Советским пограничникам посвящается
ОСТРОВ ДАМАНСКИЙ.
355.78
М25

Наум Мар
ОСТРОВ ДАМАНСКИЙ. Март. 1969
Издательство «ЗНАНИЕ» Москва 1969
НА БОЕВОЙ ВАХТЕ.
ЗАСТАВА ГЕРОЯ
СОВЕТСКОГО СОЮЗА
КАПИТАНА ВИТАЛИЯ БУБЕНИНА.
РЕКА УССУРИ
Я увидел Уссури в суровом солнечном сиянии рудного мартовского дня, прибыв на пограничную заставу Нижне-Ми-хайловка. В тот памятно горький час сюда по заваленному свежим снегом крутому склону сопки отцы и матери торопились проститься со своими сыновьями, которые пали от рук маоистских бандитов, защищая родную советскую землю.
Отсюда, с заставы старшего лейтенанта Стрельникова, я увидел туго выгнутую подкову прекрасной Уссури и вспомнил то, что очень давно учил в школе. Да, действительно, Уссури — равнинная река с широкой поймой. Но у острова Даманского к ней близко подступают крутые сопки, красовавшиеся сейчас, в марте, неопавшими дубами и нежными тонкими березами.
Эту заставу самолично, собственными руками строил ее начальник — старший лейтенат Иван Иванович Стрельников. И, конечно же, он выбрал самое удобное место для всех строений и для неприметной ажурной вышки, 50-метровой стрелой вонзающейся в небо. Поднимаюсь на верхнюю площадку — и вот она передо мной, извилистая линия нашего государственного рубежа, справа, протянулась до дальнего мыска и отлично просматривалась. Все превосходно было видно — мелкие снежные складки в ложбинах, ледяные заструги на реке, пожухлые травы того берега... Скользит в окулярах длинное ледяное тело Уссури (обычно ее полуторадвухметровый лед начинает таять только в середине апреля), уснувшие под снежным панцирем протоки и, наконец, противоположный, китайский берег...
Приглядываюсь — там пустынно. Еще задолго до 2 марта маоисты выселили отсюда в тыл все гражданское население. Остались лишь солдаты. Они-то, видно, и заняли пустовавшие фанзы под красной черепицей. Вот над одной из них потянулся дым. По улице идут трое солдат, а ближе к реке, невдалеке от берега — окопы и траншеи. И здесь солдаты. В одном окопе блеснули стекла. Наблюдатель! Они сидят в этих окопах уже не первый день, не первый час... Но после того как в середине дня 2 и вечером 15 марта наши пограничники разгромили на Да-манском маоистские банды, «население» в окопах на той стороне приба
вилось. И наблюдателей соответственно тоже. Какой новый подлый приказ «великого кормчего» здесь ждут из Пекина?
Иду по берегу Уссури. Снежная тропа то взлетает на гребень соседней сопки, то, обрываясь, падает вниз. Вот слева теперь уже широко известный, хотя и очень небольшой остров Даманский: полтора километра в длину, 1шестьсот-восемьсот метров в ширину. Он лежит под мягким мартовским солнцем, снег на нём вспорот китайскими пулями, минами, снарядами. Здесь, Презирая смерть, закрывая грудью родную землю, на боевом рубеже, героически сражались наши пограничники.
Их было во много раз меньше, чем провокаторов, но все равно они мужественно и честно исполнили свой воинский долг и отстояли Даманский. Часть бандитов была уничтожена, остальные бежали. Каждый в эти мартовские дни имел возможность убедиться в непреложности давней иСтины: рубежи Советского Союза — священны и неприкосновенны! На нашу землю можно ступить только по нашему приглашению, по советской визе. Все остальное — исключается!
Да, остров Даманский мал... Но подобно тому, как мизинец является частью руки человека, его самого, точно так же Даманский тоже живая плоть родной земли. 2 марта маоисты бросили на Даманский около трехсот солдат, специально и загодя отобранных и обученных. 15 марта они направили на остров уже полк.
Разгромив провокаторов, юные слесари из Кемерово, токари из Омска, крепкие парни в зеленых фуражках, на глазах у всех честных людей мира дали предметный урок маоистским авантюристам, а заодно и всем, кто захотел бы встать на их путь. Каждый, кто с мечом рискнет перёсту-' пить советскую границу, здесь же навсегда и останется! 'Так было, так всегда будет.
Таково суровое напоминание маленького советского острова Даман-ского.
Герои Советского Союза полковник Демократ Владимирович Леонов, старший лейтенант Иван Иванович Стрельников, старший сержант Юрий Бабанский, старший лейтенант Виталий Бубенин, а также полковник Александр Константинов, подполковник Евгений Яншин, старший лейтенант Леа Маньковский, сержант Василий Каныгин и их боевые товарищи и друзья вновь полным голосом сказали всем: мы, советские люди, высоко ценим мир. Но мы умеем беречь и защищать свою Родину, каждую пядь ее земли.
О событиях марта 1969 года на реке Уссури, об отваге советских пограничников, конечно, будет написано много и подробно. Здесь же предлагаются читателю страницы из записной книжки журналиста, которому в марте тоже довелось побывать на заставе Нижне-Михайловка, на славном острове Даманском.
НАЧАЛЬНИК ЗАСТАВЫ НИЖНЕ-МИХАЙЛОВКА
I
Сначала несколько строк из оперативного донесения, которое в конце дня 2 марта 1969 года было отправлено командованию из района острова Даманский.
Вот оно:
«Рано утром 2 марта 1969 года китайские власти организовали на нашей границе крупную вооруженную провокацию, в которой с их стороны участвовало до 300 военнослужащих. Они напали на группу наших пограничников, выполнявших боевую задачу по охране советских рубежей. Маоцзэдуновцы внезапно обрушили на них огонь крупнокалиберных пулеметов, гранатометов, минометов, противотанковых пушек. Смело и решительно отражая натиск китайских провокаторов, советские пограничники показали образцы непоколебимой стойкости, мужества и воинского мастерства. Несмотря на внезапность нападения, никто из пограничников не дрогнул, не испугался опасности в боевой обстановке.
Геройски вел себя начальник заставы старший лейтенант И. Стрельников. Он сражался до последнего дыхания. Это был талантливый командир, отличный воспитатель, любимец всех солдат. Он сумел создать крепкий коллектив, воспитать у пограничников высокие политические и морально-боевые качества».
...Да, таким был и навсегда останется в народной памяти Герой Советского Союза, старший лейтенант Иван Иванович Стрельников, начальник ныне знаменитой, поистине геройской пограничной заставы Нижне-Михайловка.
Застава стоит невдалеке от берега Уссури на крутом склоне сопки. Длинный просторный дом, рядом жилье офицеров и их семей. Кажется, совсем недавно сюда, в тайгу, прибыл начальник заставы Стрельников со своей русоволосой женой — юной Лидией. Пока застава строилась, все жили в палатках. Стрельников был главным строителем: вместе с солдатами заготавливал лес, тесал бревна — одним словом, сам, своими руками, прочно и надолго ставил эту заставу здесь, на самом краю нашей земли.
Мы прибыли на заставу, когда Стрельникова уже не было в живых. Застава по-прежнему несла службу. На фасаде здания мы прочитали слова, которые, как сказали нам на заставе, любил Стрельников: «Честь за-
НАРЯД ШАГАЕТ ПО ДОЗОРНОЙ ТРОПЕ.
ставы — твоя честь». Все было, как всегда. Наряды точно, по расписанию, уходили в дозор. Дежурный так же строго проверял оружие и наличие боеприпасов. Наблюдатели с вышки внимательно следили за обозримым участком границы и тем берегом. И хотя только что, час назад, застава с болью в сердце похоронила здесь, в промерзлой земле, погибших в бою друзей и товарищей — ритм пограничной службы не сбился, не -нарушился ни на минуту. Он был таким же четким и стропим, словно начальник заставы, как обычно, лишь на полчаса отлучился к семье...
И -все эти памятные часы пребывания на заставе мы как бы шли вслед за живым Стрельниковым. Словно не он лежал в алом гробу рядом со своим, также сраженным 2 марта другом — старшим лейтенантом Буйневичем. Словно подлые пули -китайских провокаторов пробили не его сердце. Стрельников — коммунист, офицер, наставник — продолжал нести службу на границе. Мы шли тропами его юности, дорогами его боевой зрелости к той тревожной низине острова Даманского, где утром 2 марта родилось его бессмертие.
2
Полковник Демократ -Владимирович Леонов все эти напряженные дни и ночи был предельно занят. Он внимательно наблюдал за тревожной обстановкой на доверенном ему, его офицерам, сержантам и бойцам участке -границы на Уссури. Появлялся в штабе на час-другой и уезжал. И, конечно, сейчас ему было не до разговоров и воспоминаний. Но поздней ночью, увидев полковника освободившимся на полчаса от дел, я просил его рассказать о Стрельникове.
— Иван Иванович? — с печалью произнес Леонов.— Что же сказать вам о нем? Настоящий коммунист, истинный советский патриот, талантливый командир. Думающий, ищущий пограничник. Я знал его с того первого часа, когда он вступил в нашу боевую семью, и ни -разу в нем не усомнился. Сын солдата. Отец его, Иван Матвеевич, сибиряк, рабочий человек, плотник, в Отечественную войну двенадцать раз был ранен. Конечно, сыновья и дочери часто слышали отцово слово о минувших боях... Кстати, семья у -Стрельниковых большая: десять детей! Понятное -дело, нелегко было вырастить их, поставить всех на ноги и направить на верную дорогу в жизни... Иван Матвеевич и Агния Андреевна могут гордиться своими детьми и прежде всего, конечно, сыном Иваном.
— Иван Иванович,— продолжал Леонов,— пришел на границу солдатом. У него был природный воинский дар, и поэтому он быстро овладел оружием, великолепно ориентировался на местности, метко стрелял, даже темной ночью, казалось, видел на границе все насквозь... Не уди
вительно, что вскоре он стал сержантом, старшиной. Кончил срок службы — учился, получил звание младшего лейтенанта. Скромный, милый парень, он испытывал острую жажду знаний. Десятилетку закончил экстерном, мечтал о военной академии.
Свою заставу построил сам. Все делал: была в нем жилка строителя. А заставой он стал командовать еще в звании младшего лейтенанта. Такого в нашем отряде прежде не было. Но вскоре все убедились, что Стрельников незаурядный командир. Энергии в нем — словно в атомном котле. Весь свой участок знал назубок, до самого малого кустика и неприметной кочйи. Каждый день упорно учил бойцов искусству охраны границы. Был строг и душевен. Иногда солдатам говорил «братки», но в этом не было фальши. Он был глубоко убежден, что на заставе Служат истинные братья по оружию — старшие и младшие. Очень любил солдат, семью, детей, соседских рыбаков и охотников. В округе его все знали, и в каждом доме он всегда был желанным гостем.
Но больше всего Стрельников любил свою землю и свой народ. Может быть, здесь-то и следует искать источники его кипучей энергии и стальной воли. Слово «стальной» кажется слишком заезженным, но для Стрельникова я не вижу иного эпитета. Загляните в наши пограничные документы — и вы узнаете, сколько сотен раз маоисты в последние годы учиняли провокации на его, стрельниковском, участке границы. Я не оговорился — сотен: сколько раз он по тревоге выезжал с солдатами на рубеж и всегда показывал образец выдержки. Часами они стояли перед орущими хунвейбинами — и ни разу у них не сдали нервы. Стрельников-ская выдержка! Вся застава, как один, являла изумительный пример боевой стойкости, глубокого понимания воинского долга.
Казалось, нет на свете ничего такого, с чем бы Стрельников не мог справиться. На все его хватало. Он был членом бюро райкома партии и депутатом райсовета; великолепно умел стрелять из любого оружия, мог не спать неделю, если это нужно, всегда спешил помочь колхозникам во время наводнения, умел душевным словом ободрить солдата, любил петь песни, нянчить детей, помнил по имени и отчеству всех, кто жил в округе; жадно учился, много читал, умел веселиться... А главное, он всегда помнил, что граница — рядом, что позади Родина, своя милая сердцу земля, свой народ и что он охраняет его покой, его настоящее и будущее...
—• Не один день я знал Стрельникова по службе, видел, как он становился все более зрелым воином,— продолжал полковник Леонов.— Совсем недавно я был у него на заставе и у его соседа Бубенина. Смотрел, как Стрельников учит своих солдат, и думал: с какой удивительной быстротой развивается в нем талант офицера! Да, его очень любили, гордились 1им. Не случайно и то, что за ним давно охотились р той Сторо
ны — это нам доподлинно известно... Они пошли на бандитскую подлость, на внезапный расстрел. Да-да, расстрел! Едва Иван Иванович 2 марта утром успел прибыть на Даманский и, как уже бывало не раз, спокойно приблизиться к китайцам и потребовать, чтобы они оставили советскую территорию,— в упор грянули выстрелы. Сделано это было просто по-бандитски. Первая шеренга маоистов, словно черные ворота, расступилась. Из-за нее вышла вторая — и открыла огонь. Иван Иванович упал раненым — маоисты кинулись его добивать... А ведь Стрельников, как бывало, прибыл сюда, чтобы потребовать от них покинуть нашу территорию. Устно потребовать — и только! Он не расстегнул кобуры, не успел даже произнести до конца традиционную фразу «Вы нарушили границу Советского Союза...». Трусливые убийцы предательски открыли огонь. С одного-двух метров. Как это называется на человеческом языке?
Леонов на минуту умолк, поднялся во весь свой огромный рост и стал ходить из угла в угол. Синие глаза его светились гневом.
— Они рассчитывали таким зверским способом сломить стрельни-ковскую заставу,— снова заговорил Леонов.— Но, оказалось, им не по зубам наша сталь... Младший сержант Юра Бабанский, двадцатилетний сибиряк, молодой рабочий, прошедший пограничную школу Стрельникова, заменил под огнем убитого начальника заставы. А вскоре на остров примчался друг и ученик Стрельникова, старший лейтенант Бубенин.
Демократ Владимирович посмотрел на часы. Глухая ночь уже давно глядела в штабные окна. Близилось утро, и кто его знает, что снова может произойти на Даманском... Дежурный доложил полковнику обстановку.
— Вот таким я знал Ивана Ивановича Стрельникова. Горжусь, что мне довелось служить с ним. Впрочем, не я один. Поговорите к нашими людьми — они многое расскажут о нем. Ведь Стрельникову уже не раз грозила опасность. Например, 23 января...
3
23 января 1969 года... Что случилось в этот день в 11 часов 00 минут по местному времени на стрельниковской заставе? Многое уже довелось мне слышать о том, что в минувшие годы происходило здесь, на Уссури, на этой тоненькой полоске советской земли — острове Даманском, который полгода омывают тихие волны Уссури, а зимой окружает безмолвный, занесенный снегом, полутораметровый лед.
Несколько лет подряд начиная с 1965 года маоисты вели «психологический штурм» этого острова. Они выработали свои наглые методы, которые менялись в масштабе, но сохраняли постоянное однообразие фор
мы. Все делалось по однажды выработанной схеме. Еще тогда, когда на китайском берегу находилось гражданское население, здесь комплектовались банды хунвейбинов, которых тщательно .инструктировали перед каждой антисоветской .вылазкой. Каждому, разумеется, выдавали 1«цитатни-ки». Была подведена и «материальная база»; хунвейбины получали Палки, вернее, дубинки, стальные прутья и, наконец, большие, застекленные портреты «великого кормчего». Почти каждый вечер маоистские офицеры специально инструктировали хунвейбинов, внушая им звериную ненависть к Советскому Союзу, к советским пограничникам. А на следующий день, чаще всего поутру, хунвейбины пытались обойти наш остров, пробиться к Даманскому, имея приказ: теснить наших солдат, кричать, плевать иМ в лицо, применять силу, при каждом удобном случае пускать в ход палки. Одним словом, действовать, чтобы вынудить советских Пограничников открыть огонь. На том берегу считали, что все способы хороши, только бы заставить советских солдат пустить в ход оружие...
Такой была отработанная «психологическая технология». Менялись Лишь масштабы. Поначалу на лед Уссури выходили небольшие группы провокаторов — 4—6 человек. Затем, в следующий раз, их было уже 20. Далее — 50, 100, 200, 500 и доходило даже до тысячи и более {эти антисоветские провокации запечатлены на кинопленке, и многие советские люди видели их на своих экранах телевизоров...).
Масштабы Провокаций возрастали, итог оставался прежним: советские пограничники, не прибегая к оружию, твердо отстаивали рубеж, разрушая тем самым расчеты провокаторов на возможный успех в этом многолетнем «психологическом штурме». Правда, несколько пограничников получили тяжелые ушибы, даже ранения, и были отправлены в госпиталь.
Солдаты Стрельникова, не раз попадавшие в подобные переплеты, рассказывали нам, как обычно перед выездом на остров старший лейтенант говорил им:
— Мы сейчас снова выходим на рубеж — опять будут испытывать нашу волю. Стоять — ни шагу назад! Никаких разговоров — мы охраняем свою, советскую землю. Будут кричать — стоять твердо! Будут плеваться, ругать, оскорблять нас — стоять твердо! Твердость и выдержка при любой ситуации. Ясно? Вопросы есть? Нет! Поехали!
По тревоге Стрельников поднимал заставу не один десяток, не одну сотню раз... Заскочит, бывало, домой, обнимет детей, скажет жене: «Ли-дуся, я на рубеж. Обстановка требует», наденет полушубок, шапку — и в бронетранспортер. И всегда он и его бойцы с честью выходили из этих нелегких испытаний. Всегда мужество и стойкость брали верх над злобным неистовством провокаторов.
Но что же случилось 23 января 1969 года? Об этом нам подробно
рассказал рядовой Владимир Леготин, тоже с заставы Стрельникова. Ле-готину 21 год. Комсомолец. До военной службы жил в городе Киселев-ске, Кемеровской области. Учился и работал электрослосарем. В бою 2 марта был ранен. Я навестил его в госпитале.
— Случилось то, что уже часто бывало здесь, у нас, на Уссури, но в этот раз приняло совершенно неожиданный характер,— сказал солдат.— Прежде все делалось под видом «рыбной ловли». Спустится с китайской стороны на лед «рыбачек» — начинает, вроде, лед буравить. Рядом в снегу торчит палка с портретом «кормчего». Только выпроводишь такого «рыбака» с нашей территории, как ему на смену уже шествует группа «рыбаков». И этих выпроваживали... Потом они стали подвозить к берегу «рыбаков» на машинах — и не 20, не 50, а уже несколько сот. Целую толпу с палками, дубинками и, бывало, с карабинами. Ясное дело, нервы наши испытывают. Кричат, грозятся, портретами Мао и палицами размахивают. Специальные инструкторы в рупоры им что-то подсказывают, должно быть, для поддержки духа... Науськивают на нас. А мы — стоим! Начальник заставы рядом. Поглядываем на него — и дело свое делаем... Оснащение у провокаторов постепенно утяжелялось. «Красные книжечки» — за поясом, а над головой — стальные прутья и даже винтовки. Часами кричат, размахивают, щупают нас, мол, как, устоите?
Но вот утром 23 января нынешнего 1969 года застава снова в который раз была поднята по тревоге. Стрельников взял с собой девять бойцов — и на Даманский. Прибыли. Вышли из машины. Построились. Старший лейтенант, как всегда, очень спокойно, совсем не торопясь, подошел к вооруженным маоистам и, не повышая голоса (он этого никогда не делал), заявил, что они нарушили советскую границу, и потребовал оставить нашу землю. Они — в рукрпашную, но мы все-таки выдворили их. Вернулись на заставу. Пообедали. Снова тревога. Опять едем на Даманский. Утром здесь было 25 маоистов, теперь во много раз больше. Стоим стеной, тесним провокаторов. Китайцы поначалу размахивали кулаками и «цитатниками», а потом, выкрикивая антисоветские лозунги и, угрожая автоматами и карабинами, бросились на нас, на нашу цепь. Старший лейтенант приказал защищаться от ударов прикладами автоматов. И в эту самую минуту начальник китайского поста Гунсы, который вместе с солдатами перешел нашу границу — мы с ним давно «знакомы»,— кивнул в сторону Стрельникова и что-то приказал. По этому приказу трое вооруженных китайцев кинулись на Стрельникова. Не знаю, какой приказ им был дан: убить Стрельникова или захватить, утащить его в плен. Наш начальник стоял спокойно, даже кобуру специально отодвинул подальше, мол, оружие мы применять не будем... Вдруг рослый китаец взялся за дуло карабина и со всей силой занес приклад над головой Стрельникова. Толя Денисенко (он тоже погиб в бою 2 марта) в самый последний мо
мент успел подставить автомат под удар провокатора, а старшего лейтенанта оттолкнуть. Денисенко получил тяжелый ушиб, но командир наш был спасен.
Между прочим, и в этот день все провокаторы, как обычно, были пьяны. Ханжу, водку рисовую, им дают по потребности. Наверное, Мао и его приспешники не слишком верят в силу 1«цитатников», поэтому перед провокацией они обильно поят своих солдат ханжой. Вот так оно было тогда, в январе. Можно сказать, чудом уцелел наш начальник заставь!. А Денисенко был смелым солдатом. Утро 2 марта он встретил на своем боевом посту, рядом с нашим командиром.
4
Чем больше я слушал рассказы участников мартовских событий на Даманском, тем ярче в моем воображении рисовался образ офицера Стрельникова. Он раскрывался передо мной как человек, который прожил недолгую, но прекрасную жизнь. Прекрасную прежде всего большим мужеством, постоянной готовностью и решимостью в любой ситуации исполнить до конца свой гражданский и воинский долг. Невозможно представить себе Стрельникова иным, не таким, каким он остался в памяти боевых товарищей, как невозможно представить себе, чтобы он в те трудные дни и месяцы на границе вел себя как-нибудь иначе...
Памятным воскресным утром 2 марта наблюдатель сообщил старшему лейтенанту, что провокаторы — на Даманском. Стрельников поднял заставу «в ружье».
— Он ушел рано, — вспоминает его отважная .жена Лидия Федоровна.— Дети еще спали, а я стряпала пельмени — ради воскресенья. К тому же у нас был гость, старший лейтенант Николай Буйневич, приятель Вани. Он приехал сюда накануне вечером — дела у него были... Утро солнечное, мягкое. Все вроде хорошо. Ваня уже в казарме хлопочет. Скоро, думаю, придет, позавтракаем. И вдруг — тревога! Он вошел и, как обычно, просит валенки и шубу. «Что случилось?» — спрашиваю. «Не волнуйся. Вызывают на остров. Обстановка! Я скоро вернусь». Глянула в окно: застава уже в строю. Бронетранспортеры наготове, баня что-то сказал солдатам — и они уехали на Даманский. А я с дежурным и старшиной осталась на заставе. Дети еще спали. Жду...
— Маоисты готовили эту провокацию заблаговременно,— говорит подполковник, ныне полковник А. Д. Константинов, начальник политотдела пограничного отряда.— Они заранее отобрали для этого черного дела около 300 головорезов. Им были приданы артиллерийская батарея, тяжелые минометы, гранатометы, пулеметы. Заранее была составлена и схе
ма огня по Даманскому. Просочились они на остров ночью, в глубокой темноте. Все оружие было подготовлено — затворы специально обернуты, чтобы не звякали, шомпола «обеззвучили» парафином... Циновки захватили, чтобы удобнее было лежать до утра в снегу. Кабель телефонный протянули. Одним словом, все было сделано заранее, чтобы утром внезапно встретить пограничников Стрельникова огнем, разгромить заставу и захватить остров. Но, как говорит русская пословица, гладко было на бумаге, да забыли про овраги...
Стрельников, конечно, был убежден, что они, как обычно в сотый раз, с дубинками, «цитатниками» и портретами Мао пришли на остров... Он и отправился выдворять их отткуда, не предполагая, что на сей раз его встретит огнем китайский батальон. Он вышел из машины, рядом Буйневич, сержант Дергач, рядовые Денисенко, Петров... А младший сержант Бабанский со своей группой чуть отстал. Петрову уже не раз доводилось фотографировать китайские провокации на этом участке. И в этот ра!з он успел сделать три снимка. И вдруг >— бандитские выстрелы.
— Стрельников и все, кто с ним был, упали сраженные, вскоре подоспел Бабанский со своей группой, завязался неравный бой, в котором все наши бойцы проявили подлинный героизм и победили! — заключил свой рассказ Александр Дмитриевич Константинов, которого на границе по давней привычке называют «товарищ комиссар». Собственно, он и на самом деле —комиссар в привычном понимании этого прекрасного слова —• смелый, волевой, неутомимый и душевный партийный наставник солдат и офицеров пограничного отряда. Орден Ленина, которым он награжден, достойная оценка его роли в событиях на острове Даманском.
...Провокаторы, понеся большие потери, бежали. Внизу, на буром в кровавых пятнах льду Уссури лежали предательски убитые Стрельников и его боевые товарищи. Когда их вынесли, из нагрудного кармана у Стрельникова достали партийный билет. Он был залит кровью..,
5
С острова донеслись выстрелы, Лидия Федоровна кинулась к дежурному. Значит то, чего они всегда Опасались, произошло? Значит маоисты исполнили свои давние угрозы и пустили в ход оружие? Следовательно, Ваня в бою...
Сколько раз за все годы жизни здесь, на заставе, она с тревогой думала о такой опасной минуте... Годы?! Да, не два-три, а целых шесть! Как быстро мчится время! Словно только вчера она встретила Стрельникова — чубатого, светлоглазого, веселого...
Родилась Лидия Федоровна здесь же, на Дальнем Востоке. Тоже не
вдалеке от границы, на маленькой приморской станции с ласковым названием — «Ласточка». Почему так назвали — никто уже не помнит. Жили тут люди ’издавна, работали, землю ’пахали, сады выращивали, пчел разводили. Место красивое, привольное. Правда, жила она тут недолго: семья переехала в Бикин. Это уже город у самой границы. Здесь Лида училась, росла. Среди подруг, кажется, ничем особым не выделялась. Быть может, только лучше других знала дорогу к местам, где по весне распускаются яркие цветы, и чаще других там бывала...
Ей еще не было и семнадцати, когда она познакомилась со Стрельниковым. В субботу, получив увольнительную, он приходил обычно в городской сад, на танцплощадку. Любил и умел танцевать. Танцевал легко, весело, даже нежно — девушки, конечно, это сразу приметили. Он отличил одну среди них — невысокого роста, светловолосую, с ясными большими глазами. Познакомились. Она — Лида. Еще школьница.., В тот теплый вечер они и подумать не могли, что им суждено быть вместе, стать мужем и женой... Разве что условились о новой встрече. Встреча за встречей — Пришла любовь. А Потом... А потом, когда Стрельникову присвоили офицерское звание, они поженились. Он получил назначение на границу и увез Лиду с собой. И здесь — знакомая дальневосточная тайга. Могучие, вековые дубы и нежные весенние цветы. Лобастые сопки, и на одной из них, прямо в таежной глухомани, на крутом берегу Уссури, надо ставить новую заставу.
К боевому распорядку на границе Лидия Федоровна привыкла быстро. Научилась стрелять, считала, что это нужно. Дома у Стрельниковых были Интересные книги о пограничниках, особенно из истории Отечественной войны. Иван Иванович доставал их всюду, где только можно, и читал с увлечением. В одной из них Лидия Федоровна узнала о такой, правда, давней, но все-таки по-прежнему волнующей истории: на границу навалились враги — и жена начальника заставы пошла с солдатами в бой...
На одном месте Стрельниковы подолгу не задерживались. Все шесть лет жили, словно на бивуаке: только устроятся — Ивана Ивановича переводят на другую заставу. Было трудно, особенно, когда появились дети — белокурые, светлоглазые, одно отцовское лицо и у дочери и у сына. По счастливому совпадению Игорек родился в тот же день, что и отец,— 9 мая. Так что день рождения отец и сын теперь справляли вместе. ГоСти приходили обычно только вечером, потому что днем Иван Иванович был занят — служба! Придут заставские ребята, принесут отцу и сыну подарки. Поиграют с малышами — истосковались солдаты по домашнему теплу: ведь у многих дома остались тоже совсем еще маленькие сестренки и братишки... А Лидия Федоровна, бывало, хлопочет, угощает: ешьте, пейте, дорогие гости!
Вот так оно все шло, и никто не заметил, как жена командира незаметно, но очень прочно «вписалась» в боевой распорядок заставы, став ее надежным солдатом.
...Когда в то утро на Даманском раздались выстрелы, на заставе появился старший лейтенант Владимир Шорохов. Недавно он, как и Бубенин, тоже служил здесь, у Стрельникова. Здесь стал боевым пограничником. Теперь он командовал соседней заставой.
Узнав, что на Даманском (идет бой, Шорохов немедленно отправился туда. А Лидия Федоровна стала готовить лекарства, бинты, пакеты первой помощи. Вот уже привезли с острова первых раненых. Дорогие ребята! Скорее обмыть их раны, быстрее перевязать... Перевязывает, а сама думает все об одном: «Где он? Что с Ваней?» Ловко и сноровисто она делала давнее женское дело — перевязывала раненых. Никакой растерянности, ничего похожего на страх — одна лишь глубокая тревога в душе, которая, правда, росла с каждым новым раненым. «Может быть, он только ранен, лежит на снегу, ждет помощи...» Надежда не уходила, она теплилась в сердце, придавала ему силы. Мужество не покинуло эту несильную с виду женщину и тогда, когда телефонный звонок принес неопровержимо страшную весть: «Начальник заставы убит...». Какими душевными силами надо обладать, чтобы не зарыдать, не забиться в истерике, а, закусив губу, продолжать исполнять свое дело!.. На заставу привезли еще раненых. Доктор просит скорее подать горячей воды...
...Боевых друзей старших лейтенантов Стрельникова и Буйневича хоронили в центре города Имана, который издавна стоит посередине между Владивостоком и Хабаровском, на берегу одноименной реки, у края чуть отступившей тайги, невдалеке от границы. Город небольшой, тридцать с лишком тысяч жителей. Рабочий Город со славными боевыми традициями: иманские слесари, кузнецы, бондари, водители не раз, бывало, брали в руки винтовки и выходили на рубеж помогать пограничникам. Иман хорошо помнит 1929 год, когда белокитайцы устроили вооруженную провокацию. С той поры несколько советских пограничников спят вечным сном в братской могиле, в центре городского парка...
Сейчас в этой же могиле хоронили Стрельникова и Буйневича.
Ярко светило весеннее солнце, растопившее снег на мостовых. По скорбно молчаливым улицам города от Дворца культуры до парка, до могилы, черневшей свежеотрытой землей, медленно двигалась многотысячная траурная процессия. Гробы, обитые алым полотном, несли на руках.
Не только скорбь по погибшим вела многотысячное население горо
да к братской могиле. Разгневанный город шел выразить готовность всех советских людей встать, как один, на место погибших. Советские люди не раз уже наглядно демонстрировали свой патриотизм, не раз доказывали свою преданность великим идеям коммунизма. Речь полковника Леонова у братской могилы была не только прощанием с героями Даман-ского, по-бандитски сраженными маоистскими провокаторами, но и всенародной клятвой на верность Родине.
Отец и мать Стрельникова первыми бросили комья мерзлой земли в могилу... Гремел оружейный салют, небо грозно пламенело над Има-ном...
...А на стрельниковскую заставу, на берег Уссури, с женой и ребенком недавно прибыл новый начальник.
Служба продолжается!
О ЧЕМ СООБЩИЛ МАЙОР КВИТКО?
Еще до знакомства с майором медицинской службы Вячеславом Ивановичем Квитко я уже знал о том, как смело он действовал в те часы на поле боя. Пренебрегая опасностью, под сильным огнем маоистов майор пробился на Даманский к раненым.
Майор был очень занят, у него и его товарищей, военных враче5, много дел и забот, но мы, журналисты, непременно хотели с ним поговорить. Разговор наконец состоялся. Он происходил в здании стрель-никовской заставы в очень драматичной обстановке, в атмосфере скорби, горя и гнева. Только что похоронили здесь, на заставе, пограничников, павших на Даманском. Кстати сказать, зима выдалась суровая, мерзлая земля не поддавалась ни кайлу, ни лому. Чтобы отрыть братскую могилу, пришлось прибегнуть к помощи саперов.
Когда мы беседовали с майором и офицерами штаба, матери, только что предавшие земле тела своих сыновей, ходили по заставе, стояли у коек, на которых еще три дня назад спали их дети... Некоторые женщины, следуя давнему обычаю, привезли из дому и теперь клали на солдатские койки рубашки, варежки, теплые носки, баранки...
Мы видели, как готовились выступить на границу наряды. Вот закончены все уставные приготовления, повернулись по команде, идут. У све-женасыпанного могильного холма на минуту останавливаются, замирают. Лица суровые, на них выражение решимости и твердости. Это безмолвная клятва героям — стоять, как стояли они! Потом дозорная тропа уводит их туда, к Даманскому...
Мы уже знали, что 2 марта, выбив с нашей земли маоистскую банду, храбрые защитники Даманского потеряли 3! своего товарища, 29 солдат, сержантов и 2 офицеров — Стр ельников а и Буйневича. Знали многое об этом бандитском налете на нашу границу. Но мы не могли смириться с мыслью, что тела некоторых погибших пограничников были до неузнаваемости изуродованы. Кто это сделал? Зачем? Глумление над трупами — ведь это крайняя грань нравственного падения...
Тяжкий час мы провели у гробов павших пограничников в большой штабной палатке. Убитые горем матери не могли сразу опознать своих сыновей: у этого все лицо в ножевых ранах, тот исколот штыком. Женщины в голос проклинали убийц, обходили гроб за гробом... Вот узнала, наконец, упала на сыновнее мертвое тело — рыдает...
Было горько и больно это видеть и слышать. Казалось, гнев и ненависть солдат почетного караула, офицеров и генералов, имэнских рабочих и колхозников окрестных деревень — словно нечто живое, вещественное, заполнили палатку и вот-вот прорвут ее зеленое полотно...
Мы прошли Великую Отечественную войну, многое пережили, ничего не забыли. Помним, как гитлеровцы вешали, расстреливали, сжигали советских людей, защищавших Родину. И вот снова та же картина. Опять душегубы добивают наших раненых... Признаться, я не вижу разницы между палачами Освенцима и теми, кто здесь, на Даманском, сотворил подобное зверство. «Ну, что ж, Мао решил нас огнем, железом проверить,— сказал мне пожилой рабочий из Имана.— Проверяли. И не раз! Не смог урвать кусок нашей земли — значит стрелять раненого в упор, добивать 'солдата... И такое видели! И на сей раз все запомним, все как есть».
Потому и был нужен мне майор В. И. Квитко, что он мог сообщить факты, освещающие это постыдное зверство. Через 5—6 часов после окончания боя 2 марта он возглавил специальную медицинскую комиссию. Чем она была занята, какую работу выполняла?
Вячеслав Иванович охотно ответил на наши вопросы.
— Уже в самом начале нападения маоисты совершили тяжелое злодеяние: по-бандитски, отчем из автоматов они ответили на требование Стрельникова очистить советскую территорию. Несколько человек сразу было убито, а Стрельников ранен, но один из маоистов добил его, тут же, длинной очередью.
— Что последовало за этим?
— Медицинская комиссия, в которую, кроме меня, вошли еще и мои коллеги военные врачи лейтенанты медицинской службы Б. Потавенко и Н. Костюченко, тщательно исследовала тела всех наших павших товарищей и установила, что 19 раненых советских 'пограничников были бы живы, если бы убийцы не добили их ножами, штыками, прикладами. Пограничники получили несмертельные ранения в ноги, руки, плечи... Их потом по-гитлеровски добили. Об этом совершенно неопровержимо свидетельствуют резаные, штыковые, огнестрельные раны.
— Да, мы только что все это видели... Скажите, с какого расстояния они стреляли в раненых?
— Стреляли в упор, с одного-двух метров. На таком расстоянии был добит Стрельников и другие товарищи.
...Я осматривал поле боя. Видел оставшуюся на Даманском провонявшую ханжой груду брошеного при бегстве г Даманского китайского военного барахла — здесь валялись новые автоматы и карабины, фляги с остатками зелья, потертые циновки, телефонные аппараты в рыжих пластмассовых футлярах, телефонный кабель, по которому китайские наблю-
детели передавали с острова команды на огневые позиции своей артиллерии. Мое внимание привлекли зеленые каски. Это были каски наших бойцов. Они прострелены с очень близкого расстояния. Раненый, видно, лежал на снегу, а маоисты били ему в голову сверху, в упор.
— Понимаете, 19 человек наших пограничников наверняка выжили бы... — заключил свой рассказ майор Квитко. Его усталое от напряжения и бессонных ночей лицо дышало ненавистью и болью. Ведь он врач, представитель самой гуманной профессии... Я видел, что всех, кто сейчас слушал нашу беседу, обуревали те же чувства.
Я не раз потом мысленно возвращался к этому злодеянию, совершенному маоистами на Даманском. Я спрашивал Леонова, Бубенина, Константинова, Бабанского, Захарова, других солдат и офицеров, участников боя, что они думают о мотивах злодеяния? Они говорили, что это прямое следствие злобной антисоветской пропаганды, которую проводит аморальная клика политических авантюристов Пекина во главе с Мао, следствие грязной шовинистической демагогии, которая возведена Мао в ранг государственной политики.
Миллионы советских людей видели кадры кинохроники, запечатлевшей события, предшествовавшие кровавой авантюре маоистов на Даманском. Видели искаженные злобой лица орущих хунвейбинов. Какое затемнение душ! И каким же контрастом этому были юноши в полушубках, которые, проявляя спокойную выдержку и хладнокровие, сдерживали беснующуюся толпу. Лица этих юношей выражали непоколебимую силу духа, готовность любой ценой и в любую минуту защитить родную Советскую власть, великое дело Ленина, каждый клочок своей земли. И как известно, мартовские дни на Даманском полностью подтвердили это.
Что могли противопоставить такой силе духа, такому моральному превосходству, такой идейной убежденности одурманенные грязной пропагандой, оболваненные китайские солдаты? Предательские выстрелы в упор, глумление над трупами...
— Я думаю,— сказал мне Александр Дмитриевич Константинов уже в Москве, после получения высокой награды,— что маоисты зверствовали на Даманском не случайно. Здесь они лицом к лицу встретились с несокрушимой волей советских пограничников, их глубокой, впитанной с молоком матери любовью к своему народу, Советскому государству, к родной партии. Когда авантюрист сталкивается с такой непоколебимой идейной убежденностью, от бессилия он идет на преступление.
Да, это несомненно так.
СЕРДЦЕ КОММУНИСТА
1
«Геройски погиб в бою при отражении вооруженной провокации китайских властей на острове Даманском 15 марта 1969 года».
Начальник политотдела отряда подполковник Александр Дмитриевич Константинов, плотно сжав от горя Губы, сделал эту скорбную надпись на залитом кровью партийном билете своего друга полковника Демократа Владимировича Леонова. Теперь этот партбилет, как и пронзенное вражеской пулей удостоверение личности Леонова, а также написанная им, но, увы, непроизнесенная 15 марта 1969 года речь перед избирателями — все это будет вечно храниться в Москве, в музее пограничных войск, вместе с другими бесценными свидетельствами героизма защитников Да-м энского.
Перечитывая вновь и вновь эту надпись на партбилете, я вспоминаю то совсем недавнее, яркое, в блеске солнца, мартовское утро вскоре после первого боя на Уссури, когда на границе мы встретились с Леоновым. Высокий, статный, с богатырским размахом плеч, очень рано и густо поседевший сорокадвухлетний командир, он был полон боевых забот о Даманском, обо всем вверенном ему и его солдата?/ участке границы.
Прежде ему довелось служить в Закавказье. Тоже нелегко было, как, впрочем, всюду на границе. Когда Леонова перевели сюда, на Дальний Восток, поначалу он все время отыскивал сходство и подобие между этими отделенными друг от друга тысячами километров районами... И, между прочим, находил. Но больше, конечно, находил различий. Там, на Кавказе,— высокие горы, а здесь — сопки. Там сложный рельеф местности, а здесь еще сложнее. Тайга, где чащоба, а где изреженный лес. Своенравные реки со своими бурными разливами, доставляющие людям много хлопот. К тому же низина, болота, глухие места, острова на Уссури.
Кто-то из офицеров штаба заметил, что не будь Леонов замечательным командиром, он, наверняка, стал бы талантливым строителем. Вот уже который год Леонов строил здесь, обживал тайгу, пустынные сопки и, конечно же, Уссури. Полюбилась ему вольная река, да и весь этот родной русский край. И по долгу службы и по велению сердца занялся он его серьезным изучением. Все, что можно было достать из книг об
П
Уссури и прибрежных наших землях, конечно, доставал и читал. Правда, в последние годы времени на это оставалось все меньше и меньше. Все напряженнее была обстановка на границе. Да, последние 3—-4 года густо прибавили седины Леонову: не проходило недели, чтобы маоисты не пытались прощупать прочность границы по Уссури, которую охранял Леонов и его солдаты. Разумеется, полковник всегда, в любой час суток хорошо знал, что происходит на заставах Стрельникова, Бубенина, Шорохова, тихо ли на Даманском? Каждое утро по давней привычке он начинал с изучения обстановки, слушал доклады и рапорты. Какие сведения у наблюдателей? Что доложили ночные наряды? Но больше всего, естественно, полковника интересовало положение дел на заставах Стрельникова И Бубенина... Молодцы: великолепно дрались! Не дрогнули в неравном бою. Граница восстановлена. На Даманском сейчас тишина. Грозная, тревожная тишина. Но часовые на границе надежные.
2
Видно, полковник сейчас думал именно о них, о двадцатилетних солдатах, которые только что на Даманском показали всему миру, каков он, нынешний молодой советский воин, что ему дороже всего, ради чего он и жизни своей не пощадит.
— Так уж командиру приходится — встретил юного солдата и до последнего часа его боевой службы будь с Ним рядом,— говорил нам Демократ Владимирович, словно поверял свои мысли не только нам, а всем, кто в этот час думал о героях Демонского.— Вот был бой на Даманском. Китайцы убили 31 и ранили 15 наших офицеров и бойцов. И все они были и останутся в народной памяти героями. Как командир я знал каждого из них с той первой минуты, как он прибыл к нам в часть, впервые встал в строй, приучился к воинскому порядку и, наконец, получил оружие. Всем командирам, и мне в том числе, довелось учить их, воспитывать, радоваться тому, как они быстро росли в военном деле. Ведь участники боя на Даманском — это пограничники с различным стажем службы на границе. Одни уже отслужили два года, другие — один, а третьи — только недавно пришли, всего лишь три месяца пробыли на заСтаве.
Недавно на стрельниковской, бубенинской и других заставах проходили учения. Я был доволен хорошими, умелыми действиями наших пограничников. Замечу, к слову, что морозы у нас тогда стояли сильные — 35 градусов! Но, как видите, это не помешало солдатам показать отличную выучку. Выносливые ребята! Глядел я на их ловкость, быстроту, а сам про себя — не скрою — думал: «А как оно будет в настоящем бою,
если доведется на самом деле защищать границу? Как тогда?» И вот наг ступило 2 марта. Весь мир уже знает, кто был зачинщиками провокации, кто нагло нарушил советскую границу, перебросил ночью, в глухой темноте, по-воровски батальон солдат на наш остров Даманский. Этот день показал, что и в настоящем бою наши сыны были мужественными, отважными солдатами, истинными героями. В сложной обстановке вероломного нападения маоиСтов они не потеряли самообладания, твердости духа и дали сокрушительный отпор налетчикам.
Когда я слушал неторопливый раздумчивый рассказ Леонова, сразу понял, что все эти слова родились не сейчас. Они —- итог давних мыслей. Леонова, как и каждого из нас, людей более старшего возраста, не мог Не волновать вопрос о преемственности традиций, о том, сумели ли мы передать новым поколениям те чувства, с которыми их деды защищали молодую Советскую власть, их отцы на смерть стояли в годы Великой Отечественной войны — выстояли и разгромили врага?
— И вот бой на Даманском,— словно отвечая на этот не высказанный им самим вопрос, продолжает Демократ Владимирович. — Маоисты обрушили на пограничников огонь из пушек, минометов, гранатометов, пулеметов. И что же? Солдаты не дрогнули. Одна деталь — следы на снегу. Они более, чем красноречивы: ни один советский солдат, погибший в бою, не шел назад — только вперед. Это значит — ни один из них не получил пулю в спину... Понимаете, ни один! В том числе и те 19, которых зверски добили маоисты. Да, все они настоящие герои! Я думаю: разве могло быть иначе? Отвечаю: нет, не могло. Вы спросите, почему? Очень просто. Бегал по деревенской или городской улице мальчуган. Потом в школу пошел, в пионеры вступил, в комсомол. Незаметно подрос, стал юношей. Пришла пора идти на военную службу. Надел солдатскую шинель, получил оружие, и уже знаешь, что оно попало в надежные руки. Весь наш уклад жизни, вся обстановка, в которой растет и воспитывается советский человек, готовят его к честному служению Родине, своему социалистическому Отечеству. Благодаря родительской заботе, школе, комсомолу, всей нашей глубоко партийной системе воспитания, советский человек приобретает те качества, которые так ярко проявились на Даманском. Мы можем гордиться своим молодым поколением. Командовать такими воинами — большое счастье. Возьмите рядовых ДениСенко, Давыденко, нашего отважного фотографа Колю Петрова, сержанта Дергача, младшего сержанта Бабанского... Замечательные солдаты!
...Я торопливо записывал почти дословно все, что сказал Леонов. Он вспоминал Стрельникова, говоря, что это был не только храбрейший, но и талантливый офицер. Он гордился боевой дерзостью Бубенина и тем, между прочим, что тот не желал покинуть поле боя, хотя и был ранен
(кстати, таких случаев на Даманском было несколько — один пограничник в течение ряда дней оставался в строю, скрывая свое ранение). Он называл имена и фамилии солдат, сержантов, заметив в итоге, 'Что это «великолепный боевой народ, перед которым и никто не устоит...».
Я 'беседовал с Леоновым всего через несколько дней после первой маоистской вооруженной провокации. Естественно, что я — очень осторожно — спросил тогда Леонова, что он думает об обстановке на границе, у Даманского. Не попытаются ли маоисты учинить новую провокацию?
— Очень может быть,— сдержанно ответил полковник.— Они подтягивают ночами силы. Слышно движение автомобильных колонн. Видимо, одного урока мало... Ну, что ж, граница — это всегда граница. Кто без спросу пытается ее перейти, не может рассчитывать на светское обращение. Встретим! И должным образом...
У меня было еще много вопросов к Демократу Владимировичу, но
В БОЕВОМ ДОЗОРЕ ПОГРАНИЧНИКИ Н. КАМЗАЛАКОВ И В. ГОЛОВИН, ЗАЩИТНИКИ ДАМАНСКОГО.
вдруг зазвенел телефон. Дежурный передал ему трубку, Слыщу, полковник перед кем-то в 'чем-то оправдывается:
— Еще не успел сделать, пресса осадила. Немедленно сажусь!
И, выразительно показав на часы, Леонов сказал мне:
— Поговорим еще... А самое большое интервью я вам дам в Москве. Хорошо?
Увы, ему не суждено было дать в Москве это большое интервью... Вместо живого общения с человеком, который прочно вошел в сердце, надолго занял наши мысли, придется довольствоваться знакомством с документом, запечатлевшим его голос, его раздумья о пограничной службе, о беспредельной преданности парней в зеленых фуражках воинскому долгу. Теперь этот документ звучит как завещание...
История документа такая. 12 марта 1969 года полковник Леонов согласился принять корреспондента Всесоюзного радио. Сотни больших и малых дел на границе занимали в эти дни Леонова. Занят он был, как говорится, выше головы. Изрядно донимали его и журналисты — представители многочисленных газет, журналов...
—• Радио? — переспросил Леонов, когда ему передали просьбу корреспондента Всесоюзного радио.— Только радио, кажется, у нас еще не было...
Это было сказано с улыбкой, деликатно, но чувствовалось, что ему нелегко отрываться от дел и выкраивать очередные «несколько минут» для «встречи с прессой».
Константинов пообещал Леонову, что впредь он будет принимать корреспондентов сам.
—• Вот за это спасибо! — удовлетворенно улыбнулся полковник.
Тем временем был установлен микрофон, все было готово к беседе.
—• Значит, сначала о бое 2 марта? — привычно спросил Леонов своего собеседника.
— Демократ Владимирович, нам хотелось бы узнать, что вы, опытный командир и наставник, думаете о воспитании солдата, которому Родина доверила охрану своих границ.
— Хорошо, — ответил Демократ Владимирович.
Магнитная пленка сохранила для времени голос полковника, его усталую, задумчивую речь... Он сказал:
—• Когда я думаю о воине-пограничнике, каждый раз перед моим взором предстает рядовой Ветрич. Служил у нас в штабе. Небольшого роста симпатичный солдат первого года службы. Он все время рвался из штаба на границу, просился на заставу, которой командует Бубенин. Как вы думаете, что тянуло его на границу? Ведь служа здесь в штабе, он мог пойти в город, на танцы, в кино... А там, на заставе, не до этого, да и куда пойдешь: во всей округе застава сама себе и город и село...
Знаете, чем обосновывал свою просьбу Ветрич? Тем, что на заставе служат его друзья. Конечно, дружба — великое чувство. Но, думаю, дело Не только в ней. На заставе не просто служба, там ответственность пронизывает каждую минуту солдатской жизни, там каждый чувствует себя настоящим воином. Примерно месяца два назад я удовлетворил просьбу Ветрича. А 2 марта я, можно сказать, своими руками принимал тело погибшего в бою Ветрича... Да, мы стоим на рубеже, мы всегда в бою... Часто говорят, что пограничники — люди стойкие, мужественные, храбрые, дисциплинированные. Эго правда, и ее приятно слышать. Я давно заметил, что когда на какую-нибудь станцию прибывает железнодорожный Состав с солдатами, демобилизованными из различных родов войск, люди обычно говорят: «Домой едут солдаты». Но стоит в такой ситуации оказаться солдату в зеленой фуражке — люди говорят уже по-иному: «Домой едет пограничник». Это означает многое и прежде всего особую любовь советских людей к пограничникам, особое уважение к их воинскому труду.
...Вы спрашиваете, как мы воспитываем своих солдат. Должен отметить одну важную черту нынешнего времени: молодые ребята, которые прибывают к нам служить, теперь имеют, как правило, хорошую общую подготовку. Это не значит, конечно, что нам, командирам, сейчас совсем легко. Работать приходится много. Кроме обычных уставных и политических занятий, проводим беседы, разнообразные доклады, организуем тематические вечера, вечера вопросов и ответов Не обходимся и без непременных нынче «КВН». Служба на границе обязывает нас не забывать о необходимости изучать каждого солдата и вести воспитательную работу индивидуально. Что ни говори, солдаты — люди разные. Не все так легко и просто входят в ритм армейской жизни. Вот, к примеру, рядовой Ванин, он и сейчас проходит службу в одном из наших подразделений. Прежде он имел невысокие результаты в боевой подготовке, «хромала» дисциплина. Случалось, грубил командирам. Казалось бы, чего проще: не доверять ему охрану границы и перевести в другую часть. Но мы верили, что Ванин может быть хорошим солдатом. И вот уже второй год он служит, прямо скажу, показывает образец серьезного отношения к службе, стал примером для молодых воинов.
— Незадолго до 2 марта,— говорил Леонов,— примерно месяц назад, я был в Нижне-Михайловке и на заставе Бубенина. Беседовал с бойцами, провел с ними занятия. По опыту прошлого года, точнее минувших лет, я понимал, что именно здесь в последнее время нужно ожидать осложнения обстановки на границе. Это я и имел в виду, когда беседовал с бойцами. Я нацеливал их на повышение бдительности, боевой готовности, подчеркивал необходимость воспитания в себе крепких боевых качеств...
3
Еще тогда, когда полковник Леонов командовал своим отрядом, обучал и проверял солдат и офицеров, изучал характер китайских провокаций и вырабатывал надежные средства по их безусловному пресечению, одним словом, еще до боя 15 марта нам довелось наблюдать его на службе и слышать то, что о нем рассказывали его боевые друзья. Я кое-что записал. Вот эти записи.
— «Батя» появляется у нас на заставе обычно в самое неожиданное и трудное время,— сказал доверительно В. Д. Бубенин.— Особенно он помог мне на новом месте, когда заставу новую ставили. Следил за тем, как мы строились. Потом проверял условия жизни солдат, как стреляют, как освоили новый участок. Дозорные наши тропы и весь этот район он знал превосходно: сколько раз сам до рассвета стоял здесь с солдатами! Строг и заботлив. Работал с утра до ночи и успевал много читать. Меня спрашивает однажды: «Бубенин, сколько вы читаете каждый день?» Отвечаю: «Как придется...» Ответ мой, видно, не удовлетворил полковника. Он убежден, что читать надо каждый день, отводя для этого специальное время. «Ваша жена учительница, товарищ старший лейтенант. Она и должна вам помочь. Ведь это совершенно необходимо в службе пограничного офицера». А почему мы зовем его «батей»? По секрету скажу: любят его у нас, как отца родного. За что? За все! Настоящий коммунист, превосходный командир — словом, необыкновенный человек. Пограничником он меня сделал. Я ведь попал в «школу Леонова», где вырос Стрельников, попал совсем еще юнцом в военном деле...
У Юрия Бабанского, как и у многих других пограничников, отложились свои личные ощущения леоновского характера и боевого искусства. Ведь именно с ними Леонов не раз ходил ночами в наряд вдоль Уссури.
— Почему он это делал? Потому, что Леонов настоящий командир, начальник и воспитатель,— сказал Бабанский.— Хочешь командовать — знай все, говорил нам товарищ полковник, знай участок границы, как свои пять пальцев. Каждое дерево, каждый кустик должны быть в памяти, на учете. Обнаружил след — изучи его и смело сближайся с нарушителем. Дождь, снег, метель, жара — все тебе нипочем. Ты — воин границы! За тобой Родина и народ. Одним словом, пограничник — это воин и посол великой Советской державы. Помните об этом. Так «батя» учил нас. Однажды наш наряд нес на границе службу, как обычно. И полковник с нами. Морозно. Холода на Уссури стояли крепкие. Лед звенит на реке, и стволы деревьев трещат в лесу... А мы дело свое делаем. «Батя» показывает, где лучше, незаметнее можно пройти. Приказал прикрыть уши. Учил, как надо проверять следы, если снег от холода окаменел. И не
КОМСОМОЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ. ВЫСТУПАЕТ ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ЮРИЙ БАБАНСКИЙ.
ушел на заставу он до тех пор, пока мы не закончили обход. Хвалить вслух не хвалил, но довольным вроде остался.
— Вы удивляетесь, что его у нас, в дружеской, конечно, беседе, зовут «батей»? — откровенничал рядовой Валерий Захаров.— По-моему, это очень понятно: полковник наш — очень смелый и знающий командир. Его, как говорится, на мякине не проведешь и на сером коне не объедешь... На Даманском ему, признаться, можно было и не быть тогда. А ведь примчался: сыны на границе бьются, значит и батька там должен быть. Что же еще сказать? Полковник наш всегда знает, что в солдатский котел заложено и когда на заставе баню истопили. Всегда спросит солдата о семье, письмах, а ежели увидит, что с настроением непорядок — тут ты ему всю правду и выкладывай. Выслушает и сделает все необходимое. Нам, солдатам, была дорога эта отцовская забота,.
А вот еще записи услышанного о Леонове там, на рубеже.
— Очень строг, в большом и малом. Но души необыкновенной.
— Занимается специально военной педагогикой. Целую библиотеку проштудировал. Наверное, отличную диссертацию написал бы, если б имел время... Да, видно, в ученые не собирается, ибо границу никогда сам до пенсии не оставит.
— Он никогда не повысил голоса в разговоре с подчиненными. Даже в самой трудной ситуации. Если кто-то провинился — пристыдит, потребует, накажет. Любил прямоту, дипломатии в этом не признавал. Говорил так: «Народ доверил нам границу государства. Что дороже есть у народа? Отвечайте!»
— Его всегда интересовало, как живут офицерские семьи на заставах. Как устроены с квартирой, все ли необходимое есть у детей. Все помнил, обо всем заботился.
И, наконец, еще одна заметка о нем:
— Он ведет свои записные книжки. Что-то вроде дневника. Никому, конечно, не показывал, но все тихонько берет на заметку. Вечером, говорят, записывает. Хотя бы разок почитать, что он там пишет? Наверное, интересно. И когда только успевает все? Командовать. Учить. Подолгу бывать на заставах. Читать без конца. Строить. Помогать людям. Словно тысячерукий, наш полковник... Но самое главное для него — это служба, неприкосновенность границы. Так и сказал однажды: «В этом наша честь и наша жизнь — народ на нас надеется».
4
Надеется... Он знал и чувствовал это всегда, но, может быть, никогда так остро, как в те мартовские дни. И особенно 14—15 марта.
Все эти дни Леонов хорошо знал, что на той стороне, к берегу Уссури, подтягивают резервы. Ночами с погашенными фарами двигаются грузовики. Напротив стрельниковской заставы, в Хутоу, снова был маоистский шабаш: под удары барабанов сотни глоток часами орали антисоветскую брань. Кричали, грозились, бесновались. И над судорожно-остервенелой толпой — портреты «кормчего», который, видимо, задумал новую провокацию. Обстановка на Даманском вновь обострилась.
14 марта китайские солдаты вновь сошли на лед Уссури, пытаясь переправиться на Даманский. Леонов знал об этом уже через несколько минут. Вместе с Константиновым, подполковником Яншиным и другими офицерами он принял необходимые контрмеры. Константинов прибыл на Даманский помочь наладить прочную оборону. В лощине окопались пулеметчики Цапаев и Фисюков: они отрежут путь китайским подкреплениям. Огневые средства зарылись в снег на флангах Даманского. Кажется, все было предусмотрено. Неясно было лишь одно: какие силы на этот раз намерены маоисты бросить на Даманс'кий? 2 марта действовал батальон. А сейчас их будет сколько — два три, пять? И каким огнем они полагают поддерживать свои пьяные орды?
Конечно, не только это, но и многое другое тревожило Леонова в ту последнюю для него ночь, Ранним утром он уже был на своем месте.
...Советский пограничный (Наряд, как обычно, нес охрану Даманского. В 9 часов 45 минут с китайского берега, с заранее оборудованных позиций на остров обрушился шквал орудийного огня. Под его прикрытием отряд маоистов вторгся на южную часть острова и атаковал советских пограничников. Начался неравный затяжной бой. Атаки маоистов следовали одна за другой и с каждым разом были все многочисленнее. Группа советских пограничников во главе с опытным и храбрым офицером подполковником Евгением Ивановичем Яншиным мужественно отбивала натиск маоистских солдат.
Сколько часов уже идет этот бой? Один, три, шесть? Китайская артиллерия, (все их средства огневой поддержки бьют по Дамане кому. От разрывов снарядов и мин потемнел снег. Потом маоисты перенесли огонь на советский берег Уссури, в глубь нашей территории. Ухают снаряды, с резким хлопком взрываются мины — металл сечет деревья, вздымаются земляные фонтаны. Огонь становился все плотнее...
Подполковник Яншин умело руководил боем. Его бойцы, прикрываясь складками местности и бортами бронетранспортеров, вели прицельный огонь. Маоисты наседают. Становится ясным (их (замысел — обой-
ти небольшой отряд Яншина, задушить в кольце и захватить остров.
Леонов с командного пункта внимательно следил за развитием боя. Напряжение все .нарастало. Наступил момент, который показался Леонову критическим. Он принял решение о контратаке: обойти по льду позиции маоистов и вместе с группой Яншина зажать их в клещи. Замысел был подсказан обстановкой, соотношением сил. Демократ Владимирович был глубоко убежден в успехе. Теперь все решали отвага, быстрота маневра, натиск. Боевые машины готовы.
Вот короткая магнитофонная запись той минуты. Узенькая магнитофонная пленка позволяет нам снова и снова услышать уверенный голос Леонова, ощутить атмосферу боя, пережить его напряжение и каждый раз как бы заново присутствовать при рождении подвига...
— Товарищ Кузьменко, быстро на этой машине за остальными!..
— Какие взять бэтээры, яншинские?
— Да. Три. Где подполковник Кухта?.. Кухта! Бронетранспортеры, три!.. Как там лед, надежен?
— Лед надежный.
— По вашим следам можно пройти?
- Да.
— Боезапаса хватает? возьмите у нас.
— Возьмем, товарищ полковник.
— Теперь вперед! Я буду с вами. Приказываю держаться до конца! ...На пленке пауза. А потом последняя короткая запись...
— Ранен? Куда? Как самочувствие?
— Нормальное, товарищ полковник...
Это полковник, садясь в бронетранспортер, чтобы идти в атаку, заметил раненого солдата Камзалакова, ободрил его отеческим словом, заботливым участием. Не зря солдаты звали полковника «батей»...
...Отбросив бинокль, Леонов по-юношески легко забрался в головную машину. Скорее, полный газ, на помощь Яншину!..
С китайского берега по машине открыли огонь. Выстрел, второй, третий... Удар, машина дернулась, остановилась, чуть задымила. Леонов ощутил на лице кровь, боль в плече — ранен... Надо выбираться, пока в машину снова не попали. Собрав силы, с помощью солдат, он с трудом выполз через люк... Прошло, быть может, только несколько минут или того меньше. Сухой, прицельный выстрел с китайского берега. Леонов схватился за сердце, упал на лед... А бой на Даманском становился все яростнее. Командование принял на себя Константинов. Как бывало в гражданскую войну, комиссар, сбросив полушубок, в одной гимнастерке, чтобы все его видели, повел цепь вперед. Весть о гибели полковника Леонова не согнула, не сломила пограничников. Нет, она придала бойцам силу, перед которой теперь ничто устоять не могло.
5
Бой был трудным, долгим, он длился семь с лишним часов и потребовал от наших пограничников много сил. На том берегу стреляло все, что было сюда ночами специально завезено, заранее окопано, подготовлено. Но ничто не могло предотвратить разгрома налетчиков. Казалось, сраженный Леонов продолжал вести свой последний победный бой. Он был среди своих солдат и офицеров в те самые часы, к которым он их готовил месяцы и годы. Храбро Сражался старший лейтенант Лев Мань-ковский, совсем недавно прибывший служить на границу из Москвы. Младший сержант Николай Коротаев меткой автоматной очередью срезал китайского гранатометчика. Рядовой Головин, тот самый Виктор Головин, которого не раз «подтягивал за дисциплину» начальник политотдела, только что управился со снайпером, который уже было взял на мушку подполковника Константинова. Офицеры Иван Корниенко и Николай Назаренко со своими бойцами под огнем, в разгар сражения, подобрали тяжелораненых и вывезли их с поля боя. Отважно дрался расчет гранатомета (Ильи Кобеца вместе с пулеметными расчетами Николая Цапаева и Виктора Бугаева. Водитель Виктор Плотников дерзко — другого слова не подберешь! — доставил боеприпасы в самый критический момент боя. Маоисты бросились к машине, намереваясь взять Плотникова в плен, тогда он на полной скорости врезался в них и под минометным огнем увел машину. Лейтенант Анатолий Клыга трижды переходил из бронетранспортера в бронетранспортер и продолжал меткими пулеметными очередями косить налетчиков.
Вечерело. Бой стих. Он закончился полной победой советских пограничников. Уцелевшие провокаторы едва успели унести ноги. Сколько сегодня их было? Более пехотного полка регулярных войск. Их поддерживали артиллерийские дивизионы. Пушки средних и больших калибров, минометы, гранатометы... Сколько дивизионов там было? Пять, семь — больше? Теперь они молчат. Вынудили их замолчать...
Старший лейтенант Назаренко и младший сержант Бабанский взяли две группы бойцов, спустились на лед, чтобы вынести тело полковника Леонова. Их прикрывала группа старшего лейтенанта Соловьева. К слову сказать, в начале боя Соловьев был ранен, но до конца остался здесь с товарищами.
* ♦ »
За (восемь дней до гибели, 7 марта 1969 года, стоя у братской могилы Стрельникова и Буйневича, полковник Демократ Владимирович Леонов перед лицом рабочего Имена говорил:
— 2 марта клика Мао Цзэ-дуна здесь, на берегу Уссури, пошла на серьезную вооруженную антисоветскую провокацию. Однако наши пограничники с честью выполнили свою боевую задачу — отстояли государственную границу нашей великой социалистической Родины, священную и неприкосновенную. В этом бою смертью храбрых1 пали и два замечательных командира — старшие лейтенанты Стрельников и Буйневич. Родина никогда не забудет подвига своих героев!
Спустя две недели в той же братской могиле был похоронен и верный сын нашей партии, Герой Советского Союза, полковник Леонов, светлое имя которого теперь принадлежит вечной славе нашего народа.
РАЗЯЩАЯ СТАЛЬ
I
Впервые мы познакомились с ним... заочно. На заставе Нижне-Михайловка, которая, можно сказать, находится в «давнем родстве» со старшим лейтенантом Виталием Дмитриевичем Бубениным (теперь он — капитан). Сидим с бойцами, курим. Разговор, конечно, все о минувшем бое: как все началось, кто как действовал? (Вот солдат вспоминает Стрельникова, и все на минуту умолкают. Кто-то тяжело дышит. Младший сержант Фатеев, старшина заставы, подозрительно долго чихает. Уж очень любили своего начальника заставы, и примириться с его гибелью им трудно.
— Младший сержант Юра Бабанский и его группа первыми предъявили счет маоистам за Стрельникова,— говорит Фатеев.— А потом вихрем на остров ворвался старший лейтенант Бубенин. Он-то сполна рассчитался за нашего начальника и своего друга. Сам стоял за пулеметом. А стреляет Бубенин великолепно. Когда маоистам удалось подбить машину, ранить Бубенина, он не покинул поля боя. Тут же пересел в другой бронетранспортер. Словом, исход боя решила его дерзкая отвага. Они с Иваном Ивановичем такими друзьями были, можно сказать, ближе кровных братьев. Об этом, конечно, здесь знают все, потому что пограничная застава живет боевой семьей, спаянной необыкновенно острым чувством коллективной ответственности за доверенный Родиной, занятый сопками, тайгой и рекой участок границы.
И сейчас солдаты-«старички» вспоминали, как 'Бубенин, только-только закончивший училище, в новеньких лейтенантских погонах, прибыл в Ниж-не-Михайловку, замполитом к Стрельникову. Вспомнили, как Иван Иванович душевно встретил молодого офицера, показал ему заставу, не раз и не два водил по берегу Уссури. Кто-то замечает, что Стрельников и Бубенин были чем-то очень похожи друг на друга: то ли ревностным отношением к службе, то ли душевностью... Видимо, поэтому они быстро и крепко подружились. Начальник заставы души не чаял в «своем хабаровском слесаре и комиссаре». Дежурили они обычно по очереди. Все хлопоты и заботы по-братски делили пополам. В очень редкие здесь, на границе, часы отдыха — начальник и замполит любили почаевничать. Светлана и Игорек — дети Стрельниковых — уже спали, а Иван Иванович с сердечным уважением слушал рассказ замполита о том, как его
отец, тоже пограничник, служил когда-то на Хасане; как в 1929 году, во время известного конфликта на КВЖД, на границе действовали белобтн-диты и как Блюхер и его славная Особая Дальневосточная армия разгромили их тогда наголову.
В сентябре 1967 года Виталий Бубенин получил приказ принять командование на новой, соседней заставе — «Кулебякина сопка». С грустью расставался он со Стрельниковым. Да что поделаешь: приказ не обсуждают...
2
Но теперь, после «заочного знакомства», пожалуй, пора встретиться с .самим Бубениным. Еду в госпиталь. В это утро, 6 марта, здесь еще не было нашествия журналистов, и врачи сравнительно любезно встретили меня, предупредив, однако, что раненые нуждаются в лечении и покое.
Поднимаюсь на второй этаж. Вхожу в большую солнечную палату. Бубенин лежит в углу, возле окна. Рядом раненые в том же бою 2 марта его солдаты, боевые друзья, верные товарищи. Одни читают, другие пишут письма домой, третьи — дремлют. Знакомимся. Старший лейтенант еще очень молод. Тонок, сухощав, бледен — все же дважды ранен. У него густые темные волосы (не потому ли маоисты прозвали его «черным Иваном»?) и юношески чистые глаза. Разговорились. Он рассказал мне, как маоисты ненавидели Стрельникова и внушали эту ненависть своим солдатам.
— Знаете,— спросил он меня,— как они величали Стрельникова? Главным советским ревизионистом на реке Уссури.
Знакомая фраза! Обычный стиль официальной маоистской пропаганды.
Я прошу Бубенина ответить на несколько вопросов о нем самом. Бубенин поправляет повязки и понимающе кивает головой: он готов, пожалуйста...
— Где вы родились, выросли, в какой семье?
— Здесь, на Дальнем Востоке. На реке Аргунь, притоке Амура — может быть, слышали? Мы — Бубенины, можно сказать, коренные дальневосточники. То есть местные жители. Отец мой, Дмитрий Архипович, тоже пограничником служил на Хасане. Жили возле реки. Летом целыми днями на ней пропадал. Плавать любил. А зимой лыжи: станешь на них — и в тайгу. Красота!.. Отец, когда служил пограничником, во многих боевых делах бывал. Хунхузов гонял, ловил контрабандистов. И дед
Архип тоже 'боевым человеком был: воевал за Советскую власть на Алтае, там его и убили беляки.
В палате стало тихо. Замечаю, все внимательно слушают своего командира. Они-то уже его хорошо знают, видели Бубенина в бою, под огнем, ощутили его волю и бесстрашие. Но о себе начальник заставы, должно быть, никогда не рассказывал. Вот почему сейчас в стороне оказались книги, журналы, письма — все слушали.
— В последнее время батя был председателем райисполкома. Недавно на пенсию ушел. Мама домашняя хозяйка. Семья большая. Есть у меня два брата. Старший, Эрнст,— 'Инженер, работает в Омске. Младший, Валерий,— каменщик в городе Степногорске, Амурской области, днем работает, вечером учится. И сестры, трое их: Валентина — педагог, Тамара — фрезеровщица, а Наташа еще учится, швеей будет.
— А вы как жили, где учились?
— В 1958 году окончил школу. Потом в Хабаровске в техническом училище № 2 учился. Полтора года слесарем работал. Пришла пора военной службы, решил идти по отцовской дороге — быть пограничником. Учился в Высшем пограничном училище. Получил офицерское звание. Назначили меня сюда, на советско-китайскую границу. Край знакомый, а место это — в новинку. Прибыл на дальнюю заставу, девять месяцев там отслужил. А потом перевели к Ивану Ивановичу Стрельникову, был у него замполитом. Что за чудо-человек был Иван! Прирожденный командир, следопыт, пограничник. Сказал — сделал! Воля. Душа. Умница. Спортсмен. Охотник. Сколько даров ему одному судьба отвела?! Только год прослужил здесь, назначили меня на «Кулебякину сопку», по соседству со Стрельниковым. Очень, признаюсь, не хотелось мне уходить от Ивана — ведь он мне старшим братом стал и научил многому. Спасибо ему за все.
На протяжении всей нашей беседы Бубенин еще не раз и не два упоминал имя Стрельникова. 'Кстати, не только он. О Стрельникове в госпитале говорили все, почти по каждому поводу. Да, глубокий след оставил Иван Иванович в сердцах своих боевых товарищей и друзей. Как тогда в бою, так и сейчас здесь, в госпитале, Стрельников в их сознании оставался живым.
Щедрый командирский и человеческий дар Ивана Ивановича, видно, всем был нужен, ценен и дорог.
Вот, скажем, Бубенин получил приказ перейти на новую заставу. Сопка здесь была всегда, а заставу надо создавать заново. Как? Вспомнил Бубенин, как Стрельников строился, как учил солдат, как заботился о них,— и, конечно, очень пригодилось ему это умение.
В середине сентября 1967 г. Бубенин и 15 пограничников прибыли к новому месту службы. Глухой угол, место диковатое, людей нет. Да что
людей — тропы сюда никто еще не гробил... С чего же начинать? С жилья — поставили палатки на самой макушке Кулебякиной сопки. Пока начнется строительство, а службу уже сейчас надо нести.
Самым главным было обучить солдат, сколотить сильный, боевой духом воинский коллектив. Хороший солдат 'Микола Загнибеда, а стреляет слабовато. Пришлось повозиться, пока он стал хорошим стрелком. Добросовестно нес службу рядовой Дроздов, а тут вдруг запечалился. Оказывается, вести из дому тревожили... Начальник заставы отправил письмо —• помогли матери Дроздова. И снова в солдатских руках дело спорилось. Жизнь на новой заставе вошла в обычную колею. А вот в жизни самого Бубенина в это время произошло очень важное событие — он женился на милой сельской учительнице Галине. Юная жена переехала к мужу на заставу. Во всем помогала ему. Даже «КВН» учинила здесь и сама вела его. Вскоре в молодую семью пришла радость — родился сын, назвали Андреем. Радости сплелись с боевой заботой. Трудна пограничная служба, трудна и ответственна. Граница требовала от Бубенина всех сил, отнимала все время. Все чаще на рубеже провокации. Одна острее, опаснее другой...
3
Я слушал этот простой рассказ и торопливо записывал. Уже начинался утренний обход. Врачи недовольно косятся на нашу «пресс-конференцию». Медсестры и няни приносят лекарства. По соседству с Бубениным лежали 'Владимир Леготин, Геннадий Серебров, Анатолий Анипер. Ранены кто в руку, кто в ногу. У одних раны полегче, у других серьезнее. Но ничего: настроение хорошее, и пока еще врачи не наложили «вето», будем продолжать работу.
— Вы говорили о давних провокациях,— напоминаю Бубенину.
— Да, было их здесь немало. Еще в шестьдесят шестом году, пытаясь нарушить нашу границу, маоисты пробовали обходить наши острова на Уссури — Даманский, Буян, Амбарский. Третий год приходится нам. выдворять с острова Даманский толпы хунвейбинов. Мы делали все, чтобы не обострить обстановку. Большую выдержку и самообладание проявляли наши бойцы. Не было Случая, чтобы наши ребята сорвались. Чего же хотела китайская сторона? Скажу: она хотела в одностороннем порядке, как говорится, силой установить новую границу... Именно силой..
— А на участке вашей заставы бывали подобные провокации?
— И немало. Ну вот, к примеру, 12 декабря 1967 года несколько провокаторов нарушили границу, установив рыбачьи сети. Мы, естествен
но, 'выставили непрошенных гостей. А на следующий день уже 10 провокаторов пытались сделать то же самое. Наш наряд — ефрейтор Портных, рядовые Федоров и Пахоменок потребовали, чтобы «рыбаки» покинули нашу территорию. А еще через несколько дней уже 100 провокаторов вышли на остров |Киркинский, пустив в ход палки, багры, пешни. 23 января 1969 года на Даманском маоисты применили оружие, навязав нам рукопашный бой. Тогда они пытались захватить Стрельникова или убить его, но его -спас солдат Денисенко. И, наконец, 2 марта.
— Расскажите, пожалуйста, об этом.
— В 11 часов 10 минут мне позвонили с Нижне-Мих ай ловки и сообщили, что с поста Хутоу маоисты снова вышли на Даманский. Объявил заставе тревогу — и туда, на остров. Дорога у нас горная. Сопки. А тут еще снегу навалило. -Но водитель Аркадий Шамов гонит вовсю. Он волнуется, все напряжены. И я, признаться, тоже: как там друг мой, Ваня? Стрельникову от заставы до Даманского пять-шесть километров, а нам добрых 'шестнадцать. Но вот и мы на Даманском. Вой в разгаре. Выскакиваем из бронетранспортера, разворачиваем1ся в цепь, а нас с трех сторон маоисты накрывают огнем, бьют из пулеметов, минометов и пушек. Плотность огня большая. Меня ранило, я, кажется, на минуту потерял сознание. Пришел в себя — приказал выйти из зоны обстрела. Вышли. Берег здесь крутой. Поднимаемся: кто за деревом, кто за кустом укрылся. Все наши солдаты бьются. Даже тяжелораненые, получившие пять или шесть ранений. Они-то и прикрыли нас огнем. Вернулись мы в бронетранспортер и на нем — в бой. Маоисты подбили машину — приказал перебраться в другую: Сделали второй круг вокруг острова. На южной конечности острова, слышу, Юра Бабанский все еще дерется. Тут было много маоистов. И мы двинулись на них, врезались в самую гущу. Но вот маоисты подбили и эту машину, меня еще раз стукнуло... Вот, кажется, и все. А ребята с наших застав бились, как львы. 'Все до единого, жизни не щадя. Я горжусь ими. Непрошенных гостей выгнали с Даманского.
4
«Вот, кажется, <и все...» Это сказано так, будто с ihihim, Бубениным, ничего особенного не произошло. Будто не он, по выражению одного из участвовавших в этой беседе раненых, подобно огненному смерчу, дважды пронесся на бронетранспортере вдоль острова, сея смерть и панику в рядах провокаторов. У меня даже успела сложится своеобразная привычка вот к таким коротким рассказам. Обращаясь к кому-либо из героев Даманского, я заранее был готов выслушать исполненный скромно
сти рассказ. Но за этой скромностью непременно чувствовались сила духа, спокойная уверенность в себе — действовали, мол, так, как требовали долг и честь, понадобится — будем действовать так же...
Признаться, я уже многое знал о бое 2 марта, о смелых и решительных действиях Виталия Бубенина и его солдат, пришедших на помощь небольшой горстке пограничников Стрельникова во главе с Бабанским. По общему мнению, именно эти действия Бубенина и решили исход боя —• провокаторы были выброшены с советского острова.
...Когда невдалеке от Бубенина упала вражеская мина, он потерял сознание: лицо опалило, левая рука не двигалась. Но вот он очнулся, огляделся, приказал вернуться в машину. Сам стал за пулемет, а солдаты, расположились вдоль бортов, били из автоматов. Шамову приказал: «Скорость и — вокруг острова».
Но вот китайский снаряд попал в машину. Осколки впились Бубенину в ноги, однако он нашел в себе силы и снова к пулеметам — заклинены. Тогда перебрались в другую машину. Опять двинулись в обход острова. Только тогда, когда расстреляли весь боекомплект, Бубенин приказал отходить к своему берегу. И тут заметили на льду двух наших раненых. Подъехали, прикрыли их бортом, взяли в машину,— в это время удар в борт. Взрыв в машине — Бубенин вторично ранен.
— Бубенин,— говорил мне полковник Демократ Владимирович Леонов,— 2 марта в сложной обстановке действовал решительно и смело. Я прибыл на Даманский уже в заключительной стадии боя. вижу, солдат Захаров ведет, вернее, тащит Бубенина. Еще издали кричу ему: «Виталий Дмитриевич, живой?» Бубенин согласно кивнул головой, мол, все в порядке... Подхожу ближе. Гляжу — лицо его залито кровью. Посадили Бубенина под дерево. Спрашиваю, как задачу выполнил? Отвечает: «Вроде управились...» Приказываю врачу немедленно эвакуировать в тыл раненого старшего лейтенанта. «Не пойду, товарищ полковник,— решительно возразил Бубенин.— Там мои солдаты бьются, и мне положено быть с ними до конца».
— Бубенин,— продолжал Демократ Владимирович, — приподнялся, встал, а ноги его не держат: видно, много крови потерял. Вместе с врачом мы все же силком уложили его в машину и отправили в тыл. А спас его солдат Валерий Захаров, которого тоже ранили в плечо. Раненый, обливаясь кровью, под опнем, он все-таки вынес Бубенина с поля боя. Раненых Бубенина и Захарова заметил младший сержант Каныгин и прикрыл их метким огнем. А знаете сколько хлопот было когда-то с Каныгиным: вроде солдат как солдат, но то в строй опоздает, то еще что-нибудь... Я знаю, как много сил Бубенин затратил на его воспитание. И вот она — проверка в первом бою. Ведь это было суровое испытание
огнем и сталью. И ничего, не дрогнули. Наоборот, управились ло всей форме и границу восстановили, можно сказать, по шнуру.
Переспрашиваю обо всем Бубенина, так ли зто было?
—• Не помню, признаться... Знаю только, что никогда не рисковал ослушаться командира. Так что слово нашего полковника Леонова всегда для нас закон. Вы знаете, какой это образованный офицер, великолепный командир, какой это замечательный коммунист. И отец его, между прочим, тоже был пограничником >— сначала служил на севере, а потом — на юге, в Одессе... О Леонове надо подробно написать.
Я гляжу на Бубенина, совсем еще юного, мальчишески ясноглазого и не рискую передать ему то, что вчера мне говорили о нем ребята на ааставе:
— Строг, сдержан, на вид даже тихоня, но если бы вы видели, как он мчался вокруг Даманского и как стрелял!..
В Кремле капитан Виталий Бубенин, получая Золотую звезду Героя Советского Союза и орден Ленина, сказал, что советские пограничники всегда будут бдительно и мужественно защищать священные рубежи Советской Родины, защищать до последней капли крови, до последнего вздоха. И, как все, заключил:
— Служу Советкому Союзу!
Вечером я спросил его, волновался ли он, получая награду?
— Очень! — признался Бубенин.
ВДОВА В ДЕВЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ...
ИЛ-14 летит из Хабаровска в Иман. Дорога недальняя, всего лишь час с лишним, В кабину самолета поднимаются отцы, матери, братья тех, кто пал на Даманском. Рассаживаются. Женщины плачут, мужчины, закусив губы, молчат.
Рядом со мной — Анна Андреевна Ионина, доярка Из совхоза «Пу-динский» Томской области. Двадцать девять лет трудилась эта женщина на ферме. И хотя она уже два года получает пенсию, все равно нередко приходит на помощь совхозным дояркам. У Анны Андреевны четверо детей, два сына и две дочки. Старший сын, Владимир, служил на Курильских островах моряком на границе. Младший, Александр,— на Уссури...
— Саше было всего только 19 лет, он тоже, как и брат, рвался на границу,— сквозь слезы рассказывает мне Анна Андреевна.— Очень мало Сашенька писал домой. Всего несколько строк: «Жив-здоров, служу хорошо, хожу в наряды на границу, а днем отдыхаю... Кормят «нормально» — на повара не обижаюсь...» И все. А последнее письмо мы получили только неделю назад. Дедушка наш Егор Иванович >— ему 90 лет — все просил Сашино письмо еще разок прочитать. Читала... Ждали мы его домой нынче летом. Думали, придет, избу новую поможет строить. Ведь живем-то мы теперь хорошо. Думала, приедет сынок домой, женится, радоваться буду. А вот оно как получилось — убил его бандит. Нету Сашеньки...
Летим на небольшой высоте. Земля в снегах, нежная, светлая, чуть парится. Во всем чувствовалось приближение весны. А здесь, в самолете, темно от горя и слез. Достаю зАтисную книжку, пытаюсь записывать, а на листах расплываются пятна. И все-таки надо, непременно надо записать, что говорили матери в этот горестный час, то, что здесь было мною услышано...
— А мой Сыночек, как птичка. Все хотел домой прилететь. А теперь я лечу, не знаю, каким его увижу.
— А нашему Коле двадцать только и было. Он писал домой: «Мама, и младше меня здесь есть солдаты. Мы уже «старички». Ох-ох, старички дорогие наши...
— Всю жизнь я плачу! Мужа схоронила — плачу. Брата на погост
свезла — плачу. А теперь сыночка... Не уеду оттуда, пусть вместе с ним закопают.
— А наш-то, наш сильно хотел магнитофон купить. Я, говорит, мама, как вернусь, месяца три поработаю — и куплю.
— А я писала: «Коля, когда ты с границы поедешь — мы тебя у автобуса встречать будем». А теперь не мы их, а они нас ожидают...
—• И как они там, родные, стояли на этом острове, как бились...
— И чем мы ему, старцу проклятому, досадили... Приеду туда — не уеду обратно. Стану заместо сына. Скажу, дайте мне автомат!
— Ой, кабы видели, как народ нас провожал. Как набежали в избу — все ревут.
— Чтоб ему, волку, ни земли, ни воды не видать. Чтоб ему красными книжками его подавиться. Ничего, отольется ему кровушка наших детей.
— А я, как похоронку-то получить, сон видела. Вошел мой Коля в избу — потный, усталый, вязанка за спиной тяжеленная. Сбросил ее и сел. Пот отирает: «Ну, думаю, потрудился ты сильно' Коленька». А на утро похоронка пришла.
— Ия сон видела! Будто теряю все. Собачка соседская в поле у нас потерялась. И цветок наш — геранька — тоже куда-то делся. А через три дня: на тебе — телеграмма.
— Ой, Васенька, соколик мой... И за что же они крылушки твои подломили!..
Плачут в самолете матери и отцы, перебирают в последней надежде телеграммы из части. А вдруг только ранило? А может быть, все-таки живой?
Вез я с собой репортерский диктофон. Все время был в исправности, работал безотказно, а сейчас — и здесь, в самолете, и на похоронах,— как нарочно, отказал... А как нужно было этот душевный крик русских матерей записать на пленку: в нем слышалось не только безутешное горе. Те, по ком сейчас плакали отцы и рыдали матери, были не просто их сыновья, родная кровь... ОнЪ — защитники родного очага, родной земли, защитники мирного труда и права на мирную счастливую жизнь. А погибших героев не только оплакивают — с ними прощаются и воздают им должное за то, что они не посрамили чести семьи, народа, Родины и до конца исполнили свой ратный долг.
...Еще раз оглядываю сидящих в самолете. Замечаю у окошка молодую, совсем еще юную женщину в черном пальто и красной шапочке. Молчит, а слезы льются ручьем. Смотрит в окошко, молчит и плачет... Надо бы поговорить с ней, да удобно ли? После некоторых колебаний решился: может быть, все-таки у нее хватит сил, и она расскажет о себе...
Подсел к ней, осторожно спрашиваю: не к брату ли она летит на границу?
— Нет, к мужу, Геннадию Давыденко...
На правой руке — обручальное кольцо: еще, видно, не чувствует себя вдовой, не перенесла кольцо на левую руку...
— Он был ефрейтором, 2 марта они убили его.
— Скольку ему было лет?
— Считайте, 1947 года рождения. Родился в городе Юрге, Кемеровской области. Земляк мой, и я там же родилась.
— Давно его знаете?..
— С юных лет. Учился в школе, потом сварщиком на заводе работал, учился в вечерней школе — не закончил. Надеялся это сделать после службы в армии.
— Давно вы поженились?
— 14 октября 1968 года, то есть пять месяцев назад. Гена ведь уже старослужащим числился: ему в июне 69-го надо было идти домой... За хорошую службу в октябре командование отпуск ему на месяц дало. Приехал домой, в Юргу. Мы с ним давно дружили, переписывались, вот он и сделал мне предложение. 14 октября свадьба наша была...
— И долго прожили вместе?
— Всего лишь двадцать три дня... Потом Гена уехал на заставу и писал мне. Последнее письмо 23 февраля отправил. Писал, что на Уссури — природа красивая, что у него все в порядке и что скоро заканчивает службу. О делах на границе ничего не сообщал.
— Каким он был, Гена?
— Спокойный, выдержанный, очень хороший парень.
— Чем увлекался?
— Учиться хотел, любил читать. Все говорил мне: «Вот отслужу, Тамара, демобилизуюсь, устроимся — ты будешь в детском саду ребят воспитывать (я педучилище заканчиваю), а я пойду работать, вечером учиться...». Но, видно, не суждено нам было все это.
— Что вы думаете о событиях на острове Даманском?
— Что думаю? Бандиты ворвались в наш дом.
...Спустя несколько часов я видел юную Тамару Гавриловну на заставе Нижне-Михайловка, в большой штабной палатке, где родные прощались с павшими солдатами. Обхватив руками столб, она горько рыдала у гроба, в котором лежал изуродованный китайскими штыками ее Гена:
— Бандиты... Бандиты...
Во время траурного митинга один из участников боя, младший лейтенант Михаил Колешня, сказал с трибуны, что ефрейтор Геннадий Да
выденко, расстреляв все патроны, ринулся в рукопашную, был ранен и затем зверски добит 'провокаторами.
Вечером, после 'похорон, на тризне, Тамара печально сидела за столом, рядом с отцом и матерью Геннадия.
—• Что будете делать дома, Тамара Гавриловна? — спросил ее.
— Закончу летом училище и буду работать...
— Где именно?
— Может быть, у нас в Юрге, а может, уеду. Пока не знаю... Все равно где, только бы маленькие дети были возле меня. С ними всегда на душе легче, а теперь подавно... Может, будете в наших краях — заезжайте. Будем рады! Теперь, кто хоть раз был на Даманском, вроде как родственники.
Она записала в мою 'книжку свой адрес. Вот он: город Анжеро-Судженск, улица Мира, 45, кв. 2, Давыденко Т. Г.
...Каждый раз, перелистывая эту очень дорогую мне «даманскую» книжечку, я вижу перед собой нежные, залитые слезами глаза юной вдовы ефрейтора Геннадия Давыденко, глаза полные скорби и мужества.
ПАРНИ ИЗ КЕМЕРОВО
I
Работница Ольга Ильинична Исакова прилетела из Кемерово на заставу вместе со своим старшим сыном Александром. Горе привело ’их на берег Уссури — здесь, на Даманском, 2 марта в бою с китайскими бандитами погиб и их младший — 20-летний сын и брат солдат Вячеслав Исаков. Два дня и две ночи мать плачет. Плачет и сейчас. -
Было у меня трое детей — два сына и дочка Люда. Теперь двое осталось. Сама, без мужа растила их. И голод, и холод знавали — ничто нас не минуло. Наконец-то подросли ребята. И Слава тоже. С тринадцати лет он пошел работать. Уважительный такой, ни разу мне «ты» не сказал: всегда на «вы» обращался... И вот, как гром с неба, телеграмма: убит... Приехала с другими родными сюда, на заставу. Вошла в зеленую палатку. Где же мой Славик? Ищу и не вижу. И другие матери не найдут — так они, проклятые, изуродовали их. Едва узнала его — они, изверги, голову ему проломили, добили сыночка моего... Горько у ’меня на душе, уж так горько, что и слов не найду. Одно только утешение: не ославил сынок родную мать — на границе убит и дрался, как настоящий солдат. Юра Бабанский, тоже наш, кемеровский, Славин друг, подошел сегодня ко мне и говорит: «Горе у нас с вами Ольга Ильинична, одно... На заставе нашей Славу любили: он был верным товарищем, и по службе никогда нареканий не имел. А дрался Слава храбро... За Славу мы отомстили сполна. За всех наших отомстили — и граница как была здесь, так и остается нашей, советской».
2
Впервые я увидел Бабанского на его родной, стрельниковской заставе... Среднего роста, плечистый, крепкий парень с удивительно ясными глазами. Очень застенчивый, выудить у него десяток-другой слов о прошедшем бое было нелегко. На заставе он один из «старичков-ветеранов», а этому «старичку» тоже всего 20 лет.
— К границе,— рассказывает Юра, вспоминая, каким «зеленым юнцом» он попал на границу,— я привык. Дело, конечно, непростое. От
ветственное дело, хотя, признаюсь, я пришел сюда, не очень представляя себе, что это значит — служить на границе... Но вскоре понял главное: раз тебе доверили охранять и вот этот берег, и остров, и лес — словом, родную землю — значит, научись хорошо это делать.
'Кем он был до службы? Учился в школе, потом поступил в профтехучилище — решил стать слесарем, и стал. 'Послали работать на завод: тиски, напильники, зубило — известное дело, слесарь. Подучился ремеслу. С ребятами заводскими подружился. Занимался спортом: зимой, конечно, лыжи, а летом — бокс. Ходил часто в тир. Он у нас старенький, правда, но стрелять все-таки можно. Из мелкокалиберки, конечно, но все-таки боевое дело. 'Вот так, собственно, работал и жил в «гражданке». Ну, еще, конечно, кино, книги и всякие разности. А потом пришло время служить. Просился на границу. Почему? Считал службу на границе самой главной и... таинственной. Словом, романтика! Одно знал твердо: пограничник с первого же дня — всегда начеку, постоянно в напряжении. Перед ним чужая земля, а за его спиной — родная страна, свой народ, город милый, отец и мать, друзья — парни и девушки, надежды и радости — то, что зовется Родиной. Вот потому-то и настаивал: граница — и только!
Приехал Юра на берег Уссури, стал пограничником. Места привольные, просторные. Леса — на тысячу километров. Дубы вековые. Дичи всяческой полным-полно. И зверья хватает: косули, кабаны, медведи, даже, говорят, где-то тигры водятся. А внизу река плещется: тихая, гордая, красивая. И рыбы в ней полным-полно: зимой рыбаки навалят на сани здоровенных тайменей — лошадь едва тащит...
Попал Юра в сержантскую школу. Восемь месяцев учился в ней, пятым отделением командовал. Здесь быстро сдружил всех ребят: нитки и иголки — общие, конфеты и пряники покупали на всех сразу. Только, пожалуй, книги читали и письма девушкам писали порознь.
Но самым главным, разумеется, было военное дело. Оружием Юра владел превосходно. Район границы изучил до самой малой подробности. Берег Уссури исходил десятки раз и, кажется, каждый кустик, каждую ямку теперь знал, как собственную ладонь... Вроде парень городской, вырос среди каменных домов, а вот же — заправским следопытом стал: мог выбраться из самого глухого таежного угла. После сержантской школы прибыл служить на заставу. Ее называли самой лучшей. А о начальнике заставы, старшем лейтенанте Стрельникове, говорили, что онто и есть «бог границы». К нему и попал служить младший Сержант Бабанский.
...На заставе я спросил офицеров и солдат: «Как служит Бабанский? Какой он в солдатском быту?»
— По-сибирски сдержан, даже застенчив, границу понимает и служ
бу любит,— отвечали его дразья,— Уходит в наряд — всегда собран, отмобилизован, всегда начеку. Ночью, в снежный буран или в ливень Юра на тропе, на участке. Все он видит, все помнит, все знает назубок. Дисциплинирован. Одним словом, прекрасный парень и комсомолец. Часто получал благодарности за службу и, как показало 2 марта, все это было не случайно.
Месяцы непростой и нелегкой службы на заставе, бесконечные провокации на Даманском — все это психологически подготовило Бабанского, всех бойцов и сержантов к суровому испытанию, которое перед лицом всей страны они держали 2 марта.
В те трудные на границе дни у них были считанные часы отдыха. Только что отгремел первый бой, только что простились с павшими товарищами, а забот прибавилось, ибо на том берегу было снова неспокойно...
Служба стала ответственнее и требовала от солдат напряжения всех сил, тройной бдительности. Конечно, сейчас вроде бы и не до рассказов, но Юра, пристроившись на скамеечке, поведал нам то, что видел и пережил здесь в эти мартовские дни и ночи.
4 С
ь
I
К ЗАЩИТЕ СВЯЩЕННЫХ РУБЕЖЕЙ ТОТОВЫ!
3
К Юрию Бабанскому у меня обычная в эти дни просьба: рассказать, при каких обстоятельствах он принял участие в бою. Вот его рассказ.
— В ночь на 2 марта командир назначил меня в наряд, на левый фланг нашего участка. Как всегда, подготовились, проверили оружие. Наконец, получили приказ выступить на охрану государственной границы. Пошли. Двигались своими тропами, осторожно, готовые ко всему. Почему «ко всему»? Да потому, что они уже не раз лезли на наш остров. Раньше просто поносили нашу страну, партию, народ, а в последние месяцы до того обнаглели, что начали появляться и орудовать карабинами и автоматами.
По этой причине в последние месяцы мы были особенно начеку. Ночь темная-темная, как на Уссури бывает в начале весны. Вернулись мы из дозора на заставу и — спать. Но немного нам довелось отдыхать. Тревога! Начальник поднял заставу «в ружье». Построились, как всегда, во дворе. Старший лейтенант наш, Стрельников, разделил всех на три группы. С одной группой он, на бронетранспортере. Старший лейтенант Буйневич возглавил вторую. А меня назначили старшим третьей группы и
НА ОСТРОВЕ ДАМАНСКОМ. ПЕРЕКУР...
приказали садиться на ГАЗ-63, то есть на «техничку». Едем. О чем мы тогда думали? О том, что китайцы снова Нарушили границу, что опять они учинят толкотню, будут ругаться, грозить, а нам придется сначала стоять цепью, а потом плечом выпроваживать Их с острова. Без выстрелов, конечно. О стрельбе никто и не думал. Как всегда.
В машине ГАЗ-63 тесновато. И скорость у нее не очень большая. Хотя я и просил водителя нажать, но за бронетранспортером ей, конечно, не угнаться. Всего лишь на три-четыре минуты, но все же мы отстали... Подъехали, наконец, к Даманскому. Видим, бронетранспортер и машины стоят. Возле них водители.
— Где остальные? — спрашиваю их.
— На острове!
Я повел группу в район, где по моему предположению находился Иван Иванович со своими. Повел бегом... Смотрю — слева на своем берегу стоят человек 15 маоистов, глазеют на нас. В те минуты мы еще не знали, что минувшей ночью 300 китайцев тайком перебрались на Даман-ский. Это значит, что они давно задумали провокацию и готовились к ней.
...Бежим. До Стрельникова осталось, наверное, 30 метров, не больше. Обошли срез острова и видим: Старший лейтенант что-то спокойно говорит маоистам. Видим, а слов не слышим. Он в чем-то их 'убеждает, а они размахивают руками, жестикулируют, видно, опять угрожают...
А мы бежим... Ну вот — бугор! Я взобрался на него и вдруг слышу чуть в стороне выстрел. Кто это? Откуда? Зачем? Не успел я понять, что к чему,— поднялась частая стрельба. И вот уже лежит на снегу наш начальник заставы. А рядом с ним — вся его группа... Что же они наделали, убийцы! Ведь Стрельников шел к ним с мирным разговором!
Ну, тут, думаю, рассуждать некогда. Все ребята упали в снег, присоединили к автоматам магазины. Мы открыли огонь по бандитам. Не помню уж, как быстро опустел у меня магазин — прошу у рядового Кузнецова патроны. Маоисты нас забросали минами и снарядами и пьяные лезут в атаку. Тогда, конечно, я не считал, сколько у кого Сил, но потом выяснилось, что на каждого нашего бойца их приходилось по десять и даже больше человек. У нас-то все первогодки, новички, лишь двое сол-дат-«старичков» — Козусь и я... Видимо, они хотели нас внезапно уничтожить всех, всю заставу, потом дождаться старшего лейтенанта Бубени-на, его группу уложить и захватить Даманский. Судя по всему, клан этот они тщательно разработали и вроде все сделали для его успешного осуществления, даже кабель на Даманский протянули, чтобы их наблюдатели могли нацеливать батареи, которые окопались на берегу. Но они еще, должно быть, не знали, что такое советский пограничник, как он рос, воспитывался, не знали, что дороже Родины у нас нет ничего. Так нас рас
тили дома, в семье, так мы привыкли думать везде и всегда!. И это не слова, а сама наша жизнь.
— Что же произошло потом?
— Наша группа находилась в 50 метрах левее убитого Стрельникова. Нас осталось пятеро. С того берега нас густо поливали огнем — головы не поднять. Но вот сквозь шум боя слышу гул мотора. На большой скорости ворвал'ся бронетранспортер. Это Бубенин со своей труппой. Удар Бубенина был стремительным и мощным, маои'стам это пришлось не по-вкусу — у них сразу началась паника.
'Вот, пожалуй, и все о первом бое.
А 15 марта... Ну что ж, мы уже знали, что они снова пойдут на провокацию, опять полезут на Даманский. И, конечно, не тратили время зря — готовились. Пятнадцатого наши ребята показали, что они умеют хранить свою землю, мстить за павших товарищей, одним словом, умеют воевать.
Да, мало, очень мало сказал Бабанский. Но как же все-таки воевал он сам? За что в Кремле Николай Викторович Подгорный вручил ему самую высокую награду — орден Денина и Золотую звезду 'Героя?
...2 марта в самом разгаре боя Бабанский не заметил, как израсходовал все патроны. Но рядом погиб товарищ, не успевший расстрелять свой боезапас. Маоисты наседали, весь остров, можно сказать, простреливался насквозь, группа Бабанского редела. Только что на фланге смело действовал солдат Кузнецов — убили его. Еремина младший сержант послал в разведку — ранили Еремина. Осталось их с Бабанским только пятеро, и они решили драться до последнего патрона! 'Сдавать остров не собирались. Пятеро держались против батальона провокатора, пока не подошло подкрепление!
Бой — это всегда испытание, опасное и трудное. В первом бою труднее вдвойне. А если ты еще и командир и отвечаешь не только: за себя, но и за других... Именно таким испытанием стал для Бабанского второй день марта 1969 года. И он выдержал его с честью. Хватило у Бабанского боевой зрелости и решимости. Стрелял на выбор: выстрел — в точку, выстрел — в точку... Маоисты вытащили на бугор пулемет, поставили его в 50—60 метрах от младшего сержанта. Он реагировал немедленно: выстрел — снят пулеметчик. Второй появился — второго убрал. Больше никто уже не рисковал высовываться, а вскоре и пулемет они убрали.
Юра в запале думал, что бой был скоротечным. Но это не так. Капитан Бубенин сказал нам, что он длился три часа. Рядовой Валерий Захаров утверждает: «около трех часов». Бабанский не замечал времени. И это нетрудно 'понять. Он отдал бою все силы души.
Когда стихла стрельба, Бабанский сполз с холма на лед, поднял тело сраженного командира и на руках понес его на остров. А остров уже
ГЕРОИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ВИТАЛИЙ БУБЕНИН И ЮРИЙ БАБАНСКИЙ НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ В МОСКВЕ.
был полностью в руках своих хозяев — бесстрашные ребята Бубенина контролировали каждую его пядь, каждый метр его берега. Вместе с Бабанским и четырьмя уцелевшими с ним солдатами они прочно заперли остров на замок: сюда никто не рискнет сейчас сунуться.
4
В первые недели марта на Уссури стояла прекрасная погода. Словно это было в весенней степи под Херсоном или Симферополем: снег отяжелел, стал ноздреватым. Небо голубело. Ветви на деревьях набухали, готовые вот-вот выбросить почки... А морозы по ночам еще сильные: что днем растаяло — ночью снова покрывалось ледяной корой.
Ближней весной дышало Приуссурье. Ночи темные, хоть глаз выколи. Лед звенит под сапогами.
Новый начальник заставы Нижне-Михайловка уже многое знал о Бабанском и назначал его, естественно, в самые сложные наряды. И вместе с ним молодых солдат, перешедших сюда с других застав. Бабанский, как прежде, делал все старательно, с тем же острым чувством ответственности готовился к каждому выходу на охрану границы. Уже на заставу опрокинулась 1«почтовая метель», уже Бабанского и его боевых друзей славили в телеграммах, письмах и открытках, уже вся страна с гордостью произносила имена отважных пограничников, а он по-прежнему старательно делал зарядку, тщательно чистил свой славно поработавший 2 марта автомат, обстоятельно инструктировал и уверенно вел за собой наряд по тревожно молчаливому берегу Уссури... Сильный, рукастый, всегда готовый броситься в бой, Бабанский внешне, пожалуй, ни в чем не изменился. «’Как служил, так и служу. И до последнего часа своей службы на границе руки не сниму с автомата»,— отвечал он наседавшим на него репортерам.
...15 марта маоисты снова ринулись на Даманский, и младший сержант опять вступил в дело. Его отделению надлежало быть в опорном пункте. Бой уже длился несколько часов. Искуссно и бесстрашно сражалась на острове группа подполковника Евгения Ивановича Яншина. Пули, осколки мин и снарядов, конечно, не всех облетали... Бабанский нетерпеливо следил за ходом боя. Он рвался туда, в огонь, а его почему-то держат в резерве...
—• Разрешите, товарищ командир, отправиться мне на остров,— трижды просился Бабанский, пока не получил, наконец, «добро» идти на остров и помочь раненым.
С того берега по острову били тяжелые батареи. Снаряды и мины пахали землю, да так густо, что, кажется, ни одного клочка здесь не
осталось нетронутым, Бабанский, где перебежкой, где ползком по снежной каше, пробирался к раненым. Вот лежит один, Юра оттащил его в безопасное место, в дальние кусты. Вот еще двое раненых ждут помощи. Одного Юрий взвалил на спину, другого подхватил за руки.,. «Молчи. Тебе нельзя говорить — крови много потерял»— шепнул Бабанский раненному в плечи и руки солдату, крепко, по-русски «обкладывавшему» Мао и его приспешников: «Врете! Нахрапом нас не возьмешь! Не таким рога обламывали...»
Наконец раненые в машине. Можно их везти в тыл.
— Только ты, браток, вези поаккуратнее,— попросил Бабанский водителя.
— Понимаю, товарищ младший сержант, все будет в порядке. Постараемся...
Необычно долгим был этот день 15 марта для пограничников... Как много трудного довелось пережить всем, в том числе и Бабанскому! Погиб старший лейтенант Лев МаныковскИй. Утром с группой своих бойцов на южной части острова он засек первую группу маоистов. Затем рассекретил систему огня противника: почти полчаса китайцы били по группе Маньковюкого из всего, что у них было под руками. Не один десяток бандитов был уничтожен меткими пулями бойцов Маньковского. И вот, ведя солдат в контратаку, Маньковский был сражен. Ранен Толя Ващуков, водитель, который так и не пожелал уйти в тыл до самого вечера. Отличился в этой схватке младший сержант Василий Каныгин, омич, тоже в прошлом слесарь: он выбрал для своего пулемета удачную позицию и крепко угостил налетчиков горячим свинцом. Каныгин за этот бой награжден орденом Ленина.
...Бабанский по-прежнему рвался в бой. Он опять пошел к командиру проситься на остров. И, кажется, вовремя подоспел — надо было пойти в разведку, побывать у маоистов в тылу. «Пошлите нас — мы уже там были»,— сказал командиру Бабанский. Послали. Они незаметно пробрались к противнику в тыл и все, что было приказано, сделали, Возвратившись на опорный пункт, Бабанский доложил о результатах Своего короткого рейда. Командир внимательно выслушал и сказал:
— Хорошо, товарищ младший сержант. Теперь можете идти отдыхать...
«Отдыхать!» Слово-то какое непривычное здесь на Уссури... Когда в эти дни и ночи отдыхал полковник Леонов? Много ли спали начальник политотдела подполковник Константинов и начальник боевой группы подполковник Яншин? А рядовые Ежов и Козусь? Впрочем, спали они вроде все это время сколько положено, но вот отдыхать им все-таки не довелось.
Спустя несколько дней после боя 15 марта, вечером, Бабанский достал чистый лист бумаги, устроился поудобнее в уголке и написал заявление с просьбой принять его кандидатом в члены партии. Правда, ему только двадцать лет, но ведь он уже не первый день служит на границе. Замечаний вроде не имел. Участвовал в двух боях. И хотел бы надеяться, что товарищи коммунисты — офицеры, сержанты, солдаты — окажут ему доверие. Конечно, обо всем этом ему хотелось написать обстоятельно, а получилось всего лишь несколько строк...
Он поставил дату, аккуратно подписал заявление. А спустя час Герой Советского Союза Юрий Бабанский вел своих товарищей знакомой дозорной тропой по берегу приумолкшей Уссури.
Внизу, все еще в снегах, белел Даманский, приветствовавший своих верных часовых.
...Через два с половиной месяца юный Герой Советского Союза распрощается с боевыми товарищами, с родной заставой, с Уссури и тайгой.
В Москве его ждали новенькие лейтенантские погоны. Ждала учеба. Пройдет время, и Бабанский вернется на границу, с которой породнился навечно, подготовленным, знающим офицером.
НА ОСТРОВЕ ДАМАНСКОМ
О нем сейчас много пишут, говорят, думают. Теперь уже, наверное, и школьника нет у нас в стране, который не знал бы, в какой части Уссури этот остров расположен, какой он длины и Ширины, что растет на нем...
Запомнились и полюбились имена отважных пограничников, солдат и офицеров, стоявших насмерть на Даманском: полковник Леонов, старший лейтенант Стрельников, капитан Бубенин, лейтенант Бабанский... Однако не только этими именами, естественно, ограничивается перечень всех отважных витязей. Конечно, нужно было бы рассказать еще о многих других героях Даманского.
...Например, о 20-летнем рядовом Николае Петрове, крепком, высоком, чуть сутуловатом, бывшем кинооператоре и фоторепортере из Улан-Удэ. Он прибыл служить на границу, мечтал о дозорных тропах, туманных зорях в засаде, а его направили... в клуб части. Здесь он стал киномехаником, фотографом, кинооператором, одним словом, мастером на все руки. Но прежде всего он был солдатом. Всегда, когда отправлялся он на заставу снимать отличников или «сделать сюжетик» для фильма из жизни пограничников, у него рядом с киноаппаратом и фотокамерой на ремне висел автомат.
На заставе Стрельникова Петров бывал не раз. А 1 марта приехал сюда, так сказать, «во всеоружии», снимать комсомольское собрание, которое было .подготовлено, но не состоялось по уже известным читателю причинам.
...И вот они на острове. Стрельников решительно идет к провокаторам. Коля чуть-чуть отстал от начальника заставы, прицелился .фотокамерой и первым кадром «засек» беснующихся маоистов. Сделал несколько шагов — второй снимок. Догнав старшего лейтенанта, он снял теперь уже «крупным планом» буйствующих нарушителей. Три кадра есть! Только было хотел щелкнуть еще раз — раздались выстрелы. Пуля поразила сердце: он упал, лицом вперед, в Снег, прикрыв собой фотоаппарат и в нем бесценные кадры. Кинокамера осталась на спине, китайцы утащили ее. Петров погиб, но эти три его фотокадра — три документальных свидетельства начала маоистской провокации на Даманском обошли все газеты, журналы, кино- и телеэкраны страны. Говорят, что в Улан-Удэ
собираются назвать его именем улицу, на которой он жил in сейчас живет его мать. Как это будет хорошо!
...20-летний ефрейтор Валерий Захаров, награжденный орденом боевого Красного Знамени, как уже отмечено выше, на льду Даманского спас раненого капитана Бубенина. Когда я попросил Захарова рассказать о себе, о бое, он очень смутился и ответил мне буквально следующее:
— О чем же говорить? Мы защищали 1нашу советскую землю. И все наши ребята готовы были стоять до последнего патрона. Все, не я один.
И весь ответ! Больше мне так и не удалось «разговорить» Валерия, кстати, сына боевого политрука, который в годы Отечественной войны защищал от фашистов Ленинград. Когда Валерий узнал о своей награде, смущенно заметил, что он только исполнил свой долг.
...Виктор Коржуков и Алексей Змеев, оба с бубенинской заставы, действовали на острове рядом. Коржуков был тяжело ранен. Змеев под жестоким вражеским огнем подполз к другу, подхватил его -и нес метров двадцать... Так их и нашли лотом — они лежали вместе, рядом...
...Крестьяне Авдеевы и Лидия Стрельникова — они, пожалуй, были единственными штатскими людьми в этом боевом деле на Даманском. Анатолий, Дмитрий и Геннадий Авдеевы живут в деревне Нижне-Михай-ловка, где жили их отцы, деды и прадеды. Рыбачили на Уссури, скот разводили, пчелами занимались. С пограничниками издавна в верной дружбе.
Когда на Даманском вспыхнула стрельба, они бросили сети,— на коней, в сани — и к заставе. Старшина дал им мешки с 'боеприпасами — Авдеевы помчались на остров. Мужественно вели они себя в эти грозные часы.
—• А как же иначе, ведь это земля наша, Ее еще наши деды пахали и сеяли,— говорил нам Анатолий Авдеев, награжденный за мужество при защите Даманского медалью «За боевые заслуги» (в годы Великой Отечественной войны он был награжден орденами Красного Знамени, Славы и многими медалями).— А мы — Отечества солдаты, мы не забыли, как границу свою отстаивать.
...Младший сержант Николай Колодкин начал службу на границе весной 1968 года. Здесь, на заставе, он стал инструктором-собаководом и вместе со своим верным псом «Ураном» не раз по тревоге появлялся на Даманском. Маоисты уже знали этого плечистого младшего сержанта и его грозную овчарку, не раз пытались убить ее... 2 марта Колодкин был освобожден от дежурства. Этот воскресний день младший сержант решил посвятить чтению и письмам. «Читал Коля запоем,— говорил мне его друг солдат Геннадий Серебров.— Книг на заставе много — есть что почитать. В то утро он сразу после завтрака, надев парадный мундир, устроился в ленинской комнате с книгой писателя Владимира Фо
менко «Память земли». Вдруг — тревога! Колодкин так с книгой и встал в строй, с нею же поехал на Даманский в группе старшего лейтенанта Стрельникова. Колодкин погиб так же мужественно, как и все другие пограничники, сраженные предатель с кими выстрелами провокаторов.
...Подполковник, а теперь уже полковник Александр Дмитриевич Константинов. Начальник политотдела или, как привычно называют его здесь, товарищ комиссар. В один из вечеров, когда Константинов подвозил нас на своем шустром «газике», я спросил, при каких обстоятельствах он попал на поле боя. Константинов, словно не слыша моего вопроса, начал рассказывать о солдате-хлебопеке:
— Маленький, юркий такой, а четыре выпечки за день давал. Хороший хлеб у него получался, пышный, вкусный. Гордиться бы этим. А он все «ноет»: «когда на заставу, в дозор меня отпустите?.. Надоело у Печи торчать». Перевели. Храбро дрался на Даманском, погиб...
В этот раз Константинов так ничего и не рассказал о себе. Позже выдался удобный случай, и я имел возможность выслушать и записать все, что рассказал мне •«даманский комиссар»:
— Родился я под Уссурийском, в 50 километрах от границы. Отец мой тоже пограничником служил в Забайкалье. Был когда-то под началом Константина Константиновича Рокоссовского. 'Служил потом отец на Амуре. Участвовал в Великой Отечественной войне. Был ранен, в майорском звании ушел в запас. Было нас в семье пятеро детей: сестры — Лидия и Валентина, жены пограничников, братья — Алексей, Вячеслав, оба в Уссурийске живут, работают, и я. Менял отец место службы на границе — и семья с ним. Так я побывал везде, где служил отец. Так и учился в разных школах, пока не устроили меня в интернат для детей пограничников. Когда началась война, я оказался во Владивостоке, поступил в спецшколу. Все время мечтал о фронте. И вот решил эту мечту осуществить. Вместе с приятелем Сашей Бекетовым тайком, без билетов, забрались в вагон поезда, уходившего на Запад. На одной станции, однако, нас изловили и вернули к родным... Пришлось устраиваться на работу. Пошел в МТС, помогал слесарям-ремонтникам, был учеником у комбайнера. Работал в избе-читалЫне, пилил лес. Наконец, меня призвали в армию. Наша часть в 1945 году участвовала в изгнании с китайской земли японских самураев. Кто мог тогда подумать, что пройдет время, и клика Мао постарается вычеркнуть из памяти своего народа тот факт, что советские люди помогали Китаю сбросить иго японского империализма?
Александр Дмитриевич немного помолчал, потом продолжил:
— После войны я пошел учиться, кончил военно-политическое училище. Моя пограничная служба началась — где бы вы думали? — на Кушке! Да, да, на той самой знаменитой Кушке, что считается самым жар
ким местом в стране. Некоторое время работал в газете, потом снова учился — в Военно-политической академии. Жизнь офицера, как известно, не отличается однообразием — ему часто приходится переезжать с места на место. Не обошла в этом смысле и меня моя военная судьба: служил во Владивостоке, потом попал... в Кишинев, -а вот теперь здесь, на Уссури... Сюда, на Уссури, я приехал чуть больше года назад, в феврале 1968 года. Рад, что мне здесь п осчастливил ось познакомиться с таким превосходным человеком и отличным офицером, как Леонов. Горжусь тем, что бойцы и офицеры нашего пограничного отряда оказались достойными 'преемниками славных боевых традиций, какими богата наша пограничная служба, история Советской Армии. Вот и Вся моя нехитрая биография...
...«Нехи1трая» — это от той глубокой скромности, которая органически присуща этому человеку, смелому, решительному, энергичному. Но вдумайтесь в «нехитрую биографию», в ее каждую фразу — ведь за каждой — море жизни и не только самого Константинова, но и всего народа, Всей страны, жизни нелегкой, наполненной героикой борьбы и созидания. Когда-то писатель Аркадий Гайдар, почти мальчиком дравшийся на фронтах гражданской войны за Советскую власть, сказал о себе так: «обыкновенная биография в необыкновенное время». Я думаю, что Константинов по-своему выразил ту же мысль.
Константинову, конечно, есть что рассказать о событиях на Даманском. Он принимал непосредственное участие в них -и 2 и 15 марта. Во время второго вооруженного нападения маоистов на Даманский Константинов, как мы знаем, заменил убитого Леонова. Я прошу хоть немного рассказать об этом.
— Когда я сказал, что пойду на подкрепление к Яншину, Демократ Владимирович резко возразил: «Нет,— сказал он,— хватит: 2 марта ты ушел, и я не знал, что с тобой. Выручать Яншина пойду я сам». Леонов сел в головную машину, к несчастью, ее как раз первой и подбили китайцы. Демократ Владимирович был ранен в ноги -и контужен. При его большом росте и весе выбраться из машины теперь стало нелегко. С большим трудом удалось вытащить его, но тут же, у машины, он был убит: пуля попала ему прямо в сердце. Я храню оболочку этой проклятой пули... В ту минуту раздумывать было некогда — надо было решать. Я решил — в атаку, как и было задумано Леоновым. Чем кончился бой — всем известно.
Константинов помнит поминутно все детали боев на Даманском, отлично знает, где и как действовал каждый боец или офицер — все держит в своей цепкой памяти. -Многое ив того, о чем рассказано в этой книге, я узнал -именно от Константинова. Заканчивая разговор с ним, я с-про-
сил, что, по его мнению, можно считать самым главным выводом из того, что произошло на Даманском?
— Самым главным? — переспросил он.— Пожалуй, вот что. Даже сталь может, говорят, не выдержать жаркого пламени, сгореть. А вот советские люди, призванные охранять рубежи нашей Родины, и на этот раз не дрогнули, не согнулись, выдержали. А почему? Да потому, что у них крепкая основа — глубокая убежденность в правоте своего дела, безграничная преданность идеям Ленина, идеям партии. Мы все понимаем, что провокации на Даманском понадобились не китайскому народу, к которому мы, интернационалисты, питаем уважение и дружеские чувства, — провокации понадобились пекинским политиканам для разжигания национализма, для того, чтобы отвлечь народ от острейших хозяйственных и политических проблем, которые явились прямым следствием их авантюризма и пренебрежения коренными интересами народа. Никто из советских людей никогда не ставил и не ставит сейчас знака равенства между китайским народом и пекинскими авантюристами. Мы идем честной и ясной дорогой — дорогой строительства коммунизма и верности своему интернациональному долгу. Но мы всегда стояли и будем стоять на страже каждой пяди своей земли. Никто из тех, кто твердой рукой пресек провокацию на Даманском, не думал, что завтра станет героем. Но пришло это завтра, Родина призвала их на подвиг — и они без колебания его совершили. Это и есть самый главный вывод, ибо в нем воплощена твердая воля всего советского народа.
...Я слышу и сейчас чуть хрипловатый голос «даманского комиссара» Александра Дмитриевича Константинова, и мне чудится зеленая линия нашего северного берега над Уссури, лобастые, в густых лесах сопки, бессонные заставы на всем рубеже и, наконец, мартовский снег Даманского, орошенный кровью наших героев.
Чудится — и не уходит из памяти!
СОДЕРЖАНИЕ
Река Уссури................................................5
Начальник заставы Нижне-Михайловка .......	7
О чем сообщил майор Квитко!..........................  .	19
Сердце коммуниста..........................................22
Разящая сталь..............................................35
Вдова в девятнадцать лет.............................  .	42
Парни из Кемерово..........................................46
На острове Даманском.................................  .	56
НАУМ MAP
Остров Даманский. Март. 1969
Редактор Н. Яснопольский
Худож. редактор Т. Добровольноеа
Техн, редактор Г. Качалова
Корректор В. К а н о ч к и н а
А 01796. Сдано в набор 16/VI 1969 г. Подписано к печати 1/VIII 1969 г. Формат бумаги 60X84/^. 'Бумага типографская № 1. Бум. л. 2,0. Печ. л. 4,0. Условн. печ. л. 3,72. Уч.-ивд. л. 3,54. Тираж 40 000 зкз. Издательство «Знание». Москва, Центр, Новая пл., д. 3/4. Заказ 1475. Типография изд-ва «Знание». Москва, Центр, Новая пл., д. 3/4.
Цена 11 коп.
УВАЖАЕМЫЙ ТОВАРИЩ!
ВАС, БЕЗУСЛОВНО, ИНТЕРЕСУЮТ НАИБОЛЕЕ ВАЖНЫЕ СОБЫТИЯ В МЕЖДУНАРОДНОЙ ЖИЗНИ: ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА СОВЕТСКОГО ГОСУДАРСТВА И СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО СОДРУЖЕСТВА, БОРЬБА ЗА ЕДИНСТВО ДЕЙСТВИЙ КОММУНИСТИЧЕСКИХ И РАБОЧИХ ПАРТИЙ, ВСЕХ АНТИИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКИХ СИЛ ПРОТИВ СОВРЕМЕННОГО ИМПЕРИАЛИЗМА, ВНУТРЕННЕЕ И МЕЖДУНАРОДНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ОСНОВНЫХ КАПИТАЛИСТИЧЕСКИХ СТРАН, ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОГО НАЦИОНАЛЬНО-ОСВОБОДИТЕЛЬНОГО ДВИЖЕНИЯ.
Издательство «Знание» предлагает Вашему вниманию серию подписных научно-популярных брошюр
«МЕЖДУНАРОДНАЯ».
Авторы серии — видные ученые-международники, внешнеполитические обозреватели радио и газет, журналисты.
В 1970 ГОДУ ПОДПИСЧИКИ ПОЛУЧАТ 12 БРОШЮР, СРЕДИ НИХ:
В е т и ы S. И., Д а д я а н л Л. И., кандидат исторических наук. Куда идет Индонезия?
КапицаМ. С., доктор исторических наук. Советско-китайские отношения сегодня.
Кап ли н А. С., журналист-международник. В. И. Ленин — основоположник социалистической дипломатии.
Шведкой Ю. А., кандидат исторических наук. Кто и как делает внешнюю политику США?
ПОДПИСКА ПРИНИМАЕТСЯ В ЛЮБОМ ОТДЕЛЕНИИ СВЯЗИ НА ГОД, ПОЛУГОДИЕ ИЛИ КВАРТАЛ. ПОДПИСНАЯ ЦЕНА НА ГОД 1 руб. 08 коп. ИНДЕКС СЕРИИ В КАТАЛОГЕ «СОЮЗКНИГИ» - 70070.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «3 Н А Н И Е»