Православный центр имперских политических исследований


Национальное единство русского народа
Движение и идеология «украинского» сепаратизма
Единство культурное и языковое
Прикарпатская (Червонная) Русь, Холмская Русь, Угорская Русь


■УКРАИНСКАЯ. БОЛЕЗНЬ
РУССКОЙ НАЦИИ
« ТТиздательство
Москва Имперская 2004 ТРАДИЦИЯ


Составитель серии М.Б. СМОЛИН
«Украинская» болезнь русской нации. — М.: Имперская традиция, 2004. — 560 с. ISBN 5-89097-067-4
Сборник посвящен теме «украинского» сепаратизма. Сегодня «украинскую» нацию хотят сформировать как политическую группировку, как антирусскую партию. И поэтому «Православный центр имперских политических исследований» считает своей обязанностью всячески развенчивать антирусскую мифологию «мазепинцев».
В ситуации XX столетия, когда русская цивилизация переживала сложные внутренние нестроения, под сомнение был поставлен смысл участия южнорусского населения в строительстве общерусского мира. Вирус самовлюбленного регионализма жестоко поразил постсоветскую элиту южнорусского населения. В отличие от общерусского западничества, воспринявшего прежде всего не национальные и не религиозные либеральные и социальные идеи Западной Европы, «украинство» проявило себя как своеобразное южнорусское областническое западничество, черпавшее свои идейные предпочтения из польско-католического мировоззрения.
Государство «Украйна»— это наша своеобразная евразийская Хорватия, раздирающая целостность и Православной Русской Церкви, и русской государственности, и единство русского народа. «Украинство» как идеология национального раскола поставило под вопрос единство Православного Русского мира, и мы находимся сегодня в сложнейшем положении, когда одна часть нации, сознание которой затуманено сепаратизмом,, выступает агрессивно против другой.
© «Православный центр имперских политических исследований», 2004
© М.Б. Смолин. Составление, вступительная статья, примечания, 2004
© Д.Е. Бикашов. Оформление, 2004


«Украйни»—не Россия, «Украйна»—это болезнь
Хозяин земли русской — есть один лишь русский (великорус, малорус, белорус — это все одно) — и так будет навсегда...
Ф.М. Достоевский.
Дневник писателя.
Сентябрь 1876 года
Пережив коммунистическую интернациональную эпидемию в XX столетии, русская нация столкнулась с вызовом региональных сепаратизмов. Единство Русской Православной Церкви, русского государства, русской культуры и русской нации вновь поставлено под сомнение. Национальные отщепенцы решили разорвать тысячелетнее национальное общерусское единство, столь дорогой ценою завоеванное нашими предками, столетиями собиравшими Русскую землю в мощную Православную Империю. Великая идея Большого Русского мира в очередной раз испытывается на жизнеспособность. И мы снова видим, что самым слабым местом в нашем проекте является внутренняя сознательность его участников.
В ситуации XX столетия, когда русская цивилизация переживала сложные внутренние нестроения, под сомнение был поставлен смысл участия южнорусского населения в строительстве общерусского мира. Вирус самовлюбленного регионализма жестоко поразил постсоветскую элиту южнорусского населения. В отличие от общерусского западничества, воспринявшего прежде всего не национальные и не религиозные либеральные и социальные идеи Западной Европы, «украинство» проявило себя как своеобразное южнорусское областническое западничество, черпавшее свои идейные предпочтения из польско-католического мировоззрения. Для «украинства» Запад олицетворяется прежде всего в польской культуре, католической церкви и немецкой государственности. По своей сути «украинство» является серьезнейшей болезнью Православной цивилизации в целом. Именно эта болезнь явила миру и хорватов, и косоваров — сербов, предавших Православие. Наши южнорусские сепаратисты — «украинцы» — такие же предатели Православной цивилизации, как и русского единства.
Опасность «украинства» в русском мире была осознана давно. Еще на заре его зарождения, сто лет назад, галицко-русский публицист О.А. Мончалов- ский (1858-1906) писал: «...украинствовать значит: отказываться от своего прошлого, стыдиться принадлежности к русскому народу, даже названий “Русь”, “русский”, отказываться от преданий истории, тщательно стирать с себя все общерусские своеобразные черты и стараться подделаться под областную “украинскую” самобытность. Украинство — это отступление от вековых, всеми ветвями русского народа и народным гением выработанных языка и культуры, самопревращение в междуплеменной обносок, в обтирку то польских, то немецких сапогов.., идолопоклонство пред областностью, угодничество пред польско-жидовско-немецкими социалистами, отречение от исконных начал своего народа, от исторического самосознания, отступление от церковно-общественных традиций. Украинство — это недуг, который способен подточить 5


даже самый сильный национальный организм, и нет осуждения, которое достаточно было бы для этого добровольного саморазрушения!»*.
Действительно, «украинство» — это национальный недуг. Общий посыл «украинства»: «Украина» — не Россия. Так называется и книга президента Л.Кучмы, выпущенная в России на русском языке десятитысячным тиражом**. Книга, как упреждает нас ее автор, является «разъяснением» той «простой истины», что «Украина» практически во всем не похожа на Россию и что «украинцы» искони были отдельным народом от русского. «Нужно, — пишет он, — и полезно констатировать, напоминать и разъяснять, что Украина — не продолжение и не филиал России и вообще не Россия», (с. 507).
То, что еще и по сей день находятся люди, которые не считают такую постановку вопроса «простой истиной», Кучма объясняет элементарно: «проблема... в пробелах информированности» (с. 12).
По всей видимости Л.Кучма с высоты президентского трона решил «открыть» России глаза на «украинскую» проблематику, потому как в ней появляется неправильная с его точки зрения, «украинистика», не видящая в руководимом им проекте ничего, кроме регионального сепаратизма и жажды личной власти, в стиле старых малорусских гетманов.
Да так ли уж «истинна» эта украинская «простая истина», озвученная президентом «Украины»? Можно ли все свести к неинформированности, исторической безграмотности или мифологизированности российского сознания у не принимающих постулат, что «Украина — не Россия»? Является ли это неприятие простым недоразумением из-за непонимания «украинской» истории?
Автор уверяет читателей: книга «написана украинцем и с украинской точки зрения, поэтому я не жду, что мои русские друзья во всем согласятся с ней. Однако тот, кто будет искать на ее страницах что-то антирусское, зря потратит время» (с. 29). Я все же не стал полагаться на уверение атамана самостийников и потратил время... и как оказалось, совсем не напрасно! Книга «Украина — не Россия» не является, конечно, сочинением «высоколобого интеллектуала», для этого у автора и его помощников (историки, литературные обработчики и т.д.) нет соответствующих талантов и подготовки. Но в этой работе весьма полно выразились те настроения, которым живет партия «украинцев».
Из книги Л.Кучмы мы должны усвоить, что «украинцы»*** самоопределились как отдельная нация, и это якобы не антирусские высказывания, а лишь «украинская» точка зрения. Вполне возможно, что «украинский» взгляд на русский мир именно таков и есть, но взгляд этот для нас остается русофобским, раскольническим, взглядом сепаратиста. И временный успех «украинства» здесь ничего не меняет. Он нисколько не легитимизирует «украинский» проект в глазах русских.
Л.Кучма хочет нас уверить, что есть некая территория под названием «Украина», которая сегодня должна восприниматься русскими как не Россия, несмотря на то, что была многие столетия в составе нашей Родины. Русская нация должна, по его мысли, перестать считать западнорусских белорусов и южиорусов-малороссов своими неотъемлемыми частями.
* Мончаловский О.А. Главные основы русской народности. Львов, 1904.
** Кучма Л. Украина — не Россия. М., 2003. Далее при цитировании книги даем ссылку только на страницу.
*** Президенту нравится концепция, что слово «украинцы» происходит от слова «рай», в котором, видимо, и блаженствуют его подданные. См. с. 68 его книги.
6


«Придя к твердому убеждению, — пишет Л.Кучма, — что украинец и русский не тождественны*. „ я. щемя от времени пробовал мысленно — ДЛЯ самого себя — уловить и сформулировать разницу между ними» (с. 80).
Судя по собранному в книге материалу, задача «уловить и сформулировать» автору не удалась. Из книги можно уловить только одну бесспорную разницу между русскими и «украинцами». Русские — это народ, существующий со времен Киевской Руси, процессы же «консолидации украинской нации пока еще далеки от завершения», более того: по признанию автора, «мы до сих пор не до конца поняли, кто мы такие» (с. 23-24).
И потому на вопрос, откуда появились «украинцы», книга не дает внятного ответа. Так, о временах присоединения южнорусских земель в XVII столетии на ее страницах повествуется так: «Свободолюбивые украинцы Богдановой державы считали и называли себя рускими (или “руськими”), и православный московский царь не воспринимался ими как чужой» (с. 147). Почему вдруг люди, считавшие себя русскими, были модернизированы в «свободолюбивых украинцев», неведомо. В другом месте Л.Кучма подчеркивает, что южнорусские деятели вплоть до XIX столетия «считали себя русскими из Малороссии. В их время украинское сознание еще не пробудилось настолько, чтобы они подчеркнуто считали себя украинцами в России» (с. 159}.
То есть почти тысячу лет «украинское сознание» все никак не пробуждалось в среде южнорусского населения...
Сепаратистские «божки», «революционно-украин- ствующая дурь» и идея революции
И вдруг, из ничего, возникло «украинство». Л.Кучма и сам прекрасно понимает такое положение дел. Цитируя Винниченко*, который писал о временах 1917-1919 годов: «Воистину мы были подобны богам... пытавшимся создать из ничего новый мир», Кучма с воодушевлением комментирует: «Мало кто поймет его слова о “новом мире” из “ничего” так же хорошо, как я» (с. 280).
Творить «из ничего» «нечто» — это процесс воистину завораживающий и способный уничтожить всякий критический взгляд на свою деятельность. Да и какая может быть критика, когда «творцы» «подобны богам»...
Труднее здесь согласиться с тем, что «мало кто поймет» это состояние души. Политиканы «украинства» здесь не одиноки. Все деятели революций считали себя «подобными богам», будь то либеральные, социальные или национал- социальные революционеры. В те же годы, о которых говорит Винниченко, чуть севернее действовали другие «боги» — большевики, которые по меньшей мере не хуже понимали, как это упоительно — строить «новый мир» из «ничего».
Возбуждение процессом и «божественный» статус деятелей упрощает отношение к окружающему миру. Если мир не соглашается с требованиями «богов», тем хуже для мира. Рецепт борьбы всегда прост: если враг не сдается на предложенные условия «нового мира», его уничтожают. У большевиков вра-
* Одного из видных «украинцев».
7


гами поначалу были русское дворянство, русское священство, русский средний класс, а затем и все остальные люди, не способные колебаться в такт движениям генеральной линии партии. У «украинцев» во враги были записаны сразу все москали и местные южнорусы, не разделяющие их сепаратистскую похоть.
При этом надо отметить еще и действительно зорко подмеченное свойство южнорусского населения, даже и всего русского народа в целом, — это легковерие, чем и воспользовались сепаратисты. «Наш человек, — пишет Л.Куч- ма, — постоянно опасается подвоха и обмана... даже несколько бравирует своей недоверчивостью. Но на что направлена его недоверчивость? На предметы и обстоятельства более или менее обычные и приземленные. А вот в вещи немыслимые он способен поверить с легкостью и даже с радостью» (с. 89).
«Вещи немыслимые» увлекали нас, русских, весь XX век. Общая в XX столетии для русских болезнь — революция — была характерна и для южно- русов. Для севера России осложнением после изживания революции был анархический западнический либерализм 90-х годов XX столетия. Для южнору- сов болезнь революции осложнялась проявлениями другого вируса западничества — регионального сепаратизма.
«Украинство» как движение не является единым, в нем немало различных потоков. Так, для галицких самостийников казацкие вольности не являются первичными в этих интерпретации «украинского мифа», здесь большую роль играет непосредственное влияние польское и римо-католическое. Для русской же Малороссии первостепенную роль в формировании сепаратистских настроений сыграли легенды и мифологизированное воспевание казацко-гетманского прошлого (например, в сочинениях типа «Истории Русов», где вымысел прямо пропорционален авторской возбужденности).
Естественно, что все это «украинское фэнтези» неспособно было воплотиться в исторической действительности без реального сильного союзника в борьбе с Россией. И этот союзник на русской почве вызрел к началу XX столетия. Им стала революция. Именно ее нравственный и физический разрушительный потенциал сумел временно взять верх над идеей Православной Империи, превратив XX век в России в перманентную кровавую баню.
Действительно «не получилось бы, — как пишет исследователь “укра- инства” Н.И. Ульянов, — никаких всходов и на почве увлечения казачьей словесностью, если бы садовник-история не совершила прививку этой, отрезанной от павшего дерева ветки к растению, имевшему корни в почве XIX века. Казачья идеология привилась к древу российской революции и только от него получила истинную жизнь. То, что самостийники называют своим “национальным возрождением”, было не чем иным, как революционным движением, одетым в казацкие шаровары»*.
Роль советской власти в создании «украинца» трудно переоценить. Сразу же после революции коммунистическая партия начала «коренизацию», «украинизацию» Южной Руси, готовя себе кадры для борьбы с «великорусским шовинизмом». Начиная с 1920 года коммунисты насаждают «украинский» язык и «украинскую» школу, делая обучение в ней бесплатным и обязательным. Миллионы южнорусских людей были пропущены через этот комбинат по производству советских «украинцев», цель которого — заглушить влияние русской культуры и уничтожить единство русского юга и русского севера.
«Украинизация» по-советски была прежде всего направлена против русского имени, против общерусского самосознания. Это признает и Л.Кучма, когда пишет, что «украинизация советского типа, о чем часто забывают, имела один
8
Ульянов Н.И. Украинский сепаратизм. М., 2004. С. 244-245.


общий знаменатель с украинизацией в УНР и Украинской Державе Скоропад- ского, а именно — дерусификацию» (с. 284). А главный вывод из «украинизации» (и в этом можно согласиться с Л.Кучмой) тот, что «при любом отношении к происходившему в 20-х годах надо признать, что, если бы не проведенная в то время украинизация школы, нашей сегодняшней независимости, возможно, не было бы. Массовая украинская школа, пропустившая через себя десятки миллионов человек, оказалась, как выявило время, самым важным и самым неразрушимым элементом украинского начала в Украине» (с. 284).
Именно большевики создали массового «украинца» как социально близкий партии элемент, как альтернативу, разрушающую единство русского мира. Недаром многие деятели «украинства» признавали за советским «украинским» проектом родственность тому, что они делали. «Украинский» национализм и советская «украинизация» делали одно дело.
Уже цитировавшийся Владимир Винниченко «во времена самого жестокого тоталитарного режима в СССР не сомневался, что «украинская государственность в Украине есть». «Она, — писал Винниченко в своем дневнике, — живет, накапливает силы, которые скрыто содержат в себе идею самостоятельности и в благоприятное время взорвутся, чтобы осуществить ее. Теперь мы хорошо видим, насколько он был прав. Эти силы во многом порождены украинизацией 20-х годов, проведенной тоталитарной рукой. Или, как было сказано выше, с помощью “тоталитарной прививки”» (с. 287).
Вот эта «тоталитарная прививка» «украинству» во многом помогает и сейчас. Современная «украинизация» проводится с тем же «национал-комму- нистическим» энтузиазмом и насилием, как и в советские времена. «Коре- низация» вновь проводится тоталитарными действиями во имя, как убежден Кучма, «восстановления справедливости» (с. 287).
Революционное движение истощило свою энергию в борьбе с Россией, и коммунистическое дело захлебнулось в крови «новомучеников российских». Великая трагедия XX века окончена, но политиканствующие актеры Южной Руси все еще не хотят снимать свой нелепый театральный реквизит, свои турецкие «казацкие шаровары».
Л.Кучме процесс «украинизации» южнорусских территорий, с конца 80-х годов превратившийся в открытый сепаратизм, представляется в следующей аллегории. «Наверно, можно, — пишет Л.Кучма, — представить себе украинский и русский народы в виде двух братьев, один из которых решил разгородить прежде общий участок, чтобы каждый зажил своим домом... Несмотря на споры по частностям, другой брат не противился этому, подписал бумаги о разделе. Но заметно, что в его душе остается холод. Пора бы ему с широкой улыбкой протянуть руку и сказать: “Я не хотел раздела, брат, но ты был вправе настоять, и я больше не спорю с тобой. Вот моя рука”»*  **. Считаю, что пауза со стороны русской общественности затянулась» (С. 217).
Пауза со стороны России действительно затянулась, разрешать «украинский вопрос» давно пора. Промедление может стоить очень дорого. Книги, которые мы выпускаем, надеемся, будут этому всячески способствовать. А рукопожатия возможны только после изживания южнорусским обществом «украинства». Пока же на русском юге продолжают забавляться своей «рево- люционной-украинствующей дурью» * *.
* Улыбка, по всей видимости, должна быть крайне идиотской, поскольку согласие с современным положением вещей, да еще и примирительное с сепаратистами рукопожатие будет говорить только о безволии и слабоумии тех, кто когда-нибудь на это пойдет.
** Как говаривал один из исследователей «украинского» сепаратизма В.В. Шульгин.
9


О желаемом и действительном
«Проукраинская» пропаганда часто за действительное выдает желаемое. Книга Л.Кучмы наполнена восклицаниями типа: «...теперь, когда Украина и Россия разделились окончательно» (с. ЗО), Украйна «важнейшая региональная держава» (с. 31), «Судьбе было угодно, чтобы я возглавил независимую, теперь уже вовек, Украину» (с. 360), «Украина — не Россия» и «Украина — это уже бесповоротно» (с. 289)*  **.
«Истина, что украинцы и русские — разные народы, для многих все еще не очевидна» (с. 91), огорчается Л.Кучма; и далее, весомым подтверждением этой истины, — рассуждение о том, кто какие носил штаны, кокошники, шапки, о том, что «украинцы» живут в хатах, а русские в избах**.
А уверен ли он сам в этом, столь педалируя, эту тему? По книге видно скорее обидчивое упрямство, чем спокойная убежденность. Вся книга обильно снабжена бесконечным перечнем обит.: «Если бы не нелепая гибель во время последних тренировок, первым советским космонавтом стал бы, вполне возможно, наш Валентин Бондаренко» (с. 16), «Желающих “записаться в русские” было немало среди всех народов СССР, русскую нацию “подпитывали” таким способом все, но первое место в этом вольном и невольном донорстве принадлежит, бесспорно, моему народу» (с. 20), «Я лучше процитирую здесь Гоголя, в сотый раз пожалев, что он писал только по-русски» (с. 32), «Надо смотреть правде в глаза: Россия плохо знает Украину» (с. 209), «“Культовый” фильм “Брат-2” — образец антиукраинизма» (с. 218)***, «искреннее отсутствие интереса к Украине» (с. 218), о самиздате и тамиздате в советские времена: «украинские интеллигенты, “ищущие правду” тем же способом, рисковали гораздо больше — известно, что украинские советские власти обращались с распространителями и читателями запретной литературы намного строже, чем российские советские. Украинцы вообще всегда находились на периферии российского диссидентского сознания. Эти милые москвичи так и остались — не все конечно, но в большинстве своем — слепы и глухи к Украине, к ее истории и культуре, к украинской правде и украинской боли, украинский мир остался им чужд и незнаком — больше, пожалуй, незнаком, чем чужд» (с. 219) и т.д.
Читаю эти причитания, и мне почему-то вспомнился один давнишний «контакт» с московским милиционером, который стряс с меня сотни две руб-
* Высокопоставленные авторы, которым помогают творить целые команды, зачастую не удосуживаются перечитать написанное, иначе следующая фраза вызвала бы хоть какую-нибудь редактуру. «Читая разного рода прогнозы, — пишет наш “украинский” оракул, — я не перестаю удивляться тому, как легко оракулы обращаются со словами “всегда” и “никогда”. У них на глазах целый мир к востоку от Одера полностью переменился за какие-то 10-12 лет, жизнь сотен миллионов людей стала совершенно другой, но оракулов это ничему не научило, они по прежнему лишены воображения...» (с. 513). Ведь прямо про себя написал (или написали).
** Интересно знает ли Л.Кучма, что в Прикарпатской Руси не было и нет никаких хат, дома скорее похожи на северорусские избы.
*** да из-за чего? Из-за одной фразы о «Крыме»? А как нам воспринять «украинский» шедевр под названием «Мазепа», где русские показаны «кровавыми» насильниками «неньки Украини»?
10


лей на свои «трудовые нужды». Я очень торопился и потому хотел как можно быстрее распрощаться с ним. А тот почему-то (даже странно, ведь был настоящим московским милиционером) боялся взять деньги. И сказал мне совершенно потрясающую фразу: «Вот я возьму деньги, а ты меня будешь считать ментом поганым». Я поспешил уверить его, что не потревожу его «ручную» совесть таким подозрением. Тогда он несколько успокоился и взял деньги, а я побежал по своим делам.
«Украинские» деятели, навроде этого милиционера, разрушая наше Отечество, хотят, чтобы их не считали сепаратистами и отщепенцами.
Нет уж, «дорогие» мазепинцы, будем называть вещи своими именами и в этом почитать свой гражданский долг.
Любую болезнь, и «украинство» здесь не исключение, можно описывать очень многословно, в малейших деталях, но есть у каждой какая-то сердцевина, главная причина, сердцевина болезни. В «украинстве» это кризис религиозного сознания: психология религиозного предательства в случае с унией и религиозного индифферентизма в случае с советским атеизмом.
Началом болезни, безусловно, надо считать потерю национальной свободы в ХНІ-XV веках различными частями русского народа, последовавшее за ним окатоличивание южнорусской элиты и Бресткую церковную унию 1596 года.
Уния, прозелитизм Рима, вольнодумство Запада, воинствующий атеизм коммунистической власти, неприятие, как выражаются сепаратисты, «московского» Православия — все это способствовало глубокому кризису религиозного самосознания.
На «Украине» соседствуют советское «украинское» и униональное западническое сознание. Они одинаковы по своей «украинской» сути, но первое в силу отхода в прошлое советского проекта постепенно начинает видеть в галицко-униатском мировоззрении тот путь, который, собственно, и сформирует единую «украинскую нацию».
В этом смысле сознание Л.Кучмы — лакмусовая бумага этого достаточно широко распространенного религиозного сознания в среде южнорусского населения постсоветского времени.-
«Я, — признается в своей книге Л.Кучма, — был совершенно нерелигиозным человеком» (с. 487) и «не очень сведущ в таких делах» (с. 82). Но это не значит, что у него нет своего идеологического подхода к вопросам церковной политике на «Украйне». Она поистине революционна.
Вот, например, одно из потрясающих цивилизационно-онтологических определений: «Украина, — утверждает Л.Кучма, — принадлежит не только к православному, но и к католическому миру, визит Папы римского это мощно подтвердил» (с. 31). Все предки южнорусов переворачиваются в своих гробах от такого «понимания» истории.
В чем же «украинской» болезни?
Церков-домовина Розвалиться... і з-під неї Встане Україна.
Т.Г. Шевченко
11


При этом сам Л.Кучма понимает всю «новизну» такого подхода. Даже по поводу униатской церкви, с ее стремлением поглотить Православие, он помнит, что малороссийские казаки ненавидели Унию и что гоголевский литературный «Тарас Бульба... вряд ли приветствовал бы такое дело, ведь оно означало бы, что он должен отказаться от православия: католичество, сказал бы, нам без интереса, мы не католики, а от православия отказываться не желаем» (с. 484).
Но для Л.Кучмы важнее «то, что греко-католическая церковь оказалась истовой хранительницей и проводником украинства, церковью:мученицей за украинство» (с. 484), и это в его глазах извиняет все. Он считает, что униаты захватили только те церкви, которые и ранее были униатскими. «Массовое возвращение западных украинцев в униатство было тяжелым ударом по русскому (московскому) православию, очень тяжелым, но я бы сказал, что это был удар судьбы, а не какой-то злой силы» (с. 484).
Воистину, такая позиция не что иное, как перепев шевченковского призыва: пусть уничтожится Православие («Церков-домовина»), но «встане Україна». Такая постановка вопроса выводит нас на главную дилемму «украинства», которую можно сформулировать так: либо Православие, либо «Украйна»; либо южнорусское население сохранит Православие, либо станет «украинцами». Либо жизнь в Православии, либо духовная смерть в «украин- стве».
К Русской Православной Церкви у главы «Украины», при таком мировоззрении, есть масса претензий, в частности, он сокрушается «об излишне злопамятной, на мой взгляд, позиции Русской православной церкви, представители которой, ссылаясь на историческую память, возражали против визита Папы Иоанна-Павла II в Украину. Пусть память остается памятью, но разве она должна подталкивать православных к самоизоляции и мешать их примирению с католиками, такими же христианами, как и они сами?» (с. 464).
В жизни религиозной все оценивается по самостийной шкале преданности «украинству». Если какое-то религиозное образование поддерживает «украинский» проект — оно хорошо, если нет — его надо «украинизировать», а ежели оно не поддается этому — то уничтожать.
По убеждению Кучмы, неканоническая зарубежная Украинская автокефальная православная церковь «оказалась самой что ни на есть родной сестрой униатской церкви: та же глубокая преданность украинству, украинской независимости» (с. 485); более того: «В Западной Украине объявилась не каноническая, но крепкая и крепнущая, уверенная в себе, очень спокойная и глубоко украинская, глубоко национальная православная церковь. Я с удовлетворением наблюдаю, как развиваются отношения между ней и Константинопольской патриархией, от которой зависит канонизация этой церкви. Частично это уже, можно сказать, произошло. Поместным собором этой церкви руководил представитель Константинополя» (с. 486).
На что же Л.Кучма «с удовлетворением» смотрит? А на то, как в южно- русских землях в Православие вносится жесточайший раскол, раскол, губящий тысячи душ человеческих на который он смотрит с атеистическим удовлетворением*.
* «Атеистическое равнодушие тоже, оказывается, — пишет он, — может, при определенных обстоятельствах, дать ту толику добра, без которого не бывает худа» (с. 478). Имеется в виду, видимо, то, что Иисус Христос называл «теплохладностью», когда все равно, быть ли православным, быть ли униатом, быть ли католиком или
12
сектантом.


Поистине иудино предательство на почве «украинства», еще более ста лет назад метко прозванное «мазепинством», и сегодня популярно среди «украинской» элиты. Нас все время приглашают в Гефсиманский сад, для иудиных поцелуев.
Не преминул Л.Кучма упомянуть как заслугу раскольникам и то, что «синод “филаретовской” церкви 22 августа 1992 года отменил анафему гетману Мазепе» (с. 487).
Иными словами, Л.Кучма предлагает следовать по шевченковскому пути:
Я так ії, я так люблю Мою Україну убогу,
Що проклену святого Бога,
За неї душу погублю!
Цивилизационные ориентиры современной «украинской» политики
Деятелями «украинства» делается все, чтобы внедрить в сознание южнорусского населения те стереотипы, на которых было воспитаны «профессиональные украинцы» Галичины. «Сколько бы, — говорит Л.Кучма, — ни осложняли они политическую жизнь в стране, я не забываю, что они относятся к той части нашего народа, которая лучше всех сохранила украинство, украинский язык, употребляет его не только в зале Верховного Совета, но и в домашней обстановке» (с. 59).
Жителям других регионов «Украйны» в сознание насильно внедряют миф: есть западные «украинцы» — это те, кто сохранил «многовековые» традиции «украинства» именно в силу того, что «западный украинец гораздо ближе по своим понятиям и привычкам к чеху, поляку, в чем-то даже австрийцу, чем к русскому или восточному украинцу. Я согласен с теми, — пишет Л.Кучма, — кто считает, что это хорошо, очень хорошо, кто возлагает на эту особенность определенные надежды» (с. 60).
Денационализированное западничество русского населения униатской Галичины дорого самостийникам уже тем, что оно, по их мнению, всегда было «частью Запада, частью Центральной Европы» (с. 60).
Конечно же, это миф. Галиция даже после того как приняла унию, никогда не была, да и сейчас не является, инкорпорированной частью Запада. Уния всегда была и будет янычарской казармой для русского православного населения, где католический Рим будет подвергать жесточайшей травле и уродованию православные души.
Л.Кучма гордится западными «украинцами», преимущество которых перед восточными «украинцами» «в сознательном украинстве», которое должно «перенимать, чтобы, в конце концов, почувствовать всем сердцем, что твое украинство есть дар Божий, и так ты должен к нему относиться» (с. 60-61).
Все это похоже на рассуждения еврея-сиониста или еврея-ортодокса, для которых «еврейство» уже давно заслонило самого Бога и почитается как «коллективное божество». «Украинство» тоже ставится выше веры религиозной, «украинство» как бы «обожествляется», становится религиозным культом са-
13


мостийника, мерилом добра и зла. Это глубочайший религиозный кризис, это вторичное одичание — одичание неоязыческое.
Галиция нравится сепаратистам еще и тем, что она долгие годы не входила в состав Русского государства, будучи то под литвою, то под поляками, то под австрийцами. В ней «украинцам» зидится другая “настоящая” не испытавшая влияния русской культуры часть «Украйны», часть, способная пересоздать остальные части современной «Украйны» по своему образу и подобию.
Но это очередной самостийный миф. Была не другая «Украйна», никогда не входившая в состав России, а была Прикарпатская Русь, которая находилась под властью рода Рюриков, а значит, и русской государственности до XIV столетия. Она входила в единый культурный мир Руси вплоть до самых ужасных времен окатоличивания и денационализации XVI-XVII веков.
В ХІХ-ХХ веках перед Прикарпатской Русью встала проблема: как сохранить свою русскость, свое своеобразие перед наступающим миром католичества, миром немецким и польским. И держалась стойко, до последних сил.
Так, по переписи 1936 года, проходившей в Галиции, тогда находившейся под властью Польши и испытывавшей всевозможные гонения, русскими себя назвали 1 196 885 человека, а «украинцами» — 1 675 870 человек. В той же части Прикарпатской Руси, которая отошла после развала Австро-Венгрии и добровольно присоединилась к Чехословакии, в 1937 году была проведена «анкета-плебисцит о том, какой язык преподавания должен быть в школах: русский или украинский. Несмотря на нескрываемое стремление правительства Чехо-Словакии, чтобы было вынесено решение в пользу украинского языка, 86% населения высказалось за русский язык»*.
Если все же лучшее в «украинстве» по-прежнему видится в Галиции* то что делает «украинство» на южнорусских территориях, которые были и должны быть неотъемлемой частью Российского государства? Только насильственная «украинизация» удерживает эти территории в составе «Украйны».. Здесь лучшим примером может быть Кубань, которую тоже пытались «украинизировать» в 1920-е годы, но как только насильственные меры были прекращены, кубанское население легко стряхнуло пыль самостийных идей со своих душ, оставшись русскими.
Сепаратисты до сего дня не оставили надежду на «реукраинизацию» Кубани, что является реальной опасностью**.
Требования к России со стороны «Украйны» вообще столь претенциозны, что невольно хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться в реальности этого мира абсурда и беспробудного нахальства, где «долги» России столь неоплатны, что и сама смерть «должницы» едва ли сможет покрыть счет, выставляемый ей «украинской» стороной.
«Любой третейский арбитр, — ничтоже сумняшеся заявляет Л.Кучма, — не знающий о наших странах ничего, просто сравнив украинские и российские приращения, скажет, что наш выход к Азовскому и Черному морям можно рассматривать как плату Украине за ту огромную роль, которую она сыграла в утверждении империи на тех же морях, а также на Балтике и Тихом океане, да еще и удивится нашей скромности» (с. 446-447).
* См. глава «Буковина и Карпатская Русь» в книге Андрея Дикого «Неизвращенная история Украины-Руси» (Нью-Йорк, 1961. Т. II).
** «Можно не только надеяться, — пишет Л.Кучма, — но и достаточно уверенно рассчитывать на успех обратного процесса, на “реукраинизацию”/ на возвращение “блудных сынов” Украины» (с. 103).
14


Действительно, главное, чтобы арбитр был ничего «не знающий о наших странах», тогда, возможно, и возникнет удивление от «украинской» скромности. Если же арбитр будет сведущим человеком, то он скорее удивится самостийной наглости, которая, не имея ни гроша, вдруг претендует на целый алтын на блюдечке.
Кучма говорит о том, что в России остались несколько «украинских» территорий, как-то: север бывшей Черниговской губернии — Стародубщина, части Воронежской и Курской губерний, даже на Северном Кавказе самостийники находят «один, а то и два украинских эксклава» (то есть частей государства, расположенных отдельно от ее главной территории; аналог — Калининградская область РФ). Эти мнения сложились, безусловно, под влиянием «украинского» националиста С.Рудницкого, считающегося большим географом у незалежников. Это тот самый «арийский мыслитель», который определял границы «Украйны» от Карпат до Кавказа и решительно утверждал недопустимость браков «украинцев» с неполноценными народами. «Для украинцев полезны комбинации с северной расой — скандинавами, англосаксами, немцами... Не полезны комбинации с поляками, москалями, румынами, туркотатарами, жидами»*.
Не менее потрясающим выглядит и следующее утверждение Л.Кучмы: «Я уже не раз возвращался в этой книге к тому, какую мощную человеческую подпитку давала Украина России на протяжении трех с половиной столетий. Одного этого фактора вполне достаточно, чтобы признать: Россия — наша должница. Не в каком-то юридическом смысле, но в моральном... Мне кажется, осознание этого долга не заключает в себе ничего оскорбительного для России. Признание этого долга, наоборот, возвысит Россию. Справедливость и великодушие никогда и никого не унизили» (с. 453).
«Подпиткой» России называется даже то, что люди из «Украины» едут на заработки в Россию (см. с. 454). Россия «должна», по Кучме, и часть зарубежной собственности бывшего СССР. Естественно, «Украина» не желает нести свою часть долга СССР, долгов у нее быть не может, ей могут быть только должны. Должны мы возвратить и культурные ценности «Украины». Вероятно, это вся литература Киевской Руси, пушки Мазепы и т.д. С нас требуют также и вклады в Сберегательном банке УССР — 131 миллиард 960 миллионов гривен.
«Россия — наша должница» — оголтело кричит «украинство», и если Россия будет чего-либо требовать от «Украйны», та в свою очередь запросит и саму Москву с Санкт-Петербургом.
Говоря о Крыме и нашем желании вернуть его России, Кучма предлагает «противопоставить российскому “крымскому” мифу наш. Украинский, миф о таких же “священных” правах Украины на огромные куски России (Уссурийский край, например, Кубань...), поскольку они, мол, осваивались украинцами не в меньшей степени, чем Крым — русскими» (с. 498).
Интересно и объяснение, почему претензии на Уссурийский край, Кубань, Стародубщину не увлекли «украинские» народные массы: «потому, я думаю, — пишет президент «Украйны», — что идея украинской государственности не утвердилась еще достаточно прочно в массовом сознании, государ- ственнический патриотизм еще не поднялся на ту высоту, с которой он уже начинает посматривать вдаль, на другие края...» (с. 499).
Будем ли мы спокойно ждать, пока «государственнический патриотизм» «украинства» поднимется «на ту высоту», когда захочет потребовать от России другие ее земли?
Рудницкий С. До основ украіньского націоналізму. Видень-Прага, 1929. С. 61, 62.
15


Писательство Л.Кучмы находится в русле «украинского» национализма. Так, один из заметных современных «украинских» наци, сын знаменитого бандеровца Шухевича (убитого в 1950 году) Ю.Шухевич возмущается: «Почему же мы боимся вспомнить о наших этнографических землях, которые остались за пределами так называемого УССР? Кто теперь вспоминает о наших Северщине, Восточной Слобожанщине (Курской, Белгородской, Воронежской областях. — М.С.), Кубани и Ставрополье? Кто говорит о Брестщине, не говоря уже об украинских землях по ту сторону Сана и Буга? Что это, как не комплекс неполноценности?»*.
Совершенно зря волнуюся эти самые радикальные «украинские» националисты. Сам президент незалежной «Украйны» поминает и об Уссурийском крае, и даже об эксклавах в русских землях.
Л.Кучма стенает, что украинский язык в советские времена вымирал, преподнося это как результат русификации. Читателям предлагается ужаснуться от этой картины «умирания». Л.Кучма призывает представить такое же положение с русским языком в России.
Сравнение совершенно некорректное. Хотя бы потому, что школ с изучением «украинского» языка (в советской редакции) вообще не было на юге России практически до самого начала партийной «украинизации» (1920-1930- х годов). Просто потому, что изучать было нечего. Не было «украинского» языка, хоть ты тресни.
Даже в австрийской Галиции, самой передовой по части «украинизации», только после 1890 года, после объявления так называемой «новой эры» (плода сотрудничества части русских отщепенцев с польскими и австрийскими католиками), начали переводить преподавание в русских школах' с местного диалекта русского языка на реформированное фонетическое написание изобретенного «украинского» язычия.
К 1989 году политика насильственной «украинизации» несколько спала, результатом чего стали естественный отток из «украинских» школ, нежелание изучать «украинский» язык (который в силу своей искусственности тормозит развитие детей), да и вообще ассоциировать себя с проектом советского «украинства».
К концу советской власти не было никакой русификации, а происходил естественный процесс ослабления насильственной «украинизации», что и приводило к «умиранию» «украинского» языка. И так будет происходить каждый раз, когда тоталитарные методы навязывания «украинства» будут ослабевать по отношению к южнорусскому населению.
Опасения Кучмы совершенно понятны, так как «украинство» можно навязывать южнорусскому населению только целенаправленной, насильственной и репрессивной политикой самостийного диктата. В противном же случае, даже без каких бы то ни было действий Москвы, проект «Украина» рухнет как все искусственные образования типа ГДР и т.п.
гусскии язык и украинизация
16
Напрям. 1991. № 2. С. 22.


Но для Кучмы «мысль, что универсальный для России и Украины язык невозможен, выглядит сегодня совершенно очевидной» (с. 271). Несмотря на такие признания: «под занавес XVIII века, после восьми веков существования (?) украинской (?) литературы (?), Украина должна заново* вырабатывать нормативный литературный язык! Энтузиасты**, взявшиеся за дело, не вполне представляли себе объем задачи» (с. 271).
Страшным сном «профессионального украинца» является та религиозная и этническая общность***, которая не даст этим «энтузиастам», маниакально стремящимся к гибели своих сородичей, окончательно расколоть русскую нацию.
Естественно, что никакой ассимиляции и русификации, о которых говорят мазепинцы, никогда не было в России в отношении южнорусских территорий, воссоединенных с Россией в XVII—XVIII веках. Была лишь одна проблема — преодоление культурного польского и религиозного католического влияния в отношении южнорусского населения. И надо сказать, здесь сделано было крайне мало русским правительством, почему во многом мы сегодня и имеем дело с таким явлением, как «украинство», ставшим результатом польской культуры, католического влияния (через церковную унию) и местного сепаратистского регионализма.
Крики о необходимости спасать «украинскую» литературу и «украинский» язык бесконечны в книге, никакие «украинизации» и «коренизации», видимо, не помогают.
Предложение же о двуязычии воспринимается Л.Кучмой как вмешательство во внутренние дела «Украины». Такая позиция есть только защита своей личной власти и боязнь, что в «свободной конкуренции» русский язык, как язык исторический, безусловно, в одно-два поколения сведет на нет творение «украинских филологов».
«Если, — пишет Л.Кучма, — полностью уравнять украинский и русский языки уже сегодня (как нам порой рекомендуют в Европе), десятки, а то и сотни тысяч чиновников у нас сразу и с облегчением перейдут на русский. Не потому, что они совсем лишены патриотизма, а потому, что им так привычнее. Тем более, если это можно будет сделать на законных основаниях. На практике это будет политика узаконенной русификации Украины» (с. 293).
Иначе говоря, либо «украинизация», либо русификация. Ничего другого в сознании «украинного» президента не всплывает.
«Нормально ли, — возмущается Л.Кучма, — что много поколений русских практически в любом городе Украины, а подчас даже и в селе, могли прожить жизнь, так и не выучив азов украинского языка?» (с. 309).
Во-первых, «много поколений русских» вообще не догадывались, что южнорусские территории когда-нибудь обзовут «Украиной» и на них будут проводить компании по «украинизации». Во-вторых, территории Новороссийских губерний, Донбасса (завоеванные и освоенные Российской Империей) и Слободские территории вообще никогда (кроме советских времен) не входили в ареал польского государственного влияния (где и зародилось «украинство»), а
* Интересно, а когда ранее нормативный «украинский» язык еще был хоть раз выработан, что его надо заново вырабатывать?
** Сначала поляки и австрийцы, а затем южнорусские сепаратисты.
*** Л.Кучма чувствует опасность этого. «Наша общность с русскими от Рюрика, — говорит он, — никак бы не препятствовала бы нашей ассимиляции, напротив — оправдывала бы ее, так что украинская культура слилась бы с русской полностью, не осталось бы даже такого явления, как украинская русскоязычная культура» (с. 272).
2 Заказ 1602


потому включение их в «украинский» проект ни при каком политическом раскладе, никогда не будет признано естественным в народном сознании русских. В-третьих, вопрос этот похож на следующий: «Нормально ли, что много поколений русских практически в любом городе Малороссии, а подчас даже и в селе, могли прожить жизнь, так и не выучив азов скажем, еврейского или польского языка?» Да потому же, почему северные немцы, приезжая в Баварию, не учат баварский диалект, а французы из северных земель, приезжая в провинцию Гасконь, не учат гасконский диалект.
Самое удивительное в этом вопросе, что сам задающий его признается, что, живя в УССР, не пользовался «украинским» языком большую часть своей жизни. «Должен признаться: сам я с первого курса физтеха и до начала 90-х годов украинским языком пользовался очень мало» (с. 403). Видимо, Л.Кучма если его и знал, то не твердо.
Так что самоочевидные факты «украинства» самоочевидны только для самих деятелей «украинства» и людей, желающих поддержать раскол в русской нации, и более ни для кого.
«Украинский» проект погибнет от духовной узости «украинства», которое рано или поздно оттолкнет от себя южнорусское население, даже и в Галиции, которая вспомнит свое русское прошлое и ту самоотверженную борьбу за русское имя, которую она вела вплоть до присоединения к СССР.
«Украина» погибнет от того, что советская власть дала ей слишком много территорий, никогда не попадавших в ареал деятельности «украинского» дела. Она погибнет от неспособности к государственной самоидентификации, потому что не сможет отпустить Новороссию, Крым и Донбасс из своего проекта, а те всегда будут инородными телами для «Украины».
Сегодня «украинскую» нацию хотят сформировать как политическую группировку, как антирусскую партию. Всем навязывается узкий мирок «украинских деятелей» конца XIX — первой половины XX столетия с их человеконенавистнической идеологией. И поэтому «Православный центр имперских политических исследований» считает своей обязанностью всячески развенчивать антирусскую мифологию «мазепинцев».
Государство «Украйна» — это наша своеобразная евразийская Хорватия, раздирающая целостность и Православной Русской Церкви, и русской государственности, и единство русского народа. «Украинство» как идеология национального раскола поставило под вопрос единство Православного Русского мира, и мы находимся сегодня в сложнейшем положении, когда одна часть нации, сознание которой затуманено самоубийственными фантомами, выступает агрессивно против другой.
Михаил СМОЛИН
18


Национальное единство русского народа


Профессор
А.С. Будилович
О единстве русского народа
Речь, произнесенная в торжественном собрании С.-Петербургского Славянского благотворительного общества 14 февраля 1907 г.
Когда года три тому назад у нас началась так называемая «весна», навороженная князем Святополк-Мирским1, то ни этот декадентский князь, ни его единомышленники не могли и догадываться, в каких своеобразных формах выразится эта всероссийская весна. Самое худшее, что они могли предполагать, это возможность наводнения где-нибудь на пойменном берегу Волги, повреждения некоторых дорог или мостов, усиления туманов и насморков, быть может и безвременную гибель от чахотки какой-нибудь юной жизни. Но все эти неудобства и утраты должны были обильно вознаградиться усилением солнечного света, пробуждением органической жизни, возможностью посева новых даров неба, новых злаков, чувств, стремлений.,
И что же случилось? Наводнение, произведенное-отверстыми хлябями снизу и сверху, оказалось губительным потопом, который залил своими мутными водами всю русскую землю, сорвал все плотины, снес все мосты, все межи и вехи, определявшие права собственности, заволок страну поистине египетскою тьмою, сквозь которую долго не могли пробиться ни луч весеннего солнца, ни путеводное мерцание созвездий.
Как во дни исхода евреев из Египта, Россия покрылась словно бесчисленным множеством змей, мошек, песьих мух, которые, носясь над окровавленной страной, жестоко жалили скот и людей, за исключением, конечно, израильтян. Вместо неопасных болезней, от насморка или инфлюэнцы, население во многих местах поражено было каким-то психическим недугом; в его среде появилось множество бесноватых, которые оглашали не только свои вертепы, но и стогны градов богохульством и безумием. И не оказывалось Целителя, который мог бы властным словом запретить этим легионам бесов или, загнав их в свиное стадо, потопить где-нибудь в водах Тивериады.
Даже теперь, когда источники бездн как будто стали закрываться, а верхи гор понемногу показываться над водой, все еще можно заметить и в физическом, и в нравственном состоянии России бесчисленные следы нанесенного потопом опустошения.
В мире нравственном это отражается каким-то хаотическим смешением всех понятий, чувств, стремлений. Границы между добром и злом, правдою и ложью, подвигом и преступлением, долгом и изменою либо смешались, либо извратились. У народа словно отшибло историческую память. Святыни семьи, родины, отечества совершенно поблекли


перед чувствами к партийным организациям и модным доктринам, как бы своекорыстны, нелепы и преступны они ни были.
Даже такие освященные веками народной жизни и народных страданий понятия, как «русская земля», «русский народ», многими признаются чем-то условным, почти излишним. В первой Государственной Думе нашелся депутат, который с всенародной трибуны не устыдился заявить, что теперь нельзя уже употреблять выражений «русская земля», «русский народ», так как значительные части России принадлежат-де не русским, а другим народностям, как-то: полякам, армянам, грузинам, латышам.
Немало оказалось теперь и таких специалистов — в составе нашей Академии наук, — которые тщательно избегают выражения «русский язык», заменяя его термином «великорусский», чтобы таким образом открыть на нашем юге простор для другого русского языка, именуемого южнорусским или украинским.
В связи с этим пошатнулось понятие и о единстве русской национальной школы; возникли проекты раздвоения ее на национальные школы великорусскую и украинскую, а для некоторых еще и белорусскую, независимо от существующей у нас обширной системы школ инородческих или русско-инородческих. По газетным сведениям, возможность самостоятельной русско-украинской школы как будто допускается и правительством, притом не на низшей лишь ступени, но и на средней, в виде нескольких разрешенных уже мужских и женских русско-украинских частных гимназий, между прочим в Каменец-Подольске и Одессе. В университетах же Киевском, Новороссийском, Харьковском возникала уже речь об учреждении особых кафедр для преподавания по-украински некоторых отделов новоявленной на юге науки, именуемой «украи- новедением». Эта наука завоевала себе место и в нашей Академии наук, которая вообще находит, что размежевание областей употребления двух русских образованных языков не проведено еще жизнью; наоборот, оно должно-де начаться именно теперь, на условиях свободного состязания двух соперников.
Ввиду, однако, фактического существования и русской земли, и русского языка, и русской школы, быть может, нам не следует придавать особого значения подобного рода сумасбродным утверждениям, теориям, стремлениям, успокаиваясь между прочим гамалииловским изречением, что если данное стремление «от человек, то оно разрушится само собою, а если от Бога, то людям не разрушить его»? К сожалению, Гама- лиил был прав лишь по отношению к жизни вечной, а не временной. Из истории мы знаем, что и ложь может держаться целые века, даже тысячелетия, как например, талмуд, коран, папизм, которые, по нашему верованию, не от Бога. А идеи восстановления Римской империи на Западе, византийской «великой идеи» на Востоке, Симеонова царства у болгар, Душанова у сербов, Корвиновой Венгрии у мадьяр, Ягеллонской Польши, Митридатовой Армении и т.д. — разве не держались все эти фантасмагории целые века, как своего рода психоз, бывший иногда источником чудных подвигов, но чаще вторжений в чужие права, безумий, убийств? Почему бы и внушенной изчужа идее о восстановлении Сечи или Гетманщины не получить столь же пагубной власти над мозгами и волею южноруса? Да и происходящее ныне кругом нас не служит ли доказательством могущественного влияния явно ложных учений на убеждения, а затем и на волю как отдельных лиц, так и народных масс? Ужели
22


мы должны относиться к подобного рода зловредным учениям с апатичным равнодушием, рискуя на целые века отравить ими наши грядущие поколения? Думается, что наоборот, мы должны всемерно бороться с учениями ложными, отрицательными, разрушительными, во имя творческих идей мировой правды, всенародного блага и вечной красоты.
Да позволено же мне будет в настоящем собрании остановить ваше благосклонное внимание на одном из упомянутых проявлений переживаемого нами противоисторического декадентства, именно на отрицании русского народного единства. Эта теория имеет большую важность, чем учения об автономии окраин или федеративном их отношении к центру, так как она стремится расщепить самое ядро русского государства, что в случае удачи имело бы неисчислимые и крайне гибельные последствия для всего нашего будущего.
Положения, в которых выражается дуалистическое учение о русском народе, заключаются в следующем.
Русское племя уже издревле раскололось по типу, быту и культуре на два самостоятельных народа: северорусский и южнорусский, или, как теперь чаще выражаются, великорусский и украинский.
Этот вековой дуализм Руси Южной и Северной особенно ясно выражается в области языка, но он проявлялся и в сфере государственной, особенно в период удельно-вечевой, а затем в польско-литовский, когда украинская государственность достигла самобытного выражения в Запорожской Сечи и Гетманщине; потому-то не Хмельницкий2, а Мазепа является более чистым выражением государственных стремлений Украины.
Заметен племенной дуализм русских и в социально-экономических отношениях нашего севера и юга, из коих первый развивался более на почве общинно-артельной, а второй — казацко-личной.
Наконец, он отражается и в области литературы, искусства, вообще просвещения двух народов, особенно в позднейшее время, когда влияния христианского Запада уже перевешивали у южнорусов влияния православного Востока; в области же религиозной это отразилось утверждением на юге и западе унии, а впоследствии разного рода сект, в особенности штунды.
На основании этих данных украинцы имеют-де право считать себя особым народом, призванным к самобытному развитию своих способностей и стремлений в семье и школе, жизни общественной и государственной, литературной и церковной. Если при этом произойдет некоторое сужение сферы проявлений великорусской народности, то это будет-де жертвою, принесенною старшим братом младшему, на благо как всему русскому племени, так вообще славянству, а затем и человечеству.
Как же должны отнестись к этого рода учениям и стремлениям мы, русские славяне, стоящие на почве старых, кирилло-мефодиевских основ славяно-русской образованности?
Первая наша обязанность заключается здесь в том, чтобы проверить учение о двух русских народах на данных русской этнологии и истории, пользуясь при этом аналогиями из жизни прочих исторических народов. Затем нам придется сопоставить указания логики с требованиями жизни и долгом патриотизма.
При критической проверке грёз украйноманства исходною точкою должно быть понятие народа.


Обыкновенно под этим термином понимается социальный организм, представляющий живую связь семей, родов, поколений, объединенных между собою узами крови и духа, родством происхождения и общностью основ исторического развития. Главным выразителем и носителем народного единства служит язык, который вследствие того и употреблялся у нас встарь как синоним народа. Под единством языка не может, конечно, разуметься полное тожество всех его наречий, поднаречий, говоров, а лишь такая между ними близость, которая не исключала бы для говорящих на них возможности взаимного понимания и не ставила бы чрезмерных затруднений для их совместной духовной деятельности.
Если приложить это определение к современным европейским народам, то окажется, что ему соответствуют все общепризнанные ныне в этнографии и в социологии, как-то: немецкий, голландский, английский и другие в племени тевтонском; французский, португальский, испанский и другие в племени романском; и наконец, болгарский, сербохорватский, словинский, чехо-словенский, сербо-лужицкий, польский, русский в племени славянском. При этом мы не отличаем народов больших от малых, государственных от негосударственных или, как некоторые выражаются, народов от наций. Но если бы оказалось необходимым различение последних или вообще народов мировых от второстепенных, то к отмеченным чертам народа вообще следовало бы прибавить еще некоторые дополнительные определения, как-то: обширность и цельность занимаемой данным народом территории, даровитость расы, бытовую сплоченность, независимость политическую, самобытность литературную и вероисповедную и т.п.
Располагает ли всеми этими условиями величия и единства народ русский?
Да, и в высокой мере.
Назначенная ему в удел территория, простирающаяся от Тисы до Тихого океана и от стран полярных до Арарата, Паропамиза и Алтая, несмотря на свою обширность, представляет замечательное единство в смысле топографическом, почему уже во времена греко-римские эта великая восточная равнина была объединяема в названиях Скифии, Сар- матии. Если бы возникло впоследствии стремление раздробить эту область, отграниченную от других двумя океанами, тремя морями и охранными валами гор Карпатских, Кавказо-армянских, Гиндукуша, Тянь-Шаня, Алтая, Хингана, — в смысле, например, разделения систем Днепра и Западной Двины или Дона и Волги, то такое стремление прежде всего натолкнулось бы на невозможности топографические и скоро оказалось бы абсурдом.
Бесспорная принадлежность русского народа к великой и даровитой арийской семье племен никем не оспаривается, кроме таких невежд в антропологии и этнологии, каким был пресловутый пан Духинский, считавший западнорусов еще славянами, но великорусов уже помесью финнов с татарами. Если бы подобная гипотеза имела хоть малейшее основание, то этот дуализм непременно отразился бы в языке, как самом чутком выразителе физических и психических свойств расы. Между тем мы замечаем с древнейших времен и до наших дней поразительную — для столь великого и распространенного народа — близость всех его говоров. Уже одно явление полногласия, в течение десяти веков наблюдаемого в самых противоположных ветвях русского
24


племени, в одной и той же сотне корней, представляет столь прочную опору русского язычного единства, что ее не поколебать никаким усилиям разъединителей.
То же наблюдается и во всех остальных основах общерусской фонетики, этимологии, синтаксиса и в трех четвертях лексикона. Для древнего периода мы не можем указать по памятникам не только сколько- нибудь заметных следов язычного дуализма, но и вообще крупных диалектических дроблений. Можно, конечно, предполагать некоторое различие в говорах полян, древлян, вятичей и других колен, известных нам из Нестора, но эти различия были столь незначительны, что их можно сравнить разве с отдельными говорами нынешней Московской губернии. На почве этих древнерусских говоров могли, правда, выработаться впоследствии, при разъединении населений, более самостоятельные наречия, но не в двойственном лишь числе, а в неопределенном. Если же позже у нас образовались две главные системы говоров: северная и южная, то это объясняется распадением Древней Руси с XIII—XIV вв. на Русь Литовскую и Московскую. Но это разделение продолжалось не более трех-четырех веков, почему эти две системы и не могли слишком обособиться. И в настоящее время они отличаются между собою скорее лексиконом, чем грамматикой, вследствие чрезмерного наплыва в говоры нашего юга и запада стихий польских.
Все же и теперь при сравнении наших говоров северных и южных вовсе не оказывается столь резкого различия систем, какое существует, например, между языками сербским и болгарским на славянском юге или польским и чешским на западе. Наоборот, еще теперь различие наших двух наречий не превышает того, какое замечается там между наречиями болгарским и македонским, чешским и словацким, польским и кашубским. Да это и понятно: выделение основных славянских языков восходит ко временам доисторическим, тогда как наши два наречия, как упомянуто, обособились не ранее среднего периода нашей истории.
Эти теоретические выводы подтверждаются и прямым наблюдением: болгарину трудно понять серба, а еще труднее поляка или чеха, тогда как малорус всегда поймет великоруса при первой с ним встрече. Пото- му-то в Венгрии сохранился рассказ, что во время русского похода 1849 г. солдаты князя Паскевича3, перевалив через Карпаты и дойдя до Тисы, все еще спрашивали местных угрорусов: да где же конец России?
Взаимная близость русских говоров северной и южной систем объясняется, дальше, общим влиянием на них языка церковно-славянского, а впоследствии и сложившегося по его типу языка славяно-русского, который упорно держался и на севере, и на юге, даже в период распадения Руси на Московскую и Литовскую. На этом языке написаны не только наши древние летописи, жития святых, поучения, но и «Слово о полку Игореве», а также другие поэтические и прозаические произведения древней и средней эпох вплоть до Ломоносова. Только в актах встречается более непосредственное отражение живых говоров, особенно в период Московской и Литовской Руси. При этом оказывается, что актовый язык последней был до того засорен в XVI—XVII вв. полонизмами, что при дальнейшем развитии легко уже мог перейти за грань, отделяющую язык русский от польского, особенно в отношении лексическом и фразеологическом. Отсюда следует, что начавшаяся после Хмельницкого постепенная замена диалекта западнорусского языком
25


общерусским, ломоносовского типа, была вместе с тем освобождением первого от ляшского порабощения, которое грозило ему гибелью.
При выработке нашего нынешнего ломоносовского языка, наряду с писателями Великой и Белой Руси, деятельное участие принимали южнорусы, как, например, Кантемир4, Богданович5, Капнист6, Гнедич, Гоголь и целая плеяда новейших писателей.
Из этого видно, что наш нынешний литературный язык не может быть назван великорусским ни по своему происхождению, ни по составу и строю, ни, наконец, по своим культурным задачам. Наоборот, язык Ломоносова должен быть с полным правом признаваем языком общерусским, подобно тому, как на западе язык Данте признается общеитальянским, Лютера — общенемецким, Кальвина и Мольера — общефранцузским и т. д. Если же кто пожелал бы на основании акающего выговора неударенных «о» и некоторых других звуковых особенностей признавать наш литературный язык великорусским, к чему теперь склоняется и наша Академия наук, то с не меньшим правом он мог бы признавать литературные языки итальянский — тосканским, испанский — кастильским, французский — иль-де-франсским, немецкий — верхнесаксонским и т.п.
Что касается той разновидности нашего литературного языка, которая возникла в конце XVIII в. в «Перелицованной Энеиде» Котлярев- ского7 и развивалась затем в области беллетристики в произведениях Гулака8, Квитки9, Шевченко, Марка Вовчка10 и некоторых других украинских и червоннорусских поэтов прошлого века, то здесь мы имеем перед собою не второй литературный язык, а областной диалект, напоминающий нижнесаксонский и швабский диалекты в Германии, венецианский и сицилийский в Италии, провансальский и гасконский во Франции и т.п. Писательствуя на этом диалекте, наши украинцы вовсе не задавались целью создать в нем соперника языку Пушкина и Гоголя. Наоборот, они прибегали и к последнему во всех тех случаях, где на первый план выдвигались не местный колорит, а более серьезное содержание и общенародные задачи.
Только в Галиции и Буковине в последние десятилетия зародилась мысль о втором большом русском языке. Но в основу его там положен был не старый славянорусский или новый ломоносовский язык, даже не поэтический диалект Шевченко, а особый искусственный жаргон, скованный из стихий речи украинской и червоннорусской и пропитанный множеством наслоений из языка польского, особенно в области терминологической и фразеологической. Получилось как бы второе издание западнорусского актового языка XVII в., но с тем различием, что в последнем полонизмы и латинизмы были естественным наносом латино-польской школы, в первом же подобные наносы являются результатом сознательного стремления как можно дальше уйти от языка общерусского и его церковно-славянской основы. В этих видах, по почину австрийского правительства и польского общества, наше традиционное правописание заменено в этом жаргоне правописанием фонетическим, которое окончательно разрывает связи между книгою «украинскою» и общерусскою. Так как особым законом жаргон этот, в фонетическом облачении, признан обязательным для всех червоннорусских школ — низших, средних и высших, насколько там оставалось еще место для русской речи при господстве языков польского в Галиции, а немецкого в Буковине, то понятно, что на нем стали появляться учебники и ученые сочинения по всем предметам преподавания, обыкновенно
26


столь же тенденциозные по содержанию, как и по языку. Были сделаны попытки перенести эту жаргонную литературу и по ту сторону Карпат, в Угророссию, но они не встретили там сочувствия ни в обществе, ни в правительстве. Последнее рассчитывает задавить в одно-два поколения эту полумиллионную ветвь русского народа посредством мадьярской школы. Теперь для галицких сепаратистов открылась надежда запла- вить своею жаргонною литературою нашу Украйну, путем низшей, средней и высшей школы. Удастся ли им это — покажет будущее. Одного только не нужно забывать: по своему составу и строю жаргон этот приблизительно так относится к нашему образованному языку и даже к речи Шевченко, как жаргон еврейский к языку немецкому.
Переходя затем от отношений язычных к политическим, мы не можем не заметить, что государственная отдельность Южной Руси в период киевский, а Западной в литовский и польский обыкновенно слишком преувеличивается. Киев в старую эпоху именовался «матерью» всех «русских городов», а не южнорусских лишь, почему к нему тяготели политически все прочие русские области, как впоследствии к Москве. Дуализм Руси Московской и Литовской был не более как эпизодом в русской истории, длившимся не более трех-четырех веков. Кроме того, западнорусам не пришлось играть при этом особенно самостоятельной государственной роли, так как они входили в состав чужих государств — Литовского и Польского. Не следует забывать и того, что в государстве Литовском более важную роль пришлось играть белорусам, чем малорусам, которые потому и не могут считаться правопреемниками государственности литовско-русской. Когда же со времен Петра Могилы11 и Хмельницкого вновь возвышается значение Киева и Руси Южной, то голос этой Руси выражается в направлении объединения с Москвою, а не образования отдельной государственности: «волим под царя русского, православного, а не под ляшского или бусурманского», — порешили казаки на Переяславской раде 1654 г. И этой всенародной тяге к северянам не могли потом помешать ни Выговский, ни Дорошенко, ни Мазепа. Имя последнего, столь превозносимое ныне украйноманами, в памяти народа является синонимом предательства и измены, навсегда заклейменным и в истории, и в поэзии, и даже в Церкви.
Нельзя отрицать, что в социально-экономических отношениях и стремлениях нашего украинского крестьянства сложились некоторые своеобразные черты под влиянием Польши и степей,— в том числе, пожалуй, некоторое преобладание индивидуализма над лучше сохранившимся от старины общинным укладом великорусского севера. Очень своеобразными выразителями такого индивидуализма служили те казаки, которые приняли участие в смутах междуцарствия и которых типичнейшим представителем был Иван Заруцкий. Но все же сомнительно, чтобы на почве преобладания личности над общественностью можно было соорудить сколько-нибудь прочное государственное здание. Примеры Индии, Древней Греции, да и самой Украйны, столько веков подчинявшейся соседям, доказывают противное.
Невозможно согласиться и с тем мнением, будто преобладание в южнорусской жизни и образованности западнических стихий, проникавших туда из Польши, Венгрии, Австро-Германии, создает для этой образованности гарантии самобытности и творчества. Наоборот, последнее неминуемо будет подавлено у южнорусов односторонностями этого влияния, а также его механическим характером: последний невольно
27


бросается в глаза по сравнению, например, с органическим характером тех культурных учреждений, какие восприняты были южнорусами из Византии, в формах кирилло-мефодиевской церкви и письменности, и которые навсегда пребудут основами общерусской образованности. Самым наглядным подтверждением того служит насильственный характер и недолговечность западнорусской унии, а в новейшее время — навязанной многим южнорусским батракам их хозяевами немцами штун- ды и прочих сект протестантского происхождения. До какой степени извращается при этом традиционный облик южнорусского казака, видно из того, что в хижинах штундистов обыкновенно бывают развешаны изображения не Сагайдачного или Хмельницкого, даже не Мазепы, а Мольтке12 и Бисмарка13!
При столь очевидной низкопробности всех тех культурных особенностей, на которых только и могла бы, в отличие от общерусской образованности, утверждаться в будущем культурная самобытность нашего юга, не может быть сомнения, что и результаты подобной культуры оказались бы столь же низкопробными и недолговечными.
А между тем ее развитие у южнорусских кустарей могло бы совершаться лишь за счет образованности общерусской, следовательно, к неисчислимому ущербу всего народа русского и лежащего на нем призвания в мире славянском и христианском.
Крайняя несостоятельность и даже полная отсталость учения о двух русских народах еще более бросится в глаза, если мы перейдем от фактов исторической жизни к проявлениям личного сознания всех лучших русских людей.
Твердое сознание народного единства можно проследить по всем памятникам нашей литературы, начиная от дней древних. Так, наш первый летописец Нестор даже озаглавил свою «Повесть временных лет» словами: «Откуду есть пошла Русская земля, кто в Киеве нача первее княжити и откуду Русская земля стала есть». Из содержания же летописи видно, что в несторовское понятие «Русской земли» входили не только поляне, древляне, новгородцы и другие славяно-русские племена, но и жившие на этой территории инородцы литовского, финского и тюркского племен. Насколько шире и глубже, следовательно, было национальное сознание этого старого и даже по имени точнее неизвестного летописца, чем, например, нашего современного историка Кареева14, который прямо предостерегал Государственную Думу от употребления выражений «русская земля», «русский народ»!
И наш древний певец «Слова о полку Игореве», описывая неудачный поход в степи, призывал всех русских князей, всех русских людей отомстить татарам «за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святославлича».
Даниил же Паломник, прибыв в Иерусалим в церковь Гроба Господня, с каким трогательным чувством поставил там «кандило... за вся князи наша и за всю Русскую землю, за вся христианы Русския земли»!
А святитель Петр, как ясно сознавал он единство русского народа, когда перенес свою деятельность из родного Галича на север, содействуя восстановлению в Москве, вместо павшего Киева, нового средоточия Русской земли, за что и удостоился наименования чудотворца всероссийского!
Сколько раз ссылались на единство русского народа и Русской земли наши князья и цари, собиратели Руси!
28


Ломоносов же, образуя общерусский язык и правописание, нарочно оставил букву «ять» по потребностям малорусов, которые выговари- вают-де ее как «и».
С какою энергиею восстал против расчленения России — на восточную и западную — наш Карамзин в знаменитом «Мнении русского гражданина», представленном Императору Александру I в 1819 г.
В какой трогательной форме отразилась затем идея единства Русской земли в дружбе Пушкина и Гоголя, из коих один воплощал в себе гений нашего севера, а другой-— юга, и которые, дав последний чекан нашему образованному языку, упрочили и всероссийские основы нашей национальной литературы! На этих именно основах развилась затем могучая деятельность Лермонтова, Хомякова, Тютчева, Тургенева, Толстого, Достоевского. Это литературное течение оказалось столь могущественным, что оно захватило не только нашу Украйну, но и Русь зарубежную, где еще в половине прошлого века открыто провозглашаем был Добрянским15, Малиновским, Зубрицким16, Головацким17, Наумовичем18, Духновичем и другими галичанами и угрорусами догмат единства русского языка и народа, который втайне признавали, впрочем, там и раньше как наследие дедовской старины. И теперь, несмотря на все преследования со стороны поляков и Габсбургов, издаются в Галиции журналы на общерусском языке, где встречаются прекрасные по стилю произведения местных публицистов и поэтов: Мончаловского, Яворского19, Свенцицкого, Вергуна, Глебовицкого, Глушкевича и некоторых других.
И из среды деятелей Славянского общества не одному приходилось уже высказываться по вопросу о единстве русского языка и народа. От наших же бывших председателей Погодина и Гильфердинга остались и особые статьи в защиту этого единства.
Даже в среде тех людей, которые назывались у нас украйнофила- ми и которым приходилось иной раз проговариваться об отдельности или даже самобытности южнорусского языка, все-таки сознавалась необходимость держаться и общего языка в высших родах литературы, и связей с государственным целым. Это можно заметить, например, в сочинениях Максимовича20, Костомарова21, Кулиша22, Потебни23, Котля- ревского24, Мордовцева25, Антоновича26 и др. Даже Драгоманов27 убеждал своих южнорусских единомышленников не разрывать связей с русским языком и литературою, без которых они могут-де одичать в своем провинциализме.
Но уже давно в сознании наших украйнофилов стала зарождаться и идея о возможности преобразования России в федерацию. В неясных очертаниях она заметна в программе того Кирилло-Мефодиевского общества, которое в 1847 г. было организовано в Киеве Гулаком, Костомаровым, Шевченко, но не могло там развиваться, за выселением руководителей в места не столь отдаленные.
Впоследствии, уже в 70-х годах, мне пришлось лично слышать в Чешской Праге от одного из самых образованных наших украйнофилов, именно покойного профессора А.А. Котляревского, высказанное в пылу спора признание, что Русскому государству придется впоследствии распасться на три автономные части — Великороссию с Петербургом, Малороссию с Цареградом и Сибирь с Иркутском. Я тогда не понял, что же станется в таком случае с пропущенными в этом предсказании старыми средоточиями Русской земли Москвой, Киевом, Вильной. Ныне
29


можно догадываться, что по украйнофильской программе уже тогда считалось возможным уступить их кому-то другому, вероятно евреям, как экономическому цементу Русской земли. Не могу не отметить, что к числу славянских федералистов причисляют и Н.Я. Данилевского. Но та федерация, которую в сочинении «Европа и Россия» он начертал в будущем для славян, не имеет ничего общего с предположениями о расщеплении народного ядра Русской земли. Наоборот, по его идеям это ядро должно оставаться цельным, чтобы послужить как бы солнцем или центральным телом нашей племенной системы, вокруг которого могли бы вращаться на разных расстояниях меньшие славянские народности. Ведь понятно, что в случае распадения на два, а потом и большее число мелких частей этого солнца славян, неизбежно сдвинулись бы со своих орбит и все его спутники, чтобы затем рассыпаться в пространстве роем падучих звезд. И уже не на западном, а на восточном небосклоне пришлось бы человечеству наблюдать явление, предсказанное Хомяковым в чудном четверостишии:
Ах грустно, грустно мне; ложится тьма густая
На дальнем Западе, стране святых чудес;
Светила прежние бледнеют догорая,
И звезды лучшие срываются с небес...
Совершенно в другом виде представляют себе картину русского будущего галицкие и буковинские сепаратисты, руководимые указаниями поляков, отчасти и немцев. В целом ряде брошюр и статей, вроде, например, «Самостийна Украина» (Львов, 1900), они проводят мысль, что русская Галиция и Буковина должны послужить как бы Пьемонтом южнорусского народа, призванным духовно объединить последний на протяжении от Карпат до Кавказа и от Тисы до Волги, чтобы затем, с оружием в руках, оторвать эту область от Москвы не только в язычном, но и в политическом отношении. В русских школах Галичины и Буковины можно теперь нередко слышать составляющую как бы украинский народный гимн песнь, которая начинается так:
Не пора, не пора, не пора
Москалёви и ляхови служити;
Довершилась в Украине кривда стара,
Нам пора для Украины жити.
Можно ожидать, что с состоявшимся уже перенесением из Львова в Киев части главного штаба украйноманов, с профессором М.Грушевским28 во главе, и с принципиальным разрешением со стороны наших школьных властей преподавания некоторых предметов в частных учебных заведениях, даже среднего разряда, на малорусском наречии или, вернее, на описанном выше червоннорусском жаргоне, вскоре и наши южнорусские школы огласятся песнью «Не пора, не пора».
А так как жизнь всегда развивается с известной последовательностью, то можно предсказать, что отторжение нашего юга от севера в язычном отношении постепенно подготовит почву для его отпадения и в смысле государственном — подобно тому, как это случилось на полуострове Иберийском при отделении Португалии, в Германии при отпадении Голландии, а в Скандинавии при выделении — уже на наших
30


глазах — Норвегии. Конечно, своими силами украинцы провести этого не могут. Но к их услугам будут все враги России, особенно поляки, евреи и многие немцы.
Между тем и опыт прежнего времени, и живые наблюдения доказывают, что центробежные стремления если и проявлялись иной раз у южнорусов, то обыкновенно не в среде народных масс, а в верхах населения, вследствие разъединительной политики сначала старорусских князей и бояр, потом гетманов и казацкой панов-рады, а в новейшее время — разных интеллигентов. В Галиции важную роль играли при этом и польские политики: графы Голуховский, Тарновский, Бадени, ксендз Калинка, профессор Гломбинский и другие сановники, паны, профессора. Народные же массы червоннорусов, как и большинство их независимой духовной и мирской интеллигенции, относятся доныне отрицательно к этому движению, что проявилось и в подписанном пятьюдесятью тысячами галичан адресе к императору Францу Иосифу против указа о фонетическом правописании.
Не менее отрицательное отношение к бредням украйноманства проявляют и наши южнорусы. Еще на днях это констатировано столь классическим свидетелем, как поводырь галицких сепаратистов, Львовский профессор М.Грушевский. В первой книжке перенесенного теперь из Львова в Киев журнала «Литературно-науковый вестник» (Киев, 1907 с. 146 и след.) он горько жалуется, что украинские массы все еще представляют из себя бесформенный и пассивный этнографический элемент, в который предстоит еще вдунуть дыхание национальной жизни, связать общественные классы и территориальные части украинской земли сознанием национального единства и таким образом создать национальную основу для развития культурной или общественной эволюции. «У нас, — говорит господин Грушевский, — нет еще такой основы. В преобладающей части населения национальное является у нас не более как пережитком старины; наша культурная эволюция совершается в формах чуждых и развивается не на национальных основах, а помимо их, уничтожая и ослабляя эти основы; наше просвещение распространяется в формах российской школьной науки, обезнароживаю- щей молодежь; интерес общественный проявляется только в распространении среди народа книжек и газет российских, при полном равнодушии к своим, которых, впрочем, и имеется слишком уж мало; участие к вопросам политической или общественной эволюции выражается разве в пренебрежении ко всем национальным интересам, словно слишком мелким по нынешним временам». Ввиду этого автор и спрашивает себя, не придется ли украинцам при сооружении культурно-политического здания без украинского фундамента еще посодействовать разложению остатков украинской жизни, причем положен будет крест на все украинское и задавятся следы украинского национального сознания проблемами экономического и политического развития?
Отмена ограничений для южнорусского языка и печати в новейшее время, по мнению господина Грушевского, не только не улучшила движения, но, пожалуй, еще ослабила его, в смысле моральном. Прежде можно-де было объяснять бессилие украинского слова тяжелыми запрещениями; теперь они исчезли, а народных сил не оказывается. Нече- го-де закрывать глаз на страшные признаки нашего национального упадка! Как мало подписчиков и читателей находят лучшие украинские газеты и журналы среди тридцатимиллионного украинского населения!
31


Ни один из них не может покрыть и минимальных расходов издания. Как мало украинских книжек находится в числе тех, какие обращаются теперь на украинской территории! И чем же проявила себя раскрепощенная украинская литература?
Если такой упадок, бессилие и дезорганизация будут-де продолжаться и дальше, при быстром движении всего окружающего, то украинцы навсегда-де и бесповоротно останутся за флагом. Если украинство закоснеет в таком положении несколько десятков лет, более того, если оно не сделается нациею на протяжении одного поколения, то оно может навсегда потерять возможность к тому. Если мы теперь же не заложим-де сильных и широких основ для нашей национальной культуры, то впоследствии уже будет поздно думать и об украинском университете, и о национально-украинском сейме; придется-де навсегда ограничиться популярной литературою, мелкой беллетристикой для домашнего обихода, борьбою за права украинской речи в народной школе и медленно угасать во всех областях украинской жизни, на своей украинской земле, уступая место настоящей культуре — российской.
Необходимо крайнее самомнение или детская наивность, чтобы при столь ясном сознании господином Грушевским крайней беспочвенности в нашей Украйне привезенных им из Львова «мрий о самостийности Украйны от Карпат до Кавказа» и притом не иначе, как «без попа, пана и хлопа», все-таки делать попытку «концентрации в Киеве всеукра- инских сил», чем занимается там ныне названный львовский профессор!
Сотрудник господина Грушевского Николай Порш придумал, впрочем, еще одно средство, чтобы пробить украинскую инертность и заинтересовать массы в национальной автономии Украйны: для этого необ- ходимо-де заинтриговать народ вопросом о даровой земле, понижении налогов и избрании своих людей в чиновники, которые затем будут-де ответственны перед местным сеймом!
Оказывается, однако, что и при всех этих соблазнах украйноман- ской избирательной платформы мало прошло и в первую, и во вторую Государственную Думу депутатов этого лагеря, — а если и проходили, то скорее евреи, чем казаки!
То же приблизительно видим в Белоруссии, где также не оказывается читателей для издаваемых виленскими евреями и польскими инженерами белорусских газет и букварей в кирилловской и латинской транскрипциях, под названиями «Наша доля», «Наша нива», «Беларуски ламентар», «Беларускые песняры» и т.п. Так и в 60-х годах прошлого века, когда при генерал-губернаторе Назимове и попечителе князе Ши- ринском-Шихматове затеяно было в Вильне издание «Белорусского календаря» на местном просторечии, для него вовсе не оказалось читателей, по несочувствию народных масс к этого рода пустым затеям!
А между тем наш общерусский литературный язык стал таковым, после Ломоносова, Карамзина, Пушкина не в силу какого-нибудь закона или административного распоряжения, а сам собою, опираясь единственно на авторитет писателей и сочувствие образованного общества. Только в прошлом году, в 3-й статье Основных законов, впервые установлено общегосударственное значение русского языка. Но это было не более как закрепление исторического факта, незаметно выросшего в процессе векового развития русской образованности.
Следует, однако, оговориться, что, отстаивая заветную идею единства Русской земли, русского языка, русского народа, русской образо-


ванности, мы не забываем тех обязанностей, какие налагает на наш народ и его правительство идея царства как политической организации, обслуживающей культурные потребности не одного, а многих народов, составляющих в совокупности то, что древние римляне гордо называли orbis terrarum. Понятно, что в мировом царстве такого объема и типа, какими были в древности монархии Персидская, Македонская, Римская, в средние века — Западная и Восточная Римские империи, а в эпоху новую — Великобритания и Россия, условия разнообразия и единства не могут слагаться так просто, как в какой-нибудь Дании или даже Франции, Италии, Испании. При существовании в России до 50 народностей и до 33% инородческого населения в ее законодательстве, управлении, судах, школах должны быть приняты в расчет законные потребности не только основного народа, русского, но и всех народов второстепенных. Единство русского государственного языка и русской государственной школы должно у нас мирно уживаться с законною свободою всех областных языков, подлитератур, вероисповедных и частных школ. Даже в государственной нашей школе должен быть открыт известный простор для материнской речи детей инородцев. Да так и было у нас издревле. Потому-то и прославились у нас такие «апостолы языков», как Стефан Пермский29, Гурий Казанский30, Трифон Печенг- ский31, Иннокентий Якутский32, Гурий Алтайский и многие другие.
В школьной же области их верным продолжателем был Ильмин- ский33, знаменитый основатель нашей новейшей русско-инородческой системы начального образования, построенной на любовном сочетании в школе языков материнского и русского и на предпочтении внутренних основ образования его внешним язычным формам.
Но Ильминский руководился при этом требованиями психологии и педагогики, а не затеями политическими, почему его система и не могла распространяться на школу малорусскую или белорусскую. В противном случае пришлось бы считать малорусов и белорусов не настоящими русскими людьми, а как бы инородцами, настолько оторванными от своего рода-племени, что они уже не могут ни мыслить, ни учиться на его общем языке. Тогда пришлось бы допустить, что речь южнорусская дальше отстоит от великорусской, чем нижненемецкая от верхненемецкой в Германии, а ойльская от окской во Франции, чего, конечно, не скажет ни один знаток немецкой и французской диалектологии. Если, однако, при всех глубоких диалектических различиях в среде языков немецкого, французского, итальянского и других существуют на Западе общенациональные школы немецкая, французская, итальянская, притом не только высшие и средние, но и низшие, то почему только в России должна распасться по языку национальная школа, несмотря на целые века ее традиционного единства?
Следует еще иметь в виду, что, вступив на почву просторечий и домогаясь книжного употребления местной речи в каждой сельской школе, мы не в состоянии будем ограничиться лишь двумя или тремя русскими школьными диалектами и школьными литературами, так как просторечий в России бесчисленное множество, согласно ходячему изречению: что город, то норов, что село, то погудка. Разброд же школ неизбежно отразится и на оскудении школьной литературы, следовательно, на условиях ее состязания с прочими нашими языками и литературами, например, польскою, немецкою, даже татарскою, в которых ведь вовсе не заметно стремления к дроблению по просторечиям. Наоборот,
3 Заказ 1602


между нашими тюркскими племенами, разбросанными в числе до 15 миллионов на огромном пространстве прежней Золотой Орды, замечается именно теперь настойчивое стремление к объединению в области языка, притом на почве не какого-нибудь казанского или астраханского наречия, а в смысле сближения через диалект крымский с цареградскою речью османских турок!
Некоторые наши педагоги предполагают, будто главная трудность в южнорусской начальной школе заключается в глубоком различии материнской речи детей от языка школьных книг. Но ведь те же трудности встречаются и в великорусской сельской школе, не исключая даже Московской губернии. Очевидно, они лежат не столько в формах языка, сколько в естественном различии речи детей и взрослых, обусловленном неизбежною противоположностью между конкретным мышлением детей, и отвлеченными обобщениями науки. Единственным средством побороть этого рода трудности является изустное объяснение учителя, который, пользуясь при обучении и речью детей, незаметно создаст для них живой мост к языку книг. Если же мы погонимся в школе за возможным опрощением речи, разменяв образованный язык Пушкина, Тургенева, Толстого на зыбкую речь нянек или хотя бы московских просвирен, то этим окажем помеху, а не содействие дальнейшему развитию в учениках и дара слова, и дара мышления.
Ничего нельзя возразить и против употребления как малорусского, так и прочих наших просторечий в такого рода областных подлитературах, какие существуют и на Западе на диалектах швабском, провансальском, каталонском и др. Но эти диалекты никогда не вторгаются там в область высшей национальной литературы. Трудно представить себе и у нас разумную цель в переводах на одно из южнорусских просторечий, или хотя бы на диалект Шевченко, произведений Пушкина, Гоголя, Тургенева, которые так легко доступны и в подлиннике мало- мальски грамотному южнорусу. Еще менее производительным представляется нам труд, потраченный на южнорусские переводы сочинений Костомарова, Потебни, Менделеева.
Что касается способов взаимодействия диалектов с языками общими, то оно совершается правильно лишь там, где необходимые термины и фразы заимствуются первыми из вторых, а не из каких-нибудь чужих языков, как это имеет место в упомянутом галицко-украинском жаргоне.
С нашей точки зрения, одинаково преступными являются как попытки насильственного объединения, когда задачею общерусского языка ставится подавление всех областных диалектов и живых просторечий, так и противоположные им попытки насильственного разъединения в области языка, где для каждого просторечия как бы воздвигается трон, в видах отторжения от языка общерусского той или иной части его законного достояния.
В первом случае мы могли бы разглядеть в области языка отражение жестоких обычаев османского двора, где при воцарении нового султана были убиваемы все его братья как его возможные соперники; во втором же у нас воскресла бы старорусская удельная система, где каждый княжич желал иметь свой особый, хотя бы и низенький, троник, что и довело наконец старую Русь до порабощения ее на востоке татарвою, а на западе Литвою и потом Польшею.
34


Как бы не повторилось того же и в будущем, в случае распадения русского народа на две или более частей, сначала в язычном, потом в общественном, а наконец и в государственном отношении!
В наглядной форме изображены опасности южнорусского сепаратизма в следующих строках нашего известного изобретателя и публициста И.Н. Ливчака34 в его брошюре: «О современном раздвоении культурных направлений в общественной жизни Галицкой Руси». (СПб., 1903. С. 10—11).
«Организм нынешней могучей Русской державы, — пишет автор, — можно уподобить гигантскому, закованному в броню кораблю, имеющему в себе множество разного объема кают, в которых удобно и безопасно помещаются все народности, входящие в состав Российской Империи. Основанием этому кораблю служит киль, сработанный из одного цельного ствола — русского национального дерева. После многовекового вполне успешного плавания корабль этот замедлил несколько, как думают некоторые его пассажиры, свое общее поступательное движение. И вот появились самозваные кораблестроители, которые серьезно твердят, что будет гораздо лучше, если разрубить этот корабль на две части, потому что он чересчур уж громоздок и потому медленно двигается вперед. “Давайте, братцы, немецкий топор и польскую пилу, примемся дружно за работу и распилим киль... Тогда корабль сам собою разделится на две части. Меньшая часть будет наша, и мы поплывем на ней самостийно и гораздо шибче”. Такую проповедь возглашают инициаторы малорусского сепаратизма. Может ли быть что-нибудь сумасброднее такого нелепого проекта? Ведь очевидно, что если выполнить его, то обе части корабля оказались бы непригодными для плавания по собственному, независимому курсу и что именно меньшая его часть сразу потеряла бы свою остойчивость на бурном море и неминуемо сделалась бы добычею... могучего тевтонского корабля, на флаге которого написано: “Durch Einheit zur Freiheit”, то есть “единством к свободе”».
Если же это так, то не вправе ли мы сделать нашим разъединителям, при помощи немецкого топора и польской пилы подпиливающим самый киль нашего национального единства, гладстоновский оклик: hands off! (руки прочь!).
И этот оклик должен теперь раздаваться со стороны не правительства, а самого общества, на которое, вместе с соучастием в строительстве страны, ложится отныне и ответственность за ее будущее.
Но, скажут нам разъединители, не будет ли такое ограничение со стороны единомышленников Славянского общества прав в России вторых и третьих языков изменою его собственному кирилло-мефодиевс- кому знамени? Не будет ли это изменою священным заветам Кирилла Философа, который как раз ратовал против триязычной ереси, то есть монополии в области литургического языка, и который, создав славянский язык и письменность, как бы отпилил этим славянскую часть греко-славянского культурного корабля, чтобы дать ей самобытное движение?
На это мы ответим, что тогда еще не было такого корабля. Славяне, для которых создан был Кириллом особый литургический язык, именно болгаре, русские, велико-мораване, не плыли еще в ту пору на греческом, или, вернее, византийском, корабле, а представляли как бы особые флотилии первобытных судов, свободно крейсировавших по во-
3*


дам Востока и Запада, не входя еще решительно в круг притяжения ни Багдада, ни Цареграда, ни Рима.
Делая славянам уступки в области языка, Кирилл Философ, как и его учитель патриарх Фотий, очевидно, к тому и стремились, чтобы привлечь к восточному христианству этот выступающий мир народов и тем обеспечить в них для Византии верных сотрудников, а впоследствии и продолжателей.
Из вложенных же Паннонским житием в уста императору Михаилу, в его беседе с велико-моравскими послами, слов: «да и вы причьте- теся велицех языцех, иже славят Бога своим языком», видно, что в Византии более дальновидные люди, как, например, патриарх Фотий и Кирилл Философ, уже предугадывали тогда великое значение славянства как племени, призванного стать наряду с греками и римлянами в истории христианского просвещения.
Потому-то Кирилл Философ, переведя евангелие и богослужебные книги на говор образованных славян Цареграда или Пропонтиды, не переделывал затем его при устроении церквей и школ болгарских, чехо- словенских, словинских, вероятно и русских, польских, сербских, — очевидно, считая все эти ветви великого племени достаточно близкими между собою для духовного объединения на почве греко-славянской церкви и общеславянской письменности. Потому-то уже в древнее время кирилловскому языку и присвоено было название «словеньскый», в смысле родового термина, объединяющего все славянские наречия. Мы можем, конечно, предполагать, что как Солунские братья, так и их ученики пользовались при объяснении своих книг в славянских школах местными просторечиями, — чем и объясняется появление диалектических наслоений на общей основе нашего санскрита. Но никто не мешает и в наших школах — малорусских, белорусских, даже великорусских — давать устные объяснения на местных просторечиях! Из этого не вытекает, однако, необходимость на каждом из таких просторечий развивать особую школьную литературу.
Насколько жизненным оказался взгляд Кирилла Философа на возможность прочного единения всех славянских народов на почве общего литургического языка, видно из сохранения последнего на протяжении десяти веков не только у южных славян, где этот язык зародился, но и восточных, где он был только родственным, но не материнским. Наши старообрядцы, которые всего чище хранят заветы и отражают нормальные стремления русской народности, доныне употребляют церковно- славянский язык не только в богослужении, но и в своих наивных писаниях. Мы несколько удалились в этом отношении от старины. Но все же и Пушкин в своем кипящем жизнью языке не разрывал связей с его старыми преданиями. Почему же мы должны теперь выбиться из исторической колеи и, забыв о заветах Кирилла Философа, Ломоносова, Пушкина, Гоголя, очертя голову броситься в хаос просторечий и тарабарских жаргонов львовского или черновецкого изделия?
Не на Св. Кирилла должны ссылаться и те из наших теплохладных патриотов, которые, признавая в принципе единство Русской земли и народа, не решаются, однако, открыто выступить в обороне этого единства, из опасения упреков в нетерпимости и братоненавистничестве. Нет, Св. Кирилл не принадлежал к числу таких непротивленцев, а, наоборот, посвятил всю свою миссионерскую жизнь открытой борьбе за Православие и славянство. По своему положению и званию библиотекаря
36


он мог бы уединиться в своей келье и устраниться от волнений борьбы, как наши непротивленцы-академики. Он мог сделать это тем с большим правом, что имел для кабинетных занятий столь громадный и чисто академический труд, как установление славянской письменности и перевод на нововыступающий язык целого круга библейских и богослужебных книг.
Но тогда его академический труд, пожалуй, так и остался бы на полках библиотек, ничем не отразившись в жизни народов.
А Кирилл Философ понимал свою задачу глубже, жизненнее. Ему нужно было, с одной стороны, отстоять истины Православия от извращений магометанских на Востоке, а папских на Западе, с другой же — вывести на исторический путь новое огромное племя и отстоять его духовную свободу. Вот мотив его миссионерских поездок то к арабскому эмиру, то к хозарскому кагану, то к велико-моравскому князю, то к самому папе, чтобы в бесчисленных трудах и опасностях отстаивать там дело Православия и славянства. Встречаясь на пути с насильниками и поработителями последнего, он не мог, конечно, отражать их силою, хотя бы в такой форме, как Иисус, который, встретив в иерусалимском храме торгующих, сделал из веревки бич и выгнал их из храма. Но зато Кирилл не переставал убеждать соблазнителей и недругов славянства, обличать их, а иногда даже проклинать, как это выразилось в сохраненной Паннопским житием его предсмертной молитве, которая начинается словами: «Господи! погуби триязычную ересь».
Итак, опираясь на бесспорные теоретические и практические доказательства нашего племенного и культурного единства, на его крепкие основы и в чувствах масс, и в сознании лучших людей племени, на безусловную необходимость этого единства при выполнении тех задач, которые возложены Промыслом на Россию в судьбах славянства и христианства, наконец, на объединительные заветы Св. Кирилла и всех его верных последователей, начиная от Нестора и кончая Пушкиным, Гоголем, Достоевским, мы имеем не только право, но и нравственный долг, выражаясь словами древнего Баяна, — «вступить в злат стремень за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буего Свя- тославлича». Мы обязаны дать дружный отпор тем «украинцам», которые — по святой ли простоте, или по интригам врагов, или, наконец, по корыстному желанию стать из вторых в городе первыми в деревне — упражняются теперь в раскалывании то «немецким топором», то «польскою пилою» самого ядра нашей земли и народности. В сознании, что разделение России есть ее ослабление, а в дальнейшем — порабощение и неминуемая гибель, мы должны — хотя спокойно, но и во всеуслышание — закричать этим опасным разъединителям: «Руки прочь!»


Академик А.И. Соболевский
Русский народ как
этнографическое
целое
I
Взгляните на этнографическую карту Европейской России, составленную Риттихом еще в 1875 году и теперь уже порядочно устаревшую, — и посмотрите, какое огромное пространство занимает в Европе русский народ. Большой этнографической карты Азиатской России, сколько-нибудь близкой к нашему времени, мы — к сожалению — не имеем. И потому попробуем ограничиться недавно изданной крохотной картой Пештича1. Из нее мы увидим, что русским народом и в Азии занято огромное пространство.
Сопоставляя данные половины XIX века и данные всеобщей переписи 1897 года, мы можем видеть, как быстро распространяется русский народ по территории Русского государства. Вот Европейская Россия. Здесь русский народ все шире и шире распространяется в Ураль-ской области и Оренбургской губернии, за счет башкир и киргиз. Почти вся степная часть Крыма принадлежит уже ему; он — хозяин в новой Черноморской губернии, по восточному берегу Черного моря. Он «идет вперед в Виленской губернии, за счет соседнего литовского народа11.
Перейдем в Азию. Здесь — что, впрочем, вполне естественно — русский народ делает еще более значительные приобретения. Куда бы мы ни взглянули в пределах русского государства, везде оказываются новые русские поселения, начиная с Киргизской степи и Туркестана и кончая Амурской и Приморской областями. Кое-где русский народ перевалил уже за Алтай, в недавно переданные России от Китая земли111. Как быстро двигается он вперед, вы можете судить хотя бы по данным о Туркестане. Первый русский поселок в Сыр-Дарьинской области возник в 1867 году, второй в 1874 году. К 1 января 1903 г. русских поселков в этой области было уже 58. Первый русский поселок в Самаркандской области появился в 1885 году; первый русский поселок в Ферганской области — в 1893 году. К 1 января 1903 года русских поселков в первой из названных областей было уже 10, а во второй 7. Всего русского населения в Туркестане к началу 1903 г. было тридцать тысяч обоего пола1У.
Пустынные и лесные пространства внутренней Сибири, тайга, урманы быстро наполняются русским населением — как сибиряками-старо- жилами, так и переселенцами-новоселами. Движение этого населения происходит с значительной поспешностью. «В Балаганском уезде Ир-
38


кутской губернии, — пишет местный обыватель в 1906 году, — происходит перераспределение населения по территории уезда. Старожилы сдвигаются с насиженных мест и выезжают на новые... Целые деревеньки здесь пустеют. Дома стоят заколоченные или вместо них зияют пустыри: строения проданы на сторону... Идет колонизация тайги... Там, буквально “на пне и колоде”, как живописно выражались в старых юридических актах, вырастают новые деревни»у.
Особенно резко замечается это движение вперед, это искание свободных земель в густонаселенных уже районах Сибири, каковыми являются южные окраины Алтайского округа, Бийский уезд...
Любовь к простору и свободе в области хозяйственной жизни породила выселение старожилого населения из родных сел в горы, на , земли, принадлежащие Кабинету Его Величества (Санкт-Петербургские ведомости. 1902. № 176 (из «Сибирской жизни»).
Однородные вести идут и из Западной, и из Восточной Сибири. Сибиряки-старожилы, привыкшие к местным условиям, идут на новые места, в глубину девственного леса, уступая свои усадьбы и роспаши, даром или за плату, новым пришельцам.
Сопоставляя современные данные о расширении территории русского народа с данными исторических свидетельств, мы видим, что нынешнее расширение находится в самой тесной связи с расширением старого времени, с тем расширением, которое началось с половины XVI века, после взятия Казани и Астрахани, и с той поры идет непрерывно, то усиливаясь, то уменьшаясь, то более ярко, то малозаметно.
Естественный прирост русского народа определяется специалистами статистиками в полтора процента ежегодно. Иными словами, ежегодно на 1000 человек умерших приходится 1015 рожденных. Но сверх этого русский народ быстро увеличивается в своей численности вследствие обрусения разных инородцев.
Даже наиболее культурные инородцы России, поляки и немцы, дают значительное число лиц, уступающих влиянию русской среды и постепенно, незаметно для себя, оставляющих свою народность ради русской народности. Это те офицеры, чиновники, ремесленники, купцы, которые в силу разнообразных обстоятельств поселяются среди русских и теряют связь с родными местами. Число их невозможно учесть, но находящиеся среди нас русские с польскими и немецкими фамилиями, еще сохраняющие память о своих отцах и дедах-поляках и немцах, являются живым доказательством факта обрусения.
Что же до инородцев малокультурных, то здесь обрусение идет быстрыми шагами.
Разбросанные среди русских в Поволжье инородцы-финны не только не противятся обрусению, но, сознательно или бессознательно, сами идут ему навстречу. Везде, где пермяк или мордвин встречает русского, он старается ему подражать в одежде и быте, перенимает от него песни, повторяет за ним русские слова и при каждом удобном случае выдает себя за русского. Быть как можно больше похожим на русского — вот идеал инородца. Деревни со смешанным населением — русским и финским — одна за другой делаются русскими. Инородческие острова, находясь между русскими поселениями, один за другим исчезают, и теперь, например, в нескольких местах Поволжья так называемая «русская мордва», то есть обрусевшее потомство недавней мордвы, только недоумева-
39


ет, почему ее называют мордвою, когда она ничего общего с настоящей мордвой не имеет. Но и финские массы Поволжья держатся уже плохо. Лучше других сохраняет свою народность черемисаУІ. Но и на нее вырубка лесов, устройство поблизости заводов и фабрик, проведение железной дороги (не говоря уже о воинской повинности) действуют сильно. О мордве, пермяках, вотяках нечего и говорить. Вероятно, пройдет еще немного времени, и эти народности исчезнут с этнографической карты России™.
Поддаются обрусению и народы Севера — зыряне и остяки. «Все то молодое поколение деревень, — говорит один недавний наблюдатель о наиболее отдаленных от русского центра зырянах ижемцах, — которое прошло через русские школы, уже свободно и понимает, и говорит по-русски», то есть находится на пути к обрусению™1. О более близких к русским поселениям зырянах и остяках нечего и говорить. Я только упоминаю о когда-то многочисленных вогулах; они уже почти не существуют: одни вымерли, другие обрусели1Х.
Из сибирских инородцев многочисленные тунгусы с необыкновенной быстротой подчиняются обрусению, и уже большое их число (до 50 процентов) считают себя русскими. Армакские тунгусы, между озером Байкал и рекой Джидой (Забайкальской области, Селенгинского уезда), говорит местный наблюдатель, называют себя «русскими» и «православными» и одинаково владеют тунгусским и русским языкомх.
Только инородцы магометане и буддисты держатся крепко, поддерживаемые религией. Татары Поволжья и Северного Кавказа, башкиры, киргизы, калмыки, буряты, тем более высококультурные сарты Туркестана сохраняют свою народность. Но из киргиз те, которые приняли христианство, превратились уже в русских и хотя и говорят еще, может быть, лучше по-киргизски, чем по-русски, но называют себя русскимиХІ.
Посмотрим на числа и на процентные отношения, как они представляются нам не по данным переписи 1897 года, а по данным более свежим, за 1904 годхп. Мы помним, что цифры для числа этнографических единиц здесь, как и везде, не могут отличаться точностью (об этом подробнее после), но считаем несомненным, что общее впечатление от них будет у нас верное.
По этим данным, к 1 января 1905 года население России состоит из 143 980 000 жителей обоего пола, без Финляндии, и из 146 797 000 с Финляндией. Из них с лишком 10 миллионов живет на Кавказе, с лишком шесть с половиной миллионов — в Сибири и с лишком восемь с половиной миллионов — в Средней Азии.
Русский народ состоит более чем из 96 миллионов человек и составляет 65,5% всего населения Русского государства. В Европейской России процент русских равен 80, в Западной Сибири — с лишком 88,5, в Восточной Сибири — почти 54.
Из других народов Русского государства самым сильным оказываются поляки, состоящие из 9 с лишком миллионов и живущие, главным образом, сплошной массой в Царстве Польском. Поляки, только они одни, оказывают ассимиляционное влияние на русский народ и ополячивают его западные части — в Холмской Руси и на западной границе Гродненской губернии; но здесь им очень сильно помогает католичествохш.
Что до других народов, то они не имеют или численности, или сплоченности, или однообразия, чтобы иметь большое значение. Тюр-
40


ко-татарские племена в общей сложности многочисленны: их свыше
15.5 миллиона; но они состоят из татар, башкир, киргиз, сартов, якутов и т.д., а татары, в свою очередь, по месту своего обитания делятся на татар приволжских, татар оренбургских, татар Северного Кавказа, татар закавказских, татар крымских и т.д., с дальнейшими подразделениями, и имеют друг от друга крупные отличия и в языке, и в культуре,
И В 6bITeXIV.
Финские племена также относительно многочисленны: их более
6.5 миллиона. Но в финской группе находятся финны Финляндии, ко- релы, эсты, зыряне, вотяки, пермяки, черемиса, мордва и др.
Кроме собственно финнов, корел и эстов, составляющих одну родственную группу со сходными, хотя и далеко не тожественными языками, относящимися друг к другу приблизительно так, как относятся друг к другу славянские языки, и с одинаковой приблизительно культурой, остальные финские народы резко отличаются от этой группы и друг от друга языком. Различие между языком собственно-финским и языком мордовским можно уподобить различию между славянской группой языков и языком литовским; а различие, например, между языком собственно-финским и остяцким близко к различию между славянскими языками и санскритским. Сверх того, в пределах одного и того же племени говоры резко отличаются один от другого — например, одни черемисы не понимают других и при встрече, чтобы понимать друг друга, пользуются русским языкомху.
Чтобы вернее оценить процентное отношение русского народа к другим народам русского государства, необходимо принять во внимание территориальное положение этих других народов. В то время как русские представляют сплошную массу в главной части русской территории™, инородцы живут сплошными массами только на ее окраинах, а в других местах представляют из себя мелкие или крупные острова среди русского населения.
И что особенно важно: в то время, как инородцы в мелких островах ассимилируются и подвергаются обрусению (мордва, чуваши, пермяки и т.д.), — инородцы в крупных островах уменьшаются в числе и приближаются к вымиранию. К этой второй группе инородцев принадлежат почти все кочевники Европейской России, Северного Кавказа и Западной Сибири; несомненно вымирание уже происходит у башкир и ногайцев; по-видимому, оно действует и у калмыков астраханских и ставропольских, и у киргиз. Явление известное везде, где кочевники сталкиваются с современной культурой.
Любопытное явление представляют русские немцы.
Немцев в России находится два миллиона триста тысяч, сильных и по своей культурности, и по своему немецкому патриотизму.
Большая часть их разбросана по многочисленным немецким колониям Волыни, Новороссии, Поволжья, Северного Кавказа, даже Юго- Западной Сибири™1 и Туркестана™11; здесь они в общем еще вполне сохраняют народность. По естественному порядку вещей и они везде (кроме разве Волыни) обречены на обрусение. Что же до меньшей части, живущей в городах и замках трех губерний Прибалтийского края и в этнографическом отношении наиболее важной, то эти немцы сильно уменьшаются в числе. По немецким данным, которые никак не могут быть заподозрены, — с 1881 года по 1897 год число немцев понизилось: в Лифляндской губернии с почти 113,5 тысячи (9,7% населения
41


губернии) до 78,5 тысячи и в Эстляндской с почти 22 тысяч (5,8%) до 16 тысяч (3,9%). В Курляндской губернии число немцев увеличилось — с почти 50 тысяч до 51 тысячи, но процентное отношение их к остальному населению губернии уменьшилось с 8,7% до 7,6%Х1Х.
II
Обратимся к самому русскому народу.
В огромной части своей территории русский народ не дает себе никакого названия. Местами, живя в Полесье, русский человек называет себя полешуком (на Волыни) или полехой (в Калужской губернии); местами, если в его среде распространены два христианских исповедания, он себя характеризует названиями: православный и католик (в Белоруссии). Гораздо чаще бывает, что какая-нибудь часть русского населения известна у своих соседей под каким-нибудь прозванием (которым она сама совсем не пользуется и на которое часто обижается). Так, между великорусами южных губерний известны ягуны и когуны, потому что они формы его и кого (род.-вин. падежа) произносят с г, тогда как их соседи произносят эти формы с в; между великорусами и белорусами средних губерний известны цокалки и цвякуны, потому что они цокают, то есть употребляют ц вместо ч. Сверх того, между великорусами указывают талагаев, цуканов, саянов и горюнов, а между малорусами — буцов и райков; но эти никому не понятные названия не обозначают каких-нибудь обособленных в этнографическом отношении групп населенияхх.
Гораздо большее употребление имеют другие три названия. Великорусы называют малорусов хохлами, а малорусы великорусов кацапами (то есть козлами) смеясь над внешними особенностями друг друга (в старое время). Малорусы же называют белорусов литвинами, потому что белорусы рано вошли в состав Литвы, или Литовско-русского государства.
Но все-таки наиболее значительным распространением пользуется имя русский. Оно всего чаще употребляется, конечно, в тех местах, где русское население соседит с инородческим и где иметь племенное название для каждого почти что необходимо. Но надо заметить, что русский народ нигде не называет себя великорусами, малорусами или белорусами; эти этнографические названия принадлежат науке и употребляются только образованными людьми.
Наука делит весь стомиллионный русский народ всего на три группы — великорусов, белорусов и малорусов. Из этих групп только одна может быть разделена на две крупные подгруппы, именно малорусы, которые распадаются на малорусов южных, степняков или украинцев, и на малорусов северных, жителей лесных пространств. Дальнейшие подразделения русского народа будут уже или произвольны, или недостаточно характерны.
Не думайте, чтоб разница между великорусами и белорусами, между белорусами и малорусами, между великорусами и малорусами была сколько-нибудь значительна.
Нет, наука не знает определенных границ между великорусами и белорусами и между белорусами и малорусами. Они указываются ею лишь условно, на основании тех или других отдельных признаков, и, конечно, разные ученые, опираясь на разные данные, определяют их различно. В действительности ничего похожего на то, что мы называем
42


границей, не существует, а есть более или менее широкий пояс, где население по своим особенностям (языку, быту и пр.) представляет постепенный, малозаметный переход от великорусов к белорусам и от белорусов к малорусам. Таким поясом между великорусами и белорусами служат южная часть Псковской губернии и северная Витебской, почти вся Смоленская губерния, западные полосы Калужской и Орловской губерний и восточная часть МогилевскойХХ1. Здесь ничего характерного. Если одни признаки — вполне великорусские, то другие — вполне белорусские; если резче великорусские, то население считается великорусским; если наоборот, мы видим в населении белорусов.
Пояс между белорусами и малорусами идет по так называемому Полесью — по Гродненской, Минской, Могилевской губерниям с одной стороны и по Волынской и Киевской с другой; он в одних местах шире, в других уже, но в общем довольно значителен. И здесь ничего характерного: рядом черты белорусские и малорусские, и по количеству тех и других мы решаем вопрос о принадлежности населения к белорусам или к малорусам.
Точная граница может быть проведена только между великорусами и малорусами в тех местах, где и те и другие — поздние пришельцы, где они столкнулись не раньше XVII столетия. Здесь у этнографа обыкновенно не бывает никаких затруднений: одну деревню по ее языку и быту он может смело и решительно назвать великорусскою, а ее соседку, также на основании ее языка и быта, он называет малорусскою.
Определение численности каждой из трех групп русского народа, сколько-нибудь точное, вполне невозможно. Все цифры, которые мы имеем, не внушают к себе ни малейшего доверия.
Само население, неинтеллигентное, особенно в переходных поясах, о которых я только что говорил, не в состоянии сколько-нибудь сознательно определить свою принадлежность к той или другой группе; попробуйте спросить жителя Смоленской губернии, кто он, великорус или белорус, каким наречием он говорит, великорусским или белорусским; будьте уверены, он не поймет даже вашего вопроса.
Что касается до интеллигенции, то она определяет себя этнографически вовсе не по тому, что она на самом деле есть, а по тому, что она о себе думает. Таким образом, большое число самых обыкновенных великорусов, живущих в Москве, Петербурге, Рязани, Нижнем и т.д., считает себя малорусами только на том основании, что они — малорусского происхождения. Многие из них не умеют произнести правильно двух слов по-малорусски. Таких мнимых малорусов значится по переписи 1897 г. (Менделеев, «К познанию России») в Петербургской губернии 7600 человек, в Московской 5600, в Рязанской 1800 и т.д.
Само собою разумеется, при подсчете великорусов, белорусов и малорусов мы должны увеличить цифру великорусов и, напротив, того, уменьшить цифры белорусов и малорусов.
Взгляните еще раз на этнографическую карту Риттиха, на окрашенную розовым цветом великорусскую территорию Европейской России. Вы видите, что эта территория соприкасается с территорией Азиатской России, с той территорией, куда уже давно направляется русская колонизация. Великорусы, переходя из Европы в Азию, встречаются там также с великорусами и попадают в свою этнографическую среду.
Иное дело — белорусы и малорусы, вышедшие из пределов своих областей — из белорусских и малорусских губерний. Малорусские
43


колонии, старые и новые, рассыпаны по всему Поволжью. Малорусов (по переписи 1897 г.) считается в Астраханской губернии 133 тысячи, в Саратовской 149 тысяч, в Самарской 119 тысяч; их считается немало и в других поздно заселенных местностях Европейской России: в Ставропольской губернии 320,5 тысячи, в Оренбургской 41,5 тысячи, в Уфимской 5 тысяч. То же в разных областях Сибири и Туркестана: 99 тысяч в Томской губернии, 37 в Тобольской, 51 в Акмолинской области, 18,5 в Семиреченской, почти 13 в Сыр-Дарьинской, везде при громадном численном перевесе великорусов, составляющих главное население. Так, в Семиреченской области 13 тысяч малорусов живут среди 77 тысяч великорусов.
Относительно редки случаи, где бы малорусы жили на новых местах сплоченными массами. Обыкновенно или их поселения, вполне малорусские, находятся среди великорусского населения, или же малорусы живут в одном поселке с великорусами.
Чтобы вы могли представить себе один из многих новых поселков, я приведу вам данные относительно поселка Петровского в степной части Сибири, в Петропавловском уезде. В нем в 1890 г. было 158 семейств, в том числе из 8 семейств из Воронежской губернии, 2-х из Казанской, 6 из Курской, 2 из Минской, 9 из Орловской, 14 из Оренбургской, 2 из Полтавской, 1 из Пензенской, 32 из Пермской, 3 из Рязанской, 38 из Самарской, 3 из Тамбовской, 16 из Тобольской, 1 из Харьковской, 19 из Черниговской и 2 из Донской области. Здесь полтавские и черниговские малорусы потонули среди великорусов. «Такая пестрота населения, — заявляет местный исследователь, — наблюдается почти повсеместно в Сибири»ххи. Мы можем сказать: и в некоторых местностях Европейской России, каковы особенно губернии Астраханская, Ставропольскаяххш и Уфимская.
То, что сказано мною о малорусах, может быть повторено о белорусах, хотя они гораздо меньше заметны.
Малорусы держатся крепко за свой язык и свои бытовые особенности. Столетие близкого соседства малорусов с великорусами не превратило их в великорусов; полной ассимиляции не последовало, но начало ей положеноХХ1У.
Как ни много еще малорусского у астраханских, саратовских, ставропольских, сибирских малорусов, но судьба их ясна: процесс ассимиляции не может остановиться и не может идти в их пользу. Даже там, где сплошная масса малорусов соприкасается с великорусами, — ассимиляция наклоняется в пользу великорусов. Так, в Воронежской губернии даже малорусы-патриоты указывают на такое направление ассимиляциихху.
Но все-таки малорусы пока держатся крепкоХХУІ. Причина медленности в ассимиляции заключается не столько в различии языка, сколько в различии особенностей быта и обряда. Крестьянин-малорус не выдаст дочери за своего соседа, крестьянина-великоруса, только потому, что при этом свадьба должна быть совершена не по дедовскому мало- русскому обряду, а по другому, великорусскому: «свои будут смеяться».
Что до языка, то здесь мы перед разными мнениями. Одни знатоки говорят, что малорус вовсе не понимает великоруса и наоборот, что малорусский и великорусский языки — два разных славянских языка; другие настаивают на значительной близости этих двух языков и называют их только наречиями русского языка. Но не входя в подроб-
44


ности — здесь огромное значение имеют политические убеждения говорящих, — я приведу только свидетельство из источника вне политики — из сообщения в Московском педагогическом обществе: «В Полтавской губернии оказалось, что русский (то есть великорусский) рассказ, хорошо и выразительно прочитанный, был вполне усвоен малорусами»ххуп.
К сказанному должно прибавить несколько слов о так называемом украйнофильстве, об учении, что малорусы — совершенно особый народ в сравнении с великорусами, что они томятся под игом неприятных для них великорусов, что они хотят быть политически-самостоя- тельными, что им необходима литература на малорусском языкеххуш и т.п. Данные новейшего «освободительного движения» показывают, что украинофильство свойственно только левым партиям и что умеренное большинство, и прежде всего наиболее заинтересованное здесь крестьянство, никакого украинофильства не знает: оно считает себя за один русский народ с великорусами и стоит за полное государственное единство России. Украинофилы теперь уже сознаются, что на малорусские газеты нет подписчиков, а на малорусские книги — покупателей.
Все только что сказанное мной о малорусах может быть отнесено и к белорусам. И они в своих колониях держатся еще крепко за свой язык и обычаи. Но их язык еще ближе к великорусскому, чем малорусский; их обычаи часто почти совпадают с великорусскими. Местного белорусского патриотизма мало, и он даже среди белорусской интеллигенции не играет роли; его знают только, кажется, белорусские поляки или местные люди католического вероисповедания, более польской национальности, чем русской, скорее враги русского народа, чем друзья.
III
Посмотрим на самих великорусов.
По переписи 1897 года их считается 55,5 миллиона, против 22,5 миллиона малорусов и 6 миллионов белорусов. Я сказал уже, что в сущности великорусов больше, чем значится, и что из малорусов и белорусов порядочное число не знает, кто они такие, малорусы или белорусы, белорусы или великорусы.
Огромное великорусское племя представляется поразительно однообразным.
Даже типы на огромном пространстве великорусской территории одни и те же. Весь русский народ есть смешанный народ, как все народы Европы; одного русского типа нет; но самое разнообразие типов однородно у всех великорусов. Только на окраинах, по преимуществу в Сибири, вы встречаете значительное число русских с инородческими типами. Это бывшие инородцы — киргизы, буряты, тунгусы. В других местах есть только острова с особыми типами, например, в Костромской губернииХХ1Х, где обрусела часть местной черемисы (а другая часть, остаток, еще сохраняет свою народность), или около Романова-Борисоглеб- ска, где когда-то были поселены служилые татары, потом принявшие христианство и обрусевшие.
Когда вы находитесь в толпе великорусов на ярмарке, в монастыре во время стечения народа и т.п., вы не в состоянии по типам сказать: это рязанец, а это Вологжанин, а это астраханец. Иначе говоря, местных великорусских (как и вообще местных русских) типов нет.
Но главное для народности — язык.
45


Великорусское наречие делится на ряд говоров, которые могут быть сведены в две группы: окающую и акающую.
Те великорусы, которые окают, говорят почти совсем так, как мы пишем, то есть произносят «о» без ударения: хорошо, вода и т.п., как «о». А великорусы акающие вместо этого о произносят а или какой другой звук.
Представитель акающей группы, московский говор, тот, которым мы говорим, есть язык всей русской интеллигенции, не только по происхождению великорусской, но и малорусской, и белорусской. За интеллигенцией везде идет многочисленная полуинтеллигенция и смешанная народная масса больших городов и центров; как на великорусской, так на малорусской территории московский говор в вульгарной своей форме, часто с примесью особенностей местных говоров, имеет среди этих людей очень широкое распространение.
Наконец, московский говор лежит в основании языка нашей литературы и деловой письменности. Он преподается в школе; он употребляется в войске; его вся Россия слышит со сцены русского театра. Ему понемногу подчиняются другие русские говоры.
И здесь происходит своеобразная ассимиляция или просто замена местных говоров московским.
Целые уезды окающей Костромской губернии, где живут работающие в Москве и больших городах России маляры и каменщики, говорят уже по-московски. Еще недавно по всей России вы слышали окающую речь плотников из Владимирской губернии; теперь младшее их поколение говорит также по-московски. Другие говоры теряют или уже потеряли наиболее характерные свои черты (цоканье и т. п.); не редкость, что в селе младшее поколение говорит иначе, чем старшее, — без наиболее резких особенностей.
Вообще, область московского говора все более и более расширяется.
Но если бы даже говоры великорусского населения и сохранялись во всей полноте их черт, они не могли бы играть никакой важной роли.
Великорус из-под Архангельска со своим говором может свободно добраться до Астрахани или Владикавказа; проходя через великорусское население, он везде бы всех понимал и был бы сам вполне понимаем; можно сказать, придя под Астрахань, он не обратил бы особого внимания на себя со стороны местных людей.
Точно так же великорус из-под Смоленска может дойти до Владивостока, чуть не через всю ширину Русского государства, совсем не замечая, что идет десятки тысяч верст и везде чувствуя себя среди своих.
То же, что о говорах, можно сказать и о быте. Костюм, орудия, пища — все это почти одно и то же у всех великорусов. Еще недавно было некоторое разнообразие в костюме, и по головному убору деревенской женщины можно было сказать, из какой стороны России она родом. Но новые моды все теснят и теснят старину и подгоняют все под одно до такой степени, что крестьянин из-под Архангельска окажется одетым достаточно по моде, когда дойдет до Астрахани, а крестьянка из-под Смоленска никого не удивит своим нарядом в Иркутске.
Исконная близость русских говоров и быта имеет, конечно, свое значение. Но особенно важна та быстрота распространения русского племени, о которой я уже говорил.
46


Давно ли великорусское племя на юге имело границу под самой Тулой и Рязанью? Только с конца XVI века, после покорения Казани и Астрахани, оно двинулось на юг и восток и заняло огромные пространства среднерусской степи, Поволжья и Сибири. Ведь еще недавно там, где теперь уже тесно, была пустыня. Ведь Самарская, Уфимская, Ставропольская губернии заселились чуть не на нашей памяти. Другие места заселяются теперь, на наших глазах.
При таком позднем заселении, при движении на новые места чуть не со всех концов России нельзя даже ожидать сколько-нибудь значительного разнообразия в великорусском населении нашего государства.
Школа, воинская повинность, отхожие промыслы, заводы и фабрики, железные дороги также делают свое дело, и великорусское племя в недалеком будущем явится перед миром в виде 100-миллионного однообразного этнографического целого.
Если мы сравним русский народ в нынешнем его состоянии с другими народами Европы, мы будем поражены его однообразием. Немцы, например, в разных местах немецкой территории (в Германии, Австрии и Швейцарии), несмотря на все усилия превосходной немецкой школы, остаются при своих говорах, и немец из-под Гамбурга не понимает немца из Вестфалии, а немец из Вестфалии не понимает немца под Цюрихом или под Веной. То же можно сказать об испанцах и итальянцах, несмотря на то, что размеры испанской и итальянской территории не идут ни в какое сравнение с размерами территории русской.
Только Соединенные Штаты в недалеком будущем будут сходны с Россией. Там, после завершения начавшейся ассимиляции переселенцев — немцев, ирландцев, итальянцев, литовцев и других, с местными и переселившимися в последнее время англосаксами, должна получиться огромная однообразная масса, с одним и тем же языком на громадном пространстве, с одними и теми же особенностями бытаххх.  II «Народности России по губерниям и областям», изд. Ильина.
II В Виленской губернии есть местности, где старшее поколение говорит еще по-литовски, а младшее — по-белорусски (или по-польски). Из уездов этой губернии литовцы наиболее сильны в Тройском; но город Троки уже среди русских поселений. См. статью Розвадовского в «Materyaly і prace komisyi jKzykowej« (Краковская Академия наук), 1901. I. 1. С. 91.
III Шмурло. Русские поселения за южным Алтайским хребтом //Записки Западно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества. 1898, XXV).
,v Московские ведомости 1904. № 179 (перепечатано из «Туркестанских ведомостей»). Сыр-Дарьинская область, говорит русский путешественник, «на протяжении Александровского хребта с северной стороны является до известной степени русской колонией. Почти от Чимкента также тянутся селения... Удобной земли здесь немного, а потому захваты киргизских земель и столкновения нередки» (Известия Императорского русского географического общества. 1906. № 1. С. 114 — статья Липского).
v С.-Петербургские ведомости. 1906. № 265.
V1 Приведем один факт. В селе Черемисский-Малмыж (Вятской губернии) из 1570 душ населения три четверти русских и одна четверть черемис. Русские живут своей группой домов, черемисы своей; те и другие держатся особняком и между


собой не роднятся (Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. 1903, III. Сравни факты в брошюре Зеленина «Отчет о поездке в Яранский уезд (Вятской губернии)». С. 16.
vn Обильные и ценные данные, несколько уже устаревшие, см.: Смирнов. Обрусение инородцев и задачи обрусительной политики / /Исторический вестник. 1892. Ия 3.
VMI Мартынов. Печорский край. СПб., 1905. С. 21.
,х Записки Западно-Сибирского отдела Императорского Русского географического общества. XIII. Вып. 1.
х Труды Троицко-Савского отделения Императорского Русского географического общества. VI. Вып. 1. Статья Рыбакова.
Х| Ср.: Потанин. Заметки о Сибирском казачьем войске // Военный сборник. 1861. Т. XIX. С. 7.
хп Опубликованным в издании Центрального статистического комитета Министерства внутренних дел «Пространство и население России в 1905 году».
хш Но польские острова среди русского населения подчиняются обрусению даже в Белоруссии. Здесь, в Гродненской губернии, мазуры-переселенцы вполне обрусели и сделались (через унию) православными.
x,v Татары приволжские, в значительной части рассыпанные среди русского населения, находятся на пути к обрусению. Вероятно, они (подобно литовским татарам) усвоят себе русский язык, но сохранят магометанскую веру. В одной Казанской губернии 54 сельских общества, состоящих из татар и русских (Русская мысль. 1903. № 4. С. 82. Статья Толмачева). \
xv Известия Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. VII. С. 49 (статья Веске).
XVI Русские представляют острова среди инородцев в Прибалтийском крае, в Закавказье, в Закаспийской области и в Туркестане.
xvn В новых поселках в Омском уезде, близ линии железной дороги, все население с Волги — из Самарской и главным образом из Саратовской губернии; это все немцы-колонисты (Сибирский наблюдатель. 1902. № 6. С. 55).
xvm Кауфман. По новым местам. СПб., 1905. С. 305 (из Самарской губернии). х,х Окраины России. 1906. № 41.
хх Райки — едва ли не те малорусы, которые были в подданстве у турок в Аккерманском уезде Херсонской губернии и других местностях крайнего юго-запада); ср. турецкое название христиан — рая.
ХХ| О великорусско-белорусской границе см. «Опыт русской диалектологии» Соболевского и «Белорусы» Карского, а также статью Соболевского в «Известиях Отдела русского языка и словесности Академии наук». 1904. IX. хх" Русский вестник. 1896. № 7. С. 317.
ххш См. Твалчрелидзе. Ставропольская губерния в статистическом, географическом... отношениях. Ставрополь, 1897. Например (С. 29), население села Журавского, около 3 тысяч душ, состоит из 75% великорусов и 25% малорусов, переселившихся из Рязанской, Полтавской, Воронежской и Харьковской губерний.
xx,v «В с. Харьковке (Новоузенского уезда Самарской губернии) меняю лошадей. Хохлацкое село, а хохлацкого ничего нет, нет даже плетеных широких труб под крышами, не говоря уже о малороссийских нарядах; все это давно здесь исчезло; но все это еще живо под самой Самарой, например, в селе Лопатине. Так, очевидно, нивелирующе действует Новоузенский уезд» (Русские ведомости. 1904. № 92). xxv Киевская старина. 1885. № 4 (статья «Воронежские хохлы»).
XXVI Так же хорошо держатся и великорусы среди малорусов (тоже лишь пока). См. статью Сумцова1 в «Трудах Харьковского предварительного комитета по устройству XII Археологического съезда». Т. II. С. 21.
48


xxvn Отчет о деятельности Педагогического общества при Императорском Московском университете за 1903—1904. С. 41.
xxvl|i При этом они забывают, что литературный малорусский язык (язык Квитки, Шевченко и других) — совершенно чужой для всех северных малорусов и им пожалуй, менее понятен, чем великорусский. Но они по своему «патриотизму» не прочь прибегнуть и к насилию, то есть заставить...
ХХ1Х Теншаевская волость Ветлужского уезда (до 20 деревень). ххх Говоря о русском народе, автор имеет в виду русский народ в пределах Русского государства.


И.И. Пантюхов
Значение антропологических типов в русской истории
I. 	Антропологические ТИПЫ
Антропологические типы составляют фундаменты, на которых выросли народы. На почве типа каждый жизнеспособный народ .сохраняет свою, только ему свойственную, физиономию. Народы, теряющие свою физиономию, сливаются с другими народами или вырождаются.
Расовые типы, как и виды животных, наилучше развиваются в тех зоологических районах, где они формировались. Если и не соглашаться с мнением Фатера, что в тех же районах они были и сотворены, то во всяком случае первобытные люди и животные для успешной борьбы за существование приняли соответствующие каждому району формы и инстинкты.
Гонимые голодом и другими стихийными причинами, люди и животные передвигались с места на место, заходили и в другие, чуждые им зоологические районы, но там, раньше или позже, гибли или, претерпев существенные изменения, приспособлялись. В Европе монголы, ослы и верблюды не акклиматизировались, а от переходивших в Азию как доисторических, так и позднейших европейских народов — киммерийцев, скифов, треров — остался только незначительный след в виде голубых глаз, встречающихся между туземцами Западного Кавказа, Западных Малой Азии и Индостана.
В Европе, прародине белого человека, были свои зоологические районы и соответствующие им типы. На севере типы должны были быть более светлые, на юге — более темные; на гористой, изрезанной морями западной половине, где по условиям природы часто требовались быстрота и решительность действий, типы должны были формироваться более предприимчивые и активные, а на восточной, равнинной — менее предприимчивые и пассивные.
Из многочисленных живших в Европе народов, следы которых видны в открываемых археологией разнообразных культурах, постепенно выделялись и совершенствовались более сильные и к данным условиям более приспособившиеся. По разделении европейских языков наиболее сильные оказались на западе германские и на востоке славянские.
В начале истории они были уже смешаны, и в объединенные языком их этнографические типы, судя по историческим сведениям, вошли народы разных антропологических типов. Большинство ученых думает, что предки германцев были по преимуществу долихоцефалы, а предки славян по преимуществу брахицефалы.
О прародине немцев, как и славян, в точности ничего не известно. Под названием Скифии древние разумели чуть не всю Восточную Евро¬
50


пу. Есть данные утверждать, что русские племена жили между финскими и другими народами в бассейне Днепра и возле Балтийского моря уже в отдаленные периоды каменного века. Эти местности и должны почитаться прародиной славян.
Большинство историков предками славян считает живших в V-VI веках до Рождества Христова к северу от Черного моря скифов-земле- дельцев. По словам Геродота, эти скифы были народ спокойный, к грекам и вообще иностранцам относились дружелюбно, чем, вероятно, и объясняется процветание в это время греческих черноморских колоний. Вместе с тем скифы не выносили подчинения кому бы то ни было, ненавидели как господ, так и рабов, не любили ни городов, ни сел, не образовывали никаких, а тем более государственных организаций, жили разбросанно и, обладая чувством сильно развитого личного достоинства, были неуживчивы и постоянно враждовали между собою.
О физическом типе скифов как по описаниям, так и по изображениям их на древних греческих памятниках и сосудах известно только, что скифы были крепкого телосложения, ширококосты, русоволосы, лоб имели прямой, волосы густые, глаза открытые, прямо поставленные, нос прямой, узкий.
Из этих сведений видно только, что тип скифов не был монгольский и вообще азиатский, а принадлежал к европейским. Костюм скифов Н.Е. Забелин1 находит весьма похожим на костюм современных русских крестьян-земледельцев.
Образ жизни и психология скифов соответствуют зоологическому району Восточной Европы, где нет гор и вообще защитных мест, возле которых блуждавшие по равнине народы могли бы остановиться, сговориться, объединиться в государство.
Когда появившиеся на востоке Европы, около времени начала нашей эры, организованные и хищные народы, особенно монголы, рассеяли и смели неорганизованных анархистов-скифов с юга Восточной Европы, скифы ушли частью на запад, где под влиянием новых географических условий и метисаций образовали новые, с более обостренной психикой народы — сербов, болгар, чехов, „поляков, частью на север, где в лесных и болотистых бассейнах Днепра и Волги жили их соплеменники.
Среди смешанного неисторического населения Восточной Европы славяне, как и другие жившие там народы, долго оставались неизвестными, и только когда в VII-IX веках, под влиянием римской культуры и сношений с дунайскими славянами, в среднем бассейне Днепра, между реками Росью и Березиной, укрепилась более сплоченная группа их, они выступают на политическую сцену под именем русов.
Быстрое распространение русов (в IX веке они уже занимали почти весь бассейн Днепра и проникли до Балтийского моря) может быть объяснено только тем, что независимо от племен, поселившихся в среднем бассейне Днепра в VII—VIII веках, там уже жили близкие им по языку племена. Предположения некоторых, что эти племена усвоили славянский язык позже, — невероятно.
Русы, как и их предполагаемые предки скифы, занимались земледелием и звероловством, не образовывали государств, жили разбросанно и враждовали между собою. Несмотря на свою многочисленность, русы- анархисты не могли противиться даже небольшому, жившему возле Каспийского моря и смешавшемуся с евреями народцу хазар, которые, снаряжая небольшие торгово-военные экспедиции,, брали с них дань.
51


Каков был антропологический тип русов — неизвестно.
Эволюция антропологических типов имеет пределы. Кроме доисторической антропологии, доказавшей неизменяемость черепов с каменного века, прочность типов доказывается и, например, тем, что скульптурные и живописные изображения на памятниках Египта, Индии, Китая типов египтян, семитов, монголов, относящиеся ко времени за 3000-5000 лет до настоящего, ничем не отличаются от современных.
Нет основания предполагать, чтобы и ныне существующие русские типы были иные, чем типы их предков. Желая обратить внимание на ход истории в зависимости от антропологического типа, мы приведем некоторые характерные черты типов потомков древних русских, ныне живущих.
По исследованиям профессора Д.Н. Анучина2, на основании десятилетних измерений роста призывавшихся к отбыванию воинской повинности, средний рост населения Киевской губернии 1654 мм, Полтавс- кой'1652, Подольской 1646, Черниговской и Волынской 1641, Гродненской 1638, Могилевской 1637, Новгородской, Владимирской, Московской и других центральных 1640-1650 мм. Рост населения Киевской губернии на 13 мм выше общего среднего — 1641 мм, выведенного Д.Н. Анучиным для всего государства.
Цвета радужной оболочки глаз — карий, серый и голубой — существуют во всех местностях в разных процентных отношениях. В общем самый распространенный цвет глаз серый. Приблизительно серый цвет глаз у 50%, карий у 25%, голубой и. голубоватый у 20%, средний, черный и зеленый у 5% всего русского населения. По большим районам за некоторыми исключениями серый цвет глаз дает наибольший процент на востоке от Днепра, голубой на западе, а карий на юге, приблизительно южнее параллели реки Роси. В частности, по исследованиям доктора Рождественского и моим, от Роси до Березины наибольший процент глаз голубоватого неяркого цвета у 40-45% населения; по исследованиям докторов Дибольта и Эмме, южнее Роси и в Полтавской губернии карий у 41-45%; по Белодеду, в Кролевецком уезде Черниговской губернии серый у 59%. Наибольший процент серых глаз, по Галаю, у населения Тверской губернии — 61%, а голубых, по Эйхгольцу, у белорусов 60%.
Голубые глаза, переходящие в серые, также распространены и среди населения различных других местностей преимущественно юга, и в губерниях как Волынской, так и Воронежской (по Прохорову, их более 40%).
В центральных губерниях на востоке от Днепра голубых глаз в Московской губернии, по Анучину, 5%, в Черниговской, по Белодеду, 4%, в Тверской, по Галаю, 3%. Карих в центральных губерниях от 10 до 30 процентов, а в Рязанской губернии, по В.В. Воробьеву, и еще больше.
Чисто черные волосы составляют по местностям от 1 до 5%, а по Талько-Гринцевичу, в южнорусских губерниях 1,2%. Темно-русые волосы и однотонный, смугловатый цвет кожи преобладают на юге, русые волосы и белый цвет кожи — на севере.
Форма черепа везде преобладает брахицефалическая. Наиболее долихоцефалов у белорусов, по Икову, 23%, в Минской губернии, по Янчуку, 19%, в Смоленской, по Щедровицкому, 18%, в Ярославской, по Вильке, 13%. В остальных губерниях 5-10%. В частности, долихоце-
52


фалия встречается как бы гнездами: в Кролевецком уезде долихоцефалов 1%, в Уманском 5%, в Киевском 10%, в Новоградволынском 31%. Все эти цифры по малочисленности их имеют только относительное значение.
Указания на другие многоразличные частности типа для нашей цели не имеют особого значения, поэтому упомянем только об одном из важных и бросающихся в глаза признаков типа — форма носа. Во всем среднем бассейне Днепра среди малорусской народности преобладает нос короткий, длиною 48-50 мм, вздернутый, с 10-20% носов седлообразных. В среднем бассейне Днепра, у белорусов, нос длиннее, прямее и вздернутых носов меньше. В бассейне Волги среди великорусского населения носы крупнее, чем на западе и юге, но по форме и величине весьма разнообразны. У владимирцев Прохоров определил носов прямых 92%, горбатых 5% и вздернутых 3%. В центральных губерниях прямых носов меньше, а весьма часты носы толстые, грушевидные и длинные — до 55-56 мм. Носы приплюснутые, монгольского типа, чаще на юго-востоке, носы узкие и длинные на северо-западе. Носов горбатых и выпуклых по местностям от 5 до 20%.
В отдельных случаях встречаются типы первобытных дикарей с сильно развитыми надбровными дугами и низкими лбами; типы желтые, чисто монгольские, и крайне долихоцефалические, голубоглазые, шведские.
Вместе с разнообразием физического типа и в большей или меньшей связи с ним и разнообразие типа психического. Кроме неодинаковой интенсивности психики, неодинаковы говоры, обычаи, костюмы, верования, предания, суеверия и прочее не только между северным, по преимуществу сероглазым, южным, более брюнетическим и западным голубоглазым населением, но и между, например, костромичами и орловцами, волынцами и черниговцами. Даже в одной и той же губернии (например Волынской, Курской) население разных уездов по костюму, обычаям, говору имеет существенные различия.
Существующие в настоящее время антропологические типы и происшедшие от метизации их многочисленные промежуточные формы находятся как бы в непрерывной между собой борьбе, и каждый период представляет только известную стадию этой борьбы. Между ними есть более сильные, идущие к большему и большему размножению, и слабые, идущие к вырождению и уничтожению. Из того, что, несмотря на метисации, русские сохранили свою народную физиономию, видно, что основные типы их были сильнейшие, наиболее соответствовавшие зоологическому району, и при метисациях передавали потомству наиболее своих признаков. Типы слабейшие постепенно ассимилировались и вырождались, оставляя после себя только больший или меньший антропологический и психический след.
Наука не пришла к положительным заключениям, какой именно был антропологический тип праславянина или пранемца. Объединенные языком и психикою, народы разных антропологических типов еще в доисторическое время слились в типы сборные, этнографические. Кроме типов, вполне ассимилировавшихся, в Германии, Франции, Испании и прочих, как и в России, более или менее сохраняются и группы населения, имеющие свои особые типы. Уже из немногих приведенных сведений можно видеть, что в русской этнографический тип входят следующие главнейшие антропологические типы:
53


1) среднерослый, русоволосый умеренный брахицефал с крупным, толстым носом и серыми глазами;
2) более высокого роста брахицефал с темно-русыми волосами, смугловатым цветом кожи, небольшим вздернутым носом и карими глазами;
3) среднерослый брахицефал также с однотонным смугловатым цветом кожи и коротким носом, но с серо-голубыми, разных оттенков, глазами;
4) мезоцефал со значительным процентом долихоцефалии, русыми волосами, белым цветом кожи, длинным, нередко узким, носом и чисто голубыми глазами. Более или менее распространенный, и, по исследованиям профессора А.П. Богданова3, постепенно уменьшающийся долихоцефализм составляет остатки частью некогда преобладавшего первобытного народа, частью результата позднейших наслоений.
Эти типы, как лежащие в основе народа и дающие ему свою физиономию, должны были существовать и при начале русской истории. Нет основания предполагать, что и кадры живших в начале истории в известных местностях, хотя и распространившихся впоследствии, племен переместились. Согласно местожительству их по летописи Нестора и судя по современному типу их потомков, самыми высокорослыми — роста 1654 мм — были жившие в нынешней Киевской губернии до реки Роси, самые культурные поляне и жившие к югу от параллели Роси, самые храбрые торки, а самые малорослые — роста 1637 мм — жившие по Припяти, наименее, по летописи, культурные, — древляне.
В общем четыре основных антропологических типа русского народа, с присущим им своеобразным психическим складом, соответствовали четырем главным его народным группам: сероглазый — новгородской, великорусской; кареглазый — киевской, малорусской; серо-голубоглазый — волынской, древлянской или полесской; и голубоглазый — смоленской, белорусской.
Представители этих групп не теряют своей оригинальности и переселяясь в другие районы, а там, где они преобладают, сохраняют и свою собственную, только им свойственную народную физиономию
В борьбе за существование каждая народность боролась за себя, и у каждой были свои способы для этой борьбы. Эти способы находились в зависимости от антропологического типа и топографии. Существует множество теорий, доказывающих, что физическим признакам типа соответствуют и признаки психические. По Гобино и Ляпужу, долихоцефалы прирожденные господа и инициаторы, а брахицефалы — рабы, ищущие господина; по Монтегатца, нос короткий и вздернутый указывает беспечность, крючковатый — хищничество, толстый — решительность; по Бертодону и Ламброзо, развитые надбровные дуги указывают на преступность.
Из сложности этих признаков образуется физиономия. Доктор Гузе рассказывает, что один из высокопоставленных военных на основании антропологических признаков даже определял на должности подведомственных ему солдат.
Если эти теории и не выдерживают всесторонней критики, то в общем они имеют основания, и борьба за существование русских народностей находилась в зависимости и от высоты роста, и от формы черепа и носа, и от цвета глаз, и от других признаков антропологических типов. Точно также она должна была быть иная у народностей,
54


живущих в степях, чем у живших в болотах, лесах или при больших водных бассейнах.
Объединяло русские народности то, что по причинам зоологическим, этнографическим и топографическим все они, при своем естественном распространении, должны были направляться по наиболее соответствующему им зоологическому району, в сторону наименьшего сопротивления, на восток. До призвания князей между русскими народностями история не отмечает ничего выдающегося. Отсутствие по дороге гор как бы препятствовало возвышаться и людям. Из массы не выдвигались ни герои, ни большие хищники и завоеватели. Все народности, как стада без пастуха, двигались стихийно.
Общий характер истории восточноевропейского зоологического района обусловливался тем, что по причинам лесистости и болотистости страны в ней не могло образоваться больших государств, а многочисленные населявшие его народы финского, славянского, литовского, урало-алтайского и других типов жили уединенно, ревниво отстаивая свою обособленность. В борьбе за существование некоторые из этих групп гибли, другие усиливались. Нашествия народов других зоологических районов в сущности ничего не изменяли, и сами посторонние народы, раньше или позже, гибли или ассимилировались туземцами.
Борьба за существование находилась в зависимости от степени приспособляемости, трудоспособности, плодородия женщин, умения строить соответственные жилища, качества домашнего скота — коровы, овцы, лошади, олени, собаки и прочие, а вообще от тех внутренних, не поддающихся точному определению физических и психических свойств, которые лежат в основании каждого самостоятельного антропологического типа. Важную роль в борьбе народностей играл и престиж. Как сильный человек, так и сильный народ уже и без активной борьбы подчиняет себе слабого.
Наиболее характерные черты русского народного типа, как они изображаются в описаниях древних, были стойкость, независимость личности и чувство собственного достоинства, неумение сплотиться и организоваться, слабая инициатива, демократизм, терпимость к иностранцам, анархизм и индивидуализм.
Громадною силою русских в борьбе за существование было земледелие, которое у них было распространено больше, чем у других народов того же зоологического района. Связывая свое существование с* землею, русские, занявши землю и смотря на нее как на кормилицу, уже не бросали ее так легко, как кочевники и охотники. Нужда в хлебе ставила в некоторую зависимость от русских все окружавшие их народы.
Общие свойства русского этнографического типа были неодинаково интенсивны между народностями разных антропологических типов, а поэтому эти народности и неодинаково реагировали на ход исторических событий.
II. 	Образование государства
В летописи Нестора русские язычники описываются почти как дикари, «живущие по-звериному» разбросанно, в лесах и постоянно враждующие между собой. О культуре и образе жизни русских язычников более ценные сведения дает археология. На местах поселений и в могильниках русских VIII—IX веков профессор И.Е. Забелин, Д.Я. Само-


квасов4, В.Б. Антонович и другие находили много разнообразной, преимущественно глиняной, но иногда и серебряной посуды, ведра, серпы, огнива, кожи, конскую сбрую и другие хозяйственные вещи, много женских преимущественно серебряных украшений и сравнительно мало оружия. Профессор Д.Я. Самоквасов доказал, что русские передвигались не набегами, а систематически, строя предварительно земляные, окруженные валом и рвом, городки. В хозяйственном инвентаре русских язычников многое напоминает инвентарь современного земледельца. О типе язычников по их скелетам нельзя составить точного представления, потому что русы покойников сжигали, и число несомненно славянских скелетов, исследованных профессором А.П. Богдановым, В.Б. Антоновичем и другими, слишком незначительно.
У русских славян не было таких крайних форм долихоцефалии и брахицефалии, какие нередки на Кавказе и в Западной Европе, а преобладали черепа средние.
По Далю и Н.И. Костомарову в племенных типах славян VIII— Хвека было менее различия, чем впоследствии, а наречия их соединялись малозаметными переходами. Ильменских славян Костомаров считает потомками днепровских полян и основывает свое мнение, между прочим, на сходстве произношения, причем у тех и у других буква «ять» произносится как «и». По профессору М.П. Погодину5, тип полян и северян — великорусский, а по М.А. Максимовичу — малорусский, причем он, однако, подсмеивается над В.Б. Антоновичем, выводящим его из Галиции; Соболевский, Ключаров, Срезневский6 в .наречиях северных и южных славян также не находили большого различия. Начало партийного разделения славян профессор Ключаров относит ко временам доисторическим и видит это в былинах о Василии Буслаевиче. В Новгороде, как и в Киеве, еще задолго до Рюриковичей были сильные и богатые люди, державшие в своих руках власть. Какого типа и происхождения были эти люди — не выяснено.
История начинается с того, что обладавшие слабою инициативой и не умевшие организоваться собственными силами русские анархисты и индивидуалисты сознали необходимость порядка, и наиболее культурные и находившиеся в более благоприятных географических условиях славяне ильменские для утверждения порядка призвали на царство князей от своих соседей варягов.
Варяги, или норманны, знаменитые мореплаватели и храбрецы, известные своими набегами и похождениями во всей Западной Европе, нередко появлялись и в Восточной, по Днепру — единственной тогда дороге с севера на юг — доходили до Черного моря и Византии. Северные, жившие близко к Балтийскому морю славяне должны были быть давно знакомы с ними, и призванные ими варяжские князья с дружиною не встретили никаких затруднений в управлении краем. Возможно, что варяги занимали влиятельное положение в крае еще задолго до воцарения Рюрика в 862 году.
Смелость, предприимчивость способность к инициативе варягов находились в зависимости от их выработавшегося среди скал и морей Скандинавии антропологического типа. Судя по типу современных шведов, тип варягов был почти исключительно долихоцефалический, голубоглазый. Северные голубоглазые долихоцефалы, по Lapouge, везде представляют как бы офицеров и штаб армии прогресса, а брахицефалы — рядовые, идущие за офицерами.
56


Быстрота, с какою опекун сына Рюрика — Игоря — Олег покорил приднепровских славян и перенес столицу в Киев, показывает как то, что среди индивидуалистов и анархистов славян он не встретил почти никакого сопротивления, так и то, что северные славяне были близки южным и что нахлынувшая в Киев смешанная русско-варяжская дружина нашла там подготовленную почву. Объединение славян нельзя назвать завоеванием, а тем более порабощением их. Власть князей не сопровождалась жестокостями и не была абсолютной. Законодатели в своих действиях опирались на народ и считали законом то, что считал народ, то есть вековечные обычаи, освященные преданием. По законам Ярослава никакое преступление не вело за собою не только телесного наказания, но даже тюрьмы, и только за убийство предоставлялось родственникам право на жизнь убийцы. За нарушение права собственности и другие преступления назначались только денежные пени.
Государственная организация могущественно повлияла на этику славян. Блеск княжеского двора гипнотизировал массы. Основные свойства типа славян не могли измениться, но личный индивидуализм подчинялся индивидуализму государства. Славяне заражались настроением инициаторов долихоцефалов варягов, у них развились самодеятельность, предприимчивость, национальное самопознание, народная гордость. Появились сильные и славные богатыри и воспевавшие их подвиги народные певцы, баяны. В городах, особенно в Киеве, необыкновенно быстро возникла культура, развились торговля, ремесло, искусство и наука.
Могущественное, провиденциальное значение для объединения русских славян и укрепления идеи одного русского государства имело и принятие ими от греков христианской православной веры. Начавшись с гипноза, подражания князьям, она укреплялась высоким идеалом любви и равенства всех пред Богом и подвигами святых. Бог один, Бог милосердный наиболее соответствовал мировоззрению и типу русских славян. Сила наследственных традиций так велика, что, расставшись с идолами, народ приурочил к христианским событиям и языческие празднества: Коляду — к Рождеству Христову, Купалу — к Троице и прочее. Народ объединяло воспринимаемое им от духовенства убеждение, что истинная вера только одна — православная, что Государь — помазанник Божий, которому должно повиноваться. Ненавидящие господ и рабов индивидуалисты не считали себя рабами, повинуясь князю и поставленным им властям.
Важную роль для объединения русских славян имел и введенный в богослужение, общий для всех племенных типов церковно-славянский язык. Не совсем понятный язык при торжественном христианском богослужении должен был как бы гипнотизировать массы. Вместе с тем этот язык с небольшими изменениями вошел и в администрацию всех русских народностей.
О типе русских по сведениям истории можно составить только некоторое представление.
По происхождению Рюрик, Олег и Игорь были чистокровные варяги. У Святослава, сына Игоря от русской жены, уже есть признаки местного типа. По описанию греков, видевших Святослава во время свидания его на берегу Дуная с греческим императором Цимисхием, Святослав приехал на это свидание на лодке, которою сам правил. Он был одет в простое белое платье, рост имел средний, грудь широкую, шею толстую, глаза голубые, нос плоский, брови густые, усы длинные,
57


бороду редкую, на голове клок волос, а в одном ухе золотая серьга с жемчужинами и рубином. В этом, как и в описании его образа жизни, видно и нечто южнорусское. Владимир Святой, судя по былинам, был типа великорусского. Сын Владимира Святого, тмутараканский князь Мстислав Удалой, по летописи, был чермен лицом и имел необыкновенно большие глаза, следовательно, был и не варяжского и не великорусского типа. Владимир Мономах, судя по его поучениям своим детям («ни правого, ни виноватого не убивайте, чтите гостя, откуда бы он ни пришел, будьте всегда заняты, скажите каждому доброе слово» и прочее) напоминает скорее великоруса.
Если прибавить к этому былинного богатыря, убежденного поклонника земли Микулу Селяниновича, не имевшего блестящего оружия, неуклюжего, но наглядно доказавшего другим богатырям, что сильнее земли нет ничего на свете и что все их подвиги ничто против силы земли, то Мономах и Селянинович могут служить показателями миролюбивого земледельческого характера русских. На мирный, пассивный характер русских указывает и быстрое распространение между ними христианства, и уважение, каким между ними пользовались презревшие материальные блага святые Антоний и Феодосий. Малорусский тип в чистом виде не выражен, но он чувствуется в поэтическом, художественном восхвалении епископом Иларионом почившего Владимира Святого; в высокохудожественном «Слове о полку Игореве»; в чисто хохлацкой иронии, с какою воевода Ярослава — Будый, стоявший с дружиною против войска польского короля Болеслава, подсмеивался над тучностью короля; в отношениях воеводы Волчий Хвост к пришедшим, чтобы отнять Киев у Святополка, новгородцам. Хвост смотрел на новгородцев уже как на чужих и с насмешкою говорил им: «Ваше дело плотничать, а не воевать». Любимец Изяслава, погибший во время бунта в Киеве, Космичко, воеводы Мономаха Иван Войтишич и Фома Ротибарович имеют фамилии; некоторые черты типа также скорее южнорусские. Былинные герои, характеризуемые спокойствием, самоуверенностью, сознанием личного достоинства, большой физической и психической силой, имеют общерусский, скорее великорусский, характер. В характерах их крайности — неподвижность и кипучая деятельность, осторожность и безоглядность.
Общий характер киевского княжеского периода — великорусский.
Идея монархизма упала на вполне подготовленную почву, и народ сознательно усвоил ее. Произошло мировое событие, как бы предуказанное провиденциально. Цель существования определилась — народ нашел своего Бога и своего царя. В беспорядочный удельный период и позже власть князей держалась уже не столько на материальной силе, сколько на нравственной — праве потомков Рюрика на власть. Престиж этой силы был поразителен. Не признававши целые тысячелетия никакой власти, анархисты и индивидуалисты были как бы гипнотизированы и на власть Рюриковичей смотрели как на нечто не подлежащее спору, священное. Предоставив несвойственное его типу, хлопотливое управление государством чуждым ему по типу Рюриковичам и их боярам и избегая городов и суеты, народ как бы считал этот вопрос окончательно решенным.
Некоторое различие антропологических типов русских намечалось и в начале истории, но в общем между ними не заметно такой нетерпимости, мелочности, злости, какая видна у западных славян.
58


X-XVI СТОЛЕТИЯ
III. 	Южнорусский тип
Отношение к власти у племен разного типа и культур было неодинаково. Наибольшее обаяние монархизма и власти Рюриковичей было у племен южного типа, признававших власть без всякого протеста и без каких-либо попыток избавиться от нее или ее ограничить.
Протесты против князей и их тиунов были нередки у смешанного, с преобладанием варяжского и других инородческих типов, населения городов Киева, Чернигова и Галича. На шумных вечах этих городов князей судили и даже изгоняли, но южнорусский земледелец считал власть князей как бы не подлежащею критике, и чем энергичнее и самодержавнеє был князь, тем он народу больше нравился.
Особенно характерен престиж власти на народности, не входившие в состав государства.
Наиболее типичными представителями кареглазого, высокорослого, брахицефалического, коротконосого типа были жившие к югу от реки Роси и на севере Полтавской губернии народности, известные по летописи под названием торков, а также берендеев и черных клобуков. Эти народности и в Х-ХШ веках не входили в состав русского государства, но тяготели к нему и составляли передовой его оплот против набегов, как монгольского типа — печенегов, так и более близкого и смешавшегося с русскими кавказского — половцев.
Кроме участия торков в походах князей на кочевников и в княжеских междоусобицах, торки не оставались равнодушны и к делам управления государством. Сочувствуя киевлянам, недовольным князем Игорем, и под влиянием горожан они послали к ним и своих представителей и выразили желание вместо Игоря избрать более доброго Изясла- ва. В усобицах черниговских князей торки становились на сторону, более, по их мнению, законную. Участвовавшие в походе на Полоцк в 1127 году под предводительством любимого ими воеводы Войчишича торки в летописи называются храбрыми и верными. В одном сражении, когда половцы начали одолевать, торки, желая оградить юного, храброго князя Михаила от опасности, насильно увели его из передовых рядов. В 1195 году торки вместе с берендеями были приглашены князем Романом на большой пир в Киев.
Точные границы торков неизвестны, но они жили и на левой стороне Днепра и, смешиваясь с половцами и другими кочевниками, проникали все далее на юг и восток. Как по типу, так и по более интенсивной психике торки отличались от близкого им по языку и обычаям типа, живущего севернее.
Судя по большому проценту высокорослых (следовательно, не азиатского типа) кареглазых во внутренней России, этот тип с отдаленных времен смешивался с сероглазым.
Этические черты малорусского типа более ясны в Галиции у князей галицких. Тип галичан смуглее типа киевлян и северян. Галиция изрезана горами и соприкасалась с более культурными иноземцами, поэтому в типе галичан больше живости, чем у жителей русских равнин. У галицких князей уже нет, так сказать, прямолинейности Рюриковичей. Они более дипломатичны и эгоистичны, и у них более свойственного южнорусскому типу такта. Они одинаково искусно ведут дела и с венгерцами, и с поляками, и с литовцами, и с татарами. Поддерживая Православие и угрожая православному духовенству, галицкие князья вступают
59


в сношения и с Римским папою. Вместе с тем они энергично борются с индивидуалистами боярами и жестоко расправляются с противогосударственными течениями. Заботясь об укреплении власти, князь Роман четвертовал, казнил и зарыл в землю 500 непокорных бояр, и это не только не лишило его популярности, но встречало сочувствие и поддержку со стороны народа и духовенства.
Местные летописцы, восторженно описывая деяния князя Романа (11205), называя его самодержцем всей Руси, львом и орлом, сравнивая с героями древности, только дружески подшучивают над тем, что Роман запрягал литовцев в соху и пахал ими землю. Так же энергично боролись как с внешними врагами, так и с внутренними противогосударственными течениями сын Романа Даниил (11265) и внук его Лев. Даниилу, жестоко расправлявшемуся с боярами, галицкий народ делал самые восторженные овации.
В XIV-XVI веках этическое различие главнейших русских групп — малорусской,великорусской, белорусской и полесской — более и более выясняется.
Дорожа личной независимостью, любя поле и простор, малоросс, как и скиф, не любил городов и всякой суеты и тесноты. Каждый стремился жить сам по себе, как ему хочется, селился по возможности подальше от соседей, легко разрывал связи даже с родными и, не требуя никакой обязательной помощи от других, не считал и для себя обязанным делать что-либо для общества. Для разбора спорных дел выбирались три-четыре старика, а для решения общественных собиралась, по мере надобности, из всех желающих громада. При несогласии с судом малоросс расправлялся сам или уходил на свободные земли, где основывал свой хутор. На почве индивидуализма даже между родственниками возникали ссоры, вражда и мстительность. Атавизм и метисации с кочевниками, особенно на юге, вместе с потребностью развернуть свои силы и с борьбою за существование поддерживали инстинкты хищничества, и похищение чужой собственности, особенно лошадей и другого домашнего скота, считалось молодечеством. Признавая только свою веру истинною и сливая ее неразрывно с народностью, народ был терпим и к другим верам.
Обладая чувством весьма развитого личного достоинства и независимости, но не будучи способны сами организоваться, малороссы оставались верны самодержавию и вполне искренне признали над собою власть сначала литовских князей, а потом и польских королей.
Малорусское духовенство, особенно старшее, до XV века было смешанного происхождения, и епископы часто были греки или великороссы. После избрания киевским митрополитом в 1416 году болгарина Григория Цимбляна и отделения Киевской митрополии от Московской южнорусские епископы и прочее духовенство были почти исключительно малорусские уроженцы. Свойственные типу отсутствие инициативы, реализм, индивидуальность, забота главное о себе и равнодушие к интересам других не могли исчезнуть и у представителей религии, православного духовенства. Мистиков, подвижников во имя вечной правды и самоотверженных проповедников, жертвующих собою ради общего блага, между ними не было.
Сельское духовенство, материально зависимое от прихода, блюдя свои интересы, естественно, стояло за Православие и народность, епископы же, желая быть угодными иноверным властям, нередко уклонялись и
60


от Православия. Уже в 1445 году митрополит Спиридон обнаруживал преклонность к унии с Римом. Такую же преклонность проявлял и епископ Иосиф в 1495 году, а особенно епископы XVI века — Рагоза, Терлицкий, Поцей и другие. На протесты народа Поцей грубо отвечал, что «хлопство по простоте своей могущество себе присвоило, что овцы жалуются на пастыря» и прочее. Епископ Арсений Балабан (1560— 1575) и сын его из-за своекорыстных расчетов просто сражались с желавшим сохранить свою самостоятельность Львовским братством — отнимали имущество, сажали в тюрьмы его священников и прочее. Почти все епископы были искренними и ярыми приверженцами польских королей, а короля Стефана Батория за некоторые неважные льготы чуть не боготворили
Народ не понимал догматических тонкостей и различия религий, но Православие, укрепившееся на почве древнего язычества, сливалось в его представлении с народностью и было так глубоко заложено в тайник его психологии, что уже не зависело от того или иного отношения к нему духовной иерархии. По образовании церковно-приходских братств народ, часто не доверяя духовенству, сам заботился о нуждах церкви и нередко наказывал и даже изгонял священников, которые не удовлетворяли его идеалам.
Польские казаки были храбрый, беспокойный сброд и, как и их выборные гетманы — громадного роста, деловой Лобода, хитрый Полто- ра-Кожуха, льстивый Перевязка и другие — были верными слугами польского короля. Будучи хорошими исполнителями, все гетманы были индивидуалисты, без инициативы, заботились только о себе и почти никакого значения для народа не имели. Единственный талантливый, с инициативою гетман был галицкий шляхтич Конашевич-Сагайдачный.
IV. 	Северорусский тип
В противоположность малороссам, великороссы были общественники и для достижения общих целей соединялись в ненавидимые малороссами общины и артели. Постановления общины были обязательны, и им безусловно подчинялись все члены ее. Передвигались великороссы также общинами, обыкновенно связанными родством. Доказанное профессором Самоквасовым постепенное движение русских в VIII—IX веках на восток, строя предварительно небольшие укрепленные городки, характерно преимущественно для великорусского типа. То, что эти города идут правильно по реке Десне и затем продолжаются и дальше на восток, вместе с преобладанием там сероглазого типа, дает опору мнению профессора М.П. Погодина, что в населенной ныне главным образом народностью малорусского типа Черниговской губернии в языческий период жили великороссы.
В типе великороссов инициативы и анархизма больше, чем у малороссов. Призвав князей, новгородцы желали, чтобы власть их была сильная и справедливая. Если этому князья не удовлетворяли, они их изгоняли. В решающих важные дела народных вечах принимали участие не одни только бояре и жившие в городах разнообразные инородцы, как на юге, а главным образом местное, в значительной степени торговое, население. Такой же справедливой власти новгородцы требовали и от духовенства. Не обращая внимания на иерархию, они своею властью в 1212 году изгнали епископа Митрофана, а на его место поставили постригшегося в монахи Добрыню Ядринкевича. Группы вольных
61


людей, не выносивших никакой власти, в том числе и республиканской, на свой страх и риск, разрывая связи с государством, уходили в отдаленные страны. Уже в 1147 году новгородские ушкуйники образовали республики на реке Вятке, существовавшие независимо более 250 лет. Это стремление уходить вдаль обусловливалось не одним только желанием личной свободы и экономическими причинами, а находилось в связи с особенностями формировавшегося в бесконечной равнине и дебрях антропологического, с мистическими наклонностями типа, вечно стремящегося найти страну, где все люди праведные и счастливые, а власть справедливая и абсолютная.
Заложенная Рюриковичами и сознательно усвоенная сильными представителями новгородского типа идея одного русского государства, однако, прочно внедрилась в сознание большинства, и во имя ее новгородцы сплачивались и готовы были на жертвы. Идея единства государства поддерживалась не только варягами, а самим народом по инициативе Рюриковичей.
Уже при Ярославе варяги своими притязаниями и своевольством возбудили к себе ненависть новгородцев, и несмотря на то, что Ярослав любил варягов, новгородцы в 1015 году перебили их. Возмущенный Ярослав, призвав под видом пира к себе в загородный дом зачинщиков этого избиения, умертвил их. Новгородцы негодовали, но когда Болеслав, король Польский, покорил Киевскую область и Ярослав приходил в отчаяние, новгородцы сами обложили себя большими налогами и сказали князю: «Мы хотим и можем противиться Болеславу; у тебя нет казны, возьми, что имеем».
Во многих и других случаях новгородцы увлекались идеями Рюриковичей, если во главе их стояли любимые князья. Так, в 1212 году, несмотря на то, что кроме старых врагов у них явились и новые — рыцари, на убеждение князя Мстислава идти на Киев помогать князьям Мономахова рода новгородцы отвечали: «Куда обратишь очи свои, там будут наши головы», затем пошли, взяли Киев и возвратились.
К иноверцам и язычникам новгородцы относились терпимо, веры своей никому не навязывали, и когда ливонские рыцари с епископом Альбертом насильно крестили туземцев, новгородцы негодовали. В 1222 году ливонцы, разрушив немецкие церкви, отреклись от христианства, послали послов к новгородскому князю Ярославу и молили его о защите, а когда он явился, благодарили его и выдавали ему немцев. По своей веротерпимости новгородцы стояли выше фанатиков — как ливонцев, так и немцев.
Как из образования республик Новгорода и Пскова, так и из того, что отдельные группы великороссов на свой страх и риск селились между инородцами по Северной Двине, Вятке и в других удаленных от метрополии местностях, как будто видно, что при благоприятных обстоятельствах, если бы можно было мирно размежеваться с соседями, они могли организоваться в государства и без князей. Не говоря, однако, об особых причинах, обусловивших возможность существования олигархических республик, и условиях зоологического района, тип народный, вечно стремящийся к чему-то абсолютному, в конце концов не мог примириться с властью купцов.
Считая, как и малороссы, землю Божьею, великороссы занимали все свободные местности. Когда эти земли князья и бояре обкладывали налогами, казавшимися поселенцам обременительными, они бросали землю
62


и переходили на другие свободные места. Становилось и здесь тесно — они бросали и эти места и шли дальше. В этом отыскивании свободной земли, где бы не было никаких господ, была и главная причина быстрого расселения в разные стороны русских анархистов. Занимая чужие земли, великороссы туземцев не истребляли, веры их не касались и смешивались с ними меньше, чем думают историки. Это доказывается уже тем, что тип великорусский разных местностей мало разнится. Причина быстрого размножения русского типа и вымирание туземных заключается главным образом в естественной борьбе за существование, при которой русские оказывались сильнее туземцев.
Православная религия у великороссов не была так пассивна, как у малороссов. Между духовенством было много мистиков и подвижников, жертвовавших жизнью за свои убеждения. На почве анархизма (причем каждый считал себя имеющим право толковать веру по-своему) образовались многочисленные секты. На почве мистицизма и радикализма великороссы доходили до самосожжения и оскопления.
Анархизм, отсутствие мстительности, мистицизм и что-то вроде непротивления злу вместе с земледельческой культурой и религиозной терпимостью великороссов в данных обстоятельствах были не минусом, а плюсом в их движении среди инородческого населения на востоке.
Важную роль в судьбе великорусского типа играло купечество. Еще до призвания князей русские купцы имели торговые сношения с варягами, датчанами, финнами и русскими племенами. Если поляне и северяне и не были великороссы и если ильменские славяне и не были, как думает Костомаров, колонией полян, то уже тот великорусский характер, какой имел двор великого князя Владимира, и цикл богатырей показывает, что в Киеве во времена первых Рюриковичей, кроме дружинников, были и новгородские купцы. Судя по некоторым сведениям, они жили там и до Рюрика, в княжение Аскольда и Дира, и, вероятно, и еще раньше.
Насколько торговое значение новгородцев было значительным, видно из того, что они вели торговли и с Западною Европою, отправляли свои корабли в Данию и Шлезвиг, а на острове Гельголанд имели свою церковь. В 1057 году при осаде Шлезвига король Датский Свен IV захватил много русских кораблей с товарами.
Торговые сделки, умение купить подешевле, продать подороже вырабатывали особые деловые, смышленые, жадные типы. При сношениях с малокультурными племенами и отсутствии конкуренции эти типы должны были иметь большую силу. При торговых сделках типичный анархизм должен был регулироваться и смягчаться. Купцы должны были опираться на силу, на свою или государственную, защищающую собственность, власть.
Перенесение центра тяжести торговли в Москву должно было необыкновенно усилить значение этого города. Вместе с торговлею купцы распространяли и русскую государственность, и организовывали промышленные предприятия. Купцы Строгановы в Пермском крае устроили железнодорожные заводы, имели свою вооруженную стражу. Будучи знакомы по торговым сношениям с соседними странами, они помогали Ермаку проникнуть в Сибирь и положить начало завоеванию ее.
В беспорядочные времена XIII—XV столетий народность великорусского типа еще только объединялась из многих отдельных в одно государство, и хотя московские цари и называли себя, как потомков
63


Рюрика, обладателями всей Руси, на самом деле они были царями только народности великорусского типа и почти всякая связь их с Киевской Русью прекратилась.
V. Белорусский тип
Связующим звеном между всеми русскими группами была белорусская. Если согласиться с мнением Нидерле, что прародитель славян был долихоцефал и блондин, то из всех славян наиболее признаков этого типа сохранилось у белорусов. В психике белорусов меньше инстинктов анархизма и расплывчатости, чем у великороссов, и меньше индивидуализма, чем у малороссов. Уже в киевский княжеский период у белорусов заметны твердость и патриотизм. Они энергично отстаивали потомков Рогнеды. Князя Святополка полочане выгнали за то, что он не любил своего народа и непостоянен в мыслях. В 1228 году смоленский князь Мстислав заключил самостоятельно союз с немцами. В 1386 году полочане, недовольные князем Свидригайлом, посадили его в повозку и с бесчестьем вывезли.
Белорусы смягчали резкость русских типов, были более объективны, восприимчивы к культуре и обладали чувством государственности в большей степени, чем великороссы и малороссы. Будучи буфером между Польшей и Литвой, Великороссией и Малороссией, белорусы не могли спокойно организоваться, но, успешно отстаивая свою веру и народность, заводили школы, организовывали братства и сделались самой образованной русской народностью в XIV-XVI столетиях. Западноевропейская культура заносилась в Москву в значительной степени через белорусов. Уже в 1534 году был переведен с польского или немецкого языка на русский «Зельник», разрисованный красками. В сочинении польского писателя Гонсиоровского «История медицины в Польше» между многими лицами с именами Иванов и Петров, называемых автором поляками, он подробно говорит и о двух ученых врачах, называемых им русскими, — Филомирском, 1534 год, любимом враче короля Сигизмунда Августа, и Латошинском, 1566 год, протестовавшем против вводимого папою Григорием VII григорианского календаря.
Белорусы внесли культуру, русский язык и Православие в Литву и выдвигали энергических и убежденных защитников единства русского народа на севере и юге. Активные, умные и деятельные государственные люди в Московском царстве — Глинские, Бельские, Курбский — были белорусы; в наиболее энергических деятелях Южной России — организаторе польских казаков Евстафии Дашковиче и в некоторых Вишневецких — также заметна кровь белорусов.
Сила духа и убежденность в единстве и великом значении славянства, ярко выразившееся в недавно скончавшемся высокоученом представителе белорусского типа профессоре А.С. Будиловиче, характерны для типа. Указывая на типичность и значение белорусов, профессор М.О. Коялович7 даже выразился, что белорусы едва ли не более русские, чем великороссы.
VI. Полесский тип
Серо-голубоглазый, низкорослый тип, и по измерениям доктора Талько-Гринцевича, наиболее брахицефалический из русских, с головным показателем 86, полесский тип населения был наиболее пассивным и без всякого протеста подчинялся совершавшимся вокруг него
64


событиям. В сущности не меняясь и сохраняя главные свойства типа — упрямство, стойкость, отсутствие инициативы и инстинкты анархизма, полесская группа по типу, психике, говору, обычаям имеет неодинаковый характер, и кое-где в ней заметны и несвойственные другим русским типам черты сервилизма.
И по типу, и по топографическим и политическим причинам не имея возможности самостоятельно организоваться, народность полесского типа, обладая большой приспособляемостью и замечательной трудоспособностью, энергично распространялась и уже в XIII—XIV столетиях занимала и местности на восток от Днестра.
Имея довольно разнообразный характер и незаметно сливаясь с малорусским, а также белорусским и великорусскими типами, полесский тип не может быть точно отграничен от них, но если считать основным малорусским только кареглазый, высокорослый тип, то к полесскому должно принадлежать большинство населения Волынской, Киевской, Черниговской, а в настоящее время даже Воронежской и других южных губерний. Незаметными переходами сливаясь с малорусским типом и будучи по языку и психике близок к нему, полесский тип, подвигаясь медленно на восток, вытеснял другие типы. Профессор А.Соболевский доказывает, что до XVI столетия в Киеве еще сохранялся древний киевский говор и только в XVI-XVII веках, вследствие многочисленных переселений туда из Волыни и Галиции, в Киеве появился и малороссийский язык. Если в начале истории в Киевской и Черниговской области и жили народности великорусского типа, то по удалении государственного ядра великороссов из Киева они были оттуда вытеснены более соответствующим району и лучше приспособляющимся полесским типом.
VII. 	Метисации
Татарский погром, присоединение к Литве и Польше и соприкосновение и смешение с северными и восточными инородцами финского и урало-алтайского типа имели последствием многочисленные метисации русских типов с инородческими, но не произвели особенно важных изменений русских типов и не помешали их естественной эволюции. Стойкость русских типов выразилась в том, что они не ассимилировались другими типами и даже почти ничего от них не заимствовали, но сами оказывали на них влияние и ассимилировали их. Это особенно видно в Литве.
Уже при Гедимине, но еще больше при его преемниках великокняжеский двор наполнился сравнительно образованными людьми, языком литовского двора и высших чиновников сделался язык русский; государственные акты, литовский статут 1529 года и вообще все документы в Вильне писались по-русски, почти на таком языке, на каком они писались в Киеве, Львове, Москве. Все Ягеллоны до Сигизмунда Августа знали русский язык. В греко-русскую веру крестились не только женившиеся на дочерях потомков Рюрика, но и разного звания простые литовцы. В управлении русского народа ничего не изменилось, и только вместо Рюриковичей были Гедиминовичи. Во главе управления находилась почти та же русская, смешавшаяся с литовской аристократия. Что русский тип был сильнее литовского, видно из того, что Гедиминовичи, как и Рюриковичи, быстро ассимилировались и делались по духу вполне русскими. Сын Ольгерда Владимир, женатый на дочери великого князя
5 Заказ 1602


Московского, бывший киевским князем с 1385 по 1397 год, боролся за автономию киевского княжества с самим Витовтом и защищал чистоту Православия против киевского митрополита Исидора, перешедшего в унию. Такими же вполне русскими людьми были и сын его, энергичный и умный Олелько, и еще более внук Семеон, которого киевляне хотели даже провозгласить великим князем.
Такое же упорство и прочность типов и южно- и северорусских. Сталкиваясь и смешиваясь на юге с татарскими и монгольскими, на севере и востоке с финскими типами и приобретая некоторые антропологические признаки этих типов, русские везде сохраняли свою народную физиономию. Только в немногих местах, усваивая русский язык и Православие, в русский народ входили и целые народности: на севере — финского, мордва, а на юге — кавказско-татарского типа, к которому, по-видимому, принадлежали слившиеся с русскими берендеи и половцы.
VIII. 	Аристократия
Русские привилегированные сословия, аристократия, ведут свою родословную от Рюриковичей, Гедиминовичей и их бояр. Тип их в большей или меньшей степени сохранялся неопределенно долгое время. Сохраняя монархические традиции, аристократия сдерживала, обуздывала, смиряла разбойничьи инстинкты и вносила дисциплину и культуру в массы.
Привилегированные сословия Северной России долго и ревниво оберегали свои права как потомков Рюриковичей и вели счеты родства. После татарского нашествия к ним примешивались и татарские типы, и они усвоили некоторые татарские порядки и обычаи. С усилением единодержавия московских царей привилегированные сословия постепенно превращаются в ближайших слуг царя. Вся полнота государственной власти сосредоточивается в царе, и привилегированные сословия делаются только исполнителями его повелений.
Так как расходившиеся в разные стороны русские анархисты сплачивались в государство личностью одного царя и только частью религией, то служба для укрепления этой идеи была важнейшею заслугою привилегированных.
Значение аристократии южно- и западнорусских типов было иное.
Польское правительство сознавало значение русских аристократов и в управлении краем опиралось на них. Большие русские феодалы имели свой двор, своих дворян и войско, не признавали законов, воевали между собою и с татарами, сносились с Крымом, Молдавией. Самыми сильными родами из южнорусских феодалов были князья Вишневецкие и Острожские. Они сознавали себя русскими, а в этом сознании вели свою политику. Храбрец и авантюрист Дмитрий Вишневецкий сумел организовать вольные разбойничьи, удалившиеся в низовья Днепра дружины и в 1510-1520 годах положил основание Запорожской Сечи. Михаил Вишневецкий в 1569 году с войсками Ивана Грозного участвовал в походе на Астрахань, а потом по поручению царя ездил к князьям черкасским. Почти вся остальная русская аристократия была только верными слугами польской короне. Адам Вишневецкий был между прочим покровителем первого русского самозванца и враждебно относился к Борису Годунову. Последний из православных, следовательно, считавших себя русскими, Вишневецких — Иеремия — был одним из самых могущественных магнатов Польши. Он имел свою столицу уже в городе
66


Лубнах Полтавской губернии и мог выставить до 8000 человек своего собственного войска. Принявши в 1622 году католичество, он сделался яростным врагом Хмельницкого и гонителем Православия. Деятельность князей Острожских была более мирная. Федор Острожский после бурной жизни в 1433 году постригся в Киев в монахи и за свою святую жизнь причислен к преподобным. Некоторые Острожские дружески сносились с Москвою, и иные в составе польских войск воевали с нею. Знаменитый, владевший многими городами и селами князь Константин Острожский был ревностнейшим защитником Православия, помогал церковным братствам, сочувствовал восставшим казакам и в 1570-1580 годах завел в городе Остроге первую русскую типографию, оборудованную бежавшим из Москвы Иваном Федоровым.
Судя по деятельности, энергичные инициаторы Вишневецкие должны были принадлежать к долихоцефалам, а более осторожные консерваторы Острожские — к брахицефалам.
Кроме разве двух Вишневецких и Константина Острожского, все эти знаменитые князья преследовали только свои личные выгоды и расчеты, а собственно народом и русским, да и польским государством не интересовались и реальной пользы народу не приносили. Потомки их, приняв католичество, слились с поляками.
IX. 	Польский тип
Значительную роль в жизни запада и юга России играли поляки.
Польский тип, как и русский, смешан. В среднем рост поляков несколько ниже роста русских, сложение стройное, лицо уже, черты лица тоньше, волосы русые, часто каштановые, глаза у 30-40% голубые. Поляки составляют самостоятельную как в физическом, так и в психическом отношении этнографическую группу. В психическом отношении польский тип живой, пылкий, впечатлительный, увлекающийся; еще более, чем в физическом, отличается от медленно двигающегося и думающего, сдержанного, осторожного и недоверчивого типа русских, и в частности южнорусского. У поляков чересчур развито воображение, они преувеличивают свои силы и средства. Самообманы, в которых жило и живет человечество, особенно сильно у поляков. Психическое различие малоросса и поляка можно бы выразить словами: малоросс во всем сомневается, а поляк ни в чем не сомневается.
После татарского разгрома и временной вспышки литовского могущества к Польше, по естественному ходу дел, присоединилась и Западная и Южная Русь. Переход к польской власти был почти незаметен для народа, так как привилегированные сословия оставались русские, православные, а польских королей народ почитал как бы естественными преемниками Рюриковичей и Гедиминовичей. Так же постепенно и незаметно селились в крае и польские паны.
Имея государственную организацию, поляки внесли некоторый порядок в находившиеся в анархии русские земли и более или менее ограждали их от набегов южных хищников. Высокая культура, художественный вкус, большая мягкость и деликатность и рыцарские качества высших сословий поляков вливали свежую струю в жизнь'малопод- вижного, непредприимчивого и равнодушного к государству русского населения. Организуя для защиты себя и государства казачество, поляки способствовали объединению до того разъединенного народа, проникновению к нему некоторой культуры.
5*


Польские паны, необыкновенно гордясь своей расой и культурой, смотрели на народ как на расу низшую, а народ, восхищаясь великолепием панов, снисходительно, как взрослый на детей, смотрел на их шумные пиры и проказы и по традициям повиновался им. Насколько польский тип был чужд народу, видно из того, что народ от поляков почти ничего не заимствовал. Даже, например, орнаменты вышивок на рубахах народ выработал самостоятельно или если и заимствовал, то не от поляков.
Подсмеиваясь над польскими претензиями и культурой, народ был более горд, в сущности, чем поляки. Увлекались польской культурой только привилегированные сословия и, принимая католичество, делались чуждыми православному народу; на народ же, особенно в местностях, удаленных от собственно Польши, чуждый ему польский тип влияния почти не имел.
X. Еврейский тип
Евреи в небольшом числе появлялись в России уже в IX-X столетиях, но массовое передвижение их в Польшу и Западную и Южную Россию произошло после гонения их в Западной Европе, в XV и XVI столетиях. При добродушии, терпимости и неорганизованности русских и покровительстве, оказываемом евреям польскими панами, евреи здесь размножились быстрее чем в других странах. Народ подсмеивался над ними, но не относился враждебно. Польские паны к евреям, как и к русскому народу, относились высокомерно. Несмотря на свою изолированность и требование культа сохранять чистоту крови, евреи в Польше, хотя и нелегальным путем, смешивались с поляками.
Польские всемогущие паны, частью насильственно, частью с разрешения еврейских раввинов и по разным сделкам, нередко брали в любовницы еврейских женщин. Любовницы-еврейки были и у королей Казимира III, Сигизмунда IV, и, вероятно, у очень многих, потому что признаки смешения еврейского и славянского, чаще всего польского типа, в виде светлых волос, голубых и серых глаз, курносых носов, сохраняются у русских евреев и до настоящего времени. Метисация со славянами значительно смягчила резкие черты еврейского типа. Для укрепления польского государства евреи оказали громадные услуги.
Евреи представляют как бы исключение из биологического закона о зависимости типов от зоологического района и почти не меняются, но это происходит оттого, что они недавно, сравнительно, например, с Китаем и Японией, выделились в обособленный тип и на почве его специализировались. Еще позже они поселились в Европе. Еврейский ТИП СЛИШКОМ нервный и специальный, чтобы сохраниться изолированным от других; с распространением просвещения заколдованный круг, в котором их держит теократия, постепенно размыкается.
XI. Народные волнения
Систематической племенной вражды на почве разности типов между русскими и восточными инородцами не было. С великороссами, жившими с XV века по Тереку, родились и смешивались даже своеобразные группы кавказских горцев. Только позже, со времени усиления магометанства, отношения между великороссами и инородцами обострились.
Наибольшая непримиримость типов была на западе. В XVI веке, когда под влиянием казачества между малороссами произошло некото-
68


рое объединение против поляков и евреев, эксплуатировавших народ и оскорблявших его веру, начались восстания.
Разбои на почве индивидуализма, заботы только о себе и пренебрежения интересами других при отсутствии законности и порядка были обычным и естественным явлением в крае, но восстания, начавшиеся с конца XVI века, хотя тоже сопровождались грабежом, имели совершенно другой характер. При индивидуализме и разобщенности народа восстания не могли быть делом обдуманным, подготовленным, соображаемым со средствами и обстоятельствами. Тут мы встречаемся с явлением, проявившимся в первый раз между малороссами, которое можно назвать психической эпидемией. Сомкнуться во имя одной идеи массы могли только гипнозом. Экзальтированные сильные люди, в значительной степени из свободных запорожцев, заражали массы, и, когда восстания разгорались, зараза принимала эпидемический, стихийный характер, заражая и старого, и малого. Народ видел чудеса, верил самым невероятным слухам, не считался ни с какими препятствиями. Теряя всякое сознание опасности и справедливости, народ не щадил никого и ничего, но и сам не искал и не ждал пощады. Народ охватывала такая беспощадная и безоглядная ненависть, что он не допускал возможности примирения и требовал истребления или изгнания всех панов, жидов и католиков с их женами и детьми.
Первое, охватившее большие пространства, имевшее характер эпидемии восстание было под предводительством Павла Наливайко в 1596 году. Провозглашенный собравшимися в Чигирине казаками и народом гетманом Наливайко сначала отправил письмо к польскому королю, в котором говорил, что народ русский никогда не был побежден поляками, а соединился добровольно, и затем жаловался на притеснения. Когда письмо результатов не имело, разгорелось восстание.
Борьба велась не на живот, а на смерть и сопровождалась страшными с обеих сторон жестокостями. Не руководясь никакой государственной идеей, не имея центра, вокруг которого можно бы было объединиться, почти безоружные, полуодетые, недисциплинированные, часто голодные и пьяные крестьяне, конечно, не могли устоять против хорошо вооруженных и организованных войск. Казаки, на которых рассчитывали повстанцы, играли двусмысленную роль, а в общем остались верными королю и согласились на компромиссы с поляками, и восстание, как и всякая эпидемия, быстро окончилось. Наливайко был убит коронным гетманом Лободою.
После довольно продолжительного перерыва такие же восстания были под предводительством кошевого атамана Тараса Трясилы в 1625-м, Павлюка в 1630-м, Остряницы с Гунею в 1638 году. На неодинаковость средств воевавших указывают между прочим цифры убитых при восстании Остряницы: в сражении под Старицею убито повстанцев 11317, а поляков около 300. Во время последнего восстания заметно тяготение к Москве, и после него многие тысячи народа перешли в московские пределы.
Несмотря на неудачи, предводители восстания сохранились в памяти народа как герои. Думки о Тарасе Трясиле, как он истребил войска польского военачальника Конецпольского, пелись кобзарями и до последнего времени.
В народных преданиях сохранились и неизвестные истории лица, прославляемые за то, что они ничего не боялись, грабили богатых и
69


помогали бедным, как атаман Анцибар и уже позднейший разбойник Кармелюк. Оба они были характерными и появлялись неожиданно под разными видами там, где их не ждали. Для себя им ничего не нужно было, но, ограбив панов или евреев, а если они были виновны в преступлениях против народа, то и убив их, характерники все ограбленное раздавали нуждающимся.
Всеобщих эпидемического характера восстаний между народностями велико- и белорусского типа не было.
XII. 	Запорожье
Совершенно своеобразную группу представляет образовавшаяся в начале XVI века на юге России Запорожская республика.
Запорожцев Бантыш-Каменский производит от кочевников, Кулиш от рюриковских дружинников, но по антропологическим, топографическим и лингвистическим признакам основание этой независимой группы должны были положить обитавшие с начала истории к югу от реки Роси и по реке Суле храбрые, брюнетического типа торки.
В борьбе с кочевниками торки смешивались с ними, постепенно подвигались на восток и юг и в XV веке, по М.А. Максимовичу, жили в Полтавской губернии по реке Суле под именем севрюков. По мере оттеснения татар они подвигались все южнее, в степи, где занимались частью земледелием, частью охотою и разбоями.
Организатором вольных казаков был православный русский кня_зь Дмитрий Вишневецкий. Как и первые Рюриковичи, Вишневецкий, обладая инициативою и предприимчивостью, объединил, воодушевил и вооружил казаков и сделался грозою соседних татарских орд. На легких чайках он с запорожцами появлялся и на берегах Крыма и Балканского полуострова и наконец, попав в плен, был замучен турками. Возможно, что, как думал Кулиш, на объединение запорожцев влиял и престиж Рюриковичей, но во всяком случае Вишневецкий удовлетворил их назревшую потребность в объединении и организации. О подвигах и смерти Вишневецкого сохранилась трогательная думка, где он называется Байда и Байда Молодецкий.
По инициативе Вишневецкого на порожистых островах низовья Днепра в 1510-1520 годах возникла независимая республика — Запорожский Кош, или Запорожская Сечь. В этой демократической республике нашли удовлетворение наиболее идейные представители типа южнорусских индивидуалистов. Сечь сделалась их идеалом и притягательным центром. Для того чтобы быть принятым в Сечь, нужно было быть православным. Для доказательства этого достаточно было перекреститься, но всякий поступивший в запорожцы подчинялся строгому режиму, преступления — воровство, разврат и прочие — жестоко наказывались, и в конце концов, если поступивший выдерживал режим, он приобретал общую, только запорожцам свойственную физиономию. Личный индивидуализм поглощался индивидуализмом Коша. Постепенно образовалось своеобразное демократическое государство.
Одной из особенностей, отличающих собственно южный русский тип торков (и в частности запорожцев) не только от великороссов и белорусов, но и от полещуков и галичан, — юмор, с которым они относились чуть не ко всему на свете. Юмор на почве презрения к мелочности, торгашеству, роскоши и всяким претензиям сквозит и в их домашних делах и отношениях друг к другу, и особенно в отношениях
70


к презираемым ими полякам и евреям. Он проявлялся и в разгар самых рискованных дел, и в том, например, как они составляли ответ на торжественное послание турецкого султана, во время составления которого, как художественно изображено и на картине Репина, на лицах всех составителей играет самая насмешливая, хотя и не злая улыбка.
Юмор — это не только характерная черта, а громадная нравственная сила, которою народ защищал себя от других; он давал возможность не падая духом выдержать всякие испытания.
Другие свойства типа запорожцев вообще соответствовали брюне- тическому типу малороссов, хотя не были тождественны. В крови запорожцев была, без сомнения, кровь кочевавших на юге кавказцев, половцев. Малорусский народ видел в запорожцах людей особого сорта, чуть не волшебников, и, преклоняясь перед их сильным характером и неустрашимостью, называл характерниками.
Запорожцы не боялись никого и ничего и с полным презрением к опасности, как бы в порыве поэтического вдохновения, на небольших лодках — чайках — предпринимали походы в Крым, Малую Азию, на берега Балканского полуострова и даже Мраморного моря. Они были также если не всегда активными деятелями, то всегда вдохновителями и сочувственниками восстаний народа против притеснителей Православия — католиков поляков и евреев. В этом нужно видеть не разбойничество, как думают поляки, а нечто идейное, рыцарское, борьбу с неверными, защиту слабых. Между прочим в народных думках поэтически описывается опасный поход Гамалея к крепости Скутари на Мраморном море с единственною целью освободить находившихся в тамошних тюрьмах казаков.
Что запорожцы были народными героями, доказывается сохранившимися в памяти бандуристов думками о многих предводителях их — Богдане (1575), Самойле Кушке (1578), Серпяге или Подкове (1577), Скалозубе, Тарасе Трясиле, Анцибаре, Хмельницком.
Сохраняя основные свойства русского и, в частности, малорусского типа — индивидуализм, чувство личного достоинства и независимость с наклонностью к анархизму, запорожцы вместе с тем были более идеалисты, чем не только великороссы, но и большинство говорящих по-мало- русски и почитаемых малороссами. В основе их психологии лежал южный, с особенно развитым художественным чутьем, брюнетический тип торков. Естественной эволюцией, а также искусственным подбором, на почве типа запорожцы выработали собственную этику, по которой материальные расчеты отходили на задний план. У них был идеал высшей Божьей правды, и в своей деятельности запорожцы выполняли как бы религиозную миссию. Они почитали себя как бы обязанными сражаться с неверными турками и татарами и защищать угнетаемых панами-католи- ками православных, и если при этом и грабили, то грабежи были естественным последствием всяких тогдашних войн. Запорожье было убежищем для всех ищущих свободы, людей идейных, в том числе, конечно, и для преследуемых за разного рода преступления. По своей идейности, религиозности и тому, что в Сечь не допускались женщины, запорожцы наиболее подходят к рыцарям некоторых средневековых полумонашеских орденов, но запорожцы не становились в трагические позы рыцарей, не окружали себя искусственными нормальностями, а действовали просто и естественно, искренне, как художники. Кроме того, запорожцы и не находились ни под каким покровительством, а жили на свой страх.
71


Запорожская Сечь представляет замечательное создание русского гения. Несмотря на окружающих их врагов, запорожцы не только никому не подчинялись и сохранили свою веру и народность, но сами были грозою иноверцев. Они ни на кого не могли опереться, а верили только в помощь Бога, и у них была смутная надежда на какого-то им неведомого, одного для всех русских православного царя. В то время когда высшие сословия Малороссии были нравственно порабощены поляками, а простой народ ничего не знал о других государствах, запорожцы были достаточно знакомы с положением дел в Крыму, Турции, Молдавии, Польше, Москве.
С запорожскою демократическою республикою не могут быть сравниваемы ни западноевропейские рыцарские ордена и разные союзы, ни русские олигархические республики Новгорода и Пскова, ни тем более объединившиеся временно и под влиянием одной сильной личности дружины Ермака или Стеньки Разина. В противоположность великороссам, двигавшимся почти стихийно и с их непротивлением злу сливавшимся с инородцами почти бессознательно, политики и скептики запорожцы принимали в свою среду только после испытания и руководились не материальными, а главное — идейными соображениями.
Несмотря на различие этических типов, Запорожье сделалось вторым после Москвы русским самостоятельным ядром, сохранившим не только православную веру, но и идею свободы и единства русского народа. Идея русского православного царства зрела у запорожцев самостоятельно и была прочнее и сознательнее, чем у великороссов. Как художников их увлекало и величие самой идеи. Вместе с тем, хотя запорожцы о москалях имели только смутные представления, они знали, что московские цари могущественны и что Москва — их естественная союзница против общих врагов — татар и поляков. Свободные мыслители запорожцы были как бы продолжением поколений, внушивших русским князьям мысль о собирании Русской земли. Совершенно самостоятельно созревали эти мысли и у более образованных, чем собственно в Малороссии, русских Галиции и Белоруссии.
XIII. 	Москва
В XV-XVI столетиях идея Рюриковичей объединить все русские народности в одно государство, казалось, потерпела крушение. Все главные четыре русские народности жили каждая своей жизнью. Они почти не сообщались между собою, а две главнейшие из них — великорусская и малорусская — сделались как бы врагами. Вместе с тем во всех народностях царила анархия, сдерживаемая только внешнею силою. Попыток самостоятельно объединиться, не считая объединенной князьями Москвы, кроме запорожцев, нигде не было. Объединяло все русские народности только Православие, а объединительными центрами были церкви и монастыри.
По причинам географическим (отсутствие естественных границ, общий бассейн рек и другие) на восточной половине Европы не могли прочно установиться несколько государств и должно было раньше или позже создаться только одно. Какая из русских народностей должна была стать во главе его (малорусская, великорусская, белорусская или польская) — это не имело особого значения. При прочности и неизменяемости типов ход истории от этого едва ли бы существенно изменился. Главное то, что во главе государства с расплывающимися во все
72


стороны элементами анархизма должна была быть одна, понятная для всех, абсолютная власть. Только такая власть соответствовала расовым потребностям всех типов и могла удовлетворять их.
Народность великорусского типа еще более, чем другие русские народности, вовсе не интересовалась государством и своими родичами других типов. Живя в сравнительно благоприятных условиях и обладая некоторыми особенными свойствами типа, между которыми смелость и решительность играли выдающуюся роль, великорусский тип в XVI веке уже распространился до границ Азии. Колебавшаяся в удельный период власть московских князей при Иване III восстановилась и при Иване IV Грозном (1533-1584) достигла полной силы. Только с этого времени вновь сделалась осязательною идея Рюриковичей «о единстве русского народа и государства».
Как человек большого ума и сильного характера, сохранивший традиции первых Рюриковичей и назвавший себя в разговоре с одним иностранцем даже немцем, Иван IV для укрепления своей самодержавной, абсолютной власти не останавливался ни перед чем. Несмотря на многочисленные казни подозреваемых им в измене власти бояр и другие жестокости и чудачества, восстаний или даже народных протестов против него, как, например, против так же жестоко расправлявшегося с боярами Романа Галицкого, не было. Подчиняя все абсолютной власти, Иван IV был терпим к религиозным убеждениям и на жалобы духовенства о распространении ереси отвечал: «Какая вера правая — один Бог знает, а нам об этом судить не дано». В преданиях народных о его жестокостях, слишком утрированных духовенством, и не вспоминается.
Будучи по идее мистической, исходящей от Бога, самодержавная власть, независимо от личности Государя, покоряет народы уже одним своим престижем. При Иване IV престиж власти московского царя почувствовался не только собственно русскими, но разноплеменными народами Сибири, кавказскими горцами, искавшими защиты его, жившими за Кавказом грузинами и армянами.
В это время продолжали соперничать и бороться с Москвою поляки, литовцы, шведы, немцы, татары, но по географическим причинам и свойству типов это не могло иметь почти никакого значения для дальнейшего естественного хода истории.
С Ивана IV уже почувствовалось и наметилось, что соответствует русскому типу только власть непререкаемая, абсолютная и что при сохранении ее все населявшие восток Европы народности, несмотря на существенные между ними различия, сольются в одно Русское государство.
После Ивана Грозного идея самодержавия, никем не реализуемая, уже носилась над всею восточною половиною Европы.
XVII 	СТОЛЕТИЕ
XIV. 	Формальное соединение Малороссии с Москвою
В смутные времена самозванцев и междуцарствия Московское государство находилось в самом печальном состоянии. Везде царила анархия. Отовсюду грозили враги. Бояре интриговали. Попытка избрать царя из бояр не удалась. О возможности устроить республиканскую форму правления или о разделении государства не было и намека. Под сильным влиянием духовенства народ наконец в 1613 году избрал царем родственника Ивана Грозного по женской линии Михаила Феодо- ровича из дома Романовых. Растерявшиеся было анархисты, почувство-
73


вав над собою необходимую им єдиную самодержавную власть, быстро успокоились.
Обаяние самодержавия, как соответствующего русскому типу, пронесшись несокрушимо через период смут, окружило и сына Михаила, благодушного и миролюбивого царя Алексея Михайловича. Бояре, как и народ, безусловно подчинялись царю. При усилившихся сношениях с Западною Европою появились и образованные люди, как боярин Матвеев. Наиболее занимали царя, однако, дела Церкви, и характерными фигурами в его царствование были религиозные фанатики — патриарх Никон, протопоп Аввакум, Никита Пустосвят. Религиозность на почве типа доходила до самоуничтожения. Кликуши, юродивые, вечные странники, проповедники самосожжения, оскопления находили сочувствие и пользовались уважением в массах. Слухи о появлении святых икон, чудесах, светопреставлении встречали самое доверчивое отношение.
Когда малороссийский гетман, умный и энергичный Богдан Хмельницкий, из-за личных счетов поднявший восстание против поляков и попавший в безвыходное положение, обратился к московскому царю с просьбою о заступничестве и принятии Малороссии в подданство, царь и вся Боярская дума колебались и отказывались. На решение их повлияло, однако, то, что Хмельницкий, зная религиозность царя и бояр, упирал на то, что без помощи царя гибнет вся Малороссия и преследуемое католиками-поляками Православие. Духовенство и вся Москва заговорили, что надо вступиться за православных, и присоединение состоялось в 1654 году.
Когда в Малороссии появились серьезные, бородатые, прямолинейные стрельцы и важные, непреклонные московские бояре, казацкая, усвоившая польскую культуру, старшина и паны взволновались. Уже самая этика москалей, их нравы, обычаи, язык — были чужды и противны. Кроме того, типичные индивидуалисты казацкие паны, вовсе не заботившиеся о народе, а только обиравшие его, видели, что произволу их положен предел. Уже Хмельницкий не исполнял некоторых требований договора, не собирал рады, не платил жалованья казакам и прочее, и потому чувствовал себя не совсем ловко.
После смерти Хмельницкого казацкие паны, захватившие в свои руки бывшие польские земли и привыкшие к произволу, продолжали протестовать и волноваться. Почти все гетманы не понимали государственной идеи. Некоторые из них, как поляк по убеждениям Выговс- кий8, полуполяк Ханенко, просто ненавидели москалей, другие, как пьяница многогрешный, ученый Тетеря9, находили, что соединение с Польшей было бы для них выгоднее, и только искренний мечтатель, не эгоист Дорошенко10 в своих фантастических планах заботился не о панах и не о себе лично. Малорусские епископы Балабан11, Коссов12, Винницкий, Тукальский, к изумлению бояр, также были враждебны к Москве. Балабан просто не хотел и присягать царю, а Коссов отговаривался тем, что «он опасается мести короля и не хочет ответить за невинные души».
Единственный гетман, сознававший неизбежность соединения с Москвою, был Брюховецкий13. Он не принадлежал к сословию старшин, а происходил из простых казаков; и пробывши три года в Запорожье, приобрел любовь и уважение запорожцев. Когда на раде в Нежине в 1663 году, на которой были не одни, обыкновенно подбираемые претендентами, казаки, но и поспольство, и поэтому названной Черною радою, выбирали гетмана, то, несмотря на интриги богатой и влиятельной стар-
74


шины, Брюховецкий с громадными овациями провозглашен был гетманом. Народ до такой степени ненавидел старшину, что вслед за избранием Брюховецкого принялся грабить и убивать ее, причем были убиты и весьма энергические полковники Золотаренко и Сомко.
По сохранившимся в коллекции Н.М. Тарновского портретам только у одного портрета Брюховецкого, с упрямым, твердым взглядом, небольшим, с подстриженными волосами лбом, висящими усами и слегка вздернутым кончиком носа — виден малорусский тип; у остальных же гетманов тип скорее польский, но при этом чуть не у всех большие носы. Тип Дорошенко — с приподнятой головой, небрежно накинутым на голову башлыком, мечтательным, куда-то устремленным взглядом и большим подбородком — тоже не малорусский, а, по-видимому, долихо- цефалический.
Совершенно иначе отнеслось к присоединению к Москве посольство и запорожцы. Самая инициатива присоединения при Хмельницком принадлежала запорожцам. Свободы как под властью польских, так и казацких панов народ не понимал. Как у индивидуалистов, демократов, хлеборобов, так и у ультрадемократов запорожцев сохранилась или воскресла идея о независимости и славе русского народа при православных русских царях. Горячим защитником этой идеи был знаменитый запорожский гетман Серко. Из духовных, вспоминавших о рюриковских временах, интересен глуховский протоиерей Шматковский, в своих посланиях к царю Алексею Михайловичу называвший его самодержцем и прямым наследником Владимира Святого и Романа Галицкого. Народ, подшучивая над языком и этикой великороссов, побаивался их, как строгих дядюшек, и уважал как единоверцев и верных слуг могущественного, общего для всех православных, самодержавного русского царя.
Последний гетман Мазепа был наиболее типичен. По остроумному замечанию Ф.М. Уманца14, Мазепа и его измена были необходимы для проверки действительного настроения народа. По портретам и описаниям тип Мазепы — с темно-карими глазами, малорусским юмором и индивидуализмом — ив физическом, и в психическом отношениях малорусский. По словам Прокоповича, лично знавшего Мазепу, он не терпел москалей. Как умный и хитрый, но увлекающийся и с художественным чутьем, Мазепа, однако, не только по личным расчетам признавал власть Петра I, но, судя по его письмам, искренно увлекался им как гением.
Обладая почти неограниченной и бесконтрольной, предоставленной вполне доверявшим ему Петром властью, Мазепа нажил громадное состояние, окружил себя панами, угождал духовенству, строил церкви со своими гербами, а на народ, его обычаи и язык смотрел, как и паны, свысока. Когда появился новый герой Карл XII, Мазепа увлекся и им — и провалился.
Таким образом, по произведенному испытанию оказалось, что Мазепа, как и значительная часть казацких панов, самообольщался, и хотя духовенство и славило его щедроты, народ оказался не на его стороне. Насколько Мазепа был .не народен, видно из того, что в приводимых профессором Максимовичем народных думках Мазепа как изменник проклинается, а противник его, Палей, прославляется, и что самое имя «Мазепа» сделалось в народе бранным. Из этого видно, что идея единства русского государства, как соответствовавшая русским типам, несмотря на продолжительное разделение их, сохранялась в южнорусском народе.
75


XVIII 	СТОЛЕТИЕ
XV. 	Русский этнографический тип
С Петра I начинается предуказанное зоологическим районом, свойствами типов и историй, органическое соединение народностей всех антропологических типов русского этнографического типа в одно Русское государство.
Анархисты северорусского типа, признавая в идее и Божескую и царскую власть, не совсем удовлетворялись теми формами, в которых выражались эти власти, их представители, и пробовали исправлять эти формы. Будучи по типу людьми крайностей, ищущими вечной правды и не умеющими ни на чем остановиться, анархисты для обуздания себя выработали обряды, понятные для всех внешние формы религии, из которых уже, под страхом отлучения от Церкви, никто не смел выходить. В этих постепенно как бы окаменевших формах (причем отступление от них, даже, например, чтение неправославной книги почиталось ересью) и заключилась православная религия при царе Алексее Михайловиче.
Ища высшей справедливости и на земле и не удовлетворяясь ничем, великорусские анархисты постоянно искали тоже и земной власти абсолютной, которая бы положила решительный предел их не имеющим пределов желаниям. Такую власть они нашли в Иване Грозном. Петр I, как сын царя Алексея, уже поэтому был самодержавным царем и помазанником Божиим, но вместо погруженных в квиетизм царей московских он сделался свободным от московских предрассудков императором всей России. Петр за различные убеждения никого не преследовал, хотя и резал бороды, поэтому, кроме части духовенства и некоторых особенно фанатизированных раскольников, он не встретил сопротивления при той ломке, которую он произвел во всех частях управления государством.
Царь Алексей, квиетист и император-радикал Петр, могущий сломить все, не исключая и религии, могут почитаться представителями великорусского типа. Анархисты оставались верны и всемогущему Богу в тех формах, в каких более ярко выработалось поклонение Ему при царе Алексее, и всемогущему царю, как более осязательно начал понимать его народ при Иване Грозном. Свой всемогущий Бог и свой всемогущий царь соответствовали типу анархистов и были в их понятиях неразделимы с понятием государства. Военные и гражданские власти только тем приобретали свою силу, что были слуги царя. В глазах народа они облекались как бы неким исходящим от царя ореолом. Допустить, что власть чиновников исходит не от царя, а от какой- нибудь коллективной власти, народ не мог. Чиновники приказывали и распоряжались только как агенты царя. Народ часто видел их несправедливость, но объяснял это тем, что царю это неизвестно.
Почти так же смотрели на самодержавную власть Петра I и южно- русские и западнорусские индивидуалисты. По свойствам антропологических типов, которые подтверждаются и опытом истории, эти народности никогда не могли сами самостоятельно организоваться.
Идея обязательности подчинения самодержавной власти под каким угодно названием — князя, короля или царя — оставалась у них несокрушима с эпохи Рюриковичей, и подчинение русскому царю было только продолжением той же идеи. Предуказанное зоологическим районом и историей, неизбежное, органическое соединение их в одно Русское государство обусловливалось тем, что по общему этнографическо-
76


му типу все русские славяне составляли одну своеобразную, соответствующую зоологическому району группу, что у них была общая православная вера и близкие одно другому наречия и что, по сохранившимся у них преданиям и инстинктам, соединение их в одно государство было предначертано самим Богом еще во времена Рюриковичей.
Раскрывая дверь в Европу, пригласив множество иностранцев и выбирая на службу государству способных людей всех народностей, Петр I нанес жестокий удар той страшной схоластике, какая царила в просвещении как Москвы, так и более образованного Киева. Проповеди Голятовского (11688), Барановича (11694) и прочих состояли из витиеватого, риторического набора слов и ничего не говорили ни уму, ни сердцу. При Петре схоластика уступила место живому слову.
Закрепленная Петром Великим самодержавная власть, как органически соответствующая народностям всех русских типов и всего русского зоологического района, не поколебалась даже во время разнообразных переворотов и беспорядков, при царствовавших почти целое столетие женщинах-императрицах. Единственный важный бунт против власти Екатерины II — Пугачева — тоже находился в связи с будто бы нарушенной идеей самодержавия. Гайдаматчина в принадлежащей Польше части Малороссии не коснулась России, да и была вызвана стремлением к соединению с Россией.
Преследуя задачи государственные, административные и имея ближайшие утилитарные цели, Петр I, а затем и его преемники сравнительно мало обращали внимания на общее образование, и не только народ, но и почти все привилегированное великорусское сословие и духовенство оставались в невежестве.
Русский язык, весьма неодинаковый у народностей, особенно юга и севера, в администрации и литературе был почти одинаков у всех народностей. С Петра Великого, когда потребовалось введение в язык новых слов и понятий, эволюция его пошла быстрее, и, по естественному ходу дел, в основу литературного языка лег более богатый великорусский говор.
Из культурных представителей великорусского анархического типа блистательно выдвинулся архангельский мужик Ломоносов. Получив окончательное образование в Германии, Ломоносов обнаружил самые разнообразные способности. Он был и многосторонний ученый-есте- ствоиспытатель, и серьезный, улучшивший книжный язык филолог, и замечательный поэт. Вместе с тем он был националист, рьяно воевавший с сидевшими в русской академии учеными-немцами, и большой пьяница. Другой серьезный представитель типа был ученый-барин Сумароков. Кроме многочисленных литературных трудов, между которыми высокопарные патриотические драмы играли главную роль, Сумароков своими средствами поддерживал русский театр и вообще много делал для просвещения.
Из других литераторов заслуживают внимания весьма трудолюбивый уроженец Астрахани, по-видимому, не чисто русского типа филолог Тредьяковский и с присущими типу анархическими чертами Радищев.
Великолепный поэт Державин, остроумный, написавший комедию «Недоросль» Фонвизин и самая тонкая художница писательница Екатерина II были не русского типа.
Чисто ученых, занимавшихся специальностями, а в особенности науками точными, естественными, между великороссами было весьма


мало. Занятия ими как бы считалось не совсем приличным, не дворянским делом, а для лиц других сословий не было и учебных заведений.
Недостаток образованных людей великорусского типа в XVIII столетии пополнили образованные люди типа малорусского. Как в Киевской духовной академии, так и в южнорусских семинариях молодые люди всех сословий получали несравненно лучшее образование, чем в немногих учебных заведениях великорусских. В сочинении доктора Змеева «Русские врачи-писатели», где говорится и вообще об ученых-естество- испытателях, из 149 насчитанных им в XVIII веке ученых воспитанников южных учебных заведений — 96, а северных — только 33. Наиболее (24) было из уроженцев Черниговский губернии, издревле служащей связующим звеном трех русских народностей. По сословиям, где они обозначены, из 112 малорусских уроженцев было 67 духовного, 22 дворянского, 8 казачьего, 7 мещанского, 5 солдатских детей и 3 купеческого сословия. Многие священники были дворяне. Из великорусских дворян ученых-натуралистов не было.
Некоторые из южнорусских ученых, как Шумлянский (1748-1795), Самойлович (1745-1805), Максимович (1744-1802), получив окончательное образование за границею, были европейские ученые и оставили сочинения частью на латинском и французском языках, имевшие научное значение.
Ученые-врачи и естествоиспытатели, кроме заслуг их как научных работников, должны были прокладывать первые пути для научной мысли, изобретать терминологию, писать учебники, составлять словари. Заслуги в этом отношении малорусских ученых в XVIII веке гораздо выше, чем великорусских. Пригоровский, Политковский, Барсук-Моисе- ев, Вонсович, Джунковский, Велланский, Погорельский, Полетика15, Тим- ковский занимали должности профессоров и другие, требующие специальных знаний, в Москве и Петербурге.
Не меньшее, а в некоторых отношениях еще большее значение для государства имели южнорусские проповедники, чиновники и вся внесенная ими в великорусскую среду этика.
Огонь вдохновения, каким проникнуты проповеди знаменитого сподвижника Петра, Феофана Прокоповича, зажигал сердце. Его вера в величие Петра, могущество России, великую будущность народа передавалась в массы. Окаменелые формы московского режима и Православия, препятствовавшие естественной эволюции и внесению культуры, расшатывались.
Между многими другими деятелями, имевшими влияние на объединение русских типов, из духовных лиц особенно характерен епископ Георгий Конисский (1717-1795). Кроме своих ученых трудов, он действовал на объединение государства и другой стороной малорусского гения — юмором. Имея цель возвратить униатов-белорусов в Православие и зная, что против гипноза, до которого доводили иезуиты своих прозелитов, прямые убеждения бессильны, Конисский подходил к униатам с шутками, анекдотами, насмешкою, и заколдованный круг распадался. Конисский составил и эпитафию себе: «Град Нежин — колыбель, град Киев — мой учителька в тридцать восемь лет я был уже святитель».
Среди, так сказать, тяжеловесных представителей великорусского типа — Ломоносова, Тредьяковского, Сумарокова и слишком торжественного Державина — малорусские, хотя и небольшие, писатели — полтавский уроженец, внук грека Капнист, с его комедиею «Ябеда» и другими,
78


остроумный автор веселой поэмы «Душенька», харьковский уроженец Богданович, начавший писать по-малорусски Котляревский с его «Наталкой Полтавкой», так же как и оригинальнейший, писавший своеобразным литературным языком философ Сковорода (1730-1798)— смягчали грубые типы и вносили оживление и поэзию в общество. Котляревский, как и Мазепа, имел темно-карие, почти черные глаза.
Несмотря на значительную разницу говоров и этики, народности двух главных антропологических типов — великорусского и малорусского — после продолжительного, с эпохи киевских Рюриковичей, разъединения их с Петра Великого снова органически соединились в одно Русское государство. Не говоря о географических и исторических причинах и общем зоологическом районе, уже по свойству своих типов, при усложняющейся борьбе за существование, эти народности не могли образовать двух отдельных государств, а должны были дополнять одна другую.
Анархист великоросс, склонный к величайшим крайностям, прущий «на авось» куда угодно и не умеющий остановиться, пока не упрется в стену, слишком размашист и прямолинеен, а индивидуалист малоросс, заботящийся главное о личных интересах, недоверчивый, упрямый и мало интересующийся общественными или государственными делами, слишком осторожен и подозрителен, чтобы каждый из них отдельно при усложняющихся условиях мог успешно бороться за свое существование. Для всестороннего развития государства к наивному доверию и альтруизму великоросса необходимо добавить скептицизм и анализ малоросса; к размашистым и широким обобщениям великоросса — уменье сосредоточиться и разбирать частности малоросса, и наконец, к грубоватому реализму великоросса — идеализм и большую сдержанность малоросса.
Народность полесского типа, естественно, пассивно шла за южно- русскою, а народность белорусского — была, как и всегда, связующим звеном между всеми, в том числе и польским, типами и играла важную, хотя малозаметную роль в объединении их.
Провиденциальный, положивший начало русскому государству, период княжения Рюриковичей в Киеве далеко не разъяснен историею. Вопрос о том, не жили ли племена великорусского или близкого к нему белорусского типа в Киевской и Черниговской областях, нельзя считать решенным. Если, однако, они там и не жили, то уже из характера первых князей, а особенно из сохранившихся в памяти великорусского народа былин о подвигах киевских богатырей нельзя сомневаться, что великорусский, как более предприимчивый и решительный, тип играл при образовании государства первенствующую роль.
Великороссы и в дальнейшей истории всегда шли впереди, на свой страх, невзирая на препятствия, и осторожные, не умеющие самостоятельно организоваться малороссы шли по дорогам проторенным. Совершенно естественно, что как в период Рюриковичей, так и Романовых гегемония в государстве была великорусская.
Этому соответствуют и многие черты их этики. Малоросс всегда на что-нибудь жалуется, великоросс не жалуется, а требует. Малоросс подсмеивается, великоросс не любит шуток.
В песнях великоросса — ширь, удаль, разбой, в песнях малоросса — жалоба, любовь, мольба. Малоросс умоляет девушку полюбить его, жалуясь на свое одиночество, сиротство; великоросс увлекает девицу
79


своею силою, подчиняет ее и заставляет полюбить себя своей решительностью. Других православных христиан малоросс, пожалуй, пожалеет, но ничего для них не сделает, а великоросс может для них пожертвовать даже жизнь.
Все это, конечно, заключается в основных свойствах их антропологических типов и находится в связи с формой их черепа, носа и другими физическими, пока мало изученными признаками.
XIX 	СТОЛЕТИЕ
XVI. 	Использование зоологического района.
Состояние общества
Русский народ, двигаясь почти стихийно на восток и юг и исполняя свою историческую миссию, в XIX веке достиг до естественных границ своего зоологического района — на востоке Восточного океана и Амура, на юге Кавказского хребта. Там, где русские вышли из этого района — к югу от Амура и в Закавказский край, — они уже не имеют шансов утвердиться и должны раньше или позже потерять свою физиономию, погибнуть.
Передовыми бойцами в этом движении был шедший «на ура», сероглазый, крупноносый великорусский тип, за ним и рядом с ним двигались более осторожный серо-голубоглазый, с небольшим вздернутым носом тип полесский и сливавшийся с ним тип, более решительный, высокорослый, кареглазый. Белорусский голубоглазый тип смешивался с великорусским, и самостоятельные группы его мало участвовали в этом движении. Эти типы, хотя во многих местах и смешивались, сохраняли свою своеобразность.
Объединяли народности всех типов и смягчали их резкие особенности общие школы и литературный язык, общая религия, армия, чиновничество.
Русский крестьянин в XIX столетии оставался почти таким же, каков он был во времена рюриковские. Даже освобождение крестьян почти не изменило дела. Веря в Бога и царя, народ и при крепостном праве нравственно не был порабощен. Он исполнял приказания господ и чиновников, но, кроме западной части полесского типа, не раболепствовал. К иностранцам и инородцам он относился или равнодушно, или снисходительно, насмешливо.
Оставаясь в сущности таким же, каким были и его отдаленные предки, народ в XIX веке начал чувствовать гнет капитала.
Естественный ход жизни народа русского зоологического района коренным образом нарушился, когда с половины XIX столетия в его совершенно не подготовленную, не получившую никакого образования и живущую по старинным, выработанным им традициям, среду начала проникать чуждая ему европейская промышленность с ее машинным производством. Для освобождения государства от зависимости промышленных стран, помощь покровительственных пошлин и разных льгот государство вызвало к жизни и русскую промышленность, на которую ушло миллиона два-три рабочих. Кустарные промыслы, которыми удовлетворялись насущные нужды населения, при распространении фабрик стали гибнуть. Железные дороги лишили населения сотен миллионов рублей, оставшихся у него от извозного промысла, и вместе с тем были причиною упадка коневодства и земледелия. Лишение права свободно пользоваться лесами и водами также легло тяжелым бременем на хо-
80


зяйство. В наиболее печальном положении оказалось промышленное, живущее на бедной почве население центрального великорусского типа. При размножении населения часть его выселялась в малогостеприимную холодную Сибирь.
В несравненно лучших условиях находились народности южно- русского типа. Кустарная промышленность у них развита слабо и мало страдала от фабрик. Кроме лучше обеспечивающей их, плодородной земли, при размножении населения они и передвигались на такие же, открывавшиеся для колонизации плодородные земли на юго-восток и в Кубанской области.
При отсутствии образования и при внезапно нахлынувшем на него капиталистическом производстве народ не мог выработать никаких форм самозащиты от надвигающихся на него новых условий борьбы за существование, и экономическое благосостояние, особенно населения северных губерний, сильно пошатнулось. Сравнительно быстрое увеличение населения не показывает, однако, что крестьяне в общем нуждались более, чем в начале столетия.
Правящими классами в XIX веке было дворянство, главным образом великорусского типа, и в значительном числе прибалтийские немцы. От типа прежних бояр у дворян сохранились монархические традиции, гордость, неспособность к усидчивому труду, леность. Более ответственные должности по администрации, также как и многие, требующие специального труда — профессоров, председателей и членов ученых комиссий, — в первой половине века и до восьмидесятых годов занимали немцы.
На почве расового анархизма, безграничности желаний и порывов идти «на ура» для достижения иногда гуманных, но вредных для народа и государства целей дворянство вовлекло правительство в рискованные и дорого стоившие войны с персами и турками за освобождение живущих в другом зоологическом районе, чуждых русским армян, греков, грузин. Неумеренные претензии защиты единоверных нам балканских славян вызвали против России окончившуюся для нее бесславно и европейскую коалицию.
Получая хорошее образование, дворяне нередко обнаруживали блестящие способности в науках и искусствах. Уже в первой половине столетия в России появилась созданная преимущественно дворянами изящная литература, соперничавшая с западноевропейской. Гениальный Пушкин, блестящий Лермонтов и историк Карамзин, наиболее поднявшие народное самосознание и гордость, были смешанного происхождения, но множество и других писателей чисто русского типа — Крылов, Грибоедов и другие — возвысили и украсили литературу. Из писателей южнорусского типа особенно замечательны поэт-индивидуалист, писавший по-малорусски, Шевченко и большой художник, мистик и юморист Гоголь. Из художников белорусского типа замечателен создатель оперы «Жизнь за Царя» Глинка.
В научных работах и специальной литературе в XIX столетии принимали участие народности всех антропологических типов. Вследствие значительной метисации образованных классов и по свойству самих требующих объективности научных работ характерные черты типов заметны разве в исторических работах.
В большинстве случаев стимулами для занятия наукою были практические цели — получение привилегий, занятие кафедры и какой-либо
6 Заказ 1602


специальной должности. По достижении цели специальные научные работы обыкновенно прекращались.
Многочисленные работы русских, обыкновенно остававшихся при университетах, ученых по всем отраслям знаний доказали, однако, что мозг русских, о котором западноевропейцы до того имели очень плохое мнение, не уступает западноевропейскому. Особенности его разве в том, что по свойству типа он склонен к безграничности и редко останавливается на разработке частностей. Из сделавших вклады в науку европейских ученых наиболее важны математик Лобачевский, антрополог А.П. Богданов, историки Соловьев и Костомаров, анатом Пирогов, врач С.П. Боткин, химик Менделеев. Вклады в музыку на расовой почве внесли Глинка, Н.А. Римский-Корсаков, А.И. Бородин, Мусоргский. Многие хорошие музыканты, как и Мусоргский, на почве типа, не знающего удержу, были пьяницы.
Необыкновенно большое значение в государстве в XIX столетии получил класс разнообразных, смешанных с дворянством и мещанством чиновников и разночинцев. Для удержания государства в порядке с Петра I требовалась целая армия чиновников, которая, все разрастаясь, составляла особое, весьма большое и влиятельное, оторванное от народа, сословие. Получивши недоступное народу большее или меньшее образование и состоящее как из народностей всех русских типов, так и инородцев и иностранцев, это сословие постепенно обезличивалось и только формально служило своему чиновничьему начальству.
Учебные заведения с Петра I были предназначены почти исключительно для подготовки людей, необходимых для службы государству. Окончание учебных заведений давало право на поступление в государственную службу и другие преимущества, поэтому все русские привилегированные сословия, относившиеся с величайшим презрением ко всякому самостоятельному производственному труду, употребляли все усилия для того, чтобы избавить своих детей от такого труда и сделать чиновниками, «благородными», и только для этого отдавали их в учебные заведения. Страсть сделаться «благородными» охватила и бросавших профессиональные занятия детей духовенства и купечества. Такие же «благородные» чиновники, не уважающие производительного труда, — учителя и профессора, за исключением немногих, давали детям соответственное образование. Учебные заведения давали, может быть, и не меньшие, чем западноевропейские, сведения, но о том, чтобы воспитать характер, закалить волю ученика, развить его способности к самостоятельному производительному труду, внушить уважение к своей вере и отечеству, русские учебные заведения совершенно не заботились. Пользовалось покровительством только чтение разнообразных без всякого выбора книг и так называемое развитие. Все были убеждены, что от чтения книг человек делается умнее, и бывали очень оскорбляемы, когда какому-нибудь «весьма развитому человеку» не давали хорошего чиновничьего места.
Так как учебные заведения, кроме немногих школ грамоты, были почти исключительно предназначены для дворян, чиновников и разночинцев, а народ от образования оставался в стороне, то чиновничество и сделалось самой могущественной силой в государстве. Нуждами и потребностями народа чиновники не интересовались. Почти безответственные, привыкнув жить на вперед, точно определенное и выдаваемое в данный срок жалованье, обеспеченное пансионом, и воспитывая детей на
82


казенный счет, чиновничество как бы выключалось из оборота житейской борьбы. Отвыкнув от'всякого, кроме канцелярского и какого-нибудь учительского или архивного труда, привыкнув с отдаленнейших времен кроме жалованья брать и взятки, а нередко и просто торговать правосудием, чиновники и их дети становились в безвыходное положение, когда им приходилось бросать службу чиновника или не находить ее. При перепроизводстве чиновников, увеличившемся образовании и возрастании потребностей армия чиновников неизбежно должна была сделаться страшным бременем для государства и вместе главным очагом для всяческого недовольства и протестов.
Появлявшаяся на почве типа и космополитического характера учебных заведений и выходящая почти исключительно из чиновничьей среды литература осмеивала людей производительного труда, более деловых и предприимчивых называла мироедами и кулаками, над семейной жизнью и религией издевалась и героями выставляла только «развитых» людей, которые всегда протестовали против буржуазных порядков и правительств, мешавших будто бы им делать очень важные дела.
С воцарением слабого императора Александра II, распространением образования и ослаблением цензуры для интеллигенции открылась большая свобода выразить все накопившиеся у нее протесты и желания. На почве типа, искания вечной правды и свободы появлялась и укреплялась и своеобразная, анархического характера, литература.
Кроме, так сказать, официальных, европейских представителей русского анархизма — Бакунина и Кропоткина, наиболее типичны Салтыков-Щедрин, беспредметно издевавшийся над всем русским, и граф Л.Н.Толстой, в стремлении отыскать истину, как и русские раскольники крайних типов, дошедший до отрицания всякого государства и непротивления злу. Анархизм, с равнодушием к государству и неопределенными стремлениями куда-то, заметен и чуть не у всех, даже талантливых, писателей, но он проявлялся с полной откровенностью у писателей посредственных, а особенно у критиков, представителями которых могут считаться происходившие из духовного звания и, следовательно, более чистого великорусского типа Добролюбов и Чернышевский. Они все разрушали, ничего взамен не давая. Из борцов против анархизма наиболее типичен большой художник, мистик и психолог Достоевский. С вдохновением пророка он между прочим высказал мысль, что русский есть по преимуществу всечеловек и что он на почве православного христианства когда-нибудь явится примирителем гибнущих в анархии европейских народов.
Опошление общества в конце столетия превосходно изобразил уроженец юга, смешанного происхождения, А.Чехов. Тревога, разочарование общества во всем, как бы ожидание какого-то конца и вмешательства сверхъестественных сил нашли выражение в значительной группе людей с особенно обостренной психикою (многие и с признаками вырождения) преимущественно великорусского типа. Талантливые представители этой, называемой декадентской, группы — Андреев, Брюсов, Белый, Блок — имели большое влияние на молодое поколение. Максим Горький (Пешков) очень хорошо изобразил животные инстинкты русских типов. Если верить Горькому, то русский без веры — наглое, злое, ленивое, похотливое животное, повинующееся только палке. Таких же животных под ореолом мучеников за идею, но руководимых только половыми инстинктами, выставляли как идеалы и многие другие литераторы.
6*


Необыкновенно вредное влияние на ослабление типа имело чрезвычайное распространение между всеми зажиточными классами пьянства. Эта чрезмерность, может быть, объясняется тоже свойствами не умеющего удерживаться типа. Выпивать перед обедом и ужином не только одну, но несколько рюмок крепкой, часто смешанной с какою- нибудь дрянью и закусываемой соленостями водки считалось чем-то естественным, даже обязательным. Пьянство и обжорство дворян, особенно в больших центрах, как Москва, сделались традиционными. Богатые купцы-самодуры поражали своими бессмысленными оргиями. Пьяное духовенство, в опьянении исполнявшее и христианские обряды, было явлением обыкновенным, никого не удивляющим.
Не так бросалось в глаза пьяное чиновничество, по необходимости несколько сдерживающееся от публичного появления, но кроме пьянства дома оно напивалось за единственным своим развлечением — картами — у знакомых или в клубах. Вечно находившиеся в опьяненном состоянии генералы командовали отдельными частями и даже бывали начальниками областей.
Общество так привыкло везде видеть пьяных, что не только снисходительно, но чуть не с уважением относилось к пьяницам писателям, ученым, музыкантам, врачам.
Повальное пьянство по разным случаям, в том числе и церковным торжествам, как и безобразные оргии самодуров, не почитались не только позором, но и проступком.
Неизбежным последствием передаваемого по наследству чуть не повального пьянства всех обеспеченных, преимущественно великорусского типа классов населения имело естественным последствием ослабление их работоспособности и воли. Общество легко подчинялось людям с сильной волей, было весьма восприимчиво ко всякого рода слухам и сплетням.
Вместе с пьянством и как последствия его шли разврат, сифилис, нервные расстройства, потеря душевного равновесия и веры в себя, надежда на обещающих всевозможные блага шарлатанов, недовольство настоящим и ожидание каких-то пророков и переворотов, которые быстро сделают всех счастливыми. Бесчисленные, сложившиеся исторически непорядки и беззакония, все увеличивавшиеся в борьбе за существование при усложнявшихся условиях, нужде и бедности, считалось возможным изменить быстро. Важную роль во все возраставшем недовольстве имели все увеличивавшиеся потребности интеллигенции, а часто и просто голод.
Такое состояние психики естественно должно было расшатать все основы, на которых до того держалось государство. Общество как бы потеряло способность бороться нормальными средствами и начало надеяться на чудеса.
К концу столетия под влиянием сделавшейся почти исключительно анархическою русской и излюбленной обществом, утопической иностранной литературы чуть не вся интеллигенция, начиная от дворян и разночинцев до научившихся читать либеральные книжки мещан и крестьян, превратилась в утопистов, всем недовольных, все отрицающих и увлекающихся только утопическими теориями. Во всем, конечно, было виновато правительство, и, по мнению утопистов стоило его только переменить — и все пойдет превосходно. Более крайние требовали социализма, коммунизма и книжного анархизма. Разнуздались и чисто звериные и разбойничьи инстинкты.
84


При таком положении дел расовый русский, главным образом великорусский, анархизм проявился во всей силе. Великорусские анархисты всегда легко поддавались гипнозу юродивых, кликуш, фанатиков, проповедовавших самосожжение, оскопление и прочее. Еще в девяностых годах сектант Ковалев, ради спасения душ, зарыл живыми в землю с их согласия десять человек. При отсутствии задерживающих рефлексы религии и категорической власти всякий предел для проявления анархизма исчез. Вместо юродивых и оскопителей анархистов направлял в любую сторону чуть не каждый с сильною волею утопист. Очень часто гипнотизировали как отдельных лиц, так и целые массы молодых людей в учебных заведениях и на фабриках и настоящие юродивые, маньяки и инородцы. Евреи, тип с сильной волей, преследующие в общем такие же дела, как и анархисты, то есть полную свободу, получили громадное значение. Против более сильных гипнотизеров, как Гершуни, говорят, никто и никогда не мог устоять.
На почве анархического, не склонного к анализу и не знающего удержу типа, с ослабленною алкоголизмом и анархической литературой волею, голодная, с увеличившимися аппетитами интеллигенция, водимая, а нередко и косвенно подкупляемая имеющими свои цели людьми, была, конечно, уверена, что она шествует по собственному своему желанию, для достижения свободы и разных самых высоких целей. Их увлекали и свойственные типу молодечество, спорт, риск. Их заинтересовывали и гипнотизировали конспиративные квартиры, получаемые от каких-то таинственных лиц приказания, заговоры, печатание прокламаций, изготовление бомб. В конспиративных квартирах их обыкновенно связывали клятвами и угрозами, и, попавши в такие сети, многие колеблющиеся и слабовольные люди уже не имели возможности отступить. Более рьяные, нередко больные, истеричные и психически ненормальные люди жаждали подвигов и требовали, чтобы их посылали на самые опасные предприятия.
Несчастные загипнотизированные девицы, юноши, а иногда и взрослые, по указаниям гипнотизеров-утопистов, а иногда и просто дельцов, имеющих свои цели, шли куда угодно и на что угодно и, то хитро подкрадываясь, то с веселым видом и открыто бросали бомбы или стреляли.
Чуть не повальный психоз среди интеллигенции, проникавшей и на фабрики, и на заводы, а в отдельных случаях и в деревни, захватил преимущественно народность великорусского типа.
Между народностями типов южного и западного, у которых анализ более силен, психоз был гораздо слабее. Утопические, а также инородческие космополитические теории у них хотя и находили иногда весьма фанатизированных адептов (Лизогуб, Кибальчич), в общем встречали серьезный отпор. Недостижимые идеалы анархистов великороссов у индивидуалистов малороссов выродились в простое разбойничество. Убивали, иногда с жестоким цинизмом, из-за грошей, целые семьи.
Начавшаяся с конца XIX века психическая эпидемия перешла и в XX век, а после неудачной войны она достигла своего апогея.
XX 	СТОЛЕТИЕ
XVII. 	Государственная Дума
Русская народность, достигши Восточного океана и отграничившись от Китая рекой Амуром, использовала свой зоологический район. Выход из него означал вторжение в зоологический район большой
85


желтой расы и должен был сопровождаться неизбежною там гибелью русской расы.
Бессознательное движение на юг и восток соответствовало прущему «на ура» и не знающему пределов своим желаниям, по преимуществу анархическому великорусскому типу.
Кроме бессознательно двигавшегося народ, за это движение стояли и образованные люди великорусского типа, которые, на почве анархизма и непрерывных успехов в движении на восток, были убеждены, что для русского все возможно, что китайцы и японцы какая-то дрянь, и прочее.
Наиболее ярким представителем этого типа новгородских ушкуйников был пользовавшийся большим влиянием и, следовательно, соответствовавший расовым инстинктам редактор наиболее влиятельной газеты «Новое время» А.С. Суворин и ставший во главе ушкуйников талантливый, предприимчивый, с авантюристическими наклонностями варяг Витте.
Постройка Порт-Артура и Дальнего и вторжение в Корею было уже не стихийное движение, а прямое объявление войны двум могущественным державам желтой расы — Китаю и Японии — и должно было окончиться совершенно ясным для антрополога и неизбежным поражением.
Это неизбежное, но для всех русских неожиданное поражение послужило началом громадного переворота в жизни русских. Уверенность в силе русского Бога и царя поколебалась.
Печальное состояние психики, в котором находилось чуть не все грамотное население России в конце XIX и начале XX века, после несчастной войны достигло высочайшей степени. Все ждали и требовали какого-то переворота. Людей, пробовавших доказывать невозможность такого переворота, оскорбляли, их травили газеты, а нередко вслед за газетною травлею и убивали.
Продолжительное существование психоза объясняется тем, что идеи, на которых он создавался, не были только наносные и что анархизм принадлежал к основным свойствам вечно искавшего белой Арапии великорусского типа. При распространении просвещения, улучшении сообщений и некоторой свободе слова он непременно должен был когда-нибудь обобщиться, прийти к заключениям. Ослабление воли, вследствие хронического алкоголизма и безделья обеспеченных классов, и распространение анархической, свойственной типу, литературы при расшатанности как светской, так и духовной власти в конце XIX века только способствовали доведению анархизма до степени психоза целых масс.
Кроме анархической литературы на это имели влияние посторонние типы. Кроме непосредственного влияния отдельных лиц других типов, с ограниченным кругозором и потому имеющих твердые и ясные цели, в русском, с неопределенными идеалами и расшатанной волей обществе, появились образовавшиеся под гипнозом инородцев, чуждые русскому типу организации. Такие искусные организации, как железнодорожные и телеграфные забастовки и иные, не могли быть делом плохих организаторов русских, а образовались при непосредственном участии имеющих готовые денежные средства и определенные цели людей других типов, главным образом евреев. Сами евреи, всегда находящиеся под гипнозом своей религии, ища равноправия, доведены были своей


литературой тоже до состояния психоза. Этот психоз, при способности евреев проникать всюду, денежных их средствах, газетной литературе, которую чуть не всю они взяли в свои руки и искусно и талантливо руководили ею, заряжал русские, с расшатанною волею массы и подчинял их хорошо задуманным организациям.
Психическая эпидемия, охватившая русское общество, должна была, однако, раньше или позже окончиться. Собственно, едва ли не все то, о чем мечтали утописты, в том числе и социализм, уже перерабатывалось в течение истории в мозгах русских анархистов. Под влиянием причин, о которых упоминалось выше, русские анархисты только потеряли те точки опоры, на которых до того держались общество и государство. Для того чтобы психоз разрешился возможно скорее, необходимо было каким-нибудь образом объединить общество, дать ему возможность гласно и откровенно высказать свои желания в присутствии не одних загипнотизированных, а и людей, которые бы могли делать поправки к желаниям утопистов и могли поставить вопросы на реальную почву. Необходимо было познакомить общество со сложными потребностями государства, о котором большинство имело совершенно смутные представления. Необходимо было, чтобы причины той ненависти, какая накопилась у народа против помещиков и вообще интеллигенции, а у интеллигенции против правительства, были всесторонне рассмотрены. Вообще, необходимо было, чтобы народ принял в соображение не одни свои личные, хозяйственные, сословные, сектантские вожделения, а интересы всего государства.
Как всемогущий Бог, так и самодержавный царь, конечно, не могут быть заинтересованы в том, чтобы одним людям жилось хорошо, а другим худо. Цель у самодержавного Государя может быть только та, чтобы всем его подданным, без различия их званий и состояний, жилось возможно лучше, а самая высокая цель — чтобы они научились сами, без участия власти, защищать как свои, так и государственные интересы.
По исторически сложившимся обстоятельствам, при необыкновенных крайностях и неумению организоваться народностей русских типов, правительство для обеспечения государства вынуждено было сделаться регулятором этих крайностей, всеобщим опекуном.
Не может быть сомнения в том, что всем русским Государям должна была приходить мысль свалить с себя это непосильное бремя и по возможности передать все внутреннее управление государства в руки самого народа. Но народ, кроме власти царя и веры, ничем другим не объединялся, а помещики и чиновники были уверены, что народ повинуется только палке и что изменение режима грозит страшной опасностью государству.
Самым существенным препятствием как для введения самоуправления, так и еще более для принятия участия в законодательстве и делах государственного управления была почти полная безграмотность народа. При оторванности от народа дворян и чиновников всякое, состоящее только из этих классов представительное, законодательное или учредительное собрание могло выразить желание только этих, не знающих производительного труда классов.
С воцарением Императора Николая II, когда в первый раз было обращено серьезное внимание на образование народа и число народных школ, не только общеобразовательных, но и прежде вовсе не существовавших технических, к 1905 году увеличилось, может быть, в десять раз
87


против числа школ, бывших в предшествующее царствование, и под впечатлением брожения умов и охватившего образованные классы психоза признано было наконец возможным сделать попытку проверить действительное настроение народа, а в 1905 году была учреждена Государственная Дума.
В Государственную Думу вошли как избранники всего русского народа, так и представители всех главнейших, входящих в состав государства других народностей. Все они внесли с собою не только модные и утопические, навеянные последними событиями теории, но самое главное— внесли ту суть, которая, помимо теорий, лежит в основе их антропологических типов. Помимо всяких утопий, эта основа, при столкновении разнообразнейших интересов и желаний членов Думы, должна была выйти на чистую воду. При этом скоро и оказалось, что русский тип между всеми другими самый сильный, и хотя под влиянием гипноза, ослабления воли и расовых свойств русский человек временно и подчинялся разнообразным влияниям, но в сущности он тот же самый, какой был и при Владимире Святом, и при Мономахе, и при Петре Великом.
По народностям чистые русские типы, вероятно, составляли не более половины членов Думы. Треть членов — русские смешанных типов, и около четверти принадлежат к разного рода инородцам. Из 442 членов последней Думы фамилий, оканчивающихся на -ов, — 149, на - ев — 38, на -ин — 40, на -ский — 50, на -цкий — 15, на -ич — 26, на - ко — 19, на -ук и -юк — 5; всего 343. Множество фамилий с разнообразными, часто немецкими, окончаниями (33), принадлежат также большей частью к русским смешанным типам. Фамилии на -ский, -цкий и -ич частью польские, но большая часть русские, часто белорусские.
По антропологическим исследованиям современного населения, у русских членов Государственных Дум преобладает брахицефалический тип, с 10-12% долихоцефалов. Цвет глаз у 50% серый, у 25% карий, у 20% голубоватый и голубой и у 5% черный, зеленый и смешанный. Волосы преобладают темно-русые, носы прямые, крупные. Возможно, что долихоцефалы и кареглазые более соответствовали требованиям избирателей, и их выбрано больше. Типы нерусских членов Дум, кроме поляков и латышей, брюнетические и еще гораздо более брахицефалич- ны, как татары, евреи, некоторые финны, а особенно армяне, у которых черепной показатель 85-86, вместо 81-82 черепного показателя русских. У евреев и армян носы преобладают горбатые, крючковатые. Из южных инородцев наиболее долихоцефалы имеретины и мингрельцы (Чхеидзе16, Гегечкори), по языку принадлежащие к брахицефалической грузинской группе.
При неизменности антропологических типов основные свойства их такие же, какие они были и тысячу лет тому назад. Ассимилируемые инородческие типы вырождаются и тонут в массе государственного типа, не изменяя его сущности.
Главную руководящую роль в Государственной Думе, как и в русской истории, играет северорусский, сероглазый, крупноносый, брахицефалический, с 10% долихоцефалов, тип. Эта группа состоит из потомков земледельцев, ушкуйников и купцов, с небольшой примесью потомков варягов, которые с начала истории смело, преодолевая все препятствия, не зная хорошо, куда идут, и не находя границы, где бы можно было остановиться, шли в неведомые страны, отыскивая землю и свободу. Между ними было много толков и людей с крайними убеждениями,
88


готовых для защиты их даже на самосожжение. Были проповедники и социализма (духоборы), и анархизма, почитающие насилием и грехом паспорта и взимание налогов (бегуны).
Впоследствии между ними появились приказные и формалисты, стоящие на почве закона, как протопоп Аввакум. Все они легко подчинялись гипнозу фанатиков и юродивых. В глубоких тайниках души народа, со времени Рюриковичей и принятия христианской веры всегда, однако, таилась идея своего Бога и своего царя.
Из членов Государственных Дум этого типа большинство, отыскивая землю и свободу, руководствуется расовыми инстинктами, нутром (Белоусов, Образцов, Гулькин, Сторчак, Сурков, Кузьмин, Розанов и другие), другие объясняют расовые инстинкты сложными научными и утопическими соображениями (Покровский, Гучков17, Маклаков18, Шинга- рев19 и другие), а иные стоят на почве формы закона (Аджелов, Муромцев20, Милюков21, Щепкин и пр.). Есть типы почти истерические (Родичев22). Большинство, обвиняя во всем правительство, чувствует, однако, что примирить все разнообразные желания может только сильная власть.
Все они стремятся к достижению высшей, Божьей правды. Есть что-то гордое и наивное в широких, беспредельных идеалах и перспективах великорусского типа. Расчищая дорогу для колонизации, русские никого не порабощали, присоединение к государству разных племен было печальной необходимостью, а для этих племен благодетельно, а присоединение грузин и армян вызвано только чувством милосердия к ним. Смотря на инородцев и иностранцев несколько свысока, русский не желает их ни в чем стеснять и даже готов посторониться, чтобы дать им дорогу. В государственном смысле ошибкою правительства может быть разве то, что оно навязывает инородцам русский язык. Русский народ, хотя и чувствует стеснение от эгоистов — латышей, евреев, армян и других, но как бы совестится ставить какие-либо препятствия для их узеньких национальных целей.
Отсутствие национального эгоизма, признание обязательных для человечества христианских норм и Божьей правды выдвигает мировой великорусский тип из всех других, имеющих эгоистические, узконациональные цели типов. В Государственной Думе идея русского национализма чуть не у большинства членов великорусского типа также не встречает сочувствия.
Другая большая группа русских членов Государственных Дум состоит как из наиболее русских групп, из брахицефалического и брюне- тического типа малороссов и полещуков, так и из наиболее долихоце- фалического и голубоглазого типа белорусов. Эти народности и при иноземном владычестве всегда оставались верны Православию и самодержавию и, не отыскивая новых путей, сохраняли традиции, шли по дорогам намеченным.
Члены Государственных Дум этих типов (Алексеенко, Созоно- вич23, Шубинский, Замысловский23, Коваленко25, Лучицкий, Проценко и другие), преследуя достижения возможных целей, улучшения государственного порядка и более критически относясь к утопическим и космополитическим теориям, шли за членами великорусского типа, но регулировали и умеряли его крайности. К этой группе должен быть причислен и тип запорожца, смело, как бы в порыве вдохновения, бросающегося на неверных (Пуришкевич26).
89


По сословиям отношения членов Государственных Дум к их задачам не совсем одинаковы.
Громадное большинство крестьян, хотя и ничего не понимало в государственных потребностях и временно подчинялось гипнозу утопистов, твердо верило, что всем распорядиться может только Государь.
Дворянская группа представляла большое разнообразие. Древних бояр, блюдущих престиж царя больше, чем сам царь, — немного (Марковой27, Вязигин28, Доррер, Шульгин и другие). Несравненно большая группа дворян и чиновников, глубоко преданных самодержавию и убежденных, что государство сильно только под защитою его, но под влиянием наследственной праздности и алкоголизма лишенных твердой воли и способности идти против течения. Очень многие дворяне из типа подьячих и книжников держатся за форму (Милюков, Кузьмин-Караваев).
Купеческая группа представлена слабо, хотя влияние купцов, умеющих приспособляться к обстоятельствам и завидующим дворянам, заметно.
Из числа членов Думы нерусских самую сильную группу, особенно в первых Думах, составляли поляки. Будучи культурнее русских и сохраняя свои исторические традиции, поляки свысока и с некоторым пренебрежением смотрели на мятущихся россиян. Преследуя свои цели, они вносили полезные коррективы в заседания Думы.
Расчетливые, деловые и преданные Государю члены Думы татары (Махмудов) преследовали исключительно интересы своих единоверцев.
Нерасчетливые и неделовые члены Думы грузины говорили страстным и возвышенным слогом о всяческих неправдах, но, собственно, ни о чем не заботились и ничего хорошо, даже Кавказа, не знали.
Армяне и евреи, по свойству типов и историческим условиям, стояли за свободу и равноправность, имея в виду только свои народности.
По естественному ходу дела заседания Дум были сначала очень бурными, и на них высказывались самые разнообразные, главным образом крайние, мнения. Когда все, что накипело в сердцах взволновавшегося и не умевшего бороться с усложнявшимися требованиями жизни народа, было высказано, заседания Дум сделались спокойнее, и хотя первые две Думы вследствие большой взволнованности членов их и были распущены, нет сомнения, что занятия Думы постепенно войдут в надлежащее русло.
Наиболее последовательны и верны типу были крестьяне всех русских народностей. Когда они узнали, что Государь разрешил всем высказать свои нужды, и были убеждены, что Государственной Думе предоставлено сделать все то, что желательно и необходимо народу, то, совершенно не зная государственных потребностей и не интересуясь управлением государством как делом Государевым, крестьяне прямо и решительно выразили свое единственное, такое же, как и во времена Рюриковичей, желание: чтобы им отдали все, лежащие впусте, государственные и частновладельческие земли. Крестьяне были убеждены, что, высказывая свои желания, они только выполняют волю Государя. Когда Государь сказал, что собственность каждого священна, крестьяне успокоились.
Мнения и пожелания остальных членов Дум, частью весьма дельные и выясняющие насущные потребности государства и народа, частью утопические, не заключали в себе ничего особенно оригинального. В
90


общем, уже из_ первой Думы было замечено, что на ход истории не будут иметь почти никакого влияния ни разнообразные утопии, ни инородцы, а руководить Думою будут, как и прежде, анархисты с беспредельными желаниями великорусского типа и регулирующие эти желания, осторожные индивидуалисты типов южного и западных. Высшею санкциею, как и всегда, будут русский Бог и русский царь.
Инородческие влияния, хитросплетения Винавера и Пергамента, умные и энергичные речи поляков Дмовского и Жуковского, вопли Гегечкори и Чхеидзе слушались достаточно терпеливо, ими нередко восхищались, но было видно, что как эти речи, так и стенания русских мистиков и раскольников не в состоянии поколебать те. основные свойства русских типов, какие были заложены при самом формировании их. Большинство членов Думы все еще держатся сдержанно и как бы из любезности к гостям не проявляют своего типа, но уже ясно, что господами положения будут они. Инородцы, особенно более культурные поляки, уже почувствовали это, и только евреи еще, вероятно, долго не будут в состоянии освободиться из своего заколдованного круга, но и они, как умеющие ко всему приспособиться, без сомнения, пойдут за русским государственным этнографическим типом.
Когда народ узнал, что все, что накипело у него на душе, высказывалось в Думе, он, хотя и перестал верить во всемогущество Думы, постепенно начал успокаиваться.
Есть все данные предполагать, что представители русского, мирового, доказавшего свою жизнеспособность типа скоро окончательно выйдут из некоторого гипноза, в котором они, как и народ, находились, и что Государственная Дума, регулируя свойственные типу, неопределенные и стремящиеся к бесконечному, анархические порывания, сделается твердою и прочною опорою нового государственного строя.
Опасности для существования Думы, однако, есть. Хотя анархические инстинкты народа, признавшего своего Бога и своего царя, и подчинились государству, и хотя идея государственности несомненно существует у всех и самих крайних членов Государственной Думы, свойства расового анархизма у них остаются. Расовые инстинкты все тянут их то к мечте о всеобщем счастье, то к исправлению по своему вкусу религии или основных государственных форм, то к вмешательству в чужие дела и заступничеству за действительно или в их воображении угнетаемых, то к чрезмерному самомнению.
Часть потерявшей веру и традиции интеллигенции под влиянием общераспространенных шаблонов полагает, что Государственная Дума может сделаться такой же авторитетной и обладающей таким же престижем в глазах народа и всего мира, как и Государь. Она думает, что шапка Мономаха не тяжелое, независимое от личной воли Государя и не могущее быть сброшенным, исторически наложенное на него бремя, а может зависеть от пестрого состава Думы. В Думе было брошено и принято (значительною группою сочувственно) высказанное с молодцеватым видом мнение смешанного типа, купца Гучкова, что было бы лучше, если бы военное управление, военачальники и министры зависели от Думы, а не от Государя.
Такое грубое непонимание характера типов и положения государства совершенно напоминает идущих без оглядки и не умеющих остановиться, пока не упрутся в стену, ушкуйников. Хотя это, идущее против свойств антропологических типов и народных традиций и губительное
91


для государства мнение и не может восторжествовать, но если бы, под влиянием гипнозов, оно настойчиво проводилось, то это означало бы, что и состав третьей, избранной в период волнений, Думы не понимает действительных потребностей государства и народа, и было бы необходимо избрание нового состава Думы.
Другая опасность для Думы — это неопределенность желаний, безоглядность и порывания идти «на ура», не разбирая препятствий и подробностей, свойственные главным образом великороссам северного типа. Хотя теперь прежней самоуверенности и убеждения в том, что мы всех шапками закидаем, и нет, но стремление с кем-то воевать, вмешиваться в непосильные для государства и вредные для народа предприятия остались. Очень многие уверены, что нам необходимо будет воевать с высококультурными и идущими уверенными на почве труда шагами немцами.
Необыкновенный шум, который подняли из-за никогда не могущих объединиться с нами и, вероятно, будущих наших врагов — западных славян, весьма видные члены Думы великорусского типа (Маклаков, граф Бобринский и сам председатель Думы Хомяков) показывает, что Дума может когда-нибудь увлечься и другими, вредными для государства и народа предприятиями. Не невозможно, что под гипнозом весьма влиятельных русских купцов Дума когда-нибудь, как бывало и встарь, придет к решению изгнать или даже истребить всех евреев и армян. Можно представить и то, что под влиянием демократических идей Дума порешит вместо войска устроить милицию. Но не говоря о таких крайностях, вполне возможно, что зараженные излишним самомнением и воинственностью члены Думы потребуют вмешательства государства в дела Персии, Турции и даже войны с Германией. Расовые свойства типов так могущественны, что их не преодолевает ни воспитание, ни положение, поэтому подобные же, на анархической почве, инстинкты существуют и у многих членов Государственного совета (Таганцев29).
Такого же, не умеющего остановиться типа, не только фельетонист, но и министр — Столыпин.
При таких свойствах преобладающего, с анархическими инстинктами, типа необходимо иметь в виду, что при могущей случиться опасности для государства сделаются необходимыми и такие меры, к которым в подобных случаях прибегали Роман Галицкий, Иван Грозный, Петр Великий. Такие меры, как соответствующие расовым свойствам всех русских антропологических типов, всегда вели к успокоению народа и усилению государства.
* * *
Европейские народы живут слишком недавно исторической жизнью, чтобы решить, что те формы, в которых уложилась их государственность, наиболее им свойственны. Европейцы все мечутся и придают большое значение всевозможным теориям — до устройства проле- тарных республик и коммуны. Пережившие целые тысячелетия множество культур и теорий, вроде переживаемых Европою, китайцы и японцы давно уже пришли к заключению, что самая лучшая, регулирующая все страсти и стоящая выше всех партий форма государства есть имеющая божественное начало, самодержавная монархия. Хотя они не совсем уверены в бессмертии, но чувствуют, что есть непостижимая Верховная Сила, которая в своих провиденциальных целях нисходит на монарха.
92


Самодержавие, окруженное ореолом престижа, ограниченное законами и употребляющее свою власть только в совершенно исключительных случаях, наиболее совместимо как со свободой отдельных личностей, так и всевозможных союзов и корпораций, и поэтому, вероятно, все народы со временем дойдут до необходимости ввести такую форму правления.
Для существования русского государства и прочного объединения как весьма неодинаковых по типу собственно русских народностей, так и вошедших в государство многочисленных инородцев русского зоологического района как была, так и есть, и будет возможна только самодержавная власть.
Не руководясь никакою государственною идеею, не имея центра, вокруг которого можно было бы объединиться, почти безоружные крестьяне, конечно, не могли устоять против вооруженных и организованных войск. Казаки, на которых рассчитывали повстанцы, играли двусмысленную роль, а в общем оставались верными королю и согласились на компромиссы с поляками. Восстание, как и всякая эпидемия, быстро окончилось. Наливайко был убит коронным казацким гетманом, чистокровным малороссом Лободою.
Подобные же восстания были под предводительством кошевого атамана Тараса Трясилы в 1625, Павлюка в 1630, Остряницы с Гунею в 1638 году. На неодинаковость средств воевавших указывают, например, цифры убитых под Старцею при восстании Остряницы: повстанцев убито 11317, а поляков 300. Во время последних восстаний масса народа перешла в Московское царство.
Несмотря на неудачу восстаний, имена предводителей их сохранились в памяти народа. Думка о том, как Тарас Трясило истребил войско польского военачальника Конецпольского, пелась кобзарями до последнего времени.
Самое грозное и решительное восстание было при Богдане Хмельницком. Казацкая старшина в это время была значительно ополячена. Старшина ссорилась и мирилась с поляками, отстаивая свои личные и казачьи права, старалась войти в невозможные по свойству типов компромиссы с поляками. Она, как и другие польские и русские паны, старалась извлекать из народа что можно, не обращала на него особого внимания. Москва казацким панам и полякам, была совершенно чужда и враждебна. Московский царь Алексей Михайлович, также как и московский народ, смотрели на Малороссию почти так же, как и на Польшу, и тоже нисколько не интересовались ею.
Когда Хмельницкий, из-за личных счетов, поднял восстание против поляков, весь народ пошел за ним. Борьба была ужасная. Хмельницкий, как и старшина, не считал возможным разорвать связи с польским государством и все рассчитывал на разные договоры. Когда наконец Хмельницкий попал в безвыходное положение, то обратился и к московскому царю с просьбой о заступничестве и принятии Малороссии в подданство. Царь и вся Боярская дума колебались и отказывали. На решение их повлияло, однако, то, то Хмельницкий, зная религиозность царя и бояр, упирал на то, что без помощи царя погибнет и преследуемое поляками Православие. Духовенство и вся Москва заговорили, что надо помочь православным, и присоединение состоялось в 1654 году.


О.А. Мончаловский
Главные основы русской народности
В статье доктора И.С. Святитского под заглавием «Съезд славянских студентов в Праге», напечатанной в 113 номере «Галичанина», находится следующее место:
«Благоговейное преклонение пред культурой заставило бы, наверно, как славянских “русофилов”, так и галицких “москвофилов”, не только не протестовать против последовательного и естественного требования украинской молодежи получить малорусский университет во Львове, а наоборот, оно заставило бы одних и других искренне поддержать это требование, осуществление которого только причинилось бы к культуризации Прикарпатской Руси, а тем самым и всей русской земли».
Я прочитал это место с понятным недоумением, во-первых, потому, что оно было напечатано без оговорки со стороны редакции «Галичанина», во-вторых, что это написал доктор И.С. Святитский. Первое обстоятельство выясняется само собой: доктор И.С. Святитский подписался под своей статьей и тем самым принял на себя всю ответственность за выраженные в нем мнения. Второе обстоятельство постараюсь я выяснить, а так как доктор И.С. Святитский высказал свое мнение печатно и всенародно, то и я возражу на него печатно и всенародно.
Я знал, что доктор И.С. Святитский — либерал и поклонник «общечеловеческой культуры», но не предполагал, что его преклонение пред либерализмом и «общечеловечеством» дошло до отречения от национального и культурного единства русского народа и до признания «естественности» требования «украинской» молодежи, значит — естественности украинского сепаратизма. Я был далек от такого предположения уже потому, что доктор И.С. Святитский считает себя членом русско-народной партии, издает журнал «Живая мысль» на русском литературном языке, употребляет его в частной и общественной жизни и для содействия его распространению в Галицкой Руси составил даже «Руководство к изучению русского литературного языка» в двух частях.
Само собою понятно, что мне нет никакого дела до личных взглядов и мнений доктора И.С. Святитского, но раз он высказывается всенародно по основным вопросам, нельзя ему не возразить, тем паче что его вышеприведенное мнение может еще больше затемнить проясняющийся у нас уже взгляд на русскую народность и украинский сепаратизм, а главное, смутить и сбить с толку не одного из молодых русских галичан, не окрепших еще в понимании главных основ русской народности.
Доктор И.С. Святитский утверждает, что «благоговейное преклонение пред культурой» заставило бы галицких «москвофилов» «не только не протестовать против последовательного и естественного требования
94


украинской молодежи получить малорусский университет во Львове, а наоборот, оно заставило бы их искренне поддержать это требование, осуществление которого только причинилось бы к культуризации Прикарпатской Руси, а тем самым и всей русской земли».
Что такое культура? Культура — это совокупность умственных плодов данного народа, его язык, литература, религия, искусство, промышленное производство, нравы, обычаи и его мировоззрение, а если народ имеет самостоятельный политический быт, то к его умственным плодам принадлежат также его государственность и гражданственность. Это определение относится к национальной культуре, совокупность же умственных плодов всех народов дает так называемую общечеловеческую культуру.
Пред которой же из этих культур пришлось бы мне «благоговейно преклониться» если бы я пожелал исполнить веления доктора И.С. Святитского? Из выражения доктора И.С. Святитского, находящегося в оговариваемой статье, что он мечтает выкупаться в «общечеловеческом культурном океане», выходило бы, что «москвофилам» следовало бы сделать «благоговейное преклонение» пред «общечеловеческой культурой». Но общечеловеческая культура не признает национальности, она космополитична, ибо все, что носит на себе отпечаток национальности, принадлежит к культуре данного народа, к национальной культуре. Если, однако, «общечеловеческая» культура не признает национальности, то зачем «украинской» молодежи требовать, а нам, «москвофилам», поддерживать требование учреждения «украинского» университета во Львове, коли «общечеловеческой» культуре можно удобно и без борьбы приобщиться и на польском преподавательном языке существующего уже Львовского университета? Так как, однако, требование «украинской» молодежи получить во Львове «украинский» университет — чисто национально, то ясно, что в данном случае нам бы пришлось преклоняться не пред «общечеловеческой», только пред национальной культурой.
Но пред какой? Так как вопрос касается «украинского» университета, то из слов доктора И.С. Святитского следовало бы заключить, что пред «украинской» культурой. Существует ли, однако, «украинская» культура? Для того чтобы могла быть «украинская» культура, необходимо существование «украинского» народа. Но народа такого имени пока нет, по крайней мере в Галичине. Есть только «украинская» разновидность русского народа, подобно тому как в Галицкой Руси есть подольская, гуцульская и лемковская разновидности. Если же нет «украинского» народа, то ясно, что не может быть и «украинской» культуры.
Как же мне, «москвофилу», искренне желающему содействовать «культуризации Прикарпатской Руси, а тем самым и всей русской земли», поступить? Пред «общечеловеческой» культурой не могу преклониться, ибо она международна, космополитична и член каждого народа, увлекающийся, или, лучше сказать, страдающий общечеловеческой скорбью, пропадает для своего народа, тонет в «общечеловеческом культурном океане», то есть делается космополитом. От принципа народности я не могу отказаться и потому, что он есть крупнейшее историческое явление последнего времени и составляет ось, на которой вращается вся политическая история всех народов. Под знаменем национальности народы добивались свободы и силы, под ее покровом они росли и крепли; национальная идея питала и питает их лучшие желания, вызывает на
95


сцену истории новые силы. Пред «украинской» культурой также мне невозможно преклониться, ибо ее нет.
На каком же основании доктор И.С. Святитский утверждает, что осуществление «естественного требования украинской молодежи получить малорусский университет во Львове» (эта молодежь называет предмет своих требований по-своему «украинским», по-немецки ruthenisch, а по- чешски rusinsky) кулътуризовало бы Прикарпатскую Русь и всю русскую землю? Ведь трудно допустить, что он написал это только ради красного либерального словца, ибо, как я уже выше отметил, в том утверждении содержите я отречение от национального единства русского народа и признание самобытности «украинского» народа, значит, с русской национальной точки зрения ересь, хуже саддукейской с религиозной точки зрения!
Остается предположить, что только либерализм завел доктора И.С. Святитского на путь отречения от главных основ русской народности. Но этот либерализм завел доктора И.С. Святитского и в дебри явных противоречий. Во-первых, мнение доктора И.С. Святитского резко противоречит его личной деятельности и стремлениям как редактора «Живой мысли», издаваемой на русском литературном языке, и как составителя руководства для изучения русского литературного языка теми же галицкими малороссами, которых бы он хотел облагодетельствовать «украинским» университетом. Мало того, мнение доктора И.С. Святитского противоречит и самому понятию слова «культура». Если он, как и должно, под словом «культура» подразумевает совокупность умственных плодов народа, то ему не следовало отважиться на рискованное утверждение, будто «украинский» университет во Львове в состоянии содействовать «культуризации Прикарпатской Руси и всей русской земли». Университет — это высшее учебное заведение, в котором юноши завершают свое образование, свое культурное просвещение. Какое же образование может дать «украинский» университет, если нет «украинской» культуры?
Ведь доктору И.С. Святитскому хорошо известно, что у каждого из немногих профессоров Львовского университета, занимающих кафедры с преподавательным «украинским» языком, есть своя особая, самостоятельная научная терминология, свой особый, самостоятельный и самородный язык, от которых может прийти в ужас и галицкий русин, и российский «украинец». Для того чтобы выразить мысли, необходимо знание языка; для того же чтобы выразить культурные мысли, обнимающие все области человеческого знания, необходим образованный, культурный язык, имеющий богатую и твердо установленную научную терминологию. Для таких, однако, высоких целей «украинский» язык не годится, так как он в сущности и не язык, а только искусственная смесь русских, польских и каждым из «украинских» произвольно выдумываемых слов и выражений вроде знаменитой «закавыки» покойного М.П. Старицкого (переведшего гамлетовское: «Быть или не быть, вот в чем вопрос» как «бути чи не бути, ось закавыка»).
Мы, русские галичане, или, как доктору И.С. Святицкому угодно было нас назвать, «москвофилы», исповедуем на основании науки, действительной жизни и глубокого убеждения национальное и культурное единство всего русского народа, а посему признаем своими плоды тысячелетней культурной работы всего русского народа. Эта работа выразилась: в русском литературном языке, создавшемся на
96


основании старославянского языка и наречий всех ветвей русского народа, объединяющем все эти ветви и получившем мировое значение; в богатейшей изящной научной словесности; у нас в Галицкой Руси в церковной и общественной организации, в России же в государственности и гражданственности. Что же представляет собою ук- раинство, то есть украинский сепаратизм с его основами, явлениями и целями, по крайней мере у нас, в Прикарпатской Руси?
Украинствовать значит: отказываться от своего прошлого, стыдиться принадлежности к русскому народу, даже названий «Русь», «русский», отказываться от преданий истории, тщательно стирать с себя все общерусские своеобразные черты и стараться подделаться под областную «украинскую» самобытность. Украинство — это отступление от вековых, всеми ветвями русского народа и народным гением выработанных языка и культуры, самопревращение в междуплеменной обносок, в обтирку то польских, то немецких сапог (первоначально «украинцы» держались полы польской, теперь же, как свидетельствует издаваемый в Вене журнал «Ruthenische Revue», ухватились за немецкую), идолопоклонство пред областностью, угодничество пред польско-жидовско-немец- кими социалистами, отречение от исконных начал своего народа, от исторического самосознания, отступление от церковно-общественных традиций. Украинство — это недуг, который способен подточить даже самый сильный национальный организм, и нет осуждения, которое достаточно было бы для этого добровольного саморазрушения!
И могут ли ввиду этого «москвофилы», как советует доктор И.С. Святитский, поддерживать украинство в его целом или в любом из его стремлений? Мы, сознательные русские галичане, обязаны бороться с украинством, и я понимаю эту борьбу так: это борьба культурная, а не партийная из-за преобладания одной или другой партии, только из-за преобладания русской культуры над возвращением к первобытному состоянию народа. Лучшим доказательством, что это борьба культурная, служит хотя бы борьба из-за орфографии и фонетики, то есть борьба грамотности с безграмотностью.
Что русская культура есть и что она все более и более проникает в среду русского населения Прикарпатской Руси, этого не станет отрицать и доктор И.С. Святитский, ибо он сам посредством распространения русского литературного языка содействует ее насаждению. И не только в распространении русского литературного языка заметно у нас проявление русской культуры. Русская сознательная мысль все более расширяется, углубляется, крепнет и охватывает такие круги народа в отдаленных углах нашей родины, куда еще недавно не проникал ни один луч умственного и нравственного света. Рядом с детским лепетом подделывающихся под народный говор бездарностей раздается громкая и важная речь Гоголя и Пушкина. Богатство русской литературы и проникновение ее во все слои народного организма являются залогом развития народа. Переход от того, что одинаково понятно каждому и что каждым могло быть создано, к тому, что мыслила и чувствовала выделившаяся из народа, себя обдумавшая прозорливая русская душа, переход от народного творчества к личному — великий прогресс. Наш народ стал выходить из того периода зачатков идей и чувств, который был создан песней, сказкой, пословицей, ибо он может пользоваться и действительно пользуется личным творчеством таких великанов русской мысли, как Достоевский и Толстой.
7 Заказ 1602


Изящную русскую литературу читают у нас добровольно не только «москвофилы», но и «украинцы», а без русской научной литературы не обойдется самый завзятый противник «московщины». Еще покойный Михаил Драгоманов советовал галицким «украинцам» изучать русский литературный язык и русскую литературу. Между тем по либеральному предписанию доктора И.С. Святитского мы, «москвофилы», должны поддержать учреждение «украинского» университета во Львове (и это в то время, когда галицко-русские студенты на съезде славянских студентов Австрии ставят требование учреждения кафедр русского языка и русской литературы в Львовском университете) и тем самым косвенно отказаться от изучения русского литературного языка и богатой русской словесности. Я уверен, однако, что и доктор И.С. Свя- титский не хотел бы суживать своего и своих земляков духовного существования и развития до размеров знакомого округа или страны, говорящей на наречии, то есть добровольно замыкать себя, ибо такое ограничение угрожало бы полной нищетой духа, а не содействовало бы «культуризации Прикарпатской Руси, а тем самым и всей русской земли». Сто экземпляров «Нивы» за один год с приложением сочинений малоросса Н.В. Гоголя или великоросса Ф.М. Достоевского гораздо более сделают для культуризации Прикарпатской Руси, чем кафедра «украинского» языка и литературы в Львовском университете. О культуризации «всей русской земли» «украинским» университетом во Львове нечего даже и говорить. «Русская земля» — это великое слово, и его не следует всуе произносить.
Люди, горящие любовью к русской земле, связываются воедино мыслью служить ей, для них весь смысл жизни заключается в служении и преданности своей отчизне, ибо они убеждены, что невозможно служить человечеству помимо своей родной земли. Как же относятся «украинцы» к русской земле? В то время, когда все стремление человечества направлено к духовному соединению в одну великую, мировую семью, они разъединяют один народ; когда люди разных языков выдумывают для сближения «волапюк», они для разъединения русского народа изобретают «украинский» язык. Между тем русская земля есть тот связующий центр, который должен соединять членов русского народа. Но что такое русская земля?
Это великое и священное слово я поясню при помощи статьи, напечатанной в харьковском журнале «Мирный труд» № 1 за 1904 год, дополнив ее именами заслуженных галицко-русских деятелей.
«Русская земля — это те географические условия, в которых живет русский человек, та географическая обстановка, в которой прилагается его труд. Русская земля — это горы и зеленые равнины, степи и луга, по которым текут голубыми лентами к востоку, северу, западу и югу полные реки и ручьи, это необозримые поля разнообразных хлебов, на которых зреют золотистые жатвы, это бесконечные леса, из которых строится деревянная Русь, это темные недра земли, в которых хранятся неизведанные сокровища, это обширные моря и океаны, окаймляющие границы, это свод небесный, покрывающий нас своим звездным шатром, это солнце, это лучи, это теплота, объемлющая нас отовсюду.
Русская земля — это энергия, это сила русского человека, накопленная веками и теперь прилагаемая к созиданию русского быта; это та энергия, которая, суммируясь в натуре русского человека, создала наконец такое беспримерное в мире государство, занимающее шестую часть


суши земного шара, которое весь свет изумляет своим величием. Русская земля — это тот мужик, тот барин, тот купец, мещанин, тот мастер, зодчий и знатец — словом, тот русский богатырь, который другую тысячу лет без устали делает свое дело. Русская земля — это все то, что произвел русский человек своими сохами, плугами, боронами, топорами, штыками, пушками, кораблями, барками, фабриками, заводами и всякими другими приспособлениями.
. Русская земля — это русский народный гений, это духовные творческие силы русского народа, своеобразный склад его ума, его фантазий, его отношения к вещам, это продукты нашего творчества в науке, искусстве, в литературе. Русская земля — это наши ученые, наши писатели, наши поэты, музыканты, живописцы, это Ломоносов, Державин, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, это Лобачевский, Менделеев, Захарьин, это Брюлов, Васнецов, Маковский, Верещагин, это Глинка, Даргомыжский, Серов, Чайковский, это Белинский, Хомяков, Аксаков, Карамзин, Соловьев; из галицко-русских — Денис Зубрицкий, Наумович, Вербицкий, Лавровский, Устыянович, Иероним Аноним и весь многочисленный сонм работников в разнообразных областях духовного творчества, наполнивших сокровищницу русской культуры своими бесценными вкладами от времен древних и доныне.
Русская земля — это наша святая Церковь и вера, под благодатным осенением которой мы родились, основали свои семьи, делали свои дела и под благословением которой мы умрем, та вера, которая утешала нас в скорбях и бедствиях, возвышала в радости, воодушевляла мужеством и давала сердцу неиссякаемую усладу; это обряд с славянским богослужебным языком, который спас Прикарпатскую Русь от латинства и сохранил ее доселе русскою. Русская земля — это русские храмы и монастыри, русские святители и святые.
Русская земля — это русская история, это наши предки, их подвиги и труды, пролитая ими кровь, их радости и горе, слезы и страдания, это наши воспоминания, сказания, наше бытописание, все то, что вспоило и вскормило нас такими, каковы суть русские люди, какова есть русская народность. Русская земля — это все наше прошедшее, всосавшееся в нашу плоть и кровь, определившее наши наклонности и настроения, влиявшее на наши привычки и склад ума.
Русская земля — это, наконец, те идеалы, которые объединяли, одухотворяли, оживляли и двигали то исполинское и многостороннее целое, которое мы называем священным именем своего отечества и без которого оно не было бы тем, чем оно есть. Это те идеалы, которые преподносились взору наших предков в их созидающей исторической деятельности и которые по преемству восприняты всеми русскими людьми. Это те идеалы, которые соединяют прошедшее с настоящим и ука- зуют на будущее».
И эту русскую землю думает доктор И.С. Святитский культури- зовать «украинским» университетом, язык которого не только не простирается дальше Збруча, но непонятен и не нужен даже в самой Галичине?
Остается еще выяснить отношение галичан, сознающих национальное и культурное единство русского народа, к «украинскому» языку и всему тому, что с ним связано. Это отношение точно определил Съезд мужей доверия русско-народной партии, состоявшийся 27 января (7 февраля) 1900 года во Львове (См. брошюрку: «Съезд мужей доверия рус- 7*


ско-народной партии и ее организация», Львов, 1900), следующими словами:
«Русско-народная партия в Галичине исповедует на основании науки, действительной жизни и глубокого убеждения национальное и культурное единство всего русского народа, а поэтому признает своими плоды тысячелетней культурной работы всего русского народа.
Русско-народная партия твердо убеждена в необходимости для русского населения Австрии образоваться и развиваться без разрыва связи с традицийными основами русского народа и верить, что только на культурно-исторической почве лежат пути к развитию и возвышению нашего теснейшего отечества (то есть Галицкой Руси).
Задача русско-народной партии состоит в стремлении и старании не только защищать русское население в Австрии от его национальных противников и от убийственного для русской народности и Церкви социализма, но и путем просвещения самой себя и народа в духе и направлении, указанными историей, развивать его национальные и культурные силы.
Принимая во внимание принадлежность русского населения Галичины к малорусскому племени русского народа, а также местные условия, русско-народная партия признает природную необходимость и целесообразность просвещать русское население Галичины на его собственном, галицко-русском наречии, не отказываясь, однако, от помощи, какую для русского народа в Австрии может дать и действительно дает общерусский язык и общерусская литература, представляющие национальное и культурное выражение всего русского народа».
Второй съезд мужей доверия русско-народной партии, состоявшийся 20 января (2 нового стиля февраля) 1903 года во Львове, дополнил приведенное определение следующим постановлением, предложенным автором сих строк и доктором И.С. Святитским:
«Съезд мужей доверия русско-народной партии в исполнение ее программы, единодушно одобренной съездом мужей доверия из целого края, состоявшимся 27 января (7 февраля) 1900 года и принятой общим собранием членов политического общества “Русская Рада” во Львове 16 (29) мая 1902 года, взывает всех деятелей и членов русско-народной партии к всестороннему распространению во всех слоях русского населения Галичины русского языка, русской науки и словесности, единственно способных обеспечить культурное развитие и успевание русского народа в Австро-Угорщине».
Ввиду этого совершенно ясного и положительного постановления, предложенного и доктором И.С. Святитским, его новейшее мнение, будто «украинский» университет во Львове будет содействовать культури- зации Прикарпатской Руси, является резким противоречием.
Мы, русские галичане, любим и должны любить наше галицко- русское наречие и радо употребляем его в домашнем обиходе; мы любим и должны любить и Украину, как неделимую часть русской земли и великого русского национального организма. Но подобно тому, как мы, любя несовершенный лепет наших детей, не можем и не должны заступить им выразительной и совершенной речи взрослых людей, так не можем и не должны заступить «украинским» или каким бы то ни было иным наречием русского языка — совершенного, полного, богато-


го и культурного русского языка, способного выразить все человеческие мысли и пояснить и представить все области знания культурного человечества. Любя Украину как часть русской земли и русского национального организма, мы, однако, не можем и не должны ставить ее выше всей Руси, то есть ставить часть выше целого, ибо если бы уж на то пошло, чтобы делить неделимую Русь, то Галицкая Русь имеет гораздо более исторических прав и фактического основания, хотя бы в нынешней отдельной от остальной Руси жизни, чтобы Украина подчинилась ей, а не она Украине, тем более что галицко-русское наречие ничем не хуже «украинского», имеет же пред «украинским» то важное для нас преимущество, что оно — наше родное.
Признавая, однако, несовершенство галицко-русского наречия для высшего образования и для культурных целей, одним словом, для преподавания предметов университетского образования, мы никак не можем согласиться, чтобы это несовершенное наречие было в Львовском университете заступлено таким же самым несовершенным «украинским» наречием, которому, несмотря на старания и потуги «украинских» сепаратистов, никогда не догнать русского литературного языка и никогда не достичь его совершенства и культурности.
Вывод из вышесказанного ясен: русские студенты, представители студенческих обществ «Друг» во Львове, «Карпат» в Черновцах и «Буковина» в Вене, поступили патриотично, разумно и целесообразно, выступив на съезде славянских студентов в Праге, состоявшемся 14 (27) мая 1904 года, с требованием, чтобы правительство ввело в средние учебные заведения Восточной Галичины обучение русскому литературному языку как обязательному предмету и чтобы учредило кафедры русского литературного языка и общерусской литературы в университетах во Львове, Черновцах и Вене.
И это требование, по крайней мере относительно Галичины и Львова, может и должно быть осуществлено. Забота об его осуществлении должна почивать на управлении русско-народной партии, на ее обществах и членах и на живом содействии галицко-русской университетской молодежи. Конечно, учреждение кафедры русского языка и литературы в Львовском университете, в Львовской политехнической школе и в Львовской торговой академии, как и обязательное преподавание русского языка в гимназиях Восточной Галичины, зависит главным образом от правительства и поляков, но следует надеяться, что последние сами сознают интерес своих сынов в знании русского языка. Ведь это просто срам для польского университета во Львове, что в нем нет кафедр русского языка и литературы, между тем как такие кафедры давно существуют в немецких, французских и английских университетах. Что и галицкие поляки сознают необходимость знания русского языка, доказывает факт, что он преподается в иезуитской гимназии в Хирове. Когда в 1903 году в галицком сейме решался вопрос учреждения малорусской гимназии в Станиславове, некоторые польские депутаты сейма подняли вопрос об «утраквизации» галицких гимназий, то есть о преподавании одной части предметов на польском, другой же части на малорусском языке, а также о введении обязательного преподавания малорусского языка во все польские гимназии Галичины. Во время обсуждения этого вопроса в польском клубе галицкого сейма многие члены клуба справедливо заявили, что они предпочли бы введение во все галицкие гимназии обязательного преподавания «российского», то
101


есть русского литературного языка, так как его знание принесло бы действительную пользу ученикам.
В самом деле, для людей культурных русский язык и русская литература — насущная необходимость. Они, конечно, не нужны ни для жидовского водоноса, ни для панского «посепаки», ни для войта, прислужника старосты. Для таких людей они роскошь. Ибо что такое для сельского «оглядача» скота «Евгений Онегин» Пушкина, «Мертвые души» Гоголя, «Преступление и наказание» Достоевского, «Война и мир» Толстого? Меньше, чем «Луц Заливайко» или «Справа в селе Клекотине». Но, повторяю, для лігдей культурных русский язык и русская литература крайне необходимы, и было бы глупо и жестоко отнять от учащихся эти источники культуры, если они могут и должны быть доступны так же в галицких гимназиях и в львовских высших учебных заведениях, как они доступны ныне в частном обучении.
Льщу себя надеждой, что я достаточно ясно представил по меньшей мере неуместность уступки, сделанной доктором И.С. Святитским в пользу «украинского» сепаратизма. Замечу еще, что либерализм, подсказавший доктору И.С. Святитскому его мнение, — опасный для русского народа элемент. Либерализм силится подменить народность космополитизмом, веротерпимость — индифферентизмом, религию — наукой. Верность этого подтвердил сам доктор И.С. Святитский, ибо он, последуя либерализму, отступил от основных начал русской народности. Между тем мы, сознательные русские галичане, не строим китайской стены, чтобы отделить себя от общечеловеческого прогресса, но хотим, чтобы стены нашего национального здания остались целы.
102


Движение и идеология «украинского» сепаратизма


Записка
об украинском движении за 1914-1916 годы с кратким очерком истории этого движения как сепаратистско-революционного течения среди населения Малороссии
Содержание записки и определение понятии украинского движения; мазепинство
Содержанием настоящей записки является краткое изложение истории украинского движения в среде свыше тридцатимиллионного населения Малороссии до войны России с Австро- Венгрией и Германией и описание фактов более или менее определенного проявления этого движения за время войны на основании собранных Департаментом полиции сведений, печатных изданий и других материалов.
Но прежде чем приступить к изложению данных по вышеуказанным предметам, надлежит разъяснить самое понятие «украинское движение».
Ответ на этот вопрос содержится в предисловии «новейшего исследователя украинства» С.Н. Щеголева к изданной им в 1912 году в Киеве книге под заглавием «Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма».
В этом предисловии по поставленному вопросу говорится дословно следующее:
«Под южнорусским сепаратизмом, или отщепенством, мы разумеем попытки ослабить или порвать связь, соединяющую малорусское племя с великорусским. По тем средствам, помощью которых сепаратисты стремятся к достижению своей цели, мы можем различать сепаратизм политический (государственная измена гетманов Выговского и Мазепы) и культурно-этнографический, или украинофильский (Костомаров, Кулиш)...
В начале 60-х годов прошлого века украинофильство было перенесено в Карпатскую Русь, где приобрело русофобскую окраску. В конце 80-х годов провозглашена была в зарубежном Львове доктрина об изолированности культурно-политических интересов малорусского племени и о полной его самобытности. Чтобы углубить противоположную отчужденность этого племени от остальной Руси, для него придумали имя украинского народа, а территории с преобладающим малорусским населением присвоили название Украйны, воспользовавшись для этого совершенно произвольно узким географическим термином весьма определенного содержания. Украинофилы галицкие купно с южно- русскими выработали план культурно-политического объединения всех частей “украинского” народа в автономную единицу — Соборную (то есть объединенную) Украйну.
Сепаратисты новой культурно-политической марки отвернулись с презрением от этнографического украинофильства, окрестили свою идеологию “украинством”, пропаганду свою называют “украинским движе-
105


ниєм”, а своих единомышленников — “сознательными украинцами”. Партизаны украинства принесли в 1905 году в Россию выработанный ими для малороссов особый книжный (украинский) язык. Язык этот сознательные украинцы применяют в качестве орудия борьбы против роста русской (школьной и внешкольной) культуры в среде южнорусского населения, в надежде вытеснить постепенно эту культуру на юге России и водворить новую культуру — украинскую».
Останавливаясь, в частности, на выяснении вошедшего в употребление понятия «мазепинства» как особого вида политического сепаратизма, надо иметь в виду, что «мазепинство» как сепаратизм заключает в себе оттенки особо изменнической политической деятельности, чему доказательством служат нижеприводимые исторические повествования вышеупомянутого историка Щеголева.
«К началу XVIII столетия Малороссия стала успокаиваться под ферулой талантливого администратора Мазепы Колединского. Иван Мазепа воспитывался при дворе польского короля Яна Казимира, окончил образование за границей. Сделавшись гетманом Малороссии, Мазепа снискал полное доверие Императора Петра I. Громадное тщеславие его было, казалось, удовлетворено: достигнув зенита власти на родине, он в то же время был кавалером русского ордена, жалуемого “за веру и верность”, носил на груди крест Андрея Первозванного, “патрона всей земли Русской”. Но в этой груди таилось сердце изменника. Мазепа был человеком польской культуры. На пороге Полтавского боя Мазепа заключил тайные договоры с польским королем Станиславом Лещинским и со шведским завоевателем Карлом XII. По этим актам вся Малороссия присоединялась к Польше, Мазепа же становился властителем воеводств Полоцкого и Витебского с титулом князя. От тех казацких старшин, коим Мазепа доверился, текст договора был скрыт, а целью его указывалось освобождение Малороссии от московской власти и образование из нее самостоятельного государства. Мазепа дал Карлу 4500 казаков и запорожцев. Полтавская победа решила судьбу изменника гетмана».
Сопоставляя вышеприведенное определение украинского движения как проявление политического сепаратизма путем пропаганды отвечающих его направлению идей с первой статьей Основных государственных законов Российской Империи, в коей изображено, что «Государство Российское едино и нераздельно», следует, прежде всего, принципиально, независимо от характеристики приводимых в дальнейшем изложении фактов признать опасность и вред этого движения с точки зрения охранения государственного порядка: оно должно быть предметом особливого наблюдения и внимания подлежащих властей в переживаемое ныне время текущей войны, так как известно, что «укра- инство» имеет две родины: Малороссию и Австрийскую Галицию («Украина Российская» и «Украина Австрийская»).
Отношение к мазепинству русских националистов
Переходя к выполнению непосредственной задачи этой записки, надлежит отметить, что в январе 1914 года общее собрание членов Клуба русских националистов в Киеве, в связи с процессом в Марма- рош-Сигете, послало председателю Совета министров телеграмму, в которой обращает внимание правительства на усиленный рост украинской пропаганды в России в следующих выражениях.
106


«На территории всей Южной России ведется яростная пропаганда идей украинского сепаратизма. Многочисленные агитаторы, как закордонные, так и здешние, всеми способами и с громадной настойчивостью доказывают, что малороссы — это совершенно особый народ, который должен иметь самостоятельное существование, как культурно-национальное, так и политическое. Планы мазепинцев заключаются в том, чтобы оторвать от России всю Малороссию до Волги и Кавказа и включить ее в состав Австро-Венгрии на федеративных началах в качестве автономной единицы. Вся эта деятельность мазепинцев, открыто направленная к разрушению единства и целости Российской Империи и опирающаяся на австро-польский галицийский Пьемонт, не встречает абсолютно никакого противодействия со стороны русского правительства. Многие мазепинцы даже состоят на государственной службе, особенно, к крайнему сожалению, по учебному ведомству. С другой стороны, в то время, как австро-венгерское правительство грозит графу Владимиру Бобринскому1 арестом в случае прибытия его в пределы Австро-Венгрии, закордонные вожди мазепинства свободно приезжают в Россию для агитационной и организационной работы и пользуются у нас полной неприкосновенностью и гостеприимством. А глава всего мазепинско- украинского движения, направленного к разрушению Российской Империи, пользующийся громадной поддержкой внешних врагов России Львовский профессор Грушевский состоит даже в русском подданстве и живет то во Львове, то в Киеве, беспрепятственно руководя опасной и гибельной для России работой мазепинского лагеря».
Далее, в январе того же 1914 года в петроградской газете «Свет» была напечатана статья под заглавием «Покровители мазепинства», в которой, между прочим, говорится следующее:
«Всеми, вспоминающими нашу смуту 1905 и 1906 годов, должно быть, забыто, что тогда при нашей Академии наук была образована особая комиссия для отмены ограничений и стеснений малорусского печатного слова в России. В комиссию эту была подана докладная записка, составленная в духе прежних “культурных украинофилов”, группировавшихся в 70-х годах в Киеве в закрытом затем Кирилло-Мефодиев- ском обществе. Новейший исследователь “украинства” С.Н. Щеголев устанавливает, что именно с этой записки начинается новая эра украинства России. Начать с того, что после этой записки обязательное правописание, употреблявшееся с 1876 года в малорусской литературе, прозванное весьма знаменательно “романовским”, было заменено фонетическим правописанием, так называемой “кулишовкой” (Кулиш — малорусский писатель-украинофил), признанной официально в австро- галицких школах, где оно насильственно в 1893 году было введено вместо исторического русского правописания. Торжество австрийской казенной фонетики в Австрии явилось первым шагом для дальнейших завоеваний. Академия наук издала в 1906 году “Карту Угорской Руси” не историческим русским правописанием, а этой австрийской фонетикой. Так же был в 1907 году издан и малорусский перевод Евангелия, одобренный Святейшим Синодом... Австрийская казенная фонетика... выдумана австрийскими политиками для полного разделения обоих наречий единого русского языка... Литературное украинство быстро выродилось в политическое мазепинство. Вожди мазепинства в Галиции и в нашей Малороссии пользуются серьезным вниманием со стороны австрийского и германского правительств... За спиною мазепинцев сто-
107


ят такие исторические враги России, как польские иезуиты (глава га- лицких мазепинцев митрополит Андрей Шептицкий2), как Австро-Венгрия и Германия».
История украинского движения в России.
Украинские политические партии и организации
и политические задачи их
Обращаясь затем к истории украинского политического движения в России, надлежит отметить, что ход исторического развития этого движения, как он описывается в специально украинских партийных изданиях, представляется в таком виде.
С уничтожением гетманщины в царствование Императрицы Екатерины II Украйна была сделана провинцией Российской Империи; таким образом, прошло уже 150 лет со времени окончательной отмены самостоятельности Украйны. Но вскоре затем вместе с развитием мер «русофикации» Украйны началась среди украинцев борьба за свободу родного края и возникла среди них мысль о политическом освобождении Украйны. В начале XIX столетия эта мысль объединяла украинцев, которые группировались в масонских ложах и обществах декабристов.
Образовавшиеся в Малороссии в связи с декабристским движением тайные общества ставили своей задачей обратить Россию в федеративное государство, причем одной из частей последнего должна была быть автономная Украйна. Идейным преемником этих обществ явилось основанное Костомаровым в 1846 году Кирилло-Мефодиевское общество (Кирилло-Мефодиевское братство — Шевченко, Костомаров, Гулак и другие), вскоре закрытое правительством ввиду явно выразившегося революционного его направления: общество это считало Украйну «осободержавным телом в общественной федерации».
После Крымской войны украинство вновь подняло голову. В больших городах образовались украинские кружки из сознательных «сынов своего народа». Особенное значение имели кружки Киева и Петрограда, где главным образом разрабатывалась «украинская идея». Много украинцев, недовольных российским абсолютизмом, принимает активное участие в польском восстании 1863 года и в российских революционных организациях, особенно в 70-х годах минувшего столетия.
В конце 70-х и в начале 80-х годов среди украинской молодежи появляются серьезные радикально-политические и социально-революционные течения, возникшие отчасти под влиянием общероссийской революционной борьбы. Но в то время как общероссийские революционные организации были настроены «централистично», украинские мечтали о реформе России на федеративных началах.
Выразителем украинского социально-политического радикализма был в то время профессор истории Михаил Драгоманов, стремившийся к политическому обособлению Малороссии; его политическим идеалом была «автономия Украйны в пределах федеративно-реформированной России».
Так как правительство приняло против этого течения ряд решительных мер, Драгоманов бежал за границу, в Галицию. Своими сочинениями Драгоманов оказал большое влияние на украинское население как в российской Украйне, так и в Галиции. Благодаря Драгоманову скоро среди студенчества образовались кружки украинских социалис- тов-федералистов.
108


В Галиции Драгоманов нашел две партии: «старорусскую», считавшую русских галичан в культурно-национальном отношении частью единого русского народа, и «народную», имевшую украинофильский характер. Найдя, что старорусы — царские слуги, а народная партия слишком отстала, Драгоманов в начале 90-х годов основал в Галиции третью партию — «радикальную», в которую перешла часть членов «народной партии».
Но все эти партии не были настоящими политическими партиями.
Первой партией в полном значении этого слова с программой, организацией и планомерной работой была Революционная украинская партия, с именем которой связаны известные крестьянские беспорядки в Полтавской губернии в 1902 году и другие позднейшие революционные выступления.
Основана она была в 1900 году. Первым ее сочинением была брошюра под заглавием «Самостийна Украйна», в которой описаны исторические права Украйны на самостоятельное существование.
Революционная украинская партия, призывая живших в России малороссов отложиться от России и образовать «самостоятельную Украйну», объединяла в себе разные течения: «самостийницкое» (выражением которого была вышеуказанная брошюра), «драгомановское» (автономия Украйны в пределах федеративно-реформированной России) и «российские социал-демократическое и социал-революционное».
Эта партия завоевала себе всеобщие симпатии среди украинской молодежи, и вскоре во всех значительных местах Украйны образовались ее комитеты («Вильни громади») с Центральным комитетом в Киеве во главе. Другой влиятельной организацией той же партии был Заграничный комитет ее во Львове (Закордонный комитет).
Развивая энергично свою революционную работу, эта партия имела в общенациональном и культурном движении Украйны огромное значение и была основательницей украинского революционного движения в России.
Революционная украинская партия первая посеяла в широкие массы украинского народа политические идеи, первая начала организовывать их и агитировать среди них своими выступлениями на политической и экономической почве, первая дала им украинские книжку, газету и воззвания, первая по Драгоманову создала для Украйны политическую литературу, печатая ее произведения за границей и в нелегальных типографиях на Украйне. В 1900-1905 годах она выпустила во Львове и Черновцах целый ряд брошюр и листков и издавала две газеты: «Праця» («Труд») и «Селянин».
В дальнейшей эволюции деятельности Революционной украинской партии особенно большое значение возымела российская социал-демократическая идеология, приведшая партию к расколу и образованию двух новых партий.
С одной стороны, выделялись из нее те элементы, которые ставили на первый план национальные домогательства («специально украински постуляти»), с другой стороны — из нее ушли и те, которые главной целью своих стремлений считали задачи социального и политического перестрой России.
Первые элементы — правое крыло — положили начало так называемой Украинской народной партии, деятельность которой проявила себя изданием в 1902-1905 годах нескольких брошюр и газеты «Само-
109


стийна Украйна» и определенно выразила чисто украинские домогательства в направлении достижения самостоятельности Украйны.
Второе же из упомянутых выше элементов — левое крыло, примкнувши в 1905 году к российской социал-демократии, сорганизовались в так называемую «Спилку» — «краеву организацію украинского сільского пролетаріяту».
По мысли своих вождей, «Спилка» предполагала вести свою работу главным образом в области социально-политической, среди крестьян, включая до задачи общероссийской революции. Однако в действительности и «Спилка» вынуждена была считаться с украинскими «постуля- тами» и широко проповедовала автономию Украйны. И по форме своей она оставалась все-таки «украинской организацией», много работала среди украинского сельского пролетариата, среди которого имела значительное влияние и широкие связи, о чем свидетельствует избрание во II Государственную Думу от Киевской губернии нескольких депутатов, кандидатов «Спилки».
Одновременно с отделением «спилчан» оставшееся в Революционной украинской партии большинство ее членов приняло официально на своем съезде в 1906 году также программу Российской социал-демократической рабочей партии и, переименовавшись в Украинскую социал- демократическую рабочую партию, вскоре после IV Стокгольмского объединительного съезда Российской социал-демократической рабочей партии примкнула к ней на началах автономии, причем девизом своей программы Украинская социал-демократическая рабочая партия поставила требование автономии Украйны.
Последовавшие затем аресты заставили главных деятелей «Спилки» и Украинской социал-демократической партии переехать за границу, куда и были перенесены объединяющие центры этих организаций.
Другой важной украинской партией была Украинска демократична партия; в нее сорганизовалось, главным образом, старшее поколение украинских патриотов, которому либеральные веяния 1905 года дали возможность легального выступления.
Эта партия скоро получила широкое распространение. Программа и тактика Украинской демократической партии напоминает собою в общих чертах программу Российской конституционно-демократической партии (так называемых кадетов). Однако украинские демократы домогались — в отличие от русских кадетов — федерации народов России и широкой автономии Украйны.
Вскоре по своем возникновении Украинская демократическая партия объединилась с близкой к ней радикальной группой и стала называться Украинской демократично-радикальной партией. Помянутая радикальная группа состояла из радикально настроенной украинской интеллигенции с гэкойным бывшим сельским учителем и впоследствии издателем популярных украинских брошюр Борисом Гринченко во главе, тем самым Гринченко, который был последователем также покойного ныне Драго- манова, много работал за идею укранизации южнорусской школы и конспиративно вел в своих школах одновременно с преподаванием русского языка обучение языку малорусскому. Эта группа Гринченко не могла примириться с социал-демократической программой Украинской социал- демократической рабочей партии и стояла ближе к идеологии российского радикального народничества того самого крыла, что позднее сорганизовалось в партию народных социалистов.
110


В своей деятельности Украинская демократично-радикальная партия часто шла рука об руку с русскими кадетами, среди которых имела как чисто товарищеские отдельные связи, так и организационные, ибо отдельные члены ее состояли одновременно и членами русской Конституционно-демократической партии, а иногда заседали в управлениях местных кадетских организаций, отстаивая украинские интересы.
В политической жизни Украйны Украинская социал-демократическая рабочая партия и Украинская демократично-радикальная партия сыграли великую роль: они были главными выразительницами взглядов и домогательств сознательного украинского общества в России.
Правые элементы никогда не выступали на Украйне как партия; лишь отдельные лица из них присоединялись к российским октябристам или другим подобным организациям.
Мало известной была до 1905 года партия украинских социалис- тов-революционеров, образовавшаяся из отдельных украинцев, разделявших программу российских социалистов-революционеров. В 1907 году состоялся организационный съезд членов Украинской социалистично- революционной партии. Программа, однако, съездом принята не была, и лишь были выработаны отдельные пункты ее. В 1908 году к партии украинских социалистов-революционеров присоединились члены так называемой «Обороны Украйны». Этим именем называла себя та украинская революционная организация, которая преследовала революционно-военную цель, хотя и проявляла свою деятельность лишь в анархических выступлениях (экспроприациях).
Партия украинских социалистов-революционеров проявила себя лишь в издании за границей нескольких переводных брошюр.
Несмотря на существование этой партии, все-таки господствующими в украинской жизни следует признать две вышеупомянутые: Украинскую демократично-радикальную и Украинскую социал-демократическую. В 1905-1907 годах обе эти партии имели во всей Украйне свои организации, которые вели агитацию за автономию. Вновь образовавшаяся в это время пресса примыкала к этим партиям, преимущественно к демократично-радикальной.
После роспуска II Государственной Думы противогосударственная деятельность организаций помянутых партий мерами правительства была в значительной степени ослаблена; но несмотря на это украинство, как политическое течение, продолжало расширяться, о чем свидетельствовали демонстрации, бывшие в Киеве в связи с чествованием памяти поэта Шевченко. (В 1914 году истекло 100 лет со дня его рождения.)
Период времени с 1907 по 1914 год был посвящен украинством «переоценке всех ценностей». В эту эпоху «старые божки стали терять свою силу», гасли надежды на уразумение украинских потребностей и помощь им со стороны передовых российских прогрессистов («поступовців»), у которых все больше и больше выявлялось их национальное обличие. Среди украинцев складывалось убеждение, что эти надежды беспочвенны и что по мере роста украинской национальной сознательности против украинства объединялось все великороссийское общество без исключения. Пример Галичины, где против украинских национальных домогательств стояло соединенной силой все польское общество, лишь более обосновывал это убеждение. Одновременно с этим значительно росли ряды украинских патриотов: российские шеренги стали покидать и великовозрастные украинцы.
111


На партийную жизнь эта духовная эволюция украинского народа также оказала свое влияние. Особенно это сказалось на украинской социал-демократии.
Верной прежней Украинской социал-демократической рабочей партии осталась к 1914 году лишь небольшая группа старших ее членов, которая развивала интенсивно только легальную деятельность. Остальная же, большая часть социал-демократов стала работать совместно с другими элементами на широкой основе национального возрождения.
В результате взаимодействия означенных причин образовались в 1914 году две новые организации украинской демократии: Товарищество украинских поступовців и Союз визволення України.
В Товарищество украинских «поступовцев» — по утверждениям автора исторического очерка развития украинской политической мысли социал-демократа В.Дорошенко — вошли украинские демократы радикалы и бывшие члены Украинской социал-демократической рабочей партии; в программу же деятельности этого товарищества была поставлена задача объединенной работы над завоеванием для Украй- ны прав у России и неустанная защита существующих у украинцев преимуществ.
В политической борьбе Товарищество украинских поступовцев ищет себе союзников среди соответственных элементов других народностей. В культурной жизни Украйны оно имеет большое значение, так как вся легальная украинская работа на литературном и экономическом поприще развивается под его руководительством.
Идея образования Союза освобождения Украйны (Союза визволення Украйны) возникла несколько лет тому назад и была разработана еще в 1912 году. Союз этот объединяет собою «самостийницкие» элементы на российской Украйне независимо от партийных взглядов и являет собою представительство национально-политических и экономических интересов украинского народа в России.
Политическим постулатом союза служит «державна самостийность Украйни», а реализацию своих национальных стремлений союз соединяет с поражением России на войне, развивая в этом направлении соответственную деятельность.
Отношение к украинскому движению
профессора истории М.С. Грушевского
Вышеизложенные исторические данные надлежит дополнить характеристикой участия в украинском движении профессора Львовского университета М.Грушевского, который — как будет ясно из сопоставления всех данных настоящей записки — играл большую роль в истории этого движения как культурно-политического проявления сепаратизма и является центральной личностью, связывающей собой историческое прошлое украинства с его действительностью, современной настоящей войне.
В 1894 году в Галиции при Львовском университете открыта была кафедра истории Южной Руси с преподаванием на русско-украинском языке. Кафедра эта по соглашению Киевского украинского кружка с австрийскими поляками была предоставлена русскому подданному и питомцу Киевского университета Михаилу Сергеевичу Грушевскому. «Во Львове профессор Грушевский, — как пишет исследователь украинства С.Н. Щеголев, — занялся созданием книжного украинского рус-
112


ского языка, реформой южнорусской (украинско-русской) истории и созданием новой “украинско-русской” политической партии».
Выработкой украинско-русского языка занималось, собственно, существовавшее во Львове Научное общество имени Шевченко, а Грушевский руководил этой работой, как председатель названного общества.
Наиболее важной из указанного была реформа южнорусской истории; эту реформу Грушевский выполнил с определенной тенденцией. «При написании “Истории Украйны-Руси” задача Грушевского, — как поясняет С.Н. Щеголев — сводилась не только к тому, чтобы доказать самобытность украинско-русского народа и отдельность его от других русских племен (белорусов и великороссов), но и к провозглашению его возможно большей абсолютной древности и относительного старшинства его гегемонии над этими племенами в прошлом». Напутствовал он этот труд и девизом: «Познайте истину, и истина освободит вы», позаимствованным у «кирилло-мефодиевцев», и этим предупредил читателя, что «автор принадлежит к продолжателям-за- щитникам южнорусской федералистической идеи». «Краеугольным камнем истории господина Грушевского является, — по словам того же Щеголева, — тезис, будто Киевское государство (княжеский период), его законы, быт и культура были созданием не русской, а украинской национальности».
В 1899 году Грушевский принялся за организациею в Галичине новой политической партии, названной «национально-демократической». В программу этой партии входили (смотри сочинение С.Н. Щеголева, с. 123): борьба с поляками в Галиции за равноправие, полный непримирительный разрыв с русофилами и, наконец, унаследование заповеди игравшего важную роль в украинофильском движении профессора истории и политика, публициста, социалиста-федералиста Драгоманова о содействии федеративным и автономическим стремлением в Южной России. «Нашим идеалом, — излагал так Грушевский организационную программу, — должна быть независимая Русь-Украина, в которой бы все части нашей нации соединились в одну современную культурную державу; мы, поэтому, будем среди российских украинцев поддерживать такие стремления, которые ведут к преобразованию Российской державы из Самодержавной и централистической в державу конституционно-федералистическую, основанную на автономии народностей». «Лозунгом господина Грушевского явилось литературное, культурное и политическое возрождение того гипотетического украинского народа, который еще с IV века управлялся, будто бы, своими украинскими князьями; Польша и Россия, с его точки зрения, были в равной мере узурпаторами украинской государственности и поработителями украинцев... Радикальный (драгомановский) фермент облегчил проникновение в новую партию идеи политической независимости Соборной Украйны».
Наконец, по словам того же Щеголева, профессор Грушевский стоит во главе двух украинских научных обществ в Киеве и Львове, издает Киево-Львовский вестник, участвует с января 1912 года в московском журнале «Украинская жизнь», вдохновляет крупнейшие «книгарни» (библиотеки) в Киеве и Харькове и вообще является «настоящим кормчим украинского, правильнее соборно-украинского движения в России», «современным украинских дел мастером», «ересиархом современного украинского движения».
113
8 Заказ 1602


Политическая платформа М.С. Грушевского,
выдвинутая им в своем сочинении «Освобождение
России и украинский вопрос» и в других своих
литературных произведениях
Сам профессор М.Грушевский в написанной им и изданной в 1907 году в Петрограде книге под заглавием «Освобождение России и украинский вопрос» пропагандирует (129-я статья Уголовного уложения) свою политическую платформу демократично-радикального содержания в следующих словах.
«Верные заветам украинского освободительного движения, выдвинувшего федеративный принцип как основание будущего устроения отношений политических и национальных и неизменно проводившего его, начиная с так называемого Кирилло-Мефодиевского братства, мы признаем федеративные формы наиболее совершенным способом сочетания государственного союза с интересами свободного и нестесненного развития национальной жизни, но в настоящем настаиваем на осуществлении принципа национально-территориальной автономии как одного из оснований нового государственного устройства. Сообразно этому территория с преобладающим украинским населением должна быть выделена из нынешних административных подразделений и наряду с преобразованием органов местного самоуправления на широких демократических началах должна получить общие органы областного законодательства и самоуправления, руководимые народным представительством в виде украинского сейма, избираемого всеобщим, равным, прямым и тайным голосованием. Так как установление границ, возможно точно совпадающих с национальным составом населения, должно потребовать некоторого времени, то общеимперский закон, реформирующий организацию местного самоуправления, чтобы не тормозить деталями решение этого вопроса, может ограничиться принципиальным постановлением об изменении границ существующих административных подразделений сообразно этнографическому составу населения (а внутри этнографической территории сообразно экономическим условиям и удобствам сообщения) и срока, когда должно войти в силу новое административное деление.
Организация областного украинского сейма и связанных с ним органов управления и контроля с широкими полномочиями в местном законодательстве, в распоряжении местными финансами и областным земельным фондом, в местном управлении, в организации просвещения и духовных дел, общественной безопасности и средств экономического развития, — по аналогии других наиболее крупных автономных организаций России, должна последовать одновременно с ними, и по аналогии с ними должны быть определены пределы полномочий областного сейма и его органов, с одной стороны, и центрального парламента и общеимперских министерств — с другой. Предоставив центральным органам нормирование общих оснований государственного и общественного строя, распоряжение средствами, необходимыми для содержания органов центрального и общеимперского провинциального управления (а также и в тех отраслях, которые в интересах государственного союза и лучшей своей организации останутся в ведении общеимперских министерств), равно как и управление в этих сферах, — общеимперская конституция должна оставить органам местным широкую область устройства и нормирования местных отношений, с правом законодательной и всякой
114


иной инициативы по отношению к органам центральным, должна обеспечить такой порядок, при котором экономические средства края, за исключением справедливого участия в общегосударственных издержках, обращались бы на удовлетворение потребностей местной культурной и экономической жизни, и освободить течение и развитие местной жизни от давления централизма.
Специальными законами должна быть устранена всякая централизация и в области церковного управления, а также искусственная перетасовка этнографических элементов в армии, и созданы такие условия, чтобы отбывание военной службы происходило как можно ближе к родине или постоянному местопребыванию солдат, а не в далеких краях, в совершенно чуждых климатических и бытовых условиях.
Особыми общеимперскими законами должны быть установлены права, которыми пользуются языки и наречия не государственные в учреждениях, находящихся в ведении общеимперских министерств, а также обеспечены права национальностей, находящихся на известной территории в меньшинстве, по отношению к учреждениям общим и местным, и указаны нормы, гарантирующие им возможность не стесняемого существования и осуществления своих национальных и культурных вопросов. В первую очередь в разрешении этого вопроса должно быть поставлено введение народных языков, в том числе и украинского среди украинского населения, в народную школу как языка преподавания, а в школу среднюю и высшую — украинских дисциплин как предметов преподавания. Также принятие мер к тому, чтобы не было недостатка в учителях народных школ, которые могли бы вести преподавание на украинском языке, а в различных учреждениях украинской территории — в чиновниках, владеющих этим языком для сношения на нем с местным населением. Далее — признание всех прав украинского языка, с сохранением за русским значения языка общегосударственного, и скорейшее проведение его, по мере устранения чисто технических трудностей, в практику органов местного управления и всякого' рода учреждений, остающихся в ведении органов центрального правительства. Наконец, устранение всяких ограничений, стесняющих пользование своим родным языком во всех сферах культурной и общественной жизни.
Высказывая эти наши требования, мы питаем твердую уверенность, что скорейшее осуществление их дает украинским областям России возможность восстановить правильное развитие своей жизни, подавленное централистическою политикою старого режима, и подняться из культурного, общественного и экономического упадка, к которому они были приведены системою преследований национальной и общественной жизни и всех проявлений их национальных особенностей. В старом порядке украинские земли служили крупным источником государственного бюджета, а сами были обречены на полное захудание, не получая взамен самых элементарных средств к подъему экономического благосостояния населения, охранению народного здравия, распространению просвещения и культурному подъему населения. Наш народ, организовавший некогда из своих убогих средств систему школ и покрывший свою территорию их сетью — уничтоженной, но не замененной ничем лучшим во время бюрократического режима, был лишен школы в продолжение более чем целого столетия, и в результате этот народ, послуживший некогда проводником культуры и просвещения для государственной народности, бесконечно отстал затем от нее, благодаря по- 8*


печениям того же режима, осудившего его на беспросветную тьму. Население, поражавшее своим общественным и гражданским развитием, культурностью, богатыми задатками в различных областях творчества, приведено было в состояние полного застоя, ослабления всяких общественных и культурных инстинктов. Обеспечение в новом строе России нестесненного экономического и культурного движения, всестороннего национального развития при широкой автономии и самоуправлении в духе полной демократизации даст Украйне возможность выйти из этого тяжелого состояния. Изгладив горькие воспоминания о бедствиях, причиненных старою системою, оно свяжет украинский народ и украинские земли в крепкий союз с другими народностями и областями России и послужит залогом прочности союза, невозможной без удовлетворения стремления народностей и областей к свободному и успешному развитию своей местной жизни.
В интересах всего этого союза и его составных частей, в интересах успешного разрешения великих задач, поставленных освободительным движением России, и дружной работы ее областей и народов над их осуществлением, эта национальная областная программа, которую мы поставили здесь, как постулат украинства в неразрывной связи с перестройкой всей России на началах национальной равноправности и областной автономии, должна быть осуществлена — безотлагательно».
Останавливаясь на существе содержания этого собственного произведения профессора Грушевского, выявляющего с очевидной ясностью его политическое мировоззрение, и сопоставляя содержание этого сочинения с текстом 129-й статьи Уголовного уложения, надлежит признать, что это произведение законопреступно, так как заключает в себе возбуждение к государственному перевороту — безотлагательной замене установленного в России Основными законами образа правления государственной федерацией народов России с широкой национальной автономией областей, с учреждением областных сеймов, центрального парламента и общеимперских министерств.
В 1910 году профессор Грушевский в сборнике своих статей под заглавием «Формы национального движения в современных государствах» разъясняет, что прогрессивная украинская платформа признает национально-территориальную автономию и федеративный строй государства: она настаивает на необходимости переустройства государства на принципах такой автономии, с проведением признаков централизации в глубину этих автономных организаций.
В 1911 году Грушевский выступил с новой декларацией об укра- инстве как о политической силе, которая грозила ослабить национальную мощь государственной великорусской народности и даже — самого государства; при этом Грушевский констатировал, что неблагосклонность к украинству глубоко залегла во всякие кружки славянофилов, славистов и славяноведов. Вместе с тем, отвечая славянскому ученому миру гордым презрением, Грушевский призывал земляков «вырвать украинскую культуру из славянского мракобесия, из славянских объятий, которые стремятся задушить украинскую жизнь».
Наконец, по сообщению киевского генерал-губернатора, профессор Грушевский является лидером и вдохновителем украинской национально-демократической партии, то есть той партии, которая — как выше указано — в отличие от русских кадетов домогается федерации народов России и широкой автономии Украины. По приезде в Киев
116


28 ноября 1914 года профессор Грушевский был арестован и обыскан. При обыске у него были обнаружены металлический знак Радикальной украинской партии и фотографические карточки некоторых членов революционной организации — Союза освобождения Украйны, возникшей, как упомянуто выше, в 1912 году, существующей ныне в Австрии и домогающейся поражения России в настоящей войне.
Арест Грушевского и сведения о его деятельности
с 1904 по 1914 год. Отношение украинцев к Грушевскому
и к украинскому движению, как делу своего
освобождения от «московитизма» (письма)
Арест Грушевского последовал при таких обстоятельствах. В мае 1914 года киевский отдел Союза русского народа возбудил перед господином министром внутренних дел ходатайство о воспрещении въезда в Россию профессору Львовского университета Михаилу Грушевскому и другим австрийским ученым, агитирующим в пользу «украинской самостийности». Вследствие этого Департамент полиции просил киевского генерал-губернатора генерал-адъютанта Трепова3 установить негласное наблюдение за деятельностью Грушевского при посещении им Киева, в результате чего генерал-губернатором Треповым и было сделано распоряжение об аресте и высылке из Киева профессора Грушевского в порядке Положения о государственной охране.
Ныне Грушевский находится под гласным надзором полиции в Казани.
Наведенными в делах Департамента полиции справками устанавливаются относительно Грушевского следующие сведения за период времени с 1904 по 1914 год.
В 1904 году австрийское Министерство народного просвещения выдало субсидию в 400 рублей существующему в Кракове Обществу насаждения малороссийской словесности, искусства и культуры в целях украинофильской революционной пропаганды, которая стала делать успехи тогда, когда в качестве лектора явились бывший доцент Киевского университета, профессор Львовского университета Михаил Грушевский и украинский писатель Иван Франко4.
В 1907 году профессор Грушевский принимал участие в издававшейся в Киеве газете «Рада» и состоял издателем местного журнала «Литературно-науковый вістник». Газета «Рада» отличалась вредным направлением, вследствие чего Грушевскому было сделано предупреждение, а засим издание этой газеты было приостановлено.
В 1908 году из-за границы поступили сведения, что Грушевский нередко приезжал во Львов, откуда при возвращении в Россию привозил с собою значительное количество произведений нелегальной литературы.
В 1909 году было получено сообщение, что во Львове состоялось собрание членов Галицийской украинской партии, на коем, согласно предложению профессора Грушевского, было решено организовать повсеместно в Галиции празднества в честь гетмана Мазепы и издать ряд брошюр, разъясняющих значение выступления Мазепы в защиту угнетенных русским правительством казаков.
В 1910 году из Киева было донесено подлежащей властью, что Грушевский, приезжая в Киев, постоянно бывает у австрийского консула, с которым по несколько часов остается в его кабинете.
117


В 1911 году в сведениях из Харькова Грушевский называется видным деятелем «Украинской громады».
В 1913 году было донесено, что 5 июня 1913 года профессор Грушевский (46 лет, православный), проживавший в Киеве в своем доме, выбыл в город Львов, откуда вернулся через некоторое время в Киев, где прожил до 24 апреля 1914 года, когда вновь выбыл за границу.
Характерно показательным для определения степени значения профессора Грушевского для украинства служит ниже описываемый следующий факт.
В 1911 и 1912 годах в издаваемом в Москве журнале «Русская мысль» его редактором, известным публицистом П.В. Струве, были помещены статьи, посвященные украинскому вопросу. В этих статьях русский прогрессист господин Струве доказывает, что украинская культура в России не принадлежит к числу фактов необходимых либо полезных, и обращается к русскому прогрессивному общественному мнению с призывом «энергично, без всяких двусмысленностей и поблажек вступить в идейную борьбу с украинством, как с тенденцией ослабить и даже упразднить великое приобретение нашей истории — общерусскую историю». Публицист этот украинский партикуляризм объясняет интеллигентной политической или иной тенденцией, скрывающей от зрения такой самый внушительный и непререкаемый объективный факт, как существование русской нации и русской культуры, именно русской, а не велико-, мало-, белорусской. «Русская наука и русское искусство, — говорит он, — огромные культурные силы, и эта культура есть внутренновластный факт самой реальной жизни всех частей Империи (кроме Царства Польского и Финляндии)».
Спустя два года после опубликования этих статей, после состоявшегося 28 ноября 1914 года в порядке исключительных мер охранения государственной безопасности ареста профессора Грушевского, из города Вильны 19 декабря 1914 года было отправлено в Москву редактору журнала «Русская мысль» П.В. Струве письмо за подписью «Мазепин- цы» с угрозами террористического характера дословно следующего содержания.
«Можем смело поздравить вас с успехом агитации против ненавистных вам “мазепинцев”. Русская жандармская полиция поняла вас и проводит вашу программу в жизнь'. Плоды вашей агитации чувствует и наша семья, потерявшая к празднику мира и любви отца и брата, которые арестованы “либералами-националистами” из русской охранки. Ваши личные ходатайства у Джунковского увенчались также и арестом профессора Грушевского, о котором с таким злорадством повествует “Новое время”. Дальше идти в своей эволюции вам, кажется, уже некуда. Удивляемся только вашему бесстыдству и невообразимому цинизму по отношению к братской все же народности. Но не можем не выразить вам и своей благодарности. В своем ослеплении вы указываете нам ту дорогу, по которой мы должны пойти. Ослабленное и глубоко деморализованное сифилитическое великорусское племя никогда не проникнется вашими идеями, для проведения в жизнь которых нужны сила, свежесть и энтузиазм возрождающейся народности. Мы, обретающие в борьбе свое право, право сильных духом и телом, не боимся убивающих тело, душу же не могущих убить. Наш народ в массе сознал свой интерес, свою выгоду и борется за них, вернее, готовится к внезапной решительной кровавой борьбе. Вся эта невидная
118


мелкая работа, которая так лихорадочно велась на Украйне, была подготовкой к решительному шагу. Шла эта работа в невидимом русле широко и открыто, но не ясно для угнетателей-чужаков. Проповедей мы не читали, программ не создавали, дискуссий избегали. Консолидация сил в решительный момент, сознание своей выгоды и полное уничтожение русского гнета — вот все те простые идеи, которое руководили нами. Гнет охранки, нововременская, погодинская и ваша агитация была и есть нам на руку, так как ясно дает понять колеблющимся ту истину, что с великорусами (точнее, московитами) никакое соглашение невозможно. Слащавые писания Милюкова и присных без конкретной программы для нас не опасны, так как наивность этих писаний слишком очевидна. Россия ведь прогрессивной стать не может, она идет к упадку, гниет и разлагается. Все эти черви: Рейнботы, Суворины, Рен- ненкампфы, Струве, Эссены и т.д. — только ускоряют исторический процесс. Мы знаем, что Россия неминуемо должна быть уничтожена или низведена на степень третьестепенной державы. Гегемония в Восточной Европе должна перейти к нам, к украинскому племени, объединенному и вооруженному условием, необходимым для этой великой задачи, — собственной державой. Преследуя эту цель, мы приветствуем все, что отдаляет наших врагов московитов от прогресса и европейской культуры. Прежде же всего нас радует отсутствие сознания своих интересов в широкой великорусской массе, ибо сознание государственности не есть еще сознание национальное. А не имея этого рычага исторического прогресса в своих руках, “господствующая народность” явно идет к гибели. Ваше подчас наивное доктринерство и продажные писания “Нового времени” — ведь это отвратительный суррогат и только. Мы же, не гоняясь за блестящей формулой, делаем свое дело исторической важности, дело, результаты которого почувствуете и вы на своей шкуре. Час расплаты близок. А за наше семейное горе и за Грушевского рассчитаемся с вами на днях. Мышьяк — сами убедитесь — действует верно и даст время для размышлений. Но и другим передай^ те, что национально-политическая гегемония в Западной Европе будет у пруссаков, в Восточной Европе — у украинцев, вне Европы — у англичан. Эти три великих племени призваны историей совершить великое дело обновления человечества. Не забывайте, что у нас жива традиция (далее следует неразборчивое слово, очевидно, указание века), когда мы, украинцы, владели всей Восточной Европой, когда перед нами дрожала Византия. Мы идем, проснувшись от сна, смелые и убежденные в необходимости решить задачу жизни и смерти. Шире же дорогу: “Inter arma silent Musae” (“Среди оружия молчат музы”. — Ред.). Не культурой поэтому мы будем бороться с вами, а тем, что наиболее понятно для монгольского черепа московитов: “апельсинами” (очевидно, круглые метательные бомбы). Даем право вам и в печати обсудить наше письмо и если в силах, то оправдаться в своей неприкосновенности к аресту Грушевского, даем вам неделю срока. Объяснение надеемся увидеть в газете “Речь”, ’’День” или “Биржевка”.
Без всякого почтения — мазепинцы».
Содержание приведенного письма, дышащего ненавистью украинцев к великороссам и указывающего на известную интеллигентность авторов его, лишь подтверждает утверждение исследователя украинства Щеголева, который говорит, что проповедь ненависти к России является главным рычагом, при помощи которого украинская партия «рассчиты-
119


вает сплотить свои силы и развить достодолжную энергию». Далее тот же Щеголев пишет: «Может ли украинство претендовать с полным правом на титул движения демократического, мы сомневаемся. Демократическим движением мы вправе называть всякое движение, исходящее из недр народных; но мы знаем, что украинство (по замыслу и разработке платформы, не говоря уже о программе) есть движение чисто интеллигентное (почти все его адепты — литераторы). Верно лишь одно, что партия идет со своей пропагандой в народ, но цели, ею преследуемые, не культурно-демократического свойства, а демагого-анархического, да и способы пропаганды рассчитаны лишь на разжигание всяких неуравновешенных сознанием государственности аппетитов... Демократизм (республиканский) не может являться для малороссов величиной традиционной. В историческое время, по словам профессора Грушевского, у их предков строй был скорее патриархально-аристократический. Республиканские тенденции Запорожья, рекламно раздуваемые украинской партией, мнимая величина... В XVII веке, по словам профессора Драгоманова, у наших украинских казаков государственный идеал был монархический».
В связи с вышеприведенным письмом мазепинцев на имя Струве для характеристики настроения украинцев надлежит также еще отметить, что в декабре 1914 года на имя редактора «Петроградского курьера» было получено из Ковны письмо за подписью «Украинец» в ответ на статью «Красная свитка».
В этом письме изложено следующее: «Напрасно вы надеетесь, что эта, по вашему выражению, “красная свитка” исчезнет, когда будет завершена историческая миссия России: освобождение и собирание родственных ей славянских земель. Наоборот, брожение среди нас, украинцев, с каждым днем все увеличивается и увеличивается. Мы все стремимся к осуществлению мечты нашего великого “дьяча Кобзаря” — к основанию самостоятельного государства. И каких бы трудов и лишений ни стоило это, каких бы громадных жертв ни потребовало — все равно мы его сбросим. Мы, украинцы, терпим до поры лишь до времени. Мы достигнем того, на что имеем полное право. Знайте же, что не для вас пролита кровь предков — украинцев. Эти хохлы покажут всем вам, что они не настолько дураки, как вы полагаете... Не стоит забывать, что большинство нашего народа различает разницу между словами “москаль” и “украинец”. Конечно, мы сознаем, что из наших есть много негодяев, которые из личной выгоды отреклись от Матери-Украйны и держатся за “москалеву кишеню”. Но мир ужаснется от страшной кары, которая постигнет их. О, верьте, скоро вы скажете и увидите, что настали времена “гайдамачини”. Вы более внимательно присмотритесь — Украйна дышит полной грудью... Вы слишком уверены, что ваши железные тиски сделают свое дело. Вы, привыкшие раболепствовать перед палачами, получившими от вас же силу, для вашего же устрашения, вы, любящие на чужих плесах “панувати”... вы, гнущие головы перед магнатами — все вы не забывайте, что Украйна начала дышать... Смотрите, она просыпается. Поднимается Украйна за счастье, за волю».
Наконец, в том же направлении общей характеристики «украинского дела» обращает на себя внимание письмо студента Варшавского университета, сына священника села Нестеровец Подольской губернии Г.Б. к бывшему студенту того же университета И.И. Письмо это датировано 5 января 1915 года и было прислано в Казань из села Нестеро-
120


вец. В письме этом автор пишет: «До нашего губернского Каменец- Подольска с нового года начала функционировать новая железная дорога... Мое село около станции... и я езжу в Каменец... то за украинскими книжками, то к товарищам... Никак не могу оставить украинского дела. Чем больше присматриваешься, тем дальше видишь, что Россия как несвободная страна воли дать другим не может... Грушевского арестовали недавно... Меня удивляет, что Вы... “Украинской жизни” не получаете. Теперь это единственный журнал, который освещает нашу жизнь потому, что в Москве нет военной цензуры. В Киеве военная цензура погубила все украинские газеты... На страницах русской прессы об украинских надеждах упоминается часто, особенно со времени вступления русских войск в Галичину. Известно, что Струве выступил снова против нас, а Милюков, Гредескул, Киробко, Кашкаров и другие полемизируют на страницах “Речи”, “Биржевых ведомостей”, а Ефремов в журналах. Я прочел одну последнюю книжку “Украинской жизни” и то многое узнал... Если хотите... серьезно ознакомиться с положением украинских дел, то нужно... приобретать фундаментальные труды об Украйне, потому что теперь складываются новые песни, в которых говорится про будущее Украйны, что наша деятельность должна быть полной и усиленной, чтобы она выдвигала и спаивала нас. Вы нашли уже возможность заложить фундамент, дай Бог вам успеха... Я грустил о плохой постановке нашего дела... Но я никогда не думал, что из нашей работы ничего не выйдет».
В заключение отдела характеристики профессора Грушевского в связи с украинским движением надлежит еще отметить, что при произведенном 28 ноября 1914 года в городе Киеве обыске у него были найдены фотографические карточки нижепоименованных пятнадцати лиц, являющихся видными деятелями означенного движения^ Михаила Емельянова Гаврилко, Владимира Дорошенко, Николая Зализняка, Феофила Меленя, Владимира Старосольского (Старосельского), Владимира Шухевича, Николая Шухевича, Рудгана (Мырный), Порфи- рия Буняка, Ивана Николаева Джиджоры, Андрея Ильина Жука, Владимира Кириллова Винниченко5, Дмитрия ИвановичаДонцова, Владимира Петровича Левинского и Льва Ганкевича.
Защита Грушевского со стороны
некоторых представителей науки
Кроме того, следует упомянуть о том, что в конце 1915 года члены Государственного совета от императорской Академии наук и императорских университетов Д.Гримм6, В.Вернадский, М.Ковалевский7, И.Озеров8, А.Васильев и С.Ольденбург обратились к господину министру внутренних дел с письмами, в котором просили о разрешении дворянину Киевской губернии профессору М.С. Грушевскому, 48 лет, находящемуся в городе Казани, поселиться в Москве, каковая мера, по их мнению, имела бы большое моральное значение: нахождение в Москве подбодрит Грушевского на дальнейший труд и поможет ему оправиться от того нравственного настроения, которое он испытал во время своего ареста и состояния под гласным надзором в Симбирске и Казани, куда он высылался. Авторы письма доказывают, что удовлетворение их ходатайства может оказать благоприятное влияние на успокоение тех кругов мало- русского населения, которые захвачены национально-просветительским движением, имеющим Грушевского в числе видных деятелей; что в
121


этом движении надо различать два течения: австрофильское и культурно-областное, по существу, не преследующее политических целей; что Грушевский уже несколько лет тому назад отмежевался от австрофи- лов и перенес свою научную деятельность из Львова в Киев; что перед началом войны в статье, появившейся в VI книжке «Литературно- наукового вестника», Грушевский определенно подчеркнул отсутствие в руководящих украинских кругах России всякого тяготения в сторону Австрии, предостерегая галицких малорусов от манифестации австрийского патриотизма и заявляя, что австрийские стремления не могут найти опору в российской Украйне; что русские государственные интересы настоятельно требуют, чтобы сепаратистическим стремлениям, покровительствуемым Австрией и Германией, было противопоставлено течение малорусской общественности, которое разрешение духовных и культурных потребностей Малороссии ищет в тесном единении с русским обществом под сенью русской государственности.
Однако оценка существа приведенной в пользу Грушевского защиты помянутых ученых с точки зрения совокупности всех вышеизложенных данных, характеризующих его как создателя и интеллектуального предводителя украинской партии, исповедующей в своей политической программе социальный радикализм, вынуждает признать, что означенная защита Грушевского является преувеличенно благожелательной и, возможно, до известной степени подсказанной тем особым личным доверием, которое сумел внушить названным ученым по отношению к себе ходатайствовавший перед ними об облегчении своей участи профессор Грушевский, успевший, очевидно, за время службы своей в австрийском университете достаточно изучить и приемы австрийской дипломатии, нередко конкурирующей с понятием австрийской хитрости. Если даже оставить в стороне отношение его к австрофилам, то все же нет решительно никаких достаточных оснований утверждать, что профессор Грушевский изменил своему революционному политическому идеалу, сводящемуся к требованиям беззамедлительного введения в России федеративного государственного строя с центральным парламентом, автономией областей и областными сеймами; под словами же «сень русской государственности» гибкий ум профессора Грушевского может разуметь и ныне существующую в России созданную историческими фактами государственность, и ту, которую он, профессор, проповедует.
122
Союз освобождения Украйны
Обращаясь далее к группировке сведений, касающихся деятельности революционных украинских учреждений за время войны, необходимо прежде всего констатировать, что с открытием военных действий в Австрии (в Вене) возникла революционная организация под названием Союз освобождения Украйны, о котором было уже упомянуто выше в историческом очерке украинского движения.
25 августа 1914 года этот союз выпустил печатное воззвание, обращенное «К общественному мнению Европы» и подписанное Д.Донцовым, В.Дорошенко, М.Меленовским, А.Скоропись-Иолтуховским, Н.Зализняком и А.Жуком.
Воззвание это дословно следующего содержания.
«Беспримерно вызывающая политика России привела весь мир к катастрофе, подобной которой история еще не знала. Мы, украинцы,


сыновья великого, разделенного между Австрией и Россией народа, неслыханным образом угнетаемого царизмом, сознаем, о чем идет дело в этой войне. Конечно, не о гегемонии “германизма” или “славянства” — война ведется между культурой и варварством. Война ведется, чтобы сломить окончательно идею “панмосковитизма”, который нанес неисчислимый вред всей Европе и угрожал ее благосостоянию и культуре. Из этой идеи, известной под фальшивым именем “панславизма”, Россия сделала орудие своих агрессивных планов, пользуясь политической слепотой славянских народов. Эта идея уже уничтожила Украйну как независимое государство, свалила Польшу, ослабила Турцию и закинула свои сети в течение последних лет даже в Австро-Венгрию. Воротами для вступления победоносного панмосковитизма в Австро-Венгрию с целью разгрома ее должна была служить Галиция. Наш разделенный между двумя государствами народ должен был служить России для того, чтобы царизм мог овладеть проливами и городом Константинополем, куда по рецепту русской дипломатии путь идет через Вену. С этой целью Россия уже годами вела подпольную работу среди нашего народа в Галиции. Расчет был ясен: если наш народ, так грубо порабощенный в России, станет в Галиции на сторону России, задача водружения царских знамен на Карпатах будет чрезвычайно облегчена. Если же, напротив, 30 миллионов украинцев в России под влиянием своих галицийских братьев придут к правильному суждению о своих национальных и политических интересах, тогда рушатся все планы расширения России. Без отделения украинских провинций России даже самый ужасный разгром этого государства в настоящую войну будет только слабым ударом, от которого Царизм оправится через несколько лет, чтобы продолжить свою старую роль нарушителя европейского мира. Только свободная, тяготеющая к правительственному союзу Украйна могла бы своей обширной территорией, простирающейся от Карпат до Дона и Черного моря, составить для Европы защиту от России, стену, которая навсегда остановила бы расширение царизма и освободила бы славянский мир от вредного влияния панмосковитизма. В полном сознании своей исторической миссии защищать свою древнюю культуру от азиатского варварства московитов Украйна всегда была открытым врагом России, и в своих освободительных стремлениях она всегда искала помощи у Запада, особенно у немцев. Гетман Богдан Хмельницкий, Дорошенко и Орлик обращались к немцам, Мазепа к Швеции. Даже во времена Екатерины II украинское дворянство искало при прусском дворе защиты против московского деспотизма. Демократизации, происходившие в прошлом году в Киеве во время юбилея Шевченко, когда раздавались крики: “Да здравствует Австрия!”, “Долой Россию!” — доказывают, что украинская политическая мысль снова идет по пути старинных исторических традиций. Мы, украинцы России, соединившиеся в Союз освобождения Ук- райны, употребим все силы для окончательного расчета с Россией. В это тяжелое по своим прследствиям время, когда наша нация по обе стороны границы готовится к последней борьбе с исконным врагом, мы обращаемся с этим воззванием ко всему цивилизованному миру. Пусть он поддержит наше правое дело. Мы взываем к нему в твердом убеждении, что украинское дело есть также дело европейской демократии. Никогда Европа не достигнет покоя, никогда она не освободится от угрозы нашествия царизма, никогда не будет покойна за свою культуру, пока в обширных путях Украйны не создастся оплот против России. Вели-
123


кие жертвы, принесенные нашим народом в его многовековой борьбе с Россией, дают нам нравственное право требовать внимания и участия со стороны цивилизованного мира к нашему делу, то есть независимости Украйны. Чтобы полное значение нашего дела не осталось неизвестным Европе в то время, как судьба ее народов решается на полях, обагренных кровью тысяч украинцев, мы обращаемся с этим воззванием к общественному мнению всех наций, политические интересы которых совпадают в эту минуту с интересами свободы и цивилизации».
В содержании изложенного воззвания, разъясняющего политическую платформу Союза освобождения Украйны, заключаются подтверждения касающихся этой организации приведенных выше, в историческом очерке украинского движения, данных, согласно коим «политическим постулатом союза» является державная независимость Украйны, и реализацию своих национальных стремлений союз связывает «с разгромом России на войне, развивая в этом направлении соответственную деятельность».
В Центральный комитет этого союза, находящийся в Вене, вошли следующие лица: Д.Донцов, В.Дорошенко, М.Меленевский, А.Скоропись- Иолтуховский, И.Зализняк, А.Жук.
Воззвания этого комитета печатаются в Вене на немецком и мало- российском языках и распространяются среди украинцев России и Австрии, а также посылаются в другие государства в целях вербовки среди них пропагандистов и для отправки засим их на работу в Россию.
Из числа лиц последней категории известны социалистка-революционерка Мария Адольфова Фин, прибывшая в сентябре 1914 года из-за границы в Киев, и бежавшая ссыльно-поселенка, разыскиваемая циркуляром Департамента полиции Ольга Михайлова Скоропись-Макарова, имевшая намерение также прибыть для той же работы в Россию.
Из числа лиц, имеющих связи с помянутыми украинцами, известны член заграничного комитета «Спилки» Петр Бендзя, Федорчук, являющийся ярым сепаратистом и пропагандистом за оставление Галиции под властью Австро-Венгрии, и Коваленко. Петр Бендзя, 32 лет, имеет большие связи с украинцами за границей, родом он из Черниговской губернии (местечко Дроздовицы), бежал с военной службы за границу в 1907-1908 году, прежде служил конторщиком на железной дороге, а за границей сделался портным; он член Российской социал-демократической рабочей партии, с 1908 года проживал в Цюрихе, некоторое время состоял секретарем заграничной агентуры украинской социал- демократической организации «Спилка».
В конце того же августа 1914 года, одновременно с выпуском в свет вышеуказанного.воззвания «К общественному мнению Европы» в № 1292 от 29 августа 1914 года газеты «Утро», издающейся в Софии в Болгарии, было помещено обращенное специально «К болгарскому народу» воззвание Союза освобождения Украйны, подписанное Д.Донцо- вым, В.Дорошенко, М.Меленевским, Н.Зализняком и А.Жуком.
Это воззвание дословно изложено в таких выражениях.
«Союз освобождения Украйны.
К болгарскому народу...
Украинцы и поляки близки по языку и судьбе. Не один раз эти славянские народы в настоящие тяжелые времена вспомнят минувшие годы великой борьбы болгар за освобождение братьев своих македонцев, но увы, они опять отторгнуты от славян. События после крушения
124


первого балканского союза и настоящая европейская война достаточно ясно показали плохую русскую политику. Болгария разорена этой политикой. Болгария первая испытала последствия ее славянской политики. Это чисто русская политика довела до кражи сербами Македонии. Ввиду этих обстоятельств и до изменения карты Европы и потери частью народов свободы болгарский народ не преминет принести жертвы всеми силами против панславистской лжи России. Ясно как день, что Россия под предлогом славянского единства и братства преследует завоевательные цели и стремится к подчинению всех славян под свое иго, дав им свою судьбу, которую разделят и все эти народности, имевшие несчастье подпасть под русское владычество. Тридцать миллионов русских украинцев, которые образуют один из наиболее крупных славянских народов, особенно горько испытали слабость этой русской политики. После завоевания свободы гетманом Богданом Хмельницким этот народ был принужден обстоятельствами заключить союз с Московским царством. Враги же поклялись уничтожить свободу украинского народа. На второй день после начала братских стремлений началось ограбление украинской свободы. Началась долгая терпеливая борьба, последствием чего явилось желание стать под другое иго, нежели радоваться русской свободе. Полтавская победа 1709 года — начало мощи России. С этого времени Россия стала Империей. Эта победа стала ударом не только для украинского народа, но и для русского, так как окончательное порабощение Украйны усилило русское владычество и дало ему возможность укрепиться и растоптать революционный подъем всех народов России в 1905-1906 годах. Русская Империя — истинный гроб для народов, неприятель для культуры, она была им прежде, является и теперь. Одна победа России в настоящей войне означает долголетнюю реакцию, это будет победа абсолютизма над демократией и европейской культурой. Много народов славянских продолжает еще стонать под русским игом. Нам, украинцам, и вам, болгарам, необходимо появиться на сцене. Наша историческая задача — сокрушить наглую ложь панславистов. Решается наша судьба, наше бытие или небытие. Россия не только сама разгромила болгарский народ в Македонии путем своей пропаганды в Сербии, но и хочет также присвоить часть украинского народа, который пользуется австро-венгерской конституцией. Этим Россия, как и ранее, хочет похоронить свободолюбивые стремления украинского народа. Путь ее от Галиции и Вены ведет к Константинополю и Дарданеллам. Такова идея русского правительства. Россия помогла Сербии против Болгарии для того, чтобы ослабить Австро- Венгрию, и на эту цель она выслала огромные суммы для русофильской агитации среди украинцев в Галиции. Опасность близка... Болгаре! В этом шествии против русского владычества мы с вами и народами Австро-Венгрии и Германии станем на одну сторону. Союз освобождения Украйны с затаенным духом следит за вашими приготовлениями к расплате (к сведению счетов) с Россией, ее безумными союзниками, и за стремлением вашим к союзу с Румынией и Турцией. Мы веруем, что недавно покрытая лаврами ваша армия еще не раз запишет свое имя и имя своего народа в светлые страницы истории. В этот момент украинский народ шлет не славянский, а общечеловеческий привет».
Вскоре засим наше военное ведомство получило сведения, что австро-венгерское правительство, получив неправильные сведения о будто
125


бы происходивших волнениях среди населения России, с открытием военных действий решило использовать это обстоятельство и поддержать эти волнения путем организации революционной агитации. Так как руководящим центром этой организации должен был быть Константинополь, то дело это взял в свои руки тамошний австро-венгерский посол маркиз Паллавичини, который в начале октября 1914 года обратился в австро-венгерское Министерство иностранных дел с ходатайством об отпуске денег на агитацию в России. Одновременно с этим Паллавичини просил означенное министерство командировать в Константинополь Бендзя, а в Софию другого агента.
Военному ведомству тогда же сделалось известным, что представитель вышеупомянутого Союза освобождения Украйны М.Меленевс- кий прибыл в Константинополь с австрийским паспортом и вошел в сношения с маркизом Паллавичини, который просил Меленевского немедленно передать союзу поручение доставить ему адреса разных украинцев.
Печатные повременные и другие издания Союза
освобождения Украйны и другие формы его деятельности
В сентябре 1914 года Союз освобождения Украйны начал в Вене выпускать в свет повременные печатные издания «Вестник Союза визволення Украйни» на малороссийском языке и «Украинские известия» на немецком языке. Редактором первого органа состоит Емельян Бачинский, редактором же второго органа сначала был Николай Троцкий, а затем эти обязанности принял на себя тот же Бачинский.
В передовой статье первого номера «Вестника Союза освобождения Украйны» доводится до сведения читателей, что национально-политической платформой союза является «державная» независимость Украйны, что формой правления независимой украинской державы будет конституционная монархия с демократическим внутренним политическим строем, однопалатною системою законодательства, гражданскими «языковыми» и религиозными свободами для всех национальностей и вероисповеданий, с самостоятельной украинской Церковью, и что будет немедленно проведена радикальная аграрная реформа в пользу крестьянства.
Практической своей задачей союз ставит:
1) организацию украинских народных сил для проведения в жизнь постулатов союза;
2) введение национальной общественногполитической организации в тех украинско-российских землях, кои будут завоеваны у России;
3) приготовление к созыву украинского национального конгресса;
4) выступление в защиту интересов украинского народа и его национально-державных домогательств перед правительствами воюющих держав и перед международными конференциями;
5) популяризацию украинского управления в Европе через издание публикаций, корреспонденций и прочего.
Заканчивается эта передовая статья такими словами: «Союз освобождения Украйны в своей деятельности состоит в контакте с австрийскими украинцами. Вера в окончательную победу австро-венгерской и немецкой армий и в разгром России, верят украинцы и в то, что на руинах Российской Империи — этой тюрьмы народов — встанет свободная независимая Украйна».
126


Первым воззванием, которое выпустил союз, была прокламация, озаглавленная «До украинского народа в России». В этой прокламации указывается, что вина за войну падает на Россию, что не следует бояться австрийских войск, ибо в состав их входят сотни тысяч галицких украинцев и украинские «Сичови стрильци» (добровольцы), что австрийское войско поможет выгнать из Украйны всех царских чиновников, «развалить ту проклятую тюрьму народов, которая зовется Царской Империей», почему Австрии бояться не следует.
Заканчивается воззвание такими словами: «Сбросим же раз навсегда с себя проклятое московское ярмо. Если не сбросим теперь, то никогда... Не скорее как будет развита Россия, поднимется вольная Украйна. Приходит час мести, отмстим же за все...»
В № 2 «Вестника освобождения Украйны» обращает на себя внимание «Манифест Головной украинской рады», выпущенный в свет во Львове еще в августе 1914 года приблизительно одновременно с воззванием союза «К общественному мнению Европы». Головная украинская рада — это существующая во Львове политическая организация галицких украинцев, объединившая в 1914 году все украинские партии (национал-демократов, радикалов и социал-демократов). Манифест этот подписан доктором Костем Левицким («голова»), Михайлой Павликом, Ми- хайлой Ганкевичем («заступники головы») и доктором Степаном Бараном — секретарем.
В «Манифесте», обращенном к украинскому народу, говорится, что украинский народ принадлежит к тем народам, на которых более всего отразится война и ее последствия, что «войны хочет Царь Российский, самодержавный властелин Империи, которая является историческим врагом Украйны», что царская Империя 300 лет ведет политику угнетения Украйны с целью сделать украинский народ частью русского, что победа России грозит украинскому народу Австрии лишь гнетом, что победа австро-венгерской монархии будет победой Украйны: «Пусть на развалинах Российской Царской Империи взойдет солнце вольной Украйны».
Далее, спустя некоторое время департаментом полиции были получены непосредственно из-за границы сведения о том, что Союз освобождения Украйны (сокращенно именуемый в Австрии Украинский союз) находится в тесной связи с правительством Австро-Венгрии и что руководители этого союза состоят на содержании австрийского правительства.
По тем же сведениям, более видными руководителями деятельности союза являются вышеуказанный Меленевский, видный член украинской социал-демократической партии «Спилки», имевший партийную кличку Басок, а также упомянутый выше Бендзя, который получает от австрийского правительства 700 крон в месяц.
Как явствует из тех же сведений, задачей Союза освобождения Украйны, помимо вышеописанных специальных его целей, было также объединение организаций всех угнетенных национальностей из России в один союз, который содействовал бы Австрии всеми возможными мерами в борьбе с Россией.
Агентам австро-венгерского правительства удалось привлечь к этому делу и известного польского социалистического публициста и революционера Кульчицкого, вождя так называемого второго «Пролетариата» и историко-революционизма.


Бендзя и Кульчицкий ездили в Швейцарию с целью склонить находившиеся там российские украинские революционные организации и еврейский «Бунд» к объединению с Союзом освобождения Ук- райны.
Но деятельность Союза освобождения Украйны шла и по другому направлению, Меленевский (Басок) в Константинополе сошелся с Пар- вусом, бывшим председателем 2-го Петроградского Совета рабочих депутатов. Парвус, игравший большую роль в польской социал-демократической рабочей партии в начале девятисотых годов, проживавший впоследствии в Германии и игравший также известную роль и в германской социал-демократии, переехал несколько лет тому назад в Константинополь, где он вращался в русской революционной колонии и откуда состоял корреспондентом русских газет и содействовал российским организациям моряков. По своему политическому воззрению Парвус являлся ярым сторонником младотурок, разделял их симпатии к Германии и старался всякими мерами противодействовать России, победу которой он считал синонимом усиления деспотизма, который повлияет на усиление реакции во Франции и Англии.
В результате сношений Парвуса с Меленевским (Баском) образовалась в Константинополе группа украинской социал-демократии, которая должна была: 1) «сообща с организациями» Союза освобождения Украйны «в Австрии провести агитацию против России среди малорусского населения в Австрии и России, образовать группы активного содействия Австрии, которая единственно гарантирует национальные права Украйны»; 2) «повести враждебную России агитацию и на Кавказе при содействии кавказских эмигрантов в Константинополе»; 3) «образовать легионы, которые должны идти с турецкими войсками против русских войск на Кавказе», причем эти легионы предполагалось составить из добровольцев — русин и кавказцев — и из русских пленных — уроженцев Кавказа и Украйны.
Независимо от агитации, направленной описанной группой на кавказцев через кавказских эмигрантов в Константинополе, Союз освобождения Украйны также обратился с воззванием и к самому турецкому народу. В воззвании этом, напечатанном в № 2 «Вестника освобождения Украйны», турки приглашаются к войне с Россией, которая угрожает целости Оттоманской империи, причем политика России называется царством разбоя и насилия, уничтожить которое составляет великую задачу культуры и прогресса.
Тот же Союз освобождения Украйны обратился с воззванием и к русскому народу. В этом воззвании говорится, что одноплеменники румын, живущие в Бессарабии, стонут в одном ярме с Украйной от российского деспотизма, что нашептывания московских сирен не могут изменить убеждения румын, что благо Румынии только в союзе с врагами России. «Лишь разгром России, — излагается далее в том же воззвании, — и оттеснение ее до ее этнографических границ прежнего Московского царства положит раз навсегда конец российскому империализму и обеспечит соседей от нападения русских. Оязанность обеспечивания своих границ и освобождение Бессарабии от русского владычества побуждает Румынию соединить свой интерес с интересами Австро- Венгрии и Германии».
В связи с деятельностью украинцев в Константинополе надлежит еще отметить, что, по сведениям живущего в Константинополе предста-
128


вителя русской дипломатии, с объявлением войны России австро-германская дипломатия, возлагавшая большие надежды на внутренние беспорядки в России, долженствовавшие облегчить задачу действий направленных против России полчищ, с особым старанием занималась во второй половине 1914 года вопросом о создании украинского государства. При содействии австрийского посольства в Константинополе украинцам Цехельскому и Барану было разрешено поместить в газетах сведения о том, что в стародавние времена украинское государство простиралось от Карпат и до Волги, занимало широкую полосу на юге России, захватывая даже губернии Воронежскую и Курскую и гранича на юго-востоке с отрогами Северного Кавказа, что эта Украйна, некогда самостоятельное государство долго томилось под русским игом и что теперь, в дни мировых событий, она почувствовала в себе новые силы и требует национальной обособленности и свободы, за которую готова бороться вместе с Австрией, Германией и Турцией против общего врага — России.
Затем названные агитаторы в сопровождении турецкого генерала прибыли в Измиду, где среди русских военнопленных распространили брошюры революционного содержания; кроме того, из русских пленных украинцев составили особую группу, сообщив им, что они не русские, а украинские граждане, почему и будут пользоваться в плену преимуществами.
Одновременно с упомянутыми агитаторами прибыл в Константинополь — по сведениям того же русского дипломата — вышеупомянутый Меленевский, который устроил из проживавших в Константинополе русских собрание, на коем изложил программу деятельности Союза освобождения Украйны и говорил о необходимости превращения Ук- райны в новую конституционную монархию с одним из германских принцев во главе. Меленевский издал и распространил среди русских военнопленных в Константинополе несколько прокламаций; в одной из них, обращенной к «солдатам русской армии», датированной 14 ноября 1914 года и подписанной «Союз освобождения Украйны», русские солдаты призываются стрелять не в немцев и турок, а в свое начальство, сдаваться в плен, встречать турецкие войска как своих освободителей. Заканчивается это воззвание такими словами: «Да здравствует крестьянская и рабочая революция против угнетателей народа... Пускай на место царско-каторжной России станут свободные и самоуправляющиеся русский, украинский, грузинский и другие народы».
Вышеназванный сотрудник Меленевского Парвус во второй половине 19.14 года издал в Константинополе от имени украинской социал- демократии на малорусском языке и выпустил в свет свою брошюру под заглавием: «На оборону демократии против царизма». В этой брошюре Парвус доказывает, что необходимо в настоящей войне разгромить царскую Россию и что последствием этого разгрома будет революция, которая окончательно сметет пагубную для края политическую систему. Брошюра Парвуса была распространена и в России.
Кроме перечисленных выше изданий, обращают на себя внимание выпущенные в 1914 году в свет Союзом освобождения Украйны и отпечатанные в Софии на болгарском языке сочинения под заглавием «Обзор украинской истории» и «Не освобождение, а угнетение народа». Первое сочинение принадлежит Михаилу Хрущевскому, профессору истории первоначально Киевского, а затем Львовского университета; вто-
129


рое же — доктору Лонгину Цехельскому, украинскому депутату в австрийском рейхсрате.
Профессор Хрущевский в своем сочинении тенденциозно игнорирует постановление Перяславской рады, выразившееся в знаменитом завете истории: «Волим под Царя Московского православного», подчеркивая, что Богдан Хмельницкий отдал Украйну под владычество русского Царя, называет гетмана Мазепу «добрым водителем», отмечая при этом, что «Мазепа, соединив свои казацкие полки с шведской армией, повел Украйну против русского царя», и доказывает, что украинцам в Галиции свободнее живется, чем в России, что в период времени с 1900 по 1905 год украинская национальность возродилась и в Российской Империи и что украинское движение в России ныне растет все более и более и дает положительные результаты.
Лонгин Цехельский в своем вышеназванном сочинении излагает, что Украйна и украинцы — яблоко раздора между Россией и Австрией; что растущие в России реакция и национализм ополчились в последнее время против Украйны главным образом потому, что в ней усматривают ахиллесову пяту России; что русские украинцы смотрят на австрийскую Галицию как на украинский Пьемонт, где, несмотря на борьбу с польскими стремлениями к господству над украинцами, все же существует для последних широкая конституционная свобода; что на Галицию смотрят как на украинский Пьемонт и сами русские, почему известный пропагандист в России граф Бобринский пишет, что Россия может быть покойна только тогда, когда на Карпатах будет развеваться русское знамя; что гетман Мазепа, — как говорит далее Цехельский, — был необыкновенно трезвый политик и энергичный администратор; что Запорожская Сечь была на Украйне военной республикой; что российский абсолютизм и царизм сковывают всякое народное движение; что после репрессий русского правительства в 40, 60 и 70-х годах XIX века русская Украйна впала в летаргический сон, так как сознательные украинцы эмигрировали в Женеву и Львов; что от этого сна русских украинцев разбудила лишь революционная волна 1900 годов, когда и выдвинут был лозунг автономии Украйны; что с этих пор «украинство» стало единым массовым политическим движением, которое русские националисты называют «мазепинством» и которое ускорило наступление войны России с Австрией.
Далее Цехельский доказывает, что галицийские украинцы стоят на стороне австро-германского союза, с большой готовностью пошли на войну с Россией и даже сорганизовали из украинской молодежи один корпус добровольцев для борьбы с Россией. При этом Цехельский отмечает, что Украйна занимает территорию от реки Прута (на Карпатской равнине) и Сана и Нарева на западе до Донца, долийы Дона и Западного Кавказа на востоке, от реки Припяти и Десны на севере и до Черного и Азовского морей на юге. Это пространство населяют 38 миллионов украинцев, небольшие колонии коих имеются на остальном Кавказе, в Южной Сибири, на Амуре, в Добрудже, Канаде, Соединенных Штатах, в Северной Америке и в Бразилии.
Описанные издания замечательны еще тем, что к ним приложены «этнографические карты Украйны», на которых очерчены границы Украйны как самостоятельного государства, простиравшегося от Карпат (Львов) до Дона и от Брянска до Черного моря с включением в эти границы всего Крыма и Северной части Кавказа.
130


Как бы продолжением мыслей, изложенных в вышеописанных сочинениях, явились рассуждения молодого украинского писателя и члена Союза освобождения Украины Дмитрия Донцова, который издал на немецком языке брошюру под заглавием: «Украинское государство и война против России». В этом своем произведении Донцов доказывает, что Россию нельзя остановить на пути к всемирному господству иначе, как разделив ее, что необходимо, чтобы территории, отделенные от Московской империи, составили бы настоящие автономные единицы, достаточно сильные, чтобы сдержать русское распространение. Украйна с населением в 30 миллионов, по мнению Донцова, — самая подходящая территория для этой цели, так как на ее стороне в этом отношении исторические традиции. Германии и Австрии представляется теперь единственный случай раз навсегда освободиться от панславистской угрозы; для этого достаточно восстановить прежнюю свободу Украйне и оказать покровительство этому новому государству, а тем самым и окончательно обеспечить политическое равновесие в Европе.
Эту украинскую политическую интригу инспирировала и специально немецкая пресса, так как приблизительно одновременно с вышеописанной пропагандой Донцова в газете «Berliner Tageblat» писалось, что «восстановление древней Украйны было бы равносильно оттеснению России от берегов Черного моря: Германия, Австро-Венгрия и все Балканские государства освободились бы таким образом от препятствия, несправедливо мешавшего до сих пор их свободному развитию. Народы Южной Европы расцвели бы на свободе, если бы перестали быть пассивными орудиями панславистской мании величия».
За время войны по май 1916 года вышло в свет 90 номеров «Вестника Союза освобождения Украйны». Обозрение этого вестника прежде всего указывает на то, что, судя по внешнему его виду, он является хорошо поставленным иллюстрированным изданием.
Содержание его статей посвящено главным образом событиям текущей войны и разработке украинского вопроса, согласно вышеприведенной программе союза. Тон статей недоброжелательный и даже злобный по отношению к России и благосклонный к Австрии и Германии.
Отношение Союза освобождения Украйны
к профессору Грушевскому
Останавливаясь в частности на отношении этого «Вестника Союза освобождения Украйны» к профессору Грушевскому, надлежит отметить, что этот союз считает его своим деятелем («наш діяч), арест коего в России был принят как горестное известие, называет его видным украинским ученым и деятелем, славным профессором, издает его сочинения, касающиеся украинского вопроса («Как живет украинский народ», Константинополь, 1915 г.; «Украинский вопрос в историческом развитии», 1915 г.; «Краткий очерк истории Украйны» и др.). При этом в библиографическом отделе «Вестника» рекомендуются эти сочинения для широкой популяризации их. В виде примера, каким образом «Вестник» характеризует сочинения профессора Грушевского, надо, указать следующую библиографическую заметку: касаясь его сочинения «Украинский вопрос в историческом развитии», «Вестник» пропагандирует, что «этот обзор профессора Грушевского написан незадолго перед текущей всесветной войной, появился впервые в “Revue politique international^” и засим был отпечатан отдельной брошюрой».
9*


«Исторически доказывает автор, — говорится далее в рецензии, — что украинский народ самобытный, что он имеет тысячелетнюю историю, что, сохранив доныне традиции национальной независимости, он никогда не отказывался от своей самостоятельности. Таким образом, видит читатель из работы автора, что деятельность Союза освобождения Украйны — это не продукт измышлений кружка фантазеров, а реальная действительность, дело, основанное на исторических устоях. Красноречиво написанный обзор познакомит всех чужестранцев с историей украинского народа и даст возможность надлежащим образом оценить украинские стремления, удовлетворить которые в современной войне должны помочь союзу все европейские народы».
Обращает на себя внимание написанная в ироническом тоне и помещенная в № 49-50 «Вестника Союза освобождения Украйны» статья под заглавием «Профессор Юлиян Кулаковский9 и его послание к русским людям, именующим себя украинцами». Иронизируя над профессором Киевского университета Кулаковским, который выразил возмущение сообщениями издающейся в Лозанне и редактируемой членом Союза освобождения Украйны Евгением Васильевым Бачинским «La revue Ukrainne» о том, что большинство украинцев ныне будто бы забыло исторический лозунг: «Волим под Царя Московского православного», автор статьи «Вестника» делает следующие выдержки из статей Кулаковского, помещенных в «Киевлянине»: «Всему виной не кто иной, как только Львовский университет и главным образом» фальшив- ник русской истории «Михаил Грушевский. .Этот лжепророк забыл свое русское происхождение и, сделавшись профессором истории в Львовском университете, проявил интенсивную работу в области фальсификации русской истории». По словам автора заметки, ученый-историк Кулаковский пишет, что профессор Грушевский в своей «Иллюстрированной истории Украйны-Руси» без всякого труда выдвигает заслуги Мазепы и подвиги графа Капниста, который в конце XVII столетия ездил к прусскому королю просить освобождения Малороссии, что Россию профессор Грушевский называет «тюрьмой народов» и что своими лекциями по истории России во Львове он воспитал таких молодых людей, которые наполнили теперь проливанием крови русского солдата, и что вот каковы плоды того посева, который сделал в Галиции профессор Грушевский.
Из статей «Вестника» видно далее, что Союз освобождения Украйны поддерживает «Сичевых стрельцов» денежными сборами, что легион этих стрелков-добровольцев в Галиции образовался из чинов вольнопожарных дружин, называемых по уставу «Сичи», что эти «Сичи», кроме специальной задачи, преследовали и цели образовательно-воспитательного характера.
Характеристика митрополита графа Шептицкого
по «Вестнику», как центра политической жизни
Галицкой Украйны
В № 23-24 «Вестника» за август 1915 года помещена статья «Митрополит граф Андрей Шептицкий». В этой статье говорится, что галиц- кие и буковинские украинцы отпраздновали 50-летний юбилей со дня рождения своего любимого Львовского митрополита, этого «справедливейшего мецената галицких украинцев», устроившего на свои средства во Львове народную лечебницу, национальный музей, в котором много
132


доказательств старинной культуры Украйны, воспитавшего на свои средства многих людей и последовательно боровшегося за украинские национально-политические права. Еще будучи гимназистом, он решил трудиться для украинского дела, его девиз — объединить всех в работе под украинским народным стягом. Заканчивается эта статья такими словами: «Для галицких украинцев особа митрополита стала в последние 15 лет центром политической жизни, пало подозрение и на митрополита, который не берег себя, а жертвой своей особы показал свету, что украинцы идут к своей величественной цели прямой дорогой... и высоко держат знамя морали. Митрополит ныне в Курске».
Отношение союза к Германии
Отношение Союза освобождения Украйны к Германии характеризуется следующей телеграммой, помещенной в № 55-56 «Вестника»:
«Его Величеству Императору и Королю Вильгельму II, Берлин.
Союз освобождения Украйны, организация российских украинцев, спешит с наибольшим уважением приветствовать Его Величество и победную немецкую армию со взятием Холма, старинного престольного города и украинского короля Даниила, и столицы наиболее выдвинутой на запад заселенной украинцами области. С большим доверием в могущество немецкого государства и немецкой армии надеемся на окончательный разгром смертельного врага украинского народа и освобождение из-под российского ярма также украинских областей на восток от Буга, с сердцем Украйны Киевом. Его Величество Император Вильгельм II пусть живет многие лета. Слава славной немецкой нации и непобедимой немецкой армии! За правление Союза освобождения Украйны Владимир Дорошенко, Мариан Меленевский».
В связи с этой телеграммой надлежит отметить, что в 1915 году в Мюнхене Союзом освобождения Украйны была издана брошюра под заглавием «Украйна и война». В этой брошюре напечатано воззвание союза к немецкому народу. Дословный текст этого воззвания таков: «Мы обращаемся к немецкому Императору, немецким союзным князьям и немецкому народу с настоятельной и сердечной просьбой освободить нас от нашей длительной неволи и гнета и осуществить нам государственную независимость. Тем более мы надеемся на исполнение нашей просьбы, что жертвы, которые нужно принести для нашего освобождения, почти также полезны для интересов немецкого народа. Только созданием самостоятельного королевства Украйны можно окончательно избавиться от великорусской опасности. Между Германией и Украй- ной нет никаких противоположностей. Наоборот, Украйне для ее полного развития придется обратиться к немецкой интеллигентности и к немецкому капиталу, которые оба найдут в ней богато вознаграждающее поле деятельности. Дай нам Бог, чтобы после полной победы немецкой армии исполнились наши желания в интересах наших обоих временно друг другу предназначенных народов».
Союз освобождения Украйны, следуя историческому примеру «незабвенного», по его выражению, Ивана Мазепы, обращался в августе 1914 года и к Швеции с воззванием, в котором подстрекал Швецию к союзу с Украйной для сохранения мира Европы от «московского варварства и московской ненасытности» («Вестник», 1914, № 7-8).
Наконец, как усматривается из передовой статьи № 5-6 «Вестника» 1914 года под заглавием «Декларация Талаат-Бея», член Союза осво-
133


бождения Украйны М.Меленевский в конце 1914 года был принят в Константинополе турецким министром внутренних дел Талаат-Беем, который обещал ему, что Высокая Порта так же, как кабинеты берлинский и венский, помогут украинскому народу «сотворити» независимую державу, после чего в «Вестнике» было объявлено, что Союз освобождения Украйны становится органом представительства общенациональной политики украинского народа, живущего в российской Украйне, и что главная цель Союза — организация монархии и независимого режима в освобожденной Украйне.
Отношение Союза к другим галицийским
украинским организациям
Как уже выше указывалось, в Вене кроме Союза освобождения Украйны, как русской организации, существовала еще главная Украинская национальная рада (совет), которая носила характер украинского, специально галицкого учреждения. Председателем его был доктор Кость Левицкий — голова украинского парламентского клуба, а секретарем доктор Владимир Бачинский. Члены Союза освобождения Украйны (по преимуществу главные руководители Александр Скоропись-Иолтухов- ский и Владимир Дорошенко) участвовали в этой раде с правом лишь совещательного голоса.
5 же мая 1915 года в Вене был учрежден «Всенародный ареопаг» Украйны — Всеобщая украинская рада (Загально украинская рада), которая должна была быть представительницей всего украинского народа во время войны и разрабатывать основные принципы («линии») украинской политики. По конституции этой рады, все другие организации украинские (Галичины, Буковины и России), сохраняя свою автономию, координируют свою деятельность с означенными принципами. Российскую Украйну представляют в этой раде три делегата Союза освобождения Украйны уже с решающим правом голоса.
Всеобщая украинская рада выделила из себя 5 секций: 1) «право политичну», 2) «прессову», 3) «эмиграцийну», 4) «экономичну» и 5) «культурну». Украинская боевая управа признана автономным органом Всеобщей украинской управы и сделана Главным управлением украинских «Січових стрільців». Президиум Всеобщей украинской рады имеет совещания с «Президентом министром» Австрии и обсуждает с ним все политические и экономические дела, связанные с фактами освобождения украинских земель от русского завладения («Вестник», 1915, № 19-20).
Одновременно с изданием «Вестника Союза освобождения Украйны» на украинском языке выпускалась в свет, начиная с 1914 года, названным союзом и другая газета на немецком языке под названием «Ukrainische Nachrichtem». Этой газеты до начала 1916 года вышло 69 номеров. Содержание статей этой газеты также соответствует общим политическим тенденциям союза и в известных случаях эти статьи даже идентичны по заглавиям, почему в более подробном описании их надобности не представляется.
Участники Союза освобождения Украйны за границей
Судя по фамилиям, встречающимся под статьями «Вестника Союза освобождения Украйны», в этом союзе за границей принимала участие группа в 60 человек, а именно: В.Дорошенко, Александр Скоропись-Иол- туховкий, Н.Зализняк, Андрей Жук, Мариан Меленевский (он же Басок и
134


Иван Гилька), Д.Донцов, Емельян Бачинский, доктор Владимир Бачинский, доктор Евгений Бачинский, Юлиан Бачинский, доктор Константин Левицкий, доктор Евгений Олесницкий, доктор Степан Баран, Юлиан Романчук, Богдан Ленский, Осип Маковей, К.Студенский, доктор Осип Казарук, И.Грабовский, Владимир Темницкий, Кирилл Трильевский, Василий Лици- няк, доктор Ястров, Иван Франко, Остап Грицай, Андрей Чекановский, И.Карманьский, доктор Мижаил Новаковский, Владимир Биберович, доктор Лев Ганкевич, Николай Ганкевич, Теофил Мелень, Николай Троцкий, Юрий Шкрумелян, Василий Симович, доктор Евгений Левицкий, доктор Зенон Кузеля, Николай Опока, А.Кружельницкий, доктор М.Лобинский, доктор Владимир Геринович, доктор О.Пеленьский, Франц Дидерих, А.Эн- сен, С.Томашевский, Роман Купчинский, Дмитрий Катамай, О.Кириленко, доктор Гаморан, Андрей Бабюк, Александр Конисский, доктор Иван Тима- нов, Петр Соха, Орест Кириленко, Всеволод Козловский, доктор Евгений Любарский-Письменный, отец Иван Рудович, Владимир Снигалевич, доктор Евгений Петрушевич и Николай Василько.
Инициативно-организационная группа
украинской социал-демократии
В мае 1915 года в Болгарии в городе Софии было приступлено к изданию и выпуску в свет новой украинской газеты под названием «Рабитничий прапор» («Рабочее знамя»). Издательство это было предпринято, как видно из № 1 названной газеты, инициативно-организационной группой украинской социал-демократии. В состав этой группы вошли вышеупомянутые Парвус, Мариан Меленевский (Иван Гилька), Николай Ганкевич, И.Бендзя, а также Осип Беспалко, Евгений Гуцайло, Василий Мороз, Эмануил Сандум и др.
Задачи этой группы выявляются из следующих заявлений ее в передовой статье № 1 «Работничего прапора» под заглавием «От издательства».
«Группа эта, — говорится в статье, — составилась из украинских деятелей социал-демократии, которые ранее входили в учреждения украинской социал-демократической “Спилки” и Украинской социал-демократической рабочей партии и ныне убеждены, что текущий момент диктует всем социал-демократам в Украйне цель полного объединения в одну рабочую социал-демократическую организацию Украйны и что теперь не время для разных фракционных споров... Война и неминуемая в связи с войной новая революция в России поставили перед рабочим классом великие классово-пролетарские и общенациональные задачи... Главный призыв группы: “До злуки до обеднания (до объединения) во имя ближайших пролетарско-революционных задач”. Попутно со стремлением к этим задачам группа думает и об общенациональных домогательствах, об образовании монархической (“державна”) самостоятельности Украйны... На страницах “Работничего прапору” найдут место все течения украинской социал-демократии, которые признают вышеуказанные принципы».
Из числа поступивших в департамент полиции номеров «Работничего прапору» обращает на себя внимание № 1, в котором помещена статья И.Бендзи под заглавием «Украинская социал-демократическая партия Австрии и война». В этой статье И.Бендзя заявляет, что означенная партия соединилась с Германией и Австрией в одной боевой линии против России для того, чтобы на развалинах царской
135


Империи образовались свободные республики: украинская, великорусская и другие.
Закордонная организация Украинской социал-демократической рабочей партии
Независимо от описанных выше двух новых возникших за время текущей войны революционных украинских организаций — Союза освобождения Украйны с его повременными печатными органами «Вестником Союза освобождения Украйны» (на малороссийском, украинском языке — Вена), «Ukraine Nachrichten» (на немецком — Вена) и «La Revue Ukrainne» (на французском — Лозанна), «Группы украинской социал-демократии» с его повременным печатным органом «Рабитни- чий прапор» (на малороссийском, украинском языке — София) — в феврале 1915 года в Женеве предприняла в периодической печати свою деятельность издавна, как указано выше, существовавшая заграничная организация (закордонная) Украинской социал-демократической рабочей партии путем издания на малороссийском языке и выпуска в свет газеты под заглавием «Боротьба» («Борьба»). Эта организация осталась верной заветам интернационализма и марксизма, причем в обращении к украинскому рабочему классу «От редакции», напечатанном в № 1 «Борьбы», разъясняется, что, начиная свое издательство с копейками в руках, кружок эмигрантов — членов Украинской социал-демократической рабочей партии из далекой Женевы — стремится высказать украинскому народу в России свое свободное и революционное слово, выразить протест против распространения в широких массах идей российского патриотизма и полной покорности перед «царатом» (царизмом) и доказать, что украинские социал-демократы должны теперь с двойной энергией готовиться к решительной борьбе с царскими порядками за политическую свободу и за свободную Украйну.
В вышедшем в свет в сентябре 1915 года № 4 газеты «Боротьба» напечатан Манифест международной социалистической конференции в Циммервальде, призывающей, как известно, к борьбе за мир и к восстановлению международной солидарности пролетариата, причем отмечено, что хотя в резолюциях названной конференции и не говорится ни слова про украинский народ, на территории которого происходит кровавая военная трагедия, но все же редакция «Боротьбы» присоединяется к постановлениям конференции в надежде, что конференция в Циммервальде и ее комиссия в Берне будут инициаторами и основателями обновленного интернационального социалистического рабочего движения.
Соотношение между союзом и заграничной организацией УСДРП. Источник денежных средств союза в связи с отношением его к Австрии и Германии
По вопросам о том, какое соотношение существует между заграничной организацией Украинской социал-демократической рабочей партией, представителем которой являлся орган «Боротьбы», с одной стороны, и Союзом освобождения Украйны — с другой, а равно какими денежными средствами располагал этот союз и как он характеризуется живущими за границей украинскими социал-демократами марксистами, — по всем этим вопросам имеются соответственные ответы в приложенном к № 4 украинской социал-демократической газеты «Боротьба» «откры-
136


том письме редакции “Боротьбы” к российской социалистической эмиграции». В этом письме имеют значение для настоящей записки нижеследующие его места, которые ввиду особой важности заключающихся в них разоблачений приводятся дословно.
«“Боротьба” выступила против Союза освобождения Украйны с совершенно определенными сообщениями, которые мы всегда готовы подтвердить документами и свидетельскими показаниями. Одно из главных наших сообщений о союзе заключается в том, что эта организация, состоящая в большинстве из бывших украинских социалистов, назвавшая себя представительницей российской Украйны в Австрии и стремящаяся использовать настоящую войну для создания при помощи воюющих с Россией государств самостоятельной украинской монархической державы, находится на денежном содержании австрийского и немецкого правительств, от которых получила сотни тысяч марок и крон... Вот подтверждение того, что деньги действительно взяты союзом. Во втором номере «Боротьбы» помещено письмо в редакцию известного украинского публициста и наиболее видного представителя «австрийской ориентации» среди российских украинцев господина Донцова, который принадлежал в начале войны к союзу, но затем вышел из него по следующим причинам. “В Вене, — пишет Донцов, — я не принимал в деятельности союза (союз был основан во Львове, откуда вскоре переехал в Вену) никакого участия и вышел из него официально после первого заседания в Вене, когда было отвергнуто мое предложение, чтобы комитет союза усведомлял нас подробно и правильно о своих материальных источниках и расходах”. Таким образом, руководители союза в начале их деятельности старались скрыть даже перед членами их организаций источник и расходование тех громадных денежных сумм, благодаря которым они, люди без всяких личных средств и жившие перед войной на скромные заработки, вдруг стали во главе большого политического предприятия, издающего несколько органов, массу брошюр и книг на различных языках и содержащего целый штат хорошо оплачиваемых помощников, взятых из среды австрийских украинцев, эмигрировавших из Галиции и Буковины в Вену и охотно согласившихся исполнять при союзе роли администраторов, журналистов, редакторов и дипломатов. В своем женевском листке союз явно старается оправдать себя и заявляет, что он использует в своей деятельности все те посторонние факторы, которые в интересах дела следует использовать. Но вот еще лозанский журнал “La Revue Ukrainnue” отметил в своем первом номере, что союз не работает для Австрии, но для Украйны, борясь так или иначе против России. Таким образом Австрия и союз сделались союзниками. В чем же заключается борьба с Россией, которую ведет Союз освобождения Украйны совместно с Австрией, Германией и Турцией? Одной из первых обязанностей, взятых на себя союзом, была задача вызвать революционное движение в России для ее военного ослабления. Но как бы легка ни казалась эта задача в начале войны, союз вскоре понял, что недостаточно помещать в своих изданиях трескучие телеграммы о необыкновенных восстаниях в России и издавать боевые прокламации к солдатам и крестьянам с призывами к восстанию против России и обещаниями, что австрийская армия, придя на Украйну, передаст крестьянству “земли казенные, удельные и крупных помещиков — слуг Царя” и что необходимо заняться непосредственно революционной деятельностью. Для этого союз посылает свое-
137


го представителя в Швейцарию, чтобы предложить революционерам из России свои средства на революционные цели. На это предложение грузинские социал-демократы отвечают резолюцией отказа. После своих неудачных попыток создать в Швейцарии штаб оплачиваемых революционеров, подобно венскому штабу журналистов и дипломатов союзу пришлось заняться самостоятельной революционной деятельностью. Для этого он создает новую организацию вне пределов Австрии и называет ее “Украинская социал-демократия” (вышеописанная инициативно-организационная группа украинской социал-демократии). Женевский листок союза прав, опровергая утверждение Алексинского о связи союза с венской партией украинских социалистов-революционеров, во главе которой стоит Зализняк, но эта ошибка Алексинского произошла оттого, что Зализняк был некоторое время членом союза. После выхода из него Зализняк и его партия, состоящие в отдельной денежной связи с австрийским и немецким правительствами, вели с союзом длительную борьбу, как конкуренты. В это была посвящена наша редакция... Мы утверждаем, что вторая социалистическая организация, ведущая общую борьбу с Австрией против России и называющаяся “Украинской социал-демократией”, основана союзом или, лучше сказать, его членами. В первом номере газеты “Работничий прапор” сказано, что “Украинская социал-демократия” основана деятелями, которые принадлежали ранее к руководящим учреждениям “Спилки” и Украинской социал-демократической рабочей партии. Эти деятели — Басок и Скоропись (от “Спилки”), Дорошенко и Жук (от Украинской социал-демократической рабочей партии). Все они члены союза. Если к этим четырем прибавить бывшего “спилковского” Бендзю, который еще в 1914 году был вызван союзом из Швейцарии в Вену, то мы будем иметь полный состав украинских социал-демократических деятелей из России, которые основали социалистическое филиальное отделение монархического союза. Платформой для этой новой партии послужила изданная ею брошюра «В борьбе за демократию против царизма», написанная Парвусом, от которого — как известно — отвернулась вся российская социал-демократия, и в духе этой брошюры ведется газета “Робитничий прапор”, который называет современную войну освободительной и сообщает своим читателям, что пришло время, когда “одним махом” можно добыть самостоятельную Украйну. Во главе “Украинской социал-демократии” стоит Иван Гилька, иначе выражаясь Басок, выступающий в союзе и ведущий переговоры с австрийскими и турецкими министрами под именем фон Меленевский... Исходя из всего вышеизложенного, “Боротьба” оценивает союз как агентурную организацию правительств центральных государств... питающую надежду на возможность создания центральными государствами “королевства Украйны”».
Приведенное в выдержках письмо редакции «Боротьбы» подписано: «Рыбалко».
Вышеупомянутый ответ грузинских социал-демократов, последовавший на предложение Союза освобождения Украйны, приведен полностью в статье «О провокации» Г.Алексинского в № 3 журнала «Современный мир» за 1915 год.
Документ этот, озаглавленный: «Ответ грузинских социал-демократов, членов российской социал-демократической рабочей партии, проживающих в Женеве, одной национально-политической организации, которая действует в одном из воюющих государств», также заключает в
138


себе доказательства того, что Союз освобождения Украйны работает с помощью денег воюющих с Россией врагов. В «ответе»говорится следующее: «Вышеуказанная организация обращалась к нам с предложением воспользоваться современной всемирной войной для освобождения угнетенных наций России и для совместной деятельности нашего организационного с нею объединения. Обещав всякое материальное содействие, вместе с тем посредник-представитель подчеркнул, что их организация для достижения вышепоставленной цели действует под покровительством одной из воюющих держав и получает от нее материальную помощь, так как эта держава заинтересована в поражении России и ее союзников. Грузинские социал-демократы на собрании приняли решение поддержать всякое движение, не противоречащее интересам и идеалам пролетариата как класса. Что же касается названной выше организации, то мы отвергаем его, как предложение такой организации, которая действует при материальной поддержке и покровительстве Гогенцоллернов, Габсбургов и их братьев».
В заключение описания источника денежных средств Союза освобождения Украйны надлежит еще добавить, что этот союз, вопреки принятому в партийной деятельности обыкновению, не публикует денежных отчетов, как это, например, делает имеющая в своем распоряжении немного средств редакция газеты «Боротьба» в рубрике «Грошова спра- возданя». Известный Бурцев в номере «Биржевых ведомостей» от 9 октября 1915 года публикует, что Парвус «хуже, чем провокатор; он же агент Вильгельма II».
По поводу выступлений Рыбалки и Алексинского с соответственными разоблачениями живущий в Женеве бывший студент Киевского университета Николай Зализняк отправил в январе 1916 года письмо в редакцию московского журнала «Украинская жизнь». В этом письме Зализняк обещает после войны выступить с «документированными» опровержениями сведений Рыбалки и Алексинского.
Так как Союз освобождения Украйны представлялся весьма серьезной в смысле опасности для государственного порядка организацией, были приняты меры к разъяснению вопроса о том, имеет ли эта заграничная организация российских социал-демократов украинцев австро-германского типа агентов в самой России, причем Департаментом полиции в этом году были получены непосредственно из-за границы «достоверные сведения, что союз сносится с украинскими организациями Киева и Петрограда и что в этих местах имеются у союза свои агенты».
Украинское движение в России за период войны
Обращаясь далее к группировке поступивших в Департамент полиции сведений, касающихся украинского движения собственно в России за период текущей войны, следует прежде всего отметить, что, судя по данным, которые были собраны русскими властями во Львове по занятии его русскими войсками и которые засим при сообщении содержащихся в них сведений на места не удалось вполне подтвердить результатами местных расследований, с возникновением в связи с открытием военных действий революционной организации Союза освобождения Украйны выехала из Галиции и Австрии в Киев группа выдающихся мазепинских деятелей, захватив с собою большое количество прокламаций под названием «До украинского народа» с призывом к мятежу. В эту группу входили доктор Лонгин Цехельский (упомянут выше как
139


автор), Вячеслав Будзиновский, социал-демократы Николай и Лев Ган- кевичи и Иван Сияк, социалисты-революционеры Федор Королев, Фео- фил Мезеня и доктор Юлиан Бачинский, террорист Юрий Скоропись- Иолтуховский (литературный псевдоним Лопух) и делегат «Народного комитета» Украинской национал-демократической партии доктор Стефан Баран.
До выезда своего в Киев эти лица побывали у профессора М.С. Грушевского на его даче в Криворовне, около Косова в Карпатских горах, где и имели с ним деловые совещания.
В Киеве они собирались в украинском клубе «Родина» и на Большой Владимирской улице, где присутствовали главные руководители киевских мазепинцев: издатель еженедельника «Рада» Евгений Харлам- пиев-Чикаленко, Леонид Жебунев, Павел Лавров (Юрий Серый), несколько студентов и делегаты от мазепинских деятелей Полтавы, Харькова, Ека- теринослава и Одессы.
На собрании в «Родине» была основана общая мазепинская организация Союза освобождения Украйны с главной задачей вести мазепинскую пропаганду среди населения и войск русской Украйны с целью вызвать восстание. Эта «Головна рада Союза вызволения Украйны» в Киеве призвала к участию в означенной пропаганде все студенческие организации (комитеты) мазепинцев в Петрограде, Москве, Юрьеве, Варшаве и Одессе. Директивы «Рады» студенческие комитеты должны были передать провинциальным «кружкам», или «гурткам».
Когда эта «Рада» со своими отделениями и кружками начала функционировать, киевские мазепинские главари пригласили профессора М.С. Грушевского немедленно приехать в Киев и принять руководство союзом. Грушевский находился тогда в Криворовне в Галиции, из которой выехал через Будапешт в Вену. Здесь он побывал на совещаниях с мазепинскими депутатами и представителями австрийского правительства и через Венецию и Балканы уехал в Киев, где и был арестован.
«Рада» издала прокламации, для распространения которых, а также для агитации среди населения Южной России в духе, благоприятном для Австро-Венгрии, были командированы наилучшие агитаторы: доктор Лонгин Цехельский — в Киевскую губернию, доктор Лев Ган- кевич — в Харьковскую губернию и Николай Ганкевич в Бессарабскую и Херсонскую губернии, причем они отправились на места со своими помощниками; командированных в Россию для агитации лиц предполагалось снабжать в Вене чужими паспортами (английскими и другими).
Вместе с тем для пояснения значения вышеприведенных сведений следует в свою очередь здесь же привести данные, касающиеся украинского движения и собранные членом Совета министра внутренних дел, бывшим в служебной командировке в городе Киеве в первой половине 1915 года.
По этим данным, украинское движение с начала войны, по отзывам компетентных лиц, лишь на поверхности несколько затихло; но его невидимая работа в известном направлении продолжается, захватывая духовенство, народных учителей и третий элемент в земстве. В феврале 1915 года, в годовщину смерти Шевченко, в высших местных учебных заведениях были вывешены прокламации в духе мазепинцев, которые рассчитывают на значительное умножение своей численности с присоединением Галичины.


Киевская губерния
По данным киевских наблюдательных розыскных органов, с возникновением «второй отечественной войны» в Юго-Западном крае обнаружилось усиление противогосударственного течения, известного под именем «мазепинского движения», идейным руководителем которого является профессор Грушевский.
Будучи историком по преимуществу Малороссии, профессор Грушевский обнаружил свое истинное направление после обнародования высочайшего Манифеста 17 октября 1905 года, изложив свое отношение к целокупной России (статья «Единство или распадение России», «Украинский вестник» за 1906 год, № 3) в следующих выражениях: «Украйна, добровольно присоединившаяся к России, чтобы найти успокоение под покровительством “Единоверного Государя”, не забилась ли через несколько лет судорожно, как пойманная птица, почувствовав на себе руку развращенного и черствого подьячего. Она почувствовала, как щупальца московского бюрократического спрута проникают внутрь, задерживая свободное развитие, парализуя ее самоуправление, внося смуту и разделение. Политическая жизнь Украйны пала... “Княжения и народы” влеклись, как закованные невольники, за триумфальной колесницей правящей бюрократии, и толпа их все увеличивается к удовольствию заказчиков одобренных учебником истории и географии. Тюрьма народов разрасталась и распространяла свои помещения, увеличивала свои штаты и оклады и умножала армию навербованных из отбросов тех же народов опричников, охранявших камеры арестованных и разрабатывавших все новые и новые способы предупреждения и пресечения».
Затем, в 9-й книге «Литературно-наукового вестника» за 1913 год, в статье «После Балканской войны» профессор Грушевский поучает, что «силу и значение Россия может приобрести только путем внутреннего обновления — конституционных гарантий, улучшения положения массы крестьянства и рабочего класса и разрешения национального вопроса на принципах широкой федеративности».
Являясь идеологом малорусского сепаратизма, профессор Грушевский — как документально установлено — являлся в 1913 году на совещания с членами Конституционно-демократической партии (князь Долгоруков, Милюков, Родичев, Петрункевич, барон Штейнгель) для обсуждения «автономно-федеративных и национальных лозунгов».
Осторожность профессора Грушевского в личных сношениях во время пребывания в России отпадала с переездом его в пределы Галиции. Здесь он не стеснялся входить в самое тесное общение с деятелями революционной эмиграции (Дорошенко, Зализняк и др.), а также с закордонными украинцами Олесницким, Цехельским, униатским митрополитом Шептицким.
Благодаря близости к этим политическим деятелям Грушевский мог отметить в своих дневниках выработанную ими, в согласии с австро-германскими государственными людьми, программу действий в отношении осуществления способов отторжения от России части ее коренной территории. В дневниках значится: «При будущей войне Австрия должна иметь в виду, что война (будет вестись) на украинской территории, (должна) обещать религиозную и национальную свободу, выкуп крупной собственности и дать украинцам надежду быть первенствующей народностью; границы (Украйны) определены по Припять, Днестр
141


и Черное море». Далее в тех же дневниках Грушевского говорится, что «немцы чрезвычайно интересуются украинским вопросом», что «последний влияет и на объявление войны, а на случай, если бы они были побеждены, — уже теперь замышляют мщение, осью которого хотят сделать украинский вопрос».
Эта ось уже приведена в движение при помощи сплоченной зарубежной группы, образовавшей Союз освобождения Украйны, задачей которого является создание революционного движения в Малороссии и вообще в России.
Грушевский — как выше указано — был арестован в ноябре 1914 года в Киеве, причем произведенной по сему поводу перепиской было выяснено, что Грушевский, находясь во Львове, получал от австрийского правительства ежегодные денежные субсидии для издательства научным товариществом имени Шевченко книг и брошюр на малорусском языке, часть коих водворялась в Россию и распространялась из украинских книгоиздательств, находившихся в сношениях с львовским издательством.
Союз освобождения Украйны вызвал к деятельности угасавшую на юге России организацию Украинской социал-демократической рабочей партии, которая заявила о своем существовании с начала 1915 года путем издания и распространения печатных воззваний ко дню 9 января, ко дню памяти поэта Т.Шевченко (25 февраля), по поводу Ленских событий (4 апреля) и ко дню 1 мая; во всех этих воззваниях содержится призыв к революции во имя лозунгов социализма для изменения существующего государственного строя.
Место печатания этих прокламаций не удалось выяснить, и хотя они распространялись в самом Киеве в большом количестве, все же вопрос о местном их происхождении остался открытым, так как воззвания такого же характера печати, но иного содержания от имени той же Украинской социал-демократической рабочей партии, получив распространение в Полтавской губернии, в Киеве не появлялись («товарищи робитники» с протестом против войны и с призывом бороться не против немцев, а со своим правительством).
В начале 1915 года из среды киевского студенчества на призыв Союза освобождения Украйны откликнулась «Группа украинских соци- алистов-революционеров», которая выпустила два агитационных листка против войны — во имя международного социализма; этой же группой были выпущены в ограниченном количестве номера 1 и 2 гектографированного журнала «Боротьба» с перепечаткой вышеприведенной «платформы» Союза освобождения Украйны, помещенной в издаваемом в Вене органе Союза — «Вестнике освобождения Украйны».
Воззвания Украинской социал-демократической рабочей партии изложены на наречии, приближающемся к употребляемому в малорусских губерниях, листки же Украинской социал-революционной группы написаны на искусственно созданном галицийском языке, то есть книжном языке, употребляемом закордонными «мазепинцами» в литературе, получившей распространение в России.
В самом городе Киеве замечалось стремление украинофильских кругов оттенить обособленность малороссов чисто внешних путем — открытием кондитерских, где продавщицы облачаются в характерные костюмы и говорят только на местном малорусском наречии, устройством вывесок с малорусским названием.
142


Наблюдение за взаимоотношениями студента Киевского политехнического института Федора Близнюка с некоторыми рабочими дало возможность выяснить группу украинских социал-демократов, от которых могло исходить распространение указанных выше революционных сочинений. Были произведены в июне и декабре 1915 года ликвидации этой группы, причем у Близнюка была найдена в числе прочего рукопись, имеющая отношение к одному из виднейших зарубежных мазепин- цев Николаю Зализняку (Железняку), а у других лиц были обнаружены типографские принадлежности, первомайские печатные прокламации УСДРП, № 3-4 журнала «Боротьба» киевской группы украинских социалистов-революционеров, печатные информационные листки на украинском наречии Украинской социал-демократической рабочей партии под названием «Война и Украинская социал-демократия» и пр. Все ликвидированные лица были арестованы и часть их была привлечена к ответственности по 102-й статье Уголовного уложения, а другие — к переписке в порядке правил военного положения.
Среди сельского населения проявления сепаратистских тенденций не наблюдалось, так как оно считает себя частью великого русского народа. Среди же сельской интеллигенции из местных уроженцев, как- то: учителей, фельдшеров, агрономического персонала, страховых агентов — прорывается стремление к выставлению своей областной культуры и к усвоению идеи украинской обособленности. Но это стремление выражается пока введением русского наречия; серьезным этапом в своей культурнической работе украинцы считают завоевание «своей» школы и «своих» культурных учреждений, чем будто бы будет положен предел распространению «мифически страшного мазепинского духа», как это изложено в известной брошюре члена Государственной Думы епископа Никона10, озаглавленной «Орлы и вороны» и отпечатанной в Киеве с разрешения цензуры в августе 1915 года. В этой брошюре, написанной епископом Никоном по поводу статьи Меньшикова о немецком засилье, говорится, между прочим, следующее: « В культурном отношении закордонные крестьяне-украинцы стоят гораздо выше российских: они читают детям... о давних часах Украйны, о вольных сынах Запорожья, о чем ни один наш крестьянин украинец никогда и не слыхал. И вот свершилось, налетели на закордонную Украйну за славными русскими героями-орлами русские вороны и давай все там по-воронье- му устраивать... Нет, вороны... Украйна и закордонная, и русская нуждается в своей школе, в своих учреждениях и мы ей должны помочь в ее духовном культурном росте... Украинскому народу надо... развиваться... А вы — вороны русской земли, устроители австрийской и русской Украйны — как ни садитесь, все ж в музыканты не годитесь. Не летайте за орлами и не мешайте им. “Они слава России, а вы ее позор”».
За 1915 год еще установлено, что из Софии (Болгария) в Киев в редакцию газеты «Киевская мысль» были отправлены 1 и 2 номера «Работничего прапору» — «органа украинской социал-демократии».
В начале 1916 года киевская группа украинских социал-демократов не проявила почти никакой деятельности. Лишь 29 марта 1916 года киевская студенческая социал-демократическая фракция выпустила прокламацию по поводу дня Ленских событий с призывом: «Долой войну народов, да здравствует классовая борьба». Что же касается деятельности украинских социалистов-революционеров, то необходимо отметить, что в январе появился новый выпуск (часть 5) журнала «Боротьба»,
143


органа киевской группы партии социалистов-революционеров, в коем обращают на себя внимание: а) письмо в редакцию, б) резолюция петроградской организации украинской социал-демократической партии, в) общая украинская и польская декларация, начинающаяся словами: «По инициативе Киевского междунационального бюро молодежи недержавных наций». В январе же месяце появился в распространении «Проект программы партии УСР, принятой киевской группой украинских социалистов-революционеров» (брошюра). Как сам орган «Боротьба», так и проект устава изготовлены на цинкографе.
В «письме в редакцию», подписанном «Информационное бюро киевского украинского студенчества», высказывается возмущение по поводу вышеприведенных в этой записке разоблачений редакции издающегося в Женеве органа закордонной организации Украинской социал- демократической рабочей партии «Боротьба» и протест против — как говорится в письме — «неслыханно легкомысленной и вредной со стороны «Боротьбы» дискретизации украинских деятелей и нынешних галицийско-украинских организаций». Видимо, отнесясь с особенным уважением к Союзу освобождения Украйны, студенческое бюро пишет: «Говорят про два миллиончика крон, рассказывают в Женеве... Очерняя этих людей (выше идет в письме речь о Николае Зализняке и других). “Боротьба” пятнает и Союз освобождения Украйны... Дальше этим самым бросается пятно и на Главную украинскую раду, ибо союз есть отделение Главной украинской рады, которая объединяет все галицийские украинские партии (также и социалистов), ставит своей целью защищать интересы украинского народа в Галиции и ширить идею свободы среди европейских государств».
В «резолюции петроградской организации Украинской социал-демократической рабочей партии» признается, что деятельность товарищей Донцова, Дорошенко и Скорописа считается идейной, что Алексинский, «Современный мир», а также русская либеральная пресса, выступая против Союза освобождения Украйны в деле разоблачений, приблизили себя к зоологической банде русских патриотов и сравнялись «с органами этих украиноглотателей» — «Новым временем», «Прикарпатской Русью».
В «декларации» выражается протест против правительственной системы относительно украинского движения в России и высказывается такое положение: «Мы, радикальная украинская и польская молодежь, верим, что только украинская и польская демократия сможет установить свои взаимные соотношения, согласно обоюдному добру и справедливости, что только ее тесное и широкое единение на основе совместного соглашения и ясно обрисованных интересов может обеспечить украинскому и польскому народу прекрасную будущность».
В программе киевской группы украинских социалистов-революционеров прежде всего отмечаются политические требования, выдвинутые профессором Грушевским в вышеприведенной его политической платформе, а именно в программе говорится: «В сфере политического переустройства основным нашим идеалом является союз свободных национальных и краевых федераций, которые будут управляться общим парламентом, созванным на основании всеобщего, равного, тайного, без различия полов избирательного права». А затем указывается, что «в условиях современного социально-политического момента партия УСР будет бороться за: 1) проведение в жизнь принципа национально-крае¬
144


вой автономии, в основании коей лежит созыв национальных сеймов,
2) развитие краевой жизни на основах широкого самоуправления, 3) обеспечение прав и интересов национальных меньших групп и 4) учреждение обязательного всеобщего образования и развития национального школьного дела».
«Что касается, — говорится далее в программе, — специально украинских национальных требований в теперешний текущий момент, то Партия украинских социалистов-революционеров будет бороться за:
1) 	созыв украинского учредительного сейма, который выработал бы и провел в жизнь национально-территориальную автономию украинского народа; 2) введение преподавания на украинском языке во всех школах;
3) учреждение украинской академии наук; 4) равноправие украинского языка в судебных и других правительственных учреждениях... Ставя ребром наши национальные интересы, мы сознательно соединяем нашу борьбу с неодолимым освободительным движением всех областей, всех народов, и в этом смысле партия УСР является свободным членом великой социалистической родины — интернационализма».
Далее, имеются также сведения о том, что лазарет при Киевском украинском клубе «Родина» старается брать на излечение нижних чинов малорусского происхождения, чтобы путем устной пропаганды и раздачи соответствующих брошюр пробудить в них сознание «украинской» племенной обособленности.
В сфере местной общественной жизни обращает на себя внимание тенденция подчеркивания украинской культурнической обособленности, что ярко выразилось на проходившем 18-21 января в Киеве Съезде представителей кооперативов Киевской губернии. На этом съезде выделялись речи, произнесенные на малорусском наречии. В этих речах ораторы призывали к насаждению в Малороссии просвещения и культуры при непременном пользовании малорусской речью (рідной мо- вой) и приглашали «Полтавщину, Киевщину и Черниговщину» объединиться в один мощный союз, причем в речах «сквозило» враждебное отношение к русской государственности.
Наконец, в марте 1916 года в Киеве украинцами стали распространяться марки с рисунками, изображающими идею «Самостийной Украй- ны»; на некоторых марках имеются даже надписи: «Украінский Січовьій Союз», «Wien».
В Киеве нелегально существует также «Украинский Красный Крест», ставящий целью своей деятельности помощь украинцам, пострадавшим по политическим делам.
Полтавская губерния
В 1915 и 1916 годах в Полтаве существовала (и существует, хотя и не проявляет внешним образом своей деятельности) организация Украинской социал-демократической рабочей партии, а также имеется возникшее во второй половине 1914 года отделение Союза освобождения Украйны под названием «Центральный комитет Полтавского района, филия Союза освобождения Украйны». Совет Полтавского Центрального комитета состоит из председателя — перводумца П.И. Чижевского и других известных наблюдению лиц. Полтавский комитет в уездных городах Гадяче, Миргороде, Прилуках, Золотоноше и других организует порайонные комитеты и «гуртки», в которые вовлекаются школьная молодежь, рабочие, служащие на железной дороге и заводах и
145


крестьяне. Целью этой деятельности является широкая пропаганда «самостийной Украйны», то есть отторжение Малороссии от Империи при содействии австро-германцев. Местом сбора членов Полтавского Центрального комитета обычно был Украинский клуб в Полтаве. Этот клуб посещали также живущие в Полтаве галицийские заложники. В Гадяче на кирпичных заводах Чижевского есть несколько служащих из революционеров, состоящих членами комитета Союза освобождения Украйны. Существуют также мазепинские школьные «гуртки» в Полтаве в землемерном училище, в учительском институте, в фельдшерской школе и в духовной семинарии; усиленно распространяются среди населения тенденциозные издания Д.Донцова «Модерне московофильство» и епископа Никона «Орлы и вороны».
Среди более или менее сознательного общества Полтавской губернии существует убеждение, что украинский язык — самое важное средство мазепинской политики — сепаратизма, и ясное доказательство справедливости такого мнения видят на примере Галиции, где украинский язык представляет могучее средство в достижении сепаратистских стремлений.
В связи с наблюдением за украинским движением в Полтавской губернии розыскными органами был обследован вопрос — чем объясняется отсутствие всякой переписки по почте среди выдающихся украинских деятелей и Полтавской губернии при несомненности их сношений с Киевом, как центром украинского движения, Харьковом, Екатери- нославом, Одессой и другими городами. При этом было выяснено, что полтавские мазепинские деятели для своих сношений избрали особый конспиративный способ, а именно, у них имеется свой странствующий «кобзарь», совершающий поездки по городам между Харьковом, Полтавой и Киевом (организация Киева играет большую роль в деле подготовки в Полтаве украинских масс к выступлениям после войны). Означенный «кобзарь» выяснен. Известно также, что брат проживающего в Полтаве казака Гаврилко скульптор Михаил Емельянов Гаврилко, скрывшийся из России за границу в 1908 году по привлечении его к следствию в качестве обвиняемого в государственном преступлении (129-я статья Уголовного уложения), в 1915 году состоял офицером при австрийском генеральном штабе.
В декабре 1915 года был ликвидирован украинский кружок в миргородской художественно-промышленной школе имени Гоголя, причем у ученика этой школы Семинько была найдена гектографированная прокламация «До юнацтва», программа украинской социал-демократии, рукопись «До украинской молоди», заготовленные чистые листы с обращением к Керенскому и Чхеидзе и гектографированное письмо за подписью «Центральный комитет». В этом письме циркулярного, очевидно, характера изложено, между прочим, следующее: «Уважаемый товарищ. Рекомендуем Вам товарища Андрея и просим отнестись к нему с совершенным доверием. Он осведомлен о всех наших делах, и, если что понадобится, передайте через него. Товарищ должен прочитать несколько лекций и произнести несколько речей на интересные общественные темы текущей жизни. С этой стороны Вы должны наиболее его использовать». Далее следуют вопросы анкетного содержания, касающиеся «гуртка» (группы) и его организации. Засим в письме говорится: «Сведения просят сообщить поскольку возможно полнее, так как они безусловно нужны для предстоящего съезда, который состоится
146


после Рождества. Просим приготовить все вопросы, которые было бы желательно разобрать на съезде. В конце января товарищ объедет все гуртки, соберет все сведения, заберет письма в Государственную Думу и сообщит, когда и где состоится съезд... Сейчас основана комиссия для ведения приготовительной работы по организации издания газеты — “легального” органа школьной украинской демократической молодежи... Сам Центральный комитет очень нуждается в денежных пособиях относительно организации частейших и правильных поездок референтов. Желательно получить членские взносы к апрелю 1916 года включительно. Взносы можно передавать посредством товарища Андрея. Центральный комитет желает, чтобы между ним и обществом было как можно более тесное общение; однако Ваше правление (совет) не исполняет своих обязанностей: до сих пор не сообщено нам, какие книги и рефераты нужны гуртку, вследствие чего не имеем возможности передать книжки через Андрея, и быть может, он приготовил не те рефераты, которые Вам нужны... Желаем успеха в работе.
Центральный комитет.
По использовании уничтожить».
По содержанию этого циркулярного письма было выяснено, что оно было прислано из Харькова Центральным исполнительным комитетом «Юнацкой спилки» («Всеукраинская юнацкая спилка») и что упоминаемым в письме Андреем является студент Императорского Харьковского университета Андрей Иванов Заливчий (был привлечен к переписке) — социалист-революционер, участник съезда «левобережных» украинцев (живущих в стороне левого берега Днепра), входящий в состав Харьковского социалистического комитета.
Наблюдением отмечено также распространение в 1915 году в Кременчугском и Пирятинском уездах социал-демократических воззваний с протестом против войны.
Деятели украинского социал-демократического движения (частью и социалисты-революционеры) первоначально предполагали по созыве в 1916 году Государственной Думы отправить в Петроград депутацию с целью предъявления в Думе своих домогательств. Эта депутация должна была составиться из представителей всех малорусских губерний и Галиции. Но затем было решено отправить в Государственную Думу лишь петицию. Петиция эта, написанная по тексту, составленному профессором Грушевским, была отпечатана на пишущей машине в Москве в редакции газеты «Украинская жизнь» и во многих экземплярах разослана по Малороссии для собирания подписей. Наблюдению Полтавской губернии известно, что экземпляры этой петиции были посланы в Киев, Екатеринослав, Полтаву, Чернигов, Винницу, Одессу и Харьков, причем в Полтаве собиранием подписей занимался перводумец Чижевский. Текст петиции был исполнен на русском и украинском языке. Разосланные экземпляры петиции с подписями вернулись в Москву, откуда были доставлены в Петроград членам Государственной Думы Чхеидзе и Милюкову.
Так как эта петиция, датированная 6 февраля 1916 года, весьма важна для характеристики украинского движения, в дальнейшем она приводится дословно полностью.
«Глубокоуважаемый господин депутат. Мы, представители 30-миллионного украинского народа в России, обращаемся через Ваше посред-
147
10’


ничество, глубокоуважаемый господин депутат, к народному представительству всех граждан Российской Империи в Государственной Думе от имени целого нашего народа в критическую минуту перелома огромного значения не только для украинского народа, но в минуту, которая будет решающей вообще в судьбе великой русской нации и русского государства, — в деле национально-культурной жизни русского народа, в вопросе — “быть или не быть”.
Обращаемся в этом вопросе к Вашему посредничеству, как к искреннему и действительному защитнику и представителю на думской трибуне всех угнетенных граждан русской Империи, который, не боясь, уже неоднократно выступал смело и искренно в Государственной Думе в защиту национальных требований нашего наиболее несчастного из всех, украинского народа, с той надеждой, что Вы и в этот раз искренне и горячо будете отстаивать дело того народа, который, как сирота у бессовестной мачехи, не имеет в законодательной палате русского государства своего украинского защитника, своего собственного гражданского голоса.
В великой мировой трагедии, которая разыгрывается уже полтора года там, на просторных равнинах Царства Польского, и там, на безграничных полях и на высоких горах соседней Галиции, и там, в дебрях далекого Кавказа, текла и льется реками кровь миллионов сынов украинского народа, которые, как граждане Российской Империи, пошли с чувствами гражданского долга защищать своею кровью и жизнью великодержавные интересы России. Эти миллионы сынов 30-миллионного украинского народа с начала великой войны до сегодня исполняют свои тяжелые кровопролитные обязанности верно и с действительным гражданским самопожертвованием отдают в защиту своего Отечества не только свою жизнь и благополучие, но и судьбу своих семей, своей родины. Так они достойно и бодро защищают безропотно и с высоким самопожертвованием интересы и целость своего государства; но будут ли они в состоянии выдержать так до конца? На этот вопрос мы хотим обратить внимание находящегося ныне в опасности великорусского народа.
Будет ли возможность защищать честь и целость своего государства тем гражданам, родственникам которых то же государство приготовляет могилу, чтобы как можно скорее похоронить их заживо? Возможно ли, чтобы миллионы украинских сынов могли и в дальнейшем так же бодро и с таким же самопожертвованием там, на безмерных фронтах войны, оборонять честь и целость России, после того как они оценят действия русского правительства, которые применяются сейчас здесь, “в тылу”, к их родственнику, то есть украинскому народу в России?
Теперь украинский народ в России приговорен к смерти. Его просветительно-культурные учреждения (“Просвита”) закрыты правительством, родное его слово заковано, газеты и журналы приостановлены, украинская национальная мысль преследуется правительством, как антигосударственное преступление, обысками и арестами сознательных украинцев; уничтожается с корнем украинская “крамола”, вообще, ужасное преследование всего того, что “украинское”. Чего же больше? Административная власть запрещает автономическим учреждениям, то есть земствам, заниматься чисто просветительными делами (преподавание в школах на родном языке) украинского народа.
148


Значит, дело поставлено незаконно, если с одной стороны в интересах русского государства украинский народ должен посылать миллионы своих сынов туда, на бесконечные поля войны, где они запечатлевают верность свою государству реками крови и смертью, а с другой стороны, здесь, в том же государстве, украинский народ не смеет даже чувствовать себя — украинским.
Это невиданное насилие, взывающее к бунту и отмщению.
Мы, как граждане русского государства, исполняли и исполняем все свои гражданские обязанности добросовестно и достойно, как это надлежит верным гражданам, понимающим, что в сильной свободной России гарантируется лучшая будущность украинского народа. Мы лояльные граждане своего государства, и за что же к нам применяются особые меры, как к государственным преступникам,' лишенным гражданских прав? Пусть на это ответит нам здравомыслящий, объективный русский наш брат — народ.
Мы даже не хотим допустить, чтобы русское правительство на основании фантастических газетных вымыслов националистическо-империалистической прессы о каком-то неизвестном нам государственном сепаратизме — применяло к нам, чисто просветительно-культурному украинскому движению, эти репрессии, какие именно теперь применяются. Мы не верим в то, чтобы русское правительство принимало серьезно во внимание все эти вымыслы и ложные доносы на это украинское движение, не имея в руках в подтверждение этого ни одного реального факта. Так в чем же дело? Наверное, в том, чтобы были исполнены желания тех верных союзников германцев, то есть русских националистов-империалистов, которым украинское прогрессивно-культурное движение почему-то есть соль в глазах, залепленных их шовинизмом. Этим они действительно могут теперь прислужиться германцам, в чем несознательно помогает им теперешнее русское правительство, которое состоит искл ючительно на службе этих националистов-империалистов.
Но большинство представителей русского гражданства в Думе смотрит более критически, разбираясь хорошо в делах не только интересов самого государства, но и его отдельных национальностей, и это большинство пришло к убеждению, кому служит теперешнее русское правительство, и мы имеем полную надежду, что народные представители Государственной Думы обратят свое внимание также и на отношение этого правительства к 30-миллионному украинскому народу и пожелают предвидеть те последствия, которые такое отношение может вызвать и которые несомненно будут не в пользу русского государства, а тем более русской нации.
Поэтому мы не только в интересах украинского народа, но также и в наибольшем интересе русского государства и русской нации желаем исполнения следующих наших требований (постулатов), исполнение которых должно безусловно последовать, как “минимум” того, что действительно должен получить лояльный 30-миллионный украинский народ:
1) украинский народ в России равноправен с русским народом;
2) свободное пользование украинским языком, как необходимым на Украйне, по крайней мере в начальных школах;
3) свобода украинской прессы и книгопечатания вообще;
4) свободная деятельность украинских просветительно-культурных
149


обществ (товариществ и читален “Просвиты”, кооперативов, земледельческих союзов) (разумеется пока в известных ограничениях военного времени, но не в меньших, чем для русских);
5) вообще государственно-законного установления гарантий культурно-национального развития украинского народа в Русском государстве.
Это первые и в настоящий момент наиболее существенные наши пожелания, которых получение, как сказано, не только в интересах украинцев, но и в интересах русского государства и русской нации, что мы, как верные граждане государства, имеем полное право требовать.
А так как это дело крупного значения для сторон, мы питаем полную надежду, что Вы, глубокоуважаемый господин депутат, наше дело изволите немедленно внести на очередь в Государственную Думу, где, хочется верить, оно не пройдет бесследно.
Полтава, февраль 4 дня 1916 года».
Подписи: Павел Чижевский, бывший депутат I Государственной Думы; Я.Имшенецкий, директор «Взаимного кредита»; П.Мощенко, директор Государственного музея; И Маркевич, типограф; Гр.Коваленко, писатель; А.Андриевский, учитель; Хоменко, присяжный поверенный; И.Панченко, директор ссудосберегательного общества «Самопомощи».
Кроме приведенной коллективной петиции, отправленной украинскими деятелями «старого» лагеря в кадетскую и социал-демократическую фракцию Государственной Думы, посланы были в 1916 году еще петиции от полтавских украинцев в Государственную Думу к депутату от Полтавской губернии Коваленко, а также от украинских студенческих и рабочих организаций на имя лидера социал-демократической фракции Чхеидзе и депутата Керенского.
Петиция на имя депутата Коваленко, составленная в Полтаве перводумцем Чижевским и подписанная теми же лицами, кои указаны- на вышеприведенной, говорит, что к депутату обращаются его украинские избиратели и просят его о том, чтобы он, как было на последней сессии Полтавского губернского земского собрания, поставил также в Государственной Думе на очередь вопрос об обучении в Малороссии на украинском языке. Вторая же петиция исходила от учащейся молодежи и рабочих групп (разные «гуртки», организация «Юнацкой спилки») Полтавы, Харькова, Екатеринослава, Одессы, Киева и Чернигова.
В этой петиции, составленной без ведома «стариков», указывается на то, что молодежь, не соглашаясь с настоящей деятельностью «стариков», предполагающих отдать все дела в руки кадетов, протестует против такого направления «и выдвигает» следующие свои требования:
1) автономия Украйны на основаниях, объявленных с высоты Престола по отношении к Польше;
2) до введения автономии украинский народ должен ныне же получить:
а) 	полную свободу печати, книг, брошюр, журналов и газет на украинском языке,
6) открытие «Просвит»,
в) освобождение от ссылки всех украинцев,
г) полную амнистию для политических осужденных украинцев.
К этой петиции приложены печати Центрального комитета нацио-
150


нально-просвитных украинских кружков, правления «Юнацких спилок», Союза украинских рабітничих организаций на Украйни.
Харьковская губерния
В Харькове в декабре 1914 года центральным комитетом Украинского социалистического коллектива было издано гектографическим способом воззвание на украинском языке следующего содержания.
«От Украинского социалистического коллектива.
За рабочий народ, его волю и права.
Расширение и оживление в последнее время социалистического движения среди украинской молодежи вызвали нужду в создании определенной организации, которая объединила бы отдельные кружки на общих пунктах и вывела бы украинскую молодежь из того безвыходного положения, в которое завела ее русская реакция после революции 1905-1906 годов. А война, которая неожиданно возникла и необычайной тяжестью упала на плечи украинского народа, выдвинула на очередь вопрос об организации украинских социалистических сил, — что и поставил себе целью Украинский социалистический коллектив, требуя:
I. а) Признание за человеком прав: неприкосновенности личности, жилища, свободы совести, собраний, коалиций, забастовок, слова, равноправия всех граждан без всяких ограничений национальности, веры и пола;
в) уничтожение смертной казни,
с) всеобщее, равное, непосредственное, тайное выборное право во все общественные учреждения.
И. а) Переустройство России в демократическую федеративную республику (политический идеал профессора Грушевского) на основании национально-территориальной в этнографических границах автономии и экстерриториальной для национального меньшинства, — общими для всего государства делами руководит общегосударственный парламент, а областным — национальные советы;
в) замена постоянного войска милицией;
с) полное отделение Церкви от государства.
III. а) Социализация земли — все каз-енные, кабинетские, монастырские и частные земли должны быть отданы в общественную собственность без всякого вознаграждения;
в) социализация всех способов производства — все фабрики, заводы и другие предприятия должны быть отданы в общественную собственность, а как временно удовлетворяющее средство — рабочее законодательство, 8-часовая работа, увеличение платы, запрещение детского труда, государственное страхование и т.д.
Харьков. Центральный комитет УСК. 1914, XII».
Вышеупомянутое в приведенном воззвании Украинского социалистического коллектива указание на «расширение и оживление социалистического движения среди украинской молодежи», очевидно, имеет в виду состоявшуюся в Харькове Конференцию представителей кружков украинской молодежи Харькова, каковая конференция незадолго до выпуска в свет вышеуказанного воззвания коллектива, а именно в ноябре 1914 года, издала гектографским способом на украинском языке в виде листовки программу резолюции следующего содержания:


«Конференция представителей кружков украинской молодежи города Харькова признает, что большая часть молодежи мало обращает внимания на события действительности, далеко стоит от реальной жизни. Поэтому работа в кружках идет очень вяло — работают только наиболее энергичные единицы, а большинство почти ничего не делает. Культурный уровень украинской молодежи стоит очень низко, особенно это касается вопросов общественного характера. Общественные науки совсем исключены из огромного большинства программ украинских кружков. Конференция представителей кружков признает необходимым приблизиться кружкам к жизни. Цель кружков: выработка общественного мировоззрения, подготовление работников, которые сознательно боролись бы за осуществление своих идеалов. Конференция представителей кружков заявляет, что она исходит из интересов рабочих и ставит целью кружков подготовление сознательных работников — борцов за лучшую судьбу угнетенного народа. Поэтому общественной стороне жизни она отдает преимущество перед всеми другими и изучение общественных наук, которые только одни могут указать нам истинные пути к лучшему будущему, ставит на первое место».
Далее следует в листовке программа занятий в кружках, разделенных на две группы. «Группа первая. I. Язык... И. Национальные нужды украинского народа: школа, пресса, автономия. III. История и география Украйны. IV. Украинская литература. V. Общественная жизнь на Ук- райне». Затем соответственно каждому отделу имеется указание произведений литературы, необходимых для прочтения, и крестиками обозначены наиболее «нужные» из них. В числе этих произведений рекомендуются, как «нужные», сочинения профессора М.С. Грушевского под заглавиями: «Освобождение России и украинский вопрос» (выше в записке оно упоминается), «Иллюстрированная история Украйны», «О старом времени на Украйне», «Об украинском языке и школе», «Вопрос об украинских кафедрах и наши научные нужды».
«Группа вторая. I. Социология начальная. II. Политическая экономия. III. Научный социализм. IV. Национальный вопрос. V. История революционных движений в Европе. VI. История общественной мысли на Украйне».
Далее также следует указатель соответственной литературы, причем отмечены сочинения, касающиеся деятельности Драгоманова, а также «Литературно-науковый вестник» 1909, 1910, 1911 годов (в котором принимал участие профессор М.С. Грушевский).
В апреле 1915 года по инициативе одной организации («гурток» учащихся города Харькова) для выработки подробных программ для кружков и основания Юношеского союза Левобережной Украйны («Юнацка спилка») состоялся съезд представителей от 15 кружков. На съезде участвовало 200 представителей, причем все они на время заседаний были обозначены номерами (не фамилиями). На съезде была принята подробная программа для занятий в кружках с указанием сочинений Грушевского и других по специальным вопросам, касающимся автономии Украйны, украинского движения, мазепинства и других предметов, касающихся украинства и социализма. Затем съездом была принята и утверждена «организация молодежи Левобережной Украйны в Юношеский союз» по следующей схеме.
152


«Каждый кружок имеет голову; головы всех кружков одного города составляют междушкольный совет, который имеет тоже свою голову; совокупность всех кружков одного города составляет юношескую громаду. Все юношеские громады соединяются в Юношеский союз Левобережной Украйны, исполнительный орган которой — Центральный исполнительный комитет. Головы юношеских громад и головы кружков в тех городах, где нельзя устроить юношескую громаду, непосредственно связаны с ним. Центральный исполнительный комитет лишь исполнительный орган, а законодательный — съезд представителей юношеских громад и отдельных кружков. Функции Центрального исполнительного комитета:
1. Организация лекций в кружках.
2. Помощь в организации кружков, доставление книг.
3. Информационные известия.
4. Техника устройства съездов.
Финансовая сторона.
1. Каждый союзник вносит ежемесячно 5 копеек на общие дела.
2. Центральный исполнительный комитет имеет право просить у юношеского союза через головы междушкольных советов единовременной денежной помощи».
В Центральный исполнительный комитет были избраны 3 лица: голова, секретарь и заведующий техническими делами.
Из участников этого съезда отмечены наблюдением окончивший в 1915 году курс 1-й харьковской гимназии Николай Трофимов Петренко, выбранный заведующим техническими делами комитета, окончивший курс 3-й харьковской гимназии Андрей Петров Ковалевский, выбранный в секретари комитета, студент-юрист Харьковского университета Андрей Иванов Заливчий и ученик реального училища Георгий Митрофанов Федоровский.
20 апреля 1915 года Центральный исполнительный комитет Юношеского союза Левобережной (по левую сторону Днепра) Украйны выпустил на украинском языке воззвание, в котором говорится, что «цель Юношеского союза — организация украинской молодежи в обществе с целью приобретения их членами образования общественного характера и подготовления сознательных работников — борцов за лучшую судьбу рабочего народа», что «Юношеский союз — совокупность городских юношеских громад, которые складываются из отдельных кружков, объединенных междушкольным советом», что «для распространения истинного демократического просвещения необходима широкая организация», почему и будет приложено старание к увеличению числа членов союза и энергичной агитационной деятельности, что направление Юношеского союза «далеко от культурничества» и что «пусть не будет ни одного украинского демократического кружка, который не принадлежал бы к Юношескому союзу».
Вышеописанный «Украинский социалистический коллектив» в мае 1915 года выпустил воспроизведенный на гектографе в изложении на русском и малороссийском языках воззвание «Из жизни крестьян», в котором описываются в партийном освещении крестьянские волнения, происходившие в апреле 1916 года. В Сумском уезде по поводу землеустроительных отрубных работ, во время каковых волнений при устранении беспорядков были убиты участниками вооруженного скопища помощник исправника и двое крестьян — сторонников отрубов, а землемеры и несколько других лиц были тяжко избиты.
153


В редактировании и печатании этого воззвания принимали участие вышеназванные Петренко и Заливчий, который входит и в коллектив. Петренко и Заливчий привлечены к ответственности по 129-й и 132-й статьям Уголовного уложения.
29 августа 1915 года в городе Харькове на собрании рабочих в Доме общества рабочих распространены были 10 экземпляров печатного воззвания Украинской социал-демократической рабочей партии под заглавием «Война и украинская социал-демократия». Воззвание это, заключающее в себе рассуждения о текущей войне бывшего члена Союза освобождения Украйны Дмитрия Донцова, было отпечатано за границей. В воззвании проводится та мысль, что «Украинская социал-демократическая рабочая партия последовательно должна домогаться уничтожения в России царских порядков и достижения автономии Украйны». «Украинская социал-демократия, — так заканчивается воззвание, — должна теперь соединить всю свою отвагу и все свои силы на то, чтобы по всей Украйне разбросать зерна революции против нашего вековечного врага, против царизма» («царата»).
Эти прокламации были розданы рабочим социал-демократом секретарем литературно-экономической комиссии Харьковского украинского общества имени Квитки-Основняненко мещанином Яковом Епифановым Довбищенко (впоследствии был арестован), который засим принимал участие в издании на малороссийском языке в городе Харькове газеты «Слово», вдохновителем которой являлся политический эмигрант, известный украинский писатель, видный член Украинской со- циал-революционной, а затем социал-демократической рабочей партии Владимир Кириллович Винниченко, проживавший в 1914 году за границей (во Львове), приезжавший в 1915 году в Россию (в Киев и Москву) и имевший связь с Союзом освобождения Украйны.
В связи с упоминанием о Винниченко надлежит здесь еще отметить, что по сведениям, полученным Екатеринославским жандармским наблюдением, эмигрант Винниченко с объявлением войны проник из заграницы в Россию и в августе 1915 года совершал объезд Малороссии с целью инструктирования украинцев и поднятия на местах организационной работы Украинской социал-демократической рабочей партии. В июне того же 1915 года — по сведениям начальника Киевского губернаторского жандармского управления — Винниченко был в Киеве и виделся с видным мазепинцем социал-демократом Иосифом Михайловичем Сыроидом — униатом, австрийским подданным, служащим бухгалтером в книжном магазине Издиковского на Крещатике. Тот же Винниченко нелегально проживал и в Москве под фамилией Андрея Павленко.
Вышеуказанная газета «Слово» предназначалась, главным образом, для рабочих и имела целью призыв украинского народа к борьбе с правительством за автономию Украйны, причем изданию этой газеты екатеринославские украинские социал-демократы, благодаря сотрудничеству в газете жившего в Екатеринославе социал-демократа Садовского, придавали большое значение, имея в виду таким путем перейти от подпольной работы к легальной, хотя тенденции последней'и должны были быть идентичны с задачами первой.
Но так как в первом номере газеты «Слово», выпущенном в октябре 1915 года, были помещены статьи явно противоправительственного содержания и был отпечатан даже отчет о международной социа-
154


листической конференции в Циммервальде, то эта газета была закрыта с принятием соответственных административных репрессий против редактора ее тифлисского мещанина социал-демократа Фомы Кашалова.
С возобновлением занятий в учебных заведениях после лета 1915 года по инициативе студента Харьковского университета Андрея Петрова Ковалевского создана была новая украинская организация — Украинское национальное коло, или «Коло незалежных» (независимых). Программа этой организации была отредактирована по проекту студента Ковалевского студентом Харьковского университета Вячеславом Михайловым Алексеенко и сводилась к задачам не только узконациональным, но общеполитическим. Наряду с требованием национальной автономии Украйны в программу были включены требования уничтожения религиозных и национальных ограничений для христиан, магометан и караимов, уничтожения еврейской оседлости, требования политических свобод, 8-часового рабочего дня и т.д.
Одновременно с «Коло» в Харькове образовалась еще одна организация — Украинская студенческая громада, в которую вошли членами воспитанники высших учебных заведений Харькова. Главным условием принадлежности к этой громаде выдвигалось требование исповедовать учение об автономии Украйны.
В декабре 1915 года происходило в Харькове совещание инициативной группы Украинской студенческой громады. Председательствовал вышеупомянутый Петренко и присутствовали студенты Кривото- ченко (технолог, председатель Центрального исполнительного комитета Юнацкой спилки), Беспаленко, Самброс, Ковалевский, Берладин, Заливчий, Глуходед и Ленченко. Было решено на совещании следующее. Каждые 2-3 члена должны взять на себя руководство кружком из 7-10 человек, мало знакомых с украинством. Каждый кружок должен иметь представителя в группе, а группа — в Центральном комитете громады. Центральный комитет громады посылает представителей в Центральный исполнительный комитет Юнацкой спилки, и таким образом громада будет влиять на всю спилку. На этом же совещании собирались подписи под присланным из Москвы обращением к депутату Керенскому, заключавшим в себе требования об автономии Украйны. Под этим обращением в том же декабре собирались подписи и в Квиткинским украинском клубе.
В украинском обществе имени Квитки-Основняненко за 1915 год по четвергам читались рефераты на научные и социальные темы, причем рефераты касались и вопросов об Украйне.
В январе 1916 года была произведена в Харькове ликвидация Украинской студенческой громады. Так как Петренко входил еще и в состав научно-литературного отдела квитского клуба, то кроме участков громады были обысканы члены этого отдела, в том числе председатель его инженер-технолог Хоткевич (германофил). Всех обысков было произведено 21.
У Петренко было отобрано отпечатанное на гектографе большое количество революционных воззваний под заглавием «Манифест Международной социалистической конференции в Циммервальде», «Товарищи студенты, организуйтесь», «До товарищей-студентов», 28 экземпляров воспроизведенного на гектографе журнала «Боротьба» (ч. 5) 1 серпня 1915 года и 2 экземпляра «Статута всероссийского союза солдатов и матросов 1907 года». Большое количество первого из упомянутых
155


воззваний было также найдено у учениц 8-го класса 2-й Харьковской гимназии Сало и Усан, почему они и Петренко были привлечены к ответственности по 132-й статье Уголовного уложения.
0 ликвидированных одновременно с ними украинских социал- демократах Довбищенко, Гарахе, социалистах-революционерах Заливчем и Глуходеде и германофиле редакторе малороссийской газеты «Гасло» Карячкине была возбуждена переписка в порядке Положения о государственной охране. Хоткевич же постановлением господина министра внутренних дел, как заподозренный в украинофильстве, подчинен гласному надзору полиции на 3 года с 11 марта 1916 года в избранном им месте жительства, кроме девяти малороссийских губерний.
После этой ликвидации состав инициативной группы Украинской студенческой громады видоизменился, и деятельность членов ее ныне направлена на разыскивание «украинцев».
5 марта 1916 года в клубе общества Квитки-Основняненко в Харькове чествовали память Шевченко по случаю 55-й годовщины со дня его смерти. При этом председатель общества Бич-Лубенский произнес речь, в которой после характеристики личности Шевченко сравнил украинский народ с евангельским Лазарем, и призывал присутствующих «встать», подобно «смердящему Лазарю». Смысл слова был тот, что Украйна еще не умерла, как это думает русское правительство, и когда- нибудь свершится чудо — «смердящий Лазарь» встанет. В конце чествования был спет «Заповит» Шевченко.
В заключение этого отдела надлежит еще отметить, что в Харьковском среднем сельскохозяйственном училище (в Дергачах) имеется украинский «гурток» (кружок), в состав коего входят 50 учеников. Во главе кружка стоит атаман, который имеет связи с харьковской украинской организацией и волчанским украинским кружком. Предполагается конспиративное существование библиотеки этого кружка. В Белгороде также имеется украинский кружок учащихся среднеучебных заведений.
Екатеринославская губерния
1 мая 1914 года впервые появились прокламации в Екатериносла- ве на малороссийском языке от имени Украинской социал-демократической рабочей партии под девизом всеобщего пролетариата с призывом к празднованию дня 1 мая и к борьбе за ниспровержение самодержавия.
В период времени до 4 апреля 1915 года никаких признаков о существовании в городе Ектеринославе самостоятельной организации названной партии не наблюдалось.
В ночь на 5 апреля 1915 года на местных заводах и в районе линии Екатерининской железной дороги в городе Екатеринославе были разбросаны отпечатанные типографским способом прокламации от имени той же партии по поводу трехлетней годовщины Ленских событий, изложенные на малороссийском языке с примесью галицкого наречия и заканчивающиеся словами: «Долой войну, долой царат (царизм), да здравствует революция, да здравствует демократическая республика, да здравствует автономия Украйны».
По «несомненным» сведениям, полученным начальником Екате- ринославского губернского жандармского управления, воззвания эти были доставлены из Галиции евреями, при посредстве которых эти издания и были разбросаны в городе Екатеринославе.
156


Вскоре за появлением вышеупомянутых прокламаций в Екатери- нославское губернское жандармское управление стали поступать сведения, указывающие на существование в городе Екатеринославе организации Украинской социал-демократической рабочей партии.
В ночь на 1 мая 1915 года в городе Екатеринославе и в полосе отчуждения Екатеринославской железной дороги между станциями Го- ряиново и Нижне-Днепровском были разбросаны также воспроизведенные типографским способом на малороссийском языке прокламации украинской социал-демократической рабочей партии, приуроченные ко дню празднования 1 мая и заключающие в себе призывы: «Долой войну», «Долой продажное правительство», «Да здравствует социализм», «Да здравствует автономия Украйны».
После этого разработкой поступивших в жандармское управление сведений была установлена принадлежность к местной организации Украинской социал-демократической рабочей партии конторщика службы сборов Екатерининской железной дороги Лисиченко, конторщика той же дороги Дубового, секретаря больничной кассы завода Шодуара в посаде Амур Новомосковского уезда Бохонко, члена правления Екатерининского товарищества потребительных обществ Герасимова и крестьянина Полтавской губернии Вырвы.
Одновременно с вышеописанным и в связи с военными событиями украинское движение значительно оживилось и приобрело среди рабочих масс украинцев возрастающий к себе интерес, причем наблюдением была установлена активная деятельность некоторых отдельных лиц, выражавшаяся в ведении агитации среди местных рабочих украинцев и в попытках к сорганизованию отдельных кружков среди железнодорожных служащих и фабричных рабочих.
29 июля 1915 года в сферу наружного наблюдения вошел прибывший того же числа из Киева неизвестный мужчина, имевший свидания с партийными лицами; 29 того же июля выбыл обратно в Киев. По полученным же жандармским управлением сведениям, этот неизвестный был учитель из Галиции (существует предположение, что Лев Ганкевич, вы- шеупоминаемый, командированный для агитации из Австрии от Союза освобождения Украйны).
Дальнейшим наблюдением также еще было выяснено, что рассадником для ведения украинской пропаганды является екатеринославская «Просвита» и ее отделения в пригородах — мануйловская и диевская — и что в екатеринославской организации Украинской социал-демократической рабочей партии среди видных партийных работников появились единоличные экземпляры печатных изданий на украинском языке, доставленные в Екатеринославль из Киева, а именно: «Вестник Союза освобождения Украйны», выпущенный в Вене 15 августа 1915 года под редакцией Емельяна Бачинского, газета «Боротьба» — орган закордонной организации Украинской социал-демократической рабочей партии, и журнал «Боротьба» — орган киевской группы украинских социалис- тов-революционеров.
Следующим актом деятельности екатеринославской организации была разброска прокламаций в ночь на 17 октября 1915 года в районе поселка Екатерининского. Прокламации эти были изготовлены ручным способом и дословно имели изложенный на украинском языке такой текст:
«Украинская социал-демократическая рабочая партия.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Товарищи!


Десять лет назад, 17 октября 1905 года, под напором революции рабочих и крестьян зашаталось самодержавие Царя Николая Кровавого. Однако правительство одурачило народ Манифестом и в реках крови утопило волю. Теперь, когда миллионы людей гибнут на войне, обороняя кошельки панов, царь отбирает остальные права у народа. Только революция принесет волю. Организуйтесь же! Долой войну! Да здравствует революция! Долой Самодержавие! Да здравствует демократическая республика! Да здравствует автономия Украйны!»
Такая же прокламация была вывешена и на стене сарая экономии «Игрень» Екатеринославского губернского земства, причем виновные в этом четыре лица были привлечены к дознанию по 129-й статье Уголовного уложения.
К моменту выпуска этой прокламации было выяснено, что организатором местных украинских социал-демократов являлся вышеназванный Лисиченко, заложивший первую ячейку этой организации еще в 1911 году, что Лисиченко, Дубовый, Вырка, Герасимов и Бохонко составляли из себя комитет означенной организации. Из упомянутых лиц Бохонко и Дубовый привлекали в ряды членов организации рабочих и крестьян, особенно в поселке Екатерининском. Пользуясь правом занимать помещения городской и мануйловской «Просвит», как члены последних, названные лица под предлогом культурно-просветительных целей устраивали в этих помещениях партийные собрания, которые происходили также и в лесах за городом. Одно из таких собраний имело место 15 августа 1915 года в лесу имения Куличенко, в поселке Екатерининском, близ станции Игрень Екатерининской железной дороги (51 человек). В этом собрании принимали участие Дубовый, Герасимов, Бохонко и делегат из Киева Антон Григорьев Драгомирецкий, привлеченный к дознанию при Киевском губернском жандармском управлении по 102-й статье Уголовного уложения. На этом же собрании были приняты резолюции, касающиеся внутренней организационной постановки дела, а также следующее постановление: «С русскими социал-демократами в классовой и пролетарской борьбе идти совместно и солидарно; вступать в соглашения, вытекающие из интересов пролетариата вообще и украинского в частности, но тем не менее требовать автономии Украйны с принятием принципа национальных организаций, не вступая в блоки до тех пор, пока русские социал-демократы не изменят своего отношения к национальным вопросам, не признают основного украинского постулата — автономии Украйны».
На упомянутых партийных собраниях одобрялись проводимые идеи борьбы против войны, причем попутно с этим признавалось необходимым оказывать возможное содействие Австрии в настоящей войне с Россией, победа над которой, то есть над Россией, и разгром последней Австро-Германией членами екатеринославской организации признавались весьма желательными. Вдохновители означенных идей исходили из того соображения, что с разгромом России в настоящей войне вся территория Украйны отойдет к Австрии, которая и выполнит данное ей обещание, выделив Украйну в автономную единицу.
29 октября 1915 года в квартире вышеупомянутого Лисиченко, являющегося также содержателем в городе Екатеринославе книжного магазина «Слово», состоялось собрание видных партийных работников местной украинской организации, на котором читал доклад по вопросам о положении дел организационной работы украинской партии при-
158


езжий из Харькова представитель Украинской социал-демократической рабочей партии казак Полтавской губернии Федор Павлов Горох, который имел свидания с прибывшим из-за границы нелегально проживавшим в России видным деятелем украинской партии вышеупомянутым писателем Владимиром Кирилловичем Винниченко, с коим Горох впоследствии, а именно 27 ноября 1915 года, занимал в городе Москве в меблированных комнатах «Экономия» один номер, причем Винниченко прописался под фамилией Шеремецинского, а казак Горох — под фамилией казака Гараха.
Нарисовав картину широкой деятельности отдельных организаций Киева, Харькова и Москвы, оратор доложил собранию, что рабочая организация ведется весьма усиленно и приобретает среди украинского населения и рабочих масс захватывающий к себе интерес, причем студенчество, особенно харьковское, оказывает весьма существенную пользу украинскому движению; а засим, касаясь вопроса о войне, оратор убеждал, что цель Германии будет достигнута — Киев и вся Малороссия будут завоеваны Германией, которая даст украинскому народу полную независимую Украйну, почему необходимо оказывать всякое содействие Германии в ее окончательной победе над Россией. В своей речи он с особым почтением говорил о Винниченко.
27 ноября 1915 года екатеринославская украинская социал-демократическая организация была ликвидирована производством двадцати одного обыска и заключением под стражу одиннадцати лиц. Была отобрана партийная переписка и копии договора, состоявшегося между организациями Екатеринославского района Русской и Украинской социал- демократических рабочих партий по' поводу объединенной партийной работы на собрании 15 ноября 1915 года в селе Каменке. Текст этого договора следующий.
«Для более успешного развития классового пролетарского движения и классовой борьбы пролетариата ведущие работу в Екатерино- славском районе организации русской и украинской социал-демократических партии, не признавая за собой компетенции войти в программное объединение без согласия высших партийных учреждений и организаций других районов, приняли постановление объединиться в очередной общепрактической работе на следующих основаниях:
1. Организации признаются взаимно равноправными представительницами — украинская украинского, а русская русского — пролетариата Екатеринославского района.
2. Интересы пролетариата других наций, которые не имеют своих организаций в Екатеринославском районе, обязуются отстаивать совместно и наравне с интересами украинского и русского пролетариата.
3. В общих бюро и иных органах имеют равное представительство.
4. Во внутренней агитационной и организационной работе самостоятельны.
5. Русская социал-демократическая организация признает принцип национальных организаций пролетариата и выставление украинской социал-демократией своих программных требований, в том числе автономии Украйны и всех негосударственных наций».
Как выяснилось засим, на этом же собрании 15 ноября по ознакомлении с «Манифестом международной социалистической конферен-
159


ции в Циммервальде» было выражено одобрение высказанной в Манифесте тактике борьбы против войны, причем указывалось ораторами на то, что по окончании войны неизбежна будет революция всего объединенного пролетариата и что Петроград уже подготовлен к выступлению.
Далее, в октябре 1915 года были получены сведения об образовании в Екатеринославской губернии «Инициативного комитета украинского независимого союза». Программа и тактика этого союза изложена в нижеследующих 22 параграфах.
I. Национальная программа
§ 1. Конечной целью всей деятельности союза является приобретение независимого суверенного украинского государства, которое должно заключать в себе всю этнографическую территорию Украйны.
§ 2. Для достижения означенной в § 1 цели союз предлагает распространять возможно шире идею независимого украинского государства среди широких масс Украйны и организовать эти массы под лозунгом этой идеи и беспрерывной «консеквентной» борьбы за ее реализацию.
§ 3. В том случае, когда вся Украйна или часть ее останется после войны за Россией, союз будет бороться в границах этой последней за приобретение национально территориальной автономии Украйны и за все этапы, которые ведут к ней, как-то: развитие местного самоуправления, национализацию школы, администрацию суда, церкви и общественной жизни, дабы с помощью означенной национальной свободы, достигши или не достигши автономии в процессе борьбы за нее, широкие массы имели бы возможность воспитать, организовать и закалить себя для приобретения впоследствии независимого украинского государства.
II. Социальная программа
§ 4. Так как союз состоит из организаций, которые в своей социальной идеологии могут кое в чем расходиться одна от другой, то эти организации проводят свою социально-политическую работу согласно со своими партийными убеждениями и в партийных организационных формах. Украинский независимый союз признает такие общие точки для всех ее членов.
Союз признает своим конечным идеалом социальную организацию всего общества и всю свою работу проводит под лозунгом этого идеала.
§ 5. Союз имеет соей ближайшей целью организацию независимой Украйны с демократической республикой с однопалатовой системой и парламентских министерств, с общим без различия пола равным, прямым и тайным выборным правом, на основании принципа пропорциональности.
§ 6. Союз будет бороться за обеспечение гражданских свобод, как- то: свобода печати, собраний, стачек, союзов, веры, неприкосновенности личности, помещений и корреспонденции.
§ 7. Союз борется за отделение Церкви от государства, а также из национальных взглядов будет поддерживать борьбу за национализацию и демократизацию всей церковной жизни на Украйне и за независимость украинской Православной Церкви от русской.
160


§ 8. Союз борется за всеобщую бесплатную национальную науку от низшей до высшей степени.
§ 9. Союз борется за введение прогрессивного подоходного налога, так как Украинский независимый союз в своей работе будет опираться на демократические слои украинского общества (пролетарии, трудовое крестьянство и на городскую демократию).
а) Что же касается пролетариата:
§ 10. За широкое рабочее законодательство, которое обеспечивало бы пролетариату возможность культурно-национального и политического развития, а вместе с тем за 8-часовой рабочий день.
§ 11. За демократическое страхование рабочих.
§ 12. За законодательное обеспечение права на работу каждого человека.
б) Что касается трудящегося крестьянства:
§ 13. За принудительное отчуждение помещичьих, монастырских, царских и кабинетских земель.
§ 14. За широкое местное самоуправление и за демократизацию его органов, на основании всеобщего равного, явного и тайного выборного права.
§ 15. За уничтожение всесословных и классовых привилегий.
§ 16. За обеспечение государством старости.
III. 	Тактика
§ 17. Основная тактика Украинского независимого союза будет направлена на национализацию всей общественной жизни на Украйне.
§ 18. Ближайшая тактика: подготовление благоприятствующей политической ситуации к постановке украинской проблемы на будущем конгрессе.
Что же касается тактики в России, то Украинский независимый союз будет вести ее в границах, точно определенных в нижеследующих параграфах.
.§ 19. Бороться с украинофильством, проповедующим русофильские тенденции среди украинской демократии.
§ 20. Не входить ни в какие соглашения с другими национальностями или отдельными представляющими их национально-политическими группами, кроме тех, которые признают право украинского народа на независимость и активно поддерживают Украинский независимый союз в его практической работе.
§ 21. Что же касается еврейского вопроса, то поддерживать культурно-национальные требования лишь евреев-неассимиляторов.
§ 22. Вести упорную борьбу с политикой денационализации украинской нации, под какими бы формами и с чьей стороны она ни проводилась бы, причем Украинский независимый союз полагает своевременным ввести тактику бойкота русской культуры на всей территории Украйны.
Внешнего проявления деятельности описанного союза не наблюдалось.
На одном из заседаний екатеринославской украинской социал- демократической организации, происходившем во второй половине 1915 года, была заслушана резолюция петроградской Украинской социал-демократической рабочей партии следующего срдержания.
161
11 Заказ 1602


«В целях координации деятельности отдельных украинских социал-демократических организаций и необходимости подготовить почву для скорейшего обновления нашего партийного целого, петроградской организацией Украинской социал-демократической рабочей партией признается крайне необходимым:
а) установление связей между существующими социал-демократическими организациями через взаимную подачу адресов;
б) через каждые два месяца обмениваться между собой докладами о партийной работе организации, а также литературой, выпущенной организацией.
В этих целях, а также в целях координации всего массового движения в России петроградская организация Украинской социал-демократической рабочей партии берет на себя обязанность своевременно ознакомлять организации с деятельностью центральных органов российской социал-демократии, а также с жизнью петроградского организованного работничества».
В той же второй половине 1915 года из состава членов екатери- нославской организации Украинской социал-демократической рабочей партии организовался новый кружок, принявший наименование Украинской радикально-демократической партии, или иначе — Товарищество украинских поступовцев (прогрессистов), сокращенно называемой ТУП». В состав означенного кружка вошли: 1) Маменко — чиновник контроля Екатерининской железной дороги; 2) Новицкий — бывший сотрудник «Южной зари»; 3) Дьяченко — член правления «Просвиты»; 4) Усик- Базильский — счетовод коммерческого отдела Екатерининской железной дороги; 5) Щукин — чертежник земской управы; 6) Авдиенко — конторщик службы сборов названной железной дороги; 7) Выровой — учитель коммерческого училища.
Партия «ТУП» борется за федеративный порядок управления, за союз отдельных народностей в государстве. Парламент должен состоять из двух палат: а) палаты народных представителей; б) федеративной палаты представителей от отдельных автономных частей государства пропорционально. Малороссия должна иметь отдельное и самостоятельное представительство — Украинскую народную Раду (Сейм), каковая должна издавать законы на всю Малороссию. Выборы в Сейм и в федеративную палату должны быть всеобщие, равные, прямые и тайные. Вся земля должна быть выкуплена в собственность края (Малороссии) и отдана в пользование крестьянству. В собственность народа также должны поступить все земельные угодья, казенные, удельные, кабинетские, церковные и монастырские. Члены партии «ТУП» проповедуют необходимость тяготения к Австрии, которая, по их словам, явится освободительницей Украйны от царата».
К изложенному следует еще добавить, что летом 1915 года для ознакомления с постановкой партийной работы объезжал Екатерино- славскую губернию студент Киевского университета Дмитрий Иванович Чижевский — уроженец города Александрии Херсонской губернии. В 1913 году он был организатором студенческого украинского кружка в Киеве.
За 1916 год все помянутые организации активно себя не проявили.


Черниговская губерния
Украинских организаций в Черниговской губернии нет. По имеющимся в Черниговском губернском жандармском управлении сведениям, украинско-мазепинское движение в Черниговской губернии имело некоторое оживление еще до войны, когда главным руководителем его являлся местный присяжный поверенный Илья Людвигович Шраг, 80 лет, известный украинофил, бывший член I Государственной Думы, отбывший тюремное наказание за выборгское воззвание.
Украинофилы намеревались тогда провести в жизнь свои идеи, воспользовавшись устройством предполагавшихся торжеств по поводу 100-летия со дня рождения украинского поэта Т.Шевченко. Но так как правительством разрешение на устройство юбилейных торжеств тогда дано не было, то и означенное их намерение осуществлено не было.
В течение 1915 года Шраг предполагал вести украинофильскую пропаганду среди кооперативных обществ, с каковой целью вошел в члены Черниговского губернского кооперативного комитета, открывшего свои действия без разрешения администрации. Но так как комитет 10 ноября 1915 года был закрыт и дело о комитете было передано прокурору Черниговского окружного суда для возбуждения уголовного преследования, то в этом направлении деятельность Шрага ни в чем не проявилась.
Среди украинофилов Черниговской губернии преобладает культурно-этнографическая тенденция, чуждая стремлению поднять национальное самосознание малороссов и пробудить их к самостоятельной жизни.
Подольская губерния
В 1914 и 1915 годах производилась в порядке Положения о государственной охране разрешенная затем в административном порядке переписка о членах подольского Украинского культурно-просветительного общества «Просвита» — враче Константине Солухе, горном инженере Петре Гловацком и других — по подозрению их в агитации, направленной к возбуждению вражды малороссийского населения к великорусскому населению России в целях образования в будущем независимой Украйны.
Кроме этого дела, никаких указаний на проявление украинского движения не наблюдалось.
Кубанская область
По сведениям за 1915 год, в юго-восточной части России Союз освобождения Украйны, по словам местных, живущих в Кубанской области украинцев, имеет свои отделения только в Екатеринославской и Харьковской губерниях. В указанных местах сторонники его находятся только среди интеллигенции. С открытием военных действий против Австрии и Германии большая часть украинофильской интеллигенции охладела к вопросу о воссоздании особой независимой Украйны. Особенно это сделалось заметным для наблюдения после появления в печати разоблачений Алексинского о поддержке названного союза Австрией и Германией денежными средствами.
Имеются и разрабатываются сведения о том, что существующий в городе Екатеринодаре Украинский книжный магазин получал из Киева
163
11


безвозмездно издававшийся профессором Грушевским «Литературно- науковый вестник» — журнал левого направления.
Донская область
В Области Войска Донского имеются отдельные личности из интеллигенции, являющиеся сторонниками украинского движения.
В 1916 году в Новочеркасском политехникуме приступлено к организации среди студентов украинского кружка. Мотивы к этой организации созданы обстоятельствами войны. Кружок ставит своей задачей пропаганду украинских идей.
В мае 1916 года в состав кружка записался 21 студент. Ведется наблюдение и выясняются члены кружка.
Волынская губерния
Среди местных украинцев циркулируют слухи, что в апреле 1916 года состоялся съезд украинцев. Место съезда и участники его неизвестны украинцам Волынской губернии. По тем же слухам, съезд принял резолюцию — отложить решение украинского вопроса до окончания войны.
Херсонская губерния
В январе 1916 года возникла переписка о члене Херсонской группы украинцев живописце Нурийцеко, который в селе Копани Херсонского уезда говорил крестьянину Яловому, что для украинцев нужна автономия, которой теперь можно достигнуть.
Одесса
В Одессе начальником жандармского управления были добыты в мае 1915 года два номера газеты «Вестник Союза освобождения Украй- ны» за октябрь 1914 года и две отпечатанные на украинском языке брошюры: Парвуса «На оборону демократии против царизму» и Дорошенко «Пивтораста лит украинской политичной думки».
В июне 1915 года наблюдением были получены сведения, что функционирующей в Австрии социал-демократической организацией Союз освобождения Украйны были отпечатаны на разных языках прокламации, содержащие в себе обращенный к русским солдатам призыв сдаваться в плен австрийцам и приносить с собою оружие и патроны, за которые будут выдавать нижним чинам деньги... Означенные воззвания вкладывались в закупоренные бутылки, которые бросались в реку Прут, течение коей несло эти бутылки в сторону России.
В 1915 году с сентября начал издаваться в Одессе ежемесячный легальный журнал на малороссийском языке под названием «Основа». Судя по первому номеру, в журнале этом сотрудничают В.Винниченко и О.Грушевский (не профессор М.Грушевский). Кроме того, в Одессе имеется Украинская книгарня (библиотека).
В заключение еще надлежит отметить, что в 1915 году розыскными органами города Одессы были получены сведения, что дело организации транспортировки нелегальной украинской литературы из-за границы в Россию было поручено одному из бывших студентов Киевского университета, который и должен был в этих видах конспиративно проникнуть из-за границы в Россию. В дальнейшем эти сведения развить не удалось.
164


Петроград
В связи с общим подъемом общественно-политической жизни страны, событиями, происходящими вокруг войны, и теми грядущими перспективами, в чаянии которых пребывают ныне общественные слои, национальности и выразители оппозиционных и революционных течений государства, направляющих свою работу к достижению своих конечных целей, в 1915 году начали наиболее рельефно проявлять свою жизнедеятельность и проживающие в Петрограде украинцы.
К началу 1916 года явилась полная возможность сгруппировать сведения по украинскому движению в Петрограде в следующем виде.
Перспективы «лучшей, свободной будущности» Украйны, при создающейся ныне конъюнктуре положения все продолжавшейся войны и возможности вновь завоевания Галиции, всколыхнув коренную Украйну России, нашли живой отклик и в столице среди населяющих ее украинцев.
Стремление ознакомить распыленный здесь украинский элемент с историей Украйны и движением 30-миллионного украинского народа, привить ему тенденциозные национально-сепаратистские начала, вызвав живое участие к судьбам Украйны, выражавшееся ранее в сравнительно бессистемной работе украинских представителей столицы по созданию для этой цели общения между собою, в постановке «гуртков» в высших учебных заведениях и популяризации среди молодежи и народа украинской литературы, — ныне вступает на путь более широких и ярко выраженных начинаний в области сплочения, организации здесь для всех украинцев и для определенной уже цели ведения планомерной национально-революционной пропаганды. В соответствии с поставленными задачами в движении украинцев в Петрограде намечается два течения: чисто националистическое и революционное.
Центром нелегальной жизни украинцев в столице является их клуб (Николаевская улица, дом № 29), в коем концентрируются различные по убеждениям элементы этой национальности, но связанные между собою общностью интересов ее, — инженеры, адвокаты, студенчество, курсистки и рабочие. Здесь разновременно, с разрешения администрации, устраиваются вечеринки, концерты, читаются рефераты и лекции. Тут же и сорганизовалось общество «украйнознанства», учредив своими силами курсы «украйноведение», дав им в своей среде приличное целям «самоопределения» наименование «Наша школа». Курсы эти имеют отделы, которые и выполняют следующую намеченную программу: 1) история Украйны, 2) литература, 3) украинский язык (история и теория), 4) экономия Украйны, 5) общественное движение Украйны, 6) положение Украйны как отдельной провинции.
Независимо от сего в Петрограде функционируют также следующие общества:
1. «Просвита», поставившая себе целью способствовать объединению всех сознательных украинцев и широкому распространению среди украинского народа знания, просвещения и ознакомления с историей и литературой. «Просвита», заботясь о духовных нуждах народа, открывает свои книжные склады, читальни и издает народные брошюры.
2. Благотворительное общество издания общеполезных и дешевых книг — имеет задачею прийти на помощь религиозно-нравственному развитию и экономическому благосостоянию малорусского народа. С этой целью оно издает дешевые и доступные по языку и изложению
165


книги, как религиозно-нравственного содержания, так и по всем отраслям сельскохозяйственного и вообще промышленного знания, а равно и литературно-художественного содержания.
3. 	Общество для издания дешевых и полезных книг для народа, именующее себя «Джерело» («Родник»). Нарождаясь на демократических началах, оно ставит задачей издание литературы по социальному и рабочему вопросам, переводы таковой с других языков на украинский и распространение среди украинского народа, в целях демократизации его и принятия идей социализма.
Среди украинцев, проживающих в Петрограде, в сравнительно ограниченном количестве имеют распространение издающиеся на украинском языке печатные органы: орган националистов — «Рилля» («Борозда»), «Агроном», журнал «Кооперация», до закрытия в Киеве газета «Рада» (орган непартийных народных демократов), «Українська руська видавнича спілка» («Украинско-русский издательский союз) и газета «Гасло» («Огонь», «Свет»).
«Национализация школ» и «Земельный вопрос» являются кардинальными лозунгами украинского общественного движения. Последний ныне на местах в Украйне объединяет широкие круги украинского народа и интеллигенции, близкой к нему, и в связи с необходимостью разрешения этой проблемы в желательном направлении намечался в одном из южных городов России Съезд украинских деятелей земства и кооперации, к которому велась подготовка. Провести его полагали нелегальным путем и на нем выработать программу дальнейшей деятельности для осуществления заветных стремлений — «получения земли и освобождения Украйны».
Нелегальная работа украинцев в Петрограде до последнего времени определялась в таком виде.
Убежденные сторонники различных украинских течений (украинские народники, драгомановцы, староукраинцы, мазепинцы, национал-демократы и украинские социал-демократы) представлены были в Петрограде главным образом в лице учащейся молодежи высших учебных заведений, «дух свой восприявший на родине на Украйне». Общение последних в отдельных учебных заведениях дало почву к учреждению в них украинских местных подпольных организаций — «гуртков» (кружков). Из представителей последних сорганизовался центральный орган украинской студенческой молодежи «Головная рада» и «Информационное бюро», ведающее изданием украинского студенческого печатного органа «Украинский студент».
«Головная рада», координируя деятельность студенческих украинских кружков, имела несколько совещаний, вынесла 3-4 резолюции, выпустила несколько гектографированных воззваний, намечала созыв украинской конференции (но попытка к осуществлению таковой не удалась).
Наличие в составе отмеченных выше подпольных организаций представителей разных партийных украинских течений, вызывая подчас в таковых несогласие в проведении в жизнь тех или других начинаний, в последнее время создало атмосферу необходимого приискания новых путей к спорной работе. Первыми заявили себя в этом направлении студенты-украинцы социал-демократы, наметив создание новой организации — Украинского объединенного комитета социал-демократических фракций высших учебных заведений. Конкретных данных, отмечаю-
166


щих осуществление этих намерений, получено не было, однако указания последнего времени зарегистрировали несомненность существования в Петрограде партийного центра украинских социал-демократов, надо полагать, создавшегося по инициативе студенчества. Последний вяжется с рабочими некоторых заводов и с нижними чинами гарнизона, преследуя целью постановку среди них партийных кружков. Пропаганда украинцев среди солдат и рабочих главным образом ведется путем распространения украинской тенденциозной литературы. Последняя расходится в большом количестве из книжного склада (так называемый «Украинский базар» — Петроградская сторона, Большой проспект, д. № 1), который вместе с тем служит «явочным» местом для партийных украинцев.
Итоги обследования деятельности этих подпольных организаций, результаты разработки всех сведений и данные наружного наблюдения за 1915 год определяют ныне следующий состав этих партийных украинских центров и лиц, по связям причастных к работе таковых:
«Головная рада» — Лев Евгеньев Чекаленко (универсант), Александр Александров Ковалевский (политехник), Георгий Григорьев Дубя- го (горняк), Макар Александров Кушнир-Якименко (универсант), Михаил Леонидов Лысый (технолог), Константин Алексеев Станиславский (психоневролог) и неустановленная бестужевка, известная под кличкой «Лиля».
«Информационное бюро» — Евгений Васильев Неронович (студент-электротехник), член редакционной комиссии «Украинский студент», Александр Александров Ковалевский (политехник), Ксения Семенова Федоркина (кличка «Оксана», психоневрологичка), Андрей Иванов Мих- но (сельскохозяйственник), Михаил Николаев Кулик (универсант).
Кроме отмеченных выше лиц членами «гуртков» являются психоневрологи Николай Алексеев Станиславский, Митрофан Васильев Уда- дов, Никодим Кириллов Фамулевич (ведал транспортировкой из-за границы литературы и оружия), Антон Ефимов Артеменко, Евгений Гомон, Аркадий Петров Животков, Георгий Гедеонов Малевич; технологи Владимир Сергеев Сирков, Иван Петров Белоусов, Телифор Владиславов Пржияновский, Игнатий Осипов Казакевич; путейцы Николай Фролов Чечель и Евстафий Евстафьев Ярошенко; универсанты Корнилий Яковлев Адарков, Федор Игнатьев Рунчев, Евгений Семенов Артюхов, Владимир Григорьев Ярошенко; горняк Георгий Иванов Политуха; курсистки сестры Антонина, Елизавета и Ольга Григорьевы Абрамовы, Анна Григорьева Родич.
Кроме учащихся, по связям с членами «Головной рады» проходят по наблюдению: Петр Петров Гоосен, поселянин Таврической губернии (соквартирант Кушниря), Сергей Николаев Чернов, окончивший курс Петроградского университета, Константин Витальев Шероцкий, оставленный при Петроградском университете для подготовления к профессорской деятельности, Павел Александров Балицкий, преподаватель Сретенского приходского училища, содержатель украинского магазина в доме № 1 по Большому проспекту Петроградской стороны, сожительница его Прасковья Тимофеева Боборыкина — крестьянка Витебской губернии, Невельского уезда, Сокольницкой волости, Алексей Федоров Мельник, крестьянин Подольской губернии, Брацлавского уезда, Монастырской волости, и Вера Яковлева Введенская, жена кандидата прав, прапорщика запаса.
Провести резкую черту в партийной деятельности в Петрограде между украинскими социал-демократами и членами нарождающегося об-
167


щества «Джерело», поддерживающими тесное общение в работе между собою, преследующими почти одни и те же цели и придерживающимися по отношению к войне одной «пораженческой» тактики, ныне не представляется возможности. Состав этих организаций определяется следующими выясненными членами: студенты Петроградского университета Сергей Павлов Викуль, Макар Александров Кушнир-Якименко (члены украинского социал-демократического центра), курсистка-медичка Юлия Григорьева Машкевич-Шевченко (член украинского социал-демократического центра, ведет работу в войсках), крестьянин Киевской губернии, Звенигородского уезда, Колочанской волости, села Казацкого Иван Фоти- ев Крекотен (член украинского социал-демократического центра и общества «Джерело»), приказчик книжного магазина «Украинский базар», связанный в работе с членами военной организации, преподаватель Сретенской приходской школы Павел Александров Балицкий (содержатель «Украинского базара», член украинского общества «Джерело»), крестьянка Витебской губернии, Невельского уезда, Сокольницкой волости Прасковья Тимофеева Боборыкина (член общества «Джерело»), казак Полтавской губернии и уезда, Супруновской волости Харитон Фомин Крат (предоставлял квартиру для собраний украинцев — нижних чинов).
По связям по наблюдению с отмеченными выше лицами проходят: статский советник, ревизор Александр Игнатьев «Потоцкий, помощник присяжного поверенного Михаил Агафонов Карчинский (председатель Украинского клуба), студенты Петроградского университета Владимир Самуилов Шней, Александр Александров Соловьев, слушательницы медицинского института Аграфена Иванова Алехина, Вера Александрова Васильева, Клавдия Васильева Савкова.
Членами украинской военной организации являются: зауряд военный чиновник Главного военно-технического управления Иван Константинов Герасимов (член украинского социал-демократического центра), писарь управления Петроградского разгрузочного батальона Михаил Авдеенко (член украинского социал-демократического центра), писарь Главного инженерного управления Александр Гречаныченко, писарь Главного военно-технического управления Теофиль Гайдер, писарь канцелярии смотрителя Инженерного замка Порфирий Онасенко; по связям с Авдеенко — крестьянка Витебской губернии, «Пюцинского уезда, Лянд- сбергской волости Инна Иванова Сваринская, крестьянка Тверской губернии, Старицкого уезда, Дарской волости Екатерина Алексеевна Бойцова и отмеченная выше медичка Машкевич-Шевченко.
В конце 1915 года обществом «Джерело» и петроградской организацией Украинской социал-демократической рабочей партии были распространены прокламация и резолюция.
В прокламации «Джерело» содержится обращенный к разрозненным украинским силам призыв к объединенной работе в целях культурного просвещения народа родной Украйны.
Из резолюции же петроградской организации Украинской социал- демократической рабочей партии, обращенной к социал-демократической фракции Государственной Думы, надлежит отметить нижеследующее место.
«Указываем на следующие позорные поступки российского правительства.
Как только вступило российское войско в Галицию, сейчас же все украинские школы были закрыты; все культурно-просветительные орга-
168


низации также были разрушены; во многих местах библиотеки были сожжены; более или менее развитой элемент среди крестьян и рабочих массами высылался в Сибирь; даже экономические организации (кооперативы, страховые товарищества) и те разрушены. Профессор Грушевский арестован без всяких причин и выслан административно».
В июне 1916 года поступила в Департамент полиции изданная к 1-му того же июня сводка сведений об организации шпионажа в Австро-Венгрии против России по данным контрразведывательного отделения Штаба Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта.
В этой сводке имеются нижеприводимые сведения, касающиеся «политической пропаганды» идей украинства среди русских военнопленных.
«Германцы выписали из Буковины около восьмидесяти школьных учителей “украинцев” с целью вести пропаганду среди русских пленных, уроженцев Малороссии. Среди этих учителей особенно надо отметить бывшего вождя Украинской социал-демократической партии в Буковине Беспалко, знакомящего пленных с учением социализма и пользующегося среди них большою популярностью. Для удобства ведения пропаганды все пленные-малороссы размещены в отдельных бараках, в которых им и читаются лекции на малороссийском наречии. Пленным постоянно внушается, что они не русские подданные, а государства “украинского”, которое благодаря немцам должно теперь быть выделено из состава России.
Стремление распропагандировать наших нижних чинов вызвано исключительно желанием внедрить в них революционный дух, дабы вызвать беспорядки в России, если не теперь, то хотя бы после войны. По мнению немцев, результатом революции в России будет выполнение мечты австрийских украинцев о создании самостоятельной Украйны.
Для распространения главным образом среди наших нижних чинов, находящихся в плену, комитетом издан отдельной брошюрой под заглавием “Що теперь діется в России” перевод статьи Краснова, якобы петроградского корреспондента мюнхенского социал-демократического журнала “Die Clocke”. Основная мысль этой брошюры та, что войны желает только русская буржуазия в своих интересах, между тем как демократические классы — с одной стороны, правые круги — с другой, жаждут мира. В брошюре, в явно преувеличенной форме, говорится о царящей в России дороговизне, неурядицах на железных дорогах, недостатках в снабжении войск, беспорядках в войсках и т.д.
Австрийцы не ограничиваются украинской пропагандой только среди пленных, но ведут таковую и среди населения занятых ими местностей Волынской губернии. С этой целью ими, между прочим, открыты школы с преподаванием на “украинском” языке во Владимире-Волынском, Луцке и некоторых селениях Владимиро-Волынского уезда.
Как дополнение к пропаганде украинских идей среди пленных, можно отметить прием главнокомандующим эрцгерцогом Фридрихом депутации “украинцев” в составе председателя Национального совета украинцев депутата Левицкого и вице-председателя депутата Василько. Депутаты выразили главнокомандующему свою благодарность за режим, установленный в русской “Украйне”, занятой австро-венгерскими войсками, и заявили, что “русские украинцы ищут свое спасение только в Австрии и видят свое будущее тесно связанным с двуединой монархией и ее
169


династией”. Эрцгерцог благодарил депутатов и выразил свое восхищение мужеством и преданностью “украинцев”, создавших для защиты своих интересов и интересов Австро-Венгрии громадные легионы».
В связи с этим надлежит еще отметить, что, как видно из поступившего в Департамент полиции протокола опроса младшего унтер-офицера 277-го пехотного Переяславского полка Бориса Торговца, находившегося некоторое время в Австрии в лагерях русских военнопленных, члены Союза освобождения Украйны Жук (казначей союза), Дорошенко, Гавриленко и Лев Ганкевич посещали эти лагеря и вели пропаганду. Гавриленко в 1915 году производил перепись всех украинцев южных губерний России в лагере Шамория и Фрайштадта. Гавриленко и Дорошенко говорили пленным, что Украйна должна отделиться от России при содействии Германии и Австрии и образовать отдельное государство под названием «Украйна» во главе с каким-либо германским принцем. Торговец слышал, как приезжавшие в названные лагеря лица говорили, что в Петрограде и Киеве есть люди, сообщающие в Австрию украинцам военные сведения.
Наконец, непосредственно из-за границы в текущем году поступили еще в Департамент полиции сообщения о том, что члены Союза освобождения Украйны Левицкий и Донцов открыли во всех городах Восточной Галиции Национальные украинские комитеты, одной из целей которых является расследование отношения жителей разных русинских поселений и отдельных лиц к русской власти за время занятия Россией Галиции, причем по указаниям этих комитетов производится жестокая расправа.
В заключение изложенного в этой записке материала надлежит привести еще сведения, собранные Департаментом полиции за время с августа 1915 года по май 1916 года относительно украинского движения в Канаде.
Украинское движение в Канаде существовало давно, но никогда оно не проявлялось так ярко, как в настоящее время; и если ранее можно было относиться к этому движению с некоторою снисходительностью и считать его несерьезным, то теперь совершенно ясно, что ведется оно планомерно и имеет за собою основательную подпору.
С давних пор в Канаду стали эмигрировать галичане и буковинцы, селились на свободных даровых землях Канады, и к настоящему времени многие из них представляют собою весьма богатых сельских хозяев, другие занялись промыслами и торговлей и приобрели крупные капиталы.
Общее число населения Канады считается в 7 миллионов человек, из которых, по последней статистике, приблизительно 500 тысяч выходцев из Галиции и Буковины. Расселились они преимущественно в трех западных провинциях Канады — Монитобе, Саскачеване и Альберте, где на сотни миль разбросаны хутора (фермы) выходцев галичан и буковинцев. Правительство Канады радо поселенцу и давало им разные льготы и поощрения. Вслед за земледельцем из Галиции направились в Канаду и так называемые украинские интеллигенты и стали проповедовать «вызволение Украйны из московской неволи». Прежде всего они начали издавать газеты, которых к настоящему времени насчитывается восемь. Газеты эти изо дня в день проповедовали одну лишь ненависть к России, русскому народу и правительству. До настоящей войны пра-
170


вительство Канады относилось к «украинцам» весьма покровительственно. Оно допустило их к занятию правительственных должностей, а также разрешало преподавать украинский язык в школах дистриктов (округов), где проживают галичане и буковинцы. На должности учителей «рідной мови» Австрия постаралась прислать в Канаду подходящих людей, которые занялись не столько обучением детей знаниям, сколько внедрением в них ненависти к России и русскому правительству, якобы поработивших их народ, культуру, и мыслей о необходимости восстановления украинского царства. Подобное воспитание не замедлило сказаться, и поэтому все настоящее местное канадское молодое поколение галичан и буковинцев представляет собою ярых ненавистников России. Усердную помощь как в прошлом, так и в настоящее время оказывало и оказывает этой пропаганде и всему этому движению униатское духовенство, насажденное в Канаде известным митрополитом Шеп- тицким.
До настоящей войны украинцы устраивали частые публичные собрания англичан, где проповедовали «свою историю» и необходимость «вызволения 35-миллионного украинского народа», томящегося в «московской неволе». Этим путем они приобрели себе сторонников среди англичан-канадийцев. Появилась специальная по этому вопросу литература на английском языке.
Таким образом, пропаганда шла совершенно открыто. Почти в каждом городе появились украинские общества, товарищества и т.п. Собирали деньги и отправляли в «старый край» на «народні ціль». Когда же вспыхнула война, то руководители движения проявили усиленную деятельность: стали формироваться дружины и вестись усиленная печатная агитация, а униатский епископ в Канаде Будка издал свой манифест, в котором призывал народ к борьбе за «освобождение Украйны».
Однако вступление Англии в эту войну заставило украинцев несколько охладить свой пыл. Выход из Канады их дружинам был воспрещен; были приняты некоторые правительственные меры, вследствие чего деятельность руководителей этого движения в дальнейшем приняла подпольный характер и выражается в настоящее время главным образом в производстве денежных сборов на фонд «вызволения Украйны».
Помимо Канады, «украинское движение» охватило также Соединенные Штаты, Аргентину и Бразилию. В общем там насчитывается выходцев из Галиции и Буковины до двух миллионов, которые вслед за занятием русскими Галиции, потеряв надежду на отобрание ее немцами, решили было перенести свой центр в Канаду, так как в Канаде имеются даровые земли и туда же должны были приехать видные деятели.
Из числа видных деятелей по «украинскому движению» в Канаде наиболее обращают на себя внимание:
— Крамер Роман, издатель газеты «Новини», родом из Львова, где окончил университет; специально прислан в Канаду австрийским правительством. По его словам, он был в Малороссии в революционное время 1905-1906 годы, где совместно с другими работал по подготовке украинского восстания; про него говорят, что вся гетманская рада в сравнений с ним ничто;
— украинский епископ Будка, ставленник Шептицкого, и ближайший его помощник униатский поп Гура;
— Крат, Павло. Он же Тарпенко, известный также под кличкой
о.Проколуний, выходец из России, молодой человек около 30 лет, вид-
171


ный деятель; находится в постоянных разъездах, так как считается хорошим оратором;
— Рудик Павел, родом из Галиции; местный богач, домовладелец и содержатель банка. Имеет так называемую «украинскую бурсу», где содержит на свои средства молодых людей, которые воспитываются в духе «украинском». Денег на «украинское» движение Рудик не жалеет;
— Костик Илья, выходец из Галиции, также богатый человек и денег на «украинское» движение не жалеет.
Глава «мазепинцев» в Канаде Роман Крамер говорит, что, конечно, перевес на стороне России и ее союзников: рано или поздно они сломят могущество Германии. Весьма возможно, что Галиция и Буковина будут присоединены к России, но это скорее улучшит положение украинцев. «Нам, “мазепинцам”, — говорит Крамер, — прежде всего необходимо, чтобы Украйна была бы вместе, не разрозненной. Мы довершим работу, начатую в 1905 году».
Предположено, что в случае оккупации Галиции и Буковины Россией все галицкиё и буковинские деятели по части создания «самостийной Украйны» переедут в Америку и оттуда будут добывать «самостийность». В этих целях намечены следующие способы.
1. Усилить в городах Нью-Йорке (где и в настоящее время украинское движение, никем не сдерживаемое), в Торонто, Монреале, Виннипеге, Эдмонтоне и других крупных центрах «мазепинские» организации с отделами и подотделами в местах, густо заселенных выходцами из Галиции и Буковины.
2. Создать несколько периодических изданий печати на английском языке с целью постоянного ознакомления широких масс английского народа с украинским вопросом и показать, что малороссы подвергаются в России гонениям и притеснениям; таким образом настроить общественное мнение в пользу «самостийной Украйны».
3. Подготовлять и руководить восстанием всех украинцев в России, которое неминуемо должно рано или поздно произойти.
4. Укрепить отдел украинской организации в Лондоне, цель которой — влиять на английский народ и правительство в пользу «мазепинцев» (подобная организация существовала в Лондоне до начала войны и имела сторонников даже среди членов парламента).
5. Пересылать в случае надобности подпольную украинскую литературу в Россию.
6. Оказывать поддержку лицам, которые будут отправляться в Россию с агитационной целью.
7. Укрывать лиц, которые будут подвергаться преследованиям со стороны русского правительства за «мазепинские» идеи.
Что же касается Германии и Австрии, то, по словам того же Романа Крамера, «мазепинцы» должны раскрыть глаза англичанам и американцам на украинский вопрос, и каков бы ни был исход войны, Германия и Австрия существовать будут и безусловно будут помогать «мазепинцам».
Кроме издания газет и брошюр, предполагается производить возможно чаще съезды украинских деятелей в Америке: устраивать публичные совещания («парады») и шествия, по образцу бывшего в 1915 году в Нью-Йорке.
172


Во всей этой деятельности примет участие известный митрополит Шептицкий, который после войны, со всеми униатскими священниками, переедет на жительство в Америку.
Равным образом будут организоваться кадры «сечевых стрелков», по образцу польских соколов.
Наконец, в июне 1916 года в Департаменте полиции получена изданная в Америке (в Филадельфии) отпечатанная на украинском языке брошюра под названием. «За что льется кровь миллионов». Содержание статей этой брошюры направлено исключительно против России и русского правительства. В брошюре изложены с тенденциозной («мазепинской») точки зрения причины возникновения настоящей войны и краткий обзор военных действий за 1914-1915 годы.
Заключение
Итак, на основании всего вышеизложенного нетрудно заключить, что в настоящей записке собраны и систематизированы имеющиеся в Департаменте полиции существенные данные, характеризующие историю, идеологию и практическую работу украинства как общественно- политического сепаратистско-революционного течения, причем деятельность заграничной группы русских украинцев отделена от практической работы живущих в России украинцев. Такой метод исследования всего материала, бывшего в разработке при составлении этой записки, был избран на том основании, что всякое общественное течение (в том числе и революционное) лучше распознается, разоблачается и учитывается в своей истинной сущности при рассмотрении его с трех вышеуказанных точек зрения.
Выводы, которые естественно вытекают из всего вышеописанного, таковы.
Украинское движение в России всех оттенков и направлений есть течение противогосударственное, и если за культурно-просветительным направлением украинства можно признавать известную безопасность для государственного порядка, то эту безопасность при широком государственном взгляде на этот вопрос надлежит считать делом времени, так как и в исключительно культурном течении украинства посеяны зерна обособленности населения Малороссии, именуемого украинским народом, — той обособленности, на почве которой могут легко произрастать весьма заманчивые для украинцев политические тенденции, угрожающие государственному порядку.
Сущность украинского движения сводится к отторжению Малороссии от Российской Империи и образованию из нее самостоятельной политической единицы.
Политический идеал и способы его достижения у Союза освобождения Украйны характеризуют эту организацию как организацию мазепинского типа. Учение же, проповедуемое профессором Грушевским об украинском движении (короче говоря, «грушевианство»), по существу своему есть не что иное, как мазепинство, научно обработанное в применении к радикально-социалистическому идеалу (федерация народов России) — то самое мазепинство, которое Союзом освобождения Украйны (точнее, заграничной частью русских представителей этого Союза) практически доведено до изменнического соучастия их в жестокой войне Австрии и Германии против России. С точки зрения этого радикально-социалистического идеала вышеупомянутые защитники Гру-
173


шевского, может быть, до известной степени и правы, когда утверждают, что названный профессор «отмежевался от австрофильства», но правы они постольку, поскольку это касается не вопроса об отторжении Малороссии от Российской Империи, а лишь вопроса о дальнейшем государственном устройстве Малороссии после ее отторжения.
Во всяком случае, с очевидной несомненностью и полной определенностью можно сказать, что учение Грушевского слишком далеко от той истины, которая изображена в Основных законах Российской Империи в словах: «Государство Российское едино и нераздельно... Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная Власть. Повиноваться власти Его не только за страх, но и за совесть Сам Бог повелевает».
В заключение в нескольких словах можно наметить и принципы законной борьбы с украинством как противогосударственным течением в области предупреждения и пресечения развития опасных его проявлений. Не касаясь совершенно вопроса о своевременности возбуждения уголовного преследования за явно конкретные преступные деяния, надлежит иметь в виду, прежде всего, усиление надзора за тем, чтобы издаваемая за границей нелегальная украинская литература совершенно не проникла в Россию или своевременно подвергалась конфискации. Засим, как видно из этой записки, некоторые произведения профессора Грушевского не были подвергнуты аресту, несмотря на преступность их содержания. Заключая в себе учение о сепаратизме, весьма увлекательно изложенное названным профессором, пользующимся большим авторитетом среди малороссов, эти сочинения, естественно, будут питать, воспитывать и доводить до известного конца среди украинцев то революционное настроение, с которым государству необходимо своевременно считаться как с опасной пропагандой. Правда, эти сочинения, были изданы до воспоследова- ния Высочайшего Манифеста 21 февраля 1913 года, согласно 5 статье XVIII отдела коего нельзя возбудить уголовного преследования против Грушевского по обвинению его по 128-й и 129-й статьям Уголовного уложения. Однако статья 1213 пункт 16 Устава уголовного судопроизводства не лишает законной возможности и теперь, после Манифеста, достигнуть постановления судебного приговора об уничтожении преступных произведений печати, независимо от отсутствия оснований к возбуждению уголовного преследования. При этом уничтожение преступного произведения печати, в силу 36-й и 38-й статей Уголовного уложения представляет безусловную законную необходимость, независимо от Все- милостивейшего прощения факта преступления и от давности. По сим соображениям, казалось бы, подлежащим органам, ведущим наблюдение по делам печати, необходимо и вполне целесоответственно было бы беззамедлительно войти в обсуждение вопроса о пересмотре произведений как Грушевского, так и других украинских писателей-сепаратистов для своевременного наложения ареста на преступные произведения их и уничтожения сих последних путем судебных приговоров.
Наконец, в виду угроз представителей украинства и после войны продолжать свою противогосударственную деятельность, всем местным властям надлежит усилить насколько возможно наблюдение за развитием украинского движения и всеми законными мерами своевременно предупреждать, пресекать и преследовать всякое преступное его проявление.
174
23 июня 1916 года


Н.М. Павлов
Ученый труд господина профессора Грушевского «Очерк истории украинского народа»
Слова «народ» и «украйна» — будем ли их разуметь в общем значении или частном, наконец, даже и в условном — имеют во всяком случае настолько определенный смысл в нашем языке и с ними связано столь живое представление в уме всякого русского, что выражение господина профессора Грушевского «украинский народ» явно обличает с его стороны некоторую сбивчивость понятий по этой части.
Образец тому находим на первых же страницах его сочинения. «Украинская колонизация» (!?) обнимает, по его словам, «750 тысяч квадратных километров приблизительно между 38° и 59° восточной долготы и от 45° до 53° северной широты», куда входят: «губернии Киевская, Подольская, Волынская, Екатеринославская, Полтавская, Черниговская, Харьковская, значительные части Таврической, Бессарабской, Люблинской, Седлецкой, Гродненской, Минской, Курской, Воронежской, Донской и Кубанской областей» — и сверх того часть австрийской территории. «Украинское население на этой территории нужно считать до 32 миллионов» (с. 1, 2).
Итак, вот какова «украинская колонизация»! Оказывается, что числится свыше 32 миллионов украинского народа. Так как, однако ж, оба эти слова — «колонизация» и «население» — вовсе не синонимы, а здесь они как бы отождествлены в понятиях автора, то и некоторая их «сбивчивость» сама собой выступает наружу.
Далее читаем, что эта территория в 750 тысяч километров «еще со времен славянского расселения» уже была заселена «украинским племенем» (!?). Как бы испугавшись, однако, сорвавшегося с языка опрометчивого выражения, сам автор спешит оговориться, что разумеет тут целую группу: «южную группу восточнославянских племен». Вот его подлинные слова: «На этой территории украинское племя — или лучше сказать, южная группа восточнославянских племен, составившая нынешнее украинское население, — жило со времен славянского расселения» (с. 2). Так как за эпоху славянского расселения автор принимает в одном случае «древнейшее время VIII и VII столетия», считая «южноукраинской колонизацией» племена антов, о которых упоминают византийские источники, а в другом случае — эпоху, упоминаемую Несто-
175


ром при исчислении племен славянских, то ясное дело, что ни в каком случае, ни в первом, ни во втором, не может быть и речи об «украинском народе» или об «украинском племени». Об антах, впрочем, сам автор подтверждает, что относит их к «южной украинской колонизации» лишь гадательно; по его выражению, «судя по всему», а не по каким-либо точным и обстоятельным данным. Что же касается до славянских племен, перечисляемых Нестором, — их знает наизусть всякий знакомый с летописью, и сам автор весьма точно повторяет имена полян, древлян, северян, уличей, тиверцев и дулебов. Все это в собственном смысле слова: племена и только, — даже роды-племена, распадающиеся на поменьшие миры до крайности, — и ничего больше. Совокупность их невозможно назвать ни «украинским племенем», ни «украинским народом»: в обоих случаях получился бы абсурд. Зачем же, вопреки ясному свидетельству летописца, что всякое из подобных родов-племен сидело само по себе, от других особо («имяху обычаи свои», «поляном живущим особо», «в деревех свое, а дреговичи свое», «кождо свой нрав имеяху»), зачем все это разнообразие, о котором не мимо слово: «Что город — то норов, что деревня — то обычай», — для чего нужно и можно ли принимать за «однородный состав», которому автор и дает имя: то «украинское племя», а то «украинский народ», в крайнем же случае — «украинская колонизация».
Невольно рождается вопрос: если век за веком после того, как Русская земля стала есть, перечисленные племена составили из себя не русский народ, а этнографический специфик, зовомый «украинским народом», —тогда что ж такое собственно русский-то народ? Был ли он или не было его во времена Владимира Святого, сына его Ярослава, внука Всеволода, при Владимире Мономахе и так далее? Это один вопрос, а другой — подобный же. Понимаемому по-своему «украинскому народу» что же противопоставляет автор как обратную разновидность?
Вот его ответ: «Кривичи, дреговичи, родимичи, вятичи — предки нынешних белорусов и великороссов. Они распространяются неустанно на восток, колонизуя финские земли, где вырастают затем настоящие центры великорусского племени» (с. 14). Охотно соглашаемся с автором, что если бы обнаружилась в русской истории та или другая этнографическая разновидность под специфическим термином «великорусской» — ее никак бы нельзя было назвать «русским народом», а по необходимости следовало бы именовать «великорусским племенем». Но опять спрашиваем: где ж сам-то русский народ в течение его истории от Владимира Святого до татарского погрома? Если за все это время был на юге «украинский народ», а севернее велись лишь племена белорусское и великорусское, значит, тогда не было, да и нет русского народа: он миф. Так не вернее ли предположить, что собранный под Рюрикову державу русский народ в течение четырех веков своею историей весьма доказал свою реальность; а вот научная теория об «украинском народе» и в соответствие тому о «великорусском языке» и «великорусском племени» — действительно миф, притом ни с чем не сообразный.
Такие исторические деяния, как распространение державства князей Дома Святого Владимира на всю Русь и самое крещение всей Руси ее равноапостольным князем, наряду с тем и такие памятники словесности, как Несторова летопись или Поучение Владимира Мономаха со многими другими, — доказывают, надо полагать, образование русского языка и сложение русского народа, а никак не чего-то другого.


Ведь русский народ — не та или другая из частей населения, у коих от льдин Севера до гор Кавказа, от Придунавья до пределов Биармии княжили потомки Святого Владимира, водворившиеся как свои у своих, у родных населений, — а всеобщее их живое единство. Так же точно и русский язык — не то или другое из его множайших наречий и поднаречий, неисчислимых на широком раздолье своенравных говоров, а при всем их живом разнообразии в бесчисленности поменьших и самомалейших миров — их общее замиренье, закономерное соединенье.
Если русский народ, составившийся из племенных разновидностей славянских, неисчислимых в древности и собравшийся воедино, был потом постигнут страшным погромом, весь был растерзан на части так называемыми ливонцами и зовомою литвой, да еще татарами, поляками и шведами — тем удивительнее его живучесть! Тем более замечательно, что в нем даже и при таких неблагоприятных обстоятельствах, при постигшей разрозненности в государственном отношении, не искоренилось, а уцелело образовавшееся многовековой родной историей внутреннее единство. Вот миновала зовомая «ливония» и «литва», вот разрушилась Польша, ее же собинные земли отошли частью к австрийской империи, частью к прусскому королевству, а похищенные ею земли у Руси возвратились восвояси, хотя и в урезанном виде; смирилась и гордость шведа полтавским победителем: территория Русского государства к концу XVIII века почти уже опять вступила в прежние свои границы и пределы эпохи Владимира Святого и сына его Ярослава. И что же? Хотя былые невзгоды, казалось, до конца разрознили православный народ славяно-русского языка и разбили его вдребезги — не тут- то было. В этом народе даже такой «знаток» лингвистики, как Шафарик, который лишь славянский язык почитал единственно достойным этого имени, а, например, польский и чешский, и наш в том числе, относил в этом языке лишь к его «речам» с их наречиями и поднаречиями — незабвенный славянин Шафарик отличал в речи русского народа лишь три ветви, только три стихии в качестве разновидностей Руси. Великая, Малая и Белая Русь — вот эти три стихии. Пускай о них еще судят и рядят всевозможные ученые — всякий по-своему, как кому любо. Но абсолютно ли признаются или, напротив, лишь условно три типа в общем составе русского народа — великоруссы, малороссы и белорусы — не должно, однако, ни в каком случае злоупотреблять этими терминами вопреки их историческому смыслу и в противность действительному их значению. Если в образовании русского языка примечаются слившиеся в нем стихии наречий, поднаречий и говоров, свойственных зовомому великороссу, и малороссу, и белорусу — сами по себе это будут лишь элементы и идиомы русского языка, а не он самый.
Иначе о том судит автор «Очерка», воссоздающий «центральный тип украинского населения» и «центральную группу украинских диалектов» согласно собственной научной теории. Вот его слова: «Этнографический тип украинского населения представляет на всем пространстве от Львова до Кубани только сравнительно слабые различия и вариации. Этот смешанный центральный тип и служит представителем украинской народности» (С. 8). Странно! Тип, который в одно и то же время и смешан, и централен, признаемся, загадочен для нас. Тем более что пространство от Львова до Кубани, занимаемое этим «этнографическим типом», сам же автор подчеркивает как весьма протяженное: «почти две тысячи верст», замечает он об нем в скобках. Притом еще
12 Заказ 1602
177


занимаемая этим типом область смыкается — по словам же автора — на западе со словацким пограничьем, а на севере уже идет рубеж «украинской и белорусской колонизации». Итак, где же центр и что принимать в данном случае за центральность? Автор, по-видимому, затрудняется объяснить это сразу и обозначить прямо: не без околичностей и не вдруг он подводит читателя к разрешению такой загадки. «Если на некоторых этнографических границах, — говорит он — украинские говоры соединены малозаметными переходами с говорами соседей и самый этнический тип не выделяется резко, то центральный тип, представляющий собою преобладающее большинство, отмечен целым рядом характеристических черт, отличающих его от соседних славянских племен: великорусов, белорусов, поляков и словаков» (с. 9).
Новая странность! Если поляки составляют лишь «племя», по мнению господина Грушевского, то какую, однако ж, безмерную экстенсивность и интенсивность приписывает он великорусскому племени, равняя его с целою польскою нацией. Мы лучшего мнения о поляках: признавая Мицкевича их национальною, а не племенною славой, мы полагаем в то же время, что и у нас Пушкин русский, а не великорусский поэт.
«Группа украинских говоров, — продолжает автор «Очерка», — представляет отдельный, более или менее самостоятельный лингвистический тип, связанный известными чертами, объединяющими разнообразие украинских говоров в одно целое — все равно, назовем мы его языком или наречием. Эти черты особенно заметны в вокализме и резко отличают украинские диалекты, прежде всего их центральную группу» (с. 9). И по истощении уже всех этих оговорок по поводу «центрального типа» и «центральной группы», объявляется наконец открыто, что «в центре украинской колонизации в окрестностях Киева сидит племя полян» (с. 14). А далее к этому еще прибавлено, что «Киев лежит уже в районе славянской, и даже весьма возможно — украинской прародины» (с. 40). Вот это внезапное открытие, вдруг переносящее родину самих дулебов, уличей и тиверцев, сказать бы даже — всех прикарпатских славян «в окрестности Киева», окончательно обнажает главную мысль автора от застенчивого покрывала. Раз общего колыбелью «украинских племен» полагается Приднепровье и указывается их «весьма возможная прародина» среди полян —о чем же и толковать более! Не остается и сомнений, становится как день ясно, что новооткрытый автором народ и язык «украинский» — старые наши знакомые: те щирые украинцы, которые заменили после захудания Киева земляков Нестора, и то «хохлацкое наречие», которое действительно отличается своеобразным «вокализмом», требующим произносить вусы вместо усы и фост вместо хвост.
О сходстве или несходстве речи прикарпатских славян с «хохлацким наречием» советуем господину профессору справиться у тех, не менее его во всяком случае известных славистов, которые не без основания утверждают, что речь поселян, распевающих в Прикарпатье: «Ой, мы просо сеяли! ой, мы просо вытопчем!», наиболее сходится с общею русскою речью и сохранилась у них гораздо чище, чем у так называемых малороссиян. Кому же не известен и другой факт, что чем глубже отходить в старину, тем более и разнообразные речи множайших племен славянских кажутся приближающимися именно к русскому языку. Об этом общеизвестном факте позволим себе обратиться к автору «Очерка» со словами И.С. Аксакова, заимствованными из одного его письма,
178


напечатанного в «Русском архиве»: «Прочтите реферат по поводу древних хорватских хроник и законников, на вечах составленных, — и веет родною стариной. Хроника — точно Нестор! и язык, тот же почти, понятнее нам, русским, чем современным хорватам».
Если же господин Грушевский склонен предпочитать польские источники и более доверяет свидетельству тех филологов, которые готовы до такой степени признавать самобытность и самостоятельность «рутенов» и «русинов»,что ео ipso вовсе не признают существования русских на свете, разумеется, он — как автор «Очерка истории украинского народа» — встретит в них сочувствие и они будут с ним согласны на первых порах, но в конце концов не споется с ними. Они — так же как и он, на основании «диалектологии и совокупности социальных данных» — противопоставят его теориям о «центральной группе украинских диалектов» и со своей стороны весьма научную теорию о Червонной Руси, о Черной Руси, о Карпатской и Угорской и т.д.; о «рутени- ях» и о «русинах» всевозможных видов без конца-краю.
Вольно ж искать то, чего нет! Пора перестать коверкать русское имя, в чем одинаково повинны как добивавшиеся не одно столетие истребить его в корне, так и те, которые доискивались его корня в небывалом народе, коего вымышленное прозвище нельзя даже выговорить на нашем родном языке: варяго-русь. Это вообще; а в частности пора забыть и праздный спор, который подняли филологи в прошлом веке: по-каковски говорили поляне? по-каковски объяснялись между собой земляки Нестора и современники Владимира Святого и Владимира Мономаха: по-великорусски или по-малороссийски?
Забавный спор! Ведь если «малороссиянство» (допустим это) — исконная сущность полян, тогда в качестве полярной противоположности Киеву на Днепре должно будет противопоставить Новгород Великий и указывать «великороссиянство» на берегу Волхова. А так как под «Великороссией» разумеют отнюдь не Новгород, а всю территорию бывшего Владимирского княжения, обратившегося потом в Московское княжение и еще позднее в Московское государство, — то не ясно ли, в чем дело? Термин «Великая Россия», как ни важен по своему историческому значению с самого зарожденья, и в этом смысле с каждым веком все более приобретал он значения, — но в значении племенной разновидности от начала не обозначал ничего ровно и в этом отношении не мог бы до поры до времени ничего и обозначать. А когда «Великая Россия» — эта историческая формация, создавшаяся веками, пройдя сквозь целый длинный ряд веков, обособилась в нечто весьма внушительное и существенное против так называемой «Белой» и «Малой» России, которые в свою очередь теми же веками терпели ущерб и не к добру видоизменились против того, чем были встарь (каждая по собственным историческим обстоятельствам и условиям), так что казались уже разновидными племенами, — само собою разумеется, что и особливость «великороссияни- на» по сравнению с белорусом и малороссом глядела новою же, — как бы третьей разновидностью, приобрела уже некий весьма выразительный общий вид в лице всех же без исключения «великоруссов»: кажущийся вид как бы даже племенного отличия. Так не забавно ли, в самом деле, было со стороны филологов XIX века, судивших и рядивших с ученой важностью об историческом явлении, образовавшемся в окончательной форме почти около их времени, спорить между собой именно о том, существовало ли оно за тысячу лет прежде?
12*
179


Ведь одно из двух. Или в самом деле «малороссиянству» полян на Днепре должно будет противопоставить «великороссиянство» новгородцев на берегу Волхова, и тогда подобного рода «великорусы» будут лишь исключительным племенем, запечатленным всею резкостью клейма этой исключительной племенной особливости. Или титул «Великая Россия», образовавшийся в истории русского народа в течение владимиро-московского периода, напротив того, ничего подобного в себе не заключает и никакой племенной исключительности собой не обозначает. И тогда из века в век — чем далее тем более — самый термин «великорус» и «великорусский» естественно получает и упрочивает за собой значение всего, что только есть русского на Руси, прямо сказать: становится синонимом русского языка и народа.
Одно из двух, повторяем, третьего тут быть не может по самой простой причине. Ибо термин «Великая Русь» образовался не ранее Всеволода Большое Гнездо и по возвеличении Владимирского княжения Андреем Боголюбским; утвердился же впрок много позднее, уже после зачатия Московского княженья. Это было как раз то самое время, когда потомки захудалого Романа Галицкого стали себя именовать королями и герцогами «Russiae Minoris», Малой России, или собственно Меньшой России, как тот край именовался первоначально. А кому же неизвестно, что, во-первых, новгородцы древних времен и киевляне древней же эпохи вовсе не разнились наречиями своими, — если даже и разнились, допустим, то никак не в такой мере, чтобы «украинский диалект» противопоставлять, как полярность, новгородскому. На этом сходстве и даже полном тождестве с особенною горячностью настаивал Н.И. Костомаров, мало компетентный изрекать суд по существенным вопросам русской истории, но ad hoc судья для нас наиболее желанный и самый авторитетный, так как был сильно пристрастен к автономности мало- российского наречия. А во-вторых, не менее известно и то, что Владимирское княжение от начала не было заселено каким-либо отдельным славянским племенем, а наполнилось сходцами со всех концов Руси спустя много времени после того, как «Русская земля стала есть». Отличие нового княжения от прочих, сложившихся издревле, и заключалось в том, что тут не было изначала отдельного рода-племени славянского, которое бы сидело само себе, от других особо. Не было и живых рубежей по соседству: то есть не находилось соседних племен-родов, которые бы замыкали здешние границы. Здешней земле не было и названия по роду-племени: она заселилась пришлым со всех сторон людом и обстроилась городами уже после того, как перевелись названия старинных родов-племен, когда всюду были заведены княжения и пошел один народ русский. Выглянув на свет лишь с течением времени, именно как серединная страна — вдоль между Новгородом и Киевом, а поперек — между незанятыми местами, подходившими к волжанам-бол- гарам, и самими кривичами, — сердце Русской земли, прямо сказать, и заселилось всею Русью. Сюда были перекинуты выселенники даже с Серета и Дуная, от Карпатских гор; даже исключительную разновидность южнорусского племени (ядро населения последующей Малороссии), черкасов, перекинул сюда заботливый князь, основатель Владимирского княжения. А добровольный наплыв переселенцев был беспрерывный и не прекращался уже из века в век. Сюда валил народ из-за Волги, из-за Днепра, и от черниговских мест, и от кривичей; здесь сошлись сходцы со всех сторон и концов, от всех племен: вся Русь. Как
180


только сложилось Владимирское княжение — уж оно и было местом всея Руси. С того и началась его слава.
Здесь не место вдаваться в дальнейшие подробности, однако ж для окончательного разъяснения всей ошибочности ученого взгляда господина Грушевского на «украинский народ» необходимо о зовомых «малороссах» и о «Малороссии» прибавить еще несколько слов.
Киевляне могли иметь, и действительно имели, собственные отличия против новгородцев еще во времена полян; это бесспорно. Но поляне, имевшие свой собственный местный отпечаток, встарь не имели нынешнего малороссийского оттенка: они не хохлы. Полярная противоположность между Новгородом на берегу Волхова и Киевом на Днепре — то есть между новгородцами и полянами — обусловливалась искони уже и тем, например, что первые соседили с варяжским взморьем, а вторые с Диким полем. Из Новгорода был вольный выход в море, к варягам; а Киев стоял на рубеже Поля: за ним открывалась ширь и даль черноморских степей. Одно это уж должно было наложить совершенно особенный отпечаток на тех и других, — оно же дает угадывать разницу их нравов от начала, в силу чего одни сели там, другие здесь. Но если какой-либо исключительный местный отпечаток и выпал на долю новгородцев, а другой на долю полян, правильно будет допустить в таком случае еще и то, что тот и другой нашли себе наконец гармоническое замирение — при полюбовной встрече и киевлянина и новгородца — в том во всех отношениях серединном месте, в средней полосе России, где зародилось Владимирское княжение и образовалось Московское. Здесь, в Москве, уже не «великороссиянство» или «малорос- сиянство», а точка безразличия этой полярности или примирение двух крайних полюсов. Действительно, во Владимиро-Московском княжении происходило органическое замирение не только двух этих разновидностей с обоих концов Русской земли, но и прочих: от кривичей и от северян — как в лице черниговцев, так и старинных их высельников рязанцев; сюда же заглядывали и вятичи, и родимичи и т.д.
Язык русский, или, что то же самое, русский народ — исторические язык и народ. Первоначально Киев делал русскую историю; ту эпоху и зовут киевскою. Потом стремя русской истории обратилось на север: это уж владимирский или, прямо сказать, московский период. А хохлы никогда не делали русской истории: они входили в нее, при своем зарождении, едва заметною струею во время киевского периода и тогда сливались в общем потоке истории. Особливость собственно хохлацкая и усиление хохлацкой стихии — позднейшее явление киевских мест; очень не вдруг, а мало-помалу и, собственно говоря, лишь по мере упадка и захудания Киева сообщала она ему и всей киевской области все более и все гуще свою окраску: напоследок, когда Киев утратил свое прежнее, на всю Русь простиравшееся значение, именно в пору полного своего захудания накануне татар, — вся киевская область уже весьма ярко обличала такую исключительно местную особливость. Слабые начатки этого — «хохлачины», если можно так выразиться — уже предвозвещались еще и во времена киевского главенства — от порось- ского населения, от поршан. Торки и остатки разных черноморских кочевых скопищ, поселенные под Переяславлем на Альте; ревуги и шельбиры, могутные и татраны, поселенные в черниговских местах; наконец ковуи, берендеи и весь Черный клобук, зовомые черкасами, — вот издревле зарождающееся население будущей «Малороссии», то есть бу-
181


дущие хохлы. В XI и XII веках они потому входили едва заметною струей в общее течение жизни русского народа, что, едва зародившись и только еще складываясь, сливались тогда в общем потоке его истории. Потом, оторвавшись от нее, замерли в запорожцев и окончательно кристаллизовались в местный провинциализм того заглохшего края — уже под влиянием Польшизны. Если на севере, даже на далеком севере, в олонецких местах, народ вечно поминал в своих песнях «Красное Солнышко князя Владимира с его могучими богатырями» — уже не то было на берегах Днепра. Песенная память «малороссов» не простиралась далее запорожской старины. В «Малороссии» предание собственно о киевской старине далее времен Богдана Хмельницкого не досягало.
Термины «Малороссия» и «малороссы», таким образом, ровно ничего не значат, когда говорят о полянах: до них не относятся нимало. Поляне киевских мест и позднейшие хохлы — не одно и то же. Существенное отличие «великорусского» типа от «малороссийского» заключается в том, например, что первый дал уральского казака, волжинского и донского, а второй — запорожца: их не смешаешь одного с другим. Но донские казаки и волжинские прямо-таки сродни новгородцам, а запорожцы — не от полян. Кто употребляет термины великоросс, малоросс, белорус, повторим в заключение, тот не должен злоупотреблять ими вопреки их историческому смыслу и в противность их действительному значению. Без того путаница тут неизбежна.
Но кто не дал себе труда вдуматься в смысл и значение трех титлов — Великая, Малая и Белая Русь, — кто не имеет о том ясного понятия, разумеется, вовсе собьется с толку по главному и коренному вопросу о самой Руси: она-то что ж такое? Что такое язык русский и сам русский народ?
В отдаленную старину времен летописца Нестора это не составляло даже и вопроса. Он сказал коротко и ясно: «Славянский язык и русский — одно есть»... Так как на варяжском взморье ватаги и дружины, занимавшиеся варяжским промыслом, состояли из многообразных разноплеменников, то Нестор в точности и обозначил еще, что Рюрик с братией, князья, призванные новгородцами из-за моря, были им свои. «Это были не готы, не дане, не англяне, не свей и не мурманы, — пишет он, — а русские варяги».
Чего ж яснее?
Но так как слово «русь», живое и сейчас в народной речи нашего крестьянства, не было понятно византийцам, чуждо и немцам, то их писатели — древнее у византийцев, позднее у немцев — по поводу этого имени и путали басни, точь-в-точь как ранее того сочиняли целые же басни об имени славян, производя его от sclavi: рабы-невольники. Сами заморяне, приглашенные в Новгород, когда потом чужестранцы их спрашивали: «Какого они рода? как зовется тот народ, к которому они принадлежат?» — сами русские варяги недоумевали: о чем, собственно, их спрашивают? И отвечали обыкновенно: «Мы от рода руськаго». Иначе нельзя было и ответить. Ведь тогда на «750 тысячах километров», занятых, по мнению господина Грушевского «украинскою колонизацией», и на прочих километрах, выпавших на долю «белорусской и великорусской колонизации», не было еще одного народа, который бы под одною державой носил и одно громкое имя. Сам Рюрик, и Олег с Игорем, и Святослав Игоревич — одним словом, все пришлые князья, ранее Святого Владимира, нашли на Руси
182


племена, сидевшие розно, каждое само о себе, от других особо и «кож- до свой нрав имеяху», хотя в то же время все это был один род и один язык славянский. Это была сплошь сельщина-деревенщина, распадавшаяся на бесчисленные роды-племена, помнившие большею частью еще стариков, своих родоначальников, которые подняли их со старого коренища и перевели на новоселье, чтоб жить по старине. Одни только новгородцы, распространяясь выселками своими по рекам да по озерам, производили захваты во все стороны и удерживали их за собою сборными дружинами и ватагами удалой вольницы; одни они, собственно, и не имели имени, потому на вопрос о роде и звали себя просто славянами. Славянами же, разумеется, были и русские варяги, пришедшие по их зову: «славянский язык и русский — одно есть». Таким образом, имя «Русь», из грубого обратившееся в громкое имя, которое на первых же порах своего пришествия русские князья заставили повсюду честно и грозно соблюдать всеми, возведенное в титул державной страны Рюриковичей, даже по обращении из так называемого в грамматиках нарицательного в так называемое собственное имя не подавало повода к кривотолкам между грамотными людьми времен Нестора. Уже гораздо позднее — после страшного татарского погрома, по утверждении так называемой Ливонии и зовомой Литвы, с тем вместе и по окончательном завладении Балтийского поморья немцами, — вот когда вконец заглохла память на Руси о варяжском море. Византийцы того времени — около того, как сама их память погибла в мире и Царьград заменился Стамбулом, — успели собственную привычку писать и произносить росс, Россия сообщить нашим грамотеям, — внушили и самим державцам, «их же рог царствия возвыша- шеся»} что так будет лучше. В конце концов и пришло к тому, что московские грамотеи, именно времен Василия Иоанновича, уже производили собственное имя «Россия» и «россияне» от слова «рассеяние»; тогда же и русских варягов уже почитали: от немец.
Было бы не странно и даже весьма простительно, если бы господин профессор Грушевский повторял о русском имени и о варягах те обычные ошибки своей ученой собратий, которые еще со времен Шле- цера, Миллера, Эверса, Стриттера и т.п. переходят, как бы по наследству, к последователям их. Но он примыкает к ним лишь отчасти: сходится с ними только в мелочных подробностях, а в общем остается совершенно оригинален Так, например, заодно с ними и он возводит на Нестора обычную небылицу, будто летописец производил Рюрика с братией от немцев, и считает конунгами Скандинавии, тогда как в летописи говорится прямо противоположное. Так же точно повторяет он другую вечную ошибку, а именно выдает за строго научную истину, будто в старину одно только Киевское княжение называлось Русью, а вся земля русская не звалась Русью. В этом отношении он даже шагнул вперед и оставил своих собратий по науке далеко за собою. По его мнению «Киевщина» и «Русь» чуть не синонимы. По крайней мере, он прямо утверждает, что «Киевщина» сообщила Русской земле и русскому народу их общепринятое имя. Но имя Русь — если и синоним, то никак не «Киевщины», а именно всей Восточно-Европейской равнины, где земля еще лежала большею частью совсем впусте, никем не занятая и вся страна издревле почиталась неведомым, непочатым краем, — куда и удалились от старой жилой Европы мизинные славянские племена: тут и сели на Руси. С самого же крещения при Святом Владимире, когда
183


народ славил и пел: «Высоко на небе солнце красное! широко раздолье по всей русской земле!» — ей уж не было и другого имени в народе, как «святая Русь, земля святорусская».
Впоследствии, когда размножившиеся потомки Святого Владимира требовали себе уделов, естественно, всякий обездоленный князь «иде в Русь»: обращался в Киев, шел к киевскому князю за наделом. Вот именно для таких-то князей идти в Русскую землю и просить себе волости на Руси значило именно идти в Киев, просить именно у киевского князя наследка на свою долю — именно из «Киевщины». А уделы, разобранные по рукам, уж звались по своим удельным названиям; также и целые обширные земли: Черниговская, Суздаль-Ростовская, Смоленская и прочие. В противоположность владениям самого Новгорода приходилось, при разных случаях, киевские владения особо именовать Русью. Такие-то чисто случайные, так сказать, при той или другой оказии неизбежные приурочения имени Русь к «Киевщине» и послужили поводом для некоторых ученых выдавать за аксиому, будто святорусская земля не именовалась своим именем, а оно было исключительною принадлежностью только одного Киева. Повторением этой обычной ошибки господин Грушевский не только сходится с последователями Шлецера, Миллера, Эверса, Стриттера и прочих, а еще — как уже было сказано — и далеко превосходит их. Но, за исключением одного этого, между ним и ими общего ничего нет. Напротив, его собственная «теория возникновения киевского государства» по своей наукообразности единственная в своем роде и — по несообразности, как с Несторовой летописью, так и вообще с «курсами русской истории» — всецело принадлежит одному ему.
По необходимости должны будем изложить ее подлинными словами автора; но сам он предварительно счел долгом заподозрить правдивость Несторовой летописи. «Повесть временных лет», по его словам, «не выдерживает критики, невозможным стало принимать на веру ее сообщение» (с. 44). Вся она имеет легендарный характер. Существенная неверность, видите ли, заключается уже в рассказе о том, как прежде у полян княжили в роде своем потомки Кия, и в рассказе о приходе на берега Днепра Олега с Игорем. «Когда киевский книжник в половине XI века взялся за перо, чтоб выяснить себе происхождение и первые моменты развития киевского государства (?!), процесс его сформирования был стариною достаточно давнею», — говорит автор (с. 41). Вот этою давностью он и объясняет сбивчивость и запутанность Несторова изложения. Упоминание летописца о родоначальнике полян, о Кие с братией, господин Грушевский принимает «за искаженную версию» того исторического факта, что «киевская княжеская династия» была местная издавна, а вовсе не повелась от находников варягов. А так как за давностью лет память о «киевской княжеской династии» затемнилась и самого Нестора, «автора «Повести временных лет», легенды и комбинации о Кие не удовлетворили, Нестор и предложил свою очень сложную теорию в объяснение происхождения киевского государства. По мнению автора «Повести», «русь — это народ скандинавский (варяжский), его привели в Новгород три брата-конунга; из Новгорода эти варяжские конунги овладели днепровским путем и самим Киевом и положили начало княжеской династии» (с. 42).
Но в данном случае спутался не Нестор, а сам господин Грушевский.


Во-первых, местные князья, как старшины народные, велись не только у полян, но и во всех вообще родах-племенах славянских. Как у киевлян мог княжить в роде своем Кий с братией, так у родимичей княжил Родим, у вятичей Вятко. От Вятка велись и последующие князья, старшины народные, вплоть до Ходоты, когда напоследок всех их перевел и окончательно заменил у вятичей державный князь Владимир Мономах. У древлян упоминается князь Мал; о прочих свидетельствуют сами древляне: «наши князи добры суть, хорошо пасут землю древлянскую».
Итак, рассказав предание полян о своем родоначальнике Кие и о том, что насчет его ходили разные толки в народе, сам летописец ничуть не представляется через то легендарным повествователем и того менее «книжником, вообще очень склонным к гипотезам и комбинациям», каким его, будто бы «с фактами в руках», считают книжники нашего времени и за какого выдает его (на с. 43) сам господин Грушевский. А во-вторых, рассказывая о начале Русского государства (а не киевского, как выражается автор «Очерка истории украинского народа»), о том именно, откуда пошла Русская земля и стала есть, летописец нигде ни единым словом не упоминает, что «Русь — это народ скандинавский, и его привели конунги». Напротив того, Нестор свидетельствует точно и определенно, что Рюрик с братией — не даны, не свей, не готы, не англяне и не мурманы, а русские варяги. Но, запутавшись и сбившись по этому поводу, сам господин Грушевский действительно предлагает «очень сложную теорию возникновения киевского государства» в доказательство того, что Олег с Игорем Рюриковичем и Святослав Игоревич были исконными туземцами в Киеве и что они полянам — свои, а не пришлые варяги.
Вот эта оригинальная теория: «Имя Руси связано ближайшим образом с землею полян и, очевидно, было ее исконным именем (с. 44). Нельзя класть рассказов “Повести”, летописи XI века, в основание истории Киевского государства, принимать ее теорию о том, что это государство обязано своим возникновением скандинавским конунгам и так далее. Имя Руси указывает на Полянскую землю и ее старый центр Киев. Географические, культурные и экономические условия подкрепляют это указание, поясняя, что здесь скорее, чем где бы то ни было на Восточно-Европейской равнине вообще, и в наших (?!) землях специально, должна была почувствоваться нужда в образовании постоянных военных сил, более прочной и интенсивной государственной организации и были налицо материальные средства к ее созиданию» (с. 45).
Какие именно были налицо материальные средства к созиданию более прочной интенсивной государственной организации — ответом на это служат у автора следующие строки: «Киевский патрициат, сословие богатых купцов-воинов, расширяя район своих торговых сношений, закладывая свои фактории и филии на главнейших торговых путях, в своих интересах должен был стремиться к образованию военных сил, к созданию политической организации для охраны торговых интересов. Затем охрана дорог и сношений переходила сама собой в покорение племен, сидевших по этим торговым дорогам... Недаром имя Руси, то есть специальное имя Киевщины, прежде чем стать именем государства, становится у иностранных писателей (Константин Порфирородный, Ибн- Даст X века) именем этого класса купцов-дружинников... связавших в государственную организацию свою систему торговых дорог и факторий. Киевщина была очагом его и сообщила ему свое имя Руси. Этот
185


класс репрезентовал государственную организацию, созданную киевским патрициатом, и передал русское имя этой государственной системе, системе племен и земель, входивших в ее состав. Так представляется происхождение русского Киевского государства» (с. 41).
Но «класс купцов-дружинников», которых вольно же господину профессору называть «патрициями», очень определенно именовался как в Киеве, так и в Новгороде — варягами. Совершенная правда, таким образом, что «водный путь из варяг в греки» и обратно был чрезвычайно важен для варягов. Несомненно, они дорожили им и всячески старались обеспечить его в своем владении и в свою пользу. Но ведь именно новгородцы славились своею торговлею и, обще с варягами, пользовались этим путем — киево-новгородским. Таким образом, весь приведенный набор ученых фраз и научных слов господина Грушевского оказывается вздором. Господин профессор — шутка — забыл Новгород и варягов. Ему бы справиться хоть с тем бытовым явлением, что торговля по всей Украйне и строительные предприятия даже в настоящее время производятся исключительно тамошними поселенцами, пришлыми из северных губерний; даже сейчас вся Украйна обстраивается не иначе, как ярославцами и костромичами, да рязанцами, да тверичами; не мешало бы вспомнить и то, как еще при Ярославе Мудром киевляне, поднятые Святополком против новгородцев, корили их: «Вот, мы вас заставим на нас рубить хоромы». Самое наименование полян от Поля, то есть степи, указывает уже на степной характер здешнего населения.
Но допустим, с господином Грушевским, что «имя Руси связано с землею полян и было ее исконным именем», — попробуем согласиться с ним даже и в том, что «Киевщина» сообщила русскому народу и Русской земли их имя. Что ж он выиграет через это? Тогда будет вдвойне нелогично и уже ни с чем несообразно кликать народонаселение «свыше 32-х миллионов на 750 тысячах километров» каким-то «украинским», а не русским народом. И для того написана им целая книга, о которой он еще в предисловии поясняет, что она составляет лишь «краткое извлечение» из его большого курса, «читанного им весною 1903 года по приглашению русской школы общественных наук в Париже»!
Можно пожалеть его парижских слушателей — и нельзя будет не согласиться с господином Грушевским, что его большой курс «ни в украинском оригинале — «История Украини-Руси», 4 тома. Львов, 1898— 1904, — ни в немецком переводе (Лейпциг, у фирмы B.G. Teubner) не может получить значительного распространения в России» (предисловие к «Очерку»). Хотя, разумеется, сам он за причину такой невозможности считает «научную репрезентацию» своего большого курса, имеющего сокрушить предрассудок о значении «великорусского языка»... Но в этом он ошибается, как и в том, например, что принятие Владимиром христианства было вызвано лишь желанием его — по примеру прочих средневековых варваров — получить корону из рук греческих императоров (с. 62).
Мы глубоко убеждены, что тейбнеровское издание сочинения господина Грушевского и сам украинский оригинал не могут получить распространения в среде сознательных русских читателей просто по несообразности содержания.
186


О.А. Мончаловский
О названим «Украина», украинский»
Галицкие украинофилы начиная с 1899 года стали употреблять названия «Украина», «украинский» вместо названий «Малая Русь», «малорусский». Эти названия они употребляют также в таких комбинациях: «Галицкая Украина» или «Галицкая Русь-Украи- на» вместо «Галицкая Русь»; «Угорская Украина» и «Угорская Русь- Украина» вместо «Угорская Русь»; есть и такие, которые пишут «Американская Русь-Украина», обозначая этим названием колонии русских переселенцев в Америке. Термин «украинский» употребляется вместо термина «малорусский» или обычного в Галицкой Руси слова «русский», причем некоторые пишут «украинсько-руський», другие «укра- иньско-руский», а третьи «русько-украинский» или «руско-украинский». Цель употребления этих терминов — желание в самом имени отделиться от общности с Русью, с русским народом. Более завзятые галицкие «украинцы» называют даже униатскую церковь «украинскою».
Известный польский ученый, профессор Берлинского университета, доктор Александр Брикнер1 (Bruckner) напечатал в 1902 году в фельетоне львовской газеты «Slowo polskie» рассуждение «О давности и значении польского языка». В фельетоне, напечатанном в номере 522 названной газеты от 16 (29) октября 1902 года, профессор А.Брикнер коснулся также влияния польского языка на малорусское наречие и сказал между прочим:
«Сильнее всего отразилось влияние польского языка на малорусский язык. Я употребил термин “малорусский”, так как это единственный термин исторический, освященный веками и историей, от которого, однако, наши русины (галицкие “украинцы”. — Прим, автора сей заметки) совершенно отказались.
Наши русины-галичане, не знаю каким чудом, превратились в “украинцев”. Я с удивлением читал и глазам своим не верил, что на прошлой неделе “украинская молодежь” была у ректора Львовского университета. Каким чудом была эта “украинская молодежь”? Так же само, таким самым фантастическим правом, она могла бы назвать себя волынскою, польскою, подольскою, козацкою, гайдамацкою и т.д. Всех этих терминов не знает никакая история — но было бы больше основания употреблять их, чем этот свеженький, менее всего исторический и более всего самовольный: украинский.
Ввиду этого я не могу употреблять термина “украинский”, так как собственный термин, ибо ровно научный, как и исторический, есть (с XIV века и от самого Богдана Хмельницкого) термин “малорусский”, рядом с которым, краткости ради, здесь, во Львове, где нет россиян, подобает употреблять также сокращение “русский”. Таким образом, у ректора была молодежь малорусская».
187


Указав на влияние польского языка на малорусское наречие вследствие высшести польской науки, профессор Брикнер определил следующим образом термин «русский».
«Если бы кто заметил, что малорусский язык не мог иначе развиваться ввиду тогдашних государственных отношений и что это еще не доказывает влияния одной польской культуры, что она была навязана, то легко указать на обстоятельство, что почти то же самое можно сказать и по отношению к языку великорусскому, российскому, или русскому, как его, по крайней мере в науке, правильно называть следует».
Термин «украинский» вместо «малорусский» не был в Галицкой Русь известен до 1863 года. Его принес к нам польский повстанец Павлин Стахурский-Свенцицкий (Павло Свий), получивший от тогдашнего наместника Галичины, графа Агенора Голуховского, место преподавателя малорусского языка в академической гимназии во Львове. Этот Стахурский-Свенцицкий усердно распространял среди галицко- русской молодежи украинофильский сепаратизм и фонетическое правописание и пытался ввести употребление латинских букв вместо русских. Эту пропаганду вел Стахурский-Свенцицкий не только во время преподавания в гимназии, но и в издаваемом им журнале «S і о I о», в заголовке которого значилось, что он «poswizcony rzeczom ludowym ukrainsko-ruskim». Таким образом, Стахурский-Свенцицкий первый в Галицкой Руси употребил термин «украинско-русский», ввиду чего он, польский революционер, является духовным отцом нынешних галиц- ких «украинцев».
Слово «Украина» происходит от слова «окраина», означающего землю, лежащую на краю. В таком смысле употребляет слово «окраина» или «украина» и галицко-русский народ. «Не далека окраина» или «далека окраина», говорят наши крестьяне об отдаленной или близкой окрестности. В таком же значении слово «окраина» употребляется и в литературном языке; кроме этого значения, слово «окраина» обозначает земли, лежащие на границах Русского государства в противоположности их к срединным землям или губерниям. Таким образом, слово «окраина» и прилагательное «окраинный» имеют значение географическое, а не национальное или этнографическое. В таком значении слово «Украина» употреблялось и за времен Польши, ибо южно- русские земли лежали на восточном краю границ польской державы. Подобно тому как поляк Стахурский-Свенцицкий ввел в Галицкой Руси в употребление слово «украинский», слово «Украина» было введено поляками после захвата Польшею южнорусских земель. Об этом пишет такой авторитет, как П.А. Кулиш, следующее (см. журнал «Киевская старина» за 1890 год):
«Слово “Русь” принесли нам варяги. Слово “росс”, а за ним и “Россия”, пошло меж нами от греков. Велику и Малу Россию знали еще до татарского лихолетия, и один из наших князей подписался князем “малороссийским”. В XVI столетии венецианец Контарини, идучи через наш край из Луцка в Киев, звал его Russia Bassa, и в XVI столетии восточный (цареградский) патриарх издал середь нас грамоту, зовучи наш край Малою Россиею. Назви “Русь” никто од нас не однимав, навить и лях; вин перевертнив наших титуловав з початку и до кінця “Русью”. Ми, одни ми, покинули, чи занедбали свою предкив- ску назву. Поутикавши од Хмельничан в Харкивщину, Воронижчину
188


и т.д., величали ми себе татарскою назвою “козаки”, а свий край и в нових слободах и в давних займищах звали польским словом Ukraina и плакали над сим словом, неначе в приказці Бог над раком. Тепер ми бачим, що с давних девен були родными з Русью московскою и вирою и мовою. Розлучив нас з ними лях, кохаючись в козаках поти, поки они его не спалили и не ризали».
Кажется, что не надо уже больше доказательств безосновности и бессмысленности употребления терминов «Украина», «украинский».
189


Д А. Марков
Русская и украинская идея в Австрии
I
Вряд ли какая-нибудь другая национальность в Австрии может порассказать так много о своих прошлых страданиях, как австрийские малороссы.
Местоположение их — «на перепутье» славянства — способствовало тому, что они являлись постоянным объектом борьбы между католи- ками-немцами и славянами-русскими, оспаривавшими друг у друга права на господство в Червонной Руси. Нет ничего удивительного в том, что эта вивисекция оставила глубокие следы на малороссах в Австрии.
В 1350 году, с прекращением правившего в Червонной Руси рода князей Галицких и Владимирских из дома Рюрика, малороссы подпали под власть польского короля Казимира, причем последний счел себя обязанным дать венгерскому королю Людовику Великому, имевшему одинаковые с ним права на это наследство, 100 000 золотых дукатов отступного за отказ от притязаний на Червонную Русь. Правление Казимира не было счастливым для порабощенных малороссов. Этот король, фанатичный католик, не брезгал никакими средствами для насильственного истребления в Червонной Руси всего народного, русского, национального, в особенности же Православия. Поэтому нельзя и удивляться тому, что после его смерти в православных церквах вместо панихид и заупокойных богослужений служились благодарственные молебны. Но радость православных была кратковременна. После семилетнего правления гуманной дочери Людовика Великого Червонная Русь снова подпадает под власть Польши. Пользуясь затруднительным положением венгерской королевы Марии, занятой на своей родине усмирением восстания, поднятого аристократией, сестра ее, королева Гедвига, вторая дочь Людовика Великого, захватила, под давлением польской шляхты, Червонную Русь. Эта оккупация оказалась вечной.
С этой минуты для Червонной Руси наступает период мучений, продолжающийся уже целые столетия. Русские православные церкви были закрыты, православное дворянство подвергалось полонизации и обращению в католичество, в случае же отказа перейти в латинскую веру упорствующие теряли свое социальное и политическое положение. До сих пор свободные крестьяне были закреплены в холопство.
Но русский православный народ встал на защиту своей национальности и веры, возникла медленная и упорная внутренняя культурнонациональная борьба.
Польская шляхта смотрела на эту полонизацию русских областей как на возложенную на нее культурную миссию в интересах Рима и латинского католичества.
Дворянские роды Червонной Руси упорно противились этой латинизации, считая ее первым шагом к введению в Червонной Руси запад-
190


ноевропейского феодального строя. Для прекращения этой долголетней междоусобной борьбы между польскими магнатами и шляхтой, королем польским и русским дворянством было решено формальным актом укрепить соединение Польши с Литвою и присоединенными к последней русскими областями. Акт этот, изданный в 1569 году в городе Люблине, известен в истории под именем Люблинской унии.
В силу этого акта Польша и Литва с русскими областями составили одну Речь Посполитую, то есть Польскую Республику, причем, впрочем, во многом Литва и Польша сохранили отдельное управление и обеим частям государства гарантировалось равноправие. Этот международный договор, определяющий права и преимущества литовского и малороссийского дворянства, впоследствии подтверждается новым договором общегосударственного характера. В этом дополнительном союзном договоре является впервые и третий участник союза — горожане. За политической унией следует церковная — признание главенства папы над православными. Папа Казимир VIII в своей бумаге «Magnus Dominus» посылает свое благословенье усердно обращаемому в католичество русскому народу «nationi Russorum sen Ruthenorum» на предстоящую церковную унию православного населения Червонной Руси и Литвы с Римом. В 1596 году в Бресте только меньшинство собравшихся на собор русских и литовских епископов признали Римского папу главою Русской Православной Церкви; тем не менее была провозглашена Брестская уния и возникла так называемая греко-католическая, или униатская церковь. Но литовское и русское население, верное Православию, враждебно встретило Брестскую унию. Униатские епископы, подписавшие унию, были изгнаны или убиты. Среди бела дня, во время богослужения был убит ударом топора в голову епископ Полоцкий Иосафат Кунцевич, причисленный католическим духовенством к лику святых. Труп его возбужденная толпа бросила в реку. Таково было начало религиозной унии, продолжение и конец которой ознаменовались упорной кровопролитной борьбой. Люблинская уния определяла политические права и обязанности дворянства всех трех признавших унию провинций, подвластных польской короне: Польши, Червонной Руси и Литвы. Брестская церковная уния имеет более обширное значение. Она является не столько угрозой самобытности православной Церкви и православного духовенства, сколько сетями, которыми поляки хотели опутать искони пользовавшихся полной свободой горожан, крестьян и мастеровых Червонной Руси. Руководившие этой унией феодалы-магнаты немедленно приступили к закрепощению неофитов с целью превратить их в своих холопов. Но малорусский и литовский народы вступили с притеснителями-поляками в отчаянную борьбу, отстаивая свою свободу и самобытность.
В конце XVI и в начале XVII века дело доходило до социальных и национально-политических междоусобиц, до народного восстания, длившегося почти целое столетие.
По Днепру и по берегам Черного моря, в Южной Украйне, расположилась Запорожская Сечь, где жило вольное свободное казачество, проникнутое крайними республиканскими идеями. Храбрые, свободолюбивые казаки решили грудью отстаивать свою независимость, свободу своих необозримых широких степей, своего лазурного неба. В ответ на насилия поляков казачество поднялось, поспешно вооружилось и приготовилось к отважной, кровавой борьбе. Ряды запорожцев
191


постоянно пополнялись беглецами. Все недовольные, ушедшие от преследования ненавистных чужеземных «панов» элементы находили приют и ласковый прием на Сечи, будь то дворяне, горожане или холопы. Восстание, начавшись на берегах Черного моря, распространилось до самого Немана и до Карпат. Все живое, сильное, способное держать в руках оружие население восстает против польского ига, против крепостничества, против попыток обратить в рабов-холопов свободных русских православных граждан. Простой казак по имени Богдан Хмельницкий, у которого польский шляхтич Чаплинский с помощью солдат похитил молодую красавицу жену, становится во главе восставших масс. Борьба сопровождается страшными жестокостями. В пламени гибнут роскошные замки, монастыри и города, в кровопролитных сражениях и под ударами убийц погибает беспощадно польское дворянство и латинское духовенство. Площадь восстания, все увеличиваясь, доходит до Збаража, Зборова, Сокаля и Львова. На католическом соборе во Львове до сих пор висят, спускаясь с крыши на коротких цепочках, пушечные ядра «батька» Богдана Хмельницкого. До сих пор народное предание указывает в монастыре Бернардинского ордена колодец, в который польское дворянство побросало огромное количество трупов православных, приглашенных поляками на обед и обезглавленных ими. Историк Костомаров тоже приводит этот факт как доказательство обостренности отношений поляков и русских во время этой междоусобной борьбы и также рассказывает о том, что все трупы предательски убитых русских были брошены в колодец. Какое вероломное нарушение гостеприимства; кто знает, может быть, организаторы этой жестокой мести заранее получили благословение на это преступление и отпущение своего греха.
Народные сказания этой эпохи также полны кровавых эпизодов великой борьбы малорусского народа за веру и свободу.
Так, предание рассказывает, что один из запорожских полковников заколол кинжалом своего собственного любимого сына за то, что он женился на красавице польке-католичке.
Много трагических, с примесью иногда и комического элемента, сцен, много доблестных боевых подвигов, ночных изменнических нападений, предательств записано современниками этой героической борьбы с польским насилием. Известен также эпизод похищения в Варшаве молодой польской красавицы казаком на глазах ее обезоруженного отца. Все эти сцены послужили сюжетами для картин известнейших художников: Репина, Брандта, Маковского, Ковальского и других.
В литературе мы также находим отражение этой эпохи: захватывающие, полные драматического интереса сцены и описания этой борьбы на жизнь и смерть между притесняемыми православными и притес- нителями-католиками изображают известные русские и польские писатели: Гоголь, Сенкевич и другие.
В 1653 году оканчиваются эти братоубийственные войны. Суровый, храбрый гетман Богдан Хмельницкий, видевший бесполезность дальнейшей самостоятельной борьбы с Польшей, созвал в Переяславле Великом раду, то есть общий сход всех своих казаков, и сказал запорожцам, что собрал их, во-первых, для обсуждения его предложения о немедленном прекращении жестокой кровопролитной войны, а во-вторых — для обсуждения дальнейшей судьбы Сечи, доселе независимой и пользовавшейся самоуправлением.


После кратких обсуждений все собравшиеся в ответ на подробный опрос гетмана воскликнули: «Волим под царя русского православного». «Да благословит и укрепит Господь единство и неделимость России!» — таков быль единогласный приговор народа.
Этот исторический момент присоединения Малороссии к Русскому государству увековечен в Киеве памятником доблестному гетману Богдану Хмельницкому, изображающим гетмана верхом на степном коне с вытянутой рукою, держащей гетманскую булаву. Вся Россия участвовала в постановке великолепного памятника храброму и дальновидному гетману. На высоком гранитном пьедестале памятника золотом выгравированы слова: «Богдану Хмельницкому — единая неделимая Россия».
Переяславский договор не уничтожил глубокой вражды между религиозно-политическими, демократическими стремлениями малороссов и польскими феодальными стремлениями магнатов и шляхты. Эта вековая вражда снова привела к жестокой борьбе, которой не предвиделось и конца. В разных областях, подвластных польской короне, нередко вспыхивали восстания. Еще в 1768 году восстали в Умани сильно притесняемые малороссийские крестьяне-казаки, так называемые гайдамаки, против владычества польских панов и иезуитов. Предводимые казаками Гонтой и Зализняком, гайдамаки убили несколько тысяч шляхтичей и евреев в так называемой крепости Умань, резиденции воеводы графа Потоцкого. Эта резня является новым доказательством глубоко вкоренившейся социальной и религиозной вражды. К сожалению, эта вражда ничему не научила поляков, нисколько не исправила отношения польской шляхты к малороссам, не улучшила судьбы последних. Последствием же ее было ускорение распадения Польши. Эта борьба с Малороссией нанесла Речи Посполитой последний смертельный удар.
В то время окончательно установилось политическое положение Сечи. Русские самодержавные государи прилагали все усилия к тому, чтоб организовать управление Сечи, цивилизовать казачество. Императрица Екатерина II окончательно уничтожила вольную Запорожскую Сечь; последняя, впрочем, уже потеряла к этому времени свое историческое значение — служить на юге оплотом против набегов татар, на западе — отстаивать русскую народность и самобытность от притязаний польских магнатов и иезуитов.
Сыграв до конца свою историческую роль, Сечь, как самостоятельная область, должна была поэтому исчезнуть с политической карты Европы, а малороссийские области, которые принадлежали еще Польше, были разделены между соседними державами.
Галиция вступила в 1772 году в австрийский союз государств, вследствие прав на эти земли, предъявленных венгерской короной1.
После упорной и трудной борьбы, после тяжелого крепостничества галичане неожиданно получили с присоединением к Австро-Венгрии временное облегчение своей участи, их даже всячески ублажали, но, конечно, это неожиданное благоволение к православным галичанам явилось результатом политических соображений: правительство преследовало тщательно разработанный государственный план. Австрийскому правительству нужны были здоровые, храбрые солдаты для борьбы с сословными привилегиями, этим пережитком феодального строя. Австрийские государи хотели подчинить своей власти свободолюбивых и независимых магнатов-аристократов. Чтобы завербовать на свою сторону галичан, правительство решило дать им сравнительную свободу. Так,
193
13 Заказ 1602


было ограничено в Галиции время обязательной работы на помещика (барщины), мастеровые получили вольные грамоты. Была организована защита несведущих в законах горожан от произвола лиц местного управления. Заботясь о насаждении культуры и просвещения в галицком народе, правительство открыло семинарии; Львовский университет подвергся коренной реформе, в нем было даже введено чтение некоторых лекций на русском языке — словом, правительство стремилось превратить бесправных холопов-малороссов в преданных австрийской монархии свободных граждан.
В таких сносных условиях малороссы Галиции и Буковины жили до 1848 года. В этом году, как известно, почти все народности, входящие в состав австрийской монархии, подняли восстание. Во Львове и в других местностях Галиции польская интеллигенция также организовала вооруженное восстание, ставя лозунгом борьбу с абсолютизмом. Но австрийское центральное правительство приняло свои меры предосторожности и организовало контрреволюцию в форме национальной гвардии.
Кроме того, правительство оказало венгерским малороссам большую честь избранием в генерал-комиссары русской армии их самого выдающегося политического и общественного деятеля — А.И. Добрян- ского-Сачурова, впоследствии получившего чин надворного советника и звание управляющего Министерством вероисповеданий и народного просвещения.
Назначение это состоялось несмотря на открытые русофильские убеждения нового генерал-комиссара.
Незадолго до вступления русских войск А.И. Добрянский, руководимый «искренней, верноподданнической преданностью Императору» (это был действительно верный и преданный Императору честный политический деятель), организует славянскую национальную гвардию, чтобы с ее помощью разбить «общего врага» — мадьяр. После вступления русских войск А.И. Добрянский играет выдающуюся роль в русской армии, сделавшись постоянным, неразлучным спутником командовавшего русской передовой армией известного генерала Ридигера.
Между тем борьбе за свободу восставших народностей Австрии был положен конец. Генерал Гаммерштейн бомбардировал город Львов. В Венгрии несчастный генерал Гергей принужден был выдать оружие и даже предложил русскому Императору венгерскую корону. Но русский Самодержец Николай I, пользовавшийся в Европе большим авторитетом, вежливо отказался от столь неожиданно предложенной ему короны, и венгерское восстание было скоро, решительно и успешно подавлено Россией. Стоимость этой кампании для России исчислена в 365 миллионов рублей, потери же в армии убитыми насчитывались тысячами. Благодаря этой помощи русских при подавлении восстания династия Габсбургов и целость Австрии были сохранены.
Но разочарования не замедлили постигнуть галичан. После подавления восстания граф Стадион пригласил к себе политических деятелей, представителей галицких малороссов. Он осыпал их упреками по поводу того, что галицкие малороссы осмелились в напечатанной на немецком языке статье назвать себя «чистокровными русскими». Граф Стадион забыл, по-видимому, в эту минуту о существовании письменных документов, где галичане именуются «русскими», он отказался от тенденции австрийского правительства11 привлекать галичан на свою сторону.
194


Он коротко и ясно объявил делегатам: «Если вы выдаете себя за русских, то не надейтесь впредь ни на какую поддержку со стороны австрийского правительства». И тогда был принят до сих пор не употреблявшийся (бывший, во всяком случае, необязательным в немецком языке), но внушавший меньше подозрений термин — «русины». Термин же «русские», который еще в начале 1848 года употреблялся в правительственных немецких манифестах, по приказанию свыше на долгое время исчезает из официального употребления.
«Верные слуги графа Стадиона, до невозможности преданные идее австрийского империализма и австрийскому флагу» — так характеризует русинов Мориц-Готлиб Сафир. Последний также пометил свое письмо к графу Стадиону, появившееся впоследствии в немецких юмористических журналах, оригинальным числом — эта дата гласила: «Три года после изобретения русинов».
Но скоро даже введенный во время управления Галицией Бахом термин «рутенизм» подвергся преследованию, как напоминающий о родственном происхождении малороссов Червонной Руси с русскими.
В начале 50-х годов в Галиции процветала литературная деятельность. Многочисленные книги печатались по-малороссийски и по- русски.
Толчок к этой по преимуществу философско-этнографической литературной деятельности был дан петроградским ученым Погодиным, который около этого времени объездил все славянские провинции, входящие в состав Австрии, побуждая славянскую интеллигентную молодежь к изучению истории и литературы славянства и к любви ко всему славянскому. Погодин был близким другом Шафарика1, Юнгмана2 и Палацкого3 и состоял в оживленной переписке с надворным советником Ф.Миклошичем111.
Австрийское правительство косо смотрело на проявления славянского, в частности русофильского, движения в литературе Галиции. Но чтобы не раздражать соседней России, оно обратилось к филологическо-дипломатическим хитростям.
Секретарь Министерства вероисповеданий Иречек4, весьма плохой знаток славянских языков, написал парадоксальное сочинение «О предложении писать по-русински латинскими буквами». В этой брошюре он высказывает мысль о необходимости отменить кириллицу, благодаря которой малороссийское наречие неизбежно должно все более и более приближаться к русскому языку.
Одновременно граф Агенор Голуховский в отчете о состоянии вверенной ему Галиции, посланном в центральное управление, приходит к нижеследующему заключению: «Безусловно необходимо отделить русинский язык и письмо от великорусского». Результаты филологической деятельности органов австрийского правительства принесли свои плоды. Вследствие приказа центрального правительства во Львове был произведен формальный опрос о русинском языке и шрифте для него, и тогда же правительство предложило ввести для русского малороссийского наречия в Галиции латинский шрифт и строго воспретить употребление кириллицы, точнее — «гражданки», употребляемой русскими для книг светского содержания. Но анкета показала при подсчете голосов на этот раз вполне отрицательное отношение общества к вводимой принудительной мере. Громадным большинством голосов нововведение было отвергнуто. Новая мера насилия над русскими не была проведена
13’


в полном объеме и свелась к правительственному предписанию, чтобы все служебные акты писались не общеупотребительным русским шрифтом, а латинскими буквами (предписание от 20 декабря 1859 г.). Это прямое вмешательство правительства в чисто культурную область малороссийского быта показалось впоследствии многим интеллигентным и образованным венским политическим деятелям крайне бестактным. Сверх того, избранный путь репрессии по отношению к галичанам слишком бросался в глаза. Тогда австрийцы не преминули прибегнуть к испытанным средствам. Был снова призван на помощь пресловутый австрийский девиз: «Divide et impera» — разделяй и властвуй. Снова началась травля православного галицкого народа. Система покровительства, принятая по отношению к нему австрийским правительством, была отменена. Он был предоставлен произволу польско-галицийского дворянства и духовенства. Последние в своем стремления ослабить и, по возможности, разорвать связь Галиции с Россией сумели найти примеры в прошлой истории Галиции, когда она якобы сочувствовала Польше и шла против Великой России. Указания и примеры эти, нужные для оправдания дальнейшей политики, польско-немецкое дворянство Галиции, враги России, нашли в новейшей истории Польши. Перед польским восстанием в России в 1830 году на юге ее возникло брожение, имевшее целью привлечь русских, особенно малороссов, к участию в революционных планах польской шляхты. (Пестель, предводитель декабристов, был по происхождению поляк.)
Идея слияния Галиции с Польшей, с которой она когда-то составляла одно государство, нашла ярого приверженца и пропагандиста в лице генерала ордена Воскресения некоего Семененко. Он письменно и устно доказывал вместе со своими политическими единомышленниками не только политическую, но и культурную обособленность и рознь между малороссами Галиции и Украйны и великороссами. Этою мыслью удачно воспользовались перед третьим польским восстанием польские революционеры и эмигранты. Под влиянием революционной горячки и крайних революционных суждений дело дошло даже до отрицания славянского происхождения великороссов. Европейская же культура признавалась только в триедином королевстве: в Польшу, Литве и Червонной Руси. К этому же времени относится появление известной песни: «Польша, Червонная Русь и Литва — одна молитва».
Словом, австрийское правительство и враждебная всему русскому польская аристократия не останавливались ни перед чем, чтоб освободить Галицию от духовно-культурного и политического влияния России, чтоб установить холодные, враждебные отношения между обеими странами. Даже свободомыслящий польский генерал Мирославский писал своим единомышленникам следующие знаменательные слова: «Мы должны организовать в России поджоги и пожары, бросать бомбы за Днепр и Дон, в сердце России, чтоб они истребили русскую национальность, возбуждать междоусобную вражду и ненависть в русском народе, чтобы русские растерзали друг друга собственными когтями. Мы же зато вместо них будем расти и укрепляться». В этих революционных строках выражаются чувства бежавших в Галицию в 60-х годах многочисленных революционеров и польских эмигрантов-мятежников. Несмотря на свое русофобство и преданность интересам чисто польским, эмигранты эти были приняты на должность учителей во Львовской академической, впоследствии малорусской, гимназии. Самый известный


из них — учитель Паулин Стахурский-Свенцицкий — открыто внушал ученикам во время уроков русского языка ненависть к России. Он возбуждал в молодых малороссах утопические надежды на будущую «дорогую казацкую и республиканскую Украйну», политические права которой доходили бы до анархии. В Галиции распространился даже завезенный из русской новой Польши, но несколько видоизмененный «украинско-республиканский гимн» «Ще не вмерла Украина».
Текст этого гимна нового политического направления в Галиции (который австрийскому парламенту довелось слышать в одном из его заседаний) был записан не по общепринятым в России этимологическим правилам правописания, но совершенно иным способом, очень сокращенным и удобным для молодежи вследствие совершенного отсутствия грамматики; «пиши так, как ты говоришь, а говори, как ты слышишь» — был девиз тогдашних галицких педагогов, усердно занимавшихся политикой и пропагандой.
Даже издававшиеся во Львове газеты благосклонно относились к этому новому принципу; они также стали пользоваться не прежним русским языком с общепринятой орфографией, а или латинским алфавитом, или так называемой малороссийской фонетикой. Новаторами в этом деле были газеты «Мета», «Село», «Вечерницы», — газеты, в статьях которых звучала лейтмотивом глубокая ненависть к России и вообще к русской культуре. При таких условиях сердцам малороссийской молодежи, склонной ко всему фантастическому и романтическому, недоставало только яркой путеводной звезды, гения-руководителя, чтобы пойти со всем увлечением, свойственным молодости, по намеченному новым течением пути. Молодежь мечтала о том, чтобы осуществить эту идею на практике, превратить ее в действительность.
В конце 70-х годов были привезены в Галицию из России произведения вдохновенного, почти гениального малороссийского народного поэта и лирика Тараса Григорьевича Шевченко. Произведения Шевченко были преисполнены горячей любви к своей родине и малороссам, страдавшим от крепостного права и горевавшим о потере прежних вольностей под скипетром самодержцев русских.
Созданная его воображением идеальная «будущая Украйна» представляется Шевченко свободным республиканским государством, по возможности федерацией славянских государств, где не было бы ни господ, ни рабов, с полной свободой веры и совести.
Взгляд на молодую влюбленную парочку, на казака и молодую «дивчину» является для него молитвой, вернее — суррогатом последней.
Шевченко считает, что вся Церковь и ее организация не нужны и должны быть заменены чистотою нравов, братским любовным отношением людей друг к другу.
С тем же цинизмом, который характеризует Гейне, Шевченко, впавший в крайний, безумно смелый натурализм, смотрит на Божью Матерь и Иисуса Христа чисто человеческими демократическими глазами, видя в Них только простых украинских крестьян.
Одаренный сильным характером и очень прямолинейный в своих убеждениях, Шевченко не может преклоняться перед монархическим принципом. Он не может также смотреть равнодушно на неравенство в социальном положении, на приниженность своих собратьев — бедных, закрепощенных малороссийских крестьян. Вследствие отсутствия у него
197


глубокого всестороннего образования и твердых принципов он не сумел выработать правильных взглядов на государственное и мировое устройство; поэтому он часто впадает в противоречия с самим собою и в постоянные коллизии с законами. По происхождению своему крепостной человек, Шевченко был выкуплен русским художником Брюлловым и поэтом Жуковским на собранную для этой цели по подписке сумму. Но скоро он был сослан в Оренбург, а оттуда переведен в Ново- Петровскую тюрьму.
Само собой разумеется, что ненависть Шевченко к абсолютизму, к государственной религии, к притеснениям бедного «украинского народа» нашла живой и благодарный отклик в сердцах молодежи в Галиции.
Описания походов казаков времен гетмана Богдана Хмельницкого в изложении галицких историков Зубрицкого и Дедицкого нередко и ранее вызывали в юношестве воспоминания о былой самостоятельной Малороссии. Новую пищу этим воспоминаниям дали вдохновенные описания и заветы Шевченко, но идеи последнего, к сожалению, приняли по преимуществу ложное направление. С этого времени на русских начинают смотреть только как на грубых самодуров или чиновников, все дурное стало приписываться обыкновенно с этих пор великороссам- москалям. Словом, в Галиции стал мало-помалу развиваться и наконец свил себе прочное гнездо антирусский сепаратизм, так называемое «украинофильское движение».
К какой неправильной точке зрения,к какому неожиданному qui pro quo пришли поклонники Шевченко вследствие неправильных выводов, сделанных из его не лишенной оснований критики тогдашнего русского режима!
Это новое течение проникло в Галицию вполне своевременно. Русофильство было в Австрии до сих пор руководящей программой деятельности, лозунгом для всей малороссийской интеллигенции; за исключением известного униатского священника, впоследствии протоиерея в России Ивана Григорьевича Наумовича и нескольких наиболее просвещенных и передовых умов, все русофилы в Галиции, Буковине и Венгрии были верными подданными Габсбургского дома. Глубоко верующие, ярые приверженцы Православия, в политике они были в высшей степени консервативным, преданным австрийским императорам элементом.
Нет ничего удивительного поэтому в том, что русофилы, иначе — «старорусины», достигли большого значения и силы в Галиции и в Буковине, несмотря на то, что они строго и неукоснительно соблюдали в своих церквах все православные обряды, что они питали преданную романтическую любовь к «матушке-Руси» и что преклонялись благоговейно перед Русской самодержавной Империей, как перед могучим славянским колоссом. Противники их нередко доносили на них, то обличали их в яром русофильстве, то старались возбудить недоверие австрийского правительства к их действительно честной и непоколебимой верности австрийскому престолу.
Несмотря на эти происки врагов, русофилам удавалось выходить в Вене победителями из всех клеветнических доносов.
Но в Галиции приверженцев России и боялись, и ненавидели. Там их не называли иначе как «сторонники Габсбургов», или просто «русины» — rutenci — в презрительном смысле. В руках этих сторонников
198


России и всего русского находились в то время все самые богатые учреждения Галиции, наиболее солидные и кредитоспособные банковые учреждения, все высшие административные посты и, благодаря деятельности демократа Наумовича, высокоинтеллигентный, образованный народ. Это усиление враждебной полякам партии показалось немного подозрительным, оно могло бы со временем привести к важным реформам и переворотам в Галиции, а первой и самой главной причиной беспокойства было опасение больших политиков, вершивших судьбы Галиции, потерять свое положение и быть свергнутыми с занимаемых ими высоких постов в случае дальнейшего усиления и увеличения русской партии.
Поэтому эти близорукие или, вернее, дальнозоркие политики прибегли к рецепту, уже когда-то в далеком прошлом давшему благие результаты: «Помогай себе всяк, кто и как может». По совету вице- президента, а впоследствии штадтгалтера Лебля, не обладавший большим умом и способностями министр Г.Земялковский и честолюбивый так называемый «красный князь» Адам Сапега задались мыслью использовать для своих политических целей вновь возникшее антирусское течение, то есть вышеупомянутый украинский сепаратизм малороссов в Австрии. Граф Альфред Потоцкий упорно противился этим планам, но кончил тем, что подал в отставку, когда убедился в невозможности и безуспешности дальнейшего сопротивления.
Для политической пропаганды был выписан с юга России в Галицию корифей тогдашних украинцев Панко Кулиш, писатель и ученый; ему было дано обещание, что для него будет куплена типография в Кюрце, кроме того, ему было гарантировано содержание в 10 000 флоринов в год. За это Кулиш обязывался привить русскому населению Галиции свои антирусские идеи, предложив их народу в более мягкой, законной форме, чем та, в которой они обычно излагались. Вместе с тем он обязывался направлять этот новый национальный сепаратизм в сторону польского и католического влияния. Панко Кулиш действительно прибыл во Львов и начал публицистическую и политическую деятельность в указанном ему направлении. В то же время в 1882 году приняты были в Австрии и иные меры, чтобы поскорее и понадежнее избавиться от приверженцев России.
Для этого главное внимание и первый удар были направлены на православное духовенство, известное своей преданностью России. Враги стали упорно искать первого удобного предлога расправиться с духовенством, главным образом с богатыми монастырями. Случай не замедлил представиться. В Збараже, в общине Гниличской возникли продолжительные споры о содержании церковного причта. После напрасных хлопот о назначении в Гнилички отдельного униатского священника владелец Гниличек, румынский граф Делла-Скала, предложил крестьянам, чтоб они официально объявили о своем переходе в Православие. Вокруг этого массового перехода в Православие поднялся большой шум; граф Альфред Потоцкий и митрополит Иосиф Сембратович были осыпаны упреками; им ставились в вину нерадение и небрежность. Граф Потоцкий подал в отставку, а митрополит Иосиф Сембратович ушел со своего поста и отправился в добровольное изгнание в Рим, где и скончался в 1900 году.
Но зато немедленно возникло дело о государственной измене. Униатский священник Наумович, надворный советник Добрянский, его дочь
199


Ольга Грабарь, все редакторы русофильских газет, почти все преданные России литераторы и лица, занимавшие в Галиции выдающееся общественное положение, были рассажены по тюрьмам и к ним было предъявлено обвинение в государственной измене. Но суд присяжных единогласно признал отсутствие состава преступления по обвинению в государственной измене, зато четверо из обвиняемых были присуждены к шести месяцам тюрьмы за нарушение общественной тишины...
Несмотря на незначительность наказания, цель врагов России была достигнута. Напрасно писал известный публицист И.С. Аксаков, что в судебном процессе галичан-русофилов был произнесен суд над всерус- ской идеей. Напрасно указывал престарелый эрцгерцог Альбрехт на доблестную деятельность, верность и преданность дворянина Добрян- ского, кавалера многих австрийских орденов, служившего под начальством герцога, когда последний был штадтгалтером в Будапеште. Все эти заслуги казались слабыми, ничтожными перед охватившим страну новым политическим течением. Под влиянием только что окончившегося Берлинского конгресса настроение общества было крайне напряженным и подавленным, и все попытки уладить дело остались безуспешными, тем более что Рим и политические деятели из среды высшей аристократии были тогда в Вене всемогущими, а запугивания в Галиции были слишком велики.
Необходимо было найти какую-нибудь искупительную жертву, и было решено скомпрометировать национальное русское дело неосновательным обвинением в государственной измене.
Осенью 1882 года Римская курия после обнародования апостолического указа Singulare Praesidium приняла в свое управление православные монастыри с их богатейшими многомиллионными учреждениями и имениями. Таким образом началась уже давно намеченная иезуитами реорганизация православного духовенства.
Такой оборот дела поразил, конечно, многие даже не русофильские круги Галиции. Но и последние были так же сильно терроризированы, как и приверженцы России, и они не осмелились протестовать против новой меры произвола. Только П.Кулиш, главный зачинщик всего происшедшего, почувствовал угрызения совести и, так сказать, Иудино мучение. На обратном пути в Россию, куда он поспешно бежал, он издал в Вене пламенную статью о господстве иезуитов в Галиции, но эта брошюра была конфискована вследствие его резких выпадов против католической церкви и венского правительства, и, несмотря на бегство Панко Кулиша, начатая национально-политическая реформа в Галиции была энергично продолжена. Наконец, в 1890 году известный член парламента Романчук официально обнародовал для общего сведения проект национально-политического соглашения галичан с поляками, известный под названием «Новая эра». Этот мягкосердечный политический деятель сделал в галицком сейме следующее политическое заявление от имени русинов после предварительных совещаний с Казимиром Бадени и кардиналом Сембратовичем: «Мы, русины, — народ самостоятельный, имеющий собственный национальный и политический характер. Будучи отдельным народом, мы, как таковой, будем продолжать заботиться о благоденствии и дальнейшем развитии нашей национальности в Австрии; мы искренно преданы папе и католицизму, а также нашим православным греческим обрядам». Это заявление было, главным образом, направлено против
200


русофильской партии, так как вновь основанная тогда радикально-украинофильская партия и идеи последней, заимствованные главным образом из произведений Шевченко и Драгоманова (русского идеалиста, революционера, проповедника республиканской федерации), не имели еще у общества никакого успеха. Это заявление нашло приверженцев среди дворянства и католического духовенства, но среди народных масс и вообще демократических элементов соглашение, в которое депутат Романчук со своими единомышленниками вошел с местным сеймом, состоящим в громадном большинстве из поляков, не имело успеха; зато это соглашение имело неожиданно важные и знаменательные последствия для политических партий Галиции. У малороссов снова возгорелась партийная борьба, снова наступило время деморализации малороссийской интеллигенции. Кардинал С.Сембратович, племянник изгнанного митрополита Иосифа Сембратовича, который был, в сущности, вместе с профессором Барвинским главным инициатором «Новой эры», старался истреблять всеми возможными мерами русофильское направление в Галиции.
С его помощью было отменено в Галиции старое, общеупотребительное в России этимологическое правописание. Некоторые буквы были совсем выпущены, и, вследствие меморандума Львовского училищного совета, Министерство вероисповеданий и народного просвещения ввело официально во всех школах Галиции новое правописание, так называемое фонетическое. Инициативой этого нововведения галичане были обязаны униатскому синоду, созванному в 1891 году во Львове; на заседаниях этого съезда духовенством было принято много различных новшеств в обрядах униатской церкви, например, введение безбрачия униатского духовенства в Галиции. Кроме этих, так сказать, отрицательных успехов, кардинал Сембратович не достиг никаких существенных и положительных результатов, наоборот, он потерял общее уважение к себе. Однажды на Северном вокзале в Вене русская академическая молодежь забросала его гнилыми яйцами (часто употребляемый там способ политической демонстрации), и даже подчиненное ему духовенство перестало уважать его и презирало за его нетерпимость и политический терроризм. Он умер от рака, покинутый даже своими близкими родственниками.
Его задачи продолжал единственный последователь его — профессор Александр Барвинский. Но он не имел положительно никакого успеха у публики. Наоборот, народ возненавидел его, и Барвинский никогда еще не рискнул, несмотря на самое свое заветное желание, выставить свою кандидатуру в австрийский парламент.
И теперешние стремления его составить новую клерикальную партию с помощью униатского духовенства не будут, конечно, иметь никакого успеха. Говоря правду, Барвинский в настоящее время политически мертвый человек.
Так представляется мне развитие русской и украинской идеи в Галиции с государственной и политической точек зрения. По моему скромному мнению, результатом этих двух течений явилась в новейшее время политическая деморализация интеллигентных малороссийских обществ в Австрии.
Что же касается простого народа, то, на основании многих данных, сомнительно, чтобы эта деморализация коснулась и его.


II
Кроме государственно-правовой политической стороны, нам предстоит познакомиться в конце этого очерка с чисто культурной, литературной, этнографической и филологической сторонами. Опять буду держаться объективного метода изложения. Сначала поговорим о терминологии.
Слово «Ruthenus» — греческого происхождения, но употреблялось в латинском языке, откуда и было заимствовано русофобами Галиции. Но в русский язык это слово не перешло. Замещающее в русском языке слово «Ruthenus» — имя существительное единственного числа «Russin» (русин) значит один русс, или русский. Русские летописцы образовали это слово прибавлением к корню русс окончания ш, обозначающего единственное число. Подобно тому, как в русском языке существуют слова болгари/*, израильтянин и т.д. для обозначения одного лица известной национальности, и один русский стал называться «русин», вся нация получила название «русь», а область, которую населяет этот народ, именуется «Россия». Прилагательное того же корня — «русский». Это образование имени прилагательного также вполне грамматически правильно, так как имена прилагательные качественные образуются через прибавление к корню окончания -ский; например, говорят: польский, сербский, а не сербинский, полинский или русинский.
Эта правильная, нормальная и исторически обоснованная терминология получила у народа полное право гражданства. Все, как великороссы, так и малороссы или белорусы, употребляют для выражения немецкого термина Russisch, Russischer только одно-единственное слово — русский. Также и крестьяне в Галиции, в Буковине и в Венгрии не говорят никогда иначе, как по-русски; женщина или ребенок не называют себя иначе, как русска, в немецком переводе Russische. Эти наименования везде одни и те же — в Москве, в Минске, в Белоруссии (где, впрочем, тоже начинает возникать стремление к сепаратизму) и во Львове. Ни один политический деятель, ни один филолог не услышит из уст крестьянина ответ, что он говорит по-украински, по-малорусски или по-белорусски.
Выражение «русин» не употребляется ни в русском, ни в мало- российском языке.
Подобно тому как в латинском языке слово «Teuto» (тевтон) есть правильное выражение для обозначения немца, слово «Ruthenus» (русин) на латинском языке правильно употребляется для перевода слова «русский». Но ни один немец не станет называть себя «тевтонцем». Следовательно, никогда нельзя называть «русином» никакого русского — ни великоросса, ни белоруса, на малоросса.
В таком же положении находятся и литература и наука. Подобно тому как первые основания для великолепной немецкой литературы были положены в Нижней Германии и написаны на нижнегерманском наречии (Reinecke de Vos, Sachsenspiegel), русская литература, также обширная и великолепная, получила первые основания и поддержку в Малороссии. Наболее выдающиеся литературные памятники и произведения средних веков появились в так называемой теперь Малороссии — в Киеве, Остроге, Львове.
Если изучать образование русского литературного языка без всякой тенденции, с точки зрения не пристрастного политика, а совершенно объективного ученого, то приходится удивляться, каким образом
202


малороссы сумели оказать такие громадные услуги единству и красоте нынешнего русского литературного языка, несмотря на преследования, которым народ этот подвергался во времена векового чужеземного владычества. Первая напечатанная Федоровым книга появилась во Львове в 1573 году, а родиной первой русско-славянской грамматики Смотрицкого, появившейся тоже около этого времени, была также Галиция.
Грамматика эта являлась главным руководством в правописании, настольной книгой русских до времен Ломоносова. Наиболее выдающиеся современники Петра Великого, которые помогали Великому Преобразователю насаждать культуру в России, просвещать страну, были большею частью малороссами по происхождению. Наиболее известные между ними — Славинецкий, Полоцкий, Яворский, Прокопович.
Основанием академий в Петрограде и Москве, началом в России драматургии, возникновением педагогики, народного образования и всякой иной отрасли наук русские также были главным образом обязаны киевским и галицким ученым. Трудами этих малороссов и целого ряда других писателей была облегчена задача основателя русского литературного языка — знаменитого Ломоносова. Он создал современный русский язык из того материала, который ему оставили в своих произведениях вышеупомянутые малороссийские писатели. Не менее богато и продуктивно участие малороссов в новой и в новейшей русской литературе: Богданович, Нелединский, Нахимов, Гнедич, Хмельницкий, Милонов, Раич, братья Тумановские, Подолинский, Ключников, Гребенка, Щербина, Ковалевский, Григорович, Крестовский, Г.Данилевский, Гоголь (великий художник слова, основатель русского романа), Короленко, Потапенко, Данченко, Сергеенко и другие.
Это имена только наиболее известных поэтов и беллетристов. К ним необходимо прибавить много ученых, из которых я назову только некоторых: Калайдович, Максимович, Срезневский, Терещенко, Балу- дянский (из Венгрии), Костомаров, Никитенко, Н.Данилевский, Кулиш, Шубинский, Голубинский, Эварницкий5, Антонович, Коялович, Пташиц- кий, Городецкий, Петров6, Малышевский, Дашкевич7, Головацкий (из Галиции). Венелин (из Венгрии), Будилович, Флоринский8, Житецкий9, Потебня, Соболевский, Тимановский, Новицкий, Юркевич, Михневич и многие другие.
Считаю своим долгом обратить при этом внимание читателей на следующий в высшей степени интересный факт. Все наиболее выдающиеся малороссийские поэты и писатели, которые, по мнению своих крайних последователей, являлись основателями наблюдаемого в новейшее время литературного обособления Галиции от России, сами писали на русском языке и, несмотря на их так называемое украинофильское (а следовательно, и антирусское) направление, любили русский язык не меньше самих великороссов. Украинский поэт Шевченко, который, впрочем, как известно, не получил основательного всестороннего образования, написал на русском языке свое чудное стихотворение «Тризна» и несколько рассказов. То же приходится сказать и про обоих других корифеев украинского антирусского движения. П.Кулиш и Николай Костомаров, которые в свое время мечтали о федерации славянских государств (Союз св. Кирилла и Мефо- дия), писали свои научные произведения исключительно по-русски. Даже украинофил последнего времени Мордовцев писал свои романы
203


по-русски, а на малороссийском языке издал только некоторые свои брошюры чисто политического характера. Исходя из вышеизложенной точки зрения, приходится признать, что нельзя отделить чисто русскую культуру и литературу от малороссийской или белорусской (белорусов в России в настоящее время свыше семи миллионов). Найти точную границу участия, с одной стороны, великороссов, а с другой — всех остальных русских в создании богатейшей русской литературы было бы очень трудно, почти невозможно.
Разделение этой общей культурной работы было бы глупостью, варварством. Только эта, а не какая-либо иная причина побудила ученых, специалистов по славянским языкам, объявить бесцельным и даже безумным стремление к полной литературной обособленности Галиции от России, поскольку эти русофобские стремления не служат узким местным партийным интересам, а преследуют план создания отдельной новой культуры. Не говоря уже о нескольких менее популярных ученых, назовем известного русского ученого А.Н. Пыпина и хорошо знакомого всем венцам надворного советника И.В. Ягича5, давно уже и решительно высказавших свое авторитетное мнение об этом предмете с научной точки зрения.
Не привожу мнения других ученых, но укажу, что Пыпин и Ягич признавали малороссийский язык только особым наречием русского языка, стоящим по родству и единству с русским языком несравненно ближе к нему, чем нижнегерманский диалект стоит к верхнегерманскому.
А если дело обстоит так, то не остается никакого другого выбора, как предоставить развитию и культуре народа полную свободу.
Малороссийское наречие как средство просвещения необразованных масс в Галиции и Буковине не должно и не может быть бесцеремонно вытравлено.
Подобно тому как известный народный писатель Иван Наумович фактически разбудил галицко-русских крестьян от столетнего сна своими в высшей степени популярно составленными рассказами, написанными на галицко-русском наречии, и дал первые основы для дальнейшего народного просвещения, так и эпигоны его должны будут продолжать его труд и пропагандировать дальнейшее культурное сближение Галиции с Россией.
Так будет продолжаться в Галиции до тех пор, пока в тамошних учебных заведениях не будет официально введен литературный русский язык. Поэтому все стремления разумных русофилов Галиции, направленные в настоящее время к тому, чтобы добиться для начала открытия в университетах Галиции и Буковины, по примеру Германии, кафедр по русскому языку и литературе, вполне своевременны, понятны и целесообразны. Изучение русского языка тем более полезно для нас, что мы за последнее время прилагаем все усилия к тому, чтобы занять господствующее положение на рынке России.
Давно пора сепаратистам, так называемым украинцам, то есть русофобам, отказаться от намерения искусственно и насильственно ввести и распространить в Галиции южнорусский малороссийский язык. Эта цель никогда не будет иметь реального успеха, а если бы она и была достигнута, произошло бы настоящее столпотворение Вавилонское: если малороссы, находящиеся под вековым игом польских магнатов, клерикалов и иноземцев, и отвыкли от русского языка, то в такой же степени
204


чуждым и непонятным для народных масс в Галиции, особенно для горцев, для буковинцев или венгерских малороссов, является и южно- русский малороссийский язык.
Вследствие этого всякий галичанин, будь то образованный человек или интеллигентный крестьянин, станет упорно всеми силами противодействовать попыткам украинизировать Галицию.
Может быть, в идее украинофильства много воспоминаний исторического национального малороссийского романтизма, может быть, в ней много освободительных, политических и социальных тенденций, но мы никогда не станем помогать украинофилам в создании, хотя бы и без помощи Пруссии, нового республиканского государства, организованного на тех же началах, о которых некогда мечтал Мазепа.
Русофилы имеют еще менее оснований надеяться на нашу помощь в деле пропаганды против русской культуры. Иначе говоря, мы никогда не согласимся принести в жертву ложно национальной химере, влекущей гибель страны, прекрасную русскую литературу, живопись и все другие искусства. Мы, русофилы, вовсе не стремимся к партийной борьбе, лозунгом нашим является не разрушение, не нарушение нормального строя жизни, не уничтожение культурной работы, а, наоборот, созидательная деятельность: мы считаем своей задачей, своей целью быть пионерами культуры, посредниками между западными славянами и Россией, пионерами австрийского государства, большею частью заселенного славянами западными и южными. Нам предстоит со временем, при развитии торговых сношений Австрии с Россией, выдающаяся роль. Назвать эту культурно-политическую работу панрусизмом было бы не только бесчестно, но и политически недальновидно™.
В настоящее время такие политики, при демократизации и стремлении к лояльности современной мировой политики, не могут устрашить меня или привлечь мое сочувствие. Наоборот, я дам им искренний совет: вместо борьбы с русским культурным влиянием в Галиции лучше познакомиться с теми быстрыми шагами вперед, которые сделала немецкая культурная работа и немецкое культурное могущество. Не 8 или 16 различных наречий поставили просвещение в Германия так высоко и осчастливили весь мир германской культурой, но, наоборот, единство литературного языка. А между тем Лютер для создания литературного языка воспользовался не одним из разговорных диалектов, а взял язык, употреблявшийся только в придворных канцеляриях; он обработал так называемое верхнегерманское наречие.
Эта реформа языка недешево обошлась Лютеру. Он боролся с упорством и редким мужеством не только со своими врагами, но и со своими земляками, с немцами. В борьбе Лютер не отступал ни перед чем и мог бы послужить прекрасным примером всем русским.
Лютеру принадлежит прекрасная фраза, обращенная к врагам: «Отнимите от нас, немцев, жизнь, имущество, детей и жен, но души вы у нас не сможете похитить».
Я думаю, что и живую душу русского народа нелегко будет загубить. Всякая культура, славянская или иная, не является достоянием только отдельного лица, она не составляет собственности даже какого- нибудь отдельного народа.
Культура принадлежит всему мыслящему человечеству. Добавлю напоследок: всякий, кто хочет препятствовать развитию культуры и
205


становится поперек ее пути, погибнет в этой борьбе. Не мешает нашим врагам об этом помнить!
I Андрей И, король венгерский, уже принял титул «короля Галицкого и Владимирского» как награду за помощь, оказанную им в 1206 году вдове князя Романа. В актах, относящихся к этому событию, а равно и во всех государственных документах этого времени малороссы ясно именуются «русским народом из “Червонной Руси”, а страна их — Червонной Русью». См.: Tractatus inter Suam Maj. Imp. M. Teres Reg. Hung, et Bohen et S. Maj. Regm. Rempublicamque Poloniae; а также и королевские патенты от 11 сентября 1772 года и от 15 ноября 1773 года и т.д.
II Уже в 1816 году граф Перген заявил в своем рапорте о состоянии Галиции (от 13 декабря 1816 года), что правительство не намерено оказывать поддержку малороссийскому языку, так как он не что иное, как особое наречие русского языка.
1,1 В своем первом письме к Погодину Миклошич пишет: «Жители Праги счастливы, потому что они могут получать все нужное из России. Мы же в Вене с меньшим затруднением и хлопотами получаем книгу из Кантона, чем из России. Все мои старания приобрести нужные мне произведения русской литературы остаются здесь бесплодными».
,v Шовинистская мадьярская пресса прозвала панславистами расстрелянных в Чернове словаков, жертв борьбы славян с притеснителями.
206


В.В. Шульгин
Украинсгвующие и мы
Великую обиду нанес мне сеи человек: предал своего брата, как Иуда, и лишил меня честного рода и потомства на земле.
Н.В. Гоголь. «Страшная месть»
Три разряда украинствующих
Как и другие сектанты, украинствующие могут быть разделяемы на три категории.
1. Честные, но незнающие. Это те, которых обманывают.
2. Знающие, но бесчестные; призвание сих — обманывать «младшего брата».
3. Знающие и честные. Это маньяки раскола; они обманывают самих себя.
Первые две категории порой сливаются до неразличимости. Иногда никак не разберешь, почему человек юродствует: потому ли, что он ничего не знает, что он rusticus, как говорили римляне, и его обманывают другие; или же потому, что, очень хорошо все зная, он сам обманывает действительно незнающих.
Гораздо интереснее маньяки чистой воды. Они часто весьма образованны. Иногда по-своему честны. Если и вскакивают изредка на Пегаса лжи, то из этого седла их легко выбить, апеллируя к их же собственным знаниям. Но маниакальная идея сидит в них глубоко и, так сказать, quand тете! Если взорвать их идеологию бомбами несомненных фактов, они восклицают: «Тем хуже для фактов!» — и сейчас же выдумывают в подкрепление своей мании новую аргументацию. Впрочем, всякие доказательства для них только линия второстепенных окопов. Цитадель же их в утверждении: хотим быть украинцами! Хотим — и больше ничего. Пусть для этого нет никаких оснований вовне; основание — внутри нас.
— Желаем! Волим! Sic volo, sic jubeo...
Им, в сущности, посвящена настоящая статья: образованным и честным маньякам раскола. Но предварительно, хотя бы вскользь, поговорим об обманываемых и обманщиках.
История у украинствующих
Главное поле деятельности, где подвизаются знающие, обманывая невежд, это история. В качестве историков иные украинствующие доказывают, что не только в настоящее время народ, живущий от Карпат до Кавказа, есть народ украинский, но что всегда, во все времена, он таковым был.
История обыкновенно разделяется на эпохи. В украинствующем ее пересказе, в зависимости от периодов, наблюдается, кроме того, разли-
207


чиє метода.
В этом смысле можно различать эпоху стопроцентной брехни от эпохи вранья, не столь очевидного.
Киевская Русь
Стопроцентное сочинительство обычно практикуется в изложении Киевского периода Руси.
В 1917 году была выпущена украинствующая серия открыток. В числе их была и такая: под изображением князя Святослава и его дружины было подписано: «Не посрамим земли украинской». Это было предназначено непосредственно для «младшего брата», в расчете, что бедный rusticus и этому поверит.
Но на кого рассчитано следующее послание превелебного в Бозе епископа Константина? Сей князь католической церкви благодарит «вы- сокоповажанного пана доктора Степана Гринивецкого, головного отома- на Сичей, взлученых в державах пивночной Америки и Канады»; благодарит за то, что этот представитель гетмана Павла Скоропадского пожертвовал на католический семинар тысячу долларов. Благодарит в следующих выражениях:
«Украинская Держава была сильна и могуча в те блаженные часы, когда свет католической веры просвещал ее население. С гордостью вспоминаем мы времена князей Владимира Великого и Ярослава Мудрого. Основа их силы была святость святого Антония и Теодозия Печерских и прочих тогдашних Святых Мужей. Была тогда святость и высоко стояло просвещение. Появилась тогда “Правда”, кодекс законов наших и “Летопись Нестора”, основа истории нашей. Воздвигнуты были тогда величественные сооружения. Украинское имя славилось из края в край, а соседи с завистью смотрели на великую, могучую Украинскую державу».
Уважение к епископскому сану не позволяет мне предположить, что архиерей отец Константин сознательный обманщик. Но тогда остается допустить только одно: дремучее невежество! Это же качество надо приписать и Свиты Его Величества генералу Скоропадскому, гетману всея Украины, ибо его светлость на подобные писания, обращенные в конечном счете в его адрес и напечатанные в газетах1, никак не реагировал. Если их преосвященства и их превосходительства, из стана украинствую- щих, имеют такие исторические познания, то чего же можно ожидать от украинствующих же «просто батюшек» и «штабс-капитанов»?
В стиле вышеприведенного «константиновского письма» существует целая литература. Кто-то ее, очевидно, читает. Поэтому никогда не следует забывать, что и сейчас, как и прежде, ставка украинствующих — на народное невежество. Просвещение такой же враг для них, как заря — для злых духов. Наоборот, наш лозунг должен быть: «Да здравствует солнце, да скроется тьма!»
Козацкий период
Второй период — литовско-польско-козацкий. Эта эпоха является благодарнейшей ареной для более тонкого фальсифицирования. Дело в том, что эта часть русской истории в наших гимназиях преподавалась и преподается весьма слабо. В представлении нормального гимназиста с падением Киева Русь переходит в Москву. Как она туда перебирается, конечно, не ясно. Но факт тот, что в конце концов все русские — в
208


Москве; а на месте Древней Руси орудуют поляки и козаки.
Поляки и казаки,
Казаки и поляки Нас паки бьют и паки...
А.К. Толстой
И притом эти козаки неизвестно какой национальности! Такое преподавание русской истории в русских учебных заведениях дает полную возможность украинствующим заполнять пустоту, которой, как говорят, не терпит и сама природа.
— Козаки? Какой нации? Украинцы, конечно!
Поэтому утверждение, что и в козацкий период никаких украинцев не было, а Богдан Хмельницкий всю свою жизнь боролся за тмя русское», вызывает недоверчивые вопросы:
— Да неужели? Вот, скажите! А я думал...
Что, собственно говоря, человек думал, остается неизвестным. В сущности, он ровно ничего об этом не думал. Для среднего русского интеллигента южнорусы, как люди и племя, проваливаются куда-то в день разрушения Киева Батыем, то есть в 1240 году. С этого времени — tabula rasa. И так длится до того дня, как появляется на свет Николай свет Васильевич. Он пишет по-русски, но вынырнул — неизвестно из какого народа. Во всяком случае, Гоголь — не совсем русский, раз он хохол!
Девственные в этом смысле мозги весьма легко, по причине своей незаполненности, заполняются украинствующей эрзац-наукой. Украин- ствующие, надо отдать им в этом справедливость, не очень интересовались «Божественной комедией», прерафаэлитами, Джиокондой, королевой Марго, Валуа и Бурбонами, Тюдорами, Стюартами, Томасом Мором, Эразмом Роттердамским, Лютером, Кальвином, то есть всем тем, чем увлекалась русская интеллигенция. Украинствующие сосредоточили свое внимание на своем родном крае. И историю своей земли некоторые из них хорошо знают, ибо изучают ее для специальной надобности. Они выискивают в этой истории все свидетельства, неоспоримо доказывающие, что в нашем крае жил и страдал русский народ. Во всех этих случаях они перечеркивают слово «русский» и сверху пишут «украинский». И это не только в фигуральном смысле, айв буквальном. И сейчас можно найти например, в Белграде, в публичной русской библиотеке, сочинение Костомарова, где рука неизвестного украинствующе- го фальсификатора делала «исправления»11.
В таком виде препарированную подносят украинствующие историю козацкого периода русскому интеллигенту; и он, имея о козаках весьма слабые сведения, верит.
Но, как сказано'было выше, обо всем этом — только вскользь.
Маньяки раскола
Еще Достоевский говорил: «Психология-то палка о двух концах». Никогда нельзя знать, когда и как возмутится душа, если она, душа, вообще есть. У украинствующих честных маньяков есть душа! Ведь была она у многих изуверов и до них. Маньяков надо резко отличать от обманщиков. Те работают во имя определенной цели, ничего общего с сентиментами не имеющей; а у маньяков бывают минуты, когда ложь их мошенничающих друзей становится им нестерпимой.
14 Заказ 1602
209


Восстание Чигирина
Этого рода реакция не так давно произошла с одним из таких маньяков раскола, именующим себя Чигириным. Говорю «именующим» потому что не знаю, настоящая ли это фамилия автора интереснейшей книжечки. Существует славный город Чигирин. И гордое племя чиги- ринцев! Из них был и батько Богдан Хмельницкий. Чигиринцы выделяют себя из других хохлов; смотрят на них даже с некоторым пренебрежением. Может быть, это происходит потому, что в течение веков целые села из-под Чигирина уходили на Черное море. А оно, море, от Чигирина Бог знает где. Значит, чигиринцы — смелые, предприимчивые люди. Может быть, «Чигирин» — псевдоним? Впрочем, это совершенно неважно.
Неважно и то, почему А.Чигирин напечатал в 1937 году свою книжечку под заглавием «Украинский вопрос». Он в ней полемизирует с Национальным союзом нового поколения, в частности, с конспектом № X, выпущенным этим Союзом. Важны те мысли, которые автор с большой четкостью высказывает.
А говорит он примерно следующее.
Только Украина — подлинная Россия
Есть только одна земля на свете, которая имеет право называть себя Русью: это та земля, про которую сейчас говорят «Украина».
Есть только один народ, который подлинно русский; это народ «украинский». А следовательно, есть только один язык, который есть настоящий русский: это язык украинский.
При такой постановке дела, естественно, сейчас же просится на уста вопрос:
— Так почему же, добродию А.Чигирин, считая себя украинцем, вы не называетесь русским?
Объяснение этого странного факта впереди. Пока что посмотрим, как доказывает А.Чигирин свое истинно русское происхождение. Вот что он пишет.
Россия — это Киевщина
«Древние исторические документы “Русью” называют: во-первых, землю племени полян, во-вторых — образовавшееся в бассейне Днепра государство, столицей которого был Киев, “матерь городов русских”» (с. 5 и 6).
«...Таким образом, приведенные цитаты, а их можно было бы привести много больше, подтверждают, что “Русью” и “руськой землей” не только в IX—X вв., но и в XII—XIII назывались Киевская, Черниговская, Переяславская области и соседние с ними территории, а не другие славянские земли, и всяком случае не Суздаль, не Владимир, не Москва» (с. 6).
«В полном соответствии с приведенным географическим значением имени “Русь” находится и этнографическое значение этого имени: население Киевской земли называлось “Русью”. Население называло себя: “людие Руськой земли”, “русь” или “русины” (Договоры Великого князя Олега и Игоря с греками 911 и 945 гг.). Иногда в летописях князья Новгородские, Смоленские, Суздальские и Московские именуются “руськими”, т. к. они происходили из “руськой” династии Владимира Святого или Владимира Мономаха, но это еще не означало, что народы,
210


населявшие земли, подвластные этим князьям, были “Русью”, “русинами”, “русичами”. С упадком Киевского государства в XIII веке имя “Русь” перешло не к Владимиро-Суздальскому княжеству, а к Галицко- Волынскому, причем имя “Русь” и “русины” распространилось на родственное по крови население Галиции, Волыни и даже отдаленной Подкарпатской или Угорской Руси, где оно сохранилось и до наших дней. В латинской транскрипции “Русь” писалась, как “Ruthenia”, а народ “Rutheni” (с. 6 и ...).
«Что же касается имен “Малая Русь” и “Великая Русь”, то они — происхождения византийского. Константинопольский Патриарх, а по его примеру и византийские императоры, после переезда Киевского митрополита во Владимир, потом в Москву (в 1326), начали называть митрополию Киевскую “Малой Русью”, что по-гречески означало — главную Русь, а митрополию Московскую — “Великой Русью”, то есть, по-гречески, колонией Руси, новой Русью. Вслед за этим и некоторые галиц- кие князья начали именовать себя “князьями Малой Руси”» (с. 7).
«Киевский митрополит выехал из Киева во Владимир на Клязьме в 1299 году. Живя там, он сохранил свой прежний титул: “Митрополит Киевский и всея Руси”. Московский князь Иван Калита в 1326 году насильно заставил преемника Максима, митрополита Петра, переехать на жительство в Москву, но чтобы не унизить своего великокняжеского достоинства, Иван Калита и себе присвоил титул “Великого князя всея Руси”. С этого времени московские великие князья и цари начали писаться “великими князьями всея Руси” или, позднее, “царями всея Руси”. Само собой разумеется, что этот титул не имел никакого реального и правового значения, так как в то время в обладании московского великого князя не было не только “всея Руси”, но вообще не было ни пяди “руськой земли”» (с. 7 и 8).
«В большом царском титуле московских царей до 1654 года не было, за исключением некоторое время Черниговско-Северской земли, ни одной области, которая бы принадлежала к “Руси” или к “руськой земле”. Только после договора гетмана Б.Хмельницкого с московским царем Алексеем Михайловичем в 1654 г. в царском титуле появляются титулы: “Великия и Малыя России” да великий князь “Киевский” и “Черниговский”. Однако и после этого долгое еще время царство московского царя именуется “Московским”, точно так же и народ, его населяющий, именуется “московским”. Только в конце XVII и в начале XVIII века стали входить в употребление названия “великороссийский” — для обозначения народа и “Российский” — для обозначения государства» (с. 8).
Москва — не Россия
«На основании приведенных выше исторических фактов и документов каждый непредубежденный читатель может вывести только одно правильное заключение, что московское государство а московский народ не был “Русью”, “Россией”, и что это имя они впоследствии неправильно себе присвоили. Иностранцы долго называли московское государство и московский народ его собственным именем» (с. 8 и 9).
«Московский народ в давние времена не назывался “русским” и сам себя так не называл. Чаще всего назывался он “народом московским”. В то же время украинский народ с самой глубокой древности назывался “Русью”, “русским”: так он сам себя называл и так его называли чужие народы» (с. 16).
211
14’


«В то время как “русский” народ летописей возник из смешения славянских племен: полян, древлян, северян, волынян, тиверцев, уличей и бужан (Лаврентьевская летопись), московский народ образовался в XII веке из финских и тюркских племен: чуди, ливи, води, ями (на северо- западе России), веси (от Ладоги до Белоозера), карели, югры, печеры, самояди (на севере), перми (на Каме), черемисов (Вятская, Казанская, Уфимская, Нижегородская и Костромская губернии), мордвы (на средней и нижней Оке и до Волги), мери (на верхней Волге и Клязьме), муромы и мещеры (Муром, Мещерск), — всего пятнадцать племен уральской расы, и небольшого количества славянских “уходников” и из Новогоро- да, да из области кривичей, радимичей и вятичей (последние два племени были, как говорит летопись, “от ляхов” (в XI веке к ним присоединились дружины русских князей, посланных в области эти великими князьями Киевскими») (с. 16 и 17).
«Таким образом уже первоначальные племенные типы Руси и московского народа были различны и не имели между собой ничего родственного: в Руси преобладала славянская (адриатическая) раса, там — в Москве — финно-уральская раса» (с. 17).
«Курганов русских и среднерусских во Владимирской области нет. В курганах XI и XII вв. киевские вещи есть, но киевлян в них нет» (с. 17).
«Древнерусское право киевской эпохи, собранное в Русской Правде, остается неизвестным для московского государства и права. Оно распространяется в Галиции, в Белой Руси, принимается законодательством Литовского государства, но нет его начал в московском праве» (с. 22).
«Древняя культура русской княжеской династии постепенно уступает перед укладом жизни татарских завоевателей, так родственной финско-тюркскому населению Московского государства» (с. 23).
«Когда в 1654 г. историческая судьба поставила лицом к лицу украинский и московский народы... украинцы себя именовали “народом русским”, а великороссов — “народом московским”, Царя — царем московским» (с. 23).
«Письма и грамоты, которые писались на Украине, в Москве переводились “с белорусского письма” (так называли в Москве украинский канцелярский язык XVII века). Для украинцев XVII века московский царь был только “Царем Восточным, Православным” (“Волим под царя восточного, православного”), но не “русским”, ибо “русскими” были они, козаки, войско запорожское, не Москва, не царь» (с. 23 и 24).
212
Чигиринский «символ веры»
Нам кажется, что как раз время прервать затянувшиеся Чигиринские цитаты. Тем более, что этот автор уже высказал (с чисто Чигиринской смелостью) свои мысли. Они сводятся к двум утверждениям.
1. Население, живущее ныне от Карпат до Кавказа, с глубокой древности и до наших дней называет себя русским; а потому оно и есть подлинный русский народ.
2. Смешанная раса, заселяющая ныне территорию от Польши до Владивостока, в древности не называла себя русью; она приняла наименование «русский народ», первоначально от русской династии, переселившейся в Москву из Киева; а позднее — и от исконно русского


народа, вошедшего в состав Московского государства по почину Богдана Хмельницкого в 1654 году. По этой причине люди этой смешанной расы неправильно называют себя русскими. Им больше приличествовало бы наименование московитов, как их в течение долгого времени и называли.
Это первые два члена из неочигиринского «символа веры». Будет еще и третий, как вывод из первых двух. Но о нем речь впереди. Пока же скажем два слова о смешанной расе.
Польские байки
Мы не собираемся опровергать теорию, провозгласившую, что московиты не русские. Пусть это делают сами москвичи, если им есть охота. Эта сказочка стара, как свет; она пущена в обращение теми же самыми поляками, которые выдумали и «украинский народ». Она, как всякая сказка, занимательна; но предназначена для польских детей младшего возраста. Старшие же польские дети этой сказке уже не верят, и вот по какой причине. В самом деле, если московиты не русские, потому что они финно-уральской расы; если киевляне тоже не русские, потому что они украинцы, то приходится поставить вопрос: где же русский народ?
Его, оказывается, если поверить польским теориям о «московитах и украинцах», вообще нет на свете.
Конечно, это очень забавно и остроумно, что несуществующий в природе народ занял шестую часть суши и создал мощное государство. Но можно строить теории еще забавнее. Можно доказать, что 180 миллионов людей, занимающих территорию от Польши до Японии и от финнов до персов, суть чистокровные... поляки!
И это очень просто.
Нестор говорит, что племя, жившее вокруг Киева, сначала называло себя «поляне», а потом стало «русью». Нестор выражается так: «Поляне, яже ныне зовомая Русь». Вместе с тем Нестор не знает различия между поляками и полянами. Поляков он тоже называет полянами.
«Словене же ови пришедше и седоша на Висле реце и прозвашася Ляхове; а инии о тех Ляхов прозвашася Поляне... Тако же и те же словене пришедше седоша по Днепру и нарекошося Поляне».
Итак, по Нестору, поляне жили и над Вислой (точнее над Вартой), и над Днепром. Но надвислинские поляне сохранили свое древнее имя в форме «поляки». А надднепровские поляне («неправильно», если применить к ним методы Чигирина) стали называться русью. Под этим именем «русских» бывшие поляне распространили свою власть до Тихого океана. Но на самом деле это «фальшивые русские». По настоящему они — поляне, то есть поляки; а посему Польша должна, по всей справедливости, граничить... с Китаем!
Но повторяем, пусть москвичи сами, если желают, опровергают и поляков и их подголосков, вроде А.Чигирина. Мы же укажем последнему только на страницу 11 его собственной книжки. Там говорится следующее:
«Самоутверждение народа.
Каждый народ имеет право называть себя так, как он хочет, и значение имеет только то имя, которым народ сам себя называет».
Если так, то А.Чигирин не имеет права упрекать чудь, мерю, весю, мордву и черемисов — словом, все пятнадцать народов финско-уральс-
213


кой расы, что они называют себя русскими. Хотят и называют! Называют совершенно с тем же правом, как истинно русский А.Чигирин называет себя почему-то украинцем.
Разрыв со стариной
Почему-то...
В самом деле, почему вы так поступаете, добродию А.Чигирин?
Соображения чуди и прочих нас в данное время не интересуют. Но почему зачудил А.Чигирин, это очень любопытно. Причем мы вперед оговариваемся: мы не отымаем право у Чигирина и его единомышленников называться кем угодно, хотя бы кафрами. Но нас занимает вопрос: какие причины заставили человека наплевать в очи батькови и матери, выражаясь фигурально? Ибо как же называть это отречение от имени отцов и дедов — имени, славного на весь свет, — как не полным разрывом со всей «честной стариной»?
Славные «предки» батьки Богдана и А.Чигирина
Богдан Хмельницкий, тот чувствовал иначе. Он гордился превыше всего своим русским именем. Начиная восстание против поляков в 1648 году, он вспоминал «оних древних Руссов, предков наших», которые под предводительством «Одонацера» (Одоакра) в течение 14 лет владели самим Римом!
Пусть батько Богдан в данном случае немножко перехватил, утверждая, что наши славные предки уже в V веке превосходили лавры Муссолини. Но сколько несомненно национальной гордости в этом несколько сомнительном утверждении! Во всяком случае, Хмельницкому и в голову не могло прийти отрекаться от своего русского имени. А добродий Чигирин, доказав черным по белому, что его предки были «славные русы», неожиданно заключает так: будучи русским из русских, все же стану называться украинцем!
«Братцы, за что же?!» — хочется воскликнуть, присутствуя при таком удивительном вираже.
Чтобы узнать, «за что же», надо усвоить третий член неочигиринс- кого «символа веры», гласящий:
«Москали украли наше русское имя».
3. 	Проклятые москали украли наше древнее русское имя! Потому- то пришлось нам искать другого имени; и мы его, благодаря Господу, нашли: отныне будем украинцами.
А.Чигирин выражает это так:
В старину украинский народ называл себя «русью», «русинами», «русичами», но после того как эти названия были бесправно присвоены московским правительством, украинский народ для отличия себя от фальшивых «русских» из Москвы усвоил себе другое свое, не менее древнее имя, «Украина» (с. 14).
Вот, значит, в чем дело! Обиделся человек на чудь, весь, мерю, мордву и черемисов. И так обиделся, что применил к ним китайскую месть: пошел и повесился на «финно-уральском» их пороге.
Самоубийство
Ну да, повесился, то есть покончил самоубийством. В том виде, как Чигирин и неочигиринцы это проделали и проделывают, такая перемена
214


имени есть отказ от самих себя, то есть самоубийство. С тех пор как нынешние чигиринцы объявили себя украинцами, они, вопреки старому чигиринцу Хмельницкому, гонят все русское. Но кого же гонят? Самих себя, свою же плоть и свою же кровь. И сколько этой своей крови они уже пролили! Что сделали они хотя бы в Галичине, ставшей «Пьемонтом украинства», руками Австрии. Своих братьев галичан только за то, что они хотели сохранить свое тысячелетнее русское имя, мучили, терзали в тюрьмах и застенках, тысячами казнили на виселицах!
«Депутат австрийского парламента поляк господин Дашинский (русские депутаты были приговорены к смертной казни) сказал на одном из заседаний, что у подножия самых Карпат от расстрелов и виселиц погибло около 60 000 невинных жертв» (Временник, Научно-литературные записки Львовского Ставропигиона на 1935. С. 68 и 69).
За что погибли эти люди? Были ли они действительно невинны? Об этом мы можем узнать из речи инженера Хиляка, представителя галиц- ко-русской молодежи:
«...Талергоф, пекло мук и страданий, лобное место, голгофа русского народа и густой лес крестов “под соснами”, а в их тени они — наши отцы и наши матери, наши братья и наши сестры, которые сложили там головы. Неповинно! Но воистину ли неповинно? Нет, они виноваты, тяжко виноваты. Ибо своему народу служили верно, добра, счастья и лучшей доли ему желали, заветов отцов не ломили, великую идею единства русского народа исповедовали. И не преступление ли это? Однако наиболее страшным, наиболее волнующим, наиболее трагическим в этом мученичестве русского народа было то, что брат брата выдавал на пытки, брат против брата лжесвидетельствовал, брат брата за иудин грош продавал, брат брату Каином был. Может ли быть трагизм больше и ужаснее этого? Пересмотрите историю всех народов мира, и такого явления не найдете. Когда лучшие представители народа «изнывали по тюрьмам сырым, в любви беззаветной к народу», в то время вторая его часть создавала «січові» отделения стрелков и плечо о плечо с палачом — гнобителем своего народа — добровольно и охотно защищала целость и неприкосновенность границ австрийской Империи. Где же честь, где народная совесть? Вот до чего довела слепая ненависть к Руси, привитая на продолжении долгих лет, словно отрава, народной душе. Предатель забыл свою историю, отбросил традиции, вырекся исторического имени, потоптал заветы отцов...» (Ibid. С. 84, 85).
С той же силой свидетельствует нам о славных деяниях неочиги- ринцев в Галиции Фома Дьяков, крестьянин села ВербеЖа из-под Львова. Он был приговорен к смертной казни в 1915 году, но император Франц Иосиф подарил ему, и некоторым другим, жизнь.
«Нехай не гине николи память о наших невинных тысячах русских людей, лучших и дорогих наших батьков и матерей, братов и сестер, котри в страшних муках погибли от куль, багнетов и на австромадьярских шибеницах, що неначе густый лес покрыли всю нашу землю. Той зверский террор в световой истории записан кровавыми буквами, и я верю, що та память о мучениках буде вечная. Наши дети, внуки, правнуки и тысячелетни потомки будут их вспоминати и благословити за тое, що в страшных, смертельных муках и страданиях не выреклися свого великого славянского русского имени и за идею русского народа принесли себе кроваво в жертву. Ганьба буде на вечный спомин за писемни и устни ложни доноси выродних наших родних братов, которы
215


выреклися тысячелетного русского имени, стались лютыми янычарыма, проклятыми каинами, юдами, здрадниками и запроданцами русского, славянского народа и русской славянской земли за австрийский и германский охлапы!» (Ibid. С. 76).
А вот речь другого крестьянина, Василия Куровца, села Батятич, из- под Каминки Струмиловой.
«Сумный в истории Руси був 1914 рок! Австрия думала, що огнем и мечем вырве из груди народа нашего русску душу, а Немечина думала, що захопить в свои руки урожайный, чорноземный край от Карпат до Кавказа. Коли той план заломався о русский штыки, то немецка гидра стала мститися на невинном галицко-русском народе. О Русь, святая мать моя! Поможи забути ту жестоку муку, ту обиду, нанесену нашему обездоленному народу. Сумно и страшно погадати: тысячи могил рос- кинулись, куды лише очима поведемо, по нашей отчине, и тысячи могил под соснами в Талергофе. В тиху ночь чути их стон и горьке рыданья и тугу за родною землею... Скажемо собе ныне, братья и сестры, що николи мы их не забудем и рок-рочно будем поминати по закону наших батьков и таким способом будем передавати их имена нашим грядущим поколениям. Тут торжественно могу заявити, що, если б навек все отреклися их идеи, то есть Святой Руси, здорова селянска душа крепко ей держатися, бо та идея освящена кровью наших батьков и матерей» (Ibid. С. 78).
Кто же эти иуды-предатели, которые отреклись от тысячелетнего русского имени и повели своих братьев на страшную голгофу Талерго- фа? Об этом мы можем узнать из речи отца Иосифа Яворского из села Ляшкова, депутата на Сейм в Варшаве.
«Дорогая русская семья и честные гости! Еще в 1911 —1912 гг. многие представители Украинского клуба в австрийском парламенте, паче всех Василько и Кость Левицкий, старались всеми силами доказать австро-немецкому правительству, что они являются верноподданнейши- ми сынами и защитниками Австрии, а все русские организации и общества, то наибольшие враги австрийского государства. Эта лояльность украинцев ввиду Австрии породила кровь, муки, терпение русского народа и Талергоф. Всем, кто знает австрийское парламентское устройство, ведомо, что так называемые делегации австрийского и угорского парламента собирались то в Вене, то в Будапеште. В 1912 году председатель Украинского клуба, доктор Кость Левицкий, во время заседания такой делегации внес на руки министра войны интерпеляцию следующего содержания: “Известно ли вашей ексцеленции, что в Галичине есть много русофильских бурс для учащейся молодежи, воспитанники которых приобретают в армии права вольноопределяющихся и достигают офицерской степени? Каковы виды на успех войны, ежели в армии, среди офицеров так много врагов — русофилов? Известно ли вашей ексцеленции, что среди галицкого населения шляется много русофильских шпионов, от которых кишит, и рубли катятся в народе? Что намеряет сделать ваша ексцеленция на случай войны, чтобы защититься перед русофильскою работою, которая в нашем народе так распространяется?» Министр ответил, что примет предупредительные меры, чтобы ненадежные элементы, то есть студенты-русофилы, не производились в офицеры и на случай войны обезвредит русофилов. Последствия этого запроса Кости Левицкого — это лишение многих студентов-славян офицерских прав. Административные власти выготовили списки, и на осно-
216


вании их все русские были арестованы. Армия получила инструкции и карты с подчеркнутыми красным карандашом селами, которые отдали свои голоса русским кандидатам в австрийский парламент. И красная черточка на карте оставила кровавые жертвы в этих селах еще до Талергофа. Вы сами помните, что когда в село пришел офицер, то говорил вежливо, но, спросив название села и увидев красную черточку на карте, моментально превращался в палача. И кричал немец или мадьяр: “Ты рус?” А наш несчастный мужик отвечал: “Да, русин, прошу пана”. И уже готовая веревка повисла на его шее! Так множились жертвы австро-мадьярского произвола. Но вскоре не хватило виселиц, снурков, ибо слишком много было русского народа. Для оставшихся в живых австрийская власть приготовила пекло, а имя ему — Талергоф\ Если бы кто-нибудь не поверил в мои слова, что Талергоф приготовили вышеупомянутые мною украинцы, пусть посмотрит в стенографические записки делегации» (Ibid. С. 86 и 87).
Итак, вот к чему привела китайская месть украинствующих, обидевшихся на чудь, мерю, весь, мордву и черемисов. Как назвать все это иначе, чем физическим и духовным народным самоубийством?!
Где логика?
Забудем на время об этих кровавых страницах. Попытаемся еще раз побеседовать с украинствующими в спокойном тоне. Итак, причина для вышеизложенного самоубийства русского народа есть та, что финно-уральцы под именем москалей присвоили себе русское имя.
Как хотите, господа, а ей-же-ей, эта причина странная.
Я, допустим, ношу имя Иванова. И вот нашелся какой-то Петров, который тоже объявил себя Ивановым. Неужели это достаточная причина, чтобы я, Иванов, стал называть себя... Сидоровым? Где же тут логика?
Одно из двух. Петров, что стал называть себя моим именем, то есть Ивановым, никакого убытка ни морального, ни материального мне не причиняет. Тогда черт с ним, с этим Петровым, пусть себе называется Ивановым, если это ему нравится! Но, может быть, Петров, назвавшись моим именем, Ивановым, нарушает какие-то мои права и преимущества? Тогда что я сделаю? Я притяну его к ответу; я буду доказывать, что он облыжно называет себя Ивановым; буду говорить, что он Петров, а Иванов есть только один на свете: это — я!
Но что мне поможет, если я этому зловредному похитителю моего имени подарю то, что он сделал, а сам, смирнее овцы, пойду и назовусь каким-то Сидоровым? Ей же Богу, эта благонравность и смирение совершенно непонятны. А тем более непонятны, что украинствующие все время твердят, будто они борются за свой народ. Как же борются, когда самое, что есть у народа ценное, — его историческое имя взяли и отдали чуди, веси, мери, мордве и черемисам.
Поляки
Для здравомыслящего человека такой способ действия, хотя бы под влиянием самой горькой обиды, совершенно непонятен. В особенности же все это непонятно, когда сообразишь, что чудь, весь, меря, мордва и черемисы (под именем москалей) начали красть наше русское имя еще при Иване Калите, то есть в XIV веке, сказать точнее — с 1326 года. И вот, слава Тебе Господи, прошло не много не мало, четыре с
217


половиной века с лишком, никто на это «именное» воровство не обижался. И только когда стукнуло 469 лет, наконец кто-то обиделся. Кто же это? Вовсе даже не мы, а поляки! Поляки обиделись, и вполне естественно, на императрицу Екатерину II. В ответ на раздел Польши, и это тоже совершенно естественно, поляки в свою очередь надумали раздел России. Для этого они и изобрели до той поры не существовавший «украинский народ». А.Чигирин полагает, что польское происхождение «украинского народа» открыли авторы конспекта № X, но это не так. Сию истину установило совсем не «Новое поколение»; это утверждает старый берлинский профессор славист Брикнер. Вот что об этом пишет известный знаток южнорусской истории А.Стороженко1.
«...Настали разделы Польши, и вот когда польские ученые заговорили об особой украинской национальности. Им хотелось доказать, что русских нет в границах погибшей Польши и что Екатерина II напрасно приказала вычеканить на медали в память разделов: “Отторженная воз- вратих”. Берлинский профессор Александр Брикнер утверждает, что впервые высказал взгляд об отдельности украинцев от русских граф Потоцкий в книге на французском языке, изданной в 1795 году под заглавием: “Fragments historiques et geographiques sur la Scythie,/a Sarmatie et les slaves”».
Продолжая дальше своей бесстрашный рассказ о полонизации Руси под видом «украинизации», А.Стороженко говорит:
«Известный основатель Кременецкого лицея Фаддей Чацкий2 в книжке “О naswisku Ucrainy і poczatku kosakow” выводит украинцев от укров, которые были будто бы дикой славянской ордой (horda barbarzynskih Slowican), пришедшей на Днепр из Заволжья в первые века по Р.Х. Выдумки польских ученых проникли на левый берег Днепра в умы образованных малороссиян, но здесь встретили горячий отпор со стороны автора “Истории Русов”, появившейся в начале 1800-х годов и приобретшей вскоре чрезвычайную популярность в Малороссии. “С сожалением должен сказать, — пишет он, — внесены некоторые нелепости и клеветы в самые летописи малороссийские, по несчастию, творцами оных природными русскими, следовавшими по неосторожности бесстыдным и злобным польским и литовским бас- нословцам. Так, например, в одной ученой историйке выводится на сцену из древней Руси или нынешней Малой России новая некая земля при Днипре, называемая тут Украиной, а в ней заводятся польскими королями украинские казаки, а до того будто бы сия земля была пуста и необитаема, и казаков в Руси не бывало. Но, видно, господин писатель таковой робкой историйки не бывал нигде из своей школы и не видал в той стране, называемой им Украиной, русских городов, самых древних и по крайней мере гораздо старейших от его королей Польских”.
К сожалению, голос В.Г. Полетики3, предполагаемого автора “Истории Русов”, скрывшегося под именем архиепископа Георгия Конисского, мало кем был услышан. Польские влияния разными, едва уловимыми путями проникали в чисто русскую общественную жизнь. Сам великий Пушкин прддавался обаянию Мицкевича...»
Влиянием Мицкевича объясняет А.Стороженко некоторые отдельные стихи из пушкинской «Полтавы». Мицкевич же «мыслил Малую Русь — Украиной польского королевства, гибель которого жгучей скорбью пронизывала патриотическое сердце поэта».
218


Свой очерк, устанавливающий, что украинствование рождено и взлелеяно поляками, А.Стороженко заканчивает так:
«В первой четверти XIX века появилась особая “украинская” школа польских ученых и поэтов, давшая чрезвычайно талантливых представителей. К.Свидзинский4, С.Гощинский5, Л.А. Грабовский6, Э.Гули- ковский, Б.Залесский7 и многие другие продолжали развивать начала, заложенные графами Я.Потоцким8 и Ф.Чацким, и подготовили тот идейный фундамент, на котором создалось здание современного нам украин- ства. Всеми своими корнями украинская идеология вросла в польскую почву» (Труды подготовительной по национальным делам комиссии. Малорусский отдел. Одесса, 1919. С. 61—63).
Зачем полякам понадобилось создание особого народа, окрещенного «украинским»? У польских писателей можно найти весьма ценные по своей откровенности признания. Например:
«Бросим пожары и бомбы за Днепр и Дон, в самое сердце Руси. Возбудим споры и ненависть в русском народе. Русские сами будут рвать себя своими собственными когтями, а мы будем расти и крепнуть» (Завещание польского повстанца генерала Мерославского).
Не менее интересны мысли ксендза Валериана Калинки:
«Между Польшей и Россией сидит народ, который не есть ни польский, ни российский. Но в нем все находятся материально под господством, нравственно же под влиянием России, которая говорит тем же языком, исповедует ту же веру, которая зовется Русью, провозглашает освобождение от ляхов и единение в славянском братстве. Как же защищать себя?! Где отпор против этого потопа? Где?! Быть может, в отдельности этого русского (малорусского) народа. Поляком он не будет, но неужели он должен быть москалем?! Поляк имеет другую душу и в этом факте такую защитительную силу, что поглощенным быть не может. Но между душою русина и москаля такой основной разницы, такой непроходимой границы нет. Была бы она, если бы каждый из них исповедовал иную веру, и поэтому-то уния была столь мудрым политическим делом. Если бы Русь, от природы этнографически отличная, по сознанию и духу была католической, в таком случае коренная Россия вернулась бы в свои природные границы и в них осталась, а над Доном, Днепром и Черным морем было бы нечто иное. Каково же было бы это “нечто”? Одному Богу ведомо будущее, но из естественного сознания племенной отдельности могло бы со временем возникнуть пристрастие к иной цивилизации и в конце концов к полной отдельности души. Раз этот пробуждающийся народ проснулся не с польскими чувствами и не с польским самосознанием, пускай останется при своих, но эти последние пусть будут связаны с Западом душой, с Востоком только формой. С тем фактом (то есть с пробуждением Руси с непольским сознанием) мы справиться сегодня уже не в состоянии, зато мы должны позаботиться о таком направлении и повороте в будущем потому, что только таким путем можем еще удержать Ягайлонские приобретения и заслуги, только этим способом можем остаться верными призванию Польши, сохранить те границы цивилизации, которые оно предначертало. Пускай Русь останется собой и пусть с иным обрядом, будет католической — тогда она и Россией никогда не будет и вернется к единению с Польшей. И если бы даже это не было осуществлено, то все-таки лучше самостоятельная Русь, чем Русь Российская. Если Гриць не может быть моим, говорит известная думка,
219


пускай, по крайней мере, не будет он ни мой, ни твой» (Tarnowski А. Ksiandz Waleryan Kalinka, Krakyw. 1887. С. 167—170).
Чтобы правильно понимать вышеизложенный взгляд отца Калинки, надо принять во внимание, что он был деятелем половины XIX века. В то время украинствующая терминология еще не имела широкого распространения. Не употреблял ее и ксендз Калинка, и в этом была его великая ошибка. На противопоставлении «Руси», под которой Калинка разумеет наш юг, и «России», каковым он обозначает наш север, — далеко не уедешь. Такая терминология, вероятно, хорошо звучит по-польски, но маловразумительна для русских. Русь есть Россия, Россия есть Русь! — так ощущает каждый из нас. Для целей, преследуемых В.Калинкой и другими поляками, то есть для раскола единого русского народа, непременно надо было найти для юга России совершенно отдельное наименование. Оно и было найдено под видом «украинский народ». Когда это в высшей степени удачное изобретение было пущено в ход, польские стремления пошли по верному пути. Однако судьба бывает насмешлива: то, что поляки сеяли для себя, пожали немцы...
Немцы
Надо признать, что наши неочигиринцы вышеизложенную польскую доктрину в конце концов усвоили, как свою собственную. Однако долгое еще время они, если так можно выразиться, держались довольно по- домашнему. И это продолжалось до тех пор, пока «обиду» украинству- ющих не взяли в свои аккуратные руки немцы, австрийские и германские. Вот тогда Чигиринскую претензию, можно сказать, развели на большой интерес! Это произошло по той простой причине, что этот интерес совпал в точности с видами самих немцев. После того как мы сначала подписали, но на следующий день дезавуировали союз, предложенный императором Вильгельмом II111, Германия повернулась против России. И восторжествовал план: в результате победоносной войны расчленить Россию на десять самостоятельных республик. Еще до войны была напечатана географическая карта, на которой программа раздела России была изображена графически, причем среди будущих республик «Украина» занимала главное место.
Небезынтересно вспомнить, в каком тоне во время войны велась «украинствующими» пропаганда против России, за Германию и Австрию. Вот примеры:
«Товарищи! Эта война должна решить нашу судьбу. Если Россия победит, мы еще долго будет нести иго царей. Но поражение русской армии и торжество Германии и Австрии обеспечит нам победу в нашей борьбе за национальную независимость».
«Пусть дело освобождения Украины станет делом миллионов людей! Осуществление нашей мечты вполне согласуется с интересами держав, враждебных России, то есть Германии и Австрии. Отнять Украину у России и создать независимое государство — вот что может спасти Европу от русской опасности!
Мы непримиримые враги русской империи! Мы желаем ее гибели, мы хотим отнять у нее Украину. Государства, которые находятся в войне с Россией, тем самым являются нашими друзьями, потому что если им удастся победить Россию, если Австрия сможет аннексировать часть Украины — эта аннексия будет благодеянием для этой страны,
220


освобождая ее от русского ига и давая ей возможность жить свободной национальной жизнью.
Без отторжения украинских провинций самое большое поражение России в этой войне будет только легкой раной, от которой царизм излечится в короткое время и по-прежнему будет угрозой для европейского мира. Только свободная Украина, союзная с центральными державами, благодаря своей территории, простирающейся от Карпат до Дона и Черного моря, будет достаточным барьером, чтобы защищать Европу от России.
Эго счастье для нас, что австрийские и германские армии сильнее, чем армия царя. Уже царские генералы обратились в бегство. Уже австрийцы вошли в Украину! Счастливый день близок.
В Австрии все народы свободны. Свободной и независимой будет и Украина, союзная с Австрией.
Солдаты, если вы не развращены вашими офицерами; если вы не лишились своей собственной воли; если вы помните, что крестьяне и рабочие не могут быть братьями буржуев и офицеров; если вы не забыли, что вы украинцы и что цари в течение двух веков притесняли Украину; если вы не потеряли чувства национальной украинской чести — поднимитесь против царской России. Не стреляйте против войск, с которыми вам приказали сражаться, но обратитесь против ваших офицеров и убивайте их».
Нам кажется, что вышеприведенными выдержками характер украинско-австро-германского большевистского альянса 1914—1918 годов достаточно выяснен. Не будем на этом останавливаться; не в наших намерениях воскрешать те чувства, которые рождала мировая война. Наоборот, мы хотели бы видеть друзей в прежних врагах. Именно с этими мыслями мы привели ядовитые строки украинствующих прокламаций. Только для того, чтобы напомнить: «Украина» была «аннексирована» и Германией, и Австрией. Каковы же результаты? Стала ли «свободная Украина» тем «барьером», который должен был «спасти Европу»? Что-то на это не похоже! Из двух центральных держав Австрии вообще уже нет на карте спасаемого украинствующими материка. Что же касается Германии, то вместо спасительного «барьера» против Зигфрида XX века стоит злобный дракон, для которого гибель и Германии, и Европы, и всего мира есть вопрос собственного существования.
Во всяком случае, во время войны Чигиринская обида на финноуральские народности стала делом вполне международным. А благодаря недальновидности Павла Скоропадского, освятившего своими генеральскими эполетами и аристократичностью своего гетманшафта «похабность» Брестского мира, терминология украинствующих вошла во всеобщее употребление.
Большевики
Каким образом «украинская держава», начинание вполне националистическое, как бы к нему ни относиться, вошла в программу боль- шевиков-интернационалистов?
Не надо забывать, что в начале своей карьеры большевики были тесно связаны с немецким генеральным штабом, от которого и восприняли независимую украинскую республику. В дальнейшем, когда большевики освободились от давления немцев, они могли бы восстановить единую неделимую страну, что с точки зрения интернационалистов
221


было бы гораздо логичнее. Но у большевиков в то время был свой расчет. Они очень надеялись тогда на мировую революцию. С этой точки зрения всякие «национальные республики», которые «добровольно» вошли в СССР, были весьма удобны. Большевики рассчитывали, что по примеру Украинской в СССР войдут Польская республика, Литовская, Латвийская и другие прибалтийские, затем Чешская, Румынская, Венгерская, Австрийская, Болгарская, Сербская, Хорватская, Словенская — словом, все балканские, а вслед за ними республики Германская, Французская и остальные европейские, потом Англия и, наконец, Америка.
Все эти пышные расчеты рухнули; но тут «Украинской республике» на помощь пришло некое весьма занимательное психическое состояние диктаторствующего Сталина. Оперетка с переодеванием в национальные костюмы понравилась и нравится до сих пор первобытному тщеславию, к которому весьма наклонен Джугашвили. Приятно быть неограниченным повелителем и одной страны, но куда величественнее стоять во главе одиннадцати государств, в том числе и «Украинской республики».
Итог
Вот краткая история украинствования. Оно было изобретено поляками (граф Ян Потоцкий); поставлено на ноги австро-немцами («Украину сделал я!» — заявление генерала Гофмана); но консолидировано оно большевиками, которые вот уже 20 лет без просыпа украинству- ют (конституция Сталина 1937 года).
Но от того, что к этому делу приложили свои руки сначала поляки, потом немцы и, наконец, большевики — не изменился самый вопрос. И он все так же стоит и сейчас — во всей своей недоуменнос- ти: ужели надо менять свое тысячелетнее имя только потому, что кто- то другой этим именем назвался?
Преследования со стороны москалей
Чувствуя необычайную слабость такой постановки вопроса, А.Чигирин, а также и другие чигиринцы, объясняют: москали-де нас мучили, преследовали; не давали нам говорить, писать и даже петь на нашем родном южнорусском языке; вот почему мы должны были назваться украинцами!
Опять полное отсутствие логики. Что же, москали перестали вас преследовать, когда вы отреклись от своего русского имени? Как раз наоборот: за то именно вас и преследовали, что назывались украинцами! А до этого времени никто вас не преследовал; говорили себе и писали и пели, что хотели. Конечно, можно поставить вопрос: стоило ли вас преследовать за то, что вы назвались украинцами? По нашему мнению, не стоило. Называйтесь хоть берендеями1У.
Но надо сказать и то, что москали все же рассмотрели вашу истинную натуру. А рассмотрели потому, что мы им это разъяснили: да, мы — те южане, которые не желали и не желают менять своего тысячелетнего русского имени. Мы москалям разъяснили и разъясняем, что людям, называющим себя украинцами, нельзя верить, когда они говорят, будто они добиваются только свободы для своей печати, театра и прочее. Мы москалям говорили: нет, они добиваются раскола; они хотят отделения от остального русского народа и от русской державы. Что
222


мы были правы, в этом может каждые убедиться, прочтя на стр. 40 книжки А.Чигирина нижеследующее:
«Авторы конспекта № X наиболее серьезным своим противником считают “петлюровцев”. Пусть же они знают, что в настоящее время нет ни одной украинской партии, которая бы не стремилась к самостоятельности Украины. На Украине и за границей теперь “все — украинцы-петлюровцы” в том смысле, что все стоят на принципе независимого украинского государства».
Другими словами Чигирин и чигиринцы теперь совершенно открыто провозглашают то, что они долго скрывали. Но мы это знали и москалям разъяснили. И москали приняли против сепаратистов свои меры. Меры эти были, на наш взгляд, неловкие, неумелые; нам кажется, что следовало действовать иначе. Но все же никак нельзя сказать, что москали преследовали украинствующих чигиринцев за желание писать, говорить и петь на своем родном языке. Нет, они преследовали их за разрушение русского государства, за разрушение тысячелетней идеи единого русского народа.
Эта идея была впервые поднята и отчасти осуществлена Киевом, во времена Владимира Святого, она продолжалась московскими Собирателями Руси; но закончена была Петербургом. Петербург недаром стоит на одном меридиане с Киевом. Именно Петербург воспринял вполне идею единого русского народа, зародившуюся в лоне Матери городов русских более тысячи лет тому назад (882 год).
Кто воры?
Вся эта выдумка украинствующих о том, что москали украли наше русское имя, не стоит, как говорилось в старину, пенязя белого, а сейчас сказали бы — ломаной копейки. И,это потому, что эти самые москали никогда не мешали нам владеть тем достоянием нашим, которое они будто бы у нас украли, то есть именем русским. Если это кража, то кража странная: украденным предметом нас просили и при- . глашали пользоваться в свое удовольствие.
Удивительные какие-то воры были эти москали. Можно сказать, воры-джентльмены...
Но есть на свете и такие воры, что действительно не позволяют пользоваться нам нашей собственностью. Кто это, всякий знает: это — украинствующие\ Эти вот настоящие воры. Они действительно украли у нас наше кровное добро; тысячелетнюю нашу славу; наше русское честное имя. Украли! Украли и украденное держат у себя под замком. А всякому, кто предъявляет свои права на бесспорное национальное сокровище, они, если смогут, и «голову оттяпают», так это они сделали в Австрии. А если на это руки коротки, то хоть облают и оклевещут, забросают грязью с головы до ног. В отношении нашего русского имени украинствующие суть подлинные воры и насильники, и притом без всякого джентльменства.
Бунт Александра Шульгина9
Но надо отдать им справедливость, некоторые украинствующие начинают время от времени чувствовать некое свербление в сердце своем. Кое-кому стала приедаться сказка о краже русского имени и иные небылицы, как Чигирину, например, надоело грубое вранье о славной «Украинской державе», процветавшей во времена Владимира Свято-
223


го. Этого рода украинствующие делают в направлении честной постановки вопроса еще один шаг.
Вот передо мной статья моего дорогого племянника, Александра Шульгина, написанная на французском языке для одного французского журнала. Если последний ее не напечатал, то я в этом не виноват. Надеюсь, что мой любезный родственник оценит услугу, которую я ему оказываю, распространяя его даже еще не напечатанную статью, а оный французский журнал простит мою нескромность. Вот что А.Шульгин между прочим говорит:
«La volonte du peuple». «Le probleme national et le probleme purement linguistique ont pour ainsi dire des lois tres relatives: le Plattdeutsch et le Hochdeutsch ne se differencient pas plus que le hollandais de la langue classique allemande. Et pourtant personne ne considere les deux idiomes allemands comme deux langues independantes, et n’affirme que le nord et le sud de Г Allemagne sont habites par deux nationalites differentes. Par contre, qui oserait nier que le hollandais soit une langue independante, et que le peuple qui la parle consitue une nation a part. Tout depand done des conditions historiques, de la mesure du developpement de la langue, de la force de la litterature et, au point de vue purement national, de la volonte du peuple. C’est d’ailleurs Ernest Renan qui a mis en avant cette definition subjective “volonariste” d’une nation»v.
A la bonne heure! Наконец-то, on a mis les points sur les «і». Хотя и при помощи Ренана, но все же договорились до точки: точки честной, если и не окончательной.
Sic volo, sic jubeol Желаем! Волим!!!
Волим!
Это, по крайности, — по-чигирински. Старые чигиринцы 1654 года, с батькой Богданом во главе, тоже восклицали: «Волим!»
— Волим под Царя Восточного, Православного!..
Неочигиринцы 1918 года, с атаманом Петлюрой и гетманом Ско-
ропадским во главе, избрали другого Царя:
— Волим под царя Западного, Инославного.
Это воление вышло не особенно удачным, ибо звезда Царя Западного закатилась через восемь месяцев после того, как его победоносные войска заняли «Матерь городов русских».
Кого изберут в «цари» новейшие чигиринцы с А.Шульгиным и А.Чигириным, мы не знаем. Но они, сохраняя хоть в этом старую русскую традицию, кричат волим\ И это нам нравится.
Оставим же всю эту трагикомическую дребедень о том, что 15 финно-уральских народностей украли наше русское имя. Дело ведь просто и ясно и сводится к следующему.
— Мы, украинствующие, желаем украинствовать! Желаем, и все
тут!
Александр Шульгин, подписавшийся в качестве Ancien Ministre des Affaires Etrangeres de I’Ukraine, заканчивает свою статью словами:
«...on doit bien retenir une chose: l’Ukraine veut etre independante et sur ce point capital, elle ne cedera jamais devant personne»VI.
Категорические императивы
' Приятно говорить с людьми честными и образованными! После всяких фиоритур на тему о москалях, укравших наше древнее имя, и обо
224


всем прочем таком финно-уральском они наконец говорят «русским языком», хотя и по-французски. Нам кажется, что это обязывает и нас к такому же ответу.
Мы не допытываемся и не желаем допытываться, по какой истинной причине честно украинствующие хотят разделения. Наклонность к расколу, потребность в нем есть психическое свойство некоторых натур: точно так же, как особенности других людей заставляют их стремиться к единству. Это своего рода «категорические императивы», заложенные где-то глубоко в душе. Требуется, быть может, ланцет психолога в стиле Фрейда, но не столь однобокого, чтобы вскрыть первоисточники этих течений. Мы этим заниматься не будем в настоящее время. Сейчас мы скажем нашим раскольникам кратко.
Единство
— С такой же определенностью, какая заставляет вас куда-то бежать от остального русского народа, мы хотим соединить единой нашу семью. Мы хотим сберечь единство как залог нашей национальной силы — во всех смыслах. Мы будем ратовать за все то, что облегчало бы южнорусскому населению преуспеяние на пути его материальной умственной культуры, отдельной от севернорусской, поскольку таковая существует. В связи с этим мы будем, когда придет время, добиваться всяческих «автономий» как административных, так и в форме широкого самоуправления™. Но надо твердо запомнить одно: единство русского народа мы не уступим никогда и никому.
Единство русского народа и русского имени
Мы не можем уступить и не уступим в вопросе о единстве русского народа и не можем отказаться от того, в чем оно наиболее выражается, — от единства русского имени. Наоборот, государственное единство русской земли, под давлением непреодолимых обстоятельств, временно должно быть нарушаемо. Так во времена Деникина и Врангеля «белая территория», под названием «Вооруженные силы Юга России», являлась как бы самостоятельным государством, не только независимым от «красной Москвы», но находившимся с ней в состоянии войны. И в настоящее время можно представить себе такое положение, при котором южной части русского народа удастся раньше северной выбиться из-под власти всерусского тирана Сталина. Но если югу так посчастливится, то он, юг, оставшись русским по имени и самосознанию, употребит все силы, чтобы освободить и русский север. Ибо и север и юг в раздельности слишком слабы для тех задач, которые перед ними поставила история. И только вместе, идя рука об руку, северяне и южане смогут выполнить свое общее мировое предназначение.
Великая Россия есть колония Малой
Но какое нам дело, говорят украинствующие, до какого-то общерусского мессианства? Мы — патриоты своего кутка по правилу: «Моя хата з краю, нычого не знаю». К тому же эта наша хата достаточно обширна: ее крыша простирается от Карпат до Кавказа, и накрывает она собой сорок миллионов людей.
Так обманывают себя маньяки раскола! Они думают, что, стремясь к самостийности, они совершают благое для своих «сорокамилли-
15 Заказ 1602
225


онных» земляков. Как тетерева на току, они, заливаясь песнью чиги- ринствующей любви, глухи и даже слепы в отношении всего остального мира.
Что же делается сейчас в этом незамечаемом украинствующими мире? Англия — владычица морей, занимает сверх того одну пятую часть суши.
Франция имеет весьма значительные колонии.
Северо-Американские Соединенные Штаты захватили простор «от океана до океана».
Италия на наших глазах превратилась в Империю, отвоевав для себя солидный кусок Африки.
Германия, в результате мировой войны лишенная колоний, спит и видит их в своих снах.
Япония, напрягая все свои силы, борется за «место под солнцем», то есть территорию на материке.
Все остальные державы или имеют колонии, или бредят ими. Все понимают, что для развивающегося народа «надо, чтобы было, куда пойти», как говорит Достоевский.
И только одни украинствующие добровольно отказываются за себя и за свой народ от обширнейших (кроме Англии) в мире колоний, которые этому народу благосклонно судьба подарила.
И такое добровольное самообрезывание проповедует тот самый А.Чигирин, который очень хорошо знает, что обозначают термины Малая Русь и Великая Русь: последняя, по его же словам, есть колония первой, в точном смысле греческой терминологии.
Итак, для Малой Руси отделиться от Великой значит добровольно отказаться от своих природных колоний, простирающихся от Балтики до Тихого океана и от Белого моря до Персии.
Игра в старинные греческие слова! — скажут.
Ничуть. Старинные слова в наше время приобрели новый, глубокий смысл. Те, кто не знает этого вопроса, пусть пересмотрят данные о движении населения в Российской Империи. Из этих данных будет ясно, что край, который под именем «Украины» хотят отрезать от русского народа, в течение последних десятилетий выселил в остальную Россию избыток своего населения, измеряемый миллионами людей. Ма- лороссиянами-хлеборобами заняты были значительные пространства как на юге, так и на востоке Российской Империи. Равным образом, неучитываемое, но весьма значительное число малороссов-рабочих и малорос- сиян-интеллигентов всяческих профессий нашло применение своим силам и получили кусок хлеба на необъятных пространствах целокупной России. Последняя ведь не делала никаких различий в этом деле между хохлом и кацапом!
При свете этих неоспоримых фактов утверждение, что Великая Россия была, есть и будет незаменимой колонией для Малой, — не парадоксальная фраза, а неопровержимая действительность. Украинствующие, желающие нас этого нашего естественного прибежища лишить, с точки зрения разума — безумны, а с точки зрения интересов южнорусского народа — преступны! Ибо кто же потеснится в этом неласковом мире? Кто нам заменит гостеприимных москалей-кацапов? Не поляки ли, которые, не имея свободной земли, сами ищут выхода на наши территории? Или, быть может, немцы, чей Drang nach Osten есть явление, вызванное тем, что немцам тесно в границах Германии? Немцы могут выг¬
226


нать малороссов из их черноземных степей, но они не властны подарить украинствующим ни одного акра немецкой земли. И не примут они ни одного «чигиринца» на свои фабрики и заводы в качестве рабочего или инженера. И только чудь, весь, меря, мордва и черемисы, то есть 15 финно-уральских племен под именем москалей, открывают нам свои двери как истинным братьям. Беда будет, если «уральско-финская раса» воспримет доктрину украинствующих и отнесется к нам, как к чужому народу. В этом случае Великая Россия закроет свои широкие ворота для Малой. На этом москали пострадают, конечно, но мы — больше! У них все же останется простор от Польши до Китая, а наши сорок миллионов скоро очутятся в тесной клетке.
Перенаселение наступит быстро. И для наших потомков «ридна маты Вкраина» станет злой мачехой. Утесненные своим многолюдством, страдая земельным голодом, новые поколения чигиринцев скажут ей:
— Мабудь, вы сказылись, пани-матко, тоди, як вкупи з русским именем выреклысь и руськой земли, що тягне аж до краю свита. Доки цяя безкрайна руська земля була и наша земля, був нам свит в викон- цях, бо було, як то се каже, де «главу преклонити». А теперь? Де подине- мось?!
Тогда только «ненька Вкраина» поймет, что наделала; и станет голосить — в глубоком миноре:
Ой там край дороги Крест Божый стоит,
Там в день и в ниченьку Матуся кричит:
Ой, Боже ж мий, Боже,
Що я наробыла,
Як ридну дитыну Навик загубыла!
Но самое горькое, самое искреннее раскаяние уже тогда не поможет, увы!..
Понимая все это, мы твердо стоим при своем русском имени. Предать его —значит продать за чечевичную похлебку самостийности бесценное право первородства. За этим первородным правом стоит такая реальность, как вся Русская земля! Ее мы лишимся, заделавшись украинцами. Ибо украинцы, как они этого, безумные, добиваются, будут другой народ. И этому другому, чужому, народу доступ на русскую землю будет заказан.
Не отдадим земли русской!
Я хорошо знаю, что многие в эмиграции не отдают себе ясного отчета в том, какие важные обязательства лежат на их плечах. Не понимают, что при всяких обстоятельствах, везде и всюду, надо проявлять эту народную волю, о которой говорит Александр Шульгин со слов Эрнеста Ренана.
И мне хочется поэтому обратиться к моим землякам; к тем эмигрантам, что родом из южнорусских губерний; к старинным друзьям умолкнувшего, но еще как-то звучащего «Киевлянина». Двадцать лет тому назад, в преддверии недоброй памяти 1918 года, вы своей твердостью и дружественным своим единством, наперекор австро-гер-
15*
227


майской буре и вопреки революционно-украинствующей дури, отстояли для матери городов русских его, Киева, тысячелетнее, священное и царственное, русское имя. Ныне настало время, чтобы вы снова произнесли свое веское слово, памятуя изречение летописца: «На чем город порешит, на том и пригороды станут». Скажите вашим сыновьям и внукам:
— Ни при каких случаях, ни по каким важным или мелочным соображениям не называйте себя украинцами. Читайте яростно укра- инствующего Чигирина, из его слов вы убедитесь, что более настоящих, подлинных, исконных русских, чем вы, южане, не существует на свете! Вы имеете и неоспоримое право, и святую обязанность ваше русское имя не только сохранять и беречь, но ярко, сочно, красочно выявлять и утверждать во внешнем мире — именно сейчас, в мутную эпоху, когда украинствующие воры обкрадывают вас на каждом международном перекрестке. Дайте им отпор! Подымите перчатку! На всякое украин- ствующее на вас покушение с темпераментом, соответствующим и вашей молодости и важности предмета, отвечайте модернизированными словами Святослава: не отдадим земли русской!
Нечто французское
Но так как бывший министр иностранных дел державы украин- ствующих любит объясняться по-французски, то мы считаем приятным долгом предложить вниманию его превосходительства нечто на дипломатическом языке.
18 декабря 1938 г. Парижская газета «Matin» напечатала нижеследующие слова Великого князя Владимира Кирилловича.
«Si je dois regner un jour, ce serait sur toute la Russie, Comment a-t on pu me preter l’intenton de revendiquer separement l’Ukraine, ou meme d’en accepter le trone? C’est ignorer l’histoire de la Russie imperiale. L’Ukraine n’en a jamais ete separee, elle en a ete le berceau. La Russie s’est agrandie en partant d’elle. Elle fait la partie du territoire russe...»vm
Из этого французского текста для украинствующих дипломатов должно быть ясно, что дух Владимира Святославовича, Великого князя Киевского, жив в Великом князе Владимире Кирилловиче, коему при благоприятных обстоятельствах суждено быть Императором Всероссийским. Слова Великого князя, в которых чувствуется одновременно верность традициям предков и горячность собственной молодости, воскрешают в сердцах будущих подданных будущего Государя веру в династию Романовых как продолжателей великого дела Рюриковичей.
Этой же верой были исполнены гетман Богдан Хмельницкий и его сподвижник Выговский, когда они в 1654 году говорили царскому послу боярину Бутурлину:
«Милость-де Божья над нами, яко же древле при Великом князе Владимире, так же и ныне сродник их Великий Царь и Великий князь Алексий Михайлович, всея Руси Самодержец, призрел на свою государеву вотчину Киев и на Малую Русь милостью своею; яко орел покрывает гнездо свое, тако и он, государь, изволил нас принять под свою царского величества высокую руку, а Киев и вся Малая Русь вечное их государского величества» (Акты, относящиеся к истории Южной и Западной России. Том X. СПб., 1878).
Мй бы советовали А.Шульгину это историческое свидетельство о том, с какими чувствами Малая Русь присоединилась к Великой, переве¬
228


сти на французский язык, дабы его друзья дипломаты имели правильное представление об аншлюссе 1654 года.
Мы
Вместе с тем нам кажется, что и А.Чигирину и А.Шульгину, равно, как и другим украинствующим, которые сделают мне честь прочесть статью, будет, наконец, приятно узнать, кто же эти мы, столь дерзновенно начертанные в заглавии.
Мы — это те, что окружали вещего хранителя Рюрикова дома в 882 году, когда он прорицал, глядя на Киев: «Это будет мать городов русских!»
Мы — это те, что восемь столетий спустя вместе с Богданом Хмельницким не позволили, чтобы «на Руси не стало Руси», как этого тогда и теперь от нас добивались и добиваются.
Мы — это те, что в 1654 году позвали на осиротелый престол Южной Руси царя Руси Северной, из дома Романовых.
Мы — это те, что теперь, в 1938 году, стремятся объединиться вокруг наследника «Рюриковичей и Романовых»1*.
Мы — это те, что имеют в сердце твердую веру: придет пора, когда вместо лжи и человеконенавистничества украинствующих раскольников восторжествует правда, согласие и любовь под высокой рукой Единой Неразделимой России!
Прикарпатская Русь
И есть еще одни мы, о которых хочется сказать в последнем слове.
Племя, окруженное со всех сторон грозно направленными на них штыками: чешскими, польскими, мадьярскими, немецкими... И с каждого стального острия безжалостно, как та капля, что точит камень, падает:
— Предайте свое русское имя. Отрекитесь. Назовитесь украинцами. И хорошо вам будет, и все блага земли посыплются на вас...
Но малый этот народ, прошедший суровую школу длинного ряда веков, закалившийся в своей малости, оставленности и одиночестве, стоит твердо у подножия Карпатских гор. Он старается удержать русское знамя на самом западном клочке русской земли. Пусть же там, где ежедневно заходит дневное светило, совершится чудо: русское солнце да взойдет на закате! Ex occidente — lux!
В этот день в совершенно неожиданном аспекте сбудутся вещие слова Столыпина: «Твердо верю, что загоревшийся на западе свет русской национальной идеи не погаснет, но озарит всю Россию!»
Но если чудо не случится, если Прикарпатская Русь рухнет под невыносимым давлением украинствующего круга, ее обступившего, не бросайте в нее камнем. Наоборот, поставьте ей памятник в сердце своем. И пусть в нем будут вырезаны слова, столь уместно прозвучавшие из уст мужественного представителя галицкой русской молодежи на талергофских могилах:
Не нужно ни песен, ни слез мертвецам,
Отдайте им лучший почет:
Шагайте без страха по мертвым телам,
Несите их знамя вперед...


I Письмо епископа Константина Стефану Гринивецкому было напечатано
1 февраля 1927 г. в газете «Січ», издававшейся в Чикаго.
іі'т ° •• 31.117
II Том, на который я случайно натолкнулся, носит номер ——
На стр. 292, 293 я обнаружил следующее. Напечатано: «Великого княжества русского». Зачеркнуто «русского», сверху написано «украинского».
Напечатано: «Великое княжество русское». Зачеркнуто «русское», сверху написано «украинское».
Напечатано: «С делопроизводством на русском языке». Зачеркнуто «русском», написано рукой «украинском».
1,1 Об этом можно прочесть в мемуарах Великого князя Александра Михайловича.
,v По мнению господина Царинного, большого знатока украинствующих, в последних возродилась коллективная душа берендеев. Берендеи было племя, которое ненавидело Русь.
v Воля народа. Национальная и чисто лингвистическая проблемы имеют, так сказать, весьма относительные законы: «Платт-Дейтш» и «Гох-Дейтш» не различаются между собою больше, чем голландский язык отличается от классического немецкого. И, однако, никто не будет считать эти два немецких наречия как два самостоятельных языка и не будет утверждать, что север и юг Германии населены двумя различными национальностями. Наоборот, кто осмелится отрицать, что голландцы имеют самостоятельный язык и что народ, который говорит на этом языке, составляет отдельную нацию. Таким образом, все зависит от исторических условий, от степени развития языка, от значительности литературы и, с точки зрения чисто национальной, от воли самого народа. Еще Эрнест Ренан выдвинул это субъективное, «во- лонтеристическое» определение нации.
Vl «...Одну вещь надо хорошо запомнить: Украина желает быть независимой, и в этом основном вопросе она не уступит никогда никому».
vn В этом деле нашим лоцманом и строителем да будет великий «Мореплаватель и плотник». Вот взгляд первейшего из императоров на народ, подаривший Преобразователю не только одного Мазепу:
«...сей малороссийский народ и зело умен и зело лукав: он, яко пчела любо- дельна, дает Российскому государству и лучший мед умственный, и лучший воск для свещи Российского просвещения, но у него есть и жало. Доколе россияне будут любить и уважать его, не посягая на свободу и язык, дотоле он будет волом подъяремным и светочью Российского Царства; но коль скоро посягнут на его свободу и язык, то из него вырастут драконовы зубы, и Российское царство останется не в авантаже» (Мордовцев. Идеалисты и реалисты).
В переложении на современную речь слова Петра Великого, по нашему скромному мнению, обозначают нижеследующее.
Все земли, где народ говорит малороссийским языком, должны быть выделены в особое княжество под титлом «Великое княжество Южнорусское». В случае восстановления в России монархии возглавление этого княжества, в обстоятельстве жизни мирной и установившейся, всего более приличествует Наследнику Всероссийского Престола, на правах Наместника Государя Императора.
Великое княжество Южнорусское разделяется на три области: Киевскую, Харьковскую, Одесскую, каковые области должны быть наделены широким самоуправлением.
В пределах Великого княжества Южнорусского язык малороссийский пользуется равными правами с языком общерусским (государственным).
v,n Если мне суждено когда-нибудь царствовать, я буду царствовать над всей Россией. Как могли мне приписать намерения предъявить мои права только на Укра¬
230


ину или же, тем более, принять украинский престол? Это значит не знать истории Императорской России. Украина никогда не была от России отделена, она была ее колыбелью. Россия выросла из Украины. Украина — часть русской земли...».
1Х Мы — это также и те отвердевшие в своих воззрениях республиканцы, которые не связывают своих надежд с воскрешением Династии, но все же жаждут увидеть «народ освобожденным» от рабства украинствующего сепаратизма.
231


С.Ю. Бендасюк
Историческое развитие украинского сепаратизма
Доклад\ прочитанный 12 декабря 1938 г. в Секции русских студентов во Львове, на курсе «Культурно-просветительной работы»
232
Украинский сепаратизм, то есть стремление одной части малороссов, называющих себя украинцами, к совершенному отделению от русской нации, — это специфическое явление только на Руси Такого сепаратизма у других народов нет, хотя для его возникновения там имеется гораздо больше и куда более серьезных данных. Если украинские сепаратисты иногда указывают на подобное движение где-то на Западе, то при внимательном рассмотре указанных ими примеров оказывается, что дело в сущности представляется иначе: ни указанный ими народ не стремится к такому совершенному отмежеванию себя от родной нации, ни то, что у него там носит черты некоторой обособленности, нельзя назвать сепаратизмом в украинском смысле.
Северные немцы от южных, фламандцы от бельгийцев, ирландцы, шотландцы и валлийцы от англичан, бретанцы и провансальцы от французов, каталонцы от испанцев имеют куда больше оснований и возможностей отделиться, чем украинцы от русских, но фактически не отделяются. Они не силятся создать ни своих особых литературных языков и культур, ни государств. Все, чего они добиваются, — это прежде всего получить самую широкую автономию на своей территории, свободно пользоваться своим родным наречием также в официальных сношениях и в школьном преподавании. Они никогда не дают себя использовать внешнему врагу для союза против своей старшей сестры нации, как наши сепаратисты. Найдальше пошли и наибольше достигли, кажется, ирландцы: выбороли себе свободное государство (free state),,но — в составе Великобритании, усердно развивают свое ирландское наречие, но говорят и пишут у себя дома и в присутственных местах, и в парламенте по-английски и остаются верноподданными английского короля. Во время всемирной войны, еще только добиваясь всего этого и сильно с англичанами враждуя, они за общее королевство храбро сражались на всех фронтах, а попытки Германии использовать эту их вражду для поднятия восстания потерпели постыдную неудачу.
У нас, на Руси, таких оснований и условий для сепаратизма нет, но он возник и держится вот уже десятки лет по двум главным причинам: мы, русские, не даем ему надлежащего отпора, а он получает всемощную поддержку извне, с вражьей стороны. Поскольку мы, русские, с ним не боремся, мы также его виновники. Поскольку он служит чужим силам, враждебным Руси, он — зло, несчастье для всего русского народа, и


особенно для малороссов. Но если бы он и не стоял врагам на услугах, он, сепаратизм, все равно, был бы вреден, как вредно вообще деление единого по своей природе национального организма на части, ибо в единении сила, в разделении слабость. И тем не менее мы стоим за свободное и полное развитие отдельных русских наречий, литератур, культур, автономий. Не только стоим, но готовы им всегда поработать, послужить, пожертвовать собой, потому, что мы знаем и учитываем, что их развитие, укрепление и обогащение — залог силы, расцвета и богатства всей великой русской нации. А только с нашей, русской точки зрения мы себе мыслим и хотим, чтобы — как это было в течение долгих столетий — и ныне, и в будущем они развивались, укреплялись и обогащались как часть русского языка, русской литературы и культуры, русской нации. В этом наше всегдашнее принципиальное расхождение с сепаратистами — украинскими, белорусскими или как бы они там ни назывались.
Довоенная Россия несет ответственность за то, что во второй половине истекшего века дала у себя возможность возникнуть и развернуться украинскому сепаратизму. Здесь, в Галичине, наши предки, альтрутены, ответственны за то, что не воспрепятствовали образоваться здесь украинскому Пьемонту после известного неудачного царского указа 1876 года, заставившего украинцев перенести свой центр сюда и отсюда готовить расчленение России. И мы ныне отвечаем за то, что украинский сепаратизм насаждается здесь среди нашего народа. Правда, есть смягчающие русскую вину обстоятельства. В России виновницей этого была русская, а то, отчасти, и нерусская бюрократия, а не национально русская общественность, которая долго была лишена возможности влиять на ход внутренней и внешней политики государства. Но эта бюрократия была все-таки продуктом России. Правда, наши альтрутены здесь не были в состоянии помешать австрийскому правительству сделать раскол, ибо оно предварительно или попутно изгоняло русских галичан из школ, церкви, ведомств, сейма и парламента, но оно этого сделать не смогло бы, если бы они в своей оппозиции в этом вопросе были единодушны и неподатливы. Ведь то же самое австрийское правительство пробовало насадить подобный сепаратизм среди австрийских сербов, но это ему не удалось, а среди румын, итальянцев и других своих народов даже не посмело этого попробовать. А те же наши альтрутены провалили его пробы заменить здесь русскую азбуку польским абецадлом, юлианский календарь григорианским и мало ли что еще иное. И ныне здесь, на русских землях, украинский и белорусский сепаратизм в значительной степени по нашей же, русской вине держится и ширится. Не будь ему с нашей, русской стороны попустительства, равнодушия, нерадения и пассивной с ним примиримости, он не удержался бы, ибо сам собой он слаб, непрочен, шаток и несостоятелен. Каждый из нас отдельно и лично и все мы вместе несем нашу долю ответственности за все это перед будущим нашего народа и нашей отечественной историей, обязаны знать этого нашего противника и давать посильный дружный отпор его поползновениям на наше русское достояние.
Наша борьба с ним, одновременно и параллельно, может и должна вестись в двух направлениях или двояким образом: нашей русскостью и нашим ему противодействием, активным сопротивлением. Будучи сами русскими, пробуждая и укрепляя сознательность русскости в
233


нашем народе, развивая русскую культуру на нашей родной земле, мы тем самым уже одолеваем и устраняем украинский и всякий сепаратизм без всякой с ним полемики и споров. Где осознанная русскость упрочена, где царит во всем богатстве и величии русская культура, там сепаратизму или вообще антирусскому движению ни места, ни доступа нет. Но вот имеем перед собой, например, неосознанную русскость не одного довоенного российского аристократа, которому аристократ любой чужой национальности был ближе русского так называемого разночинца, мужика и мещанина, а с другой стороны возьмем того же русского мужика или мещанина, у которого эта русскость усыплена, не осознана и для него самого неощутима, то увидим, что один и другой податлив на такой сепаратизм. И в таком случае по отношению к ним предстоит то же задание: оградить их от влияния на них этого сепаратизма и разбудить и укрепить в них их дремлющую русскость. Если бы в довоенной России молодежь в школах получала русское национальное образование и воспитание, украинский сепаратизм там не возник бы, а малорусские особенности так же мало значили бы и не представляли собой для Руси никакой опасности, как и на Западе провинциальные особенности для тамошних великих наций. Если бы ныне здесь нам, русским, дана была возможность в школах для нашего населения учить и воспитывать молодежь по-русски, никакого украинского и белорусского сепаратизма бы не было, а малорусские и белорусские особенности нашего народа в культурном развитии, выражении и обогащении от этого только выиграли. Это почти труизмы, о которых распространяться незачем. Украинцы знают это и пуще всего боятся этого. И на пункте этого они всегда весьма чувствительны. Всякое проявление и усиление здесь русской культуры они следят с явной тревогой, как смертельную для себя опасность. Вот несколько примеров для иллюстрации.
Есть у нас здесь, во Львове, мало кому ныне известное, но в прошлом славное общество «Галицко-Русская матица», основанное еще в 1848 году, наподобие тогдашних других славянских матиц — сербской, чешской, словенской и т.д. — и для истории этих народов столь важных, что для ознаменования этого видный русский эмигрант, профессор, кажется, Киевского университета Билимович основал несколько лет тому назад в Любляне «Русскую матицу». Но эта наша львовская матица, посвященная галицко-русской науке и литературе, в последние десятилетия малоподвижна. Украинцы считают ее давно похороненной и забытой. Но раз в несколько лет это общество выпускает свой научнолитературный сборник на русском литературном языке, целиком посвященный Галицкой Руси, всего в 5-6 печатных листов. Появление этой скромной книжки вызывает в украинской печати такое бешенство, что оно совсем несоизмеримо со скромностью книжки и что, несмотря на то, что в относительных отзывах достается крепко и мне, и Ваврику1, и Генсерскому, и всем нам, кто только посмел в ней черкнуть что- нибудь, мы читаем эти отзывы не с возмущением, а скорее с юмором. Почему же в них такая ярость? Дело в том, что эта книжка написана на русском литературном языке, целиком заполнена галицко-русским материалом и разослана здешним и заграничным научным и литературным учреждениям, которые таким образом из нее узнают, что в Галичине есть русские и что они свою местную литературу и науку своим читателям преподносят на общерусском языке.
234


Возьмем другой, также весьма показательный случай. Задолго до войны на русском литературном языке написал, издал и переиздал сборник своих лирических стихотворений Мариан Феофилович Глуш- кевич. После войны он в нашей общественной жизни почти что не участвовал, писал по-русски еще меньше, зато принадлежал к двум-трем украинским организациям, писал кое-что в их юридических изданиях, и украинцы стали называть и считать его украинцем, хотя русским он всегда был и остался до своей кончины. По случаю 35-летия его писательской деятельности у нас здесь годов пять тому назад устроено было его юбилейное чествование, и казалось, что наши украинцы могут только присоединиться к этой нашей дани уважения к общему, так сказать, нашему и их человеку. Но в следующие дни украинская печать, и особенно «Діло», разразилась такими оскорблениями по адресу и юбиляра, и нас за то, что его чествовали, что все это выходило из границ вообще допустимого в печати и хотя бы простого приличия. И видно было, что до такого неистовства довело украинцев то обстоятельство, что Глушкевич писал свои стихотворения по-русски.
Следите и выясняйте, почему, например в последние годы украинская печать все чаще и яростнее нападает на русское православное духовенство на Волыни, Холмщине, в Полесье и на Виленщине, причем эти священники называются теперь не как прежде — русскими или россиянами, а только как и мы, русские галичане, москвофилами, кацапами, то есть как будто безнациональными симпатиками Москвы и Великороссии, и за что? За их проповеди на общерусском языке, распространение религиозной печати на нем, за якобы великорусское произношение в богослужении, хотя каждый украинский преподаватель гимназии отлично знает и помнит, что это произношение вовсе не великорусское, а первобытное, древнерусское, ибо вынужден был некогда учиться ему и в гимназии, и в университете и читать так договоры Игоря с греками, «Слово о полку Игореве», проповеди митрополита Илариона и Луки Жадяты и многое другое. Эти украинские нападки — страх перед русской культурой. Внушают им этот страх наши «Дни русской культуры» наши драматические представления и концерты из пьес русских писателей и композиторов, на русском литературном языке наши декламации стихотворений, речи к народу, даже разговоры между собой.
До войны здесь, в Галичине, украинцы имели целый ряд своих кафедр в Львовском университете и свои средние школы (гимназии, учительские семинарии), правительственные и частные, буквально в каждом городе и местечке, и народные школы по селам. Мы, русские, — ни одной и никакой. Но приток русской интеллигенции и молодежи все-таки увеличивался, и, ссылаясь на это, наши представители стали ходатайствовать перед австрийскими властями о разрешении нам открыть, например во Львове, одну частную русскую гимназию. Наши переговоры с властями были совершенно безнадежны, но кто-то пустил слух, вероятно только как пробный шар, что будто власти готовы дать нам такое разрешение. В украинском стане сама возможность этого вызвала настоящую панику. В передовой «Діла», преисполненной тревоги и отчаяния, высказывалось опасение, почти уверение, что если такая гимназия будет открыта, этим все украинское движение будет убито. Украинские лидеры заметушились в Вене и во Львове, правительство нам разрешения не дало, и «громадянство» успокоилось. Ныне оно так же боится, как тогда. К его счастью, а нашему
235


несчастью, наша русская общественность все еще не уясняет себе этих его опасений и почти ничего не делает в том направлении, чтобы бить противника могущественнейшим и вернейшим оружием — русской культурой.
Эти несколько замечаний я считал нужным предпослать изложению истории украинского сепаратизма, потому что у нас этот необходимый параллелизм русскости и активного противодействия в отношении к сепаратизму не соблюдался, и это имело для нас роковые последствия. В России, хотя и во всеоружии русскости и русской культуры, боролись с сепаратизмом царскими указами; у нас в Галичине наши предки боролись с ним только идейно и келейно, выказывая его несостоятельность, беспочвенность и зависимость от вражих кругов, а в результате и там, и здесь он ширился и укреплялся.
В украинстве следует различать два аспекта, вида всего процесса: украинское (лучше и точнее сказать — малорусское) движение и украинский сепаратизм. Украинский сепаратизм на Руси явление новое, совсем недавнее. Оно ныне в возрасте приблизительно сорока лет. А украинское движение гораздо старше его, хотя определить его возраст затрудняются сами украинцы. Правда, они отодвигают его начало возможно наидалее в прошлое и относят к началу XIX века, то есть к появлению перелицованной «Энеиды» Котляревского, но от этого получается для них же самих неудобная неувязка, как теперь принято говорить, ибо все украинское движение первой четверти XIX века мало того что не носит никаких признаков украинского сепаратизма (что для украинцев весьма досадно) и таковым продолжает оставаться долго и позднее — в этом еще полбеды; но самое чувствительное бедствие в том, что оно и не такое украинское, каким они его хотели бы видеть, а скорее полурусского-полуукраинского типа, словом, гоголевского типа. И это понятно и естественно. Ведь украинские писатели того периода — Нарежный, Гнедич, отец великого писателя Василий Гоголь и другие, пишущие на украинские темы, но и по-украински и по-русски, — прямые предшественники Н.В. Гоголя и из-за Гоголя они ближе русским, чем украинцам. Два титана русского художественного слова, от которых, выражаясь по-летописному, вся новейшая русская литература пошла есть, Пушкин и Гоголь, имели своих предшественников: первый на севере, великороссов Ломоносова, Дмитриева, Державина и многих других, второй на юге — многих малороссов, и как одни, так и другие в этом именно качестве и вошли в ее историю, вышедшую из- под пера таких ученых, как Пыпин2, Порфирьев3 и другие, или же в школьные учебники литературы Галахова4, Незеленова5, Саводника — одинаково. Собственно же малорусская литература и малорусское движение ведут свое начало от Кирилло-Мефодиевского братства (около 1846 г.), то есть от Шевченко, Кулиша, Костомарова и других, но и в них не замечается украинского сепаратизма еще долгие годы. Скорее, напротив, в них выступают яркие черты общерусскости, на что и указал в своей интересной статье д-р Юрий Иванович Демьянчик в сборнике Галицко-Русской матицы (т. VIII, Львов, 1934) под псевдонимом «Юрий Бродский» — «Русская стихия в сочинениях украинских писателей». Правда, заметны уже пробы использования украинства для сепаратизма во время двух польских восстаний 1831 и 1863 годов, но с минимальным успехом. Тень этого сепаратизма ложится на украинское движение в России только в 70-х годах, и только в конце XIX века уже здесь, в
236


Галичине, оно превращается в тот украинский сепаратизм, который таковым понимается и нами, и украинцами.
Сугубо и с ударением подчеркиваю это с той целью, чтобы в нашем подходе к вопросу, в наших заявлениях, статьях и разговорах с украинцами различались две разные вещи: украинское движение и украинский сепаратизм. Украинское движение некогда и долго не имело свойств сепаратизма, а с недавнего сравнительно времени и ныне оно им всецело проникнуто, но в будущем, в иных, особых условиях, оно снова его может лишиться. Тогда оно нам, русским, будет не только приемлемо, но и симпатично.
Таким образом, сама собой намечается та грань, которая в этом движении отделяет один период от другого и изменяет наше к нему отношение — это половина 70-х годов на юге России и начало XX века здесь, в Галичине, причем скорее берется во внимание галицкое украинское движение преимущественно, ибо на Украине до самой первой революции в России 1905-1906 годов оно скрывалось в подполье, а в его изданиях, журнале «Киевская старина» и других, особенно ярко проявлять свой сепаратизм, конечно, ему было трудно.
Такая недавность его, скажем просто, новость его украинцам крайне неудобна, и они всячески ухитряются отодвинуть вглубь веков если не само движение, то по крайней мере те малорусские особенности, на которых оно якобы основывается. Из русской истории, истории русских наречий, языка, литературы и культуры ими выделяются, выхватываются такие черты, эпизоды, моменты, явления и события, которые можно бы представить как противоположность, различие, отчужденность между русскими югом и севером, и таким образом на протяжении долгих веков проводится их совершенное разделение. Все эти их потуги, конечно, неудачны, напрасны и не выдерживают критики, и русскими и чужестранными историками опрокидываются скоро, легко и бесповоротно, так что нам в борьбе с украинскими сепаратистами остается только на относительные возражения ссылаться. Нижеприводимый перечень таких украинских утверждений и русских на них возражений дает некоторое представление о сущности споров. Конечно, этот перечень не исчерпывает всех случаев и примеров, да и вообще он никогда не может быть исчерпывающим, так как, срезавшись на одном неудав- шемся утверждении, украинцы выезжают с другим так же блестяще.
Ныне, например, в украинских юбилейных статьях и брошюрах мы читаем с изумлением, что «украинский» князь Владимир крестил «Украину» и вслед за тем подчинил ее церковной власти папы Римского и сам был католиком; но известно, что такие курьезы имеют уже свою историю. Припомним, что в вышедшем в начале сего века первом толстом томе «Историй Украины-Руси» Михайла Грушевского украинцы выведены от антов, обитавших на юге России в доисторические времена. После того как осмеяли это и русские и чужие историки, анты как украинцы были заброшены, но нынешний украинский историк Шульгин выводит их от кельтов с таким же успехом и такою же славой. Гоняться за такими их пробами-неудачами трудно, да и незачем. Достаточно остановиться на главнейших и тех, которые ныне особенно в ходу.
В украинской истории особенно сильно подчеркиваются всегда разрозненность и обособленность древних русских племен, с той целью, разумеется, чтобы далее тем легче вывести из этого позднейшую от-
237


чужденность и рознь между Малороссией и Великороссией. Между тем всем известно, что их объединяли древнерусский язык, т$ же занятия, жизнь и быт, религиозные языческие верования, принадлежность к той же восточной (русской) ветви славян, необходимость общей самозащиты от тех же внешних врагов и многое другое, причем они, расселенные на огромной равнине, не только не встречали никаких природных препятствий этому своему единению, но, напротив, равнинность территории и полноводность и тихое течение в разных направлениях больших рек этому единению весьма содействовали. Объединяла их также общая, древняя, хотя и весьма примитивная культура.
Относительно расселения этих племен. Украинцы, правда, признают, что расселение русских племен пошло с Карпат на северо-восток, но в дальнейшем они сильно преувеличивают значение Киева как чуть ли не единственного культурного центра, из него выводят колонизацию всего северо-востока, причем, по их мнению, выходцы из Киева на северо-востоке, сильно смешавшись с финскими племенами, рано утеряли свои племенные особенности и образовали особый, мало славянский и даже совсем не славянский народ, во всяком случае, совершенно отличный от украинцев даже тогдашних времен. Подобный взгляд у них и на возникновение и укрепление русской государственности. Между тем известно, что на водном пути из «варяг в греки», уже на заре русской истории, был ряд крупных торговых и культурных центров, а из них главные два: на севере Новгород, на юге Киев. Первые основы русской государственности положены были в Новгороде и оттуда перенесены и в Киев. Колонизация северо-востока шла ранее, интенсивнее и дальше из Новгорода, чем из Киева, государственность также. Во всяком случае, позднейший великорусский тип — продукт в одинаковой мере и севера (Новгорода) и юга (Киева), и в нем чужеплеменной смеси нисколько не больше, чем в малорусском, впитавшем в себя много крови и свойств аваров, половцев, печенегов и других.
Относительно языка и наречий. Совершенно ошибочно украинское утверждение, будто в глубокой древности происходила группировка племен на юге, севере и посередине того рода, что легла в основу образования велико-, мало- и белорусского наречий, которые якобы уже в XI—XII веках и сложились. Такому утверждению прежде всего противоречит факт, признаваемый и украинцами, что эти племена слились в одном русском народе и исчезли очень рано, и уже в XII веке о них нет никакого следа и помина. Вместо них на Руси выступают княжеские уделы, нисколько не заменяющиеся и не покрывающиеся территориально или как бы там ни было прежними племенами. Племена давно исчезли, а упомянутых трех наречий долго еще не было. На всем огромном пространстве царил один, общий древнерусский язык. Каков он, собственно, был, мы ныне не знаем, но оставшиеся от него доныне архаизмы, которые сохранились в том же виде и смысле и на севере, в Архангельской и Олонецкой губерниях, и на юге, и у наших гуцулов и в Закарпатской Руси, показывают, что он был один и общий. Первые же следы дифференциации на три наречия появляются только в XIII—XIV веках, причем на образование великорусского повлияли в одинаковой мере как Киев, так и Новгород и Белая Русь, вследствие чего между наречиями великорусским и белорусским большое сходство. А малорусское сложилось несколько позднее, в XIV-XV веках, и в иных условиях. Именно из разгромленной и опустошенной татарами в 1240
238


и следующих годах Киевщины почти все население ушло частью на северо-восток — в Ростов, Суздаль, Муром и т.д., частью же на юго- запад— на Волынь, в Галичину, Подолье, Буковину. Все Поднепровье, с Черниговом и Переяславлем, больше двух столетий оставалось пустыней. Язык той части населения, которая ушла на юго-запад, под влиянием польского и других языков немного изменился, особенно в произношении нескольких гласных и в некоторых формах, превращаясь в малорусское наречие, которое, правда, по возвращении на Днепр обеих частей от полонизмов значительно очистилось, но это новое, малорусское, произношение сохранило. Между тем как велико- и белорусское наречия древнее произношение задержали, и, что самое важное, великорусское значительно обогатилось выражениями, формами и оборотами, заимствованными из церковно-славянского языка, в результате чего тем скорее и легче могло стать впоследствии общерусским литературным языком.
Относительно имени Русь — русский. Не вдаваясь в подробности относительно его происхождения и распространения, укажем только коротко: оно очень рано, ибо в IX веке принялось и осталось на Руси. Украинцы, ссылаясь на то, что оно относилось первоначально только к Киеву (что, впрочем, верно), но затем, заявляют они, москали это имя присвоили себе, сиречь «украли», как таки прямо это и называется, ввиду чего украинцы вынуждены от него отказаться и держаться названия «Украина» и «украинский». Относительно имени «Русь» и «русский» отсылаю к брошюре князя Волконского под заголовком «Имя Русь»; а название «Украина», «украинский» недавно прекрасно выяснил в своем докладе, прочитанном в обществе «Друг», А.И. Генсерский, и этот доклад его следует непременно издать.
Постоянные и страстные украинские нападки на церковно-славянский язык вызваны тем вышеуказанным фактом, что он основа и источник развития общерусского литературного языка и свидетель его единства. Они обычно называют его «мертвечиной», которая будто бы задержала развитие «украинской мови и литературы» — взгляд совершенно ложный и крайне несправедливый, ибо какое огромное значение имеет церковно-славянский язык вообще для развития и языка и литературы на Руси, известно, а специально Юго-Западная Русь обязана своим спасением от денационализации в прошлых веках прежде всего церковно-славянскому языку и вообще Церкви.
Подобные же соображения заставляют украинцев относиться сдержанно к подлинникам старинных русских письменных памятников. Они считают их, правда, также своими, но из-за их языка неохотно приводят их подлинные тексты, а представляют их почти исключительно в своих плохеньких переводах. Иногда они и впрямь даже в печати высказывают опасения, что эти древнерусские памятники своим содержанием и особенно своим языком могут вести их учащуюся молодежь к москво- фильству и обрусению. Нам же необходимо всегда иметь в виду и помнить, что хотя — как сказано — первые следы дифференциации на три наречия и появляются с XIV века, но книжный язык тогда и еще долго позднее остается один, общий, тот же в Киеве, Новгороде, Суздале, Москве, Галиче и Перемышле, Вильне, Полоцке и других культурных центрах.
Особенно важным всеобъединяющим началом на Руси было христианство, принятое с Востока, Царьграда-Константинополя, то есть пра-
239


вославное христианство Руси, давшее нам всю книжность и всю духовную культуру (искусства). Жалкие попытки Запада связать Русь унией с Римом были неудачны и малорезультатны, по поводу всегдашнего тяготения униатов к Православию.
Остановимся на некоторых главнейших пунктах в истории, на которых мы с украинцами особенно решительно расходимся. Известно, что объединяла Русь особенно сильно династия Рюриковичей. Украинцы, конечно, не отрицают самого факта княжения этой династии во всех удельных княжествах, но выдвигают и подчеркивают княжеские междоусобицы, которые, по их мнению, вели или могли вести к разрыву и антагонизму между Великороссией и Малороссией и вообще к украинскому сепаратизму. Между тем давно и бесповоротно доказано, что частые переходы одних князей со своими дружинами в другие княжества и были одним из самых мощных объединительных звеньев. Князья из далеких Новгорода, Ростова, Суздаля, Владимира на Клязьме, Москвы чувствовали себя дома на юге и западе, в Киеве, Тмутаракани, Галиче, Перемышле, Теребовле, Владимире Волынском, Смоленске, Полоцке, то есть на своей родной русской земле, среди своего русского народа, в своем одном великом государстве. Все эти военные походы князей друг на друга, переселения с одного княжеского стола на другой, распри, примирения и союзы, оживленные сношения, в которых все пользуются одним и тем же дипломатическим языком — родным русским, и многое другое — только укрепляли в князьях, дружинниках и народе сознание этого единства. Правда, распри и междоусобицы ослабляли сопротивление Руси внешним врагам, и об этом постоянно скорбят и летописцы, и певец «Слова о полку Игореве», но к племенному сепаратизму не вели, напротив, содействовали ознакомлению и взаимному сближению отдельных областей. Не замечательно ли, что русских князей и на северо-востоке, и на юго-западе все то приглашают, то прогоняют, а вот чужих, нерусских, на стол не пускают, а если последним (например, венгерским в Галиче и Перемышле, немецким в Новгороде и Пскове) случайно удалось захватить власть, они прогонялись скоро и как говорится, всерьез и надолго. Правда, ныне польские историки указывают на то, что наше здешнее боярство призвало во Львов последнего князя Болеслава Тройденовича. Конечно, наше боярство западным влиянием было деморализовано, но все-таки нельзя забывать, что Болеслав Трой- денович был православный, потомок галицко-русских князей, и что, узнав о том, что он стал католиком и вводит католичество, те же бояре его отравили.
Остановимся немного дольше на одном прискорбном факте — разорении и ограблении Киева суздальским князем Андреем Боголюб- ским в 1169 году. Кажется, нет такой украинской истории, в которой бы не высказывалось самое острое возмущение по этому поводу и не приводилось это в доказательство страшной вражды между севером и югом. Подобные разорения и ограбления отдельных городов князьями совершались не раз и повсюду на Руси, да и не только на Руси, а во всех государствах, на Западе также. И до того Киев уже не раз был взят и ограблен. К этому времени он был уже в упадке и мог стать (и позднее действительно стал) .добычей половцев и других степных хищников и, наконец, татар. Можно ли особенно строго осуждать Андрея Боголюб- ского за то, что он, считаясь с этой угрозой, ограбил и разорил Киев? Что он его драгоценности вывез в свою столицу на севере далеком, в
240


Суздаль? Считать ли нам это его преступление актом неприязни, вражды, сепаратизма между севером и югом? А ведь и на севере самом впоследствии Москва взяла и ограбила Новгород, и также под постоянной угрозой со стороны шведов, немцев, литовцев и поляков. Это, конечно, прискорбные события, но на них ныне мы должны смотреть с точки зрения их исторических последствий, что, быть может, и не трудно, когда теперь и эта наша скорбь, и это украинское возмущение теряют свою остроту ввиду тяжелой судьбы Абиссинии, взятой итальянцами, Австрии и частей Чехословакии, взятых Гитлером и еще кое-кем.
Андрей Боголюбский, как внук великого князя Киевского Владимира Мономаха, был на юге популярен. Его отец, ростово-суздальский князь Юрий I (1090-1157), добыл Киев и княжил в нем с 1149 по 1151 год и с 1154 года до своей смерти. Сам Андрей Боголюбский, правда, не любил юга и предпочитал княжить на севере, но и не желал, чтобы Киев стал добычей половцев и других наездников. Он хотел стать великим князем всея Руси, но на севере. Ныне не известно и трудно знать, было ли разорение и ограбление Киева преднамеренным политико-военным актом или нет, если же оно таковым было, то это было с его стороны проявлениям самовластия с государственно-самодержавной целью. Политический центр уже тогда передвигался из Киева в Суздаль. Население из Киевщины массами уходило на северо-восток. Андрей Боголюбский врагом Киеву не был: он ведь был родом киевлянин, его отец, дед, прадед и дальнейшие предки были великими князьями в Киеве на протяжении семи поколений. Тогда еще — как сказано выше — не было разветвления русской народности на велико-, бело- и малороссов. О какой бы ни было племенной розни, которую хотят тогда видеть украинцы, не может быть речи. Ведь тот же Андрей Боголюбский, суздальский князь, вел войну с Новгородом, Москва навязала впоследствии свое господство Твери и Новгороду, с которой воевала 200 лет, но никто еще не отрицал из-за этого единоплеменность москвичей, новгородцев и тверичей, напротив, эта борьба только объединила великороссов. Никаких следов ненависти юга к северу из-за разорения и ограбления Киева Андреем Боголюбским не осталось, и украинцы их не показывают. Летописец, конечно, скорбит о разорении Киева, но не иначе и не больше, чем, например, «Слово о полку Игореве» вообще о княжеских междоусобицах. Нет вражды из-за этого и в киевских былинах, возникших на юге, но, как известно, сохранившихся на севере. Нет вражды из-за этого и в «Слове о полку Игореве», а ведь оно посвящено походу того Игоря, князя новгород-северского (к югу от Чернигова, между Черниговом и Переяславлем), который был южанам особенно дорог. Мало того, скажем (или лучше скажем — напротив) там имеется что-то скорее в пользу этого самого якобы жестокого Андрея Бого- любского. Там сказано, что великий князь киевский Святослав «изро- нил золотое слово, орошенное слезами», и звал всех родных князей «вступиться за обиду, за землю Русскую, за раны Игоря, смелого Святославича», звал Ярослава Осмомысла галицкого, Рюрика и Давида смоленских, Романа и Мстислава волынских и князя Всеволода. И именно этого последнего таким высокопоэтичным воскликом: «Великий князь Всеволод, прилететь бы тебе издалека, чтобы отцовский золотой престол поблюсти. Ты можешь Волгу веслами забрызгать, а Дон вычерпать шлемами». А кто же этот такой всемогущий Всеволод, на которого певец «Слова о полку Игореве» возлагает такие преувеличенные надеж-
16 заказ 1602


ды? Это родной брат Андрея Боголюбского, разорившего Киев в 1169 году. Это Всеволод III Большое Гнездо, как он в русской истории называется, умерший в 1212 году. А автор «Слова о полку Игореве» сам южанин, во всяком случае некоторые историки хотят в нем видеть галичанина, он дружинник великого князя черниговского. Ему владимирский князь — князь Суздальской земли так же близок, как и князь галицкий или волынский. А ведь воспетый им поход князя Игоря на половцев был в 1185 году, всего 16 лет спустя после разорения Киева Андреем Боголюбским, и, однако, в его поэме нет никакого следа неприязни южан к северянам, ни жалоб, ни намека на это прискорбное событие, а напротив, похвала родному брату разорителя.
Зато украинские историки старательно затушевывают рознь и антагонизм, например, между Галичем и Киевом, доходившие иногда до беспощадного, поголовного истребления рати противника и до вопиющего предательства; например, южный князь Изяслав против Киева заключил в 1149 году союз с королями венгерским и польским.
Так же точно в украинской истории затушевывается и умаляется или даже скрывается такой важный факт, как поочередное передвижение главных центров Руси и прямая и беспрерывная преемственность государственности. Правда, в ней упоминается, что после падения Киева поднялись на юго-западе Галич и на северо-востоке Суздаль и затем Москва, но связи между ними нет никакой. Ни словечком в ней не упоминается о такой великой исторической личности, как Петр Ратен- ский, уроженец Галичины и бывший игумен монастыря на реке Рать (в Жолковском уезде), который был впоследствии первым митрополитом Московским, советчиком и сотрудником великого князя Московского Ивана Данииловича Калиты в его великом деле собирания русских земель вокруг Москвы, и который за свои громадные заслуги также для Русской Православной Церкви причислен к лику святых.
Зато в украинской истории особенно подчеркивается мнимая обособленность, даже отчужденность Юго-Западной Руси в Литовско-русском государстве и в Польше от Московской Руси. Можно ли о такой обособленности и отчужденности толковать, видим из следующих фактов: границы между Литвой, Польшей и Московским государством почти не охраняются и обычно легко переходимы, литовско-русские князья со своими областями переходят под московское владычество и московские под литовско-польское. В Литве-Польше Православная Церковь возглавляется долгие века митрополитами Московскими, затем усиленным ходатайством литовских великих князей и польских королей уже особым митрополитом в Киеве, но вскоре Киев с этим митрополитом «киевским и галицким» очутился под владычеством московских великих князей и царей и навсегда остается в России, хотя эту Церковь в Литве-Польше возглавляет до самого раздела Польши. Живой культурный обмен между литовско-польской Русью и московской происходит безостановочно, прежде всего посредством православного русского духовенства, переезжающего границу и проповедующего на одном и том же языке в одном и другом государстве, книгами и вообще изданиями и тогдашними образованными людьми, доброохотными переселенцами и вынужденными беженцами. Из Москвы от Ивана Грозного бегут в Литву-Польшу князь Михаил Курбский с товарищами и в сотрудничестве с князем К.К. Острожским славно оба подвизаются на культурном поприще; вскоре также первопечатник Иван Федоров уходит в Литву,
242


к православным все еще Ходкевичам, и оттуда во Львов, где основывает нашу братскую типографию, и наконец, к тому же князю Острожскому. Но после Брестской унии 1596 года и нескольких великолепно формулированных так называемых «ugod — konkordij» уже бегут в гораздо большем количестве из Литвы-Польши в Москву люди всех сословий и занятий, а по присоединении Малороссии к России Богданом Хмельницким в 1654 году огромное большинство малорусских ученых переселяется в Москву, вырабатывает там общерусский литературный язык и общерусскую письменность при Алексее Михайловиче и затем сотрудничает с Петром Великим в строительстве Российской Империи. О какой же обособленности и отчужденности малороссов от великороссов тут может быть речь? Даже по истреблении православных оставшиеся в Литве-Полыне униаты только с восточно-православным обрядом и церковно-славянским языком в богослужении, и те своей связи с Москвой никогда не прерывали.
И эта долговековая беспрерывная связь Юго-Западной Руси с Московской задолго до присоединения к ней Малороссии была окуплена очень дорого великим геройским подвижничеством с обеих сторон и огромными жертвами. Если нам известно из нашей галицко-русской и украинской истории много и хорошо о героизме и жертвах с южнорусской стороны, то нам надо быть справедливыми и знать и помнить геройство и жертвы с московской. Конечно, по примеру наших видных галицко-русских историков Зубрицкого, Петрушевича6, Шараневича и я себе иногда позволяю писать и подчеркивать, что в эпохальной битве великого князя московского Дмитрия Донского на Куликовом поле в 1380 году против татарских полчищ Мамая участвовали и наши предки галичане и волынцы, что в трагический момент, когда под сокрушительным ударом и после страшных потерь московские полки уже дрогнули, князь волынский Дмитрий Михайлович Боброк внезапным налетом со своим отрядом со стороны сыграл чуть не решающую роль в этой битве, — все это льстит нашему патриотичному самолюбию, мы всем этим гордимся, как гордимся и тем, что наши галицко-русские ратники и князья участвовали в походах Руси на половцев и в битве на реке Калке... Но ни они не забывали, ни мы ныне не можем и не смеем забывать, что решена была эта битва (и с нею давнейшая судьба Руси вообще) колоссальными жертвами Москвы, а участие в ней и Юго- Западной Руси было минимально; да и значительным не могло быть, ибо она сама находилась под властью тех же татар и турок, Литвы- Польши. Только немногие ее доблестные сыны, преодолевая все затруднения, смогли поспешить Москве на помощь, причем следует помнить, что одновременно спешил туда же из Литвы Владислав Ягайло, но, увы, на помощь Мамаю, против Москвы, но, к счастью русских, опоздал и прибыл, когда уже разбитый Мамай бежал.
Конечно, как украинцам, так и нам грустно становится при чтении у Костомарова, как Богдан Хмельницкий с Малороссией напрашивается на подданство Москве, а она, то есть Боярская дума и Царь Алексей Михайлович, все колеблется, все медлит принять его; но надо знать, что их нерешительность и медлительность подсказывались государственной мудростью и осторожностью, ибо это принятие Малороссии означало новую, неминуемую войну с Польшей и тяжкий вопрос, выдержит ли ее Московское государство. Это не была московская гордыня царя и думских бояр ввиду погибающих и умоляющих о помощи хохлов, как это
16*
243


истолковывается украинской историей. Ведь все московские великие князья, цари и бояре во всех дипломатических нотах соседям называли земли Юго-Западной Руси своею законной «отчиной» и за них воевали. Ведь — по Ключевскому — за эти земли Москва воевала с Швецией, Ливонией, Литвой, Польшей за 103 года (1492-1595) полных 50 лет (значит, год воевала и год отдыхала в течение свыше столетия). Ведь, приняв в подданство Хмельницкого с Малороссией, Москва воевала с Польшей с краткими перерывами 13 лет (1654-1667) и смогла эту войну закончить все-таки не полным миром, а только перемирием (Анд- русовским). Чтобы выдержать эту тяжесть, Москве потребовалось суровое, а то и жестокое самодержавие и крайнее напряжение всех сил и всех человеческих и материальных ресурсов. А изгнать из южнорусских степей азиатов и овладеть Черным морем не было под силу ни дотатарской единой Киевской Руси, ни Москве или Украине, ни Польше, ни Литве. «Только Российская Империя, то есть вся полнота русского мира, оказалась достаточно мощной, чтобы овладеть югом русской равнины», — пишет князь Волконский.
Что ввиду этих всероссийских жертв значит вопль в украинской истории о том, что, например, Петербург построен на украинских костях? Не исключительно на украинских, но и на великорусских в значительной мере. А если и на украинских, то не малорусского простого народа, а казацко-шляхетских бунтарей, которых этот народ тогда справедливо уже сильно ненавидел. Но должно при этом вспомнить и те уже многотысячные кости, которые почти одновременно, легли под Полтавой. И тем паче стотысячные кости, устлавшие собою путь нашествия Наполеона на Москву; и наконец, всем нам, малороссам, и особенно галичанам, в вечно-благодарной памяти сохранить те уже миллионные русские кости, которыми покрылись Карпаты в 1914, 1915 и 1916 годах при нас, еще живых свидетелях.
Тогда, быть может, дальше в украинской истории мы с меньшим трагизмом будем принимать к сердцу, конечно, жалкую судьбу украинской Запорожской Сечи, которую Екатерина II «зруйновала», перемещая последних запорожцев на Кубань. Куда же она их должна была переместить, раз западная граница Российской Империи отодвинулась до Збруча и верхнего Буга? Или же она должна была отставить их на днепровских порогах выжидать с Запада прихода иного Карла? Да и не лучше ли украинцам спросить самих ныне еще в эмиграции здравствующих кубанцев, как они смотрят на эту запорожскую трагедию?
Довольно, кажется, этих примеров. Вы их можете набрать сколько угодно из украинских сочинений, заявлений, разговоров с ними, когда они такими приемами и средствами стараются обосновать украинский сепаратизм в прошлом, но его во всем этом не было и нет. Это только их попытки извратить и оболгать это прошлое. И эти их попытки легко опрокидываются и совершенно разрушаются русской наукой, если на них обращено ее внимание. Сепаратизм ими строится только искусственно, фиктивно, в воображении. Нет украинского сепаратизма и в украинском движении до указанного времени, то есть до половины семидесятых годов в России и приблизительно до 1900 года в Галичине, хотя чужие и враждебные Руси круги пытаются его использовать. Украинский сепаратизм — это то предательское отщепенство от русских наций, культуры, имени и родства, которое задалось целью расчленить Русь, разорвать ее на части, и которое у нас О.А. Монча-
244


ловский в то время, когда оно тут появилось, назвал точно и метко: мазепия, мазепинцы, мазепинский, то есть это прямое преемство злодеяния предателя Мазепы. Этот шляхтич, против воли, интересов и без ведома малорусского народа своей изменой, с помощью чужих сил, попытался (правда, безуспешно, но это сущности дела не меняет) оторвать от Руси ее юго-западную часть. За ним и с ним пошло против Петра всего полторы тысячи добровольных и вынужденных или обманутых сторонников, в большинстве колеблющихся и трусливых. Петру было не трудно одолеть их, он не с ними боролся и не они были для него угрозой и непосредственной опасностью. Он боролся с теми большими, грозными и опасными чужими силами, которые использовали Мазепу. И для нас ныне мазепинство грозно и опасно прежде всего и больше всего как орудие чужих сил для разрыва Руси. С ним, с мазепинством, у нас никогда не может быть ни соглашения, ни примирения, ибо никакой живой организм в мире — а нация есть такой живой организм — не согласится, не примирится с разрывом себя самого на части.
Нам, русским, эту сущность украинского сепаратизма, этого мазе- пинства надо себе всегда уяснять и определять точно, ибо иначе, от неясности и неточности, получается большой вред для русского национального дела. К сожалению, из взгляда на тех украинцев, которые не являются или которых мы не считаем и не желаем считать мазепинца- ми, мы часто не называем украинских сепаратистов и их движение их настоящим именем. До войны если в моих статьях в «Прикарпатскую Русь» употреблено было название мазепия, мазепинцы, мазепинский, редактор его зачеркивал, а если оно как-то проскользнуло, тогда и редактор и я получали за это от В.Ф. Дудыкевича7 выговор, ибо это название, мол, — оскорбление тех украинцев, которые все-таки не Мазепы, то есть сепаратисты. Но сколько таких в украинском стане и что они в нем значат? Ныне, когда сепаратисты устраивают в честь Мазепы юбилеи и торжества, когда в органах митрополита Шептицкого печатается черным по белому, что его, по его великим заслугам для укра- инства, можно бы поставить рядом и сравнить разве только с Мазепой, пора бы и нам с этой неопределенностью в номенклатуре покончить. Между тем в нашей печати и теперь по их адресу употребляется название украинофилы, украинофильство — неподходящее и неверное. Разве польские поэты Мальчевский8, Залеский, Гощинский и другие не украинофилы? Разве Масарик9 и Бенеш10 не украинофилы? Разве председатель Государственной Думы Родзянко не был украинофилом? Разве мы, русские, когда любуемся Украиной и украинским народным творчеством, не украинофилы? Почему с нашей, русской стороны не ставить вопроса ребром твердо, решительно и ясно, чтобы украинцы знали, что именно в них и их движении для нас приемлемо, а что нет, и чтобы недоразумений не выходило? А недоразумения по этому поводу бывают и у нас, и у них. Достаточно, чтобы украинец признавал имя «Русь» употребительным относительно прошлого или даже относительно настоящего, где это ему кажется допустимым и нужным, например, в Закарпатской Руси, чтобы заявил, что ему ближе все-таки москали, чем поляки, и мы уже готовы строить на этом розовые надежды. И у них: Иван Кедрин открыл в «Деле» анкету об отношении украинцев к мос- квофилам, и в «Дело» посылались статьи с требованием, чтобы москво- филы стали украинцами. Кедрин объясняет авторам, что надо отделить
245


политическую сторону вопроса от идеологической. Его за это ругают, на что он и жалуется и т.д. А между тем всего этого можно бы избегнуть, если бы всегда было твердо и ясно поставлено на вид: для нас, русских, украинцы и украинское движение неприемлемы и невозможны, если термины «украинство» и «украинский» в них по своему смыслу и сущности синонимы терминам «мазепинство» и «мазепинский».
Вот главные факты из истории мазепинства.
В России оно царским указом от 18 мая 1876 года не было подавлено. Оно ушло частью в подполье, частью за границу, сюда, во Львов, и даже снискало себе симпатии и там и здесь, ибо боролось якобы только за свободу запрещенного этим указом малорусского слова. По заключении в 1879 г. направленного против России Тройственного союза Австро-Венгрии, Германии и Италии и после заявления берлинского профессора Гартмана, что Австро-Венгрия и Германия имеют перед собой задание образовать из Украины Grossfuerstentum von Kiew, львовский мазепинский центр получает мощную и щедрую поддержку от обоих государств и местных, то есть краевых властей в Галичине. В 80-х годах здесь быстро возникают и развиваются «Наукове товариство ім. Шевченка», издания «Правда», «Зоря», «Діло» и другие. Осенью 1890 года в галицком сейме, во Львове, провозглашена Романчуком и товарищами так называемая «новая эра», то есть принцип малорусского сепаратизма. В 1894 году открыта в Львовском университете кафедра малорусской истории и приглашен на нее австрийским правительством из Киева уже известный тогда сепаратист-доцент Михаил Сергеевич Грушевский. Тогда же из школ устраняётся этимологическое малорусское правописание, а вводится в них нововыработанное в сепаратистском духе фонетическое, несмотря на многотысячные протесты. Под руководством Грушевского воспитываются и выходят из университета целые кадры сепаратистов-учителей и вытесняют из школ русских учителей. Он же в этом духе проводит в 1899 году реорганизацию прежней народовецкой, украинофильской партии и фактически возглавляет все украинское, уже явно и ярко мазепинское, движение до самой войны.
В России революционные 1905-1906 годы подняли и оживили мазепинство. Стали появляться издания его направления, а с 1908 года «Записки товариства ім. Шевченка» выходят также в Киеце. Грушевский открыл там его особый центр. Много ему помогал и там и здесь шантаж с известной запиской Российской Императорской Академии наук «об отмене стеснений малорусского печатного слова», изданной только на правах рукописи, но здесь, в переводе-подделке Ивана Франко, выпущенной для доказательства, что будто русская Академия наук признала сепаратизм малорусского языка. Академики Соболевский, Корш и другие протестовали против такого истолкования этой записки и в здешней «Прикарпатской Руси», и в печати в России, но шантаж продолжался, и «мазепы» с этой запиской выезжали на всех наших политических процессах — здесь, во Львове, на нашем, и в Вене на двух.
Против мазепинского движения боролось также с 1900 года усиливавшееся здесь русское так называемое новокурсное движение под главенством В.Ф. Дудыкевича, но, не имея своих школ, не могло одолеть его. Это была явно неравная борьба, но тем не менее для мазепии и ее покровителей грозная. Можно и на основании их тогдашней печати установить, что приблизительно с 1910 года они считали для себя рус-
246


ское новокурсное движение опасным. Все же украинское движение до войны было гораздо сильнее. Оно было вообще тогда гораздо сильнее, чем ныне.
Во время войны украинские «сичевики» боролись против русских войск на Карпатах и во время революции в Малороссии, а здесь предавали австрийским властям своих русских братьев. В концентрационных лагерях русских пленных в Австро-Венгрии и Германии украинские преподаватели гимназий и редакторы «перевоспитывали» пленных малороссов в украинских самостийников и во время революции с их помощью строили самостийную Украину под покровительством немцев. Дальнейшее и прочее общеизвестно.
С занятием русскими войсками Галичины и Буковины в 1914- 1915 годах здесь все украинское движение моментально и бесследно исчезло, как пыль, сдутая со стола, хотя репрессий никаких со стороны русских властей не было. Арестовывались ими и вывозились отсюда только украинцы, причастные к сичевикам и вообще к военной украинской акции против России. Оставшиеся здесь главари украинства — Грушевский, Шухевич, Павлик11, Окуневский и другие — ориентировались на Россию и публично высказывали свою радость по поводу наступившей перемены.
После войны украинцы пропагуют идею образования особого украинского государства. Нет никаких видов на то, чтобы такое государство могло возникнуть. Если бы оно каким-то чудом возникло, оно очутилось бы перед той же дилеммой, перед которой стоял Богдан Хмельницкий: под кого, братцы, волите?
Украинство было и до войны и остается ныне сильнее нас, русских, в смысле организационном, материальном, политическом, экономическом; но оно слабее нас и вообще слабо в смысле идеологическом, культурном, духовном, моральном. Довоенный опыт показал, что оно в некоторых условиях и при таком же соотношении сил может быть русским движением убито.
Но это уже особый вопрос.
Сколько же времени требуется для того, чтобы данное соотношение сил изменилось? Вот вам приблизительные сроки: украинство здесь взяло над нами верх в промежутке от 1895 до 1905 года. Наше довоенное новокурсное движение выросло и укрепилось прочно в 1900-1910 годах. После войны здесь украинство восстановлено было также в течение десятилетнего срока. И иные десятилетия из нашей галицко- русской истории могли бы быть темой особого доклада. Да и весь этот мой доклад — это только лаконические пункты-темы для отдельной обработки, а жизнь и практика подсказывают их много-премного.
Нынешние события взывают нас на новый подвиг укрепления русскости и борьбы с украинским сепаратизмом, к деятельному участию в новом русском движении.
Конечно, наше положение трудно, но легким оно и никогда не было, а его трудности известны и неинтересны. Лучше и практичнее иметь всегда перед своими мысленными глазами отрадные моменты и обстоятельства: ныне здесь имеется вдвое больше русского населения, чем его было в довоенной Австро-Венгрии, исчезнувшей с карты Европы. Ныне здесь, как встарь, Бильна и Львов могут друг другу подать дружную помощную руку. С каждым годом наше братское единение становится теснее и крепче.
247


Мало нас! — скажете. Конечно, сознающих национальный долг и саможертвенных тружеников маловато. Но так говорили всегда первые пионеры нового движения, а взялись за работу — и ряды их вырастали.
Нет материальных средств! Много ли их нужно? Небось, не крупных капиталов на открытие фабрик и торговых предприятий, а всего только на переписку, на выпуск летучек и брошюрок да на выезды. И соберете их из грошей, от тех, правда, хотя неимущих, но многих, кому ваше слово, ваш труд, ваши знания и молодой порыв желанны и дороги.
А что они ждут вас — не сомневайтесь. И что на огромном пространстве от Карпат до латвийской границы открывается вам непочатое поле культурной деятельности — вы сами убедитесь. Здесь, в Галичине, ждут от вас живого русского слова украинские села, готовые стать русскими. Ждут вас на Волыни и Холмщине сбитые с толку и «украиной», и безбожием крестьянские массы. На Полесье тысячи «ту- тейших». На Виленщине белорусские сепаратисты. А повсюду и особенно — жаждущая русского просвещения учащаяся молодежь, а то кое-где и та наша старшая интеллигенция, которая, ошеломленная событиями и новым положением, позабыла, как называется, хотя, впрочем, можно ее покамест оставить в покое: когда русское движение станет уже сильным, она сама тогда определится и примкнет к нему.
А верную победу русского духа вещает и удостоверяет нам живая, реальная картина Руси по другую сторону Карпат. Тысячу лет оттор- женная от русского государства, но духовно присноединая со всем русским миром, она не погибла под мадьярским игом. Двадцать лет относительной свободы ей было достаточно, чтобы выпрямиться во весь богатырский рост и засвидетельствовать перед миром свою русскость. Русский эмигрант-писатель Ремизов посетил ее в свое время, после войны, чтобы собрать ее народные сказки, и признал ее самоё чудной русской сказкой. Другой русский эмигрант-писатель, Иван Лукаш, увлекся ее былью и в своих художественных творениях воплотил ее быт и легенду. Американцы, англичане, чехи в своих повестях и романах очарованы этой маленькой, убогой горно-лесистой страной, которая в наш черствый век материализма, эгоизма и предательства геройски борется за свою величайшую духовную ценность — русскость. Ныне она жестоким Западом перерезана надвое, и на одной ее половинке пробует свить свое гнездышко та же предательская змея — мазепия. Но там есть ныне двойная единодушная Русь. Она змею задушит. Уже перекликаются ее верные часовые по обеим сторонам этой макиавеллевской границы: с той, венгерской, русские фашисты в Ужгороде — что ж, пусть будет и фашизм, раз нужен, там им виднее; а с этой, чешской, из Праги, молодые соколы — они молоды, они родились уже после войны. Уже в Густе действует Русский народный совет. Уже львовское «Діло» бьет тревогу... Окончательно и наверно победит Русь!
248


Протоиерей Кирилл Фотиев
Попытки украинской церковной автокефалии в XX веке
Вводные замечания
Настоящая работа ставит своей целью проследить возникновение и развитие той церковной организации, которая впервые возникла на развалинах Императорской России и была названа ее создателями сперва «Всеукраинская православная церковь», а затем переименована в «Украинскую Автокефальную православную церковь». Внешняя судьба этой организации необычайно изменчива. Возникнув на территории Украины в 1917 году, «Всеукраинская Православная церковь» просуществовала открыто в СССР до примерно 1934 года, а в годы между Первой и Второй мировыми войнами существовала как подспудное, административно не оформленное движение в Польской Автокефальной Церкви.
Во время Второй мировой войны деятели УАПЦ активно действовали на территории занятой немцами Украине, чтобы затем перенести свою деятельность, уже иерархически и административно оформленную, в эмиграцию.
Документы по интересующему нас вопросу скудны и не равноценны — издательские возможности были, по причине революционных и военных потрясений, очень ограничены; архивы гибли от военных действий или оставлялись по причине спешных эвакуации. Этим объясняется, что некоторые части нашей работы страдают схематизмом и нуждаются в дальнейшем развитии и углублении.
Заключительная глава представляет собой попытку наметить основные богословские позиции, необходимые для того, чтобы sine ira et studio разобраться в описываемых событиях. Глава эта носит скорее декларативный, чем исследовательский характер — к богословским и каноническим проблемам, поднятым православным «модернизмом» и в частности «автокефалистами», мы надеемся вернуться в специальной работе.
Основная документация о движении «самосвятов» взята нами из 3-го и 4-го номеров журнала «Orientalia Christina» за 1923 г. издания Понтификального Восточного института в Риме. Документы изданы под редакцией известного католического деятеля, с 1926 г. — епископа Michel d’Herbigne, в 1922 г. ставшего ректором Понтификального Восточного института, а в 1925 г. назначенного председателем комиссии Pro Russia, созданной римским престолом при Конгрегации Восточных Церквей. D’Herbigny, дважды ездивший в Россию и отдавший всю свою
249


жизнь делу католического прозелитизма в русской среде, является, несомненно, знатоком новейшей истории Русской Православной Церкви. Перевод документов с украинского языка на французский был сделан русским католиком князем П.Волконским.
Прочие источники на украинском языке нам предоставили: апостолический визитатор для греко-католиков во Франции Mgr Perridon и настоятель украинского прихода в Париже протоиерей Владимир Вишневский.
Необычайно ценным справочником по вопросу об украинской автокефалии нужно признать книгу Friedrich Heyr «Die orthodoxe Kirche in der Ukraine von 1917 bis 1945».
Автор, верующий протестант, попал во время Второй мировой войны на Украину как офицер немецкой армии. Его книга основывается на собранных им там документах и представляет собой очень серьезный и детально разработанный труд.
Готовя настоящую работу к печати, автор воспользовался своим продолжительным пребыванием в Риме, чтобы дополнить документацию настоящей работы, пользуясь библиотекой Понтификального Восточного института. Автор считает своим долгом выразить свою глубокую благодарность о. Amman, профессору истории Церкви в Понтифи- кальном Восточном институте, за его благожелательную помощь.
Автор глубоко убежден, что разрешение всех мучительных вопросов нашей церковной жизни будет возможно только тогда, когда в основу наших рассуждений и поступков ляжет подлинное понимание природы Церкви, не затемненное «стихиями мира сего».
Этим убеждением и желанием послужить Церкви в годину Ее тяжелых испытаний, а не жаждой бесплодной полемики, обусловливается написание настоящей работы.
Политическое положение на юге России в 1917—1923 гг.
Февральская революция 1917 г. глубоко потрясла всю Российскую Империю. Революционные события обострили национальные вожделения1 некоторых кругов на Украине и одновременно предоставили возможность их осуществления. С падением веками налаженного строя власть оказалась, по словам Ленина, лежащей на улице. Чтобы поднять ее, нужны были только организованность и напор, а отнюдь не законность. Мнимая свобода пьянила головы, лозунги примитивно понятой демократии давали громадные возможности для злоупотребления волей демагогически обманутого народа. Мероприятия первого русского революционного правительства поддерживали это состояние анархии упразднением старого административного и полицейского аппарата. В Киеве, как и в других городах России, революционные административные органы заняли место старых учреждений.
Уже в первой половине марта 1917 г. в Киеве был создан временный правительственный комитет, в который вошли почти исключительно украинские националисты. Одновременно с этим органом в Киеве начал создаваться, в порядке частной инициативы, зачаток будущего украинского парламента. Собрание это, получившее название Центральной рады, выбрало своим председателем Михаила Грушевского. Требования Центральной рады к Временному правительству ограничивались национальной и территориальной автономией Украины, остававшейся и впредь в составе Российской республики. Два Национальных конгресса
250


в апреле и июне 1917 г. сильно изменили как состав, так и направление Центральной рады. Под влиянием крайних националистов уже второй конгресс2 вынес резолюцию, согласно которой украинский народ должен был сам решать свою судьбу: без отделения от России Украина призывалась выработать новые принципы своей государственной и социальной жизни, которые российское Учредительное собрание должно было только утвердить. Уже через неделю после этого постановления было создано первое украинское правительство, возглавленное социал- демократом Винниченко.
К моменту большевистского переворота в Петрограде в Киеве оказались три политические группировки, боровшиеся за власть, — приверженцы Временного правительства, круги, поддерживавшие Центральную раду, и большевики под руководством Пятакова. Центральная рада провела с этими группировками политическую игру — она поддерживала большевиков в борьбе против сторонников Временного правительства и против воинских частей, которые с фронта были переброшены Керенским в Киев для подавления беспорядков. Отказавшись затем от сотрудничества с большевиками, Центральная рада 19 ноября провозгласила «независимую народную украинскую республику»3. Формально отрыв от России не был проведен — независимость была утверждена явочным порядком.
В начавшейся борьбе с большевиками Центральная рада скоро выявила свою несостоятельность. Решающий голос в этом органе принадлежал социалистам, которые боролись с большевиками полумерами, не желая нарушать «революционную свободу». Характерная для этого смутного времени мягкотелость и неспособность к решительным действиям чувствовалась в новоявленном украинском правительстве.
Украинские историки признают полную неподготовленность новой администрации, отсутствие чувства ответственности, сопротивление социалистических кругов против создания регулярных воинских частей, на которые смотрели, как на возможных защитников и поборников политической реакции. Безудержная пропаганда в деревне привела к массовым грабежам, произвольному разделу земли и т.д. Страна быстро погружалась в анархию.
В декабре 1917 г. Петроградский совет народных комиссаров поставил Центральной раде ряд ультимативных требований и одновременно начал борьбу против нее. В Харькове было создано большевистское украинское правительство, началось наступление красных, и скоро Полтава и Екатеринослав были ими захвачены. Киев оказался под непосредственной угрозой и, не имея собственной регулярной армии, Центральная рада вынуждена была искать защиты в иностранном мире. Союзники России — Англия и Франция не задумались в декабре 1917 г. признать независимость Украины, но, как условие активной поддержки, украинцам было предъявлено требование продолжать войну против Германии. Финансовая и техническая помощь Англии и Франции не могла остановить большевистского наступления на Киев, и Центральная рада начала переговоры с Германией и Австрией. В начале января 1918 г. делегация Центральной рады отправилась в Брест-Литовск. Тем временем большевики подходили к Киеву4. Центральная рада 22 января 1918 г. декларировала, что «Украинская народная республика представляет собой самостоятельное, независимое, свободное и суверенное государство украинского народа». Через шесть дней после этого в Киеве нача-
251


лось большевистское восстание, и 4 февраля на левом берегу Днепра появились большевистские отряды Муравьева. Правительство и Центральная рада переехали в Житомир. Тем временем в Брест-Литовске был подписан мир и вместе с этим была обеспечена поддержка немецкой армии. В краткий срок почти весь юг России был очищен от большевиков, и в начале марта украинское правительство под прикрытием немецких штыков вернулось в Киев. Но левые убеждения деятелей Центральной рады, а главное — их неспособность восстановить в стране порядок и наладить поставки в Германию обещанного в Брест- Литовске зерна, привели к конфликтам между немецким командованием и деятелями Центральной рады. Опираясь на недовольных Центральной радой мелких и крупных землевладельцев и вообще на противников государственной и хозяйственной анархии, немцы выдвинули в противовес Центральной раде генерала Павла Скоропадского, который был провозглашен гетманом Украины 29 апреля 1918 г. собравшимся в Киеве конгрессом земледельцев. Избрание гетмана сопровождалось торжественной церковной церемонией в Софийском соборе. Центральная рада не могла оказать серьезного сопротивления новой власти, но ее деятели отказались войти в кабинет, созданный Скоропадским. Порядок в стране был восстановлен, и жизнь начала налаживаться. Вместо ставленников Центральной рады были привлечены к административной деятельности опытные земские деятели и чиновники царского времени, городские самоуправления были уничтожены, но армия по-прежнему оставалась незначительной.
Правительство гетмана испытывало, однако, большие трудности — недовольство распропагандированного большевиками населения возвратом к старым порядкам, обструкция украинских националистов, отсутствие мирного договора с петроградскими большевиками5 и все ухудшающееся положение Германии — все это создавало правительству гетмана большие затруднения. Пред лицом усиливающейся большевистской угрозы украинская оппозиция пошла на соглашение с гетманом — в кабинет вошли представители националистов — «Потоцкий, Стебницкий, Леонтович, Славинский.
Но одновременно гетман узнал, что оппозиция, с Винниченко во главе, готовится к насильственному свержению существующей власти. Разрыв между гетманом и националистами стал неизбежен. Положение еще ухудшилось из-за заявления гетмана (14 ноября 1918 г.) о федеративном объединении Украины с Россией. Украинская оппозиция создала на тайном заседании Директорию в составе: Винниченко, Петлюра, Швец, Андриевский и Макаренко и поручила ей руководство восстанием против гетмана. Исходным пунктом должен был стать город Белая Церковь, так как там находились отряды галичан, согласившихся провести восстание6. В начавшейся борьбе против гетмана Директория не брезговала сотрудничеством и с большевиками. Сопротивление гет- мановцев было скоро сломлено, за исключением Чернигова и Волыни, где долго продолжалась борьба. Немцы воздерживались от активной поддержки гетмана. Восстание в Киеве 14 декабря, которое носило, однако, не украинский, а большевистский характер, решило судьбу правительства Скоропадского. В тот же день гетман отрекся от своих прав. 19 декабря Директория вступила в Киев и сразу же начала политическую кадриль с большевиками — местными и петроградскими. У членов Директории не было ни единодушия, ни желания честно сотрудничать
252


друг с другом. Крайние левые, с Винниченко во главе, высказывались даже за создание украинской советской республики, но независимой от России. В стране действовали банды Григорьева, Махно, Зеленого и прочих «батек», которые собирали вокруг себя всякий сброд и прикрывали грабеж и гульбу лозунгами справедливости и народолюбия.
Конгресс в январе 1919 г. в Киеве, который должен был подготовить выборы в украинский парламент, начался в атмосфере взаимного недоверия. Характерно, что состав конгресса определялся «рабочим принципом» — то есть на него не допускались представители имущих классов и интеллигенции. Развал страны, грабежи «батек» и «революционность» конгресса — вот та дань, которую заплатила Директория за свой «прагматический» союз -с большевиками! Такой ценой был убран недостаточно «самостийный» гетман.
Конгресс своей работы не закончил — Киеву опять угрожали большевики, захватившие почти все Левобережье. Как и в первый раз, перед тем как покидать Киев, правительство издало очередной торжественный акт — объединение Западной Украины с Украинской народной республикой.
Директория, во главе которой стал Петлюра, начала кочевать по городам Правобережной Украины. Под давлением большевиков отряды Директории отступали все дальше и дальше. Одновременно националистов Западной Украины теснили поляки. Зажатые между двумя врагами, Петлюра и Евгений Петрушевич (глава галичан-националистов, бывший лидер галицийской фракции в австрийском парламенте), оказались в июле 1919 года вместе в Каменец-Подольске. Объединив остатки своих частей, они, пользуясь наступлением генерала Деникина, принудившего большевиков к стремительному отступлению, 31 августа подошли к Киеву. Одновременно в город вступила Белая армия генерала Деникина. Досле нескольких стычек армия националистов отступила и, теснимая частями Деникина, покатилась обратно в направлении на Каменец-Подольск. Этот город снова, как и несколько месяцев назад, стал столицей неудачливых украинских правительств. Но между Петлюрой и Петрушевичем скоро начались расхождения. Петлюра считал необходимым договориться с поляками, будучи ярым противником и большевиков и Деникина. Петрушевич ненавидел поляков и предпочел заключить, в середине ноября, перемирие с Деникиным. При отступлении Деникина большая часть армии Петрушевича попала в руки большевиков, некоторым отрядам удалось покинуть пределы России.
В это время Петлюре удалось заключить договор с Пилсудским. Поляки признали украинскую республику с Петлюрой во главе, за что Петлюра обещал полякам Восточную Галицию и часть Волыни.
Уже в конце апреля 1920 г. украинские части в составе польских формирований начинают новое наступление на Киев. Киев взят 7 мая, но его удается удержать всего несколько дней — начавшееся красное наступление приносит полное поражение полякам и их украинским союзникам. После того как большевиков удается оттеснить из пределов Польши, между поляками и большевиками заключается перемирие. Украинцы на этих переговорах представлены не были. Более того, польские союзники интернировали украинских националистов, оказавшихся на их территории. Вполне естественный финал для украинцев, пошедших на союз со своим историческим, религиозным и национальным
253


притеснителем. Мирный договор, заключенный между Польшей и Советским Союзом 18 марта 1921 г. в Риге, уступал Польше часть Волыни и Полесья.
Уже во время борьбы против Директории Петлюры советское правительство провозгласило независимую Украинскую советскую республику (14 марта 1919 г.). В 1923 г. Украина была объявлена Федеративной советской республикой со всеми правами автономии («вплоть до отделения от СССР»). Нужно ли говорить, что все эти декларации оказались обманными, и над Украиной, как и над всей Россией, укрепилось жестокое советское рабство.
Православная Церковь в России
после Поместного Собора 1917—1918 гг.
Вводная часть нашей работы будет неполной, если, помимо изложения политического положения страны, мы не дадим краткой характеристики церковных дел в описываемый период. В этой связи, как нам кажется, особенного внимания заслуживает живоцерковно-обновленче- ское движение. Идейная близость Введенского, Красницкого, Титлинова и прочих деятелей сперва «Живой церкви», затем обновленчества, с движением автокефалистов на Украине — совершенно несомненна. Корни этих двух движений уходят в ту же почву... Украинская «автокефаль- ность» исторически возникает раньше и, стимулируемая национализмом, заходит в своем беззаконии дальше обновленчества. «Возродители»- самосвяты, если угодно, последовательнее и радикальнее «возродителей»- обновленцев. Упадок «автокефалистов» и обновленцев также идет примерно параллельно.
В смутную эпоху политических перемен и волнений Московский Поместный Собор 1917—1918 гг. предстает перед нами как та основа, на которую смогла опереться Русская Православная Церковь в преддверии страшных гонений. Собор уже стал достоянием истории, но его значение для Русской Церкви не исчезло несмотря на то, что многим постановлениям Собора до сих пор не суждено было осуществиться. Великая правда Собора не в этих постановлениях, хотя их церковнопрактическая важность несомненна. Собор зажег тот маяк, который не переставал светить православным людям в годы безвременья, на него ориентировались смущенные души, на него опирались поборники церковной правды. И недаром в памяти благодарного потомства Собор неразрывно связан с личностью Святейшего Тихона, возведенного собором на Патриарший Престол. Он возглавил церковный корабль и в течение семи многотрудных лет вел-его — мужественно и непоколебимо. И верующий народ отплатил своему Патриарху горячей любовью — об этой любви может свидетельствовать всякий, кто был свидетелем похорон Святейшего 30 марта 1925 года.
Учредив патриаршество и создав Священный Синод и Высший Церковный Совет, Московской Поместный Собор не только восстановил каноническое возглавление Русской Церкви, но и подготовил ее к грядущим испытаниям. Испытания эти — внешнего и внутреннего порядка — не замедлили явиться.
Возведение Митрополита Тихона на Патриарший Престол пришлось на то время, когда Временное правительство, под защитой которого начался Собор, уже пало. 25 октября 1917 г. к власти пришли большевики, 21 ноября состоялась интронизация свят. Тихона, 23 ян-
254


варя 1918 г. вышел закон нового правительства об отделении Церкви от государства. Даже такой «соглашатель» с революционной властью как профессор Титлинов (один из идеологов «Живой церкви») признает, что закон об отделении Церкви от государства в советской России был самым радикальным, который вообще знает история взаимоотношений Церкви с государством. В этом смысле он превосходил даже аналогичный закон, изданный во Франции в 1905 г. Церковь в России не только отделялась от государства, не только теряла возможность организованно влиять на жизнь народа и лишалась всякого права на собственность, — она даже теряла право юридического лица. Начиная свою борьбу с Церковью, власть поспешила лишить Церковь всякой возможности защищаться. Отныне всякая церковная деятельность, при желании, могла быть объявлена контрреволюционной, всякое обличение государственного террора против Церкви — антигосударственным выступлением «бывших» людей. Эта трагическая борьба Церкви за свое существование разделила русское церковное общество' на два неравных лагеря. По одну сторону рубежа оказалось большинство верующего народа, во главе со своими пастырями засвидетельствовавшего свою поддержку Святейшему Патриарху и его осторожной и мудрой, хотя и твердой, политике. В противоположном лагере оказалось меньшинство, не постеснявшееся использовать гонение на Церковь для достижения своих личных целей. Не было ничего легче, чем подпевать в большевистском хоре, обвиняя Церковь в старорежимных симпатиях. Трудно представить себе более омерзительную картину, чем священник, добивающийся.у новой большевистской знати признания себя «прогрессивным попом». Именно из этой среды «соглашателей» и вышли вожди церковных расколов всех оттенков. Очень характерно, что в эту группу «реформаторов» входили, за редким исключением, лишь белое духовенство и средняя интеллигенция. С известными ограничениями это верно и для украинских «автокефалистов». Разница в том, что «автокефализм» зародился как националистическое движение некоторых интеллигентов-сепаратистов, к которым лишь задним числом примкнули некоторые представители белого духовенства. Обновленчество же родилось в среде белого духовенства с «революционным» прошлым. Ни народ, ни профессура, ни высшая иерархия не пошла за «реформаторами», но за. Патриархом Тихоном. «Возродите- лям» суждено было остаться движением сельских учителей и взбунтовавшихся священников...
Несмотря на непрекращающиеся гонения, церковная организация, под водительством Патриарха, не переставала укрепляться. В 1919 г. Патриарх выступил с посланием, призывая не вносить политику в Церковь и не делать храмы ареной политической борьбы. К 1920 г. многие арестованные архиереи и священники были выпущены. Тяжелое потрясение началось для Церкви к 1921 г. в связи с изъятием церковных ценностей, арестом Патриарха и выступлением живоцерковников.
Те лишения, которые постигли Россию в годы военного коммунизма, и которые принудили советскую власть на временные уступки НЭПа, достаточно хорошо известны. Голод, который свирепствовал в стране (особенно в Поволжье) в конце 1921 г. и в начале 1922 г., не поддается описанию. Его можно сравнить только с искусственно организованным голодом в начале тридцатых годов, которым советская власть задушила борьбу крестьянства против коллективизации.


По всей России начали создаваться Общества помощи голодающим, в работе которых церковная общественность приняла самое ревностное участие. Но помощь, исходящая от Церкви, не могла быть по душе советской власти, которая стремилась укрепить свой пошатнувшийся авторитет тем, что рядилась в одежды «спасительницы» народа от города. Голод пробудил в противниках советской власти в России и за рубежом уверенность, что советская власть «не устоит». К началу 1922 года в Россию стали доходить слухи о церковных выступлениях некоторых эмигрантских мирян и даже иерархов в Карловцах. Контрреволюция7 (действительная и мнимая) и укрывательство церковных ценностей (декрет об изъятии последних в пользу голодающих вышел в конце февраля 1922 г.) — вот два главных обвинения, которые были направлены против Церкви и которые стали предлогом для нового террора. Церковь не противилась изъятию тех ценностей, которые не имели прямого богослужебного употребления и не принадлежали к числу тех, до которых не разрешается прикасаться мирянам. (Введенский, один из вождей живоцерковников, демагогически вещает по этому поводу: «Тихон мотивировал это церковными канонами, будто бы запрещающими помогать церковными ценностями голодным и обремененным» (См.: Введенский А.И. Церковь Патриарха Тихона. М., 1928. С. 75).
Насильственное изъятие церковных ценностей привело к большому возбуждению верующего народа. Начались столкновения, полилась кровь. Приходы организовывали самозащиту и, в случае опасности, ударяли в набат. Таких «возмутителей» начали расстреливать, процессы против представителей Церкви начались в Петрограде, Москве, Смоленске, Иваново-Вознесенске и других местах. Угроза ареста нависла над самим Патриархом. Это дало сигнал к выступлению живоцерковников и тому coup d’etat, который им удалось провести в Церкви. Это был, безусловно, самый удачный момент, чтобы, расшаркавшись перед советской властью и потопив якобы «контрреволюционных» иерархов, прийти к власти в Церкви. Все движение живоцерковников носит на себе, в силу этих обстоятельств, печать демагогии и моральной нечистоплотности. Временный успех живоцерковников был, поэтому, также понятен, как их неизбежное поражение в будущем.
Инициаторы живоцерковничества не были новичками в политике. Политическая деятельность священника А.И. Введенского восходит еще ко времени Государственной Думы8, другие живоцерковники, как священник Калиновский и Н.Д. Кузнецов, пытались создать в 1918—1919 гг. «христианско-социалистическую рабоче-крестьянскую партию». «Созвучие эпохе» этой партии очевидно уже из ее названия. Именно эта группа «прогрессивных батюшек» и мирян, не терявшаяся ни при каких режимах и всегда готовая плыть по течению, и захватила власть в Церкви — путем обмана Святейшего Патриарха. Они убедили Патриарха, ввиду той угрозы ареста, которая нависла над ним в связи с процессами церковников, передать им канцелярию Святейшего Синода, обязавшись передать все дела заместителю Патриарха. Это было в мае 1922 г. Патриарх уже был практически лишен свободы и не мог знать, что обратившаяся к нему группа священников и мирян уже печатала воззвания в «Известиях», где она отмежевывалась от «патриархистов» и, угодничая перед властями, старалась обеспечить себе поддержку последних. Патриарх Тихон, передавая временно церковный аппарат в руки
256


названных лиц, одновременно поручил управление Русской Церковью митрополиту Ярославскому Агафангелу и просил его немедленно прибыть в Москву. Но митрополиту Агафангелу не удалось приехать немедленно, и этим воспользовались живоцерковники. Поместный Собор 1917—1918 гг., предвидя трудные времена, провел большую централизацию церковно-административного аппарата, чем живоцерковники и воспользовались. Их деятельность сводилась к насыщению церковно-упра- вительных органов своими единомышленниками, к клевете на Патриарха и его иерархов и к заверениям в своей «преданности делу революции». Живоцерковники всячески подчеркивали то, что Патриарх предан гражданскому суду, а также распускали ложный слух о его отречении. Переход к живоцерковникам епископа Антонина (Грановского) и епископа Бернинского Леонида (Скобеева), управляющего делами Московской епархии, сильно укрепил их позицию. Митрополит Агафангел, увидев, что он обманут и устранен от дел, обратился к клиру и мирянам с посланием, в котором обличал деятельность живоцерковников. Он же осуществил пожелание Святителя Патриарха, согласно которому епархии получали временную административно-судебную автономию и тем самым выходили из подчинения московскому центру, захваченному живоцерковниками. Повсеместно началась борьба «патриархистов» и «живцов». (Подобно тому, как на Украине шла борьба «украинских» и «славянских» групп в одном и том же приходе.) Самыми стойкими в этой борьбе оказались верующий народ и высшая иерархия. Белое духовенство в значительном числе пошло за живоцерковниками, хотя потом так же стремительно возвращалось обратно. Причина такого печального отпадения духовенства в раскол уходит своими корнями в бытовые особенности духовного сословия в России... К этому вопросу мы должны будем еще вернуться.
Через год после захвата власти живоцерковниками, 2 мая 1923 г., состоялся их первый собор. К созыву собора живоцерковников принуждала не только широкая самореклама «демократичности», но и желание закрепить свои, уже начавшие шататься, позиции. Участие на соборе исключительно «проверенных» людей уже выдавало внутреннюю слабость живоцерковников. Патриарший Синод, под угрозой церковного наказания, запретил духовенству и мирянам участвовать на этом соборе. На деятельности собора мы можем не останавливаться — это была сплошная демагогия. Собор требовал лишить сана находящегося в заключении Патриарха и объявлял, что «отныне Церковь должна управляться соборно» (что не мешало собору именовать лишенного сана Антонина Грановского «митрополитом Московским и всея Руси»). Во всей деятельности собора чувствуется судорожная попытка удержать обманно захваченную власть. Массовое возвращение духовенства в Патриаршую Церковь не могло не беспокоить главарей живоцерковничества. Но решительный удар живоцерковникам был нанесен освобождением от заключения Патриарха Тихона, которое состоялось 26 июня 1923 г. Уже 28 июня Святейший обратился с посланием «к архипастырям, пастырям и пасомым Православной Церкви», в котором он разбивает возводимые на него обвинения и обличает живоцерковников. В частности, касаясь обвинения в контрреволюционности, Святейший Патриарх пишет: «Конечно, я не выдавал себя за такого поклонника советской власти, какими объявляют себя церковные “обновленцы”», и сразу же ссылается на свое послание 1919 г. «о невнесении политики в Церковь»».
257


На этом мы можем закончить рассмотрение, как общецерковных дел в России в первые послереволюционные годы, так и движения живоцерковников. Скажем только, что после освобождения Патриарха живоцерковники не оправились — созданная ими организация начала распадаться, перешла в более умеренное движение обновленчества и влачила довольно жалкое существование наряду с патриаршей Церковью. Возвращающиеся из обновленчества после покаяния принимались в Церковь в том сане, в каком они ушли в раскол — обновленческие хиротонии и награды не признавались. Окончательный распад обновленчества относится уже ко времени Второй мировой войны. Когда в 1944 г. православная Церковь получила относительную, но все же несравненно большую чем раньше, свободу действия, то обновленчество, лишенное правительственной поддержки, стремительно пошло на убыль и практически перестало существовать. В письме Патриарха Сергия (Страгородского) к епископу Александру (Толстопятову) от 22 апреля 1944 г. мы находим следующее место: «Кстати, на второй день праздника (Пасхи. — К.Ф.) я служил в Сокольниках, в бывшем гнезде обновленцев. В числе сослужащих был епископ Виталий, их “первоиерарх”, а настоятелем Расторгуев — протоиерей, бывший архиепископ...» (См.: Патриарх Сергий и его духовное наследство. М., 1947. С. 229).
Заканчивая эту главу, нам необходимо остановиться на идеологии живоцерковников-обновленцев, имеющей, как мы уже отмечали выше, много точек соприкосновения с липковщиной. В оценке причин, которые породили этот раскол, сходятся как защитники обновленчества (Введенский, Титлинов), так и его противники (Стратонов, Троицкий, Патриарх Сергий). Стратонов метко характеризует все обновленчество как «поповскую реакцию на Поместный Собор 1917—1918 гг.» Действительно, Собор не принес белому духовенству тех привилегий, о которых они мечтали. Собор, напротив, укрепил высшую иерархическую власть в Церкви и одновременно привлек к активной церковной деятельности мирян. Перед лицом гонений Церковь предстала не как каста, а как широкий, общенародный организм. Но в этом организме оказалась большая группа людей, которая продолжала мыслить в сословных категориях и чувствовала себя — справедливо или нет — исторически обиженной и ущемленной. Выражаясь образно, церковный фронт советской властью был прорван в центре — в то время как удержались как правый, так и левый фланг, — то есть высшая иерархия и миряне. У белого духовенства выдержки оказалось меньше.
К чему сводились притязания обновленцев? Их можно свести к следующим положениям. 1) Преобразование епископата — из монашеского сделать его белым. 2) Свести епархиального архиерея на степень почетного представителя церкви — руководящая роль в жизни церкви должна быть передана пресвитерам. 3) Освободить белое духовенство от влияния мирян, например свести к минимуму роль приходских советов (Собор 1917 г. сделал ровно обратное). 4) Безусловная лояльность к советской власти (брошенный Введенским лозунг «Лицом к революции» очень характерен для этих настроений). 5) Разрешение второго брака для священников (этот вопрос страстно обсуждался на живоцерковническом «соборе» в мае 1923 г.).
Сословный характер этих требований бросается в глаза. Ради достижения этих реформ главари обновленчества были готовы на все —
258


и белое духовенство, пошедшее за ними, не сразу поняло, где кончаются законные требования реформ и где начинается раскол...
В свете этих явлений липковщина станет для нас более понятной. В ее основе лежат те же сословные вожделения белого духовенства, и в этом секрет ее относительного и кратковременного успеха. Националистическими идеями могли себя тешить представители украинской «интеллигенции», не нашедшие своего места в строительстве Великой Империи и страдавшие от ущемления своих фольклорных особенностей. Народу это шовинистическая оперетка осталась чуждой. Липковщина была поповским движением, которое держалось петлюровской администрацией так же, как двадцать лет спустя «автокефалия» епископа Поликарпа опиралась на немецких оккупантов-расчленителей и поставленных ими галичан-полицейских.
Первые попытки автокефалии
Сам глава «Всеукраинской православной церкви» Василий Лип- ковский в письме к своим американским друзьям от 23 июля 1922 г. пишет, что движение «украинского церковного возрождения» началось в 1917 г. То же самое подтверждается и в послании к Вселенскому Престолу9 — движение за создание Украинской православной церкви возводится к 1917 г. Самые первоначальные формы этого движения нам установить довольно трудно. Скорее всего это была инициативная группа, примыкавшая к националистическим украинским кругам и делившая с этими кругами все изменчивости политической судьбы. Примирение — типа обновленческого — с советской властью относится, конечно, уже к более позднему периоду. Липковский пишет, что возникшее движение не могло развиваться при гетмане и в течение гражданской войны (предположительно, когда в Киеве был Деникин). Членам этого движения пришлось, в целях самозащиты, укрываться в братстве свв. Кирилла и Мефодия (по-видимому, чтобы скрыть подлинные цели своего существования) и бежать из Киева в Каменец-Подольск. Там же этой группой лиц был основан Богословский факультет при Украинском университете, закрытый впоследствии большевиками. Патриарх Тихон в письме к митрополиту Николаю Кесарийскому, местоблюстителю Патриаршего Престола, так характеризует эту первоначальную группу поборников автокефалии: «Агитация эта началась в Киеве и там установила свой центр. Она также проявилась в Каменец-Подольске, в то время когда там пребывало правительство, или директория Украинской «республики. Маленькая группа лиц, никогда не бывших в священном сане, порвала и без того слабые связи с православной иерархией. В некоторых местах увлеченные украинцами священнослужители отказались повиноваться епископской власти. Эта маленькая группа схизматиков увлекла за собой в начале шесть священнослужителей, к которым впоследствии примкнули два или три других. Они основали три или четыре украинских прихода в районе Киева и один на Подолии. Тогда, рассчитывая на поддержку украинского правительства, они попытались подчинить себе весь православный народ Украины, занять все церкви и взять на Себя управление всего, что касается Православной Церкви...»10. (Датировка этого письма отсутствует, но по всей вероятности оно относится к середине 1921 г.)
Таким образом, мы можем сказать, что движение автокефалистов зародилось как небольшая группа светских и духовных лиц, которые 17*
259


сумели использовать политическое положение края в нужном для них смысле. В эту группу входил и будущий украинский «епископат» (Лип- ковский, Шараевский и др.).
Первым официальным актом, относящимся к автокефалии Украинской церкви, нужно считать закон, изданный директорией и опубликованный 1 января 1919 г. Составители этого закона с церковно-правовой точки зрения руководствовались 17 правилом Четвертого Вселенского Собора. Согласно этому правилу, церковно-административное разделение следует за государственными образованиями, при условии, что государственная власть является законной. Посему для авторов закона было несомненно, что вместе с самостоятельной украинской державой призвана начать свое существование также и Автокефальная украинская церковь. Закон разбит на семь пунктов. Вот его текст:
1) Высшая церковно-законодательная, судебная и административная власть на Украине принадлежит Всеукраинскому церковному собору, постановления которого нуждаются в подтверждении их государственными законодательными органами в том случае, если они имеют церковно-государственное значение или требуют выдачи денег из государственной казны.
2) Для управления делами Украинской автокефальной Православной церкви создается Украинский Церковный Синод в составе: 2 епископов, 1 протоиерея, 1 священника, 1 диакона, 3 мирян и 1 священника от военного ведомства. До созыва Собора, который выбирает членов Синода и подает (их кандидатуры) на утверждение правительства, члены Церковного Синода назначаются высшим республиканским Украинским правительством.
3) Ведомству Синода подлежат следующие церковные дела: 1) религиозные; 2) административные; 3) хозяйственные; 4) культурно-просветительные («освітні»); 5) контрольно-ревизионные11.
4) На заседаниях Украинского Синода присутствует, назначенный для этого министром, представитель республиканского правительства, в обязанность которого входит наблюдение за выполнением законов и постановлений Синода, которые не нарушают интересов Республики. Государственный представитель имеет право протеста перед Советом министров.
5) Церковная власть Украинской автокефальной церкви со всем ее управлением оплачивается средствами Государственного казначейства в соответствии с уложением, дополнительно созданным для этой цели.-
6) Украинская автокефальная церковь с ее Синодом и духовной иерархией ни в какой зависимости от Всероссийского Патриарха не состоят.
7) Украинский Церковный Синод для осуществления своей деятельности, а также до созыва Церковного собора вырабатывает распоряжения, которые вступают в силу после утверждения их Украинским республиканским правительством (см. приложение к книге: Потоць- кий. Джерела украіньского церковного права).
Основываясь на этих постановлениях правительства, как мы узнаем из того же письма Патриарха Тихона митрополиту Николаю Кесарийскому, приходы, перешедшие к украинцам, отказались повиноваться правящим архиереям. Епископская власть над этими приходами, как в Киеве, так и в Каменец-Подольске, была заменена властью Церковных советов или рад.
260


Как видно из первой главы, украинский конгресс в начале 1919 г. оказался «покушением с негодными средствами»: в то время как «Высокое правительство» выносило постановления и создавало законы, Киеву уже угрожали большевики, и через несколько дней город был взят. Изданный советским правительством закон об отделении Церкви от государства поражал не только высшую церковную власть, но и деятельность приходских единиц. На основании нового закона все церковное имущество переходило в руки правительства. Группа верующих, желающая пользоваться тем или иным церковным зданием, должна была обращаться с выработанным уставом к соответствующим правительственным органам. Тогда этому зарегистрированному обществу (и только ему) разрешалось пользоваться просимой церковью — общество это облагалось налогом, было ответственно за состояние здания и т.д. Это распоряжение входило в общий план борьбы советской власти против Церкви как попытка расщепить, децентрализировать Церковь, дать повод к различным расколам — ибо ничто кроме совести и церковного сознания больше не связывало приходы с их правящим архиереем12. Сама высшая церковная власть этим законом изолировалась в некое безвоздушное пространство, ибо самой церкви в привычных формах уже не существовало — были отдельные приходы, формально независимые и ничем друг с другом не связанные. Если это и не было полностью осуществимо, то таков был, во всяком случае, замысел советской власти. Еще во время Великого поста 1919 г. инициативный комитет украинцев послал делегацию к епископу Черкасскому Назарию13, администратору Киевской епархии, с просьбой предоставить украинцам одну из городских церквей с тем, чтобы там были совершены службы Страстной и Светлой седмицы на украинском языке. Епископ Назарий ответил на это, что он не может удовлетворить подобную просьбу, так как это нарушило бы единство русской Церкви, и что он запрещает священнослужителям участвовать в подобном начинании. Члены комитета в ответ на это указали, что протоиереи Липковский, Тарнавский и Шара- евский настаивают на разрешении им служить по-украински. Дело было передано на рассмотрение епископского совета, который отказал украинцам в их прошении, сославшись на постановления собора 1917— 1918 гг.
Тогда украинский комитет, совместно с вышеназванными священниками, решил воспользоваться новым законом советского правительства.. Выработанный устав был представлен в соответствующий отдел Киевского городского совета, с просьбой предоставить украинцам бывший военный собор св. Михаила. (Собор этот был построен гетманом Мазепой и потому особенно дорог украинским националистам.) Церковь им была передана 9 мая 1919 г. За несколько дней до этого украинская делегация снова отправилась к епископу Назарию и просила благословить совершение богослужений в Михайловском соборе (на украинском языке, конечно). Характерно, что в состав делегации вошли исключительно миряне — духовенство от встречи с епископом На- зарием воздержалось. Естественно, что епископ Назарий не мог быть доволен тем, что украинцы, вопреки его запрещению, уже через правительственные инстанции добились получения церкви, но после неотступных просьб дал свое благословение в следующей форме: «Я очень сожалею, что украинцы, по каким бы то ни было причинам, желают отделиться и создать отдельный приход, но поскольку они получили от
261


советской власти церковь для совершения служб, я принужден дать им мое благословение — но при условии, что все будет служиться по- славянски, что Евангелие будет читаться по-славянски и лишь затем, только перед проповедью, по-украински. Для совершения службы я назначаю протоиереев Липковского, Шараевского и Тарнавского и диакона Дурдуковского»14.
Итак, первая украинская литургия была совершена в Михайловском соборе 9 мая 1919 г. в день Святителя Николая. По описанию Липковского, богослужение прошло с большим подъемом и при большом стечении народа. Сам Липковский спешно перевел к этому дню, нарушая распоряжения епископа Назария, Часы, Апостольское и Евангельское чтение, а также и «Отче наш» на украинский язык. Остальное служилось по- славянски, но «в соответствии с украинским акцентом»15.
После этого богослужения группа сторонников Липковского, опять при помощи советских властей, получила церковь св. Андрея в Старом Городе. Видя такой захват церквей украинцами, епископ Назарий представил советским властям протест и просил не выдавать украинцам ключей от церкви до тех пор, пока не будет выяснено, как разделить пользование церковью между русскими и украинцами. Но как в этом деле, так и в вопросе передачи украинцам церкви св. Пророка Илии советская власть решала спор в пользу украинцев. Очевидно, что дробление Церкви и взаимная вражда приходов были большевикам выгодны.
В Неделю Всех Святых должна была состояться первая служба в церкви св. Андрея. Приходской совет обратился за благословением к епископу Назарию, но благословения не получил. Невзирая на это, была отслужена всенощная, а к полночи пришло благословение от епископа Назария совершить литургию при условии, что будет дано письменное обещание не произносить по-украински ничего, кроме того, что было разрешено для Михайловского собора. Обещание было дано, но не исполнено (как, впрочем, и в Михайловском соборе) — по-украински пели и читали все, что успели к тому времени перевести.
Сразу же после этого началась борьба за Софийский собор. Уже при захвате церкви св. Андрея чувствовалось, что следующим объектом украинского захвата будет именно этот древний и знаменитый храм. Украинские историки объясняют это тем, что украинское национальное сознание не могло принять такого неестественного положения, при котором собранные в этом соборе украинские святыни находились в руках «русской клерикальной аристократии»16. Завязалась ожесточенная борьба. Украинские представители были посланы во все приходы Киева и, по-видимому, не скупились на демагогию. Намеченное епархиальным советом на 25 июня общее собрание представителей приходов было отложено. Украинцы обвиняли своих противников в подделке выборных бюллетеней и в том, что резолюции приходских собраний были составлены заранее и предлагались делегатам только на подпись, а не на обсуждение. Так или иначе, большевики передали 28 июня Софийский собор новосозданному украинскому приходу, и на следующий день, в день памяти свв. Первоверховных апостолов Петра и Павла, в соборе Св. Софии была совершена первая литургия, совершенная без епископского благословения. Когда делегация все тех же лиц явилась к епископу Назарию за благословением на совершение богослужения в Св. Софии, им в этом было отказано. «Тогда, — пишет Липковский, — мы обошлись без его благословения»17. 29 июня можно считать началом рас-
262


кола. С этого момента начинается скольжение в пропасть полного церковного беззакония18.
Но епископ Назарий не терял надежды образумить отколовшихся и вышедших из его повиновения клириков и мирян. Он предложил Липковскому, Шараевскому и Тарнавскому явиться к нему и дать отчет о своей деятельности. 70 человек прихожан отправились вместе со священнослужителями «в качестве защиты» (?). Епископы Назарий Черкасский, Дмитрий Уманский и Василий Каневский (последний ректор Киевской Духовной академии, в миру протоиерей Дмитрий Богда- шевский) отказались принять такую толпу и в переговоры не вступили. Через несколько дней встреча все же состоялась. Епископы предъявили Липковскому и его единомышленникам обвинение в неповиновении архиерейской власти и долго убеждали их в том, что то влияние, которое они имеют на народ, идет Церкви во вред, что они подвергают оскорблениям прежних священнослужителей Софийского собора... Увещания епископов никакого действия на Липковского и его единомышленников не возымели. «Мы разговаривали на разных языках», — признается сам Липковский. Заключительная часть беседы настолько характерна, что мы передаем ее полностью, так, как ее сообщает Липковский.
«В конце концов Назарий спросил меня: «“А сегодня (это была суббота) будете ли вы служить в Св. Софии? Если украинцы попросят вас об этом и если я вам это запрещу — кого вы послушаетесь?” Я встал, перекрестился, глядя на святую икону, и сказал: “Кого должны мы слушаться — вас или Бога? Я должен более слушаться Бога, нежели вас! Если прихожане позовут меня, я пойду служить невзирая на ваше запрещение — я перешагну через него”. “Что же это? Схизма?” — воскликнули епископы. “Да, — ответил я, — но не мы начали ее”. Епископы были подавлены. “Почему вы с такой яростью отдались этому делу?” Они решили сообщить об этом Московскому Патриарху и ждать его ответа»19.
Такое положение продолжалось до вступления в Киев Деникина. Еще на Успение Липковский и другие совершили богослужение в Софийском соборе. С Деникиным вернулся в Киев и митрополит Антоний. Он немедленно запретил в священнослужении всех клириков-ук- раинизаторов и объявил, что Липковский находится под церковным судом. Характерно, что, запретив священнослужителей, виновных в неповиновении епископской власти, митрополит Антоний очень терпимо отнесся к умеренным украинцам. Он даже дал им церковь рядом с Софийским собором (насильственно отнятые украинцами церкви вернулись, конечно, к прежним владельцам), и назначил священника — умеренного украинца. По-видимому, богослужение совершалось частично на украинском языке — вероятно, так, как это было разрешено епископом Назарием для Михайловского собора. Липковский спешит охарактеризовать поступок митрополита Антония как «иезуитское заигрывание» с украинцами.
Сам Липковский спешно покидает Киев и до конца декабря 1919 г. остается в Каменец-Подольске, где развивает, опираясь на «Министерство исповеданий» Петлюры, активную деятельность. Как и в Киеве, он попадает за свою деятельность под запрещение местного епископа Пимена.
Подводя итоги этому первому периоду украинских церковных выступлений, нельзя не отметить выдержки и терпимости православного епископата и, с другой стороны, беспринципности и демагогии украин-
263


цев. Их непоследовательность проявляется на каждом шагу20. После того как правительство Петлюры официально объявило, явочным порядком, отделение Украинской церкви от Московской Патриархии, те же украинцы являются к представителю Патриарха за благословением и снова порывают с ним, когда он отказывается благословить их деятельность — убедившись, что его благословением злоупотребляют. Беспринципность эта, так же как и безусловное подчинение церковных дел национальному принципу, обнаружится особенно ярко во второй, «иерархический» период существования украинской церковной организации.
Выдержка православного епископата, его верность своей архиерейской присяге не может не радовать каждого церковно-мыслящего человека. То, что украинские историки характеризуют как косность, национальную великодержавность и т.д., представляется нам, напротив, как мудрая церковная политика. Претензии украинцев не были отвергнуты принципиально, а в размерах допустимого удовлетворены.
Из письма Патриарха Тихона митрополиту Николаю Кесарийскому мы узнаем, что нашелся лишь один православный архиерей, который высказался в защиту украинских притязаний на полную самостоятельность. Это был престарелый архиепископ Владимирский Алексей (До- родницин), который к тому времени уже был на покое. Но перед своей смертью, которая наступила скоро после этого, он раскаялся и умер примиренный с Православной Церковью21. Эта твердость православного епископата привела впоследствии к трагическому и неслыханному беззаконию — к «Хиротонии» Василия Липковского22 и Нестора Шараевс- кого путем пресвитерского и мирянского рукоположения.
Подготовка к «Всеукраинскому церковному собору»
В конце декабря 1919 г. войска Деникина покинули Киев. Вместе с ними выехал также и митрополит Антоний, которого заменил снова епископ Назарий. Из Каменец-Подольска вернулось в Киев украинское духовенство и «Всеукраинская Церковная рада»23. Советские власти возвратили украинцам все ранее им переданные церкви, которые они вынуждены были оставить после прихода в Киев Деникина. Украинцы одновременно обратились к епископу Назарию с просьбой снять запрещение, которое было наложено на украинских клириков митрополитом Антонием, и прекратить судебное дело против Липковского. Просьба эта была епископом Назарием удовлетворена после некоторого колебания. Документы того времени не открывают нам, на каких условиях запрещение было снято. Вероятно, им руководило желание прекратить этой ценой церковную смуту и избежать дальнейших беззаконий со стороны украинцев. Вероятно, и Рада и запрещенные священнослужители дали епископу Назарию некие обязательства — может быть, воздержаться от дальнейшего захвата церквей при помощи советской власти. Такие предположения напрашиваются из дальнейших событий, которые привели к окончательному разрыву между законной церковной властью в лице епископа Назария и Церковной радой.
Дело в том, что сразу же после снятия запрещения украинцы возобновили борьбу за Софийский собор, который и после ухода Деникина оставался в руках его законных владельцев. Не удовлетворяясь той церковью (рядом с Софийским собором), которая была дана украинцам митрополитом Антонием, рада начала ходатайствовать перед советскими властями о вторичной передаче им Св. Софии. Как
264


всегда, советское городское управление эту просьбу удовлетворило, и собор снова перешел к украинцам, которые сохранили его до самого его закрытия большевиками в 1934 г. Тогда, 30 апреля 1920 г., епископ Назарий произнес запрещение против всех украинских священнослужителей.
В ответ на это запрещение 5 мая состоялось собрание Церковной рады, которая объявила запрещение епископа Назария недействительным, и снова провозгласила автокефалию украинской церкви и ее полную независимость от Патриарха Московского и его иерархов. Украинская церковь была объявлена «вдовствующей» (то есть не имеющей своих архиереев). Рада обратилась к населению со своим первым посланием, которое дошло до нас и не может не поражать своей исключительной демагогией и бесстыдством. Обращение указывает на насущную необходимость перевода богослужебных книг на украинский язык и призывает украинское население материально поддержать как это начинание, так и самую Церковную раду. Авторы послания не скупятся на саморекламу и на поношение православных иерархов. Епископы в этом послании называются «служителями тьмы», «фарисеями»; Патриарх Тихон — «представителем старого режима» и сравнивается с «князем века сего»24. Из этого послания мы узнаем также, что православные епископы ведут интриги против «церковной независимости украинской нации», которая призывается «сбросить с себя цепи духовного рабства и церковного порабощения». В общем, послание производит впечатление какого-то революционного декрета,- посвященного, странным образом, церковным делам.
По свидетельству Липковского, послание это произвело громадное впечатление в украинском народе. «Благая весть о нашем церковном расколе (!) распространилась по всем деревням, — пишет он. — Сельсоветы сразу приступили к созданию украинских приходов25, которые обращались к нам (то есть к Церковной Раде. — К.Ф.) для получения устава и священнослужителей. Но у нас не было епископов»26. Выше мы уже говорили о сношениях украинцев с целым рядом иерархов. Мы видели, что архиепископ Полтавский Парфений, принципиально не отвергавший некоторых церковных реформ, решительно отказался следовать за радой в ее крайних устремлениях. Липковский характеризует архиепископа Парфения, не оправдавшего возлагавшихся на него надежд, как «старорежимного чиновника», но вынужден признать, что «к сожалению, верующие г. Полтавы последовали за архиепископом Парфени- ем», то есть не присоединились к «автокефалистам».
Для защиты паствы от влияния автокефалистов епископы Украины, в феврале 1921 г. создали Епископский совет Украины; первым актом Совета было лишение сана всех священнослужителей-автокефа- листов и отлучение от церкви мирян, имеющих общение с ними. Епископский совет Украины был признан Патриархом Тихоном, и в августе 1921 г. в Киев прибыл экзарх Патриарха — митрополит Михаил (Ермаков), который возглавил Совет.
Постановление Совета вызвало бурный протест «автокефалистов» — представители приходов Киевского района, собравшиеся в мае 1921 г., вынесли ряд совершенно необычайных по своему содержанию постановлений. Только тупым озлоблением против законных иерархов можно объяснить эти постановления, которые делают их авторов не только бунтовщиками, но и схизматиками. Резолюция собрания (которое назы-
265


вается то «Подготовительным к Собору», то «Комитетом по украинизации Церкви») дошла до нас. Ниже мы сообщаем ее главное содержание.
Текст резолюции начинается с приветствия властям Украинской ССР, которым выражается благодарность за отделение Церкви от государства, за дарование свободы совести и т.д. Далее выражается надежда, что пожелание народа об украинизации Церкви будет осуществлено как можно скорее27. Всякая связь со «старорежимными церковными учреждениями» обрывается и строго запрещается. Весь Киевский епископат объявляется устраненным от должности, так как он «представляет собой власть черносотенного русского царизма». Лишение сана кли- риков-автокефалистов, произнесенное Епископским советом Украины, объявляется недействительным. За богослужением не должно возноситься имя «ни одного иностранца», а лишь местного украинского епископата.
Особого интереса заслуживают постановления совещания, связанные с законодательством о разводах. Необходимо отметить, что тенденции к ослаблению брачного законодательства для клириков характерны для всякого православного «модернизма» (не говоря уже о том, что в этом был главный «пафос» живоцерковников, вопрос этот живо обсуждался вскоре после Первой мировой войны в некоторых кругах балканских православных церквей).
Развод, согласно постановлениям совещания, подчинялся компетенции Всеукраинской Церковной рады. Желающий развестись должен был подать соответствующее прошение на имя своего приходского совета. Совет, по рассмотрении прошения, передает его со своим отзывом во Всеукраинскую Церковную раду, которой и принадлежит окончательное решение.
Далее мы находим такое постановление: «Состояние в браке не может быть препятствием для достижения любой степени в церковной иерархии, включая и епископат — при условии, что (данное лицо) обладает требуемыми как моральными, так и интеллектуальными качествами...»
«Монахи не пользуются никакой привилегией для достижения епископского сана. Вообще, в вопросах брака и развода украинские клирики подчиняются тем же законам, что и все православные христиане»28.
Естественно, что это собрание окончательно оборвало связь между православной иерархией и поборниками автокефалии. Неестественность «церкви», лишенной епископов, не могла не вызывать беспокойства как совещания, так и Церковной рады. Липковский пишет, что совещание (оно же — «Комитет по украинизации Церкви») наметило двух вдовых священников — Степана Орлика и Павла Погорилку — как кандидатов в архиереи. Началась форменная «погоня за благодатью» — нечто одновременно чудовищное и комичное. Степан Орлик, перед этим побывавший в Тифлисе, привез в Киев известие, что Грузинский Патриарх благожелательно относится к украинцам и, может быть, согласится хиротонисать епископов для новой украинской церкви. Оба кандидата отправились в Грузию, но добрались только до Харькова. На дальнейшее продвижение они не получили пропуска. Тогда Орлик и Погорилка решили еще раз попытать счастье у архиепископа Парфения, но тот им отказал, заявив: «Ищите другого». Орлик и Погорилка отправились в Симферополь, куда был переведен из Екатеринослава епископ Агапит,
266


ранее украинцам симпатизировавший. Епископа Агапита в Симферополе не оказалось — после того как Белая армия эвакуировалась из Крыма, он вернулся в Екатеринослав. Но и в Екатеринославе кандидатов ожидало разочарование — епископ Агапит отказался хиротонисать их29. Тогда Орлик и Погорилка вернулись в Киев, куда прибыли к открытию «Всеукраинского церковного собора» 1/14 октября 1921 года30.
Все попытки придать движению автокефалистов хоть видимость законности потерпели, таким образом, полную неудачу. Лишенные сана клирики и отлученные от церковного общения миряне собрались на «собор» — кульминационный пункт их беззаконной деятельности и тем самым окончательно укрепили за собой печальную славу отщепенцев и «самосвятов».
Состав и деятельность «Всеукраинского церковного собора»
Нам неизвестен тот принцип, согласно которому назначались делегаты на «собор». Но, судя по его постановлениям, назначение того или иного лица кандидатом на «собор» зависело не от занимаемой им должности, а от его «церковной активности» — в нужном для автокефалистов направлении, конечно. К открытию «собора» прибыло, по утверждению Липковского, до пятисот делегатов из всех частей Украины. Персональные приглашения на «собор» были посланы всем епископам и патриаршему экзарху митрополиту Михаилу. Последний ответил на приглашение от имени всех членов Епископского совета Украины, что ни один епископ не может участвовать на «соборе» под угрозой низложения и что все клирики — участники «собора» будут извержены из сана. Липковский утверждает, что, несмотря на это заявление митрополита Михаила, количество клириков среди участников «собора» было значительным. Но несомненно, что заявление митрополита Михаила подействовало на делегатов, вселив в них чувство беспокойства и неуверенности.
Этим объясняется то, что вопрос о епископате сразу же встал в центре всех интересов. Очень многие делегаты настаивали на том, чтобы этот вопрос был разрешен в первую очередь. Для нас несомненно, что главари автокефалии, созывая собор, сделали некоторые обещания соблюдать каноны Церкви — этим объясняется, по нашему мнению, та настойчивость, с которой «собор» добивался прибытия митрополита Михаила. Мы посвящаем отдельную главу рассмотрению и оценке постановлений «собора». Но заранее можно сказать, что вопрос о епископате, несмотря на сопротивление руководителей «собора», очень скоро встал в центре всех интересов. Делегаты разбились на комиссии, состоявшие одни только из мирян, другие только из священников. Вопрос епископата обсуждался более недели и единодушия по этому вопросу достигнуть было очень трудно. На общем заседании обозначились довольно ясно два течения. Часть духовенства (преимущественно представители Полтавской епархии) и мирян требовали законной хиротонии ставленников двумя или тремя епископами — всякое другое решение проблемы епископата было, по их мнению, єретично и неприемлемо. Многочисленная, по словам Липковского, группа делегатов придерживалась другого мнения — они утверждали, что новые условия жизни требуют изменения традиционных форм хиротонии. По их мнению, новые епископы Украинской церкви должны получить посвящение от «собора», а не от лиц «о которых неизвестно, имеют ли они сами благодать
267


или подвергались только мертвому ритуалу руковозложения во исполнение царского указа или по милости Распутина»31.
После долгих прений «собор» решил, что «вариант соборного посвящения» нужно оставить только на тот случай, если иной выход окажется невозможным. К этому «варианту» решено было прибегнуть только после того, как иерархи из Епископского совета Украины снова откажутся хиротонисать для украинской церкви двух епископов. «Если епископы откажутся, — пишет Липковский, — то собор будет иметь свободные руки»32.
Решение снова обратиться к законным иерархам кажется нам интересным с двух точек зрения. Во-первых, можно с уверенностью сказать, что «соборная хиротония» была неприятна значительному числу делегатов. Беззаконие было слишком явным даже для тех священников и мирян, головы которых были одурманены новоявленным национализмом, революционностью, народоправством и прочим вздором. Настаивали на этом решении только крайние националисты. Они же и внушили делегатам «собора» снова ходатайствовать о хиротонии. Всем было заранее ясно, что последует отказ, и Липковский даже полуприз- нает это своей фразой о «свободных руках». Но для успокоения совести нужен был этот коллективный самообман, характерный для общей атмосферы «собора».
Делегация из пятнадцати человек, которую «собор» выбрал в пленарном заседании, отправилась к экзарху Михаилу.
«Собор», в их лице, приглашал экзарха не только прибыть на «собор», но одновременно в категорической форме требовал от митрополита хиротонии двух украинских священников во епископов. В том случае, если это требование будет отвергнуто, «собор» предупреждал экзарха, что он добьется постановления епископов таким образом, каким он это будет считать правильным. Несмотря на все предшествующие события и наглый тон делегации, экзарх Михаил на собор прибыл. (Очень вероятно, что главари автокефалистов рассчитывали, что экзарх вообще откажется появиться на «соборе», но просчитались.) Но, когда собравшиеся приветствовали его пением «Достойно есть», он не дал своего благословения и сразу же заявил, что он считает это собрание (Липковский с раздражением отмечает, что митрополит Михаил не сказал «собор») незаконным и антиканоничным, так как оно было созвано без его разрешения. На это один из видных украинцев, Чехивский33, возразил митрополиту Михаилу, что собравшиеся представляют собой собор, и в свою очередь спросил митрополита, кто он такой? И думает ли он и далее разыгрывать из себя властелина или подчинится требованиям народа? Услышав это, митрополит хотел покинуть собрание, но его задержали и сразу же стали просить его, от имени «собора», посвятить намеченных украинских делегатов во епископы. Митрополит Михаил ответил, что он не видит необходимости в хиротониях — епископов достаточно. («Он хотел навязать нам архиереев-кацапов!» — восклицает по этому поводу Липковский.) Чехивский от имени «собора» возразил митрополиту, что украинцы не могут принять его епископов, но требуют посвящения своих кандидатов — «для того, чтобы не получить змеи вместо рыбы». Митрополит Михаил пришел в негодование и воскликнул: «Я не змей вам даю в епископы — и я вам назначу архиереем того, кого почту нужным». С этими словами он покинул собрание. Многие священники кинулись к нему и упрашивали его не уходить.
268


Они также кричали, что митрополит Михаил обещал им хиротонисать их кандидатов, если только последние будут соответствовать каноническим требованиям34. Митрополит Михаил, уходя, сказал: «Я вам этого никогда не обещал и не мог обещать».
«Собор» добился того, чего хотел — он «развязал себе руки». «Это была последняя попытка опереться на каноны, — пишет Липков- ский, — и если они после этого были откинуты, то отказ от них нужно вменить в вину тем, кто защищал отжившие каноны. Собор находился перед альтернативой — или разойтись, не разрешив вопроса о епископате, или создать епископат соборным актом. Свободная церковь Украины должна была или умереть, или начать новую и свободную жизнь, собор решил жить»35.
Защитником идеи «соборной хиротонии» выступил снова Чехив- ский. Против такой «хиротонии» высказались священники Соколовский и Филипенко, которые, вскоре после этого, покинули «собор», и присоединились к экзарху Михаилу.
Мы не знаем точно, кто еще из делегатов покинул «собор», не желая участвовать в очевидном кощунственном беззаконии. Но косвенным образом мы можем убедиться, что «собор» покинуло отнюдь не два вышеназванных священника, а значительно большее число делегатов. Мы уже указывали, что первоначально число членов «собора» определялось Липковским в количестве пятисот человек. Когда же вопрос о «соборной хиротонии» был поставлен на голосование, то выяснилось, что голосовавших было всего 294 человека. Ни о каких ограничениях, в смысле участия делегатов в голосовании, упомянуто не было. Следовательно, мы можем утверждать, что «собор», после разрыва с экзархом Михаилом, сократился почти наполовину.
Голосование дало искомый результат — из 294 голосовавших высказалось против только три человека и воздержалось семь. Остальные отдали свои голоса в пользу «соборной хиротонии».
21 октября был поставлен перед собором вопрос о кандидате на должность «первого архиепископа и митрополита всей Украины». Выбор пал на Василия Липковского, кандидатура которого была принята единогласно, 22 октября Липковский был наречен в «митрополиты» перед всем «собором». На другой день, в воскресенье 23 октября 1921 года, состоялась его «хиротония».
«Хиротония» Липковского и других «иерархов»
Точный процесс «хиротонии» остался нам неизвестен, документы нам никаких подробностей не сообщают — сам Липковский посвящает этому событию всего несколько строк. В церемонии «посвящения» участвовало 30 священников, все делегаты «собора» и все присутствовавшие в соборе Св. Софии миряне. Храм не мог вместить собравшегося народа, движимого, вероятно, не столько украинскими убеждениями, сколько любопытством. Все присутствовавшие в церкви (то есть и женщины) положили руки на плечи тех, кто стоял перед ними, первый ряд положили руки на плечи священников, а те — на Липковского36.
Уже на следующем заседании «собора», в понедельник 24 октября, были избраны еще семнадцать кандидатов в «архиереи» — двенадцать их них были «хиротонисаны» еще до закрытия «собора» — то есть до 30 октября; пять других — сразу же после закрытия «собора». «Хиротонии» совершались самим Липковским с участием священников. Пер-
269


вым после Липковского был «посвящен» Нестор Шараевский. «Рукоположения» эти не могли не произвести ужасного впечатления на некоторых еще не совсем ослепленных священников и мирян. Липковский вынужден признать, что некоторые священники и миряне порвали с ним еще до закрытия «собора» — среди ушедших было несколько полтавских священников и Павел Погорилка — тот, который вместе со Степаном Орликом еще недавно был назначен кандидатом в архиереи. Не исключено, что его «обошли», не избрав в «архиереи», может быть, он искренне искал формально законной хиротонии и с «самосвятством» примириться не мог. А его спутник по «погоне за благодатью» Степан Орлик стал «епископом Житомирским»37.
Липковский с возмущением говорит о той реакции, которую «хиротонии» вызвали в Епископском совете Украины.
«Они не постеснялись распространить свои послания, направленные против нас и содержащие всякого рода обвинения», — пишет он.
Меры, которые Епископский совет Украины принял против лип- ковщины, сводились к следующим: Липковский и его архиереи были объявлены лжеепископами и прокляты как схизматики, их таинства были объявлены недействительными и кощунственными. Было отдано распоряжение заново освящать Церкви и антиминсы, бывшие в употреблении у самосвятов. Верующим запрещалось посещать собрания липковцев и входить в занимаемые ими церкви.
Липковский, явно в несоответствии с истиной, заявляет, что лишь небольшая часть духовенства («малодушные и с рабской психологией») остались верны Епископскому совету Украины.
Их он называет изменниками родного народа и предсказывает, что Бог покарает их в жизни будущей. Он пишет: «Приходы присоединяются к нам сотнями, выгоняют своих прежних попов и требуют священников украинской благодати» (курсив наш. — А.Ф.)38.
Присоединение приходов «сотнями» мы не можем не поставить под сомнение — мы видели, как «крошился» сам «собор», теряя постепенно своих участников...
Постановления «Всеукраинского церковного собора»39
Акты «собора» полностью дошли до нас и могут быть нами подробно рассмотрены. Практическое значение этих постановлений очень незначительно — как будет видно из следующей главы, уже довольно скоро после «собора» советская власть начала ограничивать деятельность автокефалистов, насаждая вместо них живоцерковничество. Но для характеристики самого движения эти постановления имеют очень большую ценность.
Для большей наглядности мы разделяем эти постановления на две части — первая включает в себя параграфы, относящиеся к «восстановлению» автокефалии украинской церкви и к ее взаимоотношениям с другими православными церквами. Вторая часть касается намеченного «собором» устройства внутренней жизни новой церковной организации.
Постановления начинаются с заявления «собора» о желании сохранить неизменной православную христианскую религию, «скрепленную семью вселенскими соборами и принятую нашими предками со времени св. Владимира».
Но уже следующий параграф невольно вызывает недоумение, так как совершенно не вяжется с предыдущим. «Собор» признает, что цер-
270


ковные правила, установленные Вселенскими и Поместными соборами, лучше всего отвечали требованиям церковной жизни того времени, но тем не менее утверждает, что требования современной церковной жизни могут привести, под водительством Святого Духа, к отмене вышеупомянутых постановлений.
В первую очередь «собор» признает необходимым отменить «епископско-авторитарный» строй церкви, который должен быть заменен таким строем, который опирался бы на авторитет церковных соборов. Мотивируется это тем, что соборы, состоящие исключительно из епископов (история церкви таких соборов не знает, тем более это невозможно утверждать о Всероссийском Поместном Соборе 1917—1918 гг.) не отвечают действительному духу Православной Церкви и не дают ей возможности развить всю полноту своей жизни.
Первый отдел постановлений заканчивается утверждением, что соборы, состоящие из представителей всего украинского населения (об участии в них церковной иерархии не говорится), являются не нарушением существующих канонов, а их органическим развитием. Так расценивает себя сам «собор» — созванный Всеукраинской Православной Церковной радой и представляющий православный украинский народ. «Собор» призван, ведомый Духом Святым, выразить церковные чаяния этого народа и создать высший управительный орган украинской церкви.
Большой отдел актов «собора» посвящен вопросу взаимоотношений между Украинской церковью и другими православными поместными церквами. Подчеркивая «историческое, каноническое и моральное право» украинской православной церкви вести независимую от других автокефальных церквей жизнь, «собор» исповедует свое желание «не отрываться от православной интерпретации Христовой веры» и сохранять братское общение с другими поместными церквами. Но уже следующий параграф постановлений не может не вызвать у читателя удивления своей неправославной тональностью. У исследователя не может не возникнуть вопрос: откуда идет это влияние, протестантский характер которого совершенно очевиден? Мы приводим это место полностью:
«Христианство представляет собой религию бесконечного совершенствования человеческой души в ее неосуществимом желании слиться со своим вечным Первоисточником — Божественным Духом. Христианство требует от всей Церкви вообще и от ее отдельных членов в частности постоянного и безграничного совершенствования ввиду того, что никакая свободная творческая деятельность принципиально не может быть выявлена иначе, как только под влиянием местных особенностей цивилизации, истории и национальностей».
Значение этих слов не может ослабить дальнейшее завершение, что «универсализм Церкви объединяет различные автокефальные Церкви» и что каждая Церковь должна послать своих выборных представителей в некий орган «Мирового союза церквей».
Нет сомнения, что здесь перед нами предстает неизбежный спутник всякой схизмы — измена церковному вероучению. Индивидуалистическая сотериология, поместная Церковь как простая федерация приходов, а вся православная Церковь — как федерация поместных церквей — вот к чему сводится богословское «учение» собора. Так национальный провинциализм и нетерпимость калечат природу церкви. Мы могли бы привести еще много доказательств этой нетерпимости, привести все бранные слова и демагогические выпады против законной церковной
271


иерархии, на которые «собор» не поскупился в разбираемом отделе своих постановлений. Но общий дух «возродителей украинской церкви» нам известен, как известны и пролетарские потуги всеобщей уравниловки. Скажем только, что «собор» в своих постановлениях отменяет подчинение украинской церкви (подразумевается, конечно, киевская митрополия) Московскому Патриарху и отвергает постановления Всероссийского Поместного Собора 1917—1918 гг., так же, как и все действия патриаршей власти на территории Украины. (Отвергается еще раз «Комитет переводов», о котором выше была уже речь.) В этой последней части постановления «собора» ничего нового для нас не содержат. Мы можем перейти к рассмотрению внутреннего устройства «украинской церкви», как она намечалась участниками «собора».
Как уже было указано выше, в основе всей церковной жизни мыслится верующий церковный народ: «УАПЦ представляет собой свободное и братское объединение верующего украинского населения». Акт вступления в Церковь мыслится исключительно в порядке личного волеизъявления: «Действительным членом УАПЦ может быть каждый представитель православного населения обоего пола, достигший 18-летнего возраста, признающий Автокефальную Украинскую церковь, ее народное и соборное устройство, отделение церкви от государства и употребление живого украинского языка при совершении богослужений и религиозных обрядов, так же, как и употребление украинских религиозных песен, обычаев и обрядов»40.
Приходы представляют собой группу людей, которые объединяются для совместного удовлетворения своих религиозных потребностей. На общем собрании членов прихода последние простым большинством голосов решают вопрос о принадлежности данного прихода к УАПЦ и сообщают об этом решении Всеукраинской православной церковной раде.
Из этих отдельных приходов, путем ступенчатых союзов, создается вся УАПЦ. Отдельные объединения группируются в «Волостные церковные союзы», последние — в «Районные церковные союзы». При каждой такой единице существует рада, решающая текущие дела и в случае необходимости обращающаяся к вышестоящей инстанции. Упра- вительными органами УАПЦ «собор» признал:
1) Всеукраинский православный собор. 2) Всеукраинскую православную церковную раду (как постоянно действующий орган). 3) Церковные собрания и рады районов и приходов.
Всеукраинский православный церковный собор созывается Всеукраинской Православной церковной радой каждые пять лет на праздник Покрова Пресвятой Богородицы и состоит из 1) епископов УАПЦ, 2) всех членов Всеукраинской православной церковной рады, 3) представителей украинских приходов, избранных специальными собраниями районных и ородских союзов, 4) делегатов православных церковных братств и 5) делегатов, персонально приглашенных Всеукраинской православной церковной радой. Собор представляет собой аконодательную, управительную, судебную и контрольную власть для всей украинской церкви. Собору же принадлежит право избрания «митрополита Киевского и всея Украины».
В промежутках между созывами собора высшим управительным органом УАПЦ признается Всеукраинская православная церковная рада. В ее обязанности входит созыв собора каждые пять лет, утверждение районных церковных рад, утверждение кандидатур лиц, избранных в
272


епископы, создание учебных заведений для подготовки священнослужителей и т.д.
В качестве постоянных членов во Всеукраиискую православную церковную раду входят: «митрополит Киевский и всея Украины»; «епископы» УАПЦ, по десять человек от четырех киевских приходов — инициаторов автокефалии и по девять человек от всех других киевских приходов. Другие крупные города (Харьков, Екатеринослав, Житомир, Чернигов и пр.) должны быть представлены в раде одним человеком, районные союзы приходов — тремя.
Таким образом обеспечивается абсолютное большинство за вожаками автокефалии на «соборе» путем права кооптации неограниченного количества «заслуженных и компетентных лиц», а в раде путем того большинства, которое образуют представители киевских приходов. Это становится еще более очевидным, если принять во внимание, что Рада в полном составе собирается всего один раз в год — все текущие дела решает рада в сокращенном составе, на заседаниях которой право голоса имеют все члены Всеукраинской православной церковной рады, находящейся в Киеве в момент заседания. «Митрополит Киевский и всея Украины» рассматривается, согласно постановлению «собора», почетным председателем рады.
На этом мы можем закончить рассмотрение тех постановлений «собора», которые относятся к церковному устройству, и перейти к отделам, озаглавленным «Обновление украинской церковной иерархии».
Уже само начало этого отдела не может быть признано православным. «Предание Иисуса Христа, Сына Божия, а также предание апостольской Церкви, которые сообщают полноту жизни Св. Духа, актуализируются Церковью Христовой. Православная Соборная Украинская церковь восприняла всю полноту жизни Св. Духа через посредство апостольской Церкви. Непосредственная деятельность Св. Духа во всех таинствах христианской украинской Церкви не может быть ограничена никакими внешними авторитетами»41.
Далее следует заявление, что епископы, допускающие зависимость украинской церкви от Московского Патриарха, не могут быть признаны епископами украинской церкви; лишенная в настоящее время епископов украинская церковь сиротствует.
В этой связи становится ясной приведенная нами выше «экклесио- логия» «собора» — она нужна для того, чтобы утвердить за своим сборищем название «церкви», хотя и «сиротствующей».
Достаточно вспомнить Послания к смирнянам и филадельфийцам св. Игнатия Богоносца и всю экклесиологию св. Киприана Карфагенского, чтобы ощутить всю чудовищную нелепость «православной церкви», лишенной, вернее, отрекшейся, от епископата.
Нелепости такого положения не мог, конечно, не ощущать и сам «собор», почему он и поспешил преодолеть это затруднение вышеприведенными рассуждениями. С характерной для всех еретиков и расколоучите- лей ссылкой на безусловное и как бы автоматическое действие Св. Духа «собор» развивает доктрину, дающую возможность отказаться от законно поставленной иерархии, если таковой в «церкви» нет — ибо «деятельность Св. Духа не может быть ограничена никаким внешним авторитетом».
Логически развивая подобное учение, нужно также прийти к отказу от самих таинств — ибо Дух Святой может действовать в мире не только помимо совершителя таинств, но и помимо самого таинства.
273


Затем следуют обычные выпады против законного епископата, желающего «эксплуатировать верующее украинское население», и выражается необходимость в «подлинных пастырях», которые будут «служить народу, а не властвовать над населением».
Какими же представляет себе «собор» таких истинных пастырей и какие требования к ним предъявляет? До нас дошла анкета42, которую должен был заполнить всякий, желающий быть клириком УАПЦ. После вопросов, общих для всех анкет, мы находим на первом месте вопрос о том, признает ли данное лицо автокефалию украинской церкви и введение живого украинского языка для богослужебного употребления? Исповедания веры от кандидата не требуется — его принадлежность к православной Церкви как бы молчаливо предполагается. Ни происхождение, ни брачное состояние не может быть препятствием для достижения всех иерархических ступеней, включая и епископский сан.
(Сам Липковский подтверждает это в письме к своим друзьям в Америке, где он пишет, что и он и все другие «епископы» УАПЦ женаты, и что несколько священников и один «епископ» вступили во второй брак уже после рукоположения.)
Подводя итоги, мы можем сказать, что постановления «собора» об «иерархии» УАПЦ содержат совершенно ложное учение о положении епископа в Церкви — учение, чреватое ложными выводами для экклесиологии в целом. Общая тенденция «собора» — принизить роль епископа в Церкви, низвести его исключительно на роль «духовного руководителя», а всю законодательную и управительную часть церковного аппарата сосредоточить в руках «церковных рад». Характерно, что «митрополит» может посещать приходы в качестве представителя Всеукраинской православной церковной рады, а епархиальные «епископы» — как представители «Районных советов». (Здесь мы имеем осуществление «пресвитерианских» тенденций живоцерковничества.) Значение пастыря понимается «собором» отвлеченно, спиритуалистически, и в этой связи можно заметить, что «собор» нигде не упоминает о свв. Отцах — он харизматически перепрыгивает с апостольских времен на современность, полностью игнорируя неугодную ему историю Церкви.
Судьба Всеукраинской православной церкви
в советской России
Судя по описанию Липковского, «иерархия» УАПЦ развила сразу же после «собора» большую деятельность — невзирая на бедственное положение края и полную материальную необеспеченность новой церковной организации. Количество «епископов» возросло до двадцати43. Касаясь вопроса о самосвятских приходах, Липковский отказывается сообщить точные цифровые данные, ссылаясь на трудности сообщения и общую разруху края. К июню 1922 г. Липковский называет пятьсот приходов в районе Киева и сто приходов в районе Полтавы — во всех других местах (Херсон, Одесса, Екатеринослав, Харьков) движение в пользу автокефалии якобы только начинается44.
Благочинных во всех местах заменяют «Церковные рады». Созданная «собором» главная рада собирается один раз в месяц. Члены рады — все без исключения жители Киева. Малая рада, в составе девяти человек, собирается ежедневно45. Она фактически объединяет в себе и законодательную, и исполнительную власть.
274


Борьба патриаршей Церкви против липковцев не прекращается, несмотря на арест Патриарха и временный захват власти живоцерковниками. Об отношениях Всеукраинской православной церкви с живоцерковниками Липковский сообщает, что они еще не выяснены окончательно. Для нас несомненно, что к концу двадцатых годов произошло сближение обновленчества и липковщины, хотя организационно обе группировки оставались независимыми. Это объясняется все большим идейным вырождением и тех и других, а также тем, что народ оказывал им все большее сопротивление46.
Мы узнаем также, что Епископский совет Украины всюду назначает своих архиереев, создавая, таким образом, противовес липковским «иерархам». Почти при каждой церкви, при которой липковцам удается создать свой приход, возникает группа прихожан антилипковского толка, которая также регистрируется у местных властей и претендует на пользование храмом. Эту борьбу «украинских» и «славянских» групп Липковский отмечает повсеместно, утверждая, конечно, что численное и качественное превосходство всегда остается на стороне украинцев. «Наших иерархов принимает народ, — пишет Липковский, — их (то есть подчиненных Епископскому совету Украины. — К.Ф.) принимает духовенство»47. Признание это очень интересно. Естественно, что духовенству понадобилось меньше времени, чтобы разобраться в сущности самосвятского раскола, чем простому верующему народу. Здесь мы наблюдаем тот же процесс, что и в обновленчестве — белое духовенство сперва в большом количестве пошло за «реформаторами», но также быстро их покинуло.
До нас дошло обращение Всеукраинской церковной рады к духовенству, из которого мы можем заключить, что священники, даже поставленные липковскими «иерархами», переживали много трудностей и сомнений. Этот документ48 позволяет нам реконструировать основные пункты обвинений, которые выдвигали против возглавителей липковщины священники и, без сомнения, сознательные миряне.
Это послание представляет собой своеобразный памятник, напоминающий, по своей форме, произведения древнехристианской литературы «Двух путей». Не исключено, что такое сходство входило в замысел составителей послания и не является случайным совпадением.
«Всемогущая воля Божия поставила вас между жизнью и смертью, между благословением, и вам невозможно дальше оставаться нерешительными в выборе жизни или смерти».
В чем же причина такой нерешительности? В том, что духовенство протестует против попрания липковцами канонов, регулирующих церковную жизнь. Послание всячески старается доказать, что отказ от канонов не может быть причиной для соблазна, что при полном разрушении старого уклада жизни необходимо должны были рухнуть также и пережитки прошлого в жизни Церкви. Та настойчивость, с которой послание указывает на необходимость отказаться от канонов, выявляет для нас живучесть этих «предрассудков» среди духовенства. Послание не скупится на брань по адресу «защитников монархического устройства Церкви», которые «сами уничтожили и попрали почти все каноны, и упорно защищают сейчас только те, на которые опирается епископская автократия... Сбросьте с себя ярмо рабского послушания епископской автократии в Церкви...».
Основным в христианстве объявляется любовь, равенство и братство, а это, по мнению составителей послания, исключает подчинение
18*


украинской Церкви Московскому Патриарху, ибо это не только не канонично, но и не морально.
На основании второй части послания мы можем восстановить также дальнейшие пункты обвинения — незаконность постановления епископата и непризнание Всеукраинской православной церкви другими поместными церквами, особенно Вселенским Престолом, о приверженности к которому автокефалисты так много говорили вначале.
Вопрошавших едва ли могли удовлетворить ответы рады на эти два обвинения. Мы узнаем, что «догматы православной веры не были нарушены тем обстоятельством, что украинская церковь сама возродила свой епископат, подобно тому, как Христос Сам воскресил Себя из мертвых». «Епископат был создан не по традициям автократического епископата, а первичным апостольским способом, самим церковным собором». «Для живой Церкви Христовой было бы хуже», узнаем мы далее, «добиться благодати епископства ценой порабощения церковным самодержцам».
«Благодать украинских епископов имеет своим источником мощную веру украинского народа и силу украинской Церкви, которая представляет собой неограниченный резервуар даров Св. Духа».
Что касается вопроса непризнания украинской Церкви православными поместными Церквами, то тут авторам послания не остается ничего другого, как обещать это признание в будущем, когда, подобно украинской Церкви, «возродятся» и другие поместные Церкви.
«Живая Церковь, Церковь будущего, безусловно признает нашу теперешнюю деятельность... А Вселенская Церковь прошлого, эта Церковь-руина, — где она?»
Послание снова заканчивается мотивом «двух путей» и призывом не смущаться теми анафемами, которые произносят против украинской Церкви «защитники старой Церкви, которые обречены на смерть»49.
Можно считать достоверным, что советские власти повторно арестовывали Липковского. Первый арест относится, вероятно, уже к 1923 году. Его заменил Нестор Шараевский, который тоже был, по-видимому, арестован.
Второй «собор» Всеукраинской церкви состоялся в октябре 1927 года; и к этому времени во главе движения самосвятов встал «епископ» Николай Борецкий. Подробности о составе и деятельности второго «собора» до нас не дошли. Мы можем лишь утверждать, что идеология самосвятов осталась неизменной, если судить по той программе, которую, в связи с созывом второго «собора», объявили Борецкий и «архиепископ» Константин Кротович. По этой программе Всеукраинская православная церковь ставила перед собой следующие задачи: 1) Отделение церкви от государства, 2) Участие всего народа в деле управления церковью («соборноправість»), 3) Украинизация церкви, 4) Усиление христианского влияния на народный характер, 5) Автоке- фальность украинской церкви, 6) Объединение всех церквей50.
Несомненно, борьба против липковцев продолжалась все эти годы и велась не только иерархией и духовенством, но и простым верующим народом, из недр которого родилось и само презрительное название липковцев «самосвятами».
Самосвятство оставалось и впредь самым сильным обвинением, которое сознание верующего народа предъявляло Всеукраинской православной церкви. Безусловно, наибольшую неприязнь верующее население должно


было испытывать к самозваным архиереям. Попытка освободиться от этого обвинения чувствуется и в деятельности «собора» 1927 года.
Но, по сравнению со всеми предшествующими выступлениями лип- ковцев по этому вопросу, «собор» 1927 г. внес новые положения. Если вся реорганизация церковной жизни была направлена липковцами на практическое принижение значения епископата, за счет усиления «со- борноправности», то «собор» 1927 г. открыто развивает учение о двухстепенной церковной иерархии.
Сущность аргументации «собора» сводится к следующему: основанное Богом и введенное апостолами церковное служение разделяется на две степени — низшую, включающую в себя диаконское служение, и высшую, епископскую — которая одновременно может считаться пресвитерской. Носители этой второй степени церковного служения являются наследниками апостолов и носителями благодатных даров. Развитие этой второй ступени и выделение из нее епископата представляет собой чисто историческое явление — в смысле даров благодати любой сельский священник ничем не уступает епископу Константинополя или Рима. «Церковь Христова не утратит ничего из своей благодатной жизни, если, под влиянием известных изменений исторической жизни, вернется обратно к простому священническому служению, при котором епископ ничем не отличается от священника, а священник от епископа»51.
Эта же тенденция к нивеляции чувствуется в словах «собора» об управительных органах Церкви: «Украинская Автокефальная православная церковь всенародно-соборноправна — то есть правит сама собой в органической связи с Глайой Церкви, Господом нашим Иисусом Христом, при содействии животворящей силы Св. Духа»52.
Мы можем с большой долей вероятности утверждать, что «собор» 1927 г. был последним крупным выступлением липковцев в России. Несомненно, отдельные приходы существовали, так же как и обновленческие приходы, но роль их в жизни Церкви незначительна и даже едва заметна. В 1934 г. у липковцев был отнят советскими властями Софийский собор, превращенный в исторический музей.
Когда в 1930 г. началась борьба советской власти против «национализма» на Украине, это преследование скоро достигло и Автокефальной церкви. Советские власти произвели многочисленные аресты как клириков, так и мирян — главным образом из числа членов Церковной рады. Их обвиняли в связи с заграницей и в пропаганде петлюровских и меньшевистских идей. В среде «епископата» начались раздоры — в конце января 1930 г. состоялся еще один «собор» УАПЦ, на котором, под давлением советской власти, были произнесены многочисленные самообвинения и было вынесено постановление о самоликвидации УАПЦ. Все «архиереи» УАПЦ были арестованы. Из них, к приходу немцев на Украину, в живых оказался только «епископ» города Белая Церковь Юрий Тисленко, но и он давно уже отказался от какой-либо церковной деятельности и работал недалеко от Воронежа колхозным сторожем. В 1942 г. Тисленко приехал в Киев, где скоро умер от туберкулеза. «Епископ» Полтавский Иосиф Оксиюк жил, после того, как был выпущен из тюрьмы, как простой мирянин при одной из полтавских церквей, которая была в подчинении патриаршего местоблюстителя, митрополита Сергия.
Лишь некоторые священники-липковцы примкнули к новой, поли- карповской, волне движения «автокефалистов» во время Второй мировой войны, где были частично перерукоположены. (Хотя нам известны
277


повторные случаи принятия липковских «клириков» в сущем сане, то есть без законного рукоположения.)
Единственный «иерарх» липковской формации, оставшийся в живых, — это «архиепископ» Иоанн Теодорович, выехавший, с разрешения большевиков, в 1924 г. из Винницы в Северную Америку. Там им была создана ветвь липковского раскола среди украинцев-эмигран- тов — никем не признанная и ни с кем в церковном общении не бывшая — своеобразная американская секта православного обряда.
История ее возникновения такова. В 90-х годах прошлого столетия состоялось большое переселение украинцев из Галиции, Буковины и Волыни в Северную Америку. Большая часть из них принадлежала к греко-католическому вероисповеданию и находилась в подчинении местных католических властей. В 1910 г. униатов в Америке посетил униатский митрополит Андрей Щептицкий, который добился назначения в Канаду епископа Никиты Будка. Назначение это было продиктовано тем, что украинцы в Америке усиленно сопротивлялись против латинизации униатского обряда, которую проводили местные католические епископы. Но и епископ Будка не мог остановить начавшуюся латинизацию униатов, и желание освободиться от Рима становилось все сильнее в украинской среде. Православные украинцы также мечтали о национальной независимости в церковных делах. Представители этих двух течений встретились 19 августа 1918 г. в городе Saskatoon, в Канаде. Там была создана Украинская православная церковь в Канаде, которую, по просьбе съезда, временно возглавил сирийский митрополит Германос.
Когда до Америки дошло известие о возникновении липковщины, местные украинцы, которым факт липковского «самосвятства» не был известен, просили Липковского назначить в Канаду епископа УАПЦ. По прибытии Теодоровича связь с Киевом снова была потеряна, и Теодорович в продолжение многих лет вел совершенно самостоятельно эту ветвь липковского раскола, в которой было около 60 священников и числилось около 300 приходов. К этому вопросу мы вернемся ниже, когда будем говорить о современном положении украинских автокефа- листов.
Нам предстоит сказать еще несколько слов о так называемом лубенском расколе. Движение это интересно потому, что оно представляет собой также попытку создания независимой украинской церкви. Беззакония здесь, однако, меньше, чем в липковщине, и оно менее очевидно. Те украинские элементы, которые мечтали о создании национальной церковной организации, но не могли примириться с варварством самосвятства, уклонились в так называемый лубенский раскол, во главе которого встал епископ Феофил Бульдовский.
Как мы уже отмечали выше, архиепископ Полтавский Парфений пользовался таким авторитетом в своей епархии, что, как признает сам Липковский, «автокефалисты» успеха там не имели. По настоянию архиепископа Парфения, который чувствовал приближение смерти и хотел обеспечить себе достойного приемника, состоялась хиротония во епископы вдового протоиерея Григория Лызовского, назначенного епископом Лубенским, викарием полтавской епархии. После смерти архиепископа Парфения в 1922 г. епископ Григорий занял его место, а на опустевшую Лубенскую кафедру был хиротонисан, по настоянию украинских кругов, Феофил Бульдовский, также из вдовых протоиереев. Когда в 1923 г.
278


появилась необходимость хиротонисать еще одного викария для полтавской епархии, выбор пал на архимандрита Сергия (Лабунцева).
От этих двух викариев полтавской епархии, к которым присоединились уже известный нам Павел Погорилка и два епископа черниговской епархии, и исходил новый раскол, начавшийся в 1925 г.
Цель этого движения была создать независимую от московского центра церковную организацию, имеющую, в отличие от липковцев, законно поставленную иерархию. Представители советской власти не замедлили поддержать этот новый раскол, новая церковная группа получила регистрацию и разрешение созвать «собор», который состоялся в мае 1925 г. в городе Лубны, без благословения правящего архиерея области — епископа Полтавского Григория.
К новой церковной организации присоединились некоторые приходы в районе городов Лубны, Миргород и Лохвицы. Попытки насильственного захвата «патриарших» приходов успехом не увенчались. Патриарх Тихон предал инициаторов лубенского раскола церковному суду, они были запрещены в священнослужении «до принесения покаяния», и церковное общение с ними запрещено под страхом отлучения от Церкви. Большого успеха лубенский раскол не имел. Епископ Феофил дожил до Второй мировой войны и к моменту немецкой оккупации Украины находился в Харькове. В ноябре 1941 г. произошла встреча между «митрополитом» Феофилом и поликарповским епископом Мстиславом. С тех пор Феофил примкнул к УАПЦ и присутствовал на соборе епископов УАПЦ в Луцке. JEro дальнейшая судьба нам неизвестна, хотя можно с уверенностью сказать, что он умер, так как уже в начале войны ему было около восьмидесяти лет.
«Автокефалия» 1942 года
Теперь нам необходимо наметить, в основных чертах, возникновение второго движения «автокефалистов», которое возглавил епископ Поликарп (Сикорский) в 1942 г.
Но сначала мы вынуждены вернуться несколько назад и охарактеризовать положение Православной Церкви в Польше, из лона которой вышли поборники «второй автокефалии».
По Рижскому договору от 18 марта 1921 г. в состав новообразо-г ванной польской республики включалось около пяти миллионов православного непольского населения, жившего сплошной массой в восточных частях страны. Естественно, что польское правительство было заинтересовано в том, чтобы изъять своих православных подданных из подчинения заграничному церковному центру.
Под давлением правительства часть православных иерархов в Польше, во главе с митрополитом Георгием (Ярошевским), не получив должного канонического отпуска от Москвы, обратилась к Константинопольскому Патриарху с просьбой даровать автокефалию православной Церкви в Польше. Мы можем не входить подробно в рассмотрение этого вопроса — скажем только, что автокефалия была получена, по упорным слухам, не без использования материальных затруднений Вселенского Престола.
«Автокефалия» не прошла безболезненно — известная трагическая смерть митрополита Георгия, убитого ярым противником автокефалии, душевнобольным архимандритом Смарагдом (Латышенковым). Известны также меры польского правительства, принятые против иерар-
279


хов, не согласившихся принять автокефалию: заключение в монастырь архиепископа Пантелеймона (Рожновского), административная высылка из Польши архиепископов Владимира (Тихоницкого) и Сергия (Королева)...
Для нас Томос Константинопольского Патриарха от 13 ноября 1924 г. о даровании автокефалии православной Церкви в Польше интересен тем, что на основании его епископ Поликарп и его архиереи защищали свое право захватывать кафедры освобождавшихся по мере продвижения немецких войск городов Украинской ССР. Все попытки канонически оправдать «автокефалию» 1942 г. восходят к этому Томо- су — вернее, базируются на искусственном толковании последнего.
Чтобы придать автокефалии Польской Церкви хоть видимость законности, Томос 1924 г. исходил из отмены акта 1686 г., присоединявшего Киевскую митрополию к Московскому Патриархату. Томос утверждает, что это присоединение противно каноническим правилам и что Московская Патриархия не исполнила оговоренных в акте 1686 г. требований, согласно которым Киевский митрополит должен был сохранить права автономии.
Отсюда «автокефалисты» сделали вывод, что принадлежность Украины к Московскому Патриархату лишена всякого канонического основания и опирается исключительно на «право сильного».
Натяжка здесь бросается в глаза и, конечно, Вселенский Престол далек от мысли разделять такое толкование Томоса 1924 г., чем и объясняется непризнание УАПЦ Константинополем.
Уже одно'отождествление Киевской митрополии с «украинской церковью» представляется совершенным историческим недоразумением — это попытка придать территориальному принципу церковного устройства национальную окраску, чуждую ему и исторически, и по существу. Кроме того, Томос давал автокефалию исключительно Православной Церкви в Польше (то есть той части бывшей Киевской митрополии, которая оказалась в составе нового польского государства), и то в силу сложившихся исторических обстоятельств.
Прежде чем перейти к изложению фактов в их исторической последовательности, нам необходимо остановиться на той среде, из которой вышли епископ Поликарп и его единомышленники.
Нам известно из первой главы, что после мирного договора, заключенного между поляками и большевиками, остатки петлюровских частей оказались на территории Польши. Из их среды и вышли сперва украи- низаторы некоторых епархий Православной Церкви в Польше, а затем и «поборники автокефалий». В числе оказавшихся в Польше петлюровских чиновников был и П.Д. Сикорский53 — впоследствии епископ Поликарп.
Между двумя мировыми войнами в Луцкой епархии и на Волыни не прекращались усилия украинских деятелей, направленные к тому, чтобы придать Церкви некий couleur local. Так, епархиальный съезд в Луцке в июне 1927 г. требовал введения украинского языка54 в богослужении и в преподавании Закона Божия, что частично и было проведено. Выходили периодические церковные издания на украинском языке («Духовный сіяч» и «Церква и нарід»), а перед Второй мировой войной в Варшавской синодальной типографии были напечатаны Напрестольное Евангелие, Служебник и Требник на украинском языке. Под давлением украинских националистов некоторые из их единомыш-
280


ленников были хиротонисаны в епископы: в 1932 г. архимандрит Поликарп (на Луцкую кафедру), в 1940 г. профессор И.И. Огиенко (на Холмскую кафедру). Епископ Гродненский Алексей (Громадский), известный своими украинскими убеждениями, был в 1934 г. переведен на Волынскую кафедру (митрополит Дионисий до 1934 г. имел две кафедры — Варшавскую и Волынскую).
Когда в сентябре 1939 г. состоялся раздел Польши между Германией и СССР и большая часть восточной Польши оказалась в ведении местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия, православные епископы этой части бывшей Польши принесли покаяние и были приняты в русскую Церковь. Исключение составил архиепископ Пинский и Полесский Александр (Иноземцев)55, который отказался ехать в Москву и был в начале 1941 г. заменен епископом Вениамином.
Состоялись и новые хиротонии — в 1940 г. были хиротонисаны архимандриты Пантелеймон (Рудык), наместник Почаевской лавры, и архимандрит Вениамин (Новицкий). Эта группа иерархов и фактически оказалась отделенной от митрополита Дионисия — немцы, создав Генеральное губернаторство с центром в Кракове, административно отделили эту область от Варшавы. Митрополит Дионисий, остался почти без паствы и с таким положением примириться не мог.
Когда 22 июня 1941 г. началась война Германии с СССР и немецкие армии стремительно покатились на восток, группа иерархов, во главе с митрополитом Алексеем (Громадским), взяла на себя управление церковными делами оккупированной Украинской ССР. Была создана Украинская автономная Православная Церковь — принципиально подчиненная Московской Патриархии, но назвавшая себя автономной так как от Москвы ее отделял фронт.
Аналогичным образом вопрос был разрешен с оккупированной Белоруссией — там во главе Белорусской автономной Православной Церкви встал митрополит Пантелеймон (Рожновский).
В конце 1941 г. епископ Поликарп с группой мирян и духовенства, обратился к митрополиту Варшавскому Дионисию с просьбой благословить хиротонию новых епископов для создания Украинской автокефальной Православной церкви, в противовес уже действующей Украинской автономной Православной Церкви. Епископ Поликарп мотивировал свой отказ подчиниться митрополиту Алексею (Громадскому) тем, что он никогда не признавал юрисдикции Московской Патриархии и не выходил из подчинения митрополиту Дионисию. Это не так. Правда, и епископ Поликарп, и архиепископ Александр (Иноземцев) отказались ехать в Москву под вымышленными предлогами, но епископ Поликарп участвовал весной 1941 г. в Луцке в епископской хиротонии архимандрита Вениамина (Новицкого), которую возглавил прибывший из Москвы экзарх митрополит Николай (Ярушевич). Участие в хиротонии представляет собой communicatio in sacro епископа Поликарпа с Московской Патриархией.
Митрополит Дионисий благословил совершение просимых хиротоний и тем самым сделал себя соучастником новой церковной смуты.
Нам трудно установить подлинные причины, побудившие митрополита Дионисия на это вмешательство в дела чужой поместной Церкви. Вероятно, что митрополит Дионисий пытался, через УАПЦ, обеспечить себе влияние на церковные дела в оккупированной России. Через митрополита Алексея (Громадского), возглавлявшего епископат автономной


Церкви, он этого сделать не мог. Оставался епископ Поликарп, которого митрополит Дионисий и использовал.
Интересно отметить, что от участия в хиротонии украинских архиереев отказались даже такие ярко выраженные украинские националисты, как архиепископ Алексей и епископ Илларион (Огиенко), и «автокефалия» не состоялась бы без участия «москаля» — архиепископа Александра (Иноземцева), которому митрополит Дионисий поручил совершить хиротонии совместно с епископом Поликарпом.
Что касается архиепископа Александра, то его участие в этих хиротониях объясняется, по-видимому, озлоблением против Московской Патриархии, которая лишила его кафедры за отказ подчиниться новой церковной власти. Может быть, им руководило и честолюбие... Нам довелось быть лично знакомым со священниками, долгие годы работавшими в Пинской консистории. Из их рассказов можно сделать вывод, что архиепископ Александр обладал большими административными способностями, но был, безусловно, человеком несдержанным и честолюбивым.
Хиротония первых архиереев УАПЦ состоялась 8-10 февраля 1942 г. в Пинске. Хиротонисаны были Никанор (Адамович) и Игорь (Губа) — оба вдовые приходские священники Волынской епархии. В мае и июне того же года были совершены дальнейшие хиротонии — уже «по благословению Святейшего Синода УАПЦ Церкви».
Первые автокефальные архиереи Никанор и Игорь прибыли в Киев в феврале 1942 г. и сразу же начали развивать активную деятельность. Беспрерывно совершались рукоположения — ищущие священства, а также пустующие приходы обращались как к епископам «автономной», так и «автокефальной» церкви, первоначально не видя между ними существенной разницы56. Мы знаем целый ряд случаев, когда диаконы липковского «посвящения» принимались в УАПЦ в сущем сане и сразу же рукополагались во иереи57. Таких клириков нам довелось встречать в Германии и из их числа вышли, по-видимому, поборники «канонов 1921 г.». (Об этом новейшем расколе в УАПЦ речь будет ниже.)
К лету 1942 г. архиереями УАПЦ были заняты следующие кафедры (частично параллельно с епископами Автономной церкви): Киев — архиепископ Никанор (Абрамович), Екатеринослав — архиепископ Геннадий (Шиприкевич), Умань — архиепископ Игорь (Губа), Николаев — архиепископ Михаил (Хороший), Елизаветград — епископ Владимир, Мелитополь — епископ Сергий (Охотенко), Лубны — епископ Сильвестр (Гаевский), Переяслав — архиепископ Мстислав (Скрыпник), Ровно — епископ Платон (Артемюк) и Дубно — епископ Вячеслав (Лыховский)58.
Хиротонии эти, если оставить в стороне нарушение 31-го Апостольского правила, запрещающего «водружать иной алтарь» на чужой церковной территории, далеко не все безупречны с канонической точки зрения. Так, несомненно можно утверждать, что епископ Фотий (Тимощук), хиротония которого состоялась в Киеве осенью 1942 г., не может быть признан благодатным архиереем, так как он был возведен во епископа без предварительного священнического рукоположения. (Епископ Фотий вскоре был лишен сана — причины этого лишения нам не удалось выяснить.) Епископы Михаил, Владимир, Григорий (так же вскоре лишенный сана за измену православной вере) и Сильвестр были поставлены из женатых священников и после хиротонии продолжали жить
282


со своими женами. Законность их хиротонии также не может не быть поставлена под сомнение.
Известие о расколе епископа Поликарпа дошло в 1942 г. до местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия, который в то время находился в эвакуации в г. Ульяновске (Симбирске). Епископ Поликарп, указом митрополита Сергия, был лишен сана, его «автокефалия» объявлена незаконной.
Еще до этого, 30 апреля 1942 г., епископы Автономной Церкви59 обратились с пастырским посланием к православному народу, в котором они приравнивали автокефалистов к липковцам и призывали верующих не иметь с ними никакого общения. Основания к этому, безусловно, были, если мы вспомним о принятии липковских клириков в УАПЦ «в сущем сане»60.
Но, несмотря на эти мероприятия законной церковной власти, активная деятельность «автокефалистов» поставила митрополита Алексея (Громадского) в очень трудное положение. Правда, верующий народ постепенно понимал сущность поликарповского раскола. Но «автоке- фалисты» использовали законный канонический путь митрополита Алексея для агитации против него. Они клеветали на митрополита Алексея и его иерархов, доносили на них оккупационным войскам, обвиняя их в симпатиях к Москве и выставляя их врагами Украины. Нам достаточно известна вся неосведомленность немцев в русских делах, поэтому понятно, что они поверили доносам «автокефалистов» и придали церковной зависимости митрополита Алексея от Москвы (да и то принципиальной, а не практической) политический смысл. Под давлением этих обстоятельств, а может быть, движимый своими украинскими национальными настроениями, митрополит Алексей пошел на переговоры с Синодом УАПЦ о слиянии обоих церковных групп. Встреча с представителями автокефалистов — архиепископами Никанором и Мстиславом состоялась в Почаеве 8 октября 1942 г.
Согласие на объединение исходило только от самого митрополита Алексея — все другие епископы Автономной церкви были против этого и не уполномочивали митрополита Алексея говорить от их имени. Практически на встрече в Почаеве митрополит Алексей представлял только самого себя.
Отсюда понятно, что состоявшееся объединение ни к каким реальным последствиям не привело. После возвращения митрополита Алексея в Киев епископы Автономной Церкви категорически потребовали от него — или отречься от объединения с поликарпо-липковцами, или отказаться от возглавления Автономной Церкви. Митрополит Алексей предпочел отречься от сговора с «автокефалистами». Это решение стоило ему жизни, 7 мая 1943 г. он был убит из засады на дороге из Кременца в Дубно.
После смерти митрополита Алексея немцы еще более усилили давление на Автономную Церковь, которое выражалось, в частности, в том, что епископам-автономистам долгое время не разрешали избрать нового митрополита на место убитого митрополита Алексея.
После того как епископы-автономисты отказались от предложения немецкой администрации, согласно которому каждый епископ должен был управлять своей епархией самостоятельно, без связи с другими епископами, разрешение на созыв собора было получено. Собор был тем более необходим потому, что «автокефалисты» вели повсюду про-
283


паганду, утверждая, что «в Почаеве Автономная Церковь признала свои заблуждения и подчинилась УАПЦ».
Собор должен был состояться в Киеве 19 сентября 1943 г. и был приурочен к торжественному освящению Владимирского собора. Начавшееся наступление Красной армии помешало состояться собору. В сравнительно короткий срок часть епископов-автономистов и их «автокефальные» соперники должны были покинуть пределы Украины. Некоторые епископы-автономисты хотели не покидать свою паству, но были эвакуированы немцами насильственно. Некоторым все же удалось остаться — как, например, епископу Панкратию, блестящему проповеднику .и стойкому борцу с «автокефалией».
К концу Второй мировой войны все эвакуировавшиеся архиереи оказались на территории Западной Германии, где епископы Украинской и Белорусской Автономных церквей вошли в состав Зарубежного Синода. Каково положение «автокефалистов» в настоящее время? Мы можем с большой долей вероятности утверждать, что на территории СССР в настоящее время нет приходов УАПЦ. Во всяком случае, вся иерархия УАПЦ во главе с митрополитом Поликарпом in согроге переехала в эмиграцию. Если на территории Украины и остались отдельные поборники «автокефалии», то они едва ли могут сейчас заявлять о своем существовании. Политика советского правительства направлена в настоящее время к тому, чтобы создать из СССР монолитный в национальном отношении блок и противопоставить его западному миру. Националистические, центробежные силы, особенно скомпрометировавшие себя во время войны связью с немцами, едва ли могут существовать при таких условиях. А для того, чтобы уйти в подполье и существовать там, «автокефалия» не имеет достаточных корней в народе...
Епископат УАПЦ разбросан сейчас по всем странам света, куда выехали из Германии и Австрии лица украинской национальности. Митрополит Поликарп проживал, до своей смерти 22 октября 1953 г., под Парижем и совершал службы в парижской украинской Церкви. Признания Вселенского Престола и других поместных Церквей УАПЦ не имеет, хотя и очень стремится к этому.
Особое положение занимают украинцы в Северной Америке. В 1918 г. украинцы в США и Канаде, не желавшие находиться в Русской митрополии, обратились в Константинополь с просьбой хиротонисать для них епископа. Просьба их была удовлетворена, и в Америку был послан епископ Иосиф (Жук). После его смерти в 1936 г. его место занял хиротонисанный в Константинополе епископ Богдан (Шпилька). В 1923 г. в Америку прибыл, как мы уже знаем, «архиепископ» Иоанн Теодорович, создавший в Америке ветвь липковского раскола.
После Второй мировой войны в Канаду прибыл архиепископ Илларион (Огиенко) из иерархов православной Церкви в Польше, и архиепископ Мстислав (Скрыпник), как представитель УАПЦ. Естественно, что архиепископ Мстислав был идейно близок к последнему оставшемуся в живых липковскому «иерарху» — Теодоровичу. В 1948 г. возникла идея объединить обе украинские церковные группировки — Иоанна и Мстислава — в одну УАПЦ в Америке. В дело объединения был посвящен архиепископ Бостонский Афинагор (ныне митрополит Фиа- тирский). Он немедленно поставил вопрос о незаконном поставлений в архиереи Иоанна Теодоровича и о неясности положения архиепископа
284


Мстислава. Будучи недоволен епископом Богданом (Шпилька), который, хотя и находился в подчинении Вселенского Престола, но вел себя очень своевольно, архиепископ Афинагор предложил украинцам подчиниться архиепископу Иллариону (Огиенко). Но этого не захотели ни Мстислав, ни Иоанн — Илларион, хотя и украинец, казался им недостаточно радикальным. Кроме того, его обвиняли в поддержке в годы войны Украинской Автономной церкви61.
Таким образом, переговоры архиепископа Мстислава и Теодоровича с Константинополем успехом не увенчались. Объединение этих двух церковных групп состоялось 16 октября 1950 г. в Нью-Йорке. Новая церковная организация получила название «Украинская Православная митрополия в Северной Америке». Теодорович получил титул митрополита, его заместителем и ближайшим помощником назначен архиепископ Мстислав.
Епископ Богдан (Шпилька) и архиепископ Илларион остались в стороне от этой церковной группы. Архиепископ Илларион весной 1949 г. создал «Украинско-Карпатскую митрополию Канады и Америки», а епископ Богдан продолжает возглавлять «Украинскую Греко-Православную церковь в Америке».
Вторичная хиротония Теодоровича состоялась 27 августа 1949 г. в Нью-Йорке. Хиротонию возглавил экзарх александрийского Патриарха в Америке. Но и после этой хиротонии в лоне УАПЦ остаются липковцы-самосвяты, общение с которыми лишает УАПЦ возможности даже претендовать на какую-либо законность.
«Собор объединения» 1950 г. назначил особые дни поминовения «митрополитов Василия и Николая» — то есть Липковского и Борецкого. По данным, которые опубликовал «собор объединения», новая митрополия имеет семьдесят приходов в США и Канаде.
Отметим, что в УАПЦ уже после Второй мировой войны произошел новый раскол — часть духовенства и мирян вышла из подчинения Синоду, требуя возвращения к церковному устройству, намеченному са- мосвятским «собором» 1921 г. Движение это сторонники УАПЦ называют «ашаффенбургским расколом» по тому немецкому городу, в котором находится центр этой группы.
На этом мы заканчиваем историческую часть нашей работы. Нам остается сказать всего несколько слов о представляющихся нам возможностях ликвидации описанного раскола.
Липковщина сомнения не вызывает — их рукоположения и таинства не могут быть признаны действительными. Возвращающиеся из липковского раскола могут быть принимаемы в Церковь только как миряне, за исключением тех, которые были законно рукоположены к моменту ухода в раскол. О последних вопрос должен решаться в каждом отдельном случае.
Клирики поликарповской формации могут быть принимаемы в Церковь в том сане, в каком они ушли в раскол при условии, что они к моменту ухода были законно рукоположены (то есть не были, например, диаконами липковского «посвящения»), не находились под запрещением и не виновны в нарушении вероучительных истин и узаконении брачного права для клириков.
Безусловным требованием является, конечно, отречение от лип- ковщины.
На территории СССР церковная работа, направленная к ликвида-
285


ции раскола, в основном, по-видимому, проведена. Патриарх Сергий посылал в освобождавшиеся от немецкой оккупации области своих представителей, которые проводили работу воссоединения (См.: Патриарх Сергий и его духовное наследство. С. 303—310).
Несомненно, что многие клирики УАПЦ и после свержения большевизма останутся в эмиграции, особенно в Северной Америке. Их каноническое положение должно быть решено православными поместными Церквами на основании вышеизложенных принципов.
«Ересь о Церкви»
Каждая эпоха в жизни Церкви имеет свой собственный облик и свою собственную судьбу. Вся история христианского человечества есть развитие, стремление выразить и воплотить в жизни то, что было дано первохристианам в Синайской горнице, в день основания Церкви. И в наше время организм Церкви постоянно сотрясается приступами тяжелого недуга.
Как правило, спорные вопросы не касаются области догматической в узком смысле этого слова — никто в наших межправославных спорах не поднимает заново вопросов тринитарных или христологи- ческих — все веками выношенное Церковью пребывает с нами, хотя и в качестве «замороженного капитала» для подавляющего большинства верующих.
Само обсуждение вопросов веры стало для этого большинства недоступно — ибо уклон в ересь предполагает знание и интерес к церковным вопросам. Еретики были, как правило, люди сильного религиозного горения, искавшие новых путей и лишь оторвавшиеся в своем учении от лона Церкви.
То, что мы наблюдаем сейчас, есть катастрофическое понижение степени причастности верующих к жизни в Церкви, отход от Нее, деградация членов Церкви до степени «прихожан», приходящих, а не живущих в Доме Отчем.
Попытаемся, на основании того, что составляет сущность Церкви, выявить отношение к Ней современного православного сознания.
Сущность Церкви митрополит Макарий определяет следующим образом: «Церковь есть общество православно верующих и крестившихся в Иисуса Христа, Им Самим основанное непосредственно и посредством свв. Апостолов, Им же Самим оживляемое и ведомое к животу вечному — видимо, посредством духовных пастырей: через учение, священнодействие и управление, а вместе невидимо — посредством все- действующей благодати всесвятого Духа» (Макарий (Булгаков), митрополит. Православное догматическое богословие. Т. II. С. 235).
Обратим внимание на чисто синтаксическую форму приведенной цитаты — субъектом предложения неизменно является общество верующих и крестившихся в Иисуса Христа, а не просто они сами. Переходя от определения сущности Церкви к перечислению и разбору существенных свойств Ее, митрополит Макарий не случайно ставит на первое место единство Церкви, продолжая этим традицию Никео-Цареград- ского Символа Веры.
Необходимо отметить, что авторы, писавшие о Церкви после митрополита Макария, склонны видеть сущность Церкви в том, что митрополит Макарий, с неизбежным для догматического труда систематизмом, определяет как первое свойство Церкви — то есть в Ее единстве.


Ссылаясь на св. Кирилла Иерусалимского и его объяснение термина «экклесия», как «собрание всех во единство», один современный богослов пишет: «С самого начала для обозначения христианской Церкви был взят этот термин, который говорит о сознании единства, которое проникало первенствующую Церковь». Другой выдающийся богослов, митрополит Антоний (Храповицкий), повторяет эту мысль, богословски аргументируя ее: «Церковь есть совершенно новое, необычайное и единственное в своем роде бытие на земле, уникум, который не может быть определен никакими понятиями из жизни мира... Церковь есть подобие бытия св. Троицы, подобие, в котором многие становятся одним» (Антоний (Храповицкий), митрополит. Сочинения. Т. II. С. 17—18).
Е.Аквилонов понимает Церковь как оформленный союз между Богом и верующими, которые соединяются между собой наитеснейшим общением и единством жизни.
Возвращаясь к определению, данному Церкви митрополитом Макарием, мы видим, что цитированные нами авторы раскрывают природу Церкви из развития того содержания, которое митрополит Макарий вложил в понятие общества.
Окончательно выражает эту мысль о единстве Церкви как Ее сущности профессор протоиерей Г.Флоровский: «Церковь есть единство не только в том смысле, что она одна и единственна — она есть единство прежде всего потому, что сама Ее сущность заключается в воссоединении разделенного и раздробленного человеческого рода» (Флоровский Георгий, протоиерей. Соборность / / The Church of God. 1934. С. 35).
Единство есть, таким образом, некая первореальность бытия Церкви, отделяющая Ее от всего того, что не есть Церковь, и выражающаяся в самом противоположении Церкви и мира.
Но как понимать само единство?
Современное православное сознание часто склонно видеть это единство Церкви в общности вероучения и стройности иерархическо-сакраментальной организации. Но такое понимание единства Церкви, особенно если мы примем усвоенное митрополитом Макарием римо-католи- ческое деление Церкви на учащую и учимую, приводит к необычайному обеднению понимания единства Церкви. Единство сводится, при таком толковании, к двойному виду послушания — слову проповеди и слову управления. Отсюда один шаг до римского учения, согласно которому нет Церкви без подчинения римскому епископу, который, собственно, один — епископ par exellence (по преимуществу (фр.). — Прим. ред.).
Такой ложный вывод объясняется тем, что в церковном сознании произошел сдвиг — и вторичные признаки церковного единства начали рассматриваться как первичные. У митрополита Макария мы видим даже еще более неудачный вариант — признак единства (административно-иерархическое устройство) выставляется им как главная причина единства.
Действительная же причина благодатного единства народа Божия в Церкви лежит в евхаристической природе Церкви. Только исходя из евхаристического таинства мы можем подойти к проблеме Церкви.
Ничто в Церкви не мыслимо безотносительно к Всетаинству Евха-* ристии — все иные таинства и тайнодействия, вероучительные исповедания, иерархический и канонический строй — все это является или условием для совершения и участия в Евхаристии, или проистекает из нее.
Только исходя из евхаристического понимания природы Церкви, мы можем понять уже упоминавшееся 31 Апостольское правило. Зап-
287


рещение водружать «иной» (то есть параллельный, соперничающий) престол объясняется именно тем, что древнехристианское сознание придавало решающее значение единству в Евхаристии поместной Церкви. Не случайно правило говорит именно о престоле — то есть месте приношения бескровной жертвы.
Из этого безусловного единства одной местной Церкви вокруг одного евхаристического престола выросло и знаменитое «Епископ в Церкви и Церковь в Епископе» св. Киприана Карфагенского, ставшее неким «locus classicus» (классическим местом (лат). — Прим, ред.) православной экклесиологии.
Но уже у св. Игнатия Богоносца мы находим, в четвертой главе его Послания к филадельфийцам, «энтелехию» того же евхаристического понимания природы Церкви: «Старайтесь пользоваться одной Евхаристией, ибо одна плоть Господа нашего Иисуса Христа, и одна чаша по единстве крови Его, один жертвенник, как и один епископ».
И как бы ни расширялись территориальные границы Церкви в мире — от «находящихся в Колоссах святых и верных братии во Христе Иисусе» и «домашних Церквей» времен Апостола Павла, до современных громадных Патриархатов — в основе остается неразложимая клетка: один епископ, один престол, у которого «собираются в Церковь» (1 Кор. XI, 18) «святые» данной местности, которые «оживляются одним и тем же духом» (1 Кор. XII, 10) и «хотя их много, составляют одно тело» (1 Кор. XII, 12).
Правильное разрешение многих наболевших вопросов церковной современности возможно только в том случае, если в центре всего нашего богословия и благочестия снова встанет евхаристический престол.
Он есть тот луч света, который пронизывает тьму веков и, преодолевая время и пространство, делает нас участниками той Великой Вечери, которую совершил Христос со Своими учениками.
Каково должно быть, в свете такого понимания Церкви, наше отношение к тем постановлениям, которые были приняты Церковью на Ее пути и которые определяют исторические формы Ее Жизни? Ибо и у липковцев, и у поликарповцев мы находим — в более или менее ясно выраженной форме — утверждение, что эти нормы могут стареть и должны быть заменены новыми, более совершенными и более соответствующим требованиям нашего времени.
Совершенно очевидно, что Церковь не есть хранилище отживших законов и понятий. Но, основываясь на изложенной нами концепции, что сущность Церкви определяется Ее единством, мы не можем согласиться с мыслью, что всякое законодательное новаторство в Церкви допустимо. Родившееся из благодатных недр богочеловеческого единства не может быть отменено росчерком пера. Постановления, нормирующие жизнь Церкви, также обязательны для члена Церкви, как и вероучительные определения и формы совершения Таинства. Отмена или изменение этих постановлений могут быть совершены только общим суждением Церкви — всякий другой путь еретичен в прямом смысле этого слова — так как он разрушает единство, противопоставляет гордость своего ума боговдохновенному суждению Церкви.
Реальность нашего совершающегося обожения в Церкви через Евхаристию — вот что можно противопоставить современным «слепым вождям слепых». Только перед лицом этого страшного и чудного
288


сошествия Бога к твари обличается вся нелепость выведения власти епископства «снизу» — «из мощной веры украинского народа». Такая концепция, в корне изменяющая все православное учение о Церкви, возможна только в том случае, если расценивать церковную иерархию только как духовных «руководителей», а не как совершителей таинств в первую очередь.
Этим же ослаблением евхаристического сознания объясняется та легкость, с которой водружаются — увы, не только липковцами и Поликарповыми — «иные алтари», ибо церковное единство, имеющее своим видимым выражением принцип поместного церковного устройства, ощущается только как человеческое установление, могущее быть нарушено и принесено в жертву национальным «задачам».
Вопросы церковного управления могут быть правильно разрешены только тогда, когда они подчиняются не требованиям времени только, но постоянно заново выражают вечную природу Церкви («ecclesia semper juvenescens» святого Иринея Лионского).
Основное богословское недомыслие всех «поповских реакций» в том, что ее деятели считают возможным, не насилуя сущности Церкви, провести полное отделение друг от друга области сакраментальной и области административной.
Полноту сакраментальной власти «обновленцы» всех оттенков готовы, как правило, оставить за епископом — сохранив за собой область администрации и учительства. Основным заблуждением «модернистов» нам представляется то, что они утратили евхаристическое восприятие природы Церкви, исключающее разрыв сакраментального и административного начала. Аксиомой, отправной точкой всех возможных церковных реформ нам представляется положение, согласно которому полнота власти учительства и управления может принадлежать только имеющему полноту сакраментальной власти — то есть епископу.
Мы видели также, с какой быстротой гипертрофия национального элемента в Церкви ведет к насилию над самой природой Ее. Перед лицом такой измены духу Христову слова о «соборности» звучат как насмешка. Ибо соборность не может быть понимаема как простое большинство голосов «верующего населения». Наша совесть только тогда является подлинной выразительницей воли Божией и нелицеприятным судьей наших поступков, когда она освящена светом Христовым. Эту аксиому нравственного богословия полезно напомнить всем безусловным поборникам «соборности».
Соборность не может быть понимаема нами как коллективная форма церковного управления, которую наивно противополагают римскому единоначалию, имеющему, кстати, свой совещательный орган в лице курии. Справедливо, что соборность отличает православное богословие от римо- католического, но не как принцип церковного управления, а как эккле- зиологическое понятие.
Римской идее организации мы, восточные, всегда противополагаем идею Тела, которое, по Апостолу, имеет различные члены и различные дары духа. На этом восприятии Церкви, как Тела, основывается такое кардинальное понятие для сакраментальной жизни Церкви, как понятие рецепции таинства церковным собранием, для которого таинство совершается и в совершении которого оно участвует. Идея Тела исключает римо-католическое деление Церкви на учащую и учимую62 так же, как и связанное с этим делением учение ex opero operate.
19 Заказ 1602
289


Только по аналогии с рецепцией возможно уяснить себе природу соборности не как «боевой» антикатолический лозунг, а как нахождение истины на исторических путях Церкви. Ибо историческая жизнь Церкви есть также таинство, явление Духа и Силы, и никакая человеческая слабость и неправда не может отменить этого предначертания. Можно отпадать от благодатного нахождения истины, можно святотатствовать в храме или в парламенте; «надмеваясь плотским своим умом» можно перекраивать Церковь по своим вкусам. Длящийся кенозис Тела Христова делает Церковь беззащитной от таких глумлений. Но правда мистическая и историческая — ибо богочеловеческая — Церкви остается неизменно. Ведь еще Хомяков сказал: «Молится ли кто — он в единении молитвы, любит ли кто — он в единении любви... Но падает человек всегда один».
Церковь в продолжение веков создала целый свод законов, нормирующих Ее исторический путь, но нечестно требовать от этих правил ответа на все вопросы современности. Церковь продолжает свое историческое развитие, которого отцы Халкидонского или Трулльского соборов предвидеть не могли. Они дали нам благородный пример ответственного решения, в соответствии с природой Церкви, тех вопросов, которые ставило их время, но они не призывали нас вливать «новое вино в ветхие меха». Проблема автокефалии была чужда отцам соборов, которые жили и мыслили в условиях византийской империи. Решение этого вопроса стоит перед нами.
Никакие формальные критерии, никакие ссылки на постановления соборов не могут вывести нас из тупика, в который мы были вовлечены стихиями мира сего. Спекуляция именами Отцов в наших межправославных спорах представляет собой отвратительное зрелище. Мы можем выйти из этого недостойного положения только путем возврата к духу Отцов, ставивших во главу угла сущность Церкви и этой сущности, которая нами понимается как евхаристическая в первую очередь, подчинявших свои естественные человеческие слабости.
Лишь так мы понимаем призыв к возврату к духу Отцов — не как утопическую реставрацию и попытку остановить ход истории, а как сознание, что мы — призванный к обожению народ Божий, с новой силой уразумевший евхаристическую природу Церкви.
Библиография
Булгаков С., прот. Иерархия и Таинства //Путь. Париж, 1932.
Дорошенко Д. Наріс Історій Украіньї. Варшава, 1933.
Богословия — Науковий тримісячник. Варшава 1939.
Borshak Elie. Histoire de L’Ucraine. Paris.
Borshak Elie. Le Illeme Reich et L’Ucraine. Paris, 1951.
Введенский А.И., прот. Церковь Патриарха Тихона. Москва, 1928.
Heyer Friedrich. Die orth. Kirche in der Ucraine von 1917 bis 1945.
Koln.
Грушевский M.G., проф. История Украины. СПб., 1914.
Hrushevski Mishel. La lutte sociale et politique en Ucraine 1917— 1919, 1920.1953.
Забелин П. Права и обязанности пресвитеров. Изд. 2-е. Киев, 1888.
Krupnickyj В. Geschichte der Ucraine. Leipzig, 1939.
Kutschabsky. Die Westukraine im Kampf mit Polen und dem Bolschewismus. Berlin, 1934-
290


Липинский. Украіна на переломі. Киев: Видень, 1920.
Лотоцький О. Автокефалія. Варшава, 1933.
Лотоцький О. Джерела украіньского церковного права. Варшава, 1935.
Никодим (Милаш), Епископ. Православие Црквено Право. Белград, 1926.
Mercier Card. Le Modernisme. Paris.
Николаев K.H. Восточный обряд. Париж, 1950.
Огиенко И.И. Украіньска Церква Т. І і II. Варшава, 1939.
Раевский С. Украинская Автокефальная церковь. Джорданвиль, 1948.
Патриарх Сергий и его духовное наследство. М., 1947.
Прохання до Патріярха Царгородського благословити Авт. Укр. Церкву. Тернів, 1921.
Стратонов И. Документы всероссийской патриаршей Церкви последнего времени. Берлин,1927.
Стратонов И. Русская Церковная смута. Берлин, 1932.
Святогірский Д. Головни засади УАПЦ. 1946.
Собрание определений и постановлений св. Собора Православной Российской Церкви. / / Изд. журнала «Церковь и жизнь». Ростов-на- Дону, 1918.
Суворов Н., проф. Учебник церковного права. М., 1908.
Титлинов Б., проф. Церковь во время революции. Пг. (год издания не указан).
Теодорович Іван. Благодатність ерархіі УАПЦ. Регенсбург, 1947.
Троицкий С., проф. Размежевание или раскол? Париж, 1932.
Troltzky S. De l’autocephalie dans l’eglise. Paris, 1952.
Периодические издания
Богословський Вісник. Ч. І і II, Аугсбург, 1948.
«Громада» № 3—8, 1949—1950 гг. Париж.
«Календар УАПЦ 1950 р.» Штутгарт, 1950.
«Церква і Нарід» 1 —10. 1950—1951. Гримсби, Канада.
«Украінське православне слово» № 1—5, Нью-Йорк.
«Український православний вісник» № 8—9, 1949. Нью-Йорк.
Orientalia Christiana, 4, 1923: L’eglise orthodoxe panukrainienne.
Orientalia Christiana 4, 1923: L’orthodoxe panukrainienne, ses. documents inedits,adresses aux Ucrainiens d’Amerique.
Orientalia Christiana, 54, 1929: Joseph Schweigl, S. J. Die Hierarchien der getrennten Orthodoxie in Sowjetrubland.
Примечания
1 История развития украинского национализма в XIX и XX вв. очень интересна. Особенно важно было бы осветить связь между русским революционным движением и деятельностью украинских интеллигентов — вдохновителей сепаратизма.
2 Украинские источники умалчивают о принципе подбора делегатов на первый и второй конгрессы. О выборах нигде не упоминается. О Центральной раде украинские историки признают, что ее состав был «неполный и случайный» (Крупницкий. С. 280). Этим объясняется отказ Временного правительства признать Центральную раду как орган, представляющий Украину.
3 Только после создания правительства Винниченко в Киев прибыли Керенский, Церетели и Терещенко. После переговоров с Винни¬
19*


ченко (военные дела были поручены С.Петлюре) Временное правительство в августе 1917 г. признало автономию Украины. Но, по словам украинского историка, признание это носило «необычайно скромный характер».
4 Украинские историки характеризуют это событие как наступление русских коммунистов. Мы позволим себе усомниться в этнической чистоте наступавших большевистских отрядов. Тенденция отождествления «русского» и «большевистского», характерная для некоторых украинских историков, не делает им чести с точки зрения исторической правды.
5 Большевики в Брест-Литовске обязались немедленно заключить мир с Украиной, но оттягивали, желая выиграть время.
6 Факт очень характерный. По-видимому «сознательность» местных украинцев ставилась директорией под сомнение. А над антирусскими настроениями галичан много потрудилась Австрия и поляки.
7 См. в этой связи статью в «Известиях» от 28.03.1922 г. под характерным заглавием «Святейшая контрреволюция». Вызванный свидетелем на процесс московских церковников, Патриарх Тихон отрицал какую-либо предварительную осведомленность о карловацких событиях.
8 В начале марта 1917 г. им был создан Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян.
9 Это послание было отпечатано на двух языках — украинском и французском (два параллельных столбца) и рассылалось по всей Южной России для сбора подписей. Собранные прошения затем посылались большими пакетами в Константинополь, чтобы вызвать там впечатление голосования. Этим объясняется то, что документ не имеет определенной даты, хотя и относится к 1921 г. Послание также безлично в своем обращении — Константинопольский престол вдовствовал с октября 1918 г. до декабря 1921 г. Этим обстоятельством украинские историки объясняют отсутствие ответа из Константинополя. Нам кажется маловероятным, так как все дела Патриархии вел в это время Митрополит Николай Кесарийский. Молчание Константинополя объясняется, конечно, не тем, что некому было отвечать. (Полный текст послания см. О.С. 3, 1923. С. 83—86).
,0О.С. 4, 1923. С. 135.
11 Дополнительным декретом директории Синоду были переданы также судебные функции.
12 Характерно признание Липковского, что «русские» не пошли на это требование советской власти и продолжали пользоваться храмами по праву традиции, не представляя своих уставов на утверждение. Вполне понятно, что советские власти охотно пошли на поддержку украинцев (см. О. С. 4, 1923 г. С. 196).
13 Митрополит Антоний покинул Киев перед приходом туда большевиков. В биографии Липковского этот комитет называется «Всероссийская украинская рада» (!) (О.С. 4, 1923. С. 196.)
14 О.С. 4, 1923. С. 143.
15 О.С. 4, 1923. С. 144.
16 Очередное проявление, как нам кажется, пролетарского комплекса украинских националистов. Как иначе понимать это странное выражение?
17 О.С. 4, 1923. С. 147.
292


18 Во всех перечисленных случаях решение советской власти неизменно выпадало в пользу украинцев. Это одно заставляет нас поставить под сомнение объективность упомянутых решений. Власти неизменно поддерживали тех, кто нарушал мир Церкви.
19 О.С. 4, 1923. С. 148. Ответ от Патриарха был получен 6 августа. По словам Липковского, Патриарх писал епископу Назарию иметь терпение с украинцами и ждать наступления более спокойного времени.
20 Необходимо отметить, что такая картина создается на основании исключительно украинской документации. Документов противоположной стороны у автора не было, если не считать письма Патриарха Тихона к митрополиту Николаю Кесарийскому. Факты в данном случае сами говорят за себя.
21 Епископ Парфений Полтавский, если и имел некоторые симпатии к украинцам, то все же наотрез отказался порывать с Патриархом. Он высказывался за введение украинского языка в некоторых частях богослужения и сам принимал участие в переводах. Липковский и его единомышленники старались привлечь епископа Парфения на свою сторону, но это им не удалось. Кроме уже упомянутого архиепископа Алексея, липковцы пытались привлечь еще епископа Антонина (Грановского, будущего обновленческого «митрополита») и епископа Алексея Одесского (см. О.С. 4, 1923. С. 151 —152). Ни один из иерархов к украинцам не пошел. Совершенно явственно чувствуются в описываемых событиях две струи — одна умеренная, законная, не отвергающая возможных реформ, но не желающая вводить в Церковь революционные методы. К этому течению примыкает весь епископат Украины. Другая струя — полностью во власти националистической стихии, церковно безответственная и богословски неграмотная — представленная некоторыми клириками и мирянами.
22 Василий Константинович Липковский родился 7 сентября 1864 г. в деревне Попудны (Липовецкого уезда. Киевской губернии), где отец его был священником. В 1873 г. он поступил в Уманскую духовную семинарию, а завершил свое образование в 1889 г. в Киевской духовной академии. Его биограф отмечает тяготение молодого Липковского к народной литературе и песням родной Украины. (Утверждение, что песни эти при царском правительстве были «запрещенным плодом», оставляем на совести неизвестного биографа Липковского.) После окончания академических занятий он был назначен преподавателем Закона Божия в двухклассное училище в Споля (или Спора, местечко близ Киева, знаменитое сахарными заводами графа Бобринского), а затем в Черкассы, также преподавателем народной школы. (В биографии не указано, окончил ли Липковский Киевскую духовную академию или нет. Если он окончил, то странно, что его назначили на такую незначительную должность, как преподаватель в двухклассное училище. Такое назначение не могло быть наказанием — революционная деятельность Липковского начинается только с 1905 г.) 20 октября 1891 г. он был рукоположен в священники и назначен в свой уездный город Липовец. В продолжение одиннадцати лет он священствует в этом городе, будучи одновременно председателем школьного комитета и инспектором духовных школ. В 1903 г. его переводят в Киев, на должность директора учебного заведения, которое готовит преподавателей для духовных училищ. На этой должности Липковский остается только два года — ему предлагают покинуть школу по причине его «демократических воззре-
293


ний и националистических тенденций». Когда началась революция 1905 года, Липковский немедленно примкнул к ней. Он бурно приветствовал манифест 17 октября и на собрании Киевского духовенства ратовал за решительные реформы в Церкви. Собрание (никаких подробностей о составе и целях этого собрания не сообщается) было так воодушевлено выступлением Липковского, что единодушно избрало его своим председателем. По приглашению Липковского профессора Е.Н. Трубецкой и С.Н. Булгаков делали собранию доклады о ходе «революционных событий». Но вскоре «торжествующая реакция» привела к роспуску собрания. Липковский был назначен настоятелем в пригород Киева, Соломенна. Но и после этого Липковский не прекращает своей политической деятельности — он активно сотрудничает в передовых газетах того времени («Сельский священник», «Пробуждение», «Киевские новости»). Во время революционных событий 1917 г. он снова стоит во главе «революционных священников и мирян», вдохновлявшихся, как и прежде, немедленными церковными реформами. Одновременно в этой же среде зарождаются украинские националистические тенденции. Когда к власти пришел Скоропадский, сторонники украинской автокефалии и сам Липковский попали в немилость и были удалены от церковных дел. Тогда же ими было создано Кирилло-Мефодиевское братство, о котором упоминалось выше (см. биографию Липковского. О.С. 4, 1923. С. 194—198).
23 Этот орган был создан в сентябре 1919 г. как инициативный комитет по созданию украинских приходов. Первоначально этот комитет, принявший"название «Всеукраинской церковной рады», состоял из примерно 30 человек — среди них было несколько священников. Председателем Рады был избран киевский мировой судья М.Н. Мороз, вице- председателем — Липковский. По мере того как советские власти передавали липковцам приходы Киева, в Раду входили представители этих приходов — по 10 человек от каждого прихода. Дальнейшие приходы, присоединявшиеся к «союзу приходов», управительным органом которого считалась Рада, посылали в нее по одному представителю. Количественное превосходство оставалось, таким образом, за инициаторами Рады и за киевскими «активистами».
24 О.С. 4. С. 190.
25 Мы без труда можем себе представить, как создавались такие приходы на примере захвата киевских церквей. Характерно, что Липковский признает, что инициатива создания украинских приходов принадлежала сельсоветам — то есть опять благожелательная поддержка советской власти! В каждой деревне можно было найти несколько «ав- токефалистов», которые и отбирали Церкви при помощи советских властей. Не исключено, что последние имели даже специальное предписание касательно поддержки «автокефалистов». Не за эту ли поддержку благодарил советскую власть самосвятский «собор» в октябре 1921 г.? Характерна также просьба «активистов на местах» прислать священнослужителей. Не потому ли, что сельское духовенство не торопилось сбросить с себя «духовные цепи старорежимного Патриарха»?
26 О.С. 4. С. 151.
27 Здесь же мы узнаем, что при Киевском епархиальном управлении существовал «Комитет переводов» богослужебных книг на украинский язык. Собрание осуждает этот комитет, как ловкий маневр направленный к тому, чтобы успокоить украинцев мнимыми подачками и
294


воспрепятствовать возникновению независимой украинской Церкви. Это лишнее подтверждение того, что православные епископы пытались направить украинское национальное движение по законному церковному руслу.
28 О.С. 3. С.102.
29 Характерно, что Орлик и Погорилка, вопреки 1-му Апостольскому правилу, пытались добиться архиерейского посвящения от одного епископа, не говоря уже о том, что речь могла идти только об «отрешенной хиротонии» — безотносительно к какой-либо кафедре. Непоследовательность здесь на каждом шагу. Добиваясь епископской благодати как некоего церковно-политического капитала, «автокефалисты» не задумались использовать для этого тех самых «служителей тьмы», от которых они сами повторно отрекались. Несмотря на видоизменения, которые украинцы пытались внести в брачное право для клириков, кандидатами в архиереи были избраны вдовые священники, согласно с принятыми правилами Церкви по этому вопросу. Липковский был женат, и его кандидатура, как заранее обреченная на неудачу, выдвинута не была. «Архиереем» Липковский стал уже позже, когда беззакония уже не считали нужным скрывать.
30 О.С. 4. 1923. С. 152—153.
31 О.С. 4. 1923. С. 155. Типично обновленческая фразеология!
32 16. С. 155.
33 Чехивский, в прошлом учитель, был одним из главных поборников «автокефалии». Им были созданы курсы для будущих священни- ков-«автокефалистов» и основано «братство проповедников».
34 Документы того времени не содержат никакого указания на подобное обещание. Если бы оно было дано, Липковский и другие не преминули бы обвинить митрополита Михаила в нарушении обещания. Но Липковский не делает этого. Здесь мы, очевидно, имеем место с ложью, пущенной «автокефалистами» для предсоборной пропаганды. Смятение священников кажется нам вполне понятным. Без сомнения, многие из них явились на «собор» из страха перед своими «сельсоветами», роль которых в украинизации Церкви мы уже повторно отмечали. Принадлежностью к «украинской церкви» эти несчастные священники думали облегчить свое положение и удержаться на приходах при новой власти. Уход митрополита Михаила с «собора» со всей ясностью показал им всю неправду того пути, на который они, по малодушию, встали. Положение их не может не вызвать жалости.
35 О.С. 4, С. 156-157.
36 В добавление к книге епископа Никодима Милаша «Православно црквено право» мы находим несколько слов об этой «хиротонии», которые принадлежат перу профессора Казимировича. Там упоминается, что, помимо вышеописанного руковозложения, на голову Липковского в момент «хиротонии» были возложены мощи священномученика Макария, митрополита Киевского (ум. в 1497 г.) {Милаш, сербское издание, Белград, 1926. С. 880). Подтверждения этой подробности нам обнаружить не удалось.
37 О.С. 4. 1923. С. 158—159. Имя Павла Погорилка мы снова встречаем в связи с так называемым лубенским расколом, который возник в 1925 г. под руководством викарного епископа Полтавской епархии Феофила Бульдовского. Об этом расколе см. ниже.
38 О.С. 4. С. 159.
295


39 О.С. 3. 1923. С. 87—124.
40 По православному вероучению, вступление в Церковь осуществляется путем крещения, миропомазания и участия в Евхаристии; предварительным условием является исповедание православной веры или самим крещаемым, или его поручителями, обязующимися воспитать кре- щаемого в согласии с произнесенным исповеданием веры. Характерно, что «собор» ничего подобного не упоминает и говорит лишь о «православном населении». Но причисление себя к православному населению отнюдь не тождественно с принадлежностью к Православной Церкви.
41 О.С. 3. 1923. С. 93.
42 О.С. 4. 1923. С. 211—212.
43 Там же. С. 159.
44 Почти все уже знакомые лица — Липковский, «архиепископ» Шараевский, Мороз, Чехивский, Левицкий и др.
45 О.С. 4. 1923. С. 160—163.
46 Там же. С. 164—165.
47 Там же. С. 159—160.
48 О.С. 4. 1923. С. 204—207.
49 Там же. С. 207.
50 О.С. 54. 1929. С. 340.
51 Там же. 1929. С. 341—343.
52 Там же. С. 342.
53 Поликарп Сикорский — в миру Петр Дмитриевич Сикорский, родился 20.06.1875 г. в селе Зеленки, Киевского уезда Киевской губернии, в семье священника. После окончания Уманского духовного училища он поступил в Киевскую духовную семинарию, которую окончил в 1898 г. С 1906 по 1910 г. был вольнослушателем на юридическом факультете Киевского университета. Служил по духовному ведомству — с 1908 по 1918 г. был столоначальником в Киевской духовной консерватории. С 1917 г. активно работал в министерстве вероисповеданий петлюровского правительства. После эмиграции в Польшу он принимает постриг с именем Поликарпа и 30 июля 1922 г. рукополагается в иеромонахи архиепископом Дионисием Волынским. В том же 1922 г. иеромонах Поликарп возводится в сан архимандрита. В продолжение десяти лет после своего рукоположения архимандрит Поликарп работает по восстановлению монастырей, сильно пострадавших от военных действий. Он поочередно назначается наместником (или настоятелем) в Дерманский и Загаевский монастыри на Волыни, а также в Жировиц- кий монастырь на Гроднещине. Два года он проводит на должности настоятеля Мстиславского собора в г. Владимире-Волынском. Одновременно архимандрит Поликарп становится известным украинским общественным и политическим деятелем, 1 апреля 1932 г. его, по настоянию украинских кругов, хиротонисают в Варшаве во епископа Луцко- го. Там он продолжает работу по украинизации Церкви. В Луцке его застает война, там же он оказывается в момент присоединения Западной Украины к СССР.
54 По утверждению украинских источников, из 750 православных приходов на Волыни в 400 приходах служба совершалась по-украински к 1939 г., а проповедь повсюду произносилась на местном диалекте. К.Н. Николаев дает следующие данные об украинизации церкви на Волыни: «В 1931 г., по сведениям украинских газет, дело на Волыни представлялось в таком виде: исключительно по-украински служили в
296


124 церквах, по-украински от времени до времени — в 126, по-славянски, но с чтением Апостола, Евангелия, Символа Веры и Отче наш по- украински — в 99, по-славянски, но с украинским произношением — в 26, и примерно равно по-украински и по-славянски — в 40 церквах» {Николаев К.Н. Восточный обряд. С. 247.)
55 Архиепископу Александру суждено было сыграть важную, но не совсем ясную роль в возникновении УАПЦ. Уроженец Тобольска, в миру Николай Иванович Иноземцев, он после окончания Московской духовной академии остается при академии на должности помощника инспектора. Когда епископ Георгий (Ярошевский) в 1917 г. назначается на кафедру епископа Минского и Туровского, он вызывает архимандрита Александра в Минск и делает его епархиальным миссионером. После конца Первой мировой войны архимандрит Александр решительно поддерживает притязания митрополита Георгия на автокефалию Православной Церкви в Польше. В 1922 г. его хиротонисают во епископа Люблинского. После ссылки в монастырь архиепископа Пантелеймона (Рож- новского) епископ Александр назначается на его место в Минск. Умер архиепископ Александр (Синод УАПЦ преподнес ему титул митрополита) уже в эмиграции, в Мюнхене, в 1948 г. К моменту его смерти его каноническое положение оставалось невыясненным. Он вошел в общение с русским Зарубежным Синодом, который, однако, скоро порвал молитвенное общение с ним, так как митрополит Александр сохранял свои связи с УАПЦ.
56 Нам хорошо известен случай одного верующего киевлянина, который в 1941 г. при первой возможности принял священство и имел несчастье попасть на автокефального епископа Сильвестра (Гаевского). Принятый после войны в юрисдикцию Зарубежного Синода, о. Б.С. был перерукоположен, по распоряжению Синода, в 1948 г. архиепископом Австрийским Стефаном.
57 Постановление о принятии «в сущем сане» липковских клириков в УАПЦ было принято в Пинске в феврале 1941 г., с ссылкой на 68-е Апостольское Правило, запрещающее вторичное рукоположение, и на 58-е Апостольское Правило о принятии кающихся. Постановление это необычайно осложняет положение УАПЦ. Если и имели место перерукоположения липковских клириков, то их нужно отнести за счет личной инициативы отдельных поликарповских архиереев. Послевоенные издания украинцев, признавая «неполноту» липковских «хиротоний» и «хиротессий», тем не менее оправдывают их, как «вынужденный акт».
58 Епископ Вячеслав подвизался много лет в Сдолбунове, где проживали переселенные туда в царствование Александра III чешские колонисты. Подавляющее большинство этих колонистов перешло в Православие. При возникновении УАПЦ архимандрит Вячеслав примкнул к ней, был хиротонисан во епископа города Дубно. После конца войны епископ Вячеслав попал в США, где был принят в Русскую Американскую митрополию в сане архимандрита, и затем уже хиротонисан во епископа митрополитом Леонтием. Клирики Автокефальной церкви принимаются, таким образом, подобно обновленцам, в том сане, в котором они были к моменту ухода в раскол.
59 К концу 1942 г. к Автономной церкви принадлежали следующие архиереи: экзарх митрополит Алексей (Громадский) — с кафедрой в Кременце: архиепископ Антоний (Марченко) — Николаев; архиепис-
297


коп Симон (Ивановский) — Чернигов; епископ Львовский Пантелеймон (Рудык) — управляющий киевской епархией; епископ Вениамин (Новицкий) — Полтава; епископ Димитрий (Маган) — Екатеринослав; епископ Дамаскин — Каменец-Подольск; епископ Евлогий (Марковский) — Винница; епископ Леонтий (Филиппович) — Житомир; епископ Панкратий, хиротонисанный во епископа Белгородского и Курского, проживал в Нежине, так как его епархия была в непосредственной близости от фронта; епископ Серафим (Кушнерук) — Херсон; епископ Иов (Кресович) — Луцк; епископ Мануил (Тарнавский) — Владимир- Волынский; епископ Федор (Рафальский) — Ровно; епископ Никодим — Почаев; епископ Иоанн (Лавриненко) — Брест-Литовск.
60 Постепенно народ все больше склоняется к Автономной церкви. Православный народ боролся за свои храмы против фанатиков-нацио- налистов так, как он за двадцать лет до этого боролся против липков- щины и обновленчества. Неуег сообщает нам о такой борьбе за историческую Спасскую церковь в Полтаве. Она первоначально была открыта автономистами. Автокефалисты не замедлили обвинить прихожан в московских симпатиях. Во время воскресной литургии два национа- листа-галичанина Чуй и Дегас ворвались в военной форме в церковь, прервали службу и начали произносить речи в пользу автокефалии. Дело почти дошло до драки. Через некоторое время автокефалисты добились того, что церковь была передана им. Но верующие перестали посещать ее и в течение всего Великого поста 1942 г. церковь стояла закрытой. Через три месяца ее удалось вернуть Автономной церкви.
61 Действительно, 12 февраля 1942 г. епископ Илларион опубликовал заявление, в котором оспаривал право митрополита Дионисия вмешиваться в дела Церкви на территории, освобожденной от большевиков Украины (Неуег. С. 180).
62 Само католичество сейчас пытается практически ликвидировать этот разрыв (путем создания, например, лаического апостолата), но это вызвано скорее требованием времени, а не догматическим сознанием. Даже вспышка мирянской, внецерковной религиозности в период реформации не повлияла в смысле вероучительном на римско-католическую церковь.
298


Единство культурное и языковое


А.И. Соболевский
Древнекиевский
говор
В прошлом году академик В.О. Ключевский выпустил в свет первую часть своего университетского «Курса русской истории». Здесь, на стр. 345 и следующей, он коснулся вопроса о. судьбах населения древней Киевской области, вопроса, который — как будет видно ниже — им смешивается с вопросом о происхождении малорусского племени.
Вот что говорит наш историк.
«Отлив населения из Поднепровья (в XII—XIII вв.) шел в двух направлениях, двумя противоположными струями. Одна струя направлялась на запад, за Западный Буг, в область верхнего Днестра и верхней Вислы, вглубь Галиции и Польши... Следы отлива в эту сторону обнаруживаются в судьбе двух окрайных княжеств, Галицкого и Волынского. Галицкое княжество... уже во второй половине XII в. делается одним из самых сильных и влиятельных на юго-западе: князь его отворяет ворота Киеву, как говорит «Слово о полку Игореве» про Ярослава Осмомысла. С конца XII в., при князьях Романе Мстиславиче, присоединившем Галицию к своей Волыни, и его сыне Даниле соединенное княжество заметно растет, густо заселяется, князья его быстро богатеют, несмотря на внутренние смуты распоряжаются делами Юго-Западной Руси и самим Киевом...
В связи с этим отливом населения на запад объясняется одно важное явление в русской этнографии, именно — образование малороссийского племени. Запустение днепровской Руси, начавшееся в XII в., было завершено в XIII в. татарским погромом 1239—1240 гг. С той поры старинные области этой Руси, некогда столь густо заселенные, надолго превратились в пустыню со скудным остатком прежнего населения. Еще важнее было то, что разрушился политический и народно-хозяйственный строй всего края. Вскоре после татарского погрома, в 1246 г., проезжал из Польши чрез Киев на Волгу к татарам папский миссионер Плано Карпини. В своих записках он замечает, что на пути из Владимира Волынского к Киеву он ехал в постоянном страхе от литвы, которая часто делает нападения на эти края Руси, но что от руси он был вполне безопасен, руси здесь осталось очень мало: большая часть ее либо перебита, либо уведена в плен татарами. На всем пройденном им пространстве Южной Руси, в Киевской и Переяславской земле Плано Карпини встречал по пути лишь бесчисленное множество человеческих костей и черепов, разбросанных по полям. В самом Киеве, прежде столь обширном и многолюдном городе, едва насчитывали при нем 200 домов, обыватели которых терпели страшное угнетение. С тех пор в продолжение двух—трех веков Киев испытал много превратностей, несколько раз падал и поднимался. Так, едва оправившись от разгрома 1240 года, он в 1299 году опять разбежался от насилий татарских... В таком запустении
301


оставались южные области — Киевская, Переяславская и частью Черниговская — едва ли не до половины XV столетия. После того как Юго- Западная Русь с Галицией в XIV в. была захвачена Польшею и Литвой, днепровские пустыни стали юго-восточной окраиной соединенного Польско-Литовского государства. В документах XIV в. для Юго-Западной Руси появляется название Малая Россия.
С XV в. становится заметно вторичное заселение среднего Поднеп- ровья, облегченное двумя обстоятельствами: 1) южная степная окраина Руси стала безопаснее вследствие распадения Орды и усиления Московской Руси; 2) в пределах Польского государства прежнее оброчное крестьянское хозяйство в XV в. стало заменяться барщиной и крепостное право получило ускоренное развитие, усилив в порабощенном сельском населении стремление уходить от панского ярма на более привольные места. Совместным действием этих двух обстоятельств и был вызван усиленный отлив крестьянского населения из Галиции и из внутренних областей Польши на юго-восточную приднепровскую окраину Польского государства. Руководителями этой колонизации явились богатые польские1 вельможи, приобретавшие себе обширные вотчины на этой украйне. Благодаря тому стали быстро заселяться пустевшие дотоле области старой Киевской Руси. Конецпольские, Потоцкие, Вишневецкие на своих обширных степных вотчинах в короткое время выводили десятки и сотни городов и местечек с тысячами хуторов и селений. Польские публицисты XVI в. жалуются, указывая на два одновременных явления: на невероятно быстрое заселение пустынных земель по Днепру, Восточному Бугу и Днестру и на запустение многолюдных прежде местечек и сел в центральных областях Польши. Когда таким образом стала заселяться днепровская украйна, то оказалось, что масса пришедшего сюда населения чисто русского происхождения. Отсюда можно заключить, что большинство колонистов, приходивших сюда из глубины Польши, из Галиции и Литвы, были потомки той руси, которая ушла с Днепра на запад в XII и XIII вв. и в продолжение двух-трех столетий, живя среди ЛИТВЫ и поляков, сохранила свою народность...
В образовании малорусского племени как ветви русского народа принимало участие обнаружившееся или усилившееся с XV в. обратное движение к Днепру русского населения, отодвинувшегося оттуда на запад, к Карпатам и Висле, в XII—XIII веках».
До сих пор В.О. Ключевский11.
Соглашаясь в главном с его историческими выводами, мы не можем согласиться с выводами этнографическими. Население Киевской и вообще Южной Руси бежало при нападениях половцев и татар не сплошными массами, а вразброд, и могло селиться на новых местах — в Полесье, на Волыни, в Галиции, в Польше, в Белоруссии — не целыми общинами (как немцы в России в XVIII и XIX вв.), а отдельными семьями, среди тамошних горожан и селян. При таких условиях оно должно было быстро ассимилироваться с местным населением во всех отношениях и потерять свои киевские черты языка, быта, даже религии. Потомки беглецов, пятое — десятое поколения, были уже совершенные полешуки, галичане, поляки, белорусы, не имевшие сколько-нибудь ясного представления о родине своих предков. Поэтому111 мы можем говорить не о возвращении в южнорусскую степь киевских русских XII—XIII вв., а о движении туда населения из Полесья, Подолья, Волыни1У, Галиции, Польши, Белоруссии. И это движение не было благоустроенным. Люди шли случайными
302


группами или даже поодиночке и оседали там, где находили для себя подходящие условия. И здесь имела место обычная ассимиляция: меньшинство быстро слилось с большинством и утратило свои черты. Таким образом северный малорус, белорус, поляк превратился в южного малоруса, так как большинство пришедшего в степь населения было, конечно, из наиболее близких к степи населенных мест Подолья, Волыни, Галиции.
Отсюда тесная связь языка новых жителей южнорусской степи с языком исконных обитателей Подолья, Волыни, Галиции. Их говоры представляют собою части одного южномалорусского поднаречия, отличительная особенность которого — «і» на месте древнего «о» (в известных случаях) — отсутствует в северомалорусских говорах Полесья. В этих последних вместо этого «і» слышатся дифтонги «уо», «уэ», «уы», «уі» и т.п.7, представляющие собою с точки зрения истории языка нечто более древнее, чем «І».
Действительно, чтобы понять переход «о» в «і», мы должны предположить, что «о» превратилось сначала в дифтонг «уо», потом в дифтонг «уэ», потом в дифтонг «уы» и, наконец, в дифтонг «уі», из которого, при усилении второго из его составных элементов за счет первого, получилось уже «І».
Само собою разумеется, такой длинный ряд звуковых переходов (вообще редких, в целом они — нечто в своем роде единственное) не мог произойти среди широко раскинутого населения, на значительном пространстве территории; он должен был развиться среди сплоченного, более или менее густого населения, на сравнительно небольшой территории.
Несомненно — галицкие памятники конца XIV в. не знают этого «і» из «о» (в них только «у», то есть «уо», «уэ» или что-нибудь подобное); следовательно, оно развилось относительно поздно, уже в XV в., когда между областью с исконным южномалорусским, говорящим на «і» населением и Киевом находились на юге — пустая степь, а на севере — северомалорусское, не знающее «і» из «о», Полесье. О том, чтобы южномалорусское «і» из «о» могло произойти в двух концах Южной Руси — и в Галиции, и в Киевщине — самостоятельно, независимо в одном месте от другого, кажется, никто не решится сказать71.
Отсюда один вывод: южнорусское, говорившее уже на «і» население пришло к Киеву, в приднепровскую степь, с запада, из Подолья, Галиции, Волыни, и здесь ассимилировало с собою старых жителей, более или менее незначительных по числу и разбросанных по месту жительства (Киев, Черкассы, Канев).
Как видно из предыдущего, данные историка совпадают с данными этнографа-лингвиста, и вывод их — одинаков.
Он касается вопроса о древнем киевском населении лишь отчасти: язык обитателей Киева в XV—XVI вв., когда с запада пришла к ним масса переселенцев, не мог быть тожествен с языком этих переселенцев.
Каким же языком говорили обитатели Киевской Руси?
Уже a priori можно сказать, что язык Киевской Руси домонгольской эпохи был отличен от языка Галиции и Волыни.
Памятники галицко-волынского происхождения, известные нам с половины XII в., имеют «ять» вместо древнейшего «е» (в известных случаях)711. Удлинение гласных как следствие исчезновения глухих, с которым мы здесь имеем дело, чуждо великорусскому и белорусскому наречиям; оно принадлежит лишь древнему галицко-волынскому говору
303


и генетически связанному с ним малорусскому наречию. Вместе с тем оно известно в западнославянских языках, между прочим в польском и чешско-словацком.
Наблюдения над историей звуков показывают, что языки соседние территориально, особенно те, которые между собою родственны, иногда развивают у себя одни и те же звуковые явления. Ввиду этого понятно как присутствие удлинения гласных вследствие исчезновения глухих рядом и в галицко-волынском говоре древнерусского языка, и в языке польском, и в языке чешско-словацком, так и отсутствие этого явления в белорусском наречии, которое в эпоху исчезновения глухих в русском языке было отделено от польского языка широким поясом литовского населения (ят- вягов). Киев с тянувшею к нему областью был так удален от польско- словацкой территории, что скорее можно ожидать в его говоре отсутствие общих с польским и чешско-словацким языками черт (как в белорусском наречии), чем присутствие (как в галицко-волынском говоре).
Родиною малорусского наречия должен считаться юго-западный угол древнерусской земли. Если мы взглянем на карту России домонгольской эпохиуш, то увидим, что в этом угле находятся те Галицкое и Волынское княжества, которые в конце XII в. объединяются в одно политическое целое. Ни то, ни другое не обнаруживает близких связей с Киевщиной. Что естественно: между цветущею Волынью и Киевщиной, в западной части Киевского княжества, находится болотистое и слабо населенное Полесье.
Точно также a priori можно сказать, что язык Киевской Руси домонгольской эпохи был близок к языку Дреговицкой и Северской областей.
Памятники киевского происхождения, и несомненные, как Святославов Сборник 1073 года, и вероятные, как Юрьевское Евангелие около 1120 года, не имея галицко-волынского «ять» из «е», чаще или реже имеют «и» из «ь» перед последующим «и» (винительный падеж местоимения «и» главным образом в формах 3-го лица единственного и множественного чисел: имети «и» из иметь «и», ведяахути «и» и т.п. Эта особенность, не чуждая всем древнерусским говорам, по-видимому была особенно распространена в говорах дреговичей; во всяком случае в современных Могилевских (белорусских) говорах форма 3-го лица на «ти» (ожидаюти, ведути) явление вполне обычное1Х. Кстати заметим, что значительная часть дреговичей (в угле между Припятью и Днепром) входила в состав Киевского княжества.
Обратимся еще раз к наблюдениям над звуковыми явлениями. Давно известно, что говоры одного и того же языка постепенно переходят один в другой, представляя картину волных. Если язык Киевской Руси, древнекиевский говор, имел то удлинение гласных, которое было в древнем галицко-волынском говоре и о котором мы только что говорили, следы этого удлинения должны сохраниться в современных русских говорах, некогда соседивших с древнекиевским говором, то есть в говоре тех белорусов, которые живут выше Киева по Днепру, и тех великорусов, которые могут считаться потомством древних северян. Иначе говоря, эти говоры должны быть более или менее переходными от малорусского наречия к белорусскому и великорусскому, более или менее похожими на те яркопереходные говоры, которые слышатся в юго-западной части Минской губернииХІ, в тех местах, которые отчасти входили в состав Галицко-Волынского княжества, отчасти были с ним пограничны. Но в современных белорусских говорах Гомельского уезда Могилевской гу¬
304


бернии с соседнею частью Речицкого уезда Минской губернии и в говорах всей белорусской части Черниговской губернии переходный характер есть — не к малорусскому наречию, а к великорусскому™. Что до современных великорусских говоров, которые могут с достаточным основанием считаться происшедшими от древнесеверского говора (каковы говоры жителей западной полосы Орловской и Курской губерний), то они имеют переходные черты лишь к белорусскому наречиюхш.
Возьмем памятники, относящиеся к Киеву.
Единственный документ, дошедший до нас в подлиннике от древнего Киева, — так называемая Мстиславова грамота, грамота сына Мономахова, великого князя киевского Мстислава, около 1130 г. В то время как почти современное ему Добрилово Евангелие 1164 г., несомненно галицко-во- лынское, имеет удлинение «е» (новый «ять» в учение, веселие и т.п.) в значительном числе случаев, — Мстиславова грамота с ее чистым русским языкомХ1У не знает этого удлинения. В ней мы читаем: княжение, по моем княжении, осеньнее полюдие, пол третия десяте, игуменХУ.
Текстов церковно-славянского происхождения, несомненно переписанных в древнем Киеве, как известно, только два Сборника Святославовых. Ни в том, ни в другом в области языка и орфографии нет сходства с галицко-волынским Добриловым Евангелием и ему подобными™.
Текстов церковно-славянского происхождения, вероятно, переписанных в древнем Киеве, — несколько больше. Из них Мстиславово Евангелие, написанное по заказу того же великого князя Мстислава, о котором было упомянуто выше, и Юрьевское Евангелие, написанное в Новгороде, для новгородского Юрьевского монастыря, могут считаться почти несомненно киевскими памятниками. И в них нет сходства с Добриловым Евангелием и ему подобными.
Один текст написан (по-видимому, в Новгороде) киевлянином (Триодь Моисея Киевлявина XII—XIII в.). И в нем нет ничего галицко- волынского™1.
Как известно, списки обыкновенно больше или меньше сохраняют звуковые и орфографические особенности оригиналов. Несомненно, киевские тексты расходились по всей Руси домонгольской эпохи и служили оригиналами для новгородских, ростовских и т.д. списков. Если бы в киевских текстах было что-нибудь галицко-волынское, оно отразилось бы в ряде новгородских и т.д. рукописей. Но до сих пор текстов со следами галицко-волынских черт известно очень мало, и то по большей части сравнительно поздних (как Московское Евангелие 1339 г.)хуш.
Все упомянутые киевские памятники по языку и орфографии представляют нечто однородное, слабо окрашенное, конечно, потому, что древнекиевский говор конца XI в.— первой половины XII в. не имел сколько- нибудь яркой окраски, приближаясь в этом отношении всего более к средне-великорусским говорам.
Что можно в них отметить, это отсутствие формы 1-го лица множественного числа на «мо», обычной в галицких грамотах XIV—XV веков и в современных малорусских говорахХ1Х.
Другие киевские тексты дошли до нас в списках. Это Начальная летопись, Киевская летопись в двух редакциях (по Лаврентьевскому и по Ипатьевскому спискам), Житие Феодосия Печерского, сочинения киевских митрополитов греков, переведенные в Киеве, и т.п. Их много, но нечего искать в списках (особенного поздних) следов какого-нибудь особенного «ять» и вообще орфографических мелочей. В них мы можем
20 Заказ 1602


делать наблюдения лишь над словарным материалом, который писцами сохраняется довольно строго и относительно которого легко поверить один список другимихх.
Прежде всего в Начальной и Киевской летописях, при обилии уменьшительных собственных имен разного рода, мы замечаем отсутствие уменьшительных типа Стецко, Яцко, Гриц/со, Гриць, которые обычны в галиц- ких грамотах XIV—XV вв. (на русском и на латинском языках) и в современных малорусских говорах. Они чужды польскому языку (как и вообще другим славянским языкам), и появление их в этих грамотах и в малорусском наречии нельзя приписывать польскому влияниюХХІ.
Затем в Киевской летописи (как по Ипатьевскому, так и по другим спискам) собственное имя звучит Дюрдь, Дюрдий, Дюргъ, из Гюргь, Гюр- гий, со смягчением «г» в «д» (рядом книжная форма Георгий и старая народная Гюргий)ххи. Запись Галицкого Евангелия 1283 г. (Румянцевский Музей) имеет это имя в виде Горгий (едва ли не описка вместо Гюргий). Ни галицко-волынские памятники XII—XIV вв., ни галицкие грамоты XIV—XV вв., ни современные малорусские говоры не знают смягчения «г» в «д» (как и «к» в «т») ни в этом, ни в однородных словах. Новгородские, среднерусские, западнорусские памятники всех времен не знают имени Георгій ни в одном из его вариантов с звуком «д». То же можно сказать о современных русских говорах.
Затем в Начальной летописи (по западнорусским Радзивилловско- му и Академическому спискам) название реки в Переяславской области, хорошо известное в Киеве, звучит Ольпго, несомненно из Лыпо (что сохранено Лаврентьевским и Ипатьевским списками). В нем мы имеем неорганическое «о», являющееся в подобных случаях в великорусских и отчасти в белорусском наречиях и не встречающееся в малорусском, где на месте его слышится «і»ххш. Нет основания считать его приставленным на севере или западе Руси: здесь это.местное название не было известно и переписчики могли его только искажать (Альпго, Альта есть именно искажение); оно могло войти в старшие списки летописи, киевские, лишь под влиянием живого произношения, также киевского, и из них уже перейти в списки не киевского происхождения.
Начальная и Киевская летописи пользуются словом старейшина в позднейшем значении одного человекаХХ1У, между тем как малорусские говоры употребляют его лишь в древнейшем значении собирательном; зоря в значении заря, между тем как малорусские говоры знают его только в значении звезда; словом лошадь, чуждым малорусскому наречию.
Этим летописям, как и вообще всем несомненным и предполагаемым текстам киевского происхождения, чужды обычные малорусские слова, как кохати, гай, квет (с «к»). Что первое из них не заимствовано из польского языка, на это указывает собственное имя Кохан в записи галицко-волынского Жития Саввы Освященного XIII в. То же можно сказать о слове гай: оно есть (как название местности близ Луцка) — в Волынской летописи (Ипатьевский список. С. 597)xxv.
Вообще нет никаких оснований считать древнекиевский говор тождественным или родственным с древним галицко-волынским говором. Напротив того, необходимо видеть в древнекиевском говоре один из говоров, близких к соседним говорам белорусско-великорусского типа (без удлинения гласных под влиянием исчезновения глухих), хотя — быть может — с некоторыми собственными мелкими чертами.
306


Что случилось с киевским говором после монгольского погрома, после того как «весь Киев» разбрелся?
Киев, как город, под властью литовских князей продолжал существовать. В XV в., между погромом Эдигея и погромом Менгли-Гирея, он был относительно большим городом. Позволительно думать, что в нем в XV—XVI вв. сохранялся еще древнекиевский говор, может быть, с значительным числом заимствованных слов, но со всеми своими главными особенностями50™1  II. Киево-Печерский Помянник первой половины XVI в., изданный С.Т. Голубевым в «Чтениях» исторического Общества Нестора Летописца (кн. 6-я), с его аканьем, с «д» из «г», с «т» из «к», с «л» из «в»ххуп, с «ф» из «x»xxvm, подкрепляемый другим Киевским Помянником (о котором ниже), кажется, отражает именно эти особенности.
Потом всякие следы древнекиевского говора исчезают.
На месте его является северномалорусский говор, говор Полесья.
Мы не знаем, что за племя жило в Полесье Киевского княжества между Киевщиною и ВолыньюХХ1Х. Вероятно, древляне говорили говорами переходными от киевского к галицко-волынскому, более или менее разнообразными (и теперь полесские говоры относительно разнообразны).
Степь к югу от киевского Полесья и места к востоку от Днепра, с их богатою почвой, с обилием всяких «ухожаев», должны были постоянно привлекать к себе переселенцев из киевского Полесья. Отсюда разрежение и без того скудного населения киевского Полесья; отсюда непрерывное колонизационное движение в это Полесье из волынского, несомненно северномалорусского, Полесья. Мало-помалу северномалорусы наполнили киевское и черниговское Полесье с ближайшею степьюххх. Окруженный ими Киев должен был постепенно усвоить себе один из северномалорусских говоров. Данные второй половины XVI и первой половины XVII века уже дают нам северномалорусское «у» на месте древнего галицко-волынского «о»ХХХІ; южномалорусского «и» нет. Помянник киевского Михайловского монастыря, в первой своей части, которая (первые 58 листов) относится, по-видимому, ко второй половине XVI векахххп, имеет: род Лузчин 20, рядом с: пани Лозчипа 10 (от имени Лозка), Ивана Рожнетг/вского 18, рядом с собственно-киевскими: Родион 9, Сафон, ий 19, 20, Саламия 26, 28, Екатерина Макеивна 30, Евдакея 28, Ходар 12, Алеферь (= Елевферий, «з Остря») 23, Лдария, ъя (при Одарья), князь Ддинцевич 17; Овдотья, Вовдотья 8, 10, 11, Мартиян 12 (=Маркиан); Малафей, ъй 25, офей 30 (=Малахия); Алексей, ъй, Олексей, ъй, Евдокея, ъя, Парасковея, вгея, Еремей, Яремей, Опраксинея; Остря, род. п. (название города, постоянно), старосты Бряславского, и Ирына и т.п хххш Карта Киевского воеводства, составленная Бопланом в первой половине XVII BeKaXXXIV, имеет «у» из «о» в ряде полтавских местных названий: Румне (= Ромны или Ромен), Борумле, Полтава, Бабузг/вка и т.п., «и» из «о» в ней нет.
Нет основания думать, чтобы раньше Руины Киев с ближайшими к нему местами получил тот южномалорусский говор, который теперь слышится около него.
I Мы бы добавили — и южнорусские.
II Сравните с этими словами то, что говорит другой историк, принадлежащий к украйнофильскому лагерю, А.М. Лазаревский1, в своих «Очерках, заметках и документах
20*


по истории Малороссии» (вып. III, Киев, 1896): «Вопрос... откуда находило население в южную левобережную Малороссию... разрешается с помощью одних догадок, хотя, по- видимому, и вероятных. Прежде всего, первые насельники степной Малороссии... не могли приходить сюда с севера, разумея здесь Черниговщину и Стародубщину... Вряд ли много могло двигаться на юг и из населения Волыни... Волынянам открыт был путь в ту же черниговскую и стародубскую Северщину, где природа была такая же лесная и земельного простора было много, по крайней мере до половины XVII в. Сохранились указания, что уходили с родных мест жители соседней Волыни, Холмщины, и уходили на восток, в Левобережную Малороссию, но осаживались они здесь не доходя до степи, в местности лесной, схожей с их родиною. Вероятнее всего, что главная колонизация степной Малороссии, полей производилась населением, жившим в однохарактерных местах. Тот же степной простор, каким характеризуется Южная Малороссия, видим мы и в так называемой Киевской украйне, то есть в теперешней южной части Киевской губернии; но отсюда колонизация в начале XVII в. идти не могла, потому что эта украйна в это время была тоже почти пустынна. Двигалось население на левый берег Днепра, по-види- мому, из Подолии, причем гнали его отсюда почти постоянные татарские нападения и следовавшие за ними разорения... Откуда приходили переселенцы, оседавшие в Подолии и затем двигавшиеся далее на восток, вопрос этот еще не подвергался исследованию. Вероятнее всего, что митрополией этой колонизации была Галицкая Русь, так как более неоткуда было взяться главному контингенту того люда, который, дополнив старое население Подолья, заселил потом Киевскую и южную левобережную украйну» (с. 97— 100). Ср. также нашу статью «К вопросу об исторических судьбах Киева» (Киевские университетские известия. 1885. № 8).
111 	Самый факт движения населения из Киевщины XII—XIII вв. на Волынь и в Галицию еще нуждается в подтверждении. Единственный, по нашему мнению, удобный и безопасный путь из Киева был в то время на север, по Днепру.
,v Слово «Волынь» мы употребляем в его древнем и современном народном значении: «Волынью в Волынской губернии собственно называется большая часть южной ее половины; меньшую же часть к северу вообще называют Полесьем, от лесов, а жителей ее полешуками, в противоположность волынцам, коих полешуки называют волыняками» (Волынские губернские ведомости. 1859. № 15). v Дифтонг «уі» — очень редок.
V1 Мы имеем в виду, конечно, только сколько-нибудь образованного лингвиста- диалектолога.
vn Об этом подробнее см. в наших «Лекциях по истории русского языка» (3-є издание, с. 50 и сл.).
vm Хотя бы в атласе Замысловского2.
,х Сравните наши «Лекции». Изд. 3. С. 38. Окончания множественного числа «уть» местами «избегают», предпочитая ему окончание «ути».
х См. между прочим нашу статью в «Известиях Отделения русского языка и словестности Академии наук», Т. IX (1904). Кн. 2. С. 14 и сл.
Х1 О них см. в нашем «Опыте русской диалектологии» (СПб., 1897). хп См. там же (с. 83 и сл., 99), и указанную выше статью в «Известиях». Материалы для знакомства с черниговскими белорусскими говорами — в «Живой старине» 1901 года.
хш См.: «Брянский говор» П.Н. Тихонова (Сборник Академии наук) и замечания М.Г. Халанского о путивльских «горюнах» в его труде: Народные говоры Курской губернии / / Сборник Академии наук. С. 25.
x,v Кроме церковно-славянского «азъ» в начальной формуле. xv Сверх того: почьнет, изостанет, отымает, обедает; ср. в галицко-волынс- ком Типографском Евангелии № 7 формы 3-го лица единственного числа грядет и т.п. Наши «Очерки из истории русского языка». С. 8.
308


Оставление с «е» — в надписи на фреске Михайловского монастыря в Киеве, начала XII в.
XVI Видеть замену у через в и наоборот в таких обычных церковно-славянских словах, как выгоден, уселеная, уселити, можно только при незнакомстве с церковно- славянским языком.
xvn О нем см. нашу статью «Источники для знакомства с древнекиевским говором» / / Журнал Министерства народного просвещения. 1885. № 2.
xvm Что понятно: XIII и XIV века — период расцвета галицко-волынской письменности; к этому времени относится большинство дошедших галицко-волынских рукописей.
Х|Х О ней см. в наших «Лекциях». Изд. 3-є. С. 159.
хх Начальная летопись в двух главных редакциях дошла до нас, с одной стороны, в Лаврентьевском списке среднерусского происхождения (одна редакция), с другой — в Ипатьевском списке, сделанном в Новгороде с галицко-волынского оригинала, и Радзивилловском списке западнорусского происхождения, в Академическом, Погодинской и Хлебниковском списках (другая редакция).
ХХ| Ср. наши «Лекции». Изд. 3-є. С. 279.
ххп Начальная летопись (по Лаврентьевскому списку и др.) не имеет еще здесь «д», в ней всегда Гюрги, Гюргев и т.п. Смягчение явилось в киевском говоре, по- видимому, в XII в.
ххш См. в наших «Лекциях». Изд. 3-є. С. 55.
xx,v С тем же значением это слово употребляется в переводах с греческого, сделанных в древней России, всего скорее в Киеве (например, в Чудесах Николая Чудотворца).
xxv Читающий Начальную и Киевскую летописи поражается близостью их синтаксиса и словаря к великорусскому материалу.
XXVI Подробно в «Лекциях». С. 278—279.
xxvn Это «л» из «в» не редкость в южновеликорусских говорах Орловской и Курской губерний, описанных господином Сахаровым («Сборник» Академии наук), Тихоновым и Халанским (Алдотья, Алдакея, Алдиким и т.п.).
XXVHI это «ф» из <<х>> из южновеликорусских говоров развито в брянском, одном из потомков древнесеверского говора.
Аканье заметно в Учительном Евангелии 1434 г. (Публичная библиотека), написанном в Киево-Печерском монастыре.
хх,х По исследованиям В.Б. Антоновича, поляне занимали лишь маленький треугольник между Днепром, Ирпенью и Росью; их соседи, древляне, были мельче (ростом) полян. Мы пользуемся статьею господина Талько-Гринцевича в «Известиях» Восточно-Сибирского отделения Императорского Русского географического общества. XXIII. № 4. С. 60.
ххх Сходство черниговских и полтавских северномалорусских говоров с говорами киевскими и волынскими ясно видно из данных нашего «Опыта русской диалектологии» (Живая старина. 1892 г.).
ХХХ| Это «у», вероятно, скрывает под собою какой-нибудь дифтонг: «уо», «уэ» и т.п.
хххп Издана в «Чтениях» Общества Нестора. Кн. 17. Вып. I. 1903 г. Цифры у нас означают страницы этого издания.
ХХХП| Данные Помянника не позволяют определить, какие элементы господствовали в смешанном говоре Киева второй половины XVI века — собственно киевские (аканье и пр.) или пришлые северномалорусские. Нам важно отметить только присутствие последних.
xxx,v Издана в «Чтениях» Общества Нестора». Кн. 13. Об «у» в других киевских текстах XVII в. (между прочим, в Протестации запорожских казаков 1610 г.) см. в «Лекциях». Изд. 3-є. С. 67.
309


П.Е. Казанский
Русский ЯЗЫК в Австро-Венгрии
За последние годы с разных сторон выдвигают вопрос о государственном национальном и международном значении русского языка. Ставится и решается этот вопрос и нашими друзьями, и нашими недругами, и последними, кажется, чаще, чем первыми. Вокруг него кипит ожесточенный бой, а мы, русские, которые, казалось бы, являемся в этом деле наиболее заинтересованными, остаемся в массе лишь зрителями происходящего, причем нередко зрителями хладнокровными и даже невнимательными. Между тем где-где, а уж в этом вопросе русскому обществу, всему народу русскому следовало бы сметь свое суждение иметь и решительно заявлять свою державную волю1.
Надо почаще вспоминать, что и в самом справедливом деле, как, положим, защита народного языка, самое могущественное правительство в мире может рассчитывать на успех своих начинаний, направленных к общему благу, только опираясь на национальное самосознание народа, только в таком случае, если деятельность его будет поддержана самодеятельностью общества.
Русский язык — одно из главных наших народных сокровищ, один из краеугольных камней нашего исторического бытия, великое, тысячелетиями выработанное орудие, которым русский народ пролагает для себя и для тех, кто идет за ним, широкую дорогу в истории человечества. «Язык, — говорит талантливый писатель галичанин Ю.Яворский, — это та благодатная искра Божья, которую, как самое священное и благоценное достояние, вынес народ из седого хаоса бытия, та живая нерукотворная риза его, которая одухотворяет, окрыляет, озаряет народную жизнь... Из таинственных недр веков, из творческого хаоса прародины своей вынесло русское племя этот чудесный, животворящий талисман — великий и чудный язык русский. Вынесло, берегло, холило его. Сберегло от внутреннего оскудения и растления, которые подкрадывались к нему не раз, отстояло от бархатных лап коварных друзей, от жестоких когтей хищных ворогов, столько раз протягивавшихся за ним. Напоило его живою кровью своего сердца и освятило духом богатырским своим, своею великою любовью и бесконечною тоскою. Нагрело его горячей жизнерадостной негою своего благословенного юга, заронило в него глубокую скорбь и вдумчивость угрюмого севера своего» («Живая мысль», 1902).
Русский язык был всегда языком политически развитого народа, языком государственным. Двигаясь вперед вместе с русским государством и народом, язык этот представляет собой теперь один из мировых языков. Русская речь звучит на пространстве пятой части земного шара. По-русски говорят 150 миллионов людей. В русском языке— наше
310


прошлое и настоящее, и Русь богатырская, и Святая Русь, во весь свой рост великий народ наш; в нем вера отеческая и мудрость народная, русская правда и русская мощь.
По богатству звуков нашего языка, по громадному запасу слов и выражений, по разнообразию форм, по силе и красоте речи нет ему равного среди других языков, а по богатству художественных и народных, религиозных и научных произведений, созданных на русском языке, ни один из живых языков не превосходит его. Недаром такой художник русского слова, как И.С. Тургенев, в лучшем своем стихотворении в прозе восклицал: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!.. Нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!».
Вообще, трогательно и поучительно читать, как именно величайшие представители русского народа были восторженными поклонниками русского языка. Приведу слова еще одного — Ломоносова (Российская грамматика. 1755. С. 3.): «Повелитель многих языков, язык российский не токмо обширностию мест, где он господствует, но купно и собственным своим пространством и довольствием велик перед всеми в Европе... Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским — с друзьями, немецким — с неприя- тельми, италиянским — с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка».
И вот в настоящее время наш язык сделался предметом ожесточенных покушений со стороны, быть может, ничтожных, но многочисленных и объединенных врагов, и ему, великому, приходится защищаться. Утверждают, что он не имеет права на то значение, которое он получил в общественных отношениях нашего времени. Пытаются расколоть его на несколько частей, сбросить с миродержавной высоты, на которую он поднялся, оттеснить во второй разряд языков. Покажем же в следующих строках, что жалкие утверждения эти лишены всякого основания и что русский язык имеет право не только на свое современное значение, но и на большее и высшее.
Один из главных фокусов борьбы против русского языка и за него находится в настоящее время в Австрии. На положении русского языка в этом государстве мы и остановимся.
В Австрии в двух провинциях ее — в Галиции и в Буковине, а также в части Венгрии, в Угорской Руси, живет более четырех миллионов русских, именно малороссов. До последнего времени русские имперские мало интересовались тем, что делается в этих исконно русских областях. Объяснение можно найти только в тех условиях, в которых еще недавно жила Россия: пониженное национальное самосознание, отсутствие общественной самодеятельности, бюрократическое, проникнутое космополитическими тенденциями управление страной — вот оправдание перед зарубежными братьями нашего забвения к ним. Забвению этому усердно содействовала как русская, так и иностранная печать. Все это отзывалось самым тяжелым образом на положении австрийских русских.


«До последнего времени, — говорит граф В.А. Бобринский, — польская и еврейская пресса все замалчивала, а потому польско-иезуитские насильники нагло продолжали свою отвратительную работу в уверенности, что все их преступления останутся замолчанными, что все это сойдет им безнаказанно. Но, слава Богу, времена изменились, и изменились они к лучшему для угнетенных. В России, наряду с инородческим национализмом, появилось и русское народное сознание, которое с каждым днем ширится, крепнет, и не только среди тех, которых поляки называют “москалями”, нет: в смысле русского национализма малороссы и белорусы далеко опередили Москву. И теперь все мы, русские, как в Киеве, Холме, Минске, так и в Москве и Петербурге, по всей земле Русской, внимательно и сердечно присматриваемся и чутко следим за тем, что творят поляки над нашими братьями в Галичине. Об этом заговорила наша честная пресса, а за ней вскоре заговорит и пресса европейская, да она уже начала отзываться»11.
Действительно, сведения, доходящие к нам за последнее время из Австрии, являются прямым откровением для большей части русского общества, и откровением черным. В новейших сообщениях русских газет о галицких делах развернулась такая картина положения русских в Галиции, что самые невозмутимые сердца содрогнулись. Оказалось, для русских людей создано в Австро-Венгрии положение вне закона. Более четырех миллионов русских задыхается в тяжкой еврейско- польско-немецкой неволе, и даже стон их редко доходит до нас, их свободных братьев в державной Руси. По отношению к ним австрийское управление Галиции ведет политику, которую можно назвать только истребительной. Не прибегая, или, вернее, лишь изредка прибегая ныне к мерам чисто внешнего, физического воздействия, которые были в ходу раньше, австрийское управление берет их измором, подвергает медленному истреблению, духовно разлагает и экономически убивает целую ветвь русского народа.
При этом все средства считаются хорошими: насилие и обман, духовное растление народа и экономическое разорение, фальшивые документы и лжесвидетели, подлоги, подкупы и доносы, официальная ложь и подделка общественного мнения — все, чем давно славится австрийская политика, австрийская администрация и австрийский суд111.
Гонения на русских особенно усилились с 80-х годов, с начала же 90-х в ряды гонителей русского дела стала также группа русских изменников, о которых еще будет речь в дальнейшем, — так называемых мазепинцев. Благодаря именно последним гонения на русских приняли за последние 5-7 лет совершенно невозможный вид. Это ставят, между прочим, в прямую связь с бывшим во Львове в 1909 году всеукраин- ским съездом, на котором украинцами-мазепинцами была выработана докладная записка, представленная высоким сферам в Вене, о возможности, при посредстве агитации галицких украинцев, отделения всей малорусской ветви русского народа от России. Галиция-де должна сыграть при этом для русской Украйны роль Пьемонта в воссоединении Италии.
Оставим, однако, по необходимости в стороне вопрос об общем положении прикарпатских русских и обратимся специально к отношению соседнего конституционного и федерального дружественного нам государства к русскому языку.
Австрийское правительство принадлежит, несомненно, к мудрейшим всего света. Это оно ежечасно доказывает, не без успеха управляя
312


государством, которое по разнокалиберности и взаимной вражде своих составных частей, собственно, давно должно было бы распасться; причем управление это ведется в интересах наиболее слабой в численном отношении группы населения — немецкой. Оно пользуется при этом нередко такими приемами управления, которые мало или даже вовсе неизвестны в других государствах; сюда относятся и меры его в области языков империи. Мы живем в удивительное время, когда создают искусственные государства, искусственные народы и искусственные языки. И в этих отношениях австрийское правительство показало себя положительно виртуозом. В области языка все служило ему для достижения основных целей его государственной и международной политики: исторический язык или искусственно придуманный жаргон, та или другая азбука (например, латиница или кириллица), то или другое письмо (например, церковно-славянское письмо или гражданка и скоропись), наконец, то или другое правописание (например, этимологическое или фонетическое). Особенно прославилось австрийское правительство изобретением новых языков.
Когда, например, в период оккупации Боснии и Герцоговины оно находило нужным препятствовать сношениям населения этих областей с сербами королевства, оно изобрело особый боснийский язык; после же присоединения этих областей, когда виды его изменились, одним росчерком пера отменило этот язык и объявило, что в Боснии и Герцо- говине местным языком является сербский. К числу подобных же изобретений относится особый хорватский язык, при помощи которого оно пыталось расколоть сербов католиков и сербов православных. В настоящее время Австрию занимает мысль о насаждении среди славян языка эсперанто в качестве междуславянского. В недавнем же прошлом австрийские чиновники сочиняли искусственный общеславянский язык для всех славянских народов Австрии. Язык этот должен был заключать в себе элементы из всех славянских языков, на которых говорят в Австрии. При этом крайне интересно то, что обыкновенно все эти начинания временно имели успех, иногда даже шумный успех. Всегда оказывалось достаточно лиц, которые по увлечению новой идеей или из соображений личных выгод, особенно из служебного рвения, примыкали к движению, начатому в Вене, и оно казалось развивающимся и укрепляющимся.
Всю свою опытность в этого рода делах Австрия применяет в настоящее время именно к малорусскому населению Галиции и Буковины. Здесь, с одной стороны, австрийское управление объявляет войну не на живот, а на смерть русскому языку, а с другой — усиленно насаждает сочиняемый по его указу новый литературный язык: русинский, ру- тенский, украинский, мазепинский, руський (через «ь»), или руский (с одним «с») — на названии никак не могут остановиться.
Статья XIX австрийских Основных законов от 21 декабря 1867 г. об общих гражданских правах говорит следующее: «Все племена населения государства равноправны и каждое племя имеет неотъемлемое право беречь и развивать свою национальность и свой язык. Государство признает все, употребляемые в крае, языки равноправными в школе, управлении и общественной жизни. В краях, населенных несколькими племенами, учебные заведения должны быть устроены таким образом, чтобы каждое из этих племен получило нужные средства к образованию на основании своего собственного языка, без употребления принуждения
313


выучиться другому краевому языку». Статья XVI Основных законов начинается словами: «Науки и их преподавание свободны».
При той пестроте национального состава населения, которая наблюдается в Австрии, и при отсутствии господствующей народности приведенные постановления Основных законов являются, конечно, вполне понятными и разумными. Постановления эти имеют общий характер. Они не говорят на слова о том, какие именно языки признаются «краевыми» или «употребляемыми в крае», они не перечисляют ни тех, ни других. Закон не желает предрешать вопроса об обиходности или необиходности того или другого языка и дает только общие понятия, предоставляя применение их действительной жизни — исполнителям. В силу этого закона даже язык, не бывший в крае в обиходе, может и должен получить предусмотренные законом права, коль скоро он сделается именно языком обиходным. Таким образом, положим, новейшее изобретение австрийских меттернихов — украинский или мазепинский язык — считается краевым языком Галиции.
Решения австрийского державного суда и административного трибунала дают весьма ценные разъяснения приведенного закона. Так, одно решение поясняет, что для признания данного языка обиходным не требуется, чтобы этот язык был распространен и употребляем в целом крае, достаточно, если он употребителен в отдельных округах или хотя бы только в отдельных местностях этого края; другими словами, требуется, чтобы он употреблялся вообще где-нибудь в крае, то есть чтобы на нем в обиходной жизни говорило известное, более или менее крупное, число граждан. Так, в другом решении говорится о том, что в понятия национальность и язык входят также письмо и алфавит, свойственные данной национальности и языку.
По этому поводу «Прикарпатская Русь» дает следующую справку: «В то время, когда изданы были основные конституционные законы, языком нашего домашнего обихода и литературы было галицко-рус- ское наречие, все более очищавшееся от полонизмов и приближавшееся к литературной речи. Такая тенденция дальнейшего его развития, вплоть до более или менее полного слияния с общерусским литературным языком, имела полное научное основание и была вполне естественна, ибо была вызвана самой жизнью, нашими нераздельными культурными стремлениями, нашим нераздвоенным национальным чувством и сознанием. Нельзя забывать, что правописание наше было в то время еще этимологическое, принятое в литературном языке, и дальше, что об украинском сепаратизме тогда еще не было речи, и что Галицкая Русь на страницах своей политической печати и устами тогдашнего сеймового депутата, священника Наумовича, как раз за год до конституции 1867 г. открыто провозгласила национальное и языковое единство всей Руси».
Казалось бы, ввиду всего этого Основные законы дают достаточную защиту и языку австрийских малороссов, как разговорному, так и литературному. Между тем в' действительности происходит следующее. Привожу полностью протест, с которым депутат венской Державной думы доктор Д.А. Марков обратился к ней 1 марта нового стиля 1910 года. Из этого протеста видно, каким преследованиям подвергается русский язык в Галиции.
«20 января текущего года наместник Галиции доктор Бобржинский пригрозил в галицком сейме, что теперешнее правительство, во главе которого стоит барон Бинерт2, будет всячески подавлять распростра¬
ни


некие русского (russisch) языка и литературы среди нас, галицких малороссов. Вследствие этой угрозы в последнее время как в Галиции, так и в Буковине учителей и учительниц подвергают форменному полицейскому дознанию... В последнее время чисто культурные общества и учреждения, созданные на доброхотные пожертвования и в течение целого ряда лет распространявшие русский язык, искусство и литературу, подчинены полицейскому надзору, а их руководителям, как это случилось недавно, например, с пользующимся всеобщим уважением профессором Черновецкого университета священником доктором Козаком, полицейские комиссары угрожают гласным надзором полиции и возможным закрытием данных обществ. Эти противозаконные предприятия недостойны конституционного правительства. Эти мероприятия могут не только провоцировать малорусское население Австрии, они могут в данном случае восстановить против Австрии всю национально чувствующую Россию. Ввиду того, что барон Бинерт уже в качестве министра внутренних дел в своем правительственном заявлении 25 мая 1908 г. публично доказал свою враждебность по отношению к русскому языку, ввиду того, что он известную антирусскую речь депутата Василька если не прямо заказал, то во всяком случае одобрил, присутствуя во время произнесения ее; ввиду того, что вышеупомянутые меры вызывают возбуждение и даже кровавые столкновения среди русского народа, как случилось на днях в селе Мамаевцах в Буковине; ввиду того, что теперешнее правительство не хочет отвечать на мои вопросы, как, например, в течение года не ответило мне на запрос по делу о гонениях правительственных органов на крестьян села Залуча в Галиции за их переход в Православие,— ввиду всего этого я вынужден, под видом запроса к председателю парламента, довести упомянутые действия теперешнего правительства до сведения палаты».
Со времени подачи этого протеста положение вещей далеко не изменилось. Совершенно невыносимо оно в школе. Русских школ нет. Русский язык не преподается ни в одной из школ Галиции и Буковины. В некоторых, как будет видно из дальнейшего, преподается украинский. В подавляющем большинстве случаев преподавание идет, однако, на польском языке. Положение несчастных русских детей, посещающих польские школы, поистине ужасно. Галицкие газеты полны сообщениями, с указанием места, времени и собственных имен, об истязаниях и издевательствах, которым подвергают детей польские учителя только за их русскую народность. Стараются запугать, обезличить и обезнародить русских, уже начиная с детского возраста, уже в школе. При этом управление Галиции пресекает всякую возможность укрепить народный дух в подрастающих поколениях каким-либо другим образом, помимо школы.
Например, из гор. Комарна пишут «Прикарпатской Руси», что тамошний народный учитель, поляк Кохарский, прямо по-зверски обращается со своими учениками, детьми русских крестьян. Шестилетний мальчик, ученик первого класса народной школы Осип Ольховый во время урока в школе не умел плавно прочесть по-польски указанное ему учителем Кохарским место. Этот ничтожный факт вызвал в Кохар- ском приступ настоящего бешенства. Он схватил мальчика за волосы и стал кричать: «Lajdaku nie chcesz czytae po polsku». Он таскал его за волосы до тех пор, пока не вырвал у него клок волос величиной в гульден. Когда от боли и испуга мальчик заболел, отец его явился к управителю школы, также поляку Пржипьелинскому, и начал просить
315


его, чтобы он не позволял Кохарскому избивать русских детей. Но пан Пржипьелинский сейчас же прогнал его со словами: «Вот тебе, русский мужик, хомут и дуга, делай, что хочешь. Можешь идти с дальнейшей жалобой к Господу Богу». «Беда со всех сторон, — прибавляет газета, — надвинулась на наших русских крестьян в Комарне... Если дело пойдет так далее, то Бог весть, до чего доведут наши враги наших пока что смирных и терпеливых русских крестьян».
Той же газете сообщают из Золочева, что «ученик пятого класса тамошней польской гимназии Иван Рекшинский, воспитанник русской бурсы им. Н.В. Гоголя, гонимый и преследуемый профессором вшехпо- ляком Кречинским за свои русские убеждения, будучи не в состоянии дальше переносить издевательства над собой со стороны своего вшех- польского педагога, пустил себе во время его урока пулю в лоб. Этот случай взволновал весь город, особенно учеников, не исключая евреев и поляков, которые и устроили жестоким профессорам и директору гимназии бурную демонстрацию». Такой же случай самоубийства имел место в Перемышле.
Газета «Діло» также полна сообщениями подобного рода; например, рассказывается, как польский ксендз Иосиф Ярец ударил в лицо ученицу сельской школы в Заречье Марию Волчанскую только за то, что она перекрестилась по-русски. Наконец, дело дошло, как известно, до того, что один поляк учитель убил мальчика за то, что он хотел молиться по-русски.
«9 сентября нового стиля 1910 года в селе Жулине, около города Стрыя, у подножия русских Карпат, учитель Грейсе, вшехпольский агитатор и полонизатор, потребовал, чтобы ученики его, русские дети, читали молитву “Отче наш” по-польски. Но один из мальчиков, Михаил Коханчик, имел мужество заявить, что он русский и хочет молиться по-русски. За это учитель так избил его палкой, что мальчик вскоре скончался в страшных муках от воспаления мозга. Незадолго до этого тот же учитель так избил по лицу за ту же “провинность” сестру покойного мальчика, что у нее вытек глаз и она на него ослепла». Дело перешло в суд, в польский суд, который оправдал господина Грейсса!
Преступление это вызвало негодование со стороны всех слоев русского общества. Было оно предметом обсуждения и в Государственной Думе. В разных городах были отслужены панихиды по невинно убиенному младенцу. «В Петербурге служили в Казанском соборе. Собор был переполнен. Среди почтивших память маленького мученика за русскую веру были представители Государственной думы, Государственного совета, Академии наук, славянских организаций, армии, литературы и учащейся университетской и среднешкольной молодежи. Все политические партии, начиная с правых и кончая трудовиками, имели в соборе своих представителей. Исключение составляли,— говорит «Прикарпатская Русь», — только кадеты, орган которых выступил, со слов депутатов из польского кола, в самый день панихиды с неприличною статьей, старавшейся оправдать польского учителя-зверя тем, что убитый им мальчик был чахоточный.
Епископ Холмский Евлогий, служивший панихиду, предварил ее прочувствованным словом, тронувшим молящихся до слез. “По обычаю Православной Церкви, — сказал владыка, — поминовение души усопшего принято сопровождать словом поучения. Но бывают случаи в жизни человека и народа, когда самым красноречивым словом является
316


молчание. В данном случае вопиет пролитая кровь. Малый летами, но великий духом, отрок Михаил душу свою положил за родную веру. По учению нашей Православной Церкви, кровь мученика есть семя, из которого произрастают побеги новой жизни. Да послужит же наше молитвенное поминовение отрока мученика за русскую веру ему в вечную память, а многострадальной родине его, Галицкой Руси, на возрождение и воскресение”» («Прикарпатская Русь»).
В последнее время закрывают частные пансионы для русских детей именно за то, что в них обучают русскому языку. Внимание правительства обратил на эти бурсы особенно известный украинец, бу- ковинский депутат фон Василько. «В настоящее время, — говорил он в одной из своих парламентских речей, — почти во всяком селе Восточной Галиции сидит платный русский агент и целый ряд уездов края охвачен небывалой русской агитацией. В маленьких деревушках учреждаются русские бурсы-школы, где детей обучают русскому языку. Каждый мужик, отдающий своих детей в эти бурсы, получает рубли на руки. Агитация ведется так беззастенчиво, что агитаторы не успевают даже разменять рублей на кроны и предоставляют это самим крестьянам на городских ярмарках». В заключение он обрушивался на галицко-рус- ских вожаков, призывая венские и львовские власти «сцапать их поскорее, чтобы они не успели приготовить почвы для вторжения российской армии». И воГ бурсы, в которых только дети и могут услышать русскую речь, закрываются, несмотря на объявленную в Основных законах свободу преподавания и несмотря на то, что частное преподавание предметов, которые не преподаются в государственных школах, по австрийским законам никаким ограничениям не подлежит.
Русскому обществу должно быть известным циркулярное предписание галицкого наместника и председателя областного школьного совета доктора Бобржинского от 28 июля 1910 г. начальству подведомственных ему средних учебных заведений. Этот циркуляр предписывает именно закрытие бурс за то, что:
1. В них усмотрено обучение русскому (rosyjskiego) языку и принуждение воспитанников употреблять исключительно этот язык внутри заведения. Причем некоторые бурсы выписывают урожденных россиянок как воспитательниц и учительниц.
2. Здесь дело не только в том, чтобы русская молодежь изучала русский (rosyjski) язык и литературу, но также в том, чтобы их признавала своими собственными. В библиотеках и читальнях, содержимых этими бурсами, находится (вопреки всем педагогическим началам) целый ряд брошюр политического и полемического содержания, доказывающих, что галицкие русские составляют интегральную часть русского (rosyjskiego) народа. При этом циркуляр очень обижается на то, что украинский язык в этих бурсах в полном забросе.
Напрасно русская народная организация в Галиции, так называемая Русская Рада, возражала, что:
1. «Понимание преподаваемой в школах украинской литературы возможно только в том случае, если ученик ознакомился с русской литературой, так как первая возникла из последней и составляет как бы новую стадию в эволюции последней.
2. Употребляемое в школьных учебниках наречие может быть только в том случае этимологически ясно и верно понятно учениками, если они усвоили себе исторический книжный язык.
317


3. Исторический книжный язык, или так называемый русский литературный язык, представляет современную форму развития языка церковного, на котором наш народ молится и принимает участие в богослужении. Введенное в школы язык-наречие со своевольно выдуманным, несогласным с народным духом, запасом слов для абстрактных понятий и псевдофонетикой утрудняет молодежи чтение и понимание церковных книг и молитвенников. Для того чтобы восстановить порванную связь народной жизни с церковью и с учением и противодействовать падению нравственности в народе, для галицких русских не существует другого способа, как путем частного обучения распространять знания русского литературного языка и исторически-этимологического правописания, облегчающих чтение и понимание молитв и богослужение.
4. Украинская народная литература недавнего происхождения и чрезвычайно убога научными сочинениями и книгами для молодежи, а так как она затрагивает только примитивную жизнь простого народа, она является неспособной быть выразительницей духовной жизни людей в ее высшем развитии. Русская литература имеет не только научные сочинения из всех областей человеческого знания, но также весьма удачные, пользующиеся мировой славой поэтические сочинения, изображающие духовную жизнь всех сословий и представляющие собою образовательную лектуру для учеников средних школ. В новейшие времена она обогатилась крупным числом сочинений для молодежи, развивающих ее ум и душу и расширяющих горизонты ее мыслей. Воспитывающаяся в украинских гимназиях молодежь чувствует инстинктивно потребность пополнять школьное образование чтением русских книг и предается по собственному влечению, без содействия настоятельства бурс, изучению русского языка и литературы.
5. Равным образом сознает и галицко-русское сельское население потребность такой литературы, которая не упускала бы из виду его религиозных чувств и запросов практической жизни. Русский язык в так называемых старорусских бурсах преподается только по желанию родителей, желающих дать своим детям старательное образование и воспитание. Преподавание на этом языке не находится ни в каком противоречии к общей тенденции правительственных школ, так как оно только способствует лучшему пониманию местного наречия. Украинские книги получаются учениками в их школьной библиотеке, а если в библиотеках бурс имеются преимущественно русские книги, то это ведь только естественное последствие фактических отношений».
Все эти соображения не имели, конечно, никакого успеха. Русские пансионы продолжают систематически закрываться.
О том, в какой форме принимались и принимаются эти меры, видно хотя бы из того, что, например, в городе Серете лишенные крова русские гимназисты должны были несколько ночей провести под открытым небом. Директор гимназии пригрозил немедленным исключением тем бурсакам, которые в трое суток не уйдут из бурсы. Многие из содержавшихся в бурсе двадцати пяти мальчиков, сыновья бедных крестьян, не располагали средствами на наем комнаты в частных домах. Им-то и пришлось, во избежание потери учебного года, провести несколько ночей подряд буквально на улице. Это превосходит, как справедливо замечало «Новое время», даже прусские гонения на поляков и историю с пресловутым возом Држималы в Силезии. Таким же образом действовали австрийцы и в других случаях™.
318


Наконец, за последнее время детей, не скрывающих своего русского происхождения, стали прямо не принимать в духовные семинарии (еп. Хомышиш) и в другие средние учебные заведения, а поступивших изгонять оттуда.
Какие ужасающие отношения складываются на этой почве между русскими учениками и учениками, отрекшимися от русского имени, показывают хотя бы последние происшествия во Львовской семинарии. Привожу запрос русских депутатов венской Державной думы господ Куриловича, Маркова товарищу министру вероисповеданий и просвещения и министру юстиции по поводу актов насилия, совершенных в греко-католической духовной семинарии во Львове.
«Ужасающие отношения господствуют в греко-католической духовной семинарии во Львове. Проявляется там не любовь ближнего, а человеконенавистничество, и то в явно террористической форме.
205 воспитанников, считающих себя “украинцами”, решили единогласно остальных 11 воспитанников, не желающих преклоняться перед “украинской” идеей, просто-напросто прогнать из греко-католической семинарии. Они заявили 7 февраля текущего года ректору семинарии патеру Боцяну свое неотменимое решение в том смысле, что они не стерпят в семинарии тех 11 воспитанников, которые не разделяют их “украинской” идеи, так как они считают последних схизматиками. Этими воспитанниками являются Николай Лещинский, Иван Полянский, Петр Лящук, Иосиф Плис, Николай Федынский, Владимир Боровец, Эмилиан Венгринович, Александр Давидяк, Онуфрий Захарков, Николай Клинов- ский и Юлиан Сенишин.
Когда ректор воззвал их представить положительные доказательства касательно “схизматического” образа мыслей своих противников, они не только не представили никаких доказательств, но даже простых подозрений. Они только заявили кратко, что не могут стерпеть, чтобы лица другого партийно-политического образа мыслей — неукраинцы — оставались впредь в семинарии. Чтобы осуществить это решение, они сперва устроили комедию, не приходя в течение двух дней в общую столовую, чтобы не сидеть с несимпатичными им товарищами за общим столом. Для успокоения этих горячих голов ректор дал всем воспитанникам четырнадцатидневный отпуск.
По истечении этого отпуска украинские воспитанники не только не смягчили своих угроз, но, напротив, усилили их. 27 февраля текущего года вечером они начали громко шуметь у дверей своих противников, пели в присутствии вице-ректора Паньковского свою национальную песню “О честь вам, кацапськи лайдаки”, открывали двери комнат, в которых живут их противники, и кричали: “Долой русофилов, смерть им, их кровь пусть упадет на нас, смерть негодяям, народным изменникам!» Это они повторили несколькократно, причем они также обливали кровати своих противников нечистой водой, чтобы они не могли спать, а также разорвали их одежду. Ни один из одиннадцати воспитанников не мог спать от страха, а один упал даже в обморок.
На следующий день начали украинцы, после совершения молитвы и принятия св. Тайн (!), еще более шуметь и угрожать. Они пытались также оскорбить своих противников действиями, однако последние спаслись бегством. Ректор распорядился, чтобы оскорбляемые одиннадцать воспитанников кушали отдельно и после обеда немедленно уходили из семинарии, так как он не может принимать никакой ответственности за
319


безопасность их жизни. Эти одиннадцать воспитанников немедленно оставили семинарию, после чего семинария была закрыта в продолжение шести недель.
Поведение украинских воспитанников ввиду своих одиннадцати товарищей и в частности обстоятельство, что они не удовлетворили требование ректора привести доказательства схизматического образа мыслей своих противников, доказывает как нельзя лучше, что они действовали не по религиозным, а по чисто партийно-политическим побуждениям и хотели своими вызывающими и насильственными действиями произвести на свое начальство давление в том направлении, чтобы из семинарии были удалены одиннадцать несимпатичных им воспитанников или же чтобы последние под давлением угроз и насильственных действий сами оставили семинарию, что и случилось на самом деле.
Не желая здесь вдаваться в подробное обсуждение господствующей в галицкой греко-католической иерархии партийно-политической системы и называть нравственных виновников изложенных проявлений насилия, мы излагаем объективно фактическое положение дела исключительно с точки зрения уголовного закона и обращаемся к его превосходительству господину министру юстиции с запросом: “Готов ли он привлечь виновных к строгой ответственности, приказав возбудить против 205 виновников беспорядков, фамилии которых известны ректорату, судебно-уголовное преследование по поводу преступления общественного насилия?”
А к его превосходительству господину министру вероисповеданий и просвещения с запросом: “Готов ли он принять меры, чтобы 11 нападаемых воспитанников могли беспрепятственно оставаться в семинарии и продолжать свои студии?”
Вена, 5 марта 1912».
Интересно, что в галицких газетах были напечатаны два письма комитета мазепинской богословской молодежи, из которых, как замечает «Прикарпатская Русь», все узнали, что «высокопоставленные лица» признали идею, в «защите» которой мазепинские клирики борются, «святою и продиктованною им любовью к церкви и к народу». Мы узнали, что те же клирики «по воле его превосходительства митрополита графа Шептицкого приступили к обвинению москвофилов», что при благосклонном внимании и содействии «высокопоставленных» сделано все так, «чтоб дело не окончилось ничем», другими словами, чтобы русские воспитанники были из семинарии устранены. Таким образом, мы узнали тайну редкой солидарности двух сотен трусливого клерикального приплода. Молодые лыцари в реверендах знали, кто за их плечами. Они знали, что их выступления не только одобряются «высокопоставленными», но и благословляются ими, как «святое дело».
Рядом с этим происходит закрытие и других русских просветительных учреждений и конфискация их имуществ, увольнение без всякой уважительной причины русских учителей, аресты русских студентов...,Так, одновременно, весной 1910 года, были закрыты в Черновцах русский православный народный дом, детский приют, общество русских женщин Буковины и студенческое общество «Карпаты». Причем было конфисковано их имущество стоимостью более 200 000 крон. Закрытие это объяснялось разными формальными причинами, но в основе своей имело подозрение австрийцев, что эти учреждения субсидируются из России. Австрийское правительство знает по опыту, что пангерман¬
320


ское движение среди австрийских немцев поддерживается громадными средствами из Германии, что ирредента среди итальянцев Триеста и Триента возрастает благодаря пособиям из Италии, что даже румынская борьба в Семиградье и Буковине питается средствами из Румынии. По аналогии оно заключило, что и русское движение в Галиции существует на средства, идущие из Российской Империи. Воскресла легенда о «кочующем рубле». К сожалению, Россия доселе почти вовсе не интересуется галичанами. Но если бы даже этим учреждениям благотворительствовали из России, что преступного было бы в этом и вообще, и с точки зрения австрийских законов? Граф В.А. Бобринский и в Праге, и во Львове, и в Государственной Думе указывал на то, что раз в Австро- Венгрии допускается просветительная помощь одноплеменникам из-за границы, раз она разрешается и германским, и итальянским, и румынским благотворительным обществам, то таким правом могут пользоваться и русские.
Результатом всех этих мер является, конечно, только духовное принижение всего галицко-русского народа. Вот что именно на сей счет говорит один из галицких деятелей: «Поучившись 6 лет в народной школе, молодой галичанин научился с трудом немного по-польски, иногда даже вызубрил калечащий его родную малороссийскую речь украинский жаргон, а что же дальше и для чего все это? Польской литературы он чуждается, так как сознает себя русским и родители и окружающие ему постоянно твердят, чтобы он не ополячился; церковно-славянская книга ему непонятна, так как фонетическое правописание, введенное в 1892 году вопреки массовым протестам народа, лишило его возможности разобраться в богослужебной книге; затем, украинской литературы собственно не существует. Шевченко ему даже непонятен». Из школы выходит забитое, безвольное, не помнящее родства существо. Не этого ли хотят австрийские власти?
Преследование русского языка не ограничивается, однако, школой. Не желает признавать его и венская Державная дума. Незадолго до убийства наместника Потоцкого президент венского парламента Вейс- кирхнер отказался принять петицию свыше тысячи галицко-русских общин, требовавших признания гражданских прав за русским литературным языком в Австрии, ссылаясь на то, будто петиции эти составлены на одном из языков, не признанных в Австрии обиходными или земскими (landesiibliche). За Веной следует и галицкий сеймУ.
То же самое происходит и в суде, и в администрации.
Так, циркуляр председателя львовского областного апелляционного суда от 25 июня 1910 г. запрещает сторонам пользоваться русским языком в бумагах и уставах, подаваемых областным властям, а властям принимать и входить в разбор таких бумаг и уставов. Предписывается возвращать без рассмотрения безусловно все те из поступающих бумаг, в коих встречаются хотя бы отдельные русские выражения или которые написаны этимологическим правописанием.
Особого упоминания заслуживает, далее, подобное же распоряжение наместника Бобржинского от 27 ноября 1909 г. административным властям отвергать все бумаги, если они составлены на общерусском языке или написаны этимологически. На этом основании австрийские чиновники с железною последовательностью ведут борьбу не только с употреблением русского языка вообще, но даже с употреблением отдельных русских слов.
21 Заказ 1602


Дошли до того, что подвергают штрафам тех лиц, которые смеют обращаться к власти на русском языке. На священника Юрчаневича был, например, недавно наложен штраф за то, что он употребил в своем, прошении несколько русских литературных слов; в другом случае исковое прошение не было принято судьей потому, что в нем оказалось два русских слова: «по заказу». Русские книги отбирают у крестьян; запрещают в деревнях петь русские песни. Не так давно русский депутат венского рейхсрата господин Курилович сообщал в запросе на имя его председателя, что Бучачское почтовое отделение не приняло почтового перевода общества «Русская бурса» на том основании, что в нем было указано отчество адресата, что является будто бы великорусским выражением. В том же городе Бучаче железнодорожная касса отказала гимназисту Белану в выдаче билета по пониженной цене на том основании, что ученик написал на удостоверении свою фамилию с твердым знаком, употребление коего считается в Австрии признаком политической неблагонадежности. И т.д., и т.п.
Крайне поучительно, что в борьбе с русским языком важное политическое значение придается вполне незначительным, казалось бы, явлениям. В этом отношении небезынтересно будет привести выдержки из записки галицкого краевого выдела от 16 июля 1892 г. «Краевый выдел, — говорится в этой записке, — позволяет себе обратить внимание высокого императорско-королевского министерства на частые жалобы русинов, что русинский перевод “Вестника государственных законов”, а равно почти все другие, издаваемые центральным правительством на рутенском языке официальные распоряжения и публикации, составлены не на чистом рутенском языке и содержат смесь староцерковного, целые столетия не употребляемого, мертвого языка и языка российского, который для русинского населения Галичины так же чужд, как чешский или сербский языки. Между русинами возникло оправданное неудовольствие, так как они имеют право требовать, чтобы их язык не был обезображен примесью других, чуждых ему языков, а напротив, чтобы в интересах государства и края охранялись чистота и достоинство их языка».
Записка оканчивается следующими словами: «Краевый выдел считает нужным не только для пользы рутенского народа, но, в первом ряду, в интересах монархии, требующих очищения рутенского языка от российского влияния, довести вышеизложенное дело до сведения высокого императорско-королевского министерства с просьбой о скорейшем исправлении указанных недостатков». Таким образом, примесь русских слов объявляется поляками угрожающей не только интересам края и государства, но даже монархии!
О том, каково отношение к русскому языку в среде администрации, свидетельствует также производившаяся в последнее время в Австрии перепись населения. Австрийский закон о переписи населения требует обозначения лишь того языка, который данное лицо обычно употребляет в житейском обиходе. Перепись совсем не интересуется ни национальной принадлежностью, ни национальным самосознанием отдельных лиц. Сделано это вовсе неспроста. При такой постановке вопросов австрийское правительство может, оказывается, достигать весьма важных для него результатов.
Циркуляр Министерства внутренних дел от 20 августа 1910 года предписывает, что главу 13 заявительных по народной переписи лист¬
322


ков должны выполнять только австрийские граждане, называя своим разговорным языком тот, который ими употребляется в повседневном обиходе, однако только один из нижеследующих: 1) немецкий, 2) чешско-моравско-словацкий, 3) польский, 4) рутенский, 5) словинский, 6) сербо-хорватский, 7) итальянский-латинский, в) румынский, 9) мадьярский. Таким образом, при переписи в списке обиходных в Австрии языков не оказалось языка русского, на котором говорят более четырех миллионов карпато-россов.
Относительно этого вопроса позволю себе перепечатать целиком статью господина М.Г. из № 493 «Прикарпатской Руси» за 1911 год, прекрасно освещающую всю незаконность этого циркуляра и создавшейся на его основании практики: «Нельзя забывать, что этот грубо несправедливый рескрипт, явно нарушающий гарантированные конституцией национальные нравы некоторых племен Австрии, издан на основании и в исполнение весьма краткого, состоящего всего только из четырех статей, закона о народной переписи от 29 марта 1869 года № 67 журнала государственных законов и особых положений о производстве народной переписи, являющихся составной частью названного закона. Ни этот закон, ни приложенные к нему положения не содержат решительно никаких предписаний относительно разговорного языка и, значит, не содержат никаких стеснений граждан в их природном праве называть своим разговорным языком тот, который для них является таковым в действительности. Параграф 30 названных законоположений о производстве переписи содержит, однако, постановление о том, что уклоняющийся от народной переписи, а равно дающий неверные заявления и вообще уклоняющийся от исполнения возложенных на него законных обязанностей подвергается денежному штрафу в размере от 2 до 40 крон, в случае невзыскаемости — аресту до 4 суток. Что это предусматриваемое наказание может быть применимо только в случаях нарушения именно этого закона, а никакого другого и тем менее какого- нибудь рескрипта, это и для неюристов даже не подлежит ни малейшему сомнению. В частности, не может быть речи о наказуемости по § 39 названного закона в случае, если гражданин, вовсе не уклоняясь ни от каких возлагаемых на него законом обязанностей, дает именно только вполне верное заявление, будь о своем вероисповедании или разговорном языке. Это не только выходит из слов и духа закона, но является главным условием законности его, ибо истекает из самого чувства и сознания права и правды.
Это и было причиной факта, что австрийские граждане, употребляющие другие разговорные языки, чем допущенные рескриптом от 20 августа 1910 года, не обращая никакого внимания на этот, по меньшей мере чудовищный, рескрипт, называли, согласно истине, своим разговорным языком тот, который ими действительно употребляется. Так поступили десятки тысяч граждан, употребляющих в обиходе еврейский жаргон, французский язык и т.д. Видя и сознавая, что господин министр в названном рескрипте, выражаясь мягко, зарапортовался, власти, не исключая того же Министерства внутренних дел, поспешили вперед объявить своего рода амнистию всем евреям, назвавшим своим разговорным языком жаргон. Исторической покровительнице евреев необходимо было, с одной стороны, задобрить и умилостивить верных пособников отечественных финансов и политики, с другой — не только спасти названный рескрипт от заслуженной насмешки со стороны юристов,
323
21


статистиков и государствоведов всех цивилизованных стран, но также лишний раз прослыть либеральнейшей из либеральных стран Европы. Конечно, как во всех вопросах, так и в этом мы, русские, были оставлены вне всех этих соображений и расчетов, и как всегда, не только вне милостей, но и вне закона.
В доказательство чего приводим следующий факт. Староство в Горлицах приговорило свящ. Иоанна Городецкого, настоятеля прихода Новица, резолюцией от 18 апреля 1911 г. № 7836 за нарушение § 30 закона от 20 марта 1869 г. № 67 журнала государственных законов, совершенное названием при народной переписи русского (rossyjskiego, russisch) языка как языка разговорного, на основании того же закона к штрафу в размере 20 копеек, в случае невзыскаемости к аресту на двое суток. Этот случай далеко не единичный. Подобному наказанию за русский язык были подвергнуты также другие наши люди, в их числе даже крестьяне. Но, с другой стороны, были оштрафованы далеко не все, давшие такое же заявление о своем разговорном языке. Это можно бы объяснить таким образом, что уездные административные власти не получили ясных и однообразных указаний свыше относительно того, как поступить с лицами, назвавшими своим разговорным языком язык русский (russisch). Однако такое объяснение не выдерживает критики, если принять во внимание, что правительство всегда с особой тщательностью обсуждает всякие мероприятия по отношению к нашей национальной организации и всяким проявлениям ее жизненной энергии в борьбе за национальные права русского народа. Гораздо ближе к истине будет такое объяснение, что власти, с одной стороны, желали избежать широкой огласки, какую неминуемо получило бы это явное насилие в случае, если бы такому наказанию были подвергнуты десятки и сотни тысяч людей, назвавших своей разговорной речью русский язык, с другой же стороны, власти желали из спорадических приговоров создать желанный предикат на будущее. Ведь факт, что назвавшие себя русскими (Russen) были за то приговорены, в связи с дальнейшим фактом, что таких приговоренных было несколько десятков, послужит и для будущего австрийского министра и столь же прославленного австрийского историка убедительным вовне и внутри государства аргументом для утверждения, что в Австрии в самом деле никакого русского народа нет.
Разбирая упомянутые приговоры с точки зрения действующих в Австрии законов, нельзя, прежде всего, не обратить внимание на Основной конституционный закон об общих правах граждан от 21 декабря 1867 г. № 142 журнала государственных законов, в частности на его XIX статью, гарантирующую всем племенам полное право беречь и развивать свою национальность и свой язык. О принадлежности гражданина к той или другой национальности решает не правительственная власть, за которой такого права не признает ни один закон, и вообще не решает никакая власть, а решает наука и действительная жизнь, а в отдельных случаях, как это неоднократно признавал верховный административный трибунал, решает заинтересованная личность сама, причем ее решение безапелляционно и обязательно для всех, и значит, для властей. О недоступности какого бы то ни было, значит, и русского языка в домашнем обиходе равным образом не говорит ни единый закон, из чего ясно следует, что в качестве разговорной речи в Австрии допустимы все языки.
324


В законе от 20 марта 1869 г. (о народной переписи) о языке обихода совершенно не говорится, ввиду чего, уже по этой одной причине, называя русский язык своим разговорным, нельзя и просто немыслимо свершить какое-либо нарушение этого закона, так как этот закон совершенно не предусматривает даже никакого такого или хотя бы только подобного нарушения. Это и вполне правильно, ибо если нет закона, который запрещал бы говорить по-русски, то есть употреблять этот язык в качестве разговорной речи, то в логической консек- венции не может ведь быть никакого запрета (тем более законного и притом еще под угрозой наказания) признаться, согласно истине, в употреблении этого языка в разговоре. Это равнялось бы запрещению говорить правду, каковое запрещение было бы явно безнравственно.
Не находя даже возможным со столь высокой точки зрения обсуждать названный рескрипт от 20 августа 1910 года, послуживший весьма прозрачной ширмочкой для оговариваемых, явно произвольных приговоров, мы не можем не указать на то, что основной конституционный закон гарантирует всем гражданам неоспоримое право пользоваться везде, значит, и в обиходе, своим родным языком, и, следовательно, также считать и называть этот язык своим и требовать признания его именно таким. И поэтому рескрипт, запрещающий русским гражданам Австрии называть своей разговорной речью язык русский, является ярким нарушением Основного конституционного закона об общих правах граждан, а всякое нарушение закона, все равно, палкой ли или словом, недопустимо, неприменимо. Применять его — значит совершать насилие. А это позор».
На этом основании не только крестьянам, но даже лицам интеллигентным запрещали при переписи показывать их язык русским. Комиссары записывали их язык рутенским, а то и польским. С особенным успехом происходило именно зачисление малороссов в поляки.
«Польский поход на Русь, — говорит профессор Филевич, — начался еще в сентябре, и открыл его сам глава католической церкви в Галичине, львовский архиепископ Бильчевский. 15 (28) сентября он издал циркуляр ко всему католическому духовенству, призывая его тщательно блюсти, чтобы при предстоящей общей переписи населения костел и народность не потерпели ущерба.
“Дело в том, — говорит архиепископ в своем циркуляре, — что в некоторых местах поляки и католики обычно говорят по-русски. Эта аномалия легко может быть использована для искажения действительности. Этого не должно быть. Латинники не русины, а поляки, потому что молятся по-польски, и если обычно пользуются русской речью, то лишь потому, что живут среди русских и не свободны от предрассудка, будто польская речь есть речь панская”. Архиепископ высказывает надежду, что этот предрассудок понемногу исчезнет и что к следующей переписи уже не окажется такой местности, где бы поляки говорили по- русски. Поэтому все латинники уже теперь должны записать себя поляками и назвать свой язык польским.
В духе архиепископского циркуляра издан за последнее время целый ряд брошюр и специальных воззваний к русским католикам Галицкой Руси. Особенно выделяется брошюра, вышедшая из типографии главного всепольского органа «Siowo Р.», — «Spis ludnosci і jego wielkie znaczenie dla narodu polskiego». Вот какое наставление дает, между прочим, эта брошюра:
325


“Каждый поляк латинского исповедания, где бы он ни жил и кто бы его ни спрашивал, обязан всегда без колебания ответить: я говорю по-польски. Если бы, Боже упаси, он забыл об этом и сказал: я говорю по-русски, тогда его записали бы русским. Это был бы величайший стыд и позор, если бы кто-нибудь из поляков ответил: я говорю по- русски. Ибо, хотя иной, по дурной привычке, и говорит часто по- русски, но разве по-русски он молится, поет в костеле или говорит с Богом?” Далее брошюра настоятельно рекомендует всем хозяевам записывать поляками всех своих домашних: “Имейте один ответ за себя и за всех в доме нашем: я, а равно все мои домашние, говорим по-польски”. Если бы, например, муж — русский — заявил, что его жена — полька — говорит по-русски, она должна сейчас же возразить, что это неправда, и велеть комиссару записать, что она, а равно ее дочери говорят по-польски («Прикарпатская Русь», 1910, 29 ноября).
При такой постановке вопроса вся русская прислуга и рабочие должны быть записаны поляками, потому что ломают свой язык на польский лад в разговоре с своими хозяевами. Мало ли еще какие основания могут быть изобретены для увеличения “польского обладания”. Ведь один из делегатов львовских учителей, отправленный в Жулин, нашел, что покойный Коханчик был поляк, потому что его дядя служил костельным сторожем у польского ксендза».
Здесь сам собой возникает вопрос: каким образом возможны все эти злоупотребления? Ответ очень прост. Чтобы оправдать свое отношение к русскому языку, австрийские власти утверждают, что в Галиции нет русских, значит, нет места и для русскбго языкаУ1. Упомянутый циркуляр о бурсах заявляет: «Воспитательное направление, данное бурсам с очевидным политическим стремлением, расходится с системой, на которой, по мысли основных государственных законов, основано все общественное воспитание в монархии, и тем самым и в нашем крае. Основа этого воспитания национальна, в Галичине же существует в понимании Основного закона только племя польское и племя русинское, наряду с малочисленными немецкими колониями, русского же (rosyjskiego) племени не существует». Вот и все.
Тщетно протестуют галицкие русские, заявляя, что они еще живы. Тщетно вопиют о том, что их язык — русский711. Русский язык объявлен в Галиции, в вотчине Владимира Святого, иностранным!
Для того чтобы иметь возможность отрицать существование русских в Австрии, политики ее объявляют галицких, буковинских и угорских малороссов за особое нерусское племя. Не могут только остановиться на выборе для них нового народного имени: называют их русинами, рутенами, рутенцами, украинцами, мазепинцами, наконец, руськими (через «ъ»), рускими (через одно «с»). Таким образом, начинают с того, что стараются отнять у одной из ветвей народа русского и у языка, которым она говорит, их историческое имя. Не мешает при этом отметить, что русского имени желают лишить именно ту часть нашего народа, которая впервые назвалась Русью. Киевская и Галицкая Русь старше Владимирской и Московской. Москва получила свое русское имя из Киева. Может ли быть, поэтому, что-нибудь бессмысленнее предложения, чтобы именно южная ветвь народа русского отказалась от своего исторического названия?7111 Старания эти уже очень давни.
Название «русины» применяется с тех пор, как Галиция присоединена к Австрии. Название «рутены» (Ruthenen) австрийское правитель-
326


ство давало русским галичанам уже в 1816 году. Выражение «украинцы» более нового происхождения. Оно распространилось лет 25 тому назад. С ним соперничает теперь позорная кличка «мазепинцы». Наконец, названия «руський» или «руский» стали применяться на практике, например, при выборах в Державную думу, лишь в последние годы, в виду неуспеха первых.
Причину появления этих новых названий и борьбы со старым именем совершенно откровенно высказывает немецкий профессор Инсбрукского университета Герман Видерман: «То было роковою бестактностью дать русинам название “Russen”, соединяющее их с великорусами. Если русинов, в противоположность великорусам, назвать рутена- ми, тогда-де всякая опасность исчезает...» Сочиненные австрийскими чиновниками названия должны, таким образом, отколоть русских подъяремных от русских державных.
Впрочем, и сами австрийские власти никогда не скрывали побуждений, из которых они придумывали новые клички для русских галичан. Известен вопрос губернатора Галиции Стадиона русской депутации в 1848 году: «Sind Sie derm eigentlich mit den Grossrussen eine und dieselbe Nation?» И заявление его: «Вы можете рассчитывать на поддержку правительства только в том случае, если захотите быть самостоятельным народом и откажетесь от национального единства с народом вне государства,именно в России,то есть если захотите быть рутенами, не русскими (Ruthenen, nicht Russen)». «Вам не повредит,— говорил он, — если примете новое название для того, чтобы отличаться от русских, живущих за пределами Австрии. Хотя вы примете новое название, но все-таки останетесь тем, чем вы были». И галичанам приходилось, увы, не раз соглашаться с подобными категорическими советами... Стадиону депутаты также ответили, что они действительно смиреннейшие рутены, а не русские.
Все новые названия, придуманные для австрийских русских, потерпели, однако, полную неудачу. Выражение «рутены» и «русины» получило чуть ли не бранное значение, специально для обозначения угодливых перед австрийским правительством галичан. О названии «украинцы» ничего не хочет слышать простой народ, заявляя: «Мы ничего не украли». Больше успеха имеют австрийцы с выражением «руский» (через одно «с») или «руський» (через «ь»), да и то только там, где народ не вполне грамотен. В других местах население не желает уступать своим властям и этого одного «с». Так, при производившейся недавно в Австрии переписи во многих местах крестьяне требовали не только того, чтобы их записывали русскими, но и того, чтобы слово «русский» писалось через два «с», а не с одним1Х.
Взглянув на дело sine ira et studio, мы видим, что все русские народности, все ветви и подразделения русского народа всегда и всюду называли и называют себя русскими. Это свое народное имя они особенно подчеркивают и подчеркивали тогда, когда им приходилось сталкиваться с иноплеменниками или говорить об общих судьбах своей родины. Вспомните, как летописец называл Киев «матерью городов русских», а певец «Слова о полку Игореве», южнорусский певец, призывал князей и народ отмстить за обиду сего времени, за землю Русскую. И в наше время с особым чувством произносятся священные слова: «Русь», «русский», — там, где русскому народу приходится вести особо тяжелую борьбу за свое существование, —в Прикарпатской Руси. В
327


Галиции говорят: я — русин, я — руська, мы — руськи, руська вера. «Один Бог на небе — одна Русь на земле». «Здесь — руська земля, ляха треба за Сян»х.
Большинство галицких малороссов решительно протестует против намерения украсть у них русское имя. Не так давно в австрийском парламенте депутат Курылович сказал следующее: «Мы отвечаем этим господам ясно и решительно: в Галичине было автохтонное русское население, в Галичине есть народ, желающий сохранить свое священное русское имя, в Галичине будут жить русские, которым, впрочем, безразлично, перекрещивает ли их австрийское правительство в “руте- нов” или поляки в “москалей”».
Но самое интересное, конечно, в том, что наилучшее подтверждение, так сказать, «русскости» галичан дают именно те официальные названия, которые для них придумывают австрийцы.
Так, «русины» есть только неправильно образованное множественное число от совершенно правильной формы единственного — русин, встречающейся и в древних памятниках, да и в пределах современной России, например, в Архангельской губернии. Множественное число от нее должно было бы быть русы или русские. Столь же неправильно прилагательное русинский, образованное от существительного русин. Ведь никто не говорит англичанине и англичанинский, христианине, христианинский и т.п. Суффикс единственного числа «ин» при образовании множественного, а равно и при образовании прилагательных должен, конечно, выпадать.
Далее, название «Ruthenen» — латино-греческого происхождения. Routhenos на языке средневековых греческих памятников являлось передачей слова русин. Оно было заимствовано из греческого языка средневековым латинским и в папских бумагах употреблялось в значении русские — Russen. Другими словами, и это название, в сущности, только подтверждает, что галичане русские.
Название «руские» просто образец малограмотного фонетического искажения общего нашего народного имени, которое решительно никого не может ввести в заблуждение.
Название «руськие», которое приверженцы фонетики также считают своим достоянием, есть одна из древних форм русского народного имени, употребляемая, как мы видели, и населением Галиции, а потому имеет все права на существование.
Остается название «украинцы», но оно уже совершенно неправильно распространено на Галицию, которая никогда к составу Украины не принадлежала. Жители же действительной Украины, употребляя выражение «украинцы», никогда не отрекались и от общего русского имени. Название «украинцы» следует сопоставить с другим, которым начинает щеголять за последние годы некоторая часть недоучившейся мало- русской молодежи в Галиции, именно, «мазепинцы». Оно не только бессмысленно вообще и в частности в приложении к галичанам, но и позорно. Можно однако, думать, что оно в конце концов утвердится, конечно, для обозначения не всего галицко-русского народа, а некоторой части распропагандированной молодежи его, сделавшей Мазепу своим национальным героем.
Словом, все эти изобретения могут обмануть только весьма малообразованных лиц. Для сколько-нибудь начитанных они подтверждают лишь общее народное единство галичан со всем народом русским. По-
328


этому более проницательности показывал император Леопольд, который старался избегать даже названия Ruthenen, рушены, как весьма близкого к выражению Russen, русские, заменяя его выражением греко- католики (graeco-catholici). Венские политики положительно ошиблись, не последовав его указанию. Интересно, что перечисленным далеко не ограничиваются попытки заставить забыть настоящее народное имя галичан. Так, поляки называют их простым народом, русский язык — простым и т.п.
Ввиду малого успеха указанных новых названий галицко-польские деятели, во избежание недоразумения, переименовали заодно и имперских русских. Они нас называют уже не русскими, а россиянами или москалями, а наш язык не русским, а российским или московским. Но и этот опыт с новым народным названием никакого серьезного успеха не имел и иметь не мог. Не надо забывать, что исторически название русского народа принимало разные формы: русские, россияне, россы, руссы, руссаки, руськие, русский, русин и т.д. И эти различные формы одного и того же исторического имени никогда и ни в ком не вызывали сомнения относительно народа, к которому они прилагаются.
О том, что этнографически галичане образуют один народ вместе с остальными малороссами, а следовательно, и с остальными русскими племенами, говорить здесь подробно мы не можем, так как это завлекло бы нас слишком в сторону от нашей прямой задачи. Во всяком случае, этнографическое единство всех русских народностей давно признано наукою, даже радикальными представителями ее вроде Пыпина. Но и исторические судьбы галичан и остальных русских вовсе не так уж различны и раздельны, как иногда кажется. В составе Австрии Восточная Галиция находится менее ста лет; другие русские области немногим более. Для тысячелетнего русского народа это совершенно незначительный срок. Далее, не говоря уже о временах Киевской и Галицкой Руси, и во времена польского владычества галичане жили в области высших духовных интересов одной жизнью со всем народом русским. На этот счет очень хорошо говорит граф В.А. Бобринский:
«Наравне с остальной Западной Русью, Галичина упорно борется за Православие против поляков и иезуитов, огнем и мечом насаждающих латинство и унию... Ставропигийский институт с его многомиллионным имуществом является старейшею твердынею русского сознания в Галиции. Русскую печатню Львовского ставропигиального братства основал сам “первопечатник Иван Федоров”, память которого поминала недавно вся Россия... Св. Петр, первый митрополит московский и всея Руси, пришел во Владимир на Клязьме, а затем в Москву, из Галичины, с берегов реки Рать, и разве его когда нибудь считали чужеземцем, а не коренным русским? Неужели князь Константин Острожский или наш современник, доблестный и приснопамятный отец Иван Наумович, были не русскими людьми?»
О своем единстве со всем народом русским многократно и торжественно заявляли сами галичане. Уже в 1848 году молодой священник и ученый А.С. Петрушевич издал на польском языке брошюру, в которой он заявляет, что Галицкая Русь есть малая часть общей матери — Руси Нестора, наряду с Киевом, Новгородом, Суздальщиной, Северщиной и т.д.ХІ. С тех пор подобные заявления не умолкали.
В 1866 году львовская газета «Слово» напечатала в № 59 торжественное заявление от имени Русской Рады, заканчивавшееся следую-
329


щим образом: «Наступило время перешагнуть и нам Рубикон и сказать откровенно во всеуслышание: не можем отделяться китайской стеной от наших братей и отдаляться от языковой, литературной, церковной и народной связи со всем русским миром. Мы не рутены 1848 года, мы настоящие русские».
22 декабря 1899 г. Русская Рада заявляла в «Галичанине» в сущности то же самое: «Русская народная партия в Галичине исповедует, на основании науки, действительной жизни и глубокого убеждения, национальное и культурноеединство всего русского народам посему признает своими плоды тысячелетней культурной работы всего русского народа».
9 (22) июня 1909 г. председатель русского клуба в венском парламенте отец Василий Давыдяк между прочим говорил: «Русское национальное сознание служило нашему народу всегда путеводной звездою в его духовной жизни, и это чувство живет и доныне непоколебимо в его сердце, невзирая на враждебную агитацию».
Одну из своих речей в Державной думе депутат Д.А. Марков окончил, между прочим, следующими словами: «Культурное и национальное единство всего русского народа нельзя уничтожить грубыми средствами, применяемыми частными лицами или правительством. Национальное самосознание как в Галиции, так и в России, пробуждение дремлющих сил всего русского народа — это разгорающееся пламя. Это пламя горит все ярче и ярче, и придет время, когда даже близорукие политики и низменные доносчики не будут в состоянии потушить это пламя. Скорее они обожгутся на нем. Поэтому мы, представители культурно-национального единства всего русского народа, смотрим бодро вперед на будущее всех русских ветвей, всего русского народа. Мы не боимся никого, не боимся ни доносов, ни процессов за государственную измену, ни даже тюрем австрийского правительства».
Наконец, и в междуславянских сношениях русский народ всегда понимался как единое целое. Так, славянские соборы определенно высказались на этот счет, включив представителей как Руси свободной, так и Руси подневольной в одну делегацию. «В 1908 г. в Праге, — говорит один из участников съезда, — в первый раз сошлись Русь державная с Русью подъяремной. Здесь явились не только представители Русского государства, как это до сих пор бывало, но явились тоже, и в почтенном числе, представители подъяремной Червонной Руси... Русские из России в первый раз чувствовали и видели, что у них есть родные братья за рубежом, что эти братья всем своим сердцем стремятся обнять всю великую Русь и искреннею беззаветною любовью любить Россию». Такие же решения были приняты и на последнем славянском съезде в Софии летом 1910 года. Сказанного, думается, достаточно для того, чтобы опровергнуть утверждение австрийских политиков, что Галицию населяют не русские, а какой-то другой народ.
Обратимся к нашей непосредственной теме, к гонимому в Галиции русскому языку.
Язык единого народа русского и есть язык русский. Так думают и все русские ученые-исследователи, вместе со всем народом русским, единственным судьей в деле. Под выражением «русский язык» сыновья Руси благо державной и Руси подъяремной понимают и всегда понимали язык всего народа русского, язык его прошлого и настоящего, во всем богатстве исторических и местных видоизменений и форм, со всеми его
330


говорами и наречиями, простонародную речь и художественное слово, весь словесный океан, созданный русским духом, язык русского народа в его целом и в отдельных частях.
Отдельные русские наречия, не отказываясь от общего русского имени, носили и носят, конечно, и другие названия, обыкновенно прямо примыкающие к родовому, как малорусский язык, белорусский, великорусский. Главных великорусских говоров насчитывают два — северный и южный; малорусский же язык распадается на целый ряд говоров, некоторые из них, в свою очередь, носят особые видовые названия: наречие гуцульское, лемковское, волынское, полтавское и т.д. Особенно большие различия усматриваются именно между разными южнорусскими наречиями; некоторые исследователи ставят это в связь с особыми этнографическими элементами, вошедшими в состав отдельных частей малорусского народа.
Конечно, как и каждый живой язык, русский язык видоизменялся в течение столетий и у разных ветвей русского народа, но в отличие от того, что мы видим у некоторых других великих народов, видоизменения эти не касались его основной сущности. Поэтому современный русский, даже необразованный, легко поймет разговорную русскую речь XII столетия, необразованный понимает речь образованного, малоросс, великоросс и белорус понимают друг друга с первых же слов. В то же время, как известно, гасконец не понимает нормандца, шваб — фриза и т.д.
Читая псковскую судную грамоту, слушая олонецкую былину, восхищаясь малороссийской песней, умиляясь белорусской сказке, ни один русский не скажет, что это не русский, не родной ему язык, не смешает его с чужим языком — немецким, французским и т.д. Известен рассказ, что русские солдаты, перевалив в 1849 году, под начальством Паскевича Карпаты и двигаясь в местностях, населенных угорскими русскими, спрашивали жителей берегов Тисы: «Да есть ли конец русской земле?»
Во всяком случае, точных границ ни географических, ни филологических даже между главными ветвями русского языка — великорусской, малорусской и белорусской — не существует. Всюду в империи в тесном соседстве живут представители всех русских народностей. Все русские языки развивались из некоторых общих основ в тесном взаимодействии между собой и, в общем, по одним и тем же законам. Одна из основ русского языкового единства — полногласие.
По вопросу о полногласии и о единстве русского языка не могу не поместить здесь с благодарностью справку, которую любезно предоставил мне один из наших известных специалистов многоуважаемый коллега В.М. Ляпунов3, профессор Новороссийского университета. «Полногласие — самое характерное явление русского языка, объединяющее все его самые отдаленные одно от другого наречия, в противоположность другим словянским языкам, которым это явление совершенно чуждо. Оно наблюдается в словах, получивших известные сочетания гласных с плавными согласными еще в языке прасловянском, унаследовавшем эти сочетания от праязыка индоевропейского. Эти сочетания в общей формуле могут быть выражены как tort-, tolt-, tert-, telt-, которые и изменились в языке прарусском в torot-, tolot-, teret-, telet-, telot-, причем под t разумеется любой согласный звук. Появление второго гласного после г или 1 и называется в науке о русском языке полногласием».
Следующая сравнительная таблица наглядно представит отношение русского языка к другим славянским в этом пункте.
331


Праслов. (Пра)русские Старо- Сербские Словенские Чешские Польские Литовские и германские
ц.-словян.
ъ а ■§
ьс Сг
О и
s s
U X
5 л ь* s
a .
S н
■S S £
н
К
t=l
S
Is
SS"
с; х
о
-3 2
"О н о о
N У
morzb морозь мрдзъ мраз mraz mraz mroz


Формы гражданин, младший, враг, прежде, пред, вред заимствованы в русском из языка церковно-славянского.
Подробности о происхождении русского первого только что указанного «полногласия» и «второго», развившегося позднее и сохраняющегося только в некоторых словах (полонъ из древнерусского ПЪЛЪНЪ, которое из прарусского и прасловянского пълнъ, между тем как старо- церковно-словен. плънъ, пльнъ, северно-великорусск. верехъ из древнерусского вьрьхъ, прарусского вьрхъ, но имен. ед. женск. р. полна, род. ед. верха), см. в труде академика Шахматова «К истории звуков русского языка» в «Известиях Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук», 1902. Т. VII. Кн. 1. С. 280-318. Кн. 2. С. 303— 326.
Но кроме «полногласия» русский язык, как особый звуковой тип в мире словянском, исконно, то есть в доисторической древности, отличался от других словянских целым рядом других особенностей, перечисление которых мы имеем в известных «Лекциях по истории русского языка» академика А.И. Соболевского, изд. 4-е (1907), с. 19-33 (гл. III), и в обширной статье академика Шахматова о русском языке в Энциклопедическом словаре Ефрона и Брокгауза, полутом 55, с. 564- 581. По вопросу о единстве русского языка и о происхождении русских наречий и русских народностей см. статьи: 1) академика Шахматова «К вопросу об образовании русских наречий и русских народностей» (СПб., 1899; отд. отт. из журнала Министерства народного просвещения, 1899, апрель), 2) академика Соболевского «Очерк русской диалектологии» (Живая старина, 1892) и 3) его же «Русский народ как этнографическое целое» (Харьков, 1907).
После периода разъединения и отчуждения, вызванных тяжелыми историческими обстоятельствами, главным образом татарским игом с его последствиями и польской неволей, все они, начиная с XVII столетия определенно стремятся тесно сблизиться и даже вполне слиться между собой.
Главнейшие моменты истории развития общерусского литературного языка очень хорошо формулированы в известной резолюции Клуба русских националистов в Киеве от 12 мая 1908 г. «В древнем периоде (X-XIV вв.) в письменности господствовал язык церковно- славянский или так называемый славяно-русский язык, служивший одним из главных средств культурного единения дробных русских племен, мелких княжеств и народоправств. Только в памятниках из сферы юридической и государственной выступает в более чистом виде живая народная речь, притом с различными диалектическими оттенками. Однако в этот период ни один из областных диалектов не получил гегемонии над прочими и не возвысился до роли самостоятельного языка. Зато между всеми ими поддерживался самый живой и непрерывный взаимный обмен. В среднем периоде (XV-XVII вв.), когда Русь в политическом отношении делилась на две половины — восточную и западную, московскую и польско-литовскую, в каждой из половин сохраняет свое значение языка литературного язык церковно-славянский, но рядом с ним развиваются и к концу периода получают условную устойчивость два особых, довольно искусственных книжных языка — восточнорусский и западнорусский. Сходство между ними заключалось в том, что и тот и другой содержали в себе значительное количество церковнославянизмов, а различие состояло в том, что в западнорусском языке
333


к церковно-славянским элементам примешивались, кроме многочисленных полонизмов, элементы народных говоров, то белорусских, то червоннорусских, то украинских, причем последние в конце концов возобладали, а в восточнорусском церковно-славянская основа речи была испещрена элементами живых великорусских говоров, преимущественно московского. Дуализм этот, однако, не мешал и в средний период известному взаимодействию областных говоров так, что не было полной обособленности между восточнорусским и западнорусским книжными языками. Так, например, Курбский, выходец из Москвы, принимал деятельное участие в западнорусской литературе, наряду с князем Ост- рожским, конечно, приспособляясь к нормам местного книжного языка. Церковно-славянская грамматика западноруса Мелетия Смотрицкого (1619 г., в Вильне), Катехизис Лаврентия Зизания и Краткое исповедование веры (1645 г., Киев) были переизданы в Москве вскоре после появления оригиналов в пределах Западной Руси и пользовались широким распространением на востоке не только в XVII в., но и в XVIII веке. Киевские ученые Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий, Дмитрий Ростовский, Стефан Яворский, Феофан Прокопович, Гавриил Бужинский, Симеон Кохановский работали в области литературы в Москве с неменьшим успехом, чем в Киеве, и содействовали перенесению в Москву не только западнорусской учености, но также некоторых особенностей западнорусского книжного языка. Новый период в развитии русского образованного языка (XVIII—XIX вв.) ознаменовался прежде всего слиянием западнорусского языка с восточнорусским в один общерусский язык. Это слияние последовало непосредственно за политическим соединением Малороссии с Московским царством. Затем с Петровской эпохи постепенно прекратился старый книжный дуализм в пределах Русского государства: язык деловой (грамот, актов, статейных списков, судебников и проч.), пропитанный элементами народных говоров, мало- помалу сливается с славяно-русским, захватывая вместе с тем всю область не только государственной и общественной, но и литературной жизни. Дальнейший процесс развития русского образованного языка, завершившийся выработкой того типа его, какой наблюдается в настоящее время, состоял в том, что, благодаря замечательной литературной деятельности Ломоносова, Карамзина, Крылова, Пушкина и многочисленных их последователей, церковно-славянские элементы отошли на задний план, уступив свое место стихиям живой народной речи» (Резолюция Клуба русских националистов в Киеве по поводу проекта преподавания в школах Малороссии на «украинском» языке, принятая общим собранием членов клуба 12 мая 1908 г.).
Мнение, что все русские языки составляют одно целое, отличающееся многими замечательными чертами внутреннего единства, является общепризнанным в науке взглядом. Таково именно единодушное мнение всех авторитетнейших русских специалистов: И.И. Срезневского, А.А. Потебни, М.А. Колосова4, А.И. Соболевского, А.А. Шахматова, П.И. Житецкого, И.В. Ягича, Б.М. Ляпунова, А.И. Томсона5, Т.Д. Флоринского и прочиххп. Все эти языки образуют одну диалектическую группу — русский язык, занимающий среди славянских языков место, подобное тому, которое принадлежит польскому, чешскому и другим особым языковым единствам. Языкознание, таким образом, подтверждает только выводы этнографии и истории о единстве всего русского народа.


Единство русского языка открыто провозглашалось, начиная с середины XIX столетия, также галичанами Добрянским, Малиновским, Зубрицким, Головацким, Наумовичем, Духновичем и другими, за последнее время особенно Дудыкевичем. Вспомним мужественное заявление священника Ивана Наумовича, сделанное в галицком сейме в 1866 году: «Сходства нашего языка с языком всей Руси не уничтожит никто на свете: ни закон, ни сеймы, ни министры».
Высшим выражением единства русского языка является ныне, конечно, разговорный и письменный литературный, или книжный, язык русского народа. Этот язык имеет особое право на то, чтобы называться русским; в отличие от других ветвей русского языка, он является общерусским. Он играет в настоящее время, хотя и в несравненно более крупных размерах, ту роль, которая у наших предков принадлежала также общерусскому или даже общеславянскому — церковно- славянскому языку.
Как и у всех остальных великих народов, в основу русского литературного языка было положено одно местное наречие, именно северновеликорусское, или московское. Вызвано было это исторической необходимостью и обижаться никто, конечно, не мог и не может, тем более что в наш литературный язык вошло множество данных и из других важнейших ветвей русского языка, особенно из малорусского, потому что малороссы принимали самое деятельное участие в выработке нашего общего книжного языка. Можно даже согласиться с утверждением, что в новое время до XVIII века развитие русского литературного языка было целиком в руках малороссов.
Знаменитые Симеон Полоцкий, Дмитрий Ростовский, Стефан Яворский, Феофан Прокопович были южнорусами. Начало книжной обработке нашего языка дала львовская ставропигийская школа; изданная ею в 1591 году грамматика послужила основанием для составления позднейших грамматик его. Появившаяся в Вильне в 1619 году церковно-славянская грамматика Мелетия Смотрицкого вскоре была переиздана и в Москве. Этот язык развивала затем киевская школа и передала его с упроченными грамматическими формами и малорусским правописанием великороссам*111.
Общерусский язык открыт влияниям местных наречий и в настоящее время. Движение его вперед совершается и теперь путем объединения местных русских языков, наречий и говоров сообразно с развитием русского мышления. При этом и в XVIII, и в XIX веках участие малороссов в создании русского языка было и есть поистине громадно. Надо ли напоминать общеизвестные имена: в XVIII в. — Леванда6, Флоринский, Кониский, Барский7, Богданович; в XIX в. — Кантемир, Капнист, Гнедич, Гоголь, Некрасов, Данилевский, Крестовский, Чехов и сотни менее громких.
Во всяком случае, полезно отметить, что даже те писатели, которые считаются украинскими, как Максимович, Костомаров, Кулиш, Потебня, Котляревский, Мордовцев, Антонович, Драгоманов, писали на общем литературном языке, когда им приходилось выступать в высших родах литературной деятельности. Многим ли также известно, что сам Шевченко написал несколько повестей и поэм на общерусском литературном языке и, что особенно интересно, вел на нем свой дневник, а значит, и думал на нем. Украинские писатели (Котляревский, Гулак- Артемовский, Квитка-Основьяненко, Шевченко, Вовчек) не задавались
335


целью создать особый, отдельный от ломоносовского, пушкинского и гоголевского книжный ЯЗЫКХ1У.
Об этой общей работе над общим языком чудесным образом говорит господин Яворский: «Как в общую заветную житницу, вносили в него свои лучшие, чистейшие соки, свои заветнейшие думы и грезы — и южане, и северяне, велико-, мало-, бело- и червоннороссы: Новгород, и Вильна, Москва и Галич. От всех концов, из всех углов необъятной Русской земли слетались родные звуки и сливались гармонически в одну стройную, прекрасную, великую симфонию, имя которой — русский язык»; «Это — общее, совместное творение всех русских племен и родов, выношенное и выграненное в общем горниле их творческого духа, духа киевских тружеников и олонецких сказителей, Максима Грека и Иоанна Вишенского, Пушкина и Гоголя. Это — заветное, неоспоримое и неотъемлемое наследие всего русского народа во всех его этнографических разновидностях и оттенках»; «И тот, кто ныне, по истечении многих веков совместной творческой работы обоих главных русских племен, хотел бы вылавливать и выделять в литературном языке индивидуальные особенности и черты, внесенные в него обоими этими племенами, кто пожелал бы располосовать и разделить в нем севернорусские элементы от южнорусских, тот задался бы такою же безумною и невозможною целью, как выделить в сердце ребенка капли крови отца и матери его...»
Поэтому Клуб русских националистов в Киеве имел полное право в своем постановлении от 12 мая 1908 года заявить: «Клуб русских националистов в Киеве находит, что общерусский книжный язык представляет собой не только государственный, но и родной язык как для малороссов, так и для великороссов и белороссов. Это положение составляет такой же бесспорный факт науки и жизни, каким признается племенное единство велокороссов, малороссов и белорусов. Поэтому русский южанин прекрасно понимает русского северянина, и наоборот. Поэтому же никогда еще не возникало вопроса о том, чтобы при сношениях малороссов с великороссами требовалась помощь переводчиков. Как звуковые, так равно и словарные отличия южных наций от северных в сущности настолько незначительны, что нисколько не препятствуют свободному словообмену между представителями тех и других».
В конце концов, по справедливому замечанию профессора Модестова, мы даже и в филологическом смысле имеем право называть русский литературный и общественный язык общерусским. Словарь нашего литературного языка содержит в себе на три четверти слова, общие главным ветвям русского языка. Подобной близости мы не видим в отношениях других великих языков к их местным говорам. Та же близость наблюдается и в фонетике, этимологии и синтаксисе.
Доклад образованной в 1905 году Императорской Академией наук Комиссии по вопросу об отмене стеснений малорусского печатного слова, при всех его внутренних противоречиях и явной тенденции посодействовать развитию украинской литературы, содержит в себе и следующие, например, места: «Наш великорусский литературный язык приобрел общерусское значение; в известной степени этому содействовало то обстоятельство, что силою вещей он стал языком государственным; но главным образом, это зависело от культурного роста великорусской народности, от развития ее литературы и школьной образованности... Книжная речь малорусская вырабатывалась в XVI-XVII веках на осно¬
336


ве двух письменных языков — церковно-славянского и западнорусского, в свою очередь проникшегося польскими элементами; в значительно меньшей степени, чем книжная речь великорусская, она приближалась к языку народа, и этим прежде всего объясняется постигшая ее во второй половине XVIII века судьба: она забывается и без всякой борьбы уступает место великорусскому литературному языку. Подъем культуры, образованности, о котором мы только что говорили, завершается, таким образом, естественным вытеснением книжного малорусского языка языком великорусским». В другом месте, однако, записка не видит оснований называть и эту литературную речь общерусской, «ибо она не представляет из себя амальгамы, в которой бы, хотя и неравномерно, отразились особенности всех живых русских наречий» (с. 26, 27). Никто, конечно, не утверждает, что наш литературный язык представляет собой амальгаму всех русских наречий. Утверждается только «влияние» на него с их стороны, особенно со стороны малорусского, то есть то, что записка сама отмечает в следующих строках: «Обогащение иноязычными элементами — это цель каждого литературного языка... Но совершенно неизбежным становится влияние соседних языков, когда языки эти принадлежат родственному племени» (с. 28, 29).
Все это дает даже исследователям основание утверждать, что наш литературный язык вовсе не язык великорусский, но именно общий язык всех частей народа русского. Кроме не раз уже приводившегося господина Яворского, следует сослаться на такой авторитет, как профессор Будилович, бывший также малороссом-галичанином. Он говорит: «Наш нынешний литературный язык не может быть назван великорусским ни по своему происхождению, ни по составу и строю, ни, наконец, по своим культурным задачам. Наоборот, язык Ломоносова должен быть с полным правом признаваем языком общерусским»ху.
Подобные же заявления делали и другие галичане. 27 декабря 1866 г. отец Иван Наумович сказал в галицком сейме от имени русских членов: «Книжный великорусский язык есть собственно малороссийский, созданный малороссами. Принимая книжный великорусский язык, мы берем возвратно лишь свое питомое. Сходства нашего языка с языком всей Руси не уничтожит никто на свете, ни законы, ни сеймы, ни министры».
В то время как общегерманский, или Лютеров язык был действительно чужим языком не только в Северной, но и в Южной Германии, русский книжный язык — свой, родной всем ветвям русского народа. Он имеет, по меньшей мере, такое же право на имя русского языка, какое принадлежит языку французов на имя французского, испанцев на имя испанского, итальянцев на имя итальянского и т.д. Ведь никто же не называет французский язык — ильдефранским, или испанский — кастильским, или итальянский — тосканским потому, что первый в своей основе имеет язык Иль-де-Франса, langue сГос, второй — язык Кастилии, а третий — язык Тосканы.
Надо ли говорить о том, какое громадное значение имеет такой общий язык для всего народа русского. Галицкое крестьянство называет русский книжный язык, в отличие от своего наречия, языком «твердо-русским», как бы желая этим выразить, что в этом языке — крепость и сила Руси. «Только обладая таким языком, нация получает средство как для возможно полного раскрытия всех своих духовных сил, так и для широкого участия в мировом культурном движении;
22 Заказ 1602


только при таком условии она имеет возможность создать богатую литературу, сделать ценные вклады в науку, а равно упрочить свое политическое имущество и приобрести нравственное влияние среди других больших и малых народов»™.
Относительно значения общего литературного языка для каждой русской народности цитированный уже галицкий писатель говорит: «И только, и единственно этот язык, верховный и основной, единый и общий, родной и близкий всем русским племенам, является для всех них неотъемлемым и обязательным языком образованности и литературы, орудием их общественного и духовного прогресса!.. И глубоко заблуждаются, и тяжело грешат те из нас, кто в своей невежественности или злоумышленности отталкивает от себя этот богоданный, родной язык, кто считает его далеким и посторонним, кто называет его московским или великорусским языком. Если, с одной стороны, никакое из русских племен не имеет права присваивать себе русский язык в свою исключительную собственность, то тем более ни одно из них не смеет ныне отрекаться и отказываться от него. Это было бы изуверское самоос- копление, культурное самоубийство его, возвращение к первоначальной теме, к первобытному хаосу национального бытия.
Лишившись вдруг, в безумном порыве самодурного отречения, великого и совершенного языка образованности и культуры, выработанного веками народной жизни и творческой работы многих поколений, — это несчастное племя возвратилось бы к косноязычному лепету и жалкому прозябанию своего детства, обрекло бы себя на медленную, но неминуемую национальную гибель. Ведь в наше позднее время нельзя уже и думать о том, чтобы можно было начинать народную жизнь с начала. Поздно и немыслимо создавать ныне из детского лепета — культурный язык, из простой колыбельной песни — особую, жизнеспособную литературу».
Все эти соображения о русском языке вообще и о литературном в частности настолько просты и убедительны, что в начале присоединения Галиции и Австрии именно на этой точке зрения стояло и само австрийское правительствоxvn. При Императоре Иосифе II русский язык официально назывался в Галиции Landes-, Volks- und Nationalsprache.
Русская Рада в протесте от 28 февраля 1911 года по поводу распоряжения о закрытии русских бурс сообщает еще следующие подробности о прежнем отношении австрийского правительства к русскому языку:
«Надворный декрет от 9 марта 1787 г. и рескрипт губерниума от 15 августа 1787 г. № 20468 называют язык преподавания некоторых предметов в учрежденном бл. п. императором Иосифом II Львовском университете “lingua russica, russische Sprache”. Надворный декрет от 11 сентября 1806 г. об учреждении греко-католической митрополии во Львове выражается следующим образом: “Его Величество соблаговолил, согласно высочайшему декрету от 11 сего месяца, распорядиться учредить собственную митрополию для русских (Russen) греко-католи- ческого вероисповедания в Галичине и на вечные времена возвысить к таковой греко-католическое епископство во Львове”. В официальных шематизмах для королевств Галичины и Владимирии за 1785-1807 гг. постоянно обозначается: преподавание в университете на русском (russisch) языке, цензор русских (russische) книг, русская (russisch) семинария во Львове».
338


Подробности из истории Львовского университета дает нам следующая докладная записка малорусских профессоров и доцентов этого университета:
«Ввиду того, что университетский сенат обратился в Министерство просвещения с представлением, направленным к признанию польского характера за Львовским университетом, русские профессора и приват- доценты Львовского университета заявляют нижеследующее:
I. Львовский университет существует благодаря императору Иосифу II. Введение в этом учебном заведении преподавания на латинском языке свидетельствует, что уже с начала не было это заведение польским. Напротив, следует установить, что, когда император Иосиф II образовал в нем богословский и философский факультеты, то намеревался таким образом удовлетворить культурным нуждам русского общества.
Уже в этом первом периоде существования Львовского университета успели русские (русины) поставить достаточное число знаменитых преподавательских сил.
В первой половине XIX столетия было введено в Львовском университете преподавание на немецком языке. С целью частичного удовлетворения культурным нуждам галицких русских были образованы в 1848 г. кафедры русского языка и русской литературы.
В 1859-1862 гг. были изданы распоряжения, вводящие преподавание богословия, догматики, катехитики и методики на русском языке.
В 1862 г. были систематизированы кафедры на юридическом факультете сначала на русском языке, и только со временем были учреждены польские кафедры.
II. Юридическим основанием, которое должно быть решающим в вопросе национального характера Львовского университета, являются два высочайших императорских постановления от 4 (нового стиля) июня 1871 г. и от 28 (нового стиля) апреля 1879 г.
Первое из этих постановлений признает совершенно ясно за поляками и русскими равное право образования отдельных кафедр с польским или русским преподавательным языком — и таким образом устанавливает утраквистический характер Львовского университета.
Вторым постановлением нормируется официальный язык университетских властей — вводится польский язык во внутреннем делопроизводстве, в таких границах, в каких польский язык допускается у всех прочих государственных властей в Галичине. Этим постановлением совершенно не ограничиваются права русского языка во внешнем делопроизводстве, как это происходит и у других государственных властей в Галичине.
Распоряжением Министерства просвещения от 5 апреля 1882 г. не переменяется ничего в этом направлении, так как оно также признает за русскими право учреждения русских кафедр.
Следует только сожалеть о том, что компетентные круги не допустили к осуществлению этих прав, признанных за русскими, и выхлопотали распоряжение Министерства просвещения от 20 нового стиля года 1902, ограничивающее права русского языка.
Несмотря на то, что права русского языка значительно ограничены, существует здесь 10 русских кафедр, постоянно увеличивается количество русских преподаваний, а одновременно возрастает также число слушателей и слушательниц русской народности, превышающее давным- давно тысячу.
339
22


Ввиду всех этих обстоятельств подписавшиеся заявляют, что до тех пор не откажутся от прав, принадлежащих русскому народу и русскому языку в Львовском университете, пока не будет осуществлено учреждение отдельного русского университета во Львове.
При этом подписавшиеся обращают внимание правительства на безусловную необходимость учреждения уже в ближайшем времени отдельного русского университета. Основанием должна послужить систематизация новых русских кафедр, выделение русских кафедр из существующего университета и учреждение из них отдельной автономной институции.
Стремление к учреждению отдельного русского университета является результатом всестороннего развития русского народа, — оно выросло в последнее время в стихийную силу, и только осуществление безотлагательного требования в состоянии усмирить умы, возбуждаемые постоянно новыми происшествиями вроде последнего мемориала университетского сената, и восстановить нормальные отношения.
Вышеприведенный мемориал подписан:
свящ. доктором Бартошевским, докторами: Днестрянским, Доб- рянским, Грушевским, Колессой, Комарницким, Мышковским, Рудницким, Стебельским, Студинским и Вергановским».
В 1784 году открыт* был университет во Львове, причем с 1787 года на богословском и философском факультетах введено преподавание на русском литературном языке. Этот, так называемый Русский институт упразднен в 1808 году. Львовский университет в настоящее время в польских руках. Одновременно были учреждены духовные семинарии в Вене и Львове с преподаванием также на русском языке.
Вскоре, однако, отношение австрийских властей к русскому языку приняло другое направление. «Начиная с 1816 года, — читаем мы в приводившемся уже протесте Русской Рады от 28 февраля 1911 года, — замечается в правительственных кругах известное недоверие к галиц- ким русским. Галицкое наместничество выражается в своей докладной записке надворной канцелярии от 13 декабря 1816 г. следующим образом: “Для просвещенного, либерального и справедливого правительства, каким является правительство австрийское, не существует политических причин, которые говорили бы против допущения в Галичине обучения польскому языку в письме и слове. Оно не может и не желает вызывать партий и даже, имея в виду политические расчеты, представляется более желательным распространить польскую, а не рутенскую (ruthenisch) речь, являющуюся только разновидностью (Abartung) русского (russische) языка”.
Когда галицкие русские поняли, что официальные круги и государственные политики желают их национальность принести в жертву польскому элементу, тогда народные предводители их, в частности тогдашний митрополит Антоний Ангеллович, назвали свою народность “Ruthenen” и представили ее как нечто отдельное от русской народности,, надеясь таким образом спасти существование русской национальности в Галичине. Этим путем ему удалось провести в народные школы в Галичине по крайней мере местное русское наречие»хуш.
За последнее десятилетие лучшие представители Галицкой Руси перестают, однако, скрывать свои истинные убеждения. В предшествующем изложении были приведены многочисленные торжественные
340


заявления их, начиная с 60-х годов, о принадлежности галицких малороссов к составу народа русского и о том, что они считают своим общий русский книжный язык. Приведу еще одно крупное явление в этой области. 26 июня 1907 г. в Державной думе в Вене произведена была галицко-русским депутатом Д.А. Марковым нашумевшая манифестация в пользу русского языка.
«В венском парламенте, — читаем мы в «Новом времени», — установился обычай, по которому большинство не немецких депутатов произносит обыкновенно первую фразу речи на своем родном языке, чтобы таким образом подчеркнуть и закрепить его парламентское гражданство. Так поступил 26 июня и галицко-русский депутат Д.А. Марков. Русская речь депутата Маркова была приветствована чехами и другими славянами; поляки воздержались от каких бы то ни было заявлений, но украинцы страстно запротестовали. Они вскочили со своих мест и начали бросать по адресу доктора Маркова оскорбления: “изменник”, “подлец”, “отступник”, “москаль”; украинский же депутат Старух, указывая на Маркова, обратился к председательствующему Жач- ку со словами: “Эта собака говорит по-русски”. Чехи пытались восстановить свободу слова, но тщетно. Жачек уступил требованиям украинцев и не позволил Маркову продолжать речь на том основании, что русский язык в Австрии не употребляется». Таким образом еще раз покрыли себя позором ренегаты русского дела — украинцы.
Доктор Марков старался после, в пространной речи на немецком языке, отстоять права русского языка, ссылаясь на то, что здесь каждый гражданин имеет право говорить на своем языке, что за кандидатов русской партии было на последних выборах подано до 200 000 голосов, за украинских всего только на 70 000 более (отношение же избранных депутатов 5:27), что с самого присоединения Галиции к Австрии, на основании червонно-русского государственного права, там развивалась литература, издавались газеты, журналы на литературном русском языке, который приобрел все права гражданства и является в Галиции обиходным, что в Буковине живет до 7 тысяч великороссов-старооб- рядцев. Но все это помогло мало. На следующий день на запрос второго русского депутата, доктора Глебовицкого, по поводу этого правонарушения председатель палаты Вейскирхнер одобрил образ действия Жачека, заявляя, что «по нынешнему законоположению русский язык не принадлежит еще в Австрии к языкам обиходным». Опять взрыв аплодисментов украинских депутатов. Это поведение последних вызвало, однако,* осуждение со стороны настоящих украинцев из России. «Случайно,— пишет «Новое время», — в этом заседании присутствовали в ложах для публики два депутата-малоросса из последней Государственной Думы, кажется, даже члены сколоченной Грушевским украинской громады. И вот они поспешили засвидетельствовать депутатам Маркову и Глебовицкому свое глубокое возмущение по поводу недостойного образа действий своих галицких единомышленников».
Кстати сказать, подобная же попытка завоевать для русского литературного языка право гражданства была сделана в галицком сейме депутатом В.Ф. Дудыкевичем. В венгерском парламенте русский язык уже признан, как язык местной народности.
Первая русская речь в австрийском парламенте превратилась в крупное событие в жизни Австрии. Вопрос о значении русского языка стал обсуждаться на собраниях и съездах русских и славянских
341


деятелей. Им стали интересоваться широкие слои разных славянских народов Австрии. Особенно живой отклик вызвала она во всей Галиции.
Русские в Галиции и Буковине требовали на вечах признания политических прав единого русского литературного языка наряду с другими славянскими языками в Австрии. Повременные издания сообщали крайне интересные подробности пробужденного ею движения. «Один Бог на небе, одна Русь на свете. Мы родились и умрем русскими, не были и не будем украинцами». Так заявили многочисленные народные веча в Угорцах, Серете, на Княжей горе древнего Галича и в других местах. На вече в Галиче австрийские жандармы должны были защищать украинских депутатов (Лехницкого и Бачинского) от весьма чувствительных, в буквальном .смысле слова, проявлений народного негодования. 26 ноября украинский депутат М.Петрицкий устроил народное вече в городе Скалате. Но лишь только он произнес: «Мы, украинский народ», как раздались громкие крики: «Вон с Украйною! Мы не позволим украсть у себя русское имя!».
«С началом новой парламентской сессии стали поступать в Вену на имя русских депутатов письма, петиции, заявления от отдельных лиц и от целых общин о признании прав гражданства за общерусским языком в школе, администрации и суде. Свыше 67 000 подобных петиций было в краткое время подано в венский парламент. Затем не менее было послано их и в львовский сейм. Список одних общин, сделавших подобные заявления, занимал в “Галичанине” почти целый столбец. На этом же языке поступили на имя депутата Маркова и формальные петиции о местных делах»Х1Х.
Русские стали требовать учреждения школ с русским языком. Возникла мысль о народных университетах для систематического ознакомления галицкого общества с русской литературой, историей, общественностью и государственностью, о посылке галицких студентов в русские университеты.
Депутат Марков внес в парламент предложение об учреждении лектуры русского языка в Венском и кафедр русского языка и литературы во Львовском и Черновицком университетах. Лектура русского языка в Венском университете, впрочем, и теперь существует, но поставлена в материальном отношении в столь унизительное положение, что заранее исключена возможность занятия ее сколько-либо подходящим лицом. Дав согласие на учреждение лектуры русского языка, австрийское Министерство народного просвещения отклонило от себя всякое участие в поддержке этого нового «экзотического» славянского домогательства, великодушно предоставив лектору русского языка право взимания гонорара в размере двух крон 20 геллеров, то есть 88 копеек в семестр с каждого слушателя. Конечно, при таких условиях лектура должна влачить самое жалкое существование («Прикарпатская Русь»).
Стремление к усвоению русского книжного языка, к изучению русской словесности, истории и образованности, опять-таки в связи с указанными событиями, стихийно захватило не только студенческие общества во Львове, Черновцах и Вене, но и широкие круги гимназической молодежи и сознательного крестьянствахх. Привожу в заключение петицию, поданную в венскую Думу жителями разных частей Галиции и резюмирующую все вообще требования галичан в области языка.
342


«Высокая палата! Галицко-русский народ по своему историческому прошлому, культуре и языку стоит в тесной связи с заселяющим смежные с Галицией земли малорусским племенем в России, которое вместе с великорусским и белорусским составляет цельную этнографическую группу, то есть русский народ. Язык этого народа, выработанный тысячелетним трудом всех трех русских племен и занимающий в настоящее время одно из первых мест среди остальных мировых языков, Галицкая Русь считала и считает своим и за ним лишь признает исключительное право быть языком ее литературы, науки и вообще культуры. Доказательством этого является тот факт, что за права этого языка у нас, в Галиции боролись такие выдающиеся деятели, как епископы Яхимович и Иосиф Сембратович, ученые и писатели Зубрицкий, Наумович, Площанский, Добрянские, Устьянович, Дедицкий, Головацкий, Петрушевич, Гушалевич, из младших же — Залозецкий, Свистун, Хиляк, Мончаловский, Иван Левицкий, Дудыкевич, братья Марковы, Вергун, Яворский, Святитский, Глебовицкий, Глушкевич, Полянский и многие другие. Общерусский литературный язык у нас в Галиции в повсеместном употреблении. Галицко-русские общественные учреждения и студенческие общества во Львове, в Черновцах, в Праге, в Вене ведут прения, протоколы и переписку на русском литературном языке На этом языке у нас издавна издавались и сейчас издаются ежедневные и повременные издания, как-то: «Слово», «Пролом», «Червонная Русь», «Галицкая Русь», «Галичанин», «Беседа», «Страхопуд», «Издания Галицко-русской матицы», «Русская библиотека», «Живое слово», «Живая мысль», «Славянский век», «Издания Общества имени Михаила Качковского», расходящиеся в сотнях тысяч экземплярах. Ссылаясь на вышеизложенное, высокая палата изволит признать законодательным порядком за общерусским языком права гражданства в пределах королевств и земель, представленных в венском парламенте, ввести русский язык как препо- давательный в начальных школах и средних учебных заведениях и прочих училищах русской части Галиции, что будет содействовать поднятию низкого уровня образования в этих школах; приступить к разработке вопроса относительно основания русского университета во Львове, безотлагательно же учредить при Львовском университете кафедры русского литературного языка, русской литературы и истории русского права».
После всего сказанного можно оценить по достоинству нелепые утверждения, что никакого общего русского языка нет, что для галичан русский книжный язык — чужой язык и прочие. На наших глазах этот «чужой язык» творит в Галиции действительное чудо. Русское слово дает новую жизнь погибавшей ветви русского народа. Об этом прекрасно говорит депутат Д.Марков в № 629 «Прикарпатской Руси» за 1911 года: «Русское литературное слово, русская книжная речь у нас, в Галиции, это и есть рычаг, поднявший старинную русскую скалу, приваленную и засоренную грязью и мутью чужих потоков, чужих наносных течений. А раз мы мужественно ухватились за этот идейный наш рычаг, раз мы сдвинули с мертвой точки скалу и передвинули ее на широкое и видное место, как фундамент национального здания, на котором красуется национальное единство всего русского народа, так для нас возврата нет... Лучше погибнуть с честью за достояние наших отцов — единство русской культуры и силы, чем в угоду врагу бросать твердую и сильную позицию. Мертвые — они сраму не имут»...
343


Как ни убедительны все эти факты и соображения, в Галиции вопрос о русском языке получает особое направление. Русские имперские должны знать, что австрийское правительство поставило себе целью создать для галицких малороссов новый книжный язык. Уже со второго десятилетия прошлого века оно настойчиво рекомендует галичанам местный народный говор как единственный орган их литературной деятельности**1. В настоящее же время, как мы видели, употребление русского книжного языка в Галиции беспощадно преследуется и австрийские чиновники работают над обращением языка галицких малороссов в особый литературный язык. Этим путем они думают воздвигнуть стену между Русью державной и Русью подъяремной. К участию в этой работе им удалось привлечь и некоторых из малороссов Южной России. Вопрос стоит поэтому в связи с вопросом о значении и о будущем малорусского языка вообще.
Малорусский язык один из древних русских языков. Признаки существования малорусского языка находят уже в XII столетии (Е.Ф. Корш9, А.И. Соболевский, А.А. Шахматов), а некоторые (профессор Крымский10) даже в XI столетии. Кроме того, предполагают, что племена, указанные в летописи Нестора, были малорусскими. От XIV же столетия остались уже несомненные памятники малорусского языка.
По своим данным последний, несомненно, мог бы развиться в один из великих литературных языков Европы, но этого не случилось, и теперь, казалось бы, начинать переделывать историю и поздно, и невозможно, и бесцельно, в особенности если мы вспомним, что малороссы, совокупными усилиями с великороссами, создали уже один великий литературный язык. По этому поводу позволю себе принести следующие слова профессора Модестова, к которым нельзя не присоединиться.
«Спора нет, малороссийский язык — прекрасный язык, звучный, гармоничный, задушевный, выразительный. Я вполне понимаю и ценю любовь ученых-малороссов к своему родному языку. Такой язык стоит того, чтобы его не только любить, но и хранить, даже развивать, насколько это возможно. Но это язык — народный, язык деревни, который — увы! — не имеет никаких шансов сделаться когда-нибудь языком науки и литературы наравне с общерусским языком. Невозможно это для него не потому, чтобы он по самой природе своей был лишен всяких данных для широкого литературного развития или научной определенности. Невозможно это для него потому, что в данном вопросе уже совершился приговор истории: русский народ уже обладает превосходным, богатейшим в мире языком, вполне обработанным не только для литературного, но и для научного употребления. А двух общелитературных языков в стране не бывает. Народные думы и песни, произведения даровитых народных поэтов, как Шевченко, драматические произведения народного характера, шутливые и серьезные рассказы из народной жизни, наконец, пословицы и поговорки — вот истинная сокровищница малороссийского языка, но вместе с тем и предел, который перейти для него трудно и даже, строго говоря, невозможно. Какие бы усилия ни делались радетелями этого языка, чтобы поднять его хотя бы еще на одну ступень, они ни к чему не приведут, они будут напрасными, Напрасными они будут потому, что будут направлены против силы вещей, против рока. И те, кто говорит это, — не враги, а друзья малороссийского языка, враги же его, хотя и бессознательные, напротив, те, кто
344


хочет навязать ему роль неестественную, противоречащую истории и ничем не отвратимым стремлением мировой культуры»ххп.
И возможно ли вообще заниматься вопросом о новом литературном языке в такое время, как переживаемое русским народом ныне, когда требуется напряжение всех народных сил для того, чтобы вывести нашу общую родину на широкую дорогу общечеловеческого развития? Ведь создание нового живого литературного языка потребовало бы долгих лет труда, участия массы работников, отвлекло бы внимание народа от неотложных задач текущей жизни в сторону несомненно великой идеальной задачи, но совершенно, при данных условиях, напрасной, бесполезной.
В этом отношении прав наш известный публицист С.Сыромятников, когда он пишет: «Попытки создать малорусскую и белорусскую литературу суть попытки археологические, кабинетные. Живому человеку, занятому делом (а в России дела становится все больше и больше), невозможно думать об изобретении нового языка, когда он владеет языком, понятным, по крайней мере, 149 миллионам русских граждан из 160 миллионов».
В этом смысле высказывались даже такие лица, как Костомаров и сам Драгомановххш. Вот, например, слова профессора Костомарова: «Поднимать малорусский язык до уровня образованного литературного в высшем смысле, пригодного для всех отраслей знания и для описания человеческих обществ в высшем развитии, была мысль соблазнительная, но ее несостоятельность выказалась с первого взгляда». Вопрос о создании второго русского литературного языка много раз изучался, с разных точек зрения, и все, кто рассматривал его без предвзятой или задней мысли, приходили к отрицательным заключениям. Так, господин Струве, справедливо ставя вопрос о языке в связь с вопросом о культуре народа вообще, говорит следующее:
«Гегемония русской культуры в России есть плод всего исторического развития нашей страны и факт совершенно естественный. Я не знаю, возможно ли преодолеть и разрушить этот факт. Во всяком случае, такая работа в моих глазах всегда будет представляться колоссальной растратой исторической энергии населения Российской Империи. Ибо не может быть никакого сомнения в том, что постановка в один ряд с русской культурой других, ей равноценных, создание в стране множества культур, так сказать, одного роста поглотит массу средств и сил, которые при других условиях пошли бы не на националистическое размножение культур, а на культуры вообще. Я глубоко убежден, что, например, создание средней и высшей школы на малорусском языке было бы искусственной и ничем не оправдываемой растратой психических сил населения, ибо историческое соотношение между русской (великорусской) и малорусской культурой сложилось так, что русский (“великоросс”) может быть культурным участником национальной жизни и образованным человеком, не понимая вовсе малорусского языка, но “малоросс”, не понимающий русского языка, просто еще безграмотный в национальном и государственном отношении, еще не прочел национально-государственного букваря».
Образование второго книжного русского языка могло бы нанести непоправимый вред общерусскому делу. Приведу мнения двух авторитетнейших специалистов. Профессор Флоринский пишет: «Появление особого литературного и образованного языка для части русского паро-
345


да имело бы отрицательное значение в истории Руси. Оно вносило бы в ее духовную жизнь литературный сепаратизм или раскол, разрывало бы созданное веками культурное единство народа, создавало бы помехи широкому развитию его умственной деятельности, ослабляло бы его политическое могущество»(Указ. соч. С. 56).
Совершенно в том же смысле высказывается и профессор Буди- лович: «Оказывая должное внимание русским просторечиям, в том числе и украинским, Россия не может, однако, сочувствовать отделению сначала Червонной Руси, а затем и нашей Украины от литературного единения на почве языка общерусского, так как этот разрыв не только ослабил бы русскую литературу и народность, но и подверг бы серьезной опасности политическое, церковное, общественное и вообще культурно-историческое единство России, а с тем вместе и ее высокую роль в решении очередных мировых вопросов, как представительницы целой, именно восточной половины христианского человечестваХХ1У.
Таково же мнение и Клуба русских националистов в Киеве: «Ковка новых общественных и литературных языков была бы делом самоубийственным для народного духа и противоречила бы современному стремлению не только отдельных народов, но и целых групп человечества к возможно тесному взаимному сближению».
Все вышеприведенные данные и соображения настолько убедительны, что для действительно образованного русского, будь он малоросс, белорус или великоросс, даже вопроса о втором русском книжном языке не должно бы существовать. Языковое единство народа русского — главное основание духовного могущества всей Руси, главная ее надежда на будущее. Уничтожение этого единства принесло бы гибель для всех ветвей русского народа.
Если и может быть о чем-либо вопрос, то лишь о той более или менее важной роли, какую в частной, общественной и государственной жизни следует предоставить народным — малорусскому, белорусскому и другим языкам. Действительно, из сказанного выше никак не надо делать заключение, что все местные русские языки должны быть прямо уничтожены или хотя бы преследуемы. Рядом с общим русским языком известное место в жизни может быть, несомненно, отведено и местным русским языкам. Языки эти близки и дороги каждому русскому, и братские чувства, которые неразрывно связывают все три ветви народа русского, помогут решить указанный вопрос разумно и справедливо.
Вопрос об области употребления народных языков разрешается тем легче, чем тверже мы будем помнить, что малороссы и белорусы такие же державные ветви русского народа, как и великороссы, что мало- русские и белорусские наречия или языки ни в каком случае не должны быть поставлены в иное положение, чем великорусские народные наречия или языки, положим, вологодский, московский и прочие, и наконец, что русский книжный язык — общее создание и достояние всех ветвей русского народа. При такой постановке вопроса в особой внешней, так сказать, регламентации он и не нуждается. Само собой сложится так, что простонародные языки будут употребляемы всегда и всюду, когда и где почему-либо, чаще всего по недостатку образования, не могут прибегнуть к книжному языку, между тем народный язык по своим данным оказывается достигающим цели, и только. Конечно, простонародные говоры будут употреблять, как и простонародные наряды, обыкновенно жители деревень, но каждому русскому надо предоставить право употреблять
346


его народный язык всюду, где в том встретится надобность. В то же самое время, однако, необходимо пресекать соответствующими средствами всякие попытки искусственно создавать какой-либо новый книжный русский язык и не содействовать применению народных говоров вне области их естественного и потому необходимого употребления. Главное средство, при помощи которого следует бороться с нелепым увлечением идеей второго русского языка, конечно, свободное обсуждение вопроса с привлечением к нему всех действительно авторитетных специалистов. Правительство и общество в сознании важности дела должны уметь организовать подобное обсуждение. В то же самое время, как сказано, ни правительственные, ни общественные организации, в том числе и школы, не должны ни прямо, ни косвенно содействовать расширению области применения народных говоров.
Словом, вопрос с высоты принципиальных рассуждений сводится на почву простой целесообразности. Именно в этом смысле высказывались, как мы видели, и сами галицкие малороссы, участвовавшие в литературной деятельности в России и в Галиции, и профессор Модестов, и все вообще лица, подходившие к вопросу без задней мыслихху.
С изложенными соображениями не согласны лишь австрийские чиновники, работающие над обращением малорусского языка в новый книжный язык, и их немногочисленные последователи из русских и галицких малороссов. Действительные намерения всех этих господ, однако, вполне открываются, как только мы присмотримся к тому, в каком направлении они рабогкают.
Качалось бы, сторонникам идеи второго русского языка, раз уже браться за ее осуществление, следовало бы черпать нужные данные для обогащения украинской мовы из других русских языков, то есть идти тем путем сближения родственных языков, на который указывает сама жизнь, опыт всего человечества и наука. Всюду мы видим, как языки одного и того же происхождения и одной и той же истории постепенно сближаются и сливаются друг с другом.
По этому вопросу газета «Прикарпатская Русь» совершенно основательно говорит следующее: «Если кто-нибудь пожелает малорусское наречие поднять выше того уровня, который определен ему его теперешним состоянием развития, то есть пожелает из этого языка домашнего обихода и местной литературы сделать язык науки, тогда он непременно должен пополнять недостающие научные термины из другого источника. Этим источником может быть исключительно только литературный русский язык, ибо прибегая к другому, не русскому, а чужому, например, польскому языку, мы просто искажаем самое наречие и превращаем его или живьем в этот чужой, в данном примере польский язык, или в никому непонятный жаргон».
О том, что в этом вопросе только что приведенные выводы науки верны, свидетельствует сама действительность. Еще в 1851 году появилась официальная малорусская юридически-политическая терминология (Juridisch-politische Terminologie fur die slavischen Sprachen Oesterreichs. Deutsch-ruthenische Ausgabe. Wien, 1851), в которой целая масса технических слов заимствована, вернее выражаясь просто взята из литературного русского языка. Иначе ведь оно быть не могло и быть не может, как сейчас, так и в будущем. .Ту же убедительную действительность мы видим и в малорусском, вышедшем в Галичине, словаре Же- леховского и в словаре Гринченко. Именно в духе сближения малорус-
347


ского языка с русским книжным языком работал и Шевченко. Поэто- му-то произведения его доступны всем грамотным русским («Прикарпатская Русь»).
Но современные радетели второго русского языка вместо этого стараются лишь о том, чтобы дать такую обработку украинскому или рутенскому языку, и прежде всего — такой словарь, которые создали бы пропасть между ним, общим литературным языком и языками других частей народа русскогоХХУІ. Оно и понятно. «Из многочисленных документов, хранящихся как в львовском, так и в венском архивах, явствует, что уже с 1772 года, то есть со времени присоединения Галичины к Австрии, местное начальство и центральное правительство были постоянно озабочены тем, что все крестьянство и духовенство, а также часть мещанства говорит на “рутенском языке”, который есть лишь наречие русского языка (nur eine Abartung der russischen ist)».
Близость галичан к имперским русским всегда была кошмаром для Австрии. Уже в конце XVIII и начале XIX века австрийские деятели испытывали ужас перед возможностью заявления притязаний на Галичину со стороны Россииххуп. В 1775 г. латинский архиепископ Галиции Сераковский обвинял в Вене русских галичан в тяготении к «схизме и к России»ххуш. Клич о русской опасности у Карпат — одна из любимых современных тем австрийских империалистических органов вроде «Danzers-Armee-Zeitung», «Reichspost» и пр. Этот-то страх и есть главный источник разных австрийских мероприятий по отношению к галицким малороссам и их языку.
Реформаторы малорусского языка берут нужные им данные из языков немецкого, польского и даже латинского и совершенно засоряют ими прекрасный народный язык, обращая его в какое-то неудобоваримое месиво из несогласимых составных частей. Такие латинские словечки, как квестия, колумния, сатисфакция, денунциация, институция, субвенция, донация, кавция и пр., и пр, увы, отнюдь не способны обогатить бедную мову, они только уродуют ее. То же самое надо сказать о заимствовании польских слов, вроде праця, квота, вага, увага, мова и т.д.
При этом над обогащением украинского языка одновременно стараются и в Австрии, и в России; одновременно сочиняются по меньшей мере два новых украинских языка, один более жалкий, чем другой. Вернее же будет сказать, что каждое украинское издание и чуть не каждый украинский писатель имеет свой особый литературный язык. Надо помнить, что малороссийских говоров, как уже сказано, несколько и различия между ними ничуть не меньше, а нередко и гораздо больше, чем между каждым из них и русским литературным языком. Получается, словом, полная неразбериха. Украинцы, как заметил как-то И.С. Кривенко, сами себя перехитрили. Создаваемый ими якобы литературный жаргон, вроде еврейского, является чуждым прежде всего большинству малороссов, которые в массе прямо его знать не хотят, так как понимают с большим трудом, чем общий книжный язык.
Клуб русских националистов в Киеве имел поэтому полное право заявить 12 мая 1908 года, что «украинский» язык, о введении которого хлопочут 37 членов Государственной Думы, создан в последнее десятилетие галицкими украинофилами с господином Грушевским во главе, «Он построен совершенно искусственно на почве той обильной польской примеси, которая внедрилась в малорусские говоры во время многовекового подчинения Малороссии и юго-западного края политическому
348


главенству Польши, и не только по духу, но и по словарю, фразеологии и синтаксису стоит ближе к языку польскому, нежели к русскому. Жители южнорусских сел совершенно не понимают этого уродливого языка, в чем каждый может убедиться собственным опытом». «Книги и газеты на украинском языке не находят себе читателей не только в малорусских селах, но даже и среди интеллигенции».
Об этом свидетельствуют сами украинцы. Вот что мы читаем, например, у одного из них: «Наша интеллигенция похожа на тех актеров в поганеньких украинских театрах, которые на сцене “базикают” по- украински, а за кулисами “тнут” по-русски, — она только в официально-партийной обстановке пользуется украинской “мовой”... вообще же нашего языка интеллигенция в большинстве своем не знает и балакает на каком-то макаронном наречии, конкурируя с жаргоном дворников и городовыхХ1Х.
В конце концов достигается один несомненный результат: отчуждение украинской мовы от других русских языков. Радетели малорусского народа хотят и в этом случае проделать с ними то, что проделывается с его народным именем: украсть у него сокровище, несомненно ему принадлежащее, созданное его трудом, его гением, и подсунуть ему фальшивую монету.
Русь, говорит господин Энгельгардт, действительно раскалывается. Пророчество Пушкина, что слух о нем пройдет по всей Руси великой и назовет его всяк сущий в ней язык, оказывается не основательным. Не только «друг степей калмык», но будто бы и «25 миллионов украинцев» отказываются считать родными и способными удовлетворить их духовные потребности язык и литературу — великорусские.
Не довольствуясь столь своеобразным пополнением словаря нового русского языка, австрийские чиновники не упускают из виду и других преград, которые возможно воздвигнуть в той же области между галицкими русскими и остальной Русью. Так, уже в 1816 году была поднята речь о замене кириллицы латиницей. С тех пор борьба за введение латиницы не прекращается. Особенно старался ввести эту реформу наместник Галиции граф Голуховский. В 1859 году Голухов- ский без всяких стеснений заявлял, что латинская азбука предлагается для противодействия российскому влиянию. «Галичане не сделали-де ничего для того, чтобы надлежащим образом обособить свой язык от великорусского, и потому теперь за это вынуждено взяться правительство»™.
Но все эти старания не привели ни к чему благодаря решительному противодействию со стороны галичан. Уже в тридцатых годах русская, точнее сказать, церковно-славянская азбука получила значение народного знамениХХІ. В конце концов после многолетней борьбы из нее изгнали лишь буквы «ъ», «ь», «ять», «ы». Употребление их считается в Австрии признаком политической неблагонадежности.
Столь же малоуспешна была борьба австрийских властей против русского шрифта, так называемой гражданки. Выбирая из двух зол меньшее, Голуховский своей властью запрещает в июле 1859 года печатать что-либо русской гражданкой, допуская в типографиях только церковно-славянский шрифт. В настоящее время, однако, общерусский гражданский шрифт во всеобщем употреблении в Галиции, равно как и русская скоропись, также одно время преследовавшаяся™11.


Больше успеха имели австрийские чиновники с заменой исторического этимологического правописания специально изобретенным для малороссов фонетическим. Первый опыт в этом отношении был сделан тем же умелым и последовательным врагом русского народа и языка польским патриотом Голуховским. В 1859 году он предписал всеобщее употребление правописания, изобретенного русским ренега- том-чиновником Черкавским. Но эта попытка не удалась. Фонетика, или кулишовка, как ее зовут в Галиции по имени выписанного из России украинофила Пантелеймона Кулиша, была окончательно введена лишь в 1892 году по настояниям Бадени и теперешнего наместника Галиции Бобржинского при помощи простого министерского циркуляра.
Сделано это было вопреки формальному обещанию венского правительства от 13 марта 1861 f., гарантировавшего русскому населению его исконную орфографию. В объяснение необходимости этой реформы Бадени и Бобржинский писали в венское министерство в 1892 г. от имени краевого училищного совета следующее: «Так как исторически- этимологическое правописание сближает Галицкую Русь с русским народом в России, а фонетика отделяет Галицкую Русь от остальной Руси, то было бы желательно упразднение исторического русского правописания и введение на его место фонетики».
Со стороны галицких русских был дан решительный отпор этому насильственному нововведению. Его осудило многотысячное народное собрание, созванное Русской Радой 2 февраля 1892 г. во Львове. Против него был послан в министерство протест с 50 тысячами подписей интеллигентов и просвещенных крестьян. Но, конечно, протесты цели не достигли. Такие же петиции, сотни петиций с десятками тысяч подписей подавались в галицкий сейм в 1908 году и также безрезультатно. Фонетика была введена.
Терпя поражения в отдельных пунктах своей программы, австрийское правительство в общем, однако, торжествует, будем надеяться, временно. На основе якобы народного языка местного населения создается бессмысленный якобы литературный жаргон. Он признается одним из языков администрации, суда и политической жизни. В 1891 —1894 годах фонетика и украинский язык окончательно вводятся в низших школах, гимназиях и университете.
Обукраиванием школы была исполнена, в сущности, старая мечта австрийских деятелей. Еще в 1866 году «Gazeta Narodowa» писала: «Если из русских рук будет вырвана русская школа, тогда только в Галичине возникнет настоящая антирусская Русь, связанная унией с поляками, крепкий вал для Австрии против России».
Самый главный успех австрийских политиков состоит при этом в том, что они сумели заинтересовать вопросом о новом русском книжном языке некоторые малорусские круги не только в Галиции, но и в России. Таким образом, им удалось приобрести добровольных сотрудников из числа лиц, не понимающих, куда, собственно, и кто их ведет. Для того чтобы лучше взять в свои руки вождей украинства, австрийцы (не говоря уже о более элементарных средствах, как места, оклады, чины и прочее) соблазняют их мечтой о великой роли, которую украинцы могут сыграть в истории. Украинцам разных партий и толков преподносится заманчивая мечта об особом украинском государстве или, по крайней мере, о самостоятельной Украине, от Карпат до Кавказа. И у многих закружилась голова.
350


Спокойное наблюдение происходящего должно было бы, однако, привести галицких малороссов к совершенно другому отношению к венским соблазнам. Для постороннего наблюдателя политика Австрии вообще и по отношению к украинскому языку специально — совершенно ясна. Государственные люди ее ведут народы этой империи к поглощению их, так или иначе, немецкой стихией, а двуединое государство — к присоединению, в той или другой форме, по крайней мере в той или другой части, к общему немецкому отечеству. Славяне — народ-навоз, а Австро-Венгрия — унавоженная нива, на которой подготовляется новый расцвет германства. Этим объясняется отношение и к украинскому языку.
Судьбы украинского языка, сами по себе, для венских Макиавелли совершенно безразличны, но, действуя соответствующим образом, они стремятся, при помощи украинского языка, к торжеству своих основных целей. Украинскому языку Австрия покровительствует вовсе не настолько, чтобы он мог действительно укрепиться и расцвесть, а лишь настолько, насколько это требуется политическими задачами этой державы. На все это давно уже указано многими лицами.
«Путеводною нитью всех этих распоряжений является искусственное и насильственное удаление этого языка от норм общерусских и сближение его с польскими... При последовательном проведении этих начал русинский язык настолько наконец сблизится с польским, что потеряет всякое raison d’etre и сольется с последним, в духе идей польско- русской унии»ххш.
«Русинский язык рассматривается лишь как авангард для вторжения чужих языков, как особый прием для полонизации одной части русского Прикарпатья, мадьяризации — другой, а в более отдаленной перспективе — для германизации и июдеизации обеих»хш.
Совершенно так же, как и в Австрии, относится правительство к русскому языку и в Венгрии. Только в Венгрии правительство культивирует сознательно омадъяренные и нарочно испорченные угро-русские говоры, тогда как в Австрии создают новый ополяченный язык. Совершенно то же самое, надо сказать, делают пруссаки по отношению, положим, к мазурам, издавая для них газеты на испорченном, именно онемеченном, польском языке и ведя их, таким образом, к полному исчезновению в немецком море.
Этим-то и объясняются всевозможные помехи, которые встречают украинцы, как только пытаются добиться серьезных уступок для украинского языка. Средних школ с украинским языком, по сравнению с числом польских, очень немного. В университет украинского языка почти вовсе не пускают.
Так, академический совет Львовского университета запретил доктору Грушевскому читать курс русской и русинской литературы на «руськом» языке. Грушевский обратился с жалобой к министру народного просвещения и вероисповеданий, но министр ответил ему, что, так как официальным языком Львовского университета считается польский язык, он не может удовлетворить его просьбу. Не так давно поляки не постеснялись даже устроить «кровавую баню» украинским студентам, осмелившимся протестовать против исключительно польского характера Львовского университета. Факты этого рода встречаются на каждом шагу. В настоящее время, правда, поляки склоняются к тому, чтобы дать галицким малороссам отдельный университет, но лишь как «таран про-
351


тив России». В польской печати и на собраниях совершенно открыто обсуждается вопрос, как получше устроить, чтобы этот университет служил не поднятию образованности малороссов, а насаждению среди них национального сепаратизма...
К сожалению, многие из галицких малороссов до сих пор не отдают себе отчета в том, чего, собственно, думают достигнуть при их содействии. Тяжело видеть, как они искусно завлекаются в австрийскую недобросовестную игру, еще тяжелее — какую пропасть успели уже общие враги вырыть между галицкими украинцами и остальными русскими. Трудно представить себе ту жалкую роль, какую играют при этом украинцы.
«Украинская литература проникнута, — читаем мы у профессора Будиловича, — ренегатской враждой к русской церкви, литературе и государству» (Будилович А.С. Указ. соч. С. 26). Особенно, конечно, достается от украинцев галичанам, признающим родство малороссов с остальными русскими племенами.
На украинских собраниях не раз заявлялось, что теперь Австрии жандармов не нужно, теперь сами украинцы будут истреблять москво- филов, что каждый украинец должен отныне стать народным жандармом и указывать, кто москаль. И прекрасно исполняли, говорит граф Бобринский, роль жандармов и сыщиков украинцы и их печать. Проповедь украинства залила Прикарпатскую Русь волной анархии и дикого хулиганства.
В одном из заседаний венского рейхстага украинцы запросили правительство барона Бинерта:
«1) Сознают ли высшие факторы Австрийского государства, что исповедание культурного и языкового единства русского народа в Австрии с русским народом в России необходимо вызовет со временем стремление к соединению Галиции с Российской Империей?
2) Сознает ли правительство, что если государственная власть проявляет терпимость к политической партии, которая среди русского народа в Австрии проповедует культурное и языковое единство с русским народом в России, то этим власть подготовляет государственную измену в пользу России и становится соучастником преступления государственной измены в виду Австрии?..»
Вот когда, именно по адресу украинцев, с особым правом можно повторить ответ А.С. Хомякова на вопрос: «Галич, где твои сыны?»
Горе, горе, их спалили Польши дикие костры,
Их сманили, их пленили Польши шумные пиры.
Меч и лесть, обман и пламя Их похитили у нас,
Их ведет чужое знамя,
Ими правит чуждый глас.
Участие украинцев, наших родных братьев, в походе против общего литературного языка отдается в нашем сердце, конечно, гораздо болезненнее, чем все иностранные и инородческие выпады. Не будем, однако, смущаться гнусными воплями и клеветами изменников русскому делу. Правое дело несомненно восторжествует, хотя до этого много еще придется перенести испытаний всему русскому народу.
352


Малороссов подвергают обработке не только со стороны австрийских властей. Украинство нашло себе руководителей и помощников во всех соперниках и врагах русского народа. Начать с того, что среди вождей галицких украинцев чуть ли не большинство евреи. В чем тут дело, откровенно объясняет, между прочим, еврейский националист Жа- ботинский. Он пишет:
«Вопрос о том,суждено ли российскому еврейству ассимилироваться, или суждено развиваться, как особой национальности, зависит, главным образом, от общего вопроса о том, куда ведут пути развития России, — к национальному государству или к государству национальностей? Разрешение же спора о национальном характере России почти всецело зависит от позиции, которую займет тридцатимиллионный украинский народ. Согласится он обрусеть — Россия пойдет по одной дороге, не согласится — она волей-неволей пойдет по другому пути». При этом он точно рассчитывает, что, пока великороссы, белорусы и малороссы солидарны, они составляют подавляющее большинство населения Империи, их 65%, и судьба ее в их руках. Если же удастся их разъединить, удастся убедить, что Россия, собственно, -- Великороссия, а Украйна и Белая Русь — чуждые ей нации, то русских останется всего 43%, значит (значит ли?) — конец национальной или русской России.
Далее, как уже видно из предыдущего, гонение на русский язык в Австрии происходит, если не углубляться в суть вещей, собственно, не со стороны немецкого центрального правительства, а со стороны польских краевых властей, так как вопросы этого рода относятся к области краевого самоуправления, которое находится в руках поляков. Все предприятие препоручено, таким образом, полякам. Поляки и прилагают великое рвение к тому, чтобы быть на высоте призвания. Главными гонителями русских галичан вообще и русского языка в особенности были польские наместники Галиции — Голуховский, Бадени, Потоцкий, Боб- ржинский.
Объясняется это не только желанием поляков выслужиться перед Веной, но и тем, что намерения австрийского правительства совпали в данном случае с давними мечтами самих поляков. Старый уже рецепт сепаратистского движения 1863 года ставил целью польской справы «натравить русского на русского» (puscic rusina па rusina)». Знаменитое завещание генерала Мерошевского предлагало создать антирусскую Русь. «Бросим огни и бомбы за Днепр и Дон, в самое сердце Руси; пусть разоряют, опустошают и губят Русь; возбудим ссоры в самом русском народе, пусть он разрывает себя собственными когтями. По мере того, как он ослабляется, мы крепнем и растем»хху.
Наконец, отметим, что в своих отношениях к украинству Вена действует, по-видимому, вполне солидарно с Берлином. Можно даже думать, что она вдохновляется прямыми указаниями этого последнего. Во всяком случае, поляки, которым и карты в руки во всем, что касается украинского движения, указывают именно на Берлин как на первоисточник украинства и ставят это в связь с известной мыслью Бисмарка о великом княжестве Киевском (Grossfurstenthum Kiew). Некоторые утверждают даже, что в берлинском Министерстве иностранных дел имеется особый стол и особый столоначальник этого княжества.
Польские газеты постоянно подчеркивают также явное братство по оружию между украинскими и берлинскими повременными изданиями, даже по таким вопросам, как известные происшествия в Вржесне,
23 Заказ 1602


принудительное отчуждение польских земель в Познани и т.д. Статьи украинских газет, вроде львовского «Діла», нередко производят на поляков впечатление плохо переведенных с немецкого черновика. Со своей стороны, немецкая'печать Галиции всегда признавала, что украинцы ведут себя durchaus deutschfreundlich.
После всего сказанного становится понятно действительное значение и происхождение всех этих утверждений, что никакого русского или общерусского языка нет, что имеются только языки великорусский, украинский и белорусский, что мазепинцы или украинцы — особая нация, великорусского языка не понимающая, что украинский язык должен стремиться получить самостоятельную литературную обработку. Идейные руководители украинства и их действительные цели теперь вполне обнаружены.
К затее создать новый русский язык можно было бы отнестись совершенно спокойно, как к явно мертворожденному предприятию, сожалея только, что нашлись лица, задавшиеся целью уродовать прекрасный малороссийский народный язык, если бы не открылось, что она стоит в связи с далеко идущими планами, острие которых направлено против всего народа русского и государства русского, этого высшего выразителя единого народа русского, если бы не обнаружились весьма странные вдохновители этого движения и весьма подозрительные источники его жизни и деятельности. Вопрос о создании второго русского языка является, оказывается, частью глубоко и всесторонне обдуманных расчетов, о которых русское общество слишком мало осведомлено, причем играет только служебную, для достижения других, более важных целей, роль.
В вопросе этом, оказывается, замешаны крупные деятели современной международной и государственной политики. В нем переплетаются сложные, большей частью враждебные России влияния. Ближайшим образом заинтересованной является, конечно, Австро-Венгрия, но украинство входит как один из важных моментов в общий, мастерски составленный план движения немцев на восток и юг Европы. Его же считает одним из своих главных козырей всероссийская непримиримая инородчина.
Украинцы являются в массе лишь жертвами тонко рассчитанных ходов европейской политики. Поэтому всякий ложный шаг в отношении второго русского языка и охраны нашего исторического народного языка может иметь неисчислимые вредные последствия. В этом вопросе, как в одном из важнейших и для настоящего, и для будущего, надлежит не увлекаться чувствами и громкими фразами, а тщательно и всесторонне взвешивать действительные народные нужды и пользы и на охране их стоять без всякого колебания и без излишних сантиментов.
Мы здесь, в державной, в свободной Руси должны помнить, что галичане, защищая наше общее русское дело, не колеблются и позиций не сдают. «Половините себе не дамо, — говорят прикарпатские крестьяне. — Перебули мы панщину, пребудем и конституцию». И им можно верить. Недаром они поют:
354
Мы, Червонной Руси дети, Пятьсот лет стоим в борьбе. У нас нет другов-суседей,


Только Бог и мы одни.
Мы еще не победили,
Но и враг не победил!
Но пора и всему русскому народу подняться во весь свой богатырский рост, вздохнуть свободной грудью и смело взглянуть ясным взором в коварные очи недругов. Пора поднять свое сознание до уровня русской действительности, «взять свою честь на всех местах»XXVI.
Закончу прекрасными словами графа В.А. Бобринского: «Мы, русские державной Руси, не можем более оставаться безучастными и немыми зрителями этой упорной и вековой защиты русского имени, русского слова...
Русское Прикарпатье исполнило свой долг, теперь очередь за нами исполнить наш долг и помощью мирной и культурной выручить осажденный передовой пост русского племени.
Мы еще не опоздали, но давно пора...»
Литература вопроса сравнительно очень велика. Привожу наиболее доступные работы.
Бобринский В., граф. Пражский съезд, Чехия и Прикарпатская Русь. СПб.,
1909.
Будилович А. К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси. Юрьев,
1900.
Его же. Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы. Т. I и II. Варшава, 1892.
Его же. О единстве русского народа. СПб., 1907.
Грушевский М. Украинцы// Формы национального движения в современных государствах: Сборник. СПб., 1910. С. 307-330.
Его же. Украинство в России. СПб., 1906.
Его же. Освобождение России и украинский вопрос. СПб., 1907. Гогоцкий С. Украинофильство. Киев, 1882.
Добрянский A. Nomenclation der oesterreichisch-ungarischen Russen. Wien. Императорская Академия наук. Об отмене стеснений малорусского печатного слова. СПб., 1912.
Корт Ф. В борьбе за родной язык/ / Утро России. 1911.
Кулаковский П. Русский язык и литература под судом в Австро-Венгрии. Вильна, 1900.
Ливчак И. О современном раздвоении культурных направлений в общественной жизни Галицкой Руси. СПб., 1903.
Молчановский О. Литературное и политическое украинофильство. Львов,
1908.
Новина А. Белорусы//Формы национального движения в современных государствах. С. 383-395.
Спор о русской азбуке (соч., излагающее суть и значение этимологического и фонетического правописания). Львов.
Струве П. Что такое Россия?//Русская мысль. 1911. I. С. 175.
Его же. Общерусская культура и украинский партикуляризм// Русская мысль. 1912. Январь. I. С. 65.
Старый Украинец. Украинский книжный язык и общерусская культура/ /Украинская жизнь. 1912. Кн. I. С. 40-55.
Филевич И. По поводу теории двух русских народностей. Львов, 1902. Его же. Из истории Карпатской Руси. Варшава, 1907.
355
23*


Флоринский Т. Несколько слов о малорусском языке (наречии) и о новейших попытках усвоить ему роль органа науки и высшей образованности. Киев, 1899.
Чацкий М. и Рыбалка Л. На темы дня. Львов, 1911.
Ю.В.Ж. Съезд галицко-русских ученых и их языковые прения. Львов, 1898.
Наконец, масса сведений по данному вопросу содержится в превосходной львовской русской газете «Прикарпатская Русь» за разные года. Я широко пользовался ею.
Приложение
«Народный совет» в ответ на официальные
установления и инсинуации
«Gazeta Lwowska», официальный орган Львовской губернии, напечатала в номере 91 сего 1912 года руководящую статью, провозглашающую цели и намерения областного правительства по отношению к русскому населению Галичины. Полемизируя с графом В.А. Бобринским, поместившим в лондонской газете «Times» статью о преследовании русской национальности и православия в Галичине,«Gazeta Lwowska» выставила тезисы, имеющие служить руководством для государственной политики по отношению к Галицкой Руси, с которыми, однако, русское население Галичины никак согласиться не может.
«Народный совет», как верховное представительство той части га- лицко-русского населения, которая исповедует исторические русские начала и остается верной русской национальности, считает своим долгом против утверждений официального органа возразить следующее.
I. Первый тезис сказанной статьи гласит: «Край, называющийся Галичиной и принадлежащий Австрии, принадлежал прежде Польше, а не России». Этого никто из галицких русских не отрицает; ведь исторической правдой является, что в 1772 году Австрия отняла Галичину не у России, а у Польши. Но, с другой стороны, официальный орган позабыл, что императрица Мария Тереза при первом разделе Польши заняла Галичину титулом прав на русскую, а не польскую землю. Тогдашнее австрийское правительство изложило свои права на Галичину публично в историческом сочинении, напечатанном в Вене в 1772 г. на польском языке под заглавием «Wywod poprzedzaj^cy praw korony w^gierskiey do Rusi Czerwoney у do Ppdola. Wieden 1772», на немецком же языке под заглавием: «Vorlaufige Ausfiihrung der Rechte des Konigreichs Ungam auf Klein oder Roth Reussen und Podolien. Wien, 1772».
Австрийское правительство обосновывало права императрицы Марии Терезы на Галичину и Владимирию следующим образом. Начиная с XI и XII веков, и еще раньше, владели законно венгерские короли Малой и Червонной Русью, в частности Галицией и Владимирией. В продолжение многих лет они носили титул и герб этих двух краев. На основании конвенции от 1375 г. с королем Казимиром, признанной польскою Речью Посполитой, досталось русское королевство (das Konigreich Reussen) по смерти Казимира венгерскому королю Людовику I совершенно справедливо. Старшая дочь Людовика Венгерского и его наследница на венгерском престоле, Мария, владела Русью спокойно, но ее младшая сестра Ядвига, став королевой Польши, отняла у нее несправедливым образом, силой оружия, эти земли. Хотя эти земли на основании договора от 1420 г. остались Польше, но спор из-за них не был окончательно решен, и Венгрия сохранила за собой права на них. Внут-
356


ренние волнения, войны и другие препятствия мешали долгое время дать силу этим правам. На том основании императрица Мария Тереза, коронуясь в 1741 году королевой Венгрии, приняла так же титул королевы Галиции и Владимирии; также в торжественных случаях носились перед ней, как и перед ее предшественниками, знамена обоих королевств — как свидетельство, что права на Галицию и Владимирию не потеряли законной силы. В 1769 г. она гербы этих королевств поместила на своей печати, но вступление во владение этими землями осталось пока неосуществленным.
Из этого следует, что Австрия заняла Галичину не как польский, а как русский (russisches) край, и притязания поляков на какое-либо верховодство над русскими в Галичине не имеют законного основания.
И. Вторым тезисом в «Gazeta Lwowska» есть: «Что в Галичине рядом и посреди поляков живет 3 миллиона русского (ruskiego) народа, который отличается от «российской» национальности как языком, так и вероисповеданием.
Касательно названий «русский», «руский», «российский» отсылаем орган губернии хотя бы только в «Slownik jqzyka polskiego», из которого можно узнать, что эти слова тожественны и обозначают один и тот же народ. Правительство Австрии заявило свои притязания на нынешнюю Галичину, как на Roth- или Klein-Reussen, немецкое же слово «Reussen» тожественно с нынешним «Russen»; в XVIII веке немцы Россию называли Reussen. Что касается названий «российский», «Россия», то они возникли первоначально у нас, в Малой Руси, и писатели называли население галицкой, холмской, волынской, подольской и киевской Русей «россиянами». Свидетельство этому дают и литературные произведения Червонной Руси XVII и XVIII веков.
Львовский епископ Лев Шептицкий в докладной записке от 5 августа 1773 г. называет русских жителей Галичины «gens Russorum, seu Ruthena», в правительственных актах 1784-1808 гг. русский преподавательский язык в Львовском университете называется «russische Sprache, lingua russica»; в надворном декрете от 11 сентября 1806 года говорится: «Seine Majestaet haben laut hochsten Decretes... eine eigene Metropolie fiir die Russen gr. kath. Ritus in Galizien... in Lemberg zu errichten geruhet» (Его Величество изволили: особую митрополию для русских греко-католического обряда в Галичине и Львове учредить). Если по мнению «Gazeta Lwowska» в Галичине сегодня русских (Russen) нет, то что с ними сталось? Как мог вдруг исчезнуть трехмиллионный народ и вместо него появиться другой? Еще в 1848 году, когда немцы в Вене стали шутить по поводу изобретения графом Стадионом рутенов, Спиридон Литвинович (позже митрополит) издал на немецком языке воззвание под заглавием: «Deutsche Bruder!» (Братья немцы!), в котором немцам объясняет, что названия «Russen» и «Ruthenen» обозначают один и тот же народ, что отношение русских галичан к великорусам такое же, как немцев Шлезвига или Лифляндии к немцам, собственно, в Германии.
III. 	Третий тезис «Львовской газеты» гласит, что язык галицко- русского народа, хотя родственный российскому языку, отличается, однако, от последнего до того, что те же «русины» в Галичине, которые желают научиться «российскому» языку, принуждены выписывать учителей из России... Притом высказывается газетой странное мнение, будто литературному, грамматическому языку не нужно учиться! У всех
357


культурных народов есть книжный, исторически выработанный язык и простонародные наречия. Книжному языку учат в школе, и даже в польских школах заставляют молодежь правильно, грамматически писать и говорить. Если так делают другие, если все народы обучают в школах свою молодежь литературному языку, что же в том удивительного или даже предосудительного, что и русские галичане, не имеющие возможности добиться науки русского литературного языка в учебных заведениях, стараются удовлетворить этой культурной необходимости таким образом, что для пополнения науки своего книжного языка — поскольку недостает своих собственных сил — выписывают частным образом преподавателей из-за границы.
Это указанное официальной газетой обстоятельство мбжет разве служить доказательством того, что русские галичане находятся в исключительных, крайне ненормальных отношениях, не позволяющих им развивать свою культуру нормальным, естественным образом.
IV. В четвертом тезисе говорится, «что русское население Галичины сохранило свой древний восточный обряд, но принадлежит к католической церкви и имеет свою церковную католическую иерархию, признающую главою своим папу в Риме». Этого никто отрицать не будет, но не надо отрицать и того, что в последнее время появляется среди одной части русского населения Галичины влечение к Православию, причин которого ближе тут касаться не будем. Каждый объективно смотрящий не должен закрывать глаза на эти явления, как равно же не может отрицать факта, что именно обнаруживающие желание присоединиться к Православию подвергаются гонениям и преследованиям.
V. В пятом тезисе говорится, что всякие попытки склонять русское население Галичины к перемене своей русской национальности на «российскую» и католической веры на Православие имеют свой источник исключительно в агитации, занесенной в Галичину из России и пособляемой деньгами, собираемыми и посылаемыми из России... Такое мнение совершенно несходно с исторической истиной. Как было выше указано, в червонно-русской литературе с XV до начала XIX века русское население Прикарпатья было называемо «россиянами», теперь оно себя называет «русскими», и ни в литературе, ни в обиходном языке оно не называет себя российским. Старая греческая форма «российский» вышла из употребления; и в России народ не называет себя «российским», а «русским».
Начало историческому русскому литературному языку дала именно наша Галицкая Русь. Школа Ставропигийского братства во Львове издала в 1591 г. «Аделфотес Грамматика доброглаголивого еллино-сло- венского языка. Совершенного искусства осми частей слова. Ко наказанию многоименитому Российскому народу. Во Львове. В друкарне братской. Року 1591». В львовской школе учился Петр Могила, митрополит Киевский, учредивший в Киеве так называемую Киево-могилянскую коллегию, первыми учителями которой были воспитанники львовской братской школы. Из Киево-могилянской коллегии вышли первые учителя Москвы, привившие в Северной Руси начала высшего образования. Они в Москву принесли книжный язык, выработанный червонно- и малороссами с правописанием, примененным к малорусской фонетике, отчего великороссы ныне иначе пишут, а иначе произносят слова. Так «рос- сийщина» автора занесена не из Москвы во Львов, а обратно: из Львова через Киев в Москву.
358


Стремление к перемене вероисповедания, проявляющееся среди русского населения в Галичине в последнее время, не свидетельствует об искусственном насаждении Православия извне, и то посредством звонкого «рубля», а свидетельствует о чем-то совершенно другом. Нет в истории примера, чтобы русский народ когда-нибудь был в состоянии продать свою веру за звонкую мамону. Море своей крови русский народ пролил за свою веру, но никогда ее не продал, никогда ей доброхотно не изменил. Нынешнее явление отступничества среди галицко- русского крестьянства является, прежде всего, последствием полной дезорганизации нашей греко-католической церкви, внесенной в последние годы иезуито-латинизаторской политикой церковной иерархии, что было уже установлено в открытом письме председателя «Народного совета».
VI. 	В шестом, седьмом и восьмом тезисах автор утверждает, что мнимая русофильская пропаганда не находит сочувствия у большинства русского населения Галичины, доказательством чего служит факт, что на последних парламентских выборах противная сторона избрала 24 депутата, пособляемая же «российской агитацией» только двух.
Отвечать на такие цинические аргументы официального органа не стоит. Причина столь ничтожного количества русских депутатов не лежит в слабости русской организации, которая собрала на последних парламентских выборах для своих кандидатов 164 тысячи голосов и фактически втрое больше депутатов избрала, — но в известных на весь мир галицких избирательных практиках и является исключительно плодом враждебной русскому народу галицкой администрации.
Наконец, находим в заключении этой статьи угрозу, что «административные и судебные власти» не могут равнодушно смотреть на агитацию, занесенную извне и склоняющую русское население к перемене национальности и религии «rusko-католической», последствием чего было бы тяготение этого населения к российскому государству, что, однако, действия административных властей в этом направлении вращаются как бы в строго законных границах и противодействуют «российской» пропаганде настолько, насколько эта пропаганда и ее агенты преступают действующие законы и прибегают к незаконным средствам, имеющим нередко признаки государственной измены и стоящим в связи с военным и политическим шпионством.
Против этих неслыханных оскорбительных выражений официального органа по адресу русской народной организации «Народный совет» считает долгом вынести от имени целого русского народа решительный протест. Русский народ дал многие доказательства своей верности Государю и династии, и не было никогда примера, чтобы он когда-нибудь изменил своему долгу. Не имеется ни малейших данных, могущих засвидетельствовать о том, что русская народная организация когда-нибудь и в чем-нибудь оказалась в этом отношении неблагонадежной. Утверждения газеты клеймит как злобный вымысел, взятый с воздуха, не имеющий ни малейшего положительного основания. Такой способ борьбы, к которому прибегает «Gazeta Lwowska» по отношению к русскому населению края, исповедующему национальное единство русского народа, «Народный совет» осуждает самым решительным образом и клеймит его недостойным не только официального органа, но вообще каждой уважающей себя газеты, держащей высоко знамя публицистической части («Прикарпатская Русь». 1912. № 771).


Оборона или наступление?
Как бы ни маскировали время от времени некоторые польские политики польскую мораль, она в конце концов становится ясною и понятною, и с такой именно теперь надо нам считаться. Если в державных представительствах они пока что лукавят, то в прессе и у себя дома выразительно говорят, что, кроме польской национальной мысли, нет иной мысли, кроме польской морали нет на всем земном шаре иной морали для поляков. Между прочим, поляков шпионов и экспроприаторов они не судят и не осуждают, ибо дел их не признают злодейскими, так как, мол, они занимаются этим для заработка, торгуя не своим государством, а чуждыми им, вражескими. Не только говорят, но они теперь воспитывают себя так, как этого требует их политический интерес. Церковь, школа, присутствия, автономные учреждения и военные ведомства существует для них постольку, поскольку могут помогать их мысли «народовой» и интересу ожидаемого ими государства.
Итак, воспитанный ими польский демос верит в какое-то явление Пречистой Девы, при коронации ее в королевы Польши, а также в предсказания каких-то там вещунов, что именно в этом и этом году на развалинах Русского государства воскреснет Польша. Так, Пречистая Дева у них не для спасения души, а для возрождения Польши. И святой крест им указывает дорогу не в Царство небесное, а только в царство польское, потому они и пишут так свои иконы, подписывая «Польша на кресте в терновом венке». Но не только чернь, а все, решительно все польские сословия говорят уже откровенно о том, что папа Римский и вообще Ватикан обещал им помочь в удобное время и прямо приказал латинизировать и полонизировать Прикарпатскую Русь для операционной базы против России.
Питаясь такими мыслями и моралью, они фанатизовали себя уже до бешенства. А таких нельзя ни уговорить, ни убедить уже ничем. Не убедишь их в лживости их истории, в' аморальности их мысли. Русь в Галичине истребляют они всеми жестокими способами и притом убеждают себя и других, что в Галичине нет-де русского народа, а только-де украинский «lud», который русские ирредентисты хотят оттянуть от Польши.
Какой же на это ответ с русской стороны? Только оборонительное положение!
Кажется, постыдная роль! Обнаглевший враг делит нас, кусает, пожирает, убивает, гонит из родной земли (Гломбинский с экспроприацией русской земли в Галичине), вяжется с врагами целого света и грозит стереть нас с лица земли, приостанавливает нашу жизнь и аннексирует наше имя, а мы, как школьники, с кипой бумаг — исторических документов — под мышкой стоим перед ним и силимся убедить его, что мы русские, что нам уже тысячу лет присудил Бог жить и носить имя русское...
Стомиллионному народу с тысячелетнею историей — малый народ указ ли, какое он должен носить имя, где ему жить и как ему дышать? Нет, только нам надо познать себя, познать свою силу, стоимость и культуру. Как долго мы будем держать себя в оборонительном положении, нашему имени и жизни будут в конце и дикие самоеды угрожать истреблением, но их, диких, нам не убедить, раз мы до сих пор не успели убедить поляков. Нам надо переменить тактику, нам надо
360


наступать на врага, если хотим быть народом-господином на родной земле и если хотим заставить его уважать наши права.
Такого врага только силою убедишь, но никак не моралью, не научными аргументами. Нам надо перенять от врага его наступательные приемы, ибо история учит, что врага лучше всего можно победить только его собственным оружием.
Чего нам ждать?
Враг делит нас, русских, пора воздать ему тем же; ведь в Привис- линском крае живет не польский народ, а варшавяки, куявские мазуры и т.п., которых галицко-польские ирредентисты хотят отторгнуть от России. Враг поглощает нас (латинизация и полонизация в Галичине и Холмщине), томит нас невинно в тюрьмах, лишает нас земли и выгоняет из родной страны — пусть и русский народ сделает с ним то же; погибнет в Прикарпатье четырехмиллионный русский народ — пусть погибнет в Привислинском крае восемь миллионов варшавяков, Мазуров и других.
Существует польская мораль по отношению к русскому народу, да будет такая же мораль у русских в отношениях их к полякам. Начнется борьба на всей линии — может прийти и к прочному миру, а с трусостью и добродушием мы зайдем туда, куда мы вовсе не желали бы («Прикарпатская Русь». 1912. № 771).
I Вопрос о русском языке в Австро-Венгрии был предметом моих докладов на торжественном собрании Галицко-Русского благотворительного общества в Петербурге 21 декабря 1911 г. и в общем собрании одесского отдела Общества ^декабря 1911 г.
II О том же красноречиво писал уже Погодин М. (К галицким братьям// Собрание статей и пр. М., 1878. С. 17): «Пятьсот лет страдали, мучились и стонали, тлея на тихом огне, галичане, наши родные братья, под игом враждебных племен, враждебных религий, враждебных языков. Они должны были скрывать тщательно свое происхождение, они должны были отпираться от своего родства, они должны были искажать свое имя, все страха ради иудейского.
Но исполнилась наконец мера их долготерпения.
Под ножами, под пулями, среди всех сатанинских козней, несмотря ни на какие опасности, грозящие им гибелью, прерывистым, истомленным голосом, задыхаясь, они восклицают в лицо своим врагам: “Мы — русские”, и прибавляют, кажется, обращаясь к нам, подобно замученнному Остапу: “Братья! Слышите ли вы?”
Слышим, слышим!»
1,1 Но даже и этот суд не раз бывал вынужден выносить оправдательные приговоры жертвам австрийской политики. Так закончился, положим, в 1882 году знаменитый процесс Добрянского, Наумовича, Площанского, Маркова1  II и других, обвинявшихся в стремлении отторгнуть Галицию от Австрийской державы.
,v По сообщению черновицких газет, местный русско-православный детский приют был закрыт следующим образом. Утром, в предрассветную рань, два полицейских пристава с отрядом городовых явились в приют, разогнали перепуганных до смерти девочек в чем попало и, обыскав помещение, наложили на двери казенные печати.
v До 1900 года деньги, принудительно собираемые со всего населения, отпускались только польским просветительным учреждениям и отчасти украинской партии; лишь в 1900 году были назначены впервые 6000 крон пособия и обществу имени Качковского, ведомому русской народной партией.
361


Vl Такое именно заявление, притом в оскорбительной форме, сделал министр внутренних дел Бинерт в венском парламенте в 1908 году, отрицая существование русского народа в Австрии.
vn Ответ был дан на указанную речь Бинерта председателем русского клуба священником В.Давидяком, а также непосредственно самим народом в протесте, покрытом подписями более 53 000 русских галичан.
v,n Интересно отметить, что и выражения «малоросс», «Малороссия» также сравнительно древни. Так, уже галицкий князь Юрий I в 1305 году принял титул «короля всей Малой Руси».
1Х В деревне Святковой Малой комиссар спрашивал: «Кто вас так научил?», а крестьянин отвечал: «Господин Бинерт и Бобржинский, бо докля они нич не гварили, та и мы тихо седили, але як они повели, же нас не е, та мы поведаме, же мы жиеме». Услышав такое «dictum acerbum», комиссар умолк («Прикарпатская Русь»).
х Южнорусское рыцарство — казаки — в старину говаривали: «Знай, ляше, по Сян наше».
х| Siow kilka napisanych w obranie ruskiej narodowosci. Lwow, 1818.
хм Флоринский Т.Д. Несколько слов о малорусском языке (наречии) и новейших попытках усвоить ему роль органа науки и высшей образованности. Киев, 1899. С. 10-16.
хш Интересно, что пресловутая, заставляющая столько страдать наших школьников, буква «ять» сохранена Ломоносовым именно для потребностей малороссов.
x,v Будилович А.С. К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси. Юрьев, 1900. С. 16.
xv Будилович А.С. К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси. Юрьев, 1900. С. 15.
XVI Флоринский Т.Д. Несколько слов о малорусском языке (наречии) и новейших попытках усвоить ему роль органа науки и высшей образованности. Киев, 1899. С. 54.
xvn Филевич8 И.П. Из истории Карпатской Руси. Варшава, 1907. С. 51.
xvm Действительно, греко-католический митрополит во Львове, защищая свою галицкую паству и стараясь рассеять подозрительность австрийских властей, заявлял в 1818 году, что «русский язык резко отличается от местного, рутенского», а в 1821-м — что «рутенское или малорусское наречие никоим образом не следует смешивать с собственно русским (великорусским)» (Филевич И.П. Указ. соч. С. 23- 24).
х,х Так, на общем собрании русского Народного дома во Львове по предложению вождя русско-народной партии в Галиции, доктора В.Ф. Дудыкевича, было решено: 1) учредить частную русскую гимназию с русским литературным языком преподавания, 2) взять, по окончании договора с чинами ордена Базилианок, отданное им в аренду здание в свое управление и открыть в нем русское женское средне-учебное заведение и 3) учредить, кроме того, по возможности, русскую учительскую семинарию. Осуществление этих постановлений имело бы, помимо Галиции, большое значение и для всего славянства, так как из этих очагов русского просвещения вышел бы кадр учителей русского языка, а в них, по мере возникновения новых русских кружков, в Австрии ощущается все больший недостаток. К сожалению, большинство из этих начинаний не осуществилось, главным образом, вследствие отсутствия средств.
хх Литературный язык в среде образованных русских решительно заменяет собой рутенское язычие и украинский жаргон. Это наблюдается не только в городах, но и в деревнях. В 1908 г. «Галичанин» сообщал, что в Галичине более 300 мест и деревень заявили, что они признают своим языком русский. Уже в настоящее время в Галиции существует на общем русском книжном языке богатая литература,
362


как изящная, так и ученая, как книжная, так и повременная. Особенно памятным и истории движения в защиту русского языка в Австрии останется 1909 г. «Ничуть не стесняясь, можно сказать, что за последний год у нас, в направлении приобщения нашего общества русской культуре и русскому национальному духу, сделано гораздо больше, нежели в предыдущие шесть десятков лет» («Прикарпатская Русь»).
ХХ1 Филевич И.П. Из истории Карпатской Руси. Варшава, 1907. С. 95.
ххп Сказано по поводу археологического съезда в Киеве в 1898 г. Статья в «Одесском листке». 1898.
хх,п См.: Флоринский Т.Д. Несколько слов о малорусском языке (наречии) и новейших попытках усвоить ему роль органа науки и высшей образованности. Киев, 1899. С. 53; Костомаров Н.И. Малороссийская литература //Гербель Н.В. Поэзия славян. СПб., 1871. С. 162.
xx,v Будилович А.С. К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси. Юрьев, 1900. С. 31.
xxv Галицко-русская матица на учредительном собрании своем в 1849 решила: «Все дела, призначенные до просвещения общенародного, издавати и печатати надобе, сколько возможно, тем языком, який живе в устах народа', противно же дела высшей науки, до круга читательства литературно образованного принадлежащие, издати на языце письменном, который мае начало своего развития в далекой минувшости, а который ошибочно чисто российским называют» (Филевич И.П. Указ. соч. С. 103).
xxvl Здесь мне невольно припоминается интересная встреча, которую я имел во время последней всемирной выставки в Париже с симпатичным украинцем, русским профессором Ч. Он только что посетил Львов и был в восторге от всего виденного. «Как они работают, сколько они сделали, — восторгался он. — Какое богатство языка. Сколько новых слов. Сижу на заседании товарищества имени Шевченко и ничего не понимаю...»
xxvn Филевич И.П. Из истории Карпатской Руси. Варшава, 1907. С. 20.
XXV1" Там же. С. 10.
х,х См. очерк господина Рыбальки «Национализация жизни и наша партия» в украинском сборнике: «На темы дня». Львов, 1911 (перевод «Прикарпатской Руси»).
хх Филевич И.П. Из истории Карпатской Руси. Варшава, 1907. С. 150.
ХХІ Там же. С. 58.
хх" Интересно, что сказали бы поляки, если бы Россия ввела в школах Лом- жинской и Плоцкой губерний преподавание не общепольского, а мазурского языка и мазурскую готическую азбуку-швабах?
ххш Будилович А.С. К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси. Юрьев, 1900. С. 21.
xx,v Будилович А.С. К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси. Юрьев, 1900. С. 23.
xxv Многочисленные заявления поляков показали, что для них вопрос об особом украинском народе, особом украинском языке и о самостийной Украине отнюдь не теоретический вопрос, а очередный вопрос их практической политики, что украинцы должны играть в их руках роль той пешки, которой они думают сделать шах и мат России. «Украина погубила Польшу, — сказал однажды известный польский писатель Сенкевич, — Украина же погубит и Россию».
363


А С. Будилович
К вопросу о литературном языке Юго- Западной Руси
Речь, прочитанная 29 мая 1900 г. в годичном собрании Учено-литературного общества, состоящего при Императорском Юрьевском университете
Между живыми арийскими языками русский занимает одно из первых мест по обширности своей территории и многолюдству населения. Только английский и индийский языки, быть может, превосходят русский в одном или другом из этих отношений. Понятно, что язык, распространенный столь широко, от Тисы до Амура и от Новой Земли до Арарата и Паропамиса, не может не распадаться в живом употреблении на многочисленные разновидности или говоры, особенно в среде поселян, в просторечиях менее образованных классов населения. По причинам отчасти географическим, отчасти же племенным и историческим эти просторечия группируются в известные то большие, то меньшие системы, к каковым относятся, например, система окающая и акающая, великорусская и белорусская, малорусская и черво- норусская и т.п. Но основными в этой группировке современных русских говоров по приметам диалектическим являются две системы их:
А) северо-восточная;
Б) юго-западная.
Первая обнимает акающие и окающие говоры серединной, северной и восточной Руси, как великорусского, так и белорусского типа; вторая же — ыкающие и икающие говоры Руси южной, с включением русских частей Галичины, Буковины и северо-восточной Венгрии, мало- русские или украинские, с одной стороны, и говоры червоннорусские или подкарпатские — с другой.
Различие между этими двумя системами говоров распространяется как на грамматические, так и на лексикальные их особенности; но главным образом оно выражается в звуках, в свойствах вокализма и консонантизма этих двух диалектических групп.
Вокализм группы А вообще шире и ниже вокализма группы Б, как это видно из сравнения таких пар, как великорус, мыло, малорус. мило; лыко — лико; бог — биг; он — вин; белый — билый; ветер — витер и т.п. В этом отношении взаимное отношение групп А и Б напоминает отношение говоров сербских и хорватских на славянском юге, а равно говоров словацких и чешских — на северо-западе.
Вторая особенность вокализма группы А по сравнению с группою Б заключается в том, что в первой гласные ударенные совершенно подчинили себе тембр гласных неударенных, который вследствие того
364


принял неясный, глухой оттенок; вместе с тем в говорах А выработалась как бы вторичная система метрических отношений, состоящая в том, что гласные ударенные звучат очень протяжно, неударенные же — слишком кратко, нередко в виде половины или даже одной четверти и т.п. нормальной длины слога. В группе Б равновесие слогов ударенных и неударенных в такой степени не пошатнулось, вследствие чего глухой тембр гласных встречается в них реже и стремление к удлинению гласных ударенных на счет неударенных не проявляется столь резко. В этом отношении вокализм юго-западный, бесспорно, древнее и исконнее вокализма северо-восточного, в котором замечается уже, особенно в акающих говорах, разложение большинства гласных в направлении к выговору глухому или даже — беззвучному, нулевому.
Нельзя сомневаться, что со временем и говоры группы Б будут в этом отношении все более сбиваться на путь, по которому уже так далеко ушли говоры группы А; стремление к ускорению и облегчению выговора гласных, для выигрыша момента времени и мускульного напряжения, замечается более или менее во всех ариоевропейских языках, особенно же в английском, который, как известно, уже напоминает отчасти ныне своим ослабевшим вокализмом моносиллабизм языка китайского.
В области консонантизма главное отличие говоров группы А от говоров группы Б заключается в сохранении первыми смягчаемости всех почти согласных; в говорах же юго-западной системы, наоборот, заметно стремление ослаблять нёбность согласных, заменяя контрасты твердого и мягкого их выговора артикуляцией средней, наподобие наречий славянского юга и одной — именно чехословенской — группы наречий северо-западных. Аналогичное ослабление нёбности в произношении согласных или, вернее, соответственных слогов замечается и в прочих ариоевропейских языках, почему имеется основание утверждать, что и в говорах великорусских, а на западе — в польских и серболужицких, сохранившаяся доныне способность различать слоги лы — ли, мы — ми и т.п. — постепенно будет ослабевать, так что со временем это отличие между говорами групп А и Б исчезнет, подобно указанным особенностям вокализма тех же групп. Нельзя, впрочем, утверждать, что вся система согласных группы Б позднее, по историческому возрасту, таковой в группе А. Есть и в юго-западных говорах в этом отношении некоторые архаизмы, например, переходная смягчаемость гортанных в таких случаях, как: на руци, на поза (вместо великорусского руке, ноге). Но число подобных архаизмов постепенно сокращается в юго- западных говорах по тем же причинам, по которым они исчезли в северо-восточных говорах и в большей части инославянских наречий, так что завершение этого процесса в говорах группы Б неизбежно приведет их к тем же результатам, как и в группе А.
В области склоняемых и спрягаемых форм различие говоров групп А и Б заключается также в разноверстности некоторых форм, например, в сохранении группою Б форм звательного падежа, замененных в группе А падежом именительным; в выработке в юго-западных говорах особой формы описательного будущего на му (робити-му), при господстве в северо-восточной группе в аналогичных формах вспомогательного глагола будущего (иногда стану, возьму и т.п.); в сохранении кое- где на юго-западе описательных прошедших типа: ходил-ем, ходив-ем и т.п. Но относительно этих морфологических отличий систем А и Б
365


следует сказать, что 1) разноверстности этих систем постепенно выравниваются присутствием общих им стремлений, вроде постепенного исчезновения и в юго-западных говорах звательного падежа, как это отмечается и в прочих славянских наречиях и вообще во всех ариоевропей- ских языках; 2) новообразования типа робити-му не имеют общей распространенности и в говорах Б; 3) формы типа: ходил-ем, ловив-ем и т.п. могут 'быть рассматриваемы не как самостоятельные явления юго-западных говоров, а как отражение форм польского языка, оставившего свой след даже на фонетике (например, ударение на предпоследнем слоге) в некоторых подкарпатских (лемковских) говорах.
Различием инородческих влияний в значительной степени объясняется и различие юго-западных говоров от северо-восточных в областях фразеологической, синтаксической и, наконец, — лексикальной. Особенно сильно отразилось на юго-западных говорах влияние языка польского, отчасти также румынского и кое-где мадьярского. Северо-восточные говоры развивались в этом отношении гораздо свободнее, кроме разве белорусских, также во многом зараженных полонизмами. На крайнем севере и востоке великорусской области в лексиконе заметны влияния финских, отчасти и тюркских языков, но во фразеологию и синтаксис эти влияния не проникали, почему здесь сохранились древние чистославянские черты и особенности, слегка окрашенные влиянием языка церковнославянского, столь тесно сроднившегося с русским народом чрез богослужение.
Из сказанного видно, что как ни близки между собою по грамматическим и лексикальным особенностям говоры групп А и Б, все же между ними существуют некоторые отличия, определяющие диалектическую — не скажу самостоятельность, но — раздельность этих двух систем говоров. Не во всех говорах эта раздельность выразилась с равной силою: всего яснее она видна при сопоставлении говоров великорусских с украинскими и червонорусскими и гораздо слабее при сравнении последних с белорусскими. Во всяком случае, в настоящее время уже может идти речь о двух наречиях или по крайней мере поднаречиях русского языка, соответствующих двум указанным системам говоров.
Но если мы сопоставим эти две системы, в их взаимных отношениях, с диалектическими системами славянского юга или запада, то убедимся, что аналогия между их классификационными признаками и типами может быть выдержана лишь в том случае, если мы сравниваем отношения групп А и Б не с отношением, положим, сербского языка и болгарского, или чешского и польского, а разве с отношениями сербского и хорватского, болгарского и македонского, чешского и словацкого, польского и кашубского поднаречий.
В самом деле, различие сербского и болгарского языка глубоко захватывает самые основы их звукового и формального строения, выражаясь например, в глухом, пошатнувшемся вокализме болгарском при ясном, певучем, отчасти архаичном сербском; в характерных дифтонгах жд, шт в первом, вместо не менее характерных сербских джу тч; в аналитическом строении болгарского склонения, при синтетическом его построении в сербском; в очень важных и многочисленных отличиях болгарской фразеологии, синтаксиса, лексикона от соответственных особенностей языкостроения сербского. То же мы заметим при сопоставлении юсового вокализма польского с безюсым чешским или мягкого,
366


шепелявящего, ассибилирующего консонантизма польского с более твердым, перемежающимся столь характерными сонантами «1», «і» консонантизмом чешским.
Несоизмеримость по диалектической самостоятельности наших систем А и Б с системами основных наречий славянского юга или запада, не говоря уже о взаимных отношениях таких пар, как болгарская и чешская или сербская и польская, выражается и в том, что последние восходят своими началами в доисторическую древность, тогда как выделение наших говоров систем А и Б совершилось в пору относительно позднюю, историческую. В самом деле, доисторическая древность болгарского наречия выражается в памятниках церковно-славянской письменности, восходящих своими началами к эпохе св. Кирилла и Мефодия, то есть к половине IX в. От веков X—XI имеются церковнославянские памятники хорутанской или словинской и чехословенской, быть может и польской редакции (Фрейзингенские статьи, Пражские и Киевские глагольские отрывки). От XI—XII в. сохранились памятники сербохорватской редакции. Кроме того, существование в те века означенных наречий доказывается местными и личными названиями на них, сохранившимися в современных памятниках греческих и латинских, отчасти дипломатического характера. То же должно сказать о языке или — пожалуй — наречии древнерусском. Его основные черты, например, полногласие типов: ворона, середа; отсутствие ринезма, с заменами для «юса», «ять» в «у», «я»; превращение звукосочетаний «др, «Tj» в ж, ч и т.п. могут быть документированы уже памятниками XX в. вроде Остро- мирова евангелия и других церковнославянских памятников русского извода. Если же принять в соображение медленность таких изменений языка, как, например, замена ринезма чистыми гласными известной системы, или односложных корневых звукосочетаний типа: ворна — врона, серда — среда, двусложными: ворона, середа, то можно утверждать, что период выделения из праславянской системы говоров систем древнерусской, древнеболгарской, древнесербской, древнесловинской, древнечешской, древнеляшской восходит ко временам Юстиниана или еще дальше — ко временам Апостольским.
Совершенно другое видим мы в поднаречиях такого типа, как, положим, македонское в среде говоров болгарской системы, хорватская икавщина и чакавщина в системе сербохорватской, угорская словенщина в системе чехословенской, поморская кашубщина в системе ляшской и, наконец, — поднаречие южнорусское в системе общерусской. Все эти поднаречия не могут быть констатированы для начальных веков славянской истории и письменности, а наоборот — обособились уже впоследствии, по причинам то племенным, то историческим. Нельзя, конечно, утверждать, будто языки или наречия прарусское, праболгарское, пра- сербское и т.д. не имели никаких говоров или вообще разновидностей; наоборот, это следует даже предполагать, руководясь аналогиями позднейшего времени. Но в этих разновидностях, положим, прарусского наречия были семена не только двух нынешних систем русских говоров, но и множества других. Если же из этих зародышей одни погибли уже в века доисторические, другие, быть может, исчезли вместе с древлянами, полянами, северянами, кривичами, вятичами и другими племенами Нестора, а некоторые сохранились до позднейшего времени или даже впоследствии развились в более или менее обособленные системы или поднаречия, то это обусловлено было ходом развития прарусских и древне-
367


русских говоров, в связи с теми местными или племенными особями, которые их употребляли.
Двойственность системы русских говоров зародилась, по-видимому, на дуализме Руси западной и восточной, польско-литовской и московской. Некоторые из звуковых, может быть, и лексикальных особенностей юго-западной системы говоров существовали, конечно, и до возникновения упомянутого политического, отчасти и культурного дуализма, как это доказано профессором Соболевским для некоторых говоров галицко-волынских. Но 1) эти особенности (главным образом и-канье вместо е) не из самых характерных для нынешней юго-западной системы; 2) они имели только местное значение и лишь впоследствии распространились на все говоры этой системы. Что же касается наиболее характерной ныне звуковой особенности этих говоров, именно замены в закрытых слогах коренного «о» в «и» различной широты, то это, бесспорно, явление довольно позднего времени, возникшее не раньше конца XIV в. и постепенно утвердившееся в XVI—XVII вв. Поздний возраст этого звукового явления доказывается не только памятниками юго-западной письменности, но и теоретическим рассуждением: превращение «о» в «у», потом в «и» (ы, и) связано с падением глухих гласных (ъ, ь) и заменительным усилением предшествующих гласных, в виде стяжения двух древних слогов в один долгий:
конь - кон’ - кун’ = кын\ кин’.
А так как в древнерусском языке глухие, бесспорно, еще существовали, хоть кое-где, может быть, в укороченном виде, то очевидно, что превращение «о» в «у», и в указанных случаях могло развиться не в древнерусском, а в среднерусском языке, подобно тому, как образование суженных «о», «е» в польском и чешском, а равно превращение «о» в «и» в полабско-древянском говоре, по записям начала XVII в., является особенностью не древнеляшского или древнечешского наречий, а их позднейших метаморфоз.
Но то, что сказано об относительно позднем развитии гг-канья вместо «о» в юго-западных говорах, в большей или меньшей мере относится и к прочим грамматическим и лексикальным их особенностям. В частности, обилие полонизмов в этих говорах указывает на их образование в период русско-польской унии, насколько она обхватывала говоры юго-западной системы. Число этих полонизмов в юго-западных грамотах и других письменных памятниках уже XV—XVI вв. так велико, что при переводе их на польский язык того времени получается почти буквальное сходство, за исключением фонетических и морфологических особенностей. Конечно, в просторечиях юго-западной Руси того времени мы должны предполагать меньшее число таких культурных наслоений, осаждавшихся от преобладания польского языка в областях политической, общественной и литературной. Но наблюдение над современными юго-западными просторечиями, крайне зараженными полонизмами, особенно в областях фразеологической и лексикальной, доказывает, что процесс этого заражения начался очень давно, с периода среднерусского, и что он является одним из главных факторов выделения юго-западных говоров в особую диалектическую систему. Будучи обусловлена в своем возникновении и развитии подчинением соответственной географической области польско-литовскому государству и вообще культурному воздействию, система эта является, следовательно, как бы результатом многовекового порабощения наших юго-западных
368


областей инородцами и иноверцами, продуктом и следом несчастий и невзгод, пронесшихся над западнорусскою землею и временно ослабивших ее национальную чистоту и самобытность — между прочим, и в язычной области. То обстоятельство, что юго-западная система говоров охватывает некоторые местности, не входившие в состав польско-литовского государства, например, наш Дон и угрорусское Закарпатье, вовсе не противоречит вышесказанному, ибо язычные особенности, сложившись в какой-нибудь территории под влиянием известных племенных и культурных условий, могут распространяться отсюда путем народных переселений, смешений, взаимодействий далеко за пределами первоначальной своей области. Но все же и теперь центры юго-западной системы говоров (Галичина, Волынь, Подолье, Киев) совпадают с территорией Руси польско-литовской, причем число полонизмов в этих говорах ослабевает по мере удаления от таких центров как на украинский восток, так и на закарпатский запад, то есть по направлению к колонизационным окраинам этой диалектической системы.
Следует еще отметить, что причины, вызвавшие указанное деление русских говоров на две системы, вовсе не имели такой продолжительности и непрерывности, как на юге и западе славянской территории. Еще в XVII в. Малороссия Левобережная, а в XVIII в. и Правобережная, за изъятием русского Подкарпатья, воссоединилась с русским государством, Русскою Церковью и образованностью, между прочим и в области литературного языка, вследствие чего между украинскими говорами началось все возрастающее взаимодействие с говорами северо-восточной системы, вместо прежнего сближения с говорами польскими. Вековая работа народных — между прочим, и языкообразующих — сил в этом новом направлении, вероятно, окончательно снесла бы с поверхности малорусских говоров накипь полонизма, если бы последний не находил себе поддержки и под русским управлением в общественноэкономических условиях малорусской жизни, в господстве по деревням польского шляхетства, а по городам — польского еврейства, не говоря уже о полякующем настроении латинской, а еще ранее униатской церкви и о полякующем же направлении огромного большинства наших окраинных администраторов, вплоть до эпохи Муравьева и Милютина, а отчасти и в помуравьевское время.
Совершенно другое мы видим на славянском юге и западе: государства болгарское и сербское, польское и чешское если и соединялись когда, то на самое короткое время и главным образом в общем порабощении — то турецком, то австро-немецком.
От взаимодействия указанных то племенных, то исторических причин диалектическая особность наречий болгарского и сербского, польского и чешского, даже сербского и хорутанословинского, чешского и серболужицкого выразилась, как выше отмечено, несравненно сильнее и рельефнее, чем таковая же особность говоров великорусских и малорусских, или белорусских и червонорусских, вообще наших говоров систем А и Б.
Это можно доказать не только на данных сравнительной фонетики, морфологии и вообще грамматики, а также на лексикальных особенностях названных пар, но и на непосредственных наблюдениях взаимной доступности и удобопонимаемости соответственных наречий. Конечно, при существовании общеславянского единства не исключена некоторая возможность взаимного понимания болгарином серба, чехом поляка и
369
24 Заказ 1602


т.п., но степень этой возможности не может быть и сравниваема с тою, какая существует при взаимных сношениях великоруса и малоруса. Повторяем (это имеет особую важность): правильность перспективного освещения взаимоотношений славянских наречий и поднаречий будет выдержана лишь тогда, когда мы будем сравнивать говоры систем А и Б не с взаимоотношениями наречий болгарского и сербского либо чешского и польского, а разве с отношениями поднаречий: болгарского и македонского, штокавского и чакавского, чешского и словацкого, верхнелужицкого и нижнелужицкого, польского и кашубского и тому подобных второстепенных разновидностей славянской язычной семьи. Если же мы стали бы искать для взаимоотношений групп А и Б аналогий в среде прочих языков Европы, то пришлось бы брать в сравнение не отношения, например, верхненемецкого и нижненемецкого, шведского и датского, севернофранцузского и провансальского, испанского и португальского и т.п., а скорее отдельных разновидностей в среде названных язычных групп германского и романского корня. Это доказывается тем, что шваб вовсе не понимает фриза, а нормандец гасконца, тогда как великорус и малорус всегда поймут друг друга, говоря на своих просторечиях.
Выяснив несколько диалектические отношения говоров систем А и Б, мы можем теперь перейти к вопросу о литературной их обработке, в особенности в группе Б.
Известно, что в Древней Руси, подобно как и в прочих православно-славянских, отчасти и в католическо-славянских странах, языком церкви и высшей литературы был язык церковнославянский, развившийся в половине IX в. на почве одного из болгарских говоров, всего скорее — цареградского или вообще пропонтидского. Конечно, этот язык в разных местах своего распространения и в разные периоды своего развития представлял довольно существенные различия, определяющие его редакции или изводы, например, древнеболгарский, среднеболгарский, древнесербский,среднесербский, древнерусский,среднерусский, новорусский и т.п. Но основы этого языка, в отношениях грамматическом и лексикальном, оставались со времен Кирилла и Мефодия мало измененными в этих разновременных и разноместных редакциях. Такие изменения были всего медленнее и слабее в произведениях церковной письменности, сильнее же в светской; но все-таки наши древнерусские и среднерусские летописи, а равно сочинения беллетристического характера, в том числе и «Слово о полку Игореве», писаны по взглядам и намерениям авторов на языке церковнославянском, конечно, пропитанном множеством русизмов как в грамматическом, так и в лексикальном отношениях.
Для русских просторечий в те века некоторый простор оставался единственно в письменности актовой, то есть в грамотах, договорах, судебниках и т.п. Вот в этой-то области впервые находят для себя литературное или — вернее — письменное выражение и некоторые из говоров юго-западной системы, насколько она успела обособиться с конца XIV в. Впоследствии, в XV—XVI вв., на почве отчасти этих говоров, отчасти же — и даже преимущественно — говоров белорусских вырабатывается в таких памятниках, как Судебник великого князя Казимира, Литовский статут, Литовская метрика и т.п., так называемый актовый или дипломатический язык западной, или польско-литовской Руси, проникший в XVI в., в век протестантизма, и в письменность
370


богословскую, между прочим в библию Скорины. Но язык этот, независимо от смещения в нем черт малорусских и белорусских, настолько пропитан был варваризмами польско-латинского происхождения, что не может считаться сколько-нибудь независимой литературной обработкой малорусского поднаречия. Только немногие памятники XVI в., вроде Пересопницкого евангелия, могли бы считаться такой обработкой, если бы она имела более непрерывный характер и менее наслоений языка польского. Трудно назвать литературною обработкою южнорусских просторечий и тот полуцерковнославянский, полупольский язык, на котором писали виленские, киевские и львовские ученые XVI—XVII веков свои полемические трактаты, школьные учебники, духовные драмы и т.п. произведения. Во всяком случае, язык этот представляется скорее продолжением западно-русского актового языка, возникшего в Руси северо-западной, чем самостоятельною переработкою форм юго- западной диалектической системы. То же относится к «виршам» и другим скудным, скорее школьным, чем литературным, произведениям юго- западных областей в XVIII в.
Таким образом, быть может, и правы те историографы «южнорусского языка», которые считают отцом его автора «Перелицованной Энеиды», «Наталки Полтавки» и «Москаля Чаривника» И.П. Котляревского. Но ни Котляревский, ни более даровитые из его украинских последователей, например, Гулак-Артемовский, Квитка-Основьяненко, Шевченко, Вовчок, вовсе не смотрели на свои стихотворные и вообще беллетристические опыты как на попытку создать особый, отдельный от ломоносовского, пушкинского и гоголевского, второй образованный язык. Такими целями они не задавались, а равно их современники и последователи, пока не дан был им новый пароль из Галиции.
Если бы Галиция воссоединилась с русским государством и Православной Церковью одновременно с Волынью и Подольем, то условия образования литературного языка на почве или в среде говоров черво- норусских не отличались бы нисколько от условий этого процесса в областях украинских. Во Львове, Перемышле, Ярославле, даже в Черновцах и Мукачеве языком образованного общества, а также государства и школ был бы, при этих условиях, язык Ломоносова и Пушкина. Конечно, появлялись бы и там от времени до времени пародии вроде «Пере- лициованной Энеиды», комедии вроде «Наталки Полтавки», «Москаля Чаривника» и лирико-эпические опыты вроде «Кобзаря» или «Гайдамаков». Но это нисколько не парализовало бы там силы общерусского образованного языка в живом и письменном употреблении, как не подрывается в Германии язык Лютера и Гете комедиями и поэмами на наречиях нижненемецком и швабском, а во Франции — язык Расина, Вольтера и В.Гюго аналогичными беллетристическими опытами южнофранцузских неотрубадуров. Но так как Галич и вообще вся Подкарпатская Русь доныне остается в политическом подчинении монархии Австро-Угорской или, вернее, тем народам, которым эта монархия наиболее мирволит, а именно немцам, полякам и мадьярам, в последнее время и евреям, то нормальный ход образования литературного языка в Руси Подкарпатской или Червонной был нарушен этими инородческими влияниями и направился не к естественному сближению с языком общерусским, а к искусственному удалению от него. При господстве в червоннорусских краях школ — сначала немецких, а позже польских, мадьярских, отчасти и румынских, образованное червоннорусское общество
371
24і


лишено было возможности изучать язык общерусский, который к тому же преследовался и правительством, и латинской, отчасти даже униатской, иерархией как живая связь с могущественным русским царством и господствующею в нем, по католической терминологии, «схизмою». При таких условиях образованные классы червоннорусского общества должны были либо держаться довольно уже устарелого языка киевских и львовских книжников XVII в., несколько подновленного примесями то общерусского языка, то местных говоров, либо приняться за выработку нового языка на почве этих говоров, либо, наконец, перейти к чужим литературным языкам, а именно: немецкому, польскому, мадьярскому, румынскому.
Первые два направления характеризуют те две партии, старорусскую и младорусскую, или консервативную и радикальную, на которые в последние десятилетия распадается галицко-русское, а отчасти буко- вино-русское и угрорусское образованное общество. В борьбе этих партий нельзя отрицать постепенного усиления второй из них насчет первой, благодаря как трудности отстаивать права старого языка в новых условиях жизни, так и невольной изолированности червоннорусского образованного общества от языка общерусского и неумению, при наилучших желаниях, правильно писать на нем, за полным отсутствием школьного обучения этому языку. Сверх того, успехи младорусской или радикальной партии в язычной области объясняются до некоторой степени демократическим строем червоннорусского общества, состоящего главным образом из крестьянства и мещанства, с очень поверхностным культурным слоем — духовной и светской интеллигенции. Но еще более обусловливается постепенное усиление в русском Подкар- патье направления радикального в рассматриваемом отношении воздействием на этот процесс сил посторонних червоннорусскому народу, именно: крайним несочувствием к русской старине и преданиям, а еще более к сближению с языком общерусским, верховодящих кругов правительственных, иерархических и общественных. Конечно, австрийские немцы предпочли бы обработке червоннорусских просторечий утверждение в Подкарпатье языка немецкого, в каких видах учрежден даже в Черновцах особый немецкий университет; поляки, со своей стороны, были бы более склонны покровительствовать распространению между червоннорусами языка польского, мадьяры — мадьярского, а румыны — румынского. Но ввиду трудностей прямого перехода всей червоннорусской интеллигенции в ряды ренегатов своего народа, всем этим претендентам на наследие Свято-Владимирской подкарпатской Руси пришлось избрать путь средний и для ослабления общерусских преданий и связей поощрять образование в этой Руси особого литературного языка, именуемого то русинским, то рутенским, то руським, то украинским и т.п. Это поощрение выражалось уже при Меттернихе1, сильнее в министерство Л.Туна, задавшегося было мыслью ввести в галицко-русскую письменность латинскую графику; но в полную систему такая тенденция отлилась уже в век австро-угорского парламентаризма, в развитии которого галицко-польская шляхта, в лице графов Голуховского, Потоцкого, Падени и других, принимала, как известно, очень деятельное участие.
С первого взгляда может казаться странным подобное вторжение администрации в вопросы языка, который ведь представляется самым органическим и самобытным из произведений народного духа. Но сле-
372


дует припомнить, что языки литературные развиваются не совсем согласно с законами развития просторечий: личность играет там гораздо большую роль, чем здесь; рассудочность заступает в письменности место инстинктивного творчества масс, а с тем вместе открывается широкий доступ для культурных воздействий вообще, а государственных в частности. Потому-то во всех европейских странах говор столицы или правящих сословий обыкновенно ложился в основу образованного языка и утверждался как в государственном, так и литературном употреблении. В некоторых же случаях система очень близких между собою в просторечии говоров раздвоилась в литературе именно благодаря дуализму государственному. Так, например, на почве говоров нижненемецкой системы выработались постепенно языки: платдейтш, голландский и отчасти английский, благодаря выделению Голландии и Великобритании в особые государства. На аналогичных условиях развился и держится дуализм испанского и португальского языков, то есть романизма иберийского, хотя, конечно, и в диалектических его отношениях существует различие, напоминающее взаимоотношения систем ойльской и окской по Франции. На государственных же индивидуальностях Дании, Норвегии и Швеции опирается тройственность образованных языков скандинавского или нордского германизма.
На почве славянской государственные отношения оказали влияние на дуализм — отчасти побежденный в новейшее время — языков сербского и хорватского на юге, а языков чехоморавского и словацкого, верхнелужицкого и нижнелужицкого, отчасти даже польского и кашубского на западе.
В нашей же восточной семье славянских говоров государственные отношения выразились некогда в раздвоении литературных форм Руси восточной и западной, а ныне они обусловливают все большее обособление образованного языка Руси зарубежной или Подкарпатской. Формулированное положение не опровергается тем, что на образование галиц- ко-русского или руського литературного языка воздействовали образцы наших украинцев, особенно Шевченко, имени которого посвящено, между прочим, одно львовское ученое общество, претендующее на роль «русинской Академии наук». Не опровергается сказанное и тем, что на страницах галицко-руських изданий писали и пишут многие из украинских беллетристов и ученых так называемого украйнофильского, или хохломанского направления.
Как ни прикидываются при этом самостоятельными или «самостийными» последние, все же при ближайшем знакомстве с делом видно, что не они, а редакторы и издатели русско-галицкие, с примыкающими к ним львовскими и черновицкими профессорами (например, Ооновский2, Смаль-Стоцкий3, Грушевский), учителями, адвокатами и отчасти иерархами (Сембратович и др.) стояли и стоят во главе этой литературной школы и вообще этого движения. Да и самый язык Котляревского, Квитки, Шевченко, в галицкорусской переработке новейшего времени, очень далеко уже ушел от своих украинских основ и переработался по типу говоров червоннорусских, гораздо более запруженных полонизмами и разными другими варваризмами в областях синтаксической, терминологической и фразеологической.
Это преобразование языка украинских писателей в школе русько- галицкой подвигается тем быстрее, что в последней имеется определенная тенденция: как можно скорее и дальше уйти от компрометирующих
373


язычных связей с закордонной Русью, с ее схизматической церковью и могущественным пушкинским языком. Тенденция эта выражается даже в современной руськогалицкой графике, по распоряжению министерства изгнавшей из употребления буквы, «ь», «е», «ы» как символы исконного единства общерусской звуковой системы. По этой же причине и тоже административным путем запрещено теперь в руськогалицких школах употребление этимологического или исторического правописания и вместо него навязана так называемая фонетика, то есть совершенно невежественная система «писания по звонам» (слова Тредьяковского), быть может, годящаяся для исследований фонографических или диалектологических, но совершенно противоречащая объединительным задачам и целям литературного языка. Были уже в Галичине и Буковине административные распоряжения и относительно грамматических форм руськогалицкого или русинского языка, а равно и лексикального его состава. Путеводною нитью всех этих распоряжений является искусственное и насильственное удаление этого языка от норм общерусских и сближение его с польскими. При последовательном проведении этих начал русинский язык настолько наконец сблизится с польским, что потеряет всякое raison l’etre и сольется с последним, в духе идей польско- русской унии. Постепенное же распространение тенденциозных по языку и содержанию произведений руського языка в нашу Украйну подготовило бы и ее к восприятию реставрируемых идей этой унии на поле язычном, церковном и государственном.
А так как польский язык и но своему макароническому, исполненному немецких и латинских варваризмов составу, и по своему искусственному синтаксическому строению, наконец — по всей совокупности выражаемых на этом языке идей представляется наиболее западническим из славянских, то постепенная полонизация юго-западных говоров при посредстве новоявленного в Галиции польско-руського жаргона была бы, вместе с тем, отторжением соответственных населений от славянства и порабощением их идеям и формам жизни латино-немецкой.
Этим, наряду с ненавистью к России, объясняется сочувствие названному жаргону не только всех австро-угорских политиков, но и всех почти мыслителей и деятелей европейского Запада, со включением их русских прихвостней. При поверхностном взгляде на дело может, конечно, показаться, будто развитие руського или галицкоруського литературного языка есть требование равноправности народностей и их наречий, как законных и драгоценных продуктов народного гения в области языкообразования. Но если стать на такую точку зрения, то все старые и новые литературные языки, особенно большие, следует признать посягательством на равноправность народностей и соответственных просторечий, ибо известно, что каждый литературный язык подчиняет себе известное количество говоров или просторечий и постепенно суживает их употребление, нередко до полного слияния с просторечием привилегированным, как субстратом литературного языка.
Подобного рода несправедливость выразилась, например, в польском языке в господстве говоров малопольских над великопольскими и ма- зовецкими; в чешском — в господстве говора пражского над прочими чешскими и моравскими; в новом сербскохорватском — в господстве штокавщины над чакавщиной и кайкавщиной и т.п.; за пределами же славянства: в немецком — в господстве верхнесаксонского над многочисленными говорами верхненемецкими и нижненемецкими; во фран-
374


цузском — в господстве ильдефрансского над прочими говорами не только ойльской, но и окской систем; в испанском — в господстве кастильского; в итальянском — в господстве флорентийского и т.д. В этого рода фактах выражается общий закон взаимодействия сил — и физических, и нравственных — с конечным торжеством не всех этих сил, а только некоторых, победивших в «борьбе за существование». Если и биологам, и историкам приходится мириться с такого рода «несправедливостями» по отношению к «побежденным», то почему они должны протестовать единственно против констатированного уже торжества в литературной сфере говоров среднерусских, подмосковных над говорами окраинными, в том числе и юго-западными? Подобные протесты представляются тем менее оправданными и разумными, что 1) говоры среднерусские оказываются наиболее чистыми и независимыми от инородческих или иноязычных влияний между всеми нашими говорами; 2) что их торжество вовсе не было безусловным, а умеряется в значительной степени сильной примесью в общерусский язык и многих окраинных говоров, в том числе и украинских, в сочинениях, например, Гоголя и других наших классиков украинского происхождения. Если бы поляки и другие австро-угорские благоприятели руськогалицкого языка руководились в отношении к нему соображениями справедливости и уважения к созданьям природы и жизни, то они не дозволили бы, полагаю, вторгаться в область червоннорусских говоров еще более, чем общерусский, чуждым их населению языкам, например, польскому, еврейско-немецкому, мадьярскому и т.д. На деле видим противное: русинский язык рассматривается там лишь как авангард для вторжения туда названных чужих языков, как особый прием для полонизации одной части русского Подкарпатья, мадьяризации — другой, а в более отдаленной перспективе — для германизации или июдеизации обеих.
Другие ссылаются, в оправдание южнорусского литературного сепаратизма, на трудность изучения украинцами и червоннорусами общерусского языка, ввиду существенных отличий его от говоров юго-западной системы. Нельзя, конечно, отрицать, что общерусский язык ближе к говорам системы А, чем к говорам системы Б. Но отсюда вовсе не следует, будто изучение пушкинского и гоголевского языка связано с существенными затруднениями для наших малорусов или зарубежных червоннорусов. Ежедневный опыт всех украинских низших, средних и высших школ, а также всех присутствий, наконец — условий военной службы и казарменного общения новобранцев из северных и южных губерний, доказывает противное. Да это и понятно при вышеуказанной крайней близости грамматического строения и лексикального состава русских говоров обеих систем!
Не такие трудности приходилось и приходится преодолевать учителям, администраторам, судьям, пасторам немецким при утверждении нововерхненемецкого или Лютерова языка в северной, а отчасти и в южной Германии! То же следует сказать о Франции и других западноевропейских странах с большими общими языками. Но и сами поляки, которые являются ныне как бы протекторами руськогалицкого или русинского литературного языка, считают возможным симпатии к последнему совместить с насильственным утверждением не только в высших и средних, но отчасти и в низших школах Галичины языка — польского, который во всяком случае во много раз дальше отстоит от говоров нашей юго-западной системы, чем язык общерусский. А что
375


сказать о мадьярских политиках, которые, также сочувствуя по своему южнорусскому литературному сепаратизму, из вражды к языку общерусскому, в то же время преобразовывают все угрорусские школы, отчасти даже сельские, в смысле введения в них преподавания на языке мадьярском, который отличается от угрорусского и вообще от всех славянских наречий, да и от прочих ариоевропейских языков почти настолько же, насколько отличается от них язык японский или китайский! Что сказать и о немецких пропагандистах южнорусского литературного языка, которые у себя признают возможным вводить нововерхненемецкий не только в школы и присутствия фризские или швабские, но даже в датские, жмудские, серболужицкие, польские, в Австрии же — в чехоморавские, словинские, даже итальянские!
Столь же напрасны усилия некоторых западных, а отчасти и наших славистов, с господами Пыпиным и Спасовичем4 во главе, привести в связь образование южнорусского литературного языка со славянским возрождением. Последнее, как известно, совершалось в направлении освободительном от прежнего порабощения славянских народностей и языков инородческими государствами, языками, культурами. Так, например, возрождение болгарское и сербское выражалось в постепенном освобождении болгар и сербов от ига турецкого, отчасти и от угнетения греками в области иерархической и богослужебно-литературной; возрождение словинское, чехоморавское, серболужицкое было эманцинацией соответственных народностей и языков от гнета немецкого. С этой точки зрения могла бы быть речь о возрождении южно- русском лишь там и настолько, где и насколько южнорусы были порабощены инородцами, например, поляками, немцами, мадьярами. При таком возрождении, конечно, самым могущественным фактором было бы восстановление в среде червоннорусов духовных связей с центрами русского племени, между прочим и в области язычно-литературной. Но считать «возрождением» освобождение Руси от Руси, русского народа от русского государства, от русской церкви, русской письменности, общерусского языка, — это такая же нелепость, как если бы кто-нибудь считал «возрождением» немцев их распадение на клочки, подобные Германии долютеровской и добисмарковской, или если бы «возрождением» французов признано было распадение Франции на несколько государств, языков или культур!
Один только факт в истории славянского возрождения можно бы без особых натяжек сопоставить с выделением южнорусского литературного языка: это известный литературный раскол словаков от чехо- моравян, совершившийся в течение XIX в. Но если глубже вникнуть в этот процесс, то при существовании некоторых аналогий между выделением языков южнорусского и словацкого (словенского) все же замечается тут и громадная разница, особенно в мотивах и следствиях этого выделения. Сходство заключается здесь в том, что диалектические отношения словацкого и чехоморавского приблизительно те же, какие выше указаны для северо-восточной и юго-западной групп русских говоров. И в литературном отношении словаки в течение веков были солидарны с чехоморавянами, употребляя совместно с последними язык Гуса, Хельчицкого и Кралицкой Библии. Но, с другой стороны, нужно отметить, что поднаречие словацкое гораздо чище и архаичнее чешского, гораздо ближе и к этимологическим основам славянской речи и к литературному представителю славянства — языку русскому. Между


тем во взаимных отношениях групп А и Б замечается как раз противоположное: группа А гораздо чище и архаичнее группы Б, гораздо ближе и к церковно-славянскому языку и вообще к этимологическим и синтаксическим основам славянской речи. Выделение словацкого было, следовательно, проявлением не центробежных, а центростремительных движений в славянской язычной семье, тогда как обособление поднаречия южнорусского, наоборот, представляет разрыв не только с общерусскими преданиями, но и с самобытными основами славянской речи, при униатском сближении, взамен того, с язычными течениями запада, в частности же — при подчинении то формам, то материалу языков германского и латинского корня.
Понятно потому, что литературное обособление словаков, оторвавшее их несколько от чехов, но сблизившее с языком русским, церковнославянским и всеми юго-западными славянскими наречиями, не ослабило в словаках славянского духа и патриотизма, тогда как, наоборот, литературный сепаратизм южнорусский, достигший своих логических выводов главным образом в зарубежном Подкарпатье, не только пошатнул в интеллигенции последнего общерусское сознание и чувство, но вместе с тем подрыл в нем сознание славянской солидарности и готовность приносить ей в жертву кое-что из принадлежностей своего маленького областного патриотизма. Это видно не только из тенденциозного удаления южнорусских сепаратистов от всего общерусского в грамматике, лексиконе и фразеологии, но также из духа южнорусских произведений, проникнутых за немногими исключениями ренегатской враждой к русской церкви, литературе и государству. В доказательство сошлюсь на две недавно (1900 г.) вышедшие во Львове брошюры под заглавием «Самостийна Украина», из коих одна (изд. Е.Косевича) писана, по-видимому, русским подданным и требует, во имя Мазепы, восстановления «Самостоятельной Украйны» от Карпатов до Кавказа, с оружием в руках, а другая подписана галичанином Ром. Стефановичем и проповедует отторжение от России Украины путем превращения Империи в федерацию конституционных государств...
Но, быть может, южнорусский язык, не соответствуя интересам ни южнорусского населения, ни славянства, удовлетворяет каким-нибудь высшим потребностям европейского или общечеловеческого развития?
Ответ на это дает история западноевропейских стран и языков. Она учит, что политическая и литературная разрозненность западноевропейских народов, дошедшая до своего апогея в средние века, очень невыгодно отражалась на ходе образования как этих народов, так и всей Европы. Сознание вреда этой разрозненности и было одним из главных мотивов начавшегося впоследствии, в века новые, собрания воедино этих разрозненных и нередко противоборствовавших сил для достижения рбщенародных или общечеловеческих целей. Одновременно с образованием на этой почве крупных новоевропейских государств последовало и образование больших общих языков: итальянского, испанского, французского, английского, немецкого и, наконец, русского. Языки эти стали затем главными носителями мировой образованности, при очень слабом лишь участии в ней языков второстепенных, каковы: португальский, румынский, голландский, датский, норвежский, шведский, мадьярский, новогреческий, польский, чешский, сербский и некоторые другие.
В настоящее время усилия лучших умов Старого и Нового Света направлены не к тому, чтобы увеличивать число дробных языков или
377


литератур, а к тому, чтобы все более собирать народные и вообще человеческие силы в федерации политические, союзы экономические, ассоциации общественные — все большего и большего объема, чтобы с наилучшими шансами на успех вести и внутреннюю борьбу за жизнь между отпрысками христианского человечества, и борьбу внешнюю с многомиллионными конгломератами мусульманского, браманского, особенно же буддийского и конфуцианского Востока.
При таких условиях и стремлениях образованных народов не только Старого, но и Нового Света не представляется ли диким анахронизмом попытка расколоть выработанный веками ствол общерусской государственности, культуры и литературы, чтобы заменить его, якобы в интересах человечества, двумя русскими государствами, церквами, литературами и двумя общими языками? Если западным ученым и беллетристам, а также деятелям политическим, торговым, промышленным представляется крайне трудным изучение одного общерусского языка, для пользования выражаемыми на нем идеями, то не вдвое ли труднее окажется для них изучение двух русских литературных языков?
Нет, в пользу южнорусского литературного языка нельзя ссылаться ни на славянство, ни на человечество, а можно мотивировать необходимость такого языка единственно желанием ослабить Россию, русский народ, русское государство и общерусский литературный язык. Причина этого желания достаточно разъяснена в знаменитом трактате Данилевского «Европа и Россия». Она заключается в том историческом дуализме, который издревле разделяет Восток и Запад христианского человечества и который является главным идейным основанием их тысячелетней борьбы и непримиримых антагонизмов. По мере государственного и культурного роста России задача эта становится все труднее для Европы, издавна разделенной в смысле государственном и народном, отчасти же — со времени возникновения протестантства — ив церковном. Чтобы уравнять шансы, Европа стремится к аналогичному раздроблению и русских сил, для чего очень подходящим средством является, с одной стороны, агитация против народного единства России, с другой же — внесение раскола в ее церковь (путем расширения идей унии, штундизма и других исчадий то папизма, то протестантизма), в ее литературу и, наконец, в ее стомиллионный литературный язык. Этим же объясняется бесспорная наличность в южнорусском сепаратизме идей социал-демократических и философско-нигилистических, как это отражается в изданиях прежнего вождя наших и зарубежных сепаратистов Драгоманова и нынешнего — Франко. Конечно, многим из наших украинских сепаратистов, особенно тем из них, которые не бывали в Галиции и не питались запретными у нас плодами галицко-русской радикальной публицистики и беллетристики, может быть неизвестен политический и социальный субстрат рассмотренного guasi —литературного движения. Но из этого не следует, что мы все, подобно им, должны убаюкиваться верою в невинность украинско-литературной маниловщины, когда мы имеем возможность изучать эту «невинную» игру в местах, где она ведется с открытыми картами и где можно видеть воочию как банкометов этой игры, так и крупный размер разыгрываемой ими ставки.
Подведу итоги сказанному.
1. 	Русские говоры нашего времени распадаются на две группы или системы: северо-восточную и юго-западную, более или менее между со-
378


бою отличающиеся по признакам звуковым, а отчасти формальным, синтаксическим и лексикальным.
2. Этот дуализм русских говоров, обусловленный отчасти разно- верстностью их звуков и форм, отчасти же различием сторонних влияний и выравнивающийся с течением времени, может быть сравниваем с взаимоотношениями не основных славянских наречий, а второстепенных групп или поднаречий.
3. Время образования этих двух систем не восходит к глубокой древности и объясняется главным образом политическим и культурным распадением средневековой Руси на восточную и западную половины, с подчинением последней языку и вообще влиянию польскому.
4. На почве этого дуализма выработался в XV—XVI вв. в западной Руси особый актовый язык, составленный из элементов белорусских, украинских и червоннорусских, с массою макаронизмов польского происхождения.
5. В воссоединенных с Москвою частях западной Руси этот полу- польский актовый язык не удержался, уступив свое место языку Ломоносова и Пушкина; но в Руси зарубежной он сохранился до XIX в., отчасти и до настоящего времени.
6. Язык Котляревского, Квитки, Шевченко не имеет связи с древним западнорусским языком, а представляет новообразование, основанное на некоторых живых говорах Украины.
7. В тех границах, какие отведены были украинскому диалекту названными писателями, он не мог бы парализовать законной роли в Украине языка общерусского. Кроме того, развиваясь на почве параллельных общерусскому языку диалектических и культурных стремлений, этот украинский диалект не удалялся бы от первого, а наоборот все более и более сближался бы, до окончательного слияния.
8. Совершенно другое представляет распространяемый ныне из Галиции язык местных сепаратистов и социал-радикалов, под именем языка русинского или южноруського, употребляемый не только в беллетристике, но и во всех прочих областях ученой и литературной деятельности, притом в формах, тенденциозно удаляющихся от общерусского языка. Это уже не сотрудник последнего, а его соперник и даже смертельный враг, с которым примирение невозможно ни на червоннорусской, ни, тем менее, на украинской почве.
9. Возникновение и распространение этого языка вызывается не какими-либо естественными стремлениями и потребностями южнорусских населений, а наоборот — кознями врагов русского имени и русской образованности.
10. Оказывая должное внимание русским просторечиям, в том числе и украинским, Россия не может, однако, сочувствовать отделению сначала Червонной Руси, а затем и нашей Украйны от литературного единения на почве языка общерусского, так как этот разрыв не только ослабил бы русскую литературу и народность, но и подверг бы серьезной опасности политическое, церковное, общественное, — вообще культурно-историческое единство России, а с тем вместе и ее высокую роль в решении очередных мировых вопросов, как представительницы целой, именно восточной половины христианского человечества.
379


Петр Струве
Общерусская культура и украинский партикуляризм
Ответ Украинцу
Гораздо позже, чем я хотел, отвечаю на письмо Украинца, обращенное ко мне и озаглавленное: «К вопросу о самостоятельной украинской культуре»1.
Автор чрезвычайно осторожен в своих положительных и научных воззрениях и крайне резок в своих полемических суждениях и лирических излияниях. С одной стороны, он говорит, что готов считаться с возможностью того, что «украинскому народу суждено вполне слиться с великорусским и всецело воспринять его культуру, что тем зачаткам новой украинской культуры, которые были созданы в течение последнего столетия, предстоит погибнуть и из них не выработается дельная и самобытная культура». А с другой стороны, он приглашает «признать, что народу украинскому присуща особая воля или какая-то мистическая сила, побуждающая его отстаивать свою самобытную национальную индивидуальность... если стремление Украины к своей самобытной культуре Божье дело, то никакие земные силы его не одолеют».
Я предпочитаю иметь дело с тем лицом автора, которое сомневается и считается с разными возможностями, ибо полагаю, что мы призваны обсуждать дела национальностей и народностей как дела земные, и невместно нам по поводу этих дел призывать имя Божие.
Автор облегчил мне изложение, по существу, моей точки зрения, ибо он сам для иллюстрации своей мысли привлек весьма поучительный сравнительный материал, который и я имел в виду в своих заметках2, но из экономии места оставил без рассмотрения.
Я не отрицаю вовсе того, что в известном смысле существует «самостоятельная малорусская культура», и я не желаю вовсе исчезновения малорусского языка. Смысл того, что я утверждал в своих заметках, иной. А именно, я глубоко убежден, что — наряду с общерусской культурой и общерусским языком — культура малорусская или украинская есть культура местная, или областная. Это положение «малорусской» культуры и «малорусского» языка определилось всем ходом исторического развития России и может быть изменено только с полным разрушением исторически сложившегося уклада не только русской государственности, но и русской общественности. Между тем мой оппонент отрицает, чтобы для Малороссии и Великороссии существо-
380


вал один «общий культурный язык», и в этом смысле он отрицает «культурное единство» Украины с Великороссией. Правда, это отрицание плохо вяжется с тем, что он сам утверждает в другом месте своего письма: «Исторические судьбы связали украинский народ с великорусским навсегда... поэтому дальнейшее развитие украинского народа возможно только в связи и в тесной всесторонней солидарности с великорусским народом».
В тех заметках, которые вызвали ответ Украинца, я указываю, что в нашем споре самое употребление термина «великорусский» опасно и нежелательно: оно вводит в заблуждение, будто та культура и тот язык, которые этим термином обозначаются, стоят, так сказать, в одном ряду с «малорусским» и «белорусским». С узко-лингвистической точки зрения это, может быть, и правильно (хотя и то лишь с весьма значительными оговорками и ограничениями), но с культурно-исторической точки зрения это прямо неверно. Язык «Полного Собрания законов», язык Пушкина, Гоголя, Тургенева и Льва Толстого, будучи по своей лингвистической основе великорусским, — по своему культурно-историческому значению есть общий русский язык, есть «койнэ» Koivfj3, всех русских народностей, входящих в состав Российской Империи. Русский язык есть, конечно, не только книжная, но и разговорная xoivf| — вернее, рядом и в связи с книжным, письменным общерусским языком жизнь постоянно творит и разговорный, устный общерусский язык4. При этом разговорный общерусский язык, конечно, в широчайшей мере воспринимает местные особенности, особенности диалектов и сообразно этим особенностям видоизменяется по местностям. Вот почему это непрерывное образование и преобразование на местах разговорной русской xoivfj часто представляет на первый взгляд лишь местную порчу чистого русского языка. На самом же деле тут сложный и пестрый процесс выработки разговорной xoivf| Российской Империи. Пусть нам режет ухо тот русский язык, на котором говорят местные люди в Киеве, Одессе, Харькове и других южных городах. Но мы не должны забывать, что этот и неблагозвучный и неправильный, пронизанный местными звуковыми, лексическими и синтактическими особенностями язык, «отвратительный» «русско-малорусский волапюк», как выражается Украинец, навсегда объединил эти города с остальной Россией. Я не сомневаюсь к тому же, что разговорный общерусский язык наших южных городов оказал свое влияние на таких писателей, как Чехов и Короленко и через них обогатил и нашу литературную xoivfj. Это взаимодействие подобно тому, которое происходило тогда, когда язык простого народа вторгся в литературную греческую речь, в результате чего создался язык греческого оригинала Нового Завета, язык, народный характер которого недавно так превосходно осветил Дейссманн5.
Таким образом, я исхожу из убеждения, что есть общерусская культура и ее орган, общерусский язык; положение и значение этого общерусского языка по отношению к местным наречиям или языкам русского корня аналогично положению нововерхненемецкого языка по отношению к диалектам Германии. Я не вижу, как можно оспаривать этот тезис, хотя я и понимаю, что можно направить все усилия на то, чтобы завоевать и в России малорусскому (украинскому) языку другое положение и придать ему другое значение.
И тут я перехожу к тому странному утверждению моего оппонента, которое гласит, что существование русской нации и русской культу-
381


ры в моем смысле есть порождение фантазии... русской интеллигенции и что мое мнение: «гегемония русской культуры в России есть плод всего исторического развития нашей страны и факт совершенно естественный», что это мнение «сложилось под влиянием официальной русской исторической науки». Я не знаю, что мой противник разумеет под этим наименованием, но это меня не смущает и даже не интересует, потому что подобная ссылка по существу никакого значения иметь не может6.
Ход русской культуры, приведший к гегемонии «великорусского» языка и к превращению его в русскую xoivfj, определился тем, что центр государственности и связанной с ней культуры оказался сперва в Москве, а потом в Петербурге, который в культурном отношении, да и по своему населению, был не чем иным, как отпрыском или колонией (в античном смысле) той же Москвы. Если бы Петр I центр новосозда- ваемой русской государственности переместил в Киев, в России сложилась бы другая xoivf), с гораздо большей примесью южнорусских элементов, но только и всего. Русская xoivf| все-таки должна была сложиться. При той политической и культурной связи, которая со второй половины XVII века установилась между Украиной и остальной русской Россией, сплотившейся вокруг Москвы, культурное их объединение не могло не совершиться. Если бы общий культурный рост России шел быстрее, чем это происходило на самом деле, культурное объединение совершилось бы еще быстрее и полнее.
Теперь перейдем к тому вопросу, который ставит Украинец: почему «при столь продолжительной политической раздробленности Германии, при существовании в ней сильных политически-партикуляристи- ческих течений, при отсутствии религиозного единства, в ней никогда не возникало сколько-нибудь заметного стремления к культурному партикуляризму?»
Автор беседовал на эту тему с двумя видными немецкими учеными, в которых я узнаю выдающегося гейдельбергского экономиста и известного базельского философа. Факты, почерпнутые из бесед с этими представителями немецкой науки, не объяснили, однако, Украинцу явлений, происходящих на его родине.
Процесс создания общенемецкого языка в общем и целом в настоящее время разъяснен, и, собственно говоря, не Украинец у своих немецких собеседников, а они у него должны были бы спрашивать: почему, при наличности общерусского языка, как книжной и разговорной xoivf), у интеллигенции отдельных русских племен, в частности всего яснее у интеллигенции украинской, возникло и резко обозначилось такое стремление к культурному партикуляризму, которое в Германии никогда не обозначалось в такой форме и в настоящее время совершенно уже немыслимо?
Различие между Германией и Россией заключается именно в этом. В немецком населении Германии местные особенности языка и быта так же, если не более, велики, как и в русском населении России, но интеллигенция Германии никогда не задавалась тенденцией придать этому фактическому партикуляризму тот воинствующий характер, то идейное заострение, которое мы встречаем в России.
Общенемецкий язык начал складываться в XV веке в канцеляриях австрийских (пражской и венской), а также в саксонской (курфюр- шеской). Это был язык первоначально «приказный». Лютер своим пе-
382


реводом Библии сделал саксонский «канцелярский» язык языком великого религиозного и идейного движения и тем завоевал для него весь немецкий мир7. Зачинателями общенемецкого языка, таким образом, были императоры, курфюрсты и другие государи с их чиновниками, с одной стороны, вожди духовного движения — с другой. Но ни в эпоху Лютера, ни позже до XVII века не существовало еще единого немецкого книжного языка. Не только было еще разделение между нижненемецким и верхненемецким книжным языком; в сущности, в течение всего XVI века существовало несколько верхненемецких книжных языков. Немецкий народ в эту эпоху был многоязычен даже в литературном отношении8. В XVII веке, в эпоху величайшей политической раздробленности Германии, на основе великого дела Лютера было создано объединение Германии в области языка. Это объединение не поглотило отдельных языков, как «местных» и «народных» наречий, но оно создало единый язык литературы, школы, государственной и общественной жизни.
Кто же создал этот единый язык, который послужил могущественнейшим 'орудием национального объединения и во всех других областях? Конечно, создание единого языка было делом всего народа, но в самом народе активная роль в этом отношении принадлежала интеллигенции. В борьбе против стародавнего авторитета латинского языка в школе и науке, в борьбе с прельстительным для высших классов превосходством французской речи, в борьбе с государственным партикуляризмом, который отчасти опирался на вероисповедную раздвоенность немецкого народа, трудами ученых, литераторов, духовных, педагогов, то есть интеллигенции, был выкован для народа единый национальный язык.
Создание единого национального языка при сохранении местных особенностей, не притязающих на национально-государственное значение, было великим патриотическим деянием немецкой интеллигенции. Этим она оказала своему народу, его политическому и культурному развитию величайшую услугу. При династической раздробленности политического тела она создала единство национального духа.
Ни разу на пространстве этого двухсотлетнего процесса сложения общенемецкого языка (теперь он уже окончательно стал языком не только «книжным» или «литературным», но и действительно общенародным) мы не видим со стороны интеллигенции сколько-нибудь серьезных и сознательных попыток противопоставить процессу этого объединения партикуляристские идеалы и тенденции, которые хотя бы в идее подрывали и разрушали национально-духовное единство, как факт прошлого, настоящего и будущего. Благодаря этой позиции интеллигенции вопрос о правах «местных» или «народных» наречий не получал того идейно-политического заострения, которое он получил у нас, например, в притязаниях и чаяниях лиц, отстаивающих «самобытную украинскую культуру».
Только при таком идейном заострении мог возникнуть самый спор о том, есть ли и должен ли оставаться русский язык «Полного Собрания законов» и Пушкина xoivf| всех русских народностей. Это заострение есть, конечно, дело интеллигенциии. Пока присутсвует только в интеллигентском сознании. В этом отношении я должен не только отвергнуть упрек в том, что рассуждаю как «русский интеллигент» и преподношу фантазии интеллигенции, но и перейти в наступление против моего оппонента. Пока заострение украинского партикуляризма есть задача и — sit venia verbo — выдумка еще чисто интеллигентская.
383


Народные массы еще не вложились в эту борьбу, и от вовлечения их в нее зависит и возможность самой борьбы, как крупного общественного явления, и степень ее остроты. В народных украинских массах пока происходит, насколько я вижу, только стихийный процесс преобразования малорусского быта и языка элементами, которые несет с собой новая городская и промышленная культура, всеобщая воинская повинность, школьное образование на русском языке, русская книга и русская газета, распространение которых, как оно ни незначительно абсолютно, и теперь должно быть несравненно больше, чем распространение книги и газеты малорусской.
Из разговоров с «украинцами» я убеждался, что они пуще всего — и объективно они правы в своих страхах — боятся этого стихийного процесса поглощения и отмирания малорусского языка в самих народных массах. Это процесс, которому подвергаются в известной мере все диалекты под напором более могущественного и в то же время родственного книжного и вместе с тем живого языка, который есть зараз и язык государственности, и язык высшей культуры, и, наконец, язык новых экономических форм9.
Конечно, и сейчас можно в университетах читать специальные курсы на украинском языке (хотя зачем это делать, я откровенно не понимаю), но все-таки университетская культура в России, если в русской жизни не произойдут какие-нибудь огромные культурные перевороты, неразрывно сплетена с русским языком. То же, думается мне, следует сказать и о средней школе. Что касается начальной школы, то положение в ней местного языка, на котором дети начинают говорить и думать, определяется, конечно, педагогическими соображениями. Не будучи педагогом, я не берусь сказать, как следует учить прирожденного малоросса общерусскому языку. Но для меня не подлежит сомнению, что одна из главных и образовательных, и практических задач начальной школы заключается в том, чтобы всякого русского приобщить к органу русской культуры, русскому языку, и что к этому нужно стремиться всеми разумными способами. Это нужно так же, как знание арифметики, это есть, если можно так выразиться, обязательная общегражданская грамотность. И в то же время «украинцы» правы, если они опасаются, что такое приобщение к русскому языку опасно для той будущности украинского языка, о которой мечтают они. Сделать из украинского языка «ровню» языку русскому после двух последних столетий русской истории можно только искусственными мерами, искусственно-оборонительными и искусственно-наступательными. «Естественное», «стихийное» развитие, опирающееся на могущественные процессы в экономической жизни, благоприятствует общерусскому языку.
Ведь не следует забывать, что он язык не только государственности, но и новой хозяйственной культуры. Капитализм разговаривает и будет разговаривать не по-малорусски, а по-русски. Помимо этого, поскольку капитализм привлекает на украинскую почву «великорусское» население, он этим самым непосредственно вносит в первоначальную этническую цельность Украины известное разложение, могущественно усиливающее общерусский элемент в ущерб малорусскому. Этот экономический процесс было бы интересно изучить именно с культурной точки зрения, как борьбу партикуляризма с объединительными течениями, глубоко коренящимися во всем ходе нашего экономического и социального развитя. Если в области промышленной
384


культуры воздействие русской культуры на украинскую связано с возникновением и развитием южнорусской каменноугольной и металлургической, отчасти, вероятно, и свеклосахарной промышленности, то в области торговли оно обозначилось гораздо раньше. Еще Иван Аксаков в своем «Исследовании о торговле на украинских ярмарках»10 блистательно показал, что пионерами торговой культуры на исследованной им Украйне явились великороссы, раса, вообще в торговом отношении чрезвычайно одаренная. «Малороссиянин, — писал Аксаков в своем поистине классическом исследовании, чтение которого должно доставлять наслаждение всякому экономисту с историческими вкусами, — не только прежде, но даже и теперь не ездит сам с товарами и за товарами в Великую Русь, никогда не ходит на заработки в северные губернии, и если необходимость заставляет его иногда двинуться с места, так он идет только на юг, на Дон, в Бессарабию. Поэтому великорусские промышленники не стали дожидаться требования со стороны малоросса, а сами явились к нему, так сказать, на дом, соблазняя его товаром, избавляя его от хлопот перевозки, навязывая ему товар в бессрочный кредит. Сначала таможенные заставы, отделявшие Малороссию от России, еще останавливали это движение, но с уничтожением застав и с прекращением пошлинного сбора тысячи русских ходебщиков Орловской, Владимирской и великорусских старообрядческих слобод Черниговской губернии спустились тучей на Украину и оживили ее сельские ярмарки. Этот мирный промышленный набег, это постоянное вторжение деятельной, живой великорусской стихии не только продолжается и поныне, но еще и усиливается, с тою разницей, что бродячее торговое великорусское племя наконец оседает. По свидетельству купцов, городские центры лет уже с сорок тому назад стали возрастать: число капиталов в городах увеличивается. Но кто же усиливает эти городские центры в Малороссии? Великорусские торговцы. Если проследить происхождение всех сколько-нибудь значительных торговцев украинских городов, то окажется, что все они родом из Калуги, Ельца, Тулы и других чисто великорусских мест. Ходебщики Ковровского и Вяземского уездов, Владимирской губернии, известные под названием офеней, исходив сторону вдоль и поперек и ознакомясь с ней довольно, приписались к городам Новороссийского края — и большинство новороссийского купечества составлено из них. Не говорим про Сумы и Харьков, города, созданные русскими торговцами, но и в Полтаве, в Лохвицах, в Лубнах — везде ворочают торговлей “фундаментальной”, по купеческому выражению, русские; мелкой,розничной — евреи.
Мы утверждаем это, основываясь на рассмотренных нами именных списках купечества во многих городах Малороссии и на личных наших расспросах, но мы имеем в пользу своего мнения свидетельство и за прежнее время. Шаронский, известный автор топографического описания черниговского наместничества, составленного в 1785 и 1786 годах и изданного в Киеве в 1851 году, говорит на стр. 21, что в Малой России, кроме “нежинских греков, почти нет настоящих не только оптом торгующих купцов, но ниже порядочных щепетильников. Весь торг красных и мелких товаров состоит в руках великороссийских купцов, которые их по частым ярмаркам развозят. Хотя же по городам, — продолжает Шаронский, — особливо в Киеве, и есть из природных тамошних купцы, мелким разным товаром торгующие, но в сравнении
25 Заказ 1602


великороссийских они весьма малое и не достаточное количество составляют”. Далее, на 22 странице: “Во всей Малой России нет ни одного купца из природных малороссиян, который бы собственного денежного капитала тысяч тридцать имел”.
Таким образом, малороссиянин сам почти не двигается с места, а удовлетворение его нужд и все торговые хлопоты приняли на себя евреи и великороссияне. И жид, и великороссиянин тормошат его беспрестанно, но туго поддается влиянию последнего упорный быт малоросса. Чем кончится эта внутренняя борьба, оживится ли дух малороссийского народа, проявится ли он в промышленности или на ином поприще деятельности, уступив поле торговли более способному племени, — мы не берем на себя решение этого вопроса, но указываем только на факт и предлагаем образованным малороссиянам поверить наши указания статистическими исследованиями. Мы полагаем, что эти исследования приведут их, между прочим, к такому выводу, что малороссийские свободные, сельские и городские сословия переходят в значительном размере в сословие чиновническое, что только весьма малая часть записывается в гильдии и что из записанных в гильдии весьма многие не производят никакой торговли»11.
Этот один факт, роль великороссов в торговой культуре Украйны, показывает, как несообразно утверждать, что культурное объединение Малороссии с московско-петербургской Россией есть дело голого политического насилия или хотя бы только государственного приказа. Тут было и остается множество чисто культурных связей, действующих стихийно и неотвратимо, — связей, о которых часто не снится поверхностной, тенденциозно-воинствующей публицистике национального вопроса.
Итак, моя точка зрения в украинском вопросе довольно ясна. Не имея ничего против культурных украинских стремлений, как стремлений поддерживать и пестовать «местные» особенности быта и языка, я сознательно и решительно высказываюсь против заострения этих «областных» тенденций до политического и культурного партикуляризма, отрицающего общерусскую культуру, ее орган и символ — общерусский язык — и стремящегося областное украинское начало поставить в один ряд и на одну ступень с национальной стихией, которая, по моему глубокому убеждению, в единой России должна быть в этом смысле единой.
Точка зрения эта должна быть, по крайней мере, теоретически понятна моему почтенному оппоненту. Он, как это явствует и из его письма, «драгомановец». Я очень высоко чту М.П. Драгоманова и считаю, что ему в русской политической публицистике принадлежат крупнейшие заслуги. Более того, я во многом схожусь с теми взглядами М.П. Драгоманова и на украинский вопрос, которые были высказаны им в его русских статьях, опубликованных в 70-х годах XIX века12. Правда, многое я понимаю иначе, чем понимал Драгоманов даже тогда, и это различие, думается мне, определяется не только и не столько различными симпатиями, сколько коренным теоретическим разногласием в понимании некоторых сторон социальной эволюции. Взглядами Драгоманова я воспользуюсь для того, чтобы осветить перед моим оппонентом и его единомышленниками занимаемую мною в украинском вопросе позицию.
Прежде всего укажу на то, что тогда Драгоманов признавал существование общерусской литературы и общерусского языка. В своей
386


брошюре «По вопросу о малорусской литературе», изданной в 1876 году в Вене13, Дрогоманов ссылается на свои, мне сейчас недоступные, малорусские статьи, в которых он доказывал своим галицийским собратьям14, что «в России действительно существует общерусская литература, которая вовсе не синоним великорусской или московской». Поясняя свою мысль, Драгоманов говорит, что эта литература «вовсе не противоположна русской или малорусской», что она есть «литература общества всероссийского, дворянско-чиновнического, продукт общей с XVIII века государственной истории и культуры» (например, в беллетристике «Онегин», «Мертвые души», «Рудин»). «Рядом с этой литературой, — продолжает Драгоманов, — после Гоголя растет народная великорусская литература (сказки Пушкина, большая часть комедий и драм Островского, народные пьесы Некрасова, педагогические издания, как «Родное слово», рассказы Петрушевского и др.), а еще раньше стала расти народная же украинская»15.
Не будучи в состоянии, по своей добросовестности и образованности, отрицать наличность общерусской стихии литературы и языка, Драгоманов, в данном случае отдавая дань своеобразному народничеству, критерии «народности» литературы усматривает в признаке социальноклассовом. Народная литература с этой точки зрения есть литература, да позволено будет так выразиться, простонародная, то есть литература либо близкая по языку к обиходной «народной» речи, а по изложению — к народному «стилю», либо написанная на сюжеты «народной» жизни.
Такое понимание «народного» характера выражается Драгомано- вым и в другом месте его брошюры. Цитируя из Добролюбова следующее место: «Настоящие малороссы, свободные от влияния русского языка, так же чужды языку книжной литературы, как и наши простолюдины. Ведь и у нас (в Великороссии) язык книжной литературы собственно не русский, и через сто лет над нами, конечно, будут так же смеяться, как мы теперь смеемся над языком ассамблей петровского времени», — Драгоманов прибавляет: «А смеемся мы именно вследствие того, что подвинулись по дороге к народному — великорусскому языку»16.
То понимание «народного» характера литературных произведений, которое обнаруживается в этих рассуждениях Драгоманова, так сказать, эстетически неприемлемо для современного сознания. «Народный» характер литературного произведения не определяется для нас социальноклассовым критерием.
Но, будучи для нас субъективно эстетически неприемлемым, это понимание в то же время представляется нам и объективно социологически ошибочным. Тут опять-таки ясность взгляда такого беспристрастного и образованного ученого-публициста, каким был Драгоманов, затуманивается его народничеством. Именно народничеством, а не демократизмом. Фактически, конечно, в цитате из Добролюбова все оказалось неверным. Теперь, почти через сто лет после того как писал Пушкин, мы не смеемся над языком великого поэта, а восхищаемся этим до сих пор пленительно-живым языком; точно так же через пятьдесят лет после смерти Добролюбова язык его не устарел, хотя многие его идеи многим из нас представляются порядочно устаревшими.
В демократизме как Добролюбова, так и Драгоманова было подмешано довольно много народничества. Поэтому в процессе демократизации литературы и культуры они не были достаточно чутки и внима-
387
25*


тельны к тому явлению, которое можно охарактеризовать как выравнивание по высшему уровню. Образование национальной литературы и общенародного языка есть именно явление такого порядка. Вообще, развитие человеческих потребностей и средств их удовлетворения слагается из двух процессов. С одной стороны, происходит аристократическое выделение личности с ее вкусами и требованиями из широкой ее объемлющей среды: и отдельный человек, и целые слои (классы, группы) хотят быть не такими, как другие, быть «отличными», лучше, красивее. С другой стороны, неудержимо совершается «демократическое» распространение или, правильнее было бы сказать, обобщение на широкую среду этих «аристократических» завоеваний «привилегированных» личностей и групп.
Это наблюдение применимо и к языку, который есть тоже средство удовлетворения человеческих потребностей. Книжный язык выделяется из устной речи по аристократическому «избранию». Но затем этот аристократический избранник демократизируется, становится всеобщим достоянием. Книжный язык демократизируется, когда и поскольку он становится разговорным.
Конечно, существует и обратный ток. Разговорный или устный язык становится в известной мере «книжным». Пушкин утверждал, что лучшим русским языком говорят московские просвирни. Лютер со свойственной ему мужичьей выразительностью говорил, что тот, кто хочет хорошо писать по-немецки, должен выспрашивать домовитую хозяйку, уличных мальчишек, рыночных торговцев и всем этим людям «aufs Maul sehen» (буквально: «смотреть в харю»). Лютер и Пушкин учились у уличного мальчишки и просвирни, но зато они заставили также учиться у себя и мальчишку, и просвирню.
В том и заключается демократическое призвание аристократов языка, чтобы, беря у улицы, в то же время учить улицу. И это относится одинаково как к индивидуальным художникам языка, так и к целым аристократическим наслоениям языка. Язык высших классов может завоевать низшие классы; язык избранных может покорить себе массы.
Добролюбов, Драгоманов и вообще все народничество склонны видеть только, как Пушкин учится у просвирни. И они не замечают, как просвирня учится у Пушкина.
Между тем в образовании общенародного, национального языка эта сторона дела едва ли не важнее. Расстояние между книжной и разговорной xoivrj уменьшается не только потому, что книга сближается с разговором и за ним следует, но также и потому, что книга нормирует разговор.
С исторической точки зрения совершенно несообразно игнорировать, что великие национальные языки родятся столько же на улицах и в крестьянских избах, сколько и в канцеляриях, и при дворе, в кабинетах литераторов и ученых.
Тот факт, что язык Пушкина, Гоголя и Тургенева был языком «дворянско-чиновнического общества», не помешал этому языку, вопреки Драгоманову, стать основой русского общенародного языка, на котором, худо ли, хорошо ли, говорит вся интеллигенция и полуинтеллиген- ция России и начинает уже говорить и весь «народ» и в специфическом «социальном» смысле этого термина. Конечно, в действительности живой и живущий язык всего народа есть целая лествица языков. На этой лествице литературный или книжный язык — лишь аристократическая
388


верхушка, подпираемая и питаемая множеством местных и даже индивидуальных наречий, на которых бесчисленные люди говорят и творят дело и безделье изо дня в день.
Но за то, что книжный язык есть такая аристократическая верхушка, он вовсе не заслуживает нашего демократического презрения. Это естественное и неотменимое положение книжного языка, вытекающее из его существа, соответствующее его идее — быть утвержденной и в то же время текучей нормой еще более текучей, живой и живьем творимой, речи.
Конечно, книжный язык может омертветь, но тогда история сама снесет его на кладбище, куда, как орган живого общения людей между собой, попал даже латинский язык, несмотря на то, что на нем писали великие мыслители и ученые вплоть до XIX века, что на нем отчасти записано первоначальное право великих культурных народов Европы.
Совершенно особый характер получил вопрос об языке и борьба за него в современной Греции. Тут ход вещей противоречит явно всем народническим схемам.
В новой Греции в качестве литературного языка утвердилась византийская, архаическая и архаизирующая, переработка аттической литературной xoivf|. Рядом с ней существует обиходный «народный» язык, распадающийся на диалекты. Началось интеллигентно-народническое движение в пользу замены архаического книжного языка языком «народным». В этом движении приняли участие крупные писатели-интеллигенты, некоторые проживающие заграницей ученые греки (например, Психари в Париже) и даже иностранцы (например, покойный знаменитый византинист Крумбахер), а из политических партий — социалисты. Против этого движения вульгаристов (их прозвали длинноволосые) восстала другая часть интеллигенции (в том числе большинство студенчества), и это «антинароднические» движение увлекло за собой народ. «Чистый» язык оказался национальным знаменем, и как национальный символ победил язык «народный». В итоге обильной перипетиями борьбы права «чистого» языка, как языка государственного, были в 1911 году закреплены в конституцию и в нее введено специальное запрещение — без разрешения вселенского патриархата изменять словесную форму греческого текста Священного Писания (еще в 1901 году попытки перевода Священного Писания на «народный» язык вызвали в Афинах кровопролитные уличные сцены). «Борьба теперь закончена, я думаю, навсегда, — пишет профессор Гейзенберг. — Народному языку в Греции предстоит та же участь, что во всех индогерманских странах: с ростом культуры он оттесняется и медленно вымирает. И в Греции книжный язык сделал огромные успехи в своем распространении... Неудержимо, — говорит далее немецкий автор, — совершается тот же процесс, что у нас в области языка Plattdeutsch»17. Тот же автор справедливо замечает, что эта победа книжного языка сама по себе вовсе не означает омертвения народной речи. В том взаимодействии книжного языка и разговорной речи, в котором волею судеб и сознательным решением греческой нации руководящая роль присвоена языку книжному, достопочтенному наследию славного национального прошлого, и теперь творится и впредь будет твориться живой общенациональный язык.
В лествице русских языков и наречий, образующих живую «язычную» жизнь русских народностей, наш «книжный» или «литературный»
389


язык есть в одно и то же время и аристократическая верхушка и та словесная оболочка, в которую только и может облечься всенародный национальный дух. Аристократическая верхушка — потому что на нем творили великие художники слова, добытчики нашей мировой славы, на нем с петербургского Синая изрекало свою волю великодержавное государство. И в то же время — непререкаемая словесная оболочка всенародного, национального духа, ибо убог и жалок, беспомощен и безграмотен в национально-духовном смысле тот русский человек, где бы он ни родился, в Москве, на Украйне или в Петербурге, который не может понимать Пушкина и Льва Толстого, не может сознательно прочесть манифестов 19 февраля и 17 октября.
Я бы хотел тут для разъяснения своей мысли призвать в свидетели того же М.П. Драгоманова.
Обсуждая на основании западноевропейской литературы вопрос о значении местного языка в начальной школе, Драгоманов в 1874 году на страницах «Вестника Европы» отстаивал и обосновывал идею местных «книг для чтения» («читальников», как писали тогда). «Для таких читальников даже такие чисто-этнографические и филологические подразделения России, как Малороссия, Белоруссия, Великороссия, будут слишком крупны, ибо, например, и наречия, и условия быта, а следовательно и наглядного образования степной великорусской Саратовской губернии, будут совсем иные, чем лесной Вологодской и т.д. Для России, быть может, будет нужно 30-40 букварей и 10-15 читальников, которые бы, начиная разно учить дитя читать, наблюдать окружающее и знать далекое, кончали бы одним и тем же, то есть делали подрастающего сознательным гражданином России, знающим ее и владеющим ее литературным языком, органом общественной и нравственной ее жизни, и в то же время давали ему возможность сознательно владеть всем материальным и нравственным богатством местной родины»18.
Превосходная мысль и превосходная формула! Попытаемся уяснить себе ее смысл. В выше цитированной нами заграничной брошюре о малорусской литературе Драгоманов изъясняет, с ссылкой на статьи в «Вестнике Европы», что он никогда не требовал «изгнания» русского литературного языка из малорусских школ и что он настаивает только на «постепенном переходе от местного народного языка к государственному в элементарных школах».
В той же брошюре Драгоманов ставит малорусское движение в один ряд с новокельтским и провансальским движением и с литературным возрождением Plattdeutsch трудами Клауса Грота и Фритца Рейтера. Это совершенно верное сближение, но его именно и оспаривают радикальные украинцы по отношению к украинству в пределах России. Правда, Драгоманов, по своему народничеству, сильно преувеличивал значение и силу таких движений, как новокельтское, провансальское и нижненемецкое (то есть plattdeutsch) возрождения. По отношению к «Plattdeutsch» он находился под влиянием довольно фантастических воззрений Клауса Грога, которые теперь не нуждаются даже в опровержении19.
Любопытно вообще, что Драгоманов, как народник и областник, преувеличивал местные различия, их устойчивость и способность к развитию. Он, по-видимому, не сознавал, что в условиях современной социальной эволюции объединительные тенденции, во всяком случае, внутри
390


больших этнических групп, не могут не играть большей роли, чем тенденции и силы дифференцирующие.
Современное хозяйственное развитие, создавая в целом ряде областей и отношений новую дифференциацию, в области языка имеет тенденции обобщать и нивелировать. Так же как Гамбург по экономическим причинам, несмотря ни на какую агитацию, не мог бы вернуться в культурной жизни к нижненемецкому языку, который в начале XVII века уступил там место верхненемецкому, так, по экономическим же причинам, Киев, Одесса, Екатеринослав, Харьков не могут говорить по- малорусски. Вообще, я сомневаюсь, может ли даже в качестве местного языка малорусский язык держаться и удержаться в городах. А ведь в культурной жизни современных народов руководящая роль во многих, если не во всех, отношениях принадлежит городу вообще, и в особенности большому городу.
Тут я перехожу к одному пункту, в котором обнаруживается мое разногласие с Драгомановым. Последний, как мы видели, признавал (в первой половине 1870-х годов по крайней мере) за общерусским литературным языком положение и значение языка государственного.
Но pointe моей мысли заключается в том, что общерусский язык в его обоих проявлениях, и как письменная xoivf|, и как xoivfj разговорная, есть для русских племен язык более чем государственный, есть язык общекультурный и общенародный. Мне могут указать, что тот язык, который я называю русской разговорной xoivf|, недоступен необразованному прирожденному малороссу или белороссу, а что русская письменная xoivf| не всегда доступна даже простолюдину-великороссу. Но это указание будет просто ссылкой на общеизвестный факт русской народной безграмотности, на плачевное состояние народного образования в России. Крестьянин Вюртемберга или Шлезвига отличается от крестьянина Минской, Полтавской, Орловской губерний не тем, что первый утратил, а второй сохранил свое местное наречие, а тем, что один безграмотен и темен, а другого школа и жизнь делают — по выражению Драгоманова — «сознательным гражданином» своей родины, который рядом с местным наречием в известной мере владеет и общенародным языком, символом и орудием национальной культуры.
При таком понимании проблема общерусской культуры и общерусского языка не совпадает целиком с политической проблемой государственного устройства России. Можно представить себе, что Россия в своем государственном и административном устройстве будет развивать начала областной самостоятельности и даже приблизится к федеративному строю.
Это предположение само по себе нисколько не устраняет вопроса о культурном преобладании общерусского языка в русской России. Когда сопоставляют Россию с Австрией и пророчат ей австрийскую будущность с таким.развитием многокультурности, которое устраняет самое понятие государственного языка, то забывают все-таки, что русская Россия внутри себя никогда не сможет представить австрийской «фигуры», что история создала, создает и будет создавать культурное единство русского племени. Никакой политический переворот не сможет разрушить этого единства. Тот факт, что великорусский элемент лег в основу русской литературной и разговорной xoivf|, не может быть устранен, думается мне, никакими политическими средствами. Это основной факт русской культуры, исторически обусловленный нашим го-


сударственным развитием, но уже независимый от политических форм и административных порядков.
Я не сомневаюсь, однако, в том, что политическое заострение областных культурных стремлений сможет внести много нежелательного и прямо-таки разрушительного в русскую жизнь. Если, например, мало- русская интеллигенция будет нести в народ систематическую проповедь, что культурная гегемония общерусского языка держится только политическим насилием, «панским» господством, есть бюрократическое измышление, — этим будет натворено много вреда.
От различного отношения украинской интеллигенции — вопреки моему почтенному оппоненту, я полагаю, что украинскому движению в России интеллигентский характер присущ гораздо больше, чем всем другим нашим общественным движениям — к своим собственным задачам зависит и содержание, и тон ее культурно-просветительной деятельности. Одно — культивировать свой «местный» быт, его особенности, родной язык, его литературу, носящую интимный характер, пахнущую землей, другое — сознательно работать над созданием национальности и широкой национальной культуры. До известной степени эти задачи идут даже вразрез одна с другой. Русский письменный, а за ним и разговорный язык, став из великорусского общерусским, вдосталь нахлебался шведско-остзейской канцелярщины и до сих пор с трудом переваривает те французские и немецкие заимствования, которыми его обогатила и продолжает обогащать интеллигенция и за которыми неудержимо тянется, вопреки всякому народничеству, и народ.
Эта быль молодцу не укор. Только выйдя на широкий путь жадных заимствований, только побывав в учениках у Вольтера и немецких «гелертеров», только прогнанный сквозь строй сотен томов «Полного Собрания Законов», русский язык мог стать органом великого национального целого, языком великой мировой державы. Из шведско-немец- ко-французской купели русский язык вынырнул силачом. Так же было и с немецким языком. Все яснее и яснее становится теперь, когда началось систематическое обследование рукописного наследия той эпохи, что образование общенемецкого, то есть нововерхненемецкого, языка произошло в процессе целого культурного переворота, который характеризуется идущей сверху жадной рецепцией римского и канонического права, вытесняющего право национальное, рецепцией искусственного риторического латинского стиля и синтаксиса, который стал основой синтаксиса нововерхненемецкого языка, рецепцией «западных» настроений и идей гуманизма и ренессанса. Национальное духовное объединение совершилось через космополитическую учебу. Только поколение Гете и Шиллера действительно переварило и усвоило все заимствования, претворив их в национальную ткань20.
Нет ни малейшего сомнения в том, что при создании общенародного языка всегда пропадают известные краски, язык теряет свою интимность, свою «земляность», ибо удаляется от земли, перестает прямо и просто вырастать из цельного «быта». Когда Драгоманов в 1874 году, отстаивая малорусский язык в начальной школе, предлагал составление для всей России 10-15 различных книг для чтения («читальников»), тот малорусский язык, о котором он помышлял, совсем не предназначался к роли языка целой национальной культуры. Я думаю, что «земляной», «местный» малорусский язык в значительной мере погибает и погибнет в том новом малорусском языке, который украинские патриоты горде-
392


ливо мечтают поставить, как равнозначащий и равноправный, рядом с языком «Полного Собрания законов» и Пушкина. Правда, малорусский язык как «книжный» имеет свою историю, но эта история, так сказать, усеченная; правда, в Галиции малорусский язык и теперь занимает такое культурно-социальное положение, которое заставляет его вырастать в национальный язык маленькой национальности, но в Галиции нет естественной почвы для того общерусского языка, который создался вместе с современной Россией и ее создал, и с которым язык мало- русский должен здесь «считаться и посчитаться» совсем иначе, чем в Галиции — с польским.
Таким образом, перед «украинским движением» в России и тем самым, по крайней мере, теоретически и перед малорусским языком — два пути. Один путь — скромного областного развития. На этом пути малорусский язык будет сохраняться (главное — сохраняться!) и расти как местный язык, как язык местной художественной литературы и, может быть, в известных границах, определяемых чисто педагогическими соображениями, как язык местной начальной школы; на этом пути он может соблюсти свои краски, он будет держаться и освежаться в «народных» низах, в тех тихих и глубоких заводях народной жизни, в которых сельский, главным образом, быт укрывается от всеуравниваю- щей и вседробящей железнодорожной, фабричной, митинговой, кафешантанной и кинематографической цивилизации. На этом пути не может возникать никакого ни соперничества, ни еще менее враждебности между «общенародной», национальной и местной стихией.
Но возможно поставить украинское движение на другие рельсы и указать малорусскому языку другой путь. Возможно, конечно, дать и этому языку общественное и государственное задание, вывести его из тихих закоулков сельского быта, где его интимную речь подслушивает народолюбивый слух поэтов природы и быта, и привести на политическое торжище, сделав организующим орудием в социальной и политической борьбе. Тут речь, конечно, будет идти не только о наиболее целесообразном обучении в начальной школе, не о широчайшем распространении Священного Писания, не о том, чтобы любовно поддерживать и блюсти бытовые особенности, которым угрожает нивелирующая цивилизация. Нет, тут ставится проблема создания из местного «быта» и «наречия» новой национальной и всеобъемлющей культуры, которая должна соперничать с культурой общерусской и вытеснять ее с территории «этнографической» Украйны. Новейшие идеологи украинства обозначают первое понимание малорусской проблемы как «украйнофиль- скую» точку зрения — на ней стоял Костомаров всю свою жизнь, а Драгоманов — по крайней мере до 1876 года. Второе понимание, которое, по-видимому, владеет теперь умами малорусской интеллигенции, именуется «украинской» точкой зрения21. Мой почтенный оппонент Украинец колеблется между этими двумя точками зрения, пытаясь сохранить в столь странном положении какое-то равновесие.
Я не думаю, чтобы это было возможно. Я не думаю также, чтобы со стороны русской общественной мысли было правильно замалчивать истинное положение вещей и, по временным соображениям политической тактики, стирать те резкие грани, которыми одно понимание вопроса отделяется от другого. Разногласие это таит под собой огромную культурную проблему, чреватую — если интеллигентская «украинская» мысль ударит в народную почву и зажжет ее своим «украинством» — вели-
393


чайшим и неслыханным расколом в русской нации, который явится, по моему глубочайшему убеждению, подлинным государственным и народным бедствием. Все наши «окраинные» вопросы окажутся совершенными пустяками в сравнении с такой перспективой «раздвоения» и — если за «малороссами» потянутся и «белорусы» — «растроения» русской культуры.
Могут сказать, что господствующая теперь реакция делает небла- говременным обсуждение всех этих проблем. Конечно, в реакционных сумерках все серо и все красно. Конечно, законные культурные требования и проведение принципа формального равноправия смешиваются властью и вдохновителями реакции в одну кучу с радикальным партикуляризмом. Но в этом — помимо непосредственной вредоносности политической реакции — именно и заключается ее опасность для будущего страны и нации. Заменяя борьбу культурных и политических направлений полицейскими преследованиями, отрицающими право и возмущающими правосознание, реакция усыпляет общественную мысль, делает ее вялой, рыхлой, я бы сказал, тупой. Когда реакционеры вопят о «мазепинстве» и рисуют какие-то фантастические картины австрийско- польско-украинской войны с Россией в целях отторжения от нее Ук- райны, когда в диком безмыслии Меньшиковы призывают полицейских скорпионов против малорусского театра и малорусской литературы, все эти реакционные неистовства наносят двоякий вред общерусской культуре. Они, с одной стороны, озлобляют и ожесточают малороссов и тем самым питают радикальный украинский партикуляризм с его про- тивонациональными и противогосударственными настроениями. С другой стороны, они заставляют людей, которым противно всякое полицейское насилие, отстраняться от изучения и осмысливания с истинно государственной точки зрения тех трудных национально-политических проблем, которыми полна жизнь нашего государства, и либо закрывать глаза на эти проблемы, либо их замалчивать, либо, наконец, трактовать их с недостаточной прямотой и глубиной. Недавно в заседании одного московского общества академик Ф.Е. Корш укорял русскую интеллигенцию за то, что она не знакома с украинским движением и не вдумывается в него. Это верно и в отношении тех, кто взывает к полиции и ее средствам против вполне законных стремлений в духе культурного украйнофильства. Но это не менее верно и в отношении тех, кто, по благодушию или невниманию, с культурным украйнофильством смешивает воинствующий партикуляризм, желающий областное начало поставить на место общенационального и тем самым покушающийся на культурное единство русской России. Та националистическая реакция, альфой и омегой которой являются полицейские меры преследования, между прочим тем и опасна, что в остальном обществе она поселяет равнодушие и недомыслие. Но из-за того, что политическая реакция без смысла бьет на все стороны и топчет право, не следует, чтобы общественная мысль должна была погрязать в тупом благодушии, в то время когда в жизни зреют жестокие проблемы и сеются великие бури.
Не может подлежать сомнению, что когда падет реакция, все эти вопросы, и в том числе и проблема украинская, встанут с гораздо боль: шей ясностью. К этому моменту должно сознательно готовить себя русское общественное мнение.
Я лично полагаю, что, будучи по традиции украйнофильским (по новейшей терминологии), русское прогрессивное общественное мнение


должно энергично, без всяких двусмысленностей и поблажек, вступить в идейную борьбу с «украинством», как с тенденцией ослабить и отчасти даже упразднить великое приобретение нашей истории — общерусскую культуру.
1 Русская мысль, май, 1911 год.
2 Русская мысль, январь, 1911 год. Перепечатано в моем сборнике «Patriotica». С. 520—525.
3 Koivf| (подразумевается: уАхотта) — общий язык, обозначение общегреческого языка, сложившегося на основе аттического диалекта в эпоху эллинизма. В истории греческого языка аттическая литературная xoivr| сменила собой ионическую. Образованию в эллинистическую эпоху общегреческого обиходного языка, от которого, за исключением одного пелопоннесского диалекта, происходят все современные новогреческие наречия, предшествовало образование и господство сперва ионического, а потом аттического языка как языков общелитературных. Литературное объединение Греции совершилось раньше политического. Первоначальные общегреческие языки восходят главным образом не к политическим связям и влияниям, а держатся и действуют в области литературы. Иначе совершался процесс латинизации Италии. Ср.: Wackernagel J. Die griechische und lateinische Litteratur und Sprache. Dritte verbesserte und vermehrte Auflage Berlin u. Leipxig, 1912. S. 380 (Kultur des Gegenwart. I. 7).
4 Подобно тому как «для эллинистической эпохи мы должны различать два общих языка, устную Koivf|, обиходный или народный язык, и другой, более или менее находящийся под влиянием первого, но в своей основе аттический литературный язык, письменную Koivf|». Kretschmer Р. Einleitung in die Altertumswissenschaft von Gercke u. Norden I. Band. S. 171.
5 Ср. его: Das Licht vom Osten, 2-te Auflage. Tubingen, 1909. S. 37—99. Cm. также: Dr. Ludwig Radermacher. Neutestamentliche Grammatik. Das Griechisch des Neuen Testaments im Zusammenhang mit der Volkssprache. Tubingen, 1911. S. 1—23.
6 Замечу мимоходом, что такой либеральный и ко всем местным особенностям благосклонный автор, как покойный А.И. Пыпин, определенно признает существование общерусского (книжного) языка и видит в малорусском языке язык местный. Ср. его «Историю русской этнографии», Т. III (СПб., 1891). Введение. С. 7 и 9. Вряд ли Пыпина, только на склоне своей жизни попавшего в Академию наук, можно зачислить в «официальную» науку в том смысле, в каком о ней говорит Украинец. О взглядах М.П. Драгоманова в его доэмиграционный период я скажу ниже.
7 Значение Лютера в истории немецкого языка оценивается, впрочем, различно разными, даже новейшими исследователями. Шерер и Бурдах (в своей Nhd. Schriftsprache. Hall. Habilitationsschrift, 1883; у меня имеется в виде двух первых листов недопечатанной книги) обрисовывают его роль и место в этом процессе иначе, чем Социн (Schriftsprache u. Dialekte im Deutschen nach Zeugnissen alter und neuer Zeit. Beitrage zur Geschichte der deutschen Sprache. Heilbronn, 1888) и в особенности Клуге (Von Luther bis Lessing. Sprachgeschichtliche Aufsatze. 4-е Auflage. Strassburg, 1904).
8 Это выясняет Бурдах в цитированном выше сочинении.
9 «Все наречия Plattdeutsch в настоящее время испытывают жестокий натиск со стороны верхненемецкого языка, который, благоприятствуемый школой, церковью, казармой и, наконец, газетой, проник в самые отдаленные уголки Нижней Германии. Больше всего при этом страдают городские диалекты, так что трудно назвать теперь хоть один город, где бы большинство населения говорило на Plattdeutsch, не затронутом верхненемецким языком. Лишь там, где настоящее крестьянство блюдет
395


plattdeutsch, — там оно является чистым и обнаруживает силу сопротивления» (Dr. Hubert Grimme. Plattdeutsche Mundarten. Leipzig, 1910. S. 16).
10 Аксаков И.С. Исследование о торговле на украинских ярмарках. СПб., 1858.
11 Там же. С. 6 и 7.
12 Современные «украинцы» и в том числе Б.А. Кистяковский, издатель русских «Политических сочинений» Драгоманова, вышедших в Москве в 1908 году и до сих пор, к сожалению, мало оцененных русской читающей публикой (пользуюсь случаем, чтобы настойчиво рекомендовать читателям эту замечательную книгу и вообще все сочинения этого крупного публициста-ученого), проводят разграничительную черту между взглядами Драгоманова до эмиграции и после эмиграции. «В его (Драгоманова) более ранних статьях заметно некоторое колебание при решении вопроса о значении и роли украинской литературы, но в позднейших работах, написанных за границей, эти колебания исчезли» (вступительная статья Кистяковского, с. XXXV). Еще решительнее высказывается Сергий Ефремов в своей недавно вышедшей книге «Исторія українського письменства», видано задопомогою Миколи Дмитриева. (Видавницство «Український учитель». Киев, без обозначения года), который говорит: «Власне Драгоманов і сам перейшов досить довгу й характерну еволюцію в своіх поглядах на українське письменство, і рік 1876 становить виразну гряницю між його початковими, скажу так — “украінофильскими” поглядами и пізнішими, щиро вже українськими. В своіх перших працях», як «Русскіе в Галиціі», «Литературное движение в Галиции» й особливо в серіі статий, під псевдонімом Украінець, друкованих у «Правді» — «Література російська, великоруська, українська й галицька», стоіть автор ще на украінофильскому становищі. Украіньске письменетво, нарівні з новшим (після Гоголя) письменством у самих великороссів, було тоді для його тильки частиною російського, — того, що «малюэ Життя передової меншости так званоі образованоі громади», — погляд, що нагадуэ ніби ту «литературу для домашня- го обихода», якою пекли українцям очі Слав’янофили на початку 60-х років і яку згодом приняли и поміркованіші українці як Костомаров» (с. 359—360).
13 Брошюра эта перепечатана во II томе заграничного издания «Собрания политических сочинений» М.П. Драгоманова, выпущенного редакцией «Освобождения» (Париж, 1906). С. 153—199.
14 Ср. об этих статьях в цитированной выше малорусской «Истории украинской литературы» Сергия Ефремова.
15 С. 16 отдельного венского издания.
16 С. 52—53 отдельного венского издания.
17 Ср.: Professor August Heisenberg. Die jungste Entwicklung der Sprachfrage in Griechenland в Internationale Wochenschrift lur Wissenschaft / / Kunst u. Technik. 1911. № 22.
18 Статья «Народные наречия и местный элемент в обучении» / / Вестник Европы. 1874. Август. С. 570.
19 См. о них, между прочим, выше цитированные сочинения Socin’a и Grimme.
20 Ср.: Kuonrad Burdach. Bericht uber Forschungen zum Ursprung der neuhochdeutschen Schriftsprache und des deutschen Humanismus (Abhandlungen der Konigl. Preussischen Akademie d. Wissenschaften vom Jahre 1903). C. 5—6 отдельного оттиска.
21 Ср. выше цитату из господина Сергия Ефремова.
396


Прикарпатская (Червонная) Русь, Холмская Русь, Угорская Русь


Е.И. де Витте
Русско-польский вопрос в Галичине
1804-1909:
Политические отношения в первой половине XIX столетия. Польские революционные партии. Пробуждение русского национального самосознания. 1846 г. и 1848 г. Борьба за алфавит. Украинофильство. Отношения Вены к России.
I. 	Политические отношения в Галичине в первой половине XIX столетия*
Войны с Францией в начале XIX в. стоили Австрии многих территориальных потерь. Несмотря на это, чтобы обеспечить ее значение как великой державы в Европе, Франц II принял в 1804 г. титул Императора Австрийского. Адам Чарторийский1 советовал Императору Александру обратить оружие против Пруссии и провозгласить себя королем польским. С проектом восстановления Польши соглашался австрийский эрцгерцог Карл, советовавший уступить ей Западную Галичину и за Австрией оставить восточную ее часть. Симпатии поляков склонялись на сторону России, от которой они ожидали восстановления независимости своего отечества. Но едва окончилась война с Наполеоном Прешбургским миром 1806 г. (после битвы под Славко- вом, или Аустерлицем), поляки стали возлагать надежды на Наполеона, готовившегося к войне с Пруссией. Наполеон позволил образовать польский легион на Рейне, который должен был пополняться перебежчиками из прусской армии, — пригласил Домбровского из Италии и велел ему составить воззвание к прусским полякам, чтобы взялись за оружие для борьбы за свою независимость. После поражения Пруссии Тильзитским миром 1807 г. учреждено было из прусского «захвата» Варшавское герцогство под властью саксонского короля Фридриха Августа, как наследственного владетеля.
Учреждение Варшавского герцогства подняло патриотические чувства в Галичине; с другой стороны, новое польское государство помышляло о присоединении к нему других частей прежней Речи Посполитой. Случай к тому представился, когда Австрия объявила войну Наполеону в 1809 г., рассчитывая на испанцев и немцев, у которых тогда пробудилось национальное чувство. Австрия надеялась победить и вернуть потерянные провинции (Иллирию, Тироль, Венецию). Чтобы предупредить поляков, эрцгерцог Фердинанд д’Эсте перешел 14 апреля реку Пилицу во главе 35-тысячного войска под Рашином, разбил Понятовского2 и 23 апреля вступил в Варшаву. Но при штурме Праги ему не повезло, и с этих пор начинаются бедствия австрийцев.
См.: Свистун Ф.И. Прикарпатская Русь под владением Австрии. Львов, 1895.
399


Три польских корпуса — Зайончека, Домбровского3 и Понятовс- кого — стали напирать на австрийцев. Фердинанд д’Эсте потерпел поражение при Кальварии и принужден был отступить. Коцк, Седлец, Люблин, Сандомир, один за другим переходили к полякам. 25 мая поляки заняли Ярославль и взяли в плен австрийского генерала с 500 воинами. 28 мая они вступили во Львов, где встретили радушный прием. В двух милях от города жители ожидали генерала Рожницкого, осыпали путь его цветами и торжественно ввели его в город. С особенным восторгом приветствовали его женщины-польки. Возмущение против австрийского правительства и его приверженцев было так велико, что митрополит Ангелович принужден был спастись бегством в Карпаты.
7 июня Иосиф Понятовский учредил в главной квартире в Тржесне над Саном польско-национальное управление для Галичины. В силу договора между Наполеоном и Александром в Эрфурте в 1808 г. Россия обязалась, в случае войны Франции с Австрией, оказать помощь первой. И действительно, 35-тысячное русское войско перешло Буг и приближалось к Сану как союзник поляков, но оно подвигалось медленно вперед, по-видимому, более доброжелательствовало Австрии, чем Франции, и в решительной битве под Вржавами не поддержало поляков. Австрийские войска стали снова занимать потерянные позиции, национально-польское правительство принуждено было оставить Львов и перейти сначала в Жолков, потом в Люблин; французская же помощь, которую просил Понятовский, не явилась, хотя Наполеон поручил отвоеванные у австрийцев земли занимать от имени Франции и водружать в них французские орлы. Сам Понятовский был вызван Наполеоном в Моравию, и тогда русские войска заняли большую часть Галичины. Главная квартира их была в Тарнове.
Исход войны, начатой Австрией, был для нее крайне неблагоприятен. По Шенбрунскому миру (17 октября 1809 г.) Австрия потеряла третью часть своих владений: Зальцбург и часть Верхней Австрии, Триест, Краину, Истрию, часть Каринтии и Хорватии, некоторые местности в Богемии, всю Западную Галицию вместе с ЗайГостским, Тарнопольским и Збаражским округами. Западная Галиция с Замостским округом присоединена была к Варшавскому герцогству, Тернополь и Збараж получила Россия.
Вследствие многолетних несчастных войн население Австрии обнищало. Правительство забрало из монастырей, костелов и церквей золотую и серебряную утварь, платя за нее процентными облигациями.
В 1811 г. правительство объявило банкротство; по Шенбрунскому миру Австрия должна была присоединиться к континентальной системе, что еще более подорвало ее экономическое состояние. Большая часть государственных имений в Галичине продана была в частные руки.
В Варшавском герцогстве, увеличенном новыми приобретениями, собрался сейм 9 декабря 1811 г. Перед открытием его совершено было торжественное молебствие епископом Цехановским. В Сенате Цеханов- ский сказал речь, в которой припомнил историю своей церкви, гарантии Владислава 111 от 1443 г., Сигизмунда Августа от 1568 г., Сигизмунда III от 1595 г. и постановления беспрерывного четырехлетнего сейма и, наконец, прибавил: «Прежние предрассудки уже исчезли. Русь видит себя сравненною с братьями-поляками. Я передам эту приязненную весть моей пастве, дабы она и в позднейших поколениях верна была отечеству, одарившему ее равными с прочими братьями преимуществами».
400


Какая причина была такого благоволения к унии?
В это время делались їіриготовления к походу Наполеона в Россию. Польский генерал Сокольницкий советовал Наполеону идти с армией не прямо на Москву, а на Киев. Наполеон отклонил этот проект. Когда Наполеон был перед Смоленском, князь Иосиф Понятовский опять предложил ему выслать часть армий на Украину и поднять тамошнее малорусское население. Наполеон воспротивился такому плану. Князь пал на колени и просил дать ему 100 тысяч войска, с которым он хотел занять Украину. Император вспылил и пригрозил упорствующему расстрелянием... Отходя, князь сказал: «Этот человек погубит себя и нас!» Когда поход Наполеона на Москву принял печальный исход, среди поляков все более стало укореняться мнение, что Россия может лишь в таком случае быть покорена, если у нее будет отнята Малороссия. Такой взгляд имел важные последствия для умственной жизни малороссов и галичан, ибо в нем лежит источник так называемого украино- фильства. Но еще до разгрома Наполеона были среди поляков люди, считавшие необходимым заискивать в униатах-малороссах. По этой же причине поляки иначе относились к униатам и в своем Королевстве, установленном на Венском конгрессе в 1815 г. Однако, несмотря на это, латинское духовенство по временам обнаруживает недоброжелательство к греческому обряду.
Прусский канцлер Гарденберг4 писал 7 ноября 1815 г. к одному из австрийских министров, что Польское королевство (Царство), управляемое конституцией и соединенное личной унией с Россией, причинит Императору Русскому немало затруднений. И это предсказание сбылось. Когда Александр I не удовлетворил желания поляков относительно присоединения Литвы, Волыни, Подолии и Малороссии к конгрессо- вой Польше и не хотел отказаться от своего права быть законодателем, неудовольствие овладело поляками: в польской армии, среди студентов Виленского университета и помещиков Юго-Западного края стали образоваться тайные общества, имевшие целью подготовить восстание поляков. Эти общества вошли в сношения с русскими заговорщиками, известными впоследствии под именем «декабристов».
В начале 1825 г. состоялся в Житомире съезд польских и русских заговорщиков под названием «Славянского собрания». Из русских были здесь оба Муравьева и Рылеев*. Здесь в заседании Фома Падура5 обратился к присутствующим с речью, доказывая необходимость «для дела общей свободы» восстановить независимость Малороссии, изъявив готовность в таком направлении вести пропаганду среди малорусского народа, представляя ему его прежнюю «казацкую славу». Все присутствующие — и поляки, и русские (!) одобрили эту мысль, более же всех восхитился ею Вацлав Ржевусский6, сын гетмана Северина, воспитанный в Вене и путешествовавший по Востоку. Он был восторженным любителем казацких песен, наряжался по-казацки, устроил на своем дворе что-то вроде казацкого «коша» и называл себя «атаманом Ревухою».
Вацлав Ржевусский пригласил к себе после этого собрания Паду- ру в свой «кош» и принялся вместе с ним за распространение среди южно-русского населения мысли о независимости Малороссии. Вскоре после того (14 декабря) открыт был заговор, и одновременно открылись
* Таким образом, оказывается, что декабристы входили в план расчленения России. Ореол их меркнет...
26 Заказ 1602


и сношения поляков с декабристами и сделалось известным существование тайных обществ. В это время было арестовано до двадцати польских помещиков Волынской губернии.
Ржевусский и Падура после двухлетнего заключения были освобождены, и тогда они принялись за прежде задуманное дело, основав в Саврани школу малорусской поэзии под названием «школы лирников».
К новосоставленным песням Ржевусский сочинял музыку. Когда их лирики были подготовлены, они пустили их в народ, туда же пошел и сам Падура с лирою в руках — петь малороссам о казацкой славе. В Полтаве удалось ему найти слушателей среди учеников гимназии и познакомиться с Котляревским... «Херувимская твоя песнь, — сказал Котляревский Падуре, — история наша отражается в ней, но она не оживет, не оживет!»
Немного требовалось соображения, чтобы сознать невозможность воскресить «былую славу казацкую», «запорожскую», добывавшуюся в вековой борьбе с татарами и турками в южнорусских степях и с латинскою Речью Посполитой, угнетавшей русский народ и его веру. Ведь для «былой» славы казацкой нужны и условия ее, а возможно ли воскресить эти условия?
Представим себе, что нынешняя Франция стала бы мечтать о былой славе своей при Наполеоне Бонапарте — какою смешною она бы показалась! А между тем нынешние украинофилы (искренние из них) похожи на эту Францию — и для многих не кажутся смешными...
Во время восстания 1831 г. Ржевусский со своими 220 казаками примкнул к повстанцам и погиб на Дашовских полях. Падура опять попал в тюрьму, освободился из нее и поселился в Галичине. Свои стихотворения издал он в Львове в 1842 г. и в Варшаве в 1844 г. Его песни пелись русскими учениками и семинаристами в Галичине и пробуждали в них любовь к народному языку и казацким преданиям. Некоторые из них поются еще и теперь в Галичине.
Приготовлявшееся в 20-х годах восстание, несмотря на открытие многих тайных обществ, вспыхнуло (по наущению французских республиканцев) в конце 1830 г. и не замедлило отразиться и на Галичине. Австрия не могла опасаться своих поляков, так как они были слабы и в экономическом, и в умственном отношениях, русские же и все крестьянство стояло на ее стороне. Симпатии крестьян она продолжала заискивать. Указом от 14 декабря 1815 г. было приказано, чтобы крестьянские земли покупались только крестьянами. Когда к северу от Галичины (1831) разыгрывались кровавые события, Австрия заняла нейтральное положение. Губернатор Галичины, князь Август Лобковиц, являвшийся в кунтуше на сейме и утверждавший, что он поляк, смотрел сквозь пальцы на помощь, оказываемую поляками конгрессовке. При самом венском дворе образовалась полонофильская партия, в которой принимала самое энергичное участие эрцгерцогиня София, мать Франца Иосифа. Когда добровольцы отправлялись в польское войско из Галичины, то среди них были и русские. В конгрессовке военные действия разыгрались близ Варшавы; на Волыни у галицкой границы пробовал поднять восстание Дверницкий, перешедший чрез Буг вблизи Порицка 29 марта 1831 г. Избравши своей главной квартирой Дружкополь, Дверницкий вместе с графом Чапским и Стецким возмущал волынских помещиков, но с малым успехом. Сам Дверницкий, удерживаемый генералом Ридигером, не мог ни пробраться в глубь Волыни, ни перейти
402


через нее в Подолию и принужден был держаться границы, чтобы в случае натиска уйти в Австрию. При Боремле Ридигер атаковал его и заставил отступить в Австрию. Когда он с остатком своего отряда проходил чрез Почаев, василиане ничего не щадили для его угощения и пожертвовали ему значительные суммы, а многие из них, оставив иночество, пошли с ним. После того Дверницкий еще раз пробовал пробраться через Волынь в Подолию, чтобы соединиться с тамошними мятежниками, но опять был вытеснен Ридигером.
В отряде Дверницкого находился, как военный врач, известный впоследствии в Галичине Владимир Терлецкий. Он бежал из Дубна в пределы Галичины, нашел приют в доме графа Комаровского и оттуда вместе с несколькими другими повстанцами отправлен на подводах от одного помещика к другому, к границе Царства Польского, где восстание было еще в полном разгаре. В Нароле граф Лось раздал им ружья, снабдил всем необходимым, снарядил в поход и с проводником отправил к границе. Пограничная австрийская стража не делала им никаких препятствий и ограничилась только тем, что уже после благополучно совершенного ими перехода через границу, кричала: «Хальт! Вер да?» (Кто идет? Стой!) Перебравшись через Вислу, Терлецкий был определен в конный полк Карла Ружицкого. С этим полком, когда восстание окончилось, Терлецкий переправился в Галичину, откуда австрийскими властями переведен в Подгорье близ Кракова.
8 сентября 1831 г. сдалась Варшава, и польские войска, не попавшие в плен, искали убежища в Пруссии и Галичине. Последняя наполнилась беглецами, к которым австрийское правительство относилось снисходительно. Во Львове губернатор Лобковиц приглашал эмигрантов на пиры, балы и всячески оказывал им свою благосклонность. По улицам Львова скакали на конях польские офицеры, приводя в восторг польских дам. Здесь влиятельнейшие из эмигрантов совещались о дальнейшей судьбе своего отечества, общим желанием было, чтобы члены варшавского сейма перебрались куда-нибудь за границу и представляли собою верховную власть польского народа. Так как всех эмигрантов (около 30 тысяч) невозможно было поместить в Галичине, то правительство советовало им отправиться в другие государства, ибо в случае дальнейшего пребывания их в пределах Галичины могли возникнуть недоразумения с Россией. Они удалились большею частью во Францию.
Последствия мятежа 1831 г. нанесли польскому делу тяжелый удар. Конгрессовая Польша потеряла свою конституцию и свое войско, но преобразованное управление сохранило польский характер. Эмиграция считала себя представителем польского народа и верховною властью, которой должны были беспрекословно повиноваться поляки. Она поделилась на две главные партии: Чарторийского и демократов. Чарто- рийский, прежде друг Александра I и министр в России, потом один из виднейших деятелей во время восстания, еще на варшавском сейме был в разладе с демократами. Теперь на чужбине вражда между ними усилилась. По его мнению, восстановление Польши могло произойти лишь с помощью великих держав — Франции, Англии, Австрии и Турции.
Убедить эти державы в том, что для равновесия между ними необходима самостоятельная Польша, и склонить их к войне в пользу поляков — было главной задачей его политики. На его стороне стояло большинство галицкой шляхты, желавшей иметь его своим королем. Но большинство эмигрантов проникнуто было другими воззрениями. По
403
26’


мнению этого большинства, свободная Польша могла быть восстановлена лишь на развалинах России, Австрии, Пруссии и других великих держав путем всесветной революции. По этой причине оно считало своей задачей повсюду возбуждать неудовольствие и подстрекать все сословия населения против их правительств. В манифесте своем от 1832 г. это большинство эмиграции говорило: «Европа сбрасывает с себя последнюю одежду узкого самолюбия и умирающего прошлого. Она навеки расстается с прежними понятиями и всякого рода преимуществами. Отныне может существовать только демократическая Польша. Представителем Польши есть лишь тот, кто хочет соединить интерес Польши с интересом человечества, кто хочет видеть в Польше миллионы счастливых, свободных и благами природы пользующихся жителей без различия сословий и вероисповеданий, а не горсть привилегированных, живущих трудом других».
В 1832 г. польские демократы соединились во Франции в одно общество, которое по мере того, как увеличивалось число его членов, делилось на секции.
Одна из секций имела право старшинства и управляла другими. Такою была в 1834 г. секция в Пуатье, и она развернула свою деятельность по отношению к Галичине. Однако такого рода организация оказалась непрактичною, и поэтому в 1836 г. избрано было управление из всех секций под именем «централизации». Ее местопребыванием был сначала Пуатье, а с 1840 г. Версаль. Демократическая партия высылала в Познань, Галичину и Россию тайных агентов и книжки польско- патриотического и революционного содержания. В России агитация шла вяло по причине строгих полицейских мер. В Галичине и Познанщине агитация имела громадный успех. Сообщаясь со всякого рода заговорщиками, польские эмигранты изучили все приемы агитации: как влиять на личность в психологическом отношении, как скрываться и прочее.
В 1833 г. эмигрант Заливский из Галичины пытался возмутить население в Царстве Польском, но его деятельность не имела успеха. Сам он был арестован австрийскими властями и в 1837 г. приговорен к двадцати годам тюрьмы. Когда явились первые эмиссары из Франции, правительство приказало эмигрантам, пребывавшим в Галичине со времени восстания 1831 г., удалиться в Америку, ибо в 1833 г. во Львове замечалось некоторое брожение умов, и полиция узнала о тайных сходках и распространении революционных книг и брошюр. Молодежь стала распевать патриотические песни, делались даже воззвания к избиению шляхты. Вскоре составились тайные общества; однако, несмотря на принятую предосторожность, полиция узнала о них и производила аресты в громадных размерах. Однако это не устрашило других. В сходках принимали участие женщины в мужской одежде. Они образовали свое отдельное общество «Товарищество сестер». Членами тайных обществ состояли студенты, гимназисты, воспитанники духовных семинарий, чиновники, помещики и унтер-офицеры, особенно из Перемышльского полка Маццугели. В школах довольно было материалу для демократического движения, ибо мещане и жители посадов и местечек, особенно в Западной Галичине, охотно отдавали своих сыновей в гимназию, желая видеть их священниками.
В 1839 г. разнеслись во Львове слухи о подготовляемых покушениях и убийствах. Вследствие этого австрийские власти усилили свою бдительность и, попавши на след некоторых обществ, предприняли охра-
404


нительные меры. В 1841 г. правительство знало уже о всех обществах и стало арестовывать членов. Богатые помещики указывали правительству на эмиссаров. Русское население волновали главным образом Ум- шевич и некий Попель. Несмотря на разбитие обществ, брожение умов продолжалось. Готовились серьезные события. Даже аристократическая партия Чарторийского, к которой принадлежали члены шляхетского сейма, стала склоняться на сторону демократов. «Централизация» определила 1846 год как срок, в который одновременно должно было вспыхнуть восстание во всех польских провинциях. Слова «восстание», «отчизна», «независимая Польша» с давних пор волшебно действовали на поляков. Так и теперь стали готовиться к мятежу и демократы, и социалисты, и аристократы, не разбирая, как и к каким целям повести дело. Но прежде чем восстание вспыхнуло, возник вопрос: кто должен им руководить? Галицкая шляхта хотела, чтобы им управлял будущий «краль» их, но на это возражали демократы: «Польское дело по природе своей дело революционное, монархизм же против революции». Мерос- лавский требовал диктатуры, но демократы решили, чтобы восстанием руководило «национальное правительство». В Познанщину прибыл в конце 1845 г. Мерославский. В половине февраля 1846 г. краковское национальное правительство издало манифест к полякам, начинавшийся словами: «Час восстания уже пробил, вся Польша в движении и соединяется. Нас 20 миллионов». Губернатор Галиции, эрцгерцог Фердинанд д’Эсте, требовал усиления вооруженной силы в Галичине; помощник его Криг фон Гогенфельд, бывший другом крестьян и русских, считал эту меру излишней. Старосты в целой Галичине получали тайные указания и, прежде чем восстание вспыхнуло, приглашали к себе тайно крестьян, приказывая им каждого, призывающего к борьбе за свободу Польши, арестовывать и передавать властям.
Восстание в Галичине определено было на 18 февраля, и в этот день в Западной Галичине стали собираться в помещичьих дворах вооруженные отряды шляхты и прочих заговорщиков, призывая одновременно крестьян соединиться с ними для борьбы за отчизну. Тут-то обнаружилось, как ловко сумело австрийское правительство склонить галицкого крестьянина на свою сторону. Бартошов-Головацких и Каминских со времени Костюшки не было — вместо них явился Якуб Шеля.
Когда 18 февраля шляхта обратилась с воззванием к мазурским крестьянам в Западной Галичине, крестьяне кинулись на нее, ранили, вязали, клали на возы и отвозили к старостам. Первый факт такого рода произошел в Лысой Горе вблизи Тарнова. Здесь повстанцы убеждали собравшихся в корчме селян соединиться с ними. Хлопы отвечали, что охотно будут биться за отчизну и пойдут на австрийское войско, если им дадут оружие... Но едва получили они оружие, как тотчас кинулись на панов, повязали их и доставили старост в Тарнов... В тарновском округе крестьянин Яков Шеля вместе с сыном своим Станком, зятем, шурьями, родственниками и многими отставными солдатами образовали шайку, которая больше всех совершила убийств. Среди мазурских селян разнесся слух, что правительство платит за убитого пана 10 гульденов золотом, за живого же 5 гульденов. Это расположило селян еще к большей свирепости. Больше всего было шаек в ряшев- ском округе. Там и погибло больше всего шляхты. Польские хлопы выдумали тогда презрительную кличку для шляхты — «Цяраха». Гене-
405


рал Легедиц выставил на западной границе ряшевского округа военный кордон, чтобы охранить тарновскую шляхту от избиения. «Галицкая резня» продолжалась от 19 до 22 февраля и охватила, кроме ряшевского и тарновского, также бохенский, ясельский, новосандецкий и сяноц- кий округа. Вообще пало две тысячи жертв.
Во Львове происходили волнения от 14 до 16 февраля, но были подавлены, причем сделаны были многочисленные аресты. 25 февраля Феофил Вислевский пробовал еще возмутить население, но безуспешно. Военные силы пришлось употребить только в западном углу Галичины, так как тут из Кракова вторглись большие отряды повстанцев. Туда был выслан с особым полномочием генерал Бенедек, который, собравши большие силы вокруг Велички, разбил 26 февраля повстанцев под Гдовом и помог генералу Коллину взять приступом Подгурже возле Кракова. 3 марта австрийское войско вступило в Краков, куда прибыло также прусское и русское войско. Мятеж был совершенно подавлен.
Первым последствием мятежа 1846 г. было падение вольной Краковской республики, установленной на Венском конгрессе 1815 г. и находившейся под опекой Австрии, Пруссии и России. Она служила главным притоном для эмиссаров эмиграции и по этой причине уже в 1836 г. была занята союзными войсками. Тогда много эмигрантов, и среди них известный Владимир Терлецкий, были, под военным эскортом, вывезены в Триест и оттуда во Францию. Теперь, договором от 6 ноября 1846 г. между Австрией, Пруссией и Россией, Краковская республика была присоединена к Австрии.
Другим последствием мятежа были многочисленные аресты и наказания за участие в мятеже. Все государственные убытки и военные расходы по усмирению мятежа обеспечены были ипотекою на имениях помещиков, принимавших участие в мятеже. У некоторых из них отняты были имения. Из арестованных были повешены Феофил Вислевский и Иосиф Капусцинский, другие отправлены в крепости в Моравию, Чехию, Венгрию и Трансильванию.
Третьим последствием мятежа были новые патенты в пользу крестьян в награду за их верность.
Уже 13 апреля издан был патент, отменяющий подводы и помощь крестьян в определенные дни, но так как этот патент не удовлетворил крестьян, то 12 ноября 1846 г. обнародован был новый, низводивший панщину до самых малых размеров. Но пока последнее распоряжение вошло в действие, произошли волнения 1848 г.
Наконец, четвертым последствием восстания была ненависть га- лицкой шляхты к австрийскому правительству, которое она обвиняла в подстрекательстве крестьян к резне. Австрийское правительство вынуждено было послать всем кабинетам циркулярную депешу в оправдание себя в глазах Европы.
Видя ненависть поляков, австрийское правительство решило сблизиться с русским населением Галичины.
II. 	Пробуждение русского национального самосознания
Ныне говорят, что Галицкую Русь составляют «хлоп да поп», в 30-х же годах прошлого столетия нельзя было и этого сказать. Русское духовенство, благодаря польским школам, было почти поголовно ополячено. Редко в доме русского священника слышна была русская речь. Проповеди в церквах если и говорились, то по-польски. Тут и там
406


вспыхивало иногда пламя русского национального самосознания и патриотизма; так, в 1816 г. возникло в Перемышле стараниями каноника перемышльского капитула, Ивана Мошивницкого, Общество священников, которое поставило себе целью распространять просвещение среди коснеющего во мраке невежества народа, но для осуществления этого не было средств, так как кроме «Букваря», изданного в 1807 г. Ставропи- гийным институтом*, в Галицкой Руси не было никаких других учебников; в 1829 г. епископ Иоанн Снегурский учредил в Перемышле типографию и всячески поощрял молодых людей к национальному труду; там же, в Перемышле, каноник Иван Лавровский основал капитульную библиотеку. Из древнего Перемышля искра русского самосознания переброшена была во Львов, и тут к половине 30-х годов зажгла в сердцах молодых семинаристов яркий пламень патриотизма. Маркиан Шаш- кевич7, Яков Головацкий и Иван Вашлевич образовали кружок, который начал усердно действовать в пользу национального движения. Результатом этой деятельности явилась в 1837 г. в Будапеште первая галиц- ко-русская книжка, напечатанная гражданским шрифтом; это была «Русалка Днестровая», сборник народных песен и статеек; но это движение показалось опасным австрийскому правительству, и оно подавлено было в самом начале, не успев расцвесть. Однако молодые люди выступлением своим все-таки дали толчок к движению на поприще родного слова. Русская народная поэзия стала все чаще и чаще появляться на свет. Но едва явились начатки русской изящной словесности — попытки были и в ней, — тотчас возникла распря о языке. Оно иначе и не могло быть. Молодые писатели не знали в истории своего народа и его культурного развития ни литературного, ни народного русского языка. В молодом возрасте они слышали вокруг себя только польскую речь, и сами они говорили только на одном языке. Русское чувство пробудилось у них от толчка, данного другими славянскими народами — чехами, словаками, хорватами. Неудивительно, что они сначала блуждали в потемках и должны были начать спор между собой. Одни (во главе их стояли Головацкий и Вашлевич) требовали, чтобы так писали, как говорит галицко- русский народ, и брали себе образцы из простонародной речи. Другие (во главе их стояли члены митрополитанской консистории) стояли за церковно-славянский язык, требуя, чтобы названия отвлеченных понятий и некоторые грамматические формы заимствовали из него. Последней партии сочувствовал ученый Денис Зубрицкий, с 1830 г. посвятивший себя историческим исследованиям. Зубрицкий писал сначала по-польски и по-немецки, но когда он в 1829 г. поступил в члены Ставропигийского института и познакомился с хранящимися в его архивах отечественными актами, в нем пробудился русский дух и он примкнул к первым галицко- русским деятелям на словесном поприще; но, не зная хорошо языка русского, он все еще продолжал писать по-польски и по-немецки. Более обстоятельное изучение Зубрицким русского языка совпадает с 1849 г., когда в Галичине стояли русские войска.
В 1840 г., собираясь начать писать по-русски, Зубрицкий обратился за советом, на каком русском языке писать, к киевскому ученому Михаилу Максимовичу, малороссу.
* Ставропигийный институт — бывшее Львовское Ставропигийное братство, переставшее существовать с 1782 г., когда был издан указ, которым братство закры¬
валось.
407


Максимович, между прочим, писал: «Ваши молодые писатели должны писать частым южнорусским языком, какой представляется особенно в песнях и думах украинских и старинных червоннорусских; а этот язык пополнять могут из старинных письменных памятников га- лицких и украинских, где много есть слов и оборотов, — а потом уже дополнительным источником пусть будет великорусский язык, предпочтительно перед другими словенскими». В другом месте он пишет: «У нас южнорусский язык есть только памятник, из которого можно обогащать русский язык. Все, что пишется у нас на малороссийском языке, имеет интерес только областной, как, например, у немцев написанное на альманском» (или, прибавим от себя, как у французов написанное на провансальском или бретонском). И еще: «Пора польского языка для русских галичан прошла, пора великорусского еще не наступила».
Таким образом, Максимович признавал, что рано или поздно га- личские писатели должны будут писать на общерусском литературном языке. Он ошибался только в том, что народный русско-галицкий язык мог служить целям литературным. В этот язык вкралось много польских, немецких, мадьярских и даже еврейских слов. Но Максимович был прав с точки зрения политического положения австрийской Руси: австрийское правительство, в пору Меттерниха не допускавшее духовной связи русских галичан с Россией, никогда не согласилось бы на введение русского языка в школы. Галицкая же интеллигенция того времени, ополяченная, относилась недоброжелательно к великорусскому языку и его литературе, предпочитая им польский язык и польскую литературу. И только впоследствии эта интеллигенция, став на народной почве и познакомившись с историей своего народа, должна была постепенно сближаться с великорусами и освобождаться от предубеждения против «москвитизма».
С того времени, как под владычеством Австрии закрыт был в Галичине последний русский православный монастырь в ските Моняв- ском, духовная связь русских галичан с Россией была прервана. Общество русское ими не интересовалось. Возобновление этой связи произошло в 30-х годах на почве славянофильства. В 1835 г. профессор Московского университета М.Погодин проездом за границу остановился во Львове и зашел к издателям двух местных газет. Возвращаясь в том же году из-за границы через Львов и случайно проходя по Жолковскому предместью, Погодин увидел колокольню, на которой стояла икона свв. Антония и Феодосия Печерских с церковно-славянской надписью. Погодин заметил, что то, должно быть, русская церковь или русский монастырь. Он и его русские спутники поднялись по каменным ступеням и, войдя на площадку, увидели большую каменную плиту с надписью: «Раба Божия Львовского мещанина Золоторенка» — имя известное в истории малорусского козачества. Сомнения больше не оставалось, и русские путешественники зашли к настоятелю Свято-Онуфри- евского монастыря, провинциалу василианских монастырей в Галичине, Варлааму Компаневичу. Погодин заключил с ним знакомство и прислал впоследствии в монастырь русские книги, и между прочим Карамзина «Историю Российского государства». Чрез посредство Компаневича Погодин познакомился с другими галичанами. Сердечные отношения завя-' зались между ним и И.Вашлевичем, с которым он переписывался с 1836 по 1845 год.
408


В 1839 г. Погодин был вторично во Львове. В эту пору, кажется, он познакомился и с Я.Головацким, и с 1841 г. начинается переписка между ними. Об ученом из России, собиравшем древние рукописи и снабжавшем научными пособиями славянских ученых в Австрии, узнал также Денис Зубрицкий, еще с 1830 г. начавший заниматься историей Галичины. Он ждал его возвращения в Россию через Львов, но Погодин на обратном пути миновал Львов. Тогда Зубрицкий обратился к нему письменно в августе 1839 г., знакомя его со своими учеными трудами, Зубрицкий спрашивал Погодина, не возьмет ли на себя московское Историческое общество издать на свой счет сочинение его, написанное на польском языке, — «Опыт истории русского народа в Галичине со времени польского владычества, с 1340—1596 г.». «Издавать целые сочинения вне государства у нас запрещено, — писал Зубрицкий Погодину в 1841 г., — но отрывки могут появляться в чужих странах без всякой ответственности». Погодин нашел достойным издавать труды Зубрицкого, которые потом появлялись в повременных изданиях в Петербурге, Москве и Киеве. Московское «Общество истории и древностей российских» издало в 1845 г. его «Критико-историческую повесть временных лет Червонной или Галицкой Руси до конца XV ст.». Зубрицкий не владел еще вполне русским литературным языком, и его сочинения переводились с польского.
В 1842 г. Погодин снова посетил Львов. На этот раз он постарался изучить Галичину, где Дионисий Зубрицкий был его наставником и руководителем в этом отношении.
Влияние Погодина на галичан, хотя сначала мало заметное, имело для них громадные последствия. Погодин дал галичанам толчок к изучению своей старины и помог им выступить на поприще исторической науки. Доставляя Вошлевичу, Головацкому, Зубрицкому и другим книги и научные пособия, давая им указания, как поступать в исторических исследованиях, он положил основание современной исторической науки у галичан. Он поступал благоразумно, не вмешиваясь в их языковой спор, и настаивал лишь на том, чтобы галичане предались серьезному труду и научились мыслить. От Зубрицкого принимал он сочинения, писанные по-польски; давал их переводить на русский язык и, помещая их в русских изданиях, поощрял его к дальнейшим трудам.
Когда Зубрицкий заинтересовался русской историей, он стал склонять и других к чтению русских книг и к исследованию отечественной истории. Первыми его учениками были Я.Головацкий, А.Петрушевич и М.Малиновский. На них он возлагал большие надежды, которые впоследствии оправдались.
До Зубрицкого в австрийский период занимался историей Руси один Герасевич, написавший историю униатской церкви. Вследствие занятия историческою наукою пробудилось в Герасевиче русское самосознание, и он любил говорить: «Великая русская мати». В начале 30-х годов стал также заниматься историей Григорий Яхимович, также И.Ваш- левич, но живейшее движение на этом поприще начинается с Зубрицкого. Среди сельского духовенства, равнодушного к духовному труду, начинают выделяться личности образованные, желавшие трудиться на пользу общую.
Но таких людей было еще немного. Большинство галицко-русской интеллигенции еще дремало.
Как же относились поляки к возникновению галицко-русской литературы? Одни видели в ней опасность для польского дела; другие
409


доказывали, что галицко-русский язык есть составная часть польского языка, что письменный польский язык есть результат слияния мазурского и южнорусского наречий. Галицкие поляки смотрели вообще на малорусскую словесность как на орудие развития малорусского сепаратизма в России, который может ослабить последнюю и помочь польскому делу в России, но в Галичине малорусская словесность со своим местным патриотизмом ослабляла галицких поляков. Здесь вся униатская интеллигенция была уже ополячена, если бы она перестала сознавать себя польскою, на этом потерпела бы польская идея.
Около 1846 г. Львовская Русь стала группироваться около епис- копа-суффрагана Григория Яхимовича. В Перемышльской епархии в эту пору «засияло ясное солнце» в лице епископа Иоанна Снегурского, которого справедливо называют возобновителем Галицкой Руси.
Еще епископом Левицким (1810—1816 гг.) он был привлечен к труду на пользу народа. Практический ум его прозрел, что для противодействия полонизации русского народа посредством польской народной школы, покровительствуемой правительством, необходимо учреждать церковно-приходские школы, в которых бы учили дьяки. Он сам содержал такого рода школы на свой счет в трех селах. Но для таких школ нужны были и учителя, а их не было; нужно было их подготовить, и он основал учительский институт, который сослужил великую службу народному делу.
В это время священники совсем не заботились о пастве, совершенно отчуждались от народа. Они говорили по-польски, потребности жизни народа их не интересовали. Труд представлялся тогда в галичском обществе вообще самым большим несчастьем. Попадья, прежде вместе с крестьянками работавшая в поле, теперь оттолкнулась от них и о селянах часто выражалась словами: «Хлоп, пся крев!» Польская «культура» заразила и их. Между священником и народом произошел разрыв, и жалобы на приходских священников их паствы поступали массами в обе консистории. Из преданий, сохранившихся в священнических семьях, следует, что поколение священников в 1812—1820 гг. было бережливым и оставляло своему потомству дома по городам и местечкам и наличные деньги, поколение ж 1820—1848 гг. проматывало это наследие.
Задача, за которую принялся епископ Снегурский, среди таких обстоятельств была трудная, ибо необходимо было вести борьбу с равнодушием и духовною дремотою русской интеллигенции. Его делом было: прежде всего поставить греко-католическую церковь в такое состояние, чтобы она на деле могла быть источником просвещения и облагорожения галицко-русского народа.
Держа свое духовенство в строгой дисциплине, епископ И.Снегурский был при этом к нему и снисходителен и не обращался с ним грубо. Он приказывал совершать богослужение точно по уставу, говорить проповеди и обучать народ катехизису. Он устранял дурные обычаи, вкравшиеся в униатскую церковь; соображаясь с влечением городского населения и чтобы мещан удержать при греческом обряде, Снегурский устраивал в Перемышле богослужение с внешним блеском, крестными ходами, со стрельбой из пушек и с нотным пением. Так как пение в латинских церквах привлекало униатов, то Снегурский решился в 1829 г. ввести в богослужение нотное пение и с этой целью выписал из Петербурга сочинения Д.Бортнянского.
410


Таким образом, Снегурский положил начало не только церковной, но и вообще русской музыке в Галичине. Из его школы вышли первые галицко-русские музыканты и композиторы. Когда в перемышльском соборе стал петь хор, орган был из него удален. Из Перемышля нотное пение было перенесено в Угорщину. Одним из последствий введения нотного пения в Галичине было также и то, что русские галичане стали знакомиться с великорусскою музыкою и духовно сближаться с Россией, от которой прежде совершенно отчуждались благодаря влиянию польской школы. Чтобы оживить умственную жизнь в Галичине, епископ Снегурский учредил в 1829 г. в Перемышле типографию, которую он подарил собору крылошан. На всю австро-угорскую Русь до 1829 г. была только одна типография Ставропигиального института в Львове, но она имела лишь остатки кириллицы, и то сбитые, старые, истертые. Старшины института, большей частью чиновники польского духа, вели дело по-польски и, кроме того, были корыстолюбивы. Они не заботились об институте, содержали лишь при нем школу с одним учителем, а на средства института покупали себе поместья и, или сами, или их сыновья, переходили в латинство. Чтобы воспитать себе хороших священников, Снегурский позаботился о переводе семинаристов четвертого курса богословия своей епархии из Львова в Перемышль и для них устроил при своей епископской столице духовную семинарию. Таким образом, будущие священники его епархии оставались один год под его руководством. Он настаивал на том, чтобы они в этот последний год своего семинарского учения изучали церковно-славянский язык, и поручил преподавание его сначала И.Лавровскому, а потом Ант. Добрянскому. Вероятно, под влиянием Снегурского стали преподавать церковно-славянский язык и в Львовской семинарии.
Снегурский первый из униатских иерархов стал постоянно употреблять в разговоре русскую речь и склонял священников говорить в церкви к народу по-русски, в чем встречал, однако, сопротивление, ибо священники привыкли в польскому языку. Во Львове еще в 1847 г. соборные крылошане говорили по-польски, и письмо Снегурского к митрополиту Левицкому в 1847 г. писано было по-польски. В этом году состоялось освящение церкви в Хирове, во время которого Ант. Добрянский сказал проповедь на народном русском языке. Это изумило присутствующих. Латинские ксендзы соблазнились, русские же священники упрекали проповедника в том, что он «компрометирует интеллигенцию»... Такие успехи сделала полонизация 1815—1847 гг. Несмотря на упрямство своих земляков, Снегурский все-таки старался пробудить в них народное сознание. Состоявших на правительственной службе в Перемышле чиновников русского происхождения он приглашал к себе, разговорами с ними прививал им любовь к своему народу и поощрял их к труду на литературном поприще. Чтобы обеспечить существование вдов и сирот, Снегурский склонил свое духовенство в 1840 г. основать общество с этой целью. Такого рода общество оставалось уже в 1820 г. во Львовской епархии. Снегурский обратил также внимание на воинов русской народности и выхлопотал для них установление в 1847 г. военных священников греко-славянского обряда.
Снегурский представляет своею личностью, после Льва Шептицко- го (епископа Львовского 1748—1779 гг.) и Петра Белянского (1780— 1791 гг.), первую ясную зарю на галицком небосклоне. Он превосходил первых национальным сознанием, определенностью задуманных планов,


практичностью ума и самопожертвованием. Он жил в труднейших обстоятельствах, ибо в его время полонизм тяжким бременем угнетал Галицкую Русь и правительство противилось всякому русскому движению. Несмотря на то, Снегурский положил основание национальному возрождению Галицкой Руси, и уже при нем заметна была русская умственная жизнь. Та жизнь, конечно, была еще бессильна. В XVIII в. при польском владычестве русских школ в Галицкой Руси не было, ибо не было русских магнатов, которые бы их учреждали на свой счет, русское же население было крайне бедно. Когда при Иосифе II стали помышлять о русских школах, обнаружилась прежде всего потребность в букварях и других школьных учебниках. Учителя русских курсов в Львовском университете в 1786—1805 гг. должны были учить своих слушателей читать по-русски и составлять для них учебники, вследствие чего об изящной словесности, поэзии, романах и научных рассуждениях и думать не могли. Потом русский язык был изгнан из учебных заведений* и русскую грамоту можно было усвоить лишь частным путем, а этому мешала русская лень. Желая научиться по-русски, нужно было начинать с букваря.
Для этого в начале австрийского владычества издаются прежде всего буквари, катехизисы и другие учебники. А если кто и научался читать по-русски, то не имел что читать. Произведения закордонной русской литературы не доходили до Галичины и едва только нескольким лицам могли быть известны. Русский галичанин, знающий по-русски, мог читать исключительно лишь церковные книги, и составители букварей и учебников должны были считаться с этим. Вот при каких условиях началась деятельность епископа И.Снегурского на поприще национального возрождения Галицкой Руси.
III. 	Начало украинофильства
Вскоре по подавлении мятежа, в том же 1848 году, появилась в Аугсбургской всеобщей газете статья, озаглавленная «От Днестра», обращавшая внимание на жалкое положение населения Галичины. В этом же году Григорий Яхимович, епископ-суффраган митрополита Левицкого, окруживший себя галицко-русскими патриотами, представил венскому правительству достопамятное письмо о положении русского населения в Галичине. Вскоре потом, в том же 1848 г., появилась в Лейпциге на немецком языке брошюра Я.Головацкого о том же. Автор советовал австрийскому правительству опираться в Галичине на русский народ, как самый надежный в государственном отношении элемент. И Яхимович и Головацкий стояли на точке зрения малорусского сепаратизма, предлагая Австрии вместо вечно бунтующих поляков употребить Галицкую Русь как политическое орудие против России. По их мнению, Галицкая Русь могла бы, в видах австрийской политики, влиять на русских малороссов.
Такое проявление сепаратических стремлений в Галичине следует приписать, с одной стороны, развитию малорусской литературы, с которой тогда стали знакомиться галичане, с другой — чисто политическим соображениям первых деятелей среди русских галичан. Они видели, как
* С 1815 г. в народных и так называемых тривиальных школах преподавание шло на польском языке; в нормальных и средних учебных заведениях — на немецком, причем введено было преподавание польского языка. Так дело стояло до 1848 г.
412


с начала XIX столетия правительство мешало национальному подъему их народа, как не позволяли даже печатать русские книги и издавать русские газеты. Они наглядно могли убедиться в том, что, вследствие кровного родства галичан с великороссами, правительство предпочитало польский элемент русскому и к последнему относилось подозрительно. Ввиду этого неудивительно, что Яхимович и Головацкий, желая помочь своему народу и приобресть ему благоволение австрийского правительства, прибегли к такой неблагородной уловке.
Воззрения Яхимовича и Головацкого, выраженные в 1848 г., стоят в связи со стремлениями третьей партии среди польских эмигрантов, которая еще не выступала тогда публично вследствие своей малочисленности, но вместо этого действовала на литературном поприще. Галичане не сознавали тогда этой связи, хотя они и поддавались влиянию этой партии.
Среди польских эмигрантов были лица, не примкнувшие ни к партии Чарторийского, ни к партии демократов, а избравшие иной путь для восстановления Польши. К этой партии принадлежали: Янский, Целинский (уроженец Волыни и бывший воспитанник Кременецкого лицея), Семененко (сын православного гвардейского офицера, женатого на польке, окрестившего сына в латинскую веру), Адам Мицкевич, Владимир Тер- лецкий, Цезарь Плятер и другие. Душою этого кружка был сначала Янский.
Воззрения основанного им в 1835 г. кружка «Братство народовой службы» были следующие (в общих чертах): Польша пала вследствие грехов, вследствие испорченности высших слоев польского народа. Прежде чем думать о восстаниях, следует искоренить зло, внедрившееся в польском народе, именно: легкомыслие, самолюбие, лень, сварливость, разврат и прочие пороки. Нужно переродиться польскому народу. Это можно совершить лишь на религиозной, католической основе (то есть именно той основе, которая погубила польский народ и исказила его славянскую природу). Только католицизм может спасти Польшу! В католицизме заключается сила, способная переродить польский народ. Он соединит поляков со всеми другими славянскими народами (?), расположенными к свободе... задача поляков, как католиков, должна быть: укреплять и распространять власть папы так, чтобы она обняла весь мир, ибо только при таком мировом устройстве может воскреснуть Польша. Второю обязанностью поляков должно быть: бороться с Православием и стараться, чтобы все славянские народы сделались католиками, ибо они выступают теперь на всемирное поприще, внося в него свежие силы.
И никому из членов партии не пришло в голову, что ни один из славянских народов, исповедующих латинство, не пользуется независимостью! Для выполнения таких задач должны были образоваться среди поляков разные братства и общества, которые должны были действовать на всех поприщах: школьном, литературном, научном, художественном, политическом и военном. Прежде всего следует позаботиться о польско-католическом университете.
Этот кружок обыкновенно называют кружком Янского и Мицкевича. В политической жизни он ничем не отличался, но так как в его состав входили лучшие польские поэты и писатели, то сочинения их со временем произвели перелом в духовной жизни поляков и дали направление польским мыслям. Для осуществления идей кружка Янского
413


основался в 1841 г. орден змартвыхвстанцев, основателем которого был Владимир Терлецкий. Кружок Янского и Мицкевича нашел первых покровителей в Великой Польше и в Малороссии. Члены его особенно интересовались возникновением малорусской литературы. Мицкевич называл малорусский язык самым приятным для слуха языком и считал Украину землей «неразгаданных предназначений, посредницей между Польшей и Россией, на которой уже начали состязаться поэты двух народов». Особенно стоял за этнографическую и политическую самостоятельность Украины Семененко, над которым польские демократы подшучивали, называя его изобретателем нового русского народа в Польше. Близкие сношения парижского кружка Мицкевича с малороссами, особенно с Шевченко, еще недостаточно выяснены. Если в кружке киевских украинофилов в 40-х годах был в обращении мало- русский перевод одного сочинения Мицкевича, в котором слово «Польша» заменялось словом «Украина» и последняя представлялась порабощенною «москалем», то следует полагать, что и на этнографические воззрения малороссов имел влияние кружок парижский. Один католицизм не мог привиться у украйнофилов. Поэмы Шевченко и других были направлены против папы и римской церкви, почему усилия парижских эмигрантов в отношении к украинофилам были не вполне удачны.
Что касается Головацкого, то он сознавался, что на его воззрения имела влияние малорусская литература. Несомненно, что к пробуждению малорусского духа у галичан немало содействовали поляки, начиная с Вацлава Ржевусского и Падуры. Конечно, направление, которое приняло малорусское, или точнее, украинофильское движение в Галичине и на Украйне, не оправдало надежд поляков в политическом отношении. Галичане и малороссы, хотя и прониклись любовью к областным своим наречиям и развили у себя род местного патриотизма, но мыслью о восстановлении Польши не одушевились, напротив, отнеслись впоследствии к полякам, по крайней мере, галичане, более враждебно, чем малорусы Украины, то есть ее украинофилы. Следует признать, что и польские демократы поддерживали национальное движение у русских галичан.
IV. 	1848 год
В таком положении находилась Галицкая Русь в 1848 г., когда национальное движение, охватившее почти половину Европы, дало и ей толчок. В это время австрийское правительство искало и нашло опору— на юге у хорватов, на севере — у русских галичан. Желая иметь в русских галичанах противовес польским стремлениям (галицкие поляки требовали для Галичины автономию с преобладанием польской речи и польской народности в ущерб русской), австрийское правительство начало усердно поддерживать русское национальное движение. Помня, однако, доклад львовского губернатора в 1816 г., что «политические соображения не велят вместо польского распространять русский язык, так как последний составляет только разновидность великорусского языка», австрийское правительство старалось препятствовать тому, чтобы народное самосознание русских галичан переходило за пределы Галицкой земли.
Едва пришла в Галичину весть о волнениях в Вене, как тотчас же собрались вожди галицких поляков во Львове и составили 11 марта адрес к Императору. «Поляки должны быть передовою стеною Европы
414


перед неволею и невежеством. Раздел Польши был политическою ошибкою, ибо с тех пор началась вражда между поляками и немцами и могущество Австрии стало клониться к упадку, тек как держава, имеющая сильнейшего соседа, всегда теряет в значении. Нашим задушевным желанием есть — восстановить нашу отчизну. В объявлении В.И.В., что Вы хотите признать и уважать нашу народность, мы усматриваем желание отменить трактаты о разделе Польши. Венские трактаты и так уже нарушены в целой Европе. Война кажется необходимою. Мы хотим быть готовы к ней, в союзе с Австрией». Далее поляки просят, чтобы Император подтвердил основавшийся «народовый комитет» и признал за ним право составить новое уложение и конституцию для Галичины, которую окончательно должно одобрить «народное собрание» Галичины. Кроме того поляки требовали: 1) удаления чиновников, ибо они чуждой народности и сеют вражду между народом и монархом; 2) учреждения национальной гвардии; 3) своего национального войска; галицкие полки должны вернуться в свой край, поступить под начальство организационной комиссии, установленной «народовым комитетом», и присягнуть, что ничего не предпримут против их народных учреждений; среди таких обстоятельств существующие полки могут остаться в провинции до организации краевого народного войска, в котором офицерами могут быть лишь уроженцы края; 4) введения польского языка в школы, суд и все уряды; в народных школах обучение должно происходить на таком наречии, которое в известной местности преобладает; 5) созвания сейма или народного собрания на принципах, установленных комитетом; оно должно быть представителем народа, невзирая на сословия и вероисповедание, и обнимать духовенство, мещан, селян и интеллигенцию без недвижимого имения; 6) свободы публичных собраний для совещаний; 7) амнистия должна касаться и военных людей, и политических убийц, ибо убийцы 1846 г. не были судом преследованы; конфискованные имения должны возвратиться собственникам; 8) присяжных судов и гласного судопроизводства; 9) уравнения всех перед законом, без различия сословий и вероисповедания; 10) нового свободного устройства городских и сельских общин; 11) никто не должен быть арестован или преследуем без суда; 12) все связи подданства должны быть уничтожены, селяне имеют право получить землю в собственность, устроение же всего сельского дела принадлежит сейму.
Этот адрес в следующий день стали подписывать во всех публичных местах. И воспитанники Львовской русской духовной семинарии в тот же день были приглашены в академию для подписания адреса. Но среди семинаристов явился член Ставропигиального института доктор Кирилл Венковский и сказал им: «Не забывайте, что мы русское племя, отдельное от польского, что у вас иная национальность, своя история, свой язык — словом, что вы русские. Если хотите подписать, то не делайте этого прежде чем в адрес не будет помещен пункт, обеспечивающий за вами самостоятельный ваш быт, вашу народность, ваш язык».
Такое требование русских семинаристов поставило поляков в затруднительное положение. Историк Белевский, пользовавшийся среди них немалым авторитетом, сказал: «Признать русский народ отдельной национальностью — значит приложить бритву к польскому горлу». Стало быть, за русским народом поляки не признали национальной самостоятельности. В польских брошюрах, газетах и памфлетах появились нападки, обвинения и всякого рода брань, направленные против тех,
415


кто не хотел признать себя поляком, а считал себя русским. Во Львовской русской духовной семинарии не оказалось много политиков: 250 воспитанников обязались клятвою говорить лишь по-русски, стоять за русскую идею и за права своего народа. Теперь оказалось, что полонизация русской интеллигенции была лишь поверхностная, и маленькая искорка могла раздуть скрытое в недрах сердец народное чувство. Русские защищались против печатных нападок.
Вскоре после этих происшествий польская депутация отправилась в Вену с адресом. Здесь застала она депутации из других австрийских земель, между прочим, из Хорватии и Чехии. Хорваты под предводительством Л.Гая и чехи сблизились с поляками и уговаривали их соединиться с прочими славянскими народностями, хотели преобразовать Австрию в конституционную монархию с славянским характером. «Этого желает династия, — сказал Гай8, — я получил от двора указания в этом деле». Но поляки ответили отказом. «Мы думаем лишь, — сказали они,— о восстановлении своего отечества, славянство же для нас постороннее дело».
Ответ императора на адрес был такой: «Желания моих верных подданных я рассмотрю и повелю сделать то, что считаю соответствующим их благу».
Министр Пиллерсдорф ответил в отдельном письме, что Галичина получит такие же свободы, как и другие земли Австрии.
Нетерпеливо всеми ожидаемая конституция была обнародована 8 апреля. Она заключала: уравнение гражданских прав, без различия сословий и вероисповеданий; равенство всех граждан перед законом; доступ всех граждан к государственным и общественным должностям; свободу вероисповедания, личности, слова и печати; право подачи прошений правительству и в общественные учреждения; одинаковый суд для всех граждан; уравнение военной повинности; независимость, гласность суда; суд присяжных, и установление двух палат с решающим голосом в делах законодательства и налогов, собирающихся ежегодно, с правом привлекать министров к ответственности.
Но эта конституция не удовлетворила либеральные кружки, которые находили, что не император, а собрание представителей должно бы составить конституцию. Не нравилось им также разделение парламента на две палаты. Поляки не были довольны предполагаемым устройством государства, ибо в § 1 конституции стояли слова: «Все края австрийского государства составляют одну нераздельную конституционную монархию» — они же мечтали о самостоятельном польском королевстве, которое было бы соединено с Австрией лишь личной унией.
В день обнародования конституции происходило в Львове,’ в музее русской духовной семинарии, торжественное собрание по случаю дня рождения императора. Присутствовали: львовский епископ-суффра- ган Яхимович с крылошанами, профессора университета и высшие чиновники края.
Воспитанник П.Гушалевич произнес по тому случаю торжественную речь на русском языке, в которой убеждал товарищей любить свою русскую народность. Хор семинаристов пропел несколько русских имен. Это было первое собрание с русским характером.
Между тем в Вене происходили волнения.
С разрешения императора стала образовываться по всем провинциям национальная гвардия.


В Галичину нахлынуло тогда много эмигрантов из Франции, также из служивших когда-то в армии польских государственных преступников, на которых император распространил амнистию, все они возвратились из тюрем на родину. Они заняли места инструкторов и офицеров в галицко-польской гвардии, которую образовали не только во Львове, но и во всех других городах. Во Львове был комендантом некий Выб- рановский. Студенты университета составили отдельную легию и в своих наскоро сшитых мундирах из грубого холста стали исполнять должность стражников вместо императорского войска. Гвардия получила вооружение частью из казенных магазинов, частью путем доброхотных пожертвований. В каждом городе гвардия стояла под властью городской управы и являлась в вооружении лишь при исполнении службы. Во всей Галичине было 20 тысяч польских гвардейцев. Ссоры и драки между императорским войском и гвардией происходили ежедневно. Во Львове возникла сильная вражда между артиллеристами- чехами и гвардейцами. Частные лица также не сочувствовали польскому войску.
Кроме гвардии, галицкие поляки учреждали по всем городам рады или комитеты народные, которые должны были руководить политическим движением, составлять петиции к императору, собирать подписи и пожертвования на народные цели и управлять выборами в новоучреж- даемый парламент. Имея сильную организацию и вооруженное войско в 20 тысяч человек, поляки могли смело выступить против правительства, запуганного волнениями в целом государстве и войною в Италии, где итальянцы восстали еще в марте и, в соединении с сардинским королем Карлом Альбертом, вытиснули австрийские войска из Милана и Венгрии. Всем было ясно, что и мадьяры готовятся к восстанию. В Галичине поляки также ненавидели Австрию, так как у них был еще в свежей памяти 1846 г., полицейские обыски, аресты и заключения в тюрьмах крепостей. Поляки роптали, что Австрия не заботится о благосостоянии Галичины, что в крае нет ни одной промышленной школы, что ремесла пали, что нужда господствует в крае. Галицкие поляки могли тогда легко отделиться от Австрии, и они откровенно говорили, что стремятся к учреждению в Галичине независимого польского государства.
Тогдашний губернатор во Львове граф Франц Стадион, хотя его называли «унылым», оказался на своем месте. Он еще прежде вступил в сношения с русскими патриотами, теперь же стал склонять их к организации и поручил правительственным органам помогать в этом деле русскому движению. Кроме того, австрийская бюрократия решилась выдвинуть крестьянство против мещан и либеральных стихий. Центральное венское правительство объявило, что, в силу изданной императором конституции все тягости и повинности крестьян прекращаются со дня 3 мая 1848 г., размер же и способ вознаграждения за происходящие от того убытки помещиков будут определены впоследствии. Правительство сохранило за собой расположение крестьян. В Галичине все сельское население осталось верным австрийскому правительству.
С согласия и при содействии графа Фр. Стадиона епископ-суффра- ган Яхимович, крылошане Куземский и Лотоцкий и профессора богословия Геровский и Венедикт Левицкий основали род национальнорусского представительства под названием «Русская Рада». Подобно Польскому народному комитету, она должна была руководить полити-
417
27 Заказ 1602


ческим и национальным движением русских галичан, посредством петиций доводить до сведения правительства желания русского населения, выступать от имени галицко-русского народа, управлять выборами в парламент и т.п. По образцу львозской Русской Рады должны были образоваться подобные же комитеты по провинциальным городам и подчиняться львовской Раде. Одновременно с учреждением Русских Рад должна была образоваться также национально-русская гвардия. Чиновники губернские разъезжали по провинциальным городам и склоняли священников и немногочисленную русскую интеллигенцию к учреждению таких комитетов.
Яхимович и Куземский созвали на 2 мая львовскую интеллигенцию на собрание в зал консистории. Университетская молодежь и семинаристы должны были также прислать на это собрание своих делегатов. В означенный день зал и все коридоры, ведущие к нему, наполнились многочисленною интеллигенцией). Половина ее состояла из поляков. Поляки стояли кружками и вели горячий спор с русскими кружками. Они склоняли русских всякими способами не разрывать «польско-национального единства», не основывать отдельной Рады и вступить в польско- народную. При спорах и шуме вступили в зал собравшиеся, и председатель собрания, крылошанин Жуковский, объявил начало совещаний. Лишь только председатель начал свою речь, как шум и крики усилились. «Не нужны две Рады во Львове, один край и — “один народ” — русины — составляют часть польского народа — русский язык есть лишь наречие польского!» — кричали поляки. Чтобы прекратить такой хаос, собрание согласилось выбрать двух ораторов, поляка и русского, которые бы от имени своей народности изложили свои взгляды. От польской стороны выбран был некий Суский, от русской — А.Заклинский. Они пустились в прения на тему отдельности русского народа от польского, ссылаясь на историю Польши и Руси. Когда поляки увидели, что они русских разубедить не могут в их народности, то они покинули зал, и остались одни русские, вписавшиеся числом 80 человек в новое общество; в председатели избран был епископ Яхимович.
Нельзя отрицать того, что на характер и направление галицко- русского движения повлиял главным образом губернатор граф Ф.Стадион.
Известно, что когда депутация русских из 6 членов пришла к Стадиону, он спросил их: «Кто вы? (то есть какая национальность ваша?) Они отвечали (по-немецки): «Мы рутены»*. Стадион возразил на то: «Такой ли вы народ, как население России?» Они отвечали: «Население России схизматическое, мы себя к нему не причисляем». Стадион продолжал далее: «Какое письмо употребляете вы?» Они ответили: «У нас есть старое церковное письмо». Стадион опять спросил: «А может быть, такое письмо, как гражданка в России?» На это депутация не могла дать удовлетворительного ответа, ибо не знала истории русского письма.
Из этих слов видно, что Стадион требовал от русских галичан определения их народности. По рассказам некоторых лиц, современных этим событиям, Стадион будто бы прибавил еще: «Если вы тот же народ, что в России, не рассчитывайте на поддержку правительства»,
* Рутены от лат. слова Ruthenia= Ronssia (греч.); греч ss = лат. th; греч.іа= лат. enia.
418


Депутация, как видим, дала уклончивый ответ относительно своей народности, сводя отличие галичан от закордонных русских к вероисповедному различию.
Как кажется, австрийское правительство стало заниматься мало- русским вопросом после 1840 г., ибо Погодин, после своего третьего путешествия по славянским землям (1842 г.) в отчете, представленном министру народного просвещения, коснулся также административно-политических замыслов в Австрии относительно малорусского племени*. В чем состояли эти замыслы австрийского правительства — неизвестно, но уже в 1846 г. Головацкий и Яхимович стоят на малорусской точке зрения и говорят о малорусах как об отдельной политическо- культурной национальности.
Стадион уже в начале польского движения в Галичине двинул своих русин. Прежде, чем устроилась Русская Рада, в его руках было прошение к императору от русского народа в Галичине, помеченное 19 марта, в котором просилось: о введении русского языка в народные и средние школы, об издании «Вестника законов» на русском языке, об уравнении греко-католического духовенства с латинским, о русских чиновниках и пр. Теперь пришел ответ министра Пиллерсдорфа Русской Раде во Львове, от 9 мая, такого содержания: «Высочайше решено: ввести в народные и средние школы русский преподавательный язык, учредить во Львовском университете кафедру русского (то есть мало- русского) языка, печатать «Вестник законов» по-русски и требовать от галицких чиновников знания русского языка». В то же время Стадион составил при себе совет, назначением которого было помогать ему в управлении провинцией, и пригласил в этот совет Григория Яхимовича (назначенного перемышльским епископом 19 апреля), а также крыло- шан Куземского и Малиновского и русского адвоката Климентия Рачин- ского. Позднее (18 мая) объявил он рескриптом благодарность русскому народу за его верность императору и правительству.
3 мая появился номер первый русской газеты «Зоря галицкая» под редакцией А.Павенского. Эта газета, как и воззвание львовской Русской Рады и агитация правительственных чиновников в пользу галицко- русского дела, перенесли русское движение в провинциальные города, и вскоре было основано 34 филии главной Русской Рады. Одновременно стало пробуждаться русское национальное сознание. Русины в одно мгновение бросили польский язык, стараясь говорить по-русски. Если же говорящему не доставало соответствующего мысли выражения, то он вставлял немецкие фразы. Учащаяся молодежь — студенты и гимназисты — не умели читать по-русски, вследствие чего воззвание Русской Рады не произвело на них никакого впечатления, и они невольно увлекались польской агитацией в противный лагерь. Легче всего прививался русский язык у священников, знавших славянское письмо, и они-то и составляли новый разговорный язык русского образованного класса в Галичине, нашедший применение в галицко-русской литературе после 1848 г. Составители этого языка не знали ни современной великорусской речи, ни истории русской литературы, однако, к удивлению поляков, влекомые природным славянским чувством, на основании простонародных говоров и церковного языка образовали слова, сходные со словами современной великорусской литературной речи. Поступив в число
* «Письма» Погодина.
27і


Русской Рады, они приняли, как внешний признак, черно-желтую кокарду (австрийский государственный цвет), отчего поляки и назвали их «шварц-гельберами».
Русские хотели также иметь свою гвардию, но для нее недоставало материала, ибо мещанское сословие не было проникнуто национальным духом. Во Львове было незначительное число русских граждан, но и они говорили по-польски и лишь сознавали принадлежность свою к униатскому обряду. По-русски говорили мещане в провинциальных городах, но они были бедны, без просвещения, и, кроме забот о насущном хлебе, не знали других стремлений. В Дрогобыче хотели организовать русскую гвардию известный писатель-священник Иосиф Левицкий и игумен монастыря Св. Василия Великого Юстин Ганкевич. Они снарядили уже хоругвь, которую освятил крылошанин Иоанн Селецкий во Львове, игумен же открыл монастырь для заседаний местной Русской Рады. Но для гвардии не было ни вооружения, ни рядовых. Кое-где по селам крестьяне-патриоты привешивали сбоку купленные у евреев старые сабли и ходили таким образом вооруженные, представляя собою народную гвардию.
Одна часть поляков, противившихся учреждению Русской Рады, вскоре переменила свои воззрения на русский вопрос. В числе прибывших из Франции эмигрантов был Генрих Яблонский, родом из Малороссии, хорошо знакомый с тогдашним украинофильским движением. Он убеждал поляков, что они неразумно поступают относительно галицких малороссов, и что вместо того, чтобы отрицать их национальность, лучше прививать у них сознание национальной отдельности от великороссов, дабы приобресть их для солидарной деятельности против России.
Его представления подействовали. В начале июня состоялось во Львове в английской гостинице собрание из нескольких польских помещиков, ополяченных чиновников и других лиц. Между ними были также профессора богословия, униатский священник Онуфрий Крыниц- кий и известный русский галицкий писатель Ив. Вашневич. Собрание решило для противодействия Русской Раде основать новое польско- русское общество с украинофильскими стремлениями под названием «Русский собор». В отзыве своем от 8 июня, писанном латинским алфавитом, Русский собор объявлял, что он будет стараться поднять галицко-русский народ во всех отношениях, просветить его, ввести местный русский язык в низшие и высшие школы и улучшить материальное положение униатского духовенства. Собор стал издавать «Русский дневник», которого редактором назначен был Ив. Вашкевич, главным же сотрудником состоял Генрих Яблонский. В этой газете развивалась мысль соединения малороссов и поляков для совместной борьбы против России. Составлен был национальный гимн для новой польско- украинской партии, в котором находились стихи:
Мы с ляхами, ляхи с нами,
И в прах вража сила!
И як было с давен-давна,
Засияе Русь преславна
Русинов делами.
А свет скаже: честь народу!
Слава павшим за свободу,
Русь крикне: «Бог с нами!»
420


Русский собор не нашел, однако, много приверженцев. Мещане, крестьяне и духовенство стояли на стороне Русской Рады.
На 2 июня 1848 г. созван был в Прагу славянский съезд. Русская Рада в Львове получила также приглашение выслать делегатов на съезд. Первым ее делом было обратиться к Стадиону за советом. Стадион сказал, что съезд разрешен правительством, и Русь может выслать своих делегатов. Избранные Русской Радой три депутата получили от Стадиона собственноручное письмо к наместнику в Праге, удостоверявшее их полномочие.
Конгресс открылся 31 мая. Едва начались совещания, явилась вторая русская депутация из Галичины, высланная Русским собором, состоявшая из князей Сапеги и Любомирского, графа Дзедушицкого, адвоката Пошодовского, священника Крыницкого и еще одного лица. Председательство в конгрессе было в недоумении, которую депутацию признать представительницею галицко-русского народа, чтобы из ее среды выбрать членов комиссии конгресса. Начались споры между членами обеих депутаций. Наконец решено было соединить обе депутации в одну: избрано было по три представителя от каждой депутации, и таким образом образовалась отдельная галицко-русская секция под председательством графа Сапеги. Секция немедленно принялась за работу и стала составлять желания галицко-русского народа.
Так как председателем был поляк и как таковой не голосовал, то в секции решающий голос был за панами Русской Рады. Они, собственно, формулировали требования галицко-русского народа, вследствие чего секция была принуждена, несмотря на сопротивление польских ее членов, принять пункт о разделении Галичины на две провинции: русско- восточную и польско-западную.
Несмотря на сон, в который погружена была Галицкая Русь в течение полувека, все-таки некоторые русские деятели при первом своем выступлении на политическое поприще обнаружили немало благоразумия. Они совершенно верно рассуждали, что лишь в случае раздела Галичины на две половины русская стихия на своей земле может освободиться от подавляющего перевеса польской народности. Лишь в таком случае львовский сейм мог бы получить русский характер и вся администрация восточно-галицкой области употребляла бы русский язык.
Находившиеся в Праге поляки, видя опасность потерять для польской стихии большую половину Галичины, подняли ужасный крик и в пылу первого возмущения, называя председателя секции Сапегу изменником, грозили ему смертью. Тогда стал Сапега просить своих русских товарищей, чтобы они пункт о разделе Галичины заменили чем-нибудь иным. Русские члены уступили, прибавив к этому пункту слова: «Решение этого вопроса предоставляется краевому сейму и государственному парламенту».
Как известно, в праздник Святого Духа, 12 июня, произошло в Праге волнение, вызванное мадьярским агентом, славянский съезд был разбит, все члены его и гости, прибывшие из разных славянских земель, должны были покинуть Прагу, которая была объявлена в осадном положении.
10 	июля открылся венский парламент...
30 июля Стадион, как депутат парламента, был освобожден от должности губернатора Галичины, и его место занял Залесский, известный
421


собиратель народных песен с 1845 г., придворный советник, обучавший польскому языку нынешнего императора Франца Иосифа I. В императорском декрете говорилось, что Залесский признается губернатором целой Галичины, но в случае, если бы состоялся раздел этой провинции на две половины — то западной ее половины с местопребыванием в Кракове.
Центральное правительство носилось тогда с этою мыслью, надеясь от ее осуществления на ослабление польской оппозиции и усиление правительственной власти на северо-восточной окраине государства. Галицкая Русь видела в этом разделе поруку беспрепятственного развития своей народности и по этой причине внесла в начале августа в венский парламент петицию с 15 тысячами подписей с просьбой о разделе Галичины на две провинции. Петиция была прочтена 8 августа и вызвала бурю негодования со стороны поляков. Чехи и немцы поддерживали требование русских галичан. Поляки, однако, склонили Русский собор отправить в парламент противо-петицию, чтобы Галичину не делить. Самыми горячими противниками Галичины были польские послы Земялковский и Смолька.
Кроме этой петиции, в конце августа 1848 г. поступила в парламент «Памятная записка русской нации в Галичине для разъяснений ее отношений». Эта записка, составленная львовскою Русскою Радою, имела целью определить «рутенскую национальность». Как уже выше сказано, австрийское правительство смотрело на «рутенскую нацию» лишь с вероисповедной точки зрения, на этнографическое же значение ее не обращало внимания, ибо такого рода исследование не могло тогда принести практической пользы, так как в Галичине в администрации и школах был господствующим языком немецкий, а в народных училищах, кроме немецкого, еще и польский. Правительство избегало всяких национальных вопросов, чтобы тем легче немечить население. Но теперь настали другие отношения. Признана равноправность всех народностей, следовательно, русский язык имел право быть введен в администрацию, суд, школы. Австрийское правительство было всегда осторожно и свою предусмотрительность распространяло на языковые, религиозные и сословные отношения своих народов, оценивая их всегда с точки зрения государственной пользы. По этой причине Стадион и спрашивал своих русинов, прежде чем удостоить их своего покровительства: не считают ли они себя тождественными с великороссами? Уже в 1816 г. немецкие чиновники Львовской губернии представляли центральному правительству, что по политическим соображениям «Австрия не должна желать укрепления русского элемента в своих пределах по случаю его одноплеменности с великороссами».
О том, что Австрия искренно не желает укрепления русского элемента в Галичине, известно было вождям русского движения в 1848 г.
По-видимому, чтобы не усилить подозрительности австрийского правительства, они в своей памятной записке объявили, что они часть «15-миллионного рутенского народа, населяющего Южную Россию, юго- восточную Польшу, Галичину и северную Угорщину, отличного языком, письмом, обычаем, нравом и церковным обрядом от поляков». Далее изложили они в другой записке историю своего народа со времен Владимира Великого, указали на попытки поляков положить и латинизо-
422


вать южнорусский народ, упомянули об угнетении его шляхтою и латинским духовенством, протестовали против причисления рутенского народа к польскому племени и требовали прав для свободного развития своей национальности... Об отношениях русских галичан к великороссам записка ничего не говорит.
Эту записку получили после венского парламента 31 августа. Вскоре получили они второе заявление Русской Рады под заглавием «Изложение современных отношений в Галичине». В нем опять заявляет Русская Рада, что галицкие русские «рутены» составляют отдельную «нацию», равно как россияне, чехи, хорваты, сербы, болгары, поляки.
Далее идут исторические выводы о прежней судьбе южнорусского народа, о польских гонениях, о благодеяниях австрийского правительства и о значении русского народа для обеспечения внутреннего спокойствия и могущества Австрии.
Наконец, Русская Рада ставит требование раздела Галичины на две провинции. В восточной части Галичины делопроизводство в администрации, судах и школах должно вестись на малорусском языке. Восточный обряд должен занять первенствующее место. Восточная Галичина должна иметь свой отдельный сейм и проч.
Вскоре послы парламента получили третий отзыв Русской Рады под заглавием «К нашим братьям немцам», помеченный числом 23 августа. «Возвышаются голоса, — говорит в этом отзыве Русская Рада, — подозревающие нас в тяготении к России и не желающие нам национального развития. Тот пункт с давнего времени составляет опасную засаду, из-за которой наши враги с смертоносными ударами нападают на нашу национальность, лишь только она дерзнет проявить признаки жизни. Братья-немцы! И великороссы наши соплеменники! Та самая славянская кровь течет в наших и их жилах, общая судьба в прежние времена, сродный язык, обычаи и т.п. делают великорусских братьев ценными и дорогими. Если бы мы то отрицали, мы не внушали бы вам доверия. Мы бы лгали и не могли бы выступить перед очами Европы, как честные и добросовестные люди». Далее говорит Русская Рада, что необходимо различать «народ от правительства, кровное родство и политическое благоустройство». Русины, видя в Австрии свой язык и народность почитаемыми и имея возможность развиваться в культурном отношении, не будут иметь причины желать перехода под управление России.
Вскоре прочли в венском парламенте четвертый отзыв Русской Рады, прямо адресованный парламенту. В нем снова высказывается протест против притязаний поляков, отрицавших в парламенте права га- лицко-русской народности как отдельной от польской и утверждавших, будто русский народ в Галичине есть лишь отрасль польской национальности. Так как Русский собор не успел приобрести влияния на галицко-русское население и воодушевить его для солидарной борьбы против «Москвы», то члены его, разочарованные в своих надеждах, стали открыто переходить на сторону поляков, которые совершенно отрицали существование русской народности в Галичине. Член Русского собора Ант. Домчанский приготовил к печати на немецком и польском языке брошюру под заглавием «Русский вопрос в Галичине», в котором, на основании мнимых исторических доказательств, утверждал, что Червонная Русь искони принадлежала к Польше. На ту же самую тему помещал статьи «Дзенник народовый» и в таком же направлении гово-
423


рили в венском парламенте Земялковский и Дылевский*. Там поляки приобрели симпатии у немцев-либералов, аристократов и клерикалов, и их влияние возросло до того, что им удалось устранить возненавиденного ими Стадиона от должности губернатора Галичины.
Среди немцев-либералов с давнего времени господствовала поло- номания. Поляков считали они поборниками свободы, прогресса и всяких конституционных благ. Заточение польских заговорщиков в тюрьмах возвысило обаяние польского народа у немцев, мадьяр и славян, видевших в тюремных страдальцах людей, пожертвовавших собой за идею. Поляки выступили против австрийской бюрократии, крайне возненавиденной всеми образованными либеральными кружками. Эти бюрократы-чиновники вмешивались в веру, литературу, язык (письмо)... Все это было для них материалом, которым, по их мнению, можно было — рескриптами и патентами — управлять из канцелярий. Под самыми невинными строками они подозревали политические замыслы, государственную измену и проч. У них считался благонадежным гражданином лишь тот человек, который ел, пил, спал, играл в карты и ничего не мыслил. Эти бюрократы находили симпатию лишь у крестьян и низших сословий настолько, насколько они (по поручению центральной власти) выступали на их защиту и считались слугами императора, ибо слово «Цесарь» имело у простонародья магическую силу, как символ защиты слабого перед сильным. Образованный класс ненавидел бюро- кратов-чиновников. Между тем Галицкая Русь выступила в виде союзника чиновничьего бюрократизма, и хотя она сама, при первом столкновении со Стадионом, почувствовала силу полицейского надзора над ее языком и письмом, но все-таки австрийское бюрократически-полицей- ское управление имело в ее глазах превосходство перед польскою анархией), последствия которой испытали на себе ее предки.
Но для либералов, знавших историю Польши лишь из брошюр и газетных статей, поляки были представителями свободы и всего благородного, Русь же либералы считали приверженцем насилия и подхалимства. По этой причине стремление представителей русского народа добыть себе в парламенте права для своей народности было делом трудным, и это объясняет нам то большое количество памятных записок и петиций, поступивших в парламент от Русской Рады. И способ определения Радою национальности галицкой не находил сочувствия. Немцы знали лишь «русских» (Russen) в Восточной Европе, рутены же, упоминаемые в польских буллах, и «украинско-русский» народ парижского кружка польских эмигрантов не были им известны. Одни славянофилы говорили о южнорусском наречии, якобы имевшем право сделаться литературным языком, но на это немецкие публицисты не обращали внимания. Когда галичане объявили себя рутенами, одни из венских немцев стали их вышучивать, другие прямо обвиняли рутенов в недобросовестности и лжи, что вызвало отзыв Русской Рады от 23 августа.
Между тем в Вене продолжались волнения, окончившиеся лишь
* Замечательно, что историческая фальсификация, издавна практикуемая поляками, не прекратилась и сейчас. Так, недавно граф Детушицкий объявил в Венской археологической комиссии, что «Восточная Галичина исторически известна со времен татар (1240)», — по их следам пошли и нынешние украинофилы: профессор Грушевский в своей «Истории украинского народа» (1902) выводит на сцену «украинский» народ с IV в. по Р.Х., игнорируя совершенно действительную историю.
424


осадой Вены Виндишгрецом и Иелачичем в конце октября; парламент, оставленный всеми спокойными элементами, безобразничал, Император вторично покинул Вену.
Когда венское восстание было подавлено, вспыхнуло новое во Львове. Мы говорили уже о драках, происходивших между польскими гвардейцами и императорским войском, особенно артиллеристами. 1 ноября случилось, что среди спора один гвардеец был ранен в голову. Начальство гвардии приказало тотчас поднять тревогу и призвало гвардейцев под ружье. И австрийское войско выстроилось в полном вооружении. Главнокомандующий (с 1846 г.) генерал Вильгельм граф Гамерштейн- Экфорд решил подавить в зародыше начинавшуюся революцию. Он был подготовлен к ней, так как полиция узнала из писем, полученных из Кракова, что готовится восстание во Львове. Он тотчас приказал занять все стратегические пункты в городе и вне его и поставил пушки на горе, господствующей над городом (Высокий замок) и при Босацких воротах. Гвардия со своей стороны построила баррикады в улицах. Началась уличная борьба. Гвардия стреляла из-за баррикад и окон домов и не допускала войска внутрь города. Тогда с Высокого замка загремели пушки, и начался разгром города. Ядра летели в особенности на ратушу, университет (где ныне Народный дом), театр и другие пункты, где сосредоточивались гвардейцы. Все эти здания обратились в развалины и пылали. Университет был разрушен, богатая его библиотека с десятками тысяч томов и с коллекциями рукописей и исторических древностей, забранных в закрытых Иосифом II польских и русских монастырях, пали жертвой огня. Гвардейцы не имели охоты атаками брать австрийские батареи. Бомбардирование продолжалось целый день 2 ноября, и много частных домов пострадало. Польская гвардия не проявила той отваги, как гвардия в Праге. Вследствие чего собралась городская управа и выслала к губернатору Вал. Залесскому и генералу Гамерштей- ну депутацию с просьбой о прекращении бомбардирования. Гамерштейн согласился, когда депутация подписала заявление, что гвардия сложит оружие. На следующий день последовало разоружение гвардии, и Львов со всею Галичиною объявлен на военном положении. Некоторые лица, думая, что восстание кончилось и без опасения можно ходить по улицам города, поплатились своею жизнью за свою неосторожность.
После подавления львовского восстания министерство приказало распустить гвардию в Галичине, произвести всеобщее разоружение и изгнать польских эмигрантов из провинции. Они удалились в Угрию.
Последствием львовской революции было увольнение Залесского от должности губернатора и назначение на его место графа Аленара Голуховского. Голуховский был первый галицко-польский аристократ, который служил правительству, вследствие чего, несмотря на свое польское происхождение, получал все высшие должности и, наконец, занял при галицком губернаторе влиятельное положение. Залесского он не любил и тайно интриговал против него.
В это время парламент австрийский переведен был в Кромериж, в Моравии, император же вместе с двором переехали в Оломуц, в Моравии. Во главе министерства стал князь Ф.Шварцеиберг, а 2 декабря 1848 г. император Фердинанд V отказался от престола в пользу племянника своего, Франца Иосифа I.
Военные дела в Угрии шли с переменным счастьем. У Кошиц Кломка, командующий северною угорскою армиею, разбил австрийского


генерала Шлика, сюда же поспешил Георгий, занял Кошицы и принудил Шлика отступить к западу. Победы мадьяр у южного склона Карпат воздействовали на Галичину, в которой среди поляков поднялось сочувствие к мадьярским повстанцам. Много прежних гвардейцев тайно уходило через Карпаты в Угрию; одни из них поступили в армию Кломки, другие составили отряд добровольцев под Высоцким, третьи поспешили в Седмиград к Бему. Генерал Шлик вывел войска из Галичины в Угрию. Немецкими чиновниками овладел панический страх. Тогда возложили они надежду на «благонадежных русских попов и верный, честный и готовый на жертвы русский народ». Старосты обратились к крестьянам с воззванием, чтобы были готовы к отражению неприятеля, могущего вторгнуться в пределы Галичины. По недостатку войска, гуцулы (галицкие горцы), искусные в стрельбе, охраняли правительственные кассы и тюрьмы в городах. Львовская губерния приступила к организации отдельного отряда русских добровольцев под названием «русских горских стрельцов», над которыми принял команду уроженец Львова, поручик артиллерии Фердинанд Бауэр. Русская Рада предложила правительству образовать народное ополчение против мадьяр. Первое этого рода ополчение было устроено в Станиславском округе, как ближайшем к Угрии месте. Собралось около 10 тысяч крестьян с косами, вилами, топорами и ружьями. На правом крыле стояли гуцулы на маленьких лошадках, с ружьями через плечо, под предводительством гайдуков. Далее стояло 600 вооруженных ружьями и карабинами гуцулов и подгорян под предводительством лесничих. За ними стояло 8 тысяч крестьян с косами, вилами и топорами. На левом крыле стояло 400 всадников с косами и ружьями. Прибывший из Львова генерал с адъютантом произвел смотр и приказал дефилировать. Впереди ополчения ехал на коне старый священник в фелони, с крестом в руках, за ним шла конница, потом пехота, затем опять конница. Ополченцы пели «Пречистая Дево, Мати русского краю», «Мир вам, братья»... Войты получили приказ на возвышенных местах поставить вехи из соломы, начиная от угорской границы в глубь края. В случае вторжения мадьяр они должны были своим пламенем известить население об опасности. Когда приготовления были окончены, немцы-чиновники вздохнули, прослезившись от умиления над «честным, верным, жертволюбивым ру- тенским народом».
В Седмиградии приходилось плохо австрийцам, там румыны, под влиянием национально-объединительных идей, стали мечтать о восстановлении великой дако-романской державы II века нашей эры (никогда не существовавшей). На юге не везло мадьярам. Целый Банат и Бачка были в руках сербских восстанцев; крепости Арад и Темишвар были во власти австрийцев.
В январе удалось агенту мадьярского правительства в Париже графу Л.Телеки склонить старого польского генерала Дембицкого принять командование над мадьярским войском. Поляки, постоянно мечтавшие о борьбе за независимость и участвовавшие в стольких войнах, имели опытных генералов. Поэтому польских офицеров везде охотно принимали и поручали им команду.
Между тем Георгий на севере пробил линию Шлика под Ячером, Демьянич на юге разбил Иелачича; Дембицкий, командовавший в центре, принудил Виндишгреца отступить. Наконец, 24 апреля мадьяры разбили близ Коморна 54-тысячное австрийское войско с 180 пушками и
426


отбросили его к Прешбургу. На севере Высоцкий со своим польским ополчением занял Словачину. В упоении побед Кошут внес в Дебречи- не в сейм предложение: объявить Угрию со всеми принадлежащими к ней краями независимою державою, а Габсбургско-Лотарингский дом — отрешенным от угорского трона. Манифест сейма от 14 апреля объявил жителям это решение, вместе с назначением Кошута временным диктатором. Но, занимаясь устройством новой державы, мадьяры упустили время для военных операций. Австрия, не будучи в состоянии справиться с мадьярами, просила помощи у Императора Николая I. Помощь русских решила судьбу мадьярского восстания*: 13 августа 1849 года на равнинах близ Вилагошта войска Георгия сложили оружие перед русским генералом Ридигером. Сдача была безусловная.
Мадьярский мятеж окончился. Армия Бема сдалась также, вождь же ее бежал в Валахию, где искали также убежище Кошут, Дембицкий и другие предводители восстания. Крепости сдались также.
Обстоятельство, что мадьяры положили оружие перед русским, а не австрийским вождем, возмутило австрийских генералов. Гейнку отомстил мадьярам, казнив около 25 виднейших лиц из них; 13 октября было в Араде 13 венгерских генералов приговорено к смерти: 9 из них были повешены, прочие расстреляны. Граф Башиани, бывший президент мадьярского министерства, был также расстрелян. Против всех членов дебречинского правительства и других лиц начался процесс о государственной измене, и опять около 200 лиц было приговорено к смерти. Рядом с этим шла конфискация имений. Вся Угрия с Седмиградией объявлены были на военном положении, продолжавшемся до апреля 1854 г.
Русские войска возвратились вскоре после подавления мятежа на родину и опять проходили через Галичину. Последствием этого похода было то, что население Прикарпатской Руси в первый раз сблизилось с великороссами. Жители сел и городов с любопытством присматривались к лицам из далекого севера, пленялись песнями русских солдат и вступали с ними в разговоры. Они легко понимали друг друга, и многие из интеллигенции и простонародья скоро усвоили себе великорусское произношение. Великорусские песни распространились среди местных русских, и их стали петь в публичных местах. Особенно понравились конница и черкесы. Солдаты много сообщались с простонародьем, но офицеры сторонились от местной интеллигенции. Своею щедростью они приобрели симпатию в простонародье. Стоит, бывало, отряд на стоянке, и пригласит офицер портного, чтобы он зашил ему распоровшуюся шинель; явится портной, исполнит работу в одну минуту и получает рубль. Зайдут офицеры в бакалейную лавку или ресторан и рас-
* До сих пор у нас держится ложное мнение, что Император Николай I сделал ошибку, спасая Австрию. Помощью Австрии помешал торжеству Венгрии, которая вошла в соглашение с польскими вождями в случае победы оказать помощь полякам в восстановлении Польши. Это — первое. Второе — независимая Венгрия, которая уже в 48-м г. объявила смерть немадьярским народностям, была бы для нас и для балканских славян еще большей угрозой, чем Австрия, Это постоянно упускают из виду хулители Николая I. Если была ошибка, то не в спасении Австрии, а в неоставлении за собой Буковины и Восточной Галичины. Нужно было поставить это условием помощи. Вот в чем ошибка. Спасая Австрию, мы в то же время спасли бы наших кровных братьев от жида и поляка. Не было бы и украинофильства.
427


кидают рублями. Многие галицкие купцы обязаны своим благосостоянием стоянке русских войск. Между тем в Кромериже происходили заседания парламента и переустройство Австрии. Русские из Галичины соединились с южными славянами и чехами и образовали «австрийско- славянский клуб» из 120 послов. В них верховодили чехи Палацкий и Ригер. Поляки засели на левой, между ними первый голос имели Смоль- ка и Земилковский. Григорий Яхимович произнес речь, в которой доказывал необходимость раздела Галичины на две провинции — польскую и русскую.
По инициативе Григория Шашкевича, которого правительство назначило министерским советником, издано было 21 января распоряжение, чтобы в двенадцати восточных округах Галичины преподавание в школах происходило на русском языке, в средних же на немецком. Когда в парламенте русские послы говорили о неправдах, которые терпит их народ, чехи поддерживали их, вследствие чего поляки остались ими недовольны.
Главную Русскую Раду, как представительницу галицко-русского народа, занимали в ту пору аграрные вопросы, вызванные уничтожением панщины. В октябре она изготовила петицию в парламент по делу сервитутов и незаконного захвата крестьянских земель помещиками*. Кроме аграрного вопроса Русская Рада занималась также вопросом введения русского языка в школы, суд и администрацию. В своей петиции от 19 апреля 1848 г. просила она Императора, дабы в округах с русским населением в народных и высших учебных заведениях обучение происходило на русском языке. На эту петицию получено в мае распоряжение министра внутренних дел ввести русский язык в народные школы, но относительно высших учебных заведений сказано: «Так как галицко-русский язык, при теперешней степени его развития, к преподаванию многих наук не способный, то невозможно ввести его в высшие школы как язык преподавательный. Однако желание русского народа удовлетворится таким образом, что прежде учредится кафедра этого языка, дабы молодежь в университете имела возможность основательно изучить этот язык и таким путем его развить и усовершенствовать».
Здесь обнаружилось, в какое противоречие попали «русины», становясь на почву «15-миллионного народа». Они требовали для своего народа национальных прав, то есть введения своего народного языка в школе, суд и администрацию, а им вдруг говорят, что их язык неспособный для высших школ, ибо он еще неразвитый, следовательно, не может быть также введен в администрацию, для которой необходим развитой язык. И правительство, и сами же «рутены» поставили себя таким образом в уровень с дикими народами, у которых нет истории, нет литературы, нет языка, способного передавать высшие понятия. Однако Русская Рада в своих петициях и памятных записках, а также галицко-русские публицисты в брошюрах ссылались на тысячелетнюю историю своего народа и на то обстоятельство, что их язык в пору польского владения был языком суда и администрации. Далее утверждали они, что состоят частью пятнадцатимиллионного народа. Возможно ли, чтобы пятнадцатимиллионный народ в продолжение тысячи лет не развил никакой культуры и не образовал своего языка? Если он того не сделал в
428
1906.
См.: нашу «Действительность». Вып. 2-й — «Чему учат нас поляки». Почаев,


продолжение тысячи лет, сколько лет ему ждать, чтобы иметь культуру, которая дозволит ему пользоваться народными правами? «Рутены» 1848 года были добродушные люди, но мышление у многих из них было тупое. Они признали, что они народ без культуры и их язык неразвитый, следовательно, в школах, судах, администрации должен остаться язык немецкий. Недостаток культуры и образованного языка объяснял епископ Яхимович при открытии Главной Русской Рады тем, что «Галицкая Русь крепко спала и поздно пробудилась, когда солнце стояло высоко и соседи в труде были далеко...» Любимою фразою других русских было «что они спали 500 лет». Опять суждение невероятное, ибо нельзя даже представить себе, чтобы пятнадцатимиллионный народ спал 500 лет. Это противно закону истории. Тогдашних «рутенов» оправдывает незнание своей истории, которой обучиться они не имели случая.
Нет, русские галичане не спали 500 лет, они защищали свою веру все эти 500 лет. Развить же свой язык, на котором написано знаменитое «Слово о полку Игореве», они не имели возможности, не имея школ, не имея своей интеллигенции за все эти 500 лет, и язык этот не только не развивался — он искажался под влиянием польского языка и сохранился в своей чистоте только в народных песнях. Что касается до принадлежности к пятнадцатимиллионному народу, то это не соответствует истории: народ, населяющий Волынь, Подолию и Холмщину, действительно один и тот же, что и в Галичине, если считать волынян, дулебов, имверцев заодно с хорватами Червонной Руси; что касается населения Киевской, Полтавской и Черниговской губерний, то от полян и северян в этих губерниях и след простыл. Уже при Владимире Святом нынешняя Киевская губерния заселялась «верховыми» людьми, приходившими с севера, а позже, с появления на Руси половцев, края эти пустели, заселялись торками, черными клобуками и иными азиатами; еще позже, при татарах, края эти снова пустели и заселялись пришлыми людьми отовсюду. Все это претворилось в «русский народ», и если население этих губерний стали называть малороссами, а некоторые «умные» люди — «украинским» народом, какого история не знает, то только потому, что они заселили край, названный с XVII ст. «Малороссией», то есть краем русским, но по размерам своим малым в сравнении с Великой Русью. Если бы не было Великой, не было бы и Малой Руси, совершенно так, как была Великая и Малая Польша, которые заселены были одним народом, разделившимся на несколько мелких племен, хотя и говорившим различными наречиями. И нет такой страны на земле, население которой, хотя и составляющее один народ, говорило бы одним общим народным языком. Загляните к угрорусам, — всего-то их 300 тысяч душ, а язык их разделяется на 4 наречия. Сколько народных наречий у словаков, у болгар! А немцы и французы — народы их разве говорят одним языком? Язык киевский, подольский и черниговский — что это за язык? До XIV века вся Русь с севера до юга говорила и писала одним общим языком русским, тому свидетелями служат тысячи письменных памятников — и только с XIV в. стали появляться некоторые языковые особенности, а с XVII в. под влиянием польского стал искажаться русский язык Южной и Западной Руси и образовался тот смешанный язык, который нам теперь известен под именем «малороссийского» и который украинофилы еще более искажают, искусственно создавая слова, каких не знает ни один славянский язык. И сколько бы ни пыжил-
429


ся господин Грушевский, уверяя читателей его «Истории украинского народа», что этот несуществующий народ существовал уже в IV в. нашей эры, то есть в ту пору, когда еще не было ни одного обособленного славянского «народа», — ему поверить может только круглый невежда.
Итак, рутены или, точнее, галицко-русский народ есть часть не пятнадцатимиллионного народа* «малороссов», а часть всего русского народа, в создании культуры которого он принимал участие, и если он хочет и в будущем быть участником в этой культуре, то он должен усвоить русский литературный язык, не изменяя своему народному, то есть делать то, что делает всякий образованный шваб, изучая общенемецкий литературный язык, без знания которого он не может быть образованным человеком. То же делает и образованный мазур, изучая литературный польский язык. Конечно, галичанин может быть образованным, зная только один немецкий язык, — но развивать свой язык, свою самобытную культуру он может только при помощи общерусского литературного языка.
И Главная Русская Рада, говорившая о национальных «рутенских» правах, отстаивала права национально-немецкие и отказывалась от самобытной русско-галицкой культуры.
Предполагаемая кафедра русского языка во Львовском университете была открыта в начале учебного 1849 года; занял ее Я.Головац- кий. Одновременно правительство приказало ввести в гимназиях Восточной Галичины преподавание русского языка как обязательного предмета для всех учеников — не только русских, но и поляков, немцев и евреев. Польский язык в гимназиях Восточной'Галичины не был обязательным предметом, но в средних школах Западной Галичины на нем преподавались некоторые предметы, как математика и естественные науки.
Между тем правительство издало свою конституцию от 4 марта 1849 г. и распустило парламент.
Узнав, что правительство берет в свои руки устройство государства, все народы Австрии стали домогаться устройства отдельных провинций для своих народностей.
По статуту от сентября 1849 г. (земский устав) Галичина должна была иметь три сейма: русский в Станиславове (24 посла от сельских громад, 11 от помещичьих имений, 8 от городов), польский в Кракове и польско-русский во Львове. Поляки остались недовольны этим статутом.
17 января 1850 г. был обнародован новый порядок для уголовных дел с судом присяжных. Но вскоре либеральный министр юстиции Шмеринг оставил свой пост, и его отставка служила знамением возвращения к абсолютизму.
31 декабря 1851 г. императорским указом отменялась конституция 4 марта 1849 г. Русская Рада и ее филии должны были быть распущены. Яхимович и Шашкевич получили ордена и титулы за заслуги, оказанные ими государству в самое мутное время. Галицкая Русь приобрела благоволение Императора. Русский народ был назван «тирольцами Востока», и его ставили в пример другим нациям. Доказательством императорской милости была уступка развалин университетской библиотеки и одной части университета русским жителям города
430
В настоящее время украинцы уже объявляют, что их 30 миллионов.


Львова на сооружение второй городской церкви (25 августа 1849 г.). Между тем среди русских галичан принялась мысль, предложенная священником Львом Трещаковским, чтобы во Львове построить здание, в котором могли бы сосредоточиться все средства, содействующие духовной жизни, как-то: библиотека, музей, место для народных собраний и пр. Вследствие этого Русская Рада просила подарить ей остальную часть разрушенного при бомбардировании университета на учреждение «национального института».
Министерство (решение от 11 октября 1849 г.) уважило это ходатайство, и Галицкая Русь стала строить на добровольные пожертвования свой Народный дом. Делом постройки и сбором пожертвований занялась Русская Рада, но когда была распущена, то передала это комитету, утвержденному наместником 30 ноября 1851 г. Еще в 1848 г., вскоре после учреждения, состоялся в Львове съезд любителей русского слова, решено было основать литературное общество, по образцу обществ, существовавших у западных славян под именем «матицы». Цель его была: издание учебников для школ, поучительных книг для народа и развитие литературы и науки.
Вообще 1848 и 1849 гг. не прошли для Галицкой Руси бесплодно. Они пробудили ее национальную жизнь и дали толчок к ее умственной деятельности. Видя у других народов усилия к развитию своих духовных и материальных сил, Русь принялась за труд на общественном поприще. Конечно, находясь в зависимости от немецких чиновников и польских помещиков, она не могла беспрепятственно идти вперед; она даже не смела открыто признавать свою народность, и поэтому подъем просвещения и улучшение материального быта шло медленно.
Несмотря на то, Галицкая Русь достигла немалого успеха: 1) национальное самосознание, хотя еще не точно определенное, проникло в немалую часть интеллигенции, вышедшей из среды народа; 2) устроена была кафедра малорусского языка в Львовском университете — и русский язык стал обязательным предметом в гимназиях Восточной Галичины; 3) народные школы, в которых преобладало число русских учеников, были отданы в ведение русских консисторий; воспитанники учительских семинарий должны были усвоить русский язык, знание греческого обряда и церковного пения; 4) в гимназиях были установлены, несмотря на сопротивление латинского духовенства, отдельные греко-католические катехиты; 5) с 1848 г. в Перемышле стали преподавать для русских семинаристов пастырское богословие, катехизис и догматику по-русски; 6) Галицкая Русь основала два общества: галицко- русскую «Матицу» и «Народный дом» (под который Император Франц Иосиф II в 1851 г. собственноручно положил краеугольный камень), могущие действовать в национальном направлении. Часть интеллигенции стала употреблять в разговоре русский язык (местное наречие). Однако женщины образованного класса в Галиции продолжали говорить по-польски. В них еще не проникло национальное самосознание. Большая часть интеллигенции не хотела, однако, примкнуть к своему народу, она мыслила и чувствовала по-польски, польщизна въелась в нее, как рак. Предстояла трудная работа русской партии, представителем которой до конца 1851 г. была Русская Рада.
В отзыве ее от 10 мая 1848 г. говорилось, что основою австрорусской народности есть славяно-восточный церковный обряд и что подрыв последнего влечет за собою уничтожение той же народности.
431


Этот взгляд сделался отличительной чертой австро-русской духовной жизни и породил противоположность между украинофильством в России и австрийским русинизмом. И тот и другой стояли первоначально на почве национального сепаратизма, принимая этнографическую отдельность южнорусов от великороссов (что ошибочно, как мы выше объяснили). Но русизм (галицкое украинофильство) принял в себе много западно-радикальных начал, между ними также мысль так называемой эмансипации (освобождения) общества от Церкви, или обесцерков- ления общества. Австрийская Русь, напротив, стояла за Церковь и защищала мнение, что русская гражданственность может благополучно развиваться лишь на почве христианского учения и устройства Восточной Церкви, хотя и в соединении с Римом. В этом последнем она, конечно, ошибалась, в чем должна была скоро убедиться.
В 1851 г. на сцене украинофильства является Владимир Терлец- кий. Он имел письменные сношения с Галичиной. В своих статьях он защищал этнографическую и культурную самостоятельность малороссов (русское население малой части России). Вообще, в это время малорусское движение вступило в новый фазис своего развития. В это время появились в России писатели-украинофилы: Костомаров, Кулиш, Шевченко, Гулак-Артемовский, Навроцкий, Белозерский9. В 1846 г. основали они Кирилло-Мефодьевское общество, целью которого было: 1) освобождение славянских народов от иноземного владычества; 2) федеративный союз славянских народов, между которыми Малороссия должна составлять политическую единицу под покровительством австрийского (это при федеративном-то устройстве всех славянских народов, следовательно, и России!) или русского Императора; 3) устранение всякого рабства и подданства; 4) политическая и религиозная свобода всех граждан (тогда еще не известны были равноправные евреи; о роли их во Франции и Голландии мало еще знали; в Германии и Австрии они еще не были равноправны); 5) один церковно-славянский язык в церковном богослужении у всех славян.
Для поляков же главное дело состояло в том, чтобы малороссы составляли свою национальную обособленность от великороссов. В этом направлении стал действовать уроженец Малороссии Франц Ду- хинский10, воспитанник василианской шволы в Умани. В Киеве он завел сношения с малороссами, убеждая их, что они самостоятельный народ, ибо великороссы не славяне, а происходят от финнов. Точно так же и еще с большей убедительностью можно доказывать происхождение малороссов от торков, печенегов, половцев и прочих азиатских орд. Кем заселялся великорусский центр? Сюда шли из Киевской Руси бывшие поляне, сюда же стремились кривичи и славяне новгородские — те и другие высылали сюда самых предприимчивых людей, и, вместе трудясь на новой ниве, при новых условиях, которых не знала ни Киевская Русь, ни славяно-варяжский Новгород, ни кривская земля, они выработали общими силами тот русский тип великоросса, в котором слились типы южно-западного и северного руса, перед которым финн постепенно отступал на восток и северо-восток. Как образовался нынешний малорусский тип Киева, Полтавы, Чернигова — мы говорили выше. Ни о каком самостоятельном славянском племени, самостоятельном от великорусского народа, на пространстве коренной Руси не может быть и речи. Но так дело стоит там, где считаются с историей, для фанатиков же, преследующих свои цели, история молчит, даже если эти фанатики — сами
432


историки, как это было с Костомаровым и временно с Кулишем, а теперь с Грушевским.
Борьба за алфавит
Эпоха абсолютизма в Австрии с декабря 1851 г. по октябрь 1860 г. ознаменовывается новой интригой польской против русской народности в крае.
Уже с 1850 г. галицко-русские издания печатались гражданским русским письмом; но так как это письмо употребляется в России, то вдруг в редакциях получили предписания употреблять только кириллицу.
Это была попытка оградить Галицкую Русь от культурного сближения с Россией. Но это был первый шаг на этом пути, за ним вскоре последовал второй, более решительный и грозный. Мы разумеем попытку графа Голуховского, галицкого наместника, заменить кириллицу латинкой. Пред нами письма митрополита Литвиновича и священника Малиновского к канонику Шишковскому, письма, до сих пор не опубликованные*, которые рисуют картину борьбы за алфавит и тех средств, к которым прибегал наместник для достижения своей цели. Письма эти представляют такой глубокий интерес, что мы считаем необходимым привести их здесь.
20 мая 1859 г.
Митрополит извещает каноника о получении им письма от него, в котором сообщается о планах реформы алфавита. Впечатление от полученного письма потрясающее. Ночь провел митрополит ужасную.
Самым ужасным было то, что он ни с кем не мог поделиться своими мыслями из боязни доноса, последствием которого была бы гибель обоих. Из письма каноника видно также ужасно тягостное душевное состояние. Митрополит несколько дней молчал и, наконец, написал канонику. Он высказывает надежду, что еще не все погибло, что каноник, как ангел-хранитель, охранит русскую национальность от угрожающего ей смертельного удара. Он называет эту угрожающую опасность Самой ужасной, какая только когда-либо угрожала национальности. Каноник Шишковский один в Вене, среди всесильных. Он возвысит голос мужественно, с самоотвержением, в защиту 1000-летнего наследия предков.
«Но, — продолжает он, — Вы должны и всех нас найти на нашем посту готовыми к предстоящей борьбе. Положение дел совершенно выяснилось: виновником этого ужасного плана был не кто иной, как наместник, который уже 17-го того же месяца (мая 1859) велел литографировать и разослать всем, до кого это касается, циркуляр». Таким образом, письмо каноника и циркуляр были получены митрополитом одновременно, и митрополит мог сделать сравнение того, что в Вене должны и чего хочет наместник, наперекор всем министрам и государственной мудрости. В конце циркуляра стоит: «Я питаю уверенность в полном внимании и рвении, с какими Ваше Преосвященство отнесетесь к интересам просвещения народа и культуры края и окажете полное свое содействие в предстоящих заседаниях комиссии осуществлению
* Письма эти принадлежат внучке каноника, Т.М. Несторович, которая разрешила нам опубликовать их.
433
28 Заказ 1602


намерений Его Величества». «Но, — пишет митрополит, — эти фразы не могут меня поколебать, и я должен с гордостью и радостью добавить, что все мы со всею силою будем бороться с этим насилием и выскажем смело наши убеждения по поводу готовящейся измены национальности. Мы никогда не допустим того, чтобы хоть одно имя честного русина из среды нашей приняло на себя позор участия в этом сатанинском деле». Он обещает передать в архив капитула все письма каноника ко этому вопросу. Эти письма содержат весьма важный материал, «ибо бесчестный Черкавский, о хитрой злобе которого в самом ужасном преследовании русинов, для которого слов нет, — целые годы подкапывался и теперь с самой бесстыдной самоуверенностью прямо в лицо солгал многим высокообразованным русинам, что он, Шишков- ский, разделяет вполне взгляды на полное преобразование в обучении языку. И вот стоит он теперь, этот презренный лжец, величайший изменник нашему доброму Государю, от сердца которого он хочет оторвать верный, честный народ...
Да поможет мне Господь, если этот лютый враг нашего Государя нарочно делает, чтобы эту провинцию разорить до основания и, если возможно, уничтожить с корнем искреннюю, фанатическую любовь к Императорскому дому».
22 мая 1859 г.
Митрополит сообщает о получении пакета из Вены. В этом пакете находится меморандум Шишковского. Он написан спокойно, убедительно; в нем Литвинович черпает новые силы и находит твердую почву под ногами для предстоящей борьбы. Он ручается своей жизнью, что все, что чувствуем и думаем по-русски, отвергнет с негодованием сатанинское дело. «Если господа министры не хотят более иметь русинов — это их дело, мы никогда не откажемся от себя!»
Министр писал Голуховскому: «Должен сделать новую попытку вызвать волнение».
Что подразумевал под этим сановник? И что ответил ему на это Голуховский? Волнение!.. Мы, конечно, не устроим кошачьей музыки и не будем бить окон, но все, что происходит теперь в целом крае среди русинов, того не выразишь никакими дипломатическими фразами. Но что же происходит в Вене? Что, они совершенно поражены слепотой?..
25 мая 1859 г.
Митрополит подтверждает, что в заседании комиссии 30 мая все русины выступят на защиту своей национальности, каждый берет на себя ту часть, в которой он наиболее сведущ: три памятные записки приготовлены, они будут положены в основу защиты. Он теперь совершенно спокоен. Он никогда не сомневался в том, что русины с негодованием отвергнут всякое нападение на их национальность, но энергия и мужество, с которыми встречено это, поражают его. Шишковский писал, что он ждет от русинов положительного «нет»; митрополит говорит о твердой решимости Яновского, вызывающей удивление. Уже в первый день, когда циркуляр наместника был ему доставлен, Черкавский, а затем и Голуховский вызвали к себе Яновского; первый высказал ему уверенность, что он в настоящих обстоятельствах окажет свое содействие и будет отстаивать всеми силами проект, причем ему неоднократно указывалось на его положение государственного чиновника. На это Яновс¬
434


кий дал совершенно спокойный и достойный ответ, следствием чего было то, что граф снизошел до поучения его, что он, как чиновник, должен охранять лишь интересы правительства и меньше всего должен позволить себе подчиниться какому-либо другому влиянию. Высказав это выразительно, граф затем с шуткой коснулся «святоюрских Ultrasy»* и выразил надежду, что Яновский воздержится именно теперь от всякого сношения с ними, «bo ja wiem, ze tarn wazy se znow slawna “Rada ruska”».
Но Яновский не принял к сердцу этого указания, он посетил несколько раз митрополита, переговорил с ним о некоторых особенных обстоятельствах и обещал, несмотря на то, что он отец семейства и уже не раз испытал несчастие, что будет стоять заодно с ними и с ними готов погибнуть.
Черкавский беснуется. Этот презренный, кажется, чует, что ему суждено (как это обыкновенно случается с продажными лакеями важных особ, когда последним какая-нибудь затея не удается) — получить пинок. Рассказывают что он, как полоумный, бегает беспрестанно в гимназию; без всякой причины то бешено нападает на русских гимназистов, то обращается к ним ласково, в особенности же он обращается так к преподавателям русинам, и даже к катехетам. Последним он объявил, что он их всех «сдует».
Митрополит сообщает канонику следующие заметки.
1. Доказано и подтверждено свидетелями, что иезуит Баваровский, дядя графов Голуховских и домашний друг графа, принимал деятельное участие во всех действиях против нас, нашей религии и нашего языка, преобразовать который хотят посредством латинской азбуки, и еще в сентябре прошлого 1858 г. в здешнем Оссолинском институте при содействии некоего Кавинского, бывшего революционера и соучастника, в постыдной статье «Курьера» в 1848 г. составил записку, причем Черкавский ежедневно по целым дням наблюдал за работой и особенно заботился о том, чтобы эта работа сопровождалась приложениями; потом он везде, в особенности же во Львовском базилианском монастыре, разыскивал хоть какой-нибудь документ на русском языке, писанный латинскими буквами. Рукопись Баваровского была в Оссолинском институте подвержена многим обсуждениям и изменениям и была дважды переписана.
2. Голуховский употребляет все старания осуществить этот план. В начале мая граф Рушацкий, лучший друг, был уполномочен в здешнем дворянском клубе поднять этот вопрос, но так провалился, что он, который никогда не покидал Львова, тайно бежал.
Голуховский пригласил в себе некоторых дворян и прочитал им проповедь, в которой он с особенным ударением произнес следующие строки — впрочем достаточно прикрытые: «Я победил сильнейшего врага вашего и польского дела в крае; дайте мне слово ничем не парализовать моих стремлений, чтобы мое положение в государстве не затруднялось, а напротив, содействовать мне, в полной гармонии с правительством, а теперь, когда предстоит сделать самый важный шаг, не нужно и пагубно делать демонстрации!»
Но и это не помогло: предложение было отвергнуто при самых резких выражениях против правительства. Поляки покинули Львов и
* Служащих при церкви Св. Юрия, ультрарусы.
28*


отправились в Дрезден, где, как здесь всюду говорят, совещаются, как при таких обстоятельствах действовать по польскому вопросу. Итак, мы дожили до того, что нас совершенно предают полякам.
3. Министр считал маловероятным волнение среди русинов, а Го- луховский, кажется, напротив, доставил ему самые неверные сведения об этом.
«Я Вам писал уже, что известие о насилиях над нами с быстротой молнии распространилось в крае и вызвало во всех слоях народа опасения. Польская партия пользуется этим настроением крестьян, и мне сообщают из Конинска, что в округе страшное волнение среди крестьян против нашего духовенства. Окружные власти призываются принять самые строгие меры для охраны личности некоторых русских священников. Но слушайте: на днях настоятель монастыря Кошак из Крехова прибыл во Львов, чтобы здесь узнать в Консистории, что произошло с русинами. Большой и прекрасный монастырь Крехов известен далеко кругом, как привлекающий паломников чудотворной иконой св. Николая, и 21 мая, в день праздника этого святого, там стекаются десятки тысяч богомольцев. Ныне собравшиеся толпы народа были многочисленнее, чем когда-либо; и вот, сообщает Кошак, сначала присутствующее там духовенство, страшно потрясенное, в течение двух дней ни о чем другом не говорило, как о “покушении”, о котором, впрочем, самые невероятные вещи распространяли поляки. Даже разъяснение, данное деканом Куликовским из Перемышля, не могло успокоить взволнованные умы духовенства.
Никто не мог делать себе иллюзии, что таким поступком приложен топор к корню нашей народной жизни и что, в случае успеха в этом, последует ряд насилий на всех поприщах нашего существования. Но еще более! Крестьяне и горожане собирались в сакристии (ризнице) и в келиях монахов и в страхе расспрашивали, что такое приказано из Вены относительно русинов; среди народа думают, ни более ни менее, что русины отдаются в жертву полякам, что введено будет правление польское. Многие горько плакали и высказывали опасение, что больше никогда нельзя будет им собраться для почитания св. Николая, ибо какой-то поляк, который втерся в толпу, был, может быть, польским агентом, утверждал, что Император приказал закрыть все русские монастыри и церкви. Если все это не есть систематическое покушение на спокойствие этого края — то я не знаю что сказать.
4. В начале заседаний Черкавский утверждал, что Шишковский разделяет все его взгляды и является в Вене и министерстве ярым защитником дела. Он говорит, что Шишковский не успокоится, пока у русинов не отнимут их ежедневных молитв на хохлацком языке.
Все поведение Голуховского во время заседания было отвратительно: он всеми силами старался вывести русских членов из спокойного состояния. Лишь только один из них начинал свой доклад, начинались разные выходки, пересмешки с Черкавским, беспрерывные перерывы; в особенности пришлось страдать от них профессору Головацкому, которого Голуховский прерывал замечаниями и намеками на рутинизм.
К последнему оружию прибегал благородный граф так коварно и упорно, что я вынужден был на втором заседании серьезно его предупредить в своем реферате, чтобы он нас пощадил такими намеками, в противном случае мы не будем в состоянии принимать дальнейшее участие в заседаниях. Я также получил на свою долю и высказал всю правду.
436


1) Господин Соборный декан! Вы знаете, что на первом заседании все члены, за исключением Черкавского, высказали свое согласие на мое предложение, что немедленное принятие проекта должно лечь в основу обсуждений, или собственно, проведение проекта должно быть предметом обсуждения; я особенно настаивал на том, что предлагаемое Голу- ховским должно быть отклонено. Вы знаете также, что на заключительном заседании некоторые члены изменили свои взгляды, знаете и то, что Черкавский взял на себя защищать проект до крайности; но никто не вел себя так подло, как священник и директор Полонский, который открыто нам, русским, бросил в лицо, что русская азбука может быть сохранена в печатных книгах, но что в рукописях она должна быть совершенно изгнана; причем этот иуда сказал, что только таким путем может быть удовлетворено требование поляков исключить русский язык из школы. Головацкий не выдержал и сказал ему несколько резких слов. «Никто не может мне делать указания и давать советы: я слуга государства и слушаю только наместника, которому я дал слово», — было ответом Полонского. И он не остался без награды Иуды. Полонский назначен исполняющий должность инспектора школ на место безнадежно больного Линцбауэра, с обещанием сохранить этот пост и таким образом преследовать русских в народных школах, как то делает Черкавский в гимназиях. Директор Яновский держался мужественно в заседаниях до последнего заключительного протокола, он даже высказался за то, что устранение кириллицы совершенно невозможное дело; правда, при этом на всех заседаниях сидел он бледный, как смерть, и расстроенный, как на угольях. Только в последнюю минуту он потерял мужество и приписал совсем с края протокола слова: «Было бы желательно вместе с кириллицей ввести в учебники и латинский алфавит». «Что с вами?» — спросил я его после заседания. «У меня дети!» — произнес он сконфуженно и тихо.
Из этого можно видеть, какое давление происходило здесь. Нужно еще заметить, что вся польская революционная клика постоянно сидит в Оссолинском институте и делает сообщения здешней публике; и все- таки уполномоченный господина министра не придумал ничего лучшего, как в этом институте, который он неоднократно посещал ради библиотеки, незадолго до своего отъезда поручиться корифеем этого влиятельного революционного гнезда в том, что этот проект, если и не немедленно, тем не менее в скором времени непременно будет проведен, и притом правительством.
2) В первом заседании я в своем длинном реферате, между прочими доводами, привел столь же важный, как и необходимый для школы, что во всех слоях русского народа происходит совершенно основательное волнение, которое распространяется по краю с неимоверной быстротой. Голуховский самым бесстыдным образом отвергал это. Он даже дал мне понять, что только святоюрцы сделали попытку вызвать волнение. В последнем заседании, тотчас по его открытии, он произнес: «Я знаю, что со стороны некоторых делаются попытки исказить и сделать подозрительными среди русского народа благие намерения правительства в этом важном языковом вопросе, а именно, хотят насильно провести в связь с вероисповеданием и церковью и фанатизировать народ. Я считаю своею обязанностью открыть наше заседание сообщением, что мною приняты все необходимые меры против этого. Я препроводил окружным начальникам по экземпляру записки с приказанием ознако-
437


мить население с намерениями правительства, и всякие попытки к волнениям, именно религиозного свойства, подавлять немедленно». Я ответил на это, что я понимаю, что эти меры касаются именно нашего духовенства, а потому я считаю нужным заявить, что я признаю такое распоряжение чрезвычайно вредным. «Это уже мое дело» — было кратким ответом.
Настоящая формальная пропаганда под покровом Императорского орла, какую потребовал польский революционный трибунал в 48-м году в Львове против бедного русского духовенства, по-видимому, в вознаграждение за то, что оно восстало массой, когда дело шло о том, чтобы защищать права Императора против всесветных польских революционеров и стать во главе верного русского народа.
3) Я уже сообщил Вам прежде, что в округе N крестьян восста- новляют против своего духовенства. А вот что предприняли теперь. Декан из Борбки, Дрерович, сообщил мне следующее: 19 мая происходило обыкновенное четырехгодичное собрание конгрегации в Глебови- чах-Весенских. Еще в самый день распространился в самом местечке, и еще более в жидовском гнезде Борбке, местопребывании окружной власти, слух, что русское духовенство созвало собрание и на нем решило вызвать среди народа волнение и нападение на жидов для поголовного их избиения. Декан, который в то же время состоит и приходским священником в Борбке, при своем прибытии с трудом избег оскорбления со стороны жидовской толпы, и затем на него из Львова обрушились запросы и угрозы. Конечно, жидовство всемогуще и вездесуще — ведь оно уже много лет было опорою поляков, и теперь оно принадлежит к правительственной партии в духе Голуховского.
Дрерович обратился за помощью к жандармам. Комендант также отнесся к делу серьезно и ревностно, конечно, в сфере своего влияния. И вскоре был пойман некий Каспар Марцинов, мазур; он сознался, что он в этот день сказал жиду — арендатору гостиницы в Глебовичах и его семье, что вы, жиды, будете избиты и что это обсуждается духовенством окрестностей Глебовичей, каким образом это совершить с помощью крестьян. Человек этот был доставлен окружному начальнику, и здесь после продолжительных обсуждений постановлено следующее: мазур не отрицает того, что он сочинил этот слух: на вопрос жида и жидовки, какая же цель этого собрания духовенства в Глебовичах, утверждал: лишь для того, чтобы напугать жидов распространением слуха, что духовенство теперь именно обсуждает, как избавиться от жидов. Декан же, по расследовании дела, убедился, что это был злонамеренный слух.
Мазур просидел под арестом несколько дней. Я посоветовал декану наибольшую осторожность.
4) Со всех сторон приходят ко мне известия об ужасной сцене, происшедшей на базаре в г. Стрые.
Там была на днях большая ярмарка и громадные массы народа явились из окрестностей. Вдруг кто-то принес известие о наших неудачах в Италии: произошло страшное волнение. Когда же затем рассказали, что галицкий полк Гершельмана почти весь погиб, тогда раздался вопль отчаяния, какого до сих пор не было слышно в стране. Прежняя преданность народа Императору и готовность всем жертвовать, любовь и уважение к правительственным органам, совместное действие с местным духовенством — все изменилось: ныне преданнейшие чиновники,
438


которые в 1848—1849 гг. были отличены Императором, считаются демагогами и поставлены под надзор полиции. Голуховский называет этих честных людей, как называли их всегда польские революционеры: «Святоюрские запаленцы, ультрасы, радикалы русские, демагоги» и пр. Когда Голуховский в третьем заседании, в последнем заседании языковой комиссии, бедного Куземского (который, однако, прелат) в присутствии светских лиц и подчиненных священников возмутительным образом оскорбил и упрекал в том, что он приписывает себе заслугу в том, что он своим влиянием на сельский люд вызвал учреждение многих сельских школ в духе народном, и сказал ему: «Я не хочу и не допущу того, чтобы кто-нибудь приписывал себе заслугу в этом, и притом приписывал бы себе влияние на народ. Правительство, и только правительство влияло тут и одно вправе и в силе действовать». Но он думал несомненно: «Правительство — это я!» Так как он действует на основании этого принципа, то потому он и боится, как моровой язвы, этого содействия русского епископа и духовенства, — поляки действуют совершенно на ином поле.
Когда вышел Императорский манифест, некоторые из старших чиновников советовали Голуховскому, по обычаю, войти в соглашение с епископом и при обнародовании манифеста пригласить и духовенство принять в этом участие. На это, говорят, он возразил: «Мне не нужен народный фанатик оратор, мы ведем войну, но не религиозную. Правительство знает, что ему при этом нужно, и сумеет сделать это без духовенства и вопреки ему».
И действительно, в одно прекрасное утро я получил несколько экземпляров манифеста без единой строки. Прежде происходило это иначе в подобных случаях. Я написал пастырское послание к народу, призывая его помолиться о Государе и отечестве. Это послание читалось по церквам, но сверх этого ни один священник — как это бывало до того — не смел раскрыть рта для утешения своих духовных чад. Он рискует быть обвинен в возмущении народа и, без всякого запроса у епископа, с ним поступили бы как с демагогом. Голуховский провозглашает здесь в крае абсолютизм правительства, но под последним разумеет себя. Нет ничего удивительного, что и все чиновники следуют его примеру. Всякое доверие к наместнику пропало, и с каждым днем растет явное неудовольствие. И что печальнее всего, это то, что нет элемента посредствующего, который мог бы выступить для утешения народа. Хотелось бы знать, какой рецепт пропишет всемогущий граф для излечения лихорадочного пароксизма вроде того, какой был в Стрые? Может быть, маленькое кровопускание? На это похоже!
Может быть, Вам уже писали, что в Тишменицском округе, при одном стечении народа по поводу спорного луга, один крестьянин был заколот жандармом и одна женщина застрелена. По теории Голухов- ского, это гораздо лучше и здоровее, чем если настоящий посланник мира, священник, успокоит и утешит народ — это фанатизм демагогов... Все действия Голуховского клонятся к тому, чтобы совершенно погубить русский народ. Ему удалось уплатить свои громадные долги».
5. 	Шишковскому угрожает в Вене опасность. Литвинович собирается вместе с епископом Перемышльским в Вену к Императору: соста: вил меморандум для вручения Баху. Это крайний шаг. Литвинович посылает меморандум Шишковскому, чтобы он прочел его и, если найдет его целесообразным, запечатал его и лично передал министру; в
439


противном случае отложить дело и немедленно известить о том Литвиновича. Министр Бах единственный человек, и настоящий человек, которому можно раскрыть глаза. И Шишковский один может дать ему нужные разъяснения и важнейшие, почему Литвинович не обратился к министру просвещения и исповедания графу Туну. Обратить внимание министра Баха на то, что меморандум писан рукою митрополита, и что, кроме Шишковского, никто не знает ничего об этом меморандуме, следовательно, он совершенно конфиденциален, и Его Превосходительство может поступить как ему угодно, только не давать письменного ответа. Все члены капитула одного мнения и все готовы стать с глазу на глаз с министром. Если министр Бах пожелает, Литвинович может дать ему еще больше разъяснений.
6. Пришло письмо из Вены с известием об отставке Баха. По мнению Литвиновича, Бах самый способный и, что главное, самый честный государственный человек в Австрии. Выход Баха должен означать полное изменение правительственной системы: аристократия выступит вперед. В последнее время наместник сделался невыносим для окружающих; в настоящее время он торжествует и выражается по адресу Баха самым грубым образом.
В минуту своего выхода Бах, несомненно, ничего другого не сделал бы, как передал бы меморандум своему преемнику, который, кто бы он ни был, занялся бы им со вниманием. Или же он передал бы его графу Туну. Так и Голуховский с торжеством воспользовался случаем, чтобы нас погубить. Тот же результат получился бы, если бы Бах решился вручить меморандум Е. В., и так как он ничего не мог бы добавить к нему, то Император ничего другого бы не сделал, как приказал бы передать меморандум графу Туну, чтобы узнать его мнение.
7. 17 августа 1859 г. Здесь настоящее волнение среди чиновничьего мира по поводу удивительной вести из Вены. Даже самые преданные креатуры Голуховского качают головой, что Австрия так низко пала, что немецкий культурный элемент должен подчиниться полуварварско- му хозяйничанью польскому. Что думают об этом венцы?
20 августа 1859 г. Общее мнение о Голуховском — полное невежество и неспособность.
Перейдем к записке Малиновского, служащей дополнением писем митрополита Литвиновича. «В первом заседании, — пишет Малиновский, — Голуховский, открывая его, заявил, что цель заседания обсудить желания министра ввести латинскую азбуку, так как русинщина и славянщина лишь задерживают развитие русской литературы. Епископ на это возразил: за что поляки преследуют нас?»
Голуховский отвечал, что совсем нет. Малиновский обратил внимание на то, что проект основывается на ложном предположении, что церковные книги русского происхождения от никоновского времени. Лозинский объяснил, что он уже делал попытку применить к русскому языку латинскую азбуку, но что это не пошло и не может пойти после того, как в 48-м г. ввели русские учебники, тем более что латинские буквы слывут здесь за польские. Епископ предложил обсудить этот вопрос основательно, с чем все согласились. Митрополит поддержал это мнение тем сильнее, что речь шла о деле, существующем у русских тысячу лет, почему необходима крайняя осторожность. Немцы дрожат, что русские с латинской азбукой совсем подпадут полякам. Поляки
440


дрожат, что восток нас поглотит. Русины не верят своим глазам и ушам, что правительство причисляет их к русским, не убедившись ни в чем, и что оно лишает их, так сказать, последнего.
«Мы были, впрочем, в первых рядах там, где дело шло о том, чтобы стоять за Императора и отечество. Наш адрес к Радецкому воодушевил наши полки, за что он нас благодарил. Теперь мы не можем никому посылать адреса и не пытаемся это сделать, дабы не испортить дела еще более.
Мое сердце когда-то билось за Австрию: теперь оно истекает кровью!
М[алиновский]. 30 мая 1859 г.».
5 июня 1859 г.
Попытка относительно кириллицы, сделавшаяся известною немецкой и польской публике из газет, оскорбила тем более наше духовенство и мирян, что названные газеты связывают это с политической и церковной агитацией, чтобы заклеймить нас москалями и схизматиками и чтобы затем объявить, что мы оставлены правительством, и чтобы мы поняли, что наше спасение лишь в польской литературе и в польщиз- не. Цель этих газет — восстановить правительство против нас и нас против правительства и чтобы в то же время поощрять полонизм. Многие из наших думают, что нам действительно будет лучше, если мы перейдем на сторону поляков, так как наместник видимо на их стороне, и что польское духовенство и польское дворянство перестанут на нас нападать. С 1848 г. многое изменилось: из тех русинов, которых поляки называли «стадионовскими» или «немецкими русинами», многие перешли в другой лагерь, чтобы влачить свою жизнь, как польские русины. Следовательно, и немецкие русины находятся в печальном и безвыходном положении. Сами поляки работают над этим и привлекают к своим интересам и правительство, и исчезают, когда им это удалось. Чиновники, не только польского происхождения, но и немецкого, стараются изо всех сил выставлять себя поляками и в этом направлении, в отношении к нам, русинам, стоят в начальническом отношении. Один окружной чиновник объявил при пожертвованиях на учреждение начальной школы в Розниашах, что эта школа должна быть подчинена главному надзору латинского капеллана, потому что этого хочет наместник. Наша консистория обсуждала это заявление. Точно так же явился один окружной чиновник в Мшанцу и посетил школу. Преподаватель переводил немецкую книгу для чтения, а именно географическую статью, на русский язык. Чиновник удивился и спросил: почему вы знаете, что это так называется по-русски? Учитель ответил, что он отдельные значения русских слов заимствовал из одной географической книги, изданной на русском языке в Перемышле. Тогда чиновник спросил о России, и, когда дети ничего не могли ответить, учитель объяснил, что в учебниках нет ничего об этом. Несмотря на это, был сделан донос наместнику, что мшанцерская школа агитирует в пользу России. Это дело было возбуждено по начальству.
Окружные чиновники возбуждают крестьян против духовенства и не защищают последнего от первых. Черкавский, хотя русский, но на службе у поляков, поручил своему отцу, сельскому священнику, отделать Лозинского, чтобы свергнуть кириллицу, против чего отец сам восставал. Тот самый Черкавский агитировал против русского катехета
441


в Дрогобичской гимназии. Польская партия в Дрогобиче отправила депутацию к наместнику, чтобы изгнать оттуда русского катехета и преподавателя русского языка, и до сих пор учитель русского языка не допущен.
Когда наместник посетил Солиборский округ, он потребовал к ответу русское духовенство за то, что оно не исполняет своих обязанностей. «Неудивительно, — сказал он дальше, — так как епископ ничего не делает».
Григорий Яхимович, этот глубокоуважаемый человек!
Покойный латинский архиепископ Баранецкий объявил при посещении Бешца, что никто другой, как Поланский будет митрополитом. Директор Тарнопольской гимназии Ставорский сказал при своем посещении, в первом педагогическом заседании, что на него возложена миссии принизить русских в Тарнополе, и преследовал русского катехета Попеля настолько, что наместник объявил, чтобы ему не доверяли и чтобы его удалили. По прибытии Попеля во Львов для занятия должности преподавателя русского языка в академической гимназии наместник сказал ему: «Не разговаривайте с святоюрцами (то есть с епископом и соборянами), избегайте их, и вы можете опять сделаться катехетом».
Вы знаете, что поляки в настоящее время увлекаются Россией, и вот они объявляют нас москалями, схизматиками. Я думаю, Россия не имеет лучших эмиссаров, как они. Стоящие с поляками в теснейших отношениях так называемые арендаторы (жиды по селам, продавцы польских произведений, водки), агитируют среди русского народа в пользу России, именно, в Оброщине жид говорил мужикам так: «Посмотрите, немцы теперь равны арендаторам, аренда которых теперь оканчивается. Русские же землевладельцы богаты и имеют деньги». Когда нынче Ку- земский ехал чрез Шопки в Крылос и остановился в Шопке для исправления экипажа, к нему подошел один жид и сказал: «Господа еще не явились, но скоро будут». «Где они собираются?» — спросил Кузем- ский. И жид показал на одну разваливающуюся хату.
Понимаете вы тайну? Достаточно ясно. Когда будет иначе, трудно предвидеть. Галичине нужен хороший немец, эрцгерцог Карл, следовательно, как наместник, иначе все расшатается.
Я забыл вам сказать, что наместник предложил 3 февраля за № 4614 немедля приступить к переводу с древнеславянского на простонародный язык Библии, тогда достигнута была бы полная мера для волнения в Галичине, как будто бы только этого и желают.
Вчера было последнее заседание комиссии для формулирования решения о кириллице и латинском алфавите. Черкавский думает, что он должен сыграть роль лисы. Нужно знать этого человека, чтобы его достойно оценить. Когда он ходатайствовал о должности преподавателя гимназии в 1838 г., он написал прошение на отличном немецком языке, почему оно было ему возвращено для того, чтоб он его переписал. Теперь он отрицает кириллицу, как нечто абсолютное, так как она не соответствует звуковой системе Брюка и потому не нужна, — но это встречается в каждой азбуке; причем следует заметить, что системы появляются и системы исчезают. Его сочинение на соискание профессуры было переполнено гегелианизмом, и он был распят. Теперь он притворяется благочестивым и считает при этом нужным быть софистом, хотя софисты утратили значение еще у язычников. Перед женитьбой он принял латинство, хотя он, как сын священника, был крещен в
442


греко-католичестве. Два года тому назад он возвратился в греко-като- личество. Но дабы не потерять милости поляков, он решительно выступил против русинства, чтобы его примкнуть к польскому языку. В конце прошлого и в начале настоящего года объявил, что тот должен поступить в министерство. От гимназического преподавателя требует он, чтобы он приобретал доверие учеников, сам же подает дурной пример. Его бессовестность гонит от него преподавателей и учеников и внушает только страх. Его посещения гимназии — чистое мучение как для преподавателей, так и для учеников. Когда он смотрит кому-нибудь в глаза и «прячется за свои усы» — что обратилось в пословицу — никто не смотрит ему в глаза. Вы знаете, что поляки любят маскировать свои отношения к русинам, как это было с Мицкевичем и Добрян- ским.
Теперь очередь дошла до Черкавского, и он охотно расшаркивается в комиссии пред поляками. Статьи львовской немецкой газеты, дифами- рующие русинов, выходят из-под его пера. Русины могут требовать, чтобы его призвали к порядку, а они не хотят иметь с ним дело. Однажды в заседании комиссии я объявил в его присутствии и секретаря министерства, что наше литературное собрание в 1848 г. для установления нашего правописания должно было разойтись благодаря полякам под предводительством Савчинского, который в настоящее время учителем в Кракове, вследствие чего комендант Гамерштейн должен был принять нас под свою защиту.
Я слышал, что наш глубокоуважаемый ординариус в Перемышле, Григорий Яхимович, который был награжден значительным орденом за свою верность, считал себя весьма обиженным тем, что вопрос о кириллице и латинской азбуке связывают с его уходом. Отстранение его и в разных других вопросах бросается в глаза. Поляки составили заговор похоронить его живого, когда он с 1848 г. выступил решительно на защиту правительства. Перемышльская соборная капитула и деканы выступают на защиту достойного архиепископа и готовят ходатайство Е. В.
Жиды спрашивали меня, правда ли, что хотят изгнать кириллицу, что затем очередь дойдет и до их азбуки; но в таком случае они, как всесветные граждане, выселятся. Куземский объяснял им причину своего выхода из комиссии. На днях получил он бумагу от министра Баха, в которой свидетельствует благоволение к нам Е. В. Дабы содержание этой бумаги стало известным всем русинам, Куземский передал копию с нее редакции львовско-польской и немецкой газеты. Сартини заявил, что он должен получить разрешение наместника на отпечатание этого письма. Прошло два дня, а львовские газеты не помещают письма, которое должно было произвести благотворное влияние на глубоко потрясенных галичан. Епископ, Куземский, Малиновский, Лозинский, Яновский и Головацкий отстаивают кириллицу, Черкавский — латинскую азбуку. Мош, Зелиг, Поланский — кириллицу рядом с латинкой, дабы дети обучались и той и другой, чтобы не сразу перейти к латинке, дабы народ не сразу столкнулся с ней и не отказался от учреждения школ. Наместник обратился в Лозинскому с такими словами: «Я считаю себя вправе рассчитывать на вас, тем более что вы в свое время, по собственному побуждению, высказались за эту идею и защищали ее публично». Куземский замечает в своей записке: «Польские партии»: 1-я в Лондоне опирается на бедную интеллигенцию, демократию; 2-я, состоящая из одной части высшего дворянства и польского духовенства, — на
443


Чарторийского. Обе партии стремятся к восстановлению Польши в прежних границах. 3-я польско-русская, в которую входят: польские города, польское духовенство и польские монахи, именно доминиканцы, и польское дворянство. Эта партия стремится к России и кричит громче всех в Галичине. Она думает, что все части Польши с помощью России отняты будут у Австрии и Пруссии, и тогда легче будет восстановить Польшу, ибо все части ее будут соединены и Европа потребует восстановления ее. Все эти партии и все поляки, к этим полякам не принадлежащие, соединяются на том, чтобы нас, русин, проглотить. Польско-русская партия действует среди нас для поляков, в то время как она предлагает нас России. В этом смысле говорил один доминиканец Павскому: «Землевладелец Язвинский и его жена с соборянином Килчицким, граф Гешевский со многими из нас в прошлом году осматривали возведение Народного дома, — нынче граф Комаровский с Кулчицким и Янович, причем последний заметил, что матушка-Россия совсем не так черна, как ее изображают». Один из наших часто слышал из уст поляков: «Если бы только русские скорей пришли в Галичину и взяли ее». Если здесь, во Львове эта польско-русская пропаганда так ведется, то, несомненно, она не спит в Оброшове. Я думаю, что окружные и поветовые власти не исполняют своих обязанностей. Я думаю далее, что спор о кириллице был вызван для того, чтобы нас, русин, которые не желают принимать участия в их затее, встряхнуть и вовлечь в нее.
Граф Тун (чех), министр просвещения и исповеданий, находится в Галичине; он слушает все, что говорят, но он доставит нам случай сказать ему, что нас преследуют, оскорбляют и притесняют. Ему нравится, что мы, как москали и схизматики, несчастны и не видим того, что за спиной Австрии в организованных ею школах ведется польское обучение, и что в Австрийской империи организуют королевство Польское, и что из сердца Австрии вырывают нас, русин, для этого нового королевства. Русины громко говорят, как им тяжело, не встречая у австрийского государственного мужа ни доверия, ни сострадания, — который скорей располагает поляков вести традиционную польскую политику уничтожения русин под фирмой Австрии. Русины жалуются на это и громко говорят: довольно этого! Более чем довольно! Как долго еще будет продолжаться старый обман? Это должен был бы министр давно узнать чрез свои органы и принять к сердцу. Граф Стадион был, несомненно, с головой и сердцем и, конечно, не позволял вмешиваться в его дела. Но он был расположен к нам, и он не поверхностно изучил положение дел в Галичине и не обманывался насчет поляков. Как один человек поднимаются русины, чтобы спешить к Е. В. и изложить пред Ним своя страдания, так как дело идет не об одной азбуке.
Ваш М/алиновскийі».
«Сейчас прибыл во Львов декан Олесковский и рассказал, что в этом крае польские землевладельцы и арендаторы уговаривают русское духовенство не настаивать на русском языке и азбуке, так как этим поддерживается только несогласие между русскими и поляками, которым пользуются немцы, которые, конечно, не расположены к русинам, так как они теперь напали на русскую азбуку.
Следует заметить, что и наместник постоянно ссылается на это «несогласие» и даже им похваляется, что он ему содействовал. Но как? Чтобы русины отказались от самих себя в пользу поляков. Русский
444


священник из Смолна, Джерович, должен был по этому поводу выступить на днях против поляков. Как везде, так и в деканате Олесковском, именно в Лопатине, в имении графа Адама Замойского, уездный начальник подвел все мины, чтобы эта русская община требовала для сооружаемой там школы главный надзор латино-польской консистории, чтобы, таким образом, покровительствовать польщизне. Лопатинцы высказались против. Граф Замойский и уездный начальник предложили вот что: граф Замойский выстраивает школу и отпускает топливо, за это выговаривает надзор за школой для латино-польской консистории. Община же объявила: она сама выстроит школьное здание и будет отпускать дрова.
Из этого видно, как в Галичине, под управлением Австрии, хотят ввести польское управление со всеми его ужасами и достигнуть теперь заложенную в 1848 г. «Згоду поляков и русин», и это проделывается в Галичине во всех видах. Интересно бы знать, согласна ли Вена с этим польским планом и будет ли она терпеть его еще долго?
Не что иное, как польские махинации против русин вообще и против их азбуки в особенности, которые происходят даже под фирмой Министерства просвещения и исповеданий, начинают обнаруживаться везде в крае. В сотнях писем указываем мы на письмо министра Баха к Куземскому и призываем иметь терпение и положиться на милость Е.И. и К.В. Эти советы преподаем и устно. Мы действительно твердо убеждены, что министерство не допустит того, чтобы все эти польские махинации в средине Австрии продолжились; если не старое Польское королевство, то организовать польщизну, как первый этап к польскому королевству, и увлечь нас, русин, в этот пагубный водоворот, устроив все так, чтобы восстановить против нас австрийское правительство, а нас против него.
Да, агитируют в этом духе, а мы желаем и стремимся к другому, именно, чтобы дали нам честного немца наместником. Таково настроение в Восточной Галичине. Оно вообще таково: везде говорят, что революция в Венгрии началась. Ученик первой образцовой львовской школы на днях высказал своим товарищам свою радость, что австрийцы порядочно побиты и что Австрия должна пасть. Эта школа стоит под надзором нашей консистории, и этот случай достиг до сведения полиции. Но ученик говорил не сам от себя, и можно быть уверенным, что здешние поляки очень желают, чтобы наши армии были разбиты и чтобы Австрия была унижена.
Поланский действительно получил деканат, по случаю болезни Линцбауэра, который, впрочем, благодаря Богу, выздоровел, но должен ехать на воды.
25 июня 1859 г.»
«Распространяется слух, что эти господа, в особенности польского происхождения, открыли изменническое противодействие введению латинки и что также некоторые русские священники привлечены будут как изменники против латинки. Чего только не могут сделать теперь поляки в крае! Что весь этот план относительно латинки составили поляки, можно доказать. Они маневрируют с трех сторон: нас восста- новляют против австрийского правительства, последнее против нас, а Россию против Австрии, ибо статьи, помещенные в петербургских газетах в этом смысле, исходят из этого источника. В то время, как в Европе раздаются военные клики, как могут поляки без шума жить изо дня в день? И я думаю, что в этом отношении дело с нашей азбукой не
445


случайно, а обдуманно возбуждено и поставлено даже под покровительство Министерства просвещения и исповеданий, и таким образом правительство взяло на себя наше ополячение, которое вели прежде поляки, или, по крайней мере, правительство вовлечено в лабиринт известной польской вероисповедной политики, которая таким образом много выиграла. Этот путь вероисповедной политики и в прежнее время существовал. В то время как поляки, с усилением своего элемента в 1790, 1809, 1812, 1830—1831, 1846, 1848 гг. поднимали волнение, всюду затем они так себя ставили, что правительство заискивало перед ними. Старательно работали галицкие губернаторы и венское правительство над привлечением их, каждый раз начиная снова, пока нить порывалась, причем поляки всегда требовали, в награду за свое возвращение нас, противящихся русин, чтобы на нас вымещать свою злобу и чтобы нами укрепляться. Дело шло о том, чтобы правительство нас не привлекло к себе. Утешительно, весьма утешительно было для поляков, когда, начиная с Залесского, поляки занимали пост наместника в Галичине. С этих пор начинаются наши несчастные времена, так как прежние губернаторы Галичины были немцы, и в особенности граф Стадион не совсем отказался от нас и видел более или менее польские интриги. Я думаю, что этот путь достиг теперь своего кульминационного пункта, и наша беда теперь наибольшая, а потому и помощь Божия близка.
Думаю, что теперь Вена серьезно приложит свои старания в тому, чтобы привлечь Галичину к своему сердцу и осчастливить ее.
Польская местная газета до сих пор не напечатала письма министра внутренних дел, тогда как оно было помещено в немецкой и других газетах.
Слова епископа Яхимовича: «Мы, русины, в подозрении у правительства и притесняемы. Что обеспечено нам государственными и церковными законами, становится снова вопросом и даже ставится нам на вид, в преступление, так что, наконец, мы не знаем, при чем мы.
Если даже епископы наши находятся в подозрении, то, несомненно, наше вероисповедание находится в печальном положении.
Стараются разорвать все наши отношении между епископами, священниками и верующими, и сделали их противоестественными. Вопрос азбуки находится в связи с прочими нашими отношениями, которые в настоящее время так печальны, что нам остается лишь один шаг: приблизиться к ступеням трона и просить милости и защиты».
Так жаловался епископ, и это решение он принял и хочет его осуществить. Думает даже ехать в Рим, так как латинская консистория, вопреки булле «Essi pastoralis» — относительно нашего вероисповедания, и на основании ее — не только не прекращает латинизации русин, а еще усиливает ее, как о том говорит недавняя нота львовской латинской консистории от 5 июня 1859 г. № 1136.
Дело идет о том, чтобы просить Вену и Рим высказаться наконец ясно, при чем мы, и дабы польское господство над нами прекратилось, так как.оно есть без того историческая древность и так как мы, кроме Вены и Рима, ничьего господства не признаем. Да, дело идет об этом, и теперь время или прекратить польское господство в Галичине, или покориться ему, если Вена и Рим не в состоянии его осилить, иначе мы не можем далее влачить это прозябание. Нам было более чем довольно этого не только до 1772 г., когда Польша еще существовала, но и после того, когда мы достались Австрии. Но несмотря на это поляки не пере-
446


ставали и не хотят перестать и считают себя более чем когда-либо вправе рядом, под австрийским владычеством, управлять нами. Следовательно, совершенно последовательно будет с нашей стороны просить Вену и Рим сказать нам, они ли одни, или еще сверх того еще и поляки господствуют над нами и нами управляют.
М/алиновский]».
6 июля 1859 г.
«Письмо Баха успокоило население.
Говорят везде, что министр Бах поручил наместнику, чтобы тот, кто написал в немецкой газете против русин и кириллицы, опроверг статью. И вот, говорят, якобы наместник сказал Черкавскому: «Не обращайте на это внимания, ступайте в деревню, прочее предоставьте мне». И польская Львовская газета переводит эти статьи, чтобы раздражать русин. Напротив, польская перемышльская газета «Przegl^d politiezny» пишет, что она ничего не имеет против того, чтобы великорусский язык распространялся от Черного моря до Скадра (Черногория).
Так каждый поступает по-своему, чтобы вызвать беспорядок и замешательство.
Говорят также, что наместника запросили из Вены, можно ли положиться на спокойствие в Галичине, и на это наместник ответил, что только польское дворянство и русское духовенство увлекаются Россией, но что города, жиды и народ настроены в пользу Австрии и что ему нужна только неограниченная власть над чиновниками.
К этому можно заметить, что не только польское дворянство, но и прочие поляки и жиды вздыхают по России, что русины и их духовенство в том направлении обрабатываются поляками, чему служит также буря против кириллицы, как средство, но что среди русин верность Австрии сохраняется в такой степени, что они не поддаются этой агитации.
Неограниченная власть над чиновниками немцами и русскими и полонизм сильно бы поднялся. Тут получилось бы хорошее хозяйничанье, чтобы нанести Австрии последний удар, и тогда ничего нельзя было бы сделать в Галичине.
МIалиновскийJ».
VI. Новая эра
Так стояло дело в Восточной Галичине, когда после заключения мира в Виллафранке 11 июля 1859 г., по которому Австрия должна была поплатиться Ломбардией, манифестом от 15 июля провозглашался поворот во внутренней политике Империи. Возобновлялось конституционное правление. Бах уволен, а 21 августа назначен его преемником граф Аг. Голуховский. Он поставил себе первой задачей крайнюю бережливость, и так как евреи, хотя и неполноправные, составляя финансовую силу, могли вредить кредиту государства, то Голуховский в январе и феврале 1860 г. издал в пользу евреев постановления, признававшие за ними право приобретать всякое недвижимое имущество. Из всех патентов Голуховского патент о евреях имел наибольшее значение. Положив начало еврейскому помещичьему сословию, он нанес неисправимый вред русскому народу в Галичине и Буковине.
Преобразованиями своими Голуховский не водворил, однако, спокойствия в Империи, где накопилось много неудовольствий среди народностей; и Голуховский оставил свой пост, уступив его Шмерлингу 13 декабря 1860 г.
447


Но и министерство Шмерлинга не могло преодолеть накопившихся затруднений и вышло в отставку 27 июня 1865 г. Для замены Шмерлинга выбор пал на графа Белкреди. Поражение Австрии Пруссией летом 1866 г. имело решительное влияние на внутренние ее отношения, и вскоре на пост главы министерства был призван бывший саксонский министр Фердинанд Бейст. Назначение его состоялось 7 февраля 1867 г.
За это время Австрия бросалась от централизма к федерализму, от последнего к первому, никого не удовлетворяя. Наконец, все эти конституционные опыты, из которых ни один не доводится до конца, завершились дуалистической формой, расколовшей единую Империю на две части, из которых одна, Угрия, быстро увеличенная Седмиградией, наделенная двумя королевствами, Хорватией и Славонией, и впереди еще Военной Границей — названа Транслейтанией, или «землями короны св. Стефана», другая — Австрией, или Цислейтанией.
Соглашение это состоялось в мае 1867 г.
Обе половины новой Австро-Венгерской империи получили особые министерства, ответственные перед народным представительством, и отдельную законодательную и исполнительную власть, с тем лишь различием, что в Австрии имел исполнять ее парламент с краевыми сеймами, в Угрии — пештский сейм с хорватским.
В круг действий австрийских краевых сеймов входят следующие дела: законодательство в делах областной культуры, как-то: по охране полей, лесов, пользованию водами, подъему сельского хозяйства и т.п., устройство общины и автономных ведомств, краевые пути сообщения с изъятием железных дорог и навигации; устройство народных и профессиональных училищ в пределах принципов, установленных венским парламентом; постановления о преподавательном языке в среднеучебных заведениях; больницы и всякие благотворительные заведения; составление краевого бюджета доходов и расходов на краевые дороги, народные и профессиональные школы, больницы и благотворительные учреждения, краевую культуру, содержание краевого сейма и краевого выдела.
Для Галичины учрежден сейм во Львове*.
Между тем еще 15 февраля 1867 г. состоялся в Вене конгресс федералистов, который, однако, не укрепил солидарности партий проти- водуалистической и противоцентралистической. Уже из решения моравского сейма выходило ясно, что моравяне не готовы к такому решительному отпору, как чешские послы, так как сейм моравский, под влиянием крупных землевладельцев, сделал выборы в парламент, против чего большинство чешских послов в краевом сейме**. Точно так же вели себя сеймы краинский и тирольский, которые в адресах энергично протестовали против того, чтобы парламенту принадлежало право решать о приобретенных правах и государственно-правовом положении отдельных земель, — однако, согласились послать депутатов. Сейм краинский был распущен, сейм тирольский, однако, нет.
С понятным напряжением ожидалось, как будут вести себя поляки. Большие газеты приветствовали разъяснения сеймов — чешского, моравского, тирольского и краинского — и высказывали твердое убеждение, что и сейм галицкий присоединится к ним. «Dzennik Pozn.» писал, что нельзя допустить и мысли, чтобы поляки не сохранили полной
* См.: «Действительность». Вып. 2-й. «Чему учат нас поляки». Почаев, 1906.
** См.: «Действительность». Вып. 5-й. «Чехи и Вена». Почаев, 1908.
448


солидарности с чехами и не выступили с одинаковой решимостью против системы Бейста. А между тем перемена, совершившаяся в галиц- кой бюрократии, которая, вместо прежнего немецкого характера, приняла характер польский, отразилась и на составе сейма. Во время прений о выборе депутатов в Вену некоторые польские послы советовали не высылать депутатов в Вену, а требовать полной автономии Галичины. Но Земялковский заметил: «Не участвуя в парламенте, мы можем опасаться союза Австрии с Россией (более вредного для последней); находясь в Вене, мы можем давать предостережения, удалять такого рода опасность и содействовать союзу Австрии с западными государствами, которые стоят во главе цивилизации». Между собою перешептывались польские послы, что поляки в Галиции слишком слабы, чтобы сопротивляться центральному правительству. В это время Бейст пригласил в Вену своего друга, графа Голуховского, чтобы он повлиял на своих соплеменников, чтобы склонить их в сторону Бейста. Кроме Голуховского, имели значение среди поляков граф Адам Потоцкий, Земялковский и Зыблыкевич. Тех приобрел также Бейст. Он обещал полякам исполнить все их требования, и поляки подали голос за адрес и выбор послов в Вену.
Бейст заботился только о том, чтобы иметь большинство в парламенте, для чего ему нужны были поляки. Без них он не мог бы провести свои намерения, а имея в виду то, что ему необходимо было всяким способом получить такой состав парламента, который бы одобрил его соглашение с Угрией, то понятно, что ему нужно было распустить сеймы, чтобы составить нужное ему большинство.
VII. Украинофильство
Попытка графа Голуховского, однако, не удалась, несмотря на самые некорректные действия его в комиссии и в крае в 1859 г., благодаря мужественной защите русского письма русскими членами комиссии. Чего, однако, граф Голуховский не мог добиться путем соглашения, несмотря на свое нелегальное давление на членов комиссии, он достиг хотя отчасти путем административного распоряжения. Став вскоре после этого министром внутренних дел и главою министерства, граф Голуховский издал 20 декабря 1859 г. вполне противозаконное распоряжение, в котором государственным учреждениям в Галичине предписывал в русском письме употреблять латинские буквы. Одновременно с покушением на русскую азбуку граф Голуховский предпринял поход и против русского языка.
В этом отношении характерным свидетельством может служить вынужденное пастырское послание митрополита Литвиновича, того самого, который так энергично защитил русское письмо в комиссии — против употребления священниками в проповедях и при преподавании Закона Божия «великорусских» выражений, так как это угрожает наивысшим интересам нашего вечного спасения, ибо оно привело бы католический и И. В. долгу верноподданный галичский русский народ к непосредственно духовному общению с народом, который враждебно относится к католической церкви и к составу нашего общего отечества.
Это пастырское послание искренно русского епископа, притом не зараженного латинскими взглядами, несомненно, составлено польско-латинской рукой ненавистника всего русского, самого министра. И можно легко себе представить, с каким чувством подписался под таким посла-
29 Заказ 1602


ниєм русский и, в сущности, православный епископ, хотя и униатской церкви.
Если к этим распоряжениям министра добавить те беспрестанные доносы, которые шли из польского лагеря во Львове в Вену на русских галичан в панславистских стремлениях, и то, что самые невинные стихотворения считались чуть не государственным заговором, и что брань жены одного священника в Тернопольском округе по адресу чиновника послужила предметом серьезного донесения в Вену об антигосударственном настроении русского духовенства, то увидим, среди каких обстоятельств приходилось действовать русской партии в Галичине и какие препятствия ей надо одолеть, чтобы добиться, по крайней мере относительной, равноправности в политическом отношении, в то же время просвещать народ, защищать церковь от латинизации, отражать покушения на русскую азбуку и русский язык и, наконец, бороться против своих же отступников от веры и народности.
Семя, брошенное графом Голуховским на русско-народную ниву, не пропало даром. Однако преступные действия относительно письма и языка не были в состоянии внести раскол в только что складывавшееся галицко-русское общество. Единодушию этого общества и историческому направлению развития галицко-русской литературы угрожала иная опасность, которая и вызвала нынешний хаос в Галицкой Руси.
В начале 60-х годов шли приготовления к польскому восстанию. Польские агенты, желавшие втянуть в восстание галицко-русскую молодежь, стали усердно распространять среди нее мысль малорусского сепаратизма. Как раз в это время привез из России львовский купец Дымет стихотворения Т.Шевченко. Галицко-русская молодежь набросилась на них, так как до сих пор ничего подобного не читала. Не зная истории России и не имея никакой научной подготовки к пониманию истинного смысла произведений Шевченко, часть галицко-русской молодежи стала мечтать о самостоятельной козацкой Украине. «Самостоятельная Украйна, запорожские козаки — идеал рыцарства, а поляки и великороссы — угнетатели Украйны» — таков был исторический скелет их воззрений. Впрочем, молодые люди не пробовали даже составить себе какие бы то ни было ясные понятия. (Они не имели даже истинного понятия о слове и смысле «Украйна», ни о том, что такое были запорожцы и при каких условиях они явились на свет Божий.) Буйная фантазия, мечты, тонущие в блестящих видах Украйны, степей и яров, в широких, но неосязаемых представлениях о казацкой свободе, о славе, о блестящем прошлом, о борьбе за волю и т.д., — закрывали перед ними действительный мир. А когда юношеское увлечение толкало их от слов к делам, то эти дела оказывались совсем похожими на их понятия. Они изобрели так называемое «казацкое платье»: никогда не видев настоящих казаков, копировали ливрею панских лакеев, издавна наряжаемых казаками, и невольно приняли этот признак шляхетского разгула «за национальное казацкое платье». От воображаемых казаков они приняли задорные мины, нередко грубое поведение и очень часто также питье водки. Мода «казакованья», возникшая в Львове, распространилась эпидемически по всей Галичине. По провинциальным городам составлялись «громады» гимназической молодежи, кажется, по образцу громад, существовавших в Малороссии перед восстанием 1863 г. и бывших отчасти приготовлением к нему. Впрочем, русские гимназические «громады» были совсем безобидными обществами, подобно тому, как и су¬
450


ществовавшая в Львове «центральная громада». Это не были даже кружки для взаимного образования, сбирались тут и там, читали стихотворения Шевченко, мечтали об Украйне и нарекали в общих выражениях на «врагов», и «тиранов», под которыми разумели всех — и ляха, и москаля, до учителя, который вчера поставил двойку. Приобретение «казацкого платья» было целью не одного из тех юношей. Давнишние схватки учеников с жидами заменились «борьбой с кацапами», то есть с русскими старшего поколения, которые придерживались старых «святоюрских» воззрений, употребляли в письме церковщину и старое правописание и относились скептически к украйнофильским мечтам.
Так представляет тогдашних украйнофилов «Kurjer Lwowski» в статье «Narodowy і radjikali ruscy» (№ 316 за 1891 г.).
Такое брожение среди галицко-русской молодежи пришлось очень кстати польским деятелям: они поняли значение малорусского сепаратизма для польских политических целей и начали усердно его поддерживать, придавая ему в то же время политическое направление. Польская печать деятельно поддерживала украйнофильское движение, ожидая от него пользы в Малороссии во время готовившегося восстания.
Исход восстания известен. Малороссия не только не восстала, а на Волыни хохлы вязали польских повстанцев и представляли их властям.
Украйнофильское движение между тем усилилось в Галичине, куда нахлынули польские эмигранты из России, и все они оказались ярыми украйнофилами. Среди них особенно выдавался некто Павлин Стахур- ский, поляк, которому граф Голуховский не без цели дал место учителя малорусского языка в академической гимназии во Львове. Этот Ста- хурский, принявший фамилию Свенцицкого, усердно распространял ук- райнофильство, фонетическое правописание и употребление латинских букв в русском языке. Начавший выходить в 1863 г. орган украйнофилов «Мета» (цель) сразу вступила в борьбу с русской партией, обвиняя ее в «москвофильстве» и в «московских агитациях», а журнал «Siolo» продолжал усердно дело разъединения галицко-русского общества.
Галицко-русская публика, за малыми исключениями, сторонилась от модных нововведений и относилась к ним с понятным недоверием.
Тогда было придумано другое средство с целью успешной пропаганды малорусского сепаратизма. Латинские буквы слишком возбуждали подозрение у русских галичан, ибо явно обнаруживали полониза- торские стремления, и поэтому отделение галицко-русского языка и письма от великорусского было возложено на фонетическое правописание, которое называли тогда «кулишовкой», по имени изобретателя его П.А. Кулиша; однако, заметив, куда стремятся галицкие украйнофилы, Кулиш написал им письмо, в котором заклинал их «не вводить раздора в русскую семью, не извращать литературного сепаратизма в политический» и даже угрожал отказаться от фонетического правописания, раз оно должно служить средством разъединения русского народа.
Заклинания «патриарха» украйнофилов ничем, однако, не помогли. Первые украйнофилы в Галичине, с одной стороны, слишком подчинились влиянию польских политиков, чтобы следовать совету Кулиша, и с той поры начинается открытая и упорная борьба, которая привела к тому, наконец, что русская, то есть народная партия была почти вытеснена из законодательного представительства.
Украйнофилов кололо в глаза русское учреждение Народный дом во Львове, созданный в 50-х годах на пожертвования всего русского
451
29*


населения Галичины и стараниями русской партии. Не имея возможности захватить в свои руки Народный дом с его библиотекой, музеем, богатыми стипендийными фондами и т.п., украйнофилы подставили одного из своих, Василия Дидошака, который предложил в 1885 г. городской думе во Львове проект — отобрать Народный дом в пользу города. Городская дума, однако, отклонила этот предательский проект.
Борьба двух партий дошла до чудовищных размеров в 1890 г. Желая раз и навсегда сломить русскую партию и окончательно впрячь украйнофильство в колесницу ягеллоновской идеи* в Червонной Руси, граф Бадени, тогдашний наместник края, придумал соглашение «русинов» с поляками. Граф Бадени обещал разные блага украйнофилам и поддержку со стороны правительства, при условии, «что они откажутся от политического союза с русской партией и отрекутся от всякой связи с великорусским народом и с православною церковью».
Повторение, хотя и в меньшем размере, Люблинской и Брестской уний, было приготовлено втайне от представителей русской партии, составлявшей в Львовском сейме вместе с украйнофилами один довольно сильный клуб. Неожиданно для всех выступил в одном из заседаний сейма депутат Ю.Романчук и провозгласил «программу», в которой и выразил все то, что требовал граф Бадени. Так как эта программа означала отречение от племенной связи с остальным русским миром и даже отделяла галицких малороссов-униатов от православных в Буковине, не говоря уже о малороссах в России, то, естественно, русская партия не могла принять ее в основу своей политическо-национальной и религиозной деятельности. Случилось то, чего хотели противники русского народа: русский клуб в сейме разбился, а в целой Восточной Галичине завязалась ожесточенная борьба партий. Одновременно возникла настоящая травля на всех, кто оказывался противником «программы». Митрополит Сильвестр Сембратович, покорный слуга графа Бадени, с нетерпимостью средневекового инквизитора бросил в публичном заседании сейма представителям русской партии в глаза: «Для таких тут нет места!»
В целой Восточной Галичине устраивались публичные собрания украйнофилов с помощью поляков; в собраниях, рядом с одобрением «программы», произносились ругательства по адресу русской партии, членов которой расходившиеся ораторы обзывали «московскими за- проданцами», «ренегатами» и даже «гадюками». Ненависть к членам русской партии дошла до таких чудовищных размеров, что гимназисты и студенты на улицах Львова кричали вслед им: «Кацапы!». Русская партия с терпением переносила все эти безобразия и сожалела только о том, что «новоэрские» оргии смущали и соблазняли простонародье, не желавшее знать никаких «партий». До какого умоисступления доходили украйнофилы, доказывает следующий факт: на одном собрании во Львове, созванном для одобрения и принятия программы, некто Иван Рудницкий, помощник нотариуса, публично заявил: «Отныне не нужно будет жандармов, так как мы сами будем за ними (то есть членами русской партии) следить и их истреблять!» И в целом многолюдном собрании не поднялся ни один человек, который бы воспротивился добровольной записи целой партии в «цивильные жандармы» польской политики!»
452
Восстановление Польши «от моря до моря».


Программу от 25 ноября 1890 г. галичане назвали «новой эрой», а приверженцев ее «новоэристами». На ее сторону стали сначала преимущественно люди, находившиеся в правительственной службе, — чиновники и учителя. Их положение было невыносимо. Им говорили, что все тягости, переживаемые ими, происходят от того, что между русскими есть русофилы, признающие национальное единство с Россией и сочувствующие Православию. С уничтожением этой партии прекратятся все притеснения «русинов», и они добьются равных прав с поляками. Что можно было знать чиновникам и учителям, прикованным в месту? И они стали настаивать на том, чтобы Романчук провозгласил ту программу, ожидая от нее спасения.
Принимавшие участие в создании «новой эры» были награждены избранием в послы венского парламента в 1891 году. Между ними был и Романчук; однако он повел дело не так, как требовала «новая эра». Он стоял за неприкосновенность восточного обряда, не думал об истреблении русофилов, осуждал всякое злоупотребление власти, какой бы партии оно ни касалось, и требовал равноправности для Галицкой Руси, не вмешиваясь в иностранную политику; из-за этого он не мог стать во главе «новой эры» и перешел в оппозицию.
«Новая эра» не ослабила русской партии, а, напротив, укрепила ее. Члены ее, закаленные в тяжелой борьбе, приобрели больше опыта и стали с благоразумием относиться к другим партиям, понимая свое положение и видя, что на их долю выпадает одно страданье, они стараются на всех поприщах поддерживать русскую народность и помогать каждой другой партии, если она что-либо предпринимает для блага народа. Доказательством благоразумия старорусской партии служит поддержка, оказанная ею Романчуку на выборах в сейм.
Младорусская партия, вследствие «новой эры», распалась на три части: новоэристов, поддерживающих польскую политику; народцев, или романчукастову сепаратистов, стоящих за церковные и политические права народа, и радикалов, или социалистов. К этому времени относится окончательное введение в русские школы фонетики. На учите- лей-украинофилов наложена обязанность «самостоятельно развивать и образовывать местный русский язык»; не удивительно, если они выступают с проектом нового языка, не похожего ни на один славянский язык, ни на одно русское или даже малорусское наречие (а последних ведь очень много: так, волынское наречие отличается от киевского и полтавского, и все малорусские говоры в России отличаются друг от друга; в самой Галичине есть несколько говоров, в Угорской Руси с 300 тысячами населения четыре говора, и ни на один из этих многочисленных говоров язык украинофилов не похож), и каждое слово его требует перевода. Против русского литературного языка начался крестовый поход. Воспитанникам Львовской семинарии воспрещено обучаться ему. Они должны пробавляться простонародным языком. У учеников стали отнимать книжки, писанные на литературном русском языке. Общество студентов «Буковина» в Черновцах и Академический кружок во Львове были закрыты за употребление русского литературного языка. Отовсюду изгонялся русский язык.
В 1899 г. украйнофильская партия включила в программу своей деятельности: образовать свободное, независимое государство «Русь-Ук- райну» от Карпат до Кавказа. Пропаганда в деле осуществления этого плана ведется в Галичине и явно, и тайно. Явная пропаганда состоит в
453


издании газет («Діло», «Руслан», «Свобода», «Народна часопись», «Воля» и др.) и брошюр, направленных против национального, культурного и политического единства малорусской ветви русского народа с великорусским народом и проповедующих ненависть к России. Две ежедневные газеты украйнофильского направления издает правительство, именно: «Руслан» для галицко-русской интеллигенции, а «Народну часопись» для крестьян, причем подписку на последнюю принимают от громад уездные политические власти. Явную пропаганду украйнофильства ведут также при помощи книжек общества «Товарищество Т.Г. Шевченко», издательство украинских книжек популярное общество «Просвіта» и целый ряд родственных им учреждений и обществ.
Благодаря покровительству «дружественного к России» австрийского правительства и поляков, украйнофильская пропаганда ведется в народных школах, в гимназиях и Львовском университете, где с этой целью получил кафедру истории Южной Руси воспитанник Киевского университета Михаил Грушевский, сочинитель «украйнского народа» и его истории. Явная пропаганда украйнофильства имеет в виду галиц- ко-русское население края; тайная же занимается малорусским населением России, с каковою целью печатаются в Галичине специально для России назначенные книжки, брошюры и газеты, которые провозятся контрабандою. Эта тайная пропаганда ведется также словесно, для чего агитаторы-украинофилы (ныне украинцы) в России приезжают в Галичину. В 1900 г. в месяце июле состоялось во Львове многочисленное потайное собрание украйнофилов, на котором была обсуждена и принята программа политической деятельности украйнофилов.
Так как независимая Украйнская держава должна получить демократическое и социалистическое устройство, то вместе с пропагандой украйнофильства идет пропаганда и социализма. Социалистическую подкладку украйнофильству придал бывший профессор Киевского университета М.Драгоманов, который действовал в Галичине в 80-х годах прошлого столетия. В своем сочинении «Историческая Польша и великорусская демократия» (Женева, 1881) он составил такой план: «Особенно поляки, украинцы и евреи могут найти себе поле деятельности в Галичине. Там они найдут даже зачатки организации среди рабочих, заложенной благодаря инициативе некоторых украинских писателей. Там, в Галичине, могут быть образованы и испробованы кадры социальных организаций польско-украинско-еврейских (какое содружество!), которые, с установлением политической свободы в России, могут быть прямо расширены на весь Юго-Западный край».
С этим планом согласился известный русский социалист Лавров11, написавший в № 3 «Черного передела», что украйнофилам, как социалистам, насущная работа открывается теперь в Австро-Венгрии. План М.Драгоманова приведен в исполнение. В настоящее время украинофи- лы-социалисты соединились с польскими социалистами и жидами и ведут пропаганду не только в Галичине, но и в Южной России, доказательством чего служат бывшие волнения крестьян и рабочих.
С 1905 г. роль таких агитаторов принял на себя Киевский комитет грамотности, ныне закрытый, когда обнаружилась его преступная деятельность, благодаря местной печатии. Как сказано выше, австрийское правительство и «братья» поляки усердно поддерживают национальный сепаратизм галицких украйнофилов и на цели пропаганды в России и Гали-
454


чине дают явно и тайно значительные средства*. Явную поддержку ук- раийнофильства со стороны австрийского правительства доказывает ежегодное пособие в 20 тысяч корон, получаемое «Обществом Т.Шевченко» во Львове. Со стороны галицкого сейма, то есть поляков, получают украинские общества и редакции следующие суммы: 1) общество «Беседа» во Львове на содержание театра 14 500 корон; 2) певческое Общество «Баян» во Львове — 600 корон; 3) общество «Просвит» — 600 корон; 4) редакция журнала «Учитель» — 1000 корон; 5) общество имени «Шевченки» — 8 000 корон; 6) редакция детского журнала «Дзвинок» — 400 корон; 7) издательство книжек — 12 000 корон; 8) дивичьева питанище в Перемышле — 400 корон; 9) общество педагогическое на издательство брошюр — 400 корон; 10) женская школа во Львове — 3 200 корон; 11) на издательство брошюр — 400 корон; 12) на содержание пансионов для бедной учащейся молодежи — 5 000 корон.
Итого 51 000 корон.
Так как украйнофильство тесно связано с социализмом, то оно получает поддержку и со стороны интернационала. Сверх того галиц- кие украинские общества получают специальную помощь из России.
Профессор М.Грушевский заявил в газете «Дило» в 1902 г., что он приобрел на цели своей партии из России 50 000 рублей.
Этот же профессор издал в 1902 г. «Очерк истории украйнского народа». Пользуясь невежеством в русской истории русского общества и славянской интеллигенции вообще, профессор М.Грушевский выводит на историческую сцену никогда не существовавший «украинский народ», якобы уже существовавший в IV в. по Р.Х., о котором до сих пор никто не слыхал. Наши древние летописи написаны-де «украинским языком». Но ведь всякому мало-мальски учившемуся русскому известно, что наши летописи написаны общерусским языком, на котором говорила вся Древняя Русь от Киева до Новгорода, от Сана до Волги, с примесью церковно-славянского и местных провинциализмов. Наконец, вся история Древней Руси, по утверждению профессора Грушевского, есть история украинского народа. Это все равно, как если бы какой- нибудь мадьяр или немец написал историю сербов бывшей Военной Границы под именем «Истории граничарского народа»; «граничарский народ» или «украинский» — одно и то же.
Кого же морочит профессор? Несомненно, невежд, как своих, так и чужих.
С легкой руки украинского профессора украинофилы стали называть себя «украинцами».
Поляки, рассчитывая, что созданием сепаратистов-украинофилов они создадут врагов России и приобретут себе верных и преданных друзей, жестоко ошиблись: украинцы такие же смертельные враги полякам, как и русским, что выразилось убийством в апреле 1908 г. наместника галицкого, графа Потоцкого, и теми бешеными восторгами по поводу этого убийства — восторгами, опозорившими этих диких европейцев XX века.
Убийство графа Потоцкого украинцем, студентом, было, конечно, злобой дня в течение нескольких месяцев.
Интереснее всего то, что вслед за убийством появилось в Кракове несколько брошюр на польском языке, авторы которых признавались*
* За последнее время украинофилы вошли в сношение и с Берлином, откуда получают значительную денежную помощь.
455


что украинофильство есть создание поляков, и сожалели о том. Но особенно интересна речь графа Дзедушицкого в венском парламенте, сказанная 21 мая.
Оратор припоминает, что в 40-х годах прошлого столетия, когда в Галичине не было еще ни одного украинца, первые русские послы в сейме и Раде требовали признания особой народности их, русской. «Среди польских политиков, — говорил оратор, — были такие (с Чарторыйс- ким во главе), которые стояли за поддержание русчизны; были и такие, которые за этим развитием безусловно не признавали никаких прав. Наконец, настало время, когда в сейме проводилась мысль, не лучше ли было бы основать утраквистские (двуязычные) школы, средние и даже университет, где бы молодежь могла получать образование на обоих языках. Этим способом думали утвердить спокойствие в крае».
«Первые представители русской партии потеряли почву в парламенте, — продолжал оратор, — когда настало время, о котором можно сказать еще больше: это было время последних 18 лет, время от назначения графа Бадени наместником. Все было неясно. Здесь мы слышали рассуждения, доказывавшие, что еще и теперь нет у русинов одного мнения о том, какого правописания следует им держаться.
В то время шли споры не только о правописании, но и о составе словаря, о синтаксическом строении русского языка. Тогда возникла в наместничестве безумная тенденция препятствовать развитию народности. Однако следует помнить, что в это время появилась партия, которая требует отдельной народной жизни. Многие говорили, что мы не имеем права выступать против этого врага, что следует только наблюдать за тем, чтобы развитие этой жизни было здоровое. Это было время, когда еще думали о войне на границах северной и восточной и когда со стороны органов правительства высказывалась мысль, что будет весьма выгодно, если малороссы, или украинцы, или русины, не только в Галиции разовьются до возможно сильного самосознания народного, и что мы должны этому помогать в Галиции. Большая часть общества и сейма одобрила такую политику. Сделаны были тогда решительные шаги для поддержки русчизны (украинской) со стороны наместничества и краевой школьной рады. Спор народный, господствовавший среди русинов — русский ли, старославянский, или российский язык есть тот язык, которым пользовались украинские поэты над Днепром, или же некоторая смесь этих языков должна стать языком школьным и официальным, — спор этот решила краевая Рада (то есть поляки), в то время, когда нынешний наместник доктор Бобржинский был вице-президентом в ней и имел такое громадное влияние, — решила с помощью и с согласия с русскими послами из партии младорусской (украинской) в том духе, что язык, который, признается украинцами за их собственный, должен быть признан официальным русским языком...»
Итак графом Дзедушицким торжественно, публично признано, что украинофильство поддерживалось правительством.
Каковы же были результаты этой поддержки?
Тот же оратор свидетельствует о сильном развитии в Восточной Галичине анархизма, который пропагандируется гимнастическим союзом «Сеча», который служит не столько задачам устава, сколько терроризму. Члены союза терроризуют каждого поляка потому только, что он поляк (и каждого русского, признающего себя русским, а не украинцем). Идеалом их не есть социализм, а самый дикий анархизм, и если который
456


из русин отважится не послушаться их, тогда надают ему самых диких прозвищ. Спокойный элемент среди русинов соболезнует о терроризме, но бессилен перед ним, потому что не имеет отваги заставить его молчать. Краинские выборы происходят под давлением террора. В школах проповедуется неверие... Наконец, совершилось страшное событие — убийство наместника...
Итак, вот те блестящие, положительные результаты, которые, по свидетельству, дала поддержка правительством украйнофильства. Можно было ожидать, что правительство, наученное опытом, пойдет другим путем, скажет поддерживать всегда лояльных и культурных старору- сов... Оказалось обратное: австрийское правительство осталось верно себе — поддерживать не спокойные, лояльные элементы, а бунтующие, враждебные и дикие элементы — и на пост наместника назначен доктор Бобржинский, покровитель украинцев. Назначением этим недовольны поляки. Преследование русских возобновилось с новой силой, в особенности после паломничества 300 человек селян с несколькими интеллигентами в Почаев и Киев в прошлом августе (1908). Один молодой человек из паломников арестован «по подозрению в шпионстве». Словом, хотят во что бы то ни стало уничтожить русскую партию во славу свободы, равноправия и братства!
В заключение приведем недавнее сообщение львовской газеты «Галичанин»*.
«На днях, как известно из телеграмм, в галицком городе Живце состоялось венчание польского магната, князя Иеронима Радзивилла, с дочерью одного из Габсбургов, эрцгерцога Карла Стефана, Ренатою».
Сообщая об этом, «Галичанин» говорит, что «эта свадьба имеет большое политическое значение. Эрцгерцог Карл Стефан приобрел в Живце замок и имение магната Велепольского, “почувствовал себя, по словам польской газеты «Czas», истинным гражданином края”. Сейчас, после приезда в имение, эрцгерцог начал учиться польскому языку вместе со всей семьей.
В настоящее время эрцгерцог владеет польским языком в совершенстве и только его употребляет в сношениях со своей семьей. К историческим польским памятникам Карл Стефан относится с настоящим благоговением. Комнаты дворца он украсил портретами польских ксендзов из окрестности, расспрашивает их о нуждах польских крестьян, а на содержание польских костелов и приходских зданий дает большие суммы.
Все это эрцгерцог проделывает для того, чтобы приобрести для себя симпатии польского народа, так как уже давно ходят слухи, что между представителями польской шляхты и домом Габсбургов заключен договор, имеющий целью воссоздать польское государство, королем которого должен быть один из Габсбургов».
Интересен перечень событий, свидетельствующих, как благоволят Габсбурги галицким полякам: в октябре 1860 г. Император Франц Иосиф приказывает бывшему галицкому наместнику, вновь назначенному главой венского кабинета, графу Аг. Голуховскому внести предположения по делу ополячения гимназий; в декабре 1866 г. польское большинство галицкого сейма составляет адрес, в котором заявляет, что, «веря в посланничество Австрии», решает вполне отдать себя в распо-
Московские ведомости. 1909. № 11.
457


ряжение Императора; в феврале 1867 г. правительство, по приказу Императора Франца Иосифа, предпринимает первые меры для ополячения Львовского университета, основанного в начале XIX в. исключительно для русских; в июне 1867 г. сеймовый закон по делу о введении польского языка как преподавательного во всех школах Галичины получает императорскую санкцию; в декабре 1867 г. Император подтверждает закон, расширяющий права львовского сейма, в который по воле Императора не смеет попасть более чем четверть депутатов русской народности, несмотря на то что во всей Галичине число русского населения не меньше, чем число населения польского; в июле 1869 г. после лаяного энергичного выступления Императора Франца Иосифа на совете министров, правительство издает распоряжение, на основании которого — вопреки конституции — польский язык сделан официальным языком всех судебных и административных властей Галичины, чем положен прочный фундамент для усиленного ополячения Червонной Руси; в апреле 1871 г. учреждена должность «министра галицких дел», исключительно для пользы поляков; в августе 1873 г. учрежден во Львове польский политехникум, в апреле 1873 г. Император Франц Иосиф подтвердил закон, окончательно закрепляющий за поляками полное господство в школьных делах Галичины.
В последнее время предпринимаются еще меры для введения во внутреннее делопроизводство галицких железных дорог, почт и жандармерии польского языка в качестве официального.
«Этот список, — говорит «Галичанин», — только крохотная часть того, что было сделано Австрией для удовлетворения поляков и приобретения их благосклонности... Для этой цели служит также поддержка сепаратистского украйнофильского движения. Польское государство должно быть, по мнению поляков, восстановлено в прежних исторических (?) границах и ему должно быть подчинено также русское население Южной России (и северо-западного края). С этой целью образуется «украинский Пьемонт» в Галичине, чтобы, разбив русский народ на крайне враждебные друг другу части, окончательно наложить на него рабское иго». И надо отдать справедливость лояльности галицких поляков: с 1866 г. они усердно поддерживают в венском парламенте венское правительство во всех его походах против славян, которые до сих пор не прозрели, что поляки такие же враги им, как и немцы. Но интересно бы знать, как относится русская дипломатия к затеям Вены и ее политике, враждебной России? Да и знает ли она о них?.. Что наши правящие русские круги ничего не знают, это ясно, ибо иначе чем же объяснить такое широкое покровительство польского элемента в России, настолько широкое; что все стратегические железнодорожные линии в руках поляков и самые ответственные должности безответственно предоставляются им? Мы уже не говорим о том, что закрываются глаза на поведение поляков в Холмщине, в Вильне и во всем Западном крае. Спрашивается: какая бабушка у нас ворожит полякам?..


Е.И. де Витте
Холмская Русь
Холмская Русь
После 983 года Западная Русь между Бугом, Вислой и Саном была подчинена киевскому князю Владимиру Святославовичу. Рекой Владавкой, притоком Буга, и Тесменицей, притоком Вепря, она разделялась на северную и южную части. Первая с XI века стала называться Подляшьем, потому что находилась под большими лесами, а южная часть — Червенской землей, по имени главного города Червеня. До XII века Червенская земля называлась также Волынью. Среди коренного русского населения Забужной Руси, дулебов, или бужан, а потом волынян, стали селиться приходившие с севера кривичи (тоже русское племя) и с юга из Киевской Руси племена, называвшиеся впоследствии малороссами (от Малой Руси). Все у них было общее — язык, предания, обычаи, нравы, вера, народные песни и одежда — с населением Подолии, Волыни, тогдашней Киевской Руси, Галичины; а на севере, в Подляшье, было более сходного с кривичами, которые подвигались сюда из Тройской, Виленской и Гродненской областей.
Оба этих русских племени — южнорусское, впоследствии прозвавшееся малорусским, и западнорусское, или кривичи, позднее прозвавшееся белорусами от белых кафтанов, — более всего потрудились для заселения этой окраины Русской земли, давно уже смешались здесь и до сих пор составляют в ней коренное русское население.
Когда Владимир насадил христианство в своем государстве, была крещена и Забужная Русь. В ней было поставлено много храмов. Из них самым замечательным был храм Рождества Богородицы в Холме, построенный в 1001 году.
Дело святого Владимира в Забужье продолжал сын его, Ярослав Мудрый. Вся Забужная Русь подчинилась ему. Только одни ятвяги, литовское племя, населявшее средину Подляшья, частью переселены были в коренную Русь, частью ушли в Пруссию, где жили их родичи, пруссы. Тогда же в Подляшье Ярослав поставил города Дрогичин, Мельник, Брянск и другие. После Ярослава Забужная Русь досталась Ростиславичам, правнукам Ярослава I. В конце XI века она поделена была на отдельные области: Берестейскую, Люблинскую, Холмскую, Червенскую, Бельзскую, Перемышльскую, Теребовльскую. В конце XII века Роман Мстиславич соединил всю Владимиро-Волынскую землю и Галицкую; Люблинская земля совершенно отошла от поляков, она простиралась даже за Вислу в Сандомирской области. Роман был самодержцем всей Забужной Руси и поставил на Белавинской башне, близ Холма, двуглавый каменный орел, как знак княжеской власти, и крепко защищал свой русский народ и православную веру в Забужной Руси от польских захватов. Сын его Даниил Романович, не любивший Галича из-за буйных бояр, перенес свою столицу в Холм около 1235 года. Согласно польским историкам, Холм существовал еще до Святого Владимира.
459


Благодаря порубежному своему положению между Русью и Польшей Холм был постоянным яблоком раздора между ними. Поляки хотели его присвоить себе, русские его отстаивали. Частыми войнами в XI и XII веках Холм был совершенно опустошен и разорен, хотя и оставался во владении русских князей и в XII веке, но они, вследствие непрерывных междоусобиц, не были в состоянии восстановить и укрепить его, так что до Даниила Романовича, одного из самых сильных русских князей, Холм был незначительным поселением, расположенным на юго-западном склоне горы.
В котором именно году был восстановлен Даниилом Романовичем город Холм — с точностью не известно. Вероятнее всего, в 1235 году, когда он утвердился на Галицком столе.
После 1240 года, когда татары разрушили стольный город Галич, Даниил уже постоянно пребывает в Холме, который сделался столицей Галицко-Волынского княжества. Но он не был еще достаточно укреплен. Побывав в 1245 году в Золотой Орде, в столице татар, Даниил увидел, что его столица слишком слабо укреплена в сравнении с силой и искусством татар, и потому во все последующее время своего княжения старался как можно лучше укрепить свою столицу. Благодаря, таким образом, заботам Даниила незначительный, забытый город Холм восстал в XIII веке в большей славе, чем какую имел при св. Владимире и Ярославе I. Заботы Даниила были вместе с тем обращены и на Подляшье, граничившее с ятвягами и подвергавшееся их нападениям. С целью оградить свои владения от их набегов, Даниил предпринял несколько походов против них и усмирил их.
С началом города Холма тесно связано и начало холмского кафедрального собора. При распространении христианства в Забужной Руси в Холме была учреждена епископия, следовательно, должна была быть построена для епископской кафедры и церковь. Такой церковью в Холме могла быть церковь, построенная Св. Владимиром во имя Пресвятой Богородицы, получившая название Пречистенского кафедрального собора. Укрепленный Владимиром Холм сделался таким образом и стольным епископским городом.
Даниил Романович храбро защищал области Забужной Руси от татар, поляков и литовцев. Татары дважды подступали к Холму — в 1240 и 1259 годах, но не могли взять его. Даниил Романович укрепил также и город Люблин.
Пока был жив Даниил, сильна была Холмская Русь, крепко в ней держалась православная вера. В 1264 году скончался Даниил Романович, а с ним померкла и слава Холма. Дети и внуки Даниила, между которыми разделилась Холмская Русь, спорили между собой из-за власти, и между ними не было ни одного сильного защитника Холмской Руси от поляков и Литвы, которая к этому времени сплотилась и выступила на историческое поприще в то самое время, когда в Южной Руси появились татары. Эти две силы и надвинулись на ослабевшую от усобиц бесчисленного множества удельных князей Русь, одна с севера, другая с юга; но не дремала и третья, враждебная Руси, сила, которая изначала своего существования заявляла себя враждебной Руси, — то была Польша.
И вот сначала Галицкая Русь в 1349 году подпадает под власть польского короля Казимира, а потом и холмский князь Юрий в 1366 году признает над собой власть польского короля. Окончательно Холм-
460


ская Русь была подчинена Польше в 1462 году. Последний бельзский князь Феодор бежал в Литву, а в 1386 году в Москву.
Холмскую Русь стремились завоевать и литовцы, но завладели только Подляшьем.
Таким образом, Забужная Русь окончательно утратила свою самостоятельность и распалась на две части между Литвой и Польшей. Положение обеих частей Забужья на первых порах было неодинаково. Тогда как литовцы, постепенно захватывая достояние Руси, подвергались сильному ее влиянию, приняли русский язык, русские обычаи и русскую православную веру и слились с побежденной Русью в один единоверный народ, — поляки, при общем с русскими славянском происхождении своем, тянули в совершенно противоположную сторону, к западной латинской церкви и к западному просвещению и гражданственности, утрачивая свой славянский дух, и старались увлечь за собой и подвластный им русский народ, лишить его народных основ, слить с собой воедино и поглотить его. Поэтому в литовских владениях русская народность и православная вера имела большую свободу, тогда как в польских владениях русская народность и Православие на первых же порах польского владычества подвергаются стеснениям, ограничениям и даже преследованиям. И это различие в судьбах литовской и польской Руси стало постепенно сглаживаться, под влиянием мысли об унии. Во второй половине XIII века и в XIV веке Литовская Русь, как и Забужье, были православными, и литовские князья не дозволяли распространения латинства среди литовских земель, и Литовское Русское государство было сильно, пока оно было православным и не соединялось с латинской Польшей.
В 1386 году литовский великий князь Ягайла, сделавшись польским королем, обещал папе распространять латинство в Литовской и Забуж- ной Руси и во всех областях, соединенных с Польшей. Сильная с XIV века Литва ослабла в XVI веке и вместе с Подляшьем и другими подвластными ей русскими областями соединилась с Польшей в 1569 году и признала над собой власть латинского короля. Холмская же Русь лишилась своего прирожденного русского князя столетием раньше. Под властью польских латинских королей Холмская Русь и Подляшье половины XV века начинают вести новую жизнь. Лишившись своих православных князей, эти области имели еще своего православного русского митрополита, жившего в то время в Москве. С Москвой Забужная Русь соединена была по вере, и по народному духу. Польские короли были ей чужды и по вере и по народному духу. Занятые борьбой с татарами, московские князья не могли защищать Забужную Русь. Чувствовали польские короли и олатинившиеся со времени Ягайлы литовские князья, что пока подвластный им русский народ будет православным и считать своим митрополита, сидящего в Москве, он никогда не объединится с польским народом и латинским королевством; они всегда боялись, что русские области отойдут к московскому княжеству, как только оно усилится и победит татар. Поэтому польские короли в XV веке старались дать подвластным им русским православным областям особого митрополита, и в 1458 году они совершенно отделили русскую церковь от Московской митрополии, создав Киевскую митрополию. Киевский митрополит стал жить в Вильне, и ему подчинены были все русские православные в Забужской Руси, Литве и Южной Руси. Но киевские митрополиты, под властью польских королей и литовских кня-
461


зей, не могли так защищать своих православных и заботиться о них, как московские митрополиты при православных московских князьях. А польские короли видели, что православные их подданные никогда не будут их верноподданными и при отделении от Москвы, пока они будут православными, и потому они стали усердно распространять среди них латинство. Римские папы помогали им в этом, высылая туда своих миссионеров, которые строили везде костелы, школы, устраивали пышные торжественные процессии, говорили проповеди, раздавали много денег и тем привлекали их к латинству. Кто принимал латинство, того короли наделяли землей и освобождали от податей городских и государственных повинностей; а кто не хотел принять латинства, у того отбиралась земля, налагали тяжелые подати, заставляли отбывать разные повинности государственные и на панов. У дворян отбирали родовые их имения и фамильные записи на них и отдавали их панам-католи- кам, отбирали даже у православных церквей их земли и отдавали католикам. Православных горожан лишали прав в-городском управлении, в торговле и ремеслах; запрещали или затрудняли строить православные церкви, издевались над православной верой. Напротив, где не было ни одного католика, там строили костелы, и папа Григорий XI в 1372 году велел краковскому епископу лишить православной епископской кафедры епископов холмского, владимирского, перемышльского и га- лицкого и на место их поставить латинских епископов, а в Галиче архиепископа. Все эти распоряжения узаконены на сейме в Городнє, Грубешовского уезда, в 1413 году. На место русского языка всюду хотели ввести польский.
Таким образом, польские короли и паны хотели насильно уничтожить православную веру в русских областях, принадлежавших Польше.
Ягайла не переставал заботиться об унии Руси с Римом. Литовский князь Витовт склонял к этому киевского митрополита Киприана. Епископ Холмский Харитон первый испытывал всю тягость Ягайловых затей в отношении к православной вере и русской народности. Чтобы сохранить хоть некоторые права холмской православной епископской кафедры, он вынужден был епископские имения подчинить немецкому праву, следовательно, допустить в этих имениях католиков. На все готовы были православные, чтобы оградить и обеспечить существование русской церкви и русского епископа.
Когда в 1449 году на возвратном пути из Рима киевский митрополит Исидор посетил Холм и здесь объявил унию, то холмские жители не захотели и слышать об унии и удалили священника Вавилу Спасской церкви около Холма, стоявшего на стороне Исидора.
Польское правительство стало угнетать Русь за непринятие унии и лишать православных всяких прав. В 1532 году Сигизмунд I издал указ, что в случае смерти какого-нибудь русского епископа начальник того города и два чиновника с двумя людьми греческого исповедания опечатывают его движимое имущество.
Все польские писатели того времени свидетельствуют об упорстве, с каким русский народ отстаивал свою православную веру. Горько было сознаться польским королям и панам в своем бессилии, но они твердо решили не отступать от своего дела, не спешить с ним и постепенно ослабить ту крепость и силу, которые не позволяли православным изменить своей веры, и терпеливо ожидать ослабления Православия в русских областях.
462


В 1566 году они призвали иезуитов* в Польшу, а в 1569 году в Литву.
Но в чем же заключалась крепость и сила православной веры и церкви в русских областях, подвластных Польше? Сила эта заключалась в тесной связи между народом православным и его пастырями, священниками, и архипастырями — епископами. Они были достойными пастырями и служителями алтаря Божия и крепко стояли за свою веру и народ. Нужно было достойных заменить недостойными, нравственно высоких по жизни — безнравственными, преданных церкви — такими, для которых все равно было, где бы ни служить, лишь бы деньги получать. Так и стали действовать польские короли и паны.
Холмская святыня
Восстановленный в 1240 году в положении кафедрального, холм- ский собор уже является во главе нескольких холмских церквей, построенных Даниилом Романовичем, как-то: Св. Иоанна Златоуста, Свв. бессребреников Косьмы и Дамиана и возобновленной после пожара во время нашествия Батыя церкви Св. Троицы на предместье. Уцелевший во время нашествия Куремы на Холмскую землю в 1259 году холмский собор вместе с городом сильно пострадал от пожара в том же году, после чего, вместе с другими церквами, в 1260 году стараниями Даниила Романовича был возобновлен, устроен и богато украшен. Еще до пожара холмские храмы были украшены иконами с дорогими каменьями и золотым бисером, принесенными из Киева и Овруча или писанными в самом Холме. Из Киева Даниил Романович приобрел и колокола для своих храмов, а другие отлил в самом Холме.
Обстроенный в 1260 году после пожара 1259 года и уцелевший во время нашествия Бурундая Холм спасся от татарского нашествия в третий раз среди других разоренных и испепеленных городов Галицко- Волынского княжества и после этого считался по праву богоспасаемым градом. Как хорошо укрепленная и даже неприступная столица Галицко- Волынского княжества, Холм возвысился над всеми русскими городами княжества. Но значение Холма для Холмской Руси и ее правоверных сынов не исчерпывается его столичным положением и укреплением.
Холмская святыня, икона Богоматери — Заступницы города Холма, и Холмский кафедральный собор — вот слава Холма, гордость и непоколебимая надежда его сынов.
Неудивительно после того, что Холмский Богородичный собор, при таком высоком государственно-церковном и религиозном значении Холма, пользовался глубоким вниманием князей, воевод и других лиц, наделявших его от своих щедрот. Много сел было пожертвовано собору. Холмский собор имел немало доходов от вкладов на помин души, деланных князьями и другими знатными лицами.
Когда в 1417 году польский король Владислав-Ягайло учреждал холмскую латинскую епископию для сплошного православного русского народа и пожаловал ей имения, то цель учреждения латинской епис- копии в православной земле объяснялась в грамоте от 1429 года так: «Чтобы холмский епископ Иоанн примером жизни и учением доброде-
* Монашеский латинский орден, основанный испанцем Игнатием Лойолой для борьбы с протестантством. Для иезуитов нет ничего святого; их нравственное правило — цель оправдывает средство. Они были всегда союзниками жидов.
463


телей не переставал наставлять в жизни “схизматический народ, живший в окрестностях” — для чего в новооснованной епархии учреждаются на вечные времена два прелата и десять каноников». И ни одного католика в пастве!
Простой народ тысячами стекался в Холм, особенно в большие праздники, и больше всего к 8-му сентября. Но его влекли сюда не «пример жизни» и «слово учения» польского бискупа, а благочестивые, переходящие из рода в род паломнические обеты: помолиться пред Холмской чудотворной иконой Богоматери «на горе», излить перед ней свою душу, получить утешение в жизненных невзгодах и в разного рода напастях, наконец, утверждаться в своей праотеческой православной вере, для которой с польским владычеством настали тяжкие времена. В первой половине XV века так много богомольцев стекалось в Холм к 8-му сентября, что холмские торговцы и ремесленники стали хлопотать, и в 1439 году получили право ежегодной ярмарки в Холме в день Рождества Пресвятой Богородицы и в течение следующих двух дней. С течением времени ярмарка была продолжена на семь дней. Здесь, в Холмском кафедральном соборе, русский народ, приходя на богомолье, назидался благозвучным пением и благолепным богослужением. А во время богослужения, при многолюдном собрании молящихся, св. чудотворная икона буквально сияла. Она находилась тогда с левой стороны царских врат и защищена была железной решеткой; богомольцы усердно уставляли восковыми свечами не только стоявший перед ней подсвечник, но, за недостатком на нем места, унизывали свечами всю решетку. Вся икона покрыта была в старину ризой из чистого золота.
Татары много раз опустошали Холмскую землю, но Холм подвергся татарскому разгрому только один раз в 1499 году, и тогда-то святая икона была ограблена, побита тупым оружием, изрезана, избита гвоздями. Все эти повреждения видны на иконе и в настоящее время.
Татарский погром произошел не ранее как на 122-м году польского владычества над Холмщиной, когда очень многие местные знатные роды ополячились, а православные горожане и крестьяне сильно обеднели. Вот почему икона в течение XVI века оставалась без новой ризы, лишь с обломками прежней. Но рядом с ними тогда помещалось множество пожертвованных изящных привесок, так что вся икона как бы окружена была золотыми и серебряными полосками. Так застала святую икону уния.
Открытая измена Православной Церкви холмского епископа Дионисия Зберуйского на Брестском соборе 1596 года, естественно, сопровождалась отнятием на унию Пречистенского холмского собора и его святыни. Это было великим лишением для многочисленных православных и большим приобретением для горсти униатов в Холмской Руси. Те и другие считали ее теперь своей драгоценной собственностью. В первые двадцать три года унии православные еще не чувствовали этого лишения, потому что первые холмские униатские епископы держали себя по отношению к православным сдержанно, даже смиренно. В 1617 году второй холмский униатский епископ Андреевский издал благословенную грамоту на учреждение в самом Холме православного братства, с прописанием в ней устава, каким руководствовались другие православные братства в Западной Руси и с прямым обозначением, что она дана христианам православным, гражданам места сего Холма, во вечные роды. И дана была грамота эта ктиторам всех четырех тогдашних право¬
464


славных церквей и соединившихся любовию духовного Закона Божия «в одно православное братство». Таким оставался епископ Андреевский до самой смерти своей (1619 год), но со смертью его начались для православных холмян злые дни. Начались открытые притеснения. В Холме, Львове и других местах запрещено было в публичных местах ходить со святыми дарами к больным и тела умерших православных погребать согласно обычаям Православной Церкви. Особенно же ужасно было для них двадцатитрехлетнее управление Холмской епархией (1626— 1649) епископа Мефодия Терлецкого. При нем у православных в Холме не осталось ни одной церкви. Как велики были по отношению к ним самоуправство и жестокость этого епископа, нагляднее всего проявилось в событиях 1636 года, когда по повелению короля Владислава IV православным отдана была малая церковь Успения Божьей Матери, и когда епископ Терлецкий, по заявлению комиссаров, с большой толпой напал на церковь, разбил собственными руками замки, побил бывших при церкви православных мещан, окровавил, покалечил, повырывал бороды и отнял церковь силой. Православные мещане, целых четыре года после этого вели с епископом Терлецким тяжбу и, когда в 1640 году окончательно проиграли свое правое дело, решились было построить для себя новую церковь, уже купили место, снесли на него материал, наняли мастеров, и те стали класть фундамент... как вдруг епископ Терлецкий напал на рабочих, весь материал свез в архиерейский дом, а место (площадь) пожертвовал в пользу госпиталя. Целых пять лет промаялись православные холмяне без церкви: дети оставались некрещеными, а взрослые не причащались — и помощи ниоткуда! В таком-то невыносимом положении исторгнуто было «послушание». Акт о присоединении к унии написан был не кем-нибудь из православных, а игуменом базилианского монастыря и «правой рукой» епископа Терлецкого. Поименовано было в акте всего только пятеро мещан, и эти пять человек обещают «вечное послушание и верноподданство холмскому униатскому епископу», не только от своего имени, но и от всего общества холмских мещан, без представления какого-либо полномочия на такое представительство; ответственность в сем акте возложена на всех пятерых ужасная: они обязаны были смотреть за тем, чтобы никто из холмских мещан не совратился в «схизму», под угрозой конфискации имения, им принадлежащего; заблаговременно указаны и наследники его: одна половина поступит в королевскую казну и доносчику, а другая — в пользу холмского кафедрального собора. И этот замечательный акт подписали все пятеро. Вслед за тем епископ Терлецкий выхлопотал для чудотворной иконы Богоматери засвидетельствование особой комиссией достоверности приписываемых святой иконе чудес. И, таким образом, Холмская чудотворная икона после полувекового фактического владения ею униатами приобщалась к унии и законным порядком (юридически).
Казалось, теперь наступили для униатов в Холме времена мирные, но на деле вышло не то.
Уния и казаки
После Брестского собора 1596 года православные остались с двумя епископами: Гедеоном Львовским и Михаилом Перемышльским, да и те жили недолго: Гедеон умер в 1607 году, а Михаил в 1612 году. После них остался один православный епископ, Иеремия Тиссаровский,
30 Заказ 1602


занявший кафедру после Гедеона. Там, где было прежде пять епархий, пять епископов: Владимирский, Луцкий, Холмский, Львовский и Пере- мышльский, теперь остался один на множество православных церквей Забужной Руси, из которых большинство в северной части Холмщины, и особенно в Подляшье, находилось очень далеко от своего епископа. Многие церкви поэтому долгое время оставались без священников, которые могли бы защищать веру и церковь, а прихожане — без богослужения и без удовлетворения церковных треб. Этим пользовались только правительство и паны, и многие православные церкви были закрыты совсем, а другие обращены в униатские, в которые силой нагоняли православных, оставшихся без церквей. Новые церкви строить не позволяли, исправлять старые — тоже; поставленные на место православных униатские епископы действовали согласно с польским правительством и силой отнимали церкви у православных, особенно по городам. Народ сам защищал тогда свои церкви, наносил побои грабителям, даже митрополитам. Но польское войско скоро усмиряло народные бунты и защищавших свои церкви крестьян приговаривало к смертной казни чрез обезглавление или сожжение на костре. Избавиться от смерти можно было только принятием унии или латинства. Тогда среди православных стали возникать православные братства. Наряду с братствами стали возникать православные монастыри в Вильне, Киеве, на Волыни, в Галичине. Из монастырей вышли борцы на защиту веры, они кровью своей запечатлели свою борьбу с унией и латинством. Но помощь братств и монастырей была незначительна. Они были бедны и бесправны, подвергались преследованию латинских панов и польского правительства. Православные в своей борьбе ослабевали. Заодно с польским правительством, папами, католическими и униатскими епископами действовали и жиды. Им польские паны сдавали в аренду православные церкви, и священники без позволения жида-арендатора не могли совершать в них ни службы Божьей, ни треб церковных. Ключ от церкви находился у жида-арендатора, и нужно было платить ему деньги, чтобы отпереть церковь для богослужения или для совершения треб. А так как православные церкви были крайне бедны и часто нечем было заплатить за выдачу церковного ключа, то жиды вместо денег забирали церковные вещи и употребляли их в своих домах. Жидовки из церковных риз шили себе нагрудники и наряжались в них по праздникам. Вот что говорил один волынский депутат на сейме в Варшаве в 1620 году:
«В больших городах церкви запечатаны, имения церковные расхищены, в монастырях вместо монахов скот запирают, священники разогнаны, дети без крещения от сего света отходят, тела умерших без церковного обряда из городов как падаль вывозят, народ без благословенных браков в непотребстве живет, без исповеди и без приобщения Святых Таин умирает».
В 1620 году, с ведома Константинопольского патриарха, Иерусалимский патриарх Феофан, ехавший из Москвы после поставлення там патриарха Филарета, заехал в Киев и поставил православным Забужной Руси, Южной и Западной Руси митрополита в Киеве и шесть епископов, чтобы они ставили где нужно священников, поддерживали братства и монастыри, защищали бы их пред польским правительством. Но польское правительство, католические и униатские епископы не признали их законными епископами и не дали им тех епископских кафедр, куда они были назначены, и никакого содержания, а патриарха Феофана
466


объявили шпионом султана. Его защищали только казаки, пока он не уехал в Царьград. Под защитой казаков и новопоставленный Киевский митрополит остался в Киеве, и новопоставленные епископы поселились в монастырях, каждый в своей епархии. В города не пускали их бывшие там униатские епископы. Холмский православный епископ Паисий Черкавский жил в Яблочинском Онуфриевском монастыре недалеко от Холма. Православные епископы не щадили своей жизни для защиты веры и русского народа. Об имении они не заботились, бедности не боялись, угроз не страшились, ставили везде, где нужно было, священников и наказывали им твердо стоять за веру и народность, сохранять славянский язык в богослужении и местный русский в церковных проповедях и разговорной речи. Они подняли упавший дух народный; под защитой их ободрился народ, потому что опять получил ту силу, которую от него отняли перед унией, то есть достойных епископов и священников. Зорко следили за этим пробуждением русской народной силы католические епископы, ксендзы, паны и униатские епископы. Против православных они выставили новую силу жолнеров, вернувшихся из московского царства после изгнания оттуда поляков, ставивших самозванцев на царство и не имевших что делать в своей Польше. С обнаженными саблями польские солдаты, озлобленные против всего русского православного, ходили по деревням, загоняли народ в униатские церкви и костелы, или врывались в православные церкви во время богослужения и заставляли народ молиться по-католически. Так же действовали иезуитские школяры. Они открыто днем нападали на православные процессии, разбивали их, бросали на землю православный крест, топтали его ногами, насмехались, говорили: «Что ж ты молчишь, схизматический Боже, и не мстишь нам?» В своей злобе они действовали по наущению своих наставников, отцов иезуитов, и вместе с ними забывали то, что крест Христов, как и Сам Иисус Христос, один и тот же у православных и латинян. Государственные подати, налоги, барщина, стали тяжелее, чем были до унии. Горожанам и дворянам русским не давали никаких должностей, стесняли в их собственных имениях, торговых людей в торговле, ремесленникам не позволяли записываться в цехи. Жаловались православные по судам, но их не слушали там. Они лишены были даже и права быть свидетелями на суде по делам православных. Жаловались королю на такие неправды; но пока жив был старый Сигизмунд III, он не хотел слушать православных. Вступил на престол молодой Владислав IV. На сейме в Варшаве в 1632 году депутаты от всех православных областей со своим митрополитом Киевским, Петром Могилой, просили его защиты от гонений польских панов, латинского и униатского духовенства. Владислав подтвердил все права и вольности православных по старине, признал законными четыре православные епархии, дозволил свободное исповедание веры, совершение таинств, строение новых, починку старых церквей, дозволил открывать братства, школы, типографии и даже занимать городские должности. Но молодого короля никто не слушал. Не выдержали тогда многие православные дворяне и стали переходить в латинство. А мещане по городам, крестьяне по деревням, вместе со священниками, стали сами защищать свою веру и народность силой. Поднялись казаки. Три казацких восстания последовали одно за другим в 30-х годах XVII столетия. Казаки стали под знамя Креста Христова, поруганного и осмеянного иезуитами и их школярами, и панами католиками, и их сподручниками-
467
30’


жидами. За крест и свободу народа казаки жгли и резали все по пути. Поляки двинули на них свои войска. Рекой полилась кровь христианская двух братских народов, русского и польского, обагрила и напоила собой русскую землю под властью Польши. Казаки боролись за свободу русского народа, поляки — за его угнетение. Жестоко усмиряли поляки казацкие и народные восстания: казацких вождей жгли в Варшаве на площади на кострах, терзали их раскаленным железом, выматывали все внутренности на колесе, с живых сдирали кожу, сажали на кол, вешали, разрывали между деревьями, привязывали к верхушкам согнутых деревьев, мгновенно выправлявшихся.
Замолкли казаки, но не надолго, кровь их и русского народа вопияла к небу. Поляки по-прежнему теснили православных, и в это время посадили в тюрьму и замучили до смерти Брестского игумена Афанасия, обвиняемого в том, будто он выдавал порох казакам и подговаривал их к восстанию. Поднялся страшный Богдан Хмельницкий. Шесть побед одержал он над поляками. Побежденные поляки заключили с ним Зборовский договор в 1649 году и обещались дать свободу вере, не делать никаких притеснений православным, митрополиту Киевскому дать место в сенате и уничтожить унию в Забужной Руси, Волыни и Малороссии. Много обещали король Ян Казимир и папы, но ничего не исполнили и сами нарушили договор, объявив поголовное ополчение (посполитое рушение) против казаков.
Поднялись снова казаки. Но после нескольких побед они были разбиты под местечком Берестечком на Волыни в 1651 году благодаря измене союзника их, татарского хана, а в 1652 году Малороссия перешла в подданство московского царя. Тогда вместе с казаками пошли на поляков и московские войска. В 1667 году по Андрусовскому миру вся заднепровская Малороссия вместе с Киевом отошла к Москве, и по вечному миру с Польшей в 1686 году, которым окончательно бцл утвержден Киев за Москвой, московский царь получил право заступаться за православных, оставшихся еще в польском государстве, если их будут притеснять. Под властью московского царя успокоились православные и стали мирно устроять свои сожженные дома и разоренные хозяйства.
Борьба за холмскую святыню
Борьба казаков с Польшей за православную веру отразилась и на холмских униатах, как вольных, так и невольных. В 1643 году казаки подступили к Холму, взяли его приступом и сильно его опустошили. Досталось, конечно, жидам, полякам и униатам. Епископ М.Терлецкий едва успел уйти в безопасное место. Вследствие испытанных в битвах неудобств и отчасти от огорчения по причине потери имущества, которое было сожжено, он умер 7 июня 1649 года. Взятие Холма казаками естественно сопровождалось возвращением кафедрального собора и всех остальных церквей в руки православных. Но вскоре, по распоряжению польского правительства, отправлявшегося на войну, кафедральный собор очутился опять в руках униатов.
Когда только стало известно, что Зборовский договор, заключенный между Богданом Хмельницким и королем Яном Казимиром, по которому холмская епископская кафедра подлежала немедленному возвращению в ведение митрополита Киевского, — что этот договор утвержден на сейме 12 января 1650 года, администратор ее, с согласия своего
468


начальства, намеревался перед занятием кафедры законным ее владетелем вывезти церковную утварь и чудотворную икону; тогда холмские мещане, узнав об этом, стали стеречь церковь, и в ту ночь, когда католики старались вывезти ее, они окружили всю соборную гору. На другой день после этой тревожной ночи приглашены были мещане к администратору. Явились, конечно, только униаты. Администратор старался убедить их в непрочности счастья бунтовщиков, то есть защитников своей веры и своей народности под знаменами «батьки Богдана Хмельницкого», и призывал их устоять «в католическом единении». Однако мещане не послушались. Кончилось тем, что пришлось согласиться на требования мещан — иконы Божьей Матери из города не вывозить. Состоялся такой договор: бывшие здесь налицо мещане выбрали из своей среды десять депутатов, чтобы им переданы были на хранение вся церковная утварь вместе со святой иконой, а те присягой обязывались хранить все это в городе под глубочайшей тайной, решительно не выдавая никому.
Митрополит Сильвестр Коссов прибыл в Холм 31 января 1650 года и 12 февраля потребовал от администратора очищения архиерейского дома. Но главное огорчение для администратора было еще впереди. Завладевши архиерейским домом, кафедральным собором и остальными тремя православными церквами, православные, с епископом Дионисием Балабаном во главе, немедленно принялись за поиски святой иконы и искали ее с «неутомимостью». Больше года искали. Наконец, утром 20 марта 1651 года, весь город узнал, что святая икона найдена. Оказалось, что икона вместе со шкафом, в котором она была заперта с церковною утварью, перенесена была в городскую усадьбу и там обставлена мешками с зерновым хлебом, а затем заложена снопами до самого верха и закопана. Но кем-то открыт был секрет, и 19 марта ночью до пятидесяти человек из духовных и мирян с шумом заняли усадьбу; икону откопали и отнесли в кафедральный собор.
В содействии православным в этом деле заподозрили братьев Павловских. Один из них, ротмистр, командовал волонтерами, другой — поручик. Спустя несколько дней по отыскании иконы Павловские, по распоряжению короля, были посажены в самом Холме под стражу «за разные нарушения» и, наконец, оба они у Соколя в Галичине «пали от меча правосудия».
Смертный приговор над лицами, только заподозренными в пособничестве православным возвратить от униатов холмскую святыню, доказывает, какое чрезвычайное значение ей тогда придавали и польское общественное мнение, и высшие польские власти. При бесправии православного населения в тогдашней Польше невозможно и думать, чтобы православные холмяне и с ними и вся Холмская Русь долго радовались своей святыни, но она отнята была у них скорее, чем можно было ожидать, и способом, достойным иезуита в королевском венце, Яна Казимира. К королю обратились многие лица с просьбой помочь им отнять у православных св. икону, и Ян Казимир послал в Холм комиссарами луцкого декана Яна Яворницкого и своего дворянина Иеронима Дунина, снабдив их универсалами к разным частям войск, чтобы, если окажется в том надобность, пришли комиссарам на помощь.. И святая икона была увезена униатами.
После поражения под Берестечком 20 июня 1651 года казацких ополчений Богдана Хмельницкого польское правительство торжествовало свою победу отнятием у подвластного ему православного народа тех
469


прав церковного самоуправления, какие были предоставлены ему Зборовским договором. Во Львове 29 июля дан был королевский рескрипт бывшему администратору Холмской епархии, восстанавливающий его в прежней должности над всеми церквами, «издавна к ней принадлежавшими», и с объявлением королевской воли, «чтобы епископия эта вечно оставалась в униатском управлении».
Для ввода униатов во владение холмскими церквами, кафедральным собором и другими двумя городскими выслан был из Львова чрезвычайным комиссаром «пан» Даниил Житкевич. Передача эта состоялась в присутствии придворного эскадрона польских войск и без всяких особенных приключений: православные холмяне сильно были смущены исходом Берестечской битвы, а униаты?.. При таком униатском торжестве в Холме униатов-прихожан не было вовсе видно. На этот раз чудотворная икона и холмские церкви отняты были у православных на очень долгое время, но полуторагодовое пребывание среди них (1650—1651) Дионисия Балабана и его сподвижников-монахов было очень благотворным. Холм стал положительно в своем русском мещанстве православным. Православные в нем снова явились силой, с которой должны были весьма считаться. Тем не менее, несомненно то, что, судя по общему ходу тогдашних церковных дел в русских землях бывшей Польши, именно то, что русский дух, чем дальше шло время, тем больше должен был идти на убыль: сначала утихал, но потом замолк, а в конце концов среди мещан едва и следы еще сохранились, доказательством тому — холмское мещанство последних десятилетий униатства Холмской Руси.
Ровно год не было св. иконы в Холме: ее брали в поход под Соколь и Берестечко, а оттуда повезли в Варшаву на Кременец и Львов. В Варшаве она оставалась «по воле короля» в дворцовой часовне до сейма 1652 года. Сейм этот для Холма важен тем, что на нем решился вопрос о бытии холмским епископом бывшему администратору епархии Суше. По окончании сейма король, по ходатайству Суши, особой грамотой изъявил свою волю о возвращении св. иконы в Холм. Но прошло некоторое время, пока эта королевская воля была исполнена. Встреча в Холме чудотворной иконы была трогательна. Как только узнали о приближении ее к Холму, в каждом русском мещанине и в поселянах соседних деревень громко заговорило чувство величайшей радости, независимо от их православных убеждений или униатских колебаний.
Даже совращенная в латинство от отцов и дедов соседняя польская шляхта зашевелилась. На люблинскую дорогу толпами вышли из города и деревень простонародье, мещанство и шляхта. Были и такие, которые за семь верст и дальше пешком, верхом и в колясках спешили навстречу, тем более радуясь, чем сильнее перед тем сомневались в возвращении этой св. иконы. «Когда понесли ее чрез город торжественным крестным ходом, как много было пролито слез радости! Но недолго пробыла св. икона в Холме. Как только было получено известие в Варшаве о поражении наголову польского войска при местечке Батог (на берегу реки Буга) казачьим отрядом Тимофея Хмельницкого, король письмом от 15 июня (1652) тотчас потребовал св. икону из Холма в Варшаву, с обещанием возвратить ее обратно, сейчас после отмщения клятвопреступникам». 16 июня икона была вывезена в Варшаву «не без воплей и вздохов народа, словно остающихся после нее сиротами», в сопутствии
470


эскадрона польского войска, шляхты Холмской земли и многих помещиков из Волыни, Подолии и Украины, которые, уходя от неприятельских рук, находились в то время в Холме и близ города. 22 июня св. икону привезли в Варшаву и поставили ее в домовой часовне королевского дворца. В течение полутора лет король не расставался со святой иконой: она была с ним в Ловиче, Гродне, Брест-Литовске, Львове, наконец, в походе под Каменцом и Жванцом. Этот вывоз из Холма святой иконы замечателен в том отношении, что он показал и доказал истинное ее значение как народной святыни. Когда многочисленное польское войско, составившееся путем поголовного ополчения всей шляхты (по- сполитое рушение), разбило под Берестечком (20 июня 1651 года) внезапно оставленных крымским ханом казаков Богдана Хмельницкого, то король Ян Казимир и все поляки под влиянием страха, нагнанного на них малороссийским казачеством при Желтых Водах, под Баром, Пи- лявцами, в Збараже и возле Зборова, не смели приписать своей победы над таким страшным врагом силе оружия и своей личной храбрости, а усмотрели в этом чудо. В походе под Берестечко и во время самой битвы среди польских войск было два священных предмета для возбуждения в поляках религиозного воодушевления и с ним храбрости: освященное самим папой и врученное его нунцием королю Яну Казимиру именно на борьбу со «схизматиками» знамя (хоругвь) и св. Холмская икона. Перед холмской святыней совершались постоянные богослужения, ее обносили по рядам войск перед самою битвой; а папская хоругвь только развевалась себе, как и та, которая была в королевском против тех же казаков походе, кончившемся зборовским поражением. О хоругви никто не заикнулся по поводу победы, все прославляли св. икону. Но под Жванцом (в декабре 1653 года) была при войсках тоже икона, а поляки были разбиты, и сам король до такой степени был разочарован в покровительстве ему и полякам древней святыни, что немедленно из- под Жванца отослал ее прямо в Холм. Очень скоро Переяславской радой (8 января 1654 года) малороссийских казаков, на которой за всю Малороссию раздалось: «Волим под царя восточного!», уяснено было и то, что победа под Берестечком была, в сущности, великим поражением для Польского королевства и спасением Малороссии. Скоро поняли это сами поляки.
Тяжело приходилось Польше во время первой (1654—1655) и второй (1659—1667) войн с Россией за Малороссию, но ни разу не потребовалась к польским войскам Холмская чудотворная икона — ни на театр военных действий с московскими войсками, ни в борьбе с тем же гетманом Б.Хмельницким, с теми же казаками и в той же Волыни, над которыми и в которой выиграна была известная победа поляков под Берестечком. Польское разочарование в русской святыне, очевидно, продолжалось... Тем более продолжалось прежнее благоговейное почитание ее со стороны русских этого края, как православных, так и униатов. Во время обеих войн униаты дрожали за свою святыню, как бы православные снова не овладели ею; и те, в свою очередь, стали стремиться к тому, чтобы возвратить себе древнее достояние православных холмян. Такое столкновение противоположных друг другу притязаний сопровождалось новыми странствованиями Холмской чудотворной иконы. Когда казаки Богдана Хмельницкого вместе с московскими войсками отряда Бутурлина, очистив от поляков всю Волынь, стали приближаться к Бугу, предусмотрительный епископ Суша решил, что нужно спасать
471


икону от захвата и самому спасаться с ней, и после многих странствований, вертясь то там то сям, избегая встречи с казаками и московским войском, Суша возвратился в Холм с его святыней. В это время заключено было перемирие между царем Алексеем Михайловичем и Польшей (24 октября 1656 года в Вильне), по которому Холмщина и западная Волынь по реке Случь остались под польским игом, и гетман Б.Хмельницкий должен был вывести отсюда всех своих казаков в Украину. Но недолго продолжалось спокойное пребывание униатов в Холме, так как ранней весной 1657 года Хмельницкий на свой страх двинулся со своими полками на Польшу для исправления и округления границ Малороссии за счет польских владений.
С чудотворной иконой повторилась прошлогодняя история. Начались опять странствования холмской святыни во избежание захвата ее казаками или даже местными православными. Смерть Б.Хмельницкого ускорила окончание этой войны, а вместе и возвращение епископа Суши со св. иконой в Холм. Вторая война с Польшей за Малороссию была спокойнее первой для холмских униатов, хотя в начале ее не обошлось без тревоги для Суши, который по-прежнему выехал из Холма вместе с иконой. В 1660 году, тотчас после Нового года, эта св. икона вывезена на Волынь, в Жидичинский монастырь; причина была та, что разведочные разъезды неприятельские подходили к Холму. Затем, когда разъезды прекратились, св. икона возвратилась в Холм в начале Великого поста.
Последнее известие об отсутствии в Холме чудотворной иконы относится к 1672 году. При вторжении многочисленного турецкого войска в Подолию и опустошении крымскими татарами земель Львовской, Бельзской, Холмской и Подгорской польский король Михаил Вишневецкий решился обратиться к холмской святыне, вытребовавши ее к своим войскам. Неизвестно, куда возили св. икону, но отсутствие ее в Холме было кратковременно. Это последнее странствование холмской святыни знаменательно: в истекшие девятнадцать лет поляки успели уже забыть разъяснение, данное им в поражении под Жванцом и в присоединении Малороссии к России, именно то, что чудотворная икона Холмская есть святыня русская, а не польская. Впоследствии они прибегали даже к чрезвычайным средствам, чтобы объявить ее своей исторической Заступницей. Еще в 1646 году Суша составил «книжку о чудесах святой Холмской иконы». В 1653 году книжка эта была отпечатана вторым изданием во Львове, и уже на польском языке и в дополненном виде, число чудес со ста достигло уже ста девяносто четырех. Наконец, в 1684 году книжка о чудесах вышла третьим изданием, заключая в себе уже пятьсот десять новых чудес, записанных с 1654 по 1684 год.
В книжке о чудесах с несомненностью свидетельствуется, что здешний русский народ и в унии продолжал так же благоговеть перед своей праотеческой святыней, так же обращаться к ней с молитвами к Пресвятой Богородице и так же верить в чудотворность этих молитв, как благоговейно обращались к ней и верили его предки от веков древнего Православия. Даже те русские люди, что окатоличены, и больше того — даже очень многие истые поляки Холмщины, Подляшья, Волыни и других западнорусских областей, а некоторые даже из областей настоящей Польши, глубоко верили в чудотворность этой древнерусской святыни. Все обращались к ней не только в великих бедах, но и в меньших невзгодах жизни, даже ввиду угрожающих опасностей, и всякий поворот
472


к лучшему приписывали единственно заступничеству «Холмской Божьей Матери». К ней же обращались сердца пораженных тяжкой болезнью, их родные, их духовные отцы, приятели и вообще знакомые. И надежда их не обманывала. Все молитвенные обращения к Ней в скорбях и бедах, вдали от чудотворной иконы, непременно сопровождались обетом паломничества в Холм на поклонение самой святыне. Не только крестьяне, но нередко и паны в силу обетов совершали эти паломничества пешком. Особенно много их собиралось 8 сентября, в храмовый праздник кафедрального собора. Очень медлить исполнением обета паломничества, по свидетельству «книжки чудес», считалось предосудительным, а забывать о нем даже опасно было. Исполнявшие обет паломники обыкновенно по прибытии в Холм заказывали в соборе литургию, за которой исповедовались и причащались Святых Таин. К Холмской чудотворной иконе обращалось от себя и за себя и римско-католическое духовенство.
Таково было нравственное значение Холмской чудотворной иконы Божьей Матери в XVII веке по «книжке о чудесах» ее. Это произведение Суши далеко не свободно от одностороннего понимания жизненных явлений, но намеренного искажения фактов в ней нет.
История многовековой борьбы православного русского народа с «безбожными» татарами полна достовернейших сказаний о диком разрушении вместе с славой их лучшего украшения храмов Божиих! Тысячами гибли в них от меча и огня жены и дети мужественных защитников городских стен и ворот, искавшие в своих каменных церквах спасения, но где мужья и отцы их были осиливаемы бесчисленной ордой.
Последняя молитва запершихся в церкви, нередко при напутствии всех их Св. Тайнами, заканчивалась под звуки страшных ударов стенобитных орудий, при треске крепких деревянных дверей, железных крюков при них и засовов, при диком крике врывающихся в дом молитвы «безбожных» и под стоны первых жертв их свирепости... При таких ли или иных обстоятельствах последовало разрушение главнейшей церкви города Холма, во всяком случае оно произошло в 1499 году, когда сорвана была и древняя золотая риза чудотворной иконы, а сама икона скрыта была где-то под известковым мусором. При епископе Василии Баке в 1546 году св. икона уже чудно сияла в этой церкви. Не при нем ли и не его ли заботами стала отстраиваться холмская соборная церковь? Не тогда ли открыта была чудотворная икона под грудой щебня? Несомненно то, что возобновленная в Холме после татарского разрушения соборная церковь уступала прежней благолепием внутренним и великолепием внешним.
Тогда уже было двести лет на исходе, как не стало над Холмщиной «русских князей с их щедротами и благочестием» и много перемен общественных произошло за это время, почти все дворянство Холмской земли ополячилось, мещанство сильно обеднело от наплыва жидов и захватом ими в свои руки торговли и ремесел, а крестьяне были порабощены в злую неволю панам. Если скудость средств заставила тогда православных холмян отказаться от новой ризы к св. иконе, то тем более это следует допустить относительно собора. Алтарная часть его пострадала в М99 году меньше других и осталась после обновления даже с теми боковыми колоннами, которые напоминали времена князя Даниила Романовича; но среднюю часть храма пришлось уменьшить.
473


Вероятно, наружные стены боковых нав были настолько повреждены, что пришлось их разобрать и поставить фундамент стены по обеим сторонам главного корабля.
Первая униатская перестройка храма происходила в 1648 году; церковь потребовала ремонта совершенно неожиданно — обвалилась крыша и провалился свод под ней. Кроме починки свода и крыши, были выброшены из алтаря обе колонны. Стены храма остались прежние, «стародавние». Прочность кирпича в них и отличная кладка приводила в удивление — словно литы из олова. Крепость стен говорила о старине. Строительные работы были окончены в 1648 году, до занятия Холма казаками Б.Хмельницкого. Казаки взяли город штурмом и сильно опустошили его, но обновленная церковь нимало не пострадала, лишь передана была православным холмянам в полное их распоряжение. Вторая униатская перестройка происходила в начале XV111 столетия. Уния к тому времени совершенно вытеснила Православие во всей Холм- ской епархии; даже Замостское ставропигальное братство, наконец, должно было покориться жестокой необходимости. Униатский собор в Холме стал тесен для многочисленных богомольцев, а доходы от них и всякие пожертвования были довольно велики. При таком повороте униатских дел он стал глядеть «каменной часовней», которую необходимо было расширить. Это и сделал тогдашний игумен холмского монастыря Иос. Левицкий; он значительно расширил собор боковыми пристройками к нему, которые сделали собор не только более просторным, но и красивым храмом, так как ширина его теперь стала соразмерна длине. Быть может, новые боковые стены воздвигнуты на древних фундаментах, «словно литых из олова».
Расширенный и обновленный собор просуществовал недолго. В 1738 году холмский епископ Фелициан Филипп Володкевич велел разрушить древнюю церковь и от основания выстроить новую. Эта работа началась в 1738 году. Знаменательно в этом разрушении древле-право- славного собора и сооружении нового исключительное участие денежных средств польской шляхты Холмской земли и частных благотворителей исключительно из поляков-магнатов. Затевалось дело, можно подозревать, польское. Так это и было в действительности. Местная польская шляхта затеяла «коронацию» иконы Божьей Матери, прославленной в Холмском кафедральном соборе. К строительным работам епископ Володкевич приступил с тем, чтобы расширить свою кафедральную церковь «как по причине ее тесноты, так и вследствие большой старины каменных стен». Сначала расширил церковное здание до тех пор, пока не замечено было, что стены его готовы рухнуть; тогда решили разрушить «совершенно развалившийся старинный собор, строить новый». Работы затянулись. Целых восемнадцать лет не было богослужения в соборе, и все это время чудотворная икона «хранилась в монастырской трапезной». В числе разных случайностей, задерживавших работу, были пререкания между белым духовенством и базилианами холмского монастыря о владении кафедральным собором, слабый отголосок возникшей в начале XVIII столетия весьма упорной борьбы монашествующего духовенства с мирским за власть в западнорусских униатских епархиях. Впрочем, в том же году 8 сентября, в храмовый праздник собора «величайшее украшение сей церкви, преславная чудотворная икона Божьей Матери» была наконец внесена в новый собор и в нем совершено первое богослужение. Новая соборная церковь была
474


украшена снаружи тремя довольно красивыми башнями, большая посредине крыши и две меньших с фасада; но фасад не совсем был окончен, и некоторые стены еще не были оштукатурены; внутри же она имела пять деревянных алтарей без всяких украшений. На таковые украшения, равно как и на окончание постройки самого здания, у епископа Володкевича недостало средств, а базилиане с своих монастырей средств не давали, пока не передали им собора. Получивши его в свое распоряжение, базилиане продолжали постройку. Новый собор по внешнему виду и внутреннему устройству вышел совершенным костелом: снаружи две фронтовые в западном вкусе башни, а внутри, вместо иконостаса, целых пять алтарей. Чудотворную икону поставили в главном алтаре, который устроен был при восточной стене, насупротив главного входа в церковь. Окончена была постройка храма в 1765 году.
Вместе с перестройкой холмского собора было задумано и другое дело. Собравшись в 1738 году на земский сеймик, шляхта Холмской земли пригласила на свои заседания тогдашнего холмского епископа Володкевича, и при участии из греко-униатов только его одного на сеймике состоялось постановление: ходатайствовать перед папой «об оказании св. Холмской иконе той чести, какую апостольский престол обыкновенно оказывает чудотворным иконам, то есть, в силу декрета ватиканской капитулы, всенародно короновать». Тут же приготовлены были: 1) формальное свидетельство епископа Володкевича, удостоверяющее древность иконы, множество при ней чудес и большое к ней стечение народа; 2) прошение шляхты о «коронации» за подписями всех участников сеймика.
Оба документа посланы были через нарочных базилиан в Рим. Уже ватиканский капитул от имени тогдашнего папы Климента XII написал декрет, как вдруг папа скончался. Дело затянулось, тем более что в Холме началась перестройка собора, кончившаяся постройкой его вновь. Наконец, коронационное торжество состоялось 4 сентября 1765 года. Епископ сделал все, что мог, для декоративного украшения своего собора к этому дню. Одной шелковой ткани и золотой к ней бахромы на фестоны он купил на свои собственные деньги на 30 тысяч польских злотых. Особенно много израсходовано было на новую утварь, так как для такого торжества приличествовала только римско-католическая. Вновь приобретено 8 чаш и 12 серебряных канделябров. В Вене заказали прекраснейшую и драгоценнейшую монстранцию, и стоила она много денег. На престол уставили новый серебряный симбарий. Из Замостья получен орган в 8 тысяч польских злотых, кроме позолоты. «Коронат- ки» (медальоны) с изображением Холмской чудотворной иконы Божьей Матери вычеканены были не только бронзовые, но и серебряные, даже золотые. О предстоящем в Холме коронационном торжестве делались заблаговременно оповещения народу по всей холмской епархии чтением грамоты епископа. К 3 сентября собраны были войска разного оружия; артиллерия прибыла не только из Замостья, но даже из Киева, от известного покровителя унии в Малороссии, Салезия Потоцкого. Духовенства униатского и латинского съехалось великое множество, шляхты — тоже, а народу собралось видимо-невидимо. Две золотые ватиканские кброны прибыли накануне «коронации» в карете, запряженной шестерней цугом. Соборная гора с разных сторон была украшена триумфальными воротами. Собор внутри и с фасада разукрасили небывалым в этих местах образом. 4 сентября богослужения следова-
475


ли одно за другим. Проповедей и речей говорилось без счету. Прибавьте к этому пушечную пальбу и поставьте во всей этой обстановке торжественное коронование от имени далекого «святого отца», заключившееся великолепным фейерверком, и станет ясно, какое сильное впечатление произвело все это на собравшийся в Холме народ, на доверчивый до наивности и благочестивый до суеверия русский (да и всякий) народ, все это, ловко задуманное и искусно проведенное церковно-народное, по духу настоящее латино-польское торжество.
Во всех проповедях ораторы, монахи разных римско-католических орденов и даже холмские базилиане особенно налегали на «берестеч- ское чудо» и развивали его в чисто польском вкусе, не жалея красок для картин, слов и горла. В том же духе ставлен был, надо полагать, понтификальный обряд освящения и самого возложения на чудотворную икону ватиканских корон, то есть в основание «местных обстоятельств», обусловивших содержание читанных при сем молитв, положено тоже «берестечское чудо».
Для увековечения в памяти народной и более наглядного напоминания местному простонародью дальнейших поколений навязанного «коронацией» древлеправославной святыне высокого покровительства полякам против русских, после коронационного торжества устроена была из серебряных при св. иконе привесок, по заказу холмских базилиан, серебряная доска в три аршина длиной и в один аршин пять вершков шириной с следующими на ней барельефами: на правой стороне, под покровом Холмской Божьей Матери — возле Нее — справа в коленопреклоненном положении фигуры короля Яна Казимира и его сподвижников, а слева — в таком же виде изображение Якова Суши; с левой стороны доски открывается парадное шествие польской кавалерии с русскими, скованными пленными казаками Б.Хмельницкого; и на втором плане общей картины виднеются отдельные эпизоды битвы, собственно из эпилога берестечского сражения, и само Берестечко. Вверху доски помещен вензель из начальных букв Б.М., осененный ореолом, и тут же следующая надпись на латинском языке: «Торжество чудотворной в своей иконе Холмской Марии под Берестечком, где светлейший польский король Ян Казимир, в присутствии сей св. иконы, избрав такой девиз: “Светлейшая Дево холмская”, разрубил победоносным польским мечом клятвопреступный союз мятежников со скифами против государства. Лета Господня 1651 июня 10».
Доска эта была вделана в лицевую сторону главного престола, следовательно, на виду у всех молящихся, на самом священном месте, и приходилась как бы подножием чудотворной иконы.
Вот до какого извращения понятий и чувств предназначались «коронации» даже греко-униатских икон. Что же сказать о римско-католи- ках, расположенных в областях с истинно русским народонаселением?
В «Дневнике» холмского епископа Порфирия Волжинского под 11 июля 1791 года записано следующее: «Сегодня во время вечерни посетил кафедральную церковь прибывший в Холм генерал Костюшко. Для него, согласно его обету, была открыта икона Божьей Матери; а потом я имел с ним краткую беседу, в которой он высказал свои желания относительно отмены многих церковных порядков и обрядов униатских для показания возможно большего отличия от православных и наиболее близкого единомыслия в вере с римо-католиками». Такого рода «отмены» особенно усердно и умело производились в холмском
476


соборе в последние шесть лет перед польским восстанием 1863 года. Пользуясь малодушием и дряхлостью епископа Иоанна Терашкевича, настоятель холмского базилианского монастыря Загорович завел в соборе пение польских «рожанцев, коронок, годинок» и прочее, с устранением надлежащего чина вечерни, утрени и других служб, и даже внес ночью без ведома епископа, кажется, в 1857 году, орган, который своим гулом стал заглушать во время богослужения «московское» пение и славянские слова молитв и песней.
Украшения при самой иконе заведены были в XIX столетии чисто костельные. Кругом ее блестели зеркальные стекла, уставленные восьмиугольником, а вокруг ее радиусами во все стороны сияли золотые лучи, сделанные из деревянных вызолоченных планок. Во время торжественного богослужения пред святой иконой возжигали целый ряд свечей, для уставлення и зажигания которых устроена была с правой стороны алтаря, между колоннами, неподвижная, незаметная лесенка. Прикладываться ко св. иконе стояло не в обычае и не было возможности, молились перед ней, только взирая на нее снизу вверх, как у римо- католиков. Богомольцы из простонародья обыкновенно на коленях вползали в алтарь через боковые двери иконостаса, коленопреклоненно приближались к горнему месту, здесь воздевали руки, благоговейно взирая на св. икону с молитвой на устах, затем делали земной поклон, причем целовали пол перед собой, и тотчас, чтобы не задерживать других, на коленях же подвигались, огибая престол, в другие боковые двери иконостаса. В праздники такое движение мужчин и женщин было беспрерывное во все время богослужения, и теснота в алтаре происходила великая, потому что, кроме духовенства, в нем обыкновенно находились почетные богомольцы, каковыми считались польские помещики с их семьями. При большом стечении «публики» на долю далеко не всякого «сермяжного богомольца» выпадало счастье пробраться хоть на коленях поближе к чудотворной иконе, и большинство этих паломников делали такие коленопреклоненные хождения кругом собора на погост, и в таких случаях не один раз, а положенное по обету число раз, утешаясь вне стен храма евангельским изречением: «блажени не видевшие, а веровавшие» (Ин. 20, 29). С церковной кафедры гремела тогда в соборе польская речь; нередко в проповедники на большие праздники приглашались холмские базилианские и римо-католические ксендзы, особенно монахи разных орденов, и поучали народ. В исповедальнях господствовал тот же польский язык и очень часто восседали те же польские патеры. Даже у престолов, и не только в боковых, но и в главном алтаре собора, совершались латинские мессы. От всех этих влияний русский народ, придя на богомолие, спасался полным обособлением в своей частной молитве в то время, как орган играл свои костельные мелодии, ксендзы говорили и пели свое «польское», а базилиане вторили им безобразным искажением славянского языка церковно-богослужебных книг, русский народ молился по-своему, шептал про себя «Отче наш», «Богородице Дево», «Под Твою милость», — воодушевляясь в молитвах близостью ко св. чудотворной иконе Божьей Матери, пред которой молились теми же «русскими» молитвами его предки «от веков».
Конец польского владычества
Барская конфедерация (собрание), составленная в 1764 году с целью устранения русского влияния, защищавшего православных, вызвала


первый раздел Польши между Россией, Пруссией и Австрией, в 1772 году, по которому возвращена России часть Белоруссии; в 1793 году последовал второй раздел Польши, по которому возвращена была России часть Волыни и остальная Белоруссия; и, наконец, по третьему разделу в 1795 году и остальная Волынь воссоединилась со своими братьями. Часть Холмской Руси по правому берегу Буга до литовской границы отошла также, к России, остальная же часть Холмщины и седлецкого Подляшья по реке Буг досталась Австрии.
Во времена Наполеоновских войн Забужная Русь испытала новые превратности. Разгромив Пруссию, Наполеон, по Тильзитскому договору 1807 года, восстановил из частей прусской Польши маленькое герцогство Варшавское, которым он наделил соседнего союзника своего, короля Саксонского. В. 1809 году австрийский Император, выведенный из терпенья властолюбием Наполеона I, в четвертый раз поднял против него оружие. Австрийские войска заняли Варшаву, между тем как польские, державшие сторону Наполеона, завоевали Западную Галичину, Краков и Люблин. 6 июля 1809 года австрийский Император был вновь побежден и должен был отказаться от воеводства Подляшьского, Люблинского и Сандомирского, то есть от всей нынешней Забужной Руси, которая вошла в состав Варшавского герцогства.
Во время отечественной войны 1812 года Забужная Русь была одной из первых местностей, где должны были встретиться русские войска с войсками Варшавского герцогства, стоявшего на стороне Наполеона, и с вспомогательным корпусом Австрии, его союзницы. При переходе из рук в руки Холмский край подвергался опустошению, чего не избежали и здания униатского епископа.
По венскому договору 1815 года и по особому договору Австрии с Пруссией возвращена Пруссии часть Варшавского герцогства, Австрии — часть Галичины, а остальная часть Варшавского герцогства, в состав которого входил и Холмский край, досталась России и преобразована была в конгрессовое Царство Польское с сеймом. Великий князь Константин Павлович поставлен был во главе царства по военному управлению. Новое польское государство начало самостоятельную жизнь. Но жизнь эта с каждым годом развивала в поляках большую и большую ненависть к России. Партия недовольных тем, что Император Александр I не захотел подарить Польше русские области, возвращенные Екатериной II, росла не по дням, а по часам; образовались тайные общества. В 1821 году пришлось распустить сейм, пришлось заняться расследованием тайных обществ. С вступлением на престол Императора Николая I в 1825 году поляки не вразумились. В 1831 году вспыхнуло польское восстание, после которого уничтожен был польский сейм и польское отдельное войско. Через тридцать два года, в 1863 году, вспыхнуло новое восстание, после которого Царство Польское превращено было в Привислянский край, который уравнен с остальными частями Российской Империи.
Соответственно государственному положению края и русский церковный обряд, православный и униатский, с 1772 года испытывал в нынешней Холмской Руси различные перемены. После польского восстания 1831 года, которое само по себе могло оттолкнуть русское население от поляков, в Забужной Руси ясно обозначилось народно-русское движение и направление между местными униатами, благодаря, с одной стороны, мерам русского правительства к поддержанию русской


народности и очищению русского униатского обряда от латинских нововведений, с другой — влиянию примера литовских униатов, сблизившихся с Православною Церковью и, наконец, воссоединившихся с ней в 1839 году. Но это движение встретило ожесточенное противодействие себе в польско-католиках и окатоличенных униатах, которые старались всеми мерами подавить народное движение между униатами в пользу Православия и как можно теснее сблизить унию с польским латинством и даже совершенно подавить ее. Обе эти партии вступили в ожесточенную борьбу между собой из-за преобладания и даже существования. Борьба осложнялась еще приливом из Галичины в Забуж- ную Русь новых сил в помощь русской народной партии, которая, однако, не всегда радушно принимала к себе новых союзников и помощников. Вследствие такой борьбы и осложнения ее пришлыми галичанами местные отношения в Холмском крае до того перепутались, что иногда трудно было определить, кто друг и кто недруг русскому делу в крае.
После восстановления порядка в бывшем Царстве Польском после мятежа 1803 года русское правительство решилось перестроить Царство не только в выгодах местного населения, но и для пользы русского государства и русского народа. Освобождение крестьян от крепостной зависимости положило предел шляхетскому владычеству и вызвало к гражданской жизни польский народ, который в течение восьми веков не пользовался никакими человеческими правами и считался шляхтой «быдлом», то есть скотом; преобразование учебной части освободило школу от исключительно шляхетских и латинских воздействий на нее, переустройством духовной части и монастырским преобразованием обуздало латинское, в особенности монашеское духовенство в его противогосударственных стремлениях. Все гражданское управление Царства перестраивалось: оно теряло мало-помалу свою самостоятельность и сливалось с общим управлением. Входили в силу русский язык и русская власть.
В 70-х годах XIX столетия, благодаря заботам русских деятелей в Холмщине, холмскому кафедральному собору был придан вид, соответствующий важному историческому значению своему для Холмской Руси и прекрасному местоположению своему. На отпущенные по Высочайшему повелению суммы произведено капитальное обновление храма, которое закончено было в 1878 году, в третью годовщину воссоединения холмских униатов с Православной Церковью.
В обновленном соборе совершилось первое православное богослужение в присутствии более чем 5000 богомольцев из воссоединенных униатов. Особенно велика была радость при перенесении чудотворной иконы из маленькой и бедненькой Никольской церковки, куда она была перенесена на время перестройки собора, в обширный и великолепный собор. Теперь уже невозможно было прежнее сравнение его с соседним костелом. Обе фасадные башни стали довольно красивыми куполами; лицевую сторону церкви украсил изящный портик. Перед ним, несколько в стороне, влево, словно из земли выросла высокая колокольня. Внутренность храма блестела подделанными под серый мрамор колоннами с прекрасными золоченными капителями. В пятиярусном главном иконостасе с двумя, о три яруса, боковыми пределами, вдающимися в церковь полукругом, Холмская Русь получила такой роскошный для своего обновленного церковного бытия дар, какой едва ли имела в века древнего православия своего при русских князьях. В память воссо-
479


единения униатов собор получил ко дню своего освящения драгоценное пожертвование от Их Императорских Величеств Государя Императора Александра II и Государыни Императрицы Марии Александровны — высокохудожественной работы серебряную позлащенную дарохранительницу, полный прибор священных сосудов на жертвенник, икону двунадесятых праздников и икону Божьей Матери. Древняя же святыня всей Холмской Руси, в собрании священных икон новейшей русской иконной школы, заняла срединное положение: она помещена вверху царских врат главного алтаря, над иконой Тайной Вечери и устроена со спуском, чтобы все богомольцы имели возможность прикладываться к святыне. Каждую субботу после литургии пред св. иконой совершается молебен с акафистом, по окончании которого икона спускается. Во всякий же день каждое частное лицо может просить о спуске св. иконы, что и делается очень многими, особенно нарочно приехавшими в Холм.
По обновлении собора настало время позаботиться и о новой ризе и киоте для св. иконы. С этой целью с начала 80-х годов стали ставить поднос каждый раз, когда богомольцы прикладывались к иконе. Такого тарелочного сбора и случайных крупных пожертвований к 1891 году оказалось столько, что можно было приступить к делу. Заказ был сделан Овчинникову в Москве. Риза сделана из серебра в русском стиле XVI столетия художественной чеканной работы, вызолоченная, украшенная эмалью и разноцветными камнями. Борт ризы чеканной работы, а фон, венчик и поручи — эмалевой с филигранью. Само изображение одежды исполнено рельефно матовой позолотой и строго выделяется из сверкающего фона. Венцы, поручи, звезды и буквы М.Р. и Ф.У. украшены стразами и сибирскими разноцветными камнями. Первая кайма, широкая, окружающая ризу, сделана рельефно, с позолотой двух оттенков, а вторая, меньшая, эмалирована. Обе каймы в углах скреплены эмалированными наугольниками по византийскому образцу. В самом низу около каймы идет эмалированная полоска с молитвой на ней: «Под Твою милость прибегаем...»
Как эмалевая, так и филигранная работа на ризе — верх совершенства.
Киот сделан из палисандрового дерева с бронзовым отливом.
Риза и киот получены были 5 сентября, и освящение их происходило в самый праздник 8 сентября 1891 года. На глазах наполнявших собор богомольцев чудотворную икону опустили в царские врата, а новую ризу с киотом вынесли из алтаря на средину церкви и положили на двух налоях. Пока ключарь собора с иподиаконами осторожно снимали ветхую ризу и заменявшую киот раму, бывший Холмский и Варшавский архиепископ Леонтий, стоя на архиерейском амвоне, совершал чин освящения новой ризы и киота. По окончании освящения два протоиерея принесли св. икону к освященной ризе и киоту и тотчас одели ее в новую ризу, помещая в киот, а иподиаконы заколотили доску его гвоздями.
Храмовой праздник холмского собора в день Рождества Богородицы от древнейших времен, как только запомнит история, праздновался при многолюднейшем стечении богомольцев, собиравшихся на поклонение св. иконе со всей Холмской Руси и других русских земель. Много изменилась внешняя обстановка этого праздника. С 1867 года проповедь польская на нем умолкла, латинские ксендзы более не являются, польская шляхта тоже, и праздник стал чисто русским и православным.
480


Некоторая смута была в умах паствы во время «очищения обряда» (1867—1875), смута, вызванная некоторыми неумелыми, не по разуму Православной Церкви действовавшими ревнителями, также теснота св. Никольской церкви и погоста ее в первые три года по воссоединении (1875—1877) отразились было неблагоприятно на числе паломников «холмского праздника» 8 сентября, но тысяч пять богомольцев в такой случайный праздник, как освящение обновленного собора 11 мая 1878 года, особенно же те глубокие впечатления, какие унесли с собой в свои села и деревни от благолепия собора и первого в нем православного богослужения, служили знамением и залогом того, что 8 сентября в том году, как храмовой праздник, от веков пользовавшийся широкой известностью в Холмской Руси, отпразднуется с подобающим многолюдством. Так действительно и было. С того времени число паломников стало с каждым годом возрастать. На праздник православных Холм- щины все более и более прибывает «сынов Волыни» из прибужных приходов и, что особенно отрадно, значительно увеличивается на них число подляшан, сильно поотставших сравнительно с холмянами «в освобождении своего ума и сердца от польско-латинского влияния».
В первые десять лет привлекали воссоединенных на холмское богомолье крестные ходы. Более отдаленные приходили в Холм 7 сентября ко всенощной и во время всенощной, а из ближайших приходов прибывали в день самого праздника, с раннего утра и до поздней литургии. Обыкновенно крестные ходы приходили из четырнадцати ближайших приходов; но бывали крестные ходы и из приходов более отдаленных. В 1889 году крестные ходы прекращены, так как оказалось необходимым увеличить число священников, исповедовавших богомольцев. В 1891 году число священников исповедовавших дошло до пятнадцати.
Богомольцы обыкновенно начинают стекаться шестого числа. Они едут и идут не только малыми группами, но и так называемыми «компаниями», то есть партиями в 100 и 150 человек. Всю дорогу они идут в полуцерковной обстановке: все мужчины с непокрытой головой, впереди несется крест, у некоторых в руках «божественные песни». Седьмого числа паломников собирается в Холме уже тысячи, а за всеми литургиями их причащают из двух чаш. Литургий на одной соборной горке совершается пять: ранняя — в боковых приделах собора, в Крестовоз- движенской церкви и в Кирилло-Мефодиевской часовне, а поздняя — в главном алтаре собора. Всех причастников в этот день бывает более тысячи человек.
С 1890 года по ходатайству епархиальной власти сделано удешевление на пятьдесят процентов приезжающим паломникам, направляющимся в Холм к 8 сентября по железным дорогам.
С восстановлением в Холмской епархии Православия воскресло при соборе в 1879 году и Холмское Свято-Богородицкое братство, широко преследующее религиозно-просветительные и благотворительные цели. При братстве учрежден в 1882 году церковно-археологический музей, куда собираются все памятник древности православной и униатской Холмской Руси, письменные и вещественные: церковно-богослужебные книги, иконы, сосуды церковные, грамоты, монеты и т.п. С 1885 года при братстве существует лавка, где можно купить все необходимые церковные вещи и книги религиозно-нравственного и исторического содержания.
31 Заказ 1602


Таким образом, около Холмского кафедрального собора и находящейся в нем чудотворной иконы Божьей Матери, под непосредственным руководством холмского викария, ныне самостоятельного люблинского епископа, сосредоточивается вся религиозная и просветительная жизнь Холмской православной Руси.
Казалось, настали для Холмской православной Руси времена мирной работы во славу Божию и на пользу русского народа и государства. Но промыслу Божию угодно было послать новое испытание православным Холмщины. 17 апреля 1905 года вышел Высочайший указ о свободе вероисповедания всем подданным Русского Царя. И вот этим указом воспользовались латинские епископы и ксендзы, чтобы сеять новую смуту среди православного русского населения. Обманом и насилием они принудили многие тысячи из воссоединенных с Православием изменить Святой Православной Церкви и принять латинскую ересь. Снова возгорается религиозная борьба в Холмской Руси, снова папизм ухищряется ловить в свои сети темный народ.
Встань же, Холмская православная Русь, опять на защиту своей веры и народности!
Рано или поздно правда восторжествует над ложью латинства.
Леснинский женский монастырь
Подляшье также имеет свою святыню, хотя и не столь древнюю, как холмская. Эта святыня — Леснинский женский монастырь с чудотворной иконой Божьей Матери, находящийся в восьми верстах от г. Белы при Бресто-Варшавской железной дороге.
Среди местного населения Лесна издавна славится чудотворной иконой Божьей Матери. По преданию, икона явилась 14 сентября 1683 года пастухам в лесу на ветвях грушевого дерева. Помещенная в русской церкви ближайшего села Буковини, в двух верстах от Лесны, икона начала привлекать к себе богомольцев. Слава русской святыни обратила внимание латинского духовенства на икону. Задумав присвоить ее себе, ксендзы выстроили в Лесне деревянный костел и затем возбудили спор об иконе. Местный помещик, поляк Михайловский, решил спор по-своему: ворвавшись в церковь со своими гайдуками, он захватил икону и перенес в леснинский костел. В 1718 году был выстроен в Лесне каменный костел, который выпросили в свое управление паулины Ченстоховского монастыря. Наплыв богомольцев усилился, и это вызвало необходимость построить более обширный костел, при этом икона, усердием Карла Радзивилла, была украшена золотой ризой и драгоценными камнями. Эти украшения во время нашествия французов в 1812 году исчезли.
Вскоре Лесна стала оплотом латинства среди сплошного униатского населения, одним из деятельных центров польско-латинской пропаганды; с наступлением же восстания 1863 года ксендзы начали устраивать в Лесне политические демонстрации. Русское правительство упразднило монастырь, но это не послужило уроком ксендзам: когда совершилось воссоединение униатов с Православной Церковью в 1875 году, латинское духовенство, съезжаясь в леснинский костел, начало возбуждать население против Православия и совращать в латинство. Такая незаконная деятельность ксендзов вынудила правительство совершенно закрыть леснинский костел, а так как он находился среди сплошного воссоединившегося населения, то его передали в ведение православного духовенства.


Архиепископ Варшавский Леонтий понял значение этой местности и ее святыни и испросил разрешение на устройство в Лесне первой в его епархии женской православной общины. Разрешение последовало, и обитель была торжественно открыта 20 октября 1885 года. Настоятельницей обители назначена графиня Евгения Борисовна Ефимовская, принявшая иночество под именем Екатерины.
Устав леснинской общины сходен во всем с уставом прочих православных женских общин и монастырей; от последних она отличается лишь тем, что сюда принимают девушек, и не имеющих намерения быть инокинями, но приходящих только временно потрудиться на пользу обители и в то же время научиться чтению и церковному пению. Обитель принимает их охотно не только как помощниц в трудах сестер, но и как будущих распространительниц православных начал в той среде, где им впоследствии придется вращаться.
Обитель Леснинская празднует два храмовых праздника: один в день Св. Троицы, другой в день Воздвижения Креста Господня 14 сентября.
Народ собирается уже с вечера кануна праздника из окрестных и дальних деревень и даже из Гродненской губернии. Случается, что крестьяне какой-нибудь деревни крестным ходом от самого места несут огромный деревянный крест, убранный разноцветными ручниками. Придя в обитель, крест обносят вокруг главного храма и затем водружают у дверей его; потом снова берут его и крестным ходом несут к месту, которое им укажут. В Леснинском монастыре крест ставится у ограды кладбища, против самого храма; впоследствии из этих крестов будет сделана ограда кладбища.
Этот обычай жертвовать крест служит знаком большой чести, оказываемой тому месту, которому жертвуется.
В канун праздника по всей обители кипит работа: в одном месте идет продажа церковных предметов, в другом совершается исповедь, чему служит пристройка к левой стороне храма, в которой проделано семь окон без стекол, — тут и происходит в каждом окне исповедь; в третьем месте раздают воду из целебного источника, в четвертом — из окна амбулатории (больница для приходящих) раздают больным лекарства.
К шести часам вечера ожидают преосвященного из Холма. Вся обитель выходит за ограду монастыря и размещается у ворот.
Впереди стоят игуменья и казначея.
Но вот Владыка приблизился. Начинается так называемое «метанье» перед Владыкой. По окончании всего церемониала встречи Владыка направляется к храму в сопровождении всех встречавших его. Начинается всенощная, по окончании которой, в 10 часов, вся обитель и гости вместе с Владыкой направляются в трапезную ужинать. А в это время на площади храма вся масса народа, пришедшая из Гродненской, Люблинской и Седлецкой губернии; бабы группами расположились вокруг храма; каждая группа поочередно поет духовные песни, и это продолжается всю ночь. С раннего утра в день праздника идет исповедь; вся большая площадь от святых ворот до ворот обители занята фурами и телегами, а по окончании богослужения здесь происходит ярмарка: продаются преимущественно железные вещи. На площади у храма в одном углу устроен навес, где продаются церковные вещи. После богослужения — крестный ход вокруг храма и проповедь под открытым небом на
483
31


местном народном наречии. Тут же раздаются листки и книжки духовного содержания. К вечеру праздника обитель пустеет.
В обители до двухсот сестер, из них 15 интеллигентных; есть между ними и с высшим образованием. При обители церковно-приходская школа, в которой учащихся до трехсот; есть малолетние, из них до шестидесяти девочек. Хор церковный состоит из двух хоров: один — из сестер, другой — из воспитанниц, малолетки также составляют хор. Пению обучает сестра. При школе есть библиотека русских писателей и других книг. При обители существуют амбулатория и хорошо оборудованная аптека. Имеется в виду открытие сельскохозяйственной школы и свечного завода. Всем хозяйством, аптекой, больницей заведует мать казначея, которая руководит всеми работами, даже устройство системы прудов и каналов сделано под ее руководством. За лекарством обращается масса окрестных жителей без различия вероисповедания; лекарства приготовляются в здешней аптеке под руководством той же матери казначеи, которая имела случай пройти курс медицины под руководством своего брата врача. Во время эпидемий в окрестных деревнях обитель командирует своих сестер для подания помощи в местности, охваченные эпидемией, причем не разбирается ни национальность, ни вероисповедание больных.
Все в обители, начиная с матушки игуменьи кончая последней сестрой, завалены работой; замечается недостаток в интеллигентных работницах.
В обители нередко проживают светские интеллигентные женщины, желающие потрудиться на пользу ее: кто работает в канцелярии, кто в аптеке, кто на свечном заводе.
Пасхальная ночь 1905 года ознаменована была в Леснинской обители нападением на нее во время богослужения дикой толпы латинни- ков-поляков, которые отблагодарили разбоем и кощунством русского православного царя за дарование свободы вероисповедания.
Таковы плоды латинства.
484


Е.И. де Витте
Угроруссы
Прошлое и настоящее
I
В северо-восточном углу Угрии, по южному склону Карпатов, уже с давних пор живут русские той же ветви, как и галицкие русские. С юго-западного конца, срединного Карпатского хребта, в северной Угрии, русское население почти непосредственно упирается в исполинские гранитные утесы Татров; в их живописных и сурово-романтических долинах, по быстрому Попраду, находятся уже русские поселения, непрерывной цепью продолжающиеся с запада на восток до границ Сед- миградии и Буковины. Все это Карпатское погорье по обеим покатостям с прилегающими уступами и долинами заселено сплошь русским людом. На севере и востоке русское население Угрии соприкасается с русскими галичанами и буковинцами, на юго-востоке — с румынами, на юго-западе — с мадьярами, заходя далеко в глубь сплошного мадьярского населения, и на западе — со словаками. В прежнее время русское население было здесь значительнее и занимало большую территорию, о чем свидетельствуют местные названия, в состав которых входит слово «орош», что по-мадьярски значит «русский». Еще в начале XVIII столетия русские жили в Новогродском комитате, в западной Угрии.
До 1241 года мадьяры далее города Уйгеля не поселялись в местностях, населенных русскими, только с этого времени появляются они там. Угорские короли стали дарить имения среди русских поселений чужестранцам. Стефан V в 1272 году подарил часть русской области графу Гунт-Пазнан и другим. Позднее в этой области получали имения итальянские графы, валахи и румыны, юго-славяне, поляки. Таким образом, до самых турецких войн по русским областям Угрии было очень мало мадьяр. Как торговцы и земледельцы, появились они тогда, когда, по случаю нападения турок, они не могли удержаться в равнинах; тогда они заняли область Тарцы. Первый след мадьярский в области Тарцы показался в 1572 году. Но с уходом турок и большая часть бояр мадьярских воротилась домой со своей свитой из верхней Угрии, а оставшиеся здесь ославянились. В половине XVIII века во всей угро-русской области едва можно было насчитать двадцать фамилий чистокровных мадьяр из зажиточного дворянства.
Первое смешивание русских с словаками в западных областях простирается не далее XIII века, так как русские, обитавшие здесь с древнейших времен, не пускали словаков за широкий Слетский лес. В русских областях Угрии селились и румыны с XIV века. В XV веке вся западная и юго-восточная область Марморошской жупы была занята ими. Но в этом же веке русские стали отнимать земли у румын, а в XVI веке румыны, жившие в северной части Марморошской жупы, стали уступать свои поселения русским.
В половине XIV века угорский король Карл I Роберт уступил литовско-русскому князю Феодору Кориатовичу Мункач и Макович по
485


сю сторону Карпатов. Феодор пришел несомненно с небольшой свитой из русских. Владение Мункач состояло из трехсот сел. Здесь Кориато- вич поселился на высокой скалистой горе, на которой построил укрепленный замок. В 1360 году он основал близ Мукачева базилианский монастырь. Кроме монастыря князь Феодор созидал и церкви восточного обряда. Супруга его, Доминика, основала женский монастырь базили- анок по левой стороне реки Латорицы.
С самого начала до середины XVI века русские были людьми вольными и находились под непосредственным покровительством короля. Власть свою над русскими короли передавали членам царствующего дома, которые носили титул «воевод-князей» — «Ducum». Таким образом, русская область составляла особое княжество. Так было при королях из дома Арпадов, а с пресечением этого дома (1301 год) отдельные вельможи получали там владения. Когда угро-руссы соединены были под титулом «Ducatus Russorum Ruthenorum», они имели самоуправление, которое стало колебаться при Владиславе 11, Людовике II и I. Заполье, когда они были разделены на мелкие части, и одна часть их перешла под власть фамилии Другетов в 1457 году и потом одного поджупана при Максимилиане в 1574 году. Мункач со всеми принадлежностями был передан в качестве залога берегскому поджупану; позже он перешел во владение князей Седмиградских, а в 1726 году к графам Шерн- борнам. Следы автономии у угрорусов перед введением урбариальных законов при Марии Терезии в 1770 году видны из того, что кроме назначаемых королем князей, как главнейших защитников народа, русские имели и властных чиновников, ежегодно избираемых князьев и крайников. Эти чиновники решали спорные дела. Таким образом в течение многих веков русские пользовались по делам судебным княжеским правосудием. Автономия Угорской Руси утрачена: во-первых, во время религиозных гонений, когда дворяне изменяли своей народности и некому было защищать права народа; во-вторых, с водворением церковной унии в 1649 году исповедникам Восточной Церкви облегчался переход в латинство, а переходившие в латинство переставали быть русскими; в-третьих, епископам Восточной Церкви затруднено было действовать в интересах их паствы; в-четвертых, когда область, населенная русскими, подчинена была управлению соседних комитатов; и, наконец, в-пятых, с введением урбариальных законов, следствием чего было обращение свободных до того людей в подданных землевладельцев.
В период, последовавший за введением христианства св. Кириллом и Мефодием, в Угрии Восточная Церковь была многочисленна и превышала латинскую. Преобладание Восточной Церкви при Владиславе (1077— 1095) было очевидно. Притеснения ее начались еще при Стефане I, женатом на принцессе баварской; с ней окончательно вошло в Угрию латинство; но еще больший удар нанесен Восточной Церкви после Стефана, когда начались гонения. По разделении церквей в 1050 году гонения усилились, в особенности при папе Иннокентии III, при котором Царьград был взят крестоносцами; папа потребовал подчинения Восточной Церкви римскому престолу. Папа Григорий IX требовал, чтобы греки и славяне были латинниками. Нашествием татар на Угрию в 1241 году был нанесен страшный удар Восточной Церкви: монастыри были разорены, из епископов осталось в живых только два латинских, и они едва могли добиться восстановления латинских церквей; вельмо-
486


жам же и богатым мирянам не приходило в голову заняться восстановлением церквей восточного обряда, и только впоследствии стараниями благодетелей удалось восстановить их.
О духовной жизни угрорусов до XIV века известно очень мало. До этого времени они живут общею жизнью с Галицкой Русью. Основание в Мукачевской области православного монастыря положило начало организации угрорусской церкви и духовному развитию. Уже с конца XIII и начала XIV века католическое духовенство и угорские короли делают попытки обратить русское население в латинство, и вся дальнейшая история Угорской Руси есть непрерывная борьба за Православие. В XVI веке вокруг угрорусов стало распространяться протестантство, покровительствуемое седмиградскими князьями, во власти которых находился тогда Мармарош с Мукачевом, главным центром восставших против Габсбургов князей, и желавшими всеми силами привлечь к протестантству и угрорусов; в противность этому Габсбурги желали привлечь тех же угрорусов на сторону латинства, употребляя с этой целью то гнет (так, например, русских православных священников заставляли ночью караулить деревни, сажали в тюрьму, позволяли им священнодействовать лишь с разрешения латинских ксендзов и пр.), то льготы и разные обещания. Наконец, в 1649 году, в защиту себя от невыносимых притеснений, 63 священника подписали в Ужгороде акт унии с римской церковью, на основании Флорентийского собора, сохраняя за собой, между прочим, право избрания своих епископов, никогда, впрочем, не соблюдавшееся. С тех пор и начала водворяться уния у угрорусов; последним присоединилось к ней население Мармарошского комитата в 1710 году, хотя народ долгое время не хотел подчиниться папам, и предания православия живут в нем и по сей час.
На территории, занимаемой угрорусами, в настоящее время находятся две греко-униатские епархии: Мукачевская и Пряшевская, которым в церковном отношении подчинено все русское население страны.
Время учреждения Мукачевской епархии невозможно определить. После своего перехода в латинство король Стефан I учреждал и возобновлял епископии в разных местах своего государства, но не назначил ни одного епископа в северной Угрии. Там, вероятно, существовало первоначальное православие со своим самостоятельным епископом. Когда Феодор Кориатович основал монастырь в Мукачеве, то настоятель его был вместе с тем и епископом. Вследствие принятия унии Мукачевский епископ сначала подчинен был Ягерскому латинскому архиепископу; в 1713 году русская епархия сделана самостоятельной.
Пряшевская епархия учреждена недавно. В 1811 году Император и король Франц Iі приказал отделить от обширной Мукачевской епархии ее западные комитаты и учредить в них особую греко-униатскую епархию, которая и была учреждена в 1818 году. Однако обе эти епархии подчинены латинскому Остригомскому архиепископу.
В бывшей Сербской воєводине в Бачском комитате находится два русских поселения, которые до сих пор сохранили свою народность. В церковном отношении они подчинены Крижевскому греко-униатскому епископу в Хорватии.
В настоящее время угрорусы получают епископа по назначению Императора-короля, в лице человека, которого считает удобным угорское Министерство исповедания и народного просвещения, без контрасигнации которого, по смыслу законов 1848 года, само назначение госуда-
487


рем считается недействительным. При избрании лица на этот пост больше всего веса придается его политическим убеждениям, согласным с интересами мадьяризации, чем его церковным заслугам и качествам пастыря. До 1772 года епископа выбирали из среды иноков, но с тех пор исключительно из мирского клира и потому пользующегося саном вельмож страны с титулом «иллюстриссими», и если вместе с тем он Императорский тайный советник, то «экселлентиссими». По законам страны все католические и униатские епископы входят в состав членов палаты господ Угорского сейма. Что касается их внешней обстановки, то, будучи мирскими иерархами, они живут в своих особых городских резиденциях, бреют бороду и стригут волосы, носят красного цвета рясу папистского покроя, но сохраняют и монашескую камилавку.
В ряду русско-угорских епископов были иногда и очень почтенные мужи, любившие всей душой свой восточный обряд и свою народность. Таковые были из монахов: Василий Тарасевич, Петр Парфений, Иоанн Бродяч и из мирян: Андрей Бачинский и Василий Попович.
По обычаям латинян, и при униатских епископах находятся так называемые «капитулы», или соборы крылошан, нечто вроде совета пресвитеров. Относительно прочего епархиального клира они составляют отдельный аристократический класс; в промежуточное время, когда владычная кафедра бывает вакантна, они заводят интриги и добиваются митры, отчего часто происходят большие скандалы. Костюм их, на манер латинского, пестроват, красно-черного цвета, с металлическими нагрудными украшениями. Они любят присваивать себе титул «маньифи- ци» вместо «реверендиссими». В состав аристократической касты униатского духовенства входят еще гонорарные каноники. Прежде этого титула удостаивались престарелые мужи, оказавшие заслуги на поприще духовной деятельности. Ныне для получения этого титула довольно обнаружить потворство антинациональным и противоцерковным тенденциям мадьяризующего владыки. Затем следуют архидиаконы, за ними окружные благочинные или вице-архидиаконы. Это уже неаристократическое духовенство, а труженики первого разряда, правая рука епископа. В настоящее время среди них уже много мадьяронов. Наконец, приходское духовенство, разделенное на три разряда: парохов, администраторов и капланов. Парох — постоянный пастырь, администратор — временный, каплан — без всякого служебного положения. При сельских священниках состоит дьякон-мирянин, но большая часть их исполняет и должность сельского учителя, и, наконец, крестьянин-пономарь.
Священники женатые; бреют бороду, стригут волосы (с 1885 года по требованию Императора) и носят одежду латинскую. Питомцы обеих епархий получают образование богословское на латинском языке в Ужгородской семинарии.
II
В пору занятия Австрией Галичины в 1772 году в Угорской Руси народное русское самосознание стояло довольно крепко. Покровительствуя русским униатам, державшим всегда сторону правительства, Мария Терезия признала в 1773 году независимость Мукачевской епархии, считавшейся лишь викариатом Ягерского латинского архиепископа. Так как полонизация не могла охватить Угорской Руси, то в домах русских священников и в немногих дворах употреблялся русский язык. Угрорусы обучались в Львовской духовной семинарии; здесь в 1823 году


кончил философский курс историограф Юрий Гуца, известный под именем Ю.Венелина. Вследствие большого развития национального сознания, угрорусы стали раньше заниматься своей историей и родным словом. В начале правления Марии Терезии среди русского духовенства только три священника умели читать по латыни. В богословской школе в Мункачеве, основанной около 1750 года, учили по славяно-русски, и когда она в 1778 году была в качестве духовной семинарии переведена в Ужгород, все-таки русский язык остался преподавательным. Но как в Галичине, так и здесь по смерти Иосифа II последовала реакция, враждебная русской народности. Против русского языка в Ужгородской семинарии начались происки, и около 1809 года в той семинарии введен был исключительно язык латинский. Напрасно взывал епископ Бачинский духовенство защищать свое слово. В 1806 году в одном пастырском послании указывал он на судьбу, постигшую моравский и чешский народ, «иже от св. отцов Кирилла и Мефодия приемше свет восточного благочестия, в начале быша славяно-русского языка, письма и набожен- ства, после же, с залишением его, всячески переменился (обгерманизовал- ся).
Но что на тех народах зриши, внемли и бодрствуй, угрорусская диоцезия (епархия), да и тебе не тое случится с залишением отеческого и матерного языка. Уже теперь не только в потупление, но паче в самое умаление день от дня приходят рущизна и наше русское набожен- ство». Угрорусский народ, лишенный дворянства и мещанства и состоявший исключительно из крестьянства и сельских священников, не был в состоянии защищаться против государственной политики, подавлявшей национальное движение у славян. Этой политикой объясняется переселение образованных угрорусов в Россию в начале XIX столетия. В числе переселившихся были Болудянский и Юрий Венелин.
В это время угрорусов было около половины миллиона.
По вступлении на престол Императора Леопольда I в Угорщине установились отличные отношения.
Чтобы успокоить взволнованных реформами Иосифа И мадьяр, Леопольд принужден был в 1791 году издать указ, в силу которого Угрия с Седмиградией и Хорватией должны управляться своими прежними законами. Мадьяры развили у себя политическую жизнь и с 1825 года стали стремиться к приданию угорским землям мадьярского характера. В 1830 году сказал в сейме граф Сечени: «Угорщины не было, она будет...» С тех пор целью мадьярской политической партии было поднять прежде всего экономическое благосостояние как необходимое условие для приобретения полного самоуправления, возбудить и укрепить национальное мадьярское сознание и омадьярить славян и румын.
Вследствие такого направления мадьярской политики, славяне и румыны теснее примкнули к венскому правительству, которое, однако, ввиду сильного перевеса мадьярских вельмож в делах управления Угор- щиной и германизационного направления своей политики, не могло поднять их национальности. Относительно русских австрийское правительство, учреждая епископскую кафедру в Пряшеве (1816 год), имело намерение укрепить их национальность, но, несмотря на то, подъем народного духа был мало заметен.
Оба угрорусские епископы заседали в палате господ, но в Угорщине аристократия руководила политической жизнью и имела также влияние на судьбу карпато-русского народа.
489


Не имея политической независимости, ни дворянского сословия, ни зажиточных мещан, австрийская Русь не могла в государственной области громко проявлять свою жизнь. Она должна была ограничить свою деятельность отстаиванием своей национальности на церковном и литературном поприщах. В этом отношении стали прежде всего трудиться угрорусы, которые, несмотря на свою малочисленность, в конце XVIII и в начале XIX столетий располагали большим количеством образованных и свою национальность сознающих лиц, чем галичане.
Первое место среди угрорусских деятелей того времени принадлежит епископу мукачевскому, Андрею Бачинскому, интересовавшемуся великорусской литературой и собравшему на свои собственные средства библиотеку в 9000 томов.
Его сподвижником был монах Базилович, напечатавший на латинском языке «Краткую записку об учреждениях Кориатовича». Это сочинение имело большое влияние на пробуждение национальной жизни в Угорской Руси. Умственный перевес угрорусов над галичанами виден был также из того, что правительство вынуждено было приглашать из Угорщины учителей для русского преподавания во Львове. Угрорусом был Венелин (Юрий Иванович Гуца), ученик ужгородской гимназии, после студент Львовского университета, впоследствии переселившийся в Россию и издавший, кроме нескольких исторических рассуждений, сочинение «Древние и нынешние болгаре» (М., 1829). Последнее сочинение обратило на себя внимание болгар и поощрило их заниматься своей родной историей. Венелина считают пробудителем национального болгарского духа. Сверстником Венелина был священник Лучкай, написавший на латинском языке «Историю карпаторуссов в Угорщи- не», которая, однако, не была напечатана. Сверх того в 1836 году Лучкай напечатал на латинском языке первую угрорусскую грамматику под заглавием «Славяно-русская грамматика». Он подчинился совершенно современному славянофильскому течению в Австрии и вследствие того в своей грамматике обработал местное угрорусское наречие, ибо современная славянофильская школа настаивала на том, чтобы ввести в словесность простонародную речь. Славянофилы требовали, однако, также общего славянского литературного языка. Лучкай в предисловии к своей грамматике советовал принять старославянский язык как общелитературный для всех славян. Усилиями Бачинского и Луч- кая удалось поддержать национальность своих соплеменников, подвергавшихся до 1830 года латинизации, а с этого времени мадьяризации.
Стремление к омадьярчению немадьярских народностей вызвало среди них сильное противодействие. Во главе оппозиции стали хорваты, затем она возникла и среди словаков и румын. Угрорусы, не имея дворянского сословия и мещан, не могли принимать участия в политическом движении Угрии. Они находились в совершенной зависимости от мадьярских помещиков, производивших суд над своими крестьянами. Закон 1836 года уменьшил панщину и признал за помещиками право карать лишь до трех дней арестом, воспрещая мучить подданных под угрозой штрафа в 200 гульденов. Помещичий суд был окончательно отменен в 1849-1855 годах, и тогда угрорусские крестьяне, как свободные граждане, могли считаться политическим фактором.
В таком состоянии застал Угорскую Русь 1848 год. Вокруг нее кипело все неудовольствием, она одна молчала. Центральное правительство, видя привязанность русского народа к династии и повиновение
490


власти, стало склоняться на его сторону, чтобы употребить его в Галичине против поляков, в Угорщине — против мадьяр.
Когда немадьярские народности Угрии предъявили свои петиции об устройстве отдельных областей для народностей, угрорусы предъявили следующие требования:
1) введение в действие конституции 4 марта 1849 года; 2) признание угрорусов как отдельной политической народности, 3) разграничение административных округов по этнографическим границам; 4) основание русских народных школ, русских гимназий, русской юридической академии в Ужгороде и переустройство русского Львовского университета; 5) уважение лиц русской народности при замещении правительственных должностей; чиновников же, не знающих русского языка, не должно назначать в русские округа; 6) издание русской правительственной газеты с правительственной субсидией; 7) свобода печатать кириллицей; 8) сравнение русских чиновников, духовных лиц и учителей с лицами других национальностей; 9) уважение лиц русской народности в армии при производстве в офицеры и замещение некоторых чиновничьих мест в центральном управлении в Вене русскими; 10) установление русских военных капланов в русских полках.
Судьбой угрорусов занялся Пряшевский епископ Гаганец и уговаривал епископа Ужгородского действовать с ним заодно от имени угро- русского народа. Но в Ужгороде Кошутовская агитация взволновала даже местную семинарию, ослабила русский дух, и между епископами не могло состояться соглашения. Тогда депутация из четырех лиц, с А.И. Добрянским во главе, подала петицию 19 октября 1849 года Императорскому гражданскому комиссару. Император принял депутацию благосклонно.
Вообще 1848 и 1849 годы не прошли бесследно для австрийской Руси. Они пробудили их национальную жизнь и дали толчок к усердной деятельности. Видя у других усилия к развитию своих духовных и материальных сил, Русь принялась за труд на общественном поприще. Конечно, находясь и зависимости от чужеземных чиновников, она не могла беспрепятственно и самостоятельно идти вперед, однако, несмотря на это, национальное сознание охватило немногочисленную часть интеллигенции, вышедшей из народа, русский язык стал обязательным предметом в гимназиях; народные школы, в которых перевес был на стороне русских учеников, были отданы под ведение консистории. В гимназиях установлены отдельные греко-католические катехиты. Стараниями А.И. Добрянского и А.Духновича в 1851 году было основано Пря- шевское литературное общество. Часть интеллигенции стала употреблять в разговоре русский язык и принялась трудиться на литературном поприще.
Движение 1848 и 1849 годов не осталось без последствий и для католической церкви в Австрии. Католические общества развернули свою деятельность. В Угрии общество св. Стефана старалось распространять католическую пропаганду среди тамошних русских. Оно избрало своим сотрудником священника мукачевской епархии И.Раковского, редактора русского текста «земского правительственного вестника для королевства Угорского», — но он не оправдал ожиданий общества.
Между тем с отменой конституции в Австрии в конце 1849 года венское правительство стало опять применять в целом государстве систему германизации. Во всех ведомствах и судах делопроизводство
491


происходило на немецком языке. Вследствие прекращения помещичьего суда над крестьянами наивысшей судебной инстанцией для Угрии сделалась высшая судебная и кассационная палата в Вене. Во всей Австрии введены краевые суды. Угорская Русь подчинена была высшему краевому суду в Пряшеве. В административном отношении Угрия поделена на пять дистриктов, во главе которых стояли наджупаны. Угорская Русь вошла в состав Кошицкого дистрикта.
Система германизации была применена и в школах высших и средних.
После пробуждения русской народности, в 1850 году, душой движения стали А.И. Добрянский, бывший военный комиссар при русской армии, и Александр Духнович, каноник Пряшевской епархии. Добрянский, как политик, привел в строгую систему те мысли, которые неясно и неопределенно бродили в головах угро-русских патриотов. Что касается литературного языка, то он настойчиво проводил мысль, что угрорусам следует усвоить себе общерусский литературный язык, который сам он изучил основательно. Благодаря своему выдающемуся уму, образованию, служебному положению и несокрушимой энергии, Адольф Иванович приобрел могучее влияние на молодежь, которая вся стала под его знамя. Занимая высокое служебное положение в Угорской Руси, он при назначении молодых людей на должности требовал также знания русского языка и тем самым поднял обаяние народного движения. Последнее получило такую окраску, как будто бы ему покровительствовали свыше. В Угрии, после подавления революции, милостиво относились к угрорусам, а некоторые угрорусские патриоты уже мечтали об образовании русского воеводства в Угрии. А.Духнович был потомком выходца из Москвы, бежавшего во время бунта стрельцов при Петре I в Угорскую Русь.
Его литературная деятельность была самая разнообразная: он был поэт, драматург, историк и педагог. Он не был гений, он был только скромный будильник. Нужен был календарь — он его составил и издал; оказалась потребность в школьных учебниках — он написал и издал на собственный счет несколько учебников и принимал самое деятельное участие в тогдашних галицко-русских повременных изданиях. Духнович был неутомим в своей деятельности до самой смерти (t 1865 год).
После крымской войны австрийское правительство переменило свою политику относительно Угорской Руси. Оно заподозрило А.И. Добрянского в русофильстве и удалило его из Угорской Руси, предоставивши ему, однако, высшее назначение в Вене, так что в глазах воспитанной им угрорусской интеллигенции он не потерял значения и продолжал оставаться ее руководителем. Но все-таки лишилось покровительства правительства русское движение в Угрии. Пряшевское литературное общество распалось.
Между тем, за изъятием немногих передовых людей, всецело пожертвовавших собой народному делу, до 1866 года мало было таких, которые проникнуты были русским духом; большей частью священники и немногие светские образованные люди были ослеплены блеском мадьяризма, который в это время уже снова расцвел и от которого они ожидали лучших дней. Самыми рьяными поборниками мадьяризма сделались жены священников и светская интеллигенция. Чуждаясь русской церкви и народности, женщины и молитвы свои совершали не на
492


языке своей церкви. Священники, не покупая редко появляющейся русской книги, в то же время ревностно покровительствовали мадьярской литературе и тратили на нее деньги, добытые трудом русского народа. Мадьяры стали величать этих священников отличными сынами мадьярской отчизны и апостолами мадьярской письменности. В доме священников появились портреты мадьярских министров вместо портретов русских деятелей. Епископ Попович, хотя и любил свою народность и в частных случаях возбуждал в своем духовенстве любовь к народности, но не смел открыто являться поборником русской народности, боясь потерять свою репутацию в глазах мадьяр.
Для упрочения народного сознания среди угрорусской интеллигенции представлялся трудным выбор литературного языка.
Северная часть Угрии, заселенная русским народом, гористая. Поверхность ее имеет такую формацию, что все долины раскрываются к югу, где живут мадьяры; эти долины отделяются между собой высокими хребтами. Вследствие этого жители отдельных долин мало сообщаются между собой и вместо этого находятся в беспрерывных сношениях с мадьярами равнин. Оттого каждая долина и котловина имеет свое отдельное русское наречие с отдельными словесными оборотами и выражениями. Таким образом, нет возможности избрать одно из этих наречий для общелитературного языка. Также не всем понятно и русско- галицкое наречие. Таким образом, для них нет другого выхода, как принять такой литературный язык, который заключал бы в себе общее отдельным наречиям. Таким языком может быть только общерусский литературный язык, и этим объясняется склонность угрорусов писать на нем. Но чтобы'среди интеллигенции распространить знание этого языка, нужно было пустить в народ большое количество книг на этом языке. Между тем их можно было только с большим трудом достать в Австрии. Угрорус мог легко получить немецкую и мадьярскую книгу с рассрочкой платежа; русскую же книгу должен был в каждом отдельном случае выписывать на чистые деньги. Вот почему, не получая духовной пищи от общерусской литературы и не имея возможности создать свой собственный литературный язык, угрорусская интеллигенция и народ должны были мадьяризоваться. Сверх того, каждый угрорус, вследствие отсутствия дворянства и мещанства, если хочет сохранить и укрепить свое национальное сознание, должен был быть демократом, хлопоманом, так как светская интеллигенция и духовенство легко проникались мадьярско-дворянскими воззрениями, свысока смотрели на простой народ и его язык и отчуждались от своего народа.
Так случилось, что, когда правительство в 1854 году отняло свое покровительство у угрорусского народа, национальная жизнь у них заглохла и поддерживалась исключительно влиянием Галицкой Руси, где в это время было много народных деятелей.
Наступила в Австрии опять эпоха реформ после войны 1859 года. По новому переустройству государства мадьяры получили отдельную администрацию с мадьярским языком во всех ведомствах; немецкие и славянские чиновники были устранены отовсюду в пределах Угрии и, приобретши таким образом нравственную силу, стали добиваться дальнейших преимуществ.
В Угорской Руси конституционная жизнь на время оживила национальную жизнь. В Ужгороде еще с 1857 года в духовной семинарии господствовал русский язык. В 1860 году русская молодежь стала вы-
493


писывать из Лейпцига русские книги (Пушкина, Гоголя, Грибоедова, Хомякова и др.) и читала «Братское призвание русских славян» Григория Ширяева. На русских писателях молодежь убедилась, что общерусский литературный язык знаком ей. Тогдашнее Мукачевское епархиальное начальство запретило чтение «Слепца» (Ширяева). По настоянию А.Дух- новича епископ Пряшевский И.Гаганец обратился к Мукачевскому епископу В.Поповичу, чтобы основать литературное общество Св. Василия Великого. Оно основано действительно после смерти Духновича, в 1866 году. Целью его было издавать учебники для народных школ и распространять полезные книги для чтения. На первом общем собрании были избраны в председатели общества А.И. Добрянский и И.Раковский. В Ужгороде образовалась также «Русская беседа».
Угрорусы старались образовать свою светскую интеллигенцию, недостаток которой они сильно чувствовали, и с этой целью с 1861 года раздавали в Мукачевской епархии стипендии для слушателей юридического факультета.
Мадьяры долго не выступали открыто против угрорусской народности, пока видели среди нее согласие и единство стремлений. Разбить это единство было главной целью мадьярских властей, и для этого они избрали себе орудием нового епископа Мукачевского, Стефана Панко- вича.
Стефан Панкович, сын священника из села Велятина Земплинского комитата, по окончании Ужгородской духовной семинарии стал домашним воспитателем сыновей графа Накова. Он много путешествовал и потом был рукоположен во священника епископом Поповичем. Не добившись, как он желал, места при консистории, возвратился опять к графу Накову в качестве воспитателя. Мадьярские власти, узнав слабую сторону Панковича — честолюбие, назначили его епископом Му- качевским после В.Поповича. Торжественно въехал новый епископ в Ужгород. Затем начались безостановочно обеды, на которые приглашались сельские священники. Подавались вкусные кушанья и отличные вина. Речи на тему мадьярского патриотизма и тосты: «Да здравствует мадьярство!» произносились на каждом обеде. Кроме того, он воспользовался слабой стороной католического духовенства — честолюбием. Он стал раздавать отличия, обычные в католической церкви, и другие, выдуманные им. Одному давал фиолетовый нашейник, другому — красный пояс, третьему — капральский шнурок на шапку. Титулы крыло- шан, советников и прочие сыпались на все стороны. Кто держал его сторону, получал лучший приход. Покровительствуемые священники тащили за собой длинный ряд родственников, и Панкович скоро добился того, что имел сильную партию среди духовенства. Мукачевская епархия распалась на три партии: сторонников епископа, народников и нейтральных. Сторонники епископа стали кричать о Москве и схизме. Против вождей народного движения, А.И. Добрянского и его сторонников, начались интриги; о них распространяли самые нелепые слухи, чтобы уронить в глазах населения.
Видя успех начатого дела, Панкович приступил к подавлению национального духа и прежде всего старался уничтожать общество Св. Василия Великого, центр угрорусской духовной жизни. Его приверженцы пустили в ход обвинения общества в панславизме. Сам Панкович сделал 18 сентября 1869 года депутации общества выговор, что оно вмешивается в политику, что не проникнуто духом католической церк-
494


ви, что мало издало книг для народа, что не издало никаких мадьярских книг, употребляет «московский» язык и пр. Мадьярское Министерство просвещения и исповедания сделало обществу выговор, что между ним и епископом существует несогласие. Министерство требовало, чтобы общество поступало по воле епископа. В кружке своих доверенных Панкович восставал против обрядов Восточной Церкви, ее постов и пр. Естественно, что все это порождало в народной партии опасения за веру и народность; все, не обинуясь, считали управление епископа не- счастием для Угорской Руси. В это время возник вопрос о церковной автономии. В Пеште собрался церковный конгресс, состоявший из послов всех партий, как духовного, так и светского сословия. Этому конгрессу предстояло определить способ самоуправления римско-католической церкви и соединенных с ней униатов. На конгресс явились и послы из Мукачевской епархии, числом 13: из них семь принадлежало к народной, а 6 — к епископской латинской партии. Между теми и другими загорелась отчаянная борьба. Народные послы утверждали, что до 1649 года русские были православными, что в этом году они соединились с Западной Церковью на таких условиях, что они свой обряд и свою особенную церковную организацию не только могли удержать, но и действительно обеспечили обоюдным договором. Епископ все опровергал. Члены католические в речах своих поддерживали епископа и, между прочим, создали для русских униатов новое, неслыханное название «греко-восточного обряда римско-католики». И так как на Пештском конгрессе народные представители требовали прежде всего созвания общего смешанного конгресса всех угрорусов, долженствовавших определить главные свои интересы и только после этого поверить защиту таковых своим представителям на Пештском конгрессе, то Стефан Панкович поспешил собрать 9 января 1871 года в своей резиденции своих приверженцев, и эту сходку назвал народными конференциями. Число собравшихся на конференции, по словам тогдашнего епископского мадьярского органа, газеты «Ung.», было 200 человек; в действительности же их было только 96 человек. В разгаре борьбы стали со всех сторон появляться в «Свете» адреса, заявлявшие доверие к народным послам, защищавшим права Восточной Церкви на автономическом конгрессе. С епископской же стороны держались сходки, решения которой печатались в извлечении.
Почти одновременно с автономическим конгрессом в Ужгороде зародилась мысль основать Народный дом. Мысль эта встречена была с полным сочувствием, и тотчас приступлено было к собиранию средств. Между тем Стефан Панкович приступил решительно к подавлению всего народного. Тотчас восстал он против мысли о создании Народного дома и не остановился ни перед чем, чтобы помешать этому, — что ему и удалось. Затем он решил прекратить издание газеты «Свет» как газеты с вредным направлением. Газета «Свет» превратилась в «Новый свет» и перешла к партии епископа. Но вся жизненность и деятельность исчезла: деятелей не оказалось. Взносы членов почти совершенно прекратились.
Вдруг неожиданно появилась сатирическая газета «Сова», в которой были изображены все слабости и злонамеренные домогательства епископа и его приверженцев, направленные против народности, веры, обряда, автономии и пр. Первый номер был встречен с ужасом епископской партией, и епископ попытался подкупить содержателя типографии,
495


где печаталась «Сова», но издатель отправился в Пешт и там продолжал печатать газету. Наконец, так как редактор был учителем, то Министерство народного просвещения назначило его за Дунай к мадьярам, и тем издание «Совы» прекратилось. Наконец очередь дошла и до общества Св. Василия Великого. Пущены были в ход интриги, чтобы оно перешло в руки людей, пользовавшихся хорошим мнением у епископа и у мадьяр, — и епископская партия взяла верх.
Отщепенцы русского народа забыли о благодарности к достойным мужам А.И. Добрянскому и И.Раковскому, посвятившим всю свою жизнь на поднятие своего бедного народа, — вместо них они избрали в председатели Александра Негребецкого и Юрия Маркоша, не умевших даже и читать по-русски. В тот же день произошло одно важное событие. А.И. Добрянский, идя на общее собрание общества, привез с собой и своего, сына, красивого юношу, чтобы познакомить его с русскими членами. После окончания собрания он послал его за каретой в гостиницу «Кислая вода», где стоял. Но едва карета выехала на улицу, на нее среди бела дня напали гонведы. Юноша, не понимая, в чем дело, тотчас выскочил из кареты; гонведы ринулись на него и нанесли ему бесчисленные раны. Обагренного кровью юношу почти в бесчувственном состоянии отвезли к ближайшему врачу. Чья рука действовала здесь? Неизвестно. Все как-то затихло, замялось; вероятно, и сам опечаленный отец, видя неблагодарность обстоятельств, не решился искать удовлетворения. Одно вероятно, что воины были подкуплены; другое — почти известно, что это было предназначено Адольфу Ивановичу, а досталось его сыну; третье — вполне известно, что невинный юноша заслужил русское имя крещением кровью. С тех пор настало торжество полной безжизненности: водворилась умственная нищета. Неспособные предводители не заботились ни о чем; сбитая же с поприща народная партия неохотно участвовала на обезглавленном противниками поле и свое народолюбие доказывала обучением детей в народных школах. На происходивших общих и комитатских собраниях говорилось обычно много, с одушевлением, в изысканных фразах о потребности народного образования, а на деле ничего не предпринималось. С некоторого времени стало замечаться, что и мадьярское правительство идет рука об руку с епископом, Стефаном Панковичем, и с ним заодно проявляет знаки своей заботливости о русских. Министерство исповеданий и народного просвещения делает предложение епископам Мукачевскому и Пряшев- скому, чтобы они постарались созвать комиссию для обсуждения того, каким образом можно бы заменить русские буквы мадьярскими в учебниках, назначенных для народных школ. На это из Пряшева получен был ответ отрицательный.
Не надо забывать, что все это делалось при существовании закона о равноправности народностей от 1868 года — ст. XI.
Что касается результата, достигнутого столькими трудами епископа Стефана Панковича, то он таков.
Он свой народ, ценой ненависти к которому получал чины и ордена, очернил пред мадьярским правительством, и от тех самых мадьяр, от которых надеялся, что они будут прославлять его подвиги, удостоился большой чести, именно, названия комедианта и кошачьей музыки*.
* Уриил Метеор. Угорская Русь. Славянский сборник. Т. «Прикарпатская Русь». Ф.И. Свистуна.
496


Ill
Священник Раковский, один из сподвижников Добрянского, до самой смерти своей в 1885 году употреблял всевозможные усилия, чтобы воспротивиться угасанию среди духовенства русского народного чувства. Его преследовали, тягали по судам и тюрьмам, но, несмотря на свой преклонный возраст, он не падал духом. Он объезжал села, говорил проповеди, пробуждал среди духовенства любовь к отечеству, выписывал из Галичины русские брошюры и газеты, раздавал их народу, возбуждал в нем самосознание, сам выучивал стихотворения и декламировал их перед молодежью. Накануне своей смерти он призвал своего друга, отдал ему последние свои гроши, умоляя его передать их тому, кто с искренним желанием примется за издание народной газеты. Хотя грошей было немного, однако нашелся один из друзей покойного, священник Евгений Фенцик, который в 1886 году принялся за издание газеты «Листок», около которой сосредоточился небольшой кружок угрорус- ских патриотов. Фенцик умер в 1904 году, а с ним умер и «Листок». За редактором «Листка» следила государственная прокуратура и епархиальное начальство. Подписчики выписывали и читали тайно «Листок».
В настоящее время у угрорусов выходят следующие газеты: а) «Наука» — газета еженедельная, один печатный лист, с месячными приложениями «Поучительное чтение» (для народа) и «Слово Божие» (проповеди для священников); б) «Неделя» — тоже еженедельная газета для крестьян, с поучительными статьями разного рода, преимущественно по сельскому хозяйству; издается Министерством земледелия. Эта газета издается также на мадьярском, сербском, румынском и немецком языках. Кроме этих двух газет на русском языке выходят еще две — на мадьярском: «Греко-католическое обозрение», издается в Ужгороде, и «Греко-католическая газета», издается в Будапеште, обе еженедельные.
Первая из них защищает интересы угрорусов, не пропагандируя Григорианского календаря и литургию на мадьярском языке, как это делает вторая, вопреки папскому запрещению; она поддерживается на счет церковных фондов по распоряжению угрорусских епископов, не осмеливающихся сжечь литургические книги на мадьярском языке, как того требует папа.
У угрорусов было два общества: а) общество Св. Василия Великого в Ужгороде для издания и распространения учебников среди угрорусов; это общество процветало во второй половине 60-х годов XIX столетия под председательством А.И. Добрянского (11901 год), но прекратило свое существование вследствие интриг епископа Панковича и его приверженцев. В настоящее время оно приняло промышленный характер (на акциях), имея одну типографию под названием «Уния»; б) общество Св. Иоанна Крестителя в Пряшеве, основанное в 1860-х году прошлого столетия, для вспомоществования учащейся молодежи, иначе называемое «Конвикт», в котором молодежь получает за умеренную плату или совсем даром квартиру и содержание. Подобные «конвикты» (бурсы), без которых угрорусам почти совсем нельзя было бы воспитывать своих детей, существуют и в Ужгороде, и в Хусте; в Ужгороде есть еще особое заведение для воспитания дочерей священников. Но каким духом веет в этих конвиктах, доказывает следующий факт, случившийся в пряшевском конвикте в 1904 год.
Между двумя воспитанниками конвикта, сыновьями священников, произошел спор из-за народного вопроса, и один из них, Иван Ханат,
497


доказывал своему товарищу, Гойдичу, что он (Гойдич) напрасно лезет на глаза мадьяр, а должен остаться русским. Об этом споре мальчиков донес «информатор» конвикта, Николай Ладомирский, недавно окончивший курс богословский, епископу, который едва не исключил Ханата за «панславизм».
В таком-то, всему русскому враждебном духе воспитывают угро- русскую молодежь его архипастыри! Понятно, что как в конвиктах, так и в духовных и учительских семинариях, существующих в Ужгороде и Пряшеве, почти не слышно русского слова.
Еще в начале 1860-х годов был поднят вопрос о народном обра- зовании; издано много распоряжений светской власти, еще во времена абсолютизма, о заведении сельских школ. Но часто по нерадению власти, часто по слабому содействию должностных лиц народное образование мало подвинулось. И в тех школах, которые были устроены, ученье шло плохо. Обыкновенно чтением, изучением истин веры и затвержи- ванием молитв ограничивалось все школьное образование народа. По выходе из школы учившиеся скоро забывали и читать, так что немного поселян, которые умели бы читать, а еще меньше писать. Причины такого дурного состояния народных школ: неудовлетворительная педагогическая подготовка дьячков, исполняющих во многих селах должность учителя, скудное жалованье их, нерасположение простолюдина к грамотности и непосылание детей в школу зимой, за неимением обуви и теплой одежды, а летом — по причине участия детей в полевых работах, неимение учебников и прочее.
Когда в конце 1870 года выступил на дневную очередь в Пешт- ском сейме законопроект, чтобы в народных школах мадьярский язык заменил народный, креатуры мадьярского правительства, русские униатские епископы Иоанн Пастелий и Николай Товт, заявили, что они считают обязательное обучение мадьярскому языку в народных школах не только полезным, но даже необходимым. После проведения в жизнь этого закона народные школы сделались рассадниками мадьяризации. На изучение родного языка не обращают никакого внимания, и все направлено к тому, чтобы ученики выучились мадьярскому языку. За успехи в мадьяризации учителя ежегодно получают награды в 20-30 гульденов. Чтобы получить такую награду, они ничему не учат, как только мадьярскому языку.
Кроме приходских школ, в больших селах есть и государственные народные школы. Учителями в эти школы назначаются мадьяры, не знающие ни слова по-русски. Метод преподавания такого учителя оригинальный. Он входит в класс: ученики не знают по-мадьярски, он не знает по-русски. Пускаются в ход мимика, жесты, указывающие на предметы и т.п., словом, идет преподавание, как в заведении глухонемых. В такой школе, как и в приходской, дети научаются нескольким фразам по-мадьярски, но, оставивши школу, забывают эти немногие фразы и употребляют родной язык, к которому примешивают мадьярские слова, вынесенные из школы.
Видя медленный успех мадьяризации посредством школы, мадьяры стали заводить «мадьярские культурные общества» («Емки» и «Фем- ки») и детские приюты. В немадьярские поселения надзирательницами детских приютов назначают коренных мадьярок, которые среди русских, словацких и румынских детей не смеют произнести ни одного немадьярского слова.


В угрорусских духовных семинариях воспитанники слушают лекции на латинском и мадьярском языках; лишь пастырское богословие преподается частью по-русски. Проповеди произносят они большей частью по-мадьярски. Реальные школы и гимназии исключительно мадьярские. Мукачевский епископ Юрий Фирцак не посовестился издать 4 ноября 1893 года пастырское послание, взывающее к пастве, чтобы она усваивала мадьярский язык, чтобы в течение первых десяти лет второго тысячелетия существования отечества (мадьярского) сотнями тысяч увеличился контингент сограждан мадьярского языка. И действительно, когда в 1896 году праздновалось фиктивное 1000-летие «мадьярского» государства, мадьяроны выступили с проектом — заменить мадьярским языком славянский в униатском богослужении на Угорской Руси, чему, однако, воспротивилась римская духовная конгрегация.
Можно ли удивляться после этого, что в семьях русских униатских священников вытеснен русский язык мадьярским?
В последнее время показываются среди угрорусского народа признаки, указывающие на желание его отказаться от навязанной ему унии. Так, например, в деревню Бехеров Шаршиского комитата возвратилось из Америки несколько семейств, принявших там Православие и желавших построить себе часовенку; но увы! Там был священник о. Михаил Артам, сын русских родителей, воспитанный на русские деньги и пастырь русского народа, — он продал этих людей, обвиняя их в «панславизме» и даже в «предательстве», чтобы лучше выставить на вид свой «мадьярский патриотизм» (он состоит теперь и послом (аблегатом) в будапештском сейме). Были следствия, аресты, наезды жандармерии и пр., бедный народ влачили по судам и присутствиям, причиняя ему до 400 корон издержек каждому и этим застращивая против «панславизма» и Православия. Разумеется, часовни у них и до сих пор нет, вопреки всем законам, дозволяющим не только свободное вероисповедание, но даже и бесконфессиональность. На вопрос одного русского патриота, обращенный к некоторым из этих людей: как стоит у них дело Православия и много ли уже у них православных в Бехерове? — одна женщина добродушно ответила: «Ведь мы все православные!»
Но еще важнее другой факт, случившийся в 1904 году в Изе и Великих Лучках, селениях, подведомственных епископу Мукачевскому Юрию Фирцаку. Вот что пишет о них ежедневная русская газета «Наука» в статье под названием «Против унии»: «В течение последних двух-трех лет часто слышалось о том, что в отдельных местах появляется среди нашего народа движение против унии, то есть стремление выступить из римско-католической церкви. Прежде всего явилось такое движение в Бехерове, новейшее же движение появилось в Изе (Мармарош- ского комитата) и Великих Лучках (Берег). Движение это поддерживается всякими письмами, получаемыми из Америки, и какими-то (якобы) бунтовщиками, которые тайно ходят по селам и волнуют народ (баламутят). В Изе большинство обывателей высказалось против унии и вступило в несоединенную церковь. Эти уже и получили себе от Карловецкого сербского патриархата священника серба — несоединенного (православного), Герасима Петровича. В Лучках волнение началось на Рождество Христово и охватило много людей. Будапештские газеты сильно занимались этим движением, описывают его со всякими комментариями, придают ему противогосударственный характер, ближе всего к истине «Alkotomany» (мадьяро-клерикальная газета), волнение это приписывая бедному и угне-
32і


тенному положению угрорусов. Угрорусы без всякой защиты были выставлены кровопийцам жидам, приходящим толпами из Галичины. «Ру- тенская акция» (так называлась «акция» для поднятия материального состояния «рутенского» народа), предпринятая Министерством земледелия и принесшая много пользы русскому народу до смерти комиссара министерского, Эдварда Эгана, умершего трагической смертью, но под новым комиссаром, Кази, под гнетом жидов, принесла мало выгод народу. Школы стали насильно действовать против обряда и языка народа, материнский язык выкинут из школы, даже вероисповедные школы стали подражать в этом державным, а поведение шовинистов-политиков оторвало и священников от народа, ибо каждый, кто показывает себя другом народа, шовинистами уже считается изменником отечества; даже и русский обряд защищать — значит выставлять себя поруганиям «патриотов», шовинистских газет и властей. Этот дух положил конец единственному просветительному обществу Св. Василия Великого и потушил всякое стремление к основанию и изданию научных газет, писем и книг. Народ обратился к чтению книг «чужого духа» и такое чтение распространило движение против веры. Это лишение и бедность тяжелы народу, и бунтовщикам легко воспользоваться этим и всякую беду приписать лишь церковной унии. Нужно бы священникам и учителям заниматься больше народом, не обращая внимания на «патриотические выстрелы», но идти по пути своего звания, исполняя честно свой долг, это и есть в чистом смысле истинный патриотизм. Лишь через народолюбне можно удержать народ в униатской церкви и мадьярском отечестве. Основать читальни, товарищеские кассы и лавки, обучать вере, письму, распространять душеполезное знание, и тогда не будет волнения, ибо искренняя любовь будет соединять народ с духовенством и учителями своими» («Наука», 1904, № 5.). В этой статье кратко изложено положение несчастного угрорусского народа. Народ любит свою веру, которую считает православной, сооружает церкви, украшает их, постится, хотя и не так, как прежде, чего, однако, нельзя приписать унии, так как он раньше и в унии строго постился, а отчасти Америке, отчасти, к сожалению, пренебрежению своего духовенства и учителей, значит, своих природных вождей (за небольшим изъятием), мало заботившихся о духовном благе и культуре доверенного им народа и, напротив, ищущих более всего «котлов, полных мяса» господ мадьяр.
Правда, нужно заметить, что это духовенство (да и учителя), обремененные семьями, получая довольно скудное и своему сану нисколько не соответствующее жалованье, заботится более о прокормлении и воспитании своих детей, чем о благе своих духовных чад. Угорское правительство, видя это и внемля, наконец, «воплям» бедного духовенства (в Седмиградии есть еще и теперь православные священники, употребляющие только в воскресные и праздничные дни «европейское платье и сапоги», в будни же только «лапти»), издало распоряжение составить точные списки священническим доходам и дополнить их — где это нужным окажется — пока до 1200 корон (600 гульденов, равны 480 рублям), а позднее — до 1600 корон (800 гульденов, равны 640 рублям). Однако ж этим дополнением священство, как православное, так равно и униатское, по своей бедности польстившееся на это пособие, теряет свою независимость и вполне зависит от правительства, готового сейчас отнять денежное дополнение у священника, политически неблагонадежного, на что оно и сохранило за собой право.
500


Но как понимается мадьярским правительством и вообще мадьярами политическая благонадежность, доказывает следующий факт, случившийся в 1900 году. На собраниях священников церковного Лабо- рецкого округа (Земплинский комитат) велись протоколы заседаний издревле по-русски, а позже, из небрежения, по-мадьярски. Священник о. Ириней Иванович Ханат из села Чертежного, желая восстановить древний обычай ведения протоколов заседаний на русском языке, сделал в этом смысле предложение в собрании, состоявшемся в 1900 году в Межи-Лаборцах, которое и было принято большинством голосов, вопреки усилиям Варфоломея Тутковича, священника Радванского и сына русского учителя. Вот и вся вина о. Ханата, не получающего с тех пор принадлежащее ему по праву пособие в размере 210 корон (а теперь, вероятно, и 410 корон), «патриотизм» же Тутковича вознагражден пособием в 1200 корон.
Подобным способом «братья»-мадьяры пугают русских и вообще всех истинных’ патриотов и своим террором стремятся произвести среди порабощенных ими народностей ренегатов и вообще приверженцев и последователей своей панмадьярской идеи, что им, к сожалению, часто и удается, так как людей с характером так мало.
Впрочем, духовенство и учителя обеих русских (Мукачевской с епископом Фирцаком и Пряшевской с епископом Вальи во главе) епархий по большей части уже настолько помадьярчены, что язык их в обыденной жизни не свой родной, а мадьярский, которому их с детства всеми силами обучают и на котором они, а не на русском, лучше умеют выражаться. Да и нельзя этому особенно удивляться: повсюду мадьярский шовинизм с своей мегеломанией и употребляемые ими террористические средства и силы — с одной, и слабость человеческая и недостаток характера (даже и между угрорусскими архиереями, получающими разные отличия, вроде титула тайного советника, (советов которого, однако ж, никто не спрашивает) с той целью, чтобы доверенную им паству усерднее мадьярчить, что они охотно и делают) — с другой стороны.
Так, пряшевский епископ Вальи (происходящий, впрочем, из мадьярского рода) издал в конце 1903 года распоряжение, вероятно, из угождения мадьярам и из благодарности за «тайное советничество», которым строжайше повелевается приходским священникам усердно наблюдать за тем, чтобы ученики народных (церковных) и пока еще епископу подведомственных школ самым прилежным образом обучались мадьярскому языку и чтобы тот же мадьярский язык считался препо- давательным, а русский язык только вспомогательным языком во всех, даже и в чисто русских селениях, в которых обыкновенно, кроме священника и учителя, никто больше не понимает по-мадьярски.
Таким образом, пряшевский епископ предупредил даже бывшего мадьярского министра народного просвещения Берзевича* своим «административным» усмотрением. В состав комиссии для рассмотрения законопроекта реформы народных школ во всей Угрии призваны были, между прочими, и православный митрополит румынский Метьян, униатский — Михальи, епископ сербский — Богданович, и русский — Фирцак.
В своих мадьяризаторских мечтаниях мадьяры видят уже себя покорителями не только Австрии и всего Балканского полуострова, но
Берзевич в 1905 году внес в парламент проект школьной реформы.
501


даже и России, которую они считают слабой, почему и радовались всякому успеху японцев. «Великая Мадьярия» с одним мадьярским языком на всем этом пространстве совершенно помутила разум мадьяр, а господами в этой «Великой Мадьярии», конечно, будут жиды — нынешние владыки Угрии.
В помянутой комиссии румынский митрополит Матьян и епископ Сербский бесстрашно отстаивали права своей автономии и своего народа, ясно понимая цель и последствия этой реформы. В противоположность этим народным архипастырям, какую печальную роль играют епископы угрорусские, в резиденциях которых не слышно русского языка, переписка которых с подведомственным им духовенством исключительно ведется на мадьярском языке (письма некоторых священников, попытавшихся писать своим архиереям по-русски, даже не принимались!) и которые всеми силами помогают министрам обезнародо- вать вверенный им народ! Вот что сказал в комиссии, между прочим, епископ Фирцак: «Подлежащим законопроектом должно быть'достигнуто, чтобы дети государственному языку научились. На это у государства не только право, но и обязанность. Проект обещает вспомоществование и подпору слабым (общинам), и тем достигается цель, что мадьярская культура процветает и в самых отдаленных и забытых углах края... Хорошая народопросветительная политика составляют силу, содержащую государство, но только так, если она вся и во всех составах своих будет мадьярской!» Понятно, что среди таких печальных обстоятельств народной культуре и просвещению нельзя процветать. Ведь нет даже хороших учебников для народных школ!
О просветительных обществах и русской периодической печати уже сказано выше.
Экономическое положение угрорусов не лучше. Почти весь угро- русский народ, населяющий трущобы Карпатских гор (за исключением проживающих на низинах), живет в бедности, часто голодает от неурожаев. Иосифианский кадастр 1786 года был убийствен для угрорусских крестьян: все леса и пастбища в горах (полонины) были записаны за помещиками, и крестьяне лишились права ими пользоваться. Последствием этого было всеобщее обнищание. Правда, нужно сознаться, угрорус консервативен не только в одежде, и одевается по-старинному (разве что на платья жена его или дочери теперь больше «обшивок» или «пантлик» (лент), чем прежде, нашивают), но и в обрабатывании своего поля очень неохотно и медленно соглашаются на «реформы». Он и теперь хозяйничает так, как хозяйничали дед и прадед, только что пашет больше не деревянным, а новым, улучшенным плугом, сеет и ныне по низинам свою кукурузу и ячмень, а по «верховинам» свою гречиху и овес, и садит картофель без всяких гипсов и суперфосфатов и тому подобных удобрений; разве что и он уже зажигает керосиновую лампу, а не «каганец» с бараньим салом или прямой сухой щепкой (лучиной), как это делал недавно еще его отец; но вымести сени и причесать детей в будни считается еще «парадою» и роскошью.
Толчок к улучшению материального благосостояния угрорусов сделан был бывшим министром земледелия Дараньи; это был муж прекрасных качеств, поднявший благосостояние народа своей горнеугорской «акцией», распространившейся пока на комитаты Берег, Угоча и Унг, в которых угрорусы постоянно голодали даже и в урожайные годы, и у них часто уже на Рождество не хватало своего хлеба, так как
502


земля их находилась обыкновенно в когтях жидов, пришельцев, эксплуатирующих их и злоупотребляющих добродушием их настолько, что угрорус, при всей своей неутомимой работе и труде, работал не на себя и свою семью, а на еврея, а сам с семьей голодал. У властей тоже тщетно искал он защиты против бессовестного еврея, ставившего против бедного мужика десять ложных свидетелей, готовых и за 5-Ю корон присягнуть на все, так что бедный мужик, вместо защиты и справедливости, попадал еще глубже в сети еврея и выходил из суда с уверенностью, что он оставлен всеми и ему выгоднее смиренно покориться еврею и терпеливо работать на него, чем без пользы и даже с прямым ущербом для себя волочиться с ним по судам, защищающим не его, а всемогущего еврея.
«Акция» министра Дараньи состояла в том, что он при посредстве своего комиссара Эдварда Эгана, человека честного и прекрасного характера, всецело преданного своему делу, сумел внушить угрорусу уверенность в самом себе и что не все еще пропало, что ему хотят помочь; он арендовал для него земли от графа Шенборна, раздробил их между угрорусами, снабдил их скотом лучшей породы, основал для них ссудо- сберегательные кассы, потребительные лавки и т.п., а, главное, освободил их от нескольких кровопийц и бессовестных чиновников. «Акция» эта вначале прекрасно действовала при содействии русского духовенства, принимавшего живое участие в этом прекрасном предприятии, до трагической смерти Эдварда Эгана, умершего внезапно, среди бела дня, в пути, будто бы «самоубийством», не выясненном еще и до сих пор* (на месте трагической смерти Эгана сооружен благодарными угрорусами каменный крест) — но при преемнике его, Иосифе Кази, «акция» эта перестает действовать и впадает мало-помалу в летаргию и бездействие.
Однако угрорусы и при «акции» министра Дараньи пропали бы без Америки. Америка для угроруса — все: и хлеб, и роскошь, и деньги, которыми он выкупает у еврея заложенную у него прародительскую землю; ведущий в Америку путь он знает превосходно, избегает юркого глаза жандарма и является туда с паспортом (часто фальшивым) и людьми, побывавшими там 6-8 раз. С помощью заработанных там денег он не только строит себе новую просторную избу, снабжает хозяйство лучшим скотом, сооружает церкви и кресты, покупает «тройци» и «крижы» (трехраменные подсвечники и хоругви), а при этом нередко приобретает даже у помещиков именья, и оставшаяся дома жена одевается «роскошнее». Поэтому не «акции» мадьяр, но Америке нужно приписать значительное улучшение материального благосостояния угрорусов, но с тем вместе и вольнодумство и испорченную нравственность, как следствие раздельной жизни супругов.
Вместо Америки лучше было бы направить этот родственный нам народ для населения Кавказа и Уссурийского края. Россия приобрела бы в них хороших работников и верных себе сынов, а угрорусы воспрянули бы духом.
И не все они могут идти в Америку, на это нужны средства, а средств нет у громадного большинства их.
«В целом мире, — говорит В.Гнатюк, — нет несчастнейшей земли, как Угорская Русь. В некоторых селах Земплинского комитата оста-
* Так обыкновенно исчезают в Угрии люди, бескорыстно служащие своему народу с целью оградить его от эксплуатации жидов.
503


лись одни бабы и дети — все мужчины разбрелись по свету за хлебом. В Мармарошском и Угочанском комитатах народ хочет бежать в Бразилию, да средств нет на дорогу. Лица мужчин испитые, их одежда подранная, жалуются на голод. Дети не знают молока. Сборщики податей (нотариусы) и биры (громадные начальники) забирают последнюю корову, последнее теля, последнюю козу, свежесобранное зерно и даже свежесрезанную капусту. Хлеба достает селянину лишь до Рождества Христова, потом они живут из заработка, если же заработка нет, то голодают»*.
Народная партия сейма, состоящая из представителей немадьярских народностей, издала в 1896 году на русском языке брошюру, домогающуюся равноправности национальностей, дарованной Основным законом конституции 1844 и 1868 годов.
Угрорусы охотно ее читают.
Чтобы ^ак-нибудь пробудить угрорусскую интеллигенцию к жизни, одно лицо, неизвестное по фамилии, решило переводить на мадьярский язык (для русской интеллигенции!!) такие книжки, которые в мадьярском правительстве не могут возбудить подозрения, как «Порабощаемый народ» (брошюра, трактующая о гонении якобы малорусского наречия в России), повести Франко, рассказы Марка Вовчка и т.п.
Гнатюк предлагает для пробуждения национального сознания среди угрорусской интеллигенции следующие меры: 1) устройство галичанами прогулок в Угрию для науки и развлечения; 2) устройство ими концертов, где только возможно; 3) основание бурсы для угрорусской молодежи, посещающей гимназии или университет, с тем, чтобы она, по окончании наук, возвращалась на родину, или принимала угрорусских учеников в существующие бурсы бесплатно. Меры эти имели бы, наверное, успех, если бы не встречали самого сильного препятствия со стороны «либерального» мадьярского правительства.
Мрачно смотрят на угрорусов словенские «Narodnie Noviny», хорошо понимающие страдания своих братьев.
«Печальнейший, типичнейший образ угнетенного народа, — говорят «Narodnie Noviny», — представляют угрорусы. Это — образ срама и насмешки над двадцатым столетием, это — кровавая сатира на гнусноподлый лозунг “гуманизм, либерализм, прогресс, современность, реализм!” Это — пятно на совести целого народа (мадьярского), пятно на чести народов, стран и государств, что смотрят, немые, на то, как вытягивают жилы из целого известного народа, доброго, умного, способного народа, лишь бы насытить несколько бражничающих кутил.
Угрорусы не могли приобрести себе более ужасных тиранов, каких они имеют теперь. Убивши их тело, пошли и на душу. И ту идут марать.
Что осталось от угрорусского свежего, церковного самостоятельного бытия? Масса равнодушного мужичья, равнодушного и опустившегося. Пастыри своего народа за грязный грош, за удобства и за улыбку высокородных панов, за благосклонное похлопывание по плечу, облеченному в священническую рясу — стали палачами, живодерами своего народа, стали оскорбителями святынь русского народа».
«Умирающий народ, — сказал покойный Фенцик, поддерживавший небольшую горелку, освещавшую душу и чувство. — Умирающий народ
504
Перший Русско-американский календарь» союза Mt. Carmel. 1897.


среди “гуманной, либеральной, цивилизованной” Европы! Умирающий не смертью естественной, а придушенный рукой сурово-крутой». Лицемерная Европа! Лицемерный либерализм! — скажем и мы от себя. Гнуснолицемерный лозунг: «свобода, равенство и братство!» Кто сорвет с тебя маску, унижающую человечество? Кто откроет, наконец, пред обманываемыми народами, что под «либерализмом» скрывается самая ужасная тирания, под «правовым порядком» самое беспощадное «кулачное право». «Сознание церковное, — продолжают далее «Narodnie Noviny», — еле прозябает в душах забитой массы; на одном “Отче наш”, как на тоненькой золотой цепочке, висит жизнь этого народа. Но и эту хотят у него отнять. Тысячелетнюю литургию идут конфисковать у него, дабы не имел никакого утешения умирающий народ! Отобрали у него все радости жизни, набрасываются еще на последнее “помазание” (елеосвящение, соборование), на предсмертное исповедное выражение.
Изменившее духовенство этого несчастного народа изгнало народный язык не только из семинарии, школ, но даже из собственной семьи. Если и есть, может быть, исключения, то они скрываются где-нибудь в глуши. Народ не имеет никакой светской интеллигенции: люди, которых воспитывает ненародная школа, отпадают от народа, и у угрорусов нет и следа от средних и высших школ. Дворянство прожигает последние остатки именья в Пеште, а на его место валит волчье стадо с пейсами, и оно уже пасется на остатках пажитей народных, на костях исхудалых членов разоренного народа.
И как тут воспротивиться удушению этому, когда, например, в деревне Изе, в которой 300 семейств перешло в Православие, сейчас же начинают действовать адвокаты и суд, и обвиняют в бунте, восстании против государства и Церкви и бросают в тюрьму!
Народу остается только Америка, и та большинству не доступна. Ничего более не остается, как прозябать под ярмом и скрыться в гробу.
«Господа материалисты! — восклицают «Narodnie Noviny». — Видите ли, как гибнет народ, когда угасает его дух, когда он теряет свою национальность и тип? Вместе с духом гибнет и тело. Не дайте же убить душу! Сохраните душу, язык, народное самосознание — остальное приложится им!»
Так говорят те, которые на себе испытывают гнет мадьярский, у которых также убивают душу, язык, народность. На выборах 1905 года было убито мадьярскими жандармами девять угрорусов! Летом нынешнего 1906 года окончилось дело о переходе 370 угрорусов из унии в Православие в 1903 году в деревне Изе; окончилось оно оправданием обвиняемых «в возмущении против государства, но 12 из них признаны виновными в бунте против ксендзов». Один из них, Плесков, осужден на один год тюремного заключения, трое — на один год и два месяца, трое других — на два месяца, остальные пять — на пять и восемь дней. Добречинская судебная палата сократила Плескову срок заключения на шесть месяцев, присужденным на один год и два месяца — на восемь месяцев, а некоторых освободила, но королевский прокурор подал апелляцию, и курия признала всех обвиняемых виновными «в возмущении против конституции». Один из осужденных, Вакаро, умер прежде, чем был заключен в тюрьму.
Таково применение закона о «свободе вероисповедания» в Угрии, пользующейся либеральнейшей конституцией.


Профессор П.Е. Казанский
Современное положение Червонной Руси
Австро-венгерские зверства
Австро-Венгрии принадлежали, как известно, три русских области: Галичина, Буковина и Угорская Русь. Первая отошла к Австрии в 1772 году по первому разделу Польши, вторая — в 1774 году в силу Кучук-Кайнарджийского мира, в виде награды за нейтралитет во время войны между Россией и Турцией, наконец, третья — в 1526 году, как составная часть Венгрии, после разгрома венгров турками.
Галичина в составе Австрии получила название «Королевство Галиции и Лодомерии» от древнего Галицкого княжества и города Владимира-Волынского. Лодомерия есть испорченное в немецком произношении слово «Владимирия». Кстати, и Галиция есть скорее немецкое или польское, чем русское название этой области. По-русски надо называть ее Галичина — подобно тому, как область Киева называют Киевщиной, Полтавы — Полтавщиной и т.д. В 1861 году Галичина была разделена, что касается административного управления ее, на восточную, или русскую, и западную, или польскую, но уже в 1866 году обе эти части были вновь соединены в одно целое. Буковина входила в состав Австрии под названием княжества или герцогства Буковина. Наконец, Угорская Русь никогда не представляла собой ни в административном, ни в полицейском отношении чего-либо целого. С установлением в Австрии в 1867 году дуализма она вошла в состав Венгерского королевства и образует его северо-восточные комитаты, или уезды.
В настоящее время Галичина обнимает собой территорию более 78 миллионов кв. верст, Буковина около 750 тысяч кв. верст, а Угорская Русь — всего 30 тысяч кв. верст. Население первой более 8 миллионов, второй около миллиона, а третьей — более 600 тысяч. Нас, впрочем, интересует не все это, а вопрос о том, сколько русских живет в указанных пределах, какие именно пространства должны отойти к России и в каком состоянии получает Россия свои новые владения.
Россия-победительница будет, конечно, великодушна, так великодушна, как никогда и никакой народ, как никогда никакое государство не были и не будут, как может быть великодушна только она одна — Святая Русь. Принося для освобождения мира от немецкого гнета неоценимые жертвы благородной кровью своих лучших сынов, принося неисчислимые жертвы материальные, она не захочет «чужого». Но то, что принадлежит ей как свое, как отчина и дедина, установим мы сами, мы, русские, и никто другой. Нам не понадобится никакого, даже самого
506


дружественного соучастия в этом деле ни с какой стороны, как равно и в установлении нового, лучшего порядка в воссоединяемом наследии Владимира Святого. Это наше право «самоопределения» должно быть совершенно открыто выставлено и ясно для всех и каждого. Кроткий и скромный герой русской сказки Иван-царевич, долго обижаемый старшими братьями, всегда кончает тем, что сам устраивает и свою судьбу, и судьбу этих своих братьев.
При установлении числа русских в бывших австро-венгерских владениях совершенно невозможно, к сожалению, доверять официальной австро-венгерской статистике, в том числе и цифрам последней народной переписи 1910 года. Как все в Австро-Венгрии, так и работа статистических установлений должна была служить полицейским целям государства. Данные официальной статистики должны были, елико возможно, уменьшать, отодвигать на задний план нежелательные, с точки зрения государства, национальные элементы в населении монархии, а среди них, конечно, прежде всего — русский. Делать это было тем легче, что в Австро-Венгрии для определения национальности принимался язык, на котором говорит каждое данное лицо. Это давало широкий простор счетчикам записывать угрорусов, говорящих по-венгерски, — венграми, русских галичан, говорящих по-польски, — поляками и т.д. Официальные сведения заведомо ложны и подделаны. Других статистических данных мы не имеем. Остается, значит, определить количество червоннороссов приблизительно.
При этом мы должны, конечно, иметь в виду, во-первых, тех малороссов Галичины, Буковины и Угорской Руси, которые живут сплоченным целым и определенно именует себя или вообще русскими, или каким-либо особым, но также русским племенным именем. В Прикарпатье народ говорит: я русский, русын, руснак; женщина называет себя русской или русъкой; свою веру, язык население называет русскими, восточную часть края, в отличие от западной (польско-мазурской), — Русью. Отдельные группы в составе червонно-русского народа, особенно карпатские горцы, сохраняют, однако, и свои старые — племенные — названия: гуцулы, бойки, лемки, верховинцы (жители гор), долишняне (жители долин) и др. За последние годы стало распространяться, особенно среди городской интеллигенции и полуинтеллигенции, также название украинцы. Все это — бесспорное русское население, но при установлении численности русского народа в Австро-Венгрии мы не можем ограничиться им.
Во-вторых, мы должны отнести к русским и те родные нам этнографические группы, которые, хотя до известной степени, и обезнароде- ны, денационализованы, подпали влиянию своих сбседей, но все же сохраняют известную явственную народную связь с остальной Русью. Русский народ не может забыть того, что в течение веков родные братья его в Червонной Руси жили под тяжким гнетом, что против них велась истребительная война всеми средствами. Если русская стихия в разных местах отступила перед чужеземным натиском, то только после мужественного, отчаянного сопротивления, исчерпав все средства борьбы, истощив все свои силы. В неравной борьбе наши братья всегда обращались с надеждой на север, к нам, и мы часто, слишком часто оставляли их без помощи, мы сами были бессильны. Их призывные крики звучат еще в наших ушах, их вопль отчаяния, доходящий из глубины веков, терзает наше сердце. В час русского торжества мы не


можем не вспомнить пролитые в Прикарпатье родные слезы и русскую кровь. Мы обязаны перед историей сохранить за Русью те переходные этнографические элементы, которые, несомненно, представляет собой потомков чисто русских людей, но омадьяренных, ополяченных или ославаченных.
Основанием для суждения о русскости населения может служить русский язык, русский уклад жизни, русская вера и сопровождающее их обыкновенно народное сознание о принадлежности к русскому миру, и даже одно это сознание. Так, римо-католики Восточной Галичины, называемые «латинники» (их около 500 тысяч человек), употребляющие в частной жизни русский язык, являются именно русскими. Также и те крестьяне на левом берегу реки Сана, которые говорят по-польски, но молятся еще по-русски. Также, конечно, и те жители Венгрии, которые официально приписываются к словакам, но придерживаются восточного обряда, или «русской веры» (униаты) и сознают свою принадлежность к русскому народу, или те, которые официально приписываются к венграм, но держатся «старой веры» и сами называют себя русскими (orosz). Также и те дворянские и иные роды, которые, утратив русский язык и веру отцов, тем не менее, под влиянием семейных преданий, сознают и чувствуют себя русскими. Мы не вправе оттолкнуть никого, кто сам идет к нам. Ближайшее изучение населения окраин Буковины, Галичины и особенно Угорской Руси откроет, конечно, и другие подобные же, не вполне утратившие свою русскую народность группы. Все они должны быть отнесены к русскому народу.
Тогда будут подобраны почти все уцелевшие крупицы русского народа, еще не окончательно погибшие для жизни. В результате, однако, получится все-таки немного. Число русского населения, правда, увеличится по сравнению с обыкновенно принимаемым, но все же останется очень небольшим по сравнению с тем, каким оно должно было бы быть и даже было во времена сравнительно не столь далекие. По мнению такого знатока карпато-русских отношений, как Д.Н. Вергун, число русских достигнет именно шести миллионов. Если эта цифра и преувеличена, то незначительно. Во всяком случав, в одной Восточной Галичине русских до четырех миллионов; по официальной переписи — всего около 3 350 000, но эта цифра получается потому, что часть русского населения, совращенная в римо-католичество, зачисляется официально в пользу польского элемента и пр. В Буковине и Угорской Руси вместе более одного миллиона. Кроме того, большое число русских галичан и угрорусов, во всяком случае свыше миллиона, находится в Северной Америке и Канаде.
Среди русского населения живет немало и чужеродцев. Сюда относятся поляки, которых довольно много именно в городах Восточной Галичины. Имеются, впрочем, в ней и польские сельские поселения, так называемые мазурские колонии, но их немного. Засим евреи, которых довольно много, именно около миллиона во всех русских областях. Далее, немцы — в Галичине и Буковине. Наконец, румыны — в Буковине — и небольшое количество армян и караимов. Все эти народности, однако, тонут в русском море. Русское владычество и для них будет благодеянием.
Переходим к установлению пределов областей, которые должны быть присоединены к России. Этот вопрос сводится к вопросу о положении тех земель, которые населены не только русскими, но и лицами
508


другой национальности, а равно тех, население которых, хотя по происхождению и русское, но обезнародено, подпало влиянию какого-либо другого народа. Это, так сказать, спорные владения. Те пространства, которые населены неразрывным целым русского народа, составляют владения бесспорные и о них, конечно, толковать не приходится.
Нам предлагают для определения, кому должны принадлежать указанные спорные области, устроить плебисцит, решить их судьбу по большинству голосов населения. Но, не говоря уже о том, что плебисцит вообще самое ненадежное средство для решения политических вопросов, что результат его может быть легко заранее подстроен тем, кто устраивает общенародное голосование, что он не более как обстановочная политическая феерия, спрашивается: не означало ли бы применение плебисцита в спорных областях признание нами законности вопиющих насилий и обманов, проделывавшихся столь долгое время над прикарпатским русским народом и обессиливших его численно? Не означал ли бы он лишь нового торжества наших врагов? Нет, всякие опыты общенародного голосования надо отложить до будущего, когда русская стихия наберется силы, забудет прошлое и вновь сознает свое державное значение на своей собственной земле. Теперь же, помня прошлое своего народа и готовя ему лучшее будущее, мы должны, без дальнейшего, присоединить к России все земли, где еще не совсем, в том или ином виде, погас русский дух, где еще теплится русская жизнь. Это все наше. При благоприятных условиях теплящаяся искра разгорится в яркое пламя гордого народного самосознания. Если же где-либо этого не случится, если будет действительно совершена несправедливость по отношению к какому-нибудь соседнему народу, всегда возможно восстановление границ.
Но, как бы широко мы ни раздвигали пределы присоединяемых к Империи земель, несомненно, России придется отказаться от многого, что в прежнее время принадлежало нашим предкам. Угророссы занимали в древности всю теперешнюю Венгрию от Карпат до Дуная. Было время, когда Буковина была объединена вместе с Валахией в одно русское княжество. Галац на Дунае есть ведь также Галич. Не говорю уже о том, что русско-славянские племена угличей, тиверцев и прочих населяли все громадное пространство от северных отрогов Карпат до Дуная и Черного моря. Но при решении политического вопроса нельзя исходить, так сказать, из археологического права. Россия не посягнет на земли, принадлежащие ныне Румынии. Западная Галичина, этнографически ныне польская, останется за поляками. Но что наше — то наше, не только по праву победы, но и по справедливости.
При такой постановке вопроса мы отнесем к присоединяемым к России владениям, во-первых, те, масса населения которых определенно считает себя русской, во-вторых, те, которые населены вышеуказанными этнографически переходными группами. Начиная от Холмской губернии, западная граница России пойдет приблизительно по реке Сану и его притоку Вислоку. Граница эта давно уже указана в русской казацкой поговорке «Знай, ляше, по Сан — наше». Это по сю сторону Карпат, а по ту сторону — вдоль по водоразделу притоков реки Дуная и притоков реки Тисы. Южную границу нашего крайнего запада образуют река Тиса и ее приток Вышев.
Говоря о пределах новых владений Всероссийской Империи, нельзя не отметить громадного значения присоединения Карпатских гор, кото-
509


рые в древности носили название русских. Они представляют как бы естественную крепость русского племени в Юго-Восточной Европе. Именно эта крепость сберегла нам наших западных братьев. В ней и под ее защитой они спаслись от поглощения более сильными, в разных отношениях, народами. Уступка Карпат Австрии при первом разделе Польши была крупной ошибкой русской дипломатия. Благодаря этому Русскому государству пришлось согласиться на занятие австрийцами Боснии и Герцеговины в 1877-1878 гг., на преобладание Австрии в Молдавии и Валахии в 1854-1855 гг. и пр. С присоединением Карпат Россия получит в этих местах естественную границу и займет то положение по отношение к Дунаю, Балканам и Юго-Восточной Европе вообще, на которое она имеет все права.
Засим мы получим также ряд старинных крупных русских городов, из которых большинство является и крепостями, и великолепный червонно-русским плацдармом, столь удобным для развертывания современных миллионных армий. К России возвратятся два стольных города Галичины — Львов и Галич, одна из крупнейших крепостей Восточной Европы — Перемысль и прочее,
Таковы вновь присоединяемые к России владения. На новый край русские единогласно смотрят не как на временно занятый, но как на навсегда присоединенный. Наша политическая мысль должна остановиться с полным вниманием на тех великих задачах, которые предстоит при этом разрешить и русскому правительству, и русскому обществу. Россию ждет серьезнейшая творческая деятельность. Конечной задачей является всестороннее свободное слияние Червонной Руси с остальной Русью. Задача эта определенно поставлена в исторической телеграмме Государя Императора Карпаторусскому освободительному комитету, образовавшемуся в Киеве незадолго до начала военных действий против Австро-Венгрии. Вот знаменательные слова Высочайшей телеграммы: «Всею душою разделяю его сокровенную надежду, если на то будет Господня Воля, увидеть наших зарубежных русских братьев свободно слившимися с великой Русью».
Эта мысль лежит также в основании знаменательного обращения Верховного главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича к карпаторусам. Напомню, хотя бы следующее место: «Как бурный поток рвет камни, чтобы слиться с морем, так нет силы, которая остановила бы русский народ в его порыве к объединению. Да не будет больше подъяремной Руси! Достояние Владимира Святого, земля Ярослава Осмомысла, князей Даниила и Романа, сбросив иго, да водрузит стяг единой, великой, нераздельной России». Прекрасно развита она и в речи генерал-губернатора Червонной Руси графа Г.А. Бобринского, именно в речи, обращенной к приветствовавшей его польской депутации города Львова. Между прочим им сказано было следующее: «Восточная Галиция и Лемковщина искони коренная часть единой Руси великой. В этих землях коренное население всегда было русское, устройство их должно быть основано на русских началах. Я буду здесь вводить русский язык, закон и строй». Словом, относительно этого нет, собственно, двух мнений.
Правильный путь к достижению этой великой цели указывается также единогласно, иногда даже в тождественных выражениях. Так, граф Г.А. Бобринский говорил, между прочим, депутации русских галичан: «Прошу вас помнить только одно, что великое это дело должно вестись
510


не только с любовью и энергией, но постепенно, с терпением, разумом и государственным смыслом; никакой ломки производить не следует, надо остерегаться вполне естественного чувства мести и, главное, не допускать даже и мысли о религиозной распре». Со своей стороны, один из героев возрождающегося русского Прикарпатья С.Ю. Бендасюк в докладе в петроградском Галицко-Русском обществе доказывал, что «не коренной ломкой, а целесообразной надстройкой может быть достигнуто быстрое обрусение городов Восточной Галичины». То же самое высказывалось во многих статьях повременных изданий.
Таким образом, и основная цель, и путь к ней установлены ясно. Тем не менее Россию ждут величайшие затруднения и даже испытания при осуществлении великого, принятого ею на себя подвига: воскрешения из мертвых лежавшей уже в гробу сестры. Трудность возлагаемых на Империю задач объясняется именно тем, что состояние, в котором находится присоединяемая к России Червонная Русь, может быть названо только ужасным, близким во всех отношениях к анархии.
Австрийское правительство действительно сделало все, что возможно было, для приведения карпатороссов на край гибели, для разложения целой ветви русского народа в отношении национальном, религиозно-духовном, экономическом и даже просто физическом.
В течение долгих лет оно вело в русских областях, так сказать, извращенную государственную политику, систематически действовало не на пользу, а во вред врученного ему судьбою населения страны. Самые священные права и самые элементарные потребности такой сравнительно крупной части населения двуединой монархии, как червонно- россы, сознательно, последовательно и без всякой жалости приносились в жертву основной цели, поставленной себе государственными людьми Австро-Венгрии, — обращению этого государства во вторую чисто немецкую державу. В течение долгих лет против карпатороссов велась медленная, но победоносная истребительная война. Шаг за шагом теснили их, сживая со свету. От этого все общественные отношения в этих местах пришли в невозможный вид.
В отношении национальном малороссам Галичины, Буковины и Угорской Руси усердно прививалась позорная язва мазепинства. Особенно заражена им Галичина. Мазепинство надо, конечно, совершенно определенно отличать от украинофильства. Последнее есть понятное, даже в своих заблуждениях и, быть может, смешных сторонах, увлечение многих малороссов особенностями прошлого и настоящего своей более узкой родины, любовь к исторически сложившимся формам мало- русской жизни, желание служить и служение, по мере сил, своим ближайшим соплеменникам и т.д. Никто не станет отрицать, что крупная и одаренная малорусская ветвь русского народа создала немало ценного и с общечеловеческой точки зрения. Во всяком случае, возможно ли осуждать малороссов за любовь к их поэтической более узкой родине, если и в душе каждого великоросса звучат также хохлацкие струны. Украинофильство, по своей идее, вовсе не призвано непременно порывать с Русью, в ее прошлом и настоящем, и с Русской Империей.
Совсем не то мазепинство; в основании последнего лежит исторически ложная, а для текущего времени вредная мысль, что малороссы совсем особый, отличный от великороссов народ, призванный к борьбе с последними; мазепинство дышит ненавистью не только к тому, что является, так сказать, кацапским, но и к тому, что является общерусским,
511


как русский книжный язык. Оно отрекается даже от славянства. Во время мира мазепинцы Австро-Венгрии ставили своей задачей служить добровольными шпионами за теми галицкими малороссами, которые не предали Руси, доносить на них немецким властям, и пр., а перед началом войны образовали особое добровольческое войско, которое должно было участвовать в военных действиях против нашей армии. Незадолго до объявления войны этому войску был даже устроен во Львове торжественный парад, причем крестьян нанимали за крупное вознаграждение для участия в этой позорной и глупой затее и одевали в маскарадные костюмы, заготовленные австро-немецкими мастерами политической бутафории. Сражалось ли это войско действительно против наших армий, пришедших освобождать братьев от многовекового ига, осталось неизвестным. Но, к позору и ужасу всей Руси, многочисленными, не подлежащими сомнению свидетельскими показаниями доказано, что именно благодаря доносам мазепинцев тысячи лучших русских людей Червонной Руси после объявления войны заключены в тюрьмы, вырезаны, перевешаны и расстреляны. Перед объявлением Австро-Венгрией войны России во Львове начала издаваться особая мазепинская газета «Головна украинска рада», которая должна была руководить действиями украинских «сичовиков», «стрельцов» и «соколов» против России. На страницах ее наемники австрийского правительства, столь же глупые, как и подлые руководители разных мазепинских фракций, имели наглость обратиться с «манифестом» ко всему тридцатимиллионному украинскому народу с призывом объединиться у австрийского знамени, поддержать в тяжелую минуту австрийское правительство и дружно, с мечом в руках, идти на общего врага — Россию. Их распаленному немцами воображению предносилась нелепая мечта об особом украинском государстве, которое должно-де возникнуть под скипетром Габсбургов на развалинах Российской Империи.
Мазепинство существовало на немецкие деньги и, конечно, должно при нормальных условиях исчезнуть. На самом деле презренные вожди мазепинцев, в значительной степени сами вовсе не малороссы, бежали при вступлении русского войска в австро-венгерские пределы, а народные массы, официально числившиеся мазепинскими, с восторгом приветствовали русские войска. Но ядовитые семена общественной продажности, национального мракобесия и политического комедиантства долго еще будут отравлять галицкую полуинтеллигенцию. Понадобятся упорные усилия со стороны русского общества, прежде всего со стороны имперских малороссов, для того чтобы оздоровить насквозь прогнившую мазепинскую среду, деятели которой не преминут, конечно, возвратиться в умиротворенную Червонную Русь.
В отношении религиозном среди червоннорусов поддерживалась уния, поддерживалась при помощи самых презренных средств. Крестьян обманывали, уверяя их, что они остаются православными; такими называли их и в официальных бумагах, и даже в церковном богослужении. Тех же, которые, уяснив себе этот обман, желали возвратиться к вере отцов — святому Православию, несмотря на торжественно объявленную в законе полную свободу веры, не допускали совершить этого шага, не принимали от них соответствующего заявления, таскали по тюрьмам под разными ложными предлогами, разоряли солдатскими постоями й штрафами за выдуманные нарушения полицейских правил и распоряжений властей и, наконец, предавали суду по обвинению в государственной
512


измене, как это было, положим, недавно в Мармарош-Сигете, где были осуждены за верность Православию священник о. Кабалюк и большая группа угрорусских крестьян и крестьянок.
В отношении народного языка старались последовательно извратить чисто русские и славянские народные говоры чужеродною примесью и отдалить их от общерусского книжного языка и от народных говоров Русской Империи. Для этой цели служили и школа, и особые периодические издания для народа, и целые библиотеки книг и брошюр. В Угорской Руси омадьяривали народный язык, в Галиции — ополячивали его, в Буковине — засоряли немецкими данными. В Венгрии дошло до того, что в русские деревни посылали нянек и дядек, которые в казенных детских садах учили русских ребят чуть ли не с пеленок говорить по-венгерски, играть в венгерские детские игры и петь венгерские детские песенки.
Изучение русского книжного языка преследовалось как политическое преступление. Малороссам навязывался в качестве языка образованного общества жалкий жаргон из смеси малорусских, польских и даже немецких и латинских слов, жаргон, сфабрикованный при участии специалистов филологов-гофратов австрийской службы. Что это за литературный малорусский язык, явствует хотя бы из следующего эпизода. Во время последней всемирной выставки в Париже один мой хороший знакомый, ярый украинец профессор Ч. делился со мной своими восторгами относительно виденного и слышанного им во Львове, откуда он и прибыл в Париж. «Как они работают, сколько они сделали, — восклицал он именно по адресу нового книжного украинского языка. — Сижу на собрании “Наукового товариства имени Шевченко” и ничего не понимаю». Это украинец-то, один из вождей, ничего не понимал.
В отношении народной нравственности правительство систематически спаивало народ и отдавало его в кабалу кабатчикам, насаждало дома терпимости даже в глухих углах, явно покровительствовало торговле женщинами, наконец, наводняло не только города, но и села и деревни шпионами и доносчиками и не жалело средств для того, чтобы поощрять среди русских предательство и измену народному делу.
В отношении экономическом правительство Австро-Венгрии ставило себе определенную задачу — превратить в бездомных, голых нищих весь карпатский народ. Последний окутывался в этом отношении поистине дьявольской сетью всякого рода мероприятий, из которой ему было одно спасение — смерть. Галицкая нищета (N$dza Galicyi) даже в нищей Австрии вошла в пословицу.
Как окончательный результат всего изложенного, явилось постепенное вымирание и вообще численное уменьшение червоннорусского народа. В этом отношении Вена пожала немало успехов. Невыносимыми гонениями всего, что носило русское имя, достигли того, что русское население бежало целыми селами в Северную и Южную Америку. Во многих селениях Угорской Руси остались лишь женщины и дети. Не довольствуясь этим, правительство давало щедрые субсидии эмигрантским компаниям, вербовавшим своих клиентов среди карпатороссов. Такой же поддержкой пользовались предприниматели, вывозившие из Галиции, Буковины и Угорской Руси чернорабочих и прислугу в разные части света. Так действовали по отношению к массам, желая их, так сказать, разредить. Что же касается лиц, выдававшихся над общим уровнем, то для них существовали другие средства. В деревнях это было
513
33 Заказ 1602


обыкновенно прямое убийство нежелательного лица, а в городе, среди интеллигенции, — подкуп в его разных видах, а засим знаменитый австрийский суд по обвинению в государственной измене, шпионстве и т.п.
Австро-венгерское владычество в течение краткого времени достигло таких результатов, каких не дали века угнетений, выпавших раньше на долю червоннорусов. Вот, между прочим, что говорили от имени галичан крестьяне-патриоты на празднестве по случае 25-летнего юбилея Общества имени М.Качковского: «Мы, Галицкая Русь, марнели в неволе 500 лет. Неволя ограбила нас от всего. Покинула нас наша шляхта, осталися мы без защиты, без порады (совета), остался хлоп и поп русский — оба бедный, оба пригюбленныи, приговоренный на заплаву (нищету)... Остался нагий и голодный русский мужик. У него ворог отнял все: и добро, и волю, и честь, и человеческие права — и считал его наравне со скотом, но не успел и не сумел выдерти ему его русскую душу («Киев»).
Обо всем этом можно было бы сообщить такие факты, которые заставили бы содрогнуться даже каменные сердца. К сожалению, место не позволяет мне более углубиться в эту сторону вопроса, тем более что я должен еще развернуть последнюю, самую черную страницу истории венгерского и австрийского владычества в Червонной Руси, описать, хотя в беглых чертах, то, что делалось там после объявления мобилизации, до начала и во время военных действий. Советом русской народной организации во Львове образована особая комиссия, которая собирает данные относительно пережитого нашими несчастными собратьями в это время. Много строго проверенных фактических сведений дает превосходная русская газета «Прикарпатская Русь», издаваемая во Львове и насчитывающая в составе своей редакции и сотрудников немало мужественных и благородных бойцов за русское дело в Галичине. На основании собранных данных, газетных сообщений и полученных писем вырисовывается следующая кровавая картина.
Много тысяч лучших сынов нашей родины, писала недавно «Прикарпатская Русь», «заточены в австрийские и мадьярские тюрьмы; в числе арестованных есть священники, адвокаты, судьи и крестьяне, среди них женщины, старики и 12-летние дети. Их заковывали в кандалы и умышленно водили по улицам городов, позволяя разъяренной толпе евреев, поляков и мазепинцев всячески глумиться и издеваться над ними. Поруганных, оплеванных и избитых толпой до крови, их отправляли в тюрьмы, морили голодом по 4-5 недель, а затем вывозили в далекие тюрьмы Линца, Терезиенштадта, Пильзна и Коморна»; «Из одного Львова было вывезено свыше 700 человек. Только немногие счастливцы, которых австрийцы не успели вывезти, были освобождены победоносными русскими отрядами; так, например, в Самборе освобождено около 400 человек (главным образом крестьян), во Львове около 170 человек, в Черновцах 400 человек и т.д.».
Аресты русских производились на основании определенных инструкций, полученных подчиненными властями от галицкого наместника. В архиве последнего найдена, например, следующая телеграмма: «Wszystkich aresztowanych politycznie podejrzanych, niepewnych rusofilow і t. p., о ile nie oddano ich juz sadom wojskowym, odeslac zaraz do wiqzienia we Lwowie; aresztowac, со tylko podejrzane. Namiestnik». По- русски это значит: «Всех арестованных политически заподозренных, неблагонадежных русофилов и т.п., поскольку они еще не преданы
514


воєнному суду, выслать немедленно во львовскую тюрьму; арестовать всех, кто только подозрителен».
Понятно, какой простор усмотрению полиции и жандармерии открывался этим, тем более что правительство назначило доносчикам денежное вознаграждение в сумме 10 корон за каждого «русофила»...
Явной целью арестов было заключить под стражу всю русскую интеллигенцию и вообще всех тех лиц, которые могли руководить темной народной массой, причем с арестами очень спешили. Многие были арестованы уже в день объявления мобилизации, другие в самый день объявления войны России. Так были арестованы член Державной думы (Рейхсрата) Д.А. Марков, известный русский патриот доктор К.С. Чер- люнчакевич, директор русского общества «Самопомощь» И.Пашкевич, оставшиеся во Львове сотрудники «Прикарпатской Руси» К.Н. Пелеха- тый, доктор И.Л. Гриневецкий и управляющий конторой газеты К.Р. Клебер, отец и брат известного русского публициста Д.Н. Вергуна — Н.Вергун и Г.Вергун, судья Крыницкий вместе с женой, маленькими детьми и старушкой тещей, учитель Гичко вместе с женой и двухлетним ребенком, учитель Чайковский, вся громадская управа с войтом и писарем во главе в селе Конюшках Тулиголовских и т.д., и т.д.
Но особенно много было арестовано священников: о. Заяц из Галичанова, о. Гмитрик с женой и ребенком из Завидович, о. Козак из Добрян, о. Васильчак из Речичан, о. Кордасевич из Тучан, о. Скобель- ский из Горбач, о. Легуцкий из Поречья, о. Созанский из Волощи с сыном-гимназистом, о. Романовский из Дмитрья, о. Гмитрик из Звеско- вич, 85-летний старик о. Монастырский, о. Полянский из Яблонки Нижней вместе с женой и 6-месячным ребенком, о. Янев из Гнилой, о. Белас из Лихоборы, о. Гичко из Рипльны, о. Салтыкевич из Ботелки Выжней, о. Ших из Ботли, о. Стояловский из Яворы, о. Петровский из Ильника с женой, о. Гичко из Шандровца с женой, о. Фидик (75 лет) из Розлуча, о. Трешневский из Красного, о. Гомза из Бахноватого, о. Прухницкий (70 лет) из Турки, которого, по рассказам крестьян, мадьяры убили по пути в с. Сянках, о. Кмицикевич из Руды Монастырской, о. Боровец из Каменка Липника, о. Ломницкий из Гребенного, о. Легуцкий из Борчи, о. Заяц из Горожанны Малой, о. Сапрун из Колодрубов, о. Рыхлевский из Конюшек Тулиголовских, о. Ясеницкий из Турка, о. Добрянский из Ясеницы Замковой, о. Душкевич из Грушовы и т.д. Синодик этот можно было бы продолжать, положительно, без конца. В одном уезде было схвачено и забито в шейные колодки 40 священников так, что они не могли ни сесть, ни лечь. Всего, по самому скромному расчету, арестовано и вывезено до 600 священников.
Не останавливались, однако, и перед арестом совершенно безвредных, казалось бы, лиц. По свидетельству львовских жителей, во Львове был арестован, между прочими, 11-летний ученик городского народного училища Савка — за «русофильство». Во львовской тюрьме сидели гимназисты, один из них, Михальчук, 12-летний мальчик. В ту же тюрьму привели дочерей священника Бачинского из Васючина, девушек лет 13 и 15, и их 16-летнего брата-гимназиста. Мальчика Савку держали сначала в полиции, где его избили до крови, затем его перевели в уголовную тюрьму, а оттуда вывезли с целой партией арестованных русских людей в Терезиенштадт.
По открытии военных действий аресты приняли массовый характер. Так, явившийся в село Борча после объявления войны отряд авст-
33*


рийских солдат схватил пятнадцать человек ночью в одних рубахах, связал их вместе веревками и водил с собой из деревни в деревню, причем всю дорогу до крови избивал их прикладами. Жену одного из этих крестьян солдаты изнасиловали на его глазах. Во время происходивших на линии Николаев-Рудки сражений австрийцы забрали в селе Горожанка с собой 88 крестьян, в том числе стариков, женщин и детей. В селе Устье над Днестром ворвавшиеся в село австрийцы забрали с собой 10 человек (из них двое мужчин и восемь женщин) и в продолжение двух дней самым зверским образом издевались над ними. В деревне Зушицы солдаты арестовали 40 человек; 16 из них были повешены в Каменноброде. В деревне Поветна солдаты согнали почти всех жителей деревни в церковь и продержали их там четыре дня, после чего повели всех в Судовую-Вишню. Там связали всех по рукам и ногам и повалили на землю, но, к счастью, в последнюю минуту спасли неповинных людей казаки, перед которыми австрийцы бежали. В деревне Великое Поле австрийцы арестовали 70 крестьян. В Западной Галиции в некоторых деревнях среди лемков арестовали всех мужчин. Та же участь постигла и некоторые городские поселения. Ездившие в Городок, возле Львова, студенты рассказывали, что это русское местечко совсем вымерло, так как почти все его население — русское мещанство — или перебито, или взято в австрийскую армию и австрийские тюрьмы, или же разбежалось и пропало без вести.
Вообще, в деревнях и городах, по свидетельству студента С., хватали решительно всех, кто был подписчиком русских газет или членом Общества Качковского, и даже просто всех, кто почему-либо был неудобен местному шинкарю-еврею или мазепинским агитаторам из местных учителей, студентов и гимназистов. Стоило только шепнуть на ухо жандарму, что такой-то священник или крестьянин — «подозрителен», и его немедленно арестовывали, заковывали в цепи и отправляли в ближайший уездный город, а оттуда дальше, в Венгрию или Западную Австрию».
Легко себе представить, как обращались с арестованными. Вот оглашенное в печати показание одного жителя Львова А.И. Веретель- ника: «Оставшимся на свободе приходилось быть свидетелями страшных сцен на улицах Львова. Ежедневно вели целые партии священников, крестьян, женщин и детей. Закованных в кандалы, беззащитных людей провожала толпа с криком и ругательствами в тюрьму. Вблизи тюрьмы (по Казимировской улице) кордон полицейских и солдат пропускал к арестованным толпу евреев, мазепинцев и поляков, и тогда уже начиналась настоящая оргия... Толпа бросалась на женщин, детей, и стариков священников, избивала их палками и камнями, заплевывала и била чем только попало. Конечно, ни солдаты, ни полицейские не препятствовали этому выражению “патриотических чувств” толпы.
Из множества фактов приведу, например, следующие. Священника о. Сахацкого, старика лет 85, приходника села Стоянова, которого вели в тюрьму с целой партией крестьян с вокзала Подзамче, толпа избила до того, что все лицо было залито кровью; он потерял сознание, так что пришлось отправить его прямо в больницу. Я был свидетелем также следующего ужасного факта. С главного вокзала вели партию арестованных в тюрьму по Казимировской улице. На Городецкой улице, возле казармы Фердинанда, толпа убила камнями священника. Его убили на моих глазах. Когда этот мученик свалился под ударами палок и камней,
516


конвойный солдат ударил его еще изо всей силы несколько раз прикладом, крича: “Ступай ты, поповское стерво”. Но жертва австрийского произвола не могла уже встать...».
Тот же свидетель сообщает: «В понедельник 18 августа, за два дня до взятия Львова, был выведен отсюда транспорт арестованных русских людей; их было свыше 700 человек — мужчин, женщин и детей. По рассказам очевидцев, всю дорогу на вокзал их били и мучили; священника лет 70—80, который,4 избитый до крови, не в состоянии был уже идти дальше и упал на улице, солдаты тут же добили штыком и, прикрыв соломой, оставили на улице. Отношение к арестованным властей, солдат и толпы, особенно из мазепинцев и евреев, было до того зверским, что даже одна польская газета (“Siowo Polskie”) не вытерпела и обратила внимание властей на недопустимость подобных жестокостей над неповинными, беззащитными людьми. Но защищать этих мучеников не посмел никто».
В бесчинствах принимали участие, к сожалению, далеко не одни подонки населения. Во Львове известен случай, когда на вокзале Под- замче дежурная дама Красного Креста, жена известного львовского бан- кира-миллионера Шюца, плюнула в лицо закованному в кандалы русскому священнику, седоглавому семидесятилетнему старику!.. Руководили толпами «союзники» австрийцев, члены польской и мазепинской «армий», то есть боевых дружин, образовавшихся во Львове.
По рассказам лиц, переживших это ужасное время, в президию наместничества, в полицию, а более всего в канцелярию военного коменданта все время сыпались доносы мазепинцев, евреев и поляков на русских. Простого доноса, что тот или другой является человеком русских убеждений, было достаточно для того, чтобы его, как изменника или шпиона, сейчас же арестовать. Служащие канцелярии штаба командира корпуса сообщали, что мазепинцы прямо заваливали канцелярию письменными доносами на русских людей, которых военные власти сейчас же приказывали арестовывать. Чиновники почты рассказывали, что через их руки ежедневно проходили сотни открытых писем мазепинцев, адресованных к полицейским и военным властям, приблизительно следующего содержания: «Считаю своим гражданским долгом сообщить, что следующие лица являются рьяными русофилами».
От частных лиц не отставали и газеты. Тот же свидетель пишет: «Мазепинские и польско-еврейские газетчики (особенно отличались “Век новы” и “Газета вечорна”), почувствовав, что наступило время расправы с той частью галицко-русского общества, которая, несмотря на всякого рода преследования, осталась верною своей русской национальности, подняли неистовый крик: “Всех русофилов следует предать суду! Всех их следует перевешать!” Мазепинские газеты (“Дело”, “Руслан” и др.), как истые янычары, печатали целые фельетоны о том, как вешали и расстреливали русских крестьян в провинции (в Скоморохах) и во Львове».
Вскоре, однако, вместо ареста русских стали просто убивать по первому же донесению на них. Есть основание утверждать, что начальники отдельных воинских частей, полиция и жандармерия получили приказ: русских, а особенно священников, без суда убивать на месте. Одним военнопленным австрийским офицером, русским по происхождению, был сообщен «Прикарпатской Руси» приказ начальства всех: русских священников и вообще русских жителей Восточной Галичины,
517


при наличности малейшего подозрения в «русофильстве», без колебаний «niedermachen» — истреблять. Об этом приказе не раз сообщалось и в русской имперской повременной печати. Вот что, например, читали мы недавно в петроградской газете «Речь»:
«Жандармам, на основании имеющихся документов, было приказано не церемониться с русофилами и казнить их на месте. Получив такое распоряжение, жандармы и австрийские офицеры, обходя отдельные дома во всех крупных и мелких центрах Галичины, по своему усмотрению, казнили всех заподозренных в симпатии к русско-галицкому движению. В беседе с вашим корреспондентом прибывший из села Ферштик врач А.Хартошевский передавал ужасные вещи, свидетелем которых он был. На глазах жен и матерей, а также детей, убивали русофилов. Были случаи, что расстрел совершался на дому, на собственной квартире. Быть арестованным и отведенным в военно-полевой суд, заседавший в каждом местечке, считалось счастьем, ибо в большинстве случаев палачи казнили на месте. Казнили врачей, юристов, писателей, художников, не разбирая ни положения, ни возраста. По словам нашего собеседника, были случаи пыток приговоренных к казни, сопровождаемых требованиями сообщников».
Только этим действительно можно объяснить суммарные экзекуции не только интеллигенции, но и крестьян. Редактор «Народной воли» в Черновицах И.Ю. Цурканович по объявлении войны предан казни через расстреляние. Такая же участь постигла и председателя русского народного комитета священника Д.Д. Кисель-Киселевского. Вместе с ним расстрелян и судья Смеречинский. Священника Набака в селе Нагорцы австрийцы привязали к дереву, завязали глаза и расстреляли. Та же участь, после издевательств, постигла и псаломщика и его дочь. Убили также несколько русских священников в других городах. Между ними называют о. Н.К. Винницкого из Галича, 70-летнего священника И.Шартовского из Буковины и других.
Крестьян же убивали целыми десятками. В местечке Городке австрийцы повесили на рынке, перед домом уездного начальства (староства), 14 русских мещан. В селе Запытове австрийцы повесили 15 крестьян и расстреляли одну крестьянку. Крестьянина Цыгана взяли с собой, издевались над ним и мучили четыре дня, а наконец, когда подошли русские войска, зверски убили. В селе Гонятичи австрийцы поймали 7 человек крестьян, приказали им стать в ряд под стеною сарая и затем бросились на них в штыки и убили 6 человек. В селе Сокале расстреляно 32 русских, в селе Кларозах убито 12 русских, в местечке Каменноброде повешены и расстреляны австрийцами 55 человек, в селе Запытове убито 24 русских (12 повешены и 12 расстреляны), в селе Скоморохи — 23 русских. «Чтобы дать приблизительное понятие о разгроме и жестокостях, учиненных австрийцами, достаточно указать, что в одном Городецком уезде были перевешаны и расстреляны 179 сознательных русских мещан, их дома сожжены и разрушены до основания, их имущество разграблено, их семьи (собственно дети, женщины и старики) разогнаны или уведены в плен». По показанию студента И.Н. Волка, бывшего австрийским офицером и взятого в плен русскими войсками, он присутствовал при казни 61 крестьянина. Он же сообщает, что в селе Веречке, на Угорской Руси (Берегский комитат) на основании доноса местного еврея, что все население — это одни «русофилы», солдатами были схвачены 73 русских крестьянина, которых тут же повесили. То
518


же самое произошло в одной деревне вблизи села Тартаровки. Там на основании доноса еврея, предложившего командиру список «русофилов», солдаты повесили 21 русского крестьянина. По заявлению корреспондента «Русского слова» А.Саввича, «тысячи русских людей поплатились жизнью за смелость называть себя русскими. Это была страшная “Варфоломеевская ночь”».
Казни производились с неописуемым варварством. По словам господина Волка, он сам видел, как «с жертвами обращались самым нечеловеческим образом. Закладывая петлю, палач бил их в подбородок и в лицо. Всех вешали одной и той же самой петлей. По истечении пяти минут повешенного снимали и тут же, по приказанию присутствовавшего врача, пробивали штыком. Эти звери боялись, чтобы кто-нибудь из их несчастных жертв не ожил».
«Особенно зверски относились австрийцы к русскому населению, — пишет “Прикарпатская Русь”, — после первых сражений, кончившихся блестящей победой русских войск. Всю свою бессильную злобу австрийские войска старались выместить на мирном русском населении края за то, что оно — русское. Очевидцы рассказывают, что австрийцы, отступая под натиском русской армии, просто метили свой путь повешенными русскими крестьянами. Так случилось в деревне Прусы, через которую проходили венгерские гонведы. Один поляк, проезжавший уже после отступления австрийцев из Львова по дороге из Городка во Львов, поместил в польской газете “Век новы” свои впечатления, в которых пишет, между прочим, что в деревнях, через которые ему пришлось проезжать, при дороге на каждом дереве висело по несколько человек крестьян».
По свидетельству студента С., «настоящие ужасы начались после сражений на Гнилой Липе и у Николаева. Бежавшие к Сану австрийские полчища жгли, грабили, вешали, насиловали, как дикая орда гуннов. За свои поражения мстили “проклятым русофильским мужикам-измен- никам”, этим, “главным виновникам поражений”. Ныне нет села, где не было бы повешенных, зверски изувеченных, изнасилованных». В тех же местах, где русским пришлось одно время отступать, были уничтожены дотла все села и деревни, истреблены и сожжены все дома, имущество разграблено, а жители до единого перебиты... Так прощалась Австрия со своими подданными.
Крестьяне умирали настоящими героями. По показанию священника, присутствовавшего при массовых казнях во Львове, «умирали все, как подобает христианским героям-мученикам, без плача и проклятий, со словами молитвы на устах. Только крестьянин Пужак, стоя на ступеньках виселицы, крикнул: “Да живет великая неделимая Русь!” Другой крестьянин, которого палач уже влек на виселицу, оттолкнул протянутый ему молодой полькой стакан вина со словами: “От врагов своего народа не желаю помощи”. Молодая девушка заплакала».
Избиение жителей сопровождалось, конечно, зверствами и насилиями всякого рода. Студент Ц. говорит следующее о «подвигах» армии апостолического величества: «Жгут дома, насилуют поголовно всех женщин, грабят все, что представляет какую-либо ценность, а чего нельзя унести — уничтожают. В Карпатах, где проходили австрийские полчища, — уже ныне голод. Войска “реквизировали”, понятно, без денег и даже без квитанций, весь хлеб и сено. Отнимали у крестьян последний сноп овса и ржи, даже на подстилку под лошадей употребляли немоло-
519


ченный хлеб. При малейшем протесте — убивали людей и жгли дома». «Из каждого уголка нашей опустошенной родины получаются ежедневно подобные же, леденящие душу известия, описываются страшные картины беспощадной австрийской расправы с мирным и беззащитным русским населением. Их невозможно, хотя бы вкратце, зарегистрировать, — им нет конца».
Что испытали женщины, нельзя передать. Старых и молодых женщин, девушек и детей насиловали перед отцами, перед мужьями, в присутствии всего села — на площади. Молоденьких девушек отдавали на поругание преступникам, сидевшим в тюрьмах. Убивали не только тело, но и душу. Сотни женщин насильно обращены в войсковых проституток. Не щадили жен и дочерей священников...
В местечке Комарно была согнана толпа мужчин, женщин и детей. «На замке», в Комарне, продержали их целые сутки под открытым небом, без пищи и воды. В этой группе находилась беременная женщина Марья Плугатор, которую из Катеринич погнали вместе с другими в Комарно. «На замке» она, вследствие утомления и испуга, родила преждевременно и, несмотря на ее стоны и просьбы других, австрийские солдаты не разрешили никому прийти ей с помощью. «Пускай издохнет, собака!» — кричали солдаты. Новорожденный ребенок, не дождавшись никакой помощи, скоро умер без крещения. Когда несчастная женщина хотела труп своего ребенка похоронить в землю, солдат и этого не разрешил ей: он вырвал у нее из рук мертвого ребенка и бросил в кусты, причем пригрозил заколоть каждого, кто только посмел бы похоронить труп ребенка.
Такова смертная чаша, испитая нашими братьями Прикарпатья. Я опустил из своего пересказа отдельные случаи ужасающих, сатанинских истязаний, которым были подвергнуты отдельные жертвы. Особенно потрясающи неслыханные истязания, в которых сказалось половое извращение подлых, проклятых извергов, каких-то исчадий ада в мундирах императорско-королевской армии. В подобных чудовищных преступлениях можно, пожалуй, винить отдельных лиц, но в массовых убийствах прикарпатских русских виновно австро-венгерское правительство. Кровь тысяч невинных жертв должна быть поставлена ему на счет. И русский народ, и русское государство должны ему этот счет предъявить полностью и потребовать его к страшному ответу.
Приведу в заключение рассказ трех «спасшихся» лиц о лично пережитом ими. «Утром 24 июля, — пишет один русский львовянин, А.И. Веретельник, — меня арестовали, повели в полицию и списали протокол, а затем отправили в полицейскую тюрьму. Там оказалось, что все камеры были уже переполнены нашими людьми. Спать было негде, так что приходилось соблюдать очередь: до полуночи спал один, после полуночи приходилось вставать, чтобы сделать место товарищу. Есть давали раз в сутки, причем пища была до того скверная, что только крайний голод заставлял нас пользоваться ею. Но все это еще ничто в сравнении с нечеловеческим, зверским отношением к нам, “русофилам”, со стороны тюремных надзирателей и полицейских.
Привели, например, в тюрьму двух русских студентов. В коридоре они просили надзирателя, чтобы он не помещал их в одной камере с уголовными преступниками. В ответ на эту просьбу надзиратель обратился к своему помощнику с криком: “Тех изменников дать в камеру номер'5 (камера для уголовных преступников); следует их хорошенько
520


проучить, чтобы им впредь не захотелось изменять своему государству!” После этого надзиратель ушел, и тогда началась расправа. Помощник и полицейские бросились на арестованных и начали самым нечеловеческим образом бить их саблями, палками куда попало. Страшно было слышать эти нечеловеческие крики и стоны избитых до крови, невинных и беззащитных людей. После этой страшной экзекуции полицейские втолкнули их в камеру. А там, в камере, вся эта история повторилась опять. Опять послышались нечеловеческие крики и стоны... И такие факты повторялись чуть ли не каждый вечер. Днем приводили обыкновенно русских арестантов из Львова, а под вечер главным образом русских людей из ближайшей провинции.
В таком прложении нам пришлось жить, не зная, что принесет будущее. Мы не знали, что с нами думают сделать; только от ново- поступавших арестантов мы узнавали, что нас намерены отдать под военный суд по обвинению в государственной измене. Это мы считали тем более вероятным, что так говорил и комиссар полиции, некто Писар-ский; в нашем присутствии он рассказывал одному из тюремных надзирателей, что военный суд уже начал действовать, что повесили уже 14 человек “tych lajdakow popow” и что скоро очередь придет за “нашими”.
14 августа в 9 часов вечера нам приказали встать, приготовиться к отъезду. Все камеры были открыты, и все мы, в количестве 140 человек, вышли во двор. Там пришлось нам простоять на холоде под стражей до трех часов утра. Многие из нас были в одних летних платьях, крестьяне в одних рубахах, но, несмотря на это, никому из нас не позволили послать домой за теплой одеждой. Наконец полицейский комиссар приказал нам стать по четыре в ряд, после чего нас начали по рядам заковывать вместе в кандалы...
К моему счастью, со мной произошел припадок. Я упал в обморок, и меня под стражей оставили во дворе. Меня перенесли в камеру, а явившийся ко мне тюремный врач заявил, что через несколько дней меня можно будет уже взять со следующей партией москвофилов. Целый день ко мне никто не заходил; никакой пищи, ни даже воды мне не приносили. Под вечер в мою камеру привели еще священника Зельско- го из Убинья и И.Рогозинского из Львова. Но нам недолго уже пришлось сидеть в тюрьме. Несколько дней спустя, 21 августа, русские войска заняли Львов и выпустили нас на свободу».
Не менее интересно показание судьи С.И. Билинкевича: «15 (28) июля я возвратился из отпуска, но вскоре заболел и слег в постель. Сейчас после объявления мобилизации я узнал, что начались аресты русских интеллигентов и крестьян в Бурштинском уезде. Каждый день приносил вести о новых арестах. Наконец 21 июля мне сообщили, что в тюрьму привели моего дядю, старика священника лет 70, моего шурина, священника Капка из Демянова, вместе с двадцатью другими, арестованными по подозрению в “русофильстве” лицами.
“Теперь очередь за мной”, — подумал я и не ошибся. Перед домом, в котором я живу, явился солдат и жандарм; и они никого не впускали в дом. На следующий день ко мне пришел жандарм с двумя врачами, которые после осмотра заявили, что перевезти меня во Львов невозможно. Еще через день пришел опять жандарм и произвел у меня обыск, а затем заявил, что я арестован и потому не смею выходить из своей квартиры. Полных три недели караулили солдаты и жандармы
521


перед входом в дом, и за все это время ни я, ни моя жена не смели выходить из квартиры.
12 	августа в городе возникла паника; появилось много беглецов из соседних деревень, местные жители собирались также бежать... Я, единственный оставшийся русский в городе, из боязни пасть жертвой еврейско-мазепинской толпы решил также бежать, если только окажется возможным. Попробовал встать, но не был в состоянии сделать двух шагов и слег опять в постель.
Несколько времени спустя явился австрийский офицер и несколько солдат. Офицер спросил меня только: “Вы Билинкевич?” — и на мой утвердительный ответ сказал солдатам: “Also!” Меня сейчас же взяли и, приложив револьвер к голове, повели с собой. Жена вышла за мной, но мне не позволили даже проститься с ней. Я слышал только отчаянный плач жены, но не смел ни слова сказать ей. По дороге знакомый чиновник поляк Ставинский, увидев меня под конвоем, удивился и всплеснул руками, и за это его тут же арестовали, принимая его также за русского.
Наконец нас привели на площадь перед домом, в котором помещается городская управа. Тут прибежали какой-то жандарм и местный инженер Михалик, крича офицеру: “Не стреляйте Ставинского, он поляк, он ни в чем не виноват!” Это вмешательство задержало несколько экзекуцию, и только благодаря ему, кажется, остался и я в живых. В тот же момент раздались русские выстрелы; солдаты побежали, и вслед за ними бежал и офицер, крикнувший еще напоследок жандарму: “Билин- кевича расстрелять!” Но этого приказания исполнить уже не успели.... Жандарм побежал тоже».
Таких рассказов, один драматичнее другого, имеется немало. «В село Горожанну Великую, — рассказывает священник Матковский, — в котором я состою настоятелем прихода, пришли 28 августа австрийские войска. В моем доме находились тогда, кроме моей дочери, священник М.Заяц из Горожанны Малой и гимназист М.Стасев.
Пополудни того же дня ко мне явился офицер с отрядом гонведов. Войдя в комнату, он заявил всем нам, что мы арестованы за то, что мы, по полученным им сведениям, будто бы имели сношения с русскими войсками, которым мы сообщали сведения о движениях австрийских войск и т.п. Следует отметить, что как раз в моей деревне имеется много мазепинских агитаторов-крестьян, распропагандированных мазепинскими газетами и брошюрами до того, что они в своей ненависти ко всему русскому способны на ложные доносы, провокацию и т.п., лишь бы только уничтожить своего партийного противника, все равно, священника ли или же своего же соседа крестьянина.
Несмотря на наши клятвы и уверения, что это ложный донос наших партийных врагов, нас вывели под конвоем во двор. Тут моя дочь лишилась чувств и упала на землю; тогда офицер, подскочив к ней, приложил дуло револьвера к ее лбу и закричал: “Вставай, собака, а то я сейчас же пущу тебе пулю в лоб!” Когда крик офицера не помог, гонведы стали обливать ее холодной водою, а затем потащили ее к нам. Нас повели затем к местному крестьянину-мазепинцу Григорию Василишину, который должен был показать, кто мы такие: мазепинцы или же русские. Василишин заявил, что мы все “старорусы”, и нас сейчас же повели к дивизионному коменданту, квартира которого находилась в помещении местной читальни “Просьвіти”. Там мы застали арестован-
522


ного крестьянина-патриота Ивана Ксенчина и мазепинца-студента учительской семинарии Хамуляка, который донес, что Ксенчин — “русофил”, а теперь должен был поддержать свое обвинение перед комендантом. А за “русофильство”, за открытое признание себя русским — полагалась смертная казнь.
Несколько минут спустя явился комендант и, указывая на меня, обратился к солдатам с приказом: “Вот его завтра утром на открытом месте в Горожанне расстрелять!” И все это случилось вдруг, без суда, без свидетелей, только на основании одного свидетельства мазепинца- крестьянина Василишина. Мои представления, что нет человека, который с чистой совестью мог бы подтвердить возводимые против меня обвинения, не произвели на австрийского офицера никакого впечатления.
Тут вмешался другой офицер (по национальности серб), заявляя коменданту, что, по собранным им у местных крестьян сведениям, сделанный на меня донос не имеет никаких оснований. В ответ на это заявление офицера-серба комендант в нашем присутствии сделал ему строгий выговор за то, что он вмешивается не в свое дело, но несколько минут спустя переменил свое решение и приказал отвести нас под конвоем в село Хлопы, возле Рудок, предоставляя окончательное решение нашей участи квартировавшему там главнокомандующему.
Мы шли целую ночь. Нас вели через поля и леса, заставляя нас перескакивать через рвы. Конвойные, а также встреченные нами по дороге солдаты били нас прикладами и плевали в лицо, бросая по нашему адресу грубые ругательства вроде: “russische Spionen, Hunde, Рореп”... Наконец мы пришли в Рудки, и нас повели прямо к главнокомандующему, у которого находился в то время наследник престола, архикнязь Карл Франц Иосиф. Он вышел к нам и спросил, в чем дело. Несколько времени спустя нам объявили, что мы, за отсутствием доказательств нашей виновности, освобождаемся и можем возвратиться домой».
То, что пережило мирное русское население Червонной Руси, мы, по крайней мере в общих чертах, знаем. Ошибки могут быть лишь в частностях. Какая-нибудь молодая матушка, может быть, к счастью, не замучена австрийскими солдатами, а заточена в тюрьму. Священника не арестовали, а он сам бежал куда глаза глядят, и т.д. Но то, что выпало на долю русских солдат австрийской армии, доселе покрыто завесой мрака. Немного поднимает ее лишь история бунта русских солдат 80-го австрийского пехотного полка. Вот в сокращении бесхитростное показание, принадлежащее Василию Ковалю, одному из немногих уцелевших при расстреле русских солдат этого полка, набираемого из наиболее сознательных русских уездов Галичины: Бродского, Каменецкого и Зо- лочевского.
Однажды «во время отдыха батальонные командиры обратились к своим батальонам с речами, с целью воодушевить наших солдат к борьбе с “диким азиатом москалем”. Слова нашего командира вызвали протест среди наших солдат. В нас все кипело. Сотни лет борьбы за свою народность и веру и преследования нашего народа и его национальной русской идеи перелили уже чашу народного терпения. И теперь, когда наши братья пришли освобождать нашу несчастную родину от векового рабства, нас взывают к борьбе против наших освободителей, теперь нас заставляют защищать тюрьму, в которой уже сотни лет томимся мы
523


все. И вот в ответ на речь командира из 4-го батальона раздался чей-то голос: “Москаль не азиат; он брат наш родной, мы не будем стрелять в него!” В целом полку заволновалось. Со всех сторон раздались громкие крики: “Не будем стрелять в русских!”
Командиры растерялись. Они приказали сейчас же указать “бунтовщиков”, не желающих стрелять в русских. Но изменников среди нас не оказалось. Никто не посмел выдать своего товарища. Нам приказали отойти назад в Красное. Между Красным и Задворьем командиры, разделив свои батальоны, заявили, что если мы не хотим стрелять в наших братьев-русских, то нас вышлют против французов и сербов. В первую минуту никто из нас не спохватился, что все это только ловушка. И потому на приказ командиров: “Кто москвофил, пусть выступит вперед” — из каждого батальона выступило более трети всех солдат. В числе выступивших вперед находился также и я. Нас (мы составляли больше чем целый батальон) сейчас же отделили от прочих солдат и оставили на месте под командой майора Лаймзнера, всех же оставшихся в полку выстроили в шеренги и тут же каждого десятого из них расстреляли. Оставшихся в живых отправили во Львов, а из Львова в Венгрию, где они были присоединены к одному из мадьярских полков.
Нас, открыто заявивших себя русскими, держали еще целых два дня в поле, причем за это время мы не получили никакой пищи. Через два дня к нам прислали несколько рот венгерцев. Тогда только выступил майор Лаймзнер и, добыв револьвер, приложил его ко лбу первого стоявшего в шеренге солдата и выстрелил. Убитый солдат повалился на землю. Майор крикнул нам: “Вот так вам всем и надо, русские собаки!” Но в тот же момент пал из нашей среды выстрел, и майор повалился замертво возле убитого им солдата. Нас сейчас же разделили по ротам, отняли у нас оружие и начали расстреливать. По шестнадцати наших героев-мучеников ставили в ряд и расстреливали.
Таким образом расстреляли четыре роты моих товарищей и друзей. Наконец пришла очередь на мою роту. Я стал в ряд, взглядом простился с моими товарищами и вместе с тем мысленно молился Богу о даровании победы русским войскам, об освобождении моей несчастной родины... Молитву прервал резкий крик: “Фейер!”, и я потерял сознание...
Расстреливали нас в полдень. На следующий день утром я очнулся. Солнце только что взошло, и моим глазам представилась картина, которой я до конца жизни не забуду. На земле лежали сотни убитых товарищей, сотни героев-мучеников, которые свою жизнь отдали за русский народ, за русскую идею, за освобождение своей родины — Галицкой Руси. Из них я один остался в живых».
Пользуясь обстоятельствами военного времени, австро-венгерцы нанесли такой тяжкий удар галицко-русскому народу, что иногда является сомнение: удастся ли ему вновь подняться? Проделано было все по заранее обдуманному плану. «Еще задолго до войны, — говорит С.Ю. Бендасюк, — австрийские правительственные сферы и прямо, и посредством продажной мазепинско-еврейско-польской печати, надменно разражались по адресу русских галичан зловещей угрозой, что они не увидят и не дождутся никогда дня своей свободы, что они не останутся “в живых в момент торжества русского дела”. Недаром один из известных австрийских генералов Колошвари заявлял однажды: “Прежде


чем начинать войну с Россией, Австрии следовало бы перевешать все русское население Восточной Галичины”».
Тяжелые разочарования, которые принесла война австрийцам, побудили их привести в исполнение этот план с особым зверством. «Австрийцы ожидали встретить на земле русских князей — мазепинцев, янычар, пылающих ненавистью к русскому народу и русскому государству, но оказалось, что яд измены не успел отравить сердца крестьянских масс в Галичине, которые остались верными своим сокровенным чаяниям освобождения от австро-мадьярского ига, освобождения, ожидавшегося ими так долго от своей великой защитницы и освободительницы России» («Прикарпатская Русь»).
Уцелевшие червоннороссы утешают себя одной надеждой, что «раздирающие душу вопли и проклятия, которые вырывались из замирающих уст наших мучеников, патриотов, ускорят окончательный и неминуемый развал австрийской тюрьмы-державы справедливым решением судьи-провидения». Но для нас, имперских русских, мало разделять эту надежду, мы должны еще, каждый по мере сил, сделать все возможное для того, чтобы залечить раны и осушить слезы русского Прикарпатья, которое было возведено на Голгофу потому, что осталось верно до конца русскому народному делу.
525


А.И. Соболевский
Холмская Русь в этнографическом отношении*
Под Холмской Русью, или Холмщиною, мы теперь разумеем ту узкую полосу территории, которая находится на восточной стороне Царства Польского и тянется от губернии Ломжинской по губерниям Седлецкой и Люблинской. Ее граница на востоке — река Западный Буг, вследствие чего Холмскую Русь называют также Забуж- ной Русью, или Забужьем. На правом берегу Западного Буга находятся губернии Гродненская и Волынская. На юге Холмская Русь сливается с Галичиною. Рядом с этими новыми названиями употребляется еще одно старое — Подлясье, иначе Подляшье, у поляков XVI—XVII веков, писавших по латыни — Подляхия. Его прилагают к северной части Холмщи- ны, к той, которая находится в Седлецкой губернии и которая до раздела Польши, вместе с соседними частями нынешней Гродненской губернии, входила в состав Подлясского воеводства.
Холмская Русь распадается на две части. Северная ее половина — часть Полесья, обширной песчаной и болотистой низины, еще недавно покрытой сплошным лесом. Полесье начинается за Днепром, в Черниговской губернии, и затем тянется по обе стороны Припяти, то повышаясь, то понижаясь, и наконец переходит Западный Буг и упирается в реку Вепрь. Почва Полесья малоплодородна, но население издревле занимается земледелием**. Южная часть — невысокое плоскогорье с черноземной почвою, сливающееся с соседним плоскогорьем Западной Волыни и Северной Галичины. Понятно, и здесь главное занятие населения — земледелие.
История заселения Холмской Руси начинается относительно поздно. Можно догадываться, что Седлецкое Полесье еще в XII в. было занято литовскими племенами (ятвягами и другими), которые беспокоили соседнее русское население Волыни. Отсюда постоянные походы русских князей на ятвягов (первый — Владимира Святого — записан в Начальной летописи под 983 г.), увенчавшиеся успехом и приводившие к постепенному оттеснению ятвягов далее на север. Но ятвяги с родственной им литвою не уступали, и борьба велась с чрезвычайным упорством. Под 1205 годом летописец записал известие о большом
* Публичная лекция, читанная по поручению С.-Петербургского Славянского общества 4 февраля 1910 г.
** Сельские жители Берестья (Бреста Литовского) были в 1289 г. наказаны своим князем «за коромолу» наложением на них особого сбора: по два лукна меда, по две овцы, по 20 кур, по 100 хлебов, по 15 десятков льна, по 5 цебров овса и по 5 цебров ржи с каждых ста человек.
526


набеге ятвягов и литвы на русские поселения в южной части нынешней Холмщины и в соседней части Волыни*  **. Они не только дошли до г. Червена, но даже бились у самых ворот червенских, то есть почти на границе нынешней Галичины. «Беда бе в земли Володимерстей от вое- ванья литовського и ятважьского», — замечает летописец, разумея под Володимерскою землею область Владимира Волынского. Через 40 лет, под 1248 годом, тот же летописец дает нам новое известие о набеге ятвягов. Они напали на русское поселение около Холма и «всю страну ту попленили». Немногие русские крепости, как Берестье, Мельник и Дорогинич, стоявшие на Буге, в глубине Полесья, очевидно, не могли не только препятствовать набегам ятвягов, но даже давать о них своевременные известия русским князьям.
Только в конце княжения Даниила Романовича, когда русские князья начали соединяться с соседними польскими князьями и делать походы вглубь ятвяжской земли, только с того времени русские переселенцы могли подвигаться в Седлецкое Полесье в большем числе и заниматься там мирным трудом.
Тем не менее даже после смерти Даниила в конце XIII в. главная часть русских поселений нынешней Холмской Руси держалась поближе к Волыни и имела центром новый город Холм, а ее север должен был быть населен еще очень слабо.
Русско-польские отношения тогда только что начинались. Русские могли сталкиваться с поляками лишь там, где они жили издревле рядом, то есть на севере нынешней Галичины и на юге нынешней Люблинской губернии. Разделенные ятвягами, они жили далеко друг от друга в остальных частях Царства Польского. Наиболее выдвинувшимся на восток польским городом-крепостью был Люблин. Местность около него, от Вепря до Вислы, Люблинское плоскогорье было заселено очень слабо* и находилась в постоянной опасности от ятвяжских набегов. Театром войны между русскими и поляками с X по XIII век служила почти исключительно южная граница их земель. Собственно говоря, борьбы между русскими и поляками за весь старший период русской истории не было, и при Данииле Романовиче и его ближайших преемниках отношения между русскими и поляками в общем были дружественными. Очевидно, спорных вопросов не было и те войны, которые время от времени между ними велись, происходили вследствие случайных обстоятельств, по вине более князей, чем народностей. Летописец под 1268 годом рассказывает о нападении польских отрядов на Холм и при этом сообщает любопытную подробность: русское население окрестных сел не пострадало; оно успело укрыться в укрепленный город, так как их соседи поляки, «ляхи украинцы», подали им весть о походе. Очевидно, взаимные отношения жителей обеих окраин, польской и русской, не оставляли желать лучшего. Понятно, после нескольких стычек «умири- шася ляхове с русью», как говорит летописец, и «начаша быти в любви велице».
По словам Смольки, на правом берегу Вислы, к северу от устья Сана, только по самому берегу Вислы держались редкие поселения малопольские, а все Люблинское плоскогорье по течению Вепря в течение долгого времени оставалось пустым на границах между Русью и
* Летописец по Ипатьевскому списку.
** Smolka Leszko Stary і jego wiek. Warszawa, 1881. C. 15.
527


Польшей. Одного мнения со Смолькой другой историк Польши — Ре- пелль. См. также: Крыжановский E.MJ Забужная Русь. СПб., 1885. С. 47; и Линниченко И.А.2 Взаимные отношения Руси и Польши до половины XIV ст. Киев, 1884. С. 73.
В XIV веке Холмская Русь вошла в состав польско-литовского государства. Набеги ятвягов и литовцев прекратились; мирные отношения к полякам упрочились; и русские колонисты двинулись на новые земли, привлекаемые разнообразными льготами. Мы мало знаем об этом движении; ни русские, ни польские ученые еще не коснулись истории заселения восточной половины нынешнего Царства Польского. У нас в руках только конечные результаты движения на польский запад, от Буга и Вепря к Висле.
Наиболее выдвинувшейся польской крепостью в XIII—XIV веках был город Люблин, нынешний центр Люблинской губернии*  **. В конце XVI века некогда польский город, развившись в важный торгово-промышленный центр, имеет значительный процент русских жителей и представляется столько же русским, сколько польским. Когда иезуиты устроили церковную унию в Юго-Западной Руси, люблинские православные одни из первых выступили на защиту Православия. Люблинское православное братство, основанное в 1594 году по благословению киевского митрополита Михаила Рагозы, тогда еще не униата, группировалось около люблинского храма Преображения и долгое время действовало энергично. В 1596 году это братство было утверждено польским королем Сигизмундом III; любопытно, что его «привилей» был написан «русским письмом». В 1653 году Люблинское братство получило новый «привилей», уже на польском языке, от короля Владислава IV**. Потом оно ослабело, приняло унию, но дожило до XVIII века.
Конечно, кроме русских православных были в Люблине XVII века и русские униаты, в силу обстоятельств того времени более многочисленные, чем православные. О других городах и местечках между Вепрем и Вислою у нас нет почти совсем сведений; но надо иметь в виду, что польский писатель конца XVI в. И.Красинский в своем труде по географии Польши его времени включает Люблинскую землю, наравне с Волынью и русской Галичиной, в состав «Роксолании», то есть Руси***. Впрочем, у нас имеются два факта. Один — грамота короля Ягайла 1420 г. Она удостоверяет, что город Туробин (к югу от Люблина) находился в то время в «Русской земле» и что в нем действовало русское право****. Другой — вкладная в одном из Евангелий Румянцевского музея, № 122, написанная по листам этой книги обычным западнорусским письмом XVI века. Из нее видно, что Евангелие было пожертвовано казимерским мещанином Иваном Леонтьевичем Шапником и его женою Марией То- каревною, с согласия его брата Михаила и их матери Анны, в казимерс- кую церковь Сошествия Св. Духа. Город Казимерж находится в северо- западном углу Люблинской губернии, немного южнее Новой Александ¬
* Польские известия говорят, что Даниил Романович отнял Люблин у поляков (Линниченко И.А. Взаимные отношения. С. 178—180), но русская летопись, хорошо осведомленная о событиях княжения Даниила, об этом молчит.
** Голубев С.Т. Киевский митрополит Петр Могила. Т. II, приложение № 2.
*** Joannis Crassinii. Polonia. Bononiae, 1574; Лонгинов. Червенские города. Варшава, 1885. С. 53.
**** Лонгинов. С. 80, 230.
528


рии, на самой Висле. Значит, даже здесь, на западной окраине Люблинской земли, были русские горожане и православные церкви.
Если за Вепрем, в Люблинской земле, был силен русский элемент, то перед Вепрем, между Вепрем и Западным Бугом и вообще в Холм- ской Руси — он господствовал. Можно думать, что за Вепрем землевладельцы или шляхта были поляки. Во всяком случае, о подтверждении прав православного Люблинского братства в 1633 году хлопотали перед королем Владиславом IV послы земские воеводств Волынского и Брацлавского, очевидно, потому, что местных, люблинских панов в числе православных братчиков не было*. А в собственной Холмщине в XVI и даже в XVII веках еще были землевладельцы православные, некоторые с княжескими титулами (князья Воронецкие и др.); вероятно, они составляли большинство местных землевладельцев.
Движение русского населения из Холмщины на запад к Висле, на новые земли, не представляет ничего странного для историка. Конечно, оно сопровождалось ассимиляцией слабейшего местного населения, польского или ятвяжского, если оно было. Надо иметь в виду, что одновременно с движением к Висле однородное движение происходило в нынешней Белоруссии. В XVI веке столица литовцев-победителей Вильна была уже русским городом, а в наши времена не только Вильна, но также и другая •столица Литвы — Троки, находится среди русских поселений. Само собою разумеется, и в Литве, рядом с движением русских на литовские земли, шла ассимиляция литовцев с русскими, или обрусение. Успехи русских в XIV и XV веках вполне понятны. Культура русских, в частности малорусов Волыни и Галичины, как она в общем ни кажется нам теперь низкой, тогда все-таки была выше культуры поляков и литовцев. Стоит припомнить хотя бы то, что русские уже несколько столетий имели обширную письменность на родном языке и что все их деловые распоряжения и сделки облекались в форму письменных документов на этом языке; между тем у поляков XIV и XV столетий деловым языком был исключительно латинский, а родной язык только начал показываться в литературных произведениях, и всего чаще — в переводах с чешского. Нельзя также забывать, что Древняя Русь вообще и южная ее половина в особенности в течение четырех веков были под сильнейшим влиянием Греции, самой образованной страны в Европе до захвата греческого царства западными крестоносцами. Между тем Польша находилась под воздействием восточной Германии и Чехии**.
XVI век, как известно, был лучшею эпохой в истории Польши как государства, временем расцвета ее литературы и образованности. В этот век началось ополячение русских панов в пределах польско-литовского государства, почти завершившееся к началу XVIII века. Проповедь протестантов и кальвинистов, одним из центров которых был Люблин, нанесла сильный удар по Православию, и значительное число русских панов и мещан оставили веру отцов. Натиск католиков, сокрушив протестантизм, направил бывших протестантов в лоно католической церкви. Прибавьте усиление еврейства и захват им торговли и промышлен-
* Голубев С.Т. Киевский митрополит Петр Могила. Т. II, прилож. № 2.
** О культуре русских по отношению к культуре поляков см.: Линниченко И.А. Взаимные отношения. С. 193: «Беспристрастный историк может с полной уверенностью сказать, что Польша не только IX и X вв., но и за весь наш т. наз. удельновечевой период стояла в культурном отношении значительно ниже Руси».
34 Заказ 1602


ности во всем польско-литовском государстве, приведший в XVII столетии к объединению и численному уменьшению, между прочим, русского населения в городах и местечках.
Ополячение и окатоличение русского православного населения в пределах нынешнего Царства Польского к концу XVII века дошло до наибольшей силы, и надо думать, уже в это время западная граница русской народности передвинулась на восток и в Царстве приблизилась к той, которая оказалась в первой половине XIX столетия. Никаких вопросов относительно русских в Царстве Польском тогда еще не возникало, и польские данные, собранные и использованные в 1842 году знаменитым Шафариком в его «Славянской этнографии», были свободны от тенденциозности. По Шафарику, граница между русскою и польскою народностью в Царстве начиналась на севере у Дрогинича (на Буге), спускалась на юге через Лосицы, Белу, Межиречь, Радин, далее шла на восток недалеко от Люблина к Щербешину, а отсюда — к юго-западу, через Раков и Момот, к Крешову*, на австрийской границе. Любопытно, что Шафарик не знает польских островов в черте русско-польской границы.
«Славянская этнография» Шафарика составила эпоху в славянской науке, но у нас, несмотря на появление ее в русском переводе, прошла совершенно незамеченной, и наше образованное общество не обратило внимания на русских в Царстве Польском. Они были открыты для него только тогда, когда появился усиленный интерес к русской этнографии, в конце семидесятых годов XIX столетия.
Этнографическая экспедиция в Юго-Западный край, организованная Императорским Русским географическим обществом в 1869—1870 годах, доставила подробные сведения о русских Царства Польского, их вероисповедании, их численности**. Во второй части VII тома, вышедшего в свет в 1872 году, на стр. 364—374 находится перечень всех русских населенных мест Люблинской и Седлецкой губерний, с указанием, какого вероисповедания держатся их жители (униаты они или католики), на каком языке они говорят и сколько из них униатов, сколько католиков. Обзор русских наречий и говоров на основании данных экспедиций показал, что по своему языку русские Царства Польского особенно тесно связаны, с одной стороны, с русскими соседних частей Волыни и Галичины, с другой — с русскими соседней части Гродненской губернии. К.П. Михальчук приложил к этому обзору диалектологическую карту, которая отлично освещает взаимные отношения по языку русских в Царстве и их русских соседей вне Царства.
Данные экспедиции 1869—1870 гг. относительно русских в Холм- щине не были никем заподозрены и не вызвали ни с чьей стороны протестов или возражений. Только тогда, когда в 1880 году ими, а вместе и другими, местными, данными воспользовался Щебальский для своей «Карты Русского Забужья», раздались с польской стороны голоса о неосновательности, сочиненности, подложности. Один из них появился
* Русский перевод сделан Бодянским и издан в Москве в 1843 году: «Славянское народописание, составленное П.И. Шафариком». Карта при этом переводе — та самая, которая находится при чешском оригинале. С. 21.
** Труды этнографически-статистической экспедиции в западно-русский край, снаряженной Императорским Русским географическим обществом: В 7 т. СПб., 1872— 1878.
530


на страницах варшавского журнала «Ateneum» (1882 года. Т. IV) с таким многозначащим названием, которое освобождает нас от изложения его содержания. Это название — «Географические фантазии насчет земель Люблинской и Подлясской». Автор, не подписавший своего имени, с насмешкою говорит о Щебальском, что «ему удалось счастливо выполнить новое этнографическое приобретение... на бумаге, и притом совершенно без пролития крови» (с. 372), и категорически отрицает нахождение русских в Царстве Польском.
В то же время, как работала экспедиция 1869—1870 гг., работал в Холмщине старый польский этнограф Кольберг. Он собрал много материалов, старых и новых, печатных и рукописных: но не успел их издать сам. Они увидели свет уже в 1890—1891 годах благодаря Краковской академии наук*. Между ними находится, рядом с русскими песнями, сказками и т.п. список «русских приходов в Холмщине», составленный около 1840 г.** При песнях, сказках и т.п. обыкновенно указывается, в каком русском селении они записаны.
С восьмидесятых годов, когда у нас еще более усиливается интерес к этнографическим изучениям, наблюдается в нашей литературе появление ряда мелких работ по этнографии Холмской Руси. Достаточно упомянуть о двух из них. Одна принадлежит Н.А. Янчуку и посвещена малорусской свадьбе в Корницком приходе, на северо-востоке Седлец- кой губернии***. При тексте свадебных песен, записанных в этом приходе, автор дает указания на варианты этих песен, изданные ранее; обыкновенно эти варианты записаны или в Северо-Западном крае, или в Галичине. Другая издана Шимановским. Здесь ряд народных песен и сказок, записанных в разных местах Холмщины; сверх того, даются сведения об употреблении польского языка среди населения тех мест, где сделаны записи этнографического материала, и о вероисповедании этого населения****. Обе работы таковы, что о каких бы то ни было умышленных уклонениях от правды и действительности не может быть речи.
На основании имеющихся теперь у нас данных мы можем составить себе совершенно ясное и определенное представление о русской народности в Холмщине нашего времени.
Уже из предыдущего ясно, что Холмщина имеет русское население. Почти все этнографы и историки, которым приходилось говорить об этом населении, называют его малорусским. Между ними Шафарик и Колберг. И действительно, жители Холмщины, несомненно, — малорусы.
Малорусское племя делится на две главные разновидности, имеющие каждая свои особенности в типе, быте, обычаях, языке. Одна, южная, — степняки; другая, северная, — лесовики, полешуки.
* Kolberg. Chelmskie. Obraz etnograficzny: В 2 т. Краков, 1890—1891.
** «Теперь, — замечает издатель, — при изменении верноподданных условий, этот список должен быть значительно переделан, как свидетельствуют сведения в русских календарях и газетах, издаваемых в Холме» (с. 359—365).
*** Малорусская свадьба в Корницком приходе Константиновского уезда, Седлецкой губернии. Составил по собранным лично материалам Н.Янчук. М., 1886.
**** Шимановский В. Звуковые и формальные особенности народных говоров Холмской Руси. Обзор с приложением образцов народных говоров. Варшава, 1897. С. 2—7.
531
341


Степняки, которых теперь без основания называют еще украинцами, живут и в новых местах, к востоку от Днепра, и в старых, между прочим в Подолье, юго-западной Волыни и Галичине. Они относительно однообразны по типу, обычаям и языку. Главная черта в наречии южных малоруссов — і на месте великорусского о в словах, как кінь (конь), мій (мой), він (он) и і на месте великорусского ять в ліс (лес), літо (лето) и т.п.
Полешуки занимают южную часть Полесья, болотистой полосы лесов, тянувшейся еще недавно из Черниговской губернии через Днепр по обеим берегам Припяти, то расширяясь, то сужаясь. Из северной Волыни (Волынское Полесье) эта полоса идет по обеим берегам Западного Буга в Гродненской и Седлецкой, отчасти в Люблинской губерниях, и упирается в реку Вепрь. Наречие полешуков, имея много своих особенностей, отличается тем, что дает разнообразные дифтонги (двое- гласные). Эти дифтонги на месте великорусского о: уо, уэ, уы, уі, юо, юэ и т.п.: куонь, куэнъ, куынь, кюонь, кюэнь и т.п. (конь), а на месте великорусского е — іе: ліус,ліето (лес,лето).
Обе разновидности малорусского племени находятся в Холмской
Руси.
Южная часть Холмщины, большая часть русских поселений в Люблинской губернии, занята малорусами-степняками, составляющими во всех отношениях одно целое со своими малорусскими соседями на востоке и юге, то есть с малорусами юго-западной Волыни и северной Галичины.
Что же касается до северной части Холмщины, или русских поселений в Седлецкой губернии и северной полосе Люблинской губернии, то здесь мы видим малорусов-полешуков, тех самых, которые живут рядом, на правой стороне Западного Буга, в Гродненской губернии, и которые, в их собственном представлении, составляют вместе с ними одно целое — Подлясье; они очень близки к полешукам северных уездов Волынской губернии, от которых происходят*.
Если чем отличаются малорусы Холмщины от своих ближайших родственников Волыни и Гродненской губернии, так это заимствованиями у соседних поляков в быте и языке. Но надо иметь в виду, что в силу исторических судеб Юго-Западной Руси польское влияние чувствуется, где сильнее, где слабее, у всех малорусов этой части русского государства и в Галичине.
Число русских в Холмщине может быть определяемо только приблизительно. В 1869—1870 годах, поданным упомянутой экспедиции, их было около 280 000 (униатов более 246 000, католиков более 32 000). Теперь, при быстро сменяющемся переходе вместе из Православия в католичество и от русского языка к польскому и обратно, число холмских русских может колебаться на пространстве короткого времени. Тем не менее можно признать русское население Холмщины достигающим в настоящее время 450 000; в том числе около 300 000 православных и около 150 000 католиков (при 70 000 евреев и 150 000 поляков)**.
* Более подробные сведения о языке холмских русских — в нашем «Очерке русской диалектологии» (Живая старина. 1892).
** См. еще «Карты русского и православного населения Холмской Руси». Составил В.А. Францев. Варшава, 1909.
532


Примечания
Будилович А.С. О единстве русского народа — речь, произнесенная в торжественном собрании С.-Петербургского Славянского благотворительного общества 14 февраля 1907 г. Издана отдельной брошюрой в Санкт-Петербурге в 1907 году.
Будилович Антон Семенович (1846-1908) — русский филолог- славист, публицист. Окончил Литовскую духовную семинарию. В 1863 году поступил на историко-филологический факультет Императорского С.-Петербургского университета. По окончании его, в 1867 году, он остается при университете для приготовления к профессорскому званию по славянской филологии под руководством профессора И.И. Срезневского и профессора В.И. Ламанского. С 1869 — приват-доцент славянских наречий в С.-Петербургской духовной академии. С 1871 — преподаватель славянских наречий в С.-Петербургском историко-филологическом институте. Защитил магистерскую диссертацию «Исследование языка древнеславянского перевода XIII слов Григория Богослова, по рукописи Императорской Публичной библиотеки XI века» в 1871 году. В 1872-1875 — в научной командировке по славянским странам и областям. В 1875-1881 — ординарный профессор Историко-филологического института князя Безбородко по русско-славянской филологии. С 1881 — профессор кафедры русского и церковно-славянского языков Императорского Варшавского университета. Член-корреспондент С.-Петербургской АН. В 1892-1901 — ректор и профессор кафедры сравнительной грамматики славянских наречий Императорского Юрьевского университета. В 1899 получил звание заслуженного профессора. С 1901 — член Совета Министерства народного просвещения. Член Сербской королевской академии. Член Русского собрания. Был членом монархической Партии правового порядка, членом Русского окраинного общества, ставившего своею целью борьбу с сепаратизмом в Империи. В 1907-1908 — редактор-издатель газеты «Московские ведомости». Автор книг «Ломоносов, как писатель» (1871), [совм. с Но- ранович А.П.] «Чехия и Моравия» (1871), «Первобытные славяне в их языке, быте и понятиях по данным лексикальным. Исследования в области лингвистической палеонтологии славян» (Ч. I. Вып. 1-2. 1878,
Ч. 	II. Вып. 1. б.г.), «Очерки из церковной истории западных славян» (1880), «Несколько мыслей о грекославянском характере деятельности свв. Кирилла и Мефодия» (1885), «Общеславянский язык в ряду других общих языков древней и новой Европы» (Т. 1-2, 1892), «Культурная деятельность народов греко-славянского мира» (1896), «Несколько замечаний о научной постановке славянской истории, ее объеме, содержании и периодах» (1898), «Историческая заметка о русском Юрьеве старого времени в связи с житием Св. Исидора и 72 юрьевских мучеников» (1901), «К вопросу о племенных отношениях в Угорской Руси» (1904), «Академия наук и реформа русского правописания» (1904), «Об отношении народного к общегражданскому, в связи с идеей русского национального единства» (1904), «Наука и политика» (1905), «Вопрос об окраинах России в связи с теорией самоопределения народностей и требованиями государственного единства» (1906), «О единстве русского народа» (1907), «Может ли Россия отдать инородцам свои окраины?» (1907).
533


1. Святополк-Мирский Петр Данилович (1857-1914) — князь, государственный деятель, генерал-лейтенант. Министр внутренних дел (1904-1905).
2. Хмельницкий Богдан (Зиновий) Михайлович (ок. 1595-1657) — русский политический деятель Малороссии, гетман. На Переяславской Раде в 1654 году провозгласил переход Малороссии под власть Московского Государя.
3. Паскевич Иван Федорович (1782-1856) — князь, русский военный и государственный деятель, генерал-фельдмаршал. Участник русско-турецкой войны 1806-1812, Отечественной войны 1812 и заграничных походов 1813-1815. С 1827 управлял Кавказским краем и был главнокомандующим русскими войсками на Кавказе во время русско-персидской 1826-1828 и русско-турецкой 1828-1829 войн. В 1831 назначен командовать русскими войсками по подавлению польского восстания 1830-1831. Затем был наместником Царства Польского. Командовал русской армией в венгерском походе 1848 года и в начале Крымской войны 1853-1856.
4. Кантемир Антиох Дмитриевич (1708-1744) — русский поэт, дипломат. Автор «Сатир» (1729-1731).
5. Богданович Ипполит Федорович (1743-1803) — русский поэт. В 1761 окончил Императорский Московский университет. С 1763 находился при графе П.И. Панине, а со следующего года начал службу в иностранной коллегии. В 1766-1769 секретарь русского посольства при саксонском дворе. С 1788 по 1795 председатель Государственного архива. В 1799 переведен в департамент герольдии. В 1795 уволен. Автор повести в стихах «Душенька» (около 1775) и исторического исследования «Историческое изображение России» (1777); пьесы и др. сочинения.
6. Капнист Василий Васильевич (1758 или 1757-1823) — русский писатель. Был директором и генеральным судьей Полтавской губернии. Автор сатир, од и комедий в стихах.
7. Котляревский Иван Петрович (1769-1838) — малорусский писатель. В 1796-1808 на военной службе, участник русско-турецкой войны. Во время Отечественной войны сформировал 5-й казачий конный полк. В 1818-1821 — директор Полтавского театра. Автор пьес «Виргилеевая “Энеида” на малоросский язык переложенная...» (ок. 1794), «Наталка Полтавка» (1819) и «Солдат-чародей» (1819).
8. Гулак Николай Иванович (1822-1899) — малорусский общественный деятель, педагог. В 1845-1846 вместе с Н.И. Костомаровым и В.М. Белозерским основал Кирилло-Мефодиевское общество. В 1847 был арестован и просидел в Петропавловской крепости до 1850. Затем был до 1855 в Перми под надзором полиции.
9. Квитка-0сновьяненко Григорий Федорович (настоящая фамилия Квитка) (1778-1843) — малорусский писатель. В 1817-1828 был уездным предводителем дворянства. Далее председателем харьковской палаты уголовного суда. Автор двухтомных «Малороссийских рассказов» (1834-1837) и романа «Пан Халявский» (1840).
10. Вовчок Марко (настоящие имя и фамилия — Мария Александровна Вилинская-Маркович) (1833-1907) — малорусская писательница.
11. Петр (Могила) (1596/1597-1647) — митрополит Киевский и Галицкий с 1632. В 1627 избран Киево-Печерским архимандритом. В
534


1631 открыл лаврскую школу, которая получила в 1633 название «Кие- во-Могилянской коллегии». Автор книг «Евангелие учительное» (1616), «Анфологион» (1636) и «Евхологион» (1646).
12. Молыпке Хельмут Карл (1800-1891) — граф, германский генерал-фельдмаршал. Военный теоретик. С 1858 начальник прусского, а в 1871-1888 германского генштаба. Был фактическим главнокомандующим в войнах с Данией, Австрией и Францией.
13. Бисмарк Отто фон Шенхаузен (1815-1898) — князь, немецкий государственный деятель. Первый рейхсканцлер Германской Империи в 1871-1890.
14. Кареев Николай Иванович (1850-1931) — русский историк. Профессор Варшавского, а затем Петербургского университетов. Автор книг «Основные вопросы философии истории» и «История Западной Европы в новое время» (Т. 1-7, 1892-1917).
15. Добрянский-Сочуров Адольф Иванович (1817-1901) — га- лицко-русский деятель, русофил. Из-за своих симпатий бежал из Венгрии в Галичину, откуда вернулся в 1849 году вместе с русскими войсками. В 1864 основал в Униваре Общество Св. Василия Великого, издававшее книги для церкви и школы. Встав во главе общества, он руководил его газетой «Свет» (1867-1870). В 1882 был посажен в тюрьму по обвинению в государственной измене, но был оправдан. Автор книг «Проект политической программы для Руси австрийской» (1871), «Патриотические письма» (1873), «Апелляция к папе Льру XIII русского униатского священника... Иоанна Наумовича» (1883), «О современном религиозно-политическом положении австро-угорской Руси» (1885), «Взгляд А.И. Добрянского на вопрос об общеславянском языке» (1888), «Календарный вопрос в России и на Западе» (1894), «Плоды учения графа Л.Н. Толстого» (Кн. 1-2. 1896), «Куда мы дошли?» (1898), «Суждение православного галичанина о реформе русского церковного управления, проектируемого русскими либералами нашего времени» (1899).
16. Зубрицкий Денис Иванович (1777-1862) — малорусский историк, «руссофил», этнограф. Автор книги «История древнего Галицко- Русского княжества» (Ч. 1-3, 1852-1855).
17. Головацкий Яков Федорович (1814-1888) — малорусский поэт, филолог, славянофил. Профессор Львовского университета. С 1849— ректор. Член «Руська троица». В 1867 переехал в Россию. Автор книги «Народные песни Галицкой и Угорской Руси» (Кн. 1-4, 1878).
18. Наумович Иоанн Григорьевич (1826-1891) — протоиерей, рус- ско-галицкий деятель, писатель, «русофил». Был инициатором создания Общества имени Михаила Качковского. Был униатским священником, но за свою общественную деятельность, направленную на сближение с Россией, был обвинен в схизме, то есть в Православии, и лишен сана. В 1885 присоединился к Православию и переселился в Киев. Автор книг «Исторический очерк унии» (1889) и «Червонная Русь, ее прошлое и настоящее» (1890).
19. Яворский Юлиан Андреевич (1877-1937) — русский филолог, историк. Родился в австрийской Галиции. Был составителем первого выпуска «Талегрофский альманах. Пропамятная книга австрийских жестокостей, изуверств и насилий над карпато-русским народом во время всемирной войны 1914-1917 гг.» (Львов, 1924). Автор книг: «Великорусские песни в старинных карпато-русских записях» (1912), «Записка
535


по вопросу о народном образовании в Карпатской Руси» (1914), «Памятники галицко-русской народной словесности» (Вып. 1. 1915), «Новые данные для истории старинной малорусской песни и вирши» (Львов, 1921-1922), «Русский язык» (1923), «Материалы по галицко-русской библиографии» (Львов, 1924), «Вопрос об единстве русского языка перед австрийским военным судом в Вене в 1915 г.» (Львов, 1924), «Из истории научного исследования Закарпатской Руси» (1928), «Национальное самосознание карпаторусов на рубеже XVIII—XIX вв.» (Ужгород, 1929), «К вопросу о литературной деятельности Ермолая-Еразма, писателя XVI века» (Прага, 1929).
20. Максимович Михаил Александрович (1804-1873) — русский историк, филолог. Член-корреспондент Императорской С.-Петербургской Академии наук с 1871 года. Профессор и первый ректор Императорского Киевского университета Св. Владимира.
21. Костомаров Николай Иванович (1817-1885) — историк, этнограф, писатель, критик. Профессор Императорского Киевского, а затем Императорского С.-Петербургского университета. Его труды изданы в собрании сочинений. (Т. 1-21. СПб., 1903-1906).
22. Кулиш Пантелеймон Александрович (1819-1897) — поэт, публицист, историк, один из идеологов украинского литературного сепаратизма. Не окончил полный курс Императорского Киевского университета. Будучи членом Кирилло-Мефодийского братства, был арестован и сослан в Тулу. В 1861-1862 принимал участие в украинофильском журнале «Основа». Изобрел новое («кулишовка») правописание, с устранением «ы». С 1870-& обратился к историческим разысканиям и выступал с порицанием запорожского казачества.
23. Потебня Александр Афанасьевич (1835-1891) — русский филолог. Профессор Императорского Харьковского университета с 1875. Автор исследования «Из записок по русской грамматике» (Т. 1-2. 1874. Т. 3. 1899. Т. 4. 1911).
24. Котляревский Александр Александрович (1837-1881) — русский славист, археолог, этнограф. Окончил Московский университет. В 1868-1872 занимал кафедру славянского и русского языкознания в Дерптском университете. В 1872 — 1875 за границей. Затем профессор в Императорском Киевском университете Св. Владимира. Автор книг «Сказания об Оттоне Бамберргском в отношении славянской истории и древностей» (1874), «Древности права балтийских славян» (1874), «Библиологический опыт о древней русской письменности» (1881).
25. Мордовцев Даниил Лукич (1830-1905) — русский писатель, поэт. Был дружен с Костомаровым. До 70-х годов писал исторические исследования, а далее перешел на исторические художественные сочинения.
26. Антонович Владимир Бонифатьевич (1834-1908) — малорусский историк, украинофильского направления. С 1878 профессор русской истории Императорского Киевского университета Св. Владимира. Автор книг «Последние времена казачества на правой стороне Днепра» (1870), «Очерк истории великого княжества Литовского до смерти Ольгерда» (1878).
27. Драгоманов Михаил Петрович (1841-1895) — активный деятель украинского сепаратизма, публицист, историк. С 1864 приват-доцент, а с 1870 — доцент Императорского Киевского университета Св. Владимира. За антиправительственную деятельность уволен из университета в 1875 году. В 1876 эмигрировал за границу. Основал в Женеве
536


свободную украинскую типографию. С 1889 — профессор кафедры всеобщей истории Софийского университета.
28. Грушевский Михаил Сергеевич (1866-1934) — главный идеолог украинского сепаратизма, историк. С 1894 занимал кафедру всеобщей истории Львовского университета. В 1899 году организовал национально-демократическую партию в Галиции. В 1917 возглавил Центральную Раду Украины. В начале 1919 эмигрировал в Австрию. В дальнейшем после неоднократных обращений к советскому правительству ему разрешили в 1924 вернуться на Украину. В том же году стал академиком АН УССР, заведуя сектором истории Украины исторического отделения АН. В 1929 стал академиком АН СССР. Автор тенденциозных исторических трудов «История Украины-Руси» (Т. 1 — 10, 1898— 1936) и «История украинской литературы» (Т. 1-5, 1923-1927).
29. Св. Стефан Пермский (ок. 1340-1396) — православный святой, епископ Пермский. Просветитель зырян.
30. Св. Гурий (Руготин) Казанский (ок. 1500-1563) — православный святой, первый архиепископ Казанский (1555).
31. Св. Трифон Печенгский (?—1583) — православный святой. Просветитель лопарей.
32. Св. Иннокентий (Попов-Вениаминов) (1797-1879) — православный святой. Просветитель алеутов и якутов. С 1840 — епископ Камчатский. С 1868 — митрополит Московский и Коломенский.
33. Ильминский Николай Иванович (1822-1891) — русский ориенталист, педагог и миссионер. Преподавал в Казанской духовной академии языки арабский, турецкий и персидский. Был также и профессором турецко-татарского языка в Императорском Казанском университете. Активный участник просвещения татар.
34. Ливчак И.Н. — изобретатель и публицист. Родом из австрийской Галиции. Автор книги «О современном раздвоении культурных направлений в общественной жизни Галицкой Руси» (СПб., 1903).
Соболевский А.С. Русский народ как этнографическое целое. Работа первоначально была напечатана в харьковском журнале «Мирный труд» в 1907 году, а затем была издана отдельной брошюрой в Харькове, в 1907 году.
Соболевский Алексей Иванович (1856-1929) — знаменитый русский филолог-славист. Профессор Императорского Киевского Св. Владимира (1884-1888) и Императорского С.-Петербургского (1888-1908) университетов. Академик Императорской С.-Петербургской Академии наук. Участвуя в политической деятельности, был товарищем председателя Союза русского народа. Опубликовал «Великорусские народные песни» (Т. 1-7, 1895-1902). Автор книг: «Светская повесть и роман в древнерусской литературе» (1883), «Очерки по истории русского языка» (1884), «Значение Пушкина» (1887), «Лекции по истории русского языка» (1888), «О месте и времени... В.Завитневича» (1888), «Кирилловская пэлеография», «Суффиксы церковно-славянского языка» (1890), «Судьбы церковно-славянского языка. Лекции» (1891), «Русские заимствованные слова» (1891), «Лекции по русскому языку» (1892), «Очерк русской диалектологии» (1892), «Образованность Московской Руси XV—XVII вв.» (1892), «Церковно-славянские стихотворения конца IX - начала X в.» (1892), «Русский исторический синтаксис. Лекции» (1893), «Древнерусская переводная литература. Лекции» (1893),
537


«Южнославянское влияние на русскую письменность в XIV—XV веках. Речь» (1894), «Мономахова шапка и царский венец» (1897), «Лекции по славянской палеографии» (1898), «Западное влияние на литературу Московской Руси XV—XVII веков» (1899), «К истории древнейшей церковно-славянской письменности» (1902), «Курс церковно-славянской морфологии. По лекциям». (Изд. 2-е, испр. 1902), «Откуда шла русская колонизация в Ростово-Суздальскую область? (1902), «Несколько мыслей об древнерусской литературе» (1903), «Переводная литература Московской Руси XIV-XVII веков. Библиографические материалы» (1903), «О русских говорах вообще и белорусских говорах в частности» (1904), «Название озера Селигера в связи с вопросом о праславянской родине» (1904), «Древнекиевский говор» (1905), «К истории заимствований слов и переводных повестей» (1905), «Несколько редких молитв из русского сборника XIII века» (1906), «Москва и первый Самозванец» (1906), «К хронологии древнейших церковно-славянских памятников» (1906), «К вопросу о постепенном «человече- нии» языка» (1906), «Лекции по истории русского языка» (4-е изд. 1907), «Русский народ как этнографическое целое» (1907), «Наречия: великорусское, белорусское и малорусское. Из опыта русской диалектологии» (1907), «Чего желаем мы, русские? Две речи» (1907), «Славяно-русская палеография. Лекции» (Изд. 2-е. 1908), «Монастыри и их возможная роль на русских восточных окраинах» (1908), «Древняя церковно-славянская литература и ее значение» (1908), «Двуперстие, сугубое аллилуия и хождение посолонь с исторической точки зрения»
(1908) 	, «А.С. Будилович. 1846-1908. Некролог» (1909), «Кириллица и глаголица» (1909), «Славяноведение в русской высшей школе. Речь»
(1909) 	, «Древний церковно-славянский язык (Фонетика)» (1910), «Хол- мская Русь в этнографическом отношении (1910), «Материалы и исследования в области славянской филологии и археологии» (1910), «Кольцов в истории русской литературы» (1910), «Где жила литва?» (1911), «Опыт русской диалектологии. Наречия великорусское, белорусское и малорусское» (1911), «Эней Сильвий и Курбский» (1911), «Сказание о Чудотворной Казанской иконе Пресвятой Богородицы. Рукопись святейшего Патриарха Гермогена» (1912), «По поводу думского законопроекта о мерах к охранению памятников древности» (1912), «Древнейшее население верхнего Поволжья» (1912), «Отношение Древней Руси к разделению Церквей» (1914), «Памяти А.Х. Востокова» (1914), «Заслуги И.И. Срезневского» (1915), «Епископ Владимир (Филантропов) (1842-1916) — И.А. Лебедев (1846-1916). Некрологи» (1916), «Русские фрески в старой Польше» (1916), «Румыны среди славянских народов. Речь» (1917), «Речь... посвященная памяти Гавриила Романовича Державина» (1917), «В.И. Герье. Некролог» (1919), «Ю.А. Кулаковский. (1855-1919). Некролог» (1919), «Н.Н. Соколов (1875-1923). Некролог» (1923), «Д.Н. Анучин. Некролог» (1923), «П.С. Уваров. 1840-1924. Некролог» (1924), «Русско-скифские этюды» (1924), «Поп Сильвестр и Домострой» (1929), «“Третье” русское племя» (1929).
1. 	Сумцов Николай Федорович (1854-1922) — малорусский фольклорист, литературовед. Профессор Императорского Харьковского университета с 1888 года. Основные сочинения «О свадебных обрядах. Преимущественно русских» (1881), «Современная малорусская этнография» (Ч. 1-2, 1893-1897).
538


Пантюхов И.И. Значение антропологических типов в русской истории. Работа была издана в Киеве в 1909 году отдельной брошюрой.
Пантюхов Иван Иванович (1836-1911) — русский ученый врач, антрополог, историк. Автор книг: «О вырождающихся типах семитов» (1888), «Влияние переселения в Закавказский край на физическое развитие русских» (1891), «Значение антропологических типов в русской истории» (1909), «Малорусский тип. Эпоха литовско-польская» (1910) и других.
1. Забелин Иван Егорович (1820-1908/1909) — русский историк, археолог. Почетный член Императорской С.-Петербургской АН (1907).
2. Анучин Дмитрий Николаевич (1843-1923) — русский географ, антрополог, этнограф. Профессор кафедры географии московского университета с конца 70-х XIX столетия.
3. Богданов Анатолий Петрович (1834-1896) — русский зоолог, антрополог. Профессор.
4. Самоквасов Дмитрий Яковлевич (1843-1911) — русский историк, правовед, археолог, архивист. Монархист. В 1900 — управляющий Московским архивом Министерства юстиции. Автор книг: «Заметки по истории русского государственного устройства и управления» (1870), «Древние города России» (1873), «Свидетельства современных источников о военных и договорных отношениях славянорусов к грекам до Владимира Святославича Равноапостольного» (1886), «История русского права. Университетский курс» (Кн. 1-3. 1888-1896), «Главнейшие моменты в государственном развитии Древней Руси и происхождение Московского государства» (1886), «Исследования по истории русского права» (Вып. 1-2, 1896), «Централизация государственных архивов. Архивное дело на Западе» (1900), «Древнее русское право. Лекции» (1903), «Архивное дело в России» (Кн. 1-2, 1902), «Происхождение поместного права и общинного крестьянского землевладения Московского государства» (1904), «Право и государство» (1907), «Верховная Самодержавная Власть и Основные Законы Российской Империи» (1907), «Курс истории русского права» (Изд. 3-є испр. и доп. 1908), «Описание археологических раскопок и собрания древностей» (1908), «Происхождение русского народа» (1908), «Северянская земля и северяне по городищам и могилам» (1908), «Крестьяне Древней Руси по новооткрытым документам» (1909), «К вопросу о государственных цветах древней России»
(1910).
5. Погодин Михаил Петрович (1800-1875) — русский историк, публицист, панславист. В 1835-1844 — профессор кафедры русской истории Московского университета. Издавал журналы «Московский вестник» (1827-1830) и «Москвитянин» (1841-1856).
6. Срезневский Измаил Иванович (1812-1880) — русский филолог-славист. Автор книг «Мысли об истории русского языка» (1849) и «Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам» (Т. 1-3, 1893-1912).
7. Коялович Михаил Осипович (1828-1891) — русский историк. Профессор Петербургской Духовной академии. Автор книг: «Литовская церковная уния» (Т. 1-2. 1859-1862), «Лекции по истории Западной России» (1864), «Воссоединение западнорусских униатов старых времен (до 1800 г.)» (1873), «Три подъема русского национального духа для
539


спасения нашей государственности во времена самозванческих смут» (1880), «История русского самосознания по историческим памятникам и научным сочинениям» (1884).
8. Выговский Иван Евгеньевич (?—1664) — гетман Малороссии в 1657-1659. Был писарем при Богдане Хмельницком. Выступал против России. Бежал в 1659 в Польшу от народного недовольства. Расстрелян в Польше, обвиненный в измене.
9. Тетеря Павел Иванович (?-ок. 1670) — гетман Правобережной Малороссии в 1663-1665. Сторонник перехода Малороссии под власть Польши.
10. Дорошенко Петр Дорофеевич (1627-1698) — гетман Право- бережной Малороссии в 1665-1676. Участник польских походов на левобережную Малороссию. Став гетманом разорвал отношения с Польшей и заключил союз с Турцией и Крымским ханством. Капитулировал в 1676 перед русскими войсками.
11. Вероятно, имеется в виду Дионисий (Балабан) (?—1663) — митрополит Киевский с 1657. Переметнулся к Польше.
12. Сильвестр (Коссов) (?—1657) — митрополит киевский с 1647.
13. Брюховецкий Иван Мартынович (?—1668) — гетман Левобережной Малороссии (1663-1668). Поначалу был противником старшины, защитником народных масс и другом Русского государства, за что и был избран кошевым атаманом (1659-1663), В дальнейшем на Черной раде, в Нежине, в июне 1663 года, где кроме казаков участвовали и крестьяне, и мещане, избран гетманом Левобережной Малороссии. Был кандидатом запорожцев. Став гетманом он не смог или не захотел бороться с казацкой старшиной, которая продолжала захватывать земли и ущемлять интересы городского и крестьянского населения. После вторжения на территорию Левобережной Малороссии польских войск вынужден был поехать в Москву к Царю Алексею Михайловичу просить помощи. Согласившись собирать впредь налоги с малороссийского населения в царскую казну, увеличить число царских воевод в левобережных городах и расширить сферу их финансовых и военных функций, Брюховецкий и казацкая старшина получили помощь от русского Царя. Сам Брюховецкий получил от Алексея Михайловича титул боярина, а сопровождавшая его казацкая.старшина — дворянство и земли. Но эти милости не смогли упрочить верности Брюхфвецского своему Государю. После отхода Правобережной Малороссии к Польше по Андрусовско- му перемирию 1667 года и при постоянных народных недовольствах его правлением Брюховецкий, желая сохранить свою личную власть, изменил Русскому государству. Поднял восстание и пошел на соединение с гетманом Правобережной Малороссии П.Дорошенко. Эти действия вызвали бурю народного возмущения, и на Черной раде 7 июня 1668 года он был убит восставшими против него казаками.
14. Уманец Федор Михайлович (1841 - позже 1902) — русский писатель, земский деятель. Автор книг «Вырождение Польши» (1872), «Гетман Мазепа» (1897) и «Колонизация свободных земель России» (1884).
15. Полетика Григорий Андреевич (1725-1784) — малорусский писатель. В 1745 окончил киевскую академию. В 1764-1773 — главный инспектор шляхетского корпуса. Отстаивал в написанных им произведениях автономию Левобережной Малороссии и казацкие вольности. Автор «Исторического известия, на какой основе Малая Россия была под республикой Польской...» и, как полагают, «Истории русов».
540


16. Чхеидзе Николай Семенович (1864-1924) — российский и грузинский общественный деятель. Меньшевик. Член III и IV Государственных Дум. После Февральской революции в составе Временного исполкома Петроградского совета рабочих депутатов, затем его председатель. В 1918 — возглавлял Закавказский сейм. В Грузинской демократической республике — председатель Учредительного собрания Грузии. С 1921 — в эмиграции. Покончил жизнь самоубийством.
17. Гучков Александр Иванович (1862-1936) — либеральный политический деятель. Один из лидеров октябристов, с 1906 года — председатель ЦК. С 1910 года — председатель III Государственной Думы. В 1915-1917 гг. председатель Центрального военно-промышленного комитета. Во Временном правительстве был военным и морским министром. Эмигрант. Автор книг «Сборник речей в Третьей Государственной Думе (1907-1912)» (1912), «Речи по вопросам государственной обороны об общей политике. 1908-1917» (1917), «А.И. Гучков рассказывает» (1993).
18. Маклаков Василий Алексеевич (1870-1957) — либеральный политический деятель, адвокат. Один из лидеров партии кадетов, член ее ЦК. Был депутатом II—IV Государственных Дум. С 1917 года в эмиграции. Масон. Автор книг «Завоевание Англии норманнами» (1898), «Ф.Н. Плевако» (1911), «Л.Н. Толстой как общественный деятель» (1912), «Толстой и большевики» (1921), «О Льве Толстом» (1929), «Власть и общественность на закате Старой России» (Т. 1-3, 1930), «Первая Государственная Дума. Воспоминания современника» (1939), «Вторая Государственная Дума. Воспоминания современника» (б. г.), «Из воспоминаний» (1954).
19. Шингарев Андрей Иванович (1869-1918) — врач, публицист, член II—IV Государственной думы, кадет. Был членом Временного правительства. Убит матросами.
20. Муромцев Сергей Андреевич (1850-1910) — русский юрист. Окончил Императорский Московский университет, где впоследствии был профессором по кафедре римского права до 1884 года. В 1880-1881 гг. — проректор Императорского Московского университета. Далее состоял присяжным поверенным. В 1879-1892 — редактор «Юридического вестника». В 1880-1899 — председатель Московского юридического общества. Председатель I Государственной Думы. Один из основателей и лидеров кадетской партии, член ее ЦК. В 1906-1910 — профессор гражданского права Императорского Московского университета. Автор книг «О консерватизме в римской юриспруденции» (1875), «Очерки общей теории гражданского права» (1877), «Определение и основное разделение права» (1879), «В первые дни министерства графа Лорис-Меликова» (1881), «Гражданское право Древнего Рима» (1883), «Рецепция римского права на Западе», «Что такое догма права?» (1885), «Учение немецких юристов в образовании права», «Основы гражданского права. Человек и общество» (1908), «Статьи и речи» (Вып. I—V, 1910).
21. Милюков Павел Николаевич (1859-1943) — русский политический деятель, историк. С 1886 года — приват-доцент Императорского Московского университета. В 1895 году уволен из университета. В 1897-1899 гг. жил в Болгарии. В 1902-1905 гг. путешествовал по миру, читая лекции. Один из организаторов журнала «Освобождение» с 1902 года. С 1905 года — фактический глава кадетской партии, а с 1907
541


года — председатель ее ЦК. Редактор газеты «Речь» с 1906 года. Депутат III и IV Государственных Дум. С 1918 года — в эмиграции. Редактор журнала «Последние новости». Автор книг «Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого» (1892), «Главные течения русской исторической мысли» (1897), «Очерки по истории русской культуры» (Ч. 1-3, 1896-1903), «Россия и ее кризис» (1905), «Вторая Дума» (1908), «Балканский кризис и политика А.П. Извольского» (1910), «Вооруженный мир и ограничение вооружений» (1911), «Год борьбы» (1911), «Большевизм: международная опасность» (1920), «История второй русской революции» (Вып. 1-3, 1921- 1924), «Национальный вопрос (Происхождение национальности и национальный вопрос в России)» (1925), «Россия на переломе: большевистский период русской революции» (Т. 1-2, 1927), «Воспоминания. 1859-1917» (Т. 1-2, 1990).
22. Родичев Федор Измайлович (1853-1932) — русский земский деятель, юрист. В марте-мае 1917 — министр Временного правительства по делам Финляндии. Эмигрант.
23. Созонович Иван Петрович (1856 или 1855— 1923) — русский историк литературы. С 1886 возглавил кафедру истории западноевропейских литератур, с 1887 — профессор Императорского Варшавского университета. Член Русского собрания в Варшаве. Член фракции правых II и III Государственной Думы от Московской губернии, секретарь Государственной Думы. В эмиграции. Автор книг «Песни о девуш- ке-воине и былины о Ставре Годиновиче. Исследование по истории развития славяно-русского эпоса» (1886), «Славяне в Морее» (1887), «Курс истории всеобщей литературы» (1887), «Очерк средневековой немецкой эпической поэзии и литературной судьбы песни о Нибелунгах» (1889), «К вопросу о влиянии крестовых походов на средневековую поэзию» (1897), «К вопросу об античном влиянии на средневековую поэзию» (1897), «К вопросу о западном влиянии на славянскую и русскую поэзию. Исследование» (1898), «К характеристике современного революционного движения в России» (1906).
24. Замысловский Георгий Георгиевич (1872-1920) — русский консервативный политический деятель, юрист. Потомственный дворянин. Родился в семье ординарного профессора кафедры русской истории Императорского С.-Петербургского университета Е.Е. Замысловского. Окончил в 21 год юридический факультет Императорского С.-Петербургского университета. Вступил в число кандидатов на' судебные должности при С.-Петербургской судебной палате. В начале 1906 г. был назначен исполнять должность товарища прокурора Виленской судебной палаты. Был избран в III Государственную Думу в качестве беспартийного и в Государственной Думе примкнул к партии правых. Был старшим товарищем секретаря Государственной Думы. Член IV Государственной Думы. Участник процесса Бейлиса. После революции был в организации Н.Е. Маркова «Великая единая Россия». Далее уехал на Кавказ и вел политическую деятельность там. Умер от тифа весною или осенью 1920 г. Автор книг: «Жертвы Израиля. Саратовское дело» (1911), (под псевд. Юрский Г.) «Правые в Третьей Государственной Думе» (1912), «Убийство Андрюши Ющинского» (1917). “
25. Возможно, имеется в виду Коваленко Григорий Алексеевич (1868-1937) — малорусский писатель, художник, этнограф. Соредактор журнала «Рідний край» (1906).
542


26. Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870-1920) — русский политический деятель, поэт и публицист. Один из основателей Союза русского народа. Затем лидер созданного им союза Михаила Архангела. В II-IV Государственный Думах был одним из лидеров крайне правых. Под его редакцией выходила многотомное издание о жертвах революции «Книга русской скорби». В годы Первой мировой войны вышел из фракции крайне правых и вошел в Прогрессивный блок. Участник Белого движения. Автор книги «Перед грозой», сборника стихов «В дни бранных бурь и непогоды».
27. Марков Николай Евгеньевич (Марков 2-й) (1866-1945) — русский правый политический деятель, инженер. Сын довольно известного русского писателя и публициста Е.Л. Маркова. Окончил Институт гражданских инженеров. В 1905 году организовал курскую Партию народного порядка, вскоре вошедшую в Союз русского народа. Член III—IV Государственной Думы, один из лидеров фракции правых. Был одним из самых ярких думских ораторов. Активный организатор и участник монархических съездов. После выхода из Главного совета Союза русского народа А.И. Дубровина Н.Е. Марков стал фактически главой этого союза. Писал в газете «Свет» в 1908 году под псевдонимом Буй-Тур. Издавал газеты «Курская быль» и «Земщина». С 1915 года (от Государственной Думы) был членом Особого совещания по обороне государства. После Февральской революции был арестован и посажен в Петропавловскую крепость. В 1918-1920 гг. был в армии генерала Н.Н. Юденича. Участник Рейхенгальского съезда 1921 года, на котором он был избран председателем Высшего Монархического Совета (1921-1927). Издавал журнал «Двуглавый орел». Печатался в «Еженедельнике Высшего Монархического Совета». Автор книг «Ответ Маркова 2-го на статью Жеденева в «Русском знамени»» (1910), «Последняя речь Н.Е. Маркова 2-го в IV Государственной Думе» (1916), «Преступление Маркова 2-го» (1916), «Правда о смуте церковной» (1926), «Войны темных сил» (Кн. 1-2, 1928-1930), «История еврейского штурма России» (1937), «Лик Израиля» (1938), «Отреченные дни Февральской революции» (б. г.).
28. Вязигин Андрей Сергеевич (1867-1919) — русский политический деятель, историк и публицист. Профессор всеобщей истории Императорского Харьковского университета. Депутат III Государственной Думы, в которой возглавлял фракцию правых. Редактор-издатель журнала «Мирный Труд» (1902-1914). Автор книг: «Григорий VII, его жизнь и общественная деятельность» (1891), «Новое исследование об избрании Григория VII» (1893), «Петр Дамиани, борец за церковно-общественные преобразования XI века» (1895), «Новейшие исследования по истории Григория VII и его времени» (1896), «Заметки по истории полемической литературы XI века» (1896), «Распадение преобразовательной партии при папе Александре И» (1897), «Очерки по истории папства в XI веке (Гильдебранд и папство до смерти Генриха II)» (1898), «Новый сборник памятников средневековой публицистики» (1898), «Международное право в средние века» (1900), «Значение публицистической деятельности В.С. Соловьева» (1903), «Что такое “Русское собрание” в Петербурге?» (1903), «Является ли “Русское собрание” противником всяких преобразований?» (1908), «В тумане смутных дней» (1908), «Гололобовский инцидент» (1909), «Идеалы “Божьего Царства” и монархия Карла Великого» (1912), «Праздник мирного труженика» (1913), «Памяти профессора С.В. Соловьева» (1913),
543


«Думские выступления» (1913), «Разные аршины (К вопросу о замещении университетских кафедр)» (1914).
♦ 29. Таганцев Николай Степанович (1843-1923) — русский юрист, криминалист. С 1867 года читал лекции по уголовному праву в Императорском училище правоведения. В 1868-1882 гг. — профессор Императорского С.-Петербургского университета. С 1887 года— сенатор. Автор книг «О повторении преступлений» (1867), «О преступлениях против жизни по русскому праву» (1870), «Курс русского уголовного права» (т. 1-3, 1874-1880), «Лекции по русскому уголовному праву» (1887-1894).
Мончаловский О.А. Главные основы русской народности.
Работа напечатана отдельной брошюрой во Львове, в 1904 году, в типографии Ставропигийского института.
Мончаловский Осип Андреевич (1858-1906) — русский галицкий публицист. Родился в селе Сушне, Каменецкого уезда Галичины, в семье народного учителя. Окончил юридический факультет Львовского университета. Активный деятель русского движения в Галиции. В 1886 году перешел из унии в Православие. Активный борец с «украинством». Печатался в газетах «Пролом», «Вече», Слово». С 1886 издавал сатирический журнал «Страхопуд». В 1887-1898 издавал литературный журнал «Беседа». Был постоянным сотрудником газеты «Галичанин», соредактором «Сборника Галицко-русской матицы». Пропагандировал в своих трудах Русь от Карпат до Камчатки. Автор книг «Новый свет» (1880), «Житие и подвиги Святых Кирилла и Мефодия» (1885), «Литературное и политическое украйнофильство» (1898), «Житье и деятельность Ивана Наумовича» (1899), «Живые вопросы. I. Клин клином. II. Мазепинцы» (1900), «Краткая грамматика русского языка» (1902), «Дрянь стихом и прозою, или “Альманах руско-украінских богословів” (1902), «Петр Великий в Галицкой Руси» (1903), «Святая Русь» (1903), «Положение и нужды Галицкой Руси» (1903, переиздание в 1915), «Участие малороссов в общерусской литературе» (1904), «Главные основы русской народности» (1904).
Записка об украинском движении за 1914—1916 годы с кратким очерком истории этого движения, как сепаратистско- революционного течения среди населения Малороссии. Записка издана в 1916 году. Этот документ исходил из департамента полиции Министерства внутренних дел. Записка специально посвящена деятельности украинского сепаратизма во время Первой мировой войны — противостояния с Австро-Венгрией и Германией. По всей видимости, цель записки была дать местным административным органам общие сведения об украинском движении, как об опасном для Российской Империи.
1. 	Бобринский Владимир Александрович (1868—после 1917) — граф, русский общественный деятель, националист. Член II—IV Государственных Дум. В период Первой мировой войны лидер группы «Прогрессивных националистов». После революции в эмиграции. Автор книг: «Пражский съезд, Чехия и Прикарпатская Русь» (1909), «Возвращение в лоно Православной Церкви униатов Червонной Руси и гонение на них со стороны поляков» (1912), «Львовское дело “о государственной измене” (К русской печати)» (1914).
544


2. Шептицкий Андрей (1865-1944) — греко-католической митрополит с 1900 года. Активный деятель отторжения Малороссии от России.
3. Трепов Федор Федорович (1854-1938) — русский государственный деятель, генерал от кавалерии, генерал-адъютант. Участник русско- турецкой войны. В 1892 — вятский губернатор. В 1896 — волынский. С 1896 — киевский губернатор. В 1904-1905 — начальник санитарной части Маньчжурской армии. В 1908-1914 — киевский, подольский и волынский генерал-губернатор. Во время Первой мировой войны генерал-губернатор занятых русскими войсками областей Австро-Венгрии. Эмигрировал после Октябрьской революции.
4. Франко Иван Яковлевич (1856-1916) — малорусский писатель, поэт украинофильского направления. Окончил Львовский университет. Подвергался за свои революционные взгляды репрессиям австрийского правительства. В 1893 защитил докторскую диссертацию в Венском университете. Автор исследования «Нарис історії украінсько-руськоі літератури до 1890» (1910).
5. Винниченко Владимир Кириллович (1880-1951) — один из идеологов малороссийского сепаратизма, лидер украинской социал-демократической рабочей партии, писатель. В 1907-1914 в эмиграции. В 1917 один из руководителей Центральной Рады Украины, председатель ее правительства — Генерального секретариата. В ноябре 1918 - феврале 1919 председатель Директории. С 1920 в эмиграции. Автор романов «Зов предков» и «На весах жизни».
6. Гримм Давид Давидович (1864-1941) — русский правовед. Профессор римского права в Императорском С.-Петербургском университете. Был товарищем министра народного просвещения. Профессор Тартуского университета. Декан юридического факультета в Праге. Автор книг «Лекции по истории римского права» (1923), «Введение и государственное право» (1923), «Источники права» (1923), «Гражданское право» (1924), «Наследственное право» (1925).
7. Ковалевский Максим Максимович (1851-1916) — русский историк, юрист и социолог. В 1878-1887 — профессор Императорского Московского университета. В 1887-1905 — в эмиграции. В 1905— 1916 профессор Императорского С.-Петербургского университета. Автор книг «Происхождение современной демократии» (Т. 1-4, 1895— 1897) и «Экономический рост Европы до возникновения капиталистического хозяйства» (Т. 1-3, 1898-1903).
8. Озеров Иван Христофорович (1869-1941) — русский экономист, публицист. Доктор финансового права, профессор Императорского Московского университета. С 1909 года — член Государственного Совета по избранию от Академии наук и университетов. Автор книг «Подоходный налог в Англии и экономические и общественные условия его существования» (1898), «Главнейшие течения в развитии прямого обложения в Германии» (1900), «Очерки экономической и финансовой жизни России и Запада» (1904), «Экономическая Россия и ее финансовая политика», «Русский бюджет» (1907), «Основы финансовой науки» (Вып. 1-2, 1908), «Горные заводы Урала» (1910), «На новый путь. К экономическому освобождению России» (1914).
9. Кулаковский Юлиан Андреевич (1855-1919) — русский историк, византинист, антиковед, археолог. Брат П.А. Кулаковского. Окончил курс в Императорском Московском университете по классичес¬
35 Заказ 1602


кому отделению историко-филологического факультета. В 1876 году исполнял должность тутора в Лицее в память Цесаревича Николая. В 1878-1880 — в научной командировке за границей, где он побывал в Боннском, Берлинском и Тюбингенском университетах. В 1883 году защитил магистерскую диссертацию «Коллегии в Древнем Риме». С 1883 — доцент в Императорском Киевском университете Св. Владимира по кафедре римской словесности. Член-корреспондент С.-Петербургской Академии наук с 1906 года. Профессор Императорского Киевского университета Св. Владимира. Участник консервативного академического движения. Главный труд Ю.А. Кулаковского, его «История Византии» — капитальное исследование по византиноведению. Этот трехтомный труд, выходивший в Киеве с 1910 по 1915 год, явился в свое время первой в русской исторической литературе обобщающей работой по истории Византийской Империи. Активно выступал против «украинства». Автор книг: «Надел ветеранов землей и военные поселения в Римской Империи» (1881), «Коллегии в Древнем Риме. Опыт по истории римских учреждений» (1882); «Италия при Римских Императорах» (1884); «К вопросу о начале Рима» (1889); «Христианская Церковь и римский закон в течение двух первых веков» (1892); «Смерть и бессмертие в представлениях древних греко'в» (1899); «Прошлое Тавриды» (1906); «Римское государство и его армия в их взаимоотношениях и историческом развитии» (1909); «История Византии» (Т. 1. (395-518). 1910. Т. 2. (518-602). 1912. Т. 3. (602-717). 1915)
10. 	Никон (Бессонов) (1871—после 1912)— епископ. Был членом Государственной Думы. Симпатизировал сепаратистам. В 1912 г. был епископом Кременецким. Автор статьи «Орлы и вороны. Мысли по поводу статьи М.Меньшикова (о немецком засилье в России)» «Биржевые ведомости», утренний выпуск. № 14983. 24 июля 1915 г. (Отд. отт. Киев, 1915. 8 стр).
Павлов Н.М. Ученый труд профессора Грушевского «Очерк истории украинского народа». Рецензия первоначально напечатана в харьковском консервативном журнале «Мирный труд» в 1905 году. Затем она была издана отдельной брошюрой в Харькове (1905).
Павлов Николай Михайлович (1836-1906) — русский историк, писатель и политический публицист, славянофил. Родился в семье известного профессора минералогии и физики. Окончил Императорский Московский университет. Член Союза Русских Людей. Делегат разных монархических съездов. Был постоянным сотрудником «Дня», «Москвы» и «Руси», «Московских ведомостей». Был действительным членом Общества любителей российской словесности с 1874 года. Член Императорского Русского исторического общества с 1902 года. Умер от рака печени. Автор книг: «Правда о Лжедмитрии» (1886), «Наше переходное время» (1888), «Русская история от древнейших времен. 862-1362» (Т. 1-3. СПб., 1896-1900), «Слово о полку Игореве» (1902), «Русская История до новейших времен. 1362-1862» (Т. 1-2. СПб., 1902-1904), «В начале XX века» (1905), «Ломка крестьянского быта» (1905), «О значении “выборных” по русскому народному воззрению» (1905), «Правда о современной неправде» (1905), «Ученый труд профессора Грушевского “Очерк истории украинского народа”» (1905), «О нашем современном положении» (1906).


Мончаловский О.А. О названиях «Украина», «украинский».
Заметка была напечатана в научно-литературном сборнике «Галицко- русская матица» за 1903 г., в городе Львове. С. 106-109.
1. 	Брикнер Александр (1856 - после 1902) — немецкий славист, историк. Учился во Львовском университете. Профессор славянских языков в Берлинском университете.
Марков Д.А. Русская и украинская идея в Австрии. Работа впервые была издана на немецком языке и выдержала два издания. На русском языке появилась в Библиотеке карпато-русских писателей под редакцией Ф.Ф. Аристова, в Москве, в 1915 году (С. 39-68) под одной обложкой с работой О.А. Мончаловского «Положение и нужды Галицкой Руси».
Марков Дмитрий Андреевич (1868-1938) — русский публицист и политический деятель Галиции, доктор. Родился в селе Грушеве, Дрогобыч- ского уезда Галичины. Был униатским священником, в 1893 оставил униатский духовный сан. Окончил юридический факультет Инсбрукского университета. Получил степень доктора юриспруденции. Активный борец с «украинством». Руководил русским движением в Галиции. Цели движения были соединение с Россией и переход в Православие. С 1907 — депутат Державной Думы в Австрии. 27 июня 1907 произнес в австрийском парламенте речь на общерусском литературном языке. С 1914 — депутат Львовского сейма. 1 февраля 1914 также произнес речь на общерусском литературном языке. В начале Первой мировой войны был арестован австрийскими властями и посажен в «Чертову башню» в Вене. Был одним из основателей Карпаторусского освободительного комитета, организовавшегося после начала боевых действий. Член Русского Народного Совета. Военный дивизионный суд ландверы в Вене, длившийся с 21.06.1915 до 21.08.1915 приговорил его за государственную измену Австрии к смертной казни через повешение вместе с другими русскими патриотами: В.М. Куриловичем, К.С.Черлюнчакевичем, И.Н. Дрогомирецким, Д.Г. Янчевецким, Ф.Дьяковым, Г.Мулькевичем. И только благодаря усиленному ходатайству Императора Николая II через испанского короля казнь не состоялась. Смертная казнь была заменена на пожизненное заключение. После Первой мировой войны жил в Чехословакии. Автор книг «Письма публициста» (1905), «Галицко-русский вопрос», «Русская и украинская идея в Австрии» (1915), «Последнее слово перед австрийским военным судом (По стенографическому судебному протоколу)» (1938).
1. Шафарик Павел Иосиф (1795-1861) — деятель чешского движения, историк, филолог. Автор книги «Славянские древности» (Т. 1-2, 1837).
2. Юнгман Йосеф (1773-1847) — чешский «будитель». С 1799 — профессор языка и литературы.
3. Палацкий Франтишек (1798-1876) — чешский историк, философ. В 1818 вместе с П.Й. Шафариком напечатал «Начала чешской поэзии», которое явилось программой так называемых «будителей». Председательствовал на Славянском съезде в Праге в 1848 году. Автор программы австрославизма. Автор книг «Обзорная история эстетики» (1823), «Наука о прекрасном» (1827).
4. Иречек Константин (1854-1918) — чешский историк. В 1884- 1893 — профессор Пражского университета. С 1893 — профессор Венского университета.
547
35*


5. Эварницкий (Яворницкий) Дмитрий Иванович (1855-1940) — малорусский историк, археолог, филолог. Активный деятель «украинского движения». Академик АН УССР (1929).
6. Петров Николай Иванович (1840-1921) — русский историк литературы. Окончил Киевскую Духовную академию. Преподавал в ней с 1870 теорию словесности и историю иностранных литератур. Автор книг «О происхождении и составе славяно-русского печатного пролога» (1875), «Очерки истории украинской литературы XIX столетия» (1884) и «Очерки истории украинской литературы XVII и XVIII веков» (1911).
7. Дашкевич Николай Павлович (1852-1908) — русский историк литературы. Профессор Императорского Киевского университета Св. Владимира по кафедре истории западноевропейской литературы. Глава исторического общества Нестора-летописца в Киеве. Автор книг «Из истории средневекового романтизма. Сказание о св. Граале» (1876) и «Романтика Круглого Стола в литературах и жизни Запада» (Вып. 1. 1890).
8. Флоринский Тимофей Дмитриевич (1854-1919) — знаменитый филолог-славист, византинист. Профессор Императорского Киевского университета Св. Владимира. Член-корреспондент Императорской С.- Петербургской Академии наук с 1898 года. Был председателем Киевского Славянского благотворительного общества. Убит в 1919 году. Автор книг «Византия во второй четверти XIV века» (1879), «Южные славяне и Византия во второй четверти XIV века» (Вып. 1-2. 1882), «Памятники законодательной деятельности Душана, царя сербов и греков» (1888), «Лекции по славянскому языкознанию» (Ч. 1-2. 1895— 1897), «Несколько слов о малорусском языке (наречии) и новейших попытках усвоить ему роль органа науки и высшей образованности» (1899), «Малорусский язык и “украінско-руський” литературный сепаратизм» (1900), «Зарубежная Русь и ее горькая доля» (1900), «Славянское племя. Статцстико-этнографический обзор современного славянства» (1907), «История сербо-хорватской литературы» (1909), «Славяноведение» (1911), «Курс славяно-русской палеографии» (1913), «Пособие к лекциям по истории чехов» (1915).
9. Житецкий Павел Игнатьевич (1836/1837-1911) — русский филолог, украинофил. Автор книг «Очерк звуковой истории малорусского наречия» (1876), «К истории литературной русской речи в XIII в.» (1903).
10. Ягич Игнатий (Ватрослав) Викентьевич (1838-1923) — филолог-славист. По национальности хорват. Окончил Венский университет (1860). Был профессором Новороссийского (1872—1874), Берлинского (1874-1880), Петербургского (1881-1886) и Венского (1886-1908) университетов. Автор книг «Рассуждения южнославянской и русской старины о церковнославянском языке» (1896), «История славянской филологии» (1910).
Шульгин В.В. Украинствующие и мы! Работа была напечатана в 1939 году в Белграде.
Шульгин Василий Витальевич (1878-1976) — русский политический деятель, публицист. Сотрудничал в газете «Киевлянин», будучи националистом. В 1917 член временного комитета Государственной Думы. 2 марта 1917 ездил требовать отречения от Императора Николая II. Участвовал в создании Добровольческой армии. Белоэмигрант. В 1944
548


арестован в Югославии и приговорен в СССР к тюремному заключению. В 1956 освобожден. Автор книг «Дни» (1925), «1920-й год» (1927), «Три столицы» (1927), «Что нам в них не нравится».
1. Стороженко Андрей Владимирович (1857 - после 1918) — русский историк, публицист. Получил образование в Катковском лицее в Москве и в Императорском Киевском университете Св. Владимира, где учился на одном курсе с И.А. Линниченко. В 1882 году был редактором «Славянского ежегодника», где помещались научные статьи по славяноведению. Андрея Владимировича привлекала общественная деятельность. Он был главой переяславского земства в 1886- 1892 годах, а с образованием в Киеве Клуба русских националистов вступил в его члены. А.В. Стороженко был в начале XX века директором 1-й киевской гимназии. Научные интересы А.В. Стороженко как историка распространялись на историю малорусских Козаков в Польском государстве XVI—XVII веков, им написано немало очень ценных сочинений по этому вопросу. С 1902 по 1910 год А.В. Стороженко издавал «Фамильный архив». Автор книг «Стефан Баторий и днепровские козаки» (1904), «Происхождение и сущность украино- фильства (Доклад Собранию членов Клуба русских националистов в Киеве, 17 ноября 1911г.)» (1912). Скорее всего, был автором книги «Украинское движение» — написана в 1924 году и издана под фамилией А.Царинного стараниями князя А.М. Волконского в 1925 году, в Берлине.
2. Чацкий Тадеуш Фаддей (1765-1813) — польский общественный деятель. В 1803 назначен ревизором училищ Волынской, Подольской и Киевской губерний. Совместно с Г.Коллонтаем основан Кременецкий лицей. Покровительствовал этому лицею. Разработал училищный устав 1805, утвержденный Александром I. Автор псевдонаучной работы «О названии “Украина” и зарождении казачества» (1801).
3. Полетика Василий Григорьевич (1765-1845) — собиратель материалов по истории Малороссии. Окончил Виленский университет. До 1790 был на военной службе. По мнению А.М. Ламанского он с отцом был автором «Истории русов».
4. Свидзинъский Кароль (1841-1877) — польский поэт. Участник польского восстания 1863-1864. В 1866-1871 жил во Франции. Участвовал в Парижской коммуне 1871. После уехал жить в Галицию.
5. Гощиньский Северин (1801-1876) — польский поэт. Участник польского восстания 1830-1831. С 1838 жил во Франции, а с 1872 во Львове.
6. Грабовский Михаил (1804-1863) — польский писатель, литературный критик. Писал на малорусские темы, тенденциозно возвеличивал период польского владычества в Малороссии.
7. Залесский Юзеф Богдан (1802-1886) — польский поэт. Участник польского восстания 1830-1831. С 1832 жил во Франции. Тематика стихов — малороссийская история и природа.
8. Потоцкий Ян (1761-1815) — граф, польский общественный деятель, историк. Служил в Министерстве иностранных дел при императоре Александре I. Автор многих тенденциозных работ по славяноведению.
9. Шульгин Александр Яковлевич (1889 - после 1939) — политический деятель «украинства», публицист. Племянник В.В. Шульгина. В 1917 году состоял генеральным секретарем Украинской Центральной Рады по национальным делам. Эмигрант.
549


Бендасюк С.Ю. Историческое развитие украинского сепаратизма. Работа опубликована отдельной брошюрой во Львове, в 1939 году. Представляет собою доклад, прочитанный 12 декабря 1938 года в Секции русских студентов во Львове, на курсе «Культурно-просветительной работы». Работа напечатана в Библиотеке Русского общества молодежи под № 1.
Бендасюк Семен Юрьевич (1877-1964) — русский публицист, галичанин. Сотрудник газеты «Прикарпатская Русь». В 1910-1912 — секретарь Общества имени Михаила Качковского. В 1913 году австровенгерские власти инсценировали «шпионский процесс», обвиняя нескольких видных «русофилов» (Бендасюк, Колдра, Саидович, Гудима) в государственной измене. Но несмотря на все давление австрийского правительства, все обвиняемые были оправданы. Жил в России. Принял Православие в Харькове. После Первой мировой войны вернулся во Львов. Был членом Львовского Православного братства, редактором «Науки» популярного издания Общества имени Михаила Качковского и секретарем «Галицко-русской матицы». Печатался во львовской газете «Русский голос». Автор книг «Алексей Васильевич Кольцов. Русский поэт-крестьянин» (Львов, 1909), «Николай Васильевич Гоголь. Его жизнь и сочинения» (Львов, 1909), «Грамматика русского литературного языка для русских в Галичине, Буковине и Угрии» (Львов', 1909), «Граф Лев Николаевич Толстой, его жизнь и писательская деятельность» (Львов, 1911), «Общерусский первопечатник Иван Федоров и основанная им Братская Ставропигийская печатня во Львове» (Львов, 1934), «Культ А.С. Пушкина на Галицкой Руси» (Львов, 1937), «Историческое развитие украинского сепаратизма» (Львов, 1939).
1. 	Ваврик Василий Романович (1889-1970) — русский публицист, поэт, доктор права. Узник австрийского концлагеря Талергоф во время Первой мировой войны. Воевал в Добровольческой армии. Окончил Пражский университет. Сотрудник редакции газеты «Русский голос» (1920-1930-е годы). С 1929 г. — секретарь Ставропигийского института во Львове, редактор «Временника» института. После занятия советскими войсками малорусских земель в 1939 году работал в СССР. В 1939— 1941 преподавал русский язык во Львовском университете, а с 1944 г. — был старшим научным сотрудником Львовского исторического музея. В 1946 был участником Львовского собора на котором русские униаты решили присоединиться к Православной Церкви. Автор книг «Трембита» (Львов, 1921), «Стихотворения» (Филадельфия, 1922), «Карпатороссы в корниловском походе и Добровольческой армии» (Львов, 1923), «Красная горка. Третий сборник стихотворений» (Львов, 1923), «Гаивки» (Львов, 1925), «Под шум Салгира» (Львов, 1924), «Яков Федорович Головацкий. Его деятельность и значение в галицко-русской словесности» (Львов, 1925), «Львовское ставропигийское братство» (Львов, 1926), «Просветитель Галицкой Руси: Иван Г.Наумович» (Львов; Прага, 1926), «Калинин сруб» (Львов, 1926), «В водовороте» (Львов, 1926), «Львовский ставропи- гион в освещении исследований И.И. Шараневича» (Львов, 1927), «Народная словесность и селяне-поэты» (Львов, 1927), «Черные дни Ставропигийского института» (Львов, 1928), «Селянская доля» (Львов, 1928), «Одна невеста — двух женихов» (Львов, 1928), «Як Б.Черемха умирав за правду» (Львов, 1929), «Основные черты деятельности И.И. Шараневича» (Львов, 1929), «Народная словесность и селяне-поэты» (Львов, 1929), «Справка о русском движении в Галичине с библиографией за 1929 год» (Львов,
550


1930), «Маша. Картина австро-мадъярского террора в 1914» (Львов, 1933), «О. Игнатий» (Львов, 1934), «Жизнь и деятельность Ивана Николаевича Далибора Вагилевича» (Львов, 1934), «Терезин и Талергоф» (Филадельфия, 1966), «Краткий очерк галицко-русской письменности» (Лувен, 1973)
2. Пыпин Александр Николаевич (1833-1904) — русский литературовед, историк литературы. Профессор Императорского С.-Петербургского университета в 1860-1862. Основные труды «История русской литературы» (Т. 1-4, 1902-1903) и «История русской этнографии» (Т. 1-4, 1890-1892).
3. Порфирьев Иван Яковлевич (1823-1890) — русский историк литературы. Профессор истории русской словесности в Казанской Духовной академии. Автор книг: «История русской словесности» (4.1-3, 1870-1891), «Апокрифические сказания о ветхозаветных лицах и событиях» (1873), «Апокрифические сказания о новозаветных лицах и событиях» (1890).
4. Галахов Алексей Дмитриевич (1807—после 1892) — историк русской литературы. Преподавал в Александровском и Николаевском сиротских институтах. В 1865-1882 — профессор русской словесности в С.-Петербургском историко-филологическом институте. Автор учебных книг вышедших многочисленными изданиями: «Русская хрестоматия» (1842); «Историческая хрестоматия», «Русская хрестоматия для детей), «Историческая хрестоматия нового периода русской словесности», «Учебник истории русской словесности», «История русской словесности, древней и новой» (1863-1875).
5. Незеленов Александр Ильич (1845-1896) — историк русской литературы. Профессор русской литературы в Императорском С.-Петербургском университете. Автор книг: «Николай Иванович Новиков, издатель журналов 1769-1785 гг.» (1876), «Литературные направления в Екатерининскую эпоху» (1889), «А.С. Пушкин в его поэзии; первый и второй период жизни и деятельности» (1882), «И.С. Тургенев в его произведениях» (1885), «А.Н. Островский в его произведениях. Первый период деятельности» (1888), «История русской словесности для среднеучебных заведений» (1893).
6. Петрушевич Антоний (1821-1913) — униатский священник, каноник во Львове, историк. Писал на жаргоне, на смеси польского, русского, малорусского и церковно-славянского языков. Автор книг «Слово о полку Игореве» (1886), «Сводна галицко-русская летопись», «История Почаевского монастыря и его типографии», «Краткое известие о Холмской епархии со времен введения христианства» (1886).
7. Дудыкевич Владимир Фефилович (? — 1922) — галицко-русский общественный деятель. Лидер русофильской или старорусской партии. Умер в Ташкенте.
8. Мальчевский Антоний (1793-1826) — польский поэт. Учился в Кременецкой гимназии. Автор поэмы «Мария. Украинская повесть» (1825).
9. Масарик Томаш (1850-1937) — философ. Президент Чехословакии в 1918-1935.
10. Бенеш Эдуард (1884-1948) — чехословацкий государственный деятель. В 1918-1935 министр иностранных дел, в 1921-1922 премьер-министр. В 1935-1938, 1946-1948 президент Чехословакии.
11. Павлик Михаил Иванович (1853-1915) — малорусский писатель украинофильского направления. Учился, но не окончил Львовский университет. Занимался революционной деятельностью в Австро-Венг-
551


рии. Вместе с Иваном Франко издавали журналы «Товариш», «Громадський друг», «Народ», газету «Хлібороб».
Фотиев К.В. протоиерей. Попытки украинской церковной автокефалии в XX веке. Книга вышла в Мюнхене в 1955 году.
Фотиев Кирилл Васильевич (1928-1990) — православный богослов, историк, протоиерей. Родился в Москве. Был отправлен родителями в Любаву в 1934 году к родственникам. Вместе с приемной семьей попал в Германию. В 1949 окончил русскую гимназию и вскоре поступил в Свято-Сергиеевский Богословский институт. Здесь он и создал свою работу «Попытки украинской церковной автокефалии в XX веке» под руководством профессора А.В. Карташева. Далее жил во Франкур- те-на-Майне. Работал на радиостанциях «Свободная Россия», «Голос Америки», «Свобода». Сотрудничал в русских и западных газетах и журналах. В 1962 принял священнический сан. Служил в США. Затем снова в Германии. Автор книг «Беседы о религии» (1956), «Краткое введение в философию» (1956), «Свобода нужна каждому» (1958).
Соболевский А.И. Древнекиевский говор. Работа напечатана первоначально в «Известиях Отделения русского языка и словесности Императорской Академии наук» Т. X (1905). Кн. 1. С. 308-323, а затем была издана отдельной брошюрой в С.-Петербурге по распоряжению Императорской Академии наук, в 1905 году.
1. Лазаревский Александр Матвеевич (18,34-1902) — малорусский историк. Автор книг «Малороссийские посполитые крестьяне (1648-1783)» (1908), «Описание старой Малороссии» (Т. 1-3, 1888— 1902) и «Очерки, заметки и документы по истории Малороссии» (Вып. 1-5, 1891-1899).
2. Замысловский Егор Егорович (1841—после 1894) — русский ист-орик. С 1869 — преподаватель Императорского С.-Петербургского университета. С 1871 — профессор Историко-филологического института. С 1871 — доцент, а с 1884 — профессор С.-Петербургского университета. По болезни ушел со службы в 1890 году. Автор книг: «Царствование Федора Алексеевича» (1871), «Сказания Массы и Герк- мана о смутном времени в России» (1874), «Описание Литвы и пр., Себастиана Мюнстера» (1880), «Занятие русскими Сибири» (1882), «Гер- берштейн и его историко-географические известия о России» (1884), «Сношения России с Польшею в царствование Феодора Алексеевича» (1887).
Казанский П.Е. Русский язык в Австро-Венгрии. Первоначально работа была напечатана в VII выпуске Записок Юридического факультета Императорского Новороссийского университета, а затем издана отдельной брошюрой в Одессе, в 1912 году.
Казанский Петр Евгеньевич (1866-1947) — крупный русский юрист и политический публицист. Родился в семье военного врача и ученого, потомственного дворянина Евгения Петровича Казанского. Высшее образование он получил в Императорском Московском университете, окончив курс в 1890 году. П.Е. Казанский был оставлен при университете еще на два года для приготовления к профессорскому званию по международному праву. В 1892-1896 — доцент Императорского Казанского университета. В 1896-1917 — профессор Императорского
552


Новороссийского университета,,с 1908 — декан юридического факультета того же университета. Был главой Одесского отделения «Галицко- русского благотворительного общества» смогшего приютить несколько тысяч русских беженцев из Прикарпатской Руси. Он был также и членом Одесского отделения Комитета имени Ее Императорского Высочества Великой княгини Татьяны Николаевны, являясь членом исполнительного Комитета помощи беженцам русской национальности. Автор книг: «Договорные реки. Очерки истории и теории международного речного права» (1895), «Всеобщие административные союзы государства» (Т. 1-3, 1897), «Введение в курс международного права» (1901), «Учебник международного права публичного и гражданского» (1902), «Выборы в Государственную Думу по законам 6 авг., 18 сент., 11 окт., 17 окт., 20 окт., 11 дек. 1905 г. и пр.» (1906), «Государственная Дума по действующим законам» (1906), «Избирательные права граждан» (1910), «Славянский съезд в Софии» (1910), «Совещание профессоров в декабре 1910 г.» (1911), «Народность и государство» (1912), «Русский язык в Австро-Венгрии» (1912), «Власть Всероссийского Императора. Очерки действующего русского права» (1913), «Современное положение Червонной Руси. Австро-венгерские зверства» (1913), «Присоединение Галичины, Буковины и Угорской Руси» (1914), «Галицко-русские беженцы в Одессе 1915-1916 гг.» (1916).
1. Марков О.А. — старший брат Д.А. Маркова. Издавал газеты «Пролом», «Слово». Был судим по процессу 1882 г. как руссофил.
2. Бинерт (1863 - после 1911) — барон, австрийский государственный деятель. Был в 1905-1906 министром народного просвещения, а в 1906-1908 министром внутренних дел. В 1908-1911 глава австрийского кабинета.
3. Ляпунов Борис Михайлович (1862-1943) — знаменитый филолог-славист, языковед. Профессор Императорского Новороссийского университета. Член-корреспондент Петербургской Академии наук с 1907, а с 1923 академик. Автор книги «Единство русского языка в его наречиях» (1919).
4. Колосов Митрофан Алексеевич (1839-1881) — русский филолог. С 1871 профессор Императорского Варшавского университета. Автор исследований «Старославянская грамматика» (1868), «Очерк истории звуков и форм русского языка с XI по XVI столетие» (1872), «Обзор звуковых и формальных особенностей народного русского языка» (1878).
5. Томсон Александр Иванович (1860-1935) — русский языковед. Специалист в сравнительном языкознании. Член-корреспондент Императорской С.-Петербургской АН (1910).
6. Леванда Иоанн (настоящие фамилия, имя и отчество — Сикач- ка Иван Васильевич) (1734-1814) — протоиерей, малорусский писатель. Окончил Киевскую академию в 1760. В 1760-1762 преподавал в академии. В 1763 — священник киевоподольского Успенского собора. В 1786 — кафедральный протоиерей. Знаменитый проповедник, автор писем,поучений и слов.
7. Барский Василий Григорьевич (Василий Киевский) (1701- 1747)— русский паломник-пешеходец. Учился в Киево-Могилянской академии, но не кончил. В 1724-1747 годах странничествовал по Европе, Азии и Африке. В 1735 году был пострижен в монахи. Все время странничества он вел записи и составлял виды и планы замечательнейших мест и зданий, которые видел. Записки были напечатаны
553


в издании Православного Палестинского общества под редакцией
H. 	П. Барсукова.
8. Филевич Иван Порфирьевич (1856-1913) — русский историк и политический публицист. Профессор Императорского Варшавского университета по кафедре русской истории с 1890. Участник монархических съездов. Член Русского собрания. Автор книг: «Несколько дней в Львове и его окрестностях» (1885), «Борьба Польши и Литвы-Руси за Галицко-Владимирское наследство» (1890), «Вопрос о воссоединении западнорусских униатов в его новейшей постановке» (1891), «Польша и польский вопрос» (1894), «Угорская Русь и связанные с нею вопросы и задачи русской исторической науки» (1894), «История Древней Руси. Т.
I. Территория и население» (1896), «Вопрос о двух русских народностях и «Киевская старина»» (1902), «По поводу теории двух русских народностей» (1902), «Из истории карпатской Руси. Очерки галицко-русской жизни с 1772 г. (1848-1866)» (1907).
9. Корш Федор Евгеньевич (1843-1915) — русский филолог, ук- раинофил и либерал. Профессор римской словесности Императорского Московского (1877-1890 и 1892-1900), Императорского Новороссийского (1890-1892) университетов и Лазаревского института восточных языков (1892-1915). Автор книг «О сатурнийском стихе» (1868), «Способы относительного подчинения» (1877), «О русском народном стихосложении» (1896-1897), «Введение в науку о славянском стихосложении» (1906).
10. Крымский Агафангел Ефимович (1871-1942) — малорусский филолог, востоковед. В 1898-1918 преподавал арабский, персидский и турецкий языки и литературу в Лазаревском институте восточных языков, а с 1900 — профессор. С 1918 года профессор в Императорском Киевском университете Св. Владимира. Один из организаторов АН УССР. В 1921-1929 директор Института украинского научного языка. Автор книг «Украинская грамматика» (Т. 1-2, 1907-1908) и «Очерки по истории украинского языка и хрестоматия по памятникам староукраинщины XI—XVIII» (1922; в соавторстве с А.А. Шахматовым).
554
Будилович А.С. К вопросу о литературном языке Юго-Западной Руси. Речь, прочитанная 29 мая 1900 г. в годичном собрании Учено-литературного общества, состоящего при Императорском Юрьевском университете. Первоначально речь была опубликована в Сборнике Учено-литературного общества при Императорском Юрьевском университете, том IV, а затем издана отдельно брошюрой в Юрьеве, в 1900 году.
1. Меттерних Клеменс Венцель (1773-1859) — князь, герцог Портала, австрийский государственный деятель, дипломат. В 1815-1848 гг. был одним из самых влиятельных деятелей Европы.
2. Огоновский Емельян Михайлович (1833-1894) — историк украинофильской ориентации. Был председателем общества «Просвіта» во Львове (1877-1894). Профессор Львовского университета (с 1880). Автор тенденциозного исследования «История украинской литературы» (1887-1894).
3. Смаль-Стоцкий (1859 - после 1920-х) — профессор малорусского языка и литературы в Черновицком университете на Буковине. Печатал работы по немецки и по малорусски.


4. 	Спасович Владимир Данилович (1829-1906) — русский юрист. Специалист по международному и уголовному праву. Основной труд «Учебник уголовного права» (Т. 1. Вып. 1-2. 1863).
Струве П.Б. Общерусская культура и украинский партикуляризм. Ответ Украинцу. Статья была опубликована в журнале «Русская мысль» в № 1, за 1912 год. Была ответом на статью Украинца «К вопросу о самостоятельной украинской культуре» (Русская мысль. 1911, № 5).
Струве Петр Бернгардович (1870-1944) — русский экономист, философ, публицист. Начинал как теоретик «легального марксизма». Издавал журнал «Освобождение» (1902-1905). Затем кадет, член ее ЦК в 1906-1915 годах. Редактировал журнал «Русская мысль» (1906- 1918). После революции белоэмигрант. Монархист. Редактировал журнал «Возрождение».
Де Витте Е.И. Действительность. Русский вопрос в Галичине. 1804—1909. Работа была напечатана отдельной брошюрой восьмым выпуском под общим названием «Действительность» в Почаеве, Почае- во-Успенской лаврой в 1909 году.
Витте де Елизавета Ивановна — русский педагог, политический публицист. Автор книг: «Чтения по истории славян» (1886), «Буковина и Галичина» (1904), «Чему учат нас поляки. Галицкая Русь и поляки с 1860 г. по 1904 г.» (1905), «Что такое патриотизм?» (1906), «Из воспоминаний начальницы женской гимназии. 1875-1904. (Ч. 1, 2. 1907— 1908), «Действительность». (Вып. 1-9, 1906-1909), «Как живется галичанам под конституцией» (1908), «Путевые впечатления с историческими очерками. Словачина и угрорусы. Лето 1903, 1906 и 1907 годов» (1909), «Рассказы из русской истории» (Вып. 1-5, 1909), «Пангерманизм» (1909), «Белорусы и литовцы» (1910), «Немец, о жидах и жиды в Германии и во всем мире» (1911), «Австро-Венгрия и ее славянские народы» (1912), «Угрорусы» (1914), «Жиды в Австро-Венгрии и Румынии» (1914), «Масонство в Австрии и Германии» (1914), «Культура XIX и XX веков» (1914), совм. с Тураевой-Церетели Е.Ф. «Галицкая Русь в ее прошлом и настоящем» (1915), «Докладная записка по еврейскому вопросу» (1915), «Николай I, Германия, Пруссия, Австрия и Венгрия в 1848 и 1849 гг.» (1915), «Происхождение и развитие украинофильства» (1915).
1. Чарторийский Адам Ежи (1770-1861) — польский и русский государственный деятель. Член Негласного комитета. В 1804-1806 министр иностранных дел. Во время польского восстания 1830-1831 был председателем Национального правительства. Эмигрировал во Францию.
2. Понятовский Иосиф (1763-1813) — князь, племянник короля Станислава Августа Понятовского. Был главнокомандующим польской армией во время восстания 1792. Эмигрировал, но возвратился в 1794 под знамена Костюшки. В 1807 был одним из организаторов временного правительства, был военным министром герцогства Варшавского. Участвовал в походе Наполеона в Россию в 1812 году и кампании 1813 года. После битвы под Лейпцигом стал маршалом. Утонул.
3. Домбровский Ян Генрик (1755-1818) — польский генерал. Командовал у Наполеона дивизией.
555


4. Гарденберг Карл (1750-1822) — князь, прусский государственный деятель. Государственный канцлер в 1810-1822.
5. Падура Тимко (Фома) (1801-1871) — польский поэт. Окончил Кременецкий лицей. Был связан с декабристами. Писал польскими буквами «малороссийские стихи». Автор стихотворных сборников «Ріепіа Tomasza Padurry» (1842) и «Ukrainki» (1844).
6. Ржевусский Вацлав Северин (1785-1831) — польский поэт, путешественник. Участник польского восстания 1830-1831. Писал музыку на стихи Падуры.
7. Шашкевич Маркиан Семенович (1811-1843) — малорусский писатель. Возглавлял львовский кружок «Руська троица», в который входили Я.Головацкий и И.Вагилевич. Был священником. Выступал против введения латинского алфавита.
8. Гай Людевиг (1809-1872) — хорватский деятель. Основатель иллирийского движения. Издавал с 1834 газету «Novine Horvatzke» (впоследствии «Ilirske narodne novine»). В 1847 был в правительстве Хорватии.
9. Белозерский Василий Михайлович (1825-1899) — малорусский общественный деятель украинофильского направления. Один из организаторов Кирилло-Мефодьевского общества. В 1847 арестован и сослан в Петрозаводск. Позднее жил в Петербурге. Или его брат Белозерский Николай Михайлович (1833-1896) — малорусский этнограф, фольклорист украинофильского направления. Автор книги «Южно- русские летописи» (Т. 1, 1856).
10. Духинский Франциск (1817-1880) — писатель, из ополяченной малороссийской семьи. После польского восстания 1830-1831 он эмигрировал во Францию. Был профессором польской школы в Париже. Автор псевдонаучной теории, что «москали» не арийского происхождения, а туранского. Исходя из этого, предлагал Западной Европе создать буфер от «москалей» из польского государства в которое бы входили малорусы и белорусы.
11. Лавров Петр Алексеевич (1856-1929) — русский филолог- славист. В 1898-1900 профессор Императорского Новороссийского университета, а с 1900 Императорского С.-Петербургского университета. Основные труды: «Обзоры звуковых и формальных особенностей болгарского языка» (1893), «Кирилл и Мефодий в древнеславянской письменности» (1928) и «Материалы по истории возникновения древнейшей славянской письменности» (1930).
Де Витте Е.И. Холмская Русь. Рассказы из русской истории. Работа была напечатана в Почаеве, в Почаево-Успенской лавре, в 1909 году, в Библиотеке Волынского Союза русского народа под № 15, в пятом выпуске «Рассказов из русской истории», написанных де Витте Е.И.
Де Витте Е.И. Угрорусы. Прошлое и настоящее. Работа была напечатана в четвертом выпуске «Действительности», в городе Почаев, в Почаево-Успенской лавре, в 1909 году.
1. Франц-Иосиф I (1830-1916) — император Австрии и король Венгрии с 1848, из династии Габсбургов. При нем в 1867 году Австрийская империя была преобразована в Австро-Венгрию.


Казанский П.Е. Современное положение Червонной Руси. Австро-Венгерские зверства. Работа напечатана в Одессе, в 1914 году.
Соболевский А.И. Холмская Русь в этнографическом отношении. Публичная лекция, читанная по поручению С.-Петербургского Славянского общества 4 февраля 1910 года. Напечатана отдельным изданием в Харькове, в 1910 году.
1. Крыжановский Евфимий Михайлович (1831-1888) — русский историк. Работы разных лет по религиозным и этнографическим вопросам изданы в «Собрании сочинений» в трех томах (1890). Автор книги «Забужная Русь» (СПб., 1885).
2. Линниченко Иван Андреевич (1857-1926) — русский историк. Был профессором в Императорском Новороссийском университете в Одессе. За свои исторические труды был избран член-корреспондентом С.-Петербургской Академии наук в 1913 году. Автор книг «Взаимные отношения Руси и Польши до половины XIV столетия. Исследование. Часть 1. Русь и Польша до конца XII века» (1884), «Черты из истории сословий в Юго-Западной (Галичской) Руси XIV—XV вв. Исследование» (1894).
557


содержание
Михаил Смолин. «Украйна» — не Россия,
«Украйна» — это болезнь 5
Национальное единство русского народа
А.С. Будилович. О единстве русского народа 21
A. 	И. Соболевский. Русский народ
как этнографическое целое 38
И.И. Пантюхов. Значение антропологических типов
в русской истории 50
О.А. Мончаловский. Главные основы русской народности 94
Движение и идеология «украинского» сепаратизма
Записка об украинском движении за 1914-1916 годы с кратким очерком истории этого движения как сепаратистско-революционного течения
среди населения Малороссии 105
Н.М. Павлов. Ученый труд господина профессора
Грушевского «Очерк истории украинского народа» 175
О.А. Мончаловский. О названиях «Украина», украинский» 187
Д.А. Марков. Русская и украинская идея в Австрии 190
B. 	В. Шульгин. Украинствующие и мы 207
C. 	Ю. Бендасюк. Историческое развитие
украинского сепаратизма 232
Протоиерей Кирилл Фотиев. Попытки украинской
церковной автокефалии в XX веке 249
Единство культурное и языковое
А.И. Соболевский. Древнекиевский говор 301
П.Е. Казанский. Русский язык в Австро-Венгрии 310
А.С. Будилович. К вопросу о литературном языке
Юго-Западной Руси 364
Петр Струве. Общерусская культура
и украинский партикуляризм 380
Прикарпатская (Червонная) Русь, Холмская Русь,
Угорская Русь
Е.И. де Витте. Русско-польский вопрос в Галичине 399
И.Е. де Витте. Холмская Русь 459
Е.И. де Витте. Угроруссы 485
П.Е. Казанский. Современное положение Червонной Руси 506
А.И. Соболевский. Холмская Русь
в этнографическом отношении 526
Примечания
533


Православный
центр
имперских
политических
исследований
Православный центр имперских политических исследований — это аналитическая исследовательская группа, ставящая себе целью изучение всего комплекса вопросов, связанных с цивилизационным феноменом — Православной Русской Империей.
Преимущественно развиваемые центром направления исследований: консервативная русская мысль XIX-XX столетий, православное византийское наследие, апология православной цивилизации, изучение традиционной автократической государственности, геополитические устремления современной России, вопросы национальной психологии и национального мировоззрения, социальная модернизация современного общества.
Православный центр имперских политических исследований ведет издательскую деятельность. Для этого при Центре существует издательство «Имперская традиция», которое осуществляет отбор, подготовку и печать книг, интересующих Центр.
Первый издательский проект — серия «Русская имперская мысль» — представляет корпус важнейших текстов православных политических мыслителей; цель серии — формирование в русском читателе устойчивого национального взгляда на политические процессы в нашем обществе на основе погружения в традицию консервативной мысли, выяснившей многие жизненно важные основы традиционной русской государственности.
Руководители Православного центра имперских политических исследований — Михаил Борисович Смолин и Владимир Васильевич Ковалев.


«Украинская» болезнь русской нации
Редактор М.Б. Смолин Художник Д.Е. Бикашов Корректор Н.Н. Жильцова
Подписано в печать 31.05.04.
Гарнитура «Antigua». Формат 60x100/16.
Уел. печ. л. 38,85. Тираж 2000 экз. Заказ 1602
Издательство «Имперская традиция»
«Православный центр имперских политических исследований E-mail: pcipi@mail.ru
Отпечатано с готовых диапозитивов в ФГУИПП «Зауралье» 640627, г. Курган, ул. К. Маркса, 106