/
Author: Иванов Ю.И.
Tags: художественная литература рассказы фантастика фантастическая повесть издательство молодая гвардия
ISBN: 5-235-01581-9
Year: 1990
Text
время
покупать
черные перстни
ВРЕМЯ
ПОКУПАТЬ
ЧЕРНЫЕ
ПЕРСТНИ
ФАНТАСТИЧЕСКИЕ
ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ
МОСКВА
«МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»
1990
ББК 84 Р 7
В 29
СОДЕРЖАНИЕ
СЕМИНАР
Александр БОРЯНСКИЙ, Каран КОТИНЯН. Ужасный
рассказ ........................................... 6
Юрий БРАЙДЕР, Николай ЧАДОВИЧ. Против Течения 33
Юлий БУРКИН. Командировочка.....................54
Степан ВАРТАНОВ. Квартирант ....................95
Диспетчер....................97
Владимир ВОЛЬФ. Продается пытка ...............101
Евгений ДРОЗД. Феникс . ...........110
Белла ЖУЖУНАВА. Когда расцветают розы 133
Борис ЗЕЛЕНСКИЙ. Весь мир в амбаре.............143
Николай КУРОЧКИН. Ужасы быта, или Гримасы Всемогу-
щества .................................... . 220
Иллюзии Майи . ... 230
Рафаэль ЛЕВЧИН. Мы с Магом.....................235
Рауф МУСАЕВ. Вымогатель ........ 238
Юрий НЕВСКИЙ. Секрет живописи старинными красками 247
Время покупать черные* перстии 254
Наталия HOBAI1I. Чтобы сделать выбор ; . ....256
Таисия ПЬЯНКОВА. Тараканья заимейJ.У; . . 286
Валерий САВИН. История с вороной Ч А/ • . > . 324
Сергей ТРУСОВ. Бегство . 334
Абдукаюм ЮЛДАШЕВ. Путы . 344
ПЕРВЫЙ ШАГ
Андрей КУРКОВ. Школа котовоздухопд$в$ния 352
Великое воздухоплавательное путеше-
ствие . . ... 374
ПРЕЛЕСТЬ НЕОБЫЧАЙНОГО
Юрий МЕДВЕДЕВ. Деяния небожителей 410
ПЕРЕКРЕСТОК МНЕНИЙ
Александр ФРОЛОВ. Мнение читателя..............467
Вадим МИХАНОВСКИЙ. /Ищи в аду свою звезду...» 470
Сергей КОШЕЛЕВ. «Великое сказание» продолжается 480
В29 Время покупать черные перстни? Сборник фан-
тастики /Сост. Ю. И. Иванов.— М.: Молодая гвар-
дия, 1990.— 512 с.
ISBN 5-235-01581-9
Сборник фантастических рассказов н повестей, составленный
и изданный Всесоюзным творческим объединением моло-
дых писателей-фантастов при ИПО ЦК ВЛКСМ «Молодая
• гвардия».
В
4702010200
078(02)-90
без объявл.
БКК 84 Р7
ISBN 5-235-01581-9
© Составление Ю. И. Иванова. 1990
иеминар
АЛЕКСАНДР БОРЯНСКИЙ,
КАРЭН КОТИНЯН
ЮРИЙ БРАЙДЕР,
НИКОЛАЙ ЧАДОВИЧ
ЮЛИЙ БУРКИН
СТЕПАН ВАРТАНОВ
ВЛАДИМИР ВОЛЬФ
ЕВГЕНИЙ ДРОЗД
БЕЛЛА ЖУЖУНАВА
БОРИС ЗЕЛЕНСКИЙ
НИКОЛАЙ КУРОЧКИН
РАФАЭЛЬ ЛЕВЧИН
РАУФ МУСАЕВ
ЮРИЙ НЕВСКИЙ
НАТАЛИЯ НОВАШ
ТАИСИЯ ПЬЯНКОВА
ВИКТОР САВИН
СЕРГЕЙ ТРУСОВ
АБДУКАЮМ ЮЛДАШЕВ
«
(Одесса)
(Минск)
(Томск)
(Москва)
(Винница)
(Минск)
(Москва)
(Минск)
( Благовещенск)
(Киев)
(Баку)
(Улан-Удэ)
(Минск)
( Новосибирск)
(Дружковка)
(Минск)
(Ташкент)
Александр БОРЯНСКИЙ,
Карэн КОТИНЯН
УЖАСНЫЙ РАССКАЗ
(из жизни чертей и прапорщиков)
Если служишь по уставу —
завоюешь честь и славу!
(Шутка)
В этот солнечный сентябрьский день прапорщик Афонь-
кин пребывал в приподнятом настроении. Такое настрое-
ние возникало в его душе всегда, когда удавалось что-нибудь
удачно вынести (или вывезти) с территории части. В та-
ких случаях прапорщик бодрел, веселел и чувствовал себя
очень даже уютно. Вот и сейчас он легко шагал в направле-
нии своего дома, весело насвистывая какие-то нотки, кото-
рые, однако, никак не складывались в определенную ме-
лодию.
Прапорщик Афонькин шел пешком, хотя и имел «Запо-
рожец». На то были свои причины.
Сегодня прапорщик Афонькин удачно провернул одно
дельце. Дело в том, что недавно Афонькин, как и некото-
рые другие военнослужащие части, приобрел дачный уча-
сток, правда, абсолютно пустой. По сути дела, просто ку-
сок земли. Но своей, собственной. Это событие очень силь-
но подхлестнуло выносную энергию Афонькина, которая
несколько упала после того, как он наконец построил га-
раж. Прошло два месяца — и уже чего только не было на
афонькинском участке! Но сегодня был особый случай —
на участок наконец-то прибыли две ну просто великолеп-
ные металлические рейки, которые Афонькин облюбовал
уже давно, а ефрейтор Абдуллаев отменно просверлил в них
дырочки на расстоянии десяти сантиметров друг от друга
и спрятал на продскладе. Рейки были слишком длинны
и не помещались в «Запорожец», тогда Афонькин с помо-
щью ефрейтора Абдуллаева перекинул их через забор, от-
деляющий войсковую часть от всего остального мира, и пе-
6
шочком, через поле, чтоб не нарваться на особиста майора
Тарасева (очень нехорошего человека!), потащил их на пле-
че. Рейки были свои, поэтому особенной тяжести Афонькин
не чувствовал, а чувствовал необъяснимую гордость за се-
бя, за свою часть, за свою страну, которую он призван за-
щищать, за честь мундира... Кроме того, завтра было вос-
кресенье, и это обстоятельство тоже очень способствовало
хорошему настроению.
Свою добычу Афонькин донес благополучно (по дороге
совершенно случайно нашел еще одну полезную в хозяйст-
ве вещь) и теперь возвращался домой.
Надо сказать, что прапорщик Афонькин при такой, пря-
мо скажем, несолидной фамилии имел очень солидное имя —
Филипп. Мать Афонькина пыталась компенсировать смеш-
ную фамилию величественным именем, вот и появился —
Филипп Афонькин. Однако из этой затеи ничего не вышло,
так как Филиппом никто Афонькина не называл, все звали
его Филей, поскольку это больше соответствовал^ его об-
лику. Но тяга к величественному, видимо, была врожден-
ной чертой Афонькиных, потому что прапорщик Филипп
Афонькин иногда страдал манией величия — например,
был не прочь представить себя старшим прапорщиком.
И вот шел прапорщик Афонькин себе домой и, вероят-
но, спокойно дошел бы, если... Если бы не увидел на‘дру-
гой стороне улицы рядовых Черткова и Совенко, которые,
по всей видимости, двигались в сторону пивного ларька, но,
увидев прапорщика, резко поменяли направление и быстро
пошли в другую сторону. 4 *
— Чертков! Совенко! — крикнул прапорщик, но Черт-
ков и Совенко только убыстрили шаг.
— Товарищи солдаты, остановитесь, я вам приказы-
ваю! — закричал прапорщик.
Чертков и Совенко пошли еще быстрее.
Будь у Афонькина плохое настроение, он бы, скорее
всего, не обратил на них внимания, устало махнув рукой
и послав подальше всю службу. Но сейчас он был доволен
жизнью, доволен собой, а эти самовольщики мешали его
хорошему настроению, его внутренней удовлетворенности.
И он побежал за ними.
Солдаты направлялись к обрыву. Перед самым обрывом
они сиганули через какой-то неизвестно откуда здесь взяв-
шийся плетень и... исчезли. Было такое впечатление, что они
упали с обрыва. Прапорщик перелез через плетень, подо-
шел поближе и увидел, что внизу, метрах в трех, есть еще
маленькая площадочка, на которую вполне могли спрыг-
нуть оба самовольщика. Однако их там не было. Зато было
отверстие, довольно широкое, чтобы в него можно было за-
лезть. «Наверное, это вход в катакомбы»,— подумал пра-
порщик.
Между прочим, прапорщик Афонькин ничего не боялся,
так как по уставу бояться было не положено. Почти ничего
не боялся. Если он чего и побаивался, то это только особи-
ста майора Тарасева (очень нехорошего человека!) и рядо-
вого Майсурадзе, который обещал по дембелю прибить пра-
порщика Афонькина, а дембель у Майсурадзе примерно
месяца через два. А в остальном прапорщик Афонькин был
достаточно смелым прапорщиком. Морально устойчивым,
политически грамотным, идеологически выдержанным пра-
порщиком, делу КПСС и Советской Родине преданным...
И уж совершенно он не боялся рядовых Черткова и Совен-
ко, прослуживших всего четыре месяца.
Он прыгнул на площадку и заглянул в отверстие. Там
было темно.
Прапорщик Афонькин залез в отверстие и оказался
в каком-то темном коридоре. Он не совсем понял, что про-
изошло, но в какой-то момент ему показалось, что темнота
сгустилась. Он оглянулся, желая поскорее увидеть свет, но
света позади не было. Ноги сами понесли его вперед и
внесли в сырое помещение. Прапорщик скорее почувство-
вал, чем услышал звук закрывающейся двери. Он рванулся
к ней, собираясь что есть силы дернуть на себя. Тщетно.
Никаких ручек на совершенно гладкой стене не было. Пра-
порщик прислушался. Где-то далеко капала вода.
Неожиданно зажегся ослепительный свет. Афонькиц
сначала зажмурился, а потом протер глаза и осмотрелся.
Первым, что он увидел, было орудие пытки с ласковым
названием «испанский сапог». С его помощью во времена
инквизиции выворачивали ноги. Чуть дальше виднелся ин-
струмент для вырывания ногтей и вытягивания хрящей.
В порядке возрастания были воткнуты в деревянную коло-
ду иглы, которые предназначены для засовывания под ногти
малоразговорчивым посетителям подобных заведений.
Афонькин проглотил слюну и перевел взгляд на множе-
ство других приспособлений: сплетенные веревки, раска-
ленные угли и зловеще сияющая «гильотина универсаль-
ная». Прапорщик уже хотел закричать, но тут чьи-то хо-
лодные руки легли ему на плечи.
— Не ори,— голос был на удивление спокойным.
8
— Не ору,— ответил Афонькйн и почувствовал, как
множество мурашек забегало у него по телу.
— Скажи лучше, что выбираешь,— голос стал более
требовательным.
— Ничего,— ответил прапорщик и попытался усилием
воли задержать встававшие на макушке дыбом волосы.
— Не выйдет,— голос был по-прежнему спокойным и
требовательным.— Выбирай сам, иначе пожалеешь.
— Это,— ткнул пальцем в безобидно висящие веревки
страдалец. Холодные руки подтолкнули его вперед.
— Не оборачивайся. Всовывай руки, а потом ноги.
Прапорщик решил, что если сделает наоборот, то сможет
обмануть судьбу, и начал всовывать ноги.
— Не так! —Голос окрасился в гневный цвет.— Сказа-
но тебе, дураку: сначала руки!
— Виноват,— пролепетал Афонькин и лихорадочно на-
чал высовывать ноги и всовывать руки, но тут он понял,
в чем заключалась эта пытка. Его тело должны были вытя-
гивать веревки, в которые он сам залез. Представив себе та-
кую картину, прапорщик заплетающимся языком произнес:
— Разрешите обратиться.
— Разрешаю.
— Можно, я другое выберу? Если разрешите...
— Какое именно другое?—В голосе прозвучала нотка
любопытства.
— Вот это,— Афонькин дрожащей рукой показал на
«испанский сапог».
— Валяй! — весело прозвучало в ответ.
Прапорщик еще не всунул ноги в колоду, как сообразил,
что после этой пытки колени у него будут находиться сзади.
— За что? — вяло простонал он.
— Профилактика,— дружески сказал голос.
— Не хочу это, хочу то!..— истерически закричал
Афонькин и мотнул головой в сторону щипцов для выры-
вания ногтей.
— Давай туда,— раздался голос, сдерживающий смех.
Прапорщик, еле волоча ноги, подошел к щипцам, взял
в руки.
— Какие хорошие у вас щипцы! — искренне удивился
Афонькин.
Холодная рука незнакомца отобрала их и приставила
к уху мученика, собираясь уже дернуть, но тут прапорщик,
захлебываясь в слезах, завопил:
— Угля хочу, на уголь меня, в пекло-о-а-а!!!
9
— Не ори,— опять спокойно произнес незнакомец, убрав
руки с плеч.— Боишься?
— Б-боюсь,— заикаясь, ответил Афонькин, вытирая ру-
кавом сопли и слезы.— Но щипцы у вас очень хорошие...
— Это хорошо, что боишься,— голос стал серьезней.
Незнакомец согнул руку в локте, по-видимому, смотрел на
часы.— Только мало ты что-то боишься, Афонькин. Что-то
тебе мешает бояться. Что ж это тебе мешает, Афонькин?!
Вдруг за стеной, где-то рядом, раздался странный звук.
Незнакомец выругался.
— Ладно,— сказал он.— Сиди здесь, приду минут через
пятнадцать. Ну, я тебе устрою, Афонькин!..
Свет погас. Обнадежив прапорщика, незнакомец исчез.
Буквально через минуту, а не через обещанные пятна-
дцать, дверь скрипнула, что-то лязгнуло, и руки в черных
кожаных перчатках начали ощупывать Афонькина, косну-
лись ушей, носа, рта.
— Афонькин, ты, что ли? —Голос был хриплым и поче-
му-то незнакомым.
Прапорщик воспрял духом. «Вдруг это спаситель явил-
ся»,— мелькнуло у него в голове, и он привычно ответил:
— Так точно, прапорщик Афонькин. А вы...
— Молчи, кретин! — оборвал хриплый голос.— Нако-
нец-то я тебя нашел, дорогой ты мой прапорщичек. Свет! —
неожиданно рявкнул новый человек.
Зажегся свет, и прапорщик увидел знакомую до дрожи
в коленях картину: «испанский сапог», веревки и другие
чудйые приспособления как бы приглашали Афонькина
продолжить злополучные приключения. Больше всего ста-
ралась гильотина, улыбавшаяся своим единственным метал-
лическим зубом: «Давай поиграем!»
— Нет, только не это! — простонал мученик и закрыл
руками лицо.— Ведь это уже было...
— Было? — в голосе с хрипотцой промелькнуло недо-
умение, граничащее с раздражением.— Ладно. Тогда зоо-
парк.
Плечи Афонькина привычно ощутили прикосновение чу-
жих рук. Только на этот раз руки чужака были в перчатках.
Послышался тягучий шум. Длился он несколько секунд.
Когда прапорщик убрал руки от глаз, орудий пыток уже
не было. Вместо них возвышались... клетки с животными.
Помимо обычных современных животных — льва, пантеры,
медведя, змеи и крокодила, который лежал в небольшом
10
голубом бассейне с прозрачной водой и с аппетитом смотрел
ча прапорщика Афонькина,— на подвесной ветке сидел до-
потопный птеродактиль, а под ним хрустел едой явно зна-
комый прапорщику зверь, но от волнения он забыл его на-
звание.
— Лезь! — Второй незнакомец был более настойчивым.
Он толкал Афонькина в затылок к клетке со львом без вся-
ких церемоний.
Мученик сделал шаг в клетку. Без вины виноватый,
сдерживая слезы, он застенчиво улыбнулся, "кивнул и
прошептал:
— Вас понял. Профилактика...
— Правильно поняд,— сказал незнакомец и закрыл
дверь клетки.
Поначалу зверь вел себя смирно. Афонькин уже поду-
мал, что ничего особенного не произойдет, но тут лев заше-
велил носом и уверенными шагами направился к человеку.
Прапорщик напрягся. Лев понюхал китель и властно по-
смотрел на бедолагу. Тот секунду подумал, после чего, при-
говаривая ласковые слова, достал кусочек сахару и протя-
нул грозному животному:
— Сахарку захотел, левушка. Бери, бери, радость моя,
для тебя ничего не жалко!..
В эти мгновенья Афонькин светился добротой и услуж-
ливостью. Он понял, что из этой клетки все-таки выйдет
живым и невредимым. Сахарок же он взял во время обеда
в солдатской столовой у отвернувшегося солдата, который
только недавно надел военную форму. «Не зевай!» — весе-
ло подмигнул новобранцу прапорщик и положил сахарок
во внутренний карман кителя. Фамилия солдата была
Львов.
А царь зверей тем временем облизнулся, отошел в угол
клетки, лениво улегся на пол и грустно уставился в точку,
видимую только ему. Голову он положил на лапы и тяжело
вздохнул. Кажется, в жизни прапорщика не было счастли-
вей минуты... Но тут грубые руки высунули его из этой
клетки и засунули в большую и высокую коробку, где, свер-
нувшись в безобидный комок, лежала гремучая змея.
При появлении человека змея подняла голову и в упор
посмотрела своими глазами-бусинками на непрошеного гос-
тя. Афонькин моментально вспотел и открыл рот.
— Ш-ш-ш-ш,— прошептала змея.
— Никак нет,— сказал прапорщик и встал, вытянув ру-
ки по швам. Глаза его не моргали.
11
— Тьфу! — плгбнула змея ядом на Афонькина, но про-
махнулась. Потом смерила его презрительным взглядом
и снова свернулась в клубок.
— Так точно,— промямлил прапорщик и хотел отдать
честь, но вспомнил, что потерял фуражку в тот момент, ко-
гда его заталкивали туда, где он сейчас находится. А к пус-
той голове, как известно, руку не прикладывают. Афонькин
вытер слезу счастья и начал выбираться из коробки. Руки
в черных перчатках помогли ему. Раздался хриплый голос:
— Что за день такой! Ты вроде и не напуган даже?
— Напуган, напуган! — Слова Афонькина были искрен-
ними, он глотал слезы и окончания слов вперемешку.— Хва-
тит, может, профилактики? — жалобно попросил он.
— Нет, не хватит. Еще к этому,— кожаный палец ука-
зал на сидящего под потолком птеродактиля и ведущую
к нему лестницу.— Вперед, прапорщик!
Понимая, что избежать этого нельзя, Афонькин сказал:
«Есть!» и побежал к лестнице. Когда он пробегал мимо жи-
вотного, название которого забыл, оно сказало ему: «Хрю-
хрю» — приветливо махнуло хвостиком, который рос пря-
мо из попочки; «Похоже на жену»,’— пронеслось в голове
у мученика, когда он поднимался по лестнице.
Птеродактиль встретил Афонькина довольно, агрессив-
но. Летающий ящер слегка клюнул человека в макушку и,
наклонив голову, посмотрел на его шею. Жутко было пра-
порщику наблюдать за огромным клювом, который вроде
нацелился и вот-вот откусит голову. Клюв птеродактиля
медленно открылся и стал приближаться к шее. Из него
отвратительно пахло. «Не закусывает»,— подумал прапор-
щик и зажмурил глаза. Смерть была страшна. «Что я в этой
жизни видел? — думалось ему в эти предсмертные мину-
ты.— Детство как у всех. Мама пекла пирожки и звала Фи-
липчиком. Счастливая пора — детство!» — решил Афонь-
кин и попрощался с жизнью.
А птеродактиль раскрыл клюв и подергал им блестя-
щую пуговицу кителя. Потом, как бы невзначай^ спросил
с легким акцентом:
— Где достал?
— Выдали,— выдавил из себя прапорщик, не веря сво-
им ушам.
— Ну и пшел вон, болван! — сказал летучий ящер,
не доживший до наших дней. Он замахал крыльями и от-
вернулся. Человек больше не интересовал его.
— Ура,— пересохшими губами прошептал Афонькин.
12
Не веря своему счастью, он спустился с лестницы и по-
искал взглядом незнакомца в кожаных перчатках. Его не
было. До прапорщика донеслись лищь последние слова, ска-
занные хриплым голосом загадочного мучителя:
— Я не прощаюсь...
Куда-то исчезли животные вместе с клетками и бассей-
ном. Погас свет. Нахлобучивая подобранную с пола фураж-
ку, Афонькин вытер вспотевший лоб и устало произнес сам
себе:
— Несъедобный я, видать. Несъедобный...
Когда Вячеслав Иванович Ряскин попал на тот свет, он
сразу решил стать вампиром. Сразу, как только прогнал
первый страх, понял, куда попал, и осмотрелся.
Должность вампира Ряскин выбрал потому, что всю
жизнь обожал золотую середину. Ни туда и ни сюда — как
все. И вот это свое стремление быть «как все», посередке,
он пронес не только через всю жизнь, но и на тот свет.
Вампиров здесь оказалось очень много, и они вместе
с вурдалаками, упырями, бесами и лешими составляли боль-
шинство, основу потустороннего существования. И Ряскин
решил примкнуть к большинству. На солидное привидение
он явно не тянул, на призрак тем более... А прозябать домо-
вым или вообще каким-нибудь квартирным (в последнее
время в связи с появлением многоэтажек домовых по шта-
ту становилось все меньше, а квартирных все больше) —
этого ему очень не хотелось.
Некоторые думают, что вампиры, вурдалаки, упыри —
это одно и то же. Как и призраки с привидениями. Эти при-
митивные, обывательские представления формируются боль-
шей частью от просмотра так называемых «фильмов ужа-
сов», а также от произведений некоторых недобросовестных
писателей, которые позволяют себе писать о потусторон-
нем мире, не удосужившись побывать там. Все это, конечно
же, несет искаженную информацию. Взять хотя бы при-
зраки и привидения. Как можно отождествлять эти поня-
тия, как можно игнорировать строгую иерархическую систе-
му, сложившуюся в загробном обществе!? Призраки имеют
огромный возраст и занимают высшие должности: к при-
меру, двухтысячелетний призрак Нерона является вторым
замом самого Сатаны (первым замом является сам Сата-
на). Правда, в последнее время привидения тоже добились
многого: так, очень молодые, но талантливые привидения
13
Мао-Цзе-Дуна и Л. П. Берии уже вошли в Чертовский
Совет.
Однако Ряскину до этих высот еще очень далеко, ведь
он всего лишь бывший бухгалтер В. И. Ряскин, а потому
вернемся к обычным простым мертвецам. Итак, Ряскин
поступил в Школу Вампиров, где старшим преподавателем
было пятисотлетнее привидение палача Симеона Топорика
времен Ивана Грозного. Привидение было на редкость
тупым, поэтому, несмотря на свой приличный возраст и
прижизненные заслуги, превратиться в призрак никак не
могло. Видимо, на роду ему огненными буквами было на-
писано торчать до следующей жизни в Школе Вампиров.
Ряскин получил при поступлении вампирскую кличку
Виря (соответственно начальным буквам своего имени, от-
чества и фамилии), добросовестно проучился пять лет и
теперь готовился к выпускному экзамену. В общем-то, вам-
пирскую науку он освоил неплохо, мог пить кровь как
угодно и кому угодно, вот только бесочертовская философия
давалась ему с трудом. Виря постоянно задавал вопрос:
«Зачём все это надо?» Официальный ответ: «Для превра-
щения Ада в Рай!» — его не удовлетворял. Виря не пони-
мал, как его вампирская деятельность может превратить Ад
в Рай, скорее она могла бы превратите Рай в Ад. В конце
концов ему пришло в голову: «Ведь что-то надо делать на
этом свете»,— и он смирился,
г
Выпускной экзамен был на носу, Виря ожидал его, и
вот наконец его вызвали в кабинет к старшему преподава-
телю Школы. Привидение Симеона Топорика сидело за
столом. На стене висела картина на тему «Сатана тут пра-
вит бал». Привидение, по-видимому, было очень сильно
похоже на самого Симеона Топорика, вот только с рогами,
так как носило высокое звание черта. Один рог у него был
обломан*, и оно этим очень гордилось, не уставая повторять,
что ему «обломали рога в борьбе за справедливость».
— Ну что, без пяти минут вампир Виря,— покрови-
тельственным тоном начало оно,— настала пора в послед-
ний раз доказать свое право быть настоящим вампиром.
Виря, не моргая, смотрел на обломанный рог. У него
было сильное подозрение, что рог испортила какая-нибудь
молодая русалка-чародейка, которую привидение пыталось
одолеть в борьбе за справедливость.
А оно продолжало говорить. О «тайных кознях божест-
венных сил, которые пытаются подорвать адское благопо-
14
лучие», о «доброте и заботе Сатаны с его заместителями»,
и еще что-то такое, что Виря слышал и повторял на Земле
и что теперь был вынужден слышать и повторять после
смерти. Наконец привидение Симеона Топорика закончило
вступление и перешло к конкретным вещам:
— Итак, Виря, что я могу сказать о выпускных зада-
ниях? Первым выпускное задание получил твой коллега
Ларя. Он должен в течение двенадцати часов напугать пя-
тилетнюю девочку. Легкое задание. Прямо скажем, повез-
ло Ларе.
«Еще бы,— подумал Виря.— Еще бы не повезло, если
Старшая Ведьма Гаррагга при жизни была его бабушкой!
Он и чертом года через два станет, будет новенькие рож-
ки носить».
— У тебя, Виря, задание посложнее,— продолжало
привидение,— вот тебе, хм... баночка с краскоц. и... хм... ки-
сточка. Правда, не знаю, зачем кисточка, ну да ладно, что
от Упрглаввампир получили, то и исполняем. Установишь
этот... хм... инструмент... А где ж ты его установишь?..—
Привидение порылось в столе.— Ага, вот тебе координаты.
Значит, установишь и... вот тут написано: «И кто ту ба-
ночку с кисточкой опрокинет, того до отметки 20 баллов
напугать надобно, после чего 0,5 мг крови из левого мизин-
ца на ноге высосать следует. Все это проделать за 12 ча-
сов».
— А испужометр? — спросил Виря.
— Ага, как же, как же... Вот, держи испужометр. На-
строишь на конкретного объекта на месте.
Испужометр был старый, потрепанный, но отметка
«20 б.» с жирной красной черточкой виднелась отчетливо.
Ну что ж, Виря,— сказало привидение.— Удачи те-
бе. Ну, давай... С чертом!
И Виря отправился в путь. Выходя из Школы, он огля-
нулся на ставшее таким знакомым здание с надписью над
входом: «Коль дали тебе вампира имя — имя крепи делами
своими!»
Да, радоваться пока было нечему. Полная неизвест-
ность. Зато и огорчаться тоже было рано. Хорошо хоть в
родную страну отправили.
«Хоть бы какой атеист попался,— думал Виря.— А То
вот ребята рассказывали, как в прошлом году один экза-
мен завалил. Попался ему, значит, руководитель какого-то
там предприятия. Ну, он обрадовался, думает, сейчас его
каким-нибудь планом по валу до смерти напугаю. А руко-
15
водитель оказался одурманенный религиозной пропагандой,
и как начал ,креститься направо и налево, как запричитал:
«Святой дух, святой дух... Господи, спаси! Господи, сохра-
ни!.. Тьфу...»
Очень скоро Виря был около Приемно-пропускного
пункта, того самого, который в народе называют Врата в
Ад. Но это для живых Врата в Ад, а для потустороннего
мира Врата Из Ада.
На Приемно-пропускном пункте он прошел через ко-
тельную, где в огромных котлах с потрескавшейся краской,
исцарапанных надписями типа «Бей чертей!» и «Здесь
был Семенов А. X.», мучились в кипятке постоянно при-
бывающие грешники. Правда, нельзя сказать, чтоб они так
уж мучились, так как напор горячей воды в котельной был
как везде, а грешников развелось ужас сколько, поэтому
мучились они в кипятке весьма умеренной температуры. Но
кричали грешники все равно душераздирающе, дабы никто
и не подозревал об истинной температуре в котлах. Впро-
чем, персонал с рогами, который обслуживал котлы, пре-
красно знал обо всем, но, разумеется, делал вид, что нахо-
дится в полном неведении. Еще грешникам полагалось жа-
риться на сковородах на специальном масле, но с этим в
Аду уже давно было туго.
После котельной Виря очутился в проходе, где справа
и слева торчали окровавленные головы. Это называлось
«Галерея заклятых врагов», побежденных, естественно.
Здесь были головы и доктора Айболита, и Чебурашки, и
кота Леопольда, сумевшего вывести из себя самого Сатану
одной-единственной фразой: «Ребята, давайте жить друж-
но!»
Выйдя из Галереи, Виря предстал пред Вратами.. На
выходё в контрольной будке сидел дежурный черт. В будке
играла музыка. Низкий голос выводил: «Сатана сказал им:
Надо! Черти ответили: Есть!»
— Документики! —просипел черт. От него сильно пах-
ло серой.
Виря показал.
— Молодой вампир...— задумчиво сказал черт.— Я то-
же хотел быть вампиром когда-то. Давно уже.
— Ну и что? — из вежливости спросил Виря.
— Видишь — сторожем сижу. И ни туда и ни сюда.
Здесь раньше песик сторожил. Хорошо сторожил. Цербе-
ром звали. Может, слышал? Ну вот, а потом пришел здо-
ровенный мужик и. украл собачку... Только его и видели.
16
Она, несчастная, даже залаять не успела, этот ее цап, и все.
Тогда нас и посадили. Как в песне поется: «Сатана сказал:
Надо!» Жалко, конечно, что тот гад украл собачку. А так
я, может, и был бы вампиром. Я знаешь как хотел быть
вампиром...
Виря прошел дальше, покинув разговорчивого сторо-
жа, и решительно переступил порог Ада. Оглянулся. «До-
бро пожаловать в Ад!» — предлагала светящаяся надпись.
Напротив тоже были Врата и тоже надпись: «Добро пожа-
ловать в Рай!» Но она не сверилась, буквы были потуше-
ны. Светилась надпись пониже: «Мест нет!» У Врат стоял
очень сердитый ангел с огромной дубиной. Видимо, в Раю
действительно было мало места.
«Супостаты, чтоб их...» — родумал Виря и смачно плю-
нул в ангела. Но это было бесполезно. Виря мог плевать
сколько угодно — Ад и Рай были разделены силовым по-
лем, и никакие плевки его преодолеть, конечно, не могли.
— Слава господу-у! — вдруг ни с того ни с сего громо-
вым голосом заорал ангел.
Вздрогнув от неожиданного крика, Виря прошел к ка-
бине связи. Выстояв небольшую очередь, он зашел в кабину
и исчез.
Исчезая, он пробормотал заклинание; затем что-то
вспыхнуло, грохнуло и Виря увидел себя в огненном круге
слева от виноградников и справа от большого стога сена.
Виря трижды сплюнул, как его учили; огненный круг мед-
ленно растаял в воздухе.
Некоторые полагают, что, сплевывая через левое пле-
чо, они ограждают себя от нечистой силы. Это неверно, ибо
пресловутое троекратное сплевывание служит лишь для
уборки остаточной энергии огненного круга, больше ни для
чего. Вообще, транспортный вопрос решается на том свете
оригинально: обитатели загробного мира могут покинуть
этот самый мир только через кабину связи, пользование
которой строго регламентировано. Для возвращения доста-
точно всего лишь начертить огненный круг.
Итак, Виря, три раза сплюнув через левое плечо, бе-
режно сжал в руках Упрглаввампировскую баночку с
краской и направился к виднеющимся впереди дачным
участкам. Именно там следовало установить баночку, по-
вернув при этом деревянную ручку кисточки точно на
северо-запад.
Так он и сделал и, спрятавшись в кустах неподалеку,
17
стал ждать. «Только бы не церковник какой-нибудь,— ду-
мал Виря,— только бы не церковник».
Ждать пришлось недолго. Как только Виря еще изда-
лека увидел этого типа, он сразу понял, что тот перевер-
нет банку. Тип был каким-то неуклюжим, да еще и с отто-
пыренными ушами. Всем своим обликом он напоминал опло-
шавшего студента, который в восьмой раз пришел сдавать
теорию черной магии. Тип с рассеянным видом глазел по
сторонам, думая о чем-то своем. И, конечно же, он не
смотрел себе под ноги и зацепил баночку своим таким же
неуклюжим, как и он сам, черным ботинком. Жалобно
звякнув, баночка опрокинулась и треснула. Тогда тип
остановился, удивленно взглянул на свои ботинки, став-
шие из черных черно-желтыми, но не стал злиться и отча-
янно футболить банку, а все так же рассеянно и неуклюже
потопал дальше.
«Повезло! Растяпа»,— решил Виря и отправился йслед
за ним.
Клиент был найден, теперь нужно было заманить его
куда-нибудь в тихое укромное местечко и устроить ему там
веселую жизнь. Куда же? Виря шел следом и размышлял.
Вскоре Оттопыренные Уши, несмотря на всю свою рас-
сеянность, заметили Вирю и пошли быстрее.
«Он думает, что я хулиган,— вдруг очень ясно пред-
ставил себе Виря,— а хулиганов он боится и хочет смыть-
ся».
Оттопыренные Уши аллюром неслись к обрыву. Здесь
они перелезли через плетень, неизвестно откуда взявший-
ся, и прыгнули вниз. Внизу, метрах в трех, была малень-
кая площадочка.
«Не все так просто, парень, как ты думаешь! — злове-
ще подумал Виря.— Все гораздо страшнее для тебя!» —
и прыгнул следом.
На площадке он нашел дыру, в которую только что
пролез этот тип. Виря без труда повторил то же самое и
оказался в темном коридоре. В конце коридора, замерев,
стояли Оттопыренные Уши. Само собой, они не ведали,
что Виря прекрасно видит в темноте и, наверное, надеялись
как-то остаться незамеченными. Но Виря решительно на-
правился вперед, на ходу вспоминая курс акустического
запугивания.
— Ха-ха-ха-ха-а!!! — захохотал Виря дьявольским сме-
хом, нависая над Оттопыренными Ушами.
— Го-го-го-го-о!!! — ответили Оттопыренные Уши. Они
18
явно тоже были знакомы с курсом акустического запуги-
вания.
— Ха-ха-ха-ха-а!!!—усилил Виря.
— Го-го-го-го-оИ!—прогрохотали Оттопыренные Уши.
Тогда Виря как только умел обнажил свои огромные
вампирские клыки, и в ту же секунду Оттопыренные Уши
дико заорали над головой:
— Продай душу-у-у!..
После этого Виря и неуклюжий тип некоторое время
постояли, глядя друг на друга; потом почти одновременно
огорченно сплюнули и уселись на каменный пол, озабочен-
но свесив головы.
— Ты откуда такой взялся, наглая рожа? — наконец
нарушил молчание Виря.
— Сам рожа. Ха-ха-ха-ха-а I..— передразнил тип.—
Смотри, какие клыки отрастил!..
— Так откуда ты взялся?—повторил Виря.
— Откуда, откуда... Из Отдела По Покупке Светлых
Душ у Пока Еще Живого Населения. А вот ты откуда?
— Из Школы Вампиров.
— А-а...— протянул покупатель душ.— Выпускник, на-
верное?
— Угу.
— А я стажер в Отделе. Первое задание.
— А у меня последний экзамен. Виря,— представился
Виря.
— Телевизор,— в свою очередь представился тип.—
Внушаю мысли.
— Ты чего ж под ноги не смотришь, внушатель? Ты
чего мою банку перевернул? Мне ж теперь за новой надо
возвращаться!
— Под ноги, под ноги... Мне под ноги смотреть не обя-
зательно, я мыслью парю, поцял?! А вот ты чего на дороге
стоишь?
— Где это я стоял, а?! Это где ж это я стоял?!.— Виря
пошел на Телевизора.
— Я мыслью плюнул, почему в тебя попало? Не стоял
бы на дороге, не попало бы! У меня работа, может быть,
мыслями плеваться. В кого попадет, того на душу раскру-
чивать надо.
— И чем ты плевался?
-— Хулиганом. Говорю: «Ты хулиган, догоняй меня, я
тебя боюсь». А ты какого черта побежал?
— А я не потому побежал, а потому, что ты мою банку
19
перекинул. Задание у него. Будешь еще в меня плеваться,
я тебе так плюну, забудешь, из какого места у чертей хвост
растет.
— Да я сам кандидат в черти, может быть! — завыл
Телевизор.— Меня, может быть, через год самого в черти
примут, понял?! А ты, ты кто? Вампиришка недоучивший-
ся! Воображаешь, если Врата переступил, так теперь все
можно?! А ну мотай из моей пещеры, это я ее нашел!
— Если б я тебя сюда не загнал, ты бы ничего не
нашел!
Они опять почти одновременно сплюнули и сели на
каменный пол.
— Ладно, кончай ругаться,— сказал Виря.— Задания-
то у нас разные, мы ведь друг другу не мешаем. Оба моло-
дые, неопытные... А если что не выходит, так это все черти
виноваты, я уже давно понял. Напридумывали тоже...
— Ну, это ты зря!—осуждающе проговорил Телеви-
зор.
Вйря спохватился, что сказал лишнее.
— Может, и зря...
Они помолчали.
— Ну что, пошли? — сказал Телевизор.
— Идем,— согласился Виря.
— Ты знаешь что,— сказал Телевизор,— пользуйся пе-
щерой первым, ты быстрее... А то мне ведь его не только
з&пугать надо, еще кучу всяких бумаг оформлять на этого...
ну, который душу продаст. В общем, волокита... Я, пожа-
луй, за документами прямо сейчас сгоняю, чтобы потом
время не тратить.
— Понятно,— ответил Виря.— Сгоняем вместе, круги
надо экономить.
Они начертили один общий огненный круг и провали-
лись на тот свет. Виря—за новой баночкой, Телевизор —
за документацией.
Через час Виря вернулся на то же место. В руках он
держал уже новую баночку с кисточкой, которую с ворча-
нием («У-у, реквизит расходуешь!») выдал ему старший
преподаватель. Быстренько установив новую банку и слег-
ка замаскировав ее листьями подорожника, Виря спрятал-
ся в знакомых кустах.
Он сидел достаточно долго, все это уже начало ему на-
доедать, когда он увидел приближающегося к заветной
баночке неуклюжего типа с оттопыренными ушами и понял,
20
что это Телевизор. Виря с ужасом почувствовал, что еще
немного — и ему придется возвращаться второй раз. До
этого человек десять проходили мимо и всем как-то удава-
лось миновать страшную судьбу, хотя некоторые проносили
ногу буквально в сантиметре от банки. Но теперь было
очень хорошо видно, что Телевизор ногу не пронесет. Виря
рванулся наперерез. Телевизор уже поднял ногу, рассеянно
глядя куда-то вверх. Виря не успевал.
Но его опередил какой-то мужик с рейками на плече,
который оттолкнул ногу Телевизора с криком:
,— Ты хулиган! Я тебя знаю! Иди отсюда, бездельник,
топай, топай!!!
Телевизор взирал на него с огромным удивлением.
Тогда мужик положил рейки, поскидывал подорожник,
осмотрел баночку, кисточку, понюхал краску, поболтал в
ней кисточкой, посмотрел на свет и сказал:
— Это моя краска! Я ее здесь утром спрятал.
Сильно сказал, убедительно.
Потом мужик заботливо взял баночку правой рукой,
рейки левой -— и пошел, пошел к своему участку.
Виря и Телевизор стояли и ошеломленно смотрели ему
вслед.
— Кто это? —спросил Виря.
— Не знаю,— хрипловато пробормотал Телевизор.— Я
в него мыслью плюнул. Про хулигана.
— Чего хрипишь? — спросил Виря.
— Горло обжег,— ответил Телевизор.
— Чем?
— Чем, чем... Серой. Я думал, она разбавленная, а она
оказалась неразбавленная. Обжег горло.
— Нечего в рабочее время серу жрать. А ну узнай, что
он сейчас думает.
Телевизор сосредоточился.
— Свой забор покрашу, табуретку и еще на дверь в
казарме хватит,— изрек он.
— Так. Но кто же это?
Телевизор поднял палец кверху.
— Я знаю! — торжественно сказал он.— Это прапор-
щик.
— О-о!—возопил вампир Виря.—Ну почему я такой
невезучий?!
И снова двум посланцам потустороннего мира пришлось
21
договариваться. Правда, теперь это было сложнее, так как
клиент у обоих оказался один и тот же.
— Он должен был перевернуть баночку, понимаешь? —
волновался Виря.— Перевернуть или разбить, но не за-
брать! Это входит в противоречие с инструкцией Упрглав-
вампира.
— Чго ты паникуешь, как русалка какая?! — возмутил**
ся Телевизор.— Нашел противоречие. Заманим, запугаем,
доведем до такого состояния, что сам банку отдаст, сам пе-
ревернет и забудет, как вообще что-то забирать. Да еще
попутно душу мне за просто так подарит. Зачем она ему?
«В самом деле,— подумал Виря,— перевернул, не пере-
вернул... ерунда какая. И кто это там насочинял, интерес-
но?..»
Тем временем прапорщик Афонькин уже направлялся
домой.
— Ну что, погнали? —спросил Телевизор.
— Угу...— промычал Виря.— Погнали. Внушай!
В ту же минуту прапорщик Афонькин увидел солдат —
рядовых Черткова и Совенко, находящихся в самовольной
отлучке.
Выбравшись из пещеры наружу, прапорщик, еле пере-
двигая ноги, поплелся домой. Вроде все вокруг было знако-
мо, и мимо этого обрыва он проходил тысячу раз, но ни-
когда бы не предположил, что именно здесь с ним случит-
ся такое.
Что с ним произошло, прапорщик не понимал, однако
некоторые мысли все-таки бродили в его обалдевшем от
страха сознании.
«То ли органы проверяют, то ли заграничные спецслу-
жбы вербуют»,— решил прапорщик уже на подходе к своей
парадной.
В лифте он длинно выругался, и ему малость полегча-
ло, хотя ноги все равно были ватными.
Жена, открывшая дверь, строго оглядела Афонькина
и, не сказав ни слова, ушла на кухню. Во все двери она
входила и выходила только боком. Таков был ее стиль
жизни.
* Прапорщик трясущимися руками снял сапоги, форму и
повесил на крючок, где по традиции висели только его ве-
щи. Надел пижаму и пошел на кухню, собираясь поведать
о случившемся жене.
— Мариша! — негромко позвал он ее.
22
— Чего?—откликнулась она, находясь к нему боком.
Глаз от работы она не отрывала. Филя хотел было уже
открыть рот для рассказа, но тут его осенила одна мысль.
Он встал, повернул жену к себе лицом и, строго смотря ей
в глаза, спросил:
— Где была час назад?
Мариша часто заморгала глазами и уверенно прошеп-
тала:
— Дома.
— Хрю-хрю! — вдруг неожиданно сказал Филя и
встряхнул жену за плечи.— Узнаешь?
— Болен ты, что ли? Или дурачишься,— жена попыта-
лась убрать Филины руки, но не тут-то было.
— Сама ты больная. Хвост показывай! — гневно ска-
зал Афонькин и нахмурил брови.— Показывай!
Жена положила руку на его лоб и покачала головой.
— Устал ты сегодня, Филя. Идем, я тебя в постельку
уложу.
Афонькин сразу обмяк после этих слов. Ему стало
жалко себя, и он плаксивым голосом сказал:
— Идем, идем, Мариша. И правда, устал я сегодня.
Историю эту он решил рассказать завтра утром, на
свежую голову. Но сегодня на всякий случай спросил:
— Ты случаем с птеродактилем не спуталась? С лету-
чим-то ящером...
— Нет, нет, Филенька,— сказала Мариша, наклони-
лась к мужниному лицу и втянула носом воздух.— Не пил
вроде...— медленно произнесла она и укрыла Афонькина
одеялом. Затем погасила свет и по обыкновению боком
вышла из комнаты.
Прапорщик уснул моментально. Снов он никогда не ви-
дел, не увидел бы и сегодня, но вдруг чья-то холодная
рука дернула его за плечо.
— Вставай, Афонькин.
— А?—Прапорщик резко подскочил.— Тревога?
— Нет, нет, дурашка ты улыбчивая,— дружески сказал
голос незнакомца, который предлагал Афонькину «испан-
ский сапог».
Прапорщик узнал этот голос и понял, что приключения
его не окончились. Бешено заколотилось сердце. Он встал
и, ведомый незнакомцем, пошел к себе на кухню. Когда он
проходил мимо комнаты, где Мариша смотрела телевизор,
то решил позвать ее, но чужак, как бы угадывая его мысли,
сквозь зубы произнес:
23
— Я те позову. Я те голову откушу!
Когда они уже входидй на кухню, Филя услышал, как
из телевизора кричали:
— Кора до, соглашайтесь!
— Нет, я вышел из игры!
Голоса становились все громче.
— Адвокат Теразини не дремлет!
— Нет!
— Последний раз прошу!
— Нет!
— Ну, тогда я пошел,— вдруг неожиданно спокойно
сказал один из спорящих.
— Ну, тогда я согласен,— также спокойно ответил дру-
гой.
Дверь кухни закрылась. На улице было уже совсем
темно. Как всегда, не горел уличный фонарь. Афонькин
потрогал пуговицу своей пижамы и осторожно спросил в
темноту:
— А почему на кухне?
— Секрет фирмы,— сосредоточенно ответил чужак и
подтолкнул Филю к табуретке.— Садись!
— А какая у вас фирма? — безнадежно спросил пра-
порщик и сел на непокрашенный табурет.
— Расслабься!—сказал незнакомец и начал делать
какие-то движения руками у прапорщика под носом.,
— Больно?—осведомился Афонькин, расслабляясь.
— Нет, приятно,— мучитель подождал несколько се-
кунд, а потом жестко произнес: —Отключись!
Афонькин закрыл глаза. Руки и ноги как будто больше
не принадлежали ему. По телу пробежали горячие и колю-
чие струйки. Афонькин увидел себя со стороны. Но не
здесь, не на кухне.
Он стоял у подножья какого-то холма и смотрел на не-
бо. В небе, над его головой пролетала стая птеродактилей.
Они спешили на юг, в теплые края. Вдруг один из них
отделился, приблизился к Афонькину и, как хорошему
знакомому, помахал крыльями так, как это сделал бы са-
молет.
,— Узнал-таки,— прошептал прапорщик и вытер рукой
влажные глаза.
Знакомый птеродактиль вернулся к своим. Скоро стая
летающих ящеров скрылась из вида, а Афонькин все стоял
и, как завороженный, махал им вслед рукой.
Вдруг сверху, свистя и дребезжа, спустился космиче-
24
ский корабль, похожий на солдатскую миску. Из него вы-
бежали инопланетяне в генеральских погонах и силой зата-
щили к себе на посудину. Афонькин сначала хотел отдать
честь, но вспомнил, что на нем пижама, и передумал.
Для начала прапорщика провели между рядов инопла-
нетян, которые все как один были в серебристых одеждах
с генеральскими погонами на плечах. Они трижды прокри-
чали «Ура!» и предложили дорогому гостю вместе отобе-
дать. Но тут, как будто из-под земли, появился рядовой
Майсурадзе с кинжалом в руке. Он кинулся на прапорщи-
ка, неистово крича:
— За-рэ-жу! Глазы ви-колю!!!
Афонькин испуганно замахал руками и завопил что бы-
ло сил:
— Генералы! Помогите!
— Мы не генералы!—хором ответили генералы и ис-
чезли.
Афонькин остался один на один с Майсурадзе. Тогда
он побежал со всех ног, побежал, побежал, но увидел впе-
реди тупик и...
Картинка неожиданно сменилась, и Афонькин увидел
себя на берегу моря. На этот раз он был уже в плавках, а
не в пижаме. Красивая длинноногая девушка в открытом
купальнике терла ему спину мочалкой. Другая, похожая на
машинистку Зину, работавшую в штабе, медленно марши-
ровала вдоль берега и задумчиво твердила себе под нос:
— Раз, два. Раз, два.
Она также была в купальнике.
Стройная, пышногрудая блондинка мыла в море афонь-
кинские сапоги и напевала его любимую песню «Не сыпь
мне соль на рану». Афонькин в приятной истоме приподнял
голову и вдруг увидел жену Маришу, которая пристально
смотрела на него, качала головой и с сожалением говорила:
— Эх, Филя, Филя...
— Мариша! — испуганно вскрикнул прапорщик, но бы-
ло уже поздно. Она взяла неизвестно откуда появившегося
майора Тарасева (особиста, очень нехорошего человека!)
под руку и пошла с ним прочь. Почему-то майор Тарасев
был в Филиных пижамных штанах.
— Мариша! — Афонькин громко заплакал и сжал в ру-
ках теплый песок...
Он открыл глаза. На кухне никого не было. Афонькин
почесал затылок и подумал о том, что видел.
«Пожалуй, это все-таки особый отдел. На реакцию в
25
новых условиях проверяют. Иначе зачем эти звери в клет-
ках и корабль этот несоветский? Может, хотят направить
куда?» Прапорщик проникся чувством собственного досто-
инства и стал размышлять, что же такого заманчивого ему
могут предложить, но услышал скрип открываемой кухон-
ной двери.
— Это я,— на всякий случай сказал прапорщик.
— А это я,— ответил голос с хрипотцой, и рука в ко-
жаной перчатке любовно погладила Филю по голове.
Афонькин узнал голос. Рука в кожаной перчатке также
была ему знакома.
— Сиди спокойно,— властно произнес голос.
— Сижу,—ответил Филя и часто застучал зубами.
Кожаные перчатки без всяких церемоний начали ощу-
пывать Афонькину шею. Они как будто что-то искали.
Филя только хотел спросить о том, что именно ищут у него
на шее, как чужак нажал на какую-то точку возле кадыка,
и Афонькин уже второй раз за вечер отключился. Глаза
его закрылись, а руки безжизненно повисли вдоль тела...
Афонькин увидел себя в строю таких же, как он, брать-
ев-прапорщиков.
— Прапорщик Афонькин! — раздался голос командира,
— Я!
— Выйти из строя!
— Есть!
Афонькин сделал два шага вперед и повернулся кругом.
— В связи с особыми заслугами перед Армией, днем
рождения и хорошей женой Маришей прапорщику Афонь-
кину присваивается высочайшее звание «старший прапор-
щик»... Извините — самый старший прапорщик!
Все зааплодировали. Покрасневший Филя хотел было
что-то прокричать, как положено по уставу, но командир
полка неожиданно подошел к нему и, скаля зубы, заорал
прямо в ухо:
— Идиоты! Это же розыгрыш! Ты разжалован! Теперь
ты младший прапорщик!
Если бы у Афонькина был сейчас пистолет, то он не-
пременно пустил бы его в ход. «Сначала в командира, по-
том в себя!» —подумал Филя и схватился рукой за сердце.
Он уже падал в обморок, но тут ощутил себя большой
зеленой мухой. Филя-муха взлетел и исчез на глазах у
изумленных сослуживцев. Все мухи, встречавшиеся на пу-
ти, обращали на него внимание. Никто из них раньше не
видел мухи в фуражке. Фуражка же уменьшилась в разме-
26
ре вместе с Филей и была как раз впору. Так он летел и
летел бы себе куда-то, но вдруг почувствовал приступ го-
лода. Увидев трех жирных мух, спешащих куда-то, он ре-
шил присоединиться к ним.
— Ж-ж-жрать хочешь?—осведомилась одна из них.
— Хочу,— ответил Афонькин и подлетел ближе.
Минут через пять самая толстая муха ринулась вниз.
— Вот она! — прожужжала толстячка.
Мушиная компания уселась на дохлую гусеницу, кото-
рая распласталась в позе умирающего лебедя под старым
деревом.
— Свеженькая! Зелененькая! — произнесла самая по-
жилая из мух и с удовольствием облизнулась.
Прапорщик понял, на чем сейчас сидит, и его стошнило.
— Брезгуешь, паучина! — набросились на Филю това-
рищи-насекомые.
Еле-еле он унес крылья. После пережитых ощущений
его потянуло домой. Скоро он влетел в родное окно. Мари-
ша стряпала что-то на кухне и напевала какую-то песенку.
— Ж-ж-жена, это я,— сказал Афонькин и сел ей на
плечо.
— Пошла вон! — Мариша замахнулась на Филю тряп-
кой. Он слетел и начал увертываться от ударов, которые
ему предназначались. Так продолжалось несколько минут,
и Афонькин заметно устал. Прапорщик сел на ручку крес-
ла отдохнуть и прикрыл глаза. Он не заметил подкравшую-
ся жену, которая занесла над ним роковую тряпку. Еще
мгновенье — и он будет раздавлен. Страх сковал крылья,
Филя-муха не шевелился.
— Прощ-щ-щай!—успел прожужжать Афонькин и по-
мушиному побледнел...
Филя открыл глаза и осмотрелся. На кухне было по-
прежнему темно, но он чувствовал, что чужак где-то здесь,
рядом.
— Что вам от меня надо? — плаксиво спросил Афонь-
кин.
— Отдай мне свою душу,— вкрадчивым тоном прого-
ворил голос с хрипотцой.
«Цэрэу,— окончательно уверился прапорщик.— Или все
же проверяют? Что бы ни было, главное — не соглашать-
ся!»
— Не дам,— ответил Афонькин.
— Ну тогда продай.
Афонькин задумался, но остался неподкупен.
27
— Тебе что, не страшно?—удивленно спросил чужак.
— Страшно! —честно ответил Филя.
— Ну так продай.
— Нет.
— Продай душу-у! — уже требовательно заголосил не-
знакомец.
— Не-е-ет,— проблеял Афонькин.
— Продай душу-у-у-уШ— ужасно загрохотало над
головой.
Афонькин невольно сравнил голос с голосом командира
на плацу, которому он всегда завидовал, когда тот кричал:
«Смирно! Раз-гиль-дяаи-и!!!»
— Продай ду-ушу-у, червь земной!!!
Голос пробирался в самое нутро Афонькина, голос был
очень мощным, поставленным, командирским, и у прапор-
щика сработал условный рефлекс: он вскочил, вытянулся
и по привычке рявкнул:
— Виноват, товарищ полковник, недоглядел!
— Идиот! — разозлился незнакомец.
— Служу Советскому Союзу! — отрапортовал прапор-
щик.
— Душу продай, придурок, понимаешь: ду-шу.
— Нет,— сказал Афонькин, вспомнив, где находится.
. Тогда незнакомец вышел из-за спины Афонькина, впер-
вые показавшись ему на глаза.
— Афонькин, брат,— сказал незнакомец, положив пра-
порщику руку на плечо,— ну продай ты душу, ну на фига
она тебе нужна?
— Не продам,— очень тихо, но упрямо прошептал пра-
порщик.
— Ну и ну,— сказал чужак хриплым голосом.— Откуда
у тебя столько смелости, упертый, берется?
— Не могу знать,— ответил Филя и нервно заерзал на
стуле.
Вдруг из темноты выскочил ужасного вида монстр с
огромными сверкающими клыками, то и дело поглядывая
на часы, стал плеваться и кричать прямо в лицо Афонь-
кину:
— Зачем банку забрал, гнида?! Отдай банку, банку с
краской отдай, скотина! Ненавижу! Отдай банку! —по го-
лосу Афонькин узнал первого мучителя.
«Ворюга,— решил прапорщик.— Куда ни глянь — везде
воры. А красочка-то моя!»
Незваные гости заметно торопились. Монстр еще не-
28
много покричал, глядя на часы, потом втянул клыки, с не-
навистью взглянул на прапорщика и исчез.
— Ну что ж,— сказал чужак с хриплым голосом,— по-
везло тебе, прапорщик. А нам теперь шею намылят. Ну,
прощай! —и рука в кожаной перчатке по-отцовски двинула
Филю в челюсть.
Только оказавшись на полу, Афонькин начал сознавать,
что все кончилось, но страх еще не покинул его. Преодоле-
вая этот страх, он встал и негромко произнес:
— Разрешите обратиться.
— Ну?
— Тут вот какое дело...— раздался крик первых пету-
хов, и Афонькину пришлось подождать, пока они смолк-
нут.— Мне бы это...
— Ку-ка-ре-ку!—продолжили петухи во второй раз.
— Ну?—жестко переспросил незваный гость.
— Мне бы щипчики, что там, в пещере, были. Очень они
мне пригодились бы,— извиняющимся голосом промямлил
Филя.— За страданий...
Прокукарекали третьи петухи, и незнакомец исчез, вер-
нее, испарился.
— Щипчики-то...— прощально произнес прапорщик и
схватился рукой за сердце.
Чужак и давешний монстр на мгновенье появились
вновь, набрали в легкие побольше воздуха и изо всех сил
рявкнули:
— Да пошел ты!..— и сказали куда.
«Наши люди,— окончательно решил прапорщик.— Точ-
но, проверяли органы».
Чужак с. монстром исчезли совсем и больше не появля-
лись. Афонькин судорожно сглотнул слюну, встал и вклю-
чил свет на кухне. Никого не было. Только старый непокра-
шенный табурет и сам прапорщик знали о том, что здесь
недавно происходило. Филя погасил свет и прошел в
спальню.
—• Где был? — сонно спросила Мариша.
— В туалете,— соврал Афонькин и повернулся к стене.
Виря и Телевизор стояли в огненном круге.
— Ну что, внушатель,— проговорил Виря,— и крови
напились, и душу купили?
— Я сделал все что мог,— оправдывался Телевизор.—
Я ж не виноват... Кто знал, что он таким окажется. Все
внушаемые ассоциации на свой лад перекручивал. Да и вре-
мени не хватило, а то я бы разобрался и в его психологии.
29
А так — слишком уж примитивно он все понимает.
— Да уж, конечно, ты здесь ни при чем,—согласился
Виря.— И чего я такой невезучий?! Да я б этого... Афонь-
кина... разорвал бы клыками. Всю кровь бы высосал!
— Нельзя, сам знаешь.
— Угу. «Пока клиент не напуган до необходимой от-
метки...» А у него, гада, ни разу не было больше 13 бал-
лов. Я уж пялился, пялился на эту штуку...— Виря взгля-
нул на испужометр, который на манер часов был надет на
левую руку. '
— Вообще не везет сегодня. И с этим типом тоже...
(Надо сказать, что перед тем, как заняться прапорщи-
ком в его квартире, Виря и Телевизор решили побродить
по городу и хоть немного, в шутку, попугать прохожих.
Однако первый же объект, которого они попытались застра-
щать, с трудом отвалился от стены, дыхнул на них перега-
ром и заплетающимся языком принялся просить «пару
копеек, ну сколько не жалко». Посланцы потустороннего
мира поспешили оставить его в покое).
— Тебе еще ничего...— грустно сказал Виря.— Ну, по-
ругают. А мне все — хана, экзамен завалил.
Очутившись на том свете, они вошли во Врата, затем«
прощально кивнули друг другу и молча разошлись каждый
в свою сторону.
Виря взглянул на будку дежурного черта и пробормо-
тал себе под нос:
— В сторожа пойду, вот!..
Проходя через котельную, он вдруг увидел в одном из
котлов знакомую физиономию. Присмотревшись внима-
тельней, Виря узнал своего бывшего соседа, при жизни чи-
тавшего лекции по научному атеизму в каком-то вузе. Со-
сед выл и верещал, как и все прочие грешники. Было видно,
что попал он сюда совсем-совсем недавно.
Виря подошел к котлу и спросил:
— Ну, как дела?
Бывший сосед выпучил глаза и заверещал еще сильнее.
— Больно? — осведомился Виря.
— У-у-у!!! Как больно!—завыл сосед.
— Не ври! — сурово оборвал его Виря.— Она ж холод-
ная.
И опустил руку в котел.
Но к ним уже спешил один из чертей, обслуживающих
котельную.
— Ты что ж это народ баламутишь?! — заорал черт.—
30
Какая ж она холодная! Где это она холодная? Пойди ин-
струкцию почитай, огненными буквами написано: «ГОРЯ-
ЧАЯ ВОДА». Иди, иди отсюда, умник!
«Скучно в Аду,— подумал Виря, подходя к Школе Вам-
пиров.— Скучно — это еще хуже, чем страшно. Лучше уж
было бы страшно. Все-таки страшно — это всегда интересно.
Заходить в Школу сейчас очень не хотелось, но надо
было сдать реквизит.
Перед самым кабинетом, в котором сидело привидение
Симеона Топорика, он вспомнил, что забыл на том свете
злополучную баночку с краской. Пробормотав магические
слова, он притянул баночку к себе, и она оказалась у Вири
в руках. Перед тем, как войти, он поставил баночку на пол
и снял с руки испужометр, все еще настроенный на пра-
порщика Афонькина. В последний раз взглянул на него...
и чуть не выронил из рук. Испужометр показывал 20 бал-
лов, именно те недосягаемые 20 баллов, которых никак не
могли добиться ни Виря, ни Телевизор.
— Ну что же так вывело из себя этого прапорщика?! —
завопил Виря, чуть не плача. Но этого он узнать уже не
мог.
И все-таки: что же еще случилось с Филей Афоньки-
ным после того, как Виря с Телевизором были вынуждены
оставить его и отправиться к себе в Ад?
Прапорщик проснулся и осознал, что страшная, как со-
кращение Вооруженных Сил, ночь уже прошла.
Он сладко потянулся. Мариша^ как всегда, что-то де-
лала на кухне. Стоя перед зеркалом, он брился и весело
напевал себе под нос:
— Сейчас, сейчас!
Потом прошел на кухню и, взяв в рукйтот самый табу-
рет, на котором сидел вчера, небрежно спросил жену:
— Жрать-то когда?
— Успеешь, прорва,— ласково ответила Мариша.
— Тогда я быстренько в гараж сбегаю.
— Зачем? —спросила жена.
— Надо!—торжественно сказал Афонькин.
Минут через пятнадцать он вернулся, держа в руках
найденную вчера баночку с краской. Афонькин постелил в
коридоре газету, поставил на нее табурет. «Жизнь прекрас-
на! »— подумал он. Мысль о непокрашенном табурете не
оставляла его даже в самые страшные минуты.
— Сейчас покрасим табурет! — пропел Афонькин и
31
взглянул на часы.— Успею,— шепнул он и макнул кисточ-
ку. Вернее, сделал попытку макнуть. Баночка, как и кисточ-
ка, исчезла у него прямо из рук.
ИСЧЕЗЛА!!! ПРЯМО ИЗ РУК!!!
— Где она?—Филя вспотел и почувствовал, как у не-
го повышается давление.—^Ну где же она?!
Сначала он похлопал себя по карманам пижамы, но,
опомнившись, стал смотреть по сторонам.
Побежал в ванную и пошарил рукой под умывальни-
ком. Ничего, кроме пары засохших тараканов, умерших по
нелепой случайности прошлым летом, он не нашел.
Филя вышел из ванной и принялся рыскать по кварти-
ре, внимательно оглядывая все подозрительные углы и чут-
ко потягивая носом воздух, стараясь ощутить характерный
запах краски. Вдруг он увидел свои черные сапоги, стоя-
щие в прихожей. Его осенила одна мысль* и с бормотаньем:
«Подшутила, стерва»,— он дрожащей рукой полез в левый
сапог. Там было пусто. От волнения потеряв голову, второй
сапог он просто перевернул. Из него что-то стремительно
вылетело и звякнуло об пол. У Афонькина екнуло сердце,
но он заставил себя посмотреть вниз. Это оказались всего
лишь два ключа: от каптерки и от бытовой комнаты, откуда
в последнее время пропало несколько новых утюгов.
Филя поставил сапоги на место, почесал за ухом и про-
бормотал, задумчиво глядя на эти ключи:
— Сперли, гады, краску! Куда ни глянь — везде воры!
Вслед за этим его пронзила простая, но ясная в своей
трагичности мысль о том, что пропажа краски уже необра-
тима. То, что поддерживало его в самые тяжелые минуты,
исчезло безвозвратно!
Он устало сел на обреченный в своей непокрашенности
табурет и про себя подумал: «Чтоб у них, гадов, руки от-
сохли!»
А вслух добавил:
— И ногн!
Вышедшая боком из кухни Мариша переспросила:
— Что, что, Филенька?
— Ноги!!! —истерически заорал он.
Мариша недоуменно взглянула на свои полные ноги и,
пожав плечами, удалилась обратно в кухню.
Прапорщик был бледен, сердце часто стучало. «Это ко-
нец»,— подумал Афонькин. И оказался прав. Это действи-
тельно —
КОНЕЦ.
Юрий БРАЙДЕР,
Николай ЧАДОВИЧ
ПРОТИВ ТЕЧЕНИЯ
Было почти семь двадцать, когда Гиб, держа под мыш-
кой пакет с завтраком, спустился в метро. Каждое утро на
этой станции собирались все те, кто из района Девятой
кольцевой ездили на работу в Двадцать Третий закрытый
сектор.
Минут десять Гиб бегал по перрону, толкаясь и сквер-
нословя, прежде чем ему удалось втиснуться в переполнен-
ный, набитый, как солдатская могила после решающего
сражения, вагон. Едва только электричка тронулась, как
стоящий рядом с Гибом мужчина вытащил из кармана сло-
женную вчетверо газету и, прикрывая ею лицо, тихо, но
внятно произнес:
— Не хотите ли развлечься?
— Нет,— покачал головой Гиб и попытался пробиться
поближе в выходу. Интересно, почему подобные типы цеп-
ляются всегда к нему.
— Мы гарантируем исполнение самых сокровенных
ваших желаний. К вашим услугам — любой год, любое ме-
сто. Если захотите, на время станете султаном, пиратом, па-
пой римским — кем угодно!
— Нет,— отказался Гиб,— пропустите, мне скоро вы-
ходить.
— Подумайте. Плата умеренная,— без прежнего энту-
зиазма сказал мужчина с газетой.— Обслуживание на
самом высоком уровне. На еду и снаряжение скидка. Возь-
мите на всякий случай вот это.
Толпа вынесла Гиба на перрон. Он машинально взгля-
нул на квадратик белого картона, который сжимал в руке.
«Т емпер-такси.
Путешествие во времени. Самое грандиозное приключе-
ние Вашей жизни. Безопасность гарантирована.
Наш адрес:
Старый Центр. Второй сектор. Набережная, 226».
2 Заказ 459
33
Он скомкал карточку и бросил ее под ноги. Над эскала-
тором горело световое табло:
«Двадцать Третий сектор временно закрыт для лиц,
не имею]цих сертификата формы 6. Будьте готовы к про-
верке документов».
Над крышами домов в сером дождливом небе висели
желтые патрульные дирижабли. Только что закончилась
очередная облава. На всех перекрестках стояли агенты
иммиграционного бюро, вооруженные газометками и шок-
ружьями. Они равнодушно созерцали несущуюся мимо
них толпу, каждый третий в которой был спекулянтом,
каждый десятый незарегистрированным иммигрантом из
бог знает каких веков, а по крайней мере половина не име-
ла сертификатов формы 6. До Гиба донесся бубнящий ше-
пот какого-то старика:
— Настоящий товар! Только у нас! Подлинная карти-
на Рубенса, вчера доставленная из прошлого! Краска на
ней еще не просохла. Есть заключения экспертов. Только
у нас!
Все здания на этой улице были похожи друг на друга.
Невзрачные, сейсмически устойчивые бетонные коробки не
выше трех — пяти этажей. В вестибюле одного из них Гиб
сдал охраннику контрольный жетон, быстро переоделся и
после короткого обыска, рентгена и взвешивания на скоро-
стном лифте спустился под землю. В узком, обшитом бро-
нированными листами туннеле его встретил другой охран-
ник, знавший всех служащих в лицо. Он молча кивнул
Гибу и шагнул в сторону. Квадратный стальной люк, веду-
щий в активную камеру стационарного темпера, бесшумно
поднялся.
Вся бригада — шестнадцать крепких, тренированных и
еще не старых мужчин,— была уже в сборе. Гиб поздоро-
вался и сел на свободное место с краю. Спустя несколько
минут из своей каморки показался врач с опухшим от сна
лицом. В руках его была коробка со шприцами.
— Все здоровы? — спросил врач.— Приготовьте кисло-
родные маски. Темпоральный переход начнется через пять
минут. Сегодня он продлится три и одна десятая секунды.
Расслабьтесь и не волнуйтесь.
— Мы не волнуемся,— сказал бригадир и буркнул себе
под нос: —Тебя бы, клизма, хоть раз туда послать...
Большая океанская баржа, оборудованная для подвод-
ных работ, в полдень покинула укромную бухту на побе-
34
режье острова Тортю и медленно двинулась на северо-за-
пад— навстречу испанской эскадре, несколько суток назад
вышедшей из Веракрус и сейчас держащей курс на Кар-
тахену.
Высоко в небе кружил разведывательный вертолет.
Изображение с его телекамер передавалось на монитор,
установленный на верхней палубе. Гиб, проверив работу
своего сепаратора, пошел взглянуть на испанские корабли.
На экране то появлялись, то пропадали несколько десятков
белых точек, выстроившихся неровной линией.
Вертолет снизился, и Гиб увидел неуклюжий, глубоко
сидящий в воде галеон и идущий параллельным курсом
конвойный фрегат, команда которого в этот момент выпол-
няла какие-то маневры с парусом.
— Золото!—ухмыльнувшись, заорал в ухо Гибу один
из водолазов. — Испанское золото!
— Вижу,— ответил Гиб, стараясь перекричать грохот
опробуемых на холостом ходу лебедок и сепараторов.
. — Был тут эксперт из иммиграционного бюро,— про-
должал водолаз.— Все ходил, вынюхивал. Потом наш
бригадир сунул ему, сколько положено, так тот и говорит:
«Раз это золото все равно утонет и будет лежать на дне до
самого Судного дня, то его можно поднять. От этого,—
говорит,— вреда никому не будет. А раз так, то, выходит,
мы действуем по закону». Что ты об этом думаешь?
— Ничего,— ответил Гиб. Водолаз был незнаком ему.
Его разговорчивость раздражала Гиба.
— Гляди, гляди!—закричал водолаз, указывая на
экран пальцем.— Пираты! Наконец-то!
Изображение резко ушло в сторону, мелькнуло небо,
потом опять море, и Гиб увидел на экране свою баржу —
маленькую, как спичечный коробок. Вертолет возвращался.
Над морем прокатился далекий глухой гул. Это грянули
бортовые коронады пиратского флагмана. История шла
своим чередом.
Когда баржа прибыла к месту отгремевшего сражения,
над морем еще не рассеялся пороховой дым. Множество
деревянных обломков, три пустых бочонка и перевернутая
шлюпка колыхались на волнах, отмечая то место, где под
воду ушли два сцепившихся в абордаже корабля.
Двенадцать последующих часов они работали, не разги-
баясь. Водолазы, разбитые на три группы, сменяли друг
друга через каждые сорок пять минут. Вертолет летал низ-
2*
35
ко над морем, рассеивая отпугивающий акул порошок. Уже
в сумерки с одним из водолазов произошел несчастный
случай, и он задохнулся, прежде чем подоспела помощь.
Тело засунули в пластиковый мешок и положили на шта-
беля золотых слитков.
К концу смены Гиб так отупел, что сепаратор чуть не
оторвал ему правую руку.
Обратное перемещение они перенесли особенно тяжело.
Всем дали кислород, у многих шла носом кровь.
Выла глубокая ночь, когда Гиб вернулся домой. Ада
уже спала. Когда Гиб разделся и лег рядом, она сонно
пробормотала:
— Что так поздно, милый? Ты нашел ужин?
— Спи,— отозвался он.— Я не хочу есть.
...Вопль людей, утонувших четыреста лет назад, вновь
пронесся над морем. Пушки трехпалубного фрегата грохо-
тали все громче. Каждый залп отдавался в голове Гиба, как
удар дубины. Он знал, что кругом летят раскаленные ядра,
а абордажная команда уже приготовилась всадить крючья
в борт баржи, но продолжал изо всех сил, задыхаясь, бро-
сать в приемный лоток сепаратора кашу из ила, золотого
лома, кораллов и человеческой плоти — все, что доставлял
на поверхность полуторакубовый ковш подъемника. Грохот
вокруг все усиливался, и когда он, наконец, стал нестерпи-
мым, Гиб проснулся.
В дверь стучали руками и ногами.
Некоторое время Гиб лежал неподвижно, весь в холод-
ном поту, уверенный, что все это лишь продолжение сна.
— Милый, что там случилось? Пойди посмотри, что им
надо,— сказала жена.
Гиб встал. Сердце его колотилось, а руки никак не
могли нашарить задвижку замка. Обдав Гиба холодом, в
комнату ввалились люди в мокрых плащах и блестящих
шлемах. .
— Вы что, оглохли ? — закричал тот из них, чей вид
был особенно грозен.— Думаете, у нас нет других дел, кро-
ме как торчать под вашей дверью? Собирайтесь, быстро!
— Что случилось?—оторопел Гиб.— Я ничего не сде-
лал. Это ошибка. Я сейчас принесу документы...
— Молчать! Сам ты ошибка! Идиот безмозглый. В
сегодняшнем дне тебя нет! Ты не существуешь, понял?
Даже если тебя убить — ничего не изменится. Это все рав-
но, что выстрелить в пустоту. Всю ночь мы носимся по
36
городу и вылавливаем таких, как ты. Одевайся. Вещей
брать нельзя!
— У меня жена...
— Жена останется. Быстрее! Разговаривать с тобой —
уже преступление!
«Уж лучше бы меня на самом деле убили,— думал Гиб,
натягивая брюки.— Почему именно я? Почему мне так не
везет в жизни?»
На пороге спальни появилась Ада, придерживая рука-
ми полы халата.
— Гиб! — воскликнула она.— Что случилось? Пощади-
те его, он ни в чем не виноват!
— Вернитесь в комнату! С ним нельзя разговаривать.
У вас будут неприятности.
— Не трогайте ее! — закричал вдруг Гиб.— Собаки, я
плевал на вас! Ада, жди меня, я скоро вернусь!
Его выволокли на лестницу и там ударили чем-то тяже-
лым по голове.
Когда Гиб пришел в себя, его с закованными руками
тащили по мокрому асфальту к гондоле патрульного дири-
жабля, висевшего низко над улицей напротив дома. В тес-
ной каморке,- куда его затолкали, уже сидело двое в наруч*
никах.
— Присаживайтесь,— с улыбкой сказал один из них.—?
Места хватит.
На нем был черный костюм и белая сорочка. Скомкан-
ный галстук торчал из кармана пиджака. Второй, сидевший
в углу, спал, запрокинув голову. Из-под коротких воспа-
ленных век жутко блестели белки закатившихся глаз.
«Выходит, меня нет,— подумал Гиб.— Зачем же я тогда
жил?»
Он вспомнил свою мать, детство, все свои болезни и ра-
дости. Вспомнил Аду, как он любил ее, и все, что было
между ними хорошего; вспомнил других женщин — каждую
в отдельности,— которых он знал до Ады и которых тоже
любил, пока был с ними; вспомнил друзей, выпивки, драки,
боль от ударов и мелькающие в свете фонарей лица врагов;
вспомнил свою работу, свои мечты, тайны и еще многое из
того, что было для него всей жизнью и что навсегда оборва-
лось этой ночью.
Он закрыл глаза и застонал.
—г Закурите?—предложил человек в черном костю-
ме.— Я всегда на ночь кладу в карман пачку сигарет. Спе-
циально для таких случаев.
37
*— Заткнись!—оборвал его Гиб.— Заткнись, понял?
— Не расстраивайтесь так,— человек снова улыбнул-
ся.— В семь утра поступят уточненные сведения. Может,
все еще изменится. Может, вам повезет.
Прошло не менее четверти часа, прежде чем Гиб, нако-
нец, успокоился.
— Как это могло случиться? Я ведь живой человек.
Меня знают сотни людей. Почему же я не могу существо-
вать сегодня, когда еще вчера мог?
— А что вы ели вчера?—Человек в черном костюме
закованными руками ловко вытащил из кармана пачку сига-
рет и зажигалку.— Что молчите? Я не шучу. Что вы ели
вчера, как были одеты, откуда в ваш дом поступает тепло
и свет?
— Ну, допустим, я все это знаю. Что дальше?
— Одну минуточку... Подержите, пожалуйста, зажи-
галку... Вот так. Спасибо! — Он жадно затянулся.— У нас
не хватает пищи, а запасы сырья и топлива давно истощи-
лись. Вы ели вчера мясо быков, убитых миллион лет назад.
Все остальное, чем пользовались: дерево, нефть, свинец,
кожа,— тоже доставлено из прошлого. Даже ваша рубаха
наверняка сшита из льна, выращенного в долине Древнего
Нила. ,
— Рубаха, кстати, синтетическая,— невесело усмехнулся
Гиб.— Все, что вы сказали, для меня не новость. Я сам
последнее время работал в Закрытом секторе.
— Тем более. И когда вы возвращались из прошлого
назад, то заставали свой дом, свою жену на прежнем месте. <
И ног у нее по-прежнему было две, а не три, к примеру.
Даже выпивка не подешевела. Ведь ничего не изменялось
за время вашего отсутствия, не правда ли?
- — Если только по мелочам.
— Мелочи не в счет. Ведь вы успели порядочно нага-
дить в прошлом. Не вы один, конечно, а тысячи таких, как
вы, которые ежедневно рубят лес во всех прошедших веках,
заготавливают яйца динозавров, гонят спирт из папоротни-
ков, вербуют за побрякушки дармовых рабочих.
— Это забота иммиграционного,бюро. Им за это деньги
платят.
— Правильно. С помощью своих темперов, мощь и
избирательность которых даже представить трудно, имми-
грационное бюро собирает подробнейшую информацию о
завтрашнем дне. О том, каким он был бы, если бы его не
исказили те, кто сегодня побывал в прошлом. При этом
38
учитываются миллиарды миллиардов факторов. Даже на
уровне микромира. Затем в течение ночи эта почтенная
организация старается стереть все возникшие искажения.
В меру своих сил и разумения, конечно.
—» Значит, и мы с вами искажения?
— Возможно.
— И ошибок у них не бывает?
— Ошибок, я думаю,— масса. В распоряжении имми-
грационного бюро десятки тысяч агентов, орбитальные
станции, средства массовой информации, вся наука. Да и
политика с экономикой, наверное, тоже. За ночь они могут
перевернуть всю страну, убрать любое количество людей
или заменить их другими, загипнотизировать целый город,
вырыть новые реки и засыпать моря, внушить народу все
что угодно. И несмотря на это, ликвидировать все искаже-
ния невозможно. Они накапливаются день ото дня. Про-
исходит масса недоразумений и путаницы. Исправлять
ошибки чаще всего некогда. Контролировать же работу
иммиграционного бюро практически невозможно. Очевид-
но, уже длительное время они творят над нами все что
захотят. Даже шпики и доносчики теперь не нужны. Вся
наша жизнь у них как на ладони. Они знают все наперед.
Представляете, чем все это может однажды закончиться?
Проснемся утром и узнаем, что существующий строй явля-
ется искажением и по всей стране вводятся феодальная
геральдика и крепостное право. Или что в завтрашнем дне
отсутствует такая вещь, как международный мир. Пред-
ставляете ли вы себе современную войну? Массовое унич-
тожение пещерных предков противника? Атомные бомбы
над античными городами. Данте Алигьери, призванный в
морскую пехоту. И каждое из этих бедствий, тысячекратно
умноженное, обрушится на нас. Мина, убившая в первом
веке нашей эры десять человек, уничтожит миллион в на-
шем времени...
Человек в черном костюме умолк. Недокуренная сига-
рета дрожала в его пальцах.
— Чем вы занимались раньше? — спросил Гиб.
— Преподавал в технологическом институте. Я профес-
сор многомерной топологии.
Сидевший в углу вздрогнул и открыл глаза.
— Какая остановка?—спросил он.— Мне сходить на
Второй Северо-Восточной.
— Спи,— сказал бывший профессор-многомерной топо-
логии,— еще не скоро.
39
Изоляционный сектор иммиграционного бюро был тем
единственным местом, где могли существовать люди, по-
добные Гибу. В многоярусных подземных галереях горел
яркий свет, кондиционеры гнали сухой воздух. Через каж-
дые двадцать шагов стальные решетки перегораживали
коридоры. Слева и справа тянулись бесконечные ряды две-
рей со смотровыми глазками.
Сопровождавший Гиба сутулый, плохо выбритый
охранник подвел его к двери под номером 1333.
— Будешь спать здесь,— сказал он.— Правила поведе-
ния на стене. Номер запомни. Теперь он и твой. Будут вы-
зывать— отвечай. Когда разговариваешь с охраной — сни-
май шапку. Будешь буянить или, не дай бог, жаловаться —
сдерем с живого шкуру. Попробуешь бежать, попадешь
вон туда.
Он ткнул пальцем вверх, на висевшую под самым потол-
ком клетку, еле различимую в свете направленных на нее
мощных прожекторов. В клетке лежало что-то темное,
больше похожее на мешок. ~
— Будешь сидеть там день и ночь, пока не назовешь
сообщников,— пояснил охранник.
Через пару недель Гиба уже нельзя было выделить из
общей массы изолированных. Он научился драить свою
камеру, вставлять заготовку в сверлильный станок, сдер-
гивать шапочку при появлении охранника и быстро про-
глатывать свой паек.
Хотя мысли о самоубийстве не оставляли его, скучать
первое время не приходилось. В течение многих дней Гиба
водили наверх, где находилась лаборатория. Там у него
брали всевозможные анализы, заставляли отвечать на сот-
ни самых невероятных вопросов, он прыгал, облепленный
датчиками, решал тесты и даже подробно пересказывал
сны. Все эти данные нужны были для электронной карто-
теки иммиграционного бюро.
— Не падай духом, парень,— сказал ему однажды пси-
холог в измятом мундире. Чувство жалости, вероятно,
проснулось в нем после тяжелого похмелья.— Каждую
ночь в городе не хватает уймы людей. Понимаешь, должны
быть люди, даже данные на них у нас в картотеке имеются,
а таких людей как раз и нет. Они даже не рождались нико-
гда. В таких случаях компьютер должен найти оптималь-
ную замену. Из вашего брата, конечно. Так что не вешай
нос.
После обеда Гиб работал в подземном цехе или ползал
40
на животе по плацу в компании таких же неудачников, как
и он сам. Вечером дежурный охранник читал нудные лек-
ции. Задремавших волокли в карцер. Ночью устраивались
проверки, обыски и учебные пожарные тревоги.
Время шло. Гиб часами выстаивал на утренних повер-
ках, до крови сбивал на плацу локти и колени, сидел в
карцере, глотал дерьмо, которым его кормили, получал
подзатыльники от охраны, спал на тощем матрасе, а над
ним день и ночь шумела громадная электронная машина,
тасующая, как колоду карт, тысячи человеческих жизней.
— Счастливый ты, парень,— говорил агент иммигра-
ционного бюро, идя вместе с Гибом по улице.— Разве пло-
хо начать все сначала? Про старую жизнь забудь. Теперь у
тебя все новое: и фамилия, и биография. Ты дол-
жен стать совсем другим человеком. На это тебе дается,
скажем, полгода. В этой папке все, что касается твоей но-
вой жизни. Внимательно прочтешь, а кое-что и наизусть
выучишь. Раз в неделю будешь ходить на процедуры. Для
промывания мозгов. Чтобы новое в них лучше укладыва-
лось, а старое, наоборот, не задерживалось. Это мой уча-
сток, и я буду следить, чтобы у тебя все было в порядке.
Главное — не вздумай встречаться с людьми, которых знал
раньше. Если таковое желание у тебя ненароком появится,
лучше сразу приди ко мне и попроси, чтобы я его у тебя вы-
бил.— Агент переложил папку в левую руку и сунул под
нос Гибу могучий кулак.— И не вздумай со мной шутить.
Предупреждаю) Уши у меня гораздо длиннее, чем это ка-
жется. Все, пришли. Сворачивай в подъезд.
Гиб, одетый во все новое, поднимался впереди агента
по лестнице и думал о том, что от Ады его теперь отделяет
всего несколько кварталов. Два часа тому назад он еще
скоблил пол в изоляционном туалете. Все случилось так
быстро, что Гиб до сих пор не мог поверить в реальность
случившегося.
— Ну, вот ты и дома, — произнес агент, останавли-
ваясь возле белой двери, на которой виднелись следы
оторванной таблички.— Сейчас познакомишься с семейст-
вом.
Он забарабанил кулаком в дверь и стучал так до тех
пор, пока она вдруг не распахнулась сама. В квартире было
темно и пахло лекарствами. Гиб не сразу разглядел сидев-
шую в углу на кровати древнюю старуху.
41
— Почему не открываете? — строго спросил агент. От
его голоса задрожали подвески на люстре.
Старуха смотрела на них с ужасом. Ее запавший рот
открывался и закрывался, но вымолвить что-либо она была
не в силах.
— Твоя жена, парень,— агент обернулся к Гибу. Лицо
его сияло. Судя по всему, он был большой шутник, добряк
и выпивоха.— Что остолбенел? Жена не нравится? Ста-
рушке...— Он заглянул в свои бумаги,— всего семьдесят
один годик. Если бы ты слышал, как выла она, когда мы
уводили ее старика. Старушка еще ничего, горячая,— он
подмигнул Гибу.— Начальство будет недовольно, если у
вас не появится потомство...— Агент буквально лопался
со смеху.— Пара этаких смышленых карапузов!—Он за-
ржал, запрокинув голову и поддерживая живот руками.
Пока он стоял так, вытирая слезы, шатаясь от смеха и
даже повизгивая, Гиб вышелл наконец, из оцепенения и,
схватив утюг, ударил им агента по голове, а потом еще и
еще, пока тот с хрипом не повалился на пол.
Словно во сне, Гиб вытащил у него бумажник, сорвал
кобуру с пистолетом и, не обращая внимания на вопли
старухи, скатился вниз по лестнице.
Хоть ехать в метро было опасно, но еще опаснее было
идти пешком через весь город или нанимать такси.
Еле переставляя вдруг ставшие ватными ноги, Гиб
прошел мимо патруля и встал на эскалатор. В вагоне Гиба
внезапно охватило бешенство. И когда кто-то толкнул его,
Гиб, не разбираясь, сунул кулаком в самую гущу лиц. В
драке ему рассекли бровь, разбили нос и оторвали рукав
пиджака.
На остановке Старый Центр Гиб умылся в туалете, вы-
бросил пиджак в мусоропровод и в одной рубашке поднял-
ся на поверхность. Улицу он пересек на красный свет, даже
не пытаясь увернуться от несущихся мимо автомобилей.
Здание, которое он искал, ничем особенным не отлича-
лось от остальных на этой улице. Верхние этажи занимали
квартиры, внизу были мастерские по ремонту радиоаппа-
ратуры и овощной магазин. Несколько минут Гиб стоял в
нерешительности, переводя взгляд с одной вывески на
другую, потом еще раз проверил номер дома. Адрес был
именно тот, сомневаться в этом не приходилось. Гиб вошел
в мастерскую. Деревянная стойка, заваленная стандартны-
ми бланками, делила комнату пополам. Человек, сидевший
42
за стойкой, жевал бутерброд, запивая его кофе из пласт-
массового стаканчика.
— Перерыв, — буркнул тот.
— Мне нужно темпер-такси,— выпалил Гиб, даже за-
быв поздороваться.
— Вызовите такси по телефону. Автомат за углом.
— Мне нужно темпер-такси! Для путешествия во вре-
мени.
— Что? — Человек за стойкой даже привстал.— А ну,
выкатывайся отсюда живо! А не то сообщу куда следует!
Гиб, хлопнув дверью, вылетел на улицу. Погуляв не-
много по тротуару, он зашел в овощной магазин. Там было
прохладно и сумрачно. За кассой сидела симпатичная де-
вушка, из-за прилавка улыбался румяный старик.
— Здравствуйте,— сказал старик.— Что вам угодно?
— Здравствуйте,— ответил Гиб.— Мне нужно...
— Понял! — Старик нагнулся и достал из-под прилавка
два крупных серповидных плода, источавших запах вина
и корицы.— Сегодня ночью они еще росли в первобытных
джунглях. Им цены нет, но для вас...
— Подождите,— прервал старика Гиб.— Я ищу тем-
пер-такси. Вы должны мне помочь. Я знаю, их контора
где-то здесь.
— Эй, дочка! —С лица старика сошла улыбка.— Сними
трубку и набери номер иммиграционного бюро. У нас со-
лидный магазин, и я не позволю...
Гиб был уже у двери. Он рванул ручку, дверь задре-
безжала, но не поддалась. Сжимая кулаки, Гиб обернулся.
Девушка за кассой целилась в него из короткоствольного
автомата. Рядом со стариком стоял мрачный человек из
мастерской. Гиб подумал о пистолете в заднем кармане
брюк.
— Прости, приятель,— сказал человек.^—Нам нельзя
рисковать. Садись, поговорим о деле.
Их было десять человек — неразговорчивый пилот, се-
меро пассажиров, каждый из которых подозревал в соседе
шпика, Гиб и молодой широкоплечий капитан, исполняв-
ший также обязанности гида и санитара. Кобура с тяже-
лым пистолетом оттягивала его пояс.
Небольшой темно-красный дирижабль, оборудованный
темперной установкой, был спрятан в заброшенной камено-
ломне, километрах в сорока от города. Пассажиров доста-
вили туда в закрытом автофургоне.
43
— Итак,— начал капитан, когда все разместились в
гондоле,— вам предстоит самое грандиозное приключение.
С нашей помощью вы перенесетесь в прошлое и сможете
принять участие в пирах короля Артура или походах
Атиллы. Ради вас, прекрасные дамы,— он сделал жест в
сторону двух совершенно ошалевших от страха толстух,—
сразятся доблестные рыцари...
В это мгновение дирижабль качнуло, и Гиб ощутил
привычную туманящую сознание и выворачивающую внут-
ренности дурноту. Капитан пошатнулся и сел.
— Барды споют вам свои лучшие песни,— просипел он
сдавленным голосом.— Вы станете свидетелями заговоров,
дуэлей...
Никто его не слушал. Все пассажиры, кроме Гиба, при-
пали к кислородным маскам. Дамы, из-за которых должна
была пролиться рыцарская кровь, блевали в пластиковые
пакеты.
— Скорее,— капитан повернулся к Гибу.— Помогите
вытащить их на воздух.
Судя по всему, переход в прошлое уже состоялся.
— А вы молодец,— похвалил капитан, когда они вдво-
ем вытащили из гондолы последнего одуревшего пассажи-
ра.— Я этого когда-нибудь не выдержу!
— Где мы находимся? — спросил Гиб.
— Один бог знает,— ответил капитан, вытирая пот.—
Эта рухлядь может забросить куда угодно. Точно ориенти-
роваться на ней практически невозможно.
— А как насчет будущего? — спросил Гиб.— В смысле
оплаты. Наверное, еще дороже, чем прошлое?
— Что вы,— улыбнулся капитан.— Будущее мы не об-
служиваем. Путешествие туда вообще невозможно, поверь-
те мне.
«А, черт,— подумал Гиб,— он мне начинает нравиться.
Только этого не хватало».
Пассажиры быстро оживали на свежем воздухе. Дири-
жабль лежал на вершине зеленого холма. Во все стороны
простиралась бескрайняя равнина, пересеченная широкой
спокойной рекой. В соседней роще пели птицы. Ничто не
указывало на присутствие человека.
— А где же рыцари?—капризно спросила одна из
женщин.
— Задерживаются, мадам, задерживаются,— ответил
капитан.— Давайте спустимся вниз. Видите, там прекрас-
ные цветы.
44
На полпути Гиб остановился и сказал:
— Я забыл в гондоле бинокль.
— Идите,— разрешил капитан.— Возьмите свой би-
нокль и догоняйте нас<
Сжимая в кармане рукоятку пистолета, Гиб поднялся
на холм.
Пилот грелся на солнышке, сняв комбинезон и рубашку.
— Встань! — приказал Гиб.— И предупреждаю — без
фокусов!
Пилот открыл глаза и, увидев направленный ему в
грудь пистолет, медленно поднялся. Его темное лицо с глу-
бокими складками ничего не выражало.
— Повернись,—скомандовал Гиб.— Я свяжу тебе
руки.
— Не спеши, — отозвался пилот. Он застегнул комби-
незон на все пуговицы и только тогда повернулся к Гибу.
— Пододвинь одеяло,— попросил пилот, когда Гиб
связал ему кисти рук куском заранее припасенного шну-
ра.— Я лучше прилягу.— И добавил:—Я давно знал, что
все когда-нибудь кончится именно таким образом.
Пассажиры резвились на лугу среди цветов и буйной
травы.
— Скорее, скорее идите сюда!—закричал капитан Ги-
бу.— Что я вам покажу!..
Вдруг лицо капитана стало серьезным.
— Где же ваш бинокль?—спросил он, внимательно
глядя на Гиба.
Вместо ответа Гиб вытащил из кармана пистолет.
— Ах вот оно что!—протянул капитан.
Пассажиры умолкли один за другим. Наступила тиши-
на, затем кто-то охнул, остальные загалдели — кто с гне-
вом, кто с ужасом.
— Замолчите! — остановил всех капитан.— Криком тут
не поможешь.
— Бросьте оружие „на землю, — велел Гиб, с трудом
ворочая языком.
Капитан ^расстегнул пояс и вместе с кобурой швырнул
к ногам Гиба.
— Ас виду вы* парень ничего, — сказал капитан.—
Что вас заставило пойти на это?
— Мне причинили зло!—ответил Гиб.— Страшное
зло! Я потерял все: имя, свободу, жену! За мной охотятся,
как за диким зверем.
45
— Но при чем здесь мы?!—завопил кто-то из пасса-
жиров.— В чем мы перед вами виноваты?
— Тихо! V-сказал капитан.— Каждый из нас в чем-то
виноват. А вы идите,— это уже относилось к Гибу.— Же-
лаю удачи. Нам вы. уже отомстили.
— Я сообщу о вас кому-нибудь.
— Убирайтесь. Сами что-нибудь придумаем.
Гиб подобрал пояс с пистолетом и побежал наверх по
упругой, как ковер, траве.
— Пощадите! — завопили пассажиры.—Мы заплатим
любую сумму.
Гиб сбросил на землю оба контейнера с аварийным за-
пасом, все принадлежащие пассажирам вещи и сверху по-
ложил пистолет капитана. Затем писХедний раз поглядел
на людей, столпившихся у подножия холма.
— Я не хочу никому причинять зла! - -закричал Гиб.—
Я отправляюсь дальше в прошлое. Там натворю столько
дел, что даже иммиграционное бюро их не переварит! Я
попробую изменить этот мир. Тогда в нем хватит места для
всех!
— Поступайте как хотите! — донеслось снизу.— Толь-
ко сначала доставьте нас домой!
Прошло, немало времени, прежде чем Гиб обнаружил
то, что ему было нужно. Едва начало светать, как он повел
дирижабль вниз, ориентируясь на далекие звуки боевой
трубы, ржание лошадей и тяжелый топот многотысячных
обремененных железом отрядов. Дирижабль пробил ниж-
ний слой сырого, быстро поднимающегося тумана, и Гиб
увидел под собой широкое, покрытое ко^где кустарником
ровное поле, словно предназначенное для какого-то спор-
тивного состязания. Для состязания, в котором примут
участие десятки тысяч людей и в ходе которого на многие
века решится судьба народов, а по истоптанной земле, как
кошмарные мячи, покатятся отрубленные головы.
Судьей в этом состязании предстояло быть Гибуч
Дирижабль миновал стоявшее толпами войско варва-
ров, одетое в кожаные панцири, меховые шапки и рогатые
шлемы, и, опускаясь, полетел навстречу уже двинувшимся
вперед римским легионам. Гиб правил прямо на центр мар-
ширующей армии, и спустя несколько минут передние ря-
ды остановились. Как только тень дирижабля упала на
людей, снизу донесся вопль ужаса. Строй смешался. Пер-
вая дымовая шаШка полетела вниз и, разорвавшись, ^на-
46
крыла центр войска конусом едкого черного дыма. Следом
полетели гранаты со слезоточивым газом. Римляне, роняя
оружие, бросились врассыпную. Варвары тоже пустились
наутек.
Гиб ничего этого уже не видел. Он торопился. Нужно
было успеть помешать изобретению пороха, сорвать экспе-
дицию Колумба, дать огонь вымирающим племенам пите-
кантропов, произвести несколько дворцовых переворотов
в Ассирии и Ниневии, предупредить народ Атлантиды о
предстоящей катастрофе.
Что из всего этого должно было получиться, Гиб пред-
ставлял довольно смутно.
Он загнал дирижабль в глухой лесной овраг, надел
меховую куртку, забытую пилотом в гондоле, почистил
брюки и пешком отправился к городу. Ночь была темная.
Только вдалеке, над городскими кварталами, полыхало
электрическое зарево. Всякий раз, заметив фары прибли-
жающегося автомобиля, Гиб сходил с шоссе и шел пашней.
К утру он вошел в город. От волнения Гиб потерял
осторожность и опомнился только, подойдя к дому, в кото-
ром раньше жил. Перейдя улицу, он сел за столик в только
что открывшемся маленьком кафе.
Потягивая горячий кофе, он смотрел на окна квартиры,
в которой жил когда-то, и думал о том, что могло про-
изойти в этом мире за время его отсутствия и как отрази-
лись на настоящем те удары, которые он нанес в прошлом.
Пока что ничего особенного он не заметил. Дома стояли на
своих привычных местах, улицы носили те же названия,
автомобили, ехавшие по ним, были тех же марок, что и
прежде. Патрулей иммиграционного бюро стало, кажется,
даже больше.
— Будете еще что-нибудь заказывать?—спросила
официантка.
— Нет,— ответил Гиб,— счет подайте, пожалуйста,
— Сейчас,— девушка выбила чек и протянула его Ги-
бу.— Что вас не устраивает?
— Нет, ничего,— сказал Гиб.— Я давно не был здесь.
Мне казалось, что все это стоит дешевле.
— У нас цены еще божеские. Вы попробуйте в центре
позавтракать.
— Этого хватит? w—спросил Гиб, доставая деньги.
— Вполне.
— Я разыскиваю одну женщину,— Гиб не торопился
47
уходить.— Она жила в этом доме. В десятой квартире. Ее
звали Ада. Шатенка среднего роста.
— Нет,— подумав, покачала головой официантка.— В
десятой квартире такой нет. Я знаю всех в этом доме.
— Спасибо,— поднялся Гиб.— Я пойду.
На улице он зашел в телефон-автомат и набрал номер
справочной. Спустя минуту ему сообщили адрес квартиры,
в которой Ада жила еще до знакомства с ним.
Около одиннадцати, когда Гиб потерял уже всякую на-
дежду, Ада вышла, наконец, из подъезда. За время раз-
луки она похудела и сменила прическу. Увидев Гиба, она
остановилась.
— Здравствуй,— сказал Гиб.
— Здравствуй.— Судя по всему, падать в обморок она
не собиралась.
— Может, зайдем к тебе?
— Что ты! Я живу у чужих людей.
— Так и будем стоять здесь?
— А что делать? Ты сбежал?
— Да. Как ты живешь?
— Так,— она неопределенно пожала плечами. На глаза
ее Начали наворачиваться слезы. Гиб обнял ее за плечи.
— Что с тобой?
— Ох, Гиб,— она заплакала.— Тебя так долго не было!
— У тебя есть кто-то? — догадался Гиб.
- Да.
— Ты его любишь?
— Не знаю.
— Что ты говоришь! Опомнись! — закричал Гиб.— Я
так ждал встречи с тобой! Уедем отсюда! В прошлое, в
будущее, куда хочешь!
— Я не могу, Гиб.
— Почему?
— Не знаю. Не спрашивай.
— Отвечай, почему? — он встряхнул ее за плечи.
— Ох, Гиб, не мучай меня!
— Думаешь, мне легче?
— Иди ты к черту! — сказала она сквозь слезы.— Ты
всегда думал только о себе! Я еще молодая. И хочу жить!
Он любит меня!
— Ада, я тоже люблю тебя! Пойдем!
— Нет, нет, нет! Не могу, прости.
— Кто он?
48
— Ты его не знаешь. Он работает оптиком.
— Я потащу тебя силой.
— Не надо, Гиб. Это не поможет. Ты должен понять,
что все изменилось. Я люблю тебя как и прежде, но с то-
бой не пойду. Отпусти меня, пожалуйста.
— Нет, пойдешь!
— Перестань! Я спала с ним! Через неделю у нас свадь-
ба. Кольца уже заказаны.
— Кольца? Вот оно что! А я, что буду делать я?!
— Не знаю, Гиб. Прости меня,— она поцеловала его.—
Уходи. Люди на нас уже оглядываются. В любую минуту
может начаться облава. Прощай!
Всхлипывая, она побежала к станции метро. Гиб остал-
ся один. В душе у него не было ничего, кроме ненависти ко
всем оптикам на свете.
С противоположной стороны улицы на Гиба смотрел
человек в резиновых сапогах и таком же фартуке, со скреб-
ком и метлой в руке.
— Здравствуйте,— сказал он, подходя к Гибу.— Про-
стите, что руки не подаю. Работа, как видите, грязная.
Гиб все еще стоял в оцепенении.
— А, это вы,— произнес он, узнав, кто перед ним.—
Профессор многомерной топологии. Как же, как же...
помню.
— Живете новой жизнью или...
— Или,— сказал Гиб.— Я сбежал.
— А мне, как видите, нашли применение. И знаете —
я даже доволен.
— Заявите обо мне?
—1 Нет, что вы!
— Спасибо... Хотя теперь все равно.
— Почему?
— Долго рассказывать.
— Что вы думаете делать дальше?
— У меня есть темпер. Смотаюсь к пещерным людям.
— Вас найдут.
— Пусть. Один вопрос на прощание. Позволите?
— Давайте.
— Проникнуть в будущее на наших темперах можно?
— Можно. В принципе только перемещение в будущее
и возможно. С помощью релятивистских эффектов можно
ускорить течение времени для какой-то замкнутой системы.
Для того чтобы двигаться против вектора времени, прихо-
дится использовать свойства параллельного мира.
49
— Слышал. Зеркальный мир. Две реки, текущие ря-
дом, но в противоположные стороны.
— Именно. Мир, тождественный нашему, но построен-
ный наоборот. Наше будущее — их прошлое. Темпер про-
никает в параллельный мир и движется по вектору времени
в чужое будущее, затем возвращается в наше измерение и
оказывается далеко в прошлом.
— Кто-нибудь уже побывал в будущем?
— Не знаю. По крайней мере я не слышал, чтобы кто-
нибудь оттуда вернулся. Все подступы к будущему контро-
лируются. Время такая же материя, как, к примеру, вода.
Волна, поднятая лодкой, еще долго плещется у берега.
— Я все же рискну. Вдруг повезет.
— Рискните. На всех темперах установлены ограничи-
тели, настроенные на определенный сигнал. При прохож-
дении границы настоящего и будущего они автоматически
выключаются, останавливая тем самым темпер-генераторы.
Попробуйте найти и нейтрализовать эти ограничители.
Дело, видимо, несложное.
— Присоединяйтесь ко мне. Хотите?
— В будущее? Нет.
— Что так?
— Видите ли, людям свойственно заблуждаться отно-
сительно будущего. Всегда почему-то кажется, что оно
лучше настоящего. А ведь никто не знает, какие ужасы
ожидают нас впереди, какие предстоят катастрофы, войны,
эпидемии... Я остаюсь здесь.
— У меня нет времени с вами спорить. За последние
дни я многое повидал. И кое о чем думал. Я видел восста-
ния рабов. Помочь им я, к сожалению, не мог. Они верили
в лучшее будущее, но погибли. Если бы рабы всех времен
не надеялись на лучшее будущее и не бунтовали, мы, воз-
можно, до сих пор таскали бы их цепи.
— Интересное наблюдение.
— Прощайте. Все же вы меня не поняли. ,
— Понял.. Прощайте и будьте осторожны.
Опасность Гиб заметил слишком поздно. Он по при-
вычке несколько раз поменял направление движения тем-
пера, чтобы запутать следы, затем выключил генератор и
попытался сориентироваться. И в тот же момент на фоне
легких, окрашенных заходящим солнцем облаков увидел
сиЛуэт патрульного дирижабля. Тот быстро приближался,
хотя и шел против ветра.
50
«Посмотрим,— сжал зубы Гиб.— Еще посмотрим, кто
кого!»
Он развернул свой дирижабль, приготовил пистолет и
поднял ветровое стекло.
Ледяной ветер ворвался в гондолу.
Встреча произошла на высоте почти четыре тысячи
метров над заболоченной, пересеченной двумя извилисты-
ми речками долиной. Полудикие земледельцы, бросив де-
ревянные сохи, в ужасе наблюдали, как в небе медленно
сходятся два сигарообразных предмета — желтый и темно-
красный.
Гиб выстрелил первым, положив ствол на сгиб локтя
и тщательно прицелившись. Выстрел сухо щелкнул в раз-
реженном воздухе. Патрульный дирижабль дернулся и по-
качнулся. Со свистом ударила струя газа. Обшивка смор-
щилась, и дирижабль провалился на несколько десятков
метров. Но внутренний защитный слой оболочки вспучил-
ся, вступил в реакцию с наружным воздухом — закипел,
затянул пробоину и мгновенно застыл. Компрессор подка-
чал газ, патрульный дирижабль выровнялся и вновь начал
настигать дирижабль Гиба, который, лихорадочно стуча
своим жалким мотором, полз, словно красный жук, среди
начинающих темнеть облаков.
Гиб дождался, пока дирижабли сойдутся почти вплот-
ную и, целясь в гондолу, расстрелял все имевшиеся в
магазине патроны.
Боковое стекло патрульного дирижабля разлетелось
вдребезги. Обшивка резко опала, и сквозь нее проступили
внутренние конструкции, а затем раздулась до невероят-
ных размеров и лопнула по всей длине. Очевидно, одна из
пуль поразила аппаратуру газораспределения. Мотор еще
работал, но дирижабль падал, переворачиваясь. В послед-
ний момент из гондолы ударил крупнокалиберный пуле-
мет.
Гиб, уже успевший вернуться к штурвалу, прикрыл
глаза, ослепленный вспышками разрывных пуль, и почув-
ствовал, как дирижабль резко вздрогнул и перестал слу-
шаться рулей. Ощущая быстрое падение, Гиб* высунул го-
лову наружу и увидел, как обшивка надувается и трепещет
в тех местах, где газ вырывается из десятков отверстий.
Защитный слой пузырился, затягивая одну пробоину за
другой, но изрешеченная оболочка уже отваливалась лох-
мотьями. Внизу Гиб увидел падающий патрульный дири-
жабль и чуть ниже его четыре белых парашютных купола.
51
В синей дымке была видна бескрайняя далекая земля.
У Гиба закружилась голова. Он представил, как будет
падать в этой синей дымке, сначала медленно, потом все
быстрее и быстрее, в свисте ветра и скрежете разваливаю**
щихся конструкций, до тех пор, пока не врежется в землю
и не вспыхнет вместе с остатками своего дирижабля.
Он рванулся к аппаратным стойкам и* включил газовый
компрессор, чтобы хоть на минуту продлить агонию дири**
жабля. Затем на полную мощность запустил темпер-гене-
раторы, использовав даже аварийный резерв. Весь мир
вокруг него вспыхнул и тут же почернел. Гиб почувствовал,
как его глаза, уже почти ослепшие, вылазят из орбит, а
сердце мечется между горлом и желудком.
«Горы,— подумал он, пытаясь удержать ускользавшее
сознание.— Горы! Когда-то здесь были горы! В далеком
прошлом. Если миллионы лет назад здесь были горы, то
вместо того, чтобы разбиться, пролетев четыре километра,
я мягко опущусь на их вершины. Один шанс из тысячи».
Дирижабль несся во времени туда, где мир был молод,
где на месте суши шумели океаны, а на месте болот взды-
мались горы, которые должны были спасти Гиба. Дири-
жабль несся во времени, продолжая стремительно падать в
более прйвычном для человека трехмерном мире.
...Гиба привела в чувство горячая вода, хлынувшая в
гондолу. Дирижабль лежал на боку и быстро погружался.
Как выбрался наружу, Гиб не помнил. У самого бе-
рега его догнала волна. Гиб оглянулся, но не увидел боль-
ше ничего, что принадлежало бы раньше дирижаблю. Во-
круг него был мертвый серый мир воды, камня и обжигаю-
щего тумана.
Достигнув берега, Гиб понял, что старался напрасно.
Он не разбился, не утонул и не сварился заживо. Он за-
дыхался. Мир, родивший эти горы и озера, еще не напол-
нил воздух достаточным количеством кислорода.
...Гиб дышал. Сознание медленно возвращалось. Каза-
лось, прошли годы, прежде чем ему хватило силы поднять
веки. По-прежнему выл ветер, вода и магма струились по
скалам, в н^бе среди облаков пара пылало беспощадное
солнце. На лицо Гиба была надета кислородная маска.
Шесть человек в черных, облегающих тело скафандрах
стояли вокруг него.
Гиб встал, чтобы встретить смерть лицом к лицу.
— Ты доставил нам много хлопот,— сказал один из ше-
стерых. Голос его исходил из динамика, болтающегося на
52
животе. Фиолетовый светофильтр скрывал лицо.— Тебе не
понравилось наше время. Но и в других временах ты не
прижился. Мы поможем тебе подыскать что-либо подхо-
дящее. Во времени есть такие закоулки, в которых даЖе
подвалы инквизиции покажутся тебе раем. Ты еще не видел
празднества каннибалов. Ты не знаешь, что такое рабство
на свинцовых рудниках Рима...
Антенна шок-ружья поднялась на уровень глаз Гиба.
Он упал. Бешеные судороги сводили его мышцы.
...Теперь Гибу казалось, что он лежит на дне речного
потока, который медленно покачивает его тело. Слова, гул-
кие и неразборчивые, доносились до него словно сквозь
воду.
— Вставай! Вставай! — несколько рук сразу тянули его
вверх.— Вставай! Нельзя лежать!
Ему удалось подняться на четвереньки и, наконец, вы-
прямиться. Через некоторое время он начал различать лю-
дей и предметы вокруг себя.
Он увидев грязный закопченный снег, черные силуэты
сторожевых вышек и ослепительный свет прожекторов.
Увидел тысячи измученных людей, построенных в беско-
нечные шеренги. Увидел окоченевшие трупы в полосатых
лохмотьях. Увидел на востоке льдистую зарю, занимав-
шуюся за двойным рядом колючей проволоки. Увидел ко-
роткую квадратную трубу, из которой валил густой смрад-
ный дым.
Силы оставили Гиба, и он пошатнулся.
— Держись, товарищ,— услышал он шепот.—г Держись!
Надо выстоять.
Юлий БУРКИН
‘в ♦
КОМАНДИРОВОЧКА
Шеф сказал: «Надо, Слава», и я поехал. Сперва поез-
дом, потом — на попутке, потом — пешком через озябший
лесок по тропинке, показанной мне водилой: «Вроде бы
там, говорят, сейчас институт какой-то...» Ну а над назва-
нием учреждения мы посмеялись вместе. Решили, опечатка.
I
Квадратные ворота из листового железа заперты, но в
полутьме я разглядел на косяке кнопку. Или звонок не ра-
ботает, или проводка тянется куда-то далеко, только я ни-
чего не услышал. Нажал еще раз, подержал на всякий слу-
чай подольше и стал ждать. Минуты через три скрипнуло,
и передо мной образовалось маленькое окошечко наподо-
бие тех, что бывают в кассах.
— Сюда давай,— раздался сиплый голос.— Паспорт
давай. И командировочное давай.
Пальцы с кривыми желтыми ногтями приняли доку-
менты.
— Порядок. Иди, давай.
Железные створки, натужно завывая, отползли в сторо-
ну. Я шагнул в проем, и ворота за моей спиной закрылись.
Из будочки КПП, кряхтя, выполз мой сипатый собеседник,
тщедушного сложения старец, и заковылял по вытоптан-
ной в снегу тропинке к приземистому строении^ в глубине
двора. Я поспешил за ним.
— Пойдем, пойдем,— сипел старец, не оборачиваясь.—
тута тебе хорошо будет. Дома-то, небось, не очень с тобой
церемонются, а тута, у нас, хорошо тебе будет. Пойдем,
давай...
«Черт,— подумал я,— как в дом престарелых ведет. Или
в монастырь».
— Папаша!—крикнул я ему в затылок.— Как это пе-
реводится — «НИИ ДУРА»? А?
— А ты не ори давай,— резко остановился мой про-
54
водник.—НИИ ДУРА — это институт дураков, значит.
Дураков тута исследуют. И тебя вот исследовать будут.
Он заковылял дальше, бормоча: «Это для умных в
стекле да в бетоне, а для дураков и так сойдет...» А я по-
думал, шутник, мол, дедуся, но почувствовал себя как-то
не совсем уютно.
Мы подошли к бараку, и дед постучал. Из тесных сеней
пахнуло казармой. Дед пропустил меня вперед, я хотел
спросить его про паспорт, но дверь захлопнулась, и я
остался один на один с новым, но не менее тоскливым пер-
сонажем— женщиной с кислым, одиноким лицом. «Ходют,
ходют, когда хочут, ночь бы хоть вздохнуть дали»,— не-
приязненно проворчала она и провела меня в холл с хилым
фикусом в горшке.
Женщина открыла древний шкаф, покопалась в нем и
сунула мне серую застиранную наволочку, две серые засти-
ранные простыни, два серых застиранных вафельных поло-
тенца и печатку мыла без обертки. Она отметила в толстой
потрепанной книге, чего сколько дала «шт.», вписала туда
же мою фамилию, заставила поставить автограф и коротко
проинструкти ровала:
— В конце коридора, налево.
— Там уже кто-нибудь есть? — спросил я, решив, что
меня ожидает гостиничный номер, самый что ни на есть пло-
хонький, вероятно.
— Есть,— саркастически подтвердила она и добавила
таким тоном, что я сразу почувствовал себя глубоко пороч-
ной натурой:—Простыни на портянки не рвать, взымлем
в пятикратном размере.
Я поплелся по коридору, открыл дверь в конце его и
остановился в нерешительности. Вдоль длинной тускло
освещенной комнаты тянулись ряды двухъярусных сеточ-
ных коек.
— Мужики! — раздался писклявый голос сверху.— Еще
один дурак прибыл. Привет, дурак.
— Пусть лучше сразу вешается,— отозвался другой го-
лос, и целый хор загоготал так, словно шутка была действи-
тельно удачной.
— Хлопец,— позвали слева,— подь сюда, тут у меня
место есть свободное.
— Не ходи к нему, симпатичный,—снова встрял писк-
лявый,— не ходи, он голубой.
Вокруг опять заржали, а я, стиснув зубы, прошел к
пустой кровати, бросил под нее чемодан и, под шутки и
55
прибаутки, постелился. Потом, стараясь не глядеть по сто-
ронам, разделся, лег и закрыл глаза. Все в голове перепу-
талось. Я вдруг снова почувствовал себя восемнадцатилет-
ним «салабоном», только-только прибывшим в войска. Но
утро вечера мудренее. Институт дураков, значит. Ну, спа-
сибо тебе, начальничек, спасибо. Я тебе это припомню еще,
козел.
И вот с такой приятной мыслью я погрузился в сон.
Снилась Элька. Как всегда.
Уши терзает консервно-баночный трезвон. Потом — ти-
шина. Потом — «Подъем!!!» — гремит командирский голос.
Не сразу понимаю, где нахожусь. Сажусь на койке. Напро-
тив добродушно ухмыляется немолодой уже, полный, уса-
тый дядька. Он потянулся и подмигнул мне:
— Вставай, проклятьем заклейменный: жор стынет,—
и подал мне руку, знакомясь:—Юра.
— Слава,— ответил я на рукопожатие.— Я не понял,
это армия, что ли? Сборы?
— Еще никто не знает. Я сам позавчера только при-
ехал. И остальные хлопцы — вчера-позавчера. А что это
такое, что тут делать — шут его знает. Одно только успели
выяснить — что мы все из разных НИИ.
— Хоть старший-то тут есть кто?
— Я. По возрасту. И по званию: я майор в отставке, то
есть в запасе.
Информация, конечно, исчерпывающая. Я не нашелся,
что сказать, протянул только «ну-ну», и стал одеваться. А
майор в запасе Юра зыкнул тем самым командирским го-
лосом, который меня разбудил:
— Выходи строиться на завтрак!
Столовая оказалась на удивление цивильной. Только
окна — с решетками. Как и в_се здесь окна. И люди при
дневном свете выглядели вовсе не «казарменными хулига-
нами», а «очень даже вполне», как выражается Элька.
На вопрос «куда платить?» вместо ответа румяная пова-
риха крикнула в глубь кухни русско-народным голосом:
— Варвара, слышь?! Тут дурак-то один, платить куда,
спрашивает! — и залилась глумливым мелодичным смехом.
Невидимая из зала Варвара вторила ей — сперва в унисон,
потом — в терцию, а потом и сама высказалась:
— Видать, думает, в ресторан угодил!..
И тут уж они впали в такое безудержное веселье, что
56
я поспешил ретироваться. На «дурака» я не обиделся, я
уже понял, что слово это не является здесь определением
уровня интеллекта, а уж тем более — ругательством. Слу-
жит оно здесь, скорее, неким профессиональным термином
или обозначением некоего социального статуса; вроде как
«студент» или «военный». К таким словечкам быстро при-
выкаешь и перестаешь их замечать. Один мой бывший
одноклассник — врач-психиатр — рассказывал, как, совер-
шенно измотанный, забрел после работы в магазин, подо-
шел к очереди и спросил: «Больной, вы крайний?»
За один со мной столик сели Юра и еще двое. Один —
типичный сельский учитель — патологически вежливый су-
хонький мужчина в очках, в потертом коричневом костюме,
в вязаном жилете и с галстуком. «Борис Яковлевич Рип-
кин,— представился он,— сотрудник кардиологического
центра». Другой—гривастый и широкий, с толстыми гу-
бами, толстым носом и маленькими бездонными голубыми
глазками; обтерев о штаны пальцы-колбаски, поочередно
протянул нам руку, сообщая: «Жора — ядерщик. Ядер-
щик— Жора».
Познакомились, разговорились.
— Итак, Слава — электричество, Жора —ядерная фи-
зика, Юрий Николаевич — хладоустановки и мои «сердеч-
ные дела». Какая связь? — размышлял вслух Борис Яков-
левич.— Что общего? Почему все мы оказались здесь? Чья
это нелепая выходка?
— И чего они обзываются? — подхватил Жора.— Зала-
дили: дураки, дураки... Я же и стукнуть могу. Сами дураки»
— Лично я не собираюсь искать ответы на эти вопро-
сы,— заявил я,— просто сегодня же поеду домой.
Мои сотрапезники переглянулись, смущенно посмеива-
ясь, так, словно я ляпнул что-то уж очень неприличное.
Майор Юра похлопал меня по плечу.
— Ты что ж, не бачил ничего?
— А что я должен был «бачить»?
— Часовых? Колючую проволоку?
Вот тебе и раз.
— Вы это серьезно?
— Что вы, милейший, мы тут все шутники собрались,—
язвительно сказал Борис Яковлевич.— А вот они там, на
вышках, шутить, по-моему, не собираются.
— Что же вы не возмущаетесь, не требуете разъясне-
ний?
— У кого?
57
— Ну... не знаю. Вот хотя бы у нее,— кивнул я на по-
вариху.
— Баба — она дура,— веско сказал Жора,— она знать
ничего не знает. И не хочет. У нее пропуск есть, часовые
на нее и не смотрят. А сама ни черта не знает.
— Бред собачий.— Я отодвинул недоеденный от рас-
стройства шницель.
И тут в дверях появился высокий, худощавый, абсо-
лютно лысый человек. Где-то я его видел раньше. Был он
одет в ковбойку, в брезентовые штаны, а на ремне — кобу-
ра. Он сразу стал центром внимания. Обведя помещение
своими ярко-зелеными глазами, какие бывают у очень ры-
жих людей (а может быть, он и был рыжим, пока не стал
лысым?), он объявил:
— Товарищи ученые. Думаю, все вы жаждете узнать,
куда и зачем вы прибыли.— И, выдержав эффектную па-
узу, закончил:—Следуйте за мной.
— Звать меня Григорий Ефимович, фамилия — Зо-
нов,— представился лысый супермен, когда мы неровной
шеренгой выстроились вдоль стены коридора.— Прошу за-
помнить, Григорий Ефимович Зонов,— повторил он.— Я —
заведующий нового отделения АН СССР — Института ду-
ши и разума, сокращенно — НИИ ДУРА. Я — такой же
ученый, как и вы...
— То-то, начальник, у тебя пушка на боку,— ехидно
выкрикнул уже знакомый мне писклявый голос, и строй
загалдел.
— Тише!—гаркнул майор Юра.— Давайте сперва вы-
слушаем.
Зонов терпеливо дождался тишины.
— Понимаю, вы возмущены. Но считаться со мной вам
придется. Сообщить вам я могу немного. Но это — тот ми-,
нимум, который вы знать обязаны. На сегодняшний день
вы — участники крупномасштабного эксперимента. Для чи-
стоты его вы не должны знать ни сути его, ни цели, ни
сроков проведения. Но сроки эти согласованы с вашим на-
чальством.
Вот где я его видел! У шефа — с месяц назад. Я еще
удивился, чего они так смущенно притихли, когда я за-
глянул. Заговорщики. Выходит, шеф-то меня элементарно
в рабство продал.
— Но позвольте! — вскричал Борис Яковлевич.— Рано
или поздно мы ведь все-таки выйдем отсюда. Надеюсь, вы
58
нас не собираетесь... того? «Для чистоты эксперимента?» —
испугавшись собственной смелости, он смутился, снял очки
и принялся полой пиджака протирать стекла. Но, взгро-
моздив их на нос, опять обрел уверенность: —И когда мы
освободимся, вам придется ответить за эту глупую вы-
ходку!
— А может быть, снова тридцать седьмой? —негромко
высказал предположение кто-то.
Зонов усмехнулся и провел ладонью по лысине, словно
поправляя несуществующую прическу.
— Не будем гадать. В настоящее время вы свободны в
своих действиях и передвижении. В пределах территории
полигона института, где вы сейчас и находитесь. Питание —
трехразовое, бесплатное, смена белья — в банный день, по
пятницам. Почтовый ящик во дворе возле двери. Но преду-
преждаю, письма должны иметь только сугубо личный ха-
рактер. Конверты не заклеивать. Заклеенные будем жечь.
Все. Разговор считаю законченным.
Не обращая внимание на наше возмущение, он напра-
вился к выходу. Но на полдороге остановился:
— Да, бумага и писчие принадлежности — у комендан-
та. И конверты. В неограниченном количестве. Ему же, если
кто-то пожелает работать, подавайте заявки на необходи-
мое вам оборудование, приборы, материалы и литературу.
— Работать?..— загалдел строй.— Издеваетесь?
Зонов пожал плечами:
— Мое дело — предложить; фирма у нас богатая.
Когда он ушел, майор Юра, завалившись на койку, за-
явил:
— Короче, вы, хлопцы, как хотите, а мне это даже
нравится. Если с начальством все согласовано, то и думать
тут не о чем. Отдохну хоть. Холодильники мои не сгниют
без меня. На то они и холодильники.
— Нет, позвольте,— кипятился Рипкин,— мы что же —
бараны или крысы подопытные? Нас, выходит, можно вот
так просто взять и в клетку запереть? Все мы тут люди,
посвятившие жизнь науке. Но не в том, простите, смысле...
— «Богатая контора...» — передразнил Жора.— Мне, к
примеру, ускоритель нужен. А он один стоит раз в сто
больше всей этой конторы вшивой.
— Вы о чем говорите, мужики? — вмешался я.— Бунто-
вать надо, шуметь.
59
— Погодь,—перебил Юра.— У тебя на сколько дней
командировка?
— Написано — двенадцать.
— Вот и поживи тут спокойно эти двенадцать дней, а
уж там посмотрим, что к чему.
— Да с какой стати?
— А вот с какой,— он постучал себя по правому бедру.
— Бросьте, это же явно маскарад. > j
— А ты проверь,— посоветовал Жора, глядя на меня
невинными глазками молодого кабана. И после паузы до-
бавил: — Институт-то дураков. А кто их, дураков, знает.
— Дуракам закон не писан,— развил мысль Юра,— на
дураков не обижаются.
— Дураками-то, по всему, выходим мы,— заметил Бо-
рис Яковлевич.
— Вот что,— предложил я,— давайте познакомимся со
всеми, попробуем подумать сообща.
— Это верно,— сел на кровати Жора,— глядишь, вме-
сте что-нибудь и сочиним. Кстати, анекдот. Два зека в ка-
мере сидят. Скучно. Один другому говорит: «Давай сказки
сочинять, я, например, начинаю, а ты продолжаешь».—
«Давай».— «Ну, слушай: посадил дед репу... Продол-
жай».— «А Репа вышел и деда удавил».
Посмеялись. Очень к месту анекдот. Ко времени.
Все тридцать с лишним человек сгрудились в одном
конце спального помещения — кто стоял, кто сидел на табу-
ретках и нижних ярусах коек, кто свешивался с верхних
ярусов.
— Хлопцы,— начал майор Юра,— так вышло, что ме-
ня вы все знаете. А если кто не знает, меня звать Юра.
Есть предложение обсудить ситуацию сообща. Давайте
говорить по одному, не перебивая. И давайте представлять-
ся. Так и познакомимся.
— Можно я?—поднялся одетый в кожаный пиджак и
вельветовые штаны щуплый человечек. Я сразу узнал его
по голосу — тот самый писклявый шутник.— Мы все хотим
знать, зачем мы здесь, так?
— Верно,— вылез Жора,— от нас чего-то хотят. Нужно
понять — чего, сделать и — гуляй, Вася.
— Быстро ж нас обломали,— сказал кто-то за моей
спиной, и все загомонили.
— Тихо, тихо, хлопцы,— обуздал нас Юра,— дайте ска-
60
зать человеку, мы ж так до завтра ничего не решим.— Он
обернулся к писклявому.— Вы назовитесь, кстати.
— Александр Александрович. Сан Саныч. Я химик.
Точнее — биохимик. Заведующий лабораторией.— Он был
похож на киноактера Бронислава Брондукова, только тот
всегда алкоголиков играет» Сан Саныч же вполне благооб-
разен.— Я считаю так: мы находимся в идиотской ситуа-
ции. А значит, и причина идиотская. Мой директор отправ-
ляет меня в командировки чаще всего не для дела, а исклю-
чительно чтобы от меня отдохнуть. Я же его замучил. Мо-
жет быть, тут все такие же проныры, как я? Если да, то
кое-что тогда вырисовалось бы. Только как это выяснить?
— Проще пареной репы,— заявил Борис Яковлевич.—
Поднимите руки те, кто считает себя неугодным своему
начальству.— Сказав это, он поправил очки и первым де-
монстративно вытянул руку. За ним руки подняли прак-
тически все.
— Ну вот,— удовлетворенно кивнул Сан Саныч,— ком-
пания у нас подобралась прелестная. Значит, так. Сюда
сослали «лишних людей» и будут смотреть, какой это даст
экономический эффект. Так сказать, экспериментальное
подтверждение эффективности сокращения штатов.
— Ерунда,— встал рыжий небритый мужчина. И сел.
— Обоснуйте! — задиристо выкрикнул Сан Саныч. Ры-
жий снова встал:
— Как подсчитать экономический эффект, если мы все
работаем в разных местах, в разных отраслях да еще и не
производим никакой конкретной продукции? Да при на-
шей-то системе. Невозможно. Как специалист заявляю. Я
экономист. Павленко.— И снова сел.
— А по-моему, мы торопимся,— свесился сверху голу-
боглазый парень лет двадцати пяти.— Никуда они не де-
нутся. Сегодня-завтра придется им самим нам все объяс-
нить.
— И что же вы предлагаете? Ждать милости от приро-
ды? Долго ждать придется. Меня, простите, зовут Борис
Яковлевич,— Рицкин водрузил на нос очки и, скрестив ру-
ки на груди, сердито огляделся.
— Есть версия,— распевно прозвучал голос сверху.
Стараясь не сесть кому-нибудь на шею, вниз сполз полный
моложавый брюнет и втиснулся в ряд сидящих на койке.—
Я занимаюсь социологией. Мне кажется, все это,— он по-
балетному плавно обвел рукой спальное помещение,— гру-
бый, но занятный социологический эксперимент. Именно
61
социологический. Есть такое понятие — «психология кол-**
лектива», один из объектов исследования — так Называемые
«замкнутые группы». Они встречаются часто — в армии, на
кораблях, в местах заключения, в экспедициях... Каков ме-
ханизм возникновения таких феноменов поведения, как
солдатская «дедовщина» или тюремное «паханство»? Каким
образом происходит расслоение на лидеров й аутсайдеров?
Чем обусловлен характер взаимоотношений — общей куль-
турой? Образованием? Степенью свободы? Условиями бы-
та? Очень интересно понаблюдать, как доведет себя группа
лишенных свободы, если это — не балбесы призывного воз-
раста, не уголовники, а зрелые интеллигентные люди. Я
думаю, нам нужно ожидать самых неожиданных изменений
параметров. Например, если ухудшится качество питания
до полной несъедобности, канон будет коллективная peaic-
ция? Заставят трудиться — как отреагируем?,. Все это, по-
вторяю, очень занятно.
— Ну, вы же волки, социологи,— сказал Жора и сплю-
нул в сердцах.
— Как вы, в таком случае, объясните, что здесь собра-
ны сплошь «неугодные начальству»?—агрессивно возопил
Сан Саныч, не желавший расставаться со своей версией.
— Это-то как раз ясно,— принял огонь на себя майор
Юра.— Во-первых, у нас чуть не каждый чувствует себя
неугодным начальству. А во-вторых, наши начальники про-
сто спихнули что поплоше, когда их попросили «выделить
товарища».
— И что же из всего этого следует? — не выдержал я.
— Следует жить,— засмеялся Юра,— шить сарафаны и
легкие платья из ситца...
— Допустим, вы правы; примем, так сказать, за основу
вашу концепцию,— подчеркнуто официально говорил Борис
Яковлевич.— В таком случае, как специалист, вы, по-види-
мому, можете и определить, хотя бы приблизительно, про-
должительность этого опыта.
— От двух-трех месяцев до полугода.
Все смолкли, переваривая сообщение. А потом так же
одновременно загомонили. При этом Жора подкрался
вплотную к социологу и кричал ему прямо в ухо: *Ну, вы
ж волки, ну, волки!..», а тот самый голубоглазый парень,
который только что советовал нам не торопиться, шумел
теперь больше всех: «Да как же,— крйчал он,—да что же?..
У меня ж жена на седьмом месяце!..»
62
института,
буркнул Жора.
— Тихо!—зыкнул Юра.— Ты вот что, мил-человек,
разъясни: а как они про нас все узнавать будут?
— Трудно сказать. Не исключено, что нас подслуши-
вают и записывают для последующего более подробного
анализа.
— А телекамеры?
— Туфта,— вмешался Жора,— контора-то нищая.
— С чего вы взяли?—возразил социолог.— Очень
может быть, что весь этот казарменный антураж — необхо-
димое условие для эксперимента. Лично я склонен думать,
что контора эта, напротив, очень богата. Более того, я скло-
нен думать, что она пользуется покровительством самых
высших инстанций, иначе вряд ли кто-нибудь решился бы
пойти на такие, явно идущие вразрез с законом, действия.
— Ну, волки, волки,— все бормотал Жора...
— Это невиданное попрание прав челрвека,— яростно
взъерошил редкие волосы Борис Яковлевич.— И вы слы-
шали: письма — только в открытых конвертах. Выходит, мы
даже не можем никуда сообщить!
Я предложил:
— Давайте^для начала заявим свой протест руководст-
ву этого дурацкого
— Толку-то,—
— Ну, не знаю. Вдруг подействует.
— Дело Славик глаголе?,— вдруг поддержал меня
Юра.— Нужно попробовать — чтоб бумага, и все подписа-
лись. А уж если по-хорошему не выйдет, тогда уж мы...
— Не надо!—прервал его, рыжий экономист.— Нас
ведь могут подслушивать.
— Верно,— задумчиво погладил усы Юра.— А давайте-
ка, хлопцы, микрофоны пошукаем.
Мы разбрелись по помещению, кое-кто. закурил, но
Юра решительно пресек это дело и выставил курящих в
коридор — «не положено»/ Мы ползали под кроватями,
тщательно обнюхивая каждую щелочку между рейками на
полу, забирались за спинки второго яруса, осматривали
потолок, развинтили светильники и электрические розетки.
Но так и не нашли ничего мало-мальски предосудительного.
И все же самые важные сообщения (если таковые будут
иметь место) условились передавать друг другу письменно.
Собравшись снова, принялись за составление петиции
Зонову. Мы долго и бесплодно спорили, пока нас не пре-
рвал звонок на обед. И в столовой за каждым столиком
продолжались бурные дебаты, в итоге которых выяснилось,
63
что все эту петицию представляют совершенно по-разному.
Решили так: пусть каждый желающий напишет свой вари-
ант и зачтет его, затем голосованием выберем лучший, кол-
лективно доработаем его, и все подпишемся.
Весь процесс этот занял у нас добрых два послеобеден-
ных часа. Все-таки не случайно сложилось у меня мнение
о Рипкине как о самом въедливом среди нас, мужиков;
именно его вариант оказался самым лаконичным, самым
полным и в то же время не слишком уж оскорбительным
(чего не скажешь о большинстве остальных):
«Мы, группа научных сотрудников, обманом собранные
в помещении т. н. НИИ ДУРА, считаем действия назван-
ного учреждения антинаучными, антигуманными, противо-
законными, противоречащими основам Конституции СССР.
Мы выражаем свой протест и официально заявляем: если
в течение трех суток все мы, без исключений, не будем
освобождены, при первой же возможности мы добьемся
возбуждения против руководства названного института
уголовного дела, а по окончании следствия — суровейшего
наказания в отношении его сотрудников. Кроме того, по
истечении трехдневного срока с момента подачи данного
документа сотрудникам НИИ ДУРА, мы снимаем с себя
всякую ответственность и не гарантируем им сохранности
их жизней и здоровья».
. Была в последней фразе сдержанная, но ясно ощутимая
угроза. И это всем понравилось. Каждый расписался под
двумя экземплярами текста. Только слово «собранные» в
начале заменили словом «заключенные».
А ночью мне приснилась армия — первые дни службы.
«Дедами» там были Зонов и Борис Яковлевич. Они застав-
ляли меня стирать себе носки, я отказывался, а они били
меня. И когда я «сломался», стал кричать, что согласен,
они не слушали меня, а все били и били.
Я проснулся с ног до головы липкий от пота. Хоть я
и понимал, что это только сон, тяжесть внутри осталась.
И мысль: не нужно никаких телекамер; достаточно лишь
одного «стукача».
Я еле заснул снова. И только тогда все встало на свои
места. Приснилась Элька.
Зонов появился в расположении часов в двенадцать
дня, и нота протеста была торжественно ему вручена. Он
прочел, аккуратно сложил листок и сунул его во внутрен-
64
ний карман. На лице его не отразилось и тени какого-либо
чувства.
Всеобщее состояние в течение трех дней можно выра-
зить одним-единственным словом <— «томление». Мы окон-
чательно перезнакомились друг с другом, наметились даже
небольшие товарищеские компании. Мы маялись от без-
делья и до одури обкуривались в туалете;, в то же время
ухитрялись не высыпаться, потому что до двух-трех ночи
не умолкали анекдоты, житейские (в основном — армей-
ские) байки и сопровождающий их хохот.
Наверное, каждый из нас минимум один раз попытался
подойти поближе к КПП или хотя бы просто завести беседу
с часовыми, носившими, кстати, погоны внутренних войск.
Но те службу несли четко: неуставных «базаров» не допу-
скали, только—«стой, кто идет?» и «стой, стрелять буду!»
А однажды был даже произведен положенный предупре-
дительный выстрел в воздух, после чего белый, как ватман,
камикадзе — Жора пулей влетел в расположение, плюхнулся
на табуретку, сломал, прикуривая, несколько спичек, затя-
нулся наконец и сказал: «Настоящий!..» (патрон? ав-
томат? часовой?)
К концу третьего дня нас лихорадило. Должна же быть,
в конце концов, хотя бы какая-нибудь реакция на наш
опус! Ночью меня разбудил Жора и предложил вместе
готовить побег, если в течение нескольких дней нас не
отпустят по-хорошему. Я согласился. Но когда он возна-
мерился разбудить еще майора Юру и Бориса Яковлевича,
я отговорил его. Юра по натуре своей — ярко выраженный
реформист. Он будет только тормозить. \го же касается
Рипкина, я просто не доверял ему. Да, без всяких к тому
оснований. Но вот не доверял. Жора вяло поспорил со
мной и признал: чем меньше людей будет готовить побег,
тем больше шансов на успех.
На сей раз Зонов был одет в спортивный костюм и
куртку-«аляску». Но при кобуре.
— Так,— сказал он, вновь собрав нас в коридоре,—
вижу, вы не слишком-то удручены отсутствием работы: ни
одной заявки на оборудование. Впрочем, мне же меньше
мороки.
— А мы о вас и заботимся,— съехидничал Сан Са-
ныч,— отец вы наш родной.
Но Зонов замечание проигнорировал.
3 Заказ 459
65
— Вы наш протест начальству передали? — напористо
спросил Борис Яковлевич.
— Не посчитал нужным,— бросил Зонов и пошел к
выходу.
Мы ожидали чего угодно, только не этого. Не передал?!
А на кой черт тогда он нас сейчас строил?!
— Сволочь,— емко выразив общий порыв, послал ему
вдогонку Жора.
— Возможно,— обернулся и пожал плечами Зонов. По-
том поговорил о чем-то с заспанной комендантшей и уда-
лился.
Страсти кипели весь день. Одни предлагали взять охра-
ну штурмом, другие — подкупить дежурного на КПП, тре-
тьи— устроить лежачую забастовку... Пыл охладил Юра:
— Нужно хорошенько обсосать все варианты. Затея с
протестом, например, лопнула. Теперь нужно бить только
наверняка. А пока... — Он взял ручку и написал на листке:
«Давайте попробуем сорвать эксперимент. Беру на себя
роль старшины. Будем дисциплинированы. Если надо, бу-
дем строиться, ходить в ногу и т. п. Если даже ничего не
придумаем, через неделю-две они поймут, что никаких
интересных вещей у нас не происходит, что исследовать не-
чего и отпустят нас». Когда бумажка прошла по кругу, он
спросил вслух: «Кто «за»?
Сразу или помедлив, «за» проголосовали все.
— Кстати, анекдот,— влез Жора.— Офицер у своего
друга-гражданского спрашивает: «Правда, что вы, граж-
данские, всех военных тупыми считаете?» Тот: «Да нет,
что ты...» — «А если честно? Я не обижусь».— «Ну, если
честно, то считаем».— «Вот так, значит,— говорит офи-
цер,— но если вы все на гражданке такие умные, что же вы
строем-то не ходите?»
В эту ночь я не успел как следует досмотреть свой лю-
бимый сон, потому что меня опять разбудил Жора, и мы
принялись разрабатывать план. Две недели — слишком
долгий срок.
II
После ужина, выходя из столовой, мы чуть задержа-
лись и отозвали в сторону майора Юру.
— Земляк,— начал Жора,— ты нас на поверке не ищи,
мы тут чуток задержимся.— Надо сказать, что два дня по-
сле общего «секретного согласия» все вели себя образцово
66
и ежевечерне строились на поверки (хотя, казалось бы,
куда мы отсюда денемся?).
— Это почему это так? — насторожился Юра.
— Да мы тут договорились...— Я кивнул в сторону про-
тирающих столики поварих.
— Мужики мы или нет? — задал Жора риторический
вопрос.
— А-а,— заулыбался Юра (у нас уже начали входить
в обиход смачные эротические воспоминания и шуточки
после отбоя),— это дело святое. Жалко, две их, я бы и сам
с вами остался,— он игриво подкрутил усы.— Ладно, ни
пуха вам, хлопцы, ни пера; расскажете после.
Оставшись одни, мы немного отступили в коридор, что-
бы женщины не увидели нас раньше времени. Через пару
минут они — румяная, дородная, лет тридцати пяти Наташа
(Жора при виде ее каждый раз мурлыкал: «Я свою Ната-
лию узнаю по талии: там, где ширше талия, там моя Ната-
лия») и сухопарая лошадь Варвара — покрикивая друг на
друга, вошли в подсобку. Мы выждали еще немного и,
только услышав лязг железных тарелок, пробежали в ту
же дверь и свернули в посудомойку. Женщины уставились
на нас.
— Вот что, бабоньки,— сказал Жора,— кхе-кхе, короче
это... раздевайтесь.
— Вы чего это, дураки, удумали? — всей своей талией
грозно двинулась на нас Наталия. Жора растерянно по-
пятился к двери. И все дело было бы загублено на корню,
если бы я, убоявшись провала, не выхватил из умывальника
огромный кухонный нож и не заорал, вспоминая на ходу'
все виденные когда-либо детективы:
— Стоять, шампунь блатная! Век воли не видать, по-
решу, как котят! — На том мой запас уголовных выражений
иссяк, и я добавил только последнее известное мне «блат-
ное» слово: —В натуре.
Но Наташе этого вполне хватило. Она остановилась и,
торопливо расстегивая ворот блузки, нерешительно, с ка-
кой-то полувопросительной интонацией крикнула:
— Ой?.. '
А потом еще, с тем же выражением:
— Насилуют?!
— Размечталась! — буркнул осмелевший Жора, помо-
гая ей стянуть блузку.
Собрав одежду в охапку, он потоптался нерешительно
на месте и спросил меня:
3* 67
— А может того... задержимся, а?
— Иди, иди, ядерщик ядреный,— подтолкнул я его к
двери.
— Эх,— с нескрываемым сожалением вздохнул он,—
вы уж нас, женщины, извините.— А за что он извиняет-
ся — за грабеж ли, за раннее ли отбытие, одному богу
известно.
— Дураки, они и есть дураки,— сварливо крикнула нам
вслед Варвара, а мы ножкой стула заперли дверь сйаружи
и принялись переоблачаться в женское.
В костюмах беглого Керенского мы без приключений
добрались до КПП. Часовой, прохаживающийся неподале-
ку, даже не взглянул на нас. От волнения у меня образо-
валась очень неудобная слабость в коленках. Войдя в дверь,
мы увидели вертушку и окошечко дежурного напротив
нее. Я сунул туда найденный в кармане сарафана пропуск,
заключенный в мутно-прозрачный пластиковый футляр. То
же сделал и Жора. Пропуска были тут же возвращены нам,
я толкнул вертушку, но она не поддалась. Спрашивать, в
чем дело, я не смел — голос-то у меня отнюдь не женский.
Но все разъяснилось само собой:
— Чего долбишься,— просипел вахтер,— руки сюда
давайте.
Я испуганно покосился на Жору. Тот, задев губами мое
ухо, прошептал: «Это какой-то тест». Мы сунули руки в
окошко. Я почувствовал, как к ладони прикасается что-то
плоское и холодное.
— Э-э, вы кто? — спросилч вахтер озадаченно. Я выдер-
нул ладонь и кинулся к дверце его комнатки. Толкнул.
Естественно, заперто. Ко мне подскочил Жора, тоже попро-
бовал дверь рукой, а потом принялся всей своей массой с
размаху биться о нее. И с четвертой попытки мы вломились
в прокуренную каморку^ Уже вовсю ревела сирена. Старик
тряс ладонями над головой, бормоча: «Сдаюсь, сдаюсь, в
плен бери, давай...» Жора дернул какой-то рубильник, и
сирена смолкла. Я нажал на педаль под столом и защелкнул
ее специальным замком; вертушка теперь должна быть сво-
бодной. Мы ринулись к выходу, но на пороге столкнулись
нос к носу с двумя бравыми охранничками.
— Стой! — рявкнул один из них.
Смелость тут ни при чем, наоборот, именно от страха у
меня полностью атрофировался инстинкт самосохранения.
Я бросился в дверь, прямо на автомат.
Но в меня не стреляли. Зато я получил оглушительный
68
удар прикладом в висок и моментально провалился в тем-
ноту.
...Наверное, только после того, как тебя побьют, по-на-
стоящему осознаешь, что ты — в тюрьме. Не в общежитии,
не в казарме, а именно в тюрьме. Кажется, я понял это пер-
вым. Шел второй день объявленной мной голодовки.
Вчера, когда я перед строем заявил о своем решении
Зонову, он сделал вид, что ему наплевать. Но я видел:
именно СДЕЛАЛ ВИД. Рассчитывал, что я, столкнувшись
с безразличием, откажусь от своего намерения. На самом
же деле он начал нервничать, я заметил это. А сегодня
майор Юра рассказал, что утром Зонов как бы мимоходом
справлялся о моем самочувствии.
По книжкам о революционерах я знаю, что, голодая,
нужно лежать, меньше двигаться — сохранять энергию.
Я же, наоборот, без нужды суетился, слонялся по спальне,
слушал анекдоты, пил чай (почти каждый взял в команди-
ровку пачку чая и кипятильник), курил, ругался, ложился
и снова вставал. Не то что истощенным, просто голодным
я себя почувствовать еще не успел. Только башка трещала,
но это, наверное, от удара.
В нашем углу Жора со смаком описывал сцену раздева-
ния поварих. Рассказ этот он «по просьбам трудящихся»
повторял уже в четвертый или в пятый раз, но вновь и
вновь успех имел место значительный. И с каждым разом
повествование его обрастало все более интимными подроб-
ностями, а прелести женщин расцветали все пышнее и
пышнее.
Вообще женщины стали главной и едва ли не единст-
венной темой наших разговоров. Но сейчас ее на время
потеснило обсуждение нашей попытки бегства; благо на-
шлись и точки соприкосновения этих двух тем. Большин-
ство относилось к нам сочувственно. Майор Юра пожурил
нас «за недисциплинированность», но не очень строго: по-
считал, что мы свое уже получили. Но один человек был
настроен крайне агрессивно. Сан Саныч. Мол, из-за вас
теперь наши тюремщики усилят бдительность, пискляво
митинговал он, и достанется всем. Нечего было лезть в
бутылку, нужно было обсудить план побега коллективно.
Возможно, он и прав, только все равно обидно.
— Если еще кто дернется без спроса, темную устро-
им,— закончил он угрозой очередную тираду.— А этих...
простим на первый раз.
69
Вся моя нервозность вылилась во вспышку лютой не-
нависти к этому мозгляку.
— Слушай ты, умень,— цепко взял я его за грудки,—
пойдем-ка выйдем, поговорим.
— Пойдем, пойдем,— пискнул он воинственно.
— Бросьте,— попытался урезонить нас Юра,— не хва-
тало нам еще промеж себя собачиться.
Но неожиданно бесстрашный Сан Саныч сам поволок
меня за jpyxaB к дверному проему, бросив мужикам:
— С нами не ходите, сами разберемся.
В коридоре он вдруг вполне дружелюбно спросил:
— Ручка есть?
Я опешил и ручку ему дал. Он вынул блокнот и стал
писать:
«Уверен, среди нас есть осведомитель. После ужина
зайди в лабораторию № 1, есть дело. Если хочешь бежать,
нечего переть напролом».
Он передал ручку мне.
«Что такое лаборатория № 1»?
Сан Саныч вырвал из блокнота исписанный нами ли-
сток и сжег его, чиркнув зажигалкой.
— Пока вы с Жорой дурью маялись,— ехидно ответил
он вслух на мой письменный вопрос,— мы подали Зонову
заявки, и он их все выполнил. Лично я работаю уже тре-
тий день.. Под лаборатории нам отдали пустые кладовки,
вон,— он указал пальцем на три двери в конце коридора, в
стороне, противоположной столовой.— Ключ от первой — у
меня. Все понял?
— Хорошо.
Мы вернулись в спальню, демонстративно не глядя
друг на друга, создавая видимость, что хоть до драки и не
дошло, но отныне мы — враги лютые.
На ужин я, естественно, не пошел. Уже начало сосать
под ложечкой, и предательница-фантазия принялась под-
сказывать способы утолить голод так, чтобы никто об этом
не узнал. Говорят, это особенность совести современного
человека: она чиста, пока о твоем преступлении не знают
окружающие. Стоит преступлению открыться, как совесть
начинает мучить тебя, не дает тебе спать... Вплоть до само-
убийства. Но только если кто-то узнал.
Когда народ вернулся с ужина, я поднялся и на всякий
случай прошел к койке Сан Саныча. Пусто.
Он открыл сразу, только я постучал.
70
— Заходи быстрее,— он запер за мной дверь.— Я тут
один, и никто нас точно не подслушает, я каждый мил-
лиметр облазил.
I Я огляделся. Небольшая комната была доверху забита
колбами, ретортами и иными алхимическими принадлеж-
ностями. На верстаке в углу стояло угнетающего вида
приспособление в полуразобранном состоянии с несколь-
кими, торчащими в разные стороны, металлическими пруть-
ями впереди и змеевиком (пружиной? скрученным кабелем?)
позади.
— Сколько вас тут занимается?
— Пятеро. Но что другие делают, я не знаю, я и сам
им не объясняю ничего. А тебе можно верить.
— Почему?
— Стукач бы первым в бега не подался. Да и разукра-
сили тебя больно хорошо. Своего бы так не стали.
Он подошел к столу и, внезапно смутившись, сказал:
— Вот, посмотри, чего я здесь нахимичил... У меня
давно уже эта мысль вертелась, но то времени не было, то
препаратов нужных, то не везло просто, да и всегда что-
нибудь поважнее находилось...— Говоря это, он достал из-
под стола кирпич и поставил на него две склянки — с про-
зрачной и мутно-зеленоватой жидкостями.
— Не самогон?
— Между прочим, я и сам удивляюсь, как Зонов такую
возможность не учел: мы тут вполне можем наладить про-
изводство первача на широкую ногу, и хана бы всему ихне-
му эксперименту.
— А, может, наоборот, это и был бы успех? Может, это
как раз и подтвердило бы какие-то его теоретические вы-
кладки? Например, что в неволе интеллигенция спивается.
— Это-то мы и без него знаем. Вот,— Сан Саныч от-
крыл пробирку с прозрачной жидкостью и плеснул ее
содержимым на кирпич,— Сейчас минутку, подождем, и
готово будет. Если хорошенько подумать, тут куча пер-
спектив.— Он разволновался.— Так, теперь дальше,— он
открыл вторую пробирку и чуть-чуть капнул из нее.— Все.
Покурим.
Закурили. Я поглядывал на кирпич, но ничего сверхъ-
естественного с ним не происходило. У меня появилось
подозрение, что Сан-Саныч просто свихнулся от пережи-
ваний. Помешался. На кирпичах.
— Так,— он встал с табуретки.— Ну-ка, потрогай.
— Не ядовито?
Л
— Давай, давай. (
Я потрогал. Кирпич как кирпич. •
— Посильней нажми. (
Я нажал, но твердости не почувствовал. Пальцы во- I
шли в рыжую субстанцию легко, как в мокрую глину.
— Ясно?
— Здорово! Только зачем?
— Трудно, наверное, быть глупым. Слушай сюда. Как
основу я использовал самые обыкновенные бактерии гние-
ния.‘Здесь,— он показал на пустую пробирку,— питатель-
ный раствор, он же и катализатор.
— Э-э,— я тщательно вытер руку о штаны,— а у меня
пальцы не того?
— Не того, не бойся. И штаны — не того. Узкая специа-
лизация— строительные материалы: бетон, кирпич, ка-
фель, шифер.
— А весь дом эти твои бактерии не сожрут?
.— Даже не знаю, как тебе объяснить. Короче, они дей-
ствуют строго там, где поверхности коснулся катализатор.
Если я на стене толщиной в метр мазну пятнышко в санг
тиметр диаметром, они «выгрызут» отверстие глубиной в
метр, а диаметром — ровно сантиметр. .
— Лихо. И как же ты за два дня вывел новый вид
бактерий? Я был бы дураком, если бы поверил.
— За минуту у них сменяются сотни поколений. Так
что, научившись влиять на отбор, можно и за час новый
вид вывести.
Я прикинул возможности его изобретения и предполо-
жил: .
— А ведь это — страшное оружие.
Сан Саныч пренебрежительно махнул рукой:
— Брось. Что угодно можно заставить работать на
войну. Я же не бомбу сделал. У этой штуки масса мирных
применений. Да хотя бы дом старый снести. За полчаса
можно. И без больших потерь. А в геологии... Оружие-то
это как раз неудобное: надо, чтобы людей убивало, а ма-
териальные ценности сохранялись, как нейтронная бомба.
А у меня — все наоборот.
— Ну и когда приступим?
— К чему?
— Когда начнем НИИ уничтожать?
— Не надо суетиться, Саша. У нас в руках теперь
крупный козырь, ни к чему вскрывать его раньше времени.
72
Я никак не мог уснуть. Попытался считать слонов, но
они не считались. И верблюдицы не считались. Считались
только пельмени. На двести шестнадцатом я понял, что
спать мне от такого счета расхотелось и вовсе. И захоте-
лось есть. Еще сильнее.
“Кому она нужна, моя голодовка. Но нет, это уже «дело
чести». А пользы-то реальной никакой. Как было бы здо-
рово все-таки,, если бы я ел. а никто вокруг об этом не
знал... И тут меня просто подкинуло. Да ведь все элемен-
тарно, как^репа. Только такой дебил, как я. мог столько
времени потратить на эту детсадовскую задачку. Перед
глазами стояла готовая схема: бери детали и паяй.
Я даже забыл на минутку, где я, и решил срочно позво-
нить Эльке. Она ни чертаv конечно, не поймет, но зато
честно порадуется со мной на пару. И хотя она будет да-
леко, на том конце провода, я буду знать, как смешно она
морщит от удовольствия свою кнопку-нос. Во всяком слу-
чае, я сумею втолковать ей, что я изобрел, как сделать ее
талию еще тоньше.
Но я не дома. Тут никому ничего лучше не рассказы-
вать. И все же...
Я встал, достал ручку и общую тетрадь, вышел в кори-
дор, уселся там прямо на пол и принялся рисовать. А схем-
ка-то выходит вовсе не такая простая, как мне показалось
сначала. Но выполнимая. Даже в нынешних ублюдочных
условиях. Мысли мои подгонял так и не сосчитанный пель-
мень, следовавший за двести шестнадцатым.
Меня немного трясло от возбуждения. И зрение стало
каким-то особенным: далекие предметы кажутся ближе, а
тетрадка, на которой я выводил свои каракули, казалось,
была очень далеко. И рука моя с авторучкой, соответствен-
но, стала невообразимо длинной. Я с трудом ворочал этой
рукой-бревном, зато голова работала с предельной ясно-
стью. Единственное, чего я боялся, что не ycneio перенести
на бумагу все, что пока так четко стоит перед внутренним
взором.
Но я успел. Посмотрел напоследок схему, кое-что по-
правил, и убедившись, что завтра сумею разобрать все,
пошел к постели. Но не дошел. Вернулся и принялся со-
ставлять список Зонову. В нем оказалось ни много ни мало
триста двадцать два наименования. Три первых: паяльник,
олово, канифоль; остальное — блоки и отдельные детали.
Слава богу, почти без дефицита. И объем невеликий.
73
Закончив список, вернулся в комнату, лег и мгновенно,
не раздевшись, уснул. Снилось как всегда.
Когда четверо солдатиков под предводительством Зоно-
ва в самом начале обеда втащили в коридор ящик с при-
борами, инструментами и деталями, я в гордом одиночест-
ве валялся на койке и продолжал на собственной шкуре
постигать мудрость старых революционеров; оказывается,
вовсе не так уж трудно не двигаться, экономя энергию,
нужно просто дойти до определенной кондиции. Вот дви-
гаться — это сложнее.
Зонов подошел к кровати и спросил с таким видом,
будто ответ его ничуть не интересует:
— Долго еще дурака валять будете?
— А вы?
— Чего вы добиваетесь?
— Освобождения. Вы знаете.
— Срок вашей командировки не истек.
— Это не командировка — это тюрьма.
— Если вы такой специалист по тюрьмам, вы должны
знать и что такое принудительное кормление.
— Ну тут-то вы загнули,— попытался я усмехнуться
понаглее, но ухмылочка, по-моему, вышла какая-то скорб-
ная,— не может у вас быть таких полномочий.
Зонов наклонился, и я заметил, что лысина его покры-
та большими блеклыми веснушками. Прямо мне в ухо не-
громко, но отчетливо он сказал:
— Есть у меня такие полномочия. И другие — тоже.
Если понадобится, я вас и убить могу.— Он резко, выпря-
мился и пошел к двери.
Я ему поверил.
...В лаборатории № 2, где мы определились, было душ-
но от плотной смеси табачного дыма и испарений канифоли.
Жора чертыхался и ныл: «Хоть бы не темнил, сказал, чего
делаем, а то ж ведь ни за грош здоровье гроблю...» Но я
только подгонял его, как ленивого подмастерья, да повто-
рял изредка: «Скорее соберем, скорее отсюда выберемся».
К четырем утра в общих чертах установка была готова.
К этому моменту мы с Жорой остались одни: ушли спать
ребята, возившиеся с синтезом шаровой молнии, ушел, и
мрачный физиолог, ежечасно берущий у себя кровь из вены
для каких-то мрачных анализов.
— Давай посидим напоследок и начнем.— Я сел на пол,
и прислонившись спиной к стене, закрыл глаза. Под веками
74
жгло, на щеки выкатилось по слезинке. Как я себя чувст-
вовал? Так, как если бы я изобрел реактивный двигатель,
наспех сляпал примитивную ракету и, без всяких испыта-
ний, без Белок и без Стрелок, решил немедленно запу-
стить себя на Луну.
Жора присел рядом на корточки и доверительно спро-
сил:
— На дорожку сидим, да? Сразу домой или только
через забор?—Он явно решил, что мы соорудили, как
минимум, средство нуль-транспортировки. Ох и разочару-
ется же он, бедолага.
Собрав остатки воли, я пристегнул к запястью ремешки,
клеммы прикрепил к икрам, положил в рот пятак, припа-
янный в качестве электрода к концу изолированного про-
вода, мысленно перекрестился и крутанул рукоятку реле
времени.
Эти две с половиной минуты я и по сию пору вспоми-
наю как одно из самых отвратительных событий моей
жизни. Был бы я медиком, мне, возможно, было бы легче,
ведь им со студенческой скамьи внушают, что нет на свете
ничего благороднее, чем экспериментировать на собствен-
ном организме. Во имя и во славу. Но я-то — технарь. И
чувство гордости не переполнило меня, когда я обнаружил,
что по всему моему телу растут зубы, и каждый из них из-
рядно ноет. Гортань пересохла, в висках стучало, в ушах,
пробиваясь через ватные пробки, гудел шмелиный рой...
Я уже набрал в легкие воздуха, чтобы от души заорать, как
вдруг все прекратилось, и я впал в эйфорию. Я был счаст-
лив. И СЫТ.
Жора глядел на меня во все глаза. Глуповато хихикая,
я привстал, потом снова сел. Потом опять встал и прошел-
ся по лаборатории, боясь взлететь.
— Кажется, вышло,— сообщил я.— Все, Жора, конец
войнам и революциям, я теперь, как Иисус, всех накормлю.
Отныне человек сможет пополнять энергетический запас
тела непосредственно из электрической сети.
— И как же нам это поможет выбраться отсюда? —
подозрительно и даже чуть угрожающе спросил прагматик
Жора, явно не просекая глобальности происшедшего.
— Голодовка! — вскричал я, несколько переигрывая в
убедительности.— Все та же голодовка! Мы устроим супер-
голодовку: мы не будем есть месяц, два, трй, и рано или
поздно нас отсюда выпустят.
— Тьфу ты,— рассердился Жора,—знал бы, ни за что
75
бы тебе не помогал. Вот уж точно, «сытый голодному не
товарищ». Сдвинулся ты, что ли, на почве жратвы?
— Ты — свидетель рождения великого открытия. И в
такую минуту болтаешь такую чушь. '
— Ладно, Славик,— сказал он примирительно, почесав
затылок.— Как-нибудь мы эту штуку приспособим. Слу-
шай,— он озаренно уставился на меня,— а если частоту
сменить или еще чего-нибудь, напряжение, например, может
быть, из электричества не только еда, но и питье может
получиться? Алкоголь. Вот тогда тебе благодарное челове-
чество точно памятник поставит. Точнее, нам поставит.
Ну что ему — дураку — объяснишь?
III
Я понимал, что затея моя не выдерживает и самой мяг-
кой критики. Но выбора не было. Теперь мы голодали
втроем — я, Жора и Сан Саныч. «Электропитание» не
могло, конечно, полностью заменить нормальную пищу.
Происходила только энергетическая поддержка организма,
а чувствовал я себя неважно — болел желудок, часто кру-
жилась голова. Но хоть как-то чувствовал.
Зонов заметно нервничал. Но к обещанному «прину-
дительному кормлению» пока не прибегал. Майор Юра
вел с нами душеспасительные беседы, сам же при этом с
аппетитом ел, спал, блаженно похрапывая, отдыхал, короче,
на всю катушку, и ни на что не жаловался.
Население НИИ ДУРА тем временем разделилось на
несколько стабильных «семеек» (говоря языком «зоны»), со
своими укладами и своими тайнами. Я часто замечал, что,
когда подхожу к оживленно беседующей кучке «дураков»,
разговор их становится каким-то уж очень неопределенным.
Или смолкает вовсе. Хотя я, вообще-то, был в несколько
более привилегированном положении — я был мучеником
за общую идею, идею освобождения.
Безделье — как сумерки: всех красит в серый цвет. Мне
кажется, большинство «дураков» уже напрочь забыло, что
они — интеллигенция. Перед сном Юра командирским го-
лосом сообщал: «Вот еще день прошел!» И остальные, под-
держивая старый солдатский ритуал, с энтузиазмом, хо-
ром отвечали: «Ну и хрен с ним!»
Однажды я проснулся, разбуженный приглушенными
стонами. В конце комнаты слышалась какая-то возня. Я
встал и, пошатываясь от слабости, двинулся туда. Но на
76
полдороге меня остановил Рипкин. Он сидел на постели.
Одетый. Явно «на шухере».
— Слава,— сказал он,— не надо вам туда.— И, как
всегда, принялся яростно протирать очки.
— Что там?
— Там происходит «темная». Поверьте, все по справед-
ливости. Человек поступил нечестно по отношению ко всем
нам. Вам туда идти не следует.
Я вернулся и лег. И вдруг понял: я совсем забыл, как
жил раньше. В смысле, всю прошлую жизнь. Точнее, голо-
вой-то я все помнил, но так, словно видел кино. А нынеш-
ний тоскливый кошмар — это и есть единственная реальная
жизнь.
Еще немного, и я не сумею терпеть дальше. Увеличу по
Жориному совету напряжение. Раз в пятьдесят. Наемся. На
всю жизнь. На всю смерть.
Слава богу, ожидаемые изменения произошли на сле-
дующее же утро. А именно. После завтрака, куда вся наша
троица, естественно, не ходила, Юра дал команду на по-
строение. Мы продолжали лежать. Но Юра специально
заглянул в расположение и попросил персонально:
— Хлопцы, ну будьте же людьми, встаньте. Все-таки
из-за вас ведь Зонов строит. Тем паче, вы-то, наверное, в
последний раз стоите.
Заинтригованные, мы великодушно соизволили подчи-
ниться.
Самое жалкое из нас зрелище, как ни странно, пред-
ставлял не я, а Жора: он осунулся, обвисшими щеками и
грустным взглядом стал походить на собаку-сенбернара
и вроде бы даже немного позеленел. Прошлой ночью он
разбудил меня и спросил так, словно речь шла о чем-то
страшно важном: «Братан, знаешь, как меня в детстве
дразнили?» — «Ну?» — «Жора-обжора...»
Зонов стоял перед строем, откровенно держа руку на
кобуре. И правильно — озлобление в наших рядах достигло
наивысшего накала.
— Товарищи ученые,— начал он.
— Граждане,— поправил кто-то.
— Дураки,— добавил другой.
— Что ж,— согласился Зонов,— если угодно. Гражда-
не дураки. Я попросил вас собраться здесь для того, чтобы
сделать важное сообщение.
Надежда ударила в виски слушающим, но Зонов про-
должил совсем не о том, о чем хотелось бы всем:
77
— Вы знаете, что трое ваших товарищей голодают. Их
требование — немедленное освобождение из-под охраны. В
интересах успешного ведения эксперимента я не могу вы-
полнить это требование. Тем более, это значило бы прово-
цировать на подобные действия и остальных. Однако их
жизни в опасности. Я мог бы применить к ним жесткие
меры, вплоть до принудительного кормления. Но вы знае-
те, что процедура эта болезненна и вредна. Есть более
гуманный путь. Надеюсь на вашу поддержку. Трое голода-
ющих будут переведены в госпитальное отделение, где об
их жизни и здоровье квалифицированно позаботятся. Но
с тем лишь условием, что ни один из вас не воспользуется
тем же или подобным методом борьбы.
Погудев, народ ответил согласием.
— Собирайтесь,— приказал нам Зонов, распустив
строй,— через час за вами придут.
Мы послушно принялись за сборы. Но в этот час уло-
жилось еще одно событие, не рассказать о котором нельзя.
Я заторможенно складывал в чемодан свои шмутки,
когда меня окликнул Борис Яковлевич. Чувство у меня к
нему сложное. Я сделал вид, что не слышу. Но он подошел,
Присел на корточки прямо передо мной и спросил:
— Слава, у вас есть девушка?
«Тебе-то, черт возьми, какое дело?» — подумал я. Но
ответил. Ответил честно — утвердительно.
— А вы любите ее?
Я был окончательно обескуражен, но собрался с духом
и снова ответил честно:
— Очень.
— Тогда пойдемте быстрей,— потащил он меня за ру-
ку,— у вас может получиться.
В лаборатории № 1 двое бородатых ребят в джинсах
(я давно их приметил, приятные ребята, но жутко закон-
спирированные) колдовали над установкой, которую я во
время своего первого визита сюда принял за модернизи-
рованный самогонный аппарат. Перед установкой сидел
тоже бродатый, но еще и рыжий экономист Павленко. Он
сосредоточенно смотрел на нелепый металлический веник,
торчащий из прибора ему в лицо, и напряженно шевелил
губами.
— Товарищи!—обратился Рипкин к нескольким муж-
чинам, сидящим, прислонясь к стене, поодаль.— Позвольте
Славе без очереди.
78
— Почему это? — зашумели ожидающие,— у нас тут
ветеранам Бородинской битвы льгот не установлено. Пусть
как все — ждет.
— Слышали же: через час он будет в изоляторе. А вы
успеете еще.
— Ладно, фиг с ним, пусть идет,— сказал один. И ос-
тальные промолчали?.
Один из бородачей (не знаю, может быть, они и совсем
разные по своим генетическим задаткам, но бороды, джин-
сы и худоба превратили их в однояйцевых близнецов) при-
близился к Павленко и потряс его за плечо. Тот ошалело
взглянул на него, потом на веник, потом опять на него...
засмеялся, сказал: «Класс» и пошел к двери. Потом резко
обернулся и попросил до истеричности проникновенно:
«Еще немножко, а? Я там не успел...» — «Все, все,— суро-
во ответили ему.— Следующий».
Борис Яковлевич подпихнул меня, я сел на табуретку
и стал пялиться на «веник». «Костя»,— протянул мне руку
бородач. «Слава»,— ответил я. «Правильно смотришь, сю-
да»,— он стал делать что-то на пульте прибора, а я неожи-
данно испытал такую дикую тоску, такую щемящую, слад-
кую тоску... Я ужасно давно не видел Эльку. И вдруг я
почувствовал, как соскучилась по мне она. Она сидит в
«научке», перед ней учебник по термодинамике, но она не
читает, а мысленно разговаривает со мной: «Славка-Слав-
ка,— думает она,— куда же ты запропастился, обезьяна ты
этакая? Я уже и голос твой забыла, еще немного, и я за-
буду, как я люблю тебя... Господи, мне кажется, ты сейчас
где-то совсем рядом».— «Я или Господи?»— «Ты, ты. Ка-
жется, открою глаза — нет этой проклятой книги, этой про-
клятой библиотеки, а есть ты».— «И мне кажется, протяну
руку — и коснусь тебя».— «Но ведь это я просто разгова-
риваю с тобой про себя».— «Я все время разговариваю с
тобой. Ты всегда рядом».-г-«Но не так, как сейчас. Мне
кажется, я все про тебя знаю — где ты, как себя чув-
ствуешь, как ты меня любишь, как тебе плохо... Ты почему
такой худой, одни кости?..» — «Все в порядке. Худею, что-
бы зря время не терять».— «Не лги, обезьяна. Знаешь,
твоя мама болеет; она вбила себе в голову...»
— Все, парень,— постучал меня по плечу Костя,— усту-
пи место товарищу.
На ватных ногах я выбрался в коридор. Рипкин под-
держивал меня под локоть и все спрашивал: «Получилось?
Получилось?»
79
— Получилось,— выдавил я.— Это что, телепатия?
— Не у каждого получается. У меня вот, например, не
вышло.
— Это телепатия?
— А кто их знает. Так объясняют: «Любовь,— гово-
рят,— это не элементарное чувство, как страх или радость.
Это когда и страх и радость на двоих. Люди как бы на-
строены друг на друга, в унисон. И когда звучит один, дру-
гойрезонирует». Влюбленные понимают друг друга с
полуслова, с полувзгляда. Мы так к этому привыкли, что
не считаем чем-то сверхъестественным. А у них вот такая
теория. И прибор этот усиливает резонанс.
— Какая романтическая гипотеза — психополе любви,
пронизывающее пространство... И все-таки, не понял, я
разговаривал с ней? То есть она слышала мои мысли?
— Они и сами не знают. Проверить-то нет возможно-
сти. Говорят, скорее всего, нет. Между вами всегда есть
слабая связь, и они на одном конце сигнал усилили. Как
если люди говорят по телефону, и вдруг к одному из ап-
паратов подключили усилитель. У тебя — орет на всю ули-
цу, а на другом конце ничего даже не заметили.
Вот же черти, у меня даже ее фотографии с собой нет.
Под конвоем я, Жора и Сан Саныч прошли вслед за
Зоновым через дворик, где в мерзлой земле копался один
наш «дурак» — селекционер из института Вавилова, к не-
большому двухэтажному каменному домику. Мы уже
успели выяснить, что на первом его этаже находятся склады
и живет Зонов, а на втором — «канцелярия», оружейная
комната охраны и госпитальное отделение на шесть коек.
Вслед нам брехали сторожевые псы, и Жора, плутовато
ухмыльнувшись, пропел: «Собака лаяла на дядю-фраера,
сама не знаяла, кого кусаяла...»
Все. Доступа к моей системе электропитания больше
нет. Если мы еще хоть пару дней поголодаем, не миновать
нам дистрофии. А можно и вовсе коньки отбросить. А это
в наши планы не входит. Так что, когда Зонов на новом
месте предложил нам обед, мы благосклонно ответили со-
гласием. Но дали понять, что-то — в первый и последний
раз, как бы небольшая уступка в благодарность за заботу
и честное ведение игры. Съели мы лишь по нескольку ло-
жек бульона и по кусочку хлеба. Но животами после этого
маялись до самого отбоя.
А ночью состоялся «военный совет». Решили: ждать
80
смысла нет, вряд ли что-то изменится к лучшему. Тем бо-
лее, завтра должны появиться врачи, которые будут нас
лечить, и задача усложнится. Нынешние условия — наибо-
лее благоприятные.
И вот Сан Саныч лезет под матрац и достает внесенные
сюда контрабандой флакончики. По нашему плану пре-
одолеть предстоит минимум три стены — от нас в оружей-
ку, из нее в коридор и, спустившись на первый этаж, из
коридора в комнату Зонова. Поэтому Сан Саныч эконо-
мен. Он отрывает клочок от простыни, смачивает его одним
раствором и рисует им на стене небольшой, в половину
человеческого роста, прямоугольник. Затем повторяет опе-
рацию с другим раствором.
Сели на две-три минуты, и я затеял разговор:
— Заметили, все здесь чего-то изобретают? Интересно,
прчему?
— Со скуки,— проворчал Жора.— Если б только Изо-
бретали. Ты знаешь, что прошлой ночью Псих учудил?
«Психом» за глаза мы называли толстого носатого дядь-
ку, сотрудника института то ли психиатрии, то ли психо-
логии. В нашем засилье технарей он смотрелся белой во-
роной.
— Мужики рассказывают,— продолжал Жора,— заси-
делись вечером за преферансом, глядь. Психа нету, как
ушел — не видели. Ладно. Только начали снова играть,
глядь, Псих на месте. Спит. Где был? А он глазами хло-
пает, йичего понять не может. Тогда его спрашивают, сни-
лось что? «Снилось,— гундосит,— что я еще не родился...»,
представляете? Тогда ему рассказали, как он исчезал, и у
него всю печаль как рукой сняло: «Я,— говорит,—много
лет работаю над реализацией сновидений, изучаю африкан-
ский оккультизм, заклинания многие знаю. И вот, так не-
ожиданно, кажется, что-то вышло!» Мужики теперь дежу-
рить будут, спать ему не давать. А то ведь мало ли что
ему приснится — потоп или землетрясение.- Или что он-то
как раз родился, а вот остальные — нет.
— Если даже и приключится такая нелепость,— вме-
шался Сан Саныч,— опыт показал, что в момент пробужде-
ния все вернется на свои места.
— Ага, а если ему приснится, что мы не только не ро-
дились, но уже никогда и не родимся? —возразил Жора.—
Или родимся, но не мы?
Призадумались. Сан Саныч нарушил молчание глубоко-
мысленным высказыванием:
81
— Надо бы его поставить на службу народному хозяй-
ству. Пусть видит во сне необходимые вещи.
— Точно,— подхватил Жора, — приставить его блюсти
сбалансированность советской экономики. Пропал с прилав-
ков стиральный порошок — пусть видит тонны порошка,
исчез сахар — за него пусть берется. Короче, на дефицит
Психа.
— Пусть уж ему сразу приснится, взамен нашего, бла-
гополучное общество. А вместо нас — счастливые и благо-
родные люди.
— Не пора? — кивнул я на стенку.
— Давно пора,— согласился Сан Саныч, подошел к сте-
не и слегка толкнул в центр нарисованной им рамки. Не-
ожиданно кусок стены не просто поддался, а плавно, как
по маслу, прошел внутрь и с грохотом рухнул по ту сторону.
Матюгнувшись, Жора первым ринулся в образовавшийся
проем.
Я успел лишь схватить автомат из пирамиды, Жора
уже снял свой с предохранителя и передернул затвор, а
Сан Саныч только-только протиснулся в оружейку. когда
властно и отчетливо прозвучал в наших ушах голос Зо-
нова:
— Оружие бросить. Руки за голову.
Ствол его пистолета злобно обнюхивал нас.
Мы с Жорой подчинились.
— Я знал, что вы и здесь не угомонитесь,— процедил
Зонов. Он стоял, отгороженный от нас запертой дверью-
решеткой.
— Да какого, в конце концов, дьявола! — пискляво, но
все-таки грозно вскричал Сан Саныч, отряхивая кожаный
пиджак от цементной пыл^ и будто бы не замечая направ-
ленного на него оружия.— Что вам от нас нужно?! Долго
вы еще будете истязать нас?!
— Руки, руки,— напомнил Зонов.— Я не шучу.
Сан Саныч нехотя поднял руки, но продолжал обличать:
— Если бы вы не скрывали, кому и зачем все это нуж-
но, мы бы, возможно, еще терпели. Но так долго люди не
могут. Они бунтовать начинают. Вы должны это понимать,
вы ведь не очень глупый человек.
— Ни в ваших комплиментах, ни в ваших советах я не
нуждаюсь,— Зонов вынул свободной рукой из кармана
связку ключей и, продолжая держать нас на мушке, по-
82
пытался открыть висячий замок. Было ясно, что он нахо-
дится в затруднительном положении: он мог приказать нам
вернуться через пролом в комнату, но тогда мы, во-первых,
выпали бы из его поля зрения, во-вторых, доступ к оружию
остался бы. Скорее всего он открывает дверь для того,
чтобы сработала сигнализация и прибежали охранники.
Замок звякнул о прутья решетки, Зонов приоткрыл
дверь, и, как я и ожидал, где-то далеко, синхронно с зами-
гавшей над дверью тревожной красной лампочкой, забился
колеблющийся визг сирены. И в тот же миг за спиной
Зонова я уловил какое-то движение. Он обернулся и увидел
то, что за секунду до него успели разглядеть мы: толпу
«дураков» во главе с майором Юрой. В руках Юра сжи-
мал конец шланга, выходящего из громоздкого сооружения»
которое держали за ручки четверо. Вокруг наконечника-
раструба клубился дымок.
— Что это? —спросил Зонов, глядя на раструб дикими
глазами.
— Дистанционный рефрижератор,— проинформировал
Юра.— Для здоровья не опасно, в крайнем случае,— лег-
кая простуда.— Он деловито водил наконечником, словно
поливая из него руки Зонова невидимой жидкостью. Тот
резко перевел ствол с нас на новоприбывших, но пистолет
неожиданно выскользнул из его рук и глухо ударился об
пол. Зонов поднес к Глазам скрюченные пальцы и оторопе-
ло уставился на них.
— Поверхностное - обморожение конечностей,— конста-
тировал диагноз Юра.
Наверное, это было смешно, но нам было не до комизма
ситуации. Я и Жора схватили брошенные автоматы, и это
спасло всех нас, так как еще через пару секунд в корпус
вломились пятеро охранников. Увидев шефа безоружным,
они растерянно остановились.
— Бросили пушки, живо,— скомандовал Сан Саныч,—
а не то мы этого парня пристрелим к чертовой матери.
— Все, ребята, я проиграл,— нервно сказал Зонов
охранникам.— Делайте что они говорят.
— У нас другие инструкции на этот случай,— отозвал-
ся сержантик —Ъацан-пацаном.
— Какие, к матери, инструкции,— начал злиться Зонов,
и его трудно было не понять.— Если вы немедленно не сда-
дите оружие...
Но тут он примолк, наблюдая неожиданную сцену:
83
Юра, бормоча про себя: «Такие гарные хлопчики, а такие
непонятливые», — поливал охранников из своего шланга.
Мы увидели, как бляхи на их ремнях покрылись инеем.
Моментально побелели и автоматы. Майор Юра проворчал
при этом: «Кто сказал, что автомат — не холодное ору-
жие?» Воины стали испуганно отдергивать руки от обжи-
гающего морозного металла. Сан Саныч крикнул в этот
момент: «Бросьте, ребята, уходите по-хорошему, без вас
разберемся!»
— Делайте что они говорят! — повторил Зонов.
— А! Пошли вы!—вдруг обиженно воскликнул сер-
жантик.— В гробу я видел такую службу! — Все пятеро
развернулись и, продолжая костерить на чем свет стоит
армию, внутренние войска, институты, ученых, страну и
жизнь вообще, побрели к лесенке/
На пресс-конференции (или допросе?) с Зоновым при-
сутствовали все. Проходило это дело в столовой. Мы с Жо-
рой держали его на прицелах, хотя он и сказал укоризнен-
но: «Ну хватит, мы же интеллигентные люди...» — «Мы тут
уже месяц бачим, какой вы интеллигент»,— ответил майор
Юра, неожиданно оказавшийся лидером засекреченного —
пересекреченного подполья. Мы уже знали: это чистейшей
воды счастливое совпадение, что захват Зонова и побег
подполье готовило именно на эту ночь.
Борис Яковлевич (поправляя очки): Итак, Зонов, по
вашему собственному признанию, вы проиграли. Будьте же
так любезны, проясните нам суть этой странной игры.
Зонов: Я не намерен ничего объяснять до тех пор, пока
не перестану служить мишенью для ваших «голодающих».
Жора: Дядька, не капризничай, убьем ведь.
Майор Юра: Кто вами руководит?
Зонов: Все, что здесь происходит, моя личная инициа-
тива. Содействовать же мне дали согласие все учрежде-
ния, в которых вы работаете. После того, как я представил
документы из Академии наук и заручился поддержкой Ми-
нистерства обороны и КГБ.
Борис Яковлевич: Ближе к делу. Зачем мы здесь?
Зонов (массирует обмороженные пальцы): Очень жал-
ко расставаться с идеей, сулившей большие результаты.
Второй раз мне уже не пробить всех инстанций.
Сан Саныч (как всегда ехидно и пискляво): Григорий
Ефимович, мы понимаем вас. Но помочь, увы, ничем не
можем.
84
Зонов: Коротко. Идея моя состоит в том, что в наших
научных учреждениях скопился огромный творческий по-
тенциал, не имеющий практически никаких перспектив на
реализацию. Я говорю о так называемых неудачниках, чу-
даках, дурачках. Исторически сложилось так, что легко
воплотить свои идеи в жизнь может у нас лишь горстка
ученых, так или иначе добившихся определенных высот...
Борис Яковлевич: И это логично. Ведь на высотах лю-
ди оказываются благодаря таланту, работоспособности.
Вокруг зашумели, заспорили, кто-то отреагировал горь-
ким смешком. Зонов же покачал головой и стал говорить
дальше:
— Самый подлый вид рабства — рабство, принимаемое
с благодарностью. Как видите, ваши коллеги не согласны
с вами. Опыт показывает, что в продвижении к «высотам»
не менее, нежели талант, важны способности к плетению
интриг, отсутствие принципов, связи, случай, внешность и
многое другое. Я лично не вижу, как с этим бороться.
Жорр: Выходит, все наши профессора и академики —
подлецы и дураки? Так, что ли?
Зонов: Нет, среди них встречаются порядочные и не-
глупые люди. Но это скорее исключение, чем правило. И на
каждого такого приходится добрая сотня не менее талант-
ливых мэнээсов, которые мэнээсами и умрут. Уверен, лю-
бой из вас знает хотя бы одного спившегося гения. Но еще
больше даже не тех, кто спивается, а тех, кто смиряется.
Кто превращается в ноль. Дай им средства, возможности,
людей, они все равно ничего уже не сделают. Они привык-
ли сознавать себя нолями в той системе, которая их к это-
му привела. Их таланты заблокированы сознанием собст-
венного ничтожества. Это — вы.
— Елки!—стукнул себя по лбу носатый, нехарактерно
для него оживившийся Псих.— И вы решили изъять нас
из привычной среды, собрать вместе, дать все для работы
и поддержать в состоянии неопределенности, странности,
непривычности. Дерзко!
Зонов: Но я не предполагал, что вы Так скоро сумеете
организовать «освободительное движение». Я с радостью
наблюдал, что многие из вас принялись за работу, но, по
моим наблюдениям никто, кроме Юрия Николаевича, не
довел ее до конца. Да и это-то я узнал только что. Испытал
на себе (он продолжал массировать пальцы). А его ди-
станционный рефрижератор не окупит и десятой доли за-
85
трат. А значит, меня ждут неприятности. Очень большие
неприятности.
Жора (с пролетарской иронией в голосе): А чего, му-
жики, может останемся здесь, а? Пожалеем дядю Зонова?
(И, повернувшись к Зонову): Идешь ты, пляшешь вдоль
забора и болт ворованный жуешь!..
Зонов (подчеркнуто сдержанно): Если бы вы и оста-
лись, теперь, без того психологического настроя, который
я вам задал, без ощущения экстремальности ситуации, вы
бы работали здесь точно так же, как в своих НИИ — без-
результатно.
Борис Яковлевич: Кто вам отстроил этот концлагерь?
Зонов: Это склады одного закрытого предприятия. Их
недавно перевели в новое помещение, а здесь все пока оста-
лось: забор, КПП, вышки... Все это теперь, конечно, отбе-
рут. У нас ведь только победителей не судят.
Сан Саныч: Выходит, вы и сами — неудачник. Добро
пожаловать в родную компанию.
Зонов: Да, это был мой единственный шанс. Авантюр-
ный, но шанс. И я упустил его.
Сан Саныч: Я не хотел бы хоть чем-нибудь помочь вам
оправдать это ваше хулиганство, но не могу не заметить:
рассчитали вы все правильно. Видели дыру в стене? А ведь
мы ее не проламывали. Мы вытравили ее специальным
веществом за какие-то две-три минуты. Мое изобретение,
сделанное здесь, стоит дорого.
Майор Юра: А чего это вы так пренебрежительно отзы-
ваетесь о моем рефрижераторе? Я на него полжизни угро-
бил. Да за такой патент за рубежом фирмы глотки будут
друг другу грызть.
Моложавый брюнет-социолог: Я был уверен, что ваш
эксперимент носит чисто социологический характер, и решил
вести наблюдение параллельно. И вот у меня готова строй-
ная теория поведения замкнутой группы интеллигентов. Не
бог весть что, конечно, но эта теория поможет разобраться
в кое-каких исторических неясностях.
Я (не без гордости, которую пытаюсь спрятать за без-
различие тона): Прибавьте мой преобразователь электри-
ческой энергии в физиологическую. Вы думали, мы голо-
даем, а мы электричеством питались.
Народ недоверчиво загудел, а Юра хмыкнул, поглажи-
вая усы: дескать, недооценили «дураков», недооценили.
S6
Минут за двадцать мы выяснили, что за время нашего
заключения в НИИ ДУРА обитателями его сделано 22
изобретения и проведено два серьезных теоретических ис-
следования, не имеющих пока практических перспектив.
Кроме того, исчезновения носатого Психа, которые, ока-
зывается, имели место в действительности, а не были, как
я думал раньше, сочиненной Жорой байкой, получили на-
звание «непосредственное влияние психики спящего на объ-
ективную реальность» и признаны зародышем фундамен-
тального открытия.
Даже больше нас поражен был Зонов: «Как это могло
случиться? Признаюсь, среди вас находится мой человек.
Правда, он и сам не знал, что конкретно меня интересует,
но он информировал меня обо всем, что у вас происходило,
и он не мог пройти мимо...» Прервал Борис Яковлевич:
«Не утруждайте себя откровениями, мы уже давно
прекрасно знаем, кто ваш осведомитель, и позаботились о
нем, чтобы утечки информации не было».
Я вспомнил ту мерзкую ночь, стоны, Рипкина «на шухе-
ре»... «Темная».
Интересно все-таки, кто?
Майор Юра сменил тему, обратившись ко всем:
— Что будем делать, хлопцы, казнить Зонова Григория
Ефимовича или миловать?
Жора, для которого все уже было ясно, удивился:
— Да вроде бы победителей и правда не судят. Он хоть
и гад, а ведь вон сколько всего наизобретали. Одно обидно:
почему я-то тут так ничего и не сделал?
— Наверное, Жора, ты не такой пропащий как мы,—
успокоил я его,— а вся. эта система только на совсем уж
законченных бедолаг рассчитана. А про Зонова я согла-
сен. Хоть меня здесь и били, хоть я и похудел здесь кило-
граммов на двадцать...
Но тут со своего места сорвался Рипкин:
— Если мы оставим безнаказанной эту выходку, мы
тем самым признаем право на насилие во имя благих целей.
А это — иезуитство, фашизм и сталинизм. Мало ли что
тут изобретено?! Это мы сделали, мы, а не он. А он изде-
вался над нами, и больше ничего. Я не удивлюсь, если
узнаю, что следующий эксперимент Зонова будет связан с
пытками. Его деятельность антигуманна в корне. В войну
тоже много изобретают, но кому придет в голову оправды-
вать этим войну? Лично я даже предложил бы во имя
гуманизма отречься от всего здесь созданного.
87
— Бред,— сказал Зонов уверенно,— ни один этого не
сделает.
— Знаю,— Борис Яковлевич не удостоил его и взгля-
дом,— и все-таки я призываю хотя бы к тому, чтобы не
считать Зонова причастным к нашим изобретениям. Пред-
лагаю не разглашать, а в случае разглашения всячески
опровергать слухи о том, что изобретения эти якобы сде-
ланы в стенах НИИ ДУРА. В застенках, точнее.
Мы были несколько ошарашены таким оборотом. Воз-
мутился Сан Саныч:
— Борис Яковлевич, насчет того, что Зонов не должен
уйти от справедливой кары, я с вами полностью солида-
рен, нельзя ему спускать. Но то, что предлагаете вы,— та-
кое же точно иезуитство: ради гуманизма все должны
врать. Войну никто не оправдывает. Но если что-то во
время войны создано, никто этого факта не скрывает. Факт
есть факт.
Зонов поднял руку:
— Можно мне два слова?
Но того, что он хотел сказать, мы так и не узнали. По-
тому что эхом рассуждений о войне прогремел внезапный
оглушительный взрыв. И вспышка. И звон стекла. И вонь
гнилого чеснока. И моментальное, выворачивающее наиз-
нанку удушье. Захлебываясь слезами и соплями, я успел
увидеть, как с двух сторон — из двери в коридор и из две-
ри в подсобку — в зал ввалилось с десяток слоноподобных
монстров цвета хаки с черными палками в лапах.
Я корчился на кафельном полу, и моим единственным
желанием было разорвать ворот рубахи, но тот не подда-
вался и душил, и душил... Я и думать забыл об автомате,
а когда очухался, его у меня уже не было.
Солдаты в противогазах, орудуя резиновыми дубинка-
ми, выгнали нас в коридор, а оттуда — в спальное помеще-
ние. Вот они — «другие инструкции» пацана-сержанта.
В горле першило, глаза хотелось тереть и тереть, все
тело ныло от кашля, который не прекращался уже почти
полчаса. Проклятый слезоточивый газ выветривался удру-
чающе медленно. Никто, казалось, и не собирается объяс-
нить нам происшедшее.
Зонов, разделивший на сей раз с нами участь арестан-
та, в промежутках между приступами кашля поведал нам,
что и сам не имеет понятия, какие события ожидают нас
далее. Ведь солдаты, оказывается, находятся в непосред-
88
ственном подчинении МВД и в соподчинении КГБ, офици-
ально оставаясь охраной секретного склада. А Зонов для
них — начальник только в том, что касается внутреннего
распорядка. Все наиболее важные распоряжения они полу-
чают непосредственно из Москвы. «Самое смешное,— за-
кончил он,— что только высшему командованию известно
истинное положение вещей. Материалы об эксперименте
проходят в режиме «два ноля» — совершенно секретно, и
для всех промежуточных военных начальничков вы — осо-
бая категория заключенных. В документах так и написа-
но: «В целях государственной безопасности подвергнуть
изоляции сроком на шесть месяцев»*
— Сколько, сколько?—выпучил свои голубые глаза
самый молодой из нас.— Да у меня жена, может, сегодня
рожает уже!..
— Зонов, я вас убью,— решительно поднялся Рипкин.
но его сумели усадить на место. Тогда он крикнул:—Это
провокация) Все продумано, запасной вариант!
Зонов, кажется, наконец, впервые смутился:
— Уверяю вас, это не так. Я думаю, мне позволят
пройти в кабинет позвонить, и я все улажу. Эти дуболомы
потому нас сюда и загнали, что растеряны. А когда они
растеряны, они начинают метаться.
— Ох, Зонов, ей-богу, ваше счастье, если вы не вре-
те,— сжал кулаки Юра.— Как мне хочется дать вам по
роже! Но ничего, вы еще будете публично, перед всеми
хлопцами, прощения просить.
Смирный майор-то, оказывается, крут.
Представляю,
как трудно ему было столько времени разыгрывать перед
Зоновым его правую руку.
Зонов поднялся и, сдерживая ярость, с расстановкой
произнес:
— Я не требую от вас извинения за эти слова, хотя и
имею на это все основания. Я понимаю вас. Но и сам я не
считаю нужным извиняться перед кем-либо за все то, что
здесь произошло. Как не извиняется хирург за то, что он
вас режет. Вы еще будёте благодарны мне. Что же касает-
ся последнего эпизода, то тут виной — единственно ваша
самодеятельность. Вы сами себе навредили. Себе и мне.
— Да как вы смеете! — снова дернулся Борис Яковле-
вич.— Как вы смеете ставить людям в вину нежелание тер-
петь унижения?!
Но Зонов не слушал его. Он подошел к двери и принял-
ся колотить в нее. Ему открыли. Мы видели, как он, пере-
89
кинувшись парой слов с сержантом, пошел, конвоируемый
двумя охранниками, к выходу.
— Зря мы его упустиил,— огорчился Сан Саныч,—
надо было его заложником оставить.
— Лучше наложником,— хохотнул Жора.— Из него сей-
час заложник, как из меня балерина: он тут больше не ко-
тируется.
Мы ждали полчаса, час... Потом расползлись по кой-
кам. «Если следовать логике Зонова, —- думалось мне,— то
сейчас каждый из нас должен совершить по великому от-
крытию. Да нет, теперь-то нас может спасти только одно-
единственное, зато мощнейшее изобретение человечества —
бюрократическая система...»
Следующий день прошел так, будто ночью ничего и не
случилось. Хотя нет, изменения были. Во-первых, мы вста-
ли только к обеду и обошлись без всяких построений. Во-
вторых, двери в лаборатории были заперты на огромные
амбарные замки. В-третьих, сначала в столовой, а потом
и в расположении з^ нами постоянно наблюдал теперь мо-
лодчик с автоматом.
Мы были озлоблены, мы требовали немедленна выдать
нам предателя-Зонова для расправы. Но охранник в раз-
говор не вступал, только смотрел с нескрываемой непри-
язнью да матерился с акцентом. А когда кто-нибудь под-
ходил к нему ближе, он замахивался прикладом или
передергивал затвор. Родом он был явно откуда-то с юга,
и мы не сомневались, что, если понадобится, он не задумы-
ваясь спустит курок.
Флакончики с растворами были у Сан Саныча при се-
бе, и их содержимого вполне хватило бы на то, чтобы вы-
браться отсюда. Но при том режиме боевой готовности, в
котором находилась сейчас охрана, повторять попытки бег-
ства было небезопасно: нас, безоружных, перестреляли бы
как котят. «В целях государственной безопасности».
На ужине мы принялись колотить тарелками по столам,
скандируя: «Зо-но-ва, Зо-но-ва!» И моментально получили
добрый «урок демократии»: группа солдат, орудуя, как и
вчера, дубинками и прикладами, загнала нас назад в
спальню.
Если вчера, во время «пресс-конференции» с Зоновым,
многие склонились в его сторону, сегодня, пережив новые
унижения и побои, все окончательно согласились с Борисом
Яковлевичем. Согласились с его яростью и желчью.
90
Он все-таки появился. Он появился только на следую-
щее утро с дипломатом в руке.
— Все,— сказал он,— отправляетесь домой.
Тем, что именно эту фразу он произнес первой, он спас
себя от десятка желающих прикончить его тут же, не сходя
с места. Услышав эти слова, майор Юра вновь взял коман-
дование в свои руки и объявил построение. Как ни странно,
и теперь его послушались, видно, понимая: в последний раз.
— Значит, так,— сказал Зонов, похаживая перед стро-
ем,— еле сумел убедить Академию, что эксперимент успеш-
но завершен задолго до планируемого срока. Но, сами
понимаете, пока все согласовали с МВД и КГБ, пока оттуда
дали кодограмму нашим доблестным защитникам... Короче
говоря, вас освобождают. Но, как я уже сказал, только
потому, что налицо уже готовый результат. И сейчас каж-
дый из вас, точнее те, кто не потерял здесь времени зря,
напишут мне письменное заявление о том, что они здесь
изобрели или открыли. Напишете — будете свободны, не
напишете — не будете. Ясно?
Мы молчали.
— Что, еще посидеть хотите?
Мы молчали. Тишина длилась долго и становилась тя-
гостной.
— Поймите меня правильно,— снова прервал ее Зо-
нов,—г через два дня сюда прибудет комиссия Академии.
Чем я перед ней отчитаюсь за истраченную сумму — нема-
ленькую, надо заметить? А ваши заявления послужат ос-
нованием тому, чтобы ваши родные институты перевели в
НИИ ДУРА деньги на погашение расходов. Механизм этой
процедуры уже согласован.
Юра почесал затылок и сказал: ~
— Не лежит у меня душа это заявление писать. Что
же получается? Что вы не просто молодец, а вдвойне мо-
лодец— такие результаты, в такой короткий срок. Я вот
что думаю: подождем-ка и мы здесь эту комиссию. Жили
месяц, еще два дня поживем.
— Ладно,— сказал Зонов,— видно, не провести мне вас.
Я с самого начала предполагал, что кто-нибудь заупрямит-
ся, но чтобы все — это для меня сюрприз. Вот,— он достал
из дипломата небольшую стопочку отпечатанных типограф-
ским способом бланков и пустил их по рукам.
«Я . работающий в инсти-
фамилия, имя, отчество
туте________. в должности . ........... действи-
91
тельно изобрел (открыл) ,_____________ находясь в творческой
командировке в НИИ Души и Разума с _____________19 года
по ____________ 19 года, благодаря это» командировке и под
руководством сотрудника НИИ ДУРА Зонова Григория Ефимовича.
, 19___ года. ____________.»
подпись
— «Под руководством...» — фыркнул Борис Яковлевич.
— Вы можете подать на меня заявление в прокуратуру,
а можете заполнить эту бумагу и отправить ее в институт,
адрес на обороте,— сказал Зонов,— поступайте как вам
подскажет совесть. Я прошу только взять этот бланк, со-
хранить его и не рвать так демонстративно, как это делает
Борис Яковлевич Рипкин, которому, кстати, и пожелай он,
нечего туда вписать. Все. А с комиссией я уж как-нибудь
сам разберусь. Идите, собирайтесь.
С сумками и портфелями в руках мы гурьбой валили
через КПП. Вел нас Зонов с двумя солдатиками. Сначала
я думал, они его от нас охраняют, но потом мне стало
казаться, что наоборот, его-то они как раз и конвоируют.
Старик-сторож, пропуская нас, сердобольно сипел:
— Счастливенько доехать, дураки. Эх, дома-то, небось,
вам трудно будет. Вёртайтесь давайте. Мы зла не помним.
У нас-то тут с вами как с людьми...
— Дураки! Свобода!—звонко прокричал на выходе
Сан Саныч.
А часовые так и продолжали расхаживать по периметру.
— Они что, и пустой барак охранять будут? — спросил
я Зонова.
— Зависит от вас. Или месяца через три все здесь сне-
сут; или я приведу сюда новую партию гениальных не-
удачников.
— А эти зачем? —кивнул я на его «сопровождающих».
— Любая деспотия рано или поздно оборачивается про-
тив своих же создателей,— не без горечи усмехнулся Зо-
нов.— Вас-то им отпустить приказано, а меня, на всякий
случай, наоборот — арестовать. До прибытия комиссии и
окончания разбирательства.
— И когда оно закончится?
— Когда вы пришлете мне свои подтверждения.
— А вы уверены, что пришлем?
— Поживем — увидим.
— Рисковый вы человек, Зонов, рисковый,— встрял
Жора и злорадно мне подмигнул.
Я внимательно посмотрел на воинов. Очень они были
92
молодые и очень сердитые. Наверное, других лиц и не мо-
жет быть у солдат, которые ведут под конвоем своего вче-
рашнего начальника.
Мы протопали через пустырь, вышли к лесу и двину-
лись по узенькой тропке, которая привела нас в конце кон-
цов к автостраде. Верный себе Жора продекламировал анек-
дот: «Штирлиц шел по лесу и увидел голубые ели. Пригля-
делся, голубые еще и пили».
«Вот и все,— подумалось мне,— кончилась моя коман-
дировочка».
— Вот и все,— словно прочел мои мысли Зонов.— От-
сюда до вокзала ходит «Икарус». Остановка, Правда, дале-
ко, но автобус всегда пустой, если помашете — возьмет.
Всего доброго.
Он повернулся и двинулся назад к лесу, но остановился
и оглянулся, услышав визг покрышек об асфальт. Это тор-
мознула прямо перед нами желтая «Волга»-такси, примчав-
шаяся со стороны вокзала. Тоненькая, изумительно краси-
вая девушка, хлопнув дверью, легко побежала к нам.
Элька?
— Элька! — крикнул я, и она тигренком прыгнула на
меня, повисла, обхватив за шею. «Славка, Славка — обезья-
на...», и мы стояли так, замерев, наверное, лет двести.
— Как ты меня нашла? *
— Я не знаю. Я как будто вспомнила. Я сидела поза-
вчера в библиотеке и как всегда про себя с тобой разгова-
ривала. Потом задремала, а потом вдруг вспомнила. И где
ты, и что с тобой... Я сразу на вокзал и сюда. Господи, да
на кого же ты похож, как ты похудел!.. А это — Зонов?
Он вздрогнул и окончательно обернулся, вскинув удив-
ленные брови. Воины жадно разглядывали Эльку и, кажет-
ся, даже немного оттаяли.
— Эй, Костя,— крикнул я бородачу в джинсах с рюк-
заком за спиной,— слышишь: была обратная связь, была
телепатия!
Но он, оказывается, уже и сам расслышал Элькины
слова и обо всем догадался. Два бородача обнялись, по-
братски стуча друг друга ладонями по спинам. Потом Костя
полез во внутренний карман куртки и окликнул все еще
глядевшего на нас Зонова:
— Подождите,. Григорий Ефимович, я сейчас...
Он достал из записной книжки сложенный вчетверо
бланк, сел по-турецки прямо на холодную, чуть припоро-
шенную снегом землю и принялся, развернув, торопливо
93
заполнять его. А Костин «брат-близнец» сперва нахмурил-
ся, потом пожал плечами, а потом плюнул, махнул рукой
и полез в рюкзак.
— Эх, лирики, лирики,— осуждающе произнес Жора,—
и изобретение-то у них какое-то лирическое...
А я подумал: «Завтра все, что здесь пережито, пока-
жется забавным приключением. А прибор мой, гениальный
мой прибор будет красоваться на столе у шефа, и ребята
будут хлопать меня по плечам, радуясь за меня и завидуя
мне, и шеф скажет: «Ну, добре, добре...»
И я осторожно поставил Эльку и сказал ей: «Погоди-ка
минутку...»
ЭПИЛОГ
Минуло уже почти два года, и вся эта история, как я и
предполагал, почти начисто выветрилась из моей головы. В
памяти осталось только смешное и приятное. Таково, вид-
но, свойство памяти. К тому же лично для меня итоги изло-
женных выше событий стали самыми положительными: во-
первых, со . дня возвращения в институт мои дела там рез-
ко поправились (сейчас я уже заведую лабораторией), во-
вторых, мы с Элькой окончательно убедились, что жить
друг без друга не можем, со всеми вытекающими из этого
последствиями.
Все бы ничего, но с месяц назад в нашем институте я
повстречал Зонова. Он выходил из директорской прием-
ной. Он, естественно, не узнал меня, сам же я не горел
желанием возобновить знакомство. А вчера я вдруг обра-
тил внимание на странное копошение людей и машин вокруг
территории института, которое продолжается уже несколько
дней: роется траншея, подвозятся бетонные плиты. Не нуж-
но быть семи пядей во лбу, чтобы (понять, что институт
обносится забором. Очень серьезным забором. Кто знает,
может быть, и с колючей проволокой. Эти два события —
встреча с Зоновым и строительство забора — как-то непри-
ятно срезонировали в моем сознании.
Я, конечно, понимаю, что превратить наш институт в
еще один НИИ ДУРА невозможно, хотя бы потому, что
здесь, в городе, живут его сотрудники, их семьи. Но кто
знает, что этот тип выдумал на этот раз? Может быть, не
стоило нам тогда поддаваться чисто человеческому поры-
ву — радости обретения свободы и жалости к тому, кто ее
лишается?..
94
Степан ВАРТАНОВ
КВАРТИРАНТ
К звездолету Адрей вышел под вечер. Прежде чем
спуститься в долину, он постоял несколько минут на пере-
вале, любуясь местностью. Заходящее солнце, совершенно
по-земному окрасившее облака на западе, давало еще до-
статочно света, чтобы разглядеть фантастический пейзаж.
Такое впечатление, словно идешь по дну моря, поросшему
губками, анемонами и кораллами. Стояла полная тишина,
хотя — Андрей хорошо это знал — в коралловом лесу
кипела жизнь.
Поправив на плече видеокамеру, космонавт направился
к конечной точке своего путешествия.
Собственно, ожидавшее его устройство называлось
звездолетом лишь по традиции. Реально же в долине стоя-
ло трехметровое пластиковое яйцо — предельно облегчен-
ный межзвездный, но все-таки немножко несерьезный
транспорт...
Задраив внутреннюю дверь шлюза, Андрей с наслаж-
дением освободился от скафандра и направился к пульту.
Пройдя мимо пилотского кресла, он набрал на клавиатуре
команду предстартовой подготовки и, не глядя, сделал шаг
назад...
...Сколь бы безопасными ни сделал космические переле-
ты всемогущий прогресс, реакция и физическая подготовка
по-прежнему сохранили свое значение. Во всяком случае,
Андрей успел отскочить. Сухо лязгнули челюсти, раздался
хруст и угрожающее шипение.
— Ты... — Андрей в полнейшем изумлении уставился
на пилотское кресло.— Ты как сюда попал, а?
В кресле, свернувшись, расположилось, внимательно
наблюдая за человеком двумя парами фасеточных глаз,
жуткое страшилище. Как оно попало в наглухо, казалось
бы, запечатанный корабль? Это было невозможно, немыс-
лимо!
Андрей мгновенно вооружился штангой от датчика и,
95
ткнув непрошеного гостя в покрытый хитиновыми пласти-
нами бок, произнес весьма банальную фразу:
— Брысь!
Реакция оказалась столь же стремительной, сколь и
эффектной. Пятиугольная «змеиная» голова сделала
стремительный выпад, заставив незадачливого агрессора
в панике отступить, а на пол с веселым звоном упали две
половинки перекушенной титановой штанги.
— Ты совершенно невоспитан,— заявил, отдуваясь, не-
прошеному гостю Андрей, с безопасного, впрочем, расстоя-
ния.— Ты сидишь в пилотском кресле, под которым уста-
новлены гравикомпенсаторы. Понял?
Ответа не последовало.
— А без компенсаторов я не смогу управлять кораблем
при перегрузке,— продолжал Андрей.— А мне надо домой.
Брысь, зараза!
— Пш-ш!
— Ну вот что, — решительно заявил человек,— ты ве-
дешь себя нагло. У меня люфт кислорода на шесть часов,
иначе до Земли мне его не хватит. А я еще хочу принять
душ.
Не сводя глаз с непрошеного гостя, он нащупал засов
шлюза.
— Убивать я тебя не хочу, а выгнать на улицу — не
могу. Поэтому ты поедешь вот здесь. А чтобы помочь тебе
переехать, мы сделаем вот так,— тут он вынул из кобуры
бластер и перевел регулятор огня на минимум.
План его был прост — используя раскаленный луч в
качестве кнута, загнать строптивого гостя в шлюзовую
камеру, запереть его там и стартовать.
Чудовище с интересом следило за тем, как человек
поднимает оружие... .
...Оказалось, что Андрей недооценил расстояние, на ко-
торое может вытягиваться шея его противника. Не успел
он нажать на спуск, как похожие на кривые кинжалы че-
люсти сомкнулись на кожухе искрогасителя, а через мгно-
вение хитиновые пластины на горле чудовища разошлись,
пропуская крупный предмет, и сомкнулись вновь.
Несколько секунд космонавт обалдело таращился на
свою опустевшую руку.
— Ты сожрал бластер, — выдавил он наконец с оби-
дой.— Скотина космическая! Что же мне с тобой делать?!
— Пш-ш!
— Космофлот не сдается!—заявил человек после
96
паузы.— Не хочешь по-хорошему, я тебя отсюда вышвыр-
ну. Понял?
Поминутно поглядывая на часы, он стал снимать креп-
ления с блока высокого напряжения...
...Через четыре часа человек признал себя побежден-
ным. Рубка звездолета выглядела теперь — точь-в-точь
кабак после ковбойской драки, каким его изображают в
плохих вестернах. Над обломками блока высокого напря-
жения слоями плавал удушливый дым, а по полу, густо
усыпанному осколками, стелился белый туман. Туман
этот образовался после того, как Андрей опрокинул на чу-
довище весь свой запас жидкого азота. Под пилотским
креслом шевелилась выползающая из перекушенного огне-
тушителя шапка пены, а в самом кресле восседало чудови-
ще, целое и невредимое. Оставалось два часа...
— Ну вот,— довольно произнес Андрей,— мы и приле-
тели. Несмотря на тебя.
— Пш-ш! — последовал стандартный ответ.
На полу рубки красовалась конура, сваренная из обрез-
ков пластика. Новое жилище было столь удобно и красиво,
что Маша — так человек назвал непрошеную гостью,— не-
медленно покинула кресло и переползла туда.
Что это именно гостья, стало ясно на вторые сутки по-
лета, когда пара симпатичных, но ужасно кусачих детены-
шей оккупировала Андрееву обувь.
Бросив Маше пакет с сухим пайком и взяв в каждую
руку по ботинку, космонавт направился к выходу.
Как это было принято в космофлоте, прибывший звез-
долет встречали трое — Директор, Диспетчер и Биолог.
Босой, ободранный и закопченный, Андрей подошел к
Биологу и вручил ему пару ботинок.
— Здесь два,— заявил он, сдерживая усмешку.— а
третий в корабле. Заберете сами. Договорились?
В глазах Биолога, исполнявшего также обязанности вра-
ча космодрома, появился профессиональный интерес.
— Третий ботинок? — переспросил он ласково.— Как
вы себя чувствуете, пилот?
Больше ничего Биолог сказать не успел. Детеныши по-
кинули ботинки, так как увидели более удобное жилище.
Шляпу Директора.
4 Заказ 459
ДИСПЕТЧЕР
— Разберемся, — пообещал Андрей, прижимая пяткой
одновременно три клавиши второго селектора.
— Третий, — немедленно загремело в динамике,— что
за сундук у тебя в секторе «аш»? Я не впишусь в поворот,
убери его!
— Это не сундук, это инопланетяне,— буркнул Андрей,
убрал ногу с селектора, нажал клавишу внутренней связи
и произнес:
— Же-восемь..
— А-пять,— произнес жизнерадостный детский голо-
сок; Андрей крякнул. Игорь Бессонов был самым молодым
стажером на диспетчерском спутнике, но зато самым силь-
ным шахматистом. До недавнего времени полагали, что —
самым сильным после командира.
«Ухи оборву»,— неуверенно подумал Андрей. Он пред-
ставил, как берет Игоря за ухо и — в невесомости — крутит
им над головой. Настроение заметно улучшилось. Он вновь
положил ноги на селектор и произнес начальственным го-
лосом :
— Бубновая минус единица! Финишируйте в аварий-
ной зоне. Будьте осторожны — перед вами идет лесовоз.
Затем Андрей вызвал «Следопыта» и поинтересовал-
ся,' почему тот изменил курс. Ответ его позабавил. Коло-
ния 4ia Гамме Ехидны договорилась с жителями Сириуса о
поставке пятидесяти* мегатонн молибдена. Те честно вы-
полнили договор — честно, за исключением того, что слово
«молибден» у них имеет совсем другое значение, о чем
капитан «Следопыта» узнал лишь на полпути к Гамме. Мо-
жет быть, Андрей знает, что делать с пятьюдесятью мил-
лионами тонн меховых колпачков, которые сириусяне наде-
вают на хвост, когда в воздухе слишком много соли? Нет?
Ну тогда пока. Спокойной вахты.
— Спокойной,— отозвался Адрей, и тут инопланетяне
наконец подали признаки жизни, причем не по гиперсвязи,
а по радио.
— Трепещите, ничтожные,— сказал мрачный голос.
Андрей нажал клавишу внутренней связи:
— Эф-пять!
— А-семь!
— Конец света! — сокрушенно простонал Андрей, имея
в виду шахматы.
98
— Ты прав, ничтожный,— отозвался голос в динами-
ке,— мы несем вашему миру смерть.
Андрей на секунду отвлекся от созерцания магнитной
шахматной доски, плавающей над пультом, чтобы почесать
пятку — подобно большинству космонавтов, он не пользо-
вался обувью в невесомости,— после чего произнес в про-
странство:
— Стажер Бушмелев!
— Я! — раздался из динамика простуженный хрип.
— Чего хрипишь? — немедленно поинтересовался Анд-
рей.
— Сам дурак,— последовал дерзкий ответ, после чего
в динамике загрохотало и вполне нормальным (и ни капель-
ки не виноватым) голосом стажер Бушмелев извинился за
любимого попугая Марсика.
— Стажер Бушмелев, установите тип корабля инопла-
нетян из сектора «аш», нет, вру, уже «джи».
Секундная пауза. Затем Антон Бушмелев несколько
озадаченно произнес:
— Какие-то деми... демни... урги. Обнаружились на Пе-
чальной 300 лет назад. Произвели по ней 100 залпов анти-
материей. Потерь нет.
Затем, не выдержав, он спросил:
— А что, командир, будет драка?
«Мальчишка, что с него взять».
— Вряд ли,— пожал плечами Андрей,— с какой ста-
ти?— Он повернулся к экрану, подскочил на месте и стук-
нулся головой о потолок. Опустившись наконец к- пульту,
он принялся лихорадочно давить на клавиши на панели гит
перстабилизатора — компьютер не успевал сплавляться —
и одновременно скороговоркой забормотал в микрофон:
— Муми-эльф! Му ми-эльф, вызывает диспетчер! Му-
ми...
— Муми-эльф на связи,— пискнули в ответ.
— Я вас дисквалифицирую,— жалобно произнес
Андрей,— ну что вы творите?!
— Уже втянули, командир, не шуми!—Приборы по-
степенно успокоились, сигнал тревоги над пультом погас, и
только вопли бедного попугая нарушали тишину станции.
Муми-эльф был кораблём цивилизации Ой, имевшей
богатое^ пиратское прошлое. Двигался он под нейтринным
парусом, используя космический ветер из центра Галакти-
ки. Чтобы двигаться не только по ветру, но и галсами, ему,
как и всякому паруснику, требовался киль или шверт. В
4*
99
качестве такового использовался гиперпространственный
трал. Войдя в зону с невыбранным тралом, муми создал
жуткие помехи и едва не привел к столкновениям.
— Мы,— вещал тем временем инопланетянин,— выпол-
няем великую миссию по уничтожению разума...
Андрей прокричал в коридор следующий ход и вер-
нулся к пульту. Теперь гость передавал на экран схему не-
кой абстрактной планеты и то, что от нее останется после
атаки. Проще говоря, пояс астероидов.
— Вы,— вещал голос,— будете последними, кто оста-
нется в живых из вашей цивилизации...
— Псих ненормальный,— буркнул Андрей и переклю-
чился* на насущные дела. Дел накопилось великое множе-
ство. Попугай Марсик вступил в диалог с компьютером, в
результате чего возник сбой программы. Муми-эльф вы-
брал гипершверт, после чего его немедленно снесло в стар-
товую зону андромедян. График движения безбожно нару-
шался, ибо в самом оживленном месте торчала, ощетинив-
шись пушками, громада инопланетного крейсера. Его ко-
мандир полагал, что это стратегическое место. Он требовал
координаты Земли. Андрей попросил отсрочку и получил
двадцать минут. И пошел обедать...
...Экран посветлел, и на нем появилось хмурое небритое
лицо Эдика. Эдик был космическим геологом и поддержи-
вал с Андреем самые дружеские отношения. Впрочем, сей-
час у него были неприятности.
— Пляши,— потребовал Андрей.
— С какой стати? — мрачно поинтересовался Эдик.
— А вот с какой. Твое хозяйство осталось без горно-
добывающей техники?
— Ну да,— грустно подтвердил Эдик,— твой брат дис-
петчер постарался.
— Обидеться, что ли?—задумчиво произнес Анд-
рей.— Ладно, прощаю, тем более, что диспетчер я, как ты
знаешь, ненадолго: обучу стажеров — и снова к звездоч-
кам. Так вот. Я тут уговорил одного психа, дал ему твои
координаты и все такое. Через сутки-двое он будет у тебя
и разнесет твою планету на куски, вполне пригодные для
промышленной переработки. Ты только отойди подальше, а
то этот тип нервный какой-то. Что? Ну, естественно, не да-
ром. Услуга за услугу... И тут его осенило!..
— Бэ-два,— тихо сказал он в микрофон и услышал, как
Игорь Бессонов, второй на станции шахматист, бьется го-
ловой об стену.
100
Владимир ВОЛЬФ
ПРОДАЕТСЯ ПЫТКА
«...стоял твердый, с холодным янтарем капель на бла-
городном носу. Упрямый свет расшибался о глухую яйце-
выпуклую прозрачную камеру, в которой Патриотов и
стоял.
Зверланги наконец заговорили:
— О землянин, ты в наших руках. Деваться некуда.
Мы тебя Или убьем, или — вернем откуда взяли. Страшно?
Патриотов бросил им в глаза мужественное молчание.
Зверланги сидели втроем за столом, крытым сукном цвета
хаки. Хаки же цвета были ихние полувоенные френчи. Ли-
ца... Это были не лица. Это были зверские лица.
— Мы поставим тебе условия, землянин. Выполнишь —
вернем домой. Не выполнишь — смерть примешь зверскую.
«Наверняка потребуют сведения о перестройке,— поду-
малось Патриотову.— Шиш вам! Выдавать нельзя. Напа-
дут».
Главный зверланг продолжал:
— Между прочим, у нас бушует гражданская война.
«Неправые» почти разгромлены и в страхе ждут нашего
последнего удара. У нас, «правых», все готово, но не хва-
тает сущей мелочи.
— Какой? — спросил Патриотов.
Зверланги улыбнулись, зашумели. Патриотова передер-
нуло. Зубы у них были фиолетового цвета. Как школьные
чернила. Поднялся главный. Вынул и постучал контактной
линзой о графин.
— А вот эту-то мелочь вы нам и предоставите!
— Какую? Ну! — занервничал Патриотов.
— Вы придумаете нам пытку,— еще фиолетовей улыб-
нулся зверланг.— Зверскую...
Патриотов с гордостью выпрямился.
— Нет! — был его ответ...»
— Однако...—жарко зашептал Сошкин, уронив ручку.
Вспушил шевелюру.— Так-так-так...
Заодно с ним, задумчиво закусив штаны, раскачивался
101
щелястый табурет. Творческий акт Сошкина напоминал
схватку скупого самоубийцы с собственным завещанием.
Зубы отпиливали нижнюю губу. Ногти скальпировали
череп. Зрачки то сглатывались со скоростью черной икры,
то расплывались нефтяными пятнами.
В данный момент как автор Сошкин отсутствовал. Его,
ранимого, настигло и вышибло из седла воспоминание о
чудесной фразе:
— Вас устроит полторы штуки за лист? Авторский,
разумеется...
«Экий мерзавец...— восхитился Сошкин.— А ведь спа-
сет, из фекала вынет...»
Фразой автора одарил Илья Кириллович Степной —
мощный книгоиздатель, поставщик звездного кайфа, имя
которого всплывало пусть раз в месяц, но зато в самой
центральной прессе. Поэтому явление его в утлом городке
районного звания для местных любителей фантастики по-
казалось событием сверхъестественным. Вася Крот, бес-
сменный председатель клуба, атаман, клеврет «хард-
фикшн», человек, глубоко презираемый Сошкиным за
бесконечно-радостные уличения в плагиате его произведе-
ний, наследственный рапповец и энтузиаст-истерик, именно
он, умница, устроил все и вся. Влетел в гостиницу, ахнул,
обнял, сманил Степного, повел, столичного в притаивший-
ся фан-клуб. А там уж Степного чуть не удушили счастли-
во, с читательской голодухи...
Об этом Сошкин знал. Но сидел дома и простуженно
ругал жену, которая, блудливо косясь, шарила по комнате
в поисках метрики. Собственно, это существо именовалось
не иначе как «бэ-у жена» — они разбежались еще год
назад, что, однако, не мешало «бэ-у» искать и находить за-
терянные при отъезде вещи.
— Ледоруб дать? — ядовито поинтересовался Сошкин,
глядя как «бэ-у» вскрывает холодильник.— Если ты заво-
рачивала говядину в метрику, то я съел давно. Обеих.
«Бэ-у» вздохнула, причем тяжело — только соленые
огурцы застили сквозную флюорографию холодильника.
По-хозяйски закупорила рассол и уселась на диван, от ва-
лика к валику разметав цыганские юбки. Она улыбалась.
Зубовная эмаль пылала здоровьем и больно ранила Сош-
кина... Может, за такую же улыбку он ненавидел Васю
Крота.
— А мама сегодня фаршу купила...
— Марья, я занят! .
102
— ... и с чесночком...
— Опять за старое?
— ...обкатала в сухариках...
— Марья, вон отсюда!
— Сошкин, кидай нетленку. Зимиримся — котлеток по-
рубаем...
«Бэ-у» ревновала к литературе давно, на измор. По-
рой— как дети ревнуют больных одноклассников к осво-
бождению от физкультуры. Сошкин же самоосвободился от
всего. Взаимный вакуум копился два года. Первым взо-
рвался хрупкий, автор.
— На Андромеды свои ори! — обиделась Марья и ушла
к маме.
С тех пор под видом поиска иногда даже прибирала в
квартире, обретшей за время разлуки замогильный вид. Бе-
да Сошкина заключалась в том, что он однажды не устоял,
наблюдая, как Марья старательно, вручную, очень долго
вытирала под диваном...
— Ты ж ни одного мужика нынче не пропускаешь...—
уже сейчас шептал он с упреком, погрузивши лицо в теплые
полудоли, лихим тореро накручивая цыганские юбки...
— Брехня-я-я...— стенала Марья, упираясь для жару...
Котлетками Сошкин все же не соблазнился. Марья
ушла, глупой своей веселостью озадачив соседа по комму-
налке...
А в это же самое время председатель Вася Крот вру-
чал Степному добрый шмат рукописей.
— Дистаните, Илья Кириллович, наши хлопцы накро-
пали. На Сошкине особо сфокусируйтесь. Уровень! У не-
го, ик...
В председателе, погибая от нищеты, жил Третьяков...
Степной позвонил самолично. Трубка представилась —
Сошкин обмер...
— Я читал ваши вещи... Н-да... Действительно, у вас
«уровень». Пожалуй, после некоторой доработки, я смог бы
пристроить пару-тройку рассказов. Но... вторжения, при-
шельцы, экология, знаете ли... Как у вас со временем?
— У меня есть...— покрываясь пьяной росой, забормо-
тал Сошкин.— Есть роман, неоконченный, правда... Путе-
шествие во времени, герой — положительный, даль — свет-
лая...
— Я имел в виду,— холодно отсек Степной,— имеете ли
вы время для встречи со мной?
— Да! —выпалил Сошкин...
103
Издатель ждал, сидя на гостиничной койке.
В очках глаза Степного слегка пузырили. Бородка мок-
рым помазком стекала с губы и шарахалась под челюсть,
а в общем, весь его розово-вспухший анфас напоминал глу-
боководного окуня, внезапно извлеченного на поверхность.
Губы Степного пожевали и сплюнули:
— Присядьте пжалст-т-т...
Сошкин нащупал стул и оседлал краешек.
— Я не дорассказал о романе...
— Позвольте сперва...— морщась, перекрыл Степной,—
вернуться к нашим баранам. Вы понимаете — я работаю в
коллективе. Нам всем миром решать — резать или не ре-
зать...
Сошкин мелко трясся, соглашаясь.
— Понимаете, нужна бомба.
Сошкин еще кивнул по инерции и оцепенел:
— Бомба?
— Что же вы все буквально... Нужен шлягер, «корен-
ной», так сказать, а остальные рассказы — «пристяжными»,
тогда ваш дебют пойдет лихо, эдак, с бубенцами.
Сошкин приосанился и понятливо дрогнул.
— На какую тему?
— По-деловому,— приятно заломил бровь Степной.—
Буду краток. Вы понимаете, что сейчас щекочет массы —
развенчания, вскрытия, прочая историческая мертвечина.
Фантастика слегка подрастеряла свои позиции. Совместить
бы насущные проблемы с жанром, а? Слабо? А ведь, пред-
ставьте, таковых произведений нынче не шибко много. Ста-
рики еще не раскачались. А судя по тому немногому, что
я прочел, вы, молодой, энергичный, вполне могли бы блес-
нуть...
— Я понял! —осененно зажмурился Сошкин.— Машина
времени! Герой попадает в прошлое, в самый пупок, в три-
дцать седьмой...
— Не то...
— Да?.. О-х-х...— далее прошибло Сошкина.— Круто...
Значит, все наоборот. Сталин не умирает, а, похищенный
машиной времени, возникает на съезде...
— Эко вас зациклило! — досадно крякнул Степной.—
Все это избито, как швед под Полтавой... У вас же есть
«Пытка» — почти готовая вещь, параллели налицо! Все чи-
ном, по Эзопу: похожая планета, жуткая, зверская, режим,
диктатор, плененный землянин, из него пытаются выдоить
информацию. В интересном он положении — пальцем его
104
не тронешь, только аннигилировать или нах хауз... Кон**
цовка совершенно бездарная. Он отказался, и его убили.
Что это за молодогвардейщина такая? Оглянитесь, ведь
народ вокруг... прямо скажем — говенный народ, на Коше-
вого не тянет. Здесь душевные терзания нужны, достоев-
щинка, соблазн! Процентщица где? Где грань предатель-
ству? >
Степной, чуть накренившись, гипнотизировал Сошкина.
— Ну что зверланги могли у него спросить? Ну атом-
ную бомбу. Любой порядочный инженер ее знает. Скучно.
Что-нибудь такое, что помогло бы правящему клану в
борьбе за власть...
— Может, телевидение? Нет?—Сошкин закусил гу-
бу.— Щас-с... агитация, распределители, фарш... тьфу!
— На планете, как я понял, нечто вроде репрессий. Ну
что, что, что интересного мог сообщить землянин этим дер-
жимордам? Этим палачам...
— Гильотина?
— Ну неужели вы думаете...
— Магнитофоны для прослушивания? А?!
— Этим гестаповцам...
— Мюллера? Тьфу.:. Так, так, так... идеологическое...
нет... кумовство, дефицит, очереди, прописку... господи...
— Эко вас...
— Пытка! — выпалил Сошкин и опунцовел.— В смыс-
ле, не название рассказа, а зверланги потребуют рассказать
о земных пытках. Дескать, история Земли богата этим до-
бром, давай, брат, делись! Физиология-то сходная.
— Неплохо,— улыбнулся Степной («Фарфор!» — поза-
видовал Сошкин).— Усложним задачу: например, они по-
желают, чтобы герой ИЗОБРЕЛ новую пытку...
— Да-да-да!—тараторил Сошкин.— Он, конечно, от-
казывается, но ведь... убьют же?
— Убьют,— уверенно кивнул Степной.— Вот здесь-то
мы и добираемся до настоящей литературы. Внутренний
конфликт — это шикарно! Положим, герой, прокрутив в уме
все известные ему пытки, неожиданно придумывает новую,
да такую лютую...
— Что поседеет от ужаса!
— Вот вам и Гамлет — давать или не давать... В об-
щем, идея неплохая, мне нравится. Додумывайте финал,
шлифуйте стилистику и тотчас ко мне. Я буду ждать вас
три дня, до вечера. А пока у меня есть дела в этом городе...
Вот тогда Сошкин и спросил, робко улыбаясь:
105
— А сколько по расценкам гонорар.», если того... ну,
вдруг...
И расслышав ответ, чуть не стравил наружу —
«СКОКА?!»
Домой Сошкин мчался окрыленно — мимо клуба, мимо
бара, мимо школы, мимо лужи, сквозь зеленый вихрь, за-
дравший ветле подолы, в коммуналку, прямо по скользким
яблокам, щедро гниющим у подъезда...
«...Патриотов не ел уже четыре дня...»
— Да чтоб ты сдох! —Сошкин огрел кулаком исписан-
ный лист.— Как же они тебя кормить-то будут, если ты
недоступен в яйцевыпуклом поле?
Вымарал. Подумал и записал то же самое.
«...не ел уже четыре дня. Ужасные муки изводили его
внутренности...»
От геройских потрохов едко повеяло чесноком Марьи-
ных котлет. Сошкин сглотнул слюну и понял, что звереет.
Ему приходилось туго.
Что такое проза? Жалкая промокашка действительно-
сти...
Сошкин сам не ел три дня, причем в однопытку борол-
ся с ухабами своего уровня (жирно меченными Степным),
с набегами «бэ-у» (дважды), с клокочущим шумоваром
коммуналки (вату в уши), с икотой сухомятной, с комара-
ми, с эргофобией и задушевными сиренами «полторых
штук за лист»...
Ради «коренного» он взял в долг три отгула. Мысль об
отработке душила как астма. Неопреодолимо хотелось на-
питься... Иногда паразиты угомонялись. Вконец умучен-
ный, в скупые часы перемирий, распяв себя на диване, Сош-
кин суетливо отдавался сверхзадаче произведения:
__ р
«Чтобы выпестовать добро в сердцах, мало показывать
читателю ужас тоталитарного строя... Весь Достоевский в
том, что палач, по идее, живет в каждом из нас... Поэтому
Патриотов — рядовой человек, один из миллионов. Он изо-
бретает пытку, но, конечно же, держит ее в тайне... Или
не держит? Ведь на Земле о слабине не дознаются. Вернет-
ся себе тихонечко — к деткам, на службу... И ежели я не
напишу рассказ, от которого шерсть дыбом — грош цена
мне как писателю. Страх должен убить в читателе персо-
нального палача! У-у-х-х, какая вещуга зреет! Не иначе...»
Сошкин вскочил, растолкал своего Патриотова, и они,
обнявшись, заковыляли вдоль вязкой канвы...
106
«...и в конце концов измученный, изверившийся в сво-
ем спасении Патриотов поднял черные от бессонницы глаза
и вздрогнул. По вискам, будто облитым жидким гелием,
разлилась седина...
Патриотов придумал ее!
И от жути собственной фантазии — осивел...»
В этом месте Сошкин осадил.
«Все пойдет правом, — тоскливо оборвалось в груди,—
ведь слабо мне, ублюдку, порядочную пытку сочинить.
От которой поседеть-то не грех! Без пытки рассказ все
равно что котлета без чесно... тьфу!..»
Городок вместе с Землей давно уже повернулся лицом
в подушку. Небо зевнуло, выдохнуло звезды, да так и за-
стыло, изумленное... Покойно сопели все: Марья, Крот,
соседская сука, фантазия Сошкина...
— Кр-р-ретин... — мучительно скрежетал Сошкин, буд-
то горячую картошку, перебрасывая виски из ладони в ла-
донь.
Скрытная память уже кололась на показания: жертве
привязывают котелок с крысой. Она выгрызает тоннель
сквозь живое тело... Филиппинская казнь, отмененная за
бесчеловечность,— приговоренный, сидя на электрическом
стуле, выбирает одну кнопку из сотни (контакт-неконтакт,
нечто вроде «русской рулетки*). И так в течение месяца,
если повезет... Но все это было не то, не то, не то!
Звездный час озаряет человека только раз в жизни. И
понимал Сошкин, ой как понимал — уедет Степной без
«коренного», никакие Васи не спасут более районного пи-
сателя. Быт раздавит его как клопа. И мерещился Степ-
ной — пучеглазый, глубоководный — улетающий в небеса,
в укоризне тряся головою...
Утро стелило свой саван над городом.
Сошкин выстудил голову под краном, отряхнулся и
мертвой хваткой впился в сюжет. Коченел, представляя:
сырой мешок каземата... крысы, слякоть, все эти дела... вот
он, палач (почему бы и нет?) — в черной униформе, в ожи-
дании клиента справляет маникюр... улыбается фарфо...
фиолетовой улыбкой... подле, на хирургическом столике,
зловещие ийструменты... скрипит, нет... зловеще скрипит
дверь — вводят допрашиваемого...
Сошкин,* боясь раструсить начинание, перебрался на
диван.
...вводят допрашиваемого... кого?.. Крота? (Сошкин
питал неприязнь к председателю, но не до такой же степе-
107
ни!)... Ма$ЗДо? Бред.,. Лучшей пыткой для нее будет его
публикация... Степной? Но-но!.. Щипцы в жаровне — до
белого каления, разумеется... испанский сапог... И тут в ка-
меру вводят..’, вводят...
И тут Сошкин чуть не выронил ножницы.
ПОТОМУ ЧТО В КАМЕРУ ВВЕЛИ СОШКИНА!!!
— Ну я сейчас тебе устрою, бездарь... — прошипел
Автор и приступил к экзекуции.
...Он пробудился к вечеру. На полу. Вскочил, оглушенно
тарахца глаза.
— Сбежал ? I — закричал в отчаянии.— Гад!!!
Он стоял, пошатываясь, не в силах понять, куда исчезли
инструменты, куда подевалось мокрое визгливое существо,
признавшееся, наконец, во всем подряд...
Сел на растерзанную постель. Пошарил крючок на кады-
ке— застегнуть ворот френча и... окончательно проснулся.
— О-х-х-х...— повело его как с похмелья. Память уже
пятилась, жадно сглатывая тускнеющий жар сновидения.
Хищно разинулись зрачки. Сошкин вскочил, объятый
дрожью, истово рубя кулаком воздух.
— Есть! Есть! Есть! — взвизгнул он возбужденно.
Метнулся к письменному столу. Отшвырнув черновик,
сунул три закладки, пошел тарахтеть — взахлеб, набело,
пересыпая мелким, словно толченое стекло, смехом...
Он самолично придумал свежую, настоящую, изувер-
скую, жуткую как... как самое жуткое... ОН ПРИДУМАЛ!
Сошкин, машинка, страницы, топот пальцев — все это
походило на аврал в прачечной: каретка металась от
звонка до звонка, выжимая отстиранные деяния автора...
А когда вылетела последняя простыня, Сошкина ошпа-
рило: сегодня заканчивался срок, предоставленный Степ-
ным.
Сошкин вместе с копиркой выдрал листы и рванул в
коридор, летел с крыльца прямо в зажмурившийся вечер.
Тень размахнулась и пошла наворачивать вокруг бегу-
щего Сошкина. Фонари- строчили рядом, выхватывая шко-
лу, лужу, пивбар, фан-клуб...
Здесь Сошкина потянуло к дверям.
— На вот, почитай...— вплетая гордость в одышку, бур-
кнул Сошкин и мигом настебал из пачки один комплект.
— Ты куда? —опешил Вася Крот.
Но Сошкин уже мчал дальше. Настречу катастрофе...
— Степной больше не проживает,— сказали в гости-
нице.
108
Сошкин чуть не плакал, медленно приближаясь к фан-
клубу, а за спиной таяли все некупленные свободы, все
башни слоновой кости...
«Ну и садюга же я!—содрогаясь, вспоминал Сошкин
собственное изобретение.— Мне бы не в писатели, а в за-
плечных дел мастера... Прямо талант! И ведь не осивел —
возрадовался...»
И в следующее мгновение оцепенел от страшной мысли.
А рука уже тянулась в карман, тыкалась мимо, дура, и
не находила, не находила... Сошкин выругался и побежал
к Васе.
— Прочел? — и бледный, страшный пошел на предсе-
дателя.
— Только начал... — виновато проблеял Вася. Ему
можно было верить — рядбм лежала книжица, что-то из
«хард-фикшн»— ее Вася неловко скрадывал локтем. Сош-
кин, сопя, отнял экземпляр и присовокупил к остальному.
— Сошкин, да что с тобой?!
— Тогда давай спички.
Рассказ он сжег прямо у крыльца — экземпляр в экзем-
пляр, дотла — радостно грея руки и счастливо щурясь от
дыма. А пепел развеял по ветру...
Впервые он чувствовал себя так свободно. Шел, на-
свистывая, с каждым шагом заново влюбляясь в свой го-
род, в луноокие лужи, в глупую Марью, в свою непутевую
жизнь. А в теплых потоках, вместе с пеплом, улетал его
ужас. И уж никто на этом свете не узнает о новой пытке,
не использует по назначению. По прямому назначению...
Коммуналка спала мертвым сном. Сошкин унял лихой
стэп и, прокравшись к своей двери, замер, пораженный.
В его комнате кто-то приглушенно чертыхался.
Не ведая, что творит, Сошкин рванул дверь на себя...
Вся комната белела от разбросанных рукописей. А в
лунном нимбе застыл Степной — с черновиком последнего
рассказа.
— Где, где, где ОНА?! — гневно взорвался издатель,
обернувшись.— Где, я спрашиваю!!!
И топнул кованым сапогом. На Степном, как литая, си-
дела черная униформа, а оскаленный рот пылал страшным
фиолетовым огнем. Как школьные чернила.
Евгений ДРОЗД
ФЕНИКС
I
Сигнал интеркома острогой пронзил душу и выдернул
ее из уютной заводи сновидения навстречу беспощадной
реальности. Не раскрывая глаз, я нашарил на стене клави-
шу ответа.
— Да,— сказал я хрипло.— Слушаю.
Голос капитана-психолога звучал несколько виновато.
— Извините, Геннадий Альгертович, что разбудил вас
раньше времени, но нам нужно поговорить. Прошу вас
зайти минут через десять в кают-компанию.
— Слушаюсь, Евгений Дмитриевич, через десять ми-
нут буду.
— Я еще вас попрошу — разыщите Вараксу и тоже
пригласите ко мне.
— А где он может быть?
— Не знаю. Во всяком случае, не в своей каюте. Там
никто не отвечает.
— Хорошо, Евгений Дмитриевич, выхожу...
Капитан дал отбой.
Я посмотрел на часы. До моей смены оставался еще час,
а поспать мне дали всего лишь три. Я застонал. Господи,
когда, наконец, я смогу выспаться? Перевернуться бы сей-
час на другой бок, уткнуться в подушку, зарыться в одеяло
и ничего не слышать... Я вскочил с койки, потому что чув-
ствовал— еще секунда, й я закрою глаза и в самом деле
засну. Быстро оделся, убрал койку в стену. В каюте, более
похожей на одноместное купе, царила мягкая полутьма
утренних сумерек. Я с детства люблю такое освещение, по-
этому света включать не стал. Термос с кофе я приготовил
еще с ночи, он стоял на столике около единственного в
каюте иллюминатора. Отпивая маленькими глоточками
горячую, горькую жидкость, я приблизил лицо к толсто-
му, закаленному стеклу. Под нами были горы. Видимо,
«Цандер» пролетал уже над Гималаями. Заснеженные вер-
110
шины медленно проползали совсем рядом с самолетом, и
шли мы, судя по всему, на высоте три-четыре километра.
Я допил кофе, ополоснул стаканчик-колпачок и вышел
в коридор. Здесь было пусто и темно. Плафоны горели че-
рез один и то вполнакала. По сторонам шли закрытые две-
ри кают «галерников» и других членов экипажа. Почти на
половине из них висели прикрепленные липкой лентой
бумажки с красным крестом. Знак карантина.
Размышляя, куда черти могли в такой час занести Ва-
раксу, я дошел до каюты бортового доктора. Дверь была
приоткрыта, я постучал и, придерживая дверь за ручку,
заглянул внутрь.
Доктор в одежде сидел на откинутой койке — то ли уже
встал, то ли еще не ложился. На коленях у него стоял от-
крытый чемоданчик со всякими медицинскими причинда-
лами. Доктор что-то в нем перекладывал,* чем-то звякал.
На столике у иллюминатора бледным пламенем горела
спиртовка. Надо полагать, что доктор, как и я, любил по-
койный час утренних сумерек, поскольку электричество и
у него не было включено.
— Доброе утро, Роберт Карлович,— сказал я.— Как
там наши?
Доктор, не отрываясь от своего занятия, что-то бурк-
нул. Слов я не разобрал, но этого и не требовалось. И так
было ясно, что утро отнюдь не доброе и что больные про-
должают оставаться больными. И на ноги они встанут не
скоро, а значит, и выспаться мне и всем остальным «галер-
никам» придется тоже не скоро. Не раньше чем вернемся
в Капустин Яр.
«Цандер» заложил пологий вираж, мы вышли из тени
горного массива, и через иллюминатор в каюту ворвались
прямые лучи только-только взошедшего солнца. Огонь
спиртовки стал совсем невидимым, а на лице доктора резче
обозначились морщины, складки у рта и мешки под гла-
зами.
«Да,— подумал я,— старику нелегко... Впрочем, кому
сейчас легко?»
А вслух сказал:
— Извините, доктор, вы случайно Вараксу не видели?
Роберт Карлович со вздохом захлопнул чемоданчик и
посмотрел наконец в мою сторону. Даже при таком осве-
щении было заметно, что глаза у него красные от бессон-
ницы.
— Я видел Вараксу, Геннадий Альгертович,— усталым
111
голосом ответил он.— Четверть часа назад Богдан Янович
проследовал на смотровую площадку на верхней палубе
«Цандера», чтобы, по своему обыкновению, встретить рас-
свет и позаниматься дыхательными упражнениями. Вы его
там найдете, Геннадий Альгертович...
— Спасибо, Роберт Карлович, извините,— проговорил
я, аккуратно прикрывая за собой дверь.
Век живи — век учись. Оказывается, у Вараксы есть
привычка встречать рассвет, а М об этом даже не подозре-
вал. А ведь он числится в моей четверке «галерников».
Смотровая палуба не герметизирована, и по ней гуля-
ют ледяные сквозняки. Я запахнул полы куртки и сглотнул
слюну, чтобы выровнять давление. Богдан, голый по пояс,
стоял у широкого, во всю стену, смотрового окна и сквозь
поляроидные стекла мрачно созерцал огненный шар, ви-
севший в фиолетовой пустоте меж двух сверкающих, засне-
женных пиков. Меня он не заметил. Я кашлянул. Богдан
вздрогнул и метнул в меня какой-то дикий взгляд. Впро-
чем, лицо его тут же расслабилось.
— Чего тебе? —буркнул он.
— Капитан-психолог вызывает. В кают-компанию.
Варакса ответил не сразу. Казалось, его гложет какая-
то неотвязная мысль. Он бросил озабоченный взгляд в
сторону Солнца, потупил взор, что-то обдумывая, и лишь
тогда ответил:
— Понял. Передай, что иду. Оденусь только...
По дороге в кают-компанию я все пытался представить
себе набор хромосом, породивший личность с таким здо-
ровьем и такой внешностью. Фигура древнегреческого ат-
лета, смуглая, матовая кожа ямайского невольника-мулата
и профиль римского императора в сочетании с кельтскими
глазами и шевелюрой. Да и характер — напористость до-
бивающегося взаимности Казановы и кротость караибского
флибустьера. Откуда бы это все в его родном Ивье? Впро-
чем, мать его, кажется, не то ассирийка, не то азербайд-
жанка— горячая южная кровь, все такое...
В кают-компании был только капитан-психолог. Он
глядел в иллюминатор, стоя с заложенными за спину ру-
ками.
— Садитесь, Геннадий Альгертович,— сказал он.— А
что Варакса?
— Сейчас будет, Евгений Дмитриевич.
— Что ж, подождем.
Он снова отвернулся к иллюминатору.
112
Я опустился на круглую табуретку-пуф, присло-
нился к стене и вытянул ноги. Перед глазами оказались
атрибуты кают-компании, коими она отличалась от всех
остальных отсеков корабля: полка с двумя десятками
книг и стереокассетником и большая фотография над ней.
Фотку эту я видел сотни раз, но надо же куда-то глядеть.
Вот я и пялился на изображение летательного аппарата
сигарообразной формы, с пропеллером в носовой части и
ракетной дюзой в кормовой, с тремя парами коротких, ши-
роких крыльев, идущих одна за другой вдоль фюзеляжа, и
со множеством иллюминаторов. Многие думали, что это
снимок нашего самолета. На самом деле это была фото-
графия модели межпланетного аэроплана-ракеты, проект
котррого Фридрих Артурович Цандер разработал еще в
1924 году. В проекте было предусмотрено измельчение и
сжигание в качестве ракетного топлива металлических ча-
стей самолета, ставших ненужными. Таким образом, увели-
чивалась дальность полета. Странно, Цандер серьезно ве-
рил в осуществимость этой идеи, мечтал полететь на своем
аэроплане на Марс. А ведь тогда это было чистейшей фан-
тастикой. Увлеченные в те времена люди жили...
Часто бывает, что техническая мысль описывает круг
и возвращается к старым, как кажется, давно похоронен-
ным идеям. Был изобретен усилитель Дойлида, появились
компактные термоядерные реакторы с принципиально но-
вым методом удержания плазмы, и оказалось вдруг, что
форма модели Цандера идеально подходит для исследова-
ния верхних слоев атмосферы Венеры, и вот, пожалуйста,
мечта подвижника Фридриха Артуровича воплощается в
титановых сплавах. Ну, конечно, части самолета мы не
сжигаем, хотя, в случае нужды, и это можем. Но вообще-
то, когда мы идем на ракетной тяге, то испаряем рабочее
вещество. А им может быть все что угодно — камни, пе-
сок, вода...
Я глядел на фотографию и вдруг увидел, что рамка ее
куда-то исчезла, как и стена за ней, а самолет, описав ви-
раж, с хриплым рычанием устремился прямо на меня,
целя в переносицу. За штурвалом сидел Варакса, и за
мгновение до того, как в меня врезаться, он превратился в
черный скелет, окутанный облаком золотистого пламени.
Я заорал и проснулся. Оказалось, что рычание было моим
собственным храпом и что я почти сполз на пол, а надо
мной стоят Богдан и капитан-психолог. Капитан смотрел
на меня с сочувствием, Варакса с ехидной ухмылкой. И
Т13
спал же, мерзавец, не больше моего, а свеж, как огурчик.
Как это ему удается?
Я, стараясь не краснеть и не глядя на них, восстано-
вил исходную позу, а капитан, заминая неловкость, пред-
ложил Богдану сесть и перешел к делу.
— Я позвал вас посоветоваться насчет графика вахт.
Полчаса назад у меня был Роберт Карлович, и он не ска-
зал ничего утешительного. Больные войдут в форму не
раньше, чем через три дня. Более половины «галерников»
недееспособны. А лететь нам еще почти три тысячи кило-
метров. Мы с доктором прикидывали и так и этак, разби-
вали остатки четверок в разных вариантах... Все равно по-
лучается, что кому-то придется стоять две смены подряд.
Когда я спросил доктора, кто лучше всего подходит для
этого, он указал вас, Богдан Янович. Вот я и хочу обсудить
с вами...
— Евгений Дмитриевич,— перебил капитана Варак-
са,— ну чего вы крутите? Вам нужно мое согласие стоять
две смены? Да, пожалуйста, хоть круглые сутки! Если на-
до, то я и один смогу плазму держать. Не в этом дело...
— В чем же?
Варакса замялся, на его лице появилось давешнее вы-
ражение, когда он смотрел на Солнце.
— Я могу высказать свое мнение?
— Да, конечно.
Богдан подался вперед и, глядя в упор на капитана-
психолога, сказал:
— Тогда я бы посоветовал немедленно прервать полет,
приземлиться на любую подходящую площадку и погасить
реактор.
Мы с капитаном ошеломленно уставились на Вараксу.
Погасить реактор! Ну, Богдан! От кого угодно мог я
ожидать такого, только не от него.
Первым опомнился капитан:
— Вы это серьезно, Богдан Янович?!
— Нет, шутки шучу!
— Но... надеюсь, вы сознаете, что у нас с капитаном-
штурманом должны быть очень веские основания, чтобы
отдать такой приказ?
— Основания есть. Через несколько часов на Солнце
произойдет мощная вспышка, а значит, тут у нас будет
сильнейшая магнитная буря. Мы. не сможем удержать
плазму в переменном магнитном поле.
— Это опасение или твердая уверенность?
114
— Скажем так — серьезные опасения.
— Значит, все же не полная уверенность. Это раз. А
во-вторых, откуда вы вообще взяли, что будет вспышка?
По радио что ли передавали?
Варакса на секунду замялся и поерзал в кресле.
— Я это просто чувствую. Можете назвать это интуи-
цией. Но что вспышка будет — в этом я уверен.
Капитан Смотрел на него недоверчиво.
— Как это вы можете чувствовать?
Варакса недовольно скривился, снова поерзал.
— Я не могу этого объяснить. Чувствую, и все.
— И вы считаете, что мы должны принять такое ре-
шение, основываясь только на ваших субъективных ощу-
щениях? Всего лишь час назад была связь с центром
управления полетом, и ни о чем таком мне не говорили.
Кому я должен верить?
Варакса мрачно молчал.
Капитан вздохнул.
— Ну хорошо, Богдан Янович, если вы согласны сто-
ять две вахты, то у меня к вам все. А насчет реактора...
Что ж, обещаю вам, что ваши соображения будут приняты
во внимание и рассмотрены самым серьезным образом.
Богдан зыркнул на нас глазами, молча поднялся и вы-
шел.
Когда за ним закрылась дверь, капитан повернулся ко
мне.
— Ну и что вы на это?
Я пожал плечами.
— Не знаю, что и сказать. Но то, что именно он пред-
лагает погасить реактор, говорит о многом. Мне кажется,
надо прислушаться.
— Погасить несложно. Но сможем ли потом запу-
стить— вот вопрос. А если не сможем и придется вызы-
вать спасателей? Чем это обернется для проекта, вы
знаете.
Это я знал очень хорошо.
«Цандер» был началом принципиально нового этапа в
нашей космонавтике. История освоения космоса уже знала
космические самолеты-орбитальники на химическом топ-
ливе— американские «шаттлы», наши «бураны». Но кос-
мического самолета на термоядерном приводе, способного
совершать межпланетные перелеты,— такого еще не было.
Правда, конкретно наш «Цандер» для космических про-
сторов не предназначался. Это был просто самолет с тер-
115
моядерной силовой установкой. В нынешнем полете испы-
тывались главным образом реактор и экипаж. Нам требо-
валось облететь вокруг земного шара и доказать, что сме-
няющиеся четверки «галерников» способны поддерживать
непрерывную работу реактора в течение сколь угодно дол-
гого времени.
Как у всякого 'нового начинания, у проекта «Цандер»
имелось немало влиятельных противников. В этом полете
нам нужна была только победа. Малейшая неудача —и
проект если и не зарубят, то задвинут в достаточно долгий
ящик.
— В конце концов,— сказал я,— большую часть пути
мы проделали. Осталось-то всего ничего.
— Не имеет значения. Противникам проекта мы смо-
жем заткнуть глотки, только если выполним программу на
все 100% и приведем «Цандер» назад в Капустин Яр. Они
к любой мелочи прицепятся.
— Богдан сказал, что вспышка будет через несколько
часов. Может, нам перейти на ракетную тягу — тогда, гля-
дишь, и успеем проскочить.
— Думал уже. Загрузка рабочей массы весь выигрыш
в скорости съест. Кого мы можем на погрузку бросить?
Почти никого. Вот если бы мы шли над морем...
Да, если бы мы шли над морем... Когда «Цандер» дви-
гался на ракетной тяге, скорость увеличивалась раз в де-
сять, но зато расходовалось рабочее вещество. Над морем
просто: сели на поверхность («Цандер» был амфибией с
вертикальным взлетом и посадкой), сбросил вниз шланг —
и закачивай воду в трюм. А здесь, в горах, придется вруч-
ную загружать снег или камни. Та еще работа. Особенно,
если учесть, что выполнять ее придется часто — трюм у
нас, увы, маловат.
— Ничего не поделаешь,— сказал* капитан.— До Кас-
пия придется идти на винтовой тяге.
— Но если он прав и реактор сам погаснет, а мы загре-
мим на скалы, то проекту конец.
— Если он прав. Все сводится к тому — можно ли ему
верить. Вот вы можете?
— Да, могу.
— А я нет.
— Но почему, Евгений Дмитриевич?
— Беспокоит он меня, этот ваш Варакса. «Галерники»,
конечно, все личности яркие, но Богдан слишком уж...
116
э-э... самобытен. Все эти его экстравагантные теории... Как
он, кстати, уживается с остальными членами четверки?
— Нормально уживается. А в работе ему вообще рав-
ных нет. Такое понимание плазмы не часто встретишь.
Можно сказать, он ее любит.
— Вот чего я как раз и опасаюсь. Не переходит ли эта
его страсть в мономанию, в паранойю?
— Ну что вы! Он мужик нормальный. Ну, увлекается,
перегибает, не без того.
— А на какой почве у них с Охотниковым врэник кон-
фликт?
— Конфликт?
— Ну, ссора, во время нашей стоянки на атолле.
— А, это! Ну, какая там ссора. Обычная их стычка по
теоретическим вопросам. Вы же их характеры знаете.
Охотников — педант, любитель точных определений, а
Богдан все больше на интуицию напирает. Вот они и спо-
рят по любому поводу.
— Но, насколько я знаю, тогда страсти особенно раз-
горелись. Что они не поделили там, на атолле?
II
Там, на атолле... Этот день был хорош и стал своего
рода экватором для полета. Все, что было до него, можно
смело назвать увеселительной прогулкой, а не испытанием
новой техники. Надо полагать, неприятности просто копи-
ли силы, чтобы обрушиться на нас во второй части.
Пройдя по меридиану три четверти пути, мы обнару-
жили, что опережаем график полета на сутки, а внизу, в
вольных голубых просторах Индийского океана, открыли
неприкаянный атолл. ЦУП не возражал против дня отды-
ха, и титановая сигара «Цандера» опустилась на дюны
белого кораллового песка. В иллюминаторы левого борта
видны были белые буруны у коралловых рифов, а в иллю-
минаторы правого — невысокая гряда, заслоняющая от
взглядов лагуну и поросшая там и сям кокосовыми паль-
мами.
День прошел в занятиях необременительных и прият-
ных: купание в лагуне, солнечные ванны, дегустация коко-
совых орехов. Вечером — чай у костра, песни под гитару с
воспеванием дальних дорог, бродяжьей доли и цыганской
воли. Последним, помню, пел Сердюк из четверки Славин-
ского. Он исполнил балладу Киплинга, положенную на
117
собственную мелодию. Мне она больше всего понравилась,
но в памяти остался лишь один отрывок, что-то вроде этого:
...в придорожных тавернах
Запыленных своих не снимали кирас...
После баллады песенный порыв как-то выдохся. Сердюк
лениво перебирал струны, аккомпанируя шуму прибоя и
пению ветерка, остальные молчали, впав в легкую мелан-
холию.
Я сидел спиной к костру, чуть поодаль, и был прилив, и
темные воды залили пляж и плескались почти у самых
моих ног, и Я смотрел на гигантский багровый шар, мед-
ленно расплющивающийся о линию горизонта. Я огляды-
вался назад и видел лежавшую на склоне сигару «Цанде-
ра», и солнце кроваво отсвечивало от его титановой брони,
и зияла черная пасть главного люка, и все иллюминаторы
тоже были темными — на корабле не горел ни один све-
тильник, но где-то там, в чреве этого левиафана сидели
четверо со шлемами на головах, и глаза их были закрыты,
и они стерегли маленькое рукотворное солнце, имеющее
форму баранки, но во всем остальном совсем как настоя-
щее, сотворенное из того же пламени и с температурой в
сто миллионов градусов в самой середке... А за «Цанде-
ром», на невысоком гребне, раскачивались залитые огнем
тонкие стволы пальм, а в темном небе за ними и над ними
уже зажигались первые яркие звезды.
Очень долго висевшее в неподвижности солнце ушло за
горизонт необычайно быстро — буквально Яа пару минут.
Небо стало черным, дружно высыпали звезды, сложились
в незнакомые созвездия, а низко над горизонтом в закат-
ной стороне висел ясный, жемчужный шарик — Венера.
— А лет этак тысячу* назад,— сказал кто-то,— какие-
нибудь викинги устраивались на отдых на каком-нибудь
островке, вытаскивали на берег свой кнорр или драккар и
так же вот сидели у костров, глядели на звезды и думали
о том, куда поплывут завтра.
— А чем мы от них отличаемся?—ответил голос из
темноты.— «Цандер», конечно, не драккар, а космос — не
Атлантика, но суть та же — вечное стремление вдаль, к
неведомому. *
— Это точно,— подхватил сидевший непрдалеку от ме-
ня Варакса,— разницы никакой.. Скажем, раньше все эти
триремы и галеры двигали силой своих рук прикованные
к веслам рабы, а чем мы, ментальщики, от них отличаем-
118
ся? Точно так же прикованы через шлемы Дойлида к
своему реактору и от него ни на шаг. Сидим, как каторж-
ные, пока палубная команда наслаждается реализацией
своей тяги к неведомому...
Все заржали, зашевелились. Сравнение понравилось, и
после атолла нас иначе как «галерниками» не называли.
Слово «ментальщик», производное от официального назва-
ния нашей молодой профессии — «работник ментального
контроля плазмы»—вышло из употребления.
— И вообще,— продолжал Варакса,— чего приуныли?
А ну, подкиньте дровишек в костер, вспомню-ка я свою
цирковую юность...
Огня добавили и на песке очертили круг. Богдан обмог
тал вокруг бедер широкое банное полотенце — получилось
что-то вроде шотландского килта — и начал представление.
(Он действительно когда-то работал в цирке, а после про-
кладывал шоссейные дороги в приполярной тундре, а после
учился на философском факультете университета и про-
учился, кажется, три или четыре курса, прежде чем бро-
сить. Много он по земному шару помотался до того, как
к нам прибился).
Сперва он жонглировал факелами. Движения его рук
были почти неуловимы, быстры и точны, и казалось, что
огненная фигура, выписываемая семью стремительными
факелами, висит в воздухе совершенно неподвижно и без
его участия. Потом показывал фокусы. Тоже с огнем. Ва-
ракса глотал огонь и выпускал изо рта длинные языки
пламени, огонь вспыхивал сам собой на его открытых ладо-
нях, он извлекал его из ушей и шевелюры, огонь перека-
тывался по его плечам и затылку из одной руки в другую...
Мы восторженно ревели.
Под конец, когда костры достаточно прогорели, он
объявил, что желает продемонстрировать почтеннейшей
публике чудесное достижение индусских йогов — хожде-
ние босиком по углям. Мы недоверчиво переглянулись, но
послушно разровняли площадку и покрыли ее, следуя ука-
заниям Богдана, равномерным слоем раскаленных углей.
Варакса сбегал к «Цандеру» и вернулся со стереокассетни-
ком в руках. Он поставил его неподалеку от огненного кру-
га н врубил какой-то свирепый, монотонный ритм — звучали
там-тамы, ударные, бас-гитара, и лишь время от времени
синтезатор проговаривал какую-то звенящую и журчащую
безмятежную фразу, как будто и не имевшую к ритму ни-
какого отношения. Варакса неподвижно стоял у кассетника
119
с закрытыми глазами, как бы прислушиваясь к чему-то, но
явно не к музыке.
Я все никак не мог выбрать место получше. Когда
придвигался к кругу, лицо опалял жар углей, когда пода-
вался назад — становилось холодновато от прохладного
бриза. В угольном кругу непрерывно что-то менялось, про-
исходило какое-то шевеление, одни угли медленно потуха-
ли, другие внезапно разгорались, третьи рассыпались, взры-
ваясь снопами искр. Освещение было скудным, и несколько
человек зажгли факелы. В неверном свете я видел, что
Варакса все так же стоит у круга, и на секунду мне почу-
дилось, что он неподвижен как статуя, но потом я заметил,
что он пританцовывает, слегка перебирая ногами в такт
там-тамам. Лицо его, впрочем, действительно было непо-
движно. Глаза закрыты, лоб разглажен, на губах слабая
загадочная улыбка. Мы все ощутили присутствие некоей
тайны. Мы молча смотрели на него, и вот он, не открывая
глаз, мелкими шажками, пританцовывая, двинулся в круг.
Как только его босые ступни коснулись углей, его шаг
изменился. Теперь он плавными, размашистыми движения-
ми скользил над углями в каком-то странном танце. Мы
было придвинулись ближе, но тут же отпрянули — жар
опалял лица. А он легко двигался в кругу подобно несго-
рающей саламандре, и отблески факелов играли на его
блестящей от пота коже, и на лице была все та же застыв-
шая маска экстаза, и руки воздеты к небесам, и горячий
воздух, идущий от углей, раздувал его огненную шевелю-
ру. Я стоял зачарованный, в груди подымалась какая-то
древняя, темная жуть, кровь в жилах пульсировала в такт
ударам там-тама.
Ладно там, фокусы, жонглирование факелами: все
дело техники, вопрос профессионализма, этому в цирко-
вых училищах обучают, но здесь — здесь что-то совсем дру-
гое, тут уже не фокусы, тут перед нами происходило непо-
нятное и необъяснимое...
Варакса внезапно раскрыл зеленые свои глаза и триум-
фально рассмеялся. Он все так же легко танцевал на рас-
каленных углях и скалил зубы и приглашал нас в круг.
— Ну, кто смелый?! Присоединяйтесь!—кричал он ве-
село.— Ничего страшного! Просто поверить, что можешь...
Никто не шевелился. Теоретически мы, конечно, были
согласны — то, что сделал один человек, может сделать и
другой, но, но... Никто не шевелился.
120
Варакса вышел из круга, когда замолчал кассетник, ког-
да прогорели факелы и стали потухать угли... Мне пока-
залось, что он здорово устал — кожа уже не блестела, ды-
хание было неровным, и с лица он вроде осунулся...
Мы разложили новые костры, сменили воду в чайни-
ках и принесли свежей заварки. Кое-кто, в том числе
Роберт Карлович и оба капитана, отправились спать, но
большинство осталось. Заварили чай, пошли разговоры.
Ночь продолжалась.
Кто-то подкалывал Вараксу, высказывая предположе-
ние, что Богдан — тайный последователь Гераклита, счи-
тавшего огонь основой всего сущего, и что жизнь свою он
кончит как Эмпедокл — бросится в кратер вулкана. На что
последовало возражение, что тогда Варакса не сможет на-
сладиться зрелищем своей собственной кремации...
Слава Охотников, ухватив Сердюка за полу тенниски,
втолковывал ему, что ничего таинственного и загадочного
в хождении по углям нет, просто подошвы усиленно вы-
деляют пот, и он предохраняет кожу от ожогов. Опытные
сталевары, говорил Охотников, умеют безо всякого вреда
на какое-то время окунать пальцы в расплавленную сталь.
Так что тут нет никакой мистики и все объясняется очень
просто.
Сердюк выслушал Охотникова до конца, потом внима-
тельно посмотрел на него и спросил:
— А что ж ты тогда в круг не пошел, когда он звал?
И, не дождавшись ответа от опешившего Вячеслава, до-
бил:
— Вот разница между вами — ты знаешь, а он умеет.
Охотников пару раз открыл и закрыл рот, но не издал
ни звука.
А Сердюк уже допытывался у Богдана, чем объяснить
его пироманию — наследственностью или влиянием среды.
Видимо, прилично Варакса выдохся после своего выступле-
ния, поскольку, не уловив интонацию вопроса, начал на
полном серьезе рассказывать, что среди его предков по
материнской линии были иранские огнепоклонники, да и
славянские его предки в свое время поклонялись богу огня
Кравьяду...
— Огонь, он живой,— говорил Варакса,— его понимать
надо. Из четырех стихий — это самая главная, весь мир из
огня возник. Гераклит не так уж неправ.
Все, предвкушая развлечение, придвинулись поближе;
121
замечены были взаимные переглядывания, подталкивания
и перемигивания. Богдан завелся.
— Вы что думаете,— кричал он,— плазма в нашем ре-
акторе— это просто так, огонь от керосинки?! Да она же
живая. Каждый раз, когда реактор запускают,— как будто
новое существо рождается. Вспомните, первые несколько
суток как трудно ее удержать, как она бьется и мечется. С
каждым новым запуском реактора и плазма новая, другая,
требующая своего подхода. Скажете, нет?
С этим многие согласились. Смешки стали пореже и
спор пошел уже всерьез.
Кто-то возразил:
— То, что плазма разная, ничего не доказывает, про-
сто внешние условия никогда в точности не повторяются.
Поэтому и трудно поначалу. А после мы к ней принорав-
ливаемся, и все идет гладко.
— Не забывай, что через шлемы Дойлида психополя
каждого из нас связаны с электромагнитными полями
плазмы почти напрямую. Как мы изучаем Плазму, так и
она изучает нас. Информация протекает в обе стороны...
— Ну, ты залепил! Может, еще скажешь, что она ра-
зумная?!
И пошло, поехало...
В дальнейшей перепалке выяснилось, что Варакса верит
в существование плазменных форм жизни, в том числе ра-
зумной, на поверхности и (или) в недрах звезд, в том
числе Солнца. Посыпались возражения, на которые Варак-
са отвечал более эмоционально, чем аргументированно. В
основном все его .доводы сводились к тому, что он, поль-
зуясь терминологией исторической бюраканской конфе-
ренции по проблеме СЕТ I, обвинял своих оппонентов в
планетном, белковом и водяном шовинизме.
Кто-то вспомнил гипотезу Б. Соломина о том, что в
происхождении жизни на Земле решающую роль сыграло
излучение Солнца. Варакса, натурально, оказался горячим
ее сторонником.
— Если допустить существование разума на звездах,
то почему не допустить, что этот разум может подтолкнуть
развитие жизни на планетах этих звезд? Излучение звез-
ды может нести сложную закодированную информацию,
оказывающую управляющее воздействие на биосистемы.
— Да нет же в солнечном излучении никакой сложной
информации!
— Сейчас нет. Но сейчас жизнь и не возникает, а толь-
122
ко эволюционирует. Это был разовый сброс негэнтропий-
ного потенциала. Он-то и привел к возникновению жизни.
— Гладко у тебя получается! Когда-то излучение нес-
ло информацию, но доказать это невозможно. А сейчас все
шито-крыто. Зыбкий фундамент для гипотез.
— Доказательством является наше существование. А
код, переданный Солнцем миллиарды лет назад, все еще
хранится в наших генах и когда-нибудь сработает.
— Это ты к чему клонишь?
— Рано или поздно все возможности эволюции белка
будут исчерпаны и мы сменим свои коллоидные тела на
плазменные.
— И будем странствовать по пространству-времени в
виде сгустков электромагнитного излучения? Новый ва-
риант бессмертной души?
— Во-первых, почему бессмертной?- Откуда это сле-
дует? А, во-вторых, души отнюдь не бесплотной. О том,
что плазма — четвертое состояние вещества, в средней
школе учат.
Тут наконец вмешался всегдашний супротивник Варак-
сы по спорам Слава Охотников.
— Так, может,— сказал он вкрадчиво,— и Большой
Взрыв был таким же сбросом излишков негэнтропии?
— Почему нет?—осторожно ответил Варакса.
Тогда Охотников возвел очи горе, поджал губы и хан-
жеским тоном лютеранского пастора рек: «И сказал бог:
да будет свет. И стал свет».
Опустил глаза и желчно добавил:
— Похоже, не так ли? И так же бездоказательно. По-
здравляю, Богдаша, к фидеизму скатился!
Богдан взвился.
— Других аргументов нет?! Только и можешь, что в
фидеизме обвинить?! А я-то думал, что времена научных
дискуссий, когда наклеивание ярлыков было самым веским
доводом, давно миновали.
Охотников не сдавался:
— А все-таки, все-таки, ведь похоже...
— Ну и что?! Слушай, если ты, скажем, пишешь рабо-
ту по проблемам турбулентного движения плазмы, то, на-
верно, не станешь доказывать свою правоту цитатами из
священного писания? Не так ли? Но, следовательно, и
опровергать научные гипотезы выдержками из библии тоже
нелепо. Следует действовать в рамках избранной парадиг-
мы и не путать ее с другой...
123
0№иг продолжали спорить и дальше и под конец вовсе
перешли на личности, но мне это уже надоело, я отошел
от костра подальше и стоял, оглядываясь по сторонам, гля-
дя то на звезды, то на темный силуэт «Цандера» и на гре-
бень с пальмами за ним; то на флюоресцирующие во
мраке просторы океана, то на фигуры спорщиков у костра,
стараясь запомнить все до мельчайших подробностей, чтобы
сохранить память об этом дне и вечере.
Да, день был хорош, но кончился он скверно. Назавтра
половина экипажа ощутила легкое недомогание, а к ве-
черу выяснилось, что люди подцепили какую-то тропиче-
скую лихорадку, и на этом безмятежный этап нашего пу-
тешествия закончился.
III
— Ничего особенного, Евгений Дмитриевич, на атолле
они не делили. Поспорили, как обычно, из-за теорий Ва-
раксы, и все. Может, Богдан слегка и погорячился, ему не
следовало обзывать Славку штопанным контрацептивом,
но он просто, как мне кажется, сильно выложился во время
этого своего нестинарского представления.
— Нестинарского?
— Ну, в Болгарии людей, которые босиком по углям
ходят, называют нестинарами.
— А...
Помолчали. Наконец капитан вздохнул и поднялся.
— Хорошо, Геннадий Альгертович,— сказал он,—
сейчас я иду к капитану-штурману на утверждение графика
вахт. Что касается предупреждения Вараксы... Думаю, ре-
шение будет компромиссным.
— То есть?
— Удвоим бдительность и при малейшей угрозе будем
садиться.
Мы встали и раскланялись.
Я вышел в темный коридор. У самого входа в кают-
компанию со стены была снята панель, и два техника из
палубной команды, подсвечивая себе переносками, копа-
лись в распределительном щитке. На полу валялись палоч-
ки припая, стояла плазменная паяльная лампа. Я некото-
рое время тупо, без едино! мысли, смотрел на язык голу-
боватого пламени, затем спохватился, взглянул на часы и
поспешил в усилительную.
Усилительная — небольшой отсек, расположенный над
124
реактором и рядом с главным когитором. Если не считать
восьми кресел, двумя рядами, друг против друга, стоящих
у стен, он пуст. Кресла — только с виду кресла. На самом
деле каждое из них — это усилитель Дойлида, то есть ин-
формационный мультиплексный канал, связанный с коги-
тором и имеющий свой автономный процессор. Сидеть на
них, впрочем, удобно. У каждого кресла левый подлокот-
ник шире правого, на нем небольшой пультик с двумя кла-
вишами и верньером. Тут же обычно находится шлем, вро-
де мотоциклетного, только побольше. От верхушки шлема
тянется кабель, уходящий в кресло.
Когда я зашел в усилительную, Варакса уже прилажи-
вал шлем, а Трофим Деденко — еще один член нашей чет-
верки — стоял рядом.
— Где Охотников?—хотел было спросить я, но осекся.
Охотникова бросили на усиление четверки Славинско-
го, в которой было двое больных. Он сидел в ряду кресел
напротив, между Славинским и Сердюком.
Я плюхнулся в свое кресло, натянул шлем, покосился
влево — и Деденко и Варакса свои шлемы уже надели.
— Готовы?
— Готов,— степенно ответил Деденко.
— Готов,— буркнул Богдан.
Я опустил забрало, закрыл глаза и надавил клавишу
номер один. Богдан и Трофим сделали то же, То есть я это-
го, конечно, не видел, но знал, что так оно и есть.
Включилось внутреннее зрение, мы погрузились в
семантическое поле когитора. Как всегда в момент перехо-
да, на долю секунды возникло острое чувство потери ори-
ентации, замельтешили перед внутренним взором неулови-
мые образы, донеслись голоса, вещающие на рыбьем
языке. Потом все сгинуло, осталось лишь ровное, бледное
серо-жемчужное свечение, и в нем проступили полупрозрач-
ные стены, перегородки и переборки «Цандера». Только
корпус реактора оставался непроницаемым — это был еще
только первый уровень погружения. На этом уровне наше
поле зрения охватывало весь самолет. Разумеется, не ре-
альный, а его гештальт — внутренний образ, заложенный в
семантическое поле когитора. Но образ был взаимно-одно-
значной копией реального самолета; любое изменение на
борту, будь то хоть перестановка тазиков в камбузе, тут же
отображалось на модели. Наоборот, мысленные приказы,
отдаваемые на модель вахтенным пилотом или его помощ-
ником, изменяли режим полета реального «Цандера». Пи-
125
лоты пользовались такими же шлемами ДоЗлида, как и
мы, и были, кроме Haq, единственными людьми, видимыми
на гештальте,— именно потому, что принимали участие в
управлении. В остальном «Цандер»-образ был безлюден.
На этом уровне погружения мы могли связаться с пило-
тами через семантическое поле — что-то вроде телепатии.
Но как только они снимали шлемы, то исчезали и для
когитора и для нас. Видели мы их так же, как и друг дру-
га— в виде светящихся центров, узлов, внешне неразли-
чимых, но обладающих своей индивидуальностью. Воспри-
нимая их через поле, я всегда различал, кто есть кто, так
же как никогда не ошибался, какая из светящихся точек
рядом со мной Варакса, а какая — Деденко или Охотников.
После погружения мы сблизились и образовали равно-
сторонний треугольник. Пару секунд висели неподвижно,
подстраиваясь друг под друга, нащупывая резонанс. В
этом реальном мире наши левые руки крутили берньеры
настройки на подлокотниках кресел.
Ага... есть касание... мы трое ощущаем себя единым
целым и, кроме того, чувствуем незримое присутствие ко-
го-то огромного вне нас и внутри нас одновременно, и вся
мощь его становится и нашей мощью...
Жесткая фигура зафиксирована, все готово, указатель-
ные пальцы наших левых рук синхронно надавливают на
клавишу номер два, и мы сквозь многослойную защиту ны-
ряем в ^реактор. Серое сияние сменяется золотым, поле
зрения ограничивается стенками реактора. Отсюда мы уже
не можем связаться с пилотами. Сделано это из лучших
побуждений — чтобы никто нам не мешал, никто не отвле-
кал. Удержание плазмы требует сосредоточения.
Вот и она, голубушка. Наш треугольник висит над
раскаленной бело-фиолетовой баранкой, а чуть ниже нас —
другой треугольник — Славинский, Охотников, Сердюк.
Плазма спокойная, и баранка кажется высеченной из бе-
лейшего мрамора. Мы опускаемся ниже, а треугольник
предыдущей вахты начинает подыматься, на секунду мы
совмещаемся, проходим друг сквозь друга, и в этот миг
они передают нам управление. Короткий миг, но плазма
отзывается на него — огненный тор вздрагивает, по его
поверхности пробегает мелкая, темная рябь, мы быстро
успокаиваем ее, а тем временем тройка Славинского прохо-
дит сквозь слои защиты и исчезает. Смену сдали — смену
приняли. Мы фиксируем позицию над плазменным тором
и сливаемся вместе с плазмой в единый (субъект-объект)
126
управляемый комплекс. Может быть, мы за это и{ ^любим
свою работу, что в такие минуты, если, конечно, все идет
нормально, мы испытываем нечто вроде нирваны — чувст-
во ровного покоя, уверенного в себе могущества.
(Разумеется, плазма, которую мы видим и которой
управляем, это тоже не настоящая плазма, а ее семантиче-
ский образ. Но иллюзия, что мы действительно сидим в
реакторе,— полная. Тем более, что всякое наше мысленное
воздействие на образ плазмы тут же передается через шле-
мы и каналы, через когиторные цепи на мощные магнитные
бичи и ловушки и, в конечном счете, на реальную плазму).
...Как всегда, вахта кончилась неожиданно — казалось,
прошло всего 2—3 минуты с тех пор, как мы приступили, а
вот уже появилась смена. Жалкая смена. От верхней стен-
ки реактора спускались две светящиеся точки—Славин-
ский и Охотников. Славинский первый включился в управ-
ление, мы образовали тетраэдр — нормальную рабочую
фигуру, которую, кстати говоря, Платон сопоставлял со
стихией огня. Для работы с плазмой эта фигура оптималь-
на, так бы и держать, но увы... Я отсоединился, и мое ме-
сто занял Охотников, после этого отстегнулся и Деденко.
В оставшемся треугольнике явно доминировал Богдан, и
передача прошла так гладко, что плазма и не дрогнула. Мы
поднялись вверх и вышли из реактора.
Расплату за шесть часов эйфории и нирваны чувству-
ешь сразу же, как только снимаешь шлем. Некоторое вре-
мя мы собирались с силами, ощущая в теле знакомую
опустошенность, затем, шатаясь, как пьяные, встали и по-
брели в свои каюты. Мы чувствовали себя полностью вы-
качанными и разбитыми, а что будет с Богданом после
двух смен?
Перед тем, как рухнуть на койку и заснуть, я успел
подумать, что предсказание Вараксы, кажется, тьфу-тьфу-
тьфу, не сбывается, пока что идем без помех...
...без помех... совсем без помех... вот только этот про-
клятый звон, распроклятый, чертов звон, острый, как цир-
кульная пила, прямо по ушам — зачем он тут нужен, что
ему от меня надо? ах да... это будильник... свои пять часов
я уже отоспал... вот черт!., обидно — даже и не заметил...
а сейчас надо вставать — опять моя вахта. Я обнаружил,
что уже сижу на койке, но глаза открыть еще не могу —
какие бы это домкратики придумать, чтобы веки поднять
после такого сна... Наконец и глаза открылись. Слава богу,
что одеваться не надо — в одежде спал, только сапоги ка-
127
кая-то добрая душа стянула. Видимо, та же душа позабо-
тилась и о моем не то обеде, не то ужине — на столике у
иллюминатора стояли два термоса, побольше с бульоном,
поменьше с кофе, лежала плитка горького шоколада, еще.
были гренки и ломоть соевого бифштекса на тарелке из
гофрированной фольги. Что ж, спасибо!
Прихлебывая бульон, я глядел в иллюминатор. Солнце
уже садйлось, и вид у него был нормальный, и, судя по
всему, за те часы, что я спал, ничего страшного не приклю-
чилось. В усилительной я появился первый и сразу же за*
метил что-то странное в позах Славинского и Охотникова.
У меня екнуло сердце. Я бросился сначала к одному, потом
к другому, поднял забрала их шлемов. Оба были без соз-
нания. Когда они отключились? Почему? И как пилоты
этого не заметили? Но все это было не важно. Главное,
что Варакса работает вторую вахту подряд и неизвестно,
сколько уже времени держит плазму в одиночку.
В усилительную ввалились Сердюк и Деденко. Чтобы
все понять, им хватило одного взгляда. Мы бросились к
своим местам и натянули шлемы. Через секунду мы были
уже на первом уровне погружения. Здесь мы задержались
ровно столько, сколько понадобилось, чтобы доложить о
случившемся пилотам. Они вызвали помощь, а мы нырну-
ли в реактор.
Над раскаленным тором висела одинокая звездочка,
Мы спикировали на нее соколами, буквально выдрали у
Вараксы управление, приняли его на себя, а Богдана мощ-
.ным ментальным импульсом вышвырнули за пределы ре-
актора. Трудно было судить, в каком он состоянии, но мы
знали, что в случае чего помощь ему окажут. Нашей за-
ботой была плазма.
С ней было плохо. Плазма была нехороша. Смертельно-
бледный лиловый тор дергался и трясся. По баранке полз-
ли вздутия и утолщения, пробегала рябь, она пульсирова-
ла, приближаясь к стенкам реактора на опасное расстоя-
ние. Заполняющая камеру золотистая аура, идеальная
среда для передачи наших мысленных приказов на образ
плазмы, вдруг помутнела и стала тугопроходимой. Огнен-
ное кольцо плохо реагировало на наши усилия — с за-
держкой, не сразу, а то и вообще никак. Кажется, мрачное
пророчество Богдана сбывалось. Было ясно, что реактор
придется гасить, но для этого сначала нужно сесть. Тут все
зависело от пилотов — как быстро они почувствуют опас-
ность и отыщут подходящую площадку. Поторопить бы
128
их! Но проклятый конструктивный просчет не давал воз-
можности связаться с ними из реактора.
Огненная баранка словно взбесилась. Она извивалась
червяком, в ее теле струились кроваво-рубиновые прожил-
ки, поверхность, помимо ряби, стали покрывать мелкие
темные пятна — как шкуру леопарда. Мы напрягались как
могли, пытаясь хоть как-то утихомирить ее бешеную
пляску. Нас швыряло туда-сюда по всему рабочему объ-
ему. Секунды шли, безумные пульсации все нарастали, и
с очередным ударом нас, всех троих, вышвырнуло за пре-
делы реактора — на первый уровень.
Плазма осталась без контроля!
Мы ринулись обратно; набухшая, мечущаяся баранка
выбросила нас назад. Снова нырок — и снова назад. Сколь-
ко раз так повторялось, не знаю, не считал. Но за те ко-
роткие доли секунды, когда мы были на первом уровне,
пилоты успели нам передать, что «Цандер» садится и что
надо продержаться еще пару минут. Может, это нас и уте-
шило бы, но на первом уровне мы увидели нечто еще бо-
лее страшное, чем взбесившаяся плазма на втором. Этого
не могло быть, но это было.
Огненный человек стоял в метре от нас, в центре уси-
лительной. Черный скелет, облаченный в огненную плоть,
пронизанную сотнями тончайших плазменных прожилок,—
на анатомическом атласе они соответствовали бы нервной
системе.
Этого не могло быть — на первом уровне можно было
видеть лишь тех, на ком шлемы, больше никого. Но это
было. И был это, конечно, Варакса, кто же еще?!
Огненный человек стоял неподвижно, наклонив голову,
как будто прислушивался к тому, что творилось у него под
ногами.
А под ногами у него, под четырьмя слоями защиты, в
чреве реактора был ад. Плазма заполнила весь рабочий
объем, выла и ревела, и каким чудом она не касалась сте-
нок, я не знаю. Мы не могли продержаться на втором
уровне ни единой микросекунды — нас тут же выбрасывало
обратно. И, наконец, случилось. Плазма коснулась стенок
реактора.
В мгновения смертельного отчаяния сознание работает
на пределе, вбирая все мельчайшие подробности окруже-
ния, перерабатывая информацию с огромной скоростью,
так, что быстрый поток времени кажется вязким, как струя
липкой патоки. Это обыкновенное человеческое сознание.
5 Заказ 459
129
А мы представляли собой три слившихся воединр разума,
усиленные семантическим полем когитора. Мы видели все.
Счет шел уже не на микросекунды, в ход шли нано-, а мо-
жет быть, даже и пикосекунды.
Вот протуберанец искусственного солнца лизнул стенку
разрядной камеры. Через одну микросекунду весь «Цан-
дер» должен был превратиться в пар. Этого не произо-
шло. Просто в корпусе появилась аккуратная дыра диамет-
ром около метра. Она проходила через бланкет и ней-
тронную защиту, через внешнюю защиту и через все
промежуточные слои. И дыра эта образовалась как раз на
том месте, где стоял огненный человек, так что на корот-
кую долю мига он повис в пустоте. Наносекунду спустя его
не стало, черный скелет сгинул, а огненный столб, протя-
нувшийся в усилительную, коснулся ее потолка. Следую-
щие несколько наносекунд толстый огненный шнур перете-
кает из дыры в полу в верхнюю дыру, затем внезапно ста-
новится темно и тихо, но тишину нарушает тяжелый
грохот, и мощный удар сбрасывает наши тела в реальном
мире с кресел — «Цандер» рухнул на грунт.
Я сорвал шлем: вокруг был мрак, только сквозь дыру
в потолке проникал кошмарный белый свет.
Здесь в моей памяти провал. Сколько я потом ни пы-
тался, так и не смог вспомнить, как оказался снаружи.
Никакого перехода не было — вот я валяюсь на полу уси-
лительной и нащупываю руками края ведущей в реактор
дыры, а вот я уже стою метрах в сорока от «Цандера», на
пологом склоне небольшого ущелья у подножия горы, а за
моей спиной вертикальная гранитная стена, и ноги мои по
колено в потоках воды от растаявшего снега и льда, и вце
окутано плотным облаком пара, но даже сквозь него можно
разглядеть стремительно уменьшающуюся в яркости звез-
ду, возносящуюся в зенит.
После нам рассказали, что ее засекли во многих об-
серваториях и даже расе читали ее орбиту. Двигаясь по са-
мой минимальной траектории, звезда уносилась к Солнцу.
Но это было после, а пока что я смотрел ей вслед до
тех пор, пока яркость ее не уменьшилась и она не затеря-
лась среди других звезд, проявлявшихся по мере того, как
рассеивалось облако пара.
Лишь тогда я опустил голову и впервые увидел, что
сталось с самолетом — сверху дыра, на корпусе вмятины,
многие иллюминаторы выбиты, оплавленные титановые
крылья перекорежены и бессильно обвисли. От эмблемы в
130
носовой части — пляшущей в огне саламандры — почти ни-
чего не осталось. Мне стало жалко старика «Цандера» —
этого доброго левиафана, из которого ушла его огненная
душа. Ему уже не летать в вольных просторах пятого и
шестого океанов, отныне он прикован к этому склону и бу-
дет так валяться, зияя темными провалами люков и иллю-
минаторов, до тех пор, пока не прилетит демонтажная
бригада и не разберет его на части, чтобы вывести домой.
А может, даже и это сочтут нерентабельным, и. возможно,
так даже лучше...
Я почувствовал холод и хотел было вернуться в само-
лет, но с места стронуться не мог — оказалось, что я стою,
вмороженный в лед. Расплавленный звездой снег успел
схватиться. Пришлось звать на помощь, ждать, пока не
прибегут ребята с шанцевым инструментом и не начнут с
шутками и гоготаньем вырубать меня из плена. (Впрочем,
в гоготе их слышались некоторые истерические нотки.) Я
послужил своеобразным громоотводом для разрядки нерв-
ного напряжения, и этому я был рад, но каких только пер-
лов бортового остроумия не ^брушилось на мою голову!..
И, как по уговору, о главном все молчали.
Лишь гораздо позже, когда в каки-компании весь сво-
бодный от работ экипаж сидел, натянув на себя всю
одежду, какая только нашлась, и кутался в одеяла, а ра-
дисты, запустив маломощный аварийный генератор, пыта-
лись пробиться сквозь помехи до центра управления поле-
том, а кок и его помощники варили в камбузе суп на
импровизированной печке, растапливая ее мебелью и де-
ревянной тарой, тогда только мы все разом заговорили о
Вараксе.
Значит, так. Всего, что случилось, быть не могло. Тер-
моядерные реакторы в принципе безопасны. При малейшем
отказе оборудования и нарушения режима работы они
просто гаснут. А если уж дело дошло до того, что плазма
коснулась стенок — тогда все мы должны были мгновенно
испариться. Не произошло ни того, ни другого.
Далее. Когда огненный шнур протекал через усилитель-
ную, мы не сгорели и даже не облучились, как будто плаз-
ма оделась в непроницаемую шубу, сквозь которую прохо-
дило лишь слабенькое световое излучение. Единственный
вред, причиненный плазмой,— оплавленный корпус «Цан-
дера». Надо полагать, когда снаружи плазма перестраива-
лась в звезду, она не смогла удержать от утечки какую-то
долю тепловой энергии. А может быть, эта энергия пона-
5*
131
добилась звезде для приобретения импульса, чтобы уйти
вверх. Как бы то ни было, звезда удивительно быстро
убралась прочь от «Цандера». Повиси она еще пару секунд
неподвижно, и под ней, в обширном озере кипящих горных
пород, плавала бы титановая лужица.
Да, звезда вела себя очень, я бы сказал, гуманно.
Впоследствии ученые мужи с глубокомысленным видом
толковали нам про бифуркации и синергетические узлы,
про диссипативные структуры и редчайший случай само-
образования плазменного объекта типа громадной шаровой
молнии и т. д. и т. п. Мы слушали, кивали головами и не
возражали. Мы-то знали, что произошло, но разве об этом
можно было рассказать?
Мнения наши разделялись лишь по следующему: одни
считали, что Варакса случайно оказался на пути у взбун-
товавшейся разумной плазмы, а другие — что своего разума
у нее не было, пока Богдан не использовал трагическую
ситуацию в своих целях и не поменял коллоидное тело на
плазменное.
— Интересно,— сказал кто-то,— встретит ли он кого-
нибудь там, на Солнце, когда туда доберется?
(Никто не сомневался, что звезда направится именно
к Солнцу — где еще было для нее место?)
А кто-то пробурчал:
— Не удивлюсь, если вскорости пятна на Солнце сло-
жатся в теорему Пифагора...
Времени, чтобы обсудить все подробно, у нас было
достаточно. На леднике мы провели почти неделю. Радио-
связь была парализована магнитной бурей, и нашли нас
не сразу. Это была самая сильная магнитная буря за по-
следние полтора века,, и в те дни роскошные полярные
сияния можно было наблюдать даже в средних и субтропи-
ческих широтах.
Белла ЖУЖУНАВА
КОГДА РАСЦВЕТАЮТ РОЗЫ
1
— Владимир Петрович, идите к нам!—позвала Зина.
— Сейчас, сейчас,— ответил он, заполняя быстрым
мелким почерком очередную историю болезни.
Все уже были в сборе.
— Может, покушаете с нами, а, Владимир Петрович? —
весело спросила Зина, придвигая ему стакан крепкого аро-
матного чая. Ему еще нравилось, когда его называли по
имени-отчеству. От еды он, как всегда, отказался, а чай
пил с удовольствием, расслабившись и вполуха слушая
болтовню.
— Только я пришла, подходит Семенова из седьмой
палаты,— сказала Светочка.— Эта, с холециститом. Про-
сит перевести ее. Трясет жирами, ничего толком объяснить
не может. Прямо чуть не плачет. Ну, думаю, ладно. Что
мне, жалко, что ли? Места-то есть. Перевела.
— И куда?
— В пятую. Там народу больше, и кровать на прохо-
де, а она так обрадовалась — побежала, как молоденькая.
Что это с ней?
— Опять поди ругаются. В седьмой Генеральша ле-
жит, никому житья не дает.
— Да? Слушайте дальше. Только я Семенову опреде-
лила, является эта самая Генеральша. Как всегда, вся из
себя наштукатуренная, в этом своем халате с попугаями.
На лбу лейкопластырь. Передайте, говорит, врачу, что я
прошу срочно меня выписать. Что такое, спрашиваю, что
вам не лежится? Обстановка, отвечает, неподходящая. При
моей болезни волнения противопоказаны. Волнения, гово-
рю, всем противопоказаны), даже здоровым. А в чем дело-
то? Палата хорошая, народу мало, под окном зелень. Ни-
чего не слушает, на том и расстались. Владимир Петрович,
это ваша палата, между прочим.
— Ну и бог с ней, пусть уходит, всем спокойнее бу-
дет,— сказала Зина.
133
— Это точно. Только чего это они, не пойму.
— Чего, чего... Будто не знаешь,— подала голос тетя
Паша.— Я сама в этой палате полы больше мыть не буду.
— Как это?
*
— А вот так. Пока ЭТА там лежит, и близко не по-
дойду.
— Да что за «эта»?
— А я знаю, про кого вы говорите. Про Борину, да?
— Фамилию я не знаю, ни к чему мне она. Рыжая, у
окна лежит. И глаз черный, тяжелый. Как посмотрит, я
сразу задыхаюсь.
— По-вашему, тетя Иаша, эта наглая Генеральша, ко-
торая воображает, что она пуп земли и все должны вокруг
нее прыгать, боится какого-то глаза?
— Ясное дело. Соображает, значит. Глаз, он ведь не
разбирает, генеральша ты или, как вот я, с тряпкой пол-
заешь.
— Да что она может сделать?
— А что хочешь. Не дай бог, на кого разозлится —
беда.
Владимир Петрович не выдержал.
— Ну что вы такое, извиняюсь, несете? А все и уши
развесили. Что за «глаз» такой? Симпатичная молодая
женщина, лежит, никто не трогает, а тут уже бог знает
что про нее наплели. Стыдно!
— Ишь—«симпатичная»...— со значением повторила
тетя Паша, и все засмеялись.— А что это вы покраснели,
доктор? Что же, ваше дело молодое, а только это еще хуже.
— Вы, вы!—Он не находил слов.— Вы невозможная
женщина! Что это вам в голову взбрело? И что значит
«хуже»?
— А то, что, если у кого с ней будет любовь, тому во-
обще не жить.
— Нет, это невыносимо!—Владимир Петрович вско-
чил.— Что вы себе позволяете? И прекратите эти разгово-
ры насчет того, что убирать там не будете. Из-за ваших
глупостей в палате грязь будет по колено, так, что ли?
— Сказала — не буду! А станете ругаться, завтра боль-
ничный возьму, у меня давление.
Владимир Петрович выскочил в коридор, хлопнув две-
рью. Вот вредная старуха! И ведь правду говорит, ниче-
го с ней не поделаешь, санитарок по-прежнему не хватает.
Давление у нее. Пить надо меньше!
Он спустился в подвал, на ходу доставая сигарету.
134
2
Дурацкий разговор задел Владимира Петровича боль-
ше, чём можно было ожидать. Молодую женщину, о кото-
рой шла речь, он помнил очень хорошо. И не просто пом-
нил. Одна мысль о ней вызывала непривычный для его
суховатой натуры трепет, настолько сильный, что у него
холодели руки и гулко, ощутимо начинало стучать сердце.
Он оперировал ее несколько дней назад. Врачи-хирурги
обычно НЕ ВИДЯТ больного, перед ними — работа, опе-
рационное поле, но ее распластанное тело ослепило его бе-
лизной и совершенством форм. Ему непроизвольно захо-
телось увидеть ее лицо, и именно при взгляде на него он
ощутил первый раз толчок в сердце. Потому что она была
прекрасна. Та же белая, точно светящаяся, кожа, густые, мед-
но-красные волосы, тяжелые, даже на взгляд; черты, испол-
ненные удивительной прелести и изящества. Она уже спа-
ла, и лицо ее с опущенными ресницами казалось кротким
и нежным. Глаза ее он впервые увидел после операции и
был окончательно сражен. Они оказались совершенно чер-
ными, глубокими, как колодец. Взгляд их с пугающей не-
подвижностью остановился на его лице, он притягивал,
вбирал в себя, вызывая ощущение знобкого восторга и
гулкого, ошеломляющего страха.
С тех пор Владимир Петрович постоянно ловил себя
на мыслях об этой женщине. У него был небольшой и не
очень удачный опыт в этой области, и, наверное, поэтому
он относился скептически к данной стороне жизни, не
придавая ей серьезного значения. Ни одна женщина до сих
пор не вызывала у него такого яркого, волнующего чувст-
ва. Вот почему слова глупой старухи задели и растрево-
жили его.
3
При следующем осмотре выяснилось, что в седьмой
палате остались двое — Катя Борина и баба Лиза. Катя
полулежала, откинувшись на подушки, а баба Лиза сиде-
ла, свесив сухие ножки в толстых носках, и с детским лю-
бопытством глядела на вошедших. Вид пустых кроватей
и лицо сестры, сделавшееся испуганно-настороженным,
ужасно разозлили Владимира Петровича. Осматривая Ка-
тю, он заметил, что руки у него дрожат, и подумал, что
135
все видят это. У Кати было хмурое лицо, на врача она не
смотрела.
Вернувшись в ординаторскую, он сел, ничего не заме-
чая вокруг. В душе у него все кипело. Эти глупые разго-
воры создали вокруг Кати зону отчуждения и нездорового
любопытства, это ощущалось прямо физически, и любая
попытка пресечь это безобразие будет расценена непра-
вильно и лишь усилит дремучий интерес. И что он мог
сделать? Он врач, она больная, они не сказали друг другу
ни слова помимо этих отношений. Он чувствовал, что пе-
рейти эту грань было бы мучительно трудно, лочти невоз-
можно.
Все свои дела он делал машинально. В голове была
одна Катя. В таком тягостном состоянии, проходя быстры-
ми шагами по коридору, он увидел на диванчике бабу Лизу.
Внезапно возникшая мысль заставила его остановиться и
сказать:
— Пойдемте в ординаторскую, Лизавета Ивановна, по-
говорим.
Баба Лиза была кроткое существо лет под 80. Сухонькая,
как осенний листок, с лицом бабы-яги — худым, носатым,
изрезанным глубокими морщинами, с торчащей на подбо-
родке седой щетиной. От трудной жизни у нее образовался
небольшой горбик, скашивающий набок фигуру, от чего
еще больше усиливалось сходство с устрашающим персона-
жем детских сказок. Однако стоило заглянуть в ее выцвет-
шие голубые глаза, и баба-яга исчезала, а вместо нее по-
являлся ребенок, доверчивый и полный неистребимого
интереса ко всему, что происходило вокруг. Она была очень
терпелива и преисполнена горячей благодарности к меди-
кам. Сама чуть живая, она всегда стремилась помочь дру-
гим больным. Именно ее вздрагивающая сухая ручка про-
тягивала питье тому, кто не мог сам встать. Именно она,
сочувственно поддакивая, выслушивала монологи жен-
щин, замордованных трудностями жизни, которые так
часто звучат в больничной палате. Она с готовностью смея-
лась любой шутке, ни на что не обижалась, не предъявляла
никаких претензий и, вопреки всему, радовалась каждому
дню жизни.
— Ну что, Лизавета Ивановна?—спросил Владимир
Петрович, делая вид, что роется в бумагах, и не глядя на
нее, потому что испытывал некоторую неловкость.— Как
ваш желудок сейчас, не беспокоит?
— Хорошо, милый, хорошо.
136
— Давайте сделаем рентген на всякий случай, что-то
вы похудели.
— Вам виднее, милый, что надо, то и делайте. Ваша
правда, похудела, так ведь не ела ничего.
— Скажите, Лизавета Ивановна, вот вы не первый раз
у нас лежите,— продолжал доктор, мучительно соображая,
как не очень заметно подвести разговор к интересующей
его теме.— Вы довольны персоналом? Может, у вас есть
какие-нибудь замечания?
Баба Лиза даже ручками замахала.
— Что вы, что вы, как можно! Все очень хорошие, и
врачи, и сестрички. Да если бы не вы, я бы уже давно на
том свете была.
Владимиру Петровичу даже стало интересно.
— Неужели так уж в самом.деле все хорошо? Ну, хоть
чем-то вы недовольны? Говорите, не стесняйтесь.
— Нет,— твердо сказала баба Лиза.— Вы, милый, не
знаете, как раньше было.
— А как?
— Мне 25 лет сравнялось, как раз Ванечка только на-
родился. А у меня язва открылась. Это уже потом доктор
сказал, что язва. А поначалу я не знала, только болит и
болит, сил нет. Да изжога замучила. Врача у нас не было,
только в районе, а председатель не отпускает. Да туда бы-
ло и не дойти, километров 60 с лишним. Только уж осенью,
когда уборка кончилась, доползла я дотуда, сосед на ло-
шади ехал и подвез, чуть в грязи не утрпли. Ну, доктор
посмотрел, да не доктор, а фельдшер. Старый такой, аж
руки у него дрожали, а умный. Язва, сказал, у тебя, лекар-
ства надо всякие и диету. Да ведь нет ничего, а диета у
нас и так в деревне, есть-то нечего, и все тут. Это, говорит,
диета, да не та. А ты, говорит, Лизавета, достань мешок
овса и вари себе кисель, густой такой, чтоб он стоял. И
только его всю зиму и ешь. Вот и все лечение.
— Ну, что ж язва?
— А прошла, милый, совсем к весне прошла. Я, прав-
да, очень послушная была, только один кисель и ела.
— Да, пожалуй, наше обслуживание вам должно ка-
заться идеальным. А как вам нрарится палата? Не хотите
поменять?
— Зачем? Палата хорошая, да и привыкла я.
— Но вот другие же ушли.
Баба Лиза хитренько посмотрела на него.
— A-а, это они Катерину боятся.
137
— А вы?
— Я, милый» теперь ничего не боюсь.
— Лизавета Ивановна» у вас за плечами долгая жизнь,
большой опыт Объясните мне толком, что именно всех
так напугало. Бегают из палаты в палату, болтают ерунду
всякую. В чем тут дело?
Она пожевала сизыми губами, с сомнением глядя на
него.
— Объяснить, конечно, можно... только...
— Что вас смущает? Думаете, не пойму, что ли?
— Ну что вы, как можно. Только я бабка темная, по
простому пониманию, а это по-вашему, по-ученОму, значит,
ерунда все.
— Ну, ладно, давайте, как можете. Только без рас-
суждений, а факты, факты. Понимаете, что это такое?
— Отчего же не понять? Это, значит, что было на са-
мом деле, так?
— Вот именно. Ну, например, почему Мостовицкая,
которую вы все тут зовете Генеральшей, вдруг выписалась,
не пролежав и недели? Ведь это такая особа, которая очень
хорошо знает свои права и выжимает из них все что мож-
но. По крайней мере дважды в году она отлеживается тут
за казенный счет по месяцу. И вдруг — нате вам, ушла.
— Да уж, ничего не скажешь, женщина серьезная.
— Так что же случилось? Что такого могла ей сделать
ваша молодая соседка, вполне, по-моему, воспитанная, к
тому же только что после операции?
— А ничего она ей не сделала.
— Так в чем же, черт возьми, дело? Извините, Лиза-
вета Ивановна
— Генеральша любит командовать, чтобы все ей слу-
жили. Подай, принеси — только приказы раздает.
— И что, все так и бегают? Но почему?
— Кто робеет перед ней, кому она посулит чтОу а кто и
так, от удивления Или связываться не хотят. Вот она ле-
жала в постели а Катя шла мимо. Генеральша протянула
ей чашку и говорит так неуважительно, она со всеми так
разговаривает, дескать налей воды. Ну, та только гляну-
ла, чашка возьми и лопни, так — вжых!— во все стороны.
Кусок Генеральше прямо в лоб, ей, конечно, обидно. Она
женщина видная, у. нее и кавалер еще есть.
Владимир Петрович схватился за голову.
— Нет, это немыслимо! Развалилась старая чашка —
виновата женщина которая имела несчастье на нее погля-
138
деть. Так, конечно, можно что угодно придумать. А поче-
му именно она? Ведь вы тоже там были, а?
Баба Лиза покачала головой, в глазках ее играла улыбка.
— Нет, милый, у меня глаз не такой.
— Что значит — «не такой»?
, — А то и значит, что голубой.
— Голубой, черный... чушь все это! Если все ваши
рассуждения столько стоят, то я лишний раз убеждаюсь,
до чего же бабы... простите, женщины, вздорный народ.
— Это конечно, милый. Бабы, они и есть — бабы, чего
тут извиняться. Наплетут невесть что.
— Что-то я вас не пойму, Лизавета Ивановна. При-
знайтесь, вы в глубине души сами не верите всей этой че-
пухе? А? Оттого и не уходите из палаты. Вы-то почему не
боитесь? А вдруг она и вас так — вжых!
— А зачем я ей надобна? Мне она ничего не сделает.
Катя девка хорошая, добрая, только гордая, и силы в ней
много, вот и играет. А только зря она обижать никого не
станет. И опять же... Вот идете вы, к примеру, по улице, а
навстречу — собака. Вы ее боитесь?
— Кто? Я? С какой стати?
— Вот — она вас и не укусит. А если кто боится, идет
дрожит — того она и тяпнет.
В коридоре послышался шум. Дверь распахнулась, по*»
казалась испуганная физиономия сестры.
— Ой, Владимир Петрович!
— Ну, что там еще?
— В седьмой палате трубу прорвало. Так и хлещет!
Тетя Паша где-то ходит, а слесарю не могу дозвониться.
Доктор стал медленно вырастать из-за стола, опершись
о него руками, ноздри его раздувались.
— А мне какое дело? Я должен еще и трубами зани-
маться? Не мешайте работать!— гаркнул он.
Сестра ойкнула и выскочила за дверь. Секунду помед-
лив, доктор выбежал за ней.
4
Интересная жизнь началась в. отделении, ничего не
скажешь. Каждый день — происшествия, непременно в
седьмой палате или неподалеку, и, что удивительно, сразу
после врачебного обхода. Назавтра после того, как про-
рвало отопление, ехавший под окнами грузовик вдруг виль-
нул и со всего маху врезался в здание больницы, опроки-
139
нув стоявшую рядом тележку с молочными бутылками.
Грохоту было, шуму, беготни! Водитель поранил руки
разлетевшимися осколками. Пока его перевязывали, он та-
ращил глаза и твердил, что не понимает, как это с ним
случилось. Умолял сделать ему экспертизу, клялся, что он
вообще непьющий, и вообще нес чушь несусветную. Сестры
сочувственно качали головами, понимающе переглядыва-
лись и влили в него лошадиную дозу успокаивающего. Им-
то все было ясно.
Вообще все было понятно всем, кроме Владимира Пе-
тровича. Больные и персонал со всей больницы ходили в
отделение, как в зоопарк, со сложным чувством страха и
восхищения. В особенности удивляло поведение медичек,
которые, казалось бы, были вооружены обширными зна-
ниями на естественные темы, защищающими их от суеве-
рий. Однако дело обстояло как раз наоборот, что лишний
раз доказывает — зерно только тогда дает всходы, когда
падает на благодатную почву, в противном случае из него
еще неизвестно что вырастет.
Каким-то непостижимым образом все догадались, что
доктор влюбляй в Катю. А вот относительно нее мнения
разделились. Одни считали, что она его терпеть не может,
и именно поэтому каждое его появление вызывает такой
всплеск ее разрушительных сил. Другие, наоборот, пола-
гали, что Катя к доктору неравнодушна, и ее внутренние
катаклизмы объясняются тем, что она сердится на него за
робость. По ее лицу и поведению разгадать загадку было
невозможно. Она в основном сидела в палате, по коридо-
ру проходила быстро, ни на кого не глядя, с замкнутым,
хмурым лицом.
У самого доктора в эти дни вдруг не оказалось ни ми-
нутки свободной. Заведующий отделением срочно выехал
на областное совещание, два врача вдруг ушли на боль-
ничный, в том числе здоровяк Дроздов, который в жизни
никогда не болел. Владимир Петрович остался вдвоем с
Гвоздиком, вчерашним студентом. Пришлось отменить все
плановые операции, делать только экстренные, и они про-
шли на диво удачно. Дел было невпроворот, Владимир Пе-
трович, можно сказать, дневал и ночевал в больнице. И
батареями занимался, и другими хозяйственными вопроса-
ми, в частности, пришлось разыскивать тетю Пашу, кото-
рая ушла в глухое подполье.
За всеми этими делами он как будто и не думал о
Кате, но присутствие ее ощущал в душе постоянно. Самое
140
волнующее и ужасное было то, что он никак не мог при-
думать, что нужно сделать, чтобы перешагнуть разделяю-
щую их грань. А между тем время выписки Кати прибли-
жалось, еще день-два — и она уйдет, растворится в необъ-
ятном людском океане, а он так и не осмелился заговорить
с ней. Его останавливало воспоминание о ее прекрасном
лице, неизменно обращенном к нему с отчужденным и хму-
рым выражением.
В тот день, когда он сообщил Кате о завтрашней вы-
писке, в отделении все замерло в ожидании. К вечеру
зацвел огромный куст китайской розы, почему-то никогда
раньше не дававший бутонов. В густой темно-зеленой глян-
цевой листве распустились прекрасные цветы, алые, как
кровь. Они удивительным образом украсили строгую бе-
лизну больничного коридора, пробуждая у тяжелоболь-
ных утраченную веру.
В день Катиной выписки с утра моросил легкий, теп-
лый дождь. Владимир Петрович прыгал через лужи, на-
строение у него сделалось отчаянно-веселое, хотя к этому,
вроде бы, ничего не располагало. После обхода он был
очень занят, а потом, проходя мимо Катиной палаты, оста-
новился, как громом пораженный,— ее постель была пуста
и застлана чистым бельем. Вот и все! А на что он, собст-
венно, надеялся? Что эта гордая, прекрасная женщина
сама с ним заговорит? Вот это действительно было бы чу-
до. Весь мир вокруг показался ему пустыней, а жизнь — ли-
шенной всякого смысла.
К вечеру тучи сгустились до черноты, дождь усилился
и разразилась страшная гроза. Молнии так и сверкали,
одна из них расколола многолетний дуб под окном седь-
мой палаты. Здание больницы сотрясалось, можно было
подумать, что оно притягивает все электричество, скопив-
шееся над городом. Больные сидели в темноте и шепотом
рассказывали вновь прибывшим все про Катю и доктора.
Поздно вечером Владимир Петрович, который весь день
не находил себе места, вышел на улицу. Он помнил Катин
адрес из больничных документов, и ноги сами понесли его
туда' Гроза кончилась, но дождь не прекращался, он падал
и падал с неба, как будто кто-то огромный горько плакал
там, наверху. Владимир Петрович сразу же вымок, но не
замечал этого. Он ходил вдоль Катиного дома, вгляды-
ваясь в окна. Было чувство, что он теперь навеки прико-
ван здесь, и от этого сладко ныло сердце. Внезапно поза-
ди раздался голос:
141
— Господи, что вы здесь делаете? Вы же совсем про-
мокли!
Он обернулся. Перед ним стояла Катя. Свет фонаря
падал на ее лицо, оно казалось юным и нежным. Глаза ее
сияли. Они смотрели друг на друга и молчали. Волшебное
нечто, притянувшее их так близко, теперь, совершив свое
дело, ослабило напряжение. Все замерло вокруг. Прекра-
тился дождь, умолк лай собак. Сама собой утихла ссора в
соседнем доме. Ребенок, плакавший весь вечер от каких-то
своих младенческих огорчений, успокоился и заснул. В
эту ночь в огромном городе не было совершено ни одного
злодейства. Утром засияло солнце и в чистое небо вознес-
лась огромная сверкающая радуга.
Борис ЗЕЛЕНСКИЙ
ВЕСЬ МИР В АМБАРЕ
ПРОЛОГ
— О, Шарлотта! — заламывая руки,
вскричал бедный граф.— Я потерял все
состояние на черепашьих бегах!
— Знаю, дорогой, знаю! А теперь раз-
реши тебе представить Ридикюля Кураре!
Шарлотта подвела юношу в клетчатом
пиджаке, автомобильных крагах и кепи с
помпоном.
— К вашим услугам, милорд!—Клетча-
тый кивнул и щелкнул каблуками.— Сы-
щик-любитель, работаю по совместительст-
ву. Основное занятие — ловля рыбы в мут-
ной воде!
— Браво, молодой человек! — похвалил
граф.— Я сам рыбак и вижу вас издалека.
Еще я вижу, что вам можно доверить мою
тайну и мою честь!
Граф Бронте&ристи, «Убийство в морге»
— Забудь про гипнопедию!—Кондратий вынул из
кармана полевой куртки патрон, похожий на тюбик губной
помады.— Это — последнее слово медицины, «адаптизол».
Он вытряхнул* на ладонь несколько цветных шариков.
От шариков приятно пахло .мятой и ванилью.
— Препарат синтезирован Нашими соседями из Инсти-
тута Силы Знания. Достаточно принять одно драже — и
ты без дополнительных затрат вживаешься в образ корен-
ного жителя той планеты, на которую выписано команди-
ровочное удостоверение. Нервная система начинает воспри-
нимать происходящее, будто дело происходит на Земле
или, по крайней мере, на землеподобной планете. Какой-
нибудь семиглазый телепат с Феномены покажется тебе
родным дядей. И без гипнопедии поймешь, о чем он толку-
ет. Но это еще не все!
Зурпла поднял палец:
— Самое интересное свойство адаптизола — аборигены
143
тоже принимают тебя за аборигена! По образу и подобию!
Как такое получается, мне не совсем понятно, коллектив-
ный гипноз или радиационная магия, но за действие ру-
чаюсь!
— А что потом? Когда домой вернемся? Константа не
будет выглядеть в моих глазах форменной..; э... семиглазой
телепаткой?.
— Побочные эффекты отсутствуют. Знакомый медик,
презентовавший адаптизол, гарантирует это однозначно.
Одно драже — одни сутки универсальной приспособляемо-
сти. Правда, клинические испытания не закончены...
— Ладно, давай сюда свои пилюли. Ты же знаешь, как
я «люблю» нуль-перелеты! Глядишь, адаптизол поможет
перенести мне кошмар, который зовется «переходом через
подпространство»!
— Сомневаюсь. Ясно было сказано: побочные эффекты
отсутствуют!
Действительно, адаптизол не помогал при нуль-переле-
тах, когда тебя самым натуральным образом разматывает
вдоль всех двадцати тысяч световых лье от места старта
до цели назначения. Джонга мутило, хотелось пить, в пра-
вом ухе стреляло очередями, а сердце норовило описать
замкнутую кривую, известную в математике под названи-
ем кардиоиды.
Но всякие неприятности хороши тем, что имекэт обык-
новение заканчиваться. И не обязательно летальным ис-
ходом.
Нуль-капсула материлизовалась вблизи Охотничьего
Поприща. Так называлось место, где хозяйничал догмате-
рий. Слово «догматерий» ничего не говорило охотникам, но
они полагались на фотонные ружья, не раз и не два прове-
ренные в действии.
Было темно. Друзья покинули корабль. Вокруг шеле-
стели колосья — Полинта славилась своим ячменем на всю
Г алактику.
Пока Зурпла сооружал чудо фортификационной мыс-
ли— окоп полного профиля с бруствером и стрелковой
ячейкой, Джонг выкашивал злаки по периметру, чтобы они
не заслоняли мишень, которая должна была показаться с
минуты на минуту,
t
— Кондратий, а я забыл Константе записку оставить,—
грустно поведал Виктор, закончив покос.
— Не маячь, лезь в окоп!—скомандовал Кондратий.—
144
Лучше будет, если мы первыми догматерия заметим, чем
наоборот!
С этим нельзя было не согласиться. Виктор съехал в
укрытие и стал думать о Константе. Он всегда о ней ду-
мал, когда выпадала свободная минута. Не обнаружив му-
жа рядом, она утром расстроится. Потом мысли Виктора по
странной аналогии перепрыгнули на книжку, захваченную
в дорогу, и он посетовал, что не научился в свое время
читать в темноте. Похождения частного детектива сродни
приключениям Межзвездных Охотников, и чтение подоб-
ной литературы часто давало повод для размышлений...
Ждать оставалось недолго. Светало. Самое время по-
казаться догматерию, и вот он неясным пятном стал выпол-
зать из низины.
— Ты видишь, Зурпла?
- Где?
— Направление — северо-северо-запад, шесть градусов
правее одиночного ориентира, дистанция — четыре мили!
— Не вижу. Глаза слипаются, должно быть, спать
хочу...
— Нашел время! Возьми бинокль и попробуй воору-
женным глазом!
— Теперь вижу. Похож на шарик от пинг-понга! Ниче-
го страшного...
— А размеры?
Размеры догматерия впечатляли. Даже отсюда, из око-
па, он выглядел ужасающим порождением космического ха-
оса. Ничего определенного — гигантская тварь непрерывно
меняла форму и окрас тела. Всю шкуру испещряли сак-
ральные символы, которые то и дело появлялись, вспыхи-
вали призрачным светом и вновь исчезали. Земляне
различили инь и ян, крест и змею, дымящееся зеркало и
звезду Соломона, не говоря уже о полумесяце и цветке ло-
тоса, которые проступали чаще прочих: видно, догматерий
предпочитал мусульманство и буддизм даосизму, христи-
анству, язычеству, религии ацтеков и иудаизму.
В центре медного лба сверкало загадочное клеймо Ме-
татрона, а хвост яростно чертил в воздухе знаки Каббалы.
Окутанный мистериями, догматерий полз посевами, сея
смерть злакам и разрушение верхнему слою почвы...
Дунул ветер, и до окопа дошли жуткие звуки молитв и
заклинаний, сопровождавшие движения монстра. При же-
лании можно было разобрать и заунывное пение муэдзи-
на, и экстатические вопли первобытного шамана, и джазо-
145
вую обработку бессмертной «Аве Мария» в исполнении
хора мальчиков-панков... Вся эта какофония была откро-
венно рассчитана на подавление здравого смысла и уж сов-
сем не рекомендовалась слабонервным, беременным жен-
щинам и детям до шестнадцати лет. Но, как известно, в
скопе не наблюдалось ни тех, ни других, ни третьих. Из-за
бруствера за эволюциями монстра следили проверенные
кадры Учреждения Межзвездной Охоты.
Виктор Джонг считался одним из ведущих сотрудников
северо-восточного филиала — задания выполнял всегда
качественно и в срок. Начальство за глаза даже прозвало
его Метром. Росту в Метре было шесть футов, не считая
дюймов. Возраста был он среднего, здоровья отменного,
телосложения крепкого, и брюзжание по любому поводу и
без повода пока не превратилось в превалирующую черту
характера, как у натур, лишенных одного из перечислен-
ных достоинств, двух или всех сразу. Он пылко любил свою
супругу, хотя женат был достаточный срок и флер-д-оранж
фаты давно успел превратиться в бегонию на подоконнике.
Напарник Джонга, Кондратий Викентьевич Зурпла,
еще не удостоился звания Межзвездный Охотник и про-
ходил по документам оружейным мастером шестого разряда
с доплатой за вредность. Он, в отличие от Виктора, являл
собой пример записного холостяка, но это не мешало их
дружбе. Это был невысокий, стройный, резкий в движе-
ниях и суждениях человек. Не любил он двух вещей: зер-
кал и дамских улыбок, усматривая в обоих насмешку над
собственной внешностью. (Давным-давно коварный сквэрг,
хищный представитель фауны южного сектора Млечного
Пути, оставил на лице Зурпла чудовищную отметину. Кос-
метологи серией блестящих операций свели следы сквэрга
на нет, но Кондратию казалось, что женщины обладают
свойством читать уродливые метки и через новую, переса-
женную кожу. Джонг иногда задумывался, а не оставил ли
хищник заодно рану и на душе друга?) Оружейный мастер
любил три вещи в жизни: обстоятельный мужской разго-
вор по душам; так называемые «житейские коллизии», из
которых всегда умудрялся выходить сухим; и неисправные
механизмы, к починке коих тяготел прямо паталогически.
Хлебом его не корми, дай только поковыряться в чем-ни-
будь хитроумном!
Впрочем, поломанное он обычно доводил до толка, да
так, что заслужил на работе прозвище Последняя Инстан-
146
ция. Дескать, если Викентьевич отступился, смело можно
сдавать рухлядь в утиль!
Виртуозное владение Виктора всеми видами вооружения
во Вселенной и золотые руки Последней Инстанции явля-
лись теми слагаемыми, которые давали в сумме такой сплав
меткости и надежности, что друзья предпочитали летать на
задания вместе, а это в свою очередь приводило к неиз-
менному успеху очередное охотничье предприятие, какЬвое
служило упрочению и без того высокого авторитета Учреж-
дения в целом и статусу Межзвездных Охотников в част-
ности.
...Между тем догматерий изрядно приблизился и раз-
вернулся в колоссальную гусеницу из множества сочленен-
ных сегментов. Сегменты были непохожи друг на друга,
как непохожи демиурги различных .рас, но одно было оди-
наковым — действие на подсознание. Хотя земляне понима-
ли, что чудовище заставляет мозг вспоминать отрывочные
сведения из учебников прикладного атеизма, легче не ста-
новилось. Виктор поймал себя на том, что мистика проса-
чивается сквозь поры, в ушах жужжат назойливые голоса
адептов Белой и Черной магий, а сам догматерий начинает
наливаться золотистым сиянием...
— Ну, держись, Кондрат! — рявкнул Виктор и кубарем
скатился на дно окопа. Невообразимый жар опадил затыл-
ки охотников. Дерн бруствера задымился. Догматерий на-
двигался, время от времени плюясь огнем. Теперь он боль-
ше походил на огнеметный танк, чем на гусеницу. Танк
покрывали каменные скрижали с божественными открове-
ниями...
Выбрав момент, Джонг выглянул из своего убежища.
Догматерий подполз на расстояние поражаемости. Он
поражал воображение. Пора было заговорить системе
Круксдаймера-Навошты! Даром ее, что ли, за столько све-
товых лье тащили?!
Межзвездный Охотник вскинул фотонку и впился ле-
вым глазом в резиновую присоску прицела. Указательный
палец плавно утопил клавишу спускового устройства. Ша-
ровая молния выпорхнула из разрядника и чмокнула дог-
материя в лоб. Любая зверюга тут же отбросила бы копыта
как миленькая, но только не догматерий! Он продолжал
надвигаться! Его не смог остановить даже электрический
разряд мощностью в миллиард электрон-вольт!!!
Снова и снова выскакивали молнии, но результат разо-
чаровал землян: монстр лишь обрел форму громадного
147
колеса, в котором непостижимым образом смешались буд-
дийская мандала, ярко-рыжий лик Ярилы и Юйту — не-
фритовый заяц, по верованиям древних китайцев, круглый
год круглым пестиком в круглой ступе толкущий порошок
бессмертия под коричным деревом на луне. Овеществлен-
ное суеверие катило как одержимое! Над продавленной
колеей курились фимиазмы — удушливые благовония срод-
ни медоточивому газу, которым наших друзей пытались
отвлечь от выполнения предыдущёго задания жрецщ с пла-
неты Пронырля. Зловеще скрежетали* скрижали. Они ис-
пользовались колесом в качестве тормозных колодок, иначе
отчего им было скрежетать? Дело запахло ладаном...
«Неужели это наша последняя охота?» — обескуражен-
но подумал Джонг, отбрасывая бесполезное ружье в сто-
рону. Догматерий выглядел неуязвимым, а, может быть, и
был таковым, ибо нет ничего более непробиваемого, чем
религиозные заблуждения. Взгляд Виктора скользнул
вниз. Зурпла сидел на дне окопа и сосредоточенно изучал
собственные ладони.
— Между прочим, поганая тварь через минуту займет-
ся непосредственно нами!—сообщил охотник.— А так как
мы — убежденные атеисты, пощады не будет!
— Спокойно! — отозвался оружейный мастер.— Атеи-
стов ничем не проймешь: ни Нагорной проповедью, ни
трансмутацией воды в крепленое вино, ни геенной огнен-
ной!
— Геенной?.. — переспросил Джонг, и решение за-
брезжило в сумраке отчаяния. Разгадка уязвимости не-
уязвимого заставила охотника вскарабкаться на бруствер.
Он понимал, что идет на смерть, но, как говорится, сме-
лость города берет.
— Эй ты, чудище окаянное! Слушай меня внимательно
и заруби на носу! Я тебя не боюсь! — Маленькая фигурка
на фоне нависающего обода подняла кулачок и погрозила
исчадию подсознания.— Ведь тебя на самом деле нет, ты
существуешь в воображении тех, кто склонен к мистике! А
я не верю в сверхъестественное!! Сгинь, нечистая сила,
растворись в тумане!!!
Колесо затормозило, и догматерий превратился во что-
то совсем уж бесформенное, но несомненно обладающее ор-
ганами речи, так как откуда-то сверху раздался громыхаю-
щий клерикальный голос:
— Ты мне лжешь, двуногое!
148
— Не верю в тебя, тварь отвратная, и никогда не по-
верю!
— Не может такого быть!—удивился монстр.— Все
двуногие, которых я встречал, обязательно верят в ирра-
циональное. Кто в Бермудский треугольник, кто в летаю-
щие тарелки, кто в столоверчение! Что может сравниться с
тайной потустороннего мира, вечной загадкой Жизни
и Смерти?! Вынырнет двуногий на какое-то мгновение из
небытия, малость побарахтается — и снова в пустоту, хаос,
Ничто. И ничего после себя в реальном мире не оставляет
кроме нытья, суеты и долгов. Скучно. Тоскливо. Страшно.
Вот и приходится верить в переселение душ после оконча-
тельной остановки сердца. Ад. Чистилище, Рай... А заодно
и в меня — средоточие всяческой иррациональности! Ты,
двуногое, все-таки мне лжешь, что ни во что не веришь!
Наверняка, если заглянуть тебе вовнутрь поглубже, оты-
щется суеверьице — малюсенькое, однако же суеверьице!
Охотник смутился. Всю жизнь он считал себя воинст-
вующим атеистом, но вдруг в подсознании что-нибудь пря-
чется? Темное. Неосознанное. Тогда пиши пропало! Не
пожалеет ведь догматерий... Но отступать некуда!
— Валяй! — бесшабашно сказал Виктор.— Где наша не
пропадала!
— Сейчас, двуногий,— прошипел монстр устрашающим
шепотом.— Я проверю самые потаенные закрома твоей
души. Под моим астральным взором все инстинкты стано-
вятся прозрачными, все побуждения, все накопившиеся за
миллионы лет эволюции страхи перед неведомым! И горе
на твою голову, двуногий, если ты солгал хотя бы на йоту!
Трепещи же и молись богам, в которых не веришь, атеист
проклятый!
Джонг почувствовал, как что-то скользкое и прохладное
проникло в черепную коробку и принялось * шарить в па-
мяти.
— Удивительно,— буркнул через некоторое время но-
воявленный рентгенолог.— Действительно, ничего. Абсо-
лютно атеистическое мировоззрение, плюнуть негде! Слу-
шай, двуногий, а жить тебе интересно?
— Еще как! — заверил монстра Виктор.
— Неужели трансцедентальное тебе до фени?
—- Конечно,— усмехнулся охотник.— Я и в детстве ни
в джинов, ни в гремлинов, ни в Бабу-Ягу не верил!
— Ав гадание, а в гороскопы? В. гороскопы все верят!
У меня припасен один — со стопроцентной гарантией сбы-
149
вания, в аккурат для твоего дня рождения! Между прочим,
с повышением по службе, с успехами в труде и личной
жизни...
Виктор захохотал и чуть не свалился Зурпле на голову.
Тварь всполошилась.
— Вот ты и попался, гад!—сообщил охотник.— На
силлогизме сгорел. У меня начальство строгое — за краси-
вые глаза повышать не будет!
Догматерий скукожился, занервничал весь, стал мелко
трястись. Впервые он нарвался на такого суперрациональ-
ного Индивида. Рядом с Виктором встал Зурпла и нанес
еще несколько ударов:
— В приметы тоже не верим! Ни в черного кота, ни в
бабу с пустыми ведрами, ни в понедельник — день тяже-
лый!
— А Чертова Дюжина? — зашатался монстр.
— Тринадцать — наше любимое число! Тринадцатого
Виктор женился, а меня любили тринадцать женщин! Вот!
По правде говоря, оружейник нагло врал. Не по отно-
шению к приметам, в которые они оба действительно не
верили. Просто в глубине души Кондратий был уверен,
что охваченный паникой догматерий его душу просвечи-
вать не станет. А ведь Последней Инстанции, как упомина-
лось выше, не чужда была вера в женское подкожное ясно-
видение!
Монстр попытался было наглеца покрыть догматом, но
оружейный мастер изящно увернулся. Из брюха твари по-
сыпались ритуалы и неприличные табу, во все стороны
полезла обветшалая мистика, хвост повис, как у собаки-
кардинала, побитого в схоластическом диспуте лютеранами.
Потом догматерий заструился, как воздух в жаркий пол-
день над старинным асфальтовым шоссе, и припал к земле,
как бы надеясь получить от нее новые силы. Агония зверя
была ужасна, как танцующий буги-вуги Шива, и трагична,
как отречение папы римского...
Когда падение монстра произошло, Зурпла посмотрел
на поверженное суеверие и задумчиво произнес:
— Вспомнил, в Большом справочнике Гросса сказано:
догматерий водятся исключительно на планетах системы
Предрассудок III. На Полинте их отродясь не случалось!
Виктор почесал затылок:
— Куда нас Учреждение откомандировало?
— Разумеется, на Полинту.
— А где мы находимся? '
150
— Что за глупые вопросы? Конечно, на Полните. Вон
там — Столица. А это — Охотничье Поприще. Слава богу,
капсулой управлял я, так что ошибки быть не может!
— Ты уверен?
— Как в том, что ты — Виктор Джонг, а я — Кондра-
тий Зурпла!
— Так зачем ты Большой справочник Гросса упоми-
наешь всуе?! —разъярился охотник.
— Просто странно как-то...
— Раньше вспоминать надо было. До того, как меня от
жены отрывать! И справки наводить раньше! А впрочем,
вызов с Полинты на отстрел одного догматерия — реаль-
ный факт, и от него не отвертишься!
Зурпла пнул монстра в бок.
— Откуда же тут догматерий?
— Конечно, я — атеист!—взорвался Джонг.— И ни в
каких догматериев, естественно, не верю! Но глазам-то
своим верить должен?! Вон он, догматерий! Лежит, повер-
жен! (Монстр с натугой приподнял чудовищное веко, вы-
казал мутный зрак и устало прошептал: «...изыди!») Рели-
гия, Кондратий, штука тонкая, и не стоит будить зверя,
тем более, что мы в него не верим! (Монстр судорожно
втянул воздух, веко закрылось, и он испустил дух оконча-
тельно.) А откуда он на планете появился, пусть здешнее
правительство решает! Не охотничье это дело! Кстати, что
нам предстоит дальше?
— Аудиенция в Президентском дворце.
— Тогда живо собираемся — и в Столицу! Еще надо
смокинги взять напрокат...
— Может, без смокингов обойдемся?
— Нельзя.
— Капсулу, стало быть, здесь оставим?
— И капсулу, и догматерия. Не тащить же их к Прези-
денту. Капсулу запрем на интеллектуальный замок. Для
отпирания я тут сингулярное уравнение с невырожденным
ядром подобрал. А на добычу заклятие наложи, позамыс-
ловатей!
Джонг запер транспортное средство, Зурпла наложил
заклятие на догматерия.
— Теперь в отель?
— В отель, в отель! Не в меблирашках же ютиться
прикажешь, как на Пронырле! После житья в них мне кло-
151
пы самыми страшными тварями в Галактике представля-
ются! В отель, и желательно выбрать наилучший! У меня
такое впечатление, что мы это заслужили!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
— В этом четырежды безумном мире
нет .ничего такого, ради чего стоит риско-
вать своей шевелюрой!—Сивый Дьявол
облизнул тонкие губы и поднес к ним чашу,
полную «Кровавой Мери».
— А Золотой Саркофаг? — усмехнулся
Джентльмен.
— Клянусь стигматами св. Агаты, сэр,
вы попали в точку! Но откуда вам извест-
но, что координаты саркофага вытатуирова-
. ны у меня на темени?
Граф SpoHTeKpucTUt «Убийство в морге»
Аудиенция в Президентском дворце началась сразу же,
как только солнце Полинты достигло зенита.
На торжественной церемонии присутствовали: с одной
стороны — оба землянина, с другой — лично гражданин
Президент, сопровождающие и другие официальные лица.
Все было очень мило. Гражданин Президент, краснощекий
обладатель крупного (не в пример остальным чертам сво-
его официального лица) носа, произнес полагающуюся в
подобных обстоятельствах речь. Он подробно остановился
на тесных узах дружбы, исконно связывающих обе плане-
ты, а также на творческом сотрудничестве, выразившемся
в выдающихся успехах на Охотничьем Поприще, выпавших
на долю... На чью долю выпали выдающиеся упехи, земля-
не не расслышали, ибо в этот момент аудитория разрази-
лась несмолкаемыми аплодисментами. Потом гражданин
Президент широко осветил^ вклад Межзвездного Охотника
и его верного соратника в благородное дело избавления По-
линты от поганого догматерия. Потом гражданин Прези-
дент долго и прекрасноречиво толковал о процветании
вверенной ему планеты за истекший период своего правле-
ния. Лидер оппозиции демонстративно крутил головой,
поглядывал на часы, наконец не выдержал и внятным ше-
потом сказал: «Регламент!» Гражданин Президент сделал
вид, будто ничего не заметил, и, как опытный оратор, влил
две-три ложки дегтя в бочку медоточивого выступления,
позволив себе слегка пожурить отсутствующего на приеме
152
начальника полиции за допущенную в аппарате корруп-
цию, местничество и постыдное закрывание глаз на тен-
денцию роста употребления пива на душу каждого сотруд-
ника органов правопорядка.
— Можно еще много и полезно говорить о Том и о
Сем, но я боюсь утомить присутствующих, а посему разре-
шите мне завершить! — сказал оратор в заключение.
Затем Виктор Джонг произнес ответное слово, напирая
на то, что Полинта произвела на него неизгладимое впечат-
ление своими охотничьими угодьями. Затем Кондратий
Викентьевич Зурпла произнес ответное слово, ни на что
особенно не напирая. Затем робот-распорядитель объ-
явил, что протокол церемонии исчерпан и желающим
предоставляется возможность посетить буфет, дискотеку
или зал аттракционов, а если такого желания нет, можно
остаться и задать вопросы представителям администрации.
Виктор почувствовал, что бесенок внутри него зашеве-
лился. А, будь что будет! Охотник подошел к гражданину
Президенту и эдак запросто, без обиняков, что называет-
ся, в лоб,спросил:
— Ваше Превосходительство! Будьте любезны объяс-
нить, почему планета Полинта носит название Полинты?
Крылья носа гражданина Президента от изумления
поднялись, словно собрались улететь. Гражданин Прези-
дент не ожидал, гражданин Президент удивился, что Меж-
звездного Охотника может интересовать ксенотопонимика,
сиречь наука о происхождении географических наименова-
ний на иных планетах. Но гражданин Президент бывал и
не в таких переделках. Он живо взял себя в руки, распра-
вил двумя пальцами крылья носа и довольно эмоционально
начал:
— О! Это весьма романтическая и поучительная исто-
рия. Первооткрыватель Полинты, ваш соотечественник
капитан-нарконавт Винченцо Сапогетти, как-то раз наку-
рился травки и отправился путешествовать. Он никуда не
спешил и двигался по обочине Главного Звездного Тракта,
который, как известно, хорошо изучен, очищен от комет и
снабжен многочисленными знаками дорожного движения.
Потом капитану надоели проторенные пути, и он свернул
в мало исследованный спиральный рукав. Мало ли, много
ли парсеков он пересек, но только в конце концов на его
утлом кораблике осталось всего полпинты горючего, кое
Сапогетти приберегал для особо торжественного случая.
А вокруг простирались непроглядные пучины коварного
153
космоса. Совсем было потерял надежду на благополучный
исход своего рискованного путешествия славный Винченцо,
как на экране допотопного лазерного дальномера появи-
лось чудное изображение нашей родины. Сначала нарко-
навт подумал, что ему пригрезился мираж или, в лучшем
случае, очередная галлюцинация, но, убедившись, что най-
денная планета созрела для контакта с Землей из-за про-
израставшего на ней дивного злака под названием ячмень
и еще более дивного напитка, из него приготовляемого,
Винченцо Сапогетти решил, что представился особо тор-
жественный случай, и последние сбережения с бульканьем
вошли в Историю и навигационные карты, в которых наход-
ка отныне нарекалась Полпинты. С течением времени от
длительного употребления звук «п» в середине слова сов-
сем стерся, а грубый концевой «ы» трансформировался в
нежный «а», и имя приобрело нынешний вариант — Полин-
та! Согласитесь, очень трогательно! А теперь утолите мое
любопытство, сударь!
— Слушаю вас внимательно, Ваше Превосходитель-
ство!— Виктор знал этикет до мелочей; если глава прави-
тельства просил утолить любопытство — следовало его
утолить!
— Что вы намерены предпринять в Обозримом буду-
щем, если не секрет?—учтиво спросил гражданин Прези-
дент и переступил с ноги на ногу. Шпоры на его ковбой-
ских сапогах при это печально звякнули.
«Сапоги малы ему, бедняге!» — внезапно понял охот-
ник, и ему стало по-хорошему, по-человечески жаль граж-
данина Президента.
Молчание затянулось.
— Ну какой же это секрет,— услышал Джонг гол^с
Зурплы, неслышно подошедшего к ним и взявшего на себя
бремя общения с внеземной администрацией,— Нам оста-
лось соблюсти некоторые формальности, связанные с актом
списания догматерия с вашего счета на баланс учрежде-
ния, собрать недостающие подписи на процентовках о до-
срочном выполнении этапов, как-то: подготовка, сбор
информации, визуальное наблюдение, собственно охота и
дележ шкуры, отметить командировочные предписания во
Дворце Правосудия. Мы надеемся, что вся эта волокита
долго не протянется!
— Процентовки можете смело оставить в канцелярии.
А пока осмотрите нашу Столицу. На исходе полинтийского
лета она особенно привлекательна!
154
— Весьма признательны!
— Жаль только, начальник полиции в творческом от-
пуске,— чело гражданина Президента на какое-то время
нахмурилось, но тут же обаятельная улыбка вновь выполз-
ла на небосклон лица.— Он выйдет на работу завтра
утром!
«Интересно,— подумал Джонг,2—с каких это пор на-
чальники полиции берут творческие отпуска? Что ли про-
токолы оформлять в стихах или сочинять эссе о пользе
превентивного заключения?»
— Собственно говоря,— протянул оружейный ма-
стер,— у нас к нему спешных дел нет...
— Просто без его визы касса не выплатит положенный
вам гонорар,поспешил разъяснить гражданин Прези-
дент.— К сожалению, у нас превосходно поставлена финан-
совая отчетность!
—2 Что ж, подождем до завтра,— согласился Зурпла.
— Вот и отлично,— оживился гражданин Президент
и принялся жать друзьям руки, дипломатично давая по-
нять, что встреча, прошедшая в теплой и сердечной обста-
новке, подошла к логическому завершению.— Желаю с
пользой провести время!
Президентский дворец располагался на окраине Столи-
цы, и до фешенебельного отеля «Гонихрустымилок», в
котором остановились земляне, было не близко. Аллея,
обсаженная Пенистыми деревьями, поросшие дивным зла-
ком поля, горбатый каменный мостик через весело журча-
щий ручей — все было как на Земле. И небо такое же
голубое. А в небе — птица.
Бдительный Кондратий ткнул охотника в бок. Высоко
в синеве парила не просто птица, а всепогодная птица с
телескопическим зрением. На языке специалистов она
носила звание коммуникационного атмосферного наблюда-
теля серии «Сикофант» и предназначалась для подгляды-
вания-подслушивания за наземными объектами.
...В это самое время на другом конце города, в здании
синдиката «Унисервис-Чистоган», в кабинете директора на
шестом этаже шло обычное производственное совещание.
Интерьер помещения был выдержан в чисто-канцелярском
стиле: в одном углу кабинета дремал на выносной консоли
дисплей, в другом — громоздился несгораемый шкаф марки
1-ШМО-2, страдающий от ожирения. В центре, за массив-
ным столом, сидела верхушка административного айсберга.
У демонстрационной доски с прикнопленными графиками
155
и номограммами плавал в собственном поту начальник пла-
ново-производственной службы. Под тяжелым взглядом
Шефа синдиката лицо начальника меняло оттенки, как те-
левизор, у которого барахлит блок цветности. Дело в том,
что усредненный показатель дивидендов резко пошел на
снижение. Начальник планово-производственной службы
валил на смежников, на перерасход лимитов, но всем бЫло
очевидно, что дело не в смежниках и не в перерасходе, а в
нерасторопности и преступной халатности самого началь-
ника. А Шеф хоть и имел широкий взгляд на вещи, тем не
менее смотрел на них исподлобья.
— Хватит!—оборвал он подчиненного и развернул
липкую обертку профилактической карамельки.— Знаешь,
что я с тобой сделаю?
Глава ППС пожал плечами, но внутри у него екнуло —
от Шефа можно было ожидать всего.
— Разжалую в водопроводчики!—ядовито пошутил
Шеф. — С испытательным сроком!
Присутствующие подобострастно оживились. В боль-
шинстве своем они недолюбливали главу ППС за склон-
ность к межотдельским склокам и потность ладоней, ей со-
путствующую.
— Но ты мне нужен в прежнем качестве,— закончил
свою мысль Шеф, — пока!
Деловая верхушка преданно засмеялась. Шеф прилепил
леденец к небу, прокашлялся и добрых полчаса изливал
жёлчь. Досталось всем без исключения, но главе планово-
производственной службы все-таки особо. По большому
счету. Так как у Шефа была луженая глотка, вскоре на полу
образовалась солидная лужа, в которой начальник ППС
промочил ноги, простудился, но на бюллетень уйти не
рискнул.
Первым в прениях выступил главбух.
— Положение синдиката, я не боюсь этого слова, угро-
жающее! — мрачно поведал он сослуживцам.— Если в бли-
жайшее время не поступят выгодные заказы...
— Поступят! — весомо произнес Шеф, отлепляя язы-
ком леденец. Под действием слюны карамель заметно со-
кратилась в размерах.
В дверях появилась секретарша Шефа с выдающимся
вперед бюстом.
— К вам Клиент Инкогнито!
«Странное имя и фамилия странная...» — подумал глав-
бух, но вслух ничего не сказал.
156
— Впустите! — разрешил Шеф.
В кабинет прошмыгнул Человек в Черном. На нем бы-
ли: элегантный вечерний костюм, сорочка на планке, гал-
стук-бабочка, тупоносые туфли на рифленой подошве, де-
мисезонный плащ, летняя шляпа. Надо ли уточнять, что и
остальные предметы туалета, как то: сетчатая майка, эла-
стичные носки и купальные трусы — были соответствующего
названию клиента цвета? Кроме всего прочего на нем лица
не было. Лицо заменяла черная бархатная полумаска.
— Почему госпрдин Клиент Инкогнито в маске? —
возмутился завкадрами, пожилой ветеран синдиката.
— Желание заказчика — закон для синдиката!—отре-
зал Шеф.
— Надеюсь, мой заказ-наряд вы получили? — начал
гнуть свою гнусную линию Человек в Черном.
— Исходящий номер Такой-то?—уточнил начканц,
солидный мужчина с застарелым шрамом на пол-лица. Но
хоть шрам и занимал пол-лица, к полиции начканц имел
весьма отдаленное отношение. — От Вчерашнего числа?
— Верно,— подтвердил незнакомец.— Беретесь ли вы
за выполнение моего заказа, или как?
Верхушка посмотрела на Шефа. Шеф сказал:
— Многие из присутствующих здесь хотели бы это
знать, и многие сейчас это узнают. Я говорю «да», хотя
мог бы сказать «нет». Мы беремся за выполнение вашего
заказа вне зависимости от того, хотят ли этого мои сотруд-
ники или нет, ибо от данного заказа я ожидаю многого:
повышения активности руководства синдиката, сплочения
вокруг него инициативно-творческих масс, а также распро-
странения деятельности всех служб на еще неохваченные
стороны универсального сервиса! У меня нет от вас тайн,
но от выполнения этого заказа зависит ни много ни мало,
а успешное завершение финансового года! Я уверен, что
качественным исполнением вышеупомянутого заказ-наряда
мы нанесем синдикату огромный экономический эффект!!!
Верхушка застонала от восторга. Все стали бить в ла-
доши. От овации на потолке задребезжали плафоны. Нач-
канц отличился, хрипло выкрикнув: «Браво!» Секретарша,
пятясь, втащила плетеную корзину с живыми цветами. На-
до полагать, от попытавшихся остаться неизвестными
поклонников ораторского искусства своего директора. Pac-
строганный до слез Шеф встал и несколько раз поклонился
в пояс.
А в луже на полу резвились Амебы, Бактерии, Вирусы
157
и Головастики. Последние проклюнулись из икринок бран-
ных слов Шефа и вовсю гонялись за первыми тремя бук-
вами Алфавита Жизни. Пищи было вдоволь — головастики
вырастали на глазах...
Когда волнение, вызванное речью Шефа, улеглось, воз-
ня под ногами синдикатского начальства стала совсем не-
выносимой, и завкадрами вызвал по селектору уборщицу
с первого этажа. Завидев швабру, головастики, частично
превратившиеся во взрослых земноводных, прыснули во
все стороны, а самый резвый и зеленый шмыгнул на подо-
конник, с него — в форточку, да и был таков. Через не-
сколько секунд снизу донесся звук шмякнувшейся с шесто-
го этажа амфибии.
Шеф посмотрел на заказчика и произнес сакраменталь-
ную фразу:
— КТО, КОГДА И ПОЧЕМ?
Бархатная Полумаска плавно приблизилась к дремлю-
щему терминалу и включила связь с птицей-шпионом. По
заспанному лицу дисплея заструились бегущие горизон-
тальные полоски. Возникла панорама Столицы. С высоты
птичьего полета люди на улицах казались букашками. Че-
ловек в Черном покрутил верньер. Изображение дернулось,
увеличилось, выхватив из пейзажа две нелепые фигурки
в смокингах. Одна повыше, другая пониже.
— Они! —ткнул заказчик пальцем в экран.— Срок —
не позднее завтрашнего вечера!
Человек в Черном ловко метнул на стол увесистую пач-
ку, заклеенную в бандерольки. Столешница ощутимо про-
гнулась под ее тяжестью.
— Это — задаток! Остальные — после операции!
Шеф проглотил то, что осталось к этому моменту от
карамельки, и прислушался, как в желудке железы приня-
лись за свою секретную деятельность.
— Интересные пироги получаются! — сказал он, со-
считав на глаз, через обертку, купюры. Такой способно-
стью — считать деньги непосредственно сквозь непрозрач-
ные предметы — у него в детстве не было. Этому он на-
учился на занимаемом посту.— Не многовато ли за обыч-
ный типовой заказ? '
— В самый раз, Шеф! — вставил пару-тройку слов без
разрешения шустрый главбух, косясь на задаток. Уж очень
тот выглядел аппетитно.
— Ваш подчиненный прав,— хищно оскалил зубы Че-
ловек в Черном.— В самый раз, я умею считать деньги!
158
Эта пара в смокингах стоит такой суммы! Кстати, если
вместо обоих будет уничтожен только кто-нибудь один,
сумма вознаграждения автоматически удваивается!
— Понятно,— сказал Шеф и вызвал по селектору сек-
ретаршу. Хотя честно говоря, ему было невдомек, как это
часть может стоить больше целого. «Но,— решил он про
себя,— Человек в Черном — большой оригинал!»
Секретарша* возникла с фирменными бланками синди-
ката в одной руке и плошкой расплавленного сургуча — в
другой. Свой драгоценный бюст она несла так, словно боя-
лась расплескать. Клиент Инкогнито невольно заглянул
в декольте и ужаснулся: «Если это хлынет через край, нас
всех затопит!»
Шеф энергично поставил автограф под грифом «Утвер-
ждаю», Человек в Черном — под грифом «Согласовано».
Потом оба обмакнули большие пальцы в плошку и скрепи-
ли договор в двух экземплярах собственными дактилоско-
пическими печатями.
— Теперь по обычаю синдиката надо как следует
спрыснуть НАШЕ ДЕЛО! Чтобы оно было в шляпе!
Секретарша бережно извлекла из чрева сейфа два гра-
неных бокала и запыленную бутыль «Чинзано Чейза».
— Люблю сухое вино с запахом легкого налета...
— Легкого налета? — переспросил заказчик.
— Да, именно легкого налета на полицейский уча-
сток! — разъяснил Шеф и с удовлетворением отметил, что
карамель-антидот успела раствориться в крови, и, если да-
же виио отравлено нетерпеливыми заместителями, ему
угрожает всего лишь клистир, но никак не костлявая. Будь
он повнимательнее, от него не ускользнуло бы, что партнер
по договору передернулся, когда речь зашла о полиции.
— Вино сухое, а дело предстоит «мокрое»,— сказал мо-
ложавый специалист из отдела Сбыта Краденного. В син-
дикат он пришел недавно и еще не отвык от глупой при-
вычки комментировать слова начальства вслух.
— Кому не по душе НАШЕ ДЕЛО, может нас поки-
нуть...— раздельно произнес Шеф, выхватил из жилетного
кармана бластер армейского образца и шлепнул несдержан-
ного на язык специалиста,—...навсегда!
Он наклонился к завкадрами и, показав на моложавый
труп, прошептал:
— Вот вам давно обещанное сокращение штатов!
После того, как выдержанное вино покинуло две гране-
159
ные емкости, чтобы переместиться в две другие, более вме-
стительные, Человек в Черном достал хронометр.
— Сверим часы! -7- сказал он торжественно, глядя, как
тонюсенькая струйка песка неумолимо отмеряет срок жиз-
ни тем, кого он указал в заказ-наряде от Вчерашнего чис-
ла.— Завтра к заходу я должен быть уверен, что их обоих
или одного из них нет в живых!
.— Все будет согласно договора,— заверил главбух,
сгребая лопатообразной ручищей пачку со стола.— Верно,
Шеф? '
Но Шеф в эту минуту думал о другом. Он никак не мог
отделаться от ощущения, что голос заказчика очень сильно
напоминает... Черт побери, он не мог вспомнить, кого!
ГЛАВА ВТОРАЯ
— Ридикюль, ради всего святого, обе-
щайте мне,— прижав руки к сердцу, про-
молвил граф,— что эта трепещущая тайна
никогда не станет достоянием гласности!
Это погубит репутацию тети Агаты!
— Клянусь!— пылко вскричал честный
сыщик, и его интеллигентное на удивление
лицо окаменело.— Пока сердце бьется в мо-
ей груди, ни одно слово касательно Сивого
Дьявола ие вырвется из моих уст! Даже
ваша тетя не узнает, кто скрывается под ли-
чиной коварного водопроводчика, сорвавше-
го вентиль, в голубой' ванной!
Граф Бронтекристи, «Убийство в морге»
На окраине Столицы особенно радовал глаз ширпотреб.
Наблюдательный Зурпла узрел на витрине одной из лавок
то, о чем долго и безуспешно мечтала Константа. На пра-
вах друга мужа Кондратий был в курсе мечтаний жены
Виктора.
— Глянь-ка сюда! — сказал он.— По-моему, именно это
Количество хотела твоя благоверная?
— Точно,— сразу согласился Виктор.— Она с ума сой-
дет от радости, если я привезу такое! Давай зайдем, при-
ценимся!
У входа их встретил Продавец-не-в-настроении. У него
были такие насупленные брови, что казалось, еще чуть-
чуть— и между ними полыхнет грозовой разряд.
На прилавке лежало Количество. Джонг пощупал —
Количество было отменного качества. Охотник совсем уж
160
было вознамерился броситься головой- в омут покупатель-
ства, но тут его взгляд уперся в рекламную надпись на
стене: «КОЛИЧЕСТВО ДОЛЖНО БЫТЬ,..» Если при-
смотреться, раньше надпись была длиннее — последнее
слово было'замазано, но угадывалось: «...КОЛИЧЕСТ-
ВОМ».
Неожиданно для него самого, в душе Виктора зашеве-
лился червяк сомнения.
— Нет, как сейчас помню, Константе такой цвет не к
лицу! Он ее полнит. Верно, Кондратий? Простите, уважае-
мый, у вас не найдется Количество другого цвета, потем-
нее? Мы тут посоветовались и решили — этот колер больно
маркий!
Продавец поднял очи горе и метнул молнию интенсив-
ного зеленого цвета в муху на потолке. Бедная представи-
тельница класса двукрылых обуглилась.
Зурпла поежился, представив, что испепеляющий
взгляд может обратиться на землян. Но торговец Коли-
чеством полез под прилавок, долго кряхтел, ворочался,
бубнил что-то и, наконец, выволок Количество подходяще-
го колера, но в рубчик. Он сдунул с Количества пыль и
пустил ее Зурпле не в бровь, а прямо в глаз.
Оружейный мастер зажмурился, но успел прошептать
в ухо другу:
— То, что надо. Поторгуйся, больше, чем Столько, не
давай!
Виктор кивнул и осведомился насчет цены.
— Красная цена такому шикарному Количеству —
Полстолька!
— С точки зрения покупателя,— заметил Зурпла,—
цена Константе не понравится!
— Что да, то да!—подтвердил Виктор, ибо супругу
свою он знал хорошо.
— Ценность Количеству придает розничная цена, со-
размерная желанию покупателя!—продолжал развивать
тему купли-продажи Кондратий Викентьевич. — И, если
эта цена не соответствует стереотипу, который сложился
при виде данного товара, покупатель скорее всего такой то-
вар не купит!
— Я вас не понимаю, берете, или как? —На лицо про-
давца было страшно смотреть без защитных очков. Где-то
в глубине бездонных зрачков зарождался протуберанец
сокрушительной силы.
— Или как,—безмятежно ответил Виктор. — Такое
6 Заказ 459 164
Количество на нашей родной планете стоит, по крайней
мере, в три раза дороже!!!
— Но это же импорт!—взвился чуть ли не к потолку
полинтиец.— Из-за таможенной скидки он не может стоить
дороже местного!
Непостижимо, но протуберанец рассосался сам собой,
и торговец придал своему лицу нейтральное выражение.
— Извините, — сказал охотник вежливо, наблюдая,
как меняется климат настроения продавца.— Как вы, на-
верное, догадались — мы прибыли издалека и, может быть,
чего-нибудь не понимаем. Не откажите в любезности —
проясните ситуацию!
— Извольте.
— Почему, когда мы изъявили желание приобрести
Количество, вас трудно было упрекнуть в хорошем распо-
ложении духа, а как только мы отказались от своего наме-
рения, ваше настроение сразу улучшилось?
Из глаз торгаша заструились светлые слезы умиления.
— Это так естественно. Продав Количество вам, я
лишаюсь возможности всучить его другому покупателю
гораздо дешевле!
И он расхохотался от всей души, дивясь тому, какие
все-таки странные люди живут на звездах. Земляне при-
соединились к веселью, но по иной причине.
Отсмеяв месячную норму, Джонг сказал:
— Так и быть. Беру за Столько!
— Нет,— отрезал продавец и последовала безобразная
сцена сбивания цены владельцем товара. В конце концов
землянину пришлось уступить. Он достал из бумажника
интерсолярный червонец — валюту, имеющую хождение по
всей территории Солнечной системы. Продавец сразу же
перестал торговаться и замахал руками. В помещении ста-
ло прохладнее, а ассигнация в руке Виктора затрепыхала,
как летучая рыба на палубе парусника.
— Стало быть, вы — с Земли?!—промямлил наконец
продавец Количества.
— С нее, родимой,— ответил Кондратий.— Разве это
так важно?
— Конечно!—засуетился полинтиец и снова полез под
прилавок.— У меня для вас заказное письмо!
Земляне переглянулись. У них не было друзей на По-
линте. Родственников и знакомых тоже. Некому было при-
слать им письмо, тем более заказное.
Конверт плотной бумаги был запечатан кровавым сур-
162
гучом, на котором отправитель оставил оттиск большого
пальца. Большой палец был маленьким. Но не очень. Вик-
тор присмотрелся. Двойная спираль с завитком, изнаноч-
ной петлей в сочетании с накидом и двумя лицевыми. Да,
среди близких ему людей никто не носил такой дактило-
скопии.
— Позволь! — сказал Зурпла, привычно взяв на себя
функции секретаря. Внутри оказался пожелтевший лист
старинного пергамента.
— Отправитель не чужд чувства прекрасного,— заме-
тил Джонг, заглядывая через плечо Зурплы.
«На вас охотится банда, возглавляемая известным ганг-
стером по кличке Фингал с Подсветкой. Преступники чрез-
вычайно опасны. Они сначала стреляют, потом требуют
предъявить визитные карточки. Берегитесь! В полицию
обращаться бесполезно.»
Вместо подписи стояло лаконичное — «ДОБРОЖЕЛА-
ТЕЛЬНИЦА».
Зурпла потянул носом в сторону факсимиле.
— Странно,— сказал он, шевеля ноздрями.— Очень
странно... Если исходить из подписи и, как ты верно заме-
тил, эстетических соображений, отправитель — женщина. А
насколько я разбираюсь в парфюмерии, от письма разит
армейским одеколоном с фантазийным чесночным запахом
«Шинель № 5»!
— Ничуть не странно,— возразил Виктор.— Мужской
одеколон применен для конспирации, на тот случай, если
письмо попадет в чужие руки! Поверь мне, женатому не
первый десяток лет, женщина знает, что делает, когда пи-
шет мужчине!
Владелец лавки изо всех сил маскировал любопытство
под маской равнодушия. Чтобы выглядеть убедительнее,
он даже ковырял в ухе зубочисткой! Вид при этом увлека-
тельном занятии у него был отсутствующим.
— Насколько можно доверять вашей соотечественнице,
взявшей на себя смелость прислать анонимное письмо под
таким оригинальным псевдонимом?
Продавец молниеносно пробежал глазами текст.
— Ни на йоту! — последовал категорический ответ.—
По правде говоря, Доброжелательница — худший из воз-
можных вариантов! Доброжелатель — это еще куда ни
шло, а доброжелательница... Злоумышленники обоего пола
предпочтительнее ангелов-анонимов, хотя и среди них у
меня больше веры в мужика... Одним словом, во-первых, не
6*
163
верю никому, кто желает добра мне, а почему-то не себе;
во-вторых, надо еще посмотреть, зачем тебе желают добра;
в-третьих, бабы вообще не знают, чего они желают; в-чет-
вертых, вот ежели желают тебе зла — этому можно и нуж-
но верить безоговорочно!
Пропустив женоненавистническую философию абориге-
на сквозь призму собственной точки зрения, Зурпла про-
должил расспросы:
— Имя главаря банды вам знакомо?
— А как же?! — задохнулся продавец.— Должен вас
огорчить, ребята! Дело ваше дрянь! Фингал держит всю
Столицу за кадык и вздохнуть никому спокойно не дает!
В случае надобности он может мобилизовать под свои зна-
мена до батальона наемных убийц, имеет на вооружении
боевую технику, включая бронемашины и вертолеты, а во
Дворце Правосудия окопались послушные его воле крюч-
котворы! Нет на свете такого закона, чтобы Фингал его не
нарушил, как нет такого преступления, которого бы он не
совершил! В заключение добавлю — минимум половина
столичных полицейских на откупе — на них Фингал денег
не жалеет! Так что утешить вас нечем! Мой вам совет:
берите ноги в руки и...
— Как ты думаешь, Виктор?
Джонг задумался.
— Задание-то не выполнено. Кроме того, завтра мы
должны получить процентовки...
— Понимаю,— согласился торговец, почесав затылок.—
Стрелять умеете?
— Немного,— скромно признался Зурпла.— Но как на
грех ружья остались в гостинице. Кто может гарантиро-
вать. что молодцы Фингала еще не добрались до нашего
арсенала. А без оружия, увы...
— Эта беда поправима. Мой двоюродный брат торгует
подержанным воинским снаряжением. Если хотите, могу
проводить к нему.
Лавка его двоюродного брата напоминала интендант-
ский склад мотострелковой дивизии полного списочного
состава после нашествия Мамая или инспекции из штаба
армии. На стенах висели карабины и самурайские мечи,
метательные дротики и арбалеты, снабженные приборами
ночного видения, лазерные винтовки и шипастые палицы.
В застекленных стендах скалили зубы смертоносные выру-
байтеры, любого калибра и любой расцветки. На щербатом
полу теснились оцинкованные ящики с артиллерийскими
164
снарядами, жестянки с патронами, коробки с ручными и
дикими гранатами, и даже средних размеров зенитное ору-
дие под брезентом, но вполне пригодное к употреблению.
Надпись на фанерной табличке гласила, что солидную
аппаратуру, начиная со стомиллиметровых гаубиц, можно
приобрести со скидкой или же в Кредит.
В проходах валялись противопехотные мины нажимного
действия, которые то и дело взрывались с противным вою-
щим звуком.
— Не обращайте на них внимания! — предупредил
Торговец Смертью.— Мины рвутся только тогда, когда на
них наступают, а вы, насколько я могу судить, желаете
приобрести товар исключительно в целях обороны?!
Он пошарил в закромах и извлек скорострельные ма-
шинки со стековыми магазинами. Перебрав несколько
штук, он выбрал одну посмазливее. Машинка изящно об-
легала руку и даже| не жала под мышкой. Совершенные об-
воды не нуждались в рекламе — и без того было ясно, что
скорострелка выпишет бессрочный пропуск любому орга-
низму для перехода в^мир иной, но Владелец Арсенала
перестал бы себя уважать, если бы выпустил ее в свет без
надлежащего напутствия:
— Настоятельно рекомендую, последняя модель из-
вестной фирмы «Уби Вальтер»! Проста в эксплуатации и
надежна, как автоматический подойник! Ни один прилич-
ный джентльмен не позволит себе выйти на прогулку без
подобной модели, если подозревает, что его поджидают
скверные люди..
— Заверните парочку! — нетерпеливо сказал Джонг.—
Я имею обыкновение всегда возвращаться из командиро-
вок к любимой супруге, и мне не хотелось бы нарушать эту
добрую традицию. Не знаю, как насчет прочих джентль-
менов, а нас определенно будут караулить... В подобном
положении скорострельная машинка на самом деле незаме-
нимая вещь!
— Скажите, любезный, — обратился к хозяину Зурп-
ла, механически разбирая и вновь собирая с завязанными
глазами бесхозный крупнокалиберный пулемет.— Что-ни-
будь более удобное, чем смокинги, для стрельбы лежа, с
колена и стоя, у вас имеется?
— Конечно! — всплеснул руками Повелитель Взрыв-
чатки.— Только на днях поступили бронебрюки самых хо-
довых размеров и майки-пуленепробивайки фасона «антй-
снайпер». И те и другие изготовлены из высококачествен-
165
ного сталепластика и рассчитаны на прямое попадание фу-
гасных и осколочных снарядов. Кумулятивного удара,
правда, не держат!
Кроме прогулочдеях комплектов, друзья приобрели по-
дарочный набор бризантных гранат в оригинальной упа-
ковке— метательные снаряды ближнего боя выглядели как
елочные игрушки.
Джонгу приглянулся было противоракетный комплекс
наземного базирования — полезнейшая штука на случай
неожиданного нападения с воздуха: дюжина стационарных
пусковых площадок, в мирное время используемых для
игры в гольф; командный пост; персональный компьютер
для оперативного ведения заградительного огня; система
запроса «свой-чужой»; подземный бункер с баром, игро-
текой и индивидуальными средствами выживания и, нако-
нец, сто восемь симпатичных ракет тица «ассегай» класса
«земля-воздух»! Но Зурпла отсоветовал тратить на него
остатки валюты, резонно рассудив, что Фингал вряд ли
осмелится штурмовать отель в центре города при помощи
авиации, а таскать комплекс за собой повсюду — руки
оборвешь и в городской транспорт не пустят!
Несмотря на то, что последняя сделка не состоялась,
Спаситель-за-наличные был настолько предупредителен,
что пригласил зайти покупателей в подвал, оборудованный
под тир-бомбоубежище. Там они всласть пометали гранаты
и постреляли из скорострельных машинок.
— Не ожидал! Честно слово, не ожидал! — удивился
хозяин подпольного полигона, подсчитывая сплошные де-
сятки в мишенях. — У вас просто убийственные успехи!
— Так уж,— пококетничал Виктор, но сообщать не
стал, кем работает и что у них в Учреждении все такие. Кто
знает, вдруг весь этот спектакль затеян в целях провока-
ции, дабы опорочить в глазах широкой общественности
заслуженный Колектив Межзвездных Охотников?!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
— Вы — обладатель тайны, за которой
вырисовываются сокровища на астрономи-
ческую сумму!
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Сивый Дья-
вол, продолжая сосредоточенно выструги-
вать из эбенового дерева балясину на про-
дажу.— Покамест я вижу только астрономи-
ческое расстояние до этой мифической со-
166
кровищннцы. Золотой Саркофаг надежно
спрятан там, во мраке, и много миль идти
до него...
— Но мой банк готов дать вам ссуду!—
страстно вскричал Нехороший Джентльмен.
Он немного подумал, прикинул что-то в
уме и добавил: — Из расчета 13% годовых!
Граф Бронтекристи, «Убийство в морге»
Нет, на сомнительный спектакль это не было похоже.
Всепогодная птица-соглядатай не зря сопровождала зем-
лян.
Выйдя из оружейной лавки, охотники угодили в пере-
плет. Реакция у друзей была превосходной. Впрочем, будь
она другой — им нечего было бы делать в Учреждении.
За сотую долю секунды до того, как кувыркающаяся
смерть разнесла вдребезги витрину, мимо которой прохо-
дили кандидаты в жертвы, Виктор почуял недоброе и ныр-
нул за мусорный бак. Он успел крикнуть другу: «Бере-...!»,
на «...-гись!» времени уже не хватило.
Зурпла не последовал примеру старшего товарища по
оружию.. Как и следовало ожидать, парень он был не про-
мах и первым открыл лицевой счет в состязании на мет-
кость. Скорострельной машинке пришлось оправдать соб-
ственную покупку фактически не отходя от кассы. Она
провентиллировала несколько раз тела стрелков, укрыв-
шихся в засаде напротив оружейной лавки, в уютной двух-
комнатной квартире. (Четвертый подъезд, второй этаж,
все удобства, лоджия, улучшенная планировка. Возможны
варианты.)
— Цвай,— сосчитал Зурпла поверженных противников
по-немецки. Ему никогда прежде не доводилось стрелять
по гуманоидам. Числительное проинформировало Джонга,
что у Фингала стало на два ствола меньше. В следующий
миг Зурплу спасла бронемайка, отразив пулю, пущенную
прямо в сердце.
— Драй,— уточнил Межзвездный Охотник тоже по-
немецки, вскидывая «Уби Вальтер», и третий снайпер тря-
пичной куклой вывалился из чердачного окошка.
— Следует заметить — военные действия начались без
объявления,— констатировал Зурпла.
— Известное дело — бандиты! — сказал Джонг, выле-
зая из своего укрытия.— Спасибо Доброжелательнице!
Нас спасло то, что мы успели вооружиться...
— Да, как ни крути, а ей мы обязаны жизнью!
167
— Знаешь, Кондратий, если мы сейчас не пообедаем, я
скончаюсь и без вмешательства Фингала...
— По-моему, вон то оригинальное здание прямо по
курсу навевает определенные ассоциации о вкусной и здо-
ровой пище!
Виктор посмотрел и увидел на противоположной* сторо-
не улицы здание, больше всего напоминающее полбуханки
ржаного хлеба, поставленные на ребро. Транспарант над вхо-
дом доверительно сообщил землянам, что в харчевне «Замо-
ри червячка!» они смогут совершить «перекусон на любой
вкус».
Интерьером харчевня тоже напоминала полбуханки:
стены выглядели натуральной ржаной корочкой. Недовер-
чивый Кондратий отодрал кусочек хрустящей облицовки и
попробовал на вкус, но стеньг были выпечены из ячменной
муки, и земляне сразу догадались, что попали в злачное
заведение...
Усевшись за свободный столик, друзья оглядели зал,
образованный пустотами ъ процессе неравномерной выпеч-
ки. На сцене в сиреневом полумраке бит-группа под назва-
нием «Вышибалз» настраивала инструменты. Охотники
отчетливо слышали, как повизгивает электроскрипка, гре-
мит басами синтезатор и перезванивают серебряные коло-
кольцы. Музыканты разгуливали между пюпитрами, смея-
лись, перешептывались, роняли невнятные фразы, подни-
мали себе настроение, закладывали за воротничок, отсчи-
тывали металлическим голосом в микрофон: «Даю пробу,
раз, два, три, четыре...» — словом, играли на нервах
публики, жаждущей ритма и мелодий.
— Да. это тебе не Сублимоцарт! — вздохнул Виктор.—
Пожалуй, от них не дождешься настоящего пианизма!
— Настоящего скрипизма, сологитаризма и организма
от них тоже не услышишь! — согласился Зурпла.— А ап-
паратура не слабая — чего один полифонический вариатор
стоит!
Полифонический вариатор, никелированным мастодон-
том возвышающийся до самого потолка, стоил, не преуве-
личивая, годовой зарплаты всего коллектива Учреждения
Межзвездной Охоты!
Наконец щекотальщики струн и клавиш угомонились,
расселись и грянули для затравки избитовую мелодию.
Друзья не ошиблись. Пошла-поехала откровенная биджи-
стика, манфредменство и джетротальщина. v
Так они выкаблучивали минут десять. Потом раэыгра-
168
лись, перестали тянуть кота за хвост и врезали компози-
цию на мотив популярного в прошлом нудного блюза. При-
чем полифонист оказался настоящим виртуозом: он так
зашаривал на ультра-фиолетовом регистре, так искусно
подыгрывал ножной педалью, что земляне вошли в раж.
— Интересно, зачем Фингалу понадобились наши
скальпы?—задумчиво спросил Зурпла в наступившем
антракте.— Мы на Полинте без году неделя и, по-моему,
не успели сделать никому ничего плохого?!
— Ты в этом уверен? И догматерию не сделали ничего
плохого, кроме того, что его ликвидировали?
— Какое отношение может иметь бандит к нашей за-
конной добыче?
— Скорее всего здесь, как на всякой цивилизованной
планете, наверняка образовано Общество Защиты Живот-
ных, а его активистов хлебом не корми, дай только над
охотниками поизмываться!
— Мстят, стало быть, за зверушку?
— Похоже на то,— подтвердил Виктор, вспомнив мед-
ный лоб зверушки, о который бились шаровые молнии и
пробить не могли!
Он посмотрел на свои руки. Они были обагрены кровью
непрожаренного бифштекса, взявшегося неизвестно откуда,
равно как порционная курятина у Кондратия и две розет-
ки с заливным.
— Нет, этого так оставлять нельзя! Официант!
Сервис в харчевне был поднят на должную высоту. Как
это ни удивительно, но обслуживание было человеческим.
Хотя, вполне возможно, хозяин заведения просто ориги-
нальничал, /сержа в штате живых официантов вместо
традиционных роботов.
— Сей момент! — над столиком склонилось лицо. Блед-
нее бледного. У официанта была грудная жаба. Жаба была
зеленая и ядовитая. Он встретил ее сегодня перед рабо-
той, когда переходил улицу в неположенном месте. Жаба
сидела на канализационной решетке, и взгляд у нее был
грустный. Официант пожалел бездомное существо и неожи-
данно для себя самого пригрел амфибию на собственной
груди. Все было бы ничего, да только присущий обычно
ему румянец куда-то исчез, да юркие мышки зрачков пря-
тались теперь глубоко в норках глазниц.— Чем уважаемые
гости недовольны?
— Вот это совершенно несъедобно! — возмущенный
Виктор ткнул пальцем в железобетонное желе заливного.
169
— А у меня? — поддакнул разъяренный Зурпла.—
Ваша так называемая жареная курица полностью не соот-
ветствует моим представлениям о том, какова должна быть
жареная курица!
— Насколько я помню школьный курс зоологии,— с
сомнением сказал бледнолицый астматик, вглядываясь в
нетронутое крылышко,— лошади пока не летают! Сами ви-
новаты, сударь, я предлагал ццплят табака в таблетках, но
вы так были увлечены музыкой... По поводу же заливно-
го,— он выразительно посмотрел на Джонга,— вы совер-
шенно правы. Третьего Дня шеф-повар поскользнулся, й
аналогичная порция упала ему на ногу. Скрытый перелом,
душераздирающие подробности, полная потеря трудоспо-
собности... А что поделаешь, фирменное блюдо из царь-
рыбы, а ее, как известно, можно только торпедой...
Вдруг с мышкоглазым что-то произошло: он как будто
вспомнил нечто важное. Земляне не знали, что разитель-
ная перемена в поведении официанта — дело рук жабы.
Официант тоже этого не знал.
— Виноват. Я по ошибке полагал, что вы из Полиции
Вкусов, а с ними у нас спорят! — начал оправдываться он,
собирая кушанья в скатерть, факирским жестом сдернутую
со стола.— Как же я вас сразу не признал? Еще раз вино-
ват.
Покончив безжалостно с прежней сервировкой, он до-
стал записную книжку и произнес:
ЗАСТОЛЬНЫЙ МОНОЛОГ:
— Паштет из язычков колибри под соусом из молок
ценных осетровых рыб пойдет? Записываю две порции...
Ах, четыре. Но есть одна неувязочка — придется подож-
дать... Пока рыбку поймают, пока молоки вынут, соус при-
готовят... Опять же колибри с перебоями поступают — не
сезон-с! Но если располагаете кое-каким временем? Не
располагаете! Значит, все четыре порции вычеркиваем!
Но ничего, как насчет закусочки? Есть грибочки белые
а ля шампиньон, фаршированные зернистой икоркой,
а есть трепанги с меренгами в шеренгу через одного! По-
ставляются исключительно за твердую валюту, но денег
таких стоят — принудительная перистальтика, прекрасные
анализы, повышенный гемоглобин! Кстати, как у вас с пи-
щеварением? Отрадно слышать. Тогда только у нас в ка-
фе и только сегодня, вам удивительно повезло; съедобные
минералы с астероида имени мадам Гесс-де-Кальве! Реко-
мендованы лицам, желающим сбросить лишний вес...
170
Жаль, я уверен, что вы пожалеете! На первую перемену
позвольте посоветовать изысканный: черепахнущий суп —
блаженство носа и глотки, восхитительный аромат! Впро-
чем, бульон из ласточкиных гнезд ему ничем не уступит!
На второе могу предложить седло дикой козы... О, вы ни-
когда не ездите верхом! Сочувствую. Тогда возьмите ма-
шиностроительную вермишель. Как желаете, чтобы я по-
дал ее: отдельными модулями или целым технологиче-
ским комплексом? В паре к вермишели идет заливной со-
ловей, любовно откормленный баснями местного эзопа по
фамилии Полифонтен...
— Неси! — простонал Виктор, захлебываясь слюной.—
Грибочки неси, трепангов неси, все неси! Но только
быстро!
— Понял. Имею один вопрос: чем запивать будем?
— Лимонадом! — отрезал Кондратий, который с детст-
ва терпеть не мог не только никотин, но и алкоголь.
Грудная жаба настойчиво призывала официанта дей-
ствовать. Через секунду на свежезастеленном столике стал
из ничего возникать натюрморт на белково-жиро-углевод-
ную тему. Салаты служили подмалевочным фоном, паш-
теты придавали колорит, рыбные и мясные ассорти могли
вызвать у знатока восхищение умело подобранной цвето-
вой гаммой: от пламенеющих панцирей лангустов и омаров
до фиолетового бока молодого барашка, запеченного с чес-
ноком, миндальным орехом и горькими перчиками. Гар-
нир из панированных овощей был вкраплен в холст ска-
терти смелыми мазками, выдающими руку мастера. Апо-
феозом же всей картины, несомненно, являлся запотевший
графин прозрачного стекла с жидкостью ядовито-зелено-
го цвета — фирменным лимонадом харчевни «Замори чер-
вячка!»
Отдавая должное мастерству Гения Сервировки, Вик-
тор Джонг подумал, что все равно фасолевый суп с гри-
бами и сибирские пельмени из заварного теста никто луч-
ше Константы не приготовит!
— Знаешь, Виктор, если честно,— признался Кондра-
тий и проглотил слюну,— сейчас бы сюда фасолевого супа
с грибами и пельменей, которые Константе удаются лучше
всего!
Конца фразы Джонг не расслышал — «Вышибалз»
врубили душещипательное ретро,, и посетители бросились
на штурм танцевального пятачка. Барабанщик оставил
ударные и стал измываться над электрофлейтой, которая
171
больше всего походила на парализованную змею. Сходст-
во усугублялось тем обстоятельством, что у флейты на-
личествовала» ту пая башка, из которой, в такт мелодии вы-
ползал и вновь прятался раздвоенный металлический
язычок.
Зурпла плеснул в бокал лимонада и по привычке стал
разглядывать содержимое на свет, как всегда любуясь
всплывающими пузырьками. Взгляд его встретился с гла-
зами официанта — мышки пристально следили за кошкой,
которая вместо того, чтобы утолять жажду, предавалась
бессмысленному на их взгляд созерцанию газа, стремяще-
гося покинуть жидкость. Но следили не только мышки:
форменная рубашка бледнолицего маэстро расстегнулась,
и в прореху высунулась отвратительная морда зеленой
жабы!
Движимая инстинктом врожденной антипатии к земно-
водным, электрофлейта зашипела, как королевская кобра,
заметившая добычу. Зурплу поразила фальшивая нота,
прозвучавшая диссонансом и одновременно предупрежде-
нием. Ему почудился намек, некое предчувствие беды, и
тонкая интуиция человека, привыкшего к опасностям, свя-
зала концы с концами. Все встало на свои места: и шипя-
щая флейта, и зеленая жаба, и официанта нетерпеливое
ожидание — лимонад был отравлен!
Кондратий цепко схватил злоумышленника за сонную
артерию:
— Попался, гад! Фрукт фаршированный! С Финга-
лом поди снюхался?!
Виктор, размягченный старинной музыкой, меланхолич-
но наблюдал скетч, в котором его товарищ исполнял за-
главную роль. Охотник ничего не понимал и весьма пора-
зился, когда Любитель-Отравитель не стал довольство-
ваться партией статиста в им же затеянном спектакле. Фи-
нальный монолог без единого слова был насыщен полны-
ми внутреннего драматизма мизансценами: мышкоглазый
пал грудью на сервированную деликатесами сцену и при-
нялся поспешно запихивать в рот куски, лишая полотно
ужина законченности и продуманной до мелочей компози-
ции. Отравлен был не только лимонад...
Тело работника сомнительного сервиса конвульсивно
изогнулось, и он принял смерть под скатертью. Мышко-
глазый террорист угодил в мышеловку, расставленную на
клиентов, тем самым подтвердив истину «не рой другому
яму сам»!
172
Под занавес трагедии бит-группа сыграла ' траурный
марш Шопена в стиле рэгги. Коллеги покойного прикати-
ли столик на колесах. Тело уложили, украсили сельдере-
ем и петрушкой, полили "ореховым соусом и отвезли в мо-
розильник до официального расследования. Все было тор-
жественно и печально.
— По правде говоря,— задумчиво произнес Зурпла,
глядя вслед похоронной процессий,— что-то мне есть рас-
хотелось... И вообще, лучше быть голодным, но живым,
чем помереть от обжорства!
— Лукулл придерживался иной точки зрения,— возра-
зил Виктор, вставая тем не менее из-за стола.—< Когда ему
пришлось выбирать между щадящей диетой и дегустацией
фаршированной головы осьминога, безумно вкусной
и безумно ядовитой, он выбрал второе!
— Лукулл? Кто такой? Тоже из Межзвездных?
— Не совсем...— улыбнулся Метр, пробираясь между
столиками.— Но покушать любил...
Он посмотрел на сцену и не узнал «Вышибалз». С ни-
ми творилось странное. Скрипач водил смычком по ги-
гантской канцелярской скрепке, ударник вновь сменил
инструмент и теперь шпарил на складном плотницком мет:
ре, а сологитарист перестал играть и сидел несолонохле-
бавши.
Джонг протер глаза — подобный иллюзион не мог
возникнуть даже в игральном фантомате, настроенном на
чепушистику, когда на объемном экране вовсю бесчинству-
ют невообразимые создания, порожденные безудержной
детской фантазией.
За зрением наступил черед обоняния, оно тоже вклю-
чилось в непонятно кем затеянную игру — по залу явствен-
но проплыл запах проросшего зерна...
Не успел Межзвездный Охотник избавиться от очеред-
ного наваждения, как новое происшествие целиком Завла-
дело его вниманием. Какой-то шутник бросил под ноги
танцующим копощащийся клубок. Во все стороны из него
торчали мохнатые щупальцы. В помещении стал меркнуть
свет, а клубок принялся распухать судорожными толч-
ками.
Дамы завизжали. Кавалеры сделали два шага налево
и шаг назад. Зурпла выхватил скорострельную машинку,
пробурчав: «Эх, Лукулла бы сюда!», но стрелять не ре-
шился,, опасаясь рикошетов и неудовольствия хозяина хар-
чевни.
173
Присутствующих охватила паника, и только поддав-
шие «Вышибалз» не поддались общему настроению, про-
должая наяривать что-то жизнеутверждающее.
— Спокойно!—крикнул Виктор Джонг. Он не успел
выпить и трезво оценил обстановку.— Быстрее вырубите
свет, если не хотите, чтобы эта мерзость раздалась до по-
толка и раздавила всех! Надо набросить на нее плотную
светонепроницаемую ткань!
Охотник встречал подобных тварей на планете Кро-
мешная Зга — квантующие светоеды усваивали все виды
излучений в оптическом диапазоне.
Великое дело — инициатива, взятая на себя специалис-
том! Даже распоследний дурак знает, что нужно делать,
если это ему подсказать. И еще. До чего замечательно,
что современную музыку извлекают с помощью агрегатов
величиной с паровую турбину! В чехол из-под полифони-
ческого вариатора можно было вместить не только кванту-
ющего светоеда, но и старину догматерия со всеми причин-
далами!
Вдохновленные призывом Джонга посетители и ток вы-
рубили, и чехол на светоеда накинули, и туш в честь спа-
сителя сообща заказали. Бит-группа заказ охотно выпол-
нила, но из-за отсутствия электричества пришлось двум
бойким девицам в незатейливых платьях-одуванчиках кру-
тить динамо, отчего туш прозвучал не так убедительно, как
хотелось бы.
Кавалеры жали руку охотнику, дамы брали автографы.
Подошедший хозяин просил заходить почаще и обещал
установить у входа в заведение мемориальную доску.
— Ну, это уже ни в какие ворота не лезет!—возму-
тился Зурпла, буквально выдирая друга из чересчур пыл-
ких объятий какой-то экзальтированной особы. Особа
распространяла вокруг себя изысканный букет не без гра-
дусов и упивалась своей жертвенностью.— Официант-са-
моубийца, потом светоед, сколько можно?!
— Ты прав, Кондратий! — согласился Межзвездный
Охотник.— Две попытки на один интерьер — это слишком
даже для бандита с большой дороги. Тревожный симптом!
Верно говорил продавец Количества — Фингал с Подсвет-
кой способен нарушить любой закон, включая и этические
нормы! Где это видано, покушаться на убийство дважды в
одном месте! Безобразие!!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Граф, координаты Золотого Саркофа-
га у меня в кармане!
—- Не может быть?!—Граф как истин-
ный аристократ встретил радостную весть и
перестал рыдать.
— Да, граф, да. Я сбрил остатки неког-
да пышных кудрей со скальпа известного
вам лица и скопировал вытатуированную
на темени карту, хотя в нее из-за старче-
ской пигментации вполне могла вкрасться
опечатка!
— Боже милостивый, значит, Шарлотта
снова сможет забрать из ломбарда фамиль-
ные драгоценности!!
— Граф,— встрепенулся Кураре,— вы
слышали крик? Мне показалось, это голос
мадам!
— Наверное,— граф зевнул, деликатно
прикрыв рот ладонью,— ее опять похитили!
Потом в качестве выкупа потребуют коор-
динаты нашей семейной реликвии... Боже,
до чего это утомительно!
Граф Бронтекристи, «Убийство в морге»
Не успели земляне отойти от харчевни, как из-за угла
выскочил заляпанный камуфляжем бронетранспортер. Эта-
кий тест Роршаха для проверки воображения у умственно
отсталых, но снабженный рубчатыми шинами повышенной
проходимости и гроздью управляемых реактивных вопро-
сов на турели поверх приземистого корпуса.
«Сейчас он нас протестирует!»—подумали Виктор
и Кондратий одновременно. Экзаменатор на колесах долго
не церемонился — он резко затормозил, турель со скрипом
развернулась, и вопросы посыпались один за другим.
Здание осело и рухнуло. Сквозь грохот обрушивающих-
ся перекрытий, сквозь встревоженные голоса жильцов
с верхних этажей продолжала доноситься разухабистая
мелодия и топот танцующих из харчевни «Замори червяч-
ка», лишившейся крыши над головой.
Но бронетранспортеру было мало произведенного шу-
ма: во время ракетной атаки он еще жутко завывал клак-
соном, чем распугал и без того прохожих. К слову сказать,
жители Столицы определенно страдали дромофобией —
боязнью уличного движения. Но их можно было понять:
попробуйте-ка погулять на свежем воздухе по тротуарам,
ежели по проезжей части в это время шастают бронирован-
ные вездеходы!
175
— Серьезная заявка на победу! — прокомментировал
вступительное слово бронетранспортера оружейный мастер
и не стал медлить с ответом, выстрелив в узкую смотро-
вую щель.
Турель накренилась, и на мостовую скатился послед-
ний вопрос с хвостовым (эперением. Подпрыгивая, он под-
катился к бордюру. Не сговариваясь, земляне прыгнули во
все четыре стороны! К счастью, заключительный аргумент
экзаменатора оказался с истекшим сроком хранения...
Виктор, лежа на тротуаре, перевернулся на спину и
увидел радиатор боевой машины в интересном ракурсе.
Под декоративной броневой плитой, защищающей двига-
тель внутреннего сгорания от пыли, грязи и подкалибер-
ных снарядов, были намалеваны яркие буквы «КРУГО-
СВЕТНОЕ РАЛЛИ В ЧЕСТЬ МОЕЙ КРАЛИ!» Видео-
камеру бы сюда — чудный снимок вышел. Для конкурса
«Что бы это значило?». Бронеход трудно, было причислить
к легковому транспорту, вместе с экипажем он весил тонн
десять! А так, для не слишком опытного регулировщика,
он вполне мог сойти за новую спортивную модель.
Видеокамеры под рукой не оказалось, зато нашлась по-
дарочная граната. Виктор взвесил на ладони невесомый
елочный шарик, вынул зубами предохранительную чеку и
великолепным баскетбольным крюком послал свой контр-
вопрос в открытый сверху кузов.
Транспортер тряхнуло и опрокинуло набок, создав тем
самым аварийную ситуацию для городского транспорта.
Как горошины из стручка, на мостовую высыпались восемь
усопших бойцов Фингала.
— Поздравляю с первой дюжиной! — сказал Виктор.
— ?!
— Три снайпера, официант и эта мотопехота!
— Как ты считаешь, Виктор, сколько дюжин в ба-
тальоне ?
— Наверное, много.
— Так я и думал. У меня из головы не выходят слова
торговца Количеством о батальоне наемных убийц под на-
чалом Фингала!
— Что говорить, ситуация не в нащу пользу, но мы
должны победить!
— Хорошо бы...
Как ни странно, больше покушений по дороге в отель
не было. То ли Фингал дал землянам передышку, то ли
притуплял им бдительность...
176
Портье в холле был приветлив и предупредителен, как
и несколько часов назад, когда охотники заполняли реги-
страционные карточки после утомительной засады на дог-
материя.
— Нас никто не спрашивал? — поинтересовался
Джонг.
— Вас никто не спрашивал, но звонил гражданин Пре-
зидент. Просил передать, что будет ждать на хомодроме.
Места в Гостевой ложе забронированы.
— Это все?
Портье почесал согнутым мизинцем начинающуюся
плешь и выложил на конторку конверт со знакомым отпе-
чатком на сургуче.
«В вашем номере — засада из отборных головорезов.
Портье блюдет нейтралитет и интересы заведения — рас-
считывать на него пустой номер. Приглашение гражданина
Президента примите обязательно!»
— Идем — там разберемся! — увлек Зурпла охотника
к лифту. — Хотел бы я переговорить с Доброжелательни-
цей тет-а-тет! Видно, мировая тетка!
— Сомневаюсь,— засомневался Виктор, вспомнив фи-
лософские; концепции владельца промтоварной лавки.
— А я вот что тебе скажу,— сказал Зурпла уже в ка-
бине.
— Давай выкладывай! — выложил Джонг, когда лифт
добрался до положенного этажа.
— Выскажу, выскажу,— высказал' оружейный мастер,
распахивая дверцу.
Межзвездный Охотник снял «Уби Вальтер» с предо-
хранителя — за поворотом показалась дверь снятого ими
«люкса».
— Кондратам, как, будем брать «языка»? Отбиваемся,
стреляем, а все пешки попадаются. Ни одной мало-мальски
ценной фигуры с доски не сняли. Возьмем «языка» —
на ладью или офицера — на того, кто ими двигает,—
выйдем!
Зурпла не успел ответить. Нервы у костоломов не вы-
держали. Услышав, что земляне приближаются, они рас-
пахнули дверь.
Мордоворотов было не густо — числом четыре. Зато все
тлечистые, погрязшие в буграх мышц, заметных даже под
черными куртками фасона «апаш». Были они бритоголовые
и нахальноглазые. Один держал в руке кастет, другой —
177
металлический шарик на цепочке. Остальные полагались
на бронированные кулаки.
Стало ясно: такие ребятки никому не спустят, ибо опы-
та по части кровопускания и скоростного спуска с лестниц
им было не занимать.
Молчание сгустилось. Противники меряли друг друга
оценивающими взглядами. Разумеется, можно вновь пус-
тить в ход скорострелки, но земляне уважали неписаный
кодекс чести — очевидно, костоломы предпочитали культ,
грубой физической силы.
— Постойте!—раздался звонкий девичий голос отку-
да-то из-за спин сотрудников Учреждения. На площадку
выбежала молоденькая горничная. Она раскраснелась от
быстрого бега, и фигурка у нее была четкая, как бронзовая
статуэтка работы мастеров Ренессанса.— Портье умоляет
не стрелять! Постояльцы жалуются на шум, и отель теряет
клиентов!
Зурпла шагнул навстречу костоломам.
— Парни! — сказал он дружелюбно.— Уважим посто-
яльцев, а заодно и портье?!
Девушка зарделась еще пуще и томно потупила ресни-
цы: Зурпла ей понравился. Такой понятливый и обходи-
тельный — настоящий мужчина!
— Предлагаю решить дело врукопашную! Три раунда
по десять секунд без ограничений на болевые и удушаю-
щие приемы!
Горничная подарила Кондратию многообещающую
улыбку. Виктор тоже улыбнулся — вряд ли «парни» подо-
зревали, что невысокий и на вид не шибко сильный земля-
нин — чемпион северо-восточного филиала Учреждения
Межзвездной Охоты по секретной японской борьбе назад-
ни-шагу.
— А мы что? Мы ничего,— промычал Кастет. Пред-
ложение Зурплы пришлось бритоголовым по вкусу. Злост-
ным хулиганам нравилось, когда на жертвах не остается
огнестрельных пометок. Орудуя на большой дороге, они
частенько выдавали покойников за результат дорожно-
транспортных происшествий, вовремя подкладывая убиен-
ных под колеса троллейбуса. Они собирались распра-
виться с землянином-коротышкой уже на первых секундах,
а потом без помех убрать второго.
Тем временем Зурпла прошел в номер, переоделся в бе-
лое кимоно, повязал соответствующий своему дану пояс,
провел перед зеркалом молниеносный бой с тенью, корча
178
устрашающие гримасы и распаляя себя отечественной лек-
сикой, дошедшей из глубины веков и специально предна-
значенной для подобных случаев, помассировал челюсть,
коя давненько не бывала в переделках, снова вышел в ко-
ридор, отвесил всем врагам-соперникам по поклону и начал
бой. На все вышеперечисленное Кондратйй затратил три
с четвертью секунды — большего от него не мог потребо-
вать даже любимый тренер Ю-Кин-сан.
Виктор и горничная наблюдали за графикой поединка,
затаив дыхание. Конечно, охотник тоже рвался в бой, но
понимал, что будет только мешать другу. С тех пор, как он
связал судьбу с Константой, пришлось сменить борцовское
татами на концерты Сублимоцарта...
По исходной стойке Виктор понял, что Кондратий нач-
нет с излюбленного хода Нас Два — Их Четыре.
«Оценят ли противники гамбит?» — мелькнула тревож-
ная мысль, но чемпиону и карты в руки. Теория ножных
дебютов была для Зурплы открытой книгой.
Азарт сопереживания заставил Джонга следить за еди-
ноборством, будто он писал в уме отчет для спортивного
еженедельника:
«..„черные тоже разбирались в основах рукоприкладст-
ва. Они напали скопом, сразу создав на импровизирован-
ном ринге определенный материальный перевес. Как-ни-
как их было в четыре раза больше. Но такое тривиальное
начало не застало чемпиона врасплох. Во всяком случае,
над ответным ходом он думал не более одной десятой се-
кунды:
2. Нырок под руку Шариком по спине
3. Локтем в живот Апперкот через локоть
Создалась стратегически сложная ситуация, когда чем-
пиону следовало зорко следить, чтобы черные не провели
с выгодой освобождающие перемещения:
4. Подхват стопой изнутри
Шарик на Цепочке, обрушившись с фланга, не дал раз-
вития идее Кондратия вывести одного из Бронированных
Кулаков из строя. Зурпле пришлось провести отвлекаю-
щий ход по почке Кастету. Дебют в целом складывался в
пользу черных, но Бронированный Кулак № 2 в запале
смазал собственного партнера по уху. Воспользовавшись
замешательством в стане противника, чемпион исполнил
бесподобную по красоте рокировку босой пяткой по горлу
Шарика на Цепочке, отчего тот съежился и испустил звук.
Это был предсмертный звук...»
179
— Брек! Время первого раунда истекло!—громко
крикнула горничная.
Оставшиеся в живых мордовороты хмуро отошли в од-
ну сторону, Кондратий — в другую. Костоломы были бук-
вально ошарашены уходом из жизни самой мощной
фигуры.
Виктор принес из номера махровое полотенце,
— Отлично, отлично! Эк ты его, Кондратий, хватил!
Силы у них навалом, а вот тактической мысли — кот на-
плакал! И очень прошу, не подставляй висок Кастету,
смотреть больно!
«...миттельшпиль начался гораздо спокойнее, чем де-
бют. Потеря Шарика сказалась на действиях черных:
7. Мельница Кастетом по переносице
8. Блок плечом Проникающий удар в диафрагму
9. Прыжок в сторону?
(Здесь стоило пойти на обмен ударами с обеих рук, а луч-
ше — ход коленом в пах, из-за дальнейшей угрозы солнеч-
ному сплетению:
10. ... Удар открытой перчаткой
11. Задняя подсечка!!!
(Великолепное знание чемпионом анатомии в ее приклад-
ном смысле!)
12. Серия ударов по корпусу!!!
Первый Кулак приказал остальным долго ждать. Но
так и не поднялся. Миттельшпиль перешел в ладейное
окончание,, где у черных лишняя, полная сил фигура, а у
чемпиона — качество проведенных им приемов...»
Во время перерыва, не переставая массировать возбуж-
денные конечности Зурплы, секундант Джонг прошептал
ему на ухо:
— Не увлекайся! Помни о «языкр»! Одного как хо-
чешь, но оставь в живых!
Кондратий вяло кивнул. Сказывалось напряжение
трудного дня. Он устал как собака и часто дышал, поло-
жив язык на плечо.
«...эндшпиль для чемпиона стал камнем преткновения.
Получив преимущество в один ход, Кастет достал-таки
его. По тому, как простонал Кондратий, стало ясно, что
дело плохо:
13. Ложный замах Боковой в скулу
14. Нокдаун Хук справа
15. Состояние грогги
Чемпион «поплыл». Он ушел в глухую защиту, а Кас-
180
тет методично бил, пока не сломал ему левую руку. Пора-
жение казалось неминуемым, но здесь Зурпла применил
психологическую новинку, с которой черные, должно быть,
не встречались в своей практике: землянин вслух МАТЬ-
ТВОЮКНУЛ! Это произвело магическое действие: со-
перники растерялись, их движения замедлились, уши по-
краснели, а удары стали ватными. Чемпион выдержал эф-
фектную паузу, после чего пробежался обеими ногами по
грудной клетке претендента. Кастет зашатался и на какую-
то мизерную долю секунды раскрылся.
16. Ребром ладони по первому встречному кадыку!!!
Этот кадык принадлежал Кастету. Он застыл на мес-
те, разинув рот от острой нехватки воздуха. Чемпион со-
брал волю в кулак и вложил его в челюсть противника.
Кастет не выдержал, сложился пополам и прикорнул под
стеночкой. Навеки.
Зурпле тоже досталось: пока он работал Кастета, по-
следний претендент на почетное звание Оставшегося-в-жи-
вых тузил его сзади и ухитрился серьезно повредить пред-
плюсну на маховой ноге.
Когда время поединка истекло, он предложил чемпио-
ну ничью без возобновления доигрывания...»
— Итак, голубчик,— сказал Виктор Джонг наглецу.'—
Три — ноль! А если ты не примешь наши условия, счет
увеличится! Хочется, чтобы ты подробно ответил на один
гцекотливый вопрос!
Мордоворот поежился, бросил мимолетный взгляд на
свежие трупы, и что-то сверкнуло в нахальных очах.
— Я все подсек, сэнсэй! — по неведению он принял
Межзвездного Охотника за тренера Зурплы и стал почти-
тельно именовать Учителем.— Кажется, Охотник Желает
Знать, Где Сейчас Фингал?
Друзья переглянулись. «Язык» попался проницатель-
ный, ведь пока его никто не тянул за язык. К тому же не
лишенный юмора и знания начал мнемоники.
— И без тебя мы знаем, как запоминать цвета радуги!
Ты с нами не шути — это может плохо кончиться!
— А чем Фингал не фазан? — усмехнулся Последний
из Хулиган разбитыми в кровь губами.— Поди распустил
хвост на хомодроме. Старый хрыч обожает скачки поро-
дистых восемнадцатилеток. Сегодня вечером — четверть-
финалов он никогда не пропускает четвертьфиналов!
— Надо понимать твои слова так, что ты не откажешь
в любезности проводить нас на хомодром?
181
— С удовольствием, сэнсэй.
Зурпла скривился от нестерпимой боли:
— Виктор, прости! На хомодром пойдешь один. Сам
понимаешь, какой из меня теперь ходок: скрытый перелом
плюс предплюсна..;
— Но я не могу оставить тебя здесь!
— Можешь. Надеюсь, девушка окружит меня заботой
и вниманием?
Румянец, вспыхнувший на щечках горничной, убедил
Джонга, что насчет заботы и внимания все будет в надле-
жащем виде!
— Виктор, гражданин Президент ждет. Поспеши —
негоже заставлять главу правительства волноваться! А я к
утру оклемаюсь и буду в отличной спортивной форме, ты
меня знаешь!
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Условности, возведенные в абсолют,
так же бессмысленны, как и полное отрица-
ние условностей! Человек в гидрокостюме,
ластах н с аквалангом, подстригающий га-
зон в центре большого города, выглядит
столь же нелепо, как и стрикер, бегающий
голышом по тому же газону на глазах ши-
рокой общественности!
— Все это ояень тонко, * но позвольте
задать только один вопрос: где Золотой
Саркофаг? — нервно перебил собеседника
Ридикюль Кураре.
— Увы,— развел руками в наручниках
Нехороший Джентльмен.— Та мера услов-
ностей, позволяющая кучке дилетантов при-
числять данное творение средневековых ре-
месленников к щедеврам ювелирного искус-
ства, безнадежно устарела! Теперь в моде
полновесные и потому бессловесные литые
брусочки!
Граф Б роите кристу «Убийство в морге»
Шеф синдиката Унисервис-Чистоган подводил итоги.
В отличие от предыдущего совещания, на этот раз в каби-
нете присутствовали не все руководители, а только Раз,
Два и Обчелся. Референт же был слишком мелкой сошкой,
чтобы считаться присутствующим. Тем не менее именно он
начал:
— К сожалению, Шеф, ни один из пунктов стратегиче-
182
ского плана не выполнен,— сообщил он.— Никто не оправ-
дал возложенного на них доверия. Только отборные чле-
новредители сумели вывести из строя одного из клиентов,
и то временно!
— Если так пойдет дальше, не видать нам новых
заказов...— задумчиво произнес Шеф.— А ведь мы все
время меняли тактику. Неужели Человек в Черном это
предвидел? Хитрая бестия!.. Однако вернемся к нашим
баранам: виновных в невыполнении поставленных задач
следует примерно наказать за халатное отношение к слу-
жебным обязанностям! Коллега Два, составьте поименный
список ответственных за неудачи исполнителей и передай-
те в отдел Экзекуций: пусть Малыш-Злючка займется ими
безотлагательно! Коллега Раз, подготовьте приказ о лише-
нии вышеупомянутых сотрудников синдиката премиальной
доплаты за текущий финансовый месяц!
— Прошу прощения, Шеф! — вскочил коллега Два.—
После непосредственного контакта с объектами в живых
остались только двое: дрессировщик хищного светоеда и
один члейовредитель. Но дрессировщик тронулся... Бедня-
га не успел скрыться с места покушения и попал под мас-
сированный залп нашей же бронепехоты. Теперь он упорно
называет знакомых дам из Службы Инженюрного Обеспе-
чения валетами...
— Это несколько меняет дело,—: согласился глава син-
диката.— А что же членовредитель?
— Позволю себе уточнить, ведущий членовредитель,—
поправил коллега Два.— Как и было намечено на случай
неудачи в отеле, ведущий членовредитель притворился
добровольным проводником и ведет сейчас главный объект
на хомодром, где собирается показать ему Фингала!
— Припоминаю, припоминаю... План «Поддавки», ва-
риант «Псевдоним для живца». Неплохо! Коллега Раз,
уберите из проекта приказа кличку ведущего членовреди-
теля!
— Ас остальными что делать?
ч— Остальных лишить посмертно!
— Шеф!—обратился к начальнику коллега Обчел-
ся.— У меня родилась забавная мысль. Если объект все-
таки не клюнет на Фингала...
— Продолжайте, коллега Обчелся, продолжайте! —
сказал Шеф ободряюще.— Не стесняйтесь, здесь все свои.
— Вот уже который сезон я бессменно возглавляю в
нашем синдикате Службу Инженюрного Обеспечения,—
183
начал он издалека.— В мои функции входит нахождение
за определенное вознаграждение наивных дамочек для за**
манивания объектов в ловушку, где объектами занимаются
другие службы. Иногда простодушные приманки выходят
за роль, и тогда приходится с большим трудом улаживать
конфликты с полицией Нравов. Но теперь все изменилось
самым кардинальным образом! За прошедший период я
взрастил в родном коллективе несколько молодых перспек-
тивных изобретателей, которые подошли к амплуа инженю
с разных сторон, трудясь в основном над повышением на-
дежности. Сегодня я могу раскрыть карты: изготовлена
безотказная приманка, которая, без сомнения, позволит
решить поставленную перед нами задачу!
— Что же вы раньше молчали, мой дорогой?!—ожи-
вился Шеф.— Пригласите-ка сюда вашего перспективного!
Молодое дарование не заставило ждать. Оно влетело в
кабинет на крыльях фантазии, деловой сметки и трезвого
математического расчета. Когда дарование благополучно
приземлилось у демонстрационной доски, все увидали у
него под мышкой объемистый пакет.
Перспективный поставил пакет вертикально и содрал
шуршащую обертку. Под оберткой оказалась миловидная
девушка, закутанная в прозрачную ткань. Девушка была
дезактивирована и пока не представляла социальной опас-
ности для потенциальных клиентов.
— Разрешите представить, ВИД! Всеми Излюбленная
Девица или Весьма Изысканная Дама, в зависимости от
области применения, так или иначе называется это сек-
суально озабоченное существо. Данный биомеханический
манекен предназначен для подавления у лиц мужского пола
присущего каждому живому организму инстинкта самосо-
хранения. Как вы, наверное, догадались: пола ВИД жен-
ского и пороками наделен в избытке. Портрет потенциаль-
ного клиента, прядь волос или капля крови закладывается
в центральный процессор, снабженный приемной камерой.
Центральный процессор манекена управляет поиском и
идентификацией объекта в наперед заданном районе. Отыс-
кав оригинал, адекватный отображению в приемной каме-
ре, ВИД, j с помощью встроенного блока селективности
эротических запросов, произвольно меняет некоторые из
своих параметров: ширину эластичных бедер, цвет глаз,
объем бюста, благодаря чему невинный агнец, чей образ
приманка содержит, буквально, в сердце, сам проектирует
внешний вид наиболее привлекательной для себя наживки,
184
хе-хе... ВИД способна на многое: она может притвориться
невинной и распущенной, женственной и мужественной, та-
кой или сякой — все зависит от сексуальных ожиданий
клиента! Иные обожают ВИД сзади.— Изобретатель оте-
чески шлепнул манекен по тугим ягодицам. До присутству-
ющих донесся звук, словно Кто-то шлепнул манекен по
тугим ягодицам. Но все прекрасно видели, что это был не
Кто-то, а изобретатель!
— Честно говоря,— продолжил он, — меня всегда зани-
мала тяга Самцов к пневматическим прелестям в то время,
когда вокруг полным-полно таких по-настоящему интерес-
ных предметов, как метабаллистика, сопротивление мате-
риальному стимулированию и теория мужчин как меха-
низмов!
— Молодой коллега, твое творение может менять
внешность и телосложение, я не ослышался? Что ты имел
в виду ?
— Адаптация ВИД к внешним запросам объекта, так
называемая стереометрия, варьируется в достаточно широ-
ких пределах, Шеф. Либидотор улавливает все нюансы
сексуальных возможностей клиента и рассылает приказы-
задания расположенным в соответствующих местах миниа-
тюрным насосикам. Где-то следует подкачать несколько
атмосфер, где-то — наоборот... ВИД только тем и занима-
ется, что надувает себя и клиента, используя новейшие
достижения теории любовных игр и закона всемирного по-
лового притяжения!
— Каким образом изменится цвет волос?
Молодой коллега расцвел.
—л С громадным удовольствием отвечу на этот тонкий
и принципиальный вопрос, Шеф. Сама постановка вопроса
доставляет ни с чем не сравнимую радость. Много при-
шлось повозиться над решением. Волосы манекена — суть
тонюсенькие гибкие световоды, к тому же абсолютно про-
зрачные. В них, опять же по неявному желанию объекта,
подается свет определенной частоты. Стендовые испыта-
ния показали: большинство мужчин подсознательно, я
подчеркиваю это, тяготеет к пепельным блондинкам, неко-
торое количество предпочитает жгучих брюнеток, а от-
дельные экземпляры — без ума от рыжих!
— Не может быть?!—поперхнулся Шеф.— Неужто
на Полинте не перевелись подобные извращенцы?
Изобретатель пожал узкими плечами. Дескать, судить о
временах и нравах не в его компетенции.
185
— Могу я увидеть ВИД в действии?. — спросил глава
синдиката, справившись с благородным негодованием.
Изобретатель снова пожал плечами и вопросительно по-
глядел на непосредственного начальника. Коллега Обчелся
разрешающее улыбнулся.
— Конечно, Шеф,— встрепенулось дарование.— Но для
этого необходим жертвообъект. Если включить ВИД на
пустой центральный процессор, ее поведение непредсказуе-
мо. Бедцяга начнет собирать информацию обо всех присут-
ствующих и не сможет окончательно выбрать себя: ни лица,
ни фигуру. Однажды на испытаниях у нас произошел такой
случай, бррр...
Шеф маятником поколебался, не ведая. кого выбрать,
Раза или Двух.
— Добровольцы есть?
Добровольцев не было. Каждый опасался, что его люби-
мый цвет волос может оказаться в инфракрасной области
спектра!
— Жаль, рабочий день кончился и специалисты из
Службы Мордобития ушли домой,— задумчиво промолвил
Шеф и неожиданно рявкнул: —Пропуск!
Служебный документ с фотографией шесть на четыре
нашелся у пунктуального Раза. Это решило его судьбу на
ближайших несколько минут.
Изобретатель отработанным движением освободил бюст
манекена от ткани. Синхронное нажатие на скрытые защел-
ки— и грудь идеальной формы с мелодичным звоном при-
открыла хаос разноцветных интегральных схем. Постоян-
ный Разовый пропуск занял пустующее место в приёмной
камере центрального процессора. Грудь захлопнулась. Раз-
далась звонкая мелодия. В глубине зрачков биомеханизма
заиграли огоньки. Активизированная приманка повернула
изящную головку и заглянула несчастному Разу в глаза.
Модель глубоко вздохнула: бюст ее стал расти, черты ли-
ца— струиться. Через несколько мгновений ни у кого не
осталось сомнений> ВИД приняла вид секретарши Шефа.
Лоб подопытного покрылся испариной. Рот наполнился
слюной, и, несмотря на преклонный возраст, заместитель
Шефа подался вперед, не сводя глаз с очаровательного но-
сика и ярких вульгарных губ, которые томно пролепетали:
— Чего же ты ждешь, м-и-л-ы-й?!
Старая перечница рванулась прямо через стол к пред-
мету вожделения. «О, божественная Лулу!» — раздался
крик сердца, и на пол со стуком брякнулась вставная че-
186
люсть червонного золота — пасть ловеласа свело от нестер-
пимой старости...
— Забавная машинка!—похвалил Шеф, наблюдая за
ходом эксперимента.— Следует пропустить через Нее всех
сотрудников синдиката...
Коллега Обчелся незаметно для остальных показал под-
чиненному большой палец с присыпкой.
— Для первого раза достаточно! — приказал Шеф.—
Коллега Раз, проверим истинность ваших чувств к моей сек-
ретарше в следующий раз! Мне пора на хомодром, и ВИД
должна меня сопровождать! Вставьте снимок настоящего
клиента и оденьте девочку во что-нибудь поприличнее!
Он проконтролировал, как выполняются его распоряже-
ния, и после того, как ВИД получила приличную дозу обла-
чения, отпустил несколько раскованных парадоксальностей
ц мечтательно добавил:
— Если бы нашелся смельчак, который поспорил бы со
мной на исход операции, я бы поставил на ВИД!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
— И все-таки справедливость востор-
жествует! — сказал в нос Ридикюль, ибо во
рту у него наличествовал кляп.
— Сомнительно,— протянул Нехороший
Джентльмен.— Я посажу тебя в сырое под-
земелье, посажу на цепь н воду, и ты долго
не сможешь выполнять свой долг. Тем вре-
менем графа замучают долги и сомнения в
твоей честности...
— Вы подлец, сэр!
Граф Бронтекристи, «Убийство в морге»
Хомодром, стадион с беговыми дорожками, травяной
ареной и вместительными трибунами, находился в центре
города. Свободных мест не было.
Виктор Джонг и его провожатый беспрепятственно про-
шли в Гостевую ложу рядом с ложей гражданина Президен-
та, который радушно раскланялся с Межзвездным Охотни-
ком и жестом поинтересовался, где же верный оруженосец?
Землянин тоже жестами показал, что Зурпла внезапно за-
хворал. Скорострельная машинка мешала жестикуляциям, и
Джонг забросил ее за спину. «Уби Вальтер» притих, и Вик-
тор перестал ощущать его даже лопатками.
Мордоворот взял на себя обязанности гида:
187
— Посмотрите, сэнсэй, в сторону противоположных
трибун! Да не туда. Правее фермы с прожекторами. У са-
мой кромки поля — стойла-загоны. Да, из жаропрочного бе-
тона, чтобы накал страстей не мешал восемнадцатилеткам
готовиться к старту. В каждом загоне — восемнадцатилетка
с безупречной наследственностью. В крайнем, в самом даль-
нем от вас по левую сторону, Красотка. Несомненный фаво-
рит! Из очень приличной семьи: отец возглавляет Департа-
мент Здравияжелания, а у матери — голубые глаза...
Виктор увлекся подробностями и внимательно изучил
Красотку в лазерный бинокль, предусмотрительно захва-
ченный для Фингала с Подсветкой. Прелестная девушка в
полосатых вязаных гетрах и кроссовках нервно подрагивала
в стойле, перебирая стройными длинными ногами. Поперек
трикотажной майки, изрядно оттопыренной спереди, побед-
но сиял нагрудный номер. На спортивных трусах с разреза-
ми шла надпись по-иностранному: Я ЛЮБЛЮ СПОРТ!
— Что, хороша? — спросил сопроводитель.
— Нормальный кадр! — вспомнив жаргон юности, отве-
тил Виктор.
— Вес писк-жокея в обществе не должен превышать
кандидатского минимума,— продолжал поливать грядку
любопытства Костолом-на-сдельщине.— Когда-то к сорев-
нованиям допускали всех желающих, но, после трагедии с
профессором Босановаком на прошлогоднем финале, феде-
рация ввела ограничения. И правильно, со слабым сердцем
нечего лезть в писк-жокеи, будь ты трижды обеспечен. Здо-
ровяк, и тот не всегда выдерживает перепады эмоций.
— Ничего не понимаю... Какое отношение к скачкам
имеют писк-жокеи?
— Непосвященному объяснить правила игры непросто,
но я попытаюсь, сэнсэй. В скачках участвуют две равные по
числу группы: активная — та, что разминается в стойлах, и
добровольная, ее пока на поле нет. Добровольцы, они же
писк-жокеи, выйдут на арену на втором этапе. Предвари-
тельный же этап проводится непосредственно в стойлах.
Восемнадцатилетки должны: приготовить комплексный
обед так, чтобы компетентное жюри если и почувствует
симптомы отравления, то не ранее конца состязаний; вы-
кроить вечерний туалет из подсобных материалов, чтобы в
нем было не стыдно заявиться даже на прием к Президен-
ту; отплясать новомодный танец в стиле РИТМИЧЕСКОЙ
АЭРОТИКИ, не переходя тем не менее границ приличия.
При этом желательно завоевать симпатии публики, что при-
188
ятно, и компетентного жюри, что полезно. После предвари-
тельного этапа начинается самое интересное. На беговую
дорожку выбегут писк-жокеи. По сигналу стартера восем-
надцатилетки покидают загоны и расхватывают жокеев,
безропотно Ъжидающих своей участи. Каждая из спортсме-
нок, завладев добычей, взваливает писк-жокея, который
аж пищит от удовольствия, на свои хрупкие девичьи плечи
и тащит наперегонки с остальными участницами четыре
круга по гаревой дорожке. За это время восемнадцатилетка
всеми правдами и неправдами пытается добиться от покла-
жи, чтобы та сказала ей на финише «да». Пришедшая первой
к финишу получает право в течение года бесконтрольно
переводить на барахло все деньги своего писк-жокея. Вот
тогда начинается настоящий писк! Призерки довольствуют-
ся аналогичным правом на полугодие...
— Что же получает жокей, кроме писка?
— Как? Вы не.догадались, сэнсэй? Все очень просто —
в кои-то веки принародно мужика на руках носят, и кто?!
Обаятельнейшие крошки с безукоризненной репутацией, за-
вереннбй самим начальником полиции! К тому же надо
учесть, что из жокея может выжать заключительное «да»
только та восемнадцатилетка, которая, кроме ладной фигур-
ки и привлекательной мордашки, обладает и хорошо подве-
шенным язычком... Если говорить начистоту, от претенден-
тов в писк-жокеи отбоя нет!
— Уф! Теперь стало более или менее понятно. Но где
же Фингал с Подсветкой?
— Честное благородное слово, сэнсэй, должен быть!
Клянусь свободой!
Вспыхнули мощные прожекторы, высветив из сгустив-
шейся темноты загоны восемнадцатилеток. Диктор проник-
новенным голосом объявил состав. По порядку номеров
располагались:
№ f — Рапираль,
№ 2 — Обаяшка,
№ 3— Непромах,
№ 4 — Какая-стать,
№5 — Божья Коровка,
№ 6 — Эвфеминистка,
№ 7 — уже известная охотнику Красотка,
№ 8 — Невеличка,
№ 9 — Сплошная Наколка,
№ 10 — Ведунья,
№ 11 — Поленушка, и замыкала дюжину
189
№ 12 — К. рысь.
— Подобный перечень мог бы украсить и финал! — не
скрывая восхищения, заметил преступный ЭЛЕМЕНТ ИЗ
ПЕРИОДИЧЕСКИ Обновляющейся ТАБЛИЦЫ на стен-
де Дворца правосудия «Таких у нас не щадят!)» —Вам, сэн-
сэй, удивительно повезло...
Хлопнул стартовый выстрел, и в стойлах засуетились.
Зрители свистели, аплодировали, заключали пари — сло-
вом, вели себя так, как положено вести азартным болель-
щикам в любом другом уголке Галактики, в котором здоро-
вый дух не держат в черном теле.
Виктор прислушался.
—. Обаяшка, мы с тобой!
— С какой стати мне ставить на Какую-стать?
— Темная лошадка, вот почему! И не спорь!
— Вы не находите, что Божья Коровка потеряла форму?
— Что вы говорите! А я-то в полной уверенности, что
она села на диету!
— А мне импонирует Эвфеминисгка... Вот увидите—♦
далеко пойдет! Вплоть до финала...
— Красотка! Кра-сот-ка!! К-р-а-с-о-т-к-а!!!
— Пять против одного на Поленушку, она должна обо-
гнать всех!
— Не может быть. Мне говорили, она хромает по угово-
ристике. А жокей нонче пошел несговорчивый...
— Не поверите, вчера в троллейбусе Непромах так от-
брила федерального контролера — публика на ушах стдяла!
У нее бесспорно блестящие шансы!
— К. рысь, а ну-ка брысь!
Атмосфера накалялась. Публика распалась на неравные
группки, которые желали победы той или иной претендент-
ке. Комплексный обед лучше всех изготовила Невеличка, но
потерпела полный провал в танце-диско, который выиграла
Какая-стать. Красотка до поры держалась в тени, но, зара-
зившись общим настроением, Джонг мысленно поставил
именно на нее.
Когда предварительный этап подходил к концу, на хомо-
дром прибыл Фингал с Подсветкой! Его сопровождала мо-
лодая, но интересная особа. Они заняли места в ложе, по
соседству с Гостевой.
Как только широко раскрытые глаза спутницы глава-
ря шайки встретились с глазами Межзвездного Охотника,
мир вокруг него померк!
Этого не могло быть, но это было, черт побери!
190
Наметанный глаз женатого человека сразу узнал- и блуз-
ку с рукавами «летучая мышь», и платье фасона «китайский
фонарик», и даже янтарный кулон на серебряной цепоч-
ке, который он подарил Константе три года назад, когда
они отдыхали в Юрмале (Восточная Европа, планета Зем-
ля, Солнечная система).
Умом он понимал, что супруга осталась дома, за мил-
лиарды миллионов километров, но сердце не признавало
доводов рассудка — оно рвалось к подруге Фингала, как
две капли воды похожей на Константу Джонг! Все было
идентичным: манера держать голову; изящный жест, кото-
рым она поправляла непослушную прядку; ямочки на ще-
ках, когда она улыбалась... В мерцающей глубине бездон-
ных зрачков Виктор прочитал то, что можно прочесть толь-
ко в бездонной глубине мерцающих зрачков горячо люби-
мой и преданно любящей женщины...
Он смотрел на нее и видел ту девушку, с которой
познакомился на концерте тогда еще никому не известного
малыша, чье имя впоследствии прогремело на всю Галакти-
ку; и ту женщину, что делила с ним общие радости и общие
заботы, мечты и разочарования, очаг и кров; супругу и
мать, что родила ему сына и воспитывала сына самостоя-
тельно, ибо отец все время выполнял миссию спасителя
очередного человечества!
Многие скажут, так не бывает—нельзя узнать жену в
незнакомой женщине. Тем более на незнакомой планете.
Но с Виктором Джонгом любовь к Константе порой
творила такие чудеса, что все просто диву давались!
Однажды, года через три после свадьбы, когда Меж-
звездный Охотник еще не был Межзвездным, а простым
охотником-исследователем, он шел по заснеженной улице
и обдумывал конструкцию принципиально нового капкана
на скверга. Он не замечал ни одетых в иней деревьев, ни ле-
дяных узоров на затейливо расписанных Дедом Морозом
витринах, ни предновогодней суеты спешащих по делам или
просто так людей. Кто-то нес елку под мышкой, кто-то — не
нес. Виктор шел на работу, он и в молодости был увлечен-
ной личностью.
Внезапно стройный ход рассуждений дал сбой — рас-
сеянный взор молодого человека привлекла фигура спеша-
щей впереди девушки. Стан девушки был укутан в
сквержью шубу с капюшоном, а на ногах красовались ново-
модные тогда сапоги-валенки. Ему, с момента знакомства
с Константой не обращавшему на остальных представитель-
191
ниц прелестной половиньГ человечества никакого внимания,
сделалось интересно. Он прибавил шаг, но незнакомка
свернула к Учреждению и вскоре скрылась в здании.
«Наверное, приехала к нам на курсы повышения квали-
фикации!»— решил он про себя. В раздевалке незнакомка
снимала шубу. Виктор, в стиле самых галантных кавалеров
северо-восточного филиала, заспешил было на помощь—
девушка обернулась, и незадачливый кандидат в донжуаны
застыл как вкопанный.
— А ведь я хотел с вами... с тобой познакомиться! —
сказал он десять секунд спустя.
— За чем же дело стало? —удивилась незнакомка.
— Меня сбила с толку шуба,— честно признался Каза-
нова несчастный.— Насколько я помню, сквержьих шуб,
тем паче с капюшоном, у нас в доме отродясь не водилось!
— Шуба мамина. Взяла поносить. И сапоги тоже. *У
нас размер одинаковый.
— А я-то думал, ты — сотрудница родственного фи-
лиала!
Девушка капризно поджала губки.
— Знаешь, дорогая,— быстро сказал Джонг, преду-
преждая разгул стихий.— В этом мне видится перст судь-
бы! Пусть мы не встретились тогда, на концерте Сублимо-
царта,— я бы нашел тебя позднее. Обязательно нашел и
заставил бы выйти замуж. Я не признал тебя в вещах из
гардероба тещи, и все равно тянуло как магнитом!
— Это приятно слышать, но я уже замужем, люби-
мый,— ответила незнакомка-жена и погладила мужа по
руке...
...Скачки восемнадцатилеток продолжались. Публика
неистовствовала, скандируя имена победительниц предва-
рительного этапа. Вперед по очкам вырвалась Рапираль,
оправдывая свой первый номер. Ее преследовала <по пятам
жгучая блондинка с выразительным прозвищем Непромах.
На третьем месте прочно утвердилась Красотка.
Начался второй этап. Визг, шум, гамл Писк-жокеи отре-
шенно взирали на зрителей с высоты девичьих плеч...
Виктор не смотрел на беговую дорожку. Меньше всего
его интересовали перипетии забега. Он, плевать хотевший
на условности, разглядывал в бинокль знакомые до боли
черты. В двадцатикратном увеличении. Память сердца с
готовностью отзывалась на каждую родную складочку,
каждую родинку, каждую ресничку...
»
192
Рассудок твердил: не верь глазам своим — это ловушка
для простодушных!
Сердце говорило обратное — сердцу не прикажешь.
Рассудок сознавал, что сердцу покой противопоказан,
но и лезть в западню не желал!
Сердце заявило, что оно — не камень.
Рассудок с этим согласился, так как знал, что камни
бывают в почках и в желчном пузыре.
Остальные жизненно важные органы и ткани в дискус-
сии участия не принимали, ибо понимали, что у хозяина
есть своя голова на плечах. Как это часто бывает у людей —
чувство победило рассудок. Межзвездный Охотник встал.
Но было поздно. Зрители, которых набилось в Госте-
вую ложу как сельдей в бочку, вскочили на ноги в едином
порыве: Красотка сумела дотащить-таки до финиша свой
драгоценный груз быстрее всех!
Что тут началось: землянина хлопали по спине, толка-
ли, жали, мяли, тискали и пихали до тех пор, пока он не
очутился на гаревой дорожке, так и не взяв в толк, как это
с ним произошло... Из Президентской ложи ему аплодиро-
вал Президент, а Виктор все искал глазами потерянную в
людском водовороте единственную и неповторимую...
Радио хомодрома прояснило ситуацию. Оказалось, что
победительница скачек по традиции выбирает из зрителей
Настоящего Рыцаря. Настоящий Рыцарь тут же на хомо-
дроме обязан совершить подвиг во славу Прекрасной Да-
мы. Выбор Красотки по какой-то случайности пал на Вик-
тора Джонга. Обалдевший от подобного коварства охотник
не сразу смекнул, чего от него хотят? Какой-то ритуал,
какой-то подвиг... Мало он сегодня поединков выдержал,
что ли?! <
Но, как говорится, ноблесс оближ! Не мог же он сдрей-
фить на глазах у любимой?! В конце концов ему всучили
неуклюжий гранатомет, устаревший как морально, так и
с точки зрения дизайна, поставили в центр поля и сфото-
графировали на вечную память. За Президентской ложей
послышался оглушительный треск, словно застрекотала ко-
лоссальных размеров пиш^цая машинка...
— УВАЖАЕМЫЕ ЗРИТЕЛИ! КАК ВСЕГДА В
ЗАКЛЮЧЕНИЕ СОРЕВНОВАНИЙ ВЫ СТАНЕТЕ
СВИДЕТЕЛЯМИ ЗАХВАТЫВАЮЩЕГО ЗРЕЛИ-
ЩА — СРАЖЕНИЯ МЕЖДУ НАСТОЯЩИМ РЫЦА-
РЕМ И ЛЕТАЮЩИМ БРОНИРОВАННЫМ ДРАКО-
НОМ!!! ПОПРИВЕТСТВУЕМ ХРАБРЕЦА — СЕГОД-
7 Заказ 459
193
НЯ ЭТО НАШ УВАЖАЕМЫЙ ГОСТЬ С ПЛАНЕТЫ
ЗЕМЛЯ ПО ИМЕНИ ВИКТОР ДЖОНГ! ОДИНОЧ-
КА ПРОТИВ БОЕВОГО ВЕРТОЛЕТА» ЛЮБЕЗНО
ПРЕДОСТАВЛЕННОГО ШЕФОМ СИНДИКАТА
«УНИСЕРВИС-ЧИСТОГ АН»!!! СТРЕССОВЫЕ СИ-
ТУАЦИИ И ОБОСТРЕННАЯ БОРЬБА НА ВЫЖИ-
ВАЕМОСТЬ — ГАРАНТИРУЮТСЯ!
Виктор затравленно пялился в темное небо — из-за
трибун поднялось, сверкая разноцветными лазерными лу-
чами, в радужном круге бешено вращающегося винта,
длинное, узкое тело идеальной машины для истребления
наземных целей, ощетинившееся пулеметами, пушками,
хищными пальцами ракет класса «воздух — земля» и бака-
ми с металлизированной «горючкой», способной расплавить
даже бетон.
Стрекот нарастал, пока не достиг максимума,— гели-
коптер завис над головой Джонга. Это не было похоже на
честное единоборство — это была заранее обреченная на
успех попытка прикрыть преступление спортивной терми-
нологией и ссылкой на традиции. На глазах многочислен-
ной публики в центре города безнаказанно убивали чело-
века! Практически безоружного человека! Попробуйте-ка
устоять с архаичным гранатометом против вооруженной до
колес бронированной стрекозы?!
Но Виктор не забыл, что он — Межзвездный Охотник!
Межзвездными не рождаются, Межзвездными становятся
только те, кто никогда, ни при каких обстоятельствах не
теряют головы!
Реакция выручила и на этот раз — вертолет пролил
горючую жидкость на газон, где мгновение назад находи-
лась, казалось бы, полностью деморализованная жертва.
Но там ее уже не было. Виктор броском метнулся к кромке
поля, где опустевшие бетонные загоны давали единственный
шанс немного продержаться. Пилоты прозевали момент
броска, а когда опомнились и пустились вдогонку, земля-
нин уже лежал на спине и смотрел на приближающуюся
жужжащую смерть в прорезь прицела. Когда летательный
аппарат подлетел поближе, Смельчак Поневоле нажал
спуск!
ВЖИХ! Кумулятивная граната чиркнула по светлому
брюху, не причинив ни малейшего вреда брони-снизу-ро-
ванному гаду. Вертолетчики не стреляли и даже не пыта-
лись поливать загон «горючкой». Они забавлялись, кружа
194
на месте. Озорники не могли натешиться пойманным в
кулачок кузнечиком...
ВЖИХ! Второй выстрел оказался удачнее. Граната рас-
плескалась вдоль фюзеляжа, погасив разом все лазерные
прицелы. На жаргоне Межзвездных такой выстрел носил
название «храбрый портняжка». Стрекоза потеряла кузне-
чика из виду. Настоящий Рыцарь использовал это обстоя-
тельство и скакнул в соседнее стойло. В ту же секунду на
его прежнее убежище обрушилась ракета.
ВЖИХ! Третья граната выхватила из незащищенного
хвостового оперения кусок • обшивки, заставив опорный
винт надсадно взреветь, а саму стрекозу — отпрыгнуть.
При этом неуклюжем маневре она задела несущей плос-
костью решетчатую ферму с прожекторами. Зашипело. Во-
допадом посыпались зеленые искры, Хомодром погрузился
в темень. Только вспыхивали огоньки сигарет на трибунах,
да какие-то лихие зрители пытались зажечь самодельные
факелы из газет.
Огнедышащий Дракон наконец сообразил, что кузне-
чик вовсе не намерен подымать лапки кверху, а пребольно
кусается! В ход пошли все огневые ресурсы воздушного
киллера: пулеметная очередь прочертила зигзаг по бетон-
ному полу загона, только чудом не зацепив охотника, разо-
рвались два-три снаряда. Осколок вышиб гранатомет из
рук, а когда Виктор дотянулся до оружия снова, с отчаяни-
ем убедился, что направляющие салазки искорежены окон-
чательно и бесповоротно. Теперь базука годилась разве
что для кружка «Умелые руки» да для неуемной любозна-
тельности Последней Инстанции,.. Темная туша над Джон-
гом накренилась, и за стеклом фонаря он угадал равнодуш-
ные очи профессиональных убийц.
«Эх, сюда бы противоракетный комплекс наземного
базирования или на худой конец средних размеров зенит-
ное орудие!»—размечтался Межзвездный Охотник, вспом-
нив экспозицию оружейной лавки. Но лавка была далеко,
и выхода не было...
Перед внутренним взором мелькнули воспоминания по-
следних часов жизни, как водится, перед смертью сжатые
в одну секунду... Стоп! Что-то очень важное сказал Пове-
литель Взрывчатки... Есть! «,..ни один приличный
джентльмен не позволит себе выйти на прогулку без...»
Скорострельная машинка сама собой выскользнула из-
за спины, привычно надеваясь на ладонь...
7* 195
Какой бы ни была скорость реакции у летчиков-убийц,
у Виктора она была лучше!
«Уби Вальтер» дернулся разок-другой, упредив движе-
ние пальцев оператора ракетного наведения, сжимавшего
рукоять залпового огня. Пули пригвоздили оператора к
бронеспинке сидения на манер букашки — к планшету
энтомолога. Но инсектарий был бы не полон без первого
пилота. В следующее мгновение стальная игла в свинцовой
оболочке намертво приколола и этого «жука».
Воздушный Убийца, оставшись без управления, прянул
набок, потерял равновесие и перевернулся. Винты продол-
жали бессмысленно рубить воздух, но уже не могли удер-
жать дракона на высоте положения. Летательный аппарат
заспешил вниз согласно закону повсеместного тяготения,
как будто вспомнил, что он тяжелее воздуха...
Бронированная коробка, начиненная дорогостоящими
навигационными внутренностями, от удара об землю раско-
лолась, выпустив из чрева вертикальный огненный столб,
закрутивший пылающие обломки...
Дракой издох, да здравствует рыцарь!
Трибуны потрясла буря восторга. А с Виктором во вто-
рой раз стало твориться что-то непонятное: сверху на охот-
ника посыпался град дохлых летучих мышей, нетопыри,
не то перья, неизвестно откуда взявшиеся. А в заключение,
как снег на голову, свалился пыльный мешок с зерном, по-
грузив землянина в бессознательное состояние...
Подоспела аварийная команда, которая все исправила и
починила. Нацеленные в лицо лучи прожекторов привели
в чувство героя, который очнулся весь в зерне. Пошаты-
ваясь, он встал и побрел к запасному выходу, волоча «Уби
Вальтер» на ремне по жухлой траве. Чумазый от копоти
и безразличный ко всему, кроме кусачих зерен, просочив-
шихся под бронемайку...
Он не видел, как компетентное жюри, напряженно сле-
дившее за ходом событий, подняло над головой планшеты
с оценками. Сперва — за артистичность, потом — за техни-
ку исполнения.
Он не слышал, как радиокомментатор, захлебываясь,
перечислял эти оценки:
_ ...6—0, 5—9, 6—0, 6—0! ДА, УВАЖАЕМЫЕ ЗРИ-
ТЕЛИ, ВСЕ СУДЬИ, ЗА ИСКЛЮЧЕНИЕМ БЛЕДНО-
ЛИЦЕЙ ПОГАНКИ, ЕДИНОДУШНО ВЫСТАВИЛИ
НАСТОЯЩЕМУ РЫЦАРЮ ВЫСШИЙ БАЛЛ!!! У
ВИКТОРА ДЖОНГА — ЛУЧШАЯ СУММА ЗА ВСЕ
196
ВРЕМЯ ПОКАЗАТЕЛЬНЫХ ВЫСТУПЛЕНИЙ I!!
ГОСТЬ ПОЛИНТЫ ПОБИЛ РЕКОРД СЭРА ГАЛА-
ХАДА, ВЫИГРАВШЕГО В ПЯТИ СЕТАХ БОЙ У
КИНГ-КОНГА ТРИ ГОДА НАЗАД!!! ФЕНОМЕ-
НАЛЬНОЕ ДОСТИЖЕНИЕ! I! ПРАВО ПОКАЗА
ДРАМАТИЧЕСКОГО ПОЕДИНКА ПО ТВ-СЕТИ
ЗАКУПИЛА ФИРМА «ГЛАЗ ВОПИЮЩЕГО»!
Далеко-далеко, в толпе расходящихся зрителей, сполна
вкусивших хлеба зрелищ, Джонг заметил знакомую гру-
стинку в уголке капризного рта. Милая Константа! Да,
теперь- он был уверен, что. это Константа: супруга охотни-
ка любила жизнь и носила, несмотря на прочно вошедшие
в моду колготки мертвецкого цвета, чулки оттенка интен-
сивного загара — на спутнице Фингала с Подсветкой были
такие же!
Он поспешил назад, но опоздал. Константа садилась на
заднее сиденье роскошного «эйфориака» цвета горячего
шоколада с золотистой пенкой. (150-сильный мотор Ван-
келя, пуленепробиваемые стекла салона, вместо шофера —
микропроцессор с виртуальной памятью.) Садилась рядом
с бандитом и убийцей, одетым в элегантный двухпалуб-
ный костюм, приталенный ниже ватерлинии.
— Такси!
Машина с призывным зеленым огоньком нашлась удиви-
тельно быстро. Водитель не заявил, что едет в парк, что
смена кончилась и что бензина осталось только до ближай-
шей заправки. Впрочем, разговаривать он вряд ли умел —
за рулем сидела чудовищная зеленая жаба.
«Каждой твари — по паре!» — в сердцах подумал охот-
ник, припомнив амфибию из харчевни «Замори червяч-
ка». Он не подозревал, что за водителя было то же самое
земноводное.
«Эйфориак» петлял по ночному городу, как заяц, но и
квалификация столичных таксистов была выше всяких по-
хвал. Утробное рычание мотора, бешеная круговерть ба-
ранки, скрежет тормозов и запах горелого каучука — они
нагнали Фингала у парадного входа солидного здания син-
диката «Унисервис-Чистоган».
В мокром асфальте тротуара отражались неоновые бук-
вы вывески. В горячке погони Джонг не заметил, что про-
шел дождь. Впрочем, с равным успехом это могла быть и
поливочная машина.
197
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Таким образом, я нашел Шарлотту
совсем не там, где вы предполагали, граф!
— Где же, черт побери?!—Граф при-
нялся подозрительно отпивать малюсеньки-
ми глоточками черный кофе по-турецки из
чашечки тонкого н прозрачного китайского
фарфора «Ивовый узор», таким утонченным
способом приводя себя в состояние без-
удержной ярости.
— В морге. И я догадываюсь, кто ее
пришил!
Граф вскочил из-за табльдота и нанес
сыщику сокрушительный удар накрахмален-
ной манжетой.
Граф Бронтекристи, «Убийство в морге»
— Что ты собираешься делать, сумасшедший? — во-
прошал Рассудок.— Перед тобой — логово самого опасного
хищника на Полинте. Догматерий — сосунок по сравнению
с Фингалом! Ты добровольно лезешь в капкан, у открытой
дверцы которого стоит прекрасная зазывала в блузке с
рукавами «летучая мышь»!
— Вперед, вперед! — стучало Сердце в ритме скерцо
из популярного сублимоцартовского цикла «Ингредиенты
жизни». — Константа ждет!!!
Сторож на входе грубо потребовал пропуск, на что
Виктор предъявил.
— Убедительно! — согласился сторож, заглянув в дуло
«Уби Вальтера».—Весьма убедительно!
Он торопливо заклеил асептическим лейкопластырем из
настенной аптечки рот, дабы не поддаться искушению по-
звать на помощь, и слезно умолял глазами привязать его
к стулу.
Гулко стучало Сердце. Гулко цокали башмаки охотни-
ка. С гулом пульсировала кровь в Мозгу.
Виктор подбежал к шахте скоростного лифта: печально
гудели тросы, унося в неизвестное главаря банды и копию
жены. Ждать, пока лифт опустится по вызову, было невы-
носимо, и Виктор побежал по лестнице, ориентируясь по
звуку, полагаясь на удачу, прыгая через семь ступеней.
Кабина с распахнутой дверцей стояла на площадке ше-
стого этажа. С площадки видна была дверь, массивная,
под мореный дуб, с надписью на бронзовой ‘дощечке
«ШЕФ». У двери неприступным бастионом возвышался
массивный же, двухтумбовый письменный стол с батареей
198
разнокалиберных телефонов — здесь держала круговую
оборону верная секретарша, готовая грудью защищать хо-
зяина и интересы фирмы. Но сейчас крутящееся кресло за
столом пустовало — должны же и секретарши когда-нибудь
спать дома...
Дверь резиденции Шефа была чуть приоткрыта. Это
сразу не понравилось Джонгу. Он знал из опыта: полуот-
крытость — свойство идеальной ловушки. Запертая дверь
вселяет подозрение, открытая настежь — пройдешь мимо
и не обратишь внимания, ибо человек психологически тяго-
теет к таинственному, в этом догматерий абсолютно прав,
а какие секреты там, куда каждый при желании может за-
глянуть? Иное дело дверь приотворенная — она вынужда-
ет. действовать, принимать решение: войти или пройти,
зажав свое любопытство в кулак?
Из-за двери доносились голоса. Точнее, два голоса.
Хриплый клекот прожженного филина и нежное щебетание
полевой пичуги. Виктор поставил скорострельную машинку
на боевой взвод й решительно шагнул в полумрак.
В просторном помещении, освещенном лишь слабым
отблеском неона4 с улицы, на фоне одного из окон охотник
увидел силуэт, столь милый Сердцу. Виктор сделал не-
сколько осторожных шагов. Вдруг за спиной оглушительно
хлопнула входная дверь, будто великану дали пощечину за
Дюймовочку. Тут же вспыхнул ослепительный свет, а на
окна с лязгом опустились металлические жалюзи.
Виктор огляделся. Интерьер кабинета был, что называ-
ется, стилем в ампир. Вся мебель — с прокрустацией. Стол
выглядел эшафотом, стулья напоминали электрические,
люстра свисала декоративными наручниками. Даже для
росписи стен применяли две краски: обожженную кость и
общий сепсис. Но самое главное, отчего сердце чуть не
сделало сальто-мортале,— человека в двухпалубном костю-
ме не было!
Полевая пичуга продолжала как ни в чем не бывало
щебетать, а филин — ей вторить. За филина соловьем зали-
вался обыкновенный переносной магнитофон! (Квадро-
фония, четыре дорожки, пять скоростей, обратные запись
и воспроизведение, сквозной канал, время звучания одной
кассеты — 180 минут.)
— Ха-ха-ха!—раздался гомерический хохот, усилен-
ный динамиками, развешенными вдоль стен, и заглушив-
ший кассетник.— Знаменитый охотник попался как кур в
ощип, клюнув на подсадную утку!
199
Виктор всмотрелся fe предмет своей невольной страсти.
Голос из динамиков был прав. Как он, не первый год же-
натый, мог спутать эти нахальные болотные гляделки с
нежными изумрудами глаз настоящей Константы, а раз-
дражающий нервный тик принять за томительное дрожа-
ние голубой жилки на виске любимой? Непостижимо, но,
как говорится, и на старуху...
Да, пичуга оказалась не беззащитным существом, как
ему померещилось на хомодроме, а механическим попуга-
ем... Но не стоит предаваться унынию! Охотник разбежал-
ся и попытался с налету высадить дверь, но та невозмутимо
снесла оскорбление действием...
— Ха-ха-ха! — продолжали надрываться динамики.—
Того, кто пришел сюда без официального приглашения,
обычно выносят через черный ход, и не иначе, как вперед
ногами!
—1 Так просто меня не взять, Фингал проклятый! —
огрызнулся Виктор, не особенно надеясь, что будет услы-
шан. Если бы надеялся, снабдил бы имя бандита куда
более сочными и многоэтажными эпитетами, почерпнуты-
ми из долголетнего общения с Кондратием Викентьевичем.
— А куда ты денешься ? — Бандит тем не менее все
услышал.— Стены здесь из армированного бетона, на
окнах — металл, дверь птурсом не вышибить, пробовали.
А ключик от твоей клетки у меня в кармане. Когда я взял-
ся за вашу ликвидацию, она мне показалась легкой зада-
чей. Тем паче, что я накопил достаточный опыт в подобных
делах. Все время я надеялся: вот-вот, еще одно усилие —
и с вами будет покончено. Надо отдать вам должное: нюх
на опасность у вас просто потрясающий! Попортили мне
крови! Чего стоил один -бой с геликоптером! Даже я при-
шел в восторг! В моей практике еще не было случая, когда
пбтенциальный мертвец избежал уготованной участи, а ты
лихо, по-молодецки, сшиб лучших асов и даже глазом не
моргнул!
— Значит, поединок с вертолетом был подстроен? —
начал прозревать Виктор.
— А то как же! Мои люди шепнули Красотке пару
слов, и той ничего другого не оставалось, как выбрать в
Рыцари нужную мне кандидатуру! А взъерепенилась бы,—
пожалуйте, милая, на антидопинговый контроль! Каждая
уважающая себя восемнадцатилетка втихомолку берет уро-
ки красноречия у опытных демагогов, дабы наверняка
охмурить ручную кладь, и Красотка — не исключение! По-
200
добные деяния запрещены правилами и строго караются!
— Почему вы так упорно желаете моей смерти?
— Так и быть, признаюсь. За твою голову хорошо за-
платят сегодня вечером.
— Как вечером, уже ночь.
— Ночь следующих суток, дорогой. Не отрицаю, ты
мне глубоко симпатичен, но НАШЕ ДЕЛО превыше все-
го, даже моих симпатий! Синдикат обязан выполнить взя-
тые на себя заказы, а я, как шеф...
— Главарь бандитов Фингал с Подсветкой и Шеф
синдиката — одно и то же лицо?
— Ну зачем же так грубо? Главарь бандитов... Фи!
Я возглавляю рентабельное предприятие, широко извест-
ное в деловых кругах. Заказчики платят, синдикат обеспе-
чивает универсальный сервис: хотите вскрыть чужой
сейф — пожалуйста, перебить строптивцу пару-другую ко-
нечностей/чтобы не перебегал дорогу в неположенном ме-
сте — что может быть проще, убрать нежелательного сви-
детеля— к вашим услугам! Причем услуги — по таксе,
никакой отсебятины... Правда, приходится следить, чтобы
в сферу универсального сервиса не проникали дилетанты
из провинции — ну что может понимать неотесанная дере-
венщина в ценах на вооруженный грабеж среди бела дня
или, скажем, в очистных мероприятиях в подвалах столич-
ного банка?! На вас, милые друзья с Земли, была подана
предварительная заявка, а сумма за выполнение заказа та-
кова, что я просто не мог отказаться!
Теперь все стало на место. Кому-то на Полинте очень
мешали Джонг и Зурпла, и этот кто-то нанял Фингала.
Виктор задумался.
Умирать, честно говоря, не хотелось. Инстинкт самосо-
хранения заставил Мозг лихорадочно искать пути к спасе-
нию. Выход должен быть! Выход был, и Мозг его нашел:
любым способом нужно было продержаться до рассвета!
Кондратий обещал быть к утру на ногах, а слово свое он
держать умеет! Судьба теперь зависела от смекалки По-
следней Инстанции!
А пока рассвет не наступил, следовало тянуть вре-
мя! KajK угодно, но тянуть... Кажется, Фингал не прочь
пофилософствовать ?!
— Раз я осужден без права на амнистию, хотелось бы
узнать, будет ли исполнено мое последнее желание?
— Будет! — заверил Шеф.— В разумных пределах.
Если речь пойдет не о помиловании, подаче апелляции и
201
прочих процедурах, могущих подорвать финансовую поли-
тику синдиката!
— Понимаю,— притворно вздохнул Виктор. — Мое по-
следнее желание не имеет ничего общего с юридическими
уловками — оно гораздо прозаичнее, я всего лишь прошу
назвать имя настоящего убийцы! Того, кто заплатит сего-
дня вечером!
— Рад вам помочь, да сам не знаю. Во всех бумагах
заказчик именуется Инкогнито, под псевдонимом Человек
в Черном.
— Разве можно заказать убийство анонимно?
— Можно. Хотя я обычно этого избегаю, но сумма
столь велика... Добавлю одно: пусть мне неизвестно имя
заказчика, я имею в виду настоящее имя, тем не менее мы
встречались. Здесь. В этом кабинете. Но он скрыл свое
истинное лицо под полумаской. Скажу больше, его голос,
несмотря на оперативное изменение обертонов, показался
мне знакомым... На досуге я иногда посещаю клуб Одино-
ких Сердец некоего отставного сержанта. У меня сложи-
лось твердое убеждение, что похожий голос я мог слышать
там...
— Очень хотелось бы поговорить по душам с Челове-
ком в Черном. Ох как хотелось бы...
— Боюсь, ваше желание неосуществимо!
— Почему?
— Потому, что начинается на «у»! Убью я тебя вско-
рости, охотник.
— Ну, это мы еще посмотрим! Сдаваться без борьбы
я не собираюсь. В противовес вашему утверждению у меня
есть несколько весомых аргументов с высокой начальной
скоростью. Надеюсь, запасные обоймы убедят вас не по-
ступать опрометчиво!
— Ха-ха-ха! — заливисто загрохотало под потолком.—
Честное благородное слово, ты мне нравишься! Ну посуди
сам, разве твой, пусть и разящий без промаха, пулемет
может стрелять сквозь бетонные стены? Мои же автома-
тические снайперы простреливают каждый кубический
дюйм в этой комнате и могут поражать живую мишень на
звук биения сердца, тепловое излучение, запах пота, стоит
только нажать определенную кнопку. В свое время мой
предшественник Пли Вумниц весьма неосмотрительно пору-
чил именно мне оборудовать свой кабинет подобными сюр-
призами на все случаи жизни — покойный слыл большим
шутником...
202
— В это я готов поверить! — горячо воскликнул
Джонг.—Но никто меня не убедит, что утонченный завсе-
гдатай клуба Одиноких Сердец способен спокойно престу-
пить основной закон... Нет, никогда не поверю!
— Я преступил все мыслимые и немыслимые законы
Полинты!—В голосе Фингала с Подсветкой зазвучала
нескрываемая гордость.— О каком, извините, законе идет
речь?
— Об основном законе детективного жанра!—Виктор
полез в карман За печатным словом в пестрой обложке,
как будто этот сомнительный довод мог послужить доказа-
тельством его правоты.
— Если меня не подводит память, — язвительно произ-
нес Шеф синдиката,— такого закона нет в уголовном ко-
дексе?!
— Да, такого закона в кодексе нет, зато он непреложен
для действующих в детективе лиц,— убежденно заявил
охотник,— а с момента аудиенции в Президентском двор-
це нет никаких сомнений в том, что мой товарищ и я —
главные герои заправского детектива, в котором есть все:
погони и перестрелки, драки и покушения, а главное, без
чего не может обойтись ни один детектив, жгучая тайна
Человека в Черном... Тайна, которую не могли приоткрыть
даже вы! Основной закон детективного жанра гласит (Вик-
тор скромно потупил глаза)—герой не должен погибать в
середине повествования! Иначе получится не захватываю-
щее чтиво, а банальный производственный роман с хэппи
эн дом в качестве успешного завершения вашим синдика-
том финансового года! Представьте себе на мгновение, что
вам попадает в руки «Ромео и Джульетта», где вместо тра-
диционного финала вас начинают пичкать нудным описа-
нием свадебной церемонии в снятой до полуночи таверне,
и сколько выложили Капулетти за подвенечное платье, и
как доблестный наряд блюстителей порядка пытался уре-
зонить дебоширов в лице жениха и брата невесты в кури-
тельной комнате для дам! Уф!!! Нет, что ни говорите, за-
коны жанра обязывают!
— Согласен, картина, нарисованная тобою, убеди-
тельна, но кто сказал, что именно сейчас — середина де-
тективного повествования?
— Вы!— торжествующе ответил, приговоренный.
— Я?
— Да, несколько минут назад вы заявили, что Человек
203
в Черном придет платить вечером, а сейчас,— Джонг по-
смотрел на часы,— далеко не вечер!
— Действительно. Ладно, уговорил. Поживи малость...
Тем более, что беседовать с тобой совсем необременитель-
но. Напротив. Не поверишь, иногда так и тянет плюнуть
на все и завязать! А посоветоваться не с кем,— разоткро-
венничался Фингал.— Кругом шакалы, и смотрят на тебя
волком! Разве понять им мятущуюся душу? Ни-когда. Ни
за что. А ты, мой крестничек, человек свежий, с понимани-
ем... Вот я и говорю, устанешь как собака от всех этих
дел, выкручивания рук и копания ям, закроешь глаза —
хочется резко и круто изменить статус-кво! А ведь как я
начинал... Хочешь послушать? Тогда вот тебе
СКАЗКА ПРО БЕЛОГО БЫЧКА, КОТОРЫЙ,
НЕВЗИРАЯ НА ТЕЛЯЧЬИ НЕЖНОСТИ,
СТАЛ ЗОЛОТЫМ ТЕЛЬЦОМ
Родился я в приличной семье: мама музицировала на
фортепьянах, папа торговал на черном рынке. Они часто
ожидали потомства, но что с ним делать потом, не знали.
В результате естественного отбора из всех чад остался я
один. К этому времени папа связался с дурной компанией и
стал выдавать продаваемые пирожки с зайчатиной за па-
тентованное средство против зачатия. Все шло хорошо —
пирожки пользовались повышенным спросом у широких
слоев населения до тех пор, пока одна любознательная да-
мочка не поинтересовалась, когда пирожки надлежит при-
нимать: до или после? Папа возьми да и ляпни: «Не до
и не после, а вместо!».
Получив инвалидность, папа перешел на неумеренное
потребление ячменного пива... Мама стала часто болеть,
фортепьяны пришлось продать. До сих пор перед моими
глазами маячат папины костыли, которыми он преподавал
основы этики и почтение к родительским наставлениям
тогда еще неокрепшему организму своего единственного
отпрыска. После папиной скоропостижной кончины мама
перестала болеть, потому что деньги кончились. А в долг
подпольный тотализатор не позволял играть никому, даже
вдовам.
Жить в родительском доме стало совсем невмоготу, и
я был вынужден отправиться на ускоренные курсы извле-
чения ценностей. Стипендии нам не платили — перебива-
лись на под одежном корме. Успевал я хорошо: от мамы
мне достались музыкальные пальцы, от отца — умение
лезть в чужой карман не за словом, а за чем-нибудь более
204
материальным... Вскоре я очутился в колледже, готовящем
кадры для замещения вакансий в исправительных до-
мах,— туда меня приняли без экзаменов за выдающиеся
успехи на курсах и умение быстро уносить ноги — колледж
гордился своей легкоатлетической командой. У меня где-то
сохранилась даже полосатая майка, эх, юность, юность... Я
без задержек брал один барьер за другим, но когда прео-
долевал звуковой, услышал в непосредственной близости
полицейскую сирену и понял — пора завершать учебу и
поступать в синдикат простым заместителем директора.
Потянулись годы упорного труда, наполненные одним же-
ланием: прочно утвердиться на самом верху администра-
тивной лестницы. Потом и это было достигнуто, но сердце
не успокоилось... Видимо, так уж мы устроены — ничто не
дает полного удовлетворения гордыне: ни власть, ни слава,
пусть даже в узком кругу ограниченных людей, ни деньги...
Потом все надоело. Одно время хотел уйти в родной кол-
ледж на преподавательскую работу, звали на кафедру при-
кладного вымогательства... Но как подумаю, до какого
маразма бездарные мои помощнички без меня синдикат
доведут,— сердце кровью обливается! Вот и приходится
тянуть лямку, несмотря на искреннее сопротивление души.
Одна радость в жизни — общение с интересными людь-
ми. Вроде тебя. Заманишь такого в ловушку, наговоришься
всласть — потом, конечно, извини, пришьешь!
Кстати, зачахли мы здесь на Полинте без свежих анек-
дотов! Уж не обессудь, уважь старину Фингала! Разные
там байки — все равно что целительный бальзам для моей
души...
Трудно было придумать более неподходящее занятие
перед смертью, но выбирать не приходилось — Виктор при-
нялся «травить»!
С ловкостью профессионального фокусника охотник вы-
таскивал из памяти одну занимательную историю за дру-
гой, думая только о том, что минуты бегут и спасение при-
ближается...
Для затравки он начал с любимой серии про телепа-
тию, а продолжил зубопротезными. Фингалу особенно по-
нравилось про вставную челюсть и каминные щипцы. Он
чуть не рыдал от смеха, так что динамики задребезжали, и
все повторял:
— Значит, тащите валидол, сэр, ха-ха-ха... Без валидо-
ла мне труба, о-хо-хо!..
205
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Он заманил ее в сырой подвал ста-
ринного морга и гнусно потребовал, чтобы
она отказалась от своей доли наследства.
Шарлотта гневно отвергла наглые притяза-
ния, и тогда он запер ее в Золотой Сарко-
фаг, который вовсе не был переплавлен и
переправлен за границу. Но злоумышленни-
ка подвела спешка — он чувствовал мое ды-
хание за спиной. Когда я открыл массивную
крышку, Шарлотта еще дышала. На ладан.
Из ее обессиленных уст я и услышал...
— Врешь, лягаш! — На бесновавшегося
графа было жутко смотреть — он чуть не
разломал под собою скамью подсудимых. —
Шарлотта отбросила когти, не отходя от
кассы. И ничего никому не могла расска-
зать!
— Уведите! — приказал полицейским
Ридикюль Кураре.— Надеюсь, высокий суд
слышал, как граф только что сознался в со-
вершенном злодеянии?!
Граф Бронтекрцсти, «Убийство в морге»
Виктор яростно сражался с непреодолимым желанием
лечь спать. Хоть на сдвинутые стулья, хоть на дубовый и,
наверное, очень жесткий эшафот, хоть на ковровую до-
рожку с вытканной на ней картиной крестного пути на
Голгофу. Запас анекдотов давно истомился. Глаза смы-
кались, но язык продолжал машинально поддакивать Фин-
галу, который беспрестанно толковал за жизнь и очень
обижался, когда его не слушали.
Внезапно раздался резкий щелчок, и шеф синдиката
замолк на полуслове. Наверное, бандит решил, что от-
срочка приговора закончилась. Виктор глянул сквозь жа-
люзи — рассвет еще не наступил... Вот-вот заговорят
автоматические снайперы... Почему-то в эту минуту охот-
ника больше всего заботило, повредят ли они при обстреле
псевдо-Константу, у которой два часа назад кончился
завод? Она давно перестала щебетать и только качала го-
ловой, словно раскаивалась в содеянном...
Минула секунда, другая... Не стреляли.
Джонг проанализировал ситуацию. Тянет гад, измыва-
ется! Ощущение не из приятных. Будто стоишь голым на
людной площади и срам прикрыть нечем!
Щелкнул замок. Межзвездный Охотник прицелился.
Но в кабинет вкатился человек, подталкиваемый в спину
206
«Уби Вальтером» Зурплы. Кондратий сдержал слово и
выздоровел досрочно!
— Вычислил я все-таки поганца!—весело сказал Пос-
ледняя Инстанция.
Несмотря на заметную хромоту, вид у него был доволь-
ный, в отличие от шефа синдиката, у которого было такое
кислое выражение, что, если бы к его лицу поднесли лак-
мусовую бумажку, она не выдержала бы и покраснела.
Еще никто и никогда не осмеливался обзывать шефа по-
ганцем, но, как известно из теории вероятностей, любое
возможное событие когда-нибудь становится достоверным.
— Как ты меня нашел?
— Не так быстро, как хотелось бы, но... Излагаю по
порядку. После того, как ты ушел на хомодром, горничная
навела в холле чистоту и принялась меня окружать, сам
понимаешь, заботой и вниманием. Предплюсна не давала
мне покоя, и сердобольная давушка предложила это дело
переспать. Я всегда стоял за контакты с сестрами по ра-
зуму. Особенно если сестры не лишены милосердия и ми-
ловидности. Но заснуть не удавалось — в голову лезли
черные мысли... Тогда девушка включила цветное сно-
творное. Пощелкала переключателями каналов: гляжу —
на экране знакомое лицо. Гражданин Президент собствен-
ной персоной! Телекамера панорамирует — ба, еще одно
очень знакомое лицо! В сопровождении гораздо менее зна-
комого лица, которое и лицом-то можно назвать с большой
натяжкой. И тут спортивный комментатор оповещает, что
очень знакомое лицо сейчас сразится один на один с дра-
коном! Разве я мог остаться равнодушным? Хочу сразу
отметить: в роли Ланселота ты смотрелся убедительно.
Лучше всего тебе удалась сцена сбивания летучего змея. Я
понимаю судей...
Потом операторы «Глаза вопиющего» потеряли тебя из
вида, и я решил, что скоро ты вернешься в отель. Но про-
шло полчаса, час, а тебя нет и нет! И здесь я вспомнил
кое-что из комментария перед поединком... С какой такой
стати, подумал я, шеф синдиката «Унисервис-Чистоган»
расщедрился на целый вертолет, который в натуральном
виде стоит в миллион раз дороже, чем металлолом, который
из него получился после встречи с тобой?! Из каких,
спрашивается, побуждений? Не иначе, рассуждал, как по-
вязан он с шайкой Фингала! Горничная притащила сто-
личный справочник «КТО ЕСТЬ ПОЧЕМ». Несколько
изящных движений пальчиком — адрес офиса беско-
207
рыстного дарителя у меня в кармане. В этот момент
в номер позвонили — рассыльный принес письмо. И не от
Доброжелательницы, как того следовало ожидать, а от тебя.
— От меня?
— Я тоже удивился, зная, что ты терпеть не можешь
писать не только письма, но и телеграммы! Первым побуж-
дением было вскрыть конверт, но Что-то удержало меня от
этого. Я повернулся и увидел, что это не Что-то, а горнич-
ная! Девушка профессионально поставила меня в извест-
ность, что Фингал с Подсветкой часто практикует эписто-
лярные мины вскрывного действия: подденешь край кон-
верта ножом, пилкой для ногтей или самим ногтем — трах-
бабах, и любопытную варвару отскребай потом лопатой от
потолка. Хоть и скребли на сердце кошки, пришлось
спустить конверт в мусорное ведро. «Виктор попался!»—
решил я и начал действовать, не дожидаясь рассвета. Одно-
го не могу понять, неужели Фингал настолько наивен, что
опустился до такой примитивной хитрости, как письмо с
динамитом? А может, просто хотел попугать!
— Об этом мы у него и спросим!—грозно сказал Вик-
тор, но Зурпла увлеченно продолжал:
— Из-за сломанной ноги мне пришлось добираться
очень долго. Еще дольше я наблюдал за зданием и обра-
тил внимание на любопытный факт: свет горел только на
двух этажах, втором и шестом. Путем нехитрых рассужде-
ний я пришел к выводу: праздничная иллюминация опре-
деленно в честь прославленного победителя бронированных
драконов! Войдя'в контору, я сперва подумал, что попал
вовнутрь египетской пирамиды: вместо ночного сторожа
на стуле восседала спеленутая мумия! Спеленутая с ног
до головы, что, несомненно, ей мешало общению со мной.
Я отклеил пластырь и спросил мумию, проходил ли здесь
высокий симпатичный мужчина с таким же «Уби Вальте-
ром», как у меня? Получив утвердительный ответ, я снова
заклеил ей рот, ибо в чужом синдикате, может, такой
устав, чтобы уста заклеенными держать?! Крадучись, я
взмыл на второй этаж. Дай, думаю, проверю, кто там по-
луночничает? Смекалка и чуткий слух привели к комнате,
из-под запертой двери которой виднелась узенькая по-
лоска света. Внутри комнаты за пультом сидел человек и
бубнил в микрофон. Человек очень удивился, когда я пред-
ставился, и любезно согласился проводить к тебе. Пусть
теперь объяснит, что у него общего с Фингалом?
— У него с Фингалом все общее, Зурпла! Он и есть
208 .
Фингал с Подсветкой — шеф синдиката убийств по пред-
варительным заявкам; чей отвратительный бизнес носит
непритязательное название универсального сервиса!
— Ух ты, гад!—вскричал Кондратий, подкрепляя мет-
кую характеристику очередью из скорострельной машинки.
Через пробоины в трюм двухпалубного костюма хлынула
вода, и он затонул со всем содержимым, кроме крыс, кото-
рые выпрыгивали из карманов, плюхались в волны, плыли
саженками, но быстро уставали и переходили на более эко-
номичный стиль — брасс, отчего вскоре превращались в
лягушек. Самая большая и зеленая продержалась дольше
остальных, но и она проплавала немного, перевернулась
кверху белым брюхом и всплыла как правда. Через минуту
о трагедии говорили только легкая рябь над местом кораб-
лекрушения да качающиеся на ней дохлые амфибии.
Стиль в ампир резко сменился сиереализмом. Кабинет
преобразился, как сцена провинциального театрика, в ко-
тором машинисты заменили интерьер средневековой пьесы
на декорации пасторального фарса. Жалюзи трансформи-
ровались в ажурные занавеси из прозрачнейшей кисеи,
эшафот превратился в основательный обеденный стол, сер-
вированный на двадцать четыре персоны нон грата, лю-
стры-наручники стали коваными браслетами-бра, а стены
оказались расписанными в мифологическом духе с обяза-
тельными нимфами, сатирами и послеполуденноотдыхаю-
щими фавнами.
— Что ты наделал!—схватился Метр за голову.— Те-
перь мы никогда не узнаем, что за птица — Человек в
Черном!
— Да,— глубокомысленно изрек Зурпла.— Теперь ни-
кто от Фингала ничего не узнает. Отличительной чертой
мертвецов является то, что они прекрасно умеют хранить
молчание. Но, честное слово, я не хотел его убивать! Во
всяком случае, так скоро!
Снизу, с улицы, донеслись протяжные вопли сирены.
— Вот и дождались полиции!— заорал Виктор и пота-
щил друга к выходу.— Надо бежать! Иначе нас обвинят
в преднамеренном убийстве респектабельного гражданина,
завсегдатая клуба Одиноких Сердец! Здесь все об этом
недвусмысленно вопиет...
— Особенно труп,— усмехнулся Зурпла.— Вопиет...
— Скорее! Некогда иронизировать!
— Успокойся!—невозмутимо сказал Кондратий Ви-
209
кентьевич Зурпла, по прозвищу Последняя Инстанция.—
Это я вызвал полицию!
— Зачем? Ведь Доброжелательница не советовала об-
ращаться к ней за помощью!
— А я не послушался. Горничная мне призналась...
— Знаю, знаю!—перебил Виктор.— Твои любовные
похождения меня никогда не интересовали, сердцеед старый!
— Да подожди ты!—возмутился Зурпла.— Горничная
мне призналась, что она — внештатный инспектор по борь-
бе с организованной преступностью! Мои выстрелы — сиг-
нал для нее. Здание оцеплено и с чистоганцами наконец
будет покончено раз и навсегда! Сейчас она сюда подни-
мется, и я познакомлю тебя с ее новой ипостасью!
Дверь распахнулась, но вместо инспекторши в кабинет
стремительно ворвался яркий блондин, бряцая револьве-
рами. Не обращая никакого внимания на друзей, он подбе-
жал к затонувшему Фингалу и отработанным движением
вывернул внутренние карманы двубортного костюма.
Булькнула связка ключей. Блондин издал торжествующий
крик и через несколько секунд извлек из сейфа плотный
лист. Виктор краем глаза взглянул на заглавие обнаружен-
ного документа, от которого по комнате явственно поплы-
ли запахи ладана, хвои' от поминальных венков и погре-
бальных свечей: ЗАВЕЩАНИЕ ФИНГАЛА С ПОД-
СВЕТКОЙ.
— Позвольте, а Дама со Спусковой Собачкой где?—
запоздало удивился Зурпла, имея в виду экс-горничную
нз отеля-люкс.
— Я за нее!—отозвался незваный гость и склонил
аккуратный пробор набок. От пробора за версту разило
фантазийным чесночным духом.— Разрешите представить-
ся, Крим Брюле, начальник Явной полиции! От лица пред-
ставителей закона и от себя лично спешу выразить глубо-
кую признательность за исключительный вклад в дело
очистки столицы от метастаз организованной преступности!
Гип-гип-ура социальным ассенизаторам — асам оптическо-
го прицела и твердой руки!
— Постойте, постойте!— воскликнул разбирающийся в
парфюмерии оруженосец.— Это не вы ли — Доброжела-
тельница?!
— Я самое,— кротко потупился блондин.— Выбор та-
кого, казалось бы, странного псевдонима продиктован исто-
рией моей жизни. Моя мама всегда хотела иметь девочку.
На бе несчастье, родился мальчик. Я очень любил мамочку
210
и стремился стать примерной дочерью. Но проклятая муж-
ская наружность не давала мне такой возможности, и я был
девочкой только в собственных мыслях. Со временем двой-
ственность натуры привела к двойственности поведения,
известного в психиатрии под названием бибихейверизма,
то есть двойного (бинарного) поведенчества. На работе
я — мужлан, каких поискать, а в свободное время вяжу
джемперы и пишу сентиментальную прозу. Разумеется, под
псевдонимом. Ведь в глубине души я—чувственная жен-
щина! Но моя двойственность даже в беллетристике выки-
дывает фокусы! В сентиментальных повестях у меня, как
правило, пять-шесть трупов. Но не более.
— Вы говорите странные вещи,— сурово промолвил
Виктор.— И порядки в вашей Явной полиции странные.
Вместо того чтобы оградить нас от посягательств разных
там фингалов, вы сквозь пяльцы, или, что там у вас для
вязания, спицы спокойно наблюдаете, как на нас охотятся
и норовят отправить к праотцам раз за разом, зараза вы
этакая! У вас хватило наглости послать письмо с преду-
преждением, чтобы мы не обращались в полицию!!!
— Я все объясню. К сожалению, поддавающее боль-
шинство моих подчиненных замешано в коррупции, как
верно заметил гражданин Президент на приеме в вашу
честь, на котором я не смог присутствовать по техническим
причинам. Дошло до того, что некоторые сотрудники пере-
давали служебную информацию людям синдиката, а при-
были делили поровну. Понадеявшись на защиту закона,
вы бы подписали себе смертный приговор, который я не в
силах отменить... Но некоторая часть столичной полиции
не пошла на сделку с совестью. Например, известная вам
горничная. Благодаря таким, как она, вы и скорострель-
ными машинками обзавелись из арсенала Дворца Право-
судия!
— Зачем вам все это?
— События развивались согласно намеченному плану.—
Блондин прищурился.— Нет, какова задумка! Межзвезд-
ный Охотник вступает в единоборство с организованной
преступностью и одерживает убедительную победу! Глава
преступного мира повержен, а гражданин Президент про-
игрывает пари!
— Ничего не понимаю!—сказал Кондратий.— А граж-
данин Президент при чем?
— Неделю назад в клубе Одиноких Сердец, в котором
мы имеем честь состоять действительными членами, граж-
211
данин Президент выразил крайнее неудовольствие по по-
воду сложившегося положения. Доколе, шепнул он мне на
ухо, мы будем резвиться в бридж за одним зеленым сук-
ном с этим выскочкой Фингалом?! И тогда ничего другого
не оставалось, как заключить пари с гражданином Прези-
дентом, что не позже чем через неделю пресловутый Фин-
гал перестанет посещать клуб. Для того, чтобы быть в
самом центре событий, я в тот же вечер устроилась на
работу. В синдикат. Как мне кажется, роль секретарши
шефа удалась на славу!
— Не может быть?!
— Если не верите, советую заглянуть в левую тумбу
стола за дверью. В верхнем ящике — верхнее платье, в
среднем — парик, косметика и накладной бюст, в нижнем,
пардон, нижнее белье.
— Но зачем вам понадобился именно Межзвездный
Охотник? Наняли бы кого-нибудь...
— Кого?!—взорвался Крим Брюле.— Со снайперами
Фингала мог справиться только настоящий стопроцентный
профессионал!
— Значит, по-вашему цель оправдывает средства?
— У меня — иной девиз. Если есть средства, а они у
меня имеются, любая цель по карману!
— Почему же нас не попросили помочь полиции по
официальным каналам?
— Вы бы отказались,— чистосердечно призналась жен-
щина в глубине дуШи начальника полиции.— А в данной
ситуации все решал инстинкт самосохранения, который так
же присущ охотникам, как и тем, на кого они охотятся!
Банда охотилась на вас, а вы были не прочь остаться в
живых!
— Все это хорошо,— устало сказал Виктор.— Многое
стало понятным. Может быть, вы знаете и кто наше убий-
ство заказал?
— Вы еще не догадались?—жеманно облизнулась
Крим Брюле.
— Неужели тоже...
— Да,— потупилось существо с двойным дном.— Че-
ловек в Черном — тоже я.
Земляне ахнули. Даже мертвец на полу и тот не вы-
держал. Труп Фингала открыл глаза и с натугой прохрипел:
— Этого не может быть, ибо Божественная Лулу и Че-
ловек в Черном — разные люди. Могу дать голову на от-
сечение! Во время моей встречи с заказчиком и он, и
212
секретарша присутствовали в кабинете одновременно. Не
могла же Лулу быть единой в двух лицах?!
— Молчи, подлец, когда джентльмены с дамой разго-
варивают!— Крим Брюле выпалил из револьвера и попал
Фингалу в кингстон. Бывший шеф перевернулся вверх дном
и затонул вторично. Теперь уже бесповоротно.— Большому
кораблю — большое кораблекрушение!
Отдав должное бандиту, начальник полиции продол-
жил свой рассказ как ни в чем не бывало:
— Я способен и не на такое! Иногда моя неординарная
натура ищет самовыражения и находит его в раздвоении
личности, а раздвоенную личность можно одеть во что угод-
но, даже во все черное... Если мне опять не верят, прошу
осмотреть правую тумбу — там вы обнаружите элегантный
вечерний костюм, сорочку на планке, тупоносые туфли на
рифленой подошве, сетчатую майку, демисезонный плащ,
купальные трусы, галстук-бабочку, летнюю шляпу — все
аккуратно отутюжено и сложено. Полумаску я уничтожи-
ло— по такой важной улике меня могла опознать контр-
разведка синдиката! Таким образом, заказом рт лица че-
ловека в маске я спровоцировало банду на поединок с
Межзвездным Охотником, и, как видите, результат нали-
цо: неделя, данная мне гражданином Президентом, закончи-
лась— и Фингал закончился! Мир праху его!.
— За такие шутки,— разгневался Кондратий,— не будь
вы в душе дамой, следовало бы лицо набить!
— Я способен постичь глубину вашего искреннего него-
дования, но что мне оставалось делать?
— Арестовать Фингала, хотя бы на хомодроме во вре-
мя скачек, и устроить публичный процесс!
— Как бы не так! Разве вам не объяснили, что адво-
каты этого дьявола во плоти вытащили бы своего патрона
из любой передряги, а публика всегда на стороне кого
угодно, но только не полиции! Кроме всего прочего, Фин-
гал—мой кузен.
— ?! - w
— У моей матушки была любимая сестра. Тетя люби-
ла музицировать и продавца пирожков с зайчатиной. Кто
мог предполагать, что от этого противоестественного союза
Эрато и Гермеса появится чудовище, которое только в юно-
сти подавало надежды, и то в барьерном беге. Это чудо-
вище было моим единственным родственником,— грустно
добавил начальник полиции, засовывая завещание во внут-
213
ренний карман.— Если бы я принялся преследовать Фин-
гала официально, общество решило бы, что я просто домо-
гаюсь наследства! А подобные подозрения, согласитесь, не
имеют под собой никакой почвы... И вообще, убивать ку-
зена не вполне прилично — об этом говорит хотя бы то, о
чем в приличном обществе не говорят... Вы не возражае-
те, если я закурю?
Кабинет вновь претерпел метаморфозу. На этот раз
он стал похож на подземелье, где гнездятся тролли и гно-
мы. Блики, отраженные от кристаллических решеток на
окнах, слепили глаза. С потолка свисали сталактиты. По
стенам, представляющим собой разрезы геологических
напластований, шныряли юркие саламандры. Юркие и ог-
ненные. Крим Брюле изловчился, поймал одну за хвост
и поднес к сигарете. Саламандра обжигала пальцы, он ее
выронил и по привычке хотел затушить подошвой, но са-
ламандра рассыпалась угольками и зашипела...
— И, наконец, самое главное, о чем я хочу рассказать.
Вы победили Фингала не только благодаря своему умению
с честью выходить из любого самого трудного испытания,
но и благодаря моей уловке. В заказе-наряде я подчеркнул,
что смерть одного из вас оплачивается дороже, чем смерть
обоих.
— Я же говорил, Виктор, с письмом-бомбой что-то не-
ладно. Фингал не мог быть уверен, что я непременно
взорвусь!
— Да подожди ты!— Джонг уставился на Единого-в-
трех-лицах.— Дай человеку досказать!
— Я надеялся на жадность кузена. Оставив одного из
вас в живых, он срывал куш посолиднее, но зато приоб-
ретал кровного врага, который непременно отомстил бы
за смерть товарища! Каково?!
— Ваше хитроумие, сударь,—«склонился в шутовском
поклоне Зурпла,— может соперничать с вашим же ковар-
ством!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
— Меня всегда манила к себе великая
загадка появления гениев! Ради ответа на
нее я готов пожертвовать всем, а уж участ-
вовать в эксперименте, позволяющем приот-
крыть дверцу в святая святых божественно-
го предначертания... Это ли не сбывшаяся
214
мечта, греза ученого, одержимого идеен
фикс?!
— Вас ждут! — напомнил появившийся
в комнате жениха системо-схимник в белом
накрахмаленном халате с широкой лентой
Шафера через плечо.— Пора, синьор, пове-
рить гармонию основополагающего бракосо-
четания алгеброй бытия!
— Иду, спешу, моя электронная Ева! —
воскликнул белковый Адам, и прозрачная
капля поваренной соли выкатилась из угол-
ка глаза...
Граф Бронтекристи, «Рождение Сублимоцарта»
Полицейские автомобили подкатили к мраморным сту-
пеням Дворца правосудия.
— Прошу в мои апартаменты!—пригласил начальник
полиции.^*-Вы не забыли, я должен отметить ваши удосто-
верения на командировку и завизировать платежную ви-
димость! По правде говоря, догматерия с Предрассудка-
111 организовал тоже я. Доставка обошлась казне в из-
рядную копейку.
— Боже мой!—притворно всплеснул руками Зурпла.—
Скоро окажется, что мы прибыли на Полинту тоже из-
за вас!
— Так оно и есть!—подтвердил догадку Кондратия
Крим Брюле.— Догматерия я выписал исключительно с
целью пригласить^ какого-нибудь Межзвездного для рас-
правы с хищником, а заодно и с Фингалом. Прилетели вы...
— Д-а-а-а!—воскликнул Последняя Инстанция.—Ва-
шему умению закрутить интригу в узел можно только по-
завидовать!
— Недаром же вторая часть моего литературного
псевдонима—Кристи, в честь прославленной писательни-
цы криминальных историй, в которых действует детектив
Эркюль Пуаро!
— А первая?
— Что первая?
— Первая часть вашего псевдонима?—спросил Вик-
тор.— В чью честь?
— В честь другой не менее знаменитой английской пи-
сательницы, автора так называемого «дамского» романа,
Шарлотты Бронте, которая своими произведениями истор-
гала водопады слез у многих Поколений читательниц. Мой
полный псевдоним — граф Бронтекристи, а в моих пове-
215
стях обязательно присутствуют персонажи Агата и Шар-
лотта.
— Секунду,— сказал Межзвездный Охотник и выта-
щил из-за пазухи потрепанную книжку, которую так и не
успел дочитать до конца.— Так это вы написали?
— Да. «Убийство в морге»— мое любимое детище. Кри-
тика считает «Смерть наложенным платежом» лучше, а
мне все-таки ближе х<Убийство...»,— без ложной скромно-
сти признался граф Бронтекристи.— Но с детективами по-
кончено! Признаться, успех у публики начал меня утомлять,
и я решил посвятить дальнейшее творчество созданию со-
вершенно нового жанра. Однажды мне пришла в голову
мысль, что про смерть пишут много и часто, возьмите тра-
гедию и драму, психологический роман и вещи в стиле
«черного юмора», не говоря уже о детективах, которые по-
строены только на том, что кого-то зверски убивают на
первых страницах! А вот рождению человека в литературе
не повезло. Я не говорю о рождений человека в переносном
смысле, когда описывается какой-нибудь Пека Чмырь, ко-
торый «завязывает» с уголовным прошлым и встает на
стезю добродетели к зубофрезному станку,— я говорю о
рождении человека после девятимесячного заключения в
утробе матери. А ведь смерть и рождение — это две край-
ние точки, два полюса такого загадочного процесса, кото-
рый называется жизнью. И я решила начать новый жанр —
жанр романа-геборуны, увлекательного повествования о
зачатии, вынашивании и появлении на свет. В отличие от
детектива, где речь может пойти о смерти любого, самого
невзрачного субъекта, геборуна должна описывать реаль-
ное, достаточно известное лицо, ибо давно подмечено, что
читатели обожают смаковать интимные эпизоды из жизни
знаменитых артистов, писателей или ученых. Я долго ду-
мала, кого из современников выбрать в качестве героя сво-
ей первой геборуны, и после всестороннего анализа остано-
вился на Сублимоцарте...
— Постойте!—перебил писательницу Джонг.— Но ве-
личайший гений квантованной музыки — не совсем человек.
Он — дитя человека и кибернетики, био-компью-зи-тер!
— Ну и что? — удивился начальник полиции.— Повесть
о том, как вошел в мир малыш со встроенным музыкаль-
ным нанопроцессором, сразу стала бестселлером! В глубо-
ко реалистическом ключе, я стремился отразить побудитель-
ные мотивы, толкнувшие его родителей на этот далеко иду-
щий интимный акт и, если судить по отзывам прессы, мне
216
это удалось в какой-то мере... Очень хотелось бы подарить
мою новую книгу вам» но» по странной случайности, у ме-
ня с собой нет ни одного экземпляра!
— Ничего страшного! — заверил родоначальницу гебо-
рун Виктор.— На Земле я закажу «Рождение Сублимоцар-
та» по межпланетному библиотечному абонементу. А пока
суть да дело,"прошу поставить автограф на «Убийстве...»!
После соблюдения торжественной церемонии, граф
BjpOHTeKpHCTH предложила выйт!) во внутренний дворик
Дворца.
- Не хочу!—закочевряжился невыспавшийся Зурп-
ла.— Все ваше здание насквозь пропахло продажной юстй-
цией, а у меня на нее — аллергия! Я устал и жажду един-
ственно покоя!
— Но мы очень просим! — чуть не плача принялись
уговаривать гостя Доброжелательница, Божественная Лу-
лу и граф Бронтекристи в один голос.— Хотим перед рас-
ставанием продемонстрировать цвет столичной полиции.
Под дружным напором трех милых дам Кондратий не
устоял и согласился.
Цвет .столичной полиции был преимущественно красно-
рожим. Особенно выделялся правошланговый. Как гово-
рится, кровь с коньяком. Но по внешнему виду было по-
нятно, не брезгует он и менее дорогими напитками.
Зурпла втянул ноздрей воздух...
ЭПИЛОГ
— Ты мне представляешься путником,
одиноко бредущим по пыльной дороге под
палящими лучами светила. Вокруг рассти-
лается чудесный пейзаж, но путник не за-
мечает ничего, он сосредоточен на при-
зрачной цели: дойти во что бы то ни стало
от пункта А до пункта Б, а зачем — и сам
не ведает!
— Все мы путники на дороге позна-
ния,— согласился я.— И достигая цели, мы
не достигаем цели! Но наше движение
. оправдано хотя бы тем, что мы — дви-
жемся!
Шеклизиаст, «Дорогая дорога*
...и вдруг все закружилось перед глазами. Рослые по-
лисмены съежились и превратились в аккуратные штабеля
груботканых мешков, набитых зерном. Мраморный пол
217
стал дощатым. Дворец правосудия неузнаваемо преобра-
зился и сделался чем-то вроде темного и пыльного амбара.
Из-под стрех потянуло смрадом летучих мышей. Мир, дан-
ный землянам в их ощущениях, сократился до размеров
заурядного вместилища урожая дивного злака.
— Что это?—закричал оружейный мастер, очумело
покрутив головой.
— Ты про перемену декораций? Насколько я понимаю,
адаптизол, принятый перед нуль-перелетом, перестал дей-
ствовать. У меня масса тела поболее твоей, и я уже не-
сколько минут воспринимаю Полинту не Так, как прежде.
— Чудеса, да и только! Амбар какой-то...
— Какие же это чудеса? Сам говорил, «последнее сло-
во медицины». Ты знаешь, я только сейчас понял одно,
Кондрат. Амбар не амбар, а вот мешки мне уже попада-
лись. И запахи... Впечатление такое, что адаптация моей
нервной системы к адекватному восприятию окружающего
протекала не так гладко, как у тебя...
— Ты хочешь сказать, что все наши злоключения на
Полинте были галлюцинацией? Что на самом деле не было
ни охоты на догматерия, ни покушений? Просто бродили
мы по громадному амбару наподобие дезинфекторов, и
окружали нас пыльные мешки да кожаны с нетопырями?!
— Нет. Я хотел сказать то, что я сказал. Адаптизол
действительно помог нам поверить, что аборигены такие
же, как мы сами. Мы общались с ними, ругались и даже
оказались втянутыми в интригу. Но действие препарата
окончилось, маятник приспособляемости наших организмов
резко качнулся в противоположную сторону, и местные
жители стали выглядеть пыльными мешками с ячменем.
Истинная же реальность находится где-то посредине между
этими полюсами.
— Неужели и мы для кого-то такие же мешки?! •
— Возможно,— Межзвездный Охотник вздохнул.—
Иногда посмотришь на ночное небо, полное звезд, вообра-
зишь картину мироздания—и покажешься рядом с нею
такой ничтожной пылинкой, что дух перехватывает! Все
помыслы, чаяния и поступки выглядят такими мизерными,
что хочется выть на луну! Где-то вспыхивает Сверхновая,
а ты в очереди за молочным коктейлем скандалишь, стал-
киваются радиогалактики, испепеляя мириады миров, а
тебе зуб мудрости покоя не дает, Вселенная сжимается в
точку, а билетов на Сублимоцарта не достать!
— Неужели все так?—встревожился Зурпла.
218
— Нет,— засмеялся Виктор.— Когда меня обуревают
мысли о смысле бытия, выход один: посмотреть в глаза
Константе. Посмотрю, и на душе станет легче и спокойнее.
Константа, как надежный якорь, держит меня во время
любых передряг. Сразу начинаешь понимать слова вели-
кого поэта, что «любовь движет солнца и светила...»» Оби-
тателям Вселенной не хватает любви, отсюда к страх, и
зависть, и ненависть к чужакам, и кровопролитные войны.,.
Смысл существования человечества — нести по Галактике
мир и любовь!
— Но любовь подразумевает взаимность!—засомне-
вался в основаниях доктрины Зурпла.— Я убедился в
этом здесь, убедился на собственной шкуре!
— Конечно, ты прав, Кондратий,— согласился Виктор
Джонг.— Но я верю, придет такое время, когда никаких
фингалов на свете не останется и без наших «Уби Вальте-
ров»!
У выхода лежала большая голая крыса, в профиль по-
хожая на жабу. Виктор наклонился и поднял* ее за розовый
хвост. От резкого движения детектив вывалился на пол,
шурша страницами. С пестрой обложки на землян смо-
трел осмысленным взглядом щекастый младенец в стерео-
наушниках, восседающий за концертным роялем. Малино-
вый заголовок книги извещал, что это — «Рождение
Сублимоцарта» известного писателя графа Бронтекристи.
Джонг перевел взгляд на дохлого грызуна. На шее у
него болталась медная ладанка на линялой ленточке, а
на задней лапке синела наколка «Ом мани падме хум».
— Вот и ответ на твбй вопрос о галлюцинациях. Будь
добр, подколи догматерия к отчету, Кондратий!
Подобрав творение графа Бронтекристи, Виктор толк-
нул дверь. Она со скрипом отворилась, и друзья увидели,
что на дворе льет как из ведра. Они раскрыли зонтики и
шагнули в темноту сквозь стеклярус дождевых струй.
Рассвет еще не занялся, хотя краешек неба над гори-
зонтом порозовел, как девичье ушко накануне первого
трепетного свидания.
Земляне, высоко подымая ноги и оскальзываясь на
размокшей глине, дошлепали до коновязи, у которой их
поджидала двухместная ступа, в которую превратилась
нуль-капсула.
Они вскочили в ступу и
Николай КУРОЧКИН
УЖАСЫ БЫТА,
ИЛИ ГРИМАСЫ ВСЕМОГУЩЕСТВА
1. СПАСИТЕЛЬНОЕ НЕВЕДЕНИЕ
Что его, разумеется, всего лишь до Поры до времени
спасало*—так это то, что в него никто не верил. То есть
даже и не в него самого (хотя в него тоже никто не верил!
Но не это сейчас важно, не это!), а в его способности.
Ну или как там их правильнее будет назвать? Дар, что ли?
У всех в головах сидел стереотип. Все знали, каким был
этот незадачливый и неуклюжий юноша в семнадцать лет,
и в двадцать пять, и в тридцать... Дальнейшее просто и
незатейливо можно экстраполировать хоть и до могилы.
Недотепа, неудачник, жена уйдет (всю жизнь будет пере-
рывать тайком: это ж надо! На какое ничтожество истра-
тила лучшие свои годы! Хотя, коли по правде, то не все
лучшие годы, а их остаток. Подаренный ему без особой
любви, из страха, *что окажется никому не нужной. Как не
смогла стать нужной тому человеку, который нужен был
ей для счастья. И потом даже и тому, с которым счастья
не могло, не должно было быть, неоткуда. Но должно
было быть благополучие и покой. Так и этого не вышло!),
что и произошло, когда ей было тридцать четыре, а ему
тридцать два — Зинаида была чуть его постарше...
Младшим инспектором он будет вплоть до поры, когда
все его сверстники станут старшими инспекторами, а кто
так и советником. И в инспекторы его переведут со
скрипом, и не на среднюю, а на минимальную ставку, един-
ственного в отделе... В общем, горестная, мелочная жизнь
его будет длинной цепью мельчайших унижений, копееч-
ных забот, несуразных случайностей и несчастных совпа-
дений. Впрочем, нет. «Несчастных» —•> слишком крупное
слово для обозначения тех невзгод, что с ним стрясались.
Понимаете, все это было мелкое, серое, а не траурно-чер-
но-бархатное... Серенькое в крапиночку...
Но он понимал, что этот его портрет, вовсе не похо-
220
жий на то, каков он теперь, а только на тридцатилетнего,
прикрывает не хуже шапки-невидимки! Никому не инте-
ресно, каким он стал. Потому что из того, каким он был,
интересного ни-че-го получиться не могло...
На него все давно плюнули, махнули рукой и. оставили
в покое. Даже самые доброжелательные. Но он понимал,
что это не навек. Рано или поздно его новый облик про-
рвется сквозь пелену стереотипа, и тогда... Тогда все
увидят...
А что увидят-то? Но об этом позже. А сейчас еще
немножко о прошлом. О безвозвратно ушедшем, мерзком
и желанном, недосягаемом собственном его прошлом...
2. ДО ТРИДЦАТИ ДВУХ ЛЕТ
В начальной школе у него была не то что дурная —
дурацкая привычка: кто-то что-то натворил, учительница
спрашивает у класса: «Кто это сделал?», а он сидит и
ухмыляется во весь рот, а то и вовсе ржет вслух. Его и
наказывали, как очевидного виновника, за проказу, о ко-
торой он, скорее всего, сейчас только и услышал. И даже
не столько за содеянное, сколько за отношение к своему
поступку: ишь, набедокурил и скалится! Это же ранний
цинизм! Ну, натворил, так опусти голову, потупь глаза,
выговаривай с трудом слова очередного раскаяния навек...
А то ишь какой!
В очередях все всегда кончалось перед ним. Если в
школьном буфете сегодня были вкусные пирожки с повид-
лом, а он вообще-то и есть не хотел, а встал исключитель-
но ради этих пирожков, предвкушая сладость их и особен-
ный вкус горячего повидла, то уж будьте уверены, кончатся
они перед ним. Да не за пять человек, а за одного! Ну,
самое большое — за двух! И однокашники, зная эту его
особенность, ввинчивались без очереди впереди него. Ему
все равно не достанется! Иногда его даже угощали. Не
всегда, впрочем.
Когда он стал взрослым, очереди пошли более серьез-
ные, и крахи его стали многообразнее. То стоял за обоя-
ми. А были по девяносто копеек за рулон, скромненькие,
зеленые с белым, и по рубль двадцать, вульгарные, отврат-
но (и развратно) розовые, и пока он достоялся, по
девяносто кончились! То он стоял за билетом на самолет.
Ему надо было в Куйбышев и в Ульяновске на день оста-
новиться, бумаги передать и две подписать. Так что вы
221
думаете? Из нашего города ежедневно через Ульяновск
на Куйбышев летают, а через Саратов два борта в неде-
лю. Так через Ульяновск билетов на всю неделю не было,
а через Саратов (куда ему никогда в жизни ни за чем не
нужно было); есть... И так во всем. Если он брал большую
сумку и собирался проехать по магазинам в субботу пе-
ред обедом, то почему-то получалось чаще всего так: к
часу он добирался до магазина, закрывающегося на обед
с тринадцати до четырнадцати, еще и еще с таким же рас-
писанием. К двум он попадал в зону магазинов, закрываю-
щихся с четырнадцати до пятнадцати, а в три уже везде
было полно народу, и ему ничего почти не доставалось. Ну,
вы уже догадались, 4то так же было со всеми сторонами
быта. Быта, у нас и для нормально удачливых людей еле
переносимого, а уж для него!..
Временами он мечтал о том, чтобы не иметь тела, свя-
занных с ним потребностей и идущих от него всяческих
неудобств.
3. МЕЧТЫ...
А еще чаще он мечтал продать душу дьяволу. Ни в
какую загробную жизнь он не верил, так что расплачи-
ваться вечными муками за несколько лет блаженства не
опасался. А испить блаженства он бы очень не отказался!
Он подозревал, что «Фауст» и все прочие такого рода
истории — истории того, как отдельные неудачники обду-
рили нечисть, обменяв нечто осязаемое, чего им не хвата-
ло, на неосязаемое, чего ни у них не убыло, ни у чертей
не прибавилось, и обмен удался лишь в силу крайней суе-
верности и малограмотности нечистой силы. Но, увы, это
были всего лишь сказочки!
Попался бы ему дьявол, охочий до душ! Он бы знал,
чего требовать, чтобы потом не кусать ногти, локти и ко-
лени в досаде. Он не стал бы просить любви конкретной
женщины или денег. Нет! Он не так прост. Он попросил
бы везения и долголетия. Ну, не кавказского, а среднего.
Семьдесят... Нет, даже шестьдесят семь лет — две трети
века,— но уж чтобы везло во всем! Он не знал, не мог
этого знать, но догадывался, что везение окрыляет и рас-
прямляет скомканные, угнетенные, изуродованные непру-
хой души. И верил, что и он еще сможет распрямиться. Хо-
тя в его возрасте, в общем-то, вряд ли можно измениться.
222
Костенеешь в своих качествах и миропонимании. Четвертый
десяток как-никак разменен!
Но он не верил в то, о чем иногда позволял себе по-
мечтать. Потому что признать нечисть — означает при*
знать чудеса. А он, споря с коллегами насчет телекинеза,
как-то сказал (это в пылу спора было случайно обронено,
но потом он понял, что сказал точно и верно!), что
признать движение спичечного коробка под действием
взгляда — для этого требуется куда более серьезная ломка
наших воззрений, чем для признания загробной жизни...
Ничего этого там нету. Нигде и ничего! А жаль...
Так иногда допекали мелочи, что становилось даже от-
части хорошо, что никого там нет. Потому что явись сей-
час дьявол — отдал бы все что угодно за ничтожную
цену. За час покоя, за собственную обыкновенность... Де-
шево! Но только чтобы сразу!
4. ПО ЧЕТВЕРТОМУ ЗАКОНУ...
Все мы проходили три закона диалектики: перехода
количественных изменений в качественные, развития по
спирали и отрицания отрицания. Великий Тейяр де Шар-
ден — антрополог, философ, генерал ордена иезуитов,— рас-
капывая синантропов в Северном Китае и раздумывая о
«недостающем звене», то есть о существе, переходном от
обезьяны к человеку, сформулировал четвертый закон диа-
лектики. Закон принципиальной ненаблюдаемости качест-
венных скачков.
Вот и мой персонаж скачок тоже толком не заметил.
Ну, видел странный сон. Ну, весь тот день ходил как в
тумане, не в силах ни припомнить толком тот сон, ни за-
быть, отряхнуться... Но потом забылось, что именно ви-
дел, а помнилось, что этот сон в его жизни был важней-
шим (а может, не просто важнейшим изо всех снов: поду-
маешь, эка важность!)... Может, он во всей его жизни был
важнейшим событием! ,
А видел он, кажется, унылого, хворого дьявола, кото-
рый ему объяснил, что души — вещь хорошая, ходовая, но,
в силу ряда обстоятельств, трудно доставаемая. Дефицит...
И вроде бы нужны они потому, что в аду у них неодушев-
ленная техника не работает. Все приходится делать
вручную, никакой серийности и стандартности, и себестои-
мость такая, что глаза на лоб лезут. А поэтому — адская
223
продукция неконкурентоспособна, валюты поэтому ни ко-
пья, вообще все плохо...
Представляете? Намерещилось! Чушь какая! Ну что у
ада может быть за продукция? С кем конкуренция? Что
за бред!
Но, судя по последствиям, может, это был и вовсе не
сон, что-то вроде яви...
Но, поскольку в результате случился диалектический
скачок, из невезучего наш герой стал везучим, точно он
(по Шардену) и не помнил этого, а так... Все в сером
тумане...
5. ВРАСТАНИЕ ВО ВСЕМОГУЩЕСТВО...
Случилось с ним вот что. Точно он то утро вспомнить
потом не мог, то и дело наплывали новые детали, отменяю-
щие старое, то, что еще час назад казалось бессомненно
бывшим на самом деле... Но, кажется, было примерно так.
Он проснулся, ощущая в теле не привычную тяжесть,
а молодую, взлетающую, несолидную легкость. Сел, отки-
нул одеяло, спустил ноги... И попал левою ногой в левый
тапочек, а правою — в правый. И тут весь сон с него сле-
тел! Потому что изо дня в день повторялась одна и та же
отвратительная картина. Еще недопроснутый, он опускал
ноги с кровати, и от прикосновений ног тапки как ожива-
ли и в ужасе бросались от его ног. Одна — на середину
комнаты, другая — под кровать... С этого омрачающего
потрясения, прочно и надолго, начиналось каждое его утро
зимой, весной й осенью (летом отдыхал он от этого и хо-
дил по дому босиком), изо дня в день и из года в год. И
весь день выстраивался сообразно этому началу. Каждая
мелочь, которую средний человек проскальзывает, не осо-
знавая, потому что само получается, у него шла через созна-
ние, с задоринами, с осложнениями, озлобляя и огорчая.
Й вдруг... Он схватил майку. Ну да. Обычно ты ее берешь,
а она оказывается задом наперед в твоих руках. Ты, еще
до нее раздраженный (Что? Ускользнувшими тапками?—
возмутитесь вы.— Такой, мол, ерундой?—Да нет, вовсе
нет. Не ими самими по себе, а тем, что снова начинается
обычная тягомотина!), поворачиваешь ее — и тут замеча-
ешь, что она еще и на левую сторору, подлая! Ты ее выво-
рачиваешь, и приходится ее снова поворачивать в руках,
она же снова задом наперед стала! А тут она правильно.
Он ее натянул, прошел в ванную и открыл кран с
224
красной пипочкой. Вода текла не холодная и не обжигаю-
щая, а нормально горячая. Он крутнул второй кран, сразу
угадал и догадался, что... И сейчас же попробовал то, о
чем догадался. Да. Закрутил краны, вслепую крутнул по
разу, и получилась ну точно та температура, которую за-
гадал...
Он поежился от смешанного с легким страхом удоволь-
ствия и замахнулся на вовсе неосуществимое. Уставился
на холодный кран и захотел, чтобы потекла горячая вода
(наоборот, холодная из горячего крана, это не шутка, это
сто раз на день само собою получается, а вот наоборот
чтобы!). Напрягся. Вода чуть-чуть потеплела, а во лбу за-
ломило. Он бросил это дело и решил обмыть лоб, мечтая
о холодной воде. Вода тут же похолодела. Он, не особо
концентрируясь на желании, захотел теплой. Вода потеп-
лела, хотя к кранам он не прикасался и даже намеренно не
глядел в их сторону. И он понял, что надо быть естествен-
нее, не тужиться.
Он умылся, а пол остался сухим. Он поджарил яични-
цу, и она не пригорела и не пересохла. И чай рука нали-
ла, не дрогнув, точно той густоты, какой он хотел. И сахар
не просыпался из ложечки. Ничего из нескончаемого ас-
сортимента омрачающих жизнь каждодневных мелочей не
происходило!
Он сходил за газетой — дверь хлопнула от сквозняка,
но замок не сработал. И ключ от ящика попался ему в ру-
ки первым. А то ведь обычно бывало как? То выходишь,
дверь захлопывается^ на замок: подходишь к ящику, до-
стаешь ключ и оказывается, что в руки к тебе упорно лезет
ключ от квартиры! И только с четвертой в среднем по-
пытки удается ухватить ключ от ящика. Хотя на общем
кольце их всего-то два и, казалось бы... Зато как подни-
мешься на свой этаж, в руки упорно будет лезть плоский
ключик от ящика..,. А тут сразу все само собой получалось.
От этого возникала иллюзия необыкновенной быстроты
всего, что делаешь. На самом деле времени уходило на все
почти столько же. Но вот духовных сил во много раз
меньше!
По дороге на работу творилось то же самое. Ни разу не
поскользнувшись, он дошел до остановки, а тут и автобус
подвалил. И точно задней дверью возле него остановился.
И билет он взял моментально, потому что противные од-
нушки, всегда как будто прилипающие к карману, теперь
как будто прилипли к трехкопеечной, вытащились буквадь-
8 Заказ 459
225
но сами, а пассажиры позади сгрудились в проходе, и он
смог даже сесть.
То же и на работе. Аж бабы поразились: мол, что с
нашим Тюхой сегодня? (так его в глаза и за глаза звали.
Он привык и не то, что не обижался, а притерпелся). Он
ни одной бумаги не потерял, не перепутал и все расчеты в
срок и точно! А в обед вместо обычной истории (когда он
набирал копеек на пять больше рубля, а мелочи не оказы-
валось, и кассирша злобно шипела, выгребая из гнезд кас-
сы гору медяшек) у него оказалось на девяносто семь ко-
пеек, и он рассмешил миловидную кассиршу, робко
спросив: «А вы рубль возьмете? Он к тому же не новый...»
Пышноволосая дива засмеялась и одарила его взглядом,
каким на него женщины, кажется, раза четыре за всю
жизнь смотрели...
Если память не изменяет, выдавая желаемое ^за дейст-
вительное. Когда женщина таким взглядом одарит, можно
смело в гости звать, даже если до этого вы друг с другом
слова не сказали, а только шипели по-змеинрму...
Так он прожил три дня, смелея и располагаясь в новой,
неизведанной экологической нише все вольготнее, занимая
в собственной жизни все больше и больше места...
А потом...
А потом он стал замечать...
6. ЦЕНА ПОБЕД
А потом он стал замечать, что многое в его везении —
за чужой счет. Он купил бананов, отстояв не по часу, как
все сослуживцы, а десять минут: шел, увидел, встал, и на
нем кончились... И заметил утирающую слезы дурнушку в
уголке. Кажется, из техотдела? В общем, с третьего этажа.
Прежний он ни за что бы не осмелился подойти к незнако-
мой женщине с расспросами (а вдруг — неуместными? И
вообще, помочь не поможешь, а растравить растравишь), а
тут подошел и спросил: «Простите, вы о чем плачете? Мо-
жет быть, я смогу помочь? Только честно!»
Дурнушка отвернулась и сказала глухо: «Понимаете,
мне неловко говорить. Но я ж не себе. Мне давно уже ни-
чего не надо. У меня дочка. И она никогда бананов еще не
пробовала. Только по ящику про них слышала да от подру-
жек. И мечтает о бананах, будто это бог знает что такое. А
я за вами стояла, и не хватило...» Он покачал головой и
сказал, стараясь повеселее:
226
— Всего-то? Ей-богу, тут и плакать не о чем. Я их,
если честно, не очень-то и люблю, а так... Все хватают, и
я. Возьмите. Я один отломлю от грозди, а остальное —
вот. Пожалуйста. Да уберите ваши рубли! Ну ладно, что-
бы не казалось подаянием, возьму. Но тогда уж, сколько
их там? Теперь я вам за один банан остаюсь должен!
Он выжал-таки несмелую улыбку на лице дурнушки и
ушел, довольный собой. И на гололедной, выкатанной паца-
нами, проплешине по пути к институту ка-ак уселся на лед
с маху! Аж под ребрами закололо!
' И так и пошло. Его везение плодило беды вокруг. Он
точно всасывал в себя успехи других. А стоило компенси-
ровать это, сделать кому-нибудь что-то доброе (все равно,
кому, и все равно что), тут же случалось что-то с ним.
Впору начать искать того, приснившегося беса и просить
забрать дар обратно. Но это только так, слова. На самом-
то деле нынешняя, удачливая жизнь была настолько при-
ятнее, что он ничем бы не побрезговал: ни чужими невзго-
дами, ни слезами, ни даже бедами, только бы ее сохранить;
нынешнюю.
Да и потом, где его искать, того беса, или кто он там?
Кац сделать, чтобы снова приснился? Рецепта он не знал.
Даже если бы и вправду хотел, не смог бы. Оставалось
жить как живется. А жилось очень и очень неплохо. Кас-
сирша из их столовой оказалась в постели сладкой, но
страшно скучной, ограниченной и вульгарной вне Постели.
Она ему надоела после двух ночей, как если б он с нею
семь лет прожил. И он перестал ее приглашать к себе.
Просто перестал и все. При этом так же шутил с нею в
очереди. И ничего... Расстались без слез. Впрочем, она
быстро утешилась...
Так весело, легко и, ну, хоть мы и поостережемся го-
ворить — «счастливо», но радостно и довольно — он ни-
когда не жил. Вот только угнетало его то, что все это це-
ною невезения других.
Хотя... Его везение, полное и совершенное, было сло-
жено, кажется, из невезений многих людей, зато неполных
и непостоянных. То есть, слегка сжульничав, можно было
утешаться тем, что на долю каждого отдельного человека
приходится малая часть. При всем невезении каждый из
них жил в целом куда счастливее, чем он прежде. Он, по-
нимаете, никого не довел до такого ужасного ничтожества,
как то, в коем сам пребывал. А то, что с людьми вокруг
него творилось, это так, пустяки. Вот с ним было куда
8*
227
хуже! У него ведь и-просвета не было! Обложная какая-то
непруха шла!
Иногда это утешение действовало, иногда — нет. Тогда
он ясно видел, что это отговорочки, что надо найти того
беса, и ясно видел, что самым потаенным дном души пре-
красно знает, как найти беса... Надо только сильно хотеть,
укладываясь спать, и головой не на север, как полезно
для здоровья и как он всегда теперь спит, а на юг, как
прежде, улечься.
Потом покаянное настроение проходило, и он опять
становился бодр, весел и почти что самоуверен даже. Осо-
бенно если вослед за приходящей в конце дня и на всю
ночь хандрою был будничный, рабочий день. По выходным
выходить из тоски было сложнее.
7. ДАР НАПРАСНЫЙ...
Наконец; в один праздничный день, на третий год бла-
гополучия нашего героя, он поддался хандре, печально
вздыхая, перестелил постель и улегся в соответственном
настроении. И приснилось ему, что идет он по серому
мерцающему коридору, без видимых светильников, без
окон, не совсем по темному, и знает точно: шестую дверь
налево ему надо будет отворить. Одна, вторая... Кто там
ухает и стонет за четвертой дверью? Человек ли, зверь ли?
Но мимо, мимо...
Вот нужная ему дверь. Низенькая, широкая, ярко-бе-
лая. И грязноватая. Ручка в метр длиною. Торкнулись.
Ну да, конечно, сидит он, грустный-грустный, хвост те-
ребит. Шишку волосяную на конце хвоста общипывает. И
в ответ на «Здравствуйте» говорит с такой мировой скор-
бью в голосе:
— Да здравствуй, здравствуй. Что ты, здоровья мне
желаешь, что ли? Так мы и не болеем вовсе. А желаешь
ты мне, чтобы я со своим подарком сквозь землю прова-
лился. Освободил тебя. Но чтобы не весь дар везучести
забрал, а избыточную часть. Чтобы тебе оставалось хоро-
шо, но никому плохо от этого не было. Так?
— Ну, так,— понуро согласился мой персонаж.
— Ну так фиг тебе! Всё или ничего! Третьего не дано!
И знаешь, почему?
— Не знаю.
— Потому что везучесть дискретна. Знаешь такое сло-
во? В своем институте ты его проходил, а в своей конторе
228
позабыл. Квантованная штука везучесть. И квант ее чуток
больше одной человеческой жизни. Так что ни поделить,
ни разбавить, сам должен понимать, невозможно. Отобрать
совсем — могу. Но ты ведь сам этого не захочешь, да?
— Да. А все же почему мне столько везучести, явно
больше, чем в среднем везучему человеку?
— Почему, почему. Потому. Поздно начал, потому что,
и времени у тебя в запасе не семьдесят лет, а сорок пять...
Ох! Я ж не имею права разглашать...
— Тридцать два да сорок пять... Ну, будем даже счи-
тать, тридцать три, там без двух месяцев было... Семьде-
сят семь' лет. Неплохо.
— Уфф! Если б тебя это не устроило, я б не знал, что
делать. В этаком случае втык от начальства гарантирован.
.У нас строго.
— Строже чем у нас?
— А то как же! Наше начальство совершенно без-
душное...
— Слушай, в прошлый раз ты говорил, что технику
одушевляете, вроде нашего ЧПУ...
— Ну, это так,, версия. Не мог же я сразу всю правду
незнакомому человеку... Вдруг возьмешь да и продашь
начальству?
— Я? Чего ради?
— Ну, честно сказать, у него есть «чего ради». Бес-
смертие, к примеру.
.— Но тоже без заднего хода, квант больше человека?
— Гы! А ты понял нашу систему! Конечно!
В общем, припертый к стенке, мой персонаж признал,
что на самом-то деле ничего на свете не хочет менее, чем
расстаться со своим везением. И решили оставить пока все
как и было.
Уходя вглубь своих мерцающих жемчужно-серых кори-
доров, бес угруюмо гундел:
— Ну, ты им все. А они так и норовят отделаться.
Будто ни мы, ни наши дары им ни к чему. Нет, без души
проще жить. Я бы с ними нипочем бы не поменялся!
...Сны свои мой персонаж всегда помнил нечетко. Вот
и после этого проснулся в холодном поту: он не мог вспом-
нить, отказался от везения или не отказался... Он сунул
ноги в тапочки и... И правый вот он, а левого на месте не
оказалось! Понимаете, он уже привык: как бы ни снимал,
где бы ни бросал — утром место тапочек там, куда ноги
спустишь, садясь на кровати. И вдруг... Липкий противный
229
пот струйкой стекал вдоль позвоночника. Ну, все! Снова
ужасы быта, снова все мерзкие мелочи жизни...
Пришлось нагнуться, поискать под кроватью, там, ку-
да от поднимающегося солнца отступила ночь. Нашел.
Оказывается, в тапочек наделал котенок, которого он за-
вел недавно. Стало быть, судьба его хранит? Стало
быть, судьба его хранит! Стало быть, не отдал он во сне
бесу свое везение, изнемогши под его тяжким бременем...
Ну и ладно, потянем дальше. Тянуть еще сорок пять лет!
В этот день он почти не замечал невезенье вокруг и
чувствовал себя превосходно. Назавтра опять сначала, и
так далее. Но он уже знал, что не поддастся хандре!
ИЛЛЮЗИИ МАЙИ
1
И ведь сто, нет, тысячу лет ей говорили, что добром
это не кончится, не может кончиться! Что вовсе не деви-
чье, и уж тем более не женское (с девичьими делами те-
перь, в эпоху чемпионов мира по женскому самбо и мото-
ризированных рокерш, стало окончательно неясно, какие
дела девичьи, а какие — нет. А, впрочем, ведь и с женскими
то же самое! Хоккеистки, гонщицы...). Да, кстати, а как
будет слово, обозначающее «борца женского пола», зву-
чать? Кандратьев утверждал, что «Борька». Майя аж две-
рями хлопать начинала, как это слышала.
В раннем детстве, когда еще в райцентре жили, кабан
у них был, Борька. А этот насмешник ее кабаньим именем
окрестил! Вообще он псих, этот Кандратьев! Был, как все
люди, Кондратьев. Потом решил выпендриться, уплатил
там сколько положено — и на пятый курс пришел уже с
буквой «а» в фамилии. Теперь он, конечно, на земле един-
ственный. Это у него бзик такой, быть единственным, пер-
вым, непохожим. Он ее в прошлом году просто замучил:
«А я у тебя первый? А какой? Ну, по счету? А в это
место тебя до меня целовал кто-нибудь? А в это? А
сюда?» И попробуй объясни ему, что все всех во все
места целуют, и найти нецелованное мужчиной место на
230
теле двадцатидвухлетней женщины, наверное, так же слож-
но, как в Москве сыскать место внутри Садового кольца,
куда не ступала нога человека. Ну да, она его любит. И
тех, кто был до него, тоже любила. А как же? Без любви
это — безнравственно. Конечно, любила. Ну, ошибалась.
Все было немножко не совсем то. И с ним ехце не до конца
ясно, он вполне то, или тоже не совсем то. И ей, конечно,
хочется, чтобы он оказался вполне подходящим, ей давно
пора замуж и деточек рожать. Она же здоровая, темпера-
ментная баба. В зеркало по ширине бедер не вмещается!
Но ошибиться и потом всю жизнь мучиться? Нет! Двадца-
тый век. Ошибки женщины в наше время почти все по-
правимы...
А Кандратьев ей серьезно нравился. И как хозяин, и
в постели, и всяко. Вот только...
Вот только это стремление выпендриться, подчеркнуть
свою особость. Он не объяснял, зачем это, только говорил
тихо, но неопределенно: «Так надо!». И Майя, которой так
хотелось подыскать оправдание, извинение или хотя бы
уж объяснение каждому шагу своего избранника, для себя
придумала такое: он, наверное, пришелец и ждет своих,
корабль связи там, что-нибудь в этом роде. А чтобы не
затруднять поиск, делает так, чтобы в любой толпе не за-
теряться. Что? Глупо и маловероятно! Ну да, конеч-
но. Зато ведь как интересно! Такому можно все про-
стить, правда? Он же старается, он хочет как луч-
ше. Но он чужой тут, он не знает, как этого добиться, что-
бы всем было хорошо. И попадает впросак то и дело. Нет,
она должна, понимаете, просто обязана быть с ним рядом.
Ничего более. Просто жить с ним рядом, каждый
день, просто приучать его своим примером к тому, чего лю-
дям надо. Не надо ничего неестественного. Просто жить.
Это сознание, что она, может, для того и на^ свет роди-
лась, чтобы пришельцу сделать мир людей не чужим, ее
отчасти даже окрыляло. Понимаете, она, выходит, не про-
сто так живет, как все, а с высокой целью. Ее предназна-
чение таково! А у вас, да-да, вот у вас лично, есть пред-
назначение? Вот почему лично вы живете уже столько лет
подряд? Просто потому, что родились? Э! Вот она так не
смогла бы. Ей непременно надо, чтобы все в ее жизни (она
вовсе не настаивает, чтобы все, чтобы вот вы жили так
же. Речь только о ней самой!) было осмысл'ено, от мело-
чей до главного. И Кандратьев, который был не первым,
а четвертым мужчиной в ее жизни, мог стать последним.
231
И единственным (видите ли, женщины так устроены: для
них последний всегда единственный). Потому что он тоже,
кажется, искал смысл жизни и каждого шага, или имел
их. Майя это чувствовала!
И это была ее первая иллюзия.
2
Она вышла замуж за Кандратьева (причем выяснилось,
что у него на всей земле ни единого родственника не име-
ется. Внебрачный ребенок женщины, сестер и братьев не
имеющей. Но Майя, вроде бы примирившаяся с этим, по-
нимала, что у пришельца иначе и быть не может. Это под-
тверждение! Она не выдумывала глупые фантазии, это в
самом де^ле так! Бедненький! Один среди совсем чужих,
непонятных людей! Как ему тоскливо делается, наверное!)
и родила ему нормального малыша, три восемьсот весом.
И страшно гордилась тем, что мальчик с виду абсолютно
обыкновенный. Ну ни в чем не проявляется инопланетная
кровь! Она пересчитывала крохотные пальчики младенца,
приглядывалась к вовсе микроскопическим ноготкам, ра-
довалась, когда он хорошо сосал грудь и, не капризничая,
пил много молока... Все как у людей!
Втайне она не сомневалась, что заурядная женщина
могла не понять всей ответственности и родить человечка
с отклонениями, в отце незаметными... Да, не всякая так
целенаправленно боролась бы за обычность своего ребенка!
При этом внешне они жили как все- живут! Муж, ка-
жется, так- ни разу и не имел случая узнать, что жена его
за человека не считает. Она очень старалась, держала себя
в руках, чтобы он и не заподозрил, что жена все-все про
него знает...
Мальчик рос. Ползал, лепетал... Майя вела подробный
дневник, запоминала каждый новый навык человечка, каж-
дую мелочь в облике и в поведении. (Что? Удивляетесь,
где она время брала? Э, милые мои! Вы просто не жен-
щины, если такое спрашиваете. Она хотела вести дневник,
понимаете? А если женщина действительно чего-то
хочет, время найдет. Целые месторождения этого дефицит-
нейшего продукта скрыты в быту, под наносами повсед-
невности. Скажем, писала, одновременно варя кашу и сти-
рая ползунки). Молодая мама не сомневалась, что ее пер-
венец, когда вырастет, потрясет мир. Может, проявит
качества великого экстрасенса. Или еще что-нибудь. Ее
232
одно беспокоило. Она прочитала все, что смогла отыскать,
про гибридизацию, и усвоила, что детей у гибридов, как
правило, не бывает. То есть ее мальчику грозит бесплодие.
Ну, так уж пакостно мир устроен, тут уж ничего не по-
делаешь!
Она терпеливо ждала, понимая, что особые свойства
ее мальчика проявятся непременно, но не немедленно. Она
даже не торопила этот момент. Пусть мальчик пока как
мальчик. На самом-то деле... На самом-то деле он только
кажется таким.
Это была ее вторая иллюзия, насчет мальца...
Кандратьев был грамотным, толковым инженером. Но
летун был ужасный! Были полосы, когда он менял место
работы по два раза в год! Представляете? Не грузчик-ал-
каш, а непьющий инженер! Он не оправдывался, просто
глухо бормотал, глядя в угол:
♦— Ну что поделаешь. Маечка, ну так я устроен. На-
верное, от бродяги происхожу. Невмоготу на одном месте
делается...
— Да я же тебя вовсе не обвиняю!— всплескивала ру-
ками Майя, в душе, конечно, все-все понимавшая: ему же
надо жизнь людей изучать как можно шире, вот и мечется.
А про бродяг,.. Конечно, бродяги. Оседлые люди в кос-
мос не летают.
Она ему прощала летунство, понимая, что ему, как ино-
планетянину, нельзя без этого. А подружки сочувствуют —
пусть. Они же ничего не знают, они думают, что он просто
человек, только непутевый. А это ж вовсе не так!
Это была ее третья иллюзия. Насчет трудовой дис-
циплины...
4
Прошли годы. Мальчик ничем не блистал, во всем
средненький. Майя растолстела и почти распрощалась со
своими не подтвердившимися иллюзиями. Но мужу так и
не созналась. Ни единая душа на свете не знала об ее йл-
.люзмях й их крахе? Или все же знали? Вроде б ни разу
не проговорилась никому. И все же... Семья есть семья...
Когда пошла мода на экстрасенсов, ее мужчины отка-
зывались говорить на эту тему. Снисходительно посмеива-
233
лись и отмалчивались. Они вообще были малоразговор-
чивыми оба...
Итак, все ее иллюзии потерпели крах.
Когда она поняла это... Это была ее четвёртая иллюзия.
5
Было это, как вы уже догадались, в городе Т., именуе-
мом тамошними туземцами «Сибирские Афины». Гуляли
Майя с мужем и сыном за городом, место есть такое: «По-
таповы лужки» называется. И тут садится на вытоптан-
ные лужки летающая тарелка типа «ЛТ-47А-ка48). При-
митив, но безотказная зато штука. Их с производства сняли
давно, но многие еще долетывают перед списанием послед-
ние парсеки. Облезлая тарелка, скрипит вся.
Майка как ее увидела, сердце у нее забилось: «Вот оно!
Все же есть на самом деле!». Она своих мужчин за руки
хватать, а те от нее отворачиваются. Она силком сына по-
воротила, а тот плачет. Она за мужа — и у того глаза на
мокром месте! Представляете! Такой момент, а они ревут!
Хотя вообще-то вовсе не из плакс оба. Она им: «Да вы
что, с ума сошли?» А муж ей, утирая сопли и шмыгая но-
сом, говорит:
— Прости, Маечка, милая, но это за нами. Тебя мы
очень бы хотели взять оба, но никак нельзя. Прощай. Мы
вернемся, любимая!
Муж обнял Майку, тут у него спина лопнула, и пид-
жак, и брюки, и кожа, и выполз, как стрекоза из личинки,
настоящий инопланетянин. Трехметровый, зелененький,
трехглазый. Махнул рукой и заскакал к тарелке. Сын тоже
лопнул, стряхнул с себя человека и за отцом. Майя стоит,
ревет. Тарелка приняла двоих, задраилась и улетела. А
Майя собрала шелуху родных, прижимает к себе (это же
все, что у нее осталось от них! Самих их нету, так хоть
запах родной!), бредет и вспоминает прощальные слова...
И это ее последняя (какая по счету? Пятая, кажется)
иллюзия. Что дождется своих. Потому что на самом деле
им земных лет шестьдесят четыре в один конец, да там
отчет писать... Ей бы сто девяносто три года было при их
возвращении. По стольку русские женщины вообще не
живут!
Но она ждет и верит; Она всю жизнь иллюзиями жи-
ла, ей поэтому не так трудно ждать и совсем нетрудно
верить. Вам ее жалко? А мне, кажется, завидно...
234
Рафаэль ЛЕВЧИН
МЫ С МАГОМ
— Остерегайся грехов слова, будь сдержан во всем,
что касается слова, избавившись от грехов слова, будь без-
грешен словом!
На полу в позах лотоса и полулотоса сидели мои прия-
тели, некоторые уже почти без помыслов и желаний. Кто-
то попытался шевельнуться. Магнитофон тотчас отреаги-
ровал :
— Остерегайся грехов тела, будь сдержан во всем, что
касается тела, избавившись $т грехов тела, будь безгре-
шен телом!..
— Кончай проповедь! Бога нет!—заорал я с порога.
— «...сказал Остап, вызывая врагов на диспут»,— с
ходу включился магнитофон.— «Нет, есть!» — возразил
ксендз Алоизий Морошек. «Ксендз! Бросьте трепаться!—
сказал Остап.— Я сам старый католик и латинист. Пуэр,
сопер, аспер, генер, либер, мизер, веспер, тенер...»
Приятели поднимались из лотосов, как молодые будды,
и по одному исчезали за дверью. Последний меня узнал.
— Бог есть?—робко спросил он.
— Нету!—уверенно ответил я.
— Ну, будь здоров...
— Аминь!—хихикнул магнитофон.
— Я те дам «аминь»! Ты что это мне людей чуть в
нирвану не загнал?!
— Ничего, на воздухе отойдут! А что, лучше, что ли,
когда они каждый божий день треплются обо всем понем-
ногу и ни о чем в результате?
— Маг! Ты распоясался! Мало того, что, когда я ем,
ты чавкаешь, а по нрчам храпишь!..
— А кто виноват, что ты забываешь меня выключить?
Думаешь, мне отдых не нужен? А включенным спать я не
могу, так, дремлю вполглаза. Вот и храплю — от усталости...
— А когда я телевизор смотрю, ты врубаешь джаз на
всю катушку тоже от усталости?
235
— Аг чёГо же ты смотришь первую программу, когда
по второй футбол? Могу я выразить свой протест?
— Ох, Маг, дождешься ты, что я выражу!..
— Опять скандалите?
На пороге стояла Светка. Я и не услышал, как она во-
шла (у нее свой ключ).
— Светлячок, привет!—обрадовался Маг.— Я уже
скучать начал!
— Ну, ты,— буркнул я,— тебе кто позволил ее Свет-
лячком звать?
— Ревнуешь?—поддразнила Светка.
— Ясно, ревнует!—нагло заявил Маг.— Лопух ты,
хозяин! Чем ревновать к бестелесному существу... и вооб-
ще, женились бы вы скорей, что ли!
— Вот как раз тебя забыли спросить!
— А чего? Я вам что, неродной?—И Маг заиграл
«Свадебный марш» Мендельсона.
— А чего вы футбол насмотрите?—попыталась пере-
менить тему Светка.
— Елки-палки!—завопил магнитофон, поперхнувшись
маршем.— Я тут с вами голову морочу, а там же «Дина-
мо»!.. Включай скорей!!!
На экране «Динамо» как раз шло в атаку, поминутно
создавая остроконфликтные ситуации.
— Урррра!— возопил Маг. Мы со Светкой подхватили.
Однако мяч был упущен. Противник перестроился и
побежал в контрнаступление. Страсти до того накалились,
что я мельком подумал, не перегрелся бы магнитофон, но
тут же о нем забыл и вспомнил только в перерыве, после
звонка из милиции:
— После матча зайдите опознать вещи!
Тут только мы заметили, что Маг исчез, а вместе с
ним — Светкино пальто и еще некоторые вещи.
В милиции меня встретили озабоченно.
— Не каждый день Лобзик с повинной приходит!—
сказал капитан.
— Раньше вообще не приходил!— поддакнул сержант.
Выяснилось, что матерый домушник по кличке Лобзик
явился в милицию белый, как майонез, и смог выдавить из
себя лишь мой адрес... Надо полагать, что не успел он
выйти на улицу, как Маг пристыдил его и предложил пой-
ти сдаться добровольно. Перепуганный ворюга так и
сделал...
Все бы хорошо, но после этой детективной истории Маг
236
захворал: хрипел, кашлял, болтал на неизвестных языках
и, наконец, вовсе смолк.
— Может, этот бандит его уронил с перепугу?—
спросил я Светку.
Она лишь молча пожала плечами.
— Может, отнести в починку?
— С ума сошел? Чтобы окончательно его угробить?
— Ну, я им попробую объяснить...
— Что объяснить? Что в магнитофон дух вселился?!
— М-да... И ведь не поверит никто...
— Еще бы! Мы, что ли, сразу поверили? Помнишь, как
ты ему заявил, что никаких духов нет и быть не может,
а он тебе ответил, что есть, только с каждым годом их ста-
новится все меньше и меньше, особенно добрых, потому что
злые как-то приспосабливаются, а добрые пытаются остать-
ся самими собой...
— А ты еще спросила: а какой он, злой или добрый?..
— Ага! А он так обиделся: неужели не ясно?! А пом-
нишь, как мы обнаружили; что он — телепат?
— Помню, конечно...
Маг очень любил рассказывать сказки соседским де-
тям. Один мальчик был глухим от рождения, но, как вы-
яснилось, сказки Мага он прекрасно слышал...
— Знаешь, Светка... я его однажды спросил... ну, в
общем... любишь ли «ты меня...
— Знаю.
— Откуда?!!
— На тебя это похоже.
— А ты... не спрашивала?
— Зачем? Я тебе и так верю.
— Светка!..
— Не надо... Включи лучш^ приемник — хоть что-то
звучать будет...
Я машинально включил транзистор.
— Привет, ребята!—весело сказал приемник.— Изви-
ните, забыл предупредить: мы весной меняем оболочку.
Что вам сыграть?
Рауф МУСАЕВ
ВЫМОГАТЕЛЬ
Рабочие дни полковника Рустамова, начальника N-ского
отделения милиции, были похожи один на другой, как близ-
нецы. По утрам, устроившись в уютном кресле своего ка-
бинета, он, прихлебывая крепкий чай, рассеянно слушал
отчеты подчиненных, потом неторопливо подписывал бума-
ги, принесенные хорошенькой секретаршей, ездил домой
обедать — и снова бумаги, доклады, приправленные глот-
ком чаю. В конце рабочего дня он ездил на отчет к началь-
ству, а затем возвращался в отделение, где его ожидал
подобострастный дежурный с пухлым конвертом — данью
начальника, собираемой с суточной добычи подчиненных.
После этого он запирался в своем кабинете, отпускал се-
кретаршу и около часа перебирал бумаги из своего личного
сейфа, делал пометки, записывал одному ему известные
данные. Жизнь текла тихо и размеренно, нарушаемая толь-
ко борьбой с негодяем, интриганом Меджидовым, началь-
ником соседнего отделения, его личным врагом.
Однако спокойная жизнь полковника Рустамова круто
менялась каждый последний понедельник месяца. В тече-
ние всего года по этим роковым понедельникам он приходил
в отделение мрачный как туча, рычал на подчиненных, не
принимал посетителей, отказывал в любой просьбе, даже
самой невинной. Попадало и секретарше, строго выполняв-
шей свои нелегкие секретарские обязанности в прямом и
переносном смысле. В этот день Ьсе вокруг него ходили на
цыпочках и старались как можно меньше попадаться ему
на глаза. Правда, гроза продолжалась только до середины
дня, когда Рустамов покидал отделение и до конца работы
пропадал неизвестно где. Об этом факте ходило множество
слухов, один неправдоподобнее другого, кто-то даже клял-
ся, что видел полковника в*сберкассе, заведующим которой
был его родственник, и что начальник отделения разменял
там большую сумму денег в крупных купюрах на мелкие,
причем добрую половину — на, монеты. По этому поводу
было немало догадок, но разумного объяснения найти не
238
удалось. Вечером полковник Рустамов возвращался в отде-
ление, отпускал по домам всех, кроме дежурных, запирался
в кабинете и сидел там чуть ли не до полуночи.
Личный состав отделения быстро приноровился к чуда-
чествам начальника, и едва приближался «день гнева», как
в шутку называли теперь последний понедельник месяца,
все принимали экстренные меры: кто направлялся в ко-
мандировку, кто отпрашивался заранее на весь день, кто
брал бюллетень. Вскоре все убедились, что полковник Ру-
стамов положительно относится к таким действиям подчи-
ненных, и в отделении воцарился мир.
Сегодня был последний понедельник октября и, несмот-
ря на ранний вечер, в отделении не было ни души. Пол-
ковник Рустамов в дурном настроении буквально ворвался
в холл, отмахнулся от вытянувшегося в струнку дежурного
и быстро поднялся на второй этаж. Окинув взглядом пу-
стые коридоры и закрытые двери комнат, он несколько
успокоился. Войдя в кабинет, он тщательно запер дверь и
бросил на стол принесенный сверток. Немного подумав,
задернул наглухо шторы на окнах, сам заварил крепчайший
чай и в изнеможении бухнулся в кресло.
Кокетливо инкрустированные ходики на столе показы-
вали половину восьмого. Рустамов машинально отхлебнул
из стакана и поморщился — чай успел остыть. Он тоскливо
взглянул на середину ковра, покрывавшего пол кабинета.
«Сейчас появится...» — апатично подумал он, и как бы в
ответ на его мысли на ковре возникло голубоватое сияние
и стало расти, пока не достигло потолка...
...Около года назад, в такой же осенний вечер, когда
он был занят обычным делом — просмотром содержимого
сейфа,— голубоватое сияние впервые появилось в его ка-
бинете. Время было позднее, все разошлись, и увлеченный
чтением бумаг Рустамов не сразу заметил неладное. Когда
он поднял голову, то увидел странную картину — голубо-
ватое свечение, разлившееся по всему ковру, начало сгу-
щаться. Первая его реакция была самой естественной — в
мгновение ока он запихал бумаги в сейф и запер его на все
три замка. Лишь после этого он снова взглянул на ковер.
Свечение исчезло. Вместо него, посреди комнаты стоял
высокий коренастый человек с непроницаемым лицом и
папкой в руке.
— Полковник Рустамов?
Губы неизвестного едва шевельнулись, хотя голос его
звучал достаточно громко. Рустамов ошарашенно кивнул.
239
Последовало несколько секунд напряженного молча-
ния. Рустамов пришел в себя и возмущенно спросил:
* — Кто вы такой? Немедленно покиньте кабинет! —Тут
он вспомнил, что дверь заперта и изумление снова овладело
им.— Как вы сюда попали?
— Это не имеет значения.— Незнакомец говорил сухо и
отрывисто.— Мне поручено передать вам эти материалы и
сообщить условия.— Папка, которую он держал в руке,
шлепнулась на стол.
— Условия? — изумленно произнес Рустамов, но незна-
комец хранил молчание. Рустамов открыл папку и почув-
ствовал, как волосы на его лысеющей голове встают дыбом.
Это был конец. В папке оказалось все — количество
взяток, хищений, их размеры, имена и фамилии, даты, со-
крытые преступления и сфабрикованные дела. Снова сум-
мы и снова имена...
Трясущейся рукой Рустамов перевернул последний
лист. Незнакомец по-прежнему молча стоял перед ним.
— Кто вы такой? —хрипло переспросил Рустамов.
— В вашем положении не стоит быть слишком любо-
пытным. Мое имя Дром, я — агент галактической полиции
и послан сюда начальником сектора, в который входит и
ваша планета.
— Вы инопланетянин? — несмотря на страх, Рустамов
не смог удержаться от улыбки.
- На вашем языке это будет наиболее правильным
обозначением. Только не надо изумленно раскрывать рот
и выпучивать глаза. Вы деловой человек, а мы привыкли
иметь дело с деловыми людьми. Готовы ли вы принять
наши условия?
— Какие условия?—через силу выдавил из себя Ру-
стамов.
— Пять тысяч рублей ежемесячно. Говоря опять-таки
вашим языком, мы желаем получать с вас долю,
Рустамов взял себя в руки и задумался. Любопытно,
как они собираются действовать, неужели им неизвестно,
что у него достаточно покровителей наверху, чтобы не дать
хода этим материалам.
— А если я откажусь? — спокойно спросил он.
— Тогда копии материалов будут переданы полковнику
Меджидову.
Вот это удар! Рустамов побледнел; комната перед его
глазами заходила ходуном. На секунду ему представилось
ненавистное лицо Меджидова, читающего документы и до-
240
вольно потирающего руки. Рустамов даже зубами скрипнул
от ярости.
— Я согласен,— еле слышно произнес он.
— Прекрасно. Будем встречаться каждый последний
понедельник месяца в это же время. Однако у нас есть од-
но условие — названная сумма должна состоять как из
крупных кредиток, так и из мелких в равном количестве.
Кроме того, треть суммы будет в монетах.
— А это зачем? — удивленно спросил Рустамов.
Дром не ответил. Вокруг него появилось свечение голу-
бого цвета, окутало его с ног до головы, и вскоре Рустамов
остался один.
Происшествие сказалось на здоровье бравого началь-
ника отделения, и он неделю провел на бюллетене. Време-
нами ему казалось, что все это ему пригрезилось, но папка,
которую инопланетный шантажист любезно оставил на его
столе, заставляла поверить в реальность кошмара того
вечера. Рустамов по многу раз перебирал в уме все детали
разговора, искал выход, но не находил. Угроза передать
материалы Меджидову приводила его в паническое со-
стояние.
Так продолжалось до рокового понедельника. Весь день
Рустамов чувствовал себя неспокойно, орал на подчинен-
ных, все и вся его раздражало. Под вечер он заперся в
кабинете и стал ждать.
Процедура появления Дрома была точно такой же, как
и в первый раз. Только теперь Дром не заговорил с ним,’
а протянул руку, всем своим видом говоря: «Ну?»
Рустамов сокрушенно взял из ящика стола объемистый
пакет и, тяжело вздохнув, протянул Дрому, в свою очередь
отведя глаза: «На, подавись!»
— Может, чаю выпьете? — сказал он вслух.
Дром ничего не ответил и исчез в голубом свете.
Это положило начало их ежемесячному ритуалу, кото-
рый никогда не нарушался. Дром ни разу не заговорил с
Рустамовым, а тот как бы получал разрядку, предлагая
своему мучителю чай.
И вот уже год, как полковник Рустамов регулярно пла-
тит галактическим вымогателям дань и никак не может
вырваться из их цепких объятий...
Свечение сконденсировалось, сложившись в человече-
скую фигуру. Рустамов удивленно поднял брови. Появив-
шийся в кабинете человек был ему незнаком.
— Добрый вечер,— приветливо произнес нёзнако-
241
мец.— Тысяча извинений, но мой коллега Дром несколько
нездоров и попросил меня заменить его. Разрешите пред-
ставиться— Арт, младший инспектор фирмы... то есть, я
хотел сказать, галактической полиции. Нет-нет, не утруж-
дайтесь, я знаю, вы полковник Рустамов. Очень рад по-
знакомиться с вами.
Пораженный столь длинным словоизвержением, Руста-
мов неприязненно подумал, что такого болтуна он вряд ли
взял бы на работу в органы. Но, тронутый любезностью
собеседника, он произнес ритуальную фразу довольно дру-
желюбно:
— Может, чаю выпьете?
— Простите, а что такое чай? Очевидно, это местное
лакомство? Я обожаю новые вкусовые ощущения и потому
с восторгом принимаю ваше предложение.
«Ну и болтун!» — подумал Рустамов, наливая Арту
стакан крепкого «мехмери».
Инопланетянин с интересом посмотрел на протянутый
ему «армуды» с чаем.
— О, напиток! Так это же замечательно. Вы знаете, я
долгие годы работал на самых удаленных планетах Галак-
тики и перепробовал массу интереснейших местных напит-
ков. Я даже коллекционирую рецепты их изготовления.
Один раз на каком-то забытом богом мире меня угостили
странным пресным напитком. Я долго не мог понять, в чем
же его соль. И что вы думаете? Оказалось, свое воздейст-
вие на организм он оказывает только в том случае, если
выпить не менее пяти литров зараз. Для туземцев это не
составляло труда, у них желудки в десять раз больше мо-
его. Я не знал,что делать, мне очень хотелось испробовать
действие напитка на себе. И я выпил, хотя чуть не лопнул.
Но удовольствие было такое, скажу вам...— Арт закатил
глаза, на лице его расплылась блаженная улыбка.
«Да он еще и глуп впридачу. А что если попробовать?..»
— Пейте, пейте,— гостеприимно угощал Рустамов.—
Думаю; этот напиток не уступит тем. что вы пробовали на
других планетах.
— Благодарю,— Арт отхлебнул из стакана.— Интерес-
ный вкус?.. И очень специфичный... Здесь явно присутст-
вует тонизирующее действие. Да нет, это наркотический
напиток, притом сильнодействующий. На вкус просто пре-
восходно!— Он перегнулся через стол и произнес шепо-
том:— Сказать по правде, напитки с наркотическим дейст-
вием строго-настрого запрещены нашими законами. Но,
242
спрашивается, зачем нам отказывать себе в удовольствии.
Глупо! — Глаза его подернулись пьяной прволокой.— А у
вас чай не запрещен? Тогда вам можно позавидовать. Вы
не могли бы мне налить еще немного этого божественного
напитка?
Одурманенный не действием чая, но длиной монолога,
Рустамов покорно наполнил стакан Арта.
— Вы давно работаете в галактической полиции? —
спросил он после непродолжительного молчания.
— Где вы сказали? В какой полиции? Ах да, в поли-
ции... Да, я работаю там... уже десять лет по вашему ка-
лендарю.
— И все время, как и Дром, занимаетесь вымогатель-
ством?
— О, что вы! Мне эта работа крайне неприятна, я
вполне разделяю ваше негодование.— Язык Арта слегка
заплетался, взгляд его был затуманен, как у обкурившегося
анашой.— Грязная работа. Только такие уголовники, как
Дром, способны ею заниматься. Кроме того, ваша п-плане-
та так кор-румпирована, что на ней работает масса люд-
дей. Д-дром обслуживает ваш регион, и э^-то сущий клад
для нашей фирмы. Он работает хор-рошо... Товар достав-
ляет в-вовремя. Он уже соб-брал его у всех поставщиков,
т-только у вас не успел...
— Вы хотите сказать, что в нашем городе не только я
плачу вам?
— К-конечно. Почти все начальники отделений — наши
к-клиенты.
— И Меджидов тоже платит?
— Все платят...
Арт опустил голову и, казалось, задремал. Потом ч
вдруг резко поднялся, но покачнулся и оперся руками о
стол.
— Задержался я тут у вас. Д-давайте товар, а то мне
пора трогаться.
— Минуточку! — взмолился Рустамов.— Может быть,
еще чаю выпьете?
— Еще? Что ж, не откажусь. А то когда меня снова
пошлют на вашу планету!..
Довольный Рустамов схватил чайник и снова наполнил
стакан Арта до краев.
— Так где вы говорите, вы работали?—спросил он,
когда Арт опустился в кресло.
— Я? Работаю в рекламном бюро фирмы. А раньше
243
был торговым агентом на разных планетах. Везде побывал.
Ч-чего только не видел. Вот, например, был у м-меня такой
ослучай...
— Подождите,— остановил его Рустамов.— О какой
фирме вы говорите?
— О какой? О нашей, естественно...
— Но вы же работаете в полиции!
— В полиции? В какой полиции?
— Галактической,— начал терять терпение Рустамов.
— Избави бог. Ес-сли полиция узнает, чем я сейчас
занимаюсь, мне не мин-новать каторжных раб-бот в самых
уед-диненных уголках Гал-лактики.
— Вы имеете в виду наркотические напитки?
— Нет, метод добычи товара.
Рустамов опешил. Собеседник его или совсем одурел от
чаю, или... Не может быть!
Он взял себя в руки и как можно спокойнее спросил:
— А чем занимается ваша фирма?
— Т-торговлей сувенирами и товарами для коллекций.
Главным образом, нумизматическими и бонистическими
т-товарами. Если бы вы з-знали, какой у н-нас богатый ас-
сортимент. Мы мож-жем представить пок-купателю монет-
ты и куп-пюры со всей Галактики. Фирма гар-рантирует...
Арта понесло неудержимым потоком, он уже начал ци-
тировать рекламные проспекты фирмы. Но Рустамов его
не прерывал, потому что ничего не слышал. Он был в шоке.
«Торговля нумизматическим товаром!» Слова Арта огнен-
ными буквами отпечатались в его мозгу. «Так вот почему
они требовали, чтобы часть денег была в целких купюрах
и монетах! Они торговали моими деньгами! Мерзавцы!»
Надо сказать, что взятка вышестоящему начальству была
для Рустамова в порядке вещей, и он со скрипом в зубах,
но все же мирился с необходимостью платить долю своим
галактическим коллегам. Но раскошеливаться для галакти-*
ческих спекулянтов... Он не находил слов от возмущения.
— Хватит! — неожиданно рявкнул он. Арт остановился
на полуслове и недоуменно уставился на не^о. Его изрядно
покачивало.
— Д-да, действительно, я перебрал. ОДне п-пора. Да-
вайте т-товар,— он резко протянул руку через стол, чуть
не попав в лицо Рустамова растопыренными пальцами.
— Товар?!—теперь неудержимым потоком понесло и
Рустамова. Он произнес громкую, полную^ обличительного
пафоса речь, в которой заклеймил межгалактических спеку-
244
лянтов, осквернителей материальных ценностей населения
Земли, и под конец заявил, что найдет способ связаться с
истинными представителями галактической полиции и со-
общить им об этих фактах вымогательства. Его обличаю-
щий палец последовательно тыкался в пространство над
столом, и Арт внимательно следил за его кончиком.
— Давайте же товар,— вдруг произнес Арт, и Руста-
мов осекся. Он понял, что его собеседник не в состоянии
не только понимать, но и слушать.
— Убирайтесь! —Палец Рустамова указывал на середи-
ну ковра.
Арт уставился на палец, потом смысл сказанного нако-
нец-то дошел до него. Он с трудом поднялся с кресла и
шатаясь пошел туда, куда указывал Рустамов. Несколько
раз в кабинете то появлялось, то исчезало голубое свече-
ние. В конце концов очередная попытка оказалась удачной,
и Арт исчез.
Полковник Рустамов вернулся домой поздно, отказал-
ся от ужина и с тяжелой головой лег спать. Мысли его
путались. Первый порыв справедливого гнева сменился
раскаянием и страхом. Его по-прежнему выводило из себя
известие, что он платил свои кровные деньги не коллегам
из вышестоящих органов, а каким-то денежным спекулян-
там. С другой стороны, угроза передать досье ненавистному
Меджидову по-прежнему пугала его. Но выхода найти не
удавалось. Проворочавшись без сна всю ночь, Рустамов,
совершенно разбитый к утру, поплелся на работу.
Весь личный состав отделения, возобновивший после
'<дня гнева» обычную работу, был неприятно поражен, уви-
дев своего начальника во вторник еще более грозным, чем
накануне. В течение всего дня Рустамов рвал и метал, и
все подчиненные вновь вынуждены были отложить дела
и разбежаться куда глаза глядят. Ближе к вечеру Руста-
мов остался в отделении один.
Посидев немного в кабинете, он тоже стал было соби-
раться домой, когда посредине ковра возникло знакомое
голубоватое свечение, и к столу подошел Дром.
Донельзя обрадованный Рустамов открыл было рот для
объяснений, но Дром .движением руки остановил его.
— Не будем тратить время,— невозмутимо произнес
он.— Я в курсе того, что произошло здесь вчера. Если бы
я знал, что вместо меня пошлют этого дурака Арта... Сло-
вом, я уполномочен передать вам новое предложение фир-
мы. Мы передаем вам все компрометирующие материалы и
245
оставляем вас в покое. Вы, в свою очередь, обязуетесь не
разглашать тайну наших отношений, если вас об этом бу-
дут расспрашивать.
— Кто меня может расспрашивать?—с улыбкой спро-
сил Рустамов. Слова Дрома сразу изменили его настрое-
ние.
— Вы оказались прозорливее, чем мы думали. И вы
были правы, упомянув в разговоре с Артом, что мы дей-
ствуем на вашей планете незаконно. Агенты галактической
полиции наводнили Землю, и если они пронюхают, каким
образом мы достаем товары, фирме грозят большие непри-
ятности. Я не строю иллюзий по поводу вашей честности,
и предупреждаю, что если вы проболтаетесь, копия досье
будет передана полковнику Меджидову.
В груди Рустамова снова заклокотало, но он усилием
заставил себя успокоиться.
Дром положил папку с досье на стол и вернулся на
ковер.
— Подождите,— остановил его Рустамов.— Ответьте,
пожалуйста, почему вы добывали товар таким образом?
Или у вас есть и другие источники?
— Нет. Это единственный и самый надежный. Угроза
разоблачения заставляет наших клиентов держать язык за
зубами. Кроме того, товар, полученный от вымогателей,
ценится намного дороже.
— То есть как дороже?
— Существует специальный прибор для нумизмата, ко-
торый определяет следы вашего «биополя жулика» на день-
гах. Такой товар особенно в цене.
Рустамов чудом сдержал гнев. Он с яростью глядел на
Дрома и не* мог найти подходящих слов для оскорбления.
Тут он вспомнил, что из их ритуала выпала важная состав-
ная часть и со злорадством в голосе спросил:
— Может быть, чаю выпьете?
Впервые на' непроницаемом лице Дрома появилось выра-
жение досады, но он ничего не ответил и исчез во вспышке
голубого света.
Рустамов довольно усмехнулся. Последнее слово оста-
лось за ним.
«А Меджидов и дальше будет платить!» — подумал он,
и его настроение из хорошего стало отличным.
Баку, ноябрь 1989
Юрий НЕВСКИЙ
СЕКРЕТ ЖИВОПИСИ
СТАРИННЫМИ КРАСКАМИ
Как всегда в это время, в самом начале тревожных'для
души весенних дней, коллектив из нашего Дома пионеров (в
основном, понятно, женский), начинают трепать жестокие
магнитные бури, авитаминозные циклоны, цунами нервного
свойства и шторма полуголодных диет, с пятое на десятое
почерпнутые из журналов лакированной загранки... Что
тебе пресловутые Бермуды или невесть какая Шамбала?!
Тут-то дела все серьезные: платье дочке на выпускной, го-
рящая путевка в санаторий, тетка в Махачкале, цены в
кооперативной пельменной, любовники на белых «жигу-
лях», надвигающийся конкурс чтецов, ой, девочки, какой
вчера мохер выкинули... Побелка и ремонт квартир, а вот
новый анекдот, слышали... Заезжий экстрасенс, француз-
ская косметика, нескончаемый сериал по телевизору, аванс-
получка, комиссия из гороно...— все это пульс нашего
времени, в унисон с которым то обманно-замедленно, то
учащенно-припадочно бьется сердце целеустремленного до-
мопионерского организма.
И я говорю себе: ладно, с этим пора бы кончать, поти-
хоньку отстраняясь от кипения тамошней жизни, завершая
дела или откладывая их в совсем уж долгий ящик, пока не
стану незаметным и совершенно никому не нужным, так что.
Нинель Иосифовна, наш директор, даже на меня не глядя,
подпишет заявление на отпуск. Тогда буду бродить отстра-
ненно от скоропалительных людских дел и лиц, бродить по
городу неспешной походкой беспечного соучастника весны.
Но долгое время подскажет — пора, легко подтолкнув
тоской синеющих улиц, акварельной вуалью нарождающе-
гося зеленого дыхания деревьев, пора... Часы ли выпадут
из неосторожных рук, или сосед, старый полковник авиа-
ции, загоревшийся еще в небе над Испанией тридцать де-
вятого года, ночь напролет будет ставить трескучие диски
аргентинского танго из коллекции, скопленной в жизнь, или
случайный таксист завезет, отчего непонятно, к тому дому,
247
где жила самая дорогая и счастливая из жешцин, твоя
первая любовь (не вздумай входить в тот прдъезд и спра-
шивать. Несомненно, там теперь неопрятный и толстый
мужчина в майке варит свой вечный морковный суп...) Да
мало ли какие тайные знаки укажут тебе — время пришло...
Я начну ближе к закатному солнцу, чтобы тревожный
огонь догоревшего дня сигнальным костром зажег ее тело
багрянцем лиственно-медного, малинового, а затем и пун-
цового каления../Ее тело — ладное, чистое и стройное, как
свежеструганная лодка. Вот так: вылить в ладонь секрет-
ный состав, что темно пахнет полдневным маревом июль-
ских сосен, медово-золотое свечение втирать размеренным
солнцевращением в тальниковый изгиб шеи, бело-церковный
храм плеч, глянцево-смуглую ложбинку меж двух плавно
завороженных холмов с коричневыми венчиками сосков, в
текучие извивы рук, в нежно ниспадающее к заветной
опушке лоно, в обведенную по божественному лекалу томи-
тельную плавность бедер...
Вот так: тайное, древнее масло нести до самой малой
клеточки, обволакивая все тело горьковато-нежной аурой
ушедших столетий, гнать затемневшую кровь, разминать
хрусткие узелки закостеневших жилок. В этот момент мои
руки до самых кончиков пальцев пронизаны, грозовым пред-
чувствием, электрическая насыщенность струит ореол све-
та и силы, огненное, животворное тепло. Словно им изве-
стно давно, пальцы сплетают вязь забытой тайнописи ве-
щих знамен, и, может, в них — отгадка нерасторжимости
времен,— ее тело рождает навстречу едва слышимое пона-
чалу, глухое, как память крови, и торжественное, как гу-
дение каленых сосен, глубокое* виолончельное звучание.
Когда зажжется Чагирь, волшебная звезда, и кровавые
«пальцы заката будут казнены гильотиной черного занавеса
ночи,— все кончится, и безмерная тяжесть придавит душу,
темная отрава усталости разольется по телу — и только
беспамятный сон, безмолвный полет над леденящим звезд-
ным пологом спасет,— охолодит сердце и высушит слезы.
Она оживет: смутный сумрак глаз, бег черной конницы
бровей, ветровые крылья носа затрепещут листвой, дрожа-
нием речных струй, луком кочевника изогнутся губы,
взметнется смоляная грива волос!..
Пройдет какое-то время, пока мы будем жить в непере-
секающихся плоскостях временного хода, заново осваиваясь
и привыкая друг к другу, но я уже начну собираться в
дорогу за старинными красками (их и хватает на один
248
только раз) туда, в самую заповедную хмарь северных ле-
сов, где непременно ждет меня бабушка.
Буду штопать куртку бельгийского парашютиста, тол-
стую, носкую, что не берет ни пуля, ни штык, ни дурной
глаз, ни какая иная порча, да собирать в немудреную то-
робку грецкий орех, яблоки да бутылчонки гранатового
экстракта, править длинненький ножичек финского пласту-
на-лазутчика и мороковать над истертыми кроками карты-
трехверстки, ставя в уме приглядные меты, пока неотступ-
но будут следить за мной ее обновленные, омытые живой
водой глаза, пока тихие ласки медленно не подожгут ночи...
Но я буду уже далеко-далеко, в полупустой электричке,
пронизанной зелеными стрелами задиристого, весеннего
ветра.
И что я могу поделать, если вот так каждый гбд, до
начала весны, жена как будто умирает, впадая в мучитель-
ное, беспамятное забытье? Что я мог поделать, обивая
пороги столичных светил медицинской науки, комкая и вы-
брасывая прочь лаковые облатки лекарств и зарубежные,
цветистые ярлычки? Что я мог подёлать, каждый раз уми-
рая вместе с ней, в тупом, каменном молчании бившись о
сумрак безмолвного тумана, где мерк свет и краски, и
звуки с ее загадочным, необъяснимым уходом?.. Ведь все
сердца, обратившиеся ко мне, и мое тоже, были глухи, за-
крыты для необратимого шороха осыпающегося времени,
для неподдельной доброты и любви. И только правильно
направив сердце, укрепив свою веру, пережив и переплавив
себя до изначальной сущности сострадания, погрязнув в
черновой работе души,— я вынес чистую радость, единст-
венную необходимость своего существования. Плывя в лу-
чезарном океане любви, осознав всю его безмерность и
величие, правильно выбрать путь, отдаться верному тече-
нию,, слиться и раствориться в нем, не требуя взамен ни
терниев, ни славы,— вот необходимое дело сердца и сове-
сти. Вот в чем секрет непреходящей молодости, секрет жи-
вописи старинными красками.
Так буду идти, долго думать лесами, журавлино торя
свой путь, как и год назад, как и раньше, в родимые (вот
только отчего так давно покинутые?) края. Кое-где по ни-
зинам еще тянется белесыми волокнами обреченный снег,
бодро курчавится мох-лишайник, в кустах и деревьях берет
свою силу пахучая клейкость почек. В стволах и ветвях, в
корнях и стеблях — гуд и озноб предстоящего цветения,
разноцветный сон плодоносного, краткого времени. Тиши-
249
на струится, звенит конницей далекого ручейка, перекли-
кается вознесением птичьих голосов. Протяжное и растя-
нутое время накрыло волшебным крылом огнистый край,
все сумеречные овраги и чащобы, прогалины, где в бурой
гляйцевитости мха блеснут раскатистые искорки прошло-
годней брусники...
Здесь прокатилась горючим валом первая империали-
стическая война, и нет-нет, да и наткнешься на сифилисные
провалы окопов, паутинную ржавь колючки, блиндажи с
прогнившим и рухнувшим перекрытием, а то хрупнут под
ногой белые карандашики костей да обугленный ржавью
винтовный ствол. Жуткая явь охолонула сердце, приглади-
ла льдышкой волосы на затылке кошмаром закордонного
видео: как-то раз, шумливой, непогодной ночью, будто тихо
позванивая, посмеиваясь ли зыбкой в литье лунного света
новогодней игрушкой, висел на сосне, запутавшись в стро-
пах, скелет парашютиста в истлевших космах амуниции.
Было и такое: в особо морозную зиму (никто и не припо*
мнит такой), ушло вглубь болото, оставив снаружи череду
восковых фигур в противогазах: сошедший с ума от газов
взвод так и утоп стоймя, сохранив последнее шагающее
движение и форму русского пехотного полка в нетленной
вечности торфяного саркофага.
Но долгим падением я стремлюсь сквозь велосипедное
мелькание звонких березовых спиц, смятое, розовое платье
багульника, гудение каленых сосен, ручейный перезвон. Но-
чую в прелых, дурманных прошлогодних скирдах у пере-
путья травяных дорог, у дымного коётерка все варю себе
кашу из пшеничных концентратов в каске империалистиче-
ского солдата, да жиденький чаек хлебаю из банки, при-
правленный незабвенным гранатовым экстрактом.
По ночам льдисто, звездно, огнисто... Пейзаж все более
напоминает лунный, каменистей становятся прогалины, ко-
рявее и цепче стволы деревьев, небо ниже и плоше. Пошли
и лагеря: ряды все той же колючки, обугленные, залитые
розоватой кровью иван-чая останки бараков, накренившие-
ся гулливерные уродцы сторожевых вышек. Г де-то там есть
и страшный гравийньщ карьер, где в одной из штолен кем-
то свезен со всей округи и заботливо упрятан ОН, в
четырнадцати гипсовых экземплярах облезшей краски под
бронзу, все в том же военном френче и сапогах, указующий
путь народам. Плотно укутали его лагерными ватниками
когда-то, до каких-то времен, да тряпье истлело. И все
кости, кости, кости... Уже собьешь и ноги, и набойку аме-
250
риканского лендлизовского ботинка, помянешь недобрым
словом карту-трехверстку, и бога, и черта, и уж какая-то
безмерная, одичалая, космическая стынь подступит к серд-
цу; вот-вот рванется как в разгерметизировавшийся меж-
звездный корабль! А хмурятся и густеют леса, непролазно
цепляясь в десантную куртку,— да где же ждет меня ба-
бушка, найду ли ее на этот раз?.. Да, у пронзительно-синей
льдинки озера, где жгутом извилась, впадая в него, гори-
стая речушка, на взгорке, под распластанными крыльями
ели-вековухи, припряталась ее избушонка, теплая и рва-
ная, как телогрейка.
Бабушка морщинит иссушенную корку лица, щурит си-
ние, как это озеро, глазки, улыбается лягушачьей улыбкой,
потирает сухие, дубленые временем лапки паучка. Она все
в той же марсианской кольчуге, что питает ее, теперь уж,
видно, травянистое тело.
— Как марсиане, бабушка? — крошу в суровую хол-
стинку остатки печенья да липкую слякоть конфет, что ду-
малось принесть добрым подарком.
— Да чего там,— хе-хекает старушка,— за ними не ста-
нет, прилетали надысь...
— А какие они, не скажешь?—тяну вопросы и свой
чаек, да и конфетки те поедаю. Умиротворенно закуриваю
сыренькую сигаретку.
— Да какие? Обыкновенны люди, милок, обыкновен-
ны...
— Да какие же такие обыкновенны?
Бабушка гоношится у костерка, сыплет во вновь заки-
певший котелочек черную, духмяную сухоту неведомых
грибков каких-то, корешков, ягод. Двинет мне туесок с
багровой краснотой брусники, золотистую копченость ры-
бьего хвоста.
— Какие, говоришь?—медлит с ответом, или так и не
скажет? Все дарует манящей снедью.— Да жалостливые
больно, все о вас, оглашенных, пекутся. На что уж меня,
старуху, и то оставили за вами присматривать. Вот те раз
прилетали, во-он там, за лесочком, ну чисто светопрестав-
ление... Заглавный-то их приходил, все сокрушался, сер-
дешный: взрывы-то, мол, энти, ядерны ахают, матушку-зем-
лю всю изнасильничали. А дырка вон азонна... все, говорит,
растягиватся, ну что тебе платочек прожгли... Да что вам
помочь? Умишко-то больно у вас серенький, не дорос еще...
хучь бы до большой беды не довесть.
251
— Так войны не будет, а, бабушка?—спрашиваю, а
сам тянусь взглядом к иззубренной пилке черных ельнико-
вых гор, к серой жестянке неба, к синей сабельке ледни-
ковой воды... Медлю, медлю услышать ответ, все не верит-
ся, что это так, да, все это взаправду.
— Да как тебе сказать, сынок,— еще больше темнеет
ликом старуха,— никому то неведомо... а кому ведомо — да
сказывать не велено...
— Что же еще, бабушка?—хочу продолжить робкий
костерок нашего разговора.
— Да вот монах, божий человек, с Тибету приходил,
все разговоры вели, и у них там неспокойно, рассаду мыслей
взял, да и пошел себе с богом.
— А что, новые мысли вырастили?
— Да пойдем и посмотрим...
Она ковыляет впереди, качаемая ветром, как травка.
Там, за домишкой, за стволом разлапистой ели, малая
плантация. Бабушка снимает укрывную рогожку, и я вижу
мысли: крупные и не очень, разных цветов, но не ярких, а
все более ^бледных, невзрачных. Они покачиваются, вроде
бы похожие на кувшинки, а, может быть, на чудные орхи-
деи, но на более длинном и твердом стебле, с махровыми,
трепещущими по краям лепестками. Они как живые пере-
кликаются, о чем-то волнуются и будто гудят, переговари-
ваясь.
— Бабушка, а есть здесь мысль про войну?—спраши-
ваю, а сам медлю, вновь медлю услышать ответ.
— Да как же, вот и она...— Бабушка показывает не-
крупный, невзрачный такой, голубоватенький цветочек.
Смотрю на него со странным чувством недоверия, страха и
любопытства: так вот какая она! .
— А что, нельзя ли ее вырвать?
— Нельзя, нельзя, господь с тобой, ничего нельзя про-
сто так вырвать,— торопливо бормочет старушка,— ежели
изойдет, то сама собой, а вырвать как же, грех... да и неве-
домо то, неведомо...
— И мысль про любовь есть? Покажи, бабушка!..
Мысль про любовь покрупнее, бледно-розового цвета,
качается на тонком стебле. До чего она беззащитная, хруп-
кая!
— А я и побольше вырастила,— будто знает она, о
чем думаю. И я вижу мысль про любовь и побольше, на-
верное, это мысль про всеобщую любовь.
252
Вижу и другие мысли: про страх, про болезни, про
хлебный и другой урожай, про детей... и все это странно,
неверно и зыбко под этим плоским, сереющим небом. Кру-
жится голова.
Присаживаюсь к ней, разрыхляю земельку, убираю на-
падавший мусор, отрываю засохшие идеи с мыслей хоро-
ших, плохих, с разных, в общем. Старушка посмеивается:
мысли-то хорошие, да вот дел-то бы от них побольше...
— Ну ладно, ладно пока...— Она теребит меня за ру-
кав, бережно укрывает мысли рогожкой, и мы возвращаем-
ся на полянку, к дымящему костерку. Сидим и молчим. Я
пью пристывший, горьковато-родной чай моей незабвенной
родины... каких корешков засыпала туда мудрая старушка?
Что так засвербило в носу, да глаза застила пелена не
пелена, дым ли, туман? Что так больно любить это вот
серенькое небце, пилочку ельниковых гор, водную рябь
озерка? Да любил ли раньше, помнил ли? Как все нераз-
рывно, до смерти, до крови мое, как долго вспоминал это,
а вот теперь пришлось по сердцу, вернулось, обожгло...
— Да как там твоя милка, все пропадает?—издалека
бабушка возвращает меня, заводит разговор, подживляет
костерок.
— Ага, как весна, бабушка, все как будто умирает, сном
таким засыпает, и все в ней останавливается... Только твоя
старинная краска и помогает, втираю, втираю ее, а она и
оживает, и все молодеет, и краше становится. Вот тоже
пришел спросить, приворотное-то зельечесть ли?
— А как же? Есть, есть, отчего же нету, коли пришел?
Вот и возьми с собой. Это ничего, сынок, что она во вре-
менах ходит, в свое время возвращается, назад ли, вперед,
неведомо... Видно, прежде не довелось вам свидеться. Кто
по молодости помирает, до старости не дожив, тот в свое
время возвращается, видно, не след ему появляться здесь...
Да ты не дал ей помереть, видно, рука у тебя легкая, ведет
она, вед на я, значит... Теперь о ней и заботься. Всяк че-
ловек, кто под луной, кто под богом, а кто под временами
ходит, ничего, пусть ее... Да не тереби понапрасну. Делай
все на седьмой день, на закате солнца.
— Так и делаю, бабушка.
— Сподобься, чтоб не было ветру порывистого, с во-
стока али с западу, лучше ровный, северный... Вот тебе и
зелье, там доставала я дробленый череп повешенного у трех
дорог, ящурный хвост да рыбий глаз, оконный скрип да
крысиный шорох, горький рябиновый цвет да полынное
253
молочко, волчиный вой да запах, да ржань с конного ко-
пыта, да порох с закопанного маузера,— еще много чего
там есть, сынок, возьми... Спаси и сохрани, господь с то-
бою... аминь.
Я беру черный, будто из рыбьей чешуи пошитый, мешо-
чек, прячу на груди. Знаю, отгорит закат, льдистым, звезд-
ным пологом обрушится ночь, а серым, хмурым утром, ко-
лючим, как шинель империалистического солдата, проводит
меня бабушка заветной тропкой обратно. И проляжет та
тропка до самого моего сердца, до всех людей, что встречу
и не встречу, что узнаю и нет. Но до всех донесется бабуш-
кина доброта и радение, ее мудрость, свет и печаль ее мыс-
лей. Буду долго идти, возвращаясь, аукаться в летящих
храмах березовых рощ, и вспоминать, и думать, и верить,
что все будет по ее, бабушкиным, заветам, потому что от
веку так и было — что старые люди задумают, то и будет.
ВРЕМЯ ПОКУПАТЬ ЧЕРНЫЕ ПЕРСТНИ*
КНЯГИНЯ ОЛЬГА
*
Слышишь ли? Видишь? — вот и опять зимы бесконеч-
ной браслеты обвили запястья, ночные с изморозью перстни
украсили пальцы, крест черных Дорог лег на груди с витым
шнуровом дней синей тоски. Только сморгнет крупчатку
обресничье темное елей, струнно задышат сосны — цыган-
ские иглы, заткнутые в холстинную сурову неба, да ветер-
поземщик разметает бег и храп своих мохноногих лоша-
док...— на жемчужном ободке глазного яблока леса живу я,
душа затянута серебряными нитями из господней, знать,
бороды. Верхняя Березовка — узкий нож долины в шитых
блескучим бисером снеговых ножнах — залег от меня, а там
и все жители: малая горстка огней, узорье вен простужен-
ных речушек, стеклянные трубочки дорог, где ртутным
столбиком тепла ползет, пробираясь, наш местный, уважае-
мый автобус.
* Полностью повесть будет опубликована в авторском сборнике
Ю. Невского.
254
И что там?!—где там Колыма, Магадан, Чукотка, Ку-
рилы? — я здесь, не дотянуться, и вытянув руки, до иззуб-
ренного края Урала, ватного снежья Среднерусской поло-
сы, церквух и равнин...
Волки — не волки, дичалые, городские псы метут свой
след, воспалением обкладывая миндалины поселковых
окраин, злопамятно-хищным клыком прерывая артерии при-
позднившихся жизней, кружево торных тропок, саму па-
мять, связующую с людским непостоянством. Беглые сол-
даты или зеки живут в пустующих отголоском июльского
полдня дачах, грея руки у самодельных «козлов», а псы их
не тронут, блюдя профессиональную учтивость, да тех на-
ходят окоченевшими или убитыми током, угорают опять же,
травятся, от пуза дорвавшись до летних запасов рачитель-
ных дачников: малинового варенья и грибов.
Живу на Правительственной даче, печи топлю, беспре-
станно включаю электричество. Выхолощен морозом дом —
большущий розовый призрак, да и печи положены непра-
вильно: нет стародавних мастеров. Всего лишь две настоль- *
ные книги: «Эксплуатация отопительных систем» и «Аме-
риканский сельскйй дом» (на английском) коротят вечера
перебежечками букв. Но не черствеет хлеб, и вода здесь
не портится, нет никаких чужеродных электромагнитных
полей — благодать!.. Дровишки колоть знаете как? Пона-
чалу овчинно-доховым увальнем выцарапаешься на мороз,
тупо тюкаешь ухмыляющиеся поленца...— а уж злоба под-
гонит неспешное колыхание сердца — к черту доха! В сви-
терке сподручнее пластать вертлявое желто-горчичное
смолье; свитер пластырем проклеит спину — рубашковой
грудью, всем весом ударного механизма тела ныряешь с
откоса за серебристой рыбиной обуха, продолжая дугу, по-
лукруг, полулет тончайшего вызвона певческой стали... А,
почему, спрашивается, чурье древесное колю по зиме? Зна-
мо дело — бесхозяйственность... Привезли грузовик уже в
осень, свалили где ни попадя, вот и вся недолга. Раньше
приезжало Правительство пить водку, ну и по другому,
надобному делу,— все путем было, баньку вон отгрохали —
любо-дорого! А теперь и времена другие, да и не к лицу
ему, вроде, это.
Брусовый терем стынет одичало, и я вместе с ним за
полторы ставки истопника и сторожа, не от хорошей, по-
нятно, жизни. К вечеру уломаешься, что тебе папа Карло!
На четвереньках вползешь в светелку на втором этаже, где
обитаю,— только бы ссыпаться в могилку укрывного сна...
255
Ладно, хоть не угоришь — сквозняки вовсю гуляют из-под
пола бестолкового дома, выдувают все напрочь — завтра с
утра снова, да ладом, так и живу...
Все большое, огромное: валенки, рукавицы, топор, ов-
чинная доха, Великий суп, судьба, расстояния, зима — до-
жить бы, господи, до весны!
Бывает, упурхаешься за день, уснешь, позабудешь на-
кинуть какой-никакой крючочишко на дверь входную, сты-
нет в углу смазка на стволе мелкокалиберного винтаря, вы-
данного в спецчасти под заклад души: «А, партизаны по-
шаливают...» Хоть и не злые они, мужики эти, заросшие
до глаз диким немытым волосом, в прожженных у костров
телогрейках, а все с автоматами ППШ (образца 43-го года),
скоропалительными МГ-4, берданами. Осточертеет им си-
деть по лесам; выходят на Баргузинский тракт, стреляют
по колесам проходящих машин, тормозят такси, сливают
бензин для своих сигнальных огней. Пассажиров не тронут,
подарят им какую-нибудь кедровую шишку или наборный
мундштучок-безделицу, да и отпустят восвояси. Жгут себе
неведомые сигнальные костры, расчищают заброшенные
лесовозные дороги, пригодные для посадки одномоторного
самолета или планера. Долететь к нам трудно: в позапрош-
лую осень у них разбился, врезавшись в воронью свадьбу,
черной ордой кишмя-кишевшую над лесом, самолет (пого-
варивали, что с грузом свободно конвертируемой валюты из
Индокитая) — и сделался пожар. В местной прессе была
по этому поводу ругательная статья, ну и всыпали им! —
по первое число.
А от воронья спасу нет! Аэропорт бывает неделями
закрыт из-за их воздушного пиратства. Одинокого мото-
циклиста накроет густая, бурлящая мгла — и нет мотоцик-
листа. Потому мотоциклисты, если соберутся числом более
ста, тогда только едут куда им надо, ну, уж они уступят
дорогу — разве что танку или Хозяину Тракта (мужик
один, года три тому по пьяни в остановку врезался, ребя-
тишек побил и так народу, вот его душа и мчит все, и мчит
на облезлом зеленом «Урале»).
«Тачка» хоть и пустая идет, а никогда пассажиров не
зацепит, боязно все-таки! Частник возьмется подвезти: пол-
ета колов вынь да положь... Меня подвезли как-то раз двое
на краденой машине, пьяные до бесчувствия, один другому
объяснял на пальцах по методике глухонемых дорогу и что
впереди видит. В такой-то Тьмутаракани, а не побоялся
сдачи спросить (был у меня стольник одной бумажкой),
256
они Даже протрезвели слегка от такой гадости — сдачи, од-
нако, наскребли.
Еще было: тормознул громаднущий лесовоз на Стрелке,
а там инопланетяне в красных фланелевых рубашках! Все
у них другое: другие слова и жесты, другие вещи и запах,
другие дела и проблемы, до меня не касающиеся... Дорога
космических превращений вбирала в себя звездоворотом,
переливами складок плаща обтекаемой ночи, обрывами чер-
ных дерев, глыбами скалистых облаков — так они разгоня-
ют лесовозы по Баргузинскому тракту, отправляют их в
ноль-транспортировку. Старые трамваи воруют, лошадей
на ипподроме, продают там космическим антикварам или
в музей: престижно, наверное.
Потому лучше добираться до нас> на бронетранспортере
с солдатами? как довелось участвовать в присной памяти
Всесоюзной переписи населения. Заломишься в такую глу-
хомань, и ничего тебе. В истертых зубах расшатанных избу-
шек долистывают календарь изжелтевшего века мои верные
прабабки, праВремя там киснет в раскоряченных кадушках,
праОтец тускло смеется из черных дыр, затканных дина-
мическими линиями Казимира Малевича. Последняя дагге-
ротипная память Царской семьи скрепляет убогую вет-
шалость стен-промокашек от неумолимого атомного
распада. Опять же, не у второй, так у третьей старушонки
замечаешь приткнувшийся в укромном закутке японский
холодильник с программным обеспечением, портативный
котел-автоклав, сваленные в сенцах бесшумные моторолле-
ры, видеокамеры, приборы ночного видения. Наверное,
здесь и хранят трупы, перепиленные бензопилой «Друж-
ба»,— для колдовского заделья, ворожбы, перемены об-
личья. Понятны мне теперь и подозрительно спортивные
молодые люди в полуночных автобусах — все, как на под-
бор, с неимоверного объема контейнеровидными сумками,
и зачастившие объявления в газетах и по ТВ про то тут,
то там пропавших молодых девушек и женщин.
Но вяжет поземка серый свитер зимы, топятся мои
печи-нескладухи согласно положениям святого писания
«Эксплуатация отопительных систем», скриплый колодез-
ный ворот мотает железную цепку примет и событий, добы-
вая мне растворенный огонь с льдистыми обломками звезд
и рептилий из самого земляного нутра. Стоймя стоят крах-
мальные, с синькой, тугие ночи, видно, как просечет зыбкое
полотно частая бесшумная штопка: то корейские парашю-
тисты елочными игрушками опускаются в мягкие груди
9 Заказ 459
257
снеговых распадков по своим неотложным разведделам.
Лесные объездчики, если безработные по зиме, стреляют их
влет из наганов, когда случится укараулить, загодя схоро-
нившись в наворочи таежного бурелома.
А так едут по утрам в автобусе с морозно-опаленными,
усталыми, но счастливыми лицами, в ненашенской прочно-
сти кроя одежде. Да билет им, бедолагам, взять пока не на
что: меняют у пассажиров на загранично расцвеченные
пачки сигарет, колготки, косметику или у детишек на
жвачку.
Дом мой стоит на взгорке, в ложбинке между двумя
горушками. Сверху видны домики поселка за дорогой, мно-
гие зимой пустуют, живут только летом. Местность эта и
называется Интернат, потому как там дальше, за вымерз-
шей речушкой, Интернат — он и есть. Напротив — дом
Марьи Ивановны, где беру самую вкусную земную воду
из колодца. У них веселая собачка Тимка, чрезвычайно
плодовитая кошечка Мур, еще дополнительно собака-овчар-
ка, дедушка Аркадий и два мотоцикла. Напротив живет
семья, да они люди темные, промышляют, как мне кажет-
ся, самогоном, или, по крайней мере, разведением компью-
терного вируса, о них что сказать?
А левее, там живет княгиня Ольга в ладном, как кре-
пенький моховой груздочек, доме. У княгини Ольги двое
ребятишек: один — в детский сад, другой — в школу.
Княгиня Ольга теплит жизнь в старухе-маме. Летом та
еще гоношится по двору, по хозяйству, а зимой носа не
кажет — тяжко, видать.
Княгиня Ольга носит в сумочке нунчаки: неведомые
палочки, отполированные теплыми ладонями веков, соеди-
ненные в торец, как две судьбы, сыромятной жилкой —
древнее оружие тибетских монахов-странников. Она владеет
ими по тайной схеме полустертой татуировки иероглифов, и
надо полагать, в совершенстве. Когда мы, печальные жите-
ли Верхней Березовки, поддерживая друг друга, взбираемся
в наш любимый автобус, замечаю я прибавление хмурых
мужиков то с подвязанной челюстью, то со съехавшим на-
бок носом, то с замороженным динозавром бинтованной
руки на темляке...— знаю, чьих драгоценных рук это дело.
Княгиня Ольга игнорирует автобус, она идет до город-
ского маршрута пешком. Я думаю, в том она обретает чи-
стую радость, тогда как мы все, перепутавшись биополями,
сплющиваем себе грудные клетки и задыхаемся от перегара
вчерашнего завоза местного розлива в поселковую точку.
258
Княгиня Ольга смотрит в синий чай крепко заваренного
неба, едва забеленного стылым молоком нарождающегося
дня из холодильника ночи,
она выходит голая на снег —
она будет облита двумя ведрами
рассеянного серебра лунного света!
Ведро едет вверх тяжеловесным составом, и вслед за
рычаговым движением рук перетекают смуглые голыши
анатомического атласа мышц...— миг — вибрирует эквилиб-
ристом знобящая тяжесть неба, всех просторных снегов,
растворенные сахарки улыбчивых звезд и вот — она
вознесется, вертикально отлита
в столбе разбившихся складок хрустального плаща,
закипевшего вокруг тела туманом алмазов и брызг! Я
вижу ее в упор (Я хожу в это время тропкой между оград
к щиту-распределителю включать опостылевшее электриче-
ство) — она не замечает ничего из нашего мира,
...о, Осанна! Аллилуйя! Богиня Кали!—ракета в огне
заклубившихся звезд и рептилий, такая же палочка нун-
чака темной полировки столетий!.. Впередсмотрящая на
носу викингового яла, островной дозор Пасхи, детские ри-
сунки марсиан, русалочья морочь Полесья, хронопы с
надейками, тополиная вера старообрядцев... все гремит во-
круг жестью ритуально вниз брошенных ведер, пока бегу
запинаясь в мозгу и полах рвчинной дохи к спасительной
твердолобости Правительственного ковчега.
Так было в первый раз и потом — я привык к интерна-
товским странным порядкам: накинул крючок на дверь,
свел на нет бесхозяйственность мелкокалиберного оружья,
густо наложив лоск и глянец швейцарской смазки
«Жилетт», намагнитил ствол, направил у сведущих в дре-
мучести убойного дела людей целевик, надпилил браконь-
ерским крестом оконечники пуль для подспудного разрыв-
ного действа. Верно выбрал мой глаз сферическое черно-
кружье мишени в мелькании ушных впадин городских
волков — лесных собак, разбойным наметом обложивших
пограничье моих владений, сторожко тюкала моя винто-
вочка, пластая дьявольские тени, рвущие серую пену кро-
вавых снегов. Крался мимо декабрь и январь, все дезертиры
и перебежчики, ветер-поземщик да мороз-ледостав, окру-
жающий Космос, топили унылые печи.
Она прибегала ко мне темно в шубейке с заячьими лап-
ками на монограмке рубашки ночи — на ней лица не было!
Ей нужны были медикаменты, много медикаментов, жаро-
9*
259
понижающее и перевязочный материал. Я сыскал по сусе-
кам— мало ли за какой надобностью в нашем кромешном
царстве,—отдал что было. В их доме виднелось косноязыч-
ное движение, наносило смутным запахом тревоги. Другой
день бых в городе, прикупил какие есть аптечные снадобья,
памятуя о ночном мороке. Ввечеру стукнул калиткой их
дома, отпнул закатившуюся шавку, прошел в сени (пока-
зался влажный вздох близкого коня, мерзлый клац пере-
ступивших подков, неистребимый какой-то дух солдатского
постоя). В горнице никого, дымком парит могучая снедь
на желтушной скобленности стола: укладка пирогов под
сердешностью полотешкигвышиванки, чугун со щами, вер-
но, мерзлейшая капуста с каплями багровых брусник и
зелеными разведчиками хрустких огурцов в деревяшкиной
лодочке-долбенке...
К чему такая напасть? Неуверенно позвал хозяев в сум-
рак осыпающихся подозрительностью окон и углов, отста-
вил и шагнул за китайскую ширму с тихо улыбающимися
павлинами — там была малая комнатка, там я увидел
его: он будто спал, разомкнувшись безумным страдальче-
ским знаком, весь простреленный вдоль и поперек, с при-
ставленным тяжеловесным рельсом забинтованной руки.
Другая, вороненая и гибкая, кисть теребила на африкан-
ской ворсистости покрывала запечатанный конверт маузера.
АХ, ЭТО ВЫ, ВЛАДИМИР ОСКАРОВИЧ?! — зимний
убийца Восточной Сибири, мой давний знакомец с запав-
ших с детства иллюстраций Верейского к «Тихому Дону»,
картины Иогансона «Допрос коммунистов»...— как не пом-
нить мне звериную кардиограмму этих вот рук на острие
осциллографа кавалерийской пики, отчеркнувшей тонкое
деревце моего позвоночника, меня, загнанного волчару ты-
сяча девятьсот осьмнадцатого года, в набрякшей кровью и
смертно забродившим вином, идиотски прыгающей шинели,
посреди кудлатых полей всех гражданских войн?..
Я все сразу признал, упомнив: серебряшки казачьего
седла с истертой сиделицей, оплетье шпор на перчатково-
смятых сапогах, банановую вязку гранат, перепутье патрон-
ных железных дорог, лунную полосочку сабельки с витым
знаменным темляком и, уж конечно, подлюку-мундир в
крестах и нашивках — ныне устало распятый на пластмас-
совых плечиках...
А голова-то его зажата коленными чашечками стерео-
наушников, змейка провода бежит и путается в стеклянных
нитях бороды к велосипедным катушкам магнитофона.
260
Лицо — медная маска Будды — пробито синими электро-
разрядами глаз — он видит мен я, он коверкает ржа-
вую жесть замогильных слов, жамкает неподъемную грушу
маузера! Раскалываются, сползая с раздерганной головы
наушники, и по всей Африке покрывала, лиственничным
плахам пола раскатываются медные колесики «...Боже, Ца-
ря храни».
Я вырываюсь из подлого скрада, я рву на себе синюю
паутину снов и сомнений,— княгиня Ольга прянет вдаль с
какой-то бадейкой входя — вся голубая с мороза. Но при-
бил лекарственную, пригоршнь на желтушной столешнице
Каиновой печатью, пробил все заросли дверей и, замотав
вокруг горла душный шарф темноты и метели пошел, да!«—
пошел в свою бренную юдоль электричества и сигнализа-
ции, а ветер железной скребницей выцарапывал мне слезы
гражданских войн, невыплаканные из-за той окаянной по-
гибели... Ладно! Буду разводить, сухой спирт, вспарывать
жестянки финских консервированных блинов, ковырять
штык-ножом духмяную замороженность брикетов черной
икры из Правительственных погребков! Натоплю баньку—
золотое ядрышко,— созову всех странниц перехожих, бого-
молок, пионерских вожатых, массовиц-затейниц, колду-
ний...— пусть ночь взовьется синими кострами их юбок,
галстуков, мешков для бега — раскрошись, моя грусть, пе-
рестуком их каблучков, кроссовок, копытцев! Побегу на
танцы в дом отдыха «Учитель», винторез и шапчонку сдам
в гардероб, отыму трофейный аккордеон у калеки-ветерана
Афганской войны — отломаю всем на удивленье лед-зеппе-
линовскую «Лестницу на ‘ небеса...» — вот они у меня по-
пляшут! Шугану партизан с Баргузинского тракта, загоню
их в дикие распадки; поставлю заслоны инопланетному
произволу на дорогах; постреляю изоляторы на ЛЭП —
отомкну жителей печали от любимой программы «Итальян-
ский язык, 14-й год обучения»; проведу общественный
рейд по автобусам — выброшу всех" диверсантов-безбилет-
ников: не шастай где попало!..
Разомкну зимы бесконечной браслеты, утоплю в земля-
ном нутре Марьивановского колодца ночные с изморозью
перстни, разорву витое шнурово дней синей тоски с кре-
стом черных дорог и неизбывность вечного Круга: про-
сти-прошай, Отопительный Сезон! Рассчитаюсь с тобой,
княгиня Зима,— жалко мне, что ли, твоих детей: Декабря
с Январем, твою мать-старуху Осень? Наставлю намагни-
ченный ствол в фрамугу приоткрытого окна со второго эта-
261
жа светелки... Поклоненьем Волхвов в Снегопаде, вот твои
ведра тяжелой ионной воды, вот палевые декорации рас-
света...
...так шел мой железный солдатик мушки по
распадкам ног ее и каменистым кручам коленей,
бедрам просторным, как весенняя песня табун-
щика, тайной курчавости укромного конопляного
клинышка до покатой смуглости живота, до
ложбинки партизанского аэродромчика меж двух
островерхих условных Фудзиям, где взлетает
серебристый самолетик одномоторного крести-
ка... О женщина! Ты — моя Верхняя Березовка!
От кончиков пальцев Стрелки до подмышечных
впадин Кулаковских дач и пионерлагеря «Са-
лют» люблю тебя и вижу приближенно-телеско-
пически все светлые ковыльки волосков, вулка-
нические пупырышки озноба кожи—пусть все
затмила алмазная россыпь дождей!—Я понял
симметрично пройденный путь, вот она — ЛИ-
НИЯ, ВОТ оно —ЗИМЫ ЗОЛОТОЕ СЕЧЕ-
НИЕ, ВСЕМИРНЫЙ ЗНАК ИНЬ-ЯНЬ: да и
нет, чет и нечет, лед и пламень, «М» и «Ж», не-
бесное и земное... Так застыл весь мир на весу
моего пальца, сохраняя упругую взрывчатость спринтера
спускового механизма, и я подумал: вот — миг, равный Веч-
ности, секунда веков, вздох прожитой жизни,— пусть лают
собаки, а автобусы уходят без расписания, а на остановках
тянутся друг к другу все жители печали, беглые марсиане,
потусторонние зеки, бодрые старухи-ориентировщицы на
местности и смурные лыжные туристы-колдуны...
Да не остынет чай с малиновым вареньем в сентябре,
не закиснут грибы и другие, разносолы в крещенскую роз-
звонь, не погаснут теплые домики и танцы в Доме отдыха
и Культуры, трофейный аккордеон и милые массовицы-за-
тейницы. Пусть декабрь сменяется январем, там дальше
следует февраль и март в конце концов...— я пойду! Я
пойду просеивать лежалый уголь, колоть несносные чур-
баки, потому что знамо дело — бесхозяйственность, буду
топить дурацкие, никому не нужные печи в доме. А иначе
во Вселенной сделается маленькая дырками туда утечет,
будто втянуто все, что есть единственного, несчастного,
злого, моего... Туда ускачет зловещий стереоправитель стек-
лянной Сибири на апокалипсическом гробу в нарушниках
двух лошадей: четной и нечетной, гикая и взвизгивая на-
<
262
гайкой крученых судеб во вновь починенной руке; княгиня
Ольга, молчаливо помахивая древними нунчаками, проша-
гает до конечного маршрута подземного автобуса; старуха
Осень прокрадется в аквалангистской маске, измазанной
йодом, на бесшумном видеовелосипеде для ночной езды, с
прихваченной под мышкой бензопилой «Дружба» про-
граммного обеспечения; шмыгнут двое детей-сиротинушек,
Декабрь с Январем, в белоснежных ватниках «ЯМАХА»,
снятых с убитых током беглых солдат, празднующих свой
вечный день Римских каникул.
А так и было: он проскакал мимо, весь в заревах ми-
ровых революций и ошметках растоптанных батальонов,
чертом выскочил из табакерки Ольгиного дома. Я тащил
по снегам своего биополя хозяйскую сетку с кефиром, а он
прыгал вокруг аспидным конем, бряцал уздечками, копы-
тами, лезгинками, зубами, папахами, крестами и саблями,
палил из всех маузеров в божий свет, как в копеечку.
— Эй, ты!—забрал я на его чернокрылый бег.—Кон-
чай ты эту богадельню, приходи нынче — баню топить бу-
дем. воду таскать надо, дрова колоть — вдвоем сподручнее...
— Ла-ды-ы!..— вскипел он, крутясь на черной сково-
родке и вздыбив лошадку восклицательным знаком в ут-
верждение своих слов, раскатил бильярдные шары снорови-
стого галопа вдоль по переулку своей белогвардейской на-
добности.
Он точно пришел ввечеру: полупьяный, веселый — рас-
серженный. Хотел порубать котика Митьку, да окстился.
Разбросал повсюду шубейки-борчатки, гранаты, папахи, на-
пластал кучу дров, переломав два моих «не ухватистых» то-
пора, перемежая свой военно-половой фольклор цитатами
из Вл. Соловьева. Мы упрягли коника в санки и быстрей-
ше навозили все емкости водой из сурового земного колод-
ца Мариванны.
Банька гудела, как Роза Ветров, пар бродил и споты-
кался в реликтовых рощах наших голов. Я шкрябал его
циркулярной пилой лошадиной скребницы, захваченной в
плен еще у Первой Конной, намывая золотой песок природ-
ной загорелости кожи. Я скакал по нему батальонами зеле-
ных веников и всеми резервными полками ошпаренных ки-
пятков. Но и он, поминая всех святых и апостолов, удавли-
вал меня утюгом рук черной сотни. И только раз (я-то
ждал этого), сердце его неровно перебилось, коснувшись
звериной памятью затвердевшей багровости косого надры-
ва, метеоритно распахавшего мсЯо спину.
263
— Кто же тебе это так... засандалил?—густо спросил
он, вспоминая.
— Да...— было дело,— ответил я, и ничего не ответил,
плоско дымясь, как свежеуложенный асфальт.
Мы оба благодарно промолчали о кудлатых полях всех
гражданских и, может быть; звездных войн.
Мы сидели с самого краю хлебородного стола России
за малой интернатовской пайкой, всего лишь доставшейся
нам. Похмелье чистой ночи вливалось космическим открове-
нием, вдалеке еще постреливали лесные объездчики, да то-
нюсенько верещали чьи-то парашютисты. Я наразводил су-
хого спирта и научил его есть механические блины из фин-
ских банок, он поставил четверть самогона и, разлив все
в 76 граненых стопарей, хлобыстал их один за одним — я
пропускал* через раз. Ольга примостилась подле, пригорю-
нившись по-бабьи радостно. Сплетясь рукавами розовых
рубашек-вышиванок и буйной некошенностью чубов, как
Герои особой маневренности войск, мы пели исконные ка-
зачьи песни.
Княгиня Зима накрыла нас, смятых и обеспокоенных,
железным веком, медвежьей полостью простых свершений,
да и пошла себе измерять скользючей рулеткой расстояния
до сугревных и лохматеньких людских сердешек.
*
Наталия НОВАШ
ЧТОБЫ СДЕЛАТЬ ВЫБОР
Вы видели, как цветет подорожник во дворе Тартуско-
го университета? Множество воздушных сиреневых свечек
сливается в волны мерцающего светлого пламени, которые
медленно колеблет ветер на старых университетских холмах.
И когда все тонет в резком солнце северного лета, в его ко-
сых и холодных лучах, то каждая свечка видна в отдельно-
сти, и каждая тянется в высоту, бросая длинные тени в бу-
шующую понизу зелень.
Это был один из первых дней августа. Я.сидела на ска-
мейке в сквере, открывавшемся в одну из узких старинных
улочек у подножия университетского холма, который был
когда-то крепостным валом. Рядом мальчик в очках, похо-
жий на первоклассника, усердно слизыцал растекавшееся
по пальцам мороженое, а я все смотрела на сиреневые пока-
чивающиеся стрелки подорожника, словно раньше не заме-
чала, как цветет эта трава. Время шло к вечеру, и все виде-
лось мне особенно отчетливым, как будто мир был до бле-
ска вымыт прекратившимися недавно балтийскими дождя-
ми или вдруг я неожиданно надела очки.
В глазах стояли впечатления этого дня. Университет-
ский парк с жертвенным камнем древних эстов, старинная
библиотека, куда я заглянула украдкой, античные скульпту-
ры на изломах лестниц и своды готических коридоров. Се-
рый камень мощеных дорожек и раскопки у древних, ру-
шащихся от времени развалин. Я как зачарованная смот-
рела на цветущий подорожник, веками росший на этом ва-
лу, и думала о тех, кто шел учиться сюда, в эти стены, и с
незапамятных времен приносил на своих башмаках его се-
мена. Я вспоминала свой институт, и сравнивала, и очень
хотелось прийти сюда когда-нибудь снова в ином облике и
тоже учиться здесь...
Мое воображение немного разыгралось, и виной тому
были не одни только университетские впечатления, но и
весь колорит этих средневековых улочек, пустующих кое-
где домов, витрин рано закрывающихся магазинчиков. И
265
еще — кафе... Мы вошли в этот крошечный, полный прият-
ной суеты мирок, и вокруг нас были темное дерево, заиг-
равшее в позднем солнце, вечерние запахи — кофе, корица
и еще что-то кондитерское. Чистенькие чопорные старушки,
пришедшие поболтать и съесть взбитых сливок в этом ды-
шащем стариной уголке, наводили на мысль о каком-то ска-
зочном, стоящем вне времени, безмятежном мире. Захоте-
лось вновь напоследок увидеть эти кварталы, побродить по
улочкам, знавшим рыцарей и крестоносцев, помнящим мор,
чуму и костры инквизиции...
Я поднялась со скамейки и пошла на другую сторону
улицы. Вспоминаю этот свой шаг и думаю, что, возможно,
ничего бы со мней не случилось, вернись я сразу к своим.
Впрочем, если бы не эта моя привычка бродить и в одиноч-
ку встречать еще не испытанные ощущения, со мною, мо-
жет быть, вообще бы уже ничего не случилось. Никогда.
Я медленно шла по безлюдной улочке и после всего пере-
житого за день ничуть бы не удивилась, приметив вдруг в
подворотне монаха « черном или закованного в латы ры-
царя. Но на углу стоял человек. Просто человек. Он смо-
трел в небо и на холмы, словно поджидая меня, будто сде-
лал шаг и приостановился, чтобы вместе со мной свернуть
за угол.
Помимо этой позы, естественно предполагавшей, что
дальше нам идти вместе, в облике стоявшего ко мне впол-
оборота незнакомца было еще что-то, неожиданно распола-
гавшее к доверию. Черты того типа людей, что обычно вы-
зывают у меня симпатию. Рубашка спортивного кроя и
джинсы. В руках ничего. И хотя с виду он приближался к
возрасту по меньшей мере среднему, в нем чувствовалась
неуходящая молодость бродяг. -
Наверное, я улыбнулась. Да, конечно же, улыбнулась,
ибо так же радостно смотрела и на него, как на все, что бы-
ло сейчас вокруг, на все, что было сейчас во мне. Не потому
ли так естественно восприняла я его слова? Не отпуская ме-
ня взглядом и сворачивая за угол, он негромко буркнул
что-то вроде «Пойдем со мной, малышка...» И это не про-
звучало пошло.
Я усмехнулась про себя, готовая махнуть прощально
рукой, как всегда делала в таких случаях, да почему-то
сдержалась, взглянув со стороны на себя. «Ну и видок у
меня, наверное!..» Было от чего вздыхать: разваливающие-
ся полукеды, майка и затертые вельветовые брюки, совсем
истрепавшиеся в дороге. Дорога... Это слово мне напомни-
266
ло о главном: что меня ждут на станции, что ребята, навер-
ное, волнуются и надо спешить.
И незнакомец ждал. Чуть-чуть защемило в груди, как
перед скорым прощанием с кем-то близким. «Зачем,— по-
думала вдруг,— уезжать из этой сказки? Куда он меня по-
ведет? И как живут в этих домах? Там камин и старая
библиотека? А может быть, он художник и ютится где-ни-
будь на чердаке? Я ведь не знаю, где обитают эти старые
колдуньи, что любят вечером поболтать за взбитыми слив-
ками...» Стало грустно, как бывает, когда лишаешь себя
чего-то, что могло бы сбыться.
Незнакомец вдруг шагнул ко мне, посмотрел в глаза и
снова сказал негромко:
— Пойдем... Пойдем с нами.— Лицо его было серьезно
и сосредоточенно, и я почувствовала, что мне действительно
нужно пойти с ним. „
Это было недалеко, или* может быть, я отключилась и
просто не заметила дороги. Мы вошли в подворотню како-
го-то серого, исхлестанного дождями дома, такого же ста-
рого, как все дома на этой улице. Мрачный, засыпанный
углем дворик, с непременным запахом сырости, времени и
человеческого жилья. Разбитая лестница с литой металли-
ческой решеткой, на которой едва держались источенные
темные перила... На площадке первого этажа кое-где вы-
щербились цветные плитки, составлявшие в прошлом ка-
кой-то орнамент. Пахло мышами и давно осыпавшимися
иголками новогодних елок.
Свет пробивался тусклый, сквозь пыльные окна, и ког-
да незнакомец собрался толкнуть выходившую на площад-
ку дверь — она была только одна,— в мозгу мелькнула за-
поздалая мысль: «Притон... Самый обычный притон». Но
подумала я об этом не всерьез и как будто о себе прежней,
не прошедшей еще этого пути об руку со странным челове-
ком, о той, которой еще могла прийти в голову такая мысль.
Мне бы она уже не пришла. Я чувствовала происшедшую
перемену. Мой бедный, готовый всегда > спорить рассудок
находился сейчас на грани мучительного раздвоения. Я как
будто внезапно вспомнила вдруг этого человека. Казалось,
я знаю его бесконечно долго, он для меня как все, кого ког-
да-нибудь любила и люблю, о ком помнила и кого помню.
Меж тем распахнулась дверь. Я увидела полутемную
прихожую, в которой из-за холодильника было не повер-
нуться. В душе вдруг возникло множество странных
чувств, я вспомнила сиреневый подорожник и давешнее ро-
\
267
мантическое настроение, под властью которого боролась с
последними голосами критики. Рассудок мой, как загнан-
ный в угол щенок с поджатым хвостом, немел перед шед-
шим впереди человеком — как перед чем-то огромным и не-
понятным. Я по-прежнему чувствовала к нему бесконечную
привязанность, его присутствие было мне в радость, я стре-
милась к нему, я его любила... Но все равно не была увере-
на, что через минуту эти чувства не уйдут. И не знала, что
буду делать спустя минуту.
Человек протянул руку над холодильником, отыскивая
выключатель, и вдруг повернулся ко мне. Я почувствовала
тяжесть этого затянувшегося мгновения. Не отрывая руки
от выключателя, на меня смотрел Рыжий. Это был он, толь-
ко без усов и без бороды. Сделала шаг навстречу, но едва
свет зажегся, отшатнулась. Было чувство, что меня об-
манули.
— Простите...— сказал человек, приняв прежний об-
лик.— Придется все объяснить по порядку... Раз требует
ваш рассудок. Но верьте, я... не нарочно.— Казалось, он
сам растерялся.
— Послушайте! Меня ждут на станции...
Это прозвучало фальшиво. Мне уже не хотелось ехать
на автовокзал. Недавнее наваждение прошло, но в голове
сидел вопрос: «Откуда я его знаю?» И эта непонятная мне
привязанность, как к давнему другу или давно любимому
человеку, мудро приглушенная годами. Всплывшая из глу-
бины памяти...
— Они будут волноваться!— сказала я, имея в виду
ребят.
— Они подумают, что вы встретили родственников и
едете в Пярну на их машине. Как было условлено. Если
вы не придете к автобусу...
Он все знал. Как и куда мы едем и о чем я договарива-
лась с ребятами. Рыжий вовсе не одобрял этого плана.
Всегда был за то, чтобы держаться вместе. Потому и взял
три билета— себе, мне и Люське. Мы давно уже собира-
лись в каникулы путешествовать «автостопом» и, хоть те-
перь это было не так уж просто, составили маршрут по
Прибалтике. Втроем всегда на чем-нибудь да подъедешь. До
Пярну решили автобусом. С трудом взяли билеты, и я от-
правилась отыскивать главпочтамт, где должна была встре-
титься с родственниками, путешествовавшими на «Моск-
виче».
— Они вас не дождались. Автобус уже ушел...
268
— А билет?
— Отдали тем спекулянткам.
«Которой из них?» Я вспомнила двух крикливых теток
с обувными коробками, стоявших за нами в очереди. Им
действительно не хватило билетов.
— Вы должны остаться.
Молча, со странным чувством я смотрела в лицо все
знавшему обо мне человеку, в его темные живые зрачки.
Глубоко. До того самого чувства соприкосновения, которое
возникает подобно электрической искре. Обвела глазами
прихожую с тусклой лампочкой под потолком и спросила:
— Зачем... вам все это* нужно?
— Считайте, что вам предложено участвовать в экспе-
рименте... если требуется логическое объяснение. Сутки на-
до провести здесь. Дверь будет заперта, это наше условие.
Утром вы все узнаете.
Неловко затянулось молчание. Я уставилась себе под
ноги. Запущенный, щербатый паркет, выкрашенный поло-
вой краской.
— Можете отказаться...
Я взглянула на него и увидела: он очень хочет, чтобы
я осталась. Я знала, что никуда не уйду.
Что-то щелкнуло и включилось — заработал холодиль-
ник. Человек облегченно переступил с ноги на ногу и об-
локотился на него, глядя мимо меня. Я видела по лицу,
что мне готовятся сказать что-то важное.
— Завтра... вам предстоит /знать... печальную новость.
Очень печальную. Вы должны найти в себе силы смириться.
Меня словно ударили изнутри. «Вдруг что-то дома?»—
подумала я с болью, и так нелепы показались мне все мои
поступки...
— Там все в порядке.— Он уверенно кивнул головой.
Чуть-чуть отлегло от сердца. Но в висках стучало. Но-
вое тревожное чувство накатывалось волнами, как черная
пустота. Точно меня вот-вот запрут в каком-то глухом
склепе.
— Ну что ж... В темном пустом склепе, как и в нашей
памяти, могут храниться порой удивительные вещи... И мы
не знаем о них, пока не зажжется свет...
Я почувствовала, что нет больше сил стоять на ногах,
и механически опустилась на табуретку за холодильником.
— А это...— он открыл дверцу и поднес мне к губам
поллитровую банку с голубоватой жидкостью,— поможет
269
пробудить вашу память... Выпейте в два приема — сейчас
и утром...
Я запомнила кисловатый привкус во рту, гудящий звук
работающего холодильника, ощущала щекой вибрацию его
холодной стенки.
— Главное, что вы решились.
Я открыла глаза в незнакомой комнате и тотчас закры-
ла их, ожидая, чтобы вернулось сознание. Так часто бывает
при быстрой перемене мест — проснешься у себя дома и не
знаешь, где ты. Но память не возвращалась. Попыталась
повторить мысленно Вчерашний день. В глазах стояли ка-
менные, похожие на мост ворота с латинской надписью на
фронтоне, и сон быстро увлек меня по дороге из такого же
серого камня, отполированного веками. Мир, отличающийся
от реального безмолвием мерцавших образов, принял ме-
ня в себя.
Ощущение невероятной скорости — стремительного, не-
сущегося потока. А ведь только что была комната. Что за
комната? Мутный свет сквозь щели в высоких окнах. Се-
рый сводчатый потолок. Свеча в подсвечнике на столике у
дивана. Три розовых пятна на стене и что-то светлое, го-
лубое в прозрачном, как горный хрусталь, сосуде. Яркие го-
лубые блики. Яркие, словно колодцы неба в сосновом бору,
словно волна, что тихо плещет в корму корабля и лижет
Хревние стены, уходящие в морскую пучину. Я отчетливо
вспомнила солоновато-кислый грибной привкус во рту, боль
и жар в груди. И два слова. Память. Пробудить память...
И вдруг я в пещере, замурована в красном гудящем кам-
не. Или это мозг, как ядро ореха, бьется о скорлупу? Кро-
вавые пульсирующие волны — жар, ад, огонь... Мир в замк-
нутом вязком пространстве, в сплошной алой скале из
плотного вещества. Чудовищные перемещения внутри го-
ры, я их ощущаю: полет, вибрация, ускорение в разных на-
правлениях... Сквозь красные своды вижу небо, ажурные
решетчатые конструкции, похожие на сплетенные из про-
волоки лопасти — крылья стрекоз. Под ними — зеленая
движущаяся лестница к морю. Вся гора словно выстлана
защитным материалом желто-зеленого цвета. В отдале-
нии— сверкающий прекрасный город. Сйлуэты высоких ба-
шен. Голубоватые вспышки — окна синеющих небоскребов...
Ощущение полета в алых полостях-сводах. И чудовищный
звук взрыва. Сплошная красная порода, схватившись сет-
кой живых трещин, рассыпается на глазах...
270
Прохлада мраморной галереи. Светло-бежевые колонны
поддерживают высокий арочный свод, отделяют внутрен-
ний дворик, выложенный такими же плитами мрамора. В
пространствах для клумб — невиданные цветы, похожие на
коричневые тюльпаны. И всюду кремовые тона — аркады и
переходы. Город-дворец. Аркады-улицы. Кто этот цикло-
пический архитектор? Я — муравей, потерявшийся в лаби-
ринте. Мне соразмерен лишь этот куст на солнце-—цвету-
щий розовый куст у залитой светом стены, отделанной ко-
ричневой с золотом мозаикой. Запах драгоценного масла...
И снова миг, поглотивший тысячелетия.
Корабль в сияющем голубом просторе. Легкая качка.
Такое живое море — солнце, вода. Я смотрю вниз с кормы,
туда, на рулевую лопасть, уходящую глубоко в прозрачную
голубую волну с легкими барашками пены. Ветер в лицо —
развевает тончайшую ткань одежды и темные, как ночь, во-
лосы, свесившиеся за корму. За спиной остаются развали-
ны — погруженные в море стены. Коричневая с золотом мо-
заика блестит под водой на солнце...
Толчок — и палуба взмывает в небо. Обломки с мозаи-
кой разваливаются на глазах. Голубой подушкой вспучива-
ется горизонт, и вал гудящей воды стремительно закрывает
небо. Звук рвущихся парусов... И лес. Не мачты над голо-
вой — сосны шумят в небесах. Вот они, голубые колодцы!
Люди в таких же ярких голубых венках и серых льняных
рубахах. Я в той же одежде из простого холста, и мои свет-
лые, как у всех, волосы заплетены в две косы. Вокруг меня
валуны на примятом зеленом мху выложены в сложный
узор. А в центре каменного лабиринта огромный плоский
булыжник у горящего ярко костра. Я стою на коленях, и
длинные, как отбеленный лен, косы лежат на холодном
граните. Взмах топора. Черная высохшая старуха бросает
косы в огонь — он вспыхивает, все отбегают, только мне
нельзя отвернуться. Надо мной старуха! Сильной рукой
прижимает голову к камню, я бьюсь о него от боли, вто-
рую щеку обжигает пламя! Жар, ад, огонь. Скрюченными
пальцами показывает туда, в костер:
— Смотри! Помни...— говорит одной мне на каком-то
чужом языке. Я не испытываю страха, не отворачиваюсь.
Огонь жарко горит у обожженной щеки... Что мы о себе
помним?..
Откуда этот потолок, эти серые стены? Значит, гости-
ница— удалось устроиться? Нет... Вчера мы заночевали в
палатке на заброшенном хуторе под Даугавпилсом. Нас
271
высадил водитель грузовика и сказал, что это подходящее
место — в саду колодец. Хоть слева от шоссе был лес на
холме, мы почему-то послушались водителя и поставили па-
латку на траве под одичавшими яблонями. Утром увидели
через дорогу парк, но сразу поняли, что это кладбище, сов-
сем как Жемайтийское, со старинными деревянными креста-
ми и яркими красками модных бегоний... А потом ночевали
в Кемери в кемпинге, почти на море — песок и сосны, соле-
ный ветер в лицо. Бородатый старик, продававший само-
делки из янтаря... Обедали в Риге, в каком-то кафе под зон-
тиками, прямо на улице. Шел дождь. Стучал по чистенько-
му асфальту.
Мне вспомнились сон и вчерашний день. Мощеная из-
вилистая дорожка влекла меня вниз к воротам. Четыре ко-
лонны и арка с надписью на аттике: «Primo rectori». Ан-
гельский мост Тартуского университета. А на столе — ро-
зы с осыпающимися лепестками и грибной настой в пол-
литровой банке, который мне следовало выпить в два
приема.
Допив последние глотки, я заметила, что хмурый день
уже глядит сквозь жалюзи и что я одна в комнате. Где-то
за окном капал дождь. Квартира оказалась совсем обычной,
однокомнатной. Дверь в прихожую стояла настежь. Все
здесь было просто, как во многих домах. Стандартный раск-
ладной диван, на котором я спала. Обычные простыни,
обычный шкаф. Облупившаяся краска на холодильнике. На
стене — семейный портрет: какие-то незнакомые люди. И
еще я заметила, что лишних вещей в доме не было. Одна
мебель. Как будто все собрали и надолго уехали-.
Пустовали секции шкафа. Только в одном углу аккурат-
ной стопкой были сложены книги. Гете. Два новеньких жур-
нала «Москва». Они даже пахли свежей бумагой. Я реши-
ла перечитывать «Мастера и Маргариту», но сперва нуж-
но было приготовить завтрак.
Кухня оказалась просторной. Сводчатые потолки и ог-
ромный резной буфет в странной нише все-таки связывали
этот дом с прошлым. Дверцы, поточенные жучком, откры-
вались с приятным скрипом. Все здесь было самое необхо-
димое. Кофемолка. Аппетитные зерна в стеклянной колбе.
На столе — записка: «Продукты в холодильнике. СаХат
заправь сама... Я вернусь вечером.» «Я» было написано то
ли по-английски, то ли по-русски — что-то среднее. Я сама
пишу Эту букву так с тех пор, как выучила английский.
272
Сделав бутерброд, я заметила на столе в миске уже по-
резанные листья салата, перемешанные с чем-то красным,
и, к удивлению своему, узнала лепестки розы. Рядом стояла
чашка с голубым соусом, а на столе подальше — трехлитро-
вая банка. В ней плавали куски какой-то массы и темная
трава, похожая на петрушку,— иссиня-черный пук в голу-
бом рассоле. Вкус был знакомым — кислым, пряным и очень
резким. Запах — грибного осеннего леса после дождя. Я по-
няла, что этим надо залить салат.
После завтрака захотелось спать, но в каком-то необыч-
ном полусонном состоянии я читала весь день и к вечеру
прочла все книги — примерно мою месячную норму.
Да, был уже, наверное, вечер, когда вернулся мой не-
знакомец. Поставив на стол вместительную, набитую чем-то
сумку из светлой кожи, он сел в кресло напротив и протя-
нул мне газету. Это была свежая местная «вечёрка».
Я сначала не поняла, что это про мой автобус. Малень-
кая заметка в отделе происшествий была подчеркнута крас-
ным карандашом. А ниже, в черных рамках,— соболезно-
вания, соболезнования... родственникам погибших. Погиб-
ших в катастрофе.
— Да,— заговорил он, опустив глаза,— твои друзья, к
сожалению... Их уже нет. Когда на скорости отлетело коле-
со, автобус загорелся. Был неисправен бензобак.
До меня не доходило, как не доходят в первый момент
такие вещи.
— Это объективный факт!—сказал он, переходя с ви-
новато-извиняющегося тона на резкий.— Поймите вы это!
У нас просто не хватило бы жизней исправлять ваши соб-
ственные ошибки, из-за которых вы так халатно губите се-
бе подобных... Сплошь и рядом!
Я молча теребила в руках газету. Незнакомец читал у
меня в мыслях.
— Да... Мы видели, что бензобак загорится в любой
момент. Болты на переднем колесе ослабли, шофер давно
их не проверял... Дождь, скорость. Спасти могло только чу-
до. Но его не произошло. Обгоревший комок сплющенного
металла в кювете... По естественному ходу событий вы
должны были быть там.
— Вы могли бы подкрутить гайку...
— Одну у- да. Но не все, которые следовало бы.
— Ах, извините! — передразнила я.— «Вмешиваться не
имеем права!» Самая удобная из позиций.
273
— Это одна сторона^—добавил он примирительно.—
Нас действительно слишком мало. И если спасем кого-ни-
будь, заведомо обреченного, то это лишь в силу необходи-
мости.
«Да?—захотелось мне рассмеяться.— Так кто же вы
такие на самом деле?» Я не заговаривала об этом раньше.
Чувствовала: есть у нас на этот счет молчаливое согласие и
взаимопонимание. Догадки мои он не опровергал. Теперь
снова возник вопрос: чья это комната и как вообще удает-
ся им здесь так ловко устраиваться? Человек кивнул, в ли-
це его мелькнула улыбка — маленькая резкая судорога:
— Ну что ж... Выясним до конца... — Опять что-то слу-
чилось с его лицом. Какие-то чужие эмоции, которые не
знаешь, как оценить.— Комнату я снимаю, не в этом глав-
ное... Отныне я вынужден говорить как официальное ли-
цо.— И тон его действительно сделался несколько отчуж-
денным.— Лицо представляющее свою цивилизацию. Разу-
меется, между... — он взглянул на меня, подбирая слово,—
между нашими двумя культурами есть сходство, но
существует и огромная разница. Мы преследовали разные
цели и часто шли своими путями. Нас разделяют галакти-
ки, миллионы лет исторического развития и несхожие пути
биологической эволюции... Кое в чем мы бесконечно опере-
дили вас, но поставлены меж тем в такое положение, что
вынуждены порою проникать в ваш мир и просто похищать
то, без чего наш прогресс не пойдет дальше... Заботясь, ра-
зумеется, чтобы не было никакого ущерба для вас.
— Интересно! Развитые, опередившие — воруют то, че-
го у нас куры не клюют? Что топчем и не замечаем?
— Именно так... Но не следует удивляться. Вы живете
попросту в такое время... На вашем витке развития человек
еще не оценен. Его может заменить машина. То, для чего
человек у вас используется, может выполнить и она.
— А у вас иначе?
— Мы не делаем механических ЭВМ. Мы отыскиваем
одного ребенка, в мозгу которого больше нейронов и сина-
птических связей, чем ячеек памяти в нескольких ЭВМ,—
и создаем одного вычислителя, день жизни которого ре-
зультативней двадцатичетырехчасовой работы целого вы-
числительного центра... На Земле человек не реализует
своих способностей. Гений нужен вам один на миллионы.
Они и появляются у вас, увы, по потребности... А ведь че-
ловек действительно венец творения! Он бог, он — чудо
Вселенной, и сущность жизни человеческой есть духов-
274
ность — неповторимая, истинная и единственная ценность!
И то, что мы воруем у вас,— это люди...
Я молчала, и он угадывал, видимо, все мои возражения.
— Поймите меня правильно... Пока еще развитие всей
вашей цивилизации в целом не породило нужды в макси-
мальной индивидуализации каждого. У вас коллективное
прогрессивно — в науке, в искусстве. Но это первый этап!
Нам же важна сама личность, ее неожиданные способности.
Умение предвидеть будущее, вычислять с экономичностью,
недоступной никаким ЭВМ, воспринимать информацию из
отдаленных миров, имея в распоряжении один только
мозг... Все, кому мы предлагаем сотрудничество, чем-нибудь
потенциально одарены...
Я, засмеявшись, протянула ему руку ладонью вверх:
— Погадаете? Может, и во мне что-то есть?
Он внимательно всматривался в рисунок линий.
— Не тешьте себя надеждами. Способности еще надо
реализовать. А вам вобоще была уготовлена гибель в ката-
строфе.— Тон его все больше смягчался.— Без нас вам бы
ее не избежать,
Я чувствовала себя связанной по рукам и ногам.
— Но зачем-то я вам нужна?
В ответ он только пожал плечами.
— Да, пожалуй. Вы, например, сидели в сквере на ска-
мейке. Помните, о чем тогда думали? Этого было достаточ-
но. И вообще... среди путешествующих и бродяг чаще встре-
чаются нужные нам люди, и они же чаще подвержены
риску.
Я обдумывала его слова. Да, они были логичны.
— Итак, вам предоставлен выбор. Пусть будет за вами
это право: случайно опоздать на автобус. Если все-таки вы
решите остаться.
— А если нет?
— Многие из тех, кто работает с нами, с вашей точки
зрения простые колонисты. Мы просто-напросто предлагаем
работу. Но с большой буквы! И это при том, что у вас ни-
каких надежд на реализацию своих способностей в вашем
мире.
— А вдруг? — не удержалась я.
Он иронически улыбнулся:
— Да?.. И что же вы собираетесь делать? Так надее-
тесь увлечься работой — той, что ждет впереди ?
На Этот счет не было никаких иллюзий, и я вновь мыс-
275
ленно увидела себя на скамейке у подножия университетских
холмов.
— Мне нравится смотреть на траву. И в небо. И видеть,
как цветет подорожник... И у меня будет месяц отпуска, я
смогу путешествовать и читать какие угодно книги.
— Смотрите!—вскочил он.— Смотрите на вашу траву.
Ваше дело! Вам сто раз не дожить до того времени, когда
на Земле понадобятся ваши способности!
— А вы!—возмутилась я.— Опередившие! И что же,
не могли создавать людей искусственно? Тех, которые вам
понадобятся?
— Могли,— ответил он,— если б знали, какие понадо-
бятся...— и выразительно постучал пальцем по голове.—
Я же сказал, кое в чем мы с вами расходимся... Чем ценно
разнообразие людей, создаваемое самой природой? Тут
есть шанс открыть новые, непредвиденные способности, ко-
торых не ожидаешь и поэтому не в силах запрограммиро-
вать. Наткнуться на них, как на неизвестный цветок в
лесу, куда интересней, чем растить в теплице. Да вы хоть
знаете, что вам предлагают? Догадываетесь?
— Нет,— покачала я головой.
— Природа... У вас лесов остается все меньше, и скоро
они вовсе не будут принадлежать вам, как и вы им. А там...
маленькая колония вам подобных и только леса и небо, и
травы до самого горизонта. Ведь это и есть ваша мечта?
«Да»,— могла бы я не соврать, но чувствовала: тут
что-то не то. Меня уводят, уводят от главного...
— Помните летний вечер после дождя на берегу лес-
ного озера, когда все вокруг дышит испарениями трав и
мокрая светлая зелень неподвижна в тумане? Я извлек это
из вашей памяти. Верно: самая ценная связь — это при-
рода и ты, ты и природа. Вы не можете еще понять этой
связи как подросток в переходном возрасте, обуреваемый
жаждой самостоятельности. Не знаете, что человек ценен
тем, как разовьется и что нового откроет эта связь. Ценен
как индикатор, как чуткая и разумная душа природы — ее
оценивающее, вглядывающееся в себя начало. Вы даже
не знаете своих способностей, они не развиты в вас, и те,
кто смутно их в себе подозревают,— предчувствуют эту
жизнь. Вы, наверное, видите сны, да? И видели те леса?
Озера и те холмы...
Голос стал вкрадчивым. Что-то насторожило, захоте-
лось включить защиту. «Стенка из желтого кирпича» —
как учил Рыжий.
276
—...Вы не знали, откуда они и как создала все это
ваша фантазия.— Мне внимательно смотрели в глаза, но
защита была в порядке.— Мы тоже видим такие сны. Но
нам этого недостаточно. Мы в них стремимся! Миры
пронзают нас — их отблески, странствующие в световых
записях по Вселенной, доходят до наших сознаний. А мы
пробираемся в их реальность.
Вдруг показалось, что меня водят за нос.
— Знаете,— улыбка его сделалась обволакивающей,—
мы в душе страстные путешественники, и в этом все дело.
Но нас слишком мало, а малым числом трудно и невоз-
можно осваивать все новые миры...
Я не слушала, я отключилась. «Значит, все-таки есть
тот мир?—вспыхнуло в глубине памяти.— Есть та веч-
ность?»
— Есть!—кивнул он. И я знала: мы говорим об од-
ном и том же. Там, за преходящим и суетным, есть реаль-
ность, которую оставляем в мечтах про себя и в которую
верим тайком. За всем этим бессмысленно каждодневным,
до боли таким, как оно есть,— прекрасный, неведомый, зе-
леный мир, мечта, данная древним в прообразе рая...
— Да!—Он прикрыл глаза.— И вы слишком .давно и
хорошо это знали.— Лицо его сделалось вытянутым и стро-
гим, словно с древних икон.— «Бог. взял семена из миров
иных и посеял на сей земле... И взошло все, что могло
взойти, но взращенное живет и живо лишь чувством со-
прикосновения своего таинственным мирам иным».
— Откуда это?
— Достоевский. Самый мудрый из ваших гениев, бла-
годаря которому мы изучили вас и поняли, что есть... и
могут быть точки соприкосновения. Что так же, как нам,
дается вам от рождения грусть по иным мирам, которые
тайно предчувствовал человек, то, что назвали вы тоскою
странствий. Он первым понял причину этой тоски...
«Как далеки друг от друга наши миры?—думала я.—
Что нас разделяет? И как вообще они сюда пробйраются?
Ведь это... не годы и не парсеки. И не космические
корабли...»
Он посмотрел на меня, как на способную ученицу:
— Разумеется, не космические корабли. Думать в этом
направлении дальше — все равно, что совершенствовать па-
ровоз, желая взлететь в небо. К сожалению, перенос мате-
рии через пространство имеет свой разумный предел, ко-
277
торого вы почти достигли.— Незнакомец тяжело вздох-
нул.— Есть иные способы...
— А предел скорости?—удивилась я.—Ни одно тело
не может двигаться быстрее света.
— Верно, как то, что ни одна жидкость не может су-
ществовать при температуре, превышающей точку ее ки-
пения. Но вы же знаете, что такое пар? И материя не
достигнет световой скорости, оставаясь прежней. А достиг-
нув, станет существовать в новом качестве — станет чем-то
совсем иным.
— И чем же?
— Выбор здесь ограничен, поскольку... в вашем соз-
нании у нее две формы — вещество да поле, следовательно,
за световым порогом она сделается чистейшей энергией...—
С сарказмом он говорил о двух формах. Словно существо-
вала третья.
— Вы всегда любили цифру три! — усмехнулся он сно-
ва.— Не стоит пока'об этом. Решение вами еще не принято,
и у меня есть кое-какие инструкции на этот счет.
— Надо же! — Мне стало смешно.— Инструкции? Все,
как и мы, грешные, по бумажкам... — Не нравился мне
их далеко ушедший мир.— И как же чувствуешь себя после
этого превращения?
— Знаете... —Он опять посмотрел взглядом мэтра.—
Переход происходит мгновенно. А человек, как известно,
не может ощущать время в единицах такого порядка.
— Значит, вы все-таки человек? е
— Все мы дети Вселенной.— Он вздохнул.— Уж какие
ни есть... «Малые-большие, умные и злые, все мы дети-
кванты, карлики-гиганты».— И вдруг он смутился.— Зна-
ете, иногда бывает... Начитаешься вашей литературы. Ког-
да долго странствуешь, как рак-отшельник...
И тут я окончательно поняла, что мне просто морочат
голову, намеренно уводят от главного. Пудрят мозги. Сра-
зу вспомнила, кто я и что я.
— А я смогу бывать здесь иногда?
— Нет!—ответил он резко и раздраженно.—В этом
все дело. Если будет тянуть сюда — толку не выйдет. Мы
потому и приходим на выручку к тем, кто не слишком
просто уживается в этом мире. Кому вечно чего-то не хва-
тает, а многое из того, что ценится пока в цх мире, совсем
не нужно... Кто чувствует в себе силы, которые негде здесь
приложить, и не хочет с эт^м смириться, кто быстро при-
выкает к новому. 1
278
А я подумала, что не видать мне больше этого неба и
этого подорожника, что никогда не приду домой. На душе,
стало паршиво. Потому что я не гожусь, потому что ниче-
го не выйдет.
Он вдруг сломался. Поник, словно потерял надежду,
почувствовав мое настроение:
— Мы вернем вас туда, на сутки назад, и вы просто
опоздаете на свой автобус...
Я ухватилась за эту мысль. Острое чувство, что все
еще можно поправить, захлестнуло меня надеждой:
— Я только предупрежу ребят!
— Нет! Это бессмысленно. Погибнут другие...
Стало больно от резкости его слов. Видно, что-то по-
добное испытываешь перед близкой смертью. Я знала —
часть меня сейчас умрет, как умирает вдруг человек, когда
прощаешься навсегда. Подошла к нему, грустно сидевшему
на диване, и молча опустилась рядом. Мы сидели так дол-
го-долго, не говоря ни слова. Потом я, наверное, стала за-
сыпать, потому что лишь чувствовала на лбу его руку.
— Ничего,— говорил он, держа. холодную ладонь на
моей голове.— Будет так, как ты хочешь...
И я вспомнила кисловатый, пряный привкус во рту.
Голубые, как небо, волны качали меня в сон. Жар. Минута
самого настоящего бреда — то первое воспоминание вче-
рашнего пробуждения. Я мчусь сквозь ад. Пылающие чер-
ные стены справа и слева. Безумно несусь вперед — в огне
и через огонь. Секунды до взрыва... Вдруг очнулась, по-
чувствовав обволакивающую силу чужой власти. Стена из
желтого кирпича задрожала. Вот-вот рухнут все барьеры
и я окажусь в чужих руках — цыпленок без скорлупы.
«Что вы о себе вспомнили? Что вы о себе помните?» —
слышался мне в сознании чужой голос.
Я вовсе не собиралась рассказывать им, что о себе
вспомнила. Я не знала, кто эти люди и что замышляют.
Глухая стена, кирпич к кирпичу, снова стояла надежно пе-
ред моим внутренним окном.
— Кто вам поставил в мозгу защитный барьер?
Я вовсе не собиралась открывать себя людям, служа-
щим неизвестно какому миру. Он усмехнулся:
— Вы тоже своего рода «зомби» и не свободны в своих
поступках. Так кто вам его поставил?
— Рыжий... — сказала я и легкомысленно пожала пле-
чами.— Мы технику Отрабатывали — гипнотизировали друг
друга.— Врать было все равно бесполезно.
279
Сидевшим рядом со мною человек сник, постарел и стал
похож на усталого неудачливого психиатра. На нем поче-
му-то были приличный серый костюм и очки в роговой
оправе, взявшиеся неизвестно откуда. Я увидела, какой он
обрюзгший, немолодой: у него животик и килограммов де-
сять лишнего веса. Он потерял ко мне всякий интерес,
встал с дивана и направился в прихожую к телефону. На-
брав номер, облокотился на холодильник.
— Срочно. Их было двое. Да, кажется, упустили... Что?
Зарегистрированный скачок? Ну, конечно же, на момент
катастрофы... Впрочем, проверьте. Поиск. Разумеется, ор-
ганизовать поиск... в энергетически открытых мирах.
Незнакомый блондин-толстяк повернулся ко мне ли-
цом. Он выглядел, как человек, раскрывший все свои
карты, вернее, как тот, кому безразлично, что они раскры-
ты. Серые, чуть близорукие глаза цепко вглядывались и
усмехались. Такие самодовольные типы мне никогда не
нравились.
— Снимем ваш защитный барьер! Вы и знать не будете.
Я усмехнулась: «До сих пор он этого не сумел...»
— Есть такие люди, что, не зная нас, на расстоянии
сделают что угодно.
— Если мне не изменяет память,— позволила себе на-
помнить,— кто-то спрашивал моего согласия...
— Послушайте!—вспылил он, переходя на крик.—
Какое там, к черту, согласие? Вы что, не понимаете, о чем
речь?
— Не понимаю,— согласилась я.— Конечно, не пони-
маю. Вы же до сих пор не сказали.
Он посерьезнел:
— Помните: когда открывают карты, сжигаются все
мосты.
— Я уже сама горела в огне.
— Но не сгорели. И не могли сгореть. Все очень
просто. Природа любит специализацию. Даже мозг, ее
высший продукт, содержит недостаточное количество эле-
ментов, чтобы сочетать все свойства. Есть мыши серые и
есть альбиносы, есть устойчивые к вирусам и опухолям и
умеющие безошибочно ориентироваться в лабиринте. Так
же и с человеком. Всегда были люди, устойчивые к радиа-
ции и выживающие в чуму. Долгожители и таланты, сго-
рающие, как бенгальский огонь. Эволюция создает бога-
тейший спектр человеческих индивидуальностей с разными
280
качествами. Для выживаемости, для надежности. Когда-
нибудь да пригодится. Что касается вас...
— Есть личности, что хранят в себе память бесчислен-
ных поколений?'
— Их гены и память — умение читать книгу, куда не-
видимою рукой пишет история. Летопись рода, Книга
Судеб. Эти люди несут и другое качество, способное со-
хранить первое,— знаете, что такое сцепленные гены? Возь-
мем способность крыс ориентироваться в лабиринте, за-
поминать дорогу. Только у нас речь идет о лабаринте бес-
конечно простирающихся друг в друге миров. Упрощая —
семейство матрешек. Где они? В иных измерениях, в
соседней галактике или в песчинке, прилипшей к вашему
каблуку? Не знаю. Это не те миры, в которых ориентиру-
ются по парсекам и километрам. Нам известны лишь их
энергетические характеристики... Вот здесь и срабатывает
второе качество. Оно практически незаменимо для перено-
са материи в осваиваемых мирах. И сами мы в момент пе-
рехода лишь информационно-энергетическая реальность,
совершающая скачок в лабиринте. Носитель «памяти»
спасается в любых катастрофах — срабатывает инстинкт.
При соответствующей тренировке в искусственно созда-
ваемых «ситуациях летальности» он может переносить в
пространствах неограниченное количество груза и живых
людей. Прозаический транспорт будущего...
— Чем не грузовая ракета?
— Каждый должен использовать свои способности...
Эти люди, как правило, пассивны в жизни и не обладают
какими-либо талантами. Своего рода баланс. Вы, например,
как и я, не скрою, плохой телепат. Прямо-таки никуда не
годный. А в общем, мы с вами — более близкие друг дру-
гу родственники, чем все остальные...
— Ну нет! — перебила я удивленно.— Я совсем не
умею менять свою внешность...
— Мы с вами умеем главное: изменять свою сущность,
надевать одну и ту же перчатку всякий раз на другую ру-
ку. Только вы проделываете это со своей памятью. Я — со
своей личностью. И умею «менять перчатки».
Я вот-вот готова была понять.
— Менять перчатки?
— Да. Ваша память подобна роднику, бьющему там,
где он желает бить, выносящему на поверхность те или
иные воспоминания из общего океана памяти. Личность
же — это реализованная память, конкретная информация,
281
переплавленная в индивидуальность. И это — выбор. То,
что избрал для себя из всей человеческой культуры... Бить
ли нам малым гейзером в одной и той же точке Земли или
стать родником, пробивающимся там, где он хочет? Что
до мимикрии, то это свойство я получил с генами усыно-
вившего меня человечества, которому служу... Впрочем,
есть легенда, что все подобные существа произошли от
одной расы, пережившей глобальную катастрофу и с тех
пор рассеявшейся по Вселенной. Древняя странствующая
раса...
«Легенда?—удивилась я.— Разве он не помнит... Тот
мир в красной скале и лестница к морю. Прекрасный город
на солнце и-башни и сверкании голубых вспышек...»
Зазвонил телефон. Так натурально. Смотришь порой
кино— и звонок непонятно где: здесь или на экране.
— Да...— устало взял трубку мой новоявленный род-
ственник.— Скачок только один?.. Что?! Мужчина? Вы на-
пали на след... Хорошо...— ответил он как-то безвольно и
посмотрел на меня.— Вы свободны... Теперь я не смею за-
держивать вас против воли. Только по вашему согласию.
«Вдруг кто-нибудь из моих ребят?» — подумала я с
надеждой.
— Нет, даже не из вашего мира,— покачал он голо-
вой.— К сожалению, по нашим данным, вы на этой плане-
те одна. Представьте, что это значит... Вспомните времена,
которые вы называли средневековьем. Люди начисто унич-
тожили всех «чужаков». Подсознательно чувствовали
«иное» и не знали, что убивают будущее, свою историю...
Вы тысячи лет будете здесь одна. Какое это великое оди-
ночество...
— Но вы же нашли выход.
— Нашли человека, способного нам помочь. Теперь
гибнущая колония спасена. Мы можем послать им помощь.
Я почувствовала себя разочарованной, но чуяла и под-
вох. Была здесь какая-то червоточина.
— Вы сказали, что такие люди, как я, в чьих генах хра-
нится память...
— Память не в генах. В них — схема, память о черте-
же: как построить машину, умеющую воспринять и вспом-
нить... У вас не наследственная, а трансперсональная при-
рода памяти, выходящая за пределы психики отдельной
личности... Это как проекция информационного поля всей
человеческой культуры на отдельную личность. Ваша па-
мять включается в память вашего человечества, в семанти-
282
ческую Вселенную Земной культуры — как в целую голо-
грамму отдельный ее участок, хранящий информацию о
всей голограмме...
Я перебила его и вернулась к прерванной мысли:
— Вы сказали, что такие люди, как мы... не гибнут ни
в каких катастрофах, сохраняют информацию в поколе-
ниях. Так переносится память целых культур^ А вы во-
руете для своих целей... Нельзя лишать человечество его
памяти!
— Вы не поняли... Вы совсем ничего не поняли! — Он
разволновался и прятал глаза.— Мы ищем именно ката-
строфу. Потерянных для нас и для вас! Обкрадывать
Землю было бы неразумно — мы ведь потенциальные со-
трудники, почти соседи. А что до вас лично... Вы просто не
имеете права оставаться бездельничать на Земле! Пони-
маете? Так что вы решили?
— Я остаюсь.
— Для чего?!
— Для памяти. Верните меня на сутки назад.
Я снова сидела на скамейке в сквере. Вечернее солнце
плавилось за старым корпусом университета. Воздух был
прохладен и чист. За моей спиной все так же стоял на сво-
ем пьедестале какой-то великий медик, и белые душистые
лепестки роз осыпались у моей скамейки. К собственному
удивлению, я все помнила. У мальчика с мороженым по-
спешно спросила, какое сегодня число. Он нисколько не
удивился и с гордостью протянул мне свои часы. Умное
близорукое лицо по ту сторону очков... Я суеверно отпря-
нула, поверив во все в одно мгновенье, и, поблагодарив
мальчика, бросилась бежать на станцию. Я спешила что
было сил и просила, молила время вернуться/вспять, и
если уже поздно, все равно вернуться, пойти по-другому,
так, чтобы избежать конца...
На станции было людно. Автобус ушел полчаса назад.
Дождь еще не начался, но с запада ползли тучи.
У меня опустились руки. Что поделаешь, они оказа-
лись правы. Все правильно рассчитали — я не из тех, кто
решительно вмешивается в жизнь, умеет в ней что-либо
изменять по своей воле. Эта битва не для меня... Мне труд-
но выбрать одно из Двух, я не решаюсь сделать практиче-
ский шаг, боясь сотен возможных последствий и непредви-
денных вариантов. Потому они и оставили меня, как есть...
Я не стала шуметь и искать начальника автостанции. До-
283
биваться, просить, требовать. Я представила, как стану
что-то кому-то объяснять... Что я скажу? Болты? Там, на
колесе, отвернулись болты? «Без тебя есть кому прове-
рять...» — слышался мне желчный голос в моем разыграв-
шемся воображении, поворачивались в Мою сторону. Толпа
оживилась, жестикулировала, тыкала в меня пальцами.
«Что за ненормальная? Автобус ей останови!» — кричала
раскрашенная дамочка в тесных джинсах, потрясая фир-
менными обувными коробками. «Да кто ж его теперь оста-
новит?— более трезво звучал старческий дребезжащий го-
лос.— Раньше, милая, надо бы шевелиться...» А люди во-
круг, поглощенные своими делами, в сутолоке касс и
суетливом ожидании копошились у своих вещей. Не чув-
ствовали надвигающейся катастрофы. Не собирались спа-
сать. Каждый был занят своим, каждый ехал сам по себе...
Я не понимала сейчас людской логики, целей и мотивов их
поступков, я смотрела и видела объятый пламенем комок
сплющенного металла в кювете. Где-то гибли, горели
люди... И я думала, как правы, может быть, те, другие —
сами мы, по собственной вице и халатности даем погибнуть
тысячам подобных себе. Сделав свой выбор, я не подумала
об одном — как можно жить с памятью обо всем этом? И
зачем? Зная все...
Конечно, если соком подорожника натереть рану, она
заживет. Если смотреть на его цветы — боль проходит то-
же... Надо только уметь этим пользоваться. Но зачем?
Пытаться, чтобы узнали другие — раздвинуть рамки их
жизни в большой бесконечный мир, чтобы каждый волен
был сделать выбор — как ветер промчать в бушующем
океане. Не безликой, подпрыгивающей волной, подвласт-
ной игре течений,— самому стать течением, сделаться род-
ником, забить гейзером или выплеснуть в небо фонтаном,
прорывающимся в новый мир... А есть ли там подорож-
ник? Спросить не успела... Я замерла в привокзальной
толпе. Меня обтекали прохожие, встречные и обгоняю-
щие... «К сожалению, по нашим данным...» — вертелись в
голове слова. И вдруг меня осенило. Сплющенный, горящий
автобус. Подстроено! Ясно как дважды два. Он мог и не
знать. Просто те, другие, играют нечестно. Моим убежде-
нием всегда было выбирать сторону обманутых и обделен-
ных, раздвигать рамки ИХ жизни в большой бесконечный
мир. В этой битве и один воин... А двое — это уже не
один! Готовая повернуть обратно, я еще колебалась, дать
ли сейчас телеграмму своим? Сколько же у меня денег?
284
Расстегнула змейку на заднем кармане — это был студен-
ческий билет Рыжего. Мой лежал с другой стороны...
«Ну что ж... Телеграммы — завтра!» — подумала я. Же-
стоко выбрала сама судьба. Я повернулась и быстро по-
шла в сторону университета. Но встречная движущаяся
толпа оттеснила меня к ограде, где в длинной очереди на
посадку сидели и стояли люди с вещами. Что-то заставило
меня вздрогнуть. Ожил репродуктор под бетонным ко-
зырьком автовокзала:
— Автобус номер ЭК-31-16 возвращается из-за техни-
ческой неисправности. Взамен будет подан многоместный
«Икарус». Приобретайте билеты.
Обувные коробки устремились к окошечку кассы. Я
бессильно выбралась из привокзальной толпы и побрела
в сторону главпочтамта. Только бы мои не уехали, только
бы дождались. Не могла себе представить, как буду сидеть
с Рыжим и Люськой и отмалчиваться всю дорогу, и думать
о том, бывает ли жестокое милосердие и может ли в доб-
роте быть жестокость. И что выбираем мы.;. Он тоже сде-
лал свой выбор. Вмешался своей властью, переиграл. Ради
меня! Вот чего я не могла понять. С зажатым в руке сту-
денческим Рыжего я застыла посреди тротуара, уже зная,
что поверну обратно. А тут еще вспомнила: у меня все на-
ши финансы. НЗ на обратный путь. Для верности выта-
щила свой билет, развернула. Деньги были на месте. Все
складывалось как нельзя лучше.
Таисия ПЬЯНКОВА
ТАРАКАНЬЯ ЗАИМКА
, — И что это за порча у тебя такая?—часто доводилось
Корнею Мармухе сокрушаться да качать головою, глядя
на то, как брат его меньшой, Тиша Мармуха, выдувший под
самый потолок да прозванный обзоринскими селянами
Глохтуном, коим именовались в те поры обжоры да пьяни-
цы, шеперился с печи задом, озаренным закатными лучами
солнца.— Тебе,— печалился Корней,— как пойти б да на-
колоть дровец — так лом в крестец, как пялиться на про-
хлад — так пружина в зад. Куда тебя снова нечистая
тЬлкает?
Тиша Глохтун продолжал себе ленивым медведем коря-
читься из-за пестрой печной занавески на волю. Он ложил-
ся толстым брюхом на край глинобитной угревы, пухлыми
пальцами белопятой ноги нащупывал в боковине ее при-
ступок, а сам, вроде бы как забитым густою кашею ртом,
урчал ответное:
— Верешши, верешши... Верешшали чижи... когда их
гнездовину кот-живоглот зорил. Будь я человеком диким,
необразованным, слез бы я на пол да показал бы тебе од-
ним махом и лом в крестцу, и пружину в заду... Вот тогда
бы ты вперед думал, соваться ли туда, где и собака хвостом
не мела. Твоя стезя Ъа земле какая?—пытал он Корнея,
садясь тут же, у печи, на лавку.— Твоя стезя такая: в кле-
тухе* своей сидеть да армячить**. А моя — зад корячить.
Пора бы давно тебе понять, что все твое жизненное счастье
состоит в том, что я у тебя имеюсь. Да при этом еще и то,
что я — лицо вполне рассудительное, с самостоятельной го-
ловою. Другой бы на моем месте взял бы, не разговаривая,
да й наложил бы тебе за милую душу горяченьких, и ло-
пай— не обожгись. Ну вот, скажи мне, ради господа бо-
га,— это уже передохнувши на лавке, подступало рассуди-
* К ле т у х а, закут, котух — комнатушка с отдельным от
общей избы входом из сеней.
** Армячить — шить армяки, портняжить.
286
тельное лицо со своим любомудрием до Корнея, которого,
после полного дня безвыходной в закуте работы, нужда за-
ставляла идти в избу; надо же было кому-то и печку то-
пить, и варево затевать. Мог бы Корней, конечно, и среди
бела дня оторваться от изнурительного труда — спину раз-
мять да остальными косточками пошевелить. Но уж боль-
но чутким сном спал его брат Тихон, взявший себе за обы-
чай только что не до_ последней звезды колобродить всякую
темноту с оравою таких же точно, как он сам, бездельников.
Прежде-то он все больше при селе, при Обзорине ошивался,
а нынче навадился домой приводить целую пристяжку за-
хребетников. Да еще попробуй их, до самого обеда неуспан-
ных, потревожить чем в избе. Вот и приспособился Корней
с вечера и хату греть, и стряпнею заниматься.
Ну да ладно. Вернемся к недосказанному.
Тиша Глохтун редко теперь упускал тот случай, когда
предоставлялась ему возможность привязаться к старше-
му брату со своим бесстыжим краснобайством.
— Ну вот скажи ты мне,— прилипал он до Корнея,—
на кого бы ты стал деньгу тратить, не случись при твоей
никчемной жизни единственно кровного человека — меня?
На кого? Ежели бы тебе и повезло жениться на Юстинке
Жидковой, которая давно под тебя клинья подбивает, так
ты бы от нее дня через три сунулся башкой в петлю. Ведь
ты тут сидишь на хуторе безвылазно и не знаешь всего
того, что о ней народ говорит.
— Ну и что же о ней говорит... твой народ? То, что
она ведьма? Да по мне пущай бы сам Христос пришел об
этом заявить, я бы и ему не поверил. Таких, как она, и в раю-
то еще поискать надо. А то, что лопочут о ней дурни, вро-
де тебя, так это с досады: чихает она на все ваши любови,
чихает и смеется.
— Твое дело — не верь. И все-таки колдунья она, да
такая, что даже бабку Стратимиху* вынудила убраться из
деревни в тайгу жить, хотя та сама из ведьм ведьму. Гово-
рят, что Юстинка умеет в какую-то большую сковородку,
будто в омут, с головою нырять и там жить столько, сколь-
ко ей заблагорассудится. А еще я слыхал, у нее сестра объ-
явилась. И тоже ведьма страшенная. Она даже на люди
не показывается, поскольку сотворена из чистого серебра.
Боится, что поймают да загубят. Так вот, ежели Юстинка
умеет будто бы в своей сковороде по небу летать, то сестра
* Стратим — сказочная птица, которая всем птицам мать.
287
ее, или кем там она ей приходится, имеет такую накидку,
которую вместо крыльев распускает и тоже летит. Ее ба-
бы-грибницы как-то в тайге видали: сидела она будто бы на
кедровой верхушке и орехи лузгала. Понял? Так что насчет
Юстинки подумай как следует. Ну а насчет того, что еже-
ли пришла бы до тебя охота друзьями себя окружить, род-
ными по духу собратьями, то чем, каким особым достоин-
ством сумел бы ты их привлечь? Щедротами своими? Так
ведь одна только видимость твоя любого человека до такой
тошноты одарит, чго придется бежать на Шиверзово * бо-
лото до бабки Стратимихи — чтобы та испуг вылила..*
А как-то раз Тиша Глохтун до того распоясался, до та-
кой степени оскотинелг что снял с межоконного в избе про-
стенка тусклое зеркало в облезлой раме, приложил его
тыльной стороною до своего толстенного брюха и надви-
нулся с ним, будто воин со щитом, плотнехонько на Кор-
нея. При этом он, прямо сказать, наступил на брата.
— На, на! Гляди, гляди! Чего глаза-то чубом занаве-
сил? Все одно не спрячут Никакие буйные кудри твоей об-
разины. У тебя ж не лицо, у тебя же черного мяса кусок.
Ну бывают, ну случаются у иных мужиков несносные хари,
так те хоть имеют возможность бородой их прикрыть. А у
тебя и такой благодати не имеется. Ты глянь, глянь на
свое рыло. Оно ж у тебя кабаньей щетиной взялось. Не мо-
жешь побрить, так свечкою, что ли, опалил бы. Или бы, как
киргиз, повыщипывал бы. Больно? Мало ли что больно.
Кровит? Мало ли что кровит. А ты потерпи. У меня нутро
давно кровит — на тебя смотреть,, но я же терплю. А со-
братья мои, за которых ты мне шею перепилил, так те из-
жалковались, бедные, надо мною,— навешивая зеркало на
прежнее место, маленько не плакал Тиша Глохтун, но про-
должал дрожащим голосом:—Они все спрашивают меня,
как я только под одной с тобою крышей спать не боюсь?
— Так что я теперь,— попытался Корней хотя бы не-
много утихомирить брата,— виноват я разве, что образ мой
настоящий родовым пятном захлестнуло? Однако же тягло-
вой скотиною не сделался я под моим несчастьем. Чего ж
ты взялся на мне по веселой своей жизни гонять безо вся-
кого стыда? Тебе же ведь, слава богу, не десять лет. Пора
бы и за ум браться. А ты? День ото дня все безжалост-
ней. Сам же говоришь, что мы своими друг дружке прихо-
димся. Хорощи свояки — твои кулаки, мои синяки. Мне
* Шиверзить — быть коварным, ненадежным.
288
ради тебя спины разогнуть некогда. А ты? Ты лучше сам
возьми — до зеркала подойдя, вглядись в себя. Тебе толь-
ко двадцать осенью будет, а на твоем,, на распрекрасном-то
лице, скоро уши и те салом затянет. Столько будешь жрать
да спать, так из тебя скоро вообще... курдюк зубастый слу-
чится. Ведь ты же собирался в люди подняться, мечтал
письмо во дом земским заделаться. А кем заделался? Крас-
нобаем Да пустодомом. Придумал какого-то Сократа изо-
бражать. Оно конешно, за работящим братом можно и Сок-
ратом... Успоряешь, что человеку ничего не надо, а Сам на
меня голодным зверем кидаешься. Мало того — сам, еще
и чужих дармоедов до стола приваживаешь. О Юстинке
Жидковой все сплетни пособрал. Знаешь ли ты, как ныне
обзоринцы наше подворье величают? Тараканьей заимкою,
вот как. Не думал я дожить до такого стыда. Это ж равно-
сильно воровскому притону. Вся обзоринская лоботрясина
у нас пасется...
— Ну, ну. Понесло яичко в облачко... В ком это ты ло-
ботрясину узрел?—протрубил Тихон всею своей негодую-
щей толщиной.— Где там величателям твоим, чалдонам-
реможникам, понять тонкости жизни людей мыслящих, обо-
собленных миром искусства! Да и ты все мозги себе поза-
шивал. Вылези хоть раз из клетухи. полюбопытствуй, о чем
мы говорим-рассуждаем. Хотя бы прд дверью подслушай,
с каким высоким сословием твой брат, как ты говоришь,
вожжается. Эти самые лоботрясы только с виду голубей
мозгами гоняют. А ежели их взять на понятие, то каждый
из них очень даже стоящий человек. Возьмем хотя бы того
же Нестора-книжника, которого обзоринцы Фарисеем*
кличут. Да знаешь ты его. На погляд-то он вроде мышь,
а в себе — шалишь! В себе он хитрее царских замочков.
Никто не догадывается, что будет, когда он те замочки
отомкнуть надумает...
— И что же будет?
— Я и сам еще не знаю, а только Фарисей страсть как
башковит. Ведь он какую азбуку составить намеревается!
Такой во все века не было. Взял, допустим, книжицу в
руки, его письменами начертанную, открыл обычным по-
рядком и читай себе, коли владеешь азбукой, хотя бы За-
кон Божий. Ты не ухмыляйся. Я знаю, о чем ты думаешь.
На кой, мол, черт попу гармонь — у него кадило есть. Есть.
Но Фарисеева буквица такова, что захлопни ту книжицу
._ _ -_- ч
* Фарисей — лицемер.
10 Заказ 459
289
да обратной стороною до себя переверни, откинь заднюю
обложку и...— Тихон сделал глазами большое удивление,
поглядел в ладошку, ровно бы в книгу, сообщил.— Тут пе-
ред тобой раскрывается совсем иное писание! Как только
читать его приступишь, голова загорится, тело возьмется
ознобом, а разум время потеряет...
На этом Глохтун замолк, однако ж недосказанность ду-
шила его. Он даже по избе заходил — думал, что она
утрясется. Не утряслась.- Вынудила его остановиться про-
тив Корнея, который сидел у устья плиты, прилаженной до
угревы, и шевелил кочерыжкою огонь.
— Вот так и Нестеров отец мордой крутит,— заметил
с обидою Тихон,— когда Фарисей пытается ему втемяшить,
что не зря ест его хлеб, что ему в этой темной жизни пред-
стоит сильно прославиться. Ты бы разве от славы отказал-
ся? Ни-ког-да!
Глохтун рукой отмахнул от себя всякое сомнение и сно-
ва привязался к брату, намереваясь вызвать в нем сочув-
ствие.
— Ты представляешь, что он Фарисею отвечает? И
Полкан, дескать, от борзой не отказался, да только породу
испортил... Вот как нынче отцы понимают своих сыновей!
А ведь не сосед вгонял Фарисея в учение, сам же он паца-
на мучил. И ты вспомни: каким ты силком принуждал ме-
ня образоваться? Кто тебя просил? Вот нас-то вы образо-
вали, а сами? Сами же не дотянулись даже до того пони-
мания, что ученой голове вынь да положь полную мозго-
вую занятость! Понял или нет? Ни хрена ты, я вижу, не
понял,— отмахнулся он от Корнея, но не отстал от него.
— Ты и Прохора Богомаза тоже частенько ко-
стеришь, А ведь его ни на каких языках не объяс-
нишь, настолько он из ряда выходящий человек! Обзо-
ринцы его обзывают Диким Богомазом. А никто не же-
лает понять, почему он божий образ абы как малюет. Ведь
он только вид народу кажет, что весь по жизни растерян.
Не-ет. Он не только ростом выдался, он со своей высоты
многое видит, многое примечает. Жалко, не могу тебя до
его иконописной сводить — Прохор туда лишнего человека
не пускает. Там бы ты увидал, какую сдобную барыню вы-
писывает он. Самыми тонкими красками накладывает ее на
добротную холстину. И вот ты стоишь, смотришь на бары-
ню, а она, халда розовая, живьем перед тобою лежит... Вот
этак... Перегнутая вся.— повернулся Тихон до Корнея спи-
ною и глянул на него черёз плечо.— Лежит и вроде бы
290
знать тебя не желает. А сама так вся и пышет голым теп-
лом, ровно из парной выскочила, развалилась по шелковой
постели, да на короткий миг, оборотилась: кто, дескать,
любуется тут мною? Но не этот ее взгляд человека будо-
ражит. Вся закавыка в том, что из того места, которое ба-
бы юбками занавешивают, у красавицы третий глаз на те-
бя смотрит. И такой пронзительный — до печенки продира-
ет вниманием. Будто пытает тебя: кто ты есть Атакой на бе-
лом свете?!
С этим строгим вопросом Тиша Глохтун подступил до
брата вплотную, но не для того, чтобы добиться от Кор-
нея отчета, а чтобы самому шепотом признаться, ровно бы
его кто-то мог подслушать:
— Стоишь перед нею — дурак дураком. И ведь отве-
чаешь! А чего отвечаешь, сам не помнишь. Когда оторвешь-
ся от нее, до-олго в себя прийти не можешь... 'Вот такая
штука! Но Прохор никак своею работою не доволен. Хо-
чется ему внимание того глаза довести до крайней прозор-
ливости, чтобы все, кого найдет он нужным допустить до
лицезрения розовой барыни, не шепотком, а откровенным
голосом сами бы себя исповедовали перед нею. Прохор на-
мерен готовую картину ^разместить в какой-нибудь проход-
ной комнате. В переднюю он думает назвать гостей; кого-то
из нас поставить у двери, чтобы по одному человеку впу-
скать до барыни, кого-то'—уводить опрошенных в третью
комнату. Сам же Богомаз мыслит спрятаться тут же за
ширму и наблюдать в малую дырочку: чего люди об себе
говорят? Уж больно ему хочется определить, кто в каких
грехах погряз. Потом он собирается чего-то там сложить—
разделить—помножить, чтобы понять, кто какое место на
земле занимает и какое должен занимать. Он и себя опре-
делит, и меня, и Нестора... и тебя, если захочешь. А что?
Разве тебе из интереса такая хитрая комиссия? А вот я бы
и за ширмой не' отказался постоять...
— Ну? — спросил Корней.— И чего бы ты после этого
делал?
— У-у,— протрубил Тиша.— У меня бы тогда многие
по струночке ходили...
— Так ведь нет греха боле, чем гнесть чужую волю,—
осудил его Корней, отчего Тихон возмутился.
— Снова не угодил,— сказал он и тут же опять при-
стал до брата.— А иначе как? Как иначе-то узнать и опре-
делить себя на свое место?
— Иначе никак,— усмехнулся Корней.— Только че-
10* * 291
рез дырку,— сказал он с горечью, которой Тиша .не усвоил,
а слова принял за чистую монету и потому воспрял духом.
— Вот видишь... А ты — лоботрясы... Понял, каким де-
лом занят Богомаз? А что Мокшей-балалаечник — про это-
го и вовсе ни-че-го дурного не скажу. Прохор да Нестор —
те ладно. Те недосягаемы для немудрящего понимания. А
этот? Чем тебе этот-то не угодил? Ведь он весь как есть
на виду. Без него ни свадьбы, ни крестин, ни Рождества,
ни Троицы... Когда ты поймешь залежалым своим умом,
что задарма люди никого кормить не станут! Ведь за каж-
дый кусок, за каждый глоток Мокшею, как ты его зовешь,
Семизвону, башку приходится крепко ломать. Не зря же
она у него запрокидывается, не от гордыни, не от мозговой
легкости. Он мне признался, что у него какой-то нерв от
быстрого тока ума перекрутился. Он и веки ему подергива-
ет. Как только припевку новую выдаст Мокшей головою,
так нерв у него надструнится и дернет. А бабы свое рады
понимать — балалаешник, вишь ли, подмаргивает им. И на-
чинают перед ним краснеть от тайной надежды. А Мок-
шею плевать на всех. За ним одна барынька из уезду с ле-
та ухлястывает. Чо ему обзоринские курехи? Он вымолачи-
вает частушку за частушкой, а ты красней, хоть раскались.
Мужик какой бабе за это звезданет, а ему хоть бы хрен по
деревне... Выдает сидит, ажно у чертей уши чешутся. А уж
когда с лавки сорвется да в пляс кинется — потолок сто-
нет! Другой раз, когда придет он к нам, я его упрошу, пу-
щай для тебя отчубучит. Может, тогда ты его сполна оце-
нишь. Не-ет. Ей-бо, нет. Не зря Семизвон миром кормится.
Вот он сидит на гулянке и про каждого припевки склады-
вает. Тут уж — кому смех, кому слезы. На днях как-то с
ходу про меня сморозил. Ты послушай,— предложил Ти-
хон, запрокинул Мокшеем голову и запел, дергая плечами:
Как у Тиши Мармухи, да,
завелися три блохи.
Тиша хочет их словить, да,
и фамилию спросить.
X
При этом, от чрезмерного восторга, Глохтун крутанул
ногою и пожелал принять от Корнея одобрение.
— Ну?—спросил он нетерпеливо.— Каково?! Хто еще
в Обзорине способен придумать такое — у блохи фамилию
требовать? И всякая выдумка у него наособицу...
— У Якишки у Морозова тоже все как есть наособи-
цу,— сказал Корней.— Которое утро на сарайку влезает,
292
руками себя хлопает и голосит на всю округу. Да ведь сколь
умело петухам подыгрывает! Мы через речку живем, и то
нашим курам ажно глаза туманом затягивает. Это ли не
даровитость?
— Во-от, вот, вот,— заклохтал Тиша.— В том-то и беда
мозговитых людей, что их очень непросто от безмозглых
отличить. Чтобы в признаках величия тонко разбираться,
опять надо обладать небесным озарением. У Яшки у Моро-
зова исключительность его неделями повторяется — поку-
да его отец дубиною не отходит. А у Мокшея она всякий
день разнообразится. Значит, голова его варит, а не пере-
варивает одно и то же...
— Разнообразится,— с печалью перебил Корней бра-
та,— сегодня грезится, завтра блазнится... Ладно, Мок-
шей — этот и в самом деле на ходу подметки рвет. А у Про-
хоря твоего Богомаза? У него только одна замычка — бары-
ню написать. И у Фарисея одна...
— У них цель, а не замычка. Ясно? А у Якишки какая
цель?
— Народ повеселить... Разве это не цель? К тому же,
в отличку от Семизвона, кормежкою да брагою он за это не
берет...
И от этого довода сумел бы Глохтун отбрехнуться, да
только не захотел Корней выслушивать осточертевшие его
бредни. Тихон еще о чем-то рассусоливал, а он, подбросив-
ши в печь поленьев, прикрыл дверцу, поднялся с низенькой
скамейки и ушагал в свою портняжью клетуху.
Там Корней раздумался о том, кому на руку доброта
таких, как он, уступчивых людей. Не на подобной ли по-
корности взрастают всякие там Тишки да Несторы — пу-
стозвоны да неспоры, Прохи да Мокшухи — пройды, поби-
рухи За что же тогда, за какие заслуги воздавать на не-
бесах доброте, коли плодит она своею сговорчивостью дар-
моедов да краснобаев? Выходит, что ей и после смерти са-
мое место в преисподней. Однако в Законе Божьем нету
заповеди — не воскорми тунеядца. Коли Обвинять доброту,
тогда и Землю-матушку не трудно укорить тем, что она
питает собою и белену, и волчье лыко... Не Земля, знать,
виновата, а зернышко. Однако же и злое зернышко сотво-
рено владыкою не по недомыслию, а с умыслом. И в нем,
видать, имеется необходимость. Выходит, что в устройстве
* Тиш к и — забавы, гульба, безделке; неспор—человек бес-
полезный, в делах медлительный; пройда — плут, себядум; мок-
шу х а — человек, живущий за счет чужой доброты.
293
жизни земной все мы чего-то сильно недопонимаем. Ведь,
по сути, мы не знаем даже того, для чего она задумана,
жизнь? Чем она становится потом? Где скапливается? Что
из нее дальше господь лепит? А насчет того, что им в
жизнь всякое мироедство выпущено, так ведь на то и щука
в море, чтобы карась не дремал... Ведь человек от человека
у совершается...
Тихон собрался, ушел в деревню, а Корней, сидючи в
раздумье, даже иглою портняжьей поддевать позабыл.
Вперился в ламповый на столе огонек недвижным взором и
задеревенел. Он и внимания никакого не обратил на то,
что дверь клетухи кем-то осторожно отворилась и обратно
вернулась до порога, никого не впустивши. Ему лишь где-то
далеко в себе подумалось: «Нешто Тихон воротился? Мо-
жет, денег спросить?» Корнею даже вздохну лось: что-де с
гу леваном поделаешь? Вздохну лось, и горькая эта дума
привела его немного в себя. И опять он ухватился за иглу.
Но и стежка путевого не успел положить, как ламповый ого-
нек заволновался безо всякой видимой причины — вроде
кто подул на него сверху.
«Дверей путем не прикрыл»,— снова подумалось Кор-
нею о Тихоне. Отложив с колен работу, он собрался под-
няться, чтобы унять сквозняк, но лампа вдруг совсем по-
гасла.
— Керосин кончился?—сам у себя спросил Корней.
Он, придержавши рукавом горячее стекло, поболтал
Лампою. Нутро ее жестяное плескануло тяжело.
«Странно, однако»,— подивился Корней и шагнул —
сходить в избу, огня принести. Но из темноты ка-ак кто-то
дохнет ему в лицо полной грудью. Ажно свалило обратно
на лавку, затылком о стену пристукнуло. И тут уж явно
раздалась дверь да крепко захлопнулась. И сеношная про-
делала то же самое. И все. И ни звука больше ни в доме,
ни во дворе.
Что могло Корнею этой минутой подуматься?
Да ничего. Просто сидел он, ждал смерти, чуя на лице
такой холод, будто оно ледяной коркою от того дыхания
взялось.
Никто, однако, в клетуху не воротился, не представился
хозяину и огня в лампе не засветил. Пришлось Корнею
пересиливать себя — не век же истуканом сидеть.
Встал он на слабые ноги, из дому вышел. На дворе
полные сумерки. На небе ни луны, ни звездочки. Только
вьется, мельтешит в воздухе мартовский легкий снежок.
294
При нем ясно видать, что по двору натоптаны одни только
разлапистые следы тяжелого на поступь Тихона.
Корнеи за ворота выбрел;—и там никого.
Протоптанный в сторону реки Толбы медвежий след
Тихона успело припорошить снегом. Боле ничего. Лишь ка-
кая-то крупная птица минует облетом заречное село Обзо-
рино. Должно быть, идет на дальние кедрачи. То ли глу-
харя понесло на скорое токовище, то ли неясыть оголода-
ла— решила подохотиться, а может, и впрямь... ведьма по-
летела.. полощет над землею своею черной раздувайкой...
Насчет ведьмы не Тихон сочинил. Последнее время ста-
ли многие поговаривать, будто бы появилась в тайге сере-
бряная девка. Прикрыта девка черным балахоном, который
служит ей заместо крыльев. Придумано еще, что ее вроде
бы диким вихрем на землю с луны сдунуло, что никакая она
не ведьма. Просто на луне все люди таковы. А имелось
убеждение еще и такое, что никакой вихрь ни с какой луны
ее не сваливал — это колдуньи Стратимихи дочка. Приле-
тает она из тайги до Юстинки Жидковой, дружбу якобы с
которой старательно охраняет от людей, а особенно от
матери.
Ерунда, конечно, собачья. Но ежели эта ерунда и вправ-
ду имеет облик ведьмы, так неужто ей захотелось пахать
ночное небо только для того, чтобы погасить огонь в лампе?
Чепуха, конечно. Но ведь кто-то в доме был. Или Корней
совсем уж с ума рехнулся?
С тем и воротился Мармуха в дом. Опаскою забрал он
из своего закута лампу, в избе поспешно насадил на ее фи-
тилек живой свет, однако в клетуху пойти не поторопился.
А присел в избе на лавку, стал прикидывать:
«Может, Тихон какую шутку надо мной вычудил? Мо-
жет, надеется пуганым меня сотворить, чтооы я никак не
сопротивлялся его разгулу? Люди-то пересказывали, что
Тишкина свора грозилась из меня идиота сделать. Я, види-
те ли, брату плешь переел. Видно, и девку таежную они
придумали — Юстинку опорочить, потому как она всею ду-
шой меня жалеет. Грозится свару наказать. Да что она с
ними сделает? А с этих штукарей любая проделка ста-
нется...»
Станется не станется, а на этом выводе Корней немно-
го успокоился. Но боязнь вовсе не покинула его. Все каза-
лось, что по оконцам не снег шебаршит, а кто-то огромный,
сизый трется поседелой спиною о стекло. Поленья в печи
стреляют — не совсем просохли за долгую зиму. Ворошатся
295
поленья в огне, а представляется, что кто-то через трубу в
устье печное спрыгнул и сейчас вылезет наружу...
И все-таки не идется ему в клетуху. Что делать? Уйти
бы сейчас’ему из дому совсем, переночевать бы где-нибудь.
Да кому такой ночевальщик нужен? Обзоринцы давно0 го-
ворят, что, мол, старшой Мармуха Юстинки Жидковой не
лучше. Потому девка и бегает за ним. А Корней лишь вид
кажет, что не хочет молодой красоте жизнь портить. Сами
же они давно сладили... Чего Корней с Юстиною сладили,
о том, правда, речей не заводили. Да и что же, кроме
Юстинки, никто на Тараканью заимку не ходил, что ли?
Поспешал до Корнея всякий народ — и девки, и бабы, и
мужики, и парни: кому примерку, кому пошив...
По-всякому жизнь на земле строится. А у старшого
Мармухи была именно такая.
Вот сидит Корней в избе, голову повесил. На ум лезет
всякая чертопляска.
«А что, ежели,— думает он,— я, в своем горе, и в са-
мом деле у сатаны на примете? Ох, взять, бы насмелить-
ся да продать ему душу! Только бы избавиться от поганой
образины! Можно было бы тогда дозволить Юстинке лю-
бить меня...»
Вот в это время и взялся во дворе страшный гомон:
захлопало калиткою, захрустело ломким снегом, дурным
пением наполнилась тишина...
Корней с лавки точно ошпаренный соскочил. Не разо-
брался что к чему, на Колени перед иконой упал. Давай
креститься на образ богоматери, давай поспешно каяться в
том, что допустил до себя лихую думу. Да только не дал
ему путем разговориться с богородицей голос родного бра-
та. Оказалось, что никакие не посланники сатаны прикати-
ли до Корнея за кровавой договорной подписью — воро-
тился на веселы^ ногах беспечальный Тихон со всею своей
колобродиной.
Но на этот раз сборище братово Корнея не раздосадо-
вало. Скорее наоборот: ему вдруг занемоглось хотя бы та-
ким способом отделаться от одиночества, которое подсту-
пило сегодня до него, можно сказать, с ножом к горлу. Од-
нако бубнявый за окном голос Тихона нежданно да во всю
пьяную неосторожность доложил собутыльникам своим:
— Да я чо? Я и сам бы... со всею душою... в погреб
его... Сиди, не ворчи! Только не-ет, лаврики*, и еще раз —
* От слова лавры — венец славы; л а в р и к же — волчье лыко.
296
нет. Не могу я вам такого дозволить. Мать помир’ала — на*
называла, батя завещал: Корнею быть для меня отцом, мне
для него сыном. Вот в чем закавыка. Поняли? А так бы я
его и сам — в погреб. И без вас бы давно управился, да
греха на душу брать не желаю...
— А мы у тебя на что? На чо мы-то у тебя? —выска-
зался чей-то голос и настырно потребовал ответа.— Ну?
— Ну и сажайте,— взвизгнул вдруг Тиша.— Вон’по-
греб, вот — я... А отца родимого не дозволю,— уже слезно
ерепенился он.— Ежели немного побить — это ничего, это
на пользу. А в погреб — ни-ни! Только без меня... Я серд-
цем человек слабый — ступайте одни. Чуток побейте, а я
тут погожу. Потом я вроде бы выручать его прибегу. Да-
вайте, давайте. Не стойте...
Вот ведь еще каким бывает человек.
Пьянка, скажете, виновата? Пьянка, конечно, она баба
сволотная, но не сволотней негодяя. Она даже хороша тем,
что хмельной мужик навыворот шит — все матерки наружу.
Вот и Тише Глохтуну допилось на этот раз до самой подно-
готной.
Не стал Корней дожидаться в избе, когда в дурозво-
нах согласуется хмельная блажь. Убрался в клетуху, где
задвинул на двери надежный засов.
И вот опять полезли ему в голову прежние мысли. И
повторно подумалось ему, что заявись до него нечистый дух,
продался бы он черту-дьяволу со всеми своими потрохами.
Да. Красив Полкан с хвоста...
До самых петухов, а и того, может, дальше, не спалось
Корнею, опечаленному Тихоновым вероломством. Да еже-
ли он и сумел бы одолеть душевную горечь, сонной благо-
дати все одно не отпустила б ему разгульная свора: всю
ноченьку напролет грохотало в доме вавилонское столпо-
творение. Изба ходила ходуном от дикой пляски, хохота и
пьяной возни.
Разгул пытался изначально вломиться в Корнеев закут,
но скоро отстал — увлекся бесшабашным весельем.
Только перед самым рассветом бражная канитель при-
томилась, свору похватала длиннорукая усталость, косма-
тая дрема пособила ей повалить ретивых гуляк кого где
пришлось.
И Корней в закуте своем забылся, наконец, коротким
сном. Забылся Корней, да вдруг видится ему в дреме, что
сидит он опять же в котухе и чего-то шьет. На торцовой же
297
стене, там, где у него обычно всякие выкройки, мерила по**
развешены, вдруг да образовалось в огромную сковороду
зеркало — маленько не выше Корнея. И взято бы то зер-
кало да в гладкую золоченую раму. Поверхность его до того
чиста, что и вовсе бы ее нету, а по ту сторону проема рас-
положена такая же точно клетуха. И вот бы Корней под-
нимается с места, смотрит в тот пролаз и узнает там само-
го себя, хотя на отраженном лице никакого родимого пятна
нет. А стоит — улыбается такой ли раскрасавец статный,
что ни отвернуться нельзя, ни зажмуриться. Сердце же
Корнеево трепещет радостью, а глазам слезы лить хочется.
Тут бы оплечь красавца образовалась тень, вид которой
сплошь занавешен монашьим клобуком. Корней и думает
бы себе: «Вот она, явилась, чертова милость, накликанная
моим отчаяньем». Однако же смекает себе: как это, дескать,
удалось дьяволу рожищи свои под клобуком утаить на-
столько, что вся голова его поката? Да и чего бы, дескать,
сатане-то рыло свое занавешивать? Уж коли прибыл тор-
говать, так какую холеру в прятушки играть.
С думой такою кинулся бы он вперед да хвать через зер-
кало нечистого за черный клобук, И сдернул напрочь
глухую накрыву. А под накрывою нет никого! Полная пу-
стота. И вот бы эта пустота опять дохнула на Корнея
страшным морозом. Таким ли ознобом проняла, что прос-
нулся он.
В клетухе полная темнота — лампу Корней в избе забыл.
Стряс он с головы жуткий сон, лицо ощупал, а оно пря-
мо как деревянным стало — ямки не продавить. Потянул-
ся он С лавки через стол — приглядеться к черному за-
оконью: скоро ли рассвет, а с улицы от рамы так и отпрянул
кто-то. Лишь всполох монашьего балахона рёзанул Корнея
по глазам и погас за стеною, отворив перед ним полное
весеннее утро.
Да что же это такое делается на белом свете?!
Ну да. ладно. В окно все-таки гляделось полное утро,
а не полуночная темнота. Свет он и есть свет. Страхи на
свету, что листья на кусту — кто их больно-то разгляды-
вает? И опять подумалось Корнею, что все это Тихоновы
штучки.
Вышел Мармуха на крыльцо — проверить свои доводы;
встретила его весенняя ростепель. Остановился он, улыб-
нулся скорому теперь теплу. Стоит, слушает звон соснов-
ки, сам думает о шутниках:
«Ишь! Разрезвились бороды, как над стервой вороны».
298
Однако хватит. Надо как-то резвунов отрезвить. Ежели и
на этот раз поступиться, скоро и в самом деле придется
под лавкою жить...
Спустился Корней с крыльца, вокруг избы обошел —
на рыхлом, напавшем за ночь снегу ни следа. Никто, полу-
чается, из дому не выходил. И возле окна ничего нету.
«Зря на парней грешу,— подумалось Корнею.— Видно,
и впрямь с ума я сдвинулся».
Подумалось просто, безо всякого отчаянья. Ровно бы он
наперед знал, что иного окончания столь горестной его жиз-
ни случиться никак не может.
С этой мирною, ровно бы клинок, упрятанный в нож-
ны, думою и воротился Корней до крыльца. Поднялся он в
сени, увидал на гвозде моток бельевой веревки, спросил не
себя, а кого-то стороннего. Того, знать, самого, который
отпрянул от окна:
— Может, мне повеситься? Пока не поздно?..
Но снова спохватился, отнекиваться стал:
— Падет же в башку такой вздор. Чо уж я совсем-то?
Ну, задавлюсь. А как же Тихон? Он же без меня все хо-
зяйство прогуляет и себя по миру пошлет. Не-ет. Надо
терпеть. Тихон — парняга видный. Авось да понравится
какой-нибудь ласковой сироте, навроде Юстинки Жидко-
вой. Мало ли на свете чудес... С красивою да умной женою
и мой, глядишь, шалопай одумается. А я стану работать в
четыре руки. Там и плесяшата появятся. Сызмала-то при-
выкшие до моего лица, бояться они меня не станут. А я
им сказок разных насочиняю, небылиц напридумаю. Тут
оно и настанет, мое счастье...
Нашептывая себе под нос такую лепетуху, прошел Кор-
ней в закут, и вот тут-то его хватанул настоящий мороз. На
той самой, на торцовой стене, где определялось им порт-
няжье снаряжение, и в самом деле увидел он овальное зер-
кало в золоченой раме. Точно таким предстало оно наяву,
каким привиделось во сне.
Даже волосы Корнеевы поднялись, но бежать из клету-
хи он не кинулся. А припавши спиною до косяка, постоял,
подумал, решил: «Нет. Быть того не может, чтобы все это
происходило без участия нечистого духа. Иначе — безумие».
Мармухина мыза, или Тараканья заимка (как теперь об-
зоринцы именовали отводную заречную усадьбу) была по-
ставлена покойным ныне Евстигнеем Мармухою (портным
от господа бога, человеком доброславным) где-то около
\
299
тридцати годов тому назад. Она была сорудована Марму-
хою после того, как в его молодой, согласной семье появил-
ся первенец, все тот же Корней. Младенец оказался от са-
мых бровей до ключиц облитым сплошной кровавой рых-
линою родимого пятна. А наши бабы обо всем бают, даже
о том, чего небеса не знают. Так вот, они уверили Арину
Мармушиху, что она сама в том виновата.
— Не след те, девка-матушка, носивши под сердцем
дите, бегать было глядеть на большой пожар,— корили они
бедную мать.— Не поостереглась. Вот оно сыночка-то и об-
лило дымным пламенем...
В тот же самый год вымолила Арина у Евстигнея сво-
его согласия отселиться от основного народа куда-нибудь в
глухую стороночку. Не то задергает, задразнит и без того
на всю жизнь заниженного судьбою Корнеюшку людское
злодушие.
С той поры и притаилась Мармухина мыза на отшибе от
таежного села Обзорина.
Кроме косматой густоты нетронутого ельника была та
заимка отгорожена от излишнего людского внимания еще и
Малой Толбою — речонкой узенькой, втиснутой в крутые
каменные берега. Речонка, хотя и не славилась ни широтой
своею, ни глубиной — в сухую пору путного ведра воды не
почерпнуть, умела, однако, всякой весною показать обзо-
ринцам свой бесноватый характер.
Откуда-то с далекого верховья в одночасье срывалась
лавина тяжелой воды, замешанной на красной глине да на
ледяной икре, скатывалась в Толбу и неслась ее руслом,
сотворенным из дикого камня, студеной, гремучей молнией.
Молния плевалась во все стороны злою пеною и сияла по
всему телу рассеянной радугой мельчайших брызг.
Вся эта изгибистая, сверкающая пропасть жизни реве-
ла; стонала от избытка силы, грозилась вырваться из бере-
гов. Но, слава тебе, Господи, покуда никогда еще не одо-
левала гранитных откосов. А где-то за оснеженной, полу-
сонной покуда еще тайгою, она и вовсе истекала своим бе-
шенством в Большую Толбу...
Случай с появлением овального зеркала произошел на
мызе аккурат под святые Сороки, или в ту самую пору
весны, когда Земля наша матушка, после долгого зимнего
покоя, только-только начинает просыпаться да поворачи-
ваться с боку на бок, чтобы подставить свое залежалое те-
ло под лучи молодого, ретивого солнца.
300
От этого, знать, разворота и срывалась с поднебесного
верховья лавина кроваво-льдистого потока.
Рев взбесившейся Толбы да мелкая по земле дрожь бе-
регового усилия, которое еле удерживало этакую зверину
в гранитных пределах, вдруг докатились до Мармухина ху-
тора, передались Корнею, оторвали его от зеркальной за-
боты, принудили сообразить, в,чем дело.
Поднялась Толба! И это чудо для старшого Мармухи
оказалось не менее важным. Потому он поспешил натянуть
на себя понитку *, вздеть на голову треух и малыми мину-
тами оказаться на высоком берегу распаленной вес-
ною реки.
Ему было хорошо видно, как по ту сторону Толбы на-
бегали на берег да скучивались по-над скалистой крутизною
взбудораженные обзоринцы. Солидный народ тревожной
красотою весеннего своеволия восторгался очень даже сдер-
жанно, в то время как ребятня, да и молодежь с ходу под-
падали под настроение реки, полной дерзновенного воскре-
шения. Они ликовали: свистели и хохотали, глотничали,
намереваясь перекричать голос реки, и плясали под дикие
припевки, которые, однако, не были никому слышны, по-
скольку у всякого стоял в ушах стозвонный мартовский на-
бат. Но веселье оттого казалось еще полнее.
Народ и накатывал, и отступал, а Корнею со своего бе-
рега казалось, что на яру толпятся одни и те же люди,
околдованные, как и сам он, жутким великолепием торже-
ства коренного характера Земли.
Вот" и солнце мартовское, на восходе, казалось, робкое,
притуманенное дымкой неуверенности, успело когда-то
взбежать на небесный пригорок весеннего полудня и рас-
хлестнуться во всю безоблачность теплыми лучами. Отзыв-
чивое небо полыхнуло накопленной за зиму лазурью. Крас-
ноглинистый поток Малой Толбы, под чешуею наплавной,
весенней накипи, засквозил отсветом прямо-таки живой, гу-
стущей крови. И получилось так, что он вроде бы отразил,
увеличил и бесконечно размножил склоненное над водою
лицо Корнея Мармухи, его дикую неповторимость.
В необузданном разгуле природы обычно растворяют-
ся даже человеческие мысли, а с ними и душевная боль.
Вот и Корней, забывши о своих печалях, упивался радостью
природы. Он посмеивался над лихостью Толбы, что-то под-
борматывал ее грому, кивал да покачивал головою.
* Понитка — рабочий кафтан из полусукна.
301
Со стороны могло бы показаться, что стоит по-над кру-
чею страшно добрый зверь. Этот зверь уважает неистовый
норов того зверя, который беснуется под яром, любуется
его неукротимостью, однако же заклинает его быть по-
осмотрительней, посдержанней, что ли: играть, да не заиг-
раться; пугать, да не забываться... 1
Сколько бы еще длилось это заклинание, кабы со спи-
ны до Мармухи не подскочил какой-то дурень, не толкнул
бы его в загорбок, а затем не успел бы ухватить его за ши-
ворот понитки. И на том спасибо, что ухватил, иначе ны-
рять бы «доброму зверю» в ледяном потоке до самого
океана.
Столь безоглядным шутником оказался Мокшей-бала-
лаешник. Он, раньше прочих гулевак услыхавший грохот
весны, переполошил весь дом и наперед остальной братии
прикатил на берег Толбы. Нет, не весенняя удаль позвала
к себе Семизвона — выгнало его до реки желание поскорее
убедиться в том, что теперь ему предстоит долгое сытное
безделье.
Обычно Толба бушевала никак не меньше недели, а то
и за полный десяток дней затягивался ее приступ. И какие
бы мостки да переправы прежде паводка ни городились че-
рез нее, всегда и все сносилось подчистую. Так что, в раз-
ливанную пору, человека на другую сторону реки сумел бы
переправить разве что нечистый дух. Вот и теперь получа-
лось, что дружная подвижка весны, всем как есть опреде-
лившая свою долю восторга, одному лишь, и без того горе-
стному Корнею, поднесла крупную дулю; подсунула на
долгий прокорм, вдобавок к родному паразиту, еще целый
пучок дармоедов.
Такая нежданная забота осозналась Мармухою сполна
за то время, покуда стоял он на берегу да, забывши о ре-
ке, глядел-видел, как следом за Мокшеем-балалаешником
вытрухивал из-за молодых елок толстозадый брат Ти-
ша Глохтун. Позадь его дробил снег быстрыми ножками
Нестер Фарисей. Из-под его легкого венца волос, непри-
крытых шапкою, этаким пистолетным дульцем торчал за-
ложенный за ухо грифелек.
Последним из-за ельника выбросил медленные свои хо-
дули Прохор-Богомаз. Этот не ликовал. На его бородатом
лице была образована полнейшая досада человека, ото-
рванного от любимого дела. За такую вольность он сразу и
откровенно невзлюбил весеннюю Толбу, потому и взялся
швырять в нее все, что подворачивалось под его нервную,
302
сухую руку. Однако же из-под насупленных его бровей вре-
мя от времени сверкали огоньки жадного любопытства, от-
того-то представлялось, что этот Дикий Богомаз и в самом
деле живет за глухою ширмою. Живет для того, чтобы
разглядывать через дырочку тайны чужих жизней.
— Пфу!—плюнул Корней в сторону, и не захотелось
ему любоваться даже Толбою.
Своей скотины Корней Мармуха не держал. За его
золотые руки люди нанашивали в дом всякого корму вдо-
сталь. В амбарчике у него, по ларям-сусекам, можно было
полною пличкою* подхватить сколь потребно и муки, и
крупы всякой. В кладовке, с крученой снитки, за потолоч-
ный крюк зацепленной, можно было срезать и кругалек
угодной колбасы, и рыбью вяленую либо копченую штуку,
снять со стены тяжелую сниэку сухого боровика. Пожела-
ешь, заходи в просторный ледник, бери чего душа пожела-
ет: вот тебе шматок сала с чесноком, вот кус грудинки на-
варистой, вот и филей — тонкий ли, английский ли; хо-
чешь— баранина молодая; гусятинки пожелал — найдется
и гусятинка. Тут определен лагушонок с мороженой клюк-
вою, там — брусника на меду. В погребке — капуста, редь-
ка, прочие огородные коренья...
Одним словом, о том, как перебыть ему завтрашний
день, Корней не вздыхал. Было чего и в печатном штофаре
поставить в престольный праздник перед желанным гостем.
Ну так перед желанным.
А какое желание могла вызвать в его душе Тихонова
шатия-братия? Однако ж в народе на такой случай гово-
рится: терпи нуду — не скликай беду.
Воротился Корней на заимку — зеркало в клетухе как
висело, так и висит. Тут Мармуху и осенило: покуда поутру
носило его вкруг дома, подговорщики Тихоновы и успели
овальную позолоту на стену пристроить.
Ну что ж. Ладно. Повиси. Спешить теперь некуда. Во-
ротится с Толбы эта свора, потихоньку и разберемся. На
треэвую-то ббшку и черт бывает с блошку...
За такими надеждами Корней успел и порядок в избе
навести и плиту растопить. Поставил варево подогреть, сам
в клетухе на долгом портняжьем столе крой разложил. При-
ступил туда-сюда измерять-прикидывать: так будет лучше
* Пл и ч к а — совок для пересыпки зерна, крупы.
303
спинку расположить, тут рукав пройдет, а сбоку пола вы-
кроится,..
Крутит Корней мерками и так и сяк, по давней привыч-
ке, приговаривает:
— Хорошо, отлично...
Наколдовывает стоит, а самого так и тянет заглянуть в
зеркало. Но не решается. Вдруг да и вправду... черная
тень из-за спины!
Потом все-таки не выдержал, потянулся, лицом отра-
зился. Черной тени не увидал, а поразиться ему довелось:
пятно его родимое вроде как потеряло свою прежнюю яр-
кость, будто бы ее щелоком каким маленько отъело.
«Ей-бо, рехнусь,— подумал Корней.— Ума не приложу:
как все это растолковать?—Его даже беспокойство взя-
ло.— Уж больно долго Тишкино охломостье* с реки не
жалует — не случилось ли чего?!»
Ничего не случилось. Никаким половодьем Глохтуново
братство не захлестнуло. Как только жрать захотело, ров-
но с каланчи слетело. Да разоралось во дворе столь рети-
во, как будто новый Кучум на Сибирь пошел.
Тут клетухина дверь расхлобыстнулась, с нею заодно
разверзлась и Тихонова глотка.
— Эй, хозяин! — успел он выпустить из себя только
одного раскатистого дурака и сразу ж подавился удив-
лением.
Нет, не в Корнее узрел он перемену — увидал на сте-
не овальное диво.
— Е-о моё-о! — только и сумел он выдавить из распах-
нутого рта, и то захлопал от усилия глазами. Затем перевел
те глаза на брата и бухнул... телегу в мешок: —Где спер?
— Опомнись! — сказал Корней.
Глохтун опомнился.
— Эй, робя! — крикнул он придержавшемуся во дворе
хороводу.— Ходи сюда! — И первому подскочившему до
закута балалаешнику объявил, указывая толстым пальцем
на зеркало:—Глянь-ка, Ванька, что делает пайанька... Пи-
роги жрет, а нам не дает.— И привязался до Корнея.—
Нашто тебе этакая царская штуковина? Ты чо, своею ро-
жей собрался любоваться? А ну пусти!
Тихон оттолкнул брата, прошел в глубь закута.
— Я его в избе определю,— сказал.— А с тебя и этого
довольно,— буркнул, когда притащил из хаты и сунул на
* Охломост — тунеядец, мошенник.
304
лавку облезлое старье.— Сам потом вещай, а щас подавай
гостям лопать — промялся народ.
И приступил тот народ лопать — себя по пузу хлопать.
А как пентюх набился — язык распустился, форсун заиг-
рал. Ну, а на заимке-то... перед кем форсить? В Обзорине-
селе этим самоумникам в рот заглядывать какие-никакие
охотники все-таки отыскивались; было на кого франтобе-
сам выплеснуть свою пахту! * А тут? На Тараканьей заим-
ке? Кому она тут нужна, отрыжка их сытости? Самого-то
себя этот клубок жвачки давно уже до ноздрей наслушался.
Вот когда представилось им великим везением то, что на
хуторе оказался прежде ими глубоко презираемый Корней.
Только ведь у старшого Мармухи не было времени рас-
сусоливать с непрошенными гостями. Ему надо было теперь
в три винта крутиться: успевать угощать этих чванливых
самодаров, хотя бы какой-то порядок на заимке держать, а,
главное, портняжить. Ведь когда половодье сойдет, заказ-
чик до него через Толбу побежит. Не вправе ж он, взамен
готового пошива, выставить перёд людьми всю эту брехли-
вую братию. Но лишь только выпадала Корнею свободная
минутка приступить к урочному делу, как тут же холера сна-
ряжала до него то одного пустозвона,. то другого. И всяк
норовил окунуться в его душу по самую макфвицу — чтоб
вас черт кунал да потерял!
Нестор, к примеру, Фарисей сполна оправдывал свое
прозвание. Он постоянно подхихикивал каким-то потаен-
ным замыслам, заглядывал собеседнику в глаза, упорно
ждал, когда же тот сам обо всем догадается. Чужая недо-
гадливость, знать, сильно щекотала книжника: он все пры-
гал, прыгал разбойным куренком, все чего-то высматривал
в человеке живое, точно улавливал момент, когда можно
будет выклюнуть из него кусочек души.
Корнею же он докладывал быстрым шепотом:
— Я, знаете ли, пишу-сочиняю этакую книжицу... эта-
кими литерами. Вот. Мне потребно, для ее сотворения, про-
копаться, знаете ли, в самое кровящее нутро человека. А
разве в изгаженном нутре этакую-то малость отыщешь?—
допытывался он н пыркал тонюсенькими губешками, что
означало: нет, не отыщешь! Затем он выкладывал перед
Мармухою самый смак своего интереса.— Вы, Корней Ев-
стигнеевич... человек кристальный. Но что вас сохранило в
чистоте? А сохранило вас несчастье ваше. Неволя. А не-
*
* Пахта — оболтки из-под масла.
305
воля не томить человека не может. Потому и захотелось,
чтобы вы распахнулись передо мною всею истомленностью.
Доверьтесь мне, Корней Евстигнеевич, как страдалец стра-
дальцу!..
С подобною белибердой Нестор появлялся в котухе по
нескольку раз на дню.
Шел до Корнея со своими острыми глаголами и Про-
хор-Богомаз. Как только ему выпадала нужда чапать ходу-
лями за сараюшку, на обратном пути, никак мимо Корнее-
вой клетухи ему не проходилось. В три мерных шага одоле-
вал он довольно просторные сени мармухинского дома, за
порогом котуха медлил и вдруг разгваздывал дверь во
весь мах.
Ему, похоже, хотелось застать хозяина врасплох за
непременно поганым делом.
Корнею был хорошо слышен затаившййся в сенях Бо-
гомаз, но всякий раз при его появлении он сильно вздраги-
вал, ровно бы и в самом деле творил непотребность. При
этом Прохор выпускал из-под ленивых век липкий огонек
догадки. А Корней, неясно почему, чувствовал, что попал-
ся, что теперь надо признаваться в чем-то, хотя бы самому
себе, и оправдываться: нету, мол, кошки без оплошки...
Прохор на лавку обычно не садился — опускался на
корточки у дверного косяка, припадал к нему спиной и улы-
бался Корнею по-доброму, почти по-детски. На это уходило
мгновений двадцать. После отворял чуть видный среди во-
лосни рот, и только тогда из него начинала производиться
речь, которая всегда завязывалась вопросом:
— Ну? Чего поделываем?
Потом на лице Богомаза вдруг начинала обживаться
мысль: дергать его за ноздри, приотворять веки, шевелить
бровями, даже ушами.
Пыталась она и головой качать.
При этом Прохор произносил с расстановкою:
— Ни-ка-ко-го порядка не блюдем, ни-ка-ко-го.
Тут он отдувался и принимался нажимать на Корнея,
словно карманник на полоротого зеваку:
— Давай-ка мы возьмем да сойдемся-ка на таком вопро-
се: чего нам не хватает в земном устройстве? А не хватает
нам простого мерила. Если мерило придумать, то на Земле
наступит полный порядок.
—г- А кто же в мерителях-то будет состоять?—торо-
пился Корней размазать нарисованную Прохором картину.
306
— Кто мерило сотворит,— отвечал тот сердитым от
обиды голосом,— тому и быть мерителем.
— Однако,— не одобрял ответа Корней.— Сам Господь
и тот на сортировку такую не решается. Ежели он и оце-
нивает людей, то лишь после смерти. И разбирает их не по
форме да разуму, а по нажитым грехам.
— Но ведь кто, как не он, дал человеку разум? Для че-
го дал?
— Должно быть, для того, чтобы он управлял сутью че-
ловеческой, согласуясь с душой.
— Ну а почему тогда только по душе судить?
— Ей все приходится брать на себя, поскольку она
лишь одна нетленна. Вот и судима оказывается она и за на-
плевательское к ней отношение со стороны разума и за упря-
мое с нею несогласие телесной потребности нашей. А по ра-
зуму определять — больно хитро.Ведь всяк лицедей* муд-
рей семи судей, а что точивый Пров **— тому хоть семь умов...
— И все ж венец человека — разум! — не желал Про-
хор размягчить в себе уступкой того, что в нем утрамбова-
лось долгим умствованием.
Но и Корней пытался держать взятую линию:
— Разум, конешно... Разум — он отец. А душа —
мать,— доказывал он.— Только при полном их здоровании
да согласии и процветает в человеке задумка божья,— сто-
ял он на своем, отчего Богомаз терял терпение и начинал
подергиваться.
— Хочу знать,— уже кричал он,— где она, душа-то?
Где? Ты мне ее дай поосязать,— тянул он до Корнея жили-
стые рури, теми же клешнями начинал ощупывать себе го-
лову и быстро докладывал,— разум-то наш, вот он. Тут,—
стучал он по волосатому черепу казанками пальцев.-г- А
душа? Где она? В этом месте — сердце,— тыкал он себя в
грудь,— в этом — рубец, ниже — требуха. А душа где? Че-
го-то я ее, сколь ни щупаю, не могу в себе обнаружить.
— Плохо твое дело, коли ты не чуешь ее,— вздыхал с
печалью Корней.— Разум в человеке прикидкою да своевы-
годой сказывается, а душа — заботой и болью обо всем ок-
ружении. В тебе душа не болит, вот ты ее и не чуешь. Она
у тебя в самодовольстве жиреет, чего ей трепыхаться? На-
до в тебе немного спесь охолодить; понять бы тебе то, что
нету на земле человека людее всех остальных. Нету и ни-
когда не будет. Может, тогда душа твоя и очнется...
* Лицедей — двуличный человек, хитрец и ловкач.
** Точивый — за всех страдающий, щедрый.
307
Чужих советов Дикий Богомаз ценить не умел, посколь-
ку и впрямь походило на То, что душа его пребывает в глу-
боком обмороке, а голова в бреду. Вот тогда, ничего не вы-
споривший, подскакивал он на свои ходули и принимался
на них бегать чуть ли не по стенам. В котухе раздолья ока-
зывалось маловато, так его выносило за порог. Там он на-
чинал хлобыстать дверями, притворами, калиткой. Набе-
гавшись, возвращался в избу, забивался в какой-нибудь
угол и приступал заново накапливать чванство.
Корней же оставался в котухе размышлять о том, что
каких только людей ни плодит наша Земля.
Людское это многообразие вскоре подтверждалось по-
явлением в закуте Мокшея-балалаешника. Страсть какой
конопатый Мокшей впяливался в клетуху с цыганским вы-
плясом. Выкинувши коленце, он с хохотом кидался обнимать
Корнея, тормошил его, как будто желал пробудить в нем
особое до себя внимание, а там залюбленной девкою зака-
тывал глаза.
— Хочу зеленый пинжак,— взывал он в потолок.— Ой,
как хочу! И штаны хочу. Какого цвета штаны у фазана?—
подталкивал он Корнея игривым плечом.— Кирпичного?
Шей кирпичные. У тебя тут уйма всяких отрезков. Свар-
гань такие, чтобы все ахнули. А? Договорились? Сварга-
нишь? Ну, а что? Жалко? Ну-у уж... Друг ты мой ситце-
вый. Прошу тебя. Ишо б рубаху красную-атласную с косым
воротом... Уважь, друг. Знаешь, как за мною девки по-
ползут— жужелицами,— уверял он и показывал по столу
проворными в рыжих волосах пальцами, как бегают жуки-
скороходы.— И картуз,— спохватывался он.— Парчовый.
Под такую же жилетку. А? Чтобы соответствовало... Пред-
ставляешь, какая красота?! Иду по улице — картуз бле-
стит, околыш в два пальца... Нет. Давай в два с половиной.
И все. Больше ни-чего не буду просить. Договорились? Чо
ты жмешься? На-адо же! Чужого пожалел. Ну и жмот. Ни-
когда б не подумал... Вот дурак — унижаюсь тут! Я же —
не за красивые глазки. Я про тебя песен насочиняю. Хо-
чешь— слезные, хочешь — какие хочешь... Я на любые го-
разд. Щас, погоди маленько; Дай подумать,— насторажи-
вал Мокшей волосатый палец перед самым Корнеевым но-
сом и вдруг начинал протяжно орать:
Мимо кладби1ца-могил
Корией Мармуха проходил. О-ох!
Помянул он жись, да —
слезы кровыр полили-ись. О-ох!
308
Охал Мокшей Семизвон очень добросовестно. А при
завывании руки его дергались, вроде бы пользовались ба**
лалайкою. И вдруг гаркал со смехом:
По тобе, когда желание
мое исполнишь тут,
все девчоночки-бабеночки
слезами изойдут...
— Ей-богу,— заверял он Корнея и начинал сызнова
ставить ему условия.— Надо, чтобы околыш упруго стоял—
железной полосой! Вот так. И никак не мягче того.
Вспоминать Корнею о ночном интересе выпадало либо
тогда, когда он хлопотал по избе, где. зеркало было опреде-
лено Тихоном над лавкой, в простенке меж окнами, либо
тогда, когда дом полностью затихал. А затихал он только
со вторыми петухами. В этакую пору Корнею можно было
бы уже не опасаться никаких чертей. Кто ж не знает того,
что с этими петухами нечистая сила торопится домой, по-
скольку с третьими она немеет и приходится ей где коршею
суковатой раскорячиваться, где трухлявым пнем схватиться
за землю, где затаиться старой колодою; а потерпи-ка по-
пробуй до новой ночи так простоять.
Насчет чертей, долгая гостевая суета Корнею была под-
ходяща. А чтобы лечь ему да спокойно выспаться — на этот
счет было худо: время его для спанья уходило.
И вот, за какие-то три-четыре веселых в доме дня, стар-
шой Мармуха до того устосался, что как присел очередным
утром в котухе своем за пошив, так с работой на коленях
и уснул.
Спит Корней и видит: сидит бы он не в закуте, а в из-
бе, на лавке при пороге. Зеркало богатое напротив висит, а
в нем бы черный дым заклубился. Скоро дыму тому места
в отраженной избе не хватило, и начал он выходить сюда,
на эту половину. А Корней бы никак от лавки оторваться
не может. Задыхаться уже стал, и тогда приметил, что по-
среди дыму, в настоящей избе, маячит все та же тень в мо-
нашеском клобуке. Вот бы наплыла тень да ка-ак опять дох-
нет ему в лицо. Так бедный и захлебнулся он тугой струею.
Пробудился ажно.
О, господи!
Протряс головой и видит — точно! Сидит он не в коту-
хе. Сидит в избе, на припорожной лавке. Изба утренним
солнцем полна. Гости поразвалились кто где, спят, хоть в
пушки бей. Напротив зеркало овальное висит, но его Кор-
309
ней взглядом избегает. Сам думает о себе: вот, мол, до че-
го измаялся человек, не помнит, где уснул.
Поднялся, встал на затекшие ноги, да и увидел все же
отражение свое.
Ба-а!
Стоит он посреди избы черт чертом. Вся морда густой
сажею вымазана. Никакого родимого пятна даже не видать.
Ну уж, это уж... простите. Это уж точно Тихонова бра-
тия поработала — чтоб вы все спали, да не скоро встали!
Поплевал Корней на палец, щеку потер — сплошная чер-
нота. Густая, хоть ножом скреби. Заторопился, понятно, до
рукомойника. Умываться стал — вода голимым дегтем по-
лилась.
Сам плещет Корней водою, а сам все на парней погля-
дывает: может, кто пошевельнется, выдаст себя?
Отмылся Корней, утерся, опять до зеркала подошел.
Что такое?! Он и так, он и сяк... Никакого сомнения нету:
потускнело его родимое пятно, да еще как! Потускнело и
натянулось. Рыхлина сделалась упругой и щетина повыпа-
дала. Даже чуток бородка русая закурчавилась.
Не доверил Корней такой радости чужому зеркалу, до
своего в клетуху кинулся, но и в стареньком, надежном стек-
ле не увидел себя привычного.
У него даже голова закружилась, тошнотная слабость
напала. Да такая, что прйшлось на топчан свалиться.
Свалился Корней на топчан и мертвецки уснул.
Так заснул, что не слыхал, когда дом поднялся.
.Разбудил его Тихон — заявился в клетуху жратвы тре-
бовать. Но взамен голодного ора, только глаза вылупил
да и навякал непродуманное:
— Во! Чем это ты морду свою навел? Я еще третьего
дня заметил — навроде посветлела, да не придал внимания.
У какой бабки лечишься? Говори. Я тоже хочу толщину
свести.
Чем было Корнею объяснить перед Глохтуном такую в
себе перемену? Не зеркалом же чудесным. Он и сказал пер-
вое, что на ум подвернулось: ‘имеется-де лекарка такая;
только не знаю, мол, возьмется ли она жир твой сгонять.
Спросить бы ее надо.
— Так ты спроси поживее.
— Не велено мне до нее ходить. Сама придет, ког-
да надо.
— А как она тебя лечит?
— Да как...— вынужден был Корней сочинять даль-
310
ше.— Берет старая, на сажу наговаривает и велит мазать-
ся. Маленько посижу да и смываю.
— То-то я и гляжу — полный таз под рукомойником
чернотою намыт. Сажа-то, поди-ка, осталась. Дай попро-
бовать.
— Она всякий раз новую доставляет,— пришлось вы-
кручиваться Корнею.
— И чо? Шибко красивым намеревается она тебя
сделать?
— Как получится.
— А как ты ее нашел?
— Сама нашлась,— не придумал Корней.— А когда
снова придет, того доложить не пожелала.
— Может, осталось все-таки маленько. Дай. Терпенья
нет — хочу красивым стать.
— Ия хочу,— вдруг впялился в клетуху Мокшей-ба-
лалаешник, который, знать, подслушивал за дверью разго-
вор братьев. И не один подслушивал, поскольку по-над его
плечом выставилась борода Прохора-Богомаза. И он сде-
лал заявку, что и я, мол, не откажусь. Нестор же Фарисей
поднырнул под балалаешникову мышку и задребезжал:
— А росту, знаете ли, ваша бабуся не добавляет?
Корней растерялся: первый раз в жизни довелось ему
соврать, и вот во что это выливается. Сразу оказался в
полной осаде. Куда деваться? А куда тут денешься? Хо-
чешь, не хочешь—либо дальше ври, либо сознавайся. Со-
знаться, кто поверит. Стал дальше выдумывать:
— Ежели старая соизволит еще придти, я передам ей
наш разговор.
— Зачем передавать? Ты лучше сведи нас с нею.
Что оставалось Корнею делать.
— Ладно,— сказал, но тут же оговорился: — Ежели,
конешно, она того захочет.
Еще день-другой повыпендривалась перед Корнеем го-
стевая братия, а там стала до него интерес терять. Нестору
Фарисею, например, так и не удалось обнаружить в стар-
шом Мармухе ни зверя, ни ползверя, ни блудливого кота.
Что же до Мокшея-балалаешника, так этот Семизвон, после
фазаньего наряда и глухаря, вспомнил и кочета. Добрался
до какой-то солнечной цапли (где он ее поймал?), и на ней у
переборщика, видно, заворот мозгов случился: взамен шта-
нов стал юбку просить. Но главной причиной Мокшеева
отступления послужило то, что припевки его ни с какой сто-
311
роны Корнея не прошибали. На десятой, на двадцатой ли
частушке сочинитель не выдержал, взъерошился:
' — Ты чего меня не хвалишь,— зарычал он.— Я люблю,
чтобы меня по сердцу гладили. Ласка внимательная мне
для запалу потребна — понимать надо! Ведь я же вообра-
женец!
— Похвалить бы можно,— схитрил Корней, чтобы того
горше не разобидеть Мокшу истинной оценкой его способ-
ностей.— Похвалить, не гору свалить. Только моей голове,
в картинках твоего воображения, мало чего понятно.
Но тот все-таки разобиделся. Да еще как. Даже обру-
гал хитреца.
— Дуболом ты,— говорит,— с хутора. Лапоть вере-
вошный. Чего тут понимать? Тут и понимать-то нечего.
И ушел. Дверью хлобыстнул и ушел. И больше не за-
хотелось ему, как он пояснил остальным, перед свиньею
бисер рассыпать.
Корнею желалось, чтобы и Дикий Богомаз о нем за-
явил то же самое, но увы. Этот помазок лишь обрадовался
тому, что у Корнея случилось для него больше свободного
времени.
Он все чаще стал путать избяную дверь с котуховой,
все чаще складываться у косяка втрое, нюхать свое зелье
и пытать Корнея:
— Ну? Как? Что в человеке главное? Разум или ду-
ша? Господь, он пущай мертвых сортирует. А мы, живые,
сами себе хозяева. Нам и разбираться, кто чего стоит. А
для этого потребно мерило...
И вот что придумал Корней против этой пустомельни.
Стал он, как только узрит, что Богомаз на дворе показал-
ся, из котуха выбегать, кидаться тому навстречу да молит-
венно просить:
Голубчик, Прохор Иваныч! Сготовишь мерило,
оцени меня первым. Может, я в жизненном ряду и не чис-
люсь вовсе...
Поначалу Богомаз высокородно кивал Корнею — со-
глашался. Но скоро стал тяготиться его назойливостью,
морщиться, брови сводить. Потом не удержался, опреде-
лил Мармухе место безо всякого мерила:
— Чего в тебе оценивать?! И безо всякой оценки вы-
дать, что ты дурак!
Определил и быстрехонько убрался в хату, потому как,
взамен ожидаемой обиды, Корней привязался его благо-
дарить.
312
Бот хорошо-то! Вот когда выпало, наконец, Корнею
маленько передохнуть.
Одну ночь он полностью проспал. Утром проснулся
бодрым, весело к работе приступил. Но за нею опять раз-
думался. Да и странно было бы не думать. Лицо-то его
обелело настолько, ровно бы кто всякую ночь тайно сни-
мал родимое пятно, отмачивал от крови, а поутру опять
накладывал да расправлял, расправлял...
Корней мог бы поклясться, что сквозь сон чуялись
ему ласковые руки. Однако наяву никто его больше не
пугал.
Пугал его Тихон. Видя в Корнее столь счастливую
перемену да еще подзюзюкиваемый шалопней, стал он
неотступно донимать брата:
— Мажешься,— кивал он на его лицр.— А брехал, что
сажи больше нету. Лучше отдай! Не то мы тебе морду-то
прежней сделаем.
А еще мучил Корнея интерес к тому, кто же все-таки
его тайный благодетель? И чем возьмется им в уплату за
столь великую услугу?
И тут подумалось ему: «Пойти, что ли, зеркалу покло-
ниться, пока мучители мои спят? Может, чего и прояс-
нится?»
Отложил работу, поднялся, на цыпочках в избу напра-
вился. Дверь отворил, а его ажно в сени отдало прогорк-
лой духотой.
Еще бы.
Четверо здоровенных мужиков, разморенных жарой,
распластанных вольным сном, лежат, многодневный хмель
из себя высапывают.
Подошел Корней до зеркала, взялся путем разгляды-
вать. Завидная все-таки работа! Добротная! Тыльная по-
крышка словно впаяна в раму. Края высоки — не меньше
дюйма! Для чего такая заслонка? Что под нею упрятано?
Попробовал Корней ножом подковырнуть — не лезет.
Сходил за шилом. Стал со всех сторон подтыкаться
под заслонку. И шило не идет. В одном месте, вроде, по-
шло. J-Io тут Мармуху ка-ак шарахнет горячей силою. Аж-
но затрясло всего.
Отпал Корней от зеркала, на лавку хлопнулся. В гла-
зах цветастые круги поплыли. И видится ему сквозь эти
разводы, как вытянулась из зеркала по самое плечо жен-
ская рука и поставила перед ним золотую коробочку в та-
бакерку величиной.
313
Да-а. Было такое.
Отметить чудо чудное Корней отметил, успел. Но что
было потом — этого не мог бы он объяснить... даже само-
му себе. Вроде бы что-то подняло его с лавки и осторожно
перенесло в клетуху. А четверо хмельных свистунов так и
остались в избе доглядывать пьяные сны.
Неведомая сила не позабыла в хате и золотой коробоч-
ки. Когда Корней в закуте маленько опомнился, та лежала
на столе.
Дивная птица стратим, та самая, которую когда-то
люди , считали прародительницей всех птиц, которая по
этой, знать, причине имела женскую грудь да лицо, да но-
ги, да самоцветную корону на месте гребня, сидела малой
птахою на покрышке. Она таращилась на Корнея рубино-
вым огнем третьего во лбу ее глаза.
Корней мог положить голову на отсечение, что понача-
лу, то есть в избе, красавицы этой на покрышке не было.
Внутри же коробки оказалась сажа.
Все это шибко смутило Корнея. Во-первых, он знал,
что все живое на земле от Господа бога, во-вторых, столь
кровожадного глаза не могло быть у святого создания. И
потом — сажа! Как он сразу не понял, что она и есть —
чертово знамение. Выходит, что нечистый все-таки услы-
хал его грешные думы и теперь хитро запутывает в свои
сети. Да мало ему одного Корнея, он еще подсунул своей
отравы и для Тишкиной фалуйни *.
«Ну, уж нет! — подумалось Корнею.— Шалишь, одна-
ко. Что мне создателем определено от рожденья, то и мое.
И за мой, за минутный грех небеса пущай с меня с одного
спрашивают. Не стану ни сам мазаться этой отравою, ни
остолопам не дозволю. Не доставлю я дьяволу радости
клыкасто над нами хохотать».
— Ясно?!—Это уж он птицу стратима спросил и
вдруг показалось ему, что глаз ее рубиновый гневом
вспыхнул.
Тогда и Корней осерчал. Сграбастал он чертов пода-
рок, из дому выскочил, твердой ногою с крыльца сошел,
да ка-ак запульнет дьявольский соблазн за прясла, за мо-
лодые у двора елки.
Сверкнуло подарение на утреннем солнышке огненным
мотыльком, порхнуло через невысокие вершинки, а по
другую сторону ельника кто-то взял да и вскрикнул, слов-
* Ф а лу й, ф а л я — пошляк, самодовольный невежа.
314
но бы по голове угодило. Вскрикнул, а потом и засмеялся
лукавым девичьим смехом. Зашумела хвоя, заколыхались
ели безо всякого ветра, раздался похлоп огромных крыль-
ев, как будто великая птица с земли поднялась и укрылась
в таежной густоте.
Корней предположительно понял, что все это значит,
и потому не больно-то испугался, он даже решил любо-
пытство справить — удостовериться в своей правоте. По-
тому через прясло перепрыгнул, между елок по рыхлому
снегу на ближнюю прогалинку пролез, кругом глазами
зашарил — никого, никакого заметного следа. Мартовский
снег в лесной нетронутости не больно еще осел, недавняя
пороша его и вовсе подровняла. И все одно Корней ничего
не увидел. Зато у себя под носом — прямо вот тут, вдруг
да разглядел он след босой девичьей ноги...
Постоял Корней, ничего нового не сумел взять в голо-
ву и вынужден был поворотить обратным ходом. Поворо-
тил, шагнул, а у него за спиною кто-то ласково сказал:
— Жди меня в гости.
Обернулся — никого. Тогда Корней перехваченным от
неверия голосом и говорит:
— Чего ж ты прячешься? Покажись. Хоть знать буду,
с кем дело имею.
И пустота поляны ответила ему все тем же нежным де-
вичьим голосом:
— Время настанет — покажусь. А ты не пугайся боль-
ше.
Все это предстояло Корнею еще на сто раз передумать;
Но зато пришла полная уверенность в том, что Тихонова
гостевня тут ни при чем.
Его, покуда неполное, прозрение наступило утром. А в
за обед того же дня на Тараканьей заимке опять да снова
пошел хмель по буеракам:
Гуляй, браток,
покуль свеж роток.
Бей че-чет-ки—
отрывай подметки.
Из трубы огонь идет
— печка топится.
А быть на свете краше всех
больно хочется.
х Черти грешника разок, да,
обмакнули в кипяток, да,
мажут теперь сажею, да,
чтобы до свадьбы зажило...
315
Последнюю припевку Мокшей Семизвон посвятил
Корнею в отместку за то, что потерял всякую надежду за-
получить от него картуз с околышем в три пальца. Спел
он ее тогда, когда старшему Мармухе пришло время пли-
ту в избе растапливать. На дворе к этому часу уже завече-
рело да и захмурело. Стали сгущаться быстрые потемки,
а с ними завязалась метель последней зимней ярости. Она
разошлась так, ровно бы настроилась выгнать на мороз
все избяное тепло. Надо было удержать его, подкормить
как следует.
Ну, а ежели... тут печка гудит-пылает, а тут пьяная
кутерьма вошла в самый разгар? Понятно, что ни один
заботливый хозяин таких два костра в доме без присмотра
не оставит.
А Корней Мармуха был настоящим хозяином. Потому
и пренебрег Мокшеевым бессердечием — остался в избе
сидеть у топки. Он устроился на низенькой скамейке, стал
смотреть на пьяный шабаш да молчать.
f Ну вот.
Хмельные гостеваны животы свои от стола, наконец, по-
отваливали — устали набивать. Словоблудят, похабничают
сидят. Корнея тем-другим подкалывают: намереваются
вогнать его в кровь, чтобы было к чему придраться да
маленько с ним счеты свести за незабытых «лоботрясов».
А тот терпит, не подливает масла в огонь — все-таки чет-
веро сытых лбов!
Все одно бы нашли они у засватки заплатки, да только
внезапный шквал ветра как завоет на дворе целою сотней
бешеных дьяволов, ка-ак шатанет избу, как расхлобыстнет
дверь во всю ширь — ажно лампа погасла!
Мокшей-балалаешник перед этим моментом как раз до
Корнея с выходом подплясал, чтобы опять заломить ка-
кую-нибудь припевку побольнее. Вот он и поторопился
дверь закрыть. Дернул за скобу, а она не поддается. Дер-
жит кто-то дверь с обратной стороны...
От страха вся компания сомлела. Один Только Корней
усмехнулся.
«Пришла», — подумал.
А Мокшей попятился, попятился да и хлопнулся об
пол задом, точно кто подножку ему подставил. Потом-то
он так и говорил, а пока всякую речь потерял. Только —
а, а, а. Как баран блеет, а сказать ничего не может. Из
темных же сеней грубый голос:
— Кто тут у меня сажи просил?
316
И выдвигается на порог черная тень. Выдвигается
тень, а дверь за нею сама собой затворяется.
Переплыла черная через порог и посреди избы, осве-
щенной лишь только бликами печного огня, остановилась.
Остановилась так, ровно бы отгородила собой Корнея:
подержись, дескать, покуда в сторонке — не мешайся в
мою затею.
Не стал, понятно, Корней вперед заскакивать. Со спи-
ны увидал он, как откинула черная свой монаший башлык
на заплечье и... перед Тишкиным собранием мелко затряс-
ла седой головою, давно поминаемая лишь в разговорах,
ведьма Стратимиха. И еще увидал Корней, как Тишкины
застольники в один миг отрезвели. Было отчего. Лицо
ведьмы напоминало собой чаговый нарост, снабженный
обрубком суковатого носа. Кто-то страшно озорной нахло-
бучил на этот березовый гриб взамен волос пучок сухой
травы, на месте глаз проковырял топором две дырки,
вставил в них по курьему яйцу, прорубил с размаху широ-
ченный рот и всю эту жуть насадил на комель сосны, при-
ладил кой-какие руки-ноги, вдохнул в это несообразное с
человеком творение проворную живность и отпустил пу-
гать православный народ. Затянутые сплошными бельма-
ми глаза Стратимихи не могли видеть. Однако же ведьма
глядела. Чем? Да может, у нее под косматой волоснею
был третий глаз. Во всяком случае, Тишкина свора почуяла
себя пойманной, и не мурашки, а целые тараканы забегали
у каждого по спине.
— Ну вот, — сказала старая молодым голосом.— Пере-
давал мне Корней Евстигнеич, что мало вам облика ваше-
го, хотелось бы исключением заделаться? — спросила она
со строгостью, на которую нельзя было не ответить.
И спрашиваемые закивали, затакали испуганными ку-
рами:
— Так, так, так...
— Ну, коли так, будь по-вашему. Только вот какая за-
гвоздка у меня получилась: сажа наговоренная случайно
рассеялась мной по дороге. Она ж у меня не простая —
человеческая! Я ее добываю на пожарищах, ежели кто из
людей сгорел. Такая вот трудность у меня имеется. Но
когда вам невтерпеж, то дело можно поправить: пустить
на сажу кого-нибудь из вас.
— Это как же? — вякнул с полу Мокшей.
— Очень просто, — ответила Стратимиха.— Взять
хотя бы тебя, завалить, подушкой придавить, чтобы от
317
визга твоего не оглохнуть, а потом — мелкими кусками на
противень и в печку. Погляди, какая нынче тяга. И акку-
рат буря от села идет. Ни один обзоринец не учует смраду
горелого. А обзоринцам, когда паводок сойдет, можно бу-
дет доложить, что тебя какой-то, мол, нечистый, на падо-
ру * глядя, в тайгу уволок и обратной дороги не показал...
Покуда разъясняла Стратимиха Семизвону этакую
страсть, у Мокшея от трясучки губища на грудь отвали-
лась. Так что в защиту свою ничего не мог сказать. А тут
еще Прохор^богомаз поторопился одобрить бабкино пред-
ложение:
— Да о нем никто и справляться не станет. Он же
осточертел всем со своей поэзией. Такую хреновину прет,
какую всякий мужик мизинцем придумает, только совесть
отними и все... и готов сочинитель.
— Да еще лезет с нею за дармовой стол, — с непонят-
ной обидою пробубнил’Тиша Глохтун.
• А Нестор Фарисей, так тот ажно подскочил, чтобы
Стратимиха наглядней его узрела да поняла: хотя и плю-
гав он и росточком целого полуметра до Дикого, скажем,
Богомаза не добрал, не страдает от присутствия на Земле
Мокшея во вою душу.
— Ведь сколько песельников он загорланил,— указал
Фарисей на Семизвона.
— Это уж та-ак,— колыхнул толстыми щеками Тиша
Глохтун.— Спросить насчет Мокшеевой совести, так на
том месте у него и собака не ночевала. Нету у него того
места...
— А у тебя?—завизжал балалаешник, потрясенный
скорым судом недавних друзей больше, чем самим предло-
жением ведьмы.— У тебя-то... кто ночевал?! Дева Мария,
что ли? Да она бы от твоего сала век бы не отмылась.
Вот из тебя-то, из борова, самая липкая сажа и полу-
чится...
— Аг ведь и правда,— повернулся до Тихона Дикий
Богомаз.— Из Мокшея больно сухая выйдет, обсыпаться
начнет. А из тебя как пристанет, так другой раз и мазать-
ся не надо будет...
Но Тишу ни капли не смутил Прохоров сказ.
— Интересно,— прогудел он.— Навазякаешься ты мо-
ею сажею, а до кого потом пить-гулять пойдешь? До Мок-
шея, что ли? Иди, иди. Он тебя угостит, чем кобель пако-
* Падора, падера — буря с дождем, со снегом.
318
стит... А насчет того, кого следует на противень да в печь,
так тебя;—самое время. Все одно ты перед своею голой
барыней скоро сбесишься. И сажа из тебя бешеная полу-
чится. Лучше давай, пока не поздно...
— Ну, Тиша! Какой ты все-таки умный,— подхватил-
ся с полу Мокшей, пересел на лавку и приобнял Глохтуна
за жирную спину.— Чо ты, паразит, вякаешь? — тут же
напустился он на Прохора.— Ой, Богомаз! Беда с твоей
головою! Беда... Я, конешно... грешен. Но я грешен перед
мужиком. А ты?! Ты ведь создателя под черта малюешь!
И впрямь долбанет он тебя по башке...
— Все к тому идет,— поимел глупость Фарисей оказать
прорицателю поддержку, чем и просадил Богомаза до са-
мой сердцевины.
— Ах ты, сверчок дохлый! — схватил тот книжника за
шиворот, да так и поддернул его чуть ли не до самого по-
толка.— Да ты... Да я щас из тебя буквиц твоих паскуд-
ных наверчу и кренделей напеку! Вот уж когда мне Гос-
подь все мои грехи простит...
Выпуская злобу, Прохор держал Нестора на весу*. Тот
дергал ножками — пытался встать на лавку, но только
бился голенями о ребро столешницы, хватал широким
ртом никак не идущий ниже ошейника воздух да все силь-
нее выпучивал глаза.
— Давай, давай, Прошенька, дав-вай!—догадался
бал^лаешник, что дело идет к завершению. Он оставил
свои с Тихоном обнимки и кинулся к Богомазу наподхват.
Сперва он намерился и себе ухватить Нестора за во-
ротник, но не дотянулся и с проворством собаки нырнул
под стол. Уже оттуда крикнул:
— Держи, Проша, держи! А я за ноги потяну...
Фарисей, чуя близость гибели своей неминуемой, стал
торопиться тыкать слабеющими пальцами Богомазу в
лицо, норовя напоследок выколоть тому хотя бы один
глаз. Тихон понял его умысел и ухватил изобретателя
тайной буквицы за пакостливые руки...
Ох и ловкими же оказались эти стервятники до чужой
жизни! Такими же ловкими, какими были они быстрыми
до дармового стола.
Кабы не Корней, читать бы Фарисею через малую ми-
нуту свою замысловатую книжицу перед всевышним.
Стратимиху он ловко отпихнул к порогу, брата долбанул
по жирной шее. Прохору угодил кулаком под дых, а Мок-
шея уже сам книжник сумел ото пнуть. Тот вылез из-под
319
стола с рабитым носом, утерся белесой в полумраке ла-
донью, разглядел на ней кровь, проворчал:
— Не мог полегше...
Когда разбойная братия расползлась по лавкам, когда
Корнеи повернулся до Стратимихи, полный намерения не
выгнать ее на метель, так хотя бы устыдить, что ли, реши-
мость вдруг покинула его. Не увидел он в лице старухи
ни злорадства, ни ехидности. Одна лишь смертная тоска
была написана па нем. Тоска и страдание. И тогда Корней
понял, что старая, затевая эту канитель, знала наперед, что
ни одному из этих словобредов не западет в голову даже
соринка того сознания, которое помогает простым людям,
жалея ближнего; отказываться от собственной выгоды.
Знала, но все-таки надеялась, что перед нею люди...
Ну и вот.
Расползлись эти самые... люди... по углам: смущенный
Корней воды Нестору зачерпнул, поднес, чтобы тот по-
быстрее очухался.
Хлебнул Фарисей, башкою потряс, огляделся чумным
псом и вообразил себе, что наступила всего лишь передыш-
ка. Опасность только затаилась.
Вот она... черной ведьмою стоит у порога, озаряемая
зловещим пламенем печи; стоит, не ухрдит — чего-то сооб-
ражает. Оно и понятно: в этакую-то метель, разве только
за тем гнала ее нечистая сила на Тараканью заимку, чтобы
попялиться на бесплодную возню ошалевших от безделия
дубарей?
— Не-етушки, детушки!
Не для того медведь до кабана лезет, чтоб разузнать, о
чем тот грезит.
«Ага, — смекнул Нестор.— Стратимиху Корней позвал
с лихим умыслом».
И вот уж Фарисей сотворил из только что писклявого
верещания этакий солидный, хрипловатый басок.
— Тоже мне,— сказал он, не поднимая глаз.— Доду-
мались... На кого накинулись. Волки и те своих не заеда-
ют. Эх, вы!
Он хотел, видно, обозвать виноватых крупным словом,
но струсил. Оттого разволновался и выдал слезную фи-
стулу:
— Тараканье!
Выдал — и тут же испугался своей смелости. Но в стра-
хе уже не мог остановиться — его будто несло под гору: —
Вам разве непонятно, для чего все это Корнеем затеяно?
320
Это ж он захотел отбить нас от своего стола. Жадность его
одолела. А вы? Поймались на удочку... Вот пущай-ка он
сам перед нами попляшет...
Выдавши этакую хреновину, Фарисей глаза так и не
вскинул. Не сделал этого и Тихон. А что Семизвон, так
тот, потрясенный Корнеевой судьбиной, и вовсе уронил
голову на стол. Один только Дикий Богомаз из-под века
блесканул на Мармуху огоньком подозрения, после чего
прижал под стволом своею ходулиной Мокшееву ногу с
таким значением, от которого мигом развеялось балалаеш-
никово сострадание. Он вскинул лицо с выгнутой на нем
губищею — это означало откровенное недоумение. Оно го-
ворило, что и в самом-то деле... как это мы, дескать, сумели
ддпустить такой конфуз? Мокшей повел удивленными оча-
ми и вдруг напоролся ими на печальную Корнееву усмешку
да на молчаливый суд Стратимихи..
Напоролся так, что от страха отвалил губу на грудь.
Однако Фарисеева подсказка в нем каким-то чудом удер-
жалась, и нога все еще чуяла Прохоров жим. Но все это
ему представилось собственной подачей. А он не любил,
когда его опережали, и потому сообщил очень громким
шепотом:
— Сговорились, гады!
И только теперь Семизвон осознал, что к сказанному
он никак не мог прийти своим умом. Его натравили. И по-
тому щас он... всем он... покажет, где раки зимуют...
В обычае у Мокшея было такое правило: сперва козы-
рем пройтиться, а потом штанов хватиться. Он и на этот
раз спешил сперва поймать, а потом уж поминать такую
мать... Хорошо, что Стратимиха успела его опередить.
— Сядь! — повелела она.— Не кидайся! Не держи чу**
жого в горсти, когда своего не разгрести... Никакой охоты,
на вас Корней не замышлял. Да и мои старания не сотвск
рят уже из вас ни черту сродника, ни богу угодника... Од-
нако ж чего я- тут с вами рассусоливаю,— спохватилась
старая.— Перед козюлькой хоть черт с фитюлькой...
Стратимиха медленной рукой пробела себя по лицу;
заодно с бельмами потянулась за ладонью старая кожа и
из-под нее открылась такая ли красота, что даже у Корнея
дыханье перехватило: на прекрасном девичьем лице, от-
дающим в полутьме голубым сиянием, горел во лбу руби-
новым огнем третий живой глаз. Когда же рука сорвала
с головы кочку волосяной накладки, над теменем блеснула
корона. Стратимиха распрямилась, смахнула с себя мона-
11 Заказ 459 321
шеский балахон — и предстала передо всеми лунная девка
с хвостом и крыльями серебряной птицы. Подойдя до каж-
дого из гостеванов, на момент отгородила ладонями своими
лицо его от мира, пошептала и что-то стряхнула с пальцев.
Мимо Тиши Глохтуна тоже не прошла.
После того лунная красавица приблизилась до Корнея
и заглянула ему прямо в глаза. Душа в нем ахнула от
удивления да вдруг и заплакала от непонятной радости.
Лунная ж девка опять да снова дохнула ему в лицо пол-
ной грудью. Не белым инееем, не черной копотью обдала
она его на этот раз —огнем опалила. И тихонько засмея-
лась смехом, полным удовлетворения. После чего она раз-
вернулась, вскинула руки, свела их ладонями над головой,
легко оторвалась от половиц, проплыла через всю хату и
унырнула в зеркальную глубину. И не плеснула, не разда-
лась кругами чистая поверхность тдго загадочного омута.
Зато дверь избяная чуть было с петель не соскочй*ла. Она
даже завизжала щенячьим визгом, над которым захохотала
вдруг студеная метель. Крутанула метель по избе; хлеста-
нула упругим крылом по всем сидящим, расшвыряла кого
куда...
И умчалась.
И двери захлопнула.
И свет в лампе вдруг сам собою засветился.
И все увидели: где сидели они, там и сидят. Сидят и
смотрят друг на дружку: понять не поймут, то ли что-то
случилось, то ли не случилось?
В недоумении вся четверобратья потянулась глазами до
старшого Мармухи — не пояснит ли чего? Потянулась да
чуть с лавок не свернулась...
Тут Корнею и самому захотелось оглядеть себя. Однако
овального зеркала на местё не оказалось — висело в про-
стенке прежнее, тусклое да облезлое.
И вот...
Не окажись при нем его чуба, век бы ему было не дога-
даться, что это он отразился в зеркале, а предстал перед
ним такой ли раскрасавец, что и глазам больно стало.
Дня через два Толба успокоилась. Опять побежали по
чистым камушкам светлые ее струи, заговорили о скором
лете, о радости бытия и еще о чем-то звонком, шаловливом.
Первой прибежала на заимку Юстинка Жидкова. Как
прибежала, как стала в дверном проеме котуха, как блес-
нула на Корнея черными озорными глазами, так душа в
322
нем и засмеялась от понятого. А Юстинка подошла до него
вплотную, лицо его с великим вниманием оглядела и улыб-
нулась, сказавши:
— Хорошо получилось, лучше и не придумаешь.
А еще немного спустя ушли Юстинка с Корнеем из се-
ла. Велика Сибирь, места много. На что им терпеть аханья
да пересуды, да подозрения всякие.
Ушли.
Тараканья же заимка как стояла за Малой Толбою, так
и осталась стоять. Тишкина братия как разгулялась в ней
за время половодья, так и Корнея потеряла, а все остано-
виться не могла. Опомнилась, когда все припасы иссякли.
Пришло время расползаться.
Поползли. Да не тут-то было.
Напал на них смертный страх. Как только подступят
к Толбе, чтобы на ту сторону перебраться, так река мигом
поднимается. Народ переходит — колен не замочит, уверя-
ет, что это самая высокая вода, да только заимщики не ве-
рят. Разве поверишь, когда перед глазами бесится крова-
вая лавина, замешанная на ледяной икре?
Вот тогда-то и понял Тит, отчего зад болит — оказы-
вается, пнули.
Сообразила Тишкина братия, что нету в Толбе никако-
го подъема, а только страха своего так и не одолели.
Спасибо обозоринцам — не дали подохнуть голодной
смертью. Но заявили с первого разу, что кормят дармоедов
только до нового урожая. Так что пришлось им любомуд-
рие свое оставить и приниматься за настоящее дело.
Переделкино, 1989 г.
II*
Валерий САВИН
ИСТОРИЯ с ВОРОНОЙ
Я сказал все, что думал о шефе. Сказал со всей прин-
ципиальностью и непримиримостью:
— Свинья! Хам!
— Точно, хам!—подтвердил кто-то за моей спиной.
— Хам!—повторил я порядком тише и оглядываясь.
Никого.
— Хам!— прозвучало так же громко.
— Хам!— перешел я на шепот.
_ можно?—возмутился “невидимый собесед-
ник.— Ну, хам! Ну?
Я рывком обернулся к окну. На подоконнике сидела
толстая старая ворона и не торопясь чистила перья.
— Что за наваждение? Ты-то как сюда попала, голу-
бушка?
Говорил я для себя и не допускал, что услышу ответ.
— Как? А через форточку.— Ворона покосилась на
меня черным цыганским глазом.— А что?
Я почувствовал, как у меня отваливается челюсть и
что-то замирает в груди. «Спокойно, Саша, спокойно!—
уговаривал я себя.— Это простая галлюцинация».
— Так что там насчет «хама»?—поинтересовалась пти-
ца, разглядывая свое отражение в оконном стекле.
Ноги у меня подкосились, и я плюхнулся в низкое ста-
рое кресло. Пружины его возмущенно взвизгнули.
Ворона неодобрительно повела клювом:
— Во времена моей молодости, юноша, сначала пред-
лагали сесть даме!—Она взмахнула крыльями и перелете-
ла на спинку стула.
— Эх, люди!—сказала она совсем по-старушечьи.—
Чему вас только учат? '
И тут я разозлился. Эта болтливая галлюцинация вы-
вела меня из себя, окончательно испортив и без того пло-
хое настроение. Я нацелился на птицу и, выждав некоторое
время, бросился на нее. Я ощутил тепло живого тела и
324
твердость вороньих перьев, но она выскользнула букваль-
но из-под пальцев.
— Но-но! Только без рук!
Нахалка описала круг по моей холостяцкой квартире и
примостилась на люстре.* Я снял с ноги шлепанец, наме-
реваясь одним ударом покончить с этим дурацким розы-
грышем. В том, что все происходящее является розыгры-
шем, я уже не сомневался. Слишком умна оказалась ворона
для простой птицы. 1
— Шурик!—с улицы раздался знакомый голос и такой
же знакомый свист. Я выскочил на балкон, злорадно улы-
баясь. Под окном мой дружок и коллега, известный лю-
битель розыгрышей и шуток, журналист местной многоти-
ражки Сергей Разыков.
— Твой розыгрыш не удался!—крикнул я ему вместо'
приветствия.— А этой твари я шею сверну! Так и знай!
— Какой розыгрыш!—очень натурально удивился Ра-
зыков.— Пошли за пивом, а? В «Ветродуй» свежее завезли.
Я посмотрел в направлении кафе «Одуванчик», по мест-
ному— «Ветродуй». Там уже выстроилась огромная
очередь жаждущих.
— Ну что, идешь?—Сергей призывно помахал пустой
авоськой.
Я сглотнул набежавшую при мысли о холодненьком пи-
ве слюну и оглянулся на воройу.
— Нет, Сергей,— с сожалением сказал я.— Не могу,
гости пожаловали
— А! Ну, лады! А я помчусь.
И он засцешил к «Ветродую», где очередь шумела и
волновалась в предвосхищении удовольствия.
Я плотно затворил балконную дверь и уселся в кресло.
Ворона спланировала с люстры на стол.
— Ну-с, молодой человек, что вы теперь скажете? Так
все-таки я галлюцинация или нет?
Я лихорадочно соображал: «Неужели эта ворона вправ-
ду существует? А почему бы, собственно, ей и не сущест-
вовать? Ладно, поговорим — увидим».
Я собрался с духом и начал по-великосветски:
— Дорогая ворона! Позвольте представиться — Алек-
сандр Куренев, корреспондент журнала «Природа». С кем
имею честь?
Ворона поощрительно взглянула на меня и в том же
ключе ответила:
— Ворона Луарда, старожилка этих мест. Право, Алек-
325
сандр, не тушуйтесь. Будем говорить как добрые старые
друзья. Скажите, сударь, как вам нравится мой дом?
Ворона обвела крылом квартиру.
«Свихнулась!» — подумал я, а вслух произнес:
— Простите, но это моя квартира!
Луарда рассмеялась отрывистым смехом.
— Хах-ах-ах-ах-аха! Вы сколько лет изволите прожи-
вать здесь?
— Три месяца. А что?
— Вот видите. А я —сто восемь лет.— Она вздохну-
ла.— Времечко пошло... Не знают люди, кто в доме живет!
— Ну, соседей я знаю,— осторожно сказал я.— Рядом
Пантюхины. Он — водитель, она — врач. Выше живут две
старушки. Одна...
— Две старушки,— передразнила меня ворона. — Ав
подвале кто?
Я смутился.
— То-то и оно!—Она заходила взад-вперед по столу,
погрузившись в свои мысли.— Не знаете, люди, что во-
круг вас творится. Не интересуетесь, не замечаете. А в под-
вале, между прочим,' кот живет. Здоровенный такой котя-
ра. Аристотелем зовут. Между прочим, совсем не дурак.
Она помолчала. Потом, поколебавшись, доверила мне
тайну котовых страданий:
— Кошку завел себе, глупый. Вся такая из себя. Фу,
какая! Помыкает им, как бог на душу положит. А он все
ее выходки терпит. Она всю ночь концерты с Васькой из
второй квартиры закатывает под окнами, а потом весь
день спит. Арик весь извелся из-за этой стервы.
Я сочувственно поддакивал. Покажется странным, но я
больше не удивлялся тому, что говорит ворона. Конечно!
Проживи я столько, сколько она, так и я бы по-вороньи
заговорил. Единственное, что тревожило меня, так это то,
что мне делать с нею. В какой институт с нею бежать? Да
и надо ли бежать? Где-то в памяти промелькнула мысль, что
Сергей пивком балуется да шуточки свои отпускает по по-
воду и без него. Я в пивнуху ходил только для того, чтобы
хоть на час окунуться в атмосферу доброжелательных и
нетребовательных слушателей, готовых выслушать мои по-
луоткровения-полужалобы. Острая тоска по собеседнику,
вернее, по сочувствующему слушателю шевельнулась в ле-
вой половине груди.
С нею поговорить, что ли? Рассказать о своей работе,
пожаловаться на шефа-зверя?
326
Я оживился:
— Многоуважаемая Луарда! Разрешите мне пригла-
сить вас отобедать со мною.
Ворона польщенно хохотнула.
— Извольте!
Через несколько минут мы сидели за столом. Вернее,
сидел за столом я, а гостья примостилась на краешке сто-
ла, стараясь держаться поближе к тарелке с колбасой. Я
прихлебывал огненный чай и жаловался на тяжелую участь
репортера:
— Вот он и выставил меня как мальчишку. А где я
ему к понедельнику материал найду? В зоопарке?
— Паркуа па? — воскликнула ворона на чистейшем
французском.
— Чего?
— Я говорю: «Почему бы и нет?» — перевела Луарда
на мой родной русский.
Она проглотила кусочек колбасы, пару раз изящно про-
вела клювом по салфетке и спрыгнула на пол.
— Да, почему бы не в зоопарке?—она кавалерийской
походкой прошлась до балкона и повернулась ко мне.—
Интервью со зверем! Потрясающе!
Меня разобрал смех. Хотя идея насчет зоопарка не-
плохая. Стоит проветриться.
— Зоопарк есть место, где звери могут посмотреть на
людей, которые зачем-то ходят, чего-то там смотрят. При-
мкнем же к этим зевакам!
Сунув в карман диктофон, я галантно предложил Луар-
де руку. Она хохотнула и вылетела в окно. А я, спускаясь
по лестнице, пришел к выводу, что ворона не такое уж
глупое создание. И уж умнее тех, кто их глупыми считает.
На трамвайной остановке было полно народу. Трое
акселератов в пионерских галстуках курили, скромно за-
жав сигареты в кулак. Какая-то дама преклонного возраста
трмно обмахивалась платком, и от нее во всё стороны рас-
плывался удушливый запах «Белой сирени», нестерпимый
в этот жаркий летний день.
Вдруг мне в плечо впились острые коготки. Луарда, а
это была она, прошептала извинения и ослабила хватку. Со
стороны я был похож на капитана Силвера с его неиз-
менным попугаем на плече. Не хватало только костыля и
крика: «Пиастры! Пиастры!» Подошел трамвай, и толпа
кандидатов в пассажиры ринулась к распахнувшимся две-
рям. Мне повезло, и я очутился на задней площадке ваго-
327
на. Двери зашипели и сдвинули свои створки. Я немед-
ленно начал задыхаться. Пот градом катился по лицу,
рубашка прилипла к телу. Мучительно тяжело дыша, я
обратился к верзиле в короткой- футболке и немыслимо
широких «бананах», который стоял возле закрытого вен-
тиляционного люка и довольствовался тем,- что его обда-
вало слабой струйкой свежего воздуха из отворенного окна.
— Эй, парень! Открой люк, пожалуйста. Ведь задох-
немся!
Тот заржал:
— Дыши глубже, дядя! Мне и так неплохо!
Я открыл было рот, но рядом с моим ухом раздался
повелительный голос Луарды:
— Вы что, сударь, оглохли? Вам же сказали люк от-
крыть? Вот и открывайте!
Лицо верзилы медленно вытянулось. Говорящая воро-
на — слишком непонятно для его мозгов. А все, что непо-
нятно, вызывает уважение. Обладатель «бананов» не был
исключением. Окрик вороны подействовал на него магиче-
ски, и он молча толкнул люк. Поток прохлады ворвался в
салон. Вся задняя площадка повернулась ко мне, даря
ослепительную коллективную улыбку. Луарда смирно по-
правляла перья и делала вид, что происходящее ее не ка-
сается. Внезапно в воздухе повис визгливый голосок:
«Предъявите талончики! Контроль!» Несколько «зайцев»
ринулись поближе к спасительным дверям. Я вспомнил, что
и сам забыл закомпостировать талон. И теперь в жуткой
спешке шарил по карманам. Он нашелся в ужасно узком
заднем кармане джинсов, и я основательно помучался, по-
ка вытащил его. Контролер была уже в двух шагах от ме-
ня. Поднятая рука с талоном стала медленно опускаться.
Тут над головами мелькнула тень, и белый клочок исчез
из моей судорожно сжатой руки. Я посмотрел на Луарду.
Она, проворно орудуя клювом, засунула талон в щель ком-
постера и всей массой навалилась на рукоять. Это уже по-
пахивало Булгаковым. Когда ворона вновь уселась на
плечо, я шепотом спросил:
— Слушайте, Луарда! Это не вы навели Булгакова на
эпизод с котом?
— Не, не я,— ответила она тоже шепотом.— Бегемот
не имеет ко мне никакого отношения.
Активно орудуя локтями, ко мне протиснулась толстая
женщина в аляповатом платке поверх бархатной щапочки-
«таблетки». Она одна, казалось, не страдает от неимовер-
328
ной июльской жары. Не говоря ни слова, она сунула мне
под нос жетончик контролера. Я молча протянул талон,
она также молча разорвала его и опять же молча устави-
лась на Луарду. Я не выдержал и решил прервать немую
сцену.
— Что еще?
— Ваша птица?
— А что?
— Штраф.
— За что?
— Птиц надо возить в клетке и оплачивать ихний
провоз.
— Еще чего?
Я закусил удила. Хотел еще что-то добавить, но на-
ткнулся на ледяной взгляд и умолк.
— Гражданин! Нарушаете! Ваша птица — «заяц»!
Тут в разговор влезла ворона. Она приняла слово «за-
яц» в точном его значении и возмутилась:
— Я не заяц, сударыня! Зайцы не летают, а я летать
умею.— Она демонстративно расправила крылья.
Контролер была неумолима.
— Едешь? И едь молча!
— Чего это вы мне клюв затыкаете?
— Ты глянь-ка! Курица разговорчивая! — Контролер
почуяла добычу, и ее ноздри раздулись в предвосхищении
схватки.— Ишь ты, пернатая! А ну, кыш отсюда! Кыш,
тебе говорят!
— Что значит, «кыш»?
— Кыш, цыпленок заморенный, гниль инкубаторская!
Вагон остановился, и торопливая толпа отнесла нас от
расходившейся ревнительницы закона. Луарда напоследок
успела крикнуть:
•— Курица не птица! Контролер — не человек!
Дружный смех заглушил последние слова «не человек»,
брошенные нам вослед.
Перед нами распахнул ворота зоопарк. Я купил билет
и протянул его. дремавшей у входа подслеповатой старушке.
Она что-то сонно буркнула и вновь погрузилась в дрему.
Скандал, устроенный Луардой, расстроил меня, и я с
тоской глядел на толпы отдыхающих, как 4ia потенциаль-
ные объекты сварливости птицы. Когда мы зашли в уеди-
ненную тенистую аллейку, я посадил Луарду на спинку
скамейки и сел сам.
— Ну что, уважаемая? Где вас-то учили скандалить?
329
— А чего она прицепилась?—Ворона нахохлилась и
закрыла глаза матовой пленкой.— Я таких на дуэль вы-
зывала!
— Ладно! Забудем об этой истории.
Я откинулся на высокую спинку и закрыл глаза. Мяг-
кий ветерок обдувал лицо, высушивал промокшую от пота
рубашку.
— Александр! Прошу вас, пойдемте к зверям,— Луар-
да затеребила манжет рубашки. Я со вздохом поднялся.
— А зачем мы сюда приехали?:—поинтересовался я у
вороны, деловито шагавшей впереди меня.
— Как «зачем»?!—Луарда перешла на скок.— Интер-
вью брать у интересных... э-э... жителей города.
— В зоопарке? — Моему удивлению не было предела.
Ворона остановилась и, поразмыслив, влетела на ука-
затель, устроившись на уровне моего лица.
— В конце-то концов!—Она театрально развела кры-
льями.— Кому нужен материал? Тебе. И не просто мате-
риал, а сенсационный! Рассказ того же крокодила. Како-
во, а?
Она сделала пируэт, но едва не свалилась на землю. С
трудом удержала равновесие и примостилась на прежнее
место.
— Так вот,— продолжала она цвой монолог,— сего-
дняшний день принесет тебе славу.
— Но...
— Без «но»! Я буду переводить. И тебе разве самому
не интересно?
Мне оставалось подчиниться. И мы пошли туда, куда
указывала деревянная стрелка с полустертой надписью и
силуэтом чего-то очень большого. Ворона нырнула в за-
городку и преспокойно уселась возле серой туши с малень-
кими глазками и добродушной полуулыбкой. Луарда карк-
нула в последний раз и повернулась ко мне.
— Извольте спрашивать.
* * *
*
В понедельник я предстал пред ясные очи редактора,
имея в кейсе интервью, а на плече ворону.
— 'Это что за грач?—спросил шеф вместо привет-
ствия.
—• Это ворона, а не грач,-—смирно Пояснил я.
330
— Ян говорю — самка ворона, грача,— безапелляцион-
но резанул шеф.
Помня старый афоризм, что легче вырвать глаз, чем
признать свою неправоту, я промолчал и присел на крае-
шек расшатанного стула..
Редактор стал читать интервью. Уже на первом вопро-
се-ответе его брови удивленно поползли вверх. На третьем
его лицо съежилось в плаксивой гримасе смеха. Дальше он
уже откровенно хохотал. Добравшись до конца, достал ог-
ромный носовой платок, вытер вспотевшие от смеха голову
с потрясающей лысиной, шею и громко высморкался.
— Хоть это и не совсем то, но в номер пойдет. И кто
тебе такую идею подбросил? А? Бегемота интервьюировал!
Ха!
— Гиппопотама,— поправил я.
— Не вижу разницы,— вновь отрезал шеф и пробежал
глазами по тексту.— Ответы хороши. Особенно этот: «Гип-
попотам ответил: «Да что харч... Да разве это харч? Сто-
рож половину продуктов своим свиньям относит».
Редактор снова рассмеялся.
— Я не вижу ничего смешного,— оборвал его я.— Это
у сатириков смешно, когда льву мясо не дают. А я говорил
о реальном звере.
— Ладно, не кипятись.— Шеф снова полез за своим
платком.— А что это за В. Луарда, которая «переводила»?
Я обеспокоенно взглянул на Луарду.
— Понимаете, Луарда — это она.—Я указал пальцем
на ворону.— Она и переводила.
— А-а-а! Ясно!—Шеф придал физиономии деликатно-
постное выражение. —Понимаю. Молодая, красивая. Ко-
роче, профессиональная тайна. Так?
— Нет, не так!—Луарда мягко спланировала на стол.—
Вам же сказали, что Луардой зовут меня.
Редактор ошарашенно смотрел на ворону, на меня...
— Ну ты даешь, старик! Где такую взял? Из-за
«бугра» ?
Он попытался схватить Луарду, но та ловко увернулась.
— И что это за манера, хватать незнакомых дам?—
возмутилась она.— Жену свою хватай!
Шеф радостно заржал и все-таКи умудрился схватить
ее за хвост.
Я рванулся к нему и услышал два вопля: вопль вос-
торга «Гыыы» и длиннющий монолог, в котором через
слово попадалось слово «мать». Кровь бодренькими струй-
331
ками стекала из пробитого Луардой указательного пальца
шефа. Сама же виновница переполоха спокойно сидела на
несгораемом шкафу.
— Я же говорил, что она живая!
Шеф совсем осатанел и указал мне окровавленным паль-
цем на дверь.
— И своего летающего вурдалака забирай!
Я тихонько притворил дверь. Луарда смиренно сидела
на плече.
— До свидания!—крикнула она шефу, когда он смот-
рел на нас из окна своего кабинета.
Дома состоялась воспитательная беседа. Я долго втол-
ковывал вороне о ее ошибках. Делал красивые жесты, взды-
хал, закатывал глаза. Все тщетно. Она с монотонностью
метронома долбила кусок колбасы. Наконец я устал.
— Ты хоть что-нибудь поняла?—устало спросил я,
переходя на более демократичное «ты».
— А ты?—Ворона оставила свою колбасу.— Ты-то
сам понял?
— Что?
— О, боги! О, небеса!—Она взвилась под потолок и
оттуда продолжала.— Ты ничего не понял! Тебя не уди-
вила говорящая ворона? Да где же твое чувство сенсации,
журналист!?
Ворона приземлилась на диван рядом со мною.
— Хорошо. Я вижу, что людей не исправишь.—Она
тяжело вздохнула.— Какой-то ваш древний сказал, что де-
градация человека начинается с потери им фантазии. Где
твое воображение, человек? Ты уже не строишь воздушных
замков. Ты слишком практичен для такого пустого дела.
Потеряв игру, ты потерял Мечту. Почему ты один? Мол-
чишь? Молчи. А я скажу. Ты потерял чувство прекрас-
ного, человек. Мальчишкой тебя манили океанские просто-
ры и дали. Ты рвался вперед, желая перевернуть и покорить
мир. Ты писал стихи и ждал любовь. Любовь вечную и
безрассудную. Ты горел на работе и бредил своим Делом.
Все, все в мире казалось тебе доступным. Ты шутя раз-
бивал преграды, о которые сегодня в кровь разбиваешь
кулаки. Ты мечтал и ждал своего звездного часа. А те-
перь?! А теперь?!!! Ты мертв, человек! О, нет! Ты еще
дышишь, еще стучишь на машинке, отрабатывая получку.
Ты еще смотришь в небо. Но смотришь для того, чтобы
знать — надевать плащ или нет. Ты еще смотришь на жен-
щин в уличной суете. Но ищешь среди них не единствен-
332
ную и неповторимую, а служанку, которая приведет в по-
рядок твою берлогу, будет стирать твои рубашки и растить
твоих же детей! Опомнись, человек! Ты еще не стар, еще
в здравом уме и трезвой памяти. Оглянись же и запомни,
что творится вокруг тебя. Тысячи одиноких ждут тебя,
миллионы жаждущих сердец просят у тебя подтверждения
твоего таланта. И все они просят о помощи. И если не ты,
то кто же тогда?! Если не ты, то кто же?!
Ворона замолчала. Я хотел было объяснить, поклясть-
ся, но...
— Молчи, человек. Молчи. Думай и молчи. Пиши и
молчи. Ну а мне уже пора. Мир невелик. Может, и встре-
тимся.
Ворона снялась с дивана и подлетела к настежь откры-
тому окну.
Я знал, что Луарда никогда уже не вернется к нам, лю-
дям. И тогда понял: «Кто же, если не я?!»
Сергей ТРУСОВ
БЕГСТВО
Когда в разгар отпусков к вам на работу прибывает
новое оборудование, а осенью ожидается комиссия из ми-
нистерства,— грандиозные планы на лето приказывают дол-
го жить.
Ты ждал июня, и он пришел. За окнами буйствует
солнце, где-то шумит море, по вечерам стрекочут цикады, а
в глубине пальмовых аллей целуются влюбленные. Ты же,
пыхтя от натуги и обливаясь потом, таскаешь с этажа на
этаж тяжеленные ящики. В конце концов, начинает казать-
ся, что это лето в твоей жизни последнее, и вслед за ним
наступит бесконечная зима с трескучими злыми морозами.
Нимб мученика слепит глаза, и ты видишь в повседневных
заботах то, чего в них нет. Наделяешь ящики разумом и
начинаешь их крыть почем зря.
Жажда перемен превращает тебя в шагающую завод-
ную куклу, которая, даже натолкнувшись на стену, про-
должает перебирать ногами. Когда выясняется, что ящик
с программной документацией прибудет позже и програм-
мисту делать пока нечего,— ты идешь к начальнику. Под
напором твоих слов он молчит, хмурится, тяжело дышит, а
затем говорит «ладно» и отпускает на неделю. Стена от-
ступает.
Ты приходишь домой и не знаешь куда себя деть. В
патетическом приступе собираешь рюкзак, мужественно
сомкнув губы и мысленно повторяя: «Бежать!». Электрич-
ка уносит тебя из города, и через несколько остановок ты
углубляешься в лес в надежде отдохнуть от них всех.
Ты убежал.
* * *
»
Шел третий день добровольного отказа от благ циви-
лизации. С рюкзаком за плечами я топал по лесной тро-
пинке и с удовольствием ощущал, как мои ноги пружинисто
отталкиваются от земли. Голова была полна свежих впе-
334
чатлений, умных ^мыслей, и с непривычки слегка гудела/ Я
спешил, опасаясь, что, если остановлюсь и расслаблюсь,
оставшиеся дни пролетят незаметно.
Поначалу мне часто попадались дачные строения и
собиратели грибов и ягод. Я ускорял темп, стараясь до-
стичь безлюдных мест. Желание хоть немного побыть от-
шельником Робинзоном или Зверобоем — таилось во
мне всегда. Кроме того, я надеялся встретить Неведомое,
но до сих пор ничего подобного не встретил.
Лишь в конце третьего дня я оказался в настоящем ле-
су. Высоченные сосны скрывали солнце, и внизу было сум-
рачно. Чаща, бурелом, густбй папоротник и заросшие мхом
валуны.
Потом лес поредел, и, взобравшись на пригорок, я уви-
дел болото. Оно тянулось далеко и упиралось в частокол
деревьев. Еще дальше виднелись синеватые холмы. Пы-
таться обойти неожиданное препятствие было бессмыс-
ленно. Возвращаться назад тоже не хотелось. Время бли-
зилось к вечеру, и мне не улыбалось продираться сквозь
завалы, которые я только что преодолел. Походив взад-
вперед, я обнаружил ровную сухую поляну.
Через час поляна моими усилиями приобрела вполне
обжитой вид. Пламя костра облизывало закопченный ко-
телок, и я вновь поднялся на пригорок, чтобы получше
рассмотреть болото.
Быстро темнело. Солнце превратилось в багровый диск,
иссеченный полосками облаков. Диск опускался куда-то за
край земли, поджигая нефо и лес. Стволы мертвых дере-
вьев, торчащие над трясиной, обугливались на глазах.
Я отступил. Гамма цветов подействовала на меня угне-
тающе, и я пожалел о выборе места для ночлега. В то же
время мне подумалось, будто я нашел то, что искал. Неве-
домое, чем бы оно ни было, коснулось этих мест.
Поужинав, я забрался в палатку. Полчища комаров,
казалось,* не кормились с момента рождения. Несколько
раз я выбирался наружу и просовывал в свое убежище
тлеющую головешку. Жалкие эти потуги лишь раззадори-
ли кровопийц, и я избрал тактику измора. Набросал в
костер веток и уселся рядом, ожидая, когда мошкара уго-
монится.
Одиночество располагает к отвлеченным размышлени-
ям, и злобные нападки комариного племени навели меня
на мысль о его ненависти к человеческому роду. Эволюция
поскупилась в отношении насекомых, которые лишь суе-
335
тятся и усложняются, силясь обрести сознание. Я был для
них объектом биологической мести. Ничего удивительного,
счастливчики всю жизнь испытывают на себе огонь из
всех видов оружия, которым располагают неудачники.
С болота доносилось кваканье лягушек. Костер про-
горел, и лишь алые угли, похожие на огни далекого ночного
города, жадно таращились в темноту. Млечный Путь обо-
значил в небе дорогу, по которой мне никогда не пройти.
Я гость в этом огромном мире, и после моего ухода здесь
ничего не изменится. Все так же будут светить звезды,
квакать лягушки и тлеть угли погасших костров.
Я позавидовал комарам. У t кого нет разума, тому
незнакома грусть. Неудачников не волнуют проблемы, по-
рожденные тем, чего они не имеют. В этом их преимущество.
Хруст ветки прервал невеселые раздумья.
За три дня шепот леса стал для меня привычным. Я
перестал вздрагивать по пустякам и всматриваться в
каждый куст. Но сейчас неизвестное доселе чувство под-
сказало мне» что я не один.
.... Не меняя позы, я обшарил глазами темноту. Наверное,
Зверобой поступил бы иначе. Он бы отпрыгнул в сторону
и через секунду лежал бы незримый, готовый на слух па-
лить из «оленебоя». Я же походил на глупого страуса,
зарывшего голову в песок. Единственное, что сделал,— это
незаметно подтянул топорик.
Откуда-то сбоку вышел человек и громко .произнес:
— Вечер добрый! Обогреться позволишь?
Мне полегчало. Злодей бы подкрался сзади и попытал-
ся оглушить дубиной с тяжелым корневищем на конце.
Хотя... я ведь ни разу не встречал настоящего злодея.
— Пожалуйста.—Я поднялся и бросил на угли охапку
хвороста.
Человек подошел, и я разглядел фуражку с зеленым
околышком.
— Я лесник,— сказал незнакомец.— Смотрю, костер
горит, вот и решил поинтересоваться. Вы один?
— Да.
— Я за вами наблюдал.— Он ткнул куда-то рукой.—
На браконьера вы непохожи. Турист?
— Нет. Просто отдыхаю. Отпуск.
— Понятно.— Он присел на корточки.— Городской?
— С огнем надо поосторожнее. Лес сухой, не, угля-
336
дишь — и пойдет трещать. А вы сидите на месте, я думал,
может, уснули. Не помешал?
На вид ему было около пятидесяти. Держался он ми-
ролюбиво, красноватое в отблесках пламени лицо выража-
ло радость от возможности поболтать. Форменные китель
и фуражка внушали доверие. '
Я улыбнулся и повесил над костром котелок с остыв-
шим чаем.
Поначалу темой нашего разговора был лес и связанные
с ним проблемы, волнующие лесников. Однако вскоре Фе-
дор Николаевич — так звали нового моего знакомого —
понял, что в данном вопросе я собеседник никудышный.
Некоторое время мы просто смотрели на догорающий ко-
стер. Потом беседа возобновилась, избрав иное русло, но
сквозь дремоту я слабо улавливал ее смысл.
— ...нехорошее место,— донесся до меня обрывок фра-
зы, и я невольно вздрогнул.
— Что?
— Я говорю, удивился, увидав здесь костер,— пояс-
нил лесник, пошуровав угли.— Люди избегают этих мест.
Сон слетел с меня в один миг.
— Почему?
Лесник вздохнул.
— Да разве их разберешь. Слухи всякие ходят, а спро-
сишь кого — молчит или отшучивается. Один вот сказал
недавно — видел такое, чего быть не может, но не расска-
жу», чтоб за дурня не посчитали.
Я передернул плечами и подбросил в костер веток. То
ли лесник решил рассказать на ночь пару страшных исто-
рий, то ли здесь и впрямь что-то происходит. Место под-
ходящее. Болото и вообще...
— А вы сами что-нибудь видели?—спросил я, поста-
равшись усмехнуться.
— Видел,— тихо произнес Федор Николаевич.
Пламя костра освещало стену леса, а дальше был со-
вершенный мрак. Там что-то происходило. Бесшумно но-
сились в воздухе крылатые твари, осторожно ступали ни-
кем не виданные существа, подолгу замирали за каждым
деревом, переглядывались и подавали друг другу какие-то
знаки. Приближались, но в полосу света не выходили.
Мои надежды на встречу с Неведомым, кажется, осу-
ществились.
— Человечка видел,— проговорил лесник, подняв на
меня глаза.
337
— Какого человечка?
— С виду обыкновенного. Вроде вас, например, или
меня.
— Ну?
— Поговорили мы с ним. Разошлись. Я оглянулся — а
его нет.
— Как так нет?
— А вот так. Между нами шагов десять было. Ни де-
рена, ни куста — поляна.
— Хм... Может,, спрятался?
Лесник покачал головой.
---Я искал. Несколько раз окликнул. Потом ушел.
Мы замолчали. Здравомыслящие люди убеждены, буд-
то чудес не бывает. Это их дело. Я никогда не был здраво-
мыслящим и потому поверил. Так интереснее жить, хотя и
чаще попадаешь впросак.
Было очень здорбво сидеть вот так, у костра, и созна-
вать, что вокруг происходят странные вещи. Я боялся, что
лесник, продолжив рассказ, сведет его к тривиальной раз-
гадке и все испортит. Однако любопытство оказалось силь-
нее, и я спросил:
—А как он выглядел, этот человек?
— Старичок,— коротко ответил Федор Николаевич.—
Маленький сухонький старичок.
— Ну хорошо, а о чем вы говорили?
Федор Николаевич усмехнулся.
— Он представился лесником и спросил, что я здесь
делаю.
— Интересно. Но ведь лесник-то вы?
- Я.
— Это был ваш коллега?
— Всех своих коллег в округе я знаю в лицо.
— Ну тогда просто сумасшедший. Или шутник. Он
увидел вашу фуражку, китель. И решил подурачиться.
— В тот день я был без формы,— задумчиво произнес
Федор Николаевич.— А вот на нем форма была.
— Какая?
— Наша.
Я почувствовал, что начинаю путаться. Был один лес-
ник, стало два. Кто настоящий? Прикину, так и этак и
решил, что Федор Николаевич меня разыгрывает. Навер-
ное, среди лесников ходит такая известная шутка, и они
не упускают случая подкузьмить дилетанта. В данном слу-
чае— меня... Стало неинтересно. Я ожидал истории из
338
жизни лесных привидении, а тут какие-то лесники. Чтобы
не огорчать собеседника, я промолчал.
— Я сразу заподозрил неладное,— продолжал Федор
Николаевич.— Но виду не подал. Сказал, что собираю
ягоды, и, как бы ненароком, задал пару вопросов, на кото-
рые смог бы ответить только настоящий лесник.
— Ну и?
— Он ответил.
— А потом?
— Потом спрашивать начал он. Очень странные были
вопросы.
— Например?
— Он спросил, нравится ли мне болото.— Федор Нико-
лаевич как-то напряженно хмыкнул и стрельнул в меня
глазами.— Ничего вопросик, а? Вот вам — нравится?
Я подумал и пожал плечами.
— Вообще-то да. Есть В нем что-то... сильное, злове-
щее, необузданное. Но пока спящее.
— Вот-вот! — обрадовался мой лесник.— И у меня та-
кое же чувство. А старичок так и сказал: я, говорит, на-
блюдал за вами, когда вы болото разглядывали, поэтому и
спрашиваю. Вижу, говорит, что оно произвело на вас впе-
чатление.
Я зачем-то кивнул. Какая-то мысль настойчиво сверби-
ла мозг, но Федор Николаевич не дал сосредоточиться.
— Потом он сказал, что болото это не простое. Будто
и не болото вовсе, а му... му...— Лесник смущенно крякнул,
достал из кармана клочок бумаги, развернул и по слогам
прочитал: — Му-та-ци-онная зона.— И добавил: —- Я за-
писал, чтобы не забыть. Мудреные слова, непонятные.
На традиционные шутки это не походило, и мне стало
не по себе. Ночь, дремучий лес, ненормальный лесник —
сочетание малоприятное. Теперь мне хотелось, чтобы фи-
нал наступил поскорее, оказавшись смешным и незатей-
ливым.
Но Федор Николаевич гнул свое, пугая серьезным
лицом.
— Старичок сказал, что раньше оно было чем-то иным,
а потом стало болотом... Или болото стало им. В общем,
не разберешь. Мы люди темные, нам не понять.
Когда это раньше?—недовольно буркнул я.
— Давным-давно. Нас тогда еще не было. И леса тоже
не было.
— А что было?
339
— Может, вообще ничего. А может, что-то и было. Не
знаю.
Воцарилось молчание. Я внимательно разглядывал
лесника. Кажется, он почувствовал себя неуютно. Засопел,
завозился, устраиваясь поудобнее, но мне показалось, что
он хитрит. Пытается скрыть беспокойство.
Я хмуро потребовал:
— Дальше.
Федор Николаевич оживился.
— Вот и я сказал, дальше, мол. А он говорит, что бо-
лото в чем-то там опоздало, не воспользовалось моментом,
не успело. Теперь, значит, поздно, а когда следующий
случай представится — неизвестно.
Он осторожно глянул на меня и, воодушевившись моим
терпением, затараторил быстро и сбивчиво:
— Оно... болото то есть, может и само кое-чего достичь
и, надо сказать, достигло, но мало. Оно не знает как, и
поэтому хочет чужими успехами попользоваться. Времен-
но, конечно. Потом все вернет, как и было. Даже своим
поделиться, это уж обязательно. Мол, в обиде не оста-
нетесь...
— А зачем?
— Что... зачем?— прошептал лесник.
Кажется, он испугался. Не веря в успех, он страстно
желал убедить меня в своей правдивости, а теперь оторо-
пел оттого, что я принял все доводы и заговорил на его
языке. На самом же деле, я задал первый попавшийся
вопрос.
— Зачем, э-э... пользоваться чужими успехами?
— А оно...— Лесник сглотнул.— Оно могло бы до-
биться большего, но у него нет опыта.
— Какого опыта?
Он напрягся, губы у него дрогнули, а глаза посмотрели
с мольбой и как-то по-собачьи. Мол, догадайся сам, ты
ведь умный, а я говорить не умею. *
Но все же сказал. Выдохнул:
— Человеческого... опыта.
Я не знал, что еще спросить. Пытаясь разобраться, с
болотом, увяз по уши. Перед глазами стоял неприятный
старик и шепелявил беззубым ртом, неся околесицу. Бред
оказался заразительным. Чтобы избавиться от навязчивой
картины, я лег на спину и стал считать звезды.
В небе чиркнул метеорит, и его фосфорный след поста-
вил меня перед выбором. Оба варианта — встреча с Не-
340
ведомым или встреча с сумасшедшим — одинаково Малове-
роятны. Правда, для идиота Федор Николаевич рассуждал
чересчур последовательно. Странный все-таки лесник. Не-
типичный.
Федор Николаевич понуро смотрел в потухший костер.
— Вот и вы не поверили,— с грустью заметил он.— И
никто не верит.
— Да ну что вы!
Мне стало совестно. Никаких вариантов! В природе до
сих пор встречаются тайны, и это прекрасно. Человечек?
Ну и пусть! Исчез? И на здоровье! Когда-нибудь наука и
этому найдет объяснение. Будем продолжать диалог.
— А откуда он взял все это?
Федор Николаевич вздохнул, секунду помедлил и
сказал:
— А он сам... оттуда.
Я не понял, и лесник пояснил:
— Из болота он.
— У него там свой дом, что ли?—спросил я и сжал
губы, которые упрямо растягивались в улыбке.
— Нет. Дом ему не нужен. Когда он там, он не чело-
век, а когда выходит, становится человеком. Вернее, толь-
ко похожим, а на самом деле тоже не человек. Я, наверное,
непонятно объясняю?
— Ну почему же, в принципе ясно... Вообще-то нет, ни-
чего не ясно. Вы ему сказали, что вы лесник?
— Сказал. И даже удостоверение предъявил.
— А он что?
— Он засмеялся. Я, говорит, знал, что встречу когда-
нибудь настоящего лесника.
— Сознался, значит?
— Сознался.
— Ну и кто же он на самом деле?
— Сказал, что его болото сделало. Для разведки.
Я промолчал. Наверное, у Федора Николаевича шпио-
номания. Кажется, есть такие люди, которым повсюду ме-
рещатся шпионы. Враги не дремлют и засылают своих ла-
зутчиков прямо в болото. Там у них резиденция.
Вообще-то мне повезло, будет о чем рассказать друзьям.
— И комары здешние тоже разведчики,— продолжал
бубнить лесник.— Болото их породило, чтобы они всю
живность исследовали, которая вокруг ходит.
Это было уже слишком. Я ничего не ответил, только
посмотрел — и Федор Николаевич поспешно добавил:
341
— Это старичок так сказал.
Странная была ночь. Я узнал много нового. Оказыва-
ется, и в наше время шастают по лесам старички-колдуны,
прикидываясь лесниками. Лешие в современном обличье.
— Ну и какова же цель этих исследований?
— Болото большие силы в себе чует,— объяснил
лесник.— А как ими распорядиться, не знает. Вот и хочет
нашу жизнь изучить. Чтобы понять, а может, и помочь
чем. Оно ведь тоже живое, но по другому пути пошло, и
вроде как в тупике сейчас.
«Параллельные прямые пересекаются в бесконечно-
сти»,— не к месту подумал я и сказал:
— Так пускай бы этот старик шел себе в город или в
деревню, изучал бы там, что надо, и помогал.
— Не може! он далеко от болота отходить,— произнес
лесник с укоризной, словно заступаясь за коллегу.— Да и
по времени не успеет. Он же не настоящий. Конструкция
сложная, недолговечная — рассыпается.
Помолчал и добавил:
— И не город ему нужен, а люди. Нутро ихнее.
Так. Час от часу не легче. Досужая игра слов выраста-
ла во что-то законченное. Кажется, с чего начали, тем и
завершим — исчезновением старичка.
— Ну, а чего этот старик хотел? Предлагал что-нибудь
конкретное?
— Предлагал.—Лесник посмотрел на меня как будто с
надеждой.— Отбрось, говорит, все сомнения и войди в бо-
лото. Хоть на пару секунд.
— Как — войди?!
— Ну, погрузись, что ли.
— Да он псих!
— Конечно, псих,— послушно согласился Федор Ни-
колаевич.— Я тоже сказал, что псих.
— А он?
— Он говорит, не хочешь — не надо. А поверишь или
тягу в себе услышишь — приходи и не сомневайся.
— Какую еще тягу?
— Болото ведь не простое. Раз ты рядом с ним побыл,
оно тебя потом за тыщу километров найдет и позовет.
— Бред,— заявил я и задумался.
Мифический старичок предлагал чушь. Я бы рассмеял-
ся, если бы бессонная ночь не убила во мне чувство юмора.
С другой стороны, несмотря ни на что, рассказу лесника
нельзя отказать в логичности. Я, как программист, смот-
342
рел со своей колокольни. Если принять несколько аксиом
о мутации болота, последующие рассуждения выглядят
вполне убедительно. В истории математики немало приме-
ров,. когда абстрактные и абсурдные на первый взгляд
умозаключения приводили к новой картине мироздания.
Это меня беспокоило. Я искренне желал встретить Не-
ведомое, но теперь противился этой встрече...
Небо на востоке заголубело, однако спать расхотелось,
хотя я и устал чертовски/Наконец бледнеющие в вышине
звезды. подсказали ответ. Наверное, Федор Николаевич
страдает бессонницей и за долгие ночи перечитал уйму
фантастической литературы. Как следствие — разработал
свою теорию, а поделиться не с кем. Вот и шатается по
лесу в поисках оппонентов. Жена его, конечно, не понимает.
Попробуйте, предложите собственной жене погрузиться в
болото. Все предварительные доводы она не воспримет, а
само предложение расценит совершенно однозначно...
А в общем, молодец. Свою концепцию чужими устами
апробирует. А чтобы пострашнее вышло, на себя намекает.
Другой бы сразу быка за рога — я, мол, такой-то и такой-
то, живу в болоте, пошли со мной. А этот старичком при-
крылся, из-за спины выглядывает и в свою грудь пальцем
тычет. На «прозрение» мен.я наводит, психолог! Нет, голу-
ба, не доставлю я тебе удовольствия, не испугаюсь.
— Ладно.— Я поднялся, разминая затекшие ноги.—
Пора собираться. Светает уже.
Федор Николаевич тоже подхватился.
— Вы уж меня извините. Всю ночь из-за меня проси-
дели. Вы бы поспали, что ли? А я вам черники принесу.
— Спасибо, но мне пора. На работу скоро. Три дня
сюда, три дня обратно. Как раз успею.
— Ну что ж, конечно. Стало быть, не поверили?
— Чему?
- Ну... про старичка?
— Вы знаете, пожалуй, нет.
— Я тоже сначала не поверил. А когда он исчез, при-
задумался. Может, и верно, а?
— Все может быть,— согласился я и отправился соби-
рать палатку.
Федор Николаевич мне помог, потом мы попрощались,
и я ушел, ни разу не обернувшись...
Как-то незаметно рассвело, небо словно умылось, а вер-
хушки сосен вспыхнули золотыми спичками.
343
Абдукаюм ЮЛДАШЕВ
ПУТЫ.
Лабухи, . слетающиеся на легкие свадебные деньги в
Узбекаул, называют его «солнечным приютом». Уж чего
другого, а солнца здесь, в самом центре Голодной степи,
предостаточно. На десяти извилистых улицах Узбекаула
живет около двухсот семейств, как минимум, по десять душ
в каждом.
Предки узбекаульцев — воинственные кочевники. На
пьяных верблюдах и быстроногих арабских скакунах носи-
лись они с запада на восток и обратно, приводя в ужас
иноверцев. Теперь от этих славных и суровых времен оста-
лись только обрывки гордых легенд и таинственных пред-
сказаний.
Принадлежащие аулу пастбища четверть века назад
были распаханы, что именовалось «освоением целины», по-
сему скотоводство практически исчезло. Жители аула вы-
нуждены выращивать хлопок, который «актив» с подчерк-
нутой торжественностью величает «белым золотом».
Два ручейка, проползшие через шафрановую степь
серебряными змейками, впадают в большое водохранили-
ще, расположенное у южной границы аула. Этой водой
поливают поля. Изредка, если природа расщедрится на
снежную зиму и дождливую весну, несколько робких ка-
пель из этих ручьев’ достигают хауза у северной границы
аула, мелеющего из года в год...
...Безмолвная ночь прекрасного месяца сунбула. Яркая
луна сверкает на чистом небе, как золотая подвеска — тил-
лакаш на лбу юной жены, вышедшей из гушанги после пер-
вой брачной ночи. А звезды... Звезды мерцают, словно зо-
лотые пылинки на густых черных волосах кроткой краса-
вицы.
В тишине послышались сухой кашель и приближа-
ющийся топот кирзовых сапог. Трое возвращаются с хлоп-
кового поля* Дед, горбясь, несет на спине тяжелый кет-
мень, еще больше пригибающий его к земле. За ним идет
344
Отец, повесивший на кетмень аркан и чайник. Замыкает
шествие Внук, неся в руке узелок с кусками лепешки, остав-
шимися от обеда.
— Смотрите!—вдруг остановил Отца мальчик, схва-
тив его за руку и громко зашептав на ухо: — Там кто-то
есть!
— Где?—недовольно и устало буркнул Отец.
— Вон,— указал мальчик в сторону большой чинары в
тридцати — сорока шагах справа. Там что-то белело.
— Обойти бы надо,— все так же недовольно пробурчал
Отец.
Но Дед уже поравнялся с чинарой и волей-неволей при-
шлось его догонять. Дед шел, не поднимая головы и ничего
не замечая. А Внук обежал чинару и крикнул:
— Отец, это Женщина!
От неожиданного крика Дед вздрогнул, остановился, с
трудом выпрямился и поднял голову. Отец, непрестанно и
неразборчиво ворча, приблизился к чинаре.
А там... Там лежала Женщина. На ней было платье из
тонкого нежного шелка чистейшей белизны, похожее на
оперение лебедя, убитого лебедя. Длинные густые черные
волосы обрамляли белый мрамор её нежного лица, на пра-
вой щеке черной звездочкой взошла еле приметная родин-
ка, алые, чуть приоткрытые губы пылали, словно свеже-
распустившийся бутон розы, а тонкие, четкие, как крылья
ласточки, брови завершали облик Восточной Красавицы,
словно сошедшей с миниатюр великого Бехзада. Она была
ослепительно, ошеломляюще прекрасна!
— Нечистая сила,— вдруг испуганно забормотал
Дед.— Козни Шайтана!
Облизывая пересохшие губы, Отец прохрипел глухим,
севшим голосом:
— Вчера на аэродроме видел несколько чужих женщин.
Из них, наверное... Эх, лучше бы мы шли своей дорогой!..
— Да, да,— закивал Дед,— надо идти. Лучше остаться
без ужина, чем лишиться покоя... Где появляется женщи-
на— жди беды. Надо, надо идти...
Внук, дрожа как в лихорадке, опустился на колени и,
наклонившись, приложил ухо к груди Женщинщ.
— Бьется... Сердце бьется... Еле слышно...
В этот момент губы Женщины задрожали, как лепестки
розы от порыва ветра, и с чуть слышным стоном она вы-
дохнула:
— Воды...
345
Отец бросился к каналу, но, вспомнив про сегодняшнюю
дефолиацию, с полпути вернулся обратно. Хорошо, в чайни-
ке оказалось несколько капель мутной желтой воды. С тру-
дом проглотив эту воду, Женщина попыталась сесть, от-
талкиваясь от земли слабой, дрожащей рукой. Одновремен-
но другой рукой она поспешно сжала расстегнутый ворот
платья. До сих пор нцкто не обратил на эту деталь внима-
ния. Теперь же Дед и Отец в замешательстве попятились,
словно совершили что-то неприличное, и смущенно пыта-
лись спрятать куда-нибудь свои грязные руки.- Лишь Внук
продолжал старательно помогать Женщине.
Наконец, глубоко дыша, она прислонилась к чинаре.
Несколько минут прошло в молчании.
— Спасибо вам, дорогие,— произнесла вдруг Женщина
чуть слышно.
Отец вздрогнул, словно его коснулся свежий ветерок.
Этот нежный голос воскресил в его заскорузлой от пота
памяти божественные мгновения, которые (о счастье!) все
же выпадали на его долю. И он, не в силах удержать не-
ожиданных слезинок, с горечью отвернулся.
Дед опять закашлялся.
Внук, не отрывая восхищенного взгляда, смотрел на
Женщину.
— Вы кто? —спросил он.
— Я Женщина, — грустно ответила она.
Дед в замешательстве вынул из кармана скомканный
платок и вытер лоб.
— Может быть, доктора позвать? — решился, наконец,
спросить он. '
Женщина отрицательно покачала головой.
— Может, еще какая помощь нужна? — совсем осмелел
Дед.
Женщина опять молча отказалась.
— Тогда... Мы пойдем,— сказал Отец.— Устали. Пора
отдыхать.
— Я вас узнал, узнал...— вдруг покраснев, заикаясь,
заговорил Внук.— Я вас видел раньше... или в телевизоре...
в балете... или... или... во сне...
Отец сделал несколько решительных шагов К дороге.
— Если вам необходимо куда-то идти...— остановился
он.— Если вас нужно проводить...
Женщина, понуро покачав головой, отказалась.
— От дурного запаха закружилась голова, и вот... Я
вам очень признательна...
346
— Тогда... мы пошли,— пробормотал Дед.
— Будьте здоровы. Я не забуду вашу доброту. Да бла-
гословит вас Бог.
Первым стронулся Дед. За ним, тяжело переставляя
ноги, словно отлитые из свинца, двинулся Отец. Внук в
нерешительности стоял на месте.
Вдруг Женщина встала одним легким движением, как
будто распрямилась упругая пружина. Внук видел, что
она хочет что-то сказать, но не решается.
И все же решилась:
—г Постойте, уважаемые... Вы... Вы летать не хотите?
— Что-о?! — Дед и Отец, как по команде, останови-
лись и разом оглянулись.
Женщина, спеша продемонстрировать, торопливо взмах-
нула руками.
— Вот, смотрите... Вот так... Смотрите...— И она взле-
тела! То есть плавно поднялась до верхушки чинары и так
же плавно опустилась точно на то место, с которого взле-
тела.
Дед, в ужасе воскликнув: «О, Аллах!», крепко закрыл
глаза и быстро, словно спасаясь, забормотал молитву.
Отец, остолбенев, разинул рот и стоял, забыв его закрыть.
А внук, восторженно подпрыгивая и хлопая в ладоши, во
весь голос кричал: «Полетела! Полетела! Полетела!»
— Жодугар это! Ведьма, ведьма!.. Молитесь, дети мои,
пусть это нерожденное женщиной исчадие преисподней ис-
чезнет с глаз! Молитесь! Ла илаха иллаллаху...
Старик был в истерике. Женщина пристально посмот-
рела на него, приковав к себе его взгляд.
— Дедушка, дедушка, милый дедушка,— заговорила
она своим чарующим голосом.— Забудьте о нечистой си-
ле, поверьте: летать — это очень просто. Вот смотрите,—
босоногая Женщина прошла по пыльной дороге, не
касаясь ее, так, что ни одна пылинка не шелохнулась.—
Дедушка, расслабьтесь, почувствуйте себя свободным,
представьте, что вы сейчас b постели из мягких невесомых
облаков... Думайте о том, как прекрасна наша Земля, когда
смотришь на нее с высоты... Вы — птица, летящая под об-
лаками... Вы протягиваете руку и собираете горсти жем-
чужных звезд... Вот... Вот!.. Великое Солнце подхватывает
вас горячими лучами и поднимает выше, выше, выше!.. Под
вашими ногами лениво проплывают облака, а вы все про-
должаете подниматься... Вот и огненный шар Солнца проле-
тает мимо и остается где-то позади, а вас подхватывают
347
лучи других солнц Великой Вселенной, несущей в себе
восемнадцать тысяч миров, подобных Земле... Летите же,
дедушка! Летите!.. Хотя бы на несколько мгновений ото-
рвитесь от этой грешной земли... Летите! Ведь у вас легкая
ноша, вы — перышко филина, вы — лепесток, который да-
же слабый ветерок высоко-высоко поднимает в своих ла-
дошках. Летите же!..
Но Дед, словно столб, стоял на месте и даже не ше-
лохнулся. Женщина растерялась.
— О чем вы думаете?!—с тоской спросила она.
— Все о том же,— покорно признался Дед.— Поско-
рее бы добраться до дома, перекусить чего-нибудь... и
спать... спать... Завтра у нас так много работы...
Женщина резко отвернулась и бесшумными быстрыми
шагами приблизилась к Отцу.
— Отец, думайте обо мне, что угодно, но верьте моим
словам... Я прошу Вас. Бросьте это барахло, которое ско-
вало ваши руки, забудьте мелочные заботы, не стоящие
ломаного гроша. Станьте свободным!.. Ведь в старину
мужчину не считали мужчиной, если он даже в родном
ауле ходит, рабски согнув спину. А ну-ка, распрямите спи-
ну, расправьте плечи, дышите глубоко и свободно! Вы —
свободный человек!.. Когда-то в молодости вы стремились
улететь в Неведомое. Помните?.. Летите же теперь! Ле-
тите! Оно ждет вас... Ваши обрезанные крылья отросли
вновь. Летите!.. Человек создан для полета! И да будет
благословенно то священное мгновение, которое подарило
вам счастье полета!..
И в этот момент... В этот момент кетмень выскользнул
из рук Отца и со звоном упал на землю вместе с чайни-
ком и арканом. А сам Отец поднялся метра на два над
землей, словно его подняли на невидимой веревочке, и тут
же опустился на прежнее место. Но не упал, не пошат-
нулся.
— Отец летает!— радостно воскликнул Внук.
— О чем вы думали ?Ь—со слезами нд глазах спроси-
ла Женщина.
Растерянно переводящий взгляд с земли на небо и
обратно Отец уныло пробормотал себе под нос:
— Все о том же... У нас во дворе всего одна корова, а
я сегодня не смог накосить травы даже на два снопа —
все обработано химикатами. Не знаю, как теперь встретит
жена... Младшему скоро исполнится шесть лет, а мы до
сих пор не сделали обрезание... Наверное, завтра-после-
348
завтра придется просить взаймы тысячи две у заведующе-
го хлоппунктом... Старший скоро вернется из армии, надо
готовиться к свадьбе, опять нужны деньги, деньги...
Женщина вдруг схватилась за грудь, словно пуля по-
пала ей в сердце, побледнела и, шатаясь, повернулась к
Внуку. Упала на колени и, рыдая, стала умолять:
— Лети, деточка, лети, мальчик ты мой! Хоть ты... Ни
о чем не думай, ни на что не оглядывайся... Ведь ты еще
совсем ребенок, чистый, как ангел... Тебя еще ничто не
приковывает к этой земле. Ты свободен! Лети же, маль-
чик мой, лети!..
И Внук полетел.
Женщина стояла на коленях, не отрывая глаз от взле-
тающего мальчика, и рыдала, и смеялась, и молила, и мо-
лилась...
— Лети, мальчик мой, лети! Я знала, я верила, я на-
деялась. Ведь человек рожден для полета! Лети, дитя мое,
не бойся! Ты — Свободный Человек...
— Верни его!— закричал Дед, злобно выпучив глаза.—
Сейчас улетит! Держи его!
— Ну... по-моему... он попал в плен, сам того не же-
лая...— нерешительно мямлил Отец.
— Ерунда!—отмахнулся Дед.— В плен попадают
только предатели! Забыл?
Отец вытянулся по стойке «смирно».
— Так точно. В тот момент, когда на наших бескрай-
них полях идет невиданный бой За «белое золото», этот
бесстыжий пацан, этот предатель...— Видимо, в Отце в
этот момент пробудился его далекий предок, потому что
он, не думая о том, что делает, впервые в жизни ловко
метнул аркан вслед улетающему сыну. Аркан летел, по-
добно змее выпрямляясь и удлиняясь в полете и, наконец,
пастью петли вцепился в ногу мальчика. Дед и Отец
крепко вцепились во второй конец аркана и, кряхтя от на-
туги, общими усилиями вернули беглеца на землю.
Дед вытер пот со лба и влепил Внуку пощечину.
Внук не заплакал. Казалось, он даже не заметил по-
щечины, неотрывно, завороженно глядя на небо.
Женщина, словно тяжелобольная, с трудом поднялась,
подошла к Внуку и поцеловала его в лоб. Придавленная
горем, она еле слышно произнесла:
— Прощайте... Да не оставит вас Бог...
И, понурившись, медленным траурным шагом стала
удаляться.
349
— Сестрица!—громко рыдая, устремился за Женщи-
ной Внук, забыв, что на ногах у него путы... И упал лицом
в пыль.
— Прекрати!—резко оборвал его Дед.
Отец, собиравший с земли брошенные вещи, удивлен-
но произнес:
— Смотрите, она не оставила следов!..
И правда, на пыльной дороге видны были только следы
кирзовых сапог.
— Я же говорил, я же говорил,— злорадно затарато-
рил Дед,— нечистая сила, ведьма... Ничего, скажу стару-
хе— она завтра принесет жертву злым духам...
И они в прежнем порядке двинулись к дому.
Зашла луна, мир погрузился в темноту...
Дед в эту ночь съел полторы чашки супа, потом выло-
вил картошку-морковку из двух нетронутых чашек. А
утром приказал старухе принести жертву злым духам.
Отец несколько дней не находил себе места, затем за-
былся в потоке каждодневных забот. Но недели через три,
когда на небо взошла полная луна, сердце Отца начало
биться часто-часто, не давая ему уснуть. Беспокойство все
нарастало, и тогда Отец потихоньку встал с постели, на
цыпочках подошел к дувалу, перелез через него, прибежал
к чинаре и до раннего утра оставался на том месте.
Он думал о своей жизни, беззвучно плакал, шепотом мо-
лился и даже... о чудо!..
Но это — то, что происходило с ним каждое полнолу-
ние,— совсем другая история...
А Внук, будь то день или ночь, как только выдастся
несколько минут свободного времени, стрелой мчится на
это чудесное место к чинаре. И даже — о, чудо!..
Но и это совсем другая история.
А сей рассказ закончим многоточием...
Перевод с узбекского Владимира Васильева
АНДРЕЙ КУРКОВ (Киев)
Раздел «Первый шаг» этого сборника предназначен не
просто для начинающего писателя (хотя его автор—де-
бютант ВТО МПФ), а скорее для «начинающего читате-
ля». Впрочем, мы не сомневаемся, что «Школа котовозду-
хоплавания» и «Великое воздухоплавательное путешест-
вие» доставят немало приятных, минут даже самым иску-
шенным фэнам —ведь и они когда-то были детьми!
Андрей КУРКОВ
ШКОЛА КОТОВОЗДУХОПЛАВАНИЯ
По ночному небу лениво прогуливался до блеска начи-
щенный полумесяц. Ветер дул снизу вверх. Видно, хотел
раздуть звезды, но это ему никак не удавалось.
Кот Орлов крепкр спал в своем лесном домике под
высокой сосной. Пусть вас не удивляет фамилия кота: в
этих местах, довольно необычных и совершенно волшеб-
ных, все коты носили и носят фамилии своих хозяев. И
хоть кот давно уже жил самостоятельной лесной жизнью,
фамилию свою он менять не хотел.
Ему снилось теплое домашнее детство, дети, с кото-
рыми он любил играть, добрый дедушка Аким, который
после каждой рыбалки делился с ним рыбой.
Вдруг в окошко постучали.
— Ну кто там еще?!—недовольно сквозь сон пробур-
чал кот Орлов.
— У-у, э-это я!—ответил глуховатый голос.
— А» Филя!—кот узнал своего старого друга фили-
на.— Ты чего так поздно?
— У*У> ра-азве э-это поздно?! Пошли полетаем!—
предложил Филя.
— Давай лучше утром,— зевнул кот.
— У-утром все небо занято. Там тебе и птицы, и са-
молеты...
Кот нехотя встал и впустил филина в домик.
— Ну-у что, полетаем?!—нетерпеливо спросил тот еще
раз.
—- Ладно,— согласился кот Орлов.— Только недолго.
Они вышли на поляну. Филя взмахнул крыльями, ска-
зал «у-у!» и оторвался от земли. Кот Орлов набрал по-
больше ^воздуха, напрягся, потом рванул с места, разбе-
жался и взлетел, широко расставив все четыре лапы.
— Ку-да полетим?—спросил Филя.
— Давай к старой деревне, к Киселёвке!—Орлов
догнал филина и летел справа от него.
— Все-е тебя ту-уда тянет!—г покачал головой филин.
352
— Там прошло мое. детство,— задумчиво произнес кот.
Они летели уже довольно высоко. Выше самых высоких
сосен. Внизу проносились поляны* и кустарники, медвежий
малинник и овраг, а впереди показалась деревня, в кото-
рой когда-то вырос кот Орлов.
— При-иземляться будем?—спросил филин.
— Конечно, будем,— вздохнул кот.— Я уже устал.
Они приземлились за околицей. Где-то одиноко залая-
ла собака, но ей никто не ответил.
— Ты знаешь, Филя, о чем я сейчас мечтаю?—кот
Орлов задумчиво уставился в небо.
— У-у!—филин отрицательно мотнул головой.
— Хочу собрать способных котят и научить их летать.
Открыть школу котовоздухоплавания...
— Да-а?!—удивился филин.— Только бы они не стали
хулиганить в небе!
Кот Орлов потрогал лапой свои длинные усы.
— Перед первым полетом,— сказал он,— котята по-
обещают вести себя в небе хорошо и не обижать птиц.
— Ну-у...— протянул филин.—А может, они и не за-
хотят лета-ать?!
Кот Орлов почесал за ухом.
— Я ведь уже не молодой, а Кроме меня никто не
знает тайны котовоздухоплавания... Ладно, полетим назад,
а то что-то спать захотелось.
Старый рыжий пес, страдавший бессонницей, проводил
удивленным взглядом две летящие по небу фигуры, одна
из которых очень напоминала ему кота, жившего в его
дворе и пропавшего уже много лет назад. Пес приподнялся,
погремел цепью, обошел пару раз вокруг своей тесной ко-
нуры» жалобно гавкнул и засмотрелся на яркий полумесяц
луны.
& * *
V *
. I
Кот Орлов проснулся к полудню. Потянулся, зевнул,
посмотрел на часы с кукушкой и с огорчением сказал «Ай-
яй-яй!».
Отпил из кувшина молока и вспомнил ночной разговор
с филином.
— Да,— думал кот.— Надо обязательно открыть шко-
лу котовоздухоплавания! Ведь каждый котенок в детстве
мечтает научиться летать, и куда только эти мечты уходят,
когда котенок превращается во взрослого кота и когда
12 Заказ 459 353
обычная крыша заменяет ему целое небо со всеми звездами
и облаками?!
Погода стояла летная, солнечная. Ветер гонял над ле-
сом малюсенькое облачко, пытавшееся зацепиться за вер-
хушку какой-нибудь сосны или застрять в кронах деревьев.
Кот Орлов с интересом понаблюдал за этой игрой, потом
вспомнил о своих делах, вышел на взлетную тропинку,
ровную и прямую, как школьная линейка, разбежался и
взмыл в летнее светло-голубое небо. Внизу остались и
облако, и ветер, гонявший его, и лес, и поляна с домиком
кота и взлетной тропинкой.
Кот Орлов взлетал все выше и выше. Остановившись,
чтобы перевести дух, он с интересом посмотрел вниз. Он с
интересом смотрел на землю каждый раз, замерев высоко в
небе. И каждый раз удивлялся, что стоит лишь подняться
высоко-высоко и сразу видно, как округляется земля, а
если подняться к звездам (так думал кот Орлов), то она
вообще будет похожа на мячик.
Рядом пел-заливался знакомый жаворонок. Кот послу-
шал его пару минут и полетел к ближайшей деревне. Впе-
реди у него было много работы: он хотел облететь за один
день все окружавшие лес деревни и села, встретиться со
знакомыми и незнакомыми котами и поговорить с ними
об открытии школы котовоздухоплавания. Первой школы
не только в их лесу, но и во всем кошачьем мире.
Сначала он зашел в гости к семье сибирских котов
Петровых. Кот Петров внимательно выслушал Орлова и
пообещал прислать в школу своего младшего котенка.
Кот Орлов летал из деревни в деревню и везде находил
много котов и кошек, мечтавших научить летать своих
детей. Только в семье черных котов Ежовых ему сказали,
что скорее отдадут своих котят на плавание, чем в его
школу.
' Вечером он приземлился на родной*пдляне и, шатаясь
от усталости, вошел в домик. Улегся в кровать и с голо-
вой накрылся клетчатым пледом. Но не успел он даже за-
дремать, как в дверь постучали.-
— Ну кто там?!—из-под пледа спросил кот.
— У-у, я-а!—ответил филин.
Кот выбрался из-под пледа и открыл двери.
— Пойдем полетаем!—зайдя в комнату, предложил
Филя.
— Я сегодня только и делал, что летал,— жалобным
354
голосом сказал кот Орлов.— Все окрестные деревни об-
летел!
— Жаль...— огорчился Филя.— Ты же знаешь» что
лучше летать ночью. Полетали бы вместе...
— Филя, ночью все уважающие себя коты отдыхают, а
сегодня я летал именно к ним. Все-таки открываю школу
котовоздухоплавания. Поможешь?
— Ко-онечно, по но-очным полетам,— согласился фи-
лин.
Они присели за столик. Филин попросил чаю, но у
кота чаю не было.
— Может, молочка выпьешь?—спросил кот.
— Ну-у давай,— согласился Филя.
Они сидели и говорили о будущей школе и будущих
учениках.
Вдруг -филин вспомнил, что кот целый день летал, а
сам филин целый день спал. Ему стало неудобно. Он изви-
нился и вылетел.
Кот с радостью потушил свечу и снова забрался под
свой любимый клетчатый плед.
На следующее утро кота разбудил негромкий, но на-
стойчивый стук в двери. Выйдя из домика, он увидел на
поляне полсотни котят: черных и рыжих, белых и серых,
сиамских и совершенно цветных. Все они пришли учиться
летать, и все с нетерпением ждали, когда же начнутся
уроки в школе котовоздухоплавания.
Кот Орлов очень разволновался. Он стоял на крыльце
и хотел что-то сказать своим будущим ученикам, сказать
что-то необходимое и очень важное. Но в голове звенела
песня знакомого жаворонка, песня радости и счастья, ме-
шавшая сосредоточиться и найти нужные слова.
— Дорогие ученики!—наконец заговорил он.— С се-
годняшнего дня у вас начинается новая, интересная жизнь.
Вы станете первыми котами, которые смогут парить
высоко в небе, летать, а не ходить друг к другу в гости,
котами, для которых слово «собака» ничего не будет зна-
чить, как бы громко она ни гавкала и как бы быстро
ни бегала. Вы сможете наслаждаться пением птиц, свежим
воздухом, теплым ветром. Вы овладеете великой тайной
воздухоплавания без крыльев, но вы должны помнить, что
знание этой тайны никогда не должно приносить вред ни
птицам, ни другим котам. Перед первым полетом вы дадите
обещание вести себя в небе хорошо и никогда не обижать
12*
355
птиц, а тот, кто нарушит это обещание, будет изгнан из
нашей школы. Жду вас завтра на первое занятие.
Котята разошлись. Поляна опустела, а кот Орлов все
еще стоял на крыльце. Он смотрел на взлетную тропинку
и думал о том, как легко сбылась его мечта.
Потом он взял грабли и сгреб с поляны и взлетной
тропинки все ветки и листья. Даже шишки собрал и отнес
в сторону. Вынес из домика дощечку, написал на ней боль-
шими буквами «КОШКОДРОМ» и привязал ее веревоч-
кой к стволу сосны, росшей с краю поляны.
л
& &
Первый урок котовоздухоплавания начался неожиданно.
Учитель разбежался по взлетной тропицке, взлетел, раз-
вернулся над соснами и хотел приземлиться прямо на
крыльцо своего домика, но промахнулся и врезался в
дверь. Дверь, конечно, сразу же открылась, и он залетел
внутрь. Снова вышел на крыльцо он минут через пять.
— Дорогие котята!—сказал кот Орлов.—Рассаживай-
тесь поудобнее на полянке,.и я сейчас расскажу вам о том,
что необходимо знать и уметь каждому котенку, который
хочет научиться летать.
Шум утих. Котята расселись на траве и навострили
ушки. А кот Орлов рассказывал им о самолетах и воздуш-
ных шарах, о шаровых молниях и нелетной погоде и, ко-
нечно, о птицах, без которых небо и представить невоз-
можно. Он рассказывал все то, что с таким интересом
узнавал у своего друга — младшего сына Орловых, еще
лет десять назад. Петя Орлов мечтал стать летчиком и
читал все книги, в которых 'рассказывалось об истории
воздухоплавания, а потом, чтобы не забыть, он пересказы-
вал прочитанное коту. А кот все мотал на ус. Был он
тогда еще котенком и отличался хорошей памятью.
— И еще очень важно для каждого котенка,— продол-
жал учитель.— Быть сильным и выносливым. Поэтому
каждое занятие мы будем начинать с физзарядки.
— А зачем физзарядка?—спросил рыжий котенок.
— Чтобы взлететь, надо иметь очень сильные лапы,—
объяснял кот Орлов,— и вообще, чтобы летать, надо иметь
очень крепкое здоровье, а здоровье укрепляется спортом.
— А какие птицы хорошо ловятся в небе?—спросила
молоденькая сиамская кошечка.
356
— Птиц вообще нельзя ловить!—возмутился учи-
тель.— Разве я вам вчера не говорил?!
— Говорили, говорили!—выкрикнули несколько котят.
— Ну тогда мне здесь нечего делать Г Зачем учиться
летать, если даже никудышным воробьем нельзя будет по-
завтракать!— сиамская кошечка встала и ушла с поляны,
высоко подняв хвост.
— Мы должны жить в мире с птицами,— кот Орлов
серьезно посмотрел на котят.— Они — хозяева неба, а мы —
гости. Помните, что в небе спрятаться негде, а даже не-
сколько воробьев там могут оказаться сильнее кота. А
теперь я вам объясню самые простые вещи. Для того, что-
бы летать, надо иметь кошкодром и взлетную тропинку.
Поляна, на которой вы сидите, и называется кошкодро-
мом, а вот эта тропинка от дома через поляну в лес назы-
вается взлетной. Она должна быть ровной и прямой, чтобы
вы могли хорошо разбежаться. Всем понятно?
— Да,— котята закивали мордашками.
— А сейчас займемся бегом. Кто первый пробежит
десять кругов вокруг полянки, получит первую пятерку.
Котята сорвались с мест и, отталкивая друг друга, ри-
нулись наперегонки. Впереди сразу оказалось пятеро котят.
Остальные растянулись по всему кругу. Учитель внима-
тельно наблюдал за учениками, стоя на крыльце своего
домика. Первым уроком он был доволен. Только было жаль
неудачного показательного полета и побаливала голова,
которой он открыл дверь.
— Я — первый!!! — к крыльцу подбежал запыхавший-
ся черный котенок с белыми ушками. Позади него остано-
вились еще четверо.
— Молодцы!—похвалил их учитель.— Всем пятерым
по пятерке. Как тебя зовут?—спросил он белоухого.
— Сидоров,— ответил кЬтенок.
— Подожди минуточку!—учитель зашел в домик и
вынес толстую тетрадь.— Вот сюда я буду записывать ва-
ши оценки. Так... Сидоров — пятерка. А вас как зовут?
— Петров,— ответил серенький.
— Моськин,— гордо произнес белый в бурых пятнах.
— Лапкин,— сказал самый маленький котенок.
— Подождите-подождите!—остановил их учитель, не
успевая записать фамилии и оценки в тетрадь. Наконец он
вздохнул и вопросительно посмотрел на пятого.
— Васька...— стыдливо представился тот.
Котята с удивлением посмотрели на Ваську.
357
— А ты откуда?—спросил его Лапкин.
— Из Компотовки...
Кот Орлов задумчиво приподнял пушистые брови — о
такой деревне он никогда не слышал.
— А далеко твоя Компотовка. отсюда?—спросил он
котенка.
— Наверное,— ответил Васька,— я уже три месяца
путешествую...
Теперь четверо котят посмотрели на Ваську с востор-
гом и уважением.
— Значит,— сказал учитель,— ты хочешь научиться
летать, чтобы путешествовать?
— Да,— признался котенок.— Это же так интересно.
За эти три месяца я так много нового увидел! Я, если бы
не путешествовал, никогда бы не услышал о вашей школе.
— Молодец. Но все-таки надо тебя записать по фа-
милии хозяев, как всех.
— Утюгов?—спросил котенок.
— Это фамилия твоих хозяев?—улыбнулся кот Орлов.
— Да,— кивнул Васька.
— Так и запишем: Васька Утюгов из Компотовки... А
где же ты живешь сейчас?
— В Киселевке, у знакомых собак в конуре.
— У собак?!—воскликнул пораженный Моськин.
— Смелый котенок!—одобрительно покачал головой
учитель.— Только будь осторожнее: собаки, как коты, бы-
вают плохие, бывают хорошие. Если хочешь, можешь жить
у меня.
— Спасибо...— смутился котенок.— Я с их хценком
дружу... они обидятся...
— Ну ладно, живи там, где тебе лучше,— успокоил его
учитель.— На сегодня урок закончен. Приходите завтра.
До свидания!
Ж *
На следующий урок котят пришло меньше. Потом их
стало еще меньше и через неделю осталось у кота Орлова
только восемь учеников. Может быть, родители перестали
отпускать их в школу, может быть, сами котята испугались
трудностей. Учитель сначала очень огорчился, но, видя,
какие успехи делают оставшиеся ученики, успокоился.
— Как определить, куда дует ветер?—спрашивал он
учеников.
358
— Туда, куди птицы летят,— отвечал Лапкин.
— Неправильно,— говорил учитель.— Надо взлететь
и посмотреть на ближайшую деревню. Ветер дует в ту
сторону, в какую летит дым из труб. А какая погода счи-
тается нелетной для котов? Петров, отвечай.
Учитель выжидающе уставился на серенького котенка.
— Ну, там... дождь, гроза, пурга, метель... град... зем-
летрясение.
— Правильно. А, как узнать, что будет дождь?—спро-
сил кот Орлов. ।
-i-- По ласточка^,— ответил Васька Утюгов.— Перед
дождем они летают низко над землей.
— Молодцы!—учитель был очень доволен.—Я ду-
маю, что можно Начинать летать.
— Ура!!!—закричали котята.
* *
Следующий день был летным. Котята торжественно
пообещали вести себя в небе хорошо и не обижать птиц.
— Сегодня,— заявил кот Орлов своим ученикам,— мы
будем учиться взлетать. Для этого надо встать на взлет-
ную тропинку, быстро-быстро разбежаться и, как только
почувствуете, что уши сами прижались к макушке, делаете
глубокий вдох, подпрыгиваете вверх и расставляете лапы
в стороны. Понятно?
— Ага, понятно,— ответил за всех Петров.
— Ну давай, Петров, попробуй!—предложил учитель.
Серенький котенок вышел на взлетную тропинку, на
минутку остановился, потом так рванул с места, что аж
воздух засвистел. Он пробежал всю тропинку и врезался
в елку, росшую по другую сторону поляны. С елки сразу
осыпались все иголки. Весь зеленый от елочных иголок
котенок вернулся к началу тропинки, стыдливо пряча глаза.
— Ничего, ничего! Ты просто забыл подпрыгнуть,—
учитель подошел к котенку и принялся выдергивать из
него иголки.
— У меня получится!—насупивщись, пробубнил Пе-
тров.
— Конечно, получится!—подтвердил учитель.— А те-
перь Утюгов.
Васька вышел на тропинку, разбежался и неожиданно
для всех взлетел. Он пролетел над невысокими елочками
359
и с треском упал в малинник. Вернулся цф поляну поцара-
панный, но страшно довольный. j
— Отлично!—радовался за него учитель.
В этот день больше никто не взлетел. Погода испорти-
лась. Налетел ветер, небо заволокло тучами и стал на-
крапывать холодный дождик. Кот Орлов закончил урок,
попрощался с учениками и заскочил в свой домик
сушиться.
Дождь шел несколько дней. Ученики не приходили, и
коту Орлову было скучно. Он толькс^ один раз вышел из
домика — сходил в Киселевку за молоком. Теперь он си-
дел у окна, попивал подогретое на печке молочко и смот-
рел на мокнущую Поляну, ожидая, когда же наконец кон-
чится дождь и приДут его ученики. Но дождь не кончался,
а ученики не приходили.
Васька Утюгов в это время отогревался в собачьей ко-
нуре в Киселевке бок о бок со своим другом — щенком
Рыжиком.
Конура была' теплая, снизу застеленная соломой, а
сверху покрытая черепицей,— как настоящий человечий
дом. Черепица появилась совсем недавно. Дядя Федя, хо-
зяин Рыжика, учил своего сына строительному делу, и для
начала мальчик покрыл черепицей собачью конуру и
птичник.
— Врешь ты все!—весело говорил Рыжик Ваське, рас-
сказывавшему о школе котовоздухоплавания.
— Нет, не вру! — говорил Васька Утюгов.— Я сам уже
летал. Взлетел и ка-а-ак полетел!
Рыжик, совершенно рыжий щенок, у которого даже гла-
за были рыжими, снова рассмеялся.
— Подожди, вот дождь закончится, я тебе покажу! —
обиделся Васька.
— .А что, под дождем боишься?—хихикнул щенок.
— Дождь — это нелетная погода,— объяснил котенок.
— Ну-ну, космонавт!—Рыжик развеселился не на
шутку, а Васька все больше и больше обижался. Конечно,
любому было бы обидно, если бы он говорил правду, а ему
не верили.
Неожиданно сквозь тучи выглянуло солнышко. Дождь
утих, и стало светло.
—- Ну давай, вылетай!—Рыжик выпрыгнул из конуры
и внимательно посмотрел на небо.— Погода уже летная!
Васька прошелся, по мокрой земле и огляделся по сто-
ронам.
360
— Мне нужна взлетная тропинка,— сказал он Рыжику.
— А где я тебе ее возьму?!—удивился щенок.
* — Ладно, попробую по этой.— Васька подошел к дому,
остановился на дорожке, ведущей к воротам, разбежался и
подпрыгнул.
— Ух ты!!!—вырвалось у щенка, когда он увидел^ как
котенок перелетел высокие зеленые ворота.
Потом раздался звон железа, а еще через минуту во
двор вполз Васька, наполовину выкрашенный в коричне-
вый цвет.
— Ты чего?—испугался щенок.
— А!—махнул лапой котенок.— Там еще одни ворота
были, покрашенные, вот я в них и врезался...
— Молодец!—восхищенно сказал Рыжик.— Ты так
красиво взлетел! Вот бы и мне научиться летать!
— Нет, ты не сможешь!—уверенно сказал Васька.—
Если бы ты был котенком, а так...
Щенок обиженно посмотрел на друга, но промолчал.
± * *
л
Прошли дожди, и на кошкодроме снова начались уроки
котовоздухоплавания. Из восьми учеников кота Орлова
только Моськин никак не мог взлететь. Он уже метров
на десять удлинил взлетную тропинку, сломав несколько <
кустов орешника и елочку в конце тропинки. Остальными
котятами учитель был доволен: взлетали они неплохо, а
некоторые научились уже и приземляться. Правда, теперь
ветки на многих деревьях вокруг поляны были поломаны,
а листья и иголки оборваны и струшены, но это не очень
огорчало кота Орлова. Главное то, что росла талантливая
кошачья молодежь, которая могла не только за мышами
охотиться, но и летать!
— Давайте-ка еще раз по взлету и посадке, а потом
переменка!—объявил кот Орлов, стоя на своем учитель-
ском крыльце.—. Петров!
Петров вышел на тропинку, разбежался и легко взле-
тел, с довольной улыбкой оглядываясь на учителя и со-
учеников.
— Отлично, Петров!—учитель довольно потер лапы.—
А теперь посадка на поляну.
Все котята, как маленькие самолетики^ взлетали и са-
дились, только белый в бурых пятнах Моськин опять не
361
смог оторваться от земли. Он пробежался по 1ропинке и
с треском исчез в зарослях орешника.
— Молодцы!—сказал Орлов.— Завтра начнем изу-
чать ночные полеты! Нам поможет мой старинный друг
филин Филя.
л ± *
Вечером в гости к учителю пришел Васька Утюгов.
— Заходи-заходи!—обрадовался неожиданному гостю
кот Орлов.— Сейчас молочка выпьем!
Они сели за стол. Орлов зажег свечу.. Ее пламя осве-
тило и старый кованый сундук, стоявший под. стенкой, и
часы с выглянувшей на шум кукушкой, и самого учителя,
державшего в лапах кувшин молока.
— А где же мои чашки?—сам себя спросил кот Ор-
лов.— А! На подоконнике! Ну, рассказывай, как твои дела!
— Хорошо,— застеснялся Васька,— уже немножко ле-
таю....
— Почему немножко? Ты отлично летаешь! Ты — мой
лучший ученик!—с гордостью произнес Орлов.
Васька довольно улыбнулся и пошевелил усиками.
— Учитель, я хотел у вас спросить...
— Спрашивай, не стесняйся!—кот Орлов пододвинул-
ся поближе к ученику и наклонил голову, чтобы лучше
слышать Ваську.
— Вы же знаете, что я дружу со щенком... *
— Знаю, ты говорил об этом.
— А можно ему тоже прийти на уроки котовоздухо-
плавания? Он так хочет научиться летать!—Васька Утю-
гов жалобно посмотрел в зеленые глаза учителя.
— Нет,— грустно покачал головой старый кот.— У нас
же школа котовоздухоплавания, а не собаковоздухоплава-
ния. Я думаю, что все коты будут против. Да и зачем со-
баке летать?! Чтобы котам, и в небе от нее покоя не было?
Ты знаешь, как я взлетел в первый раз?
— Нет.
— Я в то время тоже жил в Киселевке, во дворе у Ор-
ловых. А за мной каждый день гонялся наш дворовый пес
Дружок. Загонит на дерево или на Забор и лает до вече-
ра, пока ему кость не кинут. Как-то он снова за мной по-
гнался, и так я захотел от него удрать, что через забор
прыгнул и не приземлился. Долго не мог понять, что слу-
чилось, а потом смотрю — а я уже над лесом лечу. При-
362
землился я тогда в другой деревне и только утром вер-
нулся домой. А Дружок снова за мной. Я разбежался,
прыгнул вверх и взлетел. Полетал над деревней и с неба
Дружку на спину упал. Как он испугался! Целый день из
конуры не выходил. И меня больше не трогал.
— Но ведь Рыжик хороший, он за котами не гоняет-
ся,— снова вспомнил о щенке Васька.
— Я верю, что он хороший,— задумчиво сказал учи-
тель,— но все коты будут против того, чтобы котята учи-
лись вместе со щенками. Если хочешь, научи его сам. У
тебя должно получиться.
л * *
«
Поздно вечером котята собрались на кошкодромной по-
ляне для ночных полетов. Было темно и тепло. По небу
прохаживался месяц, с интересом поглядывая вниз.
Скрипнула дверь, и на крыльце появился кот Орлов.
— Что-то Фили долго нет!—негромко сказал он.
— Ка-ак э-это не-эт?—донеслось с поляны.— Я-а
у-уже полчаса тебя жду-у!
— А чего ж ты не постучал?—удивился кот.
— Я-a ду-умал, что ты меня позовешь. Ну-у ладно.
Начнем?
Филин забрался на крыльцо, и в темноте засветились
его желтые глаза. Он хлопнул крыльями, и все котята за-
молчали.
— Не-эт ничего интересней ночны-ых полетов!—начал
Филя.— Сначала я ска-ажу-у вам, чем ночны-ые полеты
лучше дневных. Во-первых: ночью-у ничего не видно! Во-
вторых: ночью почти никто не летае-эт и в-третьих: но-
чью никто не видит, как и куда летишь ты, а э-это значит,
что ночью-у можно летать как у-угодно и ку-уда угодно.
Можно летать сверху вниз, можно снизу вверх, можно...
— Филя!—перебил его кот Орлов.— Ну чему ты
учишь!
— Ну-у хорошо. Очень важно во вре-емя ночны-ых по-
летов петь песни или шуметь, чтобы тебя слышали и что-
обы в тебя никто не врезался. Мы, филины, например,
когда летим, всегда говорим: «у-у, у-у, у-у». Вы можете го-
ворить все, что хотите. Например, «алло-алло-алло» или
«гав-гав-гав».
— Проще «маяу-маяу-маяу»,— подсказал учитель.
— Тоже не-эплохо!—согласился Филя.— А теперь
363
давайте полетаем. Сейчас все взлетим и соберемся над те-
ми соснами, там, где я буду подавать сигнал «у-у, у-у, у-у».
Котята один за другим взлетели и вскоре повисли в
воздухе над соснами с другой стороны поляны.
— Та-ак, все-э здесь?—спросил Филя.
— У-У, У-У, У-у!—ответили ему развеселившиеся ко-
тята.
— Летите за мной и не о-отставайте!—филин повер-
нул й* сторону Киселевки и запел свою монотонную песню
всего из одного звука «у».
Котята, летевшие позади него, устроили целый хор.
Кто-то из них мяукал, Лапкин гавкал, Петров кричал «ал-
ло», а Сидоров пел песню «Пропала собака ho кличке ще-
нок». Остальные котята тоже не молчали.
Шумная компания зависла над Киселевкой. Филин с
интересом проследил, как зажегся свет во всех домах де-
ревни, как залаяли все собаки и как из домов стали выхо-
дить люди.
— А теперь назад!—скомандовал он.
Воздухоплаватели дружно развернулись и полетели в
сторону кошкодрома.
— Все-эм пятерки!—обр!адованно сказал коту Орлову
опустившийся на крыльцо Филя.— Отлично поют и ле-
таю-ут хорошо. Прямо не котята, а жаворонки.
— А разве можно ночью так шуметь?—недоверчиво
спросил кот.
— Конечно!—уверил его филин.— В ночном небе чем
больше шумишь, тем лучше. И в тебя никто не врежется,
и ты-ы ни в кого не-э врежешься... Во-от, я, например, за
всю жизнь только с деревьями сталкивался, а с птицами
ни. разу!
* * *
После ночных полетов Васька прилетел в Киселевку
довольный и радостный. Рыжик сидел в конуре и грустно
грыз кость.
— Привет!—крикнул Васька.
— Ну привет,— невесело ответил Рыжик.
— Ты чего?—спросил котенок, увидев, что друг не в
духе.
— Приземляться не получается. Все время на спину
падаю,— пожаловался щенок.
364
— А взлетать получается?—ехидно спросил котенок,
не веря щенку.
— Да, получается,— кивнул Рыжик.
Васька очень удивился.
— А ну покажи!—попросил он.
Щенок выскочил из конуры, разбежался по дорожке
и спокойно перелетел через ворота. Котенок видел, как он
на мгновение повис в воздухе, а потом шмякнулся вниз.
— Ой-ой! — закричал Рыжик из-за ворот.
— Молодец!—крикнул ему котенок.
— Правда, молодец?—Щенок пролез под воротами и
уселся возле конуры.
— Правда. Я хотел, чтобы тебя в нашу школу приня-
ли, но учитель не разрешил,— признался Васька.— Он ска-
зал, что коты будут против и что у нас школа котовозду-
хоплавания, а не собаковоздухоплавания. Ты не обижайся,
я сам могу научить тебя летать!
— Я уже сам почти научился. Вот только приземлять-
ся правильно не умею,— щенок почесал задней лапой за
ухом.
— Ничего, я тебя научу, и вместе полетим путешест-
вовать!
— Согласен! Я уже по трем дворам в нашей деревне
путешествовал!
Утром все котята, кроме Лапкина, собрались на поля-
не перед домиком учителя. В этот день кот Орлов обещал
рассказать о дальних перелетах.
— Ну что,— вышел он на крыльцо.— Все собрались?
— Лапкина нет!—ответил Сидоров.
— Что-то он часто опаздывает,— покачал головой
учитель.
Вдруг все котята посмотрели вверх: в сторону кошко-
дрома с шумом летела стая птиц, притом впереди летела
большая птица, а за ней десяток маленьких. Когда стая
подлетела поближе, все увидели, что большой птицей был
котенок Лапкин, удиравший от молодых голубей.
— Спасите! Помогите!—кричал он, приземляясь на
кошкодроме, а голуби по очереди догоняли и клевали его.
— Какой он ощипанный!—засмеялся Петров.
— Лапкин! Ты почему опоздал?—строго спросил кот
Орлов.— И почему за тобой гонятся голуби?
— А они завидуют, что я тоже научился летать!—не-
брежно сказал Лапкин, не глядя на учителя и зализывая
бока.
365
— Неправда!—сказал опустившийся на крыльцо го-
лубь.— Этот котенок постоянно нас гоняет! Вчера он сло-
вил моего брата и выдрал у него из крыла десять перьев.
Теперь мой брат не может летать!
— Тоже, нашли кому верить!—не отрываясь от свое-
го занятия, бросил Лапкин.
Кот Орлов очень огорчился.
— Котенок Латуни,— сказал он,— нарушил обещание,
которое он давал перед своим первым полетом. Он обидел
птиц. Мы обязаны выгнать его из нашей школы!
Котята притихли.
— Напугали!—Лапкин гордо поднял голову и хвост.—
Вот возьму и вырасту летающим хулиганом!
— Тебе будет очень трудно,— серьезно сказал учи-
тель.— Хулиганов никто не любит, и им никто не по-
могает!
— А мне и не надо никакой помощи! Без вас и вашей
школы как-нибудь обойдусь!—котенок вышел на взлет-
ную тропинку, разогнался и улетел.
— Очень жаль,— тихо сказал кот Орлов.— Я думал,
что он взрослее. Но я еще раз повторяю — только очень
глупый котенок может охотиться на птиц и таким котятам
нечего делать в нашей школе!
Голуби улетели. Котята разошлись по домам. Только
Васька Утюгов остался у учителя попить молочка и рас-
сказать о своем друге. Он с таким восторгом рассказывал
о Рыжике и о том, как красиво щенок перелетает через за-
бор и ворота, что учитель не мог сдержать улыбки.
— Но вот приземляться он никак не может научить-
ся,— котенок тяжело вздохнул и стал очень серьезным.
Кот Орлов задумался, покручивая длинные усы.
— А как он приземляется?—наконец спросил он.
— На спину падает,— жалостливо покачал головой
Утюгов.
— Все понятно!—твердо сказал учитель.— Все дело в
ушах. У него, наверно, большие уши!
— Да, большие...— подтвердил котенок.— А что, надо
подрезать?
— Зачем?—Учитель поморщился.— Пусть перед по-
летами завязывает их в узел, чтобы не болтались!
— Ивее?—воскликнул Васька Утюгов.
— Да, я думаю, что все.
Васька, узнав о причине неудач своего друга, поспешил
в Киселевку.
366
Кот Орлов сидел у окна и размышлял о Лапкине. Он
прекрасно понимал, как тяжело придется непослушному
котенку, если ой действительно станет хулиганом, но он
понимал' и *го, что теперь только сама жизнь сможет нау-
чить Лапкина поступать правильно. Он знал, что котятам
было жалко своего товарища и они бы с легкостью его
простили. Но зачем тогда было давать обещание?! Зачем
было обещать не обижать птиц? Прощать можно детские
шалости, но там, где начинается небо,— детские шалости
заканчиваются.
В дверь постучали. Пришел Филя и как обычно пред-
ложил полетать.
— Настроение плохое,— признался ему кот Орлов.
— Почему-у?
Кот рассказал про Лапкина и голубей.
— И пра-авильно сделал, что вы-ыгнал его-о!—сказал
Филя.— Нам в небе такие коты не нужны!
— В том-то и дело,— расстроенно покачал головой Ор-
лов,— что он очень способный, летает хорошо...
— У тебя все летают хорошо. А тот, Моськин, кото-
рый не-э взлетал, как он там?—поинтересовался Филя.
— Уже взлетел.—улыбнулся учитель.— Только без
разбега. С разбегом у него не получается. Он теперь с
места взлетает.
— Да-а, моло-одец. Ну-у так мы полетаем сегодня?
— Ладно,— нехотя согласился кот.
— Ку-уда полетим?—спросил филин.
— В Киселевку,— ответил кот.
Они покружили над вечереющим лесом и полетели к
деревне, мерцающей уличными фонарями и окнами избушек.
— Филя!—кот с надеждой посмотрел в Желтые глаза
филина.— Ты мне поможешь?
— Помогу-у,— быстро согласился филин,— а в чем?
— Яс каждым днем все быстрее устаю, а хотелось бы
еще со своими учениками устроить перелет на дальность.
Ты не смог бы с ними слетать куда-нибудь подальше?
— В любое время ночи!—с готовностью ответил Филя.
— Нет,— возразил кот Орлов.— Этот перелет надо
делать днем, чтобы котята увидели, какая красивая наша
земля, чтобы научились находить дорогу назад.
— Но я же днем сплю...— Филин глубоко задумался.—
Ладно, попробую. Лишь бы не заснуть на лету. А вот и
твоя Киселевка.
Внизу, между лесом и речкой, раскинулась небольшая
367
деревня. Вечер постепенно переходил в ночь, но на небе
ярко горели звезды,, и было видно, как из труб деревенских
избушек вверх уходили ровненькие столбики дыма.
— Какая красота!—умиленно произнес кот Орлов.
— Киселевка как Киселевка!—вздохнул филин.— Луч-
ше посмотри, там внизу над крышами кто-то летает!
— A-а, это мой ученик со своим, другом!-—сказал, кот,
узнав Ваську Утюгова.
Котенок со щенком играли в догонялки. Они то лета-
ли над домами, то прятались друг от друга в садах и "на
огородах. Рыжик был черным от усов и до кончика хво-
ста — удирая от Васьки он попытался проскочить в ды-
моход, но дымоход оказался очень узким.
— Подожди меня здесь!—попросил кот Орлов Филю
и стал опускаться.
Он приземлился на крышу незнакомого дома и посмот-
рел по сторонам. Деревня уже спала, только котенок со
щенком все еще игрались, догоняя друг друга и громко
смеясь. Вдруг они оказались совсем рядом с котом Ор-
ловым. Кот пригнулся к крыше, чтобы его не заметили, а
увлеченные игрой Васька и Рыжик посидели минутку на
трубе и полетели дальше.
Старый кот проводил их взглядом и улыбнулся.
— Молодец!—проговорил он негромко.— Все-таки за-
вязал уши!
—• Отдохнул?—спросил филин возвратившегося кота
Орлова.
— Да!—кивнул кот.—Я был прав. Полетели назад.
* tfr *
f
На следующее утро котята собрались на кошкодроме и
с нетерпением ожидали филина Филю. Учитель обещал, что
Филя проведет с ними урок по дальним перелетам, а Филю
ученики очень полюбили. Они хорошо помнили ночные
полеты с песнями и шумом, и сейчас были настроены на
что-нибудь веселое и забавное.
Наконец Филя появился. Он лениво опустился на по-
ляну, зевнул.
— Ну-у, что, полетим?—спросил он котят.
— Да! Да!—зашумели котята.
— Ну-у, ладно,— как бы нехотя согласился он.
Шумная компания поднялась в воздух и полетела в
сторону Большой речки.
368
— Да-авайте взлетим еще вы-ыше!— говорил филин.—
Оттуда все еще красивее.
И они взлетели еще выше. Деревья внизу стали похо-
жи на травинки, а лес — на сад, окруженный полями и
деревеньками. За одной деревней извивалась кривая ли-
ния реки. К ней и полетела кошачья стая с филином
Филей.
Филя лениво взмахивал большими крыльями и посто-
янно зевал, щурясь на яркое солнце.
Возле речки отдохнем! — предупредил он котят.
Котята летели и на ходу спорили, кто из ник громче
мяукнет.
Петров и Сидоров ^обогнали Филю и вдруг заметили,
что он спит.
— У~У, У-У,— бубнил он во сне, плавно планируя в
сторону реки.
— Надо его разбудить!—крикнул Васька Утюгов.
— А как?—спросил летевший рядом Моськин.
Утюгов подлетел к Филе и подергал его за крыло, но
тот только громче сказал «у-у, у-у, у-у».
Впереди показалась река. Вода Пускала солнечные зай-
чики. У берега плавали утята, а где-то в траве пели
лягушки.
Васька Утюгов попытался придержать ФйЛю за крыло,
но ничего не получилось. Филя с такой силой бабахнулся
в реку, что брызги долетели до обоих берегов.
— У-уИ! Тону-у!!!—неожиданно проснулся он , и стал
шумно барахтаться в воде.
Котята, благополучно приземлившиеся на берегу, по-
могли филину выбраться на сушу. Он весь дрожал и пы-
тался стряхнуть воду с крыльев.
— Ну вот, полетал днем!—с обидой в голосе сказал
Филя.
Потом внимательно осмотрел свои крылья И еще боль-
ше погрустнел.
— Ну почему я не гусь! — воскликнул рн.
Котята непонимающе уставились на Фил^о.'
— Почему у гусей крылья непромокаемые, а у меня
промокаемые?!
Филя чихнул и посмотрел на котят.
Все на месте?—строго спросил он.
— Все!!!—дружно ответили котята.
— Летите к учителю и скажите, что я раньше, чем
через три ночи, не высохну, а пока летать не могу. Апчхц!!!
369
— А мы вам поможем!—сказал Васька Утюгов.
— Поможем! Поможем!!—подхватили остальные ко-
тята.
— Ну-у, давайте попробуем!—вздохнул Филя.
*Он подпрыгнул и расправил тяжелые мокрые крылья, а
котята по двое с жаждой стороны схватились за них и по-
летели. Летели они низко и медленно, несколько раз отды-
хали и только к вечеру приземлились на кошкодроме.
— Ой-ей-ей!—сказал кот Орлов, узнав о том, что
случилось. aS
Он быстренько постелил Филе в своем домике, подо-
грел молочка и разослал учеников по домам за чем-нибудь
лечебным.
— Как же это тебя угораздило?!—не переставая
удивляться, спрашивал совершений простуженного филина
кот Орлов.
— Апчхи! Как-как, да никак!* Летел себе и от солн-
ца заснул!
— Надо бы твои крылья выкрутить, чтоб они побы-
стрее просушились!—предложил кот Орлов.
— Ты что, апчхи! Все перья помнешь, а кто мне и-их
потом выровняет?! Просохну как-нибудь.
Филя лежал плотно укутанный в клетчатый плед, а
рядом сидел кот Орлов и думал, что бы такое еще пред-
ложить, от чего его друг мог бы сразу выздороветь.
Вскоре прилетел Васька Утюгов. Он принес меду й ле-
чебную косточку, которой уже три года лечились все соба-
ки его двора.
— А что с ней делать надо?—спросил, глядя на ко-
сточку, кот Орлов.
— Да почти ничего. Утром погрызть минут десять и
перед сном полчаса,— пересказал котенок совет Рыжика.
Филин сразу оживился и попросил немедленно дать ему
эту косточку.
Он аккуратно взял ее клювом и накрылся клетчатым
пледом с головой. Из-под пледа донесся скрежет — видно,
Филя сразу начал лечиться.
— Еще полчаса не прошло?—вскоре спросил он, не вы-
глядывая наружу.
— Нет,— ответил кот Орлов, взглянув на часы.—
Только двадцать минут.
— Ты-ы смотри-и-и-ка!—удивился филин.— Всего
двадцать минут прошло, а мне уже в два раза лучше и
суше!
370
ж ж ж
Следующим утром Васька и Рыжик отправились поле-
тать над полями. Солнце недавно взошло, и его ранние лучи
ласково щекотали котенка и щенка. В ярко-синем небе
летала одна-единственная птица, кружившая высоко-высо-
ко над землей.
— Смотри, как красиво летает! — щенок задрал морду
кверху.
— Да...— вздохнул Васька.— Я тоже пробовал высоко
взлететь, но там очень холодно. Сразу замерзаешь.
— Наверно птицы не боятся холода,— подумав, сказал
Рыжик.
— Еще как боятся! — возразил котенок.— Вот Филя
всего две минуты в речке покупался и сразу же простудил-
ся. Помнишь, я тебе вчера рассказывал?
— Конечно, помню,— ответил щенок.— Ты ему передал
лечебную косточку?
— Да, как только пришел. Филя сразу ее взял и начал
лечиться.
Они приземлились на поле и решили немного позаго-
рать. Ветра не было, колосья стояли неподвижно. Васька
отыскал укромную полянку, на которой сохла солома. Они
улеглись и задремали.
Котенку сразу приснилось синее-синее небо, а на нем
ключ журавлей. Потом приснилось, как он догоняет этот
ключ и пристраивается к нему и вот уже рядом летят не
журавли, а котята, и щенок Рыжик, и филин Филя, а са-
мым первым в ключе летит кот Орлов.
Щенку тоже снился сон: он подлетает к луне, долго и
красиво воет, а с луны навстречу ему летят такие же щен-
ки, только совершенно синие, и каждый несет в пасти по
большой сахарной косточке в подарок Рыжику.
Вдруг Рыжик услышал совсем рядом громкое хлопанье
крыльев и шум. Он вскочил на лапы и увидел, как на ко-
тенка с неба обрушилась огромная серая птица. Она схва-
тила Ваську когтями и взлетела высоко над полем.
Щенок тут же пустился в погоню. Он разбежался, под-
прыгнул и стрелой помчался за птицей, уносившей его
друга.
Большая серая птица так спокойно помахивала огром-
ными крыльями, словно ничего и никогда не боялась. Она
не спеша летела в сторону леса, крутя клювом по сторонам
и иногда поглядывая круглым глазом на свою добычу.
371
Щенок подлетел сверху и опустился хищнице на спину.
Птица от неожиданности дернулась, потом попыталась
сбросить Рыжика, но щенок крепко держался лапами за
ее шею. Он хотел укусить птицу за ухо, но с удивлением
увидел, что ушей у нее не было. Тогда он громко-громко
загавкал. Испугавшаяся хищница отпустила Ваську и он
камнем полетел вниз, но перед самым падением на землю
котенок очухался и снова взлетел. А щенок, увидев, что
его друг цел и невредим, спрыгнул с птицы и полетел на-
встречу Ваське.
Птица, плавно взмахивала крыльями, снова поднима-
лась высоко-высоко в небо, чтобы кружить в ожидании
более удачной охоты.
Вечером Васька Утюгов снова прилетел к учителю.
Кот Орлов и Филя сидели за столом. Они были серьез-
ными и даже чуточку грустными.
Котенок поздоровался и спросил Филю, как он себя
чувствует.
— О-отлично!—улыбнулся филин.— Уже совершенно
сухой и здоровый! Никогда не думал, что собаки такие
прекрасные врачи!
— Да,—вставил кот Орлов.—Недаром говорят «за-
жило как на собаке!»
Филя протянул Ваське лечебную косточку.
— Возьми, передашь своему другу и скажешь от меня
большущее спасибо! Жаль, что он не котенок, а то я бы на-
учил его летать но ночам.
— А он уже летает! — радостно сообщил филину Вась-
ка.— Он даже меня сегодня от хищной птицы спас!
Кот Орлов и Филя с горящими от удивления глазами
выслушали рассказ котенка.
— Ка-акой у тебя замечательный друг! — сказал Филя.
— Прилетай ко мне вместе с ним! — попросил кот Ор-
лов.— Буду очень рад познакомиться. А мы тут перед тво-
им прилетом о нашей школе с Филей говорили. Кажется,
уже всему вас научили, так что школу до следующего лета
закрываем...
Васька Утюгов погрустнел.
— А как же теперь? Вместе уже летать не будем?
— Вы уже все взрослые,— сказал учитель.— Можете
летать вместе, а можете по отдельности. Впереди еще целая
жизнь. А следующим летом будем учить других котят.
372
Если захочешь, приходи в школу учителем. Будем вместе
учить летать.
— Обязательно приду,— пообещал котенок.
* * *
Занятия в школе котовоздухоплавания закончились в
самый последний день лета. В этот день на кошкодроме
собрались все ученики и их родители. Прилетел и Филя.
Он лениво прохаживался по взлетной тропинке, щурился
на солйце и зевал.
Кот Орлов сидел tfa крыльце и с грустью смотрел на
своих учеников. Он хотел сказать им очень много, но когда
поднялся на лапы, то смог лишь пожелать счастливых по-
летов и летной погоды.
Подросшие и окрепшие за Лего котята не хотели расста-
ваться с учителем и просили оставить их на второй год.
— Хорошо!—улыбнулся кот Орлов.— Жду вас следу-
ющим летом. Но учить вас больше не буду, вы и так уже
очень много знаете и умеете. Прилетайте и мы будем вме-
сте учить маленьких котят великой науке котовоздухопла-
вания!
К вечеру кошкодромная поляна опустела. Остались
лишь Филя и кот Орлов. Они сидели на крыльце и смот-
рели на. небо.
— Завтра будет летная погода,— сказал кот Орлов и
в глазах его блеснули слезы грусти.
— О! — воскликнул Филя.— Смотри-и! Самолет поле-
тел!
Кот еще выше задрал голову и залюбовался красными
огоньками самолета, летящего между звезд.
— Давай и мы полетаем! — предложил Филя.
— Давай! — охотно согласился кот Орлов.
Две фигуры медленно летели по вечернему небу в сто-
рону Киселевки. Высоко над ними летел самолет, а еще
выше ярко горели звезды.
Кот Орлов и Филя летели над лесом и даже не думали
о том, что лето уже прошло и наступила осень. Осень была
еще очень ранняя. Ей только-только исполнилось полчаса.
Но все равно, вместе с летом окончилась и летняя сказка
о коте Орлове и его школе котовоздухоплавания. А осен-
няя сказка еще не началась, но, как вы уже догадались,
вот-вот начнется и расскажет вам о летающем котенке
Ваське Утюгове, о его друге щенке Рыжике и об их удиви-
тельных и волшебных приключениях.
373
ВЕЛИКОЕ ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЬНОЕ
ПУТЕШЕСТВИЕ
Ранним- осенним утром на Киселевку налетел сильный
ветер. Он шумел в садах, завывал в трубах домов.
Васька Утюгов и Рыжик проснулись и осторожно вы-
глянули из конуры.
— Ну и ветряга!—вздохнул Рыжик.— Вот и осень
началась. Скоро дожди пойдут...
— Да,— Васька задумчиво кивнул.— Погода станет не-
летной, и придется сиДеть в конуре до весны... А зачем до
весны?! — вдруг воспрянул духом котенок.— Мы же со-
бирались путешествовать!
— Куда.? — Рыжик уныло посмотрел на друга.
— Куда-нибудь,— серьезно ответил Васька.
Щенок почесал задней лапой за ухом. Путешествовать
куда-нибудь ему казалось очень опасным. Вот когда точно
знаешь, куда путешествовать — совсем другое дело. А не-
известно куда — это почти страшно.
— Давай полетим с птицами!—предложил Васька.
— А куда они летят? — спросил Рыжик.
— В очень теплые края, на юг.
— А вдруг мы попадем с ними на север, куда-нибудь
в очень холодные края?! —засомневался щенок.
— Ты что, не знаешь, что все перелетные птицы летят
осенью на юг, а весною назад?!—удивился Васька Утюгов.
— Меня этому не учили!—буркнул щенок.—И вооб-
ще я всему учусь сам!
— Ну, если ты не хочешь, я один полечу! — теперь оби-
делся котенок.
— Почему это не хочу?! — подпрыгнул щенок.— Очень
хочу, хочу в теплые края!
— Ну, тогда я пойду искать попутных перелетных
птиц! — котенок выпрыгнул из конуры и перелетел через
ворота.
Полетав вокруг деревни, Васька Утюгов увидел стаю
диких уток, собиравшихся в дальнюю дорогу. Он призем-
лился и подошел к птицам.
— Извините,— обратился к ним котенок.— Вы случай-
но не на юг летите?
Утки немного испугались и отскочили в сторону, только
374
одна сине-зеленая птица внимательно осмотрела Ваську и
ответила:
— Да, мы на юг. А почему вы спрашиваете об этом,
уважаемый молодой кот?
— Мы с другом собрались путешествовать...— смутил-
ся котенок,— и вот хотели бы полететь в теплые края с ка-
кой-нибудь стаей.
Утки окружили котенка плотным кольцом, удивленно
крякая и крутя клювами.
— А на чем вы полетите?—поинтересовалась серьез-
ная сине-зеленая утка.
~ Ни на чем. Сами полетим,— ответил Васька.
— Вы хотите сказать, что вы летающий кот?
— Да, — ответил котенок.— А мой друг — летающий
щенок.
Хорошая компания! — усмехнулась серьезная утка.—
Ну что ж, я не против. Только лететь будете в хвосте стаи
и если устанете — мы вас ждать не будем!
— Хорошо!—обрадовался котенок.— А когда вы уле-
таете ?
— Когда лягушки проквакают полдень.
х Васька Утюгов вежливо попрощался с серьезной сине-
зеленой уткой и поспешил в Киселевку, чтобы обрадовать
своего друга.
Ровно в полдень утиная стая поднялась в небо. Ветер к
тому времени стих и погода стала удивительно летной.
Утиный ключ, в хвосте которого летели щенок и котенок,
плавно и медленно поднимался на самую верхушку неба.
Далеко позади осталась родная Киселевка, а внизу огром-
ным зеленым ковром расстилался лес.
Они летели и летели. Котенок и щенок уже выбивались
из сил, когда утка, летевшая впереди Васьки, повернулась
и сказала, чтобы они приготовились к приземлению.
— А как надо приготовиться? —спросил у нее котенок.
Утка недовольно обернулась и сказала, что лично ей
безразлично, как они приготовятся.
Тогда котенок на лету поднял хвост, а щенок проверил,
хорошо ли завязаны его уши. у л
Приземлились они на большой поляне, окруженной со
всех сторон низенькими молодыми елочками.
— Ну кад, не устали?—подошла к друзьям серьезная
сине-зеленая уткал
— Немножко,— признался котенок.
375
— Нет, не устали! — шутливо оттолкнул котенка ще-
нок.
Утка усмехнулась. .
— Отдыхайте! — сказала она.— Завтра утром полетим
дальше.
Вечер опустился на поляну почти незаметно. Вдруг
стало темно и прохладно; Утки устроились на самой сере-
дине поляны, а котенок со щенком улеглись под елочкой
чуть в сторонке.
Котенок вспомнил летние вечера и сразу понял, чем они
не похожи на осенние. Даже летней ночью было намного
теплее, чем сейчас. А звезды на небе горели так же, и так
же не спеша прохаживался среди них месяц.
— Рыжик! — повернулся к своему другу Васька.— А
собаки на юг не убегают осенью?
— Нет,— ответил Рыжик.—На юге своих собак хвата-
ет. Да и зачем убегать?! Конура теплая, если совсем похо-
лодает — можно у хозяина погреться, и косточка у хозяина
всегда найдется!
— И коты тоже не убегают...— задумчиво покачал мор-
дашкой котенок.— Значит коты и собаки сильнее и вынос-
ливее птиц.
Вдруг Рыжик навострил уши и приподнял морду. Он
внимательно посмотрел вокруг, потом успокоился и снова
повернулся к Ваське.
— А если все птицы летят на юг, как же они там все
помещаются? —серьезно спросил Рыжик.
— Наверно, юг очень большой,— ответил котенок.—
И мне кажется, что не все птицы улетдют на зиму. Вот
филин тоже как-то говорил, что зимой ему очень нравится
летать...
Вдруг совсем рядом раздался шорох. Рыжик вскочил на
лапы и прыгнул в темноту. Затрещали ветки, кто-то жа-
лобно заскулил. Котенок подошел поближе к шуму, а ему
навстречу выскочил взъерошенный щенок с лисьим хво-
стом в пасти.
Утки шумной взволнованной гурьбой окружили двух
друзей.
Рыжик опустил хвост на землю и облегченно вздохнул.
Вперед вышла серьезная сине-зеленая утка.
— Вы спасли нас от лисицы!—сказала она.— Мы вам
очень благодарны, и за ваш благородный поступок разре-
шаем лететь не в хвосте ключа, а сразу за мной.
Утки шумно закрякали, обсуждая происшествие.
376
— Спасибо! — Рыжик смущенно улыбнулся.
Рано-рано утром стая снова поднялась в небо. Впереди
летела серьезная сине-зеленая утка, за ней котенок со щен-
ком, а за ними уже остальные. Стая летела навстречу вет-
ру, который гнал в сторону Киселевки огромные осенние
тучи.
Котенок и щенок сильно устали. Лететь в самом начале
ключа было очень трудно. Летящие сзади утки постоянно
подталкивали Ваську и Рыжика, а они задевали крылья
серьезной сине-зеленой утки, летевшей впереди.
Вечером приземлились на пшеничном поле.
~ И куда они спешат?!—устало вздохнул Рыжик.—
Я уже совсем замутился.
— Я тоже,— поддакнул Васька.— Наверно, придется
нам лететь дальше одним, без стаи. х
Щенок согласился. Первые два дня путешествия очень
вымотали друзей. Они едва держались на лапах.
— Уважаемая утка!—котенок подошел к предводи-
тельнице стаи,—большое спасибо за то, что вы взяли нас
с собой.
Он объяснил серьезной птице, почему они не могут ле-
теть дальше со стаей. Утка очень огорчилась.
— Может цы хотите лететь в самом начале ключа? —
с надеждой спросила она.
— Нет, — сказал котенок.— Мы и в хвосте еле-еле ле-
тим. Вы слишком быстрые птицы, и мы не успеваем за
вами.
— Нам надо спешить,— объяснила серьезная сине-зе-
леная утка.— Скоро пойдут дожди, а под дождем далеко
не улетишь.
— А на юге дожди не идут?—спросил котенок.
— Идут,— ответила птица.— Но очень теплые.
Следующим утром стая, попрощавшись с двумя друзья-
ми, продолжила свой дальний путь. Котенок и щенок не-
спеша полетели следом. Они уже знали, где юг, и решили
добираться туда вдвоем.
Действительно, в местах, над которыми они летели, бы-
ло намного теплее, чем в Киселевке в день их отлета. Еще
ни разу они не попали под дождь, а все тучи, которые
встречались им в небе, плыли в сторону их деревни. Тучи
попадались и дождевые, и грозовые, и даже снеговые.
— В Киселевке скоро зима наступит! — глядя на тучи,
говорил котенку щенок.
377
Котенок летел молча. Он скучал по коту Орлову и фи-
лину Филе. Скучать по друзьям было очень грустно.
— Смотри какой интересный лес!—вдруг Рыжик крик-
нул Ваське.
Васька посмотрел вниз и очень удивился. Лес был со-
вершенно странным, в нем росли низенькие очень толстые
деревья, а над ними вился пар. Котенок тут же почувство-
вал, как воздух в небе стал очень теплым и вкусным на
нюх.
Давай приземлимся! —предложил Васька.
— Давай!*—тут же согласился Рыжик.— И чем это так
вкусно пахнет?!
Они приземлились возле толстенного дерева и сразу
поняли, что в лесу пахнет сосисками.
Котенок облизнулся, а Рыжик сглотнул слюну.
— Васька, тут кто-то кушает! — серьезно сказал щенок.
Они обошли несколько полянок и вдруг наткнулись на
очень толстого барсука, спящего под очень толстым деревом.
— Надо его разбудить!—решительно пролаял щенок
и подошел к барсуку.
Барсук спал так крепко, что пришлось щенку лаять ему
в ухо, минут пять, пока тот открыл глаза.
— Извините, что мы вас беспокоим,— обратился к нему
Рыжик.— Вы не подскажете, откуда это так вкусно пахнет?
Барсук, недовольный, что его разбудили, лениво поше-
велил задней лапой и показал ею, откуда идет запах. Вась-
ка и Рыжик поспешили в указанном направлении. Чем
дальше они шли, тем теплее становилось в лесу и тем вкус-
нее пахло. По пути они увидели еще нескольких толстых
барсуков, спящих под деревьями. Они шли и шли, пока не
встретили еще одного барсука,* который медленно и лениво
двигался им навстречу.
—'Извините, вы не подскажете... — начал было щенок.
— Не-е-ет, не подскажу... — перебил его барсук.— А
что вы хотите?
— Мы хотим покушать,— сказал котенок.
— Тогда подскажу...— лениво, улыбнулся барсук.—
Нет ничего важнее-е-е завтрака, обеда и ужина... Давайте,
я даже-е-е вас провожу туда-а...
Барсук очень медленно повернулся и еле передвигая
лапы, поплелся обратно. Друзья пошли за ним.
— Я сегодня очень уста-а-ал,— не оборачиваясь, гово-
рил барсук.— Пришлось покушать на завтра и послезавтра
вперед. Хочу немного выспаться...
378
— У вас много дел? —спросил Васька.
— Конечно-о-о...— протянул барсук.— Вот вы пробо-
вали когда-нибудь съесть за один раз двадцать сосисок?
— Нет, — честно признался котенок.
— А мне приходится... — сказал барсук и громко зев-
нул.
Они вышли на окраину леса. Под необычайно толстым
деревом стоял стол, а на нем лежала гора сосисок.
— Ух ты!—завопил Рыжик.— Откуда их столько?
— Дети принося-ят! — еще раз зевнул барсук.— Они
приносят нам сосиски, а за это мы разрешаем им нас гла-
дить сколько они захотят.
— Какое странное место!—воскликнул котенок.
— Обычное сказочно-сосисочное место, — сказал бар-
сук.
Щенок и котенок наелись до отвала. Сосиски были
страшно вкусными, и Ваське показалось, что он смог бы
съесть и двадцать, и даже тридцать штук.
Барсук терпеливо ждал, пока друзья наедятся. Он сто-
ял, отворачиваясь от сосисочного стола, но в конце концов
не вытерпел и съел еще штук десять.
— Ну как, наелись?—спросил он, дожевывая послед-
нюю сосиску.
— Конечно! Еще как! —ответили друзья.
— Тогда пойдемте, найдем хорошее место для отдыха.
Поспите пару деньков, потом снова покушаете... Вам у нас
понравится! Это только я все тружусь, а остальные.барсу-
ки давно уже отдыхают.
— А что же вы делаете? —удивился Рыжик.
— Сосиски разношу. Все, кроме меня, давно уже жи-
вут, «лежа под деревьями, даже на лапы не поднимаются...
— Как это?— поинтересовался Васька.
— Это очень хорошо и приятно,— объяснил барсук.—
Они лежат под деревьями, спят, отдыхают, а я им сосиски
приношу, чтобы им самим за ними не ходить. Оставайтесь
у нас, поразносите вместо меня сосиски, пока кто-нибудь
еще не захочет остаться в нашем лесу... У нас хорошая
жизнь. Знаете, как приятно: спишь себе, а тебя дети гла-
дят...
Васька и Рыжик переглянулись.
— Сосиски — это, конечно, вкусно,— сказал щенок.—
Но нельзя же всю жизнь только есть и спать!
— Можно-о-о! -—возразил барсук.— У нас все только
то и делают, что едят и спят. Это только я тружусь...
379
— Большое спасибо за сосиски — сказал барсуку Вась-
ка.— А мы, наверно, полетим уже.
— Как?—удивился барсук.— Вы не останетесь?
— У нас еще путешествие!—объяснил Рыжик.
— Глупости!—буркнул барсук.— Вы еще слишком мо-
лоды и ничего не понимаете в жизни. Путешествие — это
голод и холод, а у нас... Вот здесь я, пожалуй, и засну,—
вдруг сказал он, подошел к толстому дереву и прилег под
ним, совершенно забыв о котенке и щенке.
— Ну что, полетели?! — котенок оглянулся на щенка.
Щенок разбежался, подпрыгнул и тут же свалился на
землю, больно ударившись.
Котенок тоже не смог взлететь. Они сидели возле спя-
щего барсука и ничего не могли понять.
— А сколько ты сосисок съел? —вдруг спросил щенок.
— Не считал, — признался Васька.
г — А я — пятнадцать!—Рыжик посмотрел на свой жи-
вот.— Все ясно — мы объелись, и пока не проголодаемся
не взлетим.
В странном лесу друзьям пришлось пробыть три дня.
Только на четвертый они смогли наконец оторваться от
земли и взлететь, оставив под деревом крепко спящего
барсука.
Они снова летели на юг. Недалеко от них тоже на юг
летела стая каких-то птиц.
— Рыжик!—Васька подлетел поближе к другу.— Ты
знаешь, я уже устал.
— Я тоже, — признался щенок.— Это все из-за соси-
сок. Еще разик покушали бы и больше никогда бы не взле-
тели!
— Может отдохнем? — спросил Васька.
— Ты сам говорил, что нам надо спешить!—заворчал
Рыжик.
— Это не я, это серьезная сине-зеленая утка говори-
ла! — поправил щенка котенок, и они полетели дальше.
Путешествие продолжалось. В4&ка и Рыжик летели
уже несколько дней подряд. Они снова окрепли и уже за-
были о странном сосисочном лесе и его спящих обитателях.
Котенок и щенок летели теперь и днем, и ночью, приземля-
лись иногда для короткого отдыха.
В тот день они отдохнули прямо на проселочной дороге.
Вечер был теплым и светлым. Друзья бодро вскочили на
лапы, разбежались и взлетели над лесом. Ночью они обыч-
380
но летели шумно: то разговаривая, то мяукая, то лая как
учил Ваську филин Филя.
Нашумевшись, котенок и щенок решили немного про-
лететь молча и вдруг оба услышали снизу какой-то тре-
вожный писк.
— Кажется, кто-то зовет!—насторожился щенок.
Они опустились пониже и повисли прямо над верхуш-
ками деревьев.
Писк повторился снова. Котенок приземлился на ветку
какого-то дерева и увидел рядом с собой натянутые между
ветвей сети, в которых запутались какие-то странные
птицы.
— Кто там? — осторожно спросил котенок.
— Это мы-ы,— раздался писк,— летучие мыши... А
вы кто?
— Я — летучий кот! —представился Васька.
— Ой-ей-ей!—запищали летучие мыши.— Как страшно!
— Не бойтесь! — успокоил их Васька.— Я и простых
мышей никогда не ловил, и вас трогать не буду.
— Если вы нас не будете ловить, то, пожалуйста, cria-
сите нас! — попросила одна из мышей.
— Эй, Рыжик! — позвал Васька Утюгов.— Помоги!
Котенок и щенок осторожно сняли сети с ветвей, взле-
тели над деревьями и аккуратно вытрусили их.
— Большущее спасибо! — спасенные летучие мыши под-
летели к друзьям.— Мы никогда не встречали таких доб-
рых котов.
— Я не кот!—обиделся Рыжик.— Я летучий щенок!
— Вот это да!—удивилась одна мышь.— И чего это все
стали летучими?! Да, так вот большущее спасибо,— про-
должила она, — за наше спасение! Если вам когда-нибудь
понадобится помощь, только шепните «шимышим», и мы
сразу появимся!
Мыши очень вежливо попрощались и бесшумно взмах-
нув черными крыльями, исчезли в темноте.
Котенок и щенок полетели дальше на юг. Может они
уже и были на юге, потому что и ночи, и дни теперь были
очень теплыми, и небо радовало друзей своей безоблач-
ностью и синевой. Об этом можно было узнать у летучих
мышей, но друзьям не хотелось из-за такого пустяка про-
износить волшебное мышиное слово.
Котенок и щенок летели дальше, с интересом наблюдая,
как постепенно уходит ночь и наступает рассвет. Ярко-
желтое солнце медленно выглядывало из-за далеких лесов,
381
а его лучи уже дотягивались до полей и деревень, до котен-
ка и щенка, и даже до поверхности широкой реки, медленно
плывущей по своим речным делам куда-то за горизонт.
А Васька и Рыжик летели уже над рекой, с любопытст-
вом поглядывая на ее маленькие островки, поросшие лесом
и кустарником.
— Вот где можно прекрасно отдохнуть и даже иску-
паться! — радостно пролаял Рыжик.
— Искупаться?! — подумал вслух Васька.— Нет, ку-
паться что-то не хочется' а вот рыбки я бы половил! По-
шли на посадку!
Друзья выбрали островок побольше и приземлились на
песчаном берегу.
Рыжик с шумом забежал в воду, побрызгался, поплавал
и совершенно мокрый вылез на берег.
Васька нашел длинный прутик и мастерил из него
удочку.
— Ну давай, лови рыбку, а я пойду прогуляюсь! —
сказал Рыжик и пошел вглубь островка.
Солнце поднималось все выше и выше, пока не остано-
вилось на самой верхушке неба, откуда было очень удобно
светить на землю.
Рыжик шел по извилистой тропинке и вдруг заметил
среди деревьев очень необычное существо, напоминавшее
птицу без перьев. Щенок подошел ближе, но существо,
увидев Рыжика, закричало и спряталось в кустарнике.
Озадаченный щенок пошел дальше. Теперь он шел медлен-
но и внимательно смотрел по сторонам — уж очень стран-
ным показалось ему это место. Но как он ни старался, а
больше ничего необычного не заметил. Тропинка все также
извивалась между деревьями и кустами, и привела щенка
к высокому дощатому забору.
Рыжик поискал ворота или калитку, но ни того, ни дру-
гого не нашел. Влетать в чужой двор с неба ему казалось
невежливо и он решил пройти вдоль забора и всегтаки
найти вход. Целый час он шел вдоль высокого некрашенно-
го забора и вышел снова к тому месту, откуда начал свой
путь.
— Вот это да!—удивился щенок.— Как это может
быть? Забор есть, а выхода нет!
Любопытство победило, щенок разогнался и перелетел
через высокие колья. Сначала он там ничего интересного
не заметил. За забором рос сад, правда, сад был немножко
странным: среди яблонь и груш росли молодые крепкие
382
дубы. Рыжик покружил над садом и увидел полосатую
свинью, старательно обкапывающую молоденький дубок.
Щенок понял; что она и есть хозяйка этого двора. Он
еще покружил над садом и решил угоститься спелыми
яблоками и грушами.
Как только он приземлился на ветку, полностью
увешанную спелыми фруктами, сверху упала сетка, и ще-
нок оказался в ловушке. Тут же зазвонил колокольчик, и
к яблоне поспешила полосатая свинья.
— Ха-ха!—она обрадованно потирала лапы, ехидно
улыбаясь пятачком.— Какой сегодня урожайный день!
Она подбежала к яблоне, дернула за какую-то веревоч-
ку и сетка с запутавшимся в ней щенком упала на землю.
— Какая невиданная птица! — удивилась свинья, раз-
глядывая добычу.
— Я не птица! —злобно зарычал щенок.
— Ах, брось!—игриво хрюкнула свинья.— Лета-
ешь— значит птица! Ишь ты! Захотела в моем саду моими
яблоками полакомиться!
Свинья закинула сетку со щенком на спину и, при-
танцовывая от радости, пошла к выглядывавшему из-за
деревьев низенькому домику с плоской крышей.
Она отперла дверь и вошла в темную комнатку.
Щенку показалось, что он услышал чьи-то голоса.
— Так!—хрюкала себе под нос свинья.— Где мой
птичничек? Вот мой птичничек! А где мои птички? Вот
тут мои птички!
Она приоткрыла дверцу в маленькую кладовку и бро-
сила туда щенка вместе с сетью. Дверца захлопнулась и
заскрежетала железная задвижка.
В кладовке было очень темно. Щенок выпутался из
сети и заглянул в дверную щелку, но и за дверцей было
темно как самой темной ночью.
в— Ну и мрак!—расстроенно буркнул Рыжик.
—. Разве это мр-рак?!—раздался рядом чей-то скри-
пучий голос.
— Кто здесь? —спросил щенок.
— Я, вор-рона!
— А что вы здесь делаете?— полюбопытствовал щенок.
— Еще не знаю,— ответила ворона.— Но думаю, что
скор-р-ро я об этом узнаю. Ты опоздал, здесь пару часов
назад была веселая компания! Два гуся, несколько воробь-
ев и какая-то непонятная птица с ярко-желтым клювом.
383
Свинья всех их унесла в мешке, а я что-то ей не понрави-
лась!
— А куда она их унесла?—• спросил Рыжик, постепен-
но привыкая к темноте.
— А я за ней не ходила!
— Послушайте, ворона, а почему здесь так темно?
— А, свинья очень не любит свет — у нее в домике нет
ни одного окна, — объяснила ворона.
Вдруг скрипнула дверь. Потом снова заскрежетала за-
движка и в кладовку к щенку и вороне бросили какой-то
мешок.
Дверца быстро закрылась и в наступившей тиршне
друзья по несчастью услышали писк.
— Ну вот,— недовольно прокаркала ворона.— Еще
кого-то подбросила!
Щенок развязал мешок, и оттуда, прихрамывая, вылез-
ла взъерошенная перепуганная утка.
— Добр-р-рый день! — каркнула ворона.
Утка молча забилась в угол и заплакала.
— И чего плакать?—спокойно сказала ворона.—
Свинья птиц не ест!
— Тогда зачем же она их ловит? — спросил щенок.
— Уж у нее спроси!—ворона шагала по кладовке, за-
думчиво кивая клювом. }
Щенок подергал двери, но они оказались крепко за-
перты. Он осмотрел и прощупал лапами все углы, и понял,
что без помощи ему отсюда не выбраться.
Утка в углу уже не плакала. Только ворона все ходила
из угла в угол, о чем-то глубоко задумавшись.
Васька, смастерив Удочку, ловил рыбу. На крючок по-
падались одни караси, и были они до того мелкими, что и
самодельный поплавок не могли сдвинуть с места. Васька
Утюгов снимал их с крючка и бросал обратно в реку, а
они снова и снова попадались на удочку.
К вечеру котенку надоело ловить рыбу. Он смотал сна-
сти и вдруг вспомнил, что Рыжик уже давно ушел прогу-
ляться и до сих пор не вернулся. Бросив удочку в прибреж-
ные кусты осоки, котенок взлетел и стал осматривать ост-
ров с высоты. Но было уже темно и внизу нельзя было
ничего разглядеть.
Васька снова приземлился на берегу. Расстроенный, он
побежал вглубь леса, прислушиваясь ко всем вечерним
шорохам.
А Рыжик тем временем сидел взаперти вместе с вороной
384
и уткой. Ворона продолжала прохаживаться по темной кла-
довке, а утка тихонько всхлипывала, оплакивая свою не-
счастную короткую жизнь.
Прошло немного времени, и дверца в кладовку откры-
лась снова. На этот раз свинья зашла внутрь, схватила
утку и ворону й затолкала их в мешок, потом попыталась
сцапать щенка, но он больно укусил ее за лапу.
— Опять хищница попалась! — свинья разозлилась,
набросила на щенка сеть и вместе с сетью запихнула его
в мешок.
Она вышла из своего низенького безоконного домика,
недовольно скривилась, глядя на яркое солнце, и потопала
к речке, закинув на спину мешок с добычей.
У самой воды полосатая свинья сбросила мешок на пе-
сок и что-то хрюкнула загоравшей рядом лягушке. Лягуш-
ка тут же подпрыгнула и нырнула в реку. А через несколь-
ко минут из воды высунулась огромная усатая голова сома.
— Ну что?—рыба уставилась на свинью.
— Три птицы!—довольно хрюкнула в ответ свинья.
— А перья теплые?— поинтересовался сом.
— Совершенно теплые и очень красивые!—уверила
его свинья.
— Три птицы?!—вслух задумалась рыба.— Хорошо...
получишь триста моченых желудей.
— Давай желуди! —свинья подошла к самой воде.
— Птиц давай! —сказал в ответ сом.
— Эй, вы, — крикнула она лягушкам, сидевшим на бе-
регу.— А ну-ка принесите со дна триста моченых желудей!
Лягушки поспешили к воде и стали таскать со дна раз-
бухшие моченые желуди и складывать их на песке.
Свинья развязала мешок и вытащила оттуда утку.
К утке сразу подскочили лягушки и принялись выдер-
гивать из нее красивые цветные перья.
— Эй, вы! Осторожнее!—крикнул им сом.— Не поло-
майте!
Утка вся сжалась в комок и ждала самого худшего, но
лягушки, ощипав до последнего перышка, оттолкнули ее и
занялись вороной. Ничего не понимая, утка стала тихонько
отходить к лесу и вскоре спряталась за деревьями.
Ворона пыталась вырваться, но лягушки крепко держа-
ли ее за лапы. Она недовольно каркала и крутила головой,
с ужасом наблюдая, как из нее выдергивают большие чер-
ные перья.
13 Заказ 459 385
— Какая смешная птица!—спокойно сказал сом.— И
поет совершенно некрасиво!
—-Зато очень теплые перья!—хрюкнула довольная
свинья, отвлекшись от счета вытащенных со дна речки
моченых желудей.
После того как голая, без единого перышка ворона, про-
должая громко каркать, побежала в лес, наступила очередь
Рыжика. Свинья вытащила его из мешка, распутала сеть
и бросила щенка лягушкам. Не успели они протянуть к не-
му свои цепкие лапки, как Рыжик изловчился, схватил
одну из них и, пробежав несколько метров по берегу,
взлетел.
Он поднялся так высоко, что весь остров стал похож
на блюдечко. Лягушка, испугавшись высоты, зажмурила
глазки и жалобно заквакала. Рыжик держал ее зубами за
заднюю лапу. Он хотел ей что-то сказать, но вовремя по-
думал о том, что, если он раскроет пасть, она сразу поле-
тит вниз.
Сделав пару кругов над островом, щенок заметил на
берегу своего друга. Котенок, все утро рыскавший по лесу,
сидел на песке и грустил, не зная, где еще можно искать
своего друга.
— Привет!—Щенок приземлился на песок и опустил
рядом с собой вялую, измученную полетом лягушку.
— Где ты был?! — обрадовался котенок.— А я тебя
всю ночь и все утро искал!
— Она сейчас расскажет, где я был! —Щенок недоволь-
но покосился на лягушку.— А то я сам ничего еще не
понял.
— Отпустите!—взмолилась лягушка, пытаясь под-
няться на лапы.
— Сначала расскажи, что здесь происходит! — потре-
бовал щенок.
— Расскважу!—согласилась лягушка.— Тут почти ни-
чего не происходит. Свинья ловит птиц и меняет их у сома
на моченые желуди.
— А зачем рыбе птицы? — удивился Васька Утюгов.
- А сом их перьями утепляет речку!—1 объяснила
лягушка.
— Как это утепляет?!—непонимающе выпучил глаза
котенок,
— В речке много родников с холодной водой, вот сом и
затыкает эти родники птичьими перьями!
— Чудеса да и только! -—удивился Васька Утюгов.
386
— Чудеса чудесами, но эта полосатая свинья ведет се-
бя просто по-свински!—выпалил щенок.— И вообще, как
это можно выдергивать из птиц перья? Они же летать не
смогут!
— Да, это свинство!—согласился котенок.
— Надо ее наказать!—решительно сказал щенок.
— А квак вы ее накважете? — с сомнением спросила
лягушка.
— Придумаем! — Щенок подмигнул котенку, и они оба
таинственно улыбнулись.
Друзья опустили лягушку, и она медленно поковыляла
к воде.
Наступал новый вечер, совершенно такой же, как и
старый. Только месяц немножко потолстел и не спеша за-
бирался на небо.
Рано утром Рыжик и Васька полетели к фруктово-дубо-
вому саду полосатой свиньи. Настроение у них было очень
воинственное: они хотели проучить хозяйку сада и отучить
ее от издевательства над птицами.
Увидев высокий дощатый забор, котенок и щенок сни-
зились и приземлились на верхушке старого дуба.
Было очень рано. Островок еще спал, и река спокойно
9мывала чистой прохладной водой его песчаные берега.
Котенок и щенок решили сначала поснимать с деревьев
ловушки, а потом уже заняться свиньей. Они внимательно
осматривали деревья и на каждом находили сети-путанки,
в которых мог бы запутаться даже орел. Щенок отвязывал
сети от ветвей и складывал их на земле под старым дубом.
— Все!—крикнул он Ваське.— Больше нет!
Котенок еще раз облетел все деревья сада й проверил,
не осталась ли где-нибудь хорошо спрятанная ловушка.
Сфтей больше не было. Друзья взяли путанки и направи-
лись к низенькому плоскому домику полосатой свиньи.
— Васька! — говорил по дороге Рыжик.— Давай по-
стелим их на пороге и постучим. Она выйдет, споткнется
и запутается!
— Ну и что? — недовольно вздохнул котенок.— Запу-
тается, потом распутается и снова будет ловить и ощипы-
вать птиц! Это не наказание получается, а плохая шутка!
— А что же делать? — растерянно спросил щенок.
— Надо найти мешок, — сказал котенок.— И тогда мы
сможем ее отлично проучитэь.
— А вон ее мешки сушатся! —Щенок показал лапой на
13* 387
несколько мешков, висевших на нижней ветке молодого
дуба.
Васька внимательно осмотрел их.
— Вот этот годится! — Он стащил мешок с ветки и по-
казал щенку.
— О! — вдруг обрадовался Рыжик.— Это мой мешок.
— Как это твой ? — не понял котенок.
— А вот знакомая дырка! В этом мешке свинья меня
на берег несла!
— A-а, понятно!—кивнул Васька Утюгов.— Ну давай
теперь сделаем так: расстелим сети на пороге и постучим.
Она выйдет, запутается и упадет, а мы сразу накинем на
нее мешок и завяжем.
— А потом что?—у Рыжика от азарта высунулся
язык из пасти.
— Потом?!—задумался котенок.— Потом мы оттащим
мешок на берег и обменяем у сома на моченые желуди!
— Очень нужна ему свинья, на которой ни одного пе-
рышка нет! —засомневался щенок.
— Конечно,— согласился Васька,— свинья ему не нуж-
на! Мы ее просто оставим на берегу. Пусть полежит, поду-
мает, как «хорошо» птицам в таком мешке сидеть. Будет
лежать, пока сом или лягушки ее не вызволят!
Такой план щенку понравился. Они живо расстелили
сети и постучали в двери.
— Никого не жду! — вдруг донесся сонный голос
свиньи. —
— Что делать? —зашептал щенок Ваське.
— Там у вас стая уток в ловушку попала, разрешите
выпустить!—крикнул Васька, подмигивая Рыжику.
— Что?! Стая?! Утки?!—заверещала свинья, и весь
домик заходил ходуном.
Дверь раскрылась с такой силой, что на ближайшем
дубе затрепетали сушившиеся мешки.
Свинья выпрыгнула из домика на порог, споткнулась
и покатилась вниз, наматывая на себя сети. Она так запу-
талась, что не могла ни лапой пошевелить, ни слова хрюк-
нуть!
— Давай быстрей мешок!—крикнул Васька, и щенок
тут же подскочил с мешком к свинье, v
Он прыгал между ее головой и коротким хвостиком, не
зная, с какой стороны ее заталкивать в мешок.
— Давай с головы! —предложил Васька.
Немало пришлось потрудиться котенку и щенку, пока.
388
наконец, они не запихнули свинью в мешок и не завязали
этот мешок на много узлов. Измученные, они посидели
около мешка, отдышались и отдохнули. Потом Васька на
минутку взлетел над садом и посмотрел, в какой стороне
находится берег.
Медленно и осторожно, как тяжелую бочку, котенок со
щенком катили мешок со свиньей. Перед забором остано-
вились и решили сделать в нем дырку. Щенок вырыл лапа-
ми под забором ямку и вытолкнул несколько кольев. Нако-
нец дырка стала большой, и друзья без труда протолкнули
в нее мешок.
Подкатив свинью к самой воде, котенок и щенок оста-
новились.
— Ну что? —спросил уставший щенок.
— Спрячемся на дереве и посмотрим, что дальше бу-
дет! — предложил Васька.
Они уселись на ветвях ивы, наклонившейся над речкой.
Как только щенок и котенок спрятались, из воды вы-
прыгнула лягушка, поскакала вокруг мешка и прыгнула
обратно в воду.
У берега выглянула усатая голова сома.
— Ну где же она бродит! — недовольно заворчал он,
всматриваясь в прибрежные заросли.— Добычу принесла,
а сама куда-то ушла.
— Эй, вы, зеленые! — крикнул сом, и тотчас на берегу
появилось десятка два лягушек.— Поищите свинью и ска-
жите> что я ее жду!
Лягушки рассыпались по берегу, прыгали-скакали, за-
глядывая за все деревья, но свинью так и не нашли.
Сом терпеливо ждал. Потом окликнул лягушек. Они
столпились возле его усов, приготовившись исполнять при-
каз своего речного повелителя.
— Отсчитайте свинье со дна тысячу моченых желу-
дей,— приказал сом.— А мешок здесь развязывать не бу-
дем — вчера одна совершенно мелкая птица смогла вы-
рваться из ваших цепких лап и удрать. А сегодня, кажется,
добыча покрупнее. Тащите мешок на дно и там будете ощи-
пывать эту птичку. Из-под воды она уже не взлетит!
Лягушки послушно подскочили к мешку и,инадрываясь,
стали подталкивать его к воде. На помощь им выскочили
другие лягушки, и вскоре на том месте, где мешок пошел
ко дну, по воде побежали круги. Сом, внимательно следив-
ший за исполнением своего приказа, лениво развернулся и
тоже нырнул. А на берегу осталась лежать тысяча моченых
389
желудей, аккуратно выложенных в десять кучек по сто
штук в каждой.
Щенок и котенок спрыгнули с ивы на песок.
Васька Утюгов довольно жмурился, а Рыжик почему-то
был грустным.
— Васька!—щенок задумчиво посмотрел на друга.—
А может быть было бы лучше простить свинью?
— Как простить?!—удивился котенок.— Простить,
после того, как она принесла так много зла птицам?! Нет!
За любое зло надо наказывать! А если бы ты не смог
вырваться от нее?
Щенок еще больше задумался и даже поднял хвостик.
— У нас в школе был такой котенок Лапкин,— вспом-
нил Васька.— Его выгнал учитель за то, что он гонял голу-
бей и выдирал у них перья. А если бы его не выгнали, а
простили, то другие котята могли бы взять с него пример
и тоже стали бы безнаказанно обижать птиц и друг друга.
А ты заметил, Рыжик, что на этом острове нет птиц?!
— Да,— кивнул щенок.
— А это значит,— объяснял котенок,— что их перело-
вила свинья, а теперь, когда ни ловушек, ни свиньи больше
нет, они смогут снова здесь жить и петь.
Полакомившись огромными спелыми яблоками и гру-
шами из сада полосатой свиньи, друзья взлетели и продол-
жили свое воздухоплавательное путешествие.
Дул легкий попутный ветерок. Первый раз за время их
путешествия они увидели десятки маленьких облаков, летя-
щих тоже на юг.
— Слушай, Рыжик! — радуясь свежему ветерку, гово-
рил своему другу Васька Утюгов.— Как ты думаешь, зачем
вдруг на юге понадобились облака?
Щенок задумчиво зажмурился и почухал лапой свои
завязанные узлом уши.
— Может, где-то нужна тень?—растянуто произнес он.
— Тень?!—повторил котенок.— А действительно! Ведь
на юге так много и деревьев, и трав, а им без воды и без
тени никак нельзя!
Они летели и крутили мордашками по сторонам, обго-
няя кружевные, все в завитушках из тумана, облака.
— Ну и красотища! — восхищался щенок.— У нас над
Киселевкой такие облака не летают!
— О!—котенку пришла хорошая идея.— А давай по-
летаем на облаке! Все равно сейчас мы летим в одну сторо-
ну с ветром.
390
Они выбрали облачко побольше и уселись ему на спину.
Облако было мягким как подушка, и щенок даже потянул-
ся от удовольствия.
— Никогда не думал, что они такие мягкие и пуши-
стые!— воскликнул он.
— Отсюда все так прекрасно видно! —₽ сказал Васька
Утюгов, подвинувшись на самый край облака и рассматри-
вая проносящуюся внизу землю.
— Смотри не свались, а то придется тебе мое облако
догонять! —усмехнулся щенок.
Ветер подул сильнее, и лететь на облаке стало еще инте-
реснее. Облака почему-то летели не одинаково быстро, а
каждое как хотело. Их облако обогнало десятки других и
летело впереди этой огромной облачной стаи.
Щенок обратил на это внимание и спросил котенка,
почему они летят быстрее, чем остальные облака.
— Наверно,— подумав, ответил котенок,— наше облако
больше любит летать, чем другие.
Они болтали и спорили, с любопытством рассматривали
раскинувшиеся внизу поля и леса, озера и реки, и было им
так весело и так интересно, что, казалось, нет ничего луч-
ше вот такого воздухоплавательного путешествия, каким
бы долгим оно ни было.
— Ой, какое круглое облако! — вдруг воскликнул ще-
нок, показывая вперед.
Котенок прищурился и озадачился.
— А мне кажется, что это не облако! — сказал он.
— Как же не облако?! — заспорил щенок.— Круглое,
белое и летит!
Круглое белое летело немного впереди их, но расстояние
уменьшалось, и вскоре котенок и щенок заметили, что это
«круглое, белое» что-то тащит в корзине, болтающейся на
веревочках.
— Это, наверно, грузовое облако! — предположил Ры-
жик.
— Сразу видно, что ты никогда не изучал историю воз-
духоплавания!— серьезно произнес Васька Утюгов.— Об-
лако не может быть ни грузовым, ни пассажирским. Это
самолеты могут быть грузовыми. А облако может быть
только облачным и отличаться только размерами и пуши-
стостью. Вот, например, есть перистые и барашковые об-
лака...
— Как это «барашковые»?—перебил щенок.
— Похожие на барашков, вот как наше, с завитушка-
391
ми... А еще есть другие... уже не помню, как они называ-
ются... Забыл,— расстроился Васька.
— Ничего страшного!—успокоил его щенок.
Они догнали круглое белое облако с корзинкой на вере-
вочках, и тут. Васька радостно закричал:
— Это же воздушный шар! Вспомнил!
— Ну вот, — ехидно улыбнулся щенок.— А ты говорил
«необлако»!
— А я и говорю, что это не облако.
— А разве воздушный шар — это не облако?
— Конечно, нет!—твердо сказал котенок.— Воздушные
шары делают люди. Вот видишь эту корзинку? В ней дол-
жен сидеть человек, который называется воздухоплаватель.
Щенок вытянул шею, стараясь увидеть, что же там та-
кое сидит в корзине.
— Можешь не высматривать, там все равно сидит че-
ловек! — уверенно сказал котенок.
— А по-моему, там никого нет! — возразил щенок.
— Этого не может быть! — котенок почувствовал, как
тяжело быть учителем, особенно, когда рассказываешь не-
доверчивым ученикам о том, чего они никогда не видели.
Воздушный шар оказался настолько близко, что щенок
подлетел к нему, схватился за веревочку и подтащил его к
облаку.
— Вот видишь! — гордо произнес он.— В этой корзине
никого нет! Наверно, шар летит за грибами!
— Ты совершенно ничего не знаешь! — огорчился ко-
тенок.— С такими корзинами за грибами не летают. Это
корзина для воздухоплавательного путешествия.
— Чего шумите? — неожиданно раздался незнакомый
голос.
Друзья замолчали и осмотрелись вокруг. Рыжик на
всякий случай устрашающе зарычал.
— Я вас спрашиваю, вы чего шумите?—снова прозву-
чал голос.
— А кто это нас спрашивает?—вызывающе спросил
котенок.
— Я, Шарик, — ответил голос.
- Ну и дела! — щенок почесал связанные узлом
уши.— Да разве соседский Шарик смог бы научиться ле-
тать?! Ему даже пробежаться всегда лень!
— Я не Соседский Шарик, а Воздушный Шарик,—
поправил голос.
392
Котенок и щенок, открыв рты, уставились на летевший
рядом воздушный шар. t
— И зачем этот щенок схватил меня за веревку?! —
возмутился голос.
— Мы не знали, что вы — живой!—вежливо ответил
котенок.— Меня в школе учили, что вас делают люди из
материи, надувают теплым воздухом, а потом привязывают
к вам корзины и в них летают.
— А вам в школе не рассказывали, как один воздуш-
ный шар подождал, пока его надуют самым лучшим и са-
мым теплым воздухом, а потом взял и полетел сам без
всяких там людей!
— Нет, не рассказывали, — признался котенок.
— А знаешь, почему вам не рассказывали? — игриво
улыбаясь, спросил Шарик.
— Почему? — переспросил котенок.
— Потому, что я только вчера удрал от людей и теперь
могу лететь, куда хочу!—Шарик был таким довольным,
что, казалось, вот-вот надуется и лопнет.
— А куда же вы летите?—спросил щенок, отпуская
веревочку, на которой висела корзина.
— Сейчас я путешествую,— гордо произнес Шарик.—
А куда путешествую — этого сказать не могу. Секрет. У
меня там очень важные дела.
— Ух ты!—восхитился Рыжик.— Какой смелый!
— Да! — согласился со щенком воздушный шар.—
Только смелые шары могут удирать от людей. И только
смелые шары могут лететь туда, куда я сейчас лечу! Если
хотите, так уж и быть, могу взять вас с собой..
— А куда это? — сгорая от любопытства, спросил
щенок.
— Я же сказал, что это секрет! Прилетим — увидите!
Только вам придется лететь на облаке. В свою корзину я
вас не возьму!
— А мы и сами можем летать!—похвалился Рыжик.—
Ну что, Васька, полетим?
Васька глубоко задумался.
— Так ведь мы и так летим!—сказал он.
— Разве это полет! — пренебрежительно, ухмыльнулся
Шарик.— Вон там повыше, там такой ветер — одно удо-
вольствие! Там можно лететь в несколько раз быстрее этих
облаков. Стоит лишь взлететь.
— Ну давайте,— не совсем охотно согласился котенок.
Ему не хотелось покидать такое мягкое пушистое обла-
393
ко, на котором можно было лететь на юг очень долго, пока
ветер туда дует. Но Васька видел, что Рыжику страшно
понравилось приглашение Шарика, и он решил ради друга
отказаться от такого приятного и интересного облачного
воздухоплавания.
Шарик надулся и устремился вверх.
— Летите за мной!—крикнул он котенку и щенку.
Друзья покинули облако й полетели за воздушным ша-
ром. Чем выше они поднимались, тем сильнее становился
ветер и тем холоднее становился воздух.
Облака казались малюсенькими овечками с высоты по-
лета Шарика, Рыжика и Васьки Утюгова. Теперь они лете-
ли так быстро, что даже не успевали замечать, как они
обгоняют бесчисленные стада овечек-облаков. Через неко-
торое время они обогнали все облака и внизу открылась
земля, разрисованная синими линиями рек и кляксами
озер.
— Бр-р-р!—заворчал Васька Утюгов.— Тут совсем
холодно!
— И совсем тут не холодно!— произнес летевший впе-
реди Шарик.
— А мне тоже холодновато,— признался щенок.
— Слабаки!—обозвал их воздушный шар.— А мне
вот жарко!
— А у меня уши замерзли! — пожаловался Рыжик.—
А у тебя, Шарик, наверно, просто мерзнуть нечему. Ты же
из одной материи сделан!
— Зато, где хочу, там и летаю! — задиристо ответил
воздушный шар.
Друзья не стали спорить с Шариком. Они молча дро-
жали, но летели с такой скоростью, что в ушах стоял невы-
носимый свист.
Вдруг Васька посмотрел вниз и увидел стаю птиц, летя-
щую совершенно в другую сторону.
— Шарик! — взволнованно крикнул Васька Утюгов.—
А мы точно на юг летим?
— Конечно, на юг,— как ни в чем не бывало ответил
воздушный шар.
— А куда же летят птицы? — Васька показал лапой на
стаю. .
— А откуда я знаю?! Птицы обычно куда хотят, туда
и летят! —спокойно ответил Шарик.
— Васька, Шарик, давайте спустимся пониже, а то я
совсем замерз!—умоляющим голосом попросил щенок.
394
— Ладно, слабаки!—воздушный шар начал опускать-
ся, а за ним следом опускались котенок и щенок.
Они опускались все ниже и ниже, и чем ниже они опус-
кались, тем огромней становилась земля, травинки стано-
вились высокими деревьями, а тонкие синие линии превра-
щались в широкие полноводные реки.
— Давайте приземлимся и отдохнем! — предложил Ры-
жик, облизываясь при виде теплых, нагретых южным солн-
цем лужаек.
— Я не против! — с радостью присоединился Васька.
— Разве вы путешественники?! — недовольным голо-
сом заговорил Шарик.—Полчасика полетали и уаке устали
и замерзли! Тоже мне воздухоплаватели! Ладно, отдохнете
немного и дальше полетим!
*
Лужайка была покрыта мягкой бархатной травой. А
как приятно было прилечь на травку, особенно после тако-
го «прохладительного» полета! Васька аж заурчал от удо-
вольствия, а щенок бухнулся на живот и сразу задремал,
забыв даже развязать свои уши, чтобы они хоть немножко
отдохнули.
Над самой землей покачивался на слабом ветерке воз-
душный шар. Он был очень недоволен тем, что пришлось
прервать своей путь ради каких-то там летающих зверю-
шек, которые, видите ли, замерзли и устали!
Васька Утюгов и Рыжик сладко-пресладко спали, как
вдруг совершенно неожиданно налетел такой сильный ветер,
что затрещали и стали ломаться ветки на деревьях. Коте-
нок и щенок испуганно вскочили на лапы, но их тут же
покатило по земле. Хорошо, что у них были на этот случай
крепкие когти. Васька выбрал вылезший из земли сосновый
корень и уцепился за него когтями, а рядом примостился
щенок.
Шарик испуганно закружился над землей. Его кидало
то вверх, то вбок, то вниз. Он попробовал взлететь, но его
тут же бросило к земле, и он чуть не напоролся на острые
ветки деревьев.
— Помогите! — закричал воздушный шар.
Но Васька и Рыжик не знали, как можно помогать воз-
душным шарам, тем более, что, если б даже они и попытались
что-то сделать, их тут же бы подхватил и унес ветер. Они
взволнованно следили за Шариком и вдруг увидели, как
ветка, поднятая ветром с земли, проткнула Шарик и он
сразу обмяк, стал вялым и начал медленно опускаться.
395
— Что же делать?!—лихорадочно думал котенок.—
Рыжик! Придумай что-нибудь!
— Он сейчас сдуется и умрет,— Рыжик чуть не плакал
от собственного бессилия.:—Я попробую! *
Щенок подпрыгнул, но его тут же подхватил ураганный
ветер, закрутил и поднял высоко-высоко над землей!
— Мыши!—вдруг вспомнил котенок.— Они обещали
помочь! Какое же слово надо сказать?! А! ШИМЫЩИМ!
— МЫШИМЫ! —ответил кто-то рядом. ***
Васька оглянулся и увидел летучих мышей, застывших
в воздухе рядом с ним, несмотря на сильный ветер.
— Там Рыжик...—начал объяснять им котенок, но мы-
ши сказали, что они и так все знают и мгновенно исчезли.
Васька Утюгов посмотрел вверх и увидел, как две лету-
чих мыши летят с Рыжиком вниз, а две другие обклеивают
наполовину сдутый воздушный шар какими-то зелеными
листьями-липучками. * • —
— Все! Летать будет!—довольно проговорила неожи-
данно появившаяся мышь с листиком под черным кры-
лом. — Сейчас мы его только надуем...
И мышь снова исчезла.
Васька заметил, что Шарик надулся и снова стал гор-
дым и довольным. .. *
— Еще чем-нибудь помочь?—спросили летучие мыши.
— Скажите, пожалуйста,— обратился к ним Васька
Утюгов.— Мы правильно летим на юг? —
Мыши переглянулись и хором ответили: «Нет!»
— А куда же мы летим? — удивился котенок.
— Сейчас вы летите с юга на север!—ответили мы-
ши.— Вы, наверно, летите туда, куда ветер дует, а вам надо
наоборот.
УслыЩав это, Шарик взлетел к верхушкам деревьев и
испуганно посмотрел вниз.
— Ты зачем нас обманул? — задрал морду кверху ще-
нок.
— Извините!—ответил Шарик.— Мне одному скучно
было... и поэтому я вам не сказал, что куда ветер дует, туда
я и лечу... Я же один, rf никто мною не управляет!— доба-
вил он плаксиво.
— Тогда зачем же ты от людей удрал? — спросил
Васька Утюгов.
— Я думал, что смогу сам летать, куда захочу...
— Эх ты! — разочарованно вздохнул Рыжик.— А я
думал...
396 z
Шарик застыдился. Ему стало так неловко, что он ре-
шил удрать от своих новых друзей. Он потихоньку под-
нялся над деревьями и стал искать ветер, но ветра не было.
Наверно, ураган перебрался в какое-то другое место и за-
брал весь ветер с собой.
— Извините,— снова заговорил Шарик.— Я не могу
лететь дальше с вами. Извините, пожалуйста!
— Ладно, извиним! — великодушно произнес Васька
Утюгов.— Счастливо тебе добраться до твоего секретного
места!
— У меня нет никакого секретного места,— признался
Шарик.— Я соврал. Я же сам не знаю, куда лечу...
Котенок и щенок простили воздушный шар. Они по-
прощались с летучими мышами, поблагодарили их за по-
мощь и полетели дальше, полетели на юг, оставив Шарика
дожидаться ветра. Теперь они летели правильно. Было
тепло и безветренно, и ничто не напоминало о разыграв-
шемся недавно урагане.
Путешествие продолжалось. Котенок и щенок летели
долго-долго, может быть, даже целый месяц. Они летели
над лугами, лесами, реками, любовались красотой земли, и
вдруг оба вспомнили, что уже очень давно не видели сверху
ни деревень, ни городков, ни даже совершенно одиноких из-
бушек.
— Очень странно!—сказал Васька Утюгов.— Такой
теплый Юг! Не может быть, чтобы здесь не жили люди!
Щенок прищурился, с высоты своего полета вниматель-
но осмотрел лежащую внизу землю и тоже не увидел
людей.
— Может, они живут в лесах и поэтому их не видно?! —
предложил Рыжик.
— Мы, наверно, снова заблудились,— вздохнул коте-
нок.— Если б это был Юг, то здесь были бы и люди, и
птицы, прилетевшие перезимовать. А раз здесь никого нет,
значит, и Юга здесь тоже нет.
— Надо кого-нибудь спросить! — посоветовал щенок.
— Конечно!—согласился Васька Утюгов.— Только
сначала придется найтй этого «кого-нибудь». Я что-то пока
никого вокруг не вижу!
— Я тоже! — поддакнул Рыжик.
Они опустились пониже и полетели помедленнее, чтобы
успевать хорошо осматривать землю. Земля была такая зе-
леная и красивая, что и Васька, и Рыжик так и хотели
бросить свои поиски «кого-нибудь» и приземлиться, чтобы
397
всласть отдохнуть, подремать и позагорать. Луга разбега-
лись по всем окрестным холмам, а за холмами стройными
рядами стояла мачтовые сосны, своими кронами подпирав-
шие ярко-синее небо.
— Васька! — вдруг обрадовался щенок.— Тропинка!
— Где тропинка? — Васька оживился и пошел на по-
садку.
— Вон там, правее! — Рыжик пустился догонять друга.
Они приземлились одновременно и увидели хорошо про**
топтанную тропинку, которая выходила из лесу и убегала
куда-то за холмы.
— Ну вот,— радостно воскликнул щенок.— Там, где
есть тропинка, там всегда есть и кто-то, кто по ней ходит!
— А куда мы по ней пойдем? — спросил Васька.
— Давай вон туда! — и Рыжик показал лапой на зеле-
ные холмы.
Котенок согласился, и двое друзей потопали по тропин-
ке, уверенные, что именно она выведет их к какой-нибудь
деревне, в которой можно будет точно узнать, куда они
попали и куда им лететь дальше.
— Ой, как хорошо идти! — запрыгал от радости щенок.
— Да,— вздохнул Васька Утюгов.— Давненько мы не
ходили и не бегали! Все в небе пропадаем, только ночуем
на земле.
— Зато сколько пролетели! — щенка радовало все: и
тропинка, и то, что они идут по ней, и то, что они уже на-
верно месяца два опускаются на землю только для того,
чтобы поспать или поесть.
Тропинка вывела друзей на вершину холма, и они уви-
дели настоящую деревню с настоящими избушками, на
крышах которых торчали настоящие трубы.
— Ура! — закричал Рыжик.
Васька тоже обрадовался, но он был намного сдержан-
нее своего друга и только молча улыбнулся.
Тропинка как раз вела к этой деревне. Спускаться вниз
с холма было легко и приятно. Лапы сами несли двух путе-
шественников и не надо было даже никуда сворачивать —
тропинка была такой же прямой, как на кошкодроме.
Недалеко от первых домов путешественники останови-
лись перд вкопанцой в землю досточкой, на которой было
написано «ВЕЛИКАЯ ХВОСТАТОВКА».
— Какое смешное название!—хихикнул Рыжик.
— Да, в нем есть что-то кошачье!—не без гордости
добавил Васька Утюгов.
398
. Друзья вышли к невысокому заборчику, за которым
стоял симпатичный домик, а вокруг него рос сад.
— Ну что, зайдем? — спросил Васька у Рыжика.
Рыжик почему-то задумался и стал очень серьезным.
— Очень странно! — наконец прошептал он.— Когда
незнакомая собака или кошка подходят к Киселевке, все
наши псы тут же поднимают громкий лай. А здесь так ти-
хо, будто ни одной собаки нет!
— Не все же собаки одинаковые! — возразил котенок.—
Наши всегда лают, а эти, может быть, всегда молчат!
— А кому нужны молчаливые собаки?!—усмехнулся
Рыжик.— Собаки и живут в деревне только для того, чтобы
двор охранять и хозяина предупреждать о чужих!
Васька и Рыжик все-таки вошли в калитку и страшно
перепугались, увидев рядом с домиком огромную собачью
конуру, размером с сарай.
— Ой!—попятился щенок.— Мне страшно! Тут, на-
верно, какие-то собаки-великаны живут!
Васька притаился, не сводя глаз со входа в конуру.
Во дворе было по-прежнему тихо, и котенок осторож-
ненько, на цыпочках направился к необычайно огромному
собачьему жилищу. Он обошел конуру сбоку котом смеЛо
заглянул и сразу же пригнулся.
Щенок наблюдал за смелым котенком из-за ствола ста-
рой яблони, росшей у самого забора. Когда он увидел, что
Васька никуда не побежал после того, как заглянул в ко-
нуру, Рыжик вышел из-за своего укрытия и подскочил к
Другу.
— Ну, что там?! — сгорая от любопытства, спросил он.
— Посмотри!—озадаченно улыбаясь, посоветовал ко-
тенок.
Щенок заглянул в конуру и тут же от удивления открыл
пасть.
В конуре стоял старенький диван, а на нем спал малень-
кий толстенький человечек. На полу у дивана стояла миска
молока, а в углу конуры валялись удочки и лопаты.
— Что вы там делаете? — из-за сгщны раздался чей-то
окрик.
Друзья обернулись и увидели выглянувшего из домика
большущего ухоженного кота.
— Мы... мы..,— котенок посмотрел на щенка в надежде,
что Рыжик поможет ему объяснить, что они делают.
— Мы путешествуем! —- смело заявил Рыжик,
— По моему двору? — поинтересовался кот.
399
— А вы здесь хозяин? —удивился котенок.
— Да,— кот гордо приподнял морду.— В нашей дерев-
не только коты могут быть хозяевами!
— А это у вас дачники живут? — котенок еще раз за-
глянул в конуру.
— Нет,— небрежно усмехнулся кот.— Это мой домаш-
ний человечек Петька. Петька! Ко мне!
Человечек вскочил с дивана и • попал ногой прямо* в
миску с молоком. Молоко разлилось на полу, а человечек
выскочил из конуры и послушно прилег на пороге у лап
кота-хозяина.
— Молодец! — похвалил его кот и лениво погладил по
голове.— Ну, что ж вы там стоите?!—обратился кот к
двоим друзьям.— Заходите в дом, а Петька сейчас сбегает
на речку и наловит для нас рыбки!
Человечек послушно вскочил, забежал в конуру и, схва-
тив удочки, побежал во весь опор со двора.
Васька и Рыжик зашли в дом и присели на веранде за
круглым столом.
Хозяин притащил из комнаты кресло-качалку и по-ко-
ролевски развалился в нем, внимательно посматривая на
своих гостей.
— Ну, рассказывайте! — попросил он.
— Ну мы...— котенок задумался и решил рассказать о
всех приключениях, случившихся с ними во время великого
воздухоплавательства.
Кот слушал и громко удивлялся. Вдруг в дом вбежал
человечек Петька.
— Пушок Мурчикович! —обратился он к коту.— А се*
годня одни караси клюют! Ловить их или нет?
— Ну ты и бестолковый, Петька! — рассердился кот.—
Конечно, ловить! Чем карась плохая рЗхба?
— Он ведь костлявый! — промямлил Петька.
— Сам ты костлявый! — обозвал человечка Пушок Мур-
чикович.— Иди и лови!
Кот перевел взгляд на своих друзей и заметил, что они
очень удивлены.
•— Вы, наверно, никогда не видели домашних человеч-
ков?! — дружелюбно спросил он.
Котенок и щенок отрицательно замотали мордашками.
— В нашей деревне в каждом дворе есть по домашнему
человечку,— продолжал кот.— Раньше, конечно, здесь жили
люди, а мы и собаки были вроде домашних животных. Но
люди здесь были очень злыми и постоянно нас обижали.
400
То заставят собак за котами гоняться, то еще что-нибудь
придумают, а бывало, что и кормить нас забывали неделя-
ми. Собаки терпели-терпели, а потом взяли и одной ночью
все удрали в соседние деревни, а мы, коты, поумнее были.
Мы заметили, что, когда люди злятся, они уменьшаются и
становятся маленькими и толстенькими, как колобки. Вот
мы подождали, пока они все не уменьшились, а потом на-
вели здесь порядок. Даже название деревни поменяли.
— А как она раньше называлась?—спросил щенок.
— Кошкодеровка,— вздохнул Пушок Мурчикович, вид-
но, вспомнив о тех тяжелых временах.
Котенок и щенок, затаив дыхание, слудхали рассказ го-
степриимного кота. Слушали долго-долго, пока не пришел
Петька с ведерцем карасей.
— Свари уху, только не пересоли! — приказал ему кот.
На дворе уже было темно, а котенок и щенок все еще
сидели за столом, ели вкусную, сваренную домашним че-
ловечком уху и расспрашивали кота обо всем интересном,
что он увидел и услышал за свою долгую жизнь.
— А далеко отсюда Юг?—вдруг спросцл Васька.
— Юг?!—задумался кот.— Так ведь это и есть Юг.
Здесь тепло и красиво целый год подряд.
— Так что, эта деревня и есть Юг? —переспросил Ры-
жик.
— Не только наша Великая Хвостатовка,— кот задум-
чиво глянул в потолок.— Мы где-то в начале Юга, а куда
он дальше идет, я не знаю. Давайте Петьку спросим! Эй,
Петька, ко мне! 4
Домашний человечек тут же прибежал и остановился
перед котом, ожидая указаний.
— Ты не знаешь, где здесь Юг? — вежливо спросил
его кот.
Человечек забегал маленькими глазками по веоанде. по-
чесал шею.
— Ну ты хоть дорогу туда знаешь?—Пушок Мурчи-
кович вопросительно уставился Петькё в глаза.
— Я только одну дорогу знаю,— признался челове-
чек,— в другую деревню, где есть большой птичий базар...
— А кто там живет? — спросил кот.
— Люди,— ответил Петька.
— Хорошие? — серьезно спросил кот-хозяин.
— Обычные...— вздохнул человечек.
— Вот у них узнаете все! — обрадовался кот.— Петька,
расскажи котенку и щенку, как выйти к той деревне.
401
Толстенький маленький человечек подробно объяснил
двум друзьям-путешественникам, как добраться до дерев-
ни, рядом с которой находится птичий базар.
— Ну все,— зевнул кот.— Петька, иди спать! А вам я
постелю в комнате.
— Да, Петька! — крикнул вдогонку человечку кот-хо-
зяин.— Не забудь покормить мышей в мышеразводной
клетке!
— Будет исполнено, Пушок Мурчикович! — послушно
ответил человечек и выбежал во двор.
Ранним утром котенок и щенок отправились в путь. На
этот раз они решили пройтись пешком. Домашний челове-
чек Петька подробно рассказал им, как и куда идти и где
сворачивать. Они весело шагали по уже знакомой тропинке
в сторону леса.
— И все-таки это совершенно странно! — продолжал
удивляться Рыжик.— Первый раз вижу, чтобы коты были
хозяевами людей!
Васька Утюгов немного снисходительно покосился на
своего друга.
— Ты еще многого не видел!—сказал он, горделиво
подняв хвост.— А все потому, что всему хочешь научиться
сам!
— И научусь! — задорно пролаял щенок.
Друзья вощли в лес. Тропинка сузилась и запетляла
между деревьев. Тонкие как иголки солнечные, лучи, про-
низывали кроны высоких сосен и яркими пятнышками па-
дали на землю. Ваське и Рыжику нравилось останавливать-
ся на таких солнечных пятнышках и радостно щуриться на
яркое солнце, пробивающееся сквозь верхушки деревьев.
Тропинка вывела их из лесу и повела сначала вдоль
узенькой речушки, потом спрыгнула в овраг и по дну оврага
побежала дальше. Солнце поднялось уже совсем высоко,
когда котенок и щенок вышли к деревне, о которой расска-
зывал домашний человечек Петька. Не успели они подойти
к ближайшему забору, как раздался звонкий собачий лай.
Его тут же подхватили все собаки деревни, и стало так
шумно, что Васька Утюгов прижал лапками свои уши к
макушке.
— Вот это правильная деревня! — завилял хвостом до-
вольный Рыжик.— Видишь, как громко нас встречают!
— Самая правильная деревня — это Киселевка!—за-
явил Васька.— У нас и собаки лают, и коты летают, и шу-
ма такого нет!
402
Неожиданно скрипнула калитка, и друзья увидели перед
собой большую пушистую собаку в блестящем ошейнике.
Она подскочила к котенку и щенку и первым же делом
тщательно обнюхала их с лап до кончиков ушей.
Щенок подождал, пока собака его понюхает, потом ве-
жливо поздоровался. Котенок весь сжался в комок и заши-
пел, опасаясь, как бы собака его не цапнула.
— Добрый день! — сказала собака.— Судя по запаху,
вы очень издалека.
— Да,— подтвердил щенок.— У вас прекрасный нюх.
Мы уже больше двух месяцев путешествуем. И вот хотели
в вашей деревне спросить у кого-нибудь, как нам добрать-
ся до самого Юга.
— А-а,— пднимающе кивнула пушистая собака в бле-
стящем ошейнике.— Это вы можете узнать у моего хозяина,
но он вернется только вечером. Сейчас в деревне ни одного
человека нет — все на базар пошли.
— Зачем? — поинтересовался щенок.
— Это же не простой базар! Там и зверей продают, и
птиц, и рыб! — объяснила собака.
— Как?! — возмутился до сих пор молчавший коте-
нок.— И котов тоже?
— Да,—кивнула собака.
— И птиц? И рыб?
— И рыб,— подтвердила собака.— Я прекрасно пони-
маю ваше возмущение, но тут ничего уже не поделаешь. Они
же — цари природы!
— Люди?!—засомневался Васька Утюгов.— А летать
они сами разве умеют?
— Кажется, да,— ответила собака.— Не все, конечно.
— Те, которые зверей продают — наверняка летать не
умеют! —обиженно сказал котенок.— А где этот базар?
Пушистая собака в блестящем ошейнике вывела Дру-
зей за околицу и показала на небольшую березовую рощу.
— Вон в той роще* — указала лапой собака в блестящем
ошейнике.
Котенок и щенок потопали к березовой роще. Васька
Утюгов так разозлился, что даже шерсть на нем стала ды-
бом. Щенок еще никогда не видел своего друга таким злым
и все пытался успокоить его.
— Они же люди!—г говорил Рыжик.— А людям все
можно!
— Ничего не все! — еще больше злился Васька.— А вот
403
если тебя словят и продадут кому-нибудь? Что ты тогда
запоешь?
— Ничего,-—грустно вздохнул щенок.— Такая наша со-
бачья жизнь. z
В березовой роще котенок и щенок увидели много-много
людей. Почти все они были худыми и остроносыми, а ря-
дом с ними, привязанные веревками к березкам, сидели со-
баки, коты, еноты, лисицы и даже, зайцы. На земле стояли
большие клетки с птицами и банки с рыбами.
Котенок и щенок остановились и рассматривали шумный
птичий базар.
— Я придумал! —вдруг обрадовался Васька Утюгов.—
Ну, мы им сейчас покажем!
— Что ты придумал? — спросил Рыжик.
— Ты видишь, они уже уменыдаются! Они же меньше
обычных людей, а мы им покажем их будущее. Полетели
быстрее в Великую Хвостатовку.
Дул приятный попутный ветерок. Васька и Рыжик под-
нялись высоко-высоко и огляделись по сторонам. Потом,
увидев с высоты Великую Хвостатовку, полетели к этой
удивительно кошачьей деревне.
Еще с неба они увидели знакомый двор и знакомого ко-
та Пушка Мурчиковича, отдыхавшего на кресле-качалке под
развесистой яблоней.
Котенок и щенок*чуть не свалились на него сверху.
— О! Вы уже с Юга вернулись? — удивился кот.
— Нет, Пушок Мурчикович, мы только в той деревне
побывали, о которой ваш Петька рассказывал! —затарато-
рил Васька.
— А, так вам Петька нужен...— кот приподнялся, чТо-
бы позвать человечка, но котенок остановил его.
— Нет, мы к вам!— Васька подошел к креслу-качалке
и заговорщицки зашептал.
Пушок Мурчикович слушал внимательно, его зеленые
глаза то сужались, то широко открывались! Вдруг он весе-
ло захохотал.
— Ну, ты и молодец! — похвалил он котенка.— Надо
же такое придумать! А я-то и не знал, что там за базар!
Пушок Мурчикович надел на Петьку ошейник и бодро
вышел на тропинку. Рядом шли Рыжик и Васька.
— А мы куда?—настороженно спросил человечек.
— В гости!—успокоил его Пушок Мурчикович.
Шли они шли и вышли прямо к березовой роще. Здесь
404
кот-хозяин остановил компанию и внимательно рассмот-
рел шумящий базар.
— Да!—вздохнул Пушок Мурчикович.— Это действи-
тельно безобразие! Сколько будем за него просить?—об-
ратился он к Ваське.
— Ведро сметаны,— ответил котенок.
— А это не слишком дорого? —засомневался кот.
— Нет, это даже чуточку дешево!—уверенно сказал
Васька Утюгов.
— Ну, тогда пошли! — Пушок Мурчикович, которого
можно было легко перепутать с небольшим медведем, на-
правился к базару. Сзади на поводке бежал Петька, а за
Петькой весело шагали Васька и Рыжик.
Худые остроносые люди вдруг увидели приближаю-
щуюся странную компанию и замолчали.
— Домашний человечек! — басом выкрикнул Пушок
Мурчикович.—Очень дешево! Всего ведро сметаны!
— Давай полетаем! — предложил Васька Рыжику и
они взлетели над базарной толпой.
Ошеломленные люди крутили головами, испуганно вы-
таращив глаза на летающих котенка и щенка, и на здоро-
венного кота, продающего домашнего человечка.
— Покупайте!—кричал Пушок Мурчикович.— Отлич-
ная порода! Умеет ловить рыбу, разводить мышей, хорошо
выдрессирован! ~
Какой-то человечек закричал, испуганно замахал рука«?
ми и, бросив клетку с попугаями, помчался к деревне. За
ним, толкая друг друга, побежали перепуганные продавцы
зверей, птиц и рыб. В опустевшей роще остались клетки с
птицами, банки с рыбами И собаки, коты, лисицы.
Домашний человечек Петька сидел на корточках и пла-
кал от страха.
Пушок Мурчикович подошел к нему и ласково погладил
по голове. -
— Не плачь, Петька!—замурлыкал он.— Я тебя не
продам.
Васька и Рыжик отвязывали и отпускали на свободу
собак, лисиц и енотов. Потом они выпустили всех птиц и
залюбовались, как красиво они взлетели: словно десятки
разноцветных воздушных шариков.
Из кустов неожиданно выскочила крольчиха и попро-
сила отдать ей из корзины ее детей. Малюсенькие розовые
крольчата еще не умели хорошо ходить, и мама перенесла
их по одному подальше в лес.
405
Пушок Мурчикович внимательно наблюдал за котенком
и щенком. Он видел, какими счастливыми и довольными
были его новые друзья и даже позавидовал им. Кот под-
нялся, задумчиво шевеля хвостом, подошел к Петьке и
снял с него ошейник. Петька почесал натертую шею и усел-
ся на землю возле лап кота.
— Знаешь что, Петька!—покачал головой Пушок
Мурчикович.— Отпускаю тебя на волю. Идиг куда хочешь!
У Петьки загорелись глаза. Он, еще не веря своим
ушам, приподнялся, посмотрел вокруг и вдруг подпрыгнул
над землей и закричал «ура!!!». А потом побежал в сторо-
ну ближайшей деревни, о которой недавно говорил Ваське
и Рыжику.
— Мне его будет очень не хватать! — печально произ-
нес Пушок Мурчикович.— И все-таки я его исправил!
Он оглянулся и увидел, что котенок и щенок о чем-то
спорят, стоя возле двух больших банок с живыми рыбками.
Кот подошел к двум друзьям.
— Да вот я говорю, что их надо нести! —Васька пока-
зал лапой на банки.— А Рыжик хочет их катить к речке!
— Но . если их катить, то и вода выльется, и рыбы по-
выпрыгивают!— рассудил Пушок Мурчикович.
— А я тебе что говорил?!—задиристо выкрикнул
Васька, повернувшись к щенку.
— Да и зачем спорить, — медленно произнес Пушок
Мурчикович.— Для вас эти банки слишком тяжелые. Я
сам их отнесу к речке! Эх, жаль, что Петки нет! Он бы
помог.
— А где он? — удивленно спросил Васька.
— Отпустил я его, — махнул лапой Пушок Мурчико-
вич.—Кому на поводке жить понравится?!
Кот легко поднял две банки и не спеша пошел в сторо-
ну речки. Друзья зашагали следом. Они шли и вспоминали
сосисочный лес и сытых барсуков, полосатую свинью и
усатого сома, воздушный шар и летучих мышей и многое-
многое другое.
Пушок Мурчикович вышел на берег и выпустил в воду
всех рыб.
А теперь вы куда?—обернулся он к Ваське и Рыжи-
ку.— Может, погостите у меня в Великой Хьостатовке?
Котенок и щенок переглянулись. Они были совсем не
против пожить в гостях у Пушка Мурчиковича, но почему-
то именно сейчас обоим вспомнилась родная Киселевка,
406
звездное небо и ленивый месяц, с любопытством заглядыва-
ющий вниз.
Котенок мечтательно задрал мордочку кверху и увидел
журавлиный клин.
— Неужели весна? —удивился он.
— Конечно, уже две недели, как весна началась! —
улыбнулся взрослый кот.
— Извините, Пушок Мурчикович,— котенок перевел
взгляд на кота.— Мы уже давно не были дома. А к вам мы
обязательно прилетим в следующем путешествии! Обяза-
тельно!
Прилетайте—вздохнул Пушок Мурчикович.— Мне
теперь скучно будет! Петьку отпустил и совсем один остал-
ся! Даже поболтать по вечерам не с кем!
— Ну что, Рыжик, полетели!—крикнул Васька и, раз-
бежавшись по речному берегу, взлетел.
Щенок догнал в небе своего друга, они покружили над
Пушком Мурчиковичем, помахали ему на прощанье лапами
и вдруг заметили какого-то человечка, идущего к реке с
кувшином молока. Щенок и котенок подлетели поближе и
узнали Петьку. Бывший домашний человечек спешил к
Пушку Мурчиковичу, радостно улыбаясь и показывая ему
поднятый на# головой кувшин с молоком.
— Теперь коту снова будет с кем поболтать по вече-
рам!— улыбнулся котенок Васька Утюгов и пустился в
взлетали* все
»
♦
«к
Васька Утю-
/
этого самого
догонку за журавлиным ключом.
Друзья пристроились в хвосте ключа и
выше и выше. Ветер был теплым и попутным.
— Мы домой? — спросил Ваську Рыжик.
— Да, обратно в Киселевку! — ответил
гов.— Видишь, птицы возвращаются.
— Жаль, что мы так и не добрались до
птичьего юга, где они зимуют! — вздохнул щенок.
— Зато сколько удивительного мы увидели и услыша-
ли!— радостно воскликнул неунывающий котенок.— О!
Рыжик, смотри, кто впереди летит!
Перед ключом летел знакомый воздушный шар по име-
ни Шарик. Друзья очень обрадовались и полетели к нему.
— Привет, Шарик — крикнул щенок.— Как дела? Ку-
да летишь?
— О! Привет!—удивился неожиданной встрече Ша-
рик. — Кажется, с юга на север. А вы куда?
— Домой, в Киселевку.
407
— Тогда нам по пути!—обрадовался Шарик.— Заби-
райтесь ко мне в корзину. Отдохнете немного!
Щенок и котенок охотно согласились и забрались в
летательную корзину.
— Только смотри!—предупредил Васька Утюгов.—
Лети за ключом, а если ветер поменяется, сразу нам скажи!
— Сегодня и завтра ветер с юга,— сказал им воздуш-
ный шар.— Он всегда приносит весну и пока не принесет —
не меняется.
Великое воздухоплавательное путешествие подходило к
концу. Путешественники спали в корзине воздушного шара
и видели совершенно сказочные сны о родной Киселевке, о
школе котовоздухоплавания и коте Орлове, й о многом-
многом другом. Потом друзьям приснились удивительные
приключения, которые еще с ними не происходили. Но это
не страшно, и если какие-то приключения еще не произо-
шли с нашими друзьями: с подросшим котенком Василием
Утюговым и его спутником—Щенком Рыжиком, то они
обязательно произойдут и, наверно, скоро. Ведь подходит
к концу только Первое воздухоплавательное путешествие,
а сколько их впереди — об этом ни Василий Утюгов, ни ще-
нок Рыжик даже не догадываются.
< ч Ноябрь 1986 г.
грелесть
обычайного
I
ЮРИИ МЕДВЕДЕВ (Москва)
Юрий МЕДВЕДЕВ
«
пересказывает
ДЕЯНИЯ НЕБОЖИТЕЛЕЙ
Памяти сказителя Баярны Чунраа
(1904—1979 гг.), выходца из среды ското-
водов восточно-монгольского племени хочи-
нов,
и
памяти его дяди его, хамба-ламы Гомбо, на
заре столетия передавшего Баярны из уст в
уста древнейшие мифы, •— в тиши и покое
монастыря Гэгэнхийд, ныне разрушенного
до основания.
1. МИФ О СОТВОРЕНИИ МИРА
Наши небо и земля еще не возникли, а Калпа * уже
была. И когда земле и небу нашим минет срок, Калпа пре-
будет. Ведь это день и ночь Брахмы, Творца Вселенной,
начало и конец мира.1 Одна Калпа завершена, но Творе-
ние продолжается — и рождается новая Калпа.
Когда Шагжамуни2 вышел однажды из Пещеры Со-
зерцаний3, где предавался мечтаниям и размышлениям, то
увидел он, что очередная Калпа уже миновала. Радость и
грусть встретились в его сердце: радость — потому что
именно ему предназначил Великий Учитель Таван Номын
Эзэи, Владыка Пяти Законов,4 стать повелителем новой
Калпы,5 а грусть — потому что и его Калпа пройдет, ибо
все в мире преходяще...
Но, во всяком случае, как раз настало время напомнить
о себе Владыке Пяти Законов, и Шагжамуни отправился в
путь.
Таван Номын Эзэи воскликнул при виде его:
— Где же был ты, Шагжамуни, все эти долгие, долгие
годы ?
— О Великий Учитель, я проводил время в своей Пе-
* Пояснения й примечания см. в конце главы,
е-
410
щере Созерцании, откуда поднимаюсь только раз в течение
Калпы, и вот теперь настало это время.
— Да, время настало... А теперь пожалуй-ка в мою
Пещеру Созерцаний.
Шагжамуни смело вошел туда, но едва миновал три от-
деления Пещеры, как объял его неодолимый ужас! Дрог-
нуло сердце, стеснилось дыхание, ноги отказались следо-
вать дальше.
— Ну что ж,— молвил тогда Владыка, — ты прошел
три отделения и остановился — значит, быть тебе бессмерт-
ным в течение трех Калп!
Шагжамуни поблагодарил Учителя, но не смог сдер-
жать своего любопыства:
— Сколько всего отделений в вашей Пещере Созерца-
ний?
— Семь.
— Ав котором же пребываете вы, о Великий Учитель?
— В последнем, седьмом,6 — был ответ. И Шагжамуни
склонился почтительно, готовый повиноваться, и повелел
ему Учитель отправиться к Всеведущему божеству Хану
Хурмасту.
Но ведь Хурмаст — Владыка Верхнего мира, пове-
литель тенгри7, и не каждому дозволено повидать его.
Оробел Шагжамуни:
— О Великий Учитель... Да разве примут меня, недо-
стойного, на золотой горе Сумеру, в центре Вселенной, где
обитают небожители?! Что толку мне идти туда?
— Будь спокоен,— ответствовал Учитель.— Моя печать
и подпись будут тебе надежным пропуском.
И Шагжамуни послушно отправился в дальнюю дорогу.
Конечно, стражи Страны божеств и не собирались пропус-
кать его, но письмо Великого Учителя и впрямь отворило
все ворота и замки. Да и сам Хурмаст принял посла столь
благосклонно, что даже пригласил его сесть.
Огляделся Шагжамуни — куда же садиться?! Ничего
нет подходящего... Но ведь он был в Стране богов, где все
чудесно, где даже сидения волшебные, невидимые!..
Однако не это было главное, а то, что Хурмаст созвал
всех 99 тенгри и торжественно провозгласил, что к ним
пожаловал сам Шагжамуни, в'ладыка Юго-Восточного8
мира! И был отдан приказ страже отныне пропускать его в
Страну небожителей беспрепятственно.
Шагжамуни был в восторге. Хан Хурмаст вопросил:
411
— Поведай нам, что творится в Нижнем мире? Что там
есть и чего нет? Какие обитают там существа?
— Сказать по, правде,— пожал плечами Шагжамуни^—
ничего и никого там нет — кроме воды. Вода кругом, и нет
ей ни конца ни края.
— А известно ли тебе, где расположены четыре океана?
— Да, известно.
— Ну так возьми вот этот комок желтой земли 9 и
спустись в Нижний мир. Брось то, что я дал тебе, в самую
середину Восточного Океана, старейшего из всех. И вскоре
увидишь чудо: появится земля над водой, словно пена на
молоке!
И с этими словами Хан Хурмаст подал Шагжамуни
комок желтой земли, а состояла она из десяти тысяч драго-
ценностей...
Шагжамуни все исполнил в точности как было велено.
Но долго пришлось ему стоять у Восточного Океана и ожи-
дать появления земли! Ничего не было видно. И тогда
Шагжамуни вспомнил, что он, как никак, владыка Калпы,
только что побывал у тенгри, говорил с самим Ханом Хур-
мастом, а если так, не подобает ему смотреть окрест про-
стым взглядом — нет, смотреть следует взором волшебным,
проницающим все сущее! Бросил такой взор Шагжамуни и
тотчас же разглядел, что драгоценную землю, оказывается,
схватила огромная черепаха — и, похоже, не намерена ее
отпускать.
Что было делать? Уничтожить живое существо?! Нет,
это невозможно, ведь совсем недавно Шагжамуни дал Ха-
ну Хурмасту обет гелюна, воспрещающий творить зло...
Теперь он уже не властен убивать. Но как иначе отнять у
черепахи землю?
Ринулся Шагжамуни за советом к Великому Учителю,
Владыке Пяти Законов.
— Тебе поможет Западное небесное божество, Баруун-
тенгри,— ответствовал Владыка.— Западные тенгри —
светлые, и он, светлый тенгри, даст тебе добрый совет.
И вновь подпись и печать, Учителя послужили пропус-
ком Шагжамуни.. Но Баруун-тенгри удивил его. Он подал
Шагжамуни лук, стрелу — и повелел убить черепаху.
— Да ведь я дал обет гелюна самому Хану Хурмасту!
Могу ли отнять жизнь даже у этой черепахи?!
— Ради всех живых существ — тех, которых нет еще на
свете, — сделай это. Сделай это один единственный раз —
и грех твой простится тебе, ибо он свершен во имя жизни.
412
Шагжамуни была так отвратительна мысль об убийст-
ве, что он даже не знал, как взяться за оружие, и Баруун-
тенгри 10 пришлось учить его обращаться с луком и стре-
лой.
И вновь отправился Шагжамуни в Нижний мир, испол-
нять свою печальную обязанность. Но кому же еще это
было делать? Только'ему, владыке Калпы!
А черепаха все еще колыхалась на волнах Восточного
океана, брюхом вверх, головой к северу, не выпуская зем-
лю, дар Хурмаста. Делать нечего — припомнил Шагжаму-
ни уроки Баруун-тенгри, прицелился с западной стороны...
и пустил стрелу прямо в грудь чудовищу. Содрогнулась
пронзенная черепаха и резко повернулась головой к югу.
Изо рта у нее выплеснулось пламя, сзади она извергла
жидкость — и сделалась навеки южная сторона огненно-
красной, а северная — черно-водяной. Наконечник стрелы,
пронзивший черепаху, теперь, после того, как она развер-
нулась, указывал на запад. Стал запад стороной белого
железа. А восток, куда смотрело древко стрелы, стал сто-
роною голубого дерева. На груди же черепахи возник
центр мира — центр желтой земли. Из этой желтой земли
произошли все горы, хребты, равнины, появились реки и
озера, возникли деревья, травы, цветы — и все десять ты-
сяч драгоценностей!
Все это породила земля. Оттого и зовется она —
родиной. А суть слова родина —-в той земле, которой
мы рождены.
Вот так и был сотворей наш мир.
А горевал Шагжамуни напрасно! Черепаху он вовсе не
убил — она и до сих пор жива. Она стала опорой нашей
золотой, драгоценной земли, потому ее и называют с тех пор
золотой черепахой.11 Конечно, жизнь ее нелегка.
Носить на себе целую планету!.. Порою у черепахи немеет
тело и она начинает ворочаться. Тогда-то и случаются зем-
летрясения!
Примечания:
1 Кална — по мифологическому летоисчислению, это 24 000 божест-
венных, или 8 640 000 человеческих лет; половина — день Будды, вто-
рая половина — ночь Будды, разрушение материального мира.
2 Шагжамуни — иначе Шакьямуни, в мифологии последний зёмной
Будда, человек, достигший наивысшего предела духовного развития,
основатель буддийской религии.
3 Очевидно, здесь имеется в виду долгое отшельничество, одино-
413
чество, обычная ступень на пути к тому, чтобы стать Буддой, а имен-
но— созерцание мандалы: геометрической модели Вселенной, своеоб-
разной диаграммы, использующейся в заклинаниях и храмовых служ-
бах. Ее рисовали на полу и стенах храмов и пещер, на алтарях. В
центре мандалы изображается ваджра—«алмазный топор Индры»,
символ истины, символ пустоты Вселенной,— он-то и является, собст-
венно, объектом созерцания.
4 Возможно, речь идет о Ману Сваямбхува— в индуистской мифо-
логии это прародитель человечества, создатель «Манавадхармашаст-
ры», т. е. «Законов Ману», кодекса обычаев верований. Не исклю-
чено также, что здесь подразумевается некий гуру, бывший у всех
бодхисатв (стремящихся стать буддой), учитель Шагжамуни, облада-
ющий пятью сверхестественными способностями, свойственными тому,
кто в совершенстве овладел йогой: 1) риддхи—состояние совершенства,
проявляющееся в ясновидении, телепатии, способности совмещать Собы-
тия, явления реального и условного миров; 2) умение слышать все во
Вселенной с помощью «всеслышащего уха»; 3) видеть все во Вселен-
ной с помощью «всевидящего глаза»; 4) знать о своих прежних рож-
дениях; 5) знать о прежних рождениях других живых существ. Одна-
ко, может быть, это Будда — предшественник Шагжамуни.
5 В течение многих Калп Шагжамуни «перерождался в облик бодхи-
сатвы, т. е. существа, стремящегося стать буддой, выйти из бесконеч-
ной цепи перерождений — сансары, спасти все живые существа от
страданий.
6 Если все же «Владыка Пяти Законов»—Ману Сваямбхува, то
магическое для всех народов число «семь» обретает здесь особое зна-
чение: эпос насчитывает семь бывших и семь будущих Ману, и
от каждого из них ведет свое начало человечество в соответствующий
мировой период — манавантару.
7 Тенгри —от монг. тенге р — небо, небеса, небесный свод, бог,
гений—божества, олицетворяющие само небо, светила и атмосферные
явления. Число их колеблется от 33 до 55, но чаще считается, что их
99 божеств — 55 добрых западных и 44 злых восточных.
8 Пожалуй, не случайно именно Юго-Восточиого, ведь Восток у тен-
гри считался средоточием зла, а земля будущих людей, как понимал
Хан Хурмаст, не могла не стать местом злых деяний.
9 Возможно, земля желтого цвета именно потому, что здесь скрыто
указание на желтую веру (шара шанджин), т. е. буддизм, в противопо-
ставление древней народной религии монголов, известной как шаман-
ство, или черная вера (хара шаджин). Не случайно Шагжамуни,
основоположник буддизма, создает Новую землю из желтого комка!
10 Может быть, имеется в виду Багатур-тенгри — бог храбрости,
.начальник небесных гарнизонов, вселяющий мужество в воинов?
11 В иных сказаниях это золотая лягушка, четыре лапы ко-
торой соответствуют четырем сторонам света.
2. МИФ О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЛЮДЕЙ
Итак, Земля создана — теперь пришло время ее засе-
лить. Для начала Всевышний тенгри Хурмаст вылепил из
глины восемнадцать мужчин и восемь женщин и предрек
им: «От вас пойдет род человеческий!». Люди, однако же,
414
мало что понимали в жизни. О счастье соития они и пред-
ставления не имели и долго блуждали по своей обширной
и пустынной земле, jie ведая, как выполнить предначерта-
ние Хурмаста и заселить ее. Наконец они изведали сла-
дость любовных объятий... но тут начались новые беды.
Женщины понесли и начали рожать детей, однако это ка-
залось им чем-то ужасным, смертельно опасным. Появление
на свет маленьких, беспомощных человечков, так похожих
на них самих, приводило их в великое смятение, они бро-
сали своих детей где попало в кромешной тьме, ибо тогда
вся земля еще была объята мраком, не было над нею ни
солнца, ни луны, ни звезд,— и в испуге убегали прочь,
скитались в голоде и холоде...
Так, пожалуй, и сгинул бы род людской, даже не воз-
никнув, однако не обошлось без вмешательства высших
сил. Из последа младенца вырастало чудесное дерево!
Оно сперва покрывалось прекрасными цветами, а потом
дивными плодами — ими-то и питалось дитя человеческое,
брошенное отцом и матерью. Малый ребенок и его дерево
были как бы единым существом, потому что их соединяла
пуповина.
Но не просидеть человеку всю жизнь на привязи, пусть
даже привязан он к своему кормильцу! И, повзрослев, но-
вые люди обрывали эту пуповину, уходя все дальше и
дальше — разведывать неизвестные земли. Однако стран-
ники все же возвращались к своему дереву и ели его пло-
ды, а к плодам с чужих деревьев не прикасались, дабы не
убавить их, не причинить вреда другому человеку. И хотя
царила в мире глухая ночь, полной тьмы уже не было —
люди светились! Может быть, то был свет их доброты и
честности, кто теперь знает!..
Однако же там, где существует добро, не может не
возникнуть и зло. Злом был мангас.
О мангас, ужасное чудовище, свирепый оборотень!
Змию подобен мангас, рук да голов множество, не то чер-
ный он, не то желтый, и пасть у него огромнейшая, от
земли до небес, а утроба вмещает толпы проглоченных лю-
дей и целые стада скота! Он так страшен, что и слов-то
не сыскать для описания его. Да и не успевали первые
люди толком разглядеть мангаса. Видел его разве что тот,
кто был обречен погибнуть в алчной пасти. А мангас
легко находил людей тому самосиянному .свету, который
они источали, и нападал на них, где только встречал.
Понял тогда Шагжамуни, что на земле, которую он
создал, творится неладное, и, раздобыв где-то солнце (не
иначе и здесь помогли ему тёнгри-небожители!), повесил
его над землею.
Что тут началось! Бедные люди так перепугались, что
принялись, зарываться в землю: они думали, что наконец-
то узрели алчного, беспощадного мангаса. Такая же исто-
рия приключилась, когда ночью засветились в небесах зве-
зды. Жители земли решили, что это сонмы маленьких ман-
гасов, и зарылись в свои норы еще глубже!
Нескоро поняли они, что свет солнца и звезд —благо-
деяние богов, нескоро наладилась их жизнь...
3. МИФ О ТЕНГРИ
Но вот в конце концов род человеческий расселился по
земле, завладел ее горами, долами и водами — началась
жизнь привольная! Как же тут не умножаться человече-
ству? Вот уж три тысячи людей обитает на земле... Но
вдруг переполошились тенгри-небожители: что ни день,
меньше и меньше,людей становится!
Что же происходит? Стихия по земле не гуляет, чер-
ная хворь на людей не нападает... Оказывается, в страш-
ную силу мангасы вошли, беспощадно кровожадничают.
Доложили о той беде Хану Хурмасту. Собрал он
великий хурал-собрание тенгри и повелел; всем небожи-
телям, от Хадарган Хар Буман-тенгри до Суунаг Цагаан-
тенгри, спуститься с заоблачных высей на землю и унич-
тожить мангасов! Однако тенгри что-то не спешили пови-
новаться...
И тогда Хан Хурмаст приказал охин-тенгри, своим до-
черям, четвертой и седьмой, сойти на землю. Сойти, чтобы
старшая стала женою владыки мангасов и тем ускорила
их погибель, а младшая — женою Алтай Галав Сандал-
хана и тем способствовала процветанию и усилению лю-
дей. Не могли дочери перечить отцовской власти и поко-
рились — стали женами-царицами.
Застыдились тогда другие небожители:
— Ну уж если Всевышний Хурмаст дочерей на такое
трудное и опасное дело посылает, то нам позор отказы-
ваться!
И семеро тенгри решили сойти с небес на землю. Вот
их имена: Алтай Галав Сандал-хан, Шилэн Галзуу-баатар,
Хар-баатар, или Хар-Сандал, Цагаан Сандал, Суунаг Цага-
416
ан-6 а ат ар — и дочери Хурмаста: Тувдэн Нима Осорма и
Сам Бурхан.
Конечно, семеро тенгри не просто так сошли на землю.
С небес спустилась огненная крепость, в которой скры-
вался от мангасов Алтай Галав Сандал-хан. И столь гро-
зен был ее вид, так она полыхала, что тот, кто зрел это, как
раз ее и принял поначалу за мангаса!.. Алтай Галав Сан-
дал-хан в ней поселился и стал владыкой Среднего Тива.
А дальше начались новые чудеса. Ведь, чтобы выпол-
нить повеление Хана Хурмаста, тенгри должны были
сделаться похожими на людей. Чтоб не угадали мангасы
их небесное происхождение! И пришлось троим тенгри за-
ново рождаться на свет — у земных отца и матери. А Ши-
лэн Галзуу-баатар, Суунаг Цагаан и Сам Бурхан роди-
дились у мангасов. Дело в том, что они хотели перенять
силу мангасов и обратить ее против самих чудовищ.
Хурмаст обещал, что позднее им на помощь придут
еще двое небожителей... но коли так, то и речь о них мы
поведем позднее.
Тенгри прожили на земле двадцать лет и, как ни стран-
но, набрались у людей кое-какого ума-разума. Однако же
в долгу не остались: йрославились сами и прославили
своими подвигами правление Алтай Галав Сандал-хана.
Были у них на земле верные помощники: Шавдай — то
есть сильный, могучий, Нявдай, Лувсан и Хастараа, что
значит — самый хитрый, самый мудрый.
4. МИФ О ТОМ, КАК ТЕНГРИ ВОЗНИКЛИ
НА ЗЕМЛЕ
В те стародавние времена жил на свете богач и бога-
тырь по имени Алтай Дуулга-баян. Шлем он носил золо-
той, владел тринадцатью десятью тысячами коней и
множеством верблюдов и прочего скота, и еще десятью
превосходными аргамаками, и на них-то поочередно сам
грнял свои табуны за гору Сумбэр, к колодцу, окованному
золотом и серебром. На водопой он водил стада каждые
пятнадцать дней, а про запас увозил воду в бадье из
шкуры вола пятилетнего возраста. Эту шкуру и пустой-то
обычному человеку было не поднять, а Дуулга-баян за-
просто переносил ее наполненную водою. Чудодейственной
силы был человек!
Однако, хоть владел он многими богатствами, слугами,
14 Заказ 459
417
домами и дворцами, оставался Алтай Дуулга-баян бездет-
ным и очень из-за этого горевал...
Он был уже немолод, жена его — тоже, однако вдруг
сжалились над ним боги: жена Дуулга-баяна заберемене-
ла! После этой радостной вести он стал еще пуще печься
о своих богатствах: ведь это было наследство для его дол-
гожданных потомков!
Однажды погнал он табуны на водопой и вдруг видит:
лежит при дороге огромное седло — трудно представить,
какому коню и какому человеку оно пригодится! Но Дуул-
га-баян не мог упустить случая приумножить свое достоя-
ние. Он попытался поднять седло, да не тут-то было! Лишь
когда он напряг всю свою мощь, равную мощи двадцати
человек, ему удалось взвалить находку на спину коня, ко-
торый еле смог сдвинуться с места и повезти ее домой. А
уж там чуть ли не все слуги сбежались тащить новое сед-
ло в сокровищницу, таким тяжеленным оно было!
Минуло пятнадцать дней, отдохнувший Алтай Дуулга-
баян снова отправился в путь — и что же? Он нашел
гигантскую булаву! «Неужто чья-то рука сможет взмет-
нуть ее?»— думал Дуулга-баян, пока надрывался, взвали-
вая булаву на коня и везя в свою казну...
Прошло какое-то время, и почувствовала жена Дуулга-
баяна, что настал срок родин. А его самого как раз це
случилось дома, снова погнал табуны на водопой. Вот ле-
жит Женщина и чувствует, как в ее чреве шевелится мла-
денец. Да что это?.. Похоже, не один там ребенок! Ох и
бунтуют они! И, кажется, еще разговаривают при этом?
Слыханное ли дело! Нерожденные-то младенцы!..
— Выйдем через левую подмышку!—раздался голос,
и испуганная роженица прижала было левую руку. Но
дитя выглянуло из-под правой руки. Это был мальчик,
крепкий и здоровый, только почему-то чернолицый.
Тут послышался другой голос:
— Я выйду через правую подмышку!—Бедная жен-
щина прижала правую руку, но из-под левой выглянул
еще один младенчик, на сей раз, по счастью, белоликий.
Но и на том дело не кончилось: скоро на свет появи-
лась девочка, но, как и положено от веку, из чрева!
Мать была совершенно’ измучена, однако с опаской и
любопытством поглядывала на своих новорожденных. Ро-
ды начались так внезапно, что она и служанок не успела
кликнуть, но дети и без них прекрасно обошлись. Черно-
лицый ловко обиходил утомленную мать и, усевшись на
418
о*-
сиденье из драгоценного черного сандала, принялся гото-
вить еду, чтобы подкрепить ее силы.
Тем временем слуги, догадавшись наконец-то, что гос-
поже нужна помощь, заглянули в юрту—и узрели чер-
ноликое, невиданное доселе существо. Они так перепуга-
лись, что порешили: не иначе госпожа родила мангаса, а
тот, как водится у чудовищ, сожрал свою мать! Погорева-
ли они, погоревали — стали ждать возвращения хозяина.
Через пятнадцать дней Алтай Дуулга-баян вернулся
домой. Увидел всполошенных слуг и спрашивает, не слу-
чилось ли чего, не напал ли на его дом мангас?
— Так-то оно так,— отвечают слуги, а сами трясутся
от страха,— только этот мангас не снаружи пришел, а
изнутри появился. Родила его наша госпожа, а он прогло-
тил ее, бедняжку, и сидит сейчас в юрте, ждет, кого бы
еще сожрать.
Закручинился Алтай Дуулга-баян, но был он истинный
храбрец, а потому решил: «Если я потерял свою милую
жену, то какая мне теперь разница — жить или умереть?
Померяюсь-ка я силами с чудовищем!»
Он ворвался в юрту, готовый биться с мангасом не на
жизнь, а на смерть... и увидел свою жену, живую и здо-
ровую, которая восседала на кошме и ела, а услуживал ей
какой-то чернолицый ребенок. И еще двое детей были в
юрте.
— Приветствуйте своего отца, дети!—радостно вос-
кликнула мать, и белолицый мальчик тут же встал и по-
клонился отцу, ну а чернолицый, даже не поднимаясь, про-
изнес довольно небрежно:
— Благополучно ли вернулся, Дуулга-баян?
Мать вновь велела ему подойти к отцу и приветство-
вать его, но чернолицый только огрызнулся:
— А я что сделал?—и не тронулся с места.
Чтобы сгладить его оплошность, мать поскорее попро-
сила мужа дать имена их замечательным детям. Испросив
совета богов, нарек он*6блолицего именем Цагаан Сандал,
чернолицего — Хар Сандал, а девочку мать сама назвала
Тувдэн Ниада Осорма.
Вот такие имена были выбраны для этих необыкновен-
ных существ...
Конечно, богач Дуулга-баян был бесконечно рад рож-
дению детей, вот только на чернолицего Хар Сандала он
14*
419
поглядывал с некоторой опаской: «Больно уж дерзок этот
мальчишка! Не по годам! Что-то из него выйдет?..»
Когда Дуулга-баян вновь собрался гнать стада на во-
допой, сыновья захотели ехать с ним. Но если Цагаан Сан-
дал просил отцова позволения покорно и почтительно, то
Хар Сандал был по обыкновению груб, и Дуулга-баян
оставил его дома.
Но не тут-то было! Лишь только отец и брат скрылись
из виду, Хар Сандал выбрал самого статного и прекрас-
ного скакуна из отцовых аргамаков, вскочил на него и,
без узды и недоуздка, пустился вскачь и догнал отца и
брата, едва они добрались до колодца. Примчался, будто
черный вихрь, так стремительно, что боевой верблюд, при-
няв его за чудовище неописуемое, бросился на него. Но
чернолицый схватил его за ногу, с размаху ударил о
скалу и прибил.
— Что ж ты наделал?!—закричал Дуулга-баян, но
сын только плечами пожал:
— Я всего-навсего защищал свою жизнь!
Тем временем настал полдень, и старик с младшим
сыном решили сварить чаю, прежде чем поить коней. Но
Хар Сандал подскочил к колодцу, схватил бадью и с та-
кой быстротой начал вычерпывать воду и наливать ско-
тине, что отцу и брату просто нечего было делать. Вода
для чая не успела вскипеть, а уж все табуны были на*
поены!
«Ничего не скажешь, силы и сноровки ему не зани-
мать. Надо быть с ним поласковее, чтоб хорошо служил
мне»,— смягчился отец, но Хар Сандал крикнул с преж-
ней дерзостью: *
— Эй, Дуулга-старик, дай мне коня! А не дашь —
сам возьму!
Оглядел старик табуны, задумался — какого же дать,
чтобы и жалко не было, й жадным не прослыть?
— Да вон того бери. Средний конек — ни плох, ни
хорош. Для начала в самый раз.
— Нет, среднего я не хочу, да и хорошего мне не на-
добно, а возьму я себе вот того самого худого конягу!
Глянул Дуулга-баян — ну и выбрал сын! Карий конь —
кожа да кости, невзрачный хуже некуда, грива вся сби-
лась... Втихомолку порадовался Дуулга-баян, что упря-
мец так-себя наказал, и поскорее начал ловить коня укрю-
ком, чтобы сын не передумал.
— Да где тебе!—хмыкнул Хар Сандал. И правда:
,420
петлю-то старик накинул, а сдержать коня не смог, даром
что тот был худ и неказист.
«Ай-яй! С тридцати двух лет такого стыда не терпел!
Коня не смог остановить, ай-яй!» — запечалился отец, а
Хар Сандал велел подогнать табун поближе и, подхватив
волочившийся по земле комель укрюка, одним рывком
остановил коня. ,
С досады Дуулга-баян кликнул второго сына, и они
во весь опор поскакали по восточному склону горы Сумбэр
домой. Втихомолку старик надеялся, что этот гордец еще
повозится со своим норовистым коньком. Ведь ни седла, ни
узды у него не было!
Но когда к вечеру добрались они, усталые, до дому,
то первое, что увидели, был карий у коновязи, а в юрте
крепко спал Хар Сандал. Мать сказала, что он уже дав-
ненько вернулся!
Когда Хар Сандал пробудился, старик спросил, какой
же дорогой он ехал и почему не присоединился к ним.
— Я обогнул гору с запада. А тебя догонять не стал,
потому что, показалось мне, тебе не очень-то большая ра-
дость ехать со мною рядом!
«Этот чернолицый ре так прост,— подумал Дуулга-
баян.— Надо с ним поосмотрительнее. Но каков невежа!
Ни разу не обратился к отцу с почтением, на вы!»
Ну как мог сделать это гордый Хар Сандал? Ведь он
был тенгри, северорожденный Хадаргаан Хар Буман-тен-
гри! Только никто о том не знал, не ведал../
Попросил Хар Сандал у отца хорошее седло для свое-
го карего конька. Дуулга-баян не без ехидства велел слу-
гам притащить то самое тяжеленное седло, что когда-то
нашел при дороге и поднять которое едва хватило его
сил. Однако же Хар Сандал вскинул седло, словно перыш-
ко, и взгромоздил на спину худому коньку, а тот, каза-
лось, даже и не заметил, что его оседлали. Озадачился
старик; тем временем сын попросил впридачу еще какое-
нибудь оружие. Приволокли слуги, пыхтя, гигантскую чер-
ную палицу. Хар Сандал повертел ее, словно детскую
игрушку, и небрежно заявил:
— Легковата, конечно, да уж ладно, коли нет другой,
подойдет и такая.
— Для чего подойдет?—спросил отец.— Зачем тебе
булава?
И последовал ответ:
421
Вот удалая булава:
Змей Владыки на ней глава,
Шкура чудища.
А рукоять
Из святого древа сандала.
Уничтожить, навеки смять
Гнет мангасов — пора настала!
Вот так добыл себе коня и оружие Хар Сандал. Ну а
сестра его, Тувдэн Нима Осорма, брату под стать была!
Все юные девы только и знают, что шьют да вышивают, а
она силой баатару не уступала, из кузни не выходила —
все время ковала оружие.
Да уж, непростые дети родились у богача Дуулга-бая-
на, непростые!..
5. МИФ ОБ АЛТАЙ ГАЛАВ САНДАЛ-ХАНЕ
Долгие годы жил Алтай Галав Сандал-хан, владыка
Среднего Тива, ни на шаг не выходя из своей огненной
крепости, хото-мандал. Надоело это ему, да чиновники-
советники нипочем не выпускали за ворота, страивали ман-
га сом: мол, нападет и сразу съест! Протерпел Алтай Га-
лав-хан еще год и наконец не выдержал, взмолился:
— Да сколько ж мне еще тут сидеть?! Разве затем я
прибыл на землю?!
- Ну, так и быть,—.согласился самый хитрый и ум-
ный его чиновник по имени Хастараа.— Сегодня, на уда-
чу, как раз такой день, что выйти можно. Но ненадолго,
а то...
Обрадованный владыка взлетел в седло и ринулся из
крепости. Четверо его чиновников едва поспевали за ним!
На северо-западе увидали они огромную гору, хан заставил
коня взойти на нее и с восторгом оглядывался вокруг, за-
сыпая советников вопросами. Все ему было ново, все уди-
вительно...
Вдруг прекрасный олень с ветвистыми рогами о десяти
отростках легко и стремительно проскакал мимо. Все вски-
нули луки и навострили стрелы, но Алтай Галав-хан пред-
ложил добыть оленя в состязании. Ничего не попишешь —
пришлось согласиться.
Хан был хитер — он знал, что первый выстрел должен
принадлежать ему, а значит, и добыча будет его — он-то
не промахнется! Вот стрела просвистела и вонзилась в бок
оленю!.. Но тот продолжал скок.
Понятное дело, тут все забыли не только про угрозу
,422
мангасова нападения, но и вообще про все на свете, кроме
ускользающей; дичи. Однако не успели хан и его свита
нагнать оленя, как, откуда ни возьмись, наперерез им вы-
летел какой-то светлоликий всадник и, одним ударом по-
валив оленя, выдернул из его бока стрелу и привязал ее
к седельному ремешку своего коня.
Тут и хан подоспел.
— Это моя добыча!—крикнул он, задыхаясь от злости.
— Добыча достается тому, у кого руки длиннее!—
был дерзкий ответ.
— Но ведь оленя поразила моя стрела!
— Ну и что? А моя рука раньше коснулась его — зна-
чит, он мой!
Ни хан, ни неизвестный всадник не намеревались усту-
пать^ поэтому они соскочили с коней и схватились за до-
бычу — один за голову, другой за хвост.
Чиновники хотели было разнять их, но известно: ког-
да двое спорят, третьему лучше не мешать. И они только
наблюдали, сочувствуя хану. А хан и его противник так
разгорячились, что даже вспотели. И видят чиновники: на
мочке уха незнакомца показалась крошечная дырочка...
Дырочка от серьги! Видать, она была замазана жиром,
но вот в пылу схватки жир растаял, и...
— Да это женщина, мой хан!—вскричал Хастараа,
который раньше других догадался, в чем дело.— От-
пустите!
Едва услышав это, противник хана вскочил верхом и
ринулся прочь, да так стремительно, что Алтай Галав-хан
и все остальные нагнали его только возле незнакомого
аил-хотона.
— Стой, кто такие?—сурово окликнули приехавших.
— Хан со свитой изволят ехать!—был ответ.
А этот аил-хотон принадлежал Дуулга-баяну, и богач
принял именитых гостей с великими почестями. Усадив
хана на ковер, начал угощать его всевозможнейшими яст-
вами, расспрашивал, какой счастливый случай привел его
сюда. Хан поведал о своем поединке с незнакомцем, ока-
завшемся переодетой красавицей, похожей ликом на свет-
лое солнце, и Дуулга-баян покачал головой:
— Простите дерзкую девчонку, хан. Это моя дочь,
Тувдэн Нима Осорма.
Хитромудрому Хастараа понадобилось лишь разок гля-
нуть на своего повелителя, чтобы угадать его невысказан-
ное желание, и он выпалил:
423
— Просим отдать вашу прекрасную дочь в жейы на-
шему владыке-хану!
Однако Алтай Дуулга-баян хорошо знал цену и себе,
и своему богатству, и своей дочери, и потому он важно
покачал головой:
— На это я не дам согласия!
Но Хастараа был не тем человеком, который отступает
после первого же слова «нет», и завел он хитрые и долгие
речи: мол, каждому мужчине надо когда-то жениться, а
каждой женщине — выходить замуж. И всем надо искать
свое счастье, не упускать его! Таков закон от века. Вот
если бы Дуулга-баян и его жена не сочетались когда-то
браком, разве текла бы в этом аил-хотоне такая богатая,
счастливая, сытая жизнь? Разве появились бы на свет их
прекрасные дети? Пусть же все они живут так же богато
и счастливо, как родители!.. И как бы между прочим доба-
вил, что далеко не каждой девице выпадает удача стать
женой самого хана...
Наконец Дуулга-баян сдался на эти льстивые речи, но
уж от хорошего калыма за невесту он не намерен был от-
казываться.
— Дадим все что вашей душе угодно! — пообещали
хан и его приближенные. И Дуулга-баян разошелся... Рн
потребовал тьму всяческого добра, начиная от драгоцен-
ностей и кончая девятью девять восемьдесят одной ред-
костью Мира. А в числе их было названо девять рогатых
мангасов...
На все Хастараа только кивал да поддакивал:
— Да, это у нас есть, и это есть... хорошо, и то най-
дем!
В конце концов советник Лувсан не выдержал, ткнул
его в бок и с ужасом шепнул:
— Ты чего наобещал?! Да у нас не то что девяти рр-
гатых мангасов — одного безрогого не сыскать!
— Погоди ты,— отмахнулся Хастараа.— Слова-то ни-
чего не стоят. Нам лишь бы дочку его заполучить, а там
уж как-нибудь рассчитаемся!
Дуулга-баян был покорен готовностью выполнять все
его прихоти и сговорился с ханом, что тот приедет за не-
вестой в новолуние четвертого месяца будущего года. И
надумал Дуулга-баян что-нибудь подарить будущему зя-
тю— что-нибудь такое, горловина чего обращена вверх,
как символ ожидания счастья. Он совсем было решил
отдать драгоценный чехол для чаши, который ему когда-
424
то, еще в пору собственного жениховства, подарила мать
невесты, да жена его спросила у дочери, не найдется ли у
той подарка для хана.
— Как не быть! — ответила Тувдэн Нима Осорма и при-
несла... шкуру огромного быка, снятую с туши чулком, с
торчащими рогами и хвостом.
Растерянная мать поволокла было хану дочкин пода-
рок, да попалась на глаза мужу. Рассердился тот, закри-
чал на жену, тащит, мол, всякую дрянь, позорит его! Же-
ну побил, а Алтай Галав Сандал-хану преподнес-таки по-
дарок своей тещи.
На том и распростились.
Увидала Тувдэн Нима Осорма уезжающих гостей и
спрашивает мать, почему хан не взял ее подарка, не по-
гнушался ли им?
— Это все твой отец!—пожаловалась мать.— Осер-
дился, что я принесла какую-то ерунду, даже ударил
меня...
Разгневалась Тувдэн Нима Осорма:
— Да ведь это не простая шкура, а чудодейный по-
жиратель мангасов! Она бы очень пригодилась хану, ведь
суждено ему угодить в лапы этих чудовищ!..
— Где это видано,— хмыкнул ее отец.— Шкура какая-
то! Мангасов даже мужи-богатыри одолеть не могут, а
чтоб дохлая шкура...
— Смотрите-ка сюда!—приказала Тувдэн Нима
Осорма.
Она произнесла «Туй!» — и плюнула на шкуру.
Что это?!
Поднялась шкура, словно была не пустой кожей, а на-
стоящим быком, и с такой силой ткнула в ногу Дуулга-бая-
на, что из раны хлынула кровь.
— Да ты что, дочка?! Отца убить вздумала?—запри-
читала едва живая от страха мать.
— Ничего страшного,— успокоила родителей Тувдэн
Нима Осорма и заживила рану отца, едва коснувшись ее
рукой.
А свирепый бык, повинуясь ей, опять сделался безобид-
ной шкурой.
Вот какие чудеса могла проделывать эта девица! И
множество тайн было ей ведомо. Так, лишь она одна зна-
ла день и час погибели мангасов...
Но до этого еще далеко, а потому и речь о том мы во-
зобновим не скоро.
425
6. МИФ О ХАР-БААТАРЕ
Вернувшись в свой хото-мандал, Алтай Галав Сандал-
хан тотчас принялся созывать мужей-богатырей, дабы
выступить против мангасов. Долго думал, где раздобыть
коней для будущего войска. Наконец решил взять их у
Дуулга-баяна, владельца тринадцатью десяти тысяч ко-
ней. Всё-таки почти тесть — авось не откажет! Но Хаста-
раа, услышав об этом намерении, только головой покачал:
— Дуулга-баян даже если дохлого козла кому-то пода-
рит, горюет, как о большом убытке. Его надо вокруг паль-
ца обвести... А вы заметили в его аил-хотоне молодца чер-
нолицего? Сразу видно — силач могучий!
Оказалось, что Алтан-Галав-хан никого и ничего не ви-
дел, так быд поглощен своим сватовством. Но сейчас он
радостно встрепенулся: минуло уже три месяца, как он
бросил клцч, а еще ни один муж-богатырь не прибыл под
его знамена.
— Не коней, так богатыря надо заполучить! — решил
он, и хитрый Хастараа предложил:
— Давайте сперва потребуем у Дуулга-баяна пятна-
дцать тысяч коней. А уж потом посмотрим...
И Алтай Галав Сандал-хан послал к будущему тестю
гонца с приказанием пригнать в хото-мандал табун в пят-
надцать тысяч голов. Услышав такое, Дуулга-баян схва-
тился за голову и рухнул наземь. День и ночь лежал он,
невозможно было понять, жив он еще или уже умер. В кон-
це концов гонцу надоело ждать, и он повернул коня. В
крепости гонец все рассказал хану, и Хастараа закивал:
— Этого следовало ожидать! Сейчас пошлем за Хар
Сандалом и скажем: если Дуулга-баян отдаст его, то коней
требовать не будем. Увидите, все уладится!
Итак, гонец прибыл вновь, а Дуулга-баян все лежит на
земле и жена причитает над ним. Тогда гонец громогласно
объявил новое повеление хана, и Дуулга-баян, не открывая
глаз, простонал:
— Этот чернолицый очень упрям и не больно-то меня
слушается. Но если вам удастся его уговорить, я, так и
быть, согласен...
И Дуулга-баян, к великой радости домочадцев, поднял-
ся с земли
Тогда спросили Хар Сандала и тот воскликнул:
— Вот это служба по мне! Да и конь мой, наверное,
уже отдохнул и готов к дальнему пути.
426
И тут оказалось» что худой карий конек, который не
тучнел, когда пасся в табуне на вольных травах, теперь, за
пятнадцать дней, что его поили одной водой, раздался, на-
брался сил и волшебно преобразился!
На дорогу Хар Сандал решил хорошенько поесть. И по-
просил мать зарезать десяток баранов.
— Хорошо, что твой отец так богат! — сказала она.—
И тебе никогда не придется голодать!
Конечно, Дуулга-баян был не очень доволен аппетитом
сына, но вспомнил про пятнадцать тысяч коней... и смолчал.
Тем временем слуги сварили десять баранов, и Хар
Сандал съел все — и мясо и отвар. А потом наказал брату
своему Ца^аан Сандалу помогать отцу, беречь скот и иму-
щество, но не быть скупцом, делиться с бедными. И спро-
сил сестру-вещунью: что ожидает его на службе у хана?
Какой день для отъезда благоприятен? Тувдэн Нима Осор-
ма погадала и ответила, что ему суждено стать богатырем —
победителем мангасов, а ехать лучше завтра — таково рас-
положение светил.
И вот Хар Сандал подскакал к ханской крепости и
крикнул:
— Отворяйте ворота!
Стража, увидав чернолицее существо, страшно пере-
пугалась и принялась гадать, человек это или мангас.
— Хээ, эцэг, чинь! — выругался Хар Сандал.— Знать,
не видали вы мангасов! Придется изловить несколько
штук, чтобы вы не путали их с людьми. А теперь пойдите-
ка к своему повелителю и доложите: прибыл Хар Сандал,
сын Алтай Дуулга-баяна!
Хан очень обрадовался и приказал отдать гостю всяче-
ские почести. Хар Сандал, который и перед родным-то от-
цом не клонил головы, небрежно изобразил что-то вроде
поклона хану. Владыка Среднего Тива пригласил его во
дворец, предложил сесть. Раздался треск и грохот — слов-
но земля сотряслась! Оказалось, Хар Сандал раздавил
сиденье. И еще три сиденья не выдержали могучего бога-
тыря. В конце концов со двора приволокли огромный ка-
мень, и только тогда Хар Сандал смог сидеть спокойно.
Алтай Галав-хан был в восторге, что к нему прибыл та-
кой силач. Пожаловал ему титул богатыря государства,
назвав Хар-баатаром, а потом провел его по своей небесной
крепости, вокруг которой пылал красный огонь, достигав-
ший облаков.
— Да!—восхитился Хар-баатар.— Здесь чудовищам
- 427
не пройти. Только ворота надо укрепить. Ну а теперь я от-
правлюсь в путь — искать мангасов. Однако подкрепиться
надо перед дальней дорогой.
— Чего бы вам хотелось?—засуетился Хастараа.—
Такому богатырю, наверное, целую корову надо или бара-
на?— Это он решил польстить Хар-баатару, но каково же
было его изумление, когда услышал в ответ:
— Съем-ка я, пожалуй, пятьдесят баранов и двадцать
волов!
И начался богатырский обед! Мясо едва успевали оку-
нать в кипящие котлы и сразу подавали Хар-баатару. И
тот не прерывал трапезы трое суток.
Наконец измученный Хастараа осторожно осведомился:
— Вы, наверное, очень давно не ели?
— Да, ведь отец мой, Дуулга-баян, скуповат. Всего ка-
кими-то десятью баранами накормил меня перед отъездом!
— А когда же вы снова изволите пообедать? —с ужа-
сом спросил Хастараа, прикидывая, на сколько таких обе-
дов ч достанет ханских табунов, но слегка успокоился,
услыхав:
— Теперь три месяца в рот ничего не возьму. Только
мне надо хорошо выспаться. Недолго — всего двадцать су-
ток. И не будите меня ни в коем случае!
Он улегся и тут же заснул.
Нетерпеливый хан чуть ли не каждый день подсылал
слуг посмотреть, что делает его баатар, но ответ был всегда
один:
— Спит!
И спал Хар-бЯатар, и спал, и спал, и не нашлось чело-
века, который осмелился бы прервать его сон, потому что,
говорили, разбудивший не выдержал бы его гнева... И на-
конец-то минули двадцать дней, пробудился богатырь!
— Ну, надо поторапливаться в дорогу! — воскликнул
он.— Вот только чаю выпью.
4
Никто не запомнил, сколько котдов он осушил, но дли-
лось чаепитие целый день. Потом Хар-баатар обратился к
Хастараа:
— Ты, мудрый и хитрый, подскажи, какой день благо-
приятен для поездки?
Оказалось, наступит такой день лишь послезавтра, и
Хар-баатар опять предался отдыху... Но вот настал благо-
приятный срок, приведи коня, и все с изумлением увидели,
что это не карий конек, а хомхон златокрылый, с тулови-
428
щем длиной в семьдесят аршин, с шеей в семь аршин,—
конь, достойный своего баатара!
И тронулся Хар-баатар к северо-востоку, прямиком к
мангасовым владениям, и конь его — хомхон в один мах
перескакивал семь гор! И ехал так богатырь три дня и
три ночи.
7. МИФ О ТОМ, КАК ХАР-БААТАР ПРИБЫЛ
ВО ВЛАДЕНИЯ МАНГАСОВ
Ну, теперь настала пора познакомиться и с мангасами.
Их владыку звали Лан-аа Ринжуу Намжил. Были у него
сын по имени Таарий Унчог и дочь, Галвин Сеерий.
Однажды утром проснулась Галвин Сеерий и чувству-
ет: правое веко у нее подергивается, в правом ухе звенит,
в правой ноздре щекотно, да так, что чихать хочется.
«К чему бы это?» — призадумалась она. Погадала, как
это принято у мангасов: пальцами посучила, по ногтю
щелкнула,— и ахнула:
— Да ведь к нам едет Хар-баатар, богатырь Алтай
Галав Сандал-хана! Вот удача! Я, правда, замуж за хана
мечтала выйти, но коль уж богатырь совсем рядом, так
какая мне разница? Пойду встречать жениха!
И принялась Галвин Сеерий прихорашиваться. Свое
рябое, косоглазое лицо она желтой глиной намазала, а
сверху белой глиной покрыла. Посмотрелась в воду, уви-
дала, что лицо ее стало белым, как яшма,— и осталась очень
довольна. Вот только волосы у нее были раскосмачены —
ведь Галвин Сеерий с самого рождения их никогда не при-
чесывала,— поэтому она выбрала дерево ветвистое, вырва-
ла его с корнями и намотала на него волосы, чтобы не
торчали. Опять погляделась в воду — и решила, что краше
ее нет на свете, не стоит и искать!
И пошла она навстречу тому, кого выбрала в мужья. А
тот, не ведая, какая участь ему уготована, увидал ее — и
глазам своим не поверил:
— Что это за чудище?! Человек, зверь или мангас?
Захихикала Галвин Сеерий, заиграла косыми глазками:
— Я не просто мангас, а дочь владыки мангасов!
Хочется мне тебя в мужья взять, Хар-баатар!
Услышав такое, Хар-баатар без раздумий махнул своей
черной булавой, но Галвин Сеерий успела увернуться, и
булава только скалу раздробила.
429
— Ну и шуточки у тебя, удалец!—захохотала дочь
владыки мангасов.
А ведь Хар-баатар и не думал шутить. Рассвирепев, он
поднял коня на дыбы и, взметнув булаву, на сей раз не про-
махнулся — угодил прямо в грудь насмешницы.
Та закричала, запричитала, но смекнула, что Хар-баа-
тар сейчас в третий раз ударит — и конец ей придет. Про-
стилась она с надеждой выйти за него замуж и решила по-
губить его. Но только начала она собирать злые заклятия,
как сгустились над нею тучи небесные — и средь них пока-
зался Шагжамуни, владыка Калпы. В левой руке он дер-
жал чудодейственную чашу-бавар, а в правой сжимал очир,
магический жезл, символ власти, символ Будды.
— А ну-ка, успокойся, Галвин Сеерий!—сурово ска-
зал он, и дочь мангаса покорно склонила голову, на которой
торчало дерево:
— О владыка Калпы, я и не шевельнусь! Что изволите
приказать?
И Шагжамуни изрек:
— Если только ты тронешь этого великого богатыря,
тебя поразят все громы небесные разом!
Шагжамуни хотел было уничтожить Галвин Сеерий на
месте, накрыв ее чашей-бавар, но счел этот поступок недо-
стойным владыки Калпы. Да и надобности в том уже не
было: Галвин Сеерий исчезла, будто ее никогда и не суще-
ствовало. Тогда Шагжамуни повернулся к Хар-баатару:
— А ты будь в другой раз поумнее. Даже Галвин
Сеерий сильнее тебя, а уж о владыке мангасов и говорить
нечего. А ведь тебе предстоит их победить. Надейся не
только на силу, но и на хитрость, не будь таким вспыльчи-
вым— это говорю тебе я, твой Учитель. Мой взор следит
за тобою везде, где б ты ни был. Если настигнет тебя беда,
скажи: «Шагжамуни, Учитель мой! Ом мани падме
хум!»1 — ия тотчас приду на помощь.
Смирил Хар-баатар свою гордыню и склонился перед
Учителем. Тот пожелал ему удачи и благополучия и вновь
вознесся на небеса, а богатырь отправился своим путем и
ехал еще три дня и три ночи. И до странных же мест он
добрался! Горы там вершинами вниз стоят, а вокруг бога-
тыря вьется птица-сорока и твердит на человечьем языке:
— Да это Хар Сандал, сын Алтай Дуулга-баяна, при-
ехал! Отведаю плоти его, кровушки его отведаю!
Хар-баатар подумал, что, пожалуй, это мангасовы вла-
дения, да и сорока, конечно же, не сорока, а мангас, обра-
430
тившийся птицей: хоть и бурчит недовольно, но ничего не
может поделать с пришельцем — сил не хватает.
Тем временем за поворотом обнаружились преогромные
дыры в скале — то ли пещеры две, то ли одна сквозная. А
блестела скала так, будто была сделана из чистого серебра.
Призадумался Хан-баатар и сказал свому коню:
— Хоть внутри у тебя трава пережеванная, хоть сна-
ружи Tbigшерстью покрыт, знаю: конь — существо разум-
ное. Говорить не умеешь, но мои слова понимаешь. Вот и
настало время показать, на что мы с тобою горазды. На-
верняка не скала это из серебра, а мангас! Давай-ка разве-
даем его нутро!—Он пришпорил скакуна, и тот влетёл в
пещеру, которая... оказалась пустой. Проскочил конь пеще-
ру насквозь, выскочил сквозь другое отверстие, и с досады
Хар-баатар ударил по стене палицей. Послышался не то
звон, не то стон.
«Вот диковина! — удивился Хар-баатар.— Возьму-
ка скалу с собой, подарю хану в знак того, что и вправду
побывал во владениях мангасов. Поставим ее против двор-
ца, и пусть всякий для потехи бьет ее, стонать и звенеть
заставляет».
Поднатужившись, он оторвал скалу от земли и взвалил
на коня. Но тут же передумал: «Нечего такую тяжесть
таскать, заберу на обратном пути». Приметил он местечко,
где росли три тополя, и пристроил блестящую скалу на
развилках деревьев, а потом двинулся дальше.
Совсем недолгое время прошло, как увидел Хар-баатар
еще одну диковинную скалу с пещерою. Соскочил он с коня
и говорит:
— Не покидай меня, верный конь! Без тебя пропаду,
мангасам в добычу достанусь!
Вошел юноша в пещеру крадучись и видит: сидит там
рогатое чудовище, громко всхлипывает. Это был мангас,
Хар-баатар сразу догадался, хотя тот и сидел спиной к
нему. Не раздумывая, набросился на него богатырь, свалил
одним ударом, оседлал и пребольно отшлепал, да так, что
мангас заголосил. Заголосить-то заголосил, однако, посу-
чив пальцами и щелкнув по ногтю, быстро узнал, кто был
его обидчиком и какого он рода. И решил провести бога-
тыря.
— Ой, ой, кто это меня бьет, кто лупит?—завопил
жалобно.
— Хар-баатар, сын Алтай Дуулга-баяна! — был горде-
ливый ответ.
431
— Ой, ой, да где ж это видано, чтобы племянник род-
ного дядю обижал? Ведь я старший брат Алтай Дуулга-
баяна, что владеет тринадцатью десятью тысячами коней
на южном склоне горы Сумбэр!
— Все правильно, таковы табуны моего отца и живет
он именно там...— растерялся Хар-баатар.
— Было время, и я водил на водопой ваши табуны... А
потом не поладил с братом и сюда подался! До $его же я
рад тебе, племянник!
Но богатырь все еще посматривал недоверчиво, и ман-
гас, украдкой погадав, сообщил, что знал и матушку Хар-
баатара, а зовут ее, мол, Нанагэрал Цогт-хатан. Этими
словами он расположил к себе юношу, не ведавшего о хит-
рости мангасов.
— Прости, дядя, что ненароком побил тебя. Экая не-
задача!
— Ничего, племянник, всякое бывает в жизни. А те-
перь расскажи, что привело тебя в эти земли, не могу ли я
чем-то помочь тебе?
— Мне-то самому ничего не нужно, а вот хану я дол-
жен привезти двух рогатых мангасов.
— Ну, это проще простого. Только для начала отдохни
в моем жилище, наберись сил.
Мангас завел богатыря в свое обиталище, и тот с отвра-
щением увидел, что всюду валяются человечьи кости, полу-
оглоданные трупы, кругом лужи крови...
— Что это значит?!—вскричал он в ужасе.
— Да ты понимаешь,— начал плести мангас,— живу
ведь я среди чудовищ... А сказано: чью воду пьешь, того
и обычай исполняй. Вот я и...
— Нет, моему дяде не следует питаться мертвечиной!
Вы поедете со мною и начнете жить как все люди! — велел
Хар-баатар и, выскочив из смрадной пещеры, прилег от-
дохнуть перед новыми подвигами.
А его мнимый дядя, очень довольный, твердил:
— Отдохни, племянничек! Шутка сказать — целый ме-
сяц путешествуешь! Спи, а я тебя постерегу от чудовищ.
Только Хар-баатар уснул, как мангас — а имя его было
Марву Осрр — бросился к его коню, надеясь ускакать по-
дальше от могучего богатыря. Но не тут-то было! Конь
забился и не подпустил к себе лютого всадника. Обеску-
раженный мангас бродил туда-сюда, обдумывая, как бы
скрыться, да вдруг одолела его нестерпимая жажда. Он
крадучись подошел к Хар-баатару и сперва осторожно
432
лизнул его горло, ч но понял, что богатырь крепко спит, и
присосался к его крови!
Именно в это время у Шагжамуни, восседавшего на
небесах, задергалось веко, а в ушах послышался стон. Он
погадал — и увидел спящего богатыря, а рядом мангаса,
впившегося в его горло.
И сказал 'Шагжамуни своему ученику Бадмагаатагу:
— В Нижнем мире, на земле, снова беда! Мне придется
опять туда снизойти, а ты побудь здесь, подожди меня. Да
затвори пещеру, не то и сюда мангасы доберутся, съедят
тебя.
Бадмаагаатаг взмолился, чтобы Учитель взял его с
собой, но Шагжамуни уже исчез. Опечалился Бадмаага-
атаг: «Сколько себя помню, ни разу Нижнего мира не ви-
дел. Держит Учитель меня взаперти!» И, распалив себя
злобой, начал он толочь камень для сор залах,2 чтобы
сгубить Учителя и освободиться от его власти.
А между тем Шагжамуни опустился на землю и про-
возгласил, да так, что почудилось, будто средь бела дня
грянул гром:
— Марву Осор! Убери свой поганый язык!
Марву Осор, увидев владыку Калпы, едва не сдох от
ужаса. Ведь в руках у Шагжамуни была чаша-бавар, а если
ее перевернуть, то мангас расплавится, как жир в пламени
костра. И он залепетал:
— Да я нечаянно... Проголодался, не утерпел — ну и
разочек лизнул горло Хар-баатара...
— Больше не смей!—сурово велел Шагжамуни.—
Сойди с дурной тропы и следуй отныне дорогой добра!
Мангас торопливо поклялся, что так и сделает, и поско-
рее убежал с глаз долой. Но он нашел удобное укрытие и
принялся наблюдать, надеясь, что уйдет же когда-нибудь
Шагжамуни...
Тем временем владыка Калпы разбудил Хар-баатара и
поведал, как рогатый мангас обвел его вокруг пальца и
едва не погубил.
А потом сказал:
— От одной опасности я тебя избавил, но надвигается
другая, куда более грозная! Скоро повстречается тебе сын
Марву Осора — мангас Суунаг Цагаан. Телом он тебя
втрое больше, а уж про силу и говорить нечего. Однако
умом не вышел, обхитрить его проще простого. Ты ему
скажи: «Мы с тобою — оба могучие богатыри. Настал час
узнать, кто кого одолеет. Но если мы будем просто так
433
биться, то зря проведем семь дней и семь ночей. Давай
поступим так: ты ударь меня трижды — что есть силы! —
и если я испухцу стон, можешь тотчас сожрать меня. Но
если я ударю тебя трижды и услышу твой стон, ты дашь
клятву стать недоуздком моего смирного мерина, седлом
для неоседланного коня, будешь исчезать, где я замахнусь,
и появляться, где я помашу!» И мангас с тобою согласится.
Вслед за тем Учитель дал Хар-баатару три обруча и ве-
лел надевать их на голову перед каждым ударом. Хар-ба-
атар поблагодарил владыку Калпы, и Шагжамуни уда-
лился.
Он вознесся на небеса и первое, что увидел, был его
ученик, совершавший обряд сор залах.
— Ну и что же ты делаешь? — полюбопытствовал Учи-
тель.
— Ничего особенного!—смешался Бадмаагаатаг, за-
стигнутый врасплох.
— Нет, вот это что такое?—указал на пирамидки
Шагжамуни.
— Да так, игра и больше ничего.
— Игра?.. Так вот в какие игры ты начал играть! Го-
вори правду!
— Это я... колдовал, чтобы мангас вам не повредил.
Но Шагжамуни не поверил, и Бадмаагаатаг признался,
что был так обижен на Учителя, и вот...
Учитель был велик и мудр, а потому не бранил ученика
и не наказывал его. Каждый может предаться обиде, даже
бессмертные боги гневаются и сердятся порою! И он уте-
шил Бадмаагаатага:
— Не тревожься, настанет время и твоего выхода на
землю, когда сгинут мангасы. И будет это совсем скоро!
А Шагжамуни знал, что говорил.
Примечания:
1 Ом мани падме хум— великая мистическая мантра (магическая
формула) буддистов, все составные которой — символы разных ипо-
стасей Будды: охцаните\ьная молитва: «Да пребудет с тобою благопо-
лучие!»
2 Сор залах — один из видов магического оружия в тибетском и
монгольском ламаизме, пирамидки различного размера. В зависимо-
сти от того, какому богу посвящен, сор считается средоточием его
магических сил. После свершения церемонии «бросания сора» в нуж-
ном направлении эта сила высвобождается и начинает действовать
против врага.
434
8. МИФ О ТОМ. КАК БЫЛ УСМИРЕН
СУУНАГ ЦАГААН-БААТАР
Итак, простившись с Учителем, Хар-баатар огляделся
и видит: приближается к нему страшилище рогатое, а за
его пояс заткнуто несколько мертвецов,
-г- Ты человек или мангас?—-воскликнул Хар-баатар.
— А ты-то сам кто таков?
— Я — Хар-баатар, первый богатырь Алтай Галав
Сандал-хана, владыки Среднего Тива.
— Ну а мое имя — Суунаг Цагаан-баатар, я второй бо-
гатырь владыки мангасов Лан-аа Ринжуу Намжила.
Так вот кто это был!.. Суунаг Цагаан-баатар! Тот са-
мый, который, едва на свет народившись, сожрал свою
мать — так уж водится у мангасов — и не сумел проглотить
лишь ее серебряную голову. Его мать звали Серебряного-
ловая Магелмаа, и ее череп был той самой блестящей пеще-
рой, которую Хар-баатар хотел увезти к Алтай Галав-
хану... Проглотив свою мать, Суунаг Цагаан-баатар куда-то
надолго исчез, оттого и был так печален его отец, мангас
Марву Осор, который едва не погубил ^нашего богатыря...
Поняв, с кем имеет дело, Хар-баатар предложил Суунаг
Цагаан-баатару помериться силами. Как и предсказывал
Шагжамуни, мангас согласился, только пожелал бить пер-
вым. Помня советы Учителя, Хар-баатар кивнул:
— Бей, только все равно быть тебе моим слугою!
— Это тебе быть моей едою! —хмыкнул мангас.
Хар-баатар выбрал ровное местечко и покрепче уселся.
Марву Осор, который издали наблюдал эту картину, ра-
дуясь возвращению сына и предвкушая его победу, крик-
нул:
— Оставь мне половину мяса этого баатара!
Суунаг Цагаан кивнул ему — и для разбежки бросился
к вершине далекой горы. Размахнулся палицей — и стрем-
глав кинулся обратно. А Хар-баатар успел быстренько на-
деть на голову первый обруч из тех, что дал ему Шагжа-
муни.
Удар мангаса был таков, что обруч расплющился, а
юноша лишился сознания, не успев издать и стона.
Он сразу очнулся и увидел, что Суунаг Цагаан бежит
к горе размахнуться для второго удара. И поспешно нахло-
бучил второй обруч, который тоже лопнул, а Хар-баатар
опять упал без памяти. Но он успел опять вовремя очнуть-
ся, чтобы надеть последний обруч, и остался в живых. А
435
мангас распалился и не замечал ни того, что богатырь па-
дал, ни того, что бил его трижды,— и теперь мчался, гото-
вый ударить вновь.
— Хватит, хватит!—рассмеялся Хар-баатар,— Ты
свое дело сделал!
Суунаг Цагаан так и замер.
— Он не то что не простонал ни разу — наоборот, по-
веселел! Ой, ой, зря я с ним связался, погубит он меня!..
Ну, ничего не поделаешь — суровы игры мужей, и надо
держать свое слово. Выбрал мангас себе скалистое местеч-
ко, уселся и ждет. А Хар-баатар говорит:
— Ты бил с разбегу, а я буду бить тебя сидя на коне.
Размахнулся он во всю ширь плеча и ударил во всю
мощь руки! Взревел мангас так, что затряслись горы, эхо
громом прокатилось над степью, — и рухнул замертво. То-
гда Хар-баатар пересел верхом на мангаса и ну лупцевать
его по заду. Увидал такое Марву Осор — словно ветром его
сдуло. А Суунаг Цагаан очнулся и заорал:
— Не губи меня! Ты победилf Моя сила ничто по
сравнению с твоей! Ты мой господин, а я твой слуга. Буду
недоуздком твоего смирного мерина, путами для стропти-
вого коня, буду появляться там, где помашешь, и исчезать
там, где замахнешься!
— С этих пор будешь коня моего под уздцы водить.
А теперь отправимся в те края, откуда я родом. Там доб-
рые люди живут, тебя на верный путь направят! — произ-
нес богатырь и тронулся в путь, а мангас послушно вел его
карего коня под уздцы.
И тут Хар-баатар заметил, что через левое и правое
плечо мангаса были переброшены две огненные змеи, а на
их телах светились шесть букв молитвы мани1. Это долж-
но было умиротворить души погубленных мангасом людей,
и Хар-баатар подумал» что и впрямь — всё на земле от не-
бесных богов — и добро, и зло.
Ехал Хар-баатар три дня и три ночи, миновал и сереб-
ряную скалу — череп мангаса, но не взял ее с собою: зачем
ему пустой череп, когда есть живой мангас?
Прибыл он на свою сторону и решил с матерью пови-
даться. Подъехав к северо-западным ' воротам аил-хотона
Дуулга-баяна, закричал во всю мочь:
— Отворяй!
Стража узнала его голос, возрадовалась и приотворила
створки. Глядь, стоит перед ними страшилище невиданное!
Страх овладел всеми. Дуулга-баян вопросил:
4%
— Или мангас овладел голосом моего сына, или сын
мой принял мангасово обличье? <»—w
Наконец-то догадался богатырь, в чем дело, и велел
Суунаг Цагаану посторониться. Тут все увидели за его
спиной Хар-баатара и облегченно вздохнули. Но на ман-
гаса поглядывали с опаской, и отец сердито спросил:
— Ты зачем притащил это чудовище? «ч* * *
Рещил Хар-баатар подшутить над Дуулга-баяном, кото-
рого недолюблйвал, и заявил: ?
— Да вы не бойтесь! У меня ведь зад обладает чудо-
действенной силой: чуть что, всасывает и подавляет ман-
гаса. , v ’
«Так вот почему он уселся на меня верхом!» — вспом-
нил Суунаг Цагаан — и пуще прежнего стал бояться
хозяина.
Хар-баатар велел ему вести себя смирно, и мангас по-
обещал. Вошли все в юрту, расселись, и богатырь поведал
о своих приключениях, о чудесах страны мангасов. Про
горы, что вниз вершинами, про птицу-сороку говорящую...
А мангас тем временем поглядывал на Дуулга-баяна и об-
лизывался. И вдруг, не сдержавшись, лизнул ему шею, да
так, что кровь показалась! Заорал Дуулга-баян, а его сын
так глянул на мангаса, что тот едва не лишился сознания
от страха и поклялся, что в жизни такого не повторится!
Чтобы успокоить отца, Хар-баатар напомнил:
-— Ведь это одно из тех девяти существ, которые ты
требовал у хана в калым за мою сестру.
— Не надо мне никакого калыма! — замахал руками
богач. — Пускай даром дочку забирают, да поскорее!
С тем и отправился в путь богатырь, еще раз взяв с
мангаса слово не трогать людей.
Подъехав к ханской огненной крепости, путешественни-
ки произвели там переполох, а потом все ее обитатели бро-
сились чествовать Хар-баатара, а он хвалился: одолел, мол,
мангаса своим чудодейственным задом!
Алтай Галав Сандал-хан был в таком восторге, увидав
могучего Суунаг Цагаана, что объявил его своим богаты-
рем. Решили получше накормить обоих баатаров и спроси-
ли, чего бы им хотелось поесть. Те пожелали отведать две-
сти волов и пятьсот баранов, и пир их длился десять дней.
Наконец настало время отдохнуть. Хар-баатар уснул
сразу, а Суунаг Цагаан на новом месте то и дело просы-
пался. А наДо сказать, что четыре чиновника по очереди
охраняли сон богатырей. И вот проснулся мангас, а рядом
437
сидит Хастараа. Попросил Суунаг Цааган чаю. Советник
угостил его и завел беседу, восхваляя хана, у которого
мангас теперь будет служить.
— Ханство у нас богатое! Все сыты, всего вволю. Едим
баранину, говядину, а это куда вкуснее, чем человечина! —
болтал Хастараа, но тут вспомнилось Суунаг Цагаану
прежнее времечко, и страх как захотелось ему человечьим
мясом полакомиться! Он бы, может, смирил себя, да на
беду сидел так близко толстый, вкусный человек... Не сдер-
жался мангас и так лизнул Хастараа, что оторвал у него
левое ухо и проглотил.
Завопил ханский советник и рухнул на спящего Хар-
баатара. Тот пробудился и видит: Суунаг Цагаан облизы-
вается, а у Хастараа левого уха нет, будто никогда и не
было!
Поверг Хар-баатар мангаса наземь и ну бранить:
— За то, что слова своего не сдержал, убить тебя на
месте! Только потому жаль тебя, что немалый путь мы
вместе одолели, спутником ты мне был!
— Прости, баатар мой! — взмолился мангас.— Не по?
вторится этого больше, а не то умертви меня тотчас!
И простили его, и с тех пор отрешился он от злобы и
кровожадности, ступил на путь добра и стал совсем как
человек.
Примечания:
1 Возможно, здесь имеется в виду та же мистическая мантра-мо-
литва, которая иногда пишется буддистами в виде шестичленной фор-
мулы: «Ом ма ни пад ме хум!» — и произносится много раз подряд как
заклинание. Не надо забывать, что Суунаг Цагаан хоть и мангас, ио —
земное воплощение тенгри, поэтому ему заранее, конечно, отпущены все
грехи.
9. МИФ О СТРАНЕ ШАМБАЛА
Через некоторое время Алтай Галав Сагдал-хан взял в
жены дочь Алтай Дуулга-баяна, и стала Тувдэн Нима
Осорма государыней. Семь лет миновало в мире и счастье.
Но по обычаям тех времен считалось неприличным хану
иметь только одну жену. И пришла пора подыскивать но-
вую государыню. Мудрый Хастараа погадал — и заявил,
что на северо-западе, во владениях хана Жамсан Гонбу, в
стране Шамбала \ живет прекрасная дева, которая вполне
достойна великого хана.
438
Решили, что путь такой долгий и опасный, а дело на-
столько важное, что послать сватом можно лишь Хар-
баатара. Оседлал он своего карего коня и наказал верному
слуге Суунаг Цагаану:
— Путешествие мое долго продлится: три месяца туда
ехать да обратно столько же. Ты же с хана и государыни
глаз не своди! Если не убережешь и станут они добычей
мангасов, своей головой заплатишь. Запирай крепче воро-
та, и, как бы ни просил хан открыть, ни за что не отпирай,
даже если ему захочется посмотреть, не возвращалось ли я.
Суунаг Цагаан поклонился и поклялся все исполнить.
И уехал Хар-баатар.
Но не он один стремился в страну Шамбала! Оказа-
лось, что, задолго до этого, сын владыки мангасов Гаарий
Унчог тоже надумал жениться — и гадание указало ему на
ту же самую красавицу. И он сам отправился за невестой.
А надо сказать, что был у него осел раскаленно-белой ма-
сти, по кличке Бонго, скоростью и силой равный карему
коню Хар-баатара.
Итак, Гаарий Унчог прибыл в страну Шамбала, и все
жители страшно перепугались при виде его. А он заревел:
— Я, сын владыки мангасов, пришел взять в жены
дочь вашего хана. А не отдадите — всех вас съем!
Дочь хана залилась слезами и молвила:
— Нет уж, лучше мне одной погибнуть! Так и быть,
пойду за него замуж.
Спросил довольный Гаарий Унчог, чего хан хочет в
калым за дочь.
— Ничего не надо мне от мангаса!—был ответ. И
правда, что можно взять с того, кто человечиной питается?
Ведь жители Шамбалы ели только фрукты и овощи, были
добры и бескорыстны, и ни к чему йм были сокровища
чудовищ.
— Ну, это против обычая!—задумался мангас.— Не
годится оставлять будущего тестя без подарка. Вот что:
подарю-ка я вам своего осла. Прекрасный это скакун, мо-
жет и до неба допрыгнуть. И еще обещаю, что ни одного
человека из вашей, тесть, страны я не трону, позабочусь о
вашем покое. А теперь скажите, когда я смогу забрать
свою красавицу?
— Она еще слишком юна, — был ответ.— Через семь
лет приезжай, не раньше!
— Эти семь лет мигом пролетят! — воскликнул мангас
и отправился восвояси. А раскаленно-белого Бонго оста-
439
вил, как и обещал. И наказал ничем не кормить его, а толь-
ко водой поить. Осла того все боялись, как и его хозяина,
но веление выполняли: не подходя близко, подставляли ему
сосуды с водой. Так и шло время.
Примечания:
1 Шамбала, иначе Шамбхала — в буддийской мифологии сказочная
страна, находится, по преданиям, севернее реки Сита (имеется в виду
или Тарим, или Амударья, или Сырдарья). Окружена Шамбала во-
семью снежными горами, которые напоминают лепестки лотоса. Счита-
ется, что царь Шамбалы Сучандесам открыл основы учения кала-
ча к р а, которое отождествляет макрокосм с микрокосмом, Вселенную
с человеком.
<
10. МИФ О ЦАГААН САНДАЛЕ
Брат Хар-баатара, Цагаан Сандал, сделавшись владель-
цем скота и юрты, превзошел рачительностью и бережли-
востью своего отца, Алтай Дуулга-баяна. Он знал по ма-
сти каждого из десятью тринадцати тысяч коней! И вот
однажды проверил он табуны — и не досчитался молодой
кобылицы.
А дело было весной, когда у коней начинается азарт
любовный. Поехал Цагаан Сандал по следу пропавшей
кобылицы, но только через два дня и две ночи завидел ее
вдали. Однако вскоре потерял ее снова и ехал еще два дня,
пока не заметил вдруг, что горы обращены вершинами вниз!
Жуткие, дикие места были вокруг... Он вспомнил расска-
зы старшего брата — и понял, что заехал во владения ман-
гасов.
Испугался Цагаан Сандал и пустился в обратный путь,
так и не нагнав кобылицы. Однако она, оказалось, сама
вернулась домой.
А дело было вот в чем. Тот самый осел раскаленно-бе-
лой масти, по кличке Бонго, который принадлежал сыну
владыки мангасов, как-то повстречался в степи с молодой
кобылицей из табунов Цагаан Сандала и покрыл ее. Родил-
ся у нее мул. На своем осле Гаарий Унчог отправился в
страну Шамбала, кобылица убежала в родные места, но
мул, ее детеныш, не последовал за ней и остался в тех кра-
ях, где горы стоят вершинами вниз и где властвуют ман-
гасы...
440
11. МИФ О ТОМ, КАК СУУНАГ ЦАГААН
ОТПРАВИЛСЯ ВО ВЛАДЕНИЯ МАНГАСОВ
Итак, Хар-баатар, дав строгий наказ Суунаг Цагаану,
уехал в страну Шамбала. И верный слуга целый месяц не
сводил с хана глаз, а хан то и дело приказывал отворить
ворота, чтобы посмотреть, не возвращается ли его первый
богатырь. Но Суунаг Цагаан был непреклонен и не дозволял
этого. Однако вот какая случилась беда: устал, притомился
Суунаг Цагаан! И уснул ненадолго. Ну а хан опять велел
открыть ворота, и стража не посмела ослушаться.
А незадолго до этого дочь владыки мангасов Галвин
Сеерий, которую не оставляла мечта выйти замуж за
Алтай Галав-хана, пальцами посучила, по ногтю щелкну-
ла — погадала и узнала, что Хар-баатар в отлучке. Наря-
дилась Тогда она в свои самые роскошные наряды и
притаилась у ворот крепости, выжидая удобного мгнове-
ния. Ведь огненные стены ей было одолеть не под силу!
И тут как раз ворота по приказу хана — на его беду, на
счастье мангасихи! — распахнулись. Быстрее ветра ворва-
лась Галвин Сеерий в крепость, схватила Алдан Галав-
хана подмышку — и стремительно умчалась.
Никто и ахнуть не успел, только Хастараа заметил, что
мангас был похож на рябую женщину, до того косую, что
одним глазом она смотрела вверх, а другим — вниз.
Тут поднялся шум и плач, вопли разбудили Суунаг Ца-
гаана. Узнав, что случилось, он за голову схватился:
— Никто из мангасов не решился бы на такое, кроме
Галвин Сеерий! И по силе нет ей равного. Но делать нече-
го— по моей оплошности беда случилась, мне и выручать
хана. Постараюсь это сделать до возвращения Хар-баата-
ра, иначе выйдет, что я клятву свою нарушил.
И Суунаг Цагаан отправился в дальний и опасный путь.
Миновав часть мангасовых владений, подобрался он почти
к самой пещере владыки чудовищ. Однако сперва нужно
было преодолеть множество опасностей. Подстерегали пут-
ника смертельный холод и лютая жажда, ядовитые змеи...
Бушевал впереди и Меелээдэн — Океан Крови, пере-
правиться через который мог только мангас. А ведь Суу-
наг Цааган уже семь лет прожил среди людей, вкус чело-
вечины давно забыл и никак не мог теперь войти в Океан
людской Крови. Пробовал обойти его, да в небо уперся, с
другой стороны попытался обогнуть, но тоже уперся в не-
бо. И долго бродил он туда-сюда в полной растерянности...
441
12. МИФ О ТОМ, КАК ХАР-БААТАР
ПОБЫВАЛ В ШАМБАЛЕ
Ехал-ехал Хар-баатар два месяца без передышки, а
потом сморила его усталость. Остановился он на склоне
горы, под прекрасными соснами, и говорит своему карему
коню:
— Хоть в утробе у тебя трава пережеванная, хоть сна-
ружи ты шерстью покрыт, знаю: существо ты разумное и
речь человечью поймешь. Если ко мне спящему враг при-
близится, ты меня ржанием и храпом своим разбуди!
Затем он привязал коня к дереву, снял с него седло,
подложил себо под голову и крепко уснул.
Недолго спал он — разбудило его ржание карего коня!
Вскочил на него Хар-баатар и настороженно двинулся
дальше. И вот видит: идет навстречу мангас, а за поясом
его несколько человек заткнуто, живых и мертвых. Пригля-
делся богатырь — да ведь это его старый знакомец, Марву
Осор!
— Что это у тебя за поясом? Или наказ Шагжамуни
позабыл? — грозно спросил Хар-баатар.
— От роду человечиной питался, легко ли отвык-
нуть! — пожаловался Марву Осор.
Богатырь заставил его распустить пояс. Мертвые ле-
жать остались, живые к своим аилам бежать бросились,
прочь из страны мангасов. А Марву Осор спросил, куда
баатар путь держит.
— Еду я в страну Шамбала, сватать дочь Жамсан
Гонбу-хана для своего владыки,— был ответ.— Да вот бо-
юсь с пути сбиться. Не знаешь ли ты тех мест?
— Сам я там не был, но дорогу туда знаю.
— Так послушай, Марву Осор! Твой сын мне слуга —
послужи и ты! Деди коня моего!
И поехал дальше непобедимый Хар-баатар, а Марву
Осор, устрашенный и покоренный, вел его коня и был ему
слугою.
Минул еще месяц, и добрались они до границ Шамба-
лы. Там богатырь оставил мангаса стеречь коня, а сам
отправился к хану.
При виде Хар-баатара люди всполошились, решив, что
нагрянул еще один мангас. Но узнав, кто он и зачем при-
был, опечалились:
— Опоздали вы! Дочку хана просватал сын владыки
мангасов, Гаарий Унчог. Приедет он за невестой в день
442
новолуния четвертого месяца будущего года, и если мы
нарушим слово,* всех нас съест!
— Не страшны мне мангасы! — воскликнул Хар-ба-
атар.— Я и вас защитить сумею, только отдайте принцессу
Задангуй за нашего Алдан Галав Сандал-хана.
Созвал владыка Шамбалы своих чиновников на хурал —
совет. И начался спор!
— Жалко прекрасную Задангуй. Лучше бы ее за чело-
века отдать. Слово, данное из страха, не грех и нару-
шить, — говорили одни.
— А если Хар-баатар и принцессу увезет, и нас не за-
щитит? Не простит Гаарий Унчог, всех нас погубит! —
твердили другие.
Долго спорили! Но в конце концов решил хурал отдать
принцессу Задангуй за Алтай Галав Сандал-хана.
Хар-баатар возрадовался и начал готовиться в обрат-
ный путь. Попросил он хорошего коня для невесты. Повели
его смотреть конюшни — лучших скакунов Шамбалы пока-
зали!
— Да эти слабаки не выдержат и четверти пути! —
хмыкнул Хар-баатар.
Что было делать? Не сундуллой же вести помолв-
ленную невесту Алдан Галав-хана — то есть на своем сед-
ле, — неуважительно это! Думал-думал Хар-баатар, да
вдруг увидел в дальнем стойле белого осла.
— Откуда такое странное существо? — удивился он.
— Да тот майгас, что за принцессу сватался, оставил
нам в калым это свирепое животное. Никто на него управы
не сыщет.
Но Хар-баатар сразу понял, что видит совсем не про-
стое животное.
— Годится!—обрадовался он. И странное дело! Осел,
к которому никто не решался приблизиться, спокойно под-
пустил богатыря и покорно позволил усадить на себя прин-
цессу Шамбалы.
Хан предложил Хар-баатару взять с собою охрану из
тысячи лучших всадников страны.
— Тут не то что тысяче — двум простым богатырям
не добраться! — начал отказываться Хар-баатар, но хан
настаивал и настаивал. Долго они спорили и торговались,
наконец Хар-баатар устал — и согласился на шестерых
сопровождавших. Так долго длился этот спор, что Мавру
Осор утомился ждать богатыря и ушел. По счастью, конь
не покинул своего хозяина.
443
И вот наконец Хар-баатар и невеста Алтай Галав Сан-
дал-хана тронулись в путь! Как и ожидал баатар, почти
все сопровождающие отстали в первый же день пути. Толь-
ко двое еще тащились кое-как за карим конем и белым
ослом, задерживая их. «Как же быть?—думал Хар-баа-
тар.— Оставить незадачливых спутников — их мангасы
сожрут. Ждать их — опасности подвергнуть моего хана.
Вдруг не утерпит да выйдет из крепости?..» И тут подала
ему совет принцесса Задангуй: везти охранников на карем
коньке и белом осле сундуллой!
Задангуй была вовсе не утомлена, не то что воины. Но
ведь они — обыкновенные люди, а ей было предначертание
свыше стать матерью йеликого. богатыря, поэтому она и не
страшилась ничего.
Итак, усадили они впереди себя усталых воинов и по-
везли их стремительно, как те ни жаловались на тряску
от скачки. Конь Хар-баатара бежал быстро, но белый осел
ни на полшага не отставал1 от него, хоть и было навьючено
на него пропитание для принцессы Задангуй на целых три
года!
13. МИФ О ВОЗВРАЩЕНИИ ХАР-БААТАРА
Миновало три месяца — и вот Хар-баатар вместе с
принцессой Задангуй прибыли к воротам крепости Алтай
Галав Сандал-хана. Стражники отворили, но Хар-баатар
сразу заметил, что они не очень-то веселы.
— Что у вас произошло? — спросил он с тревогой.
— О могучий баатар! Суунаг Цагаан сожрал нашего
владыку-хана и убежал к северо-востоку,— ответил страж-
ник.
Хар-баатар стоял будто громом пораженный, но вскоре
появились Шавдай, Нявдай и Лувсан и рассказали, как
Суунаг Цагаан устал и задремал, а хан дал приказ открыть
ворота — и сделался добычей рябой и косоглазой женщи-
ны— мангасихи. А слуга Хар-баатара пустился его выру-
чать.
Тут прибежал Хастараа — и тоже начал твердить, что
Суунаг Цагаан проглотил хана! Невдомек было Хар-баата-
ру, что хитрый советник мстит бывшему мангасу за свое
проглоченное ухо, поверил он лживым словам Хастараа
и, не дав себе ни дня отдыху, выехал за ворота крепости —
444. '
кинулся догонять Суунаг Цагаана, чтобы отомстить ему за
хана и за свою попранную веру в силу добра.
Ехал он три дня и три ночи и достиг берегов Меелээ-
дэн. Хотел заставить коня переплыть Океан Крови, но
фыркал и упирался добрый конь.
Решил поискать объезд, но уперся в небо.
Направился в другую сторону — и вдруг увидал какое-
то существо непомерного роста, которое, шатаясь и споты-
каясь, брело ему навстречу.
А то был Суунаг Цагаан, который все это время пытал-
ся найти обход вокруг Океана и с голоду потерял послед-
ние аилы.
Едва узнав своего бывшего слугу, Хар-баатар в ярости
подскочил к нему и так огрел своей булавой, что мангас
упал замертво.
Тогда богатырь уселся на него верхом и давай колотить
что было силы!
Наконец Суунаг-Цагаан очнулся и простонал:
— Что tBi делаешь, баатар мой! Чем я пред тобой про-
винился?!
— Ты попрал мою веру в силу добра! Ты съел нашего
владыку .— хана!
— Кто тебе такое сказал?!
— Узнал я об этом от Хастараа. Говорили другие, мол,
похитила хана рябая Галвин Сеерий, а ты его спасать от-
правился, да не поверил я им.
— И напрасно! Они-то как раз правду тебе сказали.
Эх ты! Чего бы я тогда бродил без сил вокруг Океана Кро-
ви! Если б съел хана, давно б уже на тот берег перебрался.
А ведь я семь лет человечины не ел — вот и мучаюсь, не
могу переправиться. ,
Очень обрадовался Хар-баатар, что Суунаг Цагаан не
обманул его надежд. Помог он встать слуге и говорит:
— Раз так, не обойтись нам без помощи волшебных
сил. Сестра моя Тувдэн Нима Осорма, еще когда Алтай
Галав Сандал-хан к ней сватался, предсказывала, что быть
ему добычей мангаса. Эх, жаль, отец мой Дуулга-баян ее
не послушался, не преподнес хану чудесную шкуру — по-
глотителя мангасов! Никакой беды сейчас бы не случилось...
Да что теперь жалеть! Надо найти средство мангасов одо-
леть. Может быть, сестра его подскажет?
И отправились они обратно, за советом к Тувдэн Нима
Осорма.
445
14. МИФ О ПОДВИГАХ СУУНАГ ЦАГААНА
На поиски хана двинулись вчетвером: Хар-баатар, Су-
унаг Цагаан и Тувдэн Нима Осорма с принцессой Задан-
гуй. Женщины подружились, сестрами стали.
— Смерть нас ждет, жизнь ли, но мы с вами поедем!—
сказали они богатырям.
Ехали всадники три дня и три ночи и добрались до
мангасовых владений. И тут повстречали они ужасного
Тувдэн-Хар-мангаса. Стал он на пути и не пропускал ни-
кого. Решил тогда Хар-баатар принять бой с ним, чтобы
остальные могли продолжать путь,— и остался сражаться.
Черный Железный мангас скоро был обращен в бегство, но
богатырь гнал его дальше И’дальше в мангасовы края, что-
бы избавить друзей от преследования.
А в это время Суунаг Цагаан вместе с обеими всадни-
цами достиг берегов Океана Крови Меелээдэн. И опять
закручинился, не зная, как переправиться. Но Тувдэн Ни-
ма Осорма сказала:
— Вижу я плети-змеи на ваших плечах, а на них —
шесть букв молитвы мани. Если хлестнуть этими плетьми
Океан, то он расступится — вот и будет нам дорога.
Суунаг Цагаан принялся хлестать Океан то одной
плетью, то другой, и перед копытами его коня стена крови
расступалась. Следом ехали две женщины, но сразу за их
спинами Меелээдэн опять смыкался и катил свои крова-
вые волны. Однако путникам это было уже не страшно.
— А теперь, сестры мои,— предупредил Суунаг Цаа-
ган,— встанет перед нами гора, на которой замерзают лю-
ди. Смотрите же — если издадите звук «ти-ти», показывая,
как вам холодно, всем конец придет!
— Мы потерпим, брат!
Обморозили путники уши и пальцы, но, звука «ти-ти»
не издав, не показав, как застыли, миновали ледяную гору
и продолжили путь. Но стала пред ними новая преграда.
— Смотрите, сестры мои! — предостерег Суунаг Цага-
ан.— Сейчас нам надо одолеть жаром пышущий перевал.
Молчите, не пророните слова «халдай», показывая, что
зной вас гнетет, не то мы все погибнем.
Ох, какая жара встретила их на том перевале! С ума от
нее можно было сойти! Волосы тлели на их головах и
вспухала кожа, но никто не обронил слова «халдай» — а
потому миновали и эту опасность.
— Пока мы живы-здоровы. Но впереди у нас перевал
446
ядовитых змей. Смотрите, не издайте ни стона, Как бы
ни-было больно и страшно, не то пропадем! —велел Суунаг
Цагаан, и был ему ответ:
— Мы постараемся, старший брат!
И набросились на них полчища ядовитых змей... И те
змеи гнездились на их плечах, обвивали их. руки и пронза-
ли икры ног. И никто не стонал — терпели, сцепив зубы.
Но одна змея4укусила принцессу Задангуй за щиколотку,
и не стало сил вытерпеть лютую боль — застонала
принцесса.
— Что ж ты наделала, сестрица! — ахнул Суунаг Ца-
гаан.— Вот и погибель наша пришла! Сейчас все эти семь
гор, которые вокруг стоят, поднимутся в небо — и рухнут
на нас... Как быть?! Вот что, сестры мои. Едва взлетят
горы, вы под ними поскорее пробегите, а я постараюсь их
поддержать.
И вправду — поднялись в небо семь гор! Обе женщины
со всех ног бросились бежать под ними, а Суунаг Цагаан
подставил плечи и, когда горы рухнули, подпер их с кри-
ком «Чуб-ай!». И была это такая тяжесть, что подогнулись
у него ноги и глаза вылезли из орбит. Хотел он сбросить
горы, да показалось ему, что сестры названные еще близко,
решил он потерпеть. Наконец стало совсем невмоготу, и
сбросил Суунаг Цагаан горы, да не назад, а вперед. И они
упали прямо в середину Океана Крови Меелээдэн.
Пустился он догонять сестер, обрадовались те при виде
его!
— Нам показалось, будто небо на землю низвергнуто,
а это старший брат семь гор с плеч своих сбросил!—Но
тут же увидели две хатан, что глаза Суунаг Цагаана вы-
лезли из орбит от непосильной тяжести, и горько заплака-
ли, жалея его.
— Не горюйте, сестры!—сказал он.— Зато теперь
глаза мои видят зорче прежнего, насквозь я горы взглядом
проницаю!
Тронулись путники дальше, а Суунаг Цагаан время от
времени поглядывал окрест и предупреждал об опасно-
сти:
— За той горой два мангаса затаились — пойдем-ка
другой дорогой.
Или:
— По той долине пять мангасов рыщут — лучше обой-
дем их.
И так шли они да шли своим путем. •
447
15. МИФ О ШИЛЭН ГАЛЗУУ-БАЛТАРЕ
Тем временем Хар-баатар гнался, гнался за Черным
Железным магасом, да вдруг видит — идет ему навстречу
Марву Осор.
— Почему ты ослушался меня и бросил коня моего у
границ страны Шамбала?—грозно вопросил богатырь.
— Да устал я ждать, баатар мой! — бы^ ответ.— Но
готов искупить свою вину и вновь вести вашего коня.
Смягчился Хар-баатар и спросил, что интересного в
стране мангасов.
— Родился у нас в стране могучий богатырь, Шилэн
Галзуу. Владыка дал ему титул баатара. Да вот беда — со
времени его рождения прошло уж сорок лет, а он все спит
да спит и никак не может проснуться.
— Знаешь ли ты, как найти его? — загорелся любо-
пытством Хар-баатар.
— Знаю.
— Покажи мне путь к нему!
— Да как же подойти туда? — испугался Марву
Осор.— Ведь когда вдыхает Шилэн Галзуу воздух, катят-
ся к нему валуны не меньше барана, а когда выдыхает —
валуны не меньше барана катятся от него.. Попадешь под
те камни — враз жизни лишишься!
Показал Марву Осор спящего мангаса издали. Лежал
тот поперек дороги, положив голову на семь гор. Пустил
Хар-баатар своего карего коня, и тот так ловко выбирал
дорогу меж валунами, которые катались взад-вперед, что
ни один не задел его.
Приблизился Хар-баатар и попытался разбудить ман-
гаса, да где там!.. Тогда, осердясь, он выхватил свою чер-
ную булаву и со всей мочи огрел мангаса по голове. На-
конец тот проснулся.
— Кто вы и за что бьете меня? — спросил удивленно.
— Я человек, имя мое Хар-баатар, богатырь Атдан
Галав Сандал-хайа.
— Не бейте меня!—взмолился мангас. — Будьте мне
старшим братом, и я буду следовать всему, что вы мне при-
кажете.
— Тогда помоги мне подавить мангасов! — велел Хар-
баатар, и Шилэн Галзуу охотно согласился. Ведь он был
рожден от мангасов только для того, чтобы перенять их
волшебную силу. И спал так долго потому, что разбудить
448
его должен был лишь человек, который наставил бы его
на верный путь. Им и оказался Хар-баатар!
Они ворвались на сборище мангасов, которые устроили
празднество в честь женитьбы Гаария Унчога (а яства там
были из человечьего мяса, напитки — из человечьей кро-
ви!) и уничтожили великое множество чудовищ. Но об
этом речь пойдет далее.
16. МИФ О САМ БУРХАН
Пожалуй, пришла пора напомнить, что не только Суу-
наг Цагаан и Шилэн Галзуу по замыслу Всевышнего тенг-
ри должны были родиться у мангасов и овладеть их могу-
ществом, но и одна из дочерей Хана Хурмаста — Сам Бур-
хан. В Нижнем мире отцом ее стал повелитель мангасов
Лан-аа Ринжуу Намжил. Конечно, сестры ее, оставшиеся
в заоблачной стране, обещали приглядывать за той,
которую ожидала такая опасная судьба, и помогать ей при
случае. А предназначено было Сам Бурхан, когда минет
ей двадцать лет, вырывать сердца у мангасов. * Великое
предстояло ей свершение, и в стародавние времена, когда
сказители приступали к этой истории, они возжигали лам-
паду в честь Сам Бурхан!..
Но вернемся к нашему повествованию. Когда Сам Бур-
хан подросла, к ней зачастили мангасы — свататься. Она
не отказывалась идти замуж, но всем ставила одно усло-
вие — кто выдержит трижды удар ее медного клюва и не
издаст стона, трт и возьмет ее в жены.
Мангасы не видели в этом ничего страшного и согла-
шались, веря в свою силу. Но Сам Бурхан одним ударом
пробивала им спину, а другим вырывала сердце. Тут уж
любой не тр что застонет, а криком закричит! И Сам Бур-
хаи ждала следующей жертвы.
Правда, и без сердец мангасы не умирали, но они начи-
нали необычайно бояться всяческого шума, и с ними от-
ныне было гораздо легче справиться. Скажем, если Хар-
баатар возвышал свой и без того мощный, словно раска-
ты грома, голос, мангасы падали замертво от страха или
пускались в бегство.
У многих чудищ вырвала сердца Сам Бурхан, да на
беду .посватался к ней Черный Железный мангас. И сло-
мался клюв Сам Бурхан о его тело, и пришлось ей идти
замуж за это чудовище.
15 Заказ 459
449
Ее сестры-тенгри прослышали про это и.сошли с небес,
чтобы помочь Сам Бурхан. Первой встретилась им на зем-
ле Галвин Сеерий, и, чтобы поскорее избавиться от этой
злодейки, тенгри накрыли ее чашей-бавар. И тотчас, по их
повелению, внутри этой чаши заполыхал небесный огонь,
но почему-то не слышно было смрада и чада. Удивились
сестры и подняли чашу — но не нашли там пепла Галвин
Сеерий, а увидели они прямо под чашей вход в Жилу Зем-
ли. И стало им ясно, что туда-то и скрылась, там-то и спас-
лась Галвин Сеерий!
Но как смогла она проникнуть в потайную Жилу Зем-
ли?! Задумались о том сестры, но вдруг одна из них за-
метила, что у нее пропала огненная плеть, которой подав-
ляют мангасов. Галвин Сеерий исхитрилась выкрасть
плеть и открыла себе путь в земные глубины!
Да, с этой дочерью владыки мангасов надо было дер-
жать ухо востро. Удалось ей Алтай Галав Сандал-хана по-
хитить, а теперь и огненную плеть заполучила!..
17. МИ
О ТОМ, КАК БЫЛ СПАСЕН
АЛТАЙ ГАЛАВ САНДАЛ-ХАН
Когда все опасности остались позади, женщины спроси-
ли верного Суунаг Цагаана, где находится сейчас Хар-
баатар. Проник тот острым взором сквозь горы и сразу
увидел: Хар-баатар вместе с каким-то богатырем уничто-
жает мангасов. Сестры попросили его привезти старшего
брата к ним, чтобы вновь продолжать поиски хана. Забес-
покоился Суунаг Цагаан: как оставить беззащитных жен-
щин? Но Тувдэн Нима Осорма сказала, что их будут
оберегать огненные плети-змеи с шестью буквами молитвы
мани. И правда — пока путешествовал Суунаг Цагаан за
Хар-баатаром и Шилэн Галзуу, ничего плохого не слу-
чилось.
Наконец все радостно встретились и вместе отправи-
лись в дальний путь.
А тем временем Галвин Сеерий, хитростью и волшеб-
ством избегнув небесного огня, вернулась в свою пещеру,
где она держала взаперти Алтай Галав-хана.
— Старший брат мой жениться собрался, надо помочь
ему приготовить подарки будущей родне. А ты сиди, жди
меня. Вход в пещеру я скалой закрою, иначе забредет ка-
450
кой-нибудь мангас да съест тебя,— сказала она хану, а
тот взмолился:
—* Невмоготу мне тут сидеть! Позволь хоть выйти из
пещеры! Далеко мне не уйти, а для защиты оставь вот эту
огненную плеть!
Галвин Сеерий сама побаивалась чудесного оружия, ко-
торым завладела, поэтому она без споров отдала хану плеть
и ушла, позволив ему подниматься на южный холм против
пещеры, чтобы обозревать округу.
И вышло так, что Хар-баатар, уничтожая мангасов,
встречавшихся на его пути, подъехал к пещере Галвин Сее-
рий в сопровождении своих друзей и обеих женщин и
видит: сидит на холме какое-то существо. Ростом оно, прав-
да, меньше мангаса, но все шерстью обросло. Решил Хар-
баатар, что это мангасов детеныш. Надо и его убить, чтобы
злобу не сеял, подумал богатырь и пустил коня к холму, но
едва подъехал, как узнал того, кого он так долго искал:
своего хана, владыку Среднего Тива.
Алтай Галав Сандал-хан долго смотрел на богатыря, не
веря глазам, наконец спросил:
— Сон это или явь? Как вы все здесь очутились? Или
это наваждение злобных мангасов?
Насилу уверили его, что прибыло спасение! Наконец
хана, которого мангасы заставляли ходить голым и питать-
ся человечиной, отчего он весь и оброс шерстью, успокои-
ли, одели, обули, посадили на коня — и пустились в обрат-
ный путь, домой.
А огненную плеть тенгри лезла Задангуй. Она была
хоть и принцесса, но молоденькая и нравом веселая. И вот.
вне себя от счастья, что Алдан Галав-хан спасен, расшали-
лась Задангуй и разыгралась с плеткой-змеей, легонько
похлестывая по крупам коней и по спинам своих спутников.
Никому не причинила плеть ни вреда, ни боли, но едва
коснулась хана, как охватило его пламя! Все очень испуга-
лись. но огонь лишь опалил волосы, которыми обросло его
тело,— и погас. И сказал Хар-баатар:
— Вот и очистился хан от скверны мангасов!
Ехали они долго, но наконец-то добрались до огненной
крепости. И а честь возвращения вместе со своими спаси-
телями, Алтай Галав Сандал-хан задал восьмидесятиднев-
ный пир, о котором и до сих пор помнят.
Все были веселы и довольны, один Суунаг Цагаан дер-
жал на сердце обиду и наконец признался Хар-баатару, что
15*
451
не найдет покоя, пока не расквитается за клевету с Хаста-
раа, пока не ударит его.
— Ну что ж,— согласился Хар-баатар,— это можно. Но
как ты будешь бить его? С разбегу, как меня?
— Ну нет!—рассмеялся Суунаг Цагаан.— Так ведь и
убить недолго. А я больше не хочу людей убивать. Мне
бы только его стукнуть немножко, душу потешить.
— Тогда подойди к нему с двадцати шагов и ударь, за-
крыв глаза,— посоветовал Хар-баатар.— И ему достанется,
и твоя обида уймется.
Хар-баатар вызвался быть судьей в этом деле. И вот
Хастараа, еле живой от страха, лег ничком, ожидая ужас-
ного удара, а Суунаг Цагаан, отойдя на двадцать шагов,
зажмурился, приблизился к обидчику, размахнулся... Но
Хар-баатар быстренько выхватил свою булаву и подста-
вил ее под удар, понимая, что добром не кончится, если
Суунаг Цагаан стукнет Хастараа даже в десятую часть си-
лы. Хитрец Хастараа завопил так, будто досталось и
впрямь ему, а Хар-баатар тотчас спрятал булаву за спину.
Суунаг Цагаан открыл глаза, довольный, что душу от-
вел, но все-таки опасаясь, не прибил ли ханского советника
ненароком.
Нет! Хастараа вскочил с земли как ни в чем не бывало,
и Суунаг Цагаан, вся злость у которого уже прошла, сказал
с уважением:
— Ну и крепок же оказался Хастараа! Из него вполне
может Получиться настоящий баатар!
♦
18. МИФ О ТОМ, КАК ШАГЖАМУНИ
ПОБЫВАЛ У ХУРМАСТА
В ту пору Владыка Калпы Шагжамуни взглянул, что
происходит в Нижнем мире, и видит: мангасы на свадьбу
собираются, пир готовят, а еда на том пиру — из человечь-
его мяса, а питье на том пиру — из крови человечьей! Мно-
го жизней людских они уже сгубили, сея кругом ужас и
горе...
Шагжамуни сбросил с плеч мантию, сотворил из нее
корабль и велел Бадмаагаатагу:
— Беды большие в Нижнем мире! Пойду я с этой ве-
стью к Всевышнему тенгри, совета у него просить, а ты жди
меня и не вздумай свершить вослед обряд недостойный.
452
Опустил повинную голову Бадмаагаатаг и поклялся
быть послушным.
Вот добрался Шагжамуни на чудесном корабле до по-
велителя тенгри и рассказал, какое зло творят мангасы. И
ответствовал Хурмаст:
— Будь покоен, Шагжамуни. Пускай беснуются манга-
сы. Ведь час их уже пробил. Перед каждым падением бы-
вает взлет, перед каждым поражением — торжество. Таков
закон жизни. Пускай себе торжествуют! Все мангасово пле-
мя отправится на пир в страну Шамбала — и все оно там
останется, никто назад не вернется. Баатары, рожденные
мною на земле, начнут их бить, а довершат дело небесные
войска, низвергнут громы и молнии. Знай, Шагжамуни:
не уйдут мангасы от своей судьбы!
С этим Шагжамуни и вернулся на летучем корабле^к
ученику, вновь набросил на плечи мантию и объявил Бад-
маагаатагу, что близок час его выхода на землю. Ох и воз-
радовался тот!
— Когда же этот час наступит?!
— Не раньше, чем придет урочное время,— был от-
вет.— Наберись терпения и жди! ‘
И Бадмаагаатаг вновь обещал повиноваться Учителю.
19. МИФ О РОЖДЕНИИ
ДВУХ НЕБЕСНЫХ ОХРАННИКОВ
Лан-аа Ринжуу Намжил, владыка мангасов, приказал
своим подданным всем быть на свадьбе его сына. А кто
вздумает ослушаться, будет обезглавлен!
И мангасы затеяли суматошные сборы. А Сам Бурхан,
жена Черного Железного мангаса, говорит своему мужу:
— Видишь — я на сносях. Как могу на свадьбу ехать?
Поезжай к моему отцу и испроси для меня позволения
остаться дома.
Лан-аа Ринжуу Намжил очень обрадовался, что его дочь
станет матерью новых мангасов, и охотно позволил ей не
присутствовать на свадьбе. Но лишь только ей!
И вот настал день, когда все до одного мангасы, с бога-
тыми подарками, отправились в страну Шамбала. Узнав об
этом, Сам Бурхан покинула свое обиталище и отправилась
в Средний Тив, к Алтай Галав Сандал-хану.
Шла она, шла и так устала, что ноги ее не слушались
уже. И видит: пасется невдалеке белый мул, тот самый,
453
отцом которого был осел Гаария Унчога, а матерью — кобы-
лица из табунов Цагаан Сандала. Кликнула его Сам Бур-
хан:
— Эй, мул! Хоть в утробе у тебя трава пережеванная,
хоть снаружи ты шерстью покрыт, но верю: существо ты
разумное и речь мою поймешь. Иди сюда и служи мне.
Мул пришел на ее зов, Сам Бурхан сделала уздечку из
своего пояса, села верхом и вновь продолжила путь.
Добралась она до тополиной рощи и решила отдохнуть
в тени. Но в это время заволновались, зашумели дети в ее
чреве, и поняла Сам Бурхан, что настало время им ро-
диться на свет.
— Выйду через правую подмышку! — послышался го-
лос. Прижала Сам Бурхан правую руку, но дитя родилось
через левую подмышку.
Тогда она прижала и левую руку, но из-под правой уже
появился другой мальчик. Однако и на том дело не кончи-
лось: из чрева Сам Бурхан родилась девочка.
Оглядела Сам Бурхан своих детей и видит: облик маль-
чиков человеческий, однако девочка — точь-в-точь мангаси-
ха! Поняла Сам Бурхан, что все зло, которым владели ман-
гасы, будет сосредоточено в этом существе,— и умертви-
ла ее.
Сыновья, едва на свет появившись, сразу выросли, во-
шли в силу. Подхватили они мать, помогли ей подняться.
Осмотрелись и видят: на ветках тополя висит череп. Это
был не простой череп, а. чудодейный. Он исполнял все же-
лания сыновей Сам Бурхан. Ведь они были небесными
охранниками Сэнгэ Донран и Шуусрэн Донран — теми са-
мыми, кого обещал Хурмаст отправить на землю, когда
настанет час покончить с мангасами.
Ну а пока сыновья Сам Бурхан пожелали достать из
черепа оружие — и достали. Затем они усадили мать на
мула, один сын повел его, а второй подгонял. И они втро-
ем двинулись к Алтай Галав-хану, в Средний Тив.
Через некоторое время достигли они Океана Крови и
увидели, что Меелээдэн волшебно преобразился: семь гор,
которые бросил туда Суунаг Цагаан, сплошь покрыли
Океан и поросли цветами и травой, как будто так было от
века. И среди этих трав и цветов стоял чудесный дворец.
Сам Бурхан и ее дети вошли во дворец и прочли на
стене надпись, гласящую, что этот дворец спущен с небес
тенгри, стоит он над отверстием, ведущим в глубины Меелэ-
454
эдэна, и туда надо будет сбросить тех мангасов, которых
предстоит пленить в Шамбале.
Небожители прислали и крепкие путы, которыми свя-
зывают мангасов и ведьм,— против их узлов бессильны
силы зла. Отдала Сам Бурхан путы своим сыновьям и
наказала им отправляться в страну Шамбала — готовиться
к жестокой битве.
Пустились сыновья в дальний путь, а Сам Бурхан оста-
лась в Небесном дворце.
20. МИФ О ТОМ, КАК БЫЛИ
ПОБЕЖДЕНЫ МАНГАСЫ
Отшумел восьмидесятидневный пир в честь чудесного
спасения Адтан Галав Сандал-хана, и наконец Хар-баатар,
Суунаг Цагаан, Шилэн Галзуу и принцесса Задангуй ска-
зали:
— Настала пора подавить мангасов! ,
Они собрались в путь, а Хар-баатар обратился к хану:
— Не послушались вы меня в прошлый раз, хан мой,
отворили ворота — и. стали добычей Галвин Сеерий. Знайте,
если и сейчас такое случится, мы не поспеем на помощь!
Хан обещал быть осторожным и ни за что не открывать
ворота. Вместе с ним оставалась в крепости и Тувдэн Нима
Осорма — ведь она была на сносях и не выдержала бы даль-
него опасного путешествия. Но на прощание она кое-что
шепнула Хар-баатару — и прибавилось у него уверенности
в победе, ободрил он спутников.
Прибыли они в страну Шамбала и видят: у восточных
ворот стоит стражник-мангас, у западных — человек. Поня-
ли путники, что это и есть ворота Шамбалы, приблизи-
лись и велели открывать.
Переполошились там — решили, что прибыли мангасы
за невестой. А надо сказать, что хоть и держали чудовища
слово, не трогали ни одного человека из Шамбалы, но жи-
тели ее пребывали в постоянном страхе: ведь они отдали
тайком другому помолвленную невесту Гаария Унчога и
теперь ждали погибели. Но Хар-баатар их успокоил й велел
начинать пиршество. Пировали в своих станах люди и ман-
гасы, но жители Шамбалы веселились сквозь слезы и никак
не могли понять, отчего Хар-баатар не начинает громить
мангасов. Однако не ведали они того, о чем знал Хар-баа-
тар: чудища могут быть побеждены только в определенный
455
месяц, день, час и миг — ни раньше, ни позже. Именно это
ему и сказала на прощание Тувдэн Нима Осорма, а она с
тем знанием отправилась на землю из страны небожителей.
Да, все в мире случается только в свой черед!
Итак, пир длился два дня — Хар-баатар и его спутники
хорошо отдохнули, и приблизился срок истребления ман-
гасов. А тем временем двенадцатиголовая Аржаг-хар, кото-
рая, как и Сам Бурхан, была на сйосях, но все же отпра-
вилась на свадьбу, почувствовала, что у нее вот-вот начнут-
ся роды, и потребовала шамана. Однако шаман мангасов
не явился на свадьбу: он заранее погадал и узнал, что всех
чудовищ там ждет погибель. Тогда послали за шаманом в
Шамбалу, но их там сроду не водилось. И тут вмешался
Хар-баатар:
— Есть тут у меня две шаманки... Только не пугайтесь,
увидев их: ростом и сложением они богатырю под стать.
Он велел Суунаг Цагаану и Шилэн Галзуу переодеться
в женское платье и отправиться в стан мангасов. И как раз
пробил урочный час уничтожения чудовищ! Две «шаман-
ки» прежде всего разрубили пополам двенадцатиголовую
Аржаг-хар. Те, кто ненароком видел это, сразу узнали в
«шаманках» бывших мангасов-баатаров и так перепугались,
что даже не могли сопротивляться им. Суунаг Цагаан и
Шилэн Галзуу крушили чудовищ, а Шуусран Донран тут же
связывал их волшебными путами.
Некоторые мангасы, чтобы спастись, взлетели в небо, но
там на них обрушились полки тенгри и осыпали их удара-
ми. Полуживых мангасов связывал Сэнгэ Донран. Битва
длилась два дня и две ночи, пока не одолели всех чудовищ.
И повели их, связанных, к тому месту, где был прежде.
Океан Крови. Старики говорят, что мангасов было сколько,
что и по сей день их еще туда сталкивают Сам Бурхан и
ее сыновья Сэнгэ Донран и Шуусран Донган. И царство
мангасов теперь там, в глубинах Меелээдэн...
* ,
21. МИФ О РОЖДЕНИИ СЭНЛУНА
А тем временем пришла пора для Тувдэн Нима Осорма
родить. Алтай Галав-хан очень хотел, чтобы в честь такого
события вернулся с победой Хар-баатар. И велел он при-
отворить ворота и посмотреть, не едет ли тот. Однако
именно в этот час Галвин Сеерий посучила пальцами,
щелкнула по ногтю и узнала, что у государыни начались
456
роды и вскоре хан повелит отворить северные ворота —
посмотреть, не приближается ли Хар-баатар. Тогда Галвин
Сеерий тайком покинула свадебный пир в Шамбале, при-
мчалась к огненной крепости и затаилась возле северных
ворот.
Лишь только их, по приказу хана, открыли, Галвин
Сеерий так и вцепилась во владыку Среднего Тива. Он
остолбенел! А Галвин Сеерий запричитала:
— Ах, мой хан, я ведь ваша возлюбленная, зачем вы
меня покинули? Вот и пришлось последовать за вами!
Она дунула разок: «Пух!» — и, обернувшись красави-
цей, со свистом влетела в крепость, таща за собой хана. А
тот ее боялся до смерти и ни в чем не осмеливался пере-
чить.
Как только Тувдэн Нима Осорма родила сына, Галвин
Сеерий приказала отправить ее к отцу, а ребенка либо бро-
сить в пустыне, либо отдать хищным зверям на растерза-
ние. Знал хан, что, если возразит ей, сам тотчас будет со-
жран, а потому на все согласился, горюя и печалясь.
Тувдэн Нима Осорма, в обмороке после тяжелых родов,
отвезли к отцу, а Хастараа и Лувсан пошли выполнять
ужасное приказание злой Галвин Сеерий. Однако сердца
их были полны жалости к беззащитному младенцу, поэтому
они не бросили его в пустыне, а положили на ветки пре-
красной сосны, что росла недалеко-от восточных ворот, на-
деясь: вдруг новая государыня все же сменит гнев на ми-
лость, пожалеет ребенка. Однако случилось иначе...
Едва придя в себя после долгого беспамятства и узнав,
что хан взял себе новую супругу, Тувдэн Нима Осорма
послала гонца в крепость узнать о судьбе своего ребенка.
Ведь она даже не знала, кого родила.
Гонец привез ей ответ Хастараа:
«Сын у тебя родился, государыня! Но Галвин Сеерий
повелела бросить его в пустыне или отдать на съедение
хищникам. Не поднялась у меня рука для такого злодей-
ства, и положил я его на ветки сосны, что растет неподале-
ку от восточных ворот. Двое суток лежал там младенец,
пока не прискакал на вороном коне чернолицый богатырь,
подобный Хар-баатару, он забрал ребенка и увез куда-то...»
Это было то, о чем знал Хастараа. А вот чего он не
знал.
Владыкой Южного Тива — Тива Дархи — был хан
Хасбаатар. Его хатан ходила беременная и просила то одной
457
диковинной еды, то другой. И вот однажды пожелала она
отведать мяса черного оленя — сохатого.
Хан спросил богатырей своих: кто исполнит желание
государыни? За черным оленем вызвался отправиться
Хайчин-баатар. Оседлал вороного коня, взял боевой топор
и отправился на север, туда, где водились сохатые. Два дня
и две ночи ехал он, но не то что оленя — даже следа косули
облезлой не встретил!
На третий день дождь пошел, туман пал. Заплутался
Хайчин-баатар и долго не мог угадать, куда едет. Когда
туман рассеялся, понял он, что попал в совсем незнакомые
места! А неподалеку увидел крепость, окруженную полы-
хающим до небес пламенем.
«Говорят, в Среднем Тиве стоит огненная крепость Ал-
тан Галав Сандал-хана,— вспомнил Хайчин-баатар.— Стало
быть, вот куда я заехал!..» Решил он поближе поглядеть на
диковинку и подъехал к восточным воротам. И вдруг слы-
шит, кто-то плачет-заливается. Глядь —лежит на ветках
сосны младенец...
Обрадовался Хайчин-баатар находке: «Не рождались
дети у моей хатан, но вот смилостивились над нами боги,
даровали сына!»
Он снял младенца с ветки и спрятал за пазуху. Дитя
пригрелось, успокоилось и уснуло. Хайчин-баатар принял
это за добрый знак и погнал коня домой, на радостях сов-
сем позабыв о черном олене.
Однако вскоре младенец опять заплакал. Он ведь был
голоден — с самого рождения ничего не ел! Как ни пытался
Хайчин-баатар его успокоить, ничего не получалось: ребе-
нок искал грудь матери. Подумал Хайчин-баатар: «Если
судить по-доброму, я этого ребенка нашел, а если по-недоб-
рому — просто украл. Видно, не судьба мне иметь сына —
не довезу его живым до дому!» В отчаянии собрал он не-
много белой травы, которую используют при жертвоприно-
шениях, связал ее пучками, возжег и взмолился Всевышне-
му тенгри:
— Спаси жизнь этого, беспомощного, красного, хруп-
кого существа!
И вдруг почуял Хайчин-баатар, что тело его окаменело,
грудь напряглась, а из набухших сосков брызнуло молоко!
Не веря своим глазам, он приложил младенца к груди, и тот
стал жадно сосать, будто его держала мать родная. Обра-
довался Хайчин-баатар, накормил дитя досыта и дальше
поехал.
458
9
Вернулся он домой, а государыня его давно уже дочку
родила. Попросили его поведать о своих приключениях, и
он сказал:
— Не привез я черного оленя, зато привез новорожден-
ного ребенка.
Хан с изумлением выслушал историю и заявил:
— Вот и хорошо! Моя жена родила девочку, а ты маль-
чика привез. Мы его усыновим.
— Нет, мой хан,— возразил Хайчин-баатар.— Я во
всем готов вам повиноваться, но позвольте па сей раз воли
вашей не исполнить. Я его от смерти спас и у своей груди
вскормил. Хатан моя бездетна, и этого ребенка нам боги
послали. Я его и возьму.
Не стал хан спорить, согласился с ним, и Хайчин-баатар
увез младенца в свою юрту. Через три дня волшебное мо-
локо, пропало, но жена его стала носить ребенка к госуда-
рыне, которая кормила и дочь свою, и найденыша.
Хайчин-баатар дал ему имя Сэнлун. Время шло, и ми-
нуло восемнадцать лет...
22. МИФ О ТОМ, КАК ХАР-БААТАР
ПРИВЕЗ СЭНЛУНА ДОМОЙ
।
Но вернемся в ту пору, когда Хар-баатар уничтожил
всех мангасов и воротился домой. Галвин Сеерий пальцами
посучила, по ногтю щелкнула и говорит Хастараа:
— Ну, пора ноги уносить, не то худо мне придется, ког-
да воротится Хар-баатар. Уйду, но есть человечину больше
никогда не буду, стану на путь добра.
Хитрец Хастараа начал для виду уговаривать ее не ухо-
дить. Галвин Сеерий приняла его слова за правду и, рас-
трогавшись, сказала на прощанье:
— Спасибо, что не дал мне загубить ханского сына,
спрятал его на ветвях сосны! Теперь он живет у Хайчин-
баатара — богатыря Хасбаатар-хана, владыки Южного
Тива.
И с этими словами она скрылась.
Вскоре вернулись победители мангасов. Едва войдя в
крепость, Хар-баатар спросил, не случилось ли чего во вре-
мя его отсутствия/
— Были беды, да прошли, покой наступил!—молвил
Хастараа, поведав о том, как Галвин Сеерий сюда проникла
459
и что ия этого вышло. Не забыл и о том, где теперь сына
Алтай Галав-хана искать.
И ответил Хар-баатар:
— Прежде всего надо вернуть с почетом изгнанную го-
сударыню. Тяжело ей пришлось, но не поддалась она иску-
шению мстить, от законов добра не отреклась.
За Тувдэн Нима Осорма вызвался поехать Суунаг
Цагаан. Они встретились радостно, как брат с сестрой, и
вскоре были в крепости Алтай Галав-хана. Первым делом
Тувдэн Нима Осорма спросила, кто отправится вызволять
ее’сына.
— Я за своим племянником сам поеду! — заявил Хар-
баатар и, вскочив на карего коня, выехал за восточные
ворота.
Возле высокой сосны отыскал он отпечатки конских
копыт и тронулся туда, куда вел его след. Семь дней и семь
ночей длился путь, и наконец прибыл Хар-баатар к воро-
там какой-то крепости. Спросили стражники*: кто он таков,
и был ответ:
— Я первый богатырь владыки Среднего Тива, а имя
мое — Хар-баатар. Приехал пропажу найти да вора нака-
зать.
К чужеземцу, решил выйтц ХаЗчин-баатар. Взял он
свой боевой топор, вскочил на вороного крня и поскакал
навстречу Хар-баатару. Тот завидел его и кричит:
— А вот и сам вор пожаловал! Я по следу твоему при-
ехал забрать то, что ты украл!
Рассердился Хайчин-баатар, вскинул боевой топор и со
всего размаху обрушил на Хар-баатара удар. Но тот вы-
хватил булаву, украшенную главой змеи Ман и гривой ман-
гаса, с рукоятью из сандалового дерева Марну,— и завя-
зался бой. Длился он три дня и три ночи, и казалось тем,
кто видел его, будто это небо смешалось с землей.
Наконец надоел шум Хасбаатар-хану, и тот окликнул с
крепостной стены:
— Эй, баатары! Что ж вы, будто мальчишки неразум-
ные, сразу в драку бросились, друг друга не выслушав, не
расспросив, как то подобает мудрым мужам?
Хар-баатар ответил:
— Что ж тут разбираться? Я пришел отнять у вора
то, что он похитил!
Бросился на него Хайчин-баатар с новой обидой, но
хан остановил его криком:
— Не сметь! Стыдно нападать на чужеземца, словно не
460
• <
ведаешь ты законов гостеприимства. Войдите в мой дом, баа-
тары, и выслушайте речи друг друга. А потом, если захо-
тите, опять машите оружием.
Вошли богатыри во дворец, постепенно успокоились, и
хан повел такую речь:
— Когда супруга моя была на сносях, пожелала она от-
ведать мяса оленя сохатого. И отправился за оленем мой
Хайчин-баатар. Но заблудился в тумане, набрел на кре-
пость вашего хана и увидел на ветвях сосны плачущего
ребенка. Дитя умирало с голоду... Хайчин-баатар обратился
с жертвой к Всевышнему тенгри и получил от него помощь:
вскормил младенца своим молоком, сюда привез, а потом и
усыновил. Это правда, я свидетельствую! Но раз ты гово-
ришь, что это был твой племянник, ханский отрок, его при-
дется вернуть. Будь то дитя простолюдинов, мы бы его
оставили, а с Алтай Галав Сандал-ханом ссориться не ста-
нем. Только скажи, сколько сейчас лет твоему племяннику?
— Восемнадцать! — ответил Хар-баатар.
— Это так,— согласился Хасбаатар-хан.— Сейчас ты
его увидишь.
А он отдал тайком приказ привести Сэнлуна и еще од-
ного юношу, похожего на него, и в такой же одежде. И ког-
да привели этих двух юношей, хан спросил Хар-баатара,
узнает ли он племянника.
Нам-то известно, что Хар-баатар его никогда не видел,
и все же он безошибочно указал на Сэнлуна.
— Сразу признал родную кровь! — восхйтйлся * хан "й
дал согласие отпустить юношу к. его настоящим родителям,
Однако Сэнлун отказался расстаться с приемным от-
цом. Тогда Хайчин-баатар с радостью вызвался сопровож-
дать его, и жена его решила поехать тоже. После этого
Сэнлун согласился ехать в Средний Тив, но все же не было
радости на его лице... А уж дочь Хасбаатар-хана, принцес-
са Сэйхан Цэцэг, стояла поодаль печальнее осенней ночи!
Поглядел на них хан и говорит:
— Ну, придется отдать Сэнлуну нашу дочь, иначе и
нас захлестнет их печаль. Пусть она едет с ним в Средний
Тив! А ты, Хар-баатар, опасным оказался человеком: при-
ехал один, а с собою не только племянника, но и моих тро-
их людей увозишь. Однако что ж горевать, коли так суж-
дено богами?—И велел Хасбаатар-хан устроить роскош-
ный пир в честь проводов.
Наконец все пустились в путь и через семь дней и семь
ночей прибыли в крепость Алтай Галав Сандал-хана. А
461
хан и его жена уже ждут не дождутся своего сына!
Поклонился Сэнлун отцу с матерью, и сказала Тувдэн
Нима Осорма:
— Если ты и вправду сын мой пропавший, прильни к
моим грудям. Восемнадцать лет не было в них ни капли
молока, но если теперь молоко прольется, признай меня
матерью, а я тебя сыном признаю.
И тогда пролилось из ее левого соска три глотка моло-
ка, а из правого — четыре, и было это великое чудо, ведь
восемнадцать лет сухими оставались груди матери!
— Воистину, ты — чадо мое, а я — мать твоя! — вос-
кликнула Тувдэн Нима Осорма, обняла юношу и попроси-
ла хана дать ему имя.
— Я нареку его Сэнлуном!—объявил Алтай Галав
Сандал-хан, а Хайчин-баатар только головой покачал: «Да,
непростой, видать, это человек, коль дал своему сыну то са-
мое имя, которое он носит уже восемнадцать лет!»
Вслед за тем Хар-баатар подвел к Алтай Галав-хану и
его жене нареченную невесту Сэнлуна, Сэйхан Цэцэг. Они
приняли ее как родную дочь, но никому не было тогда ве-
домо, что Сэнлуну и Сэйхан Цэцэг суждено стать отцом и
матерью великого Гэсэр Бог до-хана Ч
Примечания:
1 Гэсэр — герой эпических сказаний и поэм монголов и бурят,
«владыка десяти стран света, искоренитель десяти зол в десяти стра-
нах света».
23. МИФ О ТОМ, КАК ШАМАН ВЫЗЫВАЛ ДУХ
АЛТАЙ ГАЛАВ САНДАЛ-ХАНА
Тем временем Галвин Сеерий, которая поселилась в цар-
стве Шарай Гол, проведала, что все мангасы перебиты, унич-
тожены. Решила она погадать, не остался ли хоть кто-то в
живых. Бросила кости и по ним узнала: цел шаман остал-
ся! Направилась она к шаману и взмолилась:
— О мой шаман-учитель! Помогите мне вернуть отца
того ребенка, которого ношу я во чреве своем!
Сначала хотел шаман отправиться за Алтай Галав-ха-
ном, но решил не подвергать свою жизнь опасности. Думал
он, думал, как же заполучить его,— и придумал. Собрал
множество камней, растолок их в песок и вылепил из того
песка фигуру человека. Затем покрасил так, что стала фи-
462
гура похожей на Алтай Галав Сандал-хана, и начал кам-
лать, призывая его дух.
В это время Алтай Галав Сандал-хан сидел на восьми-
десятидневном пиру, который он задал в честь возвраще-
ния сына. Вдруг покинули его силы, он слег... С каждым
часом и каждым днем становилось ему все хуже и хуже,
он впал в забытье, и похоже было, что близок его урочный
час... Испуганная Тувдэн Нима Осорма бросила кости и
спросила, отчего занемог хан. И выпал ответ: из-за тенгри.
— Не может быть!—воскликнула государыня.—Тен-
гри избавили людей от мангасов — зачем им губить хана?
Она опять бросила кости, и выпало, будто хан занемог
из-за человека.
— И это неправда,— покачала она головой,— хан ни-
кому зла не делал — зачем другим желать ему зла?
В третий раз бросила она кости, и узнала, что занемог
хан из-за того, что шаман-мангас призывает его дух.
— А вот это правда!—поникла государыня.
Не зндла она, как спасти хана, и собрала всех на совет.
Думали-думали, и наконец Хастараа вспомнил, что в ста-
родавние времена в таких случаях прибегали к помощи
сахиуса — амулета-хранителя.
Собрала государыня драгоценные .шелка девяти цветов,
и тринадцать различных сокровищ, и многие другие цен-
ности в ритуальную шкатулку для призывания духов. За-
тем отправилась она гуда, где был погребен прах земных
отца и матери Алтай Галав Сандал-хана, и, усевшись в
изголовье, велела сесть в ногах Задангуй и Сэйхан Цэцэг,
и начали они обряд, восклицая:
— Мать твоя здесь, приди, мой сын! Отец твой здесь,
приди, мой сын! Дети твои здесь, приди!..
А дух Алтай Галав Сандал-хана был уже далеко от его
тела — на семьдесят бээр он отдалился, и шаман хвалился
Галвин Сеерий, что дело слажено! Однако, услыхав при-
зывы отца, матери, жен и детей, дух отправился назад. Те,
кто заклинал его вернуться, увидели: амулет-сахиус ше-
вельнулся... задвигался быстрее, быстрее... вот дух Алтай
Галав-хана на сорок бээр приблизился... еще на тридцать...
Наконец очнулся хан со словами:
— Долго же я спал!
— Какой там сон!—сказали ему хатан и советники.—
Шаман мангасов остался в живых и по просьбе Галвин
Сеерий призывал ваш дух. Насилу мы его вернули!
Алтай Галав Сандал-хан встал бодр и весел, и пир
463
продолжился. Хар-баатар хотел было отправиться на по-
иски мангасихи и отомстить ей за все разом, но Тувдэн Ни-
ма Осорма, вещая государыня, не велела.
А в ту пору догадалась Галвин Сеерий: не вызвать ей
дух Алтай Галав-хана, не заполучить его никогда!.. Поня-
ла она, что не всего можно добиться силой зла, и дала
клятву стать на дорогу добра. И сдержала слово! Роди-
лись у нее трое сыновей, которые позже сделались ханами
страны Шарай Гол. А Тувдэн Нима Осорма знала о том
заранее — потому и не велела она убивать Галвин Сеерий.
У принцессы Задангуй тоже родился сын, и Алтай Га-
лав-хан дал ему имя Чутан. Он был братом шарайгольскик
ханов и дядей Гэсэр Бог до-хану. И ханы страны Шарай
Гол принимали его с радостью, называя старшим братом,
и Гэсэр уважал его как дядю. И там и сям успевал Чутан,
с тех пор в наших краях двурушников так и называют чу-
тан а м и!..
Жили все в Среднем Тиве в добре и согласии, когда
Тувдэн Нима Осорма сказала однажды:
— Надо новый дворец строить.
— Зачем,— удивились Сэнлун и его жена,— когда есть
у нас такая прекрасная хото-мандал, огненная крепость?
—Она б^ла спущена с небес для защиты от манга-
сов,— ответила государыня.— А теперь истек срок и ее
земной жизни, и нашей...
И правда! Проснулись однажды дети Алтай Галав Сан-
дал-хана и видят: нет ни отца, ни матери, ни трех баата-
ров... И огненной крепости нет, будто никогда и не было.
* * х
Вот и вернулись на небеса пятеро тенгри из девяти, со-
шедших на землю, чтобы побе^рть мангасов. Их имена: Ал-
тан Галав Сандал-хан, Хар Сандал, Суунаг Цагаан, Шилэн
Галзуу и Тувдэн Нима Осорма.
А вот Цагаан Сандал так и не расстался с табунами
Дуулга-баяна — остался на земле покровителем скота.
Сам Бурхан и ее сыновья Сэнгэ Донран и Шуусран
Донран и по сей день стерегут отверстие, ведущее в Океан
Крови, куда сбросили мангасов.
Советники Алтай Галав-хана, Шавдай и Нявдай, стали
хозяевами гор. Лувсан с его честным и спокойным нра-
вом — покровитель земли. А хитрец Хастараа, который и
соврать может, и из любой беды вывернется^ сделался хо-
зяином изменчивой воды.
464
Еще говорят, что Владыка Хурмаст щедро наградил
пятерых тенгри — победителей мангасов... но не нам судить
о деяниях бессмертных небожителей.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В прошлом году, пытаясь наметить пути фантастов «Школы Ефре-
мова» в пустыню Гоби — по следам нашего Учителя,— я оказался в
древней Урге — нынешнем Улан-Баторе. В Союзе Писателей как раз
открылся семинар прозаиков, меня попросили выступить, ответить на
вопросы. Когда спросили, что, на мой взгляд, самое насущное для
пробуждающейся Монголии,- я ответил без долгих раздумий: «Глав-
ное — восстановить все семьсот разрушенных монастырей и вернуть
народу его память: первобытные сказания, легенды, поверья. Ни од-
ной подобной книги в здешних магазинах я не нашел».
Этот разговор с писателями случился, оказывается, за два дня до
праздника Рождения Будды, а в день празднества меня пожелал при-
нять духовный Владыка Монголии — хамба-лама. Наша беседа продол-
жалась около часу. Поблагодарив за призыв к духовному возрожде-
нию некогда цветущей страны, хамба-лама вручил мне награду — по-
четный знак мирового сообщества буддистов. Знак оказался похожим
на орден Андрея Первозванного*, на голубом поле два перекрещи-
вающихся голубых золотых жезла — очиры, что отгоняют мировое
зло.
Через неделю я улетал в Москву. На аэродроме, уже прощаясь,
переводчик Мэргэн (он когда-то учился в Москве в Литературном ин-
ституте) сказал: «Да, наши святыни уничтожены, по всей стране
лишь два монастыря уцелело. И фольклор в забвении у власть пре-
держащих. Но народ не обеспамятел, в нем жива устная традиция.
Познакомьтесь с записями одного из моих родственников — народ-
ного сказителя. Здесь подстрочный перевод мифов о сотворении ми-
ра, о перволюдях. Если это обработать, снабдить необходимыми пояс-
нениями — русскому читателю приоткроется Монголия, как откры-
лась она когда-то Ивану Ефремову на «Дороге Ветров».
Я прочитал тетрадку в самолете и еще успел взглянуть в иллюми-
натор на благословенную землю, родившую «Деяния небожителей»...
Юрий Медведев
i
АЛЕКСАНДР ФРОЛОВ (Ташкент)
ВАДИМ МИХАНОВСКИЙ (Новосибирск)
СЕРГЕЙ КОШЕЛЕВ (Челябинск)
Александр ФРОЛОВ
МНЕНИЕ ЧИТАТЕЛЯ
Информация «В совете фантастов», помещенная на
последней странице книги Ю. Глазкова «Черное безмол-
вие», содержит перечень наиболее удачных за последние
годы книг издательства. Значится в нем и книга А. П. Ка-
занцева «Клокочущая пустота», а также сборник «Фан-
тастика-86», свое мнение о которых хотелось бы высказать.
А. П. Казанцев — признанный мастер фантастического
жанра. В своих произведениях он исходит из того, что
нельзя превращать вымысел в самоцель, отрывать его от
действительности. «Призвание подлинно художественного
фантастического произведения, по мнению писателя,—
«помочь науке сделать правильный вывод из сегодняшней
мечты»,— пишет в послесловии к книге кандидат филоло-
гических наук И. В. Семибратова.
«Клокочущая пустота», входящая в трилогию романов-
гипотез «Гиганты», знакомит молодого читателя с Фран-
цией эпохи Ришелье — Мазарини, с удивительными людь-
ми, чей невероятный талант ставит в тупик современных
исследователей. В центре романа — образы выдающихся
представителей человека мыслящего: поэта и философа Сира-
но де Бержерака, провозвестника утопического коммунизма
Томмазо Кампанеллы/ великого математика Пьера Ферма.
А. П. Казанцев пишет не биографическое исследова-
ние — автор широко использует право на фантазию, на
научно обоснованный допуск. Авантюрно-приключенческий
сюжет органично соединен с историческими фактами, в
живую ткань эпохи естественно вкраплены научно-фан-
тастические гипотезы. Казанцев стремится придерживать-
ся правды развития характеров героев романа, изображая
их людьми «страстными и бескорыстными, одаренными и
искренними, одержимыми жаждой знаний и порывами
любви, желанием служить добру и людям, переживающи-
ми яркие взлеты и горькие разочарования». Но несмотря
на то, что автор неоднократно подчеркивает, что образ,
скажем, Сирано недокументален, а скорее гипотетичен, на
страницах произведения живет, страдает, борется живой
человек. Можно с уверенностью сказать, что созданный
467
А. Казанцевым образ Сирано — героя «без страха и упре-
ка», человека, живущего в соответствии с прекрасным де-
визом: «Мне — ничего, а все, что есть,— другим!» — окажет
немалое положительное влияние на юных читателей ро-
мана.
Думаем, после прочтения этих страниц читатель еще и
еще раз задумается об остроте экологической проблемы, об
ответственности за судьбу родной планеты.
Созвучен с произведением А. Гая и рассказ-преду-
преждение Ю. Леднева и Г. Окуневича «День радости на
планете Олл».
Д. Жуков — признанный мастер исторической литера-
туры. Тем приятнее познакомиться с ним в новом каче-
стве. Рассказ «Случай на вулкане», бесспорно, привлечет
внимание юных читателей: благодаря таким произведе-
ниям и определяется жизненный путь, происходит выбор
профессии. Необходимо отметить и мастерское описание
Д. Жуковым природы Камчатки.
Отрадно, что лучшие произведения более молодых писа-
телей, еще только начинающих свой путь в фантастической
литературе, по уровню литературного мастерства, по масш-
табности мысли оказываются не ниже произведений из-
вестных мастеров жанра. Необходимо отметить очень
своеобразный рассказ А. Минеева «Автопортрет», напи-
санный в форме рецензии на творчество художника. Хоро-
ша притча «Десять минут в подарок» В. Губина, запоми-
нается рассказ-предупреждени^ «Тот, кто оказался прав»
А.Скрягина. .
В то же время нельзя не отметить, что в благородном
стремлении оказать помощь молодым авторам, предста-
вить в сборнике все направления НФ, составитель «Фан*
тастики-86» местами допустил неоправданное снижение
уровня требовательности. Можно объяснить появление в
сборнике рассказа В. Малова «Статуи Ленжевена» — напи-
сан он достаточно добротно, а то, что эту же идею более
четверти века назад использовал И. Росоховатский, автор
и составитель могли и не знать (хотя следовало бы).
Можно спорить о правомерности включения в сборник
рассказов <<Великая и загадочная» Н. Дарьяловой и «Дар
медузы» И. Дорбы (имеющих, на мой взгляд, весьма отда-
ленное отношение к НФ-литературе), но, повторяю, об
этом можно спорить — границы жанра никем еще точно не
определены. Но публикацию Весьма слабых произведений
«Завтрашняя погода» Т. Непомнящего и «Веланская
468
история» И. Яковлева понять трудно. И дело-не в том, что
Т. Непомнящий пишет фантастику «ближнего прицела»,—
в конце концов, любой жанр имеет право на жизнь, кроме
скучного. Непомнящий пишет именно скучно и серо. По-
весть «Завтрашняя погода» — это заготовка для будущей
повести. Невнятность, сумбурность идеи, а то и откровен-
ная пошлость характерны и для «Веланской истории»
Яковлева. Вроде эти вещи не определяют лицо, интересно-
го в целом, сборника, но...
Только положительных эпитетов заслуживают разделы
«Зарубежная фантастика» и «Школа мастеров». Думаю,
все любители НФ с интересом познакомятся с творчест-
вом Альфонсо Альвереса Вильяра и В. Одоевского, так
же, как и со статьями Г. Шахназарова и В. Грекова. Осо-
бое значение имеет и раздел «Неведомое: борьба и поиск».
Традиционное помещение в нем статей об исследованиях
«на грани фантастики» будит мысль, служит своеобразным
банком НФ-идей.
В целом сборник «Фантастика-86», на мой взгляд,
удачен.
В заключение же две рекомендации.
Сборник «Фантастика», насколько мне известно, не
является результатом деятельности только составителя и
редактора: у него имеется редколлегия. Неплохо бы пуб-
ликовать состав редколлегии... И второе. Редакция фан-
тастики издательства «Молодая гвардия» проявляет не-
малый интерес к проблемам клубов любителей фантасти-
ки, а их в стране около двухсот. Думается, что сборник
«Фантастика» идеально подходит для» этой цели — публи-
кация на его страницах материалов, посвященных деятель-
ности КЛФ, принесла бы реальную пользу всем поклон-
никам жанра и, несомненно, способствовала бы укреплению
авторитета самого сборника.
Вадим МИХАНОВСКИЙ
«ИЩИ В АДУ СВОЮ ЗВЕЗДУ...»
О жизни и творчестве писателя-сибиряка Вячеслава
Алексеевича Назарова приходится, к сожалению, говорить
в прошедшем времени. Это плохо вяжется с двумя датами
на его памятнике: 1935—1977. Утешает в какой-то степе-
ни лишь то, что «мало прожито, да сделано немало...» Об
этом говорит и книга, вышедшая в свет уже после смерти
автора — в Красноярске, в 1985 году.
Мы немного были знакомы с Вячеславом Назаровым,
встречались несколько раз в Новосибирске и в Москве. В
ту пору он работал режиссером кинокомплекса на Красно-
ярском телевидении. Закончив до того факультет журнали-
стики МГУ, он сразу выбрал Сибирь, которая и стала
ему родным краем.
В начале 60-х его стали печатать в коллективных
сборниках и журналах в Москве. В Красноярске вышла
книга стихов «Сирень под солнцем», в 1964-м — вторая,
«Соната». А в следующем ( году на совещании молодых
писателей Сибири и Дальнего Востока в Чите он был
рекомендован и в 1966 году принят в Союз писателей.
Тогда же с группой молодых прозаиков и поэтов Сибири
Вячеслав Назаров отправляется в творческую поездку по
городам страны. Москва и Севастополь, Вологда и Архан-
гельск, Череповец и Калинин — вот далеко не полный
перечень адресов этой поездки. Примерно к тому же вре-
мени можно отнести его документальные ленты, часть из
которых пробилась на экран ЦТ, а чуть позже Назаров
стал одним из первых лауреатов премии Красноярской
краевой комсомольской организации. Словом, если брать
только анкетные вехи, движение по жизненной спирали,
как и «восхождение на Парнас» происходили без сучка и
задоринки. Но так ли это?
Родился он в Орле. В шесть лет оказался с больной
матерью на оккупированной врагом территории. Голод,
холод, издевательства... Всего успел натерпеться в своей
короткой жизни Вячеслав Назаров, а точнее — в жизни
без детства. Позже, вступая в Союз писателей, он напишет
в автобиографии такие выверенные болью строки: «Я до
470
сих пор просыпаюсь по ночам от лая овчарок» которых
натравливали на меня... пьяные эсэсовцы. Иногда в ело**
манном дереве мне чудится виселица, которая стояла в
центре села, а в сгуке дождя — шальные пулеметные оче-
реди, которыми ночью скучающие часовые прочесывали
деревенские сады. Никогда, никогда не забудется мне не**
мец, который стрелял в меня, когда я копал на брошенном
поле прошлогодний гнилой картофель... Немцы, отступая,
сожгли нашу деревню» а мы с матерью две недели прята-
лись в брошенном окопе. Над нами гудела, обжигая и кале-
ча землю» Орловско-Курская дуга».
В исповеди этой, конечно же, не выдумано ни строчки.
Деликатно-торопливый, как и некоторые герои его произ-
ведений, Вячеслав Назаров мог выплеснуть подобные
чувства только на бумагу. Из разговоров с ним я не помню,
чтобы он хоть однажды останавливался на военном детст-
ве. Подробности о той поре его жизни мне стали известны
из других источников.
Он много ездил по Сибири, снимал фильмы о строи-
телях Снежногорска и Красноярской ГЭС, охотниках и
животноводах Тувы, Хакассии и Эвенкии, металлургах
Норильска, рыбаках сибирского Севера. Он однажды рас-
сказывал мне, как уходил с рыбаками на лов сига и мук-
суна — прекрасной рыбы низовьев сибирских рек, которую
теперь, увы, можно увидеть, в основном, только на кар-
тинках. И Назаров в то время уже тревожился о судьбе
сибирских рек, говорил об этой проблеме в фильмах, а
позже и в научно-фантастических повестях... Характерно,
что большинство кадров в своих фильмах он сопровождал
собственными стихами. ^Сейчас подобным творческим при-
емом никого не удивишь, но тогда он был, не побоимся
сказать, первооткрывателем в своем деле, борясь за синтез
образности и документальности. Позже он пользовался
этим приемом и в научной фантастике. Остается лишь до-
бавить, что за ленту «Память» Назаров был награжден
дипломом I степени Центрального штаба Всесоюзного по-
хода комсомольцев и молодежи по местам революционной,
боевой и трудовой славы советского народа.
Вячеслав как будто бы чувствовал, что ему надо спе-
шить— не торопиться, а именно спешить, и уплотнял,
уплотнял дни, спрессовывая часы и минуты своего ка-
лендаря. При всем этом успевал еще и руководить
семинарами молодых писателей края, участвовал в работе
бюро местной писательской организации, был членом ред-
471
коллегии альманаха «Енисей»... Нет, он все-таки подспуд-
но был уверен, что необходимо спешить! Именно в этот
бурный творческий период у него родились прозрачно чи-
стые, как вода горных ручьев, строки о своей России:
«Работа наша — Россия, мятеж ее и покой, и чтобы от
‘нашей силы была она чуть другой — хотя бы на самую
малость, на дерево или дом... И чтобы это осталось, когда
навсегда уйдем».
Не знаю — постепенно ли, но из кинодокументалиста,
публициста и поэта «для взрослых» Назаров становится,
по преимуществу, писателем для юношества, фантастом.
Все возражения на этот счет заранее и решительно
отклоняю, т. к. уверен, что фантастика (какой бы изощ-
ренной она в последнее время ни была — вплоть до пресло-
вутого Бонда) как жанр в самой изначальности своей
предполагает влияние прежде всего на юношеские умы.
Вспомним хотя бы, как А. П. Чехов в рассказе «Мальчики»
изобразил похождения двух гимназистов, начитавшихся
Фенимора Купера и его продолжателей — Рида, Эмара и
других. А кто из нас на пороге отрочества и юности хотя
бы однажды не переносился в увлекательный мир приклю-
чений, «убегая» из дома в прерии, к смелым и решитель-
ным людям, йкивущим в содружестве с вольной и могучей
природой?
Сейчас, правда, социологи утверждают, что бегство это
изменило адреса: ныне, к примеру, «путешествия» дошко-
лят и первоклашек реДко простираются дальше той кры-
ши, на которой живет, увы, несколько трусливый бодрячок
Карлсон; более же взрослые дети частенько переносятся с
помощью фантастики в слишком далекие миры, где и
жизни-то зачастую нет. Куда уж тут до поэзии подвига и
самоутверждения!
Изощренность же этой литературы видится мне еще
и в том, что не всегда, далеко не всегда, достигает она
того воздействия (а иногда и прямо противоположного),
какое видел, скажем, М. Горький в приключенческих кни-
гах Ф. Купера: «Они на протяжении почти ста лет были
любимым чтением юношества всех стран, и, читая воспо-
минания... русских революционеров, мы нередко встретим
указания, что книги Купера служили для них хорошим
воспитателем чувства чести, мужества, стремления к дея-
нию».
Потому лишь пишу об этом пространно, что вспоминаю
последнюю встречу с Вячеславом Назаровым. Он уже
472
бесповоротно стоял на стезе научно-фантастической лите-
ратуры, искал в ней свои нехоженые тропы, не всегда на-
ходил их, мучился и... тревожил, тревожил свое больное
сердце.
На вопрос о новых работах морщился: «А, все это
паруса из тетрадных листков... Нет, надо все по-другому!»
Один из его последних рецензентов писал, что от ил-
люзий помогает освобождаться сарказм. Может быть... Но
так ли уж необходимо фантасту, приключенцу освобож-
даться от иллюзий, да еще с помощью сарказма?.. Не та-
ков был Вячеслав Назаров. И бровь в изломе, и хмурая
складка на лбу, а не Мефистофель. Не подходил он к этой
роли, не тот склад.
— Ищу своего Натти Бампо,— говорил он в тот раз.—
Только современного и обязательно бессребреника, благо-
родного, и непременно радетеля природы.
— Одни положительные комплексы? Не слишком ли
сйрописто ?
— Я имею право мечтать?
Назаров вскакивал, закипал:
— Вот ты перечитай Фенимора Купера, перечитай! Он
же к нам сегодняшним обращается. Впрямую обращается.
Вот, ты только послушай. Это же про нас, про сегодняш-
них, это же к нам обращено: «Целыми селениями, из всех
орудий, от детского лука до взрывчатки, изводят живность
в лесах и реках...» Каково, а?
— Наизусть шпаришь. Впечатляет.
— А иди ты,— благодушно отмахивается Вячеслав.
За несколько месяцев перед этим я прочитал его фан-
тастическую повесть «Зеленые двери Земли» (сейчас она
называется «Бремя равных», по-моему, это хуже). При-
знаться, начало повести меня насторожило: опять дельфи-
ны, снова поиск контактов с ними. Спросил; «Слава, а
почему именно дельфины?»
Видно, не я один задавал этот вопрос. Вячеслав вздох-
нул, близоруко прищурился:
— Понимаешь, не хотелось ломать копья с рецензен-
тами по поводу других особей, идущих на контакт с чело-
веком, ну и... тратить время на доказательства, заручаться
отзывами специалистов. А дельфины — это привычно, они,
благодаря литературе, с древних времен нам чуть ди не
родственники. И потом, что не менее важно, привычный
образ всегда как бы документален: в этом повинны кино
и телевидение. Документ и образ — в одном ряду И если
473
поставить себя на место читателя, образ дельфина как бы
документален. А вокруг море реальной фантастики...
Не помню дословно всех аргументов, приведенных Вя-
чеславом, но суть его доказательств сводится примерно
к следующему, на первый взгляд, несколько парадоксаль-
ному выводу: стереотипы, но в качестве помощников!
Человечество — и это, мол, давно доказано — мыслит и
оперирует, в основном, давно всем привычными и извест-
ными образами и понятиями, это и объяснять не надо, у
каждой языковой группы* наготове целые обоймы из при-
вычных слов, и это помогает, убыстряет общение. Даже
идиомы можно классифицировать как образные языковые
стереотипы — Да, да, не надо бояться этого слова! Взять,
к примеру, пословицы и поговорки. Они же не подверга-
ются трансформации веками и тысячелетиями. Чем не
стереотипы? А как ёмко заменяют собою пространные
. предложения? А случайно ли, скажем, вся современная
инженерия базируется на унифицированных узлах? Строи-
тельство — блоками, телерадиосхемы — блоками, ремонт
сложнейшей аппаратуры — и тот сводится, в основном, к
замене одного блока другим...
— Это точно,— вздыхаю,— мастеров почти не осталось
при твоей блочной системе, блоху теперь, увы, некому
подковать.
— Ретроград ты и... и...
— Пустопорожняя посредственность,— подсказываю я.
— А что?—смеется Вячеслав.— Утверждаю.
— Новый блок?
— Что-то в этом роде. Но если говорить о современ-
ном левше, то он сейчас по сложнейшим чертежам такие
электронные манипуляторы собирает, которые не только
блоху, а любого микроба подкуют.
— Так ведь то по чертежам! Какое же это творчество?
— А ты почитай ежегодные списки лауреатов Государ-
ственных премий в области науки и техники, сколько там
рабочих. Считай, каждый второй из них —Левша с боль-
шой буквы. Творец!
— Алгеброй поверяешь? Ладно, почти убедил. Но
дельфины...
— Дельфины — тот же привычный блок в обойме
научной фантастики. И не только в ней. Дельфинарии-то
строим?—Вячеслав одним глотком допивает остывший
кофе,—И поставь, я, скажем, вместо них осьминогов,—
обрати внимание, что они конструкцией своей головы и
474
глаз даже больше похожи на человека,— двадцать лет
пришлось бы кое-кому доказывать, что я не верблюд... Да
разве в дельфинах все дело? Ты вот задумайся: а мы,
люди, какие в их, дельфиньем, понятии?
— Наверное, волосатые, а?
Вячеслав, не принимая шутки, смотрит куда-то вдаль
повлажневшими от волнения глазами. Я распахиваю окно,
сигаретный дым уносит в прохладу ночи.
— Проникотинились,— ворчу я.
— Накофейнились,— ворчит Вячеслав, вторя мне.—
Аж сердце набекрень.
Да, кофе ему уже тогда был противопоказан...
Задаю последний вопрос:
— Слава, а сто сорок органов чувств, не многовато для
млекопитающего и для... фантастики?
— Так и знал... Ты же зануда, в тебе следователь
погибает!—Он начинает быстро перечислять:—Метео-
чувство, радиолокация, рентгеновидение, ультраслуховые
ощущения, генетическое чувство опасности, подводное зре-
ние, надводное, цветозапах, цветозвук, мгновенная и точно
выверенная на уровне компьютерных вычислений реакция
на неприятие изменяющейся среды и... остальные сто с
лишним чувств. .А кто не верит, пусть у них спросит. Нам
же, двуногим, подобные ощущения незнакомы, мы утеря-
ли их... Вот со своими болячками возиться, на это мы
мастера.
Прокручивая несколько позже в памяти этот разговор,
я вдруг вспомнил, что в повести «Зеленые двери Земли»
Вячеслав Назаров пронзительно точно^описал ряд болез-
ненных ощущений, которые испытывал один из героев —
профессор Иван Сергеевич Панфилов: «Словно тонкая
дрель все глубже и глубже входила под левую лопатку, глу-
бокой болью отдавая в плечо. Боль давила виски, скаплива-
лась где-то у надбровий, и тогда перед глазами порхали
черные снежинки...»
Говоря словами Назарова, «черные снежинки» — это
один из зрительных импульсов, несвойственных здоровому
человеку. К сожалению, перед глазами больного писателя
они в последние годы мелькали все чаще и чаще... В пове-
сти «Синий дым» есть у него своеобразный песенный куп-
лет-рефрен:
Пока есть ход —
держись, пилот.
А если ад вокруг —
ищи в аду
свою звезду...
475
Не берусь судить о качестве его стихов, это, во-первых,
занятие деликатное, а во-вторых, и это главное, Вячеслав
нравился мне как человек... Но вот, например, белые стихи
из его фантастической повести-поэмы:
«...если будет день, когда окаменевший пепел, еще хра-
нящий радиоактивность, покроет почву вымершей планеты,
как полотно смирительной рубашки, стянувшей туго тело
идиота... то я хочу быть спорой... Серой спорой с непобо-
римою способностью деленья — живою спорой!.. Началом
новых миллионолетий сурового и трудного отбора в пути
от протоплазмы к совершенству».
Решайте сами, нужен ли этим взволнованным строкам
какой-либо комментарий?
Или вот еще.
Это из его «Атлантиды».
Был «...огромный остров, где пел' бетон, сверкали сталь
и пластик в прекрасных музыкальных воплощеньях
(разрядка моя.— В. М.), где по спирали серого асфальта
неслись, как пули, электромобили, ракеты перечеркивали
небо...»
Все, вроде бы, не ново, все узнаваемо в повестях На-
зарова—и дельфины, и Атлантида. Но (вспомним мысли
автора о блочном строительстве) это лишь своеобразный
антураж, прием, помогающий не отвлекать читателя от
главного, потому что главное здесь — в ситуациях, в по-
ведении людей, в их жизненной, в общественной, личной
человеческой позициях. Вот перед нами (тоже узнавае-
мый!) делец от науки с высоким званием советского акаде-
мика, сделавший себе имя на мнимом приручении дель-
финов, и он же, подстроивший дело так, что люди откры-
вают стрельбу по ним: псевдоученый боится, что его
«постулаты» в науке, весь его жизненный уклад будут на-
рушены... Старейшины дельфиньего племени вынуждены
констатировать: люди «нарушают равновесие природы и
убивают друг друга. Разве могут убивать разумные суще-
ства?» И разве можно уничтожать среду, в которой
обитаешь? (В последней фразе я поменял лишь форму
глагола, поэтому она выведена из кавычек).
Еще более подтверждает авторскую концепцию «Ат-
лантида», имеющая подзаголовок «Фантастическая поэ-
ма». Вводка в нее тоже традиционна: мы уже с вами знаем,
что это был огромный остров, «где пел. бетон, сверкали
сталь и пластик», и т. д. Но автора заботит другое: от-
чего погибла Атлантида — от землетрясения, от испепеля-
476
ющего атомного пожара? Или, что самое страшное, все
произошло из-за того, что люди, достигшие высот цивили-
зации, затворились в своих благоустроенных конурах и
перешли однажды только на механическое общение посред-
ством кнопок и тумблеров, т. е. стали обходиться не толь-
ко без блочных фраз, но и вообще без слов?
Уходя чуть в сторону, я вспоминаю, как лет пятна-
дцать назад! Вячеслав Назаров с горечью высказывал
мысль о том, что в нашей литературе некоторые авторы
упрямо рубят сук, на котором сидят, т. е. все реже исполь-
зуют живую народную речь, нагромождают в своем твор-
честве родительные падежи, отглагольные существитель-
ные и пассивные формы глагола, сооружают порой такие
стилистические лабиринты, из которых даже корректорам
мудрено выбраться. И это уже не смешно, потому что в
этом деле мы зашли слишком далеко.
— Слово уже не зовет!—сокрушался Назаров.
И вот через годы после этого разговора читаю в «Ат-
лантиде» о том, что там погиб Хранитель живой речи. И
только поэтому, только из-за того, что «убили слово, уби-
ли зов, спокойней стало без зова слов» — перестал суще-
ствовать легендарный остров Атлантида. А был «он не-
приступным и могучим, огромный остров, где убили сло-
во... Где он сейчас? Ни голоса, ни ветра... Где след
его? Ни волоса, ни пепла... И потому мы начали с Нача-
ла — от кремня в лапе к лазерным лучам...»
Я могу лишь повториться: судите сами о поэтических
строках В. Назарова. Но с гримасой о них в наше суровое
время может высказываться, по-моему, только нечто не-
пробиваемо толстокожее с полнейшим отсутствием горя-
чего тока в жилах. В этой связи уместно привести выска-
зывание сотоварища Назарова по перу Д. Жукова о рас-
сказе «Нарушитель» — на мой взгляд, одном из самых
крепких в нашей советской фантастике:
«Неземная красота чужой планеты, ее пейзажи, мас-
терски придуманные и поэтически описанные Назаровым,
все это как-то не вяжется со словом «мертв». Не может
быть красивым мертвый мир. Ткань повествования нена-
зойливо делает ощутимой тревогу героя повести... и он
совершает преступление или... подвиг. Космический устав
категорически запрещает намеренное введение в чужие
миры естественных организмов. Андрей нарушил, устав,
дал жизнь планете...»
Вспомним, Назаров искал своего Натти Бампо. Не на-
477
шел ли он его в Андрее Соколове? Ведь не случайно от
идеи активного переустройства мира Назаров пришел к
другой идее — идее «писателя-поводыря» по Будущему. Он,
пытаясь понять Будущее, призывает человечество быть
разумным — «без условностей и оговорок, которые поз-
воляем себе в стенах своего дома...»
Этические и философские проблемы туго завязаны в
творчестве Назарова в один узел. Но борьба за жизнь, не
омраченную бедами, борьба за торжество человеческого
разума — вот основная веха для творчества Назарова-
фантаста.
Коротко скажу о самой сильной, tfa мой взгляд, сторо-
не его литературного мастерства. Лично я давно убедился,
что писатель, вышедший из крестьянской среды, чувствует
себя, как рыба в воде, в диалогах, вообще в разговорной
речи. Примеров приводить не буду, они, как говорится, у
всех на языке, особенно у искушенного в литературе чи-
тателя... Вот и Вячеслав Назаров. По-моему, он особенно
силен в прорисовке характеров посредством прямой речи.
У него каждый из персонажей, благодаря своему разго-
ворному языку, отличается от других.
« — Д вы очень красивы, Джой. Почему вы не выхо-
дите замуж, а?
— Потому что вы... имели неосторожность родиться на
тридцать лет раньше меня. Больше вопросов нет?
— Сдаюсь, сдаюсь, Джой, я в полном нокауте. Ответ
так же крепок, как и ваш кофе.
— Я постараюсь, чтобы кофе был еще крепче...»
Внешне это выглядит легким трёпом шефа с научной
сотрудницей. Всего несколько строк. Но в них рельефно
проступают и характер, и интеллект молодой женщины.
Это как бы микросюжет в сюжете повести, й читатель не-
вольно ждет дальнейшего его развития.
...Держу в руках последнюю книгу Вячеслава Назаро-
ва. Он прожил после операции около пяти лет. Многое
успел сделать и в этот короткий срок, еще больше оста-
лось в замыслах, не успело воплотиться в дела. Но и то,
что им выдано на-гора в свои почти 42 года, достойно вся-
ческого уважения. Он был из той категории русских писа-
телей, которых издавна в нашей литературе почему-то
принято считать немного наивными, слишком доверчивыми
простаками. И только после того, как их не станет, мы
вдруг начинаем понимать, что с их уходом от нас мы по-
478
теряли нечто большее: вакуум, созданный их отсутствием,
почему-то не заполняется.
Если творческую зрелость позволительно, как и чело-
веческую жизнь, делить на определенные периоды, то
назовем этот срок, в который только-только вступал Вя-
чеслав Назаров, юностью творческой зрелости... Рано,
очень рано ушел из жизни этот незаурядный человек.
А книги его остались с нами, они живут, они рабо-
тают на наше время. Вот она передо мной, его последняя
книга, на ее черной обложке вместо названия оттиснуто:
«Вячеслав Назаров». И все. И этого, конечно, достаточ-
но. Многое в этой книге я читал с волнением, с комком в
горле, вот как, например, эти его стихи:
Удел человеческий светел,
и все мы, в том и секрет,
единственные на свете,
и всем нам повтора нет...
Сергей КОШЕЛЕВ
«ВЕЛИКОЕ СКАЗАНИЕ» ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Эстетическая теория Дж, Р. Р, Толкина
и ею роман «Властелин Колец»
Книги Джона Роналда Роэла Толкина (1892—1973)
сравнительно недавно нашли дорогу к нашим читателям:
в 1976 году появился русский перевод сказки для детей
«Хоббит», в 1980 году журнал «Химия и жизнь» опубли-
ковал притчу «Лист работы Мелкина», а в 1982 году «Дет-
ская литература» начала издание монументального романа
«Властелин Колец», правда, до сих пор в свет вышел лишь
один первый том *.
Имя Толкина — одно из самых заметных в английской
литературе середины XX века. «Феномен Толкина», «фе-
номен «Властелина Колец» — такими выражениями пестре-
ли критические отзывы после выхода в свет романа, все
тома которого составили в общей сложности около полутора
тысяч страниц. Книга, чей сказочный сюжет, казалось,
указывал прямой путь к молодым читателям, побила все
рекорды популярности среди взрослых, тираж ее достиг
астрономических цифр. Ее читали, по словам одного кри-
тика, «дети и академики, хиппи и домохозяйки», выходи-
ли ее «пиратские» издания, перевели книгу почти на два-
дцать языков. В США шел настоящий «толкиновский
бум».
Шумихи было предостаточно. Но когда она улеглась,
стало ясно, что «Властелин Колец» — не однодневка. Ны-
не это одна из известнейших книг середины века с прочно
закрепившейся репутацией классики. Конечно, нельзя оце-
нивать любое художественное произведение лишь на ос-
нове многомиллионных тиражей. И в случае с романом
* Толкин Д?к. Р. Р\. Хоббит: Пер. Н. Рахмановой.— Л., 1976;
Толкин Дж. Р. Р. Лист, работы Мелкйна: Пер. С. Кошелева.— Хи-
мия и жизнь, 1980, № 7; Толкин Дж. Р. Р. Хранители: Пер. А. Ки-
стяковского и В. Муравьева.— М., 1982. В настоящей статье роман
цитируется по английскому тексту, но имена (кроме специально ого-
воренных случаев) даются по переводу А. Кистяковского и В. Му-
равьева.
480
Толкина прислушаться к определению «феноменальный»
заставляют прежде всего свойства самой книги: постановка
в ней актуальных философских и моральных проблем,
продиктованных современным кризисом капиталистиче-
ского общества, и необыкновенная свежесть, яркость вос-
приятия и изображения. «Вымыть окна» призывал писа-
тель современников, увидеть мир без тусклой дымки
банальности, «взглянуть на зелень, заново поразиться...
синему, желтому, красному, ...встретиться с кентавром и
драконом, а потом... неожиданно узреть, подобно древним
пастухам, овец, псов, лошадей — и волков»*. За этими
словами—целая программа исцеления больной современ-
ности, развернутая в эссе «О волшебных сказках», эсте-
тическом манифесте Толкина.
Болезнь, считает ощ заключена в «присвоении» — при-
вычной для современного сознания стандартизации вещ-
ного мира на основе утилитарного «знания». «Присвоен-
ные» вещи банальны и неинтересны: «Мы говорим, что
знаем их. Они когда-то привлекли нас своим блеском, цве-
том, формой, и мы их заграбастали, заперли под замок
и перестали на них смотреть». Расплата за такое присвое-
ние-восприятие мира как скучного й бессмысленного.
Лишь отбросив «знание» собственника и отдавшись вооб-
ражению, человек может увидеть не просто овец — живот-
ных, полезных мясом и шерстью, и не просто волков —
вредных конкурентов в потреблении овец, но разглядеть
во всем этом некую моральную значимость. А ведь выход
к моральным ценностям уже означает прорыв бессмыс-
ленности.
Волшебные сказки всех народов показывают, что чело-
вечество с самых древних времен творило такой аксиоло-
гически окрашенный образ мира. Следуя «путями древних
пастухов», человек XX века тоже может в воображении
встретиться с самим собой — кентавром, физическое есте-
ство которого срослось с духовным в двуединое целое,
или увидеть трубу военного завода огнедышащим драко-
ном. Для здравомыслящих утилитаристов это будет бо-
лезненной фантазией, галлюцинацией, стоящей' на грани
умственного расстройства. Для Толкина же такая фанта-
* Теоретические высказывания Толкина взяты из его эссе «О
волшебных сказках» (On Fairy Stories—In Tree and . leaf, Boston,
1965) и «Беовульф. Чудовища и критики» (Beowulf: the monsters
and the critics.— In: Modern writings on major English authors. India-
napolis — N. Y., 1963).
16 Заказ 459
481
зия — естественная деятельность человека, а волшебная
сказка, воплощающая ее образы, высшая, наиболее дей-
ственная и оздоровляющая форма искусства.
Во «Властелине Колец» колорит волшебной сказки
очень интенсивен. Средиземье, где протекает действие кни-
ги,— «странный мир», утонувший, как тридесятое царство,
в безднах своего неизмеримо давнего Третьего Века. Це-
ред читателем разворачиваются волшебные странствия и
эпические битвы света и тьмы. Появляются хоббиты —
«полумерки»* (в русском переводе—«невысоклики^), дет-
ски непосредственные и мужественно стойкие существа.
Зловеще пронизывает пространство огненное око Власте-
лина Колец, а его рука, как мрачная тень, проносится над
землей, ища схватить, связать, овладеть. Противоборст-
вуют кошмарный Мордор, где никогда не выглядывает
солнце и не растет трава, и светлый Кветлориен, страна
эльфов, где чувствуешь себя, «будто живешь в песне».
Но, погружаясь в сказочную историю борьбы за Коль-
цо Всевластья, читатель постоянно ощущает, что в книге
подняты вопросы и для него близкие и жгучие, может
быть, впервые осознает, как они важны для современности
и для него лично. Милитаризм, авторитарность, сциен-
тизм, экологический, кризис, изменения структуры лич-
ности в развитом капиталистическом обществе — совсем не
сказочные проблемы, и именно они (вместе со многими
другими) образуют сложный идейный комплекс «Власте-
лина Колец».
Причудливый мир романа во многом определяется дей-
ствительностью эпохи общего кризиса капитализма и на-
чавшимся несколько ранее кризисом буржуазной филосо-
фии. Позитивизм с его апологией науки, верой в
автоматический прогресс нравственности', сопутствующий
материальному и техническому прогрессу, с представле-
нием о человеке как законном властителе природы, оказал-
ся несостоятельным. Новая картина мира, создаваемая
наукой в результате «революции в естествознании», за-
ставила заново искать место человека во Вселенной, так
как его «центральная позиция» была уничтожена. «Чув-
ство коренной бессмыслицы всего на свете, разъедающие
мозг сомнения в добрых задатках рода человеческого... и
в «благоустройстве» мироздания...— эти смыслоутраты
пропитывают воздух буржуазной культуры» *,— пишет
* Великовский С. В поисках утраченного смысла.— М., 1979.
482 ""
С. И. Беликовский в книге, посвященной философам и пи-
сателям французского экзистенциализма.
В середине века и в Англии были ощутимы подобные
же идейные веяния, хотя и не в такой заостренной форме.
Современники Толкина, обращавшиеся в своих книгах к
философским проблемам (У. Голдинг, Г. Грин, А. Мердок,
К. Уилсон, Э. Уилсон и другие), чаще всего универса-
лизируют кризис капитализма, пренебрегая социальными
факторами. Внутри человека — в его природе, разуме, со-
знании или подсознании — ищут они и всеобщую причину
кризиса, и возможность его преодоления. Связь человека
и общества ставится с ног на голову: не капиталистическое
общество сделало человека жадным, жестоким и эгоистич-
ным, а жестокая, эгоистичная и жадная природа человека
привела к созданию капиталистического общества.
Человек «героичен и болен», считает У. Голдинг, давая
общую формулу того великого и ужасного, чем отмечен
XX век. Опыт недавно закончившейся второй мировой
войны, атомное зарево над японскими городами придают
трагический накал многим английским книгам 50-х годов.
В «Наследниках» Голдинга, например, мрачная весна ци-
вилизации концентрирует в одном потрясающем образе
противоречия, разрывающие современность: вся история
человечества построена на костях любящего, доброго и
веселого ребенка. Достоевский поставил когда-то траги-
ческий вопрос: может ли быть желанным светлое будущее,
если ради него нужно замучить ребенка? Тысячи детских
башмачков, хозяйственно сохраненных на складах фашист-
ских концлагерей, подсказали английскому романисту
горький ответ: не светлое и совсем не прекрасное здание
современной буржуазной цивилизации зиждется именно
на таком фундаменте; человек, каков он есть, не может
улучшить общество или прекратить войны — сначала он
должен изменить себя.
Толкин разделяет с другими писателями философской
ориентации убеждение, что причины кризиса лежат внутри
человека. Но его позиция никогда не приобретает столь
мрачной окраски. В человеке он видит не только и не
столько тьму, сколько светлое, творческое, героическое на-
чало, притом не как потенциальную возможность, а как
реальность, зафиксированную историей.
Тяжелые смыслоутраты своего времени Толкин ощу-
щает очень остро, иногда даже раньше, чем созревают
предпосылки для их широкого понимания и распростране-
16*
483
ния. Так, еще в 1936 году в эссе «Беовульф. Чудовища и
критики», наиболее мрачном по мировоззренческим идеям,
обрисован не только трагизм «человеческого удела», близ-
кий по трактовке к экзистенциализму, но и брезжат очерта-
ния «абсурдного мира». Смерть — «неизбежное поражение»
человека. Приходит дракон — «и все великолепие (мы
бы сказали «культура» или «цивилизация») кончается
ночным мраком».
Но зато прекрасно «обреченное сопротивление» Бео-
вульфа. В этом человеке нет изъяна, чудовища лишь воп-
лощают трагичность его удела, но не гнездятся в его груди.
Нужно, конечно, учесть, что эссе написано до войны и
не отражает той остроты, которую она внесла в проблему.
Но существенно и то, что в старом споре о человеке Тол-
кин черпает аргументы из тысячелетий истории, опирается
на наследие многих поколенийг_- С-этой высоты он оцени-
вает как «падшего» не человека вообще, не человеческую
природу, а современного буржуазного человека, создателя
и жертву утилитаристской цивилизации.
Знаки «падения» — перечисленные „ выше больные воп-
росы современности. Эти «чудовища» определяют уже не
только трагизм судьбы человека, но и его «болезнь». Борь-
ба с ними требует нового героизма, направленного и на
внешний мир, и в глубь собственной личности. Это опре-
деляет и постановку основной проблемы «Властелина Ко-
лец» — проблемы человечества на путях истории и нрав-
ственной ответственности каждого за эти пути.
Неудивительно поэтому, что «Властелин Колец» имеет
такую широкую аудиторию и в первую очередь завоевал
студенческие общества, причем пик популярности книги
совпал с волной студенческих волнений 60-х годов. Созна-
ние ущербности и бесчеловечности современной действи-
тельности, лежавшее в основе выступлений молодежи, на-
ходило параллели в картине мира, созданной Толкином,
картине фантастической, но имевшей совершенно реальную
цель — научить людей ясно видеть и отличать овец от
волков.
По характеру художественной действительности, изо-
браженной во «Властелине Колец», роман соотносится с
фантастикой. Конфликты, разворачивающиеся на совре-
менном Западе как столкновение человека с безликой си-
лой, изображаются здесь через схватки фантастических
персонажей, общие законы приобретают телесные формы
и индивидуальные судьбы, физические явления имеют
к
484
нравственный смысл. Средиземье и непохоже на современ-
ность писателя, и одновременно аналогично ей.
Книга, снискавшая такую широкую популярность,
естественно, привлекла к себе внимание собратьев Толкина
по «цеху» фантастики. В ней искали, и порою находили,
элементы, которые, как представлялось некоторым писате-
лям и издателям, способны сами по себе обеспечить фан-
тастическому роману если не литературный, то коммерче-
ский успех. После Толкина пышным цветом расцвела
влачившая ранее жалкое существование «героическая фан-
тастика» или, более точно, «фантастика меча и колдов-
ства», как ее именуют западные критики. Не говоря уже
о писателях, составивших себе репутацию именно в этой
области (А. Нортон, Э. Маккаффри), экскурсы в нее часто
совершают и известные в научной фантастике авторы
(П. Андерсон, Б. Олдисс, У. Ле Гуин). Результаты такого
вторжения не всегда, к сожалению, утешительны. Копируя
ряд внешних приемов романа Толкина, все эти книги усту-
пают «Властелину Колец».
Эпическая широта романа Толкина тоже оказалась
привлекательной для фантастов последующих десятилетий.
Вместо привычных для довоенной фантастики серий, по-
священных каким-то отдельным приключениям сквозного
героя, появились три-, тетра- и пенталогии, подробно раз-
вивающие один обширный и разветвленный сюжет. Вслед
за Толкином авторы снабжают их картами, словарями,
видя в этих внешних атрибутах залог достоверности соз-
даваемого ими мира. При этом футуристическая окраска
традиционной «космической оперы» уступает место почерп-
нутому у Толкина средневековому колориту: иноплане-
тяне заменяются чародеями, астронавты — странствующи-
ми рыцарями; меч крестоносца и дворянская шпага без
каких бы то ни было раздумий совмещаются с космоле-
тами на ядерной тяге. Даже в заметных произведениях
вполне незаурядных писателей эта мешанина производит
диковатое впечатление. Можно сослаться на цикл рома-
нов Фрэнка Герберта о планете Дюна, где неординарно
и остро поставленные экологические проблемы постепенно
тонут в лабиринте дворцовых интриг и феодально-косми-
ческих распрей.
Что же касается «массовой литературы», то в ней и
вовсе возникла беззастенчиво рекламируемая «толкинов-
ская традиция», в русле которой штампуются бесчислен-
ные повествования о трудных путешествиях более или ме-
485
нее странных компаний к более или менее сказочным це-
лям. Вся эта развлекательная и коммерческая продукция
выхолащивает и профанирует то действительно серьезное и
важнре, что есть во «Властелине Колец».
Так называемая «толкиновская традиция» современ-
ной фантастики по существу ею не является. Но с какой
традицией связан сам Толкин? Можно ли четко опреде-
лить его литературных предшественников и учителей? В
работах английских и американских ученых, ставивших пе-
ред собой эту цель, мелькает такой калейдоскоп имен и
явлений» что само их количество и разнородность позво-
ляют предполагать во «Властелине Колец» некое новое
качество, сводящее воедино многообразные влияния и от-
голоски влияний. Древнегерманские мифы в их эддическом
преломлении, волшебные сказки, средневековый эпос, ры-
царские романы, Эдмунд Спенсер, готический роман, ан-
глийские и континентальные романтики, Дж. Макдональд,
Р. Вагнер, У. Моррис, Г. К. Честертон и даже У. де ла
Мар — отзвуки всего этого искали и считали, что нахо-
дили, у Толкина. И список этот еще далеко не полон. Но
книга Толкина — не эклектическая смесь, а система, в рам-
ках которой даже заимствованные мотивы и тенденции
ассимилировались и изменились — порою до неузнаваемо
сти (так, Око и Рука мильтоновского Господа стали во
«Властелине Колец» атрибутами Саурона). В итоге полу-
чилось уникальное в своем роде произведение (что под-
тверждают и неудачи многочисленных подражателей).
Но уникальность «Властелина Колец» не означает, что
он изолирован от социальной жизни своего времени и от
общих путей развития литературы. Сама философская на-
правленность романа указывает на его принадлежность
XX веку — столетию, когда связь литературы с филосо-
фией, с глобальными проблемами бытия глубока, как в
немногие другие эпохи, и продолжает углубляться. Да и
мифопоэтический аспект «Властелина Колец» согласуется
с широким использованием мифа в современных литера-
турах. многих стран именно с целью осветить кардиналь-
ные мировоззренческие вопросы — от моральных до исто-
рических и от проблемы творчества до проблемы жизни.
Оставляя в стороне вопрос о мере таланта и масштабности
творчества, можно отметить, что, скажем, у таких непо-
хожих писателей, как Г. Г. Маркес и Ч. Айтматов, чувст-
во исторического бытия и исторической преемственности
486
реализуется в мифологизированной форме, и роман Тол-
кина естественно встает в тот же ряд.
Возвращаясь к вопросу о месте, которое «Властелин
Колец» занял в идейной и общественной жизни своего
времени, следует сказать, что, вероятно, только по недо-
разумению мог известный критик Эдмунд Уилсон объяс-
нить огромный резонанс романа «интересом некоторых лю-
дей к инфантильному чтиву». Напротив, роман отвечал
и продолжает отвечать насущным потребностям человека
в современном западном мире и использовался не столько
в качестве развлекательного чтения, сколько в качестве
книги, проясняющей и объясняющей жизнь. По отноше-
нию к действительности современного Запада он носит
воинствующе нонконформистский характер, заставляя
вспомнить высказывание Толкина о том, что второе лицо
побега от действительности — возмущение и восстание.
Потреблению, «присвоению», утилитаристской жизненной
установке он противопоставляет творчество; в мрачную
эпоху страха перед завтрашним днем дает надежду; на
угрозу войны и технократии отвечает идеалом действенной
и наполненной смыслом жизни, посвященной общей борьбе
за важнейшие цели всего человечества. Демократические
движения нашего столетия и борьба за мир ассоциируются
с борьбой за уничтожение Кольца.
Такая ассоциация вполне возможна. Книга Толкина не
аллегорична, как это представлялось первым критикам.
Она именно ассоциативна. В предисловии к роману сам
Толкин резко возражал против попыток рассматривать
«Властелина Колец» как аллегорию, в частности, как алле-
горию со второй мировой войной.
Впрочем, гнетущая тень войны входила в жизненный
опыт автора, ассоциации, связанные с таким опытом, впол-
не приложимы к событиям 1939—1945 годов. Именно «при-
ложимость», ассоциативность, как считал Толкин, опреде-
ляет современное значение его книги. Фантастический мир
побуждает и помогает ясно, как через вымытые окна, раз-
глядеть за скучной, но привычной повседневностью угро-
жающие очертания Мордора, увидеть нравственный смысл
происходящего, определить свое место в нем.
Отнести «Властелина Колец» к «героической фантасти-
ке» — значит отвернуться от всего этого, ограничиться
формальной стороной. Справедливее определить природу
этой книги как давно и хорошо известный жанр философ-
ского фантастического романа. И хотя «Властелина Колец»
487
пропагандирует у нас издательство «Детская литература»,
это ничуть не компрометирует попытку рассматривать ро-
ман Толкина как классический образец у современной
философской фантастики. И дети, и взрослые — каждый
найдет в романе свое.
f
Медленно складывавшийся «Властелин Колец» был, в
основном, созданием военного десятилетия (1937—1949).
Но уже в эссе о «Беовульфе» намечены и материал, и его
трактовка. А работа «О волшебных сказках» отвечала на
основной для Толкина вопрос: какое значение все это мо-
жет иметь для современности, для излечения ее недугов.
В жизни ученого и писателя, протекавшей в рамках
сравнительно замкнутого академического мирка, война
сыграла огромную роль. «Только если человек сам ока-
жется среди мрака войны, он почувствует, как гнетет этот
мрак»,— признавался Толкин. Трагическое понимание
«человеческого удела» в работах о «Беовульфе», как и эссе
«О волшебных сказках» — отражение опыта писателя.
«Настоящую тягу к волшебным сказкам пробудила во мне
филология на пороге зрелости, а война способствовала этой
страсти»,— пишет он, указывая на истоки своего отноше-
ния к современности.
Война обострила и высветила многое из пережитого
писателем. Во всяком случае, уже в начале НТР писатель
остро ощущает то, что стало позднее основой многих анти-
сциентистских теорий: достижения разума в капиталисти-
ческом обществе оборачиваются против человека, отчуж-
дают его от самой человеческой сущности. В эссе «О вол-
шебных сказках» отчетливо видны указания на такие
«завоевания прогресса», как ужасающие военные заводы,
а также пулеметы и бомбы, как их «естественная и обя-
зательная продукция».
Технический прогресс в буржуазном обществе служит
войне, и для Толкина это неискупимый порок как про-
гресса, так и общества. Неискупимый, но не единственный:
они виноваты и в том, что вносят свою лепту в расчелове-
чивание человека, превращают его жизнь в тюрьму. Мо-
дернизируя старую гофмановскую метафору духовной
изоляции, Толкин в своем эссе несколько раз говорит о
стеклянном колпаке, о городе под стеклянной крышей,
подобном железнодорожному вокзалу, где людям, отде-
ленным от «неба и моря», не остается ничего другого, как
только «играть в осточертевшие механические игрушки,
488
заставляя их двигаться со все большей скоростью.., а
идеалы их идеалистов сводятся, самое большее, к велико-
лепной мысли построить еще несколько таких же городов
на других планетах». Полностью «присвоенное» жизненное
пространство — это и есть город под стеклянным колпаком.
Безобразие и механичность жизни, которая подчинена
производству, так или иначе связанному с войной, отчуж-
дение, бессмысленность духовного существования — все
это для Толкина порождения собственнического подхода
человека к природе, крайним выражением которого он счи-
тает сциентизм. В этом много общего с теориями, выра-
зившими кризис буржуазной философии, но во взглядах
Толкина существенны и элементы «докризисного» созна-
ния, чьи ценности он старается сохранить.
Философские и эстетические тезисы эссе «О волшеб-
ных сказках» возвращают читателя к кругу идей роман-
тизма. Толкин продолжает традицию гуманистической
мысли о творческой природе человека, о его включенно-
сти в «вечные сказания» мировой истории и ответственно-
сти за свое время. На фоне абсурдистских и фаталистиче-
ских концепций тезис этот звучит ярко и человечно. Но
при этом писатель возвращается на пути, проложенные
еще в начале прошлого века.
Эссе отражает изменившуюся, по сравнению со статьей
о «Беовульфе», позицию писателя: метафизическая тра-
гичность «человеческого удела» отодвигается вглубь, усту-
пая первый план конкретным социально-политическим фак-
торам: войне, отчуждению, Наступлению машин. «Пад-
шим», больным стал человек, поэтому болен и весь
современный мир, искажены его ценности. Кризис, таким
образом, получает историческое объяснение, что открывает
возможность оптимистического подхода. Пафос эссе —
«благая весть» о возможности исцеления.
К достаточно серьезным вопросам о том, что происхо-
дит с людьми середины XX века, Толкин пытается подой-
ти со стороны, внутренних ресурсов человека. Он ищет
средства оживить те области сознания, которые выключе-
ны утилитарной установкой. Эти средства — «Воображе-
ние» и «Фантазия».
Воображение и • Фантазия — старый романтический
противовес миру буржуазного утилитаризма. Эстетика как
континентальных, так и английских романтиков придает
им познавательную функцию, способность обнаруживать
правду. Особого пиетета по отношению к предшественни-
489
кам у Толкина нет, во всяком случае на страницах эссе
он по всяким поводам полемизирует с Колриджем, с этим
столпом английского романтизма. Содержательная напол-
ненность Воображения и Фантазии у Толкина и романти-
ков могут не совпадать, но по коренным вопросам близость
Толкина к романтической эстетике несомненна. Так, Кол-
ридж писал: «Фантазия есть, в сущности, функция памя-
ти... Питаться... Фантазии приходится, как и обычной
памяти, тем, что вырабатывается в готовом виде ассоциа-
циями». У Толкина материалом Фантазии, творящей «вто-
ричный мир», тоже являются готовые элементы, «простые
вещи» земной жизни. Поэтому Фантазия названа в его
эссе «субкреативным искусством» (к сожалению, трудно
подобрать русский аналог к этому термину): хотя, напри-
мер, «зеленая луна» является фантастическим созданием
воображения и может освещать только какой-то «другой»
мйр, сама луна, как и зелень, не созданы автором, а взяты
в готовом виде.
Представление о художнике как «субкреаторе» указы-
вает еще на одно совпадение мысли современного писателя
с идеями начала прошлого века. Колридж, разделяя ши-
роко распространенные в романтической среде взгляды,
называл Воображение «смутным аналогом Творения». Тол-
им, как сами мы сотворены». Тво-
рящая Фантазия — естественная деятельность человека с
момента, когда он стал человеком. Поэтому, как ни сложно
наделить правдоподобием «вторичный мир», в котором
светила бы зеленая луна, Толкин верит, что трудности
можно преодолеть, ориентируясь на опыт человечества,
много веков занимавшегося «фантазированием». Этот опыт
овеществлен в народном творчестве, мифах, волшебных
сказках. В них создано целое царство — Феерия, сложив-
шаяся из всех «вторичных миров» человеческой Фантазии.
«В Феерии... кроме гномов, ведьм, троллей, великанов и
драконов... есть моря, солнце, луна, небо, есть земля и
все, что бывает на земле: деревья и птицы, вода и камень,
хлеб и вино, и мы сами, смертные люди, когда мы зача-
рованы».
Очарование — высшая форма воздействия, которое
производит успешно осуществленное творение «вторичного
мира». «Сознание «зачарованного» читателя воспринимает
этот мир с «вторичной верой»: в пределах Феерии расска-
занное является правдой, так как согласуется с ее закона-
ми. «Зачарованными» оказываются и творец Феерии, и
490
кин вторит ему: «Твор
тот, кто отдает ей «вторичную веру» и достраивает в сво-
ем воображении тот уголок этой страны, очертания кото-
рого намечены писателем.
В книгу «Древо и Лист», основную часть которой за-
нимает эссе «О волшебных сказках», Толкин включил
также сказку «Лист работы Мелкина», которая суммирует
взгляды писателя на общественную роль Фантазии.
Картина художника Мелкина начинается с рисунка
древесного листа. Лист привел за собой дерево, дерево —
пейзаж. Картина начала приобретать универсальность,
становится образом вселенной.
Мелкин — маленький человек. Силы его ограничены;
перед ним — неизбежная перспектива отправиться в по-
следнее «путешествие», которое и обрывает его труды. Кар-
тину он так и не дописал, отчасти потому, что хромой
сосед постоянно отрывал художника от работы, требуя
помощи в своих житейских делах. И сам Мелкин как чело-
век, и все, что осталось после него (тот самый первый лист,
фрагмент уничтоженной картины), признаны бесполезными
«с гражданской и экономической точек зрения». Но в ином
измерении за пределами узкого мирка утилитариста совет-
ника Томкинса, вынесшего этот приговор, в сфере духов-
ной жизни человечества Мелкин находит поддержку. Его
помощником и сотоварищем становится сосед, почти пере-
ставший хромать. Вместе они «достраивают» пейзаж, по-
лучая от этой работы здоровье и счастье. И все больше
людей являются за исцелением на эту — хочется сказать,
мызу в Атлантиде, но теперь это называется Приход
Мелкина.
От такого рода духовного творчества Толкин резко от-
деляет стремление к власти над «первичным миром», над
вещами и над волей людей. В системе его взглядов оно
прочно ассоциировано с буржуазным утилитаризмом и
техницизмом, это действия «трудолюбивого, научно на-
строенного волшебника» — Сарумана из «Властелина Ко-
лец», технократа и демагога, врага природы и Свободных
народов. В своем эссе Толкин посвящает красноречивые
страницы праву человека на «эскейп», побег из темницы,
в которую превратилась современность в результате такой
установки.
Духовное здоровье и счастье приносит человеку Только
деятельность, соответствующая его природе, вырастающая
из неудовлетворимого вне «субкреативного искусства» же-
лания творить. Этому желанию, пишет Толкин, не нужны
491
«ни илддезри, ни злое колдовство, ни господство. Оно
ищет совместного обогащения — не рабов, а товарищей,
чтобы разделить с ними творчество и восторг». Оздоров-
ляющее социальное значение Фантазии не столько в ко-
нечном результате, сколько в самом «фантазировании» и
братском общении людей, отбрасывающем в процессе ду-
ховного творчества установку на «присвоение». Освобо-
дившееся от нее сознание — счастливое сознание.
Мечта о связях между людьми, имеющих совершенно
иную основу, чем общественные отношения при капита-
лизме, пронизывает эссе. Толкину удалось осуществить
выход за рамки обособленного, отчужденного сознания к
коллективу и перед лицом современного кризиса и распада
системы нравственных ценностей наметить утопию ее воз-
рождения. Феерия дает исцеление больному, прибежище
беглецу, она способна на воображаемое удовлетворение са-
мых глубоких, «исконных» желаний «тела и сердца» че-
ловека.
Трагизм «человеческого удела» не исчезает. В эссе
«О волшебных сказках» Толкин пишет о голоде, жажде,
боли, нищете, несправедливости, смерти, но, «вопреки
множеству фактов», все покрывает радость, которую испы-
тывает человек от сознания собственного значения в мире.
Ее вызывает и доводит до большой интенсивности счаст-
ливая развязка волшебной сказки, ибо в фантастическом
обрамлении «другого мира» она может выглядеть правдо-
подобной настолько, что «вторичная вера» станет «очаро-
ванием» и сильнейшее духовное движение йотрясет чита-
теля, перестроит его духовный мир.
Эта радость не эскейпистская, считает Толкин. Вооб-
ражаемое чудо, свершившееся в Феерии, может открыть
правду в самом «первичном мире». Хотя, «согласно обще-
принятому мнению», Драконов в нем нет, но Фафнир древ-
них сказаний (власть золота во всей ее мрачной жестоко-
сти) существует, люди каждодневно встречают его, но
не узнают в фабричной трубе или в пакете акций. Пока-
зать его людям — значит включить неутилитарные крите-
рии ценности и тем сделать мир богаче и красивее. Созда-
тели Феерии (и писатели, и читатели), говорит Толкин,
надеются, что характерные особенности их «вторичного
мира» «выведены из реальности или вливаются в нее», и
Фантазия, таким образом, показывает путь к настоящим
ценностям. Их радость — удовлетворение творца, уничто-
жающее банальность «присвоения».
492
В обосновании этой правды о мире, содержащейся в
Феерии, у Толкина есть две тенденции, которые он ведет
от двух исторических прообразов волшебной сказки.
С одной стороны, это евангельская история Христа —
«сказка... обнимающая всю сущность волшебных сказок».
Религиозное обоснование оптимизма как антитеза «абсурд-
ному миру» широко представлено в философии кризисной
эпохи, и оксфордские Инклинги занимались теологически-
ми прениями с не меньшим жаром, чем литературными
вопросами.
Но у Толкина есть и другое обоснование теории вол-
шебной сказки. Это ценности народного самосознания
прошлого, заключенные в памятниках культуры. В эссе
писатель не раз возвращается к метафорическому образу
Котла, Супом из которого являются мифы, сказания, вол-
шебные сказки. Котел — обобщенный образ нравственного
самосознания народа в его Я^тбрйчйюй^ ёытйи и творче-
ской функции. В Котле постоянно кипит волшебный эле-
мент— народные нравственные ценности, «вещи древние,
мощные, прекрасные, смешные или ужасные», и «фантасти-
ческий дар человеческой ’речи», в словах выражающей
сознание. Сознание может обобщать, абстрагировать. Сло-
ва овеществляют его «чародейное» умение «отделить крас-
ноту от крови». Фантазия, «комбинируя существительные
и перераспределяя прилагательные», любовно играет с
природой, делает ее выражением нравственного сознания
человеческого коллектива. Боги и «безвестные Он и Она»
вместе с королями и героями варятся в Котле веками, а
Повара орудуют половниками не наобум — в любовную
историю они вставят юного Фрея, а не Одина, владыку
мертвецов. Ценности народного нравственного самосозна-
ния находят в мифе или фольклорной волшебной сказке
обобщенное и художественно совершенное образное выра-
жение. Толкин четко улавливает, что фольклорная сказка
основана на всегда существовавших народных идеалах
свободной, справедливой и долгой жизни, выражающихся
в «счастливом повороте» Действия, в торжестве позитив-
ных ценностей.
Современность не имеет Котла, в ней не осталось обще-
признанных моральных истин, но Фантазия существует
по-прежнему, и в ее власти побудить к существованию кол-
лектив единомышленников.
По существу, перед нами два разных пути. В эссе «О
волшебных сказках» идет развернутое обоснование вто-
493
рого, творческого и коллективного пути утверждения мо-
ральных ценностей. Однако в эпилоге, характеризуя «ра-
дость счастливой развязки», Толкин окружает ее евангель-
скими ассоциациями и в религии ищет ее последнюю
основу. Но ответ на главный вопрос, стоящий в эссе,—
что дает или может дать волшебная сказка современно-
сти,— остается прежним: возможность участвовать в об-
щем для коллектива духовном творчестве, которое откры-
вает правду о мире и делает его богаче и красивее.
Эстетическая утопия развертывается в социальные
области, и мы находим это во «Властелине Колец». Эссе
писалось и перерабатывалось одновременно с работой над
романом, и трудно определить, где Толкин следовал тео-
рии, а где она только подкрепляла первоначальные худо-
жественные решения.
«Счастливый поворот» занимает существенное место в
структуре романа. Моделью сюжета «Властелина Колец»
является архитипический мотив квеста (опасного путешест-
вия с определенной блдгой целью в конце). Правда, тра-
диционно квест предпринимался для добывания каких-
либо ценностей: золотого руна или Грааля,— тогда как у
Толкина хоббит Фродо Торбинс идет в Мордор, чтобы
уничтожить там Кольцо Всевластья. Но это тоже своего
рода приобретение, так как обусловливает гибель темной
власти Повелителя Колец Саурона.
Основному «счастливому повороту» предшествует мно-
жество частных — это благополучные развязки отдельных
опасных приключений, из которых слагается путешествие.
Поскольку противники Фродо неизменны (Кольцо Все-
властья, стремящееся подчинить его себе, и Саурон, ищу-
щий Кольцо), приключения имеют внутренний стержень,
через вершины и спады действия они ведут к Роковой
горе, в огненные недра которой перстень все же упал, хотя
и не был брошен героем.
Ближе всего к теории «Властелин Колец» стоит в соз-
дании «вторичного мира», жизнеподобного и странного
одновременно. Свою область Феерии писатель создает,
обильно черпая фантастические образы и мотивы из Кот-
ла— народного искусства средневековой Европы — и соче-
тая их с «простыми вещами» «первичного мира». Здесь
есть эльфы и чудовища, но есть и все, что есть на земле:
от стран света, смены дня и ночи и времен года до трубки
табака, жареных грибов и пива. Но в расположении этих
элементов ощутима предусмотренная теорией странность,
494
своего рода наоборотность, как в' слове «Кофей'йя», кото-
рое превращается в таинственный «Янйефок», если читать
через стеклянную дверь изнутри помещения (Толкин ссы-
лается на пример Честертона). В Хоббитании, например,
принято, чтобы именинник дарил подарки гостям.
Этот принцип Толкин проводит последовательно и
успешно — от бытовых деталей до времени и пространст-
ва, в которых существует его Феерия. Остраненность
хронотопа — действенное средство, создающее ощущение
другого мира и подключающее воображение читателя.
Свет и тьма, метафорически обозначающие добро и зло,
являются в романе точками притяжения образов простран-
ства и времени, нередко уже побывавших в Котле или
носящих архитипический характер. Опосредованно таким
образом моральное начало определяет пространственную
структуру Средиземья. В нем есть царство света (страна
эльфов Кветлориен), есть покрытый тенью темный Мор-
дор, есть промежуточные сумеречные области — клоня-
щиеся к закату государства людей. Есть еще — уже за
пределами Средиземья, за западным морем — прародина
людей и эльфов, Благословенная страна, что-то вроде Ава-
лона артуровских романов, куда в конце книги уплывают
победители Саурона. ~
Пространственные понятия запада и востока «наобо-
ротно» связаны со светом и тьмой: в Мордор, лежащий на
востоке, тусклый свет проникает лишь через горные хреб-
ты, лежащие на его западной границе; на западные области
Гондор и Ристанию тьма идет из Мордора, с востока.
Время тоже играет заметную роль в создании правдо-
подобия и странности Средиземья: оно разное в разных
частях толкиновской Феерии. В большинстве стран Среди-
земья течение времени то же, что в обычной, нефантасти-
ческой действительности, существуют летоисчисление и
календарь. Описанные в романе события датированы по
этому календарю началом XV столетия Третьего Века по
летоисчислению Хоббитании. Конечно, невозможность со-
отнести события книги с нашей историей работает на
«странность», но само время в большинстве областей Сре-
диземья— узнаваемый элемент «первичного мира».
По-иному обстоит дело в областях, концентрирующих
свет и тьму. В Лориене время стоит. Вступившему в пре-
делы Лориена Фродо представляется, что через мост вре-
мени он перешел в страну древних дней и идет по миру,
которого больше нет, но в котором, однако, древние соз-
495
дания живут и сегодня. Теряют счет времени путники и
при вступлении в Мордор: в стране тьмы дни внешнего
мира забыты. Путь измученных хоббитов через каменную
пустыню к Роковой горе кажется бесконечным и измеря-
ется только угасанием надежды у Сэма и подчинением
Кольцу у Фродо, но это их время, а не время Мордора,
это ориентир, за который цепляется читатель, погружаясь
вместе с героями-во тьму, разрываемую вулканическими
огнями и военными командами.
Сочетание жизнеподобия и странности — одна сторона
художественной действительности романа Толкина. Боль-
шую впечатляющую силу придает картине Средиземья так-
же и то, что она увидена глазами хоббитов, добродушных
обитателей северного захолустья, впервые знакомящихся
с большим миром. Их провинциальная неопытность и наив-
ность делает восприятие стран, открывающихся по ходу
путешествия, изумленно-восторженным или полным страха.
Линеарное пространство пути служебно по отношению
к действию, но Толкин делает мотивами действия особен-
ности самого пространства и тем возвращает к нему вни-
мание читателя. Упрямая гора Карадрас, не пропустившая
путников через свой снежный перевал, Старый Лес, смы-
кающийся стеной, чтобы направить их в ту сторону, где
подкарауливает гибель,— все это образы пространства, в
которое входят через подземные туннели и речные броды —
зафиксированные фольклорной традицией образы «ворот
в другой мир». Дорожные приключения вносят свой вклад
в расширение картины Средиземья, но Толкин ищет и
другие средства выявить его самостоятельную ценность,
охарактеризовать его и за пределами маршрута путников.
Не только дорога ведет по «поименованным землям» —
такие земли появляются и помимо дороги.
Изображение пространства во «Властелине Колец»
избыточно по отношению к нуждам фабулы. Создание
«вторичного мира» увлекает Толкина само по себе, и он
придирчиво проверяет логичность, последовательность всех
деталей. «Луна у меня, как оказалось, по важным дням
выделывала невозможные вещи: в одном месте всходила,
а в другом одновременно садилась. Весь вечер переделы-
вал уже написанные главы»,— сообщает он сыну.
Но если писатель нашел в своем труде все, что обеща-
ла теория, то как обстоит дело с читателями, с которыми
он обещал разделить «творчество и восторг»? По-видимо-
496
му, и в этом отношении теория остается твердым ориен-
тиром.
Описания во «Властелине Колец» носят специфический
характер: в них нет чувственной конкретности личного
восприятия, они информативны: «Светлее не становилось,
ибо вулкан Ородруин по-прежнему изрыгал огромную тучу
дыма. Ветры, сшибаясь, толкали ее ввысь, и там, в полосе
спокойного воздуха, она растекалась, как необозримая
крыша, опирающаяся на центральный столп, который
вздымался из непроглядной тени на границе зрения». Та-
кое описание оставляет свободу читательским ассоциаци-
ям — от реальных атмосферных явлений до атомного гри-
ба. Информация и сама ориентирована на «приложимость»
и, как в приведенном примере, нередко принимает
остросовременный характер. Примеры подобного рода мо-
гут быть сколь угодно многочисленны, но центральным
образом в плане ассоциативного приближения к современ-
ности является образ Кольца Всевластья.
«Властелину Колец» предпослан эпиграф — стихи о
Кольцах Власти. Их получили эльфы, гномы, смертные
люди. Одно Кольцо выковал для себя Темный Властелин
Саурон. Оно — правящее Кольцо, основной принцип в
иерархии власти над Средиземьем. Специфическая власть
Кольца Всевластья как над другими Кольцами, так и над
живыми существами в том, что оно стремится «найти их,
притянуть к себе и связать во тьме в стране Мордор, где
тени легли» *.
Центральный фантастический образ романа был пред-
метом самых разноречивых аллегорических истолкова-
ний— от атомной бомбы до жизненной силы включитель-
но. Уже разнообразие взаимоисключающих трактовок
толкает к мысли о неадекватности такого подхода. Ее под-
держивает указание самого Толкина на отсутствие в рома-
не общих или частных современных, моральных, религиоз-
ных или политических аллегорий. «Приложимость», конеч-
но, не аллегория; это функция творческой деятельности
читателя, но писатель ограничивает его свободу, опреде-
ляя ассоциативные поля имеющимися в его распоряжении
художественными средствами: сюжетным движением, экс-
курсами в прошлое, атмосферой, эмоциональной окраской
и т. д.
* Цитируем в прозаическом переводе, т. к. стихотворный перевод
А. Кистяковского упускает ряд важных нюансов.
497
Знамение Кольца в жизни Средиземья раскрывается
постепенно, но таинственная опасность, исходящая от него,
видна уже в первой главе, в момент7 добровольного расста-
вания хоббита Бильбо с тем, что он считал своей магиче-
ской игрушкой. Владея Кольцом, Бильбо оказался выклю-
чен из хода времени: он не стареет, хотя давно перевалил
за сто лет. Преследующее его ощущение, что как физиче-
ское существо он растягивается в тонкую пленку, готовую
прорваться, предупреждает о приближении постоянной
невидимости — выключения и из пространства. Наконец,
Кольцо начинает определять его сознание, вызывая не
свойственные Бильбо беспокойство и неуверенность. И во
внешнем, и во внутреннем мире герой лишается естест-
венности, отчуждается от своей природы.
Глава «Тень прошлого» перемещает проблемы из
сферы частной биографии в историческое измерение. Исто-
рия Кольца определяет новый круг ассоциаций, окружаю-
щий его образ: это политика и война, борьба за господство
над всем Средиземьем и за власть над сознанием его оби-
тателей.
Образы. Бильбо, над которым Кольцо только начало
приобретать контроль, и Горлума, которым оно полностью
овладело, показывают внутренние, психологические про-
явления этой власти. Шизофренический распад личности
Горлума, раздвоение его сознания и постоянный страх
Бильбо потерять Кольцо, терзавший его перед уходом из
Хоббитании,— впечатляющее выражение связанности,
внутренней зависимости, которую Кольцо принесло своим
временным обладателям. Порабощенность буржуазного че-
ловека утилитарными заботами «присвоения» как в ши-
роком мировоззренческом, так и в более узком, социаль-
ном и даже бытовом смыслах — ассоциация, подсказанная
не столько эстетической теорией писателя, сколько практи-
ческой жизнью его современности.
Толкин сам ведет воображение читателя к обществен-
ной жизни как сфере действий Кольца, ставя его в один
ряд с «созданиями разума и рук». Барлог, устрашающий
хаос огня и тьмы, и паучиха Шелоб,1 напоминающая о «есте-
ственном» каннибализме, не интересуются башнями и коль-
цами. Иное дело Черные Всадники назгулы, орки, волки.
Они своего рода живые машины, управляемые Властели-
ном Колец.
Однако несвобода в Мордоре распространяется не толь-
ко на рабов, она удел и владык. Сам Саурон настолько
498
связан, что не может догадаться о намерении Фродо унич-
тожить Кольцо и видит в нем только соперника за власть.
Г розный признак подчинения Фродо растущему гнету
Кольца — затухание в нем способности воображения. Он
уже не может вызвать в своем сознании образы веп&ёй, ко-
торых нет перед его глазами. «Для меня нет больше вкуса
пищи, прохлады бегущих вод, шелеста ветра, памяти о де-
ревьях, травах, цветах, свете луны и звезд».
Это одна из существенных для Толкина ассоциаций.
Подпавший под власть Кольца человек остается среди го-
лых фактов современной действительности, утилитаризма,
авторитарности, Связывать и подчинять — в этом заклю-
чена власть Кольца, и аналогия с «присвоением» определя-
ет одну из основных ассоциативных сфер этого образа.
Моральный тест, то есть испытание Кольцом, проводят
все более или менее значительные персонажи романа, как
то и положено в Феерии. Уже одно желание обладать
Кольцом губительно, хотя устоять перед таким призывом
его дано весьма немногим. Среди этих немногих — волшеб-
ники и Высокие Эльфы, существа, с образами которых
связано выражение концепции истории — еще одна ассо-
циативная сфера Кольца.
Движение истории представлено во «Властелине Ко-
лец» как регрессивный циклический процесс, путь от Зо-
лотого Века, протекающий с уменьшением масштабов, сил,
красоты. Век у Толкина—временное целое, имеющее на-
чало и конец, который является одновременно началом
нового века. Содержание каждого века — борьба с возник-
шим злом, а завершение — победа над ним. Но если кон-
фликт Первого Века являл собою космическую драму, в
которой роль антагониста играл сатанический Моргот, то
в Третьем Веке притязания Саурона распространяются
уже только на сферу обитания и на политическую и обще-
ственную жизнь. В тех же областях действуют и светлые
силы. Хотя три эльфийских Кольца, которыми владеют
Гэндальф, Элронд и Галадриэль, украшены камнями огня,
воздуха и воды, магическая власть над стихиями и чудеса,
которые она творит,— только добавочный штрих фанта-
стической «странности» этих персонажей. Их основные
заботы и йнтересы лежат в той же области, к власти над
Которой стремится Саурон.
Специфическая сфера каждого из трех очерчена доволь-
но отчетливо, но прямых иносказаний Толкину удается
избежать . и здесь.
499
Область Гэндальфа обозначается его ролью в сюжете,—
общественно-политическая деятельность. Прометеевская
стихия огня налагает отпечаток на вспыльчивый характер
мудреца, но она же несет ассоциации любви к людям (и
хоббитам). Гэндальф — защитник их свободы, руководи-
тель в познании, организатор антисауроновской коалиции,
готовящий почву для будущего.
Элронд и Галадриэль менее значительны для развития
действия в целом, но им посвящены большие эпизоды, и
круг ассоциаций, определяющих «приложимость» этих об-
разов, суггестируется характером их стран — Раздола
и Лориена. Впрочем, автор дает и прямые подсказки, од-
ной из которых мы здесь ограничимся: в Раздоле жива
память о прошлом, а в Лориене древность живет и сегодня.
Историю и Фантазию, память человечества о его прошлом,
которое сформировало его^и живет в его сказках, ставит
Толкин в ряды борцов против Саурона.
Таким образом, фантастическая борьба за Кольцо Все-
властья на просторах Феерйи ведется за те же ценности,
которые оказались под угрозой в Европе XX века. Бегст-
во от современности обернулось возвратом к ней.
В романе Третий Век исчерпал свой внутренний
конфликт: Саурон побежден, в грандиозной катастрофе
рушатся символы власти, и человеку предстоит начать
свой, Четвертый Век. Катастрофическое завершение цикла,
полное уничтожение исчерпавшей себя цивилизации — идея
эпохи философского кризиса. Распространившись после
мировой войны, в Англии 50-х годов она существовала в
двух вариантах. Умеренным характером отличалось «Ис-
следование истории» А. Тойнби, считавшего возможным
избежать катастрофы с помощью сознательных усилий
«творческого меньшинства». С другой стороны^ «апока-
липтики XX века» (Кестлер, Джорджиу и др.) пророчи-
ли обреченность Европы, неизбежную и незамедлительную
Гибель, и даже утверждали, что конец света уже наступил.
Тема окончания цикла актуальна для ядерной эпохи,
и в романе Толкина она занимает важное место. Возвра-
щаясь к Кольцу Всевластья, мы видим знак цикла в этом
замкнутом золотом ободке. Но если для эсхатологического
мышления будущее — конец бытия в тех формах, кото-
рые существовали в прошлом и существуют в настоящем,
и время, оставшееся до этого конца,— только бессмыслен-
ное повторение настоящего, то «Властелин Колец» написан
500
как раз о ценности прошлого и настоящего и заключен
надеждой на будущее.
Поэтому важно, что в исторической концепции Толки-
на наряду с циклом значим и процесс. С одной стороны,
процессом является уже упомянутый регресс, от века к
веку. Этот регресс — следствие появления зла и борьбы с
ним, но без него мир застыл бы в бессмысленном повторе-
нии. С другой стороны, длящиеся за пределами отдельного
века тенденции выражены образами хранителей эльфий-
ских Колец, «долгожителей», чьи ассоциативные сферы мы
пытались наметДОь.
Процесс и цикл соприсутствуют в исторической кон-
цепции Толкина, и грандиозная катастрофа, следующая за
уничтожением Кольца Всевластья, это конец цикла и побе-
да процесса, «счастливый поворот», к которому через опас-
ности, испытания и борьбу привело действие романа, чтобы
вызвать потрясение радостью.
Кольцо Всевластья — образ, окруженный наиболее об-
ширной сферой ассоциаций, в широком плане, определяю-
щий современность романа Толкина. Но писатель создал
и образы, удачные в смысле фантастически-преображен-
ного выражения правды, которые ассоциируются уже с
отдельными явлениями или сторонами жизни.
Фигура одного из волшебников, Сарумана, по его
убеждениям, поступкам, отчасти по судьбе, ассоциативно
сближается со сциентизмом. Последовательный противник
этого учения, Толкин отнюдь не являлся ретроградом в
отношении науки и техники вообще. Его страшат признаки
приближения того рубежа, за которым уже не машина
существует для человека, а человек становится придатком
машины, и ценности человеческого духа теряют значение в
сравнении с производственной необходимостью или вы-
годой новой технологии.
Саруман подан в романе в исторической перспективе.
Первоначально он — Белый. Это своего рода титуХ, соот-
ветствующий могуществу морального начала и позитивно-
му характеру деятельности главы Белого Совета волшеб-
ников. Но Толкин, у которого масштаб ценностей
извлечен из Котла, нравственного самосознания народа,
считает, что коренной изъян присущ Саруману уже в это
время: он штудирует сказания о Кольцах Власти и не инте-
ресуется хоббитами.
На равнодушии, а затем и презрении к обыкновенному
человеку и народу основаны широкие планы установления
501
технократии, с которыми связана эволюция Сарумана, вы-
зывающая отчетливые ассоциации со сциентизмом. Созда-
нию ассоциативного поля служат и прямые высказывания
персонажа, и особенно изображение его твердыни Изен-
гарда (Железная Крепость, в русском переводе — Скаль-
бург). Замкнутый круг скальной стены, в центре которого
вздымается Ортханк, Башня Хитрого Разума — это осо-
бенное, единственное в своем роде Кольцо Сарумана. Впе-
чатляющий пейзаж Изенгарда, весь пронизанный оценоч-
ными моментами, заставляет вспомнить «ужасающие за-
воды морлоков» из эссе «О волшебных сказках». Круглая
равнина вся изрыта подземными ходами и глубокими пеще-
рами, где разместились кузницы и мастерские оружия.
Земля дрожит от вращения железных колес, султаны дыма
и пара поднимаются, окутывая Ортханк, к которому
сходятся дороги, обозначенные вместо вырубленных деревь-
ев медными и железными столбами с натянутыми между
ними цепями. Тысячи жителей твердыни Сарумана — ра-
ботники, воины, рабы, слуги — находятся на одном поло-
жении с выращиваемыми для битв волками. Эти жите-
ли— усовершенствованная, специально выведенная раса
орков, назначение которых — выполнять определенную
функцию. Разбираясь в «металле и колесах», Саруман жи-
вое, растущее ценит только если оно ему полезно, служит
сиюминутным целям.
Знания, Управление, Порядок — девиз, на котором
зиждется Изенгард как социальное установление и кото-
рый Саруман хотел бы распространить на все Средиземье.
Пытаясь «оседлать бурю», использовать эпоху ожесточен-
ного столкновения тьмы и света, он, как многие апологеты
технократии, хочет союза с авторитарной властью, надеясь
определять ее курс, контролировать ее, «может быть, и
сожалея о зле, содеянном по пути, но одобряя высокую
конечную цель». У поколения читателей, переживших вой-
ну, это изречение вызывало отнюдь не академические ассо-
циации, к сожалению, сохраняющие зловещую актуаль-
ность и в наши дни. Впрочем, Саруман и сам стремится к
захвату Кольца Всевластья, он коррумпирован им и хотел
бы занять место Саурона. Это позволяет расценивать
Изенгард как малую копию, детскую модель «твердыни,
арсенала, тюрьмы, кузницы» — Барад-дура, Темной Башни
Саурона. Изенгард — это шаг к той связанности сознания,
которая наиболее существенна в ассоциативной сфере Кольца.
Элитарность технократической программы «исцеления
502
мира» постоянно видна в призывах Сарумана к Гэндальфу:
изгоняй из мыслей «малых сих». «Пусть они ждут наших
решений!»
Проблемы, выдвинутые научно-техническим прогрес-
сом, часто привлекали авторов социальных утопий и анти-
утопий. Не столь давно издательство «Радуга» выпустило
на английском языке роман К. Уилсона «Паразиты соз-
нания» (1967), который по трактовке этих проблем можно
назвать апологией Сарумана. Хотя, на первый взгляд, мо-
жет показаться маловероятной связь с технократическими
идеями книги, рекомендующей эволюцию человека в ка-
честве выхода из кризиса буржуазной цивилизации, связь
эта лежит на поверхности. Сам мозг человека представля-
ется Уилсону машиной, которую владелец использует не-
достаточно эффективно. Герой книги, Гилберт Остин, с
помощью специальных приемов расширяет свои знания о
возможностях этой машины и начинает применять ее для
непосредственного воздействия на материальный мир и
для контроля над созданием других людей. Мозг делает
ненужной технику, так как сам является универсальным
техническим приспособлением. В тех случаях, когда его
энергетические ресурсы все же недостаточны, применяется
соединение мозговой машины Остина с мозговыми маши-
нами его учеников. Тут уже возможности не ограничены:
«посвященные»'концентрированным усилием сознания за-
меняют двигатель ракетного аппарата, генерируют силовой
луч, столкнувший Луну с орбиты, и т. д. Техническая эли-
та подчиняет себе политическую власть и приводит дела
человеческие к вполне сарумановскому благополучию под
знаком Знания, Управления и Порядка.
Во «Властелине Колец» есть глава «Голос Сарумана»,
где описана последняя попытка мудреца превратить пора-
жение в победу, разъединив противников. Голос Сарумана
обладает гипнотической силой внушения, так как убеж-
дает каждого участника разговора, что союз с Изенгардом
был бы тому полезен. Речи Сарумана вместе с тем вос-
хваляют его собственное великодушие, незлобивость, же-
лание простить несправедливые обиды и вместе с элитой
принять участие в трудах на благо мира. Вся книга Уил-
сона представляет собой такую же речь героя, желающего
показать, как благотворно используется мозговая машина
мудрым технократом; но гипноз сарумановского голоса в
отношении читателя «Паразитов сознания» дает трещину:
открытый антидемократизм, отвращение к простому чело-
503
веку как опоре рутины и застоя в истории, иронические
кивки в сторону «старомодности» понятии совести и ува-
жения к человеческой личности — все это позволяет ясно
видеть, что будущее, сотворенное для Земли героями Уил-
сона,— это Мордор. Технократия неотделима от элитарно-
сти, сциентизм закрывает путь к творчеству основной мас-
се человечества.
Мудрец Гэндальф во «Властелине Колец» один
среди волшебников заинтересован в обитателях захолуст-
ной Хоббитании, податливых, как масло, но упругих, как
корни старого дерева. Он верит в их способность сопротив-
ляться подчиняющей воле Кольца Всевластья и с «тру-
дами маленьких рук» связывает надежду на его уничтоже-
ние. Решение вопроса о человеке проводит границу между
Гэндальфом и Саруманом. Когда Гэндальф принимает
титул Белого, окружающие замечают его сходство с Сару-
маном. «Да, я Саруман — Саруман, каким он должен был
быть!» — восклицает он и ^.становится вдохновителем и
активным участником коалиции против Мордора. Его по-
пытки привлечь к ней и Сарумана мотивируются не толь-
ко прошлыми заслугами, но и «большой пользой, которую
тот мог бы принести», если бы правильно употребил свои
технические познания. Научно-технические достижения в
той системе «присвоения», в которой они существуют, на-
правлены против человека. Но в романе есть и нерушимые
башни, и вечные дороги, и даже «палантиры»—своего
рода телевизоры, созданные древними нуменорцами, жив-
шими еще без Колец. Они не несут на себе печати зла, мо-
гут служить и свету, и тьме, как служат разным началам
башни-близнецы Минас Моргул и Минас Тирит.
Фантастический образ владельца Изенгарда имеет и
другую ассоциативную сферу, уже не так непосредственно
связанную с эпохой создания романа, актуализированную
скорее более близкими нам по времени явлениями. Тень
Сарумана встает в воображении, когда с авторитетной три-
буны звучат слова о том, что порою наука попадает в руки
лукавцев, обманывающих народ обещаниями, льстивых
честолюбцев, вожделенно мечтающих о славе, слова о том,
что в руках таких людей наука губит, умерщвляет, пре-
вращает в сточную яму природу, а значит, совершает убий-
ство ее и человека *. Может быть, именно эта ассоциация
заставила Толкина назвать Изенгард «кладбищем беспо-
койных мертвецов»?
* «Литературная газета», 2 июля 1986, с. 4.
504
Образ Сарумана, как видим, актуален не только для
50-х годов. В наиболее общих и широких чертах он обра-
щен ко всей технической эре. Саруман, каким он изобра-
жен, не раскроет перед читателем психологических глубин,
не введет во внутренний мир «отцов» водородной или
нейтронной бомбы, но он побуждает вынести им нравст-
венную оценку. Принцип типизации, примененный в кни-
ге, тот же, которым Толкин восхищался в «Беовуль-
фе»,— обобщение нравственного содержания, сочетание
архитипических схем с индивидуальными деталями. «У во-
ображаемых существ внутренний мир снаружи; они —
зримые души»,— писал о героях Толкина К. С. Льюис, его
соратник по кружку «Инклингов». Во «Властелине Колец»
это относится не только к эльфам и гномам. Почти все
«волшебные» персонажи ориентированы здесь на какой-то
прообраз: Саруман — злой колдун, и этого достаточно, что-
бы воображение вступило в действие.
Единственное исключение — образ центрального героя,
Фродо, в структуре которого существенную роль играет
разработка эволюционирующего характера. И не случайно
именно созданный современными художественными сред-
ствами образ Фродо делает отчетливо современной мо-
ральную проблематику книги. Побег снова привел Толкина
к своему времени и позволил увидеть не только тьму, но
и подлинные ценности, отменяющие банальность и серость
вместе с «присвоением».
Героизм — нечастый гость в послевоенной западной ли-
тературе. Скорее, ей свойственна тенденция к утверждению
антигероя в качестве обычного и даже нормального про-
дукта своего времени. Только «масскультовские» поделки
продолжают тиражировать суперменов, чье право на инте-
рес читателя подтверждается исключительно демонстра-
цией силы. Книга Толкина — одна из немногих, в которых
заключена нравственная концепция, дающая надежду.
Может быть, поэтому она и стала так дорога многим лю-
дям.
Выражение этой концепции не исчерпывается образом
Фродо, хотя он и занимает центральное место. Существен-
но, что для нее оказался необходим коллектив, «товарище-
ство» добровольных помощников, связанных общим Де-
лом. Члены этого сообщества — представители разных Сво-
бодных народов Средиземья. В общей борьбе рушатся
разъединение и недоверие, посеянные между ними Сауро-
ном, укрепляются общие нравственные ценности, создается
505
миниатюрный Котел, из которого уже - выходят первые
песни, в котором готовится варево будущих сказаний.
Еще более существенно, что, когда Фродо и Сэм отде-
лились от спутников, на последних этапах пути в Мордор
их проводником-предателем, а затем преследователем
становится Горлум, стремящийся завладеть Кольцом. Фро-
до и Сэм — хоббиты. Горлум тоже происходит от какой-
то ветви этого странного народца: его внешний вид иска-
жен, как и внутренний мир, но когда в сумятице его
одержимости прорывается голос нежности, проглядывает и
прежний облик — «старый изможденный хоббит».
О хоббитах Толкин сказал в одном интервью, что это
просто жители английской деревни — без особого вообра-
жения, но храбрые, и это помогает им выжить. Поэтому
отвлечемся от фантастического происхождения персонажей
и будем прямо говорить о человеческих ценностях, вовле-
ченный в путешествие к Роковой горе.
Эволюцию образа Фродо определяет нравственный
рост. Его история — история «Выборов», нравственных ре-
шений, на которые вынуждают его обстоятельства. Чем
выше потенциал и человеческая ценность этих решений,
тем глубже у героя понимание борьбы, идущей в Сре-
диземье.
Первый «выбор» Фродо — уход из Хоббитании (он
боится стать причиной ее порабощения Сауроном) — еще
поддержан личной страстью к приключениям за предела-
ми милого захолустья, где ничего не случается. Воле Коль-
ца герою еще нечего противопоставить, и относительно
благополучная развязка (раненый Фродо всё же добрался
до Раздола) — результат заботы, опеки и поддержки муд-
рых советчиков и защитников. В пути Фродо получил пер-
вую рану — от кинжала Черного Всадника — и стал видеть
окружающий мир серым и расплывчатым, погруженным в
сумерки. Нити ассоциаций, связывающие неясное видение
с банальностью «присвоенного» мира, ведут за пределы
романа, к теории. В самой же книге «приложимость» этого
мотива, как и всех приключений, еще очень неопределенна,
мир еще настолько таинствен, что значение и масштаб про-
исходящего непонятны ни хоббитам, ни читателю.
Совет Элронда Приоткрывает завесу. В действие всту-
пает история, но уже не история Кольца (как в «Тени
прошлого»), а история Средиземья, и современность объ-
ясняется как ее продолжение. Здесь от решения Фродо
зависит судьба всех Свободных народов, судьба самого Ве-
506
ка. Неизмеримо возрастают опасность и трудность задачи.
После приключений Фродо хочется только мирно отдох-
нуть, и новый выбор совершен уже вопреки личному инте-
ресу. «Я возьму Кольцо, хотя и не знаю пути»,— говорит
он, добровольно принимая на себя опасную миссию. В тя-
желый час истории на всемирную арену выходят хоббиты,
«восстав со своих мирных полей, дабы потрясти твердыни
и Советы Великих».
Путь из Раздола на юг уже не воспринимается как
серия приключений. Здесь включаются ассоциации, кото-
рые позволяют видеть в нем путь познания. Именно в этой
части книги расширяется пространство, открывается красо-
та Средиземья и его собственная, свободная и опасная
жизнь. Но пространство пути — это и пространство исто-
рии. Одно за другим минуют путники павшие царства:
Эрегион, память о строителях которого хранят лишь кам-
ни; Морию, которую еще оплакивают гномы; переживший
свою весну и лето, клонящийся к закату Лориен. Взятые
вместе, эти страны создают образ естественного хода исто-
рии, процесса, связать и остановить который предназначено
Кольцу Саурона. Видение его неприступной твердыни и
несметных полчищ, готовых затопить Средиземье, отнима-
ет у Фродо надежду. Это одна из причин, заставивших его
преодолеть свой страх и совершить новый выбор — поки-
нуть спутников, чтобы не вести их на гибель.
Есть и другая причина, подкрепляющая это решение.
Один из членов «Товарищества Кольца», воин Гондора
Боромир, пытался силой завладеть Кольцом, чтобы упо-
требить его при защите своей родины от Саурона. За этим
возвышенным мотивом Фродо видит тайное желание вла-
сти, воздействие Кольца, подрывающее веру в «силу и
правду человека», в его способность отвергнуть искушение.
Изображая путь сообщества от Раздола до Амон Хенаг
Толкин показывает не само внутреннее развитие Фродо, а
факты и события, обусловившие его, а затем знакомит чи-
тателя с результатом. Уже в Лориене герой нарисован как
сердцевед, он стоит на одном уровне с мудрой Галадри-
элью. Но это не изменяет его природу: он по-прежнему
добр и привязчив, по-прежнему нуждается в близости и
поддержке. Желание Сэма сопровождать его в Мордор,
продиктованное самоотверженной и преданной любовью,
Фродо принимает с облегчением.
Начинается последний этап пути. Ассоциативная на-
полненность образов в этой части романа еще возрастает.
507
Пейзаж, погода, время суток — все приобретает особую
смысловую значимость и возвращает воображение к совре-
менности. Толкин находит впечатляющие образы химери-
ческой реальности, которые вносят новые, грозные черты
предупреждения в пейзаж, соединяя облик индустриальных
районов с картинами полей сражений мировых войн: «Им
показалось, что самый воздух стал горьким и наполнился
едким зловонием, от которого пересохло во рту и пресек-
лось дыхание... Фродо с ужасом огляделся по сторонам.
Сколь зловещими ни были Мертвые Болота и безводные
пустоши Ничейных Земель, здесь его пораженному взору
в медленном свете наползающего дня предстала еще более
жуткая страна. Даже до Трясины Мертвых Ликов добре-
дет изможденный призрак зеленой весны; но здесь — здесь
ни весна, ни лето не наступят никогда. Здесь не было ниче-
го живого, даже болезненно-бледной растительности, пожи-
рающей гниль. Разинутые рты водоемов задыхались под
наползающим пеплом и отвратительной грязно-белой жи-
жей, словно горы извергли на эти земли мерзкую рвоту,
скопившуюся в их недрах. Высокие холмы раздробленной
и стертой в порошок породы, огромные отвалы опаленной,
ядовитой земли уходили вдаль бесконечными рядами, слов-
но в нехотя растекающемся свете перед путниками разво-
рачивался проклятый погост.
Они достигли опустошенных мест перед границей Мор-
дора. Такой памятник воздвигли себе рабы Темной Стра-
ны; он переживет и их самих, и их д'ела. Это оскверненная,
неизлечимо больная земля. И останется такой, если только
не хлынут на нее воды Великого Моря и не омоют забве-
нием».
Знаком жестокого насилия и бесконтрольной власти
является не только образ мертвой земли, но и Горлум,
ставший проводником хоббитов. Порабощенный Кольцом,
он вырван из круга человеческих связей, лишен воли и
возможности выбора. Кольцо вошло в его сознание, он
«присвоен» столь полно, что отождествляет себя с ним,
называет себя тем же именем, что и Кольцо — «Преле-
стью».
Фродо, окруженный образами «присвоенной» действи-
тельности, испытывающий гнет Кольца, которое овладевает
и его волей, на собственном опыте узнает, что принесло бы
Средиземью и каждому живому существу обретение Сауро-
ном Кольца Всевластья. Узкая функциональность созна-
ния, связанного задачами «присвоения» и в свою очередь
508
«присвоенного» этими Задачами, существование в Мордоре,
бесконечно повторяющее круг насилия над природой и че-
ловеком, без возможности даже воображаемого побега, по-
скольку воображения уже нет и бежать некуда,— все это
возвращает нас к современности, и стремление Фродо от-
стоять свою волю и моральную личность — героическое
сопротивление ей. Современный героизм не хочет связы-
вать, потому что не хочет быть связан.
Парадоксален сюжетный мотив, выражающий эту нрав-
ственную ситуацию. Поймав своего преследователя Горлу-
ма и впервые увидав его лицом к лицу, Фродо пожалел в
нем жертву Кольца, поэтому увидел в нем и свою возмож-
ную будущую судьбу. В уничтожении Кольца заложена воз-.
можность освободиться для них обоих, и Фродо старается
строить свои отношения с Горлумом вне связанности, на
добровольно<£ги и доверии, а не на приказе. Но Кольцо не
дает исключить себя: сначала Горлума пришлось связать
веревками, затем клятвой. В момент, когда он приносит ее,
видение Сэма открывает сущность происходящего: Фродо
представляется ему суровым и могущественным повелите-
лем, Горлум — визжащим псом у его ног. Фродо — Хозя-
ин, потому что Кольцо у него.
Но его доброта, жалость, понимание, его стремление
оставить Горлуму свободу решения рождают ответное дви-
жение души. Связанность Горлума ослабевает, уступая
место внутреннему раздору, борьбе человеческого чувства
с желанием вернуть Кольцо. Для Горлума становится воз-
можен выбор, эта привилегия свободного сознания.
Героизм Фродо — героизм освобождения духа, героизм
служения общим духовным интересам, которые есть и лич-
ные интересы каждого. Фродо — подлинный центр малень-
кого сообщества, которое он создал, преодолевая одержи-
мость Горлума, недоверие и вражду между ним и Сэмом;
он — двигатель на пути к цели.
Но мотив связывания, насилия вновь вторгается в дей-
ствие. Чтобы спасти жизнь Горлума, Фродо выдает его
людям Фарамира. В ход тотчас же пущены веревки, дотем
следует требование клятвы. Стремление освободит^ Шра-
доксально и невольно сочетается с насилием «ад телом и
сознанием. И выбор Горлума не заставил себя ждать — он
ведет Фродо на гибель в логово Шелоб, надеясь впоследст-
вии снять Кольцо с трупа героя.
Здесь Фродо получает свою вторую рану — от жала.
Теперь все его усилия сосредоточены на том, чтобы дойти,
509
не умереть в дороге. Его физические силы исчерпаны, по-
дорвано и духовное сопротивление. Толкин дает понять,
как много позиций сдано, показывая, как Фродо прини-
мает Кольцо, возвращаемое ему Сэмом. Одурманенный ра-
ной и пережитым страхом, он не сразу может отогнать ви-
дение, представляющее этого верного и любящего друга
жадным орком, наложившим лапу на его сокровище. Сама
возможность такого видения гсйзорит об огромном внутрен-
нем изменении героя, «Я уже почти в его власти. Я не могу
отдать его», — отвечает Фродо на предложение Сэма нести
за него Кольцо. И тогда Сэм несет его самого вместе с
Кольцом. Ведет теперь Сэм, и эта предача эстафеты под-
вига— надежда, которую содержит концепция Толкина.
Ибо борьбу с «присвоением» не выиграть в одиночку. В
новом видении Сэма Кольцо уже вошло в облик Фродо,
сделало его не только могучим, но и недоступным жалости.
Над огненной пропастью, там, где должна была закончить-
с I его миссия, Фродо объявляет Кольцо своим, становится
новым Сауроном. Жалость, понимание, сочувствие теперь
проявляет Сэм: он оставляет жизнь Горлу му и тем неволь-
но способствует уничтожению Кольца. '
Яростная схватка Фродо и Горлума на краю пропа-
сти — это борьба соперников за обладание Кольцом, а не
за его уничтожение. Они «присвоены» оба. Фродо получил
слою третью рану — от зуба, а Горлум погиб вместе с Коль-
цом и царством Саурона. Бросил ли его в пропасть приказ
нового Властелина Колец, или он просто оступился? Вооб-
ражению читателя надо достроить этот кусок истории
Средиземья. Но ему ясно, что моральные принципы чело-
веческого братства, вызревшие в сообществе спутников
Фродо, поднятые им самим до высокого героизма, подхва-
ченные его другом, играют главную роль в том, что произо-
шло на Роковой горе.
Решая свою задачу, хоббиты осознают ее как часть
процесса истории, длящегося за рамками «веков» и обозна-
ченных ими циклов. На границе Мордора, у лестницы Ки-
рит Унгола, перед лицом угрожающей неизвестнбсти, вхо-
дит в болтовню Сэма тема истории — «великих сказаний,
которые длятся вечно», героизма, народного самосознания
и народной памяти. На трудном пути осуществления своей
миссии Сэм и Фродо пытаются взглянуть на себя с более
широкой точки зрения, чем их повседневность, с точки зре-
ния истории. Мерило ценности дает Котел, хотя он и не
назван по имени: будут ли их дела вспоминать в вечерних
510
рассказах у камелька, станет ли Фродо «знаменитейшим
из хоббитов», а стойкий Сэм — любимым героем детских
сказок? Критерии отбора приводятся тут же: в сказания,
«которые действительно^ важны», герои включены не по
своей воле, это не искатели приключений, просто «так уж
пролегли их пути», что на плечах у них оказалось общее
дело. И они не отказались от него, когда стала сгущаться
опасность,— пошли до конца. Каков будет этот конец,
людям «внутри истории», к счастью, неизвестно; они гото-
вы и к печальному, и к счастливому. Вышедшее из Котла
сказание определит общественно-историческую и нравст-
венную ценность их вклада, которую они сами не улавлива-
ют за частностями: «Может, в сказании и Горлум будет
хорош — куда лучше, чем у нас под боком». И отобранные
народным самосознанием по этим критериям «великие ска-
зания» длятся вечно. В них сменятся люди и народы, игра-
ющие каждый свою, большую или маленькую роль, но само
сказание не кончается. Фродо и Сэм вошли в то же сказа-
ние, которое начинал еще в Первом Веке Верен и продол-
жал в древности Эарендил.
Роман о конце цикла на самом деле утверждает единый
поток истории, в котором дело каждой эпохи — «совершить
все, что можем, в борьбе тех лет, в которые жинем: выкор-
чевать зло в наших полях, дабы те, что придут после нас,
поднимали чистую пашню».
Но «Властелин Колец» — не только героическая, но и
грустная книга, пронизанная ощущением старости века.
Отношение Толкина к современности во многом определяет
эмоциональную окраску его романа. Ведь не случайно чи-
тателю предстают лишь погибшие или падающие государ-
ства, а в заключительной части книги перед нйм проходит
торжественно-траурная процессия повелителей Колец.
Но если для Фродо его «личное сказание» окончилось
печально (раны от ножа, жала и зуба не могут быть исце-
лены в Средиземье), то Сэм возвращается к семьей саду,к
делам нового века Хоббитании. Третий Век Средиземья
передает эстафету Четвертому, Веку человека — нашей
исторической эпохе. «Великие сказания» не прерываются
с переходом от века к веку, а зло и в наше время сильно и
деятельно. Иди вперед, куда зовет долг, может быть, не
всегда к счастливому для тебя гёонцу,— в этом, наверное,
один из важнейших уроков «Властелина Колец». И этот
призыв глубоко затронул людей — недаром они с таким
восторгом приняли суровую и чистую книгу Толкина.
Scan Kreider |
ШКОЛА ЕФРЕМОВА
- ВРЕМЯ ПОКУПАТЬ ЧЕРНЫЕ ПЕРСТНИ
Фантастические рассказы и повести
На облужке: Анатолий Пасека (СССР)
Из серии «КОСМИЧЕСКИЕ ТАЙНЫ»
Составитель Ю. И. Иванов
Ответственный редактор Е. А. Грушко
Ответственные за выпуск Е. А. Грушко, Ю. И. Иванов
Редактор Е. И. Крюкова
Оформление Л. А. Колосова
Технический редактор О. В. Волкова
Корректор В. А. Рубцова
ИБ № 7206
Сдано в набор 17.05.90. Подписано в печать 18.06.90. А 02370.
Формат 84Х108*/з2. Бумага газетная. Гарнитура академическая. Пе-
чать офсетная. Усл. печ. л. 28,3. Уч.-изд. л. 30,41. Тираж 200 000 экз.
(3-й завод 100 001—150 000 экз.). Заказ № 459. Цена в обложке -
5 руб., в переплете — 6 руб.
Ордена Трудового Красного Знамени
издательско-полиграфическое объединение ЦК ВЛКСМ
«Молодая гвардия»
103030, Москва, ул. Сущевская, 21
Всесоюзное творческое объединение молодых писателей-фантастов
при ИПО ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»
278000, Тирасполь, 4, а/я 585
Издательство «Советская Кубань» Краснодарского крайкома КПСС
350680, Краснодар, ул. Шаумяна, 106
Бракованные экземпляры заменяются типографией
ISBN 5-235-01581-9
6 р