Author: Кареев Н.И.
Tags: всеобщая история древний и античный мир
ISBN: 978-5-85209-332-5
Year: 2014
Text
Государственная публичная историческая
библиотека России
В помощь студенту-историку
Н. И. Кареев
государство-го РОД
АНТИЧНОГО МИРА
ОПЫТ ИСТОРИЧЕСКОГО ПОСТРОЕНИЯ
ПОЛИТИЧЕСКОЙ И СОЦИАЛЬНОЙ эволюции
АНТИЧНЫХ ГРАЖДАНСКИХ ОБЩИН
с двумя историческими картами
Москва
2014
УДК 94(3)
ББК 63.3(0)32
К 22
Печатается по изданию: Кареев Н. Государство-город
античного мира. Опыт исторического построения поли¬
тической и социальной эволюции античных гражданских
общин/Н. Кареев.—3-е изд.—СПб.: Tun. М. М. Стасюлевича.
1910—XII, 348 с., /2 отд. л. карт/
Кареев Н. И.
К 22 Государство-город античного мира. Опыт исторического построения
политической и социальной эволюции античных гражданских общин/
Н.И. Кареев; предисл., примеч. А. В. Сазанова; Гос. публ. ист. б-ка Рос¬
сии.— М., 2014.—480 с.: ил.— (В помощь студенту-историку).
ISBN 978-5-85209-332-5
Книга знаменитого русского историка и философа Н. И. Кареева
(1850—1931) посвящена эволюции древнегреческих и римских городов-
государств: условиям их возникновения, расширению политических
функций, усложнению общественного уклада. Особую роль автор отводит
таким социальным факторам, как формы собственности, права различных
сословий, степень свободы личности в семье и государстве, место рели¬
гии в жизни гражданской общины. Научную ценность данной работе до¬
бавляет то, что историк отдает должное классикам антиковедения и не¬
посредственно античным авторам: Аристотелю, Плутарху, Геродоту и др.
Их мысли с достаточной полнотой и точностью приводятся на страницах
книги.
Исторической библиотекой были изданы труды Н. И. Кареева «Две ан¬
глийские революции XVII в.» (2002), «Великая французская революция»
(2003), «Западноевропейская абсолютная монархия XVI, XVII и XVIII ве¬
ков» (2009). Данное издание дополнено портретом автора, предисловием и
примечаниями доктора исторических наук А. В. Сазанова.
УДК 94(3)
ББК 63.3(0)32
ISBN 978-5-85209-332-5
© Государственная публичная историческая
библиотека России, 2014
© Сазанов А. В., предисловие, примечания,
2014
© ЗАО «Репроникс», оформление, 2014
АНТИЧНЫМ ГОРОД-ГОСУДАРСТВО
НИКОЛАЯ КАРЕЕВА
Лежащая перед вами книга крупного российского историка и со¬
циолога Николая Ивановича Кареева «Государство-город античного
мира» имеет характерный подзаголовок «Опыт исторического постро¬
ения политической и социальной эволюции античных гражданских
общин». Несмотря на то, что она была написана в 1903 г., название
звучит почти современно. Остается, пожалуй, заменить «государство-
город» на «полис» и, подредактировав, осовременить подзаголовок на:
«Политико-социальная эволюция античных гражданских общин». В
общем — «Античный полис: политико-социальная эволюция граждан¬
ских общин античного мира».Чем не современная монография или дис¬
сертация?
Именно такой, соответствующей современной эпохе, а не узко ан-
тиковедческой, и создавал эту книгу в начале XX в. Николай Иванович
Кареев. Недаром книга выдержала по крайней мере три издания (1903,
1905 и 1910 гг.). Естественно, все они — до 1917 г.
Как справедливо подчеркивал В.А.Филимонов, время, когда
Н. И. Карееву пришлось заняться преподавательской деятельностью,
отличалось от того, когда он сам был гимназистом. Особая ситуация
сложилась вокруг преподавания классических языков и древней исто¬
рии. Как известно, в 1871 г. была проведена так называемая толстов¬
ская гимназическая реформа, введшая монополию поступления в
университет только для выпускников гимназии и насаждавшая стро¬
жайший классицизм. В целях борьбы «с язвой материализма» было ре¬
формировано и преподавание истории. Изучение древности стало пре¬
обладать над изучением других эпох всемирной истории.
Эта реформа, связанная с именем одиозного министра просвеще¬
ния Дмитрия Толстого, вызвала отрицательную реакцию большей ча¬
сти интеллигенции. Многие передовые умы того времени выказывали
недовольство засильем в гимназиях древних языков и истории, далеких
от запросов реальной жизни.
3
Н. И. Кареев также выражал негативное отношение к состоянию
преподавания греко-римских древностей в гимназиях, хотя и не отрицал
необходимости формирования прочных знаний по классическим дисци¬
плинам. Прекрасно владея древними языками, хорошо зная латинских и
греческих авторов, он противился насаждению этих предметов в ущерб
общему образованию. Не выглядит поэтому, по мнению В. А. Филимо¬
нова, преувеличенным его вывод, что «с всемирно-исторической точки
зрения научного понимания прошлого, ни один отдел школьного курса
всеобщей истории не нуждается в таком освобождении от рутины, как
именно история классического мира».
Дело здесь было в следующем. Защитники системы классическо¬
го образования постоянно сетовали на то, что античная тематика не
пользуется популярностью ни на книжном рынке, ни в научных журна¬
лах. Одну из причин они видели в том пренебрежении «ко всему антич¬
ному, которое поселила в нашем обществе «либеральная пресса», по их
мнению, «целые десятилетия нападавшая на классицизм». Во-вторых,
их оппоненты были убеждены, что такое положение есть «естествен¬
ное следствие того отвращения, которое столько лет развивала в своих
питомцах наша школьная система ко всему, что имеет какое-либо от¬
ношение к Греции и Риму».
В ответ Н. И. Кареев резонно замечает, что ни журнальная и га¬
зетная проповедь против классицизма не могла бы создать в обществе
столь сильного предубеждения, ни классическая школа не была бы в
состоянии до такой степени враждебно настроить своих воспитанни¬
ков, если бы и сама классическая наука более отвечала запросам самой
жизни».1
По форме «Государство-город античного мира» представляет со¬
бой записи лекций по древней истории, которые Н. И. Кареев читал
в 1902—1903 гг. студентам первого курса экономического отделения
Санкт-Петербургского политехнического института.
Античный город-государство Н.И.Кареев рассматривает не как
«чистый» историк, а скорее как социолог, базирующийся на анализе
исторического материала. В этом плане ученый акцентирует различия
между историей и социологией и их взаимосвязи.
История занимается изучением отдельных конкретных обществ, а
социология изучает общество вообще или, говоря другими словами,
общество, взятое отвлеченно.2 Вместе с тем, «развив эту мысль в под¬
робностях и иллюстрировав частные положения, из нее вытекающие,
на единичных примерах, я счел нужным особенно остановить внимание
1 Филимонов В. А. Н. И. Кареев о месте Античности в школьном преподава¬
нии истории// Mvr)pa: сб. науч. тр., посвящ. памяти проф. Владимира Данилови¬
ча Жигунина. Казань: Казан, ун-т, 2002. С. 451—453.
2 Козловский В.В., Осипов И.Д. Синтез истории и социологии в трудах Нико¬
лая Кареева //Журн. социологии и социал. антропологии. 2000. Т. III, № 4.С.93.
4
своих слушателей на той еще мысли, что возможно и такое отношение
к фактическому материалу, изучаемому историей и социологией, кото¬
рое представляет собой переход от одной из этих наук к другой. В этом
последнем случае мы делаем предметом своего изучения не отдельные
конкретные общества и не общество, отвлеченно взятое, а тот или
другой социологический тип, под который можно подвести известное
количество отдельных общественных организаций, данных нам в исто¬
рии, и который вместе с тем является все-таки лишь одною из частных
форм, какие принимает общество вообще. Перечислив несколько таких
типов, каковы род и государство-племя, государство-город и восточная
деспотия, феодальное поместье-государство и сословная монархия и
т.п., я указал, в каком отношении изучение генезиса и эволюции таких
типических форм социально-политического устройства может нахо¬
диться к задачам, какие ставит себе, с одной стороны, история конкрет¬
ных обществ, а с другой — социология, как абстрактная наука».1
Как неоднократно отмечалось исследователями, рассматриваемая
книга Н. И. Кареева была одной из частей его «типологических кур¬
сов». Н. И. Кареев в предисловии подчеркивал, что главное содержа¬
ние курса лежит в областях политики и экономики, и даже область
права затрагивается в нем лишь мимоходом, как мимоходом же затра¬
гиваются и области религии и философии — только в том случае, когда
они связаны с тем или иным аспектом общественного строя и государ¬
ственного устройства.2
На книгу Н.И.Кареева было написано четыре рецензии: П. Н. Арда¬
шева, А. К. Дживелегова, А. Шенского и С. Ф. Фортунатова.
П. Н. Ардашев отметил, что работа Н. И. Кареева представляет
собой курс, читанный им в 1902—1903 академическом году в Санкт-
Петербургском политехническом институте. Впрочем, форма лекций
не сохранена в книге.
Указав в предисловии на различение задач истории (изучение кон¬
кретных обществ) и социологии (изучение общества вообще, т.е. обще¬
ства отвлеченно взятого), Н. И. Кареев замечает, что возможно и такое
отношение к фактическому материалу, изучаемому историей и социо¬
логией, которое представляет собой переход от одной из этих наук к
другой. В этом последнем случае мы делаем предметом своего изучения
не отдельные конкретные общества и не общество, отвлеченно взятое,
а тот или другой социологический тип, под который можно подвести
известное количество отдельных общественных организаций, данных
нам в истории и которые вместе с тем являются все-таки лишь одною
из форм, какие принимает общество вообще». Действительно, по мне¬
1 Кареев Н. И. Предисловие к первому изданию // Кареев Н. И. Государство-
город античного мира: опыт ист. построения полит, и социал. эволюции антич.
граждан, общин.СПб., 1910. С. IV—V.
2 Там же. С. VI.
5
нию П. Н. Ардашева, история, с одной стороны, не дает исторической
картины общественного развития античного мира, с другой стороны,
она не дает и ряда картин развития отдельных государственных тел,
входивших в состав последнего. Она ставит себе задачей — изобразить
в ее наиболее общих чертах ту форму государственности, которая явля¬
ется наиболее типической для античного мира. А такой формой являет¬
ся именно государство-город («полис»).1
А. К. Дживелегов подчеркивал: «дать полную картину государства-
города в греко-римском мире — значит, до известной степени, выяс¬
нить внутреннюю эволюцию государств Эллады и такого сложного
политического центра, как Рим. Книга профессора Кареева и просле¬
живает эту внутреннюю эволюцию. Чтобы лучше сосредоточиться на
своей задаче, автор принужден отбросить всю внешнюю историю, и та¬
кая экономия места дает ему возможность привлечь к делу материал,
который обыкновенно мало утилизируется в таких научно-популярных
работах. Благодаря этому мы имеем свежий по материалу и ориги¬
нальный по замыслу курс, изображающий социально-политическую,
а отчасти и культурную эволюцию Древнего мира». В основе книги
Н. И. Кареева лежит эволюционная схема. При этом автор «следит за
зачатками городов-государств, за их постепенным развитием, за раз¬
витием хозяйственных отношений, за усложнением в них социального
уклада, за расширением их политических функций вплоть до высшего
торжества города-государства — превращения Рима в универсальную
монархию»2.
А. Шенский счел недостатком книги Н. И. Кареева то, что, «трактуя
о внутренней эволюции античного государства-города, проф. Кареев не
касается фактической стороны исторической жизни античного мира»,
что, по мнению рецензента, «мешает ясности изложенных положений,
а потому книга не может иметь широкий круг читателей. Помимо фак¬
тической стороны истории, игнорируется также и вся духовная куль¬
тура классической древности, и содержание книги сосредотачивается
главным образом на области политики и экономики». При этом автор
отзыва отмечает, что «с замечательной точностью проф. Кареев разби¬
рает античный полис и показывает, как это историческое явление, от¬
1 [Ардашев П.Н.] [рецензия] // Рус. богатство. 1903. № 6. С. 22. Рец. на кн.:
Кареев Н. И. Государство-город античного мира. СПб., 1903. Цит. по: Филимо¬
нов В. А. К вопросу о способах репрезентации античной истории: опыт универе,
дискурса Н.И. Кареева // Историческое произведение как феномен культуры: сб.
науч. ст./ отв. ред. А. Ю. Котылев, А. А. Павлов. Сыктывкар: Изд-во СыктГУ,
2005. С.45.
2 Дживелегов А.К. [рецензия) //Мир Божий. 1904. № 6. С. 98—100. [Подп.
А.Дж.]. Цит. по: Филимонов В. А. К вопросу о способах репрезентации античной
истории: опыт универе, дискурса Н.И. Кареева//Историческое произведение как
феномен культуры: сб. науч. ст. Сыктывкар: Изд-во СыктГУ, 2005. С.45—46.
6
деленное от нас длинной вереницей веков, является прототипом позд¬
нейших вольных городов»1.
Наконец, С. Ф. Фортунатов, в соответствии с либеральной поли¬
тической направленностью издания, заметил, что «автор совершенно
справедливо восстает против резкого противопоставления в этом от¬
ношении античных государств государствам Нового времени и против
преувеличенного представления о стеснении индивидуальной свободы
в античных республиках»2.
Как мы видим, в той или иной степени, рецензенты отмечали не¬
сколько иной характер работы Н. И. Кареева,отличающейся по методи¬
ческому подходу от традиционных антиковедческих штудий. Речь идет
о «типологическом» исследовании Н. И. Кареева, которое корректно
рассматривать как историческую работу типологического характера.
В этом плане важна оценка другой «антиковедческой» работы
Н. И. Кареева, посвященной введению в курс истории Древней Греции
и Древнего Рима, его современником, профессиональным античником
В. И. Модестовым: «Особенность, отличающая г. Кареева от других
наших историков, заключается в философском направлении его исто¬
рических занятий... Для этого требуется не только положительное
и уверенное в себе знание, но и философский склад головы, которым
обладают у нас далеко не все современные историки. Историков-
исследователей и историков-рассказчиков у нас достаточно, но истори¬
ками, умеющими проникать во внутренний смысл истории, приводить
отдельные и разрозненные явления в систему, подводить их под общие
точки зрения, мы не богаты»3.
Итак, при всей грандиозности и энциклопедичности Николая Ива¬
новича Кареева, причислять его к специалистам по античной истории
было бы опрометчиво. Сам исследователь недвусмысленно уточнял:
«...для своего курса, не будучи сам специалистом собственно в области
древней истории, я решился взять задачу, которую брали на себя такие
великие знатоки древности, как Аристотель и Фюстель де Куланж. Но
я именно и прошу смотреть на эту книгу как на курс, подводящий итоги
1 Шенский А. [рецензия]//Новое обозрение. 1903. № 6537. 16 октября.
Цит. по: Филимонов В. А. К вопросу о способах репрезентации античной исто¬
рии: опыт универе, дискурса Н.И. Кареева// Историческое произведение как фе¬
номен культуры: сб. науч. ст. Сыктывкар: Изд-во СыктГУ, 2005. С. 46.
2 С.Фортунатов]. [рецензия]//Рус. ведомости. 1903. № 122.Цит. по : Фили¬
монов В. А. К вопросу о способах репрезентации античной истории: опыт уни¬
вере. дискурса Н.И. Кареева//Историческое произведение как феномен культу¬
ры: сб. науч. ст. Сыктывкар: Изд-во СыктГУ, 2005. С. 46.
3 Модестов В.И. [рецензия]//Новости. 1886. № 77,19 марта. Цит. по : Фили¬
монов В. А. К вопросу о способах репрезентации античной истории: опыт уни¬
вере. дискурса Н.И. Кареева// Историческое произведение как феномен культу¬
ры: сб. науч. ст. Сыктывкар: Изд-во СыктГУ, 2005. С. 48.
7
под общими выводами современной науки, а не как на самостоятельное
исследование, которое, что называется, двигало бы вперед науку. Са¬
мо стремление придать курсу социологический оттенок находит свое
объяснение и оправдание не только в желании избежать рутинного и
шаблонного построения, но и в том, что это именно та точка зрения,
на которую имеет наибольшее право стать так называемый «всеобщий
историк», когда ему приходится касаться предметов не его специаль¬
ных занятий. Сосредоточив свою научную работу, кроме общих во¬
просов теории истории и социологии, на новой западноевропейской
истории, я не мог не внести в свой курс по древней истории,— раз мне
пришлось взять на себя чтение такого курса,— тот именно интерес,
который развивается на почве ближайшего ознакомления с культурно¬
социальной историей Нового времени: здесь на первом плане стоят не
специальные интересы археологии или критики источников, не вопро¬
сы о происхождении той или другой народности, о достоверности древ¬
нейших периодов ее истории и проч., и проч., а политическое, социаль¬
ное и экономическое развитие с отражением его в сфере общественных
идеологий. Такую точку зрения я и считал наиболее подходящей для
исторического курса в таком высшем учебном заведении, где история
является предметом общего образования, а не ученой специализации, и
та же самая точка зрения должна, по моему мнению, господствовать и в
книгах, предназначенных содействовать самообразованию».1
Как мы видим, Античность интересовала Н. И. Кареева с точки зре¬
ния «типологических курсов», в определенном отношении, сквозь при¬
зму политики.
В этой связи кажется вполне обоснованной точка зрения, выска¬
занная главным исследователем «античного» творческого наследия
Н. И. Кареева профессором В. А. Филимоновым, согласно которому
дать оценку наследию Н. И. Кареева в области антиковедения вне кон¬
текста его политических воззрений затруднительно.2 Вместе с тем от¬
сутствие такого анализа, на наш взгляд, несколько сужает значение
этой книги. Постараемся восполнить этот пробел.
Общепризнанно, что научное изучение Античности в России начи¬
нается в середине XIX в. Принципиально важно, что русские дорево¬
люционные историки, как правило, не использовали термин «полис» в
своих трудах: ученые середины XIX в. предпочитали переводить его как
«государство» либо «республика», а исследователи конца XIX — начала
XX в. под влиянием идей Фюстель де Куланжа, Бузольта и других ис¬
1 Кареев Н.И. Предисловие к 1 изд. С.VIII—IX.
2 Филимонов В.А. Н.И. Кареев: Античность сквозь призму политики//Антич¬
ная история и классическая археология: сб. науч. тр. М., 2006. С. 13—31.
8
пользовали выражение «город-государство» или «государство-город».1
Как отмечал в Предисловии ко второму изданию рассматриваемой кни¬
ги Н.И.Кареев, «термин «государство-город» или «город-государство»
уже получил право гражданства в исторической литературе».2
Здесь самое время остановиться на учителях Н. И. Кареева,
сформировавших его интерес к Античности. Развернутая их харак¬
теристика дана в статьях и соответствующей главе кандидатской
диссертации В. А. Филимонова. Суммируем основные выводы иссле¬
дователя. В. А. Филимонов выделил четыре этапа творчества Н. И. Ка¬
реева как антиковеда.
Первый охватывал период с 1869 по 1879 гг., с момента публика¬
ции первой работы «Фонетическая и графическая система эллинского
языка» до поступления в Варшавский университет в качестве экстраор¬
динарного профессора, где Карееву пришлось читать курс по древней
истории в высшей школе.Интерес к Античности возник у историка в
годы получения гимназического и университетского образования.
Второй этап продолжался в 1879—1899 гг., вплоть до увольнения
ученого из Санкт-Петербургского университета, что позволило в осво¬
бодившееся время заняться древней историей.
Третий этап В. А. Филимонов отнес к 1899 — концу 1920-х гг., ког¬
да «во всем блеске раскрылся незаурядный талант историка и увидели
свет главные труды по античной проблематике».3
Среди своих учителей Н. И. Кареев выделял двух: Михаила Сергее¬
вича Куторгу и Владимира Ивановича Герье.
Владимир Иванович Герье сыграл определяющую роль в специа¬
лизации Н. И. Кареева в сфере исторической науки. Под влиянием
лекций и семинаров Герье Н. И. Кареев перешел на историческое от¬
деление. «Я поступил на факультет с интересами лингвиста и филоло¬
га, фольклориста,— вспоминал Н. И. Кареев.— Под действием Герье,
его рекомендации, я втянулся в занятия историей. Да, окончательным
выбором специальности я обязан В. И. Герье, и это произошло не под
влиянием его, как человека, как личности, а как ученого и учителя...4
...не знаю, считал ли он меня своим учеником, но я всегда признавал
1 Карпюк С.Г. Греческий полис в российской историографии//8спр1а
Gregoriana: сб. в честь 70-летия акад. Г.М. Бонгард-Левина. М., 2003. С. 292—
293.
2 Кареев Н.И. Предисловие... С.VII.
3 Филимонов В.А.Н. И. Кареев как историк Античности: дис. ... канд. ист.
наук. Казань, 1999. С. 25.
4 Там же. С. 163.
9
его своим учителем.Если я сделался историком, то под влиянием его
преподавания».1
Н. И. Кареев, как и другие студенты, видел в В. И. Герье продол¬
жение традиции Московского университета, заложенной Т. Н. Гра¬
новским. Сам Н. И. Кареев позже напишет: «Когда я познакомился с
Герье, он был уже вполне сформировавшимся ученым, но мы, его слу¬
шатели, мало что-либо о нем знали. Ему было тогда около тридцати
лет,— родился он в 1837 году,— он был уже доктором своей науки,
автором научных работ, с которыми я познакомился много-много позд¬
нее. Мы знали только, что он был, так сказать, «призван продолжать
славную традицию Грановского, Кудрявцева , Ешевского», к которым у
него был действительно большой пиетет.2
По мнению Н. И. Кареева, «Герье был полезен для студентов более
других профессоров». Высокий научный уровень курсов Герье привле¬
кал к профессору внимание.
Впоследствии, когда Н. И. Кареев будет слушать лекции в Сорбон¬
не, контраст с уровнем преподавания В. И. Герье будет столь разитель¬
ным, что Кареев заметит: «Это (лекции в Сорбонне — Л.С.), собствен¬
но говоря, пожалуй, и не лекции в большинстве случаев, а популярные
беседы , то, что называется здесь conferences, если только не читается
какой-нибудь специальный курс».3
Н. И. Кареев был первым учеником Герье, защитившим магистер¬
скую диссертацию. Однако между учителем и учеником сложилось,
по точному выражению, Д. А.Цыганкова, «полное мировоззренческое
непонимание».4 Непростым взаимоотношениям В. И. Герье и Н. И. Ка¬
реева, ученика «старшего поколения», посвящен ряд специальных
работ.5
Отчасти, видимо, с этим моментом связана проблема «школы Ге¬
рье», существование которой подвергалось сомнению многими иссле¬
1 Филимонов В.А.Н. И. Кареев как историк Античности : дис. ... канд.
ист. наук. Казань, 1999. С. 165. Цитата из: Кареев Н.И.Памяти двух истори¬
ков. С. 156.
2 Цыганков Д.А. В.И.Герье и Московский университет во второй половине
XIX—начале XX века: дис. ...канд. ист. наук. М., 2002. С. 42.
3 Там же. С.125.
4 Цыганков Д.А. В.И.Герье и Московский университет во второй половине
XIX—начале XX века .С. 62.
5 Филимонов В.А. Н.И. Кареев и В.И. Герье: опыт реконструкции меж¬
личностных коммуникаций//История идей и воспитание историей : Владимир
Иванович Герье: [сб. ст.] / Ин-т всеобщей истории РАН; Кол.авт. О-во интел¬
лектуальной истории/ под ред. Л.П. Репиной. М., 2008.С. 174—189; Золота¬
рев В.П. В.И. Герье и Н.И. Кареев: к истории взаимоотношений//История идей
...С. 152—174.
10
дователями на основании внешне отрицательного ответа Н. И. Кареева
на риторический вопрос «Была ли школа Герье?»
По мнению Т.И.Ивановой, этот риторический вопрос, несмотря на
последующие ниже по тексту оговорки («но была школа в другом смыс¬
ле...» и т.д.) поставил под сомнение ту сторону деятельности ученого,
значимость которой была очевидной. Эта фраза авторитетного ученого
неизменно цитировалась во всех работах и, возможно, вопреки истин¬
ным намерениям Кареева, повлияла на то, что в советской историогра¬
фии сложилось противоречивое, а иногда и негативное, отношение к
самому факту существования этой научной школы.1
Ныне существование школы В. И. Герье можно считать доказан¬
ным. Ее характерными чертами были: интерес к историко-философской
основе исследований; нацеленность учеников не только на научную, но
и на преподавательскую деятельность; идея всеобщей истории как объ¬
единяющая парадигма школы; разнообразие проблематики конкретных
работ учеников; привитие им строгих научных методов источниковед¬
ческого и историографического анализа, приемов исторической крити¬
ки, проведение исследований на широкой базе архивных источников;
требование строгой доказательности выводов исследования; особое
внимание к историографическим проблемам всеобщей истории. Для
членов школы характерны просветительские идеалы, связь исследова¬
тельской проблематики с вопросами, актуальными для русского обще¬
ства, внимание к женскому и школьному образованию и общественно¬
просветительским акциям.
Через школообразующие практики В. И. Герье передавал ученикам
«невидимое» знание, искусство исследовательской деятельности. Им
был создан алгоритм отбора и подготовки научно-преподавательских
кадров, который его ученики усовершенствовали и использовали в сво¬
ей научно-преподавательской деятельности. Научная школа В. И. Ге¬
рье была дискретным образованием, расцвет которого пришелся на
70—80-е гг. XIX в. Она сыграла значимую роль в формировании науч¬
ных школ П. Г. Виноградова и Н. И. Кареева, «русской исторической
школы» и Московской исторической школы.2
Личные взаимоотношения В. И. Герье и Н. И. Кареева прошли не¬
сколько этапов: 1870—1878 — период ученичества, когда авторитет
Герье для Кареева был высок; 1879—1883 гг.— период охлаждения;
1883—1905 гг. — период сотрудничества, когда учитель и ученик уча¬
ствуют в совместных научных проектах и Герье признает авторитет и
заслуги Кареева; 1905—1919 гг. — период резкого сокращения контак¬
1 Иванова Т.Н. Владимир Иванович Герье и формирование науки всеобщей
истории в России (30-е гг. XIX — начало XX в.): автореф. дис. д-ра ист. наук.
Казань, 2011. С.9.
2 Там же. С.27.
И
тов, вызванного расхождением политических позиций, но не прекраще¬
ния их, а перехода в более «прохладную стадию».1
Основные «античные» работы В.И.Герье связаны с изучением про¬
блематики истории Древнего Рима.2
Более важен для нашей книги второй учитель Н. И. Кареева — при¬
знанный основоположник российского антиковедения М. С. Куторга.3
Именно с М. С. Куторги начинается этап признания мировой научной
общественностью того факта, что в его лице антиковедение России ста¬
новится на один уровень с европейской наукой.4
Основные работы М. С. Куторги связаны с историей древних
Афин — главной темой его научных исследований. Речь идет прежде
всего о политической истории Афин в эпоху архаики и классики. В
последние годы своей жизни Куторга работал над созданием единого,
обобщающего труда, посвященного истории афинского полиса. Труд
завершить не удалось, написанные части были изданы в его посмерт¬
ном Собрании сочинений в виде монографий, объединенных редак¬
тором под названием «Афинская гражданская община по известиям
эллинских историков». Наиболее важным является помещенное во
второй том исследование о политической структуре древних Афин,
озаглавленное «Афинская полития. Ее состав, свойство и всемирно-
историческое значение».
Как справедливо заметил Э. Д. Фролов, эта работа имеет принци¬
пиальный характер: здесь доказывается существование в Афинах осо¬
бой, и притом высшей у греков, формы политического устройства —
политии, которая была введена Периклом и сохранялась вплоть до
установления в Греции македонской гегемонии. Свой общий взгляд на
характер и значение политического творчества древних греков Куторга
выразил незадолго до смерти в следующих немногих словах (в письме
к известному византинисту Г. С. Дестунису): «В своем постепенном
и долговременном изучении истории Греции я дошел до вывода, что
1 Иванова Т.Н. Владимир Иванович Герье и формирование науки всеобщей
истории в России (30-е гг. XIX - начало XX в.)...: автореф. дис. д-ра ист. наук.
Казань, 2011. С.36.
2 Герье В.И. Консерватизм у римлян// Вести. Европы. 1875, №9. С. 225—
269; Он же. Август и установление Римской империи//Вестн. Европы. 1877.
№6. С. 445—499; № 7. С. 5—59; № 8. С. 512—570; Он же. Основы римской
истории. М., 1899.
Q
Константинова А. Д. М. С. Куторга как историк Античности : дис. ...
канд. ист. наук. Казань, 1966. С. 48—120.
4 Скворцов А.М. М.С. Куторга: становление ученого-антиковеда//История и
историки в пространстве национальной и мировой культуры XVIII — XXI веков:
сб. ст. / под ред. Н.Н. Алеврас и др. Челябинск, 2011. С. 162; История Древней
Греции/ под ред. В.И.Кузищина. М., 1996.С.24.
12
politeiva, т. e. гражданство или гражданская община, была высшим го¬
сударственным строем, до коего достигли древние эллинские республи¬
ки; и что в этой политии эллины выработали две идеи, составляющие
их величие и неоспоримую собственность: идею свободы гражданина
и идею свободы мысли. Эти две идеи и доставили эллинам всемирно-
историческое значение, ибо они послужили основанием последовавше¬
го успеха»1 2.
М.С.Куторгу привлекали сложные и малоисследованные в то время
проблемы ранней истории Афин, среди которых — эволюция древней¬
шей племенной организации и возникновение первых сословий в Ат¬
тике. При этом исследователь не только воспроизводил факты внеш¬
ней истории, но и обращал внимание на связь политических изменений
в государстве с его социально-экономическим и культурным развити-
ем^.
Возникновение государства в Афинах М. С. Куторга связывал с
завоеванием автохтонного населения Балкан (пеласгов) пришлым
(ионийцами). На основе группы победителей и группы побежденных
возникли «классы» — эвпатриды и демос. Это была новаторская кон¬
цепция для своего времени. У представителей демоса было принижен¬
ное положение, с которым они долгое время мирились, но с развитием
ремесла и торговли в среде демоса выделилась богатая верхушка, кото¬
рая стала бороться за политическую власть. Следствием этого стали,
прежде всего, реформы Солона, которые М. С. Куторга назвал ком¬
промиссными. Старшую тиранию исследователь охарактеризовал как
орудие борьбы демоса за власть. Установление демократии он связы¬
вал с именем Клисфена. Антиковед верно подметил суть территориаль¬
ной реформы Алкмеонида. Но демократия для М. С. Куторги не была
идеалом. При ней, по его мнению, наблюдалось преобладание демоса
над эвпатридами. Лишь полития, установленная Периклом, привела к
гражданскому равноправию.3
Как подчеркивает В. А. Филимонов, Куторга отличался философ¬
ским, синтезным складом мышления, его глубоко интересовали общие
проблемы развития исторической науки.Конечную цель исторического
исследования Куторга видел в выяснении общего хода всемирной исто¬
1 Фролов Э.Д. Русская наука об Античности: историогр. очерки. СПб.,
1999.С.119, 120.
2 Филимонов В.А. Н. И. Кареев как историк Античности: дис. ... канд. ист.
наук... С.ЗЗ.
3Скворцов А.М.Научная школа в отечественном антиковедении: М.С. Ку¬
торга и его ученики: автореф. дис. канд. ист. наук.../ИВИ РАН. М., 2012.
С. 19, 20.
13
рии, ее движущих факторов, поиска закономерностей в смене одних
исторических эпох другими.1
С преподаванием М. С. Куторги в стенах Петербургского универси¬
тета связана целая эпоха. Его лекции для своего времени были нова¬
торскими. Современниками в воспоминаниях отмечались тщательная
и кропотливая подготовка мэтра к занятиям, его отличная эрудиция
и обширные познания в области всеобщей истории. Каждый тезис,
выдвигаемый на лекциях, был плодом обстоятельных размышлений,
глубокого анализа источников и научной литературы. Именно с нача¬
лом преподавания М. С. Куторги стал формироваться образ «профес¬
сора», который четко коррелировал с образом «ученого». На примере
М. С. Куторги в середине XIX в. у студенческой аудитории формиру¬
ется идеал университетского профессора: глубокое знание предмета,
постоянная научная деятельность, умение ясно и четко излагать мате¬
риал и способность «заворожить» слушателей. По сути эта модель лек¬
торского искусства оставалась ориентиром при оценке преподаватель¬
ской деятельности ученых, которые пришли на смену М. С. Куторге.
Кроме того, последние исследования показали, что родоначальни¬
ком семинарской системы в России стал именно М. С. Куторга. Глав¬
ной целью домашних семинаров он считал привитие обучаемым кри¬
тического метода, навыков самостоятельного исследования истории. В
рамках «вечерних бесед» происходило становление профессионалов-
историков, осваивалась методика научного исследования, передава¬
лись от учителя знания, умения и определялись будущие темы диссер¬
таций.
М. С. Куторга заранее ставил перед студентом конкретную узкую
проблему из области античной истории. Ученик самостоятельно ее
разрабатывал и свой вариант решения оглашал в виде доклада молодым
коллегам, собравшимся на квартире у М. С. Куторги. От докладчика
требовалось знание источников на языке оригинала, историографии во¬
проса. После прочтения доклада следовало его обсуждение. Порой оно
велось даже очень бурно, нередко завязывались горячие споры. Мэтр
требовал от каждого аргументированного изложения своей точки зре¬
ния по обозначенной проблеме. Используя метод наводящих вопросов,
М. С. Куторга старался направить спор в нужное русло. Вероятно, уче¬
ники в итоге приходили к выводам своего учителя. В будущем на осно¬
ве таких докладов создавались магистерские диссертации.2
Н. И. Кареев слушал лекции М. С.Куторги по истории Древней
Греции на I и II курсах. Хотя в мемуарах Кареева фигурируют разные
забавные истории, связанные с курсом М. С.Куторги, тем не менее са¬
1 Филимонов В.А. Н. И. Кареев как историк Античности: дис. ... канд. ист.
наук... С.33.
2 Скворцов А.М.Научная школа в отечественном антиковедении:М.С. Ку¬
торга и его ученики. С.21.
14
ми лекции ему явно нравились. Под руководством Куторги Кареев вы¬
полнил реферат, посвященный истории Трикки. Используя сочинения
Страбона и Павсания, Н. И. Кареев пришел к выводам, что Трикка бы¬
ла колонией Эпидавра, что там был храм Асклепия, что правление в
полисе было жреческое.1
Кроме того, на III и IV курсах Куторга читал студентам-историкам
курс исторической критики, в котором знакомил их с основами источ¬
никоведения и методологии истории.Как исследователь, Куторга был
безусловным сторонником критического метода. «Где нет критики, там
нет и истории»,— таково было его убеждение. Вместе с тем Куторга
выступал против гиперкритики.Как логично заметил В. А. Филимонов,
Н. И. Кареев, уделявший в своем творчестве вопросам исторической
критики особое внимание, знакомился с этим предметом на лекциях
антиковеда, т. е. смотрел на него через призму изучения истории клас¬
сической древности.2
Ко времени Н. И. Кареева, пожалуй, самым известным исследо¬
вателем, комплексно занимавшимся проблемами греческого полиса,
был Фюстель де Куланж. Его книга, название которой различалось в
нескольких вариантах русского перевода, пользовалась заслуженной
популярностью.3 Да и сейчас исследователи склонны говорить о школе
Фюстель де Куланжа в античной историографии.4 Неслучайно осно¬
вополагающая статья М.Финли имела характерный заголовок «The
Ancient City: From Fustel de Coulanges to Max Weber and Beyond»5.
H. И. Кареев встретился с Фюстель де Куланжем во время своей
поездки во Францию. В мемуарах Николай Иванович описал эту встре¬
чу, отмечая, что французский историк отнесся к нему с любезностью,
но показался суховатым в обращении, напоминая в этом отношении
В. И. Герье. «Фюстель де Куланж,— писал Н. И. Кареев,— заинтере¬
совался моей темой и предостерегал меня от всяких «generates», реко¬
мендуя все основывать только на текстах источников...Я сообщил ему
кое-что из моих взглядов, которые он нашел интересными».Известно
также, что Н. И. Кареев прослушал несколько лекций Фюстель де Ку-
1 Филимонов В.А. Н. И. Кареев как историк Античности...С. 33—35; Фили¬
монов В.А. М.С. Куторга и Н.И Кареев. Коммуникативная специфика и трудно¬
сти версификации //Диалог со временем. 2010. № 30. С. 223—236.
2 Филимонов В.А. Н. И. Кареев как историк Античности... С. 35.
3 Фюстель де Куланж. Гражданская община Древнего мира/ пер. с фр.; под
ред. проф. Д. Н. Кудрявского. СПб., 1906.
4 Чернова Н.Н. Античное государство в концепции Фюстель де Куланжа //
Античный мир и археология.Саратов, 1990. Вып. 7.С.87.Сн.1, 2.
5Finley М. The Ancient City; From Fustel de Coulanges to Max Weber and
Beyond //Comparative Studies in Society and History. V. 1977. 19, № 13; Кар¬
пюк С.Г. Греческий полис в российской историографии. Сн. 15.
15
ланжа о собственности в Спарте.1 Личные впечатления, конечно, важ¬
ны. Но принципиальнее концепция античного города, предложенная
французским исследователем, и ее оценка Н. И. Кареевым.
Концепция античного полиса Фюстель де Куланжа была достаточ¬
но полно проанализирована в 1990-х гг. Н. Н. Черновой.2 Напомним
основные положения и выводы исследовательницы.
Фюстель де Куланж исходил из того, что возникновению государ¬
ства предшествовал этап родового строя.
Появление государства французский исследователь связывал с фор¬
мированием полисной организации. Впервые возникшее государство
нашло свое воплощение в политической организации полиса. Если в
эпоху господства родовой аристократии управление обществом строи¬
лось, по мнению Фюстель де Куланжа, на религиозных, патриархаль¬
ных принципах, то в основу управления полисной организацией был
положен принцип «общественной пользы». По определению историка,
принцип «общественной пользы» — это то, что «латины называют res
publica, а греки — ло^ц».
Формирование этого принципа Фюстель де Куланж связывает с
появлением в обществе имущественной аристократии, пришедшей на
смену аристократии родовой, жреческой в результате целого ряда со¬
циальных переворотов. Социальные перевороты в Афинах были осу¬
ществлены в ходе борьбы против эвпатридов, в Риме — в ходе борьбы
плебеев с патрициями. В результате установилось наиболее «правиль¬
ное и узаконенное» политическое устройство — аристократическая
республика.
Оптимальной формой античной республики Фюстель де Куланж
считал римскую аристократическую республику. Именно римская
республика имела наиболее отрегулированные и организованные ин¬
ституты. Римское аристократическое государство оказалось наиболее
жизнеспособным и устойчивым государственным образованием. Ис¬
следователь считал, что в течение всей истории этого государства «не
было сделано ни одной серьезной попытки уничтожить установившу¬
юся иерархию». Превосходство и устойчивость аристократического
управления в Риме Фюстель де Куланж объяснял добродетелями рим¬
лян и экономическими особенностями, связанными с тем, что «глав¬
ным элементом богатства являлась земельная собственность и богатый
класс дольше пользовался уважением и властью».
Полисная организация в Афинах развивалась, в отличие от рим¬
ской, по пути дальнейшей демократизации, а следовательно, усиления
принципа общественной пользы. Главную причину этого Фюстель де
Куланж видел в том, что в Афинах, в противоположность Риму, «бога¬
1 Филимонов В.А. Н. И. Кареев как историк Античности... С.49.
2 Чернова Н.Н. Античное государство в концепции Фюстель де Куланжа //
Античный мир и археология.Саратов, 1990. Вып. 7. С.91—96.
16
тых земельных владений было мало, главное богатство составляли про¬
мышленность и торговля, а непрочность имущественного положения
возбудила очень рано алчные интересы и надежды низших классов, и
аристократия скоро подверглась нападению».
Французский исследователь относился с определенной симпатией
к демократическому способу правления, подчеркивая его «выгоды и
преимущества». Он считал, что сила этого государства была в его га¬
рантии демократических прав: «подобно тому, как в правильно устро¬
енных монархиях монарх принимает меры предосторожности против
собственного каприза и ошибок, так и демократия имела свои неиз¬
менные правила, которым она подчинялась». Такими правилами были
краткосрочность деятельности магистратов, всеобщее избирательное
право, право опротестовать любое предложение в народном собра¬
нии. В итоге, полагал Фюстель де Куланж, «этот вид управления в пе¬
риоды спокойствия и порядка делал государства очень сильными, эти
учреждения удваивали, утраивали человеческие силы».
Демократическое устройство историк считал правильным, так же
как правильными называл некоторые монархии. Эту «правильность»
Фюстель де Куланж отмечал для того, чтобы подчеркнуть нецелесооб¬
разность и неправильный характер форм правления, сопряженных
с властью «толпы» и «низших классов». К таким формам Фюстель де
Куланж относил тиранию Писистрата и давал резко отрицательную
характеристику раннегреческой тирании. Тирания в Греции как сред¬
ство «победы и мести», по мнению историка, была временной формой
до установления «лучшего порядка».
Демократия, так выгодно отличающаяся от тирании, с точки зрения
Фюстель де Куланжа, все же имеет уязвимые стороны. Негативный мо¬
мент заключается в необыкновенной трудоемкости демократического
управления. Демократическое государство требовало от гражданина
таких постоянных и больших затрат, что звание гражданина «было тя¬
желой обязанностью, которая заполняла все его существование».
Демократический способ правления таил в себе и опасность, ко¬
торую Фюстель де Куланж видит в безграничной власти народа и в
притеснении богатых, самая же большая опасность заключалась в
усилении имущественного неравенства, несмотря на равенство по¬
литическое. Борьба за материальные интересы привела к искажению
демократии и в конечном итоге к ее гибели: «Демократия с богатыми у
власти сделалась жестокой олигархией, с бедными у власти она стала
тиранией».
Как мы видим, рабовладельческая демократия, по мнению Фюстель
де Куланжа, воплотила с наибольшей полнотой принцип общественной
пользы. Однако это был весьма неустойчивый тип полисной системы,
который по своей внутренней организации значительно уступал уже
известному типу аристократической Римской республики.
17
Концепция Фюстель де Куланжа содержит и решение вопроса о
судьбах полисной государственной организации. На раннем этапе
творческой деятельности он считал, что в процессе завоевания Греции
Римом и образования единого римского государства полисная органи¬
зация была разрушена и прекратила свое существование.
Однако впоследствии историк несколько изменил свое мне¬
ние. Включение греческих полисов в состав Рима он рассматривает
уже как закономерный результат всего политического развития эл¬
линского мира и как доказательство превосходства аристократической
системы Рима. Греческий полис был возрожден в рамках этой систе¬
мы. Римская аристократическая государственная система оказалась
настолько жизнеспособной, что полисная организация сумела проти¬
востоять разрушениям времени и продолжала существовать и в эпоху
Римской империи.
Важнейшей частью концепции античного государства Фюстель де
Куланжа является характеристика Римской империи и определение ее
сущности. Установление монархии в Риме Фюстель де Куланж считал
необходимым и закономерным явлением. По мнению историка, народ
воспринял монархию как благодеяние, так как она обладала качества¬
ми, обеспечивающими ее превосходство над республикой. Именно та¬
кая форма правления положила конец всем противоречиям в обществе
и государстве. Эта форма была наиболее гармоничной, так как она со¬
четала в себе верховную власть монарха и муниципальную самостоя¬
тельность. Государственное устройство Римской империи «никогда не
воплощалось в форме личной власти. В нем не было ничего подобного
деспотиям Древнего Востока или европейским абсолютным монархиям
XVII в. Римский император не стоял превыше всего, над ним парила
идея государства», т. е. идея cite.
Понятие «республика», по мнению французского историка, продол¬
жало жить во времена империи, более того, оно имело определяющее
значение в политической жизни. Римские императоры «обладали вла¬
стью лишь по делегации, совершенной в пользу каждого из них граж¬
данской общиной». Таким образом, высшей властью у римлян была
cite. Она была «постоянно и вечно живущим началом, внутри которого
проходили одно за другим поколения человеческих личностей». Фор¬
ма политического полисного государства при этом менялась несколько
раз, а принцип этого устройства — верховная власть гражданской об¬
щины — сохранялся во все периоды истории Рима.
Фюстель де Куланж считал, что именно в рамках Римской империи
наблюдался расцвет муниципального строя, а вместе с ним и полисных
институтов, и лишь в III—IV вв. они приходят в упадок. Однако тради¬
ции полисного устройства были настолько сильны, что элементы cite
можно проследить, по мнению Фюстель де Куланжа, даже в период
Средневековья, «среди расцветших феодальных учреждений».
18
В целом, согласно концепции Фюстель де Куланжа, полисный строй
просуществовал на протяжении всей античной истории, причем наи¬
более плодотворный период функционирования полисных институтов
приходится на первые века Римской империи. Отмечая необыкновен¬
ную жизнеспособность и стабильность cite, Фюстель де Куланж счита¬
ет ее оптимальной политической формой древности.
Как справедливо отмечает Н.Н.Чернова, Фюстель де Куланж явился
автором оригинальной в европейской науке XIX в. концепции антично¬
го государства. В ней содержалась попытка систематизации различных
политических форм и периодизации политической истории. Заслугой
исследователя явилось выделение таких этапов развития человече¬
ства, как родовой строй и эпоха государственности. Он попытался
определить исторический смысл таких политических форм, как аристо¬
кратическая и демократическая республики, раннегреческая тирания,
Римская империя. Каждую из форм он попытался рассмотреть в кон¬
тексте социально-экономических отношений и сделал важные наблю¬
дения о социальной основе различных форм государства, в то время
как даже такие маститые ученые, как Т. Моммзен и Дж. Грот рассма¬
тривали политическую историю, пренебрегая вопросами социально-
экономического развития.
В основу классификации форм правления у Фюстель де Куланжа
положен принцип «правильности» и «общественной пользы». Опти¬
мальной он считал организацию, которая в наибольшей степени обеспе¬
чивала «внутреннюю гармонию» общества и делала его наиболее жиз¬
неспособным. Такой формой явилась полисная организация, особенно
на этапе Римской империи. Выделение и подробное рассмотрение про¬
блемы античного полиса — одно из самых значительных научных до¬
стижений Фюстель де Куланжа. Он сумел определить центральное зве¬
но цепи проблем античной истории, которое помогло ему более четко
сформулировать теорию античного государства.1
Э. Д. Фролов констатирует, что с точки зрения постижения фун¬
даментальных основ античного общества значение книги Фюстель де
Куланжа «Древняя гражданская община» (1864 г.) было чрезвычайно
велико. Именно в этой работе тема полиса была, наконец, поставлена
и развита в чисто научном плане. Фюстель де Куланж обосновал фун¬
даментальное значение гражданской общины, природу которой он,
правда, односторонне свел к религиозному моменту — к воздействию
патриархальных верований, к исконному у греков и римлян культу до¬
машнего очага, предков, собственного органического семейного или
племенного единства.2
1 Чернова Н.Н. Античное государство в концепции Фюстель де Куланжа //
Античный мир и археология. Саратов, 1990. Вып. 7. С.96.
2 Фролов Э.Д. Рождение античного полиса. С. 15.
19
Каково же было отношение Н. И. Кареева к этим построениям Фю-
стель де Куланжа? Прежде всего Н. И. Кареев подчеркивал, что тема
его книги — та же, что и Фюстель де Куланжа — гражданская община
античного мира. Труд французского исследователя он охарактеризовал
как «знаменитый» и «замечательное произведение», которое «усердно
рекомендовал своим слушателям и предлагал прямо его изучать». Вме¬
сте с тем от Н. И. Кареева не укрылись и уязвимые места книги Фю¬
стель де Куланжа, заключающиеся в односторонности точки зрения,
положенной в его основу, и устарелость многих отдельных взглядов и
данных.1
Свое иное видение проблемы Н. И. Кареев сформулировал как «изо¬
бражение эволюции античного государства по иной схеме. Отнюдь не
разделяя теории экономического материализма,— писал Н. И. Каре¬
ев,— я отвожу экономическому фактору в истории то место, которое
ему должно принадлежать, будучи очень далек от той мысли, будто
общественные формы являются исключительно результатами тех или
иных миросозерцаний».2
Другое отличие своей книги русский ученый видел в том, что ес¬
ли Фюстель де Куланж стремился доказать несходство античного
мира с миром Европы Нового времени, то Н. И. Кареева, наоборот,
интересовали параллели, которые можно проводить между социально-
политической эволюцией древних и современных народов. «Хотя и в
своем курсе, и в этой книге я не выдвигал на первый план аналогий,
представляемых обеими эволюциями,— писал в предисловии Н. И. Ка¬
реев,— но мысль о том, что и там, и здесь развитие совершалось в
одном и том же направлении, если не по одному и тому же пути, была
одною из руководящих идей всего исторического построения , данного
в моем курсе и воспроизведенного в настоящей книге».3 Такая конста¬
тация не помешала Н. И. Карееву признать, что «схема, положенная
в ее (книги — А.С.) основу оказалась, однако, менее благоприятной,
чем построение Фюстель де Куланжа, для возможности изображения
частного быта и рассмотрения частного права греков и римлян, и с этой
стороны жизнь граждан античных государств-городов воспроизводится
в сочинении Фюстель де Куланжа гораздо полнее».
Каковы же современные представления о городе-государстве антич¬
ного мира и насколько они соответствуют взглядам Н. И. Кареева?
Прежде всего, на наш взгляд, имеет смысл рассматривать представ¬
ления Н. И. Кареева о греческом полисе и римской цивитас (римской
гражданской общине) раздельно.
Начнем с греческого полиса. «Греческая» тематика преобладает в
главах I (« Общее понятие о государстве-городе», II («Составные части
1 Кареев Н.И. Предисловие к 1 изд. С. VI.
2 Там же. С.VII.
3 Там же. C.VII.
20
государства-города и его образование»), III («Происхождение обще¬
ственных неравенств в населении государства-города»), IV («Органи¬
зация государственной власти в начальный период истории греков и
римлян»), VI («Начало торгово-промышленного развития античных на¬
родов»), VII («Начало борьбы аристократии и демократии»), VIII («При¬
менение тимократического принципа к устройству городовых республик
древности»), IX («Греческая тирания и римский трибунат»), X («Раз¬
ные степени и формы участия демоса-плебса в государственной вла¬
сти»), XIII («Социальный вопрос в античных республиках»), XIV («По¬
литические и социальные идеи Греции и Рима»), XV («Разные формы
политического объединения государств-городов в союзы и державы»),
XVI («Спартанская гегемония и влияние гегемонии на внутренний быт
Спарты»), XVII («Афинская демократия и ее морская держава»).
Из них важнейшими являются первые четыре главы, с теоретиче¬
ской точки зрения наиболее принципиальна первая. Исходя из этого,
попытаемся суммировать взгляды Н. И. Кареева на греческий полис.
Как пишет Н. И. Кареев, для нас город и государство — два разных
понятия, с одной стороны, город, с другой — государство.У древних
греков, наоборот, эти два понятия сливались воедино, и слово «полис»
обозначало одинаково и город, и государство. Правда, первоначальное
значение слова было город, укрепленное место, в отличие от окружа¬
ющей страны или хоры, носившей еще название земли (ге) или поля
(аурос), но с течением времени под словом «полис» стали понимать
всякое политически независимое селение, господствующее над бли¬
жайшим округом с его более мелкими поселками, носившими названия
ком или демов, причем это селение могло рассматриваться в одно и то
же время как государство и как столица маленькой государственной
территории типа современного швейцарского кантона.
Особенностью политического быта древних греков и римлян и было
то, что у них государство имело форму города. Это была маленькая тер¬
ритория, тяготевшая к одному центру, с которым она и составляла одно
неразрывное политическое целое.
Согласно Аристотелю государство — высшая форма человеческо¬
го общежития. Первой формой человеческого общежития Аристотель
признает семью, второй — поселок, и наконец, совершеннейшая форма
общежития, состоящая из многих поселков, есть государство,— такая
форма, в которой общественная жизнь достигает высшей степени са-
модовления. По Аристотелю, вследствие общения людей между собою
сперва образуется семья, а потом государство, но для него «государ¬
ство» существует прежде, чем семья и каждый из нас в отдельности». В
конце концов у Аристотеля государство есть наивысшее и всеобъем¬
лющее, самое совершенное и вполне самодовлеющее общественное
целое, властвующее над своими членами не так, как властвует хозяин в
своем доме или господин над рабами. Только то государство прекрасно,
21
величине которого соответствует определенная мера населения, иначе
говоря, территория идеального государства должна быть такова, чтобы
ее легко было окинуть взглядом. У Аристотеля власть является необ¬
ходимою принадлежностью государства. «И теперь,— пишет Н. И. Ка-
реев,— мы разумеем под государством такую форму общежития, ко¬
торая самостоятельно осуществляет принудительное властвование над
свободными людьми, над собою, притом это властвование признающи¬
ми». Таким и был государство-город, то, что греки называли полис.
Вторая часть определения полиса — город. Как пишет Н. И. Кареев,
«в настоящее время городами — в отличие от деревень — мы называ¬
ем населенные места с особенной скученностью населения, занятого,
главным образом, промышленно-торговою деятельностью (в отличие
от сельского хозяйства), притом населенные места, имеющие в силу
указанных обстоятельств особое, отличное от деревенского устройство
и управление и даже являющиеся средоточением местных властей для
окружающих местностей. Из указанных признаков более существенное
значение имеют большая скученность населения и развитие торгово-
промышленной деятельности, что, с одной стороны, делает внутреннее
устройство городов более сложным и вносит в управление ими особые
черты, а с другой, превращает их в центры, к которым тяготеет насе¬
ление окрестных деревень и из которых удобнее ими управлять». От¬
меченные Н. И. Кареевым признаки: концентрация в определенных
пунктах населения и выделение слоя торговцев происходило медлен¬
но и постепенно, при этом оба процесса взаимодействовали. Сначала
города были скорее местами временного пребывания, чем постоянного
проживания людей. Это были укрепления и рынки, на которые для тор¬
говли сходились жители окрестных деревень, а также места, где они
могли собираться для решения общих дел. Города, по Н. И. Карееву,
создавались преимущественно войной и торговлей. У греков и римлян
государство сначала охватывало только такую маленькую территорию
с одним городским центром, который был и местом убежища, и рын¬
ком.По Аристотелю, идеальное местоположение города — такое, ко¬
торое бы удовлетворяло двум условиям: стратегическому и коммерче¬
скому. Для этого город с одной стороны должен прилегать к морю, а с
другой — к суше.Такие стратегические и коммерческие пункты и стали
в античном мире центрами небольших городов-государств (городовых
государств, по Н. И. Карееву).
Афины, как и Древний Рим, представляются Н. И. Карееву союза¬
ми отдельных родов, которые входили в состав промежуточных союзов,
называвшихся филами-трибами и фратриями-куриями. Фратрии-курии
являются, по Н. И. Карееву, особыми товариществами отдельных ро¬
дов, носивших в Греции и Риме родственные названия «генос» и «гене»,
происходящие от одного и того же корня «ген» со значением «рож¬
дать» .
22
Все эти филы-трибы, фратрии-курии и роды имели общих на¬
чальников или старейшин, общие учреждения и общий религиозный
культ. Такие начальники назывались в Греции филобасилевсами и
фратриархами. Каждая из таких составных частей государства-города
представляла собой до известной степени замкнутую общину или кор¬
порацию, жившую своею особою жизнью.
Античный город-государство, как подчеркивает Н. И. Кареев, был
результатом слияния или завоевания. Первый случай показывают Афи¬
ны, второй — Спарта. Афиняне всегда настаивали, что их страна ни¬
когда не подвергалась завоеванию, и объясняли происхождение своего
города из добровольного слияния в одну большую общину нескольких
общин меньших размеров. Такое слияние отдельных поселений в один
общий город получило название синойкизма, что означает, по Н. И. Ка-
рееву, приблизительно «сживание вместе». В процессе синойкизма,
дававшего в результате государство-город, исследователь различает
два процесса, иногда сливающиеся между собой. Одним процессом бы¬
ло превращение федерации сел в город, другим — образование союза
между городом и окрестными поселками. Афины, как подчеркивает
Н. И. Кареев, по представлениям самих древних, были обязаны своим
происхождением такому синойкизму, положившему начало городу.
Само название Афин, имеющее форму множественного числа, ука¬
зывает, по мнению Н. И. Кареева, на образование города из нескольких
селений. Вероятно, первоначальные Афины не были настолько сильны,
чтобы подчинить себе остальные аттические общины, превратить их
жителей в своих подданных, но все-таки были настолько притягатель¬
ны, что постепенно правящая верхушка остальных общин перебралась
в общий для всех центр. Эти общины не были уничтожены, но утратили
свою самостоятельность, в результате чего и сделались простыми де-
мами общего города-государства (городового государства, по Н. И. Ка-
рееву).
Внутренняя история полисов, как отмечает Н. И. Кареев, это борь¬
ба сословий и классов, прежде всего борьба простого народа со зна¬
тью. Однако в Греции, кроме знати, простонародья и рабов, была еще
одна категория людей, которые были лично свободны, но не входили
в число членов той или другой общины. В Аттике подобные свобод¬
ные люди носили название метеков. Они пользовались покровитель¬
ством государства, но лишь при посредстве какого-либо покровителя
из афинских граждан, т. е. особого патрона, называвшегося проста¬
том. Метеки не входили в состав фил и фратрий, не могли владеть не¬
движимою собственностью и были лишены права вступать в браки с
полноправными гражданами, что не освобождало их, однако, ни от пла¬
тежа налогов, ни от несения военной службы.
23
Как полагает Н. И. Кареев, городские общины в эпоху своего об¬
разования были союзами землевладельческой родовой знати. Сила ее
состояла в богатстве и связи семейных кланов, которые вели свое про¬
исхождение от героев по старшей линии и считали, что только знатное
происхождение дает человеку настоящую доблесть на войне и истин¬
ную мудрость в ведении государственных дел. Некоторые аристократи¬
ческие роды особенно прославились в истории античных городов. Таков
был, например, в VII—VI вв. до н.э. афинский род Алкмеонидов, имена
героических предков которого встречаются в греческой мифологии.
Некоторые роды выделялись из остальной знати, только им в лице
своих старших членов принадлежало право стоять во главе отдельных
общин.
В большинстве случаев эта власть принадлежала особенно богатым
и знатным семьям, ведшим свой род от Зевса или от других богов.
При объединении богатых и знатных родов один из них становился
главным, а именно царским родом. История городов-государств антич¬
ного мира начинается эпохой, когда во главе каждой такой общины сто¬
ял царь, бывший ее высшим правителем и судьей, военачальником и
верховным жрецом.
Со временем монархическое правление уступило место аристо¬
кратическому. Следующий этап борьбы оканчивается большим или
меньшим успехом демократии. В результате знатность происхождения
теряет свою силу. Однако деление общества на богатых и бедных оста¬
ется. На некоторое время имущественный ценз делается основой по¬
литических привилегий.
Н. И. Кареев обращает внимание на то, что до установления ари¬
стократического правления мы везде находим три политические силы,
действующие всегда вместе во всех важных вопросах народной жизни:
единый глава государства (царь-басилевс), совет старейшин (буле) и
общее собрание всего народа.
Военная необходимость вызвала появление у греков царской вла¬
сти. Главы общин нуждались в общем вожде, чтобы отразить враже¬
ское нашествие, или когда сами готовили нападение. Тогда из местных
вождей выбирался один, наиболее опытный и храбрый или знатный и
влиятельный.
Старейшины, или геронты, как считает Н. И. Кареев, это в сущ¬
ности, «владыки более мелких групп, которые часто тоже называются
басилевсами». Царь (басилевс) должен был с ними совещаться и при¬
нимать решения лишь с их согласия. Для этого он собирал геронтов на
совет, вместе они составляли буле-совет старейшин.Когда на собрание
созывался весь народ, то «из соединения басилевса, геронтов и народа
получалась агора, или народное собрание».
24
Таким образом, подчеркивает Н. И. Кареев, в государственном
строе Древней Греции и, вероятно, Рима мы находим сочетание монар¬
хического, аристократического и демократического начал. Постепенно
монархическое начало отходит на второй план и исчезает. Переход от
монархического правления к аристократическому в государствах Древ¬
ней Греции был не революцией, а эволюцией.
Этот процесс исследователь видит следующим образом. В грече¬
ских городах X—IX вв. существовала царская власть, унаследованная
от предыдущего периода или введенная по уже существовавшему об¬
разцу. Примером последнего служили колонии.
Колонии основывались своего рода дружинами, вожди которых ста¬
новились царями новых городских общин, сохранявших устройство
своих метрополий. Но и в самой Греции во время массовых передви¬
жений племен сложилась та царская власть, которую мы находим в
метрополиях. В результате новые общины организовались по образцу
старых. Когда племена окончательно утвердились на своих местах в
самой Греции, а колонии окончательно утвердили свою власть среди
враждебно встретившего их местного населения, когда начался, таким
образом, период мирного существования, необходимость в концентра¬
ции власти в одних руках миновала. Знать стала ограничивать власть
царей, а потом и ликвидировала ее.
Наиболее наглядно процесс перехода от царской власти к прав¬
лению аристократии отражен в «Афинской политии» Аристотеля. В
Афинах раньше всего начали избирать в помощники царю на войне осо¬
бого военачальника, полемарха. Потом и часть других дел администра¬
тивного и судебного характера стали поручать особому правителю, ар¬
хонту. Власть архонта постепенно стала главной в государстве . Так,
именем правящего архонта начал обозначаться год, в течение которого
он занимал свою должность. В результате полемарх постепенно стал
настоящим главой государства, а басилевс превратился в верховного
жреца афинской государственной общины. Первоначально должности
этих трех архонтов были пожизненными, потом, в середине VIII в. до
н.э., их стали избирать на десять лет, а еще позднее, в начале VII в.—
только на один год. Тогда же стали выбирать еще шесть тесмотетов,
выполнявших исключительно судебные функции. Они тоже стали на¬
зываться архонтами. Так власть, бывшая сначала в руках одного царя,
перешла к девяти сановникам.
Право избрания архонтов принадлежало ареопагу, совету знати,
который наблюдал за исполнением законов, ведал важнейшими госу¬
дарственными делами, карал за нарушение порядка. Члены ареопага
были пожизненными, в состав его входили отбывшие свой срок ар¬
хонты. Именно этому аристократическому учреждению, как и сенату
в Риме, принадлежала первенствующая роль в государстве. Архонты,
25
выбиравшиеся ареопагом и затем входившие в его состав, были лишь
исполнителями воли этого органа политического могущества эвпатри-
дов.
Царская власть и заменивший ее архонтат стали принадлежать не
одному роду, а всем знатным семьям афинских граждан. Ареопаг огра¬
ничивал свой выбор одним кругом знатных и богатых, отдавая предпо¬
чтение среди знатных наиболее богатым. По мнению Н. И. Кареева,
было ли в Афинах в эпоху правления ареопага народное собрание, мы
не знаем, но если даже и допустить, что оно собиралось, то, конечно,
очень редко и значения никакого не имело. Первоначально, как считал
Н. И. Кареев, роль народного собрания была незначительной. Она не
изменилась и после прихода к власти аристократии, которая формиру¬
ет аристократические советы.
Господство аристократии было разрушено приходом к власти тира¬
нов.
Главной чертой раннегреческой тирании был насильственный за¬
хват власти. Поскольку другой характерной чертой ранней, или древ¬
ней, греческой тирании был поиск тиранами опоры в народных массах,
то это была демократическая диктатура. Наконец, третья особенность
раннегреческой тирании, по Н. И. Карееву, состояла в том, что тирания
была плодом сословных социальных конфликтов, когда недовольство
народа правящей знатью было использовано отдельными лицами, кото¬
рые, опираясь на народ, низвергали аристократическое правление.
Результатом правления тиранов была нивелировка социальных сло¬
ев общества, подготовившая переход к демократическому строю, «де¬
мократическую эволюцию», по Н. И. Карееву. Большая часть тираний
оказалась непродолжительной, и падение тирании нередко влекло за
собою прямое установление демократического режима, если только не
происходило возвращения к умеренному аристократическому правле¬
нию.
В этой связи Н. И. Кареев останавливается на специфике граждан¬
ского статуса в греческих полисах.
Понятие «гражданин» передавалось греческим словом политес,
происходящим от «полис», которое обозначало и город, и государ¬
ство. Понятие гражданства, т. е. совокупности прав свободного члена
государственной общины, передавалось словом «полития», что озна¬
чало также демократическое правление. Античная демократия — это
господство демоса, но демосом не было все население государственной
территории, где жили также рабы и метеки.
Участие демоса в государственной власти выражалось в Древнем
мире в форме непосредственного народовластия. Это означает, что де¬
мос был не только носителем верховной власти, но и пользовался ею
непосредственно, а не через своих представителей, как это делается в
современных демократических государствах.
26
Античные народные собрания пользовались законодательною вла¬
стью, избирали представителей исполнительной власти и даже обла¬
дали определенной судебной властью. Поэтому совокупность граждан
греческих полисов представляла собой, по сути, коллективного прави¬
теля.
Хотя все граждане имели право участвовать в работе народных со¬
браний, но фактически этим правом пользовались преимущественно
горожане.
Народовластие достигло наибольшего развития в Афинах, и они
начали поощрять установление демократических порядков и в других
городах.
Наоборот, Спарта везде поддерживала олигархическое правле¬
ние. Тем не менее и в самой Спарте существовало народное собрание,
носившее здесь название апеллы.
Государства-города античного мира впервые воплотили в своем
устройстве принцип политической свободы. Исследователь приводит
слова Аристотеля о том, что демократия определяется двумя характер¬
ными чертами: господством большинства и свободой. «Справедливое
здесь считают равенством, равенство же состоит в признании верхов¬
ного закона за тем, что кажется большинству. Таким образом,— заклю¬
чает Аристотель,— в этих демократиях каждый живет, как ему угодно,
каждый по своей воле».
Как и в современных государствах, так и в гражданских общинах
Древнего мира политическая жизнь выражалась в борьбе партий, да
и основные партии, по своим принципам, были тогда те же, что и те¬
перь. С одной стороны, это были партии консервативные и прогрессив¬
ные, с другой — аристократические и демократические.
Греческие государства-города ревниво оберегали свою по¬
литическую автономию. Когда же полисы объединялись, они всячески
заботились, чтобы это объединение не сказалось на их самостоятель¬
ности, поэтому союзы между ними часто были непрочны. С другой
стороны, когда какому-либо городу-государству удавалось подчинить
себе другую такую же гражданскую общину, они не сливались в одну,
как это было в эпоху образования городов-государств, а, как пишет
Н. И. Кареев, «одна делалась владычицей другой».
Основных форм объединений греческих полисов исследователь на¬
считывает три. Первую представляют союзы, в которых все члены бы¬
ли между собою равны, оставаясь самостоятельными общинами. При
втором варианте объединения один город становится главным, при
третьем образовывались державы , когда один город уже господствовал
над другими, лишая их самостоятельности. От этих трех форм нужно
отличать полное слияние двух или нескольких государств в одно, из¬
вестное под названием симполитии.
27
Как пишет Н. И. Кареев, его целью было проследить эволюцию
города-государства как формы политического устройства, характерной
для античного мира. «Мы проследили процесс той политической инте¬
грации, который начался с возникновения великого множества малень¬
ких городовых государственных организмов и кончился образованием
единой универсальной империи, являющейся в то же время федерацией
небольших муниципальных организаций городского быта. Государство-
город — в начале процесса, город-муниципий в его конце».
К римской тематике и становлению города-муниципия мы обратим¬
ся чуть позже.
Перейдем к трактовкам полиса в современной науке. Для начала
схематично охарактеризуем процесс складывания современных кон¬
цепций греческого полиса.
Историография полиса до 1990-х гг. подробно изложена в моногра¬
фии Э. Д.Фролова, к которой для выяснения подробностей мы и отсы¬
лаем читателя.1 Новейший обзор российской историографии полисного
феномена дан в статье С. Г. Карпюка.2
Основными вехами в становлении современных представлений
о полисе стали работы Г. А. Кошеленко и Э. Д. Фролова (1980-е гг.),
М. Хансена и его датского центра (1990-е гг.) и И. Е. Сурикова (начало
XXI в.).
Первую важнейшую веху в изучении античного полиса в отечествен¬
ной и зарубежной историографии составили концепции Г. А. Кошелен¬
ко и Э. Д. Фролова, в связи с чем отметим схематично лишь основные
вехи изучения полиса 1950—1970-х гг.
Концептуально важными для нашей темы в этот период следует
признать работы К. М. Колобовой и С. Л. Утченко.3
К. М. Колобова была одной из первых в советской историографии,
фактически, хотя и не в явной форме, поставившей под сомнение по¬
нимание полиса как города-государства. Перевод концепта «полис» как
«город-государство» исследовательницей в общем признавался кор¬
ректным, но не совсем точным. Полис не был тождественен городу.
Полис был центром всей общественной жизни страны, включая в
себя все ее гражданское население вместе с совокупной территорией
государства. Подчеркивая, что «термином «полис» сами греки прежде
всего обозначали объединение граждан в правящий коллектив в каж¬
дом государстве», К. М. Колобова вслед за ними трактует полис как
1 Фролов Э.Д.Рождение античного полиса. С.44—55.
2Карпюк С.Г. Греческий полис в российской историографии/VScripta
Gregoriana: сб. в честь 70-летия акад. Г.М. Бонгард-Левина. М., 2003.
С. 292—299.
о
В монографии Э. Д. Фролова взгляды К. М. Колобовой и С. Л. Утченко рас¬
сматриваются в обратном хронологическом порядке.
28
особого рода социально-политическое единство. Его характерными
чертами были:
— общая рабовладельческая направленность и обусловленность;
— сложная структура гражданской корпорации, слагавшейся из
двух различных классов — крупных собственников-рабовладельцев и
мелких свободных производителей, крестьян и ремесленников;
— соответствующая этой сложной социальной природе особенная
двойная форма собственности, при которой частная собственность от¬
дельных граждан перекрывалась, гарантировалась и регулировалась
верховной собственностью всего гражданского коллектива.1
С. Л.Утченко, также не отрицая напрямую применительно к поли¬
су определения «город-государство», усомнился в его адекватности. В
античном полисе исследователь видел скорее один из видов граждан¬
ской общины. При этом для С. Л. Утченко греческий полис и римский
civitas по сути — варианты одного социологического типа. Как тут не
вспомнить социологические типы Н. И. Кареева!
Структурообразующими элементами этой античной гражданской
общины С.Л.Утченко считал:
— земельную собственность в ее античной противоречивой, дву¬
единой форме;
— самый институт гражданства с соответственными характерными
формами самоуправления гражданского коллектива (народное собра¬
ние, по существу совпадающее с ним народное ополчение, выборные
органы власти);
— определенным образом ограниченные, небольшие размеры тер¬
ритории и населения, при которых только и возможно было осущест¬
вление экономического и политического полноправия граждан, равно
как и прямого, непосредственного народоправства;
— особую идейно-политическую сферу полиса, выработанные им
идеи гражданства, демократии и республиканизма, которые и составля¬
ют главное наследие, оставленное полисом позднейшим поколениям.
Как отмечает Э.Д.Фролов, важным было замечание С. Л. Утченко
о том, что существо полиса состоит в уникальном единстве главных
структурообразующих элементов, что лишь полный их набор делает ту
или иную общественную структуру настоящим полисом.2
Крупным прорывом в изучении полиса стали концепции Г. А. Коше-
ленко и Э. Д. Фролова.
Основные положения концепции Г. А. Кошеленко были изложены
в двух главах коллективной двухтомной монографии «Античная Гре¬
1 Фролов Э. Д.Рождение античного полиса. С. 47.
2Там же. С. 45, 46.
29
ция». Первая имеет характерный заголовок «Древнегреческий полис»1,
вторая — «Греческий полис и проблемы развития экономики»2.
Перед тем как перейти к анализу концепции Г.А.Кошеленко, позво¬
лю себе несколько личных воспоминаний.
Как раз в начале 1980-х гг. автору этих строк довелось учиться у
Геннадия Андреевича Кошеленко на кафедре истории Древнего мира
исторического факультета МГУ. Геннадий Андреевич поражал неорди¬
нарностью мысли, построений, знанием западной историографии, ко¬
торое казались нам, студентам, просто фантастическим. Да таким оно
в принципе и было. Огромный запас, полученный во время работы в
ИНИОН, был им творчески переработан, потому никогда не был сухим
пересказом западных статей и монографий. Слушали его лекции бук¬
вально с открытыми ртами. Голос Кошеленко в прямом смысле слова
гремел в аудитории.
Первой фразой Геннадия Андреевича, обращенной к студентам, бы¬
ло «я строг, но...» Мы притихли. По аудитории пробежал студенческий
шепот «справедлив». Выдержав паузу, Кошеленко закончил фразу с
присущим ему юмором: «суров!» и стал дальше рассказывать, как суро¬
во он принимает экзамены. Поневоле пришлось поверить... Хотя вско¬
ре мы убедились, что это далеко не так. Позже Геннадий Андреевич
признается: «Первая лекция была направлена на запугивание...»
Геннадий Андреевич был в те годы особенно ярок. «Любой источ¬
ник врет, но каждый врет по-своему», «все подвергай сомнению» — эти
тезисы Геннадия Андреевича стали аксиомой и для моих собственных
исследований. Думаю, что не только для моих.
На спецкурсе перед Геннадием Андреевичем лежали исписанные
оборотки, на которые он и ориентировался. Однако именно ориентиро¬
вался, поскольку многое рождалось экспромтом. Это и был спецсеми¬
нар по истории Древней Греции, который естественно был посвящен
полису. Недавно, перебирая старые тетради, я обнаружил записи этих
семинаров с рисунками, кажется, Н. Александровой, на полях.Среди
рисунков — характерный портрет лектора. В этих семинарах и лекци¬
ях нашла отражение концепция полиса, каким его видел Г. А. Коше¬
ленко.
Исходным пунктом стало неоспоримое положение о полисе как
структурообразующем элементе древнегреческой цивилизации. Ана¬
лизируя современную на то время западноевропейскую историогра¬
фию, Г. А. Кошеленко приходит к выводу, что в современной западной
литературе чаще всего полис определяется как город-государство или
государство-город (City-State, Stadtstaat). При этом упор на тот или
кошеленко Г. А. Древнегреческий полис //Античная Греция. М., Т. 1/под
ред. Е. С. Голубцовой, Л. П. Маринович, А. И. Павловской, Э.Д. Фролова.
2 Кошеленко Г. А. Греческий полис и проблемы развития экономики//Антич¬
ная Греция: проблемы развития полиса. М.: Наука, 1983. Т. 1. С. 194—216.
30
иной компонент определения приводит к тому, что полис в одном слу¬
чае рассматривается в общей перспективе истории города, в другом —
в общей перспективе истории государства.
При таком определении полиса на первый план выдвигается одна (и
далеко не самая важная) особенность данного социального организма:
сравнительно небольшие размеры территории и объединение ее вокруг
одного городского центра. Первая особенность не является определя¬
ющей, она производная от более важных сущностных характеристик
полиса, вторая же просто неверна. Это доказывают примеры двух са¬
мых известных полисов Греции. В Аттике, например, был не один, а два
городских центра (Афины и Пирей), в Спарте же вообще не было город¬
ского центра, и она представляла собой объединение пяти деревень. Ту
же систему расселения мы видим и в Таренте. Вообще в Греции были
достаточно широко распространены политические образования, не
имевшие собственных городских центров, но воспринимавшиеся и са¬
мими их гражданами, и остальными эллинами как полисы.
Различие между полисом и городом, как считают некоторые исследо¬
ватели, нашло свое отражение в языке.
По мнению Г.А.Кошеленко, кажется несомненным, что столь
популярное в западной литературе определение полиса как город-
государство или как государство-город имеет очень ограниченное зна¬
чение, оно не дает сущностной характеристики полиса. Неизмеримо
более плодотворным исследователю представляется активно развивае¬
мый в советской науке подход — при определении сущности полиса ис¬
ходить — в качестве первого этапа исследования — из тех наблюдений,
которыми руководствовались сами древние.
Для греческих авторов полис, прежде всего, определенный коллек¬
тив, определенным образом организованная общность людей. Именно
эту идею вкладывает Фукидид в уста Никия: «Ведь государство — это
люди, а не стены и не корабли...»
Наиболее подробно, ставя проблему полиса как теоретическую,
эти идеи развивает общественно-политическая литература IV в. до
н. э. Прежде всего это касается Аристотеля. Для Аристотеля, в част¬
ности, полис представляет собой наивысшую форму всех возможных
типов человеческих сообществ.
Для Аристотеля в его понимании полиса особенно важна одна
мысль: полис, прежде всего, коллектив граждан. Развивая эту мысль,
он дает сначала первую дефиницию характера полисного коллектива и
соответственно его граждан — «полис есть сообщество свободных лю¬
дей», затем вводит ряд уточнений, которые показывают, что, для того
чтобы общество стало полисом, его члены должны быть не только сво¬
бодными: данное условие непременное, но не единственное. К этому во¬
просу Аристотель обращается дважды. Один раз он дает определение в
более теоретической форме («гражданин тот, кто может быть судьею и
31
магистратом»), а второй раз переводит его на язык практических ука¬
заний («мы же будем считать гражданами тех, кто участвует в суде и
народном собрании»). Аналогичные идеи мы встречаем и у Платона.
Г. А. Кошеленко подчеркивает, что в общественном сознании гре¬
ков архаического и классического времени прочно утвердился взгляд
на полис как на типично греческую и высшую форму организации го¬
сударственного бытия. При этом представление о полисе, как прежде
всего коллективе граждан, настолько органично для греков той эпохи,
что в тогдашних теоретических построениях появились даже мысли о
том, что в принципе полис как таковой может существовать даже без
своей территории.
Таким образом, по мнению исследователя, в основе понимания
древними сущности полиса лежало следующее представление: полис
прежде всего коллектив граждан вместе с наличными материальными
условиями, обеспечивающими его существование. Поэтому кажется
совершенно справедливым определение полиса как одного из типов об¬
щины, а именно как гражданской общины.
Своеобразие античной гражданской общины определялось свое¬
образием античной формы собственности, характерные черты кото¬
рой, по мнению Г. А. Кошеленко, были глубоко вскрыты К. Марксом
в его работе «Формы, предшествующие капиталистическому произ¬
водству». Основная особенность ее заключается в том, что она всегда
выступает в противоречивой, двуединой форме — как собственность
государственная и как собственность частная.
Этот двойственный характер античной собственности (прежде все¬
го земельной) находит свое выражение в том, что существуют опреде¬
ленные категории земель, находящихся в общественном владении:
всего полиса в целом или его подразделений (фил, фратрий, демов и
т. д.). Но неизмеримо большее значение имеет другое обстоятельство,
гораздо полнее раскрывающее характер античной собственности: толь¬
ко граждане полиса имеют право на участок земли в пределах полисной
территории. Как справедливо подчеркивают исследователи, в Антично¬
сти в принципе наблюдается совпадение территории полиса с землей,
принадлежащей гражданам.
Взаимная обусловленность гражданского статуса и права собствен¬
ности на землю порождала ту особенность античной гражданской об¬
щины, которую современные исследователи называют «принципом
исключительности» и которая считается одной из самых фундамен¬
тальных для полиса: никто, кроме граждан, не имел права на земельный
участок, не мог даже приобрести дом для жилья и должен был снимать
жилище в аренду.
Таким образом, как считает Г. А. Кошеленко, есть все основания
считать, что полис как коллектив граждан выступал в роли верховного
собственника земли данного полиса, гаранта земельной собственности
32
отдельных граждан, имеющего право вмешиваться в отношения соб¬
ственности.
С указанной особенностью полиса связана вторая его кардинальная
черта — совпадение (в принципе) политического коллектива с коллек¬
тивом земельных собственников, взаимная обусловленность граждан¬
ского статуса и права собственности на землю.
В связи с экономическим развитием полиса, ростом значения ре¬
месла и торговли простая и непосредственная связь между земельной
собственностью и правом гражданства нарушалась. В большинстве по¬
лисов политическими правами продолжали пользоваться и те гражда¬
не, которые в силу тех или иных причин лишились своего реального
участка земли. Однако, поскольку «принцип исключительности» про¬
должал действовать, эти граждане оставались потенциальными зем¬
левладельцами, ибо всегда имели право приобрести участок земли. В
силу этих причин каждый гражданин по-прежнему стремился приобре¬
сти участок земли, даже если деньги для этого он заработал ремеслом,
торговлей или ростовщичеством. Вообще владение участком земли яв¬
лялось непременным условием социального престижа.
Взаимная обусловленность права собственности и гражданского
статуса, совпадение в принципе социальной и политической структур
приводили к тому, что сограждане являлись — в идеале — абсолютно
равными соучастниками политической жизни и суверенитет принадле¬
жал народному собранию полноправных граждан (они же и земельные
собственники). Ряд современных ученых настоятельно подчеркивает,
что общей тенденцией развития античного полиса была эволюция в
сторону демократии. Аристотель называет демократию своего рода ко¬
нечной фазой в эволюции полиса. Видимо, в этом действительно про¬
являлись общие тенденции полисной структуры.
Равенство граждан полиса первоначально не более чем равенство
отдельных домохозяйств в рамках общины. На всем протяжении антич¬
ной истории основной экономической и социальной единицей внутри
полиса был ойкос — домохозяйство.
Основу экономического благосостояния каждого отдельного ойкоса
составлял участок земли, поэтому ойкосная земля всегда имела важ¬
нейшее значение. Глава ойкоса не был в полном смысле этого слова ин¬
дивидуальным собственником. В глазах членов семьи и в глазах всего
общества он скорее временный хранитель того, что принадлежало его
ойкосу в прошлом, настоящем и будущем (если у него будет сын). Че¬
ловек, продавший ойкосный участок земли, всегда вызывал неодобре¬
ние.
Все посредствующие звенья между ойкосом и полисом имели чисто
служебное значение, они не могли ущемить его самостоятельность.
Подобное положение сложилось в результате длительной борь¬
бы демоса за свою эмансипацию. Во всех формирующихся классовых
33
обществах развертывается борьба между верхушкой и рядовой мас¬
сой. В сущности это борьба за то, какова будет структура складыва¬
ющегося классового общества. Поскольку на этой стадии развития со¬
вершенно настоятельна потребность в эксплуатируемой рабочей силе,
смысл борьбы сводится к тому, превратятся ли в такую закабаленную
рабочую силу, эксплуатируемую верхушкой, вчерашние рядовые со¬
племенники, или рядовая масса сумеет сохранить свою свободу и тогда
потребность в эксплуатируемой рабочей силе будет удовлетворяться за
счет внешних — по отношению к данному обществу — источников. В
греческих полисах, как правило, демос — рядовые соплеменники —
смог отстоять свою свободу.
В Афинах уже со времени реформ Солона было запрещено эндоген¬
ное рабство, а последующие политические реформы практически пол¬
ностью уравняли в правах демос со старой знатью (евпатридами). По¬
добное развитие событий типично для многих греческих полисов, и
его можно рассматривать как вариант решения проблемы, когда демос
одерживает победу. Но даже в отсталых архаических полисах (типа
критских), где твердо установился олигархический строй и полными
политическими правами обладали только представители знати, на¬
зывавшиеся «свободными», рядовые общинники, хоть и не приобрели
полных политических прав, все же сохранили личную свободу и эко¬
номическую независимость. Зависимое же крестьянство составляло
третий социальный слой — оно образовалось в результате завоевания
дорийцами местного населения и, таким образом, также представляло
собой группу людей, «внешнюю» по отношению к собственно дорий¬
цам — пришельцам, составившим две первые группы внутри полиса.
Такое решение проблемы можно считать компромиссным, посколь¬
ку знати не удалось закабалить основную массу общинников, но и по¬
следней не удалось добиться уравнения в политических правах со зна¬
тью.
Своеобразным вариантом этого направления развития был спартан¬
ский путь. Стабильность Спарты поддерживалась за счет эксплуатации
илотов (и отчасти периэков), которые находились вне гражданского
коллектива. Поэтому внутри собственно гражданства существовали
отношения определенного равенства, опиравшегося на стабильное
число клеров. Сущность же спартанской олигархии — в господстве
спартиатов над илотами и периэками, а не в господстве знатных над
незнатными.
Общая тенденция развития полиса заключается в развитии демо¬
кратического принципа, принципа равенства политических прав и
обязанностей владельцев отдельных крестьянских домохозяйств —
ойкосов. Для античного мира было характерно стремление ограничить
возможности закабаления сограждан.
34
Как отмечает Г. А. Кошеленко, в любом полисе суверенитет при¬
надлежал народному собранию, т. е. общине полноправных граж¬
дан. Именно в этом выражалась основная идея — полис прежде всего
представляет собой коллектив граждан. В олигархических государ¬
ствах очень важна была роль совета, но и там народному собранию при¬
надлежало окончательное решение при обсуждении самых основных
проблем (таких, например, как война и мир). Эта особенность находи¬
ла свое выражение в принципе суверенитета народного собрания.
Автаркия, экономическая самодостаточность — одна из ведущих
черт ойкоса. Для древних греков ойкос, который не мог обеспечить
существование своих членов, вообще не заслуживал этого названия. В
Античности истинно свободным мог считаться только человек, эконо¬
мически независимый от других. Поэтому автаркия выступала в каче¬
стве экономической основы свободы.
Экономическая автаркия была теснейшим образом связана с по¬
литической системой полиса (стремление к политической независи¬
мости полиса в целом и равенству его отдельных сограждан). Полис в
целом выступал в качестве определенного единства суммы отдельных
крестьянских домохозяйств — ойкосов. Таким образом, по мнению
Г. А. Кошеленко, можно полагать, что одна из основных черт поли¬
са — тенденция к демократии, правлению всего коллектива граждан
в целом.
Еще одна характерная особенность гражданской общины, подме¬
ченная Г. А. Кошеленко,— совпадение более или менее полное поли¬
тической и военной организации полиса.
Гражданин-собственник одновременно является и воином, обес¬
печивающим неприкосновенность собственности полиса и тем самым
своей личной собственности. Армия полиса в принципе являлась
всенародным ополчением, служить в котором было долгом и привиле¬
гией гражданина. Общая структура полиса и формы его военной орга¬
низации развивались в теснейшей связи друг с другом.
Данные особенности полиса как гражданской общины являются, с
точки зрения Г. А. Кошеленко, фундаментальными, в них выявляются
основные черты этого социального организма. Вместе с тем полис об¬
ладает еще и некоторыми другими особенностями, важными для по¬
нимания его сущности, но производными от этих основных, фундамен¬
тальных особенностей .
К ним относится прежде всего порожденная общинной структурой
тенденция к простому воспроизводству общины как в экономическом,
так и в социальном плане. Это касается не только отдельных членов
коллектива, но и всего коллектива полиса в целом.
Эта особенность полиса находила многообразное выражение.В
частности, отражением этой тенденции и вообще общинных отношений
и своеобразным регулятором их служит система ценностей, выработан¬
35
ная полисом. Она характеризуется рядом своеобразных черт. Одна из
них — концепция, согласно которой занятие сельским хозяйством, соб¬
ственный труд на собственной земле представляют высшую ценность,
основную добродетель гражданина. Богатство, полученное от облада¬
ния землей, считалось богатством, полученным от божеств. Наконец,
труд на земле, согласно данной системе ценностей, не может служить
источником наживы, он должен только удовлетворять жизненные по¬
требности.
Полис был заинтересован в том, чтобы поддерживать хотя бы отно¬
сительную гомогенность гражданского коллектива. Как чрезмерное бо¬
гатство на одном полюсе, так и чрезмерная бедность на другом, равно
нежелательны. Широко распространенные в древности представления
о наибольшей устойчивости именно «средних конституций», где власть
принадлежит «среднему» классу, являются отражением именно этой
стороны и социальной структуры полиса, и господствующей в нем си¬
стемы ценностей. Полис как коллектив граждан производит опреде¬
ленное перераспределение богатств внутри гражданского коллектива.
Еще одна особенность полиса состоит в том, что он мог существо¬
вать только при сравнительно небольших размерах гражданского кол¬
лектива и территории.
Суммируя выделенные отмеченные выше признаки, определяющие
сущностную характеристику полиса, Г. А. Кошеленко предлагает свое
понимание этого феномена, сводящееся к следующему.
Полис — сравнительно небольшая — от нескольких сот до несколь¬
ких тысяч человек — община граждан, основное занятие которых —
земледелие, база экономики полиса. Граждане совместно владеют зем¬
лей, часть которой находится в коллективной собственности, а часть
разбивается на наделы, отводящиеся главам семей. Семья, домохозяй¬
ство (ойкос) — основная структурная единица полиса. Глава ойкоса
представляет перед общиной интересы его членов; он обязан заботиться
о том, чтобы его наследники получили семейное имущество не только в
полной сохранности, но и приумноженным. Поскольку община высту¬
пает как верховный собственник земли, ее высший орган — народное
собрание, в котором могут участвовать все граждане, достигшие опре¬
деленного возраста. Вооруженные силы общины составляет народное
ополчение, по сути равнозначное народному собранию. Граждане счи¬
таются политически и юридически равноправными и, по крайней мере
в принципе, имеют право на получение земельного надела, а в случае
нужды — на материальную поддержку общины. Порабощение граждан
категорически запрещается. Исключается столь часто практиковавша¬
яся в других докапиталистических обществах передача частному лицу
власти над отдельной территорией и ее населением с правом налагать
на него в свою пользу различные повинности. Кровнородственные, тер¬
риториальные и профессиональные объединения могут существовать,
36
но не играют (как в ряде других докапиталистических обществ) роли
промежуточного звена между гражданином и государством. Связь
между тем и другим была непосредственной.
В гражданской общине существовала своя система ценностей. Сам
полис сограждан был высшей ценностью. Противопоставление лично¬
сти обществу, индивида коллективу не могло иметь места, ибо только
благо и процветание целого обеспечивало благо и процветание каждо¬
го. Земледелие рассматривалось как наиболее достойное гражданина
занятие, иные занятия осуждались, осуждалось и стремление к бо¬
гатству выше уровня, необходимого для нормального существования
членов ойкоса. Гражданская община стремилась регулировать уровень
благосостояния граждан, не допуская чрезмерного расслоения, угро¬
жающего гомогенности гражданского коллектива. В системе ценно¬
стей, созданной гражданским коллективом, важное место занимали
традиционность, стремление сохранить все отношения в неизменном
состоянии.
В результате Г.А.Кошеленко приходит к следующим принципиаль¬
ным выводам:
— древнегреческий полис в его классической форме представлял
собой гражданскую общину, родившуюся, как правило, из слияния тер¬
риториальных общин;
— экономической базой ее обычно являлось земледелие;
— эта община основана на античной форме собственности, есте¬
ственным результатом чего являются верховная собственность кол¬
лектива на землю и «прямая демократия» с суверенитетом народного
собрания в качестве основы политической организации, а также совпа¬
дение в принципе политической и военной систем;
— эта община развивается в условиях становления рабовладельче¬
ских отношений и имеет тенденцию к превращению в форму организа¬
ции господствующего класса.1
Аналогичная оценка античной формы собственности как систе¬
мообразующей, «полисообразующей» (если применить такой несколь¬
ко нескладный термин) была чуть раньше выражена в монографии
Л.П.Маринович, вышедшей в свет в 1975 г.
Исследовательница считала, что принципиальное решение пробле¬
мы полиса прежде всего как организации социальной, а не только по¬
литической, дано К. Марксом в его работе «Формы, предшествующие
капиталистическому производству», где гражданская община постав¬
лена в связь с античной формой собственности, специфика которой и
определила своеобразие античной общины (polis, civitas). Характерная
же особенность античной формы собственности состоит в том, что она
всегда выступает в противоречивой, двуединой форме, как собствен¬
1 Кошеленко Г. А. Древнегреческий полис//Античная Греция. М., 1983. Т. 1.
С. 11 и след.
37
ность государственная и как собственность частная... Отсюда — кар¬
динальнейшая особенность полиса, заключающаяся в том, что право
частной земельной собственности определяется принадлежностью к
гражданской общине».1
Несколько иная картина античного полиса и его развития изложена
в известной монографии Э.Д.Фролова, недавно переизданной с некото¬
рыми важными дополнениями.2
Основные положения концепции Э. Д. Фролова следующие.
Самое слово «полис» означает по-гречески «город». Семантически
оно вполне соответствует этому русскому понятию. Первоначально,
в гомеровское время (XI—IX вв. до н. э.), слово «полис» могло озна¬
чать просто огороженное, укрепленное место, оплот племени во время
войны, постепенно становившийся его постоянным административным
центром, то, что по-русски лучше было бы передать как «городище».
Затем, в архаическую эпоху (VIII—VI вв. до н. э.), полисом стали
называть и то более обширное и более развитое поселение, которое
выросло под защитою этого древнего городища. Последнее стало те¬
перь «верхним городом» — акрополем, тогда как разросшийся торгово¬
ремесленный посад образовал вместе с ним город в собственном или,
как иногда говорят, социологическом, смысле слова, т. е. центральное
поселение, средоточие торгово-промышленной и административной
деятельности, противостоящее в качестве такового более или менее
обширной сельской округе.
Одновременно с этим слово «полис» стало обозначать и государ¬
ство, поскольку в классической древности оно практически совпадало
с городом и контролируемой им территорией, и даже — и это, с точки
зрения существа античной цивилизации, самое главное — коллектив
граждан, представляющий это государство и совпадающий с ним.
Представление о полисе как о суверенном коллективе граждан, как
о гражданской общине, опирающейся на город и воплощающей в себе
государство, эмпирически пролагало себе путь уже и в ранней грече¬
ской литературе.
В собственно классическое время, в период расцвета полисного
строя, мысль, что полис — это в первую очередь гражданский коллек¬
тив или совпадающее с ним гражданское ополчение, становится всеоб¬
щим убеждением.
Но самым, быть может, убедительным подтверждением распростра¬
ненности такого взгляда было практическое, при случае, следование
1 Маринович Л.П.Греческое наемничество IV в. до н.э. и кризис полиса. М.,
1975. С. 271. С.Г.Карпюк оценивает данное определение Л.П.Маринович как
классическое для советской историографии 60—80-х гг. См.: Карпюк С.Г. Гре¬
ческий полис в российской историографии. Сн.12.
2 Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. СПб., 2004. С.6.
38
ему, как это видно на примере знаменитых Десяти тысяч — греческих
наемников, участвовавших в попытке Кира Младшего свергнуть с пре¬
стола персидского царя Артаксеркса II (401 г. до н. э.).
Понимание полиса как, прежде всего, гражданской общины не¬
сколько позже стало нормою и получило теоретическое обоснование. В
Аристотеле полис нашел подлинного своего теоретика, который в «По¬
литике» глубоко раскрыл историческую и социальную природу этой
древней общественной организации.
Для полисного грека, каким был Аристотель, одинаково есте¬
ственным, «от природы», было как объединение мужчины и женщины
в семью, так и соединение господина и раба в рамках одного домохо¬
зяйства. Дом, или семья (Ыдоа) выступает у него элементарной обще¬
ственной ячейкой. Объединение нескольких семей в селение (хфип)
является следующей ступенью, а объединение нескольких селений в
город, или государство (яоЬ<;), обладающее необходимой территорией
и населением и способное к самодовлеющему существованию и про¬
цветанию, объявляется высшей, совершенной формой человеческого
общества (хирш)татг|, xe^eioq xoivcovia) — постольку, конечно, посколь¬
ку жизнь объединенных в это государство людей опирается на соот¬
ветствующие социально ориентированные принципы добродетели,
т. е. на гражданство, справедливость и право. Но если в историко¬
типологическом плане полис у Аристотеля выступает как завершаю¬
щая ступень в системе человеческих сообществ, то в другом отноше¬
нии, собственно политическом, он оказывается просто сообществом
граждан — свободных людей, обладающих правом участия в законода¬
тельной и судебной власти.
Это определение полиса как вида политического сообщества, пред¬
ставленного коллективом граждан, естественно согласуется у Аристо¬
теля с признанием нормативности некоторых характерных черт со¬
временного ему греческого общества, которые могут быть объяснены
только его полисною природою.
Как подчеркивает Э.Д.Фролов, данное Аристотелем определение
полиса как политического сообщества граждан, под которым разуме¬
ются свободные люди, наделенные имущественной и политической
правоспособностью, является по существу правильным, как правильны
и другие более частные наблюдения философа над особенностями по¬
лисного строя — об исконном двояком характере собственности, равно
как и о нормативном значении демократии. Аристотель наметил то
главное русло, по которому пошла теоретическая мысль и Античности,
и Нового времени, интересовавшаяся темой полиса.
Общественная мысль древних (Аристотель и Цицерон) видела в по¬
лисе, городе с характерной общинно-государственной организацией,
39
элементарное и вместе с тем совершенное воплощение общественной
жизни.
Даже отвлекаясь от особенностей генезиса античного полиса, рас¬
сматривая этот полис как нечто данное, мы обязаны отдавать себе от¬
чет в своеобразном характере этого выработанного первоначально гре¬
ками, а затем, отчасти уже под их влиянием, также и италиками типа
общественной организации.
Своеобразие полиса Э. Д. Фролов видит в его следующих чертах.
Во-первых, полис — это элементарное единство города и сельской
округи, достаточное для более или менее самодовлеющего существова¬
ния. Во-вторых, полис —это простейшая сословно-классовая организа¬
ция общества, где свободные собственники-граждане, будучи сплочены
в искусственно сохраняемую, но выросшую на естественной племенной
основе общину, противостоят массе бесправных и несвободных, жесто¬
ко эксплуатируемых людей, чье человеческое достоинство принесено
в жертву необходимому общественному разделению труда, историче¬
ски обусловленному, но воспринимаемому в гражданской среде как
естественное с тем большей легкостью, что рабское состояние — удел
чужеземцев. В-третьих, полис — простейшая, но вместе с тем весьма
эффективная форма политической организации — республика, с более
или менее развитыми принципами народоправства и материальными
гарантиями их реализации, с соответственно ярко выраженной само¬
деятельностью обладающей необходимыми средствами и досугом граж¬
данской массы, с обусловленной всем этим высокой развитостью поли¬
тической идеологии и культуры. Эти черты определяли удивительную
жизнестойкость греческого полиса.
На всем протяжении древней греческой истории полис оставался
важным типом организации общества — и как самодовлеющий самосто¬
ятельный организм в классическую эпоху, и как элементарная частица
более сложного политического единства в эпохи эллинистическую и
римскую. Однако эта важная, в ранние периоды даже определяющая,
роль полиса не должна абсолютизироваться. Парадокс греческой исто¬
рии состоит в том, что основной ее тенденцией было непрерывное, хотя
в общем и малоуспешное, стремление к преодолению полиса: непре¬
рывное — в силу несоответствия однажды установившихся полисных
принципов (экономическая автаркия, политический партикуляризм,
сословная исключительность и т. п.) дальнейшему общественному про¬
грессу, а малоуспешное — ввиду того, что попытки преодоления поли¬
са долгое время осуществлялись на полисной же основе.1
Как подчеркивает Э. Д. Фролов, огромное значение для понима¬
ния проблем полиса имела известная среди античников трактовка
К.Марксом т.н. античной формы собственности.
1 Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. СПб., 2004. С.6—12.
40
«Вторая форма собственности,— гласит знаменитое определение
К. Маркса,— это —античная общинная и государственная собствен¬
ность, которая возникает благодаря объединению — путем догово¬
ра или завоевания — нескольких племен в один город и при которой
сохраняется рабство. Наряду с общинной собственностью развивает¬
ся уже и движимая, а впоследствии и недвижимая, частная собствен¬
ность, но как отклоняющаяся от нормы и подчиненная общинной
собственности форма. Граждане государства лишь сообща владеют
своими работающими рабами и уже в силу этого связаны формой об¬
щинной собственности. Это — совместная частная собственность
активных граждан государства, вынужденных перед лицом рабов со¬
хранять эту естественно возникшую форму ассоциации. Поэтому вся
основывающаяся на этом фундаменте структура общества, а вместе с
ней и народовластие, приходит в упадок в той же мере, в какой имен¬
но развивается недвижимая частная собственность. Разделение труда
имеет уже более развитой характер. Мы встречаем уже противополож¬
ность между городом и деревней, впоследствии — противоположность
между государствами, из которых одни представляют городские, а дру¬
гие — сельские интересы; внутри же городов имеет место противопо¬
ложность между промышленностью и морской торговлей. Классовые
отношения между гражданами и рабами уже достигли своего полного
развития».1
В целом соглашаясь с ключевыми положениями концепции Г. А. Ко-
шеленко, касающимися понимания полиса как античной гражданской
общины, определения специфики этой общественной структуры,
раскрытия ее существенных черт, Э.Д.Фролов разошелся с ним по ряду
существенных моментов, связанных с соотношениями полиса и города,
полиса и государства.
Г. А. Кошеленко различает полис и город настолько, что совер¬
шенно противополагает их один другому, заявляя даже о «дихотомии»
полис — город. Полис у него предшествует городу. В недрах полиса,
трактуемого как гражданская землевладельческая община, рождает¬
ся город в качестве центра ремесла и торговли и своим развитием, в
особенности же ростом связанных в первую очередь с городскими про¬
мыслами частного богатства и рабовладения, разлагает гражданское
единство, основанное на принципах относительного равенства, просто¬
го воспроизводства и святости традиционного уклада жизни. И опре¬
деление полиса как преимущественно гражданской землевладельче¬
ской общины, и утверждение о рождении у греков в архаическую эпоху
города в новом социологическом смысле, в качестве центра ремесла и
торговли (равно как и связанная с этим полемика с примитивизиру-
ющими воззрениями М.Финли, практически отрицающего товарную
1 Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. СПб., 2004. С. 15.
41
направленность античного хозяйства и производственную роль антич¬
ного города), и выявление обусловленных главным образом развитием
городской жизни разрушительных для полиса тенденций — все это со¬
вершенно верно.
Неверно, однако, по мнению Э. Д. Фролова, отрицание существен¬
ной, в идеале, да и на практике доходящей до тождества, связи полиса с
городом. Как считает Э. Д.Фролов, Г. А. Кошеленко игнорирует семан¬
тику термина и фактическое состояние дел. Приведенные им примеры
с Аттикой, где будто бы было два городских центра, Афины и Пирей, и
с Лаконикой, где такого центра вовсе даже не было, не убеждают, ибо
в первом случае допущена передержка, поскольку Пирей всегда был
только гаванью Афин, а второй вообще нехарактерен. Но самое глав¬
ное: Г. А. Кошеленко совершенно не учитывает того, что исходное со¬
циологическое качество полиса заключалось именно в элементарном
единстве города и сельской округи, что диктует признание и другого
единства, разумеется, диалектического, но все-таки не дихотомии,—
общины и города.
Равным образом Э. Д. Фролов считает неправомерным отрыв и
противоположение полиса государству. Г. А. Кошеленко говорит об
историческом полиморфизме полиса, выделяет в качестве его главных
форм полис гомеровский и полис классический. Первый он, опираясь
на исследования Ю. В. Андреева, характеризует отсутствием античной
формы собственности и государственности и лишь за вторым признает
постепенное, по мере развития рабовладения, обретение государствен¬
ных функций. Однако на это следует заметить, что гомеровский по¬
лис был собственно лишь протополисом, лишь предварением класси¬
ческого полиса, а не самостоятельной равновеликой формой. Термин
«полис», которым оперирует гомеровское время, не должен вводить в
заблуждение; на самом деле гомеровский (прото) полис так же отно¬
сится к полису классическому, как, скажем, у древних славян городи¬
ще — к позднейшему городу (хотя оба могут фигурировать под именем
«град»).1
С другой стороны, и формирование классического полиса совер¬
шается вполне одновременно и на основе развития античной формы
рабовладения, стало быть, с самого начала как рабовладельческо¬
го государства и опять-таки как города, без которого немыслимо бы¬
ло бы развитие этого рабовладения. «Иными словами,— заключает
Э. Д. Фролов,— по нашему глубочайшему убеждению, древнегрече¬
ский полис был именно единством города — гражданской общины и
государства, где развитие, по крайней мере на стадии становления,
1 Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. СПб., 2004. С.49, 50.
42
свершалось как у элементов одного организма — бок о бок и в одно
историческое время».1
В 1994 г. появилась концепция израильского антиковеда Майкла
Берента, защитившего в Кембридже докторскую диссертацию, в кото¬
рой он попытался обосновать концепцию о безгосударственном харак¬
тере античного классического полиса. В 2000 г. М. Берент опублико¬
вал статью на русском языке под говорящим само за себя названием
«Безгосударственный полис: раннее государство и древнегреческое
общество», показавшуюся неантичникам новым словом в науке.2
Концепция М.Берента была подробно разобрана воронежским ан-
тичником и археологом А. П. Медведевым, к обстоятельной статье ко¬
торого мы и обратимся.3
А. П. Медведев отмечает, что идеи М.Берента в некотором отноше¬
нии упали на благодатную почву. Так, из российских исследователей
близких взглядов на характер греческой государственности придер¬
живается А. В. Коротаев, их разделяют Н. Н. Крадин и В. А. Лынша,
полагающие уже доказанным безгосударственный характер античного
полиса.4
Парадоксальность самой постановки вопроса о «безгосударствен¬
ном полисе», по мнению А.П.Медведева, состоит в том, что именно
сравнительное изучение античного полиса Платоном и Аристотелем
заложило основы европейской политологии — многие ее фундамен¬
тальные идеи и почти вся современная политическая терминология в
конечном итоге восходят к языку греческого полиса или римской циви-
тас. В контексте аутентичных греческих источников полис выступает
то как город, то как государство, то как гражданская община.5
Как отмечает А. П. Медведев, М. Берент придерживается учения
Эрнста Геллнера о «древнем аграрном государстве». Но соответствует
ли античный полис основным критериям «аграрного государства», хотя
бы потому, что с классической эпохи большинство граждан проживало
в городах, в условиях городского социума и городской культуры? Да и
определение самого государства у Э. Геллнера отличается некоторой
методологической узостью, поскольку, с его точки зрения, «государ¬
ство существует там, где специализированные органы поддержания
1 Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. СПб., 2004. С. 151.
2 Берент М. Безгосударственный полис: раннее государство и древнегре¬
ческое общество//Альтернативные пути к цивилизации /ред. Н. Н. Крадина,
А. В. Коротаева, Д. М. Бондаренко, В. А. Лынши. М.: Логос, 2000. С. 235—
258.
о
Медведев А.П. Был ли греческий полис государством?// Античный мир и
археология. Саратов, 2006. Вып. 12.С. 17—32.
4 Там же. С. 19.
5 Там же. С. 20.
43
порядка, как, например, полиция и суд, отделились от остальных сфер
общественной жизни. Они и есть государство».1
А. П. Медведев подробно рассматривает основные аргументы
М. Берента в пользу его концепции «безгосударственного полиса». Ис¬
ходный ее тезис сформулирован так: полис не был государством, а
скорее тем, что антропологи называют «безгосударственным обще¬
ством» . Под ним понимается эгалитарное нестратифицированное обще¬
ство, характеризующееся отсутствием аппарата принуждения. М. Бе-
рент утверждает, что, в отличие от государства, в полисе право на
применение насилия не было монополизировано правительством или
правящим классом. Возможность использовать силу более или менее
равномерно распределена среди вооруженного или потенциально воо¬
руженного населения. Поэтому полис, за исключением Спарты, и не
располагал постоянной армией.
Действительно, как отмечает А. П. Медведев, принято считать, что
в мирное время в классическом полисе постоянной армии как таковой
не было — на случай войны собиралось ополчение (гоплития) из всех
боеспособных граждан. Однако пример Афин эпохи классики пока¬
зывает, что у них были постоянные армия и флот. В течение V в. до
н. э. мы не наберем и десятилетия, когда все афинские граждане нахо¬
дились дома. К тому же армия и флот в Афинах использовались не толь¬
ко для обороны страны, но и в качестве репрессивного аппарата против
непокорных союзников. Когда речь идет о вооруженных силах Афин,
не следует сбрасывать со счетов и афинскую эфебию. В ней сочетались
и институт возрастных инициаций, и обязательная военная подготовка,
и служба юношей 18—20 лет по охране рубежей родного полиса.2
М. Берент утверждает, что в полисах так и не была разработана
полицейская система, за исключением небольшого числа обществен¬
но используемых рабов, которыми распоряжались магистраты. Одна¬
ко не следует забывать, что с конца V в. до н. э. в контингент «скиф¬
ских стрелков» входили свободные афиняне, получавшие за службу
приличное ежедневное денежное жалованье. Присутствие скифов-
полицейских на афинских улицах было настолько обычным делом.
Вопреки утверждению М. Берента, источники свидетельствуют, что
скифский полицейский отряд в Афинах не был таким уж декоративным
и социально бесполезным. Он насчитывал несколько сот человек, т. е.
один скиф-полицейский приходился примерно на сотню граждан. Кро¬
ме «скифских лучников», в полицейские отряды из числа афинян изби¬
рались астиномы, агораномы и прочие городские магистраты, которые
присматривали за порядком в общественных местах, в том числе и на
городских рынках.Что касается Спарты, то хорошо известно, что там
1 Медведев А. П. Был ли греческий полис государством?//Античный мир и
археология. Саратов, 2006. Вып. 12. С. 21.
2 Там же. С. 22.
44
для постоянного подавления свободолюбивых илотов, кроме всегда го¬
товых к бою «равных», была специальная тайная полиция.
М. Берент прав, когда пишет, что в классических полисах тюремное
заключение не являлось особой мерой наказания. Тем не менее, судя
по свидетельству Аристотеля, в каждом полисе была своя тюрьма. И
в Афинах, и в Риме тюрьма была лишь временным местом заключения
арестованных, где их держали только до суда или исполнения смертно¬
го приговора.1
В классическом полисе постоянный аппарат принуждения по срав¬
нению с современным действительно был мал. Но хорошо известно,
что его размеры зависят не столько от зрелости государства, сколько от
реальной потребности держать общество в жесткой узде. В греческом
полисе и римской республике слабость и немногочисленность государ¬
ственного аппарата компенсировалась другими социальными регулято¬
рами, среди которых исключительно важную роль играли «отеческие
установления» и «заветы предков» вроде римского mos maiorum, по¬
лисные идеалы и полисная мораль, влиятельное общественное мнение
и т. п.
М. Берент специально рассматривает вопрос о налогах как о внеш¬
нем универсальном признаке государства. Он приходит к справедливо¬
му заключению об отсутствии в полисах регулярного прямого налого¬
обложения граждан. Однако, как отмечает А. П. Медведев, непонятно,
почему только прямое налогообложение может считаться атрибутом
государства? В Афинах еще в архаическую эпоху собирался налог по
податным округам-навкрариям на строительство государственных су¬
дов. Как известно, в середине VI в. до н. э. при Писистрате в Аттике
был установлен налог в размере V , видимо, сниженный при Писистра-
тидах до V части доходов с земли. В V в. до н. э. афиняне налогов не
платили, государству вполне хватало фороса — сначала добровольной,
а затем принудительной ежегодной денежной подати союзников —
примерно полутора сотен полисов, входивших в архэ. Размер фороса
вырос с 460 до 900 талантов в год кануна Пелопоннесской войны и
достиг 1200—1300 талантов к 425 г. до н. э. Этих средств афинянам
с лихвой хватало не только на содержание силового аппарата в лице
постоянной сухопутной армии и флота, сооружения Длинных стен, но
и для украшения Акрополя и города.
В республиканском Риме постоянные налоги, за исключением воен¬
ного трибута с гражданского населения, практически не взимались. К
168 г. до н.э. римское государство имело другие, грубые, но весьма эф¬
фективные источники пополнения государственной казны за счет пря¬
мого ограбления и налогообложения сначала италиков, затем много¬
миллионного податного населения провинций.
1 Медведев А.П. Был ли греческий полис государством?// Античный мир и
археология. Саратов, 2006. Вып. 12. С. 24.
45
При анализе финансов греческого полиса М. Берент упустил такую
важную сторону деятельности любого государства, как наличие по¬
лисных денежных систем. Выпуск собственной монеты имеет принци¬
пиальное значение для определения статуса полисов как суверенных
государств.
А.П.Медведев пишет, что, стремясь доказать безгосударственный
характер классического полиса, М. Берент отрицает существование в
нем такого важнейшего государственного института, как правитель¬
ство, фактически признавая таковым лишь центральный бюрократи¬
ческий аппарат. А его в Афинах и других полисах в привычных нам
формах действительно не было. Однако, хоть и выборный и поэтому
меняющийся, но постоянно действующий в течение года, аппарат госу¬
дарственных служащих в Афинах был. Ежегодно в его состав входило
не менее 700 магистратов, 500 членов Совета (pooXf|), 6000 присяжных
судей гелиэи.
В античном полисе VI—V вв. до н. э., констатирует А.П.Медведев,
мы наблюдаем сложный и противоречивый процесс постепенного от¬
деления публичной власти от массы граждан. Представление эллинов
об архл как власти-порядке, в отличие от dvapxn, наступившей в Ат¬
тике на пятый год после реформ Солона из-за того, что не был избран
архонт, отчетливо проступает у Аристотеля. Государственная власть
вполне институализировалась в Афинах в таких государственных орга¬
нах, как Совет 500, и множестве выборных годичных магистратур. Не
позже V в. до н. э. эллины хорошо осознавали разницу между статусом
dpxai (букв, «властвующих») и apxopevoi («подвластных»). В IV в. до
н. э. Аристотель дает вполне четкое определение полисных «должност¬
ных лиц», их прав и полномочий.
Как и во всех сложных социальных образованиях, подчеркивает
А.П.Медведев, публичная власть в греческих полисах отделялась от
гражданства, но граждане имели большие возможности держать эту
власть под своим каждодневным контролем. Сама кратковременность
пребывания магистрата на полисной должности и соблюдение принци¬
па очередности в какой-то мере предотвращали полное отделение этих
«слуг государства» от общества. Поэтому публичная власть в полисе не
была такой тяжелой и тем более столь материально обременительной
для граждан, как, например, содержание современного государствен¬
ного аппарата.
Более того, именно в классическую эпоху в полисе зарождается
фундаментальный принцип построения современного государства,
основанный на разделении властей. «Во всяком государстве,— писал
Аристотель,— этих составных частей три... Вот эти три части: пер¬
вая — законовещательный орган, рассматривающий дела государства,
вторая — должности, третья — судебные органы». Такое разделение
государственных властей в Афинах наметилось уже в VI в. до н. э. в
46
результате реформ Солона и Клисфена. Как далеко оно зашло к концу
классической эпохи, в деталях показывает вторая часть «Афинской по-
литии» Аристотеля.1
Как показывает А. П. Медведев, мало соответствует фактам и
утверждение М. Берента о природе власти афинских лидеров. По его
мнению, афинский лидер-демагог был просто харизматической лично¬
стью и не занимал никаких формальных государственных постов. Но
это не так. Тот же Перикл был не просто демагогом (букв, «вождем на¬
рода»), а занимал должности архонта и стратега. На этом посту он был
вполне легитимным главой Афинского государства с 441 по 429 г. до
н. э.
М. Берент полностью обошел молчанием такую важную функцию
полиса, как правотворчество, результатом которого было законода¬
тельство. В VII—VI вв. до н. э. в греческих полисах принимались писа¬
ные законы, которые затем неоднократно обновлялись. Они публично
выставлялись на агоре и были доступны любому гражданину. Как из¬
вестно, писаное законодательство, прежде всего выражавшее полити¬
ческую волю властвующего сословия, позже класса, считается непре¬
менным атрибутом уже сформировавшегося государства. Во всяком
случае, в безгосударственных обществах оно неизвестно.
Также неизвестны в безгосударственных обществах и города, яв¬
лявшиеся не просто поселениями, средоточиями торгово-ремесленной
жизни, но и административными центрами большинства греческих по¬
лисов.
Отрицание наличия в полисе государственного аппарата приводит
М. Берента к итоговому заключению: «по большому счету полис не
был инструментом для присвоения прибавочного продукта».2
Вместе с тем, напоминает А. П. Медведев, не только античный по¬
лис, но и классическое буржуазное государство как таковое не явля¬
лись прямым инструментом присвоения прибавочного продукта. Это
более характерно для «восточных деспотий». С самого момента возник¬
новения любое государство являлось организацией, создающей усло¬
вия, в той или иной мере необходимые для регулярного присвоения и
перераспределения прибавочного продукта. Видимо, в этом состоит од¬
на из универсальных функций государства. С этой задачей прекрасно
справлялся античный полис как коллектив свободных полноправных
граждан, причем действительно в большинстве случаев без постоянно¬
го специального репрессивного аппарата.
Эту специфику полиса хорошо понимали древние. По Ксенофонту,
все хозяева рабов в общине действуют вместе, как «добровольная стра¬
1 Медведев А.П. Был ли греческий полис государством?// Античный мир и
археология. Саратов, 2006. Вып. 12. С. 26.
2 Там же. С. 27.
47
жа». В этой связи А. П. Медведев приводит известное рассуждение
Сократа в «Государстве» Платона, предельно откровенно раскрыва¬
ющего социальную природу классического полиса. Сократ предлагает
представить собеседнику Главкону, что «если некий бог взял бы одного
человека, который обладал пятьюдесятью или более рабами, и перенес
бы его с женой и детьми, его товарами и движимым имуществом и его
рабами в пустынное место, где не было бы никакого другого свобод¬
норожденного человека, чтобы помочь ему; не будет ли он в большом
страхе, что он сам, его жена и дети будут убиты рабами?» В реальной
же жизни на помощь частному лицу, по словам Главкона, приходит
весь полис.
Наконец, не следует забывать и того, что Аристотель в самом на¬
чале своего знаменитого трактата попытался теоретически обосновать
необходимость рабства как социального института, без которого была
невозможна «благая жизнь» его соотечественников . Солидаризируясь
с позицией А. И. Доватура, А. П. Медведев считает, что уже одного
факта включения Аристотелем в число первичных человеческих объ¬
единений, наряду с супружеской парой, соединения господина и раба,
было бы достаточно, чтобы говорить об огромном числе рабов в Греции
и роли рабовладения в жизни греческого общества.
Как справедливо отметил А. П. Медведев, ярче репрессивную
рабовладельческую природу классического полиса как сплоченного
коллектива свободных граждан — реальных и потенциальных рабо¬
владельцев — описать просто невозможно, тем более что это свиде¬
тельства современников. Граждане V—IV вв. до н. э. вынуждены жить
полисом, потому что не могут поодиночке управлять своими, даже рас¬
сеянными по усадьбам и эргастериям рабами. И в данном случае не так
важно, много или мало было рабов в классическом полисе .Даже если
они составляли, как считает М. Берент, всего 30—40% населения,
рабовладельческий уклад должен был играть определяющую роль и в
экономике, и в жизни если не всех, то большинства граждан. Именно
благодаря институту классического рабства античная цивилизация
достигла того, чего достигла, намного превзойдя те весьма скромные
естественные ресурсы и возможности, которыми обладал Древний мир
Средиземноморья.1
А.П.Медведев акцентирует , что в заключение своей статьи М. Бе¬
рент неоднократно проводит одну и ту же мысль: «полис ставит под
сомнение многие основные положения современной социальной ан¬
тропологии, например, положение о том, что государство является не¬
пременным условием для цивилизации». Ученый утверждает, что грече¬
ское общество было и цивилизованным, и безгосударственным. Более
1 Медведев А.П. Был ли греческий полис государством?/ / Античный мир и
археология. Саратов, 2006. Вып. 12. С. 28.
48
того, в конце статьи он ставит перед читателями несколько вопросов. В
частности, как можно объяснить существование цивилизованной жиз¬
ни в безгосударственных условиях Греции? И заключает: «ответы на
эти вопросы выходят за пределы статьи».
По справедливому мнению А. П. Медведева, при подобной поста¬
новке вопросов ответов на них просто не будет. Не будет прежде всего
потому, что надуманным представляется его исходный тезис о безгосу-
дарственности античного полиса. Сам воронежский историк склонен
определять специфику античного полиса, следуя В. Г. Рансимену, как
«гражданское государство», точнее, одну из его разновидностей, а со¬
циальную природу греческого полиса или римской цивитас, по его мне¬
нию, глубоко отразили К. Маркс и Ф. Энгельс в следующем пассаже
«Немецкой идеологии»: «граждане государства лишь сообща владеют
своими работающими рабами и уже в силу этого связаны формой об¬
щинной собственности. Это совместная частная собственность актив¬
ных граждан государства, вынужденных перед лицом рабов сохранять
эту естественно возникшую форму ассоциации».
Заключая свой анализ концепции М. Берента, А. П. Медведев при¬
ходит к следующим выводам. М. Берент в своей статье акцентировал
внимание лишь на одной стороне полисной жизни, а их было как мини¬
мум две: 1) гражданская (собственно полис как община) и 2) властно¬
государственная (не в последнюю очередь для физического и морально¬
го подавления всех эксплуатируемых слоев населения: рабов, илотов,
свободных неграждан типа афинских метеков или спартанских периэ-
ков). Если в первой отношения действительно строились преимуще¬
ственно по горизонтали и базировались на принципах солидарности,
коллективизма, координации, «филантропии», то во второй — по вер¬
тикали в форме жесткой социальной иерархии: «граждане» — «свобод¬
ные неграждане» — «рабы». Первая ипостась проявляла себя «внутри»
полиса часто как прямая демократия. Вторая всегда была повернута
«наружу» как власть привилегированного гражданского меньшинства,
пользующегося всеми благами полисной жизни. Видимо, М. Берент
сильно упростил проблему, сводя государство лишь к наличию бюро¬
кратического аппарата и механизма подавления. Но государство — это
еще и аппарат управления конкретным обществом, в том числе и вы¬
борный.
В целом, можно согласиться с итоговым выводом воронежского
исследователя, согласно которому в свете современной теории госу¬
дарства и имеющихся в распоряжении исследователей исторических
данных античная полисная государственность не была мифом. Скорее
49
современным научным мифом следует признать основной тезис статьи
М. Берента о «безгосударственном полисе».1
Современные представления о полисе связаны с работами датского
исследователя М.Хансена и российского историка И.Е.Сурикова.
В начале 1990-х гг. выдающимся датским антиковедом Могенсом
Хансеном был создан Копенгагенский центр по изучению полиса.
В качестве основной задачи Копенгагенский центр поставил вы¬
работку определения феномена полиса. Такое развернутое, исчерпы¬
вающее и внутренне непротиворечивое определение полиса, по мысли
сотрудников центра, соответствовало бы полной совокупности Источ¬
никовых данных, а также по возможности удовлетворяло бы всех ра¬
ботающих на данном поприще специалистов. Для этого исследователи,
участвующие в разработках Копенгагенского центра, прежде всего по¬
пытались выяснить, какой смысл (или смыслы) вкладывали в понятие
«полис» сами античные греки. На основании этого датские исследова¬
тели попытались прийти к определению данного понятия. Это вполне
обоснованно позволяло обойти априорные концептуальные установки,
которые могли так или иначе сказаться на определении.
Методика исследования заключалась в тщательнейшей проработке
всего колоссального источникового корпуса по греческой Античности,
включая и нарративную традицию, и эпиграфические тексты, и даже
археологические памятники: все это может иметь прямое или косвен¬
ное отношение к проблеме полиса.
В результате исследования М. Хансен вывел определенную законо¬
мерность, которую он определяет как «Копенгагенский закон о полисе»
(Lex Hafniensis de civitate). Ученый формулирует этот закон следую¬
щим образом: в источниках архаического и классического времени тер¬
мин «полис», используемый в смысле «город» (town) для обозначения
того или иного городского центра (urban centre), прилагается не к лю¬
бому городскому центру, а только к такому городу, который в то же вре¬
мя является центром полиса как политического сообщества (political
community). Иными словами, термин «полис» в этих источниках имеет
два разных значения: «город» и «государство». Но даже тогда, когда он
используется в смысле «город», все-таки он одновременно почти всегда
указывает на то, что греки называли полисом в политическом смысле, в
смысле гражданской общины (Koivcovia rcoXncbv 7io^iT8ia<;).
Этот закон, который, как подчеркивает Хансен, имеет в виду только
древнегреческие полисы, призван оттенить «двуединство» категории
1 Медведев А.П. Был ли греческий полис государством?//Античный мир и
археология. Саратов, 2006. Вып. 12. С. 29—31.
50
полиса, причем при преобладании все же скорее «государственных»,
чем «городских» коннотаций.1
Как исторический феномен греческий полис включал ряд различных
аспектов, два из которых, по мнению датского исследователя, имеют
первостепенное значение. Как экономическая и социальная общность
полис был типом города, но как политическое сообщество он был ти¬
пом государства. Традиционный перевод греческого термина polis как
«город-государство» или «государство-город» (city-state, Stadt-Staat и
т.д.) как раз и подчеркивает эту специфику полиса.
С точки зрения исследователя, необходимо четко разграничивать
политическую концепцию и соответствующий исторический фено¬
мен, идеологию и реальность. Любое сопоставление, как подчеркива¬
ет М.Хансен,должно быть либо между государством и полисом, либо
между концепцией государства и концепцией полиса. Исходя из дан¬
ного принципа, М.Х.Хансен в своих исследованиях пытается доказать,
что (1) древнегреческий полис и как исторический феномен, и как кон¬
цепция был городом в веберовском (историческом) смысле, а также
то, что (2) концепция полиса гораздо ближе современной концепции
государства, чем ее классическому варианту, описанному в XVII—
XVIII вв. Жаном Боденом и Томасом Гоббсом.
Вообще слово polis, как показал датский ученый, имеет четыре раз¬
личных значения: (а) «крепость», или «цитадель», (в) «поселение», (с)
«страна» и (d) «политическая община (или сообщество)». Анализ упо¬
требления слова polis в античных текстах показывает абсолютное пре¬
обладание значений (в) и (d). Вопрос, следовательно, состоит в том,
оправданно ли использование термина «город» (city или town) для пе¬
ревода слова «polis» в значении (в) и термина «государство» (state) — в
значении (d), и правомерно ли, таким образом, само понятие «город-
государство», или же, как считают некоторые историки, древнегрече¬
ское общество столь радикально отличается от современного своими
представлениями о городе и государстве, что необходимо избегать этих
понятий и искать вместо них какие-то другие.2
По мнению М. Хансена, polis — это небольшая, крайне институцио¬
нализированная и самоуправляющаяся община граждан (politai или
1 Суриков И.Е. Греческий полис архаической и классической эпох// Антич¬
ный полис: курс лекций / отв. ред. В. В. Дементьева, И. Е. Суриков, Ин-т всеоб¬
щей истории РАН, Ун-т Дмитрия Пожарского. М.: Ун-т Дмитрия Пожарского:
Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. С. 9, 10.
2 Медовичев А.Е. Греческий полис как город и государство : концепция по¬
лиса М.Х. Хансена (аналит. обзор)//Феномен полиса в современной зарубеж¬
ной историографии: реф. сб. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. ис-
след. Отд. истории; отв. ред. А. Е. Медовичев. М., 2011.(Сер.: Всеобщая
история). С.60, 61.
51
astoi), проживающих со своими женами и детьми в городском центре
(также именуемом polis или иногда asty) и в принадлежащей ему окру¬
ге (chora или ge) вместе с двумя другими категориями людей: свобод¬
ными иностранцами (xenoi, часто называемыми metoikoi) и рабами.
Термин asty часто используется как синоним слова polis именно в
урбанистическом смысле. Но в архаический период asty, как и polis,
иногда обозначал скорее общину, чем ее городской центр. В источни¬
ках как архаического, так и классического времени производное astos
никогда не встречается в смысле «горожанин», но всегда обозначает
граждан, т.е. синонимично слову polites. Таким образом, отмечает
М. X. Хансен, у древних греков никогда не было специального терми¬
на для населения городского центра полиса. Как политическая община
polis выступает в виде plethos politon («массы граждан»). Как совокуп¬
ность домохозяйств (plethos oikion) он охватывает всех их обитателей
(hoi enoikountes), проживающих на территории полиса, а не только в
его городском центре.
Для описания сельских поселений, расположенных на подчиненной
полису территории (chora), основным термином античных источников
является «комай», обозначающий то, что можно назвать селом или
деревней. Но он фиксируется только в дорийских районах Эллады. В
недорийских регионах ему соответствует термин demos. Впрочем, хо¬
тя слово demos часто обозначает деревню, основное его значение не
деревня, а скорее «местная община». В этом значении оно выступает,
прежде всего, как административно-территориальное подразделение
полиса. Большинство demoi, несомненно, имели в качестве своего цен¬
тра деревню, но некоторые демы являлись городскими «кварталами», а
другие — районами дисперсного расселения в виде отдельно стоящих
усадеб, без какого-либо нуклированного центра. Komai также извест¬
ны как территориальные подразделения полиса (например, в Аргосе,
Мантинее). Однако было бы преувеличением утверждать, что полисы
вообще делились на demoi или komai. И, как следует из источников,
в понимании самих греков типичная модель расселения представляла
собой двоичную систему: polis — chora, что, несомненно, объясняется
весьма умеренными размерами подавляющего большинства греческих
полисов.
В письменных источниках самые ранние бесспорные свидетельства
о poleis как городских центрах и политических сообществах относятся
к Фасосу (у Архилоха), Спарте (у Тиртея) и Дреросу на Крите (эпи¬
графический памятник). Все эти свидетельства принадлежат сере¬
52
дине VII в. до н.э. и обозначают, таким образом, terminus ante quem,
ок. 650 г. до н.э., когда полис уже существует как город-государство.1
Ключ к решению проблемы возникновения классического грече¬
ского полиса, полагает датский исследователь, могут дать греческие
колонии, особенно на западе, в Сицилии и Южной Италии, где суще¬
ствование городских центров довольно крупных размеров прослеже¬
но археологами вплоть до момента их основания во второй половине
VIII в. до н.э. Наиболее очевидные примеры — Сиракузы (ок. 734 г. до
н.э.) и Мегара Гиблея (728 г. до н.э.). В результате в науке все больше
складывается убеждение, что полис возник раньше всего в колониях,
где в силу самих исторических условий формирование государства и
города происходило в тесной взаимосвязи и одновременно, и что кон¬
цепция полиса как типа сообщества, которое объединяет урбанистиче¬
ский и политический аспекты, распространилась из колоний в метро¬
полию.
В целом, разумеется, полис как город археологически свойственен
(за редким исключением) не VIII в., а скорее VII в. до н.э. (в колони¬
ях) или даже VI в. (в Балканской Греции). И лишь немногие поселения
архаической эпохи были подлинными городами. Это — Аргос, Фивы,
Эретрия, Смирна и некоторые другие поселения в Эгеиде, Сиракузы и
Мегара Гиблея в Сицилии. Но концепция полиса в урбанистическом
смысле (т.е. представление о том, каким должен быть идеальный полис
как город) выкристаллизовывается, полагает М. X. Хансен, уже, по-
видимому, около 600 г. до н.э., именно в ответ на возникновение таких
центров.
В классическую эпоху практически каждый polis как государство
имел своим центром polis как поселение городского типа, окруженное
крепостными стенами и являвшееся средоточием политических инсти¬
тутов, культов, обороны, промышленности и торговли, образования и
развлечений. Его главная площадь — agora — превращается в центр
полиса как экономической ассоциации. Типичными архитектурными
сооружениями, начиная примерно с 600 г. до н.э., становятся монумен¬
тальные здания — храмы и театры, пританейон, булевтерион, гимна-
сии и палестры. Все большее число полисов приобретает регулярную
планировку, основным элементом которой становятся прямоугольные
«кварталы» — блоки домов (от 8 до 12) относительно стандартного раз¬
мера и конструкции. К IV в. до н.э., согласно некоторым подсчетам,
даже в такой сравнительно отсталой, аграрной области Греции, как
1 Медовичев А.Е. Греческий полис как город и государство : концепция по¬
лиса М.Х. Хансена (аналит. обзор)//Феномен полиса в современной зарубеж¬
ной историографии: реф. сб. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. ис-
след. Отд. истории; отв. ред. А. Е. Медовичев. М., 2011 .(Сер.: Всеобщая исто¬
рия). С. 62, 63.
53
Беотия, непосредственно в городах проживало до 40% населения, и,
пишет датский историк, можно, по-видимому, согласиться с М. Финли
в том, что греко-римский мир был наиболее урбанизированным в эпоху,
предшествующую современной цивилизации.1
В своей классической форме греческий полис (как город), с точки
зрения М.Х. Хансена, в наибольшей степени соответствует теорети¬
ческой модели античного города, разработанной Максом Вебером.
Модель М.Вебера существенно отличается от представлений совре¬
менного антиковедения. В новейших работах греческий полис часто
описывается как общество, в котором все его члены знали друг друга
(face-to-face society), что на первый взгляд соответствует идеям о не¬
большой величине идеального полиса таких крупных его теоретиков
и современников, как Платон и Аристотель. М. Вебер, напротив, счи¬
тал такую ситуацию свойственной исключительно деревне, а ее отсут¬
ствие — отличительной чертой именно города. Однако противоречие
исчезает, если принять во внимание, что оба греческих мыслителя
имели в виду только гражданский коллектив, т.е. взрослых свободных
мужчин местного происхождения, и притом гоплитского ценза, кото¬
рые редко составляли больше 10% от всего населения полиса. В по¬
давляющем большинстве греческих городов-государств их численность
не превышала 1—2 тыс. человек, а чаще всего была еще меньше. Поли¬
сы с гражданским коллективом в 10 тыс. человек и больше были край¬
не редким явлением.
Отличительной особенностью античного города, по Веберу, было
наличие в составе его населения значительного числа земледельцев,
владевших участками за пределами городских стен, часто на значи¬
тельном расстоянии от них.
По мнению М.Хансена, имеющиеся литературные источники, ско¬
рее, подтверждают правоту Вебера. Все они указывают на разделение
труда, определенную специализацию производства (в том числе и в
земледелии) и торговый обмен на агоре как на неотъемлемые черты
экономики даже маленьких полисов (площадью до 100 км2) с городски¬
ми центрами весьма умеренных размеров.
В целом веберовский antike Stadt является весьма пригодной мо¬
делью для описания греческого полиса V и IV вв. до н.э. Совершенно
справедливым, по мнению М. X. Хансена, следует признать и стремле¬
ние М. Вебера подчеркнуть тесную взаимосвязь урбанистического и
политического аспектов античного города, что является краеугольным
1 Медовичев А.Е. Греческий полис как город и государство : концепция по¬
лиса М.Х. Хансена (аналит. обзор)//Феномен полиса в современной зарубеж¬
ной историографии: реф. сб. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. ис-
след. Отд. истории; отв. ред. А. Е. Медовичев. М., 2011.(Сер.: Всеобщая
история). С. 65.
54
камнем позиции и самого датского исследователя, отстаивающего идею
о полисе как о специфической форме государства античного (греческо¬
го) мира.1
Современная концепция государства, пишет М. X. Хансен, включа¬
ет три главных элемента: территорию, население (народ) и правитель¬
ство, устанавливающее законный порядок в рамках данной территории
и среди данного населения и обладающее полным внутренним и внеш¬
ним суверенитетом. При этом государство часто либо идентифициру¬
ется с одним из трех перечисленных компонентов, либо выступает как
абстрактная публичная власть, стоящая как над управляемыми (наро¬
дом), так и над управляющими (правительством).
В источниках слово polis синонимично таким терминам, как
(1) acropolis («цитадель»); (2) asty или polisma («город»); (3) ge или
chora («земля», «страна»); (4) politai или anthropoi («граждане», «лю¬
ди»); (5) ekklesia («собрание») в смысле правительственного органа;
(6) politike koinonia («политическое сообщество»); (7) ethnos («на¬
род»). Если отбросить первый вариант, который в классическую эпо¬
ху уже был анахронизмом, остальные синонимы со всей очевидностью
характеризуют три основных аспекта изучаемого феномена: террито¬
рию (asty плюс chora), население (politai, artthropoi) и правительство
(ekklesia). То есть прослеживается та же трехчастная структура, кото¬
рая свойственна и концепции государства, отмечает М. X. Хансен.
Как государство (в территориальном смысле) polis состоял из го¬
родского центра (polis в урбанистическом значении, или asty) и подчи¬
ненной ему сельской округи (chora в значении «страна»). Аналогичные
polis/chora пары антонимов имеются и в большинстве других европей¬
ских языков: city/country, Stadt/Land и т. д. Однако использование
этих антонимов, пишет М.Х. Хансен, обнаруживает важное различие
между античной и современной концепциями государства. У древних
греков для его обозначения неизменно использовался термин «город»
(polis), тогда как у современных народов — термин «страна».
В отличие от современной концепции государства, в греческой
концепции полиса такой элемент, как территория, имел относительно
меньшее значение по сравнению с населением.2
То, что polis — скорее совокупность людей, чем страна, отражает
как номенклатура полисов, так и дефиниции античных писателей.
1 Медовичев А.Е. Греческий полис как город и государство : концепция по¬
лиса М.Х. Хансена (аналит. обзор)//Феномен полиса в современной зарубеж¬
ной историографии: реф. сб. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. ис-
след. Отд. истории; отв. ред. А. Е. Медовичев. М., 2011.(Сер.: Всеобщая
история). С. 66
2 Там же. С. 67
55
Согласно определению Аристотеля, греческий полис был сообще¬
ством (koinonia) граждан (politai), группирующихся вокруг полити¬
ческих институтов (politeia). Различия в определении полиса как со¬
вокупности человеческих существ (Платон) и совокупности граждан
(Аристотель) отражают два различных, но взаимодополняющих друг
друга подхода к структуре полиса. В первом случае, когда полис рас¬
сматривается как социально-экономическая общность, его основной
структурообразующей единицей выступает домохозяйство (oikia),
включающее лиц разного политического и социального статуса, воз¬
раста и пола. И как члены домохозяйств они составляют все население
полиса.
Во втором случае полис выступает как политическое сообщество,
членство в котором ограничивалось полноправными гражданами
(politai или astoi), т.е. взрослыми свободнорожденными мужчинами
местного происхождения, тогда как все остальное население полиса
оказывалось в роли «аутсайдеров». Главной структурной единицей
этого politike koinonia является, таким образом, polites — «гражда¬
нин». Примечательно, пишет М. X. Хансен, что этот второй взгляд на
сущность полиса встречается в источниках заметно чаще и в целом яв¬
ляется определяющим.
Как политическая организация полис состоял из управляющих
и управляемых, и в источниках archontes и archomenoi противостоят
друг другу как два важнейших компонента. Однако граница между ни¬
ми (особенно в демократическом полисе) фактически стиралась, так
как в определенной степени все граждане были управляющими благо¬
даря принципу ротации, но главным образом благодаря институту на¬
родного собрания, материально воплощавшего идею о том, что polis как
государство есть его народ, demos.
В полисе правительство и гражданский коллектив в основном со¬
впадали. Последний и был arche («властью») в широком смысле, тогда
как должностные лица полиса являлись archai («властями») только в
узкотехническом значении.
В определенном смысле polis, полагает датский ученый, был более
институционализирован, чем современное государство, и хотя он не
имел иерархически организованной бюрократии профессиональных
гражданских служащих, но зато обладал сложной системой выборных
должностных лиц, уполномоченных осуществлять решения, принятые
народным собранием. Кроме того, если обычно polis идентифицировал¬
ся с его гражданами, то в порядке своего рода деперсонификации он,
подобно современному государству, в ряде случаев, осознавался как
публичная власть, стоящая как над управляемыми, так и над управля¬
56
ющими. В некоторых контекстах он приближался к тому, чтобы высту¬
пать как юридическое лицо1.
Неотъемлемой чертой государства Нового времени является вну¬
тренний и внешний суверенитет. С точки зрения большинства современ¬
ных историков, у древних греков не было концепции суверенитета. Это
утверждение отчасти справедливо, если иметь в виду классическую
концепцию суверенитета, разработанную Жаном Боденом и Томасом
Гоббсом, по которой суверен является высшим законодателем и под¬
чинен только Богу и (или) законам природы.
У греков близкое по смыслу понятие выражал термин kyrios («име¬
ющий власть», «господин»). Так, в Аристотелевой классификации
форм правления различия между ними и их искаженными вариантами
(монархия — тирания, аристократия — олигархия, полития — демо¬
кратия) определяются путем ответа на вопрос, кто является kyrios tes
poleos («властвующим в полисе»). А также: правит ли kyrios (будь то
одно лицо, группа лиц или правительственный орган) в соответствии с
законом и для «общей пользы» или он стоит над законом и использует
власть в своих интересах?
Поскольку в реальности практически все греческие полисы были
либо олигархиями, либо демократиями, в роли kyrios выступал пра¬
вительственный орган в виде группы лиц (совет) или демоса в целом
(экклесия), который законодательствовал, но сам стоял выше законов,
подменяя их декретами в своих интересах. Из этого следует, отмечает
М. X. Хансен, что в определенном смысле все эти полисы имели суве¬
рена, как его трактует Жан Боден. Фундаментальное различие, однако,
состоит в том, что в концепции Бодена такая ситуация является теоре¬
тической нормой, тогда как для греческих мыслителей она абсолютно
порочна. Согласно их воззрениям, подлинным «господином» идеально¬
го полиса должен быть закон (hoi nomoi kyrioi).
В принципе, как считает датский историк, ответ на вопрос о том,
был ли греческий полис сплавом государства и общества, зависит от то¬
го, какая модель полиса — спартанская или афинская — была нормой
1 Медовичев А.Е. Греческий полис как город и государство: концепция по¬
лиса М.Х. Хансена (аналит. обзор)//Феномен полиса в современной зарубеж¬
ной историографии: реф. сб. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. ис-
след. Отд. истории; отв. ред. А. Е. Медовичев. М., 2011. (Сер.: Всеобщая
история). С.69
57
в классической Греции. Анализ источников позволяет, по его мнению,
считать, что нормой, скорее, была афинская модель.1
Проведенный датским исследователем анализ концепций полиса и
государства выявил как элементы сходства, так и черты различия между
ними. Однако, несмотря на все своеобразие полиса как типа политиче¬
ского сообщества, один из элементов сходства его с государством име¬
ет, с точки зрения М. X. Хансена, принципиальное значение.
Современная концепция государства, пишет он, тесно соедине¬
на с концепцией гражданства, а гражданство определяется как уста¬
новленное законом наследственное членство индивида в государстве,
посредством которого гражданин приобретает политические, социаль¬
ные и экономические права, которыми негражданин — член данного со¬
общества — не пользуется или пользуется только частично. Точно так
же понятия «гражданин» (polites) и «гражданство» (politeia) являлись
базовыми элементами политических систем классической (греческой
и римской) Античности и определялись аналогичным образом. В этом
важном отношении современная концепция государства ближе концеп¬
ции полиса, чем любая другая концепция политического сообщества в
хронологическом промежутке между полисом и современным государ¬
ством. И в этом контексте перевод слова polis как «город-государство»
вполне правомерен, заключает М.Х. Хансен.2
Центр организовал в 1990—2000-х годах ряд международных сим¬
позиумов, материалы которых были позже изданы. В центре внимания
исследователей Копенгагенского центра находятся также такие про¬
блемы, как состояние греческого общества в предполисный период,
известный также как «темные века», и так называемый «гомеровский
полис», взаимосвязь (или соотношение) урбанистического и полити¬
ческого аспектов в формировании классического греческого полиса,
а также роль военного фактора в этом процессе, главным образом ха¬
рактер воздействия на него переворота в военном деле, связанного с
созданием гоплитской фаланги, т. н. «гоплитской реформы» или, как
вариант,— «гоплитской революции». Активно обсуждается и хроноло¬
гия полиса, а именно: насколько древним является тот его тип, который
известен по письменным и археологическим источникам позднего ар¬
хаического и классического времени.3
1 Медовичев А.Е. Греческий полис как город и государство: концепция
полиса М.Х. Хансена (аналит. обзор)//Феномен полиса в современной зарубеж¬
ной историографии: реф. сб. / РАН. ИНИОН. Центр социал. науч.-информ. ис-
след. Отд. истории: отв. ред. А. Е. Медовичев. М., 2011. (Сер.: Всеобщая исто¬
рия). С. 72.
2 Там же. С. 72, 73.
3 Там же. С. 4.
58
К настоящему моменту работа над этим проектом в основном завер¬
шена: опубликованы многочисленные сборники статей и коллективные
монографии, издан полный каталог полисов эллинского мира, извест¬
ных из источников, а также обобщающие труды о полисе, принадлежа¬
щие перу преимущественно самого Хансена.1
Новейшие представления о полисном феномене изложены в рабо¬
тах московского историка И. Е.Сурикова.
Давая оценку работам Копенгагенского центра, И. Е.Суриков от¬
мечает чрезмерно формальный подход к свидетельствам источни¬
ков. Материал по полису также максимально формализован: неслу¬
чайно издания центра изобилуют разного рода перечнями, реестрами,
каталогами. Просто-таки грандиозным предприятием представляется
составление общего каталога всех древнегреческих полисов архаиче¬
ской и классической эпох, известных из источников (каталог выпущен
в 2004 г.). Все такого рода списки могут быть весьма информативны¬
ми, однако создается впечатление, что за ними как-то теряется живая
реальность античной эпохи: ведь реальность, как известно, заведомо
сложнее и многограннее любой самой лучшей схемы.
Кроме того, важное место в исследованиях Копенгагенского центра
занял сравнительный подход. При этом эллинский полис берется как
явление не только античной, но и мировой истории и в этом качестве
сопоставляется более чем с 30 типами городов-государств, известных
для других эпох и регионов. Для сравнения берутся как вполне хресто¬
матийные примеры (города-государства Шумера, Финикии, Ассирии,
Эбла, этрусские города, Рим и другие civitates Лация, кельтские oppida,
города древней и средневековой Средней Азии, позднесредневековой и
ренессансной Италии, города-государства майя и ацтеков и т. п.), так
и отнюдь не очевидные, подчас даже спорные (например, раннесредне¬
вековые города Аравии типа Мекки, поселения викингов в Ирландии
X в., «имперские» и «вольные» города Германии от Средневековья до
XIX в., «города-государства» Юго-Восточной Азии и Африки или даже
«викингские города Южной России», как они определены в сборни¬
ке). И. Е. Сурикова несколько смущает все тот же известный форма¬
лизм подхода; в одну и ту же весьма расплывчатую, нетерминологич¬
ную категорию «городов-государств» оказались отнесены образования
самого неодинакового порядка, отнюдь не родственные структурно¬
типологически.
1 Суриков И.Е. Изучение феномена полиса в западной историографии
на рубеже XX—XXI вв.: Копенгагенский центр М. Хансена/ZSH. Вып. 4. М.,
2004. С. 164—176; Суриков И.Е. Как назывался высший орган власти в демо¬
кратическом афинском полисе ? Режим доступа http://antik-yar.ru/events/cl-civ-
201 l/papers/surikovie#n032. Дата обращения 30.08.2012.
59
В целом И. Е. Суриков подчеркивает некоторую непродуктивность
формального анализа, когда он применяется изолированно, без соче¬
тания с иными методиками, дающими возможность содержательного
постижения материала по существу.1
И. Е. Суриков принципиально не согласился с положением об
античной форме собственности как базовой характеристики полиса,
поддерживаемом Г. А. Кошеленко и Э. Д. Фроловым. По его мнению,
реальную роль этого и ряда других черт античного полиса не следует
преувеличивать. Вопрос состоит в том, в каком смысле понимать дан¬
ную категорию. Иногда ее трактуют несколько упрощенно: в полисе
имелись частновладельческие земли, но имелись в то же время и об¬
щинные, государственные (нередко их даже при описании греческих
полисов называют римским термином ager publicus, «народное по¬
ле»). И в этом видят двуединство частной и общественной собствен¬
ности. Неслучайно используется именно латинское словосочетание:
в Риме категория ager publicus фиксируется наиболее четко. Для ряда
греческих полисов вопрос о формах существования «народного поля»
не столь прост и однозначен. Хотя в целом выделение двух типов зе¬
мель можно признать приемлемым и достаточно корректным. Однако
мы сразу оказываемся перед проблемой: а что же здесь специфически
античного, специфически полисного?2
В очень многих обществах мы встречаем такую дихотомию между
частной и государственной собственностью на основное средство про¬
изводства. По мнению И.Е.Сурикова, таких обществ в истории пода¬
вляющее большинство. Следовательно, выдвинутый принцип никакой
полисной специфики еще не демонстрирует.
Античную форму собственности понимают также и в ином, более
продуманном смысле: суть ее видят в том, что гражданин полиса был
собственником земли именно постольку, поскольку он являлся гражда¬
нином. Эти два статуса следует признать, как правило, неотъемлемыми
друг от друга и обусловливавшими друг друга. Сказанное означает, что
именно полис, община, коллектив граждан выступал как верховный
собственник всей полисной земли. В подобных условиях само право
собственности на основное средство производства было обусловлено
принадлежностью к гражданскому коллективу и контролировалось
им.
Иными словами, античную форму собственности в таком пони¬
мании можно назвать неполной частной собственностью. Ее часто
считают интегральной и едва ли не главной чертой полисного типа
1 Суриков И.Е. Греческий полис архаической и классической эпох//Антич-
ный полис: курс лекций / отв. ред. В. В. Дементьева, И. Е. Суриков. М.: Рус¬
ский Фонд Содействия Образованию и Науке,2010. С. 10, 11.
2 Там же. С.31—32.
60
общества. Так ли это? И имеем ли мы здесь столь уж непреодолимую
границу с другими типами государств? И. Е. Суриков обращает внима¬
ние на то, что в подавляющем большинстве современных обществ, даже
самых либеральных, вряд ли существует такое положение вещей, при
котором негражданину, иноземцу дозволялось бы, приехав, свободно и
без каких-либо ограничений приобретать в собственность землю. А на
протяжении большей части человеческой истории это вообще не допу¬
скалось по вполне понятным причинам. Какие-то ограничения в данной
сфере всегда налагались и, наверное, всегда будут налагаться, пока мир
не превратился в единое государство.1
Одним словом, проблема античной формы собственности настоя¬
тельно нуждается в дополнительном осмыслении на предмет выявления
действительно античной специфики, насколько таковую удастся обна¬
ружить. Вопрос, по мнению И. Е. Сурикова, надлежит ставить так: не
является ли государство в принципе — любое государство, не только
полис — фактически верховным собственником, только в нормальных
условиях не пуская в ход все свои потенции в этом направлении.2 Нет
полной уверенности, что неполная частная собственность, обусловлен¬
ная принадлежностью к гражданскому коллективу и предполагающая
наличие ager publicus, характерна именно и только для полисной ци¬
вилизации, не встречаясь в иных социумах. Коль скоро это так, она не
может выделяться в качестве отличительной черты полиса, его принци¬
пиальной характеристики.3
И. Е. Суриков акцентирует свое отношение к весьма распро¬
страненному в западном антиковедении определению полиса как
города-государства. В отечественной науке эта формулировка обычно
подвергается критике, признается некорректной или даже вообще не¬
приемлемой. И. Е. Суриков в данном вопросе занимает не столь ригори¬
стичную позицию, допуская в принципе, что разбираемое определение
может иметь определенную эвристическую ценность. Но только в том
случае, если не забывать обязательно делать две важные оговорки. Во-
первых, применительно к полису сами понятия «город и государство»
нужно понимать в специфически античном смысле, который далеко не
во всем тождествен современному. Во-вторых, следует учитывать, что
полис — не только город и не только государство, а нечто большее.4
Согласно концепции И. Е. Сурикова, полис есть городская граждан¬
ская община, конституирующая себя как государство. Акцент здесь
1 Суриков И.Е. Греческий полис архаической и классической эпох//Антич-
ный полис: курс лекций / отв. ред. В. В. Дементьева, И. Е. Суриков. — М.: Рус¬
ский Фонд Содействия Образованию и Науке,2010. С. 33.
2 Там же. С. 34.
3 Там же. С. 35.
4 Там же. С. 19, 20.
61
делается, во-первых, на ключевом значении категории гражданина и
гражданства для жизни полиса; во-вторых, на городском (в античном
смысле) характере полисной цивилизации; в-третьих, на наличии поли¬
тического суверенитета. При применении системного подхода сумма
не вполне совпадает с совокупностью своих слагаемых.1
Не менее важным И. Е. Сурикову представляется религиозное «из¬
мерение» полиса. С одной стороны, полис есть городская гражданская
община, конституирующая себя в качестве политической организации,
т. е. государства. Но, с другой стороны, в той же мере полис есть город¬
ская гражданская община, конституирующая себя в качестве религи¬
озной организации. Полис — не только политическое пространство, но
еще и пространство сакральное, в нем религиозные и государственные
структуры в принципе совпадали. Полис целиком являлся сакральным
пространством. «Религиозная функция» в Греции с самого начала су¬
ществования полисов не была автономной, четко выделенной, в отли¬
чие от большинства других социумов; она неразрывно переплеталась с
прочими аспектами общественной жизни. В подобных условиях было
решительно невозможно, например, такое явление, как конфликт меж¬
ду духовной и светской властями. Собственно, конфликтовать было не¬
кому и не с кем: духовная и светская власть воплощалась в одних и тех
же институтах и лицах.2
Описанная ситуация предопределяла практическую невозможность
строгого разграничения сакральной и «светской» сфер на уровне поли¬
са. В полисе было сакрализовано буквально всё, любая сфера обще¬
ственной деятельности. Это очень четко видно, в частности, на уровне
правовой культуры. Если римское право содержало в себе подчеркнутое
различение ius и fas, права светского и права сакрального, то в древне¬
греческих правовых системах грань между этими областями провести
чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Сказанное об «уровнях
сакрального» имеет самое прямое отношение к пространственному
структурированию полиса. В его сакральной «плоти» отчетливо выде¬
лялись отдельные участки, обладавшие повышенной сакральностью,
так сказать, «очаги сакрального». Применительно к урбанистическому
центру полиса, к городу как таковому, следует говорить прежде всего о
двух таких «очагах».
Во-первых, это акрополь, городской «кремль», средоточие религиоз¬
ного и цивилизационного континуитета, место концентрации наиболее
1 Суриков И.Е. Греческий полис архаической и классической эпох//Антич-
ный полис: курс лекций / отв. ред. В. В. Дементьева, И. Е. Суриков. — М.: Рус¬
ский Фонд Содействия Образованию и Науке,2010. С.22, 23.
2 Там же. С. 23—26.
62
древних и священных преданий и символов. Во-вторых, агора — глав¬
ная городская площадь.1
Насколько соответствовали представления Н. И. Кареева этой со¬
временной концепции ?
Остановимся на нескольких, по нашему мнению, ключевых момен¬
тах.
Прежде всего, трактовка полиса как города-государства вполне со¬
звучна современным представлениям. После длительного периода от¬
рицания корректности этого термина историография вновь вернулась
к нему с некоторой коррекцией (И. Е. Суриков). Полис все-таки был и
городом и государством.
Понимание афинской демократии как прямого народовластия де¬
моса, говоря современным языком, прямой демократии, однако, не со¬
ставлявшего всего населения полиса, на сегодня, практически никем
не оспариваемый факт.
Трактовка раннегреческой тирании как режима, способствовавше¬
го отстранению аристократии от власти, также принята современной
наукой. Концепция образования античных городов путем синойкизма
или завоевания, в целом, разделяется современным антиковедением.
Конечно, многие из характеристик греческого полиса, предложен¬
ных Н. И. Кареевым, не подтвердились или кажутся сейчас сомнитель¬
ными. К их числу относятся: концепция «демократической эволюции»,
тезис о незначительной роли народного собрания в архаическое время,
взгляд на социальную борьбу в Древней Греции как борьбу политиче¬
ских партий, подобных современным, и ряд других.
Не всегда корректны исправления Н. И. Кареевым переводов грече¬
ских источников. Как отмечал В. А. Филимонов, если то или иное ме¬
сто перевода Н. И. Кареева не устраивало, то он делал собственный, с
его точки зрения более точный, буквальный. Так, например, автаркия
у Н. Скворцова переводится как «благосостояние», а у Кареева дает¬
ся более точный перевод «самодовление». В другом случае выражение
А.Ловягиным переводилось как «в его руки переходит государственная
власть», Кареев же предлагал толковать это выражение буквально —
«становится господином политии». При отсутствии адекватного русско¬
го перевода историк дает собственный, обязательно приводя при этом
текст оригинала, оставляя за читателями возможность проверки.2
Теперь перейдем к представлениям Н. И. Кареева о римской общи¬
не и их соответствии современному уровню развития науки.
1 Суриков И.Е. Греческий полис архаической и классической эпох//Антич-
ный полис: курс лекций / отв. ред. В. В. Дементьева, И. Е. Суриков. — М.: Рус¬
ский Фонд Содействия Образованию и Науке,2010. С. 26—29.
2 Филимонов В.А. Н. И. Кареев как историк Античности.... С. 92.Коммент.
к сноскам 37—39.
63
Как утверждает Н. И. Кареев, у римлян словом, наиболее близким
к греческому «полис» в его двойном значении и города, и государства,
было цивитас (civitas), что в одних случаях может переводиться словом
«город», в других — переводится словом «государство».
Особенностью политического быта древних греков и римлян и было
то, что у них государство выступало в форме города.Это была малень¬
кая территория, тяготевшая к одному центру, с которым она и состав¬
ляла одно неразрывное политическое целое.
В Риме афинским филам соответствовали трибы (tribus), которых
было три, причем в каждой трибе было до десяти курий (curia), а в каж¬
дой курии по десяти родов (gens). Таким образом, как и Афины, древней¬
ший Рим представляется союзом отдельных родов, входивших в состав
промежуточных союзов, называвшихся филами-трибами и фратриями-
куриями. Симметричность этого деления, как полагает Н. И. Кареев,
указывает на его чисто искусственное установление. Главы (началь¬
ники, по Н.И. Карееву) триб и курий назывались в Риме трибунами и
курионами.
Когда-то роды владели землею сообща, т.е. частной собственности
не существовало, но по отношению к Греции и Риму мы знаем лишь
тот порядок, когда земля была распределена между отдельными семья¬
ми. Тем не менее в наследственном праве сохранились следы старой
родовой солидарности в имущественном отношении. Таков, например,
один из законов римских XII таблиц, по которому, в случае отсутствия
у умершего сыновей и агнатов, т. е. родственников по мужской линии,
естественным наследником должен быть признан сородич.
Древнейший Рим возник путем синойкизма из двух первоначально
отдельных общин, из которых одна была на Палатине, другая — на Кви-
ринале и около которых, может быть, была еще третья община, также
впоследствии вошедшая в состав Рима.
Уже в начале истории Рима мы находим патрициев и плебеев, как
вообще везде встречаем знать и простой народ, которые потом вступа¬
ют между собой в ожесточенную борьбу. Предположение, что патриции
были потомками первоначальных жителей Рима, достаточно спорно,
но несомненно, что это была родовая знать, ведшая свое происхожде¬
ние от «именитых родоначальников», и в самом названии патрициев,
стоящем в связи со словом «патер», т. е. отец, чувствуется некоторое
родство с понятием, заключающимся в греческом термине — эвпатри-
ды. Мы знаем, далее, что у римских патрициев были свои подневольные
люди, которые были расписаны по патрицианским родам, участвовали
в религиозном культе и т. п. Это были так называемые клиенты,— сло¬
во, приблизительно обозначающее послушные, они получали от своих
патронов участки земли для обработки и должны были оказывать им
всякую помощь. Это указывает на «патриархально-помещичьи отноше¬
ния», на экономическую и юридическую зависимость простолюдина от
64
знатного господина. Рядом с патрициями вне всяких родовых связей
стоит в Риме плебс. По мнению Н. И. Кареева, плебс — сословие, воз¬
никшее, вероятно, из разных элементов, из добровольных переселен¬
цев и насильно переселенных, из бывших царских клиентов и клиен¬
тов вымерших патрицианских родов и т. п. Откуда бы ни происходили
плебеи, они в раннем Риме — подчиненные, господами же положения
являются патриции.
Первоначально римский плебс занимал в государстве положение,
близкое к тому, в каком находились афинские метеки и спартанские пе-
риэки. Это была часть населения римского городского округа, стоявшая
вне государственной организации, составлявшая просто «толпу», како¬
во было, по-видимому, первоначальное значение слова плебс. Это были
частью коренные жители страны, например, освободившиеся клиенты,
частью переселенцы. Они также пользовались личной свободой и да¬
же могли иметь поземельную собственность, но в состав родов, курий
и триб не входили. Они прямо считались не имеющими родовых свя¬
зей. Только одни патриции первоначально составляли римский народ в
политическом значении слова и были распределены по родам, куриям и
трибам, совокупность которых составляло римское гражданство.
Когда в Риме произошло уравнение прав патрициев и плебеев, из
более зажиточных элементов патрициата и плебса образовалась новая
знать, нобилитет, против которого «стоял теперь многочисленный и
сильный своею массою пролетариат».
Единый глава государства назывался у римлян рексом (царем). Он
совещался с собранием старейшин, сенатом (senates — от слова
senex, старец). В начале римской истории он состоял из «родовладык»
(patres).
Римские народные собрания назывались сходками, комициями
(comitia), но так как в состав гражданской общины входили только па¬
триции, разделявшиеся на курии, то собрания проводились по куриям,
откуда и само их название куриатных комиций (comitia curiata).
Затем в результате политической эволюции власть в Риме перешла
от царей к аристократии.
Н. И. Кареев рисует этот процесс следующим образом. Снача¬
ла царя стали заменять два сановника, называвшихся консулами
(consules). Этимология этого слова неясна, более же раннее их обозна¬
чение названием преторов (praetores), т. е. «идущих впереди», указы¬
вает на их военное значение, напоминающее афинского полемарха. В
раздвоении должности царя, т.е. в разделении царской власти между
двумя магистратами, притом выбиравшимися только на год и подле¬
жавшими ответственности, по мнению Н. И. Кареева, нельзя не ви¬
деть стремления римского патрициата и его органа, сената, ограничить
прежнюю единую, пожизненную и безграничную власть царя. Хотя
должность царя в Риме не исчезла, исполнение прежних религиозных
65
обязанностей царя было поручено особому царю-жертвоприносителю
(rex sacrificulus).
Эти две должности, т.е. консульство и царственное жречество, бы¬
ли первоначально доступны только патрициям, и вся дальнейшая исто¬
рия консульства заключалась в выделении из него новых должностей,
которые патрициат оставлял за собою, когда, уступая натиску плебеев,
ему приходилось соглашаться на то, чтобы и плебеи могли выбираться
на должность высших сановников государства. Ранее всего, в середи¬
не V в. до н.э., от консульства были отделены должности сначала двух
квесторов (quaestores), заведовавших государственной казной, а затем
и двух цензоров (censores) для оценки имущества граждан, от которого
зависела степень их участия в политических правах как членов всей
государственной общины.
В результате патриции были вынуждены уступить плебеям маги¬
стратуры квесторов, цензоров, преторов и консулов. Только жреческие
должности особенно долго сохранялись за одними патрициями. Одна¬
ко настоящим верховным жрецом Рима сделался главный понтифик
(pontifex maximus), и звание это стало тоже доступным плебеям. Се¬
нат был первоначально чисто патрицианским учреждением, но после
изгнания царей в него были допущены и плебеи. Раз попав в сенат, бо¬
гатые плебеи стремились и на будущее время удерживаться на своих
местах, откуда и ведут свое начало плебейские элементы будущего но¬
билитета. Когда последовало уравнение прав, богатые патрицианские
и плебейские элементы слились в нобилитет с его чисто плутократи¬
ческой основой и олигархическими тенденциями. Если реформы Сер-
вия Туллия слили воедино патрицианскую и плебейскую общины, то
дарование плебсу трибунов снова разделило единую общину на две, и
рядом с патрицианской организацией и организацией общеграждан¬
ской возникла организация специально плебейская.
Всеми своими завоеваниями плебеи были обязаны институту трибу¬
ната. Первоначальное значение трибунов было значение защитников
отдельных представителей своего сословия, потом они становятся как
бы блюстителями интересов всего сословия, а после их власть получа¬
ет общегосударственное значение. Так трибунат становится органом
всей преобразовательной деятельности в государстве.
Пользуясь своим правом вмешательства в распоряжения властей,
трибуны мало-помалу распространили свое право вето и на постанов¬
ления сената.
Римское государственное устройство включало монархические,
аристократические и демократические элементы. Монархическим эле¬
ментом был консулат, аристократический был представлен сенатом,
демократической частью римского государственного устройства яв¬
лялось народное собрание, известное под именем трибутных комиций
(comitia tributa).
66
Н. И. Кареев считает, что пока Рим из государства-города не пре¬
вратился в столицу обширной империи, шедшая в нем социальная борь¬
ба носила на себе все черты той борьбы, какая велась и в греческих по¬
лисах, начиная со второй половины V в., т.е. борьба шла между богатой
городской знатью и городским пролетариатом. Так происходило до тех
пор, пока борющиеся партии не втянули в эту борьбу весь тогдашний
исторический мир.
К I в. до н.э. состав римской гражданской общины представляется
Н. И. Карееву следующим. Богатые граждане, владевшие большими
имуществами, распадались на сенаторское и всадническое сословия. В
римский сенат попадали только лица, занимавшие высшие государ¬
ственные должности, на которые выбирались почти исключительно бо¬
гатые. В результате в новой римской аристократии появилось некото¬
рое количество семейств, из круга которых пополнялся состав сената.
Богатые люди в Риме составляли правящий класс, нобилитет, кото¬
рый смотрел на все государственные должности как на свое достояние
и очень косо встречал каждого „нового человека» (homo novus) в своей
среде.
Другую часть римского гражданства составлял пролетариат. В се¬
редине II в. до н.э. это расчленение общества на класс имущих и класс
неимущих достигло своего апогея, и тогда образовалось две партии —
оптиматов и популяров. Оптиматы отстаивали интересы олигархии,
популяры — массы народа.
Социальные смуты были вызваны в античных республиках не толь¬
ко бедственным положением пролетариата. Время от времени восста¬
вали против своих господ и рабы, и крепостные.
Установление римской гегемонии в Италии, как считает Н. И. Каре¬
ев, во многом напоминает нам образование афинской державы. Здесь
союзники также попадали в политическую зависимость от главного
города союза, главный город закреплял свою власть вне своей первона¬
чальной территории устройством колоний, бывших опорными пунктами
среди местного населения, применялась система сепаратных договоров
с отдельными общинами, благодаря чему союзники между собою не бы¬
ли связаны никакими узами. Но Рим пошел еще дальше и от системы
союзов, подчинив себе весь Апеннинский полуостров, перешел к систе¬
ме превращения завоеванных стран в свою полную собственность.
Это были так называемые провинции (provinciae), рассматривавши¬
еся как «имения римского народа» (praedia populi Romani). На общем
основании земля становилась собственностью римлян, которые остав¬
ляли ее в руках прежних владельцев за уплату оброка. Сами провинци¬
альные жители считались подданными римского народа, которыми он и
управлял через своих уполномоченных. Эти провинциальные правите¬
ли, т.е. проконсулы и пропреторы, получали в свои руки неограничен¬
ную власть над населением, так называемый империй.
67
Таким образом, как полагает Н. И. Кареев, с образованием первой
провинции под властью Рима были территории трех видов. Во-первых,
это была непосредственная территория римской гражданской общины,
то, что по-латыни называлось ager romanus, буквально «римское поле»,
«римская земля». С течением времени эта территория римского граж¬
данства (именно так, по Н. И. Карееву, лучше всего переводить ука¬
занный выше термин) постепенно разрасталась: сначала это было, дей¬
ствительно, «римское поле», т. е. округ самого Рима, но мало-помалу
римляне приобрели целые округа во всей Средней и Южной Италии,
в результате чего половину Апеннинского полуострова в начале I в. до
н.э. составляла территория римского гражданства. Вторую категорию
подвластных Риму территорий составляли земли союзников, занимав¬
шие в начале I в. тоже около половины всей Италии, включая сюда и
т. н. латинские колонии. Наконец, под властью Рима были провинции,
составлявшие третью категорию земель, во главе которых стоял Рим.
В результате образования под властью римской гражданской
общины громадной державы сам Рим мало-помалу перестал быть
государством-городом, сохраняя, однако, прежнюю организацию,
пока не возникла в Риме новая, совсем уже не городского характера
центральная власть — принципат. Процесс превращения Рима из
государства-города в столицу большого территориального государства
совершался медленно и постепенно, параллельно с этим шел процесс
распространения прав римского гражданства на все свободное населе¬
ние империи.
Первой чертой римского муниципального строя было, что город и
его округ со всеми населенными местами составляли одно целое, одну
общину. Вторая черта муниципального строя Римской империи состоя¬
ла в том, что полноправными гражданами таких самоуправляющихся
общин были лишь землевладельцы. Внутреннее устройство таких го¬
родских общинных организаций владельческого класса копировало
Рим. Население делилось на трибы и курии. Сначала оно участвова¬
ло в народных собраниях, которые, однако, впоследствии сами собой
прекратились. Муниципии имели свою выборную магистратуру по об¬
разцу римской, но с другими названиями.
«Начав рассматривать внутреннюю историю Рима как государства-
города,— заключает Н. И. Кареев,— мы оканчиваем обзор его истории
как всемирной монархии. В начале своей истории Рим — лишь одна из
многих суверенных гражданских общин и идет в сравнение со Спар¬
той, с Афинами, с Сиракузами,— называем наиболее крупные грече¬
ские городские республики,— в конце же своей истории это — одна
из немногих всемирных монархий, с которой могут идти в сравнение
только Персия да монархия Александра Македонского. Обширных им¬
перий немало возникало в истории, но все они имели монархическую
форму; объединение под властью одного государства-города целого ря¬
68
да стран — случаи единственный и беспримерный во всемирной исто¬
рии».
Теперь перейдем к современному пониманию римской гражданской
общины.
Современные представления о римской гражданской общине наш¬
ли отражения в работах И. Л. Маяк1 и В. В. Дементьевой2. Последняя
по времени синтезирующая работа принадлежит В.В.Дементьевой, на
которой мы и остановимся подробно.3
Предшествующая историография разобрана, прежде всего, в фун¬
даментальной монографии И.Л.Маяк, не потерявшей своего значения
и сегодня.4 Описываемые далее построения В.В.Дементьевой и ряда
других исследователей в своей основе имеют концепцию раннего Рима,
изложенную в работах И. Л. Маяк.5
Подытоживая результаты предшествующих исследований (прежде
всего И.Л. Маяк), В.В.Дементьева справедливо констатирует, что глу¬
бинное единство греческого и римского мира создавала общая перво¬
основа — полисная организация.
Полис (ло>д<;) — слово, пришедшее из греческого языка. Римляне
называли свою гражданскую общину латинским словом civitas. Мы
вправе считать ее типологически относящейся к полисной организации
и понимать как вариант полисного устройства.6
Однако он обладает определенной спецификой.
Формируясь в царский период римской архаики, римская община
(пройдя путь от родовой общины через стадию соседской, как обосно¬
вывает И. Л. Маяк) становится гражданской в эпоху Республики.
Полис предполагает такую систему общественной организации,
которая базируется на рациональности, коллективном установлении
фундаментальных норм совместной жизни, признании обязательно¬
сти сообща принятых решений, гарантии личной свободы граждан. На
этих основаниях покоилась и римская община республиканского вре¬
мени. Свобода граждан постулировалась и в законодательстве, и в ре¬
лигии, которая формировала рациональные отношения мира людей с
миром богов.
1 Маяк И. Л. Рим первых царей (Генезис римского полиса). М., 1983.
2 Дементьева В. В. Государственно-правовое устройство античного Рима:
ранняя монархия и республика: учеб, пособие. Ярославль: ЯрГУ, 2004; Демен¬
тьева В.В., Суриков И.Е. Античная гражданская община: греческий полис и
римская civitas. Ярославль,2010; Дементьева В.В.Римская civitas республикан¬
ской эпохи//Античный полис: курс лекций. М.: Ун-т Дмитрия Пожарского, 2010.
С. 130—175.
о
Дементьева В.В.Римская civitas республиканской эпохи...
4 МаякИ.Л. Рим первых царей...С. 25—31.
5 Там же.
6 Дементьева В.В.Римская civitas республиканской эпохи...С. 131.
69
Так же как у греческих авторов по отношению к своему полису, у
римских главным качеством, определявшим их социум, было наличие
гражданского коллектива, который живет по единому праву, одним и
тем же обычаям, объединен политикой и войной, связан экономически¬
ми отношениями, имеет общность религиозных воззрений, идеологии
и разнообразных интересов. Civitas понималась римлянами одновре¬
менно как гражданское население, городское пространство, публично¬
правовая организация.1
Гражданское население римской civitas называлось квириты
(Quirites, cives). Одно из распространенных толкований происхожде¬
ния слова «квириты» — члены куриатной, т. е. гентильной (родовой)
организации.
Сами римляне отмечали, что взаимодействия людей в их общине
были организованы на основе права. Именно право превращает сооб¬
щество людей в гражданское общество. Граждане — это защищенные
правом лица, чьи частные интересы благодаря юридическому призна¬
нию и защите проявляются как гражданские интересы. При этом право
отдельного лица существует лишь как момент всей правовой системы
общества.
Римляне определяли характер их политических связей на уров¬
не всей гражданской общины понятием res publica.2 Res publica для
римлян буквально — это публичное дело, своеобразная антитеза res
privata, делам частным, семейным. Res publica в римских представле¬
ниях — не только то, что мы называем «государство» как инструмент
регулирования и поддержания «социального гомеостаза» (воспроизвод¬
ства условий, необходимых для сохранения и развития общества), но
вся совокупность общих интересов, отношений, состояний, прав; это
совместное существование, конституция и политика. Цицерон опреде¬
лял res publica как res populi — дело (достояние) народа, понимая под
populus множество людей, связанных согласием в вопросах права и
общностью интересов.
Римские граждане, т. е. народ римлян (populus Romanus Quirites),
были носителями государственного верховенства. Государственный
суверенитет populus Romanus — прямое и неизбежное проявление
полисных основ римской организации. Утверждение, что народ — но¬
ситель государственного суверенитета (суверен в публично-правовом
смысле), означает в первую очередь наличие у него высших законо¬
дательных полномочий, наделение его правом принимать основопола¬
гающие нормы, организующие жизнь общины. Показателем того, что
de iure именно Quirites олицетворяли римское государство, служат и
электоральные (избирательные) функции народных собраний.3
1 Дементьева В.В.Римская civitas республиканской эпохи.... С. 132.
2 Там же. С. 133.
3 Там же. С. 134.
70
Специфика римской государственной модели заключалась в том,
что гражданская община, завоевав огромные территории в Средизем¬
номорье, создавала для управления ими надполисные структуры (про¬
винциальные органы власти), но сохраняла при этом в республикан¬
скую эпоху полисные устои своей внутренней организации. Органы
провинциального управления по отношению к подчиненным общинам
все и всегда были надполисными структурами, а по отношению к рим¬
ской общине часть их была полисными (римские преторы и квесторы,
имевшие в качестве своей сферы должностных обязанностей провин¬
циальные дела), а часть — надполисными (проконсулы и другие про¬
магистраты, которые становились наместниками провинций по ис¬
течении собственно магистратских полномочий.В «территориальное
государство» Римская республика превращалась в административном
отношении, а в конституционном (что непосредственно и определяет,
кому принадлежит роль государственного суверена) продолжала быть
нуклеарным полисом.1
Что же касается еще двух институтов, в которых, кроме конституи¬
рованного в комиции народа, заметно проявление отличительных ха¬
рактеристик суверенитета, то следует подчеркнуть, что постановления
комиций (leges) в правовом отношении всегда стояли выше решений
сената (setnatusconsulta), магистраты же обладали не «своим собствен¬
ным», а делегированным государственным суверенитетом, предостав¬
лявшимся им на время полномочий от всего гражданского коллектива.
Таким образом, как подчеркивает В. В. Дементьева, ключевые сло¬
ва, которые — согласно взятым за основу определениям сути полисной
организации — образуют каркас изучения поставленной проблемы,
следующие: особенности римского гражданства, римская специфика
отношений собственности на землю и социально-экономических от¬
ношений в целом, римское городское сакрализованное пространство,
римская государственность республиканской эпохи, политическое
оформление civitas и идеология римской гражданской жизни.2
Специфика римского гражданства имеет ряд аспектов.
Запись в гражданский коллектив у римлян осуществлялась не на
местном уровне, как в Афинах (в демах), а высшим магистратом. У
римлян цензоры составляли списки граждан (tabulae censoriae). Это
обстоятельство означало фиксацию принадлежности ко всей общине
в целом, определяло «сопричастность» со всем гражданским коллек¬
тивом, обусловливало права и обязанности граждан по отношению к
civitas и, соответственно, необходимость придерживаться традиций и
обычаев всего римского народа.
Римляне, судя по тому, что для них основные гражданские добро¬
детели имели явный военный оттенок, воспринимали себя в качестве
1 Дементьева В.В.Римская civitas республиканской эпохи...С. 135.
2 Там же. С. 136.
71
членов сплоченного коллектива, приоритетно во внешнеполитической,
а именно военной деятельности. Значение военной сферы для само¬
идентификации римских граждан проявилось в неразрывности военной
и политической систем, наглядным показателем чего была центуриат-
ная организация, выступавшая основой как принятия важнейших по¬
литических решений, так и формирования римского войска. Для рим¬
лян не просто выполнялось равенство гражданин=воин (характерный
принцип полисной организации как таковой в ее «идеальном» вариан¬
те), в их восприятии гражданин — в первую очередь воин. А отсюда —
превалирующее общественное значение воинских моральных качеств
гражданина.1
Римскую общину характеризует более выраженный по сравнению с
греческими полисами ранговый характер гражданского населения. Со¬
циальная и политическая иерархичность в римской civitas в сопостав¬
лении с греческими полисами играла более существенную роль. Патри¬
ции и плебеи в ранней Республике, нобилитет и не принадлежавшие
к правящей элите граждане в классической Республике — участие в
управлении государством этих категорий отличалось весьма значи¬
тельно (это различие было более заметным, чем между политической
элитой и массами в греческих полисах).
Отличает римскую правившую элиту от греческой (в той или иной
форме наблюдаемую и в эллинских полисах) «гомогенность» аристо¬
кратии, т. е. ее более выраженная сплоченность.2
Отличие римского гражданства от греческого можно обнаружить
также и в том, что голос каждого отдельного гражданина в народном со¬
брании у римлян влиял на итоговый результат голосования по-иному,
чем в греческих полисах. В Риме подсчет голосов был организован по
принципу «одна центурия (курия, триба) — один голос». В результате
голосования голос конкретного римского гражданина учитывался как
бы опосредованно. В результате римский порядок голосования мог тео¬
ретически привести к ситуации, когда поддержку путем голосования
народа получает предложение, за которое подано меньше половины ин¬
дивидуальных голосов граждан, принявших участие в голосовании.
Для граждан всех античных полисов в их электоральном поведе¬
нии был характерен выбор именно персон, а не программ, и римляне
не были здесь исключением. Но именно в Риме соискание должностей
стало сопровождаться активной избирательной кампанией, масштаб¬
ной борьбой за голоса граждан. В III в. до н. э. (между 241 и 218 гг.)
была проведена реформа центуриатных комиций, по которой число
центурий, выставлявшихся первым имущественным разрядом, было
сокращено. Данная реформа, как полагают исследователи, сблизила
цензовое и территориальное деления римского гражданства и приве¬
1 Дементьева В.В.Римская civitas республиканской эпохи... С. 137.
2 Там же. С. 138.
72
ла к значительной демократизации выборов. После этой реформы и до
конца Республики народ стал объектом активной предвыборной агита¬
ции. Эта агитация получила правовое регулирование, разграничение
дозволенных и недозволенных ее методов.
Исходно для гражданского коллектива римской общины был особен¬
но важен «территориальный принцип» организации. Первоначально он
был для римлян, видимо, гораздо более значим, чем для других граж¬
данских сообществ Античности. Римляне не могут рассматриваться ни
как коренное население, ни как связанный единством происхождения
коллектив. Они являлись только объединением, получившимся в ре¬
зультате слияния различных групп. Отсюда и значимость территори¬
ального компонента полисной организации при становлении римской
гражданской общины.
Однако при этом римская община — это в первую очередь «люди»,
т. е. граждане, а не «место».
Римляне более охотно делились правами своего гражданства с чу¬
жаками (и значительно масштабнее давали им гражданские права),
чем это было принято в коллективах греческих полисов.
В целом, если для ряда греческих полисов (и Афин в первую оче¬
редь) характерна тенденция ограничения роста гражданского коллек¬
тива, то для римлян, наоборот, расширительная тенденция. В абсолют¬
ном значении количество членов гражданского коллектива в римском
полисе его «классического времени» было значительно большим, чем
в любом греческом. А количество граждан неизбежно серьезно влия¬
ет на политическое устройство, на выбор формы правления. Прямая
демократия возможна только в относительно малом объеме граждан¬
ского коллектива, римское гражданство перешло допустимый для нее
«порог численности».1
В римской общине, как и во всяком полисном коллективе, действо¬
вал принцип обусловленности права на землю принадлежностью к не¬
му и обязанности общины наделить гражданина землей. Отношения
земельной собственности в Риме, базируясь на полисном укладе хо¬
зяйственной жизни, имели свою некоторую специфику по сравнению
с Грецией.
Земля рассматривалась как божественный дар и потому изначально
воспринималась как собственность коллектива в целом.
Любая полисная организация предполагает верховную собствен¬
ность на землю всего гражданского коллектива, что не исключает по¬
нимания отдельного гражданина как частного собственника земли.
Признанными критериями частной собственности являются, во-
первых, свобода отчуждения земли (продажи, дарения и т. д.) и, во-
вторых, право отстранения несобственника собственником земли. Но
в Риме права на землю и даже свободу отчуждения обеспечивала не
1 Дементьева В.В.Римская civitas республиканской эпохи... С. 141, 142.
73
только собственность (dominium), но и владение (possessio). Термин
dominium, обозначающий частную собственность, появился, судя по
всему, в конце Республики, но явления всегда возникают раньше, чем
понятия, ими обозначавшиеся.1
Свойственная Риму с архаических времен общинная (общеполис¬
ная, т. е. находившаяся в собственности всего гражданского коллекти¬
ва) земля называлась ager publicus.
Общеполисные земли (ager publicus), если они располагались непо¬
средственно на территории римской общины, арендовались отдельными
ее гражданами, арендные платежи поступали в римскую казну. В Ита¬
лии земли категории ager publicus находились в наследственной аренде
не только у римских граждан, но и у знатных граждан италийских со¬
юзнических общин. Завоеванные италийские земли, которые после за¬
хвата попадали в ведение квесторов, назывались ager quaestorius. Эти
земли квесторы продавали гражданам, но что фактически продава¬
лось — земля или вечный посессий (право владения),— вопрос дис¬
куссионный. Земли в провинциях, принадлежавшие всему римскому
народу, назывались ager provincialis. Та часть ager provincialis, которая
отдавалась жителям провинций в долгосрочную аренду, называлась
ager stipendiarius.2
Вне зависимости от формы земельной собственности создавались
три типа хозяйств: мелкие крестьянские хозяйства (до 30 югеров зем¬
ли), виллы (до 500 югеров) с использованием полутора — двух де¬
сятков рабов в земледелии, ориентированные на рынок некоторыми
видами своего производства сельскохозяйственной продукции, и лати¬
фундии, крупные хозяйства, в скотоводстве которых также использо¬
вался рабский труд, но земля обрабатывалась колонами (свободными
крестьянами-арендаторами).
Норма полисной жизни — запрет порабощения сограждан. Рим¬
ские рабы эпохи Республики попадают под понятие «сословие» (сосло¬
вия — большие группы людей, отличающиеся правами и обязанностя¬
ми, закрепленными в обычае или писаном праве), поскольку они имели
особый юридический статус, являясь собственностью других лиц, кол¬
лективов, государства ит. д. Возможность манумиссии (отпуска рабов
на волю) с предоставлением прав римского гражданства позволяет ис¬
следователям утверждать, что «раб оказывался опосредованно связан с
гражданской общиной как своего рода латентный гражданин».3
Городское обустройство каждого античного полиса было призвано
обеспечить гражданскую жизнь своего населения во всех ее составля¬
ющих. Организация внутреннего пространства города выражала идею,
свойственную всей классической Античности, что человек принадле¬
1 Дементьева В.В. Римская civitas республиканской эпохи... С. 139, 140.
2 Там же. С. 143.
3 Там же. С. 144.
74
жит именно своему полису, а не миру, мир же вне полиса — граждан¬
ского коллектива и своего города — враждебен и должен быть отграни¬
чен не только политически, но и сакрально. Для римлян их Город был
особенно неповторим, был особенно отделен от остального мира, по от¬
ношению к которому Рим был несравненно выше, что, по их мнению,
определялось волей богов. Римская община была единственной в сво¬
ем роде, и ее граждане очень остро осознавали ее уникальность.
То, что в Греции было «полис и хора» (полис не в значении «общи¬
на», а в значении «город», и «хора» — сельская местность), на римской
почве было urbs (собственно город Рим) и ager (находившаяся под его
властью территория). 1
Роль интегрирующего элемента гражданской жизни римской об¬
щины в ее городском, архитектурно-планировочном оформлении играл
во времена Республики Форум,на Форуме была Курия — здание за¬
седаний сената (senatus), перед которым непосредственно (в северо-
западном углу Форума) находился Комиций — место проведения на¬
родных собраний (comitia). На Форуме и Комиции проходили также
конции (contiones) — народные сходки, где не принимались решения,
имевшие юридическую силу, но где римские граждане имели возмож¬
ность высказать свое отношение к предлагавшимся магистратами за¬
конопроектам и обсудить другие вопросы, затрагивавшие их жизнен¬
ные интересы. В отличие от Афин, в которых граждане и голосовали,
и обсуждали насущные проблемы на экклесии, в Риме эти проявления
гражданской активности и правомочий членов коллектива были разве¬
дены.
Если главным местом общественной жизни всего гражданского кол¬
лектива в Риме был Форум, то центральным помещением жилого до¬
ма римского гражданина был атриум. Atrium — парадное помещение
и композиционная доминанта здания — как бы соединял публичную и
частную стороны жизни римлянина.2
Городское сакрализованное пространство Рима не могло обойтись
без священных мест почитания богов. Как и греческие полисы, рим¬
ская гражданская община конституировала себя не только в качестве
политической, но и религиозной организации. И так же, как в Греции,
становление гражданской общины в Риме было синхронно появлению
святилищ. Боги были своеобразными согражданами римлян. Все об¬
ряды римской религии давали понять, что Рим совместно управляется
магистратами и богами.3
В целом, как подчеркивает В. В. Дементьева, возможность приме¬
нения понятия «государство» к Античности зависит от того, какое со¬
держание в этот термин вкладывается.
1 Дементьева В.В.Римская civitas республиканской эпохи... С. 145.
2 Там же. С. 146, 147.
3 Там же. С. 149.
75
Дефиницию государству, широко применяемую во многих обще¬
ственных науках, дал немецкий ученый Г. Еллинек на рубеже XIX—
XX вв. Согласно его учению, три элемента составляют государство:
территория, народ, государственная власть. Такое понимание главных
компонентов государства корнями уходит в Античность.
Употребление понятий «народ» и «территория» применительно к
римской общине не вызывает сомнений. Проблема же государствен¬
ной власти в республиканском Риме, по сути дела, упирается в вопрос
о характере должностных полномочий магистратов. Власть высших
магистратов, опиравшаяся на imperium, была, по мнению В. В. Демен¬
тьевой, публично-правовой властью. Т. Моммзен считал магистратуры
центральным из трех составлявших римскую государственно-правовую
систему компонентов (комиции — сенат — магистратуры), справедли¬
во рассматривая ее одним из краеугольных оснований римской госу¬
дарственности. Эти три римских института образуют необходимую со¬
ставляющую понятия государства в виде политической власти.
В. В. Дементьева, таким образом, не видит причин, по которым res
publica не попадает под определение государства, данное Г. Еллине-
ком.
Государство в республиканских общинах античной цивилизации
являлось формой организации всего общества, инструментом согла¬
сования подчас противоречивых интересов различных социальных
групп. Отказ от применения понятия «государство» к античной полити¬
ческой организации сужает возможности научного ее анализа. Термин
«государство» должен использоваться как формализованное универ¬
сальное понятие. Без этого понятия невозможно описать суть различий
между политически оформленными коллективами, с одной стороны, и
общинами, не достигшими этой стадии развития,— с другой.1
По мнению В. В. Дементьевой, «государство» в самом широком (и
терминологически исходном) значении понятия,— это политическое
оформление (устройство, состояние) общественных связей и их регу¬
лирование посредством публичной власти на основе норм писаного или
обычного права. Если население территории, имеющей установлен¬
ные границы, организовано политически, т. е. все оно (независимо от
семейно-родовой и иной принадлежности) подчиняется общим органам
публичной власти, то перед нами такое политическое сообщество, ко¬
торое, полагаем, и может быть названо государством.
Ссылки исследователей, негативно относящихся к применению по¬
нятия «государство» по отношению к римской civitas, при аргументации
своей позиции на то, что сами римляне не использовали понятие «госу¬
дарство», представляются В. В. Дементьевой неубедительными. Дей¬
ствительно, римские авторы на латыни называли сферу политического
1 Дементьева В.В. Римская civitas республиканской эпохи... С. 151, 152.
76
управления своей общиной чаще всего res publica — понятием более
широкого охвата, чем собственно данная сфера.1
Исследовательница понимает status civitatis у Цицерона как си¬
ноним res publica. Status civitatis — это исходное понятие для совре¬
менной категории «государство», которая, следовательно, является
римским наследием. В любом случае В.В.Дементьева считает понятие
«римское государство» корректным в качестве научной абстракции и
элемента научного категориального аппарата. Исследовательница по¬
лагает вполне научно допустимым использование также понятия «рим¬
ская конституция».2
Все оттенки содержания слова «конституция» корнями уходят в
общий исходный латинский термин constitute, имевший значения:
1) установление, учреждение, организация, устройство; 2) постанов¬
ление, распоряжение, приказ; 3) состояние, положение.
Первоначальный пласт содержания латинского слова constitute
должен, со всей очевидностью, пониматься как «строение» («устрой¬
ство»), «состояние». «Конституция» в применении к государству тоже
понимается «органологически»: «государственный организм», «глава
(голова) государства», «государственные органы».
Если рассматривать этимологически, от латинских корней,то «кон¬
ституция государства» — это его состояние, устройство, а само госу¬
дарство — это тоже состояние, устройство применительно к полити¬
чески организованному обществу, и Цицерон использует выражение
rem publicam constituere или существительное constitute в значении
«устройство», «состояние» в непосредственной связи с понятием res
publica, когда отмечает государственно-правовое устройство или изме¬
нения его состояния. С этим согласуется понимание юристом Гаем гла¬
гола constituere «в связке» с существительным ius как создание права и
«конструкцию» (способ расположения) созданного права.
В сочинениях Цицерона содержатся следующие близкие по смыслу
к constitute rei publicae понятия: status rei publicae, genus rei publicae,
modus rerum publicarum, forma rei publicae. Эти выражения означают
состояние, устройство государства, т. е. его конституцию. Именно
словосочетание status rei publicae использовал Цицерон для перевода
греческой лоАлтЦа как обобщенный термин для обозначения государ¬
ственных форм (демократии, аристократии, монархии).
Возникновение представления о конституции как об одном «основ¬
ном законе» следует, по мнению В.В.Дементьевой, связать лишь с эпо¬
хой революций XVII—XVIII вв. Конституция как «основной закон» —
понятие Нового времени.3
1 Дементьева В.В. Римская civitas республиканской эпохи... С. 153.
2 Там же. С. 154.
3 Там же. С. 156.
77
Римская республика не имела письменно зафиксированной в одном
документе конституции; множественные законы (leges) регулировали
политико-правовые отношения по отдельным сторонам публичной жиз¬
ни. Конституционные основы Римской республики, таким образом,—
это разрозненные, принимавшиеся в комициях законодательные акты,
устанавливавшие принципы деятельности органов власти, а также не¬
писаные обычаи, относившиеся к этой сфере и подлежавшие столь же
неукоснительному, как и законы, исполнению.
Политическая организация римской гражданской общины и типич¬
на, и уникальна одновременно. Типична в главных полисных устоях —
народное собрание было призвано определять основы совместной
жизни граждан, магистраты как выборные должностные лица — осу¬
ществлять управление на основе норм права. Уникальна — поскольку
сама конструкция публично-правового порядка содержала множество
оригинальных черт, не позволяющих дать ей простые дефиниции.1
Как считает В.В.Дементьева, наиболее удачным подходом к опре¬
делению сути политического оформления Римской республики стала
теория «римской меритократии» К.Й. Хёлькескампа, которую тот по¬
нимает как «власть достойных». Возникновение римской меритокра¬
тии было обусловлено следующими факторами: 1. Завоеванием Римом
Италии и территориальной экспансией; возвышеним римской общины
до гегемониальной власти. 2. Значением imperium (высшей военной и
гражданской власти) и магистратов с империем, а также правил, по ко¬
торым магистраты и командиры выбирались, и преимуществ, которыми
они наделялись. 3. Функционированием сената и его ролью как инсти¬
туционального центра социополитического порядка новой консолиди¬
рованной республики.
Ключевым при этом является завоевание Римом Италии, террито¬
риальная экспансия и возвышение римской общины до гегемониальной
власти. Хронологическим отрезком формирования меритократии на¬
зывается период от 338 до 295 г. до н. э.
В привычную шкалу понятий, характеризующих государственное
устройство (к которой относятся такие категории, как «демократия» и
«олигархия»), термин «меритократия» может быть включен как каче¬
ственное определение олигархии. Теория меритократии, по сути дела,
дает следующую характеристику римской политической системы клас¬
сической Республики: власть немногих, но достойных. К тому же это
власть выборная, к ней, как правило, приходили люди, достойные ее
функционально и морально.
Особое место в формировании меритократии принадлежало сена¬
ту. Сенат был политическим центром Республики, он играл роль клю¬
чевого института планирования, принятия решений и контроля, он яв-
Дементьева В.В. Римская civitas республиканской эпохи... С. 157, 158.
78
лялся авторитетнейшим органом, что оыло неотделимо от важнейшего
круга функций (распределение провинций, пророгация империя, ин-
террегнум). При этом вес сената был неформальным (в противополож¬
ность носителям империя), и имелось постоянное и неизбежное напря¬
жение в отношениях между сенатом, с одной стороны, и магистратами
с империем — с другой, так же как оно присутствовало между граждан¬
ским коллективом и носителями империя. Конфликты иногда вспыхи¬
вали, но, как правило, оставалось это напряжение латентным. К тому
же обладатели империя практически всегда были сами сенаторами.
Важным положением теории «римской меритократии», является
то, что возвышение руководящего слоя классической (средней) Респу¬
блики нельзя представлять только лишь количественным расширением
старого патрициата некоторыми семьями «новой аристократии». Нао¬
борот, это возвышение было комплексным многосторонним процессом,
в ходе которого возникла совсем новая своеобразная и специфическая
элита. Новая элита формируется не на старой основе,— делается вы¬
вод в концепции меритократии,— ее характеризует новое качество,
новая мораль, новые критерии достойности.
В целом анализ характера политической системы Римской респу¬
блики, сделанный антиковедами за последнюю четверть века, свиде¬
тельствует о признании решающим фактором управления римской
общиной деятельность не всего гражданского коллектива, а его эли¬
ты. Вместе с тем мы бы хотели подчеркнуть следующее: civitas, являясь
разновидностью полисной организации, конституировалась в качестве
государственного образования на основе принятия принципов, регули¬
рующих общественную жизнь, всем гражданским коллективом. Уста¬
новленные гражданским коллективом правила политической игры по¬
зволяют иметь определяющее влияние в государственной практике не
народу, а элите. Судя по всему, это и имело место в Риме.1
Римская элита играла огромную роль в принятии важнейших госу¬
дарственных решений и в ежедневной общественной жизни. Именно
принадлежавшие к правившей элите политики задавали тон римской
публичной жизни: они баллотировались на высшие должности, опре¬
деляли сенатские решения, руководили народными собраниями. Нет
сомнений, что правившая элита манипулировала общественным мне¬
нием. Однако это не исключает того, что ее представители в борьбе
политических группировок заручались поддержкой народа не в по¬
следнюю очередь потому, что им удавалось убедить его в обществен¬
ной пользе своих действий. Res publica была для аристократов ареной
политической конкуренции, но Республика поддерживалась этой кон¬
куренцией. В Риме не было профессиональной бюрократии, оплачивае¬
мых должностей; большая политика делалась руками «заинтересован¬
1 Дементьева В.В. Римская civitas республиканской эпохи... С. 160—163.
79
ных аристократических добровольцев». Борьба отдельных личностей,
даже если велась она за славу и почет, была необходимым условием
функционирования римской республиканской системы. В этой конку¬
ренции соблюдались традиции политического соревнования и опреде¬
ленные моральные нормы, которые не позволяли развиться в ее ходе
разрушительным для государства тенденциям.
В период классической Республики гражданская этика обусловли¬
вала допустимые приемы политической конкуренции и помогала под¬
держанию государственных механизмов в работоспособном состоя¬
нии.
По мнению В. В. Дементьевой, это соотношение роли элиты и на¬
рода в Римской республике позволяет утверждать, что именно в Риме
были заложены истоки принципа представительности. Это вырази¬
лось, во-первых, в том, что магистраты в Риме — не просто исполни¬
тельный орган народных собраний, как это было в Афинах, они полу¬
чали — путем делегирования государственного суверенитета от poulus
Romanus — право представлять римский народ в важнейших государ¬
ственных делах. Право высшего магистрата на это представительство,
на действия от имени всего народа, было заложено в imperium. Во-
вторых, принцип голосования в комициях, в том числе и в электораль¬
ных (одна центурия, курия, триба — один голос), означал в зародыше
систему «выборщиков», не персонифицированную, более абстракт¬
ную, но в целом близкую по сути, например, к современным выборам
американского президента, когда выборщик получает не просто право
голосовать на следующем этапе избирательной процедуры, но вместе
с этим правом и обязанность подать свой голос вполне определенным
образом. В-третьих, на это указывает принцип комплектования сената:
начиная с 366 г. до н. э. римский сенат очевидным образом превраща¬
ется из собрания аристократии в собрание экс-магистратов, которые в
качестве достойных представителей римского народа (избранных им)
осуществляли распорядительные и контролирующие функции. Поли¬
тик избирался только в магистратуру, отдельного избрания в сенат не
было, но право представлять интересы римского народа он уже полу¬
чил. В-четвертых, право провокации было правом контроля народа за
высшей судебной властью магистрата. Ни один магистрат не мог быть
избран без того, чтобы по его решению не была возможна провокация.
Возможность исправить решения магистрата собранием граждан¬
ского коллектива, когда речь идет о жизни и смерти его члена, также
свидетельствует о том, что должностное лицо, облеченное высшей ис¬
полнительной властью, обязано было считаться с интересами тех, кого
оно представляет, принимая решения. В-пятых, contiones как средство
выражения мнения римских граждан, доводимое до их избранников,
благодаря которому правившая элита знала желания тех, кого она пред¬
80
ставляет в органах власти. В-шестых, ориентация на mores maiorum
(обычаи предков) как универсальный для всех граждан поведенческий
канон, на основе которого осуществлялось представительство римского
гражданства нобилитетом. Mores maiorum включали с начала III в. до
н. э. (с создания новой элиты — в соответствии с теорией римской ме¬
ритократии — и новой морали) такие этические ценности и установки,
как virtus, dignitas, fides, ставшие критериями отбора представителей в
органы власти. Именно в Риме были сформированы качества достойно¬
го политика как лучшего из лучших гражданина, который может пред¬
ставлять весь коллектив, и критерии его поведения.1
Идеология римской civitas республиканской эпохи.Становление
представлений о политической свободе в Риме следует отнести к пер¬
вой половине V в. до н. э.
Свобода народа в Риме (libertas) появляется из уважения народом
своего суверенитета и своей компетенции в принятии решений. Она
была подкреплена законодательным регулированием: принцип равен¬
ства перед законом, принципы функционирования магистратур, пле¬
бейский трибунат, право провокации и др.
Понятие «свобода», став ключевым ценностным понятием полити¬
ки, составило единый ряд с правом, справедливостью и равенством. Ес¬
ли в Греции эти понятия изначально были соотнесены с общиной в це¬
лом и только затем распространены на каждого ее члена в отдельности,
то в Риме, наоборот, установлены были в качестве коллективных те
ценности, которые составляли ряд ценностей индивидуальных: dignitas
(достоинство), auctoritas (авторитет), pietas (благочестие), virtus (му¬
жество). Названные понятия составили суть римской гражданской
идентичности.
К 90-м гг. III в. до н. э. (к исходу сословной борьбы и ко времени
создания новой элиты) устанавливаются четко сформулированные
критерии нравственного поведения. Возникают краеугольные понятия
римской этики: fides, dignitas, virtus, auctoritas, honos.2
Одной из важнейших идеологических установок следует назвать
понятие fides (доверие, вера, верность, честность, добросовестность,
«исполнение того, что было обещано»), которое стояло в центре по¬
литического, социального и правового порядка Рима. В понятии fides
кристаллизовалось средство идеологии господства и коллективного
менталитета римского народа. «Верность обещаниям и клятве, прямое
соответствие между словом и делом считалось римлянами главным,
«священнейшим правом» как в государственном, так и в частном пра¬
ве».
1 Дементьева В.В. Римская civitas республиканской эпохи... С. 165, 166.
2 Там же. С. 166—168.
81
Гражданскому мировоззрению римлян были свойственны пред¬
ставления о гуманности, вероятно, воспринятые от греков. Латинским
эквивалентом греческому понятию «филантропия» служило слово
humanitas — человеколюбие. В римском восприятии природа, боже¬
ства и разум требовали: человек должен почитаться людьми.
Для римского гражданского коллектива очень важным было под¬
держание исторической памяти. Этому служили обряды и праздники,
историческая топография, памятные места и ландшафты. На это была
нацелена гентильно-генеалогическая мемориальная практика (похо¬
ронные процессии, памятники и надгробия).
Картина мира и система ценностей, концентрированно выражен¬
ные в значимом примере и способе поведения, не в последнюю очередь
определяли «драматургию» римского политического действия и форми¬
ровали то, что современные исследователи называют «политическая
культура». Она была в Риме ритуализована, имела в своем практиче¬
ском проявлении вербальный (речи ораторов), игровой (политика в
театре), церемониальный (игры) и другие аспекты. Она закладывалась
системой воспитания, она обеспечивала приемлемость норм политиче¬
ской борьбы и общественного поведения.1
Как заключает В. В. Дементьева, полисное устройство предпола¬
гало высокую степень взаимосвязанности и взаимообусловленности
всех сторон жизни гражданского коллектива. Какую бы сторону мы ни
вычленяли, изолированно от других мы обсудить ее не могли. Римская
civitas, таким образом, имея именно ей присущие связи и механизмы
функционирования, характеризуется целостностью и выраженной ор¬
ганичностью своего республиканского бытия, что в целом свойственно
для античной полисной организации.2
Как видно из приведенных выше современных концепций, точка
зрения Н. И. Кареева о римской цивитас как аналоге полиса, точнее
как варианта полисного устройства, формирование Рима путем синой-
кизма — факты, признанные современным антиковедением.3
Также почти полностью соответствует современным представлени¬
ям картина социальной структуры Рима царского периода, предложен¬
1 Дементьева В.В. Римская civitas республиканской эпохи... С. 169, 170.
2 Там же. С. 170.
3 «Мы вправе считать ее (римскую гражданскую общину — Civitas Romana)
типологически относящейся к полисной организации и понимать как вариант
полисного устройства. «В принципе античный полис и на греческой, и на рим¬
ской почве — явление однотипное, что не исключает разнообразия конкрет¬
ных вариантов. Ведь и греческие полисы не являются слепком друг с друга»//
Античная гражданская община: греческий полис и римская civitas: учеб, посо¬
бие / В.В. Дементьева; И. Е. Суриков. Ярославль: Изд-во Ярослав, гос. ун-та,
2010. С. 52 с цитатой из И.Л. Маяк.
82
ная Н. И. Кареевым. Римское общество царского времени включало
в себя патрициев, плебеев, клиентов и патронов, а также рабов с той
лишь оговоркой, что сословный дуализм формировался постепенно и
только с конца VI в. до н.э. плебеи оказались вне патрицианской ро¬
довой организации. В царский же период плебс еще не выделился из
массы клиентов, обедневших членов общины, вступавших под покро¬
вительство богатых и знатных соплеменников.1
Параллели между реформами Клисфена в Афинах и Сервия Туллия
в Риме более чем корректны. Как считает В.В.Дементьева, общность
с греческими преобразованиями могла быть обусловлена общностью
исторической ситуации, общими проявлениями процесса формиро¬
вания полисной организации.2 Сказанное фактически подтверждает
предположения Н. И. Кареева.
Вполне справедлива и оценка Н. И. Кареевым реформ Сервия Тул¬
лия как сливших патрицианскую и плебейскую общины. В результате
включения плебса в войско и в центуриатные комиции военные силы
римлян начали набираться из двух сословий и явились важным элемен¬
том их консолидации в единый populous — римский народ. Создание
же собственно римской государственности современные исследовате¬
ли чаще всего и связывают с реформами Сервия Туллия.3 Более того,
Фергюс Миллар в 1984 г. прямо писал о том, что при характеристике
классического периода римской республики не стоит уклоняться от па¬
раллелей с историей афинского полиса в V в. до н.э.4
Конечно, в книге Н. И. Кареева есть и оценки, не подтверждаемые
современной историографией.К их числу относится трактовка римско¬
го пролетариата, бедственное положение которого, по Н. И. Карееву,
вызывало социальные смуты, введение понятия «крепостные» и ряд
других немаловажных положений, которые читатель без труда найдет,
сравнивая текст Н. И. Кареева с приведенными выше современными
трактовками. В некоторой степени на работе сказалась ее типологиче¬
ская направленность, вызвавшая в ряде случаев явную модернизацию,
когда представления и терминология начала XX в. были применены к
римским реалиям.
Осталось сказать несколько слов об оценке этой работы Н. И. Ка¬
реева современными специалистами по истории Древней Греции и
Древнего Рима.
Нельзя сказать, что оценки «антиковедческих» работ Н. И. Кареева
и ссылки на них часты у современных исследователей. Наиболее полно
Дементьева В.В. Государственно-правовое устройство античного Рима:
ранняя монархия и республика: учеб, пособие. Ярославль, 2004. С. 20.
2 Там же. С.35.
3 Там же. С. 33, 35.
4 Там же. С. 222.
83
и, пожалуй, во-многом исчерпывающе «античная» проблематика твор¬
чества Н. И. Кареева изложена в диссертации и статьях В. А. Филимо¬
нова. Соответствующие конкретные ссылки даны нами выше.
П. В. Георгиев, посвятивший кандидатскую диссертацию оценкам
афинской демократии русскими историками середины XIX — первой
трети XX в., отмечает, что Н. И. Кареев, вслед за Ковалевским, обра¬
тился к опыту античных государств, в том числе афинской демократии,
чтобы на ее примере выяснить, какие из ее функциональных элемен¬
тов могли бы быть полезны для построения российской политической
системы. Исследователь обращает внимание, что Н. И. Кареев в своих
сочинениях, посвященных монархиям Древнего Востока, античному
городу-государству, пытается найти обоснование преимуществ само¬
управляющейся полисной политической структуры по сравнению с аб¬
солютной монархией, восточным деспотизмом.1
П. В. Георгиев, далее, отмечает, что в основе афинской демократии
Кареев видит свободное развитие индивида, и в этом смысле подчерки¬
вает ее сходство с современными ему западными демократиями. «Ан¬
тичный мир,— как отмечает Н. И. Кареев,— в свое время шел в этом
направлении по тому же пути, по которому впоследствии шла и Новая
Европа, и все различие заключается только в том, что последняя опере¬
дила античный мир...»(ссылка на с. 238 Кареева). «Ведь по самой при¬
роде индивидуализм есть сила прогрессивная и сравнение аристокра¬
тической Спарты с демократическими Афинами показывает, на чьей
стороне было культурное преимущество» (ссылка на с. 248 Кареева).
Высоко, в духе Бузескула, которого он часто цитирует, Н. И. Кареев
оценивает эпоху Перикла, как время, когда наступило полное господ¬
ство демократии в Афинах. Это — период законной, разумной демокра¬
тии. П. В. Георгиев подмечает сходство взглядов Кареева и Бузескула
на причины вырождения афинской демократии. Кареев отмечал, что
вырождению афинской демократии способствовали «развивающаяся
диктатура толпы и умственная незрелость масс». По мнению П. В. Ге¬
оргиева, симпатии Кареева в адрес афинской демократии, особенно
времени правления Перикла, тесным образом были связаны с либераль¬
ными взглядами самого историка.Неслучайно, что именно в годы обо¬
стрения политической борьбы за создание представительных органов в
России в начале XX в. Кареев обращается к опыту античных городов-
1 Цит. по: Жигунин В.Д., Мягков Г.П. Исторический опыт российской госу¬
дарственности и российская либеральная историография//Государство и обще¬
ство: проблема федерализма и самоуправления: материалы всерос. науч.-практ.
конф. Ижевск, 1999. С. 111.
84
государств, при этом высказывая явные симпатии в адрес свободных
самоуправляющихся общин Древнего мира.1
Э. Д. Фролов расценил книгу Н. И. Кареева как имеющую научно-
популярный характер, видимо, поскольку ее автор не был антикове-
дом. Вместе с тем, отмечал Э. Д. Фролов, хотя автор — не антиковед,
ему знакомы главные источники (так, в первой работе он широко поль¬
зуется Аристотелем и Полибием), но его главными опорами являются
новейшие пособия, в особенности основополагающие труды Фюстель
де Куланжа и Эд. Фримена, К. Ю. Белоха и Эд. Мейера. При всем
том он отлично разбирается в сути затрагиваемых проблем; более то¬
го, общая историческая культура и приверженность к сравнительно-
историческому методу позволяют ему избежать тех крайностей, в
которые нередко впадали его именитые предшественники. Так, он спра¬
ведливо отклоняет, как одностороннюю, попытку Фюстель де Куланжа
вывести весь строй древней гражданской общины из религиозного нача¬
ла, из культа предков и домашнего очага. Он понимает искусственную
схематичность взглядов К.Бюхера на стадии экономического развития,
согласно которым вся классическая древность оказывается втиснутой
в узкие рамки домашнего, замкнутого на себя хозяйства. Наконец, он
в принципе не приемлет тезис некоторых современных мыслителей и
ученых, в первую очередь Бенжамена Констана и того же Фюстель де
Куланжа, о коренном различии мира античного и новейшего, в част¬
ности в том, что касается положения личности. Мнение названных ав¬
торитетов о том, что в античном мире первенствующее значение имело
государственное начало перед личным, тогда как в новейшем европей¬
ском мире, наоборот, над всем превалируют интересы личности, расце¬
нивается как антиисторическое: подавление личности сначала родом,
а затем государством не было в классической древности явлением пер¬
манентным, развитие совершалось, как и в Новое время, в сторону все
больших свобод для индивидуума, только это развитие не было столь
полным и результативным, как в Новой Европе.2
«Римская часть» книги Н. И. Кареева была отмечена в работах
Л. П. Кучеренко. Так, в учебном пособии, посвященном борьбе патри¬
циев и плебеев, Н. И. Кареев характеризуется как историк, внесший
вклад в изучение сословной борьбы, и особо отмечается оригинальность
трактовки исследователем проблемы сословной дифференциации пле¬
беев, заключавшейся в следующем. Для верхушки плебса Н. И. Кареев
отмечал промежуточный характер положения в древнеримском обще¬
стве времени сословной борьбы: с одной стороны, у этой верхушки, как
социальной группы, отнесенной к зажиточной части населения, налицо
1 Георгиев П.В. Афинская демократия в отечественной историографии се¬
редины XIX—первой трети XX в.: дис. ... канд. ист. наук. Казань, 2009. С. 172—
173.
2 Фролов Э.Д. Русская наука об Античности.С. 390—392.
85
общие экономические интересы с патрициатом, с другой, как у пред¬
ставителей незнатного населения — общие политические интересы с
народной массой.1
В другой своей работе Л. П. Кучеренко отмечает указание Кареева
на сохранение после ликвидации института царской власти понятия
гех в наименованиях двух должностных лиц: interrex и rex sacrorum, в
которых он находит пережиток архаического периода, называя одну из
этих должностей остатком царской власти, а другую ее заменой. Там
же говорится об оригинальном решении Н. И. Кареевым проблемы воз¬
можности поворота от республики к монархии, так как монархический
элемент в виде империя ординарных магистратур, по его мнению, «при¬
сутствовал в политическом строе республики на всем протяжении ее
истории, пока не был реализован вначале в системе власти Цезаря, а
затем Августа», а экстраординарная «диктатура была как бы времен¬
ным восстановлением царской власти с неограниченным империем».2
В учебнике по историографии античной истории, написанном кол¬
лективом кафедры истории Древнего мира МГУ под ред. В. И. Кузищи-
на, подчеркивается, что Н. И. Кареев, будучи специалистом по новой
истории, в своих «антиковедческих» работах не претендовал на само¬
стоятельность научных изысканий с проработкой всего комплекса ис¬
точников и литературы.Тем не менее эти исследования Н. И. Кареева
дали сводку своего рода существующих концепций, синтетическую
картину развития политических учреждений древности, представля¬
ющую известный научный интерес. Особо В. И. Кузищин отмечает от¬
личие кареевской концепции античного полиса от теории гражданской
общины Фюстель де Куланжа. Если Фюстель де Куланж противопо¬
ставлял античную общину современным политическим учреждениям,
то Н. И. Кареев видел в греческом полисе элементы некоторых совре¬
менных институтов. В учебнике дается и некоторая общая оценка этим
работам Н. И. Кареева, согласно которой генезис и эволюцию форм
Кареев рассматривает в неразрывной связи с эволюцией социальных
отношений, что делает его общую концепцию оригинальной и свежей.3
1 Излож. по: Филимонов В.А. Н.И. Кареев как историк Античности : дис.
... канд. ист. наук. С. 10 со ссылкой на : Кучеренко Л.П. Сословная борьба па¬
трициев и плебеев в Древнем Риме: учеб, пособие по спецкурсу. Сыктывкар,
1990.С. 16.
2 Излож. по: Филимонов В.А. Н.И. Кареев как историк Античности:
дис. ... канд. ист. наук. С. 12 со ссылкой на: Кучеренко Л.П. Особенности
формирования политического строя в ранней римской республике//Вестн.
СыктГУ. 1995. Сер.8. Вып. 1. С. 33.
Q
Излож. по: Филимонов В.А. Н.И. Кареев как историк Античности: дис.
... канд. ист. наук. С. 8. Со ссылкой на: Историография античной истории.
М„ 1980. С. 177.
86
В недавней статье по российской историографии полиса С. Г. Кар¬
пюк отмечает, что книга Николая Кареева, известного российского
историка и либерального политического деятеля (он был депутатом
первой Думы) «Государство-город античного мира» стала даже гим¬
назическим учебником. Кареев подчеркивал преемственность между
средневековыми европейскими и современными ему парламентскими
институтами, но был весьма осторожен, когда дело касалось возмож¬
ного влияния греческих городов-государств на средневековые и совре¬
менные города.1
Концепция Н. И. Кареева, несколько неожиданно, упомянута в дис¬
сертационном исследовании, посвященном политической истории Эги-
ны VI—V вв. до н.э. Исследователь пишет, что разбираемая нами ра¬
бота Н. И. Кареева содержит анализ развития античной гражданской
общины. Н. Кареев рассматривает не только внутреннюю структуру
полиса, но и формы взаимодействия греческих государств во внешней
политике, а также основные виды их объединений. Им также подни¬
мается вопрос о роли таких событий общегреческой важности, какими
были спортивные игры-агоны. При этом Н. Кареев упоминает Эгину,
характеризуя ее как торговый полис, предметом торговли которого бы¬
ла керамика.2
Как справедливо заметил В. А. Филимонов, исторические взгляды
и антиковедное творчество Н. И. Кареева органически вписываются в
сложную и противоречивую внутреннюю логику развития отечествен¬
ной исторической науки конца XIX — начала XX в. Он шел по пути,
проложенному его предшественниками-антиковедами М. С. Куторгой,
С. В. Ешевским, В. И. Герье и др. Будучи философом-историком, он
старался исследовать проблемы, выпавшие из поля зрения исследова¬
телей греко-римского мира.
В целом, давая общую оценку антиковедческому исследованию
Н. И. Кареева, нельзя не согласиться с мнением В. И. Бузескула о том,
что Н. И. Кареев «...мог взглянуть на историю древности с свежей,
иной и более широкой точки зрения; он мог пользоваться сравнитель¬
ным методом, приводить много аналогий и делать сравнения... Сло¬
вом,— заключал Бузескул,— обе его книжки, вовсе не претендующие
на самостоятельность научных исследований, являются полезными по¬
пулярными пособиями и достигают той цели, о которой заявляет сам
автор,— «возбудить в читателе интерес к Античности, к которой, к со¬
жалению, всем хорошо известные обстоятельства внушают большею
1 Карпюк С.Г. Греческий полис в российской историографии//Бспр!а
Gregoriana: сб. в честь 70-летия акад. Г.М. Бонгард-Левина. М., 2003. С. 292—
299.
2 Щукин Ю.Ю. Политическая история Эгины: 2-я пол. VI—V вв. до н.э.: дис.
... канд. ист. наук. Тула, 2006. Сн. 1.
87
частью только чувства, противоположные всякому желанию подойти к
предмету поближе».1
Закончить предисловие лучше всего словами самого Н. И. Ка-
реева:«Древний мир, отделенный от нас столькими веками, между тем
может сделаться нам очень близким, если мы увидим, что и греческие
государства, и Рим уже переживали в свое время то, что лишь позднее
стала переживать или и теперь еще переживает новая Европа: ничем
нельзя в прошлом так заинтересовать просто образованных читателей,
не желающих сделаться специалистами того или другого отдела исто¬
рии, как изображением отношений и изложением идей, от которых на¬
ша мысль невольно переносится ко всему тому, что непосредственно нас
окружает и возбуждает наше внимание...Теперь, в век наступающего
господства трезвой исторической правды, время увлечений античным
миром прошло, и мы с ним знакомимся не для того, чтобы чему-либо
научиться у древних, но чтобы уметь лучше понимать свое собственное
время по его аналогиям и контрастам с древностью, здесь же теперь на
первом плане стоит вопрос социальной эволюции со всеми ее политиче¬
скими и экономическими, правовыми и моральными проблемами».2
Доктор исторических наук А.В.Сазанов
1 Фролов Э.Д.Русская наука об Античности. СПб., 1998.С. 80, 81.
2 Кареев Н.И. Предисловие к 1 изд. ... С.Х—XI.
88
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ
«Государство-город античного мира» представляет собою запись
лекций по древней истории, читанных мною в 1902—1903 году студен¬
там I курса экономического отделения С.-Петербургского политехни¬
кума. Издавая в свет эту книжку, я руководился тою мыслью, что она
может пригодиться вообще учащейся молодежи и в особенности той ее
части, которая в целях самообразования обращается и к историческо¬
му чтению.
Я не стану воспроизводить здесь трех вступительных лекций, кото¬
рые были мною предпосланы курсу об античном государстве-городе и в
которых слушателям выяснялось, в чем заключаются задачи историче¬
ской науки и могут заключаться задачи исторического преподавания в
высших учебных заведениях, а в частности в учебном заведении такого
типа, как новый политехникум с его экономическим отделением, но я
считаю все-таки необходимым передать в самых общих чертах содер¬
жание той части одной из этих вступительных лекций, в которой шла
речь о самом предмете курса.
Рассматривая задачи исторической науки в их современном пони¬
мании, я, конечно, не мог не коснуться вопроса о взаимных отноше¬
ниях между этой наукой, с одной стороны, и социологией, с другой. Я
именно указывал на то, что история занимается изучением отдельных
конкретных обществ, тогда как социология изучает общество во¬
обще или, говоря другими словами, общество, взятое отвлеченно.
Развив эту мысль в подробностях и иллюстрировав частные положе¬
ния, из нее вытекающие, на единичных примерах, я счел нужным осо¬
бенно остановить внимание своих слушателей на той еще мысли, что
возможно и такое отношение к фактическому материалу, изучаемому
историей и социологией, которое представляет собою переход от одной
из этих наук к другой. В этом последнем случае мы делаем предметом
своего изучения не отдельные конкретные общества и не общество,
отвлеченно взятое, а тот или другой социологический тип, под кото¬
рый можно подвести известное количество отдельных общественных
89
организации, данных нам в истории, и который вместе с тем является
все-таки лишь одной из частных форм, какие принимает общество во¬
обще. Перечислив несколько таких типов, каковы род и государство-
племя, государство-город и восточная деспотия, феодальное поместье-
государство и сословная монархия и т. п., я указал, в каком отношении
изучение генезиса и эволюции таких типических форм социально-
политического устройства может находиться к задачам, какие ставит
себе, с одной стороны, история конкретных обществ, а с другой — со¬
циология, как абстрактная наука.
Государство-город античного мира и взят был мною как известный
исторический тип. При большей подготовке, чем та, какую я мог пред¬
полагать у своих слушателей, я придал бы такому типологическому
рассмотрению городовой формы государства более широкую постанов¬
ку, включив в круг исторических явлений, подлежащих обозрению с
этой точки зрения, все вообще государства-города, какие знает исто¬
рия от финикийских Тира, Сидона и Карфагена в древности до совре¬
менных нам вольных городов Германии, Гамбурга, Любека и Бремена,
но я ограничил свою задачу лишь греко-римским, античным в тесном
смысле слова миром, как эпохой, когда тип государства-города имел
наибольшее распространение и достиг наивысшего развития. При¬
том это ограничение позволило мне в построении и изложении курса
больше держаться исторической почвы конкретных политических, со¬
циальных, экономических фактов и соприкасающихся с ними явлений
духовной культуры.
Указывая своим слушателям на то, что мой курс будет именно
типологическим, я оговорился, что, например, на университетском
историко-филологическом факультете я, быть может, не придал бы
своему общему курсу по древней истории такого характера, так как
будущим специалистам нужно было бы сообщить из истории греков и
римлян многое такое, чего в своих лекциях о государстве-городе я не
буду касаться. В самом деле, по самой задаче проследить внутреннюю
эволюцию античного государства-города я должен был оставить в сто¬
роне всю так называемую внешнюю историю, весь общий ход истории
Древнего мира. В последнем отношении я мог только посоветовать
своим слушателям возобновить в своей памяти фактические знания
по древней истории, вынесенные из средней школы. Я сравнил свой
будущий курс с такой железнодорожной картой, на которую были бы
занесены только одни линии железных дорог без обозначения морских
берегов, горных хребтов, рек и городов данной страны: конечно, в та¬
кой карте трудно было бы разобраться, тогда как, имея перед глазами
другие обычные элементы географической карты, мы легко поймем,
почему та или другая железнодорожная линия не идет дальше (если,
например, она упирается в берег моря), почему она имеет извилистое
90
направление (если, например, она идет по речной долине), почему в
таких-то и таких-то местах мы видим пересечение многих линий (важ¬
ные городские центры). Так, говорил я своим слушателям, и мой курс
вы будете лучше понимать, если у вас будет в голове ясное и отчетли¬
вое представление об общем ходе древней истории.
Мне пришлось также оговориться, что многие вопросы историче¬
ского изучения Древнего мира, многие стороны жизни классических
народов совсем не войдут в мой курс: вопросы древней географии и эт¬
нографии, археологии и источниковедения или исторической критики,
в частности вопросы о достоверности целых эпох или отдельных явле¬
ний, наконец, вся духовная культура классической древности, т. е. ми¬
фология и религия, литература и искусство, философия и наука. Глав¬
ное содержание курса лежит в областях политики и экономики, и даже
область права затрагивается в нем лишь мимоходом, как мимоходом же
затрагиваются и области религии и философии — только по их связи,
когда дело ее касается, с общественным и государственным строем.
Прибавлю еще, что тема этой моей книги — та же, что и в знамени¬
том труде Фюстель де Куланжа «Гражданская община античного мира»
(La cite antique). Это замечательное произведение, несмотря на одно¬
сторонность точки зрения, положенной в его основу, и на устарелость
многих отдельных данных и взглядов, я усердно рекомендовал своим
слушателям и предлагал прямо его изучать. С тем же самым советом
я позволил бы себе обратиться и к читателям настоящей книги. Делая
своим предметом ту же гражданскую общину Древнего мира, я, однако,
вношу в разработку этой темы иную, чем у Фюстель де Куланжа, точку
зрения и строю изображение эволюции античного государства-города
по иной схеме. Отнюдь не разделяя теории экономического материа¬
лизма, я отвожу экономическому фактору в истории то место, которое
ему должно принадлежать, будучи очень далек от той мысли, будто
общественные формы являются исключительно результатами тех или
иных миросозерцаний. Другое отличие общих взглядов этой моей кни¬
ги от тех, которые положены в основу труда Фюстель де Куланжа, за¬
ключается в том, что все построение должно у него служить доказа¬
тельством крайнего несходства античного мира с новым европейским.
Меня, наоборот, интересовали те параллели, которые можно проводить
между социально-политической эволюцией древних и современных на¬
родов. Хотя и в своем курсе, и в этой книге я не выдвигал на первый
план аналогий, представляемых обеими эволюциями, но мысль о том,
что и там, и здесь развитие совершалось в одном и том же направлении,
если не по одному и тому же пути, была одной из руководящих идей
всего исторического построения, данного в моем курсе и воспроизве¬
денного в настоящей книге. Схема, положенная в ее основу, оказалась,
однако, менее благоприятной, чем построение Фюстель де Куланжа,
91
для возможности изображения частного быта и рассмотрения частно¬
го права греков и римлян, и с этой стороны жизнь граждан античных
государств-городов воспроизводится в сочинении Фюстель де Куланжа
гораздо полнее1.
В сущности, сходство тем заставляет здесь меня указать и на от¬
ношение моей книги к великому произведению древней политической
литературы, к «Политике» Аристотеля. Этот труд, заключающий в се¬
бе обобщенные результаты наблюдений над массой государств-городов
Греции и столь счастливо дополняющийся в наше время недавно най¬
денною «Афинской политией» того же автора, в сущности тоже пред¬
ставляет собою систематическое описание античной гражданской
общины как одного из исторических типов социально-политической
организации. Хотя Аристотель и жил в эпоху разложения этого типа,
когда македонское завоевание выводило Древний мир на более широ¬
кую дорогу и в обществе уже успели проявиться новые индивидуали¬
стические стремления, но мысль Аристотеля вращалась в кругу идей
самодовлеющего полиса, в себе самом имеющего цель своего суще¬
ствования. В его «Политике», далее, как ни в каком другом произведе¬
нии греческой литературы, мы находим громадное количество фактов,
наблюдений и обобщений из областей политики и даже экономики. Вот
эти два обстоятельства, понимание Аристотелем самого государства
как прежде всего города с его непосредственным округом, и богатство
исторического материала, заключающегося в его трактате, и застави¬
ли меня постоянно обращаться к его «Политике» и тогда, когда нужно
было входить в круг политических воззрений классической древности,
и когда нужно было давать обобщенные представления самих полити¬
ческих форм греческого мира. Постоянными цитатами из «Политики»
я имел в виду обратить внимание хотя бы только немногих своих слу¬
шателей на это замечательное произведение греческой литературы, и я
знаю, что до известной степени я этого достиг. Очень желал бы, чтобы
и среди читателей этой книги нашлись такие, которые захотели бы по¬
знакомиться с самою «Политикою» Аристотеля.
Таким образом, для своего курса, не будучи сам специалистом соб¬
ственно в области древней истории, я решился взять задачу, которую
брали на себя такие великие знатоки древности, как Аристотель и Фю¬
стель де Куланж. Но я именно и прошу смотреть на эту книгу как на
1 Уже по выходе в свет первого издания «Государства-города» я узнал о по¬
пулярной книге Fowler'a на ту же тему «The city-state of the Greeks and Romans»
(1893), но, к сожалению, пока еще не имел ее в руках и потому не могу ска¬
зать, какой точки зрения держится автор. Пользуюсь этим случаем, чтобы ука¬
зать на то, что термин «государство-город» или «город-государство» (city-state,
Stadtstaat) уже получил право гражданства в исторической литературе. (При-
меч. ко 2 изд.).
92
курс, подводящий итоги под общими выводами современной науки,
а не как на самостоятельное исследование, которое, что называется,
двигало бы вперед науку. Само стремление придать курсу социологи¬
ческий оттенок находит свое объяснение и оправдание не только в же¬
лании избежать рутинного и шаблонного построения, но и в том, что
это именно та точка зрения, на которую имеет наибольшее право стать
так называемый «всеобщий историк», когда ему приходится касаться
предметов не его специальных занятий. Сосредоточив свою научную
работу, кроме общих вопросов теории истории и социологии, на новой
западноевропейской истории, я не мог не внести в свой курс по древ¬
ней истории,— раз мне пришлось взять на себя чтение такого курса,—
тот именно интерес, который развивается на почве ближайшего озна¬
комления с культурно-социальной историей Нового времени: здесь на
первом плане стоят не специальные интересы археологии или критики
источников, не вопросы о происхождении той или другой народности,
о достоверности древнейших периодов ее истории и проч., и проч., а
политическое, социальное и экономическое развитие с отражением его
в сфере общественных идеологий. Такую точку зрения я и считал наи¬
более подходящею для исторического курса в таком высшем учебном
заведении, где история является предметом общего образования, а не
ученой специализации, и та же самая точка зрения должна, по моему
мнению, господствовать и в книгах, предназначенных содействовать
самообразованию. Для специалистов в области исторического изуче¬
ния древности я прибавил бы еще, что как и среди слушателей моих
было немало молодых людей, не учившихся в классической гимназии,
так, надеюсь, и эту книжку возьмут в руки многие, тоже не получившие
классического образования. Конечно, это я должен был иметь в виду в
самом способе изложения. Быть может, то или другое, допускаю даже,
что весьма многое — могло бы и даже должно было бы быть сказано
совершенно иначе специалистом-классиком для читателей, в той или
другой мере прикосновенных к классицизму, но я думаю, что мне не бу¬
дет поставлено в вину то, что иной строгий судья найдет недостаточно
«классичным»,— положим, примерно сказать, цитирование по русским
переводам,— и всякий истинный друг научного изучения классическо¬
го мира, надеюсь, признает, что настоящая книжка, хотя бы и в слабой,
может быть, только степени, способна возбудить в читателе интерес к
Античности, к которой, к сожалению, всем хорошо известные обстоя¬
тельства внушают большею частью только чувства, противоположные
всякому желанию подойти к предмету поближе.
Древний мир, отделенный от нас столькими веками, между тем мо¬
жет сделаться нам очень близким, если мы увидим, что и греческие го¬
сударства, и Рим уже переживали в свое время то, что лишь позднее
стала переживать или и теперь еще переживает новая Европа: ничем
93
нельзя в прошлом так заинтересовать просто образованных читателей,
не желающих сделаться специалистами того или другого отдела исто¬
рии, как изображением отношений и изложением идей, от которых на¬
ша мысль невольно переносится ко всему тому, что непосредственно
нас окружает и возбуждает наше внимание. Было время, когда в изуче¬
нии Древнего мира на первом плане в сознании образованного обще¬
ства стояла литературно-художественная сторона Античности, как
были и эпоха возрождения особого интереса к античной философии, и
даже период увлечения идеализированными политическими формами
древности. Теперь, в век наступающего господства трезвой историче¬
ской правды, время увлечений античным миром прошло, и мы с ним
знакомимся не для того, чтобы чему-либо научиться у древних, но что¬
бы уметь лучше понимать свое собственное время по его аналогиям и
контрастам с древностью, здесь же теперь на первом плане стоит во¬
прос социальной эволюции со всеми ее политическими и экономиче¬
скими, правовыми и моральными проблемами.
2 марта 1903 года
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ
Второе издание «Государства-города» перепечатано с первого без
всяких перемен, кроме некоторых исправлений в мелочах. Другие ра¬
боты не позволили мне подвергнуть книгу более тщательному пересмо¬
тру, тем более что он мог бы надолго затянуться, и это на очень неопре¬
деленное время отсрочило бы выход в свет книги, которая оказалась
нужной.
В «Государстве-городе» я рассмотрел один тип древнего государ¬
ства — греко-римский ло^ц-civitas. Свой исторический курс, читанный
студентам I курса экономического отделения СПб. политехнического
института в 1903—1904 академическом году, я посвятил другой типи¬
ческой государственной форме Древнего мира — крупной монархии
вообще, в особенности же монархии универсальной, каковы Ассирия.
Персия, царство Александра Македонского и Римская империя. Этот
курс также был напечатан под заглавием «Монархии Древнего Востока
и греко-римского мира», и обе эти книги, вместе взятые, представляют
собою особенным образом построенную историю Древнего мира, при¬
чем в первой из них преобладает социологическая точка зрения (от¬
куда и подзаголовок «Опыт исторического построения политической
и социальной эволюции античных гражданских общин»), во второй —
точка зрения историко-философская (что и отмечено подзаголовком
«Очерк политической, экономической и культурной эволюции Древ¬
94
него мира под господством универсальных монархий»). Обе эти точки
зрения взаимно дополняются, отнюдь одна другой не исключая, тем
более что обе они в данном случае являются лишь разными способами
одного и того же типологического изучения.
4 марта 1905 года
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ
После выхода в свет второго издания этой книги, равно как «Монар¬
хий Древнего Востока и греко-римского мира», мною были изданы еще
три аналогичных курса, читанных в С.-Петербургском политехническом
институте, а именно 1) «Поместье-государство и сословная монархия
Средних веков», 2) «Западноевропейская абсолютная монархия XVI—
XVIII веков» и 3) «Происхождение современного народно-правового
государства». Все эти книги,— числом, следовательно, пять,— состав¬
ляют в настоящее время целую серию «типологических курсов по исто¬
рии государственного быта», в которой недостает только «варварских
государств начала Средних веков», для того чтобы она имела право
быть названною полным обзором всех главных государственных форм,
известных всемирной истории. Со временем я предполагаю восполнить
и этот пробел, как только другие работы дозволят мне это сделать.
22 марта 1910 года
95
ГЛАВА I
Общее понятие о государстве-городе
Значение двойного термина государство-город.— Основной
взгляд Аристотеля на государство.— Общее понятие о госу¬
дарстве.— Политическая интеграция.—Происхождение горо¬
дов.—Мнение Аристотеля о наилучшем местоположении города
Условимся прежде всего в понимании нашего двойного тер¬
мина «государство-город». Разумея под этим, сложенным из
двух слов, названием государство, состоящее из города с его
ближайшим округом, или, что то же, город, составляющий со
своим округом государство, мы прибегаем для обозначения та¬
кой политической формы к сложному термину потому, что для
нас это — два разные понятия, с одной стороны город, с дру¬
гой — государство. У древних греков, наоборот, эти два понятия
сливались воедино, и слово полис (яоХц) обозначало одинаково
и город, и государство. Правда, первоначальное значение сло¬
ва было город, укрепленное место, в отличие от окружающей
страны или хоры (/сора), носившей еще названия земли (yf|) или
поля (aypoq), но с течением времени под словом полис стали
разуметь всякое политически независимое селение, господству¬
ющее над ближайшим округом с его более мелкими поселками,
носившими названия ком (/сорл) или демов (6f|po<;), причем это
селение могло рассматриваться в одно и то же время как госу¬
дарство и как столица маленькой государственной территории
вроде современного швейцарского кантона. У римлян словом,
наиболее близким к греческому полис в его двойном значении и
города, и государства, было цивитас (civitas), что в одних слу¬
97
чаях может переводиться словом городу в других переводится
словом государство.
Особенностью политического быта древних греков и римлян
и было то, что у них государство имело городовую форму: это
была маленькая территория, тяготевшая к одному центру, с ко¬
торым она и составляла одно неразрывное политическое целое.
Посмотрим теперь, как представляли себе такое государство
сами древние, и для этого познакомимся со взглядом на государ¬
ство знаменитого философа IV в. до Р. X. Аристотеля, который
составил не дошедшее до нас описание более полутораста со¬
временных ему республик и написал еще общий теоретический
трактат о государстве, носящий название «Политика». К этому
трактату мы именно и обратимся.
«Всякое государство,— так начинает Аристотель эту свою
книгу1,— представляет собою некоторую форму общежития,
а всякое общежитие состоятельно только ввиду какого-либо
блага, потому что всякое дело люди делают не иначе, как вви¬
ду того, что представляется им благом. Итак, если общежитие
во всех своих формах стремится к какому-либо благу, то наи¬
лучшее из всех благ имеет в виду та форма, которая стоит
выше всех и все другие обнимает. А это — та форма, которая
называется государством, форма политического общежития.
Неправильно,— продолжает Аристотель,— рассуждают те, ко¬
торые не делают различия между государственным человеком,
царем, домохозяином и господином. Они думают, что различие
между ними определяется лишь большим или меньшим коли¬
чеством лиц, подчиненных их власти, а не качеством самой
власти. Так, по их мнению, кто властвует над несколькими, тот
господин, кто — над большим числом лиц, тот хозяин дома, а
кто — еще над большим, тот управляет ими как государствен¬
ный человек или как царь,— как будто большая семья или малое
государство ничем не различаются между собою».
В этих словах Аристотеля я обращаю особое внимание на
мысль о том, что государство стоит выше всех других форм об¬
щежития и все другие собою обнимает, будучи в то же время
соединено с таким властвованием над людьми, которое каче¬
ственно отличается от властвования хозяина над «чадами и до¬
мочадцами» или господина над рабами. Ни Аристотель, ни дру¬
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 1—2.
98
гие политические писатели древности (Платон и Цицерон) не
пытались дать государству более точное определение вроде тех,
какие создавались в большом количестве философами, государ-
ствоведами и юристами Нового времени, но что необходимую
принадлежность государства составляет власть, это с достаточ¬
ною силою отмечено и Аристотелем, хотя он и не дает научного
определения самому существу властвования одних людей над
другими.
Чтобы яснее представить, чем отличается государство от
других форм общежития, Аристотель прибегает к тому спосо¬
бу, которым вообще рекомендует руководствоваться в подоб¬
ных исследованиях, а именно к делению сложного на простые
элементы, и потому рассматривает, из каких элементов состоит
государство. Первой формой общежития Аристотель признает
семью, второй — поселок (ксорг|), и «наконец, совершеннейшая
форма общежития, состоящая из многих поселков, есть госу¬
дарство,— такая форма, в которой общественная жизнь, во всех
отношениях, можно сказать, достигает высшей степени самодо-
вления1... Если существование предшествующих форм обще¬
жития объясняется потребностью человеческой природы, то и
государство точно так же вытекает из природы, как конечной
цели предшествующих форм жизни»2. Заметим, что, говоря это,
Аристотель природою каждого предмета называет то, чего до¬
стигает предмет как цели своего бытия. Итак, по Аристотелю,
«вследствие общения людей между собою сперва образуется
семья, а потом государство», но «по смыслу своей природы» для
него, как сам он утверждает, «государство существует прежде,
чем семья и каждый из нас в отдельности, потому что,— пояс¬
няет Аристотель свою мысль,— целое необходимо прежде сво¬
ей части»3. Для полного уразумения этой мысли нужно было бы
обратиться к основным понятиям всего философского учения
Аристотеля, что завлекло бы нас слишком далеко, но для нас
достаточно здесь узнать, что он смотрел на государство как на
некоторую целость, в себе самой имеющую цель своего суще¬
ствования. «Итак, ясно,— говорит он сам,— что государство
существует естественно и притом прежде, чем каждый отдель¬
1 Самодовление = автаркия (аиторкша); у Скворцова это понятие передано
через слово «благосостояние».
2 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 8.
3 Там же. С. 9.
99
ный его член, потому что, если вне государства никто не может
иметь полного благосостояния, то каждый человек относится к
государству точно так же, как части относятся к своему целому.
А кто не может жить в обществе или кто не имеет ни в чем нуж¬
ды, потому что сам доволен собою во всем, тот не составляет
никакой части государства и есть или зверь, или бог»1.
Мы не будем останавливаться теперь на содержащейся в
приведенных словах мысли о взаимном отношении, какое, по
Аристотелю и вообще по понятиям древних, существует между
отдельными людьми и составляющимся из них политическим
целым, потому что об этом будет еще идти речь впереди, здесь
же я прошу обратить особое внимание на понятие о государстве
как о самодовлеющем целом. В конце концов у Аристотеля госу¬
дарство есть наивысшее и всеобъемлющее, самое совершенное
и вполне самодовлеющее общественное целое, властвующее
над своими членами не так, как властвует хозяин в своем доме
или господин над рабами.
И вот вместе со всем этим Аристотель думал, что нормально
таким общественным целым может быть только сравнительно
небольшой комплекс людей, занимающий сравнительно неболь¬
шую территорию. Не говоря уже о том, что для Аристотеля, как
и вообще для древних, не все население государственной тер¬
ритории состояло из граждан государства, рассматриваемых
в качестве существенных его частей,— о чем тоже речь еще
впереди,— особенно важно иметь в виду ту общую мысль на¬
шего философа, что наилучшим политическим целым может
быть только государство-город в разъясненном смысле. «Самый
опыт,— говорит Аристотель,— показывает, как трудно и даже
невозможно, чтобы в очень многолюдном государстве было хо¬
рошее законодательство», потому что «слишком большое число
людей, очевидно, не в состоянии удержать в своей среде долж¬
ного порядка... Поэтому только то государство прекрасно, вели¬
чине которого соответствует определенная мера населе¬
ния. Для величины государства, как для величины всех других
предметов, например, животных, растений, разных орудий, не¬
пременнодолжна быть какая-нибудь определенная мера. Иначе,
если предмет слишком мал или чрезмерно велик, то он не сохра¬
нит в себе своей силы, но или вовсе не останется верным своей
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 10.
100
природе, или будет дурен». Поясняя свою мысль, Аристотель
приводит в виде примера корабль величиною в одну пядь или в
две стадии, который уже не будет кораблем и во всяком случае
будет дурно плавать. «Равным образом,— читаем мы далее,— и
государство, если состоит из очень небольшого числа граждан,
то не довлеет себе (а государство должно довлеть себе); если
же число его слишком велико, то оно довлеет себе уже как
целая нация, а не как государство; в такой массе уже и не мо¬
жет быть политического устройства. Кто будет стратегом этого,
столь чрезмерного множества? Или кто его герольдом? Разве
Стентор?»1 По вопросу о мере населения, так сказать, нормаль¬
ного государства Аристотель приходит к такому выводу: «Мас¬
са населения в государстве должна довлеть себе во всех по¬
требностях своей жизни, но в то же время она должна быть
такова, чтобы ее легко было окинуть взглядом»2. Сообразно
с этим решается и вопрос о территории государства: она также
должна быть такова, чтобы ее легко было окинуть взглядом. В
другом месте Аристотель прямо исключает из своего понятия
о нормальной величине государства. «Вавилон и всякое другое
государство, которое по объему своему представляет собою ско¬
рее область целой нации, чем государство»3.
Политические идеи античного мира пока не входят в круг
нашего рассмотрения, и я остановился на взглядах Аристотеля
лишь для лучшего уразумения одного из основных политиче¬
ских фактов древности — тожества государства с городом и
его непосредственным округом. Прибавлю только, что древние
не исследовали вопроса о сущности, объединяющей государ¬
ство в одно целое, власти, но что уже у Аристотеля власть явля¬
ется необходимою принадлежностью государства. И теперь мы
разумеем под государством такую форму общежития, которая
самостоятельно осуществляет принудительное властвование
над свободными людьми, над собою притом это властвование
признающими. Было время, когда основу такого властвования
видели в существовании единой, над всем в государстве го¬
сподствующей воли, лишь проявляющейся в воле конкретных
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 185. Стентор в
«Илиаде» — «медноголосый боец, кто пятьдесят голосов мог один покрывать
своим криком.
2 Там же. С. 186.
3 Там же. С. 125.
101
правителей государства, как в своем органе, причем эта единая
господствующая над всем в государстве воля понималась или
как воля Божества, или как общая воля, возникающая из обще¬
ственного договора, который будто бы создал государство, или
как воля государства, наделенного предикатом самостоятель¬
ной личности, например, в понимании английского политиче¬
ского писателя XVII в. Гоббса, видевшего в государстве как бы
единую личность (civitas est persona una). Теперь центр тяжести
государственного властвования переносят, в теоретическом его
понимании, с понятия единой воли на понятие признания данной
власти населением, исходя из того соображения, что воля всег¬
да будет безвластна, если не будет пользоваться признанием со
стороны других, и что, с другой стороны, истории известна масса
случаев, когда властвовали в силу признанных за ними прав на
власть люди, лишенные всякой собственной воли. Другими сло¬
вами, властвование предполагает в тех людях, которые его над
собою признают, сознание зависимости своей от некоего целого,
пользующегося самостоятельною принудительною властью по
отношению к отдельным своим членам. Укажу еще и на то, что
в разное время и в разных местах границы этого властвования
понимались различным образом — ив теоретических определе¬
ниях государства, и в практическом осуществлении его прав. В
Новое время, под влиянием развивавшейся государственности
и знакомства с политической жизнью древности, основную осо¬
бенность государственной власти сначала видели в ее ни от кого
не зависящем и ничем не ограниченном верховенстве или, как
говорится иначе, в ее абсолютном суверенитете, независимо от
того, кто является носителем такой власти — единое лицо или
весь народ, но и это воззрение, позволившее упомянутому ан¬
глийскому мыслителю XVII в. назвать государство «смертным
божеством», уступает теперь место другому, принимающему в
расчет, с одной стороны, зависимость отдельных государств от
условий международного общения, с другой — ограничимость
властвования равным образом внутренними отношениями, на¬
пример, религиозными.
Как бы то ни было, однако на всех ступенях своего развития
государство отличается от других форм общежития тем, что
одному ему принадлежит самостоятельное властвование, име¬
ющее признанное право принуждения, и одно оно может усту¬
пать такое право другим общественным союзам или за ними его
102
поддерживать, будет ли то, например, семья или церковь. Таким
целым, за которым отдельные члены общественного союза при¬
знают право принудительного властвования над собою, может
быть и громадная держава, и маленький кантон, в античном же
мире таким именно целым и было государство-город, то, что гре¬
ки называли полис.
В XVII и XVIII вв. возникновение государства объясняли тем,
что люди, жившие сначала вне всякого правильного общения
между собою, находившиеся, как это называлось, в естествен¬
ном состоянии, заключили между собою договор, результатом
которого и было установление общей власти. Теперь такой
взгляд на происхождение государства совсем оставлен. Пре¬
жде всего дознано, что естественного состояния в указанном
смысле никогда не было и что догосударственному быту пред¬
шествовали другие общественные формы, более элементарные
и простые, в которых, однако, тоже существовало властвование
в пределах маленьких социальных групп, бывших своего рода
политическими целыми. Государство, как более сложная фор¬
ма, возникло из более простых путем их слияния в одно целое и
их в этом целом поглощения, т. е. того, что на языке социологии
называют политической интеграцией. Мы увидим, что античное
городовое государство прямо носит в своем устройстве следы
происхождения своего из срастания более мелких обществен¬
ных групп, а тут только отметим, что в античном мире полити¬
ческая интеграция пошла и дальше, потому что процесс ее не
остановился на государстве-городе, но повел еще к образованию
из подобных государств-городов целых федераций и кончился
образованием великой территориальной империи под властью
державного города Рима.
Для того, чтобы процесс интеграции привел в античном мире
к государству-городу и к дальнейшему объединению в форме го¬
родских союзов или к властвованию одного города над другими,
конечно, были свои исторические причины, которые мы и поста¬
раемся определить, насколько это нам доступно при современ¬
ном состоянии науки. Теперь же, только что давши определение
государства, остановимся несколько на второй части нашего
сложного термина, на городе.
В настоящее время городами — в отличие от деревень —
мы называем населенные места с особенною скученностью
населения, занятого главным образом промышленно-торговой
103
деятельностью (в отличие от сельского хозяйства), притом на¬
селенные места, имеющие в силу указанных обстоятельств
особое, отличное от деревенского устройство и управление и
даже являющиеся средоточием местных властей для окружа¬
ющих местностей. Из указанных признаков более существен¬
ное значение имеют большая скученность населения и разви¬
тие торгово-промышленной деятельности, что, с одной стороны,
делает внутреннее устройство городов более сложным и вносит
в управление ими особые черты, а с другой, превращает их в
центры, к которым тяготеет население окрестных деревень и
из которых удобнее ими управлять. И скучение населения в из¬
вестных пунктах, и выделение торгово-промышленных классов,
составляющих главную и основную часть городского населе¬
ния, совершались медленно и постепенно и притом так, что оба
процесса находились во взаимодействии. Сначала города были,
пожалуй, скорее местами временного пребывания, чем посто¬
янного жительства людей. Это были укрепленные пункты, где
окрестное население могло спасать себя и свое имущество во
время вражеских нашествий и там отсиживаться, или это были
рынки, на которые сходились жители соседних деревень для об¬
мена своих продуктов, а также места, где они могли собираться
для решения общих дел. Города, таким образом, создавались
преимущественно войною и торговлею, намечавшими будущие
пункты наиболее безопасного существования и наиболее удоб¬
ной встречи для торгового обмена: здесь же сподручнее всего
было собираться окрестным жителям, когда началась полити¬
ческая интеграция, для решения общих дел и, как увидим, для
отправления общего религиозного культа. У греков и римлян
государство сначала и охватывало только такую маленькую
территорию с одним городским центром, бывшим и местом убе¬
жища, и рынком.
В том самом месте «Политики» Аристотеля, где говорится о
нормальном размере государства, затронут и вопрос о наилуч¬
шем местоположении города. При этом Аристотель имеет в ви¬
ду именно два условия — стратегическое и коммерческое, для
чего и требует, чтобы город с одной стороны прилегал к морю,
а с другой — к суше. Одно из благоприятных условий такого
положения города, говорит Аристотель, состоит в том, что го¬
род в таком случае открыт для помощи со всех пунктов. Затем
другое благоприятное условие — то, что «такое положение го¬
104
рода способствует привозу в него разных плодов земли, лесно¬
го материала и других продуктов, которыми изобилует целая
страна»1. Вот такие-то стратегические и коммерческие пункты
и сделались в античном мире центрами маленьких городовых
государств.
ГЛАВА II
Составные части государства-города и его образование
Древнее разделение государства-города на филы-трибы, фратрии-
курии и роды.— Следы родового быта.— Мнение Фримана об
образовании государств у греков, римлян и германцев.— Гоме¬
ровское общество.— Что такое синойкизм.— Размеры государ¬
ственных территорий античных гражданских общин
Рассматривая устройство государства-города в более ранние
эпохи его существования, мы встречаемся прежде всего с весьма
своеобразным расчленением его на меньшие группы с характе¬
ром особых общественных союзов. Возьмем для примера лучше
других известные нам случаи, именно деление населения Афин
и Рима на такие, более мелкие группы. Афинское гражданство,
охватывавшее население всей Аттики, делилось на четыре фа¬
лы ((poXf|) с именами гелеонтов, гоплетов, аргадов и эгикореев
и с подразделением каждой филы на три фратрии (срратраа) с
тридцатью родами (yevoq ) в каждой. В Риме афинским филам
соответствовали трибы (tribus), которых было три с названия¬
ми рамнов, тициев и луцеров, причем в каждой трибе было по
десяти курий (curia), а в каждой курии по десяти родов (gens).
Таким образом, древние Афины и древний Рим представляют¬
ся нам союзами отдельных родов, которых в одном городе было
360, в другом — 300 и которые входили в состав промежуточных
союзов, называвшихся филами-трибами и фратриями-куриями.
Симметричность этого расчленения гражданства указывает, по-
видимому, на его чисто искусственное установление, но на са¬
мом деле, нужно думать, искусственное происхождение имеет
именно только эта симметричность, а не самые эти союзы, об¬
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 187.
105
разование которых следует относить ко временам, предшество¬
вавшим возникновению государств городского типа. Прежде,
например, чем возникло еврейское государство, народ, создав¬
ший это государство, делился на двенадцать колен, которые ве¬
ли свое происхождение от отдельных сыновей Израиля, будучи
вместе с тем самостоятельными племенными общинами. При¬
близительно таким же образом должны мы понимать и древней¬
ший состав афинской и римской гражданских общин.
Филы, которые существовали не в одних Афинах, но и в дру¬
гих государствах Греции, и трибы, это — именно то же самое,
чем у евреев были колена; этим последним словом иногда даже
переводят оба классические термина. Сами филы-трибы состоя¬
ли из отдельных, более мелких союзов, носящих характерные
названия фратрий и курий. Греческий язык не сохранил обще¬
арийского слова для обозначения брата (санскр. б'ратар, латин.
фратер, славян, брат, нем. брудер и т. п.), заменив его другим,
но корень слова сохранился в названии фратрии, которое, таким
образом, должно иметь значение братства. Римское название
курии имело, по-видимому, аналогичное значение: по крайней
мере в этом слове видят стяжение более древней формы конви-
рия, что в буквальном переводе значит соединение мужей, так
сказать, сомужие. Таким образом, фратрии-курии представля¬
ются нам особыми товариществами отдельных родов, носивших
в Греции и Риме родственные названия генос и гене, которые
происходят от одного и того же корня ген со значением рож¬
дать.
Все эти филы-трибы, фратрии-курии и роды имели общих
начальников или старейшин, общие учреждения и общий рели¬
гиозный культ. Такие начальники назывались в Греции фило-
басилевсами и фратриархами, в Риме — трибунами и курио-
нами, и каждая из таких составных частей государства-города
представляла из себя до известной степени замкнутую общину
или корпорацию, жившую своею особою жизнью. Вопрос заклю¬
чается в том, должны ли мы понимать это деление по аналогии с
нашим, что ли, делением государственной территории на губер¬
нии и губерний на уезды или по аналогии с делением еврейского
народа на колена, т. е. было ли оно результатом искусственного
расчленения единого политического целого на отдельные части
или, наоборот, это целое было результатом соединения между
собою более мелких общественных организмов, ведших раньше
самостоятельную жизнь.
106
Наука решает этот вопрос во втором смысле, сколько бы ни
было искусственности в тех переделках, благодаря которым
получилась указанная симметричность в строении древнего
государства-города. Если даже и допустить большую искус¬
ственность образования фратрий-курий, как полагают неко¬
торые историки, во всяком случае род древнее филы-трибы, а
фила-триба древнее государства-города.
Наука давно уже пользуется понятием родового быта для
обозначения такой стадии социальной эволюции, когда люди
жили отдельными группами, члены которых считали себя свя¬
занными узами кровного родства, подчинялись власти одного и
того же старейшины, сообща владели землею и не входили в со¬
став более крупной организации. Прежде думали, что каждый
такой род был действительно результатом разрастания индиви¬
дуальной семьи, состоявшей из одного супружества, но теперь
на дело смотрят иначе и в индивидуальной семье, образующей¬
ся из мужа, жены и их детей, видят результат разложения бо¬
лее ранней формы — именно семьи патриархальной, которая
состояла из нескольких супружеств под управлением одного
домовладыки и сама лишь позднее выделилась из рода, бывшего
в свою очередь только позднейшей стадиею в развитии обще¬
ства из первобытной орды. Впрочем, каково бы ни было про¬
исхождение рода и его отношение к индивидуальной семье, он
был исходным пунктом дальнейших образований, которые на¬
зываются племенами и государствами, и даже в ту эпоху, когда
произошло слияние родов в более крупные единицы, эти роды
продолжали еще существовать с остатками своих старых, дого-
сударственных порядков.
Аристотель в своей «Политике» объясняет происхождение
государства именно из соединения вместе отдельных семей
через промежуточную степень поселков или ком. «Первая,—
говорит он,— естественная форма общежития, не изменя¬
ющаяся во все время человеческого существования, есть семья;
членов семьи Харонд1 называет однокашниками, а Эпименид
Критянин2—одноочажниками. Затем следует другая форма об¬
щежития — поселок (ксЬрг|); он состоит из нескольких семей,
и интересы его не ограничиваются уже пределами обыденных
1 Харонд — законодатель Катаны в Сицилии за 400 лет до Р. X.
2 Жил за 500 лет до Р. X. и, может быть, писал об общественном устройстве
критян.
107
нужд. Всего естественнее,— думает Аристотель,— смотреть на
поселок как на расселение семьи; членов одного поселка неко¬
торые называют одномолочниками, таковы дети и внуки... По¬
добно тому,— читаем мы далее,— как всякою семьею управляет
старейший в роде, в качестве царя, так и дальнейшее расселе¬
ние семьи, вследствие родства ее членов между собою, находит¬
ся также под управлением царя. Изречение Гомера: «Каждый
властвует над детьми и женами»,— относится именно к эпохе
спорадического образа жизни, а так действительно жили лю¬
ди в древности1. Место из Гомера, на которое ссылается Ари¬
стотель, находится в «Одиссее» и касается киклопов, о которых
говорится именно, что
«над женой и детьми безотчетно там каждый
Властвует, зная себя одного, о других не заботясь».
Как это место напоминает нам слова Несторовой летописи о
наших предках в те времена, когда «каждый жил с родом своим»
и когда, с другой стороны также, «род восставал на род».
0 родовом быте греков и римлян мы не имеем непосредствен¬
ных свидетельств: древнейшие сведения, какие мы имеем о гре¬
ческом общественном быте, относятся все к тем временам, ког¬
да существовали уже маленькие племенные организации, эти
зачаточные формы позднейших государств-городов. Но и тогда,
впрочем, когда последние уже сложились, во внутреннем быту
их граждан все-таки продолжали еще существовать многие по¬
рядки, сохранившиеся из времен родового быта.
Во-первых, это — само распределение всех граждан между
отдельными родами, так что все государство являлось как бы
союзом родов, а не отдельных лиц или семейств. Каждый род
вел свое происхождение от общего предка, по имени которого и
назывался: афинские Алкмеониды были потомками Алкмеона,
римские Клавдии вели свое происхождение от Клавза, т. е. это
были, употребляя наши патронимические окончания, Алкмео-
новичи или Клавзовичи. Отдельные семьи, составлявшие один
и тот же род, рассматривали себя как состоящие из сродичей
(gentiles, yewf|iai), связанных узами общего происхождения,
что сообщало им по отношению друг к другу разные права и на¬
лагало также на них взаимные обязанности. Во-вторых, важно
именно существование этих родовых прав и обязанностей. У
1 Аристотель. Политика / пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 6, 7.
108
каждого рода были свои боги, свой культ, свои праздники, свое
кладбище исключительно для членов рода, и это создавало меж¬
ду ними известную религиозно-нравственную солидарность,
которая должна была проявляться в разных сторонах общей
жизни. В былые времена каждый род являлся вооруженным
союзом, оберегавшим каждого своего члена от обид и насилий,
и такое значение сохранялось за греко-римским родом даже в
эпоху развитого государственного быта. У нас эта функция
давным-давно перешла к государству, но было время, когда род
был единственной общественной силой, защищавшей личность.
Сродичи были мстителями за убийство, и обычай кровавой ме¬
сти, с течением времени заменившийся выкупом или вирой,—
одно из самых распространенных установлений глубокой стари¬
ны. В Афинах уже в очень позднюю эпоху само государство не
вчиняло дел об убийстве, оставив почин преследования и обви¬
нения убийцы людям, близким к убитому, которые сами, прав¬
да, уже не могли мстить, но обязаны были обращаться к суду
в порядке частного обвинения. Этими близкими людьми могли
быть братья, родные, двоюродные, троюродные, или племянни¬
ки, т.е. родственники, имевшие общих прадедов и прабабок, а
если такой родни у убитого не было, то обязанность возбужде¬
ния дела об убийстве падала на весь род убитого; когда же ста¬
ли разлагаться родовые связи, то в случае отсутствия у убитого
сродичей обязанности рода переходили к фратрии. Таковы были
следы родового быта в афинском уголовном праве, но они были
и в гражданском праве. Когда-то роды владели землею сообща,
т. е. частной собственности не существовало, но по отношению
к Греции и Риму мы знаем вообще лишь тот уже порядок, когда
земля была распределена между отдельными семьями. Тем не
менее в наследственном праве сохранились следы старой родо¬
вой солидарности в имущественном отношении. Таков, напри¬
мер, один из законов римских XII таблиц, по которому в случае
отсутствия у умершего сыновей и агнатов, т. е. родственников
по мужской линии, естественным наследником должен быть
признан сродич (gentilis).
Таковы следы родового быта в греческих и римском
государствах-городах. Каждый род,— между прочим имевший
право пополнять себя принятием новых членов извне посред¬
ством адаптации,— был некоторым образом особым религиозно¬
политическим союзом, хранившим в себе кое-что из тех времен,
109
когда выше рода не существовало никакой оолее крупной поли¬
тической организации. Такими же религиозно-политическими
союзами были фратрии и курии, филы и трибы, внутренние рас¬
порядки которых даже прямо сложились по образцу родовых
учреждений. Во всем этом, благодаря скудности и отрывочности
достоверных свидетельств, много для нас неясного, так что раз¬
ные объяснения отдельных явлений отличаются спорностью, но
несомненно, что в составе городских общин античного мира не
только роды, но и более крупные группы, складывавшиеся из от¬
дельных родов, были остатками пережитых общественных форм,
сохранивших некоторые черты более древнего быта, чем быт го¬
родовых государств уже более поздней исторической эпохи.
Для рассеяния того мрака неизвестности, которым покрыта
история образования античных гражданских общин, для вне¬
сения некоторого света в эти доисторические потемки кое-что
дает нам применение так называемого сравнительного метода.
Сходство отдельных явлений, наблюдаемых у разных народов,
может объясняться трояким образом, а именно или общностью
происхождения, или прямым заимствованием, или же, наконец,
тем, что одинаковые причины, коротко говоря, порождают оди¬
наковые следствия. Когда мы узнаем, например, что у разных
арийских народов названия членов семьи, т. е. отца и матери,
сына и дочери, брата и сестры сходны между собою, мы ищем
объяснения этому явлению в том, что эти названия уже суще¬
ствовали у общих предков индийцев, иранцев, греков, римлян,
германцев, славян и литовцев. Случай уже совсем другой кате¬
гории наблюдается нами тогда, когда мы встречаем, например,
один и тот же сюжет в литературных произведениях несколь¬
ких народов, и самым естественным предположением является
здесь то, что этот сюжет переходил от одного народа к другому,
т. е. то, что здесь мы имеем дело с заимствованиями, делавши¬
мися одними у других. Но бывают случаи поразительного сход¬
ства в истории учреждений отдельных народов, когда не может
быть речи ни об общем происхождении, ни о заимствовании.
Мы только что видели подобное сходство между Афинами и
Римом, причем у нас нет оснований думать, чтобы кто-либо у
кого-либо заимствовал все эти фратрии и курии, филы и трибы
или чтобы афиняне и римляне пользовались государственным
устройством, сложившимся еще в эпоху, когда эллины и итали¬
ки не выделились из общего арийского корня, унаследованным
110
именно из этой глубокой старины. Все, наоборот, заставляет
думать, что афинское и римское государства сложились каждое
самостоятельно и независимо друг от друга, так как и в Греции,
и в Италии государства-города явились уже в сравнительно
позднюю эпоху и каждое из них приняло ту или другую форму
в зависимости от условий чисто местного характера. Если, од¬
нако, при всем том мы находим столь поразительное сходство
в их строе, то объясняется оно тем, что одинаковые причины
приводят к одинаковым следствиям, что одинаковые условия
порождают и одинаковые явления. Вот эта последняя мысль и
лежит в основе сравнительного метода, широко в настоящее
время прилагаемого к обработке исторического и этнографиче¬
ского материала для решения разного рода научных вопросов, а
между ними и вопросов, касающихся общих законов социальной
эволюции, с одной стороны, а с другой, и вопросов, касающихся
частных явлений, когда они требуют объяснения по аналогии с
однородными им явлениями, по тем или другим причинам луч¬
ше нам известными, нежели те, которые мы хотим объяснить.
Один из известных английских историков, умерший лет де¬
сять тому назад (1892), Эдуард Фриман, написал в семидесятых
годах XIX в. небольшую книгу под названием «Сравнительная
политика», в основу которой положена только что указанная
мысль1. Фриман вовсе не был изобретателем сравнительного
метода или его приложения к истории политических учрежде¬
ний, и если я здесь указываю на эту книгу, то потому лишь, что
в ней сделана попытка осветить происхождение государства у
греков, римлян и германцев путем нахождения известных черт
сходства и известных черт различия между ними.
Фриман указывает на то, что у классических народов обра¬
зовались государства-города, тогда как новые народы положи¬
ли основание государствам-нациям, т. е. разница заключается
в том, что древние и особенно греки достигли городского быта
очень рано и что он получил у них такое развитие, какого у них
никогда, наоборот, не имело национальное единство, германцы
же прямо перешли от племенного быта к национальному един¬
ству, минуя посредствующую стадию городского быта. Другими
словами, у греков процесс образования государства опередил
процесс национального объединения, который у германцев шел,
Фриман Э. Сравнительная политика/пер. Коркунова. СПб., 1880.
111
так сказать, рука об руку с первым процессом. Для нас, одна¬
ко, здесь важна не эта разница, а тот общий путь политической
интеграции, который прошли и греки, и римляне, и германцы
от родового быта до эпохи возникновения государств-городов и
государств-наций.
История, по мнению Фримана, знакомится с германцами на
более ранних ступенях социальной эволюции, чем те, на кото¬
рых стояли греки и римляне, какими они делаются известными
в истории, и поэтому легче проследить образование государства
у германцев, чем у обоих народов классического мира. Простей¬
шую и первичную политическую единицу у германцев состав¬
ляла земледельческая сельская община, или марка, наиболее
близко стоящая к простому домашнему, семейному общению.
Это, конечно, не то же самое, что афинский или римский род,
но нечто все-таки очень еще близкое к роду или клану, как на¬
зываются кельтские родовые общины. Между прочим Фриман
отмечает и то, что часто такие сельские общины носили назва¬
ния, несомненно, родового происхождения, указывавшие на то,
что вся община вела свое происхождение от одного предпола¬
гаемого предка. Совокупность таких марок составляла племя,
которое Фриман сопоставляет с афинской филой и с римской
трибой. Подобно тому, однако, как между филами-трибами, с
одной стороны, и родами, с другой, существовало посредству¬
ющее общение фратрий-курий, так и у германцев марка была не
непосредственною частью племенной территории, а с другими
соседними марками составляла так называемую сотню, кото¬
рая именовалась в латинских памятниках центеной (centena),
а по-германски гундред. Но значение этого посредствующе¬
го общения в сравнении с преобладающим значением рода, с
одной стороны, и племени, с другой, было очень невелико, и
можно сказать, что как из отдельных сельских общин составля¬
лось племя, так из отдельных племен составлялось государство.
Таким именно племенам соответствуют названия отдельных
округов, на которые делились государства, т. е. названия — гш/,
шэйры (shire в Англии), по-латыни паги (pagus): это не были
подразделения королевств, а сами королевства составились из
подобных пагов. Долгое время высшими политическими еди¬
ницами были у германцев племена, и притом так, что племена
одного и того же народа не сливались вместе, а, действуя лишь
по временам сообща, каждое племя сохраняло свою независи-
112
мость. У каждого племени был свой князь или воевода (герцог),
и только в исключительных случаях отдельные племена одной и
той же народности выбирали временного общего вождя. Как ни
отрывочны римские известия о быте германцев, мы можем раз¬
личить в этом быту более ранний период устройства племенного
и более поздний период, когда отдельные племена оказываются
уже соединенными в целые народности с королями во главе.
Германцы, как их описал в I в. по Р. X. римский историк Та¬
цит, представляются Фриману «стоящими на более низком уров¬
не общественного развития, нежели сродные им народы на двух
южных полуостровах, как они изображены в поэмах Гомера и в
древнейших преданиях Рима». «Первые сведения о германцах,
какие мы находим у Тацита,— говорит Фриман,— рисуют нам
картину общественного быта, который значительно ниже со¬
стояния ахейцев Гомера. Их состояние скорее соответствует то¬
му состоянию, в каком находились другие племена, на которые
ахейцы Гомера смотрели как на ниже их стоящие по обществен¬
ному развитию»1. Мы сейчас и перейдем к вопросу о быте греков
в гомеровскую эпоху, отметив только, что и в Древней Греции
не везде из слияния более мелких групп возникало городовое
государство и что, например, Македония является страною, в
которой образовалось государство-нация, напоминающее нам
первоначальные королевства германцев эпохи переселения на¬
родов. Дело в том, что о быте греков многое мы узнаем еще из
той поры, которая предшествовала развитию городского быта.
Сведения об этом нам дают известные поэмы Гомера «Илиада»
и «Одиссея».
Здесь не место разбирать так называемый «гомеровский во¬
прос», т. е. вопрос, кто такой был Гомер, да и существовал ли
он еще на самом деле, а также когда и как сложились поэмы,
носящие его имя. Ученые, занимавшиеся «гомеровским вопро¬
сом», пришли к той мысли, что поэмы возникли не в одно и то
же время, что «Одиссея» моложе «Илиады» и что вместе с тем
обе они составлены из частей неодинакового происхождения и в
смысле времени, и в смысле места. «Илиада» и «Одиссея» — это
искусственные соединения отдельных былин, певшихся стран¬
ствующими рапсодами при дворах князей и знати,— соедине¬
ния, в которых обнаруживаются вдобавок и разные позднейшие
1 Фриман Э. Сравнительная политика/пер. Коркунова. СПб., 1880. С. 75.
113
вставки. Можно думать, что самые старые места «Илиады» от¬
носятся к XII в. до Р. X., между тем как свою редакцию обе поэ¬
мы получили лишь в Афинах VI в.,— время, достаточное, чтобы
предположить в них существование целого ряда наслоений, ри¬
сующих нам разные эпохи и разные места, хотя бы и в окраске
одной и той же общественной среды, древней греческой знати,
воспевавшейся странствующими рапсодами. Сколько бы ни бы¬
ло, однако, позднейших вставок и разных наслоений в гомеров¬
ских поэмах и какие поэтические вольности ни заключались бы
в древнейших частях этих поэм, в общем они рисуют нам быт
достаточно архаичный, т. е. очень ранние экономические и по¬
литические формы, и во всяком случае мы можем пользоваться
данными греческого эпоса для характеристики степени обще¬
ственного развития, на какой находились греки до возникнове¬
ния государств-городов более поздней эпохи.
Гомеровское общество является перед нами государством
лишь в особых случаях, когда мелкие группы, из которых оно
состояло, соединялись вместе только на время ради каких-либо
общих предприятий. Когда это нужно, на сцене является целая
организация, существенными частями которой следует при¬
знать царскую власть, совет старейшин и народное вече, но в
обыкновенное время мелкие группы существуют совершенно
самостоятельно, и все в них делается своими собственными
силами и средствами. Раз не было какого-либо общего пред¬
приятия, царь, старейшины, т. е. главы мелких групп и народ,
не собирались вместе, и государства, так сказать, не было тогда
налицо. Когда божественный Одиссей находился под Троей и
потом странствовал по морям и землям, в его царстве на остро¬
ве Итака двадцать лет не собирались вместе старейшины и на¬
род, пока сын царя, Телемак, не созвал их для борьбы с наглыми
женихами его матери Пенелопы. Но и сам Одиссей был лишь
одним из многих царей, существовавших на острове Итака в то
время: он, очевидно, был только князем одного из племен, вы¬
двинувшимся из среды других племенных князей острова и по¬
лучившим значение главы всего этого соединения племенных
групп. Двадцать лет прожили итакийцы без такого царя, без со¬
браний, на которых сходились вместе другие племенные князья
и свободные простолюдины.
Мы знаем, далее, из гомеровских же поэм, что греки «герои¬
ческих времен» представляли собою общество, главным заня¬
114
тием которого было скотоводство и земледелие. Гомер рисует
нам жизнь небольших социальных групп уже с установившеюся
частною собственностью на землю и с неравенством состояний,
но еще пребывающих в периоде натурального хозяйства. Торго¬
вый обмен развит еще очень мало, каждая группа представля¬
ет из себя замкнутое, самодовлеющее целое, находящее в себе
самом удовлетворение своих несложных экономических по¬
требностей. Эти группы образовывали из себя по тем или иным
причинам временные союзы, но это были только случайные
комбинации, которые тотчас же расстраивались по миновании
в них надобности, да и впоследствии, когда эти комбинации с
течением времени делались более постоянными, мелкие груп¬
пы долго еще сохраняли в них свою индивидуальность. Одним
словом, в гомеровскую эпоху будущее государство только наме¬
чается как высшая организация, вырастающая над племенными
группами, но еще весьма непрочная, не имеющая ни постоянных
орудий, ни постоянных способов и независимых средств какого-
либо воздействия на свои составные части, никоим образом не
могущая подойти под понятие государства с его монополизаци¬
ей принудительного властвования. Защиту отдельной личности
давала не эта организация, а родовые связи, и если в племенных
группах существовал какой-либо порядок, то поддерживался он
не государственным законодательством и стоящею за ним ма¬
териальною силою правительства, а обычаем с его санкцией в
религиозных верованиях группы и в том, что можно назвать ее
нравственным и правовым самосознанием или ее обществен¬
ным мнением. У государства не было еще ни органов, ни мате¬
риальных средств для поддерживания общественного порядка,
да и самой идеи о необходимости такой организации ни у кого
не существовало: то, что впоследствии делало государство, хо¬
рошо ли, дурно ли, но все-таки исполнялось самими родовыми и
племенными группами с их несложным устройством, с их мест¬
ными властями, не зависевшими от каких-либо постоянных над
ними еще господствовавших властей.
Нам трудно судить о том, кто выше стоял на лестнице обще¬
ственного развития, греки гомеровских поэм или германцы, ка¬
кими их описывают римские писатели первых веков нашей эры,
так как и в первом, и во втором случае мы имеем дело с раз¬
ными ступенями быта в разные периоды и в отдельных частях
греческого или германского быта, но во всяком случае и здесь,
и там мы наблюдаем процесс возникновения государств, как бо¬
115
лее сложных политических организаций, путем срастания бо¬
лее мелких общественных групп, которые мы условно называем
племенами, предполагая, что эти группы сами уже были резуль¬
татом интеграции еще более простых групп — отдельных родов
или сельских общин.
Одним из факторов, который сплачивал более мелкие обще¬
ственные группы в более крупные, была война в ее двух видах,
нападения и обороны. Некоторые государства возникли путем
завоевания нескольких таких групп пришельцами, которые по¬
том и основывались в покоренной стране в виде постоянного
военного лагеря, каким была, например, Спарта, обязанная сво¬
им происхождением дорийской военной дружине, занявшей с
оружием в руках долину Эврота. На другой, уже более мирный
путь образования государства указывает, по-видимому, история
Афин. Афиняне всегда настаивали, что их страна никогда не
подвергалась завоеванию, и объясняли происхождение своего
города из добровольного слияния в одну большую общину не¬
скольких общин меньших размеров. Такое слияние отдельных
поселений в один общий город получило название синойкизма,
что значит приблизительно «сживание вместе». Некоторые гре¬
ческие писатели свидетельствуют о том, что в прежние времена
эллины жили отдельными поселками, комами (хата хсорас;), что
сохранялось в некоторых частях страны и в более позднюю эпо¬
ху. Такие селения вступали между собою в союзы, например,
для взаимной защиты, для общего чествования местных богов
ит. п., причем в некоторых отдельных случаях совершалось и
слияние отдельных поселений в один общий город. Когда доряне
напали на Аркадию, жители одной местности, имевшие девять
отдельных, скажем так, что ли, деревень, перебрались в такой
пункт, который удобно было защищать, и тем положили начало
маленькому городовому государству, Тегее. Подобных приме¬
ров можно привести несколько. Особенно любопытно возникно¬
вение города путем синойкизма уже совсем на глазах истории,
когда в 369 г. до Р. X. Эпаминонд для противовеса Спарте создал
в Аркадии Мегалополь из нескольких отдельных местечек, за¬
нимавших довольно значительную территорию. До образования
городов деревенские общины очень часто составляли уже из се¬
бя отдельные союзы, даже вступавшие между собою в договор¬
ные отношения. Таковы были, например, федерации элейских
и геройских ком, оставивших после себя письменный союзный
договор, который ученые относят к середине VI в. до Р. X. Впо¬
116
следствии каждая из этих сельских федераций сплотилась в от¬
дельную городскую общину.
В процессе синойкизма, дававшего в результате государство-
город, следует различать два особые процесса, которые могли в
отдельных случаях и сливаться между собою: одним процессом
было превращение федерации сел в город, другим — образова¬
ние союза между городом и окрестными поселками. Город во¬
обще делался центром притяжения для мелких разбросанных
поселков в естественных границах области, если не встречал на
пути расширения своего влияния — противодействия со сторо¬
ны другого подобного же центра.
Афины, по представлению самих древних, были обязаны
своим происхождением такому синойкизму, положившему на¬
чало городу, который потом стал во главе всех остальных се¬
лений Аттики. До афинского объединения Аттика состояла из
нескольких племенных общин под властью своих князей, и вер¬
стах в девяти от того места, где потом был главный город, уже
находилось владение элевсинской общины, имевшей совершен¬
но самостоятельное существование. Некоторые из аттических
поселков составляли особые союзы, по три-четыре населенных
мест в каждом. По преданию, отдельных самостоятельных об¬
щин и союзов в Аттике было двенадцать — число, совпадающее
с числом позднейших афинских фратрий. Из этих 12 общин осо¬
бенно возвысилась одна, которая постепенно объединила во¬
круг себя все остальные (позже других элевсинскую), и здесь-
то именно возник город Афины. В эпоху своего процветания он
занимал группу холмов, на которых раньше было три отдельных
поселения, собственно говоря, и слившихся в один город.
Самое его название, имеющее форму множественного числа
(A0r|vai), указывает, по-видимому, на образование города из не¬
скольких селений. Вероятно, первоначальные Афины не были
настолько сильны, чтобы подчинить себе остальные аттические
общины, превратить их жителей в своих подданных, но все-таки
имели настолько притягательной силы, что мало-помалу мест¬
ные власти и правящие классы остальных общин перебрались
в общий для всех центр. Этим указанные общины не были уни¬
чтожены, а утратили только вследствие этого свою самостоя¬
тельность и сделались простыми демами общего городового го¬
сударства.
117
Путем такого же синойкизма возник и древний Рим, по край¬
ней мере из двух первоначально отдельных общин, из которых
одна была на Палатине, другая — на Квиринале и около кото¬
рых, может быть, была еще третья община, тоже вошедшая по¬
том в состав Рима.
Афины и Рим были особыми, исключительными городами,
которым очень рано удалось приобрести значение политиче¬
ских центров для довольно обширных территорий. Большая
часть государств-городов древности довольствовалась меньши¬
ми размерами своих территорий: не нужно забывать, что таких
политически самостоятельных единиц на берегах и островах
Средиземного моря были сотни, а потому нам и будут понятны
очень малые размеры их территорий, среди которых афинская
в 2527 кв. км или спартанская в 4700 были уже очень крупны¬
ми величинами. 2527 кв. км составляют около 2200 кв. верст, а
такую площадь образует правильный четырехугольник верст в
50 длины и в 44 ширины.
ГЛАВА III
Происхождение общественных неравенств
в населении государства-города
Аристократия и демократия в античном мире.— Общественные
неравенства в гомеровскую эпоху.— Эвпатриды в Греции и па¬
триции в Риме.— Влияние военного быта.— Крепостные кре¬
стьяне в сельском быту Греции.— Свободная аренда земель.—
Классы населения, не входившие в состав общин.— Римский
плебс.— Аристократический характер родов, курий-фратрий и
триб-фил.— Историческое значение отдельных аристократиче¬
ских родов.— Царственные фамилии в Древней Греции.— Со¬
словная борьба в античном мире
Внутренняя история наиболее значительных государств-
городов античного мира рисуется нам как борьба сословий и
социальных классов. Уже в самом начале истории Афин мы на¬
талкиваемся на резкое разделение населения Аттики на эвпа-
тридов и фетов, подобно тому, как в Риме находим патрициев
118
и плебеев, как вообще везде встречаем знать и простой народ,
которые потом вступают между собою в ожесточенную борьбу.
История этой борьбы, т. е. борьбы аристократии и демократии,
наполняет собою, как известно, все летописи внутренней жиз¬
ни античных государств-городов.
Это деление членов гражданских общин на знать и просто¬
народье древнее самих этих общин, потому что мы находим его
еще в гомеровском обществе с его более простыми формами бы¬
та. В наиболее ранние эпохи родового быта частной собственно¬
сти на землю не было, и лишь на более поздних ступенях, когда
роды стали расчленяться на патриархальные семьи, последним
стали выделяться особые участки, которые сделались наслед¬
ственными в каждой семье. Мы не в состоянии проследить
бытовую историю классических народов до той поры, когда их
предки не знали еще частной собственности отдельных семей:
уже в гомеровскую эпоху земля не только была в частной соб¬
ственности, но и распределение ее было уже весьма неравно¬
мерно. Участки земли, находившиеся в обладании отдельных
семейств, назывались клерами, т. е. словом (клерос, хАг|ро<;),
обозначающим жребий. Некоторые в этом обстоятельстве ви¬
дели указание на существование у греков переделов общинной
земли по жребию, но это — совершенно произвольное толко¬
вание, которому можно притом противопоставить другое, хотя
тоже не вполне достоверное: по жребию греки получали раз на¬
всегда свои участки, когда занимали ту или другую территорию
для своего поселения. Гомеровское общество уже состояло из
людей и многоземельных, и имевших только маленькие участ¬
ки, и совсем безземельных, работавших на чужих клерах. Как
велось хозяйство на более крупных участках, мы, конечно, те¬
перь не знаем, но есть указания на то, что, кроме рабов, в то вре¬
мя не особенно многочисленных, эти участки обрабатывались
батраками за полное содержание в течение всего срока найма
с прибавкою кое-чего по окончании договорного срока. Такие
батраки назывались фетами (0г|те<; при ед. ч. 0г|<;). При господ¬
стве земледелия и скотоводства и вообще при натуральном хо¬
зяйстве классы ремесленный и торговый не играли еще роли в
жизни общества, и социальная дифференциация выражалась
главным образом в указанном расчленении общества на классы
119
многоземельный и безземельный и, так сказать, стоящий между
ними класс более мелких землевладельцев.
Итак, одни были богаче, другие беднее или совсем бедняка¬
ми, но и на этом социальная дифференциация еще не останав¬
ливалась, потому что более богатые были вместе с тем и более
знатными или, по тогдашнему выражению, лучшими, аристея-
ми (арютг|е<; или арютсн), что сообщало им особое положение в
политическом строе общества и служило основанием для осо¬
бых прав, отличавших их от простолюдинов. Это были люди,
так сказать, родовитые, которые вели свое происхождение от
славных предков, от героев или завоевателей, и они же стояли
во главе мелких групп, на какие распадались «государства» го¬
меровской эпохи. Богатство и знатность при этом взаимно обу¬
словливались и служили основанием привилегированного по¬
ложения. Все остальное население, кроме рабов и чужеземцев,
поселившихся в стране, но не входивших в состав ее политиче¬
ской организации, составляло сословие свободных простолюди¬
нов, среди которых были и самостоятельные хозяева крестьян¬
ского типа, и наемные феты, и представители зарождавшегося
ремесла, демиурга.
Таким образом, сословие знатных, бывших в то же время
более крупными землевладельцами, образовалось еще в эпо¬
ху жизни эллинов отдельными комами. Это было результатом
весьма естественного разложения древнейших родовых или
сельских общин с их первоначальным равенством всех членов.
Тот самый процесс, который в наших деревнях создает так на¬
зываемых кулаков, происходил и в древних греческих комах, а
всякий многоземельный человек становился чем-то вроде поме¬
щика, т. е. барина, держащего в экономической и юридической
от себя зависимости всех своих односельчан, работавших на его
земле в качестве батраков или арендаторов. Мы еще увидим,
какое положение должны были занять знатные и многоземель¬
ные люди в политической организации сельских и племенных
групп, но и каждый из них в отдельности являлся главою ма¬
ленькой хозяйственной группы, связанной так называемыми па¬
триархальными отношениями. Среди многочисленных теорий,
которые создавались для объяснения средневекового западно¬
европейского феодализма, есть одна, которая видит его источ¬
ник в разложении сельской общины, в выделении из нее, так
120
сказать, барина, мало-помалу делающегося ее владыкою. Нечто
подобное происходило и в греческом быту гомеровской эпохи, и
Греция разбилась бы на некоторое подобие феодальных сеньо¬
рий, т. е. государств-поместий, если бы этому не препятство¬
вали, с одной стороны, старые общинные учреждения и связи,
а с другой, новые условия жизни, которые заставляли мелкие
социальные группы срастаться в более крупные политические
организмы. Как бы ни совершалось объединение сельских групп
в государства-города, во всяком случае поземельная знать этих
групп не могла также не сливаться в отдельное сословие и,
сливаясь в такое сословие, вместе с тем не организоваться. По¬
нятное дело, что те общественные элементы, которые играли
главную роль в мелких сельских или племенных организациях,
должны были сохранить свое прежнее значение и приобрести
новую власть в более крупных организациях городовых госу¬
дарств. Мало того, в то самое время, как простолюдины, заня¬
тые работою на чужих или своих полях, волей-неволей должны
были оставаться жить в деревнях, знатные переселялись в го¬
род, делавшийся центром политической жизни и вместе с тем
местом, где сосредоточивались все сословные интересы знати
и где ее господство над остальными общественными элемента¬
ми получало новую организацию. Сельское население остается
разрозненным, ремесленный и торговый классы усиливаются в
городах только позднее, и у городской знати, владеющей боль¬
шим количеством земли, нет пока соперников. Здесь развива¬
ются окончательно сословная исключительность и замкнутость
благородных или имеющих хороших отцов граждан: таково
именно значение названия эвпатриды, которым отличали себя
от остального народа знатные и богатые люди в Афинах.
Мы не знаем римского быта в такую раннюю эпоху, какою
по отношению к грекам является время, изображенное в поэмах
Гомера. Предположение, что патриции были потомками перво¬
начальных жителей Рима, относится к спорным, но несомненно,
что это была родовая знать, ведшая свое происхождение от име¬
нитых родоначальников, и в самом названии патрициев, стоя¬
щем в связи со словом патер, т. е. отец, чувствуется некоторое
родство с понятием, заключающимся в греческом термине —
эвпатриды. Мы знаем, далее, что у римских патрициев были
свои подневольные люди, которые были расписаны по патрици¬
121
анским родам, участвовали в их религиозном культе и т. п. Это
были так называемые клиенты,— слово, приблизительно обо¬
значающее послушные: они получали от своих патронов участ¬
ки земли для обработки и должны были оказывать им всякую
помощь — опять указание на патриархально-помещичьи отно¬
шения, на экономическую и юридическую зависимость просто¬
людина от знатного господина. Рядом с патрициями стоит в Ри¬
ме плебс вне всяких родовых связей (plebes gentem non habet),
сословие, составившееся, вероятно, из разных элементов, из до¬
бровольных переселенцев и насильно переселенных, из бывших
царских клиентов и клиентов вымерших патрицианских родов и
т. п. Откуда бы ни происходили плебеи, они в первоначальном
Риме — подчиненные, господами же положения являются па¬
триции.
Итак, элементы высшего сословия античных государств-
городов создались еще в сельском быту, на почве сосредоточе¬
ния поземельной собственности в руках одних и обезземеления
других, путем социального процесса, который напоминает нам
позднейшую западноевропейскую феодализацию. Военный быт
эпохи много содействовал развитию этого процесса. Богатели
не только те, которые примышляли один земельный участок к
другому и хорошо умели вести свое домашнее хозяйство, но и
те, которые вследствие своей храбрости или хитрости особен¬
но отличались на войне, преимущественно в качестве вождей,
умевших собирать около себя целые дружины искателей добы¬
чи и приключений. Прежде чем греки уселись на тех местах,
на которых их застает история, они много передвигались, пле¬
мена нападали на племена, завоевывались целые территории,
и их население порабощалось. Современные историки Греции
все более и более начинают склоняться к той мысли, что в до-
городскую эпоху жизни эллинов их быт во многом напоминал
времена западного феодализма с его разделением сельского на¬
селения на земледельческую знать и закрепощенное крестьян¬
ство. Быть может, иногда сословный быт гомеровской эпохи в
Греции рисуется некоторыми новейшими историками слишком
уже ярко в образах, подсказанных средневековою жизнью, но
в основе таких изображений лежит мысль, которую нельзя не
назвать верной.
122
Одним из признаков феодального устройства считается за¬
крепощение за крупными землевладельцами сельской народной
массы. Было время, когда думали, что крепостничество, в смыс¬
ле прикрепления крестьян к земле с обязанностью ее обработки
за известные повинности и оброки в пользу господ, есть чисто
средневековая форма, сменившая собою античное рабство, ко¬
торое было простой властью одного человека над другим без
всякого отношения к землевладению. При этом в крепостниче¬
стве видели простое смягчение рабства, т. е. обращали внима¬
ние на одну юридическую сторону отношения, тогда как здесь
была и экономическая сторона. Более суровым и более мягким
может быть одинаково положение и раба, и крепостного, смо¬
тря по тому, насколько они пользуются юридической защитой
со стороны государства, основа же различия между положени¬
ем раба и положением крепостного заключается не в этой сфе¬
ре, а в сфере отношений экономического характера. Раб — это
подневольный рабочий, платою которому за его труд служит хо¬
зяйское содержание, тогда как крепостной — это подневольный
арендатор, сидящии на господской земле, ведущий на ней свое
хозяйство и за это платящий господину известный оброк. В со¬
стоянии свободы этим двум категориям соответствуют, таким
образом, нанимающийся у хозяина рабочий, с одной стороны,
и фермер, нанимающий землю у собственника, с другой. Когда
Тацит описывал быт германцев своего времени, он отметил ту
его особенность, что в Германии рабы работали не в господском
хозяйстве, исполняя в нем разные должности, как это было у
тогдашних римлян, а каждый вел свое маленькое хозяйство,
платя только оброк своему господину. Тацит писал в послед¬
нюю эпоху римской жизни, когда было в ходу, можно сказать,
плантационное хозяйство в крупных поместьях с множеством
рабов в качестве рабочей силы, но более ранним временам эта
форма была неизвестна. Позднее и в самой Римской империи
развилось, под названием колоната, прикрепление крестьян
к земле, сочетавшее крупное землевладение с мелким хозяй¬
ством, но эта форма не была совершенною новостью в антич¬
ном мире, потому что крепостных мы находим уже в Древней
Греции, а именно в Фессалии и в дорических государствах. Они
носили здесь разные названия: пенестов в Фессалии, илотов в
Лаконии, гимнесиев в Аргосе, коринефоров в Сикионе, мноитов
123
и афамиотов на острове Крит, бифинов в Византии, киллиров
или калликиров в Сиракузах. Иногда господа сами выделяли не¬
которым своим рабам особые участки для хозяйства, иногда в
положение закабаленных попадали мелкие землевладельцы за
долги, но все только что перечисленные крепостные попали в
свое подневольное положение благодаря неприятельским на¬
шествиям, которые оканчивались завоеваниями. Новые господа
страны оставляли ее коренным жителям их земли, но уже в виде
крестьянских наделов, обложенных оброком в пользу господ.
Там, где не было завоевания, все-таки развивалась крупная
собственность знати на счет самостоятельных крестьянских
участков, а с нею и свободная аренда. Так, на землях афин¬
ской поземельной знати сидели так называемые гегтемории
(ёхтгщорин), обрабатывавшие свои участки за шестую часть до¬
хода. Мы еще увидим в другой связи, как простой народ терял в
Аттике свою землю и свою свободу вследствие того, что впадал
в неоплатные долги у эвпатридов — черта, с которой мы встре¬
тимся и в Древнем Риме, с которой, впрочем, встречаемся и в
других местах, и в другие времена.
В составе населения отдельных территорий в Греции, кро¬
ме знати, простонародья и рабов, была еще одна категория
людей, которые лично были свободны, но не входили в число
членов той или другой общины. В гомеровское время их назы¬
вали метанастами, и были это чужеземцы (£evoi), выходцы из
других общин, которые от одних, что называется, отстали, но и
к другим еще не пристали. В эпоху процветания городовых го¬
сударств мы встречаем такой класс населения в разных местах
под названиями метеков или метойков (peioixoi) и другими,
составленными по тому же образцу, как то: пареки (или парой-
ки), энеки, катеки, синеки и эпеки, что значит вообще сожи¬
тели. В Аттике подобные свободные обыватели носили именно
название метеков. Они пользовались здесь покровительством
государства, но лишь при посредстве какого-либо покровите¬
ля из афинских граждан, т. е. особого патрона, называвшего¬
ся простатом. Метеки не входили в состав фил и фратрий, не
могли владеть недвижимою собственностью и были лишены
права вступать в браки с полноправными гражданами, что не
освобождало их, однако, ни от платежа налогов, ни от несения
военной службы. В несколько аналогичном положении находи¬
124
лись в Лаконии периэки (или периойки), т. е. окружные жите¬
ли, но только здесь это были не пришельцы, а коренные жители
завоеванной дорянами страны, сохранившие личную свободу и
даже иногда земельные участки. Они тоже не входили в состав
фил и фратрий, на которые делились спартиаты. Первоначаль¬
ный римский плебс занимал в государстве положение, близкое
к тому, в каком находились афинские метеки и спартанские пе¬
риэки. Это была часть населения римского городского округа,
стоявшая вне государственной организации, составлявшая про¬
сто «толпу», каково было, по-видимому, первоначальное значе¬
ние слова плебс. Это были тоже частью коренные жители стра¬
ны, например, освободившиеся клиенты, частью переселенцы,
и они также пользовались личной свободой и даже могли иметь
поземельную собственность, но в состав родов, курий и триб не
входили и прямо считались не имеющими родовых связей. Толь¬
ко одни патриции первоначально составляли народ римский в
политическом значении слова и были распределены по родам,
куриям и трибам, совокупность коих составляло римское граж¬
данство.
Из всего изложенного видно, что право числиться во фра¬
триях и куриях, в филах и трибах, равно как и в родах, из ко¬
торых они состояли, было привилегией только части населе¬
ния маленьких государственных территорий первоначальных
античных городов. Метеки, периэки и плебеи стояли совсем вне
этой родовой организации, в которой, с другой стороны, пер¬
венствующее положение занимали только знатные. Они уже
господствовали в отдельных комах догородской эпохи, а следо¬
вательно, были настоящими господами тех более ранних обще¬
ственных союзов, из которых или по образцу которых возникли
фратрии и филы. Городские общины в эпоху своего образования
были союзами землевладельческой знати, которая давала себе
правильную и даже симметричную организацию, стремясь к то¬
му, чтобы каждая составная часть, бывшая когда-то самостоя¬
тельным целым, была равносильна другой по числу своих родов.
Все эти роды, сила которых заключалась в богатстве, в крепкой
связи между составлявшими их семьями, в большом количестве
клиентов, вели свое происхождение от героев по старшей линии
и все более и более укреплялись в той мысли, что только знат¬
ное происхождение сообщает человеку настоящую доблесть
125
на войне и истинную мудрость в ведении государственных дел.
Мегарский поэт Феогнид в своих стихотворных рассуждениях
развил на этот счет целую теорию, в которой говорилось, что
легче сделать благородного дурным человеком, чем худородно¬
го хорошим, и что как из луковицы не может вырасти роза, так
от рабыни не может родиться свободное дитя. Поэмы Гомера
проникнуты тем же аристократическим, сословным духом: в
них действуют знатные и князья, они пелись при дворах князей
и знати. Среди самой этой знати были, однако, более важные и
менее важные роды.
Некоторые аристократические роды особенно прослави¬
лись в истории античных городов. Таков был, например, в
VII—VIвв. до Р.Х. афинский род Алкмеонидов, имена героиче¬
ских предков которого встречаются в греческой мифологии. Ал-
кмеониды играли видную политическую роль в истории родного
города. Как велики были их материальные средства, видно из
того, что только благодаря им оказалось возможным отстроить
в Дельфах великолепный храм Аполлона после пожара, разру¬
шившего прежний храм. Или вот римский род Фабиев, происхо¬
ждение которого вели от Геркулеса: вначале V в. они, например,
взяли на себя одних ведение войны с соседним городом Вейями,
жители которого делали нападения на римские границы и, веро¬
ятно, на пограничные земли самих Фабиев. По преданию, более
трехсот членов этого рода пало в одной битве, и в живых остался
лишь один мальчик, от которого и происходили все позднейшие
Фабии, давшие Риму нескольких замечательных полководцев и
государственных деятелей. О многочисленности членов одного
и того же рода может свидетельствовать еще такой факт, что
когда сабинский род Клавдиев переселился в Рим, в нем числи¬
лось три тысячи лиц под властью одного старейшины.
Некоторые роды настолько выделялись по своему значению
из остальной знати, что только им в лице своих старших членов
принадлежало право стоять во главе отдельных общин. В сле¬
дующей главе у нас будет идти речь о древней царской власти
в Греции и Риме, а пока отметим только, что в громадном боль¬
шинстве случаев эта власть находилась в наследственном обла¬
дании особенно богатых и знатных семейств, которые вели свой
род от Зевса или от других богов. Соединения мелких групп в
более крупные до известной степени были соединениями сто¬
126
явших во главе их богатых и знатных родов, один из которых
возвышался над другими иногда только временно, но иногда и
постоянно: в последнем случае он и был царским родом. В дей¬
ствительной жизни, впрочем, наследственный скипетр далеко
не всегда сохранялся в одном роде, но в ранние эпохи жизни на¬
родов историческая память бывает очень коротка, что раздвига¬
ет границы для воображения чуть не до бесконечности; в интере¬
сах же царственных родов, заодно с которым работала фантазия
рапсодов, было создание длинных генеалогий царских предков,
тоже царей, пока они не упирались в самого Зевса или какого-
нибудь другого бога. История государств-городов античного
мира открывается эпохой, когда в каждой такой общине стоял
царь, бывший ее высшим правителем и судьею, ее военачальни¬
ком и ее верховным жрецом, предстателем перед богами.
Мы еще увидим, что везде знатные мало-помалу уничтожили
эту должность, после чего повсеместно установились правления
самой знати. Другими словами, монархия уступила место ари¬
стократии, которая и стала править городами с их округами, где
у отдельных богатеев были земли и подвластный им сельский
люд. Но в недрах населения многих из этих государств-городов
возникали новые общественные силы, которые вступали в борь¬
бу со знатью за равноправность. В иных случаях эта борьба
оканчивается большим или меньшим успехом демократии, и
знатность происхождения теряет свою силу. Но и в бессослов¬
ном гражданстве позднейших демократических общин остается
в силе деление членов общины на богатых и бедных. На некото¬
рое время имущественный ценз делается основою политических
привилегий, но и помимо этого на почве чисто экономического
неравенства возникает в отдельных городах борьба богатых и
бедных. Когда, например, в Риме произошло уравнение прав па¬
трициев и плебеев, из более зажиточных элементов патрициата
и плебса выработалась новая знать, нобилитет, против которой
стоял теперь многочисленный и сильный своею массою проле¬
тариат. Мы еще рассмотрим разные фазисы этой сословной и
классовой борьбы в отдельных государствах-городах, теперь же
нам следует познакомиться с самой ранней организацией в них
государственной власти.
127
ГЛАВА IV
Организация государственной власти в начальном
периоде истории греков и римлян
Князь, дума и вече.— Из истории политических терминов.—
Этимология разных обозначений княжеской (царской) власти.—
Царская власть в гомеровском обществе.— Совет старейшин.—
Народное собрание.— Развитие аристократического начала
в организации государства.— Что такое отмена царской власти
у греков и римлян? — Расчленение царской власти в Афинах
и в Риме.— Раздвоение царской власти в Спарте
Рассматривая организацию государственной власти в первом
периоде истории греков и римлян до установления аристократи¬
ческих правлений, мы везде находим три отдельные политиче¬
ские силы, действующие всегда вместе во всех важных вопро¬
сах народной жизни. Эти три политические силы — единый
глава государства, совет старейшин и общее собрание всего на¬
рода. Подобного рода устройство ранних государств мы наблю¬
даем также и у древних германцев, как их описывает Тацит, и
у древних славян, как о том свидетельствуют многие известия,
касающиеся отдельных народов. И наша начальная летопись, и
другие памятники старины говорят, например, о князе как еди¬
ном главе земли, о боярах и старцах градских, с которыми князь
думал, и, наконец, о вече, или собрании народа в смысле полно¬
правных членов государства. Говоря о политической организа¬
ции германцев, Тацит замечает, что у них о делах менее важных
совещаются начальники, а о делах более важных — все, т. е. и
здесь были, с одной стороны, более тесный совет, с другой —
общее народное собрание.
Единый глава государства назывался у эллинов басилевсом
(paaiA.eu<;), у римлян рексом (гех),— два слова, которые перево¬
дятся одно другим и которые у нас передаются одинаково словом
царь. В русском языке для того же самого понятия существует
еще другое слово король, которое применяется главным обра¬
зом к обозначению глав государств на Западе в Средние века и
в Новое время, но, например, французы и немцы не делают, как
мы, различия между царями у народов Древнего Востока, в чис¬
128
ле их у евреев, и царями в ранние периоды истории Греции и Ри¬
ма, с одной стороны, и королями у западноевропейских наций,
с другой, ко всем одинаково применяя один и тот же термин roi
и Konig. Оба русские слова, т. е. и царь, и король — иноземно¬
го происхождения и с самого начала обозначали власть гораздо
более высокого значения, чем та, какою пользовались греческие
басилевсы и римские рексы. Слово царь есть стяженная форма
слова цесарь, как звали римских императоров; в произноше¬
нии, взятом с греческого, это — кесарь или кайсар (хаТаар),
откуда и немецкое кайзер (Kaiser), т. е. император. Равным
образом и король есть не что иное, как имя Карла Великого в
латинской форме Каролус (Carolus), которое тоже стало обо¬
значать власть, равную царской в более высоком ее понимании.
Не забудем, что у нас называли царем византийского импера¬
тора, который тоже титуловался басилевсом, когда, однако,
этот титул считался равносильным императорскому и римский
термин реке, вошедший в греческий словарь (р'г^), обозначал
лишь государя второго ранга вроде тех провинциальных царей,
которые были вассалами Римской империи. Мы совершенно без
всяких логических оснований называем то царями, то королями
государей, так сказать, одного и того же ранга, а таковыми мы
должны считать и греческих басилевсов, и римских рексов, и
германских конунгов эпохи Великого переселения народов. Со¬
вершенно таких же, как они, правителей и вождей, стоявших
во главе отдельных земель, наши предки называли князьями,
и самое это слово заимствовано было у германцев: князь (или
в славянском начертании кънАзь с глухим гласным звуком
между согласными к и н, с носовым произношением А, как ин,
при переходе еще в з звука г, сохранившегося в женской форме
княгиня),— это самое слово князь есть не что иное, как герман¬
ское конунг, которое и теперь живет в немецком и английском
словах, обозначающих короля — кёниг и кинг. Итак, вот равно¬
сильный русский термин для передачи понятий — басилевс,
реке и конунг, но мы привыкли называть этих глав государств
царями и королями и пользуемся словом князь только для обо¬
значения глав второстепенных групп, из которых складывались
древние государства басилевсов, рексов и конунгов.
Займемся еще немного этой политической терминологией,
с которой следует освоиться получше для того, чтобы понять
существо самой ранней царской-княжеской власти. От латин¬
129
ского реке, с основой в косвенных падежах рег, произошли
названия королей в романских языках, французское руа (roi)
и итальянское ре (ге). Едва ли при этом совсем случайно весь¬
ма сходным же звуковым сочетанием раджа обозначаются
и в Индии владетельные князья и цари: оба слова в родствен¬
ных между собою языках, кажется,— одного и того же корня,
обозначающего блистать, сиять. Иное представление лежит
в основе греческого термина басилевс, который толкуется в
смысле воеводы, т.е. находится по своему значению в родстве
с германским обозначением временных вождей вооруженного
народа, именно геретога, позднее герцога, с термином, кото¬
рый римляне переводили словом дукс (dux), т. е. вождь, пол¬
ководец. Тацит различает среди германцев народности, которые
управлялись королями (nationes quae regnantur), и такие, у ко¬
торых были только мелкие князья, но которые во время войны
объединялись под властью одного такого дукса. Этот, скажем,
воевода, геретога, и есть по своему этимологическому значению
греческий басилевс. Герцог и конунг у германцев — одно и то
же, с тем только различием, что власть одного была временная,
власть другого — постоянная, и что, по словам Тацита, герцоги
получали власть в силу храбрости, а конунги — по благород¬
ству происхождения.
Царская власть у греков развилась, следовательно, из пред¬
водительства на войне. Когда жившие в соседстве одна с дру¬
гою и часто объединенные общим культом племенные общины,
во главе которых стояли свои главари или князья, анакты
(avaxxeq),— нуждались в общем вожде для того, чтобы отразить
вражеское нашествие, или когда они сами собирались сделать
нападение, из этих местных начальников и выбирался один,
наиболее опытный и храбрый или знатный и влиятельный. В
Аркадии и в Фессалии, которые в своем политическом развитии
очень отставали от остальных частей Греции, еще в историче¬
ские времена отдельные племена, жившие каждое самостоя¬
тельною жизнью, по временам соединялись для оборонительной
или наступательной войны, и тогда из племенных начальников
выбирался общий вождь над всем союзным ополчением: в Фес¬
салии он назывался тагом (layoq), в Аркадии — басилевсом.
Эта военная власть не была ни постоянной, ни непрерывной, но
всегда доставалась кому-либо из племенных главарей. Чем более
упрочивался союз, тем все более и более укреплялась царская в
130
нем власть, и в гомеровскую эпоху мы находим царей у всех тех
народцев, о которых говорится в «Илиаде» и «Одиссее».
Гомеровский басилевс — народный вождь или, как выража¬
ется та же мысль в поэтическом образе, пастырь народа, вместе
с тем его судья и его представитель перед богами, верховный
жрец всей общины. Это тройное значение предводителя на вой¬
не, высшего стража правосудия и посредника между людьми и
богами, принадлежало и царям в Риме. Так определяли функ¬
ции царской власти героических времен и древние писатели.
«Они,— говорит Аристотель в своей «Политике»,— предводи¬
тельствовали на войне и приносили жертвы; кроме того, решали
также и тяжебные дела». «У спартанских царей,— говорит он в
другом месте,— троякая обязанность: они совершают жертво¬
приношения, начальствуют на войне и творят суд и расправу».
Совершенно так же говорит о царях римских греческий исто¬
рик Дионисий Галикарнасский. Такая тройная власть уже су¬
ществовала раньше, т. е. в родах и в патриархальных семьях,
где старейшина или отец был и светским, и духовным главою
группы, а равно и в более крупных племенных группах, имев¬
ших своих князей. Во власти царя воспроизводилась, но толь¬
ко по отношению к целому народцу, патриархальная власть
родовладыки. Значение верховного жреца и происхождение из
знатного рода, предком которого был какой-нибудь бог, ставили
царя под особую охрану религиозной веры, а предводительство
на войне, требующее сосредоточения власти и повиновения ее
велениям, стало основой всех других прав басилевса. Но это от¬
нюдь не абсолютный владыка своего маленького царства: рядом
с ним существуют в обществе еще другие «цари», другие князья,
старшины народа, с которыми он должен принимать решения
сообща, да и этим решениям, чтобы быть приведенными в ис¬
полнение, нужно еще подвергнуться одобрению всего народа.
Так велось дело не только в мирное время, но и на войне, когда
особенно нужна бывает единая и сильная власть, и что на на¬
родном вече царям подчас приходилось встречать оппозицию,
об этом свидетельствует известный эпизод «Илиады», где по¬
вествуется, при явном несочувствии поэта, о том, как дерзкий
Ферсит, вечно искавший случаев оскорблять царей, с пронзи¬
тельным криком поносил пастыря народов Агамемнона, упре¬
кая его в жадности и высокомерии. Одиссею, стоявшему на той
точке зрения, что «нехорошо многовластие» и что «один должен
131
быть владыкой, один царем, тот, кому сын храброго Кроноса да¬
ровал скипетр и законы, чтобы он царствовал»,— пришлось вра¬
зумлять расходившегося Ферсита ударами своего собственного
скипетра. Царь не только военный вождь, но и высший судья.
Однако к нему идут судиться лишь тогда, когда приходится раз¬
бирать распри членов разных родовых и племенных групп, да и
тут он выступает не один, а со старейшинами и в присутствии
народа. Такой басилевс только первый между равными — сре¬
ди других владык и старейшин народа. Кроме почета и власти,
он пользовался, конечно, и большим материальным достатком:
ему выделяется в пользование крупное поместье, называемое
теменом (xepevoq), откуда идут немалые доходы; он получает и
львиную долю в общей военной добыче; время от времени ему
подносятся добровольные подарки. Сын Одиссея высказывает¬
ся у Гомера прямо в том смысле, что царствовать довольно вы¬
годно: «тотчас же разбогатеет дом, да и сам человек, которому
Зевс даровал власть, делается более уважаемым людьми». Впро¬
чем, кроме уважения, гомеровские цари делались предметом и
других чувств. Мы уже знакомы с бранными речами Ферсита,
направленными против Агамемнона, но и Ахилл называет па¬
стыря народов мироедом (5гщорбро<;). Своими средствами цари
героической эпохи пользовались, чтобы иметь около себя дру¬
жину и угощать обильными яствами и питьями своих военных
товарищей и советников, которые даже и именовались царски¬
ми сотрапезниками,— бытовая черта, повторяющаяся в жизни
германских конунгов и славянских князей.
Переходим теперь к другому политическому учреждению
ранних античных государств, т. е. к совету старейшин. Старей¬
шины, или геронты (yepovxeq) — это в сущности владыки более
мелких групп, которые часто тоже называются басилевсами.
Царь должен был с ними совещаться и принимать решения лишь
с их согласия, потому что иначе он рисковал вызвать против се¬
бя неудовольствие. Для этого он собирал геронтов на совет, и,
собравшись, они составляли его думу, или буле (ро\Аг|), в засе¬
даниях которой и подавали свое мнение. Собрания происходи¬
ли в царских палатах или на площади, где стояли, образовывая
собою круг, каменные сидения, так называемый фбок (босохо;),
священный круг. В Риме мы тоже знаем такое собрание старей¬
шин, сенат (senatus), от слова senex, старец. В начале римской
истории он состоял из родовладык (patres).
132
Когда к совещанию призывался весь народ, то из соедине¬
ния басилевса, геронтов и народа получалась агора (ауора),
или народное собрание, вече. Царь, которому принадлежало
право созыва, и старейшины, составлявшие его думу, занима¬
ли в народном собрании особое место, в упомянутом кругу, и
руководили действиями собрания, только одобрявшего криками
делавшиеся ему предложения или бывшего немым свидетелем
царского суда. Во второй песне «Илиады» есть превосходное
по своей реальности и живости описание такого веча, созван¬
ного Агамемноном, но основная черта этого описания — пас¬
сивность народной толпы, которую поэт сравнивает с пчелиным
роем: главная роль принадлежит царям, и оппозиция Ферсита
быстро подавляется Одиссеем, к немалому удовольствию всей
толпы (если только не видеть в последнем указании аристо¬
кратической тенденции рапсода). Но и при такой пассивности
народа царь действовал на него не путем приказания, а путем
убеждения. Собрания народа происходили и в Риме, где они на¬
зывались сходками, комициями (comitia), но так как в состав
гражданской общины входили только патриции, разделявшиеся
на курии, то и собрания эти происходили по куриям, откуда — и
самое их название куриатных комиций (comitia curiata).
Конечно, римские сенат и комиции соответствуют уже тем
греческим учреждениям, которые мы находим в городских об¬
щинах, но все они развились из более ранних, какие мы находим
в гомеровских описаниях. Аналогию тому изображению веча,
какое дает нам «Илиада», представляет собою описание герман¬
ского веча у Тацита, где мы встречаем те же черты: руководят
всем делом старейшины, или князья с королем во главе, если та¬
ковой уже есть, а народ одобряет сделанные ему предложения
криком и бряцанием оружия.
Подводя итоги, можно сказать, что в древнейшем греческом,
а вероятно, и римском устройстве мы находим сочетание монар¬
хического, аристократического и демократического начал. Из
этих трех начал первое, с которым мы встречаемся и в начале
городской политической общины, исчезает из организации го¬
сударственной власти, и остаются два другие начала: аристо¬
кратическое и демократическое. Мы только что сейчас видели,
что народное вече играло очень жалкую роль и что все делалось
советом старейшин с царем во главе. Так шло дело и после того,
как знать мало-помалу устранила царскую власть и дала себе
133
новую организацию в коллегиях, какие мы находим повсемест¬
но в значении правительствующих аристократических советов
и в то же время органов господства землевладельческой знати.
В других местах родовая и землевладельческая знать, окружав¬
шая государей, составлявшая верхние слои его дружины, пре¬
вращалась в знать служилую, которая была лучшею опорою
власти как источника перепадавших и на долю знати милостей
и почестей,— так это было, например, в германских королев¬
ствах,— но в Греции быстрое развитие городского быта напра¬
вило аристократическую политику в сторону прямого захвата
власти самою знатью. К сожалению, из эпохи аристократиче¬
ского правления в греческих государствах у нас нет почти ника¬
ких известий, потому что это, очевидно, было время своего рода
политического прозябания, весьма понятного при существова¬
нии разрозненных общин, в которых были только крестьяне да
управлявшие ими помещики. Правительственные коллегии но¬
сили название сенатов, т.е. герусий, какие мы находим в Спар¬
те, Элиде, Книде, или дум, буле, как назывался сенат в Афинах,
где, кроме того, существовал еще другой, более тесный совет,
известный под названием ареопага (apeioq яауо<;). Эти советы
избирали и представителей исполнительной власти, поручая ее
особым сановникам. Собственно говоря, тенденция аристокра¬
тических советов была дробить власть, бывшую прежде в руках
одного, между многими, да и то по возможности на кратчайший
срок. При такой организации высшей власти она превращалась
в простой орган аристократического господства и в достояние
всей знати, более или менее всем одинаково доступное. В такой
перемене были и свои выгоды общего характера: происходила
специализация государственных должностей, что делало веде¬
ние дел более совершенным. Но зато массе простого народа от
этого не только не сделалось лучше, но положение ее прямо-
таки ухудшалось, потому что, овладев всею полнотою власти,
знать пользовалась этим своим положением для укрепления и
расширения своего социального преобладания, унаследованно¬
го от предшествующей эпохи.
Переход от монархии к аристократии в государствах Древ¬
ней Греции был не революцией, а эволюцией, т. е. в явлениях
этого рода, происходивших в разных общинах, мы имеем дело
не с политическими переворотами, приводившими к формаль¬
ной отмене царской власти, а с постепенными изменениями го¬
134
сударственного строя, усиливавшими в нем аристократическое
начало. Об отмене должности царя существовали у древних ле¬
гендарные сказания, имевшие своею целью объяснить эти изме¬
нения, но не заключавшие в себе исторической истины. Таково
знаменитое афинское предание о царе Кодре, который своим
геройским поступком спас Афины от завоевания дорянами и
после которого уже никто не считался достойным быть царем.
Таков же римский рассказ о том, как римляне изгнали из свое¬
го города последнего царя Тарквиния Гордого за его деспотиче¬
ское правление. В настоящее время трудно со всей точностью
воспроизвести политическую эволюцию, приведшую греческие
города и Рим к тому, что на современном языке можно назвать
аристократическим режимом, но главные данные для суждения
об общем характере этого перехода от монархии к аристократии
у нас все-таки существуют.
Вот как приблизительно происходило дело. В греческих горо¬
дах, образовавшихся преимущественно в X и IX столетиях, су¬
ществовала царская власть, которая была ими унаследована от
предыдущего периода или, как это следует думать относительно
колоний, вводилась вновь по существовавшему уже образцу.
Колонии основывались своего рода дружинами, вожди которых
естественно делались царями новых городских общин, сохра¬
нявших устройство своих метрополий, но и в самой Греции был
период усиленного передвижения племен в поисках за землями,
и именно в этот период сложилась та царская власть, которую
мы находим в метрополиях: одинаковые условия приводили к
одинаковым явлениям, и новые общины организовались по об¬
разцу старых. Когда отдельные племена окончательно уселись
на своих местах в самой Греции, а колонии окончательно утвер¬
дили свою власть среди враждебно встретивших их туземцев,
когда начался, таким образом, период мирного существования,
надобность в концентрации власти в одних руках миновала, и
знать стала пользоваться всеми удобными случаями для посте¬
пенного ограничения власти царей. При отсутствии правиль¬
ного порядка престолонаследия между отдельными членами
правящих фамилий происходили раздоры, вносившие смуты в
жизнь города и дававшие повод к вмешательству в эти фамиль¬
ные распри со стороны других знатных родов. Такая распря, на¬
пример, произошла в коринфской династии Бакхиадов, когда у
несовершеннолетнего наследника отнял власть его дядя, что по¬
135
дало повод к борьбе между двумя линиями этой фамилии. Дело
кончилось тем, что в середине VII в. вместо царя,— притом, ес¬
ли верить преданию, сразу,— правителем государства сделался
избираемый из всех членов рода Бакхиадов притан (яротауц),
которому власть давалась только на один год. Таким образом в
Коринфе установилась олигархия с династическим характером,
т. е. власть царя, ограниченная годичным сроком, стала доступ¬
ной всем членам царского рода, и это была скорее фамильная
сделка, чем политический переворот. Правителей с титулом
притана мы встречаем и в некоторых других городах (например,
в Милете), причем иногда члены состоявшей при притане ари¬
стократической думы сохраняли титул басилевсов. Кроме того,
известны и другие случаи перехода власти от одного царя к це¬
лому царскому роду, который и составлял правящую олигархию
города. Таковы Пенти лиды в Мити лене, Басилиды в Эфесе ит. п.
Вмешательство знати в династические споры давало ей возмож¬
ность налагать на правителей, какие бы титулы они ни носили,
разного рода ограничения в смысле прежде всего обязанности
следовать указаниям своих аристократических дум. Раньше ца¬
ри должны были только спрашивать совета у старейшин народа,
но не были обязаны подчиняться их мнению, теперь уже стала
вводиться обязанность следовать мнению большинства думы.
Постепенно совет знати все более и более стал заменять собою
царя, пока должность его не растворилась, так сказать, в выбор¬
ной республиканской магистратуре. Следует, однако, отметить
один любопытный и притом довольно распространенный факт:
с отменой царской власти собственно звание царя не отменя¬
лось, и его носил один из выборных сановников республики, на
котором лежали прежние жреческие обязанности басилевса.
Лучше других случаев замены монархии аристократией в
Греции нам известен тот, который представляется историей
Афин, особенно благодаря сведениям, какие мы находим в не¬
давно (1891 г.) найденной рукописи «Афинской политии» Ари¬
стотеля, сочинения, которое считалось безвозвратно потерян¬
ным. В Афинах произошло постепенное расчленение царской
власти приблизительно следующим образом. Раньше всего
здесь стали избирать в помощники царю на войне особого воена¬
чальника, полемарха (яоХгрархо<;), а потом и часть других дел
административного и судебного характера стали поручать осо¬
бому правителю, архонту (ap^cov), власть которого постепенно
136
и сделалась главною в государстве, так что именем правящего
архонта стал обозначаться самый год его нахождения в должно¬
сти, откуда его название эпонима (enovupxx;), т. е. поименника.
Таким образом, афинский басилевс имел сначала в лице поле¬
марха и архонта только помощников или советников, из кото¬
рых один мало-помалу сделался настоящим главою государства,
после чего прежний глава, басилевс, занял лишь второе место,
превратившись в высшего жреца афинской государственной
общины. Первоначально должность этих трех архонтов, как во¬
обще называют всех трех сановников, была пожизненной, по¬
том, именно в середине VIII в., их стали избирать на десять лет,
а еще позднее, в начале VII в.— только на один год, и уже в этот
период истории афинского архонтата стали выбирать еще шесть
фесмофетов с исключительно судебными функциями; они то¬
же стали именоваться архонтами. Таким образом власть, быв¬
шая сначала в руках одного царя, перешла к девяти сановникам,
из которых, впрочем, фесмофеты составляли одну общую кол¬
легию. И первые три архонта, и эта коллегия имели различное
местопребывание и пользовались властью независимо друг от
друга, т. е. не составляли в совокупности своей никакого обще¬
го учреждения. Право избрания архонтов принадлежало арео¬
пагу, совету знати, который наблюдал за исполнением законов,
ведая в то же время большую часть — и притом важнейших —
государственных дел и собственною властью карая за наруше¬
ние порядка. Члены ареопага были пожизненными, и в состав
его входили отбывшие свой срок архонты. Судя по тому, что
говорится об ареопаге во вновь открытом трактате Аристотеля,
именно этому аристократическому учреждению принадлежала
первенствующая роль в государстве, как сенату в Риме, и архон¬
ты, выбиравшиеся ареопагом и затем входившие в его состав,
были, следовательно, лишь исполнителями воли этого органа
политического могущества эвпатридов. Царская власть — и за¬
менивший ее архонтат — сделалась из наследия только одного
рода достоянием всех знатных фамилий афинского граждан¬
ства, и ареопаг ограничивал свой выбор именно одним кругом
знатных и богатых, отдавая предпочтение среди знатных вооб¬
ще наиболее богатым, но, конечно, принимая в расчет и личные
способности выбираемых исполнять те или другие функции
архонтства. Было ли в Афинах в эпоху правления ареопага на¬
родное собрание, мы не знаем, но если даже и допустить, что
137
оно собиралось, то, конечно, очень редко и значения никакого
не имело.
Известную аналогию с этим расчленением царской власти в
Афинах на несколько аристократических сановников представ¬
ляет собою история римской магистратуры, выработавшейся
также путем выделения из первоначальной единой должности
рекса нескольких новых должностей. Я не затрагиваю здесь
вопроса о достоверности древнейшей истории Рима, когда им
управляли цари, и напомню только, что в настоящее время весь
царский период жизни Древнего Рима относят к доисториче¬
ским временам, о которых у нас есть только легенды. Несомнен¬
но только, что в древнейшую эпоху и в Риме были цари: отголо¬
сок царского звания сохранялся и в историческую эпоху в двух
должностях, именно царя-жреца (rex sacrificulus), подобного
афинскому архонту-басилевсу, и так называемого интеррек-
са, т. е. междуцаря (interrex), которого выбирали в тех случаях,
когда вследствие каких-либо случайностей прерывалась преем¬
ственность власти и не было таких сановников, под председа¬
тельством которых совершалось обыкновенно избрание маги¬
стратов. Сами названия обеих должностей указывают на то, что
одна была остатком царской власти, другая — ее современной
заменой. Царская власть была пожизненной и была гораздо об¬
ширнее, чем власть царей в Греции, но и римский реке во всех
важных делах должен был совещаться с сенатом (senatus), т.е.
собранием родовых старейшин, которое впоследствии, подобно
афинскому ареопагу, тоже сделалось настоящим правитель¬
ствующим учреждением Рима. Сначала царя стали заменять два
сановника, называвшихся консулами (consules). Этимология
этого слова неясна, более же раннее их обозначение названи¬
ем преторов (praetores), т. е. «идущих впереди», указывает на
их военное значение, напоминающее афинского полемарха. В
раздвоении должности царя, т. е. в разделении царской власти
между двумя магистратами, притом выбиравшимися только на
год и подлежавшими ответственности, нельзя не видеть стрем¬
ления римского патрициата и его органа, сената, ограничить
прежнюю единую, пожизненную и безответственную власть
царя, но последнее звание и в Риме, как было уже упомянуто,
не исчезло, так как исполнение прежних религиозных обязан¬
ностей царя было поручено особому царю-жертвоприносителю
(rex sacrificulus). Эти две должности, т. е. консульство и цар¬
138
ственное жречество, были первоначально доступны только па¬
трициям, и вся дальнейшая история консульства заключалась
в выделении из него новых должностей, которые патрициат
оставлял за собою, когда, уступая натиску плебеев, ему при¬
ходилось соглашаться на то, чтобы и плебеи могли выбираться
на должность высших сановников государства. Ранее всего, в
середине V в., от консульства были отделены должности снача¬
ла двух квесторов (quaestores), заведовавших государственной
казной, а вскоре затем и двух цензоров (censores) для оценки
имущества граждан, от количества которого в то время зависе¬
ла степень их участия в политических правах, как членов всей
государственной общины. Когда лет через двадцать патриции
были вынуждены уступить плебеям право выбираться и в кве¬
сторы, они все еще крепко держались за исключительное обла¬
дание цензурой, но лет через сто должны были и ее уступить.
Собственно говоря, эта должность была выделена из консуль¬
ства, когда патриции согласились на то, чтобы сенат, вместо
консулов, мог выбирать военных трибунов с консульскою вла¬
стью, к занятию каковой должности были допущены и плебеи,
но когда решено было допускать плебеев и к самому консуль¬
ству, что произошло в середине IV в., то у консулов было отнято
их судейское значение, и судебные обязанности консулов были
поручены претору, который был как бы третьим товарищем
консулов, выбирался вместе с ними и одним с ними порядком и
даже заступал их место во время их отсутствия; около тридцати
лет эта должность оставалась исключительно патрицианскою.
Одновременно с претурой была выделена — тоже для исклю¬
чительного обладания патрициями — должность курульных
эдилов (aediles curules), наблюдавших за общественными зда¬
ниями и за торговлей и распоряжавшихся публичными играми.
После цензуры и претуры и эта должность сделалась доступной
плебеям. Только жреческие должности особенно долго сохраня¬
лись за одними патрициями, в особенности должность царя свя¬
щенных дел; она даже так-таки и осталась чисто патрицианскою
привилегией. Впрочем, гораздо раньше настоящим верховным
жрецом Рима сделался главный понтифик (pontifex maximus),
и звание это стало тоже доступным плебеям.
В этой истории римской магистратуры обращают на себя
внимание не только упорство, с каким патриции удерживали за
собою некоторые привилегии, но и та постепенность, с какой
139
совершалось расчленение прежней единой власти царя. Анало¬
гичное явление мы наблюдаем и в Афинах, но как в афинском,
так и в римском случае необходимо обратить внимание на по¬
степенную специализацию правительственных должностей,
т.е. на дифференциацию органов государственной власти, ука¬
зывающую и на усложнение самой жизни. С фактом раздвоения
царской власти, имевшего своим результатом ее ослабление,
мы встречаемся и в Спарте. Как произошло это раздвоение, т. е.
каким образом в Спарте одновременно стали править два царя
из двух династий, Эврипонтидов и Агидов, мы не знаем; трудно
даже остановиться на каком-либо издававшихся этому явлению
объяснений, но нет ничего невероятного в том предположении,
что должность второго царя была создана для ограничения вла¬
сти первого. Соперничество между царями дало возможность
в Спарте усилиться до весьма большого значения должности
эфоров, которые, как мы еще увидим, впоследствии и сделались
представителями высшей государственной власти в Спарте,
возвысившись до этого значения тоже, по-видимому, из более
скромных помощников царей.
ГЛАВА V
Обычное право и религиозная санкция
общественного порядка
Политическое законодательство и обычное право.— Сакраль¬
ный характер древнейшего права.— Мнение Фюстель де Ку-
ланжа о значении религии в жизни античной гражданской об¬
щины.— Параллелизм политической и религиозной интеграции
и установление гражданской религии.— Аристократический
характер древнего государственного культа.— Религиозное зна¬
чение царской власти
Взаимные отношения царя, старейшин и народа в Греции и
Риме, конечно, не были основаны на каком-либо политическом
законодательстве. В дальнейшем изложении мы будем иметь
еще немало случаев установления тех или других государствен¬
ных властей или определения взаимных между ними отноше-
140
ний путем прямого издания соответственных законов, но в на¬
чале государственной жизни везде и всегда организация власти
возникает путем развития фактических отношений, и если по¬
следние мыслятся не только как существующие, но и как право¬
мерные, т. е. имеющие право на существование и на всеобщее
признание, то освящаются эти фактические и более или менее
общепризнанные отношения не законом в смысле изъявления
воли тех, в чьих руках находится верховная власть, а обычаем,
и притом обычаем с религиозной санкцией.
Во всех случаях, когда мы имеем дело со взаимными отно¬
шениями людей, живущих в обществе, мы должны различать, с
одной стороны, вопросы факта, с другой — вопросы права, ины¬
ми словами, сами эти фактические отношения и те нормы, под
которые эти отношения подводятся, в значении правил поведе¬
ния, необходимых для поддержания известного порядка жизни.
Когда эти нормы поддерживаются принудительным воздействи¬
ем со стороны существующей в обществе власти, совокупность
их составляет то, что носит название права, и понятие права
играет такую же роль в сфере юридической, какую играют в
сфере политической понятие государства, в экономической —
понятие хозяйства. Мы в общих чертах уже знаем, какой харак¬
тер имели политические и отчасти экономические отношения
греков и римлян в начале их истории. Взглянем теперь на юри¬
дическую сторону их социальной эволюции, чтобы ответить на
вопрос, каков был основной характер ранних юридических норм
Греции и Рима.
Даже в более позднюю эпоху жизни, когда общественную
жизнь начинают регулировать издаваемые государственною
властью законы и распоряжения, многое в этой жизни упорядо¬
чивается обычаем, и в тех случаях, когда обычаи получают зна¬
чение правил, которые столь же обязательны для исполнения,
как и закон, и нарушение которых, как и нарушение закона,
вызывает принудительное воздействие со стороны власти,— во
всех таких случаях мы имеем дело с настоящими юридически¬
ми, а не моральными только нормами, и вся их совокупность
носит название обычного права1. Было время, и время еще срав¬
нительно недавнее, когда в обычном праве видели чистейшее
выражение народного убеждения о том, что справедливо и что
1 Обычное право, касающееся вопросов политической жизни, и теперь явля¬
ется действующим государственным правом Англии.
141
несправедливо, и называли это право прямым продуктом право¬
сознания народа, самого народного духа. Такой взгляд был вы¬
ражением крайней идеализации жизненных процессов, проис¬
ходящих в обществе, и прежде всего совершенно нереального
представления о народе. Каждый исторический народ является
перед нами расчлененным на отдельные классы и сословия с
разными формулами жизни, не говоря уже о том, что и в каждом
таком классе и сословии мы различаем еще индивидуальные
особенности характера, темперамента и т. п.: ведь и они отра¬
жаются различным образом на побуждениях и интересах, руко¬
водящих людьми в их поступках, из которых складываются все
общественные отношения. Думать, что эти отношения строятся
на основах внутреннего народного убеждения, для всех одина¬
кового, всем членам общества присущего, теперь совершенно
не приходится, потому что ничто существования такого обще¬
го правосознания не доказывает, и как бы ни сходились между
собою члены одного и того же общества на признании тех или
других норм, всегда следует предполагать, что последние возни¬
кают на почве индивидуальных действий, часто повторявшихся
и становившихся предметом подражания. Из повторяемости
одних и тех же поступков рождается привычка действовать в
известных случаях известным образом, а отсюда уже недалеко
и до общего представления о необходимости в таких-то и таких-
то обстоятельствах поступать таким-то и таким-то образом.
Примеру лиц, которые по той или другой причине пользуются в
данной общественной среде авторитетом и влиянием, начинают
следовать другие, и великая сила подражания вместе с не ме¬
нее великою силою привычки мало-помалу создает обычаи, из
которых потом и извлекаются нормы поведения и отношений,
составляющие в своей совокупности обычное право народа.
Ввиду такого происхождения этой формы права в нем нечего,
конечно, искать какой-то высшей правды, изначала вложенной
в народное сознание, раз создается оно путем долговременного,
непрерывного и бесконечно частого повторения поступков, в
основе которых лежат разные индивидуальные интересы, стра¬
сти и воззрения, и раз, с другой стороны, чаще всего общий тон
жизни задают люди сильные духом и телом, знатностью рода
и богатством, сознанием своего превосходства и своей орга¬
низацией на счет слабых, приниженных и разрозненных. Им,
конечно, нужно было и оправдывать свое господство ссылками
142
на какие-либо общие и идеальные принципы, которые были бы
понятны и имели силу и для подвластных. Как ни расходились
между собою члены первоначальных государственных общин в
своих практических принципах, теоретически в миросозерца¬
нии их не могло быть никаких различий, и как господа, так и
рабы, как знатные, так и простолюдины, в сущности, стояли на
одной почве мифического миросозерцания, заключавшего в се¬
бе и религию, и философию, и мораль, и право ранних ступеней
культурной эволюции.
Отсюда сакральный характер древнейшего права. Умствен¬
ное состояние всех членов наиболее ранних обществ таково,
что все как в природе, так и в жизни человека приписывается
непосредственному вмешательству богов, сопротивляться воле
которых — дело совершенно напрасное и не только бессмыс¬
ленное, но и опасное. При таком умственном состоянии и таком
настроении чувства и воли и общепринятый обычай естествен¬
но рассматривался как установленный богами, как соответству¬
ющий высшей воле, как заключающий в себе самую настоящую
правду. Боги карают за нарушение их повелений, и в поэме Ге¬
сиода «Труды и дни» есть одно место, в котором олицетворен¬
ная Правда, Дике (Д(хп> слово, первое значение которого есть
«обычай») просит Зевса защитить ее от обид, чинимых ей смерт¬
ными. Обязанность защищать ее среди смертных Зевс передал
вместе со скипетром, как символом власти, царям, и они явля¬
ются, таким образом, высшими блюстителями обычаев и всего
основанного на них порядка жизни. Боги, действительно, регу¬
лируют общественную жизнь, потому что всякая власть в конце
концов покоится на общем ее признании над собою со стороны
людей, а люди в политеистическом обществе именно и призна¬
вали над собою такую власть богов. В обществе довольно рано
должны были выделиться особые знатоки обычаев и велений бо¬
гов, и в самом деле первыми юристами в Риме были жрецы, из¬
вестные под названием понтификов. Недаром и первую попытку
собрать и изложить обычное право Рима сделал, в середине III в.
до Р. X., главный понтифик Тиберий Корунканий. В таком пони¬
мании право было частью религии, и римские понтифики охра¬
няли священную тайну своих юридических познаний от глаз
непосвященной толпы. Это сакральное право (jus sacrum) было
страшно консервативно и отличалось крайним формализмом,
что объясняется его связью с религией, но, с другой стороны,
143
понтифики выступали и в роли защитников патрицианских ин¬
тересов, так как сами первоначально принадлежали к высшему
сословию граждан. Другими словами, обычное право, искавшее
свою санкцию в религии, в свою очередь само брало под охрану
тот аристократический уклад жизни, который характеризует
ранние периоды греческой и римской истории.
Итак, обычное право ставило данный общественный поря¬
док под охрану религии, и в этом заключалась исконная связь
религии с политикой и правом древнейшего периода греческой
и римской истории. Связь эта была так велика, так всеобъем¬
люща и сильна, что несомненное существование ее дало повод
к возникновению теории, по которой все политические учреж¬
дения и все частное право древних основываются только на их
религиозных верованиях. Такую именно теорию развил в сво¬
ем сочинении «Гражданская община античного мира» (La cite
antique) замечательный французский историк второй половины
XIX в. Фюстель де Куланж (1830—1889). Точка зрения Фю-
стель де Куланжа — частное применение общего положения,
по которому общественный быт народа покоится на понятиях
человеческого ума, т. е. это — идеологическая точка зрения,
диаметральную противоположность которой составляет учение
экономического материализма, стремящееся выводить даже
всю духовную культуру народа вместе с другими «надстройка¬
ми» из экономического «фундамента» общественной жизни.
Обе точки зрения односторонни, но всякая односторонность
есть лишь преувеличение верной мысли, распространение ее на
все факты, когда ею объясняются лишь некоторые, стремление
подогнать под один принцип то, что требует для своего объяс¬
нения принятия в расчет и других начал. В предыдущем изло¬
жении мы держались только фактических отношений, стараясь
указать и на их экономическую основу в натуральном хозяйстве
древнейшей эпохи, в образовании на его почве и в его формах
землевладельческой знати, в экономическом закрепощении ею
безземельного или малоземельного люда, но обычное право той
эпохи выросло не только из этих фактических отношений с их
экономической (впрочем, не одной экономической) основой,
но и из миросозерцания эпохи, освещавшего со своеобразной
точки зрения вопросы индивидуальной и социальной жизни, во¬
просы о загробном существовании людей, о связи живущих на
земле людей с их отошедшими в иной мир предками, о вытека¬
144
ющих отсюда обязанностях живых по отношению к умершим и
т. п., наконец, вопросы, касающиеся того, что требуется богами
от людей во взаимных отношениях между последними и ими,
богами. Фюстель де Куланж необычайно ярко осветил эту сто¬
рону истории античного мира, и в этом заключается его немало¬
важная заслуга перед наукой, но он увлекся и стал объяснять
исключительно религиозными представлениями древних все их
порядки, весь их гражданский быт. Он именно выводит из куль¬
та предков и домашнего очага возникновение собственности
и семьи, сословных различий и организации государственной
власти, выводит из одного принципа и мелкие подробности обы¬
денной жизни, и крупные события в истории целых общин, т. е.
объясняет прямо из религиозных верований то, что, имея само¬
стоятельное происхождение вне каких бы то ни было представ¬
лений о загробном мире и о богах, тем не менее действительно
получило религиозную окраску, а в иных случаях не только с
внешней стороны приобрело характер религиозного учрежде¬
ния, но и внутри глубоко прониклось религиозными началами и
срослось с известными верованиями в одно неразрывное целое.
И частное, и публичное право древних, все их обычаи и ранние
законы, как гражданские, так и уголовные, весь повседневный
быт семьи со всеми важными событиями, в ней происходивши¬
ми, а также и вся жизнь гражданской общины — все это было
тесно связано с религией, которая санкционировала не только
фактические отношения, существовавшие в обществе, но и при¬
тязания тех, которым хотелось закрепить эти отношения как по¬
рядок, установленный самими богами.
Особого внимания в интересах надлежащего понимания
рассмотренных нами отношений заслуживают мысли Фю¬
стель де Куланжа, во-первых, о религиозной стороне жизни
родов, фратрий или курий, фил или триб, из которых сложи¬
лись государства-города, и самих этих государств-городов; во-
вторых, об аристократическом характере первоначальных ре¬
лигиозных культов в таких гражданских общинах и, наконец, о
религиозном характере царской власти, в них существовавшей
до установления аристократических правлений.
Как у разных других народов, так и у греков с римлянами бы¬
ло развито почитание душ умерших, или культ предков. Отдель¬
ные семьи и целые роды, ведшие свое происхождение от одного
предка, должны были поминать своих покойников, приносить
145
им жертвы и делать им возлияния, так как и в загробной жизни
люди нуждались, по грубым верованиям первобытной эпохи, в
пище и питье. Умершие предки являлись богами-покровителями
того или другого дома, той или другой семьи. Эти обожествлен¬
ные человеческие души, называвшиеся у греков демонами или
героями, у римлян ларами, манами, гениями, были богами
чисто домашней религии, в обрядах которой могли участвовать
только члены семьи или сродичи, а средоточием этого культа
предков был домашний очаг, на котором должен был постоянно
гореть огонь и который сам был предметом религиозного почи¬
тания, так что культ предков был тесно связан с культом свя¬
щенного огня на домашнем очаге. Обычай поддерживать этот
огонь, конечно, ведет свое начало из тех времен, когда добыва¬
ние огня было крайне затруднительно и потому существовала
прямая необходимость сохранять на очаге по крайней мере горя¬
чие уголья, так называемый «жар», от которого можно было по¬
средством вздувания получить и пламя. Самый очаг с возжжен-
ным на нем огнем был тоже обоготворен под именем Гестии у
греков и Весты у римлян (это — одно и то же слово), и сами
домашние боги по имени этого огнища назывались эфестиями
(от 87П и еста). Поклонение домашним богам греки передавали
глаголом 7roipid^8iv, что значит отечить; римляне — глаголом
parentare, родительничать, и сами эти боги считались сродича-
ми тех, которые совершали перед домашним очагом религиоз¬
ные обряды. Поэтому каждая семья и каждый род представляли
из себя небольшие религиозные общины, т. е. маленькие обще¬
ства людей, связанных между собою не только кровными узами
родства, но и духовными узами общей веры, общего богослуже¬
ния. Все важные события в семейной жизни, рождение нового
ребенка или усыновление чужого человека, выделение из семьи
кого-либо из ее членов, вступление ее членов в брак, смертные
случаи и т.п.— все это сопровождалось религиозными обряда¬
ми, которые, как жрецом, отправлялись отцом семьи, вообще
хозяином дома, заступавшим отца, старшим членом семьи. От¬
цовская власть (patria potestas), получившая особое развитие в
Риме, имела религиозное значение: домовладыка, он же и се¬
мейный жрец, был посредником между живыми и умершими,
между людьми и богами, блюстителем священных обрядов и
юридических обычаев, исполнителем воли отошедших в другую
жизнь «отцов», от них получавшим и свое право властвовать над
146
другими членами семьи. Такая же религия со своими особыми
обрядами и своими жрецами существовала и у отдельных родов,
а затем и те союзы, которые носили названия фратрий-курий и
фил-триб, тоже имели своих богов-покровителей, в честь кото¬
рых совершенно так же устраивались празднества и соверша¬
лись разные обряды.
Подобным образом и каждая гражданская община имела свою
религию, т. е. была не только политическим, но и религиозным
целым, в одно и то же время и государством, и церковью, упо¬
требляя христианский термин. У каждого государства-города
были свои городские боги (0soi 7го Xieiq), свои общественные
пенаты (penates publici): это были боги-покровители, герои-
основатели, т. е. как бы родоначальники гражданских общин,
и в каждом городе у них был алтарь, помещавшийся в особом
здании, которое греки называли пританеем (upmavsiov), а
римляне — храмом Весты. Этот городской очаг со священным
огнем на нем был лишь воспроизведением очага домашнего: как
отдельные семьи, так и отдельные государства-города выбирали
себе богов-покровителей среди богов природы, и хотя божества,
носившие одно и то же имя, встречались у разных семейств и
в разных городах, в них видели, однако, только соименные, на
деле разные существа, не одного и того же бога, не одну и ту же
богиню. Афинская Афина и Афина спартанская были две раз¬
ные Афины, и римская Юнона не была Юноной вейентинской,
так что когда римский диктатор Камилл осаждал Вейи, то про¬
сил жившую в этом городе Юнону перейти на сторону римлян,
а когда город был взят, то его Юнона была переселена в Рим, и
в нем было после того две Юноны. Гражданская религия была
столь же исключительна, как и домашняя, т. е. и покровитель¬
ство богов, и участие в культе существовали лишь для своих, для
членов семьи или общины, посторонние же своим присутствием
могли только осквернить святое место. Одним из обрядов этой
религии были священные трапезы, имеющие свой первообраз в
священных трапезах членов семьи, к которым привлекались и
покойные предки. Кроме общих, так сказать, всенародных пи¬
ров в известные дни, в иных местах Греции особые, избранные
люди от лица целой общины ежедневно столовались в пританее,
где стоял городской алтарь и поддерживался на нем священный
огонь. При всех важных случаях в жизни гражданской общины
совершались религиозные обряды, была ли то перепись населе¬
147
ния или народное собрание, заседание старейшин или судебное
разбирательство, а также, наконец, отправление в поход или
возвращение с войны.
Сравнивая гражданскую религию с домашней, мы видим,
что первая сформировалась по образцу второй. Это — раз. Во-
вторых, мы видим еще, что политическая интеграция сопрово¬
ждалась также интеграцией религиозной, которая продолжа¬
лась и впоследствии, когда, например, два государства-города
вступали между собою в союз, в число условий которого стави¬
лось и религиозное общение в форме взаимного участия в рели¬
гиозных праздниках чужого города. Религиозные союзы иногда
даже предшествовали политическим еще в догородскую эпоху, о
чем свидетельствуют случаи содержания соседними поселения¬
ми общих храмов и устройства общих празднеств. Очень может
быть, что в иных случаях религиозное общение вело к общению
политическому, а в иных случаях дело происходило наоборот,
но общее правило — то, что политическая интеграция шла рука
об руку с интеграцией религиозной. Государство-город — это
не только политическое, но и религиозное целое, такое целое, в
котором воедино сливаются между собою учреждения государ¬
ственного и церковного характера, и принудительное властво¬
вание, дающее государственную санкцию обычному праву, само
получает санкцию в религии.
Нераздельность политического и религиозного начал в жиз¬
ни государства-города в эпоху его возникновения, при социаль¬
ном и политическом господстве знати, не могла не отразиться
и на гражданской религии, которая сама принимает аристокра¬
тический оттенок. Господство знати само имело религиозную
санкцию или, говоря вернее, знать стремилась оправдать свое
господство религией и сделать из религии орудие своего пре¬
обладания и в дальнейшем. Родовладыки, старейшины, князья
были не только распорядителями в делах войны и мира, но и в
священнодейственных обрядах, сопровождавших все важные
события в жизни подвластных общин. С распадением социаль¬
ного равенства распалось и равенство религиозное, и правильно
организованная домашняя религия с выработанным традицион¬
ным культом сделалась привилегией более знатных семейств,
около которых группировались феты и клиенты и весь другой
подобный люд. В первоначальном Риме лишь одни патриции
со своими клиентами входили в состав родов, курий, триб и на¬
148
конец государственной оощины, и одни они имели семейную
организацию, предписанную, так сказать, религиозным обыч¬
ным правом. С точки зрения патрициев, плебеи были людьми
безродными, без правильного брака, без семейного культа, и
между патрициатом и плебсом не было ни религиозного обще¬
ния, ни установления родственных отношений посредством
браков. Мы видели, как складывалась чисто аристократическая
идеология, доказывавшая превосходство благородного проис¬
хождения над подлым. Знатные были ближе к богам, к героям-
родоначальникам и лучше знали тайны религии и обрядовую
сторону культа, и между знатными были еще особые, так ска¬
зать, чисто жреческие фамилии, которые обладали на наслед¬
ственном праве привилегией отправления известных культов,
не говоря уже о том, что, занимая разные общественные долж¬
ности, они одни являлись и в роли публичных жрецов. Все это
отдавало общественное богослужение в руки знати, так что к
экономическим и политическим основам их власти, к их богат¬
ству и к их организации присоединялась еще основа морально¬
религиозная, дававшая знати возможность властвовать и над
умами. К домашней религии эвпатридов-патрициев были при¬
общены в качестве слуг и клиентов незаконнорожденные, воль¬
ноотпущенники, пришельцы и всякий иной бездомный и безрод¬
ный люд, и все они, пользуясь покровительством религиозного
обычного права, находились под опекою той или другой знат¬
ной семьи, которая в их глазах и была истинною собственницей
культа. С другой стороны, некоторые семьи обладали культами,
выходившими за пределы домашней религии. Например, элев-
синская Деметра была частным божеством рода Эвмолпидов,
и сама Афина, богиня афинского Акрополя, принадлежала ро¬
ду Бутадов. Подобные случаи известны и из римской истории.
Быть может, тот или другой домашний культ приобретал и пу¬
бличное значение, когда люди видели, как приумножается до¬
статок какой-либо семьи, которая чтила известное божество. В
конце концов религия срасталась с сословным строем общества,
освящая привилегии знати и служа ей в деле сохранения этих
привилегий. Знатные роды по той же причине были хранителя¬
ми обычного права, державшегося в сознании общества тоже на
религии. Религиозные обряды и юридические обычаи перепле¬
тались и сливались между собою, и знатоками тех и других бы¬
ли только эвпатриды и патриции, что в свою очередь не могло не
149
отразиться на содержании обычного права и всего морального
миросозерцания общины.
Как в семье должность жреца домашней религии исполнял
отец, так в государственной общине верховным жрецом был
царь. О том, что цари были и жрецами, ведавшими всенародные
жертвоприношения граждан общины, существует масса свиде¬
тельств у древних писателей, из чего, однако, не следует, чтобы,
как это думает Фюстель де Куланж, культ всенародного огни¬
ща был в самом деле источником сана и власти царя и чтобы
важнейшею обязанностью царя было совершать религиозные
обряды. Выводить царскую власть из жречества едва ли есть
основания, но несомненно одно, а именно то, что в лице царя
соединялось главенство светское и духовное. Царская власть
во всем ее составе была богоустановленной. В «Илиаде» Зевс
передает царю со скипетром, как символом его власти, и самое
право (п|дт|) требовать по отношению к себе повиновения и по¬
чтения. Цари пользуются особым покровительством Зевса. Они
Sioxpecpm; и Sioyeveq, что значит вскормленные, рожденные Зев¬
сом. Это религиозное значение царской власти было так велико,
что когда знать превратила ее в избирательную республикан¬
скую магистратуру, то все-таки считалось невозможным обхо¬
диться без царя, как привычного посредника между общиной и
богами. Таково значение афинского архонта-басилевса, римско¬
го царя священных дел и т. п. Интересно, что в некоторых горо¬
дах право на занятие такой должности хранилось в течение ве¬
ков в одном и том же роде, ведшем происхождение от прежних
царей. Так было даже во времена Римской империи, т. е. через
семь-восемь столетий, в Эфесе, в Массалии, в Феспиях.
Итак, в начале греческой и римской истории весь граждан¬
ский оборот и весь политический быт держались на обычном
праве и религии. Мы еще увидим, как в эти сложившиеся в
глубокой древности отношения стали проникать новые начала,
и между прочим эти отношения стало регулировать законода¬
тельство, имевшее свой источник не в велении богов, а в воле
самих людей.
150
ГЛАВА VI
Начало торгово-промышленного развития
античных народов
Переход греков к торговле, промышленности и денежному хо¬
зяйству.— Вопрос о применении формул развития к действи¬
тельной истории.— Противоположные взгляды Бюхера и Эдуар¬
да Мейера на экономическое развитие Древнего мира.— Речные
и морские цивилизации.— Образование новых общественных
классов в Греции.— Торговые и промышленные центры гре¬
ков.— Начало денежного хозяйства.— Замечание об экономи¬
ческой истории Рима
В ряду новых начал, которые стали проникать в жизнь
античных государств-городов и изменять в них внутренние,
социально-политические отношения, первое место принадле¬
жит торговле и обрабатывающей промышленности, находив¬
шихся у греков в зачаточном состоянии в эпоху гомеровских
поэм. Мы видели, что в эту эпоху экономический быт Греции
может быть определен понятиями земледелия, соединенного со
скотоводством, и натурального хозяйства, при котором продук¬
ты земледелия и скотоводства на месте своего производства и
потреблялись. Теперь мы должны перейти к рассмотрению того
периода, когда греческие города сделались центрами торговли
и обрабатывающей промышленности и в них стало развиваться
денежное хозяйство. Прежде нежели, однако, мы остановимся
на относящихся к этому явлению фактах, нам необходимо кос¬
нуться более общих вопросов о сущности экономического раз¬
вития, отвлеченно взятого, и о характере экономического раз¬
вития Древнего мира, взятого в его целом.
В последние годы по вопросу об экономическом развитии
античного мира были высказаны два различных взгляда, из
которых у каждого нашлись солидные защитники, хорошо зна¬
комые с классической древностью. Все различие между этими
взглядами сводится к тому, как смотреть на историческое отно¬
шение, существующее между так называемою древностью и так
называемыми Средними веками, а именно, следует ли видеть в
древности и Средних веках две стадии одного и того же, единого
развития, или же нужно дело представлять таким образом, что
151
древность прошла разные стадии развития, которые потом сно¬
ва с самого начала были пережиты Средними веками и последо¬
вавшим за ними Новым временем. Первая из этих точек зрения
требует признания за Средними веками (и Новым временем, их
продолжающим) значения лишь простого продолжения древ¬
ности, вторая точка зрения, наоборот, приводит к той мысли,
что в средневековой (и новой) истории мы видим перед собою
не что иное, как повторение того же самого процесса, какой
совершался уже в древности. Выражаясь еще общее, мы можем
сказать, что и первом случае известная формула развития,— в
данном случае экономического, но вообще и всякого другого,—
прилагается к всемирно-историческому процессу, взятому в его
целом, во втором — только к истории отдельных обществ.
Чтобы яснее представить разницу, существующую между
обоими взглядами, я приведу пример из неэкономической об¬
ласти, тем более что он нам пригодится впоследствии, когда
нам придется коснуться развития в Древнем мире философской
мысли в вопросах морали, права и политики.
Французский мыслитель первой половины XIX в. Огюст
Конт (1798—1857), родоначальник позитивной философии и
социологии, видел основной закон истории в созданной им фор¬
муле умственного развития человечества. По этой формуле,
человеческий ум сначала объясняет себе явления природы не¬
посредственным действием в них особых сверхъестественных
деятелей, потом заменяет представления об этих деятелях от¬
влеченными понятиями о некоторых общих сущностях, лежа¬
щих в основе явлений, и только впоследствии, оставляя оба эти
способа объяснения явлений природы, приходит к познанию
действительных законов природы, т. е. постоянной фактической
связи наблюдаемых явлений. Этим трем способам, имеющим
значение трех стадий или фазисов в развитии миросозерцания,
Конт дает названия теологического, метафизического и пози¬
тивного, в свою очередь подразделяя теологическую стадию
на стадии фетишизма, политеизма и монотеизма: фетишизм
заключался в признании всех предметов одушевленными, в по¬
литеизме мы имеем дело с определенным количеством богов, за¬
правляющих известными категориями явлений, и наконец моно¬
теизм устраняет это множество для подчинения мира единому
Божеству. Здесь не место входить в обсуждение этой формулы
для установления оговорок, с которыми она может быть вообще
152
принята, и весь вопрос в том, как это замечательное обобщение
Огюста Конта должно быть прилагаемо к действительной исто¬
рии миросозерцаний. Сам Конт применил ее к целому всемирно-
исторического развития, записав, так сказать, всю древность в
теологический и притом специально политеистический фазис
развития, как будто в ней не было метафизики, да и какой еще
метафизики, и как будто не древние же положили начало и
чисто научному знанию. Вот и возникает вопрос, не следова¬
ло ли бы прилагать эту формулу Конта не к целому всемирно-
исторического процесса, а к истории отдельных народов. Тогда
мы и увидели бы, что проследить переходы от теологического
миросозерцания к метафизическому и от этого последнего к
позитивному есть полная возможность в одной древности, це¬
ликом занесенной Контом в политеистический фазис, и что в
Средние века и Новое время этот процесс движения человече¬
ской мысли по трем стадиям опять повторился в наиболее суще¬
ственных своих чертах. Конечно, в Средние века и Новое время
мысль европейских народов развивалась на основах, созданных
греками и римлянами, и в этом отношении была как бы только
продолжением начатого раньше, но в начале своего развития
новые народы стояли ведь на той же ступени, на какой были
и древние в начале своей истории, и новым народам поэтому в
сущности приходилось повторить то, что древними в свое время
было проделано, хотя повторение это, разумеется, совершалось
уже при новых, более сложных условиях.
То же самое рассуждение мы имеем право применить и к
экономическому развитию и спросить, продолжает ли только
средневековая и новая Европа экономическое развитие Древне¬
го мира или последний уже прошел известные стадии, которые
потом были повторены,— конечно, в больших размерах и с бо¬
лее глубокими результатами,— миром средневековой и новой
Европы. По этому-то вопросу, как сказано было выше, и возник
в последние годы ученый спор в исторической литературе.
Главными представителями двух противоположных ответов
на только что поставленный вопрос о том, продолжает или по¬
вторяет средневековая и новая Европа классическую древность
в своем экономическом развитии, являются два современных
немецких ученых, экономист Карл Бюхер и историк Эдуард
Мейер. Первый из них создал новую формулу экономического
развития, которую сам и применил к древности, Средним векам
153
и Новому времени, как к отдельным моментам этого развития;
но его историческое построение, основанное на этой формуле,
было встречено целым рядом возражений со стороны других
ученых и особенно со стороны Эдуарда Мейера, автора одной из
лучших в настоящее время общих историй Древнего мира. Бю-
хер высказал свои взгляды в сочинении «Происхождение народ¬
ного хозяйства», Э. Мейер разобрал их в брошюре «Экономиче¬
ское развитие Древнего мира»; оба эти сочинения существуют
в русском переводе. У нас на сторону Бюхера стал проф. Гревс
в своих «Очерках истории римского землевладения», впрочем, с
целым рядом оговорок и между ними с указанием на то, что сво¬
ей защиты взглядов Бюхера он не распространяет на Древний
Восток и Грецию1.
В чем же заключается теоретическая формула Бюхера, пра¬
вильности которой, как именно отвлеченной схемы, не отрица¬
ют и те, которые нападают на историческое построение этого
ученого, т. е. на применение его основной идеи к истолкованию
конкретной действительности?
Бюхер исходит из самых основных понятий политической
экономии, из понятий производства и потребления, ставя эти
два понятия в известное отношение между собою, как началь¬
ного и конечного моментов, между которыми путь, проходимый
хозяйственными благами, может иметь разную длину и быть
менее или более сложным. Экономическое развитие именно и
состоит в постепенном удлинении пути, который проходится
хозяйственными благами от их производителей к их потребите¬
лям. Сначала продукты производства потреблялись самими же
производителями, т. е. в сущности никакого путешествия хозяй¬
ственные блага не совершали, но с развитием экономического
быта продукты стали потребляться не теми людьми, которые их
произвели, и между производителями и потребителями образо¬
вался более или менее длинный путь, которому соответствует
экономическое понятие обмена. По мере развития экономиче¬
ского быта длина пути, проходимого хозяйственными благами
от исходного момента (производства) до конечного (потребле¬
ния), должна была постепенно увеличиваться, и сам характер
движения по этому пути (т. е. обмена) — усложняться, начи¬
1 Наше отношение ко всему этому спору и, в частности, к защите проф. Г рев-
сом взглядов Бюхера см. в статье нашей о книге проф. Гревса в №№ 11 и 12
«Русского богатства» за 1900 г.
154
ная с простейшей формы обмена (вещи на вещь) и кончая очень
сложным торговым обращением товаров и чисто денежными
операциями. С этой точки зрения Бюхер и различает три стадии
экономической эволюции: ступень замкнутого, самодовлеюще¬
го домашнего хозяйства, ступень городского хозяйства и сту¬
пень хозяйства народного. Эту формулу Бюхера очень удобно
применять к экономическому развитию отдельных стран, в ко¬
торых сначала действительно в каждом «доме» производится то,
что им же и потребляется, потом возникает более сложная си¬
стема местных обменов с «городскими» центрами, пока в общую
хозяйственную жизнь путем развития внутренней торговли в
целой стране не втягивается весь «народ». Дело, однако, в том,
что эту свою общую формулу, имеющую, в сущности, значение
социологического закона, по которому экономическое развитие
совершается в каждой отдельной стране, Бюхер приложил ко
всему ходу истории передовой части человечества, т.е. из зако¬
на повторяющихся явлений он сделал нечто вроде плана од¬
нажды только совершившегося развития. В самом деле Бю¬
хер применил свой закон экономического развития совершенно
так же, как это сделал Конт по отношению к своему закону трех
фазисов умственной эволюции. Именно у него вся древняя и
значительная часть средневековой истории (до конца первого
тысячелетия по Р. X.) зачислены в период домашнего хозяйства,
конец Средних веков и отчасти начало Нового времени отнесе¬
ны к фазису хозяйства городского, и только последние столе¬
тия признаны находящимися на ступени народного хозяйства,
словно в древности существовал только «дом», сменившийся в
Средние века «городом», который в Новое время уступил место
«нации-государству». Прибавлю, что под понятие «дома», или
«ойкоса» (греческое о(ко<; и значит «дом») подводится в данном
случае и большое барское хозяйство, а также феодальное поме¬
стье, о чем у нас речь будет идти в своем месте. Вот эту-то исто¬
рическую конструкцию и подвергли своей критике в последние
годы некоторые ученые, и в их числе Эдуард Мейер.
С точки зрения Бюхера, говорит этот ученый, «существова¬
ние правильного экономического расчленения общества с раз¬
витыми сношениями и живым обменом продуктов между всем
населением, существование постоянной торговли и торгового
класса, как посредника между производством и потреблени¬
ем, совершенно отрицается для всей древности, большей части
155
Средневековья». Действительно, Бюхер принимает «замкнутое
домашнее хозяйство» как «чистое производство на себя», как
«хозяйство без обмена», потому что здесь «весь хозяйствен¬
ный оборот, от производства до потребления, совершается в
замкнутом кругу дома (семьи, рода)», и «каждый продукт про¬
ходит весь путь своего образования — от получения сырого
материала до того момента, когда он делается годным для упо¬
требления,— в одном и том же хозяйстве и без промежуточных
ступеней поступает в потребление». Правда, Бюхер находит в
древности зачатки и второй ступени, т. е. хозяйства городского,
которое характеризуется как «прямой обмен» или «непосред¬
ственное поступление продуктов из производящего хозяйства в
потребляющее», но, по его мнению, дальше зачатков городского
хозяйства древность и не пошла, о народном же хозяйстве в бю-
херовском понимании термина и речи для древней истории быть
не может.
Возражая Бюхеру и его сторонникам, Э. Мейер указывает на
то, что «история народов, живущих у Средиземного моря, пред¬
ставляет два параллельных периода, что с падением Древнего
мира развитие начинается сызнова и что оно снова возвраща¬
ется к тем первым ступеням, которые уже давно были пройде¬
ны». Западноевропейскому, т. е. позднейшему, Средневековью
у Э. Мейера соответствует средневековье греческое, причем
этому слову придается не хронологическое, а бытовое значе¬
ние: греческое средневековье — это «эпоха владычества ари¬
стократии, рыцарских подвигов и героической песни, когда зем¬
левладение со скотоводством и земледелием достигло полного
развития». С этим бытом мы уже познакомились, и для данной
эпохи, действительно, может идти речь о замкнутых хозяйствах
маленьких общественных групп, хотя и тогда дело, само собою
разумеется, без обмена, без торговли вполне не обходилось.
С VIII в. до Р. X. начинается быстрое развитие греческой тор¬
говли на берегах Средиземного моря с Мраморным, Черным и
Азовским, когда греки приступают к колонизации этих берегов
и основывают на них множество новых государств городового
типа. Предшественниками греков на этом обширном простран¬
стве были финикийцы, которые явились торговыми посредника¬
ми между народами, жившими вокруг Средиземного моря. Пер¬
вые цивилизации зародились в долинах больших рек, каковы,
например, Нил и Тигр с Евфратом, и финикийцы ранее других
156
народов стали пользоваться морскими сообщениями для отда¬
ленных путешествий с завоевательными, колонизационными и
торговыми целями. Положение Греции с ее развитою береговою
линией,— особенно в восточной части, обращенной к странам
древнейшей культуры на земном море,— было необычайно бла¬
гоприятно для развития морских сношений, и мало-помалу гре¬
ки пошли по следам финикийцев, всесветных торговцев древ¬
нейшего периода, которые понемногу из посредников между
самыми отдаленными странами превратились и в самостоятель¬
ных производителей разного рода товаров, находивших сбыт
в самых отдаленных странах. По образцам, заимствованным у
других народов, финикийцы завели у себя довольно разнообраз¬
ную промышленность для вывоза, приспособляясь при этом ко
вкусам тех народов, для которых они производили те или дру¬
гие продукты. Изделия из глины, стекла, бронзы и драгоценных
металлов, окрашенные в яркие цвета ткани, даже идолы — вот
чем нагружали финикийские купцы свои корабли, развозившие
эти товары по берегам Азии, Африки и Европы, где у финикий¬
цев были свои фактории и откуда эти товары по водным и сухим
путям распространялись и в глубь всех трех материков. У фи¬
никийцев, как в их стране на сирийском берегу Средиземного
моря, так и в главной их колонии на северном берегу Африки,
развились государства-города вроде Сидона, Тира, Карфагена,
все значение которых основывалось на торговле и промышлен¬
ности.
Греки, страна которых во многих отношениях напоминала
Финикию, пошли по следам финикийцев и покрыли своими ко¬
лониями еще более длинную береговую линию. Достаточно ска¬
зать, что греческие колонии были и в теперешнем Закавказье,
у устьев Дона, в Крыму, и в Северной Африке между Египтом и
владениями Карфагена, и на юге Италии с Сицилией, и на юго-
восточном берегу Испании. В середине VII в. греки появились
и в Египте, где во второй половине следующего столетия они
даже основали свой собственный торговый город Навкратис. В
торговый оборот греков были, таким образом, втянуты и старые
культурные страны на Востоке, и италийские народы, которым
суждено было объединиться под властью Рима, и разные дру¬
гие племена, продолжавшие оставаться на сравнительно низких
ступенях развития, каковы скифы, жившие в теперешней юж¬
ной России, или фракийцы, занимавшие обширную страну на
157
севере Балканского полуострова. Между городами самой Гре¬
ции и колониями поддерживались постоянные сношения — по¬
литические и торговые, а вместе с тем и культурные, и подобно
финикийцам греки сделались торговыми посредниками между
всеми странами, окружавшими Средиземное море с его развет¬
влениями, и сами стали готовить товары на весь этот огромный
рынок. Теснота страны, скудность почвы, близость моря при
увеличении народонаселения толкали греков на эти новые пу¬
ти, и мало-помалу настоящим историческим поприщем греков
сделались берега и острова той части Средиземного моря, кото¬
рая заключена между восточными берегами Греции и западны¬
ми Малой Азии в одном направлении, а в другом — между бере¬
гами Македонии и Фракии и островом Крит. Что у греков очень
рано начались торговые сношения с Востоком, это доказывается
между прочим новейшими исследованиями и археологическими
раскопками, пока сами греки не превратились во вторую после
финикийцев торговую и промышленную нацию Древнего мира.
Образование в VI в. до Р. X. громадной персидской монархии,
простиравшейся от восточных берегов Средиземного моря до
бассейна Инда, содействовало развитию караванной торговли в
Азии, и так как в состав этой державы входили греческие коло¬
нии в Малой Азии, то и это объединение многих стран и народов
под властью персидского царя немало способствовало оживле¬
нию греческой торговли. Малоазиатские колонии поддержива¬
ли деятельные торговые сношения с ближайшими своими сосе¬
дями: лидийцами,ликийцами,карийцами.
Раз часть греческой нации, именно прибрежные греки бы¬
ли втянуты в торговый оборот между разными странами, нача¬
тый в те еще времена, когда сами греки жили исключительно
земледелием и скотоводством,— в прежнем социальном быту
Греции должны были произойти важные перемены. Богатство
стало теперь заключаться не в одних землях да стадах, но и в
торговых и промышленных предприятиях, и в греческом про¬
стонародье образовались новые рабочие классы, занятые вы¬
делкой и перевозкой товаров, ремесленники и матросы. Города
весьма естественно сделались центрами торговой и промышлен¬
ной деятельности, которая стала вносить элементы разложения
в старый исключительно сельскохозяйственный быт. Рядом с
землевладельцами и земледельцами образовались классы про¬
мышленных и торговых предпринимателей и рабочих, которые
158
по самому роду своих занятий были, так сказать, специально
городскими классами. Греция тоже после своих «помещиков» и
«крестьян» имела свою крупную и мелкую «буржуазию», свой
рабочий «пролетариат». Как и в средневековой и новой Европе,
так и в Греции на этот процесс социальной дифференциации
потребовалось немало времени: процесс был, конечно, мед¬
ленный, постепенный, не повсеместный, не одинаково глубоко
захватывавший все местности и неодинаково разрушавший в
разных местах старые устои прежнего натурального хозяйства.
Политические и культурные результаты этого возникновения
и развития новых торгово-промышленных классов стали также
сказываться лишь исподволь, но во всяком случае для многих
частей Греции началась совершенно новая историческая эпоха.
Было бы слишком смело говорить о каком-либо экономическом
перевороте, но что был поворот на новую экономическую
дорогу, это не подлежит никакому сомнению, если только мы
сравним быт Греции гомеровской с бытом Греции времен наи¬
большего торгового и промышленного развития.
В гомеровском обществе уже существовали ремесленники,
которые носили название демиургов, (бгцлоеруос;), что значит
приблизительно «работники на народ». Это название давалось
не только ремесленникам в тесном смысле слова, но и разным
другим лицам, служившим всему народу, был ли то, например,
врач или глашатай. В раннем обществе при отсутствии разделе¬
ния занятий и специализации труда в каждом хозяйстве могли
производиться все необходимые для домашнего обихода вещи,
но были и тогда подобного рода ремесла, занятие которыми было
возможно только при известном искусстве, требовавшем если не
особого таланта, то во всяком случае особой подготовки. Такие
искусники, знавшие какое-либо особое ремесло, всегда могли
найти себе работу в том или другом хозяйском доме: кому нуж¬
но было иметь какую-нибудь вещь, которую мог сделать только
искусный мастер, тот звал его к себе, давал ему материал для
работы и содержал его на свой счет и сверх того дарил ему, что
мог, натурой. Могли, впрочем, быть ремесленники, у которых
были свои собственные несложные мастерские. Одним из наи¬
более ранних ремесел, требовавших специальной подготовки и
особого места для производства работ, было занятие кузнеца, и
в Греции, действительно, появляются очень рано такие масте¬
ра обработки металла, медники (хаАкеТд), как их называли. За
159
ними идут горшечники (керарец), которые делают разного рода
сосуды по образцам художественных изделий из металла, плот¬
ники и строители храмов, домов, кораблей (tsktovs<;) и т. п.
Разные редкие, а потому дорогие изделия обрабатывающей
промышленности первоначально добывались у греков грабе¬
жом, но уже очень рано и в Греции стали появляться фини¬
кийские купцы с товарами, изготовленными в их собственной
стране или вывезенными из других культурных стран Востока.
На финикийских кораблях привозились металлические брони,
серебряные сосуды, стеклянные изделия, полотняные хитоны и
т.п. По примеру, поданному финикийцами, стали ездить в чу¬
жие земли и покупать там разные изделия и сами греки. Мор¬
ская торговля — явление уже вполне обычное в представлении
авторов «Одиссеи», и беотиец Гесиод, уроженец чисто земле¬
дельческой области Средней Греции, в своих «Трудах и днях»
говорит о плавании на кораблях с товарами как о занятии весь¬
ма прибыльном, хотя и рискованном ввиду возможности сразу
лишиться всего своего состояния на бурном море. Вообще греки
пускались в море только в известную пору года, когда погода
была большею частью тихая, держась как только можно ближе
к материковым берегам или к островам; зимой сначала они и со¬
всем не решались пускаться в море.
Греция была страной слишком малою и бедною, чтобы быть
в состоянии вывозить много продуктов сельского хозяйства и
добывающей промышленности вообще. Правда, Аттика слави¬
лась своим оливковым маслом и серебром, а некоторые острова,
например, Хиос — своими винами, Кифера — пурпуром, как,
с другой стороны, Кипр — медью, Фасос — золотом, а Лако¬
ния — железом, но не эти предметы главным образом выво¬
зились из Греции в эпоху наибольшего развития ее торговли, а
разного рода фабрикаты, которые находили себе сбыт на обшир¬
ном пространстве всех стран, окружающих Средиземное море с
его глубоко врезавшимися в материк частями. Хотя некоторые
местности Греции, как, например, Беотия, и в состоянии были
вести отпускную торговлю хлебом, но вся Греция, взятая в це¬
лом, в особенности же некоторые ее области, среди которых не
последнее место занимала Аттика, постоянно ощущали нужду
в привозном хлебе. Главными местами, откуда греки получали
хлеб, были теперешняя южная Россия с Крымом, а также Юж¬
ная Италия с Сицилией. И там, и здесь у греков были много¬
160
численные колонии, ведшие обширную торговлю хлебом и да¬
же сами производившие его руками закрепощенных туземцев.
В более позднюю эпоху в афинскую гавань Пирей ввозилось
около 400 т. гектолитров хлеба (I1/ млн четвертей) в год, и из
этого количества целая половина приходила через Черное море.
Другие сырые продукты привозились в Грецию тоже из Скифии
и Фракии, кроме более культурных Малой Азии и Сирии, и от¬
сюда же вывозились рабы, которыми стали пользоваться как ра¬
бочей силой на греческих мануфактурах.
Дело в том, что развитие промышленности привлекало к за¬
нятию ремеслами не одних демиургов, т. е. свободных просто¬
людинов, специализировавшихся в тех или других технических
искусствах, но и предпринимателей, обращавшихся при этом к
рабскому труду. Еще в гомеровские времена в домах знати со¬
держались рабыни, специально занимавшиеся пряжей и тка¬
ньем, но в то время все это делалось для домашнего употребле¬
ния, теперь же стали заводиться целые «фабрики», на которых
работали и невольницы, и свободные наймитки. В гончарном
деле и в металлических производствах тоже употреблялись ра¬
бы, и, например, Хиос первый применил в широких размерах
рабочий труд к такой обрабатывающей промышленности. Из
Ионии рабовладение для промышленных целей ранее всего про¬
никло в Коринф, а потом распространилось и по другим горо¬
дам. Благодаря этому демиурги или оставались без заработка,
или сами стремились попасть в положение хозяев ремесленных
мастерских, что многим из них и удавалось, пока не образовал¬
ся целый класс промышленных предпринимателей, которые и
сломили могущество землевладельческой и торговой аристо¬
кратии. Оптовыми коммерсантами были на первых порах почти
исключительно крупные землевладельцы, у которых одних было
достаточно средств для ведения сколько-нибудь значительной
торговли, но рядом с этим классом возникал другой, более демо¬
кратический купеческий класс, своего рода мелкая буржуазия
античного мира.— Первыми значительными центрами торговли
и промышленности были береговые и островные города Ионии
и вообще колонии по западному берегу Малой Азии, и среди
них первое место занимал Милет до разрушения его персами
за 500 лет до Р. X. В западной части Эгейского моря ранее дру¬
гих приобрела торговое значение Эгина, маленький островок,
лежащий в глубоком Сароническом заливе, недалеко от Истма,
161
как в древности назывался Коринфский перешеек. Вся эта мест¬
ность была очень удобна для торговых сношений; по преданию,
сделана была даже попытка прорытия Истма с целью соедине¬
ния каналом обоих заливов — Саронического и Коринфского,
но на самом деле по трудности этого предприятия ограничились
устройством деревянного помоста, по которому и перетаскива¬
лись суда от одного берега к другому. Лежавшие недалеко от
Истма Коринф и на самом перешейке Мегара, а также соседние
с ними Сикион и Аргос были тоже (особенно Коринф) важными
торгово-промышленными пунктами. К их числу нужно отнести
еще Халкиду и отчасти Эретрию на острове Эвбея, у пролива,
отделяющего этот остров от Средней Греции и, в частности, от
Аттики. Но главный город последней, Афины, лежавший между
названными центрами промышленности и торговли, вступил в
их число много позднее. Были некоторые важные пункты и в за¬
падных колониях, в особенности Сибарис в Южной Италии, а
позднее Сиракузы. Все эти торгово-промышленные города при¬
влекали к себе новых и новых жителей, искавших заработка
или наживы. Самыми большими и населенными городами перед
персидскими войнами были Милет, который, кажется, первен¬
ствовал среди всех вообще греческих городов, а за ним Коринф
и Сибарис.
Мы знаем даже, что где фабриковалось в эту эпоху начала
греческой промышленности. Милет, Хиос и Самос изготовляли
для вывоза разные шерстяные ткани, пурпурное платье, доро¬
гие ковры, и часть этих товаров направлялась в Италию, где они
продавались при посредстве Сибариса, причем хороший рынок
для сбыта перечисленных продуктов представляла из себя Этру¬
рия. Развитию ткацкой промышленности Милета особенно бла¬
гоприятствовало обширное овцеводство в области этого города,
а в море было много улиток, дававших превосходную пурпуро¬
вую краску. Образцами для этой промышленности послужили
лидийские ткани, из которых делались одеяния. Ткацкая про¬
мышленность процветала еще в Мегаре, которая между прочим
приписывала себе изобретение валяния сукна. Далее, Халкида
и Коринф выделывали в большом количестве глиняные сосуды
для вывоза в Италию и Сицилию, где обоим этим городам при¬
надлежала, по-видимому, совершенная монополия. Одним из
важных посредников в торговле глиняными сосудами, полу¬
чавшими весьма нередко значение настоящих художественных
162
произведений, была Эгина, и кроме Халкиды с Коринфом, из¬
готовлялись подобного рода вещи и в других местах, где иногда
даже занимались подделкой под особенно популярные сорта. В
обоих же названных городах, а также в Аргосе шла бойкая фа¬
брикация металлических вещей, начиная оружием и сосудами
и кончая разной мелочью вроде всевозможных украшений. В
металлургии греки сделали значительные технические успехи:
например, хиосец Главк открыл в VI в. способ спаивать железо,
а вскоре после того самосцы Рек и Феодор познакомили греков с
литейным искусством, заимствовав начатки его с Востока.
Сколько-нибудь значительное развитие торговых сношений
между отдаленными странами влечет за собой установление
некоторых общих мер и весов. По всему Востоку была распро¬
странена вавилонская единица веса, талант в 60 мин с 60 се-
келями в каждой мине. Греки изменили только подразделение
мины, приняв ее равною ста драхмам, но при этом образова¬
лись две разные системы — эгинская и эвбейская (халкидо-
эретрийская), из коих каждая имела свою область распростра¬
нения. Этим двум системам веса соответствовали и две разные
монетные системы.
В гомеровскую эпоху стоимость предметов определялась
скотом. Доспех Диомеда оценивался, например, в девять тель¬
цов, а доспех Главка стоил сто тельцов. Но уже и в это время
мерилом стоимости начинали делаться металлы: с одной сторо¬
ны, редкие золото и серебро, с другой — чаще встречавшиеся
медь и железо. Последние два металла употреблялись в фор¬
ме, по-видимому, коротких и тонких прутьев, «вертелов», как
называлась впоследствии мелкая монета обол (apoXoq; opsXoq
значит вертел), а шесть таких вертелов составляли «горсть»,
или драхму (6р(Щ1Г|), как потом стали называть тоже одну мо¬
нету. Золото и серебро ходили кусками определенного веса и
на Востоке, и в Греции. Впервые чеканка монеты началась в
VI в. где-то в западной части Малой Азии, откуда монета ста¬
ла распространяться повсеместно. Сначала ее изготовляли из
смеси золота и серебра (электрона), и только в VI в. в персид¬
ской монархии стали чеканить монету из чистого золота или из
одного серебра. В Греции первая монета (серебряная) явилась
очень рано на острове Эгина, и эгинские деньги не только рас¬
пространились по разным местам, но стали служить образцом
для Беотии, Фокиды и Аркадии. Почти одновременно возникла
163
и другая монетная система, эвбейская, которая благодаря тор¬
говым сношениям Халкиды и Эретрии тоже получила широкое
распространение. Большая часть городов на первых порах не
чувствовала потребности в собственной монете, и деньги чека¬
нились только в тех городах, которые уже успели развить у се¬
бя торгово-промышленную деятельность. Монета вообще была
большой редкостью, и натуральное хозяйство лишь постепенно
и очень медленно уступало место денежному. Например, за ра¬
боту платили или вносили подати натурой. Понятно, что при
редкости благородных металлов их меновая ценность была весь¬
ма высокой, и в Афинах, например, при Солоне мера ячменя или
овца стоила одну драхму. Тем не менее вторжение денежного
обращения в экономический быт Греции не могло не отразиться
на социальных отношениях. Мы еще увидим, в чем заключались
социальные следствия рассмотренных нами изменений в эконо¬
мическом быту греков и как все это отразилось на их политиче¬
ской жизни. Отметим только, что для Рима аналогичная пора
наступила позднее — в V и IV вв., так как и экономические из¬
менения произошли в Италии позднее, чем в Греции.
Западная часть Средиземного моря вообще позже приобщи¬
лась к финикийской и греческой торговле, но и здесь выросло
несколько торговых центров, из которых, кроме упомянутого
Сибариса, особое значение получили финикийский Карфаген и
греческие Сиракузы. Рим был втянут в общие торговые сноше¬
ния сравнительно поздно. Долгое время он был торговым цен¬
тром только одного Лациума, хотя уже очень рано эта область
вступила в сношения с этрусками и греками. Из Лациума выво¬
зилось сырье, ввозились в него мануфактурные товары. Впро¬
чем, и в эпоху своего могущества, как мы увидим, Рим никогда
не был большим промышленным центром, в котором происходи¬
ло бы производство товаров на вывоз; правда, Рим впоследствии
очень много ввозил продуктов со всего света, но расплачивался
он деньгами, которые собирал с покоренных стран, а не какими-
либо производившимися в нем продуктами. Эту особенность
римской экономической истории вообще не следует упускать
из виду при изучении судьбы Вечного города.
164
ГЛАВА VII
Начало борьбы аристократии и демократии
Первоначальный земледельческий характер греческих коло¬
ниальных государств-городов.— Образование различия между
морскими и сухопутными государствами-городами в античном
мире.— Социальные и культурные следствия этого различия.—
Вопрос о влиянии племенных особенностей на возникновение
этих различий.— Наиболее ранние причины сословной борьбы
в Греции и Риме.— Составление писаных законов.— Строгости
долгового права и неудовлетворительность аграрного строя
Мы не должны представлять себе раннюю греческую ко¬
лонизацию на берегах и островах Средиземного моря как вы¬
званную только торгово-промышленными интересами. Так дело
было с финикийскими колониями, но не с греческими, которые
первоначально были общинами чисто земледельческими и толь¬
ко впоследствии переходили, в случае благоприятных условий,
к торгово-промышленной деятельности. Первыми переселен¬
цами из Греции на острова Эгейского моря и на берег Малой
Азии были люди, искавшие новых земель для обработки, т. е.
за море пускались в путь лишние жители прибрежных земле¬
дельческих областей, убегавшие от тесноты на родине. Правда,
позднее исходными пунктами колонизации сделались торгово-
промышленные города и острова, каковы Халкида и Эретрия,
Мегара и Коринф, Родос и Лесбос, Фокея и Милет, но отсюда
еще нельзя делать того вывода, что колонизация предпринима¬
лась ими в видах создания новых рынков и завоевания старых.
Эти исходные пункты играли такую же роль, какую в наше вре¬
мя играет, например, Гамбург, откуда ежегодно отправляется
масса европейских переселенцев в Америку. Конечно, эти эми¬
гранты не гамбургские уроженцы, а жители разных стран Евро¬
пы: знаменитый ганзейский город имеет для них значение лишь
сборного пункта. Впрочем, была и разница, заключавшаяся в
том, что греческие города, бывшие исходными пунктами коло¬
низации, брали на себя и организацию будущих колоний, в кото¬
рых должны были селиться люди из разных мест, собиравшие¬
ся в этих городах для отправки в далекие страны. Метрополия,
165
т.е. материнским город, основывала колонию, устраивала ее по
своему образцу, устанавливала политическое и религиозное
общение с нею, вступала с нею в торговые сношения, но за всем
тем колония делалась самостоятельным государством-городом,
независимым от метрополии. Это не то, что колонии Рима, ко¬
торые основывались им для закрепления за собой завоеванных
областей и потому оставались в подчинении у основывавшего
их городового государства. Позднее, когда развились торговля
и промышленность, особенно обогатившие некоторые города,
греки при основании новых колоний имели в виду уже коммер¬
ческие и политические цели, подобно финикийцам и римлянам,
из которых первые хлопотали лишь о том, чтобы основать по¬
больше торговых контор и факторий, а вторые — о том, чтобы
иметь свои гарнизоны среди населения завоеванных областей.
Итак, первоначальная греческая колонизация, вызывавшая¬
ся земельной теснотой южной части Балканского полуостро¬
ва, имела своим результатом образование все новых и новых
государств-городов, в основе экономического быта которых
лежало занятие земледелием. Понятно, что и в остальных от¬
ношениях колониальные государства-города напоминали собою
государства-города метрополии.
Мало-помалу, однако, в городах, лежавших у моря, нача¬
лось торгово-промышленное развитие, и образовалась разница
между теми областями, в которых совершилось это развитие,
и теми, где быт сохранял прежние черты преимущественного
занятия земледелием и господства натурального хозяйства.
В этом отношении в общей греческой метрополии, т. е. в соб¬
ственно Греции, выработалась противоположность между
торгово-промышленными Афинами и военно-земледельческой
Спартой, позднее — между морским союзом городов, во гла¬
ве которого стояли Афины, и союзом сухопутным под геге¬
монией Спарты и, наконец, между двумя разными полити¬
ками, охватывавшими разные стороны жизни, политикой
прогрессивно-демократических Афин с их союзниками и поли¬
тикой аристократическо-консервативной Спарты и стоявшего
под ее гегемонией союза. В западной части Древнего мира та же
противоположность повторилась между Карфагеном или Сира¬
кузами, с одной стороны, и Римом, с другой.
Благодаря тому, что одни государства-города античного ми¬
ра оставались преимущественно земледельческими, а другие
166
сделались торгово-промышленными, социально-политические
отношения в них должны были иметь различный характер. Для
сохранения старого аристократического строя в земледельче¬
ских гражданских общинах было гораздо больше благоприят¬
ных условий, нежели в центрах промышленности и торговли.
В них город гораздо менее экономически властвовал над своим
округом, лучше сохранялось крестьянство, а когда и тут нача¬
лись внутренние смуты, то на первый план выступали аграрные
отношения, как это было в Спарте, как это было в Риме, как
это равным образом было и в самих Афинах до развития в них
торговли и промышленности. Позднее в этих же самых Афинах
аграрные вопросы отходят на задний план, экономическая дея¬
тельность населения Аттики целиком попадает в зависимость
от интересов ее городского центра, и главную силу демократии
составляют не крестьяне, а мелкие купцы, ремесленники, наем¬
ные рабочие, матросы и т. п. Социальная забота правительств в
торгово-промышленных городах заключалась в том, чтобы про¬
питывать своих бедных граждан, создавая для них новые зара¬
ботки, выселяя их в свои колонии и т. п. Мы еще увидим, что и в
духовной культуре обеих категорий, на какие можно разделить
античные государства-города, тоже образовалось большое раз¬
личие: в одних царили старые традиции религиозного миросо¬
зерцания и обычного права, в других началось развитие фило¬
софии и науки, и исторически установившимся порядкам стали
противополагаться принципы рационалистического «естествен¬
ного права».
Собирая общие черты, характеризующие оба типа го¬
сударств-городов Греции, мы можем приурочить полученные
таким образом характеристики к двум главным этнографиче¬
ским подразделениям греческой национальности. В греческом
языке существовали диалектические различия, позволяющие
нам различать в самой нации несколько племен. Традиционное
разделение греков на дорийцев, ионийцев, эолийцев и ахейцев в
настоящее время подвергнуто сильному сомнению, и немецкий
историк Греции Белох находит даже, что пора было бы истори¬
ческим атласам отказаться от раскраски разными цветами карт
Древней Греции для обозначения этнографического состава
ее населения по областям. Как бы то ни было, однако афиняне
причислялись к ионийцам, спартанцы — к дорийцам, и в разных
научных построениях XIX в. стали объяснять разницу ионий¬
167
ского и дорийского характеров прирожденными племенными
свойствами. Это было применением к греческой истории так на¬
зываемой «теории расы», по которой различия в общем психи¬
ческом складе отдельных наций, в их образе жизни, занятиях и
нравах, даже в их общественном устройстве должны объяснять¬
ся врожденным характером этих наций. На эту тему писалось
очень много, и, исходя из такой точки зрения, историки прово¬
дили сравнительные параллели между арийцами и семитами,
между греками и римлянами, а среди греков между ионийцами
и дорийцами. Не касаясь общего вопроса о расовых особенно¬
стях, заметим, что в рассматриваемом нами случае несходства
ионического и дорического характеров следствие было принято
за причину и, наоборот, причина за следствие. Доряне были кон¬
серваторами и сторонниками аристократии не по прирожденно¬
му им духу нелюбви к новизне и уважения к установившимся
порядкам, и совершенно так же ионяне стремились к переменам
и боролись за торжество демократии не потому, чтобы им как-
нибудь особенно были врождены вольнолюбивые стремления с
предпочтением ко всему новому перед старым: если и позволи¬
тельно делать такие аттестации доризму и ионизму — на осно¬
вании главным образом сравнительной характеристики спар¬
танцев и афинян,— то во всяком случае различие характеров
было следствием, а не причиной разной исторической судьбы
сухопутных и морских государств Греции. Это не значит, чтобы
вообще расовые особенности народов не играли никакой роли в
истории, но их влияние большею частью, так сказать, неулови¬
мо, трудно выделимо из других влияний, а в рассматриваемом
нами случае просто даже недопустимо ввиду того, что, в сущно¬
сти, ионийцы и дорийцы были только легкими разновидностями
одного и того же национального типа. То же замечание следу¬
ет отнести к этнографической противоположности латинов и
сабинян, составлявших первоначальное население Рима: с по¬
ложительной достоверностью нельзя, конечно, говорить о том,
какие «начала» в жизнь Рима были внесены латинским и какие
сабинским элементом,— тема, на которую было немало писано,
но которая в научном смысле довольно безнадежна.
После этих предварительных замечаний переходим к рассмо¬
трению самой борьбы между аристократией и демократией.
Обозревая главные факты, относящиеся к началу этой борь¬
бы, мы можем классифицировать их по тем вопросам, в области
168
которых она велась, по рубрикам права, политики и экономики.
К первой рубрике мы отнесем все случаи требования народом
писаных законов, которые должны были заменить прежние обы¬
чаи и положить конец произволу правителей и судей. Вторую
категорию домогательств демократии составляют отдельные
проявления ее стремлений к политической полноправности,
главным образом в смысле доступа к государственным долж¬
ностям и вообще к участию в делах общины. Наконец, третья
область, в которой велась борьба, была областью экономиче¬
ских интересов, причем главными причинами народного неудо¬
вольствия были, с одной стороны, задолженность бедного люда
у богатых, а с другой, неблагоприятные аграрные отношения, в
какие была поставлена простонародная масса. По этим рубри¬
кам мы и рассмотрим начало борьбы между аристократией и де¬
мократией в государствах-городах античного мира.
Нам уже известен общий характер юридических норм древ¬
нейшего периода в истории Греции и Рима1. Это было эпохой
господства обычного права, имевшего идеальную санкцию в ре¬
лигии, но реально во многих отношениях служившего интересам
господствующего сословия, знати. То, что эвпатриды-патриции
считали правом, в глазах демоса-плебса часто было вопиющим
бесправием, и по мере того, как старые «патриархальные» отно¬
шения стали сменяться открытой эксплуатацией, а правители и
судьи из сословия знатных и богатых людей все более и более
вносили в отправление своих обязанностей простого своеко¬
рыстного произвола, прежнее обычное право все больше и боль¬
ше утрачивало в глазах народа свой нравственный авторитет.
Отсюда и вытекало требование писаных законов, в сущности,
кодификации обычного права, дабы его постановления могли
быть точно формулированы и были всем известны. В некото¬
рых отношениях того же требовал интерес и самой знати. По
мере того, как компетенция государства расширялась на счет
старых родовых учреждений, упорядочение судебных отноше¬
ний должно было быть важным и для каждого знатного челове¬
ка, которому могло представиться то или другое столкновение
с судебною властью государства. Одно отнятие у родов права
кровной мести производило целый переворот в юридической
жизни всего общества, и иметь на этот счет определенный закон
1 См. выше, гл. V.
169
должно было быть важным и для знати. Поэтому желание полу¬
чить писаные законы отмечает не только начало борьбы народа
против знати, но и известный момент в юридической эволюции
государства-города. В последнем отношении первые писаные
законы Греции и Рима напоминают нам те «варварские правды»
(leges barbarorum), которые были составлены в начальном пе¬
риоде германских государств, и аналогичную с ними «Русскую
Правду», этот древний памятник русского законодательства.
Общая отличительная черта древнейших законодательств Гре¬
ции и Рима и средневековых «правд» — примитивность их со¬
держания, указывающая на то, что в их основе лежало все-таки
старое обычное право, и заставляющая нас видеть в работе над
этими законами не столько придумывание новых юридических
норм, сколько записывание старых. Уже совершенно особую
черту греческих и римских законов древнейшего периода со¬
ставляет то, что неудобство старого обычного права сознано
было впервые не самими властями, а народом; именно это об¬
стоятельство и позволяет нам говорить о появлении в Греции и
Риме первых писаных законов в связи с историей борьбы между
аристократией и демократией.
Имена главнейших греческих «законодателей» с давних пор
окружены великой славой. В былые времена на них смотрели как
на творцов учреждений и порядков в отдельных государствах, и
сами эти учреждения и порядки казались только осуществле¬
нием их гениальных личных замыслов. Теперь историческая
наука смотрит на дело иначе, вообще не допуская преувеличен¬
ного понимания роли отдельных личностей в истории, так что
по нынешнему взгляду на вещи греческие законодатели пере¬
стали быть какими-то необычайными мудрецами, одаренными
способностью по личному произволу так или иначе создавать
совершенно новые государственные и общественные формы.
Мало того, оказалось, что некоторые из этих прославленных за¬
конодателей никогда не существовали. Таковы именно Ликург
и Минос, а по мнению некоторых, равным образом и Залевк,—
один в Спарте, другой на острове Крит, третий у италийских ло-
кров. Современные историки стоят на той точке зрения, что вся
история ликургова законодательства — позднейшая легенда и
что Ликург есть имя не действительно когда-то жившего в Спар¬
те лица, а местного божества («Ликург» значит светоносный),
мало-помалу превратившегося, как это бывало и с другими бо¬
170
гами, в мифического царя. Любопытно и самое это превраще¬
ние бога, именем которого освящены были внутренние порядки
Спарты, в человека, давшего ей законы, ибо такое превращение
могло совершиться только после того, как и в самой жизни зако¬
нодательством стали заниматься люди. Оставляя в стороне Ли¬
курга, Миноса и, пожалуй, вместе с ними и Залевка, мы имеем
в истории Греции целый ряд действительно существовавших за¬
конодателей, о которых есть в наших источниках этой истории
и достоверные сведения.
Эти действительно существовавшие законодатели — Дра-
конт и Солон в Афинах, Фидон в Коринфе, Филолай в Фивах,
Харонд в Катане, Диокл в Сиракузах, Питтак в Митилене — це¬
лый ряд людей, прославивших свои имена и в родных городах, и
далеко за их пределами. Для обозначения таких законодателей,
бывших в то же время и правителями своих городов, в грече¬
ском языке было особое слово эсимнет (akxi)pvf|rr|<;). Эсимнеты
избирались пожизненно, на определенный срок, на время ис¬
полнения дававшегося им поручения, а кое-где эсимнетия была,
по-видимому, и своего рода постоянным учреждением, как бы
выборной тиранией (Аристотель). Главной задачею эсимнетов
было высшее посредничество между спорившими одно с другим
сословиями со специальным поручением составления писаных
законов и даже введения государственных реформ.
Из всех таких законодателей отдельных городов Греции мы
знаем лучше других афинского архонта начала VI в. до Р. X., Со¬
лона, самого, пожалуй, знаменитого среди них еще в древности,
с которым мог соперничать только один мифический Ликург.
Законодательство Солона, как известно, было вызвано долго¬
временными внутренними смутами, происходившими в Афинах
второй половины VII в. до Р. X. Основная их причина заключа¬
лась в бедственном положении народной массы, угнетавшейся
знатью. Когда один честолюбивый эвпатрид, по имени Килон,
сделал попытку, опираясь на народ, захватить в свои руки
власть над городом, встревоженные этой попыткой эвпатриды
решились пойти на уступки, чтобы сохранить за собою власть, и
ввиду требования народом писаных законов поручили одному из
фесмофетов, Драконту, закрепить на письме судебные обычаи,
хотя в то же время по существу эти обычаи должны были оста¬
ваться в прежней силе. Никакой реформы Драконтом не было
совершено ни в области гражданского права, ни в области пра¬
171
ва уголовного; политических же отношений и социального быта
его законодательство и совсем не затронуло. Народ был недово¬
лен таким исходом дела, и внутренние смуты только еще более
обострились, пока сами эвпатриды не увидели необходимости
положить конец распрям действительными уступками демосу.
«Волнение было сильное,— рассказывает Аристотель в сво¬
ей «Афинской политии»,— и долгое время продолжалась рас¬
пря между сословиями, пока наконец сообща они не выбрали
примирителем и архонтом (5iaXXaKif|v /ш apxovxa) Солона и
предоставили ему привести в порядок дела государства»1. Ари¬
стотель к этому прибавляет, что «Солон по происхождению и
знатности своей в городе был одним из первых, по имуществу
же и роду занятий принадлежал к среднему классу населения»2.
Это — очень важное указание: «примирителя» выбирают среди
эвпатридов, т. е. из правящего класса, но в то же время он не
принадлежал к тем богачам, которые держали в тяжелой эконо¬
мической от себя зависимости народную массу. Выбор свой обе
стороны остановили на Солоне, очевидно, потому, что он уже
успел обратить на себя внимание своими политическими сти¬
хотворениями, «элегиями», отрывки которых дошли и до наше¬
го времени. Политические поэты — явление в ту эпоху доволь¬
но заурядное: это был один из обычных способов обращения
к общественному мнению, своего рода начало публицистики.
Аристотель прямо объясняет избрание Солона тем, что он со¬
чинил элегию, «в которой он с обеими партиями борется за обе¬
их, обсуждает спорные вопросы и наконец тем и другим сообща
советует прекратить свое соперничество». Кроме того, Аристо¬
тель ссылается и на другое стихотворение Солона, в котором
тот «убеждал богатых оставить свои неумеренные притязания».
Солон был выбран в архонты, но вместе с тем сделан и «диал-
лактом», т. е. примирителем, посредником, что представляет со¬
бою только другое название эсимнета. Аристотель определяет
эсимнетию как выборную тиранию, а тирания, как мы увидим,
была своего рода диктатурой, в данном же случае мы имеем пе¬
ред собою нечто подобное диктатуре с поручением устроения
государства (dictatura rei publicae constituendae). В чем заклю¬
чалось солоново законодательство, об этом речь впереди, здесь
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 7.
2 Там же. С. 9.
172
же отметим, что законы, данные Солоном родному городу, были
начертаны на четырехугольных вертящихся деревянных стол¬
бах (аксонах), которые первоначально находились в афинском
кремле (Акрополе), а впоследствии хранились в пританее.
Законы Драконта и Солона относятся к 621 и 594 гг. Через
полтораста лет после второй из этих дат писаные законы яви¬
лись и в Риме, но только составлены они были не одним лицом,
как то делалось в Греции, а коллегией из десяти лиц, или децем¬
вирами. Еще раньше в Риме существовали такие «децемвиры
для разбора тяжебных дел» (decemviri litibus judicandis), и по
этому образцу создана была (451 г. до Р. X.) коллегия «десяти
мужей для написания законов» (decemviri legibus scribundis),
которой было поручено и управлять государством, вместо кон¬
сулов. Поводом к назначению такой, так сказать, коллективной
эсимнетии был произвол консулов в судебных делах, и, по пре¬
данию, патриции в течение десяти лет не соглашались на тре¬
бование плебеев в лице их вождя, трибуна Терентилия Арсы,
получить писаные законы. Первоначальною мыслью было, по-
видимому, составить законодательную комиссию наполовину
из патрициев, наполовину из плебеев, но господствующее со¬
словие, сделав общую уступку, в частности, удержало за со¬
бою весь состав этой коллегии. Было даже снаряжено посоль¬
ство в греческие города Южной Италии («Великой Греции») и
в Афины с целью ознакомления с тамошними законами. Когда
децемвиры сделали большую часть своей работы и составили
десять «досок» законов, полномочия комиссии были продолже¬
ны еще на год, и в состав ее вошло несколько плебеев. Затем
было изготовлено еще две «доски» законов, так что в общем сче¬
те получилось двенадцать досок, откуда и название — «законы
XII таблиц» (leges duodecim tabularum). Вырезанные на брон¬
зовых досках,— сгоревших, как известно, во время галльского
нашествия на Рим,— эти законы легли в основу всего дальней¬
шего развития римского права. Отдельные параграфы этого
законодательства сохранились в виде цитат у многих римских
писателей, и еще в середине I в. до Р. X., т. е. через четыреста
лет после своего написания, они, по свидетельству Цицерона,
заучивались наизусть мальчиками школьного возраста. Не ка¬
саясь содержания законов XII таблиц, заметим только, что по
напряженности борьбы, которая предшествовала их составле¬
нию, следовало бы ожидать от них гораздо большего, чем они в
173
себе заключали, и в этом отношении они напоминают скорее за¬
конодательство Драконта, закреплявшее старое обычное право,
чем законодательство Солона, в котором старые отношения уже
подвергались реформированию. Даже браки между патрициями
и плебеями законами XII таблиц по-прежнему были запрещены,
и только после новой борьбы это запрещение было отменено (по
закону Канулея в 445 г.).
Собирая воедино отмеченные черты первых писаных зако¬
нов в Греции и Риме, мы можем сказать, что вызваны они были
разложением старого обычного права, сделавшегося простым
орудием господства знати, и что вместе с тем новое право осно¬
вывается уже не на воле богов, а на воле людей.
Целью стремлений демоса и плебса было не только получить
писаные законы, но и добиться равноправности. Учреждения
государств-городов после отмены в них царской власти, как мы
уже видели, имели строго аристократический характер: высшие
государственные должности были доступны только эвпатридам
и патрициям, и средоточием верховной власти были аристокра¬
тические советы. Борьба между знатью и народом велась и за
обладание государственными должностями, и за влияние на
общий ход дел в государстве. На истории расчленения римской
царской власти на отдельные республиканские магистрату¬
ры,— о чем у нас уже говорилось в конце главы IV,— мы можем
проследить, с каким упорством плебеи добивались доступа к за¬
нятию этих магистратур и с каким упорством патриции отстаи¬
вали занятые позиции, уступая свои права только по частям.
Что касается до участия народа в политических собраниях, то
об этом речь будет идти впереди1, теперь же мы рассмотрим эко¬
номическую сторону борьбы знати с народом.
В писаных законах самого раннего периода видное место
принадлежит вопросу о долговых обязательствах. Древнее
право везде на этот счет было очень сурово и даже жестоко.
При слабом развитии кредита и дороговизне денег проценты,
взимавшиеся заимодавцами с должников, были непомерными,
и, например, в Аттике при Солоне 18% годовых были еще срав¬
нительно умеренной платой, так что очутиться запутавшимся в
неоплатные долги ничего не стоило. Обеспечением уплаты дол¬
га служило не только имущество, но и самое «тело» должника,
1 См. гл. X.
174
т. е. его личность, так что, занимая деньги, мелкий землевла¬
делец рисковал и своею землею, и своею свободою, если земля
не стоила того, что нужно было заплатить. Личное задержание
за долги в России исчезло лишь во второй половине XIX в., и
еще недавно существовали у нас долговые тюрьмы, например,
знаменитая московская «Яма» у Иверских ворот. Теперь под¬
вергаются тюремному заключению лишь такие должники, в
действиях которых усматривается какое-либо надувательство,
раньше же кредитор мог засадить каждого неисправного долж¬
ника в такую «яму» с обязательством кормить его на свой счет,
пока заключенного кто-нибудь не выкупит. Очень часто, сажая
человека в долговую тюрьму, заимодавец только срывал на этом
свою досаду, но древнее право отдавало неисправного должника
в распоряжение кредитора, чтобы он личным трудом отработал
взятую в долг сумму или даже чтобы его можно было продать
в рабство. Другими словами, по древнему праву неоплатный
должник попадал в кабалу, становился несвободным челове¬
ком.— В развитии экономического утеснения знатью народной
массы путем ростовщичества можно видеть один из результатов
внедрения в экономическую жизнь государств-городов Древне¬
го мира денег и торговли. Конечно, и при господстве натураль¬
ного хозяйства зажиточный человек делился своим избытком с
более бедным соседом, ссужая ему хлеб или скотину не даром,
а за известное вознаграждение, но когда явилась возможность
продавать избыток хлеба на рынке за хорошие деньги, условия
ссуды должны были сделаться более тяжелыми, чем прежде.
Сами рыночные цены на хлеб стали зависеть от общих условий
торговли, а когда в продаже стал появляться привозный хлеб,
цена хлеба местного происхождения каждый раз должна была
падать, конечно, к большой невыгоде и для мелких, и для круп¬
ных хозяев. Более зажиточные люди могли всегда обратиться к
более прибыльным занятиям — к торговле, к промышленности
и к ростовщичеству, но бедняку и вообще приходилось плохо,
а когда случался неурожай или падеж скота, оставалось закла¬
дывать землю, идти в кабалу. Деньги для всех делались вещью
весьма нужною, и если они благодаря развитию торговли пере¬
стали быть с течением времени редкостью, то это значит, что до¬
рожали все товары, покупаемые за деньги. Мало-помалу обла¬
дание большим количеством денег сделалось главной основой
социального могущества, и человека, по греческой пословице,
175
стали делать деньги (хргцшт' avr|p). Мы еще увидим, что одним
из переходов от аристократии к демократии сделалась так на¬
зываемая плутократия, господство богатства, или тимократия,
господство имущественного ценза1, а пока остановимся лишь
на экономическом утеснении демоса-плебса путем долговых
обязательств. В виде примеров мы опять возьмем афинские и
римские отношения.
В VII в. вся почва Аттики была уже под земледельческой
культурой, и своего хлеба стране не хватало, так что его при¬
ходилось ввозить из других мест, а Солон уже счел нужным за¬
претить вывоз из Аттики каких бы то ни было продуктов сель¬
ского хозяйства, кроме оливкового масла. В эту эпоху в стране
существовал многочисленный класс мелких собственников кре¬
стьянского типа, так называемые геоморы (yecopopoi), но их зем¬
ли большею частью находились в залоге у эвпатридов, и каждый
такой участок был обременен особым камнем с начертанным на
нем закладным актом (бро<;.). Другая часть аттического кре¬
стьянства работала на чужих землях. Это были так называемые
шестидольники, или гектемории (exrripopioi). Мнения ученых
относительно этого класса расходятся: это могли быть арендато¬
ры, удерживавшие в свою пользу лишь одну шестую часть про¬
дукта или лишь одну шестую часть платившие землевладельцу,
но, кажется, первое объяснение нужно предпочесть ввиду того,
что их положение считалось тяжелым, а, сверх того, можно и
так понимать дело, что гектемории были батраки, получавшие
плату за свой труд в чужом хозяйстве в виде шестой доли. Как бы
там ни было, гектемории были обезземеленными крестьянами,
работавшими не на своей земле и на очень тягостных условиях,
а те геоморы, которые еще не лишились своих участков, были в
долгу у знати и рисковали эти свои участки потерять. В долгу у
капиталистов находились и ремесленники, демиурги, и всяко¬
му должнику грозило, наконец, кабальное холопство, пользуясь
древнерусским юридическим термином. Одним словом, Аттика
перед реформой Солона была на пути более или менее скорого
превращения в подобие Фессалии, где земледельческий класс
состоял из крепостных крестьян, называвшихся там, как мы
видели, пенестами. Отрывки элегий Солона, сохранившиеся в
дошедших до нас сочинениях греческих писателей, полны жа¬
1 См. гл. VIII.
176
лобами на это печальное положение вещей. В нем-то и заключа¬
лась главная причина политической смуты, из которой должен
был вывести Афинское государство Солон. Аристократической
республике грозили революции и попытки установления тира¬
нии. Слышались при этом голоса, требовавшие нового государ¬
ственного устройства и общего передела земли.
Солон дал Афинам новое государственное устройство, о ко¬
тором мы будем говорить в своем месте, но аграрного перево¬
рота не совершил. Между тем «народ надеялся,— говорит Ари¬
стотель,— на полный дележ имуществ», да и в самих элегиях
Солона есть намеки на такое требование, причем он, например,
замечает, что другой на его месте, пожалуй, «не мог бы сдер¬
жать народа, но зато снял бы сливки (для себя) и сболтал бы все
молоко»1. Солон прямо заявляет, что раздел земель был бы «гра¬
бежом» и что вовсе не в его планах было, чтобы «благородные и
простые владели равною частью тучной родной земли». Эти сви¬
детельства весьма драгоценны, так как указывают нам на очень
раннее появление в Греции и аграрного вопроса на почве общей
распри между знатью и народом. В истории социальной борьбы,
происходившей в греческих городовых республиках, аграрным
отношениям принадлежит вообще важное значение.
В аграрном вопросе Солон выступил консерватором, в долго¬
вом, наоборот, радикальным реформатором. Говоря это, я имею
в виду знаменитую сисахфию (оеюахбшх), что значит «снятие,
вернее — стряхивание бремени», как называется отмена Соло-
ном всех долгов в Аттике, «потому что, по выражению Аристо¬
теля, как бы тяжесть какую удалось стряхнуть».
В понимании этой сисахфии было два мнения: по одному,
Солон только облегчил уплату долгов понижением ценности
монеты, по другому, он совершил полную отмену долгов. Пер¬
вое мнение основано на явном недоразумении, окончательно
устраняющемся новым трактатом Аристотеля. Дело в том, что
Солон изменил афинскую монетную систему, точнее, переме¬
нил бывшую до него в Афинах эгинскую систему на эвбейскую2,
благодаря чему сто драхм нового счета соответствовали только
семидесяти трем прежнего счета. Сделано это было в целях рас¬
ширения торговых сношений афинян с городами, державшими¬
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/
пер. Ловягина. С. 17,21.
2 См. выше, с. 163—164.
177
ся эвбейской системы, но такую меру легко было истолковать
в смысле девальвации, как теперь называют узаконенное по¬
нижение курса денег (бумажных) в связи с заменой прежних
упавших цен денежных знаков другими, соответствующими по
своей номинальной цене данной монетной единице. Выходило
так, будто Солон только облегчил уплату долгов, с одной сторо¬
ны, понизив проценты, с другой — позволив долг в сто эгинских
драхм уплатить ста драхмами эвбейскими, т. е. в сущности 73
эгинскими с выгодой для должника в 27%. Теперь окончательно
выяснено, что сисахфия была сама по себе, а монетная реформа
сама по себе и что, следовательно, никакого подобия новейшей
девальвации в «снятии бремени» усматривать нельзя. Если
уже подводить сисахфию под современные понятия, то ее нуж¬
но назвать объявлением банкротства, т. е. признанием полной
долговой несостоятельности. Именно Солон так и сделал, как
бы признав полную невозможность какой бы то ни было уплаты
по долговым обязательствам. Мера была, конечно, радикаль¬
ная, революционная, но она не препятствовала возникновению
новых долговых обязательств. Для будущих отношений имела
значение лишь отмена навсегда того, что мы назвали кабальным
холопством: Солон прямо запретил «отдачу денег взаймы под
залог тел» (гя! ток; ocopaoi), как выражается Аристотель, кото¬
рый резко отличает монетную реформу от сисахфии. В длинном
стихотворении, приводимом Аристотелем1, Солон сам говорит,
что мать-земля черная освобождена им от долговых камней, ко¬
торыми она была покрыта. Она, продолжает он,
...рабой была, свободу ж я ей дал
И многих в данную богами родину
Привел в Афины я, чужим запроданных,
Кто правдой, кто неправдой, кто ж и сам с нужды
Бежал долгов
Другим, в позорном рабстве в наших же стенах
Живущим, в страхе на господ взирающим,
Я дал свободу.
К сожалению, мы совсем не знаем, какого рода факт имеет
здесь в виду Солон. Запрещение займов под залог тела Аристо¬
тель называет «первым и самым важным делом» законодателя.
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 19.
178
Есть еще известие (у того же Аристотеля, но в «Политике»), что
Солон установил некоторый максимум для поземельных владе¬
ний, конечно, с целью предохранения мелких собственников от
скупки их участков более крупными владельцами.
Те же долговые и земельные отношения волновали народную
массу и в других городовых государствах, между прочим в Риме.
Долговое право в патрицианской республике было очень суро¬
во. Отдача денег в долг и возвращение ссуды должны были про¬
исходить при свидетелях, и оба акта совершались в форме отве¬
шивания известного количества меди на весах. В числе условий
кредитор выговаривал себе право заставить должника отрабо¬
тать долг, что обозначалось особым юридическим термином,
равносильным названию кабалы (nexus), а потому у заимодавца
по отношению к должнику было право «наложения на него ру¬
ки» (manus injectio), т. е. ареста. Задержанный должник должен
был работать на кредитора, которому сверх того предоставля¬
лось право в течение 60 дней трижды выводить закабаленного
на рынок, не пожелает ли кто-либо его выкупить, а потом кре¬
дитор мог делать с ним, что угодно, мог умертвить и мог продать
в рабство, но только «за Тибр», т. е. вне самого Рима. Если у
несчастного было несколько кредиторов, то они могли его «рас¬
сечь на части». Кроме своего тела, человек мог закладывать и
землю, и в таком случае она тотчас же передавалась кредитору,
после чего собственник ее фактически превращался до уплаты
ссуды в простого арендатора.
С другой стороны, в Риме существовали особые аграрные от¬
ношения, тоже бывшие причиной распри патрициев и плебеев.
У римлян были государственные земли, «общественное поле»
(ager publicis), постоянно возраставшие благодаря завоеваниям.
Прежде всего это были общинные пастбища, куда за известную
плату, так называемую скриптуру, патриции, а с их разреше¬
ния и некоторые богатые плебеи, посылали свой скот. Далее, в
завоеванных местностях прежде производилась, под названием
ассигнации, нарезка наделов, но патриции предпочли оставлять
такие земли за государством с правом, однако, для себя произ¬
водить в этих землях заимки в бессрочное пользование за взнос
десятого снопа или пятой части масла и вина. Это называлось
оккупацией, причем теоретически за государством оставалось
право отбирать такие заимки. К довершению всего скриптура
не выплачивалась, и оккупированные участки на вечные вре¬
179
мена укреплялись за их фактическими владельцами, каковыми
опять-таки были лишь знатные. Народ нес на себе всю тяжесть
постоянных войн с соседями, что отражалось на мелком хозяй¬
стве очень тяжело, а все плоды побед доставались одним бо¬
гатым. Многие лишались при этом своих земель, становились
фактически лишь их арендаторами, попадали в кабалу, иные
же патриции вдобавок прогоняли со своих земель сидевших на
них клиентов, чтобы обрабатывать поля уже при помощи раб¬
ского труда. Все эти отношения достаточно объясняют нам то
неудовольствие, какое возникло в народной массе против бога¬
того класса, в котором, кроме патрициев, были и разбогатевшие
плебеи. Последние, впрочем, в других отношениях находились
в приниженном положении, и вот именно это обстоятельство по
временам объединяло интересы всего плебса в его борьбе с па¬
трициями.
Даже в школьных учебниках истории довольно подробно
рассказывается история борьбы патрициев с плебеями, но это
не значит, что она совершалась именно так, как рассказывает¬
ся, и что все ее подробности вполне верны, так как источники
в некоторых важных пунктах между собою расходятся. Здесь
не место повторять этот обычный рассказ, тем более что нам
приходится весь данный предмет расчленить по отдельным ма¬
териям, из которых он складывается. Возникновение борьбы па¬
трициев с плебеями относят к начальным годам V в. до Р. X., и
первый ее эпизод — это отшествие плебеев на Священную гору,
за которым последовало учреждение плебейских трибунов, осо¬
бых защитников интересов плебса, на чем мы здесь останавли¬
ваться не будем, так как рассмотрим трибунат в другой связи1.
Учреждение трибуната приурочивают к 494 г., а уже к 486 г.
легендарное известие относит консула Спурия Кассия, который
будто бы предложил первый аграрный закон в пользу плебеев, в
смысле допущения их к пользованию государственными земля¬
ми, и за это поплатился жизнью. Следующий важный момент в
истории взаимных отношений патрициев и плебеев — назначе¬
ние децемвиров для написания законов. Общее значение этого
факта нам известно, и здесь важно только отметить, что состав¬
ленные децемвирами законы XII таблиц отнюдь не смягчили
самого долгового права, вызывавшего неудовольствие народа,
1 См. гл. IX.
180
ограничившись лишь установлением законного процента 873%
или, по другому толкованию, 10% с наложением наказания на
ростовщичество, т. е. за превышение этой нормы. Вообще в за¬
конах XII таблиц, как и в афинском законодательстве Драконта,
заметна тенденция ограждения права собственности суровыми
наказаниями за его нарушения. Оба вопроса, касавшиеся эко¬
номических интересов массы, т. е. аграрный и долговой, остава¬
лись неразрешенными в течение чуть не целого века после из¬
дания законов XII таблиц. Главное значение в этом отношении
принадлежит законам К. Лициния, Солона и Л. Секстия Лате-
рана. Это были весьма энергичные плебейские трибуны, кото¬
рые в 376 г. сделали народу три важных предложения. Одно
из них требовало облегчения уплаты долгов путем включения
в должную сумму уже выплаченных процентов, установления
рассрочки для уплаты остального долга и понижения процента
наполовину. По второму предложению, никто не должен был
иметь права пользоваться более чем 500 югеров (около 115 де¬
сятин) государственной земли и пасти на общественных выго¬
нах более 100 голов крупного и 500 голов мелкого скота, дабы
и бедные могли принять участие в этом пользовании. Наконец,
третье предложение касалось права и плебеев выбираться в
консулы. Десять лет подряд энергичные трибуны возобновля¬
ли свои предложения, но наконец патриции вынуждены были
уступить, и законы Лициния и Секстия (leges Liciniae Sextiae)
были приняты с отделением от консульства, как мы видели1,
претуры.
Подведем общие итоги.
Мы рассмотрели в этой главе главным образом те стороны
сословной борьбы в начальном фазисе, которые касались пра¬
ва и экономических отношений. Это — эпоха замены обычного
права государственным законодательством, законов, данных
искони богами, законами, бывшими делом рук человеческих.
Политическое господство знати привело к экономическому
угнетению массы, и вот последняя вступает с прежними госпо¬
дами положения в борьбу за личную свободу, которой грозило
долговое право, и за землю, все более и более переходившую в
руки знати. Рядом с борьбою в области экономических интере¬
сов шла борьба и за участие во власти! Жизнь усложнялась, и
одним из результатов этого усложнения было то, что,— беря
1 См. выше, с. 138—139.
181
для примера Рим,— в виде богатой части плебса образовался
особый общественный класс, который имел с патрициатом об¬
щие экономические интересы, как класс богатый, а с народной
массою общие интересы политические, как класс незнатный.
Особое усложнение в жизнь многих городских общин внесло
развитие новых видов экономической деятельности, т. е. тор¬
говли, промышленности, денежных операций. «Человека стали
делать деньги», и богатство получило, сравнительно с благород¬
ством происхождения, первенствующее значение.
ГЛАВА VIII
Применение тимократичеекого принципа к устройству
городовых республик древности
Общая формула внутренних перемен в государствах-городах
Древнего мира.— Плутократия и тимократия.— Определение
олигархии у Аристотеля.— Образование класса «жирных».—
Политическая реформа Солона: разделение граждан на классы
по цензу.— Афинские партии.— Реформа Сервия Туллия в Ри¬
ме и центуриатные комиции.— Двойственное положение зажи¬
точных плебеев в римском обществе
Мы ведем в этой книге параллельно историю греческих рес¬
публик и Рима, но, собственно говоря, не ставили еще вопро¬
са о том, возможно ли нахождение такой общей формулы, под
которую так или иначе подводились бы основные перемены во
внутренней жизни всех этих городовых государств. Весьма ори¬
гинальный итальянский мыслитель начала XVIII в., Джиамбат-
тиста Вико, думал, что нашел формулу некоторой «идеальной и
вечной истории, по которой проходят во времени все отдельные
истории народов», но теперь мы хорошо знаем, что это — фан¬
тазия, что история каждого народа имеет свою особую формулу
и что общей исторической схемы, общего шаблона истории нет
и быть не может, потому что условия жизни отдельных наро¬
дов слишком неодинаковы. С другой стороны, однако, мы зна¬
ем также, что общность условий создает и большие сходства в
истории разных народов. В подобном положении находились и
государства-города античного мира. Уже Аристотель, наблюдая
государственную жизнь своего времени, пришел к некоторому
182
обобщенному описанию перемен, совершившихся в отдельных
городах. «Царство,— говорит он в своей «Политике»,— есть
древнейшая форма политического устройства... Царями стави¬
ли обыкновенно только некоторых за их благотворную деятель¬
ность, которая составляет, конечно, отличительную черту лю¬
дей хороших. Но как скоро в государстве оказалось несколько
людей, одинаковых друг с другом по своему личному достоин¬
ству, то, не останавливаясь на прежней форме государственно¬
го устройства, стали искать иной, в духе общинном, и основали
республику (политию). Но лучшие люди, сделавшись худшими,
стали обогащаться на счет общества. Отсюда естественно об¬
разовалась олигархия, потому что богатство сделалось тогда
предметом почета. От олигархии же сперва перешли к тирании,
а от тирании — к демократии; из-за постыдного корыстолюбия
тираны, действуя постоянно в интересах меньшинства, тем са¬
мым восстановили против себя большинство, так что наконец
сами должны были подчиниться ему, и таким образом произо¬
шла демократия»1. Формула Аристотеля, следовательно, тако¬
ва: монархию сменяет олигархия, олигархию — тирания, тира¬
нию — демократия. Греческий историк Полибий, живший во
II в. до Р. X., уже прямо говорил о естественном изменении или
переходе (f| дота yooiv ретароАг|) одних государственных форм
в другие, и его очень занимал вопрос о том, «какой род поли¬
тического устройства был первоначально, какой потом и как
вообще один род переходил в другой». Он даже думал, что на
основании знания последовательности этих перемен можно бы¬
ло бы предсказывать будущее. В этой мысли проявляется вера
в закономерность исторического процесса, но мы хорошо зна¬
ем, что при крайней сложности общественных явлений трудно
ожидать, чтобы комбинации главных исторических условий
точь-в-точь повторялись в разных местах, а потому, во-первых,
полного совпадения отдельных историй никогда не наблюдает¬
ся, а, во-вторых, если и представляется возможность известных
обобщений, то всегда из общего правила будет большее или
меньшее количество исключений. Афинское государство по¬
дойдет под формулу Аристотеля, подойдут и другие, где в свое
время была тирания, а потом устанавливалась демократия, но
Спарта представит собою уже исключение, да и Рим тоже бу¬
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 164—165.
183
дет стоять особняком. Все это нужно иметь в виду, следя за тем
построением политической и социальной эволюции греческих
государств-городов и Рима, которое дается в нашей книге. По¬
строение это — искусственно, конечно, но оно не произвольно,
ибо наша схема подсказана самим ходом истории, движением от
первоначальной монархии к более поздней демократии, причем
на пути стоят и олигархия, и тирания. С другой стороны, благо¬
даря экономическому развитию знатность уступает понемногу
место богатству, и аристократия в смысле господства знатных
переходит в тимократию, распределяющую политические пра¬
ва сообразно имущественному цензу. Следуя этому порядку,
мы и должны теперь рассмотреть, во-первых, тимократические
учреждения древности, во-вторых, тиранию и, в-третьих, разви¬
тие демократии, имея в виду вообще разные государства-города,
в частности же столь несходные между собою республики, как
Афины и Рим, в которых кое-что окажется, однако, все-таки
аналогичным.
У древних греческих писателей мы встречаемся с термином
плутократия, что значит господство богатства. (Оно есть у
Ксенофонта). Далее, у Платона и у Аристотеля (но только в
«Этике», а не в «Политике») мы встречаемся с термином ти¬
мократия, и в греческих словарях это слово толкуется по Пла¬
тону как государство, которого основанием есть честь (xipf|), а
по Аристотелю как государство, в котором места и должности
назначаются по оценке состояния (тщгща). В сущности и тиме,
и тймема значат цена и сообразное с ценою уважение, а пото¬
му разницы большой в том или другом словопроизводстве нет: в
общем это — господство ценза. Разница, по-моему, между плу¬
тократией и тимократией — та, что в первом случае мы имеем
дело с исключительным господством богатства, а во втором — с
разделом власти между всеми на основании относительного ко¬
личества материальных средств каждого. Тимократия есть пере¬
ходная ступень от олигархии, все равно какой — аристократи¬
ческой или плутократической, к демократии, и чем ценз выше,
тем больше тимократия плутократична, чем ниже, тем она де¬
мократичнее. Французская Конституция 1791 г. установила та¬
кой малый избирательный ценз, что всех «активных граждан»
во Франции было тогда около четырех миллионов (из шести
миллионов взрослого мужского населения), тогда как Консти¬
туции 1814 и 1830 гг. требовали от избирателей столь высокого
184
ценза, что их на всю Францию приходилось 90 и 200 тыс. Вот
почему первую конституцию мы можем назвать, хоть и с оговор¬
кой, демократической, а две другие будут плутократическими
или, как иначе передается то же понятие, буржуазными. Еще
пример. В теперешней Германии выборы в рейхстаг имеют де¬
мократический характер (всеобщая подача голосов), тогда как в
Пруссии избирательная система основана на тимократическом
принципе, так как избиратели здесь по своему цензу разделены
на классы, причем в первом числится сравнительно небольшое
число очень богатых людей, а в последнем громадное количество
людей, наименее состоятельных, каждый же класс имеет оди¬
наковое представительство в палате. Вообще тимократический
принцип представляет из себя известный компромисс между
аристократией и демократией, наиболее рассчитанный на то,
чтобы служить переходом от одного порядка вещей к другому.
Такую тимократию Солон ввел в Афинах, и здесь она, действи¬
тельно, сыграла роль перехода к демократии. Равным образом,
следя в Риме за судьбою народных собраний, мы можем отме¬
тить моменты постепенного перехода политического значения
от аристократических комиций по куриям к тимократическим
комициям по центуриям и от этих последних собраний к демо¬
кратическим собраниям по трибам. Куриатные комиции были
первоначально только патрицианскими, трибутные — только
плебейскими, а центуриатные с самого же начала заключали в
себе и патрициев, и плебеев, разделенных на имущественные
классы. Главным содержанием настоящей главы и будет обзор
тимократических учреждений Афин и Рима — с целью пока¬
зать, в чем между ними сходство и в чем разница.
Но прежде нужно представить еще несколько общих сообра¬
жений. В «Политике» Аристотель разделяет все государствен¬
ные формы на правильные и неправильные, смотря по тому,
«действуют ли представители верховной власти в государстве
в интересах общего блага», или же «все внимание правитель¬
ственной власти обращено на собственный интерес»1. Пра¬
вильные формы суть царство, аристократия и полития, непра¬
вильные — тирания, олигархия и демократия. Впрочем, имя
демократии Аристотель дает и правильной форме, а у Платона
для неправильной формы мы встречаемся с термином охлокра¬
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 136 и след.
185
тия, господство черни. Не входим здесь в обсуждение всей этой
классификации, хотя бы и в исправленном ее виде (монархия и
тирания, аристократия и олигархия, демократия и охлократия)
и останавливаемся лишь на понимании Аристотелем олигархии.
Для него это — такая форма правления, которая «имеет в виду
интересы только людей зажиточных». «Господство в олигархии
меньшинства и в демократии большинства,— говорит он,—
есть явление несущественное для той или другой формы обще¬
ственного быта, а бывает так только потому, что богатых везде
меньше, а бедных, напротив, везде больше». Поэтому различие
между большинством и меньшинством, на которое Аристотель
указывает сначала как на принцип разделения, потом уже не
кажется ему «само по себе служащим основанием различия»,
состоящего «собственно в бедности и богатстве. Где граждане
пользуются властью в силу своего богатства, там — несмотря
на то, будет ли таковых меньшинство или большинство — по¬
литический быт необходимо представляет собою олигархию, а
где властвуют люди бедные, там — демократию»1. В особой гла¬
ве Аристотель насчитывает четыре вида олигархии, из которых
первые два различаются между собою величиною ценза: в одних
случаях «право на государственные должности определяется
столь большим цензом, что бедные, составляющие большин¬
ство, не принимают в них никакого участия», тогда как в других
случаях «право на занятие государственных должностей опре¬
деляется небольшим цензом»2. Большее сочувствие Аристотеля
на стороне второй формы, которая приближается к политии или
демократии в смысле правильной формы. Но Аристотель гово¬
рит еще — и не без сочувствия — о комбинации олигархии с
демократией, причем отсутствие ценза (или очень малый ценз)
для права участия в народном собрании и для занятия государ¬
ственных должностей он и считает признаком демократии. Ти-
мократическое устройство Афин при Солоне было сочетанием
обоих принципов — более значительного ценза для занятия не¬
которых мест и отсутствия всякого ценза для участия в народ¬
ном собрании. Сама олигархия Аристотеля в первом своем виде
есть чистая плутократия (две другие формы у него относятся к
наследственному, следовательно, аристократическому, по на¬
шему словоупотреблению, властвованию).
1 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 129.
2 Там же. С. 261.
186
Так как в олигархиях богатство служило главным отличием
членов господствующего класса, то их часто обозначали как
богачей (oi яАхпкнсп), имущих людей (oi tag ooaia<;, та хРЛЦата
sxovxeq), или «жирных» (oi ла^ец), что очень напоминает il
popolo grasso (жирный народ), как звали городской патрициат
в средневековой Италии. Что касается до классификации видов
олигархии у Аристотеля, то она отличается некоторою искус¬
ственностью, и едва ли под нее можно подвести все разнообра¬
зие форм плутократического устройства государств. Следует
еще отметить, что в состав зажиточной олигархии входили не
только прежние благородные, но и разбогатевшие простолю¬
дины, и там, где этому классу приходилось делиться правами с
другими гражданами, он пользовался все-таки известными пре¬
имуществами. Примеры слияния в одном классе старого дворян¬
ства с зажиточной буржуазией мы имеем на всем протяжении
истории — ив Риме (образование нобилитета), и в городских
общинах Средних веков, поглощавших в своем буржуазном па¬
трициате и феодальные элементы, и во Франции XIX в., причем
новые общественные элементы нередко очень скоро сами про¬
никались интересами и тенденциями старой знати.
Но возвратимся собственно к самому тимократическому
принципу.
Мы уже знаем, что Солон получил полномочие переделать в
Афинах весь государственный строй; теперь и остановимся на
его политической реформе, поскольку она касается нашей те¬
мы.
Рассматривая древнейшее устройство афинской государ¬
ственной общины, мы видели, что она была союзом фил, фра¬
трий и родов и что организация эта имела аристократический
характер с религиозной санкцией1. Мы увидим еще, как эта тра¬
диционная организация, мешавшая свободному развитию афин¬
ской демократии, через восемьдесят лет после законодательства
Солона была разрушена Клисфеном, пока же она сохранялась и
после политической реформы Солона. Но ей все-таки был нане¬
сен удар, потому что рядом с этой аристократической организа¬
цией фил, фратрий и родов была создана другая, тимократиче-
ская. Все афинские граждане были разделены на четыре класса
(тёАг|, рлтцшта) пентакосиомедимнов, гиппеев, зевгитов и фе¬
1 См. выше, с. 105 и след., с. 145 и след.
187
тов, т. е. получающих 500 медимнов, всадников, упряжников
и батраков1. Наиболее зажиточные граждане, составлявшие
первый класс, имели в год доход, состоявший, как сказано, из
500 медимнов, ко второму причислены были люди с 300 медим¬
нов дохода, к третьему с 200, к четвертому все, у кого не было
и такого дохода. Примерно для получения таких доходов нуж¬
но было иметь minimum или 20, или 12, или 8 десятин земли.
По-видимому, следовало обладать земельным участком, чтобы
принадлежать к первым трем классам, а к четвертому причис¬
лялись не только все безземельные, жившие продажею своего
труда, но и все лица, занимавшиеся торговлею или ремеслами.
Названия трех последних классов, вероятно, существовали до
Солона. Относительно фетов, слова, весьма распространенного,
не может быть сомнения. Что касается до зевгитов и гиппеев,
то первые назывались «упряжниками», потому что могли дер¬
жать упряжку (^eoyoq) рабочего скота, например, пару мулов, а
вторые — «конными», так как были в состоянии, по выражению
Аристотеля, «кормить лошадь» (unrpoTpocpeiv). Заметим, что то
же название гиппеев в некоторых местах носили члены знати,
так что слово могло иметь двоякое значение: конечно, афинские
гиппеи, обладавшие 12—20 десятинами земли, далеко не были
самыми богатыми людьми2. Для того, чтобы попасть в первый
класс, равным образом не требовалось очень большого ценза,
так что в нем очень богатые люди были соединены с людьми
среднего достатка, к каковым принадлежал и сам реформатор.
За одними эвпатридами, которые могли числиться в любом
классе, осталась, кажется, привилегия быть избираемыми в
архонты и, следовательно, попадать в ареопаг, но быть вообще
эвпатридом для этого было недостаточно: нужно еще было при¬
надлежать к пентакосиомедимнам. Впрочем, если к первым трем
классам вообще принадлежали только землевладельцы, то едва
ли в первом классе и было много неэвпатридов. В совет, буле
(pooXf|), о котором мы будем говорить после3, могли избираться
лица первых трех классов, фетам же Солон дал право участво¬
вать только в народном собрании, экклесии (вхх^Ла^а)» и в суди-
1 См. выше. С. 119.
2 Интересно, что в Аттике геоморами назывались крестьяне, тогда как в
других местах это название обозначало знать (напр., гаморы в Сиракузах). См.
ниже, с. 201.
3 См. гл. X.
188
лшцах, дикастериях (5ixaorr|piov). Пользовавшиеся большими
правами несли и более тяжелые повинности в пользу государ¬
ства. На первый класс возложена была обязанность участвовать
в сооружении кораблей, в устройстве публичных празднеств и
т. п., а также личная военная служба с хорошим вооружением
и на конях, тогда как феты должны были выходить на войну лег¬
ковооруженными (щит, лук и стрелы) или делались гребцами
на военных судах. От гиппеев и зевгитов требовалось полное
вооружение (шлем, латы, копье), но одни участвовали в конни¬
це, а другие — в пехоте (были гоплитами). Что в основу деле¬
ния граждан на классы был положен именно тимократический
принцип, это между прочим засвидетельствовано Аристотелем,
говорящим, что Солон «дал каждому право на соответствую¬
щую величине его достояния должность». Интересно, что это
соотношение между правами и достатком, введенное Солоном,
никогда не отменялось, и еще во времена Аристотеля, т. е. че¬
рез два с половиною века после реформы, оно формально имело
законную силу. Указав на то, что феты были исключены из пра¬
ва занимать должности, Аристотель прибавляет: «поэтому-то и
теперь даже, если спрашивают кого-либо желающего подвер¬
гнуться жеребьевке на должность, к какому классу он принад¬
лежит, едва ли кто скажет, что к фетам»1. Только из пентакосио-
медимнов выбирались и заведовавшие государственной казной
тамии (tapiai, казначеи), и этим законом, говорит Аристотель,
«и до сих пор пользуются», так как он «все еще в силе», хотя
и не на практике: в эпоху развития демократии за исполнение
обязанностей «казначеев Афин» брались люди весьма бедные2.
Насколько это солоновское деление афинских граждан на
классы было создано только самим реформатором и насколько
оно уже было подготовлено предыдущими фактическими отно¬
шениями, сказать трудно. Вероятно, классы гиппеев, зевгитов и
фетов имеют бытовое происхождение, первый же класс создан
был искусственно, и одно Солону пришлось только фиксировать
и легализировать, а другое установлять вновь. Во всяком слу¬
чае основной мыслью реформы было соразмерить политические
права с тяжестью лежащих на лице по отношению к государству
обязанностей, что влекло за собой зависимость этих прав не от
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 11.
2 Там же. С. 13, 79.
189
происхождения, а от материального достатка. Свою задачу «ди-
аллакта», т. е. примирителя или посредника, Солон понял имен¬
но в смысле удовлетворения обеих сторон, враждовавших между
собой, как это он и сам говорит в своих элегиях1. На деле вышло
совсем не то. Мы уже знакомы с мерами Солона, касавшимися
экономических отношений Аттики, и нам понятны будут
следующие слова Аристотеля: «одновременно случилось, что и
знатные стали к нему относиться враждебно из-за уничтожения
долгов, и обе партии изменили свой взгляд на него, потому что
установление им государственного строя совершилось не по их
желанию; народ надеялся на полный дележ имуществ, знатные
же думали, что он им даст или опять прежние порядки, или
произведет лишь незначительную перемену»2. Вскоре после
того, как Солон провел свою политическую реформу, в Афинах
произошли новые смуты. Они мешали даже ставить архонтов,
а один раз избранный архонт скоро был лишен должности
насильно. В другом месте мы остановимся подробнее на этих
событиях в связи с историей тирании и демократии в Афинах,
но тут нелишним будет отметить, какие партии боролись между
собою в Аттике в это время. Это покажет нам, какие социальные
элементы хотел сочетать Солон в своей тимократической
системе.
Как ни мала была Аттика, в ней различались три отдельные
части, и в каждой из них преобладание принадлежало одному
какому-либо общественному классу, хотя вождями всех трех
были эвпатриды. Земли эвпатридов лежали в лучшей части
Аттики, носившей название Педиона (Пебюу), т. е. Равнины,
откуда и жители ее назывались педиэями (лебшйп). Прибрежная
часть страны, бывшая известной под именем Паралии,
среди своего населения в качестве наиболее влиятельного
класса имела немало зажиточных людей, разбогатевших от
торговли и составивших зерно партии паралиев (яараАмн).
Наконец, нагорная часть Аттики, Диакрия, была по составу
своего населения наиболее демократической, и по имени этой
1 Дал я народу из прав лишь такие, каких ему нужно,
Чести его не лишил, не дал и лишней зато,
Тем же, кто силу имели, богатством владея огромным,
Тем я дал также понять, где их захватам предел.
2 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/
пер. А. Ловягина. СПб., 1895. С. 17.
190
местности сама партия, поддерживавшая требования народа,
носила название диакриев. Хотя партии и имели клички,
«взятые, как выражается Аристотель, от мест, где они (т. е.
их представители) обрабатывали землю», но на самом деле в
основе этого деления лежало классовое начало: педиэи были
аристократы, диакрии — демократы, а паралии были своего
рода средним сословием. О последних Аристотель говорит,
что они были приверженцами «средней политии» (xr|v pecrr|v
7roXi8iav), что можно понимать в смысле сочувствия к строю,
введенному Солоном, хотя, с другой стороны, люди, сильные
движимым имуществом, но слабые в земельном отношении,
конечно, не могли быть довольны своим исключением из права
занятия государственных должностей. Особенно недовольны
были, однако, педиэи общим духом реформы Солона, а ди¬
акрии — тем, что он не согласился произвести общий раздел
поземельной собственности, и к этой третьей партии, по
свидетельству Аристотеля, «из бедности примкнули те, кто
были лишены уплаты должных им сумм, а из страха те, кто
были сомнительного происхождения», т. е. не были чистыми
афинянами. Из этой-то борьбы и возникла в Афинах тирания, о
которой речь будет идти в следующей главе.
Теперь рассмотрим, как произошло и какое значение имело
разделение римского населения на пять классов, в состав
которых вошли одинаково и патриции, и плебеи.
К сожалению, у нас нет точных исторических данных, чтобы
иметь право говорить о возникновении римских имущественных
классов с такой же уверенностью, с какой мы можем говорить,
по крайней мере о главных очертаниях реформы Солона.
Римская традиционная история относит начало деления
римлян на пять классов ко времени предпоследнего римского
царя Сервия Туллия в середине VI в. до Р. X. Хотя это время —
более позднее сравнительно с солоновским в Афинах, но общее
состояние исторических источников для ранних эпох жизни
Рима таково, что верить им во всем нельзя, даже по отношению
к менее отдаленным от вполне достоверной эпохи временам,
нежели конец царского периода. Дело в том однако, что в
Риме, вероятно, еще при царях плебеи, стоявшие сначала вне
государственной общины, были включены в ее состав, и вместе
с тем рядом с родовой организацией патрициата была создана
общая гражданская организация, в которой разница между
191
патрициями и плебеями исчезала. В последнем отношении
так называемую реформу Сервия Туллия можно сравнивать
с солоновой, как для включения плебса в государственную
общину мы имеем аналогичное явление в афинской же реформе
Клисфена, принявшего в число граждан метеков, о чем будет
говориться ниже1. Но вопрос еще в том, можно ли проводить
аналогию между реформами Солона и Сервия Туллия до конца,
т. е. утверждать, что порождены были обе реформы одинаковыми
обстоятельствами и что в обоих случаях имелось в виду
достигнуть одной и той же цели. Ответ на этот вопрос, кажется,
возможен только отрицательный. Афинская тимократическая
конституция Солона была результатом борьбы внутри самой
гражданской общины, попыткой ее умиротворения, своего
рода компромиссом, чем-то средним между аристократией и
демократией, но в Риме дело происходило иначе, и борьба между
патрициями и плебеями началась уже после того, как те и другие
слились в одну общину. Поэтому никак нельзя думать, что в
основе конституции Сервия Туллия лежала тимократическая
идея. Задумано было деление лиц, принадлежавших к обоим
сословиям, на имущественные классы, нужно полагать, совсем
по другим причинам, но что результат этого деления был
совершенно такой же, как будто имелось в виду осуществить в
Риме тимократический принцип, в этом уже для нас не может
быть ни малейшего сомнения.
Вероятно, в основе конституции Сервия Туллия лежало
желание — этого ли или какого-либо другого царя и даже
самих патрициев — привлечь плебс к участию в войске, и
вот обязанность военной службы и материальной помощи
государству была перенесена с граждан, как граждан, на имущих
(locupletes2), среди которых могли быть и граждане, и простые
обыватели, т. е. воинская повинность переносилась с лица на
имущество. (Вспомним, что и в Афинах деление на классы
имело отношение также к отбыванию воинской повинности.)
Участвовать в войске должен был каждый земельный соб¬
ственник в возрасте между 18 и 60 годами, и по величине
земельных участков все население государственной территории
Рима было разделено на пять классов (classes) с имуществом в
1 См. гл. XI.
2 Locuples (от locum и plere) значит занимающий (наполняющий) место, т. е.
имеющий землю, оседлый (assiduus).
192
100 т., 75 т., 50 т., 25 т. и 12 т. ассов. Не нужно забывать, что
асе был мелкой монетной единицей, и если около 500 г. до Р. X.
он действительно стоил лишь копеек 13—15, то для включения
в первый класс нужно было иметь собственность тысяч 13—
15 р. Кто больше имел земли, тот должен был являться на
войну и в лучшем вооружении, самые же богатые из патрициев
и плебеев должны были выступать в поход на конях. Каждый
класс выставлял известное количество центурий (сотен),
а именно: первый класс с всадниками — 98, в частности,
80 пеших и 18 конных, второй, третий и четвертый — по 20,
пятый — 30, да вне классов было еще пять центурий, в состав
которых входили «считавшиеся по головам» (capite censi), т. е.
подушно, а не поимущественно, ремесленники и самые бедные,
могшие служить государству только своим потомством, откуда
их название — пролетарии (от proles, потомство). О том,
почему получились такие цифры центурий, можно только делать
догадки, но достоверного мы ничего не знаем. Быть может,
имущество в 100 т. ассов было полным земельным наделом, рядом
с которым были участки в 3/4, У2, V и У8 этого надела, и может
быть, числовые отношения всех участков были такие, что на
80 владельцев первого класса приходилось брать по 20 второго,
третьего и четвертого и по 30 пятого, но результат был тот, что
из всех 193 центурий, на которые были разделены и патриции, и
плебеи, приходилось на конницу и первый класс пехоты больше
половины, т. е., как мы видели, 98 центурий. Какое это имело
значение для политической жизни Рима, мы сейчас увидим,
но нужно еще помнить, что число центурий в Риме долго не
увеличивалось и что с течением времени центурия перестала
соответствовать по численности своих членов собственному
наименованию, перестала быть сотней.
Тесная связь деления на классы с устройством войска
указывает на военное происхождение центуриатной органи¬
зации, но в древности войско есть в сущности только во¬
оруженный народ, и собрание войска часто превращается в
народное собрание. Старая родовая организация патрициев
имела свои народные сходки по куриям, теперь возникли (как,
мы не знаем) народные сходки по центуриям. Сначала, конечно,
куриатные комиции оставались истинными выразительницами
народных желаний, но мало-помалу комиции центуриатные,
в эпоху своего возникновения имевшие, вероятно, самые
193
скромные функции, расширили свою компетенцию и сделались
по некоторым вопросам, так сказать, главной формой народных
собраний Рима. Голосование в них происходило по центуриям.
Первыми голосовали всаднические центурии, потом центурии
первого класса и т. д., и если всадники и первый класс были между
собою согласны, то дело решалось так, как они того желали:
ведь их было 98 из 193, т. е. больше половины общего числа
центурий. Таким образом, наиболее зажиточные граждане без
различия происхождения пользовались благодаря такой системе
голосования перевесом в политической жизни Рима — и это как
раз еще в ту эпоху, когда во многих других отношениях между
патрициями и плебсом существовала непроходимая пропасть;
впоследствии плебеи получили еще свою особую организацию
с трибунами во главе. Как бы то ни было, результат от сервиевой
реформы получился тимократический, и даже могло казаться,
что реформа была задумана в смысле сознательной замены
родовой привилегии привилегией имущественной.
Если, однако, в основе центуриатной организации не было
тимократического принципа и лишь впоследствии от нее полу¬
чился тимократический результат, то это еще вовсе не может
служить каким-нибудь аргументом против другого положения,
а именно против того, что в Риме довольно рано богатство ста¬
ло служить источником привилегий для некоторой, особенно
зажиточной, части плебса. Сенат был первоначально чисто па¬
трицианским учреждением, но после изгнания царей в него бы¬
ли допущены и плебеи. Правда, они не носили титула «отцов»
(patres), а были только «приписными» (conscripti), не имели
права на отличительные знаки сенаторского звания и «выража¬
ли свои мнения при помощи ног»1, т. е. переходом на ту или дру¬
гую сторону, но все-таки они входили в состав высшей коллегии
государства. Раз попав в сенат, богатые плебеи стремились и на
будущее время удерживаться на своих местах, откуда и ведут
свое начало плебейские элементы будущего нобилитета. Хо¬
тя зажиточная часть плебса и не была равноправна с родовою
знатью, но умела и для себя извлекать выгоды из привилегий
этой знати. И патриции, и богачи из плебеев одинаково обо¬
гащались, беря на откуп взимание государственных доходов,
ссужая деньги под высокие проценты, пользуясь чуть не даром
1 Pedibus in sententiam ire, как выражались патриции.
194
государственными землями и т. д. Только близорукая замкну¬
тость патрицианской знати держала более богатую часть плеб¬
са в загоне по отношению к другим привилегиям, что влекло за
собою борьбу. В начале V в. весь плебс получил свою особую
организацию с плебейскими трибунами во главе1, но ввиду того,
что в самом плебсе было разделение между богатыми и бедны¬
ми, политика трибунов должна была получить двойственный
характер: им приходилось или быть защитниками бедных, для
чего они и были учреждены, или играть роль вождей богатой
части плебса в ее борьбе с патрициями за равноправность. По¬
ложение этой части незнатных граждан было тоже двойствен¬
ное, ибо тяготела она к патрициату, а опираться должна была
на народ. Для нее центуриатные комиции с их тимократическим
характером были наиболее сподручной формою участия в госу¬
дарственных делах. Когда наконец последовало уравнение прав,
богатые патрицианские и плебейские элементы слились в ноби¬
литет с его чисто плутократической основой и олигархическими
тенденциями.
Как мы видим, в Афинах и в Риме социальная и политическая
эволюция совершалась неодинаково, но в направлении ее было
нечто общее и здесь, и там.
ГЛАВА IX
Греческая тирания и римский трибунат
Постановка вопроса о тирании и трибунате.— Общее опреде¬
ление тирании.— Аристотель о тирании.— Общие черты ти¬
рании.— Обзор отдельных тираний.— Обзор истории тирании
в Афинах.— Страх перед тиранией в Риме.— Происхождение и
развитие трибуната.— Чем римский плебс обязан трибунату? —
(Замечание о спартанском эфорате).— Переход к демократиче¬
ским учреждениям
На очереди теперь стоят у нас два явления — греческая тира¬
ния и римский трибунат, которые мы рассмотрим одно с другим
не потому, чтобы их можно было подвести под один принцип,
но потому, что оба возникли на одной и той же почве борьбы
1 См. след, гл., с. 209.
195
народа с знатью и каждое сыграло роль в этой борьбе в поль¬
зу демократии. Что касается до аналогии между тиранами и
трибунами, то, конечно, и нечего было бы думать о ее проведе¬
нии; скорее, наоборот, приходится согласиться с теми, которые
утверждают, что учреждение трибуната спасло Рим от тирании
и что, следовательно, это — два явления совершенно различных
порядков. Тирания была демократической диктатурой, и если
уже подыскивать для нее римскую аналогию, то это будет позд¬
нейший принципат, из которого выросла императорская власть
в монархическом смысле, но в состав которого, впрочем, вошла
и трибунская власть республиканского периода.
Начнем с тирании. Мы уже знаем1, что Аристотель в своей
классификации форм правления, с разделением их на правиль¬
ные и неправильные, противополагает тиранию, как форму
неправильную, царству, как форме правильной: для него это
прежде всего правление одного лица, отличающееся произволь¬
ностью и своекорыстием. Мы еще увидим, как этот философ
характеризовал тиранию, но не нужно забывать, что он писал
уже в IV в., а та тирания, о которой мы будем теперь говорить,
относится главным образом ко второй половине VII и к VI в.,
когда она была явлением в Греции довольно обычным, но с са¬
мим словом этим еще не было соединено представления о про¬
изволе, личном интересе, жестокости и деспотизме. Тирания
обозначала тогда просто-напросто захват власти силою или хи¬
тростью, узурпацию, хотя бы правление тирана в общем и не на¬
влекало на себя нареканий. Тиран (rupavvoq) — это узурпатор,
и в таком смысле тиранами, помимо всего прочего, мы могли
бы назвать, например, обоих Наполеонов — и I, и III, обязан¬
ных своею властью государственным переворотам 18 брюмера
и 2 декабря, хотя потом они и нашли санкцию своей узурпации
во всенародном голосовании. Другая черта древней тирании —
та, что ее представители, как и оба Наполеона, искали опоры в
народных массах: как было уже сказано, это была демократиче¬
ская диктатура, т. е. если диктатура и не от имени народа или во
имя народа, то во всяком случае в союзе с народом или с его по¬
пущения. Это подводит нас и к третьей ее черте: тирания была
плодом сословных раздоров, когда раздражением народа против
знати пользовались отдельные лица, чтобы, опираясь на народ,
1 См. выше, с. 185—186.
196
низвергать правления знати. Аналогию с тем, что делалось в
греческих государствах-городах за 600 лет до Р. X., представ¬
ляют собою в конце Средних веков случаи захвата власти в го¬
родских республиках Италии «принципами» (principi, князья),
удивительно напоминающими греческих тиранов. Одинаковые
обстоятельства порождают одинаковые явления: и в городских
республиках Италии в конце Средних веков шла борьба между
знатью и простонародьем, и здесь ею пользовались для захвата
власти честолюбцы, делавшиеся потом в этих республиках кня¬
зьями. Тиран- — тоже князь, но князь старого типа, не басилевс
со всеми атрибутами власти, полученной от Зевса, а князь со¬
вершенно нового типа, обязанного своим возникновением уже
городской жизни с ее новыми условиями и с новыми задачами,
которые и не снились прежним басилевсам. Старая «басилия»
была окружена учреждениями исконного родового происхожде¬
ния и аристократического характера, новая тирания уже долж¬
на была считаться с порядками и учреждениями, выросшими на
развалинах прежнего патриархального строя. Разница, таким
образом, в самом положении басилевсов и тиранов, а не в том,
чье благо имелось в виду теми или другими, общее или свое лич¬
ное.— Но обратимся все-таки к Аристотелю. Выше были уже
приведены его слова, касающиеся тирании1. Мысль, высказан¬
ную в этих словах, он повторяет и в других местах, где снова
говорит о произвольности и своекорыстности в пользовании
властью2, но есть и еще одно место, которое более соответству¬
ет нашей постановке вопроса и, кроме того, заслуживает быть
отмеченным, как общий вывод, сделанный наблюдательным
историком. «Царство,— говорит он,— существует для защиты
высших классов против народа, и царями обыкновенно бывают
люди, принадлежащие к высшему сословию,... а тиран, напро¬
тив, выступает обыкновенно из массы народа для защиты его
против знатных, с тем будто бы, чтобы народ не терпел от них
никакой несправедливости. Это,— прибавляет Аристотель,—
ясно видно из истории. Можно сказать, что большинство тира¬
нов были сперва демагогами и благодаря той клевете, которую
они распускали против знатных, тем самым приобрели себе до¬
1 См. с. 183.
2 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 271.
197
веренность народа»1. Таким образом, Аристотель подчеркивает
связь старой «басилии» с аристократией и связь тирании с демо¬
кратией; но только в ту эпоху, которую мы имеем в виду, тираны
выходили не из демоса, а как раз из родовой знати. Особенно
много распространяется еще Аристотель о тех мерах, к которым
тираны прибегали для сохранения за собою власти. Основные
черты тирании — наемная стража, отнятие у народа оружия,
подозрительное отношение к знатным, развитие соглядатай¬
ства, недоверие ко всяким собраниям и сообществам граждан и
т. п. Читая страницы «Политики», где дается подробная характе¬
ристика правительственной системы тиранов, чувствуешь, что
многое списано в ней с позднейших примеров, что не все в ней
может быть отнесено к более раннему периоду. Я укажу только
на мнение Аристотеля о том, как тираны старались сделать себя
необходимыми в глазах своих подданных. Они, говорит фило¬
соф, «обыкновенно бывают предприимчивы на войне, чтобы за¬
нять своих подданных и чтобы заставить их постоянно чувство¬
вать нужду в предводителе»2. «Так как,— читаем мы несколько
далее,— государство состоит из двух частей, из людей бедных
и богатых, то тиран особенно должен убедить тех и других, что
благосостояние их связано с благосостоянием их правитель¬
ства, и наблюдать за тем, чтобы ни те, ни другие не терпели друг
от друга никакой несправедливости»3. В обоих случаях Аристо¬
тель приписывает тиранам только личный расчет, как будто у
некоторых по крайней мере из них не было более широких пла¬
нов и во внешней, и во внутренней политике. Тиранами, как
сказано, делались большею частью честолюбивые аристократы,
окружавшие себя приверженцами и захватывавшие городскую
крепость, но иногда это были должностные лица, иногда попу¬
лярные полководцы (особенно в позднем периоде).
Для содержания наемной стражи, для своих построек, ко¬
торыми они украшали города, для осуществления своих за¬
воевательных и колониальных предприятий они нуждались в
больших материальных средствах, которые создавали себе пу¬
тем конфискаций имущества своих политических противников
и обложения податями граждан вообще. Тирании не было там,
где господствовали старые формы быта, но там, где уже начина¬
1 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 350.
2 Там же. С. 360.
3 Там же. С. 365.
198
ли развиваться торговля и промышленность, тираны являлись
покровителями обоих этих видов экономической деятельности,
в то же время заботясь, однако, о поддержке земледелия и кре¬
стьянства. Духовная культура — поэзия и искусства — тоже
пользовалась покровительством тиранов, а в религиозной сфе¬
ре они особенно благоприятствовали простонародным культам,
желая противопоставить их культам знати. Республиканских
учреждений они не трогали и заботились лишь о том, чтобы все
государственные должности замещать своими людьми. Резуль¬
татом их правления была большая или меньшая общественная
нивелировка, которая оказалась потом своего рода подготовкой
к демократической эволюции. Дело в том, что большая часть ти¬
раний была непродолжительна, и Аристотель это даже особенно
выдвигает на вид, отмечая главные исключения из общего пра¬
вила; но когда тирания падала, то нередко это влекло за собою
прямое установление демократического режима, если только не
происходило возвращения к умеренной аристократии.
Причины недолговечности тираний заключались в общих
условиях их возникновения из гражданских смут. Тирания
лишь на время могла умиротворять враждебные партии, и знат¬
ные всегда с неудовольствием смотрели на людей, лишавших их
прежнего значения. С другой стороны, и народу становилось в
некоторых отношениях жить не легче при тиранах, налагавших
на них большие тяжести в пользу государства. Конечно, осно¬
ватели тираний были люди незаурядные, но после их смерти не
окрепшая еще и лишенная освящающей традиции власть руши¬
лась, что происходило даже в тех случаях, если тиран переда¬
вал свою власть сыну: второе поколение уже не умело так вести
свои дела, чтобы удерживаться у власти, и именно при наслед¬
никах первых тиранов проявлялись худшие стороны этой новой
политической формы, сделавши ненавистным в Греции самое
имя тиранов.
Из всех тираний лучше других нам известна тирания Писи-
страта и его сыновей в Афинах, где и раньше делались попытки
захвата власти, но кроме того, в истории прославились и другие
представители этой политической формы.
Наиболее видными представителями тирании были: Поли-
крат на острове Самос, Кипсел и Периандр в Коринфе, Гелон
и Гиерон в Сиракузах, Клисфен в Сикионе, Феаген в Me rape,
Аристагор в Милете и др. Если вообще отметить те пункты, где
199
мы встречаем тиранов, то это будут как раз города, в которых
особенно сильно давали себя чувствовать последствия торгово¬
го и промышленного развития: недаром же тирания миновала
Спарту с ее старыми формами быта и вообще господством в ней
консервативных начал. Я приведу некоторые факты, характери¬
зующие политику названных тиранов, чтобы потом остановить¬
ся более подробно на эпохе тирании в Афинах.
Остров Самос был одной из ионийских колоний, и здесь, как
везде, существовала царская власть, представители которой
вели свой род от основателя колонии Прокла, да и сам Самос
основал впоследствии немало колоний. По свержении монар¬
хии власть над островом перешла к геоморам, как называлась
здесь землевладельческая знать, но потом совершился демокра¬
тический переворот, который только подготовил установление
тирании. Около 540 г. верховную власть захватил здесь Поли-
крат, герой нескольких позднейших сказаний анекдотического
характера. Со своим флотом, занимаясь морским разбоем, он
подчинил власти Самоса несколько соседних островов и горо¬
дов, несмотря на то, что против него предпринимались войны,
в которых участвовали даже Спарта и Коринф. Политика По-
ликрата охватывала и более широкую сферу; он дружил с еги¬
петским фараоном Амазисом, а потом, несмотря на это, помог
персам в завоевании ими Египта. В эпоху возвышения Персии
многие греческие тираны в Малой Азии и на соседних с нею
островах признали себя данниками персов, и Поликрат сам был
в числе вассалов «великого царя», как греки называли госуда¬
ря обширной персидской монархии. Это — черта, на которую
следует обратить внимание. В VI в. азиатские колонии греков
утратили национальную независимость, так как должны были
подчиниться власти сначала Лидии, потом Персии, персы же
стали везде поддерживать тиранию, видя в ней лучшее средство
держать в зависимости от себя подвластные им города. Конечно,
«великий царь» не всегда доверял таким подручным государям,
и сам Поликрат на себе это испытал. Один персидский сатрап
заманил его на материк и умертвил. Тираном Самоса сделался
личный секретарь Поликрата Меандрий, но его с персидскою
помощью сверг брат Поликрата Силосонт, когда-то сам изгнан¬
ный с острова Самос.
В Коринфе сначала была царская династия Бакхиадов, из
которой после отмены царской власти и стали выбирать годич¬
200
ных сановников — пританов1, но в середине VII в., через сто
лет после установления аристократического правления, по¬
следнее было низвергнуто Кипселом, которому наследовал сын
его Периандр (625—585). Он и был основателем военного, ко¬
лониального и торгово-промышленного могущества Коринфа.
В основанные или завоеванные им города посылались иногда в
качестве правителей сыновья самого тирана. По смерти Пери-
андра власть перешла к его племяннику Псамметиху, но он ско¬
ро был убит, и Коринф вернул себе республиканскую свободу в
форме умеренной олигархии.
В противоположной стороне греческого мира, в Сицилии,
происходило то же самое. За 600 лет до Р. X. в Леонтинах сверг
владычество знати Панэтий, а лет сорок спустя в Акраганте
воцарился прославившийся своей жестокостью Фаларис, ко¬
торый сумел возвысить свой город на счет соседей. Но самым
значительным греческим государством в Сицилии были Сира¬
кузы. Здесь господствовала землевладельческая знать гаморов
(то же, что самосские геоморы), но в 485 г. ее владычество было
низвергнуто демосом и местными крепостными крестьянами,
носившими название киллиров2, так что гаморы должны бы¬
ли искать спасения бегством в одну из сиракузских колоний.
В это время большую энергию развивали тираны города Гелы,
враждовавшие с Сиракузами, и самое низвержение гаморов в
этом городе стояло в связи с поражением, какое они потерпели
от гельского тирана Гиппократа. Его преемник Гелон восполь¬
зовался наступившей в Сиракузах анархией, чтобы захватить
этот город. Демос признал его власть, но и гаморы были теперь
возвращены, причем, однако, власть их над киллирами не бы¬
ла восстановлена. Гелону наследовал его брат Гиерон I (478—
467), при котором сиракузская тирания достигла величайшего
блеска. Незадолго до своей смерти Гелон в битве при Гимере
разбил карфагенян и взял богатую добычу, давшую Гиерону воз¬
можность окружить свое правление большой пышностью. При
нем Сиракузы играли большую роль не только в Сицилии, но и
в Южной Италии. Брат и преемник тирана, Фрасибул, не удер¬
жался у власти вследствие народного восстания, приведшего к
смуте, которая лишь через несколько лет (461) окончилась во¬
1 См. выше, с. 135—136.
2 См. выше, с. 123—124.
201
дворением демократии. Народное правление в Сиракузах само
оказалось, однако, не особенно прочным.
Мы взяли примеры тирании из трех частей греческого ми¬
ра— в восточных колониях (Самос), в самой Греции (Коринф)
и в западных колониях (Сиракузы). Тирания, таким образом,
существовала везде и в ту или другую эпоху была даже там или
здесь господствующей формою правления. В самой Греции,
кроме Коринфа, тирания устанавливалась в соседних с ним Си-
кионе и Мегаре, государствах-городах, имевших, как и Коринф,
большое торгово-промышленное значение. В Сикионе тирания,
основанная в середине VII в. Орфагором, продолжалась даже
целое столетие, достигши полного процветания при Клисфене,
деде соименного ему афинского реформатора, основателя демо¬
кратического строя в родном городе. После Клисфена в Сикио¬
не установилась олигархия, сменившаяся демократией, а затем
еще раз утверждалась тирания. Что касается до Феагена в Ме¬
гаре, то он был тестем афинянина Килона, сделавшего попытку
водворения тирании и в Афинах. Сам Феаген был низвергнут,
и после короткого охлократического периода в городе утверди¬
лась олигархия.
Таким образом, у афинской тирании были прецеденты. Толь¬
ко что названный Килон в середине VII в. с толпою привержен¬
цев захватил было Акрополь, но не вызвал этим народного вос¬
стания, на которое рассчитывал,— был осажден эвпатридами
и должен был спасаться бегством. Это лично ему удалось, но
приверженцы его были перебиты у алтаря Афины по приказа¬
нию архонта Мегакла из рода Алкмеонидов. Можно думать, что
эта смелая попытка и заставила знать пойти на уступки, резуль¬
татом чего были писаные законы Драконта. Затем вскоре, как
мы знаем, последовало законодательство Солона, получившего
в руки своего рода диктатуру для преобразования государства.
Ему, по словам Аристотеля, «представлялась возможность, став
на любую сторону, сделаться тираном», но Солону,— как сам он
заявляет в одной из своих элегий,— не нравилась роль тирана,
не по душе был путь насилия, и он отказался от «снятия сливок
с молока» в свою личную пользу. Смутами, наступившими после
отъезда Солона из Афин, где он не пожелал оставаться, восполь¬
зовался архонт 586 г. Дамасия, который удержал за собою власть
и на следующий срок, но когда по прошествии второго года он
задумал и еще остаться архонтом, его насильно лишили власти.
202
Это была вторая попытка установления в Афинах тирании, и ее
неудача отнюдь не помешала продолжению смут, приведших к
третьей попытке. Какие партии в это время были в Афинах, нам
уже известно1. Во главе аристократов-педиэев стоял Ликург, во
главе паралиев, бывших за «среднюю политик)», т. е., вероятно,
за тимократию — Мегакл из Алкмеонидов, во главе демократов-
диакриев — Писистрат. Это был человек умный и энергичный,
но вместе с тем крайне честолюбивый, что и заставило его, от¬
прыска старого царского рода, стать во главе демоса, среди ко¬
торого он пользовался громадной популярностью. Под тем пред¬
логом, что враги демотов сделали на него нападение, он добился
того, что ему позволили окружить себя стражею из пятидесяти
«палочников», коринефоров (/opovr|(p6poi, носители палиц, ду¬
бин), с которыми он и завладел Акрополем (560). После этого у
него явилась наемная фракийская стража, но в сущности,— как
выражается сам Аристотель, вообще враждебно относивший¬
ся к тирании,— он «заведовал общественными делами скорее
согласно государственным установлениям, чем по произволу»,
или, как, собственно говоря, он выражается, «больше политиче¬
ски, чем тиранически» (лоАтхсос; paAlov f| xvpawixco<;).
Первая тирания Писистрата была непродолжительна. В ше¬
стом году его правления педиэи и паралии его низвергли, но
на двенадцатый год после этого Мегакл, теснимый раздорами,
опять вступил в сношения с жившим в изгнании Писистратом
и под тем условием, чтобы тот женился на его дочери, возвра¬
тил его в Афины. После этого, однако, тиран снова должен был
бежать, не позже чем на седьмой год по возвращении, и на этот
раз, чтобы сделать попытку возвращения на родину уже при по¬
мощи вооруженной силы. Поселившись во Фракии, Писистрат
занялся усердно золотопромышленным делом, что помогло ему
добыть много денег, вступить в политические сношения с дру¬
гими городами и нанять воинов. Нападение на врагов теперь
ему не только вполне удалось, но и настолько их ослабило,
что после этого Писистрат, сумев обезоружить народ, правил
Афинами совершенно самовластно. Впрочем, и в этом периоде
он управлял государством «умеренно и скорее политически,
чем тиранически», как вторично об этом заявляет Аристотель.
«Он был,— продолжает автор «Афинской политии»,— вообще
1 См. выше, с. 190—191.
203
человеколюбив и мягок, и снисходителен с погрешавшими в
чем-либо... Он не утруждал народа ни в чем во время своего
управления, но всегда заботился о мире и охранял спокойствие.
Потому-то,— прибавляет Аристотель,— и говорилось, что вре¬
мя правления Писистрата было Кроновым веком... Более же все¬
го его хвалили за то, что он по характеру своему был доступен
и для простого народа и гуманен. Он поставил себе правилом
во всем управлять согласно законам и ни в чем не давал себе
преимуществ... Поэтому-то он и удержался долгое время во вла¬
сти, и если и изгонялся, то легко добивался власти, так как ее
желало большинство как знатных, так и из простонародья»1.
Конечно, Писистрат не был настолько благодушен, чтобы не
принимать никаких мер против своих политических врагов, а
то, что он оставил в силе все прежние законы и учреждения и
не отменял архонтства, свидетельствует лишь о его уме и такте,
но еще важнее всего сказанного было то, что у него была целая
правительственная программа, которая не могла не нравиться
народу.
Сисахфия Солона сняла с земли бремя, но не создала ника¬
ких новых условий для того, чтобы и впредь участки мелких соб¬
ственников не попадали в кабалу. Писистрат устроил в Афинах
государственный кредит для бедных землевладельцев, и притом
на более льготных условиях, сравнительно с кредитом частным.
Вместе с этим он подготовил переход Аттики от старого родо¬
вого деления к новому, территориальному — по демам, в кото¬
рых учредил особых судей. При нем же государство само ста¬
ло брать на себя удовлетворение разных общественных нужд,
которое раньше лежало на богатых людях, благодаря системе
так называемых литургий (Xenoopyia), к числу каковых отно¬
сились сооружение кораблей, устройство торжественных про¬
цессий и т. п. Но вследствие этого и того, что был организован
земледельческий кредит и предпринято многое другое, тирану
пришлось ввести в Аттике прямое обложение в виде десятины
с урожая (ало xcov ylyvopevcov б£катг|). Все это подрывало зна¬
чение знати — и дешевый кредит, и конкуренция с прежними
родовыми старшинами присылавшихся из Афин в отдельные
демы судей, и принятие на себя государством удовлетворения
некоторых общественных потребностей, вместо литургий, по¬
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 27, 29.
204
зволявших знатным являться в роли благодетелей народа. Та¬
кой же характер имело установление Писистратом праздника
«Великих Дионисий». Культ Диониса был культ простонарод¬
ный и господствовал в местностях, где процветал виноградный
промысел: Писистрату было очень полезно, поощряя чествова¬
ние этого простонародного бога, тем самым подрывать в демосе
значение религиозных традиций эвпатридов, особенно чество¬
вавших Афину, Зевса и Аполлона.
В другой связи мы увидим, что было сделано Писистратом
для торгового, колониального и политического могущества
Афин, о значении же его правления для духовной культуры гре¬
ков свидетельствует сделанное по его почину собрание в Афи¬
нах воедино отдельных рапсодий «Илиады» и «Одиссеи».
Свою власть Писистрат оставил двум сыновьям — Гиппию
и Гиппарху. Известно, что вскоре затем произошло: из личной
мести Гиппарх был убит, и это обстоятельство заставило Гип-
пия совершенно изменить прежнюю политику. Начались казни
и изгнания, а кроме того, Гиппий, не чувствуя себя безопасным
в Акрополе, задумал укрепить порт Мунихию, чтобы туда пере¬
селиться и держаться там, исключительно опираясь на военную
силу. Благодаря этому демагогическая тирания превратилась
в военную,— примеры чего бывали и в других местах,— но
афинские изгнанники прибегли к тому же способу, который в
свое время удался Писистрату; только раньше он был пущен в
ход для того, чтобы возвратить в Афины тиранию, теперь для
ее низвержения. Этот способ заключался в добывании денег
путем участия в торговле, далее, в установлении политических
связей с другими городами, которые могли вредить тирану, и,
наконец, в создании военной силы для нанесения удара тирании
в самой Аттике. Изгнанникам помогли Дельфийский оракул и
аристократическая Спарта, ненавидевшая тиранию как форму
правления с демагогической основой. Дело, как известно, кон¬
чилось изгнанием Гиппия, который нашел убежище в Персии
(510). Главная роль в этом выпала на долю знаменитого рода
Алкмеонидов, враждебно выступившего против тирании еще во
время попытки Килона, боровшегося и с самим Писистратом и
теперь снова, на этот раз в лице Клисфена,— внука (по матери)
соименного сикионского тирана,— ставшего во главе оппозиции
тиранам. В следующей главе мы и рассмотрим переход Афин
благодаря реформе Клисфена к демократическим порядкам.
205
Главными противниками тиранов в Греции были вообще
знатные и в особенности аристократические республики вроде
Спарты. Если верить местным преданиям, и в Риме знать боя¬
лась возвращения к единоличному правлению. Сюда относится
легенда о консуле 486 г. Спурии Кассии, которого за предложе¬
ние допустить бедных плебеев к пользованию государственны¬
ми землями патриции обвинили в стремлении к захвату царской
власти, предали суду куриатных комиций и казнили. В середи¬
не того же V в., по преданию, судьбу Спурия Кассия испытал
богатый плебей Спурий Мелий, который выдавал беднейшим
гражданам хлеб из своих запасов и этим возбудил против себя
подозрение в стремлении к единовластию. К области таких же
сказаний относится и история Марка Манлия, спасителя Рима
во время галльского нашествия (387): за свое благожелательное
отношение к плебеям и он также был заподозрен в стремлении
к захвату единоличной власти и по проискам патрициев приго¬
ворен к свержению с Тарпейской скалы. Существование этих
трех рассказов на одну и ту же тему свидетельствует о том по
крайней мере, что в Риме не считали невероятным демократиче¬
ский переворот, результатом которого было бы восстановление
царской власти. Но, с другой стороны, у римского плебса было
такое политическое орудие, какого лишены были греческие го¬
родовые государства; орудием этим был трибунат. Быть может,
это в высшей степени своеобразное учреждение и помешало
возникновению в Риме попыток тиранического характера.
Трибунат был, если можно так выразиться, предохранитель¬
ным клапаном против взрыва, который привел бы к тирании.
Было бы, однако, односторонне только в такой отрицательной
роли, какую в данном случае сыграли трибуны (если только вы¬
сказанное предположение верно), видеть все значение этого,
повторяю, чрезвычайно своеобразного учреждения, пустивше¬
го глубокие корни в римскую почву. Греческая тирания была
явлением эфемерным, римский трибунат пережил целые века.
В греческой тирании преобладал элемент личный, в римском
трибунате — элемент социальный и политический; тирания не
была органом демократии, трибунат был именно таким органом,
ибо это была легализованная и организованная демагогия, вве¬
денная в состав государственной магистратуры. Если реформа
Сервия Туллия слила воедино патрицианскую и плебейскую об¬
щины, то дарование плебсу трибунов снова разделило единую
206
общину на две, и рядом с патрицианской организацией и орга¬
низацией общегражданской возникла организация специально
плебейская. Когда произошло так называемое уравнение прав,
трибунату, по-видимому, нечего было бы больше существовать,
но он остался и дожил до самого конца республики. Мало того:
его прерогативы, т. е. вся совокупность прав «трибунской вла¬
сти» (tribunicia potestas) пошли на новую постройку — «прин¬
ципата» первых римских императоров, этой новой формы мо¬
нархической власти.
Я уже упоминал, что традиционная история борьбы патрици¬
ев и плебеев, как она рассказывается между прочим и в общих
руководствах и учебниках, не может считаться совершенно до¬
стоверною; это необходимо иметь в виду и при рассмотрении во¬
проса о происхождении и развитии трибунской власти. Мы да¬
же точно не знаем, когда плебс получил своих трибунов. Самый
распространенный взгляд относит возникновение трибуната к
494 г., т. е. лет через 15 после изгнания царей из Рима; эта дата
принимается на основании рассказа Тита Ливия, но современ¬
ный ему греческий историк Диодор Сицилийский, пользовав¬
шийся, может быть, трудом древнейшего римского анналиста1,
представляет дело так, что возникновение трибуната следует
отнести к 471 г. Впрочем, разница не так уже велика, чтобы
на ней стоило настаивать.— Название трибунов было старое;
трибуном назывался глава трибы2, и в Риме, кроме плебейских
трибунов (tribuni plebis), были и другие лица, носившие то же
название, между прочим в войске. Одно время военные трибуны
с консульскою властью (tribuni militum consulari potestate) да¬
же заменяли собою настоящих консулов3. Верен ли или неверен
рассказ об удалении плебеев на Священную гору с намерением
основать на ней свой город и об их возвращении в Рим лишь под
условием учреждения плебейского трибуната, во всяком случае
его возникновение стоит в связи с сословной борьбой, является
завоеванием плебса в этой борьбе, уступкой, сделанной плебсу
патрициями. Первоначальное значение трибунов было значение
защитников отдельных членов своего сословия, потом они ста¬
новятся как бы блюстителями интересов всего сословия в его
целом, а после всего их власть получает общегосударственное
1 Фабия Диктора, писавшего по-гречески.
2 См. выше, с. 106.
3 См. выше, с. 138.
207
значение, и трибунат прямо становится органом всей преобра¬
зовательной деятельности в государстве.
Трибунат был органом плебса, но в самом плебсе не было
единства, так как он состоял из богатых и бедных, и трибунат
мог быть органом либо одной части, либо другой. Притом это
не была единоличная должность: трибунов сначала было два
или четыре, а впоследствии десять, но так как для полной дей¬
ствительности общих действий трибунов нужно было единогла¬
сие,— один трибун своим veto (т. е. словом «запрещаю») мог
останавливать другого трибуна,— то богатым легко было пара¬
лизовать предприятия одних трибунов, противопоставляя им
других. Несмотря на это, трибунат все-таки мог осуществить
демократические тенденции плебса.
В первом периоде своего существования трибуны были за¬
ступниками перед властями отдельных лиц из плебса. Консул
требовал какого-либо бедного плебея в войско, а у него не было
в семье работника, и вот трибун вмешивался, оказывал помощь
(jus auxilii, auxilium ferendi), т. e. освобождал его от призыва.
Другие аналогичные случаи «помощи» — освобождение от на¬
казания плебея, оказавшего консулу неповиновение, освобож¬
дение от кабалы плебея, на которого, по требованию кредитора,
была «наложена рука» и т. п. Таким образом, правом вмешатель¬
ства (jus intercedendi) трибун мог останавливать распоряжения
высших властей в государстве, и для того, чтобы трибуны мог¬
ли исполнять свои обязанности, они должны были все ночи не¬
пременно проводить в городе, а двери их домов должны были
быть всегда открыты, но главное — они были поставлены под
охрану религии, объявлены священными и неприкосновенными
(sacrosancti). На этом основании, кто позволял себе какое-либо
насилие над трибуном, считался проклятым богами. Важна бы¬
ла и клятва плебеев защищать своих трибунов от обид и наси¬
лий. Пользуясь своим правом вмешательства в распоряжения
властей, трибуны мало-помалу распространили его и на поста¬
новления сената, т. е. и их останавливая своим «вето». Это —
право отрицательного воздействия, но к нему присоединилось
и право воздействия положительного. Теперь речь будет идти
уже о значении трибунов как представителей всего сословия,
пекущихся о его нуждах и интересах, руководящих его борьбою
с патрициями. По образцу консульского права собирать граж¬
дан в комиции для совещаний создалось понемногу и право три¬
208
бунов созывать плебс на совещания о его нуждах. Вероятно, это
были первоначально народные собрания неофициального ха¬
рактера, нечто вроде митингов Новейшего времени, но из таких
митингов по отдельным трибам развились настоящие народные
собрания с политическою властью, так называемые трибут-
ные комиции (comitia tributa). Их решения, или плебисциты
(plebiscitum), имевшие на первых порах значение резолюций,
принятых митингом и обязательных только для его участников,
с течением времени, как мы увидим1, приобрели силу законов
для всего гражданства. Это создало для трибунов новое положе¬
ние — представителей законодательной инициативы, ибо с это¬
го момента они приобретают общегосударственное значение. К
данному времени, вероятно, и относится усиление их значения в
заседаниях сената. Сначала они садились только у дверей сена¬
та (раньше вне его помещения, позднее в самом помещении), но
когда они сделались руководителями народа, они стали заседать
в самом сенате и даже получили право его созывать, когда име¬
лось в виду издание нового закона. Плебс клялся мстить за оби¬
ды и насилия, каким могли подвергнуться трибуны, и, конечно,
бывали случаи подобной мести. В сущности это была расправа,
известная в наше время под названием суда Линча, но и такой
народный самосуд послужил трибунам основою для того, чтобы
привлекать к суду плебса тех, которые перед ним провинились.
Таким образом, трибунская власть все более и более возраста¬
ла, но совершалось это путем отдельных случаев превышения
законной власти, путем накопления прецедентов, путем медлен¬
ной, но непрерывной узурпации. Сравнивая трибунскую власть
с консульскою, Моммзен, автор одной из лучших историй Рима,
говорит, что в этих двух властях были противопоставлены одно
другому самым резким образом право безусловно повелевать и
право безусловно запрещать и что, вместо примирения распри,
учреждением трибуната была только закреплена и упорядочена
борьба богатых и бедных.
Все главные свои приобретения плебс сделал благодаря три¬
бунату как органу легальной борьбы. Традиционная история
борьбы патрициев и плебеев называет ряд трибунов, коим в том
или другом отношении плебс был обязан. Терентилий Арса по¬
требовал издания писаных законов; Луций Валерий и Марк Го¬
1 См. след. гл.
209
раций добились признания за плебисцитами силы законов; Ка-
нулей был инициатором закона, впервые допускавшего плебеев
к должности военных трибунов, созданной для замены консуль¬
ства, и по его же предложению было решено уничтожить запре¬
щение браков между патрициями и плебеями; известны также
законы Лициния и Секстия о долгах, о государственных землях
и о допущении плебеев прямо к консульству1.
Разрушение господства знати тиранией в некоторых грече¬
ских городах и завоевания римского трибуната в пользу плебса
открывали дорогу демократической эволюции, которая в таких
государствах, как Афины, или, как это было в Риме, не осталась
без влияния на весь государственный строй. Результатом паде¬
ния сословных привилегий было приобретение народом участия
в государственной власти в виде права издавать законы и изби¬
рать власти, но степени и способы этого участия были весьма
различны, что зависело от неодинаковости общих условий жиз¬
ни и от предыдущей истории отдельных республик.
1 Известную аналогию с ростом значения римских трибунов можно видеть в
росте значения спартанских эфоров. Эта должность возникла в VIII в., но, к со¬
жалению, мы не знаем с точностью, каково было ее первоначальное назначение.
По-видимому, это была сначала не особенно важная должность чисто полицей¬
ского характера, с течением же времени эфоры стали заменять царей во время
их отсутствия и в делах судебных. Соединение полицейской власти с судебною
позволило эфорам взять в свои руки высшее наблюдение за нравственностью
граждан и за сохранением государственного порядка, так что эфоры в этом от¬
ношении напоминают нам римских цензоров (см. ниже, в гл. XI). Их юрисдикция
(вкупе с герусией) стала распространяться даже на поведение самих царей, за
которыми они зорко следили, чтоб те не захватили тирании, а в случае раздо¬
ра между обоими царями эфоры своим авторитетом решали, кто из обоих царей
прав. В V и IV вв. эфорат был уже высшею властью в государстве. Нельзя не
отметить здесь, что это учреждение выросло в Спарте тоже на демократической
основе, поскольку, конечно, о таковой можно говорить по отношению к Спарте.
Дело в том, что здесь также существовало народное собрание, не получившее,
однако, развития (см. след, гл.), но зато это собрание выбирало ежегодно по пя¬
ти эфоров с самыми широкими полномочиями, позволявшими им господствовать
и над аристократической герусией, и над царями, бывшими в сущности ее орга¬
нами. Отмечаем здесь эфорат именно потому, что он был учреждением, 1) обере¬
гавшим Спарту от тирании, 2) имевшим, подобно трибунату, демократическую
основу и 3) постепенно присвоившим себе весьма большие права в государстве.
210
ГЛАВАХ
Разные степени и формы участия демоса-плебса
в государственной власти
Греческое и латинское названия гражданина.— Определение
Аристотелем понятия «гражданин».— Особенности античной
демократии: исключительность гражданской общины и непо¬
средственное народовластие.— Законодательная, исполни¬
тельная и судебная власть в городах, где существовало участие
народа в государственных делах.— Сельская и городская де¬
мократия.— Развитие афинской демократии.— Учреждения
Солона и Клисфена.— Реакция ареопага.— Спартанская апел-
ла.— Римский государственный строй по определению Поли¬
бия.— Магистратура и сенат в Риме.— Римские комиции и роль
народа в управлении Римской республикой.— Державный на¬
род и его подданные
Переходя к демократическим учреждениям в античном мире,
мы остановимся прежде всего на том понимании гражданства,
которое характеризует быт классических народов, в отличие
от современного быта. Теперь, когда речь идет о демократиче¬
ском устройстве, прежде всего имеется в виду равенство всех
лиц, принадлежащих к данному государству. В античных
государствах-городах было не так, ибо не все население горо¬
да и его территории входило в состав государственной общины
как совокупности лиц, носивших название граждан. Понятие
гражданина передавалось на греческом языке словом политес
(яо>лтг|<;), по-латыни — словом цивис (civis). Первое из этих
двух названий происходит от слова полис, которое, как мы ви¬
дели1, обозначает и город, и государство, от соответствующего
же этому термину латинского названия гражданин происходит
то латинское слово цивитас, которое, как о том тоже было ска¬
зано в своем месте2, передает понятие и города, и государства,
содержащееся в греческом полис. Оба эти термина дали нача¬
ло целому ряду слов с очень несходными значениями, каковы
«политика», «политический», даже «полиция», с одной стороны,
а с другой — «цивильное (= «гражданское право», «цивилиза¬
1 См. выше, с. 97.
2 Там же.
211
ция») ит. п., первоначальное же значение обоих терминов мо¬
жет быть передано словами: «член государственной общины»,
или гражданин. Понятие гражданства, т. е. совокупности прав
свободного члена государственной общины, передавалось сло¬
вами полития (л:о>лт£1а), что обозначало еще демократическое
правление1, и цивитас, имевшим, как сейчас сказано, значение
и государства, и города.
С этой терминологией нужно считаться при определении
понятия гражданина в Древнем мире. По этому вопросу в «По¬
литике» Аристотеля (кн. III, гл. 1—3) мы имеем довольно про¬
странное рассуждение — на тему, кого следует считать граж¬
данами государства. Хотя Аристотель и видит в политическом
устройстве государства «не что иное, как порядок жизни всех
людей, населяющих его пределы»2, но на самом деле государ¬
ство для него есть только совокупность граждан. «Кого должно
называть гражданином и кто собственно гражданин,— говорит
Аристотель,— вот вопрос, который предлежит теперь нашему
исследованию. И на гражданина,— продолжает он,— как на
государство, есть разные воззрения, так что одного и того же
человека не все признают гражданином. Кто гражданин в демо¬
кратическом государстве,— поясняет он свою мысль,— часто
не считается за гражданина в олигархическом»3. «В каждом
политическом устройстве,— говорит он несколько дальше,—
гражданин не один и тот же»4, а еще в одном месте он прибав¬
ляет, что вообще «есть несколько видов гражданина»5. «Место
жительства никого еще не делает гражданином», и равным об¬
разом «не те граждане, которым только доступны общие права
граждан — право ответчика и истца» в судах6: «абсолютное по¬
нятие гражданина,— говорит Аристотель,— не чем иным не мо¬
жет быть определено, как тем, что гражданин участвует в суде
и управлении», т. е., как сказано несколько дальше, «в народном
собрании». Это определение приводит Аристотеля к тому за¬
ключению, что граждане в конце концов — те, которые пользу¬
1 См. выше, с. 185—186.
2 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 117.
3 Там же. С. 118.
4 Там же. С. 121.
5 Там же. С. 130.
6 Там же. С. 118—119.
212
ются властью «дикастов (народных судей) и членов экклесии1,
т. е. народного собрания». Разумеется,— и Аристотель сам это
отмечает,— такой гражданин «по преимуществу есть гражда¬
нин демократического государства: при другом политическом
устройстве,— говорит он,— гражданин не необходимо таков,
потому что в некоторых государствах народ не составляет само¬
стоятельного элемента в государстве», и «там нет собственно
так называемой экклесии, а существуют собрания, состоящие
из отборных членов»2. Итак, «кому доступна власть совеща¬
тельная3 и судебная, тот для Аристотеля и гражданин. А госу¬
дарство,— заключает он,— есть масса таких граждан,— масса,
которая, говоря коротко, довлеет себе для удовлетворения всем
потребностям своей жизни»4. Значит, гражданин необходимо
должен пользоваться известною властью, чтобы иметь право на
название гражданина, на чем Аристотель тоже прямо настаива¬
ет5. Умение властвовать, соединенное с умением повиноваться,
философ даже считает нарочитою добродетелью гражданина.
Всем этим из гражданства исключается все безвластное насе¬
ление государства; это не только рабы, которые и личною свобо¬
дою не пользуются, но и все свободные обыватели вроде афин¬
ских метеков6. Между прочим Аристотель прямо ставит вопрос,
следует ли и ремесленников с наемными рабочими считать за
граждан. Исходя из того положения, что «не всех тех должно
считать гражданами, без которых не может существовать госу¬
дарство», и вместе с тем думая, что «государство, пользующееся
наилучшим политическими устройством, не даст ремесленнику
прав гражданина»7, философ тем не менее оговаривается, что
«при известном политическом устройстве и ремесленник, и фет
необходимо граждане, а при другом устройстве... это невозмож¬
1 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 120.
2 Там же. С. 121.
3 Об этом понятии см. ниже в той же главе (с. 128).
4 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 122 (см. осамодо-
влении выше, с. 99).
5 «Гражданин определяется тоже как человек, пользующийся известной вла¬
стью, так что достаточно иметь эту власть для того, чтобы быть гражданином».
Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 124.
г
См. выше, с. 124.
7 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 131.
213
но», что бывают еще такие случаи, когда «феты не признаются
гражданами (при зависимости участия в управлении от боль¬
шого ценза), но ремесленник считается за гражданина, так как
многие из ремесленников бывают достаточно богаты»1.
Принимая для античного мира это определение граждани¬
на,— которое, как увидим, имеет силу и для Рима в эпоху слия¬
ния патрициев и плебеев в нераздельное гражданство,— мы
должны поставить все сказанное в связь с надлежащим пони¬
манием античной демократии: это было господство демоса, но
демосом не было все народонаселение государственной тер¬
ритории, в состав которого входили и рабы, и метеки. Мы еще
увидим, каково было численное отношение граждан, метеков и
рабов в Аттике2 в эпоху наибольшего развития афинской демо¬
кратии, а пока рядом с этой исключительностью гражданской
общины, как другую основную черту античной демократии в
отличие от новейшей, отметим то обстоятельство, что участие
демоса в государственной власти выражалось в Древнем мире в
форме непосредственного народовластия. Это значит, что демос
был не только носителем верховной власти, но и пользовался ею
непосредственно, а не через своих представителей, как это де¬
лается в современных демократиях. Непосредственное участие
народа во власти именно в собраниях, на которые сходятся все
граждане, возможно только при малых размерах государства
и при сравнительно небольшом количестве граждан. Такое на¬
родное собрание и происходило почти всегда внутри городской
черты, на месте, определенном законом.
В Спарте это было место «между Бабикой и Кнакионом», ле¬
жавшее в самом городе; в Афинах народ собирался на Пниксе
(название холма), на агоре (рыночная площадь), в театре, в Пи¬
рее (афинский порт), а в Риме — на форуме (тоже рыночная
площадь) или на Марсовом поле, на Капитолии. Вообще рыноч¬
ная площадь (агора, форум) и была местом народных совещаний
в античных городах. Не нужно забывать, что в этих собраниях
фактически принимала участие далеко не вся масса полноправ¬
ных граждан, притом по весьма различным причинам: кто не
являлся по равнодушию к общественным делам, кто — по недо¬
сугу, кто — по дальности места жительства и т. п., но результат
1 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 132.
2 См. гл. XII.
214
был тот, что даже в Афинах присутствовала в экклесии едва од¬
на пятая всех совершеннолетних граждан, и наличности шести
тысяч участников было достаточно для законности известных
решений.
Мы еще увидим, как совершался переход прежних аристо¬
кратических правлений к демократическим порядкам, но пре¬
жде мы должны в самых общих чертах рассмотреть формы и
степени участия народа в государственной власти.
С легкой руки Монтескье (1689—1755) — в его «Духе за¬
конов» — мы привыкли различать в каждом государстве власти
трех родов: законодательную, исполнительную и судебную. Не¬
которые от власти законодательной отличают еще власть учре¬
дительную, но это касается только тех случаев, когда обыкно¬
венная законодательная власть считается некомпетентной в
деле изменения основных законов (конституции) государства.
Равным образом от простой исполнительной власти отличают
еще власть распорядительную, которая не только исполняет чу¬
жие повеления, а делает и свои постановления, но и в данном
случае мы можем обойтись без особого термина распорядитель¬
ной власти, расширив понятие власти исполнительной. С этим
трехчленным делением власти на законодательную, исполни¬
тельную и судебную мы сопоставим различение трех частей
(рорш) в каждом государственном устройстве, находимое нами
в «Политике» Аристотеля. Первая из этих трех «частей», истин¬
ная госпожа государства (xvpioq vr\q ло^лтаок;), есть власть сове¬
щательная (то poiAeuopevov): это — та власть, которая решает
вопросы «о войне и мире, о вступлении в союз и о нарушении
союза, о законах, о смертной казни, об изгнании, о конфискации
имуществ», и перед нею «ответственны все правительственные
лица», которые ею же и выбираются. «Участие всех граждан в
обсуждении всех этих дел,— говорит Аристотель,— свойствен¬
но демократии, потому что демократия ищет именно такого
равенства»1. К этому он прибавляет, что есть вообще несколько
способов для всеобщего участия граждан в делах государства,
и тут же перечисляет некоторые из них. В одних случаях все
граждане вместе сходятся «только для постановления законов,
для решения вопросов, касающихся изменения политическо¬
го устройства и для выслушания декретов правительственных
1 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 282.
215
лиц», в других случаях к этому прибавляются еще избрание пра¬
вительственных лиц и принятие от них отчетов, а также решение
вопросов о войне и мире, а в иных «все граждане сходятся для
совещания обо всех делах», причем «правительственным лицам
вообще принадлежит не окончательное решение дела, но толь¬
ко предварительное его обсуждение. Так именно,— прибавляет
Аристотель,— ведутся обыкновенно дела в крайне демократиче¬
ских государствах». Вторую часть государственного устройства
у Аристотеля составляют административные власти (то 7гер( ток;
архск;), представители которых имеют «право подавать об из¬
вестных делах свое собственное мнение, судить и, что всего бо¬
лее, давать приказания, потому что в этом праве и заключается
отличительный признак власти»1. Говоря об организации этих
властей, Аристотель между прочим интересуется тремя вопро¬
сами: кем, из кого и как назначаются правительственные лица?
Бывает так, что «или все граждане избирают правительствен¬
ных лиц, или только некоторые, далее, или из всех, или толь¬
ко из некоторых, право которых на избрание определяется или
цензом, или происхождением, или личным достоинством, или
чем-нибудь подобным. Наконец, правительственных лиц можно
назначать или по выбору, или по жребию»2. Аристотель даже
распространяется о возможности множества разных комбина¬
ций, но для нас ввиду содержания настоящей главы особенно
важно то, что им говорится о демократической системе. Имен¬
но наиболее демократической системой он называет те случаи,
«когда все граждане назначают правительственных лиц из сре¬
ды всех же или по выбору, или по жребию, или тем и другим спо¬
собом, т. е. одних по жребию, а других по выбору»3. Приблизи¬
тельно те же самые вопросы ставит Аристотель и по отношению
к представителям третьей власти в государстве, т.е. власти су¬
дебной (то SucaCpv). Организация судебной власти тоже может
иметь в своей основе или олигархический, или демократический
принцип, причем и здесь могут встречаться разные комбинации.
«Суды,— говорит Аристотель,— члены которых избираются из
всех граждан и ведению которых подлежат все судебные дела,
1 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 287.
2 Там же. С. 290.
3 Там же. С. 291.
216
суть суды демократического характера»1. При этом, однако, все
граждане могут участвовать в судах четырьмя способами: «Пра¬
во суда,— говорит Аристотель,— принадлежит (в данном слу¬
чае) или всем гражданам, притом по выбору либо по жребию,
или — при общем праве всех быть судьями во всех делах — для
одних дел судьи избираются по жребию, а для других по выбору,
или, наконец, для решения некоторых судебных дел одни лица
назначаются по жребию, а другие по выбору»2.
Конечно, аристотелевские понятия совещательной и админи¬
стративной властей не вполне совпадают с нашими понятиями
властей законодательной и исполнительной, но в общем одни
понятия, так сказать, покрываются другими, и мы видим, что в
разных степенях и различными способами в демократических
государствах народ участвовал в законодательстве, в выборе
должностных лиц, облеченных исполнительною властью, и в
судебной деятельности государства. Правда, многим комбина¬
циям в этом рассуждении Аристотеля о трех частях государ¬
ственного устройства едва ли соответствовали действительные
случаи, которые наблюдались бы в государственной жизни гре¬
ческого мира, но в общем, конечно, тут господствовало великое
разнообразие форм, позволившее Аристотелю установить свои
четыре вида демократии.
Самою умеренною и вместе с тем самою древнею Аристотель
считал ту демократию, которая, дозволяя всем гражданам уча¬
ствовать в народном собрании и судах, давала право занимать
высшие государственные должности только людям с извест¬
ным, хотя и небольшим имущественным цензом, причем народ¬
ное собрание созывалось сравнительно редко и не имело очень
большого значения. Это — демократия, пригодная для массы
населения, живущей земледелием и скотоводством: «не имея
большой собственности,— говорит Аристотель,— такой народ
не пользуется большим досугом, потому и не может собирать¬
ся часто; нуждаясь в необходимом, народ проводит свое время
в трудах и не вмешивается в интересы, чуждые его текущей
жизни; напротив, он гораздо больше желает себе работы, чем
политической деятельности, особенно если нет от нее большой
1 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 294.
2 Там же. С. 293.
217
прибыли»1. Вторым и третьим видами демократии являются у
Аристотеля те, которые допускали всех к занятию государствен¬
ных должностей под условием самого чистого гражданского
происхождения или без этого условия, но в которых должности,
не оплачивавшиеся жалованьем, могли заниматься фактически
только более зажиточными людьми. Четвертый вид — крайняя
демократия, в которой господствуют низшие классы городско¬
го населения — ремесленники, торговцы, рабочие, матросы и
рыбаки. «Толчась,— говорит Аристотель,— на площадях и на
городских улицах, эти люди привыкают только к сходкам, тог¬
да как земледельцы, живя рассеянно по всей стране, не стал¬
киваются друг с другом, да и не имеют никакой нужды в этих
сходках»2. Все сочувствие Аристотеля—на стороне первого
вида демократии, все несочувствие — на стороне последнего,
но для нас здесь важно то, что Аристотель хорошо понимал за¬
висимость развития демократии от городского быта с присущею
ему скученностью населения. Свою характеристику крайней де¬
мократии, которую мы еще приведем в своем месте, философ де¬
лал уже в ту эпоху, когда городская демократия, как мы увидим,
стала действительно вырождаться в охлократию. Вот почему
Аристотель и советовал «не допускать, чтобы экклесия состоя¬
ла только из уличной толпы, без участия сельского населения».
На этот совет Аристотеля я считаю нужным обратить вни¬
мание, потому что он вскрывает перед нами еще одну особен¬
ность народовластия в государствах-городах античного мира,
которой мы уже имели случай коснуться слегка в этой же главе,
говоря о том, кто главным образом фактически участвовал в на¬
родных собраниях. По праву участие в них принадлежало всем
гражданам, но фактически в них принимали участие преимуще¬
ственно горожане уже по одному тому, что им не предстояло
каждый раз предпринимать целое путешествие в город. Город
со своим округом составлял одно государственное целое, и все
граждане, населявшие эту государственную территорию, были
равноправны, но городу принадлежала привилегия собирать
в своих стенах народ для принятия общих решений. Понятно,
что городские жители могли собираться с большим удобством,
чем сельские, и политический перевес городской демократии
над сельскою был фактом весьма естественным и понятным. В
1 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 301.
2 Там же. С. 304.
218
более раннюю эпоху город, как мы знаем, был центром аристо¬
кратического господства над сельским людом, когда в городе
еще не было промышленности и торговли1, но стоило только со¬
вершиться в приморских городах новому экономическому раз¬
витию, как в них стали образовываться новые общественные
классы, которые и сделались главными поборниками демокра¬
тического режима.
Самым замечательным демократическим государством-
городом античного мира, конечно, были Афины в периоде наи¬
большего своего процветания в V в. Торгово-промышленное
развитие началось здесь позднее, чем в соседних с Аттикой Эги-
не, Мегаре, Коринфе, Эретрии и Халкиде, но зато весьма скоро
Афины затмили своим экономическим процветанием все эти
места. Мало того: в V в. Афинам удалось стать во главе цело¬
го ряда островов и городов на Эгейском море и превратиться
как бы в столицу целой морской державы2. Экономическое про¬
цветание и политическое могущество этого города послужили
основою для такого развития в нем демократии, которое остает¬
ся беспримерным в истории.
В разных местах этой книги нам уже приходилось касаться
внутренней истории Афин и, в частности, той борьбы демоса с
знатью, которая привела сначала к законодательству Солона, а
потом к тирании Писистратидов3. Мы видели также, какое по¬
ложение дел наступило в Аттике после низвержения тирании4.
Именно здесь произошла борьба партий, отражавшая на себе
классовые интересы разных частей населения Афинского го¬
сударства. Один из партийных вождей, Клисфен, происходив¬
ший из древнего рода Алкмеонидов, «привлек на свою сторону
простой народ, обещав передать власть в руки большинства
граждан», и когда победа перешла на его сторону, народ за¬
владел верховенством, а «Клисфен сделался вождем его (геге¬
моном, riyepcbv) и представителем (простатом, 7гроататг|<;)», как
выражается Аристотель в сочинении об «Афинской политии»5.
Рассказав вкратце о политической реформе Клисфена, он еще
1 См. выше, с. 119—120.
2 Об этом см. ниже, гл. XVII.
о
См. выше, с. 171 и след., 187 и след., 202 и след.
4 См. выше, с. 205.
5 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 35.
219
прибавляет: «когда все это совершилось, государственный
строй сделался более демократическим (бгщотиссотера), чем
солоновский»1. Действительно, с так называемого клисфенова
законодательства и начинается развитие афинской демокра¬
тии.
Рассматривая законодательство Солона, мы остановились на
созданном им разделении афинских граждан на четыре класса,
чем в государственное устройство Афин было введено тимо-
кратическое начало, бывшее переходом от аристократии к де¬
мократии, но совершенно обошли молчанием государственные
учреждения, реформированные и созданные Солоном. Теперь
мы пополним этот пробел, чтобы уже сразу представить разви¬
тие афинского государственного строя от законодательства Со¬
лона до утверждения демократических порядков.
Должность девяти архонтов Солон оставил в прежнем их
значении, но вместе с тем создал из них одну общую коллегию2.
Только избрание архонтов было отнято теперь у ареопага, и
введен был новый способ избрания архонтов (и других долж¬
ностных лиц, тогда уже существовавших) посредством жребия.
Вопрос о введении в Афинах жеребьевки при назначении на
государственные должности, в которой большинство истори¬
ков видело одну из самых демократических мер, был одним из
наиболее спорных относительно времени этого введения и его
значения3. Вновь открытый трактат Аристотеля проливает свет
на этот вопрос: оказывается, что Солон сделал должности за¬
мещаемыми по жребию из кандидатов, которых предваритель¬
но избирала посредством голосования каждая из четырех фил;
кандидатов в архонты было по десяти из каждой филы, и уже
между ними бросался жребий. После Солона такой способ был
отменен, но в 487/486 г. восстановлен. Что архонтство после
Солона было некоторое время предметом борьбы между эвпа-
тридами и демотами, об этом тоже свидетельствует Аристо¬
тель, который даже рассказывает, как одно время стали было
выбирать десять архонтов — пятерых из эвпатридов, троих из
агрэков (aypoixoi, т. е. поселяне) и двоих из демиургов. Отсюда
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 37.
2 См. выше, с. 136—137.
о
Для Фюстель де Куланжа это — религиозный способ избрания архонтов,
спрашивание воли богов.
220
Аристотель заключает, что в то время «архонт (эпоним) имел
величайшее значение в государстве», раз «все время идут раз¬
доры из-за этой должности»1. Очевидно однако, что борьба из-
за архонтства в Афинах не была ни столь продолжительна, ни
столь напряженна, как борьба из-за консульства в Риме. Что
касается до жребия вообще, то, по мнению самих древних, это
был способ избрания, особенно свойственный демократии, но
он встречался и в олигархиях, как средство удовлетворять при¬
тязание на равенство и в более ограниченном кругу лиц. Едва
ли, впрочем, намерение самого Солона было прямо демократи¬
ческим: кандидаты ведь избирались по филам голосованием, а
мы знаем, что филы отличались аристократическим характе¬
ром. Позднее двухстепенная система избрания архонтов сохра¬
нилась, но и избрание кандидатов (по десяти от каждой новой,
клисфеновской филы) стало совершаться посредством жребия
же. Во всяком случае Солон вырвал избрание архонтов из рук
ареопага и передал его народу, хотя и в рамках аристократиче¬
ских фил. Дальнейшая история архонтата заключалась в том,
что власть и значение этой должности были уменьшены учреж¬
дением новых должностей и что звание архонтов сделалось до¬
ступным всем гражданам.
Отняв у ареопага право назначения архонтов, Солон тем не
менее оставил за ним очень важные права. Он поручил ареопа-
гитам общую охрану законов (то vopovjroXxxxeiv), чем этот совет
занимался и прежде, а кроме того, ареопаг наблюдал за всеми
важнейшими государственными делами с правом наказывать
провинившихся по своему усмотрению: между прочим он су¬
дил тех, которые составляли заговоры с целью ниспроверже¬
ния народных прав (елт хатаХбабТ тоо огщоо). Рядом, однако, с
этим старым учреждением, которое и впоследствии отличалось
консервативным характером, Солон учредил другой совет, буле
(poi)Xr|), из четырехсот членов, по сто от каждой филы и только
из первых трех классов, но дальнейшее развитие это учрежде¬
ние получило лишь при Клисфене. Ареопаг и буле, по мысли
законодателя, должны были быть двумя якорями Афинского го¬
сударства для предохранения его от бурь. Можно сказать, что
при Солоне один из этих якорей был аристократический, дру¬
гой— тимократический, но, кроме того, Солон положил начало
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 21.
221
и чисто демократическим учреждениям — народному собранию
и народному суду.
Собственно говоря, народное собрание, или экклесия
(skk>j|gi(x), и раньше существовало в Афинах, и Солон был соз¬
дателем всенародного веча только в том смысле, что допустил к
участию в нем и низший класс гражданства, т. е. фетов. Вместе
с тем феты были допущены и к участию в гелиэе (f|Xiaia), как
впоследствии назывался в Афинах суд присяжных. К сожале¬
нию, мы очень мало знаем о том, чем были эти экклесия и ге-
лиэя по законодательству Солона, но Аристотель в «Афинской
политии» говорит, что введенное им судебное устройство было
одной из наиболее демократических черт (та 5г|рот1КсЬтата) за¬
конодательства: «ведь раз,— говорит Аристотель в пояснение
своей мысли,— народ завладел решающим голосом в суде, в его
руки переходит и верховная власть в государстве»1.
Что в солоновой политии было вообще нововведением и что
могло быть только возвращением к более старым порядкам,
пришедшим в забвение при господстве знати, сказать трудно,
но что именно Солоном был заложен фундамент позднейшей
афинской демократии, в этом не может быть сомнения. На этом
фундаменте после эпохи тирании и смут, как предшествовавших
ей, так и последовавших за нею, и построил свое конституци¬
онное здание Клисфен. В положении обоих реформаторов, т.е.
Солона и Клисфена, была большая разница: первый играл роль
примирителя (5iaXloxxf|(;) борющихся партий, второй выступил
как вождь (riyepcbv) одной партии и защитник (яроотатг|<;) демо¬
са2; отсюда — более радикальный характер его реформы.
Центральным пунктом всего законодательства Клисфена бы¬
ла замена старых фил, основанных на родовых связях с их ари¬
стократическим характером, новыми филами, территориальны¬
ми, с включением в число их членов — массы новых граждан
из метеков. Влияние знатных родов основывалось не только на
их богатстве, но и на их религиозном значении в жизни старых
фил, которые и после реформы Солона продолжали еще играть
и политическую роль. Оставив старым филам заведование раз¬
ными религиозными церемониями и немногими семейными де¬
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 15. Греческий текст; vopio; у^гтаигц; ло^гшок;, т. е.
становится господином политии.
2 См. выше, с. 171 —172, 219.
222
лами, Клисфен передал все политические функции этих союзов
новым десяти филам, в основе которых лежало теперь не род¬
ство, а соседство. Каждая клисфеновская фила состояла уже
не из фратрий с образующими их родами, а из местных общин,
или демов, в состав которых входили соседи. Этой организаци¬
ей гражданства старый родовой строй был разрушен, и знатные
роды, оказавшиеся разбитыми по разным демам, утратили свое
политическое единство. Притом и новые филы не составляли
сплошных территорий, но каждая состояла из трех частей, на¬
ходившихся или в самих Афинах и подгородной местности, или
в береговом округе, или в средней полосе, так что отдельные
триттии каждой филы были разобщены между собой, но демы
каждой триттии лежали рядом. Говоря об этой реформе, Ари¬
стотель замечает, что Клисфен «желал перемешать граждан,
чтобы большее количество людей пользовалось гражданскими
правами. Отсюда,— прибавляет Аристотель,— ведет начало
поговорка; оставь в покое филы — по адресу лиц, желающих
допытаться, кто какого рода». Далее Аристотель говорит, что
Клисфен «сплотил всех живших в одном деме в одну общину с
тем, чтобы они не называли друг друга по отцу и таким образом
не уличали бы новых граждан»1, хотя тем не менее новые филы
и отчасти демы получили своих героев-эпонимов, которые были
назначены Дельфийским оракулом. Новые граждане, или нео-
политы (vsorcoXiim), о которых упоминает Аристотель в «Афин¬
ской политии», были, конечно, метеки (иностранцы и вольно¬
отпущенники), о включении коих в филы тот же Аристотель
говорит в одном месте своей «Политики». К сожалению, об этом
увеличении Клисфеном числа афинских граждан принятием в
это число целой категории новых лиц мы почти ничего не зна¬
ем, а между тем эта мера тоже усилила в Аттике демократию.
Аналогию этому факту в римской истории представляет собою
включение в гражданскую общину плебеев, которые занимали в
Риме положение, сходное с положением афинских метеков2.
В теснейшей связи с этой реформой стоит и преобразование
буле, в которой, вместо 400 членов, было теперь 500, по 50 от
каждой новой филы, но выбиравшихся по демам соответственно
величине каждого дема и количеству его граждан (демотов). По
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 37.
2 См. выше, с. 124—125, 191.
223
числу фил этот совет разделялся на десять секций, из которых
каждая в течение десятой части года имела председательство
(пританию) и постоянно находилась в здании совета для разре¬
шения текущих дел. Буле вскоре совершенно затмила старый,
аристократический по своим традициям ареопаг. Булевты ста¬
ли избираться жеребьевкою из всех полноправных граждан и
получали жалованье, что, конечно, было в духе демократии.
Архонтство при Клисфене все еще оставалось недоступным
беднейшим гражданам, но оно стало утрачивать свое прежнее
значение с учреждением новых должностей, которые большею
частью сделались доступными всем гражданам. Такова прежде
всего должность десяти стратегов (отратг|у6<;), данных в по¬
мощь архонту-полемарху, но сделавшихся действительными на¬
чальниками войска. Каждая фила выбирала своего стратега1, и
он начальствовал над ее отрядом, в общей же команде стратеги
сменяли друг друга ежедневно, соблюдая между собою очередь,
а полемарх только председательствовал в их коллегии и поль¬
зовался лишь разными почетными правами. Учреждение колле¬
гии стратегов приписывают Клисфену, но если это и верно, то
во всяком случае должность эта возникла несколько лет спустя
после его основной реформы. Заведование государственной каз¬
ной тоже перешло от архонта-эпонима к коллегии десяти казна¬
чеев, которые выбирались из класса пентакосиомедимнов даже
тогда, когда установилась полная демократия.
Наконец, для обеспечения преобразованного государствен¬
ного строя от тирании Клисфен ввел так называемый остра¬
кизм (oaxpaKiapoq). Каждой весной народ должен был подавать
голоса по вопросу, не представляет ли кто-либо из граждан опас¬
ности для его свободы, и если получался утвердительный ответ,
то созывалось новое собрание граждан, на котором каждый
присутствующий писал на маленькой черепице из обожженной
глины (оатрк/оу) имя опасного, по его мнению, гражданина.
Кто имел против себя большинство голосов, тот изгонялся из
Аттики на десять лет, не теряя, впрочем, при этом ни своего
имущества, ни личных прав. Аристотель говорит, что Клисфен
издал этот закон, главным образом целя в одно неприятное ему
лицо, стоявшее во главе партии сторонников тирании (topawcov
(pitan) и бывшее потом действительно изгнанным; за ним после¬
1 Позднее стратегов выбирали «из всех», т. е. не по филам.
224
довали сначала и прочие «друзья тиранов», вскоре же потом и
другие, «если кто казался чересчур влиятельным», как замеча¬
ет Аристотель. Впоследствии, когда страх перед тиранией ис¬
чез в Афинах, остракизмом стали пользоваться для удаления из
Аттики вождей отдельных политических партий, которые, по
мнению народа, должны были уступить поле битвы своим со¬
перникам: это был своего рода вотум народного недоверия от¬
дельным лицам, программы которых не снискивали себе сочув¬
ствия среди большинства граждан. Политические соперники
пользовались этим средством друг против друга: представите¬
ли одного знатного рода за другим подвергались остракизму, и
среди них бывали выдающиеся лица, прославившиеся в истории
Афин большими государственными заслугами. Первым из лиц,
непричастных к тираническим замыслам, был изгнан из Аттики
Ксантипп, отец Перикла, обвинитель Мильтиада и будущий по¬
бедитель при Микале, а за ним пошел в изгнание знаменитый
Аристид и т. д.
Вскоре после реформы Клисфена (508—506 гг.) начались
Греко-персидские войны (500), в самом начале которых афиня¬
не покрыли себя неувядаемой славой в битвах при Марафоне
(490), при Саламине (480), при Платеях и при Микале (479).
Что славные победы афинского демоса над персами сильно
способствовали развитию в нем гражданского самосознания,
подъему его духа и его политическому росту, это сделалось да¬
же общим местом школьных учебников, но в ту же самую эпо¬
ху, именно вслед за Саламинскою битвою в Афинах произошла
аристократическая реакция, к сожалению, недостаточно осве¬
щенная историческими свидетельствами о тогдашних событи¬
ях. Это обстоятельство сделалось известным из нового тракта¬
та Аристотеля1. «Народное правление все понемногу крепло»,
но после Саламинской битвы «снова усилился совет ареопага
и стал управлять городом». Аристотель прибавляет, что «он не
получил верховенства никаким формальным постановлением,
но стал пользоваться большим почетом, как виновник морского
сражения при Саламине», проявив энергию и распорядитель¬
ность в то самое время, когда стратеги совсем потеряли голову.
«По этой-то причине народ и отступил на второй план перед его
авторитетом», но длилось это не более 17 лет, в течение кото¬
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 41—42.
225
рых ареопагиты «понемногу теряли под собою почву». Конечно,
правление ареопага не могло быть долговечным, потому что это
учреждение с пожизненными членами и с аристократическими
традициями стояло как-то особняком среди всех других учреж¬
дений Афин с ежегодными выборными властями и ролью демоса
в экклесии и гелиэе. В середине V в., как мы еще увидим, арео¬
паг лишился не только положения, занятого им после 480 г., но
даже и многих прежних прав, отошедших частью к буле, частью
непосредственно к демосу.
Таково в общих чертах развитие афинской демократии до
той поры, когда Афины перестали быть государством-городом
в тесном смысле или столицею маленькой Аттики, а стали во
главе большого международного союза, превратившегося в це¬
лую державу, в которой Афины были по отношению к другим
городам настоящим городом-государем. В эту именно эпоху на¬
родовластие достигло наибольшего развития в Афинах, и они
начали поощрять установление демократических порядков и в
других городах.
Наоборот, Спарта везде поддерживала олигархическое прав¬
ление. Тем не менее и в самой Спарте существовало народное
собрание, носившее здесь название апеллы (апгХХа).
Когда Аристотель говорит, что в «некоторых государствах
народ, т. е. демос, не составляет самостоятельного элемента в
государстве»1, он имеет в виду, конечно, прежде всего Спарту.
В этом государстве гражданская полноправность обусловлива¬
лась не одним происхождением, но и выдержкою в строгой шко¬
ле чисто военного воспитания и дисциплины и возможностью
делать определенные взносы для общих мужских обедов, или
сисситий. Спарта, как мы видели, была вооруженным лагерем
небольшой группы граждан среди населения, состоявшего из пе-
риэков и гелотов2, которые не входили в состав государственной
общины. Внутри самой этой общины господствовало равенство
граждан, и спартиаты даже назывались гомеями или гомойями,
что значит «равные» (opoioi). Правда, фактически это равен¬
ство, о чем речь еще впереди3, не удержалось, но по праву все
должны были быть равны между собою. Во главе государства,
1 См. выше, с. 212—213.
2 См. выше, с. 124—125.
3 См. гл. XII, XIII.
226
кроме двух царей и пяти эфоров1, стояла герусия (yspooaia), т.е.
совет из 28 пожизненных членов, выбиравшихся народом (т. е.
«равными»), простым выкрикиванием имен, из лиц, которым
перевалило за 60 лет и которые уже были освобождены поэтому
от несения военной службы. В эту олигархическую коллегию
попадали одни только члены более знатных фамилий, и по от¬
ношению к народу она присвоила себе право отклонять «непра¬
вильные» решения, которые он принимал. Народное собрание
созывалось царями ежемесячно, и правом участия в нем пользо¬
вался каждый спартиат, достигший тридцатилетнего возраста.
Апелле предложения делались царями по поручению герусии, и
дело решалось криком или, в случае сомнения в значении кри¬
ков, разделением в разные стороны, речей же произносить не
полагалось. Несмотря на малое значение апеллы в политиче¬
ском строе Спарты, народ не только выбирал геронтов, эфоров
и других должностных лиц, но и решал споры о престолонас¬
ледии, вопросы о войне и мире, о союзах и т. п., а также поста¬
новлял, кому из двух царей идти на войну. Спартанская апелла
производит впечатление непосредственного продолжения веча
гомеровских времен и уже никак не может идти в сравнение с
афинской экклесией, в которой самодержавный демос законо¬
дательствовал и спрашивал отчета у властей.
Теперь очередь за римскими учреждениями, поскольку в их
основе тоже лежали демократические начала. Мы уже знаем,
как произошло уравнение прав патрициев и плебеев, но самое
название плебса в Риме не умерло, получив впоследствии зна¬
чение, близкое к значению демоса, т. е. простонародной массы.
Классифицируя все известные ему государства на монархии,
аристократии и демократии, Аристотель не имел в виду Рима,
с которым совсем не был знаком, но через полтора века после
Аристотеля другой грек, Полибий (212—130 до Р. X.), хорошо
познакомившийся с этим государством, сделал попытку опреде¬
лить, чем же в сущности оно было — монархией, аристократией
или демократией. Полибий в своей «Истории» вообще является
большим поклонником римского устройства, в котором готов
был даже видеть как бы самую совершенную форму общежития
людей, не подлежащую никакой порче. Причину внутренней
прочности и внешних успехов Рима греческий историк усма¬
1 См. выше, с. 139—140, 210.
227
тривал в том, что римское государственное устройство было
своеобразной комбинацией всех трех правительственных форм.
Полибия поражала, конечно, сложность этого устройства: он не
мог довольствоваться понятиями простых форм и должен был
прийти к идее о существовании форм сложных, характеризу¬
ющихся сочетанием двух или трех принципов. Собственно го¬
воря, Полибий был прав, и его точка зрения может быть приме¬
нена не только к истории Рима, но и к древнейшему устройству
греческих государств1, а равно как и ко многим политическим
формам позднейшего времени. Весь вопрос заключается лишь
в том, в каких комбинациях находятся между собою монархи¬
ческий, аристократический и демократический элементы в тех
случаях, когда ни один из них не получил решительного переве¬
са над другими, как то было в греческих тираниях, олигархиях и
политиях. В Риме именно установилось известного рода равно¬
весие между магистратурой, как наследницей царской власти,
сенатом, как представителем аристократического начала, и
народными собраниями, в которых воплощался принцип демо¬
кратический. В этом смысле нельзя не согласиться с мыслью
греческого историка, своими глазами, так сказать, наблюдав¬
шего политическую жизнь Рима в период полного расцвета его
республиканских учреждений и незадолго до периода револю¬
ций, приведших это государство к принципату, родному брату
греческой тирании2.
Мы уже останавливались на процессе расчленения первона¬
чальной царской власти в Риме на целый ряд выборных респуб¬
ликанских магистратур, а также на борьбе плебса с патрициями
за право занимать эти высшие государственные должности3.
Народу, таким образом, в Риме принадлежало право избрания
своих правителей, а вместе с тем в более поздние времена в эти
правители по праву мог избираться каждый гражданин. Подоб¬
ное явление мы наблюдаем и в Афинах, но здесь архонтат не
сохранил того самостоятельного значения, какое в Риме оста¬
лось за магистратурой, происшедшей из расчленения царской
власти. Полибий правильно усматривал в этой магистратуре
присутствие монархического элемента, и стоило впоследствии
1 См. выше, гл. IV.
2 См. прил. в конце книги.
3 См. выше, с. 139—140, 174.
228
одному лицу соединить в себе все эти магистратуры, как в Риме
была готова монархия.
Римские консулы унаследовали от царей главным образом
право вопрошать волю богов по полету птиц, или так называе¬
мый ауспиций (auspicium), и в особенности право повелевать,
выражавшееся словом империй (imperium). Под понятие импе¬
рий подходила весьма обширная власть, а именно право образо¬
вания военной силы и безусловное право над жизнью и смертью
воинов, право гражданского и уголовного суда, право созыва се¬
ната и право делать предложения народу, которому оставалось
только отвечать на эти предложения согласием или несогласи¬
ем. Этот широкий империй был, однако, ограничен апелляци¬
ей на консульские решения к народу, или так называемой про¬
вокацией к народу (provocatio ad populum). К сожалению, мы
не знаем, когда возникло это право, заключавшееся в возмож¬
ности переносить дела, по которым консулы приговаривали к
смертной казни, на решение народного собрания,— традицион¬
ная история относит этот факт к 245 г. от основания Рима,— но
провокация ограничивалась только случаями, происходившими
в самом Риме, а не в лагерной стоянке, не на войне. Другими
ограничениями консульской власти были ее двойственность
и годичность1, но в исключительных случаях римляне, вместо
двух консулов, которые могли мешать друг другу, выбирали
одного диктатора, правда, на короткий срок и с определенным
поручением, но уже без провокации к народу. Диктатура была
как бы временным восстановлением царской власти с неогра¬
ниченным империем. Хотя мало-помалу от консульской власти
были отделены цензура и претура, тем не менее она сохранила
свой характер высшего магистрата республики.
Аристократический элемент римского государственного
строя был представлен сенатом. Римский сенат напоминает нам
афинский ареопаг тем, что и в его состав стали входить отслу¬
жившие свой срок магистраты, которые и оставались его чле¬
нами до самой своей смерти. Таким образом, магистратура сде¬
лалась ступенью, ведшею в сенат, и когда высшие должности
стали доступными и плебеям, в Риме образовалась новая знать
именитых людей, нобилей (nobiles), состоявшая из потомков
лиц, которые когда-либо достигали высших государственных
1 См. выше, с. 138.
229
должностей. Римский сенат — это не афинская буле, члены ко¬
торой выбирались лишь на год из всего гражданства: это оплот
аристократических элементов, обязанных своим существовани¬
ем главным образом государственной службе.
Демократическою частью римского государственного ус¬
тройства является народное собрание, известное под именем
трибутных комиций (comitia tributa). Самыми ранними коми-
циями в Риме были те, которые собирались по куриям и пото¬
му назывались куриатными (comitia curiata). Это были чисто
патрицианские сходки, на которых между прочим совершалось
первоначально избрание царей и высших магистратов, кото¬
рым тут же в силу особого куриатного закона об империи (lex
curiata de imperio) передавалась и сама власть. Право избрания
консулов перешло потом к центуриатным комициям (comitia
centuriata), в которых, как мы знаем, участвовали и патриции, и
плебеи, разделенные на имущественные классы1, но куриатные
комиции сохранили за собою право подтверждения совершив¬
шихся выборов посредством специального закона об империи
(что превратилось мало-помалу в пустую формальность). Мы
знаем также, что в центуриатных комициях большинство голо¬
сов принадлежало более зажиточным классам, а между тем этим
именно собраниям принадлежали права: 1) выбора консулов,
цензоров и преторов, 2) разбора провокационных обращений к
народу, 3) решения вопроса о наступательной войне и 4) изда¬
ния законов. Но законодательную деятельность центуриатным
комициям пришлось в конце концов уступить самому позднему
виду комиций, совершенно демократическому — по трибам или
так называемым трибутным комициям (comitia tributa).
Остановимся прежде всего на названии этих новых комиций.
Трибы, которые здесь имеются в виду, это не старые патрици¬
анские трибы, из которых сложилась первоначальная римская
община2, а более молодые трибы, созданные в связи с реформой
Сервия Туллия и имевшие чисто территориальный, т. е. уже не
родовой характер. Другими словами, тут мы имеем нечто анало¬
гичное с афинскими филами до Клисфена и после Клисфена. Все
римские граждане, т. е. и патриции, и плебеи, были расписаны
по этим территориальным трибам, которых первоначально было
1 См. выше, с. 192—194.
2 См. выше, с. 105.
230
около двадцати (из них четыре в самом городе), а потом с ростом
римской территории образовалось 35,— цифра, далее которой
число триб затем никогда не заходило. По этим-то трибам и со¬
бирались комиции, имевшие чисто демократический характер.
Мы знаем, как возникла должность плебейских трибунов, и
видели также, что трибуны стали созывать особые плебейские
сходки (concilia plebis) для рассмотрения своих сословных дел1.
Первоначально это были скорее митинги, чем правомочные со¬
брания, и принимавшиеся на них резолюции, получившие на¬
звание плебисцитов (plebiscitum), имели, вероятно, значение
петиций, с которыми плебс обращался к сенату, но с течением
времени эти резолюции получили значение настоящих законов,
обязательных для всей общины. Начало такого изменения в ха¬
рактере плебисцитов относят к 449 г. до Р. X., когда консулы
Луций Валерий и Марк Гораций своими законами, известны¬
ми под их именами — валериевых и горациевых (leges Valeriae
Horatiae), между прочим провели в жизнь такой важный прин¬
цип: «то, что плебс постановит по трибам, должно быть обя¬
зательно для всего народа» (ut quod tributim plebs jussisset,
populum teneret). Это значило ни больше ни меньше, как то, что
плебисциты уравнивались с законами (leges), которые принима¬
лись центуриатными комициями, и с середины V в. в Риме бы¬
ло, таким образом, два законодательных собрания, из которых
одно собиралось консулами, другое — трибунами. Очень может
быть, как догадывается немецкий историк Нибур (1776—1831),
исходя из того, что приравнение плебисцитов к законам относят
к трем разным датам (кроме 449 г., к 339 и 287 гг.),— очень мо¬
жет быть, что плебисциты сначала были приравнены к законам
под условием утверждения их куриатными комициями и сенатом
(449), потом без необходимости санкции этих комиций (339), а
в конце концов и без санкции сената (287). Так ли это было на
самом деле, или это только остроумная догадка новейшего уче¬
ного, желавшего примирить хронологические противоречия,
утверждать с полной уверенностью нельзя, но достоверно одно
то, что чисто плебейские резолюции получили силу законов, а
это заставило и патрициев принять участие в собраниях по три¬
бам: конечно, это было одним из результатов победы плебеев
над патрициями. Под влиянием такой политической эволюции
1 См. выше, с. 207—209.
231
и сами центуриатные комиции подверглись реформе в демокра¬
тическом направлении. В середине III в. до Р. X. центурии были
поставлены в связь с трибами, а именно каждая из 35 тогдашних
триб была разделена на десять центурий (по две для каждого
класса пехоты), что давало 360 центурий, а с 18 центуриями
конницы и 5 добавочными — 383; при таком составе центурий
абсолютное большинство получалось при 187 голосах, но у пер¬
вых двух классов было теперь только 158 голосов (2x70+18),
тогда как раньше у одного первого класса больше половины (98
из 193). В сущности, это было как бы слиянием центуриатных и
трибутных комиций1. Но вот что при этом вообще особенно важ¬
но иметь в виду. Голосование в Риме совершалось не поголовно,
а по центуриям или по трибам, т. е. в общий счет шли не отдель¬
ные голоса, подававшиеся в народных собраниях, а собиратель¬
ные голоса классовых или территориальных делений римского
гражданства. Этим римская система народного голосования от¬
личается от греческой, более демократической.
Античные непосредственные народные собрания пользова¬
лись законодательною властью, существеннейшим атрибутом
государственного верховенства, избирали представителей ис¬
полнительной власти и даже имели в известных отношениях
власть судебную, вследствие чего народ граждан является в них
настоящим коллективным государем. Дело еще в некоторых слу¬
чаях (и притом особенно для нас интересных) усложнялось тем,
что у такого государя-народа были свои подданные, жившие вне
непосредственной территории данного государства-города. Эту
особенность политического быта классической древности мы
будем еще рассматривать особо, так как она имела громадное
значение и для внутренней жизни городов, подобных Афинам и
Риму, теперь же перейдем к ознакомлению с некоторыми други¬
ми особенностями политической и экономической, социальной
и культурной жизни античных государств-городов в ту эпоху,
когда в них уже существовали демократические учреждения.
1 См. выше, с. 192—193. К сожалению, свидетельства источников об этой
реформе отличаются большою сбивчивостью, и мы точно не знаем ни времени
реформы, ни ее подробностей. Историки высказывали о ней разные гипотезы, но
все признают ее демократический характер.
232
ГЛАВА XI
Положение личности в античном государстве
Вопрос о свободе в античном мире.—Древнее и новое понимание
свободы.— Мнение Фюстель де Куланжа.— Действительно ли
существует резкая противоположность между древним и новым
бытом? — Два главных источника стеснений личной свободы в
античном мире.— Строгость спартанского режима.— Римская
семейная и государственная дисциплина.— Охрана правопоряд¬
ка религиозной санкцией.— Органы государственного надзора
за гражданами.— Культурный консерватизм.— Развитие инди¬
видуализма в демократиях.— Замечание о положении женщи¬
ны.— Начало индивидуализма в Афинах
Вопрос о взаимных отношениях между отдельной личностью
и тем общественным целым, к которому она принадлежит, име¬
ет весьма важное значение в культурно-социальной истории
человеческих общежитий. Мы знаем, что в начале истории
государств-городов античного мира отдельные личности входи¬
ли в состав этих гражданских общин не сами по себе, так ска¬
зать, а через посредство родов, к которым они принадлежали,
и что, сверх того, права отдельных личностей зависели от тех
наследственных общественных положений, в каких они могли
находиться, т. е. от принадлежности или к знати, или к просто¬
народью, или к свободным негражданам, или к рабам. С разложе¬
нием родовых уз и усилением государственного начала личность
гражданина все более и более становилась в непосредственные
отношения к государству, а с падением аристократических при¬
вилегий все более и более устанавливалась равноправность
всех граждан по отношению к государству. Оставляя в сторо¬
не рабов и свободную часть населения, не входившую в состав
гражданской общины, мы имеем теперь право поставить вопрос,
каково же было положение в государстве каждого отдельного
гражданина после того, как старые родовые связи утратили
свою прежнюю силу и гражданин, так сказать, очутился лицом
к лицу с государством, и после того, как уничтожились,— по
крайней мере в некоторых республиках,— аристократические
привилегии и все граждане стали пользоваться одною и тою же
233
совокупностью общих прав. Вопрос о положении личности в го¬
сударстве сводится, в существе дела, к вопросу о мере той не¬
зависимости, которою гражданин пользуется по отношению к
политическому целому, называемому государством, и о тех гра¬
ницах, в каких осуществляется принудительное властвование
государства над свободными людьми1.
Государства-города античного мира впервые осуществили в
своем устройстве принцип политической свободы. Нужно, од¬
нако, различать между понятиями свободы в смысле участия в
государственных делах и свободы в смысле личной независимо¬
сти. С тех пор, как в XIV в. произошло в Западной Европе так
называемое возрождение наук и искусств, политическая жизнь
греков и римлян стала все более и более привлекать к себе обще¬
ственное внимание: в ней видели высокие образцы для подража¬
ния, образцы гражданской доблести и политической свободы.
В особенности было сильно это увлечение идеализированными
политическими формами древности во Франции XVIII в., в эпо¬
ху просветительной философии и великой революции. Правда,
уже Монтескье в середине XVIII в. предостерегал от смешения
«власти народа» со «свободою народа» и, указывая на то, что в
«демократиях народ, по-видимому, делает все, что хочет», сей¬
час же оговаривался в таком смысле, что «политическая свобода
вообще не в том заключается, чтобы делать все, что захочешь»,
но большинство именно смешивало оба понятия и единственно
в перенесении верховной власти с королей на народ видели не¬
обходимое условие свободы вообще, как будто все дело заклю¬
чалось лишь в том, в чьих руках находилась эта власть, а не в
том, каковы были ее пределы. Особенно резко проводилось ото¬
жествление свободы с народовластием, которому притом прида¬
валась совершенная неограниченность, в политической теории
Жан Жака Руссо (1712—1778) — в его знаменитом «Обще¬
ственном договоре» — ив политической деятельности партии
якобинцев, игравших такую крупную роль в эпоху Французской
революции.
Наоборот, в XIX в. особенно стали различать между властью
и свободою народа, выдвинув на первый план свободу личности,
которая может отсутствовать в государстве даже в том случае,
1 См. определение государства, данное нас. 101.
234
когда верховная власть имеет чисто демократическую организа¬
цию. Мало того: в XIX в. стали прямо противополагать античное
понимание свободы, как широкого участия во власти, понима¬
нию свободы в Новое время, как широкой личной независимо¬
сти. Вот что в двадцатых годах XIX в. писал французский теоре¬
тик тогдашнего либерализма Бенжамен Констан (1767—1830),
мнение которого сделалось своего рода общим местом многих
исторических и политических рассуждений всей остальной ча¬
сти XIX в. «Свобода в античных республиках,— читаем мы в
одном сочинении названного писателя,— состояла более в дея¬
тельном участии в общем властвовании, нежели в спокойном
пользовании личною независимостью, и даже для обеспечения
этого участия чувство личной независимости в известной сте¬
пени приносилось в жертву. Новые государства,— продолжа¬
ет Бенжамен Констан,— заменили непосредственное народо¬
властие народным представительством, в силу чего каждый, не
пользуясь непосредственно властью, ею и не наслаждается. Но
зато люди Нового времени, чтобы быть счастливыми, не нужда¬
ются ни в чем, кроме полной независимости во всем, что отно¬
сится к сфере их деятельности, к их занятиям, предприятиям и
фантазиям». Эту же противоположность в понимании свободы в
древнем и новом мире подчеркивает и Фюстель де Куланж в сво¬
ем известном труде «La сПё antique»1. Одна из задач, которые
Фюстель де Куланж себе поставил в этой книге, именно в том
и заключалась, чтобы «выставить те коренные и существенные
разности, какими древние народы всегда будут отличаться от
новых обществ»2. В самом заголовке тех страниц, где в его тру¬
де идет речь о «полновластии государства», очень решительным
образом заявляется, что «древние не знали индивидуальной
свободы»3. Полагая, как нам уже известно, что «гражданская об¬
щина основывалась на религии и внутренним своим строем по-
добилась церкви», Фюстель де Куланж отсюда именно выводил
всю силу этой общины и «безусловное господство ее над свои¬
ми членами». Мы однако видели, что такая точка зрения одно¬
стороння, но как бы автор «Гражданской общины» ни объяснял
происхождение факта, для нас здесь важно констатирование им
1 См. об этом труде выше, с. 144 и след.
2 Предисловие.
3 Кн. III, гл. 17.
235
наличности этого явления, причем опять-таки и самое констати¬
рование может быть сделано либо в меру действительности, ли¬
бо, наоборот, с большим или меньшим преувеличением. «В че¬
ловеке,— говорит Фюстель де Куланж,— не оставалось ничего
независимого. Тело принадлежало государству и было обречено
защищать его... Имущество частного лица всегда было в рас¬
поряжении государства... Частная жизнь также не ускользала
от государственного полновластия... Государство имело право
не терпеть безобразия или уродливости граждан... Государство
требовало иногда извращения всех природных чувств и находи¬
ло себе в этом послушание... Государство не допускало равно¬
душия к своим интересам: ни философ, ни записной ученый не
имели права жить особняком... Воспитание далеко не было сво¬
бодно у греков. Напротив, государство ни в чем так не настаи¬
вало на своей власти... Человек не мог свободно избирать свои
верования... Он должен был веровать в религию гражданской
общины и подчиняться ей безусловно». Все эти свои утверж¬
дения Фюстель де Куланж подкрепляет частными примерами
и еще раз повторяет, что «личность человека не значила почти
ничего перед тою священною и чуть не божественною властью,
которая называлась отечеством или государством... Поэтому,—
заключает Фюстель де Куланж свою мысль,— величайшим из
всех заблуждений человеческих была мысль, будто в граждан¬
ских общинах древности человек наслаждался свободой. Он
даже не имел о ней и понятия. Он не думал, чтобы могло су¬
ществовать какое-нибудь право перед гражданской общиной
и ее богами. Правительство неоднократно изменялось в своей
форме; но сущность государства оставалась почти та же самая,
и полновластие его не умалилось ни на волос. Правительство
называлось по очереди то монархией, то аристократией, то де¬
мократией, но ни один из этих переворотов не дал людям ис¬
тинной свободы, свободы индивидуальной, самоличной. Иметь
политические права, подавать голос, назначать должностных
лиц, пользоваться доступом к архонтству — вот что называ¬
лось свободою; но человек тем не менее был порабощен госу¬
дарством». И все это обобщающее рассуждение главы о полно¬
властии государства заканчивается любимою мыслью Фюстель
де Куланжа: «Древние, и в особенности греки, всегда преувели¬
чивали важность и права общества, что, конечно, происходило
236
от священного и религиозного характера, принятого обществом
изначала». Мало того: по его мнению, только новая религия,
христианство, «была источником, откуда могла произойти
свобода единичного лица»,— так он формулирует свою мысль
в заключительной главе всей книги: в христианстве «первая и
главная обязанность не состояла уже в том, чтобы отдавать свое
время, свои силы, свою жизнь государству. Политика и военное
дело,— прибавляет Фюстель де Куланж,— перестали быть для
человека всем; все доблести не состояли уже в одной любви к
отечеству, потому что отечества не было ведь у души. Человек
почувствовал, что у него есть другие обязанности, кроме долга
жить и умирать для своей общины». Спрашивается однако, не
началось ли все это гораздо раньше христианской эпохи, и при¬
том под влиянием всей совокупности экономических и культур¬
ных изменений в самой политической жизни, а не одних только
новых верований.
Да и вообще все это противоположение древнего и нового
исторических миров не следует принимать в безусловном смыс¬
ле. Одинаково неправильно было бы стирать все черты разли¬
чия, какие действительно существуют между античным миром
и новой Европой, или, наоборот, настаивать на этих чертах раз¬
личия, не обращая никакого внимания на множество явлений,
которые можно признать общими и для народов классической
древности, и для современных европейских наций в известные
эпохи исторического существования тех и других. Мелочная ре¬
гламентация частной жизни в государствах-городах античного
мира, примеры которой в изобилии приводятся Фюстель де Ку-
ланжем, существовала и в средневековых городских общинах,
от которых она была отчасти унаследована и так называемым
«полицейским государством» (Polizeistaat) Нового времени.
Для поглощения личности государством в древних республиках
можно тоже привести немало аналогий из прежней истории те¬
перешних европейских народов: укажем хотя бы на то закрепо¬
щение личности государством, которое характеризует внутрен¬
ний быт России в ту эпоху, когда все ее население состояло из
одних служилых или тяглых людей и человеческая личность
исчезала в подданном государства. Немало можно отметить
примеров и государственного тяготения над религиозными ве¬
рованиями подданных; достаточно напомнить хотя бы о том, что
237
в эпоху религиозной Реформации XVI в., когда впервые громко
был провозглашен в новой Европе принцип свободы совести, не
только был формулирован, но и проведен в жизни и противопо¬
ложный принцип зависимости религиозных верований поддан¬
ных от усмотрения государственной власти; я говорю о знамени¬
той формуле: «чья страна, того и вера» (cujus regio, ejus religio),
принятой Аугсбургским религиозным миром 1555 г. Наконец, и
в области политических идей разве новая Европа не выставля¬
ла писателей, которые провозглашали принцип безусловного,
неограниченного, совершенно абсолютного властвования госу¬
дарства над личностью гражданина и не делали из государства
своего рода «земного божества»? Вспомним, например, полити¬
ческое учение английского философа XVII в. Гоббса1.
С другой стороны, и классическая древность не так-то уж,
как это хотели бы представить некоторые писатели, чужда¬
лась индивидуальной свободы и в области политических идей,
и в самих явлениях государственной жизни. В начале истории
каждого народа мы наблюдаем поглощение личности в том по¬
литическом целом, к которому она принадлежит, т. е. в роде или
общине, а также в более крупных общественных организациях,
которые складываются из отдельных родов и общин. Одна из
сторон культурно-социального развития, совершающегося в
исторической жизни, именно в том и заключается, что личность
в разных сферах своего индивидуального существования посте¬
пенно высвобождается из-под гнета, наложенного на нее усло¬
виями общественного быта древнейших эпох истории, приходит
к сознанию своих естественных прав, как самостоятельного я, и
начинает предъявлять к жизни свои притязания на ту или дру¬
гую меру свободы. Античный мир в свое время шел в этом отно¬
шении по тому же пути, по которому впоследствии шла и новая
Европа, и все различие заключается только в том, что последняя
опередила античный мир и потому полнее и яснее, нежели он,
формулировала принцип индивидуальной свободы. Вместе с тем
благодаря господству в древности непосредственного народо¬
властия, заменившегося в свободных государствах нового мира
представительством, новая Европа сравнительно с античными
республиками осуществляет принцип народовластия в меньшей
1 См. выше, с. 101—102.
238
мере, и все это дает повод говорить о той противоположности в
понимании свободы, на которую мы сейчас указали.
Рассматривая источники разнообразных стеснений лично¬
сти в государствах-городах античного мира, мы можем свести
их к двум началам — к семейно-родовому и государственно¬
военному. Действие второго из этих принципов с особенной
силою выступает во внутренних порядках, которые господство¬
вали в Спарте, а в Риме мы наблюдаем рядом с военным началом
и господство семейно-родового принципа.
При существовании маленьких политических организмов,
которым постоянно приходилось отстаивать свою независи¬
мость в борьбе с соседями или поддерживать свое господство
над окрестным порабощенным населением, необходима была
строжайшая внутренняя дисциплина, требовавшая со стороны
отдельных лиц немалых жертв в пользу политического целого.
Нигде полновластие государства и закрепощение личности не
достигали такого развития, как в Спарте, так как этот город был
не чем иным, как постоянным военным лагерем, державшим в
зависимости от себя сравнительно обширную страну с населяв¬
шими ее периэками и гелотами. Живя даровым трудом порабо¬
щенных жителей этой страны, спартанские граждане, так назы¬
ваемые «равные», не имели надобности сами обрабатывать свои
земли и потому могли посвящать себя вполне одному только
военному делу. Достаточно иметь в виду, что в эпоху наиболь¬
шего процветания этого государства оно насчитывало в своем
составе около девяти тысяч граждан на 370 тысяч периэков и
гелотов. Главные занятия этих граждан-воинов были гимна¬
стика, военные упражнения, охота, и как воспитание подраста¬
ющих поколений, так и весь образ жизни людей взрослых были
направлены к тому, чтобы быть всегда готовыми к надлежащей
встрече гелотских восстаний, которые, действительно, по вре¬
менам вспыхивали в подвластной стране: известно, что спар-
тиаты даже организовали, под названием криптий (кроятекх),
нечто вроде охоты на подозрительных гелотов, которые безжа¬
лостно умерщвлялись. В качестве воина, почти всю жизнь гото¬
вившегося служить государству или ему служившего на самом
деле, спартанский гражданин не принадлежал самому себе. При
рождении мальчика геронты осматривали его, достаточно ли он
хорошо сложен и силен, чтобы его стоило воспитывать, и если
239
результат осмотра оказывался для новорожденного неблагопри¬
ятным, малютку забрасывали в овраг Тайгета. До семи лет маль¬
чик принадлежал семье, с семилетнего возраста начиналось его
воспитание по программе, созданной государством, и под его
контролем, с целью сделать из мальчика хорошего воина. Маль¬
чиков распределяли по илам (&г|), как назывались по-военному
организованные отряды под командою наиболее дисциплиниро¬
ванных юношей, имевших более двадцати лет. Все воспитание
будущих спартанских граждан ограничивалось закаливани¬
ем тела, развитием физической силы, ловкости и проворства,
приучением к безусловному повиновению старшим, а также
поощрением в воспитываемых находчивости и хитрости, столь
необходимых на войне, в науках же дальше чтения и письма не
шли. В двадцать лет спартиат должен был нести полевую служ¬
бу в качестве гоплита, т. е. тяжеловооруженного воина. Достиг¬
шие совершеннолетия граждане тоже не могли жить, как хоте¬
ли. И в мирное время они разделялись на боевые товарищества,
даже обедавшие вместе. Общие трапезы мужчин, называвшиеся
андриями (та av5peia), чаще сисситиями (та сгиаата), позднее
фидитиями (та (pi5ma), не были учреждением, свойственным
одной только Спарте, но нигде они не получили такого развития
и значения (кроме, пожалуй, Крита), как именно в Спарте. От
правильного участия в сисситиях, требовавшего от сисситов до¬
ставки необходимых продуктов и небольшого количества денег,
зависело и нахождение в составе полноправного гражданства.
Уклоняться от участия в общих трапезах не дозволялось: за¬
конные причины неявки были строго определены. Каждая обе¬
денная компания состояла из 15 человек, причем требовалось
единодушное согласие всех участников для принятия каждого
нового сочлена. Члены одной и той же гетерии и на войне вы¬
ступали вместе, да, кажется, и сами обеды происходили в ла¬
герных палатках. Государственные власти строго наблюдали за
тем, чтобы никто не уклонялся от исполнения общих правил и
не отступал от предписанного образа жизни.
В Риме, который, как и Спарта, развился также в военное го¬
сударство, такого полного поглощения гражданина в войне, ка¬
кое мы наблюдаем в Спарте, не было, но и здесь начала военной
дисциплины играли большую роль в государственном быту. Рим
вырос и окреп в тяжелой борьбе с соседями, и перевес римля¬
240
нам над соседями в этой борьбе дала самая строгая дисциплина,
которою были проникнуты все отношения граждан к государ¬
ству. Но в Риме был еще один фактор, приводивший к тому же
самому результату. Я имею в виду устройство римской семьи,
которое, напоминая вообще всякую патриархальную семью, по¬
лучило особое развитие в смысле закрепления за отцом, т. е. до-
мовладыкой, самой широкой и крепкой власти. Римский термин
фамилия (familia), который мы переводим словом «семья», имел
более обширное значение, чем наше слово, которым мы перево¬
дим этот термин. Фамилия — это группа лиц, принадлежащих
к одному дому и находящихся под властью одного домовлады-
ки, свободные и рабы, родные по происхождению и родные по
усыновлению, и даже все то, что данной группе принадлежало,
ее имущество. Глава этой группы носил название ее отца, па-
терфамилиас (paterfamilias), и был ее владыкою, господином
(dominus). Жена такого домовладыки была «в руке своего му¬
жа» (in manu mariti), т. е. в таком же у него подчинении, как
если бы она была его дочерью (она была «вместо дочери», filiae
loco), по отношению же к детям вообще у него была безуслов¬
ная отцовская власть (patria potestas): патерфамилиас имел без¬
граничное право над личностью каждого члена фамилии, мог
продать в рабство, мог казнить. Эта власть прекращалась лишь
со смертью домовладыки, и взрослые сыновья,— хотя бы они
были женаты и сами имели детей,— находились в полном у него
подчинении. Когда отцы умирали, сыновья делались сами таки¬
ми же домовладыками и даже получали право опеки (tutela) над
своими матерями: женские члены римской фамилии были как
бы вечными малолетками. Одним словом, в основе римской се¬
мьи лежала самая строгая дисциплина, и положение всех членов
дома по отношению к «отцу» было похоже на положение рабов
по отношению к своему господину, хотя, конечно, они не были
рабами в буквальном смысле слова. Особенно характерной чер¬
тою такого семейного строя было то, что взрослые сыновья оста¬
вались под властью отца до самой его смерти. Если бы сын был
продан в рабство и потом отпущен на волю своим господином,
то и это не освободило бы его от отцовской власти. Только после
третьей продажи сын эмансипировался, и отсюда возникла впо¬
следствии особая форма освобождения (эмансипации) сыновей
из-под отцовской власти путем троекратной фиктивной прода¬
241
жи. Взрослому сыну можно было обзавестись отдельным хозяй¬
ством, но все, что бы он ни приобрел сам, должно было, пока
жив был отец, оставаться в распоряжении последнего. Подобно
тому, как само государство сложилось в Риме из отдельных ро¬
дов, бывших в сущности союзами нескольких фамилий, так и
первоначальное устройство этого государства было сколком —
только в более обширных размерах — с семейного строя. Царь
был, в сущности, домовладыкой всей римской общины; только
отцовская власть получала здесь название империя (imperium).
Мы знаем, в чем заключался этот империй1 и как он перешел к
магистратам республиканского периода. Правда, как мы также
видели, безусловность царского империя в республиканский пе¬
риод сохранялась только за диктатурой, консульский же импе¬
рий был ограничен, но общий строй римской семьи и римского
государства долго сохранялись в старой своей силе. То, что по¬
теряно было магистратурой, было выигрышем сената, который
первоначально был собранием родовых старейшин, вносивших
в свою деятельность тот же принцип строгой дисциплины. В
царский период к сенату переходил империй, и члены его по
очереди, установлявшейся жребием, пользовались этой вла¬
стью в лице так называемых «междуцарей», или интеррексов2,
так что сенат был как бы хранителем империи, когда не было
налицо его постоянного носителя. Любопытно однако, что при
полновластии государства в Риме семейные и имущественные
права гражданина оставались неприкосновенными для госу¬
дарства: оно распоряжалось личностью гражданина, налагало
на него в интересах общины военную службу, общественные
работы и т. п., подвергало его строгим наказаниям за ослуша¬
ние и т. д., но не простирало своей власти на его «фамилию»,
не могло отнять у гражданина его сына или его поле. В Спарте
семейный быт был совершенно уничтожен общинно-военным, в
Риме государство не устраняло старой патриархальной семьи,
и она оставалась той школой, где происходило воспитание но¬
вых поколений в духе самой строгой, хоть и не казарменной,
как в Спарте, дисциплины. Понятно, что и римские порядки
были созданы вовсе не для того, чтобы дать широкий простор
развитию индивидуализма. Только в имущественном праве Рим
1 См. выше, с. 229.
2 См. выше, с. 138.
242
развил чисто индивидуалистическую точку зрения, признав за
домовладыкой значение единственного и безусловного господи¬
на всего имущества, принадлежавшего фамилии, полного его
собственника.
Не забудем, что правопорядок античного государства имел
религиозную санкцию и что это государство было не только
политическим, но и религиозным союзом, требовавшим себе
повиновения, так сказать, не только за страх, но и за совесть1.
Гражданин должен был не только повиноваться законам госу¬
дарства, но и чтить богов, признанных государством, и для него
в идее даже не существовало тех отношений между личностью
и государством, которые могли бы пользоваться, как принципом
своим, евангельскими словами: «воздадите кесарева кесареви, а
Божия — Богови». Государство предписывало своим гражданам
религию, которая в свою очередь была санкцией установленно¬
го порядка. Если гражданин наказывался за святотатственное
деяние, карающими руководила не религиозная ревность, не
фанатизм, оскорбленный поруганием святыни, а руководило то
соображение, что гражданин посягнул на святыню, признанную
государством, и что боги могут отомстить за это всему государ¬
ству. Можно было верить или не верить в божества общие и ми¬
ровые, можно было ненавидеть и презирать богов соседнего го¬
рода, но никто не смел усомниться в государственной святыне.
Сократ поплатился жизнью именно за преступление подобного
рода, так как ему поставлено было в вину преимущественно то,
что он не чтил богов, установленных государством. Греческая
и римская религия давала санкцию не только обычному праву
во взаимных отношениях граждан между собою, а одно время
и притязаниям знати по отношению к народной массе, но и пол¬
новластию гражданской общины по отношению к ее отдельным
членам.
У государства, регламентировавшего поведение своих граж¬
дан, были и особые органы высшего надзора за соблюдением
всеми ими того, что требовалось от них государством. Такими
органами, которые должны были охранять добропорядочность
граждан, были ареопаг в Афинах, эфорат в Спарте и цензура в
Риме.
1 См. гл. V.
243
Первое из этих учреждений, когда-то игравшее главенству¬
ющую роль в афинском государственном устройстве, сохранило
за собою в демократическую эпоху значение уголовного суда
по делам об убийствах и поджогах; но кроме того, ареопаг имел
право надзора за делами культа и наблюдал за нравами. Впро¬
чем, в общем строе афинской жизни с ее большею свободою
цензура нравов не могла получить большого значения. Гораз¬
до более удобной почвой для развития наблюдения за частным
поведением граждан была спартанская жизнь с ее неумолимой
дисциплиной. К такой функции был особенно приспособлен
эфорат, который, по-видимому, и возник как своего рода поли¬
цейское ведомство1. Вступая в должность, спартанские эфоры
обращались к гражданам с требованием повиноваться законам
и... брить усы. Основной их функцией и был надзор за граждан¬
ской дисциплиной и за соблюдением законов. За всякое отступ¬
ление от дисциплины и обычаев они строго карали и высылали
из Спарты чужеземцев, если находили их влияние на граждан
нравственно вредным. Недаром же рассказывалось в древности,
что эфоры подвергли однажды наказанию повара, который вы¬
думал какой-то новый соус, так как увидели в этом проступок
против простоты нравов.
Подобного же рода обязанности по отношению к добрым
нравам в Риме лежали на цензорах. Должность цензора была
выделена из консульской власти2 в середине V в. (по традици¬
онной хронологии в 443 г.), причем первоначально около ста
лет она была в обладании одних патрициев. Цензоры (их было
два) должны были производить оценку имущества граждан для
распределения их по центуриям и классам, но они получили и
право высшего наблюдения за нравами граждан. Первоначаль¬
но обязанность составления сметы, списка граждан и податей
лежала на консулах, и ее только выделили из общего комплек¬
са консульских прав для передачи в руки особых «оценщиков»,
что собственно и значит наименование выделенной должности.
Цензорам принадлежало право замещать сенаторские вакансии
и при составлении списков граждан исключать из них отдельные
лица, а также исключать отдельные лица и из сената. Цензура
нравов получила при этом большое значение, и мало-помалу
1 См. выше, с. 210.
2 См. выше, с. 139.
244
цензоры сделались главными блюстителями верности граждан
национальным преданиям и обычаям предков, добропорядочно¬
сти их поведения в частной жизни с правом налагать наказания
за отступление от чистоты римских нравов.
И ареопаг в Афинах, и эфорат в Спарте, и цензура в Риме —
все учреждения разного происхождения и характера — бы¬
ли оплотами культурного консерватизма в смысле удержания
старины, охраны обычаев, унаследованных от предков, борьбы
с новшествами. Так как последние приходили часто извне, то
борьба нередко велась именно против иноземных влияний. В
Спарте гражданам возбранялось покидать родину для посеще¬
ния других греческих государств, да и чужеземцам не очень-то
позволялось проживать в Спарте (знаменитая спартанская ксе-
неласия ^evr|?iaaia, буквально изгнание гостей, пришельцев).
В Риме некоторые цензоры прославились борьбою с иностран¬
ными влияниями, и между ними особую славу во II в. до Р. X.
приобрел Марк Порций Катон, предпринявший целую реформу
нравов. Одним из проявлений их порчи, которой старались про¬
тиводействовать эфоры и цензоры, была роскошь. Спартанская
простота образа жизни граждан вошла в число популярных по¬
говорок. В Риме мы знаем целый ряд так называемых сумптуар-
ных законов (leges sumptuariae), направленных против роско¬
ши. Например, оппиев закон (lex Oppia), изданный незадолго
до Второй Пунической войны, запрещал ездить по городу в ко¬
лесницах и определял вес женских золотых украшений одной
полуунцией. Позднее это сумптуарное законодательство вме¬
шивалось даже в подробности домашнего обихода: сколько еже¬
дневно тратить на стол с одного человека, сколько раз в месяц
или в год отступать (и в каком размере) от этой нормы, какое
число гостей приглашать к обеду, какие запасы тех или других
продуктов (например, копченого мяса) держать в хозяйстве и
т. п. У римских цензоров было и сильное средство для борьбы с
роскошью: они оценивали имущество граждан для определения
размера налогов,— образ жизни, конечно, свидетельствовал о
большей или меньшей зажиточности,— и вот Катон оценивал,
например, колесницы и золотые украшения в десять раз доро¬
же, чем они стоили, чтобы подвергать их более высокому об¬
ложению. В лице таких людей, как Катон, римское государство
пыталось насильно вернуть граждан к простоте старинного бы¬
245
та, к строгим правилам патриархальной семьи и т. п., и тот же
самый Катон боролся с новыми идеями, которые извне проника¬
ли в среду римских граждан.
Конечно, с изменениями, происходившими в жизненной об¬
становке граждан, с экономической и культурной эволюцией
менялись и нравы общества, старые обычаи приходили в заб¬
вение и нарождались новые потребности, новые стремления,
вызывавшие нередко и оппозицию против насильственной под¬
держки старины государством. Любопытна, например, та агита¬
ция, которая была в середине II в. предпринята в Риме самими
женщинами против оппиева закона об украшениях. Когда один
из трибунов сделал предложение об отмене этого закона, рим¬
ские женщины вышли на улицы, ведшие к сенату, и останавли¬
вали сенаторов, которые шли в заседание, прося их подавать
голоса за предложение об отмене закона, что послужило для
Катона отличным поводом произнести очень резкую речь про¬
тив женщин.
Менее всего могли держаться самые стеснительные для лич¬
ной свободы государственные постановления в демократиях,
где господствовало всеобщее равенство в гражданских правах
и власть находилась в руках большинства, не очень-то охотно
налагавшего на себя какие бы то ни было узы. «По общему мне¬
нию,— говорит Аристотель в своей «Политике»,— демократия
определяется двумя характеристическими чертами: они суть го¬
сподство большинства и свобода. Справедливое здесь считают
равенством, равенство же состоит в признании верховного за¬
кона за тем, что кажется большинству. Таким образом, в этих
демократиях каждый живет, как ему угодно, каждый по своей
воле». Аристотель находил это дурным, потому что «нельзя,—
говорит он,— думать, чтобы жить в духе данного политического
устройства значило жить рабски: напротив,— замечает он,—
это значит жить для сохранения существующего политическо¬
го устройства»1. К этому характерному месту мы еще вернем¬
ся, когда будем рассматривать политические идеи древности2;
здесь отмечаем лишь то, что, «по общему мнению», в IV в. до
Р. X. демократии отличались большим, чем олигархии, разви¬
тием личной свободы граждан. То же самое говорит и Платон в
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 349.
2 См. гл. XIV.
246
своем «Государстве», указывая именно, что в демократиях «вся¬
кий имеет волю делать что хочет», «каждый может обстанавли-
вать свою жизнь по-своему, как ему нравится»1. Сошлюсь еще
на известную речь Перикла, приводимую Фукидидом, в которой
знаменитый вождь афинской демократии, сравнивая порядки
родного города со спартанскими, указывал на то, что в Афинах
живется гораздо свободнее и вольнее. Сущность демократии
заключалась, таким образом, не только в исономии (ioovopia,
равноправность) и исегории (icrr|yopia, равенство голоса), но
и в свободе. Мы уже знаем, что демократический строй уста¬
навливался в государствах с развитой промышленностью и
торговлею и со скученностью населения в городах, которые как
нельзя более содействовали разложению старого уклада жиз¬
ни с его подчинением личности родовым и семейным связям и
с господством чисто традиционного миросозерцания. Одним
из факторов закрепощения личности государством была необ¬
ходимость ее службы государству, в качестве составной части
вооруженной силы, но в государствах-городах, которые стали
обогащаться промышленностью, торговлею и экономическою
эксплуатацией союзников и подвластных, личное участие граж¬
дан в войске начало заменяться наемничеством, которое само
было результатом разложения старых устоев. Между граждан¬
ским ополчением под командой поставленного государством
начальства и позднейшим наемным отрядом, набранным каким-
либо кондотьером,— явление довольно обычное в Греции «эпо¬
хи упадка»,— разница та, что в первом случае воин-гражданин,
т.е. член государства, обязанный ему службой на войне, подчи¬
няющийся начальнику, которого оно ему дало, тогда как во вто¬
ром случае — это совершенно вольный человек, по собственно¬
му изволению выбравший себе ремесло солдата и ставший под
команду другого такого же вольного человека по соглашению с
ним. Воин-гражданин сражался за родной город, за его богов и
за своих сограждан, воин-наемник — преследуя личные, свое¬
корыстные интересы. Явление подобного рода мы наблюдаем
и в городских республиках Италии в исходе Средних веков, и
как в Греции эпохи упадка, так и в Италии конца Средневековья
это была одна из форм проявления индивидуализма,— конеч¬
Платон. Сочинения/ пер. В. Карпова. СПб., 1863. Ч. 3. С. 419.
247
1
но, форма малопочтенная в моральном отношении и очень вред¬
ная в отношении политическом, но дело не в ее нравственном и
общественном достоинстве, а в ее основе. Этой основою было
освобождение личности от старых форм, быстрее всего проис¬
ходившее в демократиях. Конечно, при этом не сама демократия
порождала печальные стороны индивидуализма, а общие усло¬
вия осуществления демократического принципа в государствах
античного мира, но в общем индивидуалистические проявления
могли развиваться только там, где развивалась и демократия.
Ведь по самой природе своей индивидуализм есть сила прогрес¬
сивная, и сравнение аристократической Спарты с демократиче¬
скими Афинами показывает, на чьей стороне было культурное
преимущество.
В Спарте гражданская община совершенно поглотила се¬
мью, на которую в Риме, наоборот, власть государства распро¬
странялась очень мало, но в обоих случаях результат для граж¬
дан, кроме римских домовладык, был одинаковый. В Афинах
дело обстояло иначе: здесь не развились ни такое полновластие
государства, как в Спарте, ни такое полновластие семьи, как
в Риме, и личной свободы было больше. Нужно, впрочем, сде¬
лать одну оговорку, касающуюся положения женщины. Любо¬
пытно, что в Спарте положение женщины-супруги было гораздо
более высоким, нежели в Афинах, и что женщина римская за¬
нимала вообще в обществе более высокое положение, нежели
женщина греческая. Спартанкам давалось общественное воспи¬
тание, дабы они могли рождать крепких и здоровых граждан и
были в состоянии поддерживать в мужьях, братьях и сыновьях
доблестный дух. Римская матрона, находившаяся в мужней
власти (in manu mariti), пользовалась вне своего дома большим
почетом и была ограждена от оскорблений. Иное положение
женщины было в высших классах афинского гражданства: в
более зажиточных домах Афин, как и множества других горо¬
дов, была своя «женская половина», гинекей (yovaixeiov), где
должны были проводить все свое время жены, дочери и женская
прислуга (рабыни) граждан, а за поведением женщин вне дома
наблюдали особые надзиратели, гинекономы (yovaixovopoi).
Более независимое положение создали себе в Афинах в эпоху
полного развития демократии, но положение совершенно вне-
семейное, лишь так называемые гетеры (exalpa значит товарка,
248
подруга), достигавшие иногда большого умственного развития
и даже влиятельного положения в обществе: вспомним хотя бы
Аспасию, знаменитую подругу Перикла и приятельницу многих
выдающихся людей его времени. Само появление таких гетер в
Афинах указывает на то, что рост демократии сопровождался
и ростом женского индивидуализма, хотя бы и в исключитель¬
ной и притом ненормальной форме гетеризма. В общем, однако,
женщина классической эпохи занимала в обществе гораздо бо¬
лее приниженное положение, чем в новом мире. Единственным
назначением женщины было поддерживать род и заправлять до¬
машним хозяйством — и только; в качестве существа, сравни¬
тельно с мужчиной низшего, она должна была находиться в веч¬
ной опеке. Лишь в позднейшие эпохи развития римского права
за женщиной стало признаваться самостоятельное значение в
цивильном отношении.
Таким образом, все, что можно сказать о развитии индивиду¬
ализма в демократиях, относится главным образом к мужской
половине отдельных гражданских общин. Указывая, в частно¬
сти, на развитие личной свободы в Афинах, мы должны здесь же
отметить, что древнее право, стеснявшее личную свободу, ста¬
ло расшатываться уже в эпоху Солона. К числу важных законов
Солона относится разрешение делать завещания. В глубокой
древности каждый домохозяин был по отношению к имуществу
семьи только распорядителем, а не собственником, который
может делать со своим имуществом все, что ему угодно. На¬
стоящей собственницею всего хозяйства была семья; но раз
законодатель разрешал главе семьи отчуждать ее имущество в
другие руки, это обозначало, что принцип семейной собствен¬
ности стал уступать место другому принципу, именно принципу
собственности личной, индивидуальной. Правда, Солон внес
в это право делать завещания некоторые ограничения, но, по
всей вероятности, закон лишь санкционировал начавшийся еще
раньше процесс разложения старого семейного права. Некото¬
рые историки думают, что при Солоне же было узаконено дозво¬
ление раздроблять и отчуждать отдельные семейные участки,
бывшие раньше как бы заповедными имениями. Что в семейном
быту шло в то время разложение старых отношений, это явству¬
ет еще и из того, что введены были иски детей против родителей
и родителей против детей в некоторых, предусмотренных зако¬
249
ном, случаях и что перед судьями государства, таким образом,
стали вестись процессы по жалобам одних членов семьи против
других. К той же категории явлений, указывающих на рост ин¬
дивидуализма, нужно отнести и разрешение отдельным лицам
заключать между собой союзы, или ассоциации, с разного рода
целями (например, торговыми): прежде человек находил место
только в готовой ассоциации, какую представляли собою семьи,
род, фратрия и т. п., и появление рядом с этими невольными
союзами союзов добровольных, в которые мог вступать, кто сам
того хотел, также указывает на то, что в общественные отноше¬
ния стал внедряться новый принцип личной свободы. Правда,
Солону приписывается и ряд законов, ограничивающих личную
свободу, но мы и не утверждаем, чтобы Солон был сознатель¬
ным и принципиальным индивидуалистом: его законодательство
не создавало, а только санкционировало новые жизненные от¬
ношения. Специальный закон Солона, лишавший чести и граж¬
данских прав всякого, кто в случае смуты в народе не станет
со своим оружием в ряды одной из партий, иногда толковался
в смысле частного вывода из общего принципа, требовавшего
полного поглощения гражданина политической жизнью, но,
по-видимому, это была лишь практическая мера, направленная
против тирании, ибо равнодушные люди были благодаря своей
пассивности лучшими пособниками тиранов.
Раз вообще индивидуализм начал, таким образом, давать се¬
бя чувствовать в одних сферах жизни, действие его не замедляло
обнаруживаться и в других. Притязания демократии могли во¬
обще опираться лишь на права личности, отрицавшиеся старым
бытом с его аристократическими традициями и религиозной
санкцией. С другой стороны, то культурное развитие Греции, во
главе которого в V в. стояли Афины, было тоже проявлением
успехов индивидуальной мысли, индивидуального творчества.
В истории действуют два противоположные начала — обще¬
ственной традиции и личной инициативы: первая — сила кон¬
сервативная, вторая — сила прогрессивная. Где начинает ра¬
ботать и проявлять себя индивидуальная мысль, там, значит,
старые устои жизни уже расшатываются и прежние формы,
следовательно, не в состоянии задерживать свободное развитие
личности.
250
ГЛАВА XII
Рабство и пролетариат в античном мире
Общая постановка вопроса в его экономической и политической
сторонах.— Численность рабов в античных государствах.— Их
экономическое значение.— Юридическое положение рабов.—
Развитие пренебрежения к труду в высших классах.— Кон¬
куренция подневольной работы с вольнонаемным трудом.—
Сосредоточение поземельной собственности в немногих
руках.— Образование пролетариата.— Его экономическое по¬
ложение.— Роль пролетариата в политической жизни.— Антич¬
ная демагогия
В числе ходячих всемирно-исторических формул, одно вре¬
мя пользовавшихся большой популярностью, есть одна форму¬
ла, обязанная своим происхождением сенсимонистам и сводя¬
щаяся к тому, что в истории трудящейся массы древность была
эпохой рабства, Средние века — периодом крепостничества,
а Новое время является временем вольнонаемного труда. Как
все подобные формулы, и эта обязана своим происхождением
очень широкому обобщению действительных фактов, но чем
шире исторические обобщения, тем меньше они могут претен¬
довать на безусловное значение, т. е. тем больше они нуждают¬
ся в разных оговорках. Рабство, крепостничество и вольнона¬
емный труд, действительно,— наиболее характерные явления
для древности, Средневековья и Нового времени в социально-
экономической истории Европы, но из этого не следует, чтобы
древность, например, рядом с трудом подневольных рабов не
знала подневольного же труда крепостных крестьян и наемного
труда свободных фетов-пролетариев. Мы уже имели случаи от¬
мечать существование в античных государствах и крепостных
земледельцев1, и наемных рабочих, и нам нет надобности на¬
стаивать на том, что рабский труд не был единственным уделом
трудящейся массы, в которой притом были и свободные мелкие
собственники, и свободные арендаторы. Если, однако, мы спро¬
сим, какая форма труда господствовала в древности в крупных
См. выше, с. 120, 121, 123, 124 и др.
251
1
хозяйственных предприятиях, которые теперь пользуются на¬
емным трудом пролетариата (сельского или городского, все рав¬
но), то нам придется, конечно, ответить на этот вопрос в смысле
указанной общей формулы: крупное поместье держалось глав¬
ным образом рабским трудом, и в крупных промышленных пред¬
приятиях работа производилась тоже рабами1. К концу древней
истории, в первые века нашей эры, сельскохозяйственный труд
рабов стал уступать место господствующей форме Средневеко¬
вья, крепостничеству, именно так называемому колонату2, но
в течение всей древней истории рабство было одной из помех
для развития свободного труда. В рабах каждый более крупный
предприниматель имел самую дешевую рабочую силу, какую
только можно себе представить, и с рабским хозяйством не мог
конкурировать не только мелкий землевладелец, ведший ма¬
ленькое хозяйство за свой счет и на свой страх, но и пролетарий,
которого существование многочисленных рабов лишало зара¬
ботка. Это — экономическая сторона истории античного проле¬
тариата, политическая же заключалась в том, что пролетариат в
смысле совокупности неимущих и очень часто безработных лю¬
дей входил в состав гражданской общины, т. е. был составной
частью суверенного демоса-плебса и пользовался широким уча¬
стием в государственных делах. Еще яснее мы представим себе
те следствия, какие отсюда проистекали, если вспомним, что
в некоторых государствах-городах (правда, очень немногих) у
этого суверенного народа были еще свои подданные, которых он
мог эксплуатировать,— одна из важных особенностей античной
демократии, о чем речь будет у нас идти в другом месте. Вопрос
о том, чем было жить античному пролетарию, решался, с одной
стороны, существованием рабов, так сказать, отбивавших у не¬
го работу, с другой — в некоторых городах по крайней мере,—
существованием подвластных общин, которые приносили госу¬
дарству доход. Конечно, к этому утверждению нельзя свести
все факты социальной истории трудящихся классов общества,
но зато это — наиболее бросающаяся особенность внутренней
истории таких государств-городов, как Афины или Рим.
Рассмотрим теперь отдельно сначала рабство, потом проле¬
тариат в античном мире.
1 См. выше, с. 161.
2 О различии рабства и крепостничества см. выше, с. 123.
252
В исторической литературе долго господствовало мнение,
будто в Древнем мире в эпоху наибольшего развития рабства
число невольников превышало число свободных граждан. К
сожалению, точной статистики населения государств-городов
Греции и Италии не существует, и особенно затруднительно от¬
ветить на вопрос о том, каковы были взаимные количественные
отношения разных классов населения, но новейшие научные
исследования приводят к результату, очень неблагоприятному
для прежнего преувеличенного мнения относительно преобла¬
дания рабов над свободными. Притом нужно еще различать от¬
дельные местности и разные периоды.
Вообще в более древние эпохи и в областях, где продолжало
господствовать старое натуральное хозяйство, рабов в тесном
смысле этого слова было очень мало, но число их быстро воз¬
растало там и тогда, где и когда происходило развитие крупной
промышленности, где и когда вместе с тем можно было за не¬
дорогую сравнительно плату доставать этот живой товар, обя¬
занный своим происхождением большею частью войне, так как
пленники обыкновенно продавались в рабство. Однако даже и
в периоды наибольшего развития рабства число рабов не пре¬
вышало числа свободных, и во всяком случае в Афинах и Риме
большинство ремесленников состояло не из рабов. В середи¬
не V в. население Аттики, половина которого жила, вероятно,
в Афинах с его портом Пиреем, было приблизительно в 160 т.
душ, в числе которых граждан было свыше ста тысяч да тысяч
приблизительно по тридцати метеков и рабов1, так что на каж¬
дого раба приходилось по крайней мере четыре свободных че¬
ловека. Впрочем, в IV в. это отношение, по-видимому, измени¬
лось не в пользу свободы, и число рабов сравнялось, кажется, с
числом свободных. Немецкий историк Греции Белох полагает,
что в начале Пелопоннесской войны, т. е. около 430 г., в Греции
(кроме Крита, Эпира и Македонии) жило около 2*/4 млн душ2,
в числе коих было до 850 т. рабов, т. е. по одному рабу на менее
нежели трех свободных,— цифра, не столь благоприятная для
свободы, как та, которую дают для тогдашней Аттики.
1 Другое предположение: 135 т. свободных (граждан и метеков) и 100 т. ра¬
бов.
2 В 1882 г. на такой же территории жило 2 065 000 душ.
253
Близкое к этому отношение существовало в эпоху наиболь¬
шего развития рабства и в Италии, где, по-видимому, один раб
приходился на двух свободных. Заметим, что эти численные
отношения установлены такими новейшими исследователями,
как Белох, Эдуард Мейер и др., которые борются с прежним
преувеличенным мнением; один раб на 2—4 свободных, это —
такое отношение, которое все-таки говорит о сильном развитии
рабства. Притом это — средние только выводы, в отдельных же
случаях, хотя бы даже и редких, сами новейшие исследователи
этого вопроса допускают возможность перевеса в населении го¬
рода рабов над свободными. Если мы еще примем в расчет, что
среди свободных было очень много бедняков и число их даже,
как увидим, все увеличивалось, то нам нечего будет удивляться
существованию в позднейшие периоды таких богачей, у кото¬
рых были сотни и даже, пожалуй, тысячи рабов. Рабовладель¬
цы, конечно, везде составляли незначительное меньшинство, и
потому совсем не приходится думать, будто если не все граж¬
дане, то большинство их имели, по меньшей мере, хоть одного
раба. Многие историки самую возможность широкого участия
граждан в государственной жизни готовы были объяснять тем,
что за них дома работали рабы и что этим было обеспечено их
материальное существование без особых забот и хлопот со сто¬
роны их самих, но этот, довольно распространенный еще и в
наше время, взгляд следует оставить. И если уже указывать на
источники существования значительной части демоса-плебса
некоторых государств вне личного труда, то это будет не раб¬
ский труд, которым пользовались только богатые, а существо¬
вание у некоторых из этих государств подвластных им общин и
их эксплуатация. Рабство, наоборот, повторяем, отбивало хлеб
у неимущих граждан, лишая многих из них заработка.
В экономическом смысле рабство есть подневольный труд в
чужом для трудящегося хозяйственном предприятии, причем
заработную плату, устанавливаемую в свободном состоянии
обоюдным договором, здесь заменяет полное содержание, дава¬
емое рабу его господином. В более ранние времена мы находим
в античном мире рабов лишь в качестве домашней прислуги или
несвободных рабочих (пастухов, пахарей и т. п.) в небольших
хозяйствах раннего, несложного типа. Тогда раб был принад¬
лежностью дома, семьи, того, что у римлян называлось фами¬
254
лией1, и в этом смысле в Греции раб даже обозначался, как до¬
мочадец, экет или ойкет (oucerri*;). Говоря о составе семьи, как
первичной клеточки государства, Аристотель прямо отмечает,
что «цельная семья состоит из рабов и свободных» и что «первые
и самомалейшие части семьи суть господин и раб, муж и жена,
отец и дети», откуда в семье «имеют место и отношения троякого
рода»2. Раб для Аристотеля есть одно из средств, необходимых
для хозяйственных целей, ибо, говорит он, «эти средства двоя¬
кого рода: одни неодушевленные, другие одушевленные. Для
корабельщика, например, руль — средство неодушевленное, а
рулевой — одушевленное, потому что слуга в каждом деле есть
то же, что орудие в каком-либо искусстве. Посему, если каждый
предмет, которым мы владеем, есть средство для жизни, а во¬
обще имущество слагается из множества таких средств, то раб,
как и всякий вообще слуга, будучи одушевленным имуществом,
есть лучшее средство для разных потребностей жизни, ибо он
заменяет собою несколько других»3. Аристотель, как известно,
был защитником рабства, и ему раб казался даже необходимою
принадлежностью домашнего хозяйства, которую, по его сло¬
вам, у бедных заменяет рабочий вол, но на самом деле, конечно,
существовали и такие хозяйства,— мелкие именно,— которые
обходились без рабов, как об этом свидетельствует сама же ого¬
ворка Аристотеля.
От этого вида рабского труда в домашнем самодовлеющем
хозяйстве нужно отличать пользование рабским трудом в про¬
мышленных предприятиях, производивших те или другие про¬
дукты не для потребления их в самом же «доме», а для сбыта4. Го-
воря об экономической стороне жизни, Аристотель различает в
ней два вида, которые называет естественной и неестественной
экономической деятельностью, разумея под первою домашнее
хозяйство в видах удовлетворения потребностей семьи произ¬
водимыми в этом хозяйстве продуктами, а под второю — про¬
мышленные предприятия, конечная цель которых — продажа
произведенных предметов ради наживы. Первого рода приобре¬
тение богатства он называет экономическим, а второго рода —
1 См. выше, с. 241.
2 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 155.
3 Там же. С. 13.
4 См. выше, с. 154.
255
барышническим, прибавляя, что «барыш получается здесь не
каким бы то ни было образом, но не иначе, как посредством
мены ценностей»1. То, что Аристотель обозначает этими двумя
терминами, в известном смысле соответствует нашим поняти¬
ям натурального и денежного хозяйства, а мы уже знаем, что
переход от одной формы к другой происходил более или менее
во всех государствах-городах античного мира. Мы знаем также,
какие перемены этот переход вызывал в социальном их быту2,
но в том месте, где об этом шла речь, мною не было достаточно
подчеркнуто влияние денежного хозяйства на историю антич¬
ного рабства. Дело, собственно говоря, в том, что эксплуатация
рабского труда в особенно широких размерах сделалась воз¬
можною только при возникновении предприятий в духе денеж¬
ного хозяйства, т. е. более крупных хозяйств, занимавшихся
производством на сбыт ради наживы. В торгово-промышленных
государствах Греции такими предприятиями были мануфакту¬
ры, хозяева которых широко пользовались рабским трудом, в
римском же государстве рабский труд получил развитие глав¬
ным образом в применении к обработке земель, принадлежав¬
ших крупным собственникам, которые вели чисто «плантацион¬
ное» хозяйство, т. е. такое, какое мы впоследствии наблюдаем
в Америке в эпоху невольничества негров. Чем более развива¬
лась фабричная промышленность в Греции и латифундиальное
хозяйство в Италии, тем все в большем и большем количестве
рабочих рук они нуждались, наиболее же выгодными для пред¬
принимателей были рабочие руки рабов.
Источником рабства была не одна война; мы уже видели, что
рабом мог сделаться и неоплатный должник3,— явление, прини¬
мавшее по временам размеры настоящего народного бедствия.
Сначала рабы, как выражается Э. Мейер, были только домашним
инвентарем, но потом они получили значение инвентаря произ¬
водительного, и тогда их потребовалось очень много. Крупные
«барышники»,— пользуясь выражением Аристотеля,— находи¬
ли, что свободные рабочие слишком дороги, что с ними больше
хлопот, что труд их недостаточно производителен, и предпочи¬
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 29. Барышниче¬
ский — хРПЦпапкба.
2 См. выше, с. 161, 181 —182.
3 См. выше, с. 174 и след.
256
тали покупать рабов: содержание раба обходилось дешевле, он
был вполне существом безответным, потому что был не лицом
(persona), а только телом (скора) или вещью (res), да к тому же
и заставить его работать, как можно больше, было гораздо лег¬
че. На спрос явилось предложение, и торговля живым товаром
«получила громадное развитие, причем в греческие государ¬
ства, а позднее и в Рим стали ввозиться массы рабов, родиною
которых одинаково могла быть и какая-либо страна культурного
Востока, и любая из некультурных стран, где только у греков
были свои колонии. Были и настоящие рынки рабов, например,
на о-ве Делос, где однажды в один только день, как рассказы¬
вают, было распродано 10 т. рабов. Главные центры торгово-
промышленного развития в V в.,— а такими центрами, как мы
знаем, являлись Коринф, Афины, Сиракузы и т. п.,— сделались
и местами, где было наибольшее количество рабов. Каждый де¬
миург, искавший выгоды, или мелкий торговец, желавший рас¬
ширить свои операции, прежде всего обзаводился рабом или
двумя-тремя рабами, с которыми и работал или торговал как с
помощниками своими, специально обученными делу, а кто был
побогаче, тот держал и большее количество рабов: например, на
фабрике оружия, принадлежавшей Демосфену, работало трид¬
цать три раба. Кажется, преобладали мастерские с 20—30 раба¬
ми, но бывали и с 120 рабами. Из области обрабатывающей про¬
мышленности применение рабского труда перешло в область
промышленности добывающей, и, например, в Аттике очень
большое количество рабских рук было занято в рудниках. По
словам Ксенофонта, в рудниках некоторых граждан работало по
300, по 600 и даже по 1000 рабов. Наконец,— но только не в Гре¬
ции, а в Риме,— рабский труд нашел громадное применение и в
сельском хозяйстве. Случалось и так, что рабы жили и отдельно
от своих господ, в качестве самостоятельных ремесленников,
обязанных только платить оброк (аяосрора), или же отдавались
внаем для самых разнообразных надобностей: нечто подобное
делалось и в России в эпоху крепостного права, когда помещики
отпускали «дворовых» на оброк или сами «заставляли» их идти
к кому-либо в услужение. Цены рабов были разные: например,
в Греции чернорабочие в V в. стоили рублей по 75 на наши день¬
ги, ремесленники — около 90—120 р., рабы с некоторым обра¬
зованием — и 150 р., и 200 р., и много дороже.
257
Печальное юридическое положение рабов явствует из то¬
го, что они не считались даже за лица и были просто вещами.
В так называемые патриархальные времена, когда рабы жили в
семьях самих хозяев, часто работали вместе с ними и большею
частью принадлежали к одной и той же народности, обращение
с рабами должно было быть лучшим, чем позднее, когда рабами
были в громадном большинстве варвары, сами рабовладельцы
более уже обыкновенно физическим трудом не занимались и
старых патриархальных отношений внутри «дома» или «семьи»
не было. Между положениями домочадца, с одной стороны, и
чернорабочего, иногда даже носившего на себе кандалы, с дру¬
гой, существовала целая градация промежуточных ступеней, и
в обращении господ с рабами существовало также множество
оттенков, от большой гуманности до крайних проявлений про¬
извола и жестокости. Все это, однако, не касалось юридической
стороны института рабства, ибо каковы бы ни были фактиче¬
ские отношения господ к рабам, одним над другими принадле¬
жало настоящее право собственности, такое же в сущности,
какое имеет собственник по отношению к неодушевленным
предметам или к рабочему скоту. Государство или совсем не
вмешивалось в то, что делали рабовладельцы со своими неволь¬
никами, или лишь в очень редких и исключительных случаях,
да и то в очень слабой степени, ограждало личность раба от про¬
извола. В лучшем положении находились только государствен¬
ные рабы (5r|p6aioi, servi publici), несшие обязанности писцов,
полицейских, тюремщиков, вестовых и т. п. или занятые обще¬
ственными работами и т. п. В отдельных случаях рабы получали
от своих господ (или от государства) свободу, для чего требо¬
валось исполнение известных формальностей, вроде, например,
продажи раба какому-либо божеству (в Греции). Отпущенники
(алеХеббвроц liberti) не были, однако, вполне свободными людь¬
ми, так как на них продолжали лежать по отношению к прежним
господам некоторые обязанности, а по смерти вольноотпущен¬
ника имущество или по крайней мере известная его часть пере¬
ходила в распоряжение бывшего господина, который в Риме со¬
хранял по отношению к своему либерту название патрона. В
политическом отношении отпущенники тоже не пользовались
равноправностью с природными гражданами.
258
Развитие рабского труда в Древнем мире повлекло за собою
между прочим образование в зажиточных классах общества
презрительного отношения к физическому труду как к занятию,
недостойному звания свободного человека и настоящего гражда¬
нина. Старая аристократическая теория о зависимости личной
доблести от благородства происхождения1 сменилась теорией
о неприличии свободному гражданину заниматься каким-либо
ремеслом. В первобытные времена физический труд был уделом
всех членов общины, но по мере социальной дифференциации
все более и более распространялось и утверждалось убежде¬
ние в том, что люди из высших классов призваны исключитель¬
но к несению военной службы и к занятию государственными
делами,— взгляд, с которым мы встречаемся и в дворянстве
средневековой и новой Европы. С падением значения родовой
знати наследницей этого взгляда сделалась более крупная бур¬
жуазия, и философия нередко являлась только в роли идеоло¬
гической защитницы этого классового пренебрежения к труду.
Например, Аристотель прямо утверждал, что «в государстве с
наилучшим политическим устройством, где люди абсолютно до¬
бродетельны, а не только сообразно с условиями их политиче¬
ского быта, граждане не должны заниматься ни ремеслами, ни
промыслами, потому что такая жизнь неблагородна и противна
интересам добродетели. Граждане такого государства,— про¬
должает он,— равным образом не должны быть и земледельца¬
ми; напротив, как для развития в себе начала добродетели, так
и для политической деятельности, им необходим философский
досуг»2. Считая истинным призванием граждан политическую и
военную деятельность, Аристотель прибавлял, что только такие
истинные граждане и могут владеть землей, обрабатывать ко¬
торую должны «или рабы, или варвары, или периэки»3. Парал¬
лельных этим цитатам мест и у самого Аристотеля, и у других
классиков можно было бы привести несколько, так этот взгляд
на необходимость для гражданина «схоластической» жизни был
распространен в древности. Прибавим только, что Аристотель
находил всякое занятие каким-либо ремеслом способным толь¬
1 См. выше, с. 126.
2 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 194.
3 Там же. С. 195.
259
ко отуплять мысль и делать ее неспособною к высшим проявле¬
ниям интеллектуального существования.
Конечно, рабский труд,— особенно там, где он достигал наи¬
большего развития,— являлся одной из помех для развития
труда вольнонаемного. Мы видели, почему предприниматели
предпочитали рабов свободным наймитам, и это обстоятель¬
ство отражалось крайне невыгодно на благосостоянии фетов-
пролетариев. Раб был очень важным и непреоборимым кон¬
курентом свободного, но неимущего простолюдина, которого
он ставил иногда в полную невозможность пропитывать себя
какою-либо работою. Праздность, в какой жила значительная
часть городской «черни», была результатом вытеснения из про¬
мышленной жизни свободных рабочих рук руками покупных не¬
вольников, и таким образом рабство содействовало не только
обогащению имущих классов, но и обострению нищеты неиму¬
щих. Вот почему внедрение рабского труда в хозяйственную
жизнь отдельных городов нередко встречалось выражениями
сознательного недовольства со стороны рабочего простонаро¬
дья. Античный простолюдин в этом отношении напоминает нам
современного рабочего, когда последний выражает свое неудо¬
вольствие на появление в стране пришлых, более дешевых ра¬
бочих, которых предприниматели ввозят иногда целыми пар¬
тиями. Рабы оказывались опасными конкурентами не только
городских рабочих, но и крестьян. В Риме, по-видимому, более
крупные землевладельцы довольно рано стали прогонять со сво¬
их земель клиентов и прибегать к рабскому труду1. Вот почему
в числе знаменитых рогаций Лициния и Секстия2 было и такое
предложение, чтобы для обработки своих земель богатые люди
пользовались не одними рабами, но и свободными рабочими.
Хотя в этом смысле и сделано было постановление, но оно ока¬
залось бессильным в борьбе с развитием рабского хозяйства и
не достигло своей цели обеспечить за вольнонаемным трудом
хотя бы только часть работы. Экономический процесс шел сво¬
им порядком, и в эпоху Гракхов, т. е. в середине II в., дал свои
результаты в смысле разорения бывшего когда-то крепким рим¬
ского крестьянства, которому оказалось не под силу конкури¬
ровать с рабским хозяйством крупных землевладельцев. Тот же
1 См. выше, с. 180.
2 См. выше, с. 181.
260
результат получался и в городах, тем более что и каждый мел¬
кий ремесленник стремился обзавестись рабом, так что некото¬
рая часть самой демократии мирилась с рабством и вовсе ему не
противодействовала.
Параллельно с развитием рабства шло развитие крупно¬
го землевладения. Уже в самом начале истории государств-
городов Древнего мира среди граждан были и многоземельные,
и малоземельные, и безземельные1, и мы, кроме того, еще зна¬
ем, что процесс обезземеления малоземельных более крупными
собственниками продолжался и в период господства знати, что
и было одной из причин борьбы с нею народа2. Это явление об¬
ращало на себя внимание многих правителей, которые теми или
другими мерами думали задержать процесс, закрепить землю
за ее прежними владельцами. К числу таких мер в Афинах мы
можем, например, отнести установление Солоном максимума
для земельных владений, оказание Писистратом кредита мел¬
ким землевладельцам из государственной казны3 и т. п. Это не
единичные примеры, ибо и в других городах проявлялась та же
забота оградить землевладение от всяких в нем изменений, не¬
благоприятных для большинства граждан. Такой политикой осо¬
бенно, по-видимому, руководились тираны. Например, Кипсел и
Периандр в Коринфе наделяли безземельных граждан участка¬
ми из имений, конфискованных у знати, запрещали сельчанам
переселяться в город, противодействовали развитию рабского
хозяйства и т. п. Обезземелению массы много способствовал
и ввоз заграничного хлеба, который делал занятие сельским
хозяйством очень невыгодным для мелкого собственника. В
государствах, где процветали промышленность и торговля, зем¬
леделие совсем приходило в упадок. У Геродота (кн. V, гл. 29)
записан любопытный рассказ о том, что нашли в области Ми¬
лета паросцы, которых граждане этого первого города Ионии
пригласили для умиротворения внутренних смут. «Проходя по
всей милетской земле,— рассказывает историк,— они, где бы
ни увидели хорошо обработанное поле в разоренной стране, за¬
1 См. выше, с. 119.
2 См. выше, с. 174 и след.
3 См. выше, с. 204.
261
писывали имя хозяина этого поля. Прошли они всю страну, но
таких полей нашли немного»1.
Особенный интерес представляет собою история сосредото¬
чения в немногих руках поземельной собственности в Спарте.
Интерес этот заключается, во-первых, в том, что на спартан¬
ский быт долгое время смотрели как на один из наиболее вы¬
пуклых примеров экономической неподвижности государств,
в которых главным занятием жителей является земледелие, а
во-вторых,— и это особенно важно,— именно в Спарте ввиду
общего характера ее политического устройства особенно за¬
ботились о сохранении земли за теми, кому она принадлежа¬
ла. Наконец, при обзоре социальных движений в греческих
государствах-городах2 нам придется познакомиться с целой
аграрной революцией, которая произошла было в Спарте в III в.
до Р. X., и для понимания этого интересного эпизода нам также
необходимо знать, каким образом Спарта дошла до острого со¬
циального кризиса, выразившегося в этой революции.
Спарта, как мы уже не раз говорили, была своего рода воору¬
женным лагерем среди подвластного населения, и ее граждане
были прежде всего воины, каждый из которых был обеспечен
известным участком земли, клером. Почти вся поземельная
собственность находилась здесь в обладании спартиатов, т. е.
тех немногочисленных сравнительно с общим количеством на¬
селения граждан, которые назывались гомеями, т. е. равными3.
Они были равными не только в политическом смысле, но даже
и в экономическом, потому что одной из главных забот самой
гражданской общины было здесь поддерживать равенство кле¬
ров, которыми обеспечивалось несение гражданами военной
службы государству. Мы не знаем, как произошло такое более
или менее равномерное распределение поземельной собствен¬
ности в Лаконии, но позднейшая легенда приписала его рефор¬
ме законодателя Ликурга4, который, по рассказу очень позднего
писателя Плутарха, писавшего спустя тысячу лет после пред¬
полагаемой эпохи Ликурга, однажды при виде лаконских полей
после снятия с них жатвы сравнил всю страну с наследством,
1 Геродот. История в 9 кн./пер. Ф.Г. Мищенко. М., 1886. Т. 2. С. 12.
2 См. след. гл.
о
Обо всем этом см. с. 116, 125 и др.
4 См. выше, с. 170—171.
262
только что поровну поделенным многими братьями между со¬
бою. Эти древние участки (аргона роТра), как они названы у
одного писателя, пользовавшегося трудами Аристотеля, были
неделимы и неотчуждаемы, т. е. представляли собою заповед¬
ные семейные наделы. Есть основание полагать, что каждый
спартанский нормальный клер равнялся приблизительно вось¬
ми десятинам. Не следует, впрочем, думать, что так-таки все
спартиаты и владели именно такими участками. Возникли ли
клеры из разложения первоначальной поземельной общины,
как смотрят на дело одни, или же, как объясняют его другие,
происхождения равных участков нужно искать в дележе земли
между воинами, покорившими Лаконию и сделавшимися ее го¬
сподами, равенство поземельной собственности, по-видимому,
довольно рано стало нарушаться, и уже в VI и даже в VII в. в
Спарте был класс граждан, обладавших и более крупными
участками. Сначала недостаток в земле, который давал себя
чувствовать с ростом населения, спартанцы восполняли приоб¬
ретением новых участков путем завоевания, и это помогало им
поддерживать хотя и не абсолютное, но все-таки реальное ра¬
венство клеров, но пришло время, и этот источник земельного
обеспечения граждан иссяк, а между тем то важное значение,
какого достигла Спарта в греческом политическом мире1, тяже¬
ло легло в экономическом отношении на ее граждан, которые
все более и более начинают разоряться под бременем государ¬
ственных расходов. Одним словом, в Спарте совершался такой
же процесс, как и в Риме, где тоже постоянные войны влекли за
собой разорение части мелких землевладельцев. Как в других
местах, так и здесь началось закладывание земель менее зажи¬
точными у более богатых, закон же о неотчуждаемости клеров
обходился таким образом, что должник уступал заимодавцу в
форме апофоры (шгофора), т. е., в сущности, оброка — часть
дохода, а не то и весь доход с участка. Жизнь оказалась силь¬
нее закона, а потом, именно в первой половине IV в., и самое
запрещение отчуждения клеров было отменено: именно закон
эфора Эпитадея разрешил дарить или завещать земли, оставив
в прежней силе лишь запрещение их продавать. Аристотель во
второй половине того же века уже отмечал, как особенность
1 См. гл. XV, XVI.
263
Спарты, сосредоточение в ней поземельной собственности в не¬
многих руках. «Спартанское устройство,— говорит он,— мож¬
но упрекнуть в ненормальном распределении имущества. Одни
в Спарте владеют чрезвычайно большим имуществом, а другим
достается самое ничтожное, так как вся земля там находится во
владении небольшого числа граждан»1. Аристотель приписывал
это дурному законодательству, дозволявшему давать дочерям
приданое, вследствие чего, по его словам, «почти две пятых всей
земли принадлежали женщинам». Вот почему, прибавляет он,
«страна, которая в состоянии прокормить полторы тысячи всад¬
ников и тридцать тысяч гоплитов, не считает в себе и тысячи
войска»2. В следующем веке греческий историк Филарх, пока¬
зание которого сохранилось у Плутарха, насчитывал лишь семь¬
сот спартиатов, из которых едва сто имели землю и надел. Кто
терял свой клер, а потому не мог участвовать в сисситиях, тот
переставал быть полноправным гражданином и его опускали в
класс гипомионов или гипомейонов (orcopeiovq), чем и объяс¬
няется уменьшение числа спартиатов, о котором говорят источ¬
ники. Эти захудалые граждане лишались также права участия
в народном собрании, апелле. Yymopeiovec;, это — спартанский
пролетариат, лично свободный, но политически бесправный, ко¬
торый вынужден был жить трудами рук своих. В III в. наемные
рабочие, или пелаты (ягХатг|<;), уже составляли целый обще¬
ственный класс в Спарте.
Аналогичный процесс совершался и в Риме. И здесь крупное
землевладение усиливалось на счет мелкого, причем процесс
этот то усиливался, то ослабевал. Сначала мелких землевла¬
дельцев, как мы знаем, разоряли долги, а потом к тому же само¬
му приводило появление на рынке привозного хлеба или хлеба,
производившегося рабами в более крупных поместьях римских
богачей. Исключительное положение, в каком очутился Рим
благодаря счастливым войнам, позволило его богатому классу
приобретать громадное количество земель, и к середине II в. до
Р. X. в большей части Италии совсем исчезло свободное кре¬
стьянство, господствовали уже латифундии, т. е. большие по¬
местья, а на них — рабское хозяйство. «У диких зверей в Ита¬
лии,— говорил Тиберий Гракх,— есть свои норы и логовища, а
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 92.
2 Там же. С. 93.
264
у людей, сражающихся и умирающих за эту самую Италию, не
остается больше ничего, кроме воздуха и света!.. Наши воена¬
чальники повторяют неправду, когда во время битвы призывают
воинов защищать могилы предков и домашние алтари, ибо ни у
одного из этого великого множества римских воинов нет более
ни отцовского очага, ни родовой усыпальницы. Эти самые люди,
которых называют владыками мира, сражаются за богатства, за
роскошь других, но сами они не владеют ни пядью земли».
Обезземеление народной массы приводило к образованию
пролетариата. С этим термином, которым мы пользуемся и в
настоящее время, римляне были знакомы еще в эпоху центу-
риатной реформы, и он обозначал людей, обладающих только
потомством (proles), причем пролетарии составляли лишь одну
центурию из 1931. Очевидно, число таких бедняков в ранние
эпохи, когда господствовало натуральное хозяйство, было срав¬
нительно небольшим, но оно везде с течением времени возрас¬
тало, пока в состав пролетариата не вошло большинство свобод¬
ного населения, особенно в самих городах. Как бы ни был развит
рабский труд, он никогда не в состоянии был совершенно вы¬
теснить применение вольнонаемного труда пролетариев. Мно¬
гие все-таки находили работу в качестве каменотесов и плотни¬
ков, носильщиков, перевозчиков и матросов, поденных рабочих
в мастерских, на мельницах, на огородах и т. п., и очень часто
самому государству приходилось предпринимать разные работы
почти исключительно в видах прокормления своих пролетариев.
Но у неимущей массы был и иной источник дохода — продажа
не своего труда, а своей крови, поступление в наемные войска,
которым, конечно, было не до интересов родины. Наконец, дело
доходило до того, что государство оказывалось вынужденным
раздавать хлеб даром или продавать его по самой дешевой цене
своим неимущим гражданам, или возлагало эту обязанность на
более богатых граждан, приучая этим самым пролетариев к со¬
вершенно праздной жизни.
Не забудем, что во многих государствах пролетариат поль¬
зовался политическими правами. Мы еще увидим, к каким по¬
следствиям это приводило,— увидим именно на примерах Афин
и Рима в периоды наибольшего участия народа в ведении госу¬
дарственных дел. Не имея ни состояния, ни заработка, гражда¬
1 См. выше. С. 192—193
265
нин извлекал непосредственную выгоду из своего права голо¬
са в народных собраниях, продавая этот голос тому, кому его
нужно было купить для каких-либо своих целей. Поступление
в наемное войско и торговля голосами на народных собраниях
были двумя способами индивидуальной деятельности безработ¬
ных пролетариев, в праздности своей часто даже отвыкавших
от правильного труда, в массе же, т. е. коллективно, класс бед¬
ных граждан или пользовался своими политическими правами,
чтобы вести постоянную войну против богатых, или становился
орудием демагогов, большею частью стремившихся к осущест¬
влению чисто личных целей. В следующей главе мы рассмо¬
трим, как вообще велась эта борьба бедных с богатыми, а здесь
только отметим факт возрождения тирании позднейшей эпохи
на почве демагогии, ловко пользовавшейся нелюбовью бедных
к богатым, чтобы при помощи первых захватывать власть в свои
руки.
Говоря о разных видах демократии в одном месте своей «По¬
литики», Аристотель выделяет между прочим те случаи, когда
«при всеобщем участии граждан в делах государства верхов¬
ная власть находится в руках толпы, а не закона. Где верховная
власть,— продолжает он,— принадлежит не закону, там обык¬
новенно являются демагоги. Народ в таких случаях есть монарх,
как бы одно лицо, состоящее из многих», ибо «и властвовать он
хочет, не подчиняясь закону, а деспотируя», и льстецы поэтому
у него в большой чести. «Демагог и льстец,— говорит еще Ари¬
стотель,— одни и те же лица и вполне соответствуют друг дру¬
гу; каждый из них на своем месте имеет огромную силу: именно
льстецы у тиранов, демагоги у народа... Вследствие того, что
верховная власть находится в руках народа, возвышаются и
демагоги, потому что они управляют мнением народа, и толпа
обыкновенно верит им»1. Эту демагогию Аристотель ставит на
первое место в числе причин непрочности многих демократий
своего времени. «Демагоги,— говорит он,— желая быть у наро¬
да в милости, обижают обыкновенно знатных и тем побуждают
их к восстанию: или они требуют от них раздела их собственно¬
сти между народом, или истощают их доходы на общественные
литургии, или клевещут народу на богатых, чтобы конфиско¬
вать их имущество в его пользу»2.
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 260—261.
2 Там же. С. 331.
266
ГЛАВА XIII
Социальный вопрос в античных республиках
Политические партии древности и их связь с социальной борь¬
бой в отдельных государствах-городах.— За борьбою знатных и
незнатных следует борьба богатых и бедных.— Основная мысль
книги Васильевского «Политическая реформа и социальное дви¬
жение в Древней Греции в период ее упадка».— Борьба аристо¬
кратии и демократии в Греции в V и IV вв.— Социальная рефор¬
ма в Спарте III в.— Взаимные отношения социальных классов в
Риме после уравнения прав патрициев и плебеев.— Нобилитет
и пролетариат, оптиматы и популяры в Риме во II в.— Восстания
крепостных и рабов
Как и в современных государствах, так и в гражданских об¬
щинах Древнего мира политическая жизнь заключалась в борь¬
бе партий, да и основные, так сказать, партии по своим принци¬
пам были тогда те же, что и теперь. С одной стороны, это были
партии консервативные и прогрессивные, с другой — аристо¬
кратические и демократические, т. е. в одном ряде случаев во¬
прос шел о том, следует ли охранять установленные порядки
(та кабеасота aco^eiv) и обычаи предков (morem majorum), или,
наоборот, идти вперед, реформировать, а в другом ряде случа¬
ев охрана существующего или преобразования должны были
служить целям или привилегированного меньшинства граждан,
или, наоборот, народной массы. В основе разделения на партии
лежат, таким образом, или принципы, имеющие в виду общее
благо, различно понимаемое и в смысле постановки целей, и в
смысле выбора средств для их осуществления, или же лежат в
основе этого разделения интересы отдельных сословий и клас¬
сов, для которых принципы являются лишь своего рода идеоло¬
гическими оправданиями их чисто своекорыстных стремлений.
Вместе с этим борьба между партиями может вестись двояким
путем, т. е. либо на легальной почве, какую в античном мире
создавала деятельность в свободных государственных учрежде¬
ниях, либо путем революций и государственных переворотов. Та
борьба, о которой будет идти речь в этой главе, есть по преиму¬
ществу борьба классовая и революционная, борьба социальная,
вызванная распадением античного гражданства на два враждеб¬
ных класса — богатых и бедных, имущих и неимущих.
267
Не есть ли, однако, эта борьба лишь простое продолжение
борьбы знатных с незнатными, которая предшествовала демо¬
кратической эволюции, или в этой новой борьбе есть что-либо
отличающее ее от прежней?
Рассматривая историю внутренних изменений в граждан¬
ских общинах античного мира, Фюстель де Куланж в извест¬
ном уже нам своем сочинении сводит эти изменения к четырем
«переворотам»: первый — переход власти от царей к аристокра¬
тии, второй — распадение рода, третий — вступление плебса
в гражданскую общину, четвертый — водворение демократии.
Нас могут здесь касаться только два последние переворота.
Один из них Фюстель де Куланж видит в том, что «освободив¬
шиеся клиенты, плебс, вся эта толпа, веками остававшаяся вне
религиозного и политического союза, опрокинула все противо¬
поставляемые ей преграды, проникла в гражданскую общину
и тотчас же стала в ней властелином»1. Но этот переворот не
был делом самых низших классов, и «новый порядок водворился
попрочнее только там, где тотчас же отыскался высший (или,
пожалуй, средний класс), готовый взять временно в руки ту по¬
литическую и нравственную власть, которая выскользала у эв-
патридов или патрициев»2. Аристократия рождения сменилась
аристократией достатка, которая была переходом к демократии.
Когда, однако, между гражданами установилось равенство и «не
было уже повода к борьбе за права и за начала, люди стали бо¬
роться за интересы, за выгоды... Демократия не устранила бед¬
ности, она сделала ее, напротив, еще ощутительнее: равенство
политических прав еще более выдвинуло вперед неравенство
состояний... Бедняк пользовался равенством прав, но, конечно,
повседневные его страдания наводили его на мысль о том, что
равенство достатков было бы гораздо лучше»3.
Один из лучших современных историков Древнего мира, Эд.
Мейер тоже различает две разные борьбы и, исходя из иного,
не культурно-религиозного, а социально-экономического ис¬
толкования политической эволюции, приходит в сущности к
установлению тех же двух моментов, причем проводит парал¬
лель между тем, что делалось в античных городовых республи¬
1 Фюстель де Куланж. Гражданская община Древнего мира/пер. Е. Корта.
С. 374.
2 Там же. С. 432.
3 Там же. С. 452—454.
268
ках, и тем, что происходило и происходит еще теперь в евро¬
пейских нациях. Первым моментом является для него, как он
выражается в одном из последних своих сочинений1, «образо¬
вание правового государства, уничтожение всех сословных раз¬
личий и политических преимуществ, полное распространение
политической свободы и правового равенства на всех членов
государства, создание такого общественного строя, при кото¬
ром все граждане являлись равноправными и равноценными».
В Древнем мире было тоже свое «средневековье»2, и, по словам
Э. Мейера, «переворот в отношениях древнего средневековья,
вызванный «вторжением торговли, промышленности и денеж¬
ного обращения», повел «к эмансипации сельского населения, к
устранению всяких привилегий и к полному уничтожению того
средневекового расчленения народа на наследственные сосло¬
вия, при котором рождение в том или другом сословии заранее
определяло для каждого его призвание и образ жизни3... Юри¬
дически,— продолжает наш историк,— по тексту закона, новые
учреждения представляются приблизительно везде одинаковы¬
ми, на самом же деле на их почве происходит ожесточенная
борьба вновь возникающих и стремящихся к господству про¬
фессиональных классов (Berufsstande). Новые классы, торговый
и промышленный, неустанно пролагая себе путь вперед, стара¬
ются захватить в свои руки политическую власть, опираясь на
могущественное влияние своего богатства, подчиняющего им,
если не юридически, то фактически, значительную часть насе¬
ления. С их возвышением исчезает прежний антагонизм между
знатью и крестьянством; они соединяются в одну партию пред¬
ставителей сельских интересов, или аграриев, пытающуюся вы¬
рвать государство из-под влияния диаметрально противополож¬
ных интересов партии капиталистов; такая борьба охватывает
Афины в V в. и достигает наиболее резких проявлений в эпоху
Пелопоннесской войны. За этими руководящими классами сле¬
дует непрерывно растущий пролетариат — люди, не имеющие
никакой собственности, кроме своей рабочей силы, которую
они вынуждены продавать. Исторгнутые из прежних условий
зависимости и из прежних объединявших их союзов, они при¬
нуждены самолично заботиться о добывании себе средств к су¬
1 Мейер Э. Рабство в древности. СПб., 1899. С. 28.
2 См. выше, с. 156.
3 Мейер Э. Рабство в древности. СПб., 1899. С. 28.
269
ществованию. Но они обладают личной свободою и пользуются
такими же гражданскими правами, как и богачи, т. е. землевла¬
дельцы, торговцы и фабриканты; в количественном отношении
они составляют добрую половину, если не большинство граж¬
дан. Они, в свою очередь, стремятся к достижению собственно¬
сти и благосостояния и научились сознавать свою силу. Благо¬
даря этому они образуют революционный класс, всегда готовый
свергнуть господствующую партию, всегда жаждущий изгнания
или избиения богатых, конфискации имуществ и раздела зе¬
мель; в греческих государствах этот антагонизм неоднократно
разрешался кровавыми революциями»1. Вот как представляет¬
ся Эд. Мейеру внутренняя история греческих государств и Ри¬
ма, и, отметив, что в отдельных случаях исход этой борьбы был
крайне различен, он оговаривается, что она «нигде не привела
к окончательному исходу, да никогда и не могла привести, так
как антагонизм постоянно возобновлялся» — вплоть до потери
государством политической самостоятельности.
Новейшие историки античного мира обратили большое вни¬
мание на эту социальную борьбу неимущих против имущих,
которая, как мы видим, сменила прежнюю борьбу незнатных
против знатных. Прежние историки, изучая период, в который
происходила в Греции эта борьба, выдвигали на первый план
политический вопрос тогдашней Греции — вопрос о ее нацио¬
нальном объединении, необходимость которого вызывалась
существованием двух опасных для греков политических сил —
Персии и Македонии. Греки не сумели объединиться — вот
главная тема прежних историков упадка Греции. «Задача грече¬
ской истории,— пишет, например, один русский ученый, ныне
покойный,— состояла в том, чтобы найти такое политическое
устройство, которое бы примиряло вполне самостоятельность
частей с единством целого или, по крайней мере, с более креп¬
кою связью между некоторыми из его отделов. Несчастье грече¬
ской истории состояло в том, что до самого последнего времени
она, несмотря на все поиски, не могла найти такой формы по¬
литического устройства».
Эти слова принадлежат бывшему профессору Петербургско¬
го университета В. Г. Васильевскому, а взяты они из его кни¬
ги «Политическая реформа и социальное движение в Древней
1 Мейер Э. Рабство в древности. СПб., 1899. С. 29—30.
270
Греции в период ее упадка», вышедшей в свет и 1869 г.1 В его
изображении этой эпохи, когда грекам особенно нужно было в
той или иной форме объединиться, внутренняя борьба, проис¬
ходившая в отдельных государствах Греции, является главным
образом одним из препятствий к благополучному разрешению
основной «задачи» греческой истории. «По-видимому,— говорит
он,— долгие бедствия ослабили то ревнивое чувство автономии
и автополитии, которое до сих пор служило главным препят¬
ствием всякой прочной связи между отдельными государства¬
ми. Но зато, может быть, сильнее, чем когда-либо, были препят¬
ствия внутренние, приготовленные внутренним, социальным
развитием маленьких республик. В каждой из них стояли друг
против друга две враждебные и непримиримые партии. Вопрос
политический неизбежно встречался с вопросом социальным;
твердый государственный порядок находил почти непреодоли¬
мые препятствия в ожесточенной борьбе и сопровождавших ее
переворотах внутри отдельных государств»2. В политическом
отношении Греция делала «решительный шаг вперед», но делу
помешала «попытка разрешить социальный вопрос», которая
«не может быть названа счастливою и разумною»3. «Клич к
свободе,— читаем мы в другом месте,— не имел, как прежде,
электрического действия на массы. Другие вопросы, к несча¬
стью, более трудные для разрешения, волновали их и тяготели
над ними»4. Васильевский думает, что в эпоху Ахейского союза
были налицо, «по-видимому, все условия для политического
возрождения полуострова», но случилось «роковое столкнове¬
ние с другим движением», погубившим дело5. Общий вывод и
заключительная фраза книги Васильевского: «Дело политиче¬
ского возрождения Греции было разрушено, можно сказать,
социальною революцией»6. Впрочем, хотя Васильевский и вы¬
1 Васильевский В. Г. Политическая реформа и социальное движение в Древ¬
ней Греции в период ее упадка. СПб., 1869. С. 9.
2 Там же. С. 27.
3 Там же. С. 1.
4 Там же. С. 95.
5 Там же. С. 40. «Обе реформы,— говорит он еще,— шли параллельно или,
лучше сказать, навстречу одна другой... Им действительно суждено было стол¬
кнуться враждебным образом и к большому несчастью для всей Греции» (с. 100).
«Не в первый и не в последний раз общество, напуганное призраком социального
переворота, жертвовало своей свободой» (с. 326).
6 Там же. С. 326.
271
двигал в своей книге на первый план «политическую реформу»,
для которой, с его точки зрения, «социальное движение» было
только помехой, тем не менее и это последнее освещено у него
весьма хорошо во всех его наиболее существенных подробно¬
стях. На русском языке эта книга остается главным сочинением
для того, кто желал бы познакомиться с социальным вопросом
в Древней Греции, пока у нас нет перевода капитального труда
немецкого ученого Р. Пельмана «История античного коммуниз¬
ма и социализма»1, в которой социальные движения Греции и
Рима рассматриваются как имеющие самостоятельный интерес
и в тесной связи с экономической эволюцией и с развитием по¬
литической мысли.
Переходя теперь к самому рассмотрению социальной борьбы
в античном мире, мы наперед наметим, о каких фактах будет у
нас идти речь. Именно мы прежде всего познакомимся с общим
характером этой борьбы в разных греческих государствах в V
и IV вв., причем на Афинах нам останавливаться не придется
ввиду того, что как раз в этом городе отношения между бедными
и богатыми не были так обострены, как в других городах. Затем
мы рассмотрим попытку решения социального вопроса, сделан¬
ную в III в. в Спарте царями Агисом IV и Клеоменом III. Послед¬
ним отделом этой главы будет возникновение социального во¬
проса в Риме около середины II в.
Греческие писатели IV в. оставили немало свидетельств о
тогдашнем резком разделении общества на богатых и бедных
и о взаимной ненависти обоих классов. Очень яркую картину
такого положения дел дает нам, например, Платон в своем сочи¬
нении «Государство». Речь идет именно о разных формах прав¬
ления и между прочим об олигархии, в которой Платон готов
видеть «не один город (государство), а два: один из людей бед¬
ных, другой из богатых»2, причем одни то и дело злоумышляют
против других. «Бедные,— сказано далее,— каких ты видишь в
городе, суть не что иное, как спрятавшиеся в этом месте воры,
отрезыватели кошельков, святотатцы и мастера на всякое по¬
добное зло»3.— «Так вот,— читаем мы еще дальше,— и сидят
они (разорившиеся) в городе, вооруженные жалами,— одни,
1 Pohlman R. Geschichte des antiken Kommunismus und Socialismus. Два то¬
ма, из которых второй вышел в 1901 г.
2 Платон/пер. В. Карпова. СПб., 1863. Т. 3. С. 411.
3 Там же. С. 412.
272
как обремененные долгами, другие, как лишенные чести, а иные
угнетаемые обоими видами зла, и, питая ненависть и замыслы
против людей, завладевших имением их, да и против всех, за¬
думывают восстание»1. «Как болезненное тело,— говорит еще
Платон,— нужно только слегка дотронуться до него, тотчас
страдает, а иногда возмущается и без внешних причин,— не так
ли болеет и борется сам с собой подобный ему в этом отношении
город, когда по малейшему поводу являются извне союзники —
одни из олигархического, другие из демократического города, и
не возмущается ли он нередко даже без внешних побуждений?»
И тут же Платон прибавляет: «итак, демократия происходит,
как скоро бедные, одержав победу, одних убивают, других из¬
гоняют, а прочим вверяют власть и правление поровну»2.
Наиболее существенные стороны этого описания подтверж¬
даются и Аристотелем. В своей «Политике» он стоит на той
точке зрения, что лучшее государственное устройство требует
перевеса в обществе людей со средним достатком, оговариваясь
однако, что в современной ему действительности господствуют
крайности, а это, по его словам, ведет к постоянным смутам.
Указав на дурные нравственные последствия чрезмерного бо¬
гатства или чрезмерной бедности, Аристотель прибавляет, что
«государство, состоящее из таких людей (т. е. очень богатых
и очень бедных) есть государство рабов и господ, а не свобод¬
ных,— государство, в котором одни завидуют другим, а другие
гордятся передними»3. И по его показанию, средний класс весьма
немногочисленен в отдельных городах, и власть в них захваты¬
вают в свои руки или богачи, или народная масса, которые нахо¬
дятся во вражде между собою, потрясающей государства: отсю¬
да, говорит он, рождаются революции и междоусобия (отаагц
yivovxai кш радон лро^ (Шл^оах;). В таких государствах только
и возможны неправильные «формы политического устройства с
односторонними стремлениями враждебных классов и с насиль¬
ственным образом действий для осуществления диаметрально
противоположных программ. Стоит только прочесть восьмую
книгу «Политики», трактующую о причинах возмущений и
переворотов в отдельных государствах, чтобы составить себе
ясное и определенное понятие о той важности, какую в IV в.
1 Платон/пер. В. Карпова. СПб., 1863. Т. 3. С. 417.
2 Там же. С. 419.
3 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 273.
273
имел социальный вопрос в жизни отдельных греческих городов.
Аристотель даже приводит присягу, которую давали друг другу
олигархи его времени: «Я буду врагом народу и всеми мерами,
какими только могу, буду злоумышлять против него»1. Эта борь¬
ба бедных и богатых началась в V в., в эпоху Пелопоннесской
войны, и тянулась до покорения Греции Римом в середине II в.
до Р. X.: в это еще время греческий историк Полибий отмечал,
как общий факт, что во всяком междоусобии дело шло о переме¬
щении имуществ. Можно сказать, что немалое число греческих
городов постоянно колебалось между двумя переворотами, из
которых один лишал богатых их достояния, а другой восстанов-
лял их во владении отнятым у них имуществом. Конечно, раз
антагонизм бедных и богатых то и дело возобновлялся, борьба
не могла привести к какому-либо окончательному результату,
как выражается Эд. Мейер.
Великое греческое междоусобие V в., известное под назва¬
нием Пелопоннесской войны (431—404 гг.), было не только
борьбою за политическое преобладание, какую вели между со¬
бой Спарта и Афины, успевшие к этому времени разделить поч¬
ти весь восточный греческий мир на два больших союза, но это
была и борьба аристократии и демократии во всем этом мире,
начавшая уже переходить в отдельных городах в борьбу между
имущими и неимущими. Афины, ставшие в первой половине
V в. во главе большого союза и развившие у себя вполне демо¬
кратические порядки, везде, где только могли, содействовали
победе демократии, но политическая эволюция в этом направ¬
лении в связи с экономической эволюцией, приводившей к рас¬
членению общества на два класса, только открывала путь для
чисто социальный борьбы. Победа переходила то на одну, то на
другую сторону, и победители в своем ожесточении не останав¬
ливались ни перед чем, чтобы уже вполне воспользоваться пло¬
дами победы и по возможности удержаться в занятых позициях.
Конфискации имуществ, отмена долговых обязательств, изгна¬
ние, казни, чуть не поголовные избиения, продажа в рабство
и проч., и проч.,— вот к чему прибегали в это смутное время
греческой истории. С середины V до середины IV в. Грецию раз¬
дирали постоянные междоусобия, которые позволяли Персии и
Македонии вмешиваться в ее внутренние дела, пока битва при
Херонее (338) не нанесла удар политической независимости
1 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 348.
274
греческой нации. Политика победителя греков, Филиппа Ма¬
кедонского, и его преемников, державших греческие города в
зависимости от Македонии, вовсе не ставила себе целью уми¬
ротворение внутренне разделенных гражданских общин Гре¬
ции: напротив, новые владыки страны поддерживали вражду
партий и антагонизм имущих и неимущих в отдельных городах
и оказывали помощь той из сторон, которая сама заискивала в
данном городе и в данный момент у Македонии. Только с III в.
македонская политика по отношению к греческим городам при¬
няла несколько иное направление, когда власть во многих этих
городах стала отдаваться, в качестве ставленников Македонии,
тиранам, вся задача которых была держать население в полном
подчинении по отношению к царям этого государства. Вот в эту-
то эпоху и сделана была в Спарте самая крупная в греческой
истории попытка решения социального вопроса, заслужива¬
ющая быть рассмотренной несколько подробнее.
В предыдущей главе у нас уже шла речь о том, как соверши¬
лась в Спарте концентрация поземельной собственности в не¬
многих руках, что повлекло за собой сосредоточение в немногих
руках и всей государственной власти. Пресловутая простота
спартанской жизни мало-помалу отошла в область преданий.
Главной целью всех стремлений богатого класса сделалось при¬
обретение денег, тем более что большие денежные средства
нужны были Спарте и для ее широкой международной полити¬
ки. О последней у нас будет идти речь еще впереди1, и мы тогда
увидим, как город Ликурга пользовался своим положением в
греческом мире для обогащения своих граждан. Результат был
тот, что уже около 400 г. до Р. X. Спарта имела репутацию пер¬
вого после Персии государства по обилию находившегося в ней
золота и серебра. Отошли точно так же в область преданий и те
времена, когда весь хозяйственный строй Спарты держался на
земледелии. В Лаконии в III в. были развиты и железное и гор¬
шечное производство, и кожевенная и шерстяная промышлен¬
ность, работавшие для вывоза. В экономической деятельности
принимали участие не одни периэки, в руках которых раньше
находились ремесла, но и сами граждане, потому что теперь они
умели обходить законы, запрещавшие им,— как воинам, обя¬
занным служить только государству, — заниматься чем-либо
иным, кроме военных упражнений и охоты. Рука об руку с раз¬
1 См. гл. XVI.
275
витием в Спарте денежного хозяйства шло и развитие пролета¬
риата. В состав его, кроме захудалых «равных», входили и отпу¬
скавшиеся на свободу во множестве гелоты, составившие целый
класс неодамодов (veo5apcb5r|<;): и те, и другие превращались в
пелатов\ т. е. нанимались в работу у богатых граждан. (Конеч¬
но, кроме свободных пролетариев, в Спарте были еще и рабы.)
Таким образом и старая, консервативно-земледельческая Лако¬
ния была втянута в общий экономический процесс с его главным
результатом, т. е. резким разделением гражданства на имущий
и неимущий классы и возникновением грозного социального во¬
проса. Современная историография стоит на той точке зрения,
что именно на почве этого вопроса — и притом не раньше, чем
в IV в. до нашей эры,— сложилась спартанская легенда о за¬
конодательстве Ликурга1 2, который будто бы произвел полный
передел земель, дав каждому по равному участку и тем самым
установив совершенное имущественное равенство между все¬
ми спартиатами. Теперь можно считать вполне установленным,
что ранее как раз этого времени ни у кого из греческих писа¬
телей нет указания на существование такого представления об
аграрной реформе Ликурга. Вероятно, с другой стороны, свою
окончательную редакцию эта легенда получила все-таки лишь
ко времени царей Агиса IV (243—237) и Клеомена III (236—
220), которые и предприняли в Спарте аграрную реформу в духе
демократических стремлений своей эпохи.
Как же возникла эта легенда? Ответить на этот вопрос я
позволю себе выпискою из упомянутого уже мною сочинения
Васильевского3. Указав на то, что среди спартанцев жило вос¬
поминание о лучших временах, наш историк делает замечание,
«что древние политики, а за ними и историки естественно хоте¬
ли объяснить себе невыгодное отличие новых времен от старых.
Но,— продолжает он,— при этом они ставили вопрос с неболь¬
шою и почти незаметною неправильностью или, лучше сказать,
ставили два вопроса, но не в таком порядке, в каком их следова¬
ло бы поставить. Они спрашивали себя прежде всего не о том,
как образовался новый порядок вещей и отчего в Новое время
обстоятельства сделались хуже, а о том, почему в древнее вре¬
мя могло быть так хорошо и почему там господствовало другое
1 См. выше, с. 264.
2 Ср. выше, с. 170—171.
3 См. выше, с. 270—271.
276
распределение собственности и действительное равенство (ко¬
торого вполне все-таки не было). Видя кругом себя только край¬
ности неравенства, политики и историки были склонны считать
их принадлежащими естественному порядку вещей; следова¬
тельно, нужно было найти что-нибудь особенное и чрезвычай¬
ное в добром старом времени и отыскать в каком-нибудь герое
или полубоге разрешение преимуществ той эпохи. Философы
и историки,— устремив свой взор на старое время, которое ри¬
совалось им в таких прекрасных формах, и не изучая того ряда
причин и действий, которые произвели отличие нового времени
от старого,— пришли к тому решению, что некогда был такой
мудрый законодатель, который поделил землю всем поровну, что
был такой законодатель, который истребил богатство и деньги,
хотя денег по-настоящему тогда и не существовало»1. Как, соб¬
ственно, сложилась, т. е. из каких элементов и под какими влия¬
ниями возникла вся легенда о Ликурге — это вопрос сложный,
и не здесь его рассматривать, но раз образовавшаяся легенда
была отличным оправданием аграрной реформы, в пользу про¬
ведения которой в Спарте около середины III в. возникла целая
партия. Есть основания предполагать, что когда царями Агисом
и Клеоменом вопрос был поставлен на практическую почву, тео¬
ретическое оправдание его решения, в смысле земельного пе¬
редела, уже существовало в виде представления об идеальном
общественном строе, будто бы когда-то уже бывшем осущест¬
вленном мудростью спартанского законодателя. У этого идеала
нашлись сторонники в самой Спарте среди даже власть имущих,
но особенно важно было то, что «тут же, в городе,— как гово¬
рит биограф обоих царей-реформаторов Плутарх,— гнездилась
неимущая и бесправная чернь (бхос; аяброс; кон anpoq), лениво и
неохотно защищая его (город) от внешних врагов и подстерегая
удобную минуту для переворота и восстания».
Сам инициатор социальной реформы в Спарте, царь Агис IV,
принадлежал к очень богатым людям, имея много земель и де¬
нежный капитал в 600 талантов, да у матери его Агисистрады
было большое состояние, находившееся частью в долгах. Воспи¬
танный в неге и роскоши, Агис всего лет двадцати от роду начал
вести суровый и строгий образ жизни в духе старых ликурговых
установлений. Богатым соотечественникам Агиса должно было,
1 Васильевский В.Г. Политическая реформа и социальное движение в Древ¬
ней Греции в период ее упадка. СПб., 1869. С. 120.
277
конечно, показаться странным, что молодой царь стал носить
только короткий и узкий плащ и есть простую черную похлеб¬
ку, а то, что было предметом серьезных дум царя, его намерение
восстановить старые законы, должно было немало и смущать
спартанских богачей. К сожалению, мы ничего не знаем о самой
ранней юности Агиса, не знаем, кто был его наставником, и мо¬
жем только строить предположения в том, например, смысле,
что Агис испытал на себе влияние философской школы стоиков,
которая, по-видимому, сама немало посодействовала образова¬
нию легенды о Ликурге. По крайней мере преемник Агиса в деле
социальной реформы учился, как мы увидим, у одного стоика.
По словам Плутарха, Агис говорил, что «корона не имела бы
для него никакой цены, если бы благодаря ей он не надеялся вос¬
кресить прежние законы и образ жизни», и что «если он введет в
государстве начало равенства и общности, он приобретет слав¬
ное имя истинного великого царя»1. Идеалистически настроен¬
ный молодой человек думал, что богатые ради блага родины сами
откажутся от своих имуществ, и ему удалось склонить к своему
плану многих молодых людей. На его сторону стала также его
мать и ее брат Агесилай, который надеялся посредством перево¬
рота отделаться от своих долгов. Узнав о планах Агиса, другой
царь, Леонид, решился ему противодействовать. Он, говорит
Плутарх, «желал помочь богатым, но боялся народа, стоявшего
за политический переворот», и потому начал вести против Аги¬
са тайную интригу, уверяя должностных лиц, что «в награду за
передачу бедному классу имущества богатых он желает полу¬
чить тиранию и разделом земель, и уничтожением долгов хочет
купить себе телохранителей, а не граждан Спарты». Агису уда¬
лось провести в эфоры одного из своих сторонников, Лисандра,
и «через него он внес немедленно в герусию ретру (проект зако¬
на), главные статьи которой упоминали об уничтожении долгов
и разделе земель»2. По этому предложению в стране должно
было быть образовано четыре с половиной тысячи участков
для спартиатов и пятнадцать тысяч более мелких для периэков,
причем недостающее число спартиатов должно было быть вос¬
полнено включением в него некоторого количества периэков и
даже иностранцев. Завершением реформы должно было быть
восстановление сисситий в их прежнем виде. В плане Агиса со¬
1 Плутарх/пер. В. Алексеева. Т. 7. С. 162, 165.
2 Там же. С. 166.
278
циальная реформа получала характер реставрации исконного
спартанского порядка с разделением свободного населения на
граждан и простых обывателей, лишенных участия в государ¬
ственной жизни. Сам царь защищал свою реформу в народном
собрании. Он говорил, «что первым предлагает отечеству свое
состояние, заключающееся во множестве обрабатываемых
земель и полей и затем в шестистах талантов денег. То же са¬
мое, по его словам, готовы были сделать его мать, бабка и его
друзья и родственники, первые богачи из спартанцев»1. Другой
царь, Леонид, тогда открыто выступил против Агиса, и в геру-
сии предложение реформатора было отвергнуто. Тогда эфор
Лисандр решил привлечь Леонида к суду за нарушение зако¬
на, запрещавшего жениться на иностранках. Леонид отказался
явиться на суд и был за это лишен престола, который был потом
передан Клеомброту, происходившему из царского рода. Когда,
однако, кончился срок эфората Лисандра, новые эфоры возбу¬
дили против него и одного из его товарищей обвинение в том,
что они противозаконно внесли предложение об уничтожении
долгов и дележе земли. Обвиняемым удалось убедить обоих ца¬
рей сделать решительный шаг. Те «оба явились на площадь вме¬
сте со своими друзьями, прогнали эфоров с их кресел и выбрали
вместо них новых, в том числе Агесилая. Они вооружили затем
массу молодежи, освободили заключенных в тюрьмах и напуга¬
ли своих противников, ожидавших, что они убьют многих». Так
рассказывает Плутарх, который прибавляет, что «никто не вос¬
ставал против них и никто им не мешал». Дело, однако, было
испорчено Агесилаем, хотевшим только освободиться от одних
долгов, не теряя при этом своих земель, которых у него была
масса, и притом самых плодородных. Именно «он убедил Агиса,
что если царь приведет одновременно в исполнение обе свои ме¬
ры, в государстве могут произойти сильные волнения, но если
землевладельцам польстить сперва обещанием уничтожить их
долги, они впоследствии легче согласятся на дележ земель»2.
Агис согласился с этим мнением. И вот, повествует далее Плу¬
тарх, «долговые обязательства, или кларии по-спартански, бы¬
ли снесены все в одну груду и сожжены. Когда,— продолжает
он,— пламя поднялось высоко, богачи и ростовщики ушли в
унынии,.... народ же стал требовать и немедленного раздела зе¬
мель. Цари отдали приказание относительно этого, но Агесилай
1 Плутарх/пер. В. Алексеева. Т. 7. С. 167.
2 Там же. С. 171.
279
находил разные препятствия, выдумывал предлоги и тянул вре¬
мя, пока Агису не пришлось выступить в поход». В это время
спартанцам предстояло начать войну, и Агис должен был на¬
чальствовать над войском. Большинство воинов состояло из мо¬
лодежи и бедняков. «Освободившись уже от долгов,— говорит
Плутарх,— и развязавшись с ними, они рассчитывали, по воз¬
вращении из похода, на дележ земель»1, но богатые везде были
напуганы: «они боялись, что это послужит примером волнений
для всех государств»,— замечает по этому поводу Плутарх2.
Между тем в Спарте происходили волнения, и Агесилай удер¬
живал за собою должность эфора сверх законного срока. Тогда
враги реформы произвели реставрацию Леонида, вернув ему
царскую власть посредством переворота, заставившего и Агиса
искать убежища в одном храме. Народ, по словам Плутарха, от¬
несся к возвращению Леонида с удовольствием: «он негодовал,
что его обманули относительно раздела земель»3. Сам Агис был
схвачен, брошен в тюрьму и без правильного суда казнен через
повешение. С ним погибли его мать и бабка.
Дело, начатое Агисом, возобновил вскоре после этой неуда¬
чи молодой царь Клеомен, сын Леонида, женившийся, по жела¬
нию отца, на богатой вдове Агиса. Это был человек, одаренный
не менее Агиса, но, по-видимому, без его мягкости и мечтатель¬
ности. По свидетельству Плутарха, он обладал очень сильным
характером. «Раз,— говорит биограф Клеомена,— поставив се¬
бе цель, хорошую в его глазах, он шел к ней со всею энергией.
Он,— свидетельствует еще Плутарх,— считал в высшей степени
прекрасным управлять покорными подданными, но считал пре¬
красным и заставлять людей, не желавших повиноваться ему,
слушаться ради их собственного блага»4. Эта характеристика
Клеомена, набросанная симпатично к нему относящимся био¬
графом, совпадает с заявлением Полибия, который, относясь к
Клеомену крайне несочувственно, называет его «жесточайшим
тираном» (лжротатос; rupavvoq), человеком вообще властным
по своей природе (fiyepoviKoq кш paaiXiKoq тг| (poaei). Мы знаем,
кроме того, что Клеомен учился у философа стоической школы
Сфера, жившего одно время в Спарте, где у него было много
1 Плутарх/пер. В. Алексеева. Т. 7. С. 172.
2 Там же. С. 173.
3 Там же. С. 174.
4 Там же. С. 182.
280
учеников. По предположению Плутарха, этот Сфер полюбил в
Клеомене его смелость и зажег в нем искру честолюбия.
Когда Клеомен вступил по смерти отца на престол, он решил
начать реформу с преобразования государственного строя, что¬
бы вернуть царской власти права, похищенные у нее эфорами,
а для этого ему прежде всего нужна была военная сила. Он по¬
спешил вмешаться в дела Пелопоннеса и имел в начатой им
войне успех. Во время войны он стал развивать перед близки¬
ми людьми ту мысль, что «необходимо избавиться от эфоров,
разделить имущества между всеми гражданами, ввести начала
равенства и, пробудив этим Спарту от усыпления, добиться ге¬
гемонии над Грецией»1. Таким образом, у Клеомена социальная
реформа являлась своего рода только средством к тому, чтобы
вернуть Спарте ее былое политическое значение. Свое намере¬
ние он привел в исполнение насилием. По его приказанию бы¬
ли убиты все эфоры (4 из 5) и многие граждане изгнаны. Эти
свои действия царь оправдывал перед народом тем, что эфорат
был узурпацией и что без сильных мер нельзя было бы провести
реформу. «Если бы,— так Плутарх передает содержание речи
Клеомена в народном собрании,— можно было, не проливая
крови, вылечить Спарту от занесенных извне болезней — не¬
ги и роскоши, долгов и займов и более старых болезней, чем
эти,— бедности и богатства, он счел бы себя самым счастливым
из всех царей: он, как врач, вылечил бы отечество, не причиняя
ему боли». Но это казалось ему невозможным, и он ссылался на
пример самого Ликурга, который, по его мнению, «доказал, что
трудно сделать перемены в правлении, не прибегая к насилию и
страху». Указав далее, что противников народа он подверг толь¬
ко изгнанию, он объяснил весь смысл своего предприятия тем,
что вот «он теперь делает землю общею для всех, уничтожает
долги и намерен тщательно познакомиться с иностранцами, что¬
бы лучшие из них, сделавшись спартиатами, спасли государство
своим оружием».— «Затем,— говорит Плутарх,— Клеомен пре¬
жде всего сделал общим свое имущество. Его примеру последо¬
вали... все его друзья, после этого — все остальные граждане.
Наконец была разделена земля. Царь отвел участок и каждому
из изгнанников, обещая вернуть их в отечество, когда все успо¬
коится. Он пополнил число граждан лучшими из периэков»2 и
1 Плутарх/пер. В. Алексеева. Т. 7. С. 188.
2 Там же. С. 191 —193.
281
обратил внимание на воспитание и образование юношества, в
чем ему помогал немало и его учитель, Сфер. По известию, за¬
писанному у Павсания (II в. по Р. X.), Клеомен отменил и геру-
сию, сосредоточил всю прежнюю власть и эфоров, и геронтов в
руках царей.
Имущие классы во всех государствах Пелопоннеса были
напуганы спартанской революцией и со страхом ожидали, что
Клеомен на весь Пелопоннес провозгласит лозунг социально¬
го переворота: «раздел земли и отмену долгов» (уг|<; avaSaopoq
кш xpecbv шгоколш). В эту эпоху в Греции большую роль играл
так называемый Ахейский союз, с которым мы познакомимся
в другой связи1, а руководящим его деятелем был сикионский
гражданин Арат, которому, как выражается Плутарх, «не нра¬
вились ни спартанская размазня, ни трибоны (короткие плащи),
а главным образом то, за что более всего обвиняют Клеомена,—
уничтожение богатства и облегчение страданий бедности»2.
Опасность для имущих классов была действительно большая.
«Среди ахейцев,— говорит Плутарх,— начались волнения. В
городах вспыхнули восстания, народ надеялся на дележ земли
и уничтожение долгов»3. Для Ахейского союза было угрозой и
желание Клеомена восстановить спартанскую гегемонию над
Пелопоннесом. Ахейцы поэтому обратились за помощью к Ма¬
кедонии, и в битве при Селласии (221) Клеомен был разбит сое¬
диненными силами Македонии и Ахейского союза. Царь бежал
сначала в Спарту, потом в Египет, где впоследствии окончил
жизнь самоубийством. В самой Спарте все его реформы были
отменены победителями, взявшими город без всякого сопротив¬
ления со стороны его населения.
Социальное брожение в Спарте тем не менее продолжалось
и после этого. Вскоре после рассказанных событий привержен¬
цы программы Клеомена произвели восстание, убили эфоров во
время религиозного праздника и на время захватили власть в
свои руки. Один из царей этого периода, Хилон (в конце III в.),
думал было возобновить реформы Клеомена, но вынужден был
бежать, побежденный противной партией. Спарта должна была
даже испытать тиранию в лице Маханида (умер в 207 г.) и Наби-
да (умер в 192 г.). Первый из них был предводителем наемного
1 См. гл. XV.
2 Плутарх/пер. В. Алексеева. Т. 7. С.. 198.
3 Там же. С. 200.
282
войска, второй разбойничьим атаманом. Набид опирался глав¬
ным образом на новых граждан, которых он набирал из обеднев¬
ших спартиатов, периэков, гелотов и отпущенников, привлекая
их на свою сторону земельными переделами и уничтожением
долговых обязательств. Впрочем, о Набиде мы знаем главным
образом на основании показаний Полибия, относившегося
крайне враждебно ко всему социальному движению в тогдаш¬
ней Греции. Важно только отметить, что сам Набид старался
представить себя в роли продолжателя и мстителя Клеомена.
Плутарху цари Агис и Клеомен напоминали двух других де¬
магогов, именно двух римских деятелей, братьев Тиберия и Кая
Гракхов1, живших сто лет спустя после спартанских реформато¬
ров, когда и в Риме возникли социальные смуты, приведшие его,
как и Спарту, к потере политической свободы.
Социальный вопрос был поставлен на очередь и в Риме, и
притом в форме, столь же острой, как и в Греции. И здесь по¬
степенно гражданство распалось2 резко на имущий и неимущий
классы, получившие название нобилей (nobiles) и пролетари¬
ев (proletarii), и между ними началась борьба, на почве которой
образовались и две враждебные политические партии опти-
матов (optimates) и популяров (populares). Понятия нобилей
и оптиматов иногда отожествляются, как отожествляются, с
другой стороны, понятия пролетариев и популяров, но этого
не следует делать: нобилитет и пролетариат были два соци¬
альные класса, на которые распалось римское гражданство, а
оптиматы и популяры — это были две политические партии,
которые стремились — одна к тому, чтобы удержать, другая к
тому, чтобы захватить в свои руки государственную власть, ко¬
нечно, для осуществления разных классовых интересов. Эта со¬
циальная и политическая борьба в Риме усложнялась тем, что
римская гражданская община ко времени возникновения этой
борьбы во второй половине II в. до Р. X. уже не была простым
государством-городом, но была городом-государем, господство¬
вавшим над всей Италией и владевшим целым рядом «провин¬
1 «Они (т. е. Агис и Клеомен), как и Гракхи,— говорит Плутарх,— старались
усилить народную партию, восстановить начала прекрасного и справедливого
управления государством, начала, которые спустя долгое время были забыты,—
и были одинаково ненавидимы аристократией, не желавшею отказаться от при¬
вычного ей корыстолюбия». Плутарх/пер. В. Алексеева. Т. 7. С. 160.
2 См. выше, с. 194, 229.
283
ций» вне Италии. Рассматривая внутренние отношения антич¬
ных республик, мы нарочно отвлекали свое внимание от этого
обстоятельства, важного притом не только в истории Рима, но
и в истории Афин и даже в истории Спарты. Дело в том, что в
таких государствах-городах, которым удавалось подчинять себе
другие города и земли, политическое господство над обширны¬
ми территориями, сопровождавшееся их экономической экс¬
плуатацией, не могло не отражаться на социальном строе этих
особенно удачливых городов, на образовании в них крупных со¬
стояний, на судьбах большинства в массе их населения. Рим¬
ский нобилитет был не только богатым классом города Рима, но
распространял свою экономическую деятельность на провин¬
ции той «державы», которую мало-помалу образовал Рим вокруг
Средиземного моря. Тем не менее, пока Рим из государства-
города или города-государя не превратился в простую столицу
обширной империи, социальная борьба, в нем происходившая,
носит на себе все черты той борьбы, какая велась и в греческих
государствах-городах, начиная со второй половины V в. Именно
борьба шла между городскою денежною знатью и городским
пролетариатом, т. е. она имела чисто местный характер, пока
борющиеся партии не втянули в свою распрю весь тогдашний
исторический мир (в I в. до Р. X.).
К этой эпохе состав римской гражданской общины представ¬
ляется нам в следующем виде. Богатые граждане, владевшие
большими имуществами, распадались на сенаторское и всад¬
ническое сословия (ordo senatorius и ordo equester). В римский
сенат попадали только лица, занимавшие высшие государствен¬
ные должности, а в таковые выбирались почти исключительно
наиболее богатые люди, и мало-помалу в новой римской аристо¬
кратии выделилось некоторое количество семейств, из круга ко¬
торых только и брались те или другие лица для пополнения со¬
става сената. Младшие члены этих фамилий стали зачисляться
во всаднические центурии, состоявшие, как мы знаем1, из наибо¬
лее зажиточных граждан. Когда в середине II в. до Р. X. изданы
были специальные законы о несовместимости звания сенатора
со службою в коннице и о воспрещении сенаторам участвовать
в денежных и торговых предприятиях, находившихся в руках
всадников, сенаторское сословие сделалось преимуществен¬
но землевладельческим, всадническое — сословием денежной
1 См. выше, с. 193—194.
284
знати. Всадники обогащались главным образом такими пред¬
приятиями, как участие в откупах государственных доходов с
провинций, в крупной торговле и в денежных операциях, напри¬
мер, ссудами денег отдельным городам. Таким образом, римские
откупщики, или публиканы (publicani), коммерсанты, или него-
циаторы (negotiatores) и банкиры, т. е. аргентарии (argentarii
или nummularii) были из всаднического сословия, и очень часто
одно и то же лицо совмещало в себе эти три рода деятельности.
Кроме того, всадники владели и большими поместьями в Ита¬
лии и провинциях. Богатые люди в Риме составляли правящий
класс, нобилитет, который смотрел на все государственные
должности как на свое достояние и очень косо встречал каждо¬
го «нового человека» (homo novus) в своей среде.
Другую часть римского гражданства представлял собою про¬
летариат. Мы видели, как он образовался1, благодаря тягостям
военной службы, ввозу дешевого хлеба и развитию рабского
хозяйства, подорвавшим экономическое благосостояние рим¬
ского крестьянства. Обезземеливавшиеся поселяне увеличи¬
вали только кадры римского пролетариата, мало-помалу пре¬
вратившегося в городскую чернь, тем более что в состав этого
класса вступали многочисленные отпущенники, продолжавшие
находиться в некоторой зависимости от своих бывших господ.
Нобилитет, со своей стороны, развращал городскую чернь под¬
купами, даровой раздачей хлеба, устройством разного рода уве¬
селений.
В середине II в. до Р. X. это расчленение общества на класс
имущих и класс неимущих достигло своего апогея, и тогда обра¬
зовалось две партии — оптиматов и популяров, из которых одна
старалась отстоять все злоупотребления олигархии, другая взя¬
ла под свою защиту интересы народной массы. Одной из глав¬
ных забот людей, желавших улучшения внутренних отноше¬
ний, было остановить падение крестьянского сословия. За это
дело брался еще цензор Катон, который хлопотал о наделении
землею крестьян, разоренных ганнибаловой войною. Сципион
Африканский Младший и близкие к нему люди тоже находили
нужным разделить государственные земли между обедневшими
крестьянами, но, понимая, что это вызовет сильное противодей¬
ствие сената, члены которого владели большею частью участ¬
ков поземельной собственности государства, не решались пред¬
1 См. выше, с. 265—266.
285
лагать эту меру. Только в 133 г. плебейский трибун Тиберий
Гракх решился возобновить старый аграрный закон Лициния и
Секстия, пришедший в полное забвение1, и с этого момента Рим
вступил в период внутренних смут, погубивших его республи¬
канскую свободу. Речь здесь шла, однако, не о переделе част¬
ной собственности, как в Греции, а о наделе беднейших граждан
участками в 30 югеров на правах вечной неотчуждаемой аренды
из государственных земель, захваченных знатью. Дело это было
даже начато и дало кое-какие результаты, но вскоре в Риме по¬
литическую роль начало играть войско, большинство в котором
стали составлять пролетарии и даже неграждане. Для многих
бедняков, вступавших в ряды этого войска, важной приманкою
была надежда выйти из печального положения, и сами военные
вожди, опиравшиеся на эту силу, манили под свои знамена обе¬
щаниями земельного надела, как мы это увидим из рассмотре¬
ния этого периода римской истории в своем месте2.
Социальные смуты вызывались в античных республиках не
одним бедственным положением пролетариата. Время от вре¬
мени восставали против своих господ и рабы, а также и кре¬
постные, где они существовали. О многих мелких вспышках,
конечно, до нас не дошло никаких известий, но зато некоторые
восстания несвободного населения государств-городов антично¬
го мира обязательно отмечаются даже в школьных учебниках. К
числу наиболее известных восстаний этого рода относятся пре¬
жде всего неоднократные мятежи спартанских гелотов, из кото¬
рых, например, одно в середине V в. было настолько опасно, что
спартанцы запросили у Афин военной помощи. Вообще крупных
гелотских волнений в Спарте насчитывается несколько (в 479,
в 464, в 424, в 398 гг. и др.). В Афинах положение рабов было
гораздо лучше, чем где бы то ни было, но и здесь, например, был
возможен такой случай, как бегство, во время Пелопоннесской
войны, как говорят, двадцати тысяч рабов. Впрочем, вообще и
Аттика не была застрахована от вспышек рабских бунтов. В то
самое время, когда Рим около 130 г. вступал в период револю¬
ций, в Сицилии произошло очень сильное восстание рабов. В
этой римской провинции было очень развито латифундиальное
рабское хозяйство, и многими поместьями владели римские
граждане. В середине II в. здесь стали образовываться из рабов
1 См. выше, с. 181.
2 См. гл. XVIII.
286
разбойничьи шайки, которые мало-помалу объединились, под¬
няв и рабское население острова. Во главе восставших в коли¬
честве 200 т. стали сириец Эвной, который даже провозгласил
себя царем Антиохом, и киликиец Клеон. Лишь на третий год
(132 г.) римскому войску удалось справиться с этим движени¬
ем. Через несколько лет, однако, восстание рабов в Сицилии по¬
вторилось (105—102). Но наибольшею известностью в истории
пользуется восстание рабов в самой Италии под начальством
фракийца Спартака. Оно продолжалось три года (73—71), и
число инсургентов достигало 120 т. человек. Началось движе¬
ние в Кампании, и скоро почти вся Южная Италия была во вла¬
сти Спартака. Рабы даже мечтали овладеть самим Римом, но
Спартак воздержался от этого, хотя и сделал вид, будто идет
прямо на Рим. Военные отряды, высылавшиеся против мятеж¬
ников, один за другим разбивались, и только с великим трудом
римляне подавили рабов. Большую часть инсургентов победи¬
тели перебили, а пленников распинали на крестах по всей до¬
роге от Капуи до Рима.
ГЛАВА XIV
Политические и социальные идеи Греции и Рима
Историческая связь политических и социальных идей с реаль¬
ными отношениями общества и общественными движениями.—
Публицистический элемент в древнейших произведениях гре¬
ческой литературы.— Традиционное миросозерцание и личная
мысль.— Практическая мудрость и начало философского иссле¬
дования в Греции.— Софисты и их отношение к вопросам мора¬
ли и политики.— Эпикуреизм и стоицизм.— Политические идеи
Платона и Аристотеля.— Происхождение мысли о преимуще¬
ствах смешанного образа правления.— Социальные идеи древ¬
ности.— Политическая литература в Риме
Мы проследили эволюцию античного государства-города
от его возникновения до того периода в его жизни, когда в нем
началась борьба между имущими и неимущими и возник гроз¬
ный социальный вопрос, которого так-таки государству-городу
Древнего мира и не удалось решить. Прежде нежели мы перей¬
дем к рассмотрению изменений во внутренней жизни городовых
287
республик под влиянием образования из них более обширных
политических организаций и под влиянием экономической эво¬
люции, приведшей к социальной борьбе, мы остановимся на от¬
ражении политических и социальных отношений и движений
государства-города в литературе классических народов. Конеч¬
но, мы не станем касаться ни чисто художественной, ни чисто
философской стороны этой литературы, а рассмотрим только
отражение в ней политической и социальной жизни, да и то не
с точки зрения вопроса, насколько верно изображалась в про¬
изведениях литературы действительность, а с точки зрения
вопроса, насколько литература выражала идеи и стремления
целых сословий, классов, партий и других групп вроде фило¬
софских школ в лице отдельных представителей этих сословий,
классов, партий и школ. Что иногда чисто художественные про¬
изведения являются важными источниками наших сведений о
самом быте общества, мы видели это на примере поэм Гомера,
которыми современные историки пользуются для исследования
древнейшего политического и социального быта, экономическо¬
го и культурного состояния Греции1. На те же поэмы Гомера,
которые воспевали подвиги царей и знати и распевались стран¬
ствующими рапсодами при их дворах, мы имеем право смотреть
как на произведения, проникнутые чисто аристократическим
миросозерцанием эпохи своего возникновения2. Конечно, это
была поэзия, а не публицистика, но напрасно было бы думать,
что в самой даже чистой поэзии так-таки не было никакого пуб¬
лицистического элемента. Он, как сейчас увидим, и проник в
греческую поэзию, едва лишь началась борьба аристократии и
демократии. С другой стороны, когда в Греции возникла фило¬
софская и научная мысль, она тоже не могла не направиться на
вопросы морали, права и политики и не отражать на себе обще¬
ственных симпатий и антипатий, сословных предрассудков и
классовых интересов и вообще партийных стремлений полити¬
ческого и социального характера.
Нам уже приходилось упоминать о фактах такого рода:
вспомним, что было сказано о стихотворениях мегарского поэта
Феогнида, защищавшего права знати3, или что говорилось по
1 См. выше, с. 113 и след.
2 См. выше, с. 126.
3 См. выше, с. 126.
288
поводу элегий Солона1. Феогнид, живший во второй половине
VI в. до Р. X., был свидетелем борьбы знати с народом в род¬
ном городе и даже был вынужден его покинуть, когда победа
перешла на сторону народа. Его элегии содержат резкое пори¬
цание «дурных» (ха^оО простолюдинов, которым он противо¬
полагает благородную знать. На стороне аристократии стоял и
знаменитый фиванский поэт Пиндар (521—448), современник
Греко-персидской войны, который даже проповедовал союз с
Персией. В его одах совсем не нашлось места для прославления
Марафонской битвы, хотя для этого и был повод в оде (VII пи-
фийской), написанной в честь афинянина Мегакла и упоми¬
нающей вообще об афинянах. Наоборот, Симонид Кеосский
(556—469) был поэтом демократии, воспевавшим ее героев, ее
победы и ее стремления. На греческой литературе вообще до¬
вольно рано стала отражаться современная злоба дня. Когда
под ударами персов пал восставший против Персии Милет, это
дало повод афинскому поэту Фриниху написать трагедию, пред¬
ставление которой на сцене произвело сильное впечатление на
зрителей. Из событий своей же эпохи заимствовал содержание
своих «Персов» первый из великих трагических поэтов Эсхил
(525—456), и он же, кроме того, в своих «Эвменидах» заступил¬
ся за привилегии ареопага, на которые напала демократическая
партия. Эсхил даже покинул свое отечество, когда в нем оконча¬
тельно восторжествовала демократия. (Наоборот, его младший
современник Софокл был сторонником демократии.) Кроме Эс¬
хила, к консервативному направлению принадлежал и величай¬
ший комический писатель древности, Аристофан (444—380),
который в своих комедиях («Всадники», «Осы», «Облака» и др.)
осмеивал афинскую демократию и новое образование, противо¬
полагая своей, испорченной, по его мнению, эпохе доброе старое
время. Знаменитые историки V в. тоже отражают на себе обще¬
ственные взгляды эпохи, Геродот (485—425) — любовь к поли¬
тическому равенству, Фукидид (460—400) — уже сомнение в
благах демократии. Таким образом, и поэзия, и историография
в первый период расцвета греческой литературы не были чужды
общественной борьбы, кипевшей вокруг поэтов и историков.
Но особенно было важно, что в эпоху разложения старого
«патриархального» быта и обычного права стало разлагаться и
1 См. выше, с. 172, 178, 202.
289
традиционное миросозерцание с его мифическими представле¬
ниями, в которых этот быт и это право находили свою высшую,
религиозную санкцию1. Ранее всего личная мысль, направив¬
шая свои усилия на решение высших проблем миросозерцания
и практической жизни, проявила свое выступление на сцену
истории в греческих колониях, особенно в той самой Ионии,
где впервые зародилась и торгово-промышленная деятельность
греческой нации2, но потом культурное первенство — именно
после Греко-персидских войн — перешло к европейским гре¬
кам, и в середине V в. главным средоточием эллинской мысли
сделались Афины. Демократическое движение, расшатывавшее
старые устои греческих городовых государств, шло рука об ру¬
ку с развитием индивидуализма в области отвлеченной мысли,
в моральных, юридических и политических взглядах. Эпоха
первой борьбы демократии с аристократией была в Греции и
эпохой зарождения философской и научной мысли, требующей
личных усилий ума в деле решения ставимых жизнью вопросов,
эпохой эмансипации умственной деятельности от мифических и
сакральных традиций народного политеизма. На первых порах
это делается в несколько наивной форме, о которой дают нам
понятие краткие изречения знаменитых семи греческих «му¬
дрецов», содержащие в себе разные житейские правила насчет
необходимости благоразумия, осмотрительности, умеренности
и т. п., но в эту же эпоху появляются и философы, т. е. уже не
мудрецы, а только «любители мудрости», искатели истины на
свой страх. Родоначальники греческой философии направили
все свое внимание на объяснение внешнего мира, и если их
рассуждения тогда что-либо разрушали, так это была народная
вера, та самая вера, которая служила санкцией установленного
порядка вещей. Философов интересовали вопросы о происхо¬
ждении вселенной и о достоверности человеческих знаний, но
они сначала не касались вопросов нравственности и обществен¬
ной жизни. Очередь до этих вопросов дошла лишь тогда, когда,
с одной стороны, греческий ум достаточно изощрился на реше¬
нии отвлеченных проблем о бытии и знании, а с другой, сама
общественная жизнь с ее противоречиями и борьбой доставила
достаточный материал для критики. Это обращение философии
к вопросам морали, права и политики совершилось в середине
1 См. выше, гл. V, а также с. 243—244.
2 См. выше, с. 161.
290
V в., в период наибольшего процветания демократии. В Афинах,
где демократические учреждения приучали граждан к широко¬
му публичному обсуждению государственных и общественных
вопросов, где каждому, кто хотел играть политическую роль,
нужно было уметь хорошо доказывать свою мысль и опровер¬
гать противников, а также действовать словом убеждения на
народную толпу, образовалась новая профессия, учителей крас¬
норечия и мудрости, или так называемых софистов. Они поль¬
зовались большим успехом среди молодежи и зарабатывали
хорошие деньги. Их преподавание заключалось в сообщении
ученикам положительных знаний, в изощрении их мыслитель¬
ных способностей обсуждением вопросов нравственности и
общежития, одним словом, в работе над умственным развитием
молодежи. Из общей массы софистов выделилось несколько от¬
дельных личностей, оказавших большое влияние на своих со¬
временников. Сократ, на которого мы смотрим как на главного
противника софистов, сам был таким же, как они, «учителем
мудрости», только занимавшимся своим делом из одной любви
к нему, а потому не бравшим платы, и только неизмеримо более
нравственным и гениальным, нежели большинство из них. Не¬
даром и Аристофан, «который был врагом новой философии, в
своих «Облаках» за образец софистов взял именно Сократа.
Греческая софистика второй половины V в. была продук¬
том как предыдущего развития самой философии, так и совре¬
менного ей состояния общества. Отвлеченная мысль греков,
начавшая с недоверия к традиционным ответам на вопросы о
происхождении и устройстве вселенной, разбилась в решении
этих вопросов на несколько направлений, или школ, и стала
сомневаться в истинности своих собственных решений, в до¬
стоверности человеческого знания вообще, в существовании
какой бы то ни было объективной истины. Таким образом, со¬
фистика выросла на почве философского скептицизма, и как
раз в эту-то именно эпоху практическая жизнь поставила перед
нею целый ряд моральных и политических проблем. Одним из
первых философов, занявшихся рассмотрением этих вопросов,
был Протагор (480—411), родом из Абдеры, живший и учивший
в Афинах, но бежавший из этого города, когда его сочинения
были приговорены к сожжению на площади рукою палача. Он
учил, что «человек есть мера всех вещей — существующих, что
они существуют, и не существующих, что их нет». По его мне¬
291
нию выходило, что наши чувства могут свидетельствовать лишь
о существовании вещей, а не о том, каковы они, ибо вещи пред¬
ставляются каждому из нас различно. Отсюда было недалеко и
до другого положения Протагора, до утверждения, что о каждой
вещи можно с совершенно одинаковым правом высказывать два
одно другому вполне противоположных мнения. Такова была
теоретическая сторона учения Протагора, являющаяся своего
рода выводом из скептических течений в философии предыду¬
щего периода. Но и в практической жизни, когда старый обще¬
ственный порядок рушился и все предания и законы, его под¬
держивавшие, утратили свою былую силу над умами, ничего,
казалось, более не оставалось прочного. Вера в божественное
происхождение законов заменялась признанием их делом че¬
ловеческого соглашения, а потому легко было прийти к общей
мысли, что законы сами по себе не могут служить мерилом
нравственности и безнравственности наших поступков, так как
существуют эти законы не по природе вещей, а в силу человече¬
ского установления. Что касается до природы, то ведь она знает
только право сильного, но Протагор очень хорошо понимал и то,
что людское общежитие немыслимо без уважения к правам дру¬
гих, и потому в целях общежития считал нужным воспитывать
в людях врожденную им склонность к справедливости, именно
и заключающейся в уважении к чужому праву: справедливость
и добросовестность он считал самыми важными общественны¬
ми добродетелями, и, по его мнению, достаточно было обладать
этими двумя качествами, чтобы иметь полное право на участие
в обсуждении государственных дел, хотя бы у человека и не бы¬
ло никакого имущественного ценза. Таким образом, в учении
Протагора заключалось принципиальное оправдание демокра¬
тии. Противополагая существующее по природе вещей тому,
что существует лишь по человеческому установлению, ученики
Протагора утверждали, что рабство противоречит человеческой
природе, ибо от природы все люди братья, разные же перегород¬
ки между ними созданы человеческими установлениями. В этом
учении мы видим первое появление в человеческом мире идеи
естественного права, которую унаследовали и позднейшие гре¬
ческие философы, передавшие ее потом римским юристам. От
последних она перешла и в новый мир, в котором тоже сыграла
великую историческую роль, особенно в XVIII в., в просвети¬
тельной философии этого века и во Французской революции.
292
И в древнем, и в новом мире естественное право давало прин¬
ципиальную санкцию стремлениям личности к независимости
и счастью. Одним словом, учение софистов о человеке как о
«мере всех вещей» и об общей человеческой природе, которым
оправдывались требования демократии и осуждалось рабство,
было результатом тех успехов, какие сделаны были индивидуа¬
лизмом, начавшим развиваться в культурных кругах греческого
общества. С точки зрения личной мысли и идей о человеческой
природе, об естественном праве софисты подвергали своей кри¬
тике все человеческие идеи и учреждения, не приходя, впрочем,
большею частью ни к каким положительным результатам. Они
не признавали единой, общеобязательной истины,— которую,
наоборот, как раз и старался обосновать Сократ,— а потому и
думали, что ее в жизни должны заменять такие мнения, которые
необходимы лишь для того, чтобы люди могли жить в обществе
себе подобных, не вредя себе и другим. На той же точке зре¬
ния стоял третий (после Эсхила и Софокла) великий трагиче¬
ский поэт Греции, Еврипид (480—406), сторонник демократи¬
ческого развития и нового образования. В его трагедиях между
действующими лицами иногда поднимаются споры о разных
сложных и трудных вопросах морали и политики, но прямых и
ясных ответов на эти вопросы, без колебаний и сомнений, не
давалось, так что зрители трагедий Еврипида часто уходили из
театра с чувством глубокого недоумения относительно многих
вопросов религии, морали и политики: недаром и Еврипиду не¬
мало доставалось, вместе с демагогами и софистами, в комеди¬
ях консерватора Аристофана.— Не нужно, однако, думать, что
демократически настроенная масса граждан, т. е. самый демос,
стоял на стороне нового образования. Мы уже видели, что со¬
чинения Протагора были сожжены в Афинах рукою палача.
Афинский же народный суд приговорил к изгнанию Периклова
друга, философа Анаксагора, который был обвинен в безбожии.
Сократа постигла еще худшая судьба: тот же народный суд при¬
говорил его к смерти, как человека, не признающего богов, уста¬
новленных государством, и развратителя юношества. Не нужно
тоже думать, чтобы настоящее образование было широко раз¬
вито в афинском демосе: оно было доступно только зажиточным
классам общества, и потому масса в общем жила старыми тра¬
дициями. Как это часто бывает, она не понимала людей, среди
которых могли быть теоретические защитники ее интересов, и
293
шла за защитниками старых традиций, бывшими в то же время
противниками демократии. Софисты, оказавшиеся бессильны¬
ми построить новые положительные идеалы жизни отдельно¬
го лица или целого общества, своими рассуждениями о богах,
о дозволенном и недозволенном, о законах и государственных
учреждениях смущали всех, кто только держался обо всем этом
старых идей, а к числу таких людей принадлежала не только
консервативная часть «общества», но и громадное большинство
«народа». На софистов смотрели как на опасных развратителей
молодежи, и в некоторых отдельных случаях обвинители быва¬
ли правы. Среди софистов были и порядочные, и очень непоря¬
дочные люди, да и умение искусно доказывать свою мысль или
красиво говорить, которому учили софисты, могло служить как
хорошим, так и дурным целям. Наконец, многие шли учиться
у софистов не ради того, чтобы запастись у них знаниями или
при их помощи выработать себе прочные убеждения, а только
ради приобретения практически полезных умений. Некоторые
ученики софистов впоследствии прославили себя очень некра¬
сивыми деяниями, но нужно помнить, что и у самого Сократа
были такие ученики, на которых указывали его обвинители в
подтверждение его пагубного нравственного и политического
влияния.
Вообще софистов в эволюции греческой культуры напомина¬
ют нам в истории новой Европы итальянские гуманисты XIV—
XV вв. и французские просветители XVIII в.— и те, и другие,
поскольку они выступали как отрицатели старых традиций и
рационалисты-вольнодумцы, как представители индивидуализ¬
ма и критической мысли. И софисты, и гуманисты, и просвети¬
тели жили в эпохи крушения старых аристократических устоев
перед натиском новых демократических сил, хотя бы и буржуаз¬
ных, как теперь говорится, а не самых низов общества. Сколько
бы мы ни старались сделать из софистов, гуманистов и просве¬
тителей простых выразителей чисто «классовых идеологий» и
сколько бы на самом деле на их воззрениях ни отражалась их
принадлежность к тем или другим классам, в них прежде всего
мы должны видеть внеклассовую интеллигенцию, в их идеях —
сильное индивидуалистическое течение, которое у софистов
позднейшей генерации принимает даже характер анархической
проповеди. Главное в софистике, с той по крайней мере сторо¬
ны, с которой мы здесь должны их рассматривать, заключается
294
в противопоставлении мнении и суждении отдельного я всему
традиционному, общепринятому, установленному другими. Все
различие между отдельными такими я заключалось в том, что у
одних, как-никак, существовали известные идеальные представ¬
ления о человеческой природе и естественном праве, тогда как
другие такие же я приходили лишь к полной нравственной бес¬
принципности. К последней категории относятся некоторые со¬
фисты, учившие, что закон природы — право сильного, что все
человеческие законы существуют исключительно в интересах
тех, которые их придумали, что если справедливости воздают
хвалу, то лишь считая ее выгодною для себя, и что кто себя чув¬
ствует настолько сильным, чтобы нарушать законы, тот вправе
и делать это, если ему это нравится.
Мы не рассматриваем в этой главе ни истории древней фило¬
софии, ни истории политических теорий античного мира. Поэ¬
тому мы не можем здесь останавливаться на разном понимании
вопросов морали, права и политики отдельными софистами, а
также и на общей характеристике философии Сократа, вышед¬
шей из того же умственного движения и только приведшей к
иным, более положительным результатам. И Сократ своей кри¬
тикой разрушал ходячие мнения, безотчетно повторявшиеся
его согражданами, стараясь заменять ложные взгляды истинны¬
ми, так как верил, в отличие от софистов, в возможность обще¬
го для всех и одинаково всем обязательного знания, источника
настоящей мудрости и правил нравственной жизни. Исходный
пункт его учения также был индивидуалистический — позна¬
ние самого себя, о котором гласила надпись на дельфийском
храме. По его мнению, и в жизни отдельного человека, и в жиз¬
ни целого государства должен руководящую роль играть разум.
Свою критику с точки зрения разума он направлял не на одни
мнения сограждан, но и на их нравы, и на порядки, господство¬
вавшие в политической жизни Афин. Слабые стороны тогдаш¬
ней демократии он видел очень хорошо и не стеснялся на них
указывать: особенно неразумным считал он обычай назначения
на должности по жребию, говоря, что никто же не станет при¬
бегать к такому способу при выборе кормчего для корабля, а
ведь правителям государства нужно еще больше знания, чем
корабельным кормчим. Сам он предпочитал афинскому государ¬
ственному устройству спартанское или критское, внушив, как
295
мы увидим, предпочтение к аристократическим формам и своим
ученикам — Ксенофонту (434—359) и Платону (429—348).
Величайшими политическими писателями древности и бы¬
ли этот последний, а вместе с ним и его собственный ученик
Аристотель (384—322). Прежде однако, чем мы обратимся к
рассмотрению их политических идей, нам нужно еще остано¬
виться на некоторых философских направлениях древности,
связанных с теми индивидуалистическими тенденциями, кото¬
рыми вообще было преисполнено все умственное движение эпо¬
хи софистов. Как ни коротко мы можем здесь об этом говорить,
нужно отметить тот общий факт, что не только в софистике, но
и в двух новых направлениях этики, возникших на почве сокра¬
товской философии, с большою силою проявился духовный ин¬
дивидуализм этой эпохи, эмансипация личной мысли, личного
чувства, личной воли, доходившие нередко и до полного полити¬
ческого индифферентизма. Два последователя афинского учи¬
теля мудрости, киренец Аристипп (род. ок. 430 г.) и афинянин
Антисфен, положили начало двум школам — киренской и кини-
ческой, которые были впоследствии преобразованы, первая —
Эпикуром (341—270) в школу, принявшую имя своего основа¬
теля, вторая — Зеноном в школу стоиков. Особенность этих
четырех направлений — та, что в них на самом первом плане
стояли вопросы личного благополучия. Аристипп учил, что все
дело — в умении наслаждаться жизнью, лишь бы только не дать
какой-либо страсти себя поработить. Мудрец, по его мнению,
должен ради личного спокойствия уклоняться от общественных
дел. «Я избрал себе средний путь,— говорил Аристипп,— не че¬
рез власть и не через рабство, а через свободу, которая лучше
всего приводит к счастью». Киренская школа пришла в конце
концов к проповеди одинокого эгоизма, но, в сущности, то же
самое проповедовали и киники. Антисфен советовал развивать
в себе умение довольствоваться малым и переносить лишения,
вообще не гнаться за наслаждениями. Его школа ставила выше
всего достигаемую таким путем внутреннюю свободу человека,
которая позволяет ему жить по собственному разуму, а не по
чужим указаниям. С этой точки зрения политическая жизнь
утрачивала свою цену: для мудреца границы государств не име¬
ют значения, и, как говорил знаменитый Диоген (414—323),
называвший себя гражданином вселенной, «космополитом»
(коаролоХ1тг|(;), единственное правильное государство есть то,
296
которое включает в себе вселенную. Эпикур, идеи которого в
течение целых веков разделялись многими и в Греции, и в Риме,
учил, что высшая цель жизни человека заключается в блажен¬
стве, в наслаждениях благами жизни, но при полной свободе от
каких бы то ни было мучительных, нарушающих бесстрастное
спокойствие положений, тогда как основатель стоицизма, тоже
имевшего множество последователей в течение веков и в гре¬
ческом, и в римском обществе, находил, что счастье, как цель
жизни, лучше всего достигается господством над всеми стра¬
стями и неразумными влечениями, также, впрочем, требующим
от человека постоянного душевного равновесия. И эпикуреизм,
и стоицизм, подобно учениям киренаиков и киников, говоря о
цели жизни, имели в виду единичную личность, т. е. отличались
в своей основе чисто индивидуалистическим характером. Мы
можем здесь совершенно не касаться вопроса, чем эпикуреизм
отличается от учения киренаиков, а стоицизм — от учения сто¬
иков, ибо это уже вопрос из истории философии; для нас здесь
может быть интересным лишь отношение эпикуреизма и стои¬
цизма к вопросам политики. И последователи Эпикура стояли
на той точке зрения, что истинный мудрец не станет без край¬
ней надобности вмешиваться в государственные дела, так как
политика нарушает богоподобную безмятежность, в которой
заключается цель жизни. С другой стороны, стоики, особенно
развившие в своем учении космополитическое отрицание госу¬
дарственной исключительности старых городовых республик,
тоже шли большею частью вразрез с господствующими полити¬
ческими идеями древности, и их философия, как говорит Цице¬
рон, не дала никаких плодов в области политики.
Эти философские направления интересны для нас в том от¬
ношении, что могут служить показателями глубокой перемены,
совершившейся ко времени их возникновения в культурном
состоянии античного общества, в сознании образованных его
классов. Мы видим здесь, насколько можно без всяких огово¬
рок принимать положение о полном поглощении в античном
мире личности государством или, что то же, об исчезновении
человека в гражданине1. Эпикуреизм и стоицизм были учения¬
ми совершенно индивидуалистическими: цель жизни они пола¬
гали в личном благополучии, и у них государство существовало
1 См. выше, с. 234—239.
297
для гражданина, а не гражданин для государства. Эпикурейцы
видели в добродетели одно из средств, осуществляющих цель
жизни, т. е. счастье, и вся справедливость сводилась ими к
тому, чтобы люди друг другу не вредили. В последнем требова¬
нии — весь смысл существования государства и закона: люди
вступают между собою в договор ради своей же пользы, которая
и есть истинная цель общежития, так что если какой-либо закон
перестает приносить пользу, ради которой он был установлен,
он теряет всякую силу. Стоики с их более идеалистическим ми¬
росозерцанием понимали дело иначе, но и они не видели в госу¬
дарстве высшей силы, которой следует безусловно покоряться
во всем. Над политическим союзом в их сознании возвышался
нравственный принцип их философии, и естественный закон
они ставили поэтому выше положительного права, создаваемо¬
го государством. От идеи человека, которую они ставили выше
идеи гражданина, они перешли к идее человечества, к учению
о братстве всех людей и о вселенной как общем для всех оте¬
честве. Весь этот индивидуализм и космополитизм перерастал
тесные рамки государства-города как самодовлеющего целого,
в котором отдельная личность была лишь служебною частью,
осуществляющею благо этого целого, взятого в самом себе.
Наоборот, у Платона и у Аристотеля мы имеем дело имен¬
но с таким взглядом на государство и гражданина. В этом они
были верны традиционной идее своей нации, возникшей и вы¬
росшей в условиях быта обособленных государств-городов. С
другой стороны, в учениях обоих этих философов мы имеем ре¬
зультат реакции против тогдашней греческой демократии, и ту
же реакцию мы наблюдаем в политических воззрениях ранних
стоиков.
Сравнение политических теорий Платона и Аристотеля —
тема весьма интересная, особенно в связи с их метафизи¬
ческими системами, но здесь мы только вскользь можем кос¬
нуться этого предмета. Не так давно профессор философии в
Киевском университете, князь Е. Н. Трубецкой, подверг срав¬
нению обе эти теории в статье «Политические идеалы Платона
и Аристотеля в их всемирно-историческом значении»1, в кото¬
рой проводит ту мысль, что государство Платона было пред¬
восхищением теократического идеала Средних веков, тогда
1 Вопросы философии и психологии. 1890. Кн. 4.
298
как Аристотель, наоборот, предвосхищал идеал современного
культурно-европейского государства. К сожалению, мы не мо¬
жем здесь останавливаться на несходстве между обоими уче¬
ниями с этой точки зрения и указываем на сделанное князем
Трубецким сопоставление обоих учений лишь потому, что оно
содержит в себе краткую характеристику понимания государ¬
ства Платоном как воспитательной школы, имеющей свои цели
вне земной жизни человека, и понимания государства Аристо¬
телем как учреждения, разрешающего своим существованием,
наоборот, чисто земные задачи. Государство Платона было от¬
рицанием современной ему политической действительности во
имя идеала, никогда еще и нигде не бывшего осуществленным,
своего рода выводом из отвлеченной идеи, тогда как политиче¬
ский идеал Аристотеля, который им тоже противопоставлялся
современной действительности, был воскрешением, в эпоху
полного разложения старых форм, всего того, что философ счи¬
тал наилучшим в недалеком прошлом полного расцвета государ¬
ственной жизни Греции. Другими словами, политический идеал
Платона был тем, что мы называем утопией, идеал Аристотеля
имел вполне реальный характер. В этом разница между обоими
философами, но между ними есть и сходство, так как оба они
стоят на точке зрения чисто греческого понимания государства,
во-первых, как города, во-вторых, как самодовлеющего целого.
Для обоих государство имело значение высшего единства всей
человеческой жизни. В государстве и для Платона, и для Ари¬
стотеля заключается все, и они оба не могут понять человека
иначе, нежели в качестве гражданина, члена государства. Мы
уже видели в самом начале этой книги, что Аристотель именно
таким образом смотрел на государство и что даже, по его сло¬
вам, «государство существует прежде, чем семья и каждый из
нас в отдельности», так как «целое необходимо прежде своей
части»1. Это — союз, сам в себе имеющий цель своего бытия,
вполне самодовлеющее целое; в этом смысле Аристотель и на¬
деляет его «автаркией»2. Во всей его философии господствует
понятие энтелехии (svis^exsia — от sv оштсо тёуо<; s^siv, в себе
самом иметь цель), т. е. внутренней цели, и такую энтелехию
имеет и его государство. Поэтому у Аристотеля гражданин жи¬
вет для государства,— мысль, которая нами была тоже мимо¬
1 См. выше, с. 99—100.
2 См. примем, на с. 99.
299
ходом уже отмечена1. Наконец, в начале же нашей книги были
приведены подлинные слова Аристотеля, заключающие доказа¬
тельство той мысли, что истинным, правильно устроенным госу¬
дарством может быть только город2.
У Платона нет такого настойчивого отожествления государ¬
ства с городом, но нечто подобное рассуждению Аристотеля мы
и у него находим. Прежде всего, конечно, и Платон пользуется
обычным греческим словоупотреблением, и термин полис обо¬
значает у него и государство, и город. «Когда,— читаем мы в
одном месте его «Государства»,— имея нужду во многом, мы
располагаем к сожитию многих общников и помощников, тог¬
да это сожитие получает у нас название города»3.— «Пока,—
сказано в другом месте того же произведения,— город будет
устрояться мудро, он сделается величайшим, и величайшим не
по видимому, а по истине, хотя бы в нем была только тысяча
защитников. Такой-то один великий город не легко найти ни у
греков, ни у варваров, а кажущихся великими много... Докуда
может распространяться город, оставаясь одним, дотуда чтобы
он и простирался, но не далее». Пусть «город с внешней стороны
будет ни мал, ни велик, но самодоволен и один»4. В своих «За¬
конах» Платон говорит, что количество народонаселения долж¬
но быть достаточным для защиты государства, но и не слишком
велико, дабы можно было поддерживать порядок; он даже дает
нормальную цифру, именно 5040 семейств.
Еще яснее выступает у Платона,— гораздо яснее притом,
чем у Аристотеля,— идея государства, как самодовлеющего це¬
лого. Уже много раз указывали на то, что в своем политическом
построении Платон возвел на степень отвлеченной идеи полно¬
властное греческое государство, в котором совершенно поглоща¬
лась личность гражданина, и даже Аристотель, критикуя пред¬
ложенное его учителем государственное устройство, находит,
что Платон слишком далеко зашел в требовании от государства
внутреннего единства. Принимая сам «единство, как преимуще¬
ственное условие наилучшего состояния всякого государства»,
Аристотель оговаривался однако, что «государство, ушедшее в
1 См. выше. с. 246. См. собственно слова: «жить для сохранения существу¬
ющего политического устройства».
2 См. выше, с. 100—101.
3 Платон. Сочинения/пер. В.Н. Карпова. СПб., 1863. Ч. 3. С. 115—116..
4 Там же. С. 208—209.
300
единство более, чем сколько нужно, уже не есть государство,
так как государство по природе своей есть множество... Хотя и
можно было достигнуть крайнего единства государства, тем не
менее не следует этого делать, потому что это решительно уни¬
чтожит государство»1. Дело в том, что в представлении Платона
государство образует полный организм, состоящий из разно¬
образных членов, причем у каждого из последних есть свое осо¬
бое назначение, а все они связываются в одно гармоническое
целое господством единого принципа, именно правды. Цель и
благо всего союза — в установлении высшей гармонии между
входящими в состав его частями. Такова идея Платонова «Госу¬
дарства». В «Законах» эта точка зрения ослабляется, но и в этом
трактате гражданин принадлежит не столько себе, сколько сво¬
ей общине. Законы, по Платону, должны регулировать все под¬
робности частной жизни граждан, даже их домашний быт, ибо
государственное устройство держится нравами, а потому зако¬
нодатель не может оставлять без внимания даже самые мало¬
важные отступления от всего, что ведет к осуществлению целей
государства. Очень подробное изложение идеальных законов
дополняется у Платона требованием, чтобы граждане жили под
постоянным надзором со стороны особых агентов государства.
Такое понимание положения личности в государстве, вос¬
производя то, что можно было найти и в действительной жизни
античного государства-города2, было полною противоположно¬
стью индивидуалистических стремлений, выразившихся в уче¬
ниях софистов и так называемых несовершенных сократиков.
Кроме того, на политических идеях Платона и Аристотеля от¬
разилась и антидемократическая реакция в высших классах гре¬
ческого общества IV в.
В эту эпоху было в самих демократических Афинах немало
людей, симпатизировавших спартанским учреждениям. Для
многих политических мыслителей последние имели такое же
значение, каким одно время на континенте Европы пользова¬
лась английская конституция, служившая образцом мудрости и
прочности. К числу сторонников спартанского устройства при¬
надлежали многие люди, составлявшие школу Сократа, как, на¬
пример, Критий, один из «тридцати тиранов» в Афинах после
Пелопоннесской войны, Ксенофонт, автор «Воспоминаний о
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 45.
2 См. выше, гл. XI.
301
Сократе», и сам Платон. В «Законах» Платон предлагал такое
государственное устройство, которое, не будучи ни демократи¬
ей, ни олигархией, представляло бы нечто среднее между этими
обеими формами, которое могло бы образоваться из соедине¬
ния демократии и монархии, и хотя спартанское устройство не
подходило под эту форму, он все-таки его одобрял, как смешан¬
ную и умеренную монархию. Критикуя вообще довольно строго
спартанское устройство, и Аристотель тем не менее считал его
тоже одним из немногих лучших.
Собственный политический идеал Платона был такой. Удо¬
влетворением материальных потребностей государства должны
заниматься земледельцы, ремесленники и торговцы, составля¬
ющие низшее сословие. Граждан в собственном смысле состав¬
ляет у него сословие воинов, обязанность которых защищать го¬
сударство. Ими главным образом и была занята мысль Платона,
и их-то воспитанием и образом жизни должно было быть вообще
занято государство. Известно, что Платон требовал для граж¬
дан своего идеального государства полного коммунизма, дабы
между ними не было никаких поводов к взаимной вражде и все
жили одною и тою же мыслью, одними и теми же интересами: к
этому должны были вести общность имуществ и даже общность
жен. Конечно, такой строй лишает человека многих личных
благ, но правильно воспитанные граждане должны находить
счастье не в тех или других наслаждениях, а в выполнении сво¬
его назначения. Из этого сословия должны браться правители,
именно немногие мудрейшие, которым должны принадлежать
в государстве неограниченная власть и безусловное право рас¬
поряжения отдельными членами государства: от них у Платона
зависит и назначение каждому его места в обществе сообразно
с качествами, отличающими отдельных лиц. Государство, кото¬
рое устроено таким именно образом, соединяет в себе все че¬
тыре добродетели: мудрость, присущую правителям, храбрость,
свойственную воинам, умеренность, которою должно отличать¬
ся низшее сословие, и над ними, этими добродетелями, возвы¬
шающуюся правду, состоящую не в чем ином, как в том, чтобы
каждый делал свое. Она-то и создает гармонию в государстве,
как создает ее и в отдельном человеке, у которого мудрость — в
голове, храбрость — в сердце, а умеренность должна находить¬
ся в низших частях тела, где гнездятся чувственные влечения.
Правителями в таком государстве должны быть философы; Пла¬
302
тон даже думал о возможности осуществления своего идеала,
если бы в каком-либо городе нашелся тиран, в котором соединя¬
лась бы неограниченная власть с любовью к мудрости. Это бы¬
ла своеобразная теория «просвещенного абсолютизма». Одно
время Платон жил в Сиракузах, где довольно близко сошелся
с тираном Дионисием Старшим, а потом и с его сыном Диони¬
сием Младшим, мечтая повлиять на их политику в духе своих
идей. Идеальная форма правления, по Платону, философская
монархия или аристократия, а все отклонения от нее — посте¬
пенное извращение государства сначала в тимократию, потом в
олигархию, затем в демократию и наконец в самую худшую фор¬
му — тиранию1. Не касаясь других частностей идеального госу¬
дарства, отметим в нем строгое разделение членов государства
на сословия, напоминающие индийские касты. Только у Плато¬
на каждый занимает то или другое место в обществе не в силу
рождения от тех или других родителей, а в силу прирожденных
душевных качеств: Божество, по его словам, примешивает золо¬
то в души тех, которые предназначены к правлению, серебро —
в души воинов, медь и железо — в души людей, обреченных на
занятие физическим трудом для удовлетворения материальных
потребностей государства.
Аристотель оставлял больше места в своем государстве для
чисто личной жизни граждан и особенно сильно восставал про¬
тив платоновского коммунизма, но и у него господствует та
идея, что полным правом гражданства должны пользоваться
только те, которые имеют возможность жить без физического
труда, целиком посвящая себя служению государству и разви¬
тию своих духовных способностей2. Мы видели, что Аристотель
сомневался, следует ли ремесленникам вообще давать права
гражданства3. В связи с таким взглядом стоит и знаменитое
оправдание Аристотелем рабства, которое в то время уже отри¬
цалось софистами и некоторыми последователями Сократа.
Аристотель был против тех, которые видели в государстве
человеческое установление. Для него оно существует по при¬
роде, и человек есть животное государственное (Cfbov яоХшкоу),
естественно стремящееся поэтому к государственной жизни.
1 Платон первый создал схему переходов от одной формы к другой, дав, та¬
ким образом, и пример для схем Аристотеля и Полибия (см. выше, с. 183).
2 См. выше, с. 259.
3 См. выше, с. 213—214.
303
Только в целом, т. е. в государстве, находят свое назначение и
вполне осуществляют свою истинную природу его части, т. е.
отдельные люди. Раз, однако, общая цель должна проникать
всю жизнь отдельного лица, оно всецело должно отдавать себя
государству, а это несовместимо с частными занятиями и осо¬
бенно с физическим трудом. Поэтому, с одной стороны, про¬
мышленная часть населения исключается из гражданства, а с
другой — граждане нуждаются в рабах.
«Иные,— полемизирует Аристотель с современными ему от¬
рицателями рабства,— думают, что пользоваться господскою
властью противоестественно, потому что раб и свободный та¬
ковы только будто бы по закону, а по природе они ничем не от¬
личаются друг от друга. Поэтому власть господина над рабом,
как власть, основанная на силе, по их мнению, несправедлива1.
Если,— развивает он далее этот свой взгляд,— некоторые лю¬
ди настолько разнятся от других, насколько тело разнится от
души, животное от человека,— а таковы все те люди, занятие
которых состоит только в телесном труде и для которых это за¬
нятие есть самое лучшее,— то они рабы по самой природе, и
лучшая доля их такова, чтобы быть в подчинении у той же самой
власти, какой подчиняются тело и животные. По природе раб
тот, кто может принадлежать другому,— потому раб действи¬
тельно принадлежит другому,— и тот, кто настолько лишь при¬
частен разума, чтобы понимать разумное, а не настолько, чтобы
самому обладать разумом»2. К этому рассуждению Аристотель
прибавляет еще то соображение, что «природа, желая устано¬
вить различие между свободными и рабами, делает различие и
между самыми их телами»3, создавая рабов сильными и годны¬
ми к тяжелым работам, а свободных к тяжелому труду неспо¬
собными. Такими естественными, прирожденными рабами Ари¬
стотель считал варваров, и вообще для него было несомненным,
что «некоторые люди всегда рабы, а другие никогда»4, или что
«одни по природе рабы, а другие по природе свободны. Вместе с
тем ясно,— замечает он еще,— что это различие господства и
рабства резко выступает в отношениях некоторых лиц, именно
тех, из которых одному полезно быть рабом, а другому — го¬
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 12—13.
2 Там же. С. 17.
3 Там же. С. 18.
4 Там же. С. 20.
304
сподином. В этом случае,— сказано далее,— справедливо и
нормально, чтобы один был в подчинении, а другой властвовал
силою той власти, которую он имеет по своей природе, т. е. вла¬
стью господина»1. И мы видели, что с точки зрения Аристоте¬
ля раб был необходимою принадлежностью всякого хозяйства,
которую только по бедности можно было заменить рабочим во¬
лом2. (В римской литературе таким же теоретиком хозяйствен¬
ного значения рабов был цензор Катон.) И свободный рабочий
человек, по Аристотелю, слишком близко стоит к рабу. «Одни
из тех,— говорит он,— которые занимаются необходимым в
житейском быту, суть рабы: это те работники, которые служат
одному; другие, работая на кого угодно, суть ремесленники и
феты. Отсюда,— прибавляет Аристотель,— при малом сообра¬
жении становится ясно, как должно смотреть на людей такого
рода»3. Истинная мысль Аристотеля — в следующих словах:
«государство, пользующееся наилучшим политическим устрой¬
ством, не дает, конечно, ремесленнику прав гражданства», ибо
гражданская добродетель есть «добродетель не всякого граж¬
данина и даже не всякого свободного, но того лишь, кто вовсе
не принимает никакого участия в делах, необходимых в быту
житейском»4.
На этом можно и остановиться в обзоре политических идей
Аристотеля, тем более что мы уже знакомы и с его классифи¬
кацией форм правления, разделенных у него на правильные и
извращенные5, в чем заключается признание относительного
достоинства всех форм, лишь бы в пользовании властью не бы¬
ло своекорыстия и произвола. Напомним еще, что Аристотель
был сторонник такого общественного устройства, при котором
преобладание принадлежало бы людям среднего достатка6. В
общем, однако, Аристотель, не в пример Платону, не столько
построил идеальное государство, сколько исследовал государ¬
ства реальные, и на первом плане у него были не абсолютные
требования, как у Платона, а относительные советы, своего рода
оппортунистические наставления, которыми могли пользовать¬
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 21.
2 См. выше, с. 255.
3 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 131—132.
4 Там же. С. 131.
5 См. выше, с. 185—186.
6 См. выше, с. 273.
305
ся и единичные правители, и коллегии знати, и друзья народа. В
общем его симпатии на стороне умеренной партии, на стороне
«середины», но он признает, что в больших городах его времени
и трудно было бы установиться какому-либо правлению, кроме
демократического. Во всяком случае однако, если Аристотель
и ставит государству при всяком правильном устройстве цель
всестороннего развития умственной жизни граждан и обеспе¬
чение им совокупности внешних условий, необходимых для сча¬
стья1, то эта цель у него должна была осуществляться лишь для
некоторых, для немногих, т. е. только для настоящих граждан
государства-города, а не для всех.
ВIV в. греческий мир изверился в демократические учрежде¬
ния и вообще во все прежние формы. К сожалению, многие по¬
литические трактаты той эпохи до нас не дошли, но кое-что мы
о них знаем, и для нас особенно любопытно то, что в них, оче¬
видно, обнаруживалось искание новых форм. Уже Аристотель
в своей «Политике» отмечает существование особой теории о
сочетании разных форм правления: «некоторые,— читаем мы
там,— говорят, что лучшее политическое устройство должно
быть смешанным из всех политических устройств». Поэтому-то
они и хвалят политическое «устройство лакедемонян, которое,
по их словам, состоит из олигархии, монархии и демократии».
Именно здесь «представителями монархии являются цари, а
власть геронтов представляет олигархию, демократический же
элемент находится во власти эфоров, потому что эфоры изби¬
раются из народа». Это рассуждение Аристотель считает не¬
безосновательным, потому что «политическое устройство, сло¬
жившееся из многих других, действительно лучше»2, но он не
развивает этой мысли, которая впоследствии получила приме¬
нение у Полибия в его анализе римского устройства, о котором
нам уже пришлось упомянуть3. Что такую мысль высказывали и
другие писатели, об этом свидетельствуют нам кое-какие дошед¬
шие до нас отрывки. Между прочим тот же принцип разделялся
основателем стоической школы Зеноном, который говорил, что
«лучшее политическое устройство есть соединение демокра¬
тии, монархии и аристократии». Первые стоики с Зеноном во
1 В этом кн. Трубецкой и усматривает сродство аристотелева понимания с
современным культурно-европейским.
2 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С.. 63—64.
3 См. выше, с. 227—228.
306
главе не были так равнодушны к политическим вопросам, как
их более поздние (особенно римские) последователи, и в их сре¬
де развивалось особое расположение к Спарте, древние законы
которой, суровые и строгие, особенно соответствовали стои¬
ческому идеалу. По-видимому, стоики находили уже осущест¬
вленным смешанное устройство в Спарте и приписывали его
введение Ликургу. По крайней мере и Полибий во II в. до Р. X.,
и Плутарх во II в. по Р. X., оба почерпнувшие свои идеи из стои¬
ческих источников, так понимали ликургово законодательство.
Полибий даже применил теорию смешанного устройства к по¬
ниманию римской конституции. Есть основания также думать,
что и в разработке легенды о ликурговом аграрном устройстве1
приняли некоторое участие представители стоической филосо¬
фии, к числу которых принадлежит Сфер, учитель Клеомена III
и, может быть, даже самого Агиса2.
Имена Агиса и Клеомена возвращают нас к истории социаль¬
ного вопроса в Греции, который так же, как и вопрос о наилуч¬
шем политическом устройстве, отразился в области теоретиче¬
ской мысли и ее литературных выражений.
Когда говорят о социальных идеях древности, то главным
образом имеют в виду тогдашние коммунистические учения и
особенно самое полное изложение коммунистического строя у
Платона, о котором мы уже упоминали.
Коммунизм Платона был коммунизм аристократический: он
был весь к услугам правителей-философов и граждан-воинов и
не имел ничего общего с тем социальным движением этой эпохи
в низших слоях греческого гражданства, лозунгом которого был
боевой клич: «раздел земель и отмена долговых обязательств»3.
Платон как раз не распространял свой коммунистический иде¬
ал на третье сословие своего утопического государства, так как
рабочим людям он предоставлял иметь каждому свое жилище и
владеть имуществом, и самое существование среди них частной
собственности было подчинено интересам коммунистической
аристократии. Два высшие класса должны были быть свободны
от забот о всем житейском, и содержать эти два класса должен
был третий класс, который являлся своего рода собственно¬
стью государства, сословием, по существу дела, государствен¬
1 См. выше, с. 277—278.
2 См. выше, с. 277.
3 См. выше, с. 282 и др.
307
ных крепостных и рабов. Рабочим Платон предоставлял поль¬
зоваться для поддержания своей жизни остатками от того, что
будет у них отобрано правителями-философами для содержа¬
ния двух первых классов, и недаром, конечно, специальною
добродетелью рабочих, по определению Платона, должна была
быть умеренность или, что то же, воздержность, скромность
(oo(ppocruvr|). Вот почему нельзя, как это иногда делают, в кате¬
горичности, с какою Платон отрицает частную собственность,
видеть результат особой обостренности классовых отношений
его времени и думать, что философ вооружился против частной
собственности только потому, что не видел никакого иного вы¬
хода из ужасной борьбы классов. Коммунизм Платона был не
прекращением экономической эксплуатации рабочего люда, но
ее закреплением — путем превращения ее из индивидуальной
в коллективную. Автор «Государства» и «Законов» не вышел из
рамок античного государства, в котором к числу прав гражда¬
нина относилась и возможность пользования даровым трудом
рабов и крепостных.
Планы лучшего общественного устройства в Греции были
довольно многочисленны, что, например, и заставило Аристо¬
теля посвятить некоторым из них первые пять глав II кн. «По¬
литики». Главный вопрос, который здесь интересует Аристоте¬
ля, и есть вопрос о частной и общей собственности. Посвятив
три главы критике взглядов Платона, он останавливается на
проекте некоего Филеаса Халкедонского. «Некоторым кажет¬
ся,— замечает он,— что правильная организация собствен¬
ности есть наиважнейшее дело в политическом устройстве,
потому что все беспорядки, говорят они, происходят из-за соб¬
ственности. Так,— продолжает он,— Филеас Халкедонский
первый1 положил в основание своего государственного устрой¬
ства то правило, что у всех граждан должно быть равное иму¬
щество2... Вообще,— прибавляет еще Аристотель,— этот Фи¬
леас много хлопочет о приискании таких условий, при которых
граждане могли бы быть между собою в хороших общественных
1 В другом месте первым «из людей, не занимающихся государственными
делами, кто решился сказать свое слово о лучшем политическом устройстве»,
Аристотель называет Гипподама Милетского (Аристотель. Политика/пер.
Н. Скворцова. М., 1865. С. 73.).
2 Там же. С. 68.
308
отношениях»1. Аристотель не удовлетворяется его системою
потому прежде всего, что «столкновения между гражданами
бывают не только из-за неравенства собственности»2, а затем и
потому, что Филеас «уравнивает граждан в отношении только
поземельной собственности»3, но тут же философ и объясняет
нам эту последнюю черту в плане Филеаса: дело в том, что он
«имел в виду небольшое государство, так как все ремесленники
(lexvixai), по его мнению, должны принадлежать государству, а
не составлять из себя дополнительного класса граждан»4. Дру¬
гими словами, Филеас рекомендовал превратить всех предста¬
вителей обрабатывающей промышленности в своего рода госу¬
дарственных рабов (бгщооин), что, как верно замечает Пельман,
характеризует истинный смысл всего плана: требование вве¬
дения коллективистического хозяйства вытекало «не из соци¬
ального демократизма, имеющего в виду крайнее проведение
индивидуалистического принципа равенства», но из антидемо¬
кратического и антииндивидуалистического понимания госу¬
дарственной идеи5. Самая цель введения аграрного коммунизма
у Филеаса — не интерес отдельных личностей, а спокойствие
государства. Мы видели также, что и спартанская социальная
реформа Агиса IV и Клеомена III, выдававшая себя за рестав¬
рацию ликургова устройства, в сущности, тоже не выходила из
обычного круга воззрений древности, касающихся гражданской
и негражданской частей в населении государства6.
Эти оговорки, однако, не устраняют верности той общей
мысли, что резкие противоположности богатства и бедности
в греческом обществе особенно IV в. были очень удобной поч¬
вою для распространения коммунистических идей, и именно
на этой самой почве выросла легенда о Ликурге. Но и, кроме
того, греческая литература была довольно богата произведе¬
ниями в коммунистическом духе. В ней существовал целый
ряд не дошедших до нас изображений коммунистического быта
разных варваров, например, скифов вроде тех новейших лите¬
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 70.
2 Там же. С. 69.
3 Там же. С. 71.
4 Там же. С. 72.
5 РбЫтапп R. Geschichte. des antiken. Kommunismus und Socialismus. В. I.
S. 266.
6 См. выше. c. 278—279.
309
ратурных произведений, которые с легкой руки Роберта фон
Моля (1799—1875) принято называть «государственными ро¬
манами». Не было и недостатка в философах, которые стояли
за полное преобразование общества в смысле совершенного
равенства и общего обладания землею. Общая древности вера
в золотой век, не раз вдохновлявшая поэтов, в области соци¬
альной философии превращалась в учение о первобытном есте¬
ственном состоянии, когда люди жили сообразно с природою,
довольствовались самым необходимым и не были еще заражены
любостяжательностью и корыстолюбием; недаром же и Аристо¬
тель, как мы видели, в хозяйственной деятельности человека
различал два вида — естественный и неестественный1. Изобра¬
жение блаженного состояния первобытных людей мы находим
в «Законах» Платона. Один из учеников Аристотеля, Дикеарх,
в своей «Жизни Эллады»2 тоже принимал за исходный пункт
естественное состояние и в появлении частной собственности
видел отступление от «законов природы». Тем любопытнее от¬
метить это мнение греческого философа IV в. до Р. X., что через
двадцать с лишком веков мысль его развивал Жан Жак Руссо в
своем знаменитом «Рассуждении о происхождении и основани¬
ях неравенства между людьми», прямо ссылавшийся на Дикеар-
ха. Аналогичные идеи мы находим и у ранних стоиков и прежде
всего у самого Зенона. Стоики отожествляли естественное пра¬
во, т. е. закон природы, с законом разума, и самая популярность
«ликурговой» Спарты объясняется тем, что в ней видели как бы
осуществление именно этого разумного закона природы3.
В сущности, первыми провозвестниками естественного пра¬
ва в его индивидуалистическом понимании были, как уже ска¬
зано выше4, софисты. Они, очевидно, должны быть признаны и
родоначальниками того социально-демократического течения,
которое исходило из идеи права каждой личности на полноту
индивидуального благополучия. Идея политического равен¬
ства, находившая свою высшую санкцию в естественном праве,
приводила — в распространении своем на все сферы жизни — к
идее равенства экономического, которое думали осуществить
1 См. выше, с. 255—256.
2 Сохранились лишь отрывки.
о
См. то, что было сказано о влиянии стоиков на создание легенды о Ликур¬
ге.
4 См. выше, с. 291.
310
при помощи общения или равного раздела имуществ. Сам Ари¬
стотель признавал, что крайняя или, по-нашему, радикальная
демократия (r\ leXemia бгщокрста) и по-настоящему демокра¬
тически настроенный политик (6 a^r|0iva)<; бгщопкос;) должны
стремиться к тому, «чтобы масса была не очень бедна», для
чего нужно «придумать такие средства, которые обеспечивали
бы благосостояние массы на более долгое время». Именно он
рекомендовал «делить остатки государственных доходов между
бедными, раздавая по возможности деньги в таком количестве,
сколько нужно каждому для приобретения себе участка земли
или по крайней мере для открытия какой-либо торговли и для
занятия земледелием»1. Аристотель даже прямо заявил, что
«или не всех тех следует считать гражданами, из которых состо¬
ит государство, или они должны принимать участие во всех вы¬
годах общественной жизни»2. Тем более на такой точке зрения
стояли сами демократы в период социальной борьбы, и лучше
всего основную мысль радикальной демократии выразил сира¬
кузский демагог Гиппон в следующих словах: «равенство (иму¬
щественное) есть источник (apxf|) свободы, бедность же для
неимущих — причина рабства».
Насколько подобные идеи были популярны в массах, можно
видеть, какое впечатление произвела спартанская социальная
революция середины III в. на низшие классы населения в других
городах3. «В каждом бедном гражданине,— говорит новейший
историк поземельной собственности в Греции4,— сидел скры¬
тый социалист» (on socialiste latent).
Мы не будем останавливаться на политической и социальной
мысли в Риме. Во-первых, она отличалась меньшею оригиналь¬
ностью, чем в Греции, так как вообще в философии римляне
были учениками греков. Во-вторых, социальная и политическая
борьба началась в Риме в ту эпоху, когда Рим, собственно гово¬
ря, уже перерос старые рамки государства-города. Наконец, и
источниками для истории социальной борьбы Рим гораздо бед¬
нее Греции.5
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 307.
2 Там же. С. 137.
3 См. выше, с. 282—283.
4 Guiraud. La propriete fonciere en Grece.
5 Pohlmann. В. II. S. 474 и след.
311
ГЛАВА XV
Разные формы политического объединения
государств-городов в союзы и державы
Международные отношения государств-городов античного ми¬
ра.— Греческий партикуляризм.— Различие между союзами и
державами.— Случаи симполитии.— Амфиктионии и племен¬
ные союзы.— Завоевательная политика некоторых государств-
городов.— Спартанская и афинская симмахии времен Греко¬
персидских войн.— Соперничество Спарты и Афин.— Потеря
Грецией независимости.— Времена македонской гегемонии.—
Этольский и Ахейский союзы.— Союзы городов в Италии
Доселе, следя за политической и социальной эволюцией
античного государства-города, мы брали это самое государство-
город особняком, вне всякого его отношения к другим таким
же политическим целым, как будто, с одной стороны, каждое
из них вело совершенно изолированную жизнь, в полном мире
с соседями, и как будто, с другой стороны, политическая инте¬
грация в античном мире остановилась на государстве-городе и
не создавала новых форм, которые вырастали из старых рамок
маленьких городовых республик. На самом деле изолированной
политической жизни не было, и государства-города не только
торговали между собою, но и воевали, а также не только воева¬
ли, но и соединялись в более крупные политические организа¬
ции, и некоторые из них настолько возвышались над другими,
что ставили их в подчиненное по отношению к себе положение
и создавали целые территориальные державы. Все это не могло
не отражаться и на внутреннем быту государств-городов. По¬
стоянная война, в которой находились между собою греческие
республики, подрывала их экономическое благосостояние и
вместе с тем делала их большею частью бессильными в борьбе
с опасными соседями. Сначала опасной для греческой свободы
соседкою была Персия, в борьбе с которой греки не проявили
достаточно единодушия, вследствие чего малоазиатские коло¬
нии лишь на несколько десятилетий освобождались от власти
«великого царя». Затем опасностью греческой свободе стала
грозить Македония, которой очень скоро и удалось подчинить
312
себе Грецию, но в эпоху македонской гегемонии греки не пре¬
кращали своих междоусобий. Наконец, в греческие распри вме¬
шался Рим, который сумел прекратить борьбу между отдельны¬
ми городами, но этот мир был куплен ценою свободы.
Государства-города античного мира находились между со¬
бою в отношениях международных. Греки не составляли еди¬
ной нации в политическом смысле. Если у них и было сознание
общности происхождения, языка, культуры и т. п. и если они
противополагали себя варварам, то это общеэллинское само¬
сознание имело характер не того национального патриотизма,
который мы находим у политически объединенных народов
современной Европы, а, пожалуй, больше напоминает нам то
общекультурное самосознание, какое существует у тепереш¬
них цивилизованных европейцев, признающих между собою
большую близость, чем, например, по отношению к туркам или
китайцам. Каждая греческая полития хотела быть суверенным
государством, не знающим над собою никакой высшей власти,
и эти самостоятельные политии на свой страх вели между со¬
бою войны и заключали мирные или союзные договоры, а если
какой-либо общине приходилось подчиниться другой, более
сильной, то целью ее мечтаний было возвратить себе автоно¬
мию. При незначительных территориях этих государств, когда
из акрополя одного города можно было иногда видеть акрополь
другого, при возникновении пограничных споров, торговом со¬
перничестве и т. п. за поводами к войнам никогда почти не было
недостатка, и войны постоянно возникали. «На таких местах,—
писал один ученый путешественник по Греции в XIX в.1,— как
вершина Акро-Коринфа, откуда в ясную погоду видны Афины
с Акрополем и его храмами, вдруг делается ясным многое, что
едва ли можно понять из одних книг. Греческие государства,
управляемые противоречащими интересами, лежали так близко
друг к другу, что смертельная вражда между ними, совершенно
необъяснимая из одних племенных противоположностей, явля¬
ется естественным следствием отношений: дело шло о вопросах
жизни и существования. Какие чувства должны были пробуж¬
даться в богатом коринфском купце, когда он из своего кремля
видел на его счет, во вред ему расцветающие приморские Афи¬
1 Vischer, цитируемый Васильевским (Васильевский В. Г. Политическая ре¬
форма и социальное движение в Древней Греции в период ее упадка. СПб., 1869.
С. 6. См. карту I).
313
ны (Пирей), когда он, может быть, смотрел на военный флот,
выходящий из гавани, чтобы плыть кругом Пелопоннеса и за¬
переть сообщение с морем некогда властвовавшему на морях
Коринфу. Я здесь понял,— прибавляет автор этих слов,— по¬
чему коринфяне после Пелопоннесской войны требовали раз¬
рушения Афин».
Греческие государства-города ревниво оберегали свою поли¬
тическую автономию. Когда им по тем или другим причинам при¬
ходилось соединяться между собою, они всячески заботились,
чтобы это соединение не умаляло их самостоятельности, и по¬
тому часто союзы между ними были непрочны. С другой сторо¬
ны, когда какому-либо государству-городу удавалось подчинить
себе другую такую же гражданскую общину, то две политии не
сливались в одну, как это было в эпоху образования государств-
городов посредством синойкизма1, а одна делалась владычицей
другой, и эта другая становилась в зависимое от нее положение.
И Спарта в эпоху своей гегемонии, и Афины в то время, когда
они создали себе целую державу на Эгейском море, и, нако¬
нец, самый Рим, сделавшийся владыкою вселенной, сохраняли
формы государства-города, которое вместе с тем становилось и
городом-государем над разными «союзниками» и «подданными».
Античный человек так сжился с этой политической формой, что
даже более крупные, чем небольшая полития-цивитас, государ¬
ственные образования являлись не чем иным, как федерациями
городов на тех ил и других условиях. Г ражданин был непременно
членом того или другого городового государства, разделявшим
религию своего «отечества», т. е. опять-таки лишь известного
города. Нельзя было быть одновременно гражданином двух го¬
родов, как и теперь по общему праву нельзя быть зараз поддан¬
ным двух государств. Постоянное пребывание в городе, долго¬
временная в нем жизнь и деятельность не делали «иностранца»
гражданином, и можно было совсем жить не в своем городе, чис¬
лясь все-таки его гражданином. Изгнание, т. е. лишение отече¬
ства, было великим наказанием для человека, отрешением его
от религиозного культа, своего рода отлучением от церкви. На
чужбине гражданин другого государства был первоначально со¬
вершенно бесправен и находился только под охраною религии.
Лишь позднее развился институт проксении (rcpo^evia), в силу
которого город выбирал среди граждан другого государства так
1 См. выше, с. 117.
314
называемых проксенов (^po^evoi), которые могли бы помогать
и оказывать разного рода услуги приезжим гражданам того го¬
рода, который считал данных лиц своими проксенами. Этот пар¬
тикуляризм проникал собою все общественные отношения, так
что торговые, культурные и иные подобные связи долго только
сглаживали, но не разрушали политическую обособленность го¬
родовых республик.
Тем не менее жизнь делала свое дело, и политическая ин¬
теграция постепенно подкапывала эту изолированность и су¬
веренность городовых республик Эллады и Италии. В настоя¬
щей главе мы и сделаем обзор тех форм, в каких совершалось
объединение государств-городов в более крупные политиче¬
ские организации. Этих форм Древний мир знал несколько, но
основных было три: одну форму представляли собою союзы, в
которых все отдельные члены были между собою равны, оста¬
ваясь вполне самостоятельными общинами; другую — союзы, в
которых одному какому-либо городу принадлежала гегемония,
т. е. предводительство; третью — державы, где один какой-либо
город уже господствовал над другими, лишая их самостоятель¬
ности. Понятно, что вторая форма представляет из себя лишь
переход от первой к третьей. От этих трех форм нужно отличать
полное слияние двух или нескольких государств в одно, извест¬
ное под названием симполитии (сгиртгоАлтаа) и напоминающее
синойкизм1.
Во время так называемой Коринфской войны (395—387) Ар¬
гос и Коринф решили соединиться в одну политию, чтобы луч¬
ше противостоять Спарте. Граница между обеими территория¬
ми была уничтожена, и все коринфяне сделались гражданами
общего государства, сохранившего имя Аргоса. Это было делом
демократической партии, но коринфская аристократия плохо
мирилась с этим «исчезновением» своего государства и даже
думала, что после этого не стоит и жить. Соединение на самом
деле оказалось непродолжительным. Другой случай симполи¬
тии представляет собою попытка города Олинфа на полуостро¬
ве Халкидика. Олинф обратился к соседним городам с предло¬
жением слиться с ним в одну политию, и маленькие города или
сами приняли это предложение, или вынуждены были это сде¬
лать, но два более значительных города, Аканф и Аполлония,
1 См. выше, с. 117
315
отказались от соединения с Олинфом, заявив, что они хотят
оставаться на прежнем положении автополитов (аотолоАлтш),
к которому привыкли, т. е. жить только по отеческим законам и
называться гражданами только своих городов. Мало того: оба
города обратились за помощью к Спарте, которая, как мы уви¬
дим, в это время особенно ревностно везде поддерживала авто¬
номию греческих общин.
В сущности Афинское государство, охватившее всю Аттику,
образовалось подобным же путем1, но это был случай почти ис¬
ключительный. По соседству с Аттикой лежала другая подобная
же область, Беотия, в которой был тоже более значительный
город, Фивы, который не прочь был сделаться по отношению к
Беотии тем, чем Афины были по отношению к Аттике, но здесь
же успели уже развиться и выработать в себе сознание полити¬
ческой самостоятельности такие города, как Платеи, Орхомен,
Феспии, и это помешало объединению Беотии, так что она оста¬
лась на степени федерации с противоположными стремления¬
ми — Фив к преобладанию и других городов к независимости.
Платеи особенно тяготились гегемонией Фив и даже отпали от
федерации, чтобы войти в союз с Афинами, за что, как известно,
жестоко поплатились в начале Пелопоннесской войны. История
Беотии может быть примером того, что даже областные феде¬
рации в Греции не отличались прочностью и что причиною их
непрочности были гегемонические стремления более сильных
городов главенствовать над остальными.— От симполитий нуж¬
но отличать случаи особого рода договоров между отдельными
городами, в силу которых граждане одного города могли и в дру¬
гом пользоваться известными правами, особенно вступления в
брак и приобретения недвижимой собственности, что называ¬
лось у греков 87ciyapia кои, еуктг|сц yrjq кои оиаои;, а в Италии —
jus connubii и jus commercii.
Соседские отношения в очень еще ранние времена должны
были устанавливать между отдельными городами известного
рода постоянные связи. Наиболее важными формами посто¬
янных союзов были амфиктионии (apcpiKroovia) и племенные
федерации. Первую форму представляют собою религиозные
союзы, группировавшиеся вокруг какого-либо общего святили¬
ща, около которого устраивались общие праздники, сопрово¬
1 См. выше, с. 117—118.
316
ждавшиеся ярмарками и разного рода увеселениями. Религи¬
озное общение приводило иногда и к установлению известных
политических связей. Некоторые из таких празднеств получили
в Греции даже общеэллинское значение, каковы были так на¬
зываемые игры (или агоны) Олимпийские, Пифийские (в Дель¬
фах), Истмийские и Немейские. Помимо этого, поддерживались
известные связи и между маленькими городами одних и тех же
племен или эф нов (eGvoc;), на которые делились греки. Кроме
племенного союза беотийцев, о котором только что было сказа¬
но, существовали подобного же рода федерации,— они называ¬
лись кэнами или койнами (то koivov, община),— в Фессалии,
Фокиде, Акарнании, Этолии и других областях, на которые
делилась Греция. Иногда эти этнические союзы имели религи¬
озный характер, хотя и не назывались амфиктиониями. Напри¬
мер, двенадцать ионийских колоний в Малой Азии составляли
одно «целое с общим святилищем, Панионием, в котором они
собирались для чествования Посейдона и обсуждения своих дел
в случае какой-либо общей опасности. Забота о самосохранении
играла видную роль в поддержке таких федеративных связей.
Когда начиналась война, члены союза сплачивались между со¬
бою и даже выбирали одного начальника1. Конечно, для реше¬
ния общих дел союзники должны были совещаться сообща на
особых собраниях вроде племенных сеймов, которые носили то
же самое название, как и сами федерации, т. е. та Koiva. Некото¬
рые из таких федераций образовались еще в незапамятные вре¬
мена, другие — сравнительно поздно, как это было, например, в
Аркадии2, где союзное государство возникло лишь после битвы
при Левктрах (371). Центром федерации был Мегалополь, где
и собиралось общее народное собрание, носившее характерное
название3 «десяти тысяч» (oi pupioi), так как в нем могли уча¬
ствовать совершеннолетние граждане всех аркадских общин,
но ведало оно только дела внешней политики. Позднее для те¬
кущих дел союза образовался в нем совет (pouXf|), состоящий
из дамиоргов (барюрурО, как назывались представители от¬
дельных государств, являвшиеся в разном числе в зависимости
1 См. выше, с. 130.
2 Там же.
3 Если только слово |iupioi не следует здесь понимать в смысле «очень мно¬
гие».
317
от величины представляемых общин. Вообще и в других грече¬
ских федерациях племенного типа мы встречаемся с представи¬
тельными учреждениями конгрессивного характера, напоми¬
нающими нам не столько сословные сеймы Средних веков или
современные западноевропейские парламенты, сколько между¬
народные конгрессы.
Мы только что отметили, что подобные союзы поддержива¬
лись чувством самосохранения отдельных государств-городов.
Войны античной эпохи отличались страшною жестокостью. Во¬
еннопленные, которые оставались необмененными на взятых в
плен противною стороною или за которых не вносили выкупа,
продавались в рабство. Город, сдавшийся врагу на капитуля¬
цию, должен был иногда подчиняться крайне тяжелым усло¬
виям — до потери внутренней свободы включительно; если же
победитель брал город приступом, то все жители города и все
их имущество становились собственностью победившей сторо¬
ны. Дело доходило иногда до того, что все мужское население
избивалось, женщины с детьми продавались в рабство, сам го¬
род — кроме храмов — разрушался, что можно было унести,
расхищалось, и земля тоже захватывалась победителями. Заво¬
евательные войны были явлением довольно обычным, и путем
завоеваний некоторые государства-города очень рано начали
приращивать свои территории. Особенно следует отметить тот
общий для греческой истории факт, что первые значительные
попытки образования более крупных государственных террито¬
рий путем завоеваний начали делаться в Греции в эпоху древ¬
ней тирании, т. е. перед Греко-персидскими войнами. Поликрат
Самосский подчинил себе многие острова и приморские города.
При Периандре Коринф тоже произвел несколько завоеваний,
овладев между прочим богатою Керкирою, причем в отдельных
городах, из коих многие были основаны самим Коринфом в за¬
воеванных землях у Ионического и Адриатического морей, ино¬
гда в качестве правителей ставились сыновья тирана. Это, мож¬
но сказать, была первая по времени колониальная держава в
греческом мире, но после падения тирании Коринфу не удалось
удержать за собою все свои завоевания (Керкира, например, от¬
пала и вернула себе свою независимость). Первым основателем
афинского могущества был опять-таки тиран Писистрат, при ко¬
тором Афины распространили свою власть на острова Саламин
и Наксос и утвердились на берегах Геллеспонта, а также на юге
318
Фракии. Возвышение Сиракуз также началось при тиране Гело-
не, который завоевал некоторые соседние города, большею ча¬
стью подвергнув их при этом разрушению, граждан же пересе¬
лив в Сиракузы, а к концу своего правления он сумел добиться
союза с другими греческими городами в Сицилии, признавшими
над собою главенство Сиракуз. При его преемнике Гиероне Си¬
ракузы распространили свое политическое влияние и на грече¬
ские республики Южной Италии. Благодаря этому названный
город сделался своего рода «великой державой» в западной ча¬
сти эллинского мира.
Путем счастливых войн расширила свою территорию и
Спарта. Эта военная община, жившая на счет своих крепост¬
ных, гелотов, стремясь к приобретению все новых и новых зе¬
мельных участков, мало-помалу с середины VIII в. завоевала
сначала всю Лаконию, потом соседнюю Мессению (в VII в.) и
стала делать покушения на Аркадию и Арголиду. Перед нача¬
лом Греко-персидских войн Спарта владела более чем третью
всего Пелопоннеса, а другая треть полуострова находилась в
обладании общин, с которыми Спарта сумела заключить выгод¬
ные для себя союзы. Власть и влияние Спарты в это время не
распространялись в Пелопоннесе только на северо-восточную
часть полуострова. Вот почему Спарта и могла играть такую
первенствующую роль в национальной борьбе греков с персами
в начале V в.
Спартанской гегемонии в настоящей книге посвящена осо¬
бая глава — и особая глава гегемонии афинской1, причем в обе¬
их этих главах мы сосредоточиваем свое внимание особенно
на том влиянии, какое оказывало господствующее положение
обоих городов на их внутреннюю жизнь. Здесь мы ограничим¬
ся лишь кратким очерком истории взаимных отношений обоих
союзов.
И спартанский, и афинский союзы были симмахиями
(auppaxia), т. е. союзами, устроенными для общего ведения
войн и вообще для общей внешней политики. Спартанская
симмахия представляла собою крупную для греческого мира
политическую силу, когда ему пришлось отстаивать свою не¬
зависимость перед натиском огромной персидской монархии.
Естественно, что Спарта и стала во главе национального со-
1 См. обе следующие главы.
319
противления эллинов варварам. Известно однако, что Спарта
не удержалась на высоте своего положения, и первенствующая
роль в борьбе с персами перешла к новой симмахии, образо¬
вавшейся под предводительством Афин. Как и почему Спарта
должна была уступить первенство Афинам, об этом достаточно
говорится даже в школьных руководствах древней истории, и
мы здесь на этом останавливаться не будем. Мало-помалу —
и довольно-таки скоро — афинская симмахия превратилась в
державу (apxn), т. е. союзники Афин попали в положение как
бы подданных этого государства, чем все они, конечно, стали
тяготиться. В течение Греко-персидских войн между Спартою
и Афинами существовало своего рода соглашение, которое бы¬
ло, однако, очень непрочно, и еще в самый разгар войны стало
между обоими первенствующими городами Греции обнаружи¬
ваться соперничество. Спартанская симмахия имела сухопут¬
ный характер, афинская — морской, но Афины не прочь были
получить преобладание и на суше, а потому начали поощрять
врагов Спарты в самом Пелопоннесе. Между обоими городами
возникали даже вооруженные столкновения, но тем не менее в
445 г. Афины и Спарта заключили между собою мир на тридцать
лет, по которому каждая сторона должна была оставаться при
своем, а государства, стоявшие вне обеих симмахий, могли не¬
возбранно присоединяться к тому, к кому хотели сами. Это со¬
глашение продержалось только около пятнадцати лет, и в 431 г.
в Греции вспыхнула война, продолжавшаяся двадцать семь лет
и известная под названием Пелопоннесской,— война, нанес¬
шая всей Греции страшный вред. Конечно, здесь не место рас¬
сказывать историю этой войны, которая была не только борь¬
бою между Спартою и Афинами и между обеими симмахиями,
сопровождавшеюся и случаями отпадения отдельных городов
от прежнего общения, но и борьбою аристократии и демократии
почти во всей Греции. В войну была втянута даже отдаленная
Сицилия, на которую Афины тоже думали распространить свою
власть, Спарта же для того, чтобы сокрушить Афины, не заду¬
малась вступить в союз с самою Персией. Война окончилась по¬
ражением Афин (404 г.), и созданная ими держава должна была
распасться. Спарта снова очутилась во главе всей восточной
части греческого мира. Хорошо известно, как воспользовалось
это государство своею победою: именно оно стало притеснять
другие города, возбуждая тем повсеместную ненависть против
320
своей гегемонии. Когда персы в начале VI в. задумали вернуть
себе власть над греческими городами Малой Азии, а те обра¬
тились за помощью к Спарте, выславшей для войны с Персией
большое войско, персы в самой Греции устроили против Спарты
союз — из Афин, Фив, Аргоса и Коринфа. В возникшей отсюда
войне счастье стало переходить на сторону Афин, которые даже
приступили к восстановлению прежней морской симмахии и к
новому освобождению малоазиатских греков. Последнее обсто¬
ятельство заставило Спарту примириться с Персией и при под¬
держке Сиракуз принудить Афины и другие враждебные города
принять общие для всех греков условия мира (387 г.).
Этот мир, получивший свое имя от спартанского уполномо¬
ченного Анталкида, отдавал Персии греческие колонии в Азии,
а в самой Греции делал все города вполне независимыми друг
от друга с запрещением устраивать какие бы то ни было союзы.
Возрождавшаяся афинская симмахия опять распалась, Спарта
же, объявленная блюстительницей Анталкидова мира, вмеши¬
валась всюду, где только усматривала подобие какого бы то ни
было союза. Не только, например, города Беотии были освобож¬
дены от главенства Фив и самый союз их должен был прекратить
свое существование, но даже, например, аркадский город Ман-
тинея, незадолго перед тем образовавшийся из четырех отдель¬
ных сел, должен был распасться на четыре автономные комы.
Анталкидов мир разрушил, конечно, и аргосско-коринфскую
симполитию1, и когда, как мы видели, Олинф задумал симполи-
тическое объединение соседних городов, Спарта и этому поме¬
шала2. Таким образом, и новые соединения государств-городов
не могли возникать, и старые, исконные федерации, которые не
были основаны на каких-либо договорах, а на чисто племенных
и территориальных связях, должны были прекратить свое суще¬
ствование. Греция должна была состоять только из самостоя¬
тельных государств-городов, что и позволяло Спарте фактиче¬
ски господствовать над всеми.
От Анталкидова мира до падения греческой независимости
в битве при Херонее (338 г.) прошло около пятидесяти лет, в
течение которых происходили новые войны, но вместе с тем де¬
лались и новые попытки частных объединений. В семидесятых
и шестидесятых годах IV в. выдвинулись было Фивы, которые
1 См. выше, с. 315.
2 См. выше, с. 315—316.
321
восстановили свою гегемонию в Беотии и даже стали играть
большую роль в Средней Греции вообще и в самом Пелопоннесе,
где могуществу Спарты они нанесли непоправимый удар осво¬
бождением Мессении и организацией союза в Аркадии, но это
был лишь кратковременный эпизод. В борьбе с Фивами Спарте,
своей старой сопернице, оказали помощь сами Афины, которые
одновременно с возвышением Фив занялись восстановлением
своего прежнего морского союза, к великому неудовольствию
фиванцев, мечтавших уже и о гегемонии на море. Подобные ра¬
спри между отдельными городами и дали возможность Македо¬
нии вмешаться в дела Греции и навязать ей свою гегемонию.
По условиям созванного Филиппом Македонским съезда
уполномоченных от отдельных греческих городов для заключе¬
ния общего союза против персов, все греки должны были пре¬
кратить свои прежние распри и находиться впредь в вечном
оборонительном и наступательном союзе с Македонией, царю
которой предоставлялось неограниченное предводительство над
греческими войсками и кораблями в войне с Персией. Из греков
одни примирились с такою перспективою, но другие находили
свободный гражданский строй несовместимым с подчинением
власти царя и считали нужным освободиться от македонского
ига. По смерти завоевателя Греции, Филиппа, в Греции, именно
в Афинах, Фивах и других городах, вспыхнуло восстание, ко¬
торое скоро было усмирено Александром, заставившим затем
греков снова подтвердить договор с его отцом. Спарта с самого
начала не хотела участвовать в этом договоре, а в 331 г. даже
восстала против Македонии, но была усмирена и вынуждена за¬
ключить мир. Вообще греческие города были слишком слабы и
разрознены, чтобы иметь возможность бороться с Македонией.
После смерти Александра Великого его обширная монархия,
включившая в себя и все Персидское царство, распалась, и Гре¬
ция досталась Македонии. При известии о смерти Александра
(323 г.) греки подняли было восстание под предводительством
Афин, но они снова были побеждены и должны были признать
над собою власть македонского царя. Македонская политика
в Греции была очень проста. В это время почти повсеместно
в отдельных городах происходила борьба имущих классов с
неимущими, и в ней преемники Александра Македонского ви¬
дели превосходное средство держать эти города в зависимости
от себя, помогая тем партиям, которые сами искали защиты и
322
поддержки у Македонии. В середине III в. один из македонских
царей, Антигон Гоната, начал сажать в разных городах Греции
тиранов, после этого то здесь, то там против Македонии опять
вспыхивали восстания, но они обыкновенно скоро же подавля¬
лись. Вот в это-то время в Греции возникли новые союзы между
отдельными городами, основанные на совершенно уже иных,
чем прежде, началах. К этой же эпохе относится и попытка со¬
циальной реформы в Спарте, которая враждебно столкнулась с
политическими стремлениями самого сильного из этих союзов.
Один из этих союзов образовался в одной из областей Сред¬
ней Греции, Этолии, стране с преобладающим крестьянским на¬
селением. Этолийцы жили разбросанными по всей области ко¬
мами1 без укреплений и составляли союз равноправных общин,
из которых ни одна не пользовалась гегемонией над другими.
Союз этот был довольно старого происхождения, но начал рас¬
ширяться принятием в свою среду новых членов лишь в начале
III в., когда в него вступили локры, фокийцы, затем часть акар-
нанийцев и т. д. К середине III в. он получил особенно сильное
распространение, когда уже охватывал всю западную часть
Средней Греции, а в Южной — Элиду и часть Аркадии и даже
некоторые острова. Особенного значения в жизни Греции этот
союз, однако, не получил. Гораздо важнее его был другой союз,
Ахейский.
Та «политическая реформа», которой, как мы видели, говоря
о книге Васильевского2, помешало,— по мнению, впрочем, не
одного этого историка,— «социальное движение», поддержан¬
ное Спартой Агиса IV и Клеомена III,— и была предпринята в
Греции в «эпоху ее упадка» именно Ахейским союзом. Между
городами северного побережья Пелопоннеса, составлявшего
Ахею, существовал старинный союз, который в македонскую
эпоху был запрещен, причем в этих городах Македония держа¬
ла свои гарнизоны и тиранов. Около 280 г. в ахейских городах
началось антимакедонское движение: тираны и гарнизоны Ма¬
кедонии стали прогоняться, демократическое правление восста-
новлялось, и города один за другим начали возобновлять преж¬
ние союзные отношения. Сначала союз не выходил за пределы
Ахеи и охватывал лишь десять городов, но в 251 г. к нему, по
инициативе сикионского стратега Арата, примкнул Сикион, ко¬
1 См. выше, с. 116.
2 См. выше, с. 270—271.
323
торому тоже удалось освободиться от тирании. Через несколь¬
ко лет (243 г.) Арат сумел достигнуть присоединения к союзу и
Коринфа, тоже освободившегося от Македонии. За Коринфом,
благодаря главным образом усилиям того же Арата, к Ахейско¬
му союзу мало-помалу примкнули и многие другие города, как
то: Мегара, Эпидавр, Мегалополь, Аргос и др. Арат же указал
этой федерации и общую цель — изгнание македонцев из Пело¬
поннеса для объединения всего полуострова на началах равно¬
правности и автономии. Но этот план встретил сильное проти¬
водействие со стороны Спарты, возобновившей, как мы знаем1,
свои притязания на гегемонию в Пелопоннесе при своем царе-
реформаторе Клеомене III. Между Спартой и Ахейским союзом
произошло столкновение, имевшее не только политическое, но
и социальное значение: Спарта Клеомена III выступила как ре¬
волюционная сила — в смысле осуществления надежд и стрем¬
лений неимущей части гражданства пелопоннесских городов,
тогда как Ахейский союз был, наоборот, организацией имущих
классов. Стесненный Клеоменом III, Арат обратился за помо¬
щью к Македонии, и в битве при Селласии, как было уже сказа¬
но в своем месте, Спарта потерпела полное поражение (221 г.).
Это было новым торжеством Македонии, к которой тот же Арат
обращался еще раз и во время войны с этолийцами.
Таким образом, и в македонскую эпоху греки и воевали меж¬
ду собою, и пытались, с другой стороны, объединяться. Как пре¬
жде они вмешивали в свои распри Персию, потом Македонию,
так стали наконец вмешивать в них и Рим, который в 266 г. до
Р.Х. владел уже всей Южной Италией с ее греческими города¬
ми, а в 241 г. стоял твердой ногой и в Сицилии. Ахейский союз
играл некоторую роль и в войнах римлян с Македонией. Вме¬
шательство Рима в греко-македонские отношения только под¬
готовило подчинение Греции Риму, которое и установилось в
середине II в. до Р. X.
Ахейский союз был одним из наиболее интересных полити¬
ческих созданий Греции в эпоху падения ее свободы2. Основны¬
ми его принципами были равноправность и автономия всех чле¬
нов федерации. Это было в Греции нечто новое, потому что все
1 См. выше, с. 281—283.
2 Кроме Васильевского (см. выше, с. 270), о нем см. еще в русской литерату¬
ре этюд проф. Мищенко «Федеративная Эллада и Полибий» в I томе его перево¬
да «Всеобщей истории» Полибия.
324
прежние договорные союзы имели инои, т. е. гегемоническии
характер. Замечательно однако, что оба новые союза возник¬
ли в областях, «во многих отношениях отставших от соседей,
но зато полнее сохранивших в своем быте древние начала сво¬
бодной федерации без притязаний на гегемонию или поглоще¬
ние, с политической организацией, обещавшей равноправность
всем членам союза без различия государств близких и далеких,
сильных и слабых, первоначально образовавших союз и позже
в него вошедших»1. Старые порядки, говорит проф. Мищенко,
возникшие путем естественного разрастания, державшиеся
на чувствах племенного родства и территориальной близости,
вставали теперь в новом виде, получая определенность в догово¬
рах и в целой системе федеративных учреждений»2. Вся разница
между прежними симмахиями, находившимися под гегемонией
одного какого-либо города, и этими более новыми союзами за¬
ключалась в том, что те «возникали на готовой почве политиче¬
ской силы и преобладания одного города над прочими»3, тогда
как основу позднейших федераций (особенно этолийской) со¬
ставляли племена, не развившие у себя городской жизни. «Тог¬
да как,— говорит еще только что названный автор,— прежде
господствующий город ревниво оберегал права своего граж¬
данства и с гордостью указывал на свое превосходство в отно¬
шении военном и других, тем оправдывая свои притязания на
гегемонию, здесь граждане различных поселений сохранили
старую привычку сходиться в общие собрания на положении
равноправных участников и охотно допускали к пользованию
теми же правами всякий другой народ, город или поселение, раз
они соглашались принять на себя вместе с правами и некоторые
обязательства, равнявшие их с первоначальными участниками
союза»4. К союзу ахейских общин, бывших очень незначитель¬
ными городами, примкнули такие богатые и сильные города,
как Сикион, Коринф, Аргос, Мегалополь, и собственно они-то
и играли главную роль в союзе, но ни один из них не стремился
теперь к гегемонии.
«Нигде,— говорит Полибий,— в такой степени и с такою по¬
следовательностью, как в государственном устройстве ахеян,
1 Мищенко Ф.Г. Федеративная Эллада и Полибий//Полибий. Всеобщая
история. Т. 1. С. LXXXII.
2 Там же. С. LXXXIII.
3 Там же. С. CLXI.
4 Там же. С. CLXII—CLXIII.
325
не были осуществлены равенство, свобода и вообще истинное
народоправство... Так как ни один из первоначальных участ¬
ников не пользовался никаким преимуществом, напротив, вся¬
кий вновь примыкающий вступал на совершенно равных пра¬
вах, то устройство это быстро достигло поставленной заранее
цели, ибо имело двоякую надежнейшую опору в равенстве и
милосердии»1. «В прежние времена,— по замечанию того же гре¬
ческого историка,— многие безуспешно пытались объединить
пелопоннесцев во имя общего дела, но тогда каждый помышлял
не об общей свободе, а о собственном преобладании»2. Для того,
чтобы единство Пелопоннеса в эпоху Ахейского союза было со¬
вершенным, по словам все того же Полибия, не хватало только
общих стен, которые и видимо сделали бы всех пелопоннесцев
гражданами как бы одной общины. «Во всем остальном,— гово¬
рит он,— существовали единообразие и сходство в отдельных
городах и в целом союзе; все пелопоннесцы имеют одни и те же
законы, пользуются общими мерами, весом и монетою, имеют
общих должностных лиц, членов совета и судей»3. В самом деле,
граждане союзных общин все называли себя ахеянами, напри¬
мер, ахеянами из Аргоса, из Мессены и т. п. или ахеянами ко¬
ринфскими, ахеянами сикионскими и т. п., и это политическое
объединение дополнялось религиозным общением, признанием
общесоюзных божеств. Но из этого не следует, чтобы каждая
община не сохраняла своей особности, своего отдельного име¬
ни, своих богов, своего государственного устройства, своих за¬
конов, все по-старому. Даже право самостоятельных внешних
сношений было только ограничено, а не упразднено. Едва ли из
слов Полибия следует делать и то заключение, что союз пред¬
писывал всем своим членам одинаковое устройство законода¬
тельной, исполнительной и судебной власти. Полибий вообще
несколько идеализирует союз, делая его общую характеристи¬
ку: он сам же сообщает многие факты, свидетельствующие о
том, что иногда союз силою возвращал в свою среду отпавших
членов, ставил в некоторых городах свои гарнизоны или от се¬
бя назначал начальников местной стражи и даже присоединял
к себе новые города силою оружия. Кроме того, бывали случаи
1 Полибий. Всеобщая история/пер. Ф. Мищенко. Кн. II. С. 38 (6 и 8).
2 Там же. Кн. 11.37(9).
Монеты союзных городов имели после имени города, чеканившего монету,
имя ахеян, но в чем состояло единство мер и весов, неизвестно.
326
вмешательства союза во внутреннюю жизнь отдельных общин,
и наконец, случалось и так, что союз собственною властью дро¬
бил более крупные политии на мелкие общины, которые одарял
затем при удобном случае равноправностью. Другими словами,
практика не всегда соответствовала теории, но теория все-таки
заключала в себе новые принципы. Эта же практика,— а не од¬
ни только партикуляристические привычки,— объясняет нам,
почему иные города отпадали от союза.
Мы напрасно стали бы думать, что Ахейский союз имел и чи¬
сто представительную организацию, как склонны понимать де¬
ло некоторые историки. Верховная власть в союзе была в руках
всей совокупности граждан отдельных городов и сел, которые и
собирались на общий сейм (то koivov tcov Axaicbv), где делались
те или другие постановления и выбирались должностные лица
союза. Это было, таким образом, то же непосредственное наро¬
довластие, как и в отдельных демократических городах, но, по¬
нятно, на общий ахейский сейм являться всем гражданам было
еще затруднительнее, чем на народное собрание одного города.
Вот почему в этих сеймах могли участвовать большею частью
лишь люди зажиточные, и собрание, в теории демократическое,
на практике вследствие этого было чисто аристократическим.
Сколько бы, впрочем, граждан из того или другого города ни
явилось, голос у каждого города был только один, но именно то
обстоятельство, что фактически присутствовали большею ча¬
стью только люди богатые, и придало всему союзу характер ор¬
ганизации преимущественно имущих классов. В столкновении
Ахейского союза с революционной Спартою времен Агиса IV и
Клеомена III сказался не только политический антагонизм, но
и борьба классов, ибо спартанская пропаганда имела большой
успех среди низших классов Ахейского союза1. И Полибий, и
Плутарх свидетельствуют, что выбор в стратеги,— как называл¬
ся глава союза,— зависел от более богатых граждан, которые,
конечно, имели силу главным образом лишь в более крупных го¬
родах союза, а не в маленьких общинах самих ахеян, хотя в ука¬
занных городах и преобладали демократические формы правле¬
ния. Недаром из полутора десятков стратегов, происхождение
которых нам известно, две трети этого числа были не ахеяне, а
граждане других городов, преимущественно Мегалополя.
1 См. выше, с. 280, 282—283.
327
Первоначально стратегов в Ахейском союзе было два, с
225 г.— один, избиравшийся ежегодно общим собранием. При
стратеге имелся еще союзный совет. Истинный основатель
федерации, сикионец Арат, 16 или 17 раз выбирался в страте¬
ги через годичные промежутки, и уже при нем эта должность
получила громадное значение. Во время борьбы со Спартою
Арат был даже прямо облечен безответственною властью
(ё<;огхиа avurcei)0uvo<;) и получил титул стратега-автократора
(атратг|у6<; аотократсор), т. е. самодержавного вождя. «Союзное
управление ахеян,— говорит проф. Мищенко,— отличается
таким усилением главы исполнительной власти, какого не зна¬
ли древние демократические республики... История ахейской
федерации,— говорит он еще несколько далее,— раскрывает
перед нами поучительнейшее явление в древнеэллинской исто¬
рии, вскоре повторившееся на более обширной арене и окончив¬
шееся образованием мировой Римской империи. Разнородность
состава Ахейского союза, трудность постоянных деятельных
сношений между составными общинами и их гражданами, от¬
сутствие учреждений, которые обеспечивали бы за народом его
верховные права и неослабный контроль над поведением вы¬
бранных им должностных лиц,— все это неизбежно приводило
к предоставлению главе исполнительной власти таких полномо¬
чий и такого влияния на дела, какие приличествовали не выби¬
раемому на один год и во всякое время ответственному перед на¬
родом вождю, но полновластному единоличному правителю»1.
Ахейская демократия, таким образом, приближалась в конце
концов к монархическому строю.
Союзные формы мы находим и в Италии. В древнейшие вре¬
мена и здесь существовали племенные федерации, из которых
по своему значению для позднейшей истории Италии особенно
важное значение принадлежало союзу отдельных общин Ла-
циума. Латинский союз, политическим и религиозным центром
которого была сначала Альба, заключал в себе тогда тридцать
отдельных суверенных общин. У латинов было общее божество,
латинский Юпитер (Jupiter-Latiaris), был общий латинский
праздник (feriae latinae), были общие собрания. Нужно думать,
что для разрешения споров, возникавших между отдельными
общинами, существовал союзный суд и что члены всех этих
1 Мищенко Ф.Г. Федеративная Эллада и Полибий//Полибий. Всеобщая исто¬
рия. Т. 1. С. CCXXXIX—CCXL.
328
общин имели право вступать в браки с женщинами из других
общин (jus connubii), приобретать в них землю и вести торгов¬
лю (jus commercii). Существованием союза отдельные общины
не были стеснены в своих правах и, по-видимому, могли вести
войну и заключать мир по своему усмотрению. Древнейшая
история Латинского союза темна, и мы не знаем, при каких об¬
стоятельствах Рим начал войну с Альбой и, взяв этот город, его
разрушил; после этого Рим предъявил свое право на то, чтобы
быть наследником Альбы в главенстве над Лациумом. С того
времени и началась гегемония в названной области Рима, кото¬
рый ко времени разрушения Альбы успел уже поглотить в себе
немало поселков, находившихся в ближайшем с ним соседстве.
Эта римская гегемония была союзом между Римом и прежней
латинской федерацией для целей взаимной защиты и для общих
войн, причем союзники должны были делить военную добычу
поровну. В сущности Рим стоял особняком от союза: Рим и Ла-
циум — это были две самостоятельные политические силы, с
одной стороны, единое государство-город, а с другой — феде¬
рация нескольких автономных общин. Союзное войско состоя¬
ло поэтому из двух разных частей — римской и латинской, и в
общей команде Рим и Лациум обыкновенно соблюдали очередь.
Дележ общей добычи совершался поровну: половину получал
Рим, другую — остальные латинские города. При всей равно¬
правности Рим, как вполне объединенная сила, фактически
главенствовал над разъединенными латинскими общинами, из
которых каждая, в отдельности взятая, уступала ему в силе. Та¬
ковы, нужно полагать, были римско-латинские отношения еще
в царский период истории Рима. Весьма рано, по-видимому, со¬
юз лишился права вести самостоятельную внешнюю политику,
и вскоре общим начальником над римско-латинским войском
мог быть только римлянин. Пока римляне и латины нуждались
одни в других для борьбы с опасными или неприятными соседя¬
ми, т. е. с другими племенами Средней Италии, союз держался
крепко, но по мере все больших и больших внешних успехов
римско-латинского союза последний сам стал расшатываться,
так как латины, очевидно, начали тяготиться римской гегемо¬
нией. Результатом этого были неоднократные столкновения ла-
тинов с Римом, пока одно восстание латинских общин не было
римлянами подавлено. Это было в 340—338 гг., и после этой
победы общий союз был отменен, а его место заступили сепа¬
329
ратные договоры Рима с отдельными городами, которые строго
запрещались в первоначальном союзе. Города Лациума были
между собою теперь разобщены, и некоторые из них лишились
при этом части своей земли в пользу римских граждан, и Рим
сделался настоящим господином Лациума. Таким образом, и в
Лациуме возникла гегемоническая форма объединения отдель¬
ных общин, подобная тем, какие мы наблюдаем в Греции.
ГЛАВА XVI
Спартанская гегемония и влияние гегемонии
на внутренний быт Спарты
Содержание настоящей и двух следующих глав.— Два периода в
истории Спарты.— Устройство спартанской симмахии.— Свое¬
корыстная политика Спарты.— Обогащение спартанской оли¬
гархии на счет союзников.— Постепенное уменьшение числа
спартанских граждан.— Окончательный упадок Спарты
Следя за эволюцией государства-города, в вопросе о воз¬
никновении более крупных политических организаций мы
должны выдвинуть на первый план не сами эти организации,
а то влияние, какое было оказано установлением власти одних
государств-городов над другими, на них же самих, на их общий
строй. Спарта включила в состав своей государственной терри¬
тории всю Лаконию и достигла гегемонии над Пелопоннесом,
видимо стремясь подчинить себе Грецию вообще. Афинское
государство охватывало всю Аттику, но кроме того, Афины
организовали целую морскую державу на островах и берегах
Эгейского моря. Рим из маленькой городской общины вырос
постепенно в господина сначала Лациума, потом всей Италии,
наконец громадной империи, для которой Средиземное море
сделалось только внутренним озером. Спарта, Афины, Рим,—
это уже не просто государства-города, а города-государи, как
это мы не раз уже отмечали. Понятно, что такое их значение
не могло не отражаться на их внутреннем быте. Политическая
власть спартиатов, афинян и римлян над другими общинами, в
330
которых жили их союзники или подданные, естественно и не¬
обходимо вносила новые черты в организацию державных го¬
родов и вместе с тем служила источником их обогащения, что
в свою очередь отражалось на экономическом строе общества,
на классовых отношениях гражданства. Первоначальная поли¬
тическая организация Спарты, Афин и Рима была рассчитана,
так сказать, на удовлетворение потребностей государства, со¬
стоявшего из одного города с его непосредственным, не особен¬
но большим округом, но старым, и, в сущности, городским вла¬
стям пришлось потом ведать дела более обширных территорий,
управлять многими общинами, жители которых не входили в
состав данного, т.е. или спартанского, или афинского, или рим¬
ского гражданства. С другой стороны, из своей политической
гегемонии и Спарта, и Афины, и Рим извлекали большие мате¬
риальные выгоды, которые не только служили целям дальней¬
шего упрочения власти этих городов над другими общинами,
но которыми непосредственно пользовались и сами спартиаты,
афиняне или римляне. В аристократической Спарте экономиче¬
скими плодами политической гегемонии пользовались богачи,
в демократических Афинах очень многое перепадало и на долю
самого народа, да и в Риме с его смешанным устройством, где
нобилитет страшно обогащался на счет покоренных городов и
народов, равным образом и пролетариат хотел извлекать поль¬
зу из своей, как части римского народа, державной власти, над
его союзниками и подданными. Одним словом, политическая
гегемония была своего рода орудием экономической эксплуата¬
ции городом-государем подвластных ему общин и земель. Вот
явлениям этого рода и посвящены настоящая и две следующие
главы. Общий очерк спартанской гегемонии покажет нам, ка¬
кое влияние оказывала она на аристократический строй Спар¬
ты, как из общего очерка гегемонии афинской мы увидим, в
чем заключалось влияние на демократический строй Афин их
господства над другими городами. Наконец, римская гегемония
имеет и еще одну важную сторону: из нее выросла та всемир¬
ная монархия, которая поглотила в себе все государства-города
античного мира, преобразовав их в так называемые муниципии
первых веков нашей эры.
В истории Спарты мы можем различить два периода: первый
до середины V в., когда население Лаконии жило преимуще¬
331
ственно земледелием, и второй, с середины V в., когда и в это
консервативное государство стало вторгаться денежное хозяй¬
ство.
В первом периоде граждане Спарты хлопотали преимуще¬
ственно о расширении площади своих земельных владений. С
этою-то целью военная община, жившая трудом своих крепост¬
ных, и вела свои войны, имея в виду увеличение числа земель¬
ных наделов граждан, т. е. клеров. В элегии поэта Тиртея (VII в.)
царь Полидор говорит: «Я иду на неразмежеванную землю»,—
слова, относящиеся к занятию спартанцами соседней с Лакони¬
ей Мессении. Здесь спартанцы приобрели так много земли, что
не только ее было достаточно для самих граждан, но что Спарта
имела возможность после второй мессинской войны поселить в
одной местности даже чужих людей. Когда опять в Спарте по¬
чувствовался недостаток в земле, она отняла у Аргоса (550 г.)
лежавшую на границе с его территорией Фирею, которую впо¬
следствии отдала для возделывания изгнанникам с острова Эги-
на. Все это напоминает нам первоначальную политику и Рима,
который тоже стремился к расширению своего «поля». В IV в.,
наоборот, государственная территория Спарты стала умень¬
шаться: особенно для нее была чувствительна утрата (в 360 г.)
Мессении1. Но в это время, и притом уже с довольно давних
пор, материальное благополучие Спарты заключалось уже не в
одном сельском хозяйстве. С середины V в. спартанские гражда¬
не обнаруживают больше тяготения к деньгам, чем к земле. Мы,
конечно, говорим о той олигархии, которая сосредоточила всю
поземельную собственность в своих руках и теперь думала толь¬
ко о том, чтобы накоплять золото и серебро2 путем промышлен¬
ности, торговли и эксплуатации союзников. В IV в. Спарта, дей¬
ствительно, обладала громадными для того времени денежными
капиталами. По словам Платона, во всей Греции нельзя было
найти столько золота и серебра, сколько его было в одной Спар¬
те, так как уже с очень давнего времени оно шло туда от всех
эллинов, а зачастую и от варваров. Не одни промышленность
и торговля, развившиеся в Лаконии к IV в., привлекали сюда
ту массу денег, о которой говорят современники, так как здесь
играло роль и политическое положение Спарты в греческом ми¬
1 См. выше, с. 321—322.
2 См. выше, с. 275.
332
ре, ее гегемония: она брала большие деньги с союзников, и ее
агенты в союзных городах тоже собирали немалые средства. (То
же самое мы наблюдаем и в истории Рима, когда он очутился
во главе еще более обширной территории, чем область спартан¬
ской симмахии.) Не забудем еще персидских субсидий, которы¬
ми «великий царь» подкупал спартанских правителей в целях
содействий его политике.
Союз, находившийся под предводительством Спарты, был
союз оборонительный и наступательный, и общими делами,
подлежащими его ведению, были ведение войны и заключе¬
ние мирных и иных договоров с посторонними государствами.
На общие сеймы союза — большею частью в Спарте — соби¬
рались послы отдельных городов с равносильными голосами, и
дела решались по большинству голосов с обязанностью мень¬
шинства подчиняться законно принятым решениям. Случалось
однако, что Спарта объявляла войну и начинала поход, созывая
и контингенты союзных городов, ни у кого на то не спрашивая
позволения, и союзники шли за Спартою. Если же война реша¬
лась на общем собрании и какое-либо государство отказывалось
участвовать в общем предприятии, то упорствующий город под¬
вергался со стороны Спарты денежной пени. Привилегирован¬
ное положение Спарты заключалось и в том, что ее союз не мог
принудить к ведению войны, которой она сама не желала, как
не мог и помешать ей одной, или в соединении с теми или дру¬
гими членами союза вести войны, на которые не было согласия
со стороны большинства всех участников. В основе симмахии
лежали частные договоры, которые Спарта заключала посте¬
пенно с отдельными городами, т. е. здесь с самого начала было
то, чего Рим достиг по крайней мере только через два века сво¬
ей гегемонии в Латинском союзе1. Что касается до содержания
всех этих отдельных договоров, то оно, по-видимому, было раз¬
личным по крайней мере по отношению к количеству военных
сил и размеру денежных субсидий, которыми были обязаны со¬
юзные города. Одна Спарта в каждом отдельном случае опреде¬
ляла, должны ли были союзники выставить все свои силы или
только довольно было некоторой их части. В принципе союзные
общины были вполне автономны, но на самом деле Спарта вся¬
1 См. выше, с. 328—329.
333
чески старалась не допускать в их внутренней жизни ничего та¬
кого, что так или иначе могло бы самой ей повредить. Особенно
ревниво оберегала она во всех союзных общинах олигархиче¬
ские порядки.
Греко-персидские войны, выдвинувшие было Спарту на
первое место во всей европейской Греции, способствовали воз¬
вышению Афин и переходу к ним гегемонии, но когда Спарте
удалось в конце Пелопоннесской войны унизить свою сопер¬
ницу, она снова заняла первенствующее положение в Греции.
В это время Спарта начала ставить свои гарнизоны по разным
городам для поддержки учрежденных в этих городах олигар¬
хических правлений, и начальники спартанских отрядов, так
называемые гармосты (аррослш), стали обращаться с другими
греками в высшей степени высокомерно. Вся спартанская по¬
литика была теперь направлена на то, чтобы повсеместно по¬
давлять демократические движения. В Афинах было учреждено
правление «тридцати», правда, в скором времени низвергнутое,
но в других местах подобные олигархические правления, так
называемые декархии, т. е. десятивластия (5вкарх(а), при по¬
мощи спартанских гармостов и гарнизонов держались крепче.
Не прошло двадцати лет после поражения Афин, как Спарта
достигла еще одного очень важного успеха в своей политике.
Вспомним Анталкидов мир, который запрещал греческим го¬
родам устраивать какие бы то ни было союзы между собою1.
Полная автономия каждой гражданской общины Спарте была
нужна по очень понятной причине: каждый город в отдельности
был бессилен для сколько-нибудь успешной борьбы со Спартой.
Только при таких условиях и возможен был известный, чисто
разбойнический захват Фив спартанцами, установивший в этом
городе олигархию, которую поддерживал, конечно, и спартан¬
ский гарнизон (382 г.). Только мужество фиванских демократов
под начальством Пелопида и Эпаминонда освободило город от
спартанской тирании (379 г.).
Эти же самые Фивы в сражении при Левктрах (371 г.) сокру¬
шили гегемонию Спарты в самом Пелопоннесе. Затем вскоре на¬
ступило завоевание Греции Македонией, т. е. явилась внешняя
сила, которая перестроила все внутренние отношения в Греции,
1 См. выше, с. 321.
334
когда о прежних городских гегемониях не могло быть и речи.
Попытка Клеомена III вернуть Спарте гегемонию в Пелопонне¬
се — через сто лет после утраты греками своей свободы — раз¬
билась о македонскую силу1.
Выгодами от политической гегемонии Спарты, в эпоху могу¬
щества этого государства, воспользовались наиболее аристокра¬
тические элементы ее гражданства. В IV в. оно, как мы знаем,
резко разделилось на немногих сравнительно богачей и проле¬
тарскую массу2, и этому разделению немало способствовало то,
что правящий класс имел возможность обогащаться на счет со¬
юзников. По словам Полибия, спартанцы первые из греков на¬
чали стремиться к порабощению других частей Греции, и когда,
замечает он, им сделалось нужным отправлять в море корабли
и предпринимать походы вне Пелопоннеса, «ни железные день¬
ги, ни обмен ежегодных продуктов земли на другие предметы
потребления не могли быть достаточными». После счастливого
для Спарты исхода Пелопоннесской войны в ее государствен¬
ной казне завелись большие деньги, бывшие военной добычей,
но благодаря страшному развитию казнокрадства часть этих де¬
нег мало-помалу перешла во владение частных лиц. Еще больше
обогащались влиятельные спартиаты, отправляясь в качестве
гармостов в подчиненные Спарте города, которые платили ей
большую дань. Подобное же явление, только в еще больших раз¬
мерах, мы наблюдаем и в Риме в эпоху его миродержавства: и
сюда притекают в громадном количестве деньги, и здесь на счет
подвластных обогащаются должностные лица, которым Рим по¬
ручал ими управлять.
Гегемония, однако, не только обогащала аристократический
класс Спарты, но и истощала это государство, так как требовала
с его стороны большего напряжения экономических сил. Сна¬
чала Спарта не очень обременяла союзников денежной данью и
тратила на свою широкую международную политику собствен¬
ные средства. Основным источником последних был труд гело¬
тов, и если это крепостное крестьянство так часто восставало
в V—IV вв., то, очевидно, причина этого лежала в чрезмерных
требованиях господ на военные нужды государства. С другой
стороны, война разоряла менее зажиточных спартиатов, содей¬
1 См. выше, с. 282.
2 См. выше, с. 265, 275.
335
ствуя таким образом их обезземелению. И общий результат та¬
кой политики был для Спарты очень печальный: источники сви¬
детельствуют о страшном материальном упадке этого, когда-то
самого сильного, государства европейской Греции.
В своем месте нами уже были приведены слова Аристотеля
о том, что Спарта, которая могла бы прокормить полторы тыся¬
чи всадников и тридцать тысяч пехоты, не насчитывает в себе
и тысячи воинов1. Дело, конечно, не в этих цифрах, а в общем
впечатлении, какое производила на современников Спарта
второй половины IV в. Сколько можно судить по отрывочным
числовым данным, до нас дошедшим, спартанское гражданство
как бы постепенно таяло, да и сама знать этого государства, по-
видимому, все более и более уменьшалась в числе. На основа¬
нии одного места у Геродота количество спартиатов, способных
носить оружие, в эпоху ксерксова нашествия на Грецию, т. е.
в начале V в., определяется в восемь тысяч, что дает для всего
состава спартанского гражданства от 32 до 40 т. человек, по¬
лагая одного взрослого мужчину на 4—5 душ женщин и детей.
Приблизительно на такую же цифру указывает для прежнего
времени и Аристотель. Упомянув, что Спарта «не вынесла даже
одного удара (намек на поражение при Левктрах) и погибла от
недостатка в людях», Аристотель прибавляет: «между тем гово¬
рят, что при первых царях... спартанцев было до десяти тысяч»2.
Верно ли это или нет, оговаривается он, неизвестно, и в этой
оговорке чувствуется сомнение человека, которому как будто
кажется невероятным, чтобы в Спарте могло быть прежде так
много полноправных граждан. Между тем на девять по крайней
мере тысяч, т. е. цифру, среднюю между геродотовой и сообщае¬
мой Аристотелем, указывает и известная традиция о том, что
таково было число первоначальных семейных клеров. Вероят¬
ность этих свидетельств подтверждается еще тем, что в сраже¬
нии при Платеях (479 г.) спартиатов участвовало пять тысяч,
но Геродот отмечает (в словах вестника, который греками был
послан к персидскому главнокомандующему), что из Спарты в
поход выступили только люди более молодого возраста. Сви¬
детельства, относящиеся к эпохе Пелопоннесской войны, уже
указывают косвенным образом на уменьшение числа воинов в
1 См. выше, с. 264.
2 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 93—94.
336
Спарте. На основании расчетов, делаемых по некоторым данным
у Фукидида, полагают, что интересующая нас цифра едва дости¬
гала пяти тысяч. Между 480 г., к которому относится цифра,
сообщаемая Геродотом, и 418 г., к которому относится цифра,
выводимая из показаний Фукидида, прошло шесть десятилетий,
а лет пятьдесят спустя уже прямо говорится об обезлюдении
Спарты,— разумеется, в смысле уменьшения числа граждан.
Ксенофонт в сочинении о спартанском государстве прямо за¬
являет, что Спарта — один из самых малолюдных городов (xcbv
6Xiyav0p(O7iod(ov 7ioX£(ov) Греции: если ему верить, в битве при
Левктрах участвовало граждан лишь семьсот человек. Когда
вскоре затем фиванцы напали на саму Лаконию, одних спартиа-
тов было слишком мало для защиты страны, и потому пришлось
прибегнуть к крайнему средству — к вооружению гелотов. Из
данных, приводимых Ксенофонтом относительно спартанской
военной организации, выводят численность взрослых граждан
мужского пола тысячи в две с половиной душ. Затем, Аристо¬
тель еще лет сорок-пятьдесят спустя, как мы видели из приве¬
денных выше его слов, полагал, что в Спарте было только около
одной тысячи граждан, годных к военной службе. Наконец, по
Плутарху, число спартанских граждан к середине III в. еще бо¬
лее уменьшилось, и заботою царей Агиса IV и Клеомена III бы¬
ло между прочим увеличить численность гражданской общины
принятием в нее новых членов1.
Причины такого постепенного уменьшения числа граждан
нужно видеть, во-первых, в войнах, которых Спарта особенно
много вела в V и IV вв., во-вторых, в обезземелении массы, ко¬
торое сопровождалось исключением из состава граждан всех
«опустившихся»2. Указывают еще и на вырождение самой ари¬
стократии вследствие причин чисто физиологического характе¬
ра, но достаточно и первых двух для объяснения того, почему
спартанская аристократия постепенно таяла. Против этого яв¬
ления государство принимало меры. «У спартанцев,— говорит
Аристотель,— существует закон, что гражданин, имеющий
троих сыновей, освобождается от военной службы, а имеющий
1 См. выше, с. 278, 281.
2 См. выше, с. 264.
337
четырех освобождается и от всех гражданских повинностей»1.
Раз число граждан не пополнялось естественным путем, оказы¬
валось нужным принимать в граждане периэков и иностранцев,
как того хотели Агис IV и Клеомен III. О первом Плутарх гово¬
рит, что новых спартиатов он думал создать из «лиц, получив¬
ших воспитание свободных граждан, кроме того, обладавших
красивой наружностью и находившихся в цвете лет»2. Клео¬
мен III тоже желал, чтобы «лучшие из иностранцев, сделавшись
спартиатами, спасли государство своим оружием» и чтобы
«спартанцы не видели более Лаконию, за неимением защитни¬
ков, опустошаемою этольцами и иллирийцами»3.
При убыли числа граждан приходилось также для защиты
страны прибегать к помощи периэков и гелотов, но в этом была
и своя опасная сторона. Вооружив при нападении Эпаминонда
на Лаконию шесть тысяч гелотов, спартиаты сами потом испуга¬
лись этой вооруженной силы. Что касается до периэков, то они
даже прямо отказались помогать и стали переходить на сторону
врагов. Лишь наемные отряды сиракузских тиранов выручили
тогда Спарту из беды. После победы Ахейского союза над Клео-
меном III Спарта окончательно пришла в упадок. Около 200 г., в
эпоху тирании Миханида и Набиса, которые держались при по¬
мощи наемных отрядов, немногие граждане Спарты были боль¬
шею частью или перебиты, или подвергнуты изгнанию. В 195 г.
от Спарты были отторгнуты приморские общины Лаконии и
Ахейский союз взял их под свой протекторат, а три года спустя
и сама Спарта вынуждена была примкнуть к Ахейскому союзу,
что было признаком совершенного ее истощения.
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 94. Это то же са¬
мое, что в позднейшем Риме jus trium liberorum.
2 Плутарх/пер. В. Алексеева. Т. 7. С. 166.
3 Там же. С. 192.
338
ГЛАВА XVII
Афинская демократия и ее морская держава
Предмет этой главы.— Связь развития афинской демократии
с морской гегемонией Афин.— Превращение морского союза в
морскую державу.— Экономическое значение Афин в V в.— Со¬
циальный строй Афин в эту эпоху.— Развитие афинской демо¬
кратии.— Реформы Эфиальта и Перикла.— Замечание об афин¬
ской демагогии.— Введение платы гражданам за исполнение
ими своих государственных обязанностей.— Денежные раздачи
народу.— Общие результаты системы.— Афинская демократия
в изображении Фюстель де Куланжа.— Общее направление по¬
литики демократической партии в Афинах.— Афинские олигар¬
хи.— Классовое господство демоса.— Город, сельские демы и
клерухии.— Общий вывод
Обращаясь теперь к истории Афин в эпоху наибольшего
развития в них демократии, когда вместе с тем этот город сто¬
ял во главе целой морской державы, припомним, на чем мы
остановились в нашем изложении предыдущей истории Афин.
Мы рассмотрели именно реформу Клисфена, настоящего ро¬
доначальника афинской демократии1, и лишь вскользь упомя¬
нули об аристократической реакции в Афинах во время Греко¬
персидских войн, окончившейся, однако, очень скоро2. Теперь
нам предстоит сосредоточить свое внимание на демократиче¬
ской и великодержавной эпохе истории Афин, на середине V в.
Это была пора, когда демос сделался настоящим государем
(icupioq if|<; доХпгСа^) дома и вместе с тем мало-помалу из пред¬
водителя морской симмахии превратился тоже в ее господина.
Обе эти эволюции находятся в тесной связи между собою, и без
той власти, какую Афины приобрели над союзниками, афинская
демократия не была бы тем, чем была на самом деле.
Доказательство последней мысли мы находим между про¬
чим в главах XXIII и ХХ1У «Афинской политии» Аристотеля.
В них он рассказывает о времени между Саламинской битвой
и эфиальтовой реформой ареопага, когда положено было нача¬
ло гегемонии Афин на море. Главными деятелями этой эпохи
были Аристид и Фемистокл, на которых до сих пор смотрели
1 См. выше, с. 222—225.
2 См. выше, с. 225.
339
как на представителен разных партии, видя в первом защитни¬
ка аристократического начала, во втором вождя демократии.
Аристотель их обоих одинаково называет «простатами демоса»
(лроотатт тоб бгщоо), а Аристида считает за истинного иници¬
атора морской симмахии, во главе которой стали Афины. «Он
же,— говорит Аристотель,— назначил и первую дань городам,.,
и он же и присягу дал перед ионянами иметь того же с ними и
друга, и недруга»1. «Когда потом,— продолжает Аристотель,—
город уже чувствовал свою силу и собрано было много денег,
Аристид дал совет стремиться к гегемонии и, ушедши с полей,
основаться в городе (ev тсо dam), так как будет чем содержать
себя всем гражданам2: одним в походной службе, другим в
гарнизонной, иным опять в общественных должностях, а затем-
де таким образом они смогут забрать в свои руки гегемонию.
Народ,— читаем далее,— послушался этого совета и, приняв
в свои руки власть, стал более деспотически обращаться с со¬
юзниками, кроме хиосцев, лесбосцев и самосцев: эти последние
служили у него стражами власти, и им он предоставил их соб¬
ственное государственное управление и их владения, какие у
них были. Одновременно,— сказано дальше,— доставлено бы¬
ло и большинству граждан в изобилии, чем содержать себя,
как Аристид тому указал путь. Дело в том, что от даней и по¬
шлин приходилось питаться более чем двадцати тысячам
народу. Было ведь,— поясняет эти свои слова Аристотель,—
шесть тысяч судей, стрелков тысяча шестьсот, к ним еще всад¬
ников тысяча двести, совет (буле) в пятьсот человек, сторожей
на верфях пятьсот и сверх того городских сторожей пятьдесят
человек, чиновников внутри страны3 до семисот человек, и за
границами государства до семисот. Помимо названных, когда
они потом начали войну, две тысячи пятьсот гоплитов, двад¬
цать сторожевых судов, других судов с экипажем в две тысячи
по жребию выбранных стражников, затем еще пританион, си¬
роты и тюремщики; на всех ведь перечисленных содержание
шло из средств государства»4. Как ни кратко это место, оно
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 41.
2 Буквально: пища будет для всех (Tpotprjv eaeaGa: лат).
3 Т. е. местных властей.
4 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства.
С. 43.
340
очень характерно: афинская гегемония была одним из средств
существования афинского демоса. Инициатором такой систе¬
мы Аристотель называет Аристида, и это в другом месте автор
«Афинской политии» отмечает как важный момент в истории
Афин. Перечисляя все перевороты, бывшие в государственной
жизни этого города, Аристотель вслед за клисфеновым строем
говорит о времени господства ареопага и о новом строе, «к ко¬
торому путь проложил Аристид и который Эфиальт закончил,
устранив совет ареопага»1. Итак, Аристотель ставит в прямую
связь образование афинской симмахии и развитие афинской
демократии. Конечно, было бы слишком рискованным утверж¬
дать, чтобы государство могло вполне содержать всех граждан
на свои средства, полученные от союзников, но что из этих
средств пользовались очень многие граждане, это прямо под¬
тверждается теперь Аристотелем, хотя это было известно, ко¬
нечно, и ранее открытия его «Афинской политии».
Прежде нежели мы рассмотрим полное развитие демокра¬
тических учреждений в Афинах, бросим общий взгляд на поли¬
тическое и экономическое положение этого города в греческом
мире, несомненно, оказавшее громадное влияние на судьбы
афинской демократии.
История афинской симмахии и ее превращения в афинскую
державу может быть коротко рассказана следующим образом.
Нам уже известно, что Афины позднее других соседних го¬
родов стали играть роль в промышленности и торговле2. Начало
морской политике Афин положил Писистрат. У самого берега
Аттики, против Элевсина, лежит остров Саламин, отделяющий¬
ся от материка только очень узким проливом. Этим важным
для Афин островом владела Мегара, но Писистрат отнял его у
этого города. Кроме того, Писистрату удалось подчинить афин¬
скому влиянию храм Аполлона на острове Делос, бывший в то
время всеионийской святыней, и поставить правителем остро¬
ва Наксос одного из своих друзей. Наконец, он же утвердился
на берегу Геллеспонта, заняв город Сигей, лежавший у устья
реки Скамандра, и укрепил за собою (во время изгнания) один
пункт на южном берегу Фракии, где впоследствии возник город
Амфиполь. Сигей лежал на азиатском берегу пролива, а против
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 71.
2 См. выше, с. 162.
341
него на берегу европейском, в Херсонесе Фракийском, создал
себе маленькое княжество афинянин Мильтиад. Правда, не все
это Афины тогда же за собою и удержали, но во всяком случае
уже были намечены главные пункты всей дальнейшей политики
Афин на Эгейском море. Перед самыми персидскими войнами
Платеи отложились от Беотийского союза и примкнули к Афи¬
нам, взявшим этот город под свое покровительство, из-за чего
с беотийцами произошла война. Афины их победили, а вместе
с ними и союзников их халкидцев. Афиняне даже переправи¬
лись на остров Эвбея, подчинили себе Халкиду и часть земель
тамошней знати отобрали в пользу своих колонистов. Далее,
вскоре же после этого Афины при деятельной помощи тирана
Херсонеса Фракийского Мильтиада, родственника того соимен¬
ного ему афинянина, который основал здесь для себя самостоя¬
тельное владение, заняли острова Лемнос и Имброс и, изгнав
оттуда прежних жителей, поселили на них своих колонистов.
Этот Мильтиад, неудачно приняв участие в восстании мало¬
азиатских греков против Персии, потом бежал в Афины; здесь
он сделался стратегом и победил персов при Марафоне (490).
Таким образом, у Афин еще до начала Греко-персидских
войн были уже важные морские пункты вне самой Аттики, хо¬
тя Лемнос и Имброс скоро отпали. После марафонской победы
Мильтиад даже предпринял морскую войну с целью заставить
силою Кикладские острова отложиться от персов, и ему удалось
перетянуть на сторону Афин западный ряд этих островов, но под
Паросом он потерпел неудачу. Около того же времени афиняне
сделали попытку овладеть островом Эгина, бывшим, как уже
говорилось раньше1, очень важным промышленно-торговым
центром и имевшим в те годы самый большой во всей Греции
флот. Попытка окончилась неудачей, между обеими республи¬
ками началась война, но в конце концов, хотя и не сейчас, Афи¬
ны подчинили Эгину (в середине V в.). После неудачи афиня¬
не начали строить свой флот, который потом оказал им такую
услугу во время ксерксова нашествия на Аттику (480 г.). На
постройку кораблей пошли доходы от Лаврийских серебряных
копей в Аттике, и в очень скором времени афинский флот совер¬
шенно оставил позади себя флот эгинский. При Саламине он с
кораблями других государств одержал над персами блестящую
победу. Это было началом морской войны греков с персами, во
1 См. с. 161, 162 и др.
342
время которой гегемония, принадлежавшая сначала Спарте, и
перешла к Афинам.
В состав морского союза под предводительством Афин вошли
все города и острова, которые освободились от Персии, и многие
другие, как то: Западные Киклады и Эвбея. Союзные силы укре¬
пились и на берегах Фракии, и даже у Босфора. После битвы
при Эвримедонте (478 г.) симмахия охватывала все острова на
Эгейском море (кроме трех, и в их числе Эгину), все греческие
колонии на южном берегу Фракии до самого Босфора и оттуда
по всему азиатскому берегу Эгейского моря до поворота этого
берега в восточном направлении, причем союзных с Афинами
общин было тогда около двухсот. Политическому объединению
берегов и островов Эгейского моря много способствовало то,
что легкость морских сношений создавала между ними своего
рода географическое единство, так как, например, греческие
колонии на берегу Малой Азии были гораздо больше связаны
с островами Эгейского моря и Грецией, чем с внутренними об¬
ластями своего материка: ведь и потом не только в эпоху Визан¬
тийской империи, но и в турецкие времена эти берега и остро¬
ва Эгейского моря составляли почти всегда до начала XIX в.
одно государство. К этому географическому единству берегов
Греции, Фракии и Малой Азии, на которое особенно указывал
немецкий ученый Курциус (род. в 1814 г.) в своей знаменитой,
но теперь устарелой «Истории Греции», нужно прибавить, что и
греческое население этих берегов и островов причисляло себя к
одному и тому же племени ионян.
Вот каково было первоначальное устройство этой симма-
хии. Для решения общих дел союза собирался на Делосе съезд
уполномоченных от отдельных городов, и на этих съездах у всех
членов союза было равное право голоса. Существовала союзная
казна, составлявшаяся из взносов отдельных городов, она поме¬
щалась тоже на Делосе при храме Аполлона и находилась в за¬
ведовании десяти афинских уполномоченных, так называемых
эллинотамиев, т. е. казначеев эллинов. По-видимому, был рав¬
ным образом и общий союзный суд. Такое устройство, однако,
не удержалось, и симмахия довольно скоро превратилась в архе
(архп) Афин, в их державу.
Можно сказать, что этому превращению Афин из города-
гегемона в город-государь способствовали главным образом три
обстоятельства: во-первых, замена непосредственного участия
343
союзников в общих военных предприятиях денежными взно¬
сами афинянам, которые и брали на себя все ведение дела; во-
вторых, перенесение союзной казны с острова Делос в Афины;
в-третьих, попытки некоторых союзников выйти из симмахии,
за чем следовала суровая репрессия, кончавшаяся для сепара¬
тистов утратою автономии. К сожалению, многое в этих трех
обстоятельствах для нас неясно. Была ли, как думают одни, за¬
мена непосредственного участия одними денежными взносами
следствием некоторой «изнеженности» большей части союзни¬
ков, которые предпочитали поставить себя под защиту Афин,
нежели защищаться самим, или, как полагают другие, все дело
в том, что большая часть мелких государств не располагала год¬
ным флотом и потому им было разрешено только платить деньги;
во всяком случае, в чьих руках очутились эти деньги, те и были
господами положения. Хотя союзная казна и находилась на Де¬
лосе, но заведование ею было в руках афинян; когда же Греции
в середине V в. грозило новое персидское нашествие, союзный
съезд сам, по предложению перепуганного Самоса, решил пере¬
нести союзную казну в Афины (453 г.). В распоряжении афинян
была и морская военная сила, и денежные средства. Это позво¬
лило им с согласия и при помощи других союзников подавлять
попытки отложения от союза или заставлять силою входить в
его состав. Последнее было сделано по отношению, например,
к Эгине, которая после военной неудачи должна была передать
Афинам свой военный флот, срыть свои городские стены и всту¬
пить в морской союз с обязательством вносить очень большую
сумму денег. Что касается до отпадавших членов союза, каковы
были Наксос, Фасос, Халкида и Эретрия,— два города на Эв¬
бее, когда-то очень сильные своей торговлею и промышленно¬
стью,— то и тут наказание заключалось в отнятии военных ко¬
раблей, уничтожении городских стен и наложении дани, вместо
непосредственного участия в симмахии. При этом часть земли
у побежденных отнималась и нередко раздавалась затем афин¬
ским гражданам. Позднее стало входить в обычай даже изгонять
побежденных мятежников и переселять на их места аттических
граждан. Эти афинские колонии, или клерухаа (кА^роидоси),
были весьма важным подспорьем в великодержавной политике
Афин по отношению к союзникам.
Внутренние отношения союзных городов тоже подвергались
воздействию со стороны государства-гегемона. Афины вообще
покровительствовали демократии. В случаях споров между от¬
344
дельными городами или борьбы партий в том или другом горо¬
де Афины обыкновенно вмешивались в эти распри, большею
частью по приглашению слабейшего города или слабейшей
партии. Для целей умиротворения враждующих и поддержки
внутреннего порядка, равно как для взыскания взносов и даней
с неисправных плательщиков, у Афин были военные отряды с
особыми фрурархами ((ppoopap^oi) во главе, специальные фло¬
тилии для сбора денег и т. п. Лишая самостоятельности отпав¬
шие города, Афины стали у них отнимать и высшую уголовную
юрисдикцию, сосредоточивая рассмотрение всех важных дел в
афинских судах. Мало-помалу эта мера стала распространяться
и на другие общины, граждане которых должны были судиться
в Афинах и по афинским же законам. То же самое произошло и
с решением общих дел; союзные съезды как-то сами собою пре¬
кратились, и их компетенция перешла к афинскому городскому
вечу, т. е. к экклесии. С середины V в. уже не уполномоченные
союзных городов решали вопросы о войне и мире и о расходо¬
вании денежных средств, а державный афинский демос в сво¬
их собраниях. Понятно, что значительная часть этих средств
тратилась на нужды города и его полноправных граждан. На¬
конец, название союза стало даже и официально, по-видимому,
заменяться названием державы. Известный афинский демагог
эпохи Пелопоннесской войны Клеон, по словам Фукидида, пря¬
мо говорил афинянам, что их власть над союзниками подобна
власти тирана над подданными (exi rupaw(5a 'apx^v и т. д.).
Некоторые союзники так и назывались подданными (i3xf|xooi)
Афин. С другой стороны, в большинстве случаев Афины лишали
граждан союзных общин прав вступления в браки с афинянка¬
ми и приобретения земли в Аттике1, и притом вообще договоры
главного города с отдельными союзными городами часто имели
неодинаковое содержание. Особую важность получили торго¬
вые трактаты, так как союз имел и экономическое значение.
Конечно, для заведования этой обширной державой Афины
должны были организовать целый штат должностных лиц, по¬
сылавшихся для разного рода дел в отдельные города. Кроме
упомянутых фрурархов, были еще эпимелеты (гя1рг?1Г|таО, или
попечители, наблюдавшие за клерухиями, эклогевсы (гкХоугц),
как назывались финансовые агенты, собиравшие взносы, эпи¬
скопы (Етпакояои, т. е. комиссары, отправлявшиеся улаживать
1 См. выше, с. 316—317.
345
внутренние дела отдельных городов, и т. п. Прибавим еще, что
в середине V в. Афины стали было распространять свою гегемо¬
нию и в Средней Греции.
Понятно, что столица столь обширной державы должна была
достигнуть и высокого положения в экономическом отношении.
В середине V в. Афины были соединены со своими двумя пор¬
тами, Пиреем и Фалероном, на расстояниях 7 и 6 км двойной
линией укреплений. Уже персы нанесли сильный удар Милету,
который так-таки и не мог от него оправиться, а скоро и глав¬
ные торговые города европейской Греции около 500 г., Коринф и
Эгина, должны были уступить первенство Афинам с их морским
портом в Пирее. Этот городок сделался первым коммерческим
пунктом во всем греческом мире, ведшим торговлю с Финикией
и Египтом, припонтийскими странами и Киреной, с Сицилией и
Италией. Торговые интересы сделались даже преобладающим
фактором во внешней политике Афин, и ради ослабления или
уничтожения конкурентов или приобретения новых рынков
Афины готовы были на все и даже подвергали Аттику враже¬
ским нашествиям, тем более что ее населению можно было отси¬
живаться за сильными укреплениями города и его предместий.
Конечно, от этого страдали землевладельцы и земледельцы,
но их оппозиция господствовавшему в Афинах промышленно¬
торговому направлению не могла быть достаточно сильной для
того, чтобы оказывать решающее влияние на сложившуюся си¬
стему политики. Пользуясь своим политическим могуществом,
Афины прямо заставляли союзные и особенно подвластные
города вывозить свои продукты, и в особенности хлеб, в афин¬
ские порты, т. е. главным образом в Пирей, где, действительно,
и сосредоточилась хлебная торговля1. В Афинах существовала
даже отдельная должность портовых смотрителей, о которых
Аристотель говорит, что они обязаны были «заботиться о пор¬
товых складах и заставлять торговцев из привезенного на хлеб¬
ную пристань хлеба две трети доставлять в город»2. Афины жи¬
ли, таким образом, привозным хлебом, за который уплачивали
произведениями своей промышленности, о чем свидетельству¬
ют многочисленные предметы афинского происхождения, нахо¬
димые при раскопках на юге России. Пресловутой «автаркии»,
т. е. экономического самодовления, о котором, как о сущности
1 См. выше, с. 160—161.
2 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 87.
346
государственного бытия, говорят и Платон, и особенно Аристо¬
тель1, конечно, в эту эпоху для Афин не существовало: в эконо¬
мическом общении между собою находились очень многие горо¬
да и страны, для которых главный город Аттики был не только
важным политическим, но и коммерческим центром. Понятно,
что все это не могло не отразиться на социальном и политиче¬
ском строе самих Афин, как государства-города с его неболь¬
шою аттическою территорией.
Афинско-аттическое население состояло из граждан, мете¬
ков и рабов. Цифровые определения, устанавливаемые для этих
трех элементов населения Аттики, могут быть названы только
очень и очень приблизительными, чтобы не сказать — гадатель¬
ными2, но здесь нас собственно должна интересовать не эта сто¬
рона дела, а состав самого гражданства, т. е. той сотни, что ли,
тысяч человек, которая и была афинским демосом. Мы знаем,
что в состав этого демоса в конце VI в., при Клисфене, вошли
тогдашние аттические метеки3, но новые переселенцы в Аттику
должны были оставаться по-прежнему метеками, и им попадать
в граждане было уже трудно. При Перикле был издан закон (или
только возобновлен старый), по которому гражданином призна¬
вался лишь тот, кто происходил от афинянина и афинянки. При
полном развитии демократии пожалование гражданских прав
совершалось только по народному голосованию, но и его можно
было кассировать, если кто-либо возбуждал официальным пу¬
тем дело о том, что новый афинский гражданин недостоин пожа¬
лованных ему прав. Для этого существовал легальный способ
«обвинения в незаконности» (ypotcpf| mxpavopcov). Принятый в
число граждан не мог, однако, занимать некоторых должностей.
Таким образом, афинская демократия была замкнутой общиной,
отличавшейся достаточною исключительностью, и чем большие
выгоды соединялись с званием гражданина, тем строже следили
сами граждане, чтобы в их число не втирались посторонние эле¬
менты. Время от времени происходила проверка, не пользуется
ли кто-либо правами гражданина, не имея на то законного пра¬
ва. Плутарх рассказывает, что когда однажды владетель Египта
прислал афинянам в дар 40 000 медимнов пшеницы и хлеб этот
стали делить между гражданами, то многие тогда подверглись
1 См. выше, с. 98, 99, 299, 300 и др.
2 См. выше, с. 253.
3 См. выше, с. 223.
347
обвинению в незаконном присвоении звания и прав афинских
граждан, и таких оказалось немного менее пяти тысяч человек,
будто бы затем проданных за это в рабство. О том же, только
несколько иначе, рассказывает другой греческий писатель, из¬
вестие которого об этом случае сохранилось лишь в отрывке: и
здесь самое существенное то, что по поводу присылки в Афины
большого хлебного подарка граждане устроили ксенеласию\
т.е. очистку гражданства от непрошеных элементов. Но это же
самое гражданство, которое замыкало себя от вторжения в его
среду посторонних лиц и господствовало над двумястами горо¬
дов, само состояло большею частью из людей неимущих или ма¬
лоимущих. Это были разные ремесленники и мелкие торговцы,
портные и сапожники, цирюльники и колбасники, затем рабо¬
чий люд разных специальностей, как то: каменотесы и плотни¬
ки, извозчики и носильщики, матросы и рудокопы и т. п. Разные
такие занятия перечисляет, например, и Плутарх, говоря о том,
как Перикл старался прокормить свободных бедняков достав¬
кою им работы от государства. И рядом с этой простонародной
массою в Афинах существовали богачи, составившие себе про¬
мышленными и торговыми предприятиями значительные состо¬
яния. Вот что, например, Аристотель говорит в «Афинской по-
литии» о Кимоне: «Владея царским богатством (rupawucr|v e/cov
oxiav), он прежде всего все государственные повинности1 2 справ¬
лял блестящим образом, затем же давал жизненные средства
многим из своих демотов3. Всякий лакиад хотя бы каждый день
мог являться к нему, чтобы получить чего нужно в меру, а еще,
помимо того, его земельные участки не были обнесены оградою,
чтобы всякий желающий мог срывать себе плоды». Аристотель
прибавляет, что «таких издержек Периклу не позволяли его
средства», и потому он «дал народу из его же состояния, ввел
жалованье для судей»4. Кимон — тип тароватого аристократа,
каких знает и римская история. Число богачей в Афинах росло
по мере роста самого города, и постепенно увеличивались и раз¬
меры состояний, тогда как средний класс все более и более, так
1 О значении слова см. с. 245.
2 Так называемые литургии, о чем см. выше, с. 204. По-видимому, система
литургий не вполне была отменена Писистратом.
3 Т. е. лиц из одного с ним дема. См. выше, с. 223.
4 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 47.
348
сказать, таял. Платон в своем «Государстве» свидетельствует о
том, что в его время в Афинах были «чрезмерно богатые люди»
(о( бтггрлХобаюО, а во второй половине IV в. лица, обладавшие
земельною собственностью в 40 кв. стадий, т. е. больше кв. вер¬
сты, уже не считались особенными богачами. Действительным
богачом был, например, банкир (трапезит) Пасион, у которого
земли было на сумму 20 талантов, что составляло около 30 т.
руб. на наши деньги, да 50 талантов в банкирских операциях.
Политическое и торговое, а потом и одно только торговое пре¬
обладание Афин влекло за собою умножение в них крупных со¬
стояний. Впрочем, нас здесь, ввиду предмета настоящей главы,
должен больше интересовать афинский демос, который в V в.
достиг полной власти в государстве и стал извлекать матери¬
альные выгоды из того, что это государство добилось господства
над целым рядом других городов, бывших прежде тоже совер¬
шенно суверенными политиями. Мы видели, как эту сторону
дела представляет Аристотель: положение Афин, в качестве
главы морского союза, доставляло пропитание по крайней мере
двадцати тысячам граждан этого города. Об этой связи между
господством Афин на море и развитием в них демократии Ари¬
стотель говорит и в других местах своей «Афинской политии»1.
К сожалению, наши источники недостаточно подробно гово¬
рят об изменениях демократического характера, которые были
произведены в политическом строе Афин в эту важную эпоху.
Еще очень недавно, например, утверждали, основываясь на
свидетельстве Плутарха, что Аристид, игравший такую вид¬
ную роль при организации морской симмахии, открыл доступ к
архонтству всем классам граждан, но теперь, после открытия
«Афинской политии», сделалось известным, что Аристид та¬
кой реформы никогда не проводил и что вообще по закону фе¬
ты никогда не имели доступа к государственным должностям,
кроме, конечно, участия в экклесии и гелиэе2. Еще, например,
в 1889 г. профессор Харьковского университета В. П. Бузескул
1 Перикл «заставил государство заняться усилением морского ведомства
(r| vmmicri Suvapu;), вследствие чего простой народ, уверившись в своих силах,
тем более стал перетягивать на свою сторону все государственное устройство».
(Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 47).— «В это время (после реформы Эфиальта) го¬
род во многом погрешил под влиянием демагогов вследствие владычества над
морем», с. 71.
2 См. выше, с. 189.
349
в своей прекрасной книге о Перикле самым решительным обра¬
зом утверждал, что по предложению Аристида «право занимать
должности, не исключая и архонта, предоставлено было всем
гражданам, т. е. и лицам четвертого класса, имевшим до тех пор
доступ лишь в народное собрание и гелиэю»1, но в другом своем
сочинении, посвященном критическому изучению «Афинской
политии» Аристотеля, тот же автор должен был признать, что
Плутарх ввел историков в заблуждение2. Из трактата Аристо¬
теля мы только узнаем, что во времена Аристида к архонтству
получили доступ всадники, а в 467/466 г. и зевгиты. Таким
образом, нам приходится несколько ограничить прежние пред¬
ставления о демократизации афинского строя и отказаться от
тех обычных соображений, которыми объяснялся ныне отвер¬
гаемый доступ фетов к архонтству3. Демократизация Афин за¬
ключалась в том, что и феты, еще раньше призванные к участию
в совещательной и судебной властях, стали играть все большую
и большую роль и в экклесии, и в гелиэе. Превращение Афин в
морское государство и торговое развитие Пирея привлекали в
город и его предместье все большее и большее количество наро¬
да, искавшего заработков, и это, конечно, тоже содействовало
усилению демократического элемента. В государстве образова¬
лась даже особая демократическо-преобразовательная партия,
вождями которой последовательно были Фемистокл, главный
организатор афинского флота, и Аристид, несколько более уме¬
ренный политический деятель, которого раньше причисляли к
аристократическо-консервативной партии, затем Ксантипп, по¬
том Эфиальт, после него Перикл, тогда как Мильтиад и Кимон
стояли во главе противников демократии. Некоторые из этих
деятелей подвергались остракизму, в данную эпоху вообще
игравшему большую роль в политической жизни Афин4.
С новым направлением, принятым внутреннею жизнью это¬
го города в эпоху превращения Афин в морскую державу, уже
1 Бузескул В. П. Перикл. Харьков, 1889. С. 78.
2 Бузескул В. П. «Афинская полития» Аристотеля как источник для истории
государственного строя Афин до конца V в. Харьков, 1895. С. 333, 410.
о
«Для снаряжения флота пришлось привлечь к службе и фетов; по прин¬
ципам же солонова законодательства повинностям должны соответствовать и
права; таким образом, это значило дать четвертому классу граждан право на те
преимущества, которые до тех пор составляли достояние первых трех классов»
(Бузескул В. Перикл. С. 74.).
4 См. выше, с. 224.
350
не гармонировали права ареопага с его консервативными тра¬
дициями. Это учреждение, по-видимому, прямо стояло на пути
демократического развития, как главная преграда, какая только
могла быть против него выставлена со стороны аристократиче¬
ских элементов общества. Вот почему на ареопаг в середине
V в. и направились главные удары тогдашних вождей демокра¬
тии, Эфиальта и Перикла.
Я позволю себе здесь прямо цитировать показание Аристо¬
теля об эфиальтовой реформе ареопага. «В то время,— рас¬
сказывает автор «Афинской политии»,— как масса населения
усиливалась, представитель (яроотатг|<;) народа Эфиальт Со-
фронидов, считавшийся и человеком бескорыстным, и сторон¬
ником справедливости в делах управления, сделал нападение
на этот совет (т. е. ареопаг). Сначала он устранил многих арео-
пагитов, завязав с ними процессы относительно их управле¬
ния1. Потом же при архонте Кононе2 он отнял у совета все по¬
лученные им в последнее время права, благодаря которым он
был стражем государства, и часть их дал пятистам3, часть же
народу и судилищам»4. За ареопагом были оставлены главным
образом дела о смертоубийствах по их связи с религиозными
представлениями об умилостивлении богов. Аристотель не со¬
общает, какие дела к какому учреждению перешли, но от того
же Аристотеля мы узнаём, что и буле в разных судебных делах,
часть которых перешла к ней, вероятно, от ареопага, лишилась
впоследствии права постановлять окончательные решения, так
как введена была апелляция на буле в гелиэю.— Продолжате¬
лем реформы Эфиальта, павшего от руки убийцы, явился знаме¬
нитый вождь демократии Перикл. По выражению Аристотеля,
«когда Перикл вступил на поприще демагога,... государствен¬
ный строй сделался еще более демократическим». Перечисляя
далее меры, принятые этим политическим деятелем, который
одно время, как известно, был самым влиятельным лицом в
Афинах, Аристотель на первом месте упоминает, что «он отнял
кое-какие права у ареопагитов»5. По-видимому, целью Эфиальта
и Перикла было сделать ареопаг учреждением в политическом
1 Не забудем, что ареопаг состоял из бывших архонтов.
2 В 462—461 гг.
3 Т. е. буле.
4 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/
пер. А. Ловягина. СПб., 1895. С. 43.
5 Там же. С. 47.
351
отношении безвредным: самым главным было то, что у ареопага
было отнято право вмешиваться в дела законодательства своею
наблюдательною и сдерживающею властью.
Эпоха Перикла, начало второй половины V в., была време¬
нем, когда наступило полное господство демократии в Афинах.
О замечательной личности Перикла очень много писали и много
о ней спорили, было ли благом или злом то направление, кото¬
рое он придал афинской политике. Его, как великого государ¬
ственного человека, прославил еще Фукидид, но в своей «Афин¬
ской политии» Аристотель «в общем,— говоря словами проф.
Бузескула,— отводит Периклу скромное место в ряду вождей
афинского демоса, даже, может быть, уж слишком скромное»,
так что Перикл «является у него личностью довольно бледною»1.
Как ни блестяща личность знаменитого демагога, которому и
Аристотель не отказывает в хорошем управлении государством,
его реформы,— говоря опять словами проф. Бузескула,— были
«лишь одним из моментов, эпизодом в последовательном и, так
сказать, органическом развитии строя Афин»2. Автор книги о
Перикле высказывается даже в том смысле, что это «не был та¬
кой реформатор, который пролагает совершенно новые пути»3,
и он находит, что новооткрытый трактат Аристотеля только
подтверждает это. Перикл притом не был исключительным яв¬
лением в истории Афин: античный демос нуждался в вожде и
всегда его имел в лице того или другого главы демократической
партии. Перикла только Аристотель считал последним из хоро¬
ших демагогов перед появлением ряда дурных демагогов. «По¬
ка Перикл,— говорит он,— продолжал стоять во главе народа,
управление государством было еще довольно хорошее, после
же его смерти дела пошли хуже. Дело в том, что тогда впервые
народ взял себе представителя из среды не пользовавшихся до¬
брою славою у благоразумных». Позднее «вождями народа все
время были те, кто более всего был склонен разыгрывать сво¬
ей дерзостью роль в государстве и, обращая лишь внимание на
нужды данной минуты, угождать народу»4.
1 Бузескул В. Афинская полития. С. 448.
2 Бузескул В. Перикл. С. 237.
3 Там же. С. 399.
4 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 49. См. выше, с. 266, где передается общая характе¬
ристика демагогии у Аристотеля.
352
В середине V в. афинский демос уже играл главную роль в
государстве. Раз в месяц собиралась экклесия, в которой каждо¬
му предоставлялось высказывать свое мнение, и дела решались
общим голосованием. Экклесии принадлежал надзор за всеми
действиями должностных лиц, которые обязаны были представ¬
лять непосредственно народу свои отчеты и которых народ мог
даже за провинности смещать до срока. Шесть тысяч граждан,
избранных по жребию, составляли гелиэю, разделенную на де¬
сять дикастерий, и этот народный суд не только судил разные
дела, но и смотрел за соблюдением законов и даже имел высший
надзор по отношению к самой экклесии: предлагать народному
собранию новые законы было можно, лишь доказав негодность
старых перед гелиэей. Таким образом, верховная власть в Афи¬
нах находилась непосредственно в руках народа. Эта система
могла вполне быть осуществлена лишь путем установления
платы за участие в правлении, а необходимые для этого деньги
брались государством из союзной казны. Аристотель объясняет
введение Периклом жалованья гелиастам его желанием на ка¬
зенный счет перещеголять щедрого Кимона, но, конечно, дело
было не в этом. Превращение афинской симмахии в державу
сопровождалось перенесением в главный город этой державы
всех важнейших судебных дел из других городов, что сильно
увеличило работу гелиэи, и у самого же Аристотеля есть ука¬
зание на то, что без назначения жалованья обойтись было бы
трудно. Упомянув, что демос «сделал себя владыкою всего» и
что он стал «всем руководить при помощи народных постанов¬
лений, а также и судов, в которых он значит все», Аристотель
замечает, что «сначала «решили было не назначать жалованья
народному собранию», но «так как народ не приходил на собра¬
ния и пританы не знали, что выдумать, чтобы он собирался для
подачи голосов», то и введено было и здесь жалованье1. Без пла¬
ты за исполнение судейских обязанностей суд попал бы в руки
одних богатых, а раз деньги в казне от союзнических взносов
были, являлась и возможность вознаграждения судей. Веро¬
ятно, сначала эта плата была в 1—2 обола в день (4—8 коп.)
и только позднее была повышена до трех оболов: на эту сумму
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 71. То же самое см.: Аристотель. Политика/пер.
Н. Скворцова. М., 1865: «что касается до крайней демократии, то здесь по при¬
чине многолюдности трудно бывает не платить народу за присутствие в народ¬
ном собрании». С. 306.
353
можно было иметь только самое скромное дневное пропитание.
С введением жалованья, по мнению некоторых, передаваемому
Аристотелем, судьи «стали хуже, так как теперь к жеребьевке
стали тесниться скорее первые попавшиеся, чем люди благора¬
зумные», а «после этого начались и подкупы»1. Очень возмож¬
но, что в одно время с введением поденной платы за участие в
народном суде была установлена подобная же плата и членам
буле, бывшая во времена самого Аристотеля в пять оболов (с
одним добавочным оболом пританам). Принцип вознагражде¬
ния за службу государству, против чего ратовала аристократи¬
ческая партия, стоявшая за безвозмездность должностей, был
распространен, но неизвестно когда, и на архонтство (во вре¬
мена Аристотеля по 4 обола в день). Служба в войске и флоте,
конечно, тоже вознаграждалась. Недаром же и сам Аристотель
свидетельствует, что на деньги, получавшиеся с союзников,
Афины могли содержать двадцать тысяч граждан2. Прежде
Периклу приписывалось и введение платы за посещение на¬
родного собрания (piaGoq еккХт^ошопкос;), но это было сделано
уже после Пелопоннесской войны, в начале IV в. Средства, до¬
ставлявшиеся Афинам союзниками, дозволяли государству и
иными способами материально поддерживать демос. По словам
Плутарха, Перикл предпринял свои знаменитые постройки, не
желая, чтобы рабочие получали деньги в лености и праздности,
но тот же Плутарх сообщает, будто Перикл и даром раздавал
деньги народу, что, впрочем, сомнительно.
В более поздние времена вырождения афинской демократии
денежные раздачи народу вошли в обычай. Периклу приписы¬
вали введение так называемого теорикона (Geoopucoq); это были
деньги, которые выдавались беднейшим гражданам на покупку
мест в театре, а потому такую раздачу начали даже увеличи¬
вать, чтобы неимущие демоты могли покупать себе и пищу во
время общественных празднеств: державный народ афинский
не мог не присутствовать на торжествах родного города, и кому
это было не по средствам, того выручала государственная каз¬
на. Источники говорят нам еще о существовании в Афинах так
называемых диобелий (SicoPeXiai), т. е. подачек в два обола, и
Аристотель сообщает, что эту раздачу в конце V в. ввели два де¬
1 Аристотель. История и обзор афинского государственного устройства/ пер.
А. Ловягина. СПб., 1895. С. 47.
2 См. выше, с. 340.
354
магога, которые были впоследствии сами же казнены народом.
Эти денежные подачки, в которые, по-видимому, превратился и
теорикон, в IV в. приняли большие размеры и поглощали значи¬
тельную часть государственных доходов. Благодаря введению
жалованья за отправление даже прямых обязанностей свобод¬
ных граждан и даровым раздачам денег афинский демос в лице
очень многих своих представителей предпочитал жить на жа¬
лованье или такие денежные подачки, нежели работать. В этом
заключалась опасность вырождения демократии в охлократию.
В державном афинском демосе все более и более развивалось
стремление извлекать материальные выгоды из господства сво¬
его города над другими городами, и в этом заключалась одна из
причин политической гибели Афин. Аристотель и в своей «По¬
литике» отметил зло денежных подачек. «Где государство,— го¬
ворит он,— имеет достаточные доходы, там не следует посту¬
пать так, как поступают современные демагоги: они раздают
народу остатки государственных доходов; народ получает день¬
ги, но скоро снова начинает чувствовать в них нужду, потому
что оказывать такую помощь бедным то же, что лить воду в боч¬
ку с дырой»1.
Подводя итоги под всем сказанным, мы видим, что процесс
демократизации Афин стоит в тесной связи с развитием их мор¬
ского могущества. Образование симмахии на Эгейском море
открыло для Афин обильный источник дохода и обогатило госу¬
дарственную казну. «Эти новые деньги,— справедливо говорит
один из многочисленных исследователей «Афинской политии»
Аристотеля,— имели специальное назначение. Они не были,
как в Риме, безусловною данью покоренных народов; если не
в позднейшей практике, то в первоначальной идее, они были
выполнением одного из обязательств обоюдного договора. Со¬
юзники,— читаем далее,— платили за военную и государствен¬
ную деятельность Афин, платили для того, чтобы государство
располагало достаточной силой для общей защиты. Создание
союза имело два равно важных последствия. Оно усложнило
задачи внешней политики, отвлекло массу народа на службу в
войске, флоте, административных должностях и, во-вторых, да¬
ло нужные для всего этого средства. На союзнические взносы
1 Аристотель. Политика/пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 370. Аристотель
советует, однако, помогать деньгами на покупку земли или на заведение торгов¬
ли. См. выше, с. 310—311.
355
имели естественно наибольшие права те, кто нес государствен¬
ные и военные тягости, для которых они собственно и давались
союзниками»1. Это была плата за правительственный труд, раз¬
решавшая весьма своеобразно и экономический, и политиче¬
ский вопросы афинской демократии привлечением неимущего
демоса на государственную службу. Результатом этого было то,
что государственная деятельность превратилась в один из спо¬
собов зарабатывать себе пропитание. В Риме, где должности
не оплачивались, народ останавливал свой выбор или на тех,
которые проводили демократическую политику, или на тех, ко¬
торые подкупали его голоса деньгами или посулами. Наоборот,
в Афинах все граждане сами рвались к занятию должностей,
что было отмечено не одним Аристотелем. Отсюда неповторяе-
мость и краткосрочность государственных должностей и раз¬
витие системы жребия, чтобы всем по возможности побывать у
власти. Афиняне превращались, так сказать, в народ выборных
сановников и чиновников для заведования не только своими
собственными делами, но и для управления целой державой с
ее двумя сотнями союзных городов. Понятно, что каждое в от¬
дельности такое должностное лицо значило очень мало, и тем
значительнее была роль суверенной экклесии.
«В Афинах,— говорит Фюстель де Куланж,— была бездна
гражданских сановников... Нельзя было ступить шага в горо¬
де или за городом без того, чтобы не повстречать какого-либо
сановника. Должности были все погодные, отчего не было
почти ни одного человека, который не мог бы надеяться на ту
или другую из них в свой черед... Над сановниками, у которых
не было другой обязанности, кроме блюстительства за испол¬
нением законов, стоял сенат (буле). Это было совещательное
учреждение, род Государственного совета; оно не действовало,
не издавало законов, не оказывало никакой верховной власти...
Над самим сенатом стояло еще народное собрание. Это был под¬
линный державец. Но подобно тому, как в благоустроенных мо¬
нархиях государь сам окружает себя мерами предосторожности
против своих собственных прихотей, демократия имела также
неизменные правила, которым добровольно подчинялась2... Не¬
1 Маклаков В. Избрание жребием в Афинском государстве (в «Исследовани¬
ях по греческой истории» В. Маклакова и М. Гершензона. М., 1894. С. 77).
2 Фюстель де Куланж. Гражданская община античного мира. С. 441—444.
См. ниже прил. II.
356
вольно,— говорит Фюстель де Куланж несколько далее,— изу¬
мляешься громадной работе, какой эта демократия требовала от
людей. Это было многотрудное правление. Посмотрите, в чем
проходит жизнь афинянина. Сегодня зовут его на сходку дема,
и он должен судить и рядить о религиозных и политических ин¬
тересах этой маленькой общины. Завтра его тянут в собрание
филы: надо порешить устройство религиозного праздника или
проверить какие-нибудь расходы, или постановить известные
определения, или назначить набольших и судей. Трижды1 в ме¬
сяц он непременно присутствует в общем собрании народа,... а
заседание длится долго; он является туда не для одной лишь по¬
дачи голоса: прибыв утром, он сидит там до позднего часа дня,
выслушивая ораторов... Наступала его очередь, и ему приходи¬
лось быть должностным лицом в своем деме или в своей филе.
Средним числом через два года в третий он бывал гелиастом (су¬
дебным заседателем) и проводил весь этот год в судах, выслуши¬
вая адвокатов и применяя законы. Не было ни одного человека,
который бы дважды в жизни не призывался в сенат; тогда он за¬
седал в нем круглый год с утра до вечера... Наконец, он мог быть
сановником гражданской общины, архонтом, стратегом, астино-
мом2, если ему выпадал жребий и доставалось большинством го¬
лосов... Гражданин подобно нынешнему чиновнику весь должен
был отдаваться государству... Люди всю жизнь свою проводили
в самоуправлении. Демократия могла держаться только непре¬
рывным трудом всех граждан. Едва лишь ослабевало усердие,—
ей предстояла порча»3. В этом описании афинской демократии,
которая взята Фюстель де Куланжем в виде примера для харак¬
теристики античной демократии вообще, краски, конечно, не¬
сколько сгущены, но, перечисляя дела, которые ведались всеми
упомянутыми учреждениями, автор забывает еще прибавить,
что афинская демократия занималась не только самоуправле¬
нием, но и управлением другими,— работа, которая выпала в
Греции исключительно на долю афинского демоса. Дело именно
в том и заключалось, что в эпоху наивысшего развития своей
демократии Афины были не только государством-городом, но и
городом-государем, который в лице своих граждан имел целый
1 В IV в. экклесия собиралась четыре раза в каждую пританию ( = 35—
36 дней).
2 Астиномы заведовали полицией, и их было десять.
3 Фюстель де Куланж. Гражданская община античного мира. С. 449—451.
357
штат слуг государства в его многотрудной деятельности управ¬
ления большой державой.
Афинский демос, сделавшийся как бы коллективным тира¬
ном целого ряда городов, и руководившая демосом демократи¬
ческая партия, а также, понятно, и ее вожди, демагоги, стреми¬
лись к расширению своей державы везде, где представлялась
возможность, содействуя и торжеству демократии. Это была
своего рода «империалистская» политика. Союз все более и
более расширялся, и Перикл мечтал уже о создании еще более
широкого союза всей Греции и даже хотел созвать в Афины
представителей всех греческих городов, но этот план сокрушил¬
ся о сопротивление Спарты. Демократическая партия в эпоху
Пелопоннесской войны стояла главным образом за продолже¬
ние борьбы со Спартою. После так называемого Никиева мира
(421 г.), заключенного стараниями афинской консервативной
партии на 50 лет, причем обе стороны должны были оставаться
при своих владениях, во главе демоса стал знаменитый Алкиви-
ад, который увлек афинян перспективой подчинения Сицилии и
даже, пожалуй, Карфагена. Летом 415 г. афинский флот отплыл
к берегам Сицилии, чтобы сделать нападение на Сиракузы, но
предприятие, как известно, окончилось для афинян полным их
поражением. Эта невзгода, постигшая афинян, и другие воен¬
ные неудачи, грозившие разрушением всему союзу, сильно по¬
шатнули положение демократической партии в Афинах. В 411 г.
в городе произошел даже известный олигархический переворот,
передавший всю власть в руки нового четырехсотенного совета;
для упрочения своей власти он прибег к террору, но им изго¬
товлена была и новая конституция, по которой полноправными
гражданами должны были быть лишь 5 тысяч человек. Правда,
в 409 г. демократия снова была восстановлена, но через пять
лет Афины, вынужденные сдаться спартанскому победителю
Лисандру, снова были лишены демократического устройства, и
власть перешла в руки «тридцати», т. е. к олигархической кол¬
легии, державшейся затем только при помощи спартанского
гарнизона в городской крепости и посредством казней, конфи¬
скаций и т. п. Многие афинские граждане спаслись от смерти
только бегством в Фивы, а все оставшиеся на родине были обе¬
зоружены и лишены политических прав, кроме трех тысяч че¬
ловек, стоявших на стороне «тридцати». Впрочем, и на этот раз
олигархическое правление в Афинах было непродолжительно,
358
и в следующем же году (403) демократия была восстановлена,
на этот раз уже окончательно до утраты Афинами политической
независимости. С тех пор олигархи уже не оспаривали у демо¬
са власти. Едва только оправились Афины от поражения, как
возобновили свою морскую политику и начали восстановлять
старую симмахию. Правда, условия Анталкидова мира1 силь¬
но мешали этому, но афиняне все-таки продолжали заключать
договоры с отдельными городами и островами, только на более
справедливых условиях, чем прежде. Однако в союз вступило
теперь лишь несколько десятков гражданских общин, да и те
легко отпадали от союза, пока битва при Херонее не нанесла
ему окончательного удара (338 г.).
Олигархическая партия в демократических Афинах имеет
свою историю. Уже давно историками Греции было отмечено,
что между прогрессивно-демократическою и консервативно¬
аристократическою партиями шла борьба между прочим и за
то, какое направление придать политике государства. Напри¬
мер, в «Истории Афинской республики» Куторги, вышедшей в
свет еще в 1848 г., подчеркивается, что афинские «охранители
желали, чтобы республика оставалась по-прежнему государ¬
ством сухопутным... и обращали все свое внимание на усовер¬
шенствование земледелия»2. «Они говорили,— так передает
он мнение афинской знати времен Греко-персидских войн,—
что торговля, мореплавание и промышленность... придают
весьма большое значение деньгам, следовательно, купцам и
заводчикам, и вводят в управление новое начало, господство
капитала, которое ослабляет достоинство происхождения и
подрывает древнюю аристократию». Охранительная партия, го¬
воря опять словами Куторги, и надеялась предупредить такой,
вполне для нее нежелательный результат, «направляя народ¬
ные силы на земледелие, которое хотя и устраняет богатства
и роскошь, но зато вкореняет простоту нравов и покорность и
удаляет честолюбивые замыслы»3. В этой характеристике мы
узнаём вообще черты, присущие так называемым в наше вре¬
мя «аграриям» всех эпох. Сами слова Куторги, писавшего еще
в те времена, когда историческая наука очень мало интересова¬
лась социально-экономическими вопросами, я привел нарочно,
1 См. выше, с. 321.
2 Куторга М. История Афинской республики. С. 67.
3 Там же. С. 68.
359
чтобы показать, как уже тогда понимался аграрийный харак¬
тер афинского консерватизма — в противоположность чисто
городскому, промышленно-торговому характеру афинской де¬
мократии. Некоторые современные исследователи внутрен¬
ней истории Афин указывают прямо на то, что с возвышением
торгово-промышленных классов даже совсем исчез прежний
антагонизм между знатью и крестьянством, которые и слива¬
ются в одну партию представителей сельских интересов, или
аграриев1. Афинские аграрии V в. делали попытки, особенно
в эпоху Пелопоннесской войны, вырвать государство из-под
влияния диаметрально противоположных интересов партии
капиталистов. Именно так понимает, например, Эдуард Мейер
в своей превосходной «Истории Древнего мира» партийные от¬
ношения в Афинах в то время2. Вообще с этого времени во всей
Греции денежное хозяйство брало перевес над старыми фор¬
мами хозяйства натурального3. Однако не следует и преувели¬
чивать значение этой противоположности аграрных и торгово-
промышленных интересов в политической жизни Афин, и перед
натиском неимущих классов все имущие, сильные землей или
капиталом, должны были чувствовать солидарность интересов4.
Как раз на этой почве и образовались в Афинах товарищества,
или гетерии, (exaipiai) состоятельных людей, которые задава¬
лись целью оказывать влияние на выборы и защищать друг дру¬
га против судебного произвола. Эти-то кружки и подготовили
переворот 411 г. и вообще всю олигархическую реакцию кон¬
ца V в. Ограничение полноправных граждан пятью тысячами
должно было иметь своим последствием лишение политических
прав всех фетов, а они большею частью были, конечно, жителя¬
ми Афин и Пирея, а не разбросанных по Аттике демов сельского
характера. Прибавим еще, что одной из составных частей оли¬
1 См. выше, с. 269.
2 Meyer Е. Gesch., des Alterthums. 1901. Т. IV. С. 55, 371,378, 576 и др.
3 См. в V томе труда Э. Мейера (1902 г.) С. 280 и след.
4 Другой современный историк Греции, К. Белох, говорит: «в сравнении с
этим основным фактом (стремлением демоса к классовому господству) все раз¬
ногласия в среде самого состоятельного класса отступали на задний план, тем
более что настоящего конфликта между интересами землевладения и интереса¬
ми капитала здесь еще не могло существовать». «Вообще,— прибавляет он,—
литературе этого времени еще совершенно чужда противоположность интере¬
сов землевладения и движимого капитала» (История Греции. М., 1899. II, 22).
360
гархической программы была отмена жалованья за исполнение
общественных обязанностей.
Главной причиной недовольства богатых людей в Афинах
было то, что демократия, провозгласившая принцип всеобщей
равноправности внутри гражданской общины, все более и бо¬
лее обнаруживала стремление к утверждению в государстве
господства одного только класса, городского демоса. Пока для
удовлетворения требований этого класса хватало денег, посту¬
павших в государственную казну из союзных городов, состоя¬
тельные люди не чувствовали на себе тяжести этих требований.
Но когда наступили для Афин менее благоприятные времена,
государство прибегло к обложению имущих классов, и притом
очень высокому. Это было отчасти возобновлением системы ли¬
тургий*, т. е. взносов на общественные надобности, к числу ко¬
торых относились главным образом триерархии (снаряжение
военных кораблей, триер), и хорегии (постановка театральной
пьесы с хорами). С другой стороны, росли налоги, падавшие то¬
же на богатых, и по мере того, как увеличивались нужды госу¬
дарства, а прежних ресурсов в союзнических взносах уже более
не было, плательщики налогов все более и более тяготились рас¬
ходами государства между прочим и на наемное войско, состо¬
явшее из разного сброда. Значительная часть государственных
средств шла и в эту эпоху внутреннего упадка Афин на содер¬
жание (в форме жалованья и пособий) и даже на развлечения
державного демоса.
Кроме демоса, жившего в самих Афинах и Пирее, часть его
населяла внеафинские демы и афинские колонии. Мы знаем, что
Клисфен ввел в созданную им политическую систему, в качестве
самой мелкой единицы, дем, и что одни демы составляли как бы
кварталы самих Афин, а другие были более или менее мелкими
общинами преимущественно сельского характера1 2. Демы имели
внутреннее самоуправление в делах хозяйственных и религиоз¬
ных, равно как в заведовании местной полицией и отправлении
правосудия по менее важным тяжбам и проступкам. В демах бы¬
ли свои народные собрания, свои выборные власти. Каждый дем
вел и списки своих членов, так что стать полноправным граж¬
данином афинской политии можно было только по приписке к
тому или другому дему (как это и делалось для каждого граж¬
1 См. выше, с. 204.
2 См. выше, с. 223.
361
данина по достижении им 18-летнего возраста), и здесь же про¬
исходил набор молодежи в военную службу. По демам же со¬
вершались выборы в буле. Филы, которые были образованы из
отдельных демов, взятых притом в разных местах Аттики1, были
чисто искусственными делениями, тогда как каждый дем был
естественной единицей чисто бытового происхождения. Мест¬
ные особенности налагали свой отпечаток на характер каждой
такой, можно сказать, маленькой республики, и сельские демы
в общем сильно отличались от городских своею отсталостью,
своим консерватизмом, как это видно, например, из комедии
Аристофана «Ахарняне», где на сцене фигурирует ахарнская2
деревенщина, крайне враждебно настроенная по отношению
к демосу Афин и Пирея. Она-то, эта деревенщина, и была во¬
обще опорою консервативно-олигархической партии в Афинах.
Таких демов в Аттике было первоначально около ста, но потом
путем дробления их число, по-видимому, увеличилось почти
вдвое. Широкое самоуправление, каким пользовались эти атти¬
ческие коммуны, было истинной и наиболее прочной основою
всего демократического строя: каждый афинский гражданин
был членом, прежде всего, маленького самоуправляющегося де-
ма, в делах которого он принимал широкое участие, и афинская
республика была свободной федерацией равноправных демов с
общими государственными учреждениями в Афинах. Это была
форма, по образцу которой Афины могли бы на началах равно¬
правности организовать и свою симмахию, и действительно, к
концу Пелопоннесской войны наиболее дальновидные люди в
Афинах уже начали понимать, что только большею автономи¬
ей и равноправностью можно было бы скрепить союз, а в эпоху
второй симмахии, в IV в., эта мысль даже начала осуществлять¬
ся, но было уже поздно. Впрочем, на практике и в этом втором
союзе не всегда проводился новый принцип автономии и равно¬
правности.
В этом периоде афиняне,— хотя опять-таки и здесь бывали
исключения,— отказались и от своей системы клерухий, ко¬
торая получила широкое применение в эпоху первого союза.
Клерухиями (ккцрох)%[а) назывались колонии, которые осно¬
вывались афинянами на землях, отвоеванных у других городов
или иногда добровольно уступавшихся союзниками, за что они
1 См. выше, с. 223.
2 Имя дема (см. карту II).
362
вознаграждались сбавкою союзного взноса. Основание клеру-
хий было продолжением колонизационного движения. Афины
основывали клерухии, чтобы обеспечивать землею избыток на¬
селения Аттики, и в этом смысле афинская политика ничем не
отличалась от политики Спарты или Рима, которые тоже стре¬
мились увеличить площадь своих владений для непосредствен¬
ного обладания ими граждан. От прежней греческой колониза¬
ции афинские клерухии отличались тем, что это были и опорные
пункты державной власти афинян над островами и берегами
Эгейского моря. В V в., в пятьдесят лет между 460 и 410 гг., выве¬
дено было из Афин около десяти тысяч клерухов. Переселенцы
получали подъемные деньги и в новых местах жительства оста¬
вались афинскими же гражданами и членами отдельных демов,
но каждое их население было вместе с тем самоуправляющеюся
общиною. (Были и такие еще клерухии, которые жили впере¬
межку с союзниками). Таким образом, афинские колонии воз¬
никали нередко на развалинах других государств-городов или
в ущерб их независимости, и афинский демос и в данном слу¬
чае обнаруживал всю исключительность античной демократии
вообще. Надел землею неимущих граждан, благодаря системе
клерухий, был одною из причин того, что в Афинах не замеча¬
ется той остроты в классовой борьбе, какою эта борьба отлича¬
лась в других городах, но и это обстоятельство, как мы видим,
опять является результатом исключительного политического
положения Афин во главе большой державы. Примером того,
как основывались клерухии, может служить случай с островом
Эвбея. Когда он вздумал отпасть от союза, Перикл завоевал его
и, отняв у некоторых тамошних городов часть земли, а у гести-
эйцев даже и всю землю, поселил на приобретенных таким об¬
разом участках афинских граждан. Стоит только бросить взгляд
на карту Греции, чтобы видеть, что Эвбея стоила целой Аттики,
и чтобы понять, какой удар нанесло Афинам позднее отпадение
от них этого острова.
Афинам не удалось создать большое территориальное госу¬
дарство,— сделано было это Римом, который начал вести широ¬
кую завоевательную политику как раз в то время, когда Афины
должны были покориться македонской власти. Одновременно с
реакцией против демократии, которая отразилась и на полити¬
ческих идеях, например, Аристотеля, дает себя чувствовать и
реакция против объединительного движения, во главе которого
363
стояли Афины и в котором уже намечалась всеэллинская поли¬
тическая организация: тот же Аристотель возвращается к идее
самодовлеющего, замкнутого государства-города, которое мож¬
но было бы легко окинуть одним взглядом1.
ГЛАВА XVIII
Римская гражданская община, ее союзники
и ее подданные
Черты сходства между установлением римской гегемонии
в Италии и образованием афинской державы и дальнейшие
успехи Рима.— Особенности экономического развития Ри¬
ма.— Влияние миродержавства на римскую демократию.—
Объединение под властью Рима древнего исторического
мира.— Рим и Италия: территория римского гражданства,
латинские колонии и союзные общины.— Эпоха Гракхов и со¬
юзническая война.— Управление провинциями и необходи¬
мость центральной организации империя над провинциями.— В
чем заключался переход Рима от республики к империи? —
Превращение Рима из государства-города в универсальную
монархию
Установление римской гегемонии в Италии во многом напо¬
минает нам образование державы Афин. И здесь союзники по¬
падали в политическую зависимость от главного города союза;
и здесь главный город закреплял свою власть вне своей первона¬
чальной территории устройством колоний, бывших опорными
пунктами среди местного населения; и здесь применялась си¬
стема сепаратных договоров с отдельными общинами, благодаря
чему союзники между собою не были связаны никакими узами.
Но Рим пошел еще дальше и от системы союзов, подчинив себе
весь Апеннинский полуостров, перешел к системе превращения
завоеванных стран в полную свою собственность. Это были так
называемые провинции (provinciae), рассматривавшиеся как
«имения римского народа» (praedia populi Romani). На общем
См. выше, с. 101, а также 299—300.
364
1
основании земля становилась собственностью римлян, которые
оставляли ее в руках прежних владельцев за уплату оброка. Са¬
ми провинциальные жители считались подданными (dedetitii)
римского народа, которыми он и управлял через своих уполно¬
моченных. Эти провинциальные правители, т. е. проконсулы и
пропреторы, получали в свои руки неограниченную власть над
населением, так называемый империй1. С наместником римско¬
го народа отправлялся в провинцию и целый штат чиновников,
при помощи которых проконсул или пропретор и управлял стра¬
ною. Таким образом, с образованием первой провинции под вла¬
стью Рима были территории троякого рода. Во-первых, это была
непосредственная территория римской гражданской общины,
то, что по-латыни называлось ager romanus, буквально «рим¬
ское поле», «римская земля». С течением времени эта террито¬
рия римского гражданства,— так лучше всего переводить ука¬
занный выше термин,— постепенно разрасталась: сначала это
было, действительно, «римское поле», т. е. округ самого Рима,
но мало-помалу римляне приобрели целые округа во всей Сред¬
ней и Южной Италии, так что целая половина Апеннинского
полуострова в начале I в. до Р. X. составляла территорию рим¬
ского гражданства2. Вторую категорию подвластных Риму тер¬
риторий составляли земли союзников, занимавшие в начале I в.
тоже около половины всей Италии, включая сюда и так называе¬
мые латинские колонии (coloniae latinae). После союзнической
войны (91—88 гг.) союзники получили права римских граждан,
и вся Италия сделалась территорией римского гражданства. На¬
конец, под властью Рима были провинции, составлявшие тре¬
тью категорию земель, во главе которых стоял Рим. Различие
между Италией и провинциями держалось очень долго, более
трех с половиною веков после того, как италийские союзники
сделались римскими гражданами. Это, впрочем, нас здесь пока
не касается, а важны только два явления: постепенное расши¬
рение территории римского гражданства до включения в нее
всей Италии и образование под властью римской гражданской
общины громадной державы. Благодаря этому Рим мало-помалу
перестал быть государством-городом, сохраняя, однако, преж¬
нюю организацию, пока не возникла в Риме новая, совсем уже
не городского характера центральная власть — принципат.
1 См. о понятии империя (imperium) выше, с. 229.
2 См. карту II.
365
Посмотрим прежде всего, как это подчинение одним госу¬
дарством-городом сначала Италии, а потом всех берегов и остро¬
вов Средиземного моря отразилось на экономической истории
самого Рима. В своем хозяйственном развитии Италия, кроме
греческих колоний в южной ее части, и в частности сам Рим,
значительно отставали от Греции. Когда в Греции давным-давно
уже стали процветать промышленность и торговля, Италия все
еще была страною земледелия и скотоводства. Мы уже не раз
имели случай упоминать о постепенном падении в римском
государстве крестьянского землевладения и о развитии на его
месте более или менее крупной собственности помещичьего
типа1. Параллельно с этим процессом совершался другой —
замена во многих местностях полей пастбищами. Заниматься
хлебопашеством делалось в Италии прямо невыгодным ввиду
ввоза из провинций большого количества хлеба, составлявшего
важную статью государственных доходов. Еще около городов
землевладельцы получали хороший доход от культуры виногра¬
да, олив, плодовых деревьев, овощей, даже цветов, но в далеких
захолустьях громадные пространства земли отводились рим¬
скими богачами под пастбища, где у них были большие стада
преимущественно свиней и овец. Очень может быть, что пред¬
почтение, отдававшееся этими землевладельцами свиноводству
и овцеводству, было результатом непрочности владения теми
громадными участками, которые составляли государственную
землю, т. е. agrum publicum, и лишь отдавались частным лицам
для ведения на них хозяйства2, но главными причинами были
все-таки невыгодность полевой культуры при конкуренции с
привозным хлебом и большая, так сказать, бесхлопотность ве¬
дения пастбищного хозяйства. Развитие рабства, источником
которого была война, и сравнительная дешевизна рабов, как мы
уже видели3, способствовали также обогащению более крупных
землевладельцев, которые в свою очередь старались устраивать
дела так, чтобы само имение производило все, необходимое
для содержания рабочей силы, прилагавшейся в каждом хозяй¬
стве. Чтобы «прибавочная стоимость» была как можно больше,
римские помещики старались о том, чтобы как можно меньше
чего-либо покупать для своих рабов, а все необходимое для них
1 См. выше, с. 264 и др.
2 См. выше, с. 179—180.
3 См. выше, с. 255—256.
366
производить их же руками; это им и удавалось, потому что раб
был существом совершенно безответным и весь образ его жиз¬
ни определялся господином. При таких условиях не было места
для большого развития промышленности и торговли, и Италия
оставалась на степени натурального, т. е. «домового», вернее
говоря, замкнутого и самодовлеющего хозяйства в латифунди-
альных формах, вполне соответствующего теории Бюхера, о
которой речь шла выше1. В самом Риме скоплялись громадные
богатства со всего тогдашнего исторического мира не потому,
чтобы Рим что-либо производил, чем-либо торговал, а потому,
что он был коллективным государем громадной державы. Риму,
как верховной гражданской общине, подвластные ему города и
земли платили большие дани, бывшие на откупе у целых ком¬
паний вроде наших акционерных, чем главным образом обога¬
щалось сословие всадников, как о том уже было в своем месте
сказано2. Действительно, в Риме существовали особые обще¬
ства публиканов (societates publicanorum), члены которых для
усиления своих средств привлекали в свои операции и мелкие
паи. Это была целая система вытягивания соков из провинций,
и кроме того, на этой почве развились в Риме грандиозные фи¬
нансовые операции не только откупного, но и банкового харак¬
тера: должниками римских богачей бывали целые города и даже
восточные цари. Сама римская торговля стала служить главным
образом потребностям Рима, в котором развилась, в имущих
классах общества, неслыханная роскошь. Но сам Рим, как мы
только что сказали, ничего для обмена не производил, он только
потреблял — и управлял теми, которые занимались производ¬
ством для его потребления.
Это соединение, с одной стороны, отсталого натурального хо¬
зяйства с очень сильно, с другой стороны, подвинувшимся впе¬
ред капитализмом является особенностью римского развития,
которая объясняется тем, что здесь мы имеем дело с исключи¬
тельным случаем превращения государства-города, стоявшего в
экономическом отношении на сравнительно невысокой ступени,
в город-государь обширнейшей державы, доставлявшей ему во¬
обще громаднейшие денежные средства. «Рим,— говорит автор
одной прекрасной статьи об экономическом развитии Древнего
1 См. выше, с. 153 и след.
2 См. выше, с. 284—285.
367
мира1,— прямо от форм примитивной жизни переходит к влады¬
честву сначала над Италией, затем над целым миром. Он не жил
с начала своей завоевательной эпохи естественною экономиче¬
скою жизнью, он не развивался равномерно. Рост его государ¬
ственности далеко опередил его экономическое развитие, и на
почве этого противоречия выросли странные на первый взгляд
элементы развитого народного хозяйства на основе хозяйства
натурального... Не надо,— говорит он несколько далее,— сме¬
шивать хозяйство зарождавшегося римского государства с хо¬
зяйством Италии, стоявшим на примитивной ступени развития.
На почве развития капитализма, что было результатом хозяй¬
ства римского государства, и хозяйство Италии получило дру¬
гой характер, но сущность его не могла измениться, так как не
изменились внутренние условия производства и рынка, и фор¬
мы хозяйства остались формами примитивного натурального
хозяйства».
Державная власть Рима была источником его обогащения,
а его богатства — орудием дальнейшего распространения его
державной власти. В этом же явлении следует видеть и один из
могущественных факторов необычайного обогащения имущих
классов и пролетаризации народной массы. Римские богачи шли
по стопам богачей спартанских: в Рим так же, как и в Спарту2,
стекалось много золота и серебра, значительная часть которого
доставалась знати. Но в Риме, хотя и не в такой степени, как в
Афинах, политическое значение принадлежало и пролетариату,
который, как-никак, а все-таки не мог быть устранен совсем от
извлечения выгод из миродержавства римского народа: в этом
народе, поскольку последний являлся на форуме, пролетарии
ведь составляли большинство, и не могли же они так-таки ничем
не пользоваться от своей власти над Италией и провинциями.
Римский городской пролетариат образовался из обезземе¬
ленного крестьянства и вольноотпущенников, и с тех пор, как
около 300 г. владение поземельною собственностью перестало
быть непременным условием участия в народных собраниях,
этот класс римского гражданства мало-помалу стал играть по¬
литическую роль. Мы увидим еще, что с ростом территории
римского гражданства масса римских граждан стала жить раз¬
1 Ростовцев М. И. Капитализм и народное хозяйство в Древнем мире//Рус.
мысль, 1900. Кн. III. С. 212.
2 См. выше, с. 330—331,335—336.
368
бросанною по всей Италии, и, конечно, им уже нельзя было яв¬
ляться всем на форум, на котором понемногу преобладающее
значение и приобрел городской пролетариат. Лишенный проч¬
ных заработков, как мы уже упоминали в другом месте, он стал
торговать своими голосами при выборах в магистраты1, и рим¬
ский нобилитет, пользуясь громадными средствами, какие ему
доставляла эксплуатация провинций, широко развил систему
политических подкупов. Главный недуг римской демократии за¬
ключался в том, что наиболее значительная и деятельная часть
населения Рима, где вершились судьбы обширной державы,
превратилась понемногу в доступную лести и подкупу толпу,
которая хотела совершенно так же, как и олигархия, жить на
счет завоеванного мира. В этом отношении Рим напоминает нам
и Спарту, и Афины в одно и то же время, Спарту — развитием
своего нобилитета, обогащавшегося на счет подвластных общин
и областей, Афины — стремлением городского плебса к разного
рода подачкам из государственной казны.
Подобно афинскому демосу и римский плебс стал смотреть
на государственные доходы как на свое достояние, и при городо¬
вом строе государства из принципа народного верховенства, ко¬
торый начала проводить сознательно в жизнь демократическая
партия в середине II в., делался тот вывод, что государство обяза¬
но прокармливать и даже увеселять неимущих граждан. Отсюда
ведут свое начало так называемые фрументации (frumentatio),
т. е. продажа по очень низким ценам и даже даровая раздача
хлеба населению державного города Рима. Вероятно, фрумен¬
тации в виде исключительных мер существовали и раньше, но
в систему введена была такая продажа и такая раздача лишь по
предложению Кая Гракха, как инициатора первого фрументар-
ного закона (lex frumentaria) в 123 г.; быть может, он подражал в
этом случае афинскому примеру. Сначала держались принципа
дешевой продажи, причем каждый гражданин имел право еже¬
месячно на известное количество зерна за определенную пла¬
ту, а позднее, лет через 65, восторжествовал принцип даровой
раздачи. Как велико было число лиц, пользовавшихся даровым
хлебом из казенных амбаров, видно из того, что в середине соро¬
ковых годов I в. до Р. X., при Юлии Цезаре, эта цифра достигала
320 тыс. человек. Понятно, что государство было в состоянии
1 См. выше, с. 265—266.
369
нести такие расходы лишь потому, что владело целым рядом
очень хлебородных провинций, начиная с Сицилии, которая
была настоящей житницей Древнего мира. Для заготовления и
хранения нужного количества зерна в Риме было организова¬
но особое ведомство общественной анноны (аппопа publica),
находившееся под управлением эдилов. Другие должностные
лица заведовали самой раздачей хлеба. Известное требование
римского городского населения, выразившееся в знаменитом
«Хлеба и зрелищ!» (panen et circenses), рядом с хлебом ставило
зрелища, цирковые представления. Опять мы встречаемся с яв¬
лением, аналогичным тому, которое установилось и в демокра¬
тических Афинах, где народу раздавались деньги для покупки
места в театре и праздничного угощения. Чтобы снискать се¬
бе особое расположение народной массы, честолюбивые люди
из наиболее богатого класса тратили свои собственные день¬
ги, устраивая для римского городского плебса дорогостоящие
празднества, увеселения и зрелища. Составляя большую часть
активного римского гражданства, под властью которого было
столько городов и земель, этот городской пролетариат Рима не
мог быть опорою политической свободы. То, что случилось в
Афинах, когда граждане этого города воздвигали алтари и воз¬
давали божеские почести одному авантюристу из предводите¬
лей наемных войск, Димитрию Полиоркету (около 300 г.), по¬
вторялось и в Риме, после того как даровые раздачи хлеба стали
рассматриваться не как нечто такое, на что народ имеет право,
а как оказываемая ему милость.
Одинаковые причины приводят к одинаковым следствиям.
Государство-город, превращавшееся в город-государь, неминуе¬
мо должно было приходить к одному и тому же результату, и
между Афинами и Римом в этом случае наблюдается по суще¬
ству дела полная аналогия. Но такая организация демократии
подрывала ее собственные основы: они заключались не в тру¬
де, а в эксплуатации чужого труда — труда союзников и под¬
данных. Народное правление в Риме и не удержалось. Тем не
менее и при республике, и при империи Рим сумел объединить
под своею властью — сначала как государства-города, потом
как простой столицы обширной державы — все страны вокруг
Средиземного моря. С того момента, как Рим вышел из преде¬
лов Лациума и затем понемногу объединил под своею властью
весь Апеннинский полуостров, он оставался во главе Италии,
370
не подчиняясь никакой чужеземной власти более восьми сто¬
летий (берем даты начала первой Самнитской войны в 343 г. до
Р. X. и падения Западной Римской империи в 476 г. по Р. X., что
составляет 819 лет). Целыми столетиями измеряется и время
господства Рима над отдельными провинциями. Например, пер¬
вая провинция, Сицилия, была приобретена в 241 г. до Р. X., и с
этого времени до падения Римской империи тоже прошло более
семисот лет. Карфагенскою областью Рим овладел столетием
позже (в 146 г. до Р. X.) и утратил ее только через 580 лет. Вся
Галлия в руках Рима была уже в 50 г. до Р. X., и затем более
четырех с половиною веков она тоже оставалась римской про¬
винцией. Не говорим о восточных областях, которые при разде¬
ле империи на восточную и западную половины в 395 г. по Р.Х.
отошли к Константинополю, но и здесь, например, Рим владел
Египтом полных четыре столетия (с 30 г. до Р. X.). Процесс пре¬
вращения Рима из государства-города в столицу большого тер¬
риториального государства совершался медленно и постепенно,
параллельно с чем шел процесс распространения прав римско¬
го гражданства на все свободное население империи. В 88 г. до
Р. X. в состав римского гражданства уже вошло все свободное
население Средней и Южной Италии, в 212 г. по Р. X.— все
свободное население провинций (в силу эдикта императора Ка-
ракаллы), и таким образом в течение трех столетий римскими
гражданами сделались все свободные люди всей Римской импе¬
рии: Рим включил в себя весь тогдашний мир.
В составе стран, которые Рим подчинил своей власти, особое
место принадлежало Италии, которая была в полном подчине¬
нии у римлян уже в 266 г., т. е. за двадцать пять лет до первой
области, завоеванной римлянами вне Италии, острова Сици¬
лия. Этот остров был первой римской провинцией, Италия же
не была провинцией, и ее организация была совершенно иная,
нежели та, которую Рим дал всем остальным своим владениям.
Завоевывая какую-нибудь область в Италии, римляне закре¬
пляли ее за собою устройством среди ее прежнего населения
небольшой колонии, в которую переселяли некоторое число
граждан для исполнения обязанностей гарнизона. Обыкновен¬
но число колонистов не превышало трехсот, и особенно охотно
устраивали римляне такие колонии-гарнизоны на морских бе¬
регах. Каждая римская колония состояла из людей, которые не
переставали быть римскими гражданами, и имела устройство,
371
похожее на римское: во главе каждой общины стояло по два
претора, как бы заменявших консулов, были в ней и квесторы
и эдилы, было и учреждение, соответствовавшее сенату, но
называвшееся курией, и граждане колонии тоже собирались
на сходки. Ранние римские колонии очень напоминают своим
происхождением и значением афинские клерухии, но Рим по¬
шел далее Афин в том отношении, что по образцу своих коло¬
ний стал организовывать и завоеванные города. Первый чужой
город, который, будучи завоеван (381 г.), получил от римлян
аналогичную с колониями организацию, был Тускул, лежавший
весьма недалеко от Рима. Тускуланцы получили права римских
граждан, и их расписали по трибам. Именно они могли участво¬
вать в римском народном собрании и выбираться в должност¬
ные лица республики, иначе говоря, разделяли с исконными
гражданами право голосования (jus suffragii) и занятия долж¬
ностей (jus honorum). Тускулу было оставлено внутреннее
самоуправление, но он не имел права принимать в свою среду
новых граждан. Таким образом, тускуланская община как бы
приросла к Риму, вошла в состав его гражданской общины, т.е.
здесь произошло нечто вроде синойкизма или симполитии1. Но
Тускул не был колонией и потому не мог носить и этого назва¬
ния: он получил имя муниципия (municipium), что значит го¬
род, взявший на себя тягло (munus), и этим именем муниципи¬
ев стали называть все завоеванные Римом города, территории
которых инкорпорировались в территорию римского граждан¬
ства и граждане которых делались членами римской граждан¬
ской общины. Это была более мудрая политика, чем политика
Афин и Спарты с замкнутостью их гражданства. Кроме таких
муниципиев, были и другие с меньшими правами, а именно с
самоуправлением, с правом вступления их граждан в брачные
узы с римскими гражданками (jus connubii) и приобретения соб¬
ственности в Риме (jus commercii)* 2, но без права участвовать в
римских народных собраниях, без суффрагия, откуда и их на¬
звание общин без суффрагия (civitates sine suffragio). Положе¬
ние таких неполноправных муниципиев было только переход¬
ным к совершенному уравнению в правах, и в конце концов все
муниципии превратились в общины с суффрагием (civitates cum
См. выше, с. 116, 315.
2 См. выше, с. 314—315.
372
suffragio). Благодаря этой системе число римских граждан по¬
стоянно возрастало, и параллельно с этим росла сама «римская
земля» (ager romanus), раздвигались ее границы, тот померий
(pomoerium), который был первоначально пограничной чертой
непосредственного городского округа. Приблизительно к 100 г.
до Р. X. эта территория чересполосными кусками занимала око¬
ло половины Италии1.
Рядом с колониями, выведенными из Рима, и муниципиями,
приобщенными к Риму, существовали в Италии еще латинские
колонии (coloniae latinae) и союзные государства (civitates
foederatae). Первые из них стали основываться еще в те време¬
на, когда Рим вел все свои предприятия пополам с Латинским
союзом2 и рядом с колониями из римских граждан возникали
колонии, в которых селились и латины. Граждане их не имели
прав римского гражданства, хотя бы сами были римского проис¬
хождения. Когда Латинский союз перестал существовать, рим¬
ляне по-прежнему продолжали устраивать колонии, подобные
прежним латинским, т. е. без прав римского гражданства. Это
делалось в тех случаях, когда являлась надобность в устройстве
особенно сильных гарнизонов: римляне естественно боялись
давать права большим общинам, потому и оставляли их на не¬
которой низшей степени. Многие римские граждане соглаша¬
лись отправляться в такие «латинские» колонии, так как там им
давался хороший земельный надел, а, живя вдали от Рима, они
все равно фактически не могли пользоваться своими политиче¬
скими правами в Риме. Например, были латинские колонии, в
которые переселяли не по 200—300 граждан, а по 4000—6000
и более, как, например, Венузия, основанная в 291 г. и сразу
получившая двадцать тысяч переселенцев, причем и террито¬
рия ее была соответственных размеров (около 230 т. гектаров).
Общее число латинских колоний доходило до 35, но занимали
они сравнительно небольшую часть италийской территории3.
Это тоже были самоуправляющиеся общины.
Что касается до федератных, или союзных, общин, то око¬
ло 100 г. до Р. X. все они занимали добрую половину Италии4.
Это название носили города и сельские округа, которых Рим по-
1 См. карту II.
2 См. выше, с. 328—329.
о
См. карту II.
4 См. ту же карту.
373
еле их завоевания не включал в состав своего гражданства, а
оставлял существовать отдельно в качестве социев (socii), т. е.
союзников римского народа. В такое положение попали между
прочим греческие города Южной Италии. Граждане последних,
как и другие союзники, для Рима были Перегринами (peregrini),
т. е. иностранцами: понятие перегрин равносильно греческому
ксенос (^evoq)1. Условия, на которых заключались союзные до¬
говоры Рима с такими общинами, были очень различными, смо¬
тря по тому, сдавался ли город Риму скоро или долго отстаи¬
вал свою независимость. Общею обязанностью всех союзников
было строго блюсти «величество римского народа» (majestatem
populi romani), т. е. признавать его верховенство и не вредить
его интересам. В иных случаях, когда договор был равноправ¬
ный (faedus aequum), союзный город имел полную внутреннюю
автономию и сохранял свое политическое устройство (в Южной
Италии демократию), но во внешней политике у союзников не
было своей воли, и они должны были помогать Риму в его вой¬
нах. На союзные города, не имевшие этой якобы «равноправно¬
сти», Рим налагал более тяжелые условия. В общем федератных
городов было около полутора сотен, и отношения их к Риму не¬
сколько напоминают нам те, какие были в афинской симмахии.
Сравнивая утверждение римской гегемонии в Италии с тем,
что делалось Спартою и Афинами в Греции, мы видим, что это
была политика более сложная и более умелая. Рим, действи¬
тельно, крепко, так сказать, интегрировал Италию, расширяя
свою непосредственную территорию и расселяя своих граждан,
с одной стороны, а с другой, включая в состав своего граждан¬
ства одни города и связывая с собою федеративными узами дру¬
гие. Вся Италия превращалась поэтому в единое, сплоченное
государство во всех делах международной политики, и, лишь
1 Только римские граждане (cives) судились по законам, совокупность кото¬
рых носила название гражданского, или цивильного, права (jus civile), и для них
исключительно существовал городской претор (praetor urbanus). Перегринов
судил особый претор (praetor peregrinus), и совокупность юридических норм,
которым были подчинены перегрины, называлась общенародным правом (jus
gentium). В нашем словоупотреблении термин гражданский в применении к по¬
нятию права получил совсем иное значение: им отмечается содержание граж¬
данского права в отличие, например, от уголовного, а не то, что это есть право
граждан или гражданской общины, в отличие от права, которому подчинялись
неграждане.
374
стоя во главе этой сильной организации, Рим подчинил себе
провинции уже в качестве своей «добычи», над которою сохра¬
нил безусловный, неограниченный империй. Союзники тоже
извлекали выгоду из римских завоеваний, что равным образом
привязывало их к державному городу.
Несмотря на это объединение Италии и на завоевание мира,
Рим все еще сохранял формы государства-города. Он сохранял
эти же формы и тогда, когда права римского гражданства были
распространены на всю Италию южнее Рубикона.
Вскоре после того, как Рим превратил в свои провинции и
Македонию (148 г.), и Грецию (146 г.), и область Карфагена
(146 г.), в нем самом началось социальное движение, развив¬
шееся, как и в Греции, на почве резкого разделения гражданства
на землевладельческую и денежную знать, с одной стороны, и
безземельную и часто безработную массу, с другой. Лозунгом
движения, во главе которого стали трибуны-демагоги Тиберий
и Кай Гракхи, как известно, была аграрная реформа, при по¬
мощи которой оба вождя народа думали возродить италийское
крестьянство. Дело шло здесь не о том, чтобы всю частную соб¬
ственность переделить поровну, как за сто лет перед тем хотели
сделать в Спарте Агис и Клеомен1, а о том, чтобы возобновить
старые законы о пользовании государственными землями2. Из¬
вестно, что братья Гракхи погибли, не осуществив своих пла¬
нов, и что вскоре после их гибели первую роль в политической
жизни стало играть вербовавшееся из пролетариев и даже не¬
граждан войско с популярными полководцами во главе. Но для
нас важно в настоящей главе отметить и тот факт, что демокра¬
тическая партия, вождями которой были Гракхи, начала прак¬
тиковать почти даровую раздачу хлеба пролетариату, которая,
конечно, не очень-то могла располагать городскую чернь к тому,
чтобы сесть самой на землю для ее обработки. Вместе с тем, од¬
нако, эта же партия поставила на очередь и вопрос о даровании
прав римского гражданства всем союзникам, которые этого по¬
желали бы, но и этому со стороны той же пролетарской массы
столичного населения было оказано одно противодействие,
потому что державный народ не хотел делиться с кем бы то ни
было своим привилегированным положением. С гракховским
1 См. выше, с. 276—278, 280.
2 См. выше, с. 181.
375
движением Рим вступил в период революций, которые скоро по¬
лучили важное значение не для одного Рима, но и для всей об¬
ширной его державы. Между прочим через тридцать лет после
того, как Кай Гракх внес в трибутные комиции закон о распро¬
странении прав гражданства на союзников (lex de civitate sociis
danda), последние взялись за оружие, чтобы силою принудить
Рим дать им то, в чем он им отказывал. В 91 г. вспыхнула так
называемая союзническая война, окончившаяся через три года
тем, что Рим вынужден был уступить, признав все свободное на¬
селение федератных государств своими полноправными граж¬
данами. Вся Италия тогда-то и сделалась территорией римского
гражданства (88).
И после этого Рим все-таки еще сохранял формы государства-
города. Его гражданами считались все свободные жители Ита¬
лии, а между тем тот «римский народ», который вместе с се¬
натом решал дела громадной державы, был главным образом
столичный босяцкий пролетариат, то, что по-немецки называ¬
ется Lumpenproletariat1. Раз участие народа в государственных
делах продолжало проявляться в форме непосредственного
присутствия граждан в народных собраниях на городской пло¬
щади и раз громадное большинство населения города состояло
из бездомного и безработного люда, иного результата и быть не
могло. Но не могло также и продолжаться подобное положение
дел. Рим не мог оставаться государством-городом, когда все де¬
лало из него только столицу обширного территориального госу¬
дарства, и сама его магистратура, рассчитанная в эпоху своего
возникновения на то, чтобы управлять одним городом, не могла
выполнять сложные обязанности управления громадной импе¬
рией.
Самым трудным делом для Рима, как города-государя, было
управление подвластными землями вне Италии, т. е. провинция¬
ми, откуда он извлекал и наибольшее количество материальных
средств. Слово провинция (provincia) первоначально не обо¬
значало области: так сначала называлось дававшееся консулу
поручение вести войну и вообще начальствовать над войском в
известной области. В черте территории римского гражданства
консульская власть была ограничена2, и лишь за этой чертою
он пользовался полным империем. С течением времени тер¬
1 Пролетариат лохмотьев.
2 См. выше, с. 229.
376
мин провинция сделался синонимом завоеванной страны вне
Италии, в которую Рим посылал одного из своих преторов для
управления ею от его имени, но потом вошло в обычай поручать
управление провинциями отбывшим свой годичный срок консу¬
лам и преторам; для чего народное собрание утверждало про¬
рогацию их власти, т. е. продление пребывания их в одной из
этих должностей: отсюда и возникли должности проконсулов
и пропреторов. В своей провинции такой сановник, поставлен¬
ный над нею державным народом римским, был абсолютным
господином населения: у него не было товарища, т. е. другого
такого же проконсула или пропретора, который сдерживал бы
его произвол; около него не было и народного трибуна с правом
интерцессии; не было также провокации к народу и т. п. Одним
словом, весь империй, вся державная власть римского народа
целиком передавалась такому его наместнику. Того расчле¬
нения первоначальной царской власти, результатом которого
была вся республиканская магистратура в Риме, в провинциях
тоже не было: проконсул или пропретор был и военачальник, и
высший судья, и главный казначей, причем все дела провинции
велись им на основании личного усмотрения, так что до извест¬
ной степени он был и законодателем провинции, потому что пе¬
ред вступлением в должность публиковал преторский эдикт,
в котором излагал, каких начал будет держаться в отправлении
правосудия. Быть таким наместником державного римского на¬
рода представляло, конечно, большие выгоды, и потому из-за
обладания этими доходными местами происходила борьба сре¬
ди той самой богатой знати, которая и иными способами, глав¬
ным образом посредством откупов, наживалась на счет провин¬
ций. Способы соискания магистратур в Риме были выработаны
традицией: тот, кто желал попасть на какую-нибудь должность,
надевал белый плащ, который назывался тога кандида (toga
Candida), откуда и пошло название кандидата в смысле аспи¬
ранта, соискателя. Такие кандидаты, кроме того, выходили на
форум и обходили группы стоявших там граждан, здоровались
со знакомыми, знакомились с незнакомыми и т. п., и все это на¬
зывалось латинским словом амбитус (ambitus, обхождение).
Конечно, столь простой способ выставления своей кандидатуры
был уже слишком элементарен, когда Рим сделался большим
городом: позднее амбитус превратился в вербовку народных
голосов при помощи ловких посредников, которые делали из¬
377
бирателям от имени кандидата разные обещания или просто
раздавали деньги. Одним из средств подкупать в свою пользу
народную толпу было, как и в Афинах, устройство на свой счет
разного рода игр. Коротко говоря, все пускалось в ход, чтобы
добиться благоволения державного народа, и что зло подкупов
было очень развито, это доказывается борьбою с ним со сторо¬
ны законов, которые делались на этот счет все строже и строже.
В посылке того или другого лица наместником в провинцию бы¬
ли заинтересованы и все те, кого избранное лицо могло с собою
взять: с проконсулом или пропретором отправлялись разные по¬
мощники, чиновники особых поручений, писцы, ликторы и т. д.,
стремившиеся тоже поживиться на счет дедитициев (dedititii),
т. е. подданных Рима. Назначение на ту или другую должность
в провинцию было прекрасным средством нажиться, даже раз¬
богатеть, а это в конце концов зависело от милости народа, ко¬
торый в свою очередь торговал своими голосами и шел за теми,
кто только был в состоянии даром раздавать хлеб и устраивать
зрелища или по крайней мере знал, какими обещаниями удоб¬
нее всего привлечь на свою сторону побольше голосов.
В сущности, империй римской гражданской общины, кото¬
рая охватила всю Италию, находясь фактически в руках сената
и столичного населения, не имел, однако, центрального органа,
в котором тем не менее стала чувствоваться потребность. Им¬
перий был раздроблен между отдельными наместниками, и ког¬
да Риму в середине I в. пришлось вступить в борьбу с морским
разбойничеством, оказалось нужным временно сосредоточить
весь империй над Средиземным морем в руках одного человека,
именно Помпея. Это было настоящее установление единолич¬
ной власти над провинциями: Помпей тем самым делался, упо¬
требляя термин, примененный греческим историком к Арату,
стратегом-автократором1. Тот же Помпей, несколько лет спустя,
с Цезарем и Крассом вошли в частную сделку (первый триумви¬
рат 60 г. до Р. X.), по которой поделили между собою троими
империй над провинциями, а после смерти Красса и поражения
Помпея его счастливый соперник, Цезарь, уже один получил от
сената и римского народа империй над провинциями с пожиз¬
ненною диктатурою. Затем за убиением Цезаря последовало
учреждение самим народом нового триумвирата (43 г.), кото¬
1 См. выше, с. 327—328. Автократор значит самодержец.
378
рый, однако, был только преддверием к единовластию Октавиа-
на Августа. Новая власть, установившаяся и над провинциями,
и над самим Римом с Италией и получившая в истории название
принципата1, была, с одной стороны, сосредоточением в одних
руках проконсульского и пропреторского империя, развившего¬
ся на почве управления провинциями, а с другой, соединением в
одном лице разных римских, «городских» магистратур, возник¬
ших из расчленения царской власти.
Рим не мог оставаться при формах государства-города, когда
он на самом деле им уже не был, когда вся Италия вошла в со¬
став римской цивитас, и сама эта гражданская община, охваты¬
вавшая целую большую страну с множеством городов, являлась
коллективным государем в отношении к обширной державе,
отдельные области которой лежали в трех частях света и в ко¬
торой Средиземное море было только внутренним озером. Уже
Сулла в первой половине I в. облекался диктатурой для издания
законов и устройства государства (dictator legibus scriqundis et
rei publicae constituendae), но это была задача более трудная,
чем во времена греческих эсимнетов2, так как им приходилось
иметь дело с маленькими государствами-городами, а не с гро¬
маднейшей державой. Такое же полномочие получил и второй
триумвират. Политические формы, выработанные жизнью
государств-городов, олигархия и демократия, обе формы суще¬
ственно республиканского характера, не могли удовлетворить
новой задаче: обе они были тесно и неразрывно связаны с ор¬
ганизацией города-государства. Непосредственная демократия
пережила самоё себя, раз на комициях не могли собираться все
граждане и вместо них являлся чуть не один босяцкий проле¬
тариат. Немудрено, что при императоре Тиберии комиции, все
еще существовавшие при Августе, перестали совсем собирать¬
ся. Сенатская аристократия, которую ненавидели и в Риме с
Италией, и в провинциях, тоже оказалась не в состоянии орга¬
низовать переход от форм власти, пригодных для государства-
города, но непригодных для громадной территориальной держа¬
вы, к иной организации правительства, которая соответствовала
бы потребностям времени. Установление в Риме новой власти
монархического характера не устранило, впрочем, сената. Ав¬
1 Римские императоры назывались в первое время принцепсами (principes)
от их звания первых сенаторов (princeps senatus).
2 См. выше, с. 171.
379
густ даже как будто поделился с ним своею властью, а некото¬
рые позднейшие императоры и прямо старались делать вид, что
опираются на сенат, но на самом деле это учреждение все более
и более превращалось, так сказать, в простую столичную город¬
скую думу.
Начав рассматривать внутреннюю историю Рима, как
государства-города, мы оканчиваем обзор его истории, как все¬
мирной монархии. В начале своей истории Рим — лишь одна из
многих суверенных гражданских общин и идет в сравнение со
Спартою, с Афинами, с Сиракузами,— называем наиболее круп¬
ные греческие городовые республики,— в конце же своей исто¬
рии — это одна из немногих всемирных монархий, с которою
могут идти в сравнение только Персия да монархия Александра
Македонского. Обширных империй немало возникало в исто¬
рии, но все они имели монархическую форму; объединение под
властью одного государства-города целого ряда стран — случай
единственный и беспримерный во всемирной истории. На этом
мы и могли бы остановиться, но для полноты ознакомления с
городским бытом античного мира нам нужно еще рассмотреть
вопрос, что же сталось с городами, как самоуправляющимися
гражданскими общинами, после того, как они утратили права
суверенных государств, и какая судьба, с другой стороны, по¬
стигла римские муниципии в эпоху империи.
ГЛАВА XIX
Муниципальный быт Римской империи
Образование крупных держав в Древнем мире.— Поглощение
ими государств-городов.— Греко-македонский период и элли¬
нистические монархии.— Римская империя и место в ней го¬
родских общин.— Муниципальный быт Римской империи и его
расстройство в последние времена империи на Западе.— Конец
древней истории
Маленьким и самодовлеющим государствам-городам антич¬
ного мира было трудно сохранять свою независимость и дей¬
ствительно оставаться замкнутыми в себе и вполне самодовле¬
ющими общинами. То, чего требовал Аристотель от государства,
380
было в IV в. скорее только идеалом мыслителя, который недоста¬
точно хорошо понимал с этой стороны свою эпоху, ясно доказы¬
вавшую, что старая форма государства-города не имела перед
собою будущности. В самом деле, многие греческие городовые
республики должны были подчиниться некоторым, наиболее
удачливым из своей же среды, но самое главное было то, что
им трудно было сохранить свою политическую независимость,
когда рядом возникали большие монархии, которые стремились
поглотить в себе и эти маленькие политические организмы.
Первое иностранное царство, которому пришлось подчиниться
части греческих государств-городов, была Лидия. При ее царе
Крёзе в середине VI в. малоазиатские колонии, кроме одного
Милета, вынуждены были признать над собою лидийское гос¬
подство и сделаться чужими данниками. Скоро, однако, сама
Лидия вошла в состав великой персидской державы (546 г.), а
с павшим царством и греческие города тоже подчинились новой
монархии, за ними же и островные ионяне признали персид¬
скую власть. Известно, что правителями греческих городов, ко¬
торые должны были принять участие в персидских завоеваниях,
были тираны1, являющиеся в наших глазах не то наместниками,
не то вассалами «великого царя». Та же самая участь грозила и
европейской Греции, но эллины отстояли тогда свою независи¬
мость и даже освободили своих малоазиатских единоплеменни¬
ков. Через сто лет после геройских подвигов при Марафоне и
Саламине, по Анталкидову миру (387 г.) малоазиатские города,
однако, опять должны были подчиниться персам, а через полве¬
ка и европейские греки вынуждены были признать над собою
чуждую им власть Македонии. Правда, греческие города вос¬
ставали против македонского владычества, но их обыкновенно
усмиряли. Правда, они по старым установившимся формам счи¬
тались лишь союзными с гегемоническим царством общинами,
но должны были принимать македонские гарнизоны и даже под¬
чиняться поставленным Македонией тиранам. В эпоху македон¬
ской гегемонии города Греции были полунезависимыми респу¬
бликами, в которых шла борьба между имущими и неимущими
классами и которые, вопреки воле Македонии, вступали иногда
в союзы между собою и даже вели войны. Македония лишила
греков свободы, но не установила между ними мира. Через пол¬
тора века после утверждения над Грецией македонской власти
1 См. выше, с. 199—200.
381
(338 г.), в самом начале II в., Рим победил македонского царя
Филиппа V (в битве при Киноскефалах в 197 г.) и объявил все
греческие города свободными, но на самом деле это был лишь
переход из-под власти Македонии под власть Рима. Когда греки
через полвека после этого вздумали стряхнуть с себя римское
иго, они были усмирены, причем Коринф подвергся страшному
разрушению, а Греция превращена была в римскую провин¬
цию.
Со времени образования Персидского царства до превраще¬
ния Г реции в римскую провинцию прошло четыре века, в течение
которых лишь два первые века европейские греки пользовались
национальною независимостью, а их малоазиатские братья —
лишь полстолетия. Что касается до италийских и сицилийских
греков, то они еще веком раньше, чем их восточные сродичи в
Европе, вошли в состав римской державы. Но и под иноземным
владычеством греческие города оставались все-таки самоуправ¬
ляющимися общинами, сохранявшими старые учреждения и
весь внутренний строй. Римская форма муниципиев была как
нельзя более приспособлена к тому, чтобы впоследствии соче¬
тать политическую зависимость подвластных общин с их вну¬
тренним самоуправлением.
Подчинение греков Македонией и завоевание последнею, в
союзе с греками, персидской державы внесло существенное из¬
менение во внутренний быт эллинской нации. Полное расстрой¬
ство государственного бытия греческих городов, социальная
борьба и распри политических партий, материальная необеспе¬
ченность неимущих и жестокости партий-победительниц над
партиями побежденными заставляли массу народа покидать
родные города, превращаться в бродяг и разбойников, нани¬
маться в войска или идти в пираты. Греческие наемники после
окончания Пелопоннесской войны уже играли довольно видную
роль в самой Персии. Вспомним знаменитое «отступление де¬
сяти тысяч», описанное в «Анабазисе» учеником Сократа Ксе¬
нофонтом, который сам участвовал в этом отступлении греков
из глубины Персии. В середине IV в. персидские цари справи¬
лись с восстаниями в Египте и Финикии тоже лишь при помощи
греческих наемников. Когда Александр Великий с 36 тысячами
греко-македонского войска переправился в Азию, у персидского
царя было тоже тридцать тысяч наемного греческого войска. За¬
воевание обширного царства, больше какого раньше никогда и
не бывало, открыло грекам широкую дорогу на Восток, который
382
и стал быстро эллинизироваться. В Азию и Египет устремились
громадные массы греков — воинов, купцов, разного рода пере¬
селенцев, и в новых местах стали основываться целые города,
в которых эллинский элемент начал играть первенствующую
роль. Достаточно вспомнить столицы двух главных эллинисти¬
ческих царств, возникших из монархии Александра Македон¬
ского, Александрию в Египте и Антиохию в Сирии. Это были
большие, мировые города, но уже не самостоятельные политии,
а царские столицы. С этим расселением греков по Востоку и воз¬
никновением новых центров торговли и промышленности соб¬
ственно Греция, в которой не прекращалась притом политиче¬
ская и социальная неурядица, должна была много проиграть. Ее
города стали приходить в упадок и уже не играли больше роли
крупных политических и торговых центров. Афины сохранили
свое значение умственного центра эллинского мира, но в торго¬
вом отношении уступили свое место Коринфу, как транзитному
пункту между восточной и западной частями обширной терри¬
тории, в пределах которой совершался деятельный торговый
обмен. С разрушением Коринфа римлянами его роль перешла
к порту на острове Делос. Маленькие городки даже прямо пре¬
вращались в ничтожные деревушки. За уменьшением населения
шло по следам экономическое оскудение. Резкое разделение
граждан греческих городов на богатую землевладельческую и
промышленно-торговую знать, с одной стороны, и пролетариат,
настроенный большею частью революционно, только усугубля¬
ло действие причин, создавших новые политические и коммер¬
ческие центры вне Греции. Как это бывало и в другие времена,
и в других странах, земли пустовали, не возделывались, ниче¬
го не производили, а в городах скоплялись безработные люди,
привыкавшие к праздности и подачкам со стороны государства
или богачей. Вследствие этого в Греции положительно умень¬
шилось деторождение, как об этом свидетельствует, например,
Полибий, требовавший даже вмешательства государства в это
зло: нужно заставлять вступать в брак и плодить детей. В луч¬
шем положении были только прежние греческие города в Азии,
как то: Эфес, Смирна, остров Родос и т. п. Родос даже образовал
значительное торговое государство. Малоазиатские общины со¬
хранили притом и самоуправление.
Рим равным образом не разрушал самоуправления тех грече¬
ских городов, в которых становился в союзные отношения и ко¬
торые включал в свою державу. Подчинение их Риму началось
383
еще за 300 с лишком лет до Р. X. в Южной Италии, где первым
союзником Рима сделался Неаполь (326 г.), а за ним через не¬
сколько десятилетий подчинились постепенно Фурии, Кротон,
Локры и др.; последними были Тарент (272) и Анкона (268). Мы
видели уже, что эти греческие города сделались федеративными
общинами (civitates foederatae), сохранившими за собою вну¬
треннюю автономию1. В таком положении они находились до да¬
рования прав римского гражданства всем италийским союзни¬
кам2. Хотя все внеиталийские земли, завоеванные римлянами, и
превращались в провинции, управление которыми Рим поручал
своим наместникам, облеченным неограниченною властью, тем
не менее и за пределами Италии многие общины иногда стано¬
вились к Риму лишь в союзные отношения, что гарантировало
за ними внутреннее самоуправление. Некоторые местности и в
провинциях вообще пользовались разными привилегиями, осо¬
бенно же благосклонно отнеслись римляне к грекам, культур¬
ное превосходство которых чувствовали над собою. Многие го¬
рода Греции были освобождены от уплаты каких бы то ни было
казенных сборов, почти все сохранили свое управление и суд,
а в иных случаях поддерживался даже призрак политической
независимости этих союзников римского народа. Только везде
Рим заменил демократические порядки, где они раньше суще¬
ствовали, тимократическими и вместе с тем старался усиливать
значение должностных лиц, оставшихся по-прежнему выбор¬
ными, на счет народных собраний и городских советов. «Римля¬
не,— говорит историк Греции под римским владычеством, Фин¬
лей (1799—1875),— не сделали ни одной попытки для введения
однообразия в общее управление греческих государств. Впро¬
чем, такого рода попытка была бы в совершенном разногласии
с принципами римского правительства, которое никогда не
стремилось водворить единство даже в администрации Италии.
Римляне обращали все свое внимание на то, чтобы как можно
выгоднее для себя управлять завоеванными странами. Они ста¬
рались сосредоточить всю военную силу в собственных руках и
взимать самые высокие подати, какие только дозволяли обстоя¬
тельства. Таким образом, большому числу греческих городов,
владевших незначительными территориями, каковы: Дельфы,
Феспии, Танагра и Элатея, предоставлена была известная сте¬
1 См. выше, с. 373—374.
2 См. выше, с. 374—375.
384
пень независимости, упрочивавшая за ними привилегию управ¬
ляться собственными законами и обычаями даже во времена
императоров»1. Особенно привилегированное положение было
сохранено за Афинами, и оно даже было за ними оставлено по¬
сле взятия Суллою этого города, который захотел в качестве
самостоятельного государства вступить в союз против Рима с
понтийским царем Митридатом (89—84 гг. до Р. X.): еще в I в.
по Р. X. Тацит упоминает о существовании в Афинах ареопага.
Давая греческим городам право ведать самим свои внутренние
права, Рим строго следил за тем, чтобы они не смели вести свою
собственную политику во внешних отношениях: установление
римской власти и в Греции, как и повсеместно, сопровождалось
прекращением войн и утверждением мира — «римского мира»,
как его называли (pax romana).
В самой Италии Рим, как мы знаем2, выработал особую фор¬
му городского самоуправления — муниципий, и ему осталось
лишь распространить ее на провинции, где только был развит
городской быт. В римской державе выработалась, таким обра¬
зом, форма, в которой самоуправление городов сочеталось с
подчинением их единой центральной власти территориального
государства. В эпоху полного развития государства-города не
было и быть не могло разделения между государственными и
городскими делами, особенно в наиболее мелких общинах, те¬
перь же городские дела были строго обособлены от дел обще¬
государственного значения. Город перестал быть государством,
государство перестало быть городом, и Римская империя пре¬
вратилась некоторым образом в федерацию самоуправляющих¬
ся городов, или муниципальных общин с державным городом
во главе, который сам тоже не был уже государством-городом в
тесном смысле. Однако и при этой форме основой всей сложной
политической организации империи остается город с его непо¬
средственным округом, вместе составляющие одну и ту же му¬
ниципальную единицу, цивитас.
Эпохой расцвета муниципальной жизни были первые времена
Римской империи. В своем известном труде — «История обще¬
ственного строя древней Франции», говоря об учреждениях Гал¬
лии в римскую эпоху, Фюстель де Куланж в нескольких местах
характеризует муниципальный строй в Римской империи как
1 Финлей Г. Греция под римским владычеством. М., 1877. С. 22—23.
2 См. выше, с. 372.
385
городское самоуправление, приближавшееся к политической
самостоятельности отдельных городов. «Любопытно,— говорит
он, например,— что императорское правительство дало городам
устройство, которое далеко не соответствовало устройству им¬
перии, а оставалось вполне республиканским»1. В другом месте
он выводит из некоторых сообщаемых им фактов то заключение,
что в городских общинах Галлии в эпоху империи сохранялась
«довольно самостоятельная политическая организация и не¬
которая привычка к практике свободы»2. Это были, выражаясь
словами того же историка, «отдельные социальные организмы»,
между прочим и в тех случаях, когда община-цивитас была не
городом, а маленьким народцем, занимавшим территорию по¬
больше теперешних французских департаментов. «Официаль¬
ный язык,— продолжает Фюстель де Куланж,— называл его
(этот отдельный политический организм) цивитас, или респу¬
блика. Между тем оба эти термина вызывали в уме людей того
времени нечто большее, чем представление о простых террито¬
риальных делениях; они выражали понятие о настоящем поли¬
тическом теле. И мы, действительно,— прибавляет Фюстель де
Куланж,— будем читать такие выражения в декретах, изданных
этими маленькими государствами с полною независимостью»3.
И в других местах историк называет муниципии императорской
эпохи маленькими государствами4. «Эта община,— читаем мы
еще,— не только не должна была принимать к себе римский
гарнизон, но обладала даже собственною милициею, маленькою
армиею для охраны местного порядка, и муниципальные города
были защищены собственными укреплениями»5.
Не нужно, однако, слишком буквально понимать приведен¬
ные заявления историка, да и сам он делает не одну оговорку.
Подчеркнув еще раз, что «муниципальная община в Римской
империи была устроена как настоящее государство», Фюстель
де Куланж прибавляет, что он отнюдь «не хочет сказать этими
словами, что она была независима. Представлять себе ее,—
продолжает он,— в виде свободной республики под простым
1 Фюстель де Куланж. История общественного строя древней Франции.
СПб., 1901. Т. I. С. 282.
2 Там же. С. 287.
3 Там же. С. 290.
4 Там же. С. 294, 303 и др.
5 Там же. С. 299.
386
верховным сюзеренитетом империи было бы неточностью и пре¬
увеличением. Она должна была повиноваться всем приказаниям
императорского правительства. Она открывала свои ворота про¬
консулу всякий раз, как тот выражал желание ее посетить,.... и
почти все ее акты скоро оказались подчиненными утверждению
провинциального наместника. Но мы должны отметить здесь,
во-первых, то, что у центрального правительства не было своего
представителя, постоянно пребывающего в общине; во-вторых,
что она обладала законченным социальным организмом и само¬
стоятельною жизнью... Она, конечно, не была свободным госу¬
дарством, но государством ее все-таки можно назвать»1. Кроме
того, Фюстель де Куланж посвящает целую главу «надзору цен¬
трального правительства за муниципиями», которую начинает
такими словами: «Рядом с фактами, которые изображают нам
муниципальные общины, как довольно самостоятельные едини¬
цы, существуют другие, которые сейчас обнаружат нам вмеша¬
тельство в их дела императорской власти»2.
Конечно, в муниципальном быту столь обширной империи
не было полного единообразия, и были ли то старые городские
общины, сохранившие самоуправление, или вновь организован¬
ные муниципии по образцу тех, которые раньше существовали
только в Италии, одни общины не были вполне похожи на дру¬
гие. Тем не менее по отношению к муниципиям у центральной
власти была своя общая политика, существовало и общее за¬
конодательство, касавшееся муниципального быта. Оно начи¬
нается главным образом с Юлия Цезаря, бывшего истинным
родоначальником всей организации римской державы в эпоху
империи, в которой муниципальный быт получил столь широкое
развитие. Разумеется, оно распространилось далеко не на все
области громадной монархии, и в ней было немало местностей,
в которых преобладание принадлежало сельской жизни, но где
только был развит городской быт, там господствовал принцип
муниципального самоуправления со многими общими, прису¬
щими ему в то время характерными чертами. Насколько это воз¬
можно в кратком очерке, попытаемся дать общую картину этого
муниципального быта Римской империи, в котором сохранялись
многие черты прежнего государства-города, лишенного только
1 Фюстель де Куланж. История общественного строя древней Франции.
СПб., 1901. Т. 1. С. 302—303.
2 Там же. С. 320.
387
своей верховной власти. 1 осударством муниципии все-таки не
был, ибо над ним стояла еще высшая форма, т. е. Римская импе¬
рия, и каждый муниципий был лишь составной частью одной из
ее провинций, а, с другой стороны, если в муниципии и осущест¬
влялось принудительное властвование города над его жителя¬
ми, то осуществлялось оно им не самостоятельно, а вследствие
уступки со стороны настоящего государства, каким была только
империя, и под его высшим надзором1. Государством муници¬
пий, конечно, назвать можно для лучшего оттенения широты
его самоуправления, но государством в строгом смысле он, по¬
нятно, не был.
Первая основная черта муниципального строя — та, что го¬
род и его округ со всеми населенными местами последнего со¬
ставляли одно целое, одну общину. Мы отмечали уже эту же
черту по отношению к самостоятельным государствам-городам
античного мира2, теперь отмечаем ее и по отношению к муници¬
пиям Римской империи. Город был только центральным пунктом
муниципальной общины, в состав которой входила вся террито¬
рия, тяготевшая к данному центру. Древность не знала обосо¬
бления городского поселения, выделения его из того, что можно
было бы назвать его «уездом». Население города и его округа
объединялось общей их организацией, как единой муниципаль¬
ной общины, и сельчане имели одни и те же права, несли одни
и те же обязанности, как и горожане. Мы сейчас увидим, что
муниципальные должности занимались обыкновенно людьми,
которых мы могли бы назвать помещиками, имевшими земли
в уезде, здесь же отметим только, что компетенция городских
должностных лиц распространялась и за пределы собственно
города. Муниципальные граждане, жившие на всей территории
общины, обыкновенно сходились на комиции, пока последние
существовали, безразлично, жили ли они, эти граждане, в горо¬
де или, будем уж так говорить, в уезде.
Вторая черта муниципального быта времен империи — это
то, что полноправными гражданами таких самоуправляющихся
общин были лишь землевладельцы. По-видимому, пролетарии и
не заносились совсем в списки граждан. В Римской империи,
кроме самых крупных земельных магнатов, обладавших громад¬
1 Прошу припомнить определение государства, данное на с. 102—103 этой
книги, а также сделанный на с. 97 вывод из понимания государства у Аристоте¬
ля.
2 См. выше, с. 97.
388
ными латифундиями и составлявших, так сказать, общеимпер¬
скую знать под старым названием сенаторского сословия, суще¬
ствовали в отдельных муниципиях так называемые посессоры
(possessors), местные домовладельцы и землевладельцы, и
они-то были истинными обладателями самоуправления. Муни¬
ципальная организация была организацией имущих классов, на
землях которых работали рабы или мелкие арендаторы, колоны
(coloni), которые в IV в. по Р. X. были прикреплены к земле в
видах обеспечения правильного поступления налогов и лишь
тогда превратились в крепостных крестьян. Землевладение не
только давало право участия в самоуправлении, но и налагало
известные обязанности. Посессоры должны были даром отправ¬
лять все функции муниципальных должностей, а самое глав¬
ное — имущественно, не только лично отвечать за надлежащее
ведение городского хозяйства, и обязаны были нередко тратить
свои собственные средства на удовлетворение муниципальных
нужд. Благодаря этому муниципии являлись организациями
землевладельческого класса, на которых центральное прави¬
тельство возлагало заведование всеми местными делами с очень
широкими полномочиями, но и с очень тяжелою, как увидим ни¬
же, ответственностью.
Внутреннее устройство таких уездно-городских общинных
организаций владельческого класса было сколком с устройства
самого Рима. Население делилось на трибы и курии. Сначала
оно участвовало в народных собраниях, которые, однако, впо¬
следствии как-то сами собой прекратились. Муниципии имели
свою выборную магистратуру по образцу римской, но с другими
названиями: консулам соответствовали дуумвиры (duumviri),
которые, исполняя цензорские обязанности, именовались ду¬
умвирами квинквенналами (quinquennales, пятигодичниками).
Были в общине и свои эдилы, и свои квесторы. Существовал, на¬
конец, и свой городской сенат, как и римский сенат, пополняв¬
шийся лицами, которые отбыли ту или другую муниципальную
должность, или по записи в члены, сделанной квинквенналами.
Только это, конечно, была лишь городская дума и называлась
она курией (curia), а ее члены — декурионами. Курии сдела¬
лись истинными органами муниципального самоуправления:
между прочим они издавали декреты для населения, т. е. обя¬
зательные постановления, имевшие силу законов, и рассматри¬
вали жалобы на должностных лиц. У общины, говорит Фюстель
389
де Куланж, «был свой руководящий сенат, своя корпорация ма¬
гистратов, своя юрисдикция, полиция, казна, свои имущества,
движимые и недвижимые, т. е. свои общественные средства, за¬
тем также школы, культ и высшее жречество. Ни один из пере¬
численных элементов общественной организации она не полу¬
чала извне; она находила внутри себя магистратов, учителей,
жрецов»1.
Чтобы попасть в декурионы, нужно было обладать извест¬
ным имущественным цензом. Декурионы стали составлять как
бы сословие муниципальной знати, по отношению к которой все
остальное население обозначалось как плебс. На этот муници¬
пальный нобилитет падала обязанность, например, доставлять
народу хлеб по дешевой цене или устраивать разные увеселе¬
ния,— своего рода «рапегп et circenses»2 муниципального быта,
глубоко классическая черта античной культуры. Конечно, лишь
из декурионов брались и должностные лица отдельных муници¬
пиев, так как каждый магистрат отвечал перед общиной своим
имуществом за все свои действия, от которых могли пострадать
хозяйственные интересы города и его округа. У общины должна
была быть уверенность, что ее благосостоянию не будет нанесе¬
но никакого ущерба, и имущество магистрата делалось — ино¬
гда формально даже — залогом, обеспечивавшим уплату всех
проторей и убытков от нерадивого, неумелого или недобросо¬
вестного ведения общинных дел. Мало-помалу декурионы, или
куриалы (curiales), как их называют в IV в., сделались наслед¬
ственным сословием, и должностные лица перестали выбирать¬
ся, а начали назначаться своими предшественниками: дуумвир,
кончая свой срок, сам назначал своего преемника, и курия толь¬
ко утверждала такое назначение.
Известно, чем кончило сословие куриалов в последние вре¬
мена Римской империи. Центральное правительство возложило
на куриалов имущественную ответственность за исправное от¬
бывание податей, но так как многие стали уклоняться от несения
такого неприятного тягла, то государство прикрепило куриалов
к их городам, превратив почетное звание в крайне разоритель¬
ную обязанность. Закон 326 г. по Р. X. прямо гласил: «Если че¬
ловек, назначенный к исполнению муниципальной магистрату¬
1 Фюстель де Куланж. История общественного строя древней Франции.
СПб., 1901. Т. 1.С.303..
2 «Хлеба и зрелищ». См. выше, с. 370.
390
ры, бежит, его надобно разыскивать; если он не будет найден,
пусть у него отнимется имущество и будет отдано тем, кто будет
сделан дуумвиром вместо него; если же он будет разыскан, его
наказание будет заключаться в том, что он будет обязан целых
два года нести тягости дуумвирата». Исходным пунктом такого
печального положения дел являлись финансовое расстройство
самих городских общин и тягость государственных налогов, ко¬
торые в свою очередь были следствиями общего экономическо¬
го упадка античного мира. Эти же обстоятельства заставляли и
центральную власть все более и более вмешиваться в городские
дела — к ущербу, конечно, для муниципального самоуправле¬
ния.
Первые времена Римской империи были эпохой полного рас¬
цвета муниципального быта и возникновения городских общин
там, где их прежде не существовало. Лишь в малокультурных,
окраинных областях не было городской жизни, да города егип¬
тян и евреев по причинам политического свойства не получили
самоуправления. Империя нашла форму для сочетания един¬
ства обширной монархии с относительною самостоятельностью
городских общин. Здесь не место рассматривать сложный воп¬
рос о причинах крушения античной культуры, а с нею и упадка
городского быта при переходе из древности в Средние века. Воп¬
рос это, действительно, сложный, которого лучше не касаться,
чем давать ему лишь слишком общее решение. Как на одно из
проявлений упадка античной культуры, я укажу на возвращение
к преобладанию натурального хозяйства, бывшее самым ярким
признаком экономического регресса; в числе же причин этого
явления новейшие историки указывают и на то влияние, кото¬
рое на разные стороны общественной жизни оказывал городо¬
вой быт. Не касаясь общего вопроса о влиянии городской жизни
на прирост населения,— ведь говорят же, что города — такие
места, в которых процент смертности имеет тенденцию превы¬
шать процент рождений, и что без прилива сельских жителей
города были бы обречены на вымирание,— не касаясь, говорю
я, этого вопроса, мы должны принять в расчет, что многие усло¬
вия городской жизни в древности были крайне неблагоприят¬
ного свойства: скученность населения на малых пространствах,
обнесенных стенами, плохие санитарные условия, отсюда вы¬
текавшие и бывшие удобной почвою для распространения по¬
вальных болезней, скопление в городах безработного люда, ко¬
391
торому трудно было содержать семью, и громадная смертность
детей, вдобавок приток сельских жителей в города, где можно
было кое-как перебиваться подачками без работы, и постепен¬
ный упадок сельского хозяйства, тоже обусловливавшийся от¬
части бегством крестьян в города,— вот те частные причины,
совокупное действие которых клонилось к одному и тому же
результату.
С III в. по Р. X. во всей Римской империи стал замечаться
экономический упадок, который несколькими веками раньше
уже постиг города европейской Греции1. Цикл развития завер¬
шился. Мы видели, как возникло государство-город и как в нем
собственно город сделался центром развивающейся промыш¬
ленности и торговли, которая была одним из могучих орудий
дальнейшей интеграции. Мы видели, далее, как античное обще¬
ство начало выбиваться из тесных рамок городового государ¬
ства — в форме федераций и держав, и как была найдена форма,
при которой единая мировая держава является сама своеобраз¬
ной федерацией самоуправляющихся муниципиев,— комбина¬
ция, во всяком случае, оказавшаяся довольно прочной для из¬
вестного по крайней мере периода времени. Но при господстве
именно этой формы, хотя по причинам, и лежавшим вне самого
самоуправления, города приходят в упадок. Средние века были
возвращением к варварству, и потребовалось несколько сто¬
летий для того, чтобы в странах Запада, бывших провинциями
Римской империи, среди феодального строя с господством в
нем натурального хозяйства и преобладанием сельской жизни
над городской снова возникли городские самоуправляющие¬
ся общины, экономической основою которых опять сделались
промышленность и торговля. Весьма естественно, что когда в
XIX в. исторической наукою был поставлен на очередь вопрос
о происхождении средневековых городов, одним из первых объ¬
яснений было предположение о непрерывности существования
римских муниципиев даже в наиболее мрачные века Средневе¬
ковья. Здесь не место обсуждать эту теорию, достаточно только
ее отметить по ее связи с другим, более общим вопросом — вы¬
рабатывала ли европейская жизнь свои формы из себя самой
или все в ней было одним лишь возрождением античных тради¬
ций.
1 См. выше, с. 383.
392
ГЛАВА XX
Общие выводы
Государство-город как форма политического устройства, ха¬
рактерная для античного мира, и как социологический тип.—
Государства-города в другие исторические эпохи.—Зависимость
многих исторических особенностей Древнего мира от этой поли¬
тической формы.— Параллелизм социальной эволюции антич¬
ного мира и новой Европы и особенности, свойственные одному
античному миру.— Античная демократия и ее коренные недо¬
статки.— Недавняя идеализация античной демократии.— Кри¬
тическое отношение к ней в современной исторической науке
Нашей целью было проследить эволюцию государства-города
как формы политического устройства, особенно характерной
для античного, греко-римского мира. Мы проследили процесс
той политической интеграции, который начался с возникнове¬
ния великого множества маленьких городовых государственных
организмов и кончился образованием единой универсальной
империи, являющейся в то же время федерацией небольших
муниципальных организаций городского быта. Государство-
город — в начале процесса, город-муниципий — в его конце.
Что касается до самой этой федерации, то и она опять-таки соз¬
дана была не иною какою-либо политическою силою, как опять-
таки государством-городом, каким был Рим в первые века своей
истории. Итак, античный мир, действительно, характеризуется
чисто городовой формой своей политической организации. В
форму города вылились первые попытки государственной орга¬
низации более мелких групп, и в форме же федерации городов
выразилась организация всемирной монархии Рима: и в первом,
и во втором случае самоуправляющийся город является основ¬
ным фактом. Государство-город столь же отлично от сеньории,
т. е. от поместья-государства феодальной эпохи, как и римская
федерация муниципиев — от федерации сеньорий, какую мы
имеем в так называемой феодальной монархии. И все эти формы
не похожи на государство с бюрократической централизацией,
первые образцы которого мы находим в некоторых деспотиях
Древнего Востока и в которое мало-помалу превратилась са¬
393
ма Римская империя. Не забудем еще, что всю свою духовную
культуру античный мир выработал в эпоху полного расцвета
этих маленьких суверенных городских общин; в них же впервые
с особенной силою выступила свободная человеческая индиви¬
дуальность.
Но у нашего предмета есть и другая сторона. Государство-
город мы имеем право рассматривать как особый социологиче¬
ский тип1 наряду с другими типами государственного устрой¬
ства. У государства-города есть общие типические черты,
конечно, не все вместе встречающиеся и неодинаково сильно
выраженные в отдельных случаях,— черты, до известной сте¬
пени связанные между собой и одна другую обусловливающие.
Это, я думаю, будут, прежде всего, незначительность государ¬
ственной территории, преобладание в нем городского центра
над окружающими его и к нему тяготеющими селами, тесная
связь самого города с его областью-округом, развитие в нем
торговли и промышленности, ранняя организация в нем госу¬
дарственной власти на республиканских началах, сравнитель¬
ная быстрота социальной эволюции и обостренность классовых
интересов и, в случае особой удачливости, стремление к расши¬
рению своего политического бытия путем установления своей
гегемонии наддругими общинами. Перечисляя эти, раньше все¬
го бросающиеся в глаза черты нашего социологического типа,
я, конечно, имел в виду главным образом античные политии, но
с теми же чертами, хотя и не всегда со всеми ними разом, мы
встречаемся и в государствах-городах других эпох.
Государства-города, кроме Греции и Италии, мы встречаем
в древности у финикиян. К сожалению, мы очень мало знаем
об их внутреннем быте, но вне всякого сомнения находится тот
факт, что некоторые финикийские города были маленькими го¬
сударствами. Такими государствами-городами были Тир, Сидон,
Библ, Арад, Верит, Акко и др. В них тоже мы встречаем рядом
с городовыми царями, бывшими вместе с тем большею частью и
жрецами, и советы старейшин, и народные собрания, и здесь на¬
блюдаем подчинение одних городов другими и гегемонии, равно
как союзы амфиктионического характера. Под чужим владыче¬
ством финикийские города сохраняли самоуправление, и Рим то¬
же оставил им автономию. Среди финикийских колоний особое
1 См. предисл., с. 89,90.
394
место занял Карфаген, сильная торговая республика, которую
Риму удалось сокрушить с великим трудом. О государственном
устройстве этого города, который греки называли Кархедоном,
мы знаем больше между прочим благодаря «Политике» Аристо¬
теля. Греческий писатель, находивший сходство карфагенского
устройства со спартанским (Полибий тоже) и с критским, даже
особенно его похвалил. По его словам, «признак хорошего по¬
литического устройства Карфагена состоял в том, что, несмотря
на присутствие в нем демократического элемента, государство
карфагенское оставалось неизменимым в своем строе», и «что
в нем не было никакого возмущения, о котором стоило бы го¬
ворить, и не появлялось никакого тирана»1. Во главе республи¬
ки стояли два выборных суффета (=шофтим, судьи), которые у
греков слыли чаще под именем царей, а у римлян — под именем
консулов (или преторов). Были еще в Карфагене советы («ста¬
рейшин» и «ста четырех»), которые Аристотель сравнивает со
спартанскими герусией и эфоратом. «Если цари и геронты,— го¬
ворит Аристотель,— согласны в чем-либо между собою, то они
одинаково властны предложить и не предложить это народу.
Если же в чем они не согласны между собою, то в решении та¬
кого дела принимает участие и народ. Но цари и геронты, внося
что-либо на рассмотрение народа, предлагают ему это не только
для выслушания им мнения об этом его властелинов; напротив,
народ имеет право сам судить о данном деле, и каждому по¬
зволяется возражать против внесенного предложения. Такова
здесь,— прибавляет он,— прерогатива народа, которой лишен
он в других государствах»2. В Спарте, например, этого права у
народа не было, как не было его и в Риме, где народ вотировал
только да или нет. Карфаген, несомненно, государство-город
такого же типа, как Спарта, Рим и т. п.3
От древности переходим к Средним векам и прежде всего к
Западной Европе. В эпоху развития феодализма города здесь
вошли в состав феодальных владений, и их государями (сеньо¬
рами) сделались большею частью графы, бывшие прежде коро¬
левскими чиновниками, и епископы, превратившиеся тоже в
феодальных сеньоров. В эпоху Крестовых походов в главнейших
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 107.
2 Там же. С. 109
о
Не касаемся других народов Востока, у которых тоже были городовые госу¬
дарства, но не республиканского типа.
395
континентальных государствах Запада города путем восстаний
или договоров освободились из-под феодального гнета, и многие
из них приобрели права верховной власти над своими террито¬
риями и их населением. Этот момент можно,— конечно, с необ¬
ходимыми оговорками,— приравнять к отмене царской власти в
античных городах: освобождаясь от власти феодальных сеньо¬
ров, города устраивали у себя республиканские учреждения.
Полнее всего осуществили у себя республиканскую свободу
итальянские города. Они политически поглотили свои округа и
возобновили строй древних гражданских общин, охватывавших
вместе с городом и более или менее значительную территорию.
В своей истории итальянские городовые республики повторили
многие явления древних политий: и борьбу знати с народом, и
возникновение наемных войск, и появление тиранов (итальян¬
ские принципы конца Средних веков), и попытки федераций
и т. п. Две итальянские республики, Венеция и Генуя, играли
особенно видную роль в морской торговле, имели каждая боль¬
шой флот, владели многими приморскими местностями (Генуя,
например, в Крыму) и островами, принимали самостоятельное
участие в международной политике и просуществовали, как
самостоятельные государства, до времен Французской револю¬
ции, т. е. до конца XVIII в.1
Несколько иное положение было суверенных городских об¬
щин во Франции и в Германии. Они являлись лишь республи¬
канскими оазисами среди монархически управлявшихся стран.
В эпоху феодального раздробления в обеих странах, рядом с
монархически управлявшимися княжествами, графствами,
сеньориями, образовались городские республики, которые во
Франции (собственно на севере) носили название коммун, в
Германии — имперских городов. И те и другие составляли, одна¬
ко, федеративные части обеих монархий. Во Франции коммуны
утратили свою свободу с ростом королевской власти, но в Гер¬
мании благодаря победе в ней центробежных сил имперские го¬
рода сохранялись до начала XIX в., как самостоятельные члены
Священной Римской империи немецкой нации. Еще в XVIII сто¬
летии их было 51, а раньше и полторы сотни, но в эпоху наполе¬
оновского владычества они исчезли, и на Венском конгрессе их
было оставлено только четыре под названием вольных городов:
1 В Италии до сих пор сохранился в качестве самостоятельного государства
маленький муниципий римских времен, республика Сан-Марино.
396
Гамбург, Любек, Бремен и Франкфурт-на-Майне. Последний в
1866 г. вошел в состав Пруссии, но три остальные в качестве са¬
мостоятельных государств-городов входят в состав теперешней
Германской империи наряду с королевствами и княжествами.
Гамбург и теперь является первым морским торговым городом
всего европейского материка, а между тем это — отдельное го¬
сударство, хотя вся его территория едва превышает 400 кв. км,
т. е. площадь, равновеликую с квадратом в 20x20 верст. Терри¬
тория Любека еще меньше — всего около 300 кв. км, а у Бре¬
мена и того меньше — только 255 кв. км. Эти три государства-
города современной Германии носят название ганзейских, так
как в Средние века входили в состав большого союза городов
(не единственного в тогдашней Германии), так называемой Ган-
зы. Прибавим, что часть германских средневековых государств-
городов вошла в качестве отдельных кантонов в состав Швейца¬
рии. Мы уже в самом начале этой книги (гл. 1) приравнивали
государства-города древности к швейцарским кантонам с их го¬
родскими центрами, когда-то безраздельно господствовавшими
над сельским населением. В Базеле город, например, так тяготел
над своим округом, что в 1831 г. последний провозгласил свою
независимость, и в 1833 г. государство-кантон Базель раздели¬
лось на две самостоятельные общины: полукантон Базель-город
(Basel-Stadt), состоящий из города и трех соседних с ним сель¬
ских общин, и Базель-»уезд» (Basel-Landschaft) со своим особым
центром: территория первого из них около 36 кв. км. В состав
Швейцарии входит еще Женева, которая до начала XIX в. была
только союзной с Швейцарией республикой.
Государства-города возникали не только на Западе, среди
народов романских и германских1, но и на Востоке, среди сла¬
вян, хотя и не в таком количестве и не с таким развитием. У
южных славян следует отметить Дубровницкую республику в
Далмации, сложившуюся под итальянским влиянием (Дубров¬
ник по-итальянски называется Рагузой) и просуществовавшую
до начала XIX в. Более оригинальны «северно-русские народо¬
правства», как назвал Костомаров Новгород, Псков и Вятку.
Здесь не место рассматривать вопрос, в чем сходство и в чем
1 О средневековых городах в Западной Европе громадная литература. Общий
свод главнейших научных результатов см. в книге А. Дживелегова «Средневе¬
ковые города в Западной Европе» (которую не следует смешивать с брошюрой
того же автора «Городская община в Средние века»).
397
различие русских «народоправств» с другими городовыми ре¬
спубликами, и я отмечу лишь то, что в литературе делались
попытки сближения новгородских и псковских учреждений с
античными. Например, это мы находим в «Очерке внутренней
истории Пскова» (1873) покойного варшавского профессора Ни¬
китского, который не раз обращается к античным аналогиям1.
Не входя здесь в разбор вопроса по существу, я укажу только,
что Никитский был особенно склонен понимать многие явления
древней русской жизни в освещении, какое для него давали эти
аналогии. «Смешение понятий города и государства» он счита¬
ет «характеристическим для Древней Руси»2. Ей, говорит он,
«различие между городом и государством во всей его строгости
было мало известно»3. «Эта неспособность отрешиться от сме¬
шения различных по существу понятий города и государства не
составляет нимало исключительной принадлежности древне¬
русской жизни, а замечается одинаково и в классическом мире,
в истории Рима и в особенности Греции, Афин, которые в по¬
литическом устройстве своем представляют любопытные чер¬
ты сходства с Древнею Русью и потому при сличении могут по¬
дать повод к поучительным соображениям»4. Делались и иные
попытки, указывающие только на то, что и в русской истории
можно было бы собрать некоторый материал для сравнительно¬
типологического изучения государства-города, как известной
общей формы политической организации.
Многие особенности политического развития народов зави¬
сят от того, какую форму принимает у них государство и какую
роль в государстве играет город, раз он делается исключитель¬
ным местом политической жизни с чисто городским вечем, ре¬
шение которого обязательно для целой государственной тер¬
ритории, причем она может быть и весьма обширною, какова
была, например, Новгородская земля или какою сделался ager
1 Никитский А. И. Очерки внутренней истории Пскова. 1873. С. 151. Ни¬
китский видит в псковском двойном посадничестве «одну из любопытнейших
аналогий с римским бытом», т. е. с двойным консульством. То же самое на с. 154
по поводу ежегодной смены обоих степенных посадников в Пскове. См. на с. 162
сравнение псковских «концов» с афинскими демами.
2 Там же. С. 60.
3 Там же. С. 161.
4 Там же. С. 162. См. также «Очерки из жизни Великого Новгорода» Никит¬
ского (ЖМНП. 1869).
398
Romanus к 100 г. до Р. X. Целый ряд исторических особенностей
античного мира зависел от городовой формы его политической
организации. Разница между античным миром и новой Европой
та, что в первом политическая интеграция в период возникно¬
вения государств остановилась на государстве-городе, а во вто¬
рой — на государстве-народности1.
Но в рамках политических организаций разного типа совер¬
шалось одно и то же социальное развитие, и происходили до
известной степени аналогичные государственные изменения.
Экономическая эволюция, отвлеченно взятая, и в древнем, и в
новом мире представляла собою один и тот же процесс, который
хорошо подмечен в формуле Бюхера2. Для истории хозяйствен¬
ного быта древности современная историческая наука находит
все больше и больше аналогий и параллелей в прошлом и настоя¬
щем теперешних европейских народов. Конечно, многого старо¬
го новая Европа при этом не повторяет. Например, в древности
период наибольшего промышленного процветания был перио¬
дом и наибольшего развития рабства. Эдуард Мейер, особенно
настойчиво проводящий в своих трудах идею параллельного
развития, сам вынужден признать, что если крепостные отноше¬
ния гомеровской эпохи соответствуют хозяйственным отноше¬
ниям христианского Средневековья, то «рабство последующего
периода стоит на равной линии со свободным трудом Нового
времени и выросло из тех же моментов, что и последний»3. В
экономическом отношении это справедливо4, но именно только
Новое время отделалось от юридического рабства в осуществле¬
нии естественного права личности, провозглашавшегося уже в
древности5, но тогда остававшегося одной теорией, которую и
не думали реализировать. Во взаимных отношениях гражда¬
нина и государства равным образом мы находим аналогии6, но
опять-таки лишь новая Европа и в этом отношении оказалась
более благосклонной к естественному праву человеческой лич¬
ности. Мы видели, какое зло приносило с собой рабство в соци¬
альной сфере, и в отсутствии этого института заключается одно
1 См. выше, с. 111—112.
2 См. выше, с. 153—156.
3 Мейер Э. Рабство в древности. СПб., 1899. С. 24.
4 См. выше, с. 123.
5 См. выше, с. 292—293.
6 См. выше, с. 237—239.
399
из преимуществ Нового времени. Аристотель не мог себе пред¬
ставить промышленной деятельности без рабства: по его мне¬
нию, возможно было бы обходиться без рабов лишь в том слу¬
чае, если бы все делалось само собою. «Если бы,— говорит он
в «Политике»,— каждое орудие, или по приказанию человека,
или по собственному предусмотрению, само могло исполнять
свое дело, подобно тому, как рассказывают о произведениях Де¬
дала и о треножниках Гефеста, которые, по словам поэта, сами
собой катились в сонм богов, так если бы челноки сами ткали,
а плектры сами играли на кифаре, тогда бы мастерам не было
никакой нужны в слугах, а господам в рабах»1. То, о чем здесь
говорит Аристотель, совершилось — в изобретении машин и
в применении их к промышленности, произведших целую эко¬
номическую революцию, но всякий знает, что сначала рабочие
видели в машинах конкурентов, отбивающих у них работу, как
видели в древности таких же конкурентов свободные наймиты
в привозных рабах.
Общественная эволюция древности шла от натурального
хозяйства к денежному, от экономической и политической зам¬
кнутости к широкому космополитическому общению, от форм
патриархального быта к демократической свободе, и, собствен¬
но говоря, в том же направлении совершалась эволюция новых
народов. Существует, однако, большая разница между антич¬
ной и новой демократией, и рассмотрением этой разницы мы за¬
кончим эту заключительную главу нашей книги.
Нам известны отличительные признаки античной демокра¬
тии. «Народом» в политическом смысле было не все население
данной территории, а только некоторая его часть, граждане, ря¬
дом с которыми тут же жили простые свободные обыватели, не
имевшие политических прав, и рабы, у которых не было и граж¬
данских прав. Граждане античных республик были правящим их
классом, который мог иметь аристократический или демократи¬
ческий состав, но в обоих случаях это было своего рода приви¬
легированное сословие,— очень малочисленное или, наоборот,
очень многочисленное,— которое одно пользовалось политиче¬
скими правами среди населения, заключавшего в себе и другие
элементы. Иногда у античного демоса-плебса были даже свои
подданные в виде населения других общин, которым не удалось
1 Аристотель. Политика/ пер. Н. Скворцова. М., 1865. С. 13—14.
400
сохранить свою политическую независимость, как это особенно
мы видим в истории Афин и Рима. Далее, демократия древних
городовых государств была непосредственною: чтобы афинянин
или римлянин мог воспользоваться своими политическими пра¬
вами, он должен был лично явиться в народное собрание. Древ¬
ность не так-таки безусловно не знала представительной формы,
как это прежде думали, но в античном мире представительство
все-таки явление исключительное и едва только намечающееся.
В случае образования амфиктионий и городских союзов возни¬
кали общие собрания, которые иногда бывали тоже непосред¬
ственными, иногда получали представительную организацию,
но такие собрания были скорее международными конгрессами,
чем палатами депутатов1. Если афинская буле и была своего ро¬
да представительной палатой от отдельных аттических демов2,
то не она, а непосредственное вече, экклесия, играло главную
роль в государственной жизни. Чтобы нечто подобное предста¬
вительству в современном смысле найти в древности, нужно об¬
ратиться к эпохе империи, когда стали возникать в отдельных
провинциях собрания представителей от отдельных муници¬
пальных общин: в романизированной половине империи они на¬
зывались концилиями (concilium), в греческой — кэпами или
койнами (то xoivov3), так сказать, соборами. Только эти провин¬
циальные собрания существовали уже в эпоху полного падения
демократии и никогда не пользовались правом издавать законы
и вотировать налоги.
К указанным общим чертам античной демократии нужно при¬
бавить еще одну. Это не была исключительно рабочая демокра¬
тия. С одной стороны, существование рабства препятствовало
развитию вольнонаемного труда, с другой — существование в
некоторых городах больших государственных доходов, часть ко¬
торых в той или другой форме делилась между неимущими граж¬
данами, доставляло возможность значительной части городско¬
го народа жить без работы. Превращение «народа» в «чернь»
было одним из наиболее отрицательных явлений демократи¬
ческой эволюции античных гражданских общин. Для Полибия
было даже своего рода социологическим законом4 превращение
1 См. выше, с. 316—317.
2 См. выше, с. 223—224.
о
См. выше, с. 317.
4 См. выше, с. 183.
401
демократии в охлократию. Когда граждане, по его словам, пере¬
пробуют все другие формы, «единственная не обманутая надеж¬
да, какая остается у граждан, это — на самих себя: к ней-то они
и обращаются, изменяя олигархию в демократию и на самих се¬
бя возлагая заботы о государстве и охрану его»1. Полибий видел
и причину вырождения демократии в охлократию, которая за¬
ключалась, по его словам, в развитии у народа «жадности к по¬
дачкам», в развитии «привычки кормиться чужим и в получении
средств к жизни рассчитывать на чужое состояние»2.
В новейшей историографии античная демократия получала
различную оценку. В некоторых случаях при этом проявлялись
главным образом политические симпатии и антипатии лиц, су¬
дивших об этой демократии, которая или защищалась, или по¬
рицалась только потому, что она была демократия. С другой сто¬
роны, когда такие политические мотивы суждения отступали на
задний план, нередко те или другие мнения являлись при этом не
столько результатами обобщения конкретных фактов, сколько
выводами из логических рассуждений. Идеализация античного
мира, долго господствовавшая в области ученых исследований
и популяризации знаний о нем, распространялась и на антич¬
ную демократию. «Великие выгоды,— говорит Васильевский в
своей книге о политической реформе и социальном движении в
Греции,— проистекавшие из греческой политической системы
для личного, индивидуального развития, очевидны на первый
взгляд и объяснены знаменитыми историками и мыслителями.
Каждый отдельный гражданин греческой республики был
развит и политически воспитан до высшей возможной сте¬
пени... Постоянно присутствуя при обсуждении вопросов ино¬
странной политики и внутреннего управления величайшими
ораторами, каких только видел мир, гражданин Афинской ре¬
спублики получал политическое воспитание, которому нель¬
зя найти равного в истории человечества... Член демократи¬
ческого веча, стоя по своему развитию бесконечно выше общего
уровня избирателей (в современных представительных правле¬
ниях), равняется, вообще говоря, члену какого угодно предста¬
вительного собрания»3. Это не единичное личное мнение, а еще
1 Полибий. Всеобщая история/пер. Ф.Г. Мищенко. Т. 2. С. 13.
2 Там же. С. 14.
о
Васильевский В. Г. Политическая реформа и социальное движение в Древ¬
ней Греции в период ее упадка. СПб., 1869. С. 3—4.
402
недавно одно из общих мест многих исторических книг, и что
в данном случае мы имеем дело, собственно говоря, не с демо¬
кратическим увлечением, а с увлечением Античностью, это яв¬
ствует из следующих слов того же историка: «Многие тысячи из
среды полумиллионного населения могли постоянно вращаться
в сфере тех интересов и вопросов, которые в новых государ¬
ствах поручаются только немногим сотням людей, избранных
из среды многих миллионов. Самые аристократические госу¬
дарства древности,— прибавляет наш автор,— с этой точ¬
ки зрения представляют все-таки большое преимущество
перед какою угодно всеобщею подачею голосов»1. Что иное,
как не увлечение Античностью, проявилось и в возражении, ко¬
торое Васильевский делает Токвилю (1805—1859), автору «Де¬
мократии в Америке», ставящему теперешние американские ре¬
спублики выше античных? Это возражение заключается в том,
что афиняне были «народом, который умел понимать и ценить
Эсхила, Софокла, Перикла и Аристофана», и что «частые веча
заменяли всякую журналистику и распространяли интерес к об¬
щим делам несравненно живее и глубже». Эта идеализация ан¬
тичной демократии, повторяю, еще недавно была общим местом
историографии, и потому Васильевский не напрасно ссылался
на авторитет «знаменитых историков и мыслителей». Впрочем,
в настоящее время эта классическая идеализация отошла уже в
прошлое, и историческая наука во имя реальной правды трезвее
смотрит на социальный и политический быт древности, учась
вместе с тем у настоящего надлежащим образом понимать мно¬
гие явления этой древности по их сходству или их несходству с
современными.
Впрочем, общее место, о котором сказано выше, не всегда
было общим мнением, и обличения выродившейся в охлократию
демократии у самих древних (у Платона, у Аристотеля, у Поли¬
бия и др.) давали возможность и нападать самым резким образом
на античную демократию вообще, в частности на демократию
афинскую и в особенности на Перикла, как на самого выдающе¬
гося деятеля последней. Никогда, однако, не было собрано во¬
едино столько обвинений против античной демократии, не обна¬
ружено было столько резкости и запальчивости по отношению
к ней, можно сказать даже — злобности и страстности в самих
1 Васильевский В. Г. Политическая реформа и социальное движение в Древ¬
ней Греции в период ее упадка. СПб., 1869. С. 4.
403
обвинениях, как в книге мадьярского ученого Юлия Шварца, ав¬
тора вышедшей лет двадцать тому назад книги «Демократия»1.
Это — целый обвинительный акт, пристрастный, несправед¬
ливый, сгущающий мрачные краски, перетолковывающий в
дурную сторону все, что только можно перетолковывать, пол¬
ный натяжек и искажений. Историческая правда должна быть
одинаково далека и от панегирика, и от пасквиля: задача исто¬
рической науки не в том, чтобы творить идеальные образы и
восторгаться плодами творческой фантазии, и не в том, чтобы
рисовать карикатуры и клеветать на действительность. Путем
творческой работы воображения можно что угодно облагоро¬
дить, что угодно обезобразить и одну и ту же вещь представить
как нечто привлекательное и нечто отталкивающее: в каждом
явлении можно найти и хорошие, и дурные стороны. Современ¬
ная историческая наука становится вообще на путь критическо¬
го исследования и критической оценки, стараясь прежде всего
вывести все хорошие качества и все недостатки изучаемых яв¬
лений из породивших их причин и условий.
Несколькими наудачу взятыми приговорами новейших кри¬
тических историков о древней (собственно греческой) демокра¬
тии мы и окончим наше рассмотрение античного государства-
города, кульминационным пунктом в развитии которого было
утверждение в нем демократии. Обратимся прежде всего к Бе-
лоху, прекрасная «История Греции» которого есть и в русском
переводе. Общее отношение его к демократическому движению
в Греции сочувственное. В установлении демократии он видит
замену «разумным правом» так называемого «исторического
права» и указывает на то, что вместе с тем демократия осущест¬
вляла принцип индивидуальной свободы2. Но, говорит Белох в
одном месте, «демократия была в значительной мере сама ви¬
новата в том, что общественное мнение стало (впоследствии)
отворачиваться от нее... Когда цель была достигнута, начали
сознавать, что действительность имеет совершенно иной вид,
чем теория. Низшие слои общества еще далеко не были подго¬
товлены к пользованию теми обширными политическими права¬
ми, которые предоставлял им демократический строй... Масса
1 Schvarcz J. Die Demokratie. Первый том (1884 г.) посвящен демократии в
Афинах, второй (1891) — Риму.
2 Белох Ю. История Греции. М., 1905. См. гл. XIII 1-го тома, в частности
с. 376, где говорится об индивидуальной свободе. См. у нас ниже, с. 406—407.
404
неизбежно должна была становиться слепым орудием в руках
тех, кто умел «приобрести ее доверие»1. С другой стороны, «де¬
мократия, выставившая своим девизом общее равноправие,
обратилась в господство одного класса, как олигархия VII в.,
с той лишь разницей, что тогда гнет исходил сверху, теперь —
снизу»2. Наконец, Белох указывает специально и на умственную
незрелость тогдашних масс. «Демократический строй,— гово¬
рит он,— давал возможность всякому гражданину принимать
участие в политической жизни; однако и это участие не могло
иметь большого образовательного значения уже потому, что
только небольшая часть населения правильно посещала народ¬
ное собрание и гелиэю. Именно умственная незрелость масс и
погубила греческую демократию»3. «Греческий пролетариат,—
говорит еще Белох,— стоял на очень низком уровне образован¬
ности, а для радикального преобразования имущественных от¬
ношений сила пролетариата оказалась недостаточной»4.
Эдуард Мейер, другой видный современный историк антич¬
ного мира, стоит на аналогичной точке зрения. Демократиче¬
ский идеал, говорит он, «не оправдался на деле. Уже вскоре
начали обнаруживаться его отрицательные стороны, и они вы¬
ступали тем резче, чем сложнее становились политические и
военные задачи. Всеобщее равенство так же мало обеспечивало
общее благоразумие и подчинение общим интересам, как судей¬
ской клятвой не гарантируется глухота против лжи сикофантов
и адвокатских уловок и забвение политических и сословных
интересов»5. Эдуард Мейер также напирает и на то, что ум¬
ственный уровень античной демократии был очень уж не высо¬
кий. «Демократия,— говорит он,— политический радикализм
которой был не чем иным, как стремлением крепко держаться
за добычу и вполне ею воспользоваться, во всех религиозных и
культурных вопросах была настроена насквозь консервативно,
даже реакционно»6. Во враждебном отношении к новому обра¬
зованию крайние демократы шли рука об руку с консерватив¬
ной партией. «Перед нами,— говорит еще Мейер,— разверты¬
1 Белох Ю. История Греции. М., 1905. Т. 2. С. 17.
2 Там же. Т. 2. С. 22.
3 Там же. Т. 1. С. 497—498.
4 Там же. Т. 2.С. 27—28.
5 Мейер Э. Экономическое развитие Древнего мира. 1895. С. 51.
6 Meyer Е. Geschte. des Alterthums. Т. IV. С. 420.
405
вается замечательное зрелище, что партии, которые боро¬
лись в политике на живот и на смерть, имели на своих знаме¬
нах одну и ту же программу по отношению к новым духовным
стремлениям: борьба против нового духа, сохранение старых
традиций»1. Наконец, мы отмечали уже и мнение Э. Мейера о
том, что социально-политический вопрос греческой демократии
был в безысходном круге2. Это, действительно, был заколдо¬
ванный круг постоянных революций. Главная беда была в пол¬
ной экономической необеспеченности городской демократии.
Этот же экономический момент выдвигается на первый план и
в приговорах Пёльмана о наиболее характерных особенностях
античной демократии, которой оказалось не под силу организо¬
вать свободное государство и решить социальный вопрос своего
времени. Особенно выдвигает он вперед то обстоятельство, что
античная демократия,— когда она становилась на почву соци¬
ального вопроса,— стремясь улучшить свое положение, думала
только занять положение тех, против кого вела борьбу, не про¬
тестуя против самого порядка вещей, создающего неудобные
положения. Нечто аналогичное представляют нам и восстания
античных рабов не против рабства вообще, а против своего раб¬
ства,— форма протеста, не исключающая возможности рабу
самому стремиться сделаться господином над другими, которые
для него по-прежнему оставались бы рабами.
Однако же этой самой демократии, с другой стороны, новей¬
шие историки Древнего мира приписывают ту черту, которой
многие до сих пор не хотят видеть в государстве-городе в эпоху
наибольшего развития в нем духовной культуры. Я уже оста¬
навливался на очень распространенном взгляде, будто антич¬
ный мир совсем не знал индивидуальной свободы, свободы лич¬
ности3. Современные исследователи не разделяют этой точки
зрения и, говоря о демократическом развитии, наоборот, очень
часто отмечают его индивидуалистические стремления.
«Вообще,— говорит, например, Белох об эпохе Перикла,—
основное стремление этого века — освободиться от всякого
принуждения, в какой бы форме оно ни проявлялось, и, может
1 Meyer Е. Geschte des Alterthums. Т. IV. С. 425. См. с. 433, где Э. Мейер
говорит о демократической и аристократической реакциях против новой культу¬
ры, и т. 5, с. 224 и след., где речь идет об осуждении Сократа.
2 См. выше, с. 269—270.
о
См. выше, с. 234—235 и след.
406
быть, никогда более этот идеал не был осуществлен в такой сте¬
пени, как в Афинах IV (т. е. следующего) века. Здесь господ¬
ствовала прежде всего неограниченная свобода слова; афиняне
справедливо гордились ею и предоставляли ее отчасти даже ме¬
текам и рабам... И вообще закон лишь настолько вмешивался в
частную жизнь граждан, насколько это было безусловно необ¬
ходимо. Вольность, которая вытекала отсюда, имела, конечно,
и дурные стороны, но она была во всяком случае несравненно
лучше мелочной полицейской регламентации олигархических
государств, не говоря уже о военной дисциплине Спарты»1.
Белох Ю. История Греции. М., 1905. Т. 1. С. 376.
407
1
ПРИЛОЖЕНИЯ
I. Выдержки из VI книги << Всеобщей истории
в сорока книгах» Полибия о римском
государственном устройстве'
В дополнение к тому, что говорится о взгляде Полибия на римское
государственное устройство на с. 306—307 текста, приводим наиболее
существенные места из самого труда Полибия (кн. VI, гл. 3 и 10—18).
«Что касается римского государства, то при многосложности устрой¬
ства весьма нелегко изобразить его теперешнее состояние. Поэтому-то
требуется необыкновенное внимание и тщательность изыскания от то¬
го, кто захотел бы ясно себе представить отличительные черты римско¬
го государства. Большинство писателей, которые желают научить нас
подобным предметам, различают три формы государственного устрой¬
ства, из коих одна именуется царством, другая аристократией, третья
демократией (с. 6). Мне кажется, каждый вправе спросить их, счита¬
ют ли они эти формы вообще единственными или только наилучшими.
Но и в том, и в другом случае они, как я полагаю, заблуждаются, ибо,
несомненно, совершеннейшей государственной формой надлежит при¬
знавать такую, в которой соединяются особенности всех форм, поиме¬
нованных выше. Подтверждается это не соображениями только, но и
самым опытом, ибо Ликург первый построил государство лакедемонян
именно по такому способу1 2. Равным образом нельзя эти формы считать
и единственными»... (с. 7).
1 Полибий. Всеобщая история/пер. Ф. Г. Мищенко. М., 1890, 1895. Ссылки
делаются на т. 2.
2 О происхождении такого мнения см. выше, с. 275—277.
408
Изобразив в главе 10, как именно Ликург устроил Спарту, Полибий
продолжает:
«Ликург путем рассуждений выяснил себе, откуда и каким обра¬
зом происходят всякие перемены, и установил описанную выше безу¬
пречную форму правления. В устроении родного государства римляне
поставили себе ту же самую цель, только достигали ее не путем рас-
суждений, но многочисленными войнами и трудами, причем полезное
познавали и усваивали себе в самых превратностях судьбы. Этим спо¬
собом они достигли той же цели, что и Ликург, и дали своему государ¬
ству наилучшее в наше время устройство» (с. 16).
«В государстве римлян были все три власти, поименованные мною
выше, причем все было распределено между отдельными властями и
при помощи их устроено столь равномерно и правильно, что никто даже
из туземцев не мог бы решить, аристократическое ли было все управле¬
ние в совокупности, или демократическое, или монархическое. Да оно
и понятно. В самом деле: если мы сосредоточим внимание на власти
консулов, государство покажется вполне монархическим и царским,
если на сенат — аристократическим, если, наконец, кто-либо примет
во внимание только положение народа, он, наверное, признает римское
государство демократией» (с. 18).
Перечислив права и обязанности консулов, Полибий замечает, что
«всякий, кто обратит свой взор только на эту власть, вправе будет на¬
звать римское государство истинной монархией или царством» (с. 19).
Равным образом, рассмотрев функции сената, он заключает: «таким
образом, государство представляется совершенно аристократическим,
если кто явится в Рим в отсутствие консула. В этом убеждены многие
эллины и цари, ибо все почти дела римлян решаются сенатом. По этой
причине,— продолжает Полибий,— не без основания можно спросить,
какая же доля участия в государственном управлении остается народу,
да и остается ли какая-нибудь, если сенату принадлежит решение всех
перечисленных нами дел, если — и это самое важное — сенат ведает
все доходы и расходы, если, с другой стороны, консулы имеют неогра¬
ниченные полномочия в деле военных приготовлений и в военных по¬
ходах. При всем этом остается место и для участия народа, даже для
участия весьма влиятельного. Ибо в государстве только народ имеет
власть награждать и наказывать (с. 20)... Он же властен принять закон
или отвергнуть его и — что самое важное — решает вопросы о войне
и мире. Потом, народ утверждает или отвергает заключение союза, за¬
мирение, договоры. Судя по этому, всякий имеет право сказать, что в
римском государстве народу принадлежит важнейшая доля в управле¬
нии, и что оно — демократия».
409
Показав, «каким образом государственное управление у римлян
распределяется между отдельными властями», Полибий сообщает да¬
лее, «каким образом отдельные власти могут при желании или мешать
одна другой, или оказывать взаимную поддержку и содействие» (с. 21).
Общие итоги рассмотрения этой стороны дела Полибий сводит к таким
трем положениям: 1) «Для консулов весьма небезопасно пренебрегать
благоволением как сената, так равно и народа» (с. 22). 2) «Сенат боит¬
ся народа и со вниманием относится к нему». 3) «В равной мере и народ
находится в зависимости от сената и обязан сообразоваться с ним в де¬
лах государства и частных лиц» (с. 23) и совершенно так же все гражда¬
не «не имеют охоты противодействовать видам консулов, ибо каждый
гражданин в отдельности и все вместе подчинены власти консулов во
время войны».
Общее заключение Полибия таково: «хотя каждая власть имеет
полную возможность и вредить другой, и помогать, однако во всех по¬
ложениях они обнаруживают подобающее единодушие, и потому нель¬
зя было бы указать лучшего государственного устройства... Вот почему
это государство, благодаря своеобразности строя, оказывается неодо¬
лимым и осуществляет все свои планы». Далее, «если бы какая-либо
власть возомнила о себе не в меру, стала притязательной и присвоила
себе неподобающее значение, между тем как... ни одна из властей не
довлеет себе и каждая из них имеет возможность мешать и противодей¬
ствовать замыслам других, то чрезмерное усиление одной из властей и
превознесение над прочими оказались бы совершенно невозможными»
(с. 24).
II. Описание афинского народного собрания у
Фюстель де Куланжа1
На с. 356—357 текста нами приведены выдержки из книги Фюстель
де Куланжа, касающиеся афинской демократии. Дополняем их еще од¬
ним местом из той же книги, где изображается афинская экклесия.
«Собрание созывалось пританами или стратегами. Оно помещалось
в ограде, освященной религией; с самого утра жрецы обходили кругом
Пникс, принося жертвы и моля богов о покровительстве. Народ расса¬
живался на каменные лавы. На некоторого рода возвышенном помосте
находились пританы, а впереди их — проэдры, председательствовав¬
шие в собрании. У трибуны стоял алтарь, и сама трибуна слыла алтарем
в своем роде. Когда все усаживались на места, один из жрецов возвы¬
1 Фюстель де Куланж. Гражданская община античного мира/пер. Е. Корта.
М., 1867. С. 444—448.
410
шал голос: — «Храните безмолвие,— говорил он,— благоговейное без¬
молвие; молите богов и богинь (тут он поименовывал главные божества
края), да совершится все к лучшему на вящую пользу Афин и на благо
их гражданам». А народ или кто-либо от его имени отвечал: «Молим
богов, да будут покровителями гражданской общине. Да восторжеству¬
ет мнение мудрейшего! Да будет проклят тот, кто даст нам недобрый
совет, кто затеет изменять законы и постановления, или кто откроет
тайны наши неприятелю!» Затем глашатай по воле председателей воз¬
вещал, чем именно должно заняться собрание. То, что предлагалось
народу, непременно было уже наперед обсуждено и изучено в сенате.
Народ не имел того, что на новейшем языке зовется почином, инициа¬
тивою. Сенат прямо вносил проект постановления; народ мог его от¬
ринуть или принять; судить о чем-либо другом ему не предоставлялось.
По прочтении проекта глашатаем открывалось прение. Глашатай спра¬
шивал: «Кто хочет говорить?» Ораторы всходили на трибуну по стар¬
шинству лет. Говорить волен был всякий, какого бы ни был он достатка
или звания, но с условием доказать, что он пользуется политическими
правами, что он не должен государственной казне, что нравы его чи¬
сты, что он женат законным браком, что у него есть земельный участок
в Аттике, что он выполнил все свои обязанности к родителям, что он
справил все военные походы, куда был послан, и что не бросил своего
щита ни в одном сражении. Взяв эти предосторожности против красно¬
речия, народ отдавался ему затем весь. Афиняне, как говорит Фукидид,
не думали, чтобы слово вредило делу. Они, напротив, ощущали потреб¬
ность все себе уяснять. Политика не была уже, как при старом порядке,
делом веры и предания. Надо было размышлять и взвешивать доводы.
Обсуждение стало необходимостью, потому что любой вопрос был бо¬
лее или менее темен, и одно только живое слово могло выяснить исти¬
ну. Афинский народ хотел, чтоб любое дело представляли ему со всех
многоразличных сторон и обнаруживали до очевидности все, что можно
привести за и против. Он очень дорожил своими ораторами и, говорят,
вознаграждал их деньгами за каждую речь, произнесенную с трибуны.
Он делал еще более: он их слушал. Не надо воображать, что это была
буйная и шумливая толпа. Народ держал себя совершенно иначе: ко¬
мический поэт представляет его слушающим разиня рот, неподвижным
на каменных своих лавках. Историки и ораторы часто описывают нам
эти народные собрания; мы никогда почти не видим, чтобы оратора кто-
нибудь прервал; говорит ли Перикл или Клеон, Эсхин или Демосфен,
народ внимателен; льстят ли ему или его щуняют, он все-таки готов
выслушать. Он дает высказаться самым противоположным мнениям, с
изумительным иногда терпением. Никогда ни криков, ни свистков. Ора¬
тор, что бы он себе ни говорил, всегда может беспрепятственно дойти
до конца речи. В Спарте красноречие неизвестно. Это оттого, что там
411
совсем иные начала правления. Властвует еще аристократия, а у нее
есть запас неизменных преданий, при которых нет никакой надобности
долго обсуждать противоположные стороны предмета. В Афинах народ
хочет сам все разузнать; он решает только после состязательного пре¬
ния; он действует только, когда убежден или когда считает себя убеж¬
денным. Чтобы пустить в ход, расшевелить всеобщую подачу голосов,
для этого необходимо слово; красноречие — пружина демократическо¬
го правления. Вот почему ораторы рано принимают титло демагогов,
т. е. вожаков гражданской общины; в самом деле они заставляют ее
действовать, они руководят или определяют все ее решения. Предвиде¬
ли тот случай, что оратор предложит, пожалуй, что-нибудь противное
существующим законам. Афины имели особых сановников, которые
назывались блюстителями законов1. В числе семерых, они наблюдали
за собранием, сидя на возвышенных седалищах и как бы представляли
собой закон, стоящий выше самого народа. Заметив, что нападение на¬
правлено на какой-нибудь закон, они останавливали оратора среди ре¬
чи и немедленно закрывали собрание. Народ расходился, не имея права
пускать предложение на голоса. Существовал один закон, хотя, правда,
и неудобоприменимый, который карал оратора, уличенного в подании
недоброго совета народу. Был другой закон, не допускавший на трибуну
такого оратора, который трижды посоветовал определения, противные
существующим законам. Афины знали очень хорошо, что демократия
может держаться только уважением к закону. Забота об изыскании пе¬
ремен, которые могут быть действительно полезны в законодательстве,
принадлежала исключительно фесмофетам. Предложения их поступа¬
ли в сенат, который, будучи вправе отринуть перемену, не имел одна¬
ко ж права обратить ее в закон. В случае ее одобрения сенат созывал
народную сходку и сообщал ей проект фесмофетов. Но народ ничего
не должен был решать немедленно; он отлагал прения до следующего
дня, а между тем назначал пятерых ораторов, которых исключитель¬
ная обязанность состояла в обороне прежнего закона и в обнаружении
всех неудобств предлагаемого нововведения. В назначенный день на¬
род собирался опять и выслушивал сперва ораторов, которым поручена
была защита старых законов, а потом тех, которые стояли за новые.
Выслушав речи, народ все еще не решал. Он ограничивался назначени¬
ем весьма многочисленной комиссии, составленной исключительно из
лиц, отправлявших когда-нибудь судейскую обязанность. Комиссия эта
1 Они назывались помофилаками (уоцоц/иАлкг<;). Прежде думали (см., напр.,
с. 120 в книге проф. Бузескула о Перикле), что эта коллегия была учреждена од¬
новременно с эфиальтовой реформой ареопага, хотя некоторые и высказывали в
этом сомнение. Аристотель, однако, молчит об этой должности, а потому теперь
и думают, что она была учреждена позднее (Бузескул В. «Афинская полития»
Аристотеля. С. 415—416).
412
пересматривала дело, вновь выслушивала ораторов, совещалась и об¬
суждала. Если она отвергала предложенный закон, решение ее счита¬
лось окончательным и безотменным. Если она его одобряла, она опять-
таки собирала народ, который, в третий этот раз, уже должен был идти
на голоса, и большинство их в пользу предложения наконец делало его
положительным законом. Вопреки этой осторожности, все еще могло
случиться так, что принималось иногда предложение несправедливое
или пагубное. Оттого новый закон всегда носил имя своего начинателя,
которого и впоследствии можно было подвергнуть суду и казни. Народ,
как истый державен, считался беспогрешным; но каждый из ораторов
всегда оставался ответствен за всякий данный им совет».
III. Объяснение карт
На первой карте представлена небольшая территория, состоящая
из части Средней Греции, Истма и части Пелопоннеса с прилегающими
к ним островами, потому что в этом именно месте европейской Греции
сосредоточены были ее главнейшие торгово-промышленные центры,
как об этом сказано на с. 161 —162, а именно Афины, Эгина, Коринф,
Мегара1, Сикион, Аргос, Халкида, Эретрия. На этом маленьком про¬
странстве было вообще несколько государств-городов. Самым большим
из них было Афинское, которое владело всею Аттикою, не считая неко¬
торых позже завоеванных островов, а в соседней с Аттикой и прибли¬
зительно равной с нею Беотии, составлявшей особую федерацию (см.
с. 316), существовало уже несколько отдельных государств-городов,
каковыми были Фивы, Орхомен, Феспии, Платеи и др. О расстояниях
между соседними гражданскими общинами можно судить по тому, что
с вершины Акро-Коринфа в ясную погоду можно было видеть афинский
Акрополь (с. 313), так как по воздушной линии между обоими пункта¬
ми было около 60 верст. Между Аргосом и Коринфом, которые в начале
IV в. сделали было попытку слияния в одну государственную общину
(симполития, см. с. 315) расстояние также весьма незначительное,
именно около 30 верст, и столько же было от Коринфа до Мегары, а
между Коринфом и Сикионом не было и 26 верст. Понятно, как неве¬
лики могли быть государственные территории подобных суверенных
городов. Самое большое государство из тех, которые изображены на
нашей карте, Афинское, занимало территорию в две тысячи двести ква¬
дратных верст (см. с. 118), что составляет около 220 т. десятин, тогда
как в одной вашей Московской губернии земли считается более трех
1 Правильнее Мегары.
413
миллионов десятин. Следовательно, вся Аттика была в тринадцать раз
меньше Московской губернии, а так как в последней 13 уездов, то Ат¬
тика была равна средней величине одного только уезда Московской
губернии.
Вторая карта является воспроизведением в значительно уменьшен¬
ном размере одной из карт, приложенных к сочинению Ю. Белоха «Ита¬
лийский союз под римской гегемонией»1, а очень небольшая часть дру¬
гой карты, приложенной к тому же сочинению Белоха, в том же самом
масштабе воспроизведена в дополнительной карточке, изображающей
почти всю территорию римского гражданства лет за 125 до того момен¬
та, который взят на главной карте. Главное, на что мы здесь обращаем
внимание, это — рост территории римского гражданства, как мы за не¬
имением лучшего выражения переводим латинское агер романус (ager
romanus). Буквально это значит «римское поле», но на самом деле под
этим словом разумелась первоначально непосредственная территория
Рима (у Белоха die romische Feldmark, у другах das romische Stammland
ит. п.), которая постепенно увеличивалась. Как была велика террито¬
рия римского гражданства в начале Второй Пунической войны, это и
показано на дополнительной карте, на которой не изображены только
сравнительно небольшие чересполосные куски земли, из которых один
лежал к северу от города Пренесте, а к югу от главной территории в
Кампании. На главной карте можно хорошо видеть, какая часть Италии
входила уже в 91 г. до Р. X. в состав agri romani, какая часть была в ру¬
ках союзников и какая, наконец, занята была латинскими колониями.
Обо всем этом см. с. 365 и 370—373 текста.
Beloch J. Die italische Bund unter Roms Hegemonie. Leipzig, 1880.
414
l
ipaeoH^
,онъ
Неме^ц
^МикРЙы '
’ГОЛ И Д Ai
РГОСЪ
Тмрчнеь
пндян;
Третей!
•рмюна
В И ВЫ
П.1атен
Нести
АТТИКА
И СОСГЪДШЯ СЪ НЕЮ ОБЛАСТИ
СРЕДНЕЙ ГРЕЦ1И И ПЕЛОПОННЕСА
Аттика.
СсичостоятслъныА
АоимсМл владянйч вн/ьАттики. ..... Границы
415
ИТАЛ1Я
ПЕРЕДЪ НАЧАЛОМ!) СОЮЗНИЧЕСКОЙ ВОИНЫ
(31-88 до РХ)
—. Tkppulopuc piuhг раж -
—^дамстлО/ (Ager Потопил)
CZ3 кЛатинскгл колонии.
.Союзным общиньь
' ft v foederatuf
Энлргя
А'шхрли
БОЛЬШАЯ ЧАСТЬ ТЕРРИТ0Р1И
РИМСКАГО ГРАЖДАНСТВА
ВТ) 718 Г.
□ Лаег Потопил.
Общины бель
Г~П Латч "' А л* ЯВМ
t I Союзным общ
416
ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА ПРЕДИСЛОВИЯ
к тексту Н. И. Кареева
К с. 91
Фюстель де Куланж (Fuste de Coulanges) Нюма Дени (1830—
1889) — французский историк. Член Академии моральных и политиче¬
ских наук, профессор Страсбургского университета, Высшей нормаль¬
ной школы, Сорбонны. Занимался исследованиями древней истории,
проблемами генезиса феодализма в Западной Европе. Отрицал роль
революций — выдвинул идею непрерывности развития общества от
Античности к Средневековью. Придавал большое значение в истории
экономическим, в частности аграрным, отношениям. Был выдающимся
знатоком документального материала, мастером тонкого и всесторон¬
него его анализа, ввел в научный оборот много новых исторических ис¬
точников.
К с. 92
Аристотель (Aristoteles) (384—322 гг. до н. э.) — великий древ¬
негреческий философ и ученый, создатель логики, основатель психо¬
логии, этики, политики, поэтики как самостоятельных наук. Родился
в г. Стагира на северо-востоке Греции. Его отец, Никомах, принад¬
лежавший к роду врачей Асклепиадов, был придворным врачом ма¬
кедонского царя Аминты III и был известен всей Македонии. В 17лет
вошел в Академию Платона в Афинах, проведя в ней 20 лет, будучи
сперва принципиальным платоником, а впоследствии противником
учителя(«Платон мне друг, но истина дороже»). После смерти Плато¬
на жил в греческой Малой Азии, затем в Македонии как воспитатель
Александра Македонского. Потом снова в Афинах как глава своей фи¬
лософской школы — Ликея. Трактат «Политика» написан в последние
годы (335—332 гг. до н. э.) жизни Аристотеля в Афинах.
«Афинская полития» (A0r|vmcov noXneia) — трактат о государ¬
ственном устройстве Афин, часть обширного труда Аристотеля, так
назыв. «Политий», содержавшего в себе историю и описание строя не
менее 158 государств греческих и варварских. В древности и в начале
нашей эры на эти «Политии» часто ссылались, в особенности лексико¬
графы — Гарпократион, Поллукс и др.; затем — по-видимому, между
417
VI и IX в.— они были утрачены и были известны лишь по ссылкам и
фрагментам. В 1890 г. среди коллекции папирусов Британского музея,
приобретенной в Египте (как и где именно — об этом англичане умал¬
чивают) найден почти полный текст «Афинской политии». В январе
1891 г. он был впервые издан английским ученым Фредериком Кенио¬
ном, ассистентом в отделении рукописей в Британском музее. Текст
написан на оборотной стороне папируса, на лицевой стороне коего на¬
ходится счет прихода и расхода какого-то управляющего, помеченный
11-м годом царствования Веспасиана, т. е. 78/79 гг. н. э.
Полис (греч. polis, латин. civitas) — город-государство, форма
социально-экономической и политической организации общества
и государства в Древней Греции и древней Италии. Платон (Plato) и
особенно Аристотель (Aristotle) положили начало ставшему традици¬
онным представлению о «полисе» как оптимальной форме социальной
организации. Современные концепции полиса — см. вступительную
статью.
К с. 99
Платон (Platon) (427—347 гг. до н. э.) — греческий философ.
Родился в Афинах. Настоящее имя Платона — Аристокл. Прозвище
«Платон» (Широкоплечий) было ему дано в молодости за мощное те¬
лосложение. Одной из главных задач своей жизни он считал работу по
исправлению государственного устройства. Основал в Афинах Акаде¬
мию — собственную школу будущих политиков и юристов; совершил
три путешествия в Сиракузы. Теорию идеального государства он пол¬
нее всего представил в «Государстве» и развил в «Законах». Государ¬
ство должно служить идеям мира и справедливости. В соответствии с
3 основными его функциями (управление, защита и производство ма¬
териальных благ), население делится на 3 касты: правящие мудрецы-
философы, солдаты и ремесленники. Справедливое государственное
устройство должно обеспечить их гармоничное сосуществование.
Цицерон Марк Туллий (Cicero Marcus Tullius) (106—43 гг. до
н. э.) — римский политический деятель, оратор, философ, писатель.
Сторонник республиканского строя. Впервые сделал латинский язык
полноправным средством выражения философских идей.
К с. 102
Гоббз (Гоббс) Томас (Фома) (Hobbes)( 1588—1679) — английский
философ-материалист. В 1628 г. перевел Фукидида, чтобы убедить сво¬
418
их сограждан в опасностях демократии. Превозносил роль государства,
которое он признавал абсолютным сувереном.
Кс. 105
Мифический родоначальник ионийцев Ион, внук Эллина, сын Ксу-
фа или Аполлона, афинский царь, имел сыновей, от имен которых (Ге-
леонт, Гоплет, Аргад, Эгикорей) произошли названия племен четырех
древнейших фил Аттики.
Рамны, названные так по Ромулу, Тиции — по Титу Тацию, и Луце-
ры, чье имя, как и происхождение, остается темным» (Ливий, 1,13, пер.
В. М. Смирина). У Плутарха (Ромул, 20): «Цари разделили граждан на
три филы и назвали одну Рамны — в честь Ромула, вторую — Татии,
в честь Татия, а третью — Лукеры, по роще, в которой многие укрыва¬
лись, пользуясь правом убежища, чтобы затем получить права граж¬
данства» (роща по-латыни «лукос» [lucus]) (пер. С. П. Маркиша).
Кс. 107
Выражение «первобытная орда» приписывают 3. Фрейду — он
использовал его для обозначения первоначальной структуры человече¬
ского общества. Размышления о первобытной орде содержались в его
работе «Тотем и табу» (1913), в которой он обсуждал проблемы психо¬
логии первобытной культуры и религии. Как видим, Н. И. Кареев при¬
меняет это словосочетание гораздо раньше Фрейда.
Кс. 111
Фриман/Фримен(Егеетап) Эдуард (1823—1892) — английский
историк. Профессор Оксфордского университета (с 1884). По полити¬
ческим воззрениям либерал. Один из ведущих представителей полити¬
ческого направления в английской историографии, сводившего задачи
исторической науки главным образом к изучению политической исто¬
рии. Его взгляды на историю характеризуются определением: «Исто¬
рия есть наука о человеке, как существе политическом».
Кс. 113
Тацит (Publius Cornelius Tacitus) (ок. 55—ок. 120 г.) — великий
римский историк. Выходец из сословия всадников. Всемирно известен
двумя большими историческими сочинениями: «История» (ок. 109 г.) и
«Анналы» (не закончено). Вопреки обещанию писать «без гнева и при¬
страстия», он создает не бесстрастную хронику и трактует историче¬
ские события как захватывающую драму, герои которой — императоры
и их приближенные. Причину трагедии всего Рима, находящегося под
419
властью императоров, Тацит видит в попрании свободы и утрате древ¬
ней доблести. Интерес к историческим сочинениям Тацита возник в
эпоху Возрождения, они во многом определили образ императорского
Рима в сознании последующих поколений.
Рапсоды (согласно античным объяснениям термина — «сшивате¬
ли песен», или «певцы с жезлом в руке») — профессиональные испол¬
нители эпических, в основном гомеровских, поэм в классической Гре¬
ции; странствующие певцы, декламировавшие поэмы с жезлом в руке
(жезл — символ права выступать на собрании). Переходя из города в
город, рапсод мог прославить дом и род своего гостеприимного хозяина;
поэтому на пиру ему отводилось почетное место. Состязания рапсодов
играли роль народной школы в древнюю пору греческой жизни.
Кс. 116
Аркадия (Arkadia), область в центральной гористой части Пело¬
поннеса в Греции. Население Аркадии, занимавшееся главным образом
земледелием и скотоводством, пользовалось в Древней Греции славой
гостеприимного и благочестивого народа. Поэтому в литературе и жи¬
вописи Аркадию изображали страной райской невинности, патриар¬
хальной простоты нравов, страной, где протекает счастливая, идилли¬
ческая жизнь. Etegoin Arcadiafui. (латин.):
И я был в Аркадии, т. е. И я был счастлив.
Тегея (греч. Tegea — «Закрытая»; от имени мифического героя
Тегеата) — город в Древней Греции, на юго-востоке Аркадии, в узкой
долине на торговом пути, связывавшем северную и южную части Пе¬
лопоннеса. Город знаменит храмом Афины Алей (по имени основателя
храма Алея).
Эпаминонд (умер 362 г. до н. э.), фиванский полководец и государ¬
ственный деятель. Выходец из аристократического семейства, получил
разностороннее образование, в том числе философское (его учителем
был пифагореец Лисий). Тактические новшества Эпаминонда, усвоен¬
ные и развитые царем Македонии Филиппом И, явились фундаментом
будущих побед самого Филиппа и его сына Александра Македонского.
Мегалополь расположен на одном из притоков р. Алфей. Возник
ок. 370 г. до н. э. в результате слияния более чем 35 аркадских посе¬
лений и являлся оплотом аркадян в их борьбе со Спартой, оплотом ра¬
бовладельческой демократии в Греции. В III в. до н. э. в Мегалополе
произошел ряд тиранических переворотов и в конце века, после его
420
присоединения к Ахейскому союзу, город был разрушен спартанским
царем Клеоменом. В Мегалополе находился крупнейший в Древней
Греции театр.
Элея (Elea-Valia) — город в Южной Италии.
Кс. 118
Верста — одна из основных русских мер длины. В XVIII—нач.
XX в. 1 верста = 500 сажень =15 аршин = 3500 фут = 1,06680 км.
Палатин (латин. Palatinus Mons) — один из семи холмов, на ко¬
торых расположен г. Рим; находится в центре, восточнее Капитолия и
южнее Римского форума. Название, по одной из версий, происходит
от греческого города Паллантия (Pallantion) в Аркадии, откуда в XII в.
до н. э. Эвандр, сын бога Гермеса (в иных вариантах — внук или сын
аркадского царя Палланта), убив отца по наущению матери, бежал в
Италию. Эвандр, получив от местного царя Фавна землю, построил на
холме укрепленный город и назвал его Паллатином в память об отце
либо в честь своей дочери Палланты, согласно легенде, погребенной
на холме Паллантий в Греции. По другой версии, название «Палатин»
происходит от имени божества Палеса, либо от латин. Palus — «столб,
частокол, огород». Позднее именно на Палатине возник город Ромула,
или, как его называли, «квадратный Рим» (латин. Roma quadrata), по¬
скольку его стены образовывали четырехугольник. Предание относит
основание Рима к 753 г. до н. э.
Квиринал (латин. Mons Quirinalis, итал. Quirinale) — один из семи
холмов г. Рима. Расположен в центральной части современного Рима,
севернее Капитолийского холма. Название возникло от имени бога
Квирина, которому поклонялись сабины, в древности — соседи рим¬
лян, поселившиеся на этом холме.
Феты (греч. thetes) — в Афинах по реформе Солона (594/593 гг.
до н. э.) низшая имущественная группа граждан (мелкие земледельцы,
арендаторы, поденщики, городская беднота). Термин «феты», использо¬
ванный Солоном, имеет более древнее происхождение. В гомеровскую
эпоху (XI—IX вв. до н. э.) в различных др.-греч. полисах фетами назы¬
вали обедневшую разорившуюся часть населения, потерявшую связь с
родом и общиной.
Евпатриды (греч. eypatridai, букв.— происходящие от благород¬
ных отцов),— родовая землевладельческая знать в Афинах; одна из
трех (наряду с геоморами — мелкими землевладельцами и демиурга¬
421
ми — ремесленниками) групп свободного населения, образовавшихся,
по преданию, при Тесее (прибл. XIII в. до н. э.).
Патриции (латин. patricii, от pater — отец) — в Древнем Риме
позднее название сословия, которое еще при родовом строе возвыси¬
лось над рядовыми его членами —плебеями, плебсом (Plebs, plebes, от
pieo — «наполняю», следовательно, plebs — «толпа») и присвоило себе
различные привилегии, прежде всего ведущие политические позиции
и большую часть общинных земель. По одной из версий, патриции из¬
начально представляли собой коренное население на территории бу¬
дущего города. К началу III в. до н. э. плебеи были включены в состав
римского народа; верхушка патрициата и плебса, слившись, образова¬
ли нобилитет.
Кс. 126
Феогнид (Теогнид)( VI в. до н. э.) — греческий лирик из Мегар,
отразивший в своем творчестве ожесточенную классовую борьбу пе¬
риода революций, которые положили конец родовому строю и привели
к созданию античного общества. Представитель родовой аристокра¬
тии, он был изгнан из родного города и скитался по разным областям
Греции. Пессимизм и отчаяние разбитой аристократии, ненависть к
демосу — «подлым», к богатеющим горожанам и их вождям — «тира¬
нам» Феогнид облек в форму коротких нравоучительно-политических
«элегий», застольных стихотворений. Дошедший до нас сборник пред¬
ставляет собою «пировой песенник», который содержит примерно 1400
строк, не все из которых принадлежат Феогниду и относятся к разному
времени.
Алкмеонйды — афинский аристократический род, который возво¬
дил себя к Алкмеону, внуку Нестора, царя Пилоса и участника Троян¬
ской войны. В «Мифологической библиотеке» Аполлодора(авторство
сомнительно, иногда указывают — Псевдо-Аполлодор) прародителем
Алкмеона назван Прометей, рожденный от титана Иапета, сына Урана
и Геи, и океаниды Асии, дочери Океана и Тефии. К роду Алкмеонидов
принадлежали Клисфен, Перикл, Алкивиад. Род считался проклятым
за осквернение убийством священного места : около 640 г. до н. э. у ал¬
таря Афины Мегаклом (из рода Алкмеонидов) были убиты сторонники
Килона.
Фабии (Fabii), древнеримский патрицианский род, к которому при¬
надлежали полководец Фабий Максим и историк Фабий Пиктор.
Клавдии (латин. Claudii), в Древнем Риме знаменитый род, назы¬
вавшийся также (с I в. до н. э.) Клодиями. Родоначальником считается
422
сабинянин Атта Клавз (Atta Clausus), переселившийся около 504 г. до
н.э. в Рим, сменивший имя на новое — Аппий Клавдий Сабин и приня¬
тый в число патрициев. В период борьбы патрициев и плебеев (начало
V— начало III в. до н. э.) Клавдии отличались особым высокомерием и
упорством в защите прав патрициев.
Кс. 127
Нобилитет (от латин. nobilitas — знать), в Древнем Риме замкну¬
тый круг патрицианских и знатных плебейских семейств, имевших до¬
ступ к высшим государственным должностям. В широком значении но¬
билитет — «знать», в противоположность «народу», «черни».
Пролетариат в Древнем Риме (proletarius civis) — это римские
граждане, которые по цензовой реформе Сервия Туллия (центури-
атной реформе) по имущественному цензу находились ниже послед¬
него V класса. У них не было собственности, в графе об имуществе
писали — «дети» (пролес). Отсюда и возникло их название — «про¬
летарии». Понимание пролетариата как передового рабочего класса
капиталистического общества относится к Новому времени и связано с
оформлением марксизма.
Кс. 131
Дионисий Галикарнасский(ок. 55 — ок. 8 г. до н. э.) — древ¬
негреческий ритор и историк. Родился в Галикарнасе (Малая Азия), в
30 г. переехал в Рим, где прожил 22 года. Написал «Древнюю историю
Рима» в 20 кн., от легендарных времен до 1-й Пунической войны. Це¬
ликом сохранились кн. I — IX. Дионисий стремился доказать родство
римлян с греками, чтобы обосновать подчинение последних римлянам.
Критики Дионисия замечают, что автор в своем сочинении предстает в
большей степени ритором, искусным оратором, чем историком. В уго¬
ду гладкому повествованию Дионисий подгоняет факты и, может быть,
даже придумывает их. Тем не менее его сочинение содержит много
ценной информации по ранней истории и государственному устройству
Древнего Рима.
Оппозиция(от латин. oppositio, противопоставление) — противо¬
действие, сопротивление (какой-либо политике, чьим-либо действиям,
взглядам);партия или группа, выступающая вразрез с мнением боль¬
шинства или с господствующим мнением, выдвигающая альтернатив¬
ную политику.
Терсит (Ферсит 0грсшг|<; = дерзкий) — самый уродливый, злоре¬
чивый и дерзкий из греков, бывших под Троей, неугомонный крикун,
423
которого Одиссей при всеобщем одобрении побил жезлом за оскорбле¬
ние, нанесенное на словах Агамемнону. Гомер в следующих стихах ха¬
рактеризует его (II., II, 212 и след.):
Только Терсит меж безмолвными каркал один, празднословный.
В мыслях имея всегда непристойные многие речи,
Вечно искал он царей оскорблять, презирая пристойность,
Все позволяя себе, что казалось смешно для народа.
(пер. Гнедича)
Первый среди равных — Primus inter pares (латин.).
К с. 132
Кронос — в греческой мифологии младший из титанов, сын Урана
(Неба) и Геи (Земли). Свергнув Урана, Кронос властвовал над землей
и небом вместе с Реей, своей сестрой и супругой; его царствование
ассоциировалось с «золотым веком». Сын Кроноса и Реи —3eBc(Ze6<;,
Iupiter).
Ахилл, Ахиллес (греч. Achilleus — «Некормленый» от hilos —
«корм, еда»; латин. Achilleus) — в древнегреческой мифологии — герой
Троянской войны, сын Пелея и морской нимфы Фетиды. Его мать, сама
обладая бессмертием, захотела сделать бессмертными и своих детей.
Ахилла она окунала в воды подземной реки Стикс, держа его за пятку,
которая и осталась единственно уязвимой (ахиллесова пята).
Кс. 135
Тарквиний II Гордый — легендарный римский царь, правивший
в 534—510 гг. до н. э. Внук Тарквиния I Древнего. Традиция приписы¬
вает ему характерные черты правителя-тирана. Убийством Сервия Тул¬
лия он достиг трона, жестоко угнетал народ повинностями и налога¬
ми, оскорблял сенат и знатных граждан. Поводом к восстанию против
Тарквиния послужило насилие, совершенное его сыном над Лукрецией
(женой Тарквиния Коллатина, своего родственника). Тарквиний Гор¬
дый был изгнан из Рима. Легенда о его изгнании отразила историче¬
ский факт освобождения Рима от этрусского господства.
Бакхиады (Bacchiadae, Вакхкхбш) — коринфский царский род из
потомства Гераклида Алета. Семеро потомков Бакхида управляли Ко¬
ринфом в качестве царей 144 года (до 748 г. до н. э.), держались еще
90 лет при олигархии, пока Кипселу (также Бакхиаду по женской ли¬
нии) не удалось при помощи низших сословий изгнать (658) властите¬
424
лей, возбудивших общую ненависть своей роскошью и высокомерием;
после изгнания они были благосклонно приняты в Спарте.
Кс. 137
По имени эпонима (или архонта эпонима) назывался год. Архонт
эпоним обязан был делать распоряжения в праздники Дионисий или
Фаргелий, заведовать постановкой хоров и отправлением священных
посольств, заботиться о сиротах, вдовах . На суде он председательство¬
вал по делам, имевшим отношение к личному и семейному праву граж¬
дан. Как эпоним года, он наблюдал за исправностью календаря.
Фесмофеты входили в коллегию 9 архонтов.
Ареопаг — совет заседал на Ареопаге ('Areios pagos — холм бога
войны Ареса в Афинах) — небольшой скале у главного входа на Акро¬
поль,— отсюда и его название.
Кс. 138
Интеррекс избирался жребием из десяти старших сенаторов, на
5 дней. Он должен был в этот срок созвать комиции с целью выбора
нового царя. Если он не успевал этого сделать, он по истечении срока
слагал с себя власть, и на новые 5 дней жребием выбирался новый И.
Так продолжалось, пока старшие сенаторы не останавливали своего
выбора на одном лице. Тогда тот из них, кто исправлял должность И.,
докладывал о выборе всему сенату, и если последний был согласен, И.
созывал комиции. Институт этот сохранялся во все время республики,
с той разницей, что И. назначались патрицианскими чинами сената без
жребия.
Консулы (consules или сокращенно coss.) — у римлян два долж¬
ностных лица, к которым перешла высшая власть в государстве после
изгнания царей (509 г. до н. э.). Первоначальное их название praetores
(предводители) указывает на военную, a judices (судьи) — на судеб¬
ную деятельность этих магистратов. Этимология и значение преоб¬
ладавшего впоследствии термина consules остаются спорны. Древние
переводили его «заботящиеся» о родине, гражданах, государстве или
«опрашивающие» народ и сенат, а в Новое время Нибур — «вместе на¬
ходящиеся», Моммзен — «вместе танцующие», Герцог — «вместе иду¬
щие», Зольтау — «вместе заседающие», т. е. товарищи (collegae).
К с. 139
Понтифик (латин. pontifex — «наводящий мосты», от pons —
«мост») — верховный жрец (латин. pontifex maximus), соединяющий
425
людей и богов, председатель коллегии жрецов (в умбрийском диалекте:
puntes — «процессия, обход, обряд»).
К с. 140
Эврипонтиды — царский род, правивший в Лаконике в XI—III вв.
до н. э. Основан Проклом, сыном Аристодема.
Агиды — царский род, правивший в Лаконике в XI — II вв. до н. э.
Основан Еврисфеном, сыном Аристодема.
Кс. 143
Гесиод, Hesiodos, из Аскры в Беотии, ок 700 г. до н. э., греческий
поэт. Второй после Гомера великий эпический поэт архаического пе¬
риода, первая достоверно известная личность в греческой литературе.
«Труды и дни» — эпос, адресованный брату Персу, недовольному своей
частью наследства, полученного после смерти их отца. Произведение
Г. должно было убедить Перса, что для того, чтобы поправить свое ма¬
териальное положение, ему нужно вступить на путь честного труда на
родной земле, а не вести процесс и давать взятки судейским. Этой цели
служит картина мира, управляемого Зевсом, справедливым и мудрым
владыкой. С этой точки зрения Г. определяет место человека, обязан¬
ностью которого является добросовестный труд.
Корунканий Тиберий (умер в 243 г. до н. э.) — римский юрист,
консул в 280 г. до н. э., предводитель римских войск в войнах с этруска¬
ми и Пирром; первый из плебеев, сделавшийся pontifex maximus. Зна¬
менит в истории римского права тем, что первый стал давать публично
советы гражданам относительно их юридических споров и таким обра¬
зом содействовал разрушению тайны, которой покрывали понтифики
свои знания о праве.
Кс. 147
Пританей — в Древней Греции в Афинской республике — здание,
в котором размещались канцелярские службы и где обедали на госу¬
дарственный счет пританы, т. е. члены совета (буле) и лица, оказавшие
государству важные услуги.
К с. 149
Эвмолпиды — наследственные жрецы храма Деметры в Элевсине.
Родоначальник — Евмолп (греч. ЕироАло^) (или Эвмолп) по одной из
версий считается основателем элевсинских мистерий.
426
Вутады (Бутады) происходят от предполагаемого общего предка-
героя Вута, алтарь которого находится в западной части храма Эрех-
тейон на афинском Акрополе.
Кс. 152
Конт Исидор Огюст Мария Франсуа Ксавье (1798—1857) — фран¬
цузский социальный мыслитель, один из основоположников новой по¬
зитивной социальной науки об обществе, давший ей имя — социология.
Вслед за Сен-Симоном Конт развил идею т. н. трех стадий интеллек¬
туальной эволюции человечества (равно как и отдельного индивида),
определяющих, в конечном счете, все развитие общества: 1) теологиче¬
ская: все явления объясняются на основе религиозных представлений;
2) метафизическая: заменяет сверхъестественные факторы в объясне¬
нии природы сущностями, причинами; задача этой стадии — критиче¬
ская, разрушительная; 3) позитивная или научная: возникает наука об
обществе, содействующая его рациональной организации.
Кс. 153
Бюхер Карл (Bucher) (1847—1930), немецкий экономист, стати¬
стик, представитель новой (молодой) исторической школы в политэко¬
номии. В главном труде «Возникновение народного хозяйства» (1893)
выдвинул схему развития хозяйства, в основу которой положена «дли¬
на пути», проходимого продуктом от производителя до потребителя.
Работы Бюхера содержат обширный фактический материал по числен¬
ности населения средневековых городов, организации ремесел и др.
Мейер Эдуард (Меуег) (1855—1930) — немецкий историк древно¬
сти. В своем основном труде — пятитомной «Истории древности» изло¬
жил всемирную историю, начиная с возникновения древневосточных
цивилизаций и кончая 355 г. до н. э. (временем крушения господства
греков в Сицилии). Вся история древности излагается М. с позиций
теорий цикличности и модернизма. Гомеровская Греция определяется
М. как «греческое средневековье», классическая и эллинистическая —
как период капитализма, а историей Рима завершается капиталистиче¬
ское развитие в древности. Исходя из позиций циклизма, М. отрицал
поступательный ход исторического развития.
Кс. 154
Г реве Иван Михайлович (1860—1941) — русский историк, профес¬
сор Высших женских (Бестужевских) курсов и Санкт-Петербургского
университета. Основные работы И. М. Гревса посвящены истории рим¬
ского землевладения, средневековой культуры и быта.
427
Кс. 158
Лидия — в древности страна на западе Малой Азии, населенная
племенами лидийцев, которые, по преданиям, особенно отличались
своею роскошью и изнеженным образом жизни. В VII—VI вв. до н. э.—
независимое государство, в VI—IV вв. до н. э.— под властью персов, за¬
тем Лидия входила в державу Александра Македонского, государство
Селевкидов, Пергамское царство и Римскую республику (империю),
где она составляла часть провинции Азия. В настоящее время входит в
состав турецкой провинции Анатолии.
Линия (греч. Агж1а, латин. Lycia, ликийский Trmmis) — в древно¬
сти страна на юге Малой Азии, находилась на территории современной
турецкой провинции Анталия. На протяжении I тысячелетия до нашей
эры отличалась самобытной культурой: языком, письменностью, архи¬
тектурой. Была завоевана последовательно — персами, Александром
Великим, римлянами и турками. Длительно сохраняла автономию, вхо¬
дя в состав античных империй.
Кария ( греч. Kapia) — историческая область на юго-западном по¬
бережье Малой Азии, где обитал народ карийцев. После похода Алек¬
сандра Македонского территория Карии потеряла четкие границы, а
народ карийцев лишился этнографической идентичности. В настоящее
время земли Карии являются частью Турции как административная
провинция Мугла (Mugla).
Кс. 161
Гектолитр(гл) — (от греч. hekaton сто, и фр. litre литр) — одна из
основных объемных мер в виноделии. 1 гл = 100 литров.
Четверть как мера массы (веса) — в России в XVII в.— составляла
12 пудов; «четверть» как мера объема сыпучих тел (хлеба) — хлебная
четверть — от 5 до 8 пудов. 1пуд=16, 38кг.
К с. 163
Главк из Хиоса (около 600 лет до н. э.) — изобретатель метода пая¬
ния металлов. До него части бронзовых и скульптурных изделий сое¬
динялись между собой лишь посредством гвоздей и заклепок. До нас
дошло сведение только об одном его произведении — бронзовой под¬
ставке к серебряному сосуду для смешения жидкостей, принесенному
в дар дельфийскому храму лидийским царем Алиаттом и настолько пре¬
красным, что вошло в обычай называть вообще все работы, исполнен¬
ные приемами его техники, работами «главковского дела».
428
Феодор и Рек (Рэк, Ройк) с о. Самос (сер. VI в. до н. э.) — братья,
скульпторы, архитекторы (храм Геры), литейщики и торевты. На о. Са¬
мос основали свою школу, обучая литью статуй и лепке. Феодор для
самосского тирана Поликрата сделал перстень с печатью из изумруда
(знаменитый Поликратов перстень), создал автопортретную бронзо¬
вую статую с миниатюрной колесницей в руке.
Малый аттический талант = 60 мин = 26, 2 кг.
В оное время у Главка рассудок восхитил Кронион:
Он Диомеду герою доспех золотой свой на медный,
Во сто ценимый тельцов, обменял на стоящий девять.
(Илиада, VI, 234—236. Цитируется в пер. Н. И. Гнедича)
Кс. 165
Ганза (нем. Hanse — «союз, собрание») — торговый союз городов
Северной Европы, оформился в 1367—1370 гг. Главный город — Лю¬
бек. В союз входило в разное время до ста городов.
К с. 166
Делосский союз, Первый афинский морской союз, Афинская
симмахия ,— в Древней Греции союз приморских городов и островов
Эгейского моря, объединившихся в 478/477 гг. до н. э. под гегемонией
Афин.
Пелопоннесский союз — объединение полисов Пелопоннеса. Со¬
юз оформился раньше Афинской симмахии, он возник в середине VI в.
до н. э. и создавался постепенно на основе отдельных соглашений меж¬
ду Спартой и другими полисами.
Кс. 167
Естественное право — понятие, употребляемое для обозначения
тех ценностей, принципов и прав, которые представляются вытека¬
ющими из природы человека и не зависящими от конкретных социаль¬
ных условий или государственного строя.
Белох (Beloch) Карл Юлиус (1854—1929), немецкий историк Ан¬
тичности. Являясь представителем теории цикличности, модернизиро¬
вал древность. По мнению Б., в Древней Греции после первобытного
периода наступил феодализм — «греческое средневековье», который в
VI в. до н. э. начал сменяться капитализмом, достигшим развития в V
и IV вв. до н. э. и особенно в эпоху эллинизма и римского господства;
он отождествлял фактическое положение рабов с положением рабо¬
429
чих в капиталистическом обществе, а мастерские ремесленников —
с капиталистическими фабриками. В критике источников являлся
сторонником гиперкритического направления. К. Ю. Белох обращал
значительное внимание на экономику Древней Греции и первый ши¬
роко применил статистические методы при изучении ее социально-
экономического развития. Но, несмотря на тщательность вычислений,
выводы Белоха считаются спорными, т. к. статистические материалы,
сохранившиеся от древности, отрывочны и часто малодостоверны. От¬
личаясь крайним субъективизмом, Б. преувеличивал роль личности в
истории, преклонялся перед силой. В «Греческой истории» Белох на¬
зывает историю искусством, а не наукой; полагает, что конечный судья
в истории — успех, а побеждает в ней тот, кто умеет «отбросить нрав¬
ственные сомнения».
Кс. 169
Кодификация (позднелатин. codificatio, от латин. codex — собра¬
ние законов и facio — делаю), одна из форм систематизации законов
и иных нормативных актов, регулирующих какую-то одну из областей
общественных отношений. К.— наиболее эффективная, высшая форма
систематизации, в результате которой происходит отделение действу¬
ющих норм права от недействующих, а также создаются совершенно
новые нормы данной отрасли.
Кс. 170
Варварские правды (латин. Leges barbarorum, буквально — за¬
коны варваров) — запись обычного права германских племен вестго¬
тов, бургундов, франков и др., основавших на территории Западной
Римской империи свои королевства. К Варварским правдам относят¬
ся: Вестготская правда (ее самая ранняя часть записана во 2-й поло¬
вине V в.), Бургундская правда (конец V— начало VI в.), (записана в
начале VI в.), Рипуарская правда (VI—VII вв.), Алеманнская правда
(конец VI—VIII в.), Баварская правда (сер. VIII в.), Лангобардские за¬
коны (сер. VII—сер. VIII в.), Англо-саксонские законы (VII—IX вв.),
Саксонская правда, Фризская правда, Тюрингская правда, Правда
франков-хамавов (нач. IX в.).
Русская Правда, свод древнерусского права эпохи Киевского го¬
сударства и феодальной раздробленности. Русская Правда дошла до
нас в списках XIII—XVIII вв. Русская Правда отразила в своем тексте
эволюцию древнерусских общественных отношений XI—XIII вв.
430
Ликург — легендарный спартанский законодатель, живший пред¬
положительно в IX или VIII вв. до н. э. Греки возводили к нему госу¬
дарственное устройство Спарты. В Античности считалось, что Дель¬
фийский оракул повелел Ликургу изменить образ правления в Спарте
по образцу дорических государств на Крите. Поэтому к нему возводят
учреждение герусии (совета старейшин) и апеллы (народного собра¬
ния). Ликург якобы военизировал Спарту и ввел фидитии, общие тра¬
пезы, обязательные для всех спартанских мужчин. Созданное Плутар¬
хом жизнеописание Ликурга, хотя это и весьма занимательное чтение,
лишено какой-либо исторической достоверности.
Минос (греч. Mivcoq Minos) — легендарный царь Крита, сын Зевса
и Европы, муж Пасифаи, отец Андрогея и Ариадны. Античная традиция
изображает его мудрым правителем, владеющим Критом и с помощью
сильного флота распространившим власть на другие острова. В совре¬
менной науке древнейшая культура Крита названа по имени М. миной-
ской, а ее носители — минойцами. Благодаря своей справедливости
Минос стал одним из трех судий Подземного царства — этой легенды
придерживались все римские поэты. У Данте Минос также является
судьей, посылающим каждую грешную душу на тот круг Ада, который
она заслуживает. Именно поэтому знаменитого «Мыслителя» Родена,
задумчиво сидящего перед вратами преисподней, иногда называют Ми-
носом.
Залевк ( Zaleucus, ZaAsorcx;) — легендарный законодатель Эпизе-
фирских локров, живший, вероятно, около середины VII в. до н. э. О его
жизни ничего не известно. По Диадору Сицилийскому, Законы его на¬
правлены были к установлению нравственного порядка в частной жиз¬
ни, равно как и в общественных отношениях. Он старался установить
равномерность в распределении имущества. Вместо произвольных су¬
дейских приговоров он установил определенные наказания; установил
целый ряд государственных должностей, не изменяя в общем государ¬
ственного устройства.
Локры. Согласно Евсевию (Eusebios, греческий христианский пи¬
сатель из Кесарии Палестинской, ок. 265— ок. 340 г. н. э), локры были
выведены из Средней Греции в Южную Италию только в 673 г., однако
самые ранние находки на городище датируются еще более ранним вре¬
менем — концом VIII в.
431
Кс. 171
Фидон — тиран Аргоса (ок. 670—657 гг. до н. э.). Ему удалось объ¬
единить большую часть городов Арголиды; Эгина и некоторые другие
островные государства тоже признали его власть. Стремясь поднять
свой престиж в Элладе, Фидон задался целью установить контроль
над проведением Олимпийских игр. Он ввел свою армию в священный
округ Олимпии, захватил храм Зевса и лично руководил спортивными
состязаниями, ссылаясь на родство с Гераклом, который, по преданию,
был учредителем Олимпийских игр. Будучи правителем значительной
части Пелопоннеса, Фидон ввел единую систему мер длины и веса, взяв
за основу вавилонские и финикийские стандарты. Наиболее крупной
единицей веса стал талант, который делился на 60 мин; мина делилась
на 100 драхм, драхма — на шесть оболов. Впоследствии эти меры ве¬
са назывались «фидоновыми мерами» и получили распространение во
многих областях Эллады. Фидон велел чеканить золотые и серебряные
монеты.
Дракон (Драконт) (греч. Drakon) — афинский архонт-фесмофет
(греч. Thesmothetes — законодатель) обобщил и записал в 621 г. до
н. э. действующее право, восходящее к древним временам (законы Д.).
В них включил и ряд новых параграфов; например, отменялось древнее
право кровной мести, устанавливалось различие между умышленным
и неумышленным убийством. За посягательство на частную собствен¬
ность вводилась смертная казнь, за что афинский оратор IV в. до н. э.
Демад назвал законы Д. «написанными кровью». Эти законы, за исклю¬
чением закона об убийстве, отменил Солон. Законодательство Д. было
первой уступкой родовой аристократии афинскому демосу.
Солон (греч. Solon) (ок. 635—559 гг. до н. э.) — афинский по¬
литический деятель, реформатор и поэт; происходил из знатного, но
обедневшего рода Кодридов. В молодости С. занимался торговлей,
путешествуя, посетил Египет, Кипр, Лидию и многие города Эллады.
После избрания его на должность архонта в 594 г. он провел ряд ре¬
форм социально-политического и экономического содержания в инте¬
ресах афинского демоса: ликвидировал долговое рабство, ввел закон о
свободе завещания, унифицировал меры веса и денежную систему, за¬
претил вывоз из Афин хлеба и поощрял занятия ремеслами. Как писал
Плутарх, афиняне, назначив С. правителем и законодателем, «предо¬
ставили ему на усмотрение все без исключения — государственные
должности, народные собрания, суды, советы, определение ценза для
каждого из этих учреждений, числа членов и срока их деятельности;
432
дали ему право отменять или сохранять все, что он найдет нужным из
существующих, сложившихся порядков» (Солон, XVI).
Харонд жил несколько позже Залевка, но точных сведений о его
жизни нет. Позднейшие писатели часто смешивали его с Залевком.
Диодор (XII, 11) говорит, что Харонд, рассмотрев разные законода¬
тельства, выбрал из них наилучшее, но много внес и своего, тогда как,
по словам Аристотеля (Полития. II, 9, 8), его законы не имели в себе
ничего нового, кроме постановлений против лжесвидетелей, но зато
по точности изложения были лучше даже современных Аристотелю.
Диодор (XII, 12—18) приводит несколько приписываемых Харонду за¬
конов, относящихся преимущественно к семейному праву. Интересен
закон об обязательном обучении грамоте детей граждан, причем учите¬
ля получали жалованье от государства. Однако его законодательство
касалось и государственного права, хотя и неизвестно, определяло ли
оно форму государственного устройства. Оно было принято многи¬
ми другими городами Великой Греции и Сицилии и пользовалось там
такой же славой, как у восточных эллинов законодательство Солона
(Платон. Государство. X, 599 е). Законы Харонда, по-видимому, были
изложены в стихотворной форме, так что их можно было петь (Ермипп
у Афин. XIV, 619 Ь).
Диокл (ДюкАг|<;) — вождь демократической партии в Сиракузах во
время Пелопоннесской войны, допустивший жестокие постановления
народа по отношению к афинским военнопленным, осенью 413 г. Он
получил господство в Сиракузах, когда его аристократический сопер¬
ник Гермократ сражался в Малой Азии со спартанцами против афинян.
Новое законодательство Диокла дало политическое преобладание де¬
мосу и отличалось строгими законами относительно нравственности.
Когда Д. в сражении при Гимере сыграл не блестящую роль, даже не
похоронив павших воинов, друзья Гермократа добились его временного
изгнания. После смерти Д. в его честь был воздвигнут храм, который
вскоре, во время правления тирана Дионисия, был разрушен.
Питтак (Pittacus, Шттако<;) — один из «семи мудрецов Греции»,
родился в Митилене на Лесбосе ок. 648 г., освободил свой родной го¬
род с помощью Алкея от тирании Меланхра, потом поссорился с ним
и сделался эсимнетом — судьей, наделенным чрезвычайными полно¬
мочиями для урегулирования внутренних волнений, когда изгнанный
Алкей хотел осаждать город (Plut. Sol. 14). Он отличался умеренно¬
стью и бескорыстием, издавал разумные законы и мудро управлял го¬
родом. В Сигейской войне он выступил также полководцем и победил
хитростью афинского полководца Фринона, набросивши ему на голову
433
спрятанную за щитом сетку. Он добровольно сложил с себя правление
ок. 580 г. и умер честным человеком в глубокой старости, по мнению
одних, более 70 лет, по мнению других, 100 лет от роду. Его любимым
изречением было: «Замечай удобное время!» Подарки Крёза он отверг,
говоря, что он имеет вдвое больше, чем ему нужно. Его элегии и сочи¬
нения о законах не дошли до нас, но сохранилось маленькое стихотво¬
рение и письмо к Крёзу (Arist. Pol. 2, 9, 9. Strab. 13, 600. Plat. Prot. p.
343 A. Paus. 10,24, 1).
Килон (греч. Kylon) (VII в. до н. э.) — афинянин, знатный влия¬
тельный евпатрид, женатый на дочери тирана мегарского Феагена
и пользовавшийся почетом как победитель в двойном беге на Олим¬
пийских играх 35-й Олимпиады (640 г. до н. э.). Стремясь захватить
власть («Заговор Килона»), около 640 г. до н. э. возглавил неудавшийся
заговор(«Килонова смута»). Килону с братом удалось бежать; сторон¬
ники К. были окружены афинянами во главе с архонтом Мегаклом (из
рода Алкмеонидов) и убиты у алтаря Афины на Акрополе. За «осквер¬
нение» убийством священного места род Алкмеонидов был проклят в
Афинах.
Кс. 173
Терентилий Арса (Terentilius Arsa) — народный трибун в Риме в
462 г. до н. э. Будучи трибуном, Т. внес предложение об ограничении и
определении карательной власти консулов. Сенат упорно противился
принятию этого предложения, и борьба относительно rogatio Terentilia
продолжалась целых 10 лет.
Кс. 174
Канулей Гай (Gaius Canuleius) (V в. до н. э.), народный трибун
445 г. до н. э. в Древнем Риме. Провел в сенате закон, отменявший
старинное запрещение браков между патрициями и плебеями. Второй
законопроект Канулея, предусматривавший избрание консулов как из
патрициев, так и из плебеев, не был принят в сенате.
Кс. 175
См. «Яма»: Гиляровский В. А. (1853—1935) «Москва и москвичи».
Любое изд.
Кс. 180
Кассий Спурий Висцеллин — др.-рим. гос. деятель и полководец
из древнего патрицианского рода Кассиев, впоследствии сделавшегося
плебейским . Консул 502, 493, 486 гг. до н. э. Содействовал примире¬
434
нию патрициеев и плебеев после ухода последних на священную гору.
В 493 г. заключил союз с латинами. В 486 г. внес законопроект о допу¬
ске плебеев и латинских союзников к владению общественной землей.
Согласно традиции, был обвинен в стремлении к тирании и сброшен с
Тарпейской скалы.
Кс. 181
Лидий Столон Гай (Gaius Licinius Stolo) — (IV в. до н. э.) — рим¬
ский политический деятель периода борьбы патрициев и плебеев. Про¬
исходил из старинного плебейского рода. Согласно традиции, народ¬
ный трибун 376—367 гг. до н. э. Три основных закона провел вместе с
народным трибуном Секстием Латераном. Оба решительно выступали
за предоставление плебеям равных с патрициями политических прав.
Десятина — мера площади, постоянно встречающаяся в старой
русской литературе при определении величины землевладения. Деся¬
тина равнялась 2400 квадратным саженям, или 1,092 гектара — почти
то же самое, что гектар.
Кс. 182
Вико Джамбаттиста (Vico, Giambattista) (1668—1744), ита¬
льянский философ и историк, предвосхитивший методы историко-
культурных и этнологических исследований. Выдвинул циклическую
теорию развития общества, согласно которой циклы развития, по кото¬
рым Провидение шаг за шагом ведет человечество от варварства к ци¬
вилизации, история проходила от древнейших времен до эпохи заката
Рима и вновь от «нового варварства» темных веков к эпохе Просвеще¬
ния. Мысль о руке Провидения носит религиозный характер.
Кс. 183
Полибий (Polybius) (ок. 204—122 гг. до н. э.), греческий историк,
описавший возвышение Рима, начиная со времени 2-й Пунической вой¬
ны. Знатный и влиятельный человек, П. вместе с другими пленниками,
взятыми Эмилием Павлом после вторжения в Грецию, был отправлен в
Рим, там он присоединился к кружку ученых, объединившихся вокруг
полководца. Сопровождал другого своего покровителя, Сципиона Аф¬
риканского Младшего, во время осады Карфагена. «История» П. охва¬
тывает период с 220 по 145 гг. до н. э. В 40 книгах П. объяснял успехи
Рима умелой организацией легионов, способностями руководителей и
сбалансированностью автократических, аристократических и общена¬
родных положений в республиканском законодательстве. П. дал более
435
подробное, чем Ливий, описание войны с Ганнибалом. Полностью со¬
хранились только 5 книг.
Кс. 184
Тимократия(греч. timokratia, от timn) — цена, стоимость, честь и
kratos; — сила, власть) — по Аристотелю — государственный строй,
дающий гражданам политические права в зависимости от размеров их
имущества; особая форма олигархии. Практика деления граждан по
имущественному цензу, определявшему размеры денежных платежей,
воинскую повинность и в конечном счете политические права, относит¬
ся к последним десятилетиям VII в. до н. э.
По Платону, изложившему идеи Сократа, тимократия — власть че¬
столюбцев, как правило, принадлежащих к сословию военных.
Плутократия (греч. plutokratia, от plutos — богатство и kratos —
сила, власть) — власть богатых, господство денег, государственный
строй, при котором власть формально и фактически принадлежит бога¬
той верхушке господствующего слоя, класса.
Ксенофонт (Xenofon , Xenophon, Eevotpwv) ( ок. 450 — ок. 359 г.
до н.э.) — греческий историк и философ, сын Грилла, из богатой всад¬
нической семьи в Афинах; с молодых лет сделался последователем Со¬
крата. Принимал участие в походе Кира Младшего против Артаксеркса
и, когда в битве при Кунаксе Кир был убит, Ксенофонт встал во главе
10 000 греческих наемников, которых повел на родину(«Анабазис»).
Произведения Ксенофонта принято делить на четыре группы: истори¬
ческие — «Анабазис», «История Греции», «Агесилай», «Киропедия»;
философские — «Воспоминания о Сократе», «Защита Сократа на су¬
де», «Домострой», «Пир», «Гиерон»; политические — «Государствен¬
ное устройство Спарты», «Государственное устройство Афин», «О
доходах города Афины»; дидактические — «Гиппархик», «О верховой
езде», «Кинегетик».
Конституция Франции 1791 г., выработанная Учредительным
собранием — итог первого этапа Великой французской революции
(1789—1804).
Кс. 185
Охлократия от «охлос» — толпа и «краток» — власть, власть тол¬
пы — согласно трактовке Аристотеля — выродившаяся форма демо¬
кратии, основанная на меняющихся прихотях толпы, постоянно попада¬
ющей под влияние демагогов. Охлократия характерна для переходных
и кризисных периодов. Термин введен Полибием.
436
Кс. 191
Сервий Туллий (Servius Tullius) — согласно преданию, шестой из
царей Древнего Рима, правивший в 578—535 гг. до н. э. Римская тради¬
ция связывает с ним кардинальные реформы государственного строя,
согласно ряду исследователей, создавшие римское государство (см. о
реформах Сервия Туллия в предисловии).
Кс. 193
Пролетарии(латин. proletarii, от proles — потомство). 1) в Древ¬
нем Риме по реформе царя Сервия Туллия (VI в. до н. э.), граждане,
не включенные в состав пяти классов, или разрядов, римской общины
по имущественному цензу, выставляли в народное ополчение одну цен¬
турию и имели один голос (из 193) в комициях (народное собрание).
В период поздней республики и империи П.— деклассированные слои
общества, жившие за счет подачек государства и богачей (люмпен —
пролетарии). 2) В капиталистическом обществе — класс наемных ра¬
бочих.
Кс. 197
К концу XV в. в Италии выделилось несколько более или менее
крупных государств. Благодаря идейной преемственности многое в них
ожило из времен классического Рима. Несколько веков существовали
городские республики в Генуе, Милане, Ферраре, Вероне, Падуе и др.
Наиболее крупными и значимыми государствами стали Флорентийская
и Венецианская республики.
Демагог (вождь народа) — название политического деятеля демо¬
кратического направления в Афинах V в. до н. э. В связи с усилением
политической борьбы в полисе в конце V—IV вв. до н. э. термин дема¬
гог приобрел одиозный смысл, обозначал политического деятеля, стре¬
мящегося создать себе популярность путем ложных обещаний, лести,
обмана.
Кс. 199
Писистрат (Peisistratos) (VI в. до н. э., Афины) — афинский тиран,
правил с 560 по 527 гг. (с перерывами). Проводил политику в интере¬
сах крестьянства и торгово-ремесленных слоев демоса, против родовой
знати. По-видимому, раздавал сельской бедноте земли, конфискован¬
ные у евпатридов, организовал государственный кредит на льготных
условиях. Большое общественное строительство при П. обеспечивало
работой бедноту; были установлены государственные пособия инвали¬
дам войны. На основе расширившихся разработок Лаврионских руд¬
437
ников и захваченных П. серебряных и золотых Пангейских рудников
стала чеканиться государственная монета (тетрадрахма П.). При П.
создано наемное войско. Сохранялась «конституция Солона», но долж¬
ности замещались ставленниками П. В период его правления Афины
превратились в культурный центр Греции: воздвигнуты храмы Афины
Паллады и Аполлона Пифийского на Акрополе, Деметры — в Элевси-
не, построены новый рынок, водопровод — эннеакрунос (служивший
вплоть до XVIII в.), продолжалось строительство гавани Пирей.
Периандр (греч. Periandros) (ок. 660—585 гг. до н. э.) — тиран Ко¬
ринфа с 627 по 585 гг., сын Кипсела и Кратеиды; отличался жестоким и
деспотичным характером. Геродот рассказывал о его многочисленных
злодеяниях, Аристотель приписывал ему изобретение целого ряда мер,
способствующих сохранению и упрочению тиранического режима. Эти
меры в основном были направлены против родовой знати, вплоть до
истребления. Конфискованные у аристократов земли он раздал пред¬
ставителям демоса. Оставшимся в живых аристократам он запретил
покупать рабов и предметы роскоши, заниматься гимнастикой, жить
в городской черте и устраивать пиры. В своем правлении Периандр
опирался на торгово-ремесленные слои Коринфа. П. способствовал
экономическому развитию Коринфа: наладил чеканку монет, ввел та¬
моженные пошлины и закон против роскоши, ликвидировал родовые
пережитки; при нем Коринф стал центром морской державы, прости¬
равшейся от северного побережья Пелопоннеса до берегов Адриатики.
Кипсел (греч. Kypselos) ( умер ок. 627 г. до н. э.) — тиран Коринфа
ок. 657— ок. 627 г. до н. э. Пришел к власти, свергнув олигархов дорий¬
ского аристократического рода Бакхиадов. Тирания Кипсела была на¬
правлена против родовой землевладельческой знати, представителей
которой он казнил, изгонял и лишал имущества, и защищала интересы
торгово-ремесленных слоев и крестьянства, составлявших ее опору.
При Кипселе Коринф переживал экономический, политический и куль¬
турный расцвет.
Гелон — тиран Сиракуз (Сицилия) из династии Диноменидов, пра¬
вивший в 485—478 гг. до н. э. Управлял Гелой, вернул в Сиракузы из¬
гнанных оттуда гаморов и с их помощью в 485 г. овладел здесь тиранией.
Перестроил почти весь город заново, разбил в 480 г. при Гимере карфа¬
генян, которые вторглись в Сицилию по наущению Ксеркса, мстившего
Гелону за его союз с афинянами; распространил свое владычество поч¬
ти на всю Сицилию и по желанию народа принял царский титул.
438
Гиерон — тиран Сиракуз. В 478 г. до н. э. унаследовал власть
от своего брата Гелона. Проводил активную колонизацию. Обладая
огромными средствами, Гиерон I вел в Сиракузах большое строитель¬
ство. При его дворе некоторое время жили поэты Симонид, Пиндар и
Вакхилид, прославившие его имя в своих одах.
Клисфен Сикионский (умер ок. 570 г. до н. э.), тиран Сикиона,
древнегреческого города на северо-востоке Пелопоннеса. При Клисфе-
не Сикион входил в союз государств, воевавших против Крисы в 1-й
Священной войне (ок. 595—585 гг. до н. э.), и принял участие в ее раз¬
рушении, что дало ему не только контроль за доступом к Дельфийско¬
му оракулу, но и устранило мощного соперника Сикиона в Коринфском
заливе. Воюя с Аргосом, Клисфен переименовал филы в Сикионе (оба
города были населены дорийцами, поэтому названия фил — старинных
племенных групп, на которые делилось население, были там одина¬
ковыми, сам же Клисфен дорийцем не был), дав им насмешливые име¬
на — «гиаты», «онеаты» и «хойреаты» («кабаниты», «ослиты» и «сви-
ньиты»), и запретил здесь состязания рапсодов (поскольку у Гомера
постоянно воспевался Аргос). Клисфен вновь учредил Пифийские игры
и выиграл на них скачки на колесницах в 582 г. до н. э. Власть Клисфе-
на основывалась на военной мощи Сикиона и его личной популярности,
поэтому на руку его дочери Агаристы нашлось много претендентов.
Однако им пришлось провести при дворе Клисфена год, пока отец не
отдал Агаристу Мегаклу, знатному афинянину из семьи Алкмеонидов.
От этого брака на свет появился другой Клисфен, известный афинский
реформатор.
Аристагор (Aristagoras, Арютауорок;) — зять милетского тирана
Гистиэя, возмутивший милетцев и других ионян против персов и тем
положивший начало войнам персов с греками. Умер в 497 г. до н. э.
4>eareH(Teagenns) — тиранМегары (2-я пол. VII в.). Происходил из
Нисеи, был военачальником. В сер. VII в. пришел к власти, возглавив
восстание земледельцев и ремесленников против родовой аристокра¬
тии, часть которой была лишена стад и пастбищ, изгнана и уничтоже¬
на. Демосу Ф. вернул общинные выгоны, отменил долговые проценты,
дал политические права. При Ф. были колонизованы города Византии
и Халкедон, заключен военный союз с Милетом и Эгиной, поддержан
мятеж Килона (зятя Ф.) в Афинах, что привело к вторжению мегарских
войск в Аттику и, возможно, захвату о. Саламин. Против Ф. выступили
аристократы-землевладельцы и богатые ремесленники, поддержанные
Эвбеей и Спартой; Ф. был изгнан, и в Мегаре установилась олигархи¬
ческая республика.
439
Поликрат (Polykrates) (умер ок. 523 или 522 г. до н. э.), древнегре¬
ческий тиран на о. Самос (приблизительно с 540 г.). При нем произо¬
шло политическое объединение полиса Самос. Владелец мастерской
бронзовых изделий, П. проводил внешнюю и внутреннюю политику в
интересах торгово-ремесленных слоев демоса (государственная чекан¬
ка монеты, большие строительные работы, создание военно-торгового
флота и сухопутной армии, борьба с городами Малой Азии и острова¬
ми Эгейского моря за торговые пути, заключение союзов с Афинами,
Наксосом, Киренаикой и др.). Политика П. встретила активное сопро¬
тивление родовой аристократии, поднявшей в союзе со Спартой и Ко¬
ринфом против него восстание. П. был убит по приказу Ахеменидов,
опасавшихся усиления Самоса.
Согласно известному рассказу, фараон Амасис получал постоянные
известия о необыкновенной удачливости Поликрата. Это его встрево¬
жило, и он отправил тирану письмо-предупреждение, в котором ре¬
комендовал избавиться от самой дорогой вещи, чтобы умилостивить
Фортуну. Поликрат прочитал полученное письмо и решил, что совет
дельный. Больше всего на свете он ценил свой смарагдовый (изумруд¬
ный) перстень с печатью в золотой оправе, который создал знаменитый
самосец Феодор, сын Теркела. Поликрат сел на пятидесятивесельный
корабль и вышел на нем в море, где снял с руки перстень и бросил его в
воду, после чего, сильно опечаленный, вернулся в свой дворец. А через
несколько дней один рыбак поймал большую и красивую рыбу и решил
подарить ее Поликрату. Поликрат поблагодарил рыбака и пригласил
его на обед (в более позднее время это стало уже невозможным), а ког¬
да слуги стали потрошить рыбу, они нашли в ее брюхе выброшенный
Поликратом перстень. Сюжет «Поликратов перстень» часто находит
отражение в произведениях искусства.
К с. 201
Тирания Панэтия в Леонтинах, по общему признанию, была пер¬
вой в ряду сицилийских тираний.
Фаларис (Phalaris, Oataxpiq) — агригентский тиран (565—549 гг.
до н. э.). У Аристотеля Фаларис не раз фигурирует как образец крайне¬
го зверства и жестокости. В позднейшей греческой традиции выраже¬
ние «власть Фалариса» стало синонимом жестокого правления вообще.
А Цицерон, при своем пристрастии к греческим словечкам и выраже¬
ниям, сумел изобрести даже новое понятие фаларизма — falarismov,
которое и приложил в одном из своих писем в январе 49 г. до н. э. к
грядущей тирании Юлия Цезаря. В 470 г. до н. э. Пиндар упоминает
440
предание о медном быке, сооруженном по заказу Ф., чтобы служить
орудием жестокой, мучительной казни. Бык был полым внутри, с двер¬
цей на спине между лопаток (по другой версии — в боку). Через эту
дверцу палачи бросали приговоренного к смерти внутрь быка, затем
разводили под быком огонь — и жертва погибала, зажаренная заживо.
При этом ноздри быка были устроены таким образом, что вопли казни¬
мого походили на бычье мычание, несомненно, к вящему удовольствию
чинившего расправу тирана. Изобретателем и строителем этого орудия
казни был соотечественник Фалариса (по одной из версий — родом из
Афин) Перилай (или Перилл).
К с. 202
Династия Орфагора правила в Сикионе в период 665—565 гг.
до н. э.
К с. 203
Демоты (бгщотш) — члены одного и того же дема в древней Аттике.
Д. могли быть лишь полноправные афинские граждане.
К с. 204
Кронов век — золотой век — согласно представлениям древних,
период, когда люди вели счастливую жизнь — без раздоров, войн и тя¬
желого труда. Легенда возникла в Элладе в период становления классо¬
вого общества, когда жизнь части общинников ухудшилась: они долж¬
ны были трудиться для знати, испытывая унижения. Как рассказывает
Гесиод в поэме «Труды и дни» (109—201), людей «золотого века» соз¬
дали боги, когда бог Кронос справедливо и великодушно правил на не¬
бесах; люди оставались вечно молодыми и счастливыми.
Писистрат учредил тессараконту (др.-греч. oi xeaaapdKovia) —
коллегию 40 судей в Афинах. Сначала она называлась «судьями по де-
мам» (oi ката 5fjpoi><; SiKaoxai). Судьи по мере необходимости объезжали
все демы и разрешали спорные вопросы. Судей было 30. По изгнании
Писистратидов коллегия была упразднена.
Литургия — букв, общее дело. В полисах не существовало пря¬
мого налогообложения, а государственные расходы (организация теа¬
тральных представлений, для которых необходим был хор,— хорегия,
ремонт и строительство судов)как повинность несли наиболее состоя¬
тельные граждане. Существовал в классический период только один
налог — военный; для его сбора (пропорционально имуществу граж¬
дан) требовалось особое постановление Народного собрания.
441
К с. 206
Спурий Мелий (латин. Spurius Maelius) — происходил из сосло¬
вия всадников, сенатор в 439 г. до н. э.
Марк Манлий Капитолин (390 г. до н. э.): по преданию, будучи
разбужен священными гусями Юноны, защитил римский Капитолий от
галлов, а в 381г. до н. э. за помощь бедным плебеям обвинен в государ¬
ственной измене и сброшен с Тарпейской скалы.
К с. 207
Ливий THT(Titus Livius) (59 г. до н. э.—17 г. н. э.), римский исто¬
рик, автор «Истории Рима от основания города».
Диодор Сицилийский (греч. Diodoros Sikeliotes) (ок. 90—21 гг.
до н. э.) — древнегреческий историк, автор сочинения «Историческая
библиотека» (в 40 книгах, от которых дошли лишь книги 1—5 и 11—20,
остальные — во фрагментах), охватывающего синхронно изложенную
историю Древнего Востока, Греции, эллинистических государств и Ри¬
ма от легендарных времен до середины 1 в. до н. э.
К с. 209
Линчевание (суд Линча) — самосуд, незаконная кровавая распра¬
ва без следствия и суда, совершавшаяся расистами в США главным об¬
разом над неграми, борющимися против политики расовой дискрими¬
нации и угнетения, а также над прогрессивно настроенными белыми.
Происхождение названия дискутируется.
Теодор Моммзен (нем. Theodor Mommsen) (1817—1903) — вели¬
кий немецкий историк, филолог и юрист, специалист по истории Древ¬
него Рима, лауреат Нобелевской премии по литературе за 1902 г. за
труд «Римская история», почетный гражданин Рима. В 1868 г. награж¬
ден медалью «Pour 1е Мёгйе».
Луций Валерий и Марк Гораций — консулы 449—448 гг. до
н. э. Приняли законы, которые стали основанием будущего республи¬
канского строя. Содержание их не все источники излагают одинаково.
Основной вариант дает Ливий (III, 55). Первый закон гласил, что поста¬
новления, принятые плебеями на собраниях по трибам (т. н. плебисци¬
ты — plebiscita), должны быть обязательными для всего народа. Второй
закон восстанавливал отмененное при децемвирах право апелляции к
народному собранию (provocatio) в том случае, если гражданин был
приговорен магистратом к смертной казни или телесному наказанию.
Это право было закреплено дополнительным постановлением, запре-
442
щавшим впредь выбирать должностных лиц без права апелляции на
них. Третий закон касался неприкосновенности народных трибунов.
К с. 210
Канулей Гай (Gaius Canuleius) (V в. до н. э.) — народный трибун
445 г. до н. э. в Древнем Риме. Провел в сенате закон, отменявший ста¬
ринное запрещение браков между патрициями и плебеями. Второй его
законопроект предусматривал избрание консулов как из патрициев,
так и из плебеев, но не был принят в сенате.
К с. 215
Монтескье Шарль Луи де Секонда, барон де Ла Бред и де Монте¬
скье ( 1689—1755) — один из крупнейших представителей француз¬
ского Просвещения, политический писатель, историк и социолог, родо¬
начальник европейского либерализма. Выступал против абсолютизма.
Стремился выявить причины возникновения того или иного государ¬
ственного строя, анализировал различные формы государства и прав¬
ления. Средством обеспечения законности считал принцип разделения
властей. Основные сочинения «Персидские письма» (1721), «О духе
законов» (1748).
К с. 223
Неополиты — буквально «новограждане».
К с. 225
Ксантипп (Xanthippus, Edv0ui7to<;) — афинянин, отец Перикла, на¬
ходившийся в родстве с родом Алкмеонидов, помогал Клисфену в его
реформах и после него управлял вместе с Аристидом общественными
делами. Имя его упоминается в числе лиц, обвинивших Мильтиада за
его поход против Пароса. Сохранились черепки с нацарапанным на них
его именем — доказательство того, что он был подвергнут остракизму.
После Фемистокла К. принял начальство над флотом, выиграл вместе
с Леотихидом сражение при Микале, предпринял потом поход на фра¬
кийский полуостров, но вскоре затем возвратился в Афины (Hdt. 6,
136. 8, 131.9, 120).
Мильтиад — афинский полководец, сын Кимона Старшего (кото¬
рый был сводным братом Мильтиада Старшего) и отец Кимона Млад¬
шего (от фракийки). Владел фракийским Херсонесом после смерти
своего брата Стесагора, откуда в 494 г. до н. э. изгнан персами. В 490 г.
до н. э. разбил персов при Марафоне. Умер в 489 г. до н. э. в темни¬
443
це, не будучи в состоянии заплатить денежный штраф за неудачную
26-дневную осаду Пароса.
Перикл (ок. 490—429 гг. до н. э.) — афинский стратег в 444/443—
429 (кроме 430) гг., вождь афинской демократии. Меры Перикла (отме¬
на имущественного ценза, замена голосования жеребьевкой при предо¬
ставлении должностей, введение оплаты должностным лицам и др.)
способствовали расцвету афинской демократии. Инициатор строитель¬
ства комплекса афинского Акрополя (Парфенон, Пропилеи, Одеон).
Стремился к усилению Делосского союза; руководитель ряда военных
кампаний во время Пелопоннесской войны. Умер от чумы.
Во время Греко-персидских войн в 479 г. до н. э. около мыса Ми-
кале персы создали укрепленный лагерь для защиты вытащенных на
берег кораблей. В сентябре 479 г. с подошедшего греческого флота во
главе с афинским стратегом Ксантиппом и спартанским царем Леоти-
хидом был высажен десант (около 20 тыс. человек), который при под¬
держке ионийцев, насильно призванных в персидское войско, овладел
лагерем и уничтожил персидские корабли. Битва при Микале привела
к освобождению Ионийской Греции: в ее городах вспыхнули восстания
против Ахеменидов; острова Лесбос и Самос присоединились к грече¬
скому союзу.
Аристид (Aristides, Apiaxei5r|<;) (ок. 540— ок. 467 г. до н. э.) —
влиятельный афинянин, славившийся своим бескорыстием и извест¬
ный под названием «справедливого». Он был соперником Фемистокла
и, благодаря влиянию последнего, подвергся остракизму в 483 г. до
н. э. Аристид вернулся в Афины незадолго перед Саламинской битвой,
в которой отличился своею храбростью, и под его начальством греки
одержали победу над персами при Платее. Он был хранителем союзной
казны, но умер в такой бедности, что его не на что было похоронить.
Греко-персидские войны — войны между Персией и полисами
Эллады в 500—449 гг. до н. э. Их причиной была экспансионистская
политика Персии в проливах и Балканской Греции. В 480 г. до н. э.
персы потерпели поражение в битве близ кипрского города Саламин.
Военные действия продолжались до 449 г. до н. э., когда был подпи¬
сан т. н. Каллиев мир. Греки отстояли свою независимость, освободили
из-под персидского ига греческие города Малой Азии, учредили свою
гегемонию в Эгеиде и Черноморских проливах. Это дало сильный им¬
пульс к развитию греческой экономики и культуры. В ходе войн возник
Делосский союз (симмахия), переросший после победы греков в 1-й
Афинский морской союз.
444
К с. 231
Нибур (Niebuhr) Бартольд-Георг(1776—1831) — немецкий
историк. Сын датчанина, путешественника по Аравии, Карстена Н.
(1733—1815). В 1816 г. — прусский посланник в Риме, в 1823 г. про¬
фессор в Бонне. В своей классической «Римской истории» («Romische
Geschichte») доказывал легендарность древней истории Рима и поло¬
жил начало исторической критике.
К с. 234
Руссо Жан Жак (1712—1778) — французский философ-
просветитель, писатель, композитор. Сын часовщика. Служил лакеем,
писцом, гувернером, учителем музыки и др. До 1741 г. жил в Швейца¬
рии, затем уехал в Париж. В 1743—1744 секретарь французского по¬
сольства в Венеции. В Париже сблизился с Д. Дидро и другими про¬
светителями, сотрудничал в Энциклопедии, куда писал статьи главным
образом по вопросам музыки. В 1762 г., после выхода в свет педагоги¬
ческого романа «Эмиль» и политического трактата «Об общественном
договоре», опасаясь ареста, покинул Францию. В своих трактатах он
подверг критике современное общество, основанное на неравенстве,
и противопоставлял ему естественное состояние людей, свободных и
равных, но осознавал, что человек обречен жить в обществе.
Его преследовали не только французские католики, но и швейцар¬
ские протестанты. В 1770 г. он возвратился в Париж, занимался пере¬
пиской нот. Последние месяцы жизни провел в Эрменонвиле, имении
маркиза Р. Л. Жирардена. Иде и Руссо вдохновляли якобинцев в период
Французской революции, тогда же останки Р. были перенесены в Пан¬
теон.
В трактате «Об общественном договоре» (1762) Руссо рисует
идеальное общество, в котором государство призвано обеспечивать
людям свободу, как полноправным членам, соблюдением политическо¬
го и имущественного равенства, не допуская поляризации богатства и
нищеты. Мелкую собственность, основанную на личном труде, он счи¬
тает основой общества. Опираясь на опыт античного полиса, Руссо вы¬
ступает за прямую демократию, когда законы одобряются собранием
всех граждан.
К с. 235
Констан де Ребек Бенжамен Анри (1767— 1830) — французский
писатель и политический деятель, один из основоположников полити¬
ческой доктрины либерализма. Зачинатель романтизма во француз-
445
ской прозе (роман «Адольф», 1816). В работах «Принципы политики,
применимые ко всякому правлению» (1815), «Курс конституционной
политики» (1818—1819) развивал идеи либерализма. Понятие свобо¬
ды — одно из основных в политико-философском творчестве Конста-
на. В статье «О понятии свободы у древних и у современных людей» он
различает два типа свободы. Согласно Констану, в древности свобода
трактовалась как разделение власти между всеми членами общества
и их активное участие в управлении делами всего сообщества; свобо¬
да в современном понимании — это триумф индивидуальности, сред¬
ство обеспечения личной безопасности и ограждения своего личного,
частного существования от деспотизма власти. Поэтому политическая
свобода, столь ценимая древними, в современных условиях есть лишь
средство проявления индивидуальных прав и свобод. Политическая
система, с точки зрения Констана, должна находиться в гармонии с до¬
стигнутым уровнем исторического развития, поэтому основную ошиб¬
ку Руссо и идеологов Французской революции он усматривал в попыт¬
ке применить к условиям XIX в. античные концепции.
К с. 237
Полицейское государство — термин, указывающий тип государ¬
ства и характеризующий политический режим в таком государстве.
Выступая разновидностью авторитарного режима, п. г. призвано вы¬
полнять, по мысли его сторонников, защитно-охранительные функции,
оберегая традиционную для данной страны общественную структуру.
При такой организации государства запретительным, силовым, цен¬
трализованным методам управления отдается явное предпочтение, а
активность «сил порядка» подчеркнуто демонстрируется правящими
элитами. Ядро государственной системы образуют силовые органы
и структуры, а само государство приобретает расширенные функции
(в т. ч. хозяйственную, воспитательную и т. п.). В полицейском госу¬
дарстве заложена тенденция к подробной регламентации и регуляции
всех общественных отношений. В его основе лежит идея достижения
«благополучия всех», для чего власти и нужны неограниченные полно¬
мочия. Непременным спутником такого государственного управления
оказывается поэтому расширение государственного формализма и бю¬
рократизма. Социальная цель подобного режима — достижение и под¬
держание определенного единообразия поведения людей с помощью
т.н. полицейских мер — строгого контроля за местопребыванием, пе¬
редвижением населения, введения института прописки, массовым на¬
рушением тайны переписки, ведением досье на неугодных лиц и проч.
Подобная модель государства была реализована, например, в XIX в. в
446
Пруссии и зиждется на неистребимой иллюзии массового сознания,
что только государство может быть гарантом и носителем социального
порядка и прогресса.
Тяглые люди — крестьяне и посадские люди в России XV—
XVIII вв., обязанные платить государственные налоги и выполнять го¬
сударственные повинности — «тягло». С введением подушной подати
термин вышел из употребления и заменился терминами «податное на¬
селение», или «население, положенное в оклад».
К с. 238
Аугсбургский религиозный мир, завершивший в 1555 г. продол¬
жительную борьбу между протестантскими и католическими князьями
Германии, установил полную независимость князей в религиозных во¬
просах и утвердил за ними право определять религиозную принадлеж¬
ность своих подданных по принципу «чья страна, того и вера».
К с. 239
Греч. Krypteia означает «засада» или «тайник». Наиболее подроб¬
ное описание криптий оставил нам Плутарх: «Вот как происходили
криптии. Время от времени власти отправляли бродить по окрестно¬
стям молодых людей, считавшихся наиболее сообразительными, снаб¬
див их только короткими мечами и самым необходимым запасом продо¬
вольствия. Днем они отдыхали, прячась по укромным уголкам, а ночью,
покинув свои убежища, умерщвляли всех илотов, каких захватывали
на дорогах...» (Lyc. 28, 3—5). По-видимому, для спартанцев обычной
практикой было устраивать расправы со смертельным исходом имен¬
но ночью (ср.: Her. IV, 146, 2). Институт криптий, который шокировал
даже почитателей Спарты (Plut. Lyc. 28, 13), скорее всего, берет свое
начало от примитивных обрядов инициаций, во время которых молодые
воины должны были демонстрировать свое мужество, выносливость и
ловкость, в том числе и с помощью убийства врага. Этот пережиток в
Спарте очень рано трансформировался в социально ориентированный
институт.
К с. 240
Тайгет (Taygetos), горный хребет в Греции, на юге полуострова
Пелопоннес; длина около 75 км, высота до 2404 м. Образует западную
границу Спарты.
Гетерия в Спарте — аналог сисситии. На русский язык уместно пе¬
реводить термин «гетерия» обтекаемо — как «товарищество», «друже-
447
ское» или «тайное сообщество» (в Афинах, например, термин служил
для обозначения тайных политических групп и тайных сговоров).
К с. 243
Сократ (Sokrates) (470/469—399 гг. до н. э.), древнегреческий фи¬
лософ. Сын ваятеля; проповедовал на улицах и площадях, ставя своей
целью борьбу с софистами и воспитание молодежи. Был казнен (принял
яд цикуты), как гласило официальное обвинение, за введение новых бо¬
жеств и за развращение молодежи в новом духе. Сократ не оставил по¬
сле себя каких-либо сочинений; важнейшими источниками сведений о
его жизни и учении являются сочинения его учеников — Ксенофонта и
Платона, в большинстве диалогов которого Сократ выступает как глав¬
ное действующее лицо. Сократ был одним из родоначальников фило¬
софской диалектики, понимаемой как нахождение истины при помощи
бесед, т. е. постановки определенных вопросов и методического нахож¬
дения ответов на них.
К с. 245
В древних источниках термин встречается в основном во множе¬
ственном числе (ксенеласии). Первоначальное значение — приказ
спартанских властей по поводу изгнания с государственной террито¬
рии определенных лиц иностранного происхождения. Впервые слово
встречается в «Истории» Фукидида в контексте, связанном с напря¬
женной обстановкой в отношениях между Афинами и Спартой, кото¬
рые готовились к войне. Лишь позднее (впервые у Платона) это слово
приобретает более широкий смысл. Слово начинает означать собствен¬
но изгнания иностранцев и ксенофобию вообще, иногда без всякой свя¬
зи со Спартой.
Марк Порций Катон Цензор (234—149 гг. до н. э.), римский по¬
литический деятель, полководец, знаменитый оратор и юрист. В 184 г.
Катон был избран цензором вместе с Луцием Валерием Флакком. На¬
ходясь в этой должности, они провели строгую ревизию нравов, вывели
из состава сената семерых сенаторов, в том числе и знатного консуляра
Луция Квинкция Фламинина, обложили высокими налогами предметы
роскоши, вели непримиримую борьбу с расхитителями государствен¬
ного имущества. В год своей цензуры Катон построил в Риме так назы¬
ваемую Порциеву базилику на деньги, взысканные в виде штрафов с на¬
рушителей закона. Цензура Катона принесла ему неувядаемую славу,
за ним прочно закрепилось прозвище «Цензор».
448
Сумптуарные законы (латин.) — законы против излишней роско¬
ши в обстановке, одежде, еде и проч., издававшиеся во многих государ¬
ствах, начиная от Ликурга в древней Спарте до Карла VIII во Франции
и позже, не дававшие, однако, существенных результатов.
Оппиев закон против роскоши: плебисцит 215 г. до н. э., внесенный
народным трибуном Гаем Оппием, постановил, что «ни одна женщина
не должна иметь у себя больше пол-унции золота, ни надевать цветного
платья, ни ездить в запряженном экипаже в городе и его окрестностях
на 1000 шагов вокруг, исключая общественные жертвоприношения»
(Liv. 34. 1. 3)1. Вскоре после победы над Ганнибалом, в 195 г., народ¬
ные трибуны Марк Фуданий и Луций Валерий внесли предложение об
отмене закона Оппия. Это вызвало неожиданно острую борьбу и рас¬
кол среди квиритов(членов курий). Одни горячо поддерживали идею
отмены, другие, которых возглавил Марк Порций Катон, исполнявший
в то время консульскую магистратуру, столь же ревностно отстаива¬
ли необходимость сохранения закона. Исход этой борьбы решился
неожиданным образом. В дебаты активно вмешались женщины Рима
и близлежащих городов и местечек, потребовавшие от мужчин «при
цветущем состоянии отечества, когда со дня на день увеличивается
частное достояние всех и каждого, возвратить и женщинам их прежние
украшения» (Liv. 34. 1. 5). Перед их натиском не устояли искушенные
политики великого Рима, и закон был отменен.
К с. 247
Кондотьер (ит. condottiere наемник). 1) предводитель наемного во¬
енного отряда в XIV—XVI вв. в Италии, находившегося на службе у
какого-либо европейского государя или римского папы; 2) перен. чело¬
век, готовый ради выгоды защищать любое дело.
К с. 248
Римская матрона (matrona) — в Древнем Риме — почетное назва¬
ние свободнорожденной замужней женщины, пользующейся хорошей
репутацией и принадлежащей к высшему сословию. Слово произошло
от латинского mater — мать. Матрона (имеющая статус matris familias)
находилась под протекцией pater familias — мужчины — главы семьи,
уделяя основное внимание заботе о детях, домочадцах и домашнем хо¬
зяйстве. Как правило, матрона не могла заниматься политической или
государственной деятельностью.
449
К с. 249
Аспазия — одна из знаменитейших женщин Древней Греции; род.
470 г. до н. э. в Милете, дочь Аксиоха, переселившегося в Афины. Бы¬
ла красива, умна, образованна. Дом ее в Афинах был сборным местом
влиятельных и замечательных по уму и дарованиям людей, которые
даже приводили к ней своих жен, что было совершенно не в нравах то¬
го времени. Сократ часто посещал А. Периклу она внушила прочную
привязанность. Он расстался со своею первою женою и женился на А.
(445 г. до н. э.). Политические противники Перикла приписывали ей
войну между афинянами и жителями о-ва Самос. Аристофан обвинял ее
в том, что Пелопоннесская война загорелась вследствие похищения ме-
гарцами некоторых из ее служанок. Не осмеливаясь нападать на самого
Перикла, противники его устами комика Гермиппа (432) обвинили А. в
непочитании богов. Перикл выступил ее защитником и обезоружил су¬
дей. По смерти Перикла А. вышла замуж за народного вождя Лизикла,
который достиг значительного влияния, но вскоре умер. Дальнейшая
судьба А. неизвестна.
К с. 251
Сенсимонизм — течение социального утопизма, основанное фран¬
цузским мыслителем графом Анри де Сен-Симоном (1760—1825). Дви¬
жущими силами исторического развития он считал прогресс научных
знаний, морали и религии. Основные черты будущей «промышленной
системы» Сен-Симона: обязательный труд, единство науки и промыш¬
ленности, научное планирование хозяйства, распределение по «спо¬
собностям» и т. д. В будущем обществе, по Сен-Симону, сохраняется
частная собственность, а пролетариат и буржуазия образуют единый
класс «индустриалов». В сочинении «Новое христианство» (1825) объ¬
являл освобождение рабочего класса целью своих стремлений, но путь
решения этой задачи видел в утверждении «новой» религии («все лю¬
ди — братья»). Догматизация учения привела к тому, что достаточно
быстро сенсимонисты фактически создали узкую религиозную секту.
К с. 257
Речь идет об отце оратора Демосфена, которого также звали Де¬
мосфеном. Демосфен-старший принадлежал к знатному афинскому
роду . Он владел двумя мастерскими, в которых полсотни рабов занима¬
лись производством оружия и мебели.
450
К с. 260
Рогация (rogatio — прошение, моление) — законопроект, предло¬
жение закона, который делался lex только после одобрения народа.
Гракхи братья. Тиберий (Tiberius Gracchus) (162—133 гг. до н. э.),
римский народный трибун (133). Гай (Caius Gracchus) (153—121 гг. до
н. э.), римский народный трибун (123 и 122). Из знатного плебейско¬
го рода. Пытались проведением демократических земельных реформ
приостановить разорение крестьян. Гаем был предложен также закон
о предоставлении прав римского гражданства италийским союзникам.
Погибли в борьбе с сенатской знатью, выступавшей против реформ.
К с. 263
Эпитадей (IV в. до н. э.) — спартанский эфор. С его именем связа¬
но проведение закона, отменявшего древнее, приписываемое еще Ли-
кургу, установление о неотчуждаемости и неделимости клеров и раз¬
решавшего передачу их и другого имущества в порядке дарения или по
завещанию. Следствием закона Э. явилась концентрация земли в руках
немногих и уменьшение числа полноправных граждан. Закон вошел в
историю под именем «ретры Эпитадея».
К с. 264
Филарх, Phylarchos, из Афин (или из Навкратиса) (III в. до н. э.) —
греческий историк. В своем произведении «История» в 28 книгах он
описал историю эллинистического мира от похода Пирра на Пелопон¬
нес (272 г. до н. э.) до смерти Клеомена III (219 г. до н. э.). Ф. стремился
прежде всего произвести эффект и взволновать читателя живым и дра¬
матичным рассказом. Ценность его произведения несколько снижают
морализаторские отступления и общая антимакедонская тенденция.
Сочинение Ф. использовали в своих трудах Плутарх, Помпей Трог и
Атеней.
К с. 270
Васильевский Василий Григорьевич (1838—1899) — выда¬
ющийся русский византинист, академик Петербургской АН (1890).
Инициатор создания журнала «Византийский временник» (1894).
Основные работы посвящены социально-экономической истории Ви¬
зантии, истории русско-византийских отношений.
К с. 272
Пельман (Pohimann) Роберт (1852—1914) — немецкий историк
Античности. Профессор в Эрлангене (с 1884), в Мюнхене (с 1901).
451
Исследовал экономическую историю и особенно социальную борьбу в
Греции и Риме. Пытался доказать, что последняя привела к гибели ан¬
тичную цивилизацию. Выступая с крайне модернизаторских позиций,
П. отождествлял социальные идеи и социальную борьбу в древности
с социальной борьбой современного пролетариата; гомеровское обще¬
ство рассматривал как феодальное с крупным частновладельческим
хозяйством, Грецию V в. до н. э. — как развитое капиталистическое
государство. Работа «История античного коммунизма и социализма»
была издана в Санкт-Петербурге в 1910 г.
Коммунизм (от латин. communis — общий) — в данном случае об¬
щее название различных концепций, в основе которых лежит отрица¬
ние частной собственности.
Агис IV (около 262—241 гг. до н. э.) — царь Спарты (с 245 г. до
н. э.)из династии Агиадов. (Первый царь Агис, сын Еврисфена, был ро¬
доначальником Агиадов, представителей одного из двух царствовавших
в Спарте домов). С целью ликвидации резкого имущественного рассло¬
ения и возрождения военной мощи Спарты Агис IV выдвинул програм¬
му радикальных реформ: кассация долгов, передел земли и наделение
неимущих земельными участками (клерами), увеличение числа полно¬
правных граждан за счет периэков. В результате проведения реформ
Агиса долговые документы были сожжены, противодействующие про¬
ведению реформ эфоры заменены другими, но передел земли был затор¬
можен крупными землевладельцами. Агис был обвинен в стремлении к
тирании и казнен.
Имя Клеомен носили три спартанских царя. Клеомен III, сын Лео¬
нида , происходил из рода Агиадов, царствовал с 235 по 222 г. до н. э.,
умер в 219 г. до н. э. в Египте. Женился, по желанию отца, на богатой
вдове Агиса. После победы Спарты над Ахейским союзом продолжил
реформаторскую деятельность Агиса IV — ликвидировал должность
эфоров и герусию, реорганизовал армию (по македонскому образцу) и
перестроил систему воспитания юношества в соответствии с принци¬
пами Ликурга. Стремясь предотвратить влияние спартанских реформ и
воспрепятствовать распространению власти Спарты над всем Пелопон¬
несом, Арат и Антигон Дозон заключили союз против К. и разбили его
при Селласии в 222 г. до н. э. К. бежал в Египет и там покончил с собой.
Политику К. продолжал Набис. Биография К. содержится в «Сравни¬
тельных жизнеописаниях» Плутарха.
452
К с. 274—275
Филипп II (ок. 382—336 гг. до н. э.), царь Македонии с 359 г. Отец
Александра Македонского. Завершил в 359 г. объединение Македонии.
В 359—336 гг. завоевал Фессалию, часть Иллирии, Эпир, Фракию и др.
К 338 г. (после битвы при Херонее) установил гегемонию над Грецией.
К с. 276
Неодамоды — «новые граждане», или «люди, вновь присоединен¬
ные к народу» — вольноотпущенники, присоединенные к гражданской
массе.
К с. 278
Лисандр (умер в 395 г. до н. э.) — спартанский полководец, одер¬
жавший победу над афинянами на заключительном этапе Пелопоннес¬
ской войны в морской битве у мыса Нотий в 407 г. После 404 г. Лисандр
пытался добиться единовластия. Был отстранен от власти. Погиб во
время Коринфской войны. Умевшему использовать военные хитрости
Лисандру приписывают поговорку «Где львиная шкура коротка, там на¬
до подшить лисью».
К с. 279
Клеомброт II — царь лакедемонян из рода Агиадов, правивший в
243—241 гг. до н. э. Зять Леонида II.
К с. 280—281
Сфер (Scpatpoq) Боспорский (сер. III в. до н. э.) — стоик, ученик Зе¬
нона, а затем Клеанфа. Родом из Северного Причерноморья — «боспо-
рец». Известны 32 сочинения (утрачены), в т. ч. «Искусство рассужде¬
ния» в 2 кн., «О противоречиях» в 3 кн., «О мире», «Об элементах», «О
Гераклите», «О страстях», «О влечении», «Об этическом настрое», «О
законе», «О царской власти», «О спартанском государственном устрой¬
стве», «О Ликурге и Сократе» и др. Особенно интересовался полити¬
кой, некоторое время был советником спартанского царя Клеомена,
изучал государственные традиции Спарты, жил также в Александрии
при дворе Птолемеев.
К с. 282
Павсаний Перигет (Pausanias) ( ок. 115— после 180 г. н. э.) —
греческий писатель. В 160—180 гг. написал «Странствия по Элладе»
(Periegesis tes Hellados) в 10 книгах — самое обстоятельное описание
Греции, какое оставила нам Античность. Сочинение содержит много-
453
численные исторические, мифологические, парадоксографические и
географические экскурсы. П. описывал Грецию по личным впечатлени¬
ям, использовал литературные и исторические сочинения. Он цитиро¬
вал Гомера, Гесиода, Геродота и др.
Парадоксография (Парабо^оурафеих) — жанр сочинений о чудес¬
ных и необыкновенных вещах, существовавший уже в Древней Гре¬
ции).
Арат из Сикиона(греч. Аратос) ( родился ок. 271 г. до н. э.) — ру¬
ководитель Ахейского союза, во главе которого он находился в качестве
стратега с 245 г. больше 17 раз. Призванием Антигона Досона в помощь
против спартанского царя Клеомена III (223 г.) Арат передал Ахейский
союз фактически во власть македонян, чтобы таким образом избавить¬
ся от власти спартанцев. Он умер от яда (213 г. до н. э.), который ему
велел поднести Филипп V Македонский. Арат оставил «Записки», из
которых много заимствовали Полибий и Плутарх. Последний написал
также биографию Арата.
Набис (Навид) (Napiq) — спартанский тиран с 206 по 192 г. до
н. э. Был сначала сторонником, затем противником римлян. Жестоко¬
стью и беззаконием положил конец остаткам древней спартанской ари¬
стократии, опираясь на войско наемников и чернь. В 192 г. до н. э. убит
военачальником этолян Алексаменом.
Маханид (Machamdas, Maxavi5a<;) — знатный спартанец, присво¬
ивший себе власть тирана в Спарте после смерти царя Клеомена III.
После жестокого управления он был в 206 г. до н. э. побежден в войне
с Ахейским союзом и убит.
К с. 285
Ганнибаловой войной и «войной против Ганнибала» называли
римляне Вторую Пуническую войну 218—201 гг. до н. э.
Публий Корнелий Сципион Эмилиан Африканский (Млад¬
ший) Нумантийский (Publius Cornelius Scipio Aemilianus Africanus
(Iunior) Numantinus) (185 г. до н. э. — 129 г. до н. э.) — римский полко¬
водец. В 146 г. захватил и разрушил Карфаген, завершив Третью Пуни¬
ческую войну. Римское предание изображает Сципиона Африканского
ревностным поклонником эллинской культуры, приверженцем старо¬
римских нравов.
К с. 286
Югер (jugerum) — у древних римлян мера площади поля, которое
можно вспахать в день парой (uno jugo) волов. Югер представлял собой
454
прямоугольник в 240 футов длиной и 120 футов шириной (28800 кв.
римских футов = 2518, 2 кв. метра).
К с. 287
Эвн (Евн) (Eunus, Eynoys) (умер 132 г. до н. э.) — сирийский раб,
вождь 1-го сицилийского восстания рабов (136—132 гг. до н. э.). В
подражание эллинистическим правителям был провозглашен в Энне
царем под именем Антиоха, основал Новосирийское царство. К вос¬
ставшим присоединился киликиец Клеон, под руководством которого
на юго-западе острова возник второй центр восстания. Рабы овладели
несколькими городами, их главным опорным пунктом был Тавромений,
который был захвачен римским консулом П. Рупилием в результате из¬
мены. Клеон погиб в сражении. Эвн скончался в заключении в Риме.
Спартак (умер в 71 г. до н. э.) — гладиатор, возглавивший вос¬
стание рабов 73 (или 74) — 71 гг. до н. э. в Древнем Риме. Фракиец
по происхождению, он сначала служил в римском войске, дезертиро¬
вал и сделался разбойником, попал в плен и был определен в школу
гладиаторов в городе Капуя. Вместе с другими гладиаторами бежал на
Везувий. Вскоре вокруг него объединилось уже около 10 тыс. беглых
рабов и бедных арендаторов. К 72 г. армия Спартака насчитывала более
100 тыс. человек. Восстание было подавлено, сам Спартак погиб в бою
против римской армии под руководством Красса.
Инсургент (латин. insurgens, от insurgere — восставать) — мятеж¬
ник; повстанец.
К с. 289
Пиндар (ок. 521—441 гг. до н. э.) — самый выдающийся предста¬
витель торжественной хоровой лирики Древней Греции. Родился близ
города Фив. Много путешествовал; некоторое время жил в Афинах,
позже — в Сицилии у тирана Гиерона. Пиндар писал в разнообразных
жанрах торжественной лирики, но славу приобрел своими «эпиникия-
ми» (победными одами в честь победителей на общегреческих состяза¬
ниях), в которых был преемником основателя этого жанра — Симони¬
да. Пиндар писал по заказу отдельных лиц или общин; за свой труд он
получал денежное вознаграждение. Сохранилось 45 од Пиндара.
Симонид Кеосский (Simonides) (ок. 556 — ок. 468 г. до н. э.) —
греческий лирический поэт. Родился в Иулии на острове Кеос у побе¬
режья Аттики. Писал элегии, эпиграммы, мелические произведения
(melos — песня, исполнявшаяся отдельным певцом). Был современ¬
ником крупнейших событий в истории Греции: побед над персами при
455
Марафоне (490), Саламине (480) и Платеях (479). Ему приписывается
множество эпитафий, в частности, в честь воинов, погибших в сраже¬
ниях за свободу Эллады. Как поэт и «мудрец» С. был близок к афинским
и сицилийским тиранам, а также к Фемистоклу.
Фриних ( Phrynichos) ( VI—V вв. до н. э.) — греческий трагиче¬
ский поэт. Принимал деятельное участие в персидских войнах. Один
из основоположников греческой трагедии, предшественник Эсхила.
Первую победу Ф. одержал в 67-ю Олимпиаду (511—508 гг. до н. э.).
В представленной в 492 г. трагедии «Взятие Милета» (Miletu halosis)
он описал подавление восстания ионийцев и разрушение Милета
(494 г.). Пьеса потрясла зрителей. Весь театр плакал, после этого поэт
был приговорен к штрафу за «напоминание о бедах родины», трагедия
была запрещена. После победы над персами он написал «Финикиянок»
(Phoinissai), сюжетным стержнем которых (как и трагедии Эсхила
«Персы») была битва подСаламином. Название пьесе дал хор, который
состоял, по-видимому, из вдов финикийских моряков, служивших на
флоте Ксеркса. Фриних был первым трагическим поэтом, который ввел
женские роли (актеры выступали в женских масках).
Эсхил (Aischylos) (ок. 525, Элевсин,— 456 г. до н. э., Сицилия),
древнегреческий драматург. Происходил из старинного аристократиче¬
ского рода. Принимал активное участие в политической жизни Афин,
был участником Греко-персидских войн (сражался при Марафоне,
Саламине, Платеях). Эсхил — поэт эпохи становления греческого по¬
лиса. Успешная борьба греков с персами дала Эсхилу повод к прослав¬
лению полисного строя и афинской демократии, которую он противопо¬
ставлял восточному деспотизму. Но при этом радикальные тенденции
афинской демократии вызывали у него страх перед возможным нару¬
шением человеком мировой «меры». В трагическом агоне впервые вы¬
ступил в Афинах во время 70-й Олимпиады (499—496 гг. до н. э.); в
472 г. получил первую награду за трилогию, включавшую «Персов».
12 раз был победителем в состязаниях драматургов. В Античности бы¬
ло известно ок. 80 драматических произведений Э., сохранилось толь¬
ко 7: «Персы» (472), «Семеро против Фив» (467), трилогия «Орестея»
(458); «Агамемнон», «Хоэфоры», «Эвмениды»); о времени создания
трагедий «Просительницы, или Молящие» и «Прикованный Прометей»
единого мнения нет.
Аристофан (ок. 450 — ок. 385 г. до н. э.) — виднейший древнегре¬
ческий драматург, самый яркий представитель политической комедии
конца V и начала IV в. Обстоятельства его жизни нам почти неизвест¬
ны. Родившись, по-видимому, в Афинах, А. жил в эпоху самого расцве¬
456
та афинской демократии и был современником продолжительной Пело¬
поннесской войны греков со спартанцами (431—404), когда в Афинах
происходила ожесточенная классовая и политическая борьба. Ари¬
стофан, не будучи аристократом, в молодости был деятельным членом
аристократических клубов (т. н. гетерий), готовивших олигархический
переворот, и, следовательно, сочувствовал идеологии земельной ари¬
стократии. написал до сорока комедий, из которых до нас сохранились
лишь одиннадцать: «Арханяне» (425), «Всадники» (424), «Облака»
(423), «Осы» (422), «Мир» (421), «Птицы» (414), «Лисистрата» (411),
«Женщины на празднике Фесмофорий» (ок. 411), «Лягушки» (405),
«Женщины в Народном собрании» (392 или 389), «Богатство» (388). В
своих комедиях Аристофан высмеивает выскочек, крикунов и неучей
из низов, а также демагогов из торгового класса , которые льстят на¬
роду и обманывают его, преследуя лишь свою выгоду.
Геродот (греч. Herodotos) (р. между 490 и 480 г. до н. э., Галикар¬
нас, на юго-западе Малой Азии,— умер около 425 г. до н. э., Афины или
Фурии, Южная Италия), древнегреческий историк. Труд Г., условно
названный «Историей», посвящен важнейшему политическому собы¬
тию греческой истории — Греко-персидским войнам (500—449 гг. до
н. э.); изложение доведено до взятия греками г. Сеста (в Геллеспонте)
в 478 г. до н. э. Впоследствии александрийские ученые разделили со¬
чинения Г. на 9 книг, по числу муз, каждая книга была названа именем
одной из муз. Главным мотивом «Истории» Г. является идея борьбы
греческого мира с миром восточным. Исторические воззрения Г. не
отличаются целостностью и научной определенностью. В объяснении
исторических событий он допускает различные версии, то ссылаясь на
божественную волю, то на судьбу, то давая рационалистические истол¬
кования некоторым событиям или поступкам людей. Встречаются у Г.
и отдельные примеры исторической критики. Напротив, политические
взгляды Г. отличаются вполне определенной симпатией к афинской де¬
мократии.
Фукидид (ок. 460 — ок. 400 г. до н. э.), афинский историк. Даты
рождения и смерти Фукидида устанавливаются предположительно, на
основании его собственных косвенных сообщений, а также того, что
в его «Истории», незавершенном труде, посвященном Пелопоннесской
войне между Афинами и Спартой (431—404 гг. до н. э.), нет указания
на события, происходившие в IV в. до н. э. Знатное происхождение не
помешало Фукидиду сделаться пылким приверженцем демократии Пе¬
рикла, идеалы которой он превозносит в надгробной речи, вложенной
им в уста Перикла (II. 35—46). Однако Фукидид не был последователь¬
457
ным демократом, поскольку полагал, что олигархическая конституция
411 г. до н. э. являлась лучшим государственным устройством из всех,
какие только знали современные ему Афины.
К с. 290
Семь греческих мудрецов, семь греков VI в. до н. э., отличав¬
шиеся житейской мудростью и высокими нравственными принципами:
Биас, Хилон, Клеовул, Периандр, Питтак, Солон и Фалес. Их изрече¬
ния, записанные в Дельфийском храме: «Большинство людей дурные»
(Биас); «Будь предусмотрителен» (Хилон); «Наблюдай во всем меру»
(Клеовул); «Все обдумывай» (Периандр); «Замечай удобное время»
(Питтак); «Познай самого себя» (Солон); «Поручительство причиняет
горе» (Фалес).
К с. 291
Софисты : от греч. sophistes — мудрец
К старшим софистам (2-я пол. V в. до н. э.) причисляют Протагора,
Горгия, Гиппия, Продика, Антифонта, Крития. К следующему поколе¬
нию — младшим софистам, относят Ликофрона, Алкидаманта, Траси-
маха.
К с. 293
Еврипид (485/484—407/406 гг. до н. э.) — афинский трагиче¬
ский поэт. Сын состоятельного саламинского землевладельца, сам че¬
ловек зажиточный, Е. держался в стороне от общественной жизни и
был одиноким мыслителем-книголюбом, отдававшимся исключительно
драматическому творчеству, несмотря на то, что при жизни его траге¬
дии не пользовались успехом: из 22 поставленных им тетралогий лишь
5 получили первый приз на афинских трагических состязаниях, послед¬
ний раз — уже после его смерти. Гуманизм автора и новизну его пьес
исследователи видят и в многократном выведении на сцену в качестве
персонажей женщин и рабов, в попытках заставить публику сопережи¬
вать им. Трагедии : «Алкеста», «Медея», «Ипполит», «Гераклиды», «Ан¬
дромаха» [приблизительно того же времени], «Гекуба», «Просительни¬
цы», «Геракл», «Ион», «Троянки», «Ифигения в Тавриде», «Электра» ,
«Елена», «Финикиянки», «Орест», «Ифигения в Авлиде», «Вакханки»
и драма «Киклоп».
К с. 299
Утопия — слово стало популярным благодаря английскому мыс¬
лителю, канцлеру Англии Томасу Мору (1478—1535), который издал
458
(1516) на латинском языке сочинение под названием «О наилучшем
состоянии государства и о новом острове Утопия». В нем писатель на¬
рисовал картину общества социальной гармонии и всеобщего благопо¬
лучия. Название острова образовано из двух греческих слов — и — не,
нет, utopos — место — и переводится или как «не-место», или «мест¬
ность, которая нигде не существует». Имя нарицательное для всякого
рода малореальных, идеологизированных, благодушных социальных
проектов (ирон.).
Кс. 301
Критий (Kritias) из Афин( ок. 460—403 гг. до н. э.) — греческий
политик, прозаик и поэт. Сын Каллихра, двоюродный брат матери Пла¬
тона, происходил из древнего аттического рода. Ученик Сократа и,
возможно, Горгия, позднее политик проспартанской ориентации, враг
демократии. В 415 г. был обвинен на процессе гермокопидов (т. е. лю¬
дей, разрушавших статуи Гермеса). Изгнанный в 407 или 406 г., уехал в
Фессалию. После поражения Афин в Пелопоннесской войне (404) стал
одним из пяти высших государственных чиновников (эфоров), а затем
предводителем экстремистского крыла в т. н. режиме «тридцати тира¬
нов». Сторонник кровавого террора, он стал виновником гибели пред¬
ставителя умеренных Терамена. Погиб под Мунихией в борьбе с от¬
рядами демократа Тразибула (403). Новаторством К. было признание
идеи Бога политической фикцией, которая облегчает владыкам управ¬
ление людьми. К. разделял взгляды некоторых софистов, полагавших,
что в обществе должно признаваться право сильнейшего.
К с. 303
Дионисий I Старший (432—367 гг. до н. э.) — сиракузский тиран.
Вел войны с Карфагеном за господство на Сицилии, в результате чего
захватил значительную часть острова и превратил Сиракузы в торго¬
вый и культурный центр. С именем Дионисия связано выражение «Да¬
моклов меч». Согласно легенде, Дионисий, желая охладить зависть к
себе одного из своих приближенных по имени Дамокл, раз посадил его
на свое место, причем тот, поднявши вверх глаза и увидевши над своей
головой меч, висящий на волоске, быстро отскочил в сторону. «Таково
счастье царей,— сказал Дионисий,— они среди своего благополучия
находятся в постоянной опасности».
Дионисий II Младший — тиран (367—357 и 346—344 гг. до
н. э.) старший сын Дионисия I. Прекратил войну с Карфагеном, кото¬
рую вел его отец. Во время похода Дионисия II против луканов, в 357 г.
до н. э., сиракузянин Дион, стоявший во главе отряда наемников, овла¬
459
дел Сиракузами. Д. II был вынужден уйти в свои владения в Италии. В
346 г. снова захватил власть в Сиракузах. В 344 г. сдал город коринф¬
скому полководцу Тимолеону и удалился со своими приверженцами в
Грецию.
К с. 306
Зенон (Zenon, Zrivcav) (р. 355 г. до н. э.) — основатель стоической
философии. Родился на о. Кипр в г. Китионе. После двадцатилетних
занятий философией он основал свою собственную школу в Афинах.
Последователи его получили название стоиков от афинской стой, или
колоннады, где он излагал свое учение. Умер в глубокой старости. Со¬
чинения его не сохранились.
К с. 309—310
Роберт фон Моль (Robert von Mohl) ( 1799—1875) — немецкий
юрист, правовед.
К с. 310
Дикеарх (Dikaiarchos) (род. до 340 г. до н. э., )— древнегреческий
философ —перипатетик (греч. peripatetikos — прогуливающийся (по
преданию, Аристотель преподавал ученикам философию во время
прогулок). Ученик Аристотеля и Теофраста. Необычайно плодовитый
писатель-эрудит, автор произведений из области географии, истории
культуры и литературы, политики. Важнейшими из них являются:
«Жизнь Эллады» (Bios Hellados) в 3 книгах, история греческой куль¬
туры от легендарного Золотого века до времен жизни автора и труд по
географии «Описание Земли» (Periodos ges), где Дикеарх среди проче¬
го доказывал шаровидность Земли.
К с. 311
Гиппон, будучи одним из вожаков народа , внес радикальное пред¬
ложение о перераспределении земли и домов в Сиракузах (Plut. Dion.
37).
К с. 315
Партикуляризм (от латин. particulars — частичный) — стремле¬
ние (отдельных частей государства) к обособлению в ущерб общегосу¬
дарственным интересам.
К с. 321
Анталкид (? —367 г. до н. э.) — спартанский военный деятель и
дипломат. Анталкидов мир, царский мир, заключен в 387 (или 386 г.)
460
до н. э. по окончании Коринфской войны 395—387 гг. между Спартой,
с одной стороны, и коалицией греческих полисов во главе с Афинами и
Фивами — с другой. Назван по имени главы спартанского посольства
Анталкида (Antalkidas). Анталкидов мир отражал интересы персидской
державы Ахеменидов. Под их власть переходили греческие города Ма¬
лой Азии, о. Кипр и Клазомены, полисам Греции предоставлялась ав¬
тономия, лишь Лемнос, Имброс и Скирос были оставлены под властью
Афин, распускались все политические союзы, кроме Пелопоннесского.
Гарантом мирного договора была объявлена Спарта, что привело к ее
гегемонии в Греции. В целом, по мнению исследователей, Анталкидов
мир привел к утрате греческих завоеваний периода Греко-персидских
войн 500—449 гг. до н. э., способствовал развитию политической раз¬
дробленности и междоусобиц в Греции. Текст Анталкидова мира при¬
водит Ксенофонт в «Греческой истории».
К с. 322
Имеется в виду Александр Македонский. Александр Ма¬
кедонский (Александр Великий) (латин. Alexander) (356—323 гг. до
н. э.), выдающийся полководец, сын македонского царя Филиппа II.
Учителем Александра был Аристотель. Александр — царь Македо¬
нии с 336 г. В результате успешных завоевательных походов против
Персии (покорение западной части Малой Азии, завоевание Фини¬
кии, поход в Египет и основание Александрии, поход в Месопотамию,
захват Бактрии и Согдианы, покорение Индии) А. М. стал монархом
греко-македонской персидской державы. А. М. привлек к управлению
завоеванными землями местную знать, поручив грекам и македонянам
лишь решение военных и финансовых вопросов. Умер от малярии. Пто¬
лемей перевез его в золотом гробу в Александрию, где прах А. М. был
погребен.
К с. 323
Антигон II Гонат (319—239 гг. до н. э.) — сын Деметрия I Поли-
оркета, в 276 г. до н. э. провозгласил себя македонским царем. Более
десяти лет его власть над Грецией была незыблема.
Фокидцы — жители Фокиды (Phocis, Фажц) — области Средней
Греции, занимавшей площадь приблизительно в 40 кв. миль. На западе
Ф. граничила с Доридой и с Озолийской Локридой, на севере — с Эпик-
немидской, на востоке — с Опунтской Локридой и Беотией, на юге — с
Коринфским заливом.
Акарнанийцы — жители Акарнании (Acarnania, Aicapvavia) — са¬
мой западной области Эллады.
461
К с. 325
Мищенко Федор Герасимович (1848—1906) — известный ан-
тичник, профессор Киевского и Казанского университетов, с 1895 г.—
член-корреспондент Российской АН. М. переводил сочинения Геродота,
Фукидида, Полибия, Страбона и Демосфена, исследовал эллинисти¬
ческую Грецию. В работе «Федеративная Эллада и Полибий» (1890)
М. выступил против идеализации Македонии Й. Г. Дройзеном, много
внимания уделил федеративному устройству Эллады. Работы М. по
«Истории» Геродота имеют большую ценность для изучения этногра¬
фии Скифии.
К с. 328
Лациум (Latium). Область Средней Италии, на берегу Тирренско¬
го моря, названная, возможно, по имени царя Латина (Latinus ). На се¬
вере ее находился г. Рим. Жители Лациума — латины — составляли
чрезвычайно древнее население Италии.
Являясь колонией Альба-Лонги — главного города Италийского
союза, Рим постепенно возвысился, а Альба-Лонга теряла свое значе¬
ние. Обоюдные пограничные набеги и грабежи привели к вооруженно¬
му противостоянию. Однако диктатор Альбы-Лонги Меттий Фуфетий
вызвал Тулла Гостилия( третий (после Ромула и Нумы Помпилия) рим¬
ский царь, правил в 672—640 гг. до н. э.) на переговоры и предостерег
его от побоища, которое ослабит оба города и сделает их беззащит¬
ными перед этрусками. Решено было выявить победителя единобор¬
ством нескольких избранных солдат — трех братьев Горациев и трех
Куриациев, со стороны Рима и Альба-Лонги соответственно. Двое из
Горациев были убиты, однако третий Гораций убил всех трех Куриа¬
циев и с триумфом возвратился в Рим. Альба-Лонга была вынуждена
вступить в наступательный союз с Римом против этрусков. Сразу после
этого Рим объявил войну Фидене. Во время решающей битвы союзная
армия Альба-Лонги уклонилась от сражения, рассчитывая на то, что
этруски помогут им сокрушить римское господство, поэтому римлянам
пришлось принять на себя основной удар вражеской армии. Союзная
армия вступила в бой лишь тогда, когда победа римлян была очевидна.
Прогневанный этим замешательством, Тулл Гостилий обвинил в преда¬
тельстве всех альбанских вождей. В наказание за измену Меттий Фу¬
фетий, по приказанию Тулла, был разорван надвое двумя квадригами, а
жители города насильно переселены в Рим, на Делийский холм. Город
же был разрушен до основания. Историю Меттия Фуфетия рассказы¬
вают Ливий (Liv. Ab Urbe 1.27—28) и Флор (Flor. I. 3. 6—8). Разруше-
462
ние Альба-Лонги Римом является исторически достоверным событием
VI в. до н. э. После этого Рим возглавил Латинский союз — федерацию
городов Лация(союз возник в начале 1 тыс. до н. э. ; насчитывал 30 об¬
щин).
К с. 331
Муниципии (латин. municipium — самоуправляющаяся общи¬
на) — завоеванные Римом италийские города, жители которых по¬
лучали ограниченные права римского гражданства (civitas sine suffra-
gio — граждане без права голоса). Эти города имели свой сенат,
народное собрание, выборных должностных лиц, казну. После Союзни¬
ческой войны 91—88 гг. до н. э. все италийские города получили пол¬
ные права римского гражданства, а в 45 г. до н. э. Ю. Цезарь установил
единообразное управление во всех муниципиях по римскому образцу.
В эпоху империи этот порядок был постепенно распространен и на про¬
винциальные города.
К с. 332
Тиртей (Tyrtaios) (VII в. до н. э.) — греческий поэт из Спарты, эле-
гик. Легенда гласила, что Т. был хром и преподавал в афинской школе.
Во время II Мессенской войны спартанцы получили из Дельф предска¬
зание, что они победят только тогда, когда их вождем станет афинянин.
Неприязненно настроенные к Спарте афиняне прислали Т. в качестве
вождя. Но физические недостатки Т. заслонил его поэтический талант.
Своими элегиями он поднял спартанцев на борьбу, и они покорили сво¬
бодолюбивых мессенцев.
К с. 334
Гармост (греч. распорядитель) — первоначально должностное ли¬
цо, назначаемое Спартой для надзора в периэкских поселках. Во время
Пелопоннесской войны Г. назывались командиры частей, сформирован¬
ных из периэков и илотов. Во время спартанской оккупации союзных и
покоренных городов Г. были начальниками гарнизонов, поддерживали
местных сторонников Спарты (как правило, олигархов) в противовес
местной демократии.
Пелопид (ок. 410—364 гг. до н. э.) — фиванский полководец, друг
и сподвижник фиванского государственного деятеля Эпаминонда, спас¬
шего ему жизнь в одном из сражений. Порывистому Пелопиду и сдер¬
жанному Эпаминонду Фивы были обязаны своим кратковременным
возвышением и гегемонией. В 379 г. до н. э. Пелопид входил в число за¬
говорщиков, действия которых привели к ниспровержению олигархи¬
463
ческого режима в Фивах и изгнанию спартанского гарнизона. Пелопид
был избран одним из беотархов (одним из руководителей Беотийского
союза) и впредь оставался на ключевых ролях в Фивах.
Эпаминонд (418—362 гг. до н. э.), фиванский полководец и госу¬
дарственный деятель. Выходец из небогатого знатного семейства, по¬
лучил разностороннее образование, в том числе философское (его учи¬
телем был пифагореец Лисий). Он не участвовал в заговоре Пелопида
и Меллона, которые свергли в 379 г. олигархов (Plut. gen. Socr. 24),
т. к. считал несправедливым убивать без суда гражданина и боялся
злоупотребления насильно приобретенной свободой. Выступивши с
толпой своих приверженцев, он достиг того, что граждане высказались
за новый порядок вещей, взрывы мести против сверженной партии бы¬
ли подавлены и все силы соединились для борьбы с внешним врагом.
После переворота 379 г. до н. э. Э. играл значительную роль во всей
последующей истории Фив. В 371 г. до н. э. его в первый раз выбрали
беотархом, и он встал во главе армии, которая нанесла спартанцам по¬
ражение при Левктрах в 371 г. до н. э. Э. был смертельно ранен в сра¬
жении при Мантинее с войсками полисов Афино-Спартанского союза
под командованием спартанского царя Агесилая. Когда ему принесли
его щит, он был еще жив и, узнав, что фивяне победили, велел вынуть
острые копья из раны и с улыбкой умер. «Эпаминонд выказал, на мой
взгляд, не меньше отваги и решимости, чем Александр и Цезарь... Эпа¬
минонд не уступает ни одному философу, даже самому Сократу» (Мон-
тень).
Кс. 341
Эфиальт (сер. V в. до н. э.) — афинский государственный деятель.
Выражая интересы демократических кругов населения, Эфиальт вы¬
ступал за разрыв со Спартой, был сторонником дальнейшей демократи¬
зации государственного строя Афин и ликвидации политического зна¬
чения ареопага, состоявшего из представителей родовой аристократии.
В 462 г. провел реформу об ограничении функций ареопага: в его веде¬
нии остались лишь уголовные процессы. Вскоре был убит по проискам
аристократии. Восприемником политики Эфиальта был Перикл.
Лигдамид( Lygdamis, Лбубарк;) — тиран на острове Наксос, где
он, несмотря на свое знатное происхождение, стоял во главе народной
партии, чем и достиг власти. Кроме того, он оказывал свое содействие
Писистрату, который в свою очередь помог ему сделаться тираном на
острове Наксос в 540 г. Впоследствии он был свергнут спартанцами
(526 г. Hdt. 1,61.64. Aristot. polit. 5, 5, Polyaen. 1, 23, 2).
464
К с. 343
Курциус (Curtius) Эрнст (1814—1896) — немецкий историк Ан¬
тичности, археолог. Руководитель раскопок в Олимпии (1875—1881).
Главные работы по истории, топографии и археологии Древней Гре¬
ции.
К с. 345
Фрурарх — комендант постоянного гарнизона в союзном Афинам
городе.
К с. 348
Тороватый (тароватый) — великодушный, щедрый.
К с. 349
1 кв. верста = 250000 квадратных саженей = 1, 138 кв. км.
Бузескул Владислав Петрович (1858—1931) — русский и укра¬
инский историк Античности, профессор Харьковского университе¬
та, Академик РАН с 1922 г., АН СССР (1925;), АН Украины (1925).
Большинство его научных исследований посвящено истории Древней
Греции. Б. рассматривал афинскую рабовладельческую демократию
как одно из крупных завоеваний греческого политического гения, ока¬
завшее влияние на развитие греческой культуры, политических форм
Античности и Европы Нового времени. Вторая область исследований
ученого — античное источниковедение и историография. Его «следует
назвать одним из лучших знатоков истории Древней Греции не в одной
только России» (Н. Кареев).
К с. 354
Диобелию, по словам Аристотеля (в «Афинской политии»), впер¬
вые ввел Клеофонт/Клеофон (умер в 407 г. до н. э.) — вождь радикаль¬
ных демократов (в конце V в.). Через несколько лет, по предложению
Калликрата, к 2 оболам прибавлен был еще один обол. В последний
период Пелопоннесской войны Клеофонт ведал финансами и оказывал
сильное влияние на политику Афин; в 410 г. до н. э. он добился изгна¬
ния представителя крайних олигархов Крития из Афин, а позднее, в
407 г. до н. э., выступил против Алкивиада, обвиняя его в предатель¬
стве. Клеофонт был казнен в результате происков своих политических
противников — афинских олигархов, добивавшихся мира со Спартой.
465
К с. 358
Алкивиад(греч. Alkibiades) (ок. 450 — ок. 404 г. до н. э.), афинский
политический деятель и полководец, сын Клиния, воспитанник Перик¬
ла, ученик Сократа. Часто менял свою политическую ориентацию. По¬
сле Никиевого мира 421 г., которым закончилась Архидамова война,
А. как стратег добился организации военной экспедиции на Сицилию в
415—413 гг. с целью продлить войну с Пелопоннесским союзом. Ото¬
званный из Сицилии на суд по обвинению в святотатстве, А. перешел
на сторону Спарты, предав Афины. По поручению спартанцев вел пере¬
говоры с Персией о поддержке в войне с Афинами. В тяжелое для по¬
следних время возвратился на родину, где ему простили все грехи и
даже избрали командующим афинским флотом. Однако после первых
неудач в войне на море в 408—407 гг. А. вынужден был отправиться в
добровольное изгнание — сначала во Фракию, а потом к фригийскому
сатрапу Фарнабазу, где и погиб.
К с. 359
Куторга Михаил Семенович (1809—1886) — античник, профес¬
сор истории С.-Петербургского и Московского университетов, член-
корресподент Петербургской АН (1848). Основные труды по истории
архаического и классического периодов Древней Греции. Более под¬
робно см. Введение.
К с. 365
Проконсул, или пропретор — в Древнем Риме исполнявший
должность консула или претора; часто тот же консул или претор, оста¬
вавшийся во главе управления провинцией по истечении срока, на кото¬
рый был назначен. Во времена императоров проконсулами назывались
наместники сенатских, а пропреторами — императорских провинций.
К с. 367
Публиканы (латин. publicani, от publicum — государственное
имущество), в Древнем Риме лица, получавшие с торгов на откуп госу¬
дарственное имущество (земли, рудники, солеварни) с целью его экс¬
плуатации, а также право на сбор государственных налогов и подряды
на общественные постройки или снабжение. При крупных сделках соз¬
давались компании П. (латин. societates publicanorum), бесконтрольно
эксплуатировавшие и разорявшие население, особенно в провинциях.
Со времени империи (с 1 в. н. э.) деятельность П. стала ограничивать¬
ся, сбор налогов был передан государственным должностным лицам.
466
К с. 367—368
Речь идет о Михаиле Ивановиче Ростовцеве. Ростовцев Михаил
Иванович (1870—1952) — крупнейший античник XX в., член Берлин¬
ской (с 1914 г.) и Российской (с 1917 г.) АН, выпускник и профессор
Петербургского университета; проводил раскопки в Крыму, заложил
основы отдела археологии в Эрмитаже. Между 1903 и 1918 гг. Р. разра¬
батывал проблемы римского колоната, эллинистическо-римского архи¬
тектурного пейзажа, античной декоративной живописи на юге России,
истории Скифии и Боспорского царства. В 1918 г. он вынужден был
эмигрировать и обосноваться в США, где преподавал в Мэдисонском
университете (1920—1925) и возглавлял кафедру в Йельском универ¬
ситете (1925—1944). В эти годы Р. создал классические капитальные
труды «История античного мира» и «Социальная и экономическая исто¬
рия эллинизма», которые завоевали ему репутацию Моммзена XX в. В
своих исследованиях Р. опирался не только на античную традицию и
данные эпиграфики, но и на археологический материал, продемонстри¬
ровав возможности его использования при решении многих историче¬
ских проблем. Вслед за Ф. Кюмоном он провел образцовые раскопки в
Дура-Европосе (1928—1937). В СССР значимость научного наследия
Ростовцева было принято официально принижать, подчас его работы
расценивались как проявление «кризиса буржуазной науки». Вместе
с тем, в действительности, ни у одного серьезного советского антич-
ника не вызывала сомнений грандиозность и эпохальность ученого.
О М. И. Ростовцеве см.: Скифский роман/под ред. Г. М. Бонгард-
Левина. М., 1997; Парфянский выстрел/ под ред. Г.М. Бонгард-Левина,
Ю. Н. Литвиненко. М., 2003.
К с. 370
Аннона( Аппбпа) — собственно годовой доход, годовой сбор; в осо¬
бенности так назывался хлеб, скупленный на государственный счет и
сложенный в кладовых для раздачи во времена дороговизны беднейшим
гражданам по низкой цене или совсем безвозмездно. Иногда аппопа
называются определенные пайки для солдат. Как олицетворение, Анно¬
на изображалась с рогом изобилия в левой руке и колосьями в правой.
Эдил (латин. aedilis) — в Древнем Риме должностное лицо, ведав¬
шее общественными играми, надзором за строительством и содержани¬
ем храмов, водопроводов, раздачей хлеба гражданам.
Раздачей хлеба, уже привезенного и ссыпанного, ведали «префек¬
ты по выдаче хлеба» (praefecti frumenti dandi). Обязанность префекта
анноны состояла в том, чтобы не допускать обмана или небрежности
467
при ссыпке; следить, чтобы зерно не испортилось от сырости и не сго-
релось; чтобы принятое количество хлеба в точности соответствовало
указанной мере.
Хлеба и зрелищ (латин. Pattern et circenses!) Автор выражения,
римский поэт-сатирик Ювенал (Децим Юний Ювенал, ок. 60—ок.
127 г.), который, обличая своих современников (времена императора
Августа), в своей 7-й сатире пишет, что их можно купить довольно де¬
шево: дать им хлеба и зрелищ (буквально: цирковых игр). Уже в ан¬
тичное время (период правления императора Нерона) эти слова стали
восприниматься как символическое выражение интересов плебейской
массы, толпы.
Димитрий Полиоркет (дословно «осаждающий города») (ок.
337—283 гг. до н. э.) — полководец эпохи эллинизма, сын Антигона
Одноглазого — сподвижника Александра Македонского. Вместе с от¬
цом принимал активное участие в борьбе диадохов. Возглавлял группу
македонских военачальников, стремившихся к порабощению азиатско¬
го населения. В 306 г. до н. э. одержал победы над флотом Птолемея у
Саламина на Кипре; после этого вместе с отцом принял царский титул.
Афиняне отдали ему часть помещений Парфенона для обустройства
дворца, где он жил, оскверняя храм своим распутством. В 304 г. Д. П.
велел установить в Парфеноне свою статую как воплощение живого
бога и как брата Афины. В 301 г. при Ипсе Антигон и Д. П. потерпели
поражение; Антигон был убит, Д. П. бежал. В 295 г. овладел Афинами,
а в 294 г. Македонией, которую удерживал до 288 г. В ходе возобновив¬
шейся борьбы с Птолемеем, Селевком, Лисимахом и Пирром армия Д.
разложилась и он попал в плен к Селевку (286) ( Плутарх: «Деметрий»;
19—25,27—52).
Кс. 371
Каракалла (правильнее — Каракалл) (в 211—217) — прозвище
старшего сына Септимия Севера, происходящее от названия долгопо¬
лого галльского одеяния, которое он ввел в моду в Риме. При рождении
(в 188 г.) его назвали Юлием Бассианом в честь отца его матери, Юлии
Домны. В 195 г. отец объявил его Цезарем и нарек Марком Аврелием
Антонином. Он получил титул Августа в 198 г. В 211 г., после смерти
Севера, Каракалла и его брат Гета унаследовали трон как соправители,
но , убив Гету, К. стал править единолично (212 г.). Как солдатский им¬
ператор Каракалла в своей деятельности прежде всего опирался на под¬
держку армии. В 212 г. издал эдикт о даровании римского гражданства
(Constitutio Antoniniana) всему свободному населению Римской импе¬
468
рии. Способствовал увеличению дохода от сбора налогов; в его прав¬
ление закончился процесс становления Рима как столицы империи.
Охваченный тщеславными помыслами, пытался, как ранее Александр
Македонский, завоевать в 216—217 гг. Парфянское царство. Возрос¬
шие расходы на войну вынудили его понизить содержание серебра в
монетах. Во время одного из походов он был убит заговорщиками. Из
построек Каракаллы в Риме особенно славятся воздвигнутые им и на¬
званные его именем колоссальные термы, строительство которых на¬
чалось в 206 г. Бюст К. хранится в Пергамском музее.
К с. 377
Интерцессия — вмешательство в действия власти и приостановка
решения какого-нибудь магистрата; право интерцессии принадлежало
древнеримским народным трибунам, которые могли налагать запре¬
щения даже на постановления сената; в настоящее время И.— вмеша¬
тельство одного государства в распоряжение другого, относящееся к
т. н. частному лицу.
К с. 378
Империй — верховная власть (военная, судебная, администра¬
тивная), перешедшая от римских царей высшим римским магистратам
(консулам, преторам, диктаторам, начальникам конницы). Империй
вручался по особому закону. Империй первых римских императоров
(принцепсов) включал следующие права: верховное командование
всеми военными силами; управление императорскими провинциями;
заведование императорской казной — фиском; право высшего граж¬
данского и уголовного суда; право председательствовать в сенате и ко-
мициях.
Ликторы (латин.) — в Древнем Риме публичные служители выс¬
ших начальников, шедшие обыкновенно впереди их, разгоняя толпу.
Отличительным их знаком был пучок прутьев, внутри которого воткну¬
та секира. Они приводили в исполнение уголовные приговоры.
Помпей Великий (Pompeius Magnus) Гней (106—48 гг. до
н. э.) — римский полководец, победитель царя Понта Митридата VI
(63 г.). В 60 г. вместе с Цезарем и Крассом входил в триумвират, с 53 г.
воевал против Цезаря и был разбит им при Фарсале.
Марк Лициний Красе (Crassus) (около 115—53 гг. до н. э.) —
римский полководец. Сторонник Суллы (нажился на казнях и конфи¬
скациях во время проскрипций Суллы). В 71 г. подавил восстание Спар¬
така. В 60 г. вместе с Цезарем и Помпеем входил в 1-й триумвират. В
469
55 г. консул получил в управление провинцию Сирия. Погиб вместе
с большей частью римского войска, потерпев поражение от парфян в
битве при Каррах (на северо-западе Месопотамии).
Цезарь, Гай Юлий ( Gaius Iulius) (100—44 гг. до н. э.) — рим¬
ский государственный деятель, полководец и писатель из знатного рода
Юлиев. После победы над своим соперником Помпеем — единоличный
диктатор Рима. Его личность тесно связана с важнейшими событиями в
Древнем мире в середине I в. до н. э. Его записки о Галльской кампании
и о войне с Помпеем до сих пор служат образцом латинской прозы. Ц.
прослыл большим женолюбом — одной из его любовниц была Клеопа¬
тра. Он пользовался огромной популярностью в армии. Личную жизнь
Ц. красочно описывает Светоний в «Жизни двенадцати цезарей», Плу¬
тарх — в «Жизнеописаниях». Убийство Ц. Брутом — сюжет пьесы
Шекспира «Юлий Цезарь», романа «Мартовские иды» Уайлдера. При
рождении Ц. его матери была сделана операция, которую позже стали
называть кесаревым (цезаревым) сечением; кроме того, известно, что
Ц. страдал глухотой на левое ухо и приступами головокружения. «Це¬
зарь» стало официальным титулом римских императоров, от которого
затем произошли германский «кайзер» и русский «царь». Известно
несколько бюстов Ц., сделанных с натуры, и они подтверждают слова
Светония о том, что Ц. расчесывал волосы на прямой пробор, а чтобы
скрыть свою лысину, постоянно надевал лавровый венок. К образу Ц.
обращался Рубенс («Триумф Цезаря»).
К с. 379
Август (латин. Augustus) при рождении Гай Октавий (Gaius
Octavius); после усыновления в 44 г. до н. э.: Гай Юлий Цезарь Октави-
ан (Gaius Iulius Caesar Octavianus); с 40 г. до н. э.: Император Цезарь
(Imperator Caesar); с середины января 27 г. до н. э.: Император Цезарь
Август (63 г. до н. э.— 14 г. н. э.) — римский император с 27 г. до
н. э., внучатый племянник Гая Юлия Цезаря, усыновленный им в за¬
вещании. Победой в 31 г. до н. э. при Акции над римским полководцем
Марком Антонием) и египетской царицей Клеопатрой завершил граж¬
данские войны (43—31 гг. до н. э.), начавшиеся после смерти Цезаря;
сосредоточил в своих руках власть, сохранив, однако, традиционные
республиканские учреждения; этот режим получил название принци¬
пат. Позднее термин «Август» (латин. Возвеличенный богами) приоб¬
рел значение титула императора.
Сулла (Sulla) (138—78 гг. до н. э.) — римский полководец, консул
в 88 г. В 84 г. одержал победу над понтийским царем Митридатом VI.
470
Победив Гая Мария в гражданской войне, стал в 82 г. до н. э. диктато¬
ром, проводил массовые репрессии. В 79 г. сложил полномочия. Умер
в 78 г. от апоплексического удара. Сулла велел дать себе прозвание
Счастливого (Felix) и любил называть себя баловнем счастья. Таким он
и был действительно (например, он не проиграл ни одного сражения).
Удачным решением задач он был обязан главным образом чрезвычай¬
ной силе духа и тела, непреклонной последовательности и беспредель¬
ной жестокости. Современники говорили , что он наполовину лиса, на¬
половину лев, но каждая часть его — наиболее опасная.
Тиберий Клавдий Нерон Цезарь ( Tiberius, Claudius Nero Caesar)
(42 г. до н. э. —37 г. н. э.) — римский император с 14 г. н. э. Сын Тибе¬
рия Клавдия Нерона и Ливии, усыновленный Августом. Опираясь на
преторианцев, проводил автократическую политику. Добился улучше¬
ния финансового положения империи.
К с. 381
KpS3(Croesus, Kpoiaoq) — царь Лидии, известный своим несмет¬
ным богатством. Он был сын Алиатта и царствовал в 560—546 гг. до
н. э. Его двор в Сардах, между прочими греческими мудрецами, посе¬
тил и Солон. Когда Крёз спросил его, кого он считает счастливейшим
из людей, то он ответил, что ни один человек не может быть назван
счастливым до своей смерти. Впоследствии персидский царь Кир побе¬
дил Крёза и взял его столицу Сарды. Крёз был приговорен к сожжению
на костре, и перед казнью он несколько раз повторил имя Солона. Кир
спросил его, почему он призывает Солона, и, узнав о словах Солона, да¬
ровал Крёзу свободу и оказывал ему с этих пор дружбу. Крёз пережил
Кира и сопровождал его сына Камбиза в походе на Египет.
К с. 382
Филипп V (238— 179 гг. до н. э.), царь Македонии (221). Заключил
союз с Ганнибалом (216) в борьбе против Рима. Однако римляне раз¬
били войска Филиппа V в битве у Киноскефал (197).
Персидское царство образуется в середине VI в. до н. э. Историче¬
ская традиция и античные авторы единогласно называют основателем
этого государства Кира II, который был одним из преемников Кира I,
современника Ашшурбанипала.
К с. 384
Джордж Финлей (Finlay) (1799—1875) — английский историк,
филэллин (филэллины-грекофилы — сторонники греков, поддержи¬
вавшие их в 20-х гг. XIX в. в борьбе за независимость против турок). В
471
1823 г. уехал в Грецию, где близко сошелся с Дж. Байроном, участво¬
вал в национально-освободительной войне греческого народа против
турецкого ига. После создания независимого греческого государства
(1830) поселился в Греции, изучая ее историю. Его работы, освещавшие
историю Греции в разные периоды ее существования, были объединены
в единую «Историю Греции от завоевания ее римлянами по настоящее
время (146 до н. э.— 1864)». Этот труд содержал богатый фактический
материал по социально-экономическим отношениям, культуре, быту
Византии и стал значительным явлением в историографии Византии.
К с. 385
Митридат VI Евпатор (греч. Mi0pi6dxr|(;) 132—63 гг. до н. э.—
царь Понта, правивший в 121—63 гг. до н. э. При Митридате Понт до¬
стиг наивысшего могущества, подчинив северное побережье Черного
моря и новые земли в Малой Азии. В 88 г. М. вторгся в римскую Азию
и затем в Грецию, но его войско потерпело поражение в битве при Хе-
ронее, и он в 85 г. заключил мир с Суллой. Затем еще дважды воевал
с Римом и был окончательно разбит Помпеем в 66 г. до н. э. Не сумев
подавить восстание греческих городов в Северном Причерноморье и
мятеж царского войска, возглавленный его сыном Фарнаком, в 63 г. до
н. э. царь Митридат покончил жизнь самоубийством, приказав охран¬
нику галлу пронзить себя мечом.
К с. 397
Костомаров Николай Иванович (1807—1885) — историк, пи¬
сатель. Член-корреспондент Императорской Академии наук (1876).
Учился в Харьковском и Московском университетах. Преподавал в Ки¬
евском университете. В молодые годы был увлечен «Историей русов»
Г. Конисского, став сторонником украинской культурно-национальной
автономии. По делу украинско-националистического Кирилло-Мефо-
диевского общества был сослан в Саратов. Служа там секретарем гу¬
бернского статистического комитета, написал историю края — один
из первых образчиков локальной истории. Затем преподавал в Петер¬
бургском университете (1859). Как исторический писатель отличался
исключительной плодовитостью. Внес большой вклад в разработку
областной истории, создал множество исторических портретов выда¬
ющихся государственных деятелей, вождей народных движений перио¬
да Средневековья. Занимаясь историей Украины, К. только на склоне
лет пришел к ясному заключению, что в работе «История русов» Г. Ко¬
нисского «много неверности, и потому она, в оное время переписываясь
много раз и переходя из рук в руки по разным спискам, производила
472
вредное в научном отношении влияние, потому что распространяла
ложные воззрения на прошлое Малороссии». Также он отмечал: «Мне
значительно повредило доверие, оказанное таким мутным источником,
как «История русов». Сегодня его произведения читаются скорее как
историческая беллетристика, нежели как научные монографии, что,
впрочем, отнюдь не снижает их культурно-просветительской ценно¬
сти.
К с. 398
Никитский Александр Иванович (1842—1886) — историк. Уроже¬
нец г. Череповца Новгородской губернии, воспитанник Новгородской
гимназии и Университета Св. Владимира. Н. был сначала преподавате¬
лем истории в гимназии, потом профессором и деканом в Варшавском
университете.
К с. 400
Дедал(Aai&akoc) — букв, «искусный» — в греческой мифологии
герой из Афин, добившийся известности и уважения благодаря свое¬
му мастерству и таланту изобретателя. Конструировал столярные ин¬
струменты, был талантливым архитектором и скульптором. Построил
Лабиринт на о-ве Крит. Поскольку имя Д.— первое имя художника,
сохранившееся в др.-гр. традиции, с ним условно связывается начало
монументальной скульптуры в Греции (VII в. до н. э.), а ее стиль назы¬
вается «дедаловским». Легенда о его сыне Икаре, поднявшемся близко
к солнцу на крыльях, сделанных отцом, нашла воплощение во многих
произведениях искусства.
Гефест ('Hcpmaioq, Volcanus) — бог огня, сын Зевса и Геры, хромой
от рождения, искусный мастер, обрабатывавший металлы посредством
огня. Кузница его находилась в горниле горы Этны, где циклопы помо¬
гали ему выковывать несокрушимое оружие, украшения из золота и
серебра, чаши и кубки, треножники, которые катятся сами на золотых
колесах как живые. Супругой Гефеста считалась Афродита. Любимым
местопребыванием его на земле считался остров Лемнос. Римляне ото¬
ждествляли с Гефестом своего бога Вулкана.
Кифара (греческое kifhara), древнегреческий струнный щипковый
музыкальный инструмент типа лиры. От слова «кифара» произошли на¬
звания ряда инструментов, в том числе гитара.
Плектр, плектрон(греч., латин. plectrum) — пластинка (из черепа¬
ховой или слоновой кости, дерева или металла) или перышко, которым
473
зацепляли струны при игре на кифаре и которое и употреблялось при
игре на мандолине.
К с. 403
Токвиль (Tocqueville) Алексис (Алекси) (1805—1859), француз¬
ский историк, социолог и политический деятель, лидер консервативной
Партии порядка, министр иностранных дел (1849). В сочинениях «О
демократии в Америке» (1835), «Старый порядок и революция» (1856)
анализировал противоречия «демократической революции», отмечая
несовместимость свободы с тенденциями к социальному равенству и
нивелированию индивидуальных различий; утверждал, что и без рево¬
люции была возможна ликвидация старого режима во Франции.
Шварц Юлий (Schvarcz)(1838—?) — юрист-государствовед. Был
членом венгерского сейма; состоял профессором древней истории в Бу¬
дапештском университете. Известен своим трудом о «демократии».
К с. 406
Пельман (Pohlmann) Роберт (1852—1914) — немецкий историк
Античности. Впервые сопоставил социальные идеи Античности (в
частности, учение Платона и Аристотеля о наилучшей форме государ¬
ственного устройства) с социальной борьбой и требованиями бедней¬
ших слоев. Выдвигая на первый план социальную борьбу в Греции и
Риме, П. пытался доказать, что она ведет к гибели античную цивили¬
зацию. По его мнению, внутреннее равновесие в государстве способна
восстановить только сильная надклассовая монархия (в Греции IV в. до
н. э. это Македония). П. выступал более откровенным модернизатором,
чем К. Ю. Белох и Э. Мейер. Социальные идеи и социальную борьбу в
древности он отождествлял с социальной борьбой современного про¬
летариата. Социалистические идеи П. находил у древних писателей, в
аграрных законопроектах Древней Г реции и Рима и требованиях народ¬
ных масс древности, подчеркивая их утопичность. Гомеровское обще¬
ство рассматривал как феодальное с крупным частновладельческим
хозяйством, Грецию V в. до н. э.— как развитое капиталистическое
государство.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Сазанов А. В. Античный город-государство Николая Кареева 3
Предисловие автора к первому изданию 89
Предисловие автора ко второму изданию 94
Предисловие автора к третьему изданию 95
I. Общее понятие о государстве-городе
Значение двойного термина государство-город.— Основной
взгляд Аристотеля на государство.— Общее понятие о государ¬
стве.— Политическая интеграция.— Происхождение городов.—
Мнение Аристотеля о наилучшем местоположении города 97
II. Составные части государства-города и его образование
Древнее разделение государства-города на филы-трибы, фратрии-
курии и роды.— Следы родового быта.— Мнение Фримана об
образовании государств у греков, римлян и германцев.— Гоме¬
ровское общество.— Что такое синойкизм.— Размеры государ¬
ственных территорий античных гражданских общин 105
III. Происхождение общественных неравенств в населении
государства-города
Аристократия и демократия в античном мире.— Общественные
неравенства в гомеровскую эпоху.— Эвпатриды в Греции и патри¬
ции в Риме.— Влияние военного быта.— Крепостные крестьяне
в сельском быту Греции.— Свободная аренда земель.— Классы
населения, не входившие в состав общин.— Римский плебс.—
Аристократический характер родов, курий-фратрий и триб-
фил.— Историческое значение отдельных аристократических
родов.— Царственные фамилии в Древней Греции.— Сословная
борьба в античном мире 118
IV. Организация государственной власти в начальном
периоде истории греков и римлян
Князь, дума и вече.— Из истории политических терминов.—
Этимология разных обозначений княжеской (царской) власти.—
Царская власть в гомеровском обществе.— Совет старейшин.—
Народное собрание.— Развитие аристократического начала в
организации государства.— Что такое отмена царской власти у
греков и римлян? — Расчленение царской власти в Афинах и в
Риме.— Раздвоение царской власти в Спарте 128
V. Обычное право и религиозная санкция общественного
порядка
Политическое законодательство и обычное право.— Сакральный
характер древнейшего права.— Мнение Фюстель де Куланжа о
475
значении религии в жизни античной гражданской общины.— Па¬
раллелизм политической и религиозной интеграции и установле¬
ние гражданской религии.— Аристократический характер древ¬
него государственного культа.— Религиозное значение царской
власти 140
VI. Начало торгово-промышленного развития античных
народов
Переход греков к торговле, промышленности и денежному хозяй¬
ству.— Вопрос о применении формул развития к действительной
истории.— Противоположные взгляды Бюхера и Эдуарда Мейера
на экономическое развитие Древнего мира.— Речные и морские
цивилизации.— Образование новых общественных классов в
Греции.— Торговые и промышленные центры греков.— Начало
денежного хозяйства.— Замечание об экономической истории
Рима 151
VII. Начало борьбы аристократии и демократии
Первоначальный земледельческий характер греческих колониаль¬
ных государств-городов.— Образование различия между морски¬
ми и сухопутными государствами-городами в античном мире.—
Социальные и культурные следствия этого различия.— Вопрос
о влиянии племенных особенностей на возникновение этих раз¬
личий.— Наиболее ранние причины сословной борьбы в Греции
и Риме.— Составление писаных законов.— Строгости долгового
права и неудовлетворительность аграрного строя 165
VIII. Применение тимократического принципа к устройству
городовых республик древности
Общая формула внутренних перемен в государствах-городах
Древнего мира.— Плутократия и тимократия.— Определение
олигархии у Аристотеля.— Образование класса «жирных».— По¬
литическая реформа Солона: разделение граждан на классы по
цензу.— Афинские партии.— Реформа Сервия Туллия в Риме и
центуриатные комиции.— Двойственное положение зажиточных
плебеев в римском обществе 182
IX. Греческая тирания и римский трибунат
Постановка вопроса о тирании и трибунате.— Общее опреде¬
ление тирании.— Аристотель о тирании.— Общие черты тира¬
нии.— Обзор отдельных тираний.— Обзор истории тирании в
Афинах.— Страх перед тиранией в Риме.— Происхождение и
развитие трибуната.— Чем римский плебс обязан трибунату? —
(Замечание о спартанском эфорате).— Переход к демократиче¬
ским учреждениям 195
476
X. Разные степени и формы участия демоса-плебса
в государственной власти
Греческое и латинское названия гражданина.— Определение
Аристотелем понятия «гражданин».— Особенности античной
демократии: исключительность гражданской общины и непосред¬
ственное народовластие.— Законодательная, исполнительная
и судебная власть в городах, где существовало участие народа в
государственных делах.— Сельская и городская демократия.—
Развитие афинской демократии.— Учреждения Солона и Клис-
фена.— Реакция ареопага.— Спартанская апелла.— Римский го¬
сударственный строй по определению Полибия.— Магистратура
и сенат в Риме.— Римские комиции и роль народа в управлении
Римской республикой.— Державный народ и его подданные 211
XI. Положение личности в античном государстве
Вопрос о свободе в античном мире.— Древнее и новое понимание
свободы.— Мнение Фюстель де Куланжа.— Действительно ли
существует резкая противоположность между древним и новым
бытом? — Два главных источника стеснений личной свободы в
античном мире.— Строгость спартанского режима.— Римская
семейная и государственная дисциплина.— Охрана правопоряд¬
ка религиозной санкцией.— Органы государственного надзора за
гражданами.— Культурный консерватизм.— Развитие индиви¬
дуализма в демократиях.— Замечание о положении женщины.—
Начало индивидуализма в Афинах 233
XII. Рабство и пролетариат в античном мире
Общая постановка вопроса в его экономической и политиче¬
ской сторонах.— Численность рабов в античных государ¬
ствах.— Их экономическое значение.— Юридическое поло¬
жение рабов.—Развитие пренебрежения к труду в высших
классах.—Конкуренция подневольной работы с вольнонаемным
трудом.— Сосредоточение поземельной собственности в не¬
многих руках.— Образование пролетариата.— Его экономиче¬
ское положение.— Роль пролетариата в политической жизни.—
Античная демагогия 251
XIII. Социальный вопрос в античных республиках
Политические партии древности и их связь с социальной борь¬
бой в отдельных государствах-городах.— За борьбою знатных и
незнатных следует борьба богатых и бедных.— Основная мысль
книги Васильевского «Политическая реформа и социальное дви¬
жение в Древней Греции в период ее упадка».— Борьба аристо¬
кратии и демократии в Греции в V и IV вв.— Социальная реформа
в Спарте III в.— Взаимные отношения социальных классов в Риме
477
после уравнения прав патрициев и плебеев.— Нобилитет и про¬
летариат, оптиматы и популяры в Риме во II в.— Восстания кре¬
постных и рабов 267
XIV. Политические и социальные идеи Греции и Рима
Историческая связь политических и социальных идей с реальны¬
ми отношениями общества и общественными движениями.— Пуб¬
лицистический элемент в древнейших произведениях греческой
литературы.— Традиционное миросозерцание и личная мысль.—
Практическая мудрость и начало философского исследования в
Греции — Софисты и их отношение к вопросам морали и полити¬
ки.— Эпикуреизм и стоицизм.— Политические идеи Платона и
Аристотеля.— Происхождение мысли о преимуществах смешан¬
ного образа правления.— Социальные идеи древности.— Полити¬
ческая литература в Риме 287
XV. Разные формы политического объединения государств-
городов в союзы и державы
Международные отношения государств-городов античного ми¬
ра.— Греческий партикуляризм.— Различие между союзами в
державами.— Случаи симполитии.— Амфиктионии и племен¬
ные союзы.— Завоевательная политика некоторых государств-
городов.— Спартанская и афинская симмахии времен Греко¬
персидских войн.— Соперничество Спарты и Афин.— Потеря
Грецией независимости.— Времена македонской гегемонии.—
Этольский и Ахейский союзы.— Союзы городов в Италии 312
XVI. Спартанская гегемония и влияние гегемонии
на внутренний быт Спарты
Содержание настоящей и двух следующих глав.— Два периода в
истории Спарты.— Устройство спартанской симмахии.— Своеко¬
рыстная политика Спарты.— Обогащение спартанской олигархии
на счет союзников.— Постепенное уменьшение числа спартан¬
ских граждан.— Окончательный упадок Спарты 330
XVII. Афинская демократия и ее морская держава
Предмет этой главы.— Связь развития афинской демократии
с морской гегемонией Афин.— Превращение морского союза в
морскую державу.— Экономическое значение Афин в V в.— Со¬
циальный строй Афин в эту эпоху.— Развитие афинской демо¬
кратии.— Реформы Эфиальта и Перикла.— Замечание об афин¬
ской демагогии.— Введение платы гражданам за исполнение
ими своих государственных обязанностей.— Денежные раздачи
народу.— Общие результаты системы.— Афинская демократия
в изображении Фюстель де Куланжа.— Общее направление по¬
литики демократической партии в Афинах.— Афинские олигар¬
хи.— Классовое господство демоса.— Город, сельские демы и
клерухии.— Общий вывод 339
478
XVIII. Римская гражданская община, ее союзники и ее
подданные
Черты сходства между установлением римской гегемонии в Ита¬
лии и образованием афинской державы и дальнейшие успехи Ри¬
ма.— Особенности экономического развития Рима.— Влияние
миродержавства на римскую демократию.— Объединение под
властью Рима древнего исторического мира.— Рим и Италия:
территория римского гражданства, латинские колонии и союзные
общины.— Эпоха Гракхов и союзническая война.— Управление
провинциями и необходимость центральной организации импе¬
рия над провинциями.— В чем заключался переход Рима от ре¬
спублики к империи?— Превращение Рима из государства-города
в универсальную монархию 364
XIX. Муниципальный быт Римской империи
Образование крупных держав в Древнем мире.— Поглощение
ими государств-городов.— Греко-македонский период и эллини¬
стические монархии.— Римская империя и место в ней городских
общин.— Муниципальный быт Римской империи и его расстрой¬
ство в последние времена империи на Западе.— Конец древней
истории 380
XX. Общие выводы
Государство-город как форма политического устройства, ха¬
рактерная для античного мира, и как социологический тип.—
Государства-города в другие исторические эпохи.— Зависимость
многих исторических особенностей Древнего мира от этой поли¬
тической формы.— Параллелизм социальной эволюции античного
мира и новой Европы и особенности, свойственные одному антич¬
ному миру.— Античная демократия и ее коренные недостатки.—
Недавняя идеализация античной демократии.— Критическое от¬
ношение к ней в современной исторической науке 393
ПРИЛОЖЕНИЯ:
I. Выдержки из VI книги «Всеобщей истории в сорока
книгах» Полибия о римском государственном устройстве
II. Описание афинского народного собрания у Фюстель
де Куланжа
III. Объяснение карт
КАРТЫ:
I. Аттика и соседние с нею области Средней Греции
и Пелопоннеса 415
II. Италия перед началом союзнической войны 416
Примечания автора предисловия к тексту Н. И. Кареева 417
408
410
413
479
ISBN 978-5-85209-332-5
785852
093325
Подписано в печать 02.07.2014.
Формат 60><84/16. Бумага офсетная.
Уч.-изд. л. 30. Тираж 500 экз.
Заказ № 000. Цена договорная.
Издательство: Государственная публичная
историческая библиотека России, 2014
ГСП 101990, Москва, Старосадский пер., 9, стр. 1