рис. 14). У клопов-Пентатомид так называемая цимбала расположена на спаянных
вместе первом и втором сегментах брюшка с воздушным мешком под ними. У бабоч-
ки медведицы (рис. 15) цимбала представляет собой участок тонкой кутикулы
сбоку среднегруди.
У цикад, обладателей наиболее сложно устроенного звукового аппарата, первый
и второй членики брюшка сильно изменены. Мембрана и воздушная полость, распо-
ложенная под нею, управляются особыми мышцами. Пение зависит от натяжения
мембраны, а также изменения объема воздушной полости - резонатора. Поют толь-
ко цикады-самцы, относящиеся к семейству певчих цикад. Это дало повод древне-
греческому поэту Ксенарху не без сарказма заметить: «...Счастливы мужья цикад,
ибо их жены безголосы». Впрочем, у некоторых цикад поют также и самки. Пение
всех остальных многочисленных мелких цикадок, которыми буквально кишит расти-
тельность степей и пустынь, почти недоступно нашему слуху.
Кто как слышит
Тот, кто поет, должен и слышать. Какие органы слуха у насекомых? Органы
слуха имеют многие насекомые, даже те, у кого нет видимых органов звучания. У
красивой бабочки Хризирида рифеус обнаружены органы слуха в виде пещерки на
третьем сегменте брюшка. Найдены органы слуха по бокам первого сегмента брюш-
ка и у многих пядениц (рис. 16), лишенных органов звучания. Обнаружены они
также на среднегруди и у других бабочек.
Д. Хексли и Л. Кох в своей книге о языке животных сообщают, что музыка за-
ставляет гусениц бабочек-медведиц и пядениц угрожающе поднимать переднюю
часть туловища в ожидании врага. «Это зрелище до смешного выразительно, когда
это делают одновременно сотни гусениц». Гусеницы воспринимают звуки нежными
волосками, покрывающими тело.
Превосходно развиты органы слуха у самых певучих насекомых - кобылок, куз-
нечиков , сверчков. У кобылок - это хорошо развитая перепонка на первом брюш-
ном сегменте. У кузнечиков и сверчков «уши» в виде узких щелей с мембраной
расположены на голенях передних ног. Недавно было доказано, что от слуховых
щелей идут воздушные каналы, заканчивающиеся в груди. Они-то и уравновешивают
давление воздуха на мембране с обеих сторон.
Так же, как у млекопитающих, подобное устройство достигается при помощи ев-
стахиевых труб. Многие исследователи утверждают, что у большинства насекомых
слух отсутствует, но колебания воздуха, воды и почвы хорошо воспринимаются
различными органами, в том числе и специально устроенными щетинками. Так, на-
пример, доказано, что тонкий писк полета самки комар-самец улавливает особо
чувствительными волосками своих усиков. Эти волоски вибрируют в унисон со
звуками крыльев летящей самки. Они настроены на эту частоту, на другие звуки
не реагируют и подобны узко ориентированным аппаратам. Самцов комаров, пере-
датчиков тропической малярии, например, привлекают колебания от 500 до 550 в
секунду. Их подруги производят звуки биением крыльев со скоростью от 449 до
603 взмахов в секунду. Самцы улавливают эти звуки на фоне громкого шума, он
им нисколько не мешает. Оказалось, что комары, чем-либо испуганные, издают
совсем другой звук, чем когда летят, зачуяв добычу. Этот звук можно имитиро-
вать , пугая и разгоняя докучливых кровососов.
Глухи якобы тараканы, и воспринимают они не сам звук, а вибрацию, вызванную
ими в почве. Как будто экспериментально доказано, что таракан Хенсонтендениа
эпилампроидес, издающий характерные звуковые импульсы, практически глух к ним
и находится в положении солиста, не слышащего своего собственного голоса.
Предполагается, что и пчелы глухи, и звуки они воспринимают как механические
колебания. Если же и есть слух у пчел, то он крайне несовершенен и слаб. Ин-
тересно, что у самых ретивых музыкантов - сверчков-трубачиков (рис. 17), рас-
певающих свои песни, как правило, дружным и согласным хором, самки лишены ор-
гана слуха.
Рис. 16 - Бабочка-пяденица Рис. 17 - Сверчок-трубачик
Вместе с тем у термитов, сигналящих ударами головой по твердой опоре, на
которой они сидят (почве, ветке), и вызывающих ее сотрясение, найдены по-
особому устроенные подколенные органы, которые, как показали исследования,
очень тонко приспособлены к восприятию этих сотрясений. Эти органы почти не
реагируют на другие сотрясения и звуки. В связи с этим напрашивается мысль о
том, что наши знания о слухе насекомых еще очень несовершенны, чтобы судить о
том, насколько чутьисто или, наоборот, глухо то или другое насекомое. Весьма
вероятно, что их кажущаяся глухота объясняется тем, что насекомые слышат
только те звуки, которые имеют для них особенное и жизненно важное значение,
оставаясь глухими к звукам посторонним и чуждым.
Мы познакомились с устройством разнообразных звуковых аппаратов и способами
звучания у насекомых. В природе все имеет определенное предназначение. Для
чего же существуют песни насекомых?
Звуки
предупреждают
и угрожают
Таракан Хенсонтендения эпилампроидес, о котором мы уже говорили, глух к
собственному голосу, который акустически похож на звуки, издаваемые грызуна-
ми . Предполагается, что пением таракан защищается от своих врагов грызунов. В
случае опасности палочники Эурикнема голицети и Тропидоклерус чилдрении при-
нимают угрожающую позу и одновременно издают свистящие звуки. Одна из крупных
североамериканских кобылок при опасности сопровождает выделение неприятного
секрета свистящими звуками. Потревоженные навозный жук Гелиокоприс моунотус,
жук-носорог Ксилотропес гидеон, гусеница индийского бражника Лангин ценцерои-
дес громко и резко пищат или шипят, отпугивая врагов. Пичужку, вознамерившую-
ся полакомиться этими насекомыми, внезапный звук ошеломляет, заставляет обра-
титься в бегство.
В состоянии возбуждения, вызванного испугом, издают щипящие звуки жуки
Оулема. Жуки дровосеки (рис. 18), пугая врага, скрипят. Кузнечик Диктиофорус
латицинотус, почуяв опасность, с резким шипением выпускает из грудных дыхалец
вонючую жидкость. Очень слабый прерывистый звук, который издают куколки мно-
гих бабочек, отпугивает наездников и других врагов этой наиболее беззащитной
и уязвимой стадии развития бабочки. Защищаясь от врага, скрипят бабочки Пар-
нассиус Мнемозине (рис. 19).
Рис. 18 - Жук-дровосек Доркадион Рис. 19 - Бабочка Мнемозина
(Парнассиус мнемозине)
Не так давно стала известна удивительная способность летучих мышей к эхоло-
кации. Издавая высокочастотные звуки, летучие мыши по отражению звуков точно
определяют в темноте расположение предметов, что при плохом зрении и быстром
полете имеет большое значение для этих зверьков. Их голосовой и слуховой ап-
параты в принципе точно соответствуют широко используемому в мореходном деле
прибору эхолоту. При помощи эхолокации летучие мыши точно определяют нахожде-
ние в воздухе и своей добычи - ночных бабочек.
Интересно, что многие бабочки семейства Арктидэ и Ктенухидэ, обладающие
предостерегающей окраской и запахом, при полете с каждым ударом крыла посыла-
ют еще высокочастотные импульсы в 15000 гц. Они очень напоминают эхолокацион-
ные звуки летучих мышей и, как показали специальные эксперименты, защищают их
от нападения. Органы слуха этих бабочек отчетливо реагируют на звуки частотой
до 10 000 гц. Такой же способностью обладают и многие другие ночные бабочки.
Оса немка, или, как ее еще называют, бархатный муравей, в случае опасности
издает громкий негодующий писк. При испуге пищат и клопы семейства Циднидэ.
Личинки ручейника (рис. 20), обитающие в своих чехликах-домиках, громко стре-
кочут, если кто-либо пытается проникнуть в их жилище. Защитное стрекотание
издают и тараканы. Злое жужжание пчел, ос, шершней и других жалящих насекомых
имеет вполне определенное значение, предупреждает о расправе за потревоженный
покой. Да и обычное пение крыльев жалоносных насекомых служит своеобразным
предупреждением для любителей полакомиться ими.
Пчелам и осам подражают яркой расцветкой и формой тела множество совершенно
безобидных мух и даже несколько видов бабочек и жуков. У некоторых из таких
обманщиков гудение крыльев такое же, как и у их косвенных жалоносных покрови-
телей. У жуков Некрофорус (рис. 21) окраска кончика брюшка походит на шмели-
ную . Потревоженные, защищаясь, они резко жужжат. Звуковая мимикрия под шмеля
защищает жуков от птиц и млекопитающих.
Рис. 20- Личинка ручейника
в своем домике
Рис. 21- Жук Некрофорус
Стрекочут при опасности все жуки рода Берозус. Цикада Цикадатра кверула
(рис. 22), обитающая в пустынях Средней Азии, схваченная рукой, громко и не-
годующе кричит, заставляя от неожиданности отпустить на волю пленницу. Уче-
ный, ее впервые описавший, за этот звук дал ей название кверула, что означает
«тревожная».
Рис. 22 - Цикада Цикадатра кверула
Многие насекомые, обладающие музыкальными способностями, в случае опасности
кричат изо всех сил, отчасти пытаясь спасти свою жизнь, отчасти инстинктивно
предупреждая своих родственников о грозящей опасности. Предостерегающие звуки
обычно негромкие, их полагается издавать вблизи от врага. Угрожающие звуки,
особенно в критические минуты жизни, а также звуки бедствия, напротив, могут
быть сильными. Кроме того, эти звуки обычно отличаются широким диапазоном и
не так специфичны, как другие. В известной мере они представляют собой сигна-
лы «международного значения», подобно известному сигналу бедствия.
Приглашают встретиться,
составить компанию
Большинство насекомых одиноки и не испытывают от своего отшельнического об-
раза жизни неудобств. Но иногда они объединяются в скопления, например при
массовых переселениях, или предпочитают держаться вместе в предвидении брач-
ных дел.
Так, некоторые личинки саранчовых снабжены звуковыми аппаратами, хотя и ме-
нее совершенными, чем у взрослых, и иногда посылают друг другу сигналы только
ради того, чтобы быть вблизи, вместе, рассеянными, но связанными узами родст-
ва обществами. Звуки, которые издает в полете стая саранчи, служат как бы
приглашением для остальных присоединиться и следовать вместе. Эти же звуки на
взлете означают команду для начала массового путешествия. Значение их доказы-
вается весьма простым экспериментом: с поврежденным органом слуха саранча не
реагирует на взлетевшую или летящую мимо стаю сородичей, оставаясь к ней со-
вершенно равнодушной. Если сидящей на земле саранче проиграть записанные ра-
нее на магнитофон звуки взлета стаи, она тотчас же поднимается на крылья. Так
летящая саранча постепенно собирается в колоссальные скопления.
Насекомые малы, их способность преодолевать расстояния, особенно у малопод-
вижных, ничтожна. Поэтому умение найти друг друга в огромном мире, к тому же
полном всяческих опасностей, играет решающую роль в продолжении рода. Особен-
но трудно разыскивать друг друга насекомым крошечным и редким. Опасность за-
теряться очень велика. И чтобы ее избежать, природа снабдила насекомых самыми
различными приспособлениями, многие из которых пока нам неведомы и, по-
видимому, удивительны по своей уникальности.
Для поисков друг друга большое значение имеет звуковая сигнализация. Не бу-
дет преувеличением сказать, что большинство песен насекомых - призывные, при-
глашающие встретиться. Стрекотание, потрескивание крыльев в полете, жужжание
и щелканье ими - извещение о себе, объявление о желании встретиться или при-
глашение объединиться, составить общий хор.
Еще в 1910 году венгерский ученый Реген, подставляя к самцу поющего кузне-
чика микрофон, через громкоговоритель передавал звуки его песни в другое по-
мещение . Самка, вызванная по телефону, заслышав призывы самца, подлетала к
громкоговорителю и даже пыталась в него проникнуть. Замечено, что некоторые
насекомые поют дольше и громче, если их общество немногочисленно, разрежено,
как бы предпринимая попытку собрать как можно больше себе подобных. Так ведут
себя, например, цикады Меинума опалифера.
Склонность к музыкальным призывам больше свойственна мужской половине шес-
тиногого народца. У кобылок, сверчков, кузнечиков, цикад, многих жуков и мух
призывные песни исполняют только самцы. Такое неравномерное распределение да-
рований биологически вполне оправдано. Поющее насекомое подвергается большей
опасности, его легче обнаруживает птица, зверь, и ему труднее сохранить
жизнь. И, тем не менее, опасность, которой подвергаются певцы, оправдана, и
убыль самцов восполняется их полигамическими способностями.
Но все в жизни насекомых имеет множественные исключения. Так, самцы и самки
многочисленных мелких цикадок участвуют на разных правах в призывных сигна-
лах, и между двумя особями часто возникает оживленная перекличка. На пение
самца самка отвечает барабанной дробью, по которой и ориентируется самец.
Встретившись перед копуляцией, пара еще продолжает петь продолжительное вре-
мя, как бы совершая подобающий в подобной обстановке и «продуманный» предками
ритуал. После копуляции самка замолкает, самец же через некоторое время от-
правляется на поиски очередной невесты. Песни мелких цикадок необычно тихи и
едва воспринимаются человеком.
У трех видов крупных короедов, принадлежащих к роду Ипс, И. конфузус, И.
пондероза, И. оегонис, звуковой аппарат развит только у самок. Трением задней
части головы, снабженной площадкой с бугристой поверхностью, о площадку на
внутренней поверхности переднегруди они издают звуки, слышимые человеком. По-
видимому, эти звуки имеют какое-то значение в сложной полигамической семье
короедов.
Как уже было замечено, самцы и самки пчел, мух, многих бабочек в полете с
различной быстротой взмахивают крыльями. Эти взмахи вызывают соответственно
различное звучание. Так, например, песня крыльев самцов лесной лафрии (рис.
23) в Заилийском Алатау, летающей осенью, звучит выше песни самок примерно на
две ноты. Самки долгоносиков Конотрахелюс ненуфар и К. гибсон, услышав пение
самца, тотчас отвечают на него характерной звуковой посылкой. Пение самцов и
самок долгоносиков разных видов этого рода заметно различается. Кроме того,
звуковой аппарат самок развит слабее, их пение заметно тише.
Недоразвитыми звуковыми аппаратами обладают самки многих насекомых. Вероят-
но, исторически они были у обоих полов одинаковы, а ныне существующую звуко-
вую «эмансипацию» женской половины насекомых в известной мере можно рассмат-
ривать как явление архаическое.
Есть недоразвитый звуковой аппарат и у самок прямокрылых. Мне не раз прихо-
дилось наблюдать, как при встрече с поющим самцом самка сверчка Гриллюс де-
зертус (рис. 24), а также кобылки рода Хортиппус (рис. 25) совершала беззвуч-
ные движения, как бы подражая самцам. Возможно, они также участвовали в зву-
ковой перекличке, но только очень слабыми голосами. Может быть, пытаясь из-
влечь из своего музыкального аппарата едва различимый шепот, самка тем самым
подчеркивает принадлежность встреченного музыканта к своему роду, клану или
расе, опасаясь оказаться жертвой бесплодного межвидового скрещивания. Таким
образом, ее песня служит своеобразным опознавательным эталоном.
Рис. 23 - Хищная муха-ктырь Лафрия Рис. 24 - Сверчок Гриллюс
Поющие
хором
Самцы поют и для себя, особенно когда им надо собраться вместе на многочис-
ленные хоровые состязания. Таковы певчие цикады. Их хоровое пение бывает на-
столько оглушающим в пустынях Средней Азии, что, проезжая мимо скопления на-
секомых на автомашине, невольно теряешь контроль над работой мотора, так как
не слышишь его. Большими скоплениями, по несколько сотен тысяч, собираются
кузнечики в низких горах пустынь Семиречья. Часто бывает так, что, заселив
один из распадков, они всю ночь напролет безумствуют в учащенном и беспрерыв-
ном пении, мешая спать путешественнику, тогда как в других таких же распадках
царит глубокая тишина.
Большими скоплениями собирается и один из замечательных по своему музыкаль-
ному мастерству сверчок солончаковый Эугриллодес одикус (рис. 26) в пойме ре-
ки Или. Между отдельными хорами может быть большой разрыв, в несколько кило-
метров . Чудесные певцы степей и южных склонов гор сверчки-трубачики Оекантус
тураникус (рис. 27) непременно собираются скоплениями и только в скоплениях
проявляют свою удивительную неутомимость при песенных состязаниях. Хор труба-
чиков - своеобразный и хорошо слаженный музыкальный коллектив. С наступлением
вечера, обычно в начале его, запевает один из наиболее ретивых исполнителей;
ему отвечает другой, и вскоре вся степь звенит от многоголосого хора. Хористы
поют строго в унисон, тот, кто устал, отдыхает, после чего вновь вступает в
спевку, не нарушая установившегося ритма. Иногда без видимой, казалось бы,
причины сверчки все сразу замолкают на некоторое время, устраивают согласо-
ванный перерыв.
Рис. 25 - Кобылка Хортиппус Рис. 26 - Сверчок солончаковый
(Эугриллодес одикус)
Рис. 27 - Сверчок-трубачик Рис. 28 - Цикада Цикадатра кверула
Оекантус тураникус
У цикад Орхелимум вульгаре и Магицикада кассини все участники хора начинают
петь только тогда, когда подаст голос запевала. Замедленная звукозапись пока-
зала, что у двух поющих цикад одна всегда играет роль ведущей, а вторая при-
соединяется к ней через некоторое время. Если остановить ведущую, то останав-
ливается и подпевала.
Цикада-запевала Цикадатра кверула (рис. 28) начинает свои позывные коротки-
ми чириканиями, как бы приглашая принять участие в спевке. Иногда позывных
оказывается недостаточно, чтобы нарушить пассивность остальных, цикады мол-
чат , не проявляя желания музицировать. Позывные играют роль раздражителя, на
который рефлекторно отвечают остальные. Этим раздражителем может быть и со-
вершенно чужой, но определенной частоты звук, например шум работающего мотора
машины или даже гул далеко пролетающего самолета. В этом мне не раз пришлось
убедиться во время многочисленных путешествий по пустыням. Звук мотора авто-
машины выводит из молчания и таких одиночных певцов, как белолобый кузнечик
Дектикус альбифронс. Водитель, досадуя на крики цикад и кузнечиков, не подоз-
ревает того, что сам нарушил их молчание.
Пойма реки Или близ Поющей горы.
Хором поют не только цикады, сверчки и кузнечики. Слаженно поют и водяные
клопы Сигара стриата и Калликорикса преаста. Способность к синхронному пению
этих насекомых в какой-то степени отражает общественные связи, существующие
между ними. У этих клопов отмечены два типа звуков: точащие и чирикающие, ко-
торые возникают или от одновременной или от попеременной работы звуковых ап-
паратов обеих сторон тела.
Брачное роение мелких муравьев, комариков также представляет собой по суще-
ству хоровое исполнение позывных сигналов. Оно сопровождается своеобразным
передвижением участников, во время которого, вероятно, возникают особые им-
пульсы посылок. Мне не раз приходилось наблюдать, как рой грибных комариков в
густом сосновом лесу в окрестностях Томска совершал быстрые маятникообразные
движения в горизонтальном направлении и в то же время медленно плыл по лесу,
как бы извещая всюду рассеянных самок о себе. Иногда весь рой неожиданно де-
лал резкий рывок в сторону, вверх или вниз.
В сосновом лесу.
Аналогичные манипуляции совершают и рои комаров-хирономид и даже рои мелких
муравьев пустыни Плагиолепис пигмеа и Феидолла паллидула. Нечто подобное хо-
ровому пению существует у многих кобылок. У них стрекотание предназначено не
только для самок, но и для того, чтобы каждый мох1 придерживаться своего опре-
деленного участка, своей территории. В результате такого упорядоченного раз-
мещения большая поляна, участок степи, леса, луга как бы разделены между от-
дельными участниками, которые поддерживают постоянную связь.
Кобылка, перемещающаяся по чужим владениям и разыскивающая для себя свобод-
ное местечко, посылает особые звуковые сигналы, как бы оповещая законных вла-
дельцев о своих поисковых намерениях для того, чтобы не возникли недоразуме-
ния. Объявление пением права на закрепленный участок свойственно и певчим
птицам.
У некоторых прямокрылых личная территория строго охраняется от посяга-
тельств самцов своего же вида. Вместе с тем почти рядом могут оказаться мирно
распевающие насекомые разных видов. Они терпимо относятся друг к другу, кон-
куренции между ними нет. Но некоторые кобылки собираются в тесные дружествен-
ные скопления.
Ревнуют,
ссорятся,
ухаживают
Когда два поющих кузнечика Эфиппигер оказываются рядом, они чередуются в
пении. Затем один из них атакует и изгоняет другого. Интересно то, что хозяин
территории гораздо активней и смелее в противоположность пришельцу и, как
правило, всегда выходит победителем из стычки. Видимо, «сознание» своей пра-
воты придает ему силы, что и способствует тому порядку, без которого течение
брачных дел было бы нарушено.
Когда два самца прямокрылого Фолиолептера гризеоаптера находятся в пределах
слышимости друг друга, песни одного из них заглушают другого. Поэтому конку-
ренты или поют синхронно, или, оказавшись близко друг от друга, изменяют ко-
роткое стрекотание на длительное, как бы стараясь не попасть на промежуток
молчания. Иначе один из поющих прерывает другого.
У широко распространенной кобылки Хортиппус биколор качество и ритм песни
непостоянны, изменчивы, за исключением песни соперничества, как сообщает Р.
Шовен, очень суровой по своему содержанию и форме. Некоторые насекомые, пишет
этот же автор, исполняя песню соперничества, прислушиваются к песням чужаков.
Так, кобылка Омоцестус руфипес отвечает на стрекотание кобылки Омоцестус ви-
ридулус. В том случае, когда два рядом расположившихся музыканта начинают ме-
шать друг другу, и возникает конфликтная ситуация, один из них заводит песню
соперничества или агрессивную песню, которая служит предупреждением или даже
предшествует нападению.
Поединки из-за территории не столь уж редки. Особенно драчливый нрав у
сверчков. Эту черту их поведения давно подметили в странах Восточной Азии,
где испокон веков существуют сверчковые бои, привлекающие массу зрителей. Во-
обще , кажущееся однообразным пение насекомых в действительности очень сложно.
Не уловимые нашим ухом многочисленные звуковые нюансы имеют различное значе-
ние, поддерживая установленные веками традиции и порядки. Так, у кузнечика
Скуддериа тексанус, изучавшегося в лаборатории, установлено четыре вида стре-
котания. Два из них (тикание и трели) играют роль акустического пространст-
венного контакта между самцами. Третий тип, часто пульсирующие стрекотания,
побуждают самку медленно двигаться к самцу. Четвертый - пульсирующие звуки -
заставляют самку издавать ответный шелестящий звук, призывающий самца и слу-
жащий для него ориентиром.
У некоторых сверчков установлено три типа песен: призывные, агрессивные,
копулятивные. Они хорошо различаются как по форме, так и по сопровождающему
их исполнение поведению насекомого. Различия между песнями заключаются в ос-
новном в числе импульсов и их громкости. Так, в призывной песне звуки между
интервалами содержат 2-3 импульса, агрессивной - 3-5, копулятивной - до 7
мягких и тихих импульсов.
У сверчка Оекантус пеллюценс, по исследованию французских ученых, определе-
но три формы песен: ухаживания, предостережения и созыва. У других сверчков
подмечено шесть типов сигналов, связанных только с процессом размножения, что
гораздо выше по разнообразию звуковых сигналов амфибий, рептилий и даже мно-
гих птиц.
Энтомолог Р. Д. Александер, пришедший к подобному выводу, проанализировал
пение более 200 видов сверчков. У знаменитой продолжительностью своего разви-
тия семнадцатилетней цикады, обитающей в Южной и Северной Америке, Магицикада
септемдецим различают четыре типа звучания: песню скопления, созывающую сам-
цов и самок в одно место, два типа брачных песен и протестующее «карканье»,
которое издает раздраженное насекомое, обеспокоенное вмешательством в ее дела
посторонних.
Особенно сложен ритуал ухаживания. В нем проявляется таинственный инстинкт
избирательного спаривания, под влиянием которого далеко не каждая пара схо-
дится друг с другом. В процессе ухаживания определяется принадлежность к сво-
ему виду, расе, вариации, готовность к оплодотворению и многое другое. У пло-
довой мушки дрозофилы копуляции обязательно предшествуют своеобразные, подчас
сложные вибрации крыльев самца, стимулирующие ответное поведение самки. Эти
вибрации - главный элемент ухаживания и самый эффективный стимул половой дея-
тельности, без которого немыслимо продолжение рода.
Таракан Науфокта цинереа также издает особенные стрекочущие ритмичные зву-
ки. При ухаживании самца пчелы Мелипона квадрифасциата самка издает несколько
шумоподобных импульсов.
Самцы некоторых веснянок, слегка постукивая по растению изогнутым брюшком,
вызывают легкий шорох и сотрясение. Неоплодотворенная самка отвечает такими
же ударами, после чего самец становится активнее, бегает вокруг самки и, сде-
лав паузу, снова барабанит брюшком, периодически застывая и ожидая ответного
сигнала. Частота барабанного боя самки и самца различна. Оплодотворение на-
ступает после длительного перестукивания.
Де Мильн так описывает обряд ухаживания: «Саранча не торопясь совершает
свой вековой брачный обряд, состоящий из последовательных инстинктивных дви-
жений. Требуется большое терпение, чтобы услышать, когда призывная песня сам-
ца сменяется другой, главной песней, как только он заметит самку. Ответная
песня готовой к спариванию самки тише пения самца. Начинается дуэт, во время
которого оба насекомых приближаются друг к другу. Их финальная песня коротка,
и ее проводят с блеском. Это уже брачная песня, свойственная только данному
виду, благодаря которой полностью исключается возможность спаривания разных
видов и, следовательно, появление неполноценных, не способных к продолжению
рода гибридов».
Самец цикады Согата оризиколор перед самкой вибрирует около четырех секунд.
Если самка готова к копуляции, она отвечает на ухаживание аналогичной вибра-
цией. Только после такого согласования происходит сближение, для самки оказы-
вающееся единственным за всю жизнь.
Сложен язык кузнечиков. Профессор Хубер из Тюбингенского университета запи-
сал на магнитофон около 500 различных звуков, издаваемых кузнечиками. Однако
расшифровать их чрезвычайно трудно. Р. Дрешер в своей книге «Загадочные чув-
ства животных» сообщает, что доктор Локэр научился подражать пению одного
кузнечика и отвечал на призыв самца. После каждой паузы самец делал по на-
правлению к нему гигантский прыжок, вспрыгивал на протянутую руку и даже пы-
тался влезть в рот стрекочущему ученому. Зеленый кузнечик Теттигониа виридис-
сима, столь обычный в наших лесах, чем больше готов к спариванию, тем громче
стрекочет. В это время другие самцы, чувствуя соперника, держатся от него на
почтительном расстоянии, предоставляя самому громкому певцу самую большую
территорию. После спаривания певец замолкает, временно выбывая из строя. Са-
мый громкий голос производит наибольшее впечатление на самок, и они выбирают
в первую очередь самых «голосистых» партнеров.
Говорят
общественные
насекомые
Наибольшей сложности достиг язык насекомых, живущих обществами: ос, пчел,
муравьев, термитов. Сложные формы взаимных отношений, разделение труда, мно-
гообразие деятельности наложили отпечаток и на формы общения и сигнализации
этих удивительных созданий. Кстати сказать, общественная жизнь насекомых, и,
в частности, муравьев и термитов, судя по палеонтологическим находкам, суще-
ствует более двадцати пяти миллионов лет. Общество насекомых во много раз
древнее общества человека, хотя эволюция их общественной жизни пошла по иному
пути. В этом древнем обществе сложилась своя особенная сигнализация, о кото-
рой мы только теперь начинаем догадываться, расшифровав лишь ничтожную долю
ее сложной системы. В этой системе звуки занимают второстепенное значение,
уступая языку движений, запахов, жестов.
К сожалению, подавляющее большинство звуковых сигналов недоступно нашему
слуху, и расшифровка языка общественных насекомых станет успешной лишь тогда,
когда исследователи применят специально сконструированные приборы, улавливаю-
щие ультра- и инфразвуки. Муравьи листорезы Атта цефалотес и Аэромирмекс ок-
тоспиноза, попав в положение, из которого не могут самостоятельно выбраться,
усиленно стрекочут, привлекая на помощь соплеменников. Если муравья завалило
почвой, то его легко разыскивают и откапывают. Другие стрекочущие звуки у
этих муравьев вызывают тревогу и мобилизацию всего муравейника. Засыпанных
землей отлично находят и откапывают муравьи бегунки рода Катаглифис (рис.
29) , что мне не раз приходилось наблюдать при изучении строения гнезд этих
неутомимых обитателей пустыни. Но слышимых звуковых сигналов у этого вида ус-
тановить не удалось, и органы звучания у них не найдены.
Крошечные муравьи из родов Мономориум и Тапинома, обнаружив запасы пищи,
совершают в гнезде колебательные движения, передающиеся через почву, побуждая
тем самым членов своего общества к заготовке. Куколки голубянок издают звуки
не только для отпугивания своих врагов наездников, но, как предполагают, и
для сигнализации муравьям, с которыми они находятся в тесном сожительстве.
Отчетливые сигналы тревоги издают большеголовые муравьи-солдаты древоточца
Кампонотус геркулеанус, обитателя лесов Сибири и Тянь-Шаня, с размаху ударяя
челюстями по тонким древесным перегородкам своего муравейника. В течение ко-
роткого времени весь муравейник из-за этих сигналов приходит в движение, а из
пня, занятого муравьями, доносится довольно громкий шорох. Муравьи рода Поли-
рахис, строящие гнезда на нижней стороне листьев бамбука, ударяя головой о
листья, производят основательный шум. Хаксли пишет, что однажды наблюдавший
их энтомолог заметил, как рабочие одновременно стучали головами, и, хотя уда-
ры разных сигналящих групп не были синхронными, все вместе составляли закон-
ченную ритмическую фразу.
Солдаты одного из африканских термитов, строящих большие термитники, как
сообщает Кирпатрик, в случае опасности ударяют головой по стенкам своего жи-
лища , издавая хорошо различимый снаружи звук. Этот звук начинают передавать в
унисон все солдаты, периодически прекращая его, чтобы начать вновь, если тре-
вога продолжается. У других видов термитов, в частности у Зоотермопсис ангу-
стиколлис, в ритмических ударах, обозначающих тревогу, принимает участие все
население термитника, включая рабочих и личинок. Энтомолог Бирс в Юго-
Западной Африке, разрушая ходы термитников, слышал, как рабочие сигналили,
постукивая головой и вызывая помощь. Вскоре прибежали солдаты и начали искать
причину беспокойства. Другие термиты, двигаясь лавиной, издают имеющие какое-
то значение щелкающие звуки, видимо, потирая задней частью головы о переднег-
РУДь.
Звуковая сигнализация наиболее тщательно прослежена у пчел и хорошо извест-
на многим пчеловодам. Известный знаток сигнализации пчел, открывший так назы-
ваемые пчелиные танцы, К. Фриш считает, что язык этих насекомых находится на
более высоком уровне, чем средства общения птиц и млекопитающих, исключая че-
ловека. По-видимому, то же самое можно сказать и про муравьев, образ жизни
которых гораздо сложнее, чем пчел, а также и про термитов, в жизни которых
много сходного с муравьями.
Когда в начале лета в особых ячейках выводятся молодые пчелиные матки, они
долгое время не выбираются из них, так как могут быть убиты старой маткой. В
это время они издают характерные квакающие звуки. Пчеловоды наивно объясняют
эти звуки тем, что молодые матки якобы обращаются к старой матке, своей мате-
ри, с вопросами или просьбами разрешить выйти. Старая матка, отвечая на сиг-
налы, издает характерные звуки, в возбуждении бегая по сотам. Вскоре весь
улей начинает по особенному петь, что служит сигналом для предстоящего вылета
роя.
Весьма своеобразные громкие воющие звуки издают пчелы, когда у них отбирают
матку. Пчелиная матка пищит, вероятно, при помощи трения крыльев о брюшко.
Американские ученые Кинг и Вернер установили, что, кроме танцев, о которых
речь будет идти ниже, информирующих о направлении и характере местонахождения
взятка, пчелы используют и звуки. Они издают, по меньшей мере, десять хорошо
различимых звуковых сигналов, хотя сами неспособны слышать их и воспринимают
только сотрясение субстрата антеннами. Другие ученые, Эш и Кэрр, считают, что
у медоносной (рис. 30) и безжалоносных пчел звуковые сигналы играют решающую
роль как средство сообщения о расстоянии от улья до обнаруженного корма. В
частности, пчелы фуражиры Мелипона квадрифасциата и М. мерилла, как сообщает
Гаральд, возвратившись в улей после удачных полетов за кормом, издают пульси-
рующие звуки, продолжительность которых указывает на расстояние до источника
корма. Однако у пчел Тригона структура звуков, издаваемых в аналогичной си-
туации, не отражает дальности расстояния. Очевидно, сигнализация этой пчелы
менее совершенна.
г
Рис. 29 - Муравей-бегунок Рис. 30 - Медоносная пчела
(Катаглифис) (Апис меллифера)
Пульсирующие звуки издают пчелы тригоны и при подготовке к полету. В ответ
на проигрывание магнитофонной записи таких звуков пчелы тригоны тотчас уст-
ремляются в полет из гнезда. Воспроизведение такой же магнитофонной записи
стимулирует вылет пчелы М. квадрифасциата, но только в том случае, если взя-
ток расположен не далее 300 метров от улья.
Звуковые сигналы пчел были подробно изучены в Институте зоологии Академии
наук Украинской ССР при помощи специальных магнитофонов, спектографов, шлей-
фовых осциллографов и других точных физических приборов. Оказалось, что пчелы
действительно издают неслышимые человеком звуки. Они очень короткие, каждый
длится примерно 16 тысячных долей секунды. Зато в течение секунды пчела может
воспроизвести их много. И вот что интересно: чем длиннее путь до источника
меда, тем с большей частотой следуют друг за другом эти короткие звуковые
сигналы. Скоростная съемка помогла выяснить, как возникают пчелиные звуки.
Пчелы совершают легкие взмахи сложенными на спине крыльями, чуть приподнимая
и разводя их в стороны. Взмахи сопровождаются колебаниями воздуха. Эти коле-
бания и помогают пчелам разговаривать в темноте улья.
Различен и тембр жужжания крыльев медоносной пчелы, что, судя по всему,
также служит сигналом определенного значения. Польский ученый Я. Дымбовский
утверждает, что пчела, вылетающая из улья, жужжит иначе, чем возвращающаяся с
медом или цветочной пыльцой. Жужжание активной пчелы соответствует 435 коле-
баниям в секунду (нота «ля»), а уставшей - 326 колебаниям в секунду (нота
«ми») . Пчеловоды хорошо различают песню роения оставшейся без матки семьи,
жужжание пчел, сражающихся с врагами, и т. п. Пчела, перелетающая с цветка на
цветок в поисках нектара, издает звук спокойного низкого тона, совсем не по-
хожий на сердитое жужжание встревоженного улья. Эти звуки заметно меняются с
ростом семьи. Некоторые пчелы усиленно жужжат только после захода и перед
восходом солнца. Наблюдательные пчеловоды по тону жужжания крыльев пчел пред-
сказывают погоду. Все это говорит о том, что звуковая сигнализация медоносной
пчелы богата и далеко еще не полностью раскрыта.
О чем расска-
зывают физики
Песни насекомых интересуют не только энтомологов, но и физиков. При помощи
различнейших и подчас хитроумно сконструированных аппаратов они записывают
звуковые сигналы насекомых на магнитную ленту, изучают их структуру графиче-
ским путем. Еще в 1948 году (к песням насекомых проявлено внимание главным
образом только в последние десятилетия) Р. Пирс, изучая физическую природу
звуков, издаваемых сверчками, кузнечиками и кобылками, записывал их пение при
помощи специально сконструированных аппаратов. Звукозаписи в основном имели
вид правильно чередующихся коротких зубцов, прерываемых промежутками молча-
ния. Каждый зубец в свою очередь слагался из множества мелких зубчиков, соот-
ветствующих колебаниям зубчиков стрекотательнохю аппарата, тогда как большой
зубец отражал вибрацию всего крыла.
Недавно изучение пения сверчков показало, что оно слагается из ряда пульса-
ций. Когда они разделены равными промежутками, звуки похожи на трели, если же
несколько пульсаций прерываются интервалом молчания, стрекотание напоминает
чириканье. Обнаружены двадцать две характеристики стрекотания, которые слага-
ются из сочетания трели и чирикания, обратимости и необратимости их, различ-
ных комбинаций ритма, что создает практически бесконечное число возможных
комбинаций звуков-слов. Надо полагать, что дальнейшее проникновение в тайны
сверчковых переговоров может привести к еще более удивительным открытиям.
Хотя звуковой аппарат различных видов сверчков и отличается по числу и фор-
ме зубчиков на стрекотательных поверхностях, песенные особенности объясняются
вариациями частоты и ритма вибраций надкрылий, то есть характером пульсаций
звука. Различия в стрекотании у разных видов сверчков очень четко проступают
при сравнении фонограмм их песен. Частота звуковых пульсаций прямокрылых вы-
сока. Например, у кобылки Хлокальтис консперсе она равна 73 000 циклов (виб-
раций) в секунду, у Эукоптолофис сордидус - около 7000 циклов в секунду с ин-
тервалами в 0,0225 секунды между импульсами. Эти кобылки во время пения изда-
ют крыльями звук в 19 000 циклов в секунду с интервалами между импульсами в
0,026 секунды. Песня короткокрылой кобылки Эунапиус террулентус, лишенной
обычного стрекотательнохю аппарата и издающей звуки ударами надкрылий о бедра
средних ног1, состоит из 6-10 звуковых импульсов, разделенных интервалами в 30
секунд. Общая длительность звучания 0,2-0,3 секунды.
Таракан Геншоутедениа эпилампроидес издает серию амплитудно-модулированных
импульсов, которые могут быть как одиночными, так и серийными. Частота этих
звуков 4,5-5,0 килогерц. Пение другого таракана Леукофеа молера слагается из
серии слабо упорядоченных импульсов, амплитуда и количество которых сильно
варьируют. Они имеют доминирующую частоту в 5-10 килогерц.
Частота биения мембраны звукового аппарата певчих цикад достигает 390 в се-
кунду, а каждое биение состоит из 4500 звуковых волн в секунду. Анализ песен
пяти видов цикад, обитающих в Японии, показал, что их песни слагаются из зву-
ков частотой в 5-7 килогерц.
Звуки слышные
и неслышные
Человек воспринимает звуки частотой от 60 до 18000-20000 колебаний в секун-
ду. Некоторые особенно чуткие люди различают высокие тона до 30 000 колебаний
в секунду. Звуки ниже 30 герц, а также выше 20 килогерц человеческое ухо, в
общем, не воспринимает. Первые из них - инфразвуки, вторые - ультразвуки. В
мире животных спектр звуковых сигналов находится в пределах от 15 герц до 100
килогерц. Песни многих насекомых, доступные нашему слуху, не кажутся нам осо-
бенно громкими. Правда, перекличка таких насекомых, как кобылки, кузнечики,
сверчки и цикады, порою бывает очень громкой даже для нашего слуха. Особенно
крикливыми кажутся цикады.
«Стрекотание кузнечиков, самое пронзительное чирикание сверчков, - пишет
Брэм в своем известном сочинении «Жизнь животных», - кажутся шепотом по срав-
нению со звуками, которые издают самцы цикад. Говорят, что одна из южноамери-
канских цикад издает звук, равный по силе свистку паровоза, и, если есть раз-
ногласия в этих рассказах, то только в том, что одни уверяют, будто звук из-
дает одна цикада, другие настаивают на небольшом хоре цикад. Металлический
звук, издаваемый цикадами в тропических сумерках, бывает настолько силен, что
вызывает даже неприятное ощущение в ушах».
Один путешественник, побывавший в Панаме, так высказался о цикадах: «Нет,
это не знакомые нежные бубенчики, это цикады назойливые, вездесущие днем и
ночью, издающие резкие визгливые звуки, которые человека со слабыми нервами
способны довести до сумасшествия или заставить его бежать».
Громко распевают и сверчки. Пение одного из них - Брахитрипес мегацефалюс -
слышно за полтора километра. Какого же совершенства достигло это крошечное
насекомое размером с наперсток, оказавшись обладателем музыкального аппарата,
по силе звука превосходящего мощный громкоговоритель! Не следует ли физикам
заинтересоваться этим замечательным аппаратом?
Но самый громкий из всех звуков издает саранча на Ближнем Востоке и в Афри-
ке во время своего нашествия. Ч. Дарвин, описывая свои впечатления от встречи
с саранчой в Патагонии и ужасный шум, производимый ею, цитирует Апокалипсис:
«...Шум от крыльев ее, как стук от колесницы, когда множество коней бежит на
войну. Когда огромная стая, подобная туче, садится на землю или поднимается с
нее, колебания воздуха становятся просто оглушающими».
Д. Мидл говорит, что в Африке даже рев мотора летящего самолета не мог за-
глушить шум взлетающей стаи саранчи. Замечательная бабочка монарх, подобно
птицам, совершает путешествие осенью на юг, возвращаясь весной на северную
родину. Во время перелетов бабочки громадными стаями садятся отдыхать на де-
ревья. По какому-то неведомому сигналу, возможно, ультразвуковому, они все
разом снимаются с деревьев и продолжают полет.
Ученый Р. Пирс доказал, что кузнечики, да и многие другие насекомые издают
ультразвуки, высота которых достигает 50 000 герц, то есть на октаву с чет-
вертью выше верхнего предела человеческого слуха. Некоторые обитающие в Аме-
рике кузнечики могут производить ультразвуки до 40 000-50 000 колебаний в се-
кунду. Многие бабочки издают ультразвуки, используя отчасти эту способность
для защиты от летучих мышей или предупреждая их о своей несъедобности и ядо-
витости. Шаллер и Тилм подвергали бабочек совок, пядениц, хохлаток действию
импульсов особого генератора ультразвуков. Бабочки реагировали на ультразву-
ки, увеличивая скорость полета, или мгновенно падали вниз, спасаясь от мнимой
опасности.
Безмолвный на вид ночной мотылек может быть генератором ультразвуков. Ба-
бочка совка в полете издает ультразвуки от 15 до 175 килогерц.
Широко используют ультразвуки и общественные насекомые и среди них в первую
очередь муравьи. Недавно установлено, что из ульев медоносных пчел почти не-
прерывно исходят ультразвуки. Пользуются ультразвуками, по-видимому, многие
прямокрылые, а также клопы.
Интересный случай описывает в своей книге о языке животных Д. Мидл: «Р.
Пирс и Э. Е. Девис рассказывают о своем знакомом, которого заинтересовало,
что на полянке в Нью-Джерси сверчки, казалось, стрекочут в унисон. Он сконст-
руировал электронную стрекоталку, хорошо имитирующую звуки, издаваемые сверч-
ками, частоту которых можно менять в широких пределах. В сопровождении двух
коллег он отвез устройство в фургоне к месту, где сверчки были слышны очень
хорошо, и там трое начали устанавливать оборудование. Сначала их прогнал с
шоссе осторожный охранник, но, в конце концов, они нашли подходящее место и
провели испытание. Как бы они ни настраивали свой прибор, сверчки не обращали
внимания на звуки. Только много позже сбитые с толку исследователи узнали от
английского специалиста по сверчкам, что эти насекомые общаются между собой в
ультразвуковом диапазоне, гораздо более высоком, чем может слышать человек.
Естественное стрекотание, которое улавливало ухо человека, лишь случайно со-
провождает ультразвуковые тона, которые одновременно производит насекомое
трением своих надкрылий. Прибор наших экспериментаторов издавал лишь очень
громкий треск: не удивительно, что высота тонов этого прибора не произвела на
сверчков никакого впечатления».
В последнее время ультразвуки обнаружили у цикад, комаров, кобылок, кузне-
чиков и многих других насекомых. Мир ультразвуков только начал открываться
перед учеными. Пение насекомых значительно разнообразнее, чем оно кажется
нам, и многие насекомые, кажущиеся безголосыми, обладают обширными музыкаль-
ными способностями. Расшифровка этих способностей - дело ближайшего будущего.
(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)