Author: Кабанов В.В.
Tags: крестьянское хозяйство военные коммунизм землепользование
ISBN: 5-02-008428-Х
Year: 1988
Text
В. В. КАБАНОВ
КРЕСТЬЯНСКОЕ ХОЗЯЙСТВО в условиях „ ВОЕННОГО
КОММУНИЗМА”
«НАУКА»
АКАДЕМИЯ ПАУК СССР
Институт истории СССР
В. В. КАБАНОВ
КРЕСТЬЯНСКОЕ и хозяйство в условиях „ВОЕННОГО КОММУНИЗМА”
Ответственный редактор доктор исторических наук В. П. ДАНИЛОВ
В
МОСКВА НАУКА 1988
В монографии впервые в историографии дается характеристика основных элементов крестьянского хозяйства (землепользование и землеустройство, производство и производственные отношения, рыночные связи, налоги и пр.). Автор раскрывает социально-экономические и социально-демографические сдвиги в деревне в 1918—1920 гг. Такой подход позволяет понять объективные возможности и субъективное желание крестьянина работать на революцию, выяснить механизм воздействия Советского государства на крайне ослабленное в эти годы крестьянское хозяйство, объяснить поведение крестьянства в специфических условиях гражданской войны.
Рецензенты:
Е. Г. ГИМПЕЛЬСОН, Э. М. ЩАГИВ
Владимир Васильевич Кабанов КРЕСТЬЯНСКОЕ ХОЗЯЙСТВО В УСЛОВИЯХ «ВОЕННОГО КОММУНИЗМА»
Редактор издательства Г. И. Рыкова Художник О. В. Камаев Художественный редактор М. Л.Храмцов Технический редактор Т.С.Жарикова Корректоры Н. И. Казарина, М. П. Тарасова
ИБ № 38265
Сдано в набор 13.05,87. Подписано к печати 5.08.87. А-03461.
Формат 84х108,/32. Бумага книжно-журнальная. Гарнитура обыкновенная. Печать высокая. Усл. печ. л. 15,96. Усл. кр. отт. 15,96. Уч.-изд. л. 18,3. Тираж 1750 экз. Тип. зак. 830. Цена 2 р. 50 к.
Ордена Трудового Красного Знамени издательство «Наука»
117864, ГСП-7, Москва, В-485 Профсоюзная ул., 90.
4-я типография издательства «Наука» 630077, Новосибирск, 77, ул. Станиславского, 25.
т, 0505030102-263 _ _ , „ тт ллоо
К —042(02)—88------- 00 -88-1 ©Издательство «Наука», 1988 г.
ISBN 5—02—008428 —X
Светлой памяти Константина Николаевича Тарковского посвящается
ВВЕДЕНИЕ
В новой редакции Программы КПСС, принятой XXVII съездом партии, указано, что «внимание обществоведов следует сосредоточить на изучении и всестороннем анализе опыта ... создания нового общества в СССР»1.
К числу недостаточно изученных, страниц истории нашего революционного опыта надо отнести героические годы «военного коммунизма». Это особенно касается аграрно-крестьянского вопроса. А между тем изучение поведения крестьянства в специфических условиях осажденной революционной крепости — актуальная задача теории и практики пролетарской революции и социалистического строительства. Исследование проблемы предопределяется более частным вопросом — состоянием и развитием крестьянского хозяйства того времени. Лишь знание этого позволяет понять, с одной стороны, объективные возможности и субъективное желание крестьянства работать на революцию, а с другой — механизм воздействия Советского государства на крайне ослабленный экономический потенциал крестьянского хозяйства для мобилизации его на нужды революции.
Возникновение «военного коммунизма» было обусловлено навязанной стране гражданской войной и иностранной военной интервенцией. Стало быть, «военный коммунизм» хронологически примерно совпадает с событиями военными, с периодом гражданской войны.
«Военный коммунизм» складывался постепенно, его исходные рубежи приходятся на лето 1918 г. Ряд обстоятельств заставляет концентрировать внимание на этом рубеже. Интервенция и контрреволюция активизируются именно тогда. Кулацкие мятежи, восстание чехословацкого корпуса, левоэсеровский мятеж, образование мелкобуржуазных правительств в Поволжье, на Урале, в Сибири, покушение на В. И. Ленина — цепь этих и других событий приводит к обострению обстановки. Активизация контрреволюции происходила в условиях обостре
ния продовольственного кризиса и усугубления экономической разрухи.
Революция ответила контрмерами — организацией вооруженного отпора, введением продовольственной диктатуры, созданием комбедов, наконец, «красным террором» против контрреволюционной буржуазии. Успешная деятельность комбедов и развертывание социалистической революции в деревне летом-осепыо 1918 г. привели к частичной экспроприации кулачества, подрыву его экономической основы. Наступление на кулака подорвало социальную опору контрреволюции. Ослаблению ее позиций способствовал и обозначившийся осенью переход середняка от колебаний, нейтральности к союзу с Советской властью. Наконец, успехи на фронтах в борьбе с Самарской учредилкой, Красновым и Дутовым принесли «осажденной крепости» уверенность и укрепили веру в скорую победу социализма.
Революционный энтузиазм трудящихся в России опирался и на подъем рабочего движения в Европе, надежду на мировую революцию; образование Финляндской, Баварской и Венгерской советских республик как будто показывало, что эти надежды сбываются. А все вместе взятое вселяло уверенность в правильности выбора не только способов противоборства с контрреволюцией, но и методов экономического строительства. Практика красногвардейского штурма применяется уже не только в борьбе с капиталом и контрреволюцией, но распространяется и на способы, формы, тактику и темпы социалистического строительства. Новый подход характеризовался прежде всего проявлением тенденций на форсирование социалистических преобразований.
Наиболее сложно такие тенденции согласовывались с отсталым и разоренным крестьянским хозяйством, преобладанием мелкобуржуазного населения. Казалось бы, уж в этой-то области нет решительно никаких оснований надеяться па возможность социалистической перестройки в ближайшее время. Однако и здесь нашлись, и, может быть, даже более, чем в какой-либо другой сфере народнохозяйственной жизни, энтузиасты.
Идейно-массовая и организационно-практическая деятельность таких работников из Народного комиссариата земледелия, из различных советских и партийных организаций, решения I Всероссийского съезда земотделов, коммун и комбедов (декабрь 1918 г.) — все это свидетельствовало о формировании довольно заметного течения
4
общественной мысли в направлении скорейшего социалистического преобразования деревни. Действия некоторых учреждений, даже принимая во внимание предоставление им определенной самостоятельности и инициативы, все же не отражали официального курса партии и Советского государства в области аграрной политики. Ни в решениях центральных органов партии и правительства, пи в работах В. И. Ленина мы не найдем провозглашения и поддержки линии на форсирование социалистических преобразований.
Да, В. И. Ленин симпатизировал коллективистским начинаниям, всемерно поощрял их, надеялся и верил в победу новых форм коллективного труда, но он более, чем кто-либо, видел и всю бездну трудностей, стоявших перед ними. Поэтому В. И. Ленин, всячески способствуя развитию коммун и артелей, одновременно неоднократно напоминал о необходимости постепенности и последовательности в их организации и о недопустимости и вредности торопливых шагов. Но сдержать их было трудно. Причем нередко те или иные форсированные действия местных работников обосновывались ими ссылкой на указания центра, имея в виду прежде всего Наркомзем. Однако ведомственная линия еще не есть общегосударственная политика. А их смешивали не только современники, но и последующие поколения и распространяли взгляды, настроения и действия определенных лиц, общественных организаций и государственных учреждений на официальную общегосударственную и партийную линию.
Это, естественно, порождало путаницу, нечеткость представлений и не способствовало исследованию «военного коммунизма». К тому же в историографии складывалось убеждение, будто бы в 1917—1918 гг., когда развернулась аграрная революция, были решены чуть ли не все задачи аграрных преобразований. Но это не так. Аграрный вопрос был решен преимущественно в политическом смысле: конфискованная у помещиков земля была передана крестьянам и начерно распределена. Но предстояла колоссальная по объему и сложности задача освоения, упорядочения и землеустройства национализированной земли, а в перспективе — организация обобществленного земледелия.
Таким образом, встает вопрос о содержании аграрных преобразований 1919—1920 гг. Они характеризуются следующими моментами: завершение временного распределения земли; внутриобщинные земельные переделы;
5
выдели из общины на хутора и поселки; социалистическое преобразование деревни — строительство совхозов и коллективных хозяйств; землеустройство; восстановление советских земельных порядков на освобожденной от белогвардейцев и интервентов территории и возобновление аграрных преобразований; государственное регулирование сельского хозяйства и меры помощи крестьянству. Не все стороны аграрных преобразований специфичны для рассматриваемого периода. Одни берут начало в 1917—1918 гг., другие — не завершаются с окончанием гражданской войны. Но все вместе они составляли то главное, что было характерно для 1919—1920 гг. и что в совокупности оказывало влияние на развитие крестьянского хозяйства.
Естественно, оно испытывало действие и других важных факторов: гражданская война, классовая борьба, разруха народного хозяйства, налоги и натуральные повинности, бремя которых несло крестьянство.
Все названные обстоятельства находят концентрированное отражение в аграрной политике партии большевиков и Советской власти, которая зафиксирована в важнейших документах КПСС (резолюции VIII съезда РКП(б), Программа партии) и Советского правительства («Положение о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию» от 14 февраля 1919 г., декрет «О мерах укрепления и развития крестьянского сельского хозяйства», принятый VIII съездом Советов 28 декабря 1920 г.; и др.), в работах В. И. Ленина.
В. И. Ленин не только формулировал важнейшие положения аграрной политики, он был и первым историком советского крестьянства. Ленин дал методологическую основу изучения истории крестьянства как класса. Ему принадлежат и первые принципиальные оценки конкретно-исторических событий. Широко известна ленинская характеристика послеоктябрьской экономики России как многоукладной с преобладанием мелкокрестьянского уклада, т. е. частью патриархального и частью мелкобуржуазного 2. Ленинский анализ крестьянского хозяйства в послереволюционных условиях показал, что с осереднячи-ванием деревни аграрный строй России приобрел специфический мелкокрестьянский характер. Для такого хозяйства были созданы наиболее благоприятные условия развития.
Для исследования аграрной истории времен «военного коммунизма» исключительно важны ленинские работы
6
«Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата», «Речь на совещании по партийной работе в деревне 18 ноября 1919 г.», Политический доклад ЦК РКП(б) на VIII Всероссийской конференции РКП(б) 2 декабря 1919 г., речь на I съезде земледельческих коммун и сельскохозяйственных артелей 3 и др. Неоценимое значение имеют и ретроспективные оценки, данные Лениным па III конгрессе Коминтерна в июле 1921 г., в брошюре «О продовольственном налоге», в выступлениях па X съезде партии, в статье «К четырехлетней годовщине Октябрьской революции» и др.4
В произведениях Ленина глубоко раскрыта сущность такой важнейшей военно-коммунистической меры, как продразверстка, показаны причины, которые вынудили ввести ее в качестве основного метода заготовки продовольствия 5.
Выводы В. И. Ленина по аграрным проблемам базировались на значительном фактическом материале, в частности на данных 10-процентной выборочной переписи крестьянских хозяйств 1919 г. Материал показал, что направление и результаты социально-экономических сдвигов в крестьянстве оказались позитивными, политический выигрыш — очевиден. Перепись проводилась по заданию В. И. Ленина и преследовала практическую цель: выяснить изменения в составе посевных площадей, численности населения и скота. Практическим задачам слу-Жили и последующие переписи и бюджетные обследования.
Этот статистический материал пережил свое первоначальное назначение и стал прекрасным историческим источником.
Практическая направленность — характерная черта аграрной литературы 20-х годов. Для нее вся совокупность проблематики, связанной с деревней, с аграрными преобразованиями, сводилась по существу к одной теме: социально-экономические сдвиги, происшедшие в деревне в результате осуществления аграрных преобразований. Вопрос имел практическое и политическое значение: что произошло в деревне и каковы перспективы ее развития в связи с изменением экономической политики — по пути социализма либо капитализма? Получение соответствующих массовых статистических источников становится одним из важнейших направлений в деятельности ЦСУ, Коммунистической Академии, Аграрного института. Исходной основой этой работы послужили обработка и пуб
7
ликация сельскохозяйственных переписей 1917, 1919 и 1920 гг.в
Статистиков, экономистов, практиков советской и партийной работы волновали проблемы сельскохозяйственного производства (прежде всего определение истинных размеров сокращения посевных площадей за время войны и революции), вопросы изменения классовой структуры деревни, наконец, характер начавшихся с переходом к нэпу социально-экономических процессов. Большую работу на основе обработки переписей провела известный статистик, сотрудник ЦСУ А. И. Хрящева ’. Несмотря на критику публикаций ЦСУ, методики и отдельных выводов А. И. Хрящевой 8, ее труды и поныне являются наиболее авторитетными из работ 20-х годов. Ее данными, которые все же дают возможность увидеть принципиальные изменения в социальной структуре деревни, оперируют многие современные исследователи.
Работы А. И. Хрящевой и публикации ЦСУ не удовлетворяли прежде всего сотрудников Комакадемии: они считали, что применяемая ЦСУ группировка крестьянских хозяйств по посеву слабо способствует выявлению социальной структуры деревни. В поисках всеобъемлющего группировочного признака Л. Н. Крицман, А. И. Гайстер, И. Д. Верменичев и другие предприняли экспериментальные обследования. Полученные данные, интересные сами по себе, обнаружили все же довольно упрощенный подход к классовой структуре деревни и преувеличение ее капитализации и пролетаризации при почти полном выпадении из поля зрения мелкотоварного производства. К тому же эти данные оказались несопоставимыми с массовым учетно-статистическим материалом.
Позиция ведущих аграрников Комакадемии сказалась и на обработке материала по итогам аграрной революции, собранного специальной комиссией, созданной в 1924 г. Появившийся в результате двухтомник «Материалы по истории аграрной революции в России» (М., 1928) содержал богатый и разнообразный материал, исследование которого позволяет раскрыть некоторые стороны развития крестьянских хозяйств. Однако комиссия не получила показателей прямых классовых сдвигов (а это была одна из главных задач обработки материала), более того, изменение группировки хозяйств во втором томе создало дополнительные трудности в использовании источника. Тем самым невольно еще более утверждалось научное значение пусть далеко не совершенных, но все же доста
8
точно надежных и сопоставимых данных переписей. И они продолжали успешно использоваться многими исследователями и дали им возможность уверенно выявить тенденции в изменении структуры посевных площадей 9, проанализировать состояние производительных сил и сельскохозяйственного производства, в том числе в порайонном разрезе 10, показать динамику численности наемных рабочих 11 и т. д. На местах сотрудники земельных органов, агрономы, статистики удачно дополняли переписи данными текущей статистики, материалами различных обследований и на этой основе давали всестороннюю характеристику уровня производительных сил крестьянского хозяйства и сельскохозяйственного производства 12.
Весьма полезными были подворные обследования крестьянских хозяйств, в частности типичных волостей Смоленской, Псковской, Московской, Тамбовской, Самарской, Курской и Киевской губерний, проводившиеся в 1917, 1920 и 1922 гг. На их основе подготовили содержательные очерки о состоянии крестьянских хозяйств, их динамике известные ученые и партийно-советские работники С. Г. Струмилин, Я. А. Яковлев и др.13
Ценным дополнением к переписям оказались бюджетные обследования 1918/19 г. и 1920/21 г.14 Образец научного подхода к использованию данных бюджетов показал А. Л. Вайнштейн 15, который применил метод параллельного анализа данных бюджетных обследований и массового учетно-статистического материала при исследовании тяжести налогового бремени крестьянства. Вайнштейн, работа которого не потеряла своего значения и в наши дни, одним из первых дал аргументированное исчисление тяжести платежей крестьянства по налогам и натуральным повинностям.
Отдавая должное самому факту публикации и анализа крестьянских бюджетов, мы должны помнить, что среди их первых публикаторов и исследователей были и представители немарксистского направления. И хотя их отдельные выводы совпадали с выводами аграрников-марксистов, в частности по вопросу об увеличении впутри-деревенского товарооборота под влиянием продразверстки 1в,— их выводы принципиального характера мы принять не можем. Так, явно неверной является попытка переложить ответственность за снижение размеров крестьянского производства исключительно на продразверстку 17. На самом деле его сокращение началось в условиях империалистической войны, вызвавшей разруху народ
9
ного хозяйства. Иностранная интервенция и гражданская война, развязанные контрреволюцией, усугубили начатое. Продразверстка и запрещение свободы торговли были мерами вынужденными. Они стали последним звеном в цепи негативных факторов, влиявших на развитие крестьянского хозяйства.
Продразверстка явилась важнейшим элементом политики «военного коммунизма». Продовольственный вопрос был одним из самых острых. В нем преломлялись взаимоотношения пролетариата и крестьянства, города и деревни. Поэтому огромное значение имело политически верное освещение продовольственной политики. В числе первых авторов, обратившихся к изучению продразверстки, ее методов, результатов, отношения к ней крестьянства, были работники Наркомпрода Н. А. Орлов, А. Г. Шлих-тер, А. И. Свидерский и др.18 Их работы преследовали практическую цель установить эффективность новой системы продовольственных заготовок. Но не меньшую роль они сыграли и в агитационно-политическом плане, разоблачая буржуазную и мелкобуржуазную критику продовольственной политики Советской власти 1В. Позднее появляются статьи и книги, содержавшие ретроспективные оценки продовольственной работы, среди авторов по-прежнему были работники Наркомпрода 20.
Являясь порождением разрухи и натурализации хозяйственных отношений, начавшихся еще в годы мировой войны, продразверстка сама стала оказывать сдерживающее влияние на развитие сельского хозяйства. В 20-е годы широко бытовало мнение, что крестьянство, не заинтересованное в сдаче продуктов государству по продразверстке, утаивало значительные размеры посевных площадей. Развернулась оживленная полемика по поводу установления истинных данных о сокращении посевных площадей. По расчетам ЦСУ, в 1920 г. было утаено свыше 9 млн. дес. посева семи важнейших зерновых хлебов, т. е. примерно десятая часть. С. Г. Струмилин сокрытую долю увеличивал до 1/5 посевов. А это значит, что по валовому сбору утаенным оказалось не менее трети всего сбора — около 900 млн пуд. из 2 млрд 700 млн. Статистик Н. М. Вишневский недоучет посевных площадей поднимал до 30%, а сотрудники Ком академии — даже до 4021. «Статистическая разноголосица» была преодолена в середине 30-х годов, когда проверенные и сопоставимые данные появились в таких публикациях, как «Социалис
10
тическое строительство в СССР», вышедших в свет в ',1934, 1935 и 1936 гг.
Засев крестьянских полей в значительной степени зависел от характера установившегося в результате аграрных преобразований землепользования, его упорядочения й ходе землеустройства. В 20-е годы об этом много писали упоминаемые во всех историографических обзорах Б. Н. Кпипович, И. А. Кириллов, И. Н. Першин, В. Келлер и И. Романенко и др.22 Оценка их трудов известна и не нуждается в повторении.
В ходе аграрных преобразований зарождался социалистический уклад. Тогда же появляется и многочисленная, преимущественно агитациопно-пропагапдистская, литература о первых коллективных хозяйствах. Более обстоятельными, с привлечением фактического материала и содержащими ретроспективные оценки оказались работы середины 20-х годов И. А. Конюкова, А. X. Митрофанова и др.23
Оценивая в целом научно-исследовательскую работу 20-х годов, следует прежде всего записать ей в актив введение в научный оборот обширного статистического материала и проведение па его основе множества, главным образом локальных, статистико-экономических исследований, в которых было показано направление эволюции крестьянского хозяйства в сторону натурально-потребительского, состояние его производительных сил; принципиально верно был решен вопрос о характере изменения социальной структуры деревни.
Литература 20-х годов слабее была представлена работами по аграрной политике партии 24, хотя было выпущено много агитациопно-пропагандистского материала. Недостаточное внимание к политическим сюжетам можно объяснить недооценкой руководящей роли партии, рабочего класса, Советского государства в проведении аграрных преобразований со стороны даже аграрпиков-марк-систов, которые считали, что ликвидация помещичьего землевладения и перераспределение земли проводились крестьянами самостоятельно, стихийно, без организационного воздействия партии и государства25. Такой взгляд складывался под влиянием известной концепции Л. Н. Крицмана о двойственном характере Октябрьской революции. К тому же социально-экономической проблематикой занимались преимущественно экономисты и статистики мелкобуржуазного и буржуазного толка. Историки-профессионалы старой формации современностью не
интересовались, а молодое поколение лишь формировалось, I
Однако на следующем этапе развития отечественной! историографии — в 30—40-е годы политические проблемы/ аграрной истории выходят на передний план. Этому способствовал идейный разгром представителей буржуазного и мелкобуржуазного направлений. Их место заняли новые кадры. В результате — появление исследований и документальных публикаций по истории комитетов бедноты. Правда, «военному коммунизму» уделялось немного внимания. Освещался преимущественно переход партии от политики нейтрализации середняка к союзу с ним 26.
С активизацией исследовательской работы с середины 50-х годов изучение жизни крестьянства в интересующее нас время расширяется. Характерным становится обращение преимущественно к политической истории деревни. В этом было достоинство литературы. Экономическими же вопросами первоначально по-прежнему занимались экономисты. Сыгравшие в 50—60-е годы положительную роль, их работы, особенно известные исследования П. И. Лященко, И. А. Гладкова 27, все же с точки зрения историка написаны на узкой Источниковой базе.
К исследованиям политической истории деревни нужно прежде всего отнести работы о продовольственной политике партии, о продразверстке 28. В них крестьянство присутствует как бы фоном или отражается сквозь призму мероприятий правительства, действий рабочего класса, продотрядов. Исследователи показали историю возникновения продразверстки, складывание ее в мероприятие общегосударственного масштаба, подробно рассмотрели продовольственное законодательство, формирование продор-ганов, раскрыли характер и методы заготовительной работы, ее результаты. Детальный разбор этой литературы содержится в историографических обзорах А. И. Суслова, Ю. К. Стрижкова, С. А. Соколова и др.29 Со своей стороны отметим лишь, что продразверстка для истории крестьянства представляет интерес в первую очередь с точки зрения выяснения величины обложения и влияния на производство, а также настроение и поведение крестьян. Но именно это менее всего изучено.
То же самое можно сказать и в отношении других натуральных повинностей и налогов. Например, исследователи дотошно изучают, являлся ли натуральный налог 1918 г. военно-коммунистической мерой, и если да, то в какой степени 30. Но налоговая политика для истории
12
крестьянства интересна с точки зрения тяжести налогового обложения. Что же касается натуральных повинностей, то некоторые из них, например трудовая и гужевая, только начинают исследоваться, а о военно-конской вообще мало что известно. А это значит, что тяжесть налогового бремени крестьянства не изучена, а стало быть, не оценен еще в полной мере и его трудовой вклад в дело защиты революции.
В гораздо большей мере исследовались помощь государства крестьянству 81, намеченная VIII съездом РКП(б), организационно-партийная работа по разъяснению решений съезда ®2.
Острейшая классовая борьба пронизывала всю живую ткань событий революции и гражданской войны. Ее освещение в той или иной мере мы находим во всех работах. Имеются специальные исследования, посвященные кулацким мятежам, в которые с конца 1920 г. втягивается середняк, недовольный продразверсткой 33. Причем важно различать требования крестьян об отмене продразверстки от антисоветских лозунгов, явпых и замаскированных. Поэтому так важны исследования о настроениях крестьянства, которых, однако, мало 34.
60—70-е годы характерны возрастающим вниманием к истории крестьянства, .что нашло отражение в обобщающих трудах «История СССР» (т. 7. М., 1967), «История Коммунистической партии Советского Союза» (т. 3, кн. 2. М., 1968), в оживленных обсуждениях аграрных проблем на конференциях Научного совета «История социалистического и коммунистического строительства в СССР», па сессиях Всесоюзного симпозиума по изучению аграрной истории, на региональных конференциях и т. д.
Эти форумы историков-аграрников открылись Всесоюзной конференцией 1961 г. (Москва), сыгравшей важную роль в развитии аграрной историографии советского общества. Впервые после продолжительного перерыва вновь широко обсуждались проблемы социально-экономических итогов аграрной революции. С докладом по этому вопросу выступил Ю. А. Поляков зв. Развернувшаяся затем по поводу некоторых положений доклада дискуссия на страницах журнала «Вопросы истории»36 способствовала уточнению ряда вопросов и выявила проблемы, нуждавшиеся в дальнейших исследованиях.
Эта конференция, как и последовавшие за ней другие встречи аграрников, содействовала появлению монографий по истории крестьянства 37. Почти все они написаны в
13
плане политической истории. Лишь в книге Ю. А. Пол
кова удачно сочетаются все аспекты: политический, с< циально-экономический, социально-психологический, монографии обстоятельно исследованы причины и ма< штабы разрухи крестьянского хозяйства. Конкретпу)
характеристику
получили
основные
направления
результаты социальных сдвигов в деревне, что позволило раскрыть источники острейшей классовой борьбы п])и переходе к нэпу. В книге дана общая картина политической жизни деревни, отмеченная ростом крестьянского недовольства продразверсткой и новой волной кулацких мятежей. Всесторонне проанализирована такая важная сторона аграрной политики «военного коммунизма», как государственное регулирование крестьянского хозяйства и прямо вытекающая отсюда проблема поиска правиль пых отношений государства с крестьянством и подъема сельского хозяйства. Эта линия в дальнейшем находит разработку в монографиях Э. Б. Генкиной, И. Б. Берхи-на, Н. К. Фигуровской и др.38
Несмотря на определенные сдвиги в исследовании крестьянской проблематики изучаемого периода, все же историки и экономисты еще робко «вторгались» в жизнь деревни и рассматривали крестьянство как объект государственной политики, хотя, заметим, и сама аграрная политика требовала к себе более глубокого и разнопланового подхода. Поэтому недаром в историографических обзорах 60—70-х годов отмечалось, что «экономическая политика Советского государства в годы гражданской войны еще не нашла должного отражения и глубокого анализа в исторической литературе»39. В еще большей мере это относится к деревне и крестьянству. Историограф А. М. Чинчиков в 1974 г. констатировал, что в современной литературе «недостаточно раскрывается развитие де
ревни в период военного коммунизма», что «в этом направлении сделаны лишь первые шаги»40.
Действительно, многие вопросы и сегодня еще не разработаны или раскрыты недостаточно, например крестьянское землепользование, земельные отношения. Не исследованы причины, сущность, масштабы земельных переделов. Так, если принять точку зрения П. И. Лященко, который считал, что уравнительный передел земель 1917— 1918 гг. «в конечном счете подорвал веру крестьянства в магическую силу этой уравнительности»41, то становятся непонятными и необъяснимыми последовавшие затем переделы земли. Трудно согласиться и с такой односторонней
14
оценкой, сводящейся в целом к характеристике переделов как явлению негативному, мешавшему упорядочению поземельных отношений 42. Такая оценка не учитывает, во-первых, объективной неизбежности переделов, во-вторых, положительных их результатов, а не только отрицательных.
। Не исследованы соотношение и распространенность различных форм крестьянского землепользования. Мало занимаются землеустройством43. Не изучены масштаб и специфика землеустроительных работ в условиях «военного коммунизма», не показана роль землеустройства в социально-экономическом развитии деревни.
Противоречиво трактуется вопрос о посевных площадях. Так, в начале 80-х годов почти одновременно были выпущены две книги, в одной из которых утверждается, что в 1920 г. произошло наиболее резкое и заметное сокращение посевных площадей 44, в другой, напротив, проводится идея, что наряду с продолжавшимся сокращением посевов наблюдался их рост в ряде губерний, что и давало основание автору квалифицировать это явление как «реальные сдвиги». Их автор связывает с выводом о том, что осенняя посевная кампания 1920 г. положила начало восстановлению крестьянских хозяйств 45. Вывод этот заслуживает внимания (о нем в соответствующем разделе).
Советские историки много сделали для изучения зарождения колхозного движения. Но если этап до 1919 г. относится к числу сравнительно хорошо изученных, то 1919—1920 гг. почти не исследованы. Предстоит выяснить влияние политики «военного коммунизма» па темпы, формы, методы социалистического преобразования деревни. Как показывают появившиеся на эту тему работы 46, более всего «военный коммунизм» оказал воздействие на формирование принципов организационно-хозяйственной деятельности колхозов. Но она еще не исследована. Красноречивым подтверждением тому может служить следующий факт: вот уже более четверти века из книги в книгу «гуляет» вне критических замечаний совершенно фантастическая цифра объема сданной колхозами продукции в 1919 г. На основе ошибочного подсчета данных «Статистического ежегодника» (Вып. 2. М., 1922. С. 112— ИЗ) в историографию вошла цифра, в тысячу раз превышающая действительные показатели,— 400 млн пуд.47 На самом деле эта величина едва превышала 400 тыс. пуд.
Сдерживающим фактором в исследовании истории крестьянства является нечеткое представление о динамике
15
крестьянского населения за 1917—1920 гг. В 20-е годы н
©сновании переписей населения 1917 и 1920 гг. проводг лась работа по исчислению народонаселения России в г
ды мировой войны, во время Октябрьской революции
гражданской войны; такая работа была продолжена ib 60-е годы 48 и особенно активизировалась в 70—80-е . Этому способствовал и возросший интерес к исторической де
мографии. Подсчеты ведутся в двух направлениях. ДЛя одних исследователей главными источниками по-прежнему являются переписи 1917 и 1920 гг. и традиционные методы их анализа 49. Другие историки, не сбрасывая со
счета переписи, показали все же их ограниченные воз
можности и пришли к выводу, что «историческая наука не располагает в должной мере научно обоснованными данными о народонаселении страны во время Октябрьской революции и гражданской войны»60. Под руководством члена-корреспондента АН СССР Ю. А. Полякова разработана новая методика подсчета. Предложен ретроспективный анализ переписи населения 1926 г. с учетом всех
имеющихся дополнительных данных, с помощью которого получены первые результаты 51. Они вселяют надежду и на осуществление в скором времени реконструкции демографической ситуации в деревне в 1917—1920 гг. А это, в свою очередь, даст возможность вести дальнейшее исследование различных аспектов социально-экономической истории деревни с научно обоснованных исходных позиций, определяемых во многом именно демографическими факторами.
Большое значение для исследования проблематики рассматриваемого периода имеют работы, посвященные раскрытию содержания, сущности и времени действия «военного коммунизма». Уже много сделано по определению понятия «военный коммунизм», уточнению отдельных позиций и проблемы в целом 52, хотя остаются и спорные вопросы. По-прежнему вызывают различное толкование вопросы о том, в какой мере политика «военного коммунизма» была вызвана объективной необходимостью и сознательным курсом, являлась ли она средством, способом непосредственного перехода к социализму или речь шла только об ускорении темпов социалистического строительства, как решался вопрос о товарно-денежных отношениях в условиях социализма и др. Наконец, необходимо рассмотреть и новые толкования политики «военного коммунизма», в частности постановку вопроса о наличии элементов утопии в самой политике 53,
16
В целом историография отражает с разной степенью изученности отдельные стороны состояния крестьянского хозяйства в 1919—1920 гг. Еще не сложился целостный подход к проблеме. К тому же, как правило, в большинстве исследований характеристика элементов крестьянского хозяйства дается на основании данных (переписей прежде всего) 1917 и 1920 гг., что не дает возможности выделить особенности развития в условиях «военного коммунизма».
Состояние разработки истории крестьянства рассматриваемого периода обусловило постановку темы данной работы в следующем ее понимании. В центре внимания автора анализ состояния и функционирования крестьянского хозяйства в основных его социально-экономических аспектах: землепользование и землеустройство, производство и производственные отношения, рыночные связи, налоги и натуральные повинности, социально-экономические и социально-демографические изменения крестьянского двора, сдвиги в социальной структуре и жизненном уровне, развитие новых форм хозяйствования.
Учитывая достижения историографии, и в первую очередь фундаментальное исследование Ю. А. Полякова, недавно вышедшие книги В. М. Андреева, И. А. Юркова и др., а также сообразуясь с ограниченным объемом данного труда, автор рассматривает вопросы, которым уделялось меньше внимания. В то же время анализируются и сюжеты достаточно отработанные, но в аспекте, обусловленном .поставленной темой. Так, вопрос о продразверстке дается не в традиционном плане: как, где и кем она проводилась и сколько было получено продовольствия, а с точки зрения тяжести обложения крестьянства продразверсткой, определения удельного веса ее в составе налогового бремени, с точки зрения ее влияния на развитие крестьянского хозяйства.
Точно так же автор стремился найти свой подход и в раскрытии темы при анализе крестьянского производства. Суть заключается не в стремлении показать уровень его развития (это сделано Ю. А. Поляковым и др.), а проанализировать с точки зрения порайонного различия его эволюции.
Такой же принцип порайонного анализа положен в основу изучения рыночных связей, взимания продразверстки, выявления тенденций в изменении социальной структуры крестьянства.
Свой аспект автор находит и при рассмотрении такого традиционного сюжета, как история первых колхозов.
17
Здесь сосредоточено внимание на слабо изученной стороне — производственной. С этой целью предложена производственная типология коллективных хозяйств, впервые вводятся в научный оборот материалы монографического обследования колхозов в 1919 г., которые дают возможность составить продовольственный и денежный балансы колхозов. Они являются, как и объем произведений продукции, главным показателем их производственной деятельности.
Что касается новых сюжетов, то автор предлагает вниманию читателя разделы о хуторах и отрубах, наемном труде и аренде земли, рыночных связях, об уровне жизни крестьянской семьи, о социально-экономических и социально-демографических процессах крестьянского двора и др. Впрочем, они не такие уж и новые, в той или иной мере их касалась литература 20-х годов, новыми они являются для современной историографии.
Территориально границы исследования охватывают губернии Европейской России. В статистико-экономическом плане под Европейской Россией понимается, согласно статистике 20-х годов, 8 экономических районов: Крайний Северный, Приозерный, Белорусский, Московско-Промышленный, Центрально-Земледельческий, Приуральский, Нижне-Волжский, Юго-Восток. Поскольку Юго-Восток был освобожден от белогвардейцев в 1920 г., то этот район не рассматривается. Речь, таким образом, пойдет о 42 губерниях, 8 автономных республиках и областях, 396 уездах и 8009 волостях, в которых проживало 57 млн. сельских жителей.
Для динамического анализа привлекались лишь сведения по сопоставимым губерниям, поэтому практически в поле зрения автора чаще всего находилось 20—30 губерний, в основном Центральной России. Это исторически сложившийся комплекс исконно русских земель, та цитадель, где Советская власть установилась раньше всего, сохранялась во время гражданской войны постоянно и лишь отдельные губернии или части их на короткое время переходили к неприятелю. Именно здесь в полном объеме и, можно сказать, в чистом виде осуществлялась политика «военного коммунизма». Эта территория, наконец, компактна с точки зрения источниковой базы: здесь проводились более или менее регулярно статистические обследования, переписи.
Сельскохозяйственные переписи явились одним из главных источников данной работыг и автор использует
18
все три переписи: Всероссийскую сельскохозяйственную и поземельную 1917 г., 10-процентную выборочную перепись крестьянских хозяйств 1919 г., Всероссийскую сельскохозяйственную 1920 г., выявляя сопоставимые губернии и переводя показатели в относительные величины. Анализ трех переписей применяется редко из-за сложности, а часто — и невозможности сопоставления абсолютных данных, трудоемкости их перевода в относительные величины, вычленения сопоставимых территорий и пр. Но выигрыш такого подхода очевиден: появляется возможность «статистического выделения» «военного ком-5 мунизма».
I В дополнение к опубликованным данным переписей
I привлекались для отдельных сюжетов (землепользование,
‘ семейно-имущественные разделы) бланки переписи 1919 г.
по сельским обществам и комбинационные разработки переписи 1920 г., хранящиеся в фонде ЦСУ РСФСР (№ 1562) ЦГАНХ СССР, которые позволили отчасти проследить степень влияния прироста населения на землепользование, характер семейно-имущественных разделов и др.
Здесь же отложились бланки бюджетных монографических описаний крестьянских хозяйств, проведенных в 1919 г. Опубликованные бюджеты обработаны по сокращенной программе. В бланках же хозяйственная жизнь двора характеризуется 1367 показателями, но это-то и затрудняет их обработку. Поэтому материалы бланков использовались выборочно (землепользование, землеустройство).
Уникальным источником, еще не вводившимся в научный оборот, являются бланки обследования коллективных хозяйств 1919—1920 гг. Они содержат описания 485 колхозов 15 губерний по 1760 показателям. Трудоемкость обработки и конкретные задачи исследования колхозов в данной работе (производство) ограничили анализ источника по узкой программе. Однако и это дало возможность вкупе с другими источниками впервые получить сравнительно удачную характеристику производственных возможностей и деятельности колхозов.
Опубликованный и архивный статистический материал хорошо дополняют отчетно-информационные сведения Наркомзема (ф. 478). Он считается хорошо изученным, на самом деле еще не раскрыл всех своих возможностей. Здесь сосредоточены не только документы, отражающие деятельность центрального аппарата, а также материалы
19
обобщающего характера, но и местный материал, направлявшийся в центр. Содержательны документы по землеустройству, земельным тяжбам, раскрывающие сложную картину земельного обустройства, механизм земельных переделов, отношение органов власти и населения к различным формам землепользования. Этот богатый материал представлен отчетами земельных органов, протоколами и журналами их заседаний, стенограммами местных земельных съездов и т. д.
В фонде содержится материал о ценах вольного рынка — более динамичный и полный, чем опубликованный; он позволяет установить закономерности сближения уровней цеп в различных экономических зонах, существенно дополнить обоснование порайонной эволюции сельского хозяйства.
Для исследования продразверстки, рыночных связей полезным оказался материал фонда Наркомпрода (№1943). Привлекают внимание сводки губпродкомов о применении поденного наемного труда в крестьянском хозяйстве, поскольку этот вид найма не зафиксирован переписями и бюджетными обследованиями. Здесь же сведения о влиянии продразверстки на крестьянское хозяйство, письма крестьян к В. И. Ленину, показывающие их отношение к продразверстке.
Представляют ценность материалы специальных обследований и инспекторских проверок работы советских учреждений, коллективных хозяйств и пр., осуществлявшихся органами НК РКП (ф. 4085 ЦГАОР СССР). По своему характеру к этим документам примыкают материалы инспекторских проверок военной инспекции Красной Армии и донесения армейских политинформаторов о настроениях населения (ф. 10 и 33982 в ЦГАСА). Они подтверждают или корректируют отчеты местных советских органов.
В работе использованы отдельные документы фондов Совнаркома (130), ВЦИК (1235), Центрального комитета профсоюза сельскохозяйственных рабочих СССР (5466), Всероссийского рабочего комитета содействия организации социалистического сельскохозяйственного производства (5557), хранящиеся в ЦГАОР СССР, а также документы ВСНХ (3428), Всероссийского союза сельскохозяйственной кооперации (4106), Переселенческого отдела управления землеустройства, мелиорации и государственных земельных имуществ Наркомзема РСФСР (2077),
20
хранящиеся в ЦГАНХ СССР, документы Научного архива Института истории СССР АН СССР.
Автором привлекалась также разнообразная информация, опубликованная в документальных сборниках, в периодической печати, использовались материалы, введенные в научный оборот предшественниками.
В целом состояние Источниковой базы предоставляет исследователю возможность выявить более отчетливо круг элементов, характеризующих крестьянское хозяйство в условиях «военного коммунизма», в их совокупности и отчасти во взаимодействии и тем самым расширить наши представления об уровне и тенденциях его развития.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
АГРАРНАЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ (вторая половина 1918—1920 г.)
ПЕРЕХОД К ПОЛИТИКЕ СОЮЗА СО СРЕДНИМ КРЕСТЬЯНСТВОМ.
VIII СЪЕЗД РКП(б)
Основы аграрной политики Советской власти были заложены на II съезде Советов, принявшем Декрет о земле, по которому земля помещиков, церкви, монастырей и пр. передавалась бесплатно в пользование крестьян. В 1917— 1918 гг. в Европейской России конфискация помещичьих имений и передача их крестьянам была в основном завершена. В результате перераспределения земли середняк стал центральной фигурой в земледелии. От его поведения, от отношения к нему Советской власти зависела судьба революции.
В конце 1918 г. произошли существенные изменения во внутреннем и внешнем положении страны. Революция в Германии дала возможность ликвидировать Брестский договор. С прекращением немецкой оккупации Советская власть установилась на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Однако место изгнанных немецких оккупантов спешно занимали бывшие союзники России по Антанте. Они проникали в Крым, на Кавказ, Север, в Прибалтику, с помощью Антанты крепла внутренняя контрреволюция: Колчак в Сибири, Деникин на Юго-Востоке, Юденич в Прибалтике. В свою очередь, успехи белогвардейских армий влияли на позиции крестьянства: активизировали выступления против Советской власти кулаков, вызывали колебания середняков.
Однако политический опыт, полученный середняком в 1918 г. в Поволжье, на Урале, в Сибири, на Украине, содействовал разоблачению в глазах крестьянина контрреволюции, скрывавшейся под демократическими лозунгами, и повороту его в сторону Советской власти. Этот перелом в настроении среднего крестьянства выразился в глубоком разочаровании внутренней политикой мелкобуржуазных правительств, дезертирстве из их армий,
22
вступлении (добровольно и по мобилизации) в Красную Армию, в поддержке политики Советской власти, продовольственной в том числе, сдаче хлеба государству, в борьбе с кулачеством и т. д.
Обозначившийся осенью 1918 г. поворот среднего крестьянства к диктатуре пролетариата не означал, однако, прекращения его колебаний. Они возникали всякий раз, как только Советская власть проводила мероприятия, задевавшие интересы середняка. Партия и правительство стремились учитывать его интересы. Но продолжавшаяся гражданская война заставляла государство идти на такие меры, которые вольно или невольно затрагивали среднее крестьянство (реквизиция лошадей и скота, трудовые и гужевые повинности, 10-миллиардный чрезвычайный революционный налог и пр.). По ошибке и по неопытности местных работников часто удары, предназначавшиеся кулаку, падали на середняка, вызывая его недовольство.
Наметившийся поворот мелкобуржуазной демократии, среднего крестьянства прежде всего, в сторону Советской власти означал ответственный момент во взаимоотношениях пролетарского государства с крестьянством. Крайне важно было уловить его и использовать.
Для определения дальнейшей политики по отношению к середняку важное значение имела статья В. И. Ленина «Ценные признания Питирима Сорокина», написанная по поводу заявления в печати одного из деятелей партии правых эсеров — П. Сорокина, о его выходе из партии и сложении с себя звания члена Учредительного собрания. Заявление это, писал В. И. Ленин, «не случайность, а проявление неизбежного поворота целого класса, всей мелкобуржуазной демократии»1. Насущной задачей момента" было учесть и использовать этот поворот, помочь мелкой буржуазии перейти к поддержке Советской власти.
По существу тактическая задача партии, обусловленная ситуацией момента, имела прямой выход на стратегическую линию в вопросе о союзниках пролетариата в революции. И эта линия была четко В. И. Лениным сформулирована: «Уметь достигать соглашения с средним крестьянином — ни на минуту не отказываясь от борьбы с кулаком и прочно опираясь только на бедноту — это задача момента, ибо именно теперь поворот в среднем крестьянстве в нашу сторону неизбежен...»2.
Об этом шел разговор на VIII съезде РКП(б) (18— 23 марта 1919 г.). Во вступительной речи В. И. Ленин определил значение союза рабочего класса со средним
23
крестьянством. Исключительная важность вопроса вынуждала В. И. Ленина обращаться к нему и в отчетном докладе ЦК РКП(б), и в докладах о программе партии и о работе в деревне.
В отчетном докладе Ленин отметил, что в октябре 1917 г., когда рабочий класс в союзе с деревенской беднотой свергал буржуазию и брал власть, «крестьянство в целом шло с нами... потому, что оно видело, что здесь мы пойдем до конца, потому что мы осуществляли в виде законов то... что трусливая мелкая буржуазия обещала, но чего сделать не могла»3. На этом этапе попутно в деревне решались нерешенные ранее задачи буржуазнодемократической революции. На втором этапе развития социалистической революции произошло «выделение в деревне пролетарских и полупролетарских элементов, сплочение их с городским пролетариатом для борьбы против буржуазии в деревне»4.
Проводя в этот период политику нейтрализации середняка, партия стремилась высвободить его из-под влияния кулачества. Но нестабильность его поведения, колебания в сторону буржуазии вызывала ошибки и перегибы со стороны советских работников по отношению к среднему крестьянству. Сейчас, говорил Ленин, стоит задача исправить ошибки и линию партии, «которая недостаточно шла на блок, на союз, на соглашение со средним крестьянством»5. Главный урок, который партия должна извлечь из года борьбы,— «быть чрезвычайно осторожным в нашем отношении к среднему крестьянству и к мелкой буржуазии»8.
Отчужденность среднего крестьянства могла быть преодолена путем оказания крестьянству конкретной материально-технической помощи и устранения допущенных ошибок.
Их исправление во многом зависело от понимания социально-экономической сущности среднего крестьянина. Этот вопрос занимал большое место в докладе Ленина о программе партии. Он дал глубокое теоретическое обоснование социально-экономической природы среднего крестьянства.
«На самом деле,— говорил Ленин,— откуда мог взяться средний крестьянин в эпоху чисто империалистического капитализма?.. Если мы будем решать вопрос о нашем отношении к этому чуть ли не средневековому явлению (к среднему крестьянству), стоя исключительно на точке зрения империализма и диктатуры пролетариатаг у нас
24
совершенно не сойдутся концы с концами, и мы много набьем себе шишек. Если же нам менять свое отношение к среднему крестьянству,— тогда и в теоретической части потрудитесь сказать, откуда он взялся, что он такое. Он есть мелкий товаропроизводитель. Вот та азбука капитализма, которую сказать нужно, потому что мы из этой азбуки все еще не вылезли»7. Поэтому Ленин настаивал, чтобы во вводной части Программы партии наряду с характеристикой империализма была воспроизведена характеристика домонополистического капитализма и мелкотоварного уклада. Без уничтожения этих корней капитализма построить социализм было бы невозможно. Сложность этой задачи заключалась в том, что мелкотоварное хозяйство рождает капитализм и буржуазию постоянно и в массовом масштабе. Вот что представлял из себя середняк. Но его нельзя было уничтожить, экспроприировать, его можно было лишь перевоспитать постепенно и осторожно, на социалистический лад.
Характеристики, данные В. И. Лениным середняку, имели исключительное теоретическое и практическое значение. Как показала практика социалистического строительства, в деревне суть ошибок, допускавшихся на местах при организации совхозов и колхозов, заключалась именно в непонимании роли мелкого товаропроизводителя. В ряде губерний (Петроградская, Московская, Калужская, Воронежская, Тверская и др.) партийные съезды и съезды Советов летом — осенью 1918 г. выступили против раздела помещичьих имений, за скорейшее уничтожение крестьянских наделов и повсеместное образование коммун и совхозов 8.
Тенденция к форсированному строительству коммун и совхозов проявилась в работе I Всероссийского съезда земотделов, коммун и комбедов (декабрь 1918 г.). Как показал съезд, некоторые советские и партийные работники переоценили готовность крестьян перейти к обобществленному земледелию 9.
И принятая съездом резолюция «О коллективизации земледелия» исходила из возможности и необходимости форсирования коллективизации сельского хозяйства. «В целях наискорейшего переустройства всего народного хозяйства на коммунистических началах и развития производительных сил» съезд постановил, что «главнейшей задачей земельной политики является последовательное, неуклонное проведение широкой организации земледельческих коммун, советских коммунистических хозяйств и
25
общественной обработки земли, которые в своем развитии неизбежно приведут к единой коммунистической организации всего сельского хозяйства».
Съезд призывал все местные земельные органы «энергично проводить в жизнь организацию общественной обработки земли» и просил Наркомзем обратиться ко всему трудовому крестьянству с призывом «к скорейшему переходу к общественной обработке земли»10.
Переход к решению собственно социалистических задач аграрной революции осуществлялся в условиях, когда экономическая политика пролетарского государства все более приобретала черты политики, позднее названной «военным коммунизмом». Эта политика формировалась как вынужденная военным временем и всей обстановкой осажденной крепости, в которой оказалась республика Советов. В то же время широкое распространение получает представление о непосредственном и сравнительно кратком по времени переходе от капитализма к социализму. В аспекте непосредственного, сравнительно быстрого перехода деревни к социализму рассматривалась и задача социалистического переустройства сельского хозяйства.
Именно такими настроениями отличались многие выступления делегатов съезда, отразились они и на его решениях. Рекомендации съезда были положены в основу нового законодательного акта — «Положения о социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледелию», опубликованного ВЦИК 14 февраля 1919 г.11 Однако это не означает, что в данном документе получил отражение курс Советского государства на немедленное обобществление крестьянских хозяйств. Введением нового законодательного акта вовсе не отменялось действие «Основного закона о социализации земли», в котором отражалось отношение Советской власти к единоличному крестьянству. Хотя имели место и противоположные суждения. Например, даже сотрудник Наркомзема, управляющий делами Главного миллиардного комитета Н. В. Турчанинов в обзоре о деятельности наркомата за пять лет писал: «Вместо „Закона о социализации земли“ 19 февраля 1919 г. было издано постановление ВЦИК ,,О социалистическом землеустройстве и о мерах перехода к социалистическому земледе-лию“. Этот акт и лег в основу всей дальнейшей работы НКЗ и его местных органов власти вплоть до второй половины 1922 г.»12. Однако это утверждение неточно. Дей
26
ствительно, «Положение о социалистическом землеустройстве» сыграло большую роль в землеустроительных работах, в организации колхозов и совхозов, в становлении новых земельных отношений. Но, повторяем, «Положение» функционировало не вместо Закона о социализации земли, а наряду с ним. «Основной закон о социализации земли» действовал вплоть до принятия Земельного кодекса 1922 г., и все юридические санкции, касавшиеся крестьянских поземельных отношений, опирались на этот закон. «Положение» явилось в сущности развитием той части «Основного закона», которая касалась обобществленного землепользования и мероприятий по землеустройству (отсюда и более узкое название акта: не закон, а «положение»).
Поэтому все претензии к «Положению» как законодательному акту, концентрирующему преимущественно внимание на колхозах и совхозах и чуть ли не игнорирующему индивидуальное крестьянское хозяйство, неосновательны.
Что касается целевого направления «Положения», то оно, исходившее из рекомендаций съезда земотделов, комбедов и коммун, безусловно, им соответствует. Однако в отношении темпов достижения цели — огромная разница. Если съезд настаивал на наискорейшем переустройстве земледелия на коммунистических началах, то «Положение» закрепляет эту цель путем «постепенного обобществления земледелия». Не исключено, что пыл сторонников форсированного проведения коллективизации охладило участие в разработке «Положения» В. И. Ленина 13. Позднее, на X съезде РКП(б), Ленин назвал фантазерами тех, кто считал, что «в три года можно переделать экономическую базу, экономические корни мелкого земледелия»14 (а именно в такой срок считали возможным на съезде земотделов, коммун и комбедов проведение коллективизации крестьянских хозяйств).
«Положение» ставило задачу создания «единого производственного хозяйства», снабжавшего республику наибольшим количеством сельскохозяйственной продукции при наименьшей затрате труда. С этой целью предусматривался переход к социалистическому земледелию путем создания крупных советских хозяйств, сельскохозяйственных коммун, общественной обработки земли и других видов товарищеского земледелия.
«Положение» отражало определенный этап развития революции, уровень, систему взглядов, утвердившихся
27
в результате ее победоносного наступления, во всей их противоречивости. Так, до сих пор вызывает спор статья 3 «Положения», которая гласит: «На все виды единоличного землепользования следует смотреть как на проходящие и отживающие». Одни исследователи склонны усматривать в этой статье недооценку крестьянского хозяйства и проявление тенденции к форсированному его разрушению и замены коллективным 15, другие полагают, что эту статью «Положения» следует рассматривать с точки зрения перспективы дальнейшего развития сельского хозяйства 1в.
Трудно согласиться с той или другой позицией. Надо, видимо, признать, что формулировка статьи оказалась неудачной, поскольку дает возможность толкования «Положения» и в ту и в другую сторону. И если уж историки спустя десятилетия не могут прийти к единой его трактовке, то что оставалось делать практикам тех лет, которые руководствовались этим «Положением»? И тот, кто хотел видеть в нем руководство к немедленному действию, а не отдаленную перспективу, поступал сообразно своему пониманию.
Поэтому, говоря о значении статьи, видимо, следует судить не о теоретической предполагаемое™ ее юридической силы, а о том, какие она вызвала практические последствия. Общеизвестно, что «Положение» было воспринято кое-где как руководство к форсированному строительству коммун и совхозов.
Сторонники форсированного насаждения коммун считали необходимым «тащить середняков к социализму путем коммунистических атак»; как убеждала передовая «Правды», «среднему крестьянству придется принять социалистические формы хозяйства и мышления, и оно пойдет к социализму, хотя бы ворча и огрызаясь»17.
Многие партийные и советские работники, люди, безусловно преданные революции, стремившиеся к скорейшему утверждению принципов социализма в жизни, фактически проявляли излишнюю торопливость. Советы и предостережения В. И. Ленина были восприняты и усвоены еще не в полной мере.
Но были и авантюристы, карьеристы, бюрократы, пролезшие в партию и Советы, люди, ничего общего не имевшие с высоким званием коммуниста и представителя Советской власти. Такие были особенно опасны. Они дискредитировали Советскую власть, вызывали недоверие к ней у крестьян.
28
Указывая на факты насилия при организации колхозов, В. И. Ленин на VIII съезде партии говорил: «К нам присосались кое-где карьеристы, авантюристы, которые назвались коммунистами и надувают нас, которые полезли к нам потому, что коммунисты теперь у власти, потому, что более честные „служилые11 элементы не пошли к нам работать вследствие своих отсталых идей, а у карьеристов нет никаких идей, нет никакой честности. Эти люди, которые стремятся только выслужиться, пускают на местах в ход принуждение и думают, что это хорошо. А на деле это приводит иногда к тому, что крестьяне говорят: „Да здравствует Советская власть, но долой ком-мунию\“ (т. е. коммунизм). Такие случаи не выдуманы, а взяты из живой жизни, из сообщений товарищей с мест»18.
Земельная политика Советской власти имела прямое отношение к курсу на союз с середняком. Этот вопрос занял большое место и в выступлениях В. И. Ленина, и делегатов съезда, а также в работе аграрной секции съезда.
Съезд решительно выступил против перегибов в колхозном строительстве и обратил самое серьезное внимание на отношение к среднему крестьянству, на важность установления союза с ним.
Попытки пойти по пути экспроприации крестьян, попытки насильственной перестройки деревни сверху, как .-убедительно показал Ленин, могли только оттолкнуть крестьянство от рабочего класса, сорвать все дело строительства социализма, привести к гибели диктатуру пролетариата. «Нет ничего глупее, как самая мысль о насилии в области хозяйственных отношений среднего крестьянина,— говорил В. И. Ленин.
Задача здесь сводится не к экспроприации среднего крестьянина, а к тому, чтобы учесть особенные условия жизни крестьянина, к тому, чтобы учиться у крестьян способам перехода к лучшему строю и не сметь командовать Вот правило, которое мы себе поставили»19.
Торопливости, администрированию, методам принуждения Ленин противопоставил методы убеждения, поиски наиболее приемлемых для крестьян форм объединения, создание материальных условий для перехода к социализму в земледелии. Именно в докладе на VIII съез-. де Коммунистической партии Ленин сформулировал одно из основных условий приобщения крестьян к социализму. «Среднее крестьянство в коммунистическом об
29
ществе,— указывал он,— только тогда будет на нашей стороне, когда мы облегчим и улучшим экономические условия его жизни. Если бы мы могли дать завтра 100 тысяч первоклассных тракторов, снабдить их бензином, снабдить их машинистами (вы прекрасно знаете, что пока это — фантазия), то средний крестьянин сказал бы: ,,Я за коммунию“ (т. е. за коммунизм)»20.
В принятой съездом Программе партии было отмечено, что «мелкое крестьянское хозяйство еще долго будет существовать». Поэтому тактика партийных и советских работников в деревне должна быть рассчитана на длительный период сотрудничества со средним крестьянством 21. Поэтому Программа партии была направлена и на организацию социалистического земледелия, и на поднятие производительных сил крестьянского хозяйства.
Тем самым решения съезда давали обширную программу поднятия производительных сил сельского хозяйства как за счет увеличивающегося социалистического сектора, так и за счет индивидуального. Становилось очевидным, что вопрос о взаимоотношениях этих секторов экономики становился кардинальной проблемой развития социализма в деревне, ведущей к установлению новых социальных отношений между мелким крестьянским хозяйством и крупным производством.
В этой связи еще раз возвратимся к «Положению о социалистическом землеустройстве». Если принять позиции тех, кто усматривал в этом документе курс на свертывание единоличного хозяйства и форсированное строительство социализма в деревне, то как в таком случае согласовать такую установку с решениями VIII съезда РКП(б), который состоялся месяц спустя после принятия «Положения»? Решительно не было никаких оснований так резко менять курс. Но если даже признать содержание «Положения» ошибочным, то почему оно после решений VIII съезда не было ни отменено, ни скорректировано новым законодательным актом? И коль скоро этого не было, то, стало быть, и «Основной закон о социализации земли» и «Положение о социалистическом землеустройстве и мерах перехода к социалистическому земледелию» полностью согласовывались с решениями партсъезда.
Практические мероприятия, направленные на установление союза рабочего класса со средним крестьянством, были намечены в резолюции съезда «Об отношении к среднему крестьянству». В настоящий момент, говорилось в ней, «особо важное значение имеет более правиль
30
ное проведение партийной линии по отношению к среднему крестьянству...»22. При этом подчеркивалось, что среднее крестьянство имеет сравнительно крепкие экономические корни, поэтому тактика сотрудничества с ним должна быть рассчитана на длительный период. Съезд обязал партийных и советских работников более внимательно относиться к нуждам середняка, ни в каком случае не распространять на средних крестьян меры, направляемые против кулачества. Было признано необходимым по отношению к середняку смягчить закон о чрезвычайном налоге и расширить материально-техническую помощь.
Поддержав организацию всякого рода товариществ и сельскохозяйственных коммун средних крестьян, съезд предупреждал, что «представители Советской власти не должны допускать ни малейшего принуждения при создании таковых»23.
Для поднятия производительности мелкого крестьянского хозяйства съезд считал необходимым немедленно провести в жизнь все требования, которые указаны в аграрной части партийной программы: упорядочение крестьянского землепользования, снабжение крестьян сортовыми семенами, улучшение пород скота, распространение агрономических знаний, организация ремонта крестьянского сельскохозяйственного инвентаря и т. д. Резолюция включала специальный пункт о кооперации, щ котором говорилось, что государство должно оказывать как финансовую, так и организационную помощь кооперативным объединениям крестьян в целях поднятия сельского производства. На съезде была принята также резолюция «О политической пропаганде и культурно-просветительной работе в деревне», которая намечала широкий план мероприятий в области политического просвещения, пропаганды сельскохозяйственных знаний и повышения общей культуры деревни.
Оценивая значение резолюций VIII съезда, В. И. Ленин указывал, что «единодушным и быстрым решением съезда мы наметили линию в особенно нужном и особенно трудном вопросе, который в других странах считается даже неразрешимым,— в вопросе об отношении свергнувшего буржуазию пролетариата к среднему многомиллионному крестьянству. Мы все уверены, что эта резолюция съезда укрепит нашу власть»24. Решение партии о переходе к политике союза со средним крестьянством при опоре на бедноту для борьбы с кулаками имело
31
историческое значение. Прочный союз с середняком сыграл решающую роль в осуществлении продовольственной политики Советской власти, в создании массовой рабоче-крестьянской армии, в успешном исходе гражданской войны против объединенных сил иностранных интервентов и белогвардейцев, в развертывании социалистического строительства.
ГОСУДАРСТВЕННАЯ ПОМОЩЬ КРЕСТЬЯНСТВУ
Империалистическая война, а затем гражданская, интервенция нанесли колоссальный ущерб народному хозяйству. На оккупированной территории разрушались заводы и фабрики, транспорт, угонялся скот, вывозилось продовольствие и сырье, сжигались на корню нивы. Война нарушила нормальные экономические связи между различными районами страны, городом и деревней.
Национальный доход упал с 11 млрд. руб. в 1917 г. до 4 млрд. руб. в 1920 г. Ущерб, понесенный Советской Россией, составил 39 млрд. руб. по подсчетам к 1922 г. (фактически он был большим), что превышало четвертую часть всего довоенного богатства страны. Потери населения, начиная с 1914 г., превысили 20 млн. человек, а 4,4 млн в возрасте от 16 до 49 лет стали инвалидами 24а. Произошла громадная убыль рабочей силы.
Происходило падение производства почти во всех отраслях промышленности. Был истощен и измучен народ. Истощение и недоедание способствовали распространению болезней и эпидемий. Не хватало одежды, обуви, лекарств.
Огромные потери несло сельское хозяйство и крестьянство. По подсчетам 20-х годов, прямые убытки сельского хозяйства от уничтожения, расхищения живого и мертвого инвентаря, сокращения посевных площадей, разрушения, сожжения и повреждения мельниц, хозяйственных построек, зданий, разграбления, реквизиции, вывоза разного рода имущества, материалов и товаров составили 3 566 160 тыс. руб.246 Это приблизительные вычисления, ибо невозможно точно подсчитать истинный УРон.
С каждым годом все труднее было выполнять сельскохозяйственные работы. Крестьянство составляло основной контингент армии (77%), к концу 1920 г. численность Красной Армии превысила 4 млн. человек. Много крестьян было мобилизовано в белогвардейские армии, а чис
32
ленность контрреволюционных сил в 1920 г. составляла не менее 2 млн человек 24в.
Постоянные трудовые мобилизации — заготовка дров, ремонт дорог и мостов, поставка подвод, рытье окопов в прифронтовой полосе и пр.~ отвлекали крестьян от земли. Разоряли белогвардейские и бандитские налеты, много беспокойства доставляли дезертиры. Падению производительных сил и сельскохозяйственного производства способствовала и неустойчивость крестьянского землепользования.
Изнашивался и ломался инвентарь, не хватало семян. В 1919 г. минимальная потребность в инвентаре была удовлетворена: в плугах — на 87%, в косах — на 84, в молотилках — на 80, в семенах — на 89% 25.
Большие потери несло животноводство. По данным Паркомзема, в 1919 г. по сравнению с 1917 г. убыль лошадей составила 54%, овец — 21,5, свиней — 44,1% 26. Много скота погибло от болезней. В 1919 г. (по 10 губерниям) чумой заболело 92,6 тыс. голов, из них пало 67,1 тыс., в 1920 г. (по 19 губерниям) заболело 120,4 тыс. голов, из них пало и забито — 58,7%. Всего за два года погибло свыше 200 тыс. голов 27.
По данным Наркомзема, в 1919 г. посевные площади сократились по сравнению с 1917 г. на 16,4%, причем посевы ржи уменьшились на 7,3%, пшеницы — на 19,6, овса — на 23,8, картофеля — на 12,9, льна — на 32,0, трав — на 40% 28. Особенно сильное беспокойство доставляло сокращение посевных площадей под зерновые. В августе 1918 г. площадь, засеваемая главными хлебами в довоенное время в пределах губерний, составлявших в августе территорию Советской республики, сократилась на 3,8 млн дес. Недосев на сопоставимой территории по сравнению с довоенным временем в 1919 г. составил уже 5,6 млн дес.29
Разруха, голод, болезни, недостаток семян, инвентаря, скота и т. д. тяжело отражались на настроениях крестьян. Поэтому весьма своевременными оказались решения VIII съезда РКП(б), направленные на подъем крестьянских хозяйств. В 1919 г. был принят ряд законодательных актов Советского правительства в том же направлении: «Предписание СНК всем губземотделам не допускать принудительного отчуждения земель крестьян и принудительных мер при переходе к коллективным формам ведения сельского хозяйства» от 9 апреля, декрет СНК «Об организации переселения в южные произ
2 в, В. Кабанов
33
водящие губернии и в Донскую область» от 24 апреля; декрет ВЦИК и СНК «О мерах содействия кустарной промышленности» от 25 апреля; декрет ВЦИК и СНК «Об амнистии арестованных рабочих и крестьян, которым не предъявлено обвинение в участии в контрреволюционных выступлениях против Советской власти» от 25 апреля; постановление ВЦИК и СНК «Об отпуске трудовому населению леса и о пользовании в лесах» от 4 июня 30.
Особую заботу составляли семьи красноармейцев. 20 марта 1919 г. был издан декрет Совнаркома «О запашке и засеве полей в хозяйствах призванных в армию красноармейцев»31, которым предписывалось местным Советам «под строжайшей их ответственностью принять все меры к запашке и засеву полей в хозяйствах призванных в армию красноармейцев». Красноармейские семьи должны были в первую очередь обеспечиваться семенами. Декрет предусматривал возможность предоставления отпуска красноармейцам на период полевых работ. 27 мая 1919 г. правительство увеличило в два раза денежное пособие семьям красноармейцев, установленное 24 декабря 1918 г. 23 июня 1919 г. Совнарком принял постановление о выдаче ссуд семьям красноармейцев на поддержание их хозяйства. Ссуды выдавались семенами, инвентарем, деньгами 32. В циркулярном письме ЦК РКП(б) всем губернским комитетам партии от 16 июля 1919 г. сообщалось, что Совнаркомом приняты меры по оказанию разносторонней помощи семьям красноармейцев. С этой целью большие задачи возлагались на Народный комиссариат социального обеспечения и его местные органы. «Работу в отделах социального обеспечения,— говорилось в письме,— приравнивайте к работе военной»33.
По данным Центральной комиссии по оказанию сельскохозяйственной помощи хозяйствам красноармейцев, в годы гражданской войны по 34 губерниям эту помощь получили: пахотой — 382 732 хозяйства, боронованием — 366 086, посевом — 285 176, сенокосом — 159 051, возкой сена — 96 407, уборкой хлеба — 143 914, молотьбой — 110 477, заготовкой топлива — 169 920, заготовкой строительных материалов — 25 556. Семьи красноармейцев получили 93 962 головы скота и много сельскохозяйственных орудий 34.
В 1919 г. был принят еще ряд постановлений, направленных на поднятие крестьянских хозяйств. Это постановление СНК от 2 октября 1919 г. «О предоставлении уездпым комиссиям по оказанию помощи красноармей
34
ским хозяйствам права обращать в безвозвратное пособие просроченную ссуду, выданную семьям красноармейцев на поддержание хозяйств», декрет СНК от 3 октября 1919 г. «Об охране и развитии тонкорунного (мериносно-го) овцеводства», декрет ВЦИК от 15 октября 1919 г. «О льготах по обложению сельских хозяев натуральным налогом в 1919 году», декрет СНК от 15 октября 1919 г. «Об охране и восстановлении калмыцкого животноводства», предписание Совета Обороны от 22 октября 1919 г. местным советским учреждениям поставить в особо льготные условия села, выполнившие продовольственную разверстку 35 и др.
Эти мероприятия исходили из решений VIII съезда РКП(б) об отношении к среднему крестьянину и были направлены на подъем крестьянского хозяйства, на борьбу с сокращением посевных площадей. 28 января 1919 г. СНК издал декрет «Об организации государством посева хлебов»38, которым передал все земли, пригодные для посевов хлебов и не находившиеся в пользовании отдельных лиц или коллективов, в распоряжение государства для организации на них посева. Для руководства этой работой при Наркомземе учреждался Комитет посевной площади (за ним сохранилось в быту название его предшественника — отдел по организации посевной площади при Министерстве земледелия Временного правительства, или сокращенно Оргасев) под председательством С. П. Середы 37.
Принятое Совнаркомом в феврале 1919 г. положение «О комитете посевной площади» определяло его обязанности и устанавливало, что постановления комитета в пределах его компетенции обязательны для всех местных органов власти 38. Комитету предоставлялись обширные полномочия. Всему делу засева придавалась первостепенная важность. На местах были созданы оргасевы, которые по сути дела выполняли функции земотделов уездов и губерний. Совнарком ассигновал 300 млн руб. на расходы по обеспечению семенами и техническим оборудованием пустующие площади. Земельным отделам 32 губерний было передано 197,7 млн. руб.39
Комитет вел переговоры с различными организациями с целью всестороннего обеспечения посевных работ. В частности, с военным ведомством шел разговор о приостановлении мобилизации лошадей, каковая и была отложена до 1 июля 1919 г., и о предоставлении лошадей из запасных воинских частей для временных работ. Коми
2*
35
тетом было призпапо необходимым передать все склады сельскохозяйственных машин и орудий, семян и удобрений в ведение земотделов, а также изъять сельскохозяйственные машины и орудия из товарообмена, о чем было решено войти в переговоры с Наркомпродом 40.
Важной стороной деятельности комитета было обеспечение крестьянских хозяйств семенами. Для обсеменения полей в 1919 г. требовалось, по прикидкам комитета, 23,2 млн пуд. семенного материала. Однако государство могло наметить к реальному выполнению чуть
Таблица 1
Обеспечение государством сельского хозяйства семенами в 1919 г.
Культура по плану, пуд. Выполнено, пуд. %
Яровые 8 736 500 3 639 621 41,6
Озимые 1 500 000 250 вагонов —
Картофель 6 977 000 2 413 000 34,6
Огородные 48 000 32 000 66,6
Травы и корнеплоды 1 132 134 112 470 9,9
* ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 851. Л. 125.
более 18 млн. пуд. Фактически же была выполнена лишь третья часть плана (см. табл. 1).
Оргасев командировал в производящие губернии своих уполномоченных и инструкторов с агрономическим образованием. Для устройства ремонтных мастерских удалось закупить инвентарь и инструменты. К 1 апреля открылись 92 мастерские и около 400 намечалось к открытию. На места было доставлено 45 тыс. плугов и 400 сеялок. Это было очень мало, учитывая, что спрос на плуги превышал в 10 раз полученное количество их, а сеялок требовалось 15 тыс.41 Другого инвентаря в распоряжении Оргасева и вовсе не имелось.
Поэтому результаты деятельности комитета к апрелю оказались довольно скромными. Первоначально предполагалось, что из выявленных по 18 губерниям 3 172 тыс. дес. недосева губоргасевы засеют 1 661 тыс. дес. в 15 губерниях, остальная часть будет засеяна при содействии населения. Затем площадь, предполагаемая к засеву оргасевами, сократилась до 540 тыс. дес. по 10 губерниям. Однако ввиду недостатка средств, выделенных для работы (на обработку десятины требовалось по смете
36
500 руб., а ассигновано было в среднем 95,8 руб.), и этот объем находился под угрозой 42. Вывод помощника заведующего подотделом посевных площадей Наркомзема А. Богдановского о деятельности Оргасева в 1919 г. звучал весьма пессимистично: «Весенний период пропущен... Вряд ли и 0,1 площади, которая могла быть распахана и обсеменена, будет использована»43.
Неудачная деятельность Оргасева была обусловлена множеством факторов. Это была первая попытка государства в огромном масштабе наладить засев пустующих площадей. Не было ни опыта, ни средств, не хватало работников, семян, инвентаря, мешала межведомственная несогласованность. А все нужно было осуществить оперативно, в сжатые сроки, в сложной обстановке войны и разрухи. Важнейшим условием являлся столь необходимый всем мир.
...В последние месяцы 1919 г. произошел перелом в ходе борьбы против внутренней и внешней контрреволюции. Начался разгром Деникина, завершившийся в марте 1920 г., провалилось наступление Юденича под Петроградом; крупных успехов добивалась Красная Армия на Восточном фронте. Большая часть территории Советской России была освобождена от интервентов и белогвардейцев.
К началу 1920 г. была завоевана мирная передышка. В. И. Ленин поставил перед партией и трудящимися задачу восстановления экономики страны. В письме в бюро женского съезда Петроградской губ. 10 января 1920 г. он писал: «Советская республика может и должна сосредоточить отныне свои силы па более важной, более близкой и родственной всем нам, всем трудящимся, задаче: на войне бескровной, на войне за победу над голодом, холодом, разрухой»44.
На помощь крестьянству призывалась Красная Армия. 3 января 1920 г. за подписью народного комиссара по военным и морским делам и председателя ВСНХ направляется телеграмма начальнику Главного штаба Красной Армии, командующим фронтами, армиями, окружным военным комиссарам, в которой предлагается сообщить, какие мастерские, взятые для нужд армии и пригодные для ремонта сельскохозяйственного инвентаря, могут быть отданы обратно в полное распоряжение местных органов Наркомзема, а также какие военные мастерские могли бы быть использованы для ремонта сельскохозяйственного инвентаря. В тот же день член межведомствен-
37
пой комиссии по трудовой повинности М. Д. Бопч-Бруе-вич запросил командование Красной Армии о возможностях предоставления во временное пользование в сельском хозяйстве лошадей, подвод, тракторов, о возможностях формирования для сельскохозяйственных работ рот и батальонов из выздоравливающих больных и раненых красноармейцев и выделении воинских частей для тех же целей. 5 января 1920 г. в военном ведомстве была составлена памятная записка к проекту милитаризации сельскохозяйственных ремонтных мастерских и помощи им, согласно которой всех работающих по ремонту сельскохозяйственного инвентаря предлагалось объявить военнообязанными и мобилизации не подлежащими. К сельскохозяйственным работам планировалось привлечь воинские части и военнопленных 45.
15 января 1920 г. В. И. Ленин подписал постановление «О первой революционной армии труда», согласно которому III армия переводилась на использование ее для трудовых целей. Предусматривалось и применение ее сил для ремонта сельскохозяйственных орудий и сельскохозяйственных работ 46. В те дни ЦК ВКП(б) в тезисах «О мобилизации индустриального пролетариата, трудовой повинности, милитаризации хозяйства и применении воинских частей для хозяйственных нужд» призывал рабочих и трудовых крестьян героическим напряжением сил, внедрением строжайшей дисциплины, пониманием каждым трудящимся стоявших перед страной задач вырваться из оков экономического кризиса 47. Для успешной борьбы с хозяйственной разрухой необходимо было провести мобилизацию индустриального пролетариата, широко и всесторонне применять принцип всеобщей трудовой повинности, использовать в хозяйстве освобождавшиеся от боевых задач войсковые части.
Происходит дальнейшее развитие и углубление мероприятий по обеспечению трудовых хозяйств средствами производства. При этом центр тяжести перемещается с вопросов организационных на вопросы организационнохозяйственные. Из законодательных актов, характеризующих этот поворот, наиболее значительны следующие декреты: «Об увеличении посевных площадей» от 17 января 1920 г., «Об образовании государственного лугового фонда и его использовании» от 10 января, «Об образовании в потребляющих районах семенного фонда хлебных злаков, масличных и бобовых растений» от 16 марта 48. Последний декрет был одним из важных в ряду мероприятий
38
по борьбе с недосевами. Во время весепней посевной кампании государство давало крестьянам семена в виде ссуды. Осенью ее обязаны были возвратить. Из полученного зерпа образовывался губернский семенной фонд, который находился в исключительном ведении земоргапов. Его создание давало возможность иметь в губернии постоянный семенной запас.
Важное значение имели и другие законодательные акты: «О снабжении сырьем свеклосахарной, спиртовой, крахмально-паточной, табачной, масляной и лекарственной промышленности» от 5 марта 1920 г., «Об оказании хозяйственной помощи семьям красноармейцев» от 25 марта, «О мерах обеспечения семенным картофелем потребляющих губерний» от 21 апреля, «О переделах земли» от 30 апреля, «О посеве льна-долгупца в 1920 году» от 4 мая, «Об увеличении размера землепользования в трудовых хозяйствах» от 27 мая, «Об оказании помощи хозяйствам, лишившимся лошадей по гужевой повинности» от 9 июпя и др.40
Правительство, несмотря па ограниченность средств, оказывало крестьянству посильную материально-техническую помощь. В 1918—1920 гг. крестьянство получило около 293 тыс. плугов, 39 тыс. борон, 2,5 тыс. сеялок, 2280 тыс. кос., 38 тыс. хлебоуборочных машин, 28 тыс. сеноуборочных машин, 1 800 тыс, серпов 50.
Развертывалась сеть ремонтных мастерских. К концу 1920 г. их было 3664, в пих работало 30 тыс. рабочих б1. Они выполнили весьма значительный объем ремонтных работ. Создавались прокатные пункты. В 1920 г. в Московской губ. их было 240, в Новгородской — 230, в Екатеринбургской — 227, в Пермской — 225, в Саратовской — 102, в Челябинской — 98, в Псковской — 90, в Рязанской — 84, в Смоленской (1 уезд) — 43, в Вятской (2 уезда) — 42, в Тверской (1 уезд) — 8 и т. д.82
Значительно возрастает помощь государства семенами (см. табл. 2).
Сравнивая эти данные с данными по обеспечению сельского хозяйства семенами в 1919 г. (см. табл. 1), видно, что увеличение поставок семян происходит в 1920 г. по всем культурам.
На селе устраивались различные сельскохозяйственные курсы, что отвечало возросшему интересу крестьянства к культуре сельскохозяйственного производства, агрономическим знаниям. Земельные и кооперативные организации стремились сохранить племенной скот или приоб
39
рести его. Организовывались случные пункты. Принимались меры по обеспечению крестьянских хозяйств живым тяглом. G этой целью Совнарком 20 апреля 1920 г. поручил Наркомзему срочно организовать массовую покупку киргизских и монгольских лошадей для нужд безлошадных и однолошадных хозяйств и семей красноармейцев, а также для коллективных хозяйств 63. В июне 1920 г. Совнарком предоставил право получения ссуд из средств государства хозяйствам, которые лишились лошадей из-за гужевой повинности. Предусматривались
Таблица 2
Обеспечение государством сельского хозяйства семенами в 1920 г. *
Культура По плану, пуд. Выполнено, пуд, %
Яровые 7 623 500 5 817 117 76,3
Озимые 1 500 000 574 вагонов —
Картофель 10 000 000 5 390 000 53,9
Огородные 70 557 62 633 88,8
Травы и корнеплоды 2 757 801 127 504 4,6
* ЩГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 851. Л. 126.
меры организации помощи таким хозяйствам по уборке и обработке полей в порядке трудовой повинности и пр.54
Более организованно была проведена кампания по формированию, отправке и использованию уборочных и обмолоточных отрядов в 1920 г. Только из Иваново-Вознесенской губ. в июне и июле направили 5829 рабочих-текстильщиков в распоряжение земотделов и совхозов Саратовской, Тамбовской, Воронежской и Уфимской губерний б5.
Серьезную помощь деревне оказали рабочие бригады по ремонту сельскохозяйственного инвентаря. Широким фронтом такая работа проводилась в «Неделю крестьянина». Это мероприятие, проводившееся в июле-августе 1920 г., явилось одной из мер помощи крестьянам в соответствии с решениями VIII съезда РКП(б). «Неделя крестьянина» ставила целью закрепить союз города и деревни, оказать помощь крестьянину в ремонте сельскохозяйственных орудий, в оборудовании кузниц, мельниц и т. д. Только в 116 уездах (из 254) 23 губерний РСФСР в деревню выезжало 132 343 рабочих. Ими было отремон
40
тировано 11 849 плугов, 2764 молотилки, 5301 борона, 2342 веялки, 2403 жнейки, 645 тыс. штук мелкого инвентаря 66. В «Неделю крестьянина» удалось оказать трудящимся крестьянам большую помощь, рассеять злостную клевету на Советскую власть со стороны враждебных элементов.
Кампании по оказанию помощи трудовому крестьянству проводились по инициативе и под руководством созданного в июле 1919 г. Отдела ЦК РКП(б) по работе в деревне. Он осуществлял контроль за исполнением решений ЦК, оказывал помощь в подготовке кадров партийных работников для сельских районов, поддерживал связь с местами, инструктировал местных партийных работников, издавал брошюры для деревни, помогал проводить агитационно-массовую работу.
Для ряда губерний Поволжья и Черноземного центра 1920 г. оказался трудным. Воронежский губпродком сообщал в Москву: «В 1920 г. имели место исключительные недосевы, а значительная часть засеянного хлеба погибла вследствие малого снега и дождей... Посевная площадь яровых потерпела сокращение на 30 %»67. Из-за засухи в Орловской и Воронежской губерниях урожай озимой пшеницы уменьшился по сравнению с 1918 г. более чем вдвое (и вчетверо по сравнению со среднегодовым за десятилетие). До 4,3 и 6,8 пуд. с дес. собрали в Самарской и Саратовской губерниях (среднегодовой урожай — около 50 пуд). В целом по черноземной полосе урожай озимой пшеницы сократился с 44,6 пуд. в 1918 г. до 20,2 пуд. в 1920 г.58
Наиболее пострадали Рязанская, Тульская, Брянская, Калужская, Орловская губернии. 21 сентября 1920 г. правительство поручило Наркомпроду оказать помощь населению этих губерний, в частности ввезти продовольствие, организовать бесплатные общественные столовые за счет государства 69. 2 ноября 1920 г. СНК предложил Наркомпроду забронировать за внутриведомственным потреблением все хлебо-крупяные ресурсы губерний, пострадавших от неурожая. В целях образования па местах хлебного фонда Наркомпрод обязывался проводить «энергичное изъятие излишков от состоятельного населения»60.
Мы остановились на основных направлениях помощи государства крестьянству; более полно и всесторонне она раскрыта в специальных работах по данному вопросу, которые названы в историографической части.
41
Помощь, оказанная крестьянству, а также огромная разъяснительная и организационная работа партии создали определенные предпосылки для мобилизации сил в проведении посевной кампании осенью 1920 г., которая проводилась на основе директивы партии и правительства: обязательный засев полностью всей площади озимых культур — «боевая государственная задача» всех органов власти, особенно волостных и сельских. Эта установка была изложена в телеграмме Ленина и Брюханова, направленной 16 июля 1920 г. губисполкомам, губпродко-мам и губернским земельным отделам Воронежской, Рязанской, Тульской, Орловской, Курской и Калужской губерний 61. Согласно распоряжению незасеянная крестьянами земля подлежала передаче сельским обществам для обязательного засева. Земли семей красноармейцев в случае отсутствия работоспособных предусматривалось обсеменять силами всего общества. Члены волисполко-мов и сельсоветов, допустившие недосев, «предаются суду за бездействие власти в момент тяжкого государственного бедствия».
Совнарком 30 августа 1920 г. дал указание всем губернским исполкомам добиться обсеменения озимых полей за счет внутригубернского перераспределения зерна нового урожая и остатков старых запасов 62. Нуждающимся районам были выделены фонды из хлебных губерний.
В. И. Ленин требовал, чтобы его извещали о ходе выполнения директивы. В телеграмме всем губпродкомис-сарам от 27 октября 1920 г. он писал: «30 августа мною было приказано объявить обязательный засев полностью всей площади озимых полей боевой государственной задачей всех органов власти... Настоящим предлагаю в трехдневный срок донести исполнение приказа мне в Кремль по прямому проводу.
В донесении сообщите: 1) процент недосева сравнительно с 1919 годом; 2) процент недосева сравнительно с 1916 годом; 3) причины недосева; 4) площадь земель,: отобранных у неисправных посевщиков и переданных обществам для обсеменения»63.
Чтобы возродить деревню, необходимо было снабдить ее достаточным количеством товаров промышленного производства. В свою очередь, для выполнения этой задачи город должен был получить из деревни сырье и продукты. А для этого необходимо было расширять посевы. Надо «...засеять всю площадь земли,— говорил В. И. Ленин,— иначе нам — гибель неминуемая»64.
42
I (
Как бы полезны ни были отдельные меры помощи сельскому хозяйству, они не могли вывести его из тупика. Нужна была система экономических мероприятий по поднятию сельского хозяйства, которую государство планомерно проводило бы в жизнь. Поиски такой системы привели к попытке планирования в государственном масштабе производства индивидуальных крестьянских хозяйств. Первая попытка такого планирования была предпринята в декабре 1919 — январе 1920 г.66 Неурожай 1920 г., а также недостаточное количество материалов с мест, которые использовались при составлении плана, привели к большим расхождениям полученных результатов с плановыми заданиями.
Осенью 1920 г. в периодической печати прошла дискуссия по вопросам вывода крестьянского хозяйства из кризиса 66. Почти все участники дискуссии пришли к выводу, что выход — в государственном планировании индивидуального крестьянского хозяйства.
В обзоре Наркомзема главнейших мероприятий по развитию сельскохозяйственного производства, составленном осенью 1920 г., указывалось, что восстановление земледелия должно идти «путем правильной его организации, технического улучшения и широкой помощи трудовому крестьянскому хозяйству». При этом отмечалось, что трудность этой задачи состоит в том, что «вопрос о развитии производительных сил в сельском хозяйстве России в“ переходный период к социалистической организации земледелия есть в сущности вопрос о поднятии производительности мелкого крестьянского хозяйства». Предполагалось, что не разрушение индивидуального крестьянского хозяйства, а, наоборот, «широкая планомерная помощь со стороны государства трудовым крестьянским хозяйствам... ускорит и облегчит неизбежный процесс перехода к социалистическому земледелию». Одним из главных условий решения задачи поднятия производительных сил деревни считалось «планомерное проведение мероприятий по единому государственному хозяйственному плану, обязательному для всех категорий хозяйств: советских, коллективных и крестьянских»67.
Большое внимание уделялось землеустройству, животноводству, луговодству, огородничеству, снабжению сельского хозяйства средствами производства, удобрениями, организации агрономической помощи и пр.
В конце 1920 г. Наркомзем решительно меняет ориентацию с совхозов и коллективных хозяйств на крестьян
43
ские хозяйства. Эта переориентация в отчете комиссариата характеризовалась следующим образом: «Надеяться перестроить организацию хозяйства путем постепенного укрепления совхозов и сельскохозяйственных коллективов — значит идти по утопическому пути». Теперь считалось, что «главным фактором будет принудительное государственное регулирование сельскохозяйственного производства в целом, крестьянского хозяйства прежде всего»68.
Перемещение акцента на развитие крестьянского хозяйства отнюдь не снимало задачу развития обобществления сельского хозяйства. Однако здесь в качестве первоочередной выдвигалась задача «правильной организации совхозов и колхозов с целью показать на деле все преимущества крупных форм сельского хозяйства». Поэтому «работа в области совхозов и колхозов должна быть направлена пе па увеличение их количества, но на улучшение их качества»69.
Важную роль в приобщении крестьянина к коллективному труду должна была сыграть машина. 1 сентября 1920 г. на коллегии Наркомзема отдел мотокультуры доложил о результатах обследования положения дел с тракторами и их обеспечением топливом в различных губерниях 70. Техники выявлено было мало. В конце 1920 г. Наркомзем имел в своем распоряжении 3000 тракторов, из них лишь 838 на ходу. Одиако именно в это время зарождалась идея создания «единого тракторного хозяйства». Несмотря на ничтожный наличный тракторный парк, эти надежды не были лишены основания. На местах уже имелась практика концентрированного использования тракторов в виде тракторных отрядов.
Еще летом 1917 г. военные тракторные отряды действовали на юге России. В 1918 г. тракторные отряды были на Украине, в 1919 г.— в Тверской губ., в 1920 г.— работали в Донской и Кубанской областях, формировались в Терской обл. и Ставропольской губ.71
Надежды на создание тракторного хозяйства связывались и с начавшейся закупкой сельскохозяйственного инвентаря и машин за границей. К сезону 1921 г. ожидался ввоз (несостоявшийся) около 2000 тракторов 72. Из этих машин предполагалось формировать отряды, которые должны находиться в распоряжении губземотделов. Был создан особый топливный фонд. В Самарской, Тверской и Московской губерниях появились мастерские для ремонта тракторов.
44
( На проходившем 9—10 декабря 1920 г. Всероссийском совещании представителей губернских отделов снабжения был сделан правильный и важный вывод: «коллективизация машин есть идеальный тип машиноиспользова-ция и первая ступень к социализации земли и организаций прокатных пунктов»73. Прокатные пункты, где сосредоточивались бы тракторные отряды, признавались наиболее целесообразной формой коллективного использования машин. Предполагалось организовать не менее одного такого пункта на волость. В целом же Нарком-земом замышлялось «создание единого тракторного парка РСФСР, где наряду с тракторными отрядами и обслуживающими их ремонтными мастерскими предусматривались также ,, ударные тракторные батареи11 для решения оперативных задач»74.
Идея государственного регулирования крестьянского хозяйства была законодательно оформлена в декрете «О мерах укрепления и развития крестьянского сельского хозяйства», принятом VIII съездом Советов (28 декабря 1920 г.). Соответственно декрету устанавливалось проведение сельскохозяйственной кампании в 1921 г. «по единому плану и под единым руководством». Для этого в губерниях, уездах и волостях образовывались комитеты по расширению посевов и улучшению обработки земли — посевкомы, при сельсоветах создавались крестьянские комитеты по улучшению сельскохозяйственного производства, избираемые сельскими обществами. Посевкомам, земельным отделам Советов вменялось в обязанность принять меры к поднятию совхозов и колхозов до уровня опорных пунктов помощи крестьянскому земледелию, привести в образцовое состояние ремонтные мастерские, прокатные пункты и пр. Предусматривалась организация широкой помощи по развитию ремонтного дела, снабжению мастерских материалами, орудиями и инструментами, по расширению сельскохозяйственного машиностроения и производства минеральных удобрений и т. д. Эти задачи объявлялись «ударными и первоочередными». Важное положение содержала ст. 6: «В целях поддержания мерами государственной власти стремления лучших хозяев расширить площади засева объявить государственной повинностью обсеменение площади земли, устанавливаемой государственным планом посева». Общегосударственный план обязательного посева разверстывался по губерниям, уездам и волостям.
45
В условиях натурализации экономических отношении новые пути воздействия на крестьянское хозяйство должны были принять вначале форму непосредственного государственного регулирования. В этой связи декрет «О мерах укрепления и развития крестьянского сельского хозяйства» являлся выражением этого усиления государственного вмешательства в крестьянскую экономику и в то же время последним и наиболее развернутым применением в деревне метода политики «военного коммунизма». Это была попытка максимально использовать все административные возможности, «чтобы при поразительном недостатке инвентаря» увеличить посевные площади путем перераспределения семян, организации их государственного хранения и перевозки 75.
Принцип принудительного государственного регулирования сельского хозяйства включал и элементы материального поощрения в форме премирования коллективов и отдельных хозяев, при условии, что их успехи в хозяйстве достигались без малейшего применения кулацких приемов 76. Попытка заинтересовать крестьян в расширении посева явилась новым и очень существенным моментом в аграрной политике.
Некоторые исследователи, например Э. Б. Генкина 77, придавали чрезмерное значение этому шагу, чуть ли не как первому на пути к новой экономической политике. Но это частность. Суть же дела состояла в том, что аграрная политика Советской власти все же в большей мере была политикой социальной, в меньшей — экономической. Ее классовая направленность была очевидной и ярко выраженной. Но подъем производительных сил сельского хозяйства и сельскохозяйственного производства рассматривался как последовательная совокупность мероприятий, а не как система в тесном взаимодействии социальных, материально-технических, культурно-исторических факторов, особенностей порайонной эволюции, природных .условий, наличия людских ресурсов, с учетом возможных тенденций развития каждого района.
Главное же заключалось в том, что еще не были найдены экономические рычаги подъема сельского хозяйства, сочетающие интересы государства с интересами непосредственных производителей. Идеи государственного регулирования крестьянского хозяйства не выходили за рамки «военно-коммунистической» организации экономики страны, которая уже исчерпала себя и сама требовала реорганизации.
46
ГЛАВА ВТОРАЯ
ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЕ
И ЗЕМЛЕУСТРОЙСТВО
ОБЩИННОЕ ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЕ
Состояние производительных сил крестьянского хозяйства и сельскохозяйственного производства в первую очередь обусловлены обеспечением крестьянства главным средством производства — землей.
Конфискация помещичьих, монастырских, церковных и прочих земель в Европейской России и их основное перераспределение пришлось на 1917—1918 гг. По подсчетам В. П. Данилова, к концу 1918 — началу 1919 г. было распределено 17 215 926 дес., из которых 16 413 886 (95,3%) получили единоличные крестьяне, 145 736 (0,8%) — коммуны и артели и 656 755 (3,9%) — совхозы, фабрично-заводские коллективы, больницы, школы и другие учреждения х.
Констатируя факт увеличения крестьянского землепользования, исследователи обычно меньше обращают внимания на качественную сторону дела или вовсе даже не принимают ее в расчет. А для развития производительных сил важно не только, сколько и куда переместили земли, но и как это сделали, а сделано же было начерно, приблизительно, временно. На I Всероссийском съезде земотделов, комбедов и коммун в декабре 1918 г. заведующий отделом землеустройства Наркомзема А. К. Берзин, подводя общие итоги аграрной революции, говорил: «Нигде в России не проведено еще правильного распределения земли между землепользователями, нигде еще землепользователи не знают, на какой срок, какая земля и в каком размере находится в их пользовании. Не имея за собою этих оснований, никто из граждан из-за чисто хозяйственных соображений не может приступить к коренному улучшению своего хозяйства. Нельзя настаивать, чтобы крестьяне начали улучшать свое хозяйство, если они не уверены, на сколько им дана земля и когда эту землю от них попросят. Не зная этого, крестьяне не могут
47
с чисто хозяйственной точки зрения определить, каки^ улучшения им выгодно вкладывать в земли и какие нет) чтобы они успели окупиться за время пользования земь лей. А в результате такого недоумения — резкий упадо/к сельскохозяйственной культуры»2. I
Неупорядоченность землепользования как непреложный факт, вошедший в литературу 20-х годов, была впоследствии как-то нивелирована 3, а это затруднило понимание природы начавшихся интенсивных переделов земли (и появление соответственно законодательных актов, регулировавших эти процессы) и острейшей необходимости общегосударственного землеустройства.
Неупорядоченность крестьянского землепользования была обусловлена многими причинами: его запутанностью,; доставшейся в наследство от дореволюционной России, скоротечностью аграрных преобразований, проводившихся самим населением упрощенным способом, с помощью механизма переделов общинных земель; поэтому в ходе революции оживает крестьянская община.
Развитие капитализма в России и столыпинская аграрная реформа не успели разрушить крестьянскую общину. На начало 1916 г. число крестьянских дворов, вышедших из общины и укрепивших землю в единоличное пользование (по 47 губерниям Европейской России), составляло 4—5 млн, или 27—33% общего числа крестьянских дворов 4. Общинное землевладение продолжало преобладать, что означало сохранение в массовом масштабе общинной организации как товарищеского союза крестьянских хозяйств. В ходе аграрной революции в результате уравнительного перераспределения земли масштабы общинного землепользования увеличились, поглотив земли не только помещиков, церкви, монастырей, казны, но и в значительной мере хуторян и отрубников. Община становилась, по словам П. Н. Першина, «главнейшим аграрнореволюционным ферментом в деревне, важнейшим аппаратом земельной реформы, доводя ее до каждого отдельного землепользователя, непосредственно осуществляя в их среде принципы уравнительного распределения земель»5.
К началу 1917 г. в границах РСФСР насчитывалось НО тыс. сельских обществ в. Общинники решали вопросы о проведении землеустройства и о системе севооборота, проводили переделы земли, распоряжались угодьями общего пользования, принимали новых членов, решали вопросы о выделении из общества.
48
После революции функции общины в этом аспекте расширились, ибо контингент населения, наделяемого землей, определялся исключительно решениями общества. Лишь община могла определить, кто конкретно и в какой очередности получал землю, кто лишался этого права и за кем из временно отсутствующих оно сохранялось. Лишь община решала вопросы о приписке к обществу новых членов из числа горожан и беженцев, о принудительном возвращении в общину ранее вышедших из нее хуторян. Община определяла, в каком размере — полном или частичном — наделять землей пришлых. Община решала вопрос о выборе формы землепользования, о выделе из общины на хутора, выселки, о переходе всем обществом на общественную обработку земли. По постановлению общества решался вопрос о выделении земли образовавшимся артелям и коммунам из числа членов общества и др.7
В результате аграрной революции абсолютное большинство земель оказалось в общинном землепользовании. Цифра в 150 млн дес. земли, переданной крестьянству в результате ликвидации нетрудового землевладения, уже давно переходит из книги в книгу. Однако подход к этой цифре не всегда конкретно-исторический. Дело в том, что она определяет количество земли, перешедшее в руки крестьянства па территории всей страны в течение довольно продолжительного времени (примерно до 1937 г.). Что же касается периода аграрной революции и гражданской войны, то эта величина будет выглядеть гораздо скромнее. В условиях, когда аграрные преобразования коснулись лишь центральных губерний России, а на остальной территории опи либо не начинались, либо были прерваны гражданской войной и иностранной военной интервенцией, говорить о 150 млн дес., разумеется, не приходится.
На конец 1919 — начало 1920 г., по данным Нарком-зема, учтено 23 265,9 тыс. дес. распределенной земли, из которых 21 850,3 тыс. (93,9%) получили крестьянские хозяйства, в том числе единоличные — 21 150 тыс. дес. (90,9%), коллективные — 700,3 тыс. дес. (3%), совхозы — 940,3 тыс. дес. (4%) и учреждения — 331,1 тыс. (1,4%). Прирост крестьянского землепользования, таким образом, за время революции увеличивался на 29,8% и оно составило теперь 93 373 190 дес.8-14 Все эти сведения касались территории Европейской России, подконтрольной Советской власти.
49
Перераспределение земли осуществлялось, как отмечалось выше, упрощенным способом, самим населением.
В результате такого распределения лоскутность общинного землепользования увеличилась. К надельным кускам каждого домохозяина добавлялись куски из распределительного фонда. Причем крестьянин стремился получить «хоть по куску» земли от каждого соседнего помещика.
Крестьянин нигде не объединял всю землю в один массив для последующего раздела. Обычно земля, принадлежавшая тому или иному обществу, находилась в нескольких участках: надельная, бывшая помещичья, купленная и т. д. Из каждого участка каждый крестьянин получал свою долю. В постановлении общего собрания граждан Понизовской вол. Бельского у. Смоленской губ. о распределении земли (5 июля 1918 г.) указывалось: «Все земли разного рода должны переделяться по равной части полосами по едокам как надельные, так равно и куплено собственные в каждом селении волости, а также распределять по таким же частям и помещичью, церковную и удельную земли, которые по общим временным правилам о распределении земли подлежат одинаковому разделу по числу едоков»15. Землепользование крестьянина Д. И. Ремезова из д. Бородино Подольского у. Московской губ. размером в 7,6 дес. складывалось из следующих участков: основной надел — 4,6 дес., бывшая помещичья земля — 2,1 дес., купленная у своего общества — 176 кв. сажень, бывшая помещичья — доля в артели (хозяйство же он продолжал вести индивидуально) — 0,6 дес. Вся эта земля находилась в 12 полосах 16.
Земельные органы Костромской губ. констатировали (январь 1919 г.) наличие разнокалиберных, лоскутных земель — надельные, дарственные, купчие и т. д. В отчете Весьегонского уземотдела (Тверская губ.) за 1918 г. в соответствии с бывшими категориями владений значились земли: надельная крестьянская, помещичья, церковная, монастырская, удельная и пр. Инспектор Центро-зема по обследованию землеустройства в Тамбовской губ. писал: «Большинство селений землю бывшую помещичью делят на один севооборот, не смешивая с надельной, вследствие чего чересполосность увеличилась». Надельные крестьянские земли не смешивались с конфискованными в Тульской губ.17
В. Келлер, обследовавший в начале 20-х годов Задонский у. Воронежской губ., писал: «Вновь присоединяемые
50
земли обычно распределяются обособленно от надельных; каждый общинник получает причитающуюся ему долю и в надельной и в присоединенной земле. Временная прирезка до окончательного землеустройства обычно хозяйственно не сливается со старыми надельными землями, опа не входит в общий севооборот, а используется особо и самостоятельно. В тех случаях, когда присоединяемая территория находится в далеко отстоящем чересполосном участке, это само собой понятно и не требует пояснений. Но даже там, где новые земли непосредственно примыкают к прежнему владению, общины все же не унифицируют надельных и вновь прирезаемых земель. Значит, тут дело не в расположении присоединяемой территории»18.
Такая практика складывалась в силу ряда причин. Согласно Временной инструкции переходных мер по проведению в жизнь закона о социализации земли, утвержденной Наркомземом 5 апреля в опубликованной 11 апреля 1918 г., распределение земли должно было производиться в 1918 г. во временное уравнительное пользование 19, в соответствии с чем в большинстве губерний принимались решения делить землю только на один посев.
Далее. Во многих местах в перераспределение были пущены только помещичьи земли (кстати, вышеупомянутая инструкция ничего не говорила о переделе надельных земель). Активный передел крестьянской земли начался лишь с комбедовского периода.
Играла свою роль и традиция общинного землепользования, предусматривавшая во время переделов распределять землю по возможности равномерно, чтобы никого не обидеть. Для этого каждый получал кусок с каждого поля, с каждого вновь приобретенного обществом участка (купленного или арендованного), с земли, национализированной революцией.
Наконец, неуверенность в окончательном обладании помещичьей землей также вынуждала крестьян держать эту землю отдельно от крестьянской. Эта неуверенность была обусловлена и страхом перед возможным возвращением бывших владельцев, и опасением, что обрабатываемую землю отберут земельные органы в пользу другого села или волости, совхоза или коммуны. Во многом она определялась безынициативностью земельных органов и отчасти крестьян при распределении земли. Как сообщали из Вятской губ., «никто из землепользователей не знал и не знаетз на какой срок и какой землей он пользуется»20.
51
Как показала беседа М« И. Калинина с крестьянами Те-тюшской вол. Симбирского у. 11 мая 1919 г., у крестьян не было никакой уверенности в сохранении полученной земли. «Нам,— говорили они,— и окончательной межи не показали, такая путаница идет между селами»21-22. Эта своеобразная, по выражению В. Келлера, «психологическая чересполосица» между «старой» и «повой» землей не могла исчезнуть быстро и сама по себе. Главным условием ее преодоления должна была стать уверенность крестьян в прочности своих завоеваний. А для этого необходимы были победы Красной Армии па фронтах гражданской войны. Пока же сохранялись неудобства прежнего землепользования, в результате чего лоскутность, дальноземелье и чересполосица оставались, а в ряде мест даже увеличились. В Череповецкой губ., как сообщал губзем-отдел осенью 1920 г., «чересполосица приняла еще более пеструю и уродливую форму»23. По данным монографического бюджетного описания крестьянских хозяйств, в 1919 г. в Московской губ. более половины хозяйств имело число полос от 11 до 20, а абсолютное большинство (93,2%) — от 6 до 20 полос. В Костромской губ. максимальное удаление от усадьбы не превышало 2 верст, но деревня страдала от мпогополосицы. В среднем на двор в 1919 г. приходилось 17 полос, а в отдельных хозяйствах число полос доходило до 33, 34, 41 и даже 65 (см. табл. 3).
В Вятской губ. попадались полосы в 1,5 сажени ширины и 20 сажен длины, и очень часто полосы одного крестьянина находились на расстоянии версты друг от друга. Их использование было затруднительно и поэтому частично они забрасывались 24.
Чересполосица, являвшаяся наиболее распространенным пороком общинного землепользования в центральной части России, а также на западе, севере и северо-востоке, была одним из крупнейших препятствий в развитии сельского хозяйства.
В юго-восточных районах с высоким уровнем земле-обеспеченности (Среднее и Нижнее Поволжье, Северный Кавказ) чересполосица преодолевалась легче и не оказывала столь серьезного влияния на развитие земледелия. В Орловской губ., например, в среднем на двор приходилось лишь 7 полос, причем в абсолютном большинстве хозяйств (83,4%) число полос не превышало 10 (см. табл. 3). В гораздо большей степени хозяйства юго-восточных районов страдали от дальноземелья,, порождав-
52
Таблица 3
Группировка хозяйств по количеству полос па один двор (по данным монографического бюджетного описания крестьянских хозяйств в 1919 г., %)*
Губерния Число полос
ДО 5 от 6 до 10 от И до 20 от 21 до 40 св. 41
Костромская 3,0 21,0 45,0 29,0 2,0
Орловская 41,7 41,7 15,0 1,6 0,0
Тверская 24,3 37,8 37,8 0,0 0,0
Московская 4,5 41,0 52,2 2,3 0,0
* ЦГАНХ СССР. Ф. 1562. Оп. 9. Д. 32—87.
мого здесь многодворностыо селений. Как сообщал Арда-товский уземотдел (Симбирская губ.), в больших обществах иаделы растянуты па 8—10 верст 25. В Бекурской вол. Сердобского у. Пензенской губ. в 1919 г. некоторым селениям приходилось обрабатывать землю за 30 верст от усадьбы 26.
Дальноземелье увеличивалось, когда избыток земли в одной волости передавался в малоземельную волость. Этим достигалось более равномерное распределение земли между волостями, но в то же время земля отдалялась от пользователей на десятки верст. Бондарский район (Тамбовская губ.) из 6 волостей получил в Александровской и Знаменной волостях землю па расстоянии примерно 70—90 верст 27. В результате передачи земли из одной волости в другую увеличивалась и разбросанность землепользования. В Новоторжском у. Тверской губ. расположение земельных участков вне пределов волости составляло у некоторых волостей 20—30%, доходя временами даже до 90%28. Дальноземелье увеличивалось и при прирезке земли от соседних сел, если дело шло не об улучшении конфигурации участков, а о добавлении за малоземелье.
В результате перераспределения земли в Воронежской губ. расстояние от села до полученных участков порою составляло от 15 до 40 верст. Из Пензенской, Саратовской, Тамбовской, Курской губерний сообщали о дроблении земли и об увеличении дальноземелья, местами до 30—50 верст. В Орловской губ. волости получили прирезки за 50—60 верст. В Козловском уезде Тамбов
53
ской губ. появились дальние земли за 80 и даже 100 верст 29.
Характерное явление Тамбовской губ. —дальнезе-мелье и связанное с ним хроническое пустование отдельных земель — не было преодолено. Около трети всех селений составляли села свыше 300 дворов. Особенно больших размеров достигали села бывших государственных крестьян, их наделы характеризовались и чересполосицей, и общностью владений (однопланные села). У бывших помещичьих крестьян в разнобарщинпых селеньях сохранились главные недостатки: узкополосица и вычурность очертаний наделов. В результате крестьяне, получившие землю, не в состоянии были обрабатывать ее всю за дальностью нахождения. Так происходило в Кирсановском и Морщанском уездах Тамбовской губ. Остались пустовать и полученные земли в упомянутом выше Бондарском районе.
В Лемешкинской вол. Камышинского у. Саратовской губ. среди причин недосева 1919 г. называлось и дальноземелье, достигавшее здесь 20—30 верст. В двух волостях Ранепбургского у. Рязанской губ. за дальностью расстояния не было засеяно 180 дес.30 Такие «запольные», т. е. отдаленные и пустующие участки, крестьяне иногда сдавали в аренду (Быковская вол. Нижегородской губ.)31.
Увеличение заброшенных участков усиливало и без того возросшие размеры недосева полей. Земельные органы в меру сил искали выход из положения. На съезде волостных земельных отделов Моршапского у. Тамбовской губ. было принято решение: «Все земли, которые за дальностью расстояния не могут быть засеяны обществами, должны быть переданы в распоряжение уземотде-ла»з2-зз. Однако эти разрозненные клочки вряд ли могли быть эффективно использованы без сведения их в единый клин, без организации их общественной обработки.
Большим пороком общинного землепользования была межселенная чересполосица, обусловленная сохранением средневековых перегородок между различными категориями крестьян: бывшими помещичьими и бывшими государственными. До революции, даже проживая в одном селе, они составляли разные общины с разными .земельными наделами и разными правами. Нередко деревенский мир распадался на два самостоятельных социальных организма, на два «края», на две земельные общины из-за того, что когда-то па одну деревню распространялась власть двух помещиков. Таких совладельцев деревень могло быть
54
и больше. Встречались селения с «концом» («краем», «порядком», улицей) государственных крестьян, «концом» помещичьих крестьян, удельных и пр. Для каждого «края» отдельно исчислялись налоги. Каждый «край» деревни самостоятельно решал экономические вопросы: паем пастуха, огораживание полей, передача и продажа наделов и т. д. Даже после революции каждый «край» самостоятельно производил новые земельные захваты и лесные порубки (на территории бывших помещичьих земель). Для решения своих хозяйственных дел собирались особые сходы каждого «края».
Появление таких «разнобарщинных», или «раздельных», общин порой (по причине наследования, раздела имущества, передачи права собственности) дробило село на 3—5—7 и более отдельных общин. «Разнобарщинность» вела к чересполосице межселенной, затрудняла прогон скота на водопой, ухудшала дорожную сеть. Правда, крестьяне таких сел нередко объединялись и пасли скот на одном, отведенном для нескольких общин, выгоне, старались уменьшить вредное влияние чересполосицы и сеяли, сговорившись, яровые хлеба вместе с яровыми соседних общин (для последующей пастьбы скота по жнивыо). Практиковалась общность пользования сенокосами.
Еще одним дефектом общинного землепользования было сохранение так называемых «сложных» общин. Имеются в виду не те издавна существовавшие, в основном на севере, общины, в которых общее пользование землей — лугами, лесами — осуществлялось целыми волостями, а те, которые сложились в результате устройства помещиком нескольких выселков из своего крупного имения. Но землю помещик отводил этим селениям в одном месте. После реформы 1861 г. при размежевании помещичьих и крестьянских земель «сложные» общины получали межевые планы на целую группу селений (нередко по 5—8— 10 и даже 12—15 селений). Отсюда и появились в пореформенные годы так называемые однопланные селения.Этот пережиток феодально-крепостнического межевания, усиливая межселенную чересполосицу, обрек на долгие годы крестьян на нескончаемые споры о совместном пользовании угодий. Ликвидировать его пришлось уже советскому землеустройству, причем далеко не сразу.
Неспособность крестьян освоить всю полученную ими землю из-за неудобства ее расположения создавала парадоксальную ситуацию: земли получено было вроде бы и достаточно, но ее в то же время не хватало. Проиллюст
55
рируем это противоречие па примере Курской губ. Здесь удобной земли насчитывалось 3 832 022 дес. До революции земля нетрудового пользования составляла 38—40% всей земельной площади. Таким образом, предполагались огромные резервы для наделения крестьян. По их мнению, вытекающему из представления об уравнительном распределении земли, следовало, что крестьяне должны получить свою долю, которая вычислялась довольно просто: посредством деления количества земли на количество населения. Однако, учитывая специфику губернии как района промышленного разведения сахарной свеклы, Советское государство не могло пойти на разрушение сахарной промышленности и отдать всю землю крестьянам. Поэтому вне пользования населения, для нужд сахарной промышленности, а также для организации совхозов и колхозов оказалось 10% всей земли. Но это было все же меньше, чем до революции. Таким образом, из 3 832 022. дес. в пользование крестьян должно было поступить 3 435 935 дес., подлежавших распределению на 2 712 955 душ, в том числе из земель нетрудового пользования приблизительно в 1,5 млн дес. в распоряжение крестьян отходило 1,1 млн., а 397 087 дес.— для сахарной промышленности, совхозов и колхозов.
Когда же землю поделили, то, принимая во внимание и наделение землей безземельных, прирезки в среднем получились всего около 1/3 дес. на душу. СредНегуберп-ская же потребительско-трудовая норма составила приблизительно 1 дес. на душу. Это количество оказалось не избыточным, но вполне достаточным для удовлетворения в условиях черноземья потребностей крестьян. Однако организация земельной территории находилась в неудовлетворительном состоянии. До революции из всех общин Курской губ. только половина имела землю на расстоянии не более 3 верст от усадьбы, около 19% — от 3 до 5 верст и 27% — на расстоянии от 5 до 10 верст 34.
После революции положение ухудшилось. В отчете земельных органов Курскому губернскому съезду Советов за 1918/1919 год отмечался в ряде уездов «значительный рост дальноземелья, чересполосицы и мелких участков, которые теперь, после распределения на началах „строгой уравнительности” нетрудовых земель, в каждом селении утроились»36. Поэтому крестьяне вели более или менее сносное хозяйство только на участках, близких к усадьбе. Отдаленные же участки использовались хищнически или забрасывались.
56
Тенденция к измельчанию земельных участков в связи с притоком населения в деревню усиливалась. Если в 1910 г. количество земледельческого населения губернии исчислялось в 2340 тыс. душ, в 1916 г.— 2482 тыс., в 1917 г.— 2712 тыс., то в 1920 г.— 2736 тыс. душ. Земельная теснота, таким образом, увеличивалась.
То же самое происходило и в других хлебородных губерниях. В Тамбовском уезде в 1884 г. на одно село в среднем приходилось 92 двора, в 1920 г.— 168. За эти же годы обеспеченность землей наличной души снизилась с 2,8 до 0,88 дес.36 Следовательно, приток населения в деревню сильнейшим образом сказался на возникновении абсолютного или относительного малоземелья.
Анализ бланков сельскохозяйственной переписи 1919 г. по сельским обществам Данковского уезда Рязанской губ. показывает, что в результате аграрной революции 23 учтенных общества получили дополнительно 2318 дес. пашни, что составило 24,4% к имевшейся. По отдельным обществам увеличение составило 30—40%, а то и больше. Лишь в 4 обществах произошло уменьшение землепользования. Расчет прироста пашни на 1 душу дает показатель значительно скромнее: в 13 обществах прирост составил 10—20% или несколько больше, в 3 обществах прироста вообще пе произошло, а в 7 произошло даже уменьшение. Самое же любопытное состоит в том, что оказалось, в среднем по всем обществам в 1919 г. на душу приходилось 0,9 дес. пашни — столько же, сколько было и до революции. Это произошло из-за значительного прироста населения за счет пришлых.
Например, в с. Хорошовке Хрущевской вол. на едока и в 1917 г. и в 1919 г. приходилось по 0,6 дес. Означает ли это, что крестьяне не получили земли? Отнюдь, они получили примерно еще треть того количества пашни (203,7 дес.), каким располагали в 1917 г. (633,3 дес.). А население села за это время выросло на 293 человека, т. е. чуть ли не на треть (28,1%).
В отдельных обществах прирост населения оказался еще выше: в Астапове и Муромцове — на 30,1%, в Ше-петьеве — на 32,8, в Телеснине — на 36,6, в Одинцове — на 52,6, в Рудакове — па 58,9%37. В среднем по всем обществам прирост населения составил 18,1%, что по существу свело на пет прирост пашни в расчете на едока в среднем по всем обществам. Таким образом, в ходе аграрной революции обнаруживается теснейшая связь роста населения и землепользования.
57
Уравнительное перераспределение земли при всем своем прогрессивном значении не достигало всеобщего поравнения. В. И. Ленин еще в 1917 г. говорил, что дележка земли — вздор. Практика это подтвердила. Но крестьяне продолжали находиться в плену своих представлений о возможности справедливого всеобщего поравнения.
Для более совершенных коллективных форм землепользования они еще не созрели. Форсировать этот процесс было нельзя. Крестьянину предстояло преодолеть иллюзорность мелкобуржуазной уравниловки.
Уравнительное перераспределение земли в рамках общинного землепользования сохраняло пороки этой системы, не преодолевало неравномерного землеобеспе-чепия, относительного малоземелья.
Запутанность и неустойчивость землепользования, унаследованные от дореволюционного времени, приобрели еще большую неопределенность в результате беспорядочного распределения конфискованной земли в ходе аграрной революции. Как отмечалось в отчете Наркомзема, «распределение земли шло стихийно, что и повело к запутыванию аграрных отношений, увеличению чересполосицы, образованию дальноземелья, неопределенности границ и пр.»38
Относительная или абсолютная нехватка земли вызывала недовольство крестьян. На совещании земельных работников Симбирской губ. 3—5 декабря 1918 г. было констатировано, что «население не вполне удовлетворено проведенным временным распределением земли... так как вследствие недостатка земли существование единоличных хозяйств не вполне обеспечивается, и население, считая это распределение неокончательным, еще чего-то ждет»39.
Кое-где считали, что перераспределение земли в 1918 г. произошло неправильно (Лемешкинская вол. Камышинского уезда Саратовской губ., в ряде волостей Самарской губ.40), причем нередко указывалось на прямой реальный ущерб, полученный от такого распределения. Так, крестьяне Брейтовской, Ягорбской и др. волостей Молог-ского уезда Ярославской губ. сетовали на потерю лугов в результате неудачного распределения земли, что привело к резкому сокращению кормов и в свою очередь повлияло па забой скота 41.
На Бугульминском крестьянском съезде (июнь 1919 г.) говорили, что «земля до сих пор распределена неправиль-
58
по, в некоторых волостях имеются излишки, в других пе хватает». В результате крестьяне начинают покупать друг у друга землю. В Глазовской волости землю продавали по 800 руб. за десятину 42, т. е. за бесценок. (Примерно столько же в это время в Поволжье стоил пуд муки на вольном рынке.)
Во многих местах недовольство происходило из-за самого принципа распределения: по работникам, либо по скоту, либо по иным нормам, удовлетворявшим состоятельные слои.
В декрете ВЦИК «Об обложении сельских хозяев натуральным налогом в виде отчисления части сельскохозяйственных продуктов» от 30 октября 1918 г. говорилось, что уравнительное распределение земли «еще не по всей территории Советской республики проведено в жизнь. Более состоятельные и богатые крестьяне в таких местах по-старому владеют большими по размеру и лучшими по плодородию участками земли...»43
Вызывали недовольство и сохранившиеся чересполосица, дальноземелье, узкополосность и пр. Об этом говорили, в частности, крестьяне на II уездном съезде представителей волостных земельных отделов и коллективных хозяйств Ярославского уезда той же губернии. 14 ноября 1918 г. делегат от Диево-Городищенской вол. сказал: «Весьма желательно было бы провести в полной мере социализацию земли, ибо пользоваться трудовой нормой чересполосно дальше совершенно не представляется возможным»44. Чересполосица мешала применению машин и сложного инвентаря. Об этом свидетельствует выступление делегата Красносельской вол. Там конфисковали помещичий инвентарь, но «весь инвентарь лежал бездеятельно, потому что население пользовалось чересполосицей, при наличии которой применение различных сельскохозяйственных машин невозможно»45. О желании крестьян улучшить крайне несовершенные формы землепользования — уничтожить чересполосицу, дальноземелье, вклинивание и прочие недостатки землепользования, сообщалось из Вятской губ. В отчете Владимирского губземотдела отмечалось, что «община мучается внутри-надельной чересполосицей»46.
Недовольство крестьян сложившимся порядком землепользования вылилось в стремление к переделам земли. Но это одна из причин переделов. Их неизбежность была обусловлена и тем, что преобразования, проведенные в 1918 г., во многих местах считались временными, а кое-
59
где они вообще не проводились. Поэтому во многих решениях выдвигались требования проведения уравнительного перераспределения земли на основе «Основного закона о социализации земли».
В отчете Невельского уземотдела Витебской губ. за 1918 г. говорилось: «Земельный фонд роздан во временное пользование на один год безземельным и малоземельным гражданам... Работа эта проводилась в спешном порядке в большинстве случаев самим населением за неимением потребного числа землемеров, а потому с весны 1919 г. необходимо провести более правильное и равномерное распределение»47.
Даниловский уземотдел Ярославской губ. в отчете за 1918 г. писал: «За последнее время уездный земельный отдел производил подготовительные работы по проведению в жизнь закона о социализации земли... С окончанием работ по распределению сенокосов командированным в уезд землемерам... в ближайшее время будут поручены работы по учету всех земель, учету населения и собиранию всех данных, необходимых для проведения в жизнь закона о социализации земли. О необходимости проведения в полной мере «Основного закона о социализации земли», о выработке норм наделения сообщалось из Новгородской, Симбирской, Вятской и др. губерний48. Причем требование нового, более правильного распределения земли выдвигалось в конце 1918 — начале 1919 г. на различных уровнях: губерпском, уездном, волостном, сельском.
Эта намечавшаяся большая работа после выхода 19 февраля 1919 г. «Положения о социалистическом землеустройстве» сомкнулась с общегосударственным планом землеустроительных работ, но не поглотилась им. Государственное землеустройство проводилось преимущественно на межселенном и даже на межволостном уровне, в то время как внутриселенное устройство земли всецело находилось в ведении, сельского общества. Внутриобщин-ные переделы приняли грандиозный размах. Пока еще источники не позволяют выявить общую картину переделов, их масштаб. Некоторое представление об этом могут дать данные анкеты ЦСУ 1922 г.
В двух третях селений переделы имели место и только в 1/3 их не было. Причем в Нижне-Волжском, Приозерском районах Тюменской губ., где земли было много и вопрос о перераспределении ее не имел такой остроты, как в Центре, земельная перетряска не имела особого раз-
60
Таблица 4
Переделы земли после 1917 г. *
Район Селения, давшие ответ, абс. Селения, %
с переделом без передела
Центрально-земледельческий 193 94 6
Средне-Волжский 182 82 18
Нижне-В олжский 29 48 52
Центрально-промышленный 239 53 47
Приозерный 175 43 57
Приуральский 127 69 31
Северный 136 63 37
Тюменская губерния 22 23 77
Итого: 1103 66 34
* Бляхер Я. Современное землепользование по данным специальной анкеты ЦСУ 1922 г. // Вести, статистики. М., 1923. Кн. XIII. С. 141,
маха. И напротив, там, где ощущалась нехватка земли, число переделов значительно. Самый высокий их процент в Центральном земледельческом (94) и Средне-Волжском районах.
Интенсивности переделов способствовало законодательство. До революции для составления мирского приговора о переделе требовалось согласие двух третей всех домохозяев общества. Однако получить необходимое количество голосов было сложно. В переделах пе были заинтересованы зажиточные слои, которые держали в долгосрочной аренде наделы переселенцев, отходников и пр. Без энтузиазма относились к переделам бедняки, также сдававшие в аренду свои наделы. Кроме того, значительная часть общинников не жила дома, нанимаясь на сторопе 48а. Все это способствовало замиранию переделов и знаменовало собой разложение общины.
Иное положение сложилось после революции. Согласно временным правилам о порядке внутринадельных переделов отдельных сельских обществ, установленных Цент-роземом 28 июня 1919 г. «для возбуждения ходатайства о производстве переделов... необходимо большинство полноправных граждан (т. е. лишь домохозяев — В. К.) данного сельского объединения, а для производства частного передела земель в целях частичного поравнения пользования ею... достаточно простое большинство»486.
61
Таблица 5
Частота переделов земли за время революции*
Общины Имели переделы за время революции, %
2—3 раза 3—4 раза
Переделявшие землю после 1861 г. 33,9 66,1
Не переделявшие землю после 1861 г. 12,2 87,8
* Келлер В., Романенко И. Указ. соч. С. 102.
В некоторых местах переделы шли весьма интенсивно, о чем свидетельствуют данные по Задонскому у. Воронежской губ.
Российская община подразделялась на передельную и беспередельную. В Центре и в Поволжье преобладали передельные общины. Беспередельные общины были характерны для западных, украинских и белорусских земель и отчасти для Европейского Севера. После революции в переделы активно включаются и беспередельные общины. Здесь особенно был нарушен принцип равенства в крестьянском землепользовании. Поэтому в беспере-дельных общинах 87,8?4 обществ за 2—3 года переделяли 3—4 и более раз землю.
Октябрьская революция вызвала в крестьянстве сильное стремление к уравнительному распределению. Оно проявило необыкновенную решительность, настойчивость, точность, пытаясь создать такой земельный режим, который был бы способен самым чутким образом реагировать на все изменения, происходившие в составе крестьянской семьи. Возвращались из плена и с фронта солдаты или крестьяне, ушедшие в город,— их сородичи и сами вернувшиеся были вправе просить земельное общество о наделении их землей. Равным образом по желанию любого общинника могло быть выдвинуто требование нового передела по причине ликвидации некоторых хозяйств либо смерти отдельных их членов. В этой связи не лишены меткости слова делегата от Поволжья Гусева на I Всероссийском съезде губернских земельных отделов (декабрь 1921 г.). «Землю,— говорил он,— крестьяне по инициативе какого-нибудь одного человека делили каждый год, делили, переделяли, делили по едокам, по рукам и по скоту, делили как кому вздумается»49.
62
Сохранявшаяся неудовлетворенность землеустройством превращалась порой в своеобразный ажиотаж вокруг земли: никто не хотел получить меньше и хуже другого. Об этом же свидетельствует этнографический материал экспедиций 20-х годов, в частности материал о переделах земли в с. Новоселка-Зюзино Орловской вол. Ростовского у. Ярославской губ.: «Но правильного передела не так-то легко было добиться. Пробовали несколько раз делать до 1921 г., по во время дележа затейникам, придирам да крикунам показалось, что им попались неудобные полосы, нашумели, бросали — не дали поделить»50.
«Почему вы каждый год делите поля?» — спросил М. И. Калинин крестьян Тетюшской вол. Симбирского у. 11 мая 1919 г. Вот что они ему рассказали:
«Борисов: Этот передел зависел не от крестьян. Когда приехал землемер, то он нарезал по 15 сажен на каждую душу и объяснил нам так, что это на один год. А власть нам ничего знать не дает. А так как здесь много экономической земли, и мы разделили ее на 5 лет, а вдруг приедут из Центра и потребуют снова раздела. Мы понимаем, что это очень даже для пас плохо, но от власти извещения нет, а сами мы не смеем.
Крестьянин *: Нам и окончательной межи не показали, такая путаница идет между селами.
Борисов: Это точно правда, что ничего не указано, как делить. Как вышли от околицы и делим, пока сыты, и не знаем, наша ли земля или нет, а специалист бы должен был присутствовать и отвести нам.
Калинин: Совершенно правильно.
Борисов: Из-за этого бывали всевозможные ошибки, и волостному исполкому постоянно приходилось ездить на места и улаживать, а то бывали такие случаи, что 2— 3 села поделили одну и ту же землю, и потом ищут, где и чья земля»51.
Каждый конкретный случай имел свои объяснепия, которые в целом сводились к одной причине — неудовлетворенности крестьян дележкой даже на самых справедливых, по их мнению, началах. Вера в возможность справедливого и равного наделения всех толкала крестьян к новым и новым переделам, поэтому они были неизбежны. И более того, они были необходимы. В процессе ежегодных переделов осваивалась вновь получен-
* Фамилия не установлена.
63
пая земля, резко сглаживалась земельная дифференциация. Переделы являлись орудием, средством, с помощью которого подрезались крупноземельные хозяйства. В этом состояло революционизирующее значение всеобщей уравниловки. По данным переписей, крупное крестьянское землепользование сократилось повсеместно (см. гл. 5).
Переделы земли «утрясали» землю среди пользователей, наводили определенный порядок. Одпако продолжавшаяся гражданская война, разруха, голод, болезни и смертность населения оставляли процесс «перетряски» земли незавершенным.
В то же время ежегодные переделы создавали неустойчивое землепользование,; понижали производительность хозяйства. Государство берет в свои руки регулирование переделов. 11 марта 1919 г. Наркомзем принял инструкцию по применению «Положения о социалистическом землеустройстве»62, которой конкретизировался порядок отвода земли волостям, совхозам, коммунам и товариществам. 22 марта Наркомзем запретил дальнейшее перераспределение земли впредь до осуществления соответствующих работ согласно «Положению о социалистическом землеустройстве». Лишь в исключительных случаях особыми решениями уездных земотделов, утвержденными губземотделами, допускалось частичное перераспределение 63.
28 июня 1919 г. Наркомзем ввел временные правила о порядке производства внутринадельных переделов, в которых указывалось, что Наркомзем «признает производство всяких земельных переделов без землеустройства в принципе нежелательным, в особенности в тех районах и селениях, где таковые переделы были уже произведены в прошлом году в связи с распределением земель нетрудового пользования». Однако частичные переделы допускались, притом исключительно с разрешения местных земотделов в случаях, когда такие переделы вызывались хозяйственной целесообразностью м.
На губернском уровне распоряжения Наркомзема детализировались. Например, Смоленский губземотдел в циркулярном письме уездным и волостным земельным отделам указывал, что передел земли в 1919 г. «как общее правило» не разрешается. Исключение может быть лишь в том случае, «если в 1918 г. был произведен неполный передел (переделено было одно или два поля)». В этом случае разрешалось доделить оставшиеся поля. В тех селениях, где в 1918 г. передела не былол в 1919 г. он
64
допускался только в исключительных случаях, по ходатайству уземотдела, с разрешения губземотдела. И если у кого-либо оказывалось земли больше, чем тот в состоянии был обработать ее сам, излишек мог быть отчужден и предоставлен в пользование отдельным лицам либо коллективам, бравшимся обрабатывать эту землю в 1919 г. Безусловно запрещался передел земель уже засеянных, огородов, садов, пасек и усадебной земли 66.
Протоколы заседаний уездных земельных отделов Смоленской губ. показывают, что уездные и волостные земельные органы старались осуществлять распоряжения губземотдела относительно переделов земли. Так, Ду-ховищенский уземотдел в решении от 7 мая 1919 г., принимая во внимание, что в Пречастинской, Узвозской и Надвинской волостях в 1918 г. в большинстве селений был произведен передел надельной земли по едокам в двух полях, а третье осталось пеподеленным, постановил ходатайствовать перед губземотделом о разрешении «до-распределить полосами по едокам третье поле» в тех селах, где в 1918 г. был произведен передел двух полей. 13 июня 1919 г. Духовищенский уземотдел положительно рассмотрел вопрос о возможности доделить землю в с. Страдицы по едокам в 1919 г., поскольку в 1918 г. одно поле было уже переделено 66.
Однако не везде распоряжения центральной власти были поняты правильно. Такое случалось там, где были неквалифицированные работники, плохо знакомые к тому же с земельным законодательством. Своей некомпетентностью они порождали путаницу, дезориентировали крестьян, способствовали тем самым увеличению спорных дел, которыми засоряли вышестоящие инстанции. Вот одно из подобных дел.
6 июня общество граждан дер. Займище Русских Екатерининской вол. Нолинского уезда Вятской губ. решением 10 домохозяев из 13 составило приговор о переделе пахотной и сенокосной земли с переходом на широкопо-лосицу. Не согласные с приговором трое домохозяев направили в волостной земотдел жалобу, а когда тот оставил ее без последствий, то подали вновь, на этот раз в уездный земотдел. Нолинский уземотдел постановил, что приговор общества составлен вопреки временным правилам о внутренних переделах и что таковые переделы в принципе нежелательны и противоречат социалистическому землеустройству. Поэтому, руководствуясь статьями 111 и 112 «Положения о социалистическом земле
3 в. В. Кабанов
65
устройстве», уземотдел постановил упомянутый приговор отменить.
Уездный земотдел допустил сразу несколько серьезных ошибок, повлекших за собой затяжку дела, рассмотрение его затем в губернии и Наркомземе. Первая ошибка состояла в том, что переход па широкополосицу вовсе не противоречил принципам социалистического землеустройства, а, наоборот, преследовал цель сокращения чересполосицы, что предусматривалось статьями 92 и 95 упомянутой инструкции. Далее, приговор сельского общества был составлен не вопреки, а в полном соответствии с упоминавшимися временными правилами о порядке внутринадельных переделов, ибо таковыми предусматривалось, что для возбуждения ходатайства о коренных внутринадельных переделах необходимо большинство полноправных граждан сельского общества (ст. 3). Это условие было соблюдено. И, наконец, третья ошибка состояла в том, что в качестве юридической опоры своей позиции уземотделом была дана абсолютно неверная отсылка на статьи 111 и 112 упоминавшейся инструкции. Эти статьи трактуют не сущностную, а процессуальную сторону дела, а потому и ссылка на них не имела оснований.
Таким образом, уездный земотдел поступил безграмотно и вынудил сельское общество отказаться от перехода на широкополосицу. Лишь настойчивость общинников, вновь возбудивших летом 1920 г. дело, привела к желательной цели. Но другая сторона не смирилась, подавая жалобы в уездпый и губернский земотделы и даже в Наркомзем. И лишь 31 декабря 1920 г. коллегия Цептро-зема во главе с Берзиным должна была окончательно вынести решение по этому вопросу 57, который, если бы не промашка уземотдела, не тянулся бы два года и не вовлек бы в свою орбиту столько инстанций. Кстати, 20 мая 1919 г. Центрозем разъяснил местным земельным органам, что «высшей инстанцией для разрешения вопросов о переделах являются уземотделы»57а. Однако это положение сплошь и рядом не соблюдалось.
Нечеткие действия местных властей не способствовали преодолению имевших место вольных толкований законов, проявлений центростремительных сил. Так, на 5-м Сольвычегодском уездном съезде Советов констатировалось, что «население не считается с постановлениями и предложениями Центра, идущими через уземотдел, а сплошь и рядом, оставаясь при мнении «вся власть на
66
местах», выступает со своими приговорами и постановлениями, идущими вразрез с общим интересом трудящегося крестьянства и общими законоположениями Советской республики»58.
В Смоленской губ., где, казалось бы, все делалось правильно, крестьяне часто поступали по-своему. На II съезде представителей волостных земельных отделов Духовищенского уезда (6—7 мая 1919 г.) в докладах с мест можно было слышать и такое: «Во многих селениях некоторых волостей уезда граждане приступают к переделу земли по едокам, и это стремление трудно сдержать»59.
Поэтому продолжавшаяся самодеятельность на местах вызывала новые запретительные распоряжения. Причем они уже исходят от правительства. 30 апреля 1920 г. Совнарком принял декрет «О переделах земли»60, который объявлял решительную борьбу с беспорядочными и нецелесообразными переделами. Полные и частичные переделы земель допускались лишь в случае явно неправильного распределения во время последних переделов.
Государство не могло мириться с тем, что от трудовых хозяйств с интенсивной культурой производились отрезки. Подчас не очень значительные, они вносили в налаженное хозяйство ломку и содействовали понижению его производительности. Поэтому 27 мая был издан декрет «Об увеличении размера землепользования в трудовых хозяйствах». Декрет устанавливал, что «в хозяйствах с интенсивной по сравнению с окрестным населением культурой... сохраняются за их пользователями земли в пределах трудовых сил хозяйства и не подлежат уменьшению до общих норм наделения данного района»61.
Декрет вызвал на местах много толков и даже недоумений. Некоторые полагали, что он взял под защиту кулацкие хозяйства. Другим было непонятно, касается ли декрет внутридеревенского поравнения или лишь межселенного. Возникали неясности и в отношении разведения специальных культур и т. д. Губернские и уездные земельные отделы вынуждены были выступать с разъяснениями. Однако эти документы свидетельствуют о том, что и земельные органы, даже губернского уровня, восприняли декрет по-разному. Так, Псковский губземотдел в разъяснении для уездных земотделов полагал, что декрет «внутридеревенского поравнения чересполосного владения не касается, а говорит только о целом селении», следовательно, делался вывод: «значит, внутри деревни
3*
67
работа должна идти, как принято в губернии». Согласно разъяснению переделы оказались возможными не только между отдельными хозяйствами, но даже между селами: «уравнение между деревнями в смысле закругления земель с уничтожением долгоземелья тоже не упомянуто, значит здесь безостановочно должна продолжаться работа по утвержденному плану в губернии»62.
Проведенный Наркомземом опрос губземотделов относительно реакции населения на декреты и распоряжения, ограничивавшие переделы, показывает довольно пеструю и неоднозначную картину в 35 губерниях Европейской России 63. В Брянской губ. декрет о переделах был «принят населением как нечто давно ожидаемое и недоразумений не вызывает». Из Гомельской губ. писали, что декрет о переделах «встречен хорошо». Из Тамбовской губ. сообщали, что «переделы имеют место в ничтожном числе случаев». Доброжелательно отнеслись к декрету о переделах в Татарии, а декрет от 27 мая 1920 г. был встречен как возможность восстановления тех хуторов и отрубов с улучшенными приемами обработки земли, которые были сметены революцией. В Тульской губ. декрет о переделах встретил благожелательное отношение, самовольные переделы прекратились. Что жэ касается декрета от 27 мая, он был не всем ясен.
О положительных результатах действия декрета о переделах сообщали из Уфимской губ. В Симбирской губ. распоряжение о воспрещении ежегодных переделов «без задержки проводится в жизнь, ибо целесообразность этого вполне понятна сельскому населению». В Самарской губ. крестьянство «почти везде прекратило переделы и они допускаются лишь в самых редких случаях». В Смоленской губ. декрет от 30 апреля 1920 г. «вызвал радостные чувства среди граждан, ведущих более или менее интенсивное хозяйство». В Рязанской губ. распоряжения о запрещении переделов совершенно прекратили «земельную вакханалию, результатом чего в губзем-отдел почти не поступают жалобы на самовольные действия». Правда, отмечались случаи в Данковском и Са-пожковском уземотделах, когда целые сельские общества выносили постановления о переходе к многопольному севообороту в целях сохранения за собой, согласно декрету от 27 мая 1920 г., права на повышенные нормы наделения.
В Саратовской губ. к запрещению переделов отнеслись в различных частях губернии неодинаково: в одних
68
местах переделы прекратились, в других — продолжались. Из Ставропольской губ. писали, что отношение населения к декрету о переделах отрицательное. Более того, губернский съезд землеустроителей вопреки решениям Центра вынес резолюцию о допустимости общих и частичных переделов «ввиду нарушения правильности севооборотов, заостренности земли и создавшейся путаницы в землепользовании». В Северо-Двинской губ. население, как и работники волземотделов, не вполне уяснили сущность земельных законодательных актов, многие декреты и распоряжения «трактуются населением как для него выгоднее». О неопределенном отношении к декретам писали из Калужской губ. Неопределенные высказывания были получены также из Архангельской, Астраханской, Вологодской, Витебской, Вятской, Костромской, Курской, Нижегородской, Марксштадтской, Новгородской, Орловской, Пермской, Пензенской, Псковской, Петроградской, Тверской, Ярославской губерний, Терской обл. Эта неопределенность во многом была обусловлена следующим обстоятельством.
Законодательное ограничение переделов вносило существенные коррективы в саму идею уравнительности землепользования, законодательно закрепленную Декретом о земле, «Основным законом о социализации земли» (ст. 25) и «Положением о социалистическом землеустройстве» (ст. 10). Возникало противоречие между процессом дальнейшего поравнения и одновременным его законодательным ограничением. Особенно рельефно это противоречие проявлялось в районах, недавно освобожденных от белогвардейцев. Получалось, что «Основной закон о социализации земли» здесь вводился в действие почти одновременно с запретительными мерами о переделах. Вот почему, как было отмечено выше, население Ставропольской губ. относилось отрицательно к декрету о запрещении переделов земли.
Вторая сессия ВЦИК 21 марта 1921 г. приняла постановление об обеспечении за крестьянами правильного и устойчивого пользования землей, в котором содержалась и оценка декрета от 30 апреля 1920 г. и итогов мер по ограничению переделов земли: «Несмотря на издание декрета о переделах земли (от 30 апреля 1920 г.), воспрещающего частые и беспорядочные переделы, до сих пор по почину отдельных групп крестьянского населения и вследствие недостаточно твердого соблюдения земельными органами названного декрета переделы земли не прекра
69
тились и не везде за хозяйствами обеспечено постоянное пользование определенным участком земли»64.
Постановление подтверждало необходимость точного и неуклонного исполнения названного декрета, однако не могло существенно повлиять на земельные отношения.
Во-первых, имелись еще значительные территории (Дон, Кубань и др.), где аграрные преобразования возобновились лишь в 1920 г. И в других местах сохранялись волости и села с неравномерным распределением земли. Во-вторых, сама крестьянская идея всеобщего поравнения в условиях общинного землепользования утопична по существу своему, а следовательно — бесконечна в практическом осуществлении. Лишь преодоление иллюзорных надежд могло вывести крестьянина из этого замкнутого круга и подвести его к принципиально новому решению освоения земли, к идее коллективного землепользования и коллективного труда. Поэтому переделы земли, как существенное явление крестьянской жизни, занимают важное место во все последующие годы вплоть до массовой коллективизации сельского хозяйства.
В горниле революционных потрясений претерпевает существенные изменения крестьянская поземельная община. Она приобретает новые черты. Превратившись в механизм революционного перераспределения земли на самом низшем уровне социального организма, община выполняла важнейшую и необходимую роль в аграрных преобразованиях. Одновременно в ней разрушаются пережиточные феодально-крепостнические явления: начинают исчезать «сложные» и «разнобарщинные» общины, однопланные селения и т. д. Все эти изменения происходили исключительно с целью обеспечения удобства землепользования и были всецело обусловлены этим обстоятельством.
Аграрные преобразования 1919—1920 гг. продолжили расчистку крестьянского землепользования от пут средневековья, но поднятие производительных сил крестьянского хозяйства по-прежнему сдерживалось сохранением пороков общинного землепользования (дальноземелье, чересполосица, узкополосица, мелкополосица, заполье, принудительный севооборот, обязательный выпас по жнивью и пару, частые переделы земли и пр.). Этим создавалось такое противоречивое положение, когда крестьянское хозяйство одновременно испытывало и недостаток земли и ее избыточность (наличие заполья). В поисках
70
выхода из земельной неустроенности, тесноты в ряде мест обнаружилась тенденция к выделению на хутора и отруба.
ХУТОРА И ОТРУБА
В ходе аграрной революции под передел попали также хуторские и отрубные земли. Основными формами движения крестьян против отрубников и хуторян были: требования вхождения в общину и передачи земли обществу, разделы участковых земель, их запашка, потравы, недо-пускание скота на общие пастбища, насилие над отрубниками, разгром и поджог их домов. Особенно сильным было уничтожение подворно-участковых владений в Поволжье и центральных черноземных губерниях. Однако па севере крестьяне сами устанавливали, что хуторские хозяйства должны оставаться в своем прежнем виде. В западных губерниях (Смоленская, Новгородская) крестьяне признавали хуторскую форму наилучшей и расселялись по хуторам самостоятельно, не дожидаясь указаний властей.
Различное отношение к хуторам имело под собой определенные закономерности, обусловленные неодинаковой эволюцией сельского хозяйства, различной степенью развития капиталистических отношений в деревне, ее классовым расслоением, наличием крепостнических пережитков, природными условиями и пр.
‘Однако складывается впечатление, что некоторые историки склонны считать наиболее типичным для аграрной революции все же движение против хуторян (в любой форме) как выражение второй социальной войны в деревне, классовой борьбы крестьян с сельской буржуазией в4а.
Не имея принципиальных возражений против подобной постановки вопроса, все же следует заметить, что не всякая борьба против хуторов и отрубов носила классовый характер. В. И. Ленин обращал внимание на то, что значительную часть хуторов и особенно отрубов составляли маломощные хозяйства ®46. Но хутора и особенно отруба чисто технически мешали общинному землепользованию, затрудняя, например, прогон скота на выпас, что нередко приводило к потравам и конфликтам, к необходимости возведения обществами за свой счет изгородей на границах с участковым землепользованием и т. д.
71
В движении против хуторян и отрубщиков играла свою роль и идея всеобщего поравнения, сводящаяся порой к весьма примитивной формуле: живи как все, не отрывайся от мира! Она действовала и в том случае, когда соображения неудобства землеустройства не выдвигались.
Влияла и какая-то органическая неприязнь к чужакам, т. е. к переселенцам, особенно другой национальности. К этому примешивалось и элементарное чувство зависти: чужак лучше, грамотнее, культурнее вел хозяйство. В Петроградской губ. разгорелась вражда между русскими крестьянами и хуторянами-эстонцами. В Гдов-ском у. было много хуторян-эстонцев. Пришли они безземельными и нищими еще во времена отмены крепостного права, отпустили их на волю безо всего. Сперва они были батраками, потом арендовали небольшой клочок земли. Постепенно эстонцы выкупали землю и обзаводились хозяйством, некоторые разбогатели и выбились в кулаки, большинство же оставались тружениками, продолжавшими вести свое хозяйство на арендованной земле. Но русские крестьяне не смогли различить их от кулака и ненавидели всех одинаково, что и привело к столкновению. Очевидец писал по этому поводу: «Многие эстонцы могли бы нашим темным крестьянам служить примером трудолюбия. Нужда прежних лет научила их беречь свое добро, с толком обрабатывать землю, пользоваться машинами и не гнушаться новыми способами земледелия — хозяйство у них у многих прямо образцовое... Эстонцы-труженики, видя, как часто ненавидят их русские соседи, не идут в комитеты бедноты, а держатся обособленно»66. Вражда дошла до того, что из-за сенокосов пошло в ход оружие: винтовки, ручные гранаты и даже пулеметы. В результате этих «сражений» все покосы были вытоптаны и не достались никому.
В Тамбовской губ. у хуторян «своей» волости лишь отбирали излишки земли, в то время как пришлым хуторянам предлагалось вернуться на свое прежнее место жительства. В свою очередь крестьяне, переселенцы из Тамбовской губ. в Пензенскую губ., жаловались на самоуправство местного коренного населения, которое отбирало у них земли и луга 66.
Таким образом, не каждый хуторянин или отруб-щик был кулаком и не каждый случай репрессии общинников по отношению к хуторянам и отрубщикам следует рассматривать как факт проявления классовой борьбы.
72
Именно это обстоятельство заставило более внимательно отнестись к хуторской проблеме руководителей партии и правительства. В частности, В. И. Ленин, М. И. Калинин обращали внимание на случаи неоправданного уничтожения хуторских хозяйств, являвшихся нередко высококультурными, интенсивными, к тому же трудовыми хозяйствами.
3 апреля 1919 г. на имя В. И. Ленина поступило заявление от уполномоченного хуторян с. Бухановка Медынского у. Калужской губ.., в котором сообщалось о том, что хуторяне «не пользуются правами прочих граждан, терпим давление, хутора разоряются. Дальше существовать не можем». Уполномоченный М. Михальчук просил разрешения явиться к Ленину и «оправдать слова документами». В. И. Ленина, видимо, заинтересовал этот случай и он разрешил его автору приехать 67.
Примечательна на этот счет и беседа М. И. Калинина с крестьянами. Газета «Известия Рузаевского Совдепа» беседу М. И. Калинина с крестьянами Починковской вол. Рузаевского у. (Мордовия) в мае 1919 г. передавала следующим образом: «Крестьяне сетовали на то, что им отказали засевать пустующие помещичьи и хуторские земли.
Калинин: А хуторяне что же не работают? Крестьянин: Хуторян-то всех прогнали. Калинин: А куда же их прогнали?
Крестьянин: На свои села.
Калинин: А куда же дели их избы, постройки? Крестьянин: Кто мог, тот и увез...
Калинин: Это очень плохо, товарищи крестьяне. 3-й крестьянин: Я вот беднейший человек, выселился было, да меня прогнали. У меня 4 сына на войне. Меня насильно переселили — разорили совсем, да еще во время переселения контрибуции 400 руб. взяли.
Калинин: Вы имели хутор во сколько десятин?
3-й крестьянин: Да 17 дес. было.
Калинин: И всех прогнали и ничего не осталось? 3-й крестьянин: Пет, у меня там ничего не осталось.
Калинин: Если бы что-нибудь осталось, то я бы вас переселил. А что теперь делают там с землей?
Крестьянин: Полынь растет.
Калинин: Это безобразие. Надо этот вопрос решить немедленно. Всех хуторян надо возвратить на их места»68.
73
Внимательное отношение В. И. Ленина и М. И. Калинина к таким случаям все же не означало официального позитивного поворота к проблеме хуторского землепользования. Принципиальное отношение центральных органов Советской власти к хуторам в официальных документах не зафиксировано.
Однако неоднократные разъяснения Наркомзема (август 1918 г., март 1919 г., май 1921 г.) в связи с запросами земотделов и отдельных граждан о возможностях разбивки земли на хутора и отруба показывают, что наркомат относился к этим формам как к явлению нежелательному 6®. Об этом же свидетельствует и циркулярный запрос Наркомзема от 14 октября 1920 г. о мерах борьбы губземотделов с выходами на хутора 70. А между тем жизнь требовала более внимательного отношения к этим формам, особенно, когда крестьяне подняли вопрос уже не о судьбе старых хуторов, а о создании новых. Местными Советами он решался разно. Так, в Новгородской губ. хутора и отруба признавались наивыгоднейшими формами после коммун и артелей, переход к ним допускался по взаимному соглашению населения и земотделов п.
Движение на хутора более всего проявилось в западных и северо-западных губерниях: Витебской Гомельской, Брянской, Смоленской. В Брянской губ., по сообщению губземотдела, «за период 1918 г., когда отсутствовали твердые узаконения в области землеустройства, возникло много хуторских хозяйств, как с санкции местных земельных органов, так и вовсе без таковой. Дело доходило даже до расселения по куртинам среди лесных массивов, и явление это носило столь стихийный характер, что до сих пор полностью не может быть учтено; хутор или отруб были в то время заветной мечтой каждого хозяйства»72.
Стремление к хуторам отмечалось гомельским земот-делом. Поскольку губземотдел не допускал выхода на хутора, население само нашло выход: крестьяне шли в артели с намерением превратить их в хутора. К таким же уловкам прибегало и население Витебской губ.73.
В Смоленской губ. «проявление собственной инициативы со стороны населения в деле устройства своего землепользования выражается в стихийном стремлении его к хуторскому землепользованию... Во многих местах губернии с неимоверной быстротой производится самовольное разверстывание земли на хутора и с такой же быст-
74
{>отой приступается к новому пользованию этими участками и возведению на них построек. Губземотдел и узем-отделы почти всегда становятся уже перед совершившимся фактом, причем в громадном большинстве случаев задолго после его совершения, после чего возобновление старого землепользования является совершенно неосуществимым»74. Размах движения на хутора в Смоленской губ. был действительно широким. В Графском у. было подано свыше 200 заявлений о выходе на хутора, «не считая случаев самовольного разверстания». В Дорогобужском у. 54 селения самовольно разверстались, образовав 1219 хуторов. В Вяземском у. 4 селения в полном составе самовольно разверстались на хутора. В Рославльском у. в одной только Руднянской вол. разошлись на хутора 18 селений. В Ельнинском у. было зарегистрировано 214 самовольных хуторов. В Красноосинском у. разбились на хутора 11 селений. Уземотдел Духовищенского у. сообщал, что в массе случаев выделы хуторов и разбивка целых селений протекала «секретно», по добровольному соглашению, не вызывая споров между отдельными домохозяевами. Как свидетельствуют протоколы заседаний Духовищенского уземотдела, здесь в 1919 г. разрешение на выделение земель в хуторское пользование давал сам уземотдел 76. Как делал заключение специалист Наркомзема о ходе и результатах землеустроительных работ в Смоленской и Витебской губерниях Юркевич, наибольшее распространение получили два способа выхода на хутора и отруба. Во-первых, население нанимало по возможности частных землемеров «за баснословно дорогую плату» для выдела из общины. Во-вторых, путем организации колхозов в небольшом составе дворохозяев для того, чтобы затем легче было разверстать землю на хутора 76.
Выдел на хутора в Смоленской, Витебской, Гомельской губерниях шел интенсивнее, чем образование коллективных хозяйств и совхозов. В Витебской губ. за 1918—1920 гг. под хутора было отведено земли больше, чем под совхозы и коллективные хозяйства 77.
Стремление к выходу на хутора, хотя и менее заметное, обнаружилось в Вологодской, Владимирской, Калужской, Псковской, Петроградской, Тверской, Тульской, отчасти Новгородской, Рязанской губерниях. Об этом свидетельствуют ответы губземотделов на циркуляр Центрозема от 14 октября 1920 г., в котором^ в частности, предписывалось ответить на такие вопросы: «В чем
75
выражается инициатива населения в деле улучшения землепользования и землеустройства?» и «Каково отно^ шение губземотделов к этим стремлениям и каковы мерьт борьбы с развитием в некоторых губерниях стремления населения к выходу на хутора?»78. Весьма примечатель+ ным представляется вывод Рязанского губземотдела/: «Как результат наблюдения во время военных походов й пребывания в плену у сельского населения замечается стремление к образованию единоличного участкового землепользования». Вологодский губземотдел констатировал поступление «в массе заявлений о переходе на ши-рокополосицу, а также о выделе хуторских и отрубных участков и образовании поселков из 2—3 домохозяев и более». Петроградский губземотдел отмечал, что «почти во всех уездах население проявляет желание поделить землю на хутора и отруба». В Тверской губ. обнаружились «самовольные выезды на хутора», с чем «губземотдел борется всеми доступными средствами». В Тульской губ. обнаружилась тенденция к возвращению сохранившимся хуторам отнятой у них земли.
Псковский губземотдел отмечал, что в губернии «со стороны населения поступает много заявлений о производстве выселков, есть тенденция к хуторам, особенно там, где хуторское землепользование было распространено. В Новгородской губ. тяга к хуторам и отрубам проявлялась более у зажиточной части населения. Интерес к переходу на хутора был зафиксирован в Калужской губ., а также во Владимирской губ., причем в последней с этой целью создавали даже фиктивные артели.
В черноземных губерниях хутора и отруба получали слабое развитие, особенно в Тамбовской губ., где, по заявлению губземотдела, «в области землеустройства собственной инициативы население не проявляет, оставаясь вялым и инертным». Из Пензенской губ. сообщали, что «стремление населения к хуторам и отрубам как общераспространенное явление не наблюдается».
Разумеется, и в черноземных губерниях отдельные проявления к участковому землепользованию имелись. Так, определенное стремление к отрубному землепользованию констатировал в своей губернии курский губземотдел. Желание выйти на хутора обнаружилось в некоторых волостях Орловской губ. (например, Крестец-кая вол. Трубчевского у.). В Воронежской губ. хутора в ходе революции были уничтожены, некоторые остались с урезанными отводами земли. Затем в некоторых уездах
76
вновь наметилось стремление к хуторам и особенно к отрубам. Однако в целом более характерным для черно-; емных губерний была тенденция выхода на выселки и дореход к широким полосам.
1 Разгром хуторов в Поволжье в ходе аграрных преобразований надолго отбил у населения охоту к этой форме землепользования. Поэтому неудивительно, что из Самарской губ. сообщали о том, что «хутора и отруба nq имеют большого числа сторонников», а из Саратовской — что «собственной инициативы в деле наилучшего устройства своего землепользования население почти не проявляет». То же самое в Татарии: «Выход на хутора и ртруба не проявляется».
'Хуторское хозяйство резко порывало с общностью землепользования, сосредоточивая почти всю землю в обособленных участках. В меньшей степени это делали отруба, которые сохранили еще в общем владении угодья: выгоны, лесные участки, заливные луга и пр. Участковая организация земли создавала возможности для свободного индивидуального хозяйствования и частной инициативы.
Абстрагируясь от социального содержания хуторов, рассматривая их лишь с организационно-производственной точки зрения, можно утверждать, что хутор как тип хозяйства был прогрессивнее общинного хозяйства. Многие из них явились примерами высококультурного ведения хозяйства. На хуторах и отрубах урожай был, как правило, выше. Так, если в общинных хозяйствах Смоленской губ. в 1913 г. урожай ржи достигал 55 пуд. с дес., то на хуторах — 65 пуд., урожай овса был соответственно 58 и 63 пуд., ячменя — 48 и 60 пуд., картофеля — 402 и 511 пуд.79 Обследование 35 хуторов в Непряд-винской вол. Тульской губ., проведенное в 1920 г., показало, что эти хозяйства, несмотря на сокращение площади их земли во время ее перераспределения, «вполне сохранили свою жизнеспособность, обладают превосходным живым и мертвым инвентарем, и культура земледелия их стоит еще так высоко, что, несмотря на полный неурожай в окрестных селах, хуторяне собрали урожай лишь незначительно меньший, чем в прошлые годы»80.
Однако не следует рассматривать хутора как абсолютно прогрессивную форму ведения хозяйства. Культурно-агрономический и производственный уровень хуторов в свою очередь уступал крупно-помещичьему хозяйству капиталистического типа. Урожаи хуторских
77
хозяйств Смоленской губ. в 1913 г. были ниже урожаев частновладельческих хозяйств. Хуторская система имела и свои недостатки, но в сравнении с общинным хозяйством была выше. Здесь можно согласиться с И. А. Кирилловым: «Крестьянство останавливается на хуторских и отрубных формах землепользования не из сознания их неоспоримой выгодности для себя, а лишь за отсутствием в натуре других, более выгодных и приемлемых для него хозяйственных форм... Отрицательное отношение части населения к коллективным формам землепользования и® коренится в самом существе этих форм, а замечается илр в отсутствие соответствующих наглядных примеров, или же последние были неудачны благодаря персональному составу участников коллективных объединений. Так ще точно и тяга населения к хуторской форме заключается опять не в существе хуторской формы, а в ее относительной выгодности, сравнительно с общинно-передельной формой землепользования»81. Крестьянин, по выражению И. А. Кириллова, предпочитал иметь синицу в руках, чем журавля в небе. Он не знал еще, что такое коллективное хозяйство; пример существовавших коммун и артелей еще не был убедительным показателем преимущества общественного труда над единоличным, но он хорошо знал, что такое хутор, и наглядно видел его выгоды.
Война, разрушившая народное хозяйство, вместе с тем способствовала развитию интереса к ведению культурного хозяйства. Многие солдаты, побывавшие за границей, видели, как ведется там хозяйство, перенимали этот опыт, хотели воспользоваться им у себя на родине.
Стремление крестьян к ведению культурного хозяйства, к его интенсификации приходило к русскому крестьянину кружным путем. Мировая война, гражданская война, чужие страны, плен — такой ценой знакомился русский крестьянин с более прогрессивными приемами хозяйствования Запада. И он приходил к мысли о том, что можно и на маленьком участке хорошие урожаи получать, если хорошо его обрабатывать, вносить удобрения, применять новейшие агрономические приемы и пр.
Действительно, казалось бы, поскольку для всей массы крестьянства разрешение аграрных затруднений пока что возможно лишь в пределах системы единоличных хозяйств, то лучшей формой для этого могли быть хутора и отруба. После революции движение на хутора проходило в условиях освобождения деревни от пут крепостнических пережитков и ликвидации помещичьего земле-
78
Таблица 6
Данные об отношении к участковым формам землепользования различных слоев крестьянства *
1, Район Число ответов Селения, в которых на отруба, хутора стремятся выделиться, %
зажиточные середняки бедняки середняки и бедняки
L я ентрально-земледель-)СКИЙ 85 18 64 10 8
Средне-В олжский 51 18 69 4 9
Нижне-В олжский 17 23 41 6 30
Центрально-промышленной 64 25 48 19 8
Приозерный 63 14 53 19 14
Приуральский 37 13 71 8 8
Северный 29 17 45 24 14
Итого: 346 19 57 13 11
* Бляхер Я. Указ. соч. С. 149.
владения. Русский крестьянин получил реальную возможность превратиться в фермера. Не случайно это направление в русском земледелии дало повод современникам, экономистам буржуазного толка, предполагать, что «наше сельское хозяйство быстро приблизится к прогрессивному фермерскому хозяйству, и в непродолжительном времени Россия выступит со своими продуктами на всемирном рынке с таким же^ поразительным успехом, как и Америка»82.
До революции на хутора выделялись сельская буржуазия или кандидаты в нее и деревенские низы; после революции на хутора идут преимущественно середняки, о чем свидетельствуют данные анкеты ЦСУ 1922 г.
Как видно, лишь около 20% зажиточных стремятся выйти на хутора и отруба, а более 80% желающих — это преимущественно середняки и отчасти беднота.
Подтверждают эту тенденцию и разверстания на хутора и отруба целых селений и деревень, «массовые», «стихийные», как сообщали с мест, выходы на хутора в ряде губерний, что в условиях всеобщего поравнения и осе-реднячивания деревни могло означать, что основной фигурой выходца на хутор стал середняк. Материалы Нарком-зема, полученные в 1920 г. от губземотделов, указывают,
79
что стремление населения перейти к хуторскому и отрубному землепользованию достаточно ясно выявилось в 20 гу берниях: Вятской, Вологодской, Северо-Двинской, Новго родской, Череповецкой, Петроградской, Псковской, Тверской, Смоленской, Витебской, Гомельской, Брянской Орловской, Калужской, Московской, Тульской, Рязанской, Владимирской, Ярославской, Костромской 83. Профессор В. Г. Тан-Богораз в начале 20-х годов о новых хуторянах писал, что они не похожи на бывших столыпинских питомцев — самые сильные люди идут на хутора, новаторы, каких немало в деревне, мечтающие устроить хозяйство как-то по-особому, работать «под германца» или «под австрийца» и т. д.84 j
Один из участников этнографических экспедиций, осуществлявшихся под руководством В. Г. Тан-Богораза, из наблюдений по новгородской деревне делал следующий вывод: «Выделяются на хутора до сих пор наиболее сознательные люди: так, например, все местные коммунисты за небольшим исключением — хуторяне»88.
Высоко оценивал роль хуторян изучавший в 20-е годы новгородскую деревню М. Я. Феноменов. Он писал, что хуторяне, наряду с работящими, энергичными крестьянами-общинниками — «это самый ценный элемент деревни с точки зрения хозяйственной. Они и хорошие работники, и организаторы своего труда одновременно. Только они могут стать проводниками новых приемов сельского хозяйства»86. И. Соколов-Микитов писал: «Даже в глухих деревеньках объявились бойкие люди, видалые лихие удальцы, всему свету проходцы: вернувшиеся из немецкого плена солдаты, рабочие с остановившихся городских фабрик, шахтеры, красноармейцы. Каждый из них приносил в деревню частичку нового, и хоть каждого из них деревня растворяла в себе очень быстро, но все же от каждого оставался неизгладимый след. Многие из этих „новых” от деревни совсем откинулись, отбились от старой общины, разбежались на „особняки”— хутора. Стали жить „культурно”, „на германский манер”, повесили на окнах городские кружевные занавески, прорубили широкие „тальянские” окна...»87.
Создание обособленных хозяйств было и заманчиво и в то же время влекло за собой колоссальные трудности. Во-первых, сам выход на хутор представляет собой большую сложность и для крестьянской семьи и для государства. Чтобы разверстать миллионы крестьянских хозяйств на хутора и отруба, нужно потратить много вре
80
мени, сил и средств. Кроме того, хутора возможны далеко не везде, а лишь там, где имеется вода и разнообразные угодья. Во-вторых, выход на хутор сам по себе еще не означал переход к интенсивному хозяйству. Для этого необходимы были материально-технические условия, культура и опыт ведения хозяйства в новых конкретных условиях данной местности. Этот путь при всей своей экономической прогрессивности не мог стать универсальным, всеобщим путем перехода многомиллионного крестьянства к новому хозяйствованию. Поэтому хутора в основном были под силу лишь предприимчивым, энергичным и крепким. Слабых же ждало разочарование.
Вот судьба некоторых хуторов, образовавшихся в 1918 г., описанных этнографической экспедицией Ленинградского университета и Географического института, которая обследовала в 1923—1924 гг. быт крестьян в Тихвинском у. Череповецкой губ.: «Хутор Александра Николаева Панова находится в полутора верстах от станции, существует с 1918 г., окончательно закреплен за Пановым в 1921 г. Участок был покрыт лесом, готовой земли под пашню прежде не было. За этот период времени вдвоем с женою Панов разработал около двух десятин, т. е. очистил от леса, два поля приготовил и вспахал, а третье... засажено картофелем, кроме того, посеяна яровая однолетняя рожь. Это первый опыт в данной местности. На посеянные 25 фунтов он получал урожая 8 пудов, посеял турнепс, табак и овощи, сена накосил 400 пудов, на прокорм скота хватит, еще останется, так как у него всего одна корова, лошади нет. За лошадь каждый раз приходится отрабатывать, это, конечно, тормозит работу. Надо было видеть, с каким восторгом хуторянин показывал свое крошечное хозяйство, тут у него и свиньи, и колода с пчелами, а на близлежащем крошечном ручейке маленькая мельница построена, жилой дом почти готов... Но в благополучии моего хуторянина есть большое ,,но”. В своем стремлении улучшить свое хозяйство, он совершил преступление против лесничества и вместо 30 бревен, купленных у лесничества, вырубил значительно больше, и теперь над ним тяготеет штраф в 120 золотых рублей. Разве он может заплатить такой штраф, не разорив своего с таким трудом заводимого хозяйства. Работать ему приходится только вдвоем с женой, так как из четырех детей старшему еще только восемь лет, лошади у него нет, приходится брать чужую и за нее расплачиваться трудом, хутор еще устраивается и дохода не прино
81
сит,— чтобы прокормить всю семью, надо иметь побочный заработок»88.
Судьба соседнего хутора, также существовавшего с 1918 г., похожа. Хутор, стоявший в котловине на болоте, требовал большой и тяжелой борьбы с водой. Его хозяин Захар Андреевич Кокушкин вдвоем с женой разработал полторы десятины, посеял 7 пудов ржи, намолотил же всего лишь 10. Земля была еще плохая, требовала удоб-рэния. К описываемому периоду хотя дом был и готов, но не было еще хозяйственных построек. А главное — па хозяине хутора также лежал колоссальный штраф за порубку леса.
У хозяина еще одного хутора, Селиванова, не было судебного процесса с лесничеством, но у него и не было ничего. Он не был в состоянии за все время построить даже дом и жил в избушке «в таких условиях, что хороший хозяин скотину не будет держать в таком помещении»89.
То, что хутора не явились спасением для бедноты, показал опыт десятилетнего строительства их в наиболее «хуторской»— Смоленской губ. Вот что сообщалось об этих хуторах в 1929 г.: «И вот разбросанные в самом диком беспорядке по лесам и оврагам, оторванные от каких бы то ни было намеков на культуру. Грязные, неграмотные, вшивые и голодные — хутора вопят сейчас о помощи. Хорошо живется только кулацким хуторам и старым столыпинским, и то не всем, в которых за годы революции едоков не стало вдвое больше (а земли взять неоткуда). Обычная же картина для нынешнего смоленского хутора— это отсутствие хлеба уже в январе-феврале, т. е. почти за полгода до нового урожая. При жизни в общине, в деревне, бедняк или середняк мог пользоваться в тяжелую минуту поддержкой соседа: тот одалживал плуг, другой коня, третий помогал рабочей силой (на условиях взаимопомощи), и можно было кое-как, с грехом пополам, существовать. На хуторе маломощный крестьянин лишался и этой последней поддержки. Что плуг или лошадь? Воды не стало у бедняка, ибо не каждый хуторянин в состоянии один, своими средствами вырыть себе колодец... Но это еще не все. Десятки хуторов стоят с недостроенными хатами и вовсе без построек. Нет у бедняка средств перенести на новое место свою избу, а тем более построить новую»90.
Утвердившийся в деревне строй В. И. Ленин называл «идеальным» капитализмом 91. Этот строй открывал потенциальные возможности превращения крестьянина в фер
82
мера. Выход на хутор означал начало этого процесса. Продолжавшиеся переделы земли, стремление к широко-полосице и организация хуторов в 1919 и 1920 гг. знаменовали собой продолжение буржуазно-демократических преобразований в деревне.
Фермерский путь был прогрессивным буржуазным развитием, значительно увеличивавшим производительные силы сельского хозяйства и сельскохозяйственное производство. Но этот путь был под силу лишь крепким и сильным хозяйствам. Революция открыла перед крестьянством и другой путь — путь социалистического развития, путь, рассчитанный на избавление от нищеты и подъем всей массы крестьянских хозяйств. При таком положении, когда в перспективе вырисовывалась коллективизация сельского хозяйства, а практика дала уже первые ростки коллективных хозяйств, фермерский путь развития сельского хозяйства при всей своей прогрессивности, не успев развить всех своих возможностей, становился уже отсталым перед лицом более совершенного пути развития.
Именно в свете организации коллективных хозяйств ярче проступали отрицательные стороны хуторов. При хуторской системе крайне затруднялась возможность кооперирования крестьянских хозяйств. Разбросанность, разобщенность сильно препятствовали привитию навыков коллективизма и без того крайне неорганизованному крестьянству. Ряд условий не позволил ему сразу же, всей массой перейти на социалистические рельсы. Крестьянству России потребовался еще с десяток лет, чтобы пойти по этому пути, но оно начало вставать на него уже в 1918 г.
КОЛЛЕКТИВНОЕ ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЕ
В первые годы Советской власти возникает новый тип трудового землепользования — коллективное, в основе которого лежал совместный труд и общественная собственность на средства производства. К концу 1920 г. в стране насчитывалось 10,5 тыс. колхозов, объединивших 131 тыс. крестьянских дворов 92. Их общая земельная площадь исчислялась примерно в 1,2 млн га. И по количеству крестьянских дворов, и по земельной площади удельный вес колхозов составлял около 0,54%. Это были первые ростки нового общественного строя в деревне.
По данным Б. Н. Книповича, основная масса колхозов занимала участки бывших помещичьих земель. Они
83
в 1919 г. составляли в коммунах 74%, в артелях — 30%, надельные земли составляли в коммунах 12%, в артелях— 10%; отрубные и хуторские земли составляли в коммунах 3 %, в артелях — 1 %; казенные — в коммунах — 4 %, в артелях — 11%93. Эти данные прочно вошли в советскую историографию, ими пользуются все исследователи.
В частности, на их основе М. А. Краев вычислил количество колхозов, организованных на землях разных категорий в 1919 г.94 Б. Н. Книпович использовал данные лишь по 7 губерниям.
В материалах Наркомзема имеются сведения по 30 и 31 губернии, позволяющие скорректировать выводы Б. Н. Книповича. По данным Наркомзема на 1 марта 1919 г., землепользование 375 коммун 30 губерний Европейской России выглядело следующим образом: 41,7% всей земли, отведенной коммунам, составляли монастырские земли, 40,6% — помещичьи, 11,4% — надельные, 1,0— церковные, 1,0 — казенные, 1,9%— крестьянские частновладельческие, 0,8%—хуторские, 0,6%—отрубные, 0,5%—банковские, 0,3%—переселенческие, 0,1% — арендные 95.
Такое соотношение прослеживается и по данным на 1 ноября 1919 г. по 31 губернии: 41,3% всей земли, отведенной коммунам, составляли монастырские и церковные земли, 44,7%—помещичьи, 9,6%—надельные, 2,0%—казенные, 1,3%—купчие, арендованные и переселенческие, 1,0%— отрубные и хуторские 96.
Таким образом, коммуны в подавляющем большинстве были созданы на монастырских и помещичьих землях. Причем удельный вес последних, по приведенным данным, значительно меньше того, какой указан Книповичем (не 74%, а 40,6% по данным на 1 марта 1919г. и 44,7% — на 1 ноября 1919 г.). В то же время удельный вес монастырских земель оказался выше, чем у Б. Н. Книповича (не 12%, а 41,7% в первом случае и 41,3%— во втором).
К сожалению, по артелям подобных данных не оказалось.
В отношении надельных земель существенных расхождений с данными Книповича нет (7 % и соответственно 11,4% и 9,6%). На надельных крестьянских землях коллективные хозяйства создавались преимущественно в северных губерниях — Архангельской, Вологодской, Вятской, Олонецкой, Северо-Двинской, Череповецкой. Здесь доля надельных крестьянских земель в землепользовании коллективных объединений была более высокой, чем в дру
84
гих районах страны, поскольку здесь помещичьих земель до революции было немного. Так, в Северо-Двинской губ. лишь 10% коллективов было образовано на помещичьих землях, большинство же на монастырских и церковных, остальные — на надельных крестьянских 97.
Но уже в Петроградской губ., где фонд нетрудового землепользования был в 7 раз больше, чем в Северо-Двинской губ., подавляющее большинство коллективных хозяйств организовывалось на помещичьей земле. В начале 1919 г. из 212 коллективов только 8 были организованы на надельных землях, все же остальные — на бывших помещичьих и монастырских 98.
Наличие большого количества имений в Центральном черноземье и в Поволжье также обусловили преимущественное возникновение колхозов на этой базе. Обследование в 1920 г. 29 коммун Симбирской губ. показало, что все они организованы на бывшей помещичьей земле. На помещичьей же земле в большинстве своем были образованы и артели ". В Орловской губ. из 110 коммун, организованных к середине 1919 г., около 70 находились в бывших помещичьих имениях 100. В Саратовской губ. из 10 242 дес., принадлежащих коммунам, 86 % приходилось на бывшую частновладельческую землю, 5,5 — на надельную, 4 — на землю отрубщиков, 3 — на церковную, 1,5— на городскую. Из 10 995 дес., принадлежащих артелям, 50% приходилось на частновладельческую землю, 34 — на надельную, 6 — на землю Крестьянского поземельного банка, 6— на городскую землю, 2,5 — на землю отрубщиков, 1,5 — на церковную 101. В Казанской губ. большинство коллективных хозяйств (34), главным образом коммун, было организовано на бывших помещичьих землях, 26 хозяйств было основано на надельных землях и 4 на смешанных землях 102.
В Пензенской губ. коммуны стали возникать в начале 1919 г. сначала как артели по уборке урожая с бывших частновладельческих земель, а во второй половине года приняли устав коммуны. Все они образовались на частновладельческих землях 103. Но затем колхозы стали образовываться и на надельных землях. На 1 октября 1919 г. было 23 коммуны с площадью 2217 дес. и 12 артелей с площадью 1255 дес. Из них 9 коммун (1068 дес.) и 2 артели (220 дес.) были образованы на землях бывшего нетрудового пользования, остальные — на крестьянских землях104.
Несмотря на небольшое число помещичьих имений в центральных промышленных губерниях, здесь колхоз
ное движение зарождалось также на этой базе. В Тверской губ., по данным на 1920 г., на бывшей помещичьей земле образовалось 77,6% общего числа коллективных хозяйств, возникновение большинства из них относится к 1918—1919 гг. На надельной земле было образовано 10,2% коллективов, а на крестьянской купчей — 6,2%. Большинство таких хозяйств стало возникать с 1920 г., но они были и в 1918—1919 г.105 Однако незначительное число помещичьих имений приводило к тому, что этот источник с ростом числа коллективов постепенно иссякал, и начиная с 1919 г. коллективы все более базируются на надельных землях.
В Нижегородской губ. многие артели, образованные весной 1918 г., возникли с целью захватить благоустроенные частновладельческие земли. В течение весны — лета 1918 г. артельщики довели имения до упадка, а сами артели вскоре прекратили существование. Возникшие затем артели носили иной характер, их рост происходил на здоровой основе и они базировались преимущественно на общинных землях. Лишь 4 коллектива (из более 60 на март 1919 г.) было образовано в имениях 106. Такое положение сохранялось и в дальнейшем.
В Костромской губ. в 1918 г. свыше 79% коллективных хозяйств было организовано на бывших частновладельческих землях и только 20% — на надельных. В 1919 г. это соотношение изменяется в сторону значительного увеличения числа коллективов, организованных на надельных землях: на бывших частновладельческих землях — 59,1 % коллективов, на надельных землях — 40,9%107.
На помещичьей преимущественно земле зарождается колхозное движение в Иваново-Вознесенской губ. Но и в 1920 г. коммунам принадлежали главным образом помещичьи земли (68,2%). Лишь артели базируются преимущественно на крестьянской земле (56,9 % )108.
Законодательство предусматривало первоочередность наделения коллективных хозяйств землей. Так, в «Инструкции земотделам об отводе земли сельскохозяйственным коммунам», утвержденной Наркомземом 3 августа 1918 г., говорилось: «Земли отводятся в первую очередь в пользование сельскохозяйственным коммунам, зарегистрированным в местном земельном отделе»109. В «Положении о социалистическом землеустройстве» в ст. 63 говорилось: «Если коммуна состоит из лиц, уже пользующихся участком земли (бывшие надельные, отрубные, хуторские и пр.), расположенным в разных местах, то уездные
86
земельные отделы обязаны заменить этот участок одним общим участком, в потребном для коммуны количестве». Ст. 97 предусматривала: «При несогласии большинства членов общества перейти к общественной обработке, согласному на совместную обработку земли меньшинству по его требованию общество обязано выделить соответствующий по норме участок к одному месту. При несогласии общества такой отвод участков к одному месту производится в обязательном порядке уездным земельным отделом»110.
Однако именно по поводу наделения землей первых коллективов нередко возникали трения с окрестным населением. Так, коммунары коммуны, образовавшейся в апреле 1918 г. в селе Цепочкино Уржумского уезда Вятской губ., просили выделить землю по возможности в одном месте, соглашаясь даже на худшую, но население не хотело об этом и слышать. Особенно усердствовали кулаки, стремившиеся разбить коммунаров в чересполосицу, зная, что в таких условиях работать сообща невозможно 111.
Когда Казаковской трудовой коммуне (Тамбовская губ.) было отведено 85 дес. земли, то крестьяне с. Казакова захватили 65 дес., отведенных коммуне. На все убеждения со стороны уездного земельного отдела вернуть землю крестьяне отвечали отказом и препятствовали работе коммуны. Конфликт не был разрешен даже при вмешательстве уездной милиции. Организованной в с. Сосновка коммуне была отведена уездным земельным отделом бывшая экономия Бенкендорфа. Это решение встретило противодействие со стороны крестьян 1-го сосновского общества, которые категорически отказывались допустить отвод земли коммунарам в экономии 112.
На I Всероссийском съезде земледельческих коммун и сельскохозяйственных артелей (5—6 декабря 1919 г.) делегат от Рязанской губ. сообщал, что «об урожае 1919 г. в коллективах сведений нет, так как в 1918 г. многим коммунам и артелям земли отведено не было, а у некоторых не было и весной 1919 г.»113
В 1920 г. в Курской губ. 57 зарегистрированным коллективам отвели 3118 дес. земли и осталось еще не отведенной 2000 дес. Обследование 1919 г. зафиксировало, что в Симбирской губ. земля еще не была отведена 4 из 17 коммун и 9 из 19 артелей. В 1920 г. в Симбирской губ. из 151 коллектива (31 коммуна и 120 артелей), за которыми числилось 20 тыс. дес. земли, отвели землю лишь 31 коммуне — 2497 дес. и 38 артелям — 3123 дес. На Северном Кавказе в 1920 г. было зарегистрировано 448 колхозов
87
и 300 колхозов оставалось незарегистрированными, поскольку им еще не была отведена земля. Из 99 колхозе в Ярославской губ. с неотмежеванной землей было 55, или 55%, причем в Ярославском у. из 40 колхозов с неотмежеванной землей было большинство — 32, или 80%.
О серьезных трудностях в связи с задержкой в отводе земли колхозам сообщалось в 1920 г. из Вятской, Северо-Двинской, Курской, Симбирсксй, Тамбовской и других губерний 114.
Конфликты по поводу отвода земли колхозам были частым явлением. Наркомзем постоянно получал сведения о том, что сельские общества препятствуют выделу земли группам членов общества, пожелавшим перейти к коллективному землепользованию 116. Письменные заявления с мест подтверждал и опрос посетителей Наркомзема 11G.
Наркомзем должен был разъяснить местным земельным органам, чтобы они при отводе земли колхозам неукоснительно соблюдали ст. 97 «Положения о социалистическом землеустройстве» и Инструкцию от 11 марта 1919 г. по его применению 117.
По расчетам И. А. Конюкова, в 1920 г. коллективов с неотмежеванной от крестьянского общества землей насчитывалось: коммун—35%, артелей —44%, товариществ — 45%, всего — примерно 42%, т.е. чуть ли не половина всех существовавших тогда коллективных хозяйств 118.
По сведениям организационно-хозяйственного отдела Наркомзема на 1 января 1920 г., поступившим от 23 губерний, колхозы занимали площадь около 340 тыс. дес. (112 тыс.— коммуны, 228 тыс. дес.— артели и товарищества). В среднем на коллектив приходилось около 70 дес. (па коммуну — 90 дес., на артель и товарищество — 67 дес.)119. Через год эти данные становятся несколько выше. По сведениям отдела информации и сельскохозяйственной агитации Наркомзема, на 1 января 1921 г. на один коллектив приходилось 93 дес. (на коммуну — 117, на артель — 96, на товарищество — 47), в том числе в Европейской России — 89 дес. (на коммуну — 109, артель — 93, товарищество — 42).
На одного трудоспособного в колхозах приходилось 2,4 дес. (в коммунах — 3, артелях — 2,4, товариществах— 1,2), в том числе по Европейской России — 2,3 дес. (в коммуне — 3,1, артелях — 2,3, товариществах — 1,3). На одного едока приходилось 1,4 дес. (в коммунах — 2,0, артелях — 1,3, товариществах — 0,7), в том числе в Евро-
88
Таблица 7
Группировка колхозов по количеству земли в 1919 г., % *
До 10 дес. 10-50 дес. 50-100 дес. 100-200 дес. 200-500 дес. Свыше 500 дес.
На 1 мая (по 30 губерниям) Артели 7,1 1 44,3 26,7 13,7 7,1 1,1
Hal июня (по 31 губернии) Коммуны 3,4 | 28,8 26,4 23,4 13,9 4,2
На 1 июля (по 36 губерни- Артели [10,3 ( 42,4 Коммуны 7,5 | 12,5 25,6 35,0 13,6 20,0 6,8 15,0 1,3 10,0
ям) * ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4 Артели [17,9 | 40,0 | 23,0 Д. 69. Л. 5, 45, 46. 12,9 5,1 1,5
пейской России — 1,4 дес. (в коммунах — 1,9, артелях— 1,2, товариществах — 0,8)120.
По данным сельскохозяйственной переписи 1920 г., в среднем на одного едока в крестьянском хозяйстве приходилось 0,4 дес., в артели — 0,5 дес., в коммуне — 0,6 дес. посева. Однако за средними величинами скрывалась довольно пестрая картина и в обеспеченности колхозов землей, и в их размерах.
Данные нескольких обследование колхозов, проведенные Наркомземом в 1919 г., свидетельствуют, что примерно 63—71% артелей располагали участками земли от 10 до 100 дес., 67—78% коммун имели участки от 10 до 200 дес. (см. табл. 7).
В заключение важно обратить внимание на весьма важное обстоятельство в землепользовании колхозов. В историографии сложилось мнение, что возникшие формы общественного хозяйства отличались степенью обобществления средств производства, в частности члены артели, в отличие от коммунаров, имели небольшой приусадебный участок 121. Однако данное утверждение ничем не аргументируется. Обращение же к фактическому материалу показывает, что во всех губерниях приусадебные участки имелись как в артелях, так и в коммунах. Перепись колхо-
89
Таблица 8 Распределение земли между различными категориями землепользователей, по данным на 1922 г., % *
Район Сельские общества Коммуны Артели Отруба Хутора Совхозы Учрежде-; ния В ведении земельных органов
Крайний Север 98,7 0,0 0,1 0,7 0,3 0,1 0,1 0,0
Приозерный 68,9 о,1 0,1 6,1 4,0 0,7 0,0 20,1
Московский промышленный 90,7 0,1 0,3 2,5 1,7 1,1 0,4 3,2
Центрально-земледельческий 90,5 о,1 0,1 0,0 0,1 5,6 0,0 2,6
Приуральский 95,8 0,3 0,4 0,3 0,8 0,6 0,1 1,7
Нижне-Волжский 98,0 0,2 0,5 0,2 0,1 0,9 0,0 0,1
Белорусский 63,5 0,2 0,5 3,8 20,7 2,0 0,1 9,2
* Сб, стат, сведений по Союзу ССР, 1918—1923. M., 1924. С. 98.
зов 1920 г. свидетельствует, что в артелях приусадебные участки занимали 4,3% от общего размера посева, а в коммунах— 3,2%, в большинстве губерний удельный вес приусадебных участков в коммунах был выше, чем в артелях 122.
Революционные аграрные преобразования закрепили преобладающее положение общинного землепользования среди всех форм землепользования. Несмотря на обнаружившиеся тенденции к выделу из общины; с одной стороны возникновение коллективов, с другой — хуторов, отрубов, выселков, поселков, положение общины оставалось непоколебимым (см. табл. 8). Таковым оно оставалось, несмотря на проявившиеся тенденции к ее насильственному разрушению в связи с начавшимся общегосударственным землеустройством.
ЗЕМЛЕУСТРОЙСТВО
Основные принципы социалистического землеустройства были определены «Положением о социалистическом землеустройстве». Предварительно они были обсуждены на I Всероссийском съезде земотделов, комбедов и коммун в декабре 1918 г. Наметки землеустроительной политики были изложены в докладе заведующего центральным отделом землеустройства (Центрозем) Наркомзема РСФСР
90
А. К. Берзина123. Землеустроительные работы предполагалось начать с губерний. Это был не идеальный вариант. Правильнее было бы, как отмечал Берзин, эту работу начать с разработки точного плана районирования и определения поясных норм наделения, но для этого требовалось исполнение ряда предварительных технических и иных работ, на осуществление которых ушло бы не менее десятка лет.
Однако крестьяне не могли ждать столь долго. Они хотели скорейшей организации землеустройства. Поэтому был избран следующий порядок: в основу брали губернии, а внутри их с помощью прежних статистических и плановых данных определялись почвенные районы, в соответствии с которыми та или иная губерния должна была делиться на пояса. Внутри каждого пояса определялась своя норма наделения землей. Ее предполагалось вычислить путем определения средней нормы, исходя из определенного типа крестьянского хозяйства, не применяющего наемного труда и не отпускающего на сторону своих работников. Эта средняя норма принималась за основу.
Далее планировалось скорректировать границы губерний по фактическому пользованию землей, сложившемуся к 1917 г. Подобным образом устанавливались и уездные границы. На основании средних норм наделения должны были составляться землеотводные проекты дЛя каждой волости.
Предполагалось также, что все волостные границы будут нарушены, и произойдет коренная передвижка земель из одних волостей в другие на основе норм, которые примутся за основу наделения землей. И лишь закончив отвод земель волостям, можно будет приступить и к отводу наделов сельским обществам, а также коммунам, артелям и др.
Серьезные изменения предполагались при организации внутриселенного землеустройства. Землеустроительной политикой предусматривался раскол общины, уничтожение «той хозяйственной, вернее, бесхозяйственной единицы, которая существует у нас до сих пор»124.
Вместо традиционной общины планировалось «создать новую общину на принципе единого хозяйственного управления». Новая хозяйственная единица в отличие от старой общины, которая, по мнению Берзина, объединяла крестьянство не хозяйственно, а административно, должна «объединиться на принципе хозяйственном, и это соз
91
дает условия, при которых скорее можно будет перейти к общественной обработке земли»126.
С этой же целью предполагалось многодворные общины (порядка 1000 хозяйств), многоземелье которых не отвечало требованиям рационального ведения хозяйства, разделить на более мелкие, а вновь возникавшим общинам предоставлялось право «организовываться на принципе хозяйственного объединения». Эта новая хозяйственная единица, новое общество имело право перенести свои постройки на новое место. Предполагалось, что тем самым будет нанесен «удар, хотя и косвенно», старой общине.
Следующей мерой, которая, как считалось, должна была ускорить переход к коллективному хозяйству, было выделение земель крестьян-бедняков к одному месту, по возможности, ближе к совхозам или колхозам. Они своим примером должны были послужить агитацией для объединения крестьян.
Новое землеустройство влекло за собой и новые правила пользования землей в новых общинах. Частые переделы земли — в среднем через три года, тормозившие развитие сельского хозяйства, предполагалось запретить^ установить твердо фиксированный минимальный срок, в течение которого не могут быть допущены переделы, равный 12 годам. Это время предоставляло возможность полного использования вкладываемых в землю труда и капитала.
Серьезным шагом к упорядочению общинного землепользования должно было стать ограничение узкополосицы. Планировалось закрепить как обязательное правило определенное, максимально допустимое количество полос в каждом поле. Определять их количество предоставлялось местным организациям, ибо ограничение числа полос в каждом конкретном случае обуславливалось экономическими, почвенными и иными условиями той или иной местности.
Все то новое, что задумывалось внести в реорганизацию крестьянской общины, должно было сконцентрироваться в особом «Положении» о новом земельном обществе, которое, однако, не было разработано.
Проект землеустройства предполагал землеустроение в первую очередь тех земель, которые предназначались для совхозов и колхозов. Для утоления земельного голода крестьян в некоторых случаях допускался раздел экономий, не имевших особо ценного значения. При этом подчеркивалось: «Основой нашей аграрной политики от-
92
июдь не является мысль, что можно путем увеличения надела резко улучшить крестьянское хозяйство, а все способы разрешения аграрного вопроса должны проходить под флагом интенсификации сельского хозяйства»126. Таким образом, «в общую разверстку среди крестьян единоличников и крестьян общинников могут пускаться только те земли, которыми они пользовались до переворота па правах ли надельных или купленных»127. К этому разряду могло быть «причислено и то небольшое количество земель, которое будет признано необходимым пустить в разверстку по постановлениям земельных отделов».
Особое внимание уделялось борьбе с распылением земель, подчеркивалось, что «отвод земли должен быть обязательно групповой». Это означало, что решительно пресекались попытки к организации хуторского хозяйства. Поэтому подчеркивалась та мысль, что «вновь возникающее единоличное пользование недопустимо, а допустим только отвод земли группе хозяйств, например не менее одной пятой данной общины, если она пожелает выделиться, то мы допускаем это и отводим им землю в отдельном куске»128.
В докладе обнаруживаются известные элементы нереалистического подхода к делу. Так, в числе важнейших принципов землеустроительной политики предполагалось ограничение числа помещичьих имений, подлежавших разделу среди крестьян. И это в самом конце 1918 г., ког-дц крестьянство захватило большую часть имений. Осуществлять в этих условиях выдвинутый принцип — значит вступать в конфликт с крестьянами, отбирать у них полученную землю — шаг весьма опасный и ненужный. Необоснованным выглядит и план кардинального изменения границ от волостных до губернских, основывающийся лишь на сложившемся реальном землепользовании без учета всей совокупности социальных, экономических, исторических и прочих факторов, традиций и т. д. Трудно было ожидать и законодательной фиксации 12 годами минимально возможного срока между переделами. Ну, и, наконец, иначе, как авантюрным, не назовешь план чуть ли не административного разрушения крестьянской общины. Хотя он с виду и прост, но здесь многое не продумано, а главное — рвать живую ткань социального организма — задача непосильная и трудно предсказуемая по своим последствиям.
Основы положения нового землеустройства после обсуждения на I Всероссийском съезде земотделов, комбе
93
дов и коммун были законодательно утверждены в «Положении о социалистическом землеустройстве».
В «Положении о социалистическом землеустройстве» ставились более скромные и более реальные задачи, чем предлагал Берзин. Так, в отличие от плана Берзина, предлагавшего максимально сузить фонд земель, подлежавших распределению среди крестьян, «Положение» четко определяло тот минимум, который не подлежал распределению в единоличное пользование: «а) земли, находящиеся в ведении советских и общественных культурно-просветительных учреждений (сельскохозяйственные школы, опытные поля и т. п.); б) земли прежнего нетрудового пользо
вания, на которых организованы или предполагается организовать советские хозяйства; в) земли прежнего нетру
дового пользования, оставляемые в ведении земельных отделов для товарищеского общего хозяйства; д) все вообще земли, ко времени вступления в силу настоящего положения еще не распределенные в единоличное пользование»129.
«Положение» не предусматривало ломку крестьянской общины, но при устройстве земли в первую очередь должны были учитываться интересы совхозов и коммун, затем артелей и товариществ, и в последнюю очередь — единоличных хозяйств. А при предоставлении земли в единоличное пользование рекомендовалось учитывать необходимость облегчения и ускорения перехода от единоличного к товарищескому использованию земли, с этой целью
предлагалось отводить землю к одному месту, а не чрес-полосно, ближе к усадьбе пользователя.
Порядок производства как общегосударственных, так и возникавших по частной инициативе землеустроительных работ определялся инструкциями Наркомзема. Им был разработан ряд документов: Инструкция по применению Положения о социалистическом землеустройстве от 11 марта 1919 г.130, циркуляры Центрозема — от 16 мая 1919 г. о порядке отвода земель, от 31 мая об организации землеустроительных работ с учетом сложившихся форм землепользования, от 21 июля о порядке отвода земель для общественной обработки сельскохозяйственным артелям, коммунам и другим объединениям, о порядке проведения землеустроительных работ по отводу земли советским хозяйствам и др.131
Выполнение грандиозных задач по землеустройству, установлению новых земельных отношений, организации социалистического сельского хозяйства возлагалось на зе-
94
мольные органы. Их работа регламентировалась утверж-донпым 10 мая 1919 г. «Положением о земельных отделах губернских, уездных и волостных исполкомов»133.
Государственные землеустроительные работы должны были развернуться на подконтрольной РСФСР территории, охватывающей 32 губернии, 215 уездов, 5767 волостей, 117 257 селений на землях сельскохозяйственного значения, площадью примерно 103 млн дес. земли, в том числе 23,3 млн дес. бывшего нетрудового пользования 133.
Землеустроительные работы свелись к подготовке волостных отводов па площади 56,6 млн дес. Они включали в себя картографический учет земель, составление волостных планов и проверку их в натуре, учет населения и т. д,
В различных стадиях подготовки и исполнения находились работы по отводу земли 2223 совхозам площадью в 835 593 дес., 1286 коммунам — площадью в 201 423 дес., 1644 артелям — площадью 186 341 дес., 80 товариществам — площадью в 18 886 дес. Кроме того, проводилась, также в различных стадиях, работа по отводу земли под общественную запашку (1065 дес.), учреждениям (524 137 дес.), под показательные поля, рассадники (15 781 дес.), прочим сельскохозяйственным объединениям, а также сахарным заводам, городам. В целом землеустройство развернулось на площади свыше 60 млн дес.134 Однако результаты в 1919 г. оказались невысокими: было землеустроено примерно 350 тыс. дес.135
Для крестьян некоторых губерний результаты землеустройства 1919 г. практически не имели никакого значения. Например, в Симбирской губ. планом землеустроительных работ на 1919 г. не было предусмотрено приступить к волостным и даже межволостным отводам. Всего планировалось подготовить 402 дела, охватывавших площадь более 1 млн дес., из них первоочередных — 167, в том числе отвод земли совхозам (57), коммунам (23), артелям (5), для общественной запашки (1), промышленным предприятиям (31), учреждениям (37), установление уездных границ (4), установление губернских границ (9). К делам второй очереди (89) в подавляющем большинстве (81) относились дела по использованию и разрешению споров, и лишь 5 дел были связаны с уничтожением чересполосицы и дальноземелья, а 3 дела относились к образованию поселков. Все прочие дела решались в третью очередь, это дела по отводу усадебных мест 136.
Примерно в таком же состоянии было положение дел в Орловской губ.137 и других районах. В целом 1919 г.
95
показал непосильность выполнения взятой программы. Слишком мало было средств и сил. Поэтому фронт землеустроительных работ в 1920 г. сужается.
В циркулярном письме Наркомзема всем губернским и уездным земельным отделам от 13 февраля 1920 г. сообщалось в частности: «учитывая должным образом опыт минувшего года, Наркомзем считает необходимым установить минимальное программное задание для землеустроительной кампании 1920 года и предлагает к неуклонному исполнению...
а) завершение во всех губерниях выработки предварительного наделения по районам, согласно ст. 41—45 инструкции по применению Положения о социалистическом землеустройстве;
б) завершение всех возникших до начала летнего периода 1920 года внеочередных землеустроительных дел по отводу земель совхозам, сельскохозяйственным коллективам, учреждениям, предприятиям и т. и.
в) завершение работ по отводу земель волостям не менее, чем в половине волостей каждой губернии;
г) приступ к завершению работ по внутриволостному землеустройству в тех поселениях, волостные отводы по которым закончены в землеустроительную кампанию 1919 г.»138
По 39 губерниям РСФСР, по которым были получены отчеты о результатах кампании 1920 г., в планы работ были включены отводы земли 997 волостям площадью в 17 928 тыс. дес. и подготовка волостных отводов (учет земли и населения и т. д.) в 928 волостях на площади 18 161 тыс. дес. Внутриволостное разверстывание предполагалось произвести в 467 волостях площадью в 5 689 тыс. дес. К 1 ноября были фактически выполнены работы по отводу земель волостям в натуре для 471 волости на площади 6 231 тыс. дес. (47% всех волостей и 36% площади, включенной в план) и работы по внутриволостному разверстыванию 215 волостей на площади 2 592 тыс. дес. (46% волостей и 45% площади, включенной в план). Из волостных отводов, включенных в план подготовительных работ, было фактически подготовлено 205 волостей площадью в 2 222 тыс. дес. (22% волостей и 12% площади). Кроме того, вне очереди были закончены отводы земель в натуре 620 совхозам площадью 199 070 дес. (55% плана), 1138 артелям площадью 126 703 дес. (99%), 269 коммунам площадью 36 592 дес. (63%), 1147 учрежде-
96
пиям, организациям и предприятиям — 58 868 дес. (32%) и 21 городу — 20 807 дес. (37 %)139.
Лишь в двух губерниях работы были выполнены более чем на 50%: в Нижегородской (63%) и Воронежской (56%). Более чем на 25% были выполнены работы в Новгородской, Псковской, Череповецкой, Ярославской и Астраханской губерниях. Свыше 20% работ было исполнено в Смоленской, Саратовской и Вологодской губерниях, свыше 10%— во Владимирской, Калужской, Брянской, Тамбовской, Московской губерниях, в Татарии, менее 10%— в Рязанской, Пензенской, Самарской, Тверской, Костромской, Архангельской, Ставропольской, Уфимской, Симбирской, Петроградской, Гомельской, Орловской, Пермской, Северо-Двинской, Тульской и Витебской губерниях. Не приступали к работе в Иваново-Вознесенской, Вятской, Оренбургской, Курской, Екатеринбургской, Марксштадтской губерниях.
Однако что скрывалось за цифрами? Возьмем, например, среднюю по выполненным работам Саратовскую губ. Здесь законченных работ значилось 22%. Раскроем эти цифры на материалах инспектора Центрозема И. Н. Борисова, обследовавшего губернию с 21 августа по 11 сентября 1920 г. Выполненными оказались только внеочередные работы — землеустройство колхозов и совхозов. Были отведены земли 49 совхозам на площади 28 351 дес., 26 коммунам на площади 11 491 дес., 35 артелям на площади 12 470 дес., 14 прочим коллективам на площади 7 452 дес. Кроме того, подготавливался отвод земли 27 совхозам (6651 дес.), 22 коммунам (3952 дес.), 72 артелям (14 532 дес.), 18 прочим коллективам (8 640 дес.). Эти работы как внеочередные поглощали основное внимание землеустроителей.
Что же касается собственно крестьянской земли, обустройство которой значилось просто как «очередное», то оно свелось к подготовке поволостного отвода на площади 2 990 тыс. дес., предстояло также закончить подготовку отвода на площади 2 667 836 дес.140 Как видно, в отношении крестьянских земель дело обстояло так, что к обустройству земли даже на волостном уровне, не говоря уже о внутриселенном, еще не приступали. Из приведенных сведений видно, что землеустройство колхозов и совхозов на площади 33 775 дес. по сравнению с предстоящей гигантской работой по волостному и внутриволостному отводу 5,5 млн дес. крестьянских земель никак не может составлять 22% законченных работ.
4 В. В. Кабанов
97
Таблица 9
Дальноземелье в Задонском уезде Воронежской губ. до и после землеустройства *
Расстояние до наиболее удаленной части пашни, верст Селение, %
до землеустройства после землеустройства
До 1,0 16,8 11,6
1,1—3,0 35,6 38,4
3,1-5,0 21,7 26,7
5,1-8,0 9,8 12,2
8,1-10,0 9,1 5,2
св.—10,0 7,0 6,9
* Келлер В. и Романенко И. Первые итоги аграрной реформы. Воронеж.
1922. С. 81.
Еще более настораживают данные по Астраханской губ. Здесь, согласно данным, приведенным Берзиным, значился 31 % завершенных работ. Однако инспекторские данные свидетельствуют, что завершенных работ вообще нет. Проводился учет наличия земли, отвод земли волостям не проводился. Что касается колхозов и совхозов, то план отводов им земли лишь только представлялся на утверждение 141.
В Воронежской губ., одной из двух лучших по землеустройству, землеустроительные работы были проведены в 73 волостях. Результаты по Задонскому уезду показали, что здесь землеустройство было проведено в максимальном объеме и сопровождалось резким перемещением всей крестьянской земли. Изменились волостные границы, происходило внутриволостное и межселенное перераспределение земли. В результате 11,9% селений изменили свое землепользование только в результате отрезок, 6,4% — путем прирезок и 64,9%— путем и отрезки и прирезки. Крестьянство увеличило свое землепользование на 16,8 %142. Однако преодолеть чересполосицу, узкополосицу и дальноземелье землеустройство не смогло, о чем наглядно свидетельствуют данные табл. 9.
Произошла лишь некоторая перегруппировка селений, но она не приближала землю к населению. В 54,5% селений расстояние до наиболее удаленной части пашни осталось неизменным, в 20,3% оно немного уменьшилось, а в 25j2%—увеличилось. Если считать рациональным
98
пределом удаленности пашни расстояние до 3 верст, то только половина селений соответствовала этому требованию.
Устранить пороки общинного землепользования можно было путем расселения, но оно в Задонском уезде не проводилось. И снова, как показал опрос жителей уезда, почти треть их осталась полностью или частично неудовлетворенной. Причем чем крупнее оказывались села, тем больше было недовольных. В самых крупных таковых насчитывалась почти половина населения 143.
Каковы итоги и последствия землеустроительных работ? В 1919—1921 гг., в период действия аграрных законов эпохи революции, под землеустройство было пущено 23 847 238 дес. При этом на площади в 22 337 479 дес. (93,6%) работы проводились на межселенном уровне и чаще всего ограничивались перераспределением земель, не преследуя цели улучшения организации хозяйственной территории. Во внутриселенном землеустройстве (1 509 759 дес.) преобладали работы по выделу земли колхозам (932 557 дес.)144. В 1919 г. было устроено 150 161 дес. земли в колхозах, а в 1920 г.— 287 328 дес.146 Несмотря на то что колхозам уделялось преимущественное внимание, «землеустройство,— как отмечалось на II Всероссийском съезде колхозов в феврале 1921 г.,— до сих пор не отвечает требованиям коллективизации»144.
Революция решительно порывала с наследием крепост-нииества. В ходе земельных переделов и государственного землеустройства все эти «разнобарщинные» и «сложные» общины, «однопланные» селения и прочие пережитки крепостничества постепенно исчезали. В частности, ужё землеустройством 1919 г. (на 1 сентября) был произведен раздел землепользования «однопланных» селений на площади в 70 650 дес.147 Величина эта была незначительная. Работа только развертывалась.
Происходило разделение крупных обществ на более мелкие и, наоборот, соединение мелких в более крупные. И то и другое было обусловлено установлением более удобного землепользования. Из общего состава земельных обществ Задонского у. Воронежской губ. землеустроенными без изменений оказались 149 обществ, из 9 многосе-ленных однопланных обществ образовалось 18, а 17 ранее отдельных мелких общин соединились в 7 более крупных 148-149. Как показало сравнение землепользования одних и тех же обществ по переписям 1917 и 1920 гг., из 164 обществ И волостей Пензенской, Курской, Тамбов
4*
99
ской и Тульской губ. в 7 волостях число сельских обществ сократилось (со 131 до 79), в одной возросло (с 6 до 7), а в остальных осталось неизменным lso.
Высказывая намерение решительно бороться с пороками общинного землепользования, крестьянство все же в основной своей массе предпочитало оставаться при этой форме землепользования, модернизируя, однако, ее. Главным направлением этой модернизации представлялось расселение на выселки и поселки либо образование широких полос при сохранении прежнего местожительства. В районах многодворных селений — в Черноземном Центре и на Средней Волге — расселение становилось основным направлением землеустроительных работ уже в годы первых аграрных преобразований. Однако на большей части территории РСФСР этот процесс только начинался. Так, выдел земли поселкам и выселкам в 1919 г. составлял 1,7%, в 1920 г.— 0,06%, выдел земли части селений в 1920 г. составлял 0,4%151.
Недостаточную оперативность проявлял Наркомзем. Лишь к осени 1920 г. был подготовлен проект декрета о групповом расселении 152.
Но саморазверстание шло интенсивнее государственного землеустройства. В конце 1918 — начале 1919 г. стремление крестьянства к организации выселок и небольших поселков, так называемых «пятидворок», стало широко проявляться в центральных губерниях (Тульской, Тверской, Брянской, Нижегородской, Орловской и др.). Тяга крестьян на поселки и выселки местами принимала настолько стихийный характер, что некоторые земотделы были вынуждены включать в план землеустроительных работ дела по отводу земель поселкам и выселкам, невзирая на то, что еще не были завершены работы по волостным отводам, без исполнения которых выдел поселков и выселков нарушал общий план землеустройства.
Брянский земельный уездный отдел сообщал в Наркомзем: «В середине лета (1919 г.— 5. К.) явление это приняло массовый характер, приняв в некоторых местах характер стихийного движения». Брянский земотдел считал целесообразными такие расселения и поддерживал их. Бежецкий уездный земотдел (Тверская губ.) в декабре 1918 г. докладывал, что «за последнее время поступает масса ходатайств об образовании коллективных хуторов (выселков)». Земотдел, планируя землеустроительные работы на 1919 г., предусматривал выдел земель под выселки, мотивируя это тем, что большинство селений получило
100
надел в нескольких участках, часто удаленных от соления на значительное расстояние; в результате невозможности их обработать пашня пускалась под сенокос; образование же выселков давало бы возможность приближать землю к месту жительства и повысить тем самым площади пахотных земель. В отчете Вышневолоцкого уездного земельного отдела (Тверская губ.) за 1918 г. говорилось о том, что «имеется масса дел по ходатайствам о разрешении переселиться на свободные земли, иногда даже никогда не обрабатывавшиеся, и о разрешении устроить выселки», чему уездный земотдел шел навстречу 153.
В целом желание выйти на поселки высказало население не менее 29 губерний: Вологодской, Владимирской, Костромской, Курской, Марксштадтской, Нижегородской, Новгородской, Орловской, Пермской, Пензенской, Псковской, Рязанской, Северо-Двинской, Симбирской, Самарской, Саратовской, Ставропольской, Тверской, Тульской, Татарии ш.
В некоторых губерниях образование выселок и поселков приняло значительные размеры: в Орловской губ. поселкам выделялись земли площадью в 27 376,5 дес., в Вятской губ.— 5 777 дес., в Нижегородской — 4 700 дес., в Тверской — 3 417 дес. (только в Бежецком у.), в Тульской губ.— 3 694 дес. и т. д.165
Получили популярность маленькие выселки, так называемые «пятидверки». «Пятидворки» представляли собой интересную форму хозяйства. На VIII съезде РКП(б) она была названа одним делегатом «промежуточной формой, средней между хутором и коммуной»158. Разумеется, это неверно, но характерно само сопоставление «пятидворок» с коммуной. Действительно, эта форма хозяйства несла в себе элементы коллективизма. Поскольку для одной семьи выход на хутор представлял трудность, то крестьяне пытались это делать группой. Не порывая с единоличным хозяйством, они, однако, были вынуждены и заинтересованы в создании общих построек, в общем владении некоторыми орудиями и машинами. «Если мы выйдем на 5 дворов, мы построим общую ригу»,— говорили крестьяне 157. Такие хозяйства значительно проще было втянуть в кооперацию.
Получила распространение и такая форма общественной обработки земли, как хутора-общины. Хутор-община представлял из себя участок земли, где каждому домохозяину отводилась отдельная полоса, на которой работа проводилась им индивидуально, но в общем пользовании
101
были постройки и инвентарь. G десяток таких хозяйств было в Новоторжском уезде Тверской губ.188 В этом же уезде существовали так называемые коллективные хутора, которые были по своей организационной и хозяйственной структуре близки артелям.
Однако выдел на поселки при всей своей привлекательности был делом трудным, а подчас и непосильным для разоренных войной и разрухой крестьянских хозяйств.
Наиболее эффективным в производственном отношении было введение многополья и соединение узких полос в широкие, что позволяло применять усовершенствованную технику, улучшать обработку почвы, интенсифицировать хозяйство. Несмотря на то что крестьянство уже в определенной массе своей высказывалось за желательность широких полос, выделов земли было еще ничтожно мало — лишь в Петроградском и Центрально-Промышленном районах на общей площади 3 959 дес., 0,01% площади землеустроительных работ 18Э.
Мало статистически зафиксированных работ по землеустройству хуторов и отрубов. Согласно данным Наркомзема, подготовленным к XI съезду ВКП(б), в 1919 г. землеустройством было охвачено 2901 дес. отрубных земель и в 1920 г.— 472 дес. Землеустроительных работ на хуторах зафиксировано не было ни в 1919, ни в 1920 г.160 Но по материалам Наркомзема по перспективному планированию 1928 г. среди землеустроительных работ, выполненных в 1919—1921 гг., значатся и хутора, причем на площади чуть не втрое большей, чем по отведенной по отрубам 161.
Можно предположить, что произошло в определенных масштабах самовольное разверстывание на хутора и отруба с последующим оформлением в местных земельных органах.
Работы по землеустройству только начинались. Ведущее место в них занимало межволостное и межселенное землеустройство. До внутриселенного землеустройства — главного, чего ждали крестьяне,— руки еще не доходили. Поэтому государственное землеустройство практически не влияло на внутриобщинные переделы земли, а регулирующее влияние государства на внутриобщинное землепользование сводилось к нулю. И именно потому, что государственное землеустройство не доходило до внутриселенного, это обстоятельство служило одной из причин продолжавшихся переделов. Но такое положение складыва
102
лось не из-за непонимания правительственными органами важности внутриселенного землеустройства, напротив, работники Наркомзема еще в 1919 г. придавали исключительно важное значение внутринадельному хозяйственному устройству земель и считали эту задачу «первоочередной и неотложной задачей Центрозема»162. Однако грандиозность этой задачи и отсутствие необходимых сил и средств отодвигали ее решение.
В мае 1921 г. А. К. Берзин отмечал: «Ввиду ограниченности состава землемеров-устроителей (не св. 5000 чел), и огромной территории, подлежащей землеустройству (до 150 млн дес.), завершение последнего рассчитано примерно на 10 лет...»163
Землеустроители могли бы рассчитывать на помощь крестьянства. Но оно не везде относилось к этой работе с пониманием и сочувствием. С одной стороны, тяготы войны и разрухи, особенно в прифронтовых губерниях, отвлекали внимание крестьян от земельных дел, порождая к тому же неуверенность в земельных завоеваниях и упрочении пользования нетрудовыми землями. G другой стороны, интерес крестьян к землеустройству зависел от степени земельного обеспечения отдельных сельских обществ и волостей. Многоземельные относились к этой работе пассивно или даже недоброжелательно, опасаясь земельных потерь. Заинтересованы были лишь малоземельные общества, ибо от землеустройства ожидали выгоды: и прирезки земли, и организации территории.
Представление об отношении крестьян к землеустроительным работам можно получить из ответов 35 губземот-делов на циркулярный запрос Наркомзема от 14 октября 1920 г.164 об отношении населения к землеустройству.
Все ответы можно распределить на 5 групп. В первой группе — ответы, характеризующие равнодушное отношение крестьян к землеустройству. Во Владимирской губ.: «отношение населения к землеустройству прохладное», в Гомельской губ.: «отношение населения и работа по учету земли безразличное», в Тульской губ.: «неурожай и продразверстка понизили интерес к землеустройству и к сельскому хозяйству, всюду равнодушие, апатия».
Вторая группа ответов прямо противоположна первой. В Вологодской губ.: «население к землеустройству относится сочувственно», в Симбирской губ.: «Отношение населения к землеустройству доброжелательное, особенно в малоземельных местах».
103
Однако было и так, что в одной и той же губернии крестьяне по-разному относились к землеустройству. Поэтому ответы с дифференцированной оценкой мы объединили в третью группу. В Астраханской губ.: «отношение населения к землеустройству в разных местностях губернии разнообразное, так как население, получившее
прирезку из других дач, довольствуется производимым землеустройством, а селения, от которых производится отрезка земли,— смотрит отрицательно». В Самарской губ.: «там, где временное распределение было проведено с предполагаемым хотя бы нарушением интересов данного сельскохозяйственного объединения, население
заинтересовано в более быстром проведении землеустрои-
тельных работ, наоборот, селения, получившие при временном распределении больше... относятся безразлично».
Четвертая группа ответов, судя по всему, отражает интересы большинства крестьян и показывает их отношение к общеволостному землеустройству и в какого рода землеустроительных работах они более всего заинтересованы. В Смоленской губ. при доброжелательном отноше-
нии к землеустройству «население не видит в этом закон-
ченного землеустройства, разрешающего его главный во-
прос, устанавливающий правильные земельные отношения внутри наделов между отдельными хозяйствами. Повсеместно, где производятся землеустроительные работы, поступают одни и те же заявления со стороны землеробов,
что проводимое землеустройство, нарушая их старое землепользование и старые севообороты путем прирезок и отрезок частей земельных площадей, нарушает таким обра-
зом их хозяйственные планы и не создает ничего нового
взамен нарушенного. Внутринадельное землеустройство для них является наиболее близким, наиболее ощутимым и поэтому наиболее интересным». В Ярославской губ. население «ждет окончательного разрешения вопроса. Работы по отводу земли волостям в общем, не затрагивая
непосредственно трудовое население, не дают того послед-
него эффекта... и рассматриваются населением как необ-
ходимые мероприятия».
В Тверской губ. от пассивного вначале отношения к общеволостному землеустройству «интерес повышается по мере приближения дел к поселенному землеустройству
и там, где волостные отводы произведены, население осаждает землеустроителей и торопит к скорейшему округлению земель селениям». В Новгородской губ. «все стремления населения направлено к скорейшему осуществлению
104
вйутрийадельново землеустройства и волостным землеустройством оно мало интересуется... Почти все культурные угодья бывших имений уже распределены между крестьянами, последние в большей части относятся вполне безразлично к земельным прирезкам, так как увеличить свой надел за счет пустошей или лесных вырубков при наличии у них своих громадных необработанных площадей у населения особого желания нет».
В этих случаях со стороны партийных и советских органов требовалась большая разъяснительная работа, чтобы убедить крестьян в необходимости последовательного проведения всех стадий землеустроительных работ. В той же Новгородской губ., как сообщал губземотдел, «только после настойчивого убеждения и разъяснения, что без предварительного установления волостных границ не может быть приступлено к разверстанию земель волостного отвода и что подобное разверстание последует сразу же после волостного отвода, население примиряется с этим как с неизбежным злом».
Пятая группа ответов характеризовала те, видимо, немногочисленные слои, которые принимали полностью необходимость работ по волостному землеустройству. Так, в Саратовской губ. считали, что до тех пор, пока пе будет произведено внутриволостных разверстаний отказываться от передельной практики нецелесообразно, так как все равно придется землю переверстывать. В Татарской республике население всех кантонов с нетерпением ждало работ по волостному землеустройству, так как неудобство временного распределения земель запасного фонда осознавалось всеми.
В целом же, несмотря на благожелательное отношение крестьян к землеустройству в ряде мест, рассчитывать на активное содействие населения в землеустроительных работах не приходилось. Хотя, надо заметить, у крестьян был и опыт внутриобщинных переделов, и умение (когда, допустим речь шла о саморазверстке на хутора либо выселки) применить его в новых условиях. Кое-где распределение земли происходило «при участии сельских мерщиков» (Пронский у. Вятской губ.). Но требовались какие-то формы соединений частных интересов, частной инициативы с интересами общественными. Заместитель председателя экономического совещания Наркомзема профессор А. В. Чаянов, выступая на II Всероссийском съезде землеустроителей (21—27 января 1921 г.) с докладом о вну-тринадельпом землеустройстве, в частности, обосновал
105
необходимость активного привлечения к землеустройству самого населения в форме образования землеустроительно-мелиоративных товариществ при содействии государства 165.
Землеустроительные работы требовали колоссальных усилий, средств, специалистов. Выше отмечались трудности, стоявшие перед землеустроительными органами. Ответы на упомянутый циркуляр от 14 октября 1920 г. интересны еще тем, что в них губземотделы указывают причины, тормозившие землеустройство. Среди названных причин наиболее часты следующие. Прежде всего комплекс причин, связанных с землемерной службой. Отмечается повсеместный недостаток землемеров и их низкая квалификация; плохая обеспеченность технического персонала обувью, одеждой, денежным и продовольственным содержанием; постоянные мобилизациии работников на военную службу. Далее выделяется комплекс вопросов, связанных с перебоями в работе из-за транспорта, что постоянно тормозило выезд землемеров на полевые работы. Перебои также вызывались набегами белых и близостью фронта во многих губерниях; пассивностью населения к землеустроительным работам и неподготовленностью в результате этого подвод, рабочих; мобилизациями подвод и лошадей по трудгужповинностям.
Особо следует сказать о землемерных рабочих. Их, как правило, не хватало ввиду низких ставок поденной оплаты. Например, в Вятской губ. местный Совет в 1919 г. платил рабочим 15 руб. в день, в то время как сами крестьяне нанимали рабочих с оплатой в 100 руб.
Среди прочих причин, тормозивших землеустройство, назывались: отсутствие земельно-учетных документов (нередко как результат нашествия белых); недостаток инструментов, карт, бумаги, туши, карандашей и прочих канцелярских принадлежностей; частая смена работников земотделов, в особенности волостных; отсутствие печатных инструкций и сборников законов и распоряжений по землеустройству; тенденциозность Наркомзема, выражавшаяся в не всегда обоснованном первоочередном проведении землеустроительных работ колхозов и совхозов, оттеснивших на задний план землеустройство единоличников.
Внеочередные работы вносили большие осложнения в землеустройство. Инспекция Наркомзема в Тамбовской губ. констатировала: «Внеочередные работы занимали очень видное место, вытесняя собою даже государственное землеустройство... Большинство подобных работ произ-
106
врдилось упрощенным порядком и без достаточного ознакомления со всей сложной совокупностью земельных отношений, с ярко выраженной тенденцией удовлетворить запросы коллективов в выборе мест»166. То же самое обнаружилось в Симбирской губ.: «Много придавали значения внеочередным работам, в особенности работам, связанным с отводом земли совхозам и колхозам... Уездные земельные отделы... по своему усмотрению посылали землеустроителей исполнять внеочередные работы, которые далеко не носили спешного характера, даже не были включены в дополнительный план работ... Внеочередных работ исполнялось гораздо больше того, чем было включено в основной и дополнительный планы, а волостное землеустройство оставалось непачатым»167.
Последствия такой практики сказались и в другом. С переходом к нэпу многие колхозы распались, а сделанные им отводы земли затрудняли дальнейшее землеустройство. В то же время вышедшие из колхозов требовали наделения их землей.
Серьезно тормозили землеустройство — и это отмечали многие губземотделы — вмешательства различных организаций в землеустроительные работы, самовольный захват ими земельных участков. Особенно выделяли деятельность НК РКП и его местных органов. Явление это приняло значительный размах, в результате чего Центрозем 19 мая 1921 г. вошел в НК РКИ с заявлением, в котором говорилась: «Из донесений с мест, а также из дел, поступивших для разрешения в Центрозем, усматриваются многочисленные случаи вторжения органов РКИ в область деятельности земотделов по рассмотрению спорных дел, каковое вторжение выражается в вынесении самостоятельных решений по спорным земельным делам, приостановке движения этих дел и пр. ...Такое вмешательство... чрезвычайно вредно отражается на деятельности земорганов и порождает большое количество недоразумений на местах...»168. 10 июня 1921 г. НК РКИ направил на места разъяснение, где отмечалась недопустимость всех форм вмешательства органов РКИ в работу земельных учреждений 169.
Следует назвать причины, о которых губземотделы ничего почти не говорили, но которые как бы сами собой разумелись. Это сложность самого объекта землеустройства — разбросанность земельных участков, дальноземелье и узкополосица, сложная конфигурация очертаний и пр.
107
Часто отвлекали земельные органы и землеустроителе^: земельные тяжбы, число которых резко возросло. В некоторых губерниях спорные дела даже включались в план землеустроительных работ. Так, в Симбирской губ. в 1919 г. 20% всех землеустроительных работ планировав лось па разрешение земельных споров 17°. Часть дел peinai лось непосредственно на местах. Но все же ими были завалены и Наркомзем и губернские земотделы. Дела содержали вопросы о перераспределении земли между обществами, о наделении землей отдельных лиц, об отводе земли учреждениям, об усадьбах, о садах и огородах, о семейных разделах.
В губернские земорганы направлялось много неподготовленных дел. Здесь сосредоточивались также дела, которые можно было бы решать и на уездном уровне. Так, в Саратовском губземотделе к осени 1920 г. числилось 220 судебных дел, из которых было рассмотрено и разрешено 54, а 166 дел было возвращено в уездные земотделы для обеспечения дополнительными материалами или для дачи заключений непосредственно уездным земотделам. В Пензенском губземотделе было сосредоточено в 1920 г. 291 дело, что вынудило образовать при подотделе землеустройства особую секцию — секцию землепользования и земельного суда. В Тамбовский губзем-отдел в 1918—1920 гг. поступило примерно 600 дел 171.
Большие трудности встречались из-за недоукомплектованности земельных органов, частой сменяемости служащих, их низкой квалификации, особенно на волостном и селенном уровнях. Инспекция Наркомзема в Астраханскую губ. в 1919 г. констатировала: «Волземотделы, как общее правило, не имеют ясного представления об основных задачах социалистического землеустройства. Состав волземотделов не знаком с „Положением о социалистическом землеустройстве” и инструкцией по его применению. Правил о переделах и семейных разделах и других важных распоряжений не знают и не исполняют»172. Отсюда следовала несогласованность действий местных и центральных земельных органов. Инспекция пришла к заключению, что «не получалось впечатления, что у землеустроительных органов имеется твердый курс, в основных направлениях совпадающий с указаниями центра». А обследование Пензенской губ. в 1920 г. привело к выводу, что «за последнее время создались настолько неблагоприятные условия, что землеустройству губернии грозит полная остановка»173.
108
Землеустроительные работы постоянно требовали и для практического руководства, и для юридического обоснования деятельности землеустроителей (вспомним конфликты с органами НК РКИ и другими советскими и общественными организациями) упорядочения, сведения воедино и издания нормативных документов по землепользованию и землеустройству. Кое-где на местах такие Издания стали появляться 174.
Но на местах шли и другим путем: земельные органы составляли свои инструкции и правила (например, «Землеустроительные правила», утвержденные Вятским губ-исполкомом 5 марта 1919 г.175), нередко расходившиеся с официальной документацией центральных органов. Поэтому необходимой стала работа Наркомзема по подготовке «Краткого сборника циркуляров по землеустройству и землепользованию»176.
Становилось очевидным и другое. Для работы таких грандиозных масштабов была нужна научная разработка проблем землеустройства, которая совершенно отсутствовала в русской экономической литературе. По поручению Наркомзема такая работа была предпринята в семипаре сельскохозяйственной экономики и политики Петровской сельскохозяйственной академии под руководством профессора А. В. Чаянова 177.
В работе с землеустроительной документацией исследователи неоднократно сталкивались со множеством разночтений по части статистического учета землеустроительных работ и вообще статистики землепользования. Несовершенство этих данных было очевидным и для современников. Поэтому вопрос о налаживании системы учета землепользования и землеустройства был жизненно необходимым. В марте 1919 г. была создана при Центроземе учетно-землеустроительная комиссия. Предстоящая работа признавалась объектом «особой важности» и «существенно необходимой», такая работа еще не проводилась и предпринималась впервые 178.
В состав комиссии под председательством заведующего отделом землеустройства А. К. Берзина вошли работники Наркомзема и специалисты: профессора П. Н. Першин, О. А. Хауке, М. М. Шульгин, Н. Н. Авинов и др. 24 марта состоялось первое заседание комиссии 179. Была намечена программа работ, которая включала три главных вопроса: 1) учет земельного фонда, 2) учет движения землеустроительных работ, 3) государственная запись и учет землепользования. Началом реализации этой программы
109
были подготовленные проекты инструкций по учету земли и о формах и порядке государственных записей землепользования (поземельная регистрация)180. Однако осуществление этих замыслов, сколь необходимых, столь же и грандиозных, оказалось невозможным в короткое время! Более того, работа постоянно отодвигалась, так что он;
не осуществлена и по сей день.
Несмотря на скромные результаты, землеустроительные работы не прошли бесследно. Обрисовались масштабы и трудности этого грандиозного дела. Наметился реаль-г ный подход к срокам и темпам его осуществления. Основ ) ные землеустроительные работы, в том числе по развер-| станию земли внутри сел, приходятся на 20-е годы. Одна-:
ко и землеустройство 1919—1920 гг. сыграло важную) роль: выполнив значительный объем подготовительной
работы, оно облегчило задачу дальнейшего землеустройства. Трудно переоценить и политическое значение землеустройства. Впервые в истории государство взяло па себя тяжелейшую задачу в области регулирования землепользования в масштабах всей страны.
Таким образом, после предварительного перераспределения земли в 1917—1918 гг. в 1919—1920 гг. был пред
принят решительный шаг к упорядочению землепользования. Это выразилось со стороны государства — в организации крупномасштабных землеустроительных работ; со
стороны крестьянства — в увеличении числа переделов земли, в стремлении к внеобщинным формам землепользования (выселкам, хуторам, отрубам), в совершенствовании общинного землепользования (переход на широкополоси-цу, улучшение конфигурации участков, уничтожение чересполосицы и мелкополосицы и т. д.); в организации коллективных хозяйств. Результаты общинно-передельной практики (несмотря на негативные стороны переделов) и социалистического землеустройства (несмотря на его незавершенность) в целом оказались положительными: было несколько упорядочено крестьянское землепользование, урезаны кулацкие хозяйства, предоставлено в буквальном смысле слова поле деятельности коллективным хозяйствам и совхозам.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ПРОИЗВОДСТВО, ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ И РЫНОЧНЫЕ СВЯЗИ
КРЕСТЬЯНСКОЕ ПРОИЗВОДСТВО
Аграрные преобразования выдвинули мелкокрестьянское хозяйство на роль главного производителя сельскохозяйственной продукции. Помещичьи хозяйства, на долю которых в производящих районах приходилось 20,1 % товарной пшеницы, 16,1% ржи и 26,9% овса и ячменя -1, выпадают как производственные единицы.
Передача помещичьих земель безземельным и малоземельным крестьянам и отрезка излишков земли у кулаков в пользу бедноты, семейноимущественные разделы — все это приводило к измельчанию крестьянского производства.
Безземельные крестьяне и вернувшиеся в деревню горожане (в недавнем сельские жители) получили землю, но их хозяйства было необходимо еще обеспечить средствами производства, наладить в них хозяйственную жизнь. А для этого требовались условия и время. Поэтому деревня наводнилась массой маломощных хозяйств, в результате чего всеобщее поравнение деревни сопровождалось общим качественным понижением крестьянского хозяйства как производственной единицы. Россия в экономическом отношении стала страной более мелкого крестьянства, чем раньше. Значительно уменьшилось количество хозяйств, которые имели крупные излишки для сбыта.
И именно мелкому, ослабленному крестьянскому хозяйству предстояло вдвое увеличить свою товарность, чтобы сохранять хотя бы на прежнем дореволюционном уровне продовольственный баланс страны, ибо исчезли помещичьи хозяйства, целиком работавшие на рынок, резко уменьшились кулацкие, которые все вместе давали половину товарного хлеба. Естественно, такая задача маломощному крестьянскому хозяйству была не по плечу. Происходит дальнейшее измельчание крестьянского производства.
111
Сравнение данных всероссийских сельскохозяйственных переписей 1917 и 1920 гг. и 10-процентной выборочной переписи крестьянских хозяйств 1919 г. выявляет тенденцию дальнейшего сокращения посевных площадей по большинству губерний и в 1919—1920 гг. По сравнению с 1917 г. посевные площади по сопоставимым губер!-ниям в 1919 г. сократились на 17%, а в 1920 г. по сравне! нию с 1919 г.— на 11,3%. На фоне продолжающегося со^ кращения посевов в 1920 г. происходит, однако, их уве/ личение в 5 губерниях потребляющей полосы (Витебская, Нижегородская, Новгородская, Пермская, Петроград1/ ская) и в 2 губерниях полосы производящей (Орловская-, Саратовская).
Абсолютные данные оказались малопригодными для анализа положения дел в производящих губерниях: ne-j репись 1919 г. не охватила некоторые из них совсем (Во-| ронежская), других коснулась лишь частично (Тамбовская, Курская), а в Оренбургской губ. был переписан лишь один уезд. Поэтому в статистических публикациях в тех случаях, когда идет сравнение развития сельского хозяйства в 1917 и 1919 гг., данные переписи 1917 г. корректировались по числу уездов, представленных той или иной губернией в переписи 1919 г. Но данные 1917 г. и данные 1919 г. в этих случаях оказались несопоставимыми с данными переписи 1920 г. Кроме того, выпала Казанская губ., вошедшая в перепись 1920 г. в состав Татарской республики. Понятно, что без учета всех хлебородных губерний положение дел в производящей полосе обрисовывается неполно и, более того, с возможным искажением. Но если воспользоваться относительными величинами, например, расчетом посевной площади на одно хозяйство, то появляется возможность в значительной мере компенсировать недостаток абсолютных данных.
Как и абсолютные данные, относительные величины выявляют тенденцию дальнейшего сокращения посевных площадей, но они рельефнее, полнее показывают наметившиеся позитивные сдвиги.
Во-первых, бросается в глаза явное угасание темпов сокращения посевных площадей. Во-вторых, в 1/3 губерний процесс сокращения посевов либо уже приостановился (Владимирская, Нижегородская), либо посевные площади увеличились по сравнению с 1919 г. (в 9 губерниях). В-третьих, позитивные процессы затронули и производящие и потребляющие губернии.
112
Таблица'Ю
Динамика посевных площадей в расчете на одно хозяйство, дес. *
№ п/п Губерния 1917 г. 1919 г. 1920 г.
1 Потребля! Витебская ощая полоса 3,6 2,0 1,6
2 Владимирская 2,6 1,8 1,8
3 Вологодская 2,0 1,7 1,4
4 Иваиово-Возиесеиская 1,8 1,5 1,4
5 Калужская 3,0 1,6 1,5
6 Костромская 2,4 1,6 1,3
7 Московская 1,3 1,2 1,1
8 Нижегородская 3,1 2,2 2,2
9 Новгородская 2,4 1,3 1,9
10 Олонецкая 1,5 1,0 0,8
11 Пермская 3,8 2,3 2,4
12 Петроградская 1,9 1,0 1,2
13 Псковская Нет св. 1,9 1,5
14 Северо-Двинская 2,5 1,7 1,4
15 Смоленская 3,8 2,6 1,9
16 Тверская 2,8 1,6 1,5
17 Череповецкая 2,0 1,5 1,2
18 Ярославская 1,8 1,3 1,4
Производящая полоса
19 Астраханская 1,5 1,0 1,7
20 Екатеринбургская 3,7 3,1 3,5
21 Курская 4,5 4,0 2,8
22 Марксштадтская Нет св. 7,7 8,2
23 Орловская 4,5 3,5 2,9
24 Пензенская 4,3 3,4 3,2
25 Рязанская 3,1 2,6 .2,2
26 Самарская 6,6 4,6 4,5
27 Саратовская 6,6 4,3 4,5
28 Симбирская 4,2 3,4 3,5
29 Тамбовская 3,9 3,0 2,7
30 Тульская 4,7 3,6 2,9
31 Уфимская 4,9 3,9 3,5
32 Вятская 5,3 4,1 3,5
*Стат, ежегодник, 1918—1920, М,, 1921, Вып. 1, С . 348—355; Сб стат» све-
дений по Союзу ССР, 1918—1923 гг. М., 1924. С 107—111.
113
Можно высказать предположение с большой долей уверенности, что наметившиеся положительные сдвиги были более существенными. В пользу этого можно выдвинуть три момента.
Во-первых, в число 32 сопоставимых губерний не вошли те, которые не были охвачены переписью 1919 г., но в которых также происходило значительное увеличение посевов. Так, управляющий рабоче-крестьянской инспекцией Ставропольской губ. в апреле 1921 г. докладывал, что в 1920 г. площадь озимого клина, равная 843 520 дес., приблизительно соответствовала его размерам в 1913— 1914 гг.2
Во-вторых, перепись 1920 г., проводившаяся в сентябре-октябре, не смогла охватить все намечавшиеся под озимые посевы; более поздние оперативные сообщения с мест о ходе засева озимого клина, очевидно, давали сведения, превышающие показания переписи, что и позволило Наркомпроду сделать оптимистичный вывод «о наступившем переломе в процессе уменьшения посевов озимых хлебов». В его подтверждение газета «Экономическая жизнь» 23 ноября 1920 г. опубликовала таблицу о состоянии посевных площадей к концу 1920 г. по сравнению с 1916— 1919 гг. Согласно этим данным (скорректированным И. А. Юрковым ®), из 29 губерний Европейской России в 14 произошло увеличение посевов по сравнению с 1919 г., в одной — их сокращение приостановилось, в 14 — продолжалось. Увеличение посевов происходило главным образом в потребляющих губерниях.
И, наконец, последнее. Необходимо принять во внимание факт, усиленно обсуждавшийся статистиками и экономистами того времени, о сокрытии населением истинных размеров посевной площади. Поэтому любая из предлагавшихся поправок — от 10 до 30% (см. Введение) еще более и весьма существенно увеличивает масштабы позитивных сдвигов.
Таким образом, данные источников различного происхождения фиксируют приостановку сокращения посевов и, более того, их увеличение в целом ряде губерний, особенно потребляющей полосы. Сокращение посевных площадей, начавшееся в годы мировой войны, существенно влияло на крестьянское хозяйство, превращая его в натуральное. Главные тенденции к натурализации крестьянских хозяйств проступают при анализе изменения структуры посевных площадей.
114
Данная проблема неоднократно рассматривалась в отечественной литературе. Обстоятельно она изложена в монографиях Ю. А. Полякова, В. М. Андреева, поэтому мы остановимся лишь на некоторых моментах.
Разруха и голод взвинчивали цены прежде всего на продовольственные культуры. Спрос на промышленно-технические культуры резко уменьшился. Это заставило крестьян менять их пропорции: по возможности увеличивать или хотя бы сохранять прежние размеры посева под продовольственными и резко сокращать или вообще отказаться от производства технических культур.
Лен — наиболее характерная культура для нечерноземных районов Европейской России. В условиях войны и разрухи крестьяне повсеместно ограничивали площади подо льном, заменяя его продовольственными культурами. У крестьян не было стимула для развития льнопроиз-водства. В 1918 г. на 1 пуд льноволокна можно было обменять 0,22 пуд. ржи, в то время как в 1912 г.— 5,25 пуд.4 Более выгодным становилось использовать землю под зерновые культуры. Отрицательно действовала и система государственных заготовок. Отказавшись от услуг льноводческой кооперации, государство создает новый, довольно негибкий, многоступенчатый заготовительный аппарат, посредствующие звенья которого требовали значительных накладных расходов, в результате чего крайне низкие заготовительные цены были для крестьянина совершенно невыгодными б. Посевы льна снизились до уровня, обеспечивающего потребности лишь самого крестьянского хозяйства. В льноводческой Тверской губ. имели место случаи, когда льносоломка шла на покрытие крыш и подстилку для скота. Население активно взялось за выращивание хлеба, несмотря на то что здесь он родился плохо 6.
Сокращение посевов льна в льноводческих районах повлекло за собой увеличение его посевов в хлебородных губерниях. Из-за отсутствия рынка льна приходилось увеличивать его посевы хотя бы в размерах, необходимых для потребления в крестьянских хозяйствах Казанской, Орловской, Пензенской, Самарской, Саратовской, Симбирской, Тамбовской, Тульской, Уфимской, Екатеринбургской губерний 7.
До революции Смоленщина занимала одно из первых мест в стране по посевам льна, и для многих крестьянских хозяйств лен являлся основным источником дохода.
115
С 1908 по 1913 г» вывоз льноволокна из Смоленской губ. колебался от 2 до 5 млн пуд. в год. В последующие годы площадь посева льна сокращается (в тыс. дес.)8:
1916 г. 157,7 100%
1917 г. 144,1 92%
1918 г. 105,2 66%
1919 г. 85,4 54%
1920 г. 64,6 41%
В целом же все льнопроизводящие губернии: Витеб- 1 ская, Владимирская, Вологодская, Вятская, Иваново- I Вознесенская, Калужская, Костромская, Московская, | Нижегородская, Новгородская, Олонецкая, Петроград- j ская, Псковская, Смоленская, Тверская, Череповецкая, | Ярославская, т. е. все губернии Нечерноземной полосы, з кроме Пермской, резко, чуть ли не вдвое сократили по- 1 севы льна. 1
Пытаясь уменьшить тяготы продразверстки, крестьяне I меняют структуру посевов зерновых культур; увеличи- 1 вается площадь под озимыми культурами, как более вы- | годными ( большая урожайность при меньших площадях), 3 и сокращается площадь под яровыми. Сокращается про- 1 изводство наиболее нужных государству хлебов и увели- я чиваются засевы культур для внутрихозяйственного по- | требления: проса, гречихи (см. табл. 11). 1
По Европейской России рост удельного веса проса и 1 гречихи к 1920 г. был еше выше, чем по всей стране 9: 1
Год Просо Гречиха 1
1913 3,3 2,5 |
1916 3,4 2.9 1
1917 3,7 2,9 |
1920 6,8 3,6 1
Из 20 сопоставимых губерний посев проса увеличи- ^В вается и в 1919 г., и в 1920 г. в 16 губерниях: Владимир-ской, Иваново-Вознесенской, Калужской, Московской, -^В Нижегородской, Тверской, Ярославской, Орловской, Пен-.венской, Рязанской, Саратовской, Самарской, Симбир-ской, Тульской. Причем во Владимирской губ. посевы ^В проса в 1920 г. увеличились по сравнению с 1917 г. в *^В 18 раз, в Калужской и Ярославской — в 14, в Тверской — .^В в 20, Иваново-Вознесенской — в 23, Московской — почти в 90 раз! В Пермской и Марксгатадтской губерниях после заметного снижения посевов проса в 1919 г. на следующий ^В год посевы вновь несколько увеличиваются.
*Сб. стат, сведений по СоюзуЮСР, 1918—1923. С« 126 —127,
116
117
В 15 из 26 сопоставимых губерний происходит в 1920 г. рост посевов гречихи (Владимирская, Вятская, Нижегородская, Олонецкая, Смоленская, Тверская, Череповецкая, Астраханская, Орловская, Марксштадтская, Пензенская, Саратовская, Ярославская, Тульская, Иваново-Вознесенская. Причем в трех последних посевы гречихи увеличиваются с 1919 г.).
Площади под картофелем по сравнению с довоенным временем уменьшились. Однако в 1920 г. они значительно увеличиваются по сравнению с 1919 г. По 28 сопоставимым губерниям этот рост наблюдался в 20 губерниях (!), причем почти во всех губерниях потребляющей полосы (в 13 из 16). В некоторых местах площади под картофелем увеличились значительно. Так, в Симбирской губ. в 1920 г. они более чем в 4 раза превышали площади 1919 г., в Самарской губ. в 1920 г. увеличились в 13 раз по сравнению с 1919 г. и в 40 раз по сравнению с 1917 г10.
Как видно, увеличение площадей под картофелем происходит и в хлебородных губерниях. Сюда нужно добавить также Курскую, Орловскую, Саратовскую, Пензенскую, Уфимскую губернии, где они в 1920 г. также увеличиваются. Надо полагать, что посадка картофеля в этих губерниях возросла еще более, если принять к сведению значительное увеличение доли картофеля па приусадебных участках. В Центрально-земледельческом районе картофель занимал в 1920 г. всего лишь 3,3% полевого посева. Однако в приусадебных участках его доля составляла 41,2%, что в целом увеличивало его удельный вес в общей посевной площади до 5,6%1г.
Вообще, значение приусадебных участков возрастает. Здесь следует принять во внимание два обстоятельства. Во-первых, увеличивается значение продовольственных культур, а во-вторых, в условиях продразверстки, когда учитывались лишь полевые посевы, огород сохраняется как фактически не облагаемый разверсткой объект. Поэтому там. где это было возможно, крестьяне увеличивают огородные площади.
К сожалению, пока нет сопоставимых сведений по составу угодий за время войны и революции. Однако тенденция в указанном направлении выявляется из сравнения, например, таких величин. В Московско-промышленном районе удельный вес пашни с 1887 по 1922 г. увеличился незначительно: с 29,1 до 30,2%, в то время как удельный вес усадьбы в составе всех угодий поднялся с 1,6 до 2,8%; в Центрально-земледельческом районе за
118
это же время картина еще более выразительная: удельный вес пашни снизился с 63,9 до 62,9?Ф, а доля усадьбы возросла с 3,5 до 5,1 %12. Надо полагать, что увеличение доли усадьбы происходило неравномерно, особенно увеличиваясь в годы войны и революции.
Как показывают крестьянские бюджеты, в составе рыночных отчуждений крестьянского хозяйства прослеживается четкая тенденция сокращения группы продуктов полеводства и возрастания группы продуктов с усадьбы. Так, до войны продукты полеводства в потребляющих районах составляли 59,3% всех производимых продуктов, а в 1921—1922 гг.— 39,2%, в производящем районе — соответственно 62,6 и 39,3?^. За это же время доля продуктов, производимых в усадьбе, возросла с 1% до 10,4% в потребляющем районе и с 3,3 до 12,7% в производящем13.
Это значит, что при неизменных и вообще-то небольших размерах приусадебных участков крестьянство более интенсивно их эксплуатирует, производя продукцию, в принципе не подлежащую отчуждению по продразверстке.
В огородных посевах также наблюдается изменение пропорций культур. Например, в Воронежской губ. на огородах возрастает значение тыквы и свеклы, которые начали активно употребляться в качестве примеси к хлебу 14. В Тамбовской губ., как отмечалось выше, почти половину огородных площадей в 1920 г. занимал картофель.
Косвенным подтверждением увеличения посева картофеля в усадьбах является тот факт, что ЦСУ для 1920 г. урожай картофеля учитывало с десятины полевого и усадебного посева вместе, тогда как для предыдущих лет урожай учитывался по преимуществу только с полевых посевов 15.
Исследователи в целом правильно отмечают, что в рассматриваемые годы происходило падение урожайности сельскохозяйственных культур. Однако этот процесс проходил неодинаково для разных экономических зон и для разных культур.
Для подтверждения этого воспользуемся данными об урожайности главных зерновых хлебов из «Статистического ежегодника. 1918—1920», которые почти не используются исследователями ввиду недоверия к ним из-за явной или мнимой противоречивости. Кстати, о противоречивости статистики урожаев. Следует отметить, что даже довоенная статистика имела весьма существенные рас-
119
Таблица 12 Урожайность зерновых в 1918
Стат, ежегодник, 1918—1920 гг. М., 1921. Вып. 1.. С. 244, 248, 252.
120
хождения. Составители упомянутого ежегодника, включая для сравнения средние данные за 10 дореволюционных лет (1905—1914), вынуждены были поэтому поместить и сведения Министерства земледелия и Центрально-статистического комитета.
Есть расхождения и в данных ЦСУ, опубликованных в «Ежегоднике» и в других его изданиях. Но мы должны обратить внимание на достоинства «Ежегодника», которых пет в других изданиях: здесь есть возможность проследить урожаи за 1918, 1919 и 1920 гг. и отметить их различие по потребляющей полосе и по производящей. В потребляющей полосе урожаи по всем культурам в 1920 г. ниже довоенных, но выше 1918—1919 гг., а в производящей полосе по всем культурам (кроме гречихи) происходит ежегодное падение урожайности (см. табл. 12).
Те же тенденции прослеживаются и по «Сборнику статистических сведений по Союзу ССР», считающемуся более авторитетным. Однако здесь нет данных за 1919 г., не выделяется потребляющая и производящая полосы. Но последнее корректируется разбивкой территории на экономические районы.
В Московском промышленном районе в 1920 г. по сравнению с 1917 г. урожайность по главным зерновым хлебам возрастает с 38,3 пуд. с дес. до 42,6 пуд, В то же время в Центрально-земледельческом районе она падает с 42,1 до 30,7 пуд. с дес. Также падает урожайность зерновых в Приуралье, на Нижней Волге. В Московско-промышленном райэне урожайность повысилась прежде всего по озимой и яровой ржи, яровой пшенице, ячменю, гречихе, овсу, что, в общем-то, если и не дало прибавку к общему валовому сбору (104 564 и 95 899), то сделало это падение не столь резким. Эта стабилизация или почти стабилизация хлебных культур произошла за счет повышения валовых сборов яровой ржи, проса 16.
В Центрально-земледельческом районе среди зерновых хлебов увеличивается с 1917 по 1920 г. валовой сбор гречихи и проса, их удельный вес в составе валового сбора резко возрастает: гречихи — с 2,5 до 5,3%, проса — с 9,1 до 23,8%. На Нижней Волге удельный вес гречихи сохранялся примерно на том же уровне (1,4 и 1.3%), проса — увеличился с 3,6 до 7,6% и резко возросла доля овса — с 14,9 до 22,696. В прежние годы овес не поднимался выше 17,2% (1909—1913 гг.). В абсолютном же выражении валовой сбор овса вырос здесь с 6 489 до 19,235 пуд.17
121
В Московском промышленном районе урожайность картофеля в 1920 г. остается примерно на уровне 1917 г.: 499,3 и 493,2 пуд. с дес. В то же время в Центральноземледельческом районе урожайность картофеля резко увеличилась — с 438,9 до 657,1 пуд. с дес. Это выше, чем за любой предреволюционный год, начиная с 1909— 1913 гг. Та же картина в Приуралье: 300,7 пуд. с дес. в 1917 г. и 499,7 пуд. в 1920 г. На Нижней Волге урожайность картофеля за то же время поднимается с 264,2 до 411,6 пуд. с дес.18
В Центрально-земледельческом районе при резком снижении валовых сборов зерновых возрастают валовые сборы картофеля: 262 482 пуд. в 1917 г. и 328 238 пуд. в 1920 г. То же самое на Нижней Волге: 33 816 пуд. в 1917 г. и 76 634 пуд. в 1920 г.19
Валовые сборы картофеля в промышленных районах снизились: 140 809 пуд. в 1917 г. и 111 655 пуд. в 1920 г.
Однако не будем заострять внимание на последних цифрах, ибо сведения об урожайности картофеля, а следовательно, и о его валовых сборах наиболее противоречивы. Так, «Статистический ежегодник» показывает постоянное понижение урожайности картофеля в Центрально-Земледельческом районе вплоть до 310 пуд. с дес. в 1920 г., в то время как «Сборник статистических сведений по Союзу ССР» определяет ее в 657 пуд.
Рассмотрим еще один источник — крестьянские бюджеты. Они в целом подтверждают основные тенденции эволюции крестьянских хозяйств, отмеченные выше. Они показывают, что по сравнению с довоенным временем’валовой сбор основных продовольственных и кормовых культур несколько повысился в потребляющих губерниях и заметно упал в производящих. В 1920/21 г. средняя хлебофуражная продукция обоих районов почти сравнялась. Если до войны она составляла (в пудах на одно хозяйство) 147,0 в потребляющей полосе и 487,3 — в производящей, то в 1920/21 г. она исчислялась соответственно в 140,6 и 142,5 пуд. (табл. 13).
Выравнивание и валовой продукции, и товарности крестьянского хозяйства произошло за счет возрастания производства сельскохозяйственных продуктов в потребляющей полосе и сокращения производства в производящей полосе. По довоенным бюджетам, покупка продовольственно-фуражных хлебов в потребляющей полосе преобладала над продажами. Если обозначить отчуждение продуктов знаком плюс, а приобретение — знаком минус,
122
Таблица 13
Товарность зерновых и картофеля (в переводе на хлеб) крестьянских хозяйств, пуд. на одно хозяйство *
Год К S m § а Отчуждено из В том числе по Баланс поступлений и отчуждений
и >> 2 « о сб Р, И й Посту) хозяйс (-) своего хозяйства (+) продразверстке + - % к валовой продукции
До войны 147,0 Потре 36,7 бляющий 14,9 район Не было —21,8 —14,8
1918/19 127,0 12,2 11,7 Но было -0,5 -0,4
1920/21 140,6 11,6 17,8 13,5 +6,2 +4,4
Производящий район
До войны 487,3 16,9 149,4 Не было +132,5 +27,3
1918/19 256,6 24,9 46,5 Не было +21,6 +8,4
1920—21 142,5 19,5 44,3 40,7 +24,8 417,4
* Литошенко Л. Товарность крестьянского хозяйства // Бюл. ЦСУ. 1923. № 75. С.35.
то баланс, или чистая товарность, оказывался отрицательной величиной и по отношению к валовой продукции хозяйств составлял—16,1%, а включая картофель (в пересчете на хлеб) — 14,8%. По бюджетам 1918/19 г., эта величина упала до —0,4%, а в 1920/21 г. она оказалась уже положительной, составив 4,4%.
В производящей полосе направление баланса не изменилось, и отчуждение, как и до войны, превышает покупки. Однако удельный вес товарности понизился с 27,3 до 8,4% в 1918/19г.,ав 1920/21 г. возрос до 17,4% валовой продукции, т. е. стал примерно в 1,5 раза ниже довоенного.
Его возрастание происходило не столько за счет продажи, сколько за счет продразверстки. Но поскольку товарность в условиях «военного коммунизма» определялась преимущественно продразверсткой, то эту часть отчуждаемой внеэкономическими методами продукции вряд ли уместно называть как часть товарную. Поэтому и в дальнейшем будем иметь в виду условность этого термина.
Итак, товарность продукции потребляющей полосы за 1919—1920 гг. выросла. Здесь довоенные размеры отчуждения зерновых хлебов были превышены в 1920/21 г. Рос-
123
Таблица 14
Товарность зерновых и картофеля крестьянских хозяйств, пуд. на одно хозяйство *
Год Валовая продукция Зерновые хлеба Валовая продукция Картофель
отчуждено приобретено отчуждено приобретено
о о АЗ в том числе по продразверстке всего в том числе по продразверстке
Производящая полоса
До войны 453,4 142,5 — 16,4 33,9 6,8 — 36,4
1918/19 237,5 45,5 — 24,2 19,1 1,0 — 11,3
1920/21 120,9 40,5 37,6 18,7 21,6 3,8 3,1 10,7
1921/22 177,9 49,5 36,1 17,7 42,3 6,2 3,0 15,6
Потребляющая полоса
До войны 135,6 14,5 — 0,5 11,4 0,4 — о,з
1918/19 110,3 9,8 — 0,7 16,7 1,9 — 0,9
1920/21 119,2 14,7 11,5 0,8 21,4 3,1 2,0 0,9
1921/22 129,7 28,7 12,8 9,8 47,3 6,2 3,3 1,3
* Бюллетень ЦСУ, 1923. № 75. С. 3 5,
ла товарность и картофеля. Однако достигнуть уровня товарности производящей полосы потребляющие районы были не в состоянии. Да это было бы и ненормально, ведь увеличение товарности хлеба происходило за счет сокращения производства традиционной продукции нечерноземной зоны: льна, конопли и т. д. Общую тенденцию товарности хлеба по-прежнему определяли производящие хлебородные районы. А она имела курс к понижению. Лишь с переходом к нэпу товарность хлеба производящей полосы вновь возрастает.
Несколько слов о состоянии животноводства. В 1919— 1920 гг. происходит дальнейшее сокращение скота. Сильно уменьшается поголовье лошадей.
В 1922 г. специалисты сельского хозяйства по заданию Наркомзема готовили материал для работы по восстановлению сельского хозяйства. Специалист по коневодству М. И. Придорогин проделал расчеты относительно наличия поголовья лошадей в Европейской России.
В 1914 г., перед войной, в Европейской России числилось, согласно анализу воепно-конских переписей, при-
124
мерно 22 млн. лошадей. Несмотря на годы войны и гибель лошадей, их численность возросла на 10,5%, к началу 1918 г. По мнению Придорогина, в Европейской России на начало 1918 г. должно было быть приблизительно 25 млн лошадей. В результате последовавшей затем гражданской войны половина этого количества погибла и к 1 января 1921 г. сохранилось примерно 12 млн. голов 20.
Для ориентировки укажем, что, по данным ЦСУ, на территории всей страны численность лошадей сократилась с 31,5 млн голов в 1916 г. до 24,4 млн в 1920 г. (конец года), а на территории РСФСР за те же годы убыль произошла с 25,5 млн голов до 20,0 млн голов 21. (Данные Наркомзема на 1920 г. примерно такие же 22).
И в животноводстве крестьянин отдавал предпочтение тем отраслям, которые оказывались более выгодными. Так, при значительном сокращении лошадей и скота (до 30%) к 1920 г. число коров, по сравнению с 1917 г., осталось почти неизменным 23.
По данным Наркомзема, в 1919 г. по сравнению с 1917 г. число коров даже увеличилось на 1,7%24. Однако резко ухудшилось половое соотношение крупного рогатого скота. По данным Центральной комиссии по борьбе с яловостью, мужской состав рогатого скота насчитывал па 28 мая 1921 г. лишь 30—50% своей численности на 1916 г., в то время как сокращение коров признавалось значительно меньшим 2Б.
Несколько разноречивые данные о численности коров к концу гражданской войны («почти неизменная численность», «некоторое увеличение», «незначительное сокращение») в общом-то свидетельствуют об относительной стабильности поголовья коров за годы революции. Это отнюдь не значит, что оно оставалось стабильным постоянно и повсюду.
Об этом говорят данные переписей 1917, 1919 и 1920 гг. Воспользуемся относительными величинами (табл. 15).
В подавляющем большинстве губерний (в 25 из 30) обеспеченность коровами в 1920 г. по сравнению с 1917 г. увеличилась. Однако промежуточный статистический финиш — 1919 г.— фиксирует, что положение с поголовьем коров в разных губерниях было неодинаково: в одних повышался уровень 1917 г. (Витебская, Ярославская, Астраханская, Курская, Орловская, Симбирская, Тамбовская, Тульская, Олонецкая), в других — понижался (Нижегородская, Пермская, Петроградская, Пензен-
125
Таблица 15
Поголовье коров в расчете на 100 душ населения*
|п/п здг 1 Губерния 1917 г. 1919 г. 1920 г.
Потребляющая полоса
1 Витебская 27,3 33,9 28,1 '
2 Владимирская 15,9 17,3 17,8
3 Вологодская 31,0 28,8 28,1
4 Иваново-Вознесенская 15,6 18,4 18,4
5 Калужская 15,6 18,1 19,4
6 Костромская 20,1 20,3 20,5
7 Московская 13,1 16,9 17,4
8 Нижегородская 14,1 13,8 14,4
9 Новгородская 28,4 30,7 31,3
10 Олонецкая 27,5 29,3 28,0
11 Пермская 22,8 18,9 22,2
12 Петроградская 24,1 23,8 24,9
13 Северо-Двинская 29,3 27,3 26,9
14 Смоленская 19,0 23,1 23,2
15 Тверская 19,2 22,0 23,2
16 Череповецкая 26,9 28,8 29,0
17 Ярославская 18,8 23,1 20,5
Производящая полоса
18 Астраханская 34,0 38,4 27,5
19 Екатеринбургская 23,8 24,1 25,9
20 Курская 12,0 14,6 13,8
21 Орловская 11,7 14,1 13,8
22 Пензенская 13,6 13,4 14,2
23 Рязанская 13,2 13,5 13,9
24 Самарская 19,7 18,5 19,9
25 Саратовская 16,8 15,5 17,2
26 Симбирская 13,5 13,6 14,3
27 Тамбовская 12,3 14,2 13,6
28 Тульская 12,2 13,5 13,3
29 Уфимская 19,4 18,2 18,4
30 Вятская 20,0 19,6 21,6
* Стат, ежегодник, 1918—1920. В ып. 1. С. 344- -352; Сб. стат сведений по
Союзу ССР, 1918—1923. С. 10 7—111.
скан, Самарская, Саратовская, Вятская), наконец, в третьих — нрирост поголовья шел без перепадов (Владимирская, Калужская, Костромская, Московская, Новгородская, Смоленская, Тверская, Череповецкая, Екатеринбургская, Рязанская, Симбирская).
Последняя группа представлена преимущественно губерниями потребляющей полосы. Здесь не было военных действий, менее интенсивно, чем в производящей полосе, проводилась продразверстка, что и создавало более благоприятные условия для сохранения и роста поголовья коров.
В подтверждение сказанному приведем любопытные данные обследования питания сельского населения, проведенного в январе-феврале 1920 г. Бескоровных хозяйств, подвергнувшихся обследованию, в потребляющей полосе оказалось вдвое меньше, чем в производящей (соответственно 5,1 и 10,5%), а хозяйств с тремя коровами и более— в три раза больше (соответственно 23,5 и 4,3%)26. Росту поголовья коров в значительной мере способствовало то, что молоко не было монополизировано до марта 1920 г. и крестьянин мог продавать молочные продукты на рынке.
Сокращение поголовья коров в Северо-Двинской. Вологодской, Уфимской, Пермской губерниях вполне объяснимо. Это губернии промышленного мясо-молочного животноводства, в которых происходило резкое сокращение многокоровных, преимущественно кулацких хозяйств в результате аграрных преобразований. Об этом свидетельствуют данные по Вологодской, Пермской губерниям.
Скот относительно малогабаритный, а следовательно более легко отчуждаемый при реквизициях и разверстке, чем крупный рогатый скот, резко сокращается. Особенно сильно и в 1919, и в 1920 г. сокращается поголовье свиней: в 2 раза в 1920 г. по сравнению с 1917 г.— в Северо- |
Двинской и Рязанской губерниях, в 3 раза — в Череповецкой, Симбирской, Тульской, в 4 раза — в Калужской, почти в . 40 раз — в Астраханской и Иваново-Вознесенской, наконец, почти в 300 раз — в Олонецкой губернии. Менее ярко выраженное сокращение происходит также в Вологодской, Вятской, Костромской, Тверской, Ярославской, Орловской, Марксштадтской, Уфимской губерниях.
Правда, в 1920 г. растет поголовье свиней по сравнению с 1919 г. в Витебской, Владимирской, Московской, Нижегородской, Пермской, Смоленской, Курской, Пензенской, Саратовской, Тамбовской, Самарской. В ряде
126
127
Таблица 16
Удельный вес многокоровных хозяйств в Вологодской и Пермской губер* ниях в 1917 и 1919 гг., % *
Год Хозяйства с 3 коровами Хозяйства с 4 коровами Хозяйства с 5 коровами
Вологодская губерния
1917 14,1 4,0 !,7
1919 7,7 1,0 0,2
Пермская губерния
1917 7,6 1,7 0,6
1919 2,1 0,2 0,0
* Экономическое расслоение крестьянства в 1917 и 1919 г. М., 1922. С. 19.
губерний уровень поголовья свиней оставался значительно ниже уровня 1917 г.
В подавляющем большинстве губерний — в 20 из 29: Вологодской, Вятской, Иваново-Вознесенской, Калужской, Костромской, Московской, Нижегородской, Новгородской, Олонецкой, Северо-Двинской, Череповецкой, Астраханской, Орловской, Пензенской, Рязанской, Симбирской, Марксштадтской, Тульской, Уфимской, Самарской в 1920 г. происходит уменьшение поголовья овец и в сравнении с 1919 г. и в сравнении с 1917 г. Причем наиболее значительное сокращение — в Астраханской губернии (в 8 раз), Уфимской, Олонецкой (в 2 раза), Тульской (в 2,5 раза). После некоторого роста в 1919 г. вновь уменьшалось в 1920 г. поголовье овец во Владимирской, Пермской, Смоленской губерниях. В 1920 г. увеличилось поголовье овец после спада в 1919 г. в Витебской, Пермской, Тверской, Саратовской губерниях, причем в Витебской и Тверской он превзошел даже уровень 1917 г. Рост овец за все годы без перерыва наблюдался лишь в Ярославской губ.
Особенно возрастает в натурализирующемся крестьянском хозяйстве роль коз. Коза выгодна: содержание ее более дешевое, чем коровы, дает молоко, мясо, шерсть. Их количество возрастает, особенно с 1919 г., в Нижегородской, Витебской, Владимирской, Вологодской, Калужской, Олонецкой, Череповецкой, Ярославской, Тульской, Костромской, Орловской губерниях.
Росту поголовья коз способствовал декрет Совнаркома от 23 марта 1920 г. «Об обязательной поставке скота
128
на мясо», которым сдача коз не предусматривалась27.
Наблюдался в крестьянских хозяйствах и некоторый рост домашней птицы. И это тоже результат того, что опа до осени 1920 г. не отчуждалась по разверстке.
Однако эти явления не могли изменить в целом картину резкого сокращения поголовья скота, следствием чего было снижение продукции животноводства.
В своем развитии за послереволюционное время крестьянские хозяйства потребляющей и производящей полосы проделали различную эволюцию. За счет некоторого подъема производства потребляющей полосы произошло известное выравнивание уровней развития хозяйств обеих зон. Но наметившиеся сдвиги происходили на фопе всеобщей разрухи и обеднения деревни.
Историк И. А. Юрков связывал наметившееся осенью 1920 г. расширение посевов с выполнением директив партии и правительства о засеве озимых полей и считал, что повсеместно осенняя кампания 1920 г. «положила начало восстановлению крестьянского хозяйства на исходе периода гражданской войны»28.
Здесь, однако, необходимы уточнения. Действительно, эти директивы (см. гл. 1, § 2) и их воплощение благодаря энергичным действиям местных партийных и советских работников, политико-разъяснительной работе, помощи государства семенами и пр. играли важную роль. Но эти меры были направлены главным образом на хлебородные губернии, откуда черпались продовольственные ресурсы, а увеличение посевов произошло преимущественно в потребляющей полосе. Еще раз подчеркивая важность предпринятых мер содействия сельскому хозяйству, все же нужно признать, что никакое внешнее, самое благоприятное воздействие на крестьянское хозяйство не будет эффективным, если в крестьянстве не окажется внутренних побудительных мотивов к поднятию производительности своего труда. А о каком стимуле может идти речь, когда крестьянин хлебородных губерний в условиях продразверстки не был заинтересован в расширении производства? Его логика была проста: больше посею, больше возьмут. Иное дело крестьянин потребляющей полосы. У него стимул был: чтобы не умереть с голоду, он увеличивает производство продовольственных культур. В этом вся суть.
Не только расширение посевов, но и другие позитивные сдвиги в потребляющей полосе обозначились раньше, чем произошел осенний засев 1920 г. Поэтому здесь
5 в. В. Кабанов 129
летом — осенью 1920 г. были и более высокие урожаи и возросли валовые сборы некоторых культур.
В какой-то мере эти процессы были свойственны и хозяйствам производящей полосы, но в потребляющей они были рельефнее, а темпы быстрее. Здесь крестьянское хозяйство легче приспособилось к условиям «военного ; коммунизма». Менее приспособились к нему хозяйства производящей зоны. Эти еще в недавнем прошлом товар- : ные хозяйства остро нуждались в рынке, поэтому они:; эту потребность выразили в лозунгах «За свободу тор-! говли!» и мятежах против Советской власти (Поволжье,: Тамбовщина и др.). :
Можно ли наметившиеся сдвиги связывать, как это де- < лал И. А. Юрков, с началом восстановления крестьянско-' го хозяйства?
Думается, что с таким выводом трудно согласиться. Во-первых, отмеченные сдвиги начались ранее осени 1920 г. А во-вторых, и это главное, попытки восстаповле- j ния сельского хозяйства, каки в целом всей экономики,) относятся к первым шагам Советской власти в области хозяйственного строительства. Партия большевиков шла; в революцию с лозунгом возрождения народного хозяйства (вспомним хотя бы работу В. И. Ленина «Грозящая.) катастрофа и как с ней бороться»). Но этим намерениям^ постоянно мешала контрреволюция и интервенция. И тем; не менее партия и Советское правительство использовали-в этих целях малейшие возможности, любую предостав-! лившуюся передышку (вспомним весну 1918 г., начало) 1920 г., конец 1920 г. и VII съезд Советов). Но каждый^ раз эти попытки срывались возобновлением военных дей-; ствий. Лишь окончание войны и нахождение экономических рычагов подъема сельского хозяйства — а это, как-известно, связано с введением новой экономической по-литики — дает основание говорить о начале восстановления экономики страны широким фронтом, в том числе и в первую очередь сельского хозяйства.
Наметившиеся позитивные сдвиги находились в области сугубо потребительских интересов крестьянского хозяйства, мало связанные как с общегосударственными интересами, так и с рыночными отношениями, крестьянской хозяйство замыкалось рамками натурального производства, хотя некоторый излишек, как мы увидим, позволял несколько расширить местный товарооборот.
130
НАЕМНЫЙ ТРУД И АРЕНДА ЗЕМЛИ
С ликвидацией помещичьего и капиталистического хозяйства и превращением мелкого крестьянского хозяйства в основного товаропроизводителя происходит коренная перестройка социально-производственных отношений в деревне. Основной производственной ячейкой становится крестьянская семейная кооперация. Вследствие этого резко снижается удельный вес такой категории буржуазных производственных отношений, как найм-сдача рабочей силы. Этому способствовало сокращение кулацких хозяйств, переход части бывших наемных рабочих на работу в совхозы и колхозы, наделение землей безземельных, сокращение посевных площадей, запрещение наемного труда, сокращение рабочего скота, усиление тенденций к обработке полей «супрягой», «помочами», общественной обработкой, введение трудовой повинности и пр.
Но поскольку не были уничтожены условия, порождавшие наемный труд, а именно: сохранялось мелкотоварное крестьянское хозяйство, постольку сохранялся и наемный труд. Правда, он резко убавился. Так, в Московской губ. до революции в среднем 4 % хозяйств имели наемных рабочих. В 1920 г. удельный вес таких хозяйств сократился в 10 раз 2в. По одним губерниям этот показатель более разителен, по другим — менее, но в целом повсюду тенденция одинаковая.
.Согласно законодательству наемный труд запрещался, кроме случаев, предусмотренных «Основным законом о социализации земли». Ст. 13 допускала его применение в высококультурных хозяйствах, организуемых государством, а ст. 49 — в крестьянских хозяйствах в случае временной потери трудоспособности, смерти работоспособных членов 30. Инструкция по проведению закона о социализации земли, утвержденная Наркомземом 5 апреля 1918 г., напоминала (§ 8), что «наемный труд допускается в случаях, указанных „Основным законом о социализации земли (ст. 13 и 49)”»31. Однако осенью 1918 г. Наркомзем располагал сведениями о слишком широком толковании ст. 49, в силу чего 28 сентября им было дано разъяснение, в каких случаях можно применять наемный труд 32, В первую очередь это касалось хозяйств красноармейцев. Дополнительно 22 февраля 1919 г. Наркомзем разъяснял, что семьи красноармейцев «в случае недостатка у них рабочих рук имеют право, с разрешения местного зем-отдела, пользоваться наемным трудом»33.
5*
131
Па местах же распоряжения центра трактовались довольно вольно. В постановлении I Вологодского губернского съезда Советов от 8 апреля 1918 г. предусматривалось: «Земли лиц, занимающих должности по выбору, обрабатываются наемным трудом». В Рязанском уезде на съезде представителей волостных земотделов (7 марта 1918 г.) для маломощных хозяйств наемный труд допускался по усмотрению сельских обществ. Еще свободнее об этом говорилось в постановлении губернского съезда земельных отделов Рязанской губ. (16 апреля 1918 г.): «Наемный труд на посевы 1918 г. допускается с согласия местных (т. е. сельских.— В. К.) обществ». В правилах Орловского земельного комиссариата о временном распределении земель (6 апреля 1918 г.) наемный труд на 1918 г. допускался в семьях инвалидов войны, в случае пребывания землепользователя на военной службе, на службе в выборных общественных должностях, в случае болезни и временной потери трудоспособности 34.
Один из земельных работников — П. А. Месяцев — об аренде земли и наемном труде писал: «И то, и другое практикуется в широких размерах, а в некоторых случаях регулируется даже местными распоряжениями»35. Но таковое регулирование было и необязательно. На II съезде представителей волостных земельных отделов Духовищенского уезда Смоленской губ. (6—7 мая 1919 г.) отмечалось, что «местами без разрешения земельных отделов применяется по-старому наемный труд. В протоколе заседания Дорогобужского уземотдела (той же губернии) от 28 июля 1919 г. зафиксировано, что в имении Кайзеров-ка бывший помещик Варш «до сих пор пользуется наемным трудом, захватывая лучшие куски земли»36.
Все это свидетельствовало о том, что наемный труд продолжал существовать. В выступлении на IX съезде РКП(б) в апреле 1920 г. В. И. Ленин отмечал, что зажиточных крестьян, не обходящихся’без эксплуатации чужого труда, не менее полумиллиона, а может быть, даже около миллиона 37.
С. Г. Струмилин на основе данных переписей 1917 и. 1920 гг. показал, что в результате аграрных преобразований батрацкая армия значительно сократилась, прежде всего за счет ликвидации помещичьих батраков. По его подсчетам, до революции их было около 676 тыс. По переписи 1920 г., в совхозах, созданных на базе помещичьих' имений, работало по найму 145 тыс. рабочих. В 1920 г. оставалось 393 тыс. наемных рабочих в крестьянских
132
хозяйствах (а в 1917 г. эта группа составляла 730 тыс.). Кроме того, 423 тыс. нанималось в сельских обществах. Всего батраков, занятых у крестьян и в сельских обществах, Струмилин определял в 816 тыс. против 2 млн в 1917 г.38 Несколько большую цифру — 899 тыс. вычислил В. Базаров 39.
Переписи 1917 и 1920 гг. имеют только данные о сро-ковом (включая и годовой) найме и отпуске рабочих и не содержат сведений о поденном и сдельном найме-отпуске рабочей силы, который имел значительный удельный вес до революции. Поэтому, как показала разработка части материалов переписей 1917 и 1920 гг., проведенная Ком-академией, от 2/3 до 3/4 крестьянских хозяйств было без найма и без отпуска рабочей силы, без торгово-промышленных заведений.
Сотрудники Комакадемии искали такую группировку крестьянских хозяйств, которая, обладая классово образующими признаками, выводила бы чуть ли не напрямую для суждения о характере капиталистических отношений. Такой группировки по данным о пайме-сдаче рабочей силы им построить не удалось. Но это обстоятельство не дает основания перечеркнуть и те возможности, которые дают источники для характеристики ситуации. Разумеется, опи требуют учета их особенностей.
Переписи определяют тенденцию почти повсеместного сокращения сроковых рабочих.
. Хлебородные губернии, где до войны был относительно высокий процент сроковых рабочих, дают самое значительное его сокращение. Найм по сравнению с довоенным временем в 1920 г. сократился в Тульской и Воронежской губ. приблизительно в 15 раз, а в Орловской — почти в 20 раз. Лишь 0,3—0,1% хозяйств с наемными сроковы-ми рабочими оставалось в Курской, Тульской, Самарской, Симбирской, Рязанской, Орловской, Воронежской, Тамбовской губерниях, в Татарии 40-41.
Что же касается поденного и сдельного найма, то здесь, как отмечалось, статистика ничего не дает. Однако кое-какие данные позволяют сделать некоторые наблюдения. Значение такого найма, видимо, усилилось. Это связано с рядом обстоятельств. Во-первых, с самим фактом запрещения наемного труда: поденный найм легче скрыть, чем сроковый. Во-вторых, из-за недостатка инвентаря и рабочего скота происходит возрастание найма рабочих лошадей и инвентаря (чаще всего того и другого вместе). Крестьянин берег лошадь и работал с ней сам, боясь от-
133
Таблица 17
Удельный вес крестьянских хозяйств с наемными сроковыми рабочими в 1917 и 1920 гг., % *
Губерния 1917 г. 1920 г.
Вологодская 2,4 1,4
Северо-Двинская 2,1 1,4
Олонецкая 1,9 0,4
Петроградская 2,9 2,5
Владимирская 1,9 1,9
Иваново-Вознесенская 1,8 1,2
Костромская 2,3 2,0
Московская 2,6 0,4
Нижегородская 0,8 1,2
Тверская 3,7 4,2
Ярославская 3,2 2,6
Брянская 1,5 0,6
Курская 0,9 0,1
Орловская 2,0 0,3
Пензенская 0,6 0,3
Рязанская 1,5 0,3
Тамбовская 0,6 0,1
Тульская 2,1 0,2
Вятская 1,3 1,4
Екатеринбургская 3,1 1,6
Пермская 1,8 1,5
Уфимская 3,9 0,6
Астраханская 2,8 1,0
Самарская 2,9 0,4
Саратовская 3,4 0,7
Симбирская 0,6 0,1
Царицынская 5,6 1,1
Смоленская 4,4 1,3
В среднем по РСФСР 2,3 1,2
* Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918—1923. М., 1924. С. 107—111.
дать другому (как бы ее не загнали на работе!). Поэтому нанимался не рабочий скот и инвентарь, а «пахарь» с лошадьми и плугом. А внешне создавалась картина, противоположная своей сущности: неимущий двор выступал нанимателем, «эксплуататором», а крепкий хозяин — «эксплуатируемым».
134
г
Фактически это был не найм рабочей силы, а найм средств производства, о чем разговор будет ниже. Пока же нам важно подчеркнуть, что часто рабочей силой выступает состоятельный крестьянин. Заведующий Екатеринбургским губернским отделом землеустройства о поездке в Лрамильскую волость сообщал (6 августа 1921 г.), что в волости земля распределена неравномерно, что многие крестьяне, не имеющие лошадей, получили хорошие земли, отрезанные у середняков, у которых земли стало пе хватать даже по норме. Эти середняки, изыскивая пути возможно больших запашек, нанимались обрабатывать землю на условиях испольщины у тех, кто, получив землю, был не в состоянии ее обрабатывать 42. Явление это получало все большее распространение. Но законодательство, советские органы не всегда улавливали необычность ситуации, а коль скоро наемный труд был запрещен, то уличенный в найме рабочей силы бедняк подвергался наказанию. Так произошло, например, с братьями Ивановыми, вернувшимися в свою деревню Мартюки (Артемь-евская вол. Тутаевского у. Ярославской губ.) из города и получившими землю. И именно потому, что они прибегли к чужой помощи, работники волисполкома произвели их в «эксплуататоры чужого труда», за что в итоге даже лишили братьев надела 43.
И тем не менее местные органы проявили большую, чем центральные, гибкость в оценке новых явлений в деревне. В то время как центр руководствовался установкой на уничтожение наемного труда как незыблемого принципа социализма, на местах сталкивались с разнообразными формами его проявления, в том числе такими, которые пе носили эксплуататорского характера либо не выглядели таковыми со всей очевидностью. В частности, именно местные органы постоянно сталкивались с возрастанием роли поденного и сдельного найма на фоне резкого сокращения найма срокового. Они вставали здесь на единственно верный путь, не дожидаясь указаний сверху, на путь регулирования цен найма-сдачи рабочей силы. И именно местные материалы открывают нам довольно сложную картину.
По данным Саратовской губернской комиссии по продовольствию о состоянии сельского хозяйства губернии на 1 июля 1918 г. видна довольно пестрая картина в отношении найма рабочих рук.
Из 1119 корреспондентов, приславших ответы на анкету о характере найма рабочих рук по губернии, дали
135
(86,6%), которые указали
сведения 969 корреспондентов следующие виды найма 44:
Число показаний
абс. D %
Сдельный найм 319 32,9
Поденный найм 46 4,7
Сдельный и поденный
найм 604 62,4
Итого: 969 100,0
Из этих сведений пока не следует вывода о значительных переменах в отношении применения наемного труда в деревне. Кое-где, как сообщали корреспонденты, наемный труд был решительно осужден и почти не применялся. Так, в Ваулинской вол. Камышинского у. «сдельного найма не было, потому что там, у кого не было рабочего скота, общественники засеяли помочами». «Наемных работ не было, а работали или каждый для себя и своими силами, или соединялись два-три домохозяина»,— сообщали из с. Андреевки Северской вол. Балашовского у. То же самое было в Курдюмской вол. Саратовского у.: «Наемный труд отменен, работа производится собственными силами»45. Наряду с подобной информацией поступало «очень много сообщений из всех уездов», в которых говорилось о том, что местные органы Советской власти проводят «нормирование наемного труда». Это было нечто вроде трудовой повинности: «Наемной работы не было,— сообщали из Апатно-Мазинской вол.,— вся работа по распоряжению Советской власти была выполнена всеми имеющимися налицо работниками и рабочим скотом — безвозмездно».
В других случаях (Козловская вол. Петровского у.) регулирование наемного труда Советами заключалось в том, что он допускался только в пострадавших хозяйствах, в хозяйствах вдов, сирот 46.
Наконец, регулирование заключалось в том, что в тех местах, где наемный труд допускали, Советы должны были следить за установлением оплаты труда. Так, согласно протоколу Совета Бануковской вол., 1 дес. должна ' была засеиваться за 30 руб.
Несмотря на попытки регулирования, старые порядки сохранялись довольно широко. Именно стабильность явления позволила Саратовской комиссии составить таблицу цен на поденный труд.
Самая высокая цена — мужчина с лошадью на своих харчах — 22 руб. 05 коп. Она необычайно высока по
136
Таблица 18
Стоимость поденного труда в сельском хозяйстве Саратовский губернии в 1918 г., руб. (в ценах 1918 г.) *
Число сообщений На своих харчах Число сообщений На хозяйских харчах
Мужчина с лошадью 433 22,05 370 14,0
Мужчина пеший 473 6,90 459 4,55
Женщина пешая 350 3,83 340 2,54
Подросток мужского пола пеший 307 3,50 339 2,31
Подросток женского пола пеший 238 2,53 251 1,61
Одна лошадь 339 14,44 301 9,09
* ЦГАНХ СССР. Ф, 1943. Оп. 3. Д. 225 . Л. 72 об«
сравнению с ценами прошлых лет и даже по сравнению с 1917 г., когда цены считались «непомерно высокими».
Особенно возрастали цены на лошадь из-за их недостатка и бескормицы.
Таким образом, работа под посев одной десятины ярового клина колебалась в среднем от 70 до 80 руб. Однако все более ухудшающееся продовольственное положение приводит к натуральной оплате найма.
«Указать цену поденную нельзя, т. к. все переводилось на^муку. Мужчина нанимался без лошади на весь яровой посев за 3 пуда муки. Одна лошадь с подростком для бо-
Таблица 19
Динамика цен на поденный труд в Саратовской губернии в 1914—1918 гг. (в ценах соответствующих лет) *
Год (иа весну) Поденная цена во время весенних работ на своих харчах
рабочему с лошадью пешему рабочему
РУб. % к 1914 г. РУб. | % к 1914 г.
1914 1,90 100 0,80 100
1915 2,49 131,1 1,14 142,5
1916 3,77 198,4 1,89 236,3
1917 8,96 471,6 3,06 382,5
1918 22,05 1160,5 6,90 862,5
* ЦГАНХ СССР. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 225. Л. 72 об.
137
Таблица 20
Средняя сдельная плата за весеннюю работу в Саратовской губернии в 1918 г., руб. (в ценах 1918 г.) *
Культура За полную обработку и сев 1 дес. яровых За вспашку 1 дес. под яровые За посев 1 дес. под яровые
число сообщений в среднем РУб. число сообщений в среднем РУб. число сообщений в среднем РУб.
Пшеница и овес 785 73,77 636 48,95 501 32,79
Просо 504 70,93 427 47,48 293 32,21
Подсолнух 461 74,61 392 49,73 263 38,80
Картофель 360 73,36 327 49,13 222 34,20
Ячмень 239 68,02 205 44,03 151 28,93
Чечевица 208 79,40 194 53,36 130 39,45
* ЦГАНХ СССР. Ф. 1943. Оп, 3. Д. 225. Л. 73 об.
роньбы отдавалась тоже за 3 пуда муки на хозяйских харчах»,— сообщалось из Бульгеновской и Синодской вол. Вольского уезда.
Рабочих нанимать становилось невыгодно из-за дороговизны хлеба. Поэтому в деревне усиливалась безработица. «Берутся работать, но дорого. Богатые и средние засевают сами, а голь осталась без работы и не берут работать ни их, не у них — околевай с голоду. Безземельные солдаты ходят по амбарам и отнимают хлеб»,— сообщалось из Князевской вол. Петровского уезда. Практиковалась и испольная обработка земли сильными хозяйствами безлошадных, о чем сообщалось из всех уездов 47.
Таким образом, назревала безработица. Наем уменьшался благодаря распоряжениям властей, с одной стороны, и вследствие сокращения посевных площадей, дороговизны рабочих рук и переходу на натуральную оплату — с другой.’
Еще раз повторяем, что скудость данных о поденном и сдельном труде затрудняет сделать какие-либо категорические выводы. Ограничимся лишь констатацией довольно пестрой и еще не определившейся картины, в которой более или менее отчетливо намечаются тенденции возраста- : ния роли поденного труда, часто со своеобразной заменой ; мест сдатчика и нанимателя рабочей силы.
В числе важнейших требований крестьянства в революционном движении 1917 г. было требование запрета аренды земли. Оно было сформулировано в крестьянском
138
наказе, а затем и в декрете «О земле». «Основной закон о социализации земли» устанавливал, что право пользования землей «ни в коем случае не переходит от одного лица к другому». В ст. 46 отмечалось: «Никто не может передавать прав на пользование находящимся у него участком земли другому лицу»48.
Уничтожение помещичьего землевладения и переход земли в трудовое пользование крестьянства ликвидировали вненадельные формы аренды земли. Сокращалась и внутринадельная аренда. Ее замиранию способствовало сокращение посевных Площадей. Действие этого фактора оказалось двояким. С одной стороны, поскольку засевать стали меньше, то соответственно уменьшалась и потребность в дополнительной земле. С другой стороны, широкую практику получает передача желающим пустующей земли во временное пользование. Многочисленные журналы и протоколы заседаний уездных и волостных земотделов, отложившиеся в архивах, пестрят записями о разрешении на получение земли во временное пользование. Причем, поскольку условия такой передачи, кроме указания на срок пользования, более ничем, как правило, не оговаривались, то, надо полагать, земля передавалась бесплатно.
Так, журналы заседаний Сычевского уземотдела Смоленской губ. (июнь 1919 г.) выявляют множество просьб малоземельных граждан предоставить им во временное пользование (чаще всего на один год) землю небольших размеров (1—2 дес.). Ходатайства эти, как правило, зем-отделом удовлетворялись, поскольку просимая земля пустовала, ее владельцы отсутствовали, а просители являлись малоземельными 49. Вот характерное постановление. Артемовский волземотдел ходатайствовал перед Сычевским уземотделом о предоставлении в пользование граждан д. Подвизья Михаила Савельева и Максима Дмитриева под посев ржи в 1920 г. полутора десятин земли, бывшей ранее во владении Таисии Андреевой. Уземотдел удовлетворил ходатайство, поскольку просители были малоземельными, а Андреева указанную землю личным трудом не обрабатывала, проживала на стороне, а земля ничем не засеяна Бо.
Возможность получения земли таким путем, естественно, вытесняла аренду земли. И факты свидетельствуют о ее сокращении.
Аренда земли, сильно распространенная в Прокошип-ской вол. Островского у. Псковской губ. до революции,;
139
сошла на нет к 1920 г. Из 975 дворов волости в 1917 г. брали землю в аренду 37,7%, в 1920 г.— лишь 3,1%, в 1917 г. сдавали землю в аренду 15,8% дворов, в 1920 г.— 2,3 %51.
Бюджетное обследование Наркомзема 1922 г. показало, что в обследованных хозяйствах аренда земли сократилась с 1917 по 1920 г. в Псковской губ. на 92,2%, в Пензенской — па 94,4, в Орловской — на 99,9%, в Вологодской — на 78,3%, в Костромской — па 87,4%. Лишь в Минской губ. аренда сохранялась на уровне 1914 г.52
Бюджетное обследование 29 хозяйств Воронежского уезда показывает, что из 20 хозяйств, арендовавших землю в 1914 г., в 1920 г. арендовало лишь 5, а площадь арендованной земли сократилась с 210 дес. до 5 дес. Из 8 хозяйств, сдававших в 1914 г. землю, в 1920 г. пе осталось ни одного 53. По данным подворного обследования, в 1917 г. на 100 хозяйств приходилось 12,7% арендующих землю, а в 1920 г.— лишь 1,9 54.
Резкое снижение аренды пе вело, однако, к полному ее исчезновению, поскольку не исчезали условия, ее порождавшие. Даже при полном запрещении земельная аренда сохранялась, подчас как тщательно скрываемая подпольная форма социальных отношений. Как сообщал Воронежский губземотдел, случаи сдачи земли в аренду имели место, «но указать количество их и условия не проставляется возможным, т. к. эта аренда носила подпольный характер»55. Поэтому выяснить ее масштабы, структуру и характер невозможно. Так, в Орловской губ. среди обследованных при переписи 1920 г. хозяйств было зарегистрировано 0,25% с арендованной землей. О хозяйствах, сдавших землю в аренду, сведений не сообщалось — в глазах крестьян именно они являлись главными нарушителями закона 56. По данным переписи, в 15 губерниях Европейской России в 1920 г. оказалось 2,3% хозяйств с арендованной землей 57. Это свидетельствовало не о единичных случаях аренды.
Некоторое представление о масштабах аренды дают данные специальной анкеты ЦСУ 1922 г. Из 1010 сел 8 экономических районов Европейской России дали ответ па существование аренды земли 350, или более трети. Подавляющее большинство селений (80%) указало, что землю арендуют немногие, 7,5% — назвало до четверти арендующих хозяйств, 1,5%— от одной четверти до половины, в 5% сел землю арендовали многие и лишь в 1 % — все. Наибольший процент аренды падал на Центрально
го
земледельческий район (81%) и Средне-Волжский район (62 %)58.
Сдатчиком земли выступал, как правило, маломощный крестьянин. Получив землю, но не имея рабочего скота, семян, инвентаря, рабочих рук, он сдавал землю в аренду. Как сообщали из Топорской вол. Невельского у. Витебской губ. (1919 г.), «земля бедняков, не имеющих семян, во многих случаях запахана другими лицами, имевшими семена»58.
Арендатором земли выступал богатый крестьянин или середняк, которые в результате поравнения были в какой-то мере лишены части своей земли. В Егорьевском у. Рязанской губ., по отчету местного земотдела, «без того минимальные участки земли дробятся еще более ввиду того, что часть их отнимается у прежних владельцев и передается другим, которые имели меньшие в сравнении с теми участки или совсем их не имели, и в конце концов у всех получаются столь микроскопические участки, что на них затрудняются вести самые элементарные хозяйства»60. В таких условиях середняки, чтобы поддерживать свои хозяйства па прежнем уровне, арендовали недостающую часть земли у вновь наделенных, но не способных обработать свою землю маломощных крестьян. Такие случаи наблюдались, например, в Екатеринбургской губ.61
Условия аренды были различны и трудноуловимы вследствие нелегальности арендных отношений. Нелегальность аренды ставила в тяжелое положение сдатчика-бедняка, поскольку оп находился в зависимом положении: от того, сдаст он землю или нет, зависела судьба его. Пользуясь этим, арендаторы диктовали свои условия, за бесценок приобретая бедняцкие полосы.
Распространенной формой аренды была испольщина. В 1919 г. в Красноярском у. Астраханской губ. русское население передавало сенокосы для уборки киргизам за часть урожая или за выпас скота на освободившейся после сенокоса площади. Сдавались сенокосные участки и за денежную плату 62. Крестьянин-бедняк С. И. Самаркин (Рязанская губ.), имевший до революции 3,1 дес. земли, увеличил свое землепользование до 6,5 дес., однако обработать ее был не в состоянии. Поэтому всю свою землю он сдавал односельчанину на следующих условиях: арендатор сам вспахивает, засевает, а затем уже сжатый хлеб доставляет на гумно сдатчика и обмолачивает. Сдатчик получает готовое зерно и солому в половинном размере ез.
141
Симбирский губземотдел в отчете сообщал: «Несмотря па борьбу уземотделов путем прямого запрещения и агитации, случаи сдачи надельной земли в аренду (испольно) наблюдаются. В некоторых же случаях уземотделы сами смотрели на сдачу в аренду земли как на неизбежное зло, допуская это с целью обсеменения возможно большей площади земли»64.
Иногда характер аренды установить очень сложно, ибо в ней были заинтересованы буквально все: сдатчик, наниматель, земельные органы, община. В Инсарском у. Пензенской губ. в 1918 и 1919 гг. Яндовищенское общество сдавало в аренду часть своей надельной земли отдельным гражданам и обществам, причем все арендные деньги шли в уплату налогов за беднейших граждан этого общества. В этом, кстати, проявилась одна из форм традиционной крестьянской взаимопомощи. Здесь заинтересованы были все: общество избавлялось от необходимости невыгодной обработки отдаленных земель. Его беднейшие члены могли выплатить налоги. Зажиточные Арендаторы приобретали дешево аренду. Советским органам обеспечивался засев всех площадей и сбор причитавшихся налогов. Поэтому земельные органы первоначально отнеслись с пониманием к ситуации. Однако спустя некоторое время арендные земли, «поскольку сдача земли в аренду противоречила „Основному закону о социализации земли” и поскольку сдатчик имел излишек»— так квалифицировали создавшееся положение губернские органы,— были переданы арендующим во временное пользование вплоть до производства землеустроительных работ .
Местные органы Советской власти оказывались в затруднительном положении: с одной стороны, они должны были бороться со сдачей земли в аренду, а с другой — чтобы не допустить недосев, вынуждены были нередко ее разрешать. В Казенно-Майданской вол. Пензенской губ., после того как земля была распределена по едокам, 1 ее остатки были сданы в аренду тем, кто изъявил желание засеять ее 65.
Арендные цены на земли из запасного фонда в Буинском у. Симбирской губ. были установлены местным Советом в размере 25 руб. за десятину. В Ардатовском уезде той же губ. из запасного земельного фонда было сдано в аренду около 200 дес. по цене от 10 до 15 руб. за десятину 66.
Съезд земельных отделов Болотовского у. Тверской губ. 25 февраля 1919 г. постановил предоставить вол ост-
142
ным земотделам право сдавать в аренду по цене 5—20 руб. за десятину покосы бывших нетрудовых имений, если таковые останутся неиспользованными 67.
Сдача земли в аренду местными Советами порой диктовалась необходимостью пополнить свой бюджет, страдавший хроническим дефицитом (см. гл. 4). Так, Спасский уземотдел (Рязанская губ.) в марте 1919 г. установил арендную плату на луга, находившиеся в ведении зем-отдела, в размере 125 руб. за десятину. Полученные деньги предназначались на содержание волземотделов «впредь до получения на их содержание кредитов»673.
Советские органы не только, таким образом, санкционируют аренду земли между крестьянами, регулируют арендную плату, но и сами активно сдают необрабатываемую землю из запасного фонда, луга. Причем распространение получает испольщина.
Сенгилеевский уземотдел, запрашивая Симбирский губземотдел о существующих арендных цепах на фондовую землю, 2 июля 1919 г. получил разъяснение в том,; что «плату за землю из запасных фондов деньгами не принимать, а сдавать испольно из 1/3—1/4»68. На таких же условиях Симбирский губземотдел разрешил использовать косьбу лесных луговых участков рабочим лесничества (1/3 сена — рабочим, 2/3 — губземотделу)60.
Следует, однако, заметить, что в тех случаях, когда оговорены условия, то речь идет фактически не об исполь-щйне (т. е. половине), а об издольщине (части), хотя различные добавления о приработках могут издольщину сводить к испольщине и даже сверх того (если предусматривается, например, стогование, вывоз и т. д.). Суть дела в том, что распространение натуральных форм оплаты аренды весьма показательно в условиях натурализации хозяйства, обесценивания денег.
Из-за отсутствия рабочей силы, плохой материально-технической базы] испольщина широко применялась совхозами. В совхозе Кенешево (Невельский у. Витебской губ., 1919 г.) заведующий сдавал крестьянам покосы «исполу с приработкой»70. К концу 1920 г. сотня совхозов Курской губ. использовала лишь половину отведенной им земли, посевы на которой были произведены преимущественно окружающим населением по особому соглашению 71. Группа совхозов в Курмышском у. Симбирской губ. предполагала обработать земли в 1919 г. частично своими силами, а частично испольно, прибегая к найму окрестных крестьян72, Масштабы испольщины на сов
143
хозной земле, видимо, были значительными, ибо совхозы, особенно приписные, в 1919 г. сумели своими силами обработать лишь 10—15% отведенных им земель 73.
Таким образом, после революции из вненадельных форм аренды возрождается и несколько трансформируется одна — аренда земли у государственных хозяйств.
Наличие арендных отношений, равно как и найм-сдача рабочей силы, свидетельствовали о том, что натурализация крестьянского хозяйства, несмотря на значительные масштабы, все же оставляла место для частной инициативы, предпринимательства. Аренда земли в известной мере не давала возможности замкнуться крестьянскому хозяйству рамками потребительских интересов.
* * *
В результате гражданской войны и разрухи народного хозяйства увеличивалось число безыпвентарных и безлошадных хозяйств, вынужденных обращаться к найму средств производства у состоятельных односельчан. Ряды безлошадных и безыпвентарных пополняли беженцы и горожане, изъявившие желание получить землю и обзавестись хозяйством. Земельные органы шли им навстречу (см. гл. 5). Однако практика показывала, что, получив землю, но не имея инвентаря и рабочего скота, новые хозяева не в состоянии оказывались обработать землю своими силами.
Земельные органы, осуществляя борьбу с недосевом, стали строже подходить к наделению землей пришлых, особенно беженцев. Некоторые земотделы устанавливали, что «безлошадных беженцев наделять землей только в том случае, если они укажут, кто им может ее засеять путем ли обмена труда или каким другим способом» (Спасский у. Рязанской губ., март 1919 г.)73а.
Такой порядок наделения землей беженцев заключал в себе возможности открытого проявления найма средств производства фактически на любых условиях.
В отличие от статистики 20-х годов источники по исследуемому периоду чрезвычайно скудно отражают найм средств производства. В литературе такие данные не известны. Выше (табл. 18, 19) мы рассмотрели некоторые сведения о ценах на работника с лошадью. Они свидетельствуют, во-первых, о широком распространении найма рабочего скота; во-вторых, о резком повышении цен
144
на лошадь, особенно из-за их недостатка и бескормицы; в-третьих, найм рабочего скота часто сочетается с поденным наймом рабочей силы.
Наконец, состоятельный крестьянин выступает в роли «работника» вместе со своей лошадью и инвентарем. Это положение характеризуют крестьянские бюджеты 1918/19 г. по Московской губ. Так, плата сроковым и сдельным рабочим в группе хозяйств до 4 дес. посева составляла 2 руб. на хозяйство в год, в группе от 4 до 8 дес.— 26,6 руб., в группе от 8 до 12 дес.— 38 руб., группа с посевом свыше 12 дес. рабочих не нанимала. Таким образом, наемщиками являлись лишь две средние группы. Но зато высшая посевная группа занимала второе место после низшей группы по заработку от личного промысла и поденщины: соответственно 17 тыс. и около 12 тыс. руб.736
Поскольку промыслы за время войны и революции сократились, то вероятность приложения основных сил зажиточного крестьянина на поденщине в качестве «эксплуатируемого работника» с лошадью и инвентарем весьма значительна.
Бедняцкая группа мало прибегала к найму рабочей силы, это понятно: бедноте нечем было расплачиваться. И она, чтобы поддерживать свое хозяйство, прибегала к взаимовыручке. В общине сохранялись традиции трудовой взаимопомощи. Она, естественно, проводилась открытой,- но статистически не фиксировалась. Крестьяне собирались всем миром или группами и оказывали помощь безлошадным, хозяйствам без работников, семьям красноармейцев. Характерная черта «помочей» состояла в том, что здесь работающих за их труд в день работы угощали обедом и водкой или самогоном.
«Помочи» в период гражданской войны широко практиковались в отношении семей красноармейцев. При этом «помочи» появляются не только добровольные, по и обязательные. Это уже не что иное, как трудовая повинность. Так, инструкция Рязанского губземотдела по оказанию помощи семьям красноармейцев (1918 г.) предписывала «применять трудовую повинность, если пе окажется достаточного числа лиц» для осуществления добровольной «помочи»74. «Трудовая повинность всех живых сил» была объявлена в 1919 г. в нескольких волостях Осинского уезда для уборки урожая и осенней вспашки. В Ошьин-ской, Ершовской и других волостях все лошади были признаны мобилизованными и перебрасывались не только из
145
одного хозяйства в другое, но и из деревни в деревню; крестьяне пахали, не считаясь с тем, кому принадлежала полоса. Волостной земотдел устанавливал за работу твердые цены. Если вспаханную полосу засевал безлошадный, то он и уплачивал стоимость вспашки. За полосы красноармейских хозяйств платил волземотдел. Полосы, которые вспахивались, но не засевались, обсеменялись за счет государства волземотделом семенами из урожая с бесхозных полос 7Б.
Как мы видели выше, «помочи» и «супряги» находили распространение в Саратовской губ. В Поволжье, особенно в заволжских уездах, широкое распространение получила издавна известная крестьянству форма взаимопомощи — «супряга». Объединялись 2—5 дворов для сезонных полевых работ, в основном малоинвентарные хозяйства. Они не только складывали свой скудный инвентарь, по и получали на этот счет помощь от государства; во многих случаях инвентарь и скот на период проведения сельскохозяйственных работ поступали в общее пользование из зажиточных хозяйств. Уже такие объединения давали определенный экономический эффект. «Экономическое положение уезда настолько было поднято, что в пределах уезда создалось бы излишков до 15 млн пуд. хлеба»,— говорилось в отчете Николаевского (Пугачевского) уездного исполкома, где «супряги» были особенно развиты. Но этому не суждено было случиться из-за контрреволюционного мятежа эсеров и белочехов 76.
«Соседская артель»— трудовое объединение, близкое к «супряге», но отличавшееся от нее тем, что крестьянские хозяйства (2—3) совместно приобретали для совместного использования инвентарь либо рабочий скот. Это обстоятельство предопределяло и более продолжительное, нежели в «супряге», в течение многих сезонов, сотрудничество. Много таких объединений возникло в Поволжье 77.
После революции принципы организации «соседской артели» легли в основу образования некоторых коллективов. Так, причиной образования Кужадонской коммуны (дер. Кужадон Тепелевской вол. Нижегородской губ.) явилась покупка жнейки и молотилки 78. «Супряга» и «соседская артель» как формы традиционной крестьянской взаимопомощи исподволь подводили крестьян к иным формам объединения либо труда, либо инвентаря, либо земли, либо, наконец, и земли, и труда, и инвентаря.
Каждая из форм крестьянской взаимопомощи не несла в себе непосредственно социалистических отношений^
146
но была близка к ним, ибо эти отношения опирались не на эксплуататорскую, а на трудовую основу.
Трудовые «помочи», «супряги» и пр. формы крестьянской кооперации труда существовали издавна, использовались они и кулаками в своих целях. Лишь в условиях побеждавшей революции появилась реальная возможность трансформации этих форм в социалистические. Но равным же образом и сохранялась возможность их использования в эксплуататорских целях.
Более зримо несли в себе элементы социализма новые формы трудовых отношений, элементы новых, новаторских социальных и экономических устремлений: субботники, трудовые кампании помощи деревне. Кампании, субботники, недели, трудовые армии, трудовые мобилизации — все эти рычаги (отнюдь не экономические!) были рассчитаны на решение многих и разнообразных народнохозяйственных задач. Рожденные чрезвычайными условиями, они постепенно превращались в одну из распространенных форм труда. Эффективность этого метода, достигаемого ударностью, концентрацией сил на важнейшем участке борьбы, убеждала в его универсальности. Всеобщность, доступность этого метода, возможность с его помощью охватить все слои населения (включая нетрудовые элементы путем применения к ним трудовой повинности), масштабность работ, зримость результатов труда убеждали многих партийных и советских работников в высокой эффективности трудовых кампаний, приближающихся по характеру труда к коммунистическому.
Однако ударный метод имел и свои слабые стороны. Ударность достигалась за счет ослабления, а то и свертывания других направлений работы. Ограниченность ударного метода была и в том, что он не мог применяться постоянно или сколько-нибудь значительно продолжительное время.
Несмотря на распространенность и живучесть этих новых форм и методов, им не суждено было стать главными в сельском хозяйстве. Таковыми постепенно станут рожденные революцией коллективные хозяйства и совхозы.
РЫНОЧНЫЕ СВЯЗИ
После победы Октябрьской революции перед партией большевиков и Советским государством возникла проблема эко номических взаимоотношений между рабочим классом и крестьянством. Еще в период подготовки социалисти
147
ческой революции партия выдвинула идею товарообмена между городом и деревней, а после революции стала практически претворять ее в жизнь. И хотя эта мера была вынужденной, обусловленной трудностями времени, опа стала рассматриваться и как переходная мера к социализму.
Однако вскоре выяснилось, что продоргапы нужное количество хлеба путем добровольного товарообмена получить не могут. Крестьянам было выгоднее обменивать хлеб на промышленные товары па частном рынке.
Товарообмен пе исключал рыночных связей. Частная торговля сохранялась, но она подвергалась различным формам государственного контроля и регулирования. В целом же политика Советского государства была направлена на свертывание частной торговли.
Принятый 21 ноября 1918 г. декрет «Об организации снабжения населения всеми продуктами и предметами личного потребления и домашнего хозяйства»79 возлагал па Наркомпрод обязанность по заготовке и распределению с помощью коопераций всех продуктов для личного пользования и хозяйства. Частные торговые, оптовые склады, торговые фирмы, частная розничная торговля подлежали национализации. По мере расширения продразверстки, государственной монополии на сельскохозяйственные продукты, а также национализации промышленности все более суживалась сфера частной торговли. Декрет Совнаркома от 5 августа 1919 г. о снабжении сельского населения предметами промышленного производства и продовольственными продуктами 80 был направлен на более полное осуществление товарообмена и запрет частной торговли ненормированными предметами потребления.
Частная торговля нормированными продуктами стала рассматриваться как государственное преступление. Запрещение свободной торговли было обусловлено военнополитическими причинами и экономическими условиями, в которых находилась республика. В разоренной войной стране, при отсутствии промышленных товаров и нехватке хлеба свободная торговля была на руку спекулянтам.
Однако, несмотря на попытки государства ограничить, запретить частную торговлю, полного ее’запрещения не было. В мелкобуржуазной стране преодолеть законы товарного производства невозможно, поэтому запрещение частной торговли не могло полностью ликвидировать частный оборот. Торговля велась и продовольственными товарами, и промышленным!^ ненормированными и нормированны
148
ми. А дефицит на товары не только способствовал сохранению рынка, но и его развитию, разумеется, в специфических для времени и условий формах. Эти условия приводят к чудовищной деформации рынка и по форме, и по своей сути, к ломке всяческих традиционных представлений о торговле.
Крестьянин видел в рынке не только возможность обогащения, по и приобретения нужных в хозяйстве и быту товаров городского производства. И хотя их ассортимент не был по большей части предназначен для деревни — крестьянин явно предпочел бы приобрести гвозди, мануфактуру, керосин, сельскохозяйственные орудия, а не граммофоны, велосипеды, швейные машины, городскую утварь и прочий скарб,— но за неимением такового порой приобретал и эти «культурные ценности». Недаром в крестьянском быту начала 20-х годов можно было встретить разные необыкновенные для деревенской избы вещи. И пока сохранялся рынок не пропадала надежда приобрести что-то действительно нужное. А поэтому сохранился и определенный стимул к торговле, а следовательно, и к производству.
Стимулировал крестьянина и необыкновенный спрос на продовольственные товары, за которые горожанин в буквальном смысле слова готов был отдать последнюю рубашку. Чтобы продать хлеб или обменять его, нужно было сначала скрыть эту предназначавшуюся часть для продажи, от продовольственных органов. Сокрытию продовольствия способствовал ряд факторов: во-первых, несовершенство учета, во-вторых, сокрытие истинных размеров посевных площадей. Состоятельные слои пытались давать заниженные сведения о засеянной пашне, скрывали арендную землю, лучшие поля, неверно указывали состав семьи, в число едоков включали занятых на отхожих промыслах и отсутствовавших. Практиковалась необычная спешка при уборке зерна. Косили и возили его не только днем, но и ночью, чтобы скрыть истинный урожай от учетчиков. В-третьих, нарушался классовый принцип раскладки разверстки. Подесятинное, подворное равномерное обложение, раскладка по душам позволяли состоятельным крестьянам оставлять в запасе немалую часть урожая и не только увеличивать потребление сверх положенной нормы, но и продавать зерно по спекулятивным ценам или перегонять на самогон.
Крестьяне прибегали и к другим ухищрениям. Например, выполнив по разверстке первую порму (прод
149
разверстка в 1919 г. выполнялась в четыре приема), крестьяне стремились сбыть излишки мешочникам, оставляя себе только па пропитание и семепа, полагая, что,
коль нет излишков,
то и разверстка с них не положена.
Важно отметить и следующее немаловажное обстоятельство для сохранения рынка. Хотя государство и моно-
полизировало важнейшие продовольственные продукты, список которых к концу гражданской войны увеличил
ся, все же определенная часть продуктов оставалась в распоряжении крестьянина, который мог его везти на
рынок.
Согласно известному декрету СНК от 21 января 1919 г.
о заготовках продовольственных продуктов государственной монополии подлежали хлеб во всех его видах,
крупа и зернофураж, сахар и изделия из него, чай и соль. Кроме того, массовой государственной заготовке по твердым ценам подлежали мясо, морская рыба, конопляное, льняпое и подсолнечное масло, картофель и животные жиры. Все остальные продукты, а также из перечисленных картофель могли свободно продаваться на рынке. При этом в декрете специально отмечалось: «Обязать все органы Советской власти строжайше и неуклонно наблюдать, чтобы свободному гужевому подвозу к рынкам всех
остальных продуктов, а также из перечисленных — картофеля — и свободной продаже их на рынке не чинились никем никаких препятствий или затруднений»81.
И в то же время рынок нельзя было оставлять бесконт-
рольным, чтобы как-то обуздать
безудержную
спекуля
цию. На местах по отношению к рынку применялись различные меры контроля и регулирования. Так, Саратов-
ский губпродком в постановлении от 8 августа 1918 г. оп-
ределял, что разрешение на вывоз из деревень продоволь
ственных продуктов должны давать уездные и волостные Советы, а также сельские общества 82.
Однако ограничительные и запретительные меры приводили порой к нежелательным результатам. Саратовский горпродком пытался регулировать рыночную торговлю не
нормированными продуктами путем задержки окрестных жителей, подвозивших продукты, и реквизиции у них товара по пониженной сравнительно с рыночной ценой. Реквизированные продукты продавались затем в городских лавках. Это должно было, по мнению властей, влиять
на рыночные цены в сторону понижения и одновременно
Но результаты
дать жителям города дешевые продукты.
были другими. Подвоз продуктов прекратилсй, а цены
150
резко поднялись; яйца, молоко и молочные продукты совершенно исчезли с рынка 83.
В дальнейшем запретительные меры ужесточаются. Орловским губпродкомом был «запрещен вывоз па рынки всех подлежащих отчуждению продуктов до полного выполнения разверсток». Сельсоветам предписывалось установить контроль за всеми вывозимыми из деревень продуктами, а населению было объявлено, «что за тайную продажу хлеба, картофеля мешочникам будут конфискованы у продавцов продукты в двойном количестве»84.
Подобные меры принимались и в других местах. В приказе Тамбовского губисполкома и губпродкома осенью 1920 г. говорилось: «Домохозяина, продавшего продукты мешочникам, обязать сдать государству, сверх сданного им количества хлеба по разверстке, такое же количество продуктов, какое им было продано мешочнику, деньги или товар, полученные от мешочника за хлеб, конфисковать, а при повторении продажи хлеба мешочникам подвергнуть аресту для предания суду трибунала»85.
Скрытое от разверстки продовольствие состоятельные крестьяне сбывали различными путями по спекулятивным ценам. Нелегальная торговля усилилась с наступлением зимы, когда крестьяне прокладывали обходные дороги, по которым скрыто, в объезд заградительных постов, провозили продукты в город.
В то же время движение товара к покупателю не было односторонним, покупатель и сам устремлялся в поисках необходимого продукта. Тысячи горожан выезжали в деревню официально, полуофициально и совсем неофициально, предъявляя мандаты па железных дорогах и обходясь без таковых, разно, по-всякому, кто как может. Ехали покупать, обменивать. Такая добыча продуктов питания получила наименование «мешочничество». Мешочничеством занимались и в спекулятивных целях, но прежде всего это была индивидуализированная, стихийная добыча пропитания. Государство и здесь вынуждено было частично снимать препоны и, идя навстречу пожеланиям рабочего класса, разрешать самостоятельные заготовки, но в строго лимитированном объеме («полуторапуд-пичество»).
Рынок, таким образом, во-первых, вторгся к крестьянину буквально в дом, ему никуда не нужно было вывозить товар, за ним приехал сам покупатель, во-вторых, рынок раздробился, распылился па множество индивидуализированных^ тайных торгов.
151
Насколько крестьянское хозяйство приспосабливалось к рынку в новых условиях? В 1918/19 г., когда хлебная монополия проводилась еще недостаточно жестко, а продразверстки еще не было или она только вводилась, кресть-" янин мог выбрасывать на рынок сравнительно большую массу хлеба. В результате город на рынке приобретал в это время половину всего потребляемого хлеба.
Иная ситуация сложилась в 1920 г. Заготовки продуктов методом продразверстки окрепли, а рыночные связи деревни значительно ослабли. Согласно бюджетному обследованию 1920/21 г. крестьянское хозяйство потребляющей полосы в среднем давало на рынок 4,3 пуд. на хозяйство, а приобретало 11,6 пуд. Таким образом, чистая добровольная товарность оказывалась величиной отрицательной (11,6—4,3 = 7,3) и составляла — 5% валового сбора (7,3 пуд. от 140,6 пуд. см. табл. 13).
В производящей полосе влияние продразверстки оказалось еще определеннее. Здесь крестьянское хозяйство отчуждало 44,3 пуд., из них 40,7 пуд., т. е. 92%, по продразверстке. Оставшаяся часть — 3,6 пуд. была намного меньше приобретенной — 19,5 пуд. Таким образом, хозяйство производящей полосы вынуждено было покупать , на 15,9 пуд. больше, чем продавать, и также имело отрицательный показатель чистой добровольной товарности — ; чуть более 11% валового сбора.
Если до войны разница между проданной и купленной продукцией в крестьянском хозяйстве потребляющей полосы составляла 25,5 руб. в пользу проданных товаров, ' то в 1920/21 г. эта разница идет со знаком минус(—4,6), т. е. куплено на 4,6 руб. больше, чем продано. В производящей полосе до войны разница между проданной и купленной продукцией составляла 175,1 руб. в пользу проданной; путем покупок возвращалось 25,8%. В 1920/21 г. разница составляла 27,3 руб., возвращалось же путем покупок 61,9% всего валового отчуждения (см. табл. 21).. (
Это означало, что очень сильно, в 2—3 раза, сузился ' базис внутреннего оборота сельскохозяйственных продуктов, характер этого оборота в производящей полосе приблизился к типу оборота полосы потребляющей. Это означало также, что вследствие исчезновения крупных производственных единиц в сельском хозяйстве широко распространялся натуральный потребительский тип хозяйства. Разумеется, играли свою активную роль и разруха, и общее понижение уровня благосостояния в производящей полосе.
152
Таблица 21
Оборот ценностей в крестьянском хозяйстве, золотые руб. *
Гайон, год Валовой доход Отчуждение продуктов с. х. по продразверстке Добровольный оборот продуктов сельского хозяйства
всего К ' * . я £ • у и о о И я Ю К Я продано куплено
всего в т. ч. скота всего в т. ч. скота
Потребляющий До войны 653,7 435,2 114,2 21,8 88,6 9,4
1920/21 г. 596,9 483,1 40,6 31,8 14,9 36,4 9,0
Производящий До войны 926,6 802,1 235,9 65,9 60,8 22,8
1920/21 г. 480,9 379,9 65,0 71,6 35,6 44,3 15,7
Район, год Чистое добровольное отчуждение Платежепокупательная способность с. X. % к валовой продукции
продразверстки рынка чистой продажи
Потребляющий До войны 25,5 25,5 26,2 5,9
1926/21 г. -4,6 36,0 8,4 6,6 -1,0
Производящий До войны 175,1 175,1 — 22,4 21,8
1920/21 г. 27,3 92,3 17,1 18,8 7,2
* Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918 — 1923, М., 1924. С. 418.
Количество продуктов, которое крестьянин выносил на рынок, в стоимостном выражении понизилось со 114 руб. до 32 руб. в потребляющих губерниях и с 236 до 72 руб.— в производящих, т. е. сократилось примерно втрое и в том и в другом случаях. Крестьянин продавал меньше и тем самым сокращал товарооборот как внутри-крестьянский, так и между деревней и городом.
Анализ состава продаваемых продуктов (см. табл. 21) показывает, что даже это количество отдавалось на рынок в ущерб хозяйству. Так, до войны доля скота в общем объеме продаваемых крестьянином продуктов составляла
153
не более 1/4—1/5 части. В 1920 г. эта доля увеличилась до половины.
Понизились и абсолютные размеры стоимости приобретаемых продуктов, по в производящей полосе меньше, чем в потребляющей. До войны крестьянское хозяйство потребляющей полосы покупало и выменивало на 88 руб., а в 1920/21 г.— па 36 руб. (41% довоенного уровня), хозяйство производящих губерний — на 61 руб.^ в 1920/21 гг.—на 44 руб., или почти 72% довоенного уровня (см. табл. 21).
Баланс объема продаж и покупок позволяет судить о размере «чистого продукта», при помощи которого хозяйство оплачивает налоги государству и приобретает промышленные товары в порядке добровольного товарооборота. Так как объем продаваемой продукции сократился сильнее, чем сумма приобретений, то разница между этими величинами должна уменьшиться еще более по сравнению с довоенными нормами. Действительно, в производящем районе средняя сумма чистых добровольных отчуждений понизилась со 175 руб. до 27 руб. па хозяйство, или в 6 с лишним раз (см. табл. 21, графа 9). То же самое произошло в потребляющей полосе. Здесь до войны был положительный баланс рыночных связей, равный 25,5 руб. на хозяйство, а в 1920/21 г. среднее крестьянское хозяйство этой полосы приобретало на 4,6 руб. больше, чем продавало.
Выяснено (см. гл. 3, табл. 13), что в 1920/21 г. по сравнению с 1918/19 г. и с довоенным временем устанавливается положительный баланс поступлений и отчуждений хлебных продуктов. В чем здесь дело? А дело в том, что в крестьянском хозяйстве потребляющей полосы произошло резкое сокращение рыночных отраслей производства: производства молока, льна, травосеяния и др. За счет продажи именно этой продукции крестьянство отдельных потребляющих губерний, имея до войны отрицательный производственный баланс, сводило общий оборот сельскохозяйственных продуктов к положительному итогу. В 1920/21 г. эти рыночные культуры почти исчезли, а продовольственные — увеличились. Хлеб и картофель даже стали давать некоторый рыночный излишек, но в целом из-за большего удельного веса других сельскохозяйственных продуктов общий баланс продажи и приобретений сделался отрицательным.
Отрицательный баланс между продаваемым и приобретаемым продуктом в потребляющей полосе сложился
154
под воздействием продразверстки. По этой же причине произошло повышение удельного веса обратных покупок в производящей полосе. Продразверстка была везде выше обратной покупки продуктов сельского хозяйства.
Выводы из бюджетных обследований подтверждают данные выборочного подворного обследования 7 губерний Европейской России, которые показали, что за 1917— 1920 гг. число хозяйств, участвовавших в рыночных операциях с хлебом, сократилось на 0,5% и главным образом за счет производящей полосы. В потребляющих же районах количество таких хозяйств возросло на 30%. Важнейшей чертой крестьянского товарооборота явилось резкое возрастание числа покупавших хозяйств—на 52%. В то же время удельный вес хозяйств, продававших хлеб, сократился до 24%. В итоге, если в 1917 г. на 100 «только продававших» приходилось 143 «только покупавших», то в 1920 г. вторая категория превысила первую в 9 раз, причем особенно крупная передвижка произошла в. производящей полосе — с 34 до 535 покупавших на 100 продававших, а в потребляющей полосе это соотношение осталось почти неизменным 80.
Этот вывод на основе анализа различных групп источников в 20-е годы был сделан исследователями различных направлений: и аграрниками-марксистами87, и экономистами буржуазной ориентации 88.
Изъятие продразверсткой более ценных в продовольственном отношении продуктов заставляло крестьянина прибегать к продаже других продуктов своего хозяйства и даже имущества и скота (доля продажи которого значительно увеличилась — см. табл. 21) чтобы приобрести недостающее количество пищи. Тем самым продразверстка увеличивала местный оборот сельскохозяйственных продуктов.
Таким образом, в 1920/21 г. доля крестьянской продукции, сдаваемой по продразверстке, равнялась 8,4% в потребляющей полосе и 17,1%— в производящей, а на рынок выбрасывалось еще.6,6 и 18,8%. В целом же сумма принудительного и добровольного отчуждения составила 15,0% в потребляющей полосе и 35,9%— в производящей. До войны объем валовой товарности в потребляющих губерниях равнялся 26,2% и в производящих — 22,4 %89. Следовательно, хозяйственные связи ослабели в потребляющих губерниях и усилились в производящих. Это усиление шло главным образом за счет продразверстки. Показатель рыночных отношений уменьшился пов
155
семестно. Его падение окажется еще более значительным, если исключить внутренний оборот сельскохозяйственных продуктов.
Итак, рынок, имевший тенденцию к сужению, тем не менее выбрасывал такое количество продовольствия, которое было способно наполовину прокормить город. По крайней мере это относится к 1918—1919 гг.
В. И. Ленин писал: «Точные исследования о питании городского рабочего доказали, что он только половину (приблизительно) продуктов получает от государства, от Компрода, другую же на „вольном”, „свободном” рынке, т. е. от спекулянтов. При этом за первую половину рабочий платит одну десятую всех своих расходов на продовольствие, за вторую — девять десятых»Я0.
Выводы В. И. Ленина были основаны на данных ЦСУ о производстве и потреблении хлебов, полученных в 1918 г.
В речи на совещании по партийной работе в деревне 18 ноября 1918 г. В. И. Лепин говорил: «Средний крестьянин производит продовольствия больше, чем ему нужно, и таким образом, имея хлебные излишки, он становится эксплуататором голодного рабочего. В этом — основная задача и основное противоречие»91. В то же время Лепин предупреждал, что «пролетариат должен разделять, разграничивать крестьянина трудящегося от крестьянина собственника,— крестьянина работника от крестьянина торгаша,— крестьянина труженика от крестьянина спекулянта»92. «В этом разграничении,— подчеркивал Ленин,— вся суть социализма»93.
По данным статистики потребления и распределения ЦСУ РСФСР 94 в марте-апреле 1919 г. видно, что вольный рынок занимал значительное место в приобретении продуктов питания городского населения. Так, 54,3% семей рабочих 17 губерний потребляющей полосы приобретали хлеб не по карточкам. В 12 производящих губерниях их было 46,2%. Для семей нерабочих эти даппые чуть ниже: 53,2 и 44,8% соответственно.
Семьи рабочих потребляющих губерний из советских и кооперативных лавок получали 47,7% хлеба, 20,2% муки и 8,3% картофеля; остальную, большую часть этих продуктов приобретали на вольном рынке, путем обмена и отчасти за счет сохранившихся запасов.
Доля приобретения этих продуктов по карточкам (за исключением картофеля) в семьях рабочих производящих губерний была несколько выше: 5115%1 24,2 и 1,9%. Кар-
156
Таблица 22
Производство и потребление хлебов по 26 губерниям России *
Район Население млн чел. Производство хлеба (без семян и кормов) Доставлено, млн. пуд. Все количество хлеба, которым располагало население, млн пуд. Потребление хлеба на душу населения, пуд.
ком-продом мешочниками
Производящий Город 4,4 20,9 20,6 41,5 9,5
Село 28,6 625,4 — — 481,8 16,9
Потребляющий Город 5,9 — 20,0 20,0 40,0 6,8
Село 13,8 114,0 12,1 27,8 151,4 11,0
Всего 52,7 739,4 53,0 68,4 714,7 13,6
* Ленин В. И. Поли . собр. соч. Т. 39 С. 375 — 376.
точная доля семей нерабочих соответственно составлял а 47,5%, 19,0 и 3,3%.
В июле 1919 г. в соотношении способов приобретения продуктов городским населением удельный вес вольного рынка возрастает. По 15 губерниям потребляющей полосы в семьях рабочих доля хлеба, приобретенная по карточкам, снижается до 47,7%. Всего же по карточкам приобретается лишь 35,3% продуктов (хлеб1 мука, картофель). б£,7% этих продуктов приобретается другим способом: 37,5% куплено в своем городе по вольным ценам, 27,2% обменено, получено за работу и т. д. в других местах. Для семей нерабочих значение вольного рынка еще выше: они не по карточкам приобретают 71,7% названных продуктов, причем на вольном рынке в своем городе — 45,6% .
Весьма высока доля вольного рынка и обмена (что почти одно и то же) и в производящих губерниях. Здесь семьи рабочих по карточкам приобрели 35,9% продуктов, другим способом — 64,1%, в том числе по вольным ценам — 46,3%, обменом и пр.— 17,8%. Здесь же в производящих губерниях оказался и самый высокий удельный вес обращения к вольному рынку — 48,7%. Такую часть продуктов приобретали там семьи нерабочих.
Новый урожай несколько снижает остроту продовольственной проблемы, соответственно понижается и значение вольного рынка в снабжении города в последние месяцы 1919 г.
157
Таблица 33
Заготовки продовольствия Наркомпродом и самостоятельные закупки населения городов в 1918—1920 гг., млн пуд. *
Закупка Из урожая
1918 г. 1919 г. 1920 г.
Город 327 244 125
Наркомпрод 108 212 347
Итого 435 456 472
* Струмилин С. Г. На плановом фронте, 1920—1930 гг. М., 1958. С. 33.
По данным С. Г. Струмилина, соотношение самостоятельных закупок продовольствия городов на вольном рынке и заготовок Наркомпрода выглядело следующим образом (табл. 23).
Стало быть, в 1918 г. на вольном рынке горожанами было приобретено 75,2% потребляемого хлеба, в 1919 г.— 53,5%, в 1920 г.— 26,5 %, а в целом за период гражданской войны горожанин в среднем покупал на вольном рынке 51,1% хлеба. Но это было минимальное количество купленного на рынке хлеба, ибо данным расчетом не учтены обмен хлеба в деревне за соль, мануфактуру и пр. городские товары, обмен, не поддающийся учету вообще. Поэтому допустим и расчет заведующего отделом изучения состояния питания населения ЦСУ РСФСР А. Е. Ло-сицкого, показывающий, что в среднем за весь период гражданской войны до 75% потребляемого хлеба городским населением куплено на вольном рынке 95.
Возрастание в 1920 г. доли продуктов, получаемой по продразверстке, и, соответственно, понижение доли рынка, как установлено по бюджетам, обнаруживается и по расчетам С. Г. Струмилина. Тенденция к понижению роли рынка может быть объяснена не только усилением роли продразверстки, и это, безусловно, главное, но и понижением покупательных возможностей горожан; исчезли, если у кого были, запасы мануфактуры, одежды, обуви и др. товаров массового потребления: цены росли быстрее зарплаты. И если в 1918 г., как говорил В. И. Ленин, рабочий за приобретаемый на рынке продукт тратил девять десятых расходов на продовольствие, то в 1920 г. эти затраты даже трудно было с чем-то сравнить, поскольку на зарплату трудно было рассчитывать. Так, в Иваново-Вознесенской губ. в апреле 1920 г. мука на рынке стои-
158
ла 15 тыс. руб. за пуд. картофель — 1500 руб., в то время как рабочий получал примерно 800 руб., минус разные мелкие вычеты 96. Покупал тот, кто хоть что-то еще имел. А большинство уже было разорено, раздето и разуто.
Какова же была стоимость продуктов питания по_воль-ным ценам? Для освещения этого вопроса воспользуемся данными о вольных цепах, собранными известным экономистом 20-х годов С. А. Первушиным. Они частично опубликованы 97, по в более полном виде хранятся в архиве 98. Последние мною были несколько преобразованы для удобства использования (порайонные данные переведены в показатели по видам продуктов).
Первое, что бросается в глаза при анализе,— это быстрый рост цен на все сельскохозяйственные продукты. Правда, темпы роста неодинаковы.
Обращает на себя внимание тот факт, что разница уровней цен до 1918 г. была невелика. Так, цепа ржаной муки в начале 1917 г. в Орловской губ. равнялась 6 руб. за пуд, в Иваново-Вознесенской — 7 руб., в Пензенской — 6 руб., в Московской — 8 руб.
С 1918 г. происходит постоянное нарастание резкого расхождения цеп. Так, если весной 1918 г. пуд ржаной муки в центральных губерниях Нечерноземья стоил в среднем 150—200 руб. (да и за эту цену его трудно было достать), то в Саратове — 42 руб., в Казани — 35 руб. Еще более дешевым был хлеб в Сибири — 15— 20. руб. в городах, 6—7 руб.— в деревнях ".
* Для сравнения небезынтересно назвать твердые цены на хлеб. Согласно постановлению ВСНХ от 8 августа 1918 г. твердые цепы на хлеб урожая 1918 г. в европейских губерниях России были установлены в пределах: рожь — от 14 руб. за пуд (Вятская, Казанская, Уфимская губернии) до 18 руб. (Вологодская, Новгородская, Петроградская губернии), пшеница — от 17 руб. 75 коп. (Уфимская губ.) до 22 руб. 50 коп. (Петроградская, Псковская, Череповецкая губернии)100.
А вольные цены к осени 1918 г. уже подпрыгнули до 290 руб. за пуд ржаной муки в Москве и 420 руб.— в Петрограде.
Рост рыночных цен происходит и на другие продукты. Так, в первой половине 1917 г. максимальная цена на картофель была 2,8 руб. за пуд (Тверь), минимальная — 1,6 руб. (Симбирская губ.), а осенью 1919 г. максимальная цена составляла 390 руб. (Олонецкая губ.) и минимальная — 60 руб. (Саратовская губ.).
159
Разница в ценах на мясо (в фунтах) в 1917 г. была 1,2 и 0,7 руб. (соответственно Тамбовская и Казанская губернии), весной 1918 г.—18 и 8 руб. (Гомельская и Казанская губернии), а осенью 1919 г.— 63 и 22 руб. (Смоленская и Симбирская губернии).
Если принять московскую цену 1 пуда ржаной муки в 2 400 руб. осенью 1919 г. за 100%, то цены в Казани, Пензе и Самаре составят 600 руб., или 25%, а в Полтаве— 400 руб., или 16,3%.
В моменты наибольшего расхождения с московскими ценами цена в Смоленской губ. составляла 31,6% московской цены, в Тверской — 50%, в Иваново-Вознесенской— 43,8%. Этот момент падает на январь 1920 г. Наибольшая разница в ценах Москвы и производящих губерний падает па весну 1919 г., составляя в Казанской губ. 9,4% московской цены, в Симбирской — 7,0%, в Саратовской — 5,1% (см. табл. 24).
В 1918—1919 гг. Москва и потребляющие промышленные центры блокировались густой сетью продовольственных и заградительных отрядов, что удерживало цены па местах. В итоге к осени 1919 г. в Поволжье рубль в хлебе обесценивается в 80—90 раз, тогда как в Москве — в 2400— 2500 раз.
В конце 1919 — начале 1920 г. наступает перелом. Возрастание цеп в производящей полосе идет гораздо более быстрыми темпами, чем в потребляющей. В середине и в конце 1920 г. многие черноземные города — Казань, Тамбов и даже города Кубани — догоняют города нечерноземной полосы по ценам, а весной 1921 г. перегоняют их. То же самое происходит и в отношении цен на масло, мясо, пшено и картофель. На этом этапе вновь проявляется тенденция к выравниванию цен. Она четко просматривается при сопоставлении общих уровней цен па продукты, выраженных в стоимости 2700 калорий, о чем свидетельствуют данные (в относительных величинах) таблицы 25, где показатели по Северному Приозерному району приняты за 100%.
Как видно, начиная с лета 1919 г. разница между максимумом неизменно понижается, сокращаясь к весне 1921 г. в три раза.
Выравнивание цен происходило благодаря более быстрому темпу нарастания цен в производящей полосе, чем в потребляющей. Так, в Московской, Петроградской, Иваново-Вознесенской, Тверской, Ярославской губерниях с 1 января 1920 г. по 1 января 1921 г. цены на ржаную
160
Таблица 24
Колебание вольные цен на ржаную муку, % к московским ценам*
Город 1914 г. 1917 г. 1918 г. 1919 г.
ИЮЛЬ весна осень весна осень
Москва 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0
Петроград 118,0 108,0 — 148,0 176,0 168,0
Иваново-В ознесенск 91,2 96,1 65,2 — 65,1 62,6
Смоленск 91,2 — — — 43,6 41,9
Тверь 95,4 — 92,1 — 65,1 56,9
Кострома 81,8 — 85,1 — 59,8
Казань 72,7 — 23,1 — 9,4 28,0
Симбирск 63,7 — 33,2 — 7,0 25,0
Орел 81,8 82,0 35,0 — 17,6 —
Саратов 72,7 — 27,4 — 5,1 25,0
Пенза 72,7 — — — — 25,0
Рязань 81,8 85,6 — — — 58,7
Калуга 81,8 85,6 — — — 62,4
Вологда 77,3 — — — — 62,4
Город 1920 г. 1921 г.
янв. апр. июль сект. ЯНВ.
Москва 100,0 100,0 100,0 100,0 100,0
Петроград 150,0 123,0 87,6 92,0 100,0
Иваново-Вознесенск 43,8 88,9 61,2 83,1 87,3
Смоленск 31,6 55,6 51,1 — 59,2
Тверь 50,0 59,4 56,4 60,2 —
Кострома 82,0 64,8 68,8
Казань 12,5 37,8 61,2 51,4 56,2
Симбирск 11,2 19,4 33,4 — 53,4
Орел — 74,8 86,8 — —
Саратов — 16,4 17,2 45,1 50,0
Пенза 11,3 29,4 30,7 — 40,8
Рязань — 89,1 — — 119,1
Калуга 70,0 89,0 91,8 — —
Вологда — — — 63,5
* ЦГАИХ СССР. Ф. 478. 0п. 2. Д.130. Л. 160 — 176.
6 В. В. Кабанов
161
Таблица 25
Динамика общих уровней цен на продукты (в стоимостном выражении 2700 калорий), % *
Район 1919 г. 1920 г. 1921 г.
янв. апр. J3 9 S янв. апр. ИЮЛЬ ЯНВ. апр.
Северный Приозерный 100 100 100 100 100 100 100 100
Промышленный центр 97 115 93 94 90 101 102 115
Западный 63 71 50 64 78 73 80 93
Центрально-земледельческий 43 51 52 62 75 97 97 98
Поволжье 43 40 32 36 48 55 72 97
Разница между максимумом и минимумом 57 75 68 64 52 45 30 22
* ЦГАНХ СССР, Ф. 478. Оп. 2. Д. 130. Л. 168.
муку выросли в 3—4 раза, в Смоленске — в 5 раз, в то время как в Царицынской губ.— в 12 раз, в Пензенской— J в 14 раз, в Симбирской — в 17 раз, в Казанской — в 18 раз. ;
С осени 1919 г. по конец 1920 г. цены на картофель : в Твери выросли в 5 раз, а в Саратове — в 36 раз.
В течение 1920 г. цены на мясо в Твери увеличились i 2,5 раза, в Смоленске — в 4 раза, а в Симбирске — в И раз.
Выравнивание цен с конца 1919 г. объясняется вырав- •; ниванием уровней сельскохозяйственного производства в производящих и потребляющих губерниях за счет воз- растания валовой продукции хлеба и картофеля, прежде .< всего в потребляющей полосе, по сравнению с 1918 г. (та- ( ким образом, данные о динамике цен в свою очередь под- ; тверждают наблюдения и выводы о различной эволюции ; крестьянского хозяйства в различных экономических . зонах). ;
Выравниванию цен содействовала засуха 1920 г. в ряде
производящих губерний, и, наоборот, хороший урожай^
в потребляющей полосе. 7
Стремительный рост эмиссии и как результат — обесценивание рубля, сокращение количества сельскохозяйст- : венных продуктов, разруха, война, рост спекуляции при- ; вели к тому, что в среднем по всей Советской России к кон- . цу 1921 г. рубль обесценился в муке в 300 тыс. раз, в ели- •
162
Таблица 26
Колебание вольных цен на ржаную муку, руб. за пуд *
Город 1914 Г. 1917 г. 1918 г. 1919 г.
ИЮЛЬ весна осень весна осень
Москва 1,1 5,07 200 290 920 2400
Петроград 1,3 5,3 420 1600 4000
Иваново-Вознесенск 1,0 4,9 130 — 600 1500
Смоленск 1,0 — — 400 1000
Тверь 1,05 — 185 — 600 1350
Кострома 0,9 — 130 — 550
Казань 0,8 — 5 — 85 600
Симбирск 0,7 — Е 6 — 65 600
Саратов 0,8 — 2 — 50 600
Орел 0,9 4,2 7 0 — 160
Пенза 0,8 — — 600
Рязань 0,9 4,3 — 1400
Калуга 0,9 4,3 — — 1500
Вологда 0,85 — — — 1500
1920 г. 1921 г.
Город
ЯНВ. апр. ИЮЛЬ сент. янв.
Москва 8 000 13 500 19 000 26 500 32 000
Петроград 12 000 16 600 17 2С0 24 000 32 000
Иваново-Вознесенск 3 500 12 000 12 000 22 000 28 000
Смоленск 2 500 7 500 10 000 — 18 000
Тверь 4 000 8 000 11 000 16 000 —
Кострома — — 16 000 17 000 22 000
Казань 1 000 5 000 12 000 13 600 18 000
Симбирск 900 2 600 6 500 — 17 000
Саратов — 2 200 3 500 12 000 16 000
Орел — 10 000 17 000 — —
Пенза 900 4 000 6 000 — 13 000
Рязань — 12 000 — — 35 000
Калуга 5 600 12 000 18 000 — —
Вологда — — — — 20 000
* ЦГАНХ СССР. Ф. 478 Оп, 2, Д« 13( t 173.
6*
163
вочном масле — в 220 тыс. раз, в мясе— в 150 тыс. раз, в картофеле — в 80—90 тыс. раз 101.
Итак, продразверстка не могла полностью выкачать из деревни продовольственные ресурсы. В распоряжении крестьян сохранялась часть утаенных продуктов, которые не только обеспечивали крестьянству лучшее по сравнению с горожанами питание, но и давали возможность выбрасывать их на черный рынок, по спекулятивной цене. Крестьянин, таким образом, по выражению В. И. Ленина, оставался «полутружеником, полуспекулянтом»102. Однако, естественно, что хлебодержателем был не крестьянин вообще, а состоятельный более или менее крестьянин. Малоимущим спекулировать было нечем. Они сами отдавали последнее, что имели, за кусок хлеба. Непомерный рост цен вконец разорял трудящихся, вызывал их недовольство.
Несмотря па жесточайшие меры подавления, рынок в годы «военного коммунизма» продолжал существовать. По мнению Ю. Ларина, рынок охватывал не менее половины всего товарооборота страны 103. М- М. Жирмунский полагал, что доля частного капитала в товарообороте даже превысила 50% 104. А С. Г. Струмилип определял его долю как минимум в 44% 105. Взгляд на подобное соотношение государственного распределения и частного торгового оборота, судя по всему, разделяют и современные исследователи 100.
G этим, видимо, следует согласиться, поскольку* в распоряжении исследователей нет новых источников. Следует лишь добавить, что большая часть частного товарооборота приходилась на внутрикрестьянский рынок (по расчетам П. Попова, 75% сельскохозяйственной продукции, выбрасываемой на рынок, потребляло сельское население)107, связь же города с деревней в основном шла по линии продразверстки.
Таким образом, частный рынок в годы «военного коммунизма» играл важную роль, оказывая серьезное экономическое и политическое влияние на все сферы народнохозяйственной жизни и на все слои населения. Поддерживая и развивая мелкобуржуазную стихию, рынок объединял антисоветские и колеблющиеся элементы, создавая тем самым постоянную угрозу существованию Советской власти. Бурный расцвет частного рынка в период нэпа во многом был предопределен его живучестью в годы «военного коммунизма».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ПРОДРАЗВЕРСТКА, НАЛОГИ И НАТУРАЛЬНЫЕ ПОВИННОСТИ
НАЛОГИ
В результате Октябрьской революции произошла коренная перестройка налоговой системы. Из орудия поддержки господства буржуазии и помещиков налоги превратились в орудие экспроприации эксплуататорских классов, их экономического ограничения и подавления.
Советское правительство с первых же своих шагов уделило внимание разработке налоговой политики. 24 ноября 1917 г. был издан декрет СНК о взимании прямых налогов \ к каковым причислялись подоходный, единовременный, временный на прирост прибылей, установленные еще до революции. На I Всероссийском съезде представителей финансовых отделов Советов 18 мая 1918 г. В. И. Ленин говорил, что «единственно правильным с социалистической точки зрения налогом является прогрессивно-подоходный»2. Поисками методов его исчисления и введения занимался ВСНХ.
Уже на одном из первых заседаний — 27 декабря 1917 г. Президиум ВСНХ поручил подготовку проекта подоходного налога комиссии. 6 января 1918 г. были заслушаны первые наметки. Член комиссии 10. Ларин предложил заменить все налоги одним достаточно высоким всеобщим подоходным налогом, причем в деревне в известной мере уплачиваемым хлебом. Ларина поддержал председатель ВСНХ Оболенский (В. В. Осинский), поскольку деревня, как он полагал, «представляет собой тот главный пункт, откуда можно выкачивать деньги» (терминология, характерная для «левых коммунистов», одним из авторов платформы которых был Осинский). Президиум, однако, не принял никакого решения, а поручил новой комиссии (Ю. Ларин, Д. П. Боголепов, М. С. Ольминский) разработать общий финансовый план, в который составной частью должен был войти вопрос о налогах. Проект, к разработке которого присоединился Наркомфин, был подготовлен к 15 февраля. Но Прези
165
диум ВСНХ признал, что «при даппой конъюнктуре подоходный налог не может дать реальных результатов», а поэтому проект был отвергнут. Президиум предложил СНК отложить вопрос о проведении налога до обсуждении налоговой политики в целом. Тем не менее 20 февраля в СНК проект рассматривался 3, по также без последствий.
Идея всеобщего подоходного налога была наиболее рациональной, по трудноосуществимой из-за сопротивления буржуазии, ее изворотливости, отсутствия налогового аппарата. На упомянутом съезде финотделов В. И. Ленин говорил, что «буржуазия ускользает от налогов путем подкупа и связей; мы должны закрыть для нее лазейки»4. Поэтому Советское правительство, не отказываясь принципиально от идеи советского подоходного налога, на первых порах пробует внести коррективы в тот подоходный налог, который был установлен в 1916 г. С этой целью принимались соответствующие законоположения, вносившие принципиальные изменения в систему ставок обложения, острие политики направлялось на эксплуататорские доходы (декреты СНК от 16 мая и 17 июня 1918 г., 21 января и 27 марта 1919 г.). В этом же направлении претерпевают изменения единовременный налог, введенный 12 июня 1917 г., временный налог на прирост прибылей, установленный в 1916 г., промысловый налог, который существовал с 1898 г. (декреты СНК от 17 июня, 3 и 28 декабря 1918 г.)8. Тем самым перестройка системы установленных ранее налогов в сторону изменения их социальной направленности стала одним из направлений налоговой политики Советской власти.
Эти налоги слабо затрагивали сельское население. Правда, с января 1919 г. оно было привлечено к уплате промыслового налога, но его должны были платить лишь те хозяйства, доходы которых превышали 6 тыс. руб. в год, т. е. богатые.
Несмотря на расширение круга плательщиков подоходного и промыслового налогов, финансовая эффективность их резко снижалась. Поступления по подоходному налогу уменьшились (в сопоставимых величинах) со 120 млн. руб. (по 41 губернии) в 1919 г. до 48 млн руб. (по 31 губернии) в 1920 г.; поступления по промысловому налогу — соответственно с 216 до 70 млн. руб.8 Объясняется это свертыванием легальной торговли, сокращением мелких торговых предприятий, падением ценности денег (тем не менее, кстати, крестьянин расставался с ни
166
ми неохотно), сокращением кулацких хозяйств, нена-лаженностью налогового аппарата, наконец, военными действиями и всей обстановкой военного времени.
Ликвидация частной собственности на землю привела к устранению сферы налогового обложения в области земельных отношений. Но поскольку национализация земли сопровождалась передачей ее в пользование крестьянам, то, стало быть, государство уступало им часть доходов с земли в виде дифференциальной ренты. Поэтому рентный доход согласно статье 17 Основного закона о социализации земли должен был сопровождаться и рентным обложением в пользу государства ’.Ив этой связи предстояло решать судьбу бывших государственного поземельного налога и местных земских земельных сборов.
Централизованного решения вопроса не было, а на местах он трактовался по-разному: в одних эти налоги взимались, в других — нет. Лишь 18 сентября 1918 г. Наркомфин в ответ на запросы местных финансовых органов разъяснил, что государственный поземельный налог прежде взимался с земель, принадлежавших их владельцам преимущественно на праве собственности, но так как право собственности было отменено законом о социализации земли, то и взимание этого налога «должно быть немедленно прекращено». Правда, далее следовала оговорка, что этим «не предрешается вопрос относительно освобождения социализированных земель от всякого обложения». Однако Советская власть не применила рентного обложения земли (этого не случилось и в последующие годы). 30 октября 1918 г. произошло юридическое оформление мер по упразднению поземельного налога в связи с введением натурального налога. Что же касается поземельных сборов на местные потребности (бывшие земские поземельные сборы), то в тот же день Наркомфин циркулярно разъяснил, что «отказ от взимания их зависит от местной Советской власти»8. Местные же Советы, как мы увидем ниже, испытывая постоянный дефицит в бюджете, использовали эту предоставленную возможность.
Наряду с упорядочением взимания старых налогов Советская власть вводила новые. Они являлись мощным орудием в подавлении эксплуататорских классов. Широкое распространение получают единовременные принудительные денежные сборы — контрибуции, ставшие основным и наиболее эффективным видом обложения в первый год пролетарской диктатуры. Вопреки некоторым
167
предположениям (Ю. Ларин, Оболенский), не деревня, а город, вернее, его буржуазные слои стали объектом налоговой политики Советской власти до осени 1918 г. С этого времени в сферу налогового обложения все более втягивается деревенская буржуазия.
Задачам развертывания социалистической революции в деревне, мобилизации бедняков на борьбу с кулачеством был подчинен 10-миллиардный революционный налог на имущие слои населения, введенный ВЦИК и СНК (опубликован 2 ноября 1918 г.)9.
Значительную часть налога предполагалось собрать с городской буржуазии. Только с Москвы и Петрограда по расписанию окладов предусматривалось взимание трети всей суммы — 3,5 млрд руб.
В деревне беднота от налога освобождалась, середняки облагались незначительно, основная его тяжесть ложилась на кулаков. Однако введение налога оказалось неудачным по времени, что имело серьезные последствия. Дело в том, что ко времени разверстания окладов определенная часть крестьянства, преимущественно середняки, уже сдали добровольно свои излишки продукции государству. Но с них же еще причиталось и получение чрезвычайного налога (а затем и натурального). Таким образом, пострадали наиболее аккуратные плательщики.
Допускались и ошибки. В некоторых районах сумма налога раскладывалась не на основе учета имущественного положения каждого плательщика, а по едокам. В этом сказывалось проявление общинных традиций уравнительной раскладки налогов. Стремление разложить их по едокам в каждом'обществе отличало даже действия комбедов 10. В результате середняцкие и даже бедняцкие хозяйства облагались высокими суммами.
Нарушалась и революционная законность со стороны органов власти. В отношении крестьян применялись административные меры, что также подрывало политическое значение налога, затрудняло привлечение середняка на сторону Советской власти.
Телеграммы политинформаторов армий Восточного фронта сообщали о тревожном настроении населения в ! районе Ижевска ввиду чрезвычайного революционного налога. Московский окружной комиссариат по военным делам докладывал в Высшую инспекцию 17 января; 1919 г., что в конце 1918 г. в связи со сборомчрезвычай-' ного революционного налога были «возмущение, недовольство и ропот среди населения некоторых уездов».
168
Волнения крестьян происходили в Калязииском и Весь-егоньском уездах Тверской губ., в некоторых уездах Могилевской губ.
В циркуляре НКВД губисполкомам от 1 января 1919 г, отмечалось, что одной из причин восстаний, охвативших целый ряд губерний, были ошибки местных советских работников при^взимании десятимиллиардного налога, наложении контрибуций и проведении конфискаций п.
Пагубные последствия ошибок при взимании чрезвычайного налога явились одной из главных причин, «если,— по заключению комиссии ЦК РКП(б),— не единственно главной причиной»12, сдачи Перми колчаковцам в 1918 г.
В конце марта 1919 г. крестьяпами-ходоками Ско-пипского уезда Рязанской губ. был доставлен В. И. Лепину наказ от съезда крестьян Скопипского уезда. Крестьяне, в частности, просили сбавить чрезвычайный революционный налог, тяжесть которого оказалась на плечах «среднего, даже ниже среднего крестьянина». 5 апреля 1919 г. на крестьянском наказе Ленин сделал следующие пометки: «Обложение чрезвычайным налогом крестьян достатка ниже среднего незаконно. К облегчению положения средних крестьян меры приняты. На днях будет декрет».13
Изданный 9 апреля 1919 г. декрет ВЦИК «О льготах крестьянам-середнякам в отношении взыскания единовременного чрезвычайного революционного налога»14 был проникнут заботой о середняке. Вся тяжесть налога была переложена на кулацкие хозяйства. Трудящиеся крестьяне или освобождались от налога, или облагались небольшими суммами.
Общая сумма поступлений от чрезвычайного налога оказалась менее запланированной. К концу 1920 г. поступило 1,6 млрд руб.15. Учитывая, что эта сумма взыскивалась, во-первых, не только с сельского, но и с городского населения, во-вторых, в течение двух лет (вместо запланированного 1918 г.), что при постоянном падении курса рубля имело немаловажное значение для плательщиков; и, в-третьих, несмотря на ошибки, преимущественно с состоятельных слоев, надо признать, что тяжесть 10-миллиардного налога для крестьянства не была чрезмерной.
Чрезвычайные революционные налоги и контрибуции сыграли серьезную роль в экспроприации денежных средств у буржуазии. Однако при всей своей значимости
169
контрибуции и чрезвычайные налоги не могли стать постоянной формой налогового обложения. Необходимо было переходить к регулярным налогам.
Осенью 1918 г. была сделана попытка ввести обложение крестьянских хозяйств путем изъятия определенной части излишков сельскохозяйственной продукции. 30 октября ВЦИК и СНК приняли декрет «Об обложении сельских хозяйств натуральным налогов в виде отчисления части сельскохозяйственных продуктов»16. Однако гражданская война, введение продразверстки, заменившей фактически и налоговую и заготовительную системы, по существу свели на нет осуществление этого декрета.
Но налог никто не отменял. Были даже предприняты шаги с целью снижения тяжести его обложения. Постановлением ВЦИК от 23 декабря 1918 г. предусматривалось освобождение от налога хозяйств, которые сдали или сдадут до 1 марта излишки хлеба (поскольку «значительная часть крестьянства (средние крестьяне) привлечена в текущем году к платежу чрезвычайного революционного 10-миллиардного налога»), Декретом ВЦИК «Об отсрочке взимания натурального налога» срок сдачи излишков отодвигался до 1 апреля 1г. Наконец, декретом ВЦИК от 26 апреля 1919 г. «О льготах по взысканию натурального налога»18 устанавливалось, что среднее крестьянство в связи с выполнением значительной его частью обязательств по. натуральному налогу с урожая 1918 г. освобождалось от внесения оставшейся части налога. Не уплатившим налог предлагалось в двухнедельный срок внести налог, в противном случае с них надлежало взыскать налог в двойном размере.
15 октября 1919 г. ВЦИК принял еще один декрет «О льготах по обложению сельских хозяйств натуральным налогом в 1919 г.»19, по которому обложение малоимущих слоев было понижено на 50%. Кроме того, на основании распоряжений правительства Наркомфин в течение апреля — июля 1919 г. освободил от уплаты натурального налога хозяйства, сдавшие излишки хлеба по разверстке до 25 апреля по твердым ценам 20.
Таким образом, вследствие предоставления льгот налогоплательщикам их контингент все время сужался. И также постоянно продразверстка как бы вытесняла натуральный налог, сводя его на нет. Наконец, его сбор был затруднителен по той простой причине, что крестьянство отождествляло оба вида натуральных сборов. В ре- ?
170
зультате налог оказался необременительным для крестьянства. Предполагалось, что натуральный налог в первой половине 1919 г. поступит в размере 850 млн. руб.21, поступило же за весь 1919 г. 43 969 руб. (зерном) и 408 161 руб. (деньгами), в 1920 г.— соответственно 199 206 руб. и 58,4 млн. руб.22
Завершая обзор прямых общегосударственных налогов, имевших отношение к деревне, следует упомянуть постановления Совнаркома «Об усилении детского питания» от 14 сентября 1918 г. и «О фонде детского питания» от 23 сентября, а также дополнение к ним от 5 ноября 1918 г., которыми местным Советам предлагалось образовывать особый «фонд детского питания»23. В сельской местности сбор взимался натурой: с состоятельных лиц — в размере дневного заработка в данной местности, с менее состоятельных — в половинном размере.
В фонд поступило около 10 млн пуд. крупы; бесплатным питанием было охвачено до 6 млн детей 24.
Развал старой системы налогового обложения и отсутствие денежных средств у правительства заставили наделить «налоговыми правами» местные Советы, предоставив им возможность получения необходимых денежных средств путем введения местных налогов.
Стихийность работы местных Советов в этом направлении затрудняет выяснение характера, форм и тяжести обложения крестьянства в первое время. Наиболее широко применялись различные единовременные контрибуции в отношении богатых слоев. По данным государственного контроля, в 57 губерниях до ноября 1918 г. местные Советы собрали 816,5 млн руб. контрибуций, в том числе 738,9 млн руб.— в городах, 69,7 млп — в уездах и лишь 7,9 млн руб.— в волостях 25. Если даже контрибуции с территории уездов целиком отнести на счет деревни, то ее доля в уплате революционных налогов в первый год революции окажется совсем незначительной — менее десятой части.
С целью упорядочения местных налогов 31 октября 1918 г. Совнарком принял декрет «О единовременных чрезвычайных революционных налогах, устанавливаемых местными Советами депутатов»26. Налог взимался деньгами и шел на удовлетворение нужд местных Советов. Ту же цель — упорядочение местного обложения — преследовало «Положение о денежных средствах и расходах местных Советов», принятое Совнаркомом 3 декабря 1918 г.27
171
«Положение» устанавливало систему налогов, которые могли вводить Советы. В сельской местности предусматривались налоги с дохода, получаемого от пользования землей, с домашнего скота, с тракторов, с разносного и развозного торга, добавочный к основному промысловому налогу. В случае недостаточности этих налогов волостные Советы могли устанавливать налоги на строения, с извозного промысла, с выездных лошадей, с велосипедов и моторов, с публичных зрелищ, с лиц, нанимающих прислугу, прямой всеобщий налог. При раскладке налогов Советы должны были руководствоваться классовым принципом — бедняков от налогов освобождать, с середняков и богатых взимать соразмерно доходности хозяйств.
Поступления от местных налогов по 32 губерниям составили за 1919 г. 695,1 млн руб., за 1920 г.— 1439 млн. руб.28.
Падение роли денежных налогов, строгая централизация распределения продуктов, централизованный характер основного источника бюджетных доходов — денежной эмиссии — все это ставило местные бюджеты в болыпую зависимость от центра, сводило на нет их самостоятельные доходные источники. Расходы местных бюджетов неизменно превышали поступления от местных налогов. Поэтому местные Советы в поисках устранения дефицита не только обращаются в центр за субсидиями, по продолжают «налоготворчество», вводя все новые и новые обложения, например, такие, как налог на предметы роскоши.
Однако тяжесть местных налогов по самой грубой прикидке была невелика. Так, в 1919 г. в Рязанской губ. в среднем на душу взималось по 40 коп., в Саратовской и Смоленской — по 20 коп.29 С учетом падения ценности рубля эти показатели окажутся еще более скромными, а принимая во внимание дифференцированность раскладки налогов по доходности, надо признать, что для маломощных слоев тяжесть обложения была незначительной.
Наряду с прямыми налогами сохранялись и косвенные налоги (акцизы). Принимались меры к их упорядочению, устанавливались новые тарифы акциза и продажные цены на табачные изделия, спирт, вино и некоторые другие товары. Влияние их на сельское население было ничтожно мало и в силу слабого спроса на них в деревне, и в силу их дефицита. Как показали бюджетные обследования, расход крестьянского хозяйства на эти промышленные товары был чрезвычайно мал (см. гл. 6).
172
В конце 1918 г. акцизы были заменены прямыми начислениями в пользу государства. Эта операция представляла собой результат простых бухгалтерских расчетов между государственными учреждениями и уже вообще ни в коей мере не касалась населения. Тем самым можно говорить о фактической отмене косвенных налогов, которые до революции, по расчетам А. Л. Вайнштейна, составляли 1,7% валового дохода крестьянского хозяйства 30.
Особняком стоит сбор средств самими сельскими обществами по самообложению. Эти средства служили для удовлетворения хозяйственных и культурных нужд общества. Мирские сборы в крестьянских общинах существовали и до революции и сохранялись вплоть до коллективизации сельского хозяйства.
Самообложение являлось одним из источников пополнения мирского капитала. Способы и методы самообложения были различны, но все же преобладал уравнительный принцип. Расклад шел по дворам, по едокам, по душевым наделам, с дымовой трубы и т. д. Это приводило к тому, что маломощные слои вынуждены были платить более крупные суммы самообложения относительно других платежей, чем зажиточные. Однако в уравнительном самообложении был и свой резон, поскольку собранные средства шли в общее пользование: на строительство школ, изб-читален, народных домов, больниц, ветеринарных пунктов, общественных амбаров, конюшен, строительство и ремонт мостов, дорог, пожарных сараев, закупку сельскохозяйственных машин, проведение мелиоративных работ, наем специалистов для общественных нужд, пастухов, на административно-управленческие нужды (в частности, содержание сельских и волостных Советов), снаряжение ходоков в дорогу и пр.
Практиковались и единовременные обложения в связи с какими-либо экстраординарными мерами.
До революции мирские сборы составляли 0,9% ко всему валовому доходу крестьянского хозяйства 31. Надо полагать, что эта величина после революции изменилась незначительно. Однако вычислить общую сумму самообложения практически невозможно.
По исчислениям А. Л. Вайнштейна, крестьянин Европейской России в 1912 г. платил на душу 1 руб. 80 коп. прямых налогов (государственные и все местные), или 3,1% от условно чистого дохода (валового дохода за вычетом семян и корма скоту), в 1918/1919 г. эта величи
173
на поднялась до 3 руб. 90 коп., или 9,7% от условно чистого дохода. Однако было бы неверным, исчисляя крестьянские дореволюционные платежи, не учитывать вненадельных арендных платежей и задолженности Крестьянскому и частным банкам за покупку земли, которые по 50 губерниям Европейской России в 1912 г. составляли 376 млн руб. Стало быть, сумма всех платежей крестьянства в 1912 г. составляла 10,4 золотых руб. на человека, или 17,6% к условно чистому доходу 32.
Революция, как известно, ликвидировала крестьянские задолженности и арендные платежи.
Следует принять во внимание и материальный выигрыш крестьянства от получения товаров от государства бесплатно и по твердым ценам. Расчет А. Л. Вайнштейна (очень приблизительный на весьма ограниченном материале) понижает общую сумму платежей крестьянства в 1918/1919 г. до 3—5% условно чистого дохода 33.
Таким образом, Октябрьская революция привела к резкому сокращению налогового бремени для крестьянства. Однако продолжавшаяся гражданская война и дальнейшее падение сельскохозяйственного производства неизбежно вели к усилению тяжести налогового обложения.
В условиях возраставшей разрухи и натурализации экономических отношений денежные налоги утрачивали прежнее финансовое значение. В 1918 г. налоги составляли 76%, в 1919 г.— 14,6%, в 1920 г.— 0,2% в бюджете страны 34. Удельный вес денежных налогов в общей системе обложения крестьянского хозяйства был ничтожно мал. В 1920 г. в крестьянском хозяйстве потребляющей полосы он равнялся 0,1 руб. (в довоенных ценах), что составляло лишь 0,03% к условно чистому доходу, а в производящей полосе — 1 руб., или 0,3% к условно чистому доходу 36. Денежные налоги все более заменяются натуральными повинностями, важнейшей из которых была продразверстка. Она фактически заменяла как заготовительную, так и налоговую систему.
ПРОДРАЗВЕРСТКА
Вызванная суровой необходимостью как единственно возможная мера устранения продовольственного кризиса, продразверстка в то же время явилась важнейшим элементом усиливающейся натурализации хозяйственных отношений. Сам же процесс натурализации был обуслов
174
лен объективной обстановкой, сложившейся к середине 1918 г.: гражданской войной и иностранной интервенцией, экономической блокадой Советской республики империалистическими государствами, с одной стороны, и распадом народнохозяйственных связей, разложением основных денежных доходов и всей финансовой системы государства, доставшихся стране в наследие,— с другой.
Денежное обращение периода «военного коммунизма» покоилось исключительно на усиленной эмиссии, печатном станке. В итоге в 1920 г. государство получило реального дохода от эмиссии в 6,6 раза меньше, чем в 1914 г., хотя денег было выпущено в 736 раз больше. Государственные доходы сократились в 1919 г. до 1/40 доходов 1914—1915 гг.36 Когда эмиссионная система как последний источник дохода государства разлагается и дезорганизует денежное обращение, натурализация хозяйства неизбежно ускоряется. Резкое снижение эмиссионных доходов затрудняет или делает невозможной плату даже по низким твердым ценам за хлеб. А отсутствие у государства товарных запасов лишает его возможности приобретать хлеб и посредством продуктообмена. В этих условиях единственно неизбежным способом получения хлеба является натуральная хлебная повинность.
Продовольственная разверстка, введенная декретом от 11 января 1919 г.37, осуществлялась как натуральная повинность в порядке принудительного отчуждения требуемого количества продуктов. Она была введена в период, когда происходил поворот среднего крестьянства в сторону Советской власти, которое встретило разверстку в целом с пониманием, как тяжелый, но необходимый шаг для борьбы с контрреволюцией. Такое понимание могло возникнуть только при наличии дружеского союза двух классов. Союз рабочего класса и трудящегося крестьянства зижделся на политической и экономической основе. Его предпосылками явились те завоевания революции, которые крестьянин ощутил быстро.
Этот союз принял форму военного союза. По этому поводу В. И. Ленин говорил: «...если военный союз между пролетариатом и крестьянством явился — и не мог не явиться — первой формой их прочного союза, то он не мог бы держаться и несколько недель без известного экономического союза названных классов. Крестьянин получал от рабочего государства всю землю и защиту от помещикаг от кулака; рабочие получали от крестьян
175
продовольствие в ссуду до восстановления крупной промышленности»38.
Вместе с тем новые отношения города и деревни покоились, по выражению Ленина, «на не обычных взаимоотношениях между товаропроизводителем и потребителем»39, поскольку они находились в неизбежном противоречии с основой мелкого товарного производства. А это объективно таило в себе опасность обострения отношений между пролетариатом и крестьянством вплоть до их полного разрыва. Поэтому колебания крестьянства, среднего прежде всего, связанные с продразверсткой, были весьма значительными.
Как собственник, он не мог примириться с необходимостью сдачи государству излишков, с хлебной монополией, твердыми ценами и прочими повинностями. Тем не менее основная масса середняка пошла на временные тяготы, так как у него оставался выбор: поверить рабочему классу или капиталисту. Впрочем, крестьянину виделся и некий третий путь, путь мелкобуржуазных иллюзий, прежде всего в отношении власти, свободы торговли. Он представлялся как возможность возникновения такой государственно-политической структуры, когда нет ни диктатуры пролетариата, ни диктатуры помещика и капиталиста. Но тщетность подобных надежд обнаруживалась довольно скоро, и мелкобуржуазные чаяния крестьянства (и эсеров) в действительности приводили его в лагерь Колчака и Деникина. Стоило же крестьянству испытать колчаковский или деникинский «рай», как оно отворачивалось от генералов и возвращалось к Советской власти с неприятной для него разверсткой.
Пока продолжалась гражданская война и опасность возвращения помещиков не миновала, крестьянство шло на продразверстку. Крестьянин-труженик поддерживал Советскую власть, так как на практике убеждался в том, что белогвардейцы и интервенты возвращают прежние порядки, с которыми он смириться не мог. «Крестьянская масса в общем увидела и поняла,— говорил В. И. Ленин,— что эти огромные тяжести, которые на нее возлагались, были необходимы, чтобы отстоять рабоче-крестьянскую власть от помещиков и не быть задушенными капиталистическим нашествием, которое грозило отобрать все завоевания революции»40.
Продразверстка осуществлялась на основе классового принципа: с богатых — много, со средних крестьян — умеренно, с бедных ничего не бралось или же минималь
176
ное количество. В каждом хозяйстве оставлялось определенное количество зерна на обсеменение, пропитание и прокорм скота. Все остальное считалось излишками и подлежало изъятию.
Но «излишек» для каждого хозяйства был далеко не лишним количеством продовольствия, наоборот, оно было остро необходимым, имея который в обычных условиях крестьянство могло поддерживать на определенном уровне свое хозяйство, приобретать за счет его реализации инвентарь, скот, промышленные товары.
Продразверстка осуществлялась с помощью аппарата продорганов. Но на самом низшем уровне, когда разверстка доводилась до каждого конкретного исполнителя-домохозяина, важная роль принадлежала низовой системе Советов. Поэтому складывается, как отмечалось в резолюции 2-го Всероссийского продовольственного совещания, «коллективная ответственность за сдачу продуктов» и продорганов, и местных Советов. Однако вследствие слабости волостных и сельских Советов продорга-пы должны были в своей работе опираться и на сельские общества 41.
Техника получения продразверстки в значительной мере была заложена еще Вятской заготовительной экспедицией А. Г. Шлихтера. Летом 1918 г. он вел заготовку хлеба в Сарапульском у. Вятской губ. 22 июля Шлих-тер провел совещание с участием представителей уезда, губернии, продовольственных отрядов и других заготовительных организаций. На совещании решили приблизительно определить количество лишнего хлеба в уезде и общую сумму излишков разверстать при помощи уездного- Совета крестьянских депутатов. Совет отобрал хлебные волости, а далее разверстка внутри волости определялась между селениями. Сельское же общество каждого села уже само должно было разверстать свою долю по отдельным домохозяевам 42.
И в дальнейшем непосредственный расклад разверстки по хозяйствам и контроль за ее осуществлением проводили часто не Советы, а сельские общества. Авторитет сельского схода был велик. Известный исследователь деревни 20-х годов М. Я. Феноменов писал: «Сельский Совет имеет право вести все текущие дела управления собственной властью, не созывая схода. Однако председатель и члены сельсовета вовсе не склонны брать на себя ответственность за такие решения, как раскладка налогов, наряд подвод и распределение других повинностей.
177
Они действуют по «старине», т. е. созывают сход и здесь с согласия односельчан постановляют то или иное решение. Авторитет схода настолько прочен, что и все должностные лица, приезжающие из волости по фискальным делам, неизменно обращаются со своими заявлениями и предложениями к сходу, а не к сельсовету»43. Более того, Советы сами стремились переложить расклад разверстки на общество, используя традиционные качества общины: во-первых, общинный разверсточный механизм, и, во-вторых, коллективную ответственность при исполнении фискальных функций.
Как отмечалось в отчете Череповецкого губземотдела в октябре 1920 г., община «ныне, как и прежде, продолжает служить основой для круговой поруки в фискальных целях»44.
Советская власть активно использовала эти качества общины. Так, круговая порука даже вменялась сельским обществам органами Советской власти. В приказе губ-исполкома и губпродкома Тамбовской губ. (1 октября 1920 г.), подписанном председателем губисполкома А. Шлихтером, говорилось: «Отвечает за исполнение разверстки каждый подлежащий обложению домохозяин в отдельности и все общество в целом»46. Надо полагать, что круговая порука применялась довольно широко, ибо в связи с отменой продразверстки в декрете ВЦИК от 21 марта 1921 г. «О замене продовольственной и сырьевой разверстки натуральным налогом»46 специально оговаривалась и отмена круговой поруки.
Это не были идеальные способы получения хлеба, но они работали, несмотря на свои негативные свойства. А они были весьма существенными. Прежде всего весьма напряженной и нервной была сама атмосфера, в которой проходили сходы. Известный исследователь деревни 20-х годов А. М. Большаков описывает проведение сходов в Горицкой вол. Тверской губ. следующим образом: «В селениях же сход домохозяев определял, кому из домохозяев и сколько надо было платить. Так как все были связаны общей ответственностью, круговой порукой^ и никакой скидки с определенного в разверстку не полагалось, то сходы были чрезвычайно шумливы, иногда даже кончались дракой: всякому хотелось заплатить возможно меньше, но тогда сосед должен был платить больше. Учитывали друг друга до тонкостей»47. По воспоминаниям продотрядника В. А. Потапенко, на бурных и продолжительных деревенских сходах «после споров до
178
Г '
хрипоты», после всевозможных уточнений задание разверстывалось по дворам 48.
Несовершенны были и критерии изъятия, которыми руководствовался сход. Продразверстка дородилась до каждого члена сельского общества часто не на основе классового принципа, а превращалась в подушную раскладку. Самый демократический общинный принцип — подушный, который наиболее радикально действовал при уравнительном распределении земли, был наименее демократичен при раскладке натуральных повинностей. Стремление разложить причитающееся количество продуктов на всех поровну или подушно было на руку кулачеству. Страдали же середняки и бедняки, да и результаты оказывались скромнее, чем могли бы быть при строгом соблюдении классового принципа.
На VI Тамбовском губернском съезде Советов (18 мая 1920 г.) отмечалось, что слабое выполнение продразверстки в 1919/20 г. объяснялось и тем, что «в деревне проводилась подушная раскладка»49. Делили разверстку по душам и па сходах Костромской губ.60. Делили и поде-сятинно в Курской губ.61 А в Казанской губ. принцип подесятинного обложения был установлен даже решением губпродколлегии 62.
Несоразмерность продразверстки с мощностью и зажиточностью хозяйства отражают крестьянские бюджеты (табл. 27). Абсолютные и относительные величины изъятий колеблются без достаточной закономерности, особенно по производящей полосе, где удельный вес изъятий в низшей группе значительнее, чем в самой высшей. Правда, некоторые цифры объяснимы. Обращает па себя внимание валовой доход в группе от 4 до 6 дес. потребляющей полосы, который оказался выше, чем в более обеспеченных группах. Дело в том, что в потребляющей полосе хозяйства именно этой группы оказались наиболее дееспособными, поскольку резко сократились и экономически ослабли группы с посевом свыше 6 дес., а в ряде губерний группа от 8 дес. и выше исчезла (см. гл. 5,). В производящей полосе хозяйства многопосевщиков были покрупнее. Но именно в производящей полосе колебания изъятий, внешне необъяснимые, вызваны именно несовершенством общинного разверсточного механизма, приводившего к несоразмерности изъятий и мощностей хозяйств.
В свое время это несоответствие показателей бюджетов установке партии и правительства на выдерживание
12*
17'9
Таблица 27
Продразверстка в 1920/21 г. на хозяйства разной мощности *
Группировка по посевной площади на хозяйство, дес. Валовой доход на одно хозяйство Продразверстка, конфискации и налоги % к условно чистому доходу
руб. , в дс военных ценах
Потребляющая полоса До 2 404,8 17,43 8,2
От 2 до 4 526,5 32,20 11,6
От 4 до 6 714,2 83,86 20,3
От 6 до 8 683,2 44,11 11,5
От 8 дес. и выше Производящая полоса 647,3 93,69 30,4
До 2 312,1 76,47 34,8
От 2 до 4 339,7 30,05 13,8
От 4 до 6 418,8 55,62 20,5
От 6 до 8 505,7 61,67 18,0
От 8 дес. и выше 712,6 142,71 34,5
* Вайнштейн А. Л. Указ. соч. С. 71«
строго классового принципа расклада продразверстки приводило отдельных исследователей к произвольному исправлению бюджетных данных, а попросту — к их фальсификации. Так, бюджеты 1918/1919 г. по Тверской губ., отмеченные той же особенностью, что и вышеприведенные, показывают, что в группе хозяйств, имевших посев от 8 до 10 дес., изымалось в среднем 9,5 пуд. хлеба на одно хозяйство, а в более высокой — от 10 до 14 дес.— чуть не вдвое меньше — 5,4 пуд.53 Известный экономист М. Я. Залесский, не мудрствуя лукаво, меняет 5,4 пуд. на 15,4 и «все становится на места»: получается прогрессивно увеличивающийся ряд от низшей до высшей группы — от 1,1 до 22,4 пуд. на хозяйство 64.
Реальные, а не мифические исправления в искажение партийной линии вносила сама жизнь. Недостатки общинного разверсточного механизма выправлялись мощным продовольственным аппаратом, энергичными и героическими действиями продармейцев и продотрядников, постоянным контролем советеких и партийных органов за ходом выполнения продразверстки.
180
* * *
Продразверстка проводилась и в производящих, и в потребляющих губерниях. Правда, разверстываемое количество в потребляющих губерниях не входило в число общегосударственной разверстки, падавшей на производящие губернии, но Наркомпрод строго учитывал наличность произведенной там заготовки при планировании государственного распределения продовольствия.
Всего с августа 1918 г. по август 1919 г. в Европейской России было заготовлено 107 922 тыс. пуд. хлеба, крупы и зернового фуража. Из них с января по август 1919 г., когда началась разверстка,— 45 577 тыс. пуд. Производящие губернии дали 106 783 тыс. пуд., потребляющие — 1 139 тыс. пуд.55, которые были распределены на внутренние нужды. Общий процент выполнения разверстки — 41,5 5в. Наибольшее выполнение приходилось на долю крупы и бобовых продуктов — 87,7%, зерна и муки — 40%, кормовых хлебов — 31,5% 57. Наибольшее количество хлеба было заготовлено в Самарской губ.— около 23 млн пуд., т. е. 1/5 всего добытого в стране. Высший процент выполнения разверстки в 1918/19 г. был в Рязанской губ.— 61,5% (3,1 млн пуд.), в Казанской — 61,1% (8,1 млп пуд.), в Орловской — 54,8% (7,7 млн пуд.), в Саратовской — 44,3% (13,7 млн пуд.), наименьший — в Пензенской губ.— 28,1% (3,2 млн пуд.), в Курской— 25,2% (4,1 млн пуд.), в Вятской губ.— 24,7% (7,4 млн пуд.)58.
В июле 1920 г. закончилась вторая заготовительная кампания. По разверстке было заготовлено 212,5 млн пуд. хлеба (с Сибирью). Из этого числа губерний Европейской России заготовили 180 428 тыс. пуд. хлеба 59.
Резко возрос объем заготовок в потребляющей полосе — в 12 раз, в то время как в производящих губерниях заготовки возросли на 55% по сравнению с предыдущим сезоном, хотя, естественно, удельный вес заготовок в потребляющей полосе был незначителен — лишь 8% всего хлеба, заготовленного в Европейской России, и они по-прежнему не являлись общегосударственными и шли на внутренние нужды.
Наивысший процент выполнения разверстки был в Вятской губ.— 110,9, Екатеринбургской — 93,9 и Симбирской губ.— 89,9. Из потребляющих губерний перевыполнили разверстку Московская, Тверская, Смоленская, Северо-Двинская.
181
В 1920/21 г. по продразверстке было заготовлено 367 млн пуд. хлеба, 75 млн. пуд. картофеля, 14 млн. пуд. маслосемян, 24 млн пуд. мяса, 1 180 тыс. пуд, льна, 855 тыс. пуд. пеньки, 725 тыс. пуд. шерсти, 8 475 тыс. шкур в0.
Губернии Европейской России дали в 1920/21 г. 237 млн пуд. хлеба. Увеличили на 60% заготовки потребляющие губернии и на 29% — производящие 61. Хотя удельный вес заготовок потребляющей полосы оставался ниже, чем в производящей, темпы их возрастания оказались в 2 раза выше. И это неудивительно, если вспомнить, что валовые сборы хлеба в потребляющей полосе в 1920/21 г. превысили довоенный уровень. Разумеется, совершенствовался и заготовительный аппарат, улучшалась эффективность его работы.
По сравнению с заготовками хлеба Временным правительством доля отчуждаемого хлеба по продразверстке возросла ненамного. Так, закупки хлеба Министерством земледелия к валовому сбору в 1916/17 г. составили по стране в целом 14,5%, а заготовки хлеба Наркомпродом к валовому сбору 1920/21 г. составили 17,2% в2.
По европейской части России заготовки хлеба в 1920/21 г. остались на том же уровне, что и в 1916/17 г.,, но это при условии снижения валового сбора почти вдвое, что означало соответственно усиление почти вдвое тяжести обложения (с 13,1% до 23,2% — см. табл. 28). А кое-где произошло даже снижение процента заготовок к валовому сбору, например в Центрально-Земледельческом районе. Это объясняется некоторым перераспределением внутри области (резкое снижение в Тамбовской губ.— с 26,0% до 12,1 %, некоторое понижение в Воронежской губ., резкое увеличение в Пензенской губ.— с 8,0 до 16,7%) и расширением возможностей получения хлеба из освобожденных районов (Донская обл., Приуралье, Сибирь).
В некоторых районах произошло возрастание: с 1,4 до 8,2% в Московско-промышленной области, с 0,4 до 10,9% в Белоруссии, с 23,7 до 29,3% в Поволжье, с 8,9 до 22,8% в Орловской губ., с 6,9 до 33,8% в Симбирской и т. д.вз
Согласно бюджетным данным 1920/21 г., продразверстка забрала 9,6% валового сбора хлеба (и картофеля в переводе па хлеб) в потребляющей полосе и 28,5% в производящей полосе (см. табл. 13) Связь крестьянского хозяйства с народнохозяйственным оборотом осуществля-
ла
Таблица 28
Сопоставление заготовок хлебофуража и валового сбора хлебов в 1916— 1917 и 1920—1921 гг. в европейской части РСФСР, тыс. пуд. *
Область 1916—1917 гг. 1920-1921 гг.
Валовой сбор хлебов Закупка М-ва земледелия % закупок к валовому I Сбору 1 Валовой сбор хлебов Заготовки Наркомпрода % заготовок к валовому сбору
Соворо-Прп-озерная Московско-про- 97 313 2 645 2,7 60 539 6 608 10,9
мышленная 140 665 2 016 1,4 95 899 7 845 8,2
Белорусская Центрально- 160 960 574 0,4 77 443 8 412 10,9
земледельческая 612 521 80 554 13,2 236 393 30 404 12,9
Юго-Восток 271 526 57 477 21,1 184 879 57 932 31,3
Приволжская 350 914 83 057 23,7 163 709 48 025 29,3
Уральская 361 098 47 263 13,1 198 463 47 328 23,8
1 994 997 273 586 13,1 1 017 325 236 958 23,2
* Сб. стат, сведений по Союз1 ССР, 1918 — 1923. М., 1924. С . 428—430.
ется целиком посредством продразверстки. За счет ее возрастания произошло и повышение «товарности» крестьянского хозяйства по сравнению с 1918/19 г.
Особенно сильно влияние продразверстки сказалось в производящей полосе, здесь продразверстка составила 92% от всего объема отчуждаемой продукции хлеба. Бюджетные данные можно проверить, сравнивая их с данными массового статистического учета. По тем же самым потребляющим губерниям, где проводились бюджетные обследования, данные о заготовках хлеба Наркомпродом показывают, что доля отчуждения составляла 9,8% к валовому сбору, т. е. показатель почти совпадающий с бюджетными данными. Для производящих губерний он ниже бюджетных данных — 18,2% в4.
Если же взять показатели по заготовкам хлеба Наркомпродом по всем губерниям, то в потребляющих губерниях отношение продразверстки к валовому сбору составит 9,2%, т. е. показатель опять ближе к бюджетным данным и выборочным данным массового учета. А по производящим он поднимется до 21 % в6, т. е. будет ниже бюджетных данных и выше выборочных.
183
Что касается всей продукции крестьянского хозяйства, то здесь картина такова. По данным бюджетов, доля продразверстки по отношению ко всей валовой продукции крестьянского хозяйства в 1920/21 г. составила в потребляющей полосе 8,4%, в производящей — 17,1%; в ценностном выражении это будет 40,6 золотых руб. на хозяйство в потребляющей полосе и 65,0 руб.— в производящей 66.
Массовые учетно-статистические данные Наркомпро-да примерно в 2 раза ниже бюджетных показателей (соответственно 17,6 руб. и 30,3 руб.67). Предпочтение следует, по всей вероятности, отдать бюджетным данным, поскольку множество различных налогов, поборов, конфискаций и реквизиций местных властей не отражаются в полной мере учетными данными центра. Бюджеты в этом отношении более надежны и их следует принять как величину минимальную, которая должна быть увеличена, например, по мнению А. Л. Вайнштейна, в 2—3 раза.68
Именно к таким величинам приближаются расчеты начальника ЦСУ П. Попова’, заготовка продовольственных и кормовых продуктов с августа 1920 по апрель 1921 г. составила 14,3% чистого сбора в потребляющей полосе и 30,5% — в производящей и.
* * *
Каково влияние продразверстки на крестьянское хозяйство? В какой-то мере этот вопрос уже затрагивался в главе 3. Сейчас остановимся на нем несколько подробнее.
Данная проблема относится к числу наиболее трудных и малоизученных, что обусловлено двумя причинами. Во-первых, состоянием Источниковой базы, статистикой прежде всего, не позволяющей в полной мере раскрыть вопрос. Оперировать данными 1917 г. (или же более ранними) и 1920 г. неправомерно, поскольку продразверстка была введена в начале 1919 г. В противном случае получится, что в расчет фактически берется действие иных факторов: империалистическая война, революция.
Но если вычленение источников в хронологическом отношении представляет известную трудность, то еще большую сложность представляет вычленение собственно продразверстки из прочих факторов, влиявших в период ее действия на крестьянское хозяйство. Безусловно, в 1919—1920 гг. влияние продразверстки оказывалось решающим, но нельзя не принимать во внимание такие серьезные факторы, как гражданская война и иптервен-
184
ция, неурожай 1920 г. в центральных земледельческих областях, резкое сокращение или полное исчезновение крупных производственных единиц в результате аграрной революции (измельчание сельскохозяйственного производства), запрещение свободы торговли и др. Наконец, накладывались негативные факторы предшествующего периода империалистической войны.
В свете сказанного становятся понятными трудности, стоящие перед историком. Поэтому нельзя со всей определенностью говорить о непосредственном влиянии продразверстки па те или иные стороны эволюции крестьянского хозяйства.
Если и находить элементы влияния продразверстки на крестьянское хозяйство, то прежде всего важно подчеркнуть, что продразверстка, являясь важнейшим элементом натурализации хозяйственных отношений, не была сама по себе причиной натурализации, напротив, опа — следствие этой натурализации, порожденной войной и разрухой. Наиболее характерным в этом отношении является изменение структуры посевных площадей. Тип натурально-потребительского хозяйства складывается еще в годы мировой войны. Именно тогда началось вытеснение рыночных, технических прежде всего, культур продовольственными. Продразверстка лишь усилила эту тенденцию.
Более отчетливо влияние продразверстки прослеживается на изменении структуры животноводства. В годы действия продразверстки в ряде губерний происходит рост поголовья коров, становится выгодным держать коз; при относительной необременительности содержания коза универсальна с точки зрения потребительского хозяйства: дает молоко, мясо, шерсть. Поэтому и число коз увеличивается. А вот свиней прокормить дороже, и к тому же они удобный объект для заготовителей. Поголовье свиней резко сокращается.
Как мера принудительная, продразверстка вызывала у значительной части крестьянства чувство сопротивления собственника, стремление уклониться от ее выполнения, утаить истинные размеры посевов, урожайность, сборы. Продкомиссар по Симбирской губ. П. К. Каганович свидетельствовал: «Крестьянство сумело не только скрыть истинные цифры средней урожайности по пробному обмолоту, но даже и количество земли в натуре оказалось фактически большим по сравнению с данными земельных отделов... При пробных обмолотах крестьянами
185
применялись всевозможные действия для сокрытия истинного количества обмолота; так, например, сокрытие лучших нолей, околачивание снопов во время перевозки с полей на гумно; обмолот сильными ударами, от которого зерно разлетается с ладони; простая кража зерна в карманы и т. п. Если к этому добавить, что крестьяне Син-гелеевского уезда обмолачивали солому, оставшуюся после пробного обмолота, и намолачивали еще до 7 пудов, то станет ясно, почему средний урожай с десятины колебался от 12 до 40 пудов... Статистический отдел губпрод-кома знал не больше меня. Известно было, что хлеб есть, а сколько и где он находится, это было неизвестно. Неизвестны были точная площадь крестьянского землепользования, площадь различных культур, урожайность, количество скота, т. е. то, что нам нужно было при повседневной работе»70.
Точно такую же картину описывает А. М. Большаков в отношении Горицкой вол. Тверской губ., где, по его расчетам, крестьянами было утаено 33% посевов 71. Примерно такой же величиной характеризуются и исчисления по республике в целом, проводившиеся в 20-х годах, о чем, речь шла во введении.
Утаивание от государства истинных размеров сборов — это не только естественное свойство частнособственнической психологии крестьянина, за ним стояли и реальные причины: возможность сбыта продукта по спекулятивной цене, а также создания фонда для приобретения на рынке всего необходимого для хозяйства и домашнего обихода.
Существовали различные способы уклонения от продразверстки. Порой крестьяне пытались так сократить посев, чтобы только в обрез обеспечить нужды своего хозяйства, рассчитывая в случае недостатка хлеба потребовать добавки от государства. Такие хозяйства превращались в сугубо потребительские, иждивенческие, паразитирующие за счет государства. В такой деградирующей приспособляемости заключалась, пожалуй, наибольшая опасность разложения крестьянского хозяйства.
Под влиянием продразверстки происходит различная эволюция крестьянских хозяйств производящей и потребляющей зон.
Обращает на себя внимание резкое увеличение валовых сборов картофеля и в потребляющей и в производящей полосе. Этот скачок как раз приходится на 1919—1920 гг.
186
Причем в потребляющей полосе валовая продукция картофеля превышает довоенный уровень. Что касается хлеба, то в потребляющей полосе валовой сбор хлеба не только превысил уровень 1918/19 г., но практически сравнялся в расчете на одно хозяйство с валовым сбором в производящих губерниях. Таким образом, происходило выравнивание, нивелировка уровней производящей и потребляющей полосы. Но это выравнивание шло на уровне потребительско-натурального хозяйства.
Связь крестьянского хозяйства с внешним миром, осуществлявшаяся ранее на основе рыночного товарооборота, теперь происходит главным образом путем сдачи государству своего продукта натурой. Сопоставление доли продразверстки с долей, выбрасываемой на рынок, дает возможность убедиться, что отчуждения по продразверстке занимают гораздо больший удельный вес. Тем самым продразверстка еще более вытесняла рынок, сужала рыночные связи до местного оборота, замыкала их в местном обороте.
Продразверстка увеличила местный оборот сельскохозяйственных продуктов за счет образования, особенно в потребляющей полосе, некоторых излишков продовольственных продуктов, с одной стороны, и выброса на рынок доли имущества и даже скота хозяйствами, нуждавшимися в продовольствии,— с другой стороны.
Натурализация крестьянского хозяйства не привела, одяако, к замкнутости крестьянского производства потребительскими интересами своего хозяйства. Связь между крестьянским хозяйством и народнохозяйственной системой страны сохраняла продразверстка. Однако важно подчеркнуть, что эта форма связи не была формой обмена между городом и деревней.
* * *
Излишне еще раз повторять, что продразверстка ложилась тяжелым бременем на плечи крестьянства. Но если проследить тяжесть ее обложения по различным губерниям, то окажется, что она распределялась неравномерно. Если в среднем по потребляющей полосе продразверстка, согласно данным бюджетов за 1920/21 г., составляла 8,4% по отношению к валовому сбору, то были губернии, в которых эта величина была ниже (Московская — 1,8%, Иваново-Вознесенская — 3,9%, Северо-Двинская— 6,7%) и выше (Владимирская — 10,1%, Петроградская — 12,8%, Псковская — 9,4%, Новгород
187
ская — 9,0%). Еще контрастнее ситуации складывались ] в производящей полосе. При средней величине 17,1% : размер продразверстки в Орловской губ. доходил до 18,5%, в Уфимской — до 21,6%, в Тульской — до 26,2%, в Немкоммуне — до 41,9%. А в ряде губерний ее размер был ниже среднего, доходя до уровня некоторых губерний потребляющей полосы: в Курской — 9,5%, в Пензенской — 9,3%, в Рязанской — 7,1% 72.
Собственно, в этих отдельно выраженных увеличениях, а не в общей цифре и ключ к пониманию разверстки: ее тяготы не в общем объеме, а в отдельных резко выраженных объемах по отдельным конкретным местностям. Это не только районы интенсивных заготовок, но и районы с резко выраженными методами заготовки, отдельными проявлениями насилий и извращений. Это и вызывало в первую очередь недовольство крестьян.
Крестьянство было недовольно тем, что бывали случаи, когда изымались не только излишки, но и часть того, что полагалось оставлять по определенной государством норме. Причин тому было несколько. Это чрезмерно высокие нормы разверстки (например, для Тульской, Ря- ; занской, Вятской губерний в 1919 г.); слишком большое увеличение в 1919 г. некоторыми губпродкомами разверстки для получения продовольствия на внутреннее потребление (Казанская, Курская, Саратовская губ.); неправильное распределение разверстки внутри губерний, когда на отдельные местности выпадали заниженные, а на другие, наоборот, завышенные требования; установление объема разверстки без учета тех отрицательных последствий, которые имели место в отдельных местностях вследствие военных действий, неурожая, засухи (Поволжье, например) и т. д.
В целом же при плохом состоянии учета и многоступенчатой раскладке разверстки почти невозможно было добиться ее совпадения с фактическими излишками в каждом конкретном случае. А. Д. Цюрупа на X съезде партии признавал, что «все ошибались, и в иных случаях не докладывали, в других — перекладывали»’3. А в результате зачастую для одних волостей, сел, хозяйств разверстка оказывалась заниженной, для других — непосильной.
Вызывали недовольство крестьян и методы, которыми порой осуществлялась продразверстка. Здесь продорга-ны часто поступали негибко, неумело, а то и с грубейшими нарушениями. Продкомиссар Нижегородской губ.
188
Премудрой 20 февраля 1920 г. в «Нижегородской коммуне» писал: «В 1919 г. мы, продовольственники, сумели ... насолить крестьянину».
В эти годы рождается такой термин, как «выкачка» продовольствия из деревни. И это было не просто профессиональное жаргонное слово, оно действительно означало выкачку продовольствия любыми средствами, порой не считаясь ни с чем.
«Агенты продотрядов,— рассказывали крестьяне Тамбовской губ.,— не считаясь ни с чем, требовали и брали, а власти не обращали внимания. И еще очень обидно, что бывает, берут картошку, мы ее свезем, где картошка гниет, и нас же опять заставляют очищать это место»74.
В Информационном листке Наркомзема от 21 марта 1919 г. читаем: «Во многих волостях Орловской губ. исполкомы, исполняя наряды па скот, отбирают у крестьян тельных коров, вызывая недовольство крестьян. Молочный скот реквизируется, не считаясь с семейным положением владельцев. Ведется беспощадное истребление молодняка. Режут месячных телят»75. О подобных фактах крестьяне нередко писали В. И. Ленину. Крестьянин из Глазовского у. в письме к В. И. Ленину жаловался на то, что продорганы забирают все, не считаясь пи с какими нормами. «Нет, т. Ленин,— писал этот крестьянин,— это не политика, нужно обратить самое серьезное внимание на производительность труда в деревне, да и крестьянину дать человеческие условия» (6 июня 1920 г.)76. Губ-земотдел Тульской губ. осенью 1920 г. сообщал, что неурожай и продразверстка понизили интерес к сельскому хозяйству, породили равнодушие и апатию 77. В срочной телеграмме от 21 марта 1921 г. В. И. Ленину красноармеец из дер. Осиновка Белицкой вол. Чериковскогр у. Гомельской губ. сообщал,1 что по разверстке его семье надлежало внести 92 пуда хлеба и 60 пуд. картофеля. Но больше 51 пуд. хлеба и 30 пуд. картофеля «внести не в силах, так как сам и брат находимся в Красной Армии, работают две женщины, семья состоит из 9 душ и наработать хлеба на такую семью и на разверстку они не могли. Уполномоченный Долецкий за невпесение остатка забрал две лошади»78. Ошибки и просчеты продорганов оборачивались дорогой ценой — они провоцировали крестьян на восстания.
К концу 1920 г.— началу 1921 г. недовольство крестьян продразверсткой стало особенно сильным. В. И. Ленин OTMenanj что «разверстка в деревне... мешала подъе
189
му производительных сил и оказалась основной причиной глубокого экономического и политического кризиса, на который мы натолкнулись весной 1921 года»79.
ТРУДОВАЯ, ГУЖЕВАЯ И ВОЕННО-КОНСКАЯ ПОВИННОСТИ
Помимо продразверстки были введены натуральные повинности: трудовая, гужевая, военно-конская. Их организация и осуществление исследовались мало, хотя они представляют научный интерес как с точки зрения влияния на крестьянское хозяйство, так и с точки зрения трудового вклада крестьянства в победу над контрреволюцией.
Трудовые мобилизации являлись составной частью военно-коммунистической организации экономики Советского государства, хотя возникают еще в период мировой войны в условиях развала финансовой системы, сокращения эмиссионных доходов, когда, не имея возможности всегда оплачивать труд, государство прибегает к трудовой повинности. Во время мировой войны большие массы крестьянского населения привлекались на рытье окопов, заготовку дров и пр. При Временном же правительстве была введена и принудительная гужевая повинность 80.
После Октябрьской революции натуральные трудовые повинности не сразу складываются как система. Отдельные их проявления можно встретить на протяжении 1918 г. в различных отраслях народного хозяйства. По инициативе местных Советов трудовая повинность применялась при сборе урожая летом 1918 г. в помещичьих имениях.
10 октября 1918 г. был принят декрет СНК «О трудовой повинности по расчистке снеговых заносов», по которому для устранения задержек железнодорожного движения представлялось право местным Советам призывать для работы по расчистке снега мужчин в возрасте от 18 до 45 лет с необходимым числом подвод и лопат. Привлекались в первую очередь «живущие на нетрудовой доход или пользующиеся наемным трудом и лишь в случае недостатка таковых — остальные»81. К осени 1918 г. трудовая повинность носит все более централизованный характер.
Какая роль отводилась трудовым повинностям в революционном преобразовании общества? Носили ли они временный, чрезвычайный характер или должны были стать орудием социалистического строительства? Перво
190
начально трудовая повинность мыслилась как элемент социалистического строительства, причем ее характер должен быть, во-первых, всеобщим, а во-вторых, равномерным. Это нашло воплощение в законодательных актах.
В начале декабря 1918 г. правительством был утвержден «Кодекс законов о труде», первый раздел которого был посвящен трудовой повинности. Ст. 1 гласила: «Для всех граждан Российской Социалистической Федеративной Советской Республики устанавливается трудовая повинность»82. Причем лица, обязанные трудовой повинностью и пе занятые общественно-полезным трудом, могли быть принудительно привлекаемы местными Советами к выполнению общественных работ. В программе партии, принятой на VIII съезде РКП(б), была зафиксирована необходимость максимального использования «всей имеющейся в государстве рабочей силы» «в целях планомерности развития народного хозяйства». Поэтому «поголовная мобилизация всего трудоспособного населения» «должна быть применяема несравненно шире и система-тичнее»83.
Идея всеобщности трудовой повинности, поголовной мобилизации всего трудоспособного населения неизбежно несла в себе элементы принудительности. Острие этой меры было направлено против эксплуататорских классов, против саботажа противников Советской власти с целью их подчинения диктатуре пролетариата, задачам экономического строительства. Но главная тяжесть неизбежно ложилась на плечи крестьян, составлявших большинство населения, которые помимо своей силы располагали еще и рабочим скотом. Трудом своим и трудом своей лошади крестьянин внес огромный вклад в самые различные сферы народнохозяйственной жизни.
Трудовые мобилизации не стали средством планомерного развития народного хозяйства, а превратились в орудие решения хотя и важных, но частных задач ударными, мобилизационными методами, впрочем, весьма характерными и распространенными для «военно-коммунистической» экономики. В последующих решениях партийных и советских органов, в частности в резолюциях VIII Всероссийской партийной конференции, VII Всероссийского съезда Советов 84, мы находим трактовку трудовых повинностей как мероприятий именно чрезвычайного, ударного порядка, вызываемых обстановкой исключительной сложности, разрухой, топливным голодом.
191
В течение 1919 г. складывается система общегосударственных натуральных повинностей, сыгравших важную роль в преодолении топливного и транспортного кризиса и решении других экономических задач. 18 августа 1919 г. был принят декрет «Об организации гужевого дела на местах», возлагавший на губисполкомы организацию товарных перевозок в пределах губернии. Им предоставлялось право «вводить по мере необходимости натуральную гужевую повинность для местного населения на определенную надобность и срок»85. 19 ноября 1919 г. Совет Обороны ввел в отдельных местностях страны следующие виды государственной повинности: «а) натуральную дровяную повинность; б) трудовую повинность по заготовке, погрузке и выгрузке всех видов топлива; в) гужевую повинность для подвоза топливных, военных, продовольственных и иных государственных грузов в города, к железным дорогам, пристаням и другим приемным пунктам». Гужевая повинность устанавливалась для всех лиц, владевших лошадьми. К ней привлекались граждане непризывных возрастов от 45 до 50 лет и женщины от 18 до 40 лет. Оплата труда привлеченных к выполнению трудовой повинности должна была производиться по тарифам профсоюзов, а привлеченных к выполнению гужевой повинности — по ставкам, утвержденным губернским исполкомом 80.
О том, как конкретно осуществлялась гужевая повинность, можно проследить на примере предписания Совнаркома московскому окружному военкому от 21 января 1920 г. об организации гужевых перевозок по г. Москве в течение зимнего времени (до 1 апреля). Для этой цели должно быть выделено от населения Московской губернии 780 подвод из расчета по 60 подвод на каждый уезд. Каждая подвода должна была состоять из саней с полной упряжью, лошади (обозной 1-го разряда или артиллерийской) с проводником (по возможности владельцем лошади). Губисполкому представлялось право заменять по истечении месяца работы возчиков. В день отправления на работу подвода должна быть обеспечена 5 пуд. овса и 10 пуд. сена, взятых по разверстке от населения волости. За свой труд владелец лошади получал оплату, полное содержание в виде квартиры, отопления, освещения, продовольствия и фуража для лошади87.
Мобилизация трудовых ресурсов получила свое дальнейшее законодательное оформление в декрете 29 января 1920 г. «О порядке всеобщей трудовой hobhhhocth»j в ко
192
тором говорилось, что Совнарком поставил в целях обеспечения рабочей силой народного хозяйства осуществить «привлечение трудящегося населения к единовременному или периодическому выполнению,— независимо от постоянной работы по роду занятий,— различных видов трудовой повинности: топливной, сельскохозяйственной как для государственных, так в известных случаях и для крестьянских хозяйств, строительной, дорожной, продовольственной, снеговой, гужевой, для борьбы с последствиями общественных бедствий и т. п.»88.
Общее руководство проведением всеобщей трудовой повинности осуществлял Совет Обороны. Координировал деятельность различных ведомств Главный комитет трудовой повинности (Главкомтруд) во главе с Ф. Э. Дзержинским, а на местах — губернские, уездные, волостные комитеты, на которые возлагалась ответственность за фактическое проведение всех видов трудовой повинности. Главкомтрудом и Наркомтрудом был издан ряд нормативных документов, целью которых являлось упорядочение всеобщей трудовой повинности: «Положение о волостных комитетах по проведению всеобщей трудовой повинности (волкомтруды)», «Инструкция комтрудам по подъему сельского населения для массовых работ», «Постановление о гужевой повинности на нужды сельского хозяйства» (этим устанавливалось для крестьян 75 обязательных дней для полевых работ, в остальное время гужевая повинность назначалась в зависимости от местных* условий), постановления «Об оказании помощи хозяйствам, лишившимся лошадей на гужевой повинности», «Об освобождении от трудовой повинности кустарей-лапотников» и др.89
Наибольшие силы, привлекаемые по трудовым мобилизациям, направлялись на топливный фронт. Положение с топливом было тяжелым. В циркулярном письме ЦК РКП(б) «На борьбу с топливным кризисом», подписанном В. И. Лениным и опубликованном 13 ноября 1919 г., указывалось, что топливный вопрос встал в центре всех остальных вопросов, что «трудовая повинность всего населения... для работ по добыче и подвозу угля и сланца, для рубки и возки дров к станциям железных дорог должна быть осуществляема с наибольшей быстротой и самым неукоснительным образом». В письме предписывалось: «Устанавливать трудовые нормы и во что бы то ни стало добиваться их выполнения. Карать с беспощадной суровостью тех, кто, вопреки повторным
7 в. В. Кабанов
193
настояниям, требованиям и приказам, оказывается уклоняющимся от работ. Всякая поблажка, всякая слабость будет преступлением перед революцией»90. Законодательное оформление эти установки получили в постановлении VII Всероссийского съезда Советов «Об организации топливного дела в РСФСР»91.
Большое значение в топливном балансе приобрели дрова, удельный вес которых повышался в 1919 г. до 88,2 % с падением доли минерального топлива: угля — до 5,1% и нефти — до 6,7%. Возрастала также добыча торфа — с 61,9 млн пуд. в 1918 г. до 82 млн пуд. в 1920 г. В Рязанской губ. с половины декабря 1919 г. было мобилизовано 18 тыс. подвод на вывоз ПО тыс. куб. саженей дров и 220 тыс. пуд. торфа. За два месяца было вывезено 28 тыс. куб. саженей дров и 100 тыс. пуд. торфа. В Московском у. в 8-верстной полосе от столицы 62 тыс. крестьянских лошадей вывезли за два месяца 7 300 куб. саженей дров. В декабре 1919 г. в Кирсановском у. Тамбовской губ. на вывозку дров и других грузов привлекалось 17 426 подвод, а в Сердобском у. Саратовской губ. — 49 тыс. подвод. В Сенгелеевском у. Симбирской губ. в январе-феврале 1920 г. на заготовке дров находилось 16 490 подвод 82.
В. И. Ленин на IX Всероссийском съезде Советов говорил, что к «дровяной работе» топливных учреждений правительство относилось очень внимательно. «...Именно эта работа больше всего связана с состоянием крестьянского хозяйства. Именно здесь на крестьянина и его лошадь ложится вся тяжесть»93. Трудности заготовок и вывоза топлива усугублялись недостатком продовольствия для мобилизованных на работы крестьян и фуража для их лошадей, необеспеченностью необходимым инструментом, одеждой, недостатком рабочей и тягловой силы, усталостью трудящихся.
Трудовая и гужевая повинности сыграли огромную роль в увеличении объема заготовки и вывозки дров. Передовыми в заготовке дров шли Тверская и Нижегородская губернии. В Тверской губ. за 1919/20 г. было заготовлено 327,6 тыс. и вывезено из леса 289,7 тыс. куб. саженей дров, в Нижегородской губ. к концу апреля 1920 г. было заготовлено 300 тыс. куб. саженей 94.
Помимо выполнения общегосударственных заданий по заготовке топлива, крестьяне в порядке трудовой повинности заготавливали топливо и для местных нужд: для больниц, школ, детских домов.
194
Заготовка и доставка дров требовали огромного количества рабочей силы и перевозочных средств. К весне 1919 г. на лесозаготовках работало более 250 тыс. человек. Для усиления подвоза дров к железным дорогам, пристаням^ городам, фабрикам и заводам на местах привлекалось до 90% всего гужевого транспорта, а в некоторых случаях привлекался буквально весь гужевой транспорт. В приказе Курского уездного исполкома Петровскому, Дьяконовскому и Рыковскому волисполкомам от 14 марта 1920 г. требовалось «мобилизовать весь гужевой транспорт и все подводы» для перевозки заготовленных дров в Курск на водопроводную станцию. Привлекавшиеся к повинности вознаграждались деньгами и премией в виде соли, гвоздей,, мыла, табака и спичек. Но неисполнение наряда влекло за собой предание суду виновных должностных лиц и конфискацию лошадей у уклонившихся 95.
М. И. Калинин, выступая на 2-м Всероссийском съезде колхозов 22 февраля 1921 г., говорил: «60% топлива, а может быть и все 80% добывается крестьянством в лесах... Дается это очень тяжелой гужевой повинностью»96. В результате проведенных партией и государством мероприятий удалось систематически увеличивать объемы заготовок дров: в 1918/19 г.— 4,2 млн куб. саженей, в 1919/20 г.— 9,4 млн куб. саженей 97.
Тяжелое бремя несло крестьянство прифронтовых зон, регулярно отвлекавшееся на рытье окопов, вывоз раненых, захоронение убитых, подвоз боеприпасов и снаряжения и пр. В связи с наступлением Деникина массовое привлечение крестьян к строительству укреплений производилось в Воронежской, Тамбовской, Саратовской, Тульской и других губерниях. Так, 13 июня 1919 г. Совет Обороны предложил исполкомам Валуйского, Острогожского и Павловского уездов выделить 4 тыс. рабочих и 500 подвод. 10 тыс. подвод дали крестьяне Мамадыш-ского у. Казанской губ. для эвакуации во время наступления Колчака. Столько же подвод потребовалось для наступления Красной Армии на Архангельск. И крестьяне Вологодской губ. выделили их в 5 дней98. При наступлении Красной Армии на Западном фронте только для 16 армии потребовалось 17 тыс. подвод ".
В докладе Сердобского уездного (Саратовская губ.) комитета партии ЦК РКП(б) от 8 декабря 1919 г. говорилось: «Приходится удивляться, как крестьянам, несмотря на то, что день и ночь приходится выполнять разные пред
7*
195
писания, как-то: вывозка дров, хлебная монополия, доставка фуража, переправка воинских частей и, не имея соли, керосина и др. необходимых предметов, большинство голосов раздаются: ,,Мы все отдадим для Советской власти”. Положение крестьянина в настоящее время очень тяжелое. Крестьянин день и ночь в нарядах и, приезжая поздно вечером домой, не имеет возможности зажечь лампу, чтобы поужинать, а главное, оправить сбрую, дабы можно наутро выехать на работу. В деревнях царит тиф, цинга и т. д., но еще раз нужно отметить, что крестьянин стоит на стороне революции»100.
М. И. Калинин, выступая с речью об итогах поездок по стране в поезде «Октябрьская революция», говорил о жалобах крестьян прифронтовой полосы на огромную тяжесть подводной повинности. В то же время он отмечал сознательность крестьянских масс: «Ни разу не было, чтобы они просили освободить их вовсе от этой повинности. Они просили только, нельзя ли, например, во время по сева, на эти две недели, уменьшить количество нарядов. Они сами сознают, что повинность эта необходима»101.
Много сил было отдано транспорту. 29 ноября 1919 г. Совет Обороны принял постановление о борьбе со снежными заносами и проведении трудовой и гужевой повинности в десятиверстной полосе от железных дорог, а 2 февраля 1920 г. им было предписано такую же мобилизацию провести в 50-ти верстной полосе 102. Мобилизации были проведены в 13 губерниях. Насколько они были массовыми, свидетельствуют следующие факты: в Тульской губ. привлекалось свыше 113 тыс. человек, из них 13 тыс. с лошадьми, в Саратовской губ. с 20 февраля по 8 марта 1920 г. работало 195 700 человек и 40 350 подвод103.
Трудгужповинность в сельском хозяйстве применялась в меньших масштабах, чем на транспорте, заготовке и перевозке дров и военных грузов и носила локальный характер. Трудовая повинность применялась для обработки и засева пустующих земель, уборки урожая, проведения сельскохозяйственных работ в семьях красноармейцев и осуществлялась в значительной мере силами горожан и нетрудовых элементов. Так, IV Валуйский уездный (Курская губ.) съезд Советов 25 августа 1918 г. постановил мобилизовать «попов, капитал11стов, помещиков, спекулянтов и кулаков» и «создать из них рабочие дружины по уборке хлеба и вообще привлекать ко всем работам Советской республики». В резолюции II Курской губернской конференции РКП(б) (25—27 октября 1918 г.) было
196
записано: «Комитеты бедноты должны взять на себя задачу организации крупного общественного производства продуктов сельского хозяйства, производственных коммун, охватывающих всю землю деревни с применением всеобщей трудовой повинности и общего инвентаря». 12 декабря 1918 г. Самарский губернский съезд Советов постановил все поля губернии засеять весною путем принудительной повинности 10\ Тамбовский губисполком в январе 1919 г. дал указание повсеместно организовать засев пустующих земель путем создания рабочих дружин, введения трудовой повинности и привлечения к этим работам в первую очередь кулаков. Съезд волостных земотделов Камышенского у. Саратовской губ. (1—3 февраля 1919 г.) постановил объявить трудовую повинность для обработки пустующих полей. Саранский уездный исполком (Пензенская губ.) 19 марта 1919 г. постановил провести по волостям мобилизацию всего трудоспособного населения для обработки тех земель, которые могут оказаться незасеянными 105.
В телеграмме, подписанной В. И. Лениным и С. П. Середой, Саратовскому исполкому от 24 июля 1919 г. говорилось: «Немедленно организуйте все неиспользованные еще технические силы и средства для уборки урожая; с той же целью широко и планомерно проводите трудовую повинность городского и сельского населения. Проявите всю энергию и организованность в деле своевременней уборки урожая»100.
В порядке обязательной трудовой повинности оказывалась помощь семьям красноармейцев. В 1920 г. по Екатеринбургской, Иваново-Вознесенской, Казанской, Костромской, Кубано-Черноморской, Курской, Нижегородской, Новгородской губерниям была оказана помощь более чем 90 тыс. хозяйств красноармейцев 107. Трудгужпо-винность применялась и в связи с землеустроительными работами: крестьяне должны были предоставить транспорт для раздъездов землеустроителей, перевозки различных материалов, рабочих и т. д. Крестьяне привлекались к различного рода ремонтным и восстановительным работам местного значения, например мостов, дорог, мельниц. Однако все эти виды работ практически не поддаются учету.
Более или менее определенная картина складывается лишь в связи с заготовкой и перевозкой дров. Не располагая исчерпывающими сведениями о выполнении труд-гужповинности, ограничимся имеющимися сведениями.
197
По данным Главкомтруда, на 1 мая были проведены трудовые мобилизации для лесозаготовок в 22 губерниях, для гужевого транспорта — в 29 губерниях. Всего за первую половину 1920 г. было мобилизовано 5,8 млн человек и 4,2 млн лошадей. Для губерний Европейской России эти данные соответственно составят 5,7 млн и 4,1 млн 108. Было заготовлено 9,1 млн куб. саженей дров, 4,2 млн штук лесного материала, перевезено 7,4 млн куб. саженей дров, 12 млн штук лесного материала, 18,2 млн пуд. продовольствия и фуража.
По примерной оценке в среднем на крестьянское хозяйство Европейской России в 1920/21 г. пришлось по 31 дню работы с лошадью и по 43 дня работы без лошади, но там, где осуществлялись массовые лесозаготовки или перевозки военных и продовольственных грузов, число дней трудовой и гужевой повинностей возрастало: в Северо-Двинской губ.— до 115,3 для конного работника и 46,2 дня для пешего работника на хозяйство, в Уфимской губ.— соответственно до 71,5 и 82,2 дня.
Убыток, понесенный крестьянами от трудгужповин-ности (оценка по довоенным ценам потерянных дней конного и пешего работника за вычетом полученных в уплату денег и натуры) составил: в потребляющей полосе — 20,1 руб. на хозяйство (6,6% к условно чистому доходу), в производящей полосе — 17,7 руб. (5,5 % к условно чистому доходу)109.
Хотя Советское государство стремилось переложить основную тяжесть военно-экономических мер на кулацкую и зажиточную часть деревни, эти меры затрагивали и бедняцко-середняцкие слои. Богатые крестьяне, а иногда и целые сельские общества, что посостоятельнее, стараясь избежать трудгужповинности, откупались от нее или нанимали вместо себя крестьян соседних деревень. Отбывая таким образом повинность и за себя и за богатых соседей, такой крестьянин надолго отрывался от своего двора, а это, в свою очередь, сказывалось на состоянии хозяйства. Впрочем, от повинностей стремились уклониться многие. Иногда крестьяне осенью продавали лошадей, чтобы избавиться от гужевой повинности, а предназначенным для лошадей кормом спекулировали.
Вообще гужевая повинность не только отвлекала значительные силы крестьянства на продолжительное время, . особенно в страдную пору, но и оказывала непосредственное негативное влияние на производительные силы крестьянского двора: она отбивала у крестьян желание уве
198
личивать число лошадей и понуждала их к сокращению поголовья. Положение усугублялось допускавшимися ошибками. В постановлении ВЦИК и СНК, подписанном М. И. Калининым, В. И. Лениным и А. С. Енукидзе 14 июля 1921 г., констатировалось: «Многочисленные сведения с мест свидетельствуют об отсутствии правильных норм и методов проведения гужевой повинности, о недостаточном внимании к нуждам сельского хозяйства, благодаря чему создается почва для недовольства среди населения». Йри проведении трудовой и гужевой повинности применялось устрашение, подводы перебрасывались без должного ограничения расстояния, отсутствовал надлежащий учет, не выполнялись обещания при оплате труда деньгами и натурой. «Все это,— указывалось в постановлении,— дискредитирует Советскую власть в глазах сельского населения, дает пищу кулацкой агитации и срывает успех трудовой и гужевой повинности»110.
Тяжелым бременем для крестьян явилась военноконская и повозочная повинность, введенная декретом Совнаркома 26 июля 1918 г.111 в целях успешного формирования армии и обеспечения ее в кратчайший срок лошадьми, повозками, упряжью. Набор таковых у населения мог производиться по мере необходимости. За мобилизованных лошадей устанавливалась оплата в твердых ценах в зависимости от качества лошади. За крепкую, годную под запряжку тяжелых орудий платили 1800 руб., хорошая верховая ценилась в 1200 руб., обыкновенная упряжная 2-го разряда — в 500 руб.112
Закупка лошадей началась в сентябре 1918 г. в десяти губерниях: Московской, Петроградской, Нижегородской, Владимирской, Пермской, Тамбовской, Воронежской, Симбирской, Пензенской, Вятской. Правительство разъясняло (постановление от 29 декабря 1918 г.), что мобилизация лошадей производится в тех хозяйствах, где имеется более одной лошади. Единственную лошадь могли взять лишь в исключительном случае, когда ее заменяли другой, например изъятой в кулацком хозяйстве, но не отвечающей требованиям строевой службы. К марту 1919 г. Орловская губ. поставила 10 020 лошадей, Воронежская — 13 626, Курская — 14 445, Московская — 1020113.
Изъятие лошадей более чем что-либо сказывалось на крестьянском хозяйстве. Крестьяне с большой неохотой шли на военно-конскую повинность, тем более что оплата мобилизованных лошадей по твердым ценам была абсолютно невыгодной. Поэтому с весны 1919 г. государство пере
199
ходит к добровольной закупке лошадей по рыночным цепам. С апреля до сентября было закуплено около 35 тыс. лошадей 114.
Однако этим потребности Красной Армии не были удовлетворены. Декретом Совета Обороны от 21 сентября 1919 г. вводилась обязательная закупка по рыночным цепам лошадей с разверсткой по волостям, в среднем по 10 лошадей на волость 115.
В 1920 г. пришлось еще дважды объявлять военно-конские мобилизации путем разверстки по 7—8 лошадей на волость с оплатой по рыночным ценам 116.
За три года гражданской войны у населения — главным образом в крестьянских хозяйствах — было мобилизовано 792 937 лошадей. Кроме того, крестьянство поставило Красной Армии 66 058 повозок, 37 247 саней, 54 935 комплектов упряжи 117.
Ущерб крестьянскому хозяйству от изъятия лошадей определить весьма сложно, тем более что мобилизации лошадей проводились ежегодно на протяжении 6 лет войны. По бюджетным данным за 1920/1921 г., он выражается в 4,2 руб. в довоенных ценах на одно хозяйство в потребляющей полосе, или 1,2% к условно чистому доходу, и 7,8 руб., или 2,4% к условно чистому доходу, в производящей полосе 118.
Сравнительно невысокие показатели объясняются тем, что в 1919,- 1920 гг. закупка лошадей проводилась по рыночным ценам. Следует, очевидно, принять во внимание и то, что мобилизации лошадей кое-где приостанавливались на время полевых работ. Наконец, какая-то часть армейских выбракованных лошадей передавалась крестьянам во временное пользование или по низким ценам.
Значительное место в системе натуральных повинностей занимали постои, за содержание которых отвечало сельское общество. Можно выделить три основных вида постоев. Обычные, кратковременные для официальных лиц — партийных и советских работников из уезда, губернии, а также содержание землемеров, работников статистических учреждений, агитаторов и пр. Более основательным выглядело размещение и содержание продовольственного отряда на все время его работы, вплоть до окончания выполнения продразверстки. Наконец, самые обременительные постои — это в прифронтовых местностях и на путях следования армейских частей, когда для расквартирования армии занимались все дома на
200
неопределенный период. Однако этот вид повинности практически не поддается учету.
Таким образом, в первые годы Советской власти сложилась следующая система денежного и натурального обложения крестьянства:
А. Прямые налоги
I. Единовременные общегосударственные сборы
1. Контрибуции
2. Чрезвычайный 10-миллиардный налог
II. Общегосударственные регулярные денежные
1. Подоходный налог
2. Промысловый налог
III. Не сразу и не повсеместно ликвидированные старые налоги
1. Поземельный налог
2. Земские земельные сборы
IV. Местные налоги
1. Контрибуции
2. Единовременные чрезвычайные революционные налоги
3. Со скота
4. С перевозочного промысла
5. За пользование землей
6. За содержание тракторов
7. Со строений
* 8. С мелкого торга и т. д.119
V. Самообложение населения
Б. Натуральные налоги и повинности
1. Натуральный налог
2. Продразверстка
3. Трудовая повинность
4. Гужевая повинность
5. Военно-конская повинность
6. Постои
7. Пятипроцентный сбор в фонд детского питания
Эта условно называемая система сложилась исключительно под влиянием обстановки войны и сопротивления эксплуататорских элементов, разрушения финансово-денежной системы.
В условиях войны и хозяйственной разрухи налоговое бремя для крестьянства неизбежно должно было возрасти. Исчисления А. Л. Вайнштейна показали, что в 1920/21г. абсолютные размеры всех крестьянских платежей срав
201
нялись с уровнем 1912 г. (10,3 золотых рубля против 10,4 руб.). По вследствие сильного сокращения производства тяжесть обложения резко возросла в 1920/21г.— до 25,1% условно чистого дохода120.
По потребляющей полосе обложение составило 7,2 руб. на душу и 16,8% к условно чистому доходу и в производящей полосе — 13,4 руб. на душу и 33,3% к условно чистому доходу.
Этот расчет учитывает все виды налогов и повинностей крестьянства. Чтобы представить соотношение различных форм обложения во всей их совокупности, сделаем весьма грубую, но наглядную прикидку, взяв за основу расчета бюджетные данные 1920—1921 гг. Если за 100% принять всю сумму обложения и ущерба, понесенного крестьянством по всем повинностям, то получится, что львиная доля падает на продразверстку — 65,6%, на трудгужповинности приходится 25,5%, потери от мобилизации лошадей — 8,1% и денежные налоги — 0,7%. Таким образом, 99,3% изъятий были прямые натуральные непосредственные изъятия. Крестьянство в 1920/1921 г. по самым минимальным расчетам несло бремя значительно большее — не менее чем в 2 раза, чем все его довоенные платежи.
Усиление тяжести обложения крестьянства к концу гражданской войны было обусловлено и тем обстоятельством, что за годы революции имущие эксплуататорские классы, которые в первый революционный период несли основную тяжесть налогового бремени, значительно сократились или даже исчезли вовсе, и крестьянство осталось самым экономически обеспеченным и платежеспособным классом и неизбежно должно было переложить на себя основные тяготы налогового обложения. Крестьянин, таким образом, являлся не только основным производителем сельскохозяйственной продукции, но и основным налогоплательщиком.
ГЛАВА ПЯТАЯ
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СДВИГИ
ЖИЗНЕННЫЙ УРОВЕНЬ КРЕСТЬЯНСКОЙ СЕМЬИ
Уже первые шаги Октябрьской революции вносили коренные улучшения в жизнь крестьянства. Земля, хлеб, мир — простые и понятные слова входили в каждый дом не только политическими лозунгами, но и ощутимой реальностью. В. И. Ленин, оценивая итоги пролетарской революции в России, писал: «В крестьянской стране первыми выиграли, больше всего выиграли, сразу выиграли от диктатуры пролетариата крестьяне вообще»1.
Тяжесть налогового обложения — один из важнейших показателей уровня жизни населения. Революция ослабила налоговое бремя: оно, как мы помним, в 1918— 1919 гг. стало в 2,5 раза легче, чем в 1912 г. Крестьянам была бесплатно передана земля. Были ликвидированы главные эксплуататоры — помещики и капиталисты. Государство оказывало посильную помощь крестьянам в приобретении семян, инвентаря, скота и т. д. Все это реально улучшало положение крестьянства. И не вина большевиков в том, что контрреволюция развязала в стране гражданскую войну, а иностранные государства организовали вооруженную интервенцию. И это срывало мирную, созидательную работу революции, непосредственно отражалось на сельскохозяйственном производстве и жизненном уровне трудящихся.
Надвигающийся голод, топливный кризис, общая разруха народного хозяйства вызвали введение в стране чрезвычайных мер, продразверстки прежде всего, натуральных повинностей. А эти меры, в свою очередь, самым непосредственным образом затрагивали интересы крестьян. Понятно, что в этих чрезвычайно сложных условиях довольно трудно говорить о состоянии жизненного уровня крестьянина того времени. Тем не менее имеющийся материал позволяет в какой-то мере осветить этот вопрос.
203
Важнейшим показателем уровня жизни является величина получаемого хозяйством дохода. Единственным источником, позволяющим судить о состоянии доходов, являются крестьянские бюджеты. При их анализе прежде всего принимается во внимание отмечавшаяся выше различная эволюция крестьянских хозяйств различных экономических зон в условиях войны и революции.
При сопоставлении абсолютных размеров валового дохода в потребляющей полосе оказывается, что сумма валового дохода на одно хозяйство в 1920/21 г. уменьшалась незначительно по сравнению с дореволюционным временем. В определенной мере это объясняется тем, что сельское хозяйство северных губерний оказалось разрушенным меньше, чем южных.
Сопоставление составных частей валового дохода показывает, что его пропорции претерпели весьма существенное изменение.
До войны доля сельскохозяйственной продукции в общей сумме валового дохода составляла 2/3, а 1/3 дохода приходилась на долю других источников поступления, и прежде всего от промыслов. В 1920/21 г. сельскохозяйственная продукция составляла уже 93,6% валового дохода (см. табл. 29). Но рост ее удельного веса произошел не столько от расширения сельскохозяйственного производства, сколько вследствие исчезновения других источников дохода, и прежде всего за счет сокращения промыслов.
По всем губерниям, за исключением Астраханской и Архангельской, происходит снижение численности хозяйств с промыслом, причем в Оренбургской губернии оно снизилось в три раза, в Рязанской, Орловской, Костромской, Смоленской, Уфимской — в 2—2,5 раза.
Несмотря на резкое снижение доли промыслов, они все же продолжали составлять весьма значительный удельный вес во Владимирской, Московской, Нижегородской, Тверской, Ярославской губерниях.
До войны промыслы и другие несельскохозяйственные источники доходов давали в среднем па одно хозяйство 218 руб., а в 1920/21 г.— лишь половину этой суммы.
Еще контрастнее выглядит сопоставление абсолютных данных в расчете на душу населения. Средний доход от промыслов на душу составлял в 1920/21 г. 1,07 руб. с колебаниями по губерниям от 0,43 до 1,98 руб. До войны тот же источник дохода давал по Вологодской губ. 19,88 руб. на душу, по Новгородской — 24.52 руб. и
204
Таблица 29
Строение доходного бюджета в 1920/21 г., золотые руб. (по довоенным ценам, на одно хозяйство) *
Район По лев одет во
Всего В том числе
хлеба картофель прочие культуры
продовольственные кормовые
Потребляющий абс. 202,6 70,4 43,0 38,3 50,9
% 36,6 34,7
Производящий абс. 167,4 62,2 26,1 25,4 13,1
% 39,4
Район Усадьба Луговодство Скотоводство Птицеводство Лесоводство и 3 S о й R Итого
Потребляющий абс. 35,4 109,3 165,8 4,1 24,8 10,6 552,9
% 6,4 19,8 30,0 0,7 4,5 1,9 100,0
Производящий абс. 66,2 26,5 130,9 8,1 9,9 15,8 425,4
% 15,6 6,2 30,8 1,9 2,3 3,7 100,0
* Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918—1923. М., 1924. С. 414.
по Костромской — 63,37 руб.; в среднем яге по этим трем губерниям — 35 руб. 92 коп.2, т. е. в 35 раз больше, чем в 1920/21 г.!
Таким образом, основная потеря дохода крестьянина потребляющей полосы произошла вследствие резкого сокращения промыслов.
Что же касается доходов от сельского хозяйства, то они образовывались за счет повышения удельного веса в производстве хлеба, картофеля. Весомый вклад давало также луговодство (песеянпые преимущественно травы). Доходность этой статьи объяснялась большим спросом государства на сено для нужд армии.
Другая картина получается в производящей полосе. Здесь соотношение между валовым доходом и сельскохозяйственной продукцией изменилось мало. До войны доход от сельского хозяйства составлял 86,5% всей суммы поступлений в 1920/21 г., его доля упала до 79,0%. Здесь несколько возросло значение промыслов. В доходном бюджете их удельный вес стал даже выше, чем в потребляющей полосе: 3,7% против 1,9% (см. табл. 29). Особенно это касается Курской, Пензенской, Рязанской губерний. В известной мере это, очевидно, было связано с неурожаем 1920 г. в центральных черноземных губерниях, а также с заданиями Советского правительства по производству кустарных изделий для нужд Красной Армии, в которые вовлекались и не традиционные промысловики (например для плетения лаптей).
Хозяйства производящих губерний пострадали преимущественно из-за падения сельскохозяйственного производства. Здесь валовой доход от сельского хозяйства в абсолютном выражении понизился с 802,1 до 379,9 руб. на хозяйство, т. е. до 47,5% прежней величины. Весь же валовой доход производящей полосы (т. е. с учетом промыслов и пр.) упал с 926,6 руб. до 480,9 руб., или до 52,0% прежних размеров.
Обратимся теперь к анализу условно чистого дохода, т. е. остатка от валового сельскохозяйственного дохода за покрытием материальных издержек сельскохозяйственного производства.
По довоенным бюджетам условно чистый доход в крестьянском хозяйстве потребляющей полосы равнялся 168 руб., в 1920/21 г. он составил уже 318 руб., в производящей полосе до войны он составлял 314 руб., в 1920/21 г.— 295 руб.3 Обращают на себя внимание два обстоятельства: во-первых, условно чистый доход сельского хозяйства в потребляющей полосе повысился, в то время как в производящей сократился почти вдвое; во-вторых, условно чистый доход в производящей полосе до войны в два раза превышал условно чистый доход в потребляющей полосе, после революции эти показатели не только сравнялись, но потребляющая полоса даже вышла вперед.
Исчисленный условно чистый доход крестьянского хозяйства еще не является полным доходом, поскольку не учитывает доход с промысла. Хотя заработок с него значительно сократился, тем не менее он оставался в приходной части хозяйства ощутимой долей.
206
Таблица 30
Чистый, заработок (от сельского хозяйства и промысла} на д^шу населения, руб. *
Группа хозяйств но посевной площади, дес. До войны В 1020/21 г.
потребляющая полоса производящая полоса потребляющая полоса производящая полоса
ДО 2 100,3 154,7 36,4 37,7
От 2 до 4 188,0 215,0 35,9 32,4
От 4 до 6 284,0 325,4 49,2 31,6
Свыше 6 509,8 675,9 53,8 34,7
В среднем 270,5 342,8 45,8 33,6
* Экономическое строительство. 1923, № 6—7. С. 72—73.
Чистый заработок сократился и в потребляющей полосе и в производящей, однако в последней значительно сильнее, чем в первой. Бросается в глаза, что в потребляющей полосе сохранилась некоторая дифференциация в заработке различных по крупности хозяйств, в производящей же полосе эта дифференциация исчезла и разницы в заработке между крупным хозяйством и мелким не наблюдается. Здесь проявляется тенденция к - нивелировке, обусловленная регрессом крестьянского хозяйства.
Для характеристики уровня благосостояния крестьянской семьи важная роль принадлежит бюджету потребления. Нижеследующая таблица раскрывает соотношение производства зерновых продуктов и картофеля на душу с душевой нормой потребления той доли, которая осталась после продажи, покупки, обмена и сдачи по продразверстке.
Прежде всего бросается в глаза резкое сглаживание в равнице производства и потребления между производящей и потребляющей зонами в послереволюционное время. До войны в крестьянском хозяйстве потребляющих районов производилось в расчете на душу населения в 2,5 раза меньше, чем в производящей полосе. Даже после продажи продуктов в производящих губерниях и неизбежной их покупки в потребляющих, в результате чего фонд потребления первых понижался, а вторых — увеличивался, даже в этом случае население производящей полосы потребляло, оставляло на семена и прокорм скоту продуктов на 60% больше, чем население потребляющих районов. В 1920/21 г. крестьянское хозяйство
207
Таблица 31 Потребление крестьянской семьей зерновых продуктов и картофеля, пуд. на душу населения *
Район Год Продукция своего хозяйства Внутрихозяйственное потребление
Потребляющая полоса До войны 25,0 28,6
1921/22 27,2 26,3
Производящая полоса До войны 63,3 46,0
1921/22 29,8 24,7
* Бюллетень ЦСУ. 1923. JM5 75. С, 38.
обеих зон сопоставляется на одном, но значительно пониженном по сравнению с довоенным временем уровне. Причем внутрихозяйственное потребление в производящих губерниях оказалось даже несколько ниже, чем в потребляющих.
Тенденция к выравниванию потребления еще нагляднее проступает при анализе расходов бюджета на личные нужды. Об этом свидетельствуют данные нижеследующей таблицы.
Как видно, в производящей полосе личный бюджет в расчете на душу населения оказался даже ниже, чем в потребляющей. И в то же время мы видим почти полное однообразие размеров личного потребления в различных группах крестьянства. Эта нивелировка свидетельст-
Таблица 32
Расход на личные потребности крестьянской семьи, руб. на душу *
Группа хозяйств по посевной площади, дес. Потребляющая полоса Производящая полоса
До 2 49,3 31,4
От 2 до 4 43,5 32,7
От 4 до 6 50,0 33,2
От 6 до 8 41,0 34,8
Более 8 55,3 32,7
В среднем 44,7 32,7
* Студенекий Г. Бюджет крестьянского хозяйства в революционное время. Экономическое строительство, 1923, № 6—7. С. 79,
208
Таблица 33
Стоимость личного потребления, руб. на душу *
Статья расхода Потребляющая полоса Производящая полоса
Пища 37,12 27,58
Напитки 0,18 0,28
Мыло и сода 0,08 0,16
Освещение 0,18 0,14
Отопление 4,0 1,88
Одежда и обувь 2,17 2,08
Посуда и мебель 0,20 0,21
Культурно-религиозные потреб-
ПОСТИ 0,06 0,04
Итого: 43,99 32,37
* Экономическое строительство, 1923, № 6—7. С. 80.
вует о захвате деревни глубоким процессом натурализации. Размеры хозяйства уже не играли здесь определяющей роли. Жизнь деревни определялась исключительно семейно-потребительскими интересами.
Несколько упал уровень личного потребления, можно судить по сравнению с довоенными данными душевого личного потребления. В расчете на среднее хозяйство таковое потребление составляло в Вологодском уезде 51,0 руб., в Новгородской губ.— 60,0 руб., в Тамбовской губ.— 61,8 руб., в Старобельском уезде — 56,3 руб.
О преобладании тенденций к нивелировке, натурализации свидетельствуют и данные о расходных статьях личного бюджета.
Подавляющую часть личного расхода составляла пища — 84,0% в потребляющей полосе и 85,2% — в производящей.
Очень мало приобреталось изделий промышленности. И в потребляющей, и в производящей полосе на это расходовалось по 2,8 руб., которые расходовались преимущественно на одежду и обувь.
Обращают на себя внимание и чрезвычайно незначительные расходы на культурно-религиозные потребности, что объясняется не столько отсутствием культурных ценностей па рынке сбыта, сколько общей отсталостью деревни, XoTHt разумеется, и первое сыграло свою роль.
209
Для сравнения укажем, что в 1918/19 г., когда рынок был более свободным, согласно бюджетам по Казанской,; Московской, Орловской, Рязанской и Тверской губерниям, расходы на культурно-религиозные цели составляли примерно 0,5% всех расходов крестьянского хозяйства 4. Это, конечно, немного, но все же значительно больше, по сравнению с мизерной величиной в 1920/21 г.
За обобщающими данными стоят и факты, свидетельствующие о весьма значительных приобретениях ценных вещей зажиточными крестьянами. Спекулируя хлебом, они обесцененным деньгам предпочитали в обмен предметы городского обихода и даже роскоши.
Обыск, проведенный у кулаков в одном из районов Зарайского уезда Рязанской губ., выявил много мебели, мануфактуры, серебра, бытовой утвари на миллионы рублей 5. В с. Брутово Владимирского у. той же губернии при обыске кулацкого дома обнаружилось, что изба забита дорогой мебелью (часть ее даже стояла в разобранном виде, ибо не вмещалась в дом) и другими цепными вещами (швейная машинка, граммофон, сундук с мануфактурой и пр.). В амбаре сундуки ломились от тяжести шуб, расшитого кружевного белья, костюмов, одеял и пр.6
Однако этот весьма разнообразный ассортимент был все же случайным. Его выбор диктовал не потребности и вкус, а обстоятельства. Поэтому соотношение статей расходов личного бюджета свидетельствует не об истинных потребностях крестьянина, а об удовлетворении минимальных запросов в условиях жестокого бестоварья.
Платежепокупательная способность (она складывается из величины отчуждаемой по продразверстке продукции плюс разница между проданной и купленной продукцией) крестьянского хозяйства потребляющей полосы в 1920/21 г. возрастает с 25,5 руб. до 36,0 руб., а в производящей полосе резко падает: со 175,1 руб. до 92,3 руб. (табл. 21).
И если бы крестьянин не сдавал продукты по продразверстке, ему не нужно было бы покупать продукты сельского хозяйства, и он мог бы увеличить часть своей продукции, предназначенной для приобретения промышленных товаров. Но продразверстка была, а промтоваров не было. Их в том минимальном количестве, которое предоставляло государство, крестьянин мог получить при условии сдачи продуктов по продразверстке. Оставался еще свободный рынок. Но и его возможности к концу гражданской войны были сильно ограничены.
210
Отдавая должное бюджетам как историческому источнику, отметим все же их ограниченность в отражении разнообразия реальной жизни. Недаром В. И. Ленин писал, что «„средние” бюджетные данные почти всегда характеризуют хозяйство, стоящее выше среднего типа»7.
Не всегда способны бюджеты передать влияние социальной политики правительства. Так, для повышения жизненного уровня крестьянства сыграли большую роль многочисленные мероприятия Советской власти, направленные на поддержку крестьянских хозяйств (см. гл. 1,), особенно семей красноармейцев. Хоть иногда, когда в бюджете дается полный оборот ценностей в крестьянском хозяйстве, можно наблюдать и результаты социальной политики, в частности реальный выигрыш крестьянства от получения товаров от государства, бесплатно и по твердым ценам. Так, в Орловской губ. изъятия (налоги, конфискации и реквизиции) в 1918/19 г. по группе обследованных хозяйств составили 15,9% к условно чистому доходу. В то же время в результате получения продуктов бесплатно или по пониженным цепам крестьянское хозяйство выигрывало 6,8% своего условно чистого дохода, или реально получило около 3 довоенных рублей на Душу 8.
Исключительно важное значение имела предоставленная после революции крестьянским хозяйствам возможность пользоваться лесом, что резко увеличило количество построек па селе (см. гл. 5).
Продажа хлеба по высоким цепам, массовые, порой даже .хищнические порубки леса на постройки, топливо составили за время революции значительную по сумме доходную статью. Отмечая этот факт, известный историк 20-х годов А. М. Большаков, изучавший Горицкую вол. Кимрского у. Тверской губ., констатировал: «Но какой именно цифрой выразить этот доход, я не знаю... учесть это совершенно невозможно... Крестьянство материально от революции не проиграло»9. Занося это в актив крестьянской семьи, воздержимся, однако, от далеко идущих выводов из этого частного случая.
И последнее: крестьянин, наконец, стал лучше питаться. Мы выяснили, что подавляющую часть личного расхода в бюджете крестьянина составлял расход на пищу — более 80%. Теперь проанализируем, как и чем питался крестьянин. В. И. Ленин, оценивая итоги революции, говорил, что более всего выиграли от нее и выиграли сразу крестьяне: «Впервые при диктатуре пролета
211
риата крестьянин работал на себя и питался лучше горожанина»10.
Уже первые обследования питания населения, проведенные в 1918/19 г., подтвердили это. Если до войны горожанин в среднем употреблял в год около 14 пуд. хлеба, то в 1918/19 г. горожанин производящей полосы потреблял 10,2, а потребляющей — 7,4 пуд. Крестьянин же производящей полосы и в 1918/19 г. питался на довоенном уровне: 16,1 пуд.— до войны, 16,9 пуд.— в 1918/19 г. А потребление хлеба крестьянином потребляющей полосы возросло с 11,0 довоенных пудов до 14,1 - в 1918/19 г.11
Согласно расчетам С. Г. Струмилипа, среднее предполагаемое душевое потребление хлеба сельским населением центральных губерний РСФСР в 1920/21 г. пе могло превысить 3,8 пуд. А между тем по подсчетам фактического потребления оно достигало 13,6 пуд., т. е. превысило норму в три с половиной раза!12 Эта норма повышается при анализе материалов обследования питания сельского населения в январе-феврале 1920 г. Согласно данным о среднем потреблении хлебных продуктов (хлеб печеный, мука на лепешки, горох, бобы, крупа, чечевица, зерно, употребляемое как крупа), в центральных губерниях РСФСР в пересчете на год в среднем потреблялось 18,8 пуд. на душу 13, т. е. эта величина приблизилась вплотную к нормальному потреблению хлеба, которое, по расчету Л. Н. Мареса, равно 19 пуд.11
Крестьянин не только сдавал хлеб по продразверстке, не только выкидывал его на рынок, но еще и оставлял себе. Уровень его питания и в 1920 г. лишь немного уступал довоенному уровню.
В 1913 г. в Вятской, Вологодской, Костромской, Московской, Тульской, Пензенской губерниях питание взрослого едока в день в среднем составляло 3760 калорий, а в январе 1920 г.— 3387 калорий (90,1% от 1913 г.)15. Заметим, что дневной рацион питания взрослого рабочего был равен в декабре 1919 г. 2840 калориям, в мае 1920 г.— 2786 калориям 16. К тому же сильно изменился состав потребляемых продуктов. Весьма показательны в этом отношении данные по Самарской губ. Здесь число калорий всех продуктов, потребляемых рабочим летом 1919 г. по сравнению с 1909—1911 гг. даже увеличилось на 4,4%. Но увеличение это произошло за счет резкого увеличения потребления картофеля (более
212
чем в 2 раза) при столь же резком сокращении потребления мяса и рыбы (на 72,7%), жиров (на 78,5%)17.
Разумеется, доля продуктов животного происхождения снизилась и в рационе сельских жителей. По бюджетам довоенного времени, из всей массы потребленных продуктов на продукты животного происхождения падало 14.2%, в ноябре 1920 г.— 8,2%. в феврале 1921 г.— 12,1%. Наибольшее значение в потреблении сельского населения имела группа хлебных продуктов, составлявшая в среднем по стране в годы гражданской войны от 62 до 77% общей массы калорий. Второе место занимал картофель, дававший от 1 до 17% общей суммы калорий. Третье место занимала группа молочных продуктов и яиц, за пей следовали мясо и рыба 18.
Средние данные не лучший способ характеристики деревни. Крестьяне производящей полосы питались лучше крестьян потребляющей, мпогопосевщики питались лучше других, менее состоятельных групп крестьян. Питание крестьян разных посевных групп можно видеть из следующей таблицы, в которой самый низкий показатель в беспосевной группе — 2579 калорий, средний за 1919—1921 гг.— взят за 100%.
Еще раз обратим внимание на то, что рацион питания даже мелкопосевного крестьянина потребляющей полосы был выше, чем у рабочего: 3001 калория в январе-феврале 1920 г., 3170 — в ноябре, 3001—в феврале 1921 г., в ’го время как средний рацион питания рабочего никогда не поднимался выше 3000 калорий.
Любопытно сравнить статистические выкладки с непосредственными наблюдениями. А. М. Большаков, сравнивая данные ЦСУ с собственными расчетами и наблюдениями по Горицкой вол. Тверской губ., отмечал, что выведенная ЦСУ цифра обеспеченности калориями взрослого едока в Тверской губ., равная в 3372, почти совпадала с его данными, а питание населения волости «было в общем не хуже довоенного»19.
Однако средние величины и отдельные даже самые удачные наблюдения, свидетельствующие об улучшении питания крестьянства, не должны заслонять от нас тот контраст, когда на одном полюсе кулак гноил свои запасы, а на другом — умирал с голоду бедняк.
Говоря о серьезных сдвигах, происшедших в жизни крестьянина, мы отдаем себе отчет в том, что они были бы куда большими, если бы не гражданская война и интер-вегщия, принесшие народу неисчислимые страдания, ра-
213
Таблица 34
Питание различных групп крестьянства (% к калориям, потребляемым беспосееной группой) *
Район Бсспоссв-ныс Малопо-севныс Средне-посевные Многопо-ссвныс
Потребляющая полоса 100,0 118,5 130,9 136,9
Производящая полоса 117,6 135,0 142,8 149,0
* Состояние питания сельского населения СССР, 1920—1924 гг. М., 1928.
С. 61—65.
зорение, голод, болезни, смерть. И все же реальные выгоды крестьянина от революции были значительны. Именно поэтому он (главное — середняк!) встал на сторону Советской власти, дал ей хлеб и людей для армии.
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНО-ДЕМОГРАФИЧЕСКИЕ ИЗМЕНЕНИЯ КРЕСТЬЯНСКОГО ДВОРА
Перераспределение земли сыграло решающую роль в изменении численности крестьянских хозяйств, социальной структуры и социально-экономических отношений в деревне. Уравнительное распределение земли привело к росту численности крестьянских хозяйств, прежде всего за счет наделения землей неимущих слоев. Число хозяйств умножалось и за счет возвращения ушедших в город крестьян, притока переселенцев, беженцев, а также вследствие социально-демографических процессов крестьянского двора, семейно-имущественных разделов, соединения семей. В то же время в результате гражданской войны, разрухи народного хозяйства, болезней, голода, повышенной смертности часть крестьянских хозяйств разорялась, ликвидировалась.
Отток из городов наметился еще в годы мировой войны. Так, население Москвы в 1917 г. убыло на 9,5%, в 1918 г.— на 7,3, в 1920 г.— на 40,1% (538 тыс. человек). Население уездных городов Московской губ. в 1920 г. убыло на 38,5%, население поселков городского типа — на 23,9%20. Население Петрограда и его пригородов с 1917 по 1920 г. сократилось более чем наполовину 21. Только весной 1918 г. в деревню вернулось рабочих с семьями около 2 млп. человек 22. Почти все они
214
переселились в города липть за несколько лет перед этим, в основном в годы войны, заменив в качестве чернорабочих и низших служащих мобилизованных в армию городских жителей. Они числились в деревне «отсутствовавшими хозяйствами», юридически сохраняя за собой право вернуться в свою избу.
Перемещение населения происходило не только с севера па юг, и внутри непроизводящих губерний происходило движение населения из городов в более развитые в сельскохозяйственном отношении уезды и волости. Так, в Мологском у. Ярославской губ. четверть населения 14 хлебных волостей раньше жила отхожими промыслами по большей части со всем своим семейством, по с конца 1917 г.— начала 1918 г. стала возвращаться в деревню. Только за один год население этих волостей увеличилось па 35 тыс. человек. В целом же по Ярославской губ. за год население выросло на 40%, а в некоторых уездах — даже на 100%. В Ярославском уезде в 1917 г. числилось 148 тыс. человек, а в 1918 г.— 257 тыс. человек 23.
Не все возвратившиеся обзаводились хозяйством. Это было дорого и сложно. Предпочитали влиться в состав прежних, налаженных хозяйств, из которых уходили в город. Этим почти повсеместно снижается число отсутствующих.
Из 28 сопоставимых губерний в 26 число отсутствующих резко сократилось: в Тульской и Рязанской — более чем*в 3,5 раза, в Калужской — в 4,7, в Тверской — в 5,6, во Владимирской — в 12, в Ярославской — в 13, в Тамбовской — в 15, в Пензенской — в 19 раз! В большинстве губерний процент вернувшихся составил от 70 до 90%, а в Уфимской — 90,9%, Симбирской — 91,8, Ярославской — 92,3, Тамбовской — 93,4, Пензенской — 94,7 %. Лишь в Самарской и Нижегородской губерниях процент вернувшихся был относительно невысок — на уровне 28%, а в Астраханской и Вятской — число отсутствовавших даже увеличилось.
Пришедшие в деревню из числа временно отсутствовавших составляют особую категорию. Они считались как бы своими по сравнению с прочими, прибывавшими в деревню. Их встречали приветливее. Они во многих случаях сохраняли право на землю. Анкета ЦСУ 1922 г. зафиксировала, что в среднем на 1 селение возвращалось 6 семейств. Эти семьи в 9 из 10 случаев получали землю 24.
В годы отсутствия многие из них сохраняли постоянную связь с деревней. Кое-где факт сохранявшейся связи
215
рабочих с землей служил даже основанием для их увольнения. В Духовищепском уезде (Смоленской губ.) в Во-ротышенский волостной земотдел являлось «очень много рабочих, увольняемых с Ярцевской фабрики как имеющих свою землю». Увольнения проводились без проверки обстоятельств дела, и получалось, что увольняемый рабочий иногда уже давно утратил всякую связь с землей, а деревенские родственники пользуются землей, полученной только на себя. В результате, прибывшие в деревню рабочие требовали от земельных органов землю, квартиры, постройки и др. Удовлетворить просьбы не всегда представлялось возможным, поэтому земельные органы рекомендовали рабочим образовывать коммуны и артели 25.
В некоторых местах предусматривалась возможность наделения землей и тех, кто не возвратился в деревню, но, возможно, вернется. В Елецком у. Орловской губ. наделению землей подлежали все граждане: мужчины, женщины и дети как присутствующие, так и отсутствующие в волостях и деревнях, и посторонние, но «земля на отсутствующих граждан не распределяется между населением, а остается фондом запасным того же села до возвращения отсутствующих». Точно так же решался этот вопрос и в Юрьев-Польском уезде Владимирской губернии 2в. Съезд волостных земельных отделов Валуйского у. Воронежской губ. (1—3 февраля 1919 г.) постановил возвращать землю крестьянам, вернувшимся из плена, «у кого бы она ни находилась, а если земля сдавалась обществами в аренду, то общества обязаны были уплатить вернувшемуся из плена вырученные за аренду деньги»27.
Кроме возвращения временно отсутствующих в деревню начался приток иных категорий населения. В целом этот контингент был довольно пестрым и подвижным, преобладали в нем беженцы.
Контингент беженцев постоянно изменялся и охватывал и выходцев из прифронтовых районов, и жителей городов. Особенно сложным был состав населения прифронтовых губерний. Согласно полученной информации в политотделе РВС Южного фронта (29 ноября 1918 г.), население сел и деревень прифронтовой полосы было довольно пестрым. Наряду с коренным населением около 50% составлял пришлый элемент. Это главным образом горожане среднего достатка, приехавшие в деревню «на кормежку». Затем так называемые «столичные беженцы»,
216
под которыми информатор имел в виду крупную и среднюю буржуазию, спасавшуюся от реквизиций, и, наконец, настоящие беженцы из мест, занятых белоказаками 28.
В отдельных местах накопилось много пришлых за счет миграции населения в течение нескольких десятков лет. Например, Астраханская губ., особенно ее Астраханский и Красноярский уезды издавна выделялись как рыболовецкие. Сюда за последнее полстолетие устремились выходцы из Среднего Поволжья, привлекаемые выгодностью рыбного промысла, стихийно переселялось киргизское (казахское) население. К началу революции на территории дельты Волги было около 50% пришлого населения, не имевшего юридического права на пользование землей коренного населения, но фактически этой землей пользовавшегося на различного вида арендных правах. В 1918—1919 гг. земельная площадь двух дельтовых уездов была распределена по числу наличных душ проживавшего населения без различия национальности и времени поселения. При этом была выполнена болыпая работа по улаживанию недоразумений у коренного и пришлого населения 29.
Значительную подвижную группу составляли переселенцы, так сказать, застрявшие переселенцы. Ко времени окончания войны количество зачисливших за собой земельные доли за Уралом, но еще не переселившихся крестьян достигло 300 тыс. душ мужского пола 30. Мятеж беаочехов и начавшаяся гражданская война затруднили передвижение за Урал. Правительство, указывая на трудности переселения, удерживало население от необдуманных поступков. Однако ничто не могло сдержать напора переселенцев. Со времени Октябрьской революции до осени 1918 г. в Сибирь продвинулось до 200 тыс. человек 31. Земледельцы среди них составляли примерно половину. Подавляющее число переселенцев шло из северных губерний, главным образом Петроградской и Псковской, Петрограда. В последующие годы поток переселенцев нарастал. В 1919 г. было переселено 778 200, а в 1920 г.— 917 299 человек 32.
Переселение оказалось болезненным для населения и тяжелым для государства. В разных местах России скапливались тысячи, десятки тысяч переселенцев и беженцев. Они подвергались лишениям. Среди этих партий переселенцев появлялось много семей, стремившихся стихийно на юг, в другие районы, из голодных губерний в более хлебные.
Чтобы разгрузить переполненные переселенцами города, например Пермь, их частично рассредоточивали в Предуралье, в Пермской и поволжских губерниях, где они и оседали. За три года после Октябрьской революции в Сибирь отправилось около 2 млн человек, примерно половину из них составляли крестьяне.
За два года из центральных губерний было вывезено около 200 тыс. человек. Для того времени это приличная величина. Но с точки зрения разгрузки центра, особенно земледельческого,— величина мизерная. Только из одной Орловской губ. необходимо было бы вывезти около 1/3 всех хозяйств, чтобы довести губернскую норму землепользования до приемлемых размеров 33. А если принять во внимание, что параллельно переселению в Сибирь в центральных земледельческих и поволжских губерниях происходил стихийный процесс перемещения населения из северных губерний, то говорить о разгрузке центральных и поволжских хлебородных губерний пе приходится. Таким образом, переселение сказалось лишь на численности хозяйств северных и вообще нечерноземных районов, количество хозяйств в которых уменьшилось. В целом в деревне оседало самое разнообразное население. Многие хотели получить землю.
Встречены пришлые были по-разному. В резолюции 4-го Мензелинского уездного крестьянского съезда 6 июля 1918 г. было записано: «Заслушав ходатайство беженцев о наделении их землею, постановило: ходатайство беженцев отклонить». В резолюции 5-го Соль-вычегодского уездного съезда Советов 18 июня 1919 г. отмечалось: «Наделение землей вновь прибывших и родившихся должно производиться из земельного запасного фонда и из вымороченных участков»34.
В Тамбовской губ. пришлые наделялись землей лишь «отчасти». Пичкасский волостной Совет (Спасский у. Казанская губ.) постановил наделять землей пришлых в половинном размере35. Все зависело от земли. Ее избыточность или недостаточность определяли и благожелательность или неприязнь местных к пришлым. Так, 24 апреля 1919 г. Старо-Калецкое общество (Скопин-ский у. Рязанской губ.) запрашивало Наркомзем: «Можно ли из общественной земли наделять проживающих разночинцев, если нет нормы земли крестьянам?» II несмотря на то, что действительно душевая норма в обществе составляла 1/8 дес. на едока, Наркомзем подтвердил право пришлых на получение земли36. И наоборот, не испыты-
218
г
вая недостатка в земле, крестьяне Ивановской вол. Чем-барского у. Пензенской губ. в апреле 1918 г. приняли решение наделить землей наравне с местными жителями батраков и пришлых 37.
В селе Тереньча Сенгилеевского у. Симбирской губ. крестьяне осенью 1920 г. провели передел земли на 12 лет «или до полной социализации земли». Причем крестьяне поделили между местным населением свои надельные земли, предоставив громадную площадь помещичьей земли и запасной фонд пришлым. В Дубово-Уметской вол. (Самарская губ.) земли было 43 тыс. дес., а населения — 12 тыс. и 1 тыс. беженцев. Землей были удовлетворены все 38.
По данным анкеты ЦСУ 1922 г., новые члены были приняты в состав сельских обществ с отводом им земли лишь в 1/2 селений (в среднем па селение было принято около 7 членов). Наиболее благожелательное отношение они встретили в Центральном земледельческом районе, Среднем и Нижнем Поволжье 39.
Тот факт, что пе все вернувшиеся и пришлые получали землю, отнюдь еще не свидетельствует об отказах им в этом. В эти тяжелые годы, для того чтобы поставить и наладить хозяйство, одной земли иметь было мало. Поэтому были случаи отказа от выделенной земли или ее возвращения в общество, особенно в тех случаях, когда она выделялась из запасного фонда. Такая земля, как правило, была бывшими помещиками запущена, не обработана, не удобрена. Не все беженцы-горожане собирались крестьянствовать, цель многих была переждать в деревне тяжелые времена. Да и не сподручен им был крестьянский труд, не было ни умения, ни навыка. Таких работников неохотно брали и в наем: от них проку было мало. И вот застряли они, выброшенные из города, потерявшие связь с ним и не приспособившиеся к деревне.
В результате аграрных преобразований масса бесхозяйных, составлявшая в 1917 г. 2,2 млн (11,5% всех хозяйств), уменьшилась в 1919 г. до 1,2 млн. Кроме того, вновь образовавшиеся хозяйства из переселившихся в деревни также увеличили ряды мелко посевщиков. Они до революции составляли пе менее трети (около 6 млн) хозяйств, а после революции, значительно увеличившись, составили в 1919 г. 8—9 млн, или 43% всех хозяйств40.
Наряду с процессом возвращения убывших и прибывших новых членов в деревне менялось соотношение приписных и посторонних хозяйств. С одной стороны, не
219
которые посторонние хозяйства, как свидетельствует анкета ЦСУ, приписывались к земельному обществу. Но, с другой стороны, шла убыль посторонних. В Московской губ., например, общее количество крестьянских хозяйств с 1917 г. по 1920 г. уменьшилось с 291 205 до 252 514, или на 13%; в то же время число всех приписных хозяйств уменьшилось только на 3,9%. Сокращение преимущественно произошло за счет убыли посторонних хозяйств и отсутствующих приписных. Число же наличных приписных хозяйств с 1917 г. возросло на 10%41. Это возрастание могло происходить и за счет возвращения отсутствующих, и за счет приписки к сельским обществам посторонних, и путем дробления наличных приписных хозяйств.
После революции возобновляются разделы крестьянских хозяйств, замеревшие было совсем во время мировой войны. Результаты подворного обследования 7 волостей 7 губерний дают следующую картину образования новых хозяйств в 1918—1920 гг. за счет разделов и возвращения отсутствующих хозяйств.
Наиболее интенсивно прирост дворов происходил в 1918 г. (около 8%), менее выражен он в 1919 и 1920 гг. (по 3% в год). Однако материалы монографического описания крестьянских хозяйств по Череповецкой и Тульской губерниям показывают, что и в 1920 г. социальнодемографические процессы шли довольно интенсивно, затронув приблизительно 5—10% хозяйств.
В целом же прирост новых хозяйств за 1917—1920 гг. по отдельным волостям (Яропольская вол. Волоколамского у. Московской губ., Никольская вол. Тимского у. Курской губ., Цириковская вол. Смоленского у. той же губернии) составил от 11 до 20%42.
Образование новых хозяйств происходило главным образом за счет разделов, затем — за счет возвратившихся и менее всего — из соединившихся семей. Так, по данным 7 губерний за счет раздела в 1918 г. образовалось 6,4% хозяйств, в 1919 г.— 2,7%, в 1920 г.— 2,6%; в то же время за счет переселения из города соответственно 1,5% и 0,3 и 0,4%. По данным переписи 1920 г., по 17 европейским губерниям 5,0% новых хозяйств образовалось из разделов, 1,3% — из возвратившихся и лишь 0,4% — из соединенных семей (расчет по табл. 36).
Абсолютное большинство делившихся делилось на 2 хозяйства (78% по Тульской губ. и 85,8% по Череповецкой), менее четверти — на 3 хозяйства (16,7% в Туль-
220
Таблица 35
Динамика прироста численности хозяйств за счет раздела и переселения из городов *
Район Источники прироста Прирост численно-
сти хозяйства %, за
1918 г. 1919 г. 1920 г.
Потребляющий Раздел 7,2 2,3 2,8
Переселение 2,1 0,3 0,4
Производящий Переселение 0,9 0,3 0,4
Раздел 5,7 3,0 2,3
Итого по 7 губерниям Раздел 6,4 2,7 2,6
Переселение 1,5 0,3 0,4
* Струмилин С. Г. На хозяйственном фронте. М.; Л., 1925. Табл. 2.
ской губ. и 12,4% —в Череповецкой), и совсем мало — на 4 хозяйства (5,3% в Тульской губ. и 1,8% в Череповецкой). Последние представляли собой группу многосемейных — от 7 до 11 человек и главным образом — от И человек и более43.
Об усилении семейпо-имущественных и земельных разделов свидетельствует и факт возрастания судебных дел по земельным тяжбам вообще и по разделам в частности. В Тамбовском губземотделе в 1920 г. 60% дел, скопившихся по земельным спорам, занимали дела по семейным разделам 4i. Более того, подобные дела, а также ходоки по ним, появляются в Наркомземе, который вынужден был даже направить местным земотделам циркуляр, предписывавший принять на себя поток земельных тяжб, поступавших к нему с односторонним изложением сути вопроса 46.
Вообще-то, на первой стадии вопрос о разделе решался общиной. Сельское общество выносило разделительный приговор, в котором перечислялось имущество делящихся сторон и фиксировалось принятое по разделу решение 46. Этот акт затем утверждался (или не утверждался) волостным и уездным земотделами. Наиболее сложные случаи передавались в губернские земотделы и даже непосредственно в Наркомзем.
Ввиду участившихся разделов семейного имущества в Наркомзем стали поступать запросы о порядке раздела между родственниками семейного имущества. Циркуляром от 17 октября 1918 г. Наркомзем разъяснял, что
221
объектом семейного раздела может быть лишь сельскохозяйственный инвентарь и прочее движимое имущество, так как земельные угодья согласно примечанию 3 к статье 39 «Основного закона о социализации земли», а также статьям 45 и 46 разделу подлежать не могли 47,
Кое-где к разделу относились еще строже. Так, Дорогобужский уездный земотдел 24 марта 1919 г. постановил «допускать раздел только личного имущества», а раздел живого и мертвого инвентаря, построек допускался лишь в том случае, когда таковой раздел происходил с целью вступления делящихся членов к общественной обработке земли 48. Решительно выступали против разделов, которые приводят к «распылению сил и губят хозяйство», многие участники II земельного съезда Сычевского у. (4—5 марта 1919 г.)49.
Однако запретительные меры не смогли ослабить и приостановить продолжавшиеся разделы крестьянских дворов. На том же съезде в Сычевском у., несмотря на призывы к борьбе с разделами, его участники вынуждены были все же посчитаться с реальностью и высказали пожелание «чтобы разделившимся по уважительным причинам отводились для постройки новые усадебные участки при недостаточности для того имеющейся у делимого двора усадьбы»50. А на съезде заведующих уземотделами Смоленской губ. 26 июня 1919 г. разговор о разделах шел как о явлении разумеющемся, оговаривался лишь принцип наделения землей: «Наделение членов семей при разделах производить по едокам»51. И в других районах земельные органы вынуждены были идти навстречу населению.
Вопрос об усилившихся разделах явился предметом переговоров Наркомзема с Наркомюстом еще в ноябре-декабре 1918 г. Но только 2 октября 1919 г. был издан циркуляр о порядке рассмотрения дел по разделам семейных имуществ, которым отменялось действие прежнего распоряжения по семейным разделам. В циркуляре уже нет попытки изъять землю как объект раздела. Наркомзем пытается лишь поставить разделы в разумные границы. В пункте 2 указывалось: «Раздел земельных участков, живого и мертвого инвентаря и другого имущества, относящегося к сельскому хозяйству, во избежание чрезмерного дробления хозяйств, допустим лишь в пределах хозяйственной целесообразности, т. е. возможности ведения обычного в местных условиях хозяйства на землепользованиях, которые образуются после раздела»52.
222
Законодательный акт в данном случае показывал не только, как решался вопрос о разделе, ио и тенденцию самого явления как прогрессирующего.
Еще до революции был сделан вывод о том, что делятся преимущественно крупные хозяйства Б3. Статистика 20-х годов подтвердила его 54. В этом проявлялась большая зависимость разделов от роста семьи, чем от внешних факторов. Классовая направленность советской аграрной и продовольственной политики, а также ряд иных специфических условий 1918—1920 гг. скорректировали эту закономерность в сторону усиления зависимости разделов от привнесенных, временных факторов (что проявилось, в частности, в появлении весьма заметного удельного веса среди делящихся семей в 2—3 человека), но не изменили ее.
В комбедовский период произошла частичная экспроприация кулацкой земли. Деревенские богачи, бывшие, как правило, многосемейными, чтобы спасти скот, землю, инвентарь, стали делить свои хозяйства, иногда фиктивно.
Данные по Череповецкой и Тульской губерниям свидетельствуют, что чаще всего разделы наблюдались в хозяйствах с числом членов семьи в 7—10 человек и в хозяйствах с посевом от 3 до 8 дес.65 Стало быть, в этот процесс был активно вовлечен и середняк.
При продразверстке на крепкие и большие семьи больше обращалось внимания, их легче было причислить к кулакам. Хлеб и скот у них забирался в первую очередь. Когда коров было, например, 3 на 15 человек, одну можно было забрать. Если же эти 15 человек в трех семьях, и у каждой семьи по корове, то это сделать труднее. Поэтому и середняк был заинтересован в разделах, реальных или фиктивных. Тем более что раздел проводился сравнительно легко: земли стало больше, а главное, она была разверстана по количеству едоков, т. е. было попятно, как ее надо делить в случае семейного раздела, каждый знал свою норму.
Такой раздел еще более облегчался предоставившейся крестьянству возможностью получать бесплатно лесные материалы из бывших помещичьих лесов 6в.
Это явление прекрасно иллюстрируют этнографические материалы, а также монографические описания отдельных волостей и сел. Этнографические наблюдения в 20-е годы в с. Ковжа Белозерского у. Череповецкой губ. показали следующее. До революции при частновладельческом лесном хозяйстве материал для постройки стоил больших
223
денег и был по карману лишь зажиточным. А деревенские парни, привыкшие к самостоятельной жизни на отхожих заработках, после женитьбы стремились отделиться от отца и зажить своим хозяйством. Но денег для этого не хватало, приходилось отказываться от заманчивой мысли. В 1918—1919 гг. новые постройки стали расти со сказочной быстротой. Этому способствовали и сравнительная дешевизна рабочих рук (плотников из соседних деревень). В результате если в 1914 г. в деревне было 63 двора, в 1917 г.— 65, то в 1919 г. дворов стало 88, а в 1923 г.— 109 57.
Строительные работы возросли и в других районах. По данным А. М. Большакова, в течение 36 предреволюционных лет средний годовой прирост новых построек в Горицкой вол. Кимрского уезда Тверской губ. равнялся 2,8%. За годы революции темп строительства увеличился, прирост в год составил 4,3%58.
Новые постройки не обязательно влекли за собой семейные разделы, но создавали хорошие предпосылки для будущих разделов. Этнографический материал экспедиций, организованных В. Тан-Богоразом по северным деревням, неоднократно подтверждал мысль, что самые типичные черты деревни 20-х годов — выселки и семейные разделы, чему способствовали обилие леса и прибавка земли.
Писатель И. Соколов-Микитов о своей Смоленщине писал: «Пожалуй, самое примечательное в быте и ладе тогдашней деревни... необыкновенное обилие семейных разделов, стихийное почкование, распадение старинных, крепких, многодушных дворов. Делились сын с отцом, брат с братом, зять с тестем, внук с дедом. Многих деревень стало совсем не узнать: так разрослись эти деревни; куда ни посмотришь — видны новые крыши!»59.
Однако нередко большие возможности для строительства корыстными людьми использовались для спекуляции и обогащения. В Сычовском у. Смоленской губ. замечались в 1919 г. «массовые случаи фиктивных разделов в целях получения большего количества топлива и строительных материалов». В результате повышенного спроса на лес уже в начале 1919 г. в уезде были израсходованы все годовые лимиты и даже часть нормы 1920 г.60
Фиктивные семейно-имущественные разделы в Смоленской губ. во многих случаях вызваны одной причиной. Дело в том, что разделившиеся домохозяева затем образовывали коммуну или артель. Коллектив наделялся зем
224
лей, отведенной в одном сплошном отрубе, к тому же часто и больших размеров, чем площадь объединившихся хозяйств. Затем, получив землю, хозяева вновь делили ее на отдельные хутора el.
Так, из 1 524 коллективных хозяйств губернии, числившихся на май 1919 г., к концу года распалось около 500 62, подавляющее большинство из них, объединяясь по 3—5—8 хозяйств, преследовало цель таким путем выйти на хутор.
Проводились разделы в спекулятивных целях в Тамбовской губ. Земельные органы констатировали, что «в погоне за уравнительностью и в интересах отдельных лиц из числа делящихся разрушаются основные жизнеспособные хозяйства, разрешаются разделы явно нецелесообразные в хозяйственном отношении, при отсутствии прямых указаний на то, что вновь образующееся хозяйство будет жизнеспособным; все выделенное из него имущество послужит объектом самой беззастенчивой спекуляции или обогатит третьих лиц»63.
Но делиться заставлял и голод. Порой делили в числе прочего имущества одну шубу на четверых. В этот процесс втягивался и бедняк. Однако для бедняцких слоев более типичным был процесс ликвидации и выселения. И, наоборот, чем многопосевнее были хозяйства, тем менее характерным для них был этот процесс. Так, в Череповецкой губ. из 1 244 беспосевных хозяйств, обследованных^ 1917 г., к 1920 г. разделилось лишь 1,2%, а выселилось и ликвидировалось 26%, в то время как в группе с посевом от 6 до 8 дес., наоборот, разделилось 27,4%, а ликвидировалось только 3,8%84.
Тем не менее процесс ликвидации и выселения был заметным. В 1920 г. по 17 европейским губерниям временно выселилось или ликвидировалось 3,6% хозяйств, в то время как вновь прибыло из города 1,3%. Причем в производящих губерниях процесс ликвидации хозяйств был значительно выше, чем в потребляющих, доходя до 4,0%—в Тульской, 4,6%—в Рязанской, 7,4%—в Саратовской, 8,2%— в Башкирии (см. табл. 36).
Относительная стабильность числа крестьянских дворов достигалась за счет образования новых семей путем, главным образом, разделов.
Следует обратить внимание на то, что дробление крестьянских хозяйств происходило на фоне общего измельчания их в результате аграрных преобразований. Дробление крестьянских хозяйств уже тогда вызывало озабочен-
8 В. В. Кабанов
225
Таблица 36
Дробление крестьянских хозяйств в 1920 г. *
Губерния Обследованные хозяйства Из них, % Образовавшиеся хозяйства, %
разделились соединились временно высели- лись и ликвидировались остались без изменений из разделов из? оеди-нений возвратившимися и вновь вселившимися из старых хозяйств, оставшихся без изменений
Архангельская 7 655 2,4 0,5 1,6 95,5 4,8 0,3 1,2 93,7
В ладимирская 20175 2,4 0,5 1,5 95,6 4,8 0,3 0,8 94,1
to to Ci Вологодская 18 344 1,3 0,3 1,2 97,2 2,6 0,2 0,7 96,5
Иваново-Вознесенская 10 916 1,8 0,6 2,2 95,4 3,6 0,3 2,7 93,4
Костромская 8 740 2,3 0,7 1,0 96,0 4,7 0,3 0,8 94,2
Нижегородская 10 818 2,5 0,9 2,5 94,1 5,0 0,5 2,0 92,5
Московская 11 325 2,1 0,4 2,8 94,7 4,3 0,2 1,3 94,2
Смоленская 16 379 2,9 0,8 1,6 94,7 6,3 0,4 1,1 92,2
Ярославская 17 127 2,1 0,7 1,6 95,6 4,2 0,4 0,8 94,6
Курская 26 870 2,6 0,8 1,3 95,3 5,5 0,4 0,5 93,6
минм
©О « Орловская 12 401 3,0 0,7 3,7 92,6 5,9 0,4 4,8 88,0
Рязанская 18 991 2,9 0,6 4,6 91,9 6,1 0,3 1,0 92,6
Тульская 13 805 2,4 0,6 4,0 93,0 5,0 0,3 0,6 94,1
Башкирия 14 772 1,5 0,2 8,2 88,3 3,3 1,0 1,3 94,4
Вятская 14 328 2,0 0,6 3,5 93,9 4,1 0,3 1,9 93,7
Саратовская 25 629 4,1 1,2 7,4 87,3 8,1 0,7 1,7 89,5
Уральская обл. 6 291 1,7 1,8 5,5 91,0 3,7 1,0 1,2 94,1
to tO И т о г о по 9 губерниям (1—9) потребляющего района 121 179 2,2 0,6 1,7 95,5 4,4 0,3 1,2 94,1
И т о г о по 4 губерниям (10—13) производящего района 72 067 2,7 0,7 3,1 93,5 5,6 0,4 1,4 92,6
И т о г о по 4 губерниям (14—17) производящего района 61 020 2,7 1,3 6,5
* Народное хозяйство СССР в цифрах, М.,'1925. С. 302.
ность некоторых местных земельных органов. Последние пытаются предпринять какие-то реальные шаги с целью регулирования этих процессов и сохранения хозяйств от негативных последствий разделов. Так, Тамбовский губземотдел издал специальный циркуляр, в котором отмечалось что волостным и уездным земотделам при рассмотрении дел о семейно-имущественном разделе необходимо запрашивать сельские Советы о целесообразности того или иного раздела в6.
Юрьевский уземотдел (Иваново-Вознесенская губ.) принял инструкцию по распределению земли и семян при семейных разделах. В ее основу был положен принцип недробимости коренного хозяйства. Таковым хозяйством было договорено считать двор, хозяин которого обрабатывал землю в последние пять лет. Коренному хозяйству должно было оставляться не менее 5 дес. и при наличии едоков свыше 5 прибавляться по 1 дес. на каждого. Отходящие же члены семьи получали в свою долю лишь имевшиеся излишки, а при отсутствии таковых должны были наделяться землей из волостного фонда. Предусматривалось также наделение отходящих членов семьи потребным количеством семян пропорционально площади земли^ отведенной на каждое хозяйство при условии, если выделяемый принимал участие в работах по засеву и уборке урожая текущего или предшествующего года 66.
Советское государство, не запрещая семейно-имущественных разделов, стремилось в максимальной степени ограничить их негативное влияние на сельскохозяйственное производство. 30 апреля 1920 г. в Наркомземе был подготовлен документ «О выделах и разделах при землеустройстве»67. Однако этот проект не стал законодательным решением. Лишь с изданием в декабре 1922 г. Земельного кодекса этот вопрос получает всестороннее законодательное оформление.
Следствием начавшегося процесса дробления стало сокращение душ на одно крестьянское хозяйство. При этом, безусловно, следует иметь в виду общее сокращение численности населения вследствие войн, болезней, голода и разрухи. Сравнение переписей 1917 и 1920 гг. показывает, что среднее число душ на одно хозяйство с 1917 по 1920 г. уменьшилось в Архангельской губ. с 5,6 до 5,0 человек, в Астраханской — 5,9 до 4,9; во Владимирской — с 6,1 до 5,6; в Вологодской — с 5,5 до 5,0; в Воронежской — с 6,9 до 6,4; в Донской обл.— с 6,4 до 5,7 и т. д. Из сопоставимых данных по 29 губерниям Европей
228
ской России лишь в Оренбургской губ. произошло увеличение с 5,9 до 6,0.
Сокращается число больших семей. Так, в 1919 г. по сравнению с 1917 г. число хозяйств с семьями, состоящими из 4—10 человек, по 25 сопоставимым губерниям сократилось на 1,3%, а число хозяйств с семьями из И и более человек сократилось на 39,0%. Причем наиболее сильное сокращение — в два с лишним раза — произошло в Витебской и Вологодской губерниях, на 90%— в Московской, от 40 до 77 % — в Казанской, Калужской, Костромской, Курской, Новгородской, Олонецкой. Петроградской, Смоленской, Тамбовской, Тверской, Череповецкой, Ярославской губерниях.
В результате удельный вес группы хозяйств, состоявших из 7—10 человек, сократился с 33,4% в 1917 г. до 30,4% в 1919 г. и 28,8% в 1920 г., а группы хозяйств, состоявших из И человек и более, сократился с 7,6% в 1917 г. до 5,0% в 1919 г. и 4,3% в 1920 г.68
Аграрная революция ударила по патриархальному укладу крестьянской семьи, разрушая его и открывая перед крестьянством новые перспективы. Усилившиеся разделы дворов явились прямым следствием разрушения и преодоления пережитков феодально-крепостнических ограничений, препятствовавших проявлению частной свободной инициативы и почина, самостоятельной деятельности хозяйственно готовых к этому элементов деревни. Поэтому разделы явились не только органическим следствием роста семьи и потребностью ее отпочкования, а главным образом отражением буржуазно-демократических устремлений деревни по пути ее превращения в хозяйства фермерского типа.
Однако общий упадок сельскохозяйственного производства, слабая техническая оснащенность крестьянского хозяйства ставили известный предел дробимости. В сильной степени в противоречие с разрушением патриархальной семьи вступал процесс натурализации крестьянского хозяйства, ограничивая его потребительскими интересами.
ИЗМЕНЕНИЯ В СОЦИАЛЬНОЙ СТРУКТУРЕ
Аграрные преобразования привели к коренным сдвигам в социальной структуре деревни. Прежде всего с исторической арены сошел самый ненавистный класс — класс помещиков. Ликвидация помещичьего землевладения повлекла за собой, как было показано в главе 3, резкое
229
сокращение батрацкой армии. Многие из батраков, получив землю, пополнили ряды крестьянства^ преимущественно группу мелкопосевщиков.
Существенные изменения происходили внутри самого крестьянства.
Вопрос об изменениях в социальной структуре крестьянства начал изучаться раньше всех. Одной из первых большой вклад в его разработку внесла известный статистик 20-х годов А. И. Хрящева. Выводы, сделанные ею на основе анализа переписей 1917 и 1920 гг., принципиально и в частностях не претерпели изменений — они верно характеризуют те изменения, которые произошли к 1919 г. Воспользуемся ее данными для характеристики динамики крестьянских хозяйств в 1917—1919 гг.
Как видно, повсюду сократилась группа беспосевных хозяйств, равно как и группа бескоровных и безлошадных. В Северном и Центральном промышленном районах увеличились группы карликовых и мелких хозяйств^ а средних — уменьшились. Крупных хозяйств здесь почти нет. В Центрально-земледельческом районе и на юго-востоке увеличивается число мелких и средних хозяйств при сильном сокращении крупных и почти полном исчезновении самых крупных хозяйств. Результатом аграрной революции явилось размельчение крестьянских хозяйств при резком сокращении крупнопосевщиков.
В общем 1919 г. дает снижение удельного веса крайних групп и всеобщее поравнение.
Однако в 1920 г. статистика фиксирует новые явления, прежде всего возрастание бедняцких слоев деревни, о чем свидетельствуют показатели по посеву, коровам и лошадям. По 23 сопоставимым губерниям Европейской России с 1917 по 1919 г. число беспосевных сократилось с 11,6% до 6,9%, а в 1920 г. вновь произошло увеличение до 7,5%. Та же картина, правда, менее выраженная, в отношении бескоровных хозяйств: сначала их уменьшение с 17,0% до 15,1% в 1919 г. и затем — возрастание до 15,3% в 1920 г. Наконец, эта же закономерность проступает и в отношении эволюции безлошадных: в 1919 г. группа безлошадных хозяйств сокращается с 28,3% до 24,9%, однако в 1920 г. она вновь увеличивается до 27,5 %69. Причина этого заключается в общем упадке крестьянского хозяйства и, в частности, в том, что происходил массовый убой лошадей на пропитание (о продаже скота в крестьянском хозяйстве см. в разделе «Рыночные связи»). 22 февраля 1919 г. вышел декрет правительства
230
*
Таблица 37 Динамика крестьянских хозяйств в 1917—1919 гг.
самые крупные, свыше 22 дес. 1 1 о' 1 о- 1 о- 1 о- 1
крупные, 8—22 дес.| со со ч?ч ч?ч ©5 со с© со «© t- О °*.*© t— о о ч-ч* о ч-ч* о со" o' о со* но* ьГ о* со* t-* с-*** со" -гч я-i чН d
о" ffl В о ’S средние, 4—8 дес. МО 05^1—^ О С© СО 1— о^со С^'тЧ СО 00 со* о оз* of со* О О НО* О 1—* со* oV -н со* ч?ч СОчНОЗОЗСОСОчгчОЗОЗОЗОЗчН
К со О Hi мелкие, 1—4 дес. М 00 оз.4* ** о« 00 чЧсЧ. СО О 1О* 1— СО 1— О 1О* 1О*СО* СО 00 1О* СО t—* со* 00 Ю* О I— Ю НО 1© НО СО «•* НО со «•* НО ОЗ ** НО
очень мелкие (с посевом до 1 дес.) «•* оз о о но^оо. оо оо °4t4 ‘Ч-'Ч. СЧ'?1 О 00* 00* НО* О Ci* О чН* vf 1-* t-* но* со* со о оо -чЧ 03 -s-t СО ^ч СО ч?ч -чНчгЧ
без посева С^ОО но О 00 t-* со со о со о о 00 00 4J^L4 CoW НО*ОЗ* со*Г-* 00'** 00 03* оо*со* 05*СО* ON со* -гЧ -гЧ -^ч СО ОЗ чН
Без коров 05 чН 05 00 ^Н0_ НО ** СО_чн Н0.М СО О5_ ОЗ 05 05 t- чН тч Г-* но* [—*но* о Г-* <3 чн чн'оо СО-^Г ч-7ио* ir* но* ^Ч ^Ч ,н гЧ гч 03 ОЗ ОЗОЗОЗчНчНчН
Без рабочих лошадей □Оно СОСО ООО чН но Оно '*'* 05 о СООЗ 00 чН 0*1--* 00 t—* ч^чО СО*чгЧ 0*1—* со 1—* 00* stf'o 00 НО* со ОЗ 03 03 СОСО чгЧчН СООЗ *ЧчН СООЗ 0303 0303
Год С— 05 1— 05 1— 05 1—05 1—05 1—05 1—05 1—05 1—05 05 05 0505 05 05 05 05 05 05 05 05 0505 05 05 05 05
Район С еверный Приозерный Центрально-промышленный Белорусский Центрально-земледельческий Приуральский Средне-В олжский Нижне-Волжский Итого по 24 губерниям
Хрящева А. Крестьянство в войне и революции, М., 1921.
231
за подписью В. И. Ленина, в котором констатировалось, что «идет массовый и беспорядочный убой лошадей на мясо». С целью сохранения конского состава предписывалось воспретить убой лошадей, годных к работе, а виновных лиц привлекать к суду 70. Лошадь, особенно если их было больше одной, содержать было и невыгодно, поскольку лошадей мобилизовывали для нужд армии и привлекали к выполнению различных повинностей.
Надо полагать, что в результате аграрной революции и перераспределения рабочего скота безлошадных стало меньше того уровня в 25,1%, который зафиксирован переписью 1919 г., ибо ею уже был захвачен период массового убоя лошадей, который начался после первых осенних 1918 г. мобилизаций лошадей с наступлением хелодов. Следовательно, и возрастание этой группы к 1920 г. должно было быть значительным.
Можно согласиться с выводами, сделанными сначала В. П. Даниловым 71, а затем и С. П. Трапезниковым 72, о том, что если в результате аграрной революции вначале, примерно до 1919 г., происходило осереднячивание деревни, ее нивелировка с резким сокращением ее полярных групп, то в дальнейшем на почве гражданской войны, голода и разрухи происходит всеобщее обеднение деревни.
Следует заметить, однако, что после 1919 г. эволюция безлошадных, бескоровных и беспосевных проходила неодинаково в производящей и в потребляющей полосе. Если в производящей полосе вновь началось увеличение этих групп хозяйств, то в потребляющей — продолжалось их уменьшение (см. табл. 38).
Такое положение складывалось в силу того, что крестьянство многих производящих губерний было затронуто военными действиями. Например, удельный вес безлошадных хозяйств наиболее увеличился в Курской, Тульской, Тамбовской губерниях. Тяготы войны в первую очередь отражались на наиболее бедных хозяйствах.
К бедняцким слоям деревни относится и группа хо-хяйств с посевом до 1 дес. Эта группа увеличилась с 1917 по 1919 г. с 10,6 до 18,5%, а затем несколько снизилась в 1920 г. — до 17,9%. Бедняцкими были в основном хозяйства с посевом от 1 до 2 дес. Удельный вес ее непрерывно возрастал: в 1917 г.— 18%, в 1919 г,— 25%, в 1920 г.— 27,2%.
В целом же вся мелкопосевная группа, т. е. с размером посева от 0,1 до 2 дес., составлявшая до революции не менее 1/3, т. е. около 6 млн хозяйств, сильно увеличилась
232
Таблица 38
Динамика беспосевных, бескоровных и безлошадных, %
Регион 1917 г. 1919 г. 1920 Г.
Беспосевные хозяйства
По 23 губерниям 11,5 6,9 7,5
По производящей полосе 9,6 5,4 8,1
По потребляющей полосе 12,9 8,0 7,0
Безлошадные хозяйства
По 23 губерниям 28,3 24,9 27,5
По производящей полосе 30,3 24,5 29,9
По потребляющей полосе 26,9 25,1 24,9
Бескоровные хозяйства
По 23 губерниям 17,0 15,1 15,3
По производящей полосе 19,0 17,5 19,2
По потребляющей полосе 15,6 13,3 10,0
и составила в 1919 г. уже 43%, т. е. около 8—9 млн хозяйств. За 1919—1920 гг. эта группа возрастает до 45% и достигает колоссального преобладания в ряде губерний— в 12 из 23 сопоставимых по переписям: 55,3% — в Рязанской, 56,5 — в Смоленской, 59,6 — во Владимирской, 65,3 — в Витебской, 66,7 — в Петроградской, 6Г,1 — в Тверской, 71,4 — в Калужской, 75,8 — в Вологодской, 76,0 — в Ярославской, 76,4 — в Костромской, 79,3 — в Московской, 81,9%—в Череповецкой.
’< । Мелкопосевная группа — до 2 дес., повторяем, включала в свой состав преимущественно бедняцкие слои, примерно третья часть которых не имела рабочего скота, а более чем у половины таких хозяйств не было пахотных орудий.
Но были среди этой группы хозяйства, которые можно было бы отнести к малодостаточным середнякам. В большинстве же к средним крестьянам относятся хозяйства преимущественно однолошадные, однокоровные и с посевом от 2 до 4 дес. и от 4 до 6 дес. Обе посевные группы имели тенденцию к постоянному уменьшению: первая — 28,9% в 1917 г. до 28,7 в 1919 г. и 26,5% в 1920 г., вторая — с 14,5% до 12,0 и 10,5%.
Однако эволюция этих групп по экономическим зонам проходила неодинаково. В производящей полосе группа с посевом от 2 до 4 дес. все время увеличивалась —
233
24,2%, 33,0%, 35,1%, а в потребляющей уменьшалась — 32,3%, 25,5%, 17,0%. Группа с посевом от 4 до 6 дес. в производящей полосе сначала увеличилась — с 17,2 до 20,2?^ в 1919 г., затем в 1920 г. вновь уменьшилась до 14,6%, а в потребляющей полосе процесс сокращения этой группы шел постоянно — 12,1 %, 5,8%, 5,6%.
К середняцким хозяйствам нужно, видимо, отнести и большую часть хозяйств из посевной группы от 6 до 8 дес., особенно в производящей полосе, где хозяйства были крупнее. И эта группа имела тенденцию к понижению: 7,3%— в 1917 г., 5,1%— в 1919 г., 3,9%— в 1920 г. Этот процесс шел одинаково и в производящей, и в потребляющей полосе.
Эволюция этих трех групп (от 2 до 8 дес.) свидетельствовала об ослаблении и обеднении середняцких слоев, причем это коснулось в большей мере и повсеместно более обеспеченных посевом групп. Здесь сказывались не только общие условия разрухи народного хозяйства, но в первую очередь продразверстка, ибо эти слои были главными в исполнении натуральных повинностей.
Динамику преимущественно середняцких хозяйств характеризует эволюция группы однолошадных. Она в 1919 г. по сравнению с 1917 г. увеличивается по всем 23 сопоставимым губерниям с 47,4% до 59,6%, в 1920 г. происходит уменьшение до 58,1%, причем в равной мере как в производящей, так и в потребляющей полосе.
Та же тенденция прослеживается в группе однокоров-ных хозяйств, которая также представляет преимущественно середняков: сначала увеличение с 56,2% до 61,1%, затем некоторый спад до 59,9% в 1920 г. за счет производящих губерний (с 66,1 % в 1919 г. до 61,5% в 1920 г.), в то время как в потребляющих губерниях произошло некоторое увеличение однокоровных — с 57,3 до 57,9%. Вообще показатели по коровности, как мы увидим дальше и по группам двухкоровных и мпогокоровных хозяйств, в потребляющей полосе более благоприятные, чем в производящей, что было связано с традиционно более развитым мясо-молочным скотоводством в северных и северо-восточных губерниях.
В результате аграрных преобразований сокращается число мпогопосевных, многолошадных, мпогокоровных хозяйств, среди которых сосредоточивались преимущественно крепкие середняки и кулаки.
Кого можно отнести к крупнопосевным хозяйствам, поскольку в ходе революции меняется само представление
234
о круппопосевщиках? Если к таковым до революции или в 20-е годы можно было отнести хозяйства с посевом от 16 дес. и выше, то в 1919—1920 гг. во многих местах просто нет таких хозяйств, а то и более мелких.
В ряде губерний совершенно исчезли хозяйства с посевом от 10 до 25 дес. Во Владимирской, Петроградской, Рязанской губерниях самыми крупными остались хозяйства с посевом от 8 до 10 дес., а в Ярославской, Вологодской, Костромской, Московской, Тверской, Череповецкой и того менее — от 6 до 8 дес. Причем удельный вес таких хозяйств был ничтожно мал — 0,1—0,2%. Стало быть, в этих губерниях доля этих относительно крупных хозяйств падала на хозяйства с размером от 4 до 6 дес. В производящей полосе хозяйства крупнопо-севщиков были покрупнее.
Тем не менее для единства счета примем в качестве критерия крупнопосевного хозяйства хозяйство с посевом от 8 дес. и выше.
Удельный вес хозяйств с посевом свыше 8 дес. в 1917 г. составил 9,0%, в 1919 г.— 3,8%, в 1920 г.— 2,8%. Причем в потребляющей полосе эта группа хозяйств составила в 1920 г. лишь 0,7%, а если исключить Екатеринбургскую губ., где таких хозяйств насчитывалось в 4 раза больше, чем во всех губерниях потребляющей полосы, вместе взятых, то доля хозяйств с посевом свыше 8 дес. в этих губерниях понизится до 0,1%, т. е. практически исчезнет. Иная картина в производящей полосе: здесь таких хозяйств в 1920 г. было 4,7%.
Однако многопосевное хозяйство отнюдь не тождественно кулацкому. Тем более что речь идет об относительно многопосевных хозяйствах. Как правило, все эти хозяйства — многосемейные. В 1920 г. в Курской губ. из всех хозяйств с посевом свыше 8 дес. 66% составляли хозяйства с 11 и более членами семьи, а абсолютное большинство — 98,9%—составляли хозяйства с числом членов семьи от 7 и выше. В Тульской губ. таких хозяйств насчитывалось 98,6 %73.
?Эти данные свидетельствуют, во-первых, о стремлении населения названных губерний к точному и аккуратному соблюдению принципа уравнительности в распределении земли, а во-вторых, о рискованности и даже невозможности механического переноса натуральных показателей, например по посеву, на классовые признаки.
Происходит резкое сокращение хозяйств с тремя и более лошадьми. В ряде губерний (Владимирская, Вологод-
235
Таблица 39
Динамика групп хозяйств с посевом от 2 до 4, от 4 до 6 и от 6 до 8 дес.*
Регион 1917 г. 1919 г. 1920 г.
Группа от 2 до 4 дес.
По 23 губерниям 28,9 28,7 26,5
По производящей полосе 24,2 33,0 35,1
По потребляющей полосе 32,3 25,5 17,0]
Группа от 4 до 6 дес.
По 23 губерниям 14,5 12,0 10,5
По производящей полосе 17,7 20,2 14,6
По потребляющей полосе 12,1 5,8 5,6
Группа от 6 до 8 дес.
По 23 губерниям 7,3 5,1 3,9
По производящей полосе 11,1 9,6 6,2
По потребляющей полосе 4,5 1,8 1,5 1
* Экономическое расслоение крестьянства в 191 и 1919 гг. С. 2—9; Группо-
вые итоги сельскохозяйственной переписи 1920 г. С. 10—160.
ская, Витебская, Пензенская, Тамбовская, Московская, Петроградская, Череповецкая, Ярославская) такие хозяйства исчезли вовсе, а в подавляющем большинстве остальных их удельный вес резко падает. Лишь в Оренбургской, Саратовской и Пермской губерниях количество таких хозяйств в 1920 г. несколько увеличивается по сравнению с 1919 г.
Число многолошадных хозяйств (от 3 и более голов) в 1919 г. по сравнению с 1917 г. уменьшается повсеместно с 6,4 до 2,7%. Перепись 1920 г. дает увеличение до 2,9%. Однако здесь, видимо, следует принять во внимание следующее обстоятельство. Если переписи 1917 и 1919 гг. учитывали лишь лошадей, то перепись 1920 г.— весь рабочий скот. Таким образом, означенное увеличение могло произойти вследствие изменений статистического учета. В то же время нельзя не обратить внимание на то, что это увеличение произошло за счет производящей полосы: здесь в 1920 г. хозяйства с 3 и более головами рабочего скота составляли 4,3%, в то время как в потребляющей — 1,5%. Последняя цифра еще более уменьшится, если исключить Екатеринбургскую и Смоленскую губернии, в которых было сосредоточено до 87% многолошадных хозяйств всей потребляющей полосы, в то время как тако-
236
Таблица 40
Динамика крупнопосевщиков (св. 8 дес.) в 1917—1920 гг., % *
Губерния 1917 г. 1919 г. 1920 г.
Астраханская 8,2 9,7 7,0
Витебская 6,8 0,2 0,1
Владимирская 2,6 0,5 0,2
Вологодская 0,3 0,3 0,0
Вятская 19,3 8,6 3,7
Екатеринбургская 14,8 9,5 5,7
Калужская 3,4 0,1 0,1
Костромская 0,2 0,0 0,0
Курская 18,1 5,8 2,2
Московская 0,6 0,1 0,0
Новгородская 1,8 0,1 1,3
Оренбургская 37,2 22,1 24,2
Пензенская 14,0 6,7 3,9
Пермская 6,8 1,5 0,5
Петербургская 1,8 0,0 0,1
Рязанская 6,7 2,3 0,1
Саратовская 24,1 13,9 12,3
Смоленская 6,9 1,0 0,3
Тамбовская 8,9 2,0 1,5
Тверская 1,0 0,0 0,0
Тульская 13,0 5,3 1,6
Череповецкая 0,9 0,3 0,0
Ярославская 0,3 0,0 0,0
* Экономическое расслоение крестьянства в 1917 и 1919 гг. С. 2—9; 12—17) Групповые итоги сельскохозяйственной переписи 1920 г. С. 172—250.
вые совершенно исчезли в Ярославской, Владимирской, Костромской губерниях или же их насчитывалось до двух-шести десятков в Череповецкой, Московской, Петроградской, Вологодской, Витебской губерниях.
Двухлошадные хозяйства по обычным меркам мирного времени мы скорее всего отнесли бы к тяготеющим преимущественно к середняцким. Иное дело условия войны и разрухи, ставящие двухлошадных в положение, более близкое к верхним слоям деревни. Двухлошадные, составлявшие в 1917 г. 17,8%, сокращаются повсеместно, в равной мере и в потребляющей, и в производящей полосе — до 12,8% в 1919 г. и до 9,2% в 1920 г. Лишь в Оренбургской и Екатеринбургской губерниях за счет увеличе
237
ния этой группы в 1919 г. последовавшее за тем сокращение не привело к падению даже до уровня 1917 г.
Интересные изменения происходят в группах многоко-ровных хозяйств (от 3 голов и более). Группа сокращается с 6,6% в 1917 г. до 4,5% в 1919 г. и до 3,4% в 1920г. Однако результаты этого процесса для потребляющих и производящих губерний были неодинаковыми. Хозяйства производящей полосы, особенно центральных черноземных губерний — Курской, Пензенской, Тамбовской, Тульской, наиболее пострадавшие от военных действий и продразверстки, дают наибольшее сокращение — до 1,9% в 1920 г., в то время как в потребляющей полосе количество мпогокоровных достигает 5,1%.
Такая же тенденция обнаруживается и в отношении двухкоровных хозяйств. В 1919 г. эта группа почти не изменяется: 20,1% в 1917 г. и 20,2% в 1919 г. В 1920 г. она понижается до 17,0%, причем разница уровней производящей и потребляющей полосы весьма существенная: 8,8% в первом случае и 26,0%— во втором.
Устойчивость позитивных тенденций мпогокоровных и двухкоровных хозяйств (а прежде это обнаружилось и в отношении однокоровных) потребляющей полосы опиралась на порайонные исторически сложившиеся особенности и традиции северного сильно развитого мясо-молочного животноводства, обилие естественных лугов, отсутствие военных сражений и действий общегосударственной продразверстки.
Уместно отметить, что в группе достаточно много хозяйств, особенно потребляющей полосы, которые тяготели более к середняцким хозяйствам.
Таким образом, в результате аграрной революции в 1917—1918 гг. происходит сокращение беспосевных, бескоровных и безлошадных хозяйств. Однако в 1919— 1920 гг. под влиянием войны и разрухи начинается обратный процесс роста этих категорий сельского населения, причем особенность этого процесса состояла в том, что рост их происходил лишь в производящей полосе, в то время как в потребляющей продолжалась их убыль. Увеличение безлошадных, беспосевных и бескоровных означало дальнейшее оскудение деревни.
Обеднение коснулось и середняцких слоев; под влиянием разрухи, продразверстки происходит размывание его нижних, наиболее слабых групп.
Показателем отсутствия четко выраженной дифференциации социальных групп крестьянстваг особенно ниж
238
них слоев, является резкое увеличение мелкопосевщиков. Ослабление всех социальных групп меняло традиционные представления о бедняке, середняке, кулаке. Основной товаропроизводитель предстает фигурой, минимально обеспеченной средствами производства, ведущий маленькое хозяйство.
Один из героев повести писателя 30—40-х годов XIX в. В. А. Соллогуба «Тарантас», казанский помещик Василий Иванович — рачительный, хороший хозяин, так представлял себе реальную «модель» работника, обеспечивающего и себя, и барина: «У исправного мужика должна быть в наличии хорошая крытая изба с сараем, две лошади, одна корова, десять овец, одна свинья, десять кур, две телеги, двое саней, одна соха, одна борона, одна коса, два серпа, одна колода, две кадушки, один бочонок, одно решето, одно сито. Кроме того, если у него нет особой промышленности, то он в яровом и в озимом поле должен иметь по две засеянные десятины и выгон для скота... Есть все это у мужика — мужик исправен. Есть у него лошадка лишняя да клади две хлеба в запасе — мужик богат. Нет у него чего-нибудь из этого — мужик нищий».
Не бог весть какое богатство этот, по выражению помещика, «полный комплект», скорее — хозяйственно необходимый минимум, особенно в условиях богатой Казанской губ. Но в то же время в этом хлебородном крае 4^дес. посева, пара лошадей и корова — вполне приличная основа для среднего уровня хозяйствования. Собственно такой середнячок котировался (и не в одной только Казанской губ.) и в более поздние годы (даже накануне коллективизации). Это был распространенный хозяйственный тип. Но он постепенно размывался после реформы 1861 г., в результате капиталистического расслоения деревни, вследствие войн и разорения. По данным переписей, в той же Казанской губ. хозяйств с посевом от 2 до 4 дес. с 2 рабочими лошадьми и коровой в 1917 г. насчитывалось 2—3%, а в 1919 г.— менее 2%. Еще меньше их оставалось в 1920 г. Примерно такое же положение наблюдалось в губерниях: Вятской — 1,9%, Саратовской — 1,7, Тульской — 1,3, Тверской — 1,3%. В других губерниях удельный вес таких хозяйств оставался повыше (Тамбовская — 6,0%, Самарская — 6,4%), в третьих — пониже (Владимирская — 0,1%, Нижегородская — 0,2, Костромская — 0,3, Пензенская — 0,4, Симбирская — 0±5г Вологодская, Рязанская, Орловская —
239
0,9%). Но независимо от того или иного уровня налицо резкое понижение производственного типа крестьянского хозяйства в результате обеднения деревни.
В данном исследовании автор ограничился выявлением основных тенденций в изменении социальной структуры крестьянства в 1917—1920 гг., не ставя задачей определить удельный вес его социальных групп. Такая работа представляет самостоятельное и сложное исследование. Отметим лишь, что отправные моменты такой работы и характеристика основных групп крестьянства даны Ю. А. Поляковым. По его подсчетам удельный вес бедняцко-батрацкой группы в 1920 г. составлял довольно условно 35—40%, середняцкой — 55—60%, кулацкой — несколько выше 3%73а.
Принципиально новым моментом в социальной структуре деревни явилось возникновение коллективных хозяйств. Пока их было немного; к концу 1920 г. и по количеству крестьянских дворов, состоявших в колхозах, и по земельной площади их удельный вес составлял лишь 0,5%. Но будущее принадлежало им.
РАЗВИТИЕ КОЛЛЕКТИВНЫХ ФОРМ ХОЗЯЙСТВОВАНИЯ
В историографии колхозов первых лет Советской власти преимущественное внимание сосредоточено на организационной стороне дела, производственной же стороне их деятельности уделяется гораздо меньше внимания. Историки часто ограничиваются общим утверждением о скромном вкладе колхозов в общий продовольственный баланс страны и примерами успешной работы некоторых из них. Разумеется, о производственной колхозной системе тех лет говорить не приходится, но можно и нужно исследовать ее зарождение и становление. И именно рассматривая колхозы того времени как формирующийся социально-производственный организм, невозможно ограничиться частными примерами или самыми общими суждениями, дабы избежать и поспешных поверхностных выводов, и крайних оценок. Когда диапазон успехов и неудач отдельных коллективов был весьма значителен, особенно необходим дифференцированный подход к их оценке. А для этого нужно провести хотя бы условную, приблизительную типологию колхозов того времени.
Говорить о производстве колхозов тех лет трудно в силу сложных условий времени, наложивших отпечаток на качество и сохранность источников, и в силу специфи
240
ки формирующейся колхозной системы, сказавшейся в не-налаженности учета труда и производства, нерегулярности или даже отсутствии отчетности, контроля за исполнением и т. д. Поэтому исследователям колхозов приходится иметь дело с ограниченным, неполным кругом источников, фрагментарно или мозаично воспроизводящим исследуемое явление.
Производство' колхозов прежде всего обеспечивалось материально-технической базой. Выше (гл. 1) мы видели состояние колхозного землепользования. Уже эта главнейшая основа производства находилась далеко не в лучшем виде: половина колхозов не была землеустроена.
Коллективные хозяйства были невелики. По некоторым данным, в среднем на один колхоз приходилось 60 человек, из них 36—38 трудоспособных 74. Имелись колхозы и в несколько сот человек, и в 20—30.
Вместе с тем была масса мелких, карликовых хозяйств. Материалы обследования коммун, проведенного в сентябре 1919 г.75, показывают, что в 19 обследованных коммунах Вологодской губ. состояло 200 членов, что дает в среднем 10 членов на коммуну. Максимальное число членов не превышает 41, минимальное — доходит до 2. И таких карликовых хозяйств, состоящих из 2—8 членов,-насчитывается 9 из 19. К тому же в 6 таких хозяйствах оставлен в индивидуальном пользовании скот, инвентарь и в одном случае даже посев. В 60 артелях той же Вологодской губ. насчитывалось 754 человека, в среднем на артель приходилось, стало быть, чуть более 12 членов. Несколько артелей было относительно крупных — 33, 35, 37 и даже 52 человека. Но наряду с этим — масса мелких. 28 артелей из 60, т. е. почти половина, насчитывали от 2 до 8 человек. Причем в 30 артелях либо скот, либо инвентарь, либо и скот и инвентарь оставались в индивидуальном пользовании.
Много мелких артелей зафиксировано в Тульской губ. Из 38 артелей 27 насчитывали меньше 10 членов: две —• 9, одна — 8, две — 7, четыре — 6, четыре — 5, девять — 4, три — 3, одна — 2 и, наконец, одна — 1 человек! Из 20 обследованных коммун Тверской губ. только одна насчитывала более 10 членов, в одной коммуне был всего 1 член. В Ярославской губ. от 3 до 8 членов насчитывалось в 8 из 10 обследованных коммун и в 20 из 30 артелей.
Здесь мы сталкиваемся со своеобразным, чисто крестьянским пониманием коллективного хозяйствования, когда колхоз строится по принципу традиционной, хорошо из
9 в. в. Кабанов 241
вестной крестьянской взаимопомощи типа «супряги», объединявшей 2—4—5 хозяйств. Как и у сопрягавшихся, в таких маленьких коллективах также отсутствовали: в одном хозяйстве — рабочий скот, в другом — инвентарь, в третьем — семена. Простое сложение средств производства давало выход из положения. А если принять во внимание тот факт, что некоторые такие коллективные хозяйства не обобществляли скот, инвентарь, а то и посев, то перед нами по существу остается та же «супряга». Но главное не в этом, а в том, что коллективное хозяйство часто рождалось именно из идеи взаимопомощи.
Вместе с тем среди них возникают и первые лжекол-хозы, если такие карликовые хозяйства создавались с целью обособления индивидуального хозяйства по типу хутора или отруба. Имелись случаи, когда одно коллективное хозяйство объединяло только родственников. Например, сельскохозяйственная перепись 1919 г. в Астраханском у. из 77 артелей зафиксировала 8 местных семейных коллективов, расположенных в районе Калмыцкого базара 76. В Тульской губ. артель «Звезда» организовалась из общего хозяйства четырех братьев, однако все оставалось в индивидуальном пользовании 77. Собственно, граница между первым и вторым случаем весьма трудноуловима. Однако общее у них то, что коллективная форма служит своеобразным средством для поднятия и укрепления индивидуального хозяйства.
Материалы обследования колхозов Вологодской, Псковской, Рязанской, Саратовской, Смоленской, Тверской, Тульской и Ярославской губерний, проведенного осенью 1919 г., показывают^ что 89,9% коммун имели до 25 членов, артелей таких было 78,4%, причем половина всех колхозов (50,1%) имела менее 10 членов (56,3% в коммунах и 46,3% в артелях).
Таким образом, средние показатели покрывают достаточно значительное число мелких коллективных хозяйств. И это закономерно, поскольку крестьянский коллективизм рождался из знакомых форм предельно малого обобществления средств производства по типу «супряги».
Кстати, «статистическая крупность» хозяйств повышалась за счет городских огородных коммун и артелей, таких, как, например, артель «Рабочий» Рязанской губ., насчитывавшая 103 члена, артель служащих той же губернии — 260 членов. Такие коллективы имели мизерный посев. Та же артель служащих имела всего 10 дес. посева, а артель «Труд» Тульской губ. при 96 членах
242
располагала лишь 2,5 дес. посева. Абакумовская артель (Ярославская губ.) при 1 034 едоках имела 9 дес. посева, артель «Заря» в той же губернии при 497 едоках (91 член) имела 5 дес. посева. Инвентарь и рабочий скот такие хозяйства брали взаймы. Таким образом, крупные,, казалось бы, по составу коллективы, фактически были очень маленькими хозяйствами. Их экономическое значение ограничивалось потребительной стороной. Они, безусловно, были бесперспективны, имели временное значение.
Чтобы содействовать появлению более крупных коллективов, Наркомзем 30 августа 1919 г. принял «Положение о записи трудовых сельскохозяйственных производственных коллективов: коммун, артелей и товариществ по общественной обработке земли», в котором указывалось, что «регистрации подлежат сельскохозяйственные производственные коллективы, в состав которых входят не менее 5 семейств при наличии 13 трудоспособных»78.
Наряду с очень мелкими коллективами возникают крупные, но организационно и хозяйственно непрочные объединения. Одним из первых в апреле 1918 г. был объявлен трудовой коммуной Николаевский у. Саратовской губ. Широкую известность получила Новорепинская коммуна Новоузенского у. Самарской губ., образованная в июне 1918 г. в составе 8 474 человек; она располагала 53 тыс. дес. земли 7Э. В Самарской губ., на юге Самарского у. и в южных частях Балаковского и Пугачевского уездов, были сделаны попытки организовать артельное хозяйство в волостном масштабе с применением общественной обработки земли и уборки урожая, с попытками распределения продуктов по потребностям и по участию в общественных работах 80.
Осенью 1918 г. в Калязинском у. Тверской губ. предпринимались «самые энергичные меры» для организации города-коммуны из двух волостей с населением в 30 тыс. человек 81. На II Ярославском уездном земельном съезде 14 ноября 1918 г. была утверждена резолюция, объявлявшая уезд коммунистическим, в виде одной общей сельскохозяйственной коммуны 83. Общее собрание сельскохозяйственных коммун Авдотьинской вол. Иваново-Вознесенской губ. 21 сентября 1918 г. единогласно утвердило решение о создании одной волостной сельскохозяйственной коммуны 83. 30 декабря 1918 г. на расширенном заседании Елецкого уездного земотдела был поставлен вопрос о том, «чтобы ввести в уезде всеобщую коллективную обработку
9*
243
Таблица 41
Коллективные хозяйства по данным Наркомзема на 1 декабря 1920 г. *
№ п/п Губерния Количество колхозов Число едоков в них Число трудоспособных Количество земли, дес.
1 Архангельская 25 1 342 950 1 447
2 Астраханская 631 51 575 30 348 15 471
3 Брянская 340 19 241 И 544 9 237
4 Витебская 364 14 017 7 404 32 984
5 Владимирская 263 25193 14 676 4 599
6 Вологодская 150 9 505 5 706 14 473
7 Воронежская 222 19 279 7 672 12 016
8 Вятская 233 11 670 6 264 4 970
9 Гомельская 546 34 982 15 430 39 085
10 Екатеринбургская 144 10 595 5 520 10 690
И Иваново-Вознесенская 534 44 510 24 430 9 551
12 Казанская 67 3 371 2 022 4 170
13 Калужская 572 32 419 12 000 27 881
14 Костромская 664 25 896 18 855 65 826
15 Курская 48 3 845 1 338 3 291
16 Московская 153 26 815 12 858 18 471
17 Нижегородская 175 16 450 9 079 нет св.
18 Новгородская 162 8 231 8 010 16 484
19 Обл. немцев Поволжья 9 337 200 767
20 Олонецкая 47 2 886 1 728 85
21 Оренбургская 128 И 861 2 761 31 758
22 Орловская 191 13 795 4 090 13 965
23 Пензенская 128 9 507 5 528 6 761
24 Пермская 114 4 610 1 662 8 950
25 Петроградская 338 23 213 9 376 15 866
26 Псковская 287 13 315 5 460 5 940
27 Рязанская 202 20 492 12 364 8 116
28 Самарская 217 19 056 11 436 50 029
29 Саратовская 384 31 903 16 043 37 970
30 Северо-Двинская 361 16179 8 385 3 964
31 Симбирская 177 12 851 1 702 4 534
32 Смоленская 635 27 646 16 590 35 885
33 Ставропольская 53 6 425 3 855 30 261
34 Тамбовская 778 64 745 37 728 66 341
35 Тверская 610 21 718 И 640 48 360
36 Тульская 169 13 845 4199 13 152
37 Уральская 135 13 209 5 549 264 180
38 Уфимская 146 12 459 5 460 33 681
244
Таблица 41 (окончание)
Ай п/п Губерния Количество КОЛХОЗОВ Число едоков в них Число трудоспособных Количество земли, дес.
39 Череповецкая 213 11 408 6 846 15 485
40 Челябинская 134 5 543 3 090 28 984
41 Царицынская 107 4 658 4 483 31 232
42 Ярославская 207 12 578' 6 306 14 805
43 Тюменская 50 2 335 1 401 11 492
44 Донская обл. 142 8 384 7 365 нет св.
45 Омско-Алтайская 220 10 895 4 540 660 000
46 Енисейская 94 4 756 2 853 4 769
47 Томско-Семипалатин-
ская 79 6 279 3 768 нет св.
48 Иркутская 70 4 240 2 544 21 800
49 Кубано-Черноморская 32 4 979 2 987 10 851
Итого: И 750 775 243 406 045 1 770 629
* ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4. Д. 69. Л. 60.
земли, организовать Елецкую уездную сельскохозяйственную трудовую артель»84. В Казачкинской вол. Бала-шовского у. Саратовской губ. организовалась коммуна на площади 50 тыс. дес. земли. Но сил не хватало, не помог земотдел, и люди разошлись 85. Впрочем, подобная судьба ожидала многие коллективы-гиганты. В тех сложных условиях они были нежизнеспособны.
Вопрос об оптимальных размерах коллективного хозяйства практически еще не ставился, хотя отдельные высказывания на страницах печати и на различных съездах уже появлялись. Так, на II Всероссийском съезде сельскохозяйственных коллективов в феврале 1921 г. делегат от Самарской губ. Воробьев прямо указывал на назревшую необходимость решения вопроса об оптимальных размерах коллективных хозяйств 86. Но проблема была предметом скорее публицистической дискуссии, чем практической и научной. Еще только решался вопрос об оптимальных размерах индивидуального крестьянского хозяйства. Этим были заняты Чаянов, Челинцов и др. В орбиту их внимания коллективные хозяйства еще не попадали.
В первых колхозах было мало рабочего скота. По переписи 1920 г., коммуны, в которых на одного члена (хозяйство) приходилось менее одной лошади, были
245
в большинстве губерний: Брянской, Витебской, Вологодской, Иваново-Вознесенской, Нижегородской, Новгородской, Тверской, Череповецкой, Ярославской, Курской, Симбирской, Марксштадтской, Тульской. Чуть более одной лошади на члена (хозяйство) коммуны приходилось в Калужской, Костромской, Северо-Двинской, Донской области, Пензенской, Рязанской, Саратовской, Челябинской. По 2 лошади на члена приходилось во Владимирской губернии. То, что в Уфимской и Уральской областях приходилось по 8—10 лошадей на члена коммуны, объясняется спецификой данных районов. Таким образом, видно, что в коммуны в абсолютном большинстве своем входили несостоятельные люди.
Примерно такая же картина вырисовывается и в отношении артелей. Здесь также в абсолютном большинстве губерний на одного члена артели приходится менее одной лошади. Более одной лишь в Калужской, Курской, Саратовской, Уфимской губерниях, две лошади — в Челябинской 87.
В целях организации снабжения колхозов лошадьми 29 декабря 1919 г. все губземотделы были запрошены о количестве имеющихся в коллективах лошадей и о недостающем количестве, считая за норму одну лошадь на 10 дес. пашни. Ответы были получены от 22 губземотде-лов. Из них следовало, что избыток лошадей имели коллективы 2 губерний (Вологодская и Пермская), хорошо снабжены (свыше 90% потребности) 9 губерний; более или менее удовлетворительно (свыше 60% потребности) — 6 губерний. В 5 губерниях положение было катастрофическим (менее 50% потребности): в Пензенской (48%), Орловской (45%), Костромской (40%), Северо-Двинской (40%), Гомельской (37%). В абсолютных цифрах это выглядит следующим образом: в первой группе избыток в 422 лошади, во второй недостает 616 лошадей, в третьей — 1072, в четвертой — 8827 лошадей. Всего до нормы недоставало 10 515 лошадей 88.
В 1920 г. колхозам 45 губерний не хватало 90% свиней, 89% овец и коз, 83% коров, 53% рабочих лошадей, 33% плугов, 69% сеялок, 59% жнеек, 58% конных грабель, 26% молотилок, 67% веялок, 66% сортировок, 84% соломорезок, 40% маслобоек и т. д.89
В колхозах ощущалась нехватка рабочих рук вследствие постоянных мобилизаций в армию и по натуральным повинностям (гужевой, дровяной и пр.). В 29 артелях и 7 коммунах Симбирской губ. в 1920 г. в Красную Ар
246
мию было мобилизовано более трети трудоспособных мужчин. В колхозе «Энергия» (Лукояновский у. Нижегородской губ.), организованном сормовскими рабочими, летом 1919 г. из И работников 9 взяли в Красную Армию. В коммунах «Солнце» и «Пионер» (Иваново-Вознесенская губ.) из 20 мужчин осталось всего 4 90. Некоторые колхозы вследствие мобилизации трудоспособных мужчин распадались, а иные так и не успевали приступить к работе (так называемые «бумажные»).
Постоянные мобилизации ставили коллективные хозяйства в критическое положение. Государство пошло навстречу молодым хозяйствам, разрешив привлекать на временную работу посторонних лиц. 26 ноября 1920 г. Главный миллиардный комитет направил губземотделам циркуляр о разрешении выдачи пособий сельскохозяйственным коллективам для оплаты временных работников из средств миллиардного фонда 91. ‘
В отсутствие мужчин основная тяжесть работы пала на женщин. В материалах обследования колхозов Симбирской губ. отмечалось, что «если коммуны до сих пор не распались, то в значительной степени благодаря женщинам, все полевые работы, включая пахоту, весь уход за скотом падает исключительно на женщин и подростков. Женщина в коммунах работает больше, нежели женщина в селе»92.
В силу всех этих обстоятельств, а также вследствие общей неналаженности хозяйства организация общественного производства стояла не на высоком уровне. Была низкой степень обобществления средств производства. Так, в артелях Симбирской губ. в 1919 г. в индивидуальном пользовании находилось 90% голов крупного рогатого скота, 92% коров, 93,5% овец, половина рабочих лошадей. Больше обобществлялась лишь земля: 35% посева и 27% пашни 93. В коммунах уровень обобществления был выше. В той же Симбирской губ. 95% коров находилось в общественном пользовании, около 90% посевов были общественными 94. Оставался в- индивидуальном пользовании и инвентарь (в 1/3 коллективов Вологодской и 1/4 Псковской губерний)95.
Во многих хозяйствах по разным причинам (стадия становления хозяйства, неграмотность, индивидуальное ведение хозяйства и пр.) не велись приходо-расходные книги. Так, в Тульской губ. из 62 обследованных в 1919 г. коллективов приходо-расходные книги не велись в 23 хозяйствах, в Рязанской — из 60 хозяйств книги не
247
велись в 21, в Саратовской — в 5 из 15, в Смоленской — в 6 из 22, в Симбирской — в 3 из 16 ". Обследование коллективов Новгородской губ. 1920 г. установило, что отчетность ведется лишь в 30% коллективов 97.
Все это отрицательно сказывалось на их состоянии, многие коллективы зависели от помощи государства. Денежная помощь им оказывалась большая, но все же меньшая, чем планировалась. Согласно отчету Главного миллиардного комитета в 1919 г. из миллиардного фонда коллективам было переведено 324 378 817 руб., из которых те получили лишь 122 375 999 руб., а 202 002 817 руб. остались неиспользованными 98. Столь солидный остаток свидетельствовал отнюдь не об отсутствии нужды коллективов в деньгах, а о несвоевременности их перевода. «Самым больным местом работы миллиардного комитета в первом полугодии 1919 г.,— говорилось в его отчете,— были систематические запаздывания с переводом ассигнованных комитетом средств на места», что было вызвано расстройством почт, телеграфа, транспорта, условиями гражданской войны в целом ".
На съезде уездных земельных отделов Самарской губ., 10 июня 1919 г. губземотдел констатировал: «Центром было ассигновано в январе в счет второго полугодия 1918 г. всего 100 000 руб. на губернию. Как распределены эти суммы по коллективам в бюро коммун сведений нет. Благодаря тому, что дополнительных ассигнований по смете 1918 г. из центра не было произведено, пришлось жить и работать на позаимствования из губисполкома»100. В отчете Наркомзема значится, что в 1919 г. самарскому губземотделу из миллиардного фонда выделено свыше 13 млн руб. Но из них коллективы получили (очевидно, во второй половине года) лишь 3 млн руб. Неиспользованными остались 10 млн руб.101 Аналогичная ситуация сложилась в Симбирской губ. Губземотдел своевременно составил смету в 14 млн руб. В счет аванса ему было ассигновано в середине марта 2 млн руб. Деньги же были переведены только 5—6 мая 1919 г. с большим опозданием к полевым работам 102. В тяжелом финансовом положении были и земельные органы Пензенской губ.103
О потребности коллективов в инвентаре, семенах, продовольствии, фураже, удобрениях и т. д. свидетельствуют ходатайства от 35 губерний, поданные к 15 июня 1920 г. в счет средств миллиардного фонда. Общая потребность выразилась суммой в 2,4 млрд руб. Более всего коллективы нуждались в живом инвентаре — 971,6 млн py6.s или
248
41,1% всей суммы. Потребность на жилые и сельскохозяйственные постройки занимала второе место — 16,2%. Сумма, равная 303,7 млн руб. (12,8%), требовалась под мертвый инвентарь. Достаточно высокая сумма — 335,2 млн руб. (14,2%), необходимая для мелиорации, свидетельствовала, между прочим, о том, что коллективам часто выделялась неудобная земля, которую необходимо было предварительно привести в порядок. Менее нуждались коллективы в семенах — 5,4%; продовольствии и фураже — 4,0%. Кроме того, коллективы нуждались в устройстве мельниц, ремонтных мастерских, технических предприятиях, благоустройстве дорог, удобрениях, предметах домашнего обихода и т. д. Весьма скромная сумма в 411 тыс. руб. требовалась для разведения скота 104. Обращает на себя внимание тот факт, что львиная доля расходов планировалась на производственные цели.
Несмотря на значительную потребность коллективов в деньгах, они и в 1920 г. получили меньше, чем просили. Для их нужд миллиардный комитет запросил 1,7 млрд руб., большая часть которых была переведена на места уже в августе. Всего же в 1920 г. земотделам была переведена почти вся требуемая сумма. Однако по сведениям на 1 февраля 1921 г. коллективам выдано было лишь 520 млн руб., а более миллиарда осталось неиспользованными 105.
Если неиспользованные средства в 1919 г. Комитет объяснял поздним переводом денег на места, то в 1920 г., по его мнению, действовали причины иного порядка: падение курса рубля, запрещение коллективам покупать орудия производства и предметы первой необходимости по рыночным ценам, невозможность возвратить эквивалент полученной ссуды. Следует учитывать, что с 1920 г. ссуда коллективам стала выдаваться в значительной мере натурой в виде одежды, инвентаря, семян и прочего через отдел снабжения 106.
Согласно декрету Совнаркома от 2 ноября 1918 г. «Об образовании специального фонда на мероприятия по развитию сельского хозяйства»107 и правилам выдачи ссуд из миллиардного фонда от 26 октября 1920 г.108 коллективы должны были погашать ссуду натурой и по твердым ценам, что было им совершенно невыгодно. На I Всероссийском съезде сельскохозяйственных коллективов делегат от Владимирской губ. говорил, что лошадей и коров можно приобретать только по спекулятивным ценам:
249
30 тыс.— 60 тыс. за лошадь и 30 тыс.— 35 тыс. за корову. Чтобы уплатить ссуду, выданную на покупку одной лошади, коллектив должен сдать государству 1200 пуд. муки (пуд муки продорганами расценивался в 50 руб.). А получив ссуду на 5—6 лошадей, коллектив оказывался неоплатным должником государства. Поэтому многие из них отказывались брать ссуду 109.
Производственные успехи первых колхозов были скромными. Их вклад в продовольственный баланс страны был незначительным. По оперативным данным Наркомзема, в 1919 г. излишки сдавали колхозы 16 губерний, в 1920 г.— лишь 4. За два года государство получало продукцию колхозов 19 губерний (Пензенская губ. сдавала и в 1919 г., и в 1920 г.)110. По опубликованным данным Наркомзема, и в 1919 г. и в 1920 г. излишки сдавали колхозы 14 губерний, всего за два года излишки сдали колхозы 25 губерний 1П. Показатели 1920 г. по всем позициям, за исключением картофеля, значительно ниже, чем в 1919 г.112 Суммарный объем продукции за два года и по оперативным и по опубликованным данным Наркомзема по сопоставимым показателям (в пудах) примерно совпадает 113;
Оперативные данные Опубликованные данные
Хлебные продукты 203 729 205 389
Зерновой фураж 35 760 50 319
Картофель 759 534 790 244
Корнеплоды 770 024 Нет св.
Овощи 380 862 »
Фрукты 496 450 »
Продукты животноводст-
ва 5 501 »
Сено 31145 64 558
Солома 3 349
Шерсть 79 Нет св.
Пенька 225 »
Овчина 164 »
В расчете на одно коллективное хозяйство получалось совсем мало.
Так, из 5 000 учтенных хозяйств в 1919 г. на одно хозяйство приходилось сдачи излишков: 30 пуд. ржи и пшеницы, 6 пуд. овса и ячменя, 0,2 пуд. крупы, 80 пуд. картофеля. В 1920 г. результаты оказались еще хуже. На одно хозяйство из 10700 учтенных приходилось:
250
6 пуд. ржи и пшеницы, 2 пуда овса и ячменя, 74 пуд. картофеля, 10 пуд. сена. За 10 тыс. колхозов по статистике значится лишь 17 пуд. крупы 114.
Однако фактическая сдача должна быть большей. Учет по линии Наркомзема был неполным, поскольку сдача продуктов учитывалась Наркомпродом. Продовольственные же органы на местах, в свою очередь, учитывали продукцию, сданную колхозами, не раздельно с крестьянскими хозяйствами, а вместе с ними 115. Поэтому излишки, сданные колхозами, не всегда находили отражение в отчетах.
С образованием губернских и уездных союзов сельскохозяйственных коллективов эти органы пытаются наладить учет сданных излишков коллективами, но тоже безуспешно. Из 23 докладов губсоюзов в 1920 г. в болыпинс-ве указывалось, что сведений о сдаче продуктов коллективами не имеют. Лишь союзы трех губерний: Рязанской, Калужской и Иваново-Вознесенской дали сведения 11в, но и они вносят коррективы в данные Наркомзема. Так, из Иваново-Вознесенской губ. сообщали, что «сдача продуктов сельскохозяйственными коллективами не учтена губземотделом ввиду того, что разверстка в коллективах в размере 10% урожая была выполнена помимо усоюзов и губсовета»117. Из-за этого получился и итоговый недоучет у Наркомзема, где за губернией в 1919 г. значится только сдача картофеля, сена, соломы и овощей 118, в то время как по данным губсоюза «больше всего сдано молочных продуктов. 4 коммуны сдали семена ржи»119. А в 1920 г., по данным «Статистического ежегодника», сданной продукции за Иваново-Вознесенской губ. вообще не значится, а по сведениям из губернии было сдано 10 тыс. пуд. капусты, 4 663 пуд. картофеля, 250 пуд. моркови, 180 пуд. мяса и свыше 250 л. молока 12°. В «Ежегоднике» за Костромской губ. не значится ни грамма сданной продукции. А между тем продукты сдавались 121. Расхождения между «Ежегодником» и данными с мест имеются по Рязанской и Калужской губерниям 122. Материалы обследования коллективов 1919—1920 гг. также показывают, что, например, коллективы Тульской губ. сдали 7 708 пуд. хлебо-крупяных продуктов 123, в то время как «Ежегодник» сдачи продовольствия в 1919 г. вообще не зафиксировал.
Необходимо принять во внимание и специфику производственного направления колхозов некоторых губерний, которая не учитывалась в общереспубликанских отчетах.
251
Скажем, многие северные коллективы земледелие сочетали с лесным промыслом, а южные, например астраханские,— с рыболовством. Кстати, в Астраханской губ. лишь 10% колхозов были скотоводческо-земледельческими, большинство — до 60% — огородно-рыболовецко-земледельческие и до 30% хозяйств — садово-огородные 121. В отчетах же Наркомзема фигурируют данные по полеводству, отчасти — по овощам и совсем не значатся по садоводству, рыболовству и тем более по лесному промыслу.
Что касается мясо-молочной продукции, то она не учтена ни «Ежегодником», ни Наркомземом. А между тем сведения с мест дают информацию. Коллективы Симбирской губ. в 1920 г. из-за засухи получили плохой урожай хлебов, но что касается «выполнения мясной, молочной и масляной повинности», то «большинство коллективов эти повинности выполнили полностью»125. Много молочных продуктов сдавали коллективы Иваново-Вознесенской губ.
Сдача продукции государству должна увеличиться и за счет погашения натурой ссуд. Но поскольку с учетом здесь обстояло плохо, часто не выдавались расписки за сдачу излишков, то последние, как это следует, например, из обзора по Пензенской губ., не зачислялись в качестве возврата ссуды 12в. К такому же выводу пришла и комиссия НК РКИ, обследовавшая в 1920 г. Главный миллиардный комитет: «Во многих случаях и -вовсе не производилось учета, и продукты принимались агентами прод-органов даже без выдачи расписок»127. В Миллиардном комитете на начало апреля 1920 г. имелись сведения о возврате части ссуды за 1919 г. только по 8 губерниям 128. В сводке о субсидировании коллективов в 1919 г., опубликованной в сборнике «Аграрная политика Советской власти» (с. 514—515), в графе о возврате ссуд указано, что в 1919 г. возвращено ссуд на сумму 2,3 млн руб. по 10 губерниям из 35.
И еще одно обстоятельство следует принять во внимание. Колхозы оказывали помощь окрестному населению, прежде всего беднякам и семьям красноармейцев. Так, коллективы Ржевского у. Тверской губ. в 1919 г. отпустили на обсеменение полей семьям красноармейцев 1 409 пуд. ржи. Коммунары отчисляли часть своих доходов на общественные нужды: на бесплатные детские столовые в городах, на социальное обеспечение и пр. Артель «Свет» отчислила на бесплатную детскую столовую в городе
252
Кимры, на литературу для Красной Армии, на социальное обеспечение для престарелых около 10% прибыли 129. 'i
Наконец, статистикой не отражена производственная деятельность коллективов в кустарном и отхожем промыслах, что имело значение, особенно для промышленных губерний. Так, в Иваново-Вознесенской губ. наряду с земледелием в коллективах получили развитие промыслы: по выделыванию овчин — в Шуйском у., валяных изделий — в Тейковском у., производство колесной мази и дегтя, сухая перегонка дерева, смолокурение в Кини-шемском у. В коллективах имелись кузницы, столярные, сапожные, бондарные и прочие мастерские. В Калужской губ. в 1920 г. при коллективах было 25 кузниц,, 20 столярных мастерских, 15 — выгоняющих деготь, 5 сапожных, 2 портняжных, 2 мылозавода, 1 художественная мастерская. Были ремесла и в коллективах Вологодской, Симбирской, Нижегородской и других губерний 13°.
Материалы обследования коллективов в 1919—1920 гг. свидетельствуют, что доход коллективов от заработка их членов ремеслом или на стороне составлял в среднем по 14 обследованным губерниям 8,4% от всей суммы дохода, а в Тульской губ.— 10,8%, в Смоленской — 19,4, в Северо-Двинской — 19,2, в Тверской — 25,4, в Новгородской — 29,3% (см. табл. 43).
* Говоря о производственной отдаче колхозников, надо упомянуть и о выполнении ими значительного объема работ по трудовым повинностям. Например, из Нижегородской губ. сообщали, что «артели несут не только трудовую повинность в одинаковой мере со всем остальным населением, но подчас и в гораздо большей мере»131, различного рода мобилизациями было охвачено около трети трудоспособных членов колхозов. О тяжелом бремени трудовой повинности писали из Вятской губ.132 Делегат от Казанской губ. на II съезде сельскохозяйственных коллективов (февраль 1921 г.) говорил, что трудовая повинность для коллективов «распределяется с большим пристрастием со стороны сель- и волкомов»133.
Из изложенного следует, что подсчитать и объем произведенной колхозами продукции, и долю ее, сданную государству, довольно сложно или даже невозможно. Пока лишь с уверенностью можно сказать, что имеющиеся опубликованные статистические данные на сей счет явно занижены.
253
Обобщающие данные и усредненные величины не отражают в полной мере объективной картины. Для того чтобы дифференцированно рассмотреть Производственную деятельность коллективов первых лет Советской власти, попробуем разбить их на четыре группй, приняв в качестве критерия экономическую мощь хозяйств. Это будут, по терминологии того времени, коллективы образцовые, производящие, самоснабжающиеся и потребляющие. Деление это, естественно, условное, приблизительное, тем не менее оно помогает ориентироваться. Правда, данных на этот счет немного, но все же имеются. Так, в Тверской губ. в 1920 г. из 611 коллективных хозяйств образцовых было 41, производящих — 105, самоснабжающихся — 211, потребляющих — 294 134. По данным Московского губземот-дела, который все коллективы подразделял на производящие и потребляющие, из 212 коллективов, существовавших в 1920 г., к производящим относил 90, к потребляющим — 122 135. Эти оценки носили субъективный характер. Так, по мнению Тульского губземотдвла, все коллективы губернии являлись образцовыми 136. Основанием для такого вывода служили предполагаемые доходы от реализации сельскохозяйственной продукции в 1920 г. Однако уже 1 июля земельные органы сигнализировали, что «в продовольственном отношении некоторые колхозы с осени уже могут оказаться без хлеба»137. Обследование коллективов в 1919—1920 гг. зафиксировало в Тульской губ. множество мелких хозяйств со слабой материально-технической базой, много хозяйств огородного типа, в которых не было собственного инвентаря, а некоторые прибегали к обработке своих участков наемными рабочими. Такие хозяйства не могли быть образцовыми.
Рассмотрим, что же такое образцовое хозяйство. Под таковыми следует понимать хозяйства, которые производственными успехами показывали окрестному населению выгодность коллективного труда, демонстрировали передовые методы ведения хозяйства, применение машин, удобрений, оказывали крестьянству агрономическую, производственную и культурно-просветительскую помощь.
В октябре 1919 г. Наркомзем составил поименный список образцовых коллективов в подавляющем ,большинстве коммун. В него вошел 121 коллектив 17 губерний, что составляет 4,5% всех коллективных хозяйств этих губерний. Кстати, по Тульской губ. было выделено лишь 11 образцовых коммун.
254
Однако не все образцовые хозяйства были производящими. Некоторые коллективы, действительно, демонстрируя на практике \ значение передовых методов агрокультур ры и хозяйствования, все же по своим масштабам не выходили за рамки своего рода лабораторий, и их производственная отдача была незначительной. Именно такие хозяйства Наркомзем пытался превратить в центры распространения сельскохозяйственных знаний.
В циркуляре Наркомзема об организации распространения сельскохозяйственных знаний (1920 г.) предлагалось из-за отсутствия специальных школ, дающих сельскохозяйственное образование, приспособить для этих целей существующие колхозы и совхозы, «не имеющие особого производственного значения»138. Такие хозяйства с помощью агрономов и специалистов из центра должны были организовать народные сельскохозяйственные аудитории для ведения теоретических и практических занятий, постановки опытного дела. Кстати говоря, в апреле 1920 г. Наркомзем планировал создание так называемых «ударных коллективов при Наркомземе». Эта своего рода разновидность образцовых хозяйств должна была сочетать в себе организацию крупного производства с учебно-воспитательными задачами и агитационной работой 139.
Да, в то время рождалось много хороших, грандиозных идей. Увы, не все они воплощались в жизнь. В документах ложно нередко встретить замыслы инициаторов коммун, особенно из горожан, интеллигентов, создания образцового хозяйства. 9 января 1919 г. в газете «Воронежская беднота» появилось сообщение: «По инициативе коммунистов в г. Валуйках организовывается сельскохозяйственная коммуна под названием «Братский труд». Коммуна предполагает поставить образцово сельское хозяйство: полеводство, огородничество, садоводство и пчеловодство. К работе в коммуне привлекается и интеллигенция, которая сочувствует коммунистическим идеям». Часто, однако, такие декларации оставались на бумаге. Да это и неудивительно: трудно было ожидать быстрых и ощутимых результатов от деятельности людей, сроду не занимавшихся земледельческим трудом, а о жизни деревни судивших по книжкам. Как зафиксировано в протоколе совещания заведующих уземотделами Смоленской губ. (26 июня 1919 г.), отрицательное отношение населения Дорогобужского у. объяснялось отчасти «незнакомством членов коммун с сельским хозяйством»140.
255
Таблица 42 /
Образцовые коммуны и артели (октябръ!1919 г.) *
Губерния Число хозяйств Удельный вес среди всех коллективных хозяйств, %
Архангельская 1 100,0
Витебская 11 3,5
Владимирская 10 6,6
Вятская 4 2,2
Гомельская 16 10,4
Екатеринбургская 3
Костромская 4 1,0
Нижегородская 4 2,5
Орловская 3 0,7
Рязанская 3 2,4
Самарская 11 10,2
Саратовская 8 5,1
Северо-Двинская 7 9,0
Симбирская 10 27,8
Тамбовская 4 2,3
Тульская И 10,5
Череповецкая 11 5,6
Итого: 121
* ЦГАНХ СССР. Ф. 478, On. 1, Д, 362. Л. 10—12 об.
Неудачи подобных организаторов иногда даже оправдывались, поскольку, мол, коллективные хозяйства и совхозы являются организациями не производительными, а показательными, и потому они не только не могут сдавать продукты своего производства, а наоборот, должны получать от государства 141.
Критерий в определении коллективного хозяйства производящего типа очевиден — это величина сданного государству излишка продовольствия. По данным сборника «Статистический ежегодник. 1918—1920 гг.» (Вып. 2), в 1919 г. из 42 губерний излишек сдавали 14: Витебская, Владимирская, Гомельская, Иваново-Вознесенская, Калужская, Нижегородская, Северо-Двинская, Череповецкая, Ярославская, Пензенская, Рязанская, Самарская, Саратовская, Царицынская. В 1920 г. излишек сдали колхозы 14 следующих губерний: Вятская, Гомельская, MocKOBCKaHj Новгородская, neTporpaflCKaHj Псковская^
256
Астраханская, Екатеринбургская, Орловская, Пензенская, Тамбовскаф, Тульская, Царицынская, Оренбургская. Из этих губерний на следующий год смогли вновь сдать свою продукцию цолхозы лишь 3 губерний: Пензенской, Гомельской и Царицынской, что свидетельствовало о нестабильности производственных успехов.
Колхозы названных 14 губерний в известной массе своей нужно отнести к разряду производящих. Но, очевидно, к ним с некоторыми оговорками надо причислить и колхозы тех губерний, которые в 1919 г. сумели возвратить государству полностью или частично ссуду натурой. Это колхозы Костромской, Московской, Новгородской, и Смоленской губерний. А колхозы еще 6 губерний — Калужской, Нижегородской, Пензенской, Рязанской, Владимирской и Череповецкой — в том году и погашали ссуду натурой, и сдавали излишек государству 142.
Наиболее стабильно работали колхозы Пензенской губ. Они сдавали излишки и в 1919 г., и в 1920 г. Причем положение их было довольно сложным. Как говорилось в обзоре Наркомзема по Пензенской губ., население колхозов «сплошь состоит из женщин и детей (мужчины все отправлены на фронт, а немногие оставшиеся назначены на ответственные должности)». Тем не менее в 1919 г. 28 коммун из 32 и 33 артели из 52 (данные на середину года) сдали излишков продуктов в размере 13 615 пуд. зерновых и 7481 пуд. корнеплодов, примерно четверть собранного урожая фруктов, сена по 7 пуд. с десятины 143.
Делегат от Нижегородской губ. на I Всероссийском съезде колхозников говорил, что в губернии «коллективы производственные, приносящие государству несомненный доход»144. По данным Нижегородского губземотдела, «в первый же год работы коллективы сдавали более или менее значительные излишки предметов своего производства»145. На 1920 г. предполагалось даже сдать до 30% урожая 146.
Выделение губерний с относительным преобладанием коллективов производящего типа весьма условно. Многие хозяйства упомянутых губерний могли быть отнесены и к категории самоснабжающшсся хозяйств. Возьмем коллективы Череповецкой губ. Они упомянуты как хозяйства, которые ссуду погашали в 1919 г. и даже сдавали, хоть и немного, излишки продукции государству. Но излишки невелики: всего 18 пуд. картофеля и 4 пуда мяса 147. Понятно, что эти излишки чисто символичны. А поэтому и колхозы были скорее самоснабжающимися.
257
/
К такому типу хозяйств нужно, видимо,/отнести и большинство коллективов Тверской и Вологодской губерний. В Вологодской губ. «наиболее обобществленные коллективы обеспечили себя продовольствие^ и семенами для будущего года с небольшим достатком в 6 тыс. пуд., считая по продовольственной норме совхозов. Коллективы, работавшие уже не первый год, получили урожай сто и выше пудов с десятины»118. На I Всероссийском съезде сельскохозяйственных коллективов делегат от Тверской губ. говорил, что «коллективы не только обеспечили себя на зиму необходимыми продуктами, но даже смогли сдать известное количество излишков продорга-нам»119.
Самоснабжающиеся коллективы — фактически натуральные хозяйства, но в коллективных формах, объем производимой продукции которых позволял им едва-едва сводить концы с концами. Потребительская сущность таких хозяйств обусловливалась разными причинами: и объективными — отсутствием необходимой материально-технической базы и психологического порядка, коренящимися в частнособственнических инстинктах и привычках. На II Всероссийском съезде коллективных хозяйств содокладчик по коллективам центрального района Иванов говорил: «Колхозы замыкаются в свои ячейки и ведут свою работу старыми методами, усвоенными ими еще в крестьянском быту. Не надеясь на помощь государства, колхозы стремятся обеспечить себя во всех смыслах и поэтому кустарничают, обособляются и распыляются»150.
Подобного типа обособленные хозяйства возникали и по сознательному желанию самих организаторов, инициаторами которых были в основном горожане. В основе объединения лежало своеобразное идеологическое обоснование. Уже изначальная идея таких хозяйств, сознательно замкнутых, самопотребляющих, оторванных от окружающего мира, выражалась даже в самих названиях: «Самопомощь», «Самооборона». Коммунары объявляли себя «независимыми»151, с этой целью они старались вовлечь в свой состав лиц разнообразных профессий, чтобы обеспечить себя не только продуктами питания, но и предметами широкого потребления и орудиями труда. Так, рабочие-металлисты просили указать такое место поселения, где было бы поменьше людей, с тем чтобы все они делали сами. Среди них, человек около сорока, были лица, знавшие многие ремесла. Они хотели сеять свой хлеб, сами шить сапоги, иметь своих кузнецов, слесарей, плотников.
258
«Мы все будем делать сами и только для себя, ничего не будем продавать и покупать»152, — говорили эти рабочие. Именно такие коммуны выдвигали требования невмешательства Советской власти в их внутренние дела.
Перед нами, таким образом, нечто и от социальной утопии колонистов Жюля Верна, и от мелкобуржуазного понимания идей коммунизма, своеобразная разновидность анархо-синдикализма. Недаром замыслы устройства крошечных замкнутых мирков коммунизма находили поддержку у анархистов 153.
Форма замкнутой коммуны пришлась по душе духовенству, монахам для устройства религиозного братства. Она была удачной не только с точки зрения политической благонадежности, но и с точки зрения максимального отключения от внешних контактов, обеспечения невмешательства окрестного населения во внутренние дела этой замкнутой хозяйственной единицы. Поэтому такие коммуны служили убежищем для тех, кто не хотел сотрудничать с Советской властью. Это была добротная форма маскировки антисоветских элементов, за которой нередко укрывались бывшие помещики, кулаки и пр. Большинство таких хозяйств было разоблачено органами Советской власти и самими крестьянами.
Что касается коллективов, образованных из монашествующих, то Советская власть стремилась проследить, чтобы эти коллективы носили трудовой характер. Инструкция Наркомзема от 30 августа 1919 г. о порядке регистрации сельскохозяйственных производственных коллективов предусматривала, что «сельскохозяйственные коллективы, организуемые из монашествующих, могут быть зарегистрированы только при соблюдении закона об отделении церкви от государства и всех инструкций по проведению его в жизнь»154. К марту 1921 г. в 24 губерниях РСФСР было создано 85 коммун и артелей из числа монашествующих 155. И хотя такие коллективы отличались дисциплинированностью, прилежанием в труде, совместить привычки монастырского уклада жизни с новыми зарождающимися социалистическими производственными отношениями было трудно. К тому же у них было немного земли, находились они преимущественно в городах. Так, 1-я Алатырская женская сельскохозяйственная коммуна, возникшая в городе Алатырь (Симбирская губ.) в Безднин-ском женском монастыре в составе из 21 монахини и послушниц, располагала всего 12 дес. земли 15в. На такой площади можно было рассчитывать лишь на поддержание
259
своего существования. Подобные хозяйства являлись хозяйствами самоснабжающимися.
К разновидности самоснабжающихся коллективов можно отнести и многие хозяйства городских рабочих, возникавших как подсобные к основному занятию. Как правило, рабочие не порывали с работой на заводе или фабрике и отрабатывали в поле в свободное от работы время, или назначали сменные бригады, или, наконец, нанимали людей. Такие хозяйства устраивались недалеко от города. Так, рабочая артель «Каменская» (Кинишем-ский у. Иваново-Вознесенской губ.), созданная 30 апреля 1918 г. в связи с тяжелым продовольственным положением, так организовала работу, чтобы рабочие смогли трудиться в поле по 2 часа до и после работы на фабрике 157. В Дмитровском у. Московской губ. в 1918 г. рабочие фабрики «Московская мануфактура» на средства больничной кассы образовали молочное хозяйство (80 коров), в котором производилась также и обработка земли. В работе были заняты 60 рабочих, которые получали жалованье от фабричного комитета. Продукты хозяйства продавались самим рабочим для детей, вырученные деньги поступали в фабричный комитет. Рабочие называли свое хозяйство коммуной. В Тульской губ. возникла артель железнодорожных рабочих и служащих, которая, объединяя 552 члена с 2600 едоками, обрабатывала землю, нанимая 4 пахарей и инструктора. Вообще в Тульской губ. в 1920 г. огородные артели составляли 21,7% всех коллективов. И в Иваново-Вознесенской губ», по словам информатора, на 1 декабря 1920 г. из 534 хозяйств 81,5% представляли собой «различного рода товарищества по общественной обработке земли, главным образом, огородно-продовольственные». В Вятской губ. на 1 сентября 1920 г. из 233 коллективных хозяйств было 49 коммун, 99 крестьянских артелей и 85 (или 36,5%) товариществ при городских потребительских обществах, которые были по существу общественными огородами. В Курской губ. только в одном Путивльском уезде работало 60 садово-огородных артелей 158. Такие хозяйства носили временный, подсобный характер.
Наконец, хозяйства потребляющие. К ним можно отнести коллективы откровенно слабомочные, неустроенные. Этот тип хозяйств постоянно находился в зависимости от помощи государства. К этой группе нужно отнести и те хозяйства, которые образовывались специально с целью получения льгот от государства1 привилегирован
260
ного положения. Такие хозяйства с иждивенческими настроениями имелись повсюду 159.
Неважно шли дела во многих хозяйствах Ярославской губ. Члены коллективов питались суррогатами. В трудном положении после нашествия Деникина оказались коллективы Курской губ. И 1920 г. к тому же оказался засушливым. В результате губземотдел констатировал, что «коллективы Курской губернии были потребительными, а не производящими». На II Всероссийском съезде сельскохозяйственных коллективов делегат от Уральской обл. говорил, что снабжение предметами первой необходимости и продовольственный вопрос «находятся в катастрофическом положении»160.
На I Всероссийском съезде сельскохозяйственных коллективов делегат от Владимирской губ. говорил, что коллективы находятся в стадии организации. 95 коллективов с количеством едоков 13 720 произвели 141 800 пуд. всяких продуктов. Это означало, что только одна треть коллективов могла бы просуществовать зиму без помощи государства. Большая же часть уже испытывала острую нужду в хлебе, овощах и фураже. Но даже те, которые имели запас продовольствия, нуждались в фураже и в товарах фабрично-заводского производства и рассчитывали на помощь государства 161. Обратим внимание на то обстоятельство, что среди нуждавшихся в помощи государства много таких, которые лишь только создавались. И это обстоятельство предопределяет выделение еще одной группы хозяйств,— коллективов, находящихся в стадии организации.
Собственно, грань между ней и вышеназванной группой довольно условна и подвижна, как и со многими другими хозяйствами, поскольку к категории организующихся коллективов в той или иной мере можно отнести очень многие, если не все хозяйства, включая даже те, к которым пришел определенный успех. Тем не менее, рассуждая более буквально, сюда можно отнести коллективы, которые только что (относительно того или иного временного среза) образовались, коллективы, которые не вели хозяйственной документации, в частности приходо-расходных книг (каковых к 1920 г. было около 1/3), коллективы, которым еще не были отведены земельные участки, другие — не имели посева.
Так, в 1919 г. совсем без посева было в Вятской губ. 30% коммун, в Тамбовской губ.— 36,7% всех коллективов. Тормозило работу коллективов и то обстоятельство,
261
что в беспосевных хозяйствах высоким был удельный вес работников, ранее не занимавшихся земледелием. В той же Тамбовской губ. 62,2% членов беспосевных хозяйств прежде не занималось земледелием. В Вятской губ. таковых была примерно половина 162.
В целом же схему всех хозяйств по производственному принципу можно представить следующим образом:
1. Образцовые хозяйства:
а) образцово-производительные;
б) образцово-показательные;
в) «образцово-провозглашенные»;
г) ударные.
2. Производительные:
3. Самопотребляющие, самоснабжающиеся:
а) материально слабо обеспеченные;
б) с преобладанием частнособственнических инстинктов;
в) анархо-синдикалистские;
г) подсобные, временные хозяйства городских рабочих;
д) организованные из монашествующих.
4. Потребляющие, т. е. полностью зависящие от государства:
а) очень бедные;
б) откровенно иждивенческие.
5. Налаживающиеся (в стадии организации).
Обозначенная типология коллективных хозяйств относится, повторяем, к еще не сложившейся, легко подвижной системе; перемещения здесь возможны по всей шкале названного диапазона, в зависимости от многих случайностей, которым в то время были подвержены коллективы.
Погубернский анализ типов колхозов все же крупномасштабен. Ведь в пределах губернии мы сталкиваемся с разнообразием производственных типов хозяйств. Возьмем Нижегородскую губ., в которой, как мы помним, коллективистское движение развивалось хорошо, и большинство коллективов мы отнесли к производительному типу. Однако сведения в поуездном разрезе дают не однотипную картину.
Арзамасский у. Большинство коллективов возникло исключительно преследуя цель получить ссуды и различную помощь от государства, но когда выяснилось, что рассчитывать на всестороннюю помощь нельзя, почти все коллективы распались.
262
Ардатский у. Мало сведений, но предполагается, что коллективы «в хорошем положении».
Балахнинский у. «Встречаются колхозы, имеющие 445 едоков и только три десятины земли» и «таких колхозов, где много едоков и мизерные участки земли,— было довольно много», но есть и «сильные артели».
Василъсурский у. Сведений мало; тем не менее, предполагая, видимо, нормальное развитие колхозов, упродком уже по повышенной, сравнительно с окружающим населением, норме предложил коллективам сдать излишки.
Воскресенский у. Колхозное строительство ведется по принципу «лучше немного, но сильных» и «производительных, а не только потребительных». В результате колхозы «являются сильными и крепкими объединениями».
Княгининский у. Колхозы предположительно «большей частью сильные», сдали продорганам 1 тыс. пуд. ржи, 220 пуд. овса, 225 пуд. сена и 3 пуд. капусты.
Лукояновский у. Из 8 колхозов лишь 1 сдал в упродком до 150 пуд. зерна и воз картофеля.
Макаръевский у. 9 колхозов сдали 781 пуд. ржи и предназначено к сдаче еще 1098 пуд. и 79 372 вилка капусты.
Нижегородский у. Колхозы находятся в наиболее благоприятных условиях: близость уземотдела, наличие инструкторов по колхозному строительству и агрономического персонала. Большое значение имел пример работы Кузнецовской артели, «самой сильной по губернии, выселившейся и окрепшей еще до войны», в 1910 г. Однако неурожай яровых не дал возможности сдать сколько-нибудь значительное количество продовольствия, но 1500 пуд. картофеля сдали.
Павловский у. За абсолютным отсутствием информации положение колхозов неизвестно.
Семеновский у. Положение колхозов «далеко не блестящее». Здесь также проявлялись тенденции, связанные с получением ссуд и помощи от государства, но не получив необходимой поддержки, многие коллективы распались.
Сергачевский у. Обследования отмечают «дружную работу» коллективов. Сдан 341 пуд ржи и намечено к сдаче еще 337 пуд.163
Еще более приближают нас к объекту исследования материалы, характеризующие состояние коллективов внутри уездов. Они еще более конкретны. Наблюдатель из Смоленской губ. на страницах журнала «Вестник промысловой кооперации» поделился своими впечатлениями
263
от знакомства с 15 коммунами Смоленского уезда в конце 1919 г. Он пишет: «Во всех 15-ти коммунах удобной земли... около 1100 дес., что дает в среднем 73 дес. на коммуну, или около 8,5 дес. на одну семью... Половина этой земли находится под пашней, а другая половина — под лугами, выгоном, лесом с кустарником, усадебной землей, садами и огородами. Если верить показанным коммунарами сведениям, то общий сбор всех хлебов с занятой коммунами посевной площади не превысит 18 000 пудов, из них около 6500 пуд. ржи, 1500 пуд. ячменя, 8000 пуд. овса и 2500 пуд. гречихи, гороху и пшеницы... 9000 пуд. картофеля. Вычитая количество, требующееся на обсеменение, и разделяя чистый сбор на всех коммунаров, получим очень небольшую среднюю обеспеченность хлебом на 1 едока. Продовольственных хлебов будем иметь около 9 пуд. ржи, 2 пуда ячменя и 2 пуда гороха, гречихи и пшеницы, овса около 10 пуд. и картофеля до 11 пуд. на душу. Как видим, нормы очень невысокие... Понятно, что при таком сборе давать хлеб государству могут очень немногие коммуны. И действительно, из 15-ти коммун в прошлом году доставляли хлеб различным продорганам только две коммуны, а одна из них кроме того и молочные продукты. Остальные же не только ничего не давали, но, напротив того, сами брали хлеба в долг или у государства, или в более обеспеченных коммунах.
И не только хлебной ссудой пользовались большинство коммун, но получали и денежные ссуды в размере 6— 12 тыс. руб., а одна даже до 30 тыс. руб. В нынешнем году задолжавшие коммуны рассчитывают расплатиться с хлебными ссудами, а некоторые доставляют кроме того часть овса, урожай которого был в этом году выше среднего. Но все же вряд ли все коммуны прокормятся оставшимся у них хлебом, и некоторые из них, несомненно, должны будут прибегнуть снова к ссудам. Я знаю одну коммуну, у которой нынче осталось после обсеменения всего около 50 пуд. ржи; эту рожь она и поделила уже на 26 своих едоков и с нового года вынуждена будет покупать и занимать хлеб. Понятно, что хозяйство таких коммун носит исключительно потребительский характер... Для обследованных мною 15 коммун среднее количество скота на семью в 5 человек равнялось всего 5 головам, из них 1,1 лошадей и 1,6 крупного рогатого скота. В некоторых коммунах не приходится по целой голове всякого скота на едока, и лишь в немногих это количество достигает 125 и больше голов»164.
264
Еще более детальную и обстоятельную характеристику мы находим при массовом обследовании коллективов. С сентября 1919 г. по май 1920 г. ЦСУ РСФСР проводило такое обследование. Описание происходило на специальных бланках, которые содержат 1760 показателей по таким разделам, как время образования коллектива, количество членов, число едоков, местонахождение, землепользование, посевы, пропорции культур, урожаи, инвентарь, рабочий скот, скотоводство, птицеводство, пчеловодство, огородничество, садоводство, продовольственный и денежный баланс и т. д. По богатству содержащейся информации этот источник не имеет себе равных. В фонде ЦСУ бланки обследования отложились по 485 хозяйствам 15 губерний.
Исходя из задач данной работы, автор ограничил свой анализ этого источника двумя срезами (хотя выше использовались и прочие показатели): продовольственный и денежный баланс, полагая, что во-первых, этот конечный результат производственной деятельности коллективов наиболее ярко характеризует хозяйства, во-вторых, этот аспект менее всего изучен и подобная работа будет впервые предпринята в историографии.
Чтобы сразу показать, чем примечателен такой анализ, возьмем для начала Тульскую губ., которая, как мы помним, характеризовалась довольно противоречиво руководством губернии, с одной стороны, и некоторыми отчетными данными — с другой. Из 62 коллективов губернии баланс денежного прихода и расхода велся в 39 хозяйствах, из которых положительным он был в 28, отрицательным — в 2, в остальных 9 хозяйствах расход был равен приходу. Стало быть, можно предположить, что в большинстве хозяйств дело обстояло благополучно. Источник этого благополучия раскрывается из анализа статей прихода. Эту часть баланса для удобства анализа мы сводим к трем статьям: 1) получено за произведенные продукты; 2) получено от членов в качестве вступительных взносов и разного рода ссуд и жертвований; 3) прочие статьи дохода, главным образом за счет ремесла и отхожего промысла. Лишь 52,7% прихода складывалось из суммы, полученной за продукты, 35,4% — поступило за счет взносов и ссуд и 11, 9% — поступило из прочих источников: заработков на стороне, а также за счет различных ремесел (столярная работа, швейная, работа в мастерских и т. д.).
265
Это строение баланса надо признать, по сравнению с другими губерниями, неплохим. Значительный удельный вес прихода за счет произведенной сельскохозяйственной продукции объясняется в известной мере наличием в губернии большого числа огородных коллективов, продукция которых шла па самообеспечение и вольный рынок, ибо в числе сданной государству продукции огородные культуры не значатся. Что же касается полевых культур, то здесь продовольственный баланс не в пользу коллективов. Из 62 хозяйств сдавало государству продукты — 22, а получало от государства — 27. А вот и сам продовольственный баланс (в пуд.)166:
Получили
Рожь Пшеница Овес Гречиха Картофель Просо
От госу- Сдали госу-
дарства царству
3304 640
215 60
5819 3799
2143 4739
7327 2981
155 152
Как видно, коллективы получали от государства больше, чем сдавали (исключение — гречиха).
Составленная на основе материалов обследования табл. 43 показывает, что при значительном — более чем у 2/3 коллективов положительном балансе прихода и расхода — дело обстояло все же неважно, ибо подавляющую часть прихода составляли т. н. пассивные источники дохода — взносы и ссуды — чуть менее 2/3. Доход же за счет производства сельскохозяйственной продукции составлял менее 1/3; и 8,4% составляли доходы от ремесла, промысла, побочных доходов. Таким образом, баланс показывает ситуацию, типичную для хозяйств, находившихся преимущественно в стадии становления и организации.
При анализе бланков обследования колхозов возникает вопрос о представительности данных по той или иной губернии. Вопрос закономерный, поскольку, во-первых, обследованы были не все коллективы, по некоторым губерниям доля охвата была незначительной (Смоленская, Череповецкая, Новгородская, Уфимская, Тамбовская, Саратовская), а во-вторых, не во всех обследованных хозяйствах велись приходо-расходные книги.
Попробуем провести проверку выводов, вытекающих из анализа бланков, по другим источникам. О чем свидетельствуют данные обследования коллективов, например,
266
Денежный баланс коллективных хозяйств в 1919
я ИХээ ‘яоэ -онеа хияэ -нэиъ 1эьэ ве 35,8 79,7 83,7 40,9 83,1 63,0 сб 99,8 64,0 33,0 60,3 72,8 79,5 43,5 59,8
и S р, R сб Р, Р» За счет побочного дохода, 1 ремесла, отходни-1 чества 10,8 3,2 9,4 2 3,3 5,3 5,3 о" 6,6 25,4 29,3 !9,2 | 0,2 ©7 СО 8,4
К Р» Р, - иипнАИобп ИоииИоаеи odn иипвеик -еэс! лэьо ее •-Т 17,0 со' 39,8 13,3 31,6 О ^ч 29,5 41,5 о" О 20,3 48,2 31,8
количество хо-хозяйств, в которых расход равен приходу 23,1 О 15,4 О 15,4 20,7 22,2 20,0 16,6 17,2 .33,3 11,1 42,8 ю 21,4
Из них, % 5 1 й о я S и g S ©’S 5 Д R © СО к отрицательным балансом 5,1 о О 12,5 15,4 со^ со" 33,3 20,0 6,9 о 22,2 О о 8,0
Q А ’ 2 S со о со LO ©7 г- М4 СП) ю со СО ч_| СО
|К0ЛИЧ( ВО Х( i ЗЯЙСТ1 полол тельн бала» о ^ч со I'- СО О СО о 44, '09 ю ю со '99 66, S ©1 69.
q Z> ф ег* сх СО ©7 СР со СО ю СО ©J о СО
S й ведущих книги у та ©Г со СО со со ‘21 ю СО ‘69 со со со 67, СО СП) 09 56, ‘09 <м 69.
5 й 2 S Г абс. С5 со ^ч со СО ^ч СЭ со со ю Ci ю М4 LO о ©1 СО 05 ©J 336 1 1
ислу СОЛ- [BOB Ю со СО СО СО ^ч ю о со
1% к ч всех 1 | лектв 59, СЭ ©1 СО ю S ГО г— 20, СО LO LO
О ©И S
О ° О г- Й к « <х> © ©7 со. ю ^ч СО ^ч ©7 ©1 8 S8 ^ч СО о со О со о ^ч СО ^ч st< со ю СО 00
41 обе ваз [ СДОЯ
Губерния § й о д р Н К сб й О И о н сб р. сб и § й о р. S \о § б 5 й о ш ф ч 2 и § и S Сб го К Рч й сб й о ЕС О о ч о и к сб & ф и о в ф & ф д § й § В £ § Й о и сб й о о & cq в Сб й и р. ф и Н К сб й О ЕС О Р-Ф й о д Северо-Двинская § й Q М О сс Н к Сб й Й о к В с е г о:
267
Саратовской губ.? Обследовано 15 хозяйств, из них приходо-расходные книги велись в 10. Обследование свидетельствует, с одной стороны, об относительном благополучии коллективов: у всех положительный баланс, излишки, хотя и немного, но все же сдавало 8 хозяйств, а брало у государства продукты лишь 2 коллектива. Но вот в структуре приходной части денежного баланса до 80% составляют взносы и ссуды. А это значит, что производственные источники доходов были незначительными. Казалось бы, это невероятно: ведь коллективы в 1919 г. по сдаче продовольствия были одними из лучших, они сдали государству 40 тыс. пуд. хлеба. С позиций сегодняшнего дня это немного — на каяедый колхоз приходится в среднем 200—300 пуд., а с точки зрения того времени? Возьмем нехитрый расчет. Чтобы в условиях Саратовской губ. каждому колхозу сдать по 220—300 пуд., более чем достаточно 10—15 дес. посева, а колхозы губернии располагали каждый в среднем по 1000 дес. Стало быть, их возможности были выше.
Государство оказывало им большую помощь: на 1 октября 1919 г. было выдано ссуд на сумму более 9 млн руб. Ссудами воспользовались 55 из 69 коммун и 33 из 120 артелей 166. Однако эта помощь пока была использована неэффективно. Колхозы Саратовской губ., располагая 38 тыс. дес. удобной земли, засевали лишь 15 тыс. дес.167 Следовательно, надо признать, что колхозы слабо осваивали отведенную им землю.
Наши выводы могут быть подтверждены весьма авторитетным источником. В письме Саратовского губкома РКП(б) от 4 февраля 1920 г. уездным комитетам партии «О задачах партийных организаций по созданию сельскохозяйственных коммун и артелей» говорилось: «В ближайший месяц необходимо проделать серьезную работу в отношении советских хозяйств, коммун и артелей. Такое состояние совхозов и коллективов, какое есть сейчас, когда они не помогают местному крестьянству ни семенами, ни инвентарем, когда при наличии хорошего инвентаря и широкой помощи со стороны государства обрабатывают незначительную часть отведенной для них земли, когда они не дают не только хлеба и других сельскохозяйственных продуктов государству, а наоборот, им не хватает произведенных ими продуктов на зиму, по нормам для себя,— такое состояние совхозов и коллективов является самым лучшим агитационным средством против самих совхозов и коллективов и РКП»168.
268
Стало быть, наш вывод, вытекающий из материалов обследования, о низкой доле дохода коллективов Саратовской губ. от сельскохозяйственного производства (всего 17,0% в балансе прихода, см. табл. 43) по существу подтвержден.
Однако, оценивая коллективные хозяйства того времени, нужно относиться к ним с пониманием и учетом тех сложностей, в которых зарождалась колхозная система. Производственные достижения серьезно корректировались продразверсткой, сводя иной раз на нет трудовые усилия коллективов. Сдача излишков сперва носила случайный характер и не была подчинена государственным планам. Размеры продразверстки определялись отношением местных органов к коллективам: в одних случаях продорганы склонны были приравнять их к единоличникам (Саратовская губ.), в других — коммуны и артели шли по иной категории (Московская губ.), порой с сильно повышенными требованиями (Нижегородская губ.)169.
Представления советских и партийных работников, особенно в центре, о коммунах были весьма смутные. Многие полагали, что коммуны в самое ближайшее время станут «фабриками зерна».
Работники Наркомзема и Наркомпрода наивно надеялись, что уже в первый год своего существования коммуны будут иметь излишки.
Законодательством не предусматривалась повышенная норма сдачи продуктов колхозами по продразверстке. Однако некоторые местные органы власти считали возможным повышать ее, поскольку в лучших коллективах урожайность превышала урожайность крестьянских хозяйств, и колхозы уже давали ощутимые результаты своей работы. Нижегородский губземотдел сообщал, что за зиму 1919/1920 г. «колхозы везде сдавали продовольствие в первую очередь и без задержки, часто по повышенной по сравнению с населением норме»170'176.
Но более высокая норма сдачи излишков колхозами получалась и в силу ограничения потребностей членов коллективов низкими потребительскими нормами.
Таким образом, строгая регламентация потребления не стимулировала работников к развитию общественного хозяйства, а попытки строгого учета труда и установления принципа распределения доходов по труду вступали в противоречие с принципами продразверстки и всей системы «военного коммунизма»2 которые требовали изъя
269
тия всех излишков сверх потребительской нормы. Поэтому в практике коллективных хозяйств мы находим отражение именно этих принципов. Отсюда следует, что в годы «военного коммунизма» нивелируется само значение выбора формы коллективного хозяйства, а следовательно, и ее влияния на производство. Заметим, что в то время тем не менее придавалось большое значение выбору формы коллективного хозяйства, о чем свидетельствуют, в частности, непрекращавшиеся дискуссии о формах социалистического сельского хозяйства. Многие полагали, что правильный ее выбор уже чуть ли не сам по себе предопределяет дальнейший успех. Стирается и резкое различие между ними, например по такому важному вопросу, как наличие или отсутствие приусадебного хозяйства. Оно в равной мере присутствует и в коммуне, и в артели. Поэтому основным критерием различия коллективов остается уровень экономической мощи, но и он был величиной зыбкой и не зависящей от формы хо^-зяйства.
Сложившийся порядок изъятия излишков был непосильным для слабых колхозов. Порой сдача излишков оборачивалась отчуждением почти всего продовольствия, что приводило к весьма печальным последствиям. «Прод-органы взяли все»,— говорил делегат от Казанской губ. на II Всероссийском съезде коллективных хозяйств. То же самое подтвердил и делегат от Уральской области: «Все излишки взяты губпродкомом, во многих коммунах едят кожу». Как сообщал Костромской губернский союз коллективов, «ему пришлось быть только безмолвным свидетелем расправы продорганов с коллективами». Сдача коллективами Ярославской губ. в 1919 г. продуктов по продразверстке поставила их в очень тяжелое положение, люди питались мякиной, травой, нищенствовали i”-181.
Даже те колхозы, которые можно было бы отнести в разряд производящих, с трудом оправдывали это название. На II Всероссийском съезде колхозов докладчик, рассказывавший о положении колхозов центрального района (2602 коллектива 7 губерний) говорил, что колхозы в 1920 г. сдали излишки продуктов в количестве 500 тыс. пуд. Но какой ценой это им далось? Уже в феврале 1921 г. (а местами и раньше) продовольственные ресурсы, в том числе суррогаты, были исчерпаны: «Уже съели всю лебеду...». В Калужской губ.: «уже раскрыли крыши...» В Уфимской губ.: «выкачка излишков поставила коллективы в тяжелые условияг т. е. не осталось
270
продовольствия и фуража не только в запас или для семян, но и на прокормление»182.
Перед нами заявление членов артели «Дача» в Борисоглебский уездный союз коллективов (Тамбовская губ.), написанное летом 1920 г. в связи с реквизицией хлеба у членов артели продагентом Светловым. В заявлении указывается, что Светлов в присутствии вооруженных сопровождающих произвел самочинную реквизицию хлеба у всех членов артели. Причем во время обысков по дворам и гумнам Светлов выражался нецензурными словами по адресу артели, называл саботажниками, кулаками, буржуями и даже угрожал артели разгоном и пр. Для острастки один из артельщиков был арестован. Угрожая весь хлеб выгрести, Светлов оставил норму хлеба на людей на 1,5 месяца, а на скот ничего не оставил 183.
Работник Тамбовского губземотдела Франц в это же время писал в НК РКИ об отношении губпродкома к коллективам: «Аресты, отбирание скота, обыски, настоящий террор; особенно свирепствует мордовское райпродуп-равление, разогнавшее ряд садовых артелей в своем районе»184. Нечего и говорить, что все это агитировало против Советской власти, создавало почву для развертывавшейся антоновщины.
Конечно, так было не везде. Советская власть стремилась оказывать коллективам посильную помощь. Но она была не всегда достаточно весомой и пе компенсировала изъятий, произведенных в коллективах. Коммуны получали предметы потребления по нормам сельского населения, т. е. минимальное количество. Приобрести на вольном рынке нужные вещи коммунары были не в состоянии, так как они по уставу, да и по своим убеждениям не могли продавать продукты по рыночным ценам, а сдавали их в продорганы по твердым, а продорганы получали продукты от коллективов без выдачи им квитанций в получении продовольственных излишков. Таким образом, объединения ничего не могли приобрести взамен сданных продовольственных излишков.
Тульский губземотдел осенью 1920 г. сообщал, что коллективы находятся в худшем положении, чем единоличники: «Все члены коллективов буквально раздеты, не имеют обуви и теплой одежды. Продорганы снабжают их наравне с населением, а иногда и меньше, между тем население имеет возможность устраивать товарообмен, доставать по спекулятивным ценам, коллективы же все продукты производства сдают продорганам по твердым
271
ценам, получая за них деньги, с которыми не знают, что делать». Из Ярославской губ. сообщали: «Снабжение продовольствием, фуражом, а также предметами широкого потребления и фабрично-заводского производства коллективов было так плохо поставлено, что, например, в 1919 г. люди там питались дурандой, мякиной, травой, а некоторые из участников коллективных хозяйств были даже вынуждены в буквальном смысле слова нищенствовать, что, конечно, вызывало у крестьян нежелание организовываться в коллективы». О тяжелом положении коллективов со снабжением предметами первой необходимости, обувью и одеждой сообщалось из Владимирской губ., из Уральской обл. В сводке Наркомзема по Уфимской губ. (15 октября 1920 г.) говорилось: «Коллективы терпят страшную нужду в одежде, обуви и предметах первой необходимости». Из Царицынской губ. сообщали (1920 г.), что коллективы снабжаются мануфактурой на общих основаниях со всем населением. А нужда в предметах широкого потребления, особенно в обуви, вынуждает членов коллективов заниматься даже спекуляцией 185.
В таких условиях коллективам, как писал председатель Тверского губсоюза сельскохозяйственных коллективов (17 января 1920 г.), оставалось одно: «Или ликвидироваться или отступление от устава, сокрытие продуктов и тайный обмен их на вольном рынке. Подобные случаи имели место, как вполне естественные, действуя разлагающе на психологию коммунаров, развивая в них склонность к спекуляции»186.
1 сентября 1920 г. Наркомпрод и Наркомзем утвердили инструкцию «Об учете, сдаче излишков и снабжении сельскохозяйственных коллективов». Инструкция упорядочивала отношения колхозов с государством. Однако к этому времени продразверстка успела существенно повлиять на их экономическое состояние. Сдача ими излишков сильно сократилась, многие находились в тяжелом положении. На VIII съезде Советов (декабрь 1920 г.) В. И. Ленин, оценивая общий уровень развития социалистического сельского хозяйства, говорил, что «...колхозы еще настолько не налажены, в таком плачевном состоянии, что они оправдывают название богаделен»187-189.
За три года Советской власти был накоплен большой опыт колхозного строительства. Удалось своевременно исправить ошибочное увлечение коммунойг а также устра-
272
нить противопоставление совхозов колхозам. Несмотря на производственные успехи отдельных коллективных хозяйств, в целом их производственные показатели были неустойчивы, вклад в решение продовольственного вопроса незначителен. Система колхозов, находившаяся лишь в стадии зарождения, была неокрепшей, нестабильной, подверженной случайностям, со слабой экономической отдачей.
Однако надо отметить недостаточную гибкость в руководстве колхозами. Первые слабые ростки все же не были достаточно поддержаны. С одной стороны, нельзя было ставить колхозы в тепличные условия, ибо это порождало и развивало иждивенческие настроения. Но с другой стороны, вряд ли было правомерным обрушивать на них во многом непосильную тяжесть продразверстки, трудовых мобилизаций, мобилизации в Красную Армию. Конечно, коллективы должны были принять участие в этой работе, но все же их необходимо было поставить в такие условия, чтобы продразверстка, мобилизации и т. д. не ставили их на грань гибели. Тем более, что многого дать они не могли. А поборы могли отпугнуть от вступления в коллективы других, дискредитировать саму идею.
В. И. Ленин впоследствии писал, что «каждый общественный строй возникает лишь при финансовой поддержке определенного класса»190-195. Говоря об этом, надо иметь в виду всю систему мероприятий государства, оказываемых зарождавшемуся новому социалистическому укладу в земледелии. В меру своих сил Советское государство выделяло материально-техническую помощь молодым хозяйствам. Но с них много и бралось. И они, не успев встать на ноги, попадали в чрезвычайно тяжелое состояние, что и приводило к массовой их ликвидации.
Однако привлекательность социалистических идей и жизненность эмбрионов социализма были настолько сильными, что те возникали вновь и вновь. Главное же состояло в том, что были заложены основы социалистического способа производства в земледелии, определилась тенденция его развития как путь постепенного вовлечения крестьянства на добровольных началах в трудовые коллективы. Опыт тех лет подтвердил жизненность и принципиальную приемлемость коллективного типа хозяйства для_крестьян.
О в. В, Кабанов
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Социалистическая революция с первых дней оказалась в тяжелом экономическом положении, унаследованном от старой России и усугубленном мировой войной. В его преодолении важное место занимала борьба с надвигающимся голодом. Хлеб был у кулаков, спекулянтов. Речь шла не только о сиюминутном его получении, но и о создании стабильной системы производства и отчуждения продовольствия от производителя.
Необходимость решительного вмешательства государства в крестьянское производство становилась все более очевидной. В этом не было ничего неожиданного: уже Временное правительство, как и правительства ряда воюющих государств, встало на путь регулирования хозяйственных отношений, но действовало робко и непоследовательно.
Вторжение социалистического государства оказалось глубже, разностороннее, энергичнее и в конечном итоге эффективнее. Решение продовольственной проблемы свелось по существу к двум вопросам: как организовать подъем сельского хозяйства? как получить хлеб у крестьянина в условиях продолжавшегося распада финансовой системы и отсутствия промышленных товаров? Решить второй вопрос оказалось сравнительно проще. Довольно быстро был найден единственно возможный способ изъятия продовольствия из деревни посредством продразверстки. Труднее обстояло дело с организацией производства.
Были возможны два пути подъема сельскохозяйственного производства: первый — посредством поднятия производительных сил мелкокрестьянского хозяйства, оказания ему разносторонней помощи и направления в русло, подконтрольное государству, второй — более сложный, органически вытекавший из самой сущности Советского государства, выходил за рамки регулирования крестьянского хозяйства и представлял собой путь его социалистической пер естройки.
274
В выборе вариантов Советская власть не делала альтернативы. Было признано целесообразным развивать оба сектора: и социалистический, и частнохозяйственный, что и нашло отражение в решениях VIII съезда РКП(б) и в Программе партии. Однако возможности развития каждого из секторов оказались неодинаковыми.
Аграрная революция привела к серьезным социально-экономическим сдвигам в деревне. 1919 г. фиксирует их по многим показателям: ликвидируется помещичье землевладение и увеличивается крестьянское землепользование, выравнивается социальная структура, середняк становится центральной фигурой, снижается налоговое бремя, улучшается питание сельчан, появляется возможность получения леса для возведения жилья и хозяйственных построек. Короче, налицо определенные предпосылки к улучшению жизненного уровня и первые результаты этого процесса. f
Аграрные преобразования, продолженные в 1919— 1920 гг., оказали существенное влияние на развитие крестьянского хозяйства. Временное уравнительное перераспределение земли, не удовлетворившее большинство крестьян, сменилось ежегодными внутринадельными переделами. Революционизирующее значение переделов состояло в том, что они урезали кулацкое землепользование, «утрясали» крестьянскую землю, все более равномерно и справедливо распределяли ее. Однако они не могли преодолеть мелкобуржуазную иллюзию о возможности всеобщего поравнения на индивидуалистической основе.
Частые переделы сохраняли неустойчивость землепользования, сохраняли пороки общинного землепользования, которое после революции стало абсолютно преобладающим. Пришедшее на помощь крестьянам государственное землеустройство при всем его огромном значении все же мало коснулось внутриселенного обустройства и не могло существенно повлиять на ограничение переделов. Неупорядоченность землепользования сдерживала потенциал производительных сил крестьянства, заложенный революцией.
Мелкобуржуазная деревня не могла находиться в состоянии самостоятельного устойчивого равновесия. Обозначились две возможности развития: капиталистическая эволюция и социалистический путь. Капиталистическая тенденция наиболее явственно проявилась в стремлении выделиться на хутор, в интенсивных разделах. Эти явления можно квалифицировать как предпосылки создания
10*
275
фермерского типа хозяйства. Однако их масштабы были невелики, ибо они, как и в целом производительные силы деревпи, сдерживались и перекрывались по всем линиям гражданской войной и разрухой народного хозяйства.
Сдерживающим фактором в развитии индивидуальных хозяйств было негативное отношение к ним многих советских и партийных работников, смотревших на такие хозяйства как на отживающие и подлежащие замене об-общественным земледелием в ближайшее время. В этом проявился сугубо военно-коммунистический взгляд на перспективы социалистического строительства.
Военно-коммунистические меры складывались из элементов, обусловленных обстановкой гражданской войны, и элементов социалистического штурма. В их сочетании состояла диалектика развития. Наиболее ярко выраженной мерой первого порядка была продразверстка, а второго — ускоренное насаждение колхозов и совхозов.
Говоря о моментах вынужденности, необходимо иметь в виду не только общеизвестные атрибуты чрезмерной регламентации хозяйственной жизни крестьянина (обязательность засева полей, лишение права на свободную реализацию излишков продуктов, применение административных мер к нарушителям, срывающим план засева и выполнение продразверстки), но и обращение государства к услугам общинного раскладочного механизма и даже к такому архаичному институту общины, как круговая порука.
Что касается элементов, характеризующих социалистический штурм, то его определяли не только ускоренные темпы, но и преувеличенные, а в известной мере и утопические представления о возможностях сравнительно быстрого и даже непосредственного перехода к социализму.
Социалистическая перестройка деревни только начиналась. Крестьянство к колхозам еще не было готово. И государство не имело возможности предоставить коллективам все необходимое для нормального функционирования. Поэтому их производственная основа оказалась слабой. Они в большинстве своем существовали за счет ссуд и иной помощи государства. Однако оно и много брало с них по продразверстке и в счет погашения ссуд. Это усугубляло воздействие неблагоприятных факторов на неокрепшие коллективы (по неполным подсчетам автора, только в 1919 г. их ликвидировалось около 2 тыс.). Но и без этого становилось очевидным, что колхозам, как и совхозам, далеко до превращения в «фабрики зерна».
276
При отсутствии соответствующей материально-технической базы и психологической готовности крестьян к новым формам производства попытки необоснованного ускорения социалистических преобразований в деревне со стороны работников Наркомзема и местных советских органов были обречены на неудачу. Этот негативный опыт социалистического строительства явился первым серьезным уроком и предостережением против попыток забегания вперед. Он был учтен. Поэтому линия на развитие коммун и совхозов к концу «военного коммунизма» сужается, и наоборот, все большее значение приобретает линия на развитие индивидуального хозяйства с помощью регулирующего воздействия государства, наиболее проявившаяся во второй половине 1920 г.
Можно назвать следующие обозначившиеся приемы, формы, каналы регулирования крестьянского хозяйства.
В области земельных отношений', проведение государственного землеустройства, передача пустующих земель тем, кто в состоянии обработать ее личным трудом, проведение мер к устойчивому землепользованию (борьба с беспорядочными переделами, увеличение наделов крестьян, ведущих высококультурное, интенсивное хозяйство и пр.).
В области организации материально-технической и иной помощи и предоставления различных льгот: снабжение семенами, орудиями производства, обеспечение специалистами сельского хозяйства, устройство прокатных пунктов сельскохозяйственных машин и инвентаря, создание мастерских по ремонту техники и тракторных отрядов, помощь семьям красноармейцев, предоставление им льгот по уплате налогов.
В области организации труда и регулирования производственных отношений: запрещение наемного труда и аренды земли, введение трудовой повинности, организация субботников, проведение политико-трудовых кампаний, привлечение трудовых армий, городских рабочих к сельскому труду, поощрение форм традиционной крестьянской взаимопомощи — «супряг», соседских артелей.
В области производства: помощь в засеве пустующих полей, выдвижение принципа обязательного засева полей и контроль за его соблюдением, план государственного засева и пр.
В области рыночных связей: ограничение и запрещение частной торговлщ установление твердых цен и государ-
277
ственнои монополии на важнейшие сельскохозяйственные продукты, борьба с мешочничеством и спекуляцией.
В области налоговой политики: замена (по существу) денежных налогов системой натуральных повинностей — продразверстка, трудгужповинность, военно-конская повинность.
В области контроля и управления: организация специальных органов чрезвычайного характера — оргасевов, посевкомов.
Обозначая эти формы и способы регулирования, мы должны выделить среди них специфически военно-коммунистические. К ним относятся: трудовая повинность и трудовые армии, принцип обязательного засева полей, продразверстка, трудгужповинность, военно-конская повинность, оргасевы и посевкомы, закрытие рынка и пр.
Стихийно развивающемуся крестьянскому хозяйству были обременительны чрезмерные проявления регламентации его хозяйственной деятельности, тем более что меры государственного регулирования оставались в рамках военно-коммунистических воззрений с неизбежными элементами принуждения и в организации производства, и в отчуждении продукта труда.
Эти меры тяжело отражались на крестьянском хозяйстве: продолжали сокращаться посевные площади, поголовье скота, усилилась натурализация, происходило дальнейшее обеднение деревни. Все это вносило коррективы и в социальную структуру. Перепись 1920 г. вновь фиксирует увеличение беспосевных, безлошадных и бескоровных хозяйств; количество бедноты увеличивается.
' Возросло бремя натуральных повинностей. Если в первый год диктатуры пролетариата тяжесть налогового обложения обрушилась на буржуазию деревни и преимущественно города, то в 1920 г. основным натуропоставщи-ком стал мелкий крестьянин, принявший на себя тяжесть трудовых и гужевых повинностей, продразверстки. Она отразилась сильнейшим образом на хозяйствах производящей полосы, вынуждая к сокращению посевов хлебов, изменению структуры посевов в пользу продовольственных культур. Продразверстка, вытесняя рынок, становилась преимущественной, причем односторонней формой связи города с деревней.
Стеснение рынка ударило по интересам мелкого товаропроизводителя, вызывая его недовольство и присоединяя к восстаниям, которые проходили под лозунгами: «Долой продразверстку!», «Да здравствует свобода тор
278
говли!», «Советы без большевиков!» и прочими политического, националистического, религиозного и иного характера.
Важнейшим требованием крестьян было требование отмены продразверстки и введения свободы торговли. Этот лозунг исходил из природы крестьянина как мелкого товаропроизводителя и индивидуалиста. Свобода торговли — это его естественное условие существования. Поэтому, принимая продразверстку как меру временную, крестьянство к концу 1920 г. уже не мирилось с ней. Пока продолжалась гражданская война и опасность возвращения помещиков не миновала, крестьянство шло на продразверстку. Крестьянин поддерживал Советскую власть, так как на практике убеждался в том, что белогвардейцы и интервенты возвращают прежние порядки, с которыми он смириться не мог.
Двойственность, противоречивость крестьянина сказалась и на результатах продразверстки. Крестьянин дал хлеб городу, но часть по продразверстке, а более половины — по спекулятивным ценам.
Менее остро проблема рынка стояла перед крестьянами потребляющей полосы. Вынужденный надеяться на себя, крестьянин, резко сократив рыночные технические культуры, несколько расширяет посевы под продовольственные культуры — увеличиваются урожайность и валовые сборы хлеба и картофеля. Здесь сохраняется стабильное поголовье коров, обеспеченность которыми оказалась выше, чем в производящей полосе. Однако эти позитивные моменты находились в области потребительских интересов крестьянства. Крестьянские хозяйства пс-прежнему замыкались рамками натурального производства, хотя некоторый излишек позволил несколько расширить местный товарооборот.
Сохранявшийся рынок, равно как и сохранение, правда в незначительных масштабах, аренды земли, найма и сдачи рабочей силы, инвентаря и рабочего скота, ставили определенные пределы натурализации крестьянского хозяйства. Система «военного коммунизма» смогла в поразительно тяжелых условиях мобилизовать крестьянское производство на нужды революции. Крестьянин дал стране хлеб, армии — солдат и лошадей, выполнил огромный объем трудовых и гужевых повинностей, внося тем самым весомый вклад в защиту завоеваний революции, в укрепление военно-политического союза с рабочим классом, который стал основой победы в гражданской войне.
ПРИМЕЧАНИЯ
Введение
1 Материалы XXVII съезда Коммунистической партии Советского Союза. М., 1986. С. 168.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 43. С. 221.
3 Там же. Т. 39. С. 277, 312, 356—357, 372—382.
4 Там же. Т. 43. С. 30 и др.; Т. 44. С. 44, 151 и др.
6 Там же. Т. 43. С. 63, 150; Т. 44. С. 7 и др.
6 Погубернские итоги Всероссийской сельскохозяйственной и поземельной переписи 1917 г. по 52 губерниям и областям. М., 1921; Поуезд-ные итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1917 года по 57 губерниям и областям. М., 1923; Погубернские итоги 10-процентной выборочной переписи крестьянских хозяйств 1919 г. М., 1920; Итоги Всероссийской сельскохозяйственной переписи 1920 г. М., 1921—1923. Вып. 1—8; Итоги разработки сельскохозяйственной переписи 1920 г. по типам и группам хозяйств. М., 1924—1926. Вып. 1—7. Данные сельскохозяйственных переписей 1917, 1919 и 1920 гг. вошли также в различные статистические издания ЦСУ. См.: Экономическое расслоение крестьянства в 1917 и 1919 гг. М., 1922; Статистический ежегодник 1918-1920 гг. М., 1921 —
1922. Вып. 1—2; Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918—1923. М., 1923; и др.
7 Хрящева А. К характеристике крестьянского хозяйства революционного времени // Вести, стат. 1920. К° 5—8; Она же. Эволюция классов в крестьянстве // Эволюция классов в русской революции. М., 1922; Она же. Крестьянство в войне и революции. М., 1921; Она же. Группы и классы в крестьянстве. М., 1924; и др.
8 Вишневский Н. М. Статистика и сельскохозяйственная действительность. М., 1922; Он же. О посевной площади республики // Сел. и лес. хоз-во. 1922. № 1—2; Ло-сицкий А. Е. Публикации ЦСУ о землевладении и угодьях И Сел. и лес. хоз-во. 1923. № 7; Крицман Л. Пережитки идеологии крепостничества в нашей статистике И На аграрном фронте. 1925. № 1; и др.
8 Кондратьев Н. Д. К вопросу об изменении полеводства в крестьянском хозяйстве за период 1916—1920 гг. // Сел. и лес. хоз-во. 1921. № 1—3.
10 Студенский Г. Из жизни крестьянского хозяйства зерновой полосы после войны // Сел. и лес. хоз-во. 1922. № 2—3; Книпович Б. Н. Главные черты сельскохозяйственной эволюции Европейской России в 1916—1921 гг. М., 1923.
280
Ч Базаров В. К вопросу о развитии батрачества в послереволюционные годы // Сел. хоз-во на путях восстановления. М., 1925; Струми-лин С. Г. Динамика батрацкой армии в СССР // Наемный труд в сел. хоз-ве. М., 1926.
12 Курилов И. Сельскохозяйственный фронт (в условиях Вологодской губернии). Вологда, 1921; Верхопятниц-кий Д. Развитие сельского хозяйства в Новгородской губернии в довоенное и настоящее время. Новгород, 1921; К-ин В. Состояние сельского хозяйства в Новгородской губернии // Новгород, экономист. 1923. № 1; Лебедев Д. М. Очерки сельского хозяйства Тамбовской губернии по данным статистических обследований 1881 — 1921 годов // Сб. очерков по вопросам экономики и статистики Тамбов, губернии. Тамбов, 1922. № 1; Степанов И. П. Изменение в экономическом положении крестьянского хозяйства Московской губернии за время вой--ны и революции // Вести.
сел. хоз-ва. 1924. № 1—3, 5; Лосиевская В. Структура и взаимоотношения некоторых основных элементов крестьянского хозяйства Ленинградской губернии по переписи 1920 г. // Материалы по статистике Петрограда и Петроград. губернии. Л., 1925. Вып. 6; и др.
13 Крестьянское хозяйство за время революции. М., 1923.
14 Стат. ежегодник 1918— 1920 гг. Вып. I. Гл. VIII. С. 78—92; Сб. стат, сведений по Союзу ССР 1918—1923 гг. С. 414—421; Литошенко Л. Товарность крестьянского хозяйства// Бюл. ЦСУ. 1923. № 75; Студенский Г. Бюджет крестьянского хозяйства в революционное время // Экон, стр-во. 1923. № 6—7.
15 Вайнштейн А. Л. Обложение и платежи крестьянства в довоенное и революционное время: (Опыт статистического исследования). М., 1924.
16 Ср. Литошенко Л. Указ. соч. С. 45; Струмилин С. Г. На плановом фронте 1920— 1930 гг. М., 1960. С. 57—58.
17 Литошенко Л. Указ. соч. С. 36. См. также: Хряще-ва А. И. Крестьянское хозяйство и новая экономическая политика // Бюл. ЦСУ. 1924. № 84. С. 29.
18 Орлов Н. Продовольственная работа Советской власти: К годовщине Октябрьской революции. М., 1918; Он же. Продовольственное дело в России во время войны и революции. М., 1919; Он же. Система продовольственных заготовок. Тамбов, 1920; Огринъ К. Продовольственная политика Советской власти. М., 1920; Свидер-
ский А. Продовольственная политика. М., 1920; Шлих-тер А. Город и деревня в продовольственном вопросе. Харьков, 1920; Он же. Хлебная повинность и продовольственные отряды. Тамбов, 1920; Он же. К вопросу о продовольственной политике и продовольственной практике. Тамбов, 1920; и др.
18 Кондратьев Н. Д. По пути к голоду // Большевики у власти: Социально-политические итоги Октябрьского переворота. М., 1918; Колоколъни-ков П. Голод И Вести, рабочей кооперации. 1918. № 1 — 2; и др.
20 Четвертая годовщина Нар-компрода. Сб. ст. М., 1921; Свидерский А. Из истории продовольственного дела И Четыре года продовольств. работы. М., 1922; Фектер А. В борьбе за хлеб // X годовщина Октября (1917—1927). Тула. 1927; Халатов А. Б. Система заготовки и распре
281
деления в период военного коммунизма И Внутренняя торговля Союза ССР за 10 лет. М., 1928; и др.
21 Струмилин С. К реформе урожайности // Экон, обозрение, 1924. № 9—10; Вишневский Я. МСтатистика и сельскохозяйственная действительность. М., 1922; Материалы по истории аграрной революции в России. М., 1928. Т. 1. С. 56-57.
22 Книпович В. Н. Очерк деятельности Народного комиссариата земледелия за три года (1917—1920 гг.). М.,
1920; Он же. Направление и итоги аграрной политики 1917—1920 гг. // О земле. М., 1921; Берзин А. Итоги землеустроительной и переселенческой кампаний 1920 года // Сел. и лес. хоз-во, 1921. № 1—3; Кириллов И. А. Очерки землеустройства за три года революции. 1917— 1920. Пг., 1922; Бляхер Я. Современное землепользование по данным специальной анкеты ЦСУ 1922 г. // Вести, статистики. 1923. № 1—3; Першин П. Н. Участковое землепользование в России: Хутора и отруба, их распространение за десятилетие 1907—1916 гг. и судьба за время революции (1917— 1920 гг.). М., 1922; Орлов П. М. Землеустройство. М., 1924; Келлер В. и Романенко И. Первые итоги аграрной реформы: Опыт исследования результатов современного землеустройства на примере Задонского у. Воронежской губ. Воронеж, 1923; и др.
23 Конюков И. А. Коллективное земледелие: Из итогов четырехлетнего опыта. М., 1923 (книга переиздана в 1925, 1927 и 1949 гг.); Митрофанов А. X. Колхозное движение (его прошлое, современные задачи и значение). М.;
Л., 1927; Киндеев К. Коллективное хозяйство. М., 1927; и др.
24 Модестов С. Земельная политика Советской власти И Красный пахарь. 1919. № 2— 3; Митрофанов А. Важнейшие задачи советской земельной политики. Ростов н/Д, 1920; Месяцев П. А. Земельная и сельскохозяйственная политика в России. М., 1922; Милютин В. Аграрная политика СССР. М.; Л., 1926; и др.
23 См.: Шестаков А. В. Классовая борьба в деревне ЦЧО в эпоху военного коммунизма. Воронеж. 1930. С. 16— 17; Дубровский С. М. Очерки русской революции. М. 1923. Вып. 1. С. 183; Келлер В. и Романенко И. Указ, соч. С. 12.
26 Аверъев В. От нейтрализации середняка — к союзу с ним (к 15-летию VIII съезда партии) // Сов. гос-во. 1934. № 2; Лурье М., Никули-хин Я. Политика партии в деревне. М., 1934; Баев-
ский Д. Из истории советского крестьянства (1918— 1920 гг.) // Вопр. истории. 1945. № 5—6; Игнатьев В. Л. О политике партии по отношению к крестьянству в первые годы Советской власти (ноябрь 1917 г.— март 1921 г.). М., 1948; Нирен-бург Я. Л. К вопросу о переходе от политики нейтрализации среднего крестьянства к политике прочного союза с ним // Тр. Пржевал. гос. учит, ин-та. 1953. Вып. 2; Зайцев В. Политика партии большевиков по отношению к крестьянству в период установления и упрочения Советской власти. М., 1953; и др.
27 Лященко П. И. История народного хозяйства. М., 1956. Т. 3; Гладков И. А. Очерки советской экономики, 1917—
282
’,1920 гг. М., 1956; История 'народного хозяйства СССР. М., 1960.
28 Кузентова 3. В. Продразверстка как важнейший элемент политики «военного коммунизма» // Науч. зап. Ле-нингр. финансово-экон, ин-та. 1956. Вып. 8; Соколов С. А. Революция и хлеб: Из истории советской продовольственной политики в 1917—1918 гг. Саратов. 1967; Давыдов М. И. Борьба за хлеб: Продовольственная политика .Коммунистической партии и Советского государства в годы гражданской войны (1917-1920). М., 1971; Филиппов И. Т. Ленинская программа борьбы за хлеб и ее осуществление в Черноземном центре в 1918— 1920 гг. Борисоглебск, 1971; Стрижков Ю. К. Продовольственные отряды в годы гражданской войны и иностранной интервенции, 1917—1921 гг. М., 1973; Он же. Принятие декрета о продовольственной разверстке и его осуществление в первой половине 1919 г. // Октябрь и советское крестьянство. М., 1977; и др. 29 Соколов С. А. Вопросы советской продовольственной политики в 1918—1920 годах // Историогр. сб. Саратов. 1971. Вып. 3; Шишкин В. И. Итоги изучения продовольственной политики Советской власти (1917 — 1921 гг.) И Из истории гражданской войны и интервенции. 1917—1922. М., 1974; Суслов А. И. Освещение борьбы Коммунистической партии за ликвидацию продовольственного кризиса в 1917—1920 гг. в советской историографии двадцатых годов // КПСС в период Февральской и Октябрьской революций и в первые годы Советской власти. Рязань, 1975; Стрижков Ю. В., Сус
лов А. И. Новейшая историческая литература о борьбе на продовольственном фронте в годы гражданской войны // Вопр. истории. 1980. № 2; и др.
30 См.: Юрков И. А. Экономическая политика партии в деревне, 1917—1920. М.,
1980.
31 Кузин Б. В. Организация Советской властью снабжения трудящегося крестьянства орудиями производства в годы гражданской войны (1917—1920 гг. ) // Вести. МГУ. 1957. Сер. 4. История, филология; Сашенков Л. А. Экономическая помощь Советской власти крестьянству в годы гражданской войны // Тр. Челябин. политех, ин-та. Сб. ст. кафедры марксизма-ленинизма, 1958; Иванова В. И. Деятельность партийных организаций Южного Урала по оказанию помощи крестьянству после освобождения от колчаковщины (1918—1920 гг.) // Вопр. аграрной истории Урала и Западной Сибири. Свердловск, 1966. С. 348—354; Мирон-ченкова 3. С. Организация Коммунистической партией и Советским правительством государственной и шефской помощи трудовому крестьянству (1919-1920 гг.) // Тр. Ле-нингр. инж.-экон. ин-та. 1961 Вып. 38. С. 63—76; Тер-тышный А. Т. Деятельность коммунистов Урала по укреплению деревенских Советов и оказанию хозяйственной по мощи крестьянству (1919 — 1920 гг.) // Учен. зап. Урал. Ун-та. 1970. № 120. Вып. 23 Сер. историч. С. 52 — 64; Васьковский О. А., Вабиков В. И. Хозяйственная помощь крестьянству Тверской губернии в 1919—1920 гг. // Вопр. историографии и истории крестьянства. Калинин, 1975. С. 69—82; и др.
283
32 Степанов А. М. Партийная работа в деревне в период между VIII и IX съездами РКП(б) (март 1919 — март 1920 гг.) // Учен. зап. Воло-год. пед. ин-та. 1957. Т. 19. С. 41 — 79; Данилевский А. Ф. Организационно-партийная работа в деревне между VIII и X съездами РКП(б) // Вопр. истории КПСС, 1971, № 2. С. 61—70; Жмуровский Д. П. Организаторская работа Коммунистической партии в деревне (1918—1920 гг.).
Минск, 1970; Русакова Е. М. Идеологическая работа Коммунистической партии в деревне в 1919—1920 гг. Минск, 1969; Морозов Н. М. Организация политической работы в массах в годы гражданской войны (1919—1920 гг.) // Уч. зап. Москов. обл. пед. ин-та им. Н. К. Крупской. 1961. С. 95; и др.
33 Скобелъкина Е. Б. Симбирские большевики в борьбе с кулацким мятежом весной 1919 г. // Учен. зап. Ульянов, пед. ин-та. 1966. Т. 22. Вып.1 С. 115—161; Лысахин Н. Ф. Разгром контрреволюционного мятежа на Средней Волге в 1919 г. И Краеведческие зап. Куйбышев, обл. музея краеведения. 1963. Вып. 1. С. 118—131; и др.
34 Поляков Ю. А. О политических настроениях крестьянства к концу гражданской войны // Октябрь и гражданская война в СССР. М., 1966. С. 364-380.
35 Поляков Ю. А. Социально-экономические итоги аграрных преобразований Октябрьской революции. 1917 — 1920 гг. М., 1961.
38 Данилов В. П. Некоторые итоги научной сессии по истории советской деревни // Вопр. истории. 1962. № 2; Он же. По поводу так называемого третьего этапа аграрной революции (Ответ
I
Ю. А. Полякову) И Вопр. истории. 1962. № 9; Поляков Ю. А. К вопросу о содержании и этапах аграрной революции в СССР И Вопр. истории. 1962. № 8; Он же. Еще раз о некоторых вопросах истории аграрной революции И Вопр. истории. 1963. № 2.
37 Умнов А. С. Гражданская война и среднее крестьянство (1918—1920 гг.). М., 1959; Поляков Ю. А. Переход к нэпу и советское крестьянство. М.1 1966; Литвин А. Л. Советское крестьянство Поволжья в годы гражданской войны. Казань, 1972; Журов Ю. В. Енисейское крестьянство в годы гражданской войны. Красноярск, 1972; Андреев В. М. Под знаменем пролетариата. М., 1981; Шишкин В. И. Социалистическое строительство в сибирской деревне: ноябрь 1919 — март 1921 г. Новосибирск, 1985.
38 Генкина Э. Б. Государственная деятельность В. И. Ленина: 1921 — 1923 гг. М., 1969; Берхин И. Б. Экономическая политика Советского государства в первые годы Советской власти. М., 1970; Фигуроз-ская Н. К. Аграрные проблемы в советской экономической литературе 20-х годов. М., 1978; и др.
39 Соколов С. А. Указ. соч. С. 117; см. также: Очерки по историографии советского общества. М., 1965. С. 199, 215.
40 Чинчиков А. М. Советская историография первых аграрных преобразований и начального этапа колхозного строительства (1917—1923 гг.). Саратов, 1974. С. 135.
41 Лященко П. И. Указ. соч. С. 96.
42 Юрков И. А. Указ. соч. С. 30-31.
43 Снегирев М. Землеустройство в РСФСР по «Положению о
284
социалистическом землеустройстве и о мерах перевода к социалистическому земледелию» (1919—1921 гг.) И Тр. Моск, ин-та инженеров землеустройства. 1960. Вып. 9; и др. Подробнее см.: Домрачева Т. В. Землеустройство РСФСР в 1917 — 1922 гг. (Литература и источники) // Вопр. истории. 1979. № 4.
41 Андреев В. М. Указ. соч. С. 186.
45 Юрков И. А. Указ. соч. С. 62.
46 Файн Л. Е. «Военный коммунизм» и колхозное строительство // История СССР. 1979. № 4.
47 Шарапов Г. В. Разрешение аграрного вопроса в России после победы Октябрьской революции. М., 1961. С. 233; Чммга А. Ф. Колхозное движение в первое десятилетие Советской власти И Октябрь и советское крестьянство. М., 1977. С. 228.
48 Подробнее об этом см.: Поляков Ю. А. Население Советской России в 1917— 1920 гг. И Проблемы истории русского общественного дви-_ жения и исторической науки. * М., 1981.
49 Файн Л. Е., Ильин Ю. А., Мишарина О. О. Гражданская война и трудовые ресурсы деревни И Социальнодемографические аспекты развития производительных сил деревни. XX сессия Всесоюзного симпозиума по изучению проблем аграрной истории. Тезисы докладов и сообщений. М., 1984.
?° Поляков Ю. А. Указ. соч. II Проблемы истории русского общественного движения и исторической на.уки. С. 174.
“ Поляков Ю. А., Киселев И. Н. Численность и нациальный состав населения России в 1917 г. И Вопр. истории. 1980. № 6; Поляков Ю. А., Киселев И. Н., Устинов В. А. К вопросу о методике опре
деления численности и национального состава населения СССР в 1917—1926 гг. И История СССР. 1981. № 2.
32 Заостровцева И. Б. Ленин о политике «военного коммунизма» И Сб. тр. Ленингр. ин-та советской торговли. Л., 1967. Вып. XXX; Бил-лик В. И. В. И. Ленин о сущности и периодизации советской экономической политики в 1917—1921 гг. и о повороте к нэпу И Ист. зап. Т. 80; Берлин И. Б. Указ, соч.; Соколов С. А. К вопросу о сущности политики «военного коммунизма» И В. И. Ленин о некоторых проблемах истории. Саратов, 1970; Гимпелъсон Е. Г. «Военный коммунизм»: политика, практика, идеология. М., 1973; Поляков Ю. А. Некоторые проблемы истории переходного периода от капитализма к социализму // Основные проблемы переходного периода в СССР: 1917 — 1937 гг. М., 1981. Т. 1; Дмитренко В. П. Советская экономическая политика в первые годы пролетарской диктатуры: Проблемы регулирования рыночных отношений. М., 1986.
53 Амбарцумов Е. А. Анализ В. И. Лениным причин кризиса 1921 г. и путей выхода из него Ц Вопр. истории. 1984. № 4.
Глава первая
1 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 191.
2 Там же. С. 195.
3 Там же. Т. 38. С. 143.
4 Там же. С. 192.
6 Там же. С. 146.
6 Там же. С. 136.
7 Там же. С. 156.
8 Аграрная политика Советской власти (1917—1918 гг.): Документы и материалы. М., 1954. С. 286, 298, 299, 340
285
(Далее: АПСВ); Борьба за Советскую власть в Воронежской губернии, 1917— 1918 гг.: Сб. документов. Воронеж, 1957. С. 254; Борьба большевиков за установление и упрочение Советской власти в Петроградской губернии (1917—1918): Очерки и документы. Л., 1972. С. 386, 430, 431; Тверская губерния в первые годы Советской власти, 1917—1920 гг. Сб. документов. Калинин, 1958. С. 90; и др.
9 Труды I Всероссийского съезда земотделов, комитетов бедноты и коммун. М., 1919. Вып. 1. С. 15.
10 АПСВ. С. 416-417.
11 Там же. С. 417—431.
12 Турчанинов А. В. Пять лет работы Наркомзема // Сел. и лес. хоз-во. 1923. № 7.
С. 140.
13 Ленин, В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 27.
14 Там же. Т. 43. С. 60.
13 Лященко П. Проблемы землеустройства в условиях новой экономической политики// На аграрном фронте. 1925. № 1. С. 25; Он же. История народного хозяйства СССР. М., 1956. Т. 3. С. 97; Бил-лик В. И. В. И. Ленин о сущности и периодизации советской экономической политики в 1917—1921 гг. и о повороте к нэпу // Ист. зап. Т. 80. С. 150; Трапезников С. П. Ленинизм и аграрно-крестьянский вопрос. М., 1976. Т. 1. С. 420-421. Подобную точку зрения разделял и автор настоящей работы. См.: Вилцан М. А., Данилов В. П., Кабанов В. В., Мошков Ю. А. Коллективизация сельского хозяйства в СССР: пути, формы, достижения. М., 1982. С. 50—51.
16 Гимпельсон Е. Г. «Военный коммунизм»: политика, практика, идеология. М., 1973. С. 72; Юрков И. А. Экономи-
ческая политика партии в деревне, 1917—1920. М., 1980. С 35 /
17 Правда. 1918. 5 нояб. /
18 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 199.
19 Там же. С. 201.
20 Там же. С. 204.
21 Восьмой съезд РКП(б): Протоколы. М., 1959. С. 406, 430.
22 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 9-е изд. М., 1983.' Т. 2. С. 109.
23 Там же.
24 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 213.
Поляков Ю. А. Переход к нэпу и советское крестьянство. М., 1967. С. 54.
2'6 Там же. С. 85.
2«в Там же. С. 87.
25 Известия. 1919. 8 июня.
26 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 3. Д. 1114. Л. 44, 44 об.
2’ Там же. On. 1. Д. 372. Л. 18.
28 Там же. Оп. 3. Д. 1114. Л. 44, 44 об.
29 Там же. On. 1. Д. 372. Л. 101, 101 об.
30 Известия. 1919. 10 апр.; СУ. 1919. № 24. Ст. 278; № 14. Ст. 140, 138; № 19. Ст. 226; № 20. Ст. 241; № 21. Ст. 265; № 34. Ст. 336.
34 СУ. 1919. № 10—11. Ст. 114.
32 См.: СУ. 1918. № 99. Ст. 1014; 1919. № 21. Ст. 262; № 27. Ст. 307; № 42. Ст. 403; № 45. Ст. 444.
33 Переписка Секретариата ЦК РКП (б) с местными партийными организациями
(июнь-июль 1919 г.): Сб. документов. М., 1974. Т. VIII. С'. 158.
34 Труды ЦСУ. М., 1922.
Т. VIII. Вып. 2. С. 122—127.
33 СУ. 1919. № 48. Ст. 473, 469; № 50. Ст. 480; № 51. Ст. 498, 503; Декреты Советской власти. М., 1973. Т. VI. С. 222.
36 СУ. 1919. № 2. Ст. 25.
286
I
з7< ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. \Д. 372. Л. 74.
38\СУ. 1919. № 4. Ст. 44.
38 (ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Ou. 1. И. 851. Л. 125.
40 Там же. Л. 75 об.
41 Там же. Д. 372. Л. 74, 76 об
42 Там же. Л. 74 об., 106.
43 Там же. Л. 107.
44 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 50.
45 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 372. Л. 1-4.
46 Декреты Советской власти. М., 1974. Т. VIII. С. 96-100.
47 Правда. 1920. 22 янв.
43 СУ. 1920. № 4-5. Ст. 23; № 19. Ст. 104.
48 СУ. 1920. № 19. Ст. 107; № 21. Ст. 114; № 30. Ст. 150; № 35. Ст. 170; № 42. Ст. 186; № 43. Ст. 194; .№ 52. Ст. 226; № 56. Ст. 250; № 78. Ст. 366.
5» Труды ЦСУ. М-, 1922. Т. VIII, вып. 2. С. 120.
61 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 10. Д. 139. Л. 7.
82 Борьба за установление и укрепление Советской власти
. в Рязанской губернии (1917— 1920 гг.). Рязань, 1957. С. 322; Ист. архив. 1959. № 5. С. 73; Иванова В. И. Деятельность партийных организаций Южного Урала по оказанию помощи крестьянству после освобождения от колчаковщины (1919—1920 гг.)// Вопр. аграрной истории Урала и Западной Сибири. Свердловск, 1965. С. 352; Гимпельсон Е. Г. Советы в
годы интервенции и гражданской войны. М., 1968. С. 376; ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1014. Л. 14; Д. 1569. Л. 147 об.; On. 1. Д. 330. Л. 141; Оп. 6. Д. 1581. Л. 112 об.
83 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 357. Л. 87.
54 Там же. Л. 180.
88 В годы гражданской войны: Иваново-Вознесенские большевики в период иностранной военной интервенции и
гражданской войны. Сб. документов и материалов. Иваново, 1957. С. 197.
86 Морозов Н. М. Организация политической работы в массах в годы гражданской войны (1919—1920 гг.) И Учен, зап. Моск. обл. пед. ин-та им. Н. К. Крупской. 1961. Т. 95. С. 238.
87 Филиппов И. Т. Ленинская программа борьбы за хлеб и ее осуществление в Черноземном центре, 1918—1920 гг. Борисоглебск, 1971. С. 108.
88 Стат. ежегодник 1918 — 1920 гг. Вып. 1. М., 1921. С. 244, 252.
89 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 357. Л. 241.
60 Там же. Л. 217.
61 Дни грозовые: Воронежская организация КПСС в годы гражданской войны (1918— 1920 гг.): Документы и материалы. Воронеж. 1960. С. 187.
62 Ленинский сборник. XXXIV. С. 376; Ленинский сборник. XXXV. С. 145-146; Владимир Ильич Ленин: Биогр. хроника. М., 1978. Т. 9. С. 217.
63 Ленинский сборник. XXXIV» С. 376—377.
64 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 308.
68 Экономическая жизнь. 1920. 21 окт.
66 Там же. 16 сент., 5 окт.; Правда. 1920. 5 и 7 нояб.
67 Обзор главнейших мероприятий по развитию сельскохозяйственного производства и помощи крестьянскому хозяйству (Далее: Обзор...). М., 1920. С. 3, 5.
68 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 851. Л. 118.
68 Обзор... С. 10.
70 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 363. Л. 135.
71 Сельский хозяин. 1917. № 35—36. С. 961; Сергеев Г. С. Из истории создания и деятельности коллективных хо
287
зяйств в первые годы Советской власти (по материалам Тверской губернии) И Из истории Калининской области. Калинин, 1964. С. 71; ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On 1. Д. 26. Л. 57 об.; Д. 460. Л. 226.
72 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 11. Д. 128. Л. 4-9.
73 Там же. Л. 6.
74 Там же. On. 1. Д. 365. Л. 147-148.
75 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 43. С. 80.
76 Восьмой Всероссийский съезд Советов: Стеногр. отчет. М., 1921. С. 267—271.
77 Генкина Э. Б. Переход Советского государства к новой экономической политике, 1921-1922. М., 1954. С. 70— 71.
Глава вторая
1 Данилов В. П. Перераспределение земельного фонда России в результате Великой Октябрьской революции И Ленинский декрет о земле в действии. М., 1979. С. 281.
2 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 12. Л. 43.
3 Першин П. Н. Аграрная революция в России. М., 1966. Т. 2. С. 320.
4 Данилов В. П. Об исторических судьбах крестьянской общины в России // Ежегодник по аграрной истории: Проблемы истории русской общины. Вологда, 1976. Вып. VI. С. 106.
5 Першин П. Н. Первые итоги аграрной реформы: [Вступит, ст.] И Келлер В. и Романенко И. Первые итоги аграрной реформы. Воронеж, 1922. С. 15.
6 Данилов В. П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. М., 1977. С. 97.
7 Подробнее о функциях общины см.: Кабанов В. В. Октябрьская революция и
крестьянская община И зап. Т. 111.
8 14 Данилов В. П.
деление земельного фон России в результате Велик Октябрьской революции Ленинский декрет о земле действии. С. 283—287.
15 АПСВ. С. 286—287.
в
18 ЦГАНХ СССР. Ф. 1562. Оп. 9. Д. 58. Л. 224.
17 Там же. Ф. 478. On. 1. Д. 330. Л. 28; Оп. 6. Д. 1569. Л. 211 об.; АПСВ. С. 319; Богданов А. М. Борьба тульских большевиков за ле-
нинскую аграрную программу (1917—1918 гг.). Тула, 1957. С. 73.
18 Келлер В. и Романенко И. Указ. соч. С. 103.
10 Голос трудового крестьянства. 1918. 11 апр.
20 Вятское хоз-во. 1919. № 10.
С. 15.
21-22 Симбирская губерния в годы гражданской войны: Сб. документов. Ульяновск.
1960. Т. 2. С. 95.
23 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 2010. Л. 100. об.
24 Революция в деревне. М.; Л., 1925. Ч. 2. С. 103.
25 АПСВ. С. 349.
26 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 22. Л. 102.
27 Там же. Оп. 6. Д. 1569. Л. 212.
28 Там же. On. 1. Д. 12. Л. 29.
20 Фефелов В. М. Распределение помещичьих земель в Воронежской губернии в 1917—1918 годах // Изв. Воронеж, пед. ин-та. 1959.
Т. XXVII. С. 74; Серебряков А. О социальной нивелировке крестьянского хозяйства И Сел. и лес. хоз-во. 1923. Кн. 7. С. 241; Отдел рукописных фондов Института истории СССР АН СССР. Ф. 1-В. Раздел VII. Д. 1. Л. 371.
30 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 136. Л. 148; Оп. 5. Д. 8. Л. 2 об.; Оп. 6. Д.
288
14015. Л. 80 об.; Д. 1569. Л. 218—218 об.; ФулинЮ. В. Осуществление декрета О земле в Центрально-Зёмледельческом районе И Ленинский декрет о земле в действии. М., 1979. С. 95.
31 Пббеда Октябрьской социалистической революции в Нижегородской губернии. Сб. документов. Горький, 1957. С. 517.
з2-зз ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1015. Л. 151.
34 Земельный вопрос в нашей губернии: Очерк деятельности Курского губернского земельного отдела. Отчет 8-му губернскому съезду Советов за период с 1 января по 1 июня 1921 г. Курск. 1921. С. 8—12.
35 Отчет Курского губернского земельного отдела губернскому съезду Советов. Курск. 1919. С. 17.
36 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1569. Л. 211.
37 Там же. Ф. 1562. Оп. 56. Д. 76.
38 Там же. Ф. 478. On. 1. Д. 851. Л. 44.
38 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. •Д. 1015. Л. 43 об.
40 Там же. Л. 80 об.; Оп. 20. Д. 98. Л. 148.
41 Там же. Л. 75—76.
42 Литвин А. Л. Крестьянство Среднего Поволжья в годы гражданской войны. Казань, 1972. С. 81.
43 СУ. 1918. № 82. Ст. 864.
44 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 15.
45 Там же. Л. 15 об.
46 Там же. Оп. 20. Д. 48. Л. 19, 33—34.
47 АПСВ. С. 372.
48 Там же. С. 374; ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 136. Л. 284, 294, 296; Победа Октябрьской революции в Нижегородской губернии. Сб. документов. Горький. 1957. С. 515.
48 а См. об этом: Гурвич И. Экономическое положение русской деревни. М., 1941. С 92_____93.
48б ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1533. Л. 42—42 об.
48 Там же. Он. 3. Д. 1099. Л. 40.
30 Революция в деревне. Ч. 1. С. 61.
51 Симбирская губерния в годы гражданской войны. Сб. документов. Ульяновск. 1960. Т. 2. С. 95.
52 СУ. 1919. № 39-40. Ст. 384.
33 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 20. Д. 35. Л. 3.
34 Сборник распоряжений по социалистическому землеустройству. Грязовец, 1921. С. 79.
33 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1016. Л. 96.
36 Там же. Л. 70—71, 111 об.
37 Там же. Д. 1610. Л. 63—67. 37а Там же. Д. 1119. Л. 56 об.
38 Там же. Д. 1016. Л. 124.
38 Там же. Л. 70.
60 СУ. 1920. № 35. Ст. 170.
61 Там же. № 52. Ст. 226.
62 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1881. Л. 14.
83 Там же. Д. 2010. Л. 1—90; Д. 2008. Л. 88-90.
64 Продовольственная газета. 1921. 24 марта.
64а Малявский А. Д. Крестьянское движение в России в 1917 г.: Март — октябрь. М., 1981. С. 209—210.
в4б Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 23. С. 270.
63 Беднота. 1918. 22 авг.
66 Крестьянское движение в 1917 г. М., 1927. С. 51; Ку-банин М. Первый передел земли в 1918 г. И Аграрная революция. М., 1928. Т. 2. С. 224.
67 Ленинский сборник. XXXV. С. 62.
68 Мордовия в период упрочения Советской власти и гражданской войны: Документы и материалы. Саранск, 1959. С. 273.
289
39 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 724. Л. 38; Д. 1119. Л. 57-58; Д. 1821. С. 43.
70 Там же. Д. 2010. Л. 1.
71 Першин П. Н. Участковое землепользование в России. Хутора и отруба, их распространение за десятилетие 1907—1916 гг. и судьбы во время революции, 1917— 1920 гг. М., 1922. С. 38.
72 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 2010. Л. 9.
73 Там же. Д. 2008. Л. 89 об.; Д. 2010. Л. 13 об.
74 Там же. Д. 2010. Л. 73 об.
75 Там же. Д. 1016. Л. 325.
76 Там же. Д. 1569. Л. 202 об.
77 Там же. Д. 2010. Л. 23 об.
78 Там же. Д. 2010. Л. 1-90.
79 Урожаи хлебов и трав в Смоленской губернии в 1913 г. Смоленск. 1914. С. 9, 16, 21, 25.
80 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 2010. Л. 91—92.
81 Кириллов И. А. Очерки землеустройства за три года революции, 1917—1920. Пг. 1922. С. 61-62.
82 Студеное А. Значение осуществления трудового хозяйства для жизни государства // Земля. 1918. № 4—5. С. 16.
83 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 2010. Л. 1-105.
84 Революция в деревне. Ч. 1. С. И.
88 Обновленная деревня. Л., 1925. С. 55.
86 Феноменов М. Я. Современная деревня: Опыт краеведческого обследования деревни. Л.; М., 1925. Ч. II. С. 94.
87 С околов-Микитов И. Избранное. М., 1970. С. 294.
88 Ду небу рг А. Забытый край. Экономический быт крестьян Недашецкой волости Тихвинского уезда Череповецкой губернии И Революция в деревне. С. 48—49.
89 Там же. С. 49—50.
90 Цит по: Маковский Д., Мо-
рыганов А. Социалистическая перестройка хуторской деревни. Смоленск, 1936* С. 116-117. J
91 Ленин В. И. Поли. сЬбр. соч. Т. 37. С. 322. I
92 Колхозы во второй сталинской пятилетке. М., 1939. С. 1.
93 Книпович Б. Н. Очерк деятельности Народного комиссариата земледелия за 3 года (1917—1920 гг.). М., 1920. С. 44. См. также: О земле. М., 1921. Вып. 1. С. 40.
94 М. А. Краев предположил, что на землях бывших помещичьих хозяйств было организовано примерно 3,3 тыс. колхозов, на базе хуторов — 100, всего же на базе экспроприированных хозяйств было создано около 4 тыс. колхозов.На надельных землях образовалось около 2 тыс. колхозов (Краев М. А. Победа колхозного строя в СССР. М., 1954. С. 211).
95 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4. Д. 69. Л. 18.
96 Там же. Л. 23.
97 Красный архив. 1939. № 5. С. 30.
98 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 203. Л. 3—4.
99 Там же. Оп. 3. Д. 1157. Л. 44-56.
100 Губенко П. Т. Из истории колхозного строительства (1917-1919 гг.) // Тр. Саратов. ин-та механизации с. х. им. М. И. Калинина. Саратов. 1958. Вып. 12. С. 22.
101 Экономическая жизнь Поволжья. Саратов. 1919. Вып. 2. С. 34.
102 Устюжанин Е. И. Первые коллективные хозяйства в Татарии (1918—1920 гг.) // Уч. зап. Казан, ун-та. История. Т. 114, кн. 5. С. 97,
103 ЦГАНХ СССР. Ф. 4106. Оп. 3. Д. 1761. Л. 197.
104 Догаева В. П. Распределение земель в Пензенской гу-
290
\бернии в 1918 г. // Из истории социалистического преобразования сельского хозяйства. Рязань. 1974. С. 29.
108 Тверской край. 1926. № 4 (8).
G. 19.
106 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л 62 об.
107 История СССР. 1959. № 5. С. 88.
108 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 78.
109 АПСВ. С. 407.
110 Там же. С. 424, 427.
111 Установление и упрочение Советской власти в Вятской губернии: Сб. документов. Киров, 1957. С. 459-496.
112 Шпаковский В. В. Начало социалистического переустройства сельского хозяйства в 1918—1920 гг. (по материалам Тамбовской губернии) // Уч. зап. Тамбов, гос. пед. ин-та. 1958. Вып. 17. С. 27.
113 Красный архив, 1939. № 5. С 29
111 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 204; Д. 60. Л. 177 об., 198, 204, 218; Оп. 5. Д. 8. Л. 161 об.; Д. 523. Л. 1—198; Оп. 6.
. Д. 1569. Л. 142 об.; Ф. 1562. ’ Оп. 9. Д. И. Л. 265-266.
113 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4. Д. 60. Л. 7.
118 Там же. Л. 11—20 об.
117 Там же Л. 7.
118 Конюков И. А. Коллективное землевладение: Из итогов четырехлетнего опыта. М., 1923. С. 32, 90.
и» ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4. Д. 195. Л. 15-17.
120 Там же. Оп. 6. Д. 1557. Л. 22-27.
121 Шарапов Г. В. Разрешение аграрного вопроса в России после победы Октябрьской революции. М., 1961. С. 213.
122 Стат, ежегодник, 1918—1921. М., 1921. Вып. 1. С. 284— 326.
123 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 12. Л. 43-48.
124 Там же. Л. 43.
125 Там же.
126 Там же. Л. 47.
127 Там же.
128 Там же. Л. 48.
129 АПСВ. С. 418 (ст. 9).
130 Там же. С. 441—461.
131 Сб. распоряжений по социалистическому землеустройству. Грязовец, 1921. С. 67
132 АПСВ. С. 231—251.
133 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1696. Л. 1 об.— 2.
134 Там же.
136 Берзин А. Итоги землеустроительной и переселенческой кампании 1920 г. // Сел. и лес. хоз-во, 1921, № 1-3. С. 217.
138 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 275. Л. 45.
137 Там же. Оп. 6. Д. 1569. Л 195
138 Красный пахарь. 1920. № 8. С. 4.
139 Берзин А. Указ. соч. // Сел. и лес. хоз-во. 1921. № 1-3. С. 218-219.
140 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1565. Л. 121 об.
141 Там же. Д. 1569. Л. 24.
142 Келлер В. и Романенко И. Указ. соч. С. 73, 77.
143 Там же. С. 93.
144 Материалы по перспективному плану развития сельского и лесного хозяйства, 1928/29-1932/33 гг. М., 1929. Ч. 1. С. 27.
145 К вопросу об очередных задачах работы в деревне. Материалы к XV съезду ВКП(б). М.; Л., 1927. 1927. q U2______ИЗ.
146 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 148-149.
147 Там же. Оп. 6. Д. 1696. Л. 1-2.
14S-1M Келлер В. и Романенко И. Указ. соч. С. 45—46.
4° Материалы по истории аграрной революции в России. М., 1928. Т. 1. Табл. 2.
131 К вопросу об очередных задачах работы в деревне. С. 112—113.
291
152
153
154
155
156
157
158
159
160
161
162
163
161
165
166
167
168
169
170
171
172
173
174
Материалы к XV съезду ВКП(б). С. 112-113; ЦГАНХ СССР. Ф. 478.
Ou. 1. Д. 363. Л. 161 — 161 об.
АПСВ. С. 335, 362—363.
ЦГАНХ СССР. Ф. 478.
Оп. 6, Д. 2010. Л. 11, 15 об., 23 об., 25 об., 27, 31, 36, 39 об., 44 об., 45, 46, 51, 52 об., 54, 57 об., 69, 79 об., 83, 90.
Экономическая жизнь. 1919. 4 дек.
Восьмой съезд РКП(б): Протоколы. М., 1959. С. 255. Там же.
ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1581. Л. 215, 215 об.
Материалы по перспективному плану развития сельского и лесного хозяйства (1928/29-1932/33 гг.). М. 1929. Ч. 5. С. 26—27.
К вопросу об очередных задачах работы в деревне.
С. 112-113.
Материалы по перспективному плану развития сельского и лесного хозяйства (1928/29-1932/33 гг.). Ч. 5. С. 26—27.
ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1698. Л. 1.
Там же. Д. 1838. Л. 91. Там же. Д. 2010. Л. 1 — 105. Там же. Д. 2080. Л. 5.
Там же. Д. 1569. Л. 219.
Там же. Л. 234.
Там же. Д. 1839. Л. 16.
Там же. Л. 16 об.
Там же. Оп. 5. Д. 275. Л. 45.
Там же. Оп. 6. Д. 1569.
Л. 19, 122, 219.
Там же. Л. 20 об.
Там же. Л. 107 об., 120 об. Сб. положений, декретов, инструкций и циркулярных распоряжений по социалистическому землеустройству. Пг., 1919; Узаконения и распоряжения по вопросам социалистического землеустройства. Казань, 1919; Сб.
/
законов, постановлений /и циркуляров по социалистическому землеустройству! и землепользованию. Белозерск, 1920; Сводка законоположений Советской власти по земельному вопросу, составленная Центральным информационным бюро при отделе управления Петрогуб-исполкома. Пг., 1920; Справочник по социалистическому землеустройству. Владимир, 1920. Вып. 1; и др.
175 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1569. Л. 181-188.
176 Там же. Д. 1838. Л. 137.
177 Уже к 1921 г. были закончены разработкой две важные темы: оптимальные размеры земельной площади сельскохозяйственного предприятия; методы определения количественного эффекта землеустроительных работ. Наркомзем ходатайствовал 21 марта 1921 г. перед Госиздатом о срочном издании этих работ (см.: ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1838. Л. 48, 48а), каковые и вышли спустя некоторое время, выдержав несколько изданий (см.: Чаянов А. В. Оптимальные размеры сельскохозяйственных предприятий. Из работ научно-исследовательского института сельскохозяйственной экономики при сельскохозяйственной академии им. К. Тимирязева, 3-е изд. М., 1928; Методы количественного учета эффекта землеустройства: Сб. статей/Под ред. А. Чаянова. М., 1925).
178 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1163. Л. 5.
179 Там же. Л. 42—42 об.
180 Там же. Л. 91-94, 112— 118.
Глава т ретья
1 Шенкман И. Эволюция русского экспорта // Соц. стр-во. 1924. № 1. С. 139—140.
292
2\цГАОР СССР. Ф. 4085. \Оп. 9а. Д. 167. Л. 43.
3 \Юрков И. А. Экономическая политика партии в деревне. 1917—1920. М., 1980. С. 62-63.
4 Из истории кооперативного движения. 1914—1924. М., 1924. С. 28.
5 ЦГАНХ СССР. Ф. 3429. On. 1. Д. 234. Л. 42-47.
6 Там же. Л. 43.
7 Стат. ежегодник, 1918—' 1920. М., 1921. Вып. 1. С. 349, 355 и др.
8 Степанов П. С. Смоленщина после гражданской войны. Смоленск, 1959. С. 9—10.
9 Гордеев Г. С. Сельское хозяйство в войне и революции. М.; Л., 1925. С. 121.
10 Стат, ежегодник, 1918— 1920. Вып. 1. С. 278—348.
11 Итоги разработки сельскохозяйственной переписи 1920 г. по типам и группам хозяйств Центрально-Земледельческого района. М., 1926.
С. XXII—XXIII.
12 Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918—1923. М., 1924. С. 98.
13 Там же. С. 421.
Л Брук Б. Л. Крестьянское хозяйство в 1920—21 гг. (период продразверстки) по 29 крестьянским бюджетам, обследованным в Воронежском уезде. Воронеж, 1923. С. 26.
15 Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918—1923. С. 148.
18 Там же. С. 129.
17 Там же. С. 132, 133.
18 Там же. С. 129.
19 Там же. С. 132.
29 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 2. Д. 130. Л. 346—346 об.
21 Сб. стат, сведений по Союзу ССР. С. 136.
22 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 851. Л. 188; Оп. 4. Д. 72. Л. 310.
23 Поляков Ю. А. Переход к нэпу и советское крестьянство. М., 1967. С. 71; Гор-
деев Н. С. Указ. соч. С. 129. 24 ЦГАНХ СССР. Ф. 478.
Оп. 3. Д. 1114. Л. 44.
25 Там же. On. 1. Д. 375. Л. 110.
26 Сб. стат, сведений по Союзу ССР. С. 393.
27 Декреты Советской власти. М., 1975. Т. 7. С. 377—382.
28 Юрков И. А. Указ. соч. С. 62.
29 Степанов И. П. Изменения в экономическом положении крестьянского хозяйства Московской губернии за время войны и революции // Вести, сел. хоз-ва. 1924. № 1. С. 11.
30 АПСВ. С. 137, 144.
31 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 618. Л. 5.
32 Там же. Л. 58.
33 Там же. Д. 1533. Л. 12.
34 Борьба за власть Советов в Вологодской губернии (1917—1919 гг.): Сб. документов. Вологда, 1957.
С. 117; ЦГАНХ СССР.
Ф. 478. Оп. 4. Д. 36. Л. 29; Борьба за установление и укрепление Советской власти в Рязанской губернии (1917—1920 гг.). Рязань, 1957. С. 189; Борьба трудящихся Орловской губернии за установление Советской власти в 1917—1918 гг. (Сб. документов). Орел, 1957.
С. 188.
35 Месяцев П. Ближайшие пути хозяйственного строительства // О земле. М., 1921. Вып. 1. С. 15.
36 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1016. Л. 70 об., 238.
37 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 279.
38 Струмилин С. Г. Динамика батрацкой армии в СССР II Наемный труд в сельском хозяйстве: Статистико-экон, сб. М., 1926. С. 12-15.
39 Базаров В. К вопросу о развитии батрачества в послереволюционные годы // Сел.
293
хоз-во на путях восстановления. М., 1925.. С. 383-384.
4°-41 Групповые итоги сельскохозяйственной переписи 1920 г. (по губерниям и районам). М., 1926. С. 229-254.
42 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1838. Л. 128, 128 об.
43 Там же. Л. 160, 160 об.
44 Там же. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 225. Л. 47.
45 Там же.
46 Там же. Л. 47 об.
47 Там же. Л. 48.
48 АПСВ. С. 114, 144.
48 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1016. Л. 203— 223.
60 Там же. Л. 209.
34 Крестьянское хозяйство за время войны и революции. М., 1923. С. 64.
32 Вайнштейн А. Л. Обложение и платежи крестьянства в довоенное и революционное время. М., 1924. С. 112.
63 Брук Б. Л. Указ. соч. С. 11.
84 Струмилин С. Г. На хозяйственном фронте. М.; Л., 1925. Табл. 7.
33 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 2. Д. 400. Л. 98.
56 Материалы по экономике Орловской деревни, 1926— 1927 гг. К вопросу о расслоении крестьянского хозяйства. Орел, 1928. С. 70.
37 Хрящева А. И. Группы и классы в крестьянстве. М., 1924. С. 84.
38 Вести, статистики. 1923. № 1-4. С. 150.
5е ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1581. Л. 39.
60 Там же. Оп. 4. Д. 36. Л. 33 об.
61 Там же. Оп. 6., Д. 1838. Л. 128 об.
62 Там же. Д. 1569. Л. 22.
63 Там же. Ф. 1562. Оп. 9. Д. 74. Л. 34.
64 Поляков 10. А. Социально-экономические итоги аграрных преобразований Октябрьской революции
(1917-1920 гг.). М., 1964. С. 63-64.
63 Макарова С. Л. Аграрные преобразования Октябрьской революции в центральных районах России (Анализ анкет, составленных весной 1918 г.) // Ист. зап. Т. 100. С. 305.
66 Борьба за установление Советской власти в Симбирской губернии (март 1917 — июнь 1918 гг.). Сб. документов. Ульяновск. 1957. С. 213 — 214.
67 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1015. Л. 303.
в7а Там же. Д. 1017. Л. 53 об.
68 Там же. Д. 1016. Л. 183.
68 Там же. Л. 197.
70 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1581. Л. 38 об.
71 Земельный вопрос в нашей губернии: Очерк деятельности Курского губернского земельного отдела: Отчет 8-му губернскому съезду Советов за период с 1 января по 1 июня 1921 г. Курск, 1921. С. 70-71.
72 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 275. Л. 24-24 об.
73 Зеленин И. Е. Совхозы в первое десятилетие Советской власти, 1917—1927. М., 1972. С. 166.
7за ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1017. Л. 53.
7з6 Стат, ежегодник 1918— 1920. Вып. 1. С. 84-85.
74 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1581. Л. 58.
75 Там же. Л. 94—94' об.
76 Медведев В. К. Поволжская деревня в период комбедов. Саратов, 1966. С. 48.
77 Медведев Е. И. Гражданская война в Среднем Поволжье (1918—1919 гг.). Саратов, 1974. С. 226.
78 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 68.
79 СУ. 1918. № 83. Ст. 879.
80 СУ. 1919. № 41. Ст. 387.
81 Декреты Советской власти.
294
М., 1968. Т. IV. С. 303.
82 ЦГАНХ СССР. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 531. Л. 456.
83 Там же.
84 Там же. On. 1. Д. 745. Л. 22—23.
85 Советы в эпоху «военного коммунизма», 1918—1921.
М., 1929. Ч. II. С. 321.
86 Струмилин С. Г. На хозяйственном фронте. М.; Л., 1925. С. 242-246.
87 Струмилин С. Г. На плановом фронте, 1920—1930. М., 1958. С. 57; Попов П. Производство хлеба в РСФСР и федерирующих с ней республиках. М., 1921. С. 47.
88 Литошенко Л. Указ. соч. // Бюл. ЦСУ. 1923. № 75.
С. 45.
88 Там же.
80 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 168.
81 Там же. С. 312.
82 Там же. С. 277.
83 Там же.
84 Стат, ежегодник, 1918—1920. Вып. 1, разд. VII. С. 1—50.
85 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 2. Д. 130. Л. 166.
•г96 Там же. Ф. 1943. On. 1. Д. 693. Л. 34—35.
87 Первушин С. А. Движение вольных цен в годы революции. М., 1921; Он же. Вольные цены и покупательная сила русского рубля, 1917— 1921 гг. Иг.; М., 1922; и др.
88 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 2. Д. 130. Л. 155—179.
88 Там же. Оп. 6. Д. 1424. Л. 34.
100 Там же. Ф. 1943. On. 1 «б». Д. 64. Л. 131—132.
101 Там же. Ф. 478. Оп. 2. Д. 130. Л. 159.
102 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 363.
103 Ларин Ю. Итоги, пути, выводы новой экономической политики. М., 1923. С. 136.
104 Жирмунский М. М. Частный торговый капитал в народ
ном хозяйство СССР. М., 1927. С. 39.
108 Струмилин С. Г. На плановом фронте, 1920—1930 гг. М., 1958. С. 243.
106 Дмитренко В. П. Итоги обобществления товарооборота в 1917—1920 гг. // Ист. зап. Т. 79. С. 239; Гимпелъ-сон Е. Г. «Военный коммунизм»: политика, практика, идеология, С. 159.
107 Попов П. Производство хлеба в РСФСР и федерирующих с ней республиках. М., 1921. С. 47.
Глава четвертая
1 Декреты Советской власти. М., 1957. Т. 1. С. 141 — 142.
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 352.
3 ЦГАНХ СССР. Ф. 3429. On. 1. Д. 2; Л. 13; Д. 25. Л. 3-5 об.; Д. 39. Л. 9; Владимир Ильич Ленин: Биогр. хроника. Т. 5. М., 1974. С. 267.
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36, С. 352.
8 Декреты Советской власти. М., 1959. Т. 2. С. 273—274, 441—444; М., 1968. Т. 4. С. 133, 135, 139, 208, 268, 525—526.
6 Народный комиссариат финансов к VIII съезду Советов. М., 1920. С. 12.
’ СУ. 1918. № 25. Ст. 346.
8 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 629. Л. 5—6; СУ. 1918. № 82. Ст.' 864. И. 8.
8 СУ. 1918. № 80. Ст. 841.
10 Комитеты бедноты: Сб. документов и материалов. М., 1933. Т. 2. С. 43—51.
11 ЦГАСА. ф. 10. On. 1. Д. 11. Л. 133—134; Ф. 33986. Оп. 2. Л. 205—206; Борьба за установление и упрочение Советской власти в Рязанской губернии (1917—1920 гг.). Рязань. 1957. С. 249.
295
12 Сталин И. В. Соч. Т. 4. С. 214-215.
13 Ленинский сборник. XXIV. С. 44.
14 СУ. 1919. № 12. С. 121.
13 Дьяченко В. П. Советские финансы в первой фазе развития социалистического государства. 1917—1925 гг. М., 1947. Ч. 1. С. 150.
18 СУ. 1918. № 82. Ст. 864.
17 СУ. 1918. № 99. Ст. 1012; 1919, № 14. Ст. 141.
18 СУ. 1919. № 14. Ст. 142.
19 СУ. 1919. № 51. Ст. 498.
20 Изв. Наркомфина, 1919. № 1—2. С. 26.
21 Роспись общегосударственных доходов и расходов РСФСР на июль — декабрь 1918 г. М., 1919. С. 11.
22 Изв. Наркомфина, 1920. № 20. С. 12.
23 СУ. 1918. № 68. Ст. 732; № 70. Ст. 768; № 81. Ст. 857; ЦГАНХ СССР. Ф. 1943. Оп. 4. Д. 4. Л. 7.
24 Три года борьбы с голодом. М., 1920. С. 83.
25 Дьяченко В. П. Указ. соч. С. 79.
26 СУ. 1918. № 81. Ст. 846.
27 СУ. 1918. № 93. Ст. 931.
28 Дьяченко В. П. Указ. соч. С. 176.
29 Там же. С. 176; Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918-1923. М., 1924. С. 6.
30 Вайнштейн А. Л. Обложения и платежи крестьянства в довоенное и революционное время. М., 1924. С. 47.
31 Там же.
32 Там же. С. 48, 117, 120.
33 Там же. С. 63.
34 Юрков А. И. Экономическая политика партии в деревне, 1917—1920. М.,
1980. С. 130.
39 Вайнштейн А. Л. Указ, соч. Приложение, табл. 4.
38 Наше денежное обращение. Сб. материалов. М., 1926. С. 152, 190. Табл. 102, 158; Кузовков Д. Основные элементы распада и восстанов
ления денежной системы. М., 1925. С. 160.
37 Декреты Советской власти. М., 1968. Т. IV. С. 292—294.
38 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 7.
39 Там же. С. 44.
40 Там же. Т. 45. С. 74.
41 Советы в эпоху «военного коммунизма». М., 1929.
Ч. П. С. 20.
42 Орлов Н. Система продовольственных заготовок (к Оценке работ заготовительных экспедиций А. Г. Шлих-тера). Тамбов, 1920. С. 12.
43 Феноменов М. Я- Современная деревня: Опыт краеведческого обследования одной деревни. М.; Л. 1925. Ч. II. Старый и новый быт. С. 34.
44 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 2010. Л. 99 об.
49 Советы в эпоху «военного коммунизма». Ч. II. С. 321.
48 Там же.
47 Большаков А. М. Деревня, 1917-1925. М., 1927. С. 91.
48 Потапенко В. А- Записки продотрядника, 1918— 1920 гг. Воронеж, 1973. С. 72.
49 Советы в эпоху «военного коммунизма». Ч. П. С. 320.
90 Экономическое строительство. Кострома, 1920. № 10. С. 29.
91 Курская губерния в годы иностранной интервенции и гражданской войны, 1918— 1920 гг. Воронеж, 1967. С. 84—85.
93 ЦГАНХ СССР. Ф. 1943. Оп. 3. Д. 508. Л. 237.
93 Стат, ежегодник, 1918— 1920 гг. Вып. 1. С. 87.
94 Залесский М. Я. Налоговая политика Советского государства в деревне. М., 1940. С. 27.
?? Стат, ежегодник, 1918— 1920 гг. Вып. 1, разд. XI. С. 2-3.
98 Четыре года продовольственной работы: Ст. и отчетные материалы. М., 1922.
С. 18.
296
57 Второй год борьбы С ГОЛОДОМ. Краткий отчет о деятельности Народного комиссариата по продовольствию за 1918—1919 гг. М., 1919. С. И.
58 Стат. ежегодник, 1918— 1920 гг. Вып. 1, разд. XI. С. 2.
59 Там же.
60 Внутренняя торговля Союза ССР за X лет. М., 1928. С. 35—36; Советское народное хозяйство в 1921 — 1925 гг. М., 1960. С. 318.
61 Стат. ежегодник, 1918—
1920 гг. Вып. 1, разд XI. С. 2; Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918—1923. М., 1924. С. 428-430.
63 Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918—1923. М., 1924. С. 428-430.
0 3 Там же. С. 418—430.
0 4 Там же. С. 428—430.
0 5 Там же.
0 0 Там же. С. 418.
0 7 Там же. С. 432; Вайнштейн А. Л. Указ. соч. С. 70.
0 8 Вайнштейн А. Л. Указ, соч. С. 71.
0 9 Попов П. Производство хлеба в РСФСР и федерирующих с нею республиках (хлебная продукция). М., 1921. С. 49.
70 Крицман Л. И. Пролетарская революция и деревня. М.; Л., 1929. С. 100.
71 Большаков А. М. Указ. соч. Q 51_____52.
72 Бюллетень ЦСУ, 1923. № 75. С. 58-59.
73 Десятый съезд РКП (б). Март 1921. Стеногр. отчет. М., 1963. С. 417.
74 Тамбовский пахарь. 1921. 27 февр.
75 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 330. Л. 197.
70 Там же. Ф. 1943. On. 1. Д. 693. Л. 32—33.
77 Там же. Ф. 478. Оп. 6. Д. 2010. Л. 89.
78 ЦГАОР СССР. Ф. 130. Оп. 5. Д. 779. Л. 20—21.
79 Ленин В- И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 159.
80 Сб. законов и постановлений Временного правительства. Пг., 1917. Вып. 1. Ст. 52. С. 136; Вести. Временного правительства. 1917. 2 мая.
81 СУ. 1918. № 78. Ст. 820. 83 СУ. 1918. № 87—88. Ст. 905.
83 Восьмой съезд РКП(б): Протоколы. М., 1959. С. 403— 404.
84 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1983. Т. 2. С. 123; 7-й Всероссийский съезд Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и -казачьих депутатов, 5—9 декабря 1919 г. в Москве: Стеногр. отчет. М., 1920. С. 168.
85 СУ. 1919. № 42. Ст. 404.
80 СУ. 1919. № 57. Ст. 543.
87 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 357. Л. 14-14 об.
88 СУ. 1920. № 8. Ст. 49.
89 Крестьянство и трудовая повинность. М., 1920. С. 6—16.
90 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 307.
91 СУ. 1919. № 60. Ст. 563.
93 Вопросы истории народного хозяйства СССР. М., 1957. Ст. 487—488; Гладков И. А. Очерки советской экономики 1917—1920 гг. М., 1956.
С. 319; Из истории Московского края: Сб. трудов Моск. обл. пед. ин-та. М., 1975. Т. 2. С. 92; Решающие победы советского народа над интервентами и белогвардейцами в 1919 г. М., 1960. С. 612; Симбирская губерния в годы гражданской войны. Т. 2. С. 272.
93 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 317—318.
94 История социалистической экономики: В семи т. Т. 1. С. 287.
98 История КПСС. Т. 3. Кн. 2. С. 314; Краткий очерк продовольственного транспорта (1918—1920 гг.). М.,
297
1920. С. 19; Курская губерния в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны (1918— 1920). Воронеж, 1967. С 997 992
98 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 170 об.
97 Народное хозяйство. М., 1922. № 8. С. 53.
98 Гладков И. А. Указ. соч. С. 387; Большевики Татарии в годы иностранной интервенции и гражданской войны (август 1918 — декабрь 1920): Сб. документов. Казань, 1961. С. 208; Из истории гражданской войны: Сб. документов и материалов. Т. 3.
99 Шварц Н. Н. Устройство тыла 16-й армии в июльском наступлении Западного фронта в 1920 г. М., 1936. С. 24.
100 Саратовская партийная организация в годы гражданской войны: Документы и материалы. 1918—1920 гг. Саратов, 1958. С. 207.
101 Галинин М. И. Вопросы советского строительства. М., 1958. С. 45.
102 Декреты Советской власти. Т. VI. С. 324-325; Ленинский сборник. XXIV. С. 66.
103 Гимпельсон Е. Г. Советы в годы иностранной интервенции и гражданской войны. М., 1968. С. 355; Гусев С. И. Трудовые мобилизации и трудовые армии в-Саратовской губернии. Материалы к IX съезду РКП(б). М., 1920. С. 8.
101 Борьба за Советскую власть на Белгородщине.' Март 1917 г,— март 1919 г.: Сб. документов и материалов. Белгород, 1967. С. 167— 168, 206; Медведев Е. И. Гражданская война в Среднем Поволжье (1918— 1919 гг.). Саратов, 1974.
С. 217.
103 Шарапов Г. В. Разрешение аграрного вопроса в России после победы Октябрьской революции. М., 1961.
С. 193-194; ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1015. Л. 84. об.; Мордовия в период упрочения Советской власти и гражданской войны: Сб. документов. Саранск, 1959. С. 226.
106 Красный архив. 1936. Т. 6. С. 35.
107 Поляков Ю. А. Переход к нэпу и советское крестьянство. С. 219—220.
108 Баевский Д. А. Очерки по истории хозяйственного строительства периода гражданской войны. М., 1957. С. 102; Аникст А. Организация рабочей силы в 1920 г. М., 1921. С. 59.
109 Вайнштейн А. Л. Указ, соч. Приложение, табл. 4.
110 СУ. 1921. № 53. Ст. 373. 111 СУ. 1918. № 55. Ст. 610. 112 СУ. 1918. № 60. Ст. 664.
113 Андреев В. М. Под знаменем пролетариата. М., 1981. С. 106.
114 Война и революция. М.,
1925. Кн. 1. С. ИЗ.
115 Там же. С. 114.
119 Декреты Советской власти. М., 1976. Т. VIII. С. 32; Т. X. М., 1980. С. 214.
117 Война и революция. С. 116, 177.
118 Вайнштейн А. Л'. Указ, соч. Приложение, табл. 4.
119 Перечень местных налогов и сборов, взимавшихся в 1919 г., см.: Смирнов М- А.
I Местные финансы. М., 1926. ГС. 107.
120 Вайнштейн А. Л. Указ, соч. Приложение, табл. 4.
Глава пятая
1 Бюллетень ЦСУ. 1923. № 75. С. 41.
2 Там же. С. 42.
3 Костров Н. И., Никитин И. П., Эмме А. А,
293
Очерки организации крестьянского хозяйства. М., 1925. Приложение. С.
129, 157; Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918— 1923. М., 1924. С. 416.
4 Стат, ежегодник, 1918—1920. М., 1921. Вып. 1. С. 85.
5 Дмитриенко В. П. Итоги обобществления товарооборота в 1917—1920 гг. // Ист. зап. Т. 79. С. 231.
8 Гимпельсон Е. Г. «Военный коммунизм»: политика, практика, идеология. М., 1973. С. 67.
7 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 3. С. 141.
8 Стат, ежегодник. Вып. 1. С. 88—91; Вайнштейн А. Л. Указ. соч. С. 63.
8 Большаков А. М. Деревня, 1917—1927. М., 1927. С. 100.
10 Ленин В. И. Поля. собр. соч. Т. 39. С. 276.
11 Лосицкий А. Потребление хлеба и мяса сельским населением в 1918—1919 году // Бюл. ЦСУ. 1920. № 19-20. С. 5.
12 Струмилин С. Г. На плановом фронте. М., 1958. С. 29.
13 Сб. стат, сведений по Союзу ССР, 1918—1920. М., 1924. С. 402.
14 Струмилин С. Г. Указ, соч. С. 27.
13 Состояние питания сельского населения СССР, 1920— 1924 гг. (по данным периодических обследований питания, производимых б. отделом статистики потребления ЦСУ). М., 1928. С. 53.
16 Состояние питания городского населения СССР, 1919—1924 гг. (по данным периодического обследования питания населения, производимого отделом статистики потребления ЦСУ). М., 1926. С. 37.
17 Там же. С. 14.
18 Состояние питания сельского населения СССР. С. 54, 61—65.
18 Большаков А. М. Указ. соч. С. 169.
20 Степанов И. П. Изменения в экономическом положении крестьянского хозяйства Псковской губернии за время войны и революции // Вести, сел. хоз-ва, 1920. № 1. С. 8.
21 Стат. ежегодник, 1918— 1920 гг. М., 1922. Вып. 2. С. 342.
22 Ларин IO., Крицман Л. Очерк хозяйственной жизни и организации народного хозяйства Советской России, 1 ноября — 1 июля 1920 г. М., 1920. С. 18.
23 ЦГАНХ СССР. Ф. 1943. Оп.
3. Д. 272. Л. 19, 43.
24 Бляхер Я. Современное землепользование по данным специальной анкеты ЦСУ // Вести, статистики. 1923. Кн. XIII, № 1—4, С. 142-144, 152.
23 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1016. Л. 50.
26 Нершин П. Н. Аграрная революция в России. М., 1966. Кн. 2. С. 255, 257; ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1015. Л. 84 об.
27 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1001. Л. 100.
28 ЦГАСА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 9. Л. 88.
28 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1569. Л. 21 об.
30 Там же. Д. 1424. Л. 70.
31 Там же. Л. 8.
32 ЦГАОР СССР. Ф. 1235. Оп.
2. Д. 44. Л. 16.
33 ЦГАНХ СССР. Ф. 2077. Оп. 2. Д. 3. Л. 164.
34 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1581. Л. 44 об.; Д. 1016. Л. 125.
38 Там же. On. 1. Д. 135. Л. 148. Литвин А. Л. Крестьянство Среднего Поволжья в годы гражданской войны. Казань, 1972. С. 79.
38 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1094. Л. 51-51 об.
299
37 Догаева В. П. Распределение земель в Пензенской губернии в 1918 г. И Из истории социалистического преобразования сельского хозяйства, Рязань, 1974. С. 7.
38 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 3. Д. 1157. Л. 55-56; Медведев Е. И. Аграрные преобразования Октябрьской революции в Среднем Поволжье Ц Ленинский Декрет о земле в действии. М., 1979. С. 132.
39 Бляхер Я. Указ. соч. // Вести, статистики, 1923. Кн. XIII, № 1-4. С. 142-144, 152.
40 Экономическое расслоение крестьянства в 1917 и 1919 гг. М., 1922. С. 12.
41 Степанов И. П. Изменения в экономическом положении крестьянского хозяйства Московской губернии за время войны и революции // Вести, сел. хоз-ва. 1920. № 1. С. 9.
42 Крестьянское хозяйство во время революции. М., 1923. С. 10, 30, 85.
43 ЦГАНХ СССР. Ф. 1562. Оп. 9. Д. 167. Л. 9, 16, 19, 20, 28, 29, 32, 59, 60.
44 Там же. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1569. Л. 219.
46 Там же. Д. 1533. Л. 59.
46 Документы сельского и волостного происхождения любопытны — они показывают: что делят и как делят. См.: ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1012. Л. 209—212 об.; Д. 1018. Л. 482-483.
47 АПСВ. С. 200—201.
48 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1016. Л. 69 об.
49 Там же. Д. 1014. Л. 7.
50 Там же. Л. 8.
61 Там же. Д 1581. Л. 31 об.
32 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1533. Л. 66.
33 Хрящева А. И. Крестьянское хозяйство по переписи 1899—1911 гг. Тула, 1916.
Епифанский уезд. Ч. 2. С. 62-77.
54 Данилов В. П. Советская доколхозная деревня: население, землепользование, хозяйство. С. 229—233.
55 ЦГАНХ СССР. Ф. 1562. Оп. 9. Д. 167. Л. 9, 16, 19, 20, 28, 29, 32, 59, 60. См., например, декрет ВЦИК и СНК РСФСР от 4 июня 1919 г. «Об отпуске трудовому населению леса и о пользовании в лесах» (СУ. 1919. № 21. Ст. 265).
67 Революция в деревне. Ч. II. С. 48.
98 Большаков А. М. Деревня ' 1917—1927. М., 1927. С. 71.
59 С околов-Микитов И. Избранное. М., 1970. С. 286.
60 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1014. Л. 10-11 об.
61 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1569. Л. 201 об.
62 Красный архив. 1939. № 5. С. 32; ЦГАОР СССР. Ф. 5557. On. 1. Д. 114. Л. 4.
63 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1569. Л. 230.
64 Там же. Ф. 1562. Оп. 9. Д. 167. Л. 20—32.
85 Там же. Ф. 478. Оп. 6. Д. 1569. Л. 230.
66 Там же. Д. 1581. Л. 177 об.
61 Там же. On. 1. Д. 365. Л. 61.
68 Экономическое расслоение крестьянства в 1917 и 1919 гг. С. 11, 20; Групповые итоги сельскохозяйственной переписи 1920 г. (по губерниям и районам). М., 1926. С. 308.
69 Здесь и далее все расчеты по 23 сопоставимым губерниям Европейской России за 1917, 1919 и 1920 гг. проведены по статистическим сборникам: Экономическое расслоение крестьянства в 1917 и 1919 г. М., 1922. С. 2—9; 18—19; Групповые итоги сельскохозяйственной переписи 1920 г. (по губерниям и районам). М., 1926. С. 10-160.
300
’О СУ. 1919. № 6. Ст. 63.
71 Данилов В. П. Некоторые итоги научной сессии по истории советской деревни // Вопр. истории. 1962. № 2. С. 210—211; Он же. По поводу так называемого третьего этапа аграрной революции // Вопр. истории. 1962. № 9. С. 208—211.
73 Трапезников С. П. Указ, соч. С. 489.
73 Групповые итоги сельскохозяйственной переписи 1920 г. С. 352, 356.
^Поляков Ю. А. Переход к нэпу и советское крестьянство. С. 352—356
74 Красный архив. 1939. № 5. С. 17-18.
’5 ЦГАНХ СССР. Ф. 1562. Оп. 56. Д. 1-а. Л. 2—8.
76 Там же. Оп. 9. Д. И. Л. 4—7.
77 Там же. Д. 27. Л. 7.
73 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4. Д. 464. Л. 33.
79 Медведев Е. И. Гражданская война в Среднем Поволжье (1918—1919 гг.). Саратов, 1974. С. 224.
s» ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 2010. Л. 60 об.
Bi Комитеты деревенской бед-* ноты Московской области: Сб. материалов и документов. М.. 1938. С. 271.
82 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 21 об., 31.
83 Там же. Л. 50—51.
84 Земледельческая коммуна (Елец). 1918. № 8. С. И.
85 Там же. С. 7—8.
86 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 158.
87 Стат. ежегодник 1918 — 1920 гг. Вып. 1. С. 284—329.
88 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4. Д. 195. Л. 15-17.
89 Там же. Оп. 3. Д. 1157. Л. 22—27.
90 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 77; Оп. 3. Д. 1157. Л. 44—56; Кооперативно-колхозное строительство в Нижегородской
губернии (1917—1927). Горький, 1980. С. 72.
91 ЦГАОР СССР. Ф. 4085. Оп. 9-а. Д. 46. Л. 45.
92 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 3. Д.1157. Л. 44-56.
9:1 ЦГАНХ СССР. Ф. 1562. Оп. 9. Д. 11. Л. 270.
91 'Гам же. Л. 269.
95 'Гам же. Д. 22. Л. 1—79.
96 'Гам же. Д. 27. Л. 1—62; Д. 25. Л. 1—60; Д. 25. Л. 1—52.
97 ЦГАОР СССР. Ф. 4085.
Оп. 9-а. Д. 26. Л. 43.
98 ЦГАНХ СССР. Ф. 478;
Оп. 4. Д. 195. Л. 25.
99 Там же. Д. 143. Л. 100.
100 Самарская губерния в годы гражданской войны, 1918— 1920 гг.: Документы и материалы. Куйбышев, 1958. С. 405.
101 АПСВ. С. 514-515.
102 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 6. Д. 275. Л. 46 об.
103 Там же. Д. 1015. Л. 192.
104 ЦГАНХ СССР. Ф.' 478. Оп. 4. Д. 195. Л. 25.
105 Там же. Оп. 3. Д. 1157. Л. 18-20.
109 ЦГАОР СССР. Ф. 4085. Оп. 9-а. Д. 26. Л. 140.
107 АПСВ. С. 416.
108 ЦГАОР СССР. Ф. 4085. Оп. 9-а. Д. 26. Л. 63—64 об.
109 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 247. Л. 40—41.
110 Taxi же. Оп. 3. Д. 1157. Л. 26—27.
111 Стат. ежегодник, 1918— 1920 гг. М., 1922. Вып. 2. С. 112—113.
112 Там же.
113 Стат, ежегодник. Вып. 2. С. 112-113; ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 3. Д. 1157. Л. 26-27.
114 Стат. ежегодник, 1918—
1920. Вып. 2. С. 112—113.
115 Кооперативно-колхозное строительство в Нижегородской губернии (1917—1927): Сб. документов. Горький, 1980. С. 84.
117 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4. Д. 203. Л. 1-36.
301
118
119
120
121
122
123
121
125
120
127
128
129
130
131
132
133
134
135
130
137
138
139
140
141
142
143
Стат. ежегодник, 1918— 1920. Вып. 2. С. ИЗ.
ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 78.
Там же. Оп. 4. Д. 203. Л. 36.
Там же. On. 1. Д. 460. Л. 96.
См.: Стат. ежегодник.
Вып. 2. С. ИЗ; ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4. Д. 203. Л. 5-а, 14.
ЦГАНХ СССР. Ф. 1562. Оп. 9. Д. 27. Л. 1—61. ЦГАНХ СССР. Ф. 578. On. 1. Д. 460. Л. 25.
Там же. Л. 224.
Там же. Л. 131.
ЦГАОР СССР. Ф. 4085. Оп. 9-а. Д. 26. Л. 139—140. Там же. Л. 140.
Тверская губерния в первые годы Советской власти. С. 86, 88—89.
ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 67, 79, 129, 204; Беднота, 1920. 27 окт.
ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 68.
Там же. Л. 176 об.
Там же. Оп. 5. Д. 8. Л. 157. Сергеев Г. С. Из истории создания и деятельности коллективных хозяйств в первые годы Советской власти (по материалам Тверской губернии) // Из истории Калининской области. Калинин, 1964. С. 74.
Отчет земельного отдела Московского Совета Р. К. и К. Д. за июнь — ноябрь 1920 г. М., 1920. С. 19. ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 203. Л. 12—14. Там же. Д. 460. Л. 50.
Там же. Д. 374. Л. 8.
Там же. Оп. 4. Д. 195. Л. 1. Там же. Оп. 6. Д. 1581. Л. 29
ЦГАОР СССР. Ф. 5466. On. 1. Д. 183. Л. 73—74. АПСВ. С. 515.
ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 131.
144 Красный архив. 1939. Я» 5. С. 19-36.
145 Кооперативно-колхозное строительство в Нижегородской губернии. С. 84.
148 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 68.
147 Там же. Д. 248. Л. 52.
148 Там же. Д. 460. Л. 199.
148 Там же. Д. 247. Л. 73.
4° ЦГАНХ. СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д 8. Л. 152.
151 Голос трудового крестьянства. 1918. 18 июля; Ист. архив. 1959. № 5. С. 87.
Ч2 Вестник кооперации. 1918. № 5-6. С. 48.
4Г' Резолюция Северного областного съезда анархистов. М., 1918. С. 1. I Всероссийский съезд анархистов-коммунистов вынес решение об организации сельскохозяйственных коммун среди крестьян и производственных — среди рабочих (см.: Протоколы первого Всероссийского съезда анархистов-коммунистов, б. м., 1919. С. 41). Ряд сельскохозяйственных коммун анархистов образовался в мае 1918 г. в Костромской, Курской и других губерниях (Голос трудового крестьянства. 1918. 14 мая; ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4. Д. 28. Л. 1—7).
154 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 4. Д. 464. Л. 34.
Ч? Забковец В. Ф. Национализация монастырских иму-ществ в Советской России (1917—1921 гг.). М., 1975. С. 101.
4е Симбирская губерния в годы гражданской войны. Сб. документов. Ульяновск, 1960. Т. 2. С. 145.
157 Ист. архив. 1960. № 5. С. 182.
Ч8 Красный архив. 1939. № 4. С. 146; Тульский край.
С. 100; ЦГАНХ СССР.
Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 77, 176; Беднота. 1919. 26 июня.
302
159 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 24 об.
160 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 90; Оп. 5. Д. 8. Л. 155 об.; Земельный вопрос в нашей губернии: Очерк деятельности Курского губернского земельного отдела: Отчет 8-му губернскому съезду Советов за период с 1 января по 1 июня 1921 г. Курск, 1921. С. 73.
161 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 247. Л. 39.
162 Там же. Ф. 1562. Оп. 11. Д. И. Л. 43-49, 582 об.
163 Кооперативно-колхозное строительство в Нижегородской губернии. С. 66—76.
164 Вести, промысловой кооперации. 1919. № 3. С. 30.
166 ЦГАНХ СССР. Ф. 1562. Оп. 9. Д. 27. Л. 1—61.
166 Красный архив. 1939. № 5. С. 16.
187 Стат. ежегодник 1918— 1920 гг. М., 1921. Вып. 1. С. 316; М., 1922. Вып. 2. С. 112-113.
188 Саратовская партийная организация в годы гражданской войны: Документы и
материалы. 1918 1920 гг. Саратов, 1958. С. 244.
189 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Он. 5. Д. 8. Л. 151. 157 об.; Кооперативно-колхозное строительство в Нижегородской губернии. С. 84.
1 70-1 то Кооперативно-колхозное строительство в Нижегородской губернии. С. 84.
177-181 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 460. Л. 90, 96; Оп. 5. Д. 8. Л. 155 об., 157.
182 Там же. On. 1. Д. 460. Л. 85; Оп. 5. Д. 8. Л. 149 150.
183 ЦГАОР СССР. Ф. 4085. Оп. 9-а. Д. 26. Л. 3.
184 ЦГАОР СССР. Ф. 4085. Оп. 9-а. Д. 26. Л. 1.
185 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. On. 1. Д. 203. Л. 12 14; Д. 247. Л. 40; Д. 460. Л. 85, 93, 189; Оп. 5. Д. 8. Л. 155 об.
188 ЦГАНХ СССР. Ф. 478. Оп. 5. Д. 8. Л. 128.
187-189 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 180-181.
190-195 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 369.
ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ ........................................ 3
Глава первая
АГРАРНАЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ (вторая половина 1918—1920 г.) Переход к политике союза со средним крестьянством VIII съезд РКП(б)............................... 22
Государственная помощь крестьянству............. 32
Глава вторая
- ЗЕМЛЕПОЛЬЗОВАНИЕ И ЗЕМЛЕУСТРОЙСТВО Общинное землепользование .......................47
Хутора и отруба................................. 71
Коллективное землепользование .................. 83
Землеустройство................................. 90
Глава третья
ПРОИЗВОДСТВО, ПРОИЗВОДСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ И РЫНОЧНЫЕ связи
Крестьянское производство.......................111
Наемный труд и аренда земли.....................131
Рыночные связи..................................147
Глава четвертая
ПРОДРАЗВЕРСТКА, НАЛОГИ И НАТУРАЛЬНЫЕ ПОВИННОСТИ
Налоги......................................... 165
Продразверстка..................................174
Трудовая, гужевая и военно-конская повинности . . . 190
Глава пятая
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СДВИГИ Жизненный уровень крестьянской семьи............203
Социально-экономические и социально-демографические изменения крестьянского двора ................... 214
Изменения в социальной структуре .............. 229
Развитие коллективных форм хозяйствования.......240
ЗАКЛЮЧЕНИЕ s s , !S1 , 274
ПРИМЕЧАНИЯ 280