Author: Фишер Г.
Tags: издательство старый большевик воспоминание большевика рабочий-революционер фишер
Year: 1935
Text
Г. ФИШЕР
ПОДПОЛЬЕ
ССЫЛКА
ЭМИГРАЦИЯ
ВОСПОМИНАНИЯ
БОЛЬШЕВИКА
ИЗДАТЕЛЬСТВО
СТАРЫЙ БОЛЬШЕВИК
МОСКВА 19 3 5
ПРЕДИСЛОВИЕ
Воспоминания старого большевика т. Фишера
впервые вышли в свет 12 лет назад (под
заглавием: «В России и в Англии»). Для настоящего
издания автор переработал и значительно дополнил
прежний текст.
Тов. Фишер—один из первых
рабочих-революционеров старой России, усвоивших
марксистское мировоззрение. Его участие в революционном
движении восходит к самому началу девяностых
годов прошлого века, когда наша партия еще
только зарождалась.
Выработка подлинно марксистского
мировоззрения и применение его к русской
действительности давались нелегко.
Мы знаем, что В- И- Ленин уже с первых
шагов своей политической деятельности был строго
последовательным революционным марксистом и
в теории, и на практике, и умел как никто другой
разобраться в тогдашних сложных классовых
отношениях в нашей стране. Но то был Ленин. А
рядовые и даже передовые участники
начинавшегося пролетарского движения делали немало
3
ошибок и в понимании марксизма и в
практических выводах из «его в применении к русским
отношениям.
Эти ошибки отражены и в воспоминаниях
т. Фишера. При чтении их надо учитывать, что
они относятся к далекому прошлому, и что
нельзя ожидать даже от одного из самых передовых
питерских рабочих начала девяностых годов,
каким был т. Фишер, чтобы он уже тогда занимал
вполне выдержанную марксистскую позицию.
Современному молодому читателю покажется,
например, странноватым тогдашнее отношение т.
Фишера к крестьянству. Мы! знаем, что Лассаль
смотрел на крестьянские войны в Германии как
на попытку повернуть назад колесо истории, —
следовательно, как на! нечто реакционное, а не
революционное. Мы знаем также, что Маркс и
Энгельс этого взгляда Лассаля (как и многих
других его взглядов) вовсе не разделяли. А т.
Фишер в питерский период своей деятельности
смотрел на крестьянские восстания XVII—XVIII веков в
России глазами Лассаля и весьма подозрительно
относился к крестьянству как возможному
союзнику пролетариата в революционной борьбе. Но
таково было IB то время отношение не одного
т. Фишера: этого факта из истории не выкинешь,
и он отразился и. в воспоминаниях автора.
В одном месте т. Фишер говорит, что
буржуазия выступала на Западе революционно, и
не было оснований думать, что у нас она будет
вести себя иначе- Нечего и говорить, что и в
начале 90-х годов подобный взгляд был
совершенно ошибочен. Но такой взгляд существовал тогда
и у некоторой части русских марксистов.
В тех местах воспоминаний, где т. Фишер
говорит о своем отношении к интеллигенции, шед-
4
шей в рабочую ореду с пропагандой, можно
учуять нечто, предвещающее позднейшую
«Рабочую мысль» и отчасти махаевщину. Такие
настроения были тогда среди части передовых рабочих.
Их не избежал и т. Фишер.
Но большевиками не рождались, а делались.
Воспоминания должны верно (передавать то, что
было. Если бы т- Фишер выглядел в своих
воспоминаниях стопроцентным большевиком уже в
90-е годы, их не стоило бы печатать, они были бы
не воспоминаниями, а вымыслом-
Относительно второй части настоящей книги,
где т. Фишер повествует о своем пребывании в
Англии, надо помнить, что его наблюдения,
остающиеся во многом верными и для
настоящего времени, особенно в бытовой своей части,—
относятся1 главным образом к периоду до
мировой войны. С тех пор изменилась и Англия,
которую т. Фишер покинул в 1921 г.
Н. Алексеев
5
ПЕТЕРБУРГСКИЙ ПЕРИОД
(1887—1896 гг.)
I
Родился я в 1871 г. в имении князей
Куракиных Ярославской губ., Мологского уезда.
Родители мои были немцы, выписанные князем из
Германии. Отец был скотовод и по тогдашнему
времени ветеринар-практик. Были, они вывезены из
Германии еще до освобождения крестьян. Все
время служили у Куракиных: отец — скотоводом,
мельником, лесничим, пользуясь 1среди крестьян
большим авторитетом как ветеринар, мать — как
большая специалистка по куроводству. К ним за
советом крестьяне приезжали за 20—30 верст.
Мать за свои труды получала натурой, отец
также натурой, но только в другом виде: когда он
ездил на базар, крестьяне считали своей
обязанностью угостить его за то, что он помог
отелиться «Буренушке» или «Пестровушке», помог
чалой кобыле ожеребиться, или за какие-либо
другие услуги. Угощение обыкновенно кончалось
тем, что отца мертвецки пьяным укладывали в
сани или телегу и направляли с лошадью домой.
Они знали, что лошадь обязательно привезет его
7
домой. Лошадь привозила его целым и
невредимым.
Прожил я с родителями до 6—7-летнего
возраста, когда был взят на воспитание «крестным
отцом». У крестного детей не/было, а у
моих-родителей их было- много. Крестный мой тоже был из
Германии. Он и еще целый ряд людей, все
металлисты, были вывезены из Германии вместе с
паровозами системы Борзига на постройку Рыбин-
ско-Бологовской ж. д.
Когда я попал к крестному, он был
начальником депо на станции Медведево, близ станции
Бологое, Николаевской (ныне Октябрьской) ж. д.
В Рыбинске я окончил сельскую школу с
похвальным листом первого разряда и поступил в
3-классное городское училище в 4 отделение.
Учился я хорошо. Из класса в класс переходил с
наградами первой степени. Кончить же мне
пришлось с наградой второй степени, так как в
сочинении по русскому-языку на тему «Крещение
Руси» я позволил себе употребить слово «шиш»,
когда говорил о том, что католики не произвели
достаточного впечатления на русских делегатов,
ездивших по свету для выбора религии.
Что же представляло из себя тогда Рыбинское
3-классное городское училище? Город Рыбинск
был в то время крупным торговым городом, и
поэтому училище было специально приспособлено
для сыновей среднего и крупного купечества. В нем,
кроме всех прочих обязательных предметов,
преподавались и специальные предметы, как-то:
простая и двойная бухгалтерия, упрощенный курс
алгебры со 'включением извлечения квадратных и
кубических корней, правила сложных процентов,
немецкий язык для желающих. Кроме того врач
для двух старших отделений преподавал анатомию
8
и физиологию, с добавлением распознавания
заразных эпидемических болезней; был специальный
учитель по чистописанию, каллиграфии, рисованию
и основам черчения. Такая развернутая программа
была приноровлена для купеческих сынков.
Городская власть не скупилась для своих сынков и
сынков чиновничества на затраты. Сверхпрограммные
предметы подковывали будущих воротил
необходимыми знаниями в их дальнейшей торговой и
промышленной деятельности.
Моими сверстниками но школе были сыновья
владельцев мельниц, пароходов, барж, заводов,
ремесленных мастерских, торговцев хлебом,
краснорядцев, железнодорожных служащих;
принимались в исключительных случаях и дети рабочих.
Рыбинск в то время был крупным перевальным
пунктом, где хлебные и другие грузы, идущие
водным путем по Волге в Петербург или в Балтийское
море, перегружались с крупных барж на
мелкосидящие суда, могущие пройти по водным каналам
Мариинской, Тихвинской и Вышневолоцкой
систем. Кроме того, громадное количество зерна
отправлялось по железной дороге—до 20 товарных
поездов по 50—60 груженых вагонов в сутки.
Километров 5—7 реки Волги летом1 были заставлены
баржами, в стройном порядке — в линию с прога-
лами, дававшими возможность маневрировать,
подходить к пакгаузам для разгрузки, или
подходить в баржам-мариин'кам, тихвинкам для
перевала в них груза. Работа кипела, казалось нам,
круглые сутки. Над рекой в этом месте «стон стоял»
от пароходных гудков, свистков буксиров,
человеческих голосов, окрипа трущегося дерева, звона
бросаемых цепей и пр.
Летом в Рыбинск наезжало много-рабочего
люда на погрузочно-выгрузочные работы. Каких
8
людей тут можно было наглядеться! Какого
говору наслушаться! Нас, школьников, все
интересовало. Мы ходили смотреть на эту своеобразную
жизнь-работу. Наблюдали мы с особенной
внимательностью за работой крючников, таскавших на
себе 9-пудовые мучные кули в пакгаузы на берегу
Волги. Выберешь, бывало, какого-нибудь молодца
за его ухватки три переноске тяжестей и
наблюдаешь за ним; кто-нибудь из школьников —
другого. И вот начинается обсуждение, который из
них лучше, начинаются споры. Бывало так
спорящие разойдутся, что вопрос о том, чей лучше,
чуть ли не кулаками решается. Наглядевшись на
работу, мы ходили смотреть, как они проводят
время после работы, на Швивую горку или базар,
где можно было все купить или сменять. Тут
можно было плотно поесть у торговок, которые
торговали всякой снедью: щами, вареным мясом,
пирогами с чем хочешь, можно было зайти в
трактир выпить по баночке. Нам казалось, что вся эта
снедь должна быть очень вкусной. Особенно меня
все время соблазняли пьдшжи, они казались
такими пышными, масляными, блестящими, что сами
в рот просились. Когда у меня нашелся пятачок,
я купил пару их и с'ел; но прошло некоторое
время и пышки были выброшены желудком обратно.
До этого со мной такой оказии никогда не было.
Мой желудок оказался недостаточно луженым
для такой «пищи».
Крестный и его жена воспитывали меня как
своего, но, конечно, не баловали. Учили меня «се-
му, что могло пригодиться мне впоследствии.
Я должен был исполнять многие домашние работы,
помогал на кухне варить обед, мыл посуду, чистил
самовары и медную посуду, чинил свое белье,
штопал чулки. Посещая школу, давал уроки отстаю-
10
[дим ученикам за плату. Кроме того моей
обязанностью было наколоть и натаскать в коридор на
целую 'неделю дров, несмотря на то, что имелась
работница-подросток. Чтобы летом во время
школьных каникул мне не излениться, меня
устроили работать в конторе по ремонту пути и зданий
Рыб.-Бол. ж. д., за что я получал 13 р. в месяц.
За такое ко мне отношение я могу только
поблагодарить моих воспитателей, потому что многое,
чему я выучился, мне пригодилось в моей
последующей жизни. Сами они были очень работящими,
всегда занятыми каким-нибудь делом. Крестный
всегда что-нибудь мастерил, чинил замки, делал
новые замки, «коньки, санки, лудил самовары,
делал игрушки. Я стою тогда около него, чтобы там
помочь, тут поддержать, почистить, отполировать,
припаять, конечно иногда и испортить. Крестный
не всегда ворчал на порчу, а говорил, что для того,
чтобы хорошо выучиться работать, надо быть
вором.
— Да, да, вором, — повторял он. — Что на
меня смотришь? Не понимаешь в че^ дело?
— Нет, крестный, не пойму, почему мне надо
стать вором.
— Слушай, л тебе об'ясню и если ты
поймешь и последуешь моему совету, то станешь
мастером своего дела. Не думай, что ты должен прямо
воровать какие-то вещи. Этого делать ни в коем
случае нельзя. Но> я тебе говорю: ты должен
учиться воровать только глазами. Смотри внимательно,
как кто делает что-нибудь для тебя неизвестное,
как говорится, «смотри в оба», запомни
хорошенько как и постарайся сделать сам. Вот если
этого искусства ты достигаешь, т. е. искусства
перенимать, воровать у другого сноровку, то дело
у тебя пойдет на лад.
11
Этому правилу я старался всегда следовать:
постоять, посмотреть, как другой делает, чего я
не умею, и «украсть» это уменье, знание.
При училище существовала ученическая
библиотека. Мы, школьники старших отделений, этой
библиотекой широко пользовались. Прочитаны
были нами: Фенимор Купер, Майн-Рид, Вальтер-
Скотт, Жюль-Верн, всевозможные сказки русские
и иностранные, Пушкин, Гоголь, Жуковский и др.,
одним словом, все, что тогда допускалось в
ученические библиотеки при школах. За книгами
иногда просиживали целые ночи на/пролет. /Кроме этих
книг читали еженедельный журнал «Ниву». Там
нас, конечно, больше интересовали рассказы,
очерки, романы. Прочитывались они за несколько лет
подряд. Меня очень заинтересовало в «Ниве»
описание событий 1 марта 1881 г. Очень уж меня
заинтриговал нитро-глицерин. Хотелось его
изготовить, но кого-либо спросить об этом я боялся.
Из этих же описаний в «Ниве» представление о
студентах создавалось как о каких-то
сверхчеловеках. Слышали мы в школе, что были какие-то
студенческие беспорядки, Гак как в городе
появились среди учебного года зимой студенты.
Раньше их можно было видеть только во время
каникул. Ходили слухи, что студенты идут против
царя, министров, университетского начальства и пр.
Они для нас казались окруженными какой-то
таинственностью. Петербург нам казался особенным
городом.
В Рыбинске кроме трехклассного городского
училища были еще мужская прогимназия, женская
гимназия, несколько начальных школ и
мореходные классы. Как и везде, мы, ученики городского
училища, находились в неприязненных
отношениях с учениками прогимназии. Где только воз-
12
можно было, устраивали с ними целые побоища.
Считалось чуть ли не обязательным поколотить
«синюю говядину» — гимназиста. Доходило до
того, что многих гимназистов в гимназию и из
гимназии отправляли с провожатыми. Они все
ходили в форме, а мы были вольные, ходили каждый
на свой лад. Мы их всегда видели и знали, а они
нас нет. Наконец, чтобы унять такое хулиганство,
и для нас, учеников городского училища, сделали
обязательным ношение форменной фуражки с
гербом. Оказало ли такое нововведение на
ученические нравы какое-либо влияние, сказать не берусь,
потому что' эта реформа застала меня перед
окончанием городского училища.
Семья крестного была не особенно
религиозная. Делали все, что требовал внешний декорум,
господствовавший ггогда среди немцев-лютеран.
Их в Рыбинске было порядочное количество.
Большинство составляли служащие и рабочие
железной дороги. В городе имелась немецкая молельня-
кирка. Считалось хорошим тоном бывать в этой
молельне по воскресеньям, если не всей семье, то
хоть кому-нибудь одному. И вот эта миссия
выпадала на мою долю: 'парнишке надо не забывать
бога, упражняться в тении и не убивать времени
зря! Я на эти хождения тоже смотрел с
формальной стороны. Присутствие в церкви всех членов
семьи считалось обязательным лишь, когда
приезжал пастор по особо торжественным «случаям. Тут
и крестный и крестная вылезали из1 дома,
наряжались во все лучшее и шли других посмотреть и
себя показать. Обыкновенно такие празднества
сопровождались и другими религиозными
обрядами, свадьбами. Лютеранское религиозное
воздействие дополнялось православным, совсем уже
формального порядка. В школе религия изучалась в
J3
виде уроков Закона божия. Для меня урок закона
божия был не обязателен, но, не ходя на него,
я лишился и отметки по нему. Это влияло на
количество баллов, которое давало первое место
ученику в классе. Без отметок по- закону божию я
не мог бы стать первым учеником. А Как мне этого
хотелось! Стал посещать уроки и цели своей
достиг. Ко мне относились формально, а я тем более.
Когда я стал заводским учеником, то ни в какую
церковь меня уже не тянуло. Я увлекся водным
спортом, греблей и катанием на лодке. Эта лодка
впоследствии сослужила нам большую пользу в
нашей кружковой работе.
Состав учителей нельзя сказать, чтобы был
очень плохой. Были такие, которые относились к
своим занятиям по-казенному, к ним и отношение
учеников было казенное; были такие, «которые
относились к занятиям с любовью, таких и ученики
любили. Особенно выделялся инспектор училища
Павел Иванович Богоявленский. Он был страстным
любителем физики и сам преподавал ее нам. Его
уроки мы любили. Когда было можно, мы слушали
его и в другое время помимо официальных
занятий. Его уроки проходили очень быстро, и мы
ругали звонок, который возвещал окончание урока
II
Научившись кое-чему по части обработки
металла, я так полюбил это ремесло, что когда по
окончании городского училища учитель
бухгалтерии предложил мне место конторщика в цепном
пароходстве на Шексне, я отказался и поступил
учеником на завод Гольдберга. В это время мне
исполнилось шестнадцать лет. Поступление было
оформлено письменными переговорами на
основании об'явления в немецкой газете, которую крест-
14
ный выписывал из Петербурга. Контракт был
заключен на три года на определенных условиях, и
я приехал в столицу.
Завод Гольдберга производил типографские,
литографские и множество других станков. Нас,
учеников, у Гольдберга было человек 25—30; мы
жили в общежитии при заводе по Черной речке
на Выборгской стороне. Кормил он нас
неважно, зато к работе хорошо приспособлял. И мы
работали во всю. За хорошее исполнение переводили
на лучшую работу и давали премию в виде оплаты
за работу поштучно. Такого рода оплата
приурочивалась обыкновенно к большим праздникам —
рождеству или пасхе. Ученики ходили жаловаться
на плохую пищу фабричному инспектору.
Инспектор после нескольких жалоб заявил Гольдбер-
гу, что если еще будут жалобы, то он закроет
общежитие. В то время институт фабричных
инспекторов был только еще введен после знаменитой
морозовской стачки ткачей в 1886 г. Вначале
фабричные инспектора были людьми либеральными, и
такая угроза для Гольдберга была вполне
реальной. Когда у нас случилась порядочная буза на
почве плохой кормежки, то общежитие
действительно было закрыто, и мы все были распущены
по вольным квартирам.
Случилось это так: приходим с завода на
обед, моемся, садимся за стол каждый к своей
артельной чашке-блюду. Тарелок, ножей и вилок нам
не полагалось, давались только ложки и то
деревянные. «Хлебали» из одной чашки человек шесть-
восемь, рассаживались по обе стороны стола на
скамейках. Каждая чашка имела старосту: им был
один из старших учеников. Только по команде
старосты разрешалось остальным начинать
«хлебать». В особенности это правило соблюдалось,
15
когда в блюдо было положено мя'со. Ловить и
таскать мя'со разрешалось только (после того, как
староста стукнет ложкой о край блюда, и только
по одному куску. Кто нарушал это правило —
получал ложкой по лбу. Чтобы не быть в накладе,
надо было есть быстро, а то меньше всех
достанется мяса или каши.
Сели за стол, подали вонючие щи. Поднялся
шум, гам. Младшие ученики дожидаются, что
будут делать старшие, старшие не выступают. Видя,
что дело идет туго, я, самый «молодой» ученик,
решил отправиться на хозяйскую кухню с жалобой.
Набрал щей и отправился. Вышла хозяйка, жена
Гольдберга, и от аромата щей пришла в ужас.
— Идите к себе в общежитие, вам приготовят
что-нибудь с хозяйской кухни.
Я отправился обратно и рассказал ребятам про
разговор с хозяйкой. На работу мы не пошли до
тех шор, пока нам не был ириготовлен на
хозяйской кухне новый обед. К вечеру владельцем была
составлена комиссия для расследования дела и
выявления зачинщиков. Комиссия опрашивала, кого
считала нужным. Очевидно, «зачинщиков» не
нашли, так как никто из нас не был рассчитан с
завода. На второй или третий день нам об'явили, что
общежитие закрывается и все должны подыскать
себе частные квартиры, что всех переведут на
жалование, которое должен определить мастер, но
не менее 10 руб. ib месяц. Мне положили 10 руб.,
,и я перебрался на вольную квартиру. На 10 р. не
широко разойдешься, но благодаря крестному я
был снабжен одеждой и бельем на несколько лет.
Владелец завода заставлял нас много работать.
Как мы жили и проводили время — его не
особенно интересовало. Пока мы ходили работать, все
было хорошо. Общежитие наше состояло из двух
16
половин. В меньшей жили ученики младших
возрастов, а в большей—великовозрастные.
Обставлены оба (помещения были одинаково. По
стенкам без окон тянулись двухэтажные койки, два-
три небольших стола для всех и каждому по
табуретке. Табуретки редко употреблялись,
предпочитали читать или отдыхать на койке. К
определенному времени вечером надо было быть дома и
ложиться спать тоже в определенное время. Утром в
6 часов мы отправлялись на работу, взяв с собой
по жуоку хлеба, намазанному маслом' и хорошо
посоленному. Обед был с 12 часов дня до часу,
в шесть часов вечера пили чай, а часов в 9
ужинали. Кто имел в (городе родителей, тому было
лучше, а вот те, которые никого не имели,
довольствовались тем, чем кормили в общежитии. К
таким принадлежал и я.
С наступлением теплого времени ходили по
вечерам гулять на берег Невки, иногда на
острова— Елагин, Крестовский, Каменный. В дни
отдыха нам, «безродным», приходилось коротать все
время в общежитии (начиная с субботы вечера и
до понедельника). Другая часть учеников уходила
домой к родителям. (В этом было хоть
какое-нибудь разнообразие. Но- мы, бездомники, как-то не
тяготились воскресеньем. В церковь не ходили.
Никогда никаких религиозных разговоров не
было, разве только то, что рассказывали разные
анекдоты про попа, попадью и попову дочку. Но
зато книжки читались с жадностью. Приносили их
ученики из дому. Книжки все — приложения к
разным журналам. «Петербургские трущобы»
читались нарасхват. О них много было у нас всяких
разговоров, ходили даже смотреть те здания,
которые там упоминались: Вяземскую лавру, Сенной
рынок, Фонтанку и пр.
о
17
Коротал я свое время, продолжал больше всего
заниматься алгеброй, геометрией, учебники
которых я захватил с собой. За этими занятиями меня
заставал частенько работник, которому было,
кажется, вменено в обязанность наблюдение за
учениками, так как он жил в домике как раз
против нашего общежития. Он также был в той
комиссии, которая расследовала случай невыхода на
работу из-за протухлых щей. Он стоял за меня
горой, давая обо мне самые хорошие отзывы и
главным образом напирая на то, что я приходил
один и пр. Это он мне рассказал, когда я уже жил
на вольной /квартире.
Как к нам, ученикам, относились взрослые
рабочие завода? Они на нас смотрели, как вообще
смотрят квалифицированные рабочие на
молодняк— немного свысока.—«Ничего, потяни лямку, я
ее тоже тянул. Меня от этого не убыло, вышел в
мастеровые». Но это было до тех пор, шока
ученик еще привыкал ik своему месту, к
определенной работе. Когда же он проявлял смекалку,
сноровку, тогда и обращение менялось: тебе давалась
и лучшая работа, и к тебе уже относились с
уважением, даже ходили за советом. Такого рода
отношение замечалось больше всего среди рабочих
станочников к ученикам, работавшим на ставках
же. Более способные ученики ставились к станкам.
Мы тоже считали себя не лыком шитыми и тоже
показывали вид, что и мы «кое-что знаем и
можем делать». Ученикам, которые работали в
бригаде слесарей, нужно было действительно развить
большую сноровку, эта сноровка и смекалка
должны были внедриться, войти в плоть и кровь
ученика, он должен был выучиться размеренности и
точности движений во время работы. В бригаде
тоже ценили смекалистого ученика, ему препору-
18
чали лучшую работу и, кроме того, давали
добавочные в виде сдельной оплаты.
«Вольная квартира», куда я попал, была из тех;
где проживали холостые рабочие. Столовались
артелью. Артель брала продукты у мелкого
лавочника в долг на книжку. У этого лавочника
забиралось все с'естное, кроме вина. Вино получалось я
соседнем кабачке. Когда денежные ресурсы
иссякали, лавочник давал деньги, а в книжке писал
«товаром на столько-то рублей». К каждой
получке подводился лавочником итог, и сумма делилась
ме!жду проживавшими, по какому расчету — уже
не помню. Выходило не очень дорого. Еда,
конечно, была лучше хозяйской, продукты были свежие.
Отпускать артели плохие продукты лавочник не
решался, так как это вскочило бы ему в 'копеечку.
Конечно, он наживался на приписках к цене и на
неправильном весе.
Нас в квартире жило шесть человек в двух
комнатах. Все делалось на виду, хозяева—муж и
жена — отделялись от остальных в комнате только
занавескою. Кровати были не двухэтажные, а каж.-
дый имел отдельную деревянную кровать, имелся
стол, табуретки; обеденные принадлежности были
такие же, как и в общежитии: общие блюда,
деревянные ложки. Был староста. Для чаепития имелся
у 'каждого свой стакан или кружка.
Наша артель состояла из пяти человек: токаря-
холостяка, молотобойца, молодого формовщика-
шишельника, меня и хозяев квартиры —
чернорабочего с женой. Редкий вечер проходил без
выпивки, когда больше, когда меньше, а в получку,
что называется, до карачек. Во время таких
возлияний, откуда только набиралась публика: тут
появлялись и женщины, которые перепивались и
сквернословили хуже мужчин и, в конце^ концов,
2*
19
иногда тут же сваливались пьяными на лол или
отправлялись к му)жикам на кровать. Выбраться
«з этого вертепа до получки для меня не было
никакой возможности. Денег занять было не у
кого. Значит, приходилось терпеть.
III
За это время я упросил ребят-учеников пустить
меня к ним на квартиру. Хозяин, токарь с завода,
по фамилии Паршуков, согласился принять меня.
Тут я ожил. Нас, учеников, на этой квартире было
.пять человек. ТуГ было чисто, никто не
пьянствовал, по вечерам люди читали, разговаривали.
Старшие рабочие с нами беседовали, давали читать
книжки. Одна книжка на нас произвела большое
впечатление; это была «Географическая
хрестоматия». Она сотворение мира обменяла совсем иначе,
чем известно было нам из библии и уроков закона
божия. В ней изгагалась теория Лапласа о
происхождении миров, она открывала мам такие
горизонты, что действигельно можно было усумниться
в библейской сказке. На этой почве у нас бывали
очень жаркие споры. Я держал сторону
«хрестоматии», пройдя элементарный курс физики и
астрономии в 3-классном училище. Происхождение
человека и происхождение видов было другой темой,
ПО КОТОРОЙ МЫ МНОГО СПОРИЛИ. ДЛЯ МеНЯ И Тут
НОВОГО' не было. Мы в школе проходили
естественную историю по учебнику, где обезьяна —
четверорукое животное — была на первом месте, а
инфузории и простейшие — на последнем. Выходило
как:будто бог наказал человека за грехи и
превратил его в обезьяну, а потом животные, падая все
ниже и ниже, дошли до инфузорий. По
«хрестоматии» — как раз наоборот. Мне новое понимание
давалось легко — я стал видеть инфузории впе-
30
реди, а человека позади, в конце развития.
Никаких противоречий, все в порядке. Но у других оно
столкнулось с библейской историей, противореча
«божественному началу», устраняя бога и пр.
Некоторые не могли понять, как это может быть
«начало из ничего», как можно представить себе
«пространство без границ».
Описания разных государств и их системы
управления наводили на другого рода мысли.
Разбирались 'преимущестза представительной формы
правления, и какая была бы желательна нам фор-
ма правления. Обсуждали, что лучше всего
подошло бы к нашему государству, и я остановился на
такого рода «конституции»: каждые десять домов
выбирают десятского, десятские выбирают в
волость, волости — в уездные собрания и т. д. до
собора. Это было еще до чтения какой-либо
нелегальной литературы. Нелегальщины в го время мы
еще и не нюхали. Такую литературу мы называли
в то время «запрещенной». Среди учеников
общежития циркулировала запрещенная литература
(рукописная) только порнографического содержания,
причем она почему-то приписывалась Пушкину.
Припоминая некоторые мелкие факты из
нашей ученической жизни и работы и сопоставляя
их, должен я сказать, что наш квартирный
хозяин, Паршуков, -пользовался влиянием среди
учеников. У его станка я частенько видел наших
старших учеников, разговаривавших, советовавшихся
с ним о чем-то, что-то от него получавших и
передававших ему. Кроме того припоминаю, что рядом
с модельной мастерской было небольшое
слесарное отделение на втором этаже, в сторонке. Туда
попасть постороннему человеку незамеченным
было трудно, надо было пройти порядочной
длины коридор, который весь был виден из ма-
21
стерской. В этой мастерской делались верстатки
для набора типографского шрифта и рамки для
шрифта к столам типографских
станков-американок, или, как мы называли их, к «лягушкам». Так
©от в этой мастер/окой учениками делались
верстатки и рамы, как говорилось, «заказ на
сторону». Работу производили с некоторой опаской,
чтобы не заметил мастер. Ученики стояли иногда
на страже, чтобы ие попасться. Если для та'ких
работ необходимо было что-либо выстрогать,
выточить, то мы, работавшие на станках, считали своей
обязанностью! сделать все мужное. Самое главное
л опасное было произвести работу, а вынести ее
из завода было уже делом не особенно трудным.
Ведь проносилась же на завод выпивка-закуска.
Доставка была гораздо труднее, ее надо было
производить в рабочее время. Вынос же
организованным способом можно было сделать во время
выхода рабочих с завода в обед или вечером. Кроме
того у нас еще была приспособлена дощечка в
заборе около литейной. В эту дыру можно было
проникнуть в Строговский сад на берег Черной
регчки. Все, что нельзя было пронести в кармане,
аыносилось этим путем.
У владельца завода Гольдберга была в городе
крупная словолитня. Из рассказов и воспоминаний
других товарищей теперь выяснилось, что оттуда
добывался шрифт для подпольных типографий.
У Паршукова на квартире кроме нас, учеников,
жил еще столяр, швед или финн, и молодой брат
Паршукова. Столяр занимал отдельную маленькую
комнатушку. У него весь стол был завален
книгами большей частью не на русском языке. Из<
русских я прочел нечто вроде «политической
экономии». Мое открытие я оставил при себе, памятуя
школьную привычку: «держи язык за зубами». По
99
в£ем видимостлм у Паршукова был кружок на
Выборгской стороне. Недалеко от завода Гольдберга
была фабрика Чешер, на которой работала сестра
Паршукова, Прасковья. К осени, с наступлением
холодов, Паршуков взял расчет и {перебрался
работать на Путиловский завод. Сестра же его,
Прасковья, с матерью сняли другую квартиру, в
которую переехали к ней и все проживавшие у
Паршукова ученики, исключая меня, так как* я по
стечению обстоятельств перебрался в другое место.
IV
В скором времени я стал работать на
настоящем токарном стан'ке-самоточке — высшая цель, к
которой стремился каждый ученик-токарь. Мои
знания математики оказались очень кстати.
Я вскоре прослыл ученым. Ко; мне приходили
пожилые токари подсчитывать шестерни для нарезки
резьбы. Знание этого искусства в некоторой
степени послужило к дальнейшему моему знакомству
с революционным движением1 того времени.
Было это в 1889 году.
Подходит ко мне однажды молодой токарь
Владимир Кривцов, недавно окончивший ученье на
заводе, и предлагает мне учить двоих арифметике
и геометрии, в вознаграждение за это они будут
платить за меня за квартиру, лри условии, чтобы
я шереехал к ним. Предложение было очень
заманчиво и я перебрался к ним. Моими учениками
были слесарь Захар Бульванкер и Владимир
Кривцов. Начали заниматься, но дело шло туго.
Геометрия оказалась для них очень трудной наукой,
в особенности когда приходилось заучивать
аксиомы или доказывать теоремы. Мои ученики
никогда и часу не выдерживали, их одолевало
23
утомление, или может я сам был плохим
преподавателем. После нескольких месяцев мы эти
занятия забросили. К зиме составился кружок из
шести человек: Кривцова, Бульванкера, Гусева,
Якова Мовшовича, меня и еще одного слесаря.
Кружок собирался раз в неделю. Ходил к нам
заниматься интеллигент, его привел Захар Бульван-
кер. Читал он нам толстую книгу, заглавия
которой не «помню. По содержанию она имела какое-то
отношение к земледелию. Он также приносил нам
читать «Хитрую механику», «Царь-голод», обе
книжки были напечатаны на гектографе и для нас
очень понятны. Давал он нам также заучивать
революционные песни. В промежутке между
занятиями! кружка мы обменивались мнениями по
поводу прочитанного. Разговоры большей частью
имели мало отношения к окружавшей нас
заводской повседневной жизни. Законов политической
экономии этой жизни мы не знали и не понимали.
Что хозяин от нас наживался, для нас было
несомненно, но как это «происходит, как бороться с
этим положением — этого брошюры не объясняли.
Главным лицом, вокруг которого вертелась
фабула этих брошюр, был наш хлебороб-крестьянин.
Мы страдали за него и считали его достойным
нашего участия и борьбы за улучшение его
положения. Наш кружок просуществовал почти
целую зиму, но к весне распался; большинство
членов перешло на другие заводы, и мы с Бульван-
кером остались жить вдвоем.
Прошло приблизительно \Уъ года моего
ученичества у Гольдберга. Я выполнял работу
квалифицированного рабочего, а зарабатывал рублей
15—16 в «месяц. Токари говорили: «Чего ты тут
торчишь за 50—60 коп. в день? Тебе на любом
заводе положат 1 р. 30 к.». Я стал подумывать о по-
24
ступлении на другой завод, и когда представился'
случай, поступил на завод Струкка. После пробы
мне положили 1 р. 30 к. в день. Тут 'можно было-
позволить себе некоторую роскошь; я завел себе
лодку, на которой проводил все свое свободное
Бремя. Бульванкер приносил читать «Русские
ведомости»—ежедневную московскую газету—и
нелегальную литературу: биографии Софьи
Перовской, Халтурина, Веры Фигнер, процесс 193-х,
16-ти, речь Михайлова и другие брошюры такого
же характера.
Конечно, такая литература действовала на
воображение, но нас не вполне удовлетворяла: в ней
нехватало конкретного об'яснения фактов
заводской жизни. Принес он также «Ассоциации» А.
Михайлова. Михайлов нам понравился, так как он
описывал не борьбу отдельных лиц с
существующими недостатками, а целые организации для
пользы тех же организаций. Тут мы сталкивались
с проявлением действия скопом. Герои отходили
на задний план, а если и выступали отдельные
лица, то за ними была организованная сила. Если
что-либо и выигрывалось, то только благодаря
организации, — следовательно, вся соль в
организации. По Михайлову, организация должна
задаваться ка'кой-то целью, должна иметь конкретные
пути для осуществления этой цели, поставить себе
ближайшие задачи, наметить способ вовлечения в
организацию- возможно большего числа- рабочих и
ее распространения. Статьи, описывающие
деятельность немецкой социал-демократии .или
описывающие факты из рабочего движения на Западе, нам
очень нравились, и мы их обсуждали и
рассказывали о прочитанном другим. Такие статьи
печатались в «Русских ведомостях». Эту газету, помню,
мы выписывали долгое время, она служила нам
25
главным источником, откуда МЫ| черпали известия
о западно-европейском рабочем движении.
Осенью 1890 г. Бульванкер уехал на родину
отбывать воинскую повинность. Он говорил, что
едет домой только для того, чтобы явиться на
призыв. Явка на призыв освобождала родителей
или общину от уплаты штрафа. Между явкой на
призыв и действительным поступлением на
службу проходил известный промежуток времени. «Так
вот, если меня забреют, — говорил он мне — я
убегу за границу». Больше я' с ним не встречался.
V
Владелец завода наждачных точил Струкк был
настоящим сатрапом, как говорили про него.
Ходили слухи, что он занимается рукоприкладством,
особенно по отношению к рабочим мельницы и
обжичной. В этих отделах применялась почти
исключительно чернорабочая сила из деревень. Мне
пришлось столкнуться с ним при расчете с завода.
Не помню теперь ino какой причине, но мне без
всякого предупреждения был выдан расчет. Об'-
яснялся с мастером, но тот сказал, что ничего
сделать не может: «Идите к хозяину». Я пошлел в
контору. При первых же моих словах, что мне вот по
правилам найма полагается такое-ro
вознаграждение при расчете, хозяин стал кричать и наступать
с кулаками к перегород'ке. Он был детина
здоровенный, отделяла нас только перегородка-барьер.
Я отступил к дверям, намереваясь выскочить в
дверь из конторы при первой его попытке выйти
из-за перегородки. «Вон, чтоб тебя здесь н*е
было»,—продолжал он кричать. Видя, что тут ничего
не добьешься, я решил итти жаловаться
фабричному инспектору, но по зрелом обсуждении с
товарищами пришел к заключению, что из моей жало-
26
бы ничего не выйдет. Фабричный инспектор мне
не поверит, а свидетелей не было. Нельзя же
было считать конторщика за свидетеля. Я получил
расчет и начал «гранить панель» или, как
говорили в этих случаях, работать у «графа Тумбочки-
на», т. е. попал в разряд безработных. Время было
очень глухое. Куда ни ткнись — нигде не берут.
Подвертывалась работенка, но далеко от моего
местожительства: в Измайловском полку или в
обмундировочной ремесленной мастерской, в
центре города на Гороховой. Ходить с Выборгской
стороны, Черной речки в эти места было далеко,
а перебраться на новую квартиру поближе к
месту работы я не мог потому, что задолжал по
старой. Тут хоть все-таки народ был знакомый,
а там все новые, немножко было боязно. Я начал
приходить в уныние, но случай выручил.
Повстречал Прасковью Паршукову,
разговорились. Рассказал про свое дело.
Она меня спрашивает:
— Обращался ли к кому-нибудь из знакомых,
чтобы помогли устроиться 'куда-нибудь на большой
завод?
— К кому же я могу обратиться, я ведь
никого не знаю.
— Хорошо, — говорит, — если я увижу кого-
нибудь, то (поговорю на счет тебя и дам тебе
знать.
Через некоторое время она познакомила меня
у себя с Петром Евграфовым. Он поговорил
со мной, велел сходить с его запиской на Косую
линию Васильевского острова. Прихожу, меня в
квартире уже ожидал токарь с Балтийского завода,
Сергей Фунтиков. Он на меня глаза вытаращил,
увидав такого молокососа, каким я был тогда.
После того, как мы с ним поговорили, он узнал с
27
моих «способностях, успокоился и велел 'приходить
на другой день к воротам завода к шести часам
утра. Меня приняли, дали пробу; пробу я сделал
так скоро и быстро, что окружавшие меня
старички-бородачи говорили:
«Беда твоя, молодец,, усов-то у тебя нет.
Положат не больше полтора рубля, да и то
напросишься. Вот будь у тебя усы, рубль семь гривен
обязательно положили бы. Смотри, меньше чем на
полтора не соглашайся!»
Мастер положил мне полтора рубля и то с
натяжкой, потому что «молод». Только когда я
сказал, что ведь не усы, которых у меня нет, будут
выполнять работу, а я, он согласился. Станка для
меня определенного не было, и я работал там, где
был свободен станок. Работать приходилось не
только на токарном станке, но и на других. Я не
перечил: что бы ни делал, а деньги шли. Кроме
того, работая на разных станках, я лучше изучил
ремесло. Оно в дальнейшем мне очень
пригодилось. Я помнил поговорки крестного: «умей
воровать (глазами)» и «что знаешь (умеешь)—хлеба не
просит, а пригодиться всегда может».
Кроме Фунтикова на Балтийском заводе
работал токарь Крутов, человек пожилой; он всегда
спорил или об'яснял что-нибудь. Его часто можно
было видеть агитирующим в так называемом —
«рабочем клубе», а попросту — в отхожем месте,
которое на многих заводах заменяло нам1 тогда
несуществовавшие клубы. Старичье ругалось, даже
плевалось, но молодежь 'слушала, смеялась <и
наматывала на ус. Эти «рабочие клубы» сыграли свою
роль в революционном рабочем движении; там
всегда можно было встретить небольшое
скопление рабочих. Слушать мог, кто хотел. Там же
легко можно было подкинуть нелегальную литера-
28
туру — листовки, наклеить прокламацию. «Рабочие
клубы» и в Англии служат той- же цели.
С переходам на Балтийский завод я переехал
на Васильевский остров, а на Черную речку сходил
раза два рассчитаться с хозяевами за квартиру и
с товарищами по квартире за харчи. Сношения
мои с бывшими учениками почти прекратились.
Ученики почти! все поступили так же, как и я, т. е.
не выдержали срока своего обучения и разошлись
по петербургским заводам. С Прасковьей Паршу-
ковой я тоже больше не встречался; о брате ее
слышал, что он был вместе с Буяновым арестован
и выслан в Тулу.
VI
Токарь Сергей Фунтиков был очень простым
человеком, в нем не было той городской
полировки, что имелась у нас; от него пахло деревней
как в разговоре, так и в образе мышления. Он
выражался иногда так запутанно, что с) трудом
можно было угадать его основную мысль, но это был
верный человек, на которого можно было
положиться.
Выйдя однажды утром на работу, я увидел, что
Фунтиков и Крутов уже стоят с отпусками в руках
и приглашают меня итти с ними же на похороны
писателя Шелгунова. Говорят: «Хороший был
человек». О Шелгунове я ничего еще тогда не
слышал и никаких трудов его не читал. Иду брать
отпуск, но мне его уже не дают, и потому на
похороны я не попал. На другой день товарищи
рассказали мне, как прошли похороны. Фунтиков был.
одним из тех, которые несли венок. В скором
времени1 мне пришлось познакомиться с сочинениями
Н. В. Шелгунова.
29
Работая на Балтийском заводе, я познакомился
через Фунтикова с Владимиром Фоминым, из
Архангельска, к которому я ходил на квартиру в
Гавань. В то время Фомин пользовался большим
влиянием на Балтийском заводе. Приходя к нему, я
всегда заставал у него еще кого-нибудь. Ходил я
к нему за книгами, за газетами. Мы всегда
беседовали о прочитанном. Особенно много мы
беседовали по поводу (статей в «Русских ведомостях» о
соц.-демократическом движении на Западе. Слово
и название социал-демократ для нас тогда было
не чуждым, но полного его значения мы еще не
понимали. Уже то, что мы мысленно причисляли
себя 'к борющемуся пролетариату Запада, было
большим утешением и нравственной поддержкой
в нашем положении. «Нас все-таки много на белом
свете! — думали мы. — Движение наше растет, а
потому есть и надежда на победу». С т. Фоминым
я потом встречался то делам кружков, но не очень
часто.
Когда я перебрался на завод Яковлева, Фомин
определил 'меня в кружок на Васильевский остров,
собиравшийся на квартире одного слесаря. В этот
кружок ходили: Петр Кайзо, Ив. Ив. Егоров,
слесарь с Балтийского завода, л и квартирный хозяин.
К нам ходил интеллигент. Он читал нам (а то и мы
сами читали по очереди) рукописную или
гектографированную брошюру Фридриха Энгельса:
«Происхождение семьи, частной собственности и
государства». Чтение этой книги давало богатый
материал для комментариев и раз'яснения .по
истории развития человечества. Самое основное, что
осталось у меня в голове от пройденного — это то,
почему матриархат был ячейкой, вокруг которой
развивалась семья, а патриархат выступил только
тогда, когда на определенной ступени экономиче-
30
ского развития стала образовываться частная
собственность.
В 1892 г. до нас дошли слухи о всеобщей
забастовке лодзинских рабочих, во время которой было
столкновение с войсками. По этому поводу в на
шем кружке обсуждался вопрос о посылке лодзин-
ским рабочим письма от петербургских рабочих.
Одно место проекта письма вызвало жаркие
прения. В нем говорилось: «после свержения русского
самодержавия мы совместно с лодзинскими
рабочими начнем строить новое общество». В
противовес эгому другое предложение гласило: «совместно
с лодзинс'кими рабочими мы свергнем русское
самодержавие и тогда начнем строить новое
общество на новых началах».
Было ли письмо отправлено или нет, сказать не
смогу, но помнится, вторая редакция одержала
верх.
К весне наш кружок перестал действовать,
наступили каникулы и экзамены, но вскоре
наладился у меня свой кружок на Петербургской стороне.
VII
К нам на завод 'поступил токарь костромич
Иван Форсов. Он поселился вместе со мной. Мы
стали нащупывать друг друга. Оба держались
настороже. Через некоторое время к нему в гости
приходит Петр Евграфов, тут все об'ясняется. Ив.
Форсов приехал из Костромы поработать в
Питере, письмо рекомендательное ему дал Буянов к
Н. Д. Богданову. Буянов был как раз тот рабочий,
вместе с которым был арестован за Нарв'ской
заставой Паршуков и выслан в Тулу. Из Тулы он
попал в Кострому. Николай Дементьевич Богданов
и его приятель Филимонов А. С. играли очень
видную роль в революционном рабочем движении то-
31
го времени. О нем я кое-что слышал в то время,
но сам с ним знаком не был. С Фарсовым мы
однажды в воскресенье с'ездили к нему в *село
Александровское.
Отыскали более подходящую 'квартиру и стали
налаживать кружок. Я разыскал своего соученика
Ив. Ив. Кейзера. Он поступил к нам на завод.
Недалеко от нас жил Владимир Князев, с которым
меня познакомил Петр Евграфов. Князев привел к
нам своего закадычного друга Александра
Ильина. Кроме этих товарищей « кружок еще входили
два слесаря с нашего завода — Ив. Яковлев и
Крылов. Недолгое время входил еще в кружок
работавший на заводе Ив. И®. Егоров.
К лету кружок окончательно сформировался.
В наш коужок интеллигент уже не ходил, а мы сами
занимались своим развитием. Тон задавал Ив. Ив.
Егоров. К этому времени он уже обладал
некоторыми'знаниями, мог говорить. Жизнь в нем кипела
и он заражал своим энтузиазмом. Он увлекался
тогда Писаревым и Добролюбовым, мы ими
зачитывались. Он же приносил и другие книги: Лас-
салл — «Программа работников», «Гласный ответ»,
«Что такое конституция?» и другие.
В «Программе работников», кроме ее понятного
изложения, мне запечатлелся конец (цитирую
ло 1 т. соч. Лассаля, издан. «Круг», Москва,
стр. 131 и 132): «С высоких вершин науки можно,
господа, раньше узреть зарю нового дня, чем
внизу, среди сумятицы обыденной жизни.
Смотрели вы когда-нибудь, господа, с высокой
горы на восход солнца?
Багряная полоса окрашивает кроваво
багряным цветом край небосклона, возвещая новый
день ... но нет той силы на земле, которая мог-
32
ла бы остановить медленное и величественное
восхождение солнца».
Отсюда вывод ясен—изучение общественных
наук подымет нас на «вершину», с которой можно
раньше узреть зарю нового дня, для нас — зарю
освобождения рабочего класса...
Кроме того нами были прочтены: «Эмма»
Швейцера, «Один в поле не воин», «Между
молотом и наковальней» — Шп.ильтагена, «Спартак».
Читали статьи из старых журналов:
«Современник», «Дело»; читали «Русское богатство» и
другие журналы. Мы выписывали Газету «Русские
ведомости» и ежемесячный журнал «Мир божий».
Без газеты мы уже не могли существовать.
Петербургские газеты нас не удовлетворяли, в них
очень мало было иностранной хроники. В
социально-экономических статьях мы читали о
вытеснении крупными фабрично-заводскими
предприятиями мелких кустарных производителей; Российско-
американская резиновая мануфактура,
существующие ткацкие фабрики и постройка новой Невской
бумагопрядильни, новые железнодорожные
мастерские, вагоностроительные заводы — все это
были такие факты, которых никто оспаривать не
мог. Эти факты указывали на то, что капитализм
у нас развивается почти аналогично
западно-европейскому, минуя некоторые уже пройденные
ступени. К нам капиталистическое производство
приходило на высшей стадии достигнутого развития,
не дожидаясь, пока наша отсталая страна доразо-
вьется из аграрной страны в промышленную и
сметет остатки феодализма.
С Николаем Дементьевичем Богдановым меня
познакомил Форсов. Он работал на картп:лой
(игральных карт) фабрике, а жил в селе
Александровском с А. С. Филимоновым. Он имел очень
3
33
интеллигентный вид. По осанке и виду его ни в
коем случае нельзя было причислить к рабочим.
Говорили, конечно, о разных вещах, касались и
революционного движения и его перспектив в
будущем. Н. Богданов развивал очень оригинальную
точку зрения. Он говорил и настаивал на том, что
мы должны не только заниматься
самообразованием, но также вовлекать других, что если каждый
сознательный рабочий в течение года сумеет
спропагандировать и привлечь хоть одного, то наша
партия, через несколько десятков лет станет
огромной по своей численности, мы сможем многого
добиться и потом стать господствующим классом.
Даже аресты и высылки не смогут сузить нашу
работу. Организация станет силой. Такого рода
аргументация мне запомнилась.
В этот период нашей деятельности мы
старались вербовать себе сторонников, обращая в
особенности внимание на качественную сторону
людского материала. Вокоре после нашего знакомства
Н. Богданов и А. С. Филимонов были арестованы
в связи с поднесением адреса от рабочих
Петербурга Н. В. Шелгунову и высланы из Петербурга.
Оба уехали в Воронеж. Николай Дементьевич
Богданов в свое время до 1891 г. имел большое
влияние среди революционного движения рабочих
Петербурга. Он был одним из четырех рабочих,
которые произнесли речи на праздновании 1 мая
1891 г. Эта маевка описана была своевременно в
подпольной литературе, причем речи были
отпечатаны отдельной брошюрой и в свое время имели
большой успех.
VIII
В 1891 г. я также познакомился на деловой
почве с Егором Афанасьевичем Климановым, ра-
34
богавшим в Экспедиции заготовления
государственных бумаг — кузнецом. Егор Климанов тоже
был одним из четырех рабочих, выступавших на
маевке 1891 г. В то время, «когда мы
познакомились, вокруг него группировалось изрядное
количество рабочих подпольных кружков. К нему при*
ходили представители кружков: Владимир Фомин
с Балтийского завода, Васильевского острова;
Петр Евграфов—слесарь Адмиралтейского ,порта„
Наталья Григорьевна Александрова — швея, из:
кружка Выборгской стороны; Вера Марковна
(будущая Карелина) из женского кружка,
собиравшегося в Семеновском полку; Василий Антушев-
ский из Дерптского переулка; Маклаков, В. А.
Шелгуноз, А. Карелин — литограф, я — с
Петербургской стороны, и другие. У него собирался, что
называется, центральный кружок рабочей
организации. В этот кружок входил представитель от
организации интеллигенции — Степан Иванович Рад-
ченко. Через него мы получали интеллигентов для
занятия в рабочих кружках, он же приносил
всякую литературу, легальную и нелегальную.
Программы занятий в рабочих кружках
вырабатывались совместно, принимая во внимание уровень,
развития членов кружка;, договаривались о том,
к кому направить более выдающихся рабочих на
индивидуальную отшлифовку. Такими лицами
обыкновенно являлись представители кружков или
активнейшие члены. С представителями интелли*
генции иногда обсуждались и вопросы о
конспиративных квартирах, о посылке товарищей с
одного завода на другой; о посылке кого-либо из
товарищей в; другие места вне Петербурга, где
необходимо было сорганизовать кружок, —
например, поездка ткача Федора Афанасьева в Москву
для налаживания связи и организации подпюль-
*
35
ных кружков совместно с Брусневым. В самом
Петербурге это осуществлялось просто: говорили
товарищу, принимая во внимание обстоятельства
дела, что тебе, мол, не мешало бы (перебраться на
такой-то завод, у нас там дело обстоит (плохо,
или надо заново налаживать работу. Легче всего
было с безработными товарищами, их «просто
устраивали на завод, нуждавшийся в нашем
работнике, или они сами устраивались. Когда необ
ходима была нелегальная квартира и товарищ
был женатый, то ему подыскивали -квартиру,
помогали устраиваться. Сложнее было дело, если
нужно было подыскать хозяйку имеющемуся
хозяину. Помнится, раз случился такой казус:
имелся хозяин, вдовец т. Маклаков, но не имелось
хозяйки; решено было (предложить роль хозяйки
товарищу Маше (фамилии не помню), как, по
нашему мнению, самой /подходящей особе. Теперь
предстояло переговорить (по этому поводу с
самой Машей. Из пожилых все отнекивались и в
конце концов поручили это дело мне. Пришлось
выступить как бы в роли/ свата. Товарищи
свиделись, «ударили по рукам» — и через некоторое
время закрепили свой союз церковным браком.
IX
Центральному кружку рабочей организации
приходилось изыскивать денежные -средства для
удовлетворения небольших нужд: помощи
заключенным, высланным, посылки книг, газет и
библиотечек в провинцию, покупки редких книг в
роде I тома «Капитала» Маркса, сочинений Ласса-
ля и других. Многие книги просто приобретались
членами кружка на свой счет и пускались в
оборот. Средства собирались разными способами:
членскими взносами, сборами по подписке; прм-
.36
влекалась и посторонняя публика, устраивались
всевозможные лотереи, разыгрывались карманные
часы, собрания сочинений лучших писателей,
устраивались вечеринки с входной платой.
Одна из таких вечеринок была устроена осенью
1891 г. на квартире одного товарища- около
Лиговки или Обводного ,канала. Народу было
порядочно. На всякий случай была припасена
выпивка. Были и танцы, 'гармонистом пришлось быть
мне. Когда наступил определенный момент, были
произнесены речи. Говорили Егор Климанов, Иван
Иванович Егоров и еще кто-то. Речи все были
подбадривающего характера, звали к
дальнейшей борьбе. Лучше всех нам показалась речь
И. И. Егорова, он был олицетворением растущей
силы и мощи рабочего движения. Расходясь с этой
вечеринки, мы чувствовали, что нас еще не так
много, но что дело наше выигрышное. Многое
зависит от нас самих. Собрание это не имело
никаких неприятных последствий для кого-либо из
нас.
На эту вечеринку явился также В. А . Шелгунов
в полной солдатской форме. Увидев шинель, мы
пришли в волнение, думали, что жандармы. Прит-
ти на такую вечеринку в полной солдатской форме
было порядочным риском для В. А. Шелгунова.
После этой вечеринки -круг знакомых мне
товарищей расширился. К нам на квартиру у немца
стали собираться все более или менее активные и
влиятельные члены подпольных кружков. Нам
ставили это на вид, нас предупреждали:
«провалитесь как-нибудь или всех подведете под слежку».
Мы признавали, что есть опасность, но что же
будешь делать? Молодежь льнула к молодежи.
Конечно, все собрания мы старались обставить
довольно прилично с обывательской точки зре-
37
ния: устраивали танцы, поездки на лодках на
острова, на Лахту, с гармонией, со с'едобным. Раз
лодка была использована с целью устройства
делового 'собрания. Зимние наши собрания всегда
были обставлены как' следует с внешней стороны.
Всегда •имелась 'наготове бутылка «зелена-вина»,
пиво, закуски и горячий самовар. Мы держали
себя очень прилично, не буянили, хозяйка ничего не
имела против таких собраний; можег быть, она о
чем-нибудь и догадывалась, но ничего не говорила,
хотя ей и не стоило труда донести на нас
«околотку», жившему рядом в другой квартире. К нам
хозяйка очень привыкла, в особенности после
смерти мужа. Мы имели от квартиры свои ключи и
приходили домой, не будя никого в квартире.
Возвращаясь зимой очень поздно, мы относились
предупредительно к дворнику; если он дежурил,
угощали его водкой из полубутылочки и ♦колбасой.
Таким образом все у нас шло хорошо. Одно из
удобств нашей квартиры составляли два выхода:
один по парадной лестнице, а другой с черной; с
первой прямо на переулок, а второй на двор и со
двора на главную улицу. Домой можно было
попасть с трех направлений.
X
По примеру 1891 г. было решено устроить
маевку в 1892 г. Место было выбрано на
Крестовском острове, попасть туда можно было сушей и
водой. Большинство приехало на лодках.
Выбранное место принадлежало частному владельцу;
сторожа нас скоро заметили, возникли пререкания,
в конце концов нас погнали. Все, кто мот
поместиться, уселись в лодки, выбрались на середину
реки, лодки сплотились, кто-то прочитал речь,
38
после этого раз'ехались. Собрание и маевка были
сорваны.
Количество собравшихся было трудно
определить; некоторые говорили, что было больше, чем
в 1891 г. Из-за неудачи на Крестовском острове
хотели повторить маевку в конце мая или в
начале июня, хорошо не помню. Выбрано было место
за Московской заставой по левой стороне
полотна железной дороги, по направлению от
Петербурга. Тут был лесок, его ходили предварительно
осматривать представители районов и кружков,
чтобы привести своих товарищей. Всей
организационной стороной ведал Егор Климанов и Луне-
гов. Были выбраны пикеты, условились о пароле.
Собрались, стали произносить речь. Вдруг
сообщают, что нас окружают со стороны Московской
заставы. Речей так и не успели докончить. Стали
расходиться в разных направлениях. Мой кружок
и товарищи из-за Невской заставы решили итти
обратно другим путем, через Невскую заставу,
мимо цементных заводов, и на перепутьи зашли к
Фунтикову в гости. Вернулись домой
благополучно. Другие же были выслежены, в особенности
васильеостровцы. Через несколько дней были
произведены аресты следующих товарищей:
Владимира Фомина, Ив. Ив. Егорова, Петра Кайзо и
квартирного хозяина кружка на 14 линии, где
жили Кайзо и Ив. Ив. Егоров. К Фомину и
И. И. Егорову жандармерия отнеслась очень
сурово, они были приговорены к отсидке .в Крестах
и высылке потом под надзор полиции.
Чем же об'ясняется то, что и второй сбор
маевки не удался? Можно дать два об'яснения, одно
то, что товарищи расхлябались, не заметили, что
за ними следят, а другое — что среди
присутствовавших оказался провокатор. Был среди нас нг
39
втором собрании такой человек, про которого
ходили недобрые слухи,—ткач Штрипан. Он пришел
вместе с товарищами из-за Невской заставы. Про
Штрипана говорили, что он провокатор.
Арест (васильеостровцев на| нашей работе не
отразился, хотя на нашу квартиру было
подозрение, так как Ив. Егоров был нашим частым
посетителем. Я о возможном обыске был предупрежден
дворником, который сказал, что «какая-то
комиссия собирается осмотреть вашу квартиру».
К обыску мы приготовились. Охранник пришел
под видом околоточного, но не того, что
квартировал рядом с нашей квартирой; я ему открыл дверь
и пригласил его к себе в комнату, в 'которой был
беспорядок: окурки, полувыпитые бутылки из-под
пива и водки. Сам я был в растрепанном виде,
нарочно не мылся. На его глазах я опохмелился и
пригласил отведать моего добра. Он вежливо
отказался и повел разговор на тему о? том, не
слыхал ли я чего-нибудь о Егорове, который что-то
натворил в Петровском парке и вот его не могут
найти. Мои ответы были отрицательны, но видать,
«околоток» удовлетворился и нас больше не
беспокоили. Работа продолжалась, но так как было
лето, то она большей частью была перенесена на
воду—-на лодку.
Осенью 1892 г. начались аресты среди
рабочих—была арестована головка организации: Егор
Югиманов, Лунегов, Петр Евграфов, была бы
арестована и Наталья Григорьевна Александрова, но
она скрылась. Аресты никакого отношения к
маевке 1892 г. не имели, хотя эти товарищи и
руководили ее устройством. Об арестах мы были
оповещены Василием Антушевским рано утром до
выхода на работу. Оставшись дома, решили выяснить,
кто еще арестован. Оказалось, что больше никто.
40
Я даже побывал на •квартире Лунегова. Искали у
него основательно, даже матрац был вспорот, но
ничего не нашли; Лунегов работал в Экспедиции
заготовления государственных бумаг. Был. он с
Урала. Он нас уверял, что среди рабочих Урала
движение больше распространено, чем в
Петербурге. Его слова подтвердились в 1896 г., когда
уральские рабочие добились 8-часового
рабочего дня. На собрании после арестов было решено
работу не с'ужать, а лучше ее организовать.
Многие из нас, из руководящих, чувствовали, что
долго нам не просуществовать и надо принять меры к
тому, чтобы наш арест не отразился на движении.
Каждый должен был наметить себе заместителя.
Заместители были намечены, связи переданы и
дело пошло своим чередом.
Связь с интеллигенцией Радченко передал мне.
Я получил от него явку к одному
студенту-технологу. Сам студент был совершенной
противоположностью Ст. Ив. Радченко. Тот был высокого
роста, плотного телосложения, русый,
представительный, а этот — маленького роста, рыжий,
нервный. Договорились со студентом о работе и
расстались с ним до начала нового учебного года.
Этот студент направил меня с Ив. Йв. Кейзером к
доктору Гурвичу, с которым мы стали
штудировать «Манифест коммунистической партии».
XI
Через товарищей с Выборгской стороны я
познакомился с группой народовольцев. К нам на
квартиру ходили Браудо, Сущинюкий, Зотов 'и
М. С. Ольминский. Наше миросозерцание к этому
рремени было еще не закончено, но было уже
определенно социал-демократическим. При наших
встречах мы обыкновенно много спорили, каждая
41
сторона горячо отстаивала свою точку зрения. Мы
были против заговорщического террора, «против
того, что все силы убиваются на
террористический акт, а работа среди рабочей массы, ее
организация забывается. «Надо создать рабочую
армию,—говорили мы, — на это употребить всю
энергию, всю силу. Разве на Западе движение не
охватывает массу? Наоборот. Организовать нужно
рабочих, и тогда широкое развитие движения
обеспечено. Через (них доберемся и до
крестьянина. Вашими террористическими актами вы хотите
добиться свержения русского 'самодержавия и
установления лучшего строя. Рабочему тоже нуж-
но свержение самодержавия и лучший строй,
рабочему также нужны политические права.
Завоевание политических трав даст ему возможность
лучше сорганизоваться. Чтобы привлечь внимание
широких масс рабочих, необходимо стараться их
организовать на основе повседневных нужд/ не
брезгая и интересами брюха, .«пятачка», требуя
сокращения рабочего дня, увольнения мастеров
и пр. и пр. Надо учить их бороться «скопом»,
отстаивать свои интересы сообща, организованно;
организовывать стачки, протесты, но ни в коем
случае не 'приучать рабочих надеяться на то, что
появятся какие-то -герои и все устроят для них
без их участия».
На вопрос о роли крестьянства у нас с
народовольцами тоже не было общей точки зрения.
Слушая народовольцев, можно было притти к тому
выводу, что более обездоленного человека, чем
крестьянин, на >свете «нет. Мы вполне признавали,
что крестьян эксплоатируют, презирают, увечат
и (пр. и пр. Все это правильно. Но почему
крестьяне плохо реагируют на обращения к ним
народовольцев? Всем обращавшимся непосредствен-
42
но к крестьянской массе, «ходившим в народ», что-
то не особенно везло, а обращение к рабочим
имело почему-то больший успех. Мы крестьянам
не отводили большой исторической роли: мы
думали, что их песенка спета, они люди прошлого,
они стоят за частную собственность, единственный
об'единяющий их лозунг «побольше землицы». За
крестьянами у нас в прошлом числятся такие
движения, как «разинщина» и «пугачевщина», но
имели ли эти движения прогрессивное значение?
Выдвинули они какой-либо новый принцип? Нет,
частная собственность оставалась
неприкосновенной и незыблемой. Имели ли эти движения какие-
нибудь практические последствия в смысле
облегчения тягот крестьянских, — мы не знали, об этом
исторических данных у нас не имелось. Если
произошло освобождение крестьян в 1861 г., то совсем
по другим причинам, более близкого времени.
Разобраться полностью в крестьянском вопросе
нам было еще трудно. Мы, например, думали, что
единственное, как будто хорошее, что осталось
у крестьян от прошлого, это было «общинное
землевладение». Как будто очень близко подходит
к «обобществлению орудий' и средств
производства», выставляемых целью коммунистического
или социал-демократического движения. В
вопросе «общины» мы тогда еще не разобрались, но
к решению должны были подойти. Что же
касается взгляда на крестьянство, то мы смотрели на
крестьянство как на отсталый класс, ino Лассалю,
так как к этом^ времени основательно
познакомились с его сочинениями *.
* Правильный взгляд на крестьянство был развит только
т. Лениным. В то время, к которому относятся настоящие
воспоминания, многие марксисты плохо разбирались в этом
вопросе. См. наше предисловие. — Ред.
43
При изучении истории западно-европейского
рабочего движения более ярким и заманчивым
казалось французское, потому что во Франции
пролетариат играл большую роль в политической
истории, дошел до захвата власти в свои руки во
время Парижской коммуны и удерживал эту
власть в своих руках в течение определенного,
хотя и недолгого, периода времени. Падение
коммуны не доказывало, что взятие власти рабочим
классом неправильно и неосуществимо, а
наоборот, говорило за то, что к этому надо
стремиться, а чтобы удержать власть, не надо совершать
тех ошибок, которые допустили коммунары.
Английское рабочее движение не имело такой
яркой окраски, разве только чартистское движение,
но оно имело более скромные результаты. Если
чему и можно было учиться у англичан, так это
только упорству, с каким они добивались
постепенного улучшения. Причем вначале это
движение имело и свои отрицательные свойства —
стихийность, перенесение своего недовольства не на
эксплоататоров, а на машины. У нас тоже были
стихийные движения, «бунты». Пока они были
только «бунгами», никакого влияния на
улучшение жизни рабочего класса они не имели, но стоило
недовольству вылиться не в «бунт», а в
организованную спокойную стачку, как оно имело не
только влияние на улучшение условий труда, но и
большое политическое значение. Возьмем моро-
зовскую стачку в Орехово-Зуеве в 1885 г. Эта
стачка была возглавлена сознательными рабочими,
уже побывавшими в ссылке. Требования,
выставленные этой стачкой, почти полностью вошли в
фабричный закон, изданный самодержавием в
1886 г. Отсюда для нас был ясен вывод:
организовать рабочих на основе их повседневных нужд.
44
ближайших интересов, не делая этого целью всего
движения, а только «средством» для
политической «борьбы за свержение самодержавия, как
ближайшей цели, считая и свержение самодержавия
тол(е только одним из этапов к достижению
основной цели — освобождению рабочего класса от
экономической зависимости, от класса
капиталистов.
В одно из посещений, народовольцы принесли
нам гектографированную прокламацию по поводу
«голодных бунтов» на юго-востоке в 1891 г. Эта
прокламация прямо призывала крестьянские массы
к немедленному восстанию. По поводу этой
прокламации у нас завязался длинный спор. Мы прямо
говорили, что кто выпускает такие прокламации,
наверно никогда ничего не читал, не изучал, а
если и делал и то и другое, то ничему не научился.
Кончилось бы дело только тем, что
недовольство массы вылилось бы в избиение ближайшего
начальства или помещика, поджоги и
разграбление помещичьего имущества. Кто бы сумел об'-
единить такого рода волнения? Была ли хоть
какая-нибудь надежда, что подобные движения
будут многочисленны? Получится своего рода
маленькая (пугачевщина. Такой прокламации мы не
одобряем.
XII
Через Фунтикова Сергея я поступил на завод
Семянникова. Проработал там недолго, так как на
заводе заставляли работать сверхурочно так много,
что можно было совершенно отупеть. Получалась
такого рода картина: в понедельник — 2 ч.
сверхурочно, во BtopHHK — 4 ч., в среду, кто желает —
всю ночь напролет или 4 ч. сверхурочно, в четверг,
кто работал напролет ночь со среды — уходил
45
домой, а кто нет — тот 4 ч. сверхурочно, в пятницу
всю ночь напролет обязательно, суббота — до
шабаша; если в субботу не было «получки, то в
воскресенье работать обязательно. Оставалось только
устроить спальню .и общежитие на заводе.
Проработав так несколько времени, я не вытерпел и
сбежал на работу в город. Когда я начал говорить с
мастером, что так ведь долго не протянешь, то он
сказал:
— Не нравится, — не работай. Народу у ворот
много.
Народу действительно, у ворот было много.
У Фунтикова я познакомился с ткачем Петром
Морозовым и с Федором Афанасьевым. Морозов
водил меня к гкачам фабрики Торнтона, на Охте.
Прежде чем добраться до жилого помещения
фабричных рабочих, нам пришлось раз'яснить
церберу у ворот цель своего прихода и степень
родства с теми, к кому идем.
Приходить к кому-либо надо было в
определенное время, иначе его кельзя было застать, он
мог быть на смене. Наш приход был приурочен к
вечернему времени. Рабочие фабрики помещались
в громадном хмногоэтажном корпусе, разделенном
лестницей на две равные части. Одна
предназначалась для холостых, другая для семейных. Разница
между ними была только в том, что на холостой
половине койки стояли в ряд друг к другу с
небольшими проходами между ними. На семейной
половине каждая семья отделялась от другой
ситцевыми занавесками, возвышавшимися немного
выше человеческой головы. В такой загородке
помещалась семья с ребятишками, со всем домашним
скарбом, посудой и прочим имуществом. Когда- мы
вошли в помещение, нас обдало таким ароматом,
что трудно описать. Все время, пока мы сидели и
4Р
разговаривали, в помещении стоял крик, шум, гам,
возня ребятищек, ругань взрослых. Говорить надо
было громко, чтобы друг дружку слышать, но в то
же время и так, чтоб то, о чем мы говорили, не
всякий бы слышал. Конечно, я видел только половину
жильцов, так как другая половина работала на
фабрике. Что должно было твориться в этом
помещении в праздничный день, когда фабрика не
работала, я даже не могу себе представить, не то что
описать. Надо полагать, «дохнуть» было нечем.
О других условиях тоже ничего хорошего сказать
было нельзя. Рабочий день «а фабриках длился
от 12 до 16 часов; в рабочем помещении
удушливая жара, пыльно и шумно, особенно на ткацких
фабриках. Ткачи разговаривали друг с другом
движением губ. За свой труд Ткач или прядильщик
зарабатывал 10—15 руб. в месяц, а женщина еще
меньше. Ткачей и прядильщиков можно было
сразу отличить от других категорий или
профессий рабочих: стоило только посмотреть на лицо.
Лицо ткача или ткачихи было особенно восковой
прозрачности, как у человека больного
малокровием, никогда не высыпавшегося, готового уснуть
в любое время, с таким выражением, что ему все
нездоровится, зябнется. Большинство из них
пришли из деревни и были безграмотны. Когда я с
ними познакомился, то подумал: как же должно
быть тут трудно заниматься революционной
пропагандой! Ведь приходится чуть ли не говорить на
другом языке, с людьми как-будто бы с другой
планеты, другой расы. Но с другой стороны,
сколько же прицепок для агитации и пропаганды,
но только не чисто политических, а больше
экономических, но ведущих к политике.
Действительно, сокращение рабочего дня и улучшение
жилищных условий многое могло бы дать ткачу. Но это
47
будет только тогда, когда они сами почувствуют
потребность в этом. Поэтому так были
необходимы сознательные рабочие, которые смогли бы
организовать борьбу за эти лучшие условия. По
сравнению с жилищными условиями ткачей
металлисты жили куда лучше, — как бы своего рода
«аристократы».
XIII
Был в то время в Петербурге завод, который
многим отличался от других: завод Сименс и Галь-
ске. Про него ходили слухи, что там
зарабатывают хорошо, хорошие отношения, чистота и проч.
Поступил на него. Когда нанимался, то у ворот
видел очень мало выходящих грязных,
черномазых рабочих. Выходили все чистые, в
крахмальных сорочках, в шляпах, в перчаГк'ах с
тросточками, словом «сердцееды». Грязных, замазанных
вышло не больше пяти—шести человек. После
нескольких дней работы на этом заводе и я принял
приличный внешний вид — не вполне «сердцееда»,
а около того. Вся эта метаморфоза достигалась
очень простыми вещами: два раза в неделю
давали рабочим по небольшому кусочку мыла и
меняли маленькие полотенца; устроено было место
для умывания теплой и холодной водой; сделаны
были шкафы, куда можно было вешать на
номер ярлыка чистую одежду, приходя на работу, и
сменять рабочую, уходя с работы. Во время
завтрака и после 4 часов пополудни разрешалось
ходить к воротам и там покупать себе с'естное и
пиво. Купленное пиво в бутылках прямо ставили на
станок или верстак. И никому такая ^тука не
бросалась в глаза и никто не думал убирать или
прятать пиво при (приближении главного мастера или
самого стаоика Сименса, который тоже заходил
в мастерские.
■48
При поступлении на завод существовал
обычай ставить «литки», «клепку», «привальную».
«Литки», «клепка» -и «привальная» состояли в том,
что поступивший на р-аботу покупал четверть
водки и немного закуски в виде колбасы, огурцов
и хлеба. Все это поглощалось и выпивалось около
кабака, на скорую руку, после окончания работы,
на тощак, из нескольких стаканов, которые
обходили присутствующих по-очереди. «Разливала»
был человек, который на этом деле набил руку,
т. е. знал, что, наливая в стакан постольку, из
четвертной нальется столько-то стаканов. Он должен1
был сообразить, что если народу пришло много,
то достанется по одной порции каждому, а если
поменьше, то по две порции. Когда я поступил, то
меня тоже «клепали». Коноводами «клепки» были
те рабочие, которые выходили с работы чумазыми,
не похожими на большинство рабочих Сименса и
Гальске.
Вскоре произошло следующее событие.
Недалеко от меня работал на револьверном
станке член «общества трезвости». На другом
станке работал только что поступивший семейный
пожилой рабочий. Видно было, что порядочное
время он был без работы. К нему тоже пришли с
требованием поставить «привальную».
— У меня денег нет.
— Не беда, нам только твое согласие нужно, а
платить можешь как поправишься, хоть в
несколько раз.
Трезвенник счел нужным вмешаться и доложил
управляющему. Директор назначил двоих к
расчету. Сейчас же узнали, за что. Узнали, кто донес
директору. Во время работы рабочие ходили,
собирались по-двое, по-трое, шушукались, мотали го-
4
49
лоза-ми- и расходились. Мои соседи подошли ко
мне и сказали:
— В обед, сейчас же после гудка, до выхода
и>з мастерской будет собрание. Поставлен будет
вопрос о возвращении на работу уволенных.
Обдумайте и свое мнение выскажите голосованием.
Сказано — сделано. На собрании было решено
отправить после обеда депутащию к Сименсу с
требованием: расчет двум рабочим отменить,
трезвенника рассчитать немедленно. Сименс выслушал
депутацию, призвал директора. Убедился, что
депутация изложила дело правильно. Тут же при
депутации отказал директору, который настаивал на
своем, отказал главным образом за то, что тот
поступил на основании показания одного, не
выслушав другой стороны, и своим действием поощрял
наушников. Трезвеннику назначили расчет с
двухнедельным предупреждением, согласно
фабричному' закону.
Выслушав отчет депутации после окончания
работ, собрание постановило: двухнедельную
заработную плату, причитающуюся трезвеннику,
собрать с работающих в мастерской, внести
конторе для выплаты трезвеннику, — и чтоб его духу
не было. На собрании я голосовал за удаление
трезвенника и участвовал в сборе на
двухнедельную выплату. Я был очень доволен этим случаем.
Поскольку можно было видеть, при отказе
удовлетворить рабочих дело могло дойти до
забастовки.
XIV
Каждое лето у нас наступало затишье в
кружковой деятельности. Нам думалось, что именно
летом-то и можно было заниматься кружкам,
50
лучше устраивать небольшие собрания. Но
интеллигенции летом не было. Надо было это
препятствие как-нибудь устранить, и единственным
способом было подготовить свою рабочую
интеллигенцию. Поговорили насчет этого вопроса с
представителем организации интеллигенции. Нам
сообщили, что имеются интеллигенты-охотники
заниматься с рабочими у, себя на дому, но не более как
с двумя зараз. Я уговорил Ив. Ив. Кейзера итти
вместе со мной на окончательную «отполировку».
И вот мы с ним попали к доктору Гурвичу.
Он, надо полагать, был на этом деле уже
опытным человеком, принялся за нас основательно.
Ходили к нему по воскресеньям утром; занимались
до обеда; потом шли в две столовые пообедать —
одна столовая одним обедом не удовлетворяла.
Проходил он снами «Манифест коммунистической
партии» К. Маркса. Мы читали абзац, а он нам
об'яснял и комментировал; все как будто нам
понятно было. Кажется, все было настолько просто и
ясно изложено, что можно было заучить наизусть,
но чтобы все это применить и перенести в
пропагандистскую работу — для этого у нас еще
нехватало умственного багажа. И вот мы пришли к
выводу, что нам еще многому надо поучиться и Кое-
что почитать. И мы принялись заполнять наши
прорехи. Особенно чувствовался недостаток знаний по
истории последних столетий. Приходилось
собирать многое по кусочкам из разных книг, которые
мы приобретали на Александровском рынке у
букинистов.
С от'ездом Гурвича наши занятия прекрати -
лись. С ним мы успели проштудировать
«Манифест» только до «критики социалистической
литературы». Читали «Кто чем живет?»—Дикштейна.
4*
51-
Зимой или осенью 1892—93 года я направился
к В. В. Старкову. Ив. Ив. Кейзер отказался
продолжать учение дальше, говоря, что хождение
мало что ему дает, а он больше усвоит, если будет
читать дома. В. В. Старков был студентом
технологом. Жил он на Песках. С ним также проживал
Г. М. Кржижановский. Это были два 'совершенно
противоположных по характеру человека. В. В.
Старков был спокойным, уравновешенным, Глеб
Максимилианович — совершенная ему
противоположность. С Кржижановским можно было
повозиться, дошутить, дать «под микитки», а со
Старковым я себе этого никогда бы не позволил
сделать. К Старкову я ходил всегда одетый по
воскресному, помнится, иногда в крахмальной
сорочке.
XV
Со Старковым мы начали изучать первые
9 глав первого тома «Капитала» К. Маркса. Было
сиачало трудновато, но мы помаленьку
одолевали хитрую механику производства
прибавочной стоимости. Общественный характер труда,
общественно необходимое рабочее время; стоимость,
потребительная стоимость, меновая и рыночная
стоимость; постоянный и переменный капитал,
производство абсолютной и относительной
прибавочной стоимости; норма экоплоатации, рабочий
день, заработная плата; обмен, реализация
прибавочной стоимости и пр. и пр. Все это были
такие вещи, над которыми 'приходилось покумекать,
так как" большинство из перечисленных категорий
встречалось нам впервые, было совершенно
новыми понятиями. Многие из этих понятий только
впоследствии стали нам совершенно ясными.
Наконец, к весне Г893 года мы первые девять глав
52
окончили. Старков достал первый том
«Капитала», и л его продолжал читать
самостоятельно, частенько поглядывая в словарь
иностранных слов, а что не понимал, то пропускал и
читал дальше.
Наступило лето 1893 года. Было решено маевку
не устраивать, так как думали, что без жертв не
обойдется. Если и соберемся, то кроме траты сил
ничего не получится, а нужно ту энергию, что
израсходуем на это дело, употребить в другом
направлении. Нам было известно, что не все
существующие подпольные кружки организованных
рабочих находились под нашим влиянием,
некоторые были под влиянием группы народовольцев.
Нам приходилось встречаться с интеллигенцией
народовольческой и рабочими народовольцами. С
теми и другими у нас были дискуссии. Дискуссии
эти все расширялись, и чувствовалось, что надо
было притти к какому-то концу. Кружки рабочих
народовольцев былк на Выборгской стороне, за
Невской заставой — Обуховский завод, за Нарв-
ской заставой у Путилова, на Охте. Нам хотелось
об'единить их с нами. Для этого необходимо было
точно выяснить разницу во взглядах и притти к
какому-то соглашению. В то время у нас не было
мысли слиться вместе в одно целое. Мы
рассчитывали, что наша возьмет верх. Будущее
принадлежит пролетариату. Дискуссии завязались и
продолжались до начала 1894 года. Но об этом немного
дальше.
Через Старкова я получил явку к лицам,
которые желали бы познакомиться с сознательными
рабочими. Я и Кейзер отправились по указанному
нам адресу. Подходим к дому. Роскошный
парадный под'езд со швейцаром. Мы прямо опешили.
Исследовали местность — у конечно, с заднего хо-
53
да. Попали на кухню. На нас глаза вытаращили.
О нас доложили. Провели в «комнату.
Познакомились. Студента помню только имя Аркадий, а
фамилию забыл. Тут же у него познакомился со
студентом Петром Ананьевичем Красиковым. Пошли
разговоры. Аркадий щеголял тем, что, побывав
за границей, привез оттуда брошюр — «Эрфурт-
скую программу» и другие. Конечно, я у него
забрал «Эрфуртскую программу» и прочел ее
дома. Она давала нам многое для повседневной
пропаганды; кроме того это было как бы
расширенное издание «Манифеста» плюс часть
«Капитала». Я высказал тогда мнение, что такую
литературу надо бы перевести и издать. Из разговоров
П. А. Красикова с Аркадием мы могли сделать
заключение, что они намереваются сделать какой-
то перевод и его напечатать, но что это была
за работа я не знал. Здесь же у них мы с Кейзе-
ром видели гектографированные оттиски
брошюры Жюля Гэда «Коллективизм». Мы ее
брали домой для прочтения. «Эрфуртская программа»
нам более понравилась. Бывали мы у Аркадия
несколько раз, но уже ходили с парадного,
приходили в приличных костюмах, и каждый раз
швейцару приходилось называть этаж и номер
квартиры. В скором времени как-то я зашел к Аркадию,
но мне там сказала слушательница Бестужевских
'курсов, которая жила в той же квартире (она
тоже на наших собраниях присутствовала), что
десять минут назад Аркадия арестовали и увели. С
тех пор я; с ним не видался; также не видался и с
П. А. Красиковым до моей с ним встречи в
Москве в послереволюционное время.
В 1893—1894 гг. уже подымался вопрос о
подготовке учредительного с'езда для оформления
партии. Он обсуждался в тесном кругу, был выд-
54
винут В. В. Старковым. После обсуждения пришли
как будто к такому выводу, что с'езд желателен,
но в данный момент преждевременен, так как с.-д.
движение еще недостаточно развито. Надо
созвать его некоторое время «спустя и в основу
положить «Манифест коммунистической партии» и
«Эрфуртскую программу».
XVI
В 1893 году я и Кейзер начали приводить в
исполнение нашу заветную мечту—стать
интеллигентами-рабочими. Перечитанное нами давало нам
надежду, что мы вполне справимся со своей
задачей. Прочтено нами было уже порядочное
количество книг.
Владимир Князев к этому времени организовал
кружок, который собирался на его квартире на
Малой Зеленинной на Петербургской стороне. Вот
туда-то я и стал ходить заниматься с кружком
рабочих. Занятия как будто бы шли хорошо, мною как
будто бы были довольны. Но сам я не был доволен
собой, так как мне казалось, что я излагаю предмет
недостаточно ясно, просто. В общем мои занятия
проходили удачно, и я настоял, чтоб и Кейзер
перешел на это поприще. Брат Кейзера, Петр Кейзер,
организовал кружок из служащих «Российского
страхового общества». В этот кружок на занятия
ходил Ив. Ив. Кейзер. По всей видимости он
тоже справлялся со своей задачей. Вскоре кроме
кружка Князева я стал заниматься с другим
кружком рабочих — на Офицерской улице. Он состоял
из рабочих, работавших в адмиралтейском порту
и на заводе Берда. С этим кружком я занимался
недолго и передал его на попечение студента: у
меня нехватало времени. Князев по уговору >с В. В,
Старковым был мною направлен к нему прораба-
55
тывагь I том Капитала, а я отправился к
Владимиру Ильичу Ульянову, который только что приехал
в Петербург и жил в Казачьем переулке. Помню,
что в одно из моих посещений Старкова, он мне
дал прочесть мелко исписанную бисерным
разборчивым почерком тетрадь.
— Это сочинение одного из многообещающих
социал-демократов, — сказал он мне.—Брат его
повешен за покушение на царя. Прочтите и
верните.
Названия этого сочинения не помню, но
хорошо запомнился -мне характерный почерк. Когда
впоследствии я стал прочитывать сочинения В. И.
Ленина, то, увидев в одном томе сочинений
Ленина сфотографированную страницу его рукописи,
признал, что точно такая была дана мне для
прочтения Старковым. Точно не скажу, но думаю, это
была рукопись: «Что такое «друзья народа» и как
они воюют против социал-демократов?»
Я слушал у Владимира Ильича его замечания и
раз'яснения на книгу Николай-она «Очерки
нашего пореформенного хозяйства», только что
вышедшую в начале 1893 года. Владимир Ильич
указывал мне на те места, в которых Николай-он
сам себе противоречит. С одной стороны, он
говорит, что «капитализм у нас, в России, развивается.
Следовательно, вместе с ним должен развиваться и
могильщик капитализма — пролетариат. У
Николай-она же на этот счет выходит, что пролетариат
у нас не развивается; он составляет очень
маленький процент ко всему населению, процент, о
котором и говорить не стоит. Большинство населения
крестьянское и, следовательно, надо о нем
говорить и на него обращать внимание. Нельзя же
выбросить крестьянскую «общину» за борт и т. д.
Таких противоречий было указано несколько.
56
Среди нас, рабочих, борьба народников с
марксистами еще не приняла в то время больших
размеров. У нас она преломлялась в дискуссии,
которые все чаще и чаще возникали1 между нами и
народовольцами. И мы решили этой дискуссии
придать более широкую форму — она должна была
вылиться в диспут между соц.-демократами и
народовольцами. Был выбран час и место, и
диспут состоялся у меня на квартире, накануне
переезда нашей хозяйки на другую квартиру. Другие
жильцы отсутствовали, так как выехали заранее, и
потом;/ квартира была в полном нашем
распоряжении. На диспут пришли от группы народовольцев
Сущинский, Зотов и рабочий-народоволец Кузют-
кин. От с.-д. выступал В. 6. Старков и еще кто-то,
кажется, Г. М. Кржижановский. Приглашен был
также и Тахтарев в качестве нейтрального, но
сочувствовавшего больше народовольцам, и зубной
врач Михайлов, называвший себя
социал-демократом. От организованных подпольных рабочих
кружков были рабочие: Фунтиков, Князев, Логинов,
Норинский, Кейзер Ив., Яковлев, Шелгунов В. А.,
Ильин А., Паша, Антушевский В., Морозов П.,
Федор Афанасьев и я. Кузюткин и Михайлов
оказались потом провокаторами.
XVII
Что в точности было говорено обеими
сторонами — трудно воспроизвести. Разногласие было в
том, что народовольцы больше напирали на то, что
крестьянство у нас преобладает, несет на себе все
тяготы; главным угнетателем является русское
самодержавие и его (Присные, а потому его надо
свергнуть. Свергнуть насильственным образом, по-
57
средством политического заговора, террора,
покушений, не дожидаясь, пока само крестьянство за
это примется; итти в крестьянство можно только
через рабочих; после свержения начать
осуществление социализма на основе крестьянской
«общины»...
Социал-демократы говорили, что, конечно,
не в крестьянстве дело. Крестьянства «вообще» не
существует, а есть разные в нем подразделения; у
этих подразделений разные интересы; интересы
ведут в разные стороны; одни идут к
обезземелению, другие — к приобретению; одни обращаются
в продавцов труда, другие — в его покупателей;
первых больше, вторых меньше. Точно так же, 'как
в «капиталистической» стране. Капиталистические
отношения у нас развиваются в деревне, эти же
отношения развиваются и в городах. Количество
промышленных заведений растет, количество
рабочих растет. Рабочие, кустари, батраки,
малоземельные крестьяне эксплоатируются. Население страны
остро делится на два класса, которые борются не
на жизнь, а на смерть. Стоят друг против друга два
класса: один многочисленный и все время
растущий, а другой все богатеющий и
концентрирующий в своих руках средства производства.
Рабочий и капиталист — эксплоатируемый и экснлоата-
тор. Интересы рабочего класса суть интересы
подавляющего большинства.
После этих основных докладчиков выступали
содокладчики, затем стали высказываться рабочие:
все высказавшиеся и не высказавшиеся были,
кроме Кузюткина, за соц.-демократов — это было
определенно выявлено голосованием, когда вопрос
был поставлен на разрешение. В конце концов
народовольцами сделаны были уступки, и мы при-
58
шли к соглашению, что народовольцы будуг
заниматься1 в кружках согласно требованиям рабочей
группы, а для того, чтобы эта часть договора
исполнялась, было решено посылать в такие кружки
своего человека. На этом собрании нами были
достигнуты две цели: 1) руководящие члены
подпольных рабочих организаций получили раз'ясне-
ние по вопросам о разногласиях между с.-д. и
народовольцами; 2) дальнейшее развертывание
работы среди рабочих должно было пойти по
однообразному пути и почти в одном направлении.
Тут же после собрания-диспута было избрано
руководство, нечто вроде центрального кружка
подпольных кружков, в который были избраны:
В. А. Шелгунов, К. М. Норинский, Ив. Ив. Кейзер
и я.. Собрание разошлось поздно- ночью с самыми
лучшими надеждами.
Мы думали, расходясь с этого* собрания, что
теперь дело организации рабочих пойдет гораздо
успешнее, у нас не будет организационной
раздвоенности, лучше наладится связь с типографией,
которая имелась тогда у народовольцев.
Народовольцы нам сказали: «Если кто из рабочих напишет
какую-нибудь брошюру, то она будет отпечатана без
всяких поправок». Такую брошюру написал
Кейзер. Отпечатали в типографии. Брошюра эта
называлась «Братцы-товарищи!» Она нами охотно
распространялась — на нее был спрос. Через мои
руки прошло три^четыре доставки, т.е. столько,
сколько мог пронести человек под пальто, не
обращая на себя внимания. Типография для нас
была большим делом, так как подходящей
нелегальщины в то время не было. Конечно,
печатную распространять было гораздо удобнее; она
не выдавалась из общей литературы. До этого мы
хотели восполнить некоторый пробел. К нам попа-
59
лась каким-то образом в 1893 году
гектографированная брошюра: «Что должен знать и помнить
каждый рабочий». Эта брошюра очень
понравилась. Решили мы ее переиздать. Достали
(Принадлежности из Страхового общества-. Я стал
переписывать, так -как обладал хорошим почерком. Но
переписка шла очень медленно и кропотливо.
Много времени тратилось на то, чтобы не опутать
страницы. Приходилось прятаться от хозяйки.
Наконец, она была почти окончена, но случилось целое
несчастье. Опрокинули бутылочку с чернилами на
текст и, конечно, вся работа шошла насмарку.
Были у нас попытки наладить типографию —
старались приобрести типографский шрифт. Маклаков
познакомил меня с одним наборщиком, который
обещал доставать шрифт. Раза три мы с ним
имели свидание, получили некоторое
количество'шрифта, потом он заявил, что( добывать и приносить
шрифт очень трудно. Прямо не говорил, что
отказывается, а обещался дать знать, когда что будет.
С тех пор сношения с ним прекратились. Шрифт
нами был передан кому-то, кому — уже не помню.
Поэтому, получив предложение народовольцев,
мы очень обрадовались, а когда увидели «Братцы-
товарищи!», то наше настроение очень поднялось.
После выхода «Братцы-товарищи!» группа
народовольцев обещалась в скором времени выпустить
рабочую газету или что-то в этом роде. Выхода
такого журнала или сборника я не дождался, так
как был арестован в апреле 1894 г.
«Братцы-товарищи!» вышли в феврале-марте того же года.
XVIII
Проработав у Сименса и Гальске, я поступил
вторично на Балтийский завод, во вновь выстроен-
60
ную механическую 'мастерскую — просторное,
светлое, теплое ломещение, совершенно не 'похожее на
старую механическую, в которой негде было
повернуться, но где можно было найти сколько
хочешь укромных уголков, чтобы побеседовать,
поспорить, увильнуть от работы и inp. и пр. В новой
мастерской эти вещи тоже можно было
проделывать, но очень осторожно, ближайшее начальство
тебя видело очень: хорошо.
Балтийский завод, как и завод Сименса и Галь-
ске, имел свои особенности, отличавшие его от
других заводов. Например, имелся институт
заводских депутатов, т. е. каждый цех, смотря по
численности, имел одного или двух
представителей. Эти депутаты- были/ введены до моего
первого туда поступления (когда директором
Балтийского завода был адмирал Кази, М. И.), чтобы
дирекции удобнее было сноситься с рабочей массой
и удовлетворять ее маленькие потребности. Какой-
либо конфликт рабочего с мастером или
начальником мастерских разрешался директором в
присутствии депутата, представителя цеха и пр.; если
рабочие хотели отпраздновать какое-нибудь
событие—экстренный праздник и пр., вопрос
обсуждали депутаты, которые решали, стоит ли его
подымать перед администрацией или нет. Порядок1
выдачи зарплаты, санитарные условия в мастерских,
приобретение билетов в Васильеостровский
Народный театр было делом депутатов. Через депутатов
собирались подписки по всевозможньш случаям.
Этим мы пользовались и собирали деньги на
арестованных, на поддержку их родных. Конечно, все
это были добровольные подписки, но когда
обходил с подпиской депутат, то редко кто отказывал:
считалось «нехорошим тоном» записать меньше
гривенника, те же, кто знал, кому и для чего соби-
61
рают, подписывал больше. Механическая
мастерская давала не менее 80 руб. за раз. Деньги по
подписному листу конторой выдавались тотчас же по
пред'явлении списка, а потом с рабочих
высчитывали в ближайшую получку. Депутаты также
проводили и провели перед администрацией вопрос
об открытии столовой для рабочих завода,
особенно холостых и проживающих далеко от завода.
Столовая обслуживала обедом около тысячи
человек. Меню состояло из двух блюд, одинаковое дли
всех рабочих без исключения. Стоил этот обед
сначала 10, а потом 12 коп. Деньги; нужно было
вносить депутату цеха и купить у него талоны,
которые пред'являли1сь (При входе в столовую. Талоны
покупались за неделю вперед. В столовой был
замечательный порядок. Дом был четырехэтажный с
центральным входом. В этат вход рабочих
научили входить по двое в ряд. Сначала была толкотня,
давка, каждому хотелось попасть первым, занять
получше место. Но на лестнице на каждой
площадке заставляли итти по-парно—и так до самой
комнаты, куда направляли. Приучали занимать
сначала дальние столы, и таким образом наполнялась
тихо, спокойно одна комната, а затем поток
направлялся в другую, потом в третью и так далее
до целого этажа. На каждой площадке стояли
депутаты, проделывая всю эту процедуру. И вот в
течение 20 минут в этой столовой успевало
пообедать около 900!—1 000 рабочих, а остальные час
десять минут (можно было отдохнуть или делать
что угодно. Я забыл упомянуть, что такой
порядок и такая быстрота обеда возможна была
только при том способе подачи обеда, который был
установлен там. Обед для рабочего был уже
подан— на столе стояла фарфоровая -миска со щами
или супом с накрошенной туда говядиной, закры-
62
тая плотно крышкой. Заняв место и оняв коышку,
рабочий сейчас же начинал есть. Второе блюдо —
гречневая или пшенная каша—было приготовлено
в большой миске, на пять человек. Кто оканчивал
первое блюдо, накладывал себе второе и
продолжал обед. Окончив два^ блюда, он или вылезал из-
за стола, или оставался пить сладкий чай, для
чего каждому ставилась фарфоровая кружка.
Эмалированный чайник стоял туг же один на стол. Если
чая нехватало, можно было достать еще. Во время
еды в комнате не было подавальщиц, дежурила
только одна, которая подавала чего кому
нехватило, например, чаю, хлеба или второго.
Рабочий день считался 10-часовым, в субботу
работали до двух часов дня без перерыва;
зарплата выдавалась каждую неделю. Каждый год,
так мне кажется, выбирались депутаты.
Голосовали во время выдачи рабочих книжек.
Табельщики выдавали книжки и тут же записывали, за
кого подавался голос. Подсчитывали и
записывали в присутствии депутатов. Результаты об'явля-
лись вывешиванием списка выбранных депутатов.
Перед началом выборов недели за две начиналась
агитация среди рабочих—ходили, обсуждали
деятельность старых, если были кем недовольны или
кто-либо отказывался от этой чести, то
выдвигали новых кандидатов; заручались согласием
нового кандидата, и уже перед выборами было
почти известно, кто будет выбран. Обыкновенно в
депутаты были выбираемы рабочие, за которыми
имелись какие-нибудь заслуги, — высылка, или же
выставлялся человек, которого выдвигали рабочие
подпольных кружков из своей среды или из
сочувствующих вполне надежных лиц. Я, конечно,
говорю только относительно механической
мастерской. Как дело обстояло в других цехах —
ба
сказать не могу. Депутаты имели некоторые
привилегии: не снимали номеров в проходной
конторе для контроля; приходили и уходили в
любое время; получали прибавку к поденному
окладу — вроде компенсации за то, что могли
заработать сдельно.
Работая на других заводах, я наблюдал, как на
бывших рабочих Балтийского завода рабочие
других заводов смотрели почему-то как на людей
особенных, а администрация — как на
неспокойных лиц, привыкших работать, спустя рукава, а
главное, могущих вызывать на заводе
беспорядки и пр.
XIX
В наших подпольных кружках принимали
участие и женщины. Про Наталью Александрову я
уже упоминал. Но женщин было относительно
немного. Некоторые из девиц работали, кто в
прислугах, кто в типографии, кто занимался
пошивкой белья для поставщиков на рынок. Из
ткачих у нас была Анна Гавриловна Егорова (по
мужу Болдырева); она начинала работать в 5 часов
утра и кончала в восемь часов вечера, так что о
какой-нибудь возможности умственного развития
тут и говорить не приходилось. Еще была у пас
девица Вера Марковна,—<при содействии
некоторых товарищей поступившая затем на
акушерские ;курсы. Большинство девиц мы знали только
по именам. В мою бытность в Петербурге других
настоящих фабричных работниц, кроме Анны
Гавриловны Егоровой, не помню. Я как-то
старался завести знакомство с девицами трикотажной
фабрики на Большой Спасской улице на
Петербургской стороне, но никак не удалось — не умел
«4f
«лясы точить», т. е. быть дамским кавалером.
Пробовал завести также знакомство с
работницами табачной фабрики Лаферм, но тоже ничего не
вышло.
Лучше всего' у нас обстояло с пропагандой
среди прислуги Воспитательного дома благородных
девиц, на Васильевском острове. Туда мы ходили,
как женихи. Устраивали там собрания прислуг
под разными предлогами—престольный
праздник, именины. Читали, разговаривали, оставляли
книжки. Кто-то донес на одну из девиц, Наташу,
у ней произвели обыск, но ничего особенного не
нашли, кроме рукописной тетради, писанной мпей
рукой. В нее я переписал «железный закон
заработной платы» из «Эммы» Швейцера. С тех пор
наша деятельность там: прекратилась. Наташу
вскоре выпустили и она поступила на
«Резиновую мануфактуру». С девицами занимались
интеллигентки, но кто именно — не знаю, так как в то
время не принято было спрашивать фамилии.
В 1894 году Наталья Александрова, после
того, как скрылась в 1892 году из Петербурга, об'я-
вилась проживающей; в г. Нарве, Эстляндской губ.
Она просила прислать ей кое-какой литературы
для работы, — кое-что собрали и послали, — а
главное просила выписать для нее газету. В это
время в Петербурге выходила радикальная
ежедневная газета, поживее «Русских ведомостей».
Мы ее все выписывали и употребляли как
агитационную литературу, читая ее громко во время
обеденных перерывов там, где скоплялись
рабочие. На пасхальные праздники я отправился в
Нарву. Захватил с собой нелегальную литературу.
В это время на Кренгольмской мануфактуре
работал ткач Афанасьев. Он меня два дня водил по
ткачам, с которыми мне приходилось все время
5
65
разговаривать, пропагандировать, агитировать.
Ткачи были в подавленном состоянии духа, так
как у них несколько лет тому назад была
забастовка, которая закончилась не особенно удачно.
Моя задача состояла в том, чтобы этот
подавленный дух рассеять, да кроме того выложить
перед ними те новые веяния в рабочем движении,
которые намечались тогда в Петербурге. С
некоторыми можно было говорить прямо, с другими — с
подходцем. Афанасьев давал мне указания. Мое
впечатление о кренгольмских ткачах было более
благоприятное, чем о торнтоновских с Охты.
Через два' дня я вернулся в Петербург.
XX
Незадолго до того, как меня арестовали, я
хотел перебраться работать на Обуховский завод,
так как слышал, что там ведется кое-какая работа,
есть люди и нужно дело организовать как следует.
Через' Петра Морозова достали 'связь и
встретились. Отправились в трактир, разговорились.
Беседу вел все больше Ив. Ив. Кейзер. Наш
собеседник был народовольчески настроен. Нам
пришлось основательно поспорить. Почему-то он
заподозрил Кейзера в том, что тот не рабочий. Когда
выдался удобный случай, он мне это высказал:
«ты вот похож, а он нет». Я подтвердил, что
Кейзер рабочий. Договорился с собеседником, что
поступаю к ним на работу. Он подготовит почву,
и через недельку я должен приехать и
окончательно условиться. На этом дело оборвалось
Больше встретиться не пришлось.
Были у нас кой-какие связи и в армии и во
флоте. Мы возили всевозможную легальную
литературу в Ораниенбаум, в офицерскую стрелковую роту,
66
где отбывали воинскую повинность двое
костромичей— друзья Ив. Форсова — Тарелкин и
Смирнов; оба потом остались в Петербурге работать на
заводах. У меня также было двое приятелей —
один в артиллерии, другой во флоте в
Кронштадте; оба были из Рыбинска. Артиллерист был сын
ж.-д. рабочего, сам из железнодорожных
мастерских, а флотский — заводской рабочий,
работавший на заводах и мельницах по Волге, а перед
призывом — на Балтийском заводе. Об
организации подпольных кружков в армии мы в то время
не мечтали, а поддерживали знакомства,
завязанные до отбывания приятелями воинской
повинности. Фамилия флотского была Ив. Ив. Крашенни-
ков.
Накануне ареста я был у Фунтикова за
Невской заставой. Заночевал у Агафонова, рабочего
Фарфорового завода, от которого я должен был
забрать целый ворох переплетенных книг.
Агафонова мы иопользовывали как переплетчика. На
утро, забрав книжки, поехал домой. Прошел
ворота. Стучу хозяйке. Голос хозяйки тревожно
спрашивает: «кто там?» Сразу почувствовал
недоброе. Хозяйка впускает и спрашивает, видал ли
меня дворник. Говорю, что нет.
— Ивагаа Яковлева вы видели?
— Нет.
— Он вас ждет на бульварчике
шестой-седьмой линии между Большим и Средним проспектом.
А я приехал по 8-й линии на конке и домой
зашел с Среднего проспекта, поэтому он меня не
мог предупредить. Оказалось, что в наше
отсутствие был произведен обыск во всей квартире,
обыскали даже жильца, ничего общего не
имевшего с нами и жившего отдельно в комнате. Хозяйка
5*
6Г
сообщила мне, что Кейзера, с которым я вместе
жил в комнате, арестовали утром, когда он
(Пришел домой переодеться, чтобы итти на завод.
Спрашивали, где я. Сын хозяйки предупредил Ив.
Яковлева,—они оба работали у Сименса и Галь-
ске, где работал и Кейзер. Яковлев решил
предупредить меня, рассчитывая, что, идя из центра
города, я должен итти от Николаевского моста по
б-й или 7-й линии. Вскоре пришел м Яковлев, за
которым сходила хозяйка. Мы с ним поговорили,
и он ушел. Обыск в нашей комнате был сделан
поверхностный. Книги были на этажерке не
тронуты; остался том сочинений Лассаля, осталась еще
какая-то книга; на Столе осталось письмо,
написанное мною Петру Кейзеру, положенное в конверт,
но- без адреса. Я никогда не писал! адреса на
конверте, прежде чем нести его в ящик. Письмо
заготовлял вечером, а адрес писал утром и опускал в
ящик, идя на работу. Таким способом я рассчитывал
не дать жандармам лишних зацепок в руки в
случае ночного обыска. Этого правила я
придерживался твердо. Адресов я никуда не записывал —
держал их в уме.
Поговорив с хозяйкой по поводу обыска я
сказал ей, что наверное ее будут вызывать на допрос,
так самое лучшее ей и сыну говорить, что наша
комната расположена так, что если кто к нам
приходил, то мы могли увидеть и раньше нее открыть
дверь, а поэтому она никого в лицо не видела; что
если бывали у нас гости, то самовар и посуду мы
брали и носили в комнату сами. Все это
соответствовало действительности. А о чем мы
говорили— она не могла слышать, да мы особенно и
не шумели.
Наступало (время расставаться. Если бы
квартира имела два выхода, я бы наверное удрал. Но
£8
второго выхода не было, а единственный выход
со двора занят был дворником, который стоял еще
с каким-то подозрительного вида суб'ектом,
которого не было, когда я проходил во двор.
До нашего с Кейзером ареста были аресты
среди народовольцев. Были арестованы Ольминский
М. С. (он же Александров), Сущинский и Зотов.
Сопоставляя аресты, мы были уверены, что тут
была провокация. Мы указывали на Кузюткина —
рабочего народовольца, который был на нашем
собрании. Про него ходили недобрые слухи.
Когда- я уже сидел в предварилке и мне стало
известно' в жандармском, кто был арестован, то я
пришел к заключению, что все, чьи адреса знал
Кузюткин, были арестованы. Кроме
вышеупомянутых товарищей-народовольцев в ту же ночь, в
которую был у нас обыск, арестовали Константина
Максимовича Норинского, Фунтикова Сергея.
Теперь не номнк> хорошенько, был ,ли арестован Ло-
гин-Желабин вместе с нами или после. Но мне его
фотографию показывали при допросе.
XXI
После разговора со мною хозяйка сходила за
дворником, который сообщил, что мне приказано
явиться в участок и он должен меня туда
проводить. Пошли. В участке он сдал меня на руки
полицейским. Сначала меня посадили в одиночку,
а затем отправили с околоточным на извозчике
на Шпалерную (в Дом предварительного
заключения) и «снова отвели в одиночку. В этой
одиночке я просидел все восемь или девять месяцев
предварительного заключения.
Осмотрев немного камеру, я почувствовал
усталость и, не раздеваясь, завалился на кровать и
69
уснул. Проснулся я, когда надзиратель, открыв
окошечко в двери, крикнул: «Хлеб!» Спрашиваю,
сколько времени. Надзиратель говорит: «Утро.
Ужин оставили на столе — не могли разбудить,
крепко спали». Окошко закрылось и крик «хлебЬ
уже слышался дальше. На столе действительно
стояла каша — жижица в котелке; холодная, она
была не особенно вкусной, но я с'ел, так как почти
сутки ничего не ел. Стал осматривать свое
помещение. Камера небольшая, шесть шагов в длину и
три в ширину. В камере имелись все «удобства»
цивилизации. Железный стул и стол,
привернутый к стене близ входной двери, напротив —
железная кровать, тоже привернутая к стене; ее
можно было поднять к стене. На кровати тюфяк,
подушка и серое одеяло. К наружной «стене —
стульчак и кран* с раковиной. Все устроено так,
чтобы арестованный мог «жить», не выходя из
камеры. Окно было высоко, в него можно было
видеть кусочек неба; глядя в него, мне почему-то
приходила в голову фраза: «небо с овчинкукажет-
ся». Окно открывалось наклонно внутрь камеры
только на определенное, отмеренное цепочкой
расстояние, что, конечно, ухудшало видимость из окна,
Из него я мог видеть, встав на стульчак, часть
внутреннего двора, особенно помещение для
прогулок. Пока я наводил осмотр камеры, я услышал
выкрики: «кипяток! кипяток!». Наступило время
чая. Но так как у меня ни чая, ни чайника еще не
было, то пришлось удовольствоваться кружкой с
кипятком.
О том, что в Доме предварительного
заключения имеется библиотека, мы знали от товарищей;
сидевших раньше. Поэтому я достал каталог от
надзирателя, выписал книг и стал дожидаться их
получения на другой день. Таков был порядок.
70
Узнал, что можно выписывать разные
принадлежности и предметы питания на сданные в контору
предварилки деньги. Выписал себе чайник
жестяной, кружку глиняную, чай, сахар, табак, гильзы,
спички, бумаги разных сортов, конвертов,
почтовых) марок, ручку и перьев и учебник [прикладной
механики, алгебры, тригонометрии.
Перед обедом сводили на «прогулку» во двор
минут на 10—15.
По середине квадратного двора было устроено
нечто вроде каланчи с широким основанием.
Основание было разделено радиально на 17—18
клеток, отделенных друг от друга высокими
перегородками с боков, с внутреннего конца была
дверь, а с внешнего — деревянная решетка. В
каждую такую «за'кутку» помещали »по! одному
гуляющему. В такую же поместили и меня. На башне
маршировали надзиратели, зорко следившие за
гуляющими.
Дневной распорядок в Доме предварительного
заключения был несложен.
К 11 часам давался кипяток, от 12 до 1 час.
обед, состоявший из двух блюд: мясного супа или
щей и каши гречневой или пшенной; в 3 часа
кипяток и в 7 часов вечера ужин из похлебки и
гречневой каши, в 9 часов гасился свет и полагалось
спать до утра.
Утренняя жизнь начиналась обыкновенно
приходом в камеры уголовного арестанта с
надзирателем; арестант промывал стульчак. Порою
промывка давала возможность переговоров двух
соседних камер. Стульчаки были поставлены один
против другого, и сток воды шел в общую трубу;
стоило только арестанту сильным порывистым
движением своего инструмента выдавить из
стульчака водяной затвор и получалась р'азговор-
71
ная труба. Таким телефоном пользоваться надо
было умеючи, говорить приходилось в стульчак.
Слышно было очень хорошо.
На прогулку водили не каждый раз в одно и
то же время, а в разное, смотря кому какая
очередь. Встав на стульчак, можно было видеть, кто
гуляет, так что, изучив очередность смен, я,
например, мог проверить, сидят ли такие-то
товарищи в предварилке или нет. Я знал, кто гуляет
в моей смене и т. д. За BiCe время моего
заключения я ни разу не был замечен надзирателем в том,
что смотрю в окно. Слух мой настолько
изощрился, что я слышал шаги надзирателя за несколько
камер до моей, несмотря на то, что он был в
«шатунах» и ходил по толстому ковру.
Помня, что товарищи рассказывали, -как нас,
политических, рассаживают в шахматном порядке
с провокаторами и шпиками, я решил не
перестукиваться ни с кем, чтобы не попасть впросак. Хотя
по трубе отопления и можно было
перестукиваться, так как по ней слышно по всем этажам,
но, по моим наблюдениям за гуляющими, никто
из товарищей не сидел в камерах этажом выше
или ниже моей. В окно я наблюдал гуляющих
Норинского, Кейзера, Фунтикова, Логина-Жела-
бина. Конечно, для того, чтобы изучить все эти
тонкости внутреннего быта, понадобилось немало
времени.
Получив все, что я выписал, я зажил «по-бар-
с.ки», время1 летело быстро. Математику я грыз во
всю. Голова была полна разными формулами,
решениями всевозможных задач. Над некоторыми
задачами я иногда просиживал по целым дням, ища
решения. Иногда так увлечешься, что даже
сердишься, что тебя беспокоят такой вещью, как обед
или чай и ужин. Когда запас моих денег, прине-
72
сенных с собой, начал иссякать, я решил, что
лучше остаться без чая, сахара и курева, а на бумагу
оставить.
XXII
Кроме занятий) 'по математике, я за это время
читал еще Тургенева, Гончарова, Дарвина, Гоголя.
Глеба Успенского, Достоевского, Михайлова, Зла-
товратского, Щедрина, Писарева, Шелгунова, Ка-
рышева, Рикардо, Гейне, Шиллера и других. Во
многих книгах я находил зашифрованной целую
переписку между заключенными, которую можно
было обнаружить только при остром зрении. Но я
с своей стороны никаких ответов не писал и
пометок не делал, потому что считал, что такая
переписка даром пройти не может, а может дать
жандармам лишние улики. Прочитав Гейне на
русском языке, я прочел его на немецком, и должен
сказать, что только тогда понял ту ядовитую
сатиру, тот юмор, за который один знатный
немецкий филистер ненавидел Гейне до того, что в его
родном городе воспретил соорудить ему памятник.
«Мирное» течение жизни в предварилке
нарушалось вызовами на допрос в жандармское
управление. Меня привлекали по делу группы
народовольцев— Александрова (М. С. Ольминского), Сущин-
ского и Зотова. Статьи прочитывались самые
страшные, вплоть до лишения прав состояния и
предания смерти. С некоторыми рабочими
знакомство я признавал, да и не было смысла
отнекиваться: с Кейзером жили вместе, с Норинским—
работали в одной мастерской, также с Розекфель-
дом, у которого при обыске нашли
гектографированный денежный отчет кассы нашей
организации (отчет был составлен'и напечатан мною);
пришлось признать знакомство с Натальей Григорь-
73
-евной Александровой, арестованной в Нарве. У
нее нашли письмо, в котором я писал, что
собираюсь приехать -к ним на праздники, а газету ей
вышлют. Наталью Александрову разыскали, и мне
.думается, что я в некоторой степени был
причиной ее ареста, так как ее ад/pec дал оказавшемуся
провокатором зубному врачу Михайлову, который
обещался послать ей (газету- По наш'ему делу
также привлекали Николая Дементьевича Богданова,
так как ори аресте Желабина было взято письмо,
адресованное Богданову, в котором Желабин
жаловался, что его что-то оттирают от работы
Фишер и К-о. Ничего особенно 'компрометирующего
за Желабиным мы не знали. Нам не нравился
образ его личной жизни: имея одну жену, он тут же
заводил себе другую. Нам казалось, что он
больше заботиться о своей личности, много хвастает.
Вот это-то нас и отталкивало от него.
XXIII
В один из вызовов на допрос ко мне в камеру
в жандармском отделении был посажен,
незнакомый мне товарищ в> кавказской бурке, как мне
казалось, только-что привезенный с поезда.
Жандарм, впускавший товарища в бурке, меня в
камере не видал в волчок, так как я -стоял в стороне
близко около стены. Если; бы товарищ не
остановился напротив меня, вытараща глаза, нам
наверное удалось бы 'поговорить. Поведение товарища
обратило на себя внимание жандарма, и он сейчас
же был переведен в другую камеру. Я его потом
видел гуляющим в загородке в своей бурке.
Как я уже говорил, я ни с кем не
перестукивался,- ни с кем не переписывался, ни с кем не имел
свиданий. Но, повидимому, кто-то просился ко мне
74
на свидание, так ка'к на одном из допросов
жандарм как будто вскользь спросил, имеется ли у
меня невеста? Я ответил, что имеется.
— А кто она такая?
— Зачем вам знать? Я хорошо знаю, что она
сюда не приедет. Она живет в провинции.
— Это действительно было так. Я боялся
какого-либо подвоха, а когда был на свободе до
ареста, то ни с кем' не уговаривался, что ко мне
придет на свиданье «невеста». Поэтому ко мне на
свиданье никто не ходил.
Между тем мои ресурсы совсем иссякли, и я
сидел без чая, сахара и курева. Сначала было
скучновато без табаку, но потом ничего, обошлось.
Такое безденежье тянулось месяца два-три.
Наконец, получаю целое богатство: мать Кейзера
.принесла мне десять рублей, — это был долг, который
она очень кстати решила мне сейчас уплатить.
Сейчас же выписал чаю, сахару, табаку, гильз и
спичек.
К этому времени я уже занимался
прямолинейной тригонометрией, механикой, физикой Крае-
вича, которую выписал из библиотеки. Время
летело очень быстро. Посматривая в окошко- на
прогуливающихся я стал замечать, что кой-кого уже
стало нехватать на прогулках, — значит, или
перевели в другое место, или выпустили на «волю», —
и ждал, когда же, наконец, мне об'явят приговор.
Календаря у меня не имелось, но в тетради был
составлен свой календарь, и я не сбивался, какой
день недели сегодня. Легче всего было
определить воскресенье. Только в воскресенье к обеду
подавали на первое блюдо густой суп с
вермишелью, а на второе—кашу пшенную или
гречневую со шкварками. Все дни, кроме среды и пят-
75
ницы, были днями мясными; в среду и пятницу
давали гороховый суп. Этот суп хорошо
отстаивался, и я его прежде чем есть отстаивал, сливал
жижу и ел только густое. На второе давалась
каша в перемежку то гречневая, то пшенная. На
ужин давалась та же каша, только не крутая, а
жидкая. Хлеб давали только черный, утром,
определенную порцию — фунта три. Оставшимся
хлебом я кормил голубей во время прогулки.
Кормить голубей составляло большое удовольствие.
Они знали, кто их кормит, и как только такой
человек входил в загородку, голуби со всех
сторон налетали к нему; когда они клевали, их
можно было словить и подержать в руках, иногда
давая кормежку с руки. Кормить голубей не
возбранялось.
Еще я любил заниматься «физкультурой» —
натирать воском' пол камеры. По моей просьбе
дежурный надзиратель приносил воск и ножную
щетку. Сначала дело начиналось в пиджаке, потом
он снимался, под конец снималась и жилетка, а к
концу операции на лбу выступал пот. Пол
натирался* очень хорошо, но как да ни старался
затереть метки шагов на асфальтовом полу от
хождения по камере, никак нельзя было этого добиться.
Метки оставались, и зрительное ощущение было
таково, что крайние метки около двери и
противоположной стены особенно глубоки.
Обыкновенно после ужина, это было часов в семь, до отхода
ко снуд'о есть часов в девять, можно было
слышать мерные шаги соседей по камере, а также
сидящего над тобой. К этому времени и я
принимался за променаж и отхаживал по несколько
километров, насвистывая негромко или мурлыкая
песни. Устав, я иногда ложился спать раньше
положенного времени. Я поставил себе за правило не
76
ложиться отдыхать после обеда—мертвого часа я
не допускал, так как такой час отбивал сон ночью.
Иногда эту монотонную жизнь разнообразили
внезапные обыски. Обыск производился в
присутствии помощника начальника тюрьмы и
никаких результатов не давал, просто потому, что у
меня не было никаких связей с внешним миром,
кроме переписки с матерью и братьями. Забирали
все мои тетради на просмотр и на другой день
возвращали. Иногда я замечал, что во время моего
отсутствия на прогулке у меня делали негласный
обыск.
Наконец, в феврале 1895 года, кажется, во
второй половине, пришел после обеда надзиратель и
говорит: «Собирайтесь в город!» Опять допрос?
Что там еще случилось? Но он после небольшой
паузы сказал: «собирайте и все ваши вещи». Ну,
значит куда-то переводят. Собрал вещи, опускаюсь
с узелком в контору, а там ждут два жандарма, все
как следует. Прибываем на Гороховую, но куда-то
в другое помещение, не туда, куда водили, когда
раньше брали на допрос. Посадили в
комнату-кабинет и сказали: «Подождите». Жду. Вечер.
Наконец, переночевать приходится. Переночевал и
толъко часам к 11-ти утра на другой день мне
жандармский полковник, ведший следствие, дал
расписаться на бумажке, что освобождаюсь из
предварительного заключения до приговора по
делу с непременным выездом в трехдневный срок
из Петербурга под гласный надзор полиции.
Подписался, и когда выходил из жандармского, в
коридоре на лестнице встретился с Константином
Норинскнм, которого тоже выпускали в этот день.
Вместе с ним на извозчике мы поехали к нему на
квартиру. На квартире у его матери на Косой
линии Васильевского острова мы встретили и его не-
77
весту Феню (теперешняя его жена). Ну, нас
накормили на радостях, и я отправился на квартиру, где
жил до ареста.
XXIV
Должен заметить, что хозяйка наша и ее сын
Франц, •который все время работал у Сименса,
отлично вели себя во время допроса в качестве
свидетелей в жандармском управлении. Они никого
из приходивших к нам не признали, говоря, что
кто ходил к нам, т.е. ко мне и Кейзеру, они
никогда не видели, потому что наша комната была
ближе к входным дверям, чем их, и мы всегда
открывали дверь сами, да их и мало беспокоило,
кто к нам ходил, так как жильцами мы были очень
спокойными и нетребовательными.
По выходе из предварилки я ни к кому на
квартиру не ходил, а все дело вел через Наташу,
будущую жену Кейзера, которая жила на
Петербургской стороне у своей сестры. Ходил я* к ней под
видом жениха. И вот в один из вечеров мы с Но*
ринским на квартире на Васильевском острове
встретили всех наших шрежних товарищей.
Передали им о тех подробностях, о которых нас
спрашивали на допросах, о ком> спрашивали и что
именно. Встреча была очень радушной. Они
рассказывали, как у них идут дела и растет рабочее
движение. Тут же уговорились, кто куда поедет.
Я решил ехать сначала к матери, а там видно
будет, какой дадут приговор. Константин Норин-
ский решил ехать в Екатеринослав, куда ему дали
рекомендательное письмо на завод. Мы с ним
поехали в одном и том же поезде и, доехав до ст.
Бологое, расстались, чтобы потом в 1897 году,
осенью, встретиться в ссылке в Архангельске,
куда он перебрался из Вологодской губернии.
78
Приехал к матери, с которой в это время жила
и остальная, дороставшая после -смерти отца,
семья. Приняли, как полагается. Ни упреков, ни
трений, Я сейчас же взялся за первую попавшуюся
под руку работу —•■ пилку дров в лесу для барской
экономии. Семья состояла из девяти человек,
включая меня, во главе с матерью. Из девяти
человек постоянно жили дома шестеро. Один из
братьев, столяр-краснодеревец, работал в
Ярославле, другой брат работал дома, справляя
домашнюю работу по землепашеству летом и уходу за
домашней скотиной зимой. Два брата поменьше
учились в экономии ремеслам — один
столярному, другой слесарному и двое ходили в цер-
ковно-приходскую школу. Сестра, 15 лет,
помогала матери по хозяйству. Наше жилое
помещение было обыкновенной крестьянской избой с
русской печью посредине. Зимой в это помещение
вселялись также и два теленка, которых мать
откармливала и продавала великим постом в
Москву или Питер. Кроме того мать держала кур,
а яйца продавала скупщику, регулярно
приезжавшему за «ими. Брат, будучи столяром, иногда
брал работу на дом — оконные рамы, шкапчики^
столы, табуретки. Когда я приехал, мы принялись-
с братом за пилку дров и возку их в экономию.
А когда нужен был слесарь в экономии, которая
отстояла от нас в 5 километрах, то я и1 там
работал. Одним словом, от скуки на все руки. Так
наступила весна, посев яровых, и я влез по уши в эту
работу: пахал, корчевал пни, копал огород и пр-
Имел намерение с'ездить в Рыбинск посмотретьу
нельзя ли там устроиться. Там были ремонтные
железнодорожные мастерские, но оказалось, что
доступ туда мне был воспрещен, как иностранному
подданному.
79>
В начале лета ко мне приехал с письмом один
рабочий из Рыбинска с мукомольной мельницы
Голунова, которая стояла на несколько верст
ниже Рыбинска. Письмо было' от В. Старкова. Он
писал, что с подателем этого письма я могу
говорить откровенно. Тот рассказал мне, что у них
на мельнице есть люди, желающие образовать
кружок, и им порекомендовали меня. Поговорив с
товарищем, я решил поступить туда. Проделав все
формальности и получив проходное
свидетельство, я направился в Рыбинск.
XXV
В Рыбинске я остановился у старшей сестры.
Муж ее служил на железной дороге сцепщиком,
а жили они в жел.-дор. доме. Явился в
жандармское. Стал искать работы, отложив явку на
мельницу на более позднее время. Да и хорошо, что
так сделал, а то наверное навел бы рыбинскую
жандармерию на след рабочего кружка на
мельнице Голунова. Я узнал, что требуются рабочие
слесаря на ст. Волга Рыбинско-Болог. ж. д., где
строилась не то бумагопрядильня, не то ткацкая
новая фабрика; надо было с'ездить туда
немедленно, т. е. без жандармского разрешения. Для меня
это не представляло никакой трудности:
машинисты были знакомы, оберкондуктора — также, и
потому я сел на паровоз товарного поезда, доехал
до ст. Волга и с товарным поездом вернулся
обратно. Слез с паровоза до семафора и дошел
пешком домой. А на утро я уже получаю
«повестку явиться в жандармское. Прихожу. «Вы
вчера -куда-то ездили на таком-то /поезде, а
приехали обратно на таком-то, и так-то .пришли
домой?» Отнекиваться1 не пришлось,- да и не к чему
€0
было. Теперь, сопоставляя все обстоятельства
моей жизни в Рыбинске, я думаю, что ларчик этой
осведомленности жандармов о моей поездке
открывался очень просто. Удивляюсь, как это мне
тогда не пришло в голову.
Муж моей старшей сестры был отставной
солдат. Дослужился в солдатах до унтер-офицера. На
железной дороге служил с момента
демобилизации. Он-то и был тем информатором, который
давал обо мне сведения. Он, конечно, знал, с «каким
поездом я уехал, так как он содействовал мне,
знал, как я вернулся. Информация из первых рук.
Видя, что информация так хорошо поставлена, но
не догадываясь о ее источнике, я решил, что надо
из Рыбинска уезжать. И я думаю, что поступил
хорошо, уехав обратно в деревню. Если бы я
остался и поступил на мельницу* то этим бы обратил на
нее внимание жандармерии. Находясь уже в
ссылке, в Архангельске, я встретился там с одним
ссыльным из Нижнего-Новгорода, который
говорил мне, что в то «время у них на Волге были
организованы кружки или имелись отдельные рабочие
на мукомольных фабриках. Один из таких
кружков существовал и на мельнице Голунюва.
Просуществовал этот кружок года два. А я, поступив к
ним, сразу бы провалил.
Приехав обратно к матери, принялся за работу
по сельскому хозяйству. С наступлением осени
1895 г. поступил водопроводчиком и слесарем на
вновь строящийся завод сухой перегонки дерева.
Завод строил разорившийся тогда столбовой
дворянин Азанчеев-Азанчевский. Имея в своем
имении большие массивы леса, он. взялся за
перегонку дерева. Товар его шел на другие химические
заводы, и все, что мог завод выпустить, увозилось
ча станцию и отправлялось. Вот на этот завод я и
6
81
поступил. Получал я на этом заводе рубль в день
на всем готовом, т. е. шлюс квартира и стол;
квартира вместе со старшим мастером и его
помощником. Он с женой имел одну комнату, а мы с
помощником спали тут же, на полу в той половине,
в которой мы столовались, постилая постель
вечером и убирая утром. Харчи были общие — что
ел мастер, то и м-ы. По вечерам после работы
время проводили очень глупо: если не было гостей у
мастера и его помощника, то играли в карты в
«козла» или в «носы», когда же приезжали гости,
местные кулаки, поставлявшие для нас и рабочих
предметы первой необходимости, то дело
обыкновенно кончалось выпивкой. Как покрывались эти
расходы'— я не знаю; надо полагать они
разносились в счет поставляемой провизии. Как рабочие,
так и мы зарплату обыкновенно забирали товаром.
Мастер был почти безграмотный, мог
подписать только свою фамилию, помощник его тоже.
Все они были из окружающих деревень, говорить
с ними почти ни о чем не 'приходилось — наши
понятия, привычки были вполне противоположны,
и я никак не мог нащупать никакой общей точки
соприкосновения с ними. Это с
квалифицированными работниками, а что- же можно было сказать
о чернорабочих? Все они были поголовно из
деревни. С ними можно было говорить о /земле, о
земельных отношениях, о земских начальниках. Я
же во всех этих вещах ничего не смыслил. В то
время среди местных крестьян шло сильное
движение за приобретение земли через Крестьянский
банк целыми обществами, с целью перехода на
более интенсивное ведение сельского хозяйства, с
трехполья1 на четырех или пятиполье. Эти
крестьяне были раньше крепостными и при
«освобождении» были «освобождены» и от самых лучших зе-
82
мель и угодий. Им буквально, некуда было
выгнать скотину: она сейчас же попадала на
«господскую» землю. За право пасти на «барской» земле
надо было платить аренду деньгами, и кроме того
натурой — отработать в экономии столько-то дней
на уборке сена, вывозе навоза, уборке урожая,
возке дров и пр. Самим же крестьянам сенокосные
угодья и лес на дрова были отведены за
несколько десятков верст от деревни. На сенокос
домохозяева выезжали со всем скарбом на несколько дней>
причем, если в это время приходил приказ из
экономии явиться на уборку сена, то приходилось
бросать свое дело и работать на господские поля.
Отсюда стремление приобрести землицы и таким
образом увеличить свою кормовую базу.
Кабальные условия аренды выгонов и покосов делали
свое дело: крепкий мужик-кулак перекладывал
свою отработку на бедняка, так как тот у него
всегда был в долгу и тоже закабалялся
отработкой. В конце-то концов приобретение земли через
Крестьянский банк больше всего шло на пользу
зажит'очным крестьянам, — а беднота шла на
заработки в экономии, на лесозаготовки, отхожие
промысла, на местные заводы. В этой округе,
целые деревни специализировались на какой-нибудь
отрасли торговой деятельности: такая-то деревня
по яичной части, другая — по ситцу,
«краснорядцы», кожевенники, по трактирной части —
«половые». Так получалось потому, что один-два
крестьянина-кулака имели свои «трактирные
заведения» или в Петербурге или в ближайшем уездном
городе, селе, или в Москве; своих «землячков» им
гораздо легче было обирать кругом и дома, и в
столице, и в то же время слыть «благодетелем»,
забирая таким образом всю: деревню в свои лапы.
6*
sa
XXVI
Часть моих знакомств состояла из деревенской
интеллигенции: учителя, учительницы. Учителя
отбывали здесь повинность за то, что учились в
семинарии, а учительницы — за епархиальное
училище. Срок учительской повинности зависел от
гого, скоро ли откроете» -вакансия «батюшки».
Обыкновенно старик-поп уступал свой «приход»
молодому учителю с тем, чтобы тот женился на
одной из его дочерей, за которой давался в
приданное приход. Были, конечно, и такие учителя,
которые избирали учительство своей основной
профессией. Такие интересовались разными
вопросами; с ними у меня были точки
соприкосновения. Они расспрашивали — интересовались
социализмом, рабочим движением. Они знали, что я
сидел в предварилке, а теперь нахожусь под
гласным надзором и вскоре должен получить приговор
туда, куда Макар телят не гоняет. Видеться и
встречаться с такими учителями приходилось не
особенно часто. Среди них. были, конечно, очень
ограниченные люди. Никакой организации среди
учителей и учительниц не было, да и я не старался
ее заводить.
Таким образом шрошло время до января 1896 г.,
когда мне об'явили приговор — 3 года ссылки в
Архангельскую губернию. Спросили, как желаю
ехать: на свой «счет или на казенный? Ответил, что
на казенный: где же мне было достать сотню
рублей на дорогу до Архангельска? Ликвидировал
свою работу на заводе. В один прекрасный день
пришли за мной двое сотских—деревенская
полиция. Сложил я в мешок свои монатки: пару белья,
полотенце, мыло, пару носовых платков и зашагал
сначала в стан, а оттуда в уездный город Мологу,
84
откуда через Рыбинск в Ярославль, дальше через
Вологду, Кириллов, Белозерск, Каргополь и Хол-
могоры в Архангельск. По железной дороге
проехали только от Ярославля до Вологды.
* * *
Чтобы закончить свои воспоминания о
петербургском периоде работы, скажу, чего мы
достигли в своем развитии. Я буду говорить не только о
самом себе, но и о всех товарищах, с которыми
сталкивался с 1889 по 1895 гг. в Петербурге.
Сначала я встречался с товарищами, которые
стояли в своем развитии выше меня. Это1 были
рабочие. Их влияние на меня было огромно. Ведь к
ним приходилось обращаться за раз'яснениями по
поводу всяких возникавших сомнений и вопросов.
Кроме умственного влияния товарищи оказывали
на меня и моральное. Они были непохожи на
окружающих; их поступки были иными или казались
иными; у них слово не расходилось с действием.
Отсюда то уважение, которое я испытывал к этим
товарищам. К ним л отношу Бульванкера, Паршу-
кова, Якова Мовшовича, Петра Евграфова, Круто-
ва, Фунтикова, Владимира Фомина. Особенно
оказал большое влияние на: мое умственное развитие
Фомин в смысле направления его в русло с.-д.
Этому помогала иностранная хроника, печатавшаяся в
«Русских ведомостях», которые давал мне читать
Фомин, в особенности корреспонденции Иоллоса
о с.-д. и рабочем движении в Германии. Они
давали богатый материал для суждений, были
причиной того, что мы уже в то время ставили
германскую социал-демократию себе в образец, хо
рошо сознавая ту огромную разницу, которая
существовала в развитии Германии и России. Как
нам тогда хотелось создать рабочее движение у
нас! Это желание мы хотели претворить в дело,
85
мы хорошо сознавали, что без напора и жертв
ничего не дается и ничего не сделаешь. Наши усилия
должны быть направлены на расширение
движения. Отсюда требование к членам кружков не
только ходить на занятия кружка, но и
пропагандировать и привлекать новых членов. Таким
образом я развивался до зимы 1891—1892 г., когда
Фомин прикрепил меня к кружку Васильевского
острова, 14 линии, где читалась брошюра Ф.
Энгельса «Происхождение семьи, частной
собственности и государства». Наконец, создался у меня свой
кружок, но в этот кружок никто из интеллигенции
заниматься не ходил. Мы читали книги и по
поводу этих книжек собирались и обменивались
мнениями. Прения бывали очень оживленными. Долго
обсуждались «Эмма», «Программа работников»,
«Что такое конституция?», «Шаг за шагом» и
другие вещи. Конечно, обсуждали и текущие
вопросы. Часто бывали очень шумные и горячие дебаты.
Например, дебаты по поводу письма лодзинским
рабочим.
С 1892—1894 гг., когда я уже стал
пользоваться авторитетом в рабочих кружках, круг моих
знакомств расширился. Товарищи, с которыми
приходилось встречаться, тоже большею частью
дошли до определенных взглядов самостоятельно
через чтение книг и совместные беседы. Такие
товарищи, как Ив. Ив. Егоров, Н. Д. Богданов, А. С.
Филимонов, Е. А. Климанов, Наталия Григорьевна
Александрова, С. Маклаков, В. А. Шелгунов, Луне-
гов, Вера Марковна (Карелина), Вл. Фомин и Ф. М.
Норинский, имели уже сложившееся
мировоззрение и играли не последнюю скрипку в тогдашних
подпольных кружках петербургских рабочих. Все
упомянутые товарищи были заняты хлопотами по
организации того или иного взятого на себя дела,
86
а главным образом пропаганды! среди рабочих.
Прежде чем пригласить кого-либо в кружок,
бывало «обхаживаешь», «прощупываешь» его со всех
сторон. Обращаешь внимание, как он реагирует на
твои слова: грамотный ли -он или мет; если
грамотный, то даешь книги читать, стараешься войти
в доверие и узнать, какие он делает выводы;
ведешь разговор по поводу книги и сворачиваешь
на существующий порядок вещей, возможность и
желательность его изменения. Учитываешь, как он
на это отвечает. Даешь, если есть под руками,
нелегальную книгу. Отношение к ней бывало
разное, и смотря1 по нему занимаешься с 'дили дальше
или же порываешь. Если товарищ внушает
доверие, то приглашаешь его в кружок, который
подходил бы к уровню его умственного развития.
Чем же занимались в кружках? В разный
период существования кружки занимались разными
делами, но не обучением грамоте или правильнее
не ликвидацией неграмотности — для этого уже
были организованы вечерние школы грамотности.
В наших же кружках занимались политической
грамотностью. Так мы считали, что каждый из
сознательных рабочих должен быть обязательно
безбожником. Отсюда необходимо было сообщить
ему вкратце некоторые понятия о происхождении
солнечной системы и земли, животного мира и его
развитии; о происхождении человека, развитии
промышленности, развитии человеческого
общества от первобытного состояния и до наших дней.
Нельзя же было допускать, чтобы рабочий,
желающий стать сознательным, верил в библейскую
белиберду. Когда прорабатывали «Развитие семьи,
частной собственности и государства», от
слушателей уже требовался известный уровень знаний,
чтобы понимать то, о чем говорилось в книге. При
87
проработке «Манифеста коммунистической
партии» требовалось еще больше знаний: кроме
политической истории, также и истории развития
промышленности, по крайней мере надо было
знать краткую историю развития капитализма. Все
это достигалось тем, что товарищам давался
целый подбор легальных книг. Сообщенные или
почерпнутые из легальных книг знания,
осмысленные марксистской теорией борьбы классов, давали
ту теоретическую закалку или основу, которая
требовалась для сознательной борьбы за
освобождение рабочего класса. Мы считали в то время,
что нет или не должно быть ни одной отрасли
научных знаний, которую бы сознательный рабочий
не мог понимать, а тем более из области наук
общественных, а все эти общественные науки
требовали знаний, знаний и еще раз знаний и уменья
ими правильно пользоваться для той цели, к
которой мы стремились. Нам не нужно было высшей
математики—дифференциального и интегрального
исчисления и т. п., но нам необходимы были
элементарные знания по математике, механике,
физике, химии, истории культуры и т. д., для того,
чтобы разобраться в их взаимной зависимости и
связи, так как без этого трудно было понять
диалектический материализм. Надо было этот
диалектический материализм представлять себе
конкретно, иначе сам его не поймешь и другому не
растолкуешь.
В наше время недоставало хорошей
нелегальной литературы, с одной стороны, а с другой —
легальной марксистской прессы, которая появилась
позже, когда я уже был в ссылке. Я уже упоминал
как мы (Зачитывались сочинениями Лассаля,
брошюрой «Кто чем живет?» Дикштейна,
«Манифестом коммунистической партии», произведениями
83
Энгельса—«Развитие семьи, частной
собственности и государства», «Социализм утопический и
научный», и, наконец, первым томом «Капитала». Я
прочел в Петербурге на; немецком языке «Эрфурт-
скую программу» и считал, что такую вещь надо
обязательно перевести и издать на русском
языке и тогда наше развитие и наше дело пойдет
гораздо окорее, так как многое, до чего мы
доходили долгим путем исканий, там было изложено
кратко, просто и понятно. Такая работа была
выполнена через некоторое время, так как уже в
ссылке, в Архангельске в 1897—1898 гг. я
прорабатывал с кружком рабочих «Эрфуртскую
программу» уже на русском языке. Громадный скачок
вперед от того, с чего мы начали в Петербурге!
К тому же к этому времени вышло чуть; ли не два
издания I тома «Капитала», и за два-три
рубля можно было иметь свой собственный экземпляр.
К этому времени молодежь заводских рабочих,
большинство из которых были металлисты, была
мало-мальски грамотна. Конечно, среди таких
рабочих пропаганда шла куда легче, — может быть,
и не нужно было начинать «от мироздания», а
можно было удовольствоваться началом с
«каменного века». Ум рабочего должен быть
дисциплинирован, привыкнуть к обобщениям, одним словом,
рабочий должен был иметь определенную
необходимую сумму знаний, чтобы вполне сознательно
разбираться в происходящих вокруг него
событиях.
89
АРХАНГЕЛЬСКАЯ ССЫЛКА
(1896—1899 гг.)
I
В январе или начале февраля мне об'явилк
приговор — три года гласного надзора в пределах
Архангельской губернии. Когда я проходил в
сопровождении сотского мимо ремонтных
мастерских, где мне иногда приходилось бывать, меня
увидели рабочие и всей гурьбой высыпали на
крыльцо. Пошли вопросы: куда, за что,
насколько? Удовлетворил их любопытство, насколько
мог. Распрощались до будущего' свидания, и я
покинул навсегда эти края. На дорогу меня
снабдили едой, — таков уж был обычай, и я не
отказался, так как приходилось итти 30 верст пешком.
В Мологе, в пересыльной такому арестанту были
очень удивлены. Пока дожидался этапа, подшил
валенки, и в назначенный день нас двоих — меня
и каторжанку — отправили этапом -из Мологи в
Рыбинск. Сопровождало нас трое молодых
конвойных солдат. Между Молотой и Рыбинском был
этап, на котором старший конвойный спросил
меня, что я за 'преступник, что иду. в собственной
одежде и, главное, без наручней? Я ему об'яснил;
90
кто я такой и за что меня высылают. Отошел и
больше со мной ли он, ни дежурный не
заговаривали. Из этого я заключил, что таких этапных в
этих краях бывало очень мало и очень редко.
Рыбинск был уже более крупным пунктом.
В пересыльной камере, довольно новенькой, не
было ни нар, ни скамеек, а каждый устраивался
на полу, на своих вещах, как мог. Без каких-либо
инцидентов добрались до Ярославской
пересыльной тюрьмы. По дороге помаленьку выучивался
различным способам скрыть и пронести
запрещенные вещи в тюрьму — табак и спички. Бумагу
проносить было очень просто: каким-то
«христолюбивым обществом» распространялись евангелия в
довольно приличных переплетах с тиснением; эти-
то книлск'и мы завертывали в курительную бумагу
и беспрепятственно проносили ее в тюрьму. От
спичек (серных) обламывались одни головки и
запихивались в разные швы брюк, армяков,
полушубков, так, чтобы их нельзя было прощупать.
Таким же образом проносилась и махорка. И
велика была радость, если удавалось протащить
порядочное количество, велико было уныние, если
пронести удавалось плохо. На (пропитание
арестанта полагался десятикопеечный денежный
суточный паек, получаемый им на руки ежедневно
от конвойного начальника по приходе на новый
станок. Этих десяти копеек арестанту должно
было хватить на все — выкраивай, как1 умеешь.
Но кроме официального гривенника у этапных
были и другие доходы—<подача населения.
Пожертвования приносились или давались денежные,
хлебом, ватрушками, шаньгами. Для хранения и
раздачи этих приношений выбирался староста.
Этот же староста получал и наш денежный паек
91
от конвойного начальника. Каждый питался, как
ему нравилось, и потому на этапе было много
чугунков разной величины. Кратковременные артели
тут же создавались и распадались в зависимости
от того, что можно было достать в деревне, у
местного лавочника или у отдельных крестьян.
Кормежка на десять копеек в день была много лучше
того, что давалось в большинстве пересыльных
гюрем. Взять хотя бы тюрьму в Ярославле: там
нас кормили тем, что оставалось от еды
заключенных «постоянных жителей»,—наша очередь была
последняя и потому подбирай, что осталось —
горячую воду с плавающими в ней кусочками
рубленой кислой капусты, которую при всем
желании очень трудно было поймать в ложку. В пути
от Ярославля до Архангельска только в двух
пересыльных тюрьмах была довольно сносная
кормежка — в Вологде и Каргополе. Весь путь or
Мологи до Архангельска—около 800—900 верст—
пройден был мною пешком, 'кроме расстояния от
Ярославля до Вологды, которое мы проехали по
узкоколейной ж. д.
В Ярославле нас выстроили на отправку рано
утром. Народу набралось к отправке порядочно—
человек 30—40. Здесь меня ждала неожиданная
встреча. Оказалось, что с тем же этапом шла в
ссылку на три года в Вологодскую губ. Анна
Гавриловна Егорова, текстильщица из Питера.
Перекинулись двумя-тремя словами и договорились
сесть в вагоне поближе друг к другу, чтоб
поговорить. Соседи мои по камере из'явили
полнейшее согласие помочь мне в этом. Под этап подали
один классный вагон с двумя отделениями. Наши
места оказались с противоположной стороны
переборки у самой двери. Мы всю дорогу
обменивались всевозможными новостями, делились свои-
92
ми переживаниями, обсуждали разные
обстоятельства дела, обещались переписываться и пр.
Приехали мы1 в Вологду к вечеру, и были
приняты в тюрьму без особых строгих
формальностей.
В Вологодской тюрьме сносно кормили,
камеры не запирались и пересыльные могли
общаться между собой, гулять по коридору, курить без
особой опаски; вьшускали на двор на прогулку.
Мы вымылись в бане, так как пришли не то за
день, не то за два до пасхи; пожарили насекомых
основательно, словом «приготовились к
празднику». В соседней камере оказался еще один
политический — Павлович, студент-медик из Киева, с
ним я тут же познакомился и коротал время.
На второй, примерно, день по прибытии, сидя в
камере Павловича, слышу—выкрикивают мою
фамилию. Выхожу в коридор. Один из арестантов
говорит мне в присутствии стражника: «Вам
записка от вашей знакомой, часа через два зайду за
ответом. Вы меня подождите здесь же».
В записке было написано время и место
свидания во время нашей послеобеденной прогулки.
Стоило только подойти поближе к деревянному
забору — и через щель -забора можно
разговаривать с обитателями женской тюрьмы. Записка
была от Анны Егоровой. Я написал ответ и мы
устроили свидание. Я узнал, что она назначена в
один из уездных городов Вологодской губ., куда
я обещался сообщить ей место моей ссылки в
Архангельской губ. Через несколько дней мы
расстались и встретились только в Москве уже в
1923 году — через 27 лет.
Мне пришлось итти этапом еще 74 дня до
93
того, как я прибыл, наконец, в Архангельск. По
дороге, в Каргополе, маленьком захолустном
городишке, шришлось пробыть две недели в
больнице. Врач тюремный был и земским врачом;
молодой человек, недавно со школьной скамьи,
как мне казалось вежливый, внимательный. Без
особенных хлопот назначал в земскую больницу,
в которой имелся небольшой флигелек,
отведенный и приспособленный к содержанию
арестантов. Вот в этой-то больнице я и пробыл две
недели, чтобы переждать распутицу. В больнице
нас караулил местный гарнизон, который
сопровождал и этапом.
Чем дальше мы отходили от Вологды, тем
больше этапных выходили из строя и получали
подводы. Из Каргополя получил подводу и я. Эти
подводы должны были нам давать до Холмогор.
Полагалось два человека на подводу, и вот чтобы
подработать на харчишки, пара., которой
полагалась «подвода, шродавала ее и получала с
крестьянина деньги в размере 60—80 коп., а сама шла все
расстояние пешком. Соблюдался определенный
порядок, чтобы можно было увезт'и наш багаж и
конвоиров. Крестьянину такая сделка была наруку,
так как, давая подводу, он терял целые сутки в
страдную пору. Нам также было не
плохо—лишняя копейка была очень кстати. Когда же мы
подошли к Северной Двине, то нас стали возить на
карбасах вниз по течению' реки, так мы дошли до
Архангельска.
В Архангельске меня освободили из тюрьмы, и
я пошел искать кого-либо из ссыльных.
Околоточный надзиратель помог мне в этом, указал
фамилии и адреса товарищей, которые уже
находились в Архангельске в ссылке тю делу группы на-
94
родовольцев. Отправился к ним. По делу группы
народовольцев в ссылке в Архангельске
проживали студент-медик Фудель с женой и
студент-универсант Ив. Владиславович Галецкий. Через них
познакомился с остальной частью колонии
ссыльных. Колония была очень многочисленная и раз-
ношерстная: польские националисты, члены
польской социалистической'партии, с.-д., народрвольцы
и народоправцы. Мне пришлось остановиться в
семье Буяновых, состоявшей из четырех человек:
мужа, жены, сына и дочери. Были они высланы
по делу с.-д. из Самары; па этому же делу! в
Архангельской губ. отбывали ссылку Алабышев,
Скляренко и Коваленко; последние два в этот
момент проживали в гор. Онеге, а Буяновы,
Алабышев и Казманов Филадельф (сын Буяновых)
работали в разных отделах по постройке
Архангельской жел. дороги. Социал-демократы из других
частей земли русской были: Мария Германовна
Гопфенгауз, Байн и доктор Галюн из Западного
края. Из1 рабочих в то время там находились
Владимир Фомин из1 Петербурга, ткачи Копчинский и
Новак из Лодзи, слесарь Миллер из Польши, из
народоправцев помню одного только Маноцкого,
из целой плеяды польских националистов —
пожилую, очень представительную Волловскую.
Примерно через месяц меня назначили для
отбытия ссылки в Шенкурск, самый южный город
Архангельской губ., — «архангельскую
Швейцарию», как тогда его называли. В это время в
губернию из Шенкурска приезжал по делам тов. Ма
шицкий; он, кажется, и был главной причиной
того, что я выбрал город Шенкурск, — к тому же
путь-дороженьку можно было совершить
вдвоем— дешевле и приятней.
95
II
В Шенкурске колония ссыльных состояла из
представителей разных течений революционной
мысли того времени. С.-д. были представлены Ма-
шицким и его женой, Васильевым Антоном с
супругой Козловской Глафирой, Федорченко, К. А.
Волосовичем, ткачем из Польши Мациевским и
мною. Народовольцы—Фадеевым и студентом
Келлером. Народоправцы — Максимовыми (муж и
жена), Львовым и Троицкой. К началу зимы
прибыли: Флеров—народоправец; грузин Кандарелли из
Онеги и Малышев из Самары—социал-демократы.
Разговоры вращались вокруг воззрений
«народников», «марксистов», «соц.-демократов» и
отношения к ним. Каждая из сторон хотела убедить
тебя в правильности своей точки зрения- Я >же в
течение 2х/2 лет даже не видал ничего из
легальной и нелегальной марксистской литературы и
если и высказывал какие-либо определенные
мнения, то рассматривая вопрос больше с конкретной
стороны. Это некоторых товарищей не
удовлетворяло, и они требовали выяснения
принципиального моего отношения к «народникам». Товарищи так
и сыпали словами: «монистический взгляд на
историю», «экономический материализм»,
«диалектический материализм» и прочими входившими
тогда в обиход выражениями; за ними скрывался
целый ворох понятий, из которых многие для
меня не были достаточно ясны, не были мною
усвоены, переварены, и я давал уклончивые ответы, —
иногда и такие, которые допускали
двойственное толкование. Поэтому я принялся за изучение
той литературы, которая выпала за последние
2V2 года, и за текущую периодическую
литературу.
•96
Колония получала ежемесячные журналы,
издававшиеся в то -время, как: «Русская мысль»,
«Русское богатство», «Новое слово», «Вестник
Европы»; из газет получались «Русские ведомости»,
«Московские ведомости» и еще какие-то. Кроме
т'ого были и более ценные книги, вышедшие за
время 1894—1896 годов, как например: «К
вопросу о развитии монистического взгляда на
историю» — Н. Бельтова (т. е. Плеханова), «Критиче-
ческие заметки по вопросу об экономическом
развитии России» — Петра Струве; у кого-то имелась
довольно об'емистая и тяжелая для чтения книга
Н. И. Зибера «Давид Риккардо и К. Маркс», тажже
имелась книга К. Маркса «Критика некоторых
положений политической экономии».
Будучи знакомым немного с экономическим
учением К. Маркса из' «Манифеста
коммунистической партии» и I тома «Капитала», я' принялся за
книгу Зибера и «Критику некоторых положений».
Последняя больше всего мне понравилась и
некоторые места мною были чуть-ли не заучены
наизусть.
Дока я, так сказать, догонял то, что мною
было упущено или недочитано, жизнь, конечно, не
стояла и шла своим чередом. Книги Бельтова,
Струве решали определенно и категорически, с
фактами в руках, что от капитализма нам нечего
отмахиваться, он у нас есть, существует, несмотря
на все заклинания народников, и не только
существует, но и имеет тенденцию к развитию,
захватывает все более обширные области
народного хозяйства. А раз это так, то неизбежным
спутником капитализма будет и его
«могильщик»—промышленный пролетариат. Из такого
положения вещей следовало, что единственной
надеждой для революционера, единственной средой,
7
97
где он мог приложить свои силы, был
промышленный пролетариат, и потому, кто не за
пролетариат, тот—пли отсталый, или реакционер.
Получаемые журналы прочитывались и, конечно,
многие места были отмечаемы в процессе чтения
синим или красным карандашом, в особенности те,
которые оттеняли консерватизм точки зрения
народников, или где народники делали
необоснованные или извращенные выпады против марксистов.
Конечно, та'к'ие подчеркивания с [разного рода
язвительными возгласами, ехидными замечаниями,
раздражали сторону, к которой относились.
Ссыльные к тому же были людьми
нервно-истрепанными, вырванными из обычного для них
круга деятельности, ничем не занятыми,
поселенными на таком маленьком пространстве и среди
такого малого количества народа, что каждый
выход на улицу за чем-либо неизбежно приводил
тебя к встречам, желательным или нежелательным;
такие частые встречи кончались чуть-ли не
ненавистью. Принимая все это во внимание, надо
было ожидать, что накаленная атмосфера при
малейшей искре должна разрядиться каким-либо
крупным столкновением- Такой искрой послужили
внешние обстоятельства, совершенно независев-
шие от колонии ссыльных в г. Шенкурске.
Во-первых, по почте на имя тов. Мациевского
пришло письмо со вложенным в него.печатным
нелегальным журналом «Борьба», который, конечно,
пошел по рукам. Журнал этот с.-д. считали своим
и не без основания, так как они его получили, а
народоправцы своим, по выражениям и по духу.
Кто был из них прав — сказать теперь не берусь;
на меня он никакого впечатления не произвел.
Вторым внешним обстоятельством было
официальное сообщение о Петербургской стачке тка-
98
чей 1896 г. В этом сообщении впервые открыто
заявлялось, что принимали участие и
руководили этой стачкой социал-демократы под именем
«Союза борьбы за освобождение рабочего
класса». Отсюда мог быть только тот вывод, что с
этого времени само правительство признало
социал-демократические организации силой, с
которой ему приходится и придется считаться в
будущем. Следовательно, на арену вышел новый борец.
Третьим обстоятельством были уапехи рабочих на
Урале, где рабочие добились 8-часового рабочего
дня. Ка'к' тут было не вскружиться голове? Все эти
события заставили чуть-ли не ходить, задрав
голову и выпятив грудь. Теоретические разногласия
все углублялись.
Устраивались общие собрания. На одном из
собраний, по вопросу о библиотеке было внесено
предложение со стороны народовольцев, чтобы
члены колонии при чтении периодических
журналов воздерживались от каких-либо пометок на
палях. Приведены были и основания этому
требованию. От такого скромного пожелания и
началась кутерьма. Одна часть ссыльных (наверное,,
та, что делала пометки на полях) сочла себя
заживо задетой, закусила удила и перешла в
наступление: «'партия иародоправцев есть-де партия-
дворников и исправников»; народоправцы в свою
очередь обвиняли с.-д. в том, что они «вводят в;
систему клевету и инсинуации». Дальше в лес —
больше дров. На следующем собрании колония
раскололась на три части: народоправческую,
соц.-демократическую и нейтральную. В
нейтральную часть попал и я. Со мной были Фадеев, Воло-
сович и Келлер. Наше положение было не из
особенно приятных. С.-д. нам заявили, что с
инакомыслящими, не одобряющими их образа действия.
7*
99>
они вообще никакого дела иметь не желают, и нам
волей-неволей (пришлось пристать к народоправ-
цам. Каждая часть колонии ссыльных зажила
своей жизнью.
Как я уже сказал, приехав в Шенкурск, я
обнаружил, что сильно отстал от жизни, и потому
пустился догонять ее, стал изучать марксистские
легальные и нелегальные произведения,
попавшиеся мне под руку.
Из проработки книги А. Волгина «Обоснование
вародничества в трудах г-на Воронцова (В. В.)»
и статей в периодических изданиях пришлось
притти к определенному выводу насчет
особенностей русской общины. Тут уж не могло остаться
никаких сомнений, что русская община не
является какой-то Меккой, начав с которой можно
добраться до царствия Аллаха. Выяснилось, что это
учреждение сохранялось насильственно, из-за
фискальных интересов самодержавного государства,
что сама-то община—конгломерат лиц разного
имущественного состояния; что члены общины
делятся на классы, богатых и бедных, эксплоатато-
ров и эксплоатируемых, нанимателей и батраков,
многоземельных и безземельных, сдатчиков в
-аренду и арендаторов, и пр. и пр.; что более
пятидесяти процентов крестьянского населения —
кандидаты в пролетарии, что энергичные
крестьяне бегут из общины, кто на фабрику, кто в город,
бросая все в деревне, и если бы не «'круговая
порука податей» и паспортная система, то и того
числа людей, что имелось в деревне, не было-бы в
наличности. Целые деревни, волости уходили на
отхожие промысла, на летние земледельческие
работы. Несмотря на это, всеобщей темой
разговоров и пожеланий деревенского населения было —
«побольше землицы». Если это осуществлялось,
100
то, конечно, вел «благоприобретенная» через
Крестьянский банк или иным способом земля
попадала в конечном счете в руки «сильных», богатых,
мужиков, а бедняк, о котором так заботились
народники, попадал еще в большую зависимость от
богатеев, кулаков-«мироедов», так художественно
описанных Златовратским. При таком положении
вещей «реформами» никак не поможешь:
необходима была коренная ломка, которую могла
осуществить только революционная партия рабочего
класса, низвергнув русское самодержавие. Каким
образом и как, об этом еще думать в то- время не
приходилось. Этой партией могла быгь только
с.-д. рабочая партия. Следовательно, к этому
времени я пришел к убеждению, что если община
разваливается, то и пускай себе разваливается, пусть
деревня пролетаризируется, .пусть земля
концентрируется, вводятся сельскохозяйственные
машины и пр., и пр. Плакать о том, что у нас, т. е. в
России, развивается капитализм, нечего, а
наоборот, следует его приветствовать, потому что
буржуазия, как класс, при развитии капитализма в
странах Зап. Бвропы вела себя очень
революционно и не было, как я тогда думал, оснований,
ожидать, что у нас она будет играть реакционную
роль в определенную стадию своего развития.
«Критические заметки к вопросу об
экономическом развитии России» —П. Струве я тоже
прочел, но как будто ничего из них не почерпнул-
Я.был на стороне Струве в том, что о развитии"
капитализма в России сожалеть не приходится,
но выводил отсюда, что и в телячий восторг
приходить не следует, а необходимо готовиться к
тому, чтобы давать 'капиталистам отпор,
организуя рабочий класс на ежедневную борьбу за
улучшение условий труда и за окончательную победу
ЮГ
над ним, и установление социализма посредством
социальной революции в более или менее
отдаленном будущем, а на ближайшее время надо
стремиться к свержению русского самодержавия и
установлению демократической республики.
Более трудно было усвоить книгу Н. Бельтова
«К вопросу о развитии монистического взгляда на
историю». Что сознательный рабочий является
материалистом — не было никакого сомнения, но что
он не может быть ни кем иным, как
«диалектическим материалистом» — это было ново. И как
всякое новое, да еще в особенности нечто
отвлеченное, давалось не сразу. Понятие о том, что такое
диалектический материализм, из книги
Бельтова я получил, но применение этого метода
мышления к событиям и явлениям как прошлого,
так и настоящего давалось не сразу и не вдруг.
Народники были утопистами, а с.-д. считали себя
не утопистами и не идеалистами, а
материалистами, но материалистами особенными. Вот в чем
заключается эта особенность—давалось не так легко.
«Гражданская война во Франции», «Революция
й контрреволюция в Германии», и «18-е брюмера
Луи Бонапарта» Карла Маркса, которые я читал в
го время на немецком; языке в Шенкурске,
показали, как мастерски может быть применен
диалектический материализм к об'яснению и уразумению
определенных событий истории человечества.
Мне думалось, чем скорее эти брошюры будут
переведены на русский язык, тем лучше для
рабочего движения.
К. А. Волосович и я жили в доме, хозяйка ко
торого принимала к себе на постой крестьян, при
езжавших на базар и ярмарку в Шенкурск.
Крестьяне были из дальних деревень и кроме
крестьянства занимались смолокурением. Хозяйки, сдавая
102
комнаты на целый год, под "постоянное жилье, так
и ставили условием, что «на время (неделю)
ярмарки переселяйтесь, куда угодно». Это потому,
что крестьяне за свои ночлеги платили не
деньгами, а натурой. Некоторые хозяйки набирали
таким образом хлеба почти на целый год, и упустить
такой случай из-за каких-то приезжих было бы с
их стороны верхом глупости. И мне пришлось
скитаться во время ярмарки в самое холодное
время года.
Волосович и я познакомились с смолокурами,
он как химик, а я как работавший на заводе
сухой перегонки дерева. Нам хотелось их научи съ
кроме выгонки дегтя еще гнать канифоль 'и
скипидар из того, что у них вылетало в воздух. После
нескольких бесед один из смолокуров согласился
произвести опыт, если ему будут предоставлены
трубы для охлаждения отходящих газов. Каким-то
образом собрали средства на покупку белой
жести; я сделал трубы, а Волосович добыл себе
разрешение от губернатора на право
беспрепятственного раз'езда по уезду. Опыт был произведен.
Результаты получились удовлетворительные. Эти
опыты были предтечей тому, что через несколько
лет в Архангельске стал строиться скипидарный
завод. Волосович стал работать и для Академии
наук; с ним же пристроился к работе для
Академии наук и т. Келлер, который занимался потом
исследованием побережий Белого моря. Народо-
правцы занимались переводом на русский язык
сочинений Летурно, что давало им некоторый
заработок.* Я же себе никакой работы найти не мог
и потому стал хлопотать о переводе в
Архангельск, где мог найти работу по своей
специальности.
Тов. Машицкий в то время был убежденным
103
социал-демократом. Он свои убеждения
высказывал четко, резко; когда говорил, то сыпал
цитатами из Маркса, «Эрфуртской программы»—Бель-
това и др. Слушая его, меня брала зависть, —
хотелось самому достичь такого понимания.
Машицкий репетировал сынишку местного
чиновника, а тов. Васильев — сына городского
головы, Федорченко иногда печатал свои
стихотворения в журнале «Новое слово». Васильев Антон
усиленно занимался изучением Маркса и
Энгельса, больше на немецком языке. Чтение, конечно,
не могло заполнить всего времени, и потому все
куда-то стремились, а это: «куда-то» был
Архангельск, где можно было найти работу. Занимался
я перепиской с товарищами, но это тоже было
занятие, не требовавшее много времени.
Переписывался с Н. Д. Богдановым, А. С. Филимоновым,
питерскими рабочими, теперь жившими в
провинции. Переписка носила больше характер обмена
мнений по поводу прочитанных или читаемых
книг. К зиме прибыл к нам в ссылку т. Флеров,
по народоправческому делу. Он был уже в ссылке
второй раз, — первый раз в Сибири по делу
Лопатина. Он был в приятельских отношениях с
П. Якубовичем (Мельшиным), чьи рассказы из
жизни каторги и стихотворения в то время
печатались в периодической прессе.
Мы собирались на общие собрания, как будто
что-то делали. Это обстоятельство обратило,
наконец, на себя внимание жандармов; ссыльные как
будто что-то затевают, собираются, шепчутся, —
нельзя ли сотворить дело и заработать себе
повышение? В одно прекрасное утро нагрянули к нам
с обыском. Пока производили обыск у Васильева
и Козловской, ко мне в комнату был поставлен
полицейский. Я у него на глазах сжег одно письмо,
104
он даже не пошевельнулся, и когда пошило
начальство обыскивать, то он начальству ничего не-
сказал- Никто не был арестован. Когда я уже был
в Архангельске, меня по этому делу вызывали на
допрос. Обыск и другие некоторые обстоятельства
послужили к тому, что* хоть мир между частям*!
колонии и не был заключен, но уже не смотрели,
друг на друга волками.
III
К началу весны я получил от губернатора
разрешение на переезд в Архангельск. Меня уже
тянуло к заводскому лязгу, шуму. Приехав в
Архангельск, с'ездил на Исакогорку, там в ж.-д.
мастерских дела не оказалось. Поступил на
пивоваренный завод Суркова, «который в то время
перестраивался заново. Немецкий язык опять помог —
монтер был немец. На перестройку этого завода
поступили еще и другие ссыльные — Антушевский
и Копчинский, а на лесопильный завод Суркова —
литейщиком Митробий Иванов, петербургский
рабочий. За зиму 1896—1897 г. в Архангельск
прибыли ссыльные из разных мест, больше всего из
Питера и Москвы. Из Питера прибыли: В.
Антушевский, В- А. Шелгунов, Митробий Иванов —
рабочие, с которыми я вместе участвовал в
петербургских подпольных кружках. Из интеллигентоз
по делу 1895 г. из Петербурга прибыли: Богатырев,
Малченко, муж и жена Кишкины. По московскому
делу 1895 г. — рабочие А. И. Хозецкий, Б. Бойэ,,
Андрей Карпузи и интеллигенты —
Масленниковы, Александр и Владимир, Давыдов, Дурново.
Иванов, Петрова. Рабочие были и из других
местностей: Ал-др Карпыч Петров, Копчинский и Но-
вак с женой и Миллер из Польши; кроме того
отбывал ссылку петербургский рабочий
Владимир Фомин.
105
Проработал я у Суркова лето и ползимы,
наверное остался бы на пивоваренном заводе и
машинистом, если бы не вышел глупый случай с Ми-
тробием Ивановым на лесопильном заводе. У него
был револьвер, и он вздумал из него во время
работы в литейной учиться стрелять. Из-за этого
Сурков приказал рассчитать всех политиков. В
машинисты прислали с лесопильного завода слесаря
Сергея Лушина. Это был молодой человек, родом
из Архангельска; побывал в Петербурге; был
тронут пропагандой, но сам ничем себя не проявлял
здесь; имел знакомство с местными молодыми
рабочими и принимал участие с ними в
любительском кружке драматического искуссгва, дававшим
представления в летнем городском саду. Для меня
он оказался находкой, так как сообщил, где и кто
из этих молодых людей работает. Получив расчет
у Суркова, я стал искать место на лесопильных
заводах, но на тех, где работали указанные Луши-
ным рабочие, вакансий не было. После нескольких
небольших работ, я поступил на лесопильный
завод Макарова. Оборудован он был из всякого
горелого и бросового, как парового, так и
машинного оборудования; все скрипело и всюду
продувало, шипело. Во-вторых, перед началом работы
производилась перекличка. Когда я поступил,
чтение молитвы было уже отменено, а до этого перед
гудком читался братом заводчика — по
прозванию «сатана» — «Отче наш», и как только
заканчивались последние слова молитвы, «сатана» с ма-
тершиной набрасывался на кочегара, чтобы давал
гудок, а мальчишка-машинист ремонтной
мастерской пускал поскорей машину. Табельщику,
производившему перекличку, я заявил, что тюремному
режиму подчиняться не хочу, а если он хочет
проверить мое присутствие, ему стоит только поднять
106
свой взгляд со списка и взглянуть в мою сторону,т.е.
прямо против себя, и он увидит, у станка я или нет.
Так как я не откликался, а он знал, что
прогуливаю редко, то наверное машинально отмечал
меня/ присутствующим и тогда, 'когда я опаздывал на
четверть дня, потому что в субботу при получке я
получал за 'полную неделю. Щепетильностью в
этом отношении я не отличался и брал все, что мне
давали. К Макарову на завод поступил также
работать А. К. Петров. Кроме нас двоих в
ремонтной мастерской работало еще два-три взрослых
квалифицированных рабочих, а остальная публика
была молодежь, подростки, которые у 'него
работали летом машинистами-кочегарами на
пароходиках, перевозивших пассажиров по Двине; более
пожилые рабочие плавали на буксирах, ходивших
за плотами вверх по Двине выше Холмогор (ниже
Холмогор плоты по течению не шли, причиной
тому был морской прилив, когда вода в реке то шла
в море, то от моря). Вообще у Макарова никто
из приличных местных рабочих не работал долго,
разве крайняя нужда заставляла, и при первой
возможности поступал на другие заводы.
Однажды я узнал, что в мастерскую
лесопильного завода Ульсена требуется токарь на ночную
смену. Ульсен строил новый завод и все
трансмиссионное оборудование изготовлял собственными
силами, для чего приобрел даже новые станки.
После долгих хождений и разговоров, с самим Ульсе-
чом, я поступил к нему на работу. Ульсен был
швед, немного знакомый с брожениями среди
пролетариата на своей родине; он считал, что
стачки — это дело рук агитаторов, и пожелал лично
осведомиться у меня о том, не устрою ли я ему
втачку. Это выяснилось из тех вопросов, которые
он мне задавал. Я ему отвечал, что стачки устро-
107
ить я не смогу, если у рабочих завода нет
недовольства, а поскольку мне известно, его завод
среди рабочих не на плохом счету. Что может
случиться через год или больше — знать не могу.
Завод был покрупнее макаровекого, получше
оборудован; лучше условия труда, и рабочие в
общем интеллигентнее. Там л нашел и тех
рабочих, о которых мне говорил Лушин.
Познакомились, и действительно товарищи оказались очень
подходящим материалом. Один из них — пилостав
Андрей Шесгаков—был уже довольно развит, так
как самостоятельно уже завел знакомство с
политическим ссыльным доктором Галюном. Конечно,
для Шестакова Архангельск был уже узок, и он к
осени уехал в Москву, куда ему дана была явка
москвичами. В течение лета, к осени 1898 года
составился кружок из архангельских рабочих. В
этот кружок вошли: Михаил Двинов — токарь,
Александр Черепанов — пилостав, Шестопалов —
пилостав и еще кто-то. Составили кассу; квартиру
предоставил Черепанов; приобрели книги,
некоторые добыл я. В числе купленных книг был первый
том «Капитала», вышедший вторым или уже
третьим изданием, стоимостью в 2 р. 50 коп. —
дешевка. Так как эти товарищи уже были людьми, кое-
что читавшими и знавшими, то мы начали с ними
сразу с «Эрфуртской программы»: она уже
имелась на русском языке в нелегальном издании.
Покончив с «Эрфуртской программой», перешли к
изучению первого тома «Капитала». Какой
большой прогресс по сравнению с тем, с чего< мы
начинали в Питере! Конечно,легальной литературой мы
были лучше вооружены, кроме того и
нелегального материала было гораздо больше, да и рабочий
класс вообще стал более грамотным — я говорю
про молодежь. Она за это время выросла-
108
IV
Срок моей ссылки истекал в начале 1899 г., и
потому я стал 'принимать меры к тому, чтобы
передать кружок в другие руки. Для этой цели из
более узкого актива членов колонии было устроено
небольшое собрание. На совещании были
Богатырев, Малченко, братья Масленниковы, Григорьев
и я. Все эти товарищи, конечно, знали, что я веду
кружок, так как я у них брал книжки и доставал
нелегальщину. Я познакомил их с положением дел,
поговорили о дальнейшей работе, наметили кой-
какие шаги, договорились, кто будет служить
связью с кружком, — для этого был выбран
Василий Антушевс'кий. Я его ввел в кружок, и он
должен) был являться посредником между кружком и
ссыльными из интеллигенции, которые взялись
наблюдать за благополучием этого кружка.
Кружок, по моему мнению, имел все шансы к быстрому
развитию *. Легальная1 литература, которая
имелась, читалась нарасхват. Кроме гого у членов
кружка имелись знакомства среди машинной
команды «Мурманского пароходства», в
особенности на пароходах, ходивших в заграничное
плавание— в Вардэ. Это имело большое значение для
связи с заграницей, такая возможность сношений
уже использовывалась — очень примитивно — в
мою бытность в Архангельске с опусканием писем
на почте в Вардэ.
За время моего пребывания в Архангельске
туда приходили, кроме уже упоминавшихся выше
товарищей, еще следующие: питерцы—Вас. Андр.
Шелгунов, который поступил заведующим лесо-
* См. воспоминания £. К. Петрова в «Пролетарской
революции».
109
пильного завода в Мезени; Антушевский Василий,
К. М. Норинский, перебравшийся из Вологодской
губернии, Ив. Ив. Кейзер; москвичи — Хозецкий,
Алек-др Ив., Конст. Бойэ, Андрей Карпузи; ткачи
из Польши — Миллер, Копчинский, Новак,
наборщик, и работавший в ж.-д. мастерской на Исако-
горке Ал-др Карп- Петров. В описываемое мною
время на заводах работала небольшая часть
рабочих, раз-два и обчелся, а остальная часть
предпочитала прозябать на /получаемое казенное <посо-
бие плюс к нему «уравнение»: пособия,
получаемые всеми ссыльными, складывались и делились
на количество ссыльных—кто 'получал больше
полученного частного, с того взимался излишек и
давался тому, кто получал меньше. Для этого
распределения существовала особая комиссия из
представителей разных группировок. Такое
уравнительное пособие составляло в то время И руб.
в месяц. На эти деньги можно было существовать»
довольно прилично. Нам с Антушевским наше
прожитие, включая квартиру, обеды, завтраки,
ужины, папиросы, а иногда и к<по малой толике»,,
обходилось в 12—-13 руб. Такое высокое
уравнительное пособие возможно было в Архангельске
потому, что громадное большинство ссыльных
состояло из интеллигентов. Возможность
заработка в Архангельске имелась, и губернатор особых
препятствий не чинил, а скорее сам способствовал,
чтобы люди работали, рассчитывая, что, когда
человек занят, он; меньше будет «пущать»
революции; кроме того он использовьгвал ссыльных для
изучения Северного края. Технолог Богатырев был
заведующим мастерскими торта; братья
Масленниковы специализировались по изготовлению
проектов освещения электричеством лесопильных и
других заводов; Вельский служил бухгалтером в
ПО
главной конторе Суркова; Романов из Нижнего-
Новгорода даже был столоначальником в
губернском управлении; студенты-медики Фудель и еще
один поляк, имя и фамилию которого не помню,
работали фельдшерами на рыбацких станциях
Поморья; несколько человек занимались изучением
флоры и фауны Северного края для Академии наук.
Помню, в 1898 году в Архангельск пришли
этапом человек' десять ткачей из Ярославля,
сосланных за участие в стачке- Публика очень
малограмотная, неразвитая; некоторые уже оставили
деревню и начали принимать городской облик, но
городская одежда к ним еще не совсем пристала.
Из них выделялся своей внешностью старичок-
ткач; на вид он был деревенским мужичком, в
отличие от других был безграмотен и носил
полушубок. Был он бобылем, «о воспитывал своего
внука; этот внук шел с ним в ссылку, был
грамотен и читал старику книгу. Книги, по которым я
занимался, лежали у меня на столе, а он СО' своим
внуком временно остановился у меня. Я ему
разрешил почитать книги. Прихожу домой с работы,
разговорился со стариком. Он вдруг мне и
говорит: «А за( правду, видать, преследуют рабочих не
только в России, айв Англии!»... Оказывается, во
время моего отсутствия внук прочитал старику
место в «Истории Европы» Сеньобоса, отмеченное
мною синим карандашом, как преследовались
рабочие и: их союзы за то, что боролись за
улучшение условий труда. Всех ярославцев распределили
по уездным городам Архангельской губ.
В это время нам пришлось похоронить Марию
Германовну Гопфенгауз, покончившую жизнь
самоубийством.
Мария Германовна, по фамилии ее никто не
называл — была выслана в Архангельск на пять
111
лет. Жила она уединенно. Знакомство вела больше
с рабочими, которых в то время тоже было
«немного. Когда я приехал в Архангельск' первый раз,
т- е. пришел этапом, она уже жила почти
отшельницей. С интеллигенцией она почему-то не ладила,
в особенности с женщинами. Она была очень
начитанным, дельным товарищем. В мою бытность в
Шенкурске по отношению к ней в колонии
ссыльных гор. Архангельска разыгралась целая история.
За то, что она подала в суд о взыскании долга с
одного из ссыльных, колония постановила ее
исключить из своего состава. Но это продолжалось
недолго. С наплывом новых товарищей дело было
пересмотрено новым составом товарищеского
суда, который признал, что прежнее постановление
было пристрастным и потому его отменил.
Никаких особых .наклонностей к меланхолии я у нее
не замечал, хотя и видно было, что она чем-то
недовольна, чем-то неудовлетворена;
пессимистически она тоже не была настроена, та'к' как всегда
говорила о том, что будет делать, когда окончит
ссылку, да и вообще, что надо больше делать и
как делать, на что обращать больше внимания.
Самоубийство ее для меня и для многих было
загадочным. Поскольку я мог узнать от других,
причиной, послужившей к ее самоубийству было
самоубийство т. Федосеева в Сибири, по каким
причинам и по какому поводу никто определенно
сказать не мог *. На похороны явились почти все
ссыльные. Старичок ткач из Ярославля тоже
принимал участие и высоким фальцетом запевал «свя-
тый боже, святый крепкий», чем невольно
обращал на себя внимание всех присутствующих...
Похороны Марии Германовны были вторыми
* О. о Н. Е. Федосееве брошюру „Николай Евграфозич
•Федссееи", Гиз., 1923 г.
112
похоронами. Первый раз мы хоронили тов.
Григорьева, разжалованного офицера-одессита.
Прибыл он в Архангельск в последней стадии чахотки
весной 1897 года и вскоре скончался. На его
похоронах вышло нечто вроде демонстрации.
Собравшиеся на кладбище после ухода попа запели «Вы
жертвою пали»... Околоточный, который был
прикомандирован для наблюдения за порядком,
сопровождал нас до кладбища, но «а кладбище не
зашел, а отошел на приличное расстояние и к
концу похорон совсем удалился. Но поп слышал
пение и донес жандарму. Пошел слух, что жандармы
хотят состряпать дело. Собрались ссыльные и
стали обсуждать, как себя держать. Одни говорили,
что раз дело -сделано, то нужно иметь мужество и
сознаться в этом, несмотря ни на'какие
обстоятельства; другая часть, к которой принадлежали все
рабочие, в том числе и я, придерживалась того
мнения, что, признав демонстративное пение на
кладбище, мы тем самым даем лишний козырь в
руки жандармов. В конечном счете жандармы
этого дела не подымали-
Следует еще упомянуть о докторе Сергее
Федоровиче Галюне. Он был из военных врачей, из
Гомеля .или Витебска, был сослан на пять лет.
Галюн был очень отзывчивым товарищем и- лечил
бесплатно всех ссыльных. К нему же обращались
и за денежной помощью в «минуту жизни
трудную», гак как все знали, что у него всегда есть
деньги, которые он зарабатывал врачебной
практикой. Жил он в Соломбале, островной части
города Архангельска. В Соломбале и около Солом-
балы было сосредоточено очень много
лесопильных заводов, портовые мастерские, флотские
казармы, пароходная пристань Мурманского
пароходства, таможня, пристань Соловецкого под-
8
113
ворья и другие подсобные учреждения,
обслуживающие архангельскую торговую деятельность.
Он при надобности посещал и иностранные
пароходы и лечил матросов. Доктора «Галюнчика»,
как большею частью его называли, всегда почти
можно было встретить торопящимся куда-то.
К нему охотно шла лечиться соломбальская
беднота, -с которой он. ничего не брал.
Всех ссыльных я теперь не в состоянии
припомнить; иных я знал только по фамилии или же
по шапочному знакомству. Перечислю тех, с
которыми мне приходилось сталкиваться по разным
поводам по общественной линии. Из польских
товарищей чатце всего приходилось соприкасаться с
Бейном, который представлял польских товарищей
на деловых собраниях колонии. Большинство
поляков, из перечисленных мною ранее, занялись
торговлей, пооткрывали магазины с варшавскими
товарами. Бейн и Волловская были 'исключением.
Устраивались среди ссыльных диспуты на
философские темы- Споры были горячие. Эти прения
охотно посещались. Главными бойцами большей
частью выступали москвич Давыдов и Антон
Васильев, который перевелся из Шенкурска. Я и
другие рабочие тоже посещали эти прения, но очень
мало.
Помнится, на одном из узких собраний зашел
разговор о том, 'как отнестись к такому явлению,
когда во время переворота или революции народ
или рабочие начнуг совершать самосуд над
лицами, против которых они имеют какое-либо
неудовольствие или вражду? Одна часть говорила,
что личных расправ быть не должно, распра
вляться с виновными можно только по
постановлению революционного суда; другая часть стояла
за то, что хоть расправы толпы и недопустимы,
114
но гак как ь первые моменты мы не сможем
регулировать движения, то такие случаи неизбежны и
особенно противиться этому не приходится.
Неужели мы стали бы защищать жандармов и
деятелей царского режима от народной грозы? Может
быть, отдельные капиталисты не так уж повинны
в бессовестной эксплоатации рабочего
капиталистическим строем, но из этого еще не следует, что
они невинные агнцы. Для рабочего трудно
отвлечься от той мысли, что не конкретный носитель
зла повинен1, а вся система, и что отмене или
уничтожению подлежит в первую очередь система,
допускающая эксплоатацию человека человеком.
Рабочий все время непосредственно видит перед
собой лицо, которое непосредственно его угнетает
и эксплоатирует, и если ему представится случай
сорвать на нем свою злобу, то это вполне
естественно. Вопрос этот так и остался открытым. Мало
еще в то время мы знали и изучали историю
революций. Классовая борьба не любит сантимен-
тальностей: или пан, или пропал. Никто из
присутствующих и не воображал, что при его жизни
этот вопрос придется разрешать на практике.
На этом же собрании зашел также вопрос о том,
как лучше всего «донять» нашей пропагандой ту
массу крестьян, которая ходит на отхожие
промысла. Так как этот вопрос только еще намечался, то
походили вокруг да около, не придя к
определенным выводам- Высказывались, что не плохо было
бы воспользоваться местами и пунктами, куда
сельский пролетариат стекается для найма на
земледельческие, строительные и тому подобные
работы. Всеми признавалась трудность «доехать»
мужика, кроме как землицей, но считали, что
нужно это сделать для того, чтобы и крестьяне знали,
за что «бунтуют» рабочие, чего они требуют.
8*
115;
V
Таким образом протекала жизнь в ссылке Я
работал за ст'анком и продолжал свое
самообразование, революцию же «пущать» приходилось мало.
Ссылка дала мне многое в смысле умственного
развития, так как я прочел много таких книг,
которые мне никогда не удалось бы прочитать в
других условиях. Занимаясь с рабочими д кружке
повышенного типа, 'приходилось и самому
подтягиваться. В Шенкурске я прочел на немецком
языке К. Маркса «Классовая борьба во Франции в
1848 г», «18-е брюмера Луи Бона/парта», в
Архангельске же их проштудировал уже на русском
языке и в придачу еще «Революцию и
контрреволюцию в Германии». Кроме того ссылка дала мне
обильный материал для наблюдения над нашими
товарищами, ссыльными интеллигенГами. У меня
получилось такое впечатление, что часто из
«комара делают слона», на вопросы и действия, не
стоящие выеденного яйца, обращают очень много
внимания, и этим портят себе жизнь. Да и наш
брат, пролетарий, тоже стал обез'янничать в этом.
И я решил в будущей моей деятельности иметь
как можно меньше дел с интеллигенцией*.
Совершенно без нее обойтись было невозможно. Я
понимал, что без выходцев из буржуазии у рабочего
движения и класса не было бы не только той
литературы, которая тогда имелась у нас, «о и
самой теории борьбы пролетариата, не было бы
марксизма. Рабочий, понимая под этим словом
человека, который работает на заводе, у станка,
не смог бы дать этого. Фабрика и завод его
пригнетают; самые лучшие годы и лучшее время он
проводит на них; кругозор его сужен; он видит
* См. наше предисловие.— Ред.
116
только непосредственно своего близкого врага,
своего эксплоататора, а для того, чтобы
додуматься до понятия классового врага, класса
капиталистов,— для этого требуется много времени
и много знаний. Образование рабочего
бессистемно, ум недисциплинирован, 'плохо может из
фактов делать выводы. Что было бы с рабочим
движением, если бы не было таких выходцев из
чужого класса, всю свою жизнь отдавших делу
борьбы и освобождения рабочего класса, как
К. Маркс, Фр. Энгельс и другие? Если даже
допустить, что было бы много Бебелей, то они
являлись бы только доказательством общего
правила: они не были бы известны «и как ораторы,
ни как -писатели, ни как мыслители до тех пор,
пока не оставили бы завод или фабрику.
Освободившись от непосредственного гнета завода, они
получили возможность все свои силы направить
на этот путь и выдвинуться вперед. Замкнутое в
себе, без притока сил извне, чисто рабочее
движение не может существовать долго без того,
чтобы не превратиться в движение чисто трэд-
юнионистское вроде английского рабочего
движения, к которому я буду иметь возможность
вернуться в моих воспоминаниях об Англии.
К этому времени вышла из печати в продажу
новая книга Сиднея и Беатрисы Уэбб «История трэд-
юнионизма в Англии», переведенная на русский
язык. Главный чарующий эффект книги
заключается в том, что она показывает, с каким
упорством, на протяжении многих десятилетий,
английский рабочий боролся за улучшение условий
своего существования, — но и только. Несмотря на
поражения, он каждый раз все подымал свою
голову, об'единялся и опять начинал бороться,
показывая тем, как властно «бытие определяло со-
117
знание». Если считать задачей рабочего движения
только улучшение условий труда, то более
красочной истории не найдешь- Но наше рабочее
движение к 1898 году уже переросло чисто трэд-
юнионистское движение, уже в 1896 году чуть ли
не «потрясало» троны, и нашему движению
необходимо было свергнуть русское самодержавие, без
чего мы не могли бы продолжать развиваться.
Гениальность Ленина «проявилась между
прочим и в том, что он понимал, что рабочий класс
не сможет осуществить эти цели, не имея своей
рабочей интеллигенции, и в своем произведении,
которое вышло значительно позднее
описываемого времени: «Что делать?» — Ленин требует
освобождать от физической работы на заводе
передовых рабочих, делать их профессионалами-
революционерами для того, чтобы они могли все
свои способности отдать борьбе.
Проработав у Ульсена до окончания ссылки и
передав рабочий кружок из рук в руки, я в
сорокаградусный мороз отправился в Саратов —
единственное возможное место, куда можно было
двинуться, после всех ограничений в'езда, которые
мне были об'явлены департаментом полиции.
Кроме того этот город был выбран мною потому, что
там пущен был в ход новый «Волжский стальной
завод». На этом заводе заведующим прокатным
цехом был товарищ уралец, знакомый недавно
прибывшего из Челябинска в ссылку товарища. Этот
ссыльный дал мне письмо» к т. Рогожникову,
заведующему прокатным цехом Волжского стального
завода. Фамилию ссыльного из Челябинска не
помню, но помню, что он прибыл в ссылку в 1898 г.
вместе с Алексеем Беляковым и Романовым. Из ссылки
я уже ехал по жел. дор; По дороге заехал на
побывку к матери и прибыл в Саратов весной 1899 г.
118
САРАТОВСКИЙ ПЕРИОД
(1899—1901 гг.).
I
Приехав в Саратов, я сдал вещи на хранение и
пошел на разведку. Надо было осмотреть немного
город, какую и как большинство обывателей-
мастеровых шапку носит. Нужно мне это было для"
того, чтобы походить на массу и своим особым
видом не привлечь к себе внимания. Зашел в
гостиницу демократического вида закусить и н'авести
справку, как добраться до Волжского стального
завода. Узнав все, что мне нужно было, стал на
вокзале ждать рабочего поезда. Приехал на станцию
и опять в «гостиницу»-закусочную для рабочих, где
получил окончательные справки о том, где
проживает т. Рогожников. У него застал целое
собрание уральцев. Он1 меня 'перезнакомил с
присутствующими, но заявил, что для меня ничего
сделать не может, так как уже больше на заводе не
служит; но вот из присутствующих остающиеся
товарищи наверное мне чем-нибудь сумеют
помочь. Оказывается, что пока я ехал, произошла
смена всего начальства: уральцев сменяют на су-
m
линских в прокатном цехе и на сормовцев — в
механическом. Как я потом узнал, директору
завода было подложено в печь полено, начиненное
порохом, чтобы оно взорвало печь в его квартире.
Поводом послужило начатое снижение расценков
в прокатном цехе- Полено попало под распиловку
и начинка (Порохом была обнаружена. Расценки
были все равно введены.
Я добился через уральцев возможности прохода
через проходную контору. Нашел механическую
мастерскую. Мастер-сормовец принял- и сразу же
определил меня к станку в ночную смену. В
мастерской, когда вышел на работу, сразу
почувствовал, что меня принимают тут рабочие неохотно.
Настораживаюсь — ка'к' бы не подложили свинью,
вдобавок к этому станок новой1 конструкции,
американский, мною невиданный раньше. Держись, не
подкачай! Проходит дня три, никто со мной не
заговаривает. Принят новым мастером, значит его
ставленник. Наконец, подхожу к соседу во время
перерыва об'яснитьсл по этому поводу. Сначала
отнекивался. Я поставил вопрос ребром, почему
ко мне такое отношение?
— Есть грех такой.
Когда же я об'яснил, кто я такой, откуда
прибыл и в каком нахожусь положении, то сосед мой
рассказал, что он и мой сменщик участвовали в
саратовской организации, разгромленной в
прошлом 1898 году. По их рассказам, организация была
выдана провокатором. И эти товарищи — мой
сосед и сменщик — охладели к революционному
делу: по их выражениям я заключил, что они
такого мнения, что они свою лепту внесли,—пускай
другие вносят. Надо было нащупывать другую
почву и других людей, с этими товарищами и мне
не хотелось особенно возиться, чтобы не накли-
120.
кать на себя шпиков, — за ними, наверное,
следили.
Я познакомился с уральцами, но у них связей с
местными рабочими -не было. Они, как мне
казалось, больше варились в своем соку. Никто не
изъявлял особенной охоты продолжать работу, так
как большинство их старалось вернуться на Урал.
В конце концов они все и перебрались туда. Часть
из них была анархически-народовольчески
настроена, а другие — социал-демократически:
Гордеев — модельщик, оставшийся работать в
Саратове, Артемьев—литейщик и химик—Дм.
Степанович Тютев, которые в конце концов уехали
обратно на Урал. Гордеев активного участия в
подпольной работе в Саратове не принимал. Первые
обвиняли нас, с-д., в разменивании на мелочи, в
постепеновщине, в погоне за теплыми местечками, а
главное в том, что мы, с.-^д., являемся
пособниками •капиталистов, так как считаем
капиталистический строй более прогрессивным, чем феодальный,
что1 мы хотим; отдать крестьян на с'едение
капиталистам, хотим их переварить в фабричном котле
и пр. и т. п. Приходилось спорить. Они мне
порядочно понадоели, и я был весьма рад, когда они
оставили завод- Случилось это вскоре после
обыска у уральца-химика, Дмитрия Степановича Тю-
тева, жившего на той |же квартире, что и я. У него
ничего не нашли и оставили его в покое. После
этого Тютев уехал в Златоуст. Я забыл упомянуть,
что т. Рогожников познакомил меня с Марьей
Петровной Голубевой, которая в то время проживала
в Саратове на Большой Сергиевской, чтобы мне
было к кому обратиться, когда понадобится.
Поскольку помнится, я ни разу к т. Голубевой не
обращался. Кроме того у меня было еще письмо к
некиим Серебряковым — мужу и жене. Побывав
121
у них раз, решил, что сюда мне обращаться тоже
незачем, толку мало будет, уж если обращаться,
то к Голубевой.
Так в нащупывании и подыскании новых людей
среди рабочих прошло лето. К концу лета через
одного саратовского рабочего, работавшего на
Стальном заводе и побывавшего в Питере, я
узнал, что в Саратове имеются рабочие ссыльные
из Колпина. Знакомлюсь. Оказывается, что в
Саратове порядочное количество рабочих ссыльных
из разных городов: Москвы, Питера, Колонна, Ива-
ново-Вознесенска, Ростова-на-Дону. Постепенно
перезнакомился со всеми, все работают — кто по
разным заводам, кто в народном доме при театре,
кто на 'прокладке водопровода. У них также
имеются связи с местными рабочими. Следовательно,
можно начать кое-что- делать. Тем временем у меня
произвели обыск. Обыскали и арестовали,
забрали все письма, записки и фотографии. А
фотографий у меня было много — все ссыльных людей
вполне легальных- Пришлось долго пререкаться
со становым, не хотевшим сделать опись
забираемых вещей; в конце концов сошлись на
компромиссе, что через все записки, письма и
фотографии будет продета нитка и приложена сургучная
печать. Когда сели в тарантас и поехали в город,
становой спросил, почему я такой щепетильный.
Я об'яснил, что с синими мундирами надо быть
очень осторожным.
— Значит, вам с ними не в первый раз
приходится иметь дело?
Еду и ломаю себе голову, за что, про что обыск
и арест? Никак не мог лридумать.
Приводят меня к уездному исправнику и сдают
с рук на руки. Исправник говорит:
122
— Сейчас мы вас отправим в жандармское
управление. Эй, городовой! Отведи арестованного в
жандармское управление.
— Вы, наверное, ошиблись, я пешком не пойду.
Согласно раз'яснению департамента полиции,
таких арестованных, как я, следует отвозить, а не
отводить. На это имеются у вас особые суммы.
— Не хотите итти? Мы вас поведем!
—• Как хотите, пойти я не пойду, придется
нашим полицейским меня нести.
Время было не позднее, часов шесть вечера, да
и улица, по которой мы должны были добраться
до жандармского управления — Константинов-
ская — была довольно людная. Своим концом ина
почти упиралась в дом, где помещались жандармы.
Исправник не рискнул применить силу, послал за
извозчиком и мы поехали в жандармское. Во
время моего пребывания в жандармское был
приведен на допрос саратовский рабочий Ткачев.
Поместили его рядом со мной ib смежную комнату,
отделенную от моей дверью, которая по
исследовании оказалась незапертой на ключ, а только
плотно 'притворенной. Шагая по комнате взад и
вперед, я при каждом проходе открывал ее
помаленьку, чтобы образовать щель; сосед заметил мое
намерение и тоже стал ходить вдоль стены с
другой стороны; когда образовалась щель, мы, не
останавливая хождение, стали разговаривать. Я ему
дал папирос и спичек, хотел дать денег, но у меня
у самого было немного, а чорт знает, куда
повезут? Я потребовал ужин, который и получил после
разных пререканий. Сосед мой тоже. Принесли
матрац, одеяло и подушку, и я расположился на
ночь на столе. Утром после завтрака первым на
допрос вызвали Ткачева, и я так его больше и не
видал.
123
На следующее утро дело об'яснилось очень
просто. Обыск и арест были по приказу из Твери.
— Что за оказия, в Твери никогда не был!
— А вот это письмецо узнаете?
— Узнаю, мое.
— Следовательно, Фунтикова Сергея знаете?
— Знаю.
— Как и где познакомились?
— Познакомились на этапе. Знакомство
подневольное, как видите.
Удовлетворились, только просили об'яснить, что
значит фраза в моем письме «колпинские ребята».
Значит то, что познакомился с высланными из Кол-
пина Михаилом Ивановым и Петром Соколовым.
Этим все кончилось, и я был освобожден. Теперь
уж хорошо не помню, каким образом возникла
у меня переписка с Фунтиковым, — он >ли мне
сначала написал, или я ему. Все дело в том, что
пока мое письмо шло, его арестовали в Твери, и
письмо попало прямо в руки жандармов.
Поскольку я -слышал, он был арестован в связи с
типографией, обнаруженной в имении какого-то князя. Мое
письмо попало к жандармам с моим адресом,
отсюда и обыск. С тех пор о Фунтикове я ничего
не слышал. Помню только, что в 1900 г- я
посылал сестре Петра Морозова, Екатерине
Морозовой— тогда жене Фунтикова, деньги, — она
писала, что сильно бедствует.
Наступила весна 1 мая 1900 г. Сколотить
кружок из рабочих завода мне не удалось, хотя
одиночки были. В механической мастерской работал
слесарем Сосновцев, который, как я узнал
впоследствии, тоже привлекался по делу Саратовской
подпольной организации. В инструментальную
механическую мастерскую перед этим поступил на
работу слесарь инструментальщик Кудряшев, очень
124
интеллигентный на вид человек, сразу бросавшийся
в глаза в общей толпе. Впоследствии я
познакомился с его семьей. Отец — железнодорожник,
небольшого чина, всем своим детям дал образование.
Обе сестры — народные учительницы. К ним
собирались учителя и учащаяся молодежь для
чтения сочинений М. Горького, входившего тогда в
известность. Кудрлшев тоже привлекался по делу
Саратовской организации. Еще позднее я
познакомился со слесарем Виноградовым,
привлекавшимся по саратовскому делу. Но эти товарищи
деятельного участия в работе не принимали и
понятно почему: они могли навести на шпиков,
а кроме того они друг другу не доверяли.
Поговорили о том, что надо бы отпраздновать
маевку. Позондировали почву. В механической,
пожалуй, что и выйдет, а в цехах прокатном и
литейном— все мертво. Как ни как, решили
отпраздновать кустарным способом — хоть одной
мастерской, если и не целый день, то хоть полдня.
Работаем 1 мая полдня. Погода удалась хорошая.
Сколачиваем празднование 1 мая с обеда—и это нам
вполне удалось, никто из механического цеха не
вышел на работу; большинство рабочих ушли
домой в Саратов, а небольшая часть — человек
шесть—отгуляли в виде пикника на соседней
даче на зеленой травке. Были произнесены
небольшие речи соответственно случаю,
побеседовали и о разных других вопросах—поговорили о
том, как поступить, если администрация начнет
применять репрессии. Решили подождать, что нам
грядущее покажет. На следующий день заводская
администрация подвергла всех невышедших на
работу с обеда штрафу. Немного пооузили, но этим
все и кончилось. Был слух, что и в городе были
попытки устроить маевку за городом, но эта ма-
125
евка так была законспирирована, что участники
никак друг дружку найти не могли, и им тоже
пришлось провести 1 мая кустарным образом.
II
На заводе наступили плохие времена —
сокращалось производство. В механической мастерской
ночную смену сократили, сормовского мастера
уволили.
Был 'пред'явлен расчет и мне. Наступал кризис.
Дела всюду пошли ria ущерб. После нескольких
недель случайной работы в училище я поступил
на завод Гентке. Этот завод (Производил гвозди,
болты, гайки, заклепки. Переехал в город в
квартал, где жили железнодорожники. До моего
переезда в город все мы, ссыльные, чувствовали
большой недостаток нелегальщины, спрос был
большой, шла она ходко. Начали поговаривать о
типографии. Были предприняты некоторые шаги,
намечена квартира, -писец и машинка, но в конце
концов по каким-то причинам печатание
«Коммунистического манифеста» не удалось. Квартира
была снята у шорника, работавшего на стальном
заводе в механической мастерской.
Все чувствовали, что от кружковщины надо
переходить на более широкую деятельность — из
пропагандистов превратиться в агитаторов. Стали
говорить о выпуске «Рабочей газеты». Начали
налаживать, но решили предварительно на 1 мая
1901 г. выпустить прокламацию. Прокламация
была выпущена и распространена по заводам и
железнодорожным мастерским накануне 1 мая
Жандармерия и полиция ощетинились, везде были
расставлены наряды жандармов и полиции *. Но
* См. „Искру" № 6 1901 г., корреспонденция из Саратова.
126
маевка не удалась — рабочие всюду работали.
Рабочими завода Гентке, — по крайней мере, более
сознательной частью, — маевка была устроена в
первое воскресенье. Ездили на двух лодках на
острова, где были произнесены речи о 1 мая, о его
международном значении, о значении организации
соц.-демократической партии, ее целях и особенно
ее рюли у нас, в отсталой России. Время было
проведено очень приятию- Аудитория была не из
квалифицированных рабочих, преобладал элемент
горнорабочий, гвоздильщики, тягали проволоки,
болторезы. По окончании маевки высказано было
пожелание об устройстве таких прогулок почаще.
Что среди ссыльных рабочих что-то
делалось—• жандармерия, конечно, знала или
предполагала. Поэтому она решилась на провокацию, у
нее на этот счет был уже опыт. В Саратове жил
ссыльный рабочий из Москвы — Тимофеев. Он вел
жизнь, отличавшуюся от других, — всегда был при
деньгах, откуда-то доставал нелегальщину, давал
ее читать другим ссыльным; каким-то образом
сколотил небольшую ремонтную мастерскую, брал
подряды на кресты, могильные ограды, уличные
домовые ограды и т. п. работы. Как видно,
нанимал рабочих, обзавелся побочной женой, хотя у
него в Москве была семья. Все это вместе
взятое наводило нас на мысль, что этот человек уже
не наш, что он перерождается, его надо
сторониться и ни до чего его не допускать. Нелегальщину
от него >мы брали, но никто ее у себя не хранил.
Тимофееву наступил срок окончания ссылки
осенью 1900 г. Жандармерия сочла этот момент
очень подходящим для провокации. За день или
два до своего от'езда он стал ходить прощаться
и каждому предлагал взять у него- нелегальщины:
«Не в Москву же везти!—■ говорил он, — а вам
127
она пригодится». Все брали, никто не
отказывался. Так он обошел всех и каждому кое-что оставил.
Был и на нашей квартире, где жили мы трое: я,
Михаил Иванов и товарищ поляк, фамилию
которого забыл. Поляку и Михаилу Иванову он
«предложил и они взяли, мне же не предлагал. На
другое утро поляк отнес ее на гвоздильный завод и
отдал читать, Иванов же спрятал в укромном
месте. Между нами был уговор: на квартире
никаких складов нелегальщины не держать.
Вдруг часа в два ночи раздался сильный
звонок. Некому быть, как жандармам! Бужу всех,
говоря, что наверное жандармы, и иду открывать
парадную, в которую звонили довольно
энергично. Открываю дверь — вваливается целая орава,
начинается обыск. Ищут чего-то основательно.
Я уверен, что у нас квартира чиста,, иронизирую.
Они выгребают даже золу из голландских печей,
ощупывают сгены, идут в дровянник, наконец,
лезут на чердак, слышно, как они там ходят и ищут.
Наконец спускаются и заявляют, что ничего не
нашли. Составляют протокол и уходят. Начинаем
обсуждать положение вещей. Выясняется, что
наша квартира была не чиста, была нелегальщина;
были уверены, что она имеется, принес ее
Тимофеев. Значит, провокация. Поспешили разузнать,
был ли обыск у других, — оказалось, что в эту
ночь обыски были еще у Сем. Петр. Шепелева,
Петра Давыдова, Тру сова и у Мих. Егорова, по
прозвищу «Херувимчик». У Шепелева особенно
тщательно искали, даже перерывали землю в
сарае, знали, что литература была дана, но
почему-то ее нет, тоже самое и у Трусова. Нигде —
ничего, только у Егорова нашли под подушкой. Мы
выяснили обстоятельства, что у Егорова был
накануне обыска Тимофеев, не застал его дома. Хо-
128
зяйка знала Тимофеева и разрешила ему войти в
комнату подождать, тот зашел, посидел и потом
уд1ел, не дождавшись. Егоров пришел поздно и,
ничто же сумняшеся, завалился спать, а тут
вскоре обыск и находка нелегальщины. Были
приняты какие-то шаги для вызволения Егорова
через его квартирную хозяйку. Она, кажется,
подала заявление жандармам, излагая то, что знала.
Егоров вскоре был выпущен.
Таким образом вся эта провокация потерпела
полное фиаско, а мы приобрели даровой
нелегальщины- фунтов десять- Она, конечно, была пущена
в оборот. Точное содержание нелегальщины не
помню, но не старье, а то, что можно было
достать в то время из изданий «Рабочего дела»,
группы «Освобождения труда», но большинство «ра-
бочедельское». Других изданий в то время еще не
было. Из этой провокации мы сделали то
заключение, что среди нас все обстоит благополучно.
Можно смело работать.
Начинаем готовиться к изданию «Рабочей
газеты»'. Налаживается узкая группа лиц из
ссыльных рабочих. Налаживается связь с
интеллигенцией, как необходимой помощницей в этом деле.
Ведем переговоры и дискуссии о том, какова
должна быть газета, каково должно быть
содержание ее. Полемикой решили совсем не заниматься,
ее избегать. Наконец, дело налаживается. Выходит
«первый номер «Рабочей газеты»,
рукописно-гектографированный. Никак не могли достать машинки.
Ничего — есть надежда лучше наладить технику в
будущем. Газету решено было выпускать
ежемесячно.
III
Летом 1901. г. в Саратове были три стачки: две
в железнодорожных мастерских и одна на заводе
9*
129
Беринга (теперь завод «Сотрудник»). Первою
была стачка ж.-д. ремонтных мастерских в начале
июня. Были выставлены требования о повышении
расценок, о том, чтобы иметь выборных цеховых
или групповых старост для переговоров и
улаживания всяких недоразумений рабочих с
администрацией, и другие мелкие экономические
требования. Жандармский полковник выступал в
качестве умиротворителя и посредника- Было
выпущено несколько прокламаций. Гектограф работал
во всю. Расклейщики и подметчики прокламаций
работали очень хорошо. Прокламации
расклеивались и по- городу, на заборах, особенно в районах,
где проживали жел.-дор. рабочие, несмотря на то,
что в этих частях были сконцентрированы и силы
охранки. Рабочие ж.-д. мастерских не работали до
12—13 июня, когда администрация дороги
согласилась на выполнение некоторых требований
рабочих: повысить расценки, уплатить за дни
забастовки, не применять репрессий к отдельным
рабочим, согласилась и на выбор старост. После
этого! рабочие вернулись «а рабогу. Никто за эту
стачку не был арестован, никто не был привлечен
к дознанию.
После первой ж.-д. забастовки возникла
забастовка на заводе Беринга. Этот завод был
небольшой, брал всевозможные работы, имел
постоянный заказ на изготовление ж.-д. стрелок.
Хозяин завода наживал копеечку интенсификацией
труда, эксплоатацией детского труда,
«ученичества», нерегулярной выплатой зарплаты и другими
раздражающими рабочих прижимками.
Намечались новые изменения в продолжительности
рабочего дня. В об'явлении говорилось, что
получасовой перерыв на завтрак совсем отменяется, а
вместо полуторачасового перерыва на обед будет
130
*
только часовой перерыв и таким образом рабочие
будут кончать работу на один час раньше. На
заводе поднялось брожение. Была выпущена
прокламация с требованиями рабочих; главными из них
были — отмена об'явления о новом распорядке
рабочего дня, выплата зарплаты во-время и отмена
или сокращение количества учеников. На другой
или третий день забастовки было об'явлено о
закрытии завода, если в такой-то день рабочие не
вернутся на работу на условиях, выставленных ь
об'явлении. Человек 50 или больше пришло за
расчетом к конторе завода. Их тут же арестовали и
погнали в участок или тюрьму. Некоторые вскоре
же были высланы, а другие привлечены к
дознанию, среди последних — Семен Иванович
Канатчиков. Чем он отделался—припомнить не могу, но
как-будто он недолго просидел в каталажке.
Вскоре он опять начал принимать деятельное
участие в совместной работе. Была организована
денежная помощь пострадавшим.
Вторая забастовка рабочих ж.-д. мастерских
была об'явлена 17 августа. Железнодорожное
начальство и охранка, конечно, не могли
успокоиться и не постараться взять обратно то, что
уступили в июне. Причинами этой забастовки были:
полное невыполнение повышения расценков,
репрессии против активных участников первой
забастовки, удаление поднадзорных из мастерских.
Рабочие об'явили забастовку, причем произошло
столкновение между желающими и не желающими
бастовать. Охранка и начальство учли это, а также
начавшийся всеобщий промышленный кризис, и
решили дать генеральное сражение, отбить у
рабочих охоту бастовать и принудить принять старые
условия. (Рабочие вдобавок к прежним
требованиям требовали свободы совещаний со своими
9*
131
старостами, а старостам комнату для совещаний.
18 или 19 было вывешено об'явление о
закрытии мастерских на неопределенное время. По
городу распространялись прокламации. Их
издавали соц.-револю'ционеры. Губернатор об'явил
город «под усиленной охраной», всюду были об
этом расклеены об'явления. Довести стачку до
успешного конца не удавалось. После нескольких
дней борьбы рабочие вернулись на работу на
старых условиях.
За вторую стачку ж.-д. рабочих поплатился
арестом Михаил Иванов, работавший в то время в
ж.-д. мастерских. Он участвовал в стачечном
'комитете. Во время второй сгачки М. Иванов еще
больше перешел на сторону с.-р. Из нашей
группы во время этих стачек пострадал только один
С. И. Канатчиков. Мих. Иванов в нашей группе с
начала лета не принимал активного участия.
Газета продолжала выходить. В мою бытность в
Саратове вышло ее номеров 6—7.
Наша группа, — если хотите, рабочий
комитет, — состояла из следующих товарищей (все
ссыльные или побывавшие в ссылке): Семена
Петровича Шепелева (Лилипутик), Семена
Ивановича Канатчикова (Древогрыз), Семена Воронина
(Кудряш), ткача иваново-вознесенца, потом члена
Гос. думы; Пантелея Денисова, Морозова
(Мефистофель), меня и от интеллигенции — Фофонова
и Фоминых. Они составляли и редакцию «Рабочей
газеты», они же были и сотрудниками и
техническими работниками. По технической части нам еще
помогали Альберт Рейтлинг и Истомин, по
прозванью «Чижик». Обсуждался вопрос о кооптации
в нашу группу еще местного рабочего Мих. »Ку-
дряш!ева. Из других интеллигентов с.-д. в то
время помню брата и сестру Архангельских, Ошани-
132
ну, Чубаровскую.
В 1900—01 гг. в Саратове были также
устроены и проведены две демонстрации: одна в
народном театре, другая в городском театре. Народный
театр и летний сад «Северье» служили местом,
куда стекалось много рабочих, а для радикальной
публики служили местом встреч и передач.
«Увидимся у Северье», — было почти всегдашним
словом при расставании.
Демонстрация в народном театре была
проведена как общественный протест против
рукоприкладства режиссера театра, в то время игравшего
роли «первого любовника». Рукоприкладство им
было учинено над рабочим, обслуживавшим
сцену: он не так быстро выполнил какое-то
приказание, за это ему режиссер вкатил оплеуху.
Рабочим то сцене был ткач из Иваново-Вознесенска.
В первое же воскресенье решено было устроить
демонстрацию. Тов. Кудряшев в ее организации
принимал очень активное участие. Воскресенье
выбрано было просто потому, что это был общий
день отдыха и в этот день всегда бывало много
рабочих как в театре, так и в самом саду. И пьеса
(кажется, «Лес» Островского) шла такая, в
которой главную роль исполнял рукоприкладчик
(артист Борецкий). Народу набралось много. Все
больше рабочие. Разместились в разных местах по
всему театру, с галерки должен был раздаться
сигнал. Полиция тоже что-то подозревала, было
больше околотков, чем обыкновенно. Ждали
сигнала при каждом появлении актера на сцене.
Наконец наш вожак Кудряшев выбрал самое
патетическое место — и вместо аплодисментов раздался
оглушительный свист по всему театру и возгласы:
«Это за рукоприкладство!» Артистами, конечно,
была устроена контрдемонстрация на сцене, но
133
дальнейшая игра была сорвана, и публика стала
расходиться- Все время свистели, кто за
демонстрантов, а кто и против демонстрантов. История
попала в прессу. Кроме того «первого любовника»
притянули к суду.
Во время выхода из театра околотками был
задержан в проходе Семен Воронин. Наша публика
хотела его отбить, когда его поведут из театра
через какую-то площадку. Но мне удалось
уговорить не делать ничего подобного, а после того,
как его преспокойно свезут в участок, через
полчаса притти не- саратовцам в участок и сделать
заявление, что вот они видели, когда арестовывали
какого-то человека, что он спокойно выходил, и
в демонстрации никакого участия не принимал
и т. д. Посторонние лица сходили в участок,
сделали заявление к протоколу, дали свои фамилии и
адреса. Через несколько времени Воронин был
освобожден*.
Успех нашей демонстрации не давал покоя
учащейся молодежи (с.-р.), и она решила с своей
стороны тоже устроить демонстрацию- Был выбран
день, но демонстрация не удалась и некоторым
пришлось пострадать.
Вторая демонстрация была устроена в
Городском театре, как протест против постановки пьесы
«Контрабандисты», явно юдофобского характера.
Так как инициатива этой демонстрации шла со
стороны интеллигентских кругов, штаб-квартира
которых находилась у «Тетушки» (Дьяковых), куда
ходили, как мне казалось, все, кому было не лень,
несомненно и шпики и провокаторы, то слух об
этой готовящейся демонстрации разнесся по
городу заранее, и жандармерия с полицией
приготовились. Театральная площадь была оцеплена со
всех сторон конной полицией и жандармерией.
134
Пропускали только тех, кто имел билеты. У нас
был билет в ложу. Пришли мы немного
поздновато, так как пришлось переодеться. Когда мы
пришли, то демонстрация уже прошла. При открытии
пьесы на сцену была брошена бутылка
«химической обструкции, запах от нее чувствовался еще
и сейчас. Публики было очень мало. К нам в
ложу поставили жандарма, но вскоре убрали.
Пьесу мы просмотрели и ничего особенно юдо-
фобского не заметили, — может быть, самые
яркие выражения были изменены. В общем,
демонстрация имела успех, — кажется, эта пьеса
больше не повторялась. До городу ходил также
слух, что была какая-то демонстрация на главной
улице в день сорокалетия освобождения крестьян.
Гуляющую публику разгоняли. Но определенной
точной информации не было — кто устраивал, как
и для чего.
IV
К концу первой половины 1901 г. или в начале
второй к нам в Саратов стала попадать «Искра»
более или менее регулярно, но в очень
ограниченном количестве. Читать давали только на один
вечерок, так что, когда доходила очередь, то
прочитывали ее в один присест и в голове оставалось
очень мало. А была она очень интересна, многие
вещи трактовала с новой точки зрения, событиям
давала новое освещение, над ней было о чем
пораздумать. К нам приходили также эсеровские
издания, так называемой «Аграрной лиги». Они
имели наружный вид дешевых сытинских изданий
подходящего формата. Мы и ими пользовались, так
как в то время еще большого антагонизма между
с.-р. и с-д. не было, но уж кое-что намечалось: к
себе в свой круг деятельности мы с.-р. не допу-
135
екали — с учащейся молодежью занимайтесь
сколько хотите, но к рабочим — ни-ни. Но мы
знали, что у них имелись рабочие на мельницах,
и с ними нам хотелось связаться.
Каково было отношение рабочей группы к
«Искре»? Мы считали ее очень ценной и боевой
революционной с.-д. газетой, но недостаточно
популярно написанной, «умственной». Она хороша
была, как направляющий партийный орган,
хороша для развитых рабочих, могущих уже
разбираться в сложных вопросах тактики и политики.
В корреспонденции «Искры» № 7 говорится,
что «некоторыми саратовскими рабочими ведется
пропаганда идей «Рабочей мысли». Я со своей
стороны должен сказать, что «Рабочей мысли» в
Саратове совсем не видно было. Я видел ее только
один раз у т. Фофонова на квартире один номер,
который он показал, вынув из неразрезанного
I тома К. Маркса, и1 дал просмотреть. Номер был
новенький, чистенький, видать, только что
полученный, и доказывал своим видом, что он по
рукам не ходил. Она мне не понравилась, очень уж
казалась сухой. Чувствовалось, что в ней не
осталось «кровинки живой»; она не возбуждала и не
наэлектризо'вьпвала на борьбу, не открывала
никаких перспектив, как это делала «Искра».
Циркулировало по рукам «Рабочее дело», но
в таком мизерном количестве и так нерегулярно,
что какого-либо влияния на умы рабочих оно не
имело. Припоминается, как-будто, что и номера-то
«Рабочего дела» были довольно пожилые. К нам
они доходили большею частью в последнюю
очередь.
Видели мы также и «Манифест партии
соц.-революционеров», в котором так много было
выписано из «Манифеста коммунистической партии»,
136
что можно было задать вопрос, к чему ,же они ого-
род городят? Но эти цитаты были только для того,
чтобы затуманить головы и половить рыбу в
мутной водичке. Жемчужиной этого Манифеста был
террор. Мы распространяли, как я уже писал,
издания «Аграрной лиги», но не все, какие
приходили, а по выбору, т. е. мы ими пользовались,
смотря по обстоятельствам в своих целях. Если
же нам старались навязать определенную тактику
или образ мыслей, то мы этому противились.
Связь с эсеровской интеллигенцией мы имели
через Наталью Григорьевну Александрову,
петроградскую работницу, вернувшуюся из ссылки из
Сибири. Как старая участница питерского
движения, она и в Саратове пользовалась среди нас
доверием. С ней у нас было много разногласий.
Главным же камнем преткновения был ее взгляд на
крестьянский вопрос и на роль интеллигенции в
освободительном движении. Она считала, что
революционное движение главное внимание должно
уделять крестьянству. Мы же отводили ему
второстепенную роль — мы считали тогда, что с
крестьянством нам придется итти известное время, но
потом расстаться. Подчинить себя крестьянским
интересам, отдаться полностью в их руки —
шалишь! вот помочь, пожалуй, не прочь.
Александрова же была поборницей того, чтобы
интеллигенция руководила не только нами, но и партией. Мы
же придерживались того мнения, что интелиген-
ция может и должна нас обслуживать.
Интеллигенция не представляет из себя определенного
исторического класса, все корни ее находились в
противоположном рабочему классу лагере, даже так
называемые разночинцы очень мало имели
общего с рабочим классом. Порвавшие и сжегшие за
собой корабли в счет не входили — они были
137
вполне наши, о них и разговору быть не могло.
Но об интеллигенции, как таковой, разговор
может быть только другого порядка. В рот пальца
не клади. Единственным условием дружной
совместной работы может быть только теснейшая связь
и подчинение интересам рабочего движения, в
противном случае лучше разойтись.
Следовательно, вопрос заключался для нас в той
самостоятельности, которую мы отводили для рабочего
движения. Всякий, кто приходил к нам, хотел всегда
убедить нас в правильности своей точки зрения.
Почему непременно надо было итти к нам и нас
стараться переубедить? Тратить на нас порох? Уж
если так хочется кое-что делать, то земля «велика
и обильна», и работайте себе на славу.
Рабочая группа большею частью собиралась у
меня на квартире, так как более подходящей не
было. Условия были самые идеальные: я
женился, жена принимала участие в работе —
использовалась по технике. Хозяйка кваотиры— свой
человек, во время собраний наблюдала, не шляются
ли шпики; брат жены, молодой парень-ученик,
который служил нам, как' подметчик литературы-
прокламации, так тот даже выучил собак хозяина
дома, где мы жили летом, лаять на «блюстителей
порядка» особенно яро. Если собаки отчаянно
лаяли днем или ночью, то мы знали, что недалеко
где-то шляется блюститель порядка. Он даже
грозил хозяину дачи пристрелить собак, если тот их
не уймет, а хозяин тоже был рад, что у него такие
собаки, что никого не подпускают. Потом, к концу
моего пребывания в Саратове, собирались на
квартире у Сем. Воронина. Он был женат, и жена его,
Екатерина, была сознательной работницей. Она
тоже была из Иванова-Вознесенска. Хозяин
квартиры, где жил Трусов, тоже был сочувствующий и
138
всегда прятал у себя литературу. Много места для
прятания литературы имел С. П. Шепелев. Он был
модельщик и столяр, брал починочную работу на
дом. У него всегда было много разной поломанной
мебели. Вот эта-то мебель и служила местом для
склада литературы. Когда у него производился
обыск по товоду провокации Тимофеева, то
жандармский офицер сидел на стуле, начиненном
литературой, а другой обломок мебели, тоже
начиненный полученной литературой, валялся в углу,
и его несколько раз перекладывали с места на
место.
В конце августа или первой половине сентября
была устроена большая сходка на одной из дач.
Народу собралось много, большинство мне было
неизвестно. Надо полагать, что сходка была
устроена саратовским комитетом РСДРП. Сужу
по тому, что на ней присутствовал Фофонов,
Фоминых и еще один товарищ, фамилию которого я
забыл, но который предлагал мне перейти на
нелегальное положение, после того, как мне было
об'явлено департаментом полиции о моем
выселении за границу. Однажды1 у него я встретил Кук-
лина, который в то время решил эмигрировать за
границу, где думал заняться издательством
нелегальной литературы. Я йотом, живя в. Англии,
встречал брошюры на разные темы, изданные
Куклиным, ко мне думается, что эти брошюры
были изданием не партийным.
Вскоре после этого мы с женой оставили
Саратов и Россию. Ехали мы через Варшаву,
остановились у жены Гачинского, ссыльного в Саратове.
Пришлось подождать Александра Ив. Хозецкого,
который ехал из Новороссийска. Предместье
Варшавы, в котором мы остановились, называлось
«Воля», чисто фабрично-заводской квартал, ничем не
139
отличавшийся от рабочих кварталов русских
городов, например, Ярославля, Москвы или окраин
Петербурга, наружным своим видом. В смысле
снабжения с'естными припасами и, как теперь говорят,
«ширпотребом» по дешевым ценам население
зависело от еврейской торговли. Нас, например,
удивила такая вещь: необходимо нам было купить
обувь, а день был субботний, когда все еврейские
лавки закрыты; и хозяйка с нами не пошла,
говоря, что сегодня рабочие ничего не покупают у
поляков, так как они очень дорого запрашивают.
И действительно, за те же полусапожки, за
которые евреи просили 3 рубля, поляки просили 5 и
6 рублей. Все поляки -старались ничего не
покупать по субботам. Неудивительно, что мелкий
буржуа — торговец утробно ненавидел евреев, а
рабочий их считал своими друзьями, без которых
ему жилось бы хуже.
На границе в Эйдкунене немцы забрали нас
на эмигрантский пункт, продезинфицировали наши
пожитки, вымыли в бане и отобрали некоторые
продукты. После всех этих церемоний нас
посадили в вагон IV класса и через Берлин направили
в Гамбург. В Берлине, в Шпандау нас заперли в
бараки, построенные на обширном дворе и
обнесенные высоким забором. Тут нас опять
пропустили через медицинский осмотр и после ночевки
направили дальше. В Гамбурге посадили на
английский пароход, в носовые каюты и привезли
в Гримзби. Тут мы отдались в руки Ал-дра Ив.
Хозецкого, так как юн говорил по-английски. К
вечеру мы прибыли в Ньюкестль и направились к
его знакомым-англичанам, которые нас и
приютили.
14Q
ЭМИГРАЦИЯ
(1901—1921 гг.)
I
Выбрали 'мы Англию по двум причинам. Во-
первых, потому, что там мне не угрожала
воинская повинность: как немец я должен был бы
отбыть воинскую повинность в Германии, но подал
заявление о принятии меня в русское подданство;
затем оказался неблагонадежным и мне
отказали. Мне исполнилось 30 лет: Ехать в Германию —
нет смысла, попадешь в тюрьму и в солдатские
бараки. Поэтому я выбрал Англию. Департамент
полиции мне об'явил, что если в месячный срок я
не уеду добровольно, то меня отправят этапом до
германской границы и передадут из рук в руки.
Второй причиной было то, что ехать обратно в
Англию собрался также и Хозецкий, который уже
там работал, имел знакомства с местными
рабочими и социалистами и знал все порядки, а
главное уже говорил по-английски; это было большим
преимуществом. К концу сентября все было
устроено. Дали явочное письмо в организацию «Искры»;
кроме того мы с женой повезли в «Искру»
шесть или пять номеров «Рабочей газеты». Они
141
были заложены в переплеты медицинских книг,
которые везла с собой моя жена, Любовь
Васильевна, окончившая курс на сельскую повивальную
бабку. Наталья Григорьевна дала адрес Тахтаре-
бой (она же Якубова) в Лондоне. По совету Хо-
зецкого мы поселились в промышленном городе
Ньюкестле на Тайне, в угольном районе севера
Англии. В этой местности было
сконцентрировано много заводов, судостроительных верфей
и т. д. Там же был и знаменитый пушечный завод
Армстронга — Витворта. Представлялась
возможность найти работу по нашей специальности как
металлистов. В Ньюкестль прибыли с 36
шиллингами в кармане на троих. Немного. Но благодаря
помощи товарищей — А. А. Белякова из
Архангельска и Флерова из Баку — протянули до того
времени, когда я поступил на работу на
постройку таскать лес, кирпичи, приготовлять цемент,
бетон, и все то, что полагается или делают
чернорабочие на постройке. Положили минимум, в то же
время и максимум заработной платы — 25
шиллингов в неделю. Не жирно. Но жили же на эту
плату целые семьи английских рабочих,
следовательно, почему и нам не прожить. Рабочая неделя
состояла иэ 50 часов. Благодаря тому, что я
пристроился на работу, сняли квартиру, приобрели в
долг кой-какую мебелишку и зажили.
Начинаем привыкать—выходит, как-будто
лучше, чем мы ожидали, будучи в России. Через
несколько времени Александр Иванович Хозецкий
поступил на завод Армстронга, а моя работа на
постройке кончилась. После небольшого перерыва
и. я поступил в ту же мастерскую, где работал он.
Поставили нас работать рядом за одним верста-
ко'м и на одной >и той же работе- Тут уж мы
зажили, что называется, «по аристократически».
142
Обоим нам положили «стандартный» оклад, т. е.
то, что полагалось платить по договору с союзом,
по 36 шилл. за 53-часовую рабочую неделю.
Вскоре нам, как хорошим работникам, прибавили —
Хозецкому 4 шилл. в неделю, а мне 3 шилл., так что
его заработок составлял 40 шилл. или 2 фунта
стерлингов в неделю, а мой — 39 шилл. Можно было
и приработать по так называемой премиальной
системе- Расплатились с долгами, оделись и сталч
как-будто походить на английских рабочих.
К концу 1902 г. Хозецкий схватил воспаление
слепой кишки. Доктор лечил его от воспаления
почек, когда же узнали в чем дело и сделали
операцию в городской больнице, то было уже поздно.
Началось заражение крови, и он через несколько
дней умер. Это был очень способный, дельный
товарищ. К этому , времени мы завели связь с
«Искрой», через которую я достал адрес Н. А.
Алексеева, проживавшего тогда в Лондоне; от
т. Алексеева я получил «Искру», а также и журнал
«Зарю», «первый номер которой я прочел еще в
Саратове, — проглотил в один вечер — на
больший срок не давали. Теперь я принялся за
изучение «Зари», так как там был богатый и
разносторонний материал, и события и укоренившиеся
положения трактовались с новой точки зрения. В нас
в то время еще оставалось кое-что от «рабоче-
дельского» мировоззрения, и вот это-то «кое-что»
как в «Искре», так и в «Заре» подвергалось
основательной критике. От старого мировоззрения не
осталось камня на камне. Послав письмо Тахта-
ревым, которое дала мне Наталья Григорьевна,
стали ждать ответа и, наконец, получили вести и
от них.
Научившись достаточно английскому языку, я
решился с'ездить в Лондон и повидать т. Алексее-
143
ва и Тахтаревых; с т. Алексеевым и г. Тахтаревой-
Якубовой я знаком не был, но Тахтарева знал по
Петербургу. Познакомился с т. Алексеевым,
побывал на их ячейковом собрании. Закрытые собрания
свои лондонская ячейка РСДРП проводила, как
проводят деловые собрания ячейки английских
профсоюзов и другие общества или союзы, — в
помещениях при пивных. Плата за вечер
недорога. Компенсируется эта дешевизна тем, что
приходя или уходя с собрания, пьют виски или пиво.
Для вежливого о том напоминания проход в эти
помещения ведет мимо прилавка, где отпускаются
напитки. Смотря по количеству членов, союз и
выбирает себе помещение. Другой способ — это
снять зал у какой-нибудь секты.
На открытых дискуссионных собраниях
обсуждались тогда разногласия между с.-д. и с.-р.
Дискуссии были очень горячие, в них принимали
участие и эмигранты-рабочие из России, которых в
чПондоне было тогда порядочное количество. С.-р.
были тогда в зените своей славы, созданной
покушениями на наиболее свирепых чиновников
самодержавия. Тахтарева-Якубова занималась
экспедицией «Искры». Уговорились, и дело завертелось.
К тому времени у меня наладилось дело с
товарищами-англичанами из местной социалистической
организации. Один наборщик устроил небольшое
кустарное приспособление для печатания
конвертов вымышленных торговых фирм. В этих
конвертах рассылалась «Искра». Чтобы было не так
заметно, что это не .письмо, приходилось «Искру»
завертывать в пол-листа почтовой бумаги,
исписанной рукописным1 текстом. Чтобы газета не
топорщилась и была плотной, мы с женой ее
немного смачивали, затем сложенную прокатывали
сквозь бельевой каток. Адреса, на которые мы тю-
144
сылали, были «все больше высокопоставленных
военных и гражданских чинов в разных городах.
Надо было наблюдать за тем, чтобы письма
отправились по возможности из разных мест.
Поэтому английские товарищи-коммивояжеры
опускали эти письма в разных местечках. Нужно
было отчитываться и мы посылали (Сведения в
Женеву. Помню, что нас за это даже похвалили.
После II с'езда партии, который закончился в
Лондоне, ко мне в Ньюкестль заехал т. Шевелкин,
который взялся наладить экспедицию нелегальной
литературы через Норвегию в Архангельск. Он у
нас прожил несколько времени, как говорится,
заметая следы, и из Ньюкестля отправился прямо
пароходом в Христианию, так как кроме как
через Ньюкестль другого прямого сообщения между
Норвегией и Англией не было. Тов- Шевелкин
сообщил мне, что в Архангельске движение среди
рабочих сильно разрослось, до настоящего
времени (1903 г.) у них там провалов и арестов не
было и что отчет о работе архангельского
комитета был написан А. К. Петровым*. Шевелкин**
уехал налаживать экспедицию. Как шло дело, я
не знал, но у меня с англичанами-моряками дело
никак не налаживалась: не мог подобрать людей.
В конце концов я эту затею бросил, считая, что
только со своими людьми можно что-нибудь
сделать. Это вполне подтвердилось потом.
* См. по этому поводу воспоминания А. К- Петрова «Ра-
бо ии - большевик в подполье».
** Делегат III с'езда РСДРП с совещательным голосом
В настоящее время проживает на ст. Медянка Пермской ж д.
в дер. Нороваево, беспартийный, персональный пенсионер.
10
145
Познакомились мы также с некоторыми
эмигрантами-евреями: это были ремесленники,
столяры, жестянники, портные, учитель еврейской
шкоды. Давали им читать литературу. В конце концов
составилась небольшая группка. Кроме того к нам
приехал в Ньюкестль один товарищ — слесарь из
Лондона, рекомендованный Алексеевым. Я устроил
его в мастерскую, в которой сам работал. По
английски он не говорил, а, пот'ому квартировал у
меня. Помогал в экспедиционной работе. Решено
было подать заявление в центр об утверждении
группы РСДРП в Нькжестле. Оформление было
проделано, и я был выбран секретарем. Было-то
нас всего пять душ: двое ремесленников, жедтян-
ник и столяр, слесарь и мы с женой. Раз группа,
то значит каждому по его возможности и дело.
Дела-то были небольшие, но запросы у людей
наполеоновские, большие — черную-то работу
никому не хотелось делать. Больше же всего
приходилось писать на полулистах почтовой бумаги
какой-либо текст для посылок «Искры». Работа,
конечно, скучная.
Собрали деньги, выписали литературу из
Женевы, выбрали библиотекаря; собирались,
читали, — все-таки дел мало, а энергия просилась
наружу. Товарищ из Лондона был меньшевиком.
Борьба с меньшевиками шла на всех парах.
Конечно, составилось два лагеря — большевиков и
меньшевиков: большевиков двое, а меньшевиков—
трое. Разрыва дипломатических отношений можно
было ожидать в любое время. И момент наступил.
Поступил запрос из Женевы, или из другого
места, о том, не желаем ли мы послушать сведущего
товарища, который сумеет осветить партийные
события и разногласия. Ответ требовался
спешный. Подсчитав время, я пришел к заключению,
146
что если отложу ответ на несколько дней, до
собрания группы, то ответ в Женеве будет получен
поздно. Далее, из-за такого малого количества
лиц, стоит ли товарищу ехать к чертям на
кулички? Будут довольно значительные расходы на
проезд. Овчинка не будет стоить выделки.
Ответил в таком духе и копию своего ответа
предложил товарищам на утверждение. Поднялась
буря —■ обвинение в узурпаторстве, нетоварищеском
отношении, зажиме. На каком основании я
осмелился написать, что если членам группы и
требуются какие-то раз'яснения и об'яснения, то я
могу это сделать, и в «партийной кассе останется
больше денег на более необходимые расходы?
Был написан протест от трех лиц. Ответ на этот
протест был такой, что мой поступок был
одобрен: этот ответ послужил к распаду группы.
Работа по экспедиции от этого не пострадала, а
выиграла, так как не было поползновения у
кого-либо обвинять меня в том, что барахло я даю
другим и заставляю писать, а вот более
интересную работу, надписания адресов, я оставляю
себе, — следовательно, я им не доверяю.
II
В России в это время нарастали крупные
события. Об'явлена была война Японии.
Прокатилась целая волна демонстраций в 1904 г.
Энтузиазма к войне никакого не проявлялось. С первых
же дней начались неудачи «русского оружия».
Даже либералы поговаривали о революции.
Поражение следовало за поражением. Пал Порт-Артур.
Внутри страны революционная ситуация все более
сгущалась. Вот, вот могут наступить серьезные
события. Рабочее движение бурно развивалось.
Правительство решилось направить это движение в
10*
147
менее для себя опасное русло и выпустило на
сцену второго Зубатова — попа Гапона, который
должен был утвердить в рабочих веру в царя-
батюшку. Произошло то, чего сам царь-батюшка
не ожидал. Он хотел задушить революционное
рабочее движение, дав ему кровавую баню 9
января. Получилось как раз наоборот. После январских
событий движение начало развиваться
гигантскими шагами, завершившись всеобщей октябрьской
забастовкой и дарованием «свободы».
Положение в партии было таково, что
требовался III с'езд. Разброд должен был быть
преодолен— этого настойчиво требовали события.
Меньшевики готовы были подчинить рабочее движение
либеральной буржуазии. В апреле — мае 1906 г.
состоялся III с'езд партии. Меньшевики на этом
с'езде не участвовали. С'езд дал ясные ответы и
директивы: о вооруженном восстании; об участии
во временном революционном правительстве; об
открытых политических выступлениях РСДРП; об
отношении к крестьянскому движению; об
отношении к либералам, о .практических
соглашениях, с с.-р. и пр. и пр.
Все слои английского общества были
взбудоражены событиями 9 января. Везде были разговоры
о них. Каждый орат'ор старался использовать это
событие с своей точ'ки зрения, но все порицали
самодержавие за кровавую расправу с мирными
демонстрантами. Заговорили даже
профессиональные союзы- Первым выступил с протестом в Нью-
кестле союз судостроительных рабочих и
котельщиков. Был устроен в обеденный перерыв митинг
у ворот судостроительной верфи Армстронга и
Витворта. В местной гезете на видном месте было
напечатано об'явление о том, что проводить этот
митинг протеста и выступать будет секретарь
148
отделения союза судостроителей. Я пошел на этот
митинг и заявил председателю митинга (а у
англичан не может быть ни одного митинга без
председателя — народ порядка!), что я хотел бы сказать
несколько слов. После докладчика выступил я с
очень коротенькой речью, в которой об'яснил, что
по-моему мнению эта «мирная демонстрация» дело
рук провокаторов. Никаких особых данных у
меня, конечно, нет, а судя по сообщениям тех же
газет, что читают и* они. Это — во-первых, а во-
рторых, — мне хорошо известен сам город
Петербург и, зная хорошо революционное движение
рабочих в России, в особенности в Петербурге, я
могу поручиться, что только безумный человек
или провокатор мог посоветовать рабочим с
окраин города итти к! дворцу. Если собравшиеся хотят
выразить свое отвращение к учиненному русским
самодержавием побоищу над рабочими, то они
должны не только выразить свой протест устно и
на этом успокоится, но и подкрепить его
пожертвованиями в пользу русских рабочих, передав
деньги через РСДРП, единственную
представительницу рабочего класса в России. Я могу дать адрес.
Желающие жертвовать пусть приходят в
воскресенье к 11 час. утра или к 6 час. вечера туда-то, где
будет проводиться митинг протеста и сбор
пожертвований. Приходите массой и несите лепту...
Резолюция протеста был принята и напечатана в
вечерке. Репортера я просил не называть моей фамилии.
Местные социалисты-англичане нам всемерно
помогали. Устраивали митинги под открытом
небом и в закрытых помещениях. Больше всех
работал наш общий друг и товарищ Джозеф Вильям
Джонстон. Он устраивал митинг на собственный
страх. Он был коммивояжер. На митингах я
должен был выступать, всюду делая сборы; он своей
149
деятельностью добился того, что меня
приглашали и «либеральные» организации,
договаривались предварительно, что за мое выступление или
раз'яснение ооганизация или клуб заплатит
взносом сумму, какую они найдут для себя
подходящей, и внесут ее через меня в РСДРП. Все это шло
лихорадочным темпом и давало мне в то же время
возможность привыкнуть к выступлениям с
платформы, да еще на английском языке. И
действительно с этого момента для меня выступать перед
английской аудиторией стало самым
обыкновенным делом. Другие товарищи по ячейке РСДРП
делали, что могли, большей частью ходили на
митинги и собирали в шапку деньги. Сборы были не
очень обильны, но покрывали все расходы на
марки, конверты, бумагу по экспедиции; остаток
посылали в Женеву на имя Н. К. Крупской. Жена
моя ходила и собирала деньги среди домашних
хозяек ближайших улиц. Кроме того у нас тогда
очень ходко шли открытки из серии персонажей
рассказов и пьес Максима Горького. В это время
некоторые его рассказы, кажется, были
переведены и помещены в периодической печати Англии.
На всех митингах, где я выступал, я всегда
утверждал, что Гапон—прислужник самодержавного
правительства. Мне, конечно, плохо верили, никак
не могли понять моих доводов, что самодержавие
способно еще на худшие дела и сделает все, что
есть на свете худшего, для того, чтобы разбить
рабочее движение. В классовой борьбе
половинчатых мер не полагается. Вопрос ведь идет о своей
шкуре, а гут, как на войне, все позволительно.
— Вы, русские, чудной народ какой-то —
хорошему человеку не доверяете.
Но, когда узнали впоследствии из газет, чем
был Гапон, то говорили:
150
— У вас, русских, удивительный нюх.
Прошла целая волна стачек в России,
закончившихся октябрьскими днями.
Видимо, затрещал русский самодержавный
престол. Интерес к русским событиям был
громадный. Газеты сообщали о пожертвованиях из
Германии и Франции. Эти сообщения послужили мне
для начала целой кампании по сбору денежных
средств среди членов профессиональных союзов,
в первую голову профессионального союза,
членом которого я состоял (союза об'единенных
машиностроителей). Собрался с духом, заручился
поддержкой товарищей-англичан, членов этого
союза, и пустился в агитацию. Начал с того, что
провел резолюцию о поддержке и сочувствии
русскому освободительному рабочему движению
на районных собраниях союза. Дело пошло очень
хорошо. Каждый понедельник и субботу я
обходил по две ячейки в >вечер, обращался к
«присутствующим членам с речью, чтобы ячейка провела
у себя резолюции с требованием проведения
баллотировки по всему союзу о поголовном
обложении членов союза в пользу русского рабочего
движения в размере от 3 пенсов и выше. Если
действительно хотят помочь, то деньги должны быть
.отданы в распоряжение РСДРП, так как РСДРП
является единственным вождем русских рабочих.
Такое поголовное обложение работающих членов
по нашим подсчетам должно было дать 300 с
лишком фунтов стерлингов. Обойдя все ячейки в
Ньюкестле, я то же самое проделал и в других
местностях по р. Тайне. Всюду одинаковый успех —
ни в одной ячейке не отказали. Набрал
определенное количество постановлений ячеек для того,
чтобы заставить правление союза произвести
баллотировку по этому ©опросу. Престарелые рабо-
151
чие откликались более щедро — предлагали
обложение в размере одного шиллинга с члена.
Наконец, правление постановило провести
всесоюзное голосование об единовременном
самообложении членов в размере 3 пенсов. Голосование в
пользу обложения прошло громадным
большинством. Тов. Алексеев в Лондоне хлопотал, чтобы
часть сумм, собранных комитетом рабочего
представительства, секретарем которого был Макдо-
нальд, была передана большевикам. Эти хлопоты
тоже увенчались успехом *.
В 1905 г., когда еще существовала ньюкестль-
ская группа РСДРП, т. Алексеев приезжал к нам
на устроенный нашей группой митинг специально
для евреев 'по поводу русских событий. «Бунд»
отпечатал нам даром 1003 штук об'явлений на
русском и еврейских языках, извещающих об
устройстве митинга. Митинг вполне удался; народу
набралось в помещении клуба больше, чем собиралось
в этот клуб слушать английского оратора. Тов.
Алексеев произнес также речь на английском
языке для присутствовавших англичан.
Вскоре после октябрьск'их событий т. Алексеев
и другие уехали в Россию, партийная работа за
границей свернулась и перекочевала в Россию;
партия из подпольной превратилась в ттолулегальную.
Кончилась русско-япо'нская война. Стали
прибывать русские суда Добровольного флота на ремонт:
«Смоленск», переименованный во время войны
в крейсер «Рион», пароход «Одесса» и ледокол
«Ермак». Все эти суда строились |на верфях реки
Тайны у той же фирмы, которая строила и паоо-
возы для Сибирской железной дороги. В России
в Петербурге стали выходить ежедневные социал-
* См. об этом в V Л нигском сборнике.
152
демократические газеты., которые я выписывал.
Эти газеты я распространял на русских
пароходах. На «Смоленске» дело шло очень ходко, газета
читалась то всему пароходу, в особенности в
машинной команде; убрали иконы, убрали портреты
Николашки II. Кроме того я снабжал команду
нелегальной литературой, агитировал,
пропагандировал; мы на нем проводили всей семьей
почти все свободное время. Веселое это было время.
То же было на «Одессе», но с «Ермаком» дело сов*
сем почти не вышло. Команда была военная и очень
боялась. Двоих-троих матросов мы затащили к себе
на квартиру, дали литературу; они обещали
наведаться, но никто больше не приходил. Наверное, мы
напали не на того, кого нужно. «Ермак» вскоре
ушел в Россию, так как его ремонт был невелик.
По России в это время катилась волна
черносотенных погромов. Самодержавие оправилось от
первого удара и переходило в наступление,
ликвидируя только что об'явленные «свободы». Мною
было устроено собрание для моряков в небольшом
доме 'при местной церкви в местечке, где стоял
в доке пароход. Беседовали о происходивших
в России событиях. Матросы относились очень
внимательно к тому, что писалось в газетах и
говорилось мною. На этом митинге мы помянули
вставанием убитого в Иваново-Вознесенске черной
сотней тов. Федора Афанасьева, ткача, с 'которым
мне приходилось работать в Петербурге. Это тот
самый Федор Афанасьев, который был
направлен в Москву к т. Брусневу.
III
После ухода этих пароходов мы затосковали
по родине и только дожидались, когда
исполнится Пятилетний срок пребывания в Англии для по-
153
лучения 'права на подачу заявления о желании
принять английское подданство, чтобы махнугь
потом обратно в Россию. Но этом;/ желанию не
удалось исполниться. В это время, т. е. после
1906 г., образовалась у нас ячейка
социал-демократической федерации Великобритании, а так как
я оказался самым оседлым членом в Ньюкестле, то
меня выбрали секретарем ячейки. Моя фамилия
и адреса печатались в ежедневном органе «Juctice»
(«Справедливость»)- Это послужило к тому, что я
познакомился и связался с членами латышской
с.-д. (партии. Произошло это таким образом.
Латышская социал-демократия налаживала
транспорт нелегальной литературы, а также и оружия
в Россию. Конечно, надо было обосноваться в
Ньюкестле или округе, откуда грузился на
пароход уголь и 'перевозился в русские порты —
Петербург, Ревель, Ригу, Либаву. Уголь грузился и
перевозился не только английскими пароходами,
но и русскими. На русских пароходах имелись
товарищи латыши, служившие в машинном
отделении пароходов; эти-то товарищи и занимались
перевозкой контрабанды.
Товарищ, которому было поручено это дело
наладить, решил, что надо действовать через
англичан, а лучшим способом было, конечно,
обратиться к секретарям ячеек. Приходит ко мне.
Договариваемся, чтобы складом заведывал
англичанин. Находим товарища англичанина. Снимаем
квартиру в деловой части города. Приходят
пароходы из Антверпена или Гамбурга, привозят
ящики с маузерами, браунингами и ружьями, с
амуницией, ящики с литературой. Ящики
распаковываются, груз перепаковывается в небольшие пакеты,
которые' можно нести в руках. Все это делалось
для того, чтобы, когда придет пароход, их можно
154
было бы легко доставить на судно, (приехав без
задержки в 'поездах* и трамваях. Перевоз
взрывчатых веществ воспрещался в пассажирских поездах.
А ведь мы возили патроны и ружейные и
пистолетные!
Кроме нашего центрального оклада имелись не.
большие склады в Сундерланде — портовом
городе, а также и Блайтее, тоже портовом городишке,
куда заходили грузиться углем пароходы. За
прибытием и отплытием пароходов следили по
газетам. Где находятся пароходы — мы всегда были в
курсе. Мы даже знали, когда нужный нам пароход
выходил из русского порта и куда направлялся.
В утренних и вечерних местных газетах
печатались списки всех пароходов, «прибывших в Тайн
и другие два порта, и где они пришвартовывались.
Тогда товарищ латыш ездил туда и устраивал все,
что нужно, или же к нему, т. е. в мою квартиру,
приходили товарищи с 'парохода и забирали то,
что им полагалось. Дело шло довольно ходко. Б
особенности в этом отношении выдавался один
пароход английской фирмы, под названием «Га-
торн», на котором вся команда кочегаров состояла
"из латышей; этот пароход забирал то 20—30
пудов груза. Для доставки такого количества
приходилось нанимать кареты и ехать к пристани, где
нас уже дожидались с лодкой.
В Ньюкестль все это оружие и амуницию
доставляли через транспортную контору, которая
получала груз на пристанях, доставляла в склад,
а то и ко 'мне на квартиру под настоящим
наименованием. Дело шло довольно хорошо.
Подозрений никаких. Но вот «произошла небольшая
оплошность — все дело пошло насмарку.
Случилось это таким образом: имелся товарищ-
англичанин в Сундерланде, у которого был не-
155
большой добавочный склад. Склад помещался в
комнате одного холостого парня, который жил
с родителями. Свою комнату он держал на зало-
ре. Родителей разбирало, конечно, любопытство.
Наконец отец подобрал ключ, произвел осмотр
комнаты и -нашел не то маузеры, не то браунинги,
не то амуницию, — хорошенько не помню.
Конечно, пошел и донес об этом в полицейский участок.
Там снарядили сыск- В довершение всего в это же
время на имя Того же товарища получается
письмо от нас. Это письмо вскрывают и в нем
находят почтовый перевод денег, как плату за услуги,
и записку, на которой по обычаю был поставлен
адрес и фамилия отправителя. Адрес был мой,
письмо же и- деньги посылал латыш Альфред
Нагель. По горячим следам агент сыскной полиции
направился к нам. Позвонил. Отпер дверь ему я,
спрашиваю, что ему надо.
— Альфреда Нагеля.
—• Его дома нет, он вышел минут двадцать
тому назад.
— Да ведь я вижу, что он сидит у вас в
комнате.
Я сразу догадался, что он не знает Альфреда
Нагеля и что тут что-то неладно, и захлопнул
дверь.
У меня действительно сидело двое русских —
одесситов, одного он действительно видел в окно,
сидящим в комнате. Они только-что окончили
мореходные классы в Одессе и приехали проходить
практику на заводе, где строилось машинное
оборудование ледокола «Ерма'к». Они эсерили.
Предупредил их, что могут и к ним заявиться с
обыском. Уговорились, что показывать на случай
ареста. В это время нашу квартиру оцепили сыщики
как с парадной улицы, так и с задворков. Теперь
156
предстояла задача предупредить Альфреда, чтобы
он не являлся домой, и если можно, то перевез бы
склад куда-нибудь в другое место. У нас же на
квартире кроме десятка маузеров и патронных
обойм' ничего не было. Патроны были забраны
перед приходом сыщика Альфредом и отвезены на
пароход, прибывший в Блайтс. Обоймы выбросить
некуда, спрятать — тоже. Пытаемся поговорить с
соседями. Соседи, хорошие знакомые, заметили,
что квартира наша оцеплена- Через заднюю
лестницу можно было переговорить. Предложили
помочь. Взяли маузеры, потом договорились, что
они предупредят Альфреда на вокзале. Его
хорошо знала их младшая дочь. Она со стариком
отцом пошла на вокзал и предупредила Альфреда.
Он стал спасать, что можно. Склад перевезли в
другое место. Но так как это заняло несколько
времени — дня два, то, конечно, полиция
дозналась, куда доставлялось оружие. Застали как раз
вывозимый со склада последний воз. «Замели»
всех, но англичанина, «владельца склада», и след
простыл. Его полиция не нашла. Привлечен был
к делу другой товарищ, который распоряжался
перевозкой.
Как я сказал, наша квартира была оцеплена.
Конечно, мы ожидали обыска. С обыском пришли
на другой день после восьми часов утра и ничего
подозрительного не нашли, кроме полного
чемодана обойм, который нужно было сплавить в реку,
но не удалось. Когда открывали чемодан, го
думали, что там взрывчатые вещества, но радостно
вздохнули, когда оказалось, что там такие
невинные вещи, ка'к обоймы.
Полиция раскопала всю нашу организацию.
Привлечены были люди в Глазго, Эдинбурге, Нью-
кестле на Тайне, Сундерланде. К суду были прив-
157
лечены только за ю, что хранили взрывчатые
вещества, не имея на то разрешения и не в
специально оборудованных для таких вещей
помещениях, долженствовавших находиться вне черты
города, или по крайней мере не среди населенных
домов. За это по закону налагался штраф и
конфискация взрывчатых веществ. По этому провалу
были изрядные судебные издержки и в общей
сложности дело обошлось латышской организации
в 300—400 фун. стерл. на одни судебные расходы.
Найденные патроны конфисковали, погрузили на
баржу, вывезли в море за три мили от берега и
потопили. Все же огнестрельное оружие было
возвращено обратно. Я погом ездил, собирал его
и посылал почтовыми посылками и багажом
в Лондон, кому именно — не помню. Конечно, не
все патроны были обнаружены, я их тоже
собирал и тоже переправил в Лондон. Я по делу не
был привлечен, но зато мое дело о принятии меня
в английское подданство с треском провалилось,
и 'моя поездка в Россию была отложена на очень
долгий срок.
Кроме нашей попытки поставить ввоз оружия
на широкую' ногу делались попытки и другими,
например, покупка целого парусника, нагрузка его
оружием и отправка его в Балтийское море. Эта
попытка тоже не удалась, как рассказывал нам
сам капитан этого судна Джон Траутман
(некоторые называют его Страюутманом). У него была
целая команда из товарищей. Парусник «Джон
Графтон» * был нагружен, благополучно прибыл к
указанным в маршруте портам, но там ничего не
было подготовлено для приемки, груза. Кроме того
судно было сопровождаемо какими-то судами,
которые не допускали, чтобы оно скрывалось из их
поля зрения. Видя, что предстоит полная неудача,
158
капитан решился посадить судно на подводный
камень в финских шхерах, взорвать его и всей
команде скрыться на лодках в ближайший порт
Швеции. Судно было посажено на камень, и
команда снялась на лодках и благополучно
прибыла в Швецию, а оттуда направилась в такое место,
где можно было поступить на морские пароходы.
Джон Траутман плавал на английских судах
помощником капитана, и когда «пришвартовался»,
то приезжал к нам побывать. Он несколько раз
лежал в больнице. Во время империалистической
войны он нам «писал из Копенгагена, но потом о
нем не стало ни слуху, ни духу.
Во время морских перевозок нелегальщины
пароходы, на которых имелись товарищи латыши в
составе команд, на обратном пути забирали с
собой «смертников» — «лесных братьев» из
Прибалтики. Тот же самый пароход «Гаторн», который
забирал от нас много груза, много привозил и
«смертников». Помню, раз привез он около
десяти человек. Договорились, что будем принимать
тех, которые привезут с собой партийную явку,—
просто потому, что» наш адрес стал уже очень
известен и им мог воспользоваться кто-нибудь из
непартийных. Прибывающих из России
товарищей «смертников», «лесных братьев» надо было
пристраивать на работу. Кроме как матросом
работы достать было нельзя, и то нужно было
делать каждый раз со своего рода взяткой.
Дело заключалось вот в чем. В портовых
городах Англии имеются такие дома, нечто вроде
гостиниц, в которых принимают «на хлеба»
матросов по определенной плате-таксе. Есть такие
дома, которые принимают только иностранцев, но у
такого иностранца должно быть какое-нибудь
имущество—вещи. А у «смертников»—как у турец-
159
кого святого: трубка да уголек. Приходилось
сооружать «вещевой мешок» из всякого барахла —
старья, которое мы добывали у англичан, старье
клали в мешок и с этим «кладом» товарищ
поступал в гостиницу (борди'нг-тауз), и конечно
содержатель бординг-гауза спроваживал его как
можно скорей на пароход. Поступившему
выписывали аванс, этот аванс мог быть реализован
только после того, как судно отчалило от берега
и пробыло в море больше одних или двух суток.
Конечно, эта сумма поступала в карман
содержателя бординг-гауза. Этим он «кормился». А если
«смертник» или кто-либо другой сбегал, то
вещевой мешок оставался также содержателю — это
были его «убытки»! Так вот через таких-то
содержателей домов мы и переотправляли смертников
в Америку. Прибыв туда, они «смывались» с
парохода, а «вещевой мешок» .поступал в
распоряжение оставшейся команды, и она его делила. Это
было ее «'поживой». Таков был обычай.
Во время разыгравшейся реакции после 1905 г.
царским 'самодержавием был (произведен целый
ряд еврейских погромов. Евреи-беженцы
прибывали в Англию в больших количествах. Газеты
были полны описаниями этих погромов. Наконец,
местные либералы и радикалы решили выразить
общественное порицание русскому самодержавию.
Такие порицания русскому самодержавию
никакого вреда не приносили, но за то либералы
выигрывали в глазах мелких буржуа, а главным образом
успокаивали свою совесть- Собрались устроить
«демонстрацию». Не бойтесь! Английское слово
«демонстрация» совсем не означает шествия по
улицам со знаменами, пением и т. п., а просто
самый простой митинг-собрание в закрытом
помещении без взимания платы. Написали небольшой
160
текстик, поместили его в виде об'явления-при-
глашения. Наметили очень красочного
председателя — Томаса Берта, пожилого, бывшего углекопа,
члена парламента от района, в котором
большинство населения были углекопы. Сам Томас Берт
жил в городе, так как он в то же время был
и секретарем или председателем Нортумберланд-
ското союза углекопов. За это он получал плату
от союза, а парламентские его обязанности были
почетными и за них платы не полагалось.
Политика была делом почетным и дорогим, и
потому по плечу только получавшим «прибавочную
стоимость» всех видов. Углекопы должны были
платить за свою политику. И платили и были
довольны либеральной партией. Томас Берт был
либерал! Докладчик кроме либеральной размазни
ничего не сказал. После доклада—вопросы, а
потом резолюция. Беру слово из публики. Начинаю
говорить. Начинаю с того, что оратор описал
события, как они изложены в прессе, но не вскрыл
того, кто главный защитник и попуститель этих
погромов, какая цель этих погромов и кому они
нужны. Русскому правительству нужны эти
погромы так же, как нужна резня между буддистами и
магометанами в Индии английскому правительству.
— Ваше время истекает! К делу! — замечает
председатель.
— Мне немного осталось сказать, я сейчас
перейду к делу. Что вы говорите в вашей
резолюции? Да ничего! Ни одного конкретного
предложения. Я предлагаю вот что. Не к русскому
правительству вы должны обращаться, а к самим
евреям, которых должны звать на борьбу с русским
правительством, призывая к организованному и
вооруженному отпору, и всю вину за эт'и погромы
возложить на владельцев денежного мешка—лор-
11
161
дов Ротшильдов. Разве не они снабдили русское
самодержавие деньгами, эти богачи-евреи? Одной
рукой они дают русскому правительству деньги
в рост, а другой дают деньги на переселение
евреев — они ведь так дешево работают. А ведь
дешевый труд — это цель всех капиталистов. Бороться
с капиталистами зовите евреев, а не плакать!
Так как никто не высказался или не
поддержал моего предложения, то оно, конечно, по
английскому обычаю, отпало. Пока я говорил,
чувствовалось, что публика не ожидала того, что
слышала. Ко мне стали подходить некоторые из
публики, выражая свое сочувствие. Были среди
них и евреи, но не рабочие; рабочих на этом
митинге не было.
IV
Все отписываемое мною происходило до V с'ез-
да нашей партии. Этот с'езд нашумел на всю
Европу. Его перегоняли из страны в страну. Из
Стокгольма его выпроводили просто потому, что не
хотели иметь неприятностей с русским
самодержавием, которое, наверное, чем-нибудь пригрозило
Швеции за IV с'езд нашей партии, происходивший
в столице Швеции. С'езд перебрался в
Копенгаген —- столицу Дании, но туда его 'просто не
пустили, и делегатам пришлось ехать в Англию. В
Англию их пустили и через (посредство
английских соц.-демократов было найдено помещение
для заседаний и помещение для общежитий. Место
заседаний было в сектантской церкви Brotherhood
Church.
На этом с'езде я был в качестве гостя. На с'езде
я встретил двух знакомых для меня товарищей:
Владимира Ильича Ульянова-Ленина и Скляренко.
162
По сравнению с тем, как я знал Владимира
Ильича раньше, в Питере, он мало изменился.
Немножко более возмужал. Да за 14 лет мы все
возмужали немного. Стал более солидным, и взгляд его
стал более проницательным. Вел он себя очень
просто, со всеми разговаривал, кто к нему
обращался, никакого высокомерия по отношению к
другим не проявлял. Одним словом, по наружно*-
сти никак не походил на вождя. В нем ничего не
было напускного, высокомерного, всего того, что
сразу бросалось в глаза <в некоторых других,
например, Макдюналъде, Гайндмане, Троцком.
Владимир Ильич познакомил меня с некоторыми
рабочими делегатами, гозоря им, что «вот он
сумеет вам рассказать об английском рабочем
движении». Я к этому времени действительно кое-что
изучил на (практике насчет английского
тред-юнионистского рабочего движения. Но так как
главный интерес всего с'езда был сосредоточен на
борьбе с меньшевиками, то мое желание осветить
перед русскими рабочими истинное положение
движения в Англии не удалось. Все делегаты в
свободное от заседаний время кидались на
фракционные собрания. Мне не удалось побывать ни
на одном из них.
С'езд приветствовал Рамзей Макдональд от
имени «Независимой рабочей партии». Речь была
надуманной, пышной, неискренней—так и
сквозило, что «чем скорее вы отсюда уберетесь, тем
лучше». По его понятиям, русские революционеры—
невозможный народ, в особенности большевики;
Свою ненависть к большевикам он изливал й
органе «Независимой рабочей партии» в 1918—21 гг.,
где заявлял, что готов скорее разговаривать с
самым отчаянным консерватором, чем с
большевиками, Дальнейшая его карьера воочию столкнула
11*
161
его с большевиками, и обнаружила его настоящее
лицо, убежденного противника советской России.
Делегаты-латыши прибывали на с'езд в
бункерах пароходов и после приведения себя в
человеческий вид отправлялись в Лондон. После
окончания с'езда приходилось делегатов отправлять
обратно в Россию. Помню, таким образом был
переправлен обратно в Россию т. Ленцман (бывш. нач.
.Ленинградского порта), которого мы нарядили
настоящим углекопом, даже штанины его брюк
пониже колен перевязали веревочкой, а на шею
повязали платочек, как то делают углекопы, идя на
работу. Не -помню, он ли, или кто другой из
делегатов, развивал мысль, что русская революция
скоро наступит: после трех-четырех смен
рекрутских наборов, т. е. к 1916 г. или 1919 г. русская
армия будет настолько пропитана недовольством
против самодержавия, что уже не будет
представлять для него надежной защиты. Его
предвидение оказалось не особенно далеким от истины,
только он не ожидал, что непосредственной
причиной революции 1917 г. будет неудачная
империалистическая война, поражение на фронтах, как
поражение на манчжурских полях вызвало или
ускорило события 1906 г.
С пароходами к нам прибывали не одни
«лесные братья», но и другие — члены боевых
организаций, экспроприаторы. Приходилось с ними
беседовать по разным вопросам партийной
деятельности. Должен признаться, что умственное
развитие большинства из них было очень низкое.
Конечно, были товарищи, которые задачи боевых
дружин ставили на очень высокую и
принципиальную основу, но таких было немного. Пятый с'езд
партии признал экспроприации «не партийными»
актами, ничего общего с партией не имеющими.
164
После этого количество экспроприации стало
спадать и они почти совершенно прекратились.
Отголоском увлечения экспроприациями можно
считать три случая экспроприации, произведенных в
Англии: в Шотландии над кассиром какой-то
фирмы, «везшим зар/плату, аналогичный случай над
кассиром в Лондоне и третий тоже в Лондоне.
Последняя экспроприация была в ювелирном
магазине. Она нашумела на всю Англию, так как
экспроприаторы забаррикадировались в квартире и
отстреливались, и для их поимки пришлось
вызвать роту солдат. Их форменным образом
осаждали, причем в осаде принимал участие Уин'сток
Черчилль, .которого чуть-чуть не ухлопали пулей.
Наконец, дом, в котором они
забаррикадировались, подожгли и их выкурили. Ж'ивьем ни одного
экспроприатора взять не пришлось, так что и
суда не над кем было производить.
Вторая дума была разогнана в то время,
«когда заседал V С'езд РСДРП. Избирательный закон
был изменен. Третья дума, избранная на
основании этого закона, была реакционной.
Либеральное движение или увлечение либерализмом
отцвело, не успевши расцвести, так как классовые
интересы либеральной крупной и мелкой
буржуазии столкнулись с интересами пролетариата.
Либералы переметнулись под крылышко
самодержавия, чтобы спасти то, что можно было спасти.
Самодержавию это только и нужно было, и оно
начало наводить «порядок». Доброжелательная:
интеллигенция отпрянула от рабочих и уже ими
больше не увлекалась, — оказалось, что с огнем
опасно играть, свой отход она обосновывала
разными теориями... Партии, в лице большевиков,
пришлось бороться на два фронта. Эта борьба
происходила та'кже и в Англии, где имелись груп-
16S
пы латышской с.-д., например, в Денди,
Эдинбурге, Хартлепуле и других местах. Одно время
приезжал к нам по этому поводу товарищ Шмидт,
посещавший эти группы.
После провала мы решили переменить
местожительство, перебраться в другой район, где нас
не знают, но который был бы легко доступен.
Таким местом мы выбрали район устья реки Тайны,
в получасе езды от Ньюкестля. Товарищи,
приезжавшие к нам по различным делам, находили
нас без труда. На ж.-д. станции нас знали, как
русских, и поэтому, если кто приезжал с адресом, но
не умел говорить по-английски, того носильщики
приводили прямо к нам на квартиру, безразлично,
было ли это днем или ночью. Таким образом к
нам доставлялась и нелегальная латышская с.-д.
газета, за которой заходили товарищи латыши,
случайно заезжавшие или приходившие в наш
район. Приезжали также товарищи, бежавшие из
Сибири, которых >мы переправляли в Америку или
Австралию, или же устраивали здесь на работу.
Были такие местд или заводы, где работали
только по крайней необходимости, только до того
времени, пока немного не поправлялись. Такими
заводами были химические, цинковые, свинцовых
белил. Там можно было найти место почти
всегда и туда брали иностранцев, даже не знавших
английского языка. Кое-кого приходилось или
удавалось пристраивать и на шахтах, но это
случалось очень редко и только там, где имелись уже
свои осевшие рабочие. Больше всего было,
конечно, матросов. Все они жили по бординг-гаузам. К
этому времени, т. е. после 1905 г., образовалось
несколько. таких бординг-гаузов, содержателями
которых были или латыши, или русские. В это
время пристроить или устроить на работу было
166
куда легче, чем вначале. Квалифицированных
рабочих, приезжавших к нам, было раз-два и
обчелся. Слесарь т. Яков Берзин, отбывший 4 года
каторги в центральной тюрьме в Риге, бежавший
из Сибири, попавший в Бельгию, а потом
перебравшийся в Англию, работал на
судостроительной верфи в качестве чернорабочего, а потом
слесарем. Он организовывал моряков-латышей. Во
время империалистической войны, когда между
английским и русским правительствами велись
переговоры о том, чтобы подданные этих государств
привлекались к военной службе в той стране, в
которой они проживают, многие латыши
эмигрировали в Америку. Туда же направился и, т. Яков
Берзин.
Другим товарищем был Эрнст Козловский,
который сейчас находится в Москве, член ВКП(б).
Он приехал к нам из Либавы в 1907 г. по
партийной явке и начал работать в дамской
портняжной, где был закройщиком. Он состоял членом
ячейки С.-Д. Ф., секретарем которой был тогда я.
Наступили ленские события. Русский
пролетариат показал, что он еще жив и готов бороться.
Но условия борьбы тоже изменились. У партии
была легальная пресса, имелась думская фракция,
легальные опорные организации больничных касс,
подпольная организация. Рабочие отдохнули и
шли в наступление. Чувствовалось, что наступают
решительные схватки с русским самодержавием.
V
Дальнейшее развитие революционного
движения было прервано об'явлением
империалистической войны. Все очи устремились на германскую
соц.-демократию. Поступит ли она как
революционная партия, или станет на защиту капиталисти-
167
ческого отечества? В самую ответственнейшую
минуту крупнейшая организация II Интернационала
склонила свое знамя и вотировала военные
кредиты' Этому не хотелось верить. А не обманывает
ли капиталистическая пресса, чтобы создать
подходящее настроение у себя? Не может быть,
чтобы соц.-демократия вотировала кредиты для
избиения друг друга! Но невозможное оказалось
возможным для партий II Интернационала.
Начался развал II Интернационала. Лишь небольшая
частичка его держалась за лозунги: «ни копейки
на войну», «пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
Мы ходили, как очумелые: факты были налицо.
Что за причина этому? Как об'яснить такой
поворот? Началась переоценка ценностей. Нужно
было принять определенное решение. Взвесив все
«про» и «контра», пришли к заключению, что ни
одна из воюющих стран не. лучше другой. Все они
сражаются за капиталистические интересы, но
рабочему классу нечего защищать одних
капиталистов и сражаться против других- Рабочие должны
быть против войны.
Началась шовинистическая вакханалия. Меня
рассчитали с завода, на котором я работал 13 лет,
просто потому, что я немецкой национальности.
Поступил на другой завод,— оттуда с
полицейскими вывели. И все это несмотря на то, что я уже
принял английское подданство. Наконец, после
того, как я получил справку от русского консула, что
я родился в России, прожил в России до 1911 г.,
в Германии никогда не был, на что имеются у меня
документы, меня оставили в покое, и я поступил
на машиностроительный завод и верфь, где
строили суда, впоследствии ледоколы для военных
нужд русского самодержавия. После потопления
немецкой подводной лодкой английского океан-
168
ского судна «Лузитания» наступило настоящее
мракобесие. Меня спасло только то, что я
сошелся с командой русского судна «Колгуев».
Старший машинист или механик был архантелец
Алферов, а второй механик — один из тех эсеров,
что сидели у меня, когда случился провал с
перевозкой оружия, — Матусевич. Работая на
этом заводе, я был застрахован от
шовинистических выпадов — я был «союзником».
К своему стыду должен здесь сказать, что
самой от'явленной шовинисткой оказалась не
консервативная газета, не либеральная, а так
называемая «рабочая» газета, издаваемая комитетом
рабочего представительства,—«Daily Citizen»
официальный орган рабочей партии. Вот воистину
можно было сказать, что рыба тухнет с головы.
Ей надо было выслужиться перед своим
хозяином— кошельком, одолжившим деньги на ее
основание. В Англии все газеты, даже будет
правильнее сказать, что вся периодическая печать,
существует не на подписку или от продажи, а насчет
об'явлений, которые в ежедневной крупной
газете занимают больше места, чем действительный
текст газетных сообщений и информации. Чтобы
достигнуть такого количества об'явлений, надо
иметь большой тираж, а его у «Daily Citizen» как
раз и не было. Но несмотря на этот
ультрашовинизм и на то, что (редактором газеты был
приглашен один из редакторов твердолобой газеты
«Daily Mail», ей скоро пришлось прекратить свое
существование-
С начала войны я русских газет не читал, а
команда «Колгуева» привезла их целую кучу,
месяца за полтора, как раз за тот период, когда
русские войска были вытеснены из Пруссии. В
английских газетах этого не описывали. О том, что
163
немцы взяли Варшаву, не было ни слова.
Только много времени спустя об этом было
напечатано как-то вскользь в английской прессе. Эти два
разновременных сообщения я приводил в пример
англичанам, говоря, что и их тоже надувают,
подтасовывают события. Мы начали читать русские
газеты в обратном порядке и несмотря на то, что
эти газеты были «подцензурные», пришли к
заключению, что поражение русских войск
неминуемо. Все идет к катастрофе — как на «поле брани»,
так и на продовольственном1 фронте и что со дня
на день можно ожидать волнений в России, а
отсюда неибежной революции.
Было это в 1915 г. В 1915—1917 годах на
заводе, где я работал строились ледоколы «До-
брыня Никитич», «Кузьма Минин», «Князь
Пожарский», «Илья Муромец», а рядом, на другой
верфи, строились ледоколы «Святогор» (теперь
«Красин») и «Александр Невский» (теперь «Ленин»).
В связи с этим русских на этих заводах стало
много, а у нас как раз не было литературы, и
неоткуда ее было получить — приходилось работать
устно. Первые 'команды, приезжавшие за
ледоколами, были еще довольно хорошие, как, например,
на «Добрыне» и «Илье». В большинстве —
пролетарский состав. А с остальными приходили
каждый раз все маркой ниже и ниже, тюд конец
такие, с которыми никаких разоговоров вести было
нельзя, в особенности перед Февральской
революцией и во время керенщины.
Темой разговоров на всех судах после
Октябрьской революции был, конечно, вопрос о
«советах» и о «большевиках». В начале интервенции
за советы высказывались немногие, но к концу ее
среди низшего состава 'команд советы завоевали
определенное большинство, но это скрывалось,
170
чтобы не попасть на учет у начальства, которое
могло донести по (приходе в Архангельск.
Некоторые из тогдашних моих знакомых с ледоколов
«Канада», «Русанов» и «Илья Муромец» после
отхода Миллера и с приходом большевиков в
Архангельск вступили в ВКП'(б) и сейчас состоят
членами партии: тт. Велик, Лгалов и Эндик, Шмидт с
«Колгуева».
Теперь о команде ледокола «Святогор» и
ледокола № 9. Команда на «Святогор» была прислана
военно-флотская, со всеми атрибутами
старорежимной выправки. Жили они сначала в г. Ньюке-
стле, а затем перешли жить на самый ледокол.
Завязалось знакомство. Стали ходить к нам, а я к
ним. В это время в английских газетах появилось
сообщение о Февральской революции. Команда,
конечно, узнала об этом и ожидала, что им
должно быть об этом официально об'явлено.
Администрация все тянула с об'явлением. Мы как раз
в то время выписывали из Парижа русскую
ежедневную революционную газету левого
направления. Она меняла несколько раз свои заглавия.
Из этой газеты мы узнали а Циммервальде, о
Кинтале. Несколько раз газета приходила только
с одним заглавием остальные страницы белые —
цензура все выкинула. Такой номер пришел как
раз о Кинтале или Циммервальде. Эту газету мы
давали читать на ледоколы «Святогор» и № 9.
В газете был напечатан также примерный устав
судового комитета. Матросы горели желанием все
ввести революционным путем, не дожидаясь
официального сообщения. Наконец, начальство об
этом брожении узнало и, чтобы предупредить что-
либо худшее для себя, об'явило о революции, не
о свержении царя, а\ об его отказе от престола и
переходе власти в руки Гос. Думы. Говорилось
171
одно, а людьми понималось другое. Матросы
сейчас же осуществили все реформы. Конечно были
горячие головы, которые говорили, что все
начальство надо перевешать или утопить. Среди
средних и низших чинов команды все знаки
отличия были сорваны, офицеры же демонстративно
носили их, раздражая этим команду. Офицерам
никто не козырял. Работа выполнялась по
распоряжению выборных лиц. Все время атмосфера на
судне была накалена. Нам все время приходилось
уговаривать матросов не совершать никаких
эксцессов над офицерами, так как «они, может
быть, этого добиваются, чтобы расправиться с
вами по военным законам Англии. Если же вы
хотите с ними расправиться, то самое лучшее
довести судно в Архангельск, а там офицеров отдать
в руки революционного суда». Так они и сделали.
Для успокоения умов из Архангельска приехал
ка'кой-то адмирал, старик. Принял командование
судном и отвел его в Архангельск. Настроение
матросов было напряженное, потому что кроме
тех трений, которые у них с начальством были во
время неурядиц и испытания разных судовых
механизмов, прибавилось и то, что с судном не
все ладно и не все в порядке. Хуже того,
обнаружилось, что судно не слушается во время бури
руля. Кто виноват?
— Нас хотят живьем отдать в руки немецких
подводных лодок или плавающих мин,—говорила
команда— Всему этому вина — офицерье. Оно
стакнулось с англичанами. Долой их!..
Усиленно готовились к отплытию,
приготовляли на судне все, что может держаться на воде,
сплачивали плоты из пустых бочек, приготовили
спасательные костюмы и пр., все что могло
помочь спастись во время гибели судна от пловучей
172
мины. В конце-концов судно ушло из порта и
благополучно прибыло в Архангельск, как мне потом
сообщили с ледокольного судна «Русанова». Все
офицеры были преданы суду.
Со времени интервенции на завод и в док
стали приходить русские пароходы и ледоколы на
ремонт. На некоторых из этих полуледоколов и
ледоколов имели у нас уже знакомые, а если нет,
то завести знакомство было для меня очень
удобно: я работал все время в ночную смену, и .потому
команды были свободны от работы, на судне
было тихо, а отлучался из мастерской я под
благовидным предлогом. Чаще всего, помнится,
приходили чиниться «Канада», «Русанов», «Князь
Пожарский» и «Илья Муромец», был раза два
«Колгуев». В начале интервенции на этих судах у
начальства пароходов настроение было в шользу
интервенции, и среди команд 'почти то же самое. Но
с ходом интервенции, когда при англичанах
вернулись все старые порядки, мнение у команд
стало меняться и к концу стало определенно
враждебным интервенции.
Если во время плавания судна кто-либо из
команды? обвинялся в большевизме или нелестно
высказывался об интервенции, то такого на
английский берег не -пускали, и на судно ставилась
английская стража, которая впускала и
выпускала всех, кроме него- Русской литературы у нас
никакой не было, приходилось командам
рассказывать про успехи и поражения большевиков на
фронтах из английских газет и английской
коммунистической литературы, из брошюр и листовок,
издаваемых комитетом «Руки прочь от России».
Команда ло нашим предложениям собирала
деньги на издание брошюр против интервенции, и
мы их посылали названному комитету, а также в
173
образовавшуюся тогда недавно от слияния двух
организаций (Британской социалистической
партии и Социалистической рабочей партии)
коммунистическую партию Великобритании.
Последние пароходы-ледоколы, нагруженные
боевыми припасами для интервентов, отбыли ил
Тайна в декабре 1919 г. Это были «Канада»,
«Князь Пожарский» и полуледокол «Дежнев».
После того, как англичане принуждены были
очистить север, всякая связь или общение с
людьми из России прекратились, не считая разве того,
что изредка просачивались к нам русские газеуы,
как «Экономическая жизнь», «Известия» и совсем
редко «Правда». Иногда попадались и переводные
брошюры на английском языке, например «Работа
советов» или «Власть советов», «Детсткая
болезнь левизны»... В 1919 г. или в начале 1920 г.
мною было подано заявление о получении
заграничного паспорта на выезд из пределов Англии и
одновременно с получением паспорта
относительно виз для транзита через Эстонию, Латвию или
Финляндию. Всюду отказ. После нескольких
попыток эстонский консул сообщил, что если будет
разрешение или письмо от торгпреда СССР, то
можно будет получить транзитную визу. Наконец,
т. Красиным была написана записка о том, что
в'езд в пределы РСФСР мне с семьей будет
разрешен. После этого эстонское правительство
выдало мне транзитные визы. В конце апреля 1921 г. я
выехал из Англии и в начале мая прибыл через
Ревель в Москву. Товарищи англичане отправили
со мною красную ленту с поручением возложить
ее на могилы жертв революции на Марсовом
поле в Ленинграде.
В Москве стал завязывать знакомства, и
первым, кого встретил, был т. Эрнст Козловский, ко-
174
торый, как смертник, прибыл к нам в Ньюкестль
иа Либавы с партийной явкой. Он вернулся из
Америки, а жена его, Козловская, была выслана из
Англии за распространение антивоенных
прокламаций. Кажется, она была присуждена, 'кроме
высылки, также к отсидке. Защитником ее пред
английским судом был т. Я. И. Ковалевский,
который специально приезжал из Лондона в
Ньюкестль. Через некоторое время отыскались и
старые товарищи: В. А. Шелгунов, А. А. Беляков,
Г. М. Кржижановский, М. С. Ольминский, К. М.
Норинский и другие
С тов. В. И. Лениным мне не пришлось лично
свидеться, хотя я его видел и слушал (но слышал
очень плохо), когда он делал доклад на III
конгрессе Коминтерна.
В дальнейшем изложу свои впечатления об
Англии, «рабочей» Англии и о том, какое участие я
принимал в местной общественной жизни.
175
«В АНГЛИИ
I
В ссылке нам довелось прочесть «Историю
трэд-юнионизма в Англии» Сиднея и Беатрисы
Вэбб на немецком языке, а потом это же
сочинение в переводе на русский язык, сделанном,
кажется, Владимиром Ильичем *. Кроме того мы
читали Зомбарта и кой-каких других авторов,
описывавших рабочие союзы Англии, и у нас
сложилось впечатление об английском рабочем, как
человеке с культурными запросами и привычками,
предусмотрительном, стойком и упорном в
борьбе, настойчивом в своих требованиях и т. д. Одним
словом, это образец, с которого надо брать
пример и которому надо подражать. Когда уже
настроился ум на Англию, то конечно, читалось все,
что попадалось под руку. А попадало под руку,
не то, что нужно было. Нужно же было
прочесть Фр. Энгельса «Положение рабочего класса
в Англии», но такой книги в русских библиотеках
еще не было. Писал Дионео в «Русских
ведомостях» об английском рабочем, страшно идеализи-
* В. И. Ленин перевел на русский язык «Теорию и
практику трэд-юнионизиа», а не «Иаорию». — Ред.
176
руя его. Конечно, чувствовали, что не все то
золото, что блестит, есть и теневые стороны, но ведь
о них говорить неприятно, так как человек хочет
быть и в действительности является оптимистом.
Без порядочного оптимизма жить было бы
трудно.
Когда встретились с Сашей Хозецким в
Варшаве, и я стал высказываться об Англии и
английских рабочих, то он меня просто оборвал.
— Где вы такой чепухи набрались? Кто это вам
сказал? Ах, прочитали, да вычитали! Ну, это
оставьте про себя. Жизнь-то другая. Приедем —
увидите. Хорошо еще, что едете не в Лондон, а
то там еще горше было бы.
Думал, что у него горечь осталась, и он тоже
немного загибает только в обратную сторону-
Мы высадились в одном из английских
портовых городов — Гримзби —- в доке.
Док—закоптелый, угрюмый; берег—сплошная сеть
жел.-дорожных путей, заставленных двухосными открытыми
ящиками-кузовами на колесах, док же заставлен
судами всех видов, одни из них грузятся, другие
выгружаются; слышны только скрип и пыхтенье
паровых пароходных лебедок, вытаскивающих из
нутра товары и тут же опускающих их в вагоны;
нагрузив в меру, их покрывают брезентом,
укрепляют, завязывают — и вагон готов к отправке.
Паровозов не видно; их заменяет лошадь-битюг,
дрессированная или лучше привыкшая к
исполнению своих обязанностей, без крика, без
понукания, без мата. Работает четко. Вагон нагружен,
увязан, лошадь стоит, ушами прядет. Рабочий, не
говоря ни слова, берет постромки, накидывает на
крюк вагона; лошадь натягивает, становится вло-
зицию, сдает туловище назад и, раскачнувшись,
трогает вагон с места. Ускоряет постепенно шаг,
12
171
доходит до определенного пункта, сворачиваег с
ж.-д. колеи и останавливается; рабочий в это
время должен успеть снять постромки с крюка и
накинуть лошади на спину. Почувствовав, что
постромки прицеплены на место, она
поворачивается, идет обратно на прежнее место и становится в
выжидательную позицию до следующего вагона,
и так дальше. Залюбовался на лошадь—по ширине
кости не видал таких в России. Ишь, какая умная
скотина' Наверное и рабочие умные. Посмотрели
немного на город—настоящий торговый
английский город. Грязный, но не невылазной грязью,
как у нас понимают, а скорее невымытый,
закоптелый от постоянного 'присутствия
угольного дыма и копоти. Каждая квартира отапливается
углем, сажа летит хлопьями, и потому все города
закопчены. Там жителей летом не увидишь в
летнем белом костюме, в особенности мужчин.
Ребятишки за тобой будут бегать, как за
сумасшедшим.
Сели в поезд. Вагоны третьего класса с
мягкими сиденьями, разделенные на купе,
причем двери для входа и выхода в купе имеются с
обеих сторон, так что выходить можно с любой
стороны в зависимости от того, с какой стороны
станционная платформа. Вагоны наполняются и
опоражниваются очень быстро, вроде того, что
пока успеешь открыть и закрыть дверь. Красота.
Такое устройство способствует быстрому
(передвижению рабочих с работы на работу. На поездной
состав в 10—12 вагонов один кондуктор — он же
и обер-кондуктор и вожатый — помещается в
конце лоезда; ни он, ни паровоз не дают
свистков; обер-кондуктор помашет ручным зеленым
флажком, машинист спрячет свою голову в
будку, и поезд трогается, а пока поезд набирает
178
ходу, носильщик, он же билетер, закрывает двери
купе и1 вас катят дальше. Так- мы проехали, (почти
молча, всю дорогу от Гримзби до Нькжестля. На
нас все обращали внимание — уж больно мы
были непохожи на тот народ, который с
нами ехал, или который мы видели на остановках.
Может быть, это нам казалось? Нет, <по внешнему
виду и одеянию мы действительно были не
похожи! на англичан. Поэтому было желание1 как
можно скорей перерядиться- Саша Хозецкий, тот уже
походил на них.
Приехали. Остановились у англичан —
знакомых Хозецкого. Были они рабочими. Старшие
члены семьи были социалистами — просто
социалистами, без всяких других прибавок. Так как их
умственное развитие было выше, чем у других,
а отсюда и потребности стали тоже шириться, то,
естественно, они из кожи лезли, чтоб переменить
свою профессию чернорабочего, на более
благородную, подняться в мелкобуржуазный слой —
стать коммивояжером, агентом, только бы
избавиться от вставания в пять часов, или в половине
пятого утра, чтоб поспеть на работу, и от всех
других прелестей фабрично-заводской жизни.
Снять с себя спецодежду, стать непохожим по
внешности на рабочего, являлось общей мечтой
всех «социалистов», с которыми нам /приходилось
встречаться в Англии. Это одна сторона дела. А
другая та, что агентура, коммивояжерство, участие
в каком-нибудь коллективном, артельном
'предприятии, казалось, создавало положение, при котором
можно более свободно располагать собою в смысле
распространения учения социализма, меньше
угрожала опасность лопасть под бойкот, лишиться
возможности получить работу на заводе или в ином
месте.
12*
179
Наконец, усилиями наших товарищей
англичан, — а без них было бы очень туго получить
работу, — я поступил чернорабочим на
строительство рабочих жилых домов через
немца-каменотеса, работавшего у строительного предпринимателя.
После некоторого времени мы, что называется,
укрепились и бросили все четыре я'корл— кроме
непосредственного удовлетворения запросов
желудка, можно было заняться и духовными
нуждами. Выучиться чужому языку — это не «фунт
изюму»- Стараемся всеми способами ускорить это
дело. Ходим куда только можно, ходим и на
воскресные регулярные утренние митинги
пропаганды, по небережной реки Тайн и на вечерние, на
площади против городской ратуши. Покупаем
листовки, популярные брошюры, но голова вмещает
только определенное количество материала.
Многое для нас было ново, одно казалось очень
полезным, желательным, другое — никуда негодным,
конечно, тут же подводились итоги тому, что
нами было прочтено об Англии в русских книгах и
что. мы увидели в действительности. Все
воспринималось остро, кипело, переваривалось и
выливалось в письмах товарищам в Саратов. А оттуда
получали ответы, что мы все преувеличиваем, не
понимаем, мы еще не знаем Англии. Да оно и
понятно, мы ведь жили и вращались среди
рабочей Англии, какой она есть, — неприкрашенной,
действительной рабочей Англии.
То, что 'мною -сказано о Гримзби и его доках,
можно сказать почти и обо всех городах Англии.
Они копчены и прокопчены до неузнаваемости
первоначальной окраски. Дома большею частью
двухэтажные, стоят вплотную друг к другу,
образуя оплошную стену в целый квартал
одинаковой архитектуры и вида. Вход в квартиры прямо
180
с улицы, как с передней стороны, так и с задвор-
ков. Двери расположены или попарно рядом, или
по четыре; над каждой дверью отдельный номер.
Есть улицы, в которых номера доходят до тысячи
и больше. Значит, улица вмещает столько-то трех-
четырехкомнатных квартир. Улицы узкие — такие
же, как в Москве, но не кривые, мощеные,
закопченные, и потому кажутся грязными. Больше
всего вас поражает обилие детей на улице — тоже
грязные, закоптелые, оборванные, рахитичные,
босые; играют прямо на мостовой, на тротуарах;
внутренних больших дворов нет, а только маленькие
дворики для каждой квартиры, на таком дворике
повернуться негде, он—скорей место для домашних
служб и проход и выход на задворки. Побегать-то
ребятишкам и негде. В квартире тоже не
интересно ребятишкам быть—'комнат, в которых
можно играть, всего одна, да и она занята
домашней утварью. Отсюда их стремление на улицу, в
особенности после окончания школьных занятий.
3 особенности бросается в глаза при выходе с
вокзала изобилие ребятишек. Ребятишки
продают газеты, спички, папиросы, раздают об'явле-
ния, листовки. Все они! без обуви, босые, в
потертых штанах, из которых торчит конец рубашки, а
то проглядывает грязное тело, — и обязательно в
гуттаперчевом воротничке. А то, где же была бы
цивилизация! Гуттаперчевые воротнички все
ребятишки носят. Воистину без порток, а в шляпе Г
Газет же в Англии выходит очень много и
обязательно три раза в день, а то и четыре и больше.
Потому ребятишкам заработок весь день, и они
бегают и продают все, что имеет большой спрос.
Нам казалось, что мы попали в какой-то
заколдованный круг ребячьей суеты, беготни и криков.
Как это так, что в богатой стране имеется
181
такая голытьба? Голытьба в центре города, она же
и на окраинах, близких к заводам и фабрикам, где
ютятся низкооплачиваемые категории рабочих.
Кто может позволить себе роскошь —
лишний расход на трамвай, на железнодорожный
билет, тот удаляется на окраины города. На
окраинах и за городом живут только
квалифицированные рабочие и служащие. Там и улицы не так
закопчены и около домов имеется зелень и цветы;
хотя архитектура тоже более или менее
однообразная, но уже не на всю длину улицы, а только
на один или два квартала, после чего немного
видоизменяется. Загородные постройки отличаются
от городских своим видом и расположением. Тут
стараются подделаться под индивидуальные
вкусы и запросы обитателей: больше зелени, света,
улицы уже мощены не просто булыжником, а
даже асфальтированы. В таких местах грязных
ребятишек iHe встречается — все одеты прилично, в
зависимости от достатка родителей. Тут живут
квалифицированные рабочие и мелкая буржуазия,
а еще немного подальше от центра и средняя
буржуазия. С возрастанием народонаселения эти
жители постепенно вытесняются и должны искать
себе других жилищ, так как «демократия»,
имеющая специфические запахи, надвигается на них, и
им приходится уступать свои насиженные гнезда
и ретироваться дальше вглубь стоаны, что с
развитием автомобилизма не так уж затруднительно.
Хозецкий уже говорил (пс-английски, мы же
только учились. Я излагал свои мысли на бумаге
легче, чем устно. Самоучитель Туссена я забросил
и начал изучать язык по брошюрам, чтобы иметь
возможность скорее познакомиться с языком
рабочего обихода. Купил очень ходко
раскупавшуюся на митингах брошюру Роберта Блачфорда, из-
182
вестного в то время социалиста, издателя
еженедельной «социалистической» газеты «Кларион».
Брошюра эта имела ходкое заглавие:
«Британия— для британцев».
Англичане приходили от нее в восхищение, мы
же, наоборот, страшно возмущались, как пошло
может быть изложено учение о социализме:
«классов нет», а есть только дурные и хорошие люди,
не капиталисты являются хозяевами страны, не
рабочие производят товары, необходимые для
существования, а «хлеборобы».
Хлебороб-земледелец несет все тяготы цивилизации, на его шее
сидят все прочие слои населения. А посему
обратно к земле-матушке, а все остальное приложится
само собой. Как можно было выносить такую чушь!
Стали мы просвещать наших англичан- Дело,
конечно, было для нас очень трудное. Достали
еженедельную газету с.-д. федерации и по об'явлению
выписали «Комм, манифест», «Эрфуртскую
программу», «Наемный труд и капитал»,
«Заработная плата, цена, прибыль», «Нищету
философии» и повели с англичанами настоящие
кружковые занятия по три-четыре человека. Это в
Англии-то, где существует свобода слова,
печати, всеобщее обучение и все другие прелести, нам,
приехавшим из отсталой страны, приходится учить
азбучным истинам социал-демократического
мировоззрения английских пролетариев! Значит тут что-
то неладно. А раз началась переоценка, то она,
конечно, не могла остановиться и сметала одну
часть здания за другой. Вот этот-то снос в наших
письмах и выражался наверное в очень
неудобопонятной форме, отсюда, те реплики, которые мы
получали от наших товарищей из Саратова.
Мы разносили английский трэд-юнионизм —
конечно, не как оборонительные и наступательные
183
организации рабочего класса для ведения
коллективной экономической борьбы рабочих с
хозяевами за улучшение условий труда и жизни, а за то,
что они дальше своего, носа не видят, не ратуют
за то, чтоб уничтожить эксплоатацию человека
человеком; они приспособляются к существующему
капиталистическому строю, и потому
консервативны или только либеральны. Конечно, английский
образец рабочего движения ничему передовому
нас научить не может, но он показывает, что если
рабочее движение будет предоставлено самому
себе, то ему до социализма та'к1 же далеко, как и
до луны. Трэд-юнионы, правда, политической
борьбы в рамках существующего строя не
отрицают, но цели себе ставят очень ограниченные:
устранение всяких юридических препятствий
профессиональному и кооперативному движению,
защиту женского и детского труда, распространение
фабричного законодательства, социальное
страхование от безработицы и болезней и пр.
Англичане смеялись над нами, что мы желаем
вступить в профессиональный союз. «Ведь вы же
ничего хорошего не видите в рабочих союзах,
зачем же вам они нужны?» Они никак не могли
сообразить и понять, что мы не против профсоюзной
экономической борьбы. Она нужна, а при борьбе
не может быть промежуточного состояния, не
может быть нейтрального положения: «кто не в
профсоюзе и не с ним, тот против него. Любая стачка
это показывает. Вы что же хотите, чтоб мы были
штрейкбрехерами? Мы идем в профессиональный
союз, чтоб вместе бороться за улучшение условий
труда, а также и для пропаганды социализма
среди членов союза, но не для того, чтобы взорвать
его изнутри. Не соглашаясь с ограниченными
целями трэд-юнионизма, мы находим, что основы-
184
вать какой-то новый союз не следует, так как это
раздробит наши силы и снизит боеспособность
трэд-юнионов; ослабление же боеспособности
тред-юнионов только наруку капиталистам, а
агентами капиталистов мы быт'ь не хотим, хоть с
ограниченностью трэд-юнионов тоже не согласны.
Ка'к'ой же выход? Выход тот, что все в рабочий
союз и придадим ему конечную цель — свержение
капиталистического строя посредством захвата
власти».
— Эх, и горячие же вы головы. Поживете,
угомонитесь! Посмотрите вокруг себя, сколько
таких горячих голов перешло на сторону
господствующего класса! — И начинается перечисление,
что вот такой-то получил тепленькое местечко и
движение оставил, такой-то директором и теперь
идет против нас- Не в бровь, а прямо в глаз. И
крыть нечем. Факты— упрямая вещь. Так с
нашими англичанами продолжаем вести разговоры.
II
Когда мы приехали в Англию, в
трэд-юнионистском движении царило сильное «возбуждение,
громко говорили о том, что надо иметь
собственных представителей в -парламенте, чтобы они
защищали интересы рабочих и 'проводили те
законы, которые им необходимы для успешной борьбы
за улучшение условий труда и пр. Возникло
такое брожение потому, что палата лордов, как
высшая судебная инстанция, утвердила приговор суда
о взыскании убытков с профессионального союза
в пользу железнодорожной компании за
понесенные ею убытки от стачки железнодорожных раб.о-
185-
чих в местечке Таф-Вель в Южном Уэльсе. Такое
решение ставило под угрозу все фонды трэд-юни-
нов в случае несоблюдения каких-либо условий
договора.
Решение палаты лордов поставило' на ноги не
одних трэд-юнионистов, но и социалистов, даже
либералов. Главным руководителем в этом
движении была Независимая рабочая лартия 2, во главе
которой стоял бывший углекоп Кейр Гарди. Ему
помогал входивший в то время в известность Рам-
зей Макдональд и Филипп Сноуден. Все трое
заядлые социалисты-утописты, которые даже
считали христианство социалистическим учением, а не
учением для угнетения масс и их эксплоатации.
Надо стать христианами, подлинными христианами,
и только после этого можно устроить царство
социализма. Фили'пп Сноуден написал на эту тему
брошюру. Кейр Гарди написал брошюру: «Может
ли человек быть христианином, получая фунт
стерлингов в неделю?». С лидерами сотрудничали
профсоюзные бюрократы, большинство которых
свою карьеру начало проповедью христианства в
местных маленьких церквушках; достигнув
известности и 'проделав иногда небольшое
отступление от христианского учения, они в конце-концов
приходили к тому же источнику. Начинали тан-
цовать.от определеной печки и кончали у этой же
печки.
От таких водителей и мог родиться только
ублюдок: «Комитет рабочего представительства». По
прошествии некоторого времени этот комитет
'преобразовался в Рабочую 'партию 3. На с'езде, на
котором участвовали главари (секретари и члены
правления) профессиональных союзов, было
выработано нечто вроде общей платформы. В этой
186
платформе от кандидата в парламент требовалось
только, чтоб при выборах он именовал себя
«рабочим кандидатом», в остальном ему
предоставлялась полная свобода убеждений — он мог быть
и социалистом, и консерватором, и либералом.
Платформа даже не требовала общих
демократических реформ, — например, всеобщего, равного,
тайного и прямого избирательного права,
бесплатности выборов, платы депутатам, сокращения
сроков парламентских мандатов и тр. и пр. По этой
платформе можно было судить, что
новорожденный младенец оказался полным рахитиком и что
ему суждено только прозябать и творить только
то, что благосклонно разрешит хозяин
положения — класс капиталистов, как было и раньше, а
простак-рабочий будет думать, что он добился
чего-то основного.
Политика в Англии стоит денег и много денег.
Имей их — и все приложится. Ведь не дураки же
были правители, огораживая свои привилегии от
прикосновении «грязных рук» демократии тем, что
вход в «святая-святых» — палату общин — связан
с расходами. А эти препятствия следующие:
избирательное право цензовое: платишь столько-то
за квартиру и прожил в ней год — получай, а
остальным — комбинация из трех пальцев.
Выбрали тебя в кандидаты — будь любезен, внеси
залог в зависимости от округа и количества
выставленных кандидатов, но не менее 300 фунтов
стерлингов. Далее идут расходы самой избирательной
кампании, наем помещений для митингов,
избирательная литература, передвижение и пр. и пр. —
можно считать для рабочего кандитата до 1.000 и
больше фунтов стерлингов. Выбрали — надо
жить на два дома: один в Лондоне, другой в
округе. Кто-то должен члену парламента платить. «И
187
кому ж на ум пойдет» на карман «пустой играть в
политику? Только получающему 'прибавочную
стоимость или же крупным богатым организациям
вроде трэд-юнионов. Шутка эта для капиталистов
тоже неопасная. Может позволить себе эту
роскошь только небольшое количество
тред-юнионов, в 'Противном случае кишка нехватит.
Следовательно, и тут обеспечены от «злого умысла».
Так вот значит помаленьку обрабатываем
англичан, но очень туго. Так туго, что у нас даже
возникает вопрос: является ли всеобщая
грамотность благом или несчастием для умственного
развития пролетария? И тем и другим — все зависит
от того, как обучают, кто обучает и чему
обучают. Обучает, конечно, буржуазия и для своих
целей. Начинают обучать в школе с пятилетнего
возраста и до 14 лет- Обучают для того,
чтобы внедрить только знания «о величии
английской нации, избранницы бога, славе и
-преимуществе английской формы правления перед всеми
другими, о славе и непобедимости английского
оружия, в особенности английского флота, о
добрых королях и королевах» и inp. и пр. Хотя
религия официально не преподается в школах, но все
так поставлено, что без бога ни до порога.
Внедрение религии в головы детей обставлено
приятным времяпрепровождением и делается по
воскресеньям, с лекциями и туманными картинами.
Устраиваются еще сберегательные кассы для
различных целевых взносов — экскурсий, прогулок на
пароходах, посещения киносеансов в будни и
пр. и пр. А для того, чтобы детям было не
скучно, их обучают футболу — самой
распространенной игре в Англии, 'которая играется, начиная
со второй .половине августа и до мая — в
течение восьми месяцев. Этим видом спорта не-
188
посредственно занимается молодежь, а взрослые
занимаются, я бы сказал, «представлениями
«профессиональных футбольных команд», кто, посещая
зрелище и участвуя в денежном выигрыше или
проигрыше, а кто, участвуй только' в последнем --
выигрыше или проигрыше. Это так (поощряется и
внедряется в детское сознание, что вы его ниче,ц
не вышибете оттуда, так как и родители-то сами
бывают не лучше детей. Некоторые взрослые,
семейные, побывавшие на «футбольном
представлении», видят его и во сне.
Видим и наблюдаем, что литература
поглощается в громадном количестве. Наши англичане
покупают, их жены и дети 'покупают, читают и
читают. Дешевая литература — не дороже
двадцати пяти копеек, а самая ходовая 4, 8 и 12 коп.
Начинаем тоже помаленьку читать и через
несколько различных наименований приходим к
заключению, что дело не в наименовании, это
случайное, а постоянное — это содержание.
Содержание почти одно и то же: для завязки
роман или рассказ с убийством, да пострашней,
дальше идут -всякие события, а под конец добродетель
торжествует и преступление наказуется. Волки
сыты и овцы целы. Есть, конечно, и тенденциозные
рассказы и романы на злобу дня, на социальные
темы. Здесь разрешение социальных проблем
ведется в духе того, что при хорошем хозяине и
рабочие у него- хорошие и живут хорошо.
Покорному рабочему бывает лучше, чем непокорному;
неусидчивому, смутьяну, так тому и совсем не
везет. А совсем наступает4 чуть ли iHe рай, когда
человек богатый раздает свое богатство на
всевозможные благотворительные цели. Не
думайте, что это только рабочих снабжают такой
дрянью. Нет, и образованных и интеллигентных
89
читателей тем же угощают, но в лучше
преподнесенном виде, на лучшей бумаге, с лучшими
рисунками и лучшей печатью, ну и, конечно, написано
более литературным языком, известными
писателями. И только. Что не соответствует целям и
намерениям буржуазии, то просто бойкотируется
издательскими крупными фирмами, держащими
в своих руках производство, распространение и
продажу литературы как художественной, так и
научной. Попробуй тут сунуться какой-либо
реформатор со своими идеями, идущими вразрез с
интересами буржуазии, так будут задушены его идеи
раньше, чем увидят свет — ни печатать, ни
распространять, ни продавать его книг не будут.
Заводи свою собственную агентуру, свою
перевозку и прочие вещи. Как будто тупик, из
'которого и выхода кажется нет. Выход может найти
и дать только действительно революционная
партия, которая встала бы во главе рабочего
движения и повела бы за собой трэд-юнионы, оторвав
их от буржуазного мировоззрения.
Нас также поражала численность разных
наименований трэд-юнионО'В. Их насчитывалось по
отчету 'Всеобщей федерации трэд-юнионов до 1.500,
причем организованных в отдельные трэд-юнионы
членов насчитывалось от 25 до 140.000 человек. Все
союзы выражали большею частью чисто узкие
цеховые интересы своих членов. Английские трэд-
юнионы служат не только для улучшения
экономического положения и защиты приобретенных
улучшений в пределах капиталистических
отношений, но и для защиты цеховых привилегий от
покушений других союзов того же или
родственного производства. Дело доходит до об'явления
стачек не против капиталистов, а против другого
союза. Чтобы не быть голословным, приведу приме-
190
ры. Союз об'единенных машиностроителей
борется с союзом водопроводчиков за то, какую
работу производить членам одного союза, какую
членам другого. Такая борьба называется
«демаркационной»—разграничительной. Прокладка и
проводка металлических труб всегда была-предметом
борьбы между тем и другим союзом. Тяжба
тянется уже десятки лет и по сие время (1921 г.) не
окончена. Доходило до стачки, довольно
«продолжительной; судьями или арбитрами были, конечно,
капиталисты. И союзу машиностроителей «попало
на чаек» — постепенно от них отбирался одил
размер труб за другим и передавался союзу
водопроводчиков с такими, например, оговорками:
если трубы без фланцев с резьбой, то прокладывает
их водопроводчик, а свертывает слесарь: если их
надо гнуть, гнет и проводит водопроводчик, а
свертывает слесарь. Так как работу распределяет
не союз1* а мастер, то трение между союзами
может быть создано в любой момент.
Капиталисту, конечно, выгодно, если трэд-юнионисты
грызутся между собою, а он стоит в стороне и
самодовольно улыбается. А союзы лезут из кожи и
делают все возможное, чтобы работа осталась за
членами их союза, так как уйди работа к другому
союзу, членам их союза придется гранить панель
и поглощать фонды союза.
В других отраслях труда дело обстоит еще
хуже. Например, в производстве столовых вилок
членом союза может быть только тот, кто работает
в этой отрасли, но не -может быть членом союза
изготовляющих десертные вилки; член союза
изготовляющий столовые ножи, не может быть
членом союза, изготовляющих дессертные ножи. В
обувном производстве дошли до того, что кто
производит новую обувь, мог только работать и быть
191
членом союза изготовляющих новую обувь, но не
союза, занимающихся починкой обуви, и
наоборот. Всяк сверчок знай свой шесток. Но тут еще
можно с натяжкой сказать, что требуется выучка,
квалификация, а вот среди чернорабочего труда,
что требуется? Как говорят: «поднять, да
бросить»; а союзов великое множество. В
строительной промышленности союзов, обслуживающих
интересы чернорабочих, было 'целых 15. Неужели
трэд-юнионисты не чувствовали свое бессилие,
смешное и плачевное состояние!) Чувствовали и*
старались выйти из этого тупика. Но выход
парализовался инерцией большинства членов
правлений профессиональных союзов и нглийским
законодательством.
Масса рабочих вступили в трэд-юнион, чтобы
бороться с капиталистами не как с классом, а как
с нанимателями специального труда, специальной
профессии. Поэтому, если в данной отрасли труда
было несколько трэд-юнионов, и один из них
давал те же вспомоществования на случай
безработицы, болезни, смерти, стачки, несчастных случаев
за более дешевый еженедельный взнос и на более
продолжительное время, то в такой трэд-юнион
притекало больше членов. Кроме того размер
всяких вспомоществований зависел от стажа члена
союза. Отсюда пожилые члены с большим трэд-
юнионистским стажем при слиянии с новым сою:
зом должны были бы поступиться своими
привилегиями и подвергнуться некоторой нивелли-
ровке — стрижке под одну гребенку, ибо
накопленных фондов на члена в новом союзе было
меньше, чем в старом. Бюрократия трэд-юнионов
при слиянии, конечно, сокращалась. Поэтому и
профбюрократы бывали против слияния, и чтоб
заручиться их влиянием, для них устраивались в
192
новом об'единении целые хитроумные сплетения,
чтоб обеспечить им определенный заработок или
пенсию.
Поборов все эти препятствия внутреннего
свойства, трэд-юнионистам приходилось выполнять
еще специальное требование закона, чтобы 2/3
членов каждого трэд-юниона участвовали в
баллотировке и чтобы большинство голосовавших было в
пользу слияния. Во многих случаях оказывалось,
что один союз выполнил эти условия, другой нет,
и об'единение не может состояться. Иногда вопрос
о слиянии проваливался оттого, что при слиянии
союзов сумма денег, приходящаяся на каждого
члена союза одного трэд-юниона, была больше
другого, и потому или более богатый союз должен
был поступиться некоторой частью своих фондов,
или более бедный союз — повысить свои
накопления экстренным обложением своих членов.
Слияния таким образом шли очень туго, пока не
удалось пробить брешь. И если память не изменяет
мне, об'единение и слияние союзов начало
продвигаться вперед с 1905 года, с первой .русской
революции, которая показала, что русский
рабочий, несмотря на то, что не имел
профессиональных союзов, а имел политическую партию,
выразительницу его классовых интересов, в состоянии
был пошатнуть русское самодержавие своей
солидарностью.
Вернемся к нашим товарищам-англичанам и их
просвещению. Тот, который занимался
устройством воскресных пропагандистских митингов, был
членом организации социалистического клуба. Он
сообщил нам, что в клубе состоится митинг
специально для привлечения немцев-социалистов в
организацию. Оратором выступает как раз тот немец-
каменотес, который устроил меня на работу «с
13
193
строителю. Был он немножко чудной — католик и
христианский социалист. Открылось собрание под
председательством англичанина. Выступил наш
знакомый и понес такую чушь, что оставить его
выступление без критики (нельзя было. Начал я его
разбирать на немецком языке, — говорить на нем
я тогда еще не разучился, — обратив главное
внимание на то, что он1 неверно подошел к
трактовке рабочего вопроса с точки зрения его
интернациональности. Ему следовало бы посмотреть
«Эрфуртскую программу», там этот вопрос
изложен так-то и так-то. Докладчик обратился к
председателю, — председатель меня лишает слова.
Подымается шум. Собрание требует, чтобы я
продолжал. Саша Хозецкий обращается по-английски
к председателю. Шум увеличивается. Наконец, я
получаю возможность докончить свое
выступление, что отечество рабочего там, где он может
заработать себе пропитание, пролетарий не имеет
отечества, он интернационален, а потому —
пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Товарищ-англичанин пригласил нас на деловое
собрание членов этого клуба, рассчитывая
провести нас в члены. Приходим. Сидим, редем
разговор. Саша тю-английски, а я пристроился в уголке
среди евреев (И по-русски. Вдруг шум, крики:
«Вон отсюда!». Это пришел наш немец и полез в
драку за тот митинг, на котором мы его
критиковали. Если бы не наш друг-англичанин, который
в это время явился, нам наверное досталось бы,
так как немец обвинял нас в том, что мы
специально пришли сорвать его митинг. Нас попросили
удалиться. Таким образом наше желание
поработать среди англичан было отклонено- года на
полтора. За это время я изучил английский язык на-
194
столько, что мог уже высказывать свои мысли и
.выступать в прениях.
III
Я вступил в профсоюз об'единенных
машиностроителей. В уставе ничего не было сказано о
целях союза, но это было выражено председателем
лчей'ки в своем обращении ко мне, когда меня
проводили в члены. Это обращение является
официальным выражением тех задач, которые союз
ставит перед собой, а также и средств, которыми он
этого хочет достичь. Приведу здесь это
обращение, чтобы показать, что представляют из себя
английские трэд-юнионы:
«Вступительное слово (обращение) союза об'-
единенных машиностроителей (металлистов)
станочников, ремонтных слесарей, кузнецов и
модельщиков.
Год основания 1851, 1 января. Прежде чем
зачитать вам обращение нашего союза, я должен
задать вам несколько вопросов, именно:
— Имеется ли у вас устав нашего союза? —
(Ответ).
— По прочтении его, согласны ли с нашим
уставом, и поэтому по вашему ли собственному
желанию, добровольно ли хотите вступить в
союз? — (Ответ).
Прошу в подтверждение ваших ответов
расписаться в книге вновь вступающих членов.
«Товарищ! Вы только-что из'явили ваше
желание вступить в наш союз, состоящий
исключительно из рабочих, об'единившихся с целью
защищать и улучшать личные интересы и интересы
своей профессии. Самым важным обстоятельством
является то, что лица с одинаковыми
наклонностями и интересами должны быть прочно об'еди-
Г*
195
чены в сплоченную организацию, могущую
предохранить своих членов от нужды и вымирания.
«Если объединение является насущным
учреждением для других частей населения, то оно в
первую очередь необходимо для рабочих,
единственным достоянием которых является их труд,
ежеминутно подвергающийся при существующей в
обществе конкуренции опасности обесценения.
При таких обстоятельствах рабочим необходимо
об'единяться не только в исключительных случаях
для целей взаимной помощи, но также и для
защиты своего труда. Осуществляться это должно
не только разумно, но и с полной
самоотверженностью и чувством братства; для этого члены
должны регулярно вносить свои лепты, посещать
собрания; выполнение этих условий представит
им возможность пользоваться благами
накопленных фондов. Блага эти достаточно
многочисленны и значительны, в чем вы можете убедиться при
тщательном изучении нашего устава.
Рабочий, существующий только трудом своим,
в конечном счете, зависит от малейших
превратностей, встречающихся на его пути. Может
наступить время, когда ему придется работать
сокращенное время или же быть безработным. Может
случиться период болезненного состояния, когда
он не в силах будет своим трудом добывать
пропитание себе и своим присным. Подкрадется, яко тать
в нощи, старость, и тогда при пониженных
духовной деятельности и физических силах в
большинстве случаев единственным убежищем после
трудовой жизни останется богадельня (рабочий дом)
Современная наука, однако, говорит нам, что при
небольших взносах, регулярно вносимых в
продолжение всей жизни, можно иметь обеспечение
на 'Случай недостатка в заработке, могут; быть
J9G
смягчены страдания болезни, поставлена в
довольно сносные условия существования старость;
рассудительное применение накопленных таким
образом фондов даст возможность помочь горю
многих, увеличив радости (всех, ибо тяготы будут
разложены благодаря союзу на плечи многих.
Таковые цели, как всопомоществование во время
болезни, при несчастных случаях, при безработице,
престарелости являются основами этого союз*
и образуют главную его деятельность.
«Разрешите «мне со всей серьезностью просить
вас поддержать всеми зависящими от вас
средствами ту цель, которая является такой важной не
только для вас самих, но и ваших сотоварищей по
ремеслу. Пусть любовь и мудрость будут вашей
путеводной звездой при выполнении ваших
намерений. Помни, что, помогая другим, ты этим
самым облагораживаешь себя, а сотрудничество есть
не только воплощение любви к другим, но и
мудрость по отношению к самому себе. Разрешите мне
также обратить ваше внимание на необходимость
соблюдения правил устава, которые так
необходимы для сохранения целости и незыблемости
союза, и такого поведения, чтобы союз импонировал
посторонним столько же, сколько он полезен и
импониоует вам.
«Поступки наши должны быть сообразованы
таким образом, чтоб предприниматели, видя и зная
наш образ действий, ценили наш союз и
обращались бы к нему, когда у них имеется потребность
в рабочих. Как наши деловые собрания, так и
другие, устраиваемые для других целей, должны
проводиться спокойно и по-деловому; каждый из нас
должен быть готов поступиться своими взглядами
в пользу общего постановления членов
сотоварищей. Если эти инструкции будут точно выпол-
197
няться и сплоченность 'проведена серьезно и-
честно, то члены нашего союза достигнут такого
положения, какого- они еще никогда не имели, и
при сотрудничестве в состоянии будут
воспользоваться порядочным количеством плодов своего
труда.
«Таковы цели и основы нашего союза, членом
которого вы состоите, и да будете вы сохранены
на многие лета с тем, чтобы вы могли стоять за
эти цели и пользоваться этими благами; поэтому
разрешите мне от имени членов и выборных лиц
этой ячейки союза пожелать вам много лет
здравствовать и наслаждаться».
В этом обращении вкратце изложена вся соль
английского трэд-юнионистского движения. Это
его символ (веры, а в уставах союза приводится
только, кто может быть членом союза и как он
должен вести себя, чтоб получать те
вспомоществования, которые дает союз на случай
забастовки, безработицы, болезни, смерти и престарелости.
А за нарушение этих правил «поведения» вас
лишают этих преимуществ на столько-то времени.
Почему же английские рабочие так плохо
поддаются образованию отдельной партии или не
чувствуют необходимости отделиться от
капиталистических политических партий? Для этого есть
много причин, укажу некоторые: 1) политика стоит
много денег; 2) капиталистические политические
партии сорганизовались раньше социалистических
партий; 3) английское рабочее движение было
пионером движения и опиралось только на свои
собственные силы, не имея перебежчиков из
господствующих классов, а если и были такие, то они в
большинстве случаев переходили обратно в лагерь
господствующего класса; 4) отсутствие
революционных политических традиций в своей .борьбе;
198
5) промышленное развитие Англии длилось долго
и шло очень медленно, и потому сложившийся
строй казался рабочим существующим «извечно»
и незыблемым; 6) Англия — первая и крупная
владелица колоний; обширность и эксплоатация их
была очень велика и давала возможность
капиталистам ставить своих рабочих в лучшие условия,
чем рабочих других стран; 7) энергичные и
недовольные элементы среди рабочих оставляли
родину, отправлялись в 'колонии и оседали там как
эксплоататоры дешевого труда местного
населения, или же в качестве привилегированной
квалифицированной рабочей силы; 8) островное
положение самой страны.
Давайте рассмотрим упомянутые причины
порознь.
Первой причины — политика стоит много
денег — я отчасти уже касался выше. Кандидат в
члены парламента должен внести залог и
оплатить свою долю расходов, которые будут
'Произведены в связи с -выборами городским
муниципалитетом или окружным управлением — на
печатание об'явлений, устройство пунктов с
избирательными урнами, наем необходимых писцов,
счетчиков голосов, доставку урн в центральное место
для подсчета, на охрану и стражу. Чем больше со-
стязующихся кандидатов на выборах, тем
дешевле обойдется дело каждому из соревнующихся,
поэтому с кандидата требуют покрыть только часть
расходов; не требуется залога только тогда,
когда выдвинут один кандидат. Дальше идут расходы
кандидата на наем участковых помещений в
каждом районе, куда сходлтся и откуда
расходятся добровольные и наемные работники, которые
должны обойти избирателей с напоминанием не
забыть подать свой голос за такого-то, разыскать
199
тех, которые в списке избирателей значатся, но
переехали в другое место, позаботиться привести
тех, кто является калекой или инвалидом, или
престарелым; разнести по домам выборные листки,
программу кандидата, поговорить с избирателем, а
в день выборов чуть ли не тащить избирателей к
урнам. Сам кандидат должен во время выборов
побывать во всех участках и произнести выборные
речи днем, конечно, во время обеденных
перерывов у ворот заводов и фабрик, а вечером в
нанятых для этого специальных помещениях, где
кандидат выступает с краткой речью, а все время или
большую часть времени занимает кто-либо из
пропагандистов, или несколько пропагандистов,
расхваливающих личные качества кандидата и его
программу, или отвечающих на нападки его
оппонента. Начинаются обыкновенно собрания
деловыми выступлениями кандидатов, а потом
атмосфера все больше и больше накаливается,
кандидаты входят в раж, и если кандидаты
господствующих капиталистических партий —
консерваторов или либератоБ, — то дело доходит в конце
концов до площадной ругани друг друга. Ведь
принципиальных-то разногласий у кандидатов нет.
Оба стоят за продолжение эксплоатации рабочих
во что бы то «и стало, разве только с той
разницей, что один из них считает, что рабочих лучше
всего брить, а другой — стричь машинкой.
Поэтому весь запас аргументов быстро иссякает, и
чтобы заинтересовать слушателей, начинают
поливать друг друга разными историями
обывательского характера: противник мало тратит «а
благотворительные цели, в такое-то время сказал вот-
то-то и то-то. А ведь обывателю только это и
давай, а в особенности он смакует то, что имеет
какое-либо отношение к личной жизни 'кандидата.
200
Если же кандидаты действительно
принципиальные оппоненты: консерватор и социалист, или
либерал и социалист, то, конечно, социалист
выдерживает марку принципиальности во время
избирательной кампании, зато его оппонент на другой
или третий день переходит на всякие инсинуации
и небылицы. — Ведь социалист рассказывает, как
рабочих эксплоатируют не только на фабриках и
заводах, но и в других областях жизни и
призывает слушателей вколачивать гвозди в гроб
капиталистическому строю, подав свой голос за
кандидата партии, которая борется за уничтожение экс-
плоатации человека человеком. Если на одно место
претендует консерватор, либерал и социалист, то
социалисту достается от обоих. Дело иногда
доходит до сокрушения скул и дробления зубов.
Проведение избирательной кампании требует
большого напряжения и денежных средств. Я
принимал участие в нескольких выборных кампаниях
как муниципальных, так и 'парламентских. В одном
случае кандидатом на дополнительных выборах в
парламент был выставлен с.-д. федерацией Эдуард
Хартли. Другими соперниками были консерватор и
либерал—крупный судовладелец и промышленник.
Хартли вклинился между ними и должен был
выдержать натиск обоих. Избирательный округ был
наводнен всякого рода агитаторами, занимались
под митинги всяческие помещения, все открытые
площади, где только можно было притулиться.
Город гудел, народ кидался от одного оратора к
другому, стараясь отыскать как можно больше
сенсаций, и, 'конечно, находил их у консерваторов
и либералов. Ведь никаких доводов против того,
что существует эксплоатация рабочих, они
привести не могли, поэтому сводили все к тому, что
социалисты хотят попользоваться чужим добром,
201
завести общность имущества, общность к тому же
и жен: отнимут детей от родителей, разлучат
мужа от жены, жену от мужа; заставят ходить в
одинаковой одежде, есть одни и те же блюда и пр.
и пр. Во время выборов нанимают лумпен-проле-
тариев на всякие шествия; одно, скажем, против
протекционизма, другое — против свободы
торговли; нанимают устраивать обструкции всяких
видов и родов. Пускаются в ход и школьники.
Судить, как выпадут выборы по тому вниманию,
какое привлекает кандидат, нельзя- Обыкновенно
новый кандидат приковывает .к себе тем, что не
похож на своих оппонентов, захватывает слушателей
новшеством своих взглядов; люди посещают его
митинги, даже очень охотно заполняют все
платные места, 'приходится устраивать добавочные
митинги. Как будто бы привлек всеобщее внимание...
Избирательная урна разбивает такую видимость в
пух и прах. На вышеупомянутых дополнительных
выборах с.-д. митинги (посещались даже с
избытком, но из 40.000 избирателей за с.-д.
голосовало только 3.500, остальные голоса поделились
между консерватором и либералом, причем либерал
остался в меньшинстве. В день обнародования
результатов выборов 'помещение клуба с.-д.
федерации и клуб местного социалистического
общества были заняты полицией, так как местные
власти опасались, что либералы подкупят лумпен-про-
летариат произвести разгром помещений. Но
этого не случилось. (За несколько лет до нашего
приезда с.-д. федерацией в этом же округе на
дополнительных выборах был выставлен свой
кандидат, и он был причиной того, что знаменитый
либерал Джон Морлей провалился, — ему не
удалось добрать столько голосов, сколько собрал с.-д.
кандидат. На этой почве был устроен разгром по-
202
мещения с.-д. федерации, с.-д. кандидату
пришлось спасаться из помещения переодетым в
одежду полицейского). Когда мы свели наш баланс, то
оказалось, что -наши расходы по выборам
обошлись мам около 450 ф. стерлингов, из которых
муниципалитету пришлось 247 ф. ст. Это очень
дешево.
Кандидату рабочей партии такие же выборы,
только в другое время, обошлись в 1.500 ф. ст-
Рабочему кандидату не приходилось особенно
распинаться, так ка'к либералы обещали ему
(полную поддержку. Необходимо было выбрать двух
депутатов от одного округа. Консерваторы
выставили двоих, либералы же только одного, а
другое место уступили рабочему кандидату
рабочей партии, члену правления союза ж.-д.
рабочих, человеку не ошасному, не идущему дальше
реформ, которые предлагались и либералами.
Рабочая партия не рекомендовала своим
сторонникам прямо, открыто додавать один голос! за
рабочего, а другой за либерала, заявляя только: «Мы
считаем, что наши избиратели настолько разумны,
что! сумеют^ сами выбрать, за кого им подать
второй голос». Конечно, так;ое единение привело к
тому, что были выбраны либерал и рабочий — в
сущности два либерала.
Кончились выборы, — деньги ухлопали в том и
в другом случае — в случае выигрыша и
проигрыша. Проиграли — тем дело и кончилось, а когда
выиграли, то предстоят еще и другие расходы.
Избранному в парламент надо жить в Лондоне, а
это требует не менее трех фунтов стерлингов в
неделю при самом скудном существовании, т.-е.
150—200 ф. ст. в год. Вот и прикиньте, сколько
стоило бы политическое представительство
рабочих в палате общин. Какая организация может вы-
203
держать такой расход или такую роскошь? Ответ
сам собой напрашивается: обладатели и
собиратели прибавочной стоимости, да богатые трэд-юни-
оны, трэд-юнионистская высшая бюрократия,
живущая в Лондоне, получающая приличные
месячные оклады.
IV
Вторая причина господства буржуазных
действий и мыслей у английских трэд-юнионов та, что
капиталистические партии сорганизовались
намного раньше социалистических партий.
Капиталистические /партии—консерваторы, либералы—в
борьбе между собою должны были обращаться к
поддержке рабочих, и поэтому в своих программах
выставляли требования рабочих. Хорошо ли,
плохо ли они обманывали рабочих — это вопрос
другой. Получалось таким образом, что либералы
проводили законы, благоприятствовавшие
земледельческому рабочему населению, дававшие ему
расширение политических прав, что в некоторой
степени стесняло землевладельцев—ториев 4.
Консерваторы (они же тории), представляя
землевладельческую аристократию, проводили законы,
урезывавшие аппетиты либералов, представителей
промышленного .капитала. Они провели таку.'.е
фабричное законодательство и закон,
ограничивающий детский труд, законы о свободе союзов и
другие законы, которые консерваторов не
затрагивали. Они также провели реформу
избирательного права, дав избирательный ценз городскому
пролетарию, который вообразил, что посредством
избирательного листка он сумеет сам себя
поставить у власти. Когда же овладевали властью
либералы, то они издавали законы, сокращающие
права аристократов, и в пику им распространили из-
204
бирательный ценз и на земледельческое население,
сократив при этом большое количество таких
избирательных округов, избирателями в которых
было по несколько человек. Распространение
избирательных прав на рабочих давало рабочему
населению фикцию того, что кого оно хочет, того и
может поставить у власти: сегодня ториев, а в сле-
дающий раз, когда тори им надоедят,
либералов и наоборот. Такая игра ему ничего не стоила,
никаких средств, ни денежных, ни моральных, ни
физических, а поднимала в нем мещанскую спесь—
что, вот, дескать, без меня не могут обойтись, ко
мне обращаются. Либералы провели закон о
свободе союзов, но потом также провели и
добавления и изменения' к этому закону, которые
ограничивали свободу стачек, право пикетирования и
устройства демонстраций -против штрейкбрехеров.
Борьба ториев и вигов постепенно сглаживалась
тем, что промышленное развитие страны втянуло
аристократию в участие в промышленных
предприятиях, а промышленников в участие в делах
аристократов путем приобретения земли. Грани
между старыми политическими партиями стерлись,
но на выборах они' продолжали вести старую
политику «двух партий», чтобы лучше околпачивать
пролетариев, а в палате общин выступали то
отношению к пролетариату об'единенным фронтом.
Бывали, конечно, времена, когда рабочим
надоедало- быть на поводу у капиталистических
партий, и они решали, чтобы их интересы
представлялись в палате общин их собственными
представителями. Такое представительство было под силу
и по карману какому-либо крупному трэд-юниону
и в такой округе, где выборы находились в руках
избирателей — рабочих. Там выставлялся
кандидат — рабочий, из членов правления союза, кото-
205
рый, будучи выбран, не требовал отдельных
расходов по его содержанию, когда он выполняет
обязанности члена парламента. Такими членами
парламента-рабочими были всегда люди,
начавшие свою общественную карьеру с того, что они
становились проповедниками религиозной секты.
Тут рабочий научался выступать не только в своей
местной молельне, но и в ближайших селениях,
своего округа, знакомился с местной
интеллигенцией — учителями, чиновниками, мелкими
предпринимателями, торговцами, — одним словом, с
«уважаемыми лицами» (членами секты), и сам
тоже становился «распектабельным», уважаемым
рабочими, среди которых работал. Такому рабочему
открывался доступ к выборным платным
должностям в местной ячейке трэд-юниона. Здесь он
совершенствовался, научался произносить «спичи»
не только на религиозные, но и на
производственные, трудовые темы, защищать мелкие
повседневные интересы своего союза; знакомился уже с
лицами, имеющими вес. Его выдвигают кандидатом
на муниципиальных выборах; далее его
приглашают1 принимать участие в парламентских
выборах. Таким образом круг его знакомств
расширяется. Он уже приобретает некоторый лоск,
популярность среди сектантов, тред-юнионов и всей
прочей местной интеллигенции, тоже членов
секты. О нем уже говорят, что он! приятный
собеседник, рассудительный человек, хороший семьянин,
нравственного поведения и пр. и пр., ему можно
довериться. Таким образом популярность создана,
путь открыт, и он подымается по лестнице
выборных должностей союза, по общественной
лестнице; достигнув широкой известности, он в глаза
всем глядит свысо'к'а, потому что по правилам
честности не таскал из карманов платки. Тут уж ему
206
дорога предначертана— дальше либерализма
никуда не уйдет, да и зачем — народ-то уж очень
хорош. От него и его сотоварищи ничего другого
не ожидают и не требуют. Социалист — чуть ли
не пугало, человек отпетый. Если он еще
вдобавок марксист, да и революционный, то от него
сторонятся, но если он социалист «липовый», «при-
миринец», или — как выражаются англичане —
«маргариновый», то с ним еще можно иметь дело,
и секта против него ничего не имеет, так как ведь
«сам христос был первым социалистом». Обычный
путь рабочего представителя таков, что он
начинает Христом, немного повольничает и в конце
концов кончает христом.
Движения в пользу независимого рабочего
представительства в парламенте возникали
несколько раз и каждый раз кончались тем, что по
традиции переходили в лоно либерализма. На
континенте рабочих вождей в кутузки сажают, а в
Англии их на обеды приглашают, хорошие
местечки дают—одним словом, подкупают, а массе
рабочих бросают какую-нибудь кость в виде «изменения
или добавления к статье такой-то такого-то года».,
которую можно толковать и вкось и вкривь, как
того требуют обстоятельства данного момента.
С одним из таких когда-то независимых
рабочих представителей мне пришлось иметь дело во
время упомянутой мной ранее демонстрации
против еврейских погромов. Это был Томас Берт. Он
как раз проделал все то, о чем мною сказано выше.
Он сын углекопа; с 12 лет пошел работать в
шахту; его влекло к знанию- Стал выдвигаться и
достиг чести быть членам парламента, а также
рабочим-либералом. И он не один. Все рабочие
представители на один покрой: как англичане
выражаются, «крашены той же кистью». Он даже отказал-
207
ai принять кличку «рабочего представителя»,
когда союз углекопов вошел в состав Рабочей
партии, и заявил: «Был всю жизнь либералом, хочу
им и остаться». Таков Артур Гендерсон, таковы
Вальтер Хэдсон, Том Ричардсон и другие.
Большинство их — рабочие от станка (много лет тому
назад), свою карьеру начали с христа и кончат ее
Христом. Интеллигенция такова же—»Рамзей Мак-
дональд, Филипп Сноуден, Ленсбери и другие той
же кистью мазаны. Кейр-Гарди никогда не
выступал на митингах, если главный оратор или
председатель был атеист. «Великий» ирландский вождь
транспортных рабочих, Джимми Ларкин,
отказался во время стачки транспортных рабочих
выступать на митинге, устроенном ячейкой с.-д. ф.
в Саутс-Шильдсе только потому, что
председателем митинга был известный »в то время
агитатор, член с.-д. ф. тов. Джи, атеист, революционный
социал -демократ, друг и приятель Харри Квельча,
а Джимми Ларкин был католик. Ларчик (просто
открывался: католицизм он не смахнул наверное и
после того, как просидел за свою агитацию
несколько лет в тюрьме в Америке.
Долго еще английскому пролетарию придется
стряхивать с себя то, что ему вколачивают в
голову в школе. Ребята в школе правописание слов
заучивают наизусть, настоящей зубрежкой,
выкликом всем классом, под удары или помахивания
рукой учителя, .всех букв слова подряд. Почему?
Да просто потому, что пишется слово так, а
произносится иначе, и малейшая ошибка или
перемещение буквы дает слову совершенно другое
значение. В наказание школьника заставляют выучить
наизусть что-либо из Шекспира. Можете
представить, что это значит — Шекспир становится ему
ненавистен, а вместе с ним все другие поэты.
208
Конечно, неуспевающих учеников большинство в
классе, а в классе по 50—-60 голов. Ученикам горе
и учителю горе. И он отбирает самых способных
и с ними проходит всю школьную программу
к 11-летнему «возрасту, и представляет их к
конкурсным экзаменам для поступления в среднюю
школу, в которой выдержавший конкурс учится
бесплатно. На одну стипендию конкурентов
бывает множество. Следовательно, выбор очень
богат и попадают в стипендиаты лишь самые
выдающиеся мальчики или девочки. Когда они
окончат среднюю школу, получив право на
поступление в один из университетов, то это- право так и
остается правом. Чтобы его реализовать,
требуется довольно толстый карман. Сыну или дочери
рабочего в университет дорога заказана, разве
что найдется какая-нибудь благодетельница или
благодетель, непременно англиканского
вероисповедания, которые внесут за него плату за
слушание лекций и< будут платить, за хлеб за него, так
как английскому студенту прежде всего полагается
прилично жить, в соответствующей обстановке,
во-вторых, участвовать во всех спортивных
кружках и нести расходы по ним, и уже в последнюю
очередь учиться. Когда вы кончите университет и
захотие приложить свои знания, то вам опять
поставлены рогатки. Если вы юрист, то практиковать
вы можете только тогда, когда вас примут в союз
защитников, ибо он дает вам звание юриста, и тогда
вы можете и должны брать по таксе. Насчет этого
имеется такой анекдот: один рабочий, имея в
кармане золотую монету в 10 шиллингов,
направился к правоведу узнать, настоящий это золотой
или нет. Правовед взял золотой, повертел его в
руках, осмотрел со всех сторон, засунул руку в
свой карман, вынул отуда серебряную монету и
14
2Г9
отдал рабочему. Тот не может понять, в чем
дело. «Вы спрашивали меня, — говорит
правовед, — настоящий ли у вас золотой в 10
шиллингов. Да? Не так ли? Так вот видите, за ответ мне
полагается 7 шиллингов 6 пенсов, и я вам с
золотой монеты даю сдачи 2 шилл. 6 пенсов.
Следовательно — он настоящий. Может быть, вам еще
что-нибудь надо?»
Если вы кончили медицинский факультет, то
вы должны стать сначала членом союза врачей,
который вам тогда разрешает практиковать. А
практику вы должны приобрести, т. е. у кого-нибудь
купить, или же итти в ассистенты, в помощники
к врачу, имеющему уже крупную (практику. В
союзе врачей вы также получаете и ученые степени,
и смотря ino степени вы можете и должны с
пациентов брать и определенную мзду. Если вы
просто врач, то за визит—по шилл. 6 пенсов, званием
выше — 5 шилл., а когда уже на вывеске стоит
профессор, то 10 шилл. и 21 шилл. Если вы
инженер-механик, то опять-таки звание инженера вы
получите только тогда, когда вас соблаговолят
принять в союз инженеров, и проч. и проч. Без
звания инженера от союза* вас никуда не примут и не
дадут ответственной должности. Итак в Англии
умственные способности еще не дают права их
использования: чтоб попасть в храм науки, надо
прежде всего иметь толстую мошну- Плебей туда
не проберется. Плебей иногда может проскочить в
Шотландии—там плата небольшая, и студенты во
время летних каникул1 подрабатывают и, таким
образом, сыновья рабочих могут окончить
университет в Эдинбурге или Глазго. Таким человеком был
шотландский революционный с.-д. Джон Маклин,
который за свою открытую пропаганду «война
войне» был приговорен английским судом к тю-
210
ремному заключению, которого он не вынес,
заболев манией преследования.
Выходцев из буржуазной среды, участвующих
в рабочем движении, мне пришлось встретить
только двух-трех. А молодому поколению
рабочих храм науки недоступен! И единственно, где оно
может еще проявить себя, это в трэд-юнионе и в
проповедничестве христа. Выбирай любой оттен-
нок—сект столько же, сколько дней в году, если не
больше.
В силу разных причин, о которых здесь не
приходится распространяться, переход от
феодального способа производства к капиталистическому
начался в Англии раньше других стран. Борьба
буржуазии с феодалами в Англии закончилась,,
внутренне они пришли к соглашению, но внешне,
для видимости, для более успешной эксплоатации
рабочих, как мы. уже говорили, продолжали
бороться между собою, чтоб крепче господствовать
над умами рабочих- Им это удалось очень
хорошо. Когда условия существования рабочих стано-
вились очень тяжелыми и они начинали
волноваться, то настоящую причину такого положения сами
рабочие без помощи извне не могли выявить.
Политические же партии об'ясняли его с своей
колокольни: «Вам плохо живется потому, что
земельная аристократия ввела хлебные пошлины» —
говорили одни. «Вам худо живется потому, что
существует свобода торговли, предметы вашего
производства обесцениваются иностранным
ввозом», — говорили другие. Рабочие в своей
повседневной борьбе начали строить и организовывать
союзы, об'единения, трэд-юнионы для
непосредственной борьбы за мелкие улучшения условий
своего существования. Их жестоко преследовали,
14*
21В
карали за это. Фа'ктами таких преследований
полна книга: «История английских трэд-юнионов»
супругов Вэбб. К 1848 г. борьба английских трэд-
юнионов (приняла довольно внушительные
размеры в виде «чартистского движения»5, которое
больших достижений не добилось, так как
господствующие буржуазные партии сумели это
движение расколоть, дать ему безопасное направление,
которое этим партиям было желательно, об'еди-
:нив это движение. Капиталистические партии
приняли всяческие' меры к тому, чтоб идейно
господствовать среди тред'юнионов. Это им вполне
удалось и удается еще и по сие время. В истории
английских трэд-юнионов нет таких.моментов, когда
трэд-юнионы своими действиями давали бы дру-
тое направление политике своего правительства,
;или от их действий зависело бы коренное
преобразование существовавших государственных
учреждений. Таких традиций у английского рабочего
движения нет. Даже больше того, у рабочих нет
даже традиции о том, что когда-либо, в
какой-либо форме они оказывали достаточное давление на
местные дела, диктовали бы свои условия местным
заправилам или местному самоуправлению. А
настойчивости, упорства в борьбе у английского
пролетариата хоть отбавляй. Вся история
английского трэд-юнионизма полна фактами этого рода,
но у него нет, или вернее он не выделил из себя
политическую партию, которая все эти качества
направила бы в другое русло, борьбы за
окончательное освобождение рабочего класса от
капиталистической эксплоатации.
Каждое поражение приводило к тому, что
самые энергичные борцы оставляли страну и искали
себе отечество в колониях. Приходя в соприко-
.212
сновение с менее развитым и еще более
угнетенным местным населением, они не могли не
чувствовать своего превосходства «ад ним и сами
постепенно становились проводниками
капиталистической эксплоатац*ии колоний. Забывались мечты
о новом, более совершенном обществе. Более
легкая возможность для энергичных и способных
людей в колониях стать самостоятельным хозяином,
фермером и пр. скоро превращала их в таких же
эксплоататоров чужого труда, как те, от эксплоа-
тации которых они бежали из метрополии.
Именно из этих соображений буржуазия им помогала
при переселении в колонии, но обратно попасть
для рабочего было уже труднее. Наиболее
обездоленным в конце концов оказывалось местное
чернокожее или желтое население, местные
рабочие. Английские союзы не принимают туземцев в
свой союз, ведь тогда они должны пользоваться
теми же правами, но тогда и зарплата не
повысится, а наоборот, может понизиться.
Трэд-юнионисты заключают с работодателями особые
условия, чтобы на определенную квалифицированную
работу нанимать только членов определенного
союза или союзов «белых», а на черную работу —
всех «цветных». Разделяй и властвуй, — то же
издание, что и дома, только в другой обложке.
Английская буржуазия, делаясь крупной
колониальной державой, в метрополию которой
стекалось большое количество прибавочной стоимости,
могла позволить себе иногда роскошь дать
некоторые уступки своим «домашним» рабочим, давая
более высокую зарплату, более короткий рабочий
день и еще некоторые уступочки, которые с
лихвой окупались на стороне. Такое
преимущественное положение английского рабочего отнимало у
него возможность считать себя обиженным, а ка-
213.
питалистов чересчур жадными. «Все-таки нам
лучше живется, чем в других странах. И этого мы
достигли не какими-то страшными грозными
действиями, революционной деятельностью, а
спокойной и мирной политикой частных договоров и пр.
Смотрите, со времен1 Кромвеля у нас устойчивая
власть, и рабочие у нас кое-чего добились — и
добьются еще большего, только не
революционными методами...»—вот типичные рассуждения
профсоюзных заправил английских трэд-юнио-
нов.
Кроме всего прочего у англичан в массе
создалось такое убеждение, что нет более мирного
народа, чем английский, просто потому, что сама
Англия со времен нормандского нашествия не
испытывала никакого иноплеменного нашествия
или даже ведения войны на собственной
территории, где могли бы пострадать жители. Если Англия
и воевала, — а она воевала больше всех стран, —
то выходило таким образом, что военные действия
происходили за сотни миль, и если бы не газетная
шумиха, то совершенно незаметно было бы, что
страна воюет. Население принимает участие в
войне «добровольно», поступая в наем на военную
службу тогда, когда существует безработица, или
есть на то собственное желание; против воли
никуда тебя воевать не погонят, -исключение
составила только империалистическал война. Англия
больше всех лоевала и воевала во всех частях
света, и все-таки ее население не знает, что такое
война и всеобщая воинская повинность. Этому
англичане обязаны своему географическому,
островному, положению искусно использованному
господствующими классами.
Выше мною был приведен документ, который
кратко выражает цели трэд-юниоров- В нем ни
214
одним словом не упомянуты политические цели
трэд-юнионов. Должен сказать, что слово
политика было изгнано из обихода трэд-юнионов.
«Никакой политики» — было руководящим лозунгом
в деловых суждениях ячеек профсоюзов- Так
обстояло дело в то время, когда ударил гром по
трэд-юнионам — приговор палаты лордов о том,
что фонды трэд-юнионов могут быть
конфискованы на покрытие убытков, 'понесенных каким-
либо предприятием от технически-неправильного
об'явления рабочими забастовки. Этот приговор
нарушил и перевернул дела в союзах. О нем за:
говорили все, во всех ежемесячниках, издаваемых
крупными союзами, этот вопрос обсуждался и
конечно обсуждался с буржуазной точки зрения.
Результат всего этого известен — Рабочее
представительство — «Рабочая партия». Ублюдок.
V
Перейду к другим сторонам жизни английских
рабочих. Нам казалось, что в своей повседневной
жизни английский рабочий отличается во многом
от русского рабочего и превосходит его. При
близ'ком знакомстве сравнение оказалось уж не
таким разительным и не в пользу англичан.
Сначала скажу о внешней ст'ороне. Одеваются все в
европейский костюм, потому что иного и купить
нельзя, носят крахмальные сорочки, воротнички,
манжеты, ботинки, полуботинки, — все, чем
снабжают. Моду делал не сам рабочий — он ей
подчинялся. Жилища, в котоых он) жил, их <вид он не
сам оформлял, а брал, что ему предлагалось по
его карману. Больше получаешь — лучше и
выбираешь. Живут не в больших каменных домах,
как в Питере или Москве, а в отдельных
квартирах — домиках в две, три, четыре комнаты, с от-
215
дельными парадным и черным ходом, отдельными
службами, отдельным цементным двориком, при
чем воду и отбросы не приходится носить.
Имеется и мебель солидная, которая живет годами.
Стиль этой мебели очень незатейливый,
однообразный; разница в цвете и отделке. Все
массового производства. У кого .плюшевая, у кого
кожаная обшивка, у кого клетчатая и т. д. Увидел
мебель в квартире одного пролетария —
обязательно такую же увидишь и у другого.
Квартиры-дома тоже массового
производства — однообразные, с той разницей, что в одном
доме двери открываются вправо, а в другом влево,
в зависимости от того, с какой стороны находится
стена, разделяющая квартиры; тех же размеров,
одинаковые комнаты, чуть ли не те же обои или
того же цвета краски. В каждом доме имеется
буфет, пианино, или фисгармония, комоды, картины,
чайные и столовые сервизы и проч. Роскошь, —
ведь так живут в России буржуа. На первый
взгляд это как-будто бьг и так. А когда вникнешь
и присмотришься к жизни пролетарской, то такая
обстановка является предусмотрительностью или
своебразным страхованием от безработицы, на
случай болезни, стачки или смерти главы семьи,
когда вся эта обстановка по маленьку продается или
закладывается. На (пианино и органе редко кто
играет, а если и играет, то только по слуху из
репертуара уличных шарманок, которых большое
изобилие, кстати сказать. Орган же употребляют
для' молитвенных бдений, по воскресным дням-
Климат в Англии умеренный — морозов нет, а
если и бывают, то не ниже 6—7°С, и не дольше
одной недели. Поэтому дома для рабочих строятся
не более, как в два кирпича, а в большинстве в
полтора, и не выше двух-трех этажей. Если живу-
216
щий во втором этаже начинает сильно ступать по
полу, то у живущего в первом этаже газовый
рожок начинает мигать от сотрясения. Даже если в
нижнем этаже вы пробежите быстро по полу, то
посуда в шкафу начинает ходить и стучать. На
чердак ходить не полагается, и потому никакого
настила под крышей нет, разве только над ванной,
потому что туда приходится для ремонта лазить
водопроводчику. Трубы чистятся прямо из
квартиры через камины, в большинстве камины имеют
прямые дымоходы, так что видно небо. Вот при
таких топочных устройствах ухитритесь
каменным углем нагреть комнаты: только сжигая много,
можно кое-чего достичь, и то только пока уголь
горит в камине, а потух — в комнате становится
холодно. Единственная сносная теплая комната
кухня-столовая, так как она топится, если хозяин
имеет постоянную работу, с утра до 10 вечера и
на плите готовится обед, чай и ужин. Вторая
комната зал-гостиная, а при семье и спальня на ночь,
топится только по воскресеньям и торжественным
дням; тут обыкновенно глава семьи в воскресенье
после обеда предается отдыху, сидя перед
горящим камином в плетеном кресле с трубкой в
зубах, сплевывая <в камин, при чем ребятишки на
это время — опять-таки, если у родителей имеется
достаточно заработка одеть ребятишек в нечто
чистое, воскресное — уходят в «воскресную
школу», устраиваемую сектой. Детям там преподают
религию, не сухую догматическую, нет, —
увлекательную, с волшебным фонарем, с раскрашенными
картинками, со сберкассой, с перспективами
различных экскурсий за город, на берег моря,
поездок на пароходе и пр. и пр. прелестями. Дети,
будучи в воскресной школе определенное время,
дают родителям возможность иметь мертвый по-
21?
слеобеденный воскресный час. Эта возможность
дается только квалифицированному, постоянно
работающему пролетарию, а
неквалифицированному рабочему об этом воскресном отдыхе дома
и мечтать не приходится, так как во многих
случаях его ребятишкам приходится сидеть дома —
воскресная одежда у них не всегда бывает.
Родители страдают и дети страдают от воскресенья.
Пуританизм так вошел в плоть и в кровь
английских городских ханжей, что даже детские
площадки в парках, оборудованные для игр
(американские шаги и Качели), в воскресенье
запираются на замок. «Шесть дней делай дела своя, а
седьмой— господу богу твоему». Но кроме кабака,
молельни и церкви сходить некуда.
Квартира квалифицированного рабочего
состоит из трех или четырех комнат. Две уже
описаны — обыкновенно спальня! третья. Она таких
размеров, что в ней помещается двуспальная кровать,
столик и два стула. Четвертая комната тоже
спальня, еще меньших размеров, во втором этаже над
двумя парадными входами. Если семья
многочисленная, то детей кладут поперек двуспальной
кровати в ногах родителей; более же щепетильные
родители, — если позволяет заработок, — кладут
ребятишек в спальне, а сами переселяются в
гостиную, или наоборот. Для этой цели в гостиной стоит
комод-буфет, в нижней половине, которого
скрывается складная кровать со всеми удобствами,
раскладывающаяся на ночь, а днем убирающаяся
во внутрь буфета, В некоторых кварталах
квартиры второго этажа имеют еще светелки-спальни
под крышей. В таких квартирах живут семьи очень
многочисленные, со взрослыми членами семьи,
приносящими в общий котел, или же семьи,
держащие нахлебников-холостяков или сдающие
218
комнаты. Даже многим квалифицированным
рабочим для того, чтобы получше одеться самому и
семье, приходится держать нахлебников.
Неквалифицированные живут по две семьи в одной
квартире.
Жизнь английских рабочих описал Энгельс, и
его книга так же нова и современна и в настоящее
время, как и тогда, когда она -писалась.
Занимались этим вопросом и англичане. Джек Лондон
довольно точно и художественно описал житье-бытье
низкооплачиваемых пролетариев Англии. Можно,
упомянуть еще исследования Бутса, Раунтри —
филантропа-предпринимателя, знаменитой фирмы
какао, и те разоблачения, которые были даны
королевской 'комиссией в 1920 году о бытовых
условий жизни углекопов, и в 1921 году докеров.
В этих сочинениях обрисовано истинное
положение рабочей Англии.
Освещение домов газовое. В чисто
пролетарских районах в домах поставлены газомеры,
которые вам отпускают газ 'порциями: опустили
соответствующую монету, напр., один пенни — и вы
обеспечены светом при одном газовом рожке часов
на семь, на восемь. Нет денег — сиди без газа и
без света. Больше шести монет за раз счетчик не
принимает. В районах, где живет всякая мелкая
буржуазная сошка и квалифицированные
рабочие — аристократы труда — там уже отношения
к вам более мягкие — вам уже больше доверяют,
вы считаетесь «респектабельными» людьми. За
квартиру вы уже 'платите не вперед и не по-не-
дельно, а по-квартально. Рента за квартиру ди-
ференцируется; вы столько-то платите
домовладельцу, и столько-то налогов за коммунальные и
др. услуги. За газ вы тоже платите по-квартально
по счетчику. Относительно такие дома обходятся
219
дешевле, но зато дальше отстоят от фабричных
зданий, и эта разница обходится вам в
несколько неудобств: раньше вставать утром, обедать вне
дома, приезжать домой позже и т. д.
В Англии все вертится вокруг недели:
квартирную плату вы платите по-недельно, лавочнику
долг — по-недельно и т. д. Кредит настолько
развит и вам его так настойчиво навязывают, что не
хочешь, да воспользуешься. Существует среди
рабочих поговорка, что рабочий чуть-ли не родился
в долг, живет в долг и его хоронят в долг.
Конечно, хоть кредит-то вам навязывают, но дают его с
разбором: для этого нужно иметь 'квартиру и
работать. Сдаст вам ее агент, — не домовладелец, а
агент, заработок которого зависит от вашей
платежной способности, и он вас заносит в свою
книгу. Вы идете в магазин мебели обзавестись
домашней обстановкой. Заявляете о вашем желании
Вам показывают, что имеется в магазине, вы
говорите, где проживаете, где работаете, и пока вы
ходите и выбираете, не беспокойтесь, справки
будут наведены и вы .получите ответ, что все
выбранное вами будет доставлено завтра или
послезавтра по вашему адресу, в такое-то время, а вам
следует дать только задаток и подписать условия
договора. А договор так составлен, что вы не
приобретаете мебель и все прочее, а берете ее на
прокат за такую-то сумму, платя за прокат
по-недельно. По выплате всей прокатной суммы, мебель
остается в вашу пользу, и вам будет выдан счет о
покупке вещей. Если же вы во время проката не
заплатите в течение двух-трех недель
причитающуюся с вас плату, то владелец мебели или вещей
может приехать и забрать обратно вещи.
Наняв квартиру и обставив ее самым
необходимым, вы начинаете жить. Аппетит разыгрывается
220
во время еды. Дела идут хорошо, вы работаете, да
еще сверхурочно, сдельно «прирабатываете,— есть
возможности 'получше одеться самому, а также
одеть свою семью; к вашим услугам магазин
готового платья, где в кредит приобретаете все, что
вам нужно, и по-недельно платите за прокат.
Выплатив за один прокат, берете другой и т. д. до
тех пор, пока не набьете вашу квартиру всем тем,
что «е только необходимо, но что придает даже
изобилие или скученность в квартире.
Квалифицированные работники набивают свою квартиру
всякой обстановкой доотказа, не просто потому,
что это абсолютно необходимо, а большею частью
как своего рода запас на «черный день», о чем
мною уже было говорено раньше- Существует и
другого рода кредит — то, что теперь у нас
называется «целевые взносы». Но такие взносы
большею частью «приурочиваются1 к праздникам —
рождеству, к пасхе для покупки всякой снеди. Тут
сколько внесешь, настолько и купишь. К такому
кредиту прибегают в большинстве случаев все
рабочие семьи, так как сразу выделить порядочную
сумму из недельного заработка очень трудно,
после такого праздника и получки бывают не
полные, поэтому благоразумие заставляет прибегать
к таким средствам редко. Кроме таких
религиозных праздников в Англии существует еще
праздник, который «и в каких святцах не найдешь —
это праздник «скачек». Он бывает в разное время
где раньше, где позднее. На эти скачки местные
жители считают своей обязанностью сходить,
посмотреть и поставить на лошадь. Это празднество
занимает минимум 3—ЗУг дня. К этому дню тоже
приходится готовиться заранее или же
расплачиваться потом подтягиванием ремешка и прочими
ущемлениями желудка.
221
Кроме того квалифицированные рабочие и
молодежь берут недельный или двухнедельный
отдых. Я говорю «берут» потому, что они берут их
за свой счет, только служащим отпуска
оплачиваются. Надо предусмотреть этот расход заранее.
Особенно это трудно для семейных. Зато они к
нему готовятся целый год. Хозяйка помаленьку
запасает сухие продукты и откладывает тоже в
своего рода сберкассу деньги на .проезд, на наем
комнаты и на карманные расходы, а глава семьи зя-
пасает деньги на расходы по театрам и другим
атракционам. И уже больше двух недель никто
себе этой роскоши .позволить не может. Что же
хасается большинства неквалифицированных
рабочих, то они «декретных» отпусков не берут
вовсе, так как бюджет едва выдерживает и те
праздники, которые справляются по обычаю.
Некоторые категории неквалифицированных ни по
воскресным дням, ни по праздникам никуда не
ходят, так как не могут справить ни для семьи, ни
для себя относительно приличного костюма,
чтобы сходить куда-либо. Такой человек в
воскресенье одевает чистый рабочий костюм и выходит
посидеть или постоять на своей улице, или же
заседает с товарищами в ближайшей портерной или
кабаке. Другие поступают иначе: обращаются к
помощи ломбардов. Этих учреждений имеется в
промышленных городах много, но замечательно,
что их обилие обратно пропорционально
благосостоянию проживающих в данном районе рабочих.
Эти закладочные лавки здорово выручают
рабочих. В понедельник мать, жена, хозяйка дома
несут в заклад костюм свой и мужа, а в пятницу
или в суботу его выкупают. После заклада она
удовлетворяет всяких агентов, а выкупив в
субботу, в состоянии в воскресенье выйти на улицу
222
погулять. Это проделываегся почти еженедельно.
По понедельникам закладные лавки открываются
раньше других дней, а .по пятницам и субботам
закрываются позднее.
Не все, конечно, покупают обстановку в долг.
Есть некоторые парочки, которые годами копят до
определенной суммы, вполне достаточной для
покупки всей обстановки за наличные. Но такие
штуки не многим удаются, природа берет свое, и
домиком приходится обзаводиться раньше
положенного срока. Английский квалифицированный
рабочий, как только женится, становится
неподвижным. Редко уезжает в другой город, так как
заработная плата .почти всюду одинаковая.
Средства сообщения и .передвижения для
рабочих от квартиры до места работы довольно
дешевы по сравнению с обыкновенной проездной
платой. Проездные билеты (их целый набор на все
дни недели кроме воскресенья) в специальных
поездах для рабочих стоят вдвое дешевле. Но с
рабочими билетами можно ездить только в
специальных поездах, в определенное время дня, в
остальное время будьте любезны платить обыкновенную
плату. В трамваях тоже возят по удешевленным
ценам в определенное время дня — утром и
вечером. Рабочие билеты можно покупать на любой
станции, где курсируют рабочие поезда — кассир
и биллетер по вашей наружности судят,
настоящий ли вы рабочий или нет, никаких
удостоверений не требуется; да из служащих никто и. 1не
будет пользоваться этими льготами, так как разрыв
начала работ между заводским рабочим и
служащим настолько велик, что никто не пожелает
сидеть на пороге два-три часа, а то и больше,
ожидая начала занятий, лишь для того чтобы дешево
223
платить за проезд. Рабочих начинают возить,
скажем, с 5 утра с интервалами и кончают к восьми,
а клерки начинают работать только в 10—11 часов.
Жить далеко от работы — значит вставать раньше
и быть дома позже.
Если рабочему вздумается приобрести
собственный дом, то он и это может проделать в
кредит. К его услугам различные организации: трэд-
юнион, кооператив или строительная контора,
страховое общество. Вы несете нотариальные
расходы по 'купчей крепости, дом закладываете в
тред'юнион, кооператив или строительную
контору, и все, что вам' остается делать — это платить
повышенную квартплату в течение известного
срока, и если вы дотянете, то становитесь
собственником дома. Страховое общество берется
застраховать ваш дом в определенную сумму, вы платите
определенную страховую премию, при условии,
что после вашей смерти дом остается во владении
ваших наследников. Но если вы не выполните
ваших обязательств, го все идет прахом и все вами
внесенное пропадает. Я уже говорил, что когда
заберется в семью несчастье, то в первую очередь
берется и носится в заклад или продается вся
лишняя мебель — пианино, трюмо, гардероб и все
прочее: своего рода страхование от несчастных
случаев.
Остается еще сказать о том, как питается
английский рабочий. Мое описание этой части жизни
пролетария будет основываться не на
лабораторных исследованиях питательности той или иной
с'едобной вещи, а на том, что он ест и что при
этом получается. Русский человек привык все
измерять тем количеством хлеба, которое он в
состоянии поглотить, поэтому у нас хлеб чуть ли не
едят с хлебом: хлеб с первым блюдом, хлеб со
224
вторым, хлеб с третьим, хлеб с кашей, хлеб с
картошкой и т. д. В Англии этой «роскоши» вы не
получите. Первого блюда там никто не варит и ни
в одной столовой вы его не получите. Подается
первое блюдо в таком же виде, как у нас второе,
с обилием картошки и других овощей, но без
хлеба, на второе подается каша или же вареное
тесто, замешанное на соде, и опять без хлеба. Хлеб
подается только на завтрак,к чаю и к холодному
ужину. Всем, конечно, известно, что на
вегетарианской пище рабочему существовать очень трудно,
так как эксплоатируют его очень хорошо.
Поэтому в мое время главе семьи или работнику в
семье покупалось австралийское или
американское мясо, поджаривалось, тушилось и подавалось
ему, а остальные довольствовались соусом с
овощами, а если кусок попадался жирный, то салом
мазали хлеб и давали его к завтраку. Масла
сливочного большинство семей рабочих едят мало
или совсем не едят — не тю карману, а заменяют
его маргарином, который очень дешев, или
вареньем, тоже дешевым. Маргарин был раз в шесть
дешевле соленого датского масла. Было
несколько фирм, которые за купленный фунт масла
давали фунт маргарина в придачу. Кроме
маргарина существовало и продавалось еще растительное
сало, похоже на свиное, но которое на сковороде
сильно трещит и разбрызгивается, так как в нем
только вода и растительное масло.
Растительное масло, какое употребляется) у нас, в России,
вроде льняного, подсолнечного, горчичного и пр.,
там не продается, его употребляют, если оно
хорошо механически смешано с водой. Многие бедные
хозяйки покупают сало, снимаемое с котла, в
котором варятся сосиски, студень и "прочая снедь.
В мясных лавках ничего не пропадает. Продаются
15
225
даже все мясные обрезки, их 'по необходимости
покупают жены неквалифицированных рабочих:
ведь мужа-то кормить надо, а то он и ног не
потащит.
Когда приезжали русские матросы первый раз
в Англию, то они обыкновенно просили своего
повара угостить их сосисками. Повар, конечно,
угощал, но только один раз, так как команда и
одного раза не выносила. После первого куска,
попадавшего в рот, остаток сосисок выбрасывался за
борт. Сосиски были настолько посолены,
наперчены и набиты хлебом в таком изобилии, что* во
рту получалось ощущение, что все нутро сгорит.
Больше одного куска ни за что не проглотишь;
конечно, если бы сосиски не покупались, их бы
мясники и не делали.
Теперь о варенье. Оно тоже дешево. Но го
варенье, что большею частью пролетарий
потребляет, содержит оченъ большое количество
примеси. Примесью служит знаменитая и дешевая овощь
«турнепс» — брюква- Она идет всюду — дает
хорошее густое варенье, а для запаха и вкуса
прибавляют немножечко яблок, слив и эссенции,
подслащивают и продают почти по цене сахара,
вроде того, как сосиски продаются вдвое дешевле
австралийского мяса. Варенье все больше смесь:
яблок и слив. Такое варенье мажется на хлеб, и
ребятишки набивают им желудок. Они идут с
ним в школу, едят его, бегая по улицам; рабочий
тоже мажет его себе на хлеб, но уже после того,
как хлеб намазан маргарином или маслом.
Выбор блюд очень бедный, состав обедов
прочно установился, в известные дни недели вы всюду
получите одинаковый обед даже и дома, а о
харчевнях и говорить нечего. В харчевнях ростбиф,
знаменитый ростбиф, бывает свежим только по
226
понедельникам, а в остальные дни подогретый.
В семьях же ростбиф бывает по воскресеньям —
и то не каждое воскресенье. Ростбиф заменяется
кроликом, но не тем, который разводится в
домах, в питомниках, а кроликом, который
привезен в мороженом виде из Австралии, где он вырос
в диком состоянии; более дешевого обеда никак
не выдумаешь. Ужин состоит из остатков обеда,
из жареной рыбы с картошкой, которая
приготовляется в особых рыбных лавках, все это
запивается пивом, вместо чая. Пива в Англии пьют
очень много и обычно оно продается не в бутылках
а прямо меркой. Пивных и кабаков очень много.
К обеду и к ужину (подается много овощей —
капуста, салат, сельдерей, лук парей, лук
репчатый и помидоры, но все это, конечно, привозное—
потерявшее свой вид, «о за то дешевое, вдвое,
даже втрое дешевле местных овощей. Если бы не
привоз, то пролетарию -пришлось бы очень туго,
привоз его выручает. Пролетарий разрешает себе
иногда побаловаться домашней овощью, и тогда
это для него целое пиршество. Иногда на ужин и
на завтрак .подавался1 бэкон, — блюдо быстро
приготовляемое и всегда свежее, — его в лавке на
машинке так тонко резали, что на фунт
приходилось до 16 ломтиков толщиной не более 1V2—2 мм,
так что фунтом можно было накормить многих,
так как взрослому больше одного ломтика «е
полагалось. Такой поджаренный ломтик
положенный между кусками хлеба, причем хлеб
обмакивался в растопившийся жир давался мужу или
главе семьи на завтрак на завод и вдобавок ему
давалась эмалированая кружка крепкого чая- Чай
пьют очень крепкий — он дешев и продается в
развеску, как крупа, а не упакованный в тару.
Вот пища английского пролетария. Забыл упо-
15*
227
мянуть, что почти все мясные и рыбные продукты
молено купить в виде консервов. Что пища,
которую поглощает английский (Пролетариат, не
особенно удобоварима, портит пищеварительные
органы, доказывает обилие патентованных
препаратов, которые поглощаются населением. В большом
ходу различные пилюли, английская соль, каломель
и другие слабительные средства. Кроме всяких
препаратов и пилюль 'некоторые сами составляют
для себя лекарства, беря, например, определенные
количества каломелл, английской соли,
александрийского листу, лакрицы—- кладут это в кувшин,
заваривают кипятком-и по утрам натощак
выпивают определенную порцию. Такое варево назы-
ют «весенним лекарством» и употребляют его для
того, чтоб промыть кишечник. Среди английского
пролетариата сильно распространена болезнь
печени, когда желчь или ее избыток изливается в
желудок и 'причиняет сильные головные боли со
рвотой; человек на целые сутки выбывает из
строя; такие явления повторяются почти
регулярно и от этого лечат всякими слабительными.
На слабительных лекарствах составлены были
громадные состояния — вроде д-ра Бичама. Из
прибылей от продажи пилюль он ежегодно платил
разведенной жене 80,000 ф. ст., столько же за об-
явления, за рекламы, причем рекламы гмеали и
расписывали художники.
VI
После дневной монотонной работы, где
утомляются большею частью мускулы, рабочему
необходима какая-нибудь нервная встряска. Она
может быть разных видов и сортов. Вы изучаете
какой-либо предмет, отдаетесь музыке, участвуете в
каком-либо деле, кружке и пр. и пр. Но такая
228
нервная встряска очень нежного свойства, не очень
волнует кровь, не дает сильного ощущения. По
натуре 'человек -выбирает себе такое занятие,
которое его лучше всего удовлетворяет. Но всякое
любительское занятие стоит денег и иногда не
дает никаких видимых результатов. Самая
верная встряска получается, если в обеденное время
поставить ставку на лошадь, а к семи часам уже
знать результат в барышах или в проигрыше.
Когда я уже достаточно научился английскому
языку, чтобы понимать разговор англичан, то
напрягал все усилия, чтоб понять разговор двух соседей
по верстаку — и никак не мог; запоминал,
записывал слова, искал вечером в словаре и таких
слов не находил. Пришел к заключению, что это—
местное наречие, и я его- тоже со временем усвою.
Проходит некоторое время — ил все в таком же
положении. С одним из соседей я обыкновенно
беседовал на разные темы. Вот я и обратился к
нему за разгадкой, прося объяснить, на каком
наречии говорят между собой мои соседи по
верстаку- Я прислушиваюсь к их разговору, но ничего не
могу понять. Он ухмыльнулся, а я подумал, что
сказал какую-то глупость. Улыбаясь, он об'яснил
мне, что говорят о лошадях, а слова, которых я не
понимаю и не могу найти в словаре, это имена
лошадей, наездников, владельцев конюшен,
родословные скакунов, где, сколько и когда они
пришли к финишу первой, второй или третьей. Спортом
все заражены от млада до стара. Летом1 «спор-
туют», ставя на лошадей, а зимой — на
футбольные команды.
Идя на работу, рабочий покупает газету —
недорогую и, придя в мастерскую, сейчас начинает с
жадностью ее просматривать. Начинает с задней
страницы, на которой печатается полный список
т
всех скачек на сегодняшний день, и, пробегая его.
намечает фаворитов. В завтрак основательно
проштудирует, заглянет в справочную книжечку,
какие отличительные признаки его фаворитов, и
пока до обеда соображает, какую комбинацию ему
устроить. Одной лошадью редко кто
довольствуется, а выбирает комбинации- на первую лошадь
он ставит или шиллинг, или два — если она
придет к финишу и получит приз, то все
приходящиеся на нее ставится на следующую лошадь, а если
эта выиграет, то все следует поставить на такую-
то. Записка у него уже написана и деньги
приготовлены — дожидается только обеденной
спортивной газеты: нет ли каких изменений или перемен
в программе,, и если все так, как говорила
утренняя газета, то ставит ставку через агента,
работающего у верстака, станка или у тележки. Этот
человек принимает ставки и работает по поручению
более крупной акулы, которая и живет только
этим. Такие лица всегда торчат около проходных
контор на улицах. Доходы их, видно,. довольно
основательные, так как они содержат
специальных сторожей, которые их оберегают от
неожиданных набегов полиции, арестов, конфискации
обнаруженных денег и штрафа. Такая уличная
игра воспрещена законом.
С обеда до окончания работы мозг рабочего
занят мыслью, — а как прошла скачка? Он
волнуется, смотрит ка часы, его лошадь вышла в
старт, на ней сидит такой-то жокей. «Он молодец,
свое дело хорошо знает, не первую лошадь
приводил к финишу первой. На плохой он не поскачет.
Скачка. Чем-то она кончилась? А вот сейчас моя
вторая фаворитка. А вдруг и первая, и вторая
выиграли, тогда денег я получу завтра много. Эх,
скорей бы шабаш и купить -вечерку. Как же медленно
230
идет время'» Наконец пробили часы. Он торопится
к воротам и у .первого попавшегося мальчиш'ки-
газетчика покупает вечерку, в которой почти
никаких других новостей кроме результатов скачек
и всевозможных об'явлений нет. Этим его нервное
возбуждение еще не окончено, потому что лошадь,
на которую он поставил, участвовала в бегах
более поздних, и потому приходится ждать
результатов к восьми часам вечера. Он в возбужденном
состоянии приходит домой. Сообщает в семейном
кругу, кого он выбрал, сколько поставил и
надеется, что сегодня угадал. Скорее бы восемь
часов! Вымывшись и закусив, садится за чтение
газеты и просматривает всю; прочитывает о
счастливом разрешении такой-то от бремени дочерью или
сыном, о заключении законного брака между
таким-то, о смерти такого-то или такого-то, об
убийствах, о пропаже, о судебных приговорах,
бракоразводных, делах, воровстве и «пр. и пр. Наконец,
долгожданное позднее издание вечерки выходит,
его приобретают и пробегают последнюю
страницу, где сообщаются результаты последних скачек.
Поужинав и запив пивом, рабочий еще немного
посидит и ложится спать, чтоб завтра опять
начать ту же историю сначала. В конце концов
такого рода «спорт» становится его второй натурой,
и он без него жить не может. Этого рода «спорт»
он ни при каких обстоятельствах не забывает
Приведу такой пример. На районном собрании
союза металлистов обсуждался вопрос, какие шаги
надо предпринять для того, чтобы вынудить
предпринимателей повысить зарплату. Заявка была
сделана не то на 2, не то на 3 шиллинга в неделю
Переговоры затянулись. Давали половину, союз не
соглашался. Нажимал- Обсуждал то и другое
действие, что выгоднее. Как раз в это время шел фут-
231
больный матч между командами двух смежных
городов, в том же районе. Дело субботнее.
Ожидалось, что народу на митинге будет порядочно. Мне
не посчастливилось — запоздал- Как раз
ребятишки на улице выкрикивали вечерку с результатом
игры в футбол за первую половину матча. При
входе в зал собрания — школу, на половину
заполненную1 народом, меня обступили члены
профсоюза и задают вопрос: каково положение
футбольной игры?—таким' языком, что я никак не
пойму, о чем вопрос; но когда я разобрался и
ответил, что меня этот вопрос не интересует, от ме-
ня отошли1 с разочарованными лицами. Когда я
потом обсуждал этот инцидент с товарищами
англичанами, то они это признавали в «порядке
вещей», а что народу мало было, так ведь у нас
так и делается, что запрашивают вдвое,
предполагая согласиться на половину, а
предприниматели сначала отказывают, а потом соглашаются на
половину запроса, и дело в шляпе. Трубят о
великом достижении. Обе стороны довольны и
хитро улыбаются — знай наших!
При снижении зарплаты иногда получается,
что страдающая сторона считает снижение
зарплаты необоснованным и не соглашается даже на
половину предложения. Тогда завязывается
борьба длительная — на измор. Одна такая стачка, в
которой мне пришлось принимать участие,
продолжалась 8 месяцев.
Стачка в Англии не означает, что все рабочие,
скажем, определенной фирмы бросают работу.
Нет, этого не бывает. Бросает работу и бастует
только определенная «профессия», — скажем,
рабочие металлисты, слесаря, токаря, модельщики, а
остальные рабочие продолжают работать, работа-
232
ют ученики, (полуквалифицированные рабочие к
штрейкбрехеры, неорганизованные рабочие.
В сгачке существует правило: «кто не с нами,
тот против нас», нейтрального положения как-буд-
то бы быть не может. А в Англии в стачке это
бывает. Есть занимающие нейтральное
положение— это члены тех профессиональных союзов,
которые согласились на понижение, или к
которым понижение зарплаты не относится. Они
остаются работать, в стачку не вступают, но их
постепенно с ходом стачки сокращают, и тогда они
считаются не бастующими, а безработными.
Наконец, у предпринимателей самая спешная работа
окончена, новых заказов не предвидится,
наступает депрессия; люди» слоняются без дела, в
борьбе не участвуют, живот приходится подтягивать.
Многие из вещей уже снесены в ломбард и
заложены — лавки подержаной мебели заваливаются,
мелкие торговцы — лавчонки тоже перестают
давать в кредит. Нужда увеличивается. Начинаются
всюду разговоры — подымается газетная
переписка «частных» лиц о том, кто виновник
создавшегося положения. Виновником оказывается один
союз, который многих «принуждает» испытывать
нужду из-за какого-то одного-двух шиллингов в
неделю. Виновник, как частное лицо, отвечает.
Подымается вой, вопрос со столбцов печати
перекидывается на пюпитры молелен. Обращаются
ко всевышнему создателю, чтобы он «вразумил»
борющиеся стороны притти к соглашению;
произносятся молитвы все чаще и чаще; союз тоже не
спит, в него уже тоже вошло внутреннее
разложение. Вносятся предложения' о прекращении стачки
и принятии условий. Вопрос баллотируется,
сторонников «борьбы до победного конца» делается
меньше; после нажима «на общественное мнение»
233
вопрос ставится снова и «благоразумие снизошло»
на борющихся, принятие условий решено в
положительном смысле простым большинством
голосов тайного голосования. Забастовка же решается
квалифицированным большинством голосов.
После окончания забастовки начинается
чистка рядов стачечников. Работа не для всех сразу
находится, и потому тех членов .профсоюза,
которые очень активно проявляли себя во время
стачки— тем, что 'преследовали штрейкбрехеров,
агитировали, выступали, оставляют на некоторое
время без работы на том основании, что работа еще
не развернута во всю. Пособия по безработице,
получаемого от трэд-юниона, хватает только на
оплату квартплаты, освещение и отопление. Так
проходит одна неделя, другая и месяц, и другой,
и бот, 1КОгда человек физически и морально
издерган, к нему «снисходят» и принимают на работу,
и держат до поры до времени. Тут ему
приходится быть очень осторожным, а то придерутся и рас-
считают, как беспокойный элемент, и тогда
получить работу по своей профессии нет никакой
возможности, ибо человек попал в «черный» список,
такому человеку отстается два-три выхода —
эмиграция, бросить профессию и заняться торговлей
или другим ремесленным трудом; переменить
фамилию, перебраться в другой район и там
поступить на работу, указав последним местом работы
ремесленную мастерскую одного- из членов союза.
Такие ремонтные мастерские имеются, они
служат для восстановления «потерянной» репутации,
и сами владельцы их также когда-то были в
категории «потерянных». Английский трэд-юнион
таким членам, переменившим профессию, разрешает
быть неполноправными членами, для них
установлены особые взносы.
234
Лошадиный «спорт», конечно, не единственный,
которым увлекаются английские пролетарии, хотя
этот «спорт» и имеет аристократическое
происхождение. Никто из рабочих не стал владельцем
скаковых лошадей, а вот стать профессионалом
футболистом — этого до некоторой степени
рабочий может достичь. Футбольные команды
имеются при •каждой школе, при каждой церкви-
молельне, при каждой шахте, в каждой
порядочной деревушке, в каждом районе, в каждом
городе. 6 них участвует молодежь и по
категориям вступает между собой в состязания на
первенство то в районном масштабе, то в масштабе
графства, то в самом высшем масштабе —
национально-английском, шотландском. Эти состязания
происходят с 15 августа до 1 мая. Что же делает
наш «спортсмен». В юности otf принимает участие
в игре до тех пор, пока это возможно- Иной
ловкий игрок выдвигается своей игрой и переходит
вг профессионалы, оставаясь профессионалом до
тех пор, пока позволяет физическое состояние, а
потом, если он не искалечен, то возвращается
обратно к той работе, которую оставил. Команды
квалифицированных специалистов-футболистов
содержат и эксплоатируют акционерные
предприятия,— давая представления бойцов. За бойцами
ухаживают, кормят, растирают по предписаниям
врачей-специалистов, их и в бой пускают после
докторского тщательного осмотра. Если
состязаются на кубок две смежных крупных команды
футболистов, то наплыв на стадион бывает такой
большой, что против течения и не думай итти —
все равно' не пройдешь.
Конечно, не всякий в состоянии сходить
посмотреть на футбол, но нервную встряску он
себе и без этого может доставить, делая ставки.
235
Для этого служат карточки, где вы зачеркиваете
ту из двух команд, которая по вашему потерпит
неудачу, или же оставляете незачеокнутыми обе
команды, предполагая, что у них будет «забито»
поровну. Чем хитроумнее ваша комбинация, тем
шансы на выигрыш меньше, но за то сам выигрыш
повышается. Так над этакой комбинацией
рабочий думает почти три дня, да три дня изучает и
дискутирует результаты прошлой игры, прошлых
своих промахов при ставке, происшедших из-за
того, что он не принял во внимание каких-то
обстоятельств- Все это возбуждает нервы и нервная
встряска •кончается в субботу поздно вечером. Это
один вид «спортсменов»-футболистов; есть еще
второй — участники так называемой «футбольной
лотереи». Таких лотерей может быть сколько
угодно, количество* лиц, не должно быть очень
велико — человек 30—40. Каждый записывается и
вносит плату под номером, каждому уплатившему
дается билетик именной и номерной, их
скатывают и кладут в две шапки- После этого
происходит розыгрыш. Получается фамилия и к ней
приписывается номер, вынутый из шапки.
Выигрывает тот, 'кто получил номер, который равен сумме
забитых мячей в ворота при игре таких-то команд.
Тут, конечно, на грош ума не надо. Многие
участвуют в обоих видах спорта, а есть и такие,
которые успевают побывать на стадионе и
посмотреть игру; у такого спортсмена нервный
пароксизм кончается ночью с субботы на воскресенье,
когда он во- сне кричит, размахивая руками и
ногами, причем достается бокам партнера по
постели . Говорят, многие зрители во время игры
приходят в такой экстаз, что впереди стоящих
наделяют пинками.
большинство английских рабочих знает на зу-
236
«бок имена лошадей, выигравших 'приз, в каком
году и кто был жокеем, и т. д. Другие знают всех
футболистов, их биографии, их стаж, сколько раз
кто забил мяч, сколько раз был вратарем и спас
свою команду от поражения. Но если вы их
спросите, кто такие Сидней и Беатриса Взбб, Кейр-
Гарди, Гендерсон, то на вас посмотрят с
удивлением и скажут: «да не знаем, но разве нам это
надо знать? Какая польза нам от этого?» Точно
так же и бокс. Выигрыш или проигрыш нервно
встряхивают и занимают ум, — не может же
рабочий, работая как автомат или придаток к станку,
машине и мыслить как автомат! Если бы
капиталист мог получить такого рабочего, то ему бы
ничего лучшего и желать не нужно было. И вот,
направляя все усилия на создание такого
автомата-рабочего, английский капитализм нашел
своего рода выход, направив всю умственную
деятельность рабочего на «спорт». Английский
капитализм обрабатывает своих пролетариев со
школьной скамьи,— давая грамоту, но не знания, ставя
образование таким образом, что оно отбивает у
детей охоту учиться.
Свободное от работы время английский
рабочий проводит на улице. Его можно видеть
стоящим целыми часами на углу, смотрящим
бесцельно в 'пространство, жуя табак или куря трубку и
тут же сплевывая. Привычка жевать табак
приобретается от того, что на заводах днем курить
строго воспрещается; даже в ватерклозетах курить
приходится с опаской и виновник изгоняется из
завода. Отсюда приучаются жевать табак, а слюну,
которую табак гонит, сплевывать на пол вокруг
себя, где насыпают опилочек. (Вне завода рабочий
курит трубку, и табак настолько крепок, что
обильно гонит слюну и ее тоже сплевывают — дома в-
237
камин, в вагоне рабочего поезда прямо на пол, а
на углу улицы — (прямо на дорогу; в 'портерной
или кабаке — на пол, который посыпан опилками.
Что же гонит рабочего на улицу или в кабак?
Летом и в теплую погоду — просто потому, что на
улице легче дышется, можно встретить других лиц,
поговорить с соседя:ли, приятелями, выпить с ним
по стаканчику пивка, обменяться новостями, а дома
ребятишки, толкотня, воркотня, детский плач и
т. п. домашние прелести. А зимой — неуютность
квартиры и холод в ней. Чтоб нагреть, надо уголь,
сн сравнительно дорог, -потому вся жизнь
сосредоточена в кухне-столовой — все жмутся к
камину, хотят погреться, но если хорошо
расположиться у камина, то все место» займешь и будешь
мешать хозяйке дома, которая варит что-нибудь
на огне; спереди такой огонь палит, а сзади
мерзнешь. Следовательно, надо убираться или в
другую комнату, где холодно, или на улицу, а больше
всего в кабак. Зимой в каба'к'е камин жарко
топится, пламя его освещает почти все
помещение; тепло, и есть приятели, с кем можно
переброситься словечком. У каждого рабочего есть
излюбленный «привал». «Привалы» носят особые
названия вроде: «Золотой телец», «Белая лошадь»,
«Гончая собака» и т. д. В одном собирается
профсоюз, в другом общество взаимопомощи, в третьем
еще какое-либо учреждение. Если у встречного
спросишь, где такая улица, то он дает такое
указание: «пойдете по этой улице, дойдете до
«Золотого' тельца», напротив его и1 будет искомая вами
улица».
«Спорт», которым занимается английский
пролетариат, является своего рода азартной игрой.
Азартные игры в карты -практикуются на заводах в
очень широком масштабе, хотя они и запрещены.
238
Конечно, эти игры происходят во время
перерывов- Рабочие наскоро закусывают, пробегают
газету, в особенности споргивную часть и спешат
засесть за карточную игру в шестьдесят шесть, в
винт или банчок, в домино. Все игры, кроме игры
в банчок играются в течение недели, причем
каждый участвующий вносит определен'ную мзду и
выигрывает тот, кто набил больше оч'к'ов или
выиграл кон. Банчок же идет на наличные, шоэтому
имеет распространение больше среди холостых и
молодежи. В особенности отличаются ночные
смены с пятницы под субботу. Азарт доходит до
того, что люди играют в «клубах» при самых
невозможных условиях, чуть ли не валяясь в' грязи.
Невеселая картина, но картина повседневная,
прерываемая иногда проблесками героической
борьбы масс. И только прорвется — как сейчас же
буржуазия старается этот «прорыв ликвидировать
в самом начале, выкинув какой-нибудь фортель,
чтобы отвлечь внимание от главной цели и
направить энергию на второстепенные вещи, или же
передать вопрос в особую комиссию для
«основательного его изучения и вынесения
определенного точного суждения об этом вопросе и внесения
мер для его изжития». Такими королевскими и
другими комиссиями изобилует история
английского рабочего движения. Острый период
пережит, дело передано и рассматривается, все
остается по-старому. Люди успокаиваются, газеты
молчат, так 1как все они издаются 'буржуазией.
VI
Количество организованных рабочих в трэд-
юнионы в послевоенные годы в 1920—21 гг. дохо-
239-
дило до 6.000.000 с лишком. И этот
шестимиллионный организованный пролетариат н е в состоянии
был почувствовать настоятельной
потребности в «собственной газете», в органе,
который выражал бы интересы рабочего класса. Такал
потребность чувствовалась, и были попытки ее
удовлетворить. Попытки кончались неудачей, так-
как такая газета сразу натыкалась на яростный
отпор всей английской прессы, всего «английского
общества». Требуются большие средства на
собственную хорошо оборудованную типографию. По
английским законам о печати, владелец
типографии так же отвечает за содержание газеты, как
издатель или редактор, и этот закон иногда
бывает сильнее красного карандаша цензуры. Если
ваша газета не признана «добропорядочной»
среди крупных издательских газетных и журнальных
трестов, то она не будет транспортироваться по
железным дорогам, ибо в их руках находятся
специальные газетные курьерские поезда, они
контролируют розничную продажу, и ни один
торговец не будет ее продавать, ибо ohi договором
связан продавать только то, что ему доставляется
такой-то фирмой. Новому, бойкотируемому
пришельцу приходится все распространение
организовать на свой счет, везде поспевать и
конкурировать с местной газетой, быть не дороже других,
удовлетворять запросы и вкусы
пролетария-читателя, иметь хороший нюх и большую
настойчивость, а главным образом деньги, деньги и деньги.
С образованием «Рабочей партии» вожди ее
почувствовали необходимость иметь свою
собственную газету, в которой они были бы хозяевами.
К этому времени (это было до войны) наладилась
довольно приличная ежедневная газета «Daily
Herald», издававшаяся акционерным обществом, во
240
главе которого стоял Джордж Ленсбери,
социалист-утопист религиозно-сектантского
направления. Эта газета начала пробивать себе дорогу.
Она покупалась и читалась более или менее
мыслящей частью пролетариата. Но она имела
несчастье выступать против лидеров «Рабочей
партии». И вот лидеры решились попытать своего
счастья. Ооновали акционерное общество, акции
которого распространялись среди трэд-юнионов,
на основании референдума членов. Таким образом
составился необходимый для создания капитал.
Стали издавать ежедневную газету Daily Citizen».
В редакторы пригласили одного из редакторов
желтой газеты «Daily Mail», и работа пошла.
Газете был оказан благоприятный прием среди
издательских трестов, ее транспортировали,
доставляли, продавали. Оставалось только завоевать
читателя. Читатель был уже завоеван «ДаПу Herald»,
но в силу трэд-юнионистской дисциплины
покупал «Daily Citizen»; так получилось, что «Daily
Herald» пошел на убыл, a «Daily Citizen» не пошел в
гору, так как эта газета по .существу ничем не
отличалась от другой желтой или бульварной
ежедневной прессы. Видя, что дела идут не очень
блестяще, газета начала прибегать к сенсациям, —
ибо редактор ее ничему новому не научился и
старого не забыл. Но на сенсациях долго
просуществовать не пришлось. Наступила
империалистическая война, — газета завыла, как и все завывали.
Этого было недостаточно. Нужно было чем-то
отличиться и заполучить полное благоволение
английских буржуа. Надо было стать популярной,
чтобы получать газетные об'явления. Газета
живет об'явлениями, а буржуа только тогда дает
об'явления, когда газета имеет не менее «ак 300—
350-тысячный тираж. Немецкая подводная лодка
16
241
потопила большой океанский пароход «Лузита-
нию» и вот тут «Daily Citizen» превзошел все
газеты своим шовинизмом, требуя заключения всех
без исключения немцев, проживающих в Англии,
в концентрационные лагеря, конфискации их
имущества и чуть ли не обращая их в заложников,
ответственных за все зверства,, которые
совершаются немецким командованием во время
войны. Прошла волна погромов; погромы были
больше в таких городах, в -которых проживал лумпен-
пролетариат. Рабочие же заводов потребовали
удаления всех немцев с предприятий — это и
было исполнено. Этот пароксизм был последней
вспышкой «Daily Citizen», и газета вскоре
прекратила свое существование. Закрытием этой газеты
английская буржуазия получила два
удовлетворения— с одной- стороны, исчез конкурент, хотя и
плохой, но конкурент, а с другой — трэд-юнионы
получили урож; «не суйся туда, где тебе не место,
за этот урок тебе пришлось расплатиться своими
кровными деньгами. Впредь будешь осторожнее».
С появлением на сцену «Daily Citizen», старая
газета из ежедневной превратилась в
еженедельную, ас 1919 г- опять превратилась в ежедневную.
В 'конце концов и ее ресурсы иссякли, она должна
была поднять плату, и стать более правой, чем
была раньше. Таким образом газета сделалась
полуофициальным органом «Рабочей -партии».
VII
Всем известно, что трэд-юнионистская
бюрократия в Англии идет на помочах у буржуазии. Это
не должно никого удивлять. Там, где идет борьба,
бюрократизма быть не может, а там, где идет
приспособленчество к существующим условиям, там
всякое нарушение обыденного хода вещей выби-
242
вает бюрократов и чиновников трэд-юнионов из
колеи и они делают все возможное, чтобы как
можно скорее вернуться в спокойное состояние. И
поэтому все профсоюзные чиновники не могут не
предавать своих членов. Они это делают на
каждом шагу. Иногда удивляешься, как это члены
союза не могут заставить своих должностных лиц
поступать, как желательно большинству членои.
Кажется, чего легче справиться со своими же. Но
это не так-то просто. Сколько ни было
нарушений директив общих собраний и с'ездов
председателями или секретарями и даже разительных
примеров предательства, вроде предательства
генеральным секретарем Дж. Беллом союза
железнодорожников, с ними поступили очень милостиво.
Белла, например, не лишили секретарства
немедленно, и только после того, как за свое
предательство он получил теплое местеч'ко и на дальнейший
срок службы для пользы союза не особенно
претендовал, ои; был! забаллотирован и- на его место
выбрали генеральным секретарем Томаса. Томасу
за многие его предательства союза
железнодорожников по подписке среди членов собрали
достаточную сумму денег, чтоб купить автомобиль.
Даже предательство выгодно вдвойне; буржуа
дают тепленькое местечко, да и свои товарищи-
рабочие не забывают. Бывают, конечно, и
исключения, но они так редки, что почти незаметны в
общей массе.
В мою бытность был один яркий пример, когда
все «правление, за исключением главного
секретаря союза, за невыполнение директив членов
союза было силой изгнано и лишено своих мандатов,
а вместо них был избран временный
исполнительный комитет. Этот инцидент произошел с
'правлением союза об'единенных машиностроителей. Де-
16*
243
ло нашумело здорово. Дом, где помещается
правление, принадлежал союзу, в этом же доме
помещалась квартира генерального секретаря, смежная
с правлением. Конференция союза постановила,
что часть состава правления, несмотря на то, что
по уставу оно избирается на три года, должна
быть переизбрана в виду 'предстоявшего
вступления в силу закона о государственном социальном
страховании (закон Ллойд-Джорджа). По этому
закону пособие по безработице застрахованный
получает через союз, как и по случаю болезни;
регистрация безработных вместо биржи труда тоже
ведется союзом. Неорганизованные
застрахованные регистрируются и получают пособил
непосредственно через биржу труда- Количество
членов правления должно было быть увеличено,
поэтому нужны были новые выборы (выборы
совпали с официальными перевыборами союза) и
было решено, что часть правления должна быть
переизбрана. Членам правления это не
понравилось; они устроили нечто вроде забастовки-
Конференция уполномочила лондонский районный
комитет проследить за выполнением этого
-постановления. Наступает время выборов; правление к
ним не готовится. Ему дают срок, после которого
придут и выставят его. Правление
забаррикадировалось в помещении, приготовившись к осаде.
Лондонский районный комитет повел осаду. Из
квартиры генерального секретаря была проломана
стена и «после рукопашного боя правление было
побеждено и выставлено, а пострадавшие
отправлены в каретах скорой помощи в больницу.
Правление обращалось за помощью к полиции, но
она благоразумно заявила, что в своем доме союз,
как хозяин, может ломать стены, раз это не
нарушает уличного движения. Правление подало в
244
суд на действия лондонского комитета, но суд в
иске отказал, и членам правления по выздоровле-
ни пришлось итти Не) завод и становиться к
станку или верстаку. Это было так необычно и
вызвало такое «нравственное» возмущение,
«респектабельных» членов союза, что правильность
действий лондонского комитета была поставлена на
обсуждение членов и был /проведен референдум,
который большинством голосов признал деяния
комитета правильным и инцидент исчерпанным.
Невеселая картина, но есть и проблески.
Английский рабочий лриучен к упорной борьбе, но
борьбе за мелочи, за пятачок или получасовое
сокращение рабочего дня. Упорная борьба научила
смотреть на свой профессиональный союз, как на
единственного защитника от всех зол и напастей.
В Англии не бывает единовременного громадного
наплыва членов в союз или распада союза вдруг.
Наученный горьким опытом, что всякая борьба
стоит не только кулаков и глоток, но главным
образом денег, союз годами копит капиталы, и
потому всем примкнувшим к стачке
неорганизованным рабочим союз никакой денежной поддержки
не дает, зная по опыту, что вспомоществование-
то они возьмут, а членские взносы потом платить
не будут, предпочтут быть неорганизованными.
Удивляясь упорству в мелких вопросах,
задаешь себе вопрос, а что будет, если английский
рабочий начнет свое упорство проявлять на
крупных вопросах? Но рассчитывать на это в
ближайшем будущем не приходится.
С 1905 года переход от мелочной борьбы к
более крупной уже начал замечаться. Родственные
профсоюзы об'единяются. Имеются союзы,
насчитывающие до 900.000 членов, и идея их об'едине-
ния в более крупные растет с каждым годом. В
245
особенности это было заметно во время и после
войны. Наплыв в профсоюзы был непрерывный,
общее число членов дошло до семи миллионов в
1920—21 гг. Если взять все работоспособное
население Англии с самостоятельным заработком, то
его будет не больше 8—9 миллионов. Учителя и
счетные работники организуются и 'примыкают к
пролетарским союзам. Рабочая масса чувствовала
неудобства разрозненного управления ее
выступлениями. Во время .войны стачками руководили
помимо официальных органов руководства, об'еди-
ненные стачечные комитеты, где отдельные союзы
и их главки фигурировали только как пережитки,
а постановления о прекращении стачки
принимались на смешанных общих собраниях. Такой метод
борьбы сковывал всю массу в единое целое, где
всякие цеховые разногласия тонули в море общих
интересов. Эти опыты наводили на мысль
единого руководства. Были моменты, когда рабочая
масса готова была итти и подталкивала свои
правления на об'явления генеральной забастовки.
Но из этого ничего не вышло, так как
вожди, которые должны были вести бой, по своему
общественному положению, как «тайные
советники короля», должны были играть отбой, в
противном случае им грозило обвинение в
государственной измене. Тут и самые «боевые» вожди вроде
Роберта Вильямса, председателя союза
транспортных рабочих, сдали свой революционный багаж и
пошли «верной поступью» \< срыву боевого
настроения рабочих масс. Так случилось во время
стачки углекопов в 1921 г.
Углекопы, железнодорожники, транспортники
заключили между собой оборонительное и
наступательное соглашение, прозванное «тройственным
союзом». Соглашение это предусматривало, что в
246
случае нужды, каждая из договорившихся сторон
выступает на защиту других. От этого об'едине-
ния ожидали многого. Соглашение этих трех
союзов могло парализовать всю промышленную
жизнь страны. Углекопы сами по себе не могли бы
парализовать промышленную деятельность
страны, также и другие два контрагента каждый сам
по себе не в состоянии был бы проделать такую
вещь. Но английские капиталисты тоже не спали и
приступили к своему обычному способу действия—
подкупу вождей, давая им чины, делая их
«тайными королевскими советниками», приближая их к
управлению страной, назначая почетными судьями,
старшинами в городах или в графствах и т. п. В
газетах же расписывались их высокие качества, их
способности, отмечалось, что выбор пал на
«достойных» лиц. Вожди и рабочие радовались, что
наконец-то и их не обходят, и их призывают к
управлению страной. Простодушие было настолько
распространено, благодаря буржуазной прессе,
что не замечали, что тут ведется очень
хитроумный подкоп под солидарность рабочего класса.
VIII
До 1920 г. маевки удавались очень плохо.
Массы рабочих не принимали никакого участия. Но
1 мая 1920 г. рабочая масса всколыхнулась и
всюду 1 мая праздновалось с большим под'емом.
Профессиональные союзы приняли в них участие,
шефствуя со своими знаменами. Даже правления
многих старых и крупных союзов пошли навстречу
массе рабочих и обратились к своим членам с
призывом поддержать празднование 1 мая. Этого не
бывало раньше. Шествия были очень
внушительными. Каких только не было знамен, начиная с
тяжелых шелковых, шитых чуть ли не золотом, и
247
кончая простыми матерчатыми, принадлежавшими
только что возникшим союзам. Праздновали
действительно. Работа всюду остановилась. Были
такие 'Происшествия: на судостроительных верфях
платят ло субботам, а рабочие требовали платы в
йятницу, так как 1 мая приходилось в субботу.
Заводоуправление не хотело давать; тогда
рабочие выстроились накануне пятницы в хвост и
каждый индивидуально заявлял расчет; а это означало,
что согласно договора с союзом, расчет должен
быть произведен в течение 24 часов с момента
заявления. И деньги были выплачены в срок.
Такого рода вещи можно было проделывать на
верфях, где спрос на рабочие руки превышал
предложения- Взявшие в пятницу расчет в понедельник
вновь были приняты на работу.
Повышенное настроение масс длилось
довольно продолжительное время. Среди заводской
массы громко высказывалось мнение, что надо всем
действовать сообща. Такое настроение было очень
благоприятно для возникновения «Комитета
действия». Комитет этот возник во время войны
Советской России с Польшей, когда выяснилось, что
английское правительство хочет принять участие
или очень активно поддерживает Польшу.
Комитеты действия возникали всюду и росли как грибы.
Настроение было приподнятое, в воздухе
чувствовалось напряжение. Правительство уступило и об -
явило о своем «нейтралитете» в этой войне.
Осенью 1920 г. углекопы опять бастовали.
После трех недель пришли к соглашению и шахты
снова заработали во всю- Выработка сильно
поднялась. Уголь плохо продавался, но добывали его
все больше и больше. Уголь складывался всюду;
весь подвижной угольный ж.-д. состав был занят,
все ж.-д. запасные пути были заставлены- Экспорт
248
угля снижался. Уголь некуда было больше
ссыпать. Шахты стали работать с перебоями. Пошло
сокращение рабочих в копях. В прессе подняли
вой, что надо 'понизить цену экспортируемого
угля. Цены стали падать, отсюда требование
шахтовладельцев о понижении зарплаты. Углекопы
противились. Пахло схваткой.
Рабочие насторожились, чувствуя, что
неминуемо произойдет генеральное сражение профсоюзов с
капиталистами. Был пущен в оборот аппарат
профсоюзов «тройственного союза»: углекопов,
железнодорожников и транспортных рабочих. Пошли
заседания, разговоры, всякие газетные интервью.
Ни одна газета не хотела быть последней в
получении известий, что творится за закрытыми
дверями профсоюзов, а в особенности в той уйме
заседаний, (переговоров, которые велись Ллойд-
Джоржем со всеми главарями тройственного
союза. Другие трэд-юнионы, чувствуя, что если будет
борьба, то им также придется стать по
определенную сторону баррикады, гоже .просили принять их
в этот тройственный союз, — правильнее,
отдавались в полное распоряжение тройственного союзаг
как например союз почтовых и телеграфных
служащих, союз машиностроителей; иные союзы
проводили постановления, требуя от своих правлений,
чтобы, как только будет об'явлена стачка
углекопов, они отозвали членов союза с работы.
Наконец, углекопы об'явили забастовку по всей
Англии- Правительство стало стягивать и
приготовлять войска, были призваны к оружию
некоторые демобилизованные солдаты, главным образом
из мелкобуржуазных слоев, офицерство. Надо
запомнить, что в эту белогвардейщину не принимали
рабочих, из'явивших желание поступить туда, — в
надежде получить оружие и в критический мо-
249
мент обратить его против своих врагов. Ходили
очень упорные слухи, что войска открыто
заявляли, что если дойдет до столкновения, то они
знают, куда направить дула ружей. Люди
готовились. Рабочие на заводах и при встречах
выражали готовность вступить в бой и с минуты на
минуту ждали сигнала к всеобщей забастовке-
В особенности ждали его железнодорожные и
транспортные рабочие. Был назначен срок
выступления, но вдруг правление отложило это
выступление, так как, по его мнению, оно еще не
исчерпало такой-то возможности к мирному
разрешению вопроса. Работе железнодорожники и
транспортники стали выражать неудовольствие, но ни
один район не брал на себя ответственности
почина бросить работу, считая, что лучше бросить
организованным путем, по зову правления.
Все были уверены, что иначе, как забастовкой
дело не кончится. Но забывали при этом, что вызов
на улицу зависит от такого лица, ка«х Томас,
«тайный советник», обязанный клятвой в-семи силами
защищать империю, и потому долженствовавший
делать все, чтобы предотвратить эту стачку. Ему
помогал знаменитый адвокат дожеров, его друг
Беван, а также и Роберт Вильяме, секретарь
Федерации транспортных рабочих, член
коммунистической партии °, побывавший в Сов. России,
Вильяме тоже не устоял и пошел по проторенной
дорожке английских профсоюзных бюрократов.
Решительная минута приближалась, а для
углекопов была уготована западня. Углекопам были
предложены с виду благоприятные условия; они
их отклонили, находя неприемлемыми. Ввиду того,
что другие два партнера тройственного союза ;в ли-
250
це своих правлений — Томасов и Вильямсов —
считали 'предложенные условия приемлемыми,
стачка железнодорожных рабочих и транспортных
рабочих была об'явлена отмененной. На всех
рабочих был вылит ушат холодной воды. Конечно,
посыпались 'протесты от рядовых рабочих; но
забастовка была сорвана и на всех напало уныние. День
этот вошел в историю профдвижения под
названием: «черная пятница». Капиталисты ликовали.
Пресса восхваляла Вильямса и Томаса и ругала
углекопов за упрямство и глупость, что они не
приняли предложенные условия. Капиталисты
выиграли сражение. Рабочие чувствовали, что с
поражением углекопов и им всем придется в скором
времени подтянуть животы.
Возникла сумятица, каждый союз старался
спастись, выйти из положения на свой собственный
страх- Как последствие войны к этому прибавилась
безработица. Когда шла война, рабочих
убаюкивали, что после ее окончания наступит
благорастворение воздухов и изобилие плодов земных.
За все расплатится немец... Но немец еще когда-то
заплатит, и платежи должны пойти в карман
капиталистам, а вот с вас тоже необходима
посильная жертва, ведь вы тоже жили на войне, ничего
не делая, а потому теперь должны
расплачиваться... И капиталисты открыли наступление по
всему фронту, атакуя и уничтожая нормирование,
условия найма и зарплату военного времени- Хотя
во время войны капиталисты и были против
правительственной централизации управления
производством, но на деле они хорошо поняли, как важно
выступать совокупно, «скопом». Они все отлично
организовались, об'единившись в один громадный
экспортно-импортный комбинат, в который
входили не только торговые фирмы, но и промыш-
251
ленники и судовладельцы. Такому комбинату не
трудно вести атаку на рабочий класс. И он повел.
Господствующий класс всегда бремя убытков
перекладывает на угнетенный класс, а при
капитализме на рабочий класс — значит, должно было
быть уничтожено все то, что ограничивало экс-
плоатацию груда.
IX
Из предыдущих моих описаний видно, как
разрозненно было рабочее движение в Англии1 и как
оно боялось стать «самостоятельным»,
«классовым». Социалистическое движение было весьма
пестрым. Преобладали сторонники постепенного
внедрения социализма в капиталистическое
общество, при чем1 это внедрение происходит так тихо
и спокойно, что почти никто не заметит, как в
одно прекрасное утро он очутится в таком
обществе, где не будет ни эксплоагируемых, ни экс-
плоататоров. Это будет достигнуто мирным,
бескровным путем. Таких взглядов придерживались
члены «Независимой рабочей партии», многие из
местных «диких» социалистических обществ,
знаменитое «Фабианское общество» т.
На марксистской основе стояла соц.-дем.
федерация 8, переименовавшаяся в
соц.-демократическую партию. Ее официальным органом вплоть до
раскола в начале империалистической войны в
1914 г. была «Джастис». Во время) раскола
большинство членов оставили эту партию и
образовали Британскую соц. партию. Б. с. п. была против
оборончества главных вождей во главе с Г. М.
Гайндманом. Типография, в которой печатался
партийный орган «Джастис», оказалась в руках
252
меньшинства (образовавшего Нац. соц. партию), и
в силу этого большинство членов было лишено
возможности печатать свой орган. Британская соц.
партия (б. с. п.), порвав с шовинизмом, начала
издавать свой орган, «азвав его «The Call»
(«Призыв»). Он печатался в частной типографии.
Влияние с.-д. ф. и б. с. п. среди рабочей массы Англии
было всегда очень ограниченным. Количество
членов было очень невелико, никогда не превышало
трех-четырех тысяч человек. В городе же, в
котором мы жили, с.-д. можно было сосчитать по
пальцам одной руки, и говорить о каком-либо влиянии
на рабочую массу не приходилось. В округе,
охватывающем чуть ли не два графства — Нортумбер-
ландское и Дургэмское — было всего две-три
ячейки по 10—15 человек. Единственная работа,
которую проделывали ячейки, были митинги на
открытом воздухе, на площадях и скверах города,
где сборища разрешались с давних времен. Но на
такие места сборищ выходили и религиозные
организации всяких направлений, включая и
знаменитую «Армию опасения», которая производила
такой шум своим пением и музыкой, что пока не
кончит своей галиматьи, никто не решался
вступать с ней. в состязание- Нужно было иметь
оратора, который обладал бы голосом на .подобие
трубы иерихонской. На таких митингах говорили
большею частью местные ораторы, выступавшие
на злобы дня, и только изредка, раза два-три за
год выступали пропагандисты, пользовавшиеся
широкой известностью. На такие митинги под
открытым небом шел не каждый оратор,
требовались здоровый голос, здоровые легкие, а такими
свойствами обладал не каждый пропагандист и
агитатор, и товарищи б. с- п., обладающие такими
•качествами, брались нарасхват. Такие ораторы
253
брались ЦК б. с. л- на учет; они раз'езжали по
стране по строго определенному плану и
расписанию. Каждая ячейка, желавшая заполучить
такого товарища, должна была оплатить ж.-д.
расходы или иные путевые издержки, обеспечить
оратора жильем и пропитанием и внести в ЦК
определенную сумму денег, которую ЦК
выплачивал оратору в виде зарплаты- Так как ячейки,
которые были расположены по близости от нас,
состояли из небольшого числа товарищей, то
пригласить известного оратора или
пропагандиста было делом очень рискованным,
расплачиваться-то приходилось самим и позволить себе
такую роскошь можно было очень редко. Был
один товарищ из таких ораторов тов. Jee, Джи,
которого чаще всего брали, потому что он себя
«окупал». Он заинтересовывал слушателей особым
способом изложения, силой и звонкостью своего
голоса, уменьем остроумно и уничтожающе
положить оппонента на обе лопатки- Такая
способность оратора слушателями оплачивалась очень
«щедро», когда наступал момент сбора денег в
шапку, а при ораторе, не обладающим такими
свойствами, членам приходилось залезать в свои
карманы, что очень и очень расхолаживало
товарищей. Приходилось довольствоваться
домашними ораторами, бесплатными. Важное значение
имело также то обстоятельство, что если ячейка
облюбовала себе «местечко» на бойком месте, то
для сохранения его за собою требо-валось
регулярно занимать его, давая понять обывателю и
слушателю, что тут дело надолго и всерьез.
Это, так сказать, внешняя сторона дела, а
внутренняя это приискание подходящего помещения
под деловые ячейковые собрания. Помещение,
оборудование его /под собрания, стоит очень до-
254
рого. Поэтому приходится довольствоваться тем
же, чем пользуются профсоюзы — кабаками.
Владельцы этих заведений после двух-трех собраний
находят, что ваш народ очень невыгоден — мало
выпивает пива и виски, и намекают, что «было бы
лучше, если б вы к нам совсем не ходили». А если
деловые ячейковые собрания устраивать в частной
квартире, то никто из интересующихся по такому
адресу не 'пойдет, потому что «притти и насорить в
частной квартире среди рабочих и других лиц в
Англии считается неприличным, гостей стесняет,
что хозяйке дома придется за ними убирать.
Следовательно, «вопрос помещения для ячейковых
собраний— дело очень серьезное, и приходится семь
раз отмерить, прежде чем отрезать. Поэтому
бывает, что в одном и том же помещении,
собираются самые различные организации разных
окрасок, вплоть до религиозных. Не случайно поэтому,
что V партийный с'езд РСДРП заседал в
помещении очень богатой религиозной секты.
В той местности, где мы жили, имелись
социалисты всех оттенков, от самых «мирных» и до
самых «воинствующих». Собирались они сначала
в одном помещении, но потом «воинствующие»
были оттеснены и должны были искать себе другого
пристанища. Нашлись среди них предприимчивые
люди с драматическими и музыкальными
дарованиями, и у них дело 'пошло очень ходко. Все
радикально мыслящие социалисты перешли туда. В
том числе и соц-.демократы. Концерты, оперетки
и драмы давали хороший доход, и это общество
(Newcastle Soicalist Society) существовало все
время. В городе и округе оно было местом, откуда
распространялись идеи революционого марксизма,
анархо-коммунизма и синдикализма- Его члены
активно помогали нашей организации транспорта
255.
оружия — все помещения нанимались на имя
активных членов, конечно, как частных лиц; они же
фигурировали на судебном разбирательстве и
укрывали содержателя склада оружия и
взрывчатых веществ, так хорошо, что сыскной полиции
пришлось обещать, что если обвиняемый сам
явится на судебное разбирательство, то не будет
арестован и ему будет дано снисхождение, что и
было выполнено. Суд приговорил его к
денежному штрафу и конфискации взрывчатых веществ
(патроны для 'маузеров и браунингов), о чем я
уже говорил раньше. В этом же; помещении
обсуждались вопросы присоединения движения
заводских старост к профинтерну и проч. и проч.
Но я забежал в'перед — вернемся к
хронологическому описанию событий. Итак, — кто же были
«мирные» люди?
«Мирными» были члены Независимой раб.
партии, либералы — рабочие, фабианцы, кооператоры
и последователи «Клариона», еженедельного
органа, издававшегося социалистом (?) патриотом
Блачфордом, который ни к какой партии не
принадлежал, а проповедывал безбожие,
индивидуальное облагораживание и культурное просвещение,
постепенное врастание социализма в
капиталистический строй посредством муниципализации
предприятий, обслуживающих нужды города водой,
газом, электроосвещением, канализацией, банями,
прачечными и жилой площадью, развитие артелей
в земледелии и пр- и пр. Такой социализм
получил ходячее название «муниципального»
социализма. «Кларионом» была выпущена брошюр л:
«Окупаются ли муниципальные предприятия?» и
ее ходко продавали. В этом же органе находило
свое отображение кооперативное движение,
которое в Англии имеет крупные промышленные пред-
256
приятия, обеспечивающие почти все запросы
кооперативной торговли. Кроме того самим
Робертом Блачфордом написана была и издана брошюра
под названием «Британия для британцев», в
которой были изложены принципы «его» социализма,
и что надо понимать под «его» социализмом.
Брошюра написана очень простым языком, по ней
я изучал английский язык. Этот простой язык
очень выгодно выдвигал ее по сравнению с
другой социалистической литературой, язык которой
был очень книжен и неудобоварим для мозгов
английского рабочего. «Независимая раб. партия»
издавала еженедельный орган «Рабочий вождь»
(Labour Leader), в котором освещалась
деятельность представителей партии в парламенте, в
профессиональных союзах, в избирательных округах
и пр. Издавала она также и брошюры вроде таких
«Может ли рабочий быть христианином на фунт
стерлингов в неделю?» — Кейр-Гарди, «Надо
стараться быть христианином» — Филиппа Сноудена
и т- п. Что могла такой литературе
противопоставить соц.-демократическая организация? Почти
ничего, если не считать некоторых брошюр,
излагавших диспуты с либералом или консерватором о
том, что такое социализм. Она могла, правда,
противопоставить ей «Эрфуртскую программу»,
брошюры: «Наемный труд и капитал», «Цена,
заработная плата и прибыль», «Коммунистический
манифест», «Нищету философии» — К.Маркса. Но
язык всех этих брошюр очень тяжеловесен для
английского рабочего, — ведь он «серьезную»
научную литературу читает со словарем, точь-в-точь
как мы, когда грызли науки и с этой целью
приобрели необходимое пособие — «10 тысяч
иностранных слов». Иногда и оно не выручало нас из
беды.
17
257
К «мирной» категории необходимо причислить
всех почти профбюрократов, начиная с самых
низших, обслуживающих нужды ячеек профсоюзов и
кончая высшими — генеральными секретарями
крупных союзов. Вся эта «мирная» братия
воспитывалась на вышеупомянутой мной литературе, о
содержании почти всех этих брошюр можно
судить по заглавиям. Не буду ничего говорить о
других, но должен кое-что сказать о брошюре
Роберта Блачфорда «Британия для британцев».
Начинается она заявлением, что автор изучил
основательно учение К. Маркса и других
представителей научного социализма и пришел к выводу,
что их аргументация не соответствует
действительности. Разделение общества на два абсолютно
противоположных класса — неправильно. Уж если
допустить существование классов, то их скорей три—
земледельцы-хлеборобы, рабочие и капиталисты.
Если кто и является эксплоатируемым, то это
земледельцы-хлеборобы, плодами их трудов
живут и рабочие и капиталисты. Земледелие —
самая обездоленная отрасль труда и на нее должно
быть обращено все внимание общества, чтобы ке
дать погибнуть хлеборобу. Хлебороб и его
земледелие вытесняются тем, что их земли отнимаются и
превращаются лендлордами в пустоши или
заповедные охотничьи угодья. Отсюда происходят и
все бедствия — безработица, нужда и пр.
Следовательно, надо Британию вер'нуть британцам и т. д.
В этой брошюре, да не только в этой, а во всей
издававшейся тогда литературе, кроме с.-д.,
классовая борьба отрицается, а если и признается
какая-либо борьба в обществе, то это борьба
личностей, борьба человека с человеком, в которой
один одерживает верх, а другие гибнут.
— Примером служит Карнеджи, создавший себе
258
миллионное состояние почти что из
ничего,—доказывает Блачфорд. — Он был бедным человеком и
сумел, благодаря личным качествам, создать себе
не только богатство, но и всемирно-известное имя.
Таких примеров можно привести много, и разве
таким лицам не следует отдавать уважения?
Разве нет борьбы и среди рабочих? Конечно, есть, и
одерживает верх тот, кто превосходит своих
соседей особенными качествами, в особенности
трудолюбием и честным выполнением своих
обязанностей. Разве не существует борьба среди
капиталистов? Существует, и говорить, что между
ними есть какая-то общность интересов и они
образуют какой-то особый род человечества—не
приходится. Эту общность классовых интересов и
разделение на классы могут признавать лишь
лица, мало сведущие в истории развития
человечества и в особенности англо-саксонской расы.
Под рукой у меня в данный момент нет этой
боошюоы и потому за точность приводимых
выражений не ручаюсь, но что таков смысл — могу
поручиться. Может быть, и не вся эта чепуха
сконцентрирована в згой брошюре, но она так или
иначе проявлялась в изданиях вышеуказанных
организаций. Такая канитель тянулась вовсе
продолжение нашего пребывания в Англии и была
увенчана изданием «научного труда» Рамзея Макдо-
нальда — «Конструктивный социализм».
X
В первые годы нашего участил в
социалистическом движении Ньюкестля преобладали
«мирные», и первое наше выступление, как я уже
говорил, окончилось для нас изгнанием из их среды,
куда мы хотели пробраться, чтобы начать среди
них распространение марксизма. Через некоторое
17*
259
время началось брожение среди «мирных»
образованием, как я их охарактеризовал,
«воинствующих». Как только я прослышал о гом, что от
«мирных» откололась часть и образовала свою
организацию, я примкнул к ней, чтобы начать там
марксистскую работу. Надо было учиться
выступать на «еродном языке. И, конечно, первые же
шаги были направлены на систематическую
учебу, что1 и было осуществлено таким образом, что
после деловых собраний, а они были не
особенно продолжительными, кто-либо из товарищей
по заранее намеченному плану выступал кратко
на какую-либо тему. Мною было из'явлено
желание изложить ошиб'ки Роберта Блачфорда в его
брошюре «Британия для британцев»; насколько
удачно было мое выступление с точки зрения
языка, — судить не берусь, но следствием его
было то, что с книжного стола эта брошюра была
убрана, и начала заменяться марксистской
недорогой литературой, выше мною 'перечисленной.
Дело пошло и спустя некоторое 'время
организация стала приглашать социал-демократических
пропагандистов и ораторов. Первым был
приглашен пропагандист Джи, который очень удачно
развил в 1У2-часовой речи революционную
теорию с.-д. Попутно, конечно, касался и ошибок
учения Нез. раб. и. и прочих утопистов. После
этого стали приглашать и других
соц.-демократических ораторов и организаторов — Г. М. Гайнд-
мана, Хэнтера, Вати, Гарри Квэльча и других.
После 1905 г. представилась возможность оформить
ячейку с.-д. ф.,но существование ее было
недолговечно; распалась она ввиду того, что два члена
выбыли из города и округа и вести работу во вне
не было сил. Нам помогала ячейка города Саутс-
Шильдса, находящегося за 15 километров, но она
260
тоже была очень слаба и едва сводила концы с
концами.
Будучи членом Newcastle Socialist Societty, я имел
столкновение с главарями этой организации, двое
из которых именовали себя анархистами-комму-
нистами. Я указывал, что они недостаточно четко
придерживаются марксистского учения, которое
анархизма в действиях и в конечной цели не ди-
пускает, ни в настоящем, ни в будущем. Дальше в
лес, больше дров, и меня заподозрили, что я веду
линию на раскол. Они были рады, что я оставил
их ряды и вступил в организацию с.-д. ф., став
секретарем ячейки. Но когда ячейка прекратила
Свою деятельность, глава,ри N. S- S. повели
политику на вхождение ее в с.-д. ф. на особых началах,
вроде как бы «независимых добровольцев». Такое
примыкание позволяло сидеть на двух стульях: с
одной стороны, считаться партийными, и с
другой — пользоваться некоторыми
преимуществами. Ячейки с.-д. ф. у нас уже не было, и поэтому
мне ничего не оставалось, кроме как вторично
присоединиться к N. S. S. не только как к
«воинствующей» организации, но и как к организации,
признающей над собой некоторое руководство
с-д.
Подал заявление о приеме. Вопрос о приеме
был поставлен на общем собрании членов. Все
шло честь-честью. По правилам голосование
происходит в отсутствие кандидата. Дожидаюсь.
Сижу. Наконец, выходит один из собрания и
заявляет, что «ваша кандидатура не прошла —
большинство против вашего приема». Причины, конечно,
не об'являют. Ну, что делать, — отказали, так oiv
казали. Будем искать других путей. Оставалось
апеллировать к более полному общему собранию,
постаравшись, чтоб на нем большинство членов
261
было за меня. Приятели принялись за обработку
общественного мнения в мою пользу. Второе
собрание было более многолюдное, большинство
было за меня, и я был принят. В дальнейшем
выяснилась причина моего первого провала: секретарь и
председатель обрисовали меня как очень
беспокойного, неуживчивого человека, чуть ли не
склочника и т. д. И, конечно, люди, не знавшие
меня, действительно испугались и считали,что такого
волка в стадо пускать нельзя. После мы
сработались довольно хорошо, и активные члены
общества очень много помогали по части получения,
хранения и отправки огнестрельного оружия и
патронов к маузерам и браунингам. Это общество,
как организация «дикая», беспартийная,
просуществовало до моего от'езда из Англии. Деятельность
его была культурническая, просветительная.
Может быть, оно существует и по сие время, как
место, где социалисту можно навести
необходимые справки, встретиться с людьми, «провести
прилично время и т. п-
Общество занималось распространением
социалистического учения среди рабочего населения
города, устраивая летом открытые собрания в
местах скопления, на которых выступали свои
ораторы или соц.-демократические, а зимой —
собрания под кровлей на животрепещущие вопросы или
злобы дня. Принимало участие в подготовительной
кампании Комитета рабочего представительства.
Кампания «проводилась среди населения Комитетом
для ознакомления населения с личностью самого
кандидата w всеми его доблестями. N. S. S- на
таких митингах в районах города выступала в
качестве оппозиции, т. е. кто-либо из членов
общества — обязательно двое — выступал по поводу
официальной резолюции с поправкой отрицатель-
282
ного характера. Почему обязательно двое? А
потому, что по правилам «ведения собрания всякое
предложение может обсуждаться только тогда,
когда из аудитории за него выскажутся двое:
первый, как вносящий предложение, а второй, как
поддерживающий его. Первый обосновывает свою
поправку, причем время определяется тем, как он
сумеет заинтересовать присутствующих. И вот,
если оба могут хорошо изложить свое
предложение, то обработка собравшихся будет двойная.
Открывается собрание. Несколько
вступительных слов произносит председатель. Он говорит,
какая организация устраивает митинг, какие цели
хотят осуществить, и описывает суб'екта, который
эти цели будет осуществлять. (Председатель
хвалит, т. е. показывает товар, подготовляя все для
того, чтобы товар мог показать свое лицо в
возможно благоприятном для себя свете). Кандидат—
рабочий, бывший железнодорожник—носильщик,
теперь член правления Союза железнодорожников,
член Фабианского общества и т. д. и т. д. Неужели
он не сумеет представлять и защищать ваши
интересы в парламенте? Чтоб вы могли судить сами, я
предоставляю слово м-ру Вальтеру Хэдсону. Тот
выступает, говорит, мямлит, — видать, что
чувствует себя не в своей тарелке, ибо публика пришла
не на молитвенное бдение, и под конец чуть ли
не убаюкивает аудиторию. Все идет вяло, интереса
никакого. Зачитывается резолюция о том, что мы,
собравшиеся здесь, признаем, что такой-то (имя
рек) является настоящим и достойным человеком,
лицом, могущим проводить и защищать интересы
собравшихся здесь избирателей нашего округа.
Вдруг после зачтения резолюции подымается
человек, прося слова для внесения поправки к
резолюции — в том смысле, что он считает, что та-
263
кой-то является лицом недостойным представлять
интересы рабочего класса. Оживление, публика
проснулась и с напряжением слушает оратора. А
тот разделывает кандидата, что называется, под
орех. «Главная беда кандидата, — говорит он, —
в том, что он не разобрался, что
представляет из себя рабочий класс, хотя он сам из рабочих;
изложенная им программа является не чем иным,
как сколком с программы либеральной партии. Уж
если его правильно квалифицировать, то он
совсем не рабочий кандидат, а является либералом-
рабочим», и т. д. в том же духе. При хорошем
уменьи говорить минут пятнадцать можно урвать
вносящему поправку, да минут десять поддержи:
вающему ее. Не дать высказаться ораторам
оппозиции нельзя — собравшееся сами будут
настаивать, чтоб председатель разрешил им говорить.
Таким обрчзом достигалась та цель, что
собравшиеся поневоле вьгслушивали вещи, слушать
которые они бы не пришли в другое время, это
во-первых, а во-вторых, можно было афишировать
свою организацию, приглашая желающих для
более подробного ознакомления с высказанными
доводами приходить на собрания организации, где
они могут получить дальнейшие раз'яснения по
этому вопросу и приобрести соответствующую
литературу. Такая штука была проделана по всем
районам избирательного округа, который посылал
в парламент двух депутатов.
XI
Мне уже приходилось упоминать, что нам
пришлось принимать участие в кампании кандидата
с.-д. в том же самом округе, -где избирался и был
выбран Вальтер Хэдсон- Второй депутат, либерал
умер, а потому предстояли перевыборы. Либера-
264
лы выставили своего кандитата, консерваторы
тоже, а рабочая партия — в кусты, не желая
портить отношений с либералами. Был выставлен с.-д.
кандидатом член с.-д. ф., пользовавшийся в то
время известностью в округе — Эдуард Гартлей.
Конечно, не прошел — собрал только 3.500
голосов. Эти голоса нам кровно достались — пришлось
поработать всем основательно. За все время
нашего пребывания в Англии с-д. нигде, ни в одном
округе не могли получить депутатского мандата
на парламентских выборах. Обыкновенно, где
выступал на выборах кандидат с-д. ф. или брит. соц.
партии, туда бросались все силы вражеских
партий. Шли они врозь, но били вместе. Не
приходится говорить о либералах и консерваторах — это
понятно, — но иногда выступали против с-д.
члены Независимой рабочей партии, Рабочей партии,
анархисты и, наконец, даже члены
социалистической рабочей партии — последователи
американской соц. раб. партии, основоположником которой
был Даниэль де Леон. О них мне еще предстоит
поговорить в другом месте, так как они
претендовали на то, что они являются единственнььми
истинными представителями революционного
марксизма.
Зимний период пропаганды бывал периодом
собраний, лекций в помещениях, приспособленных
для данной щели, куда приглашались особые
ораторы-пропагандисты. Такой пропагандист
приглашался на неделю или две и за это время исполь.-зо-
вывался в различных местностях округа, где была
надежда на приличное собрание. Ньюкестльское
соц. общество и тогда, когда там существовала
с-д. ячейка, приглашало только пропагандистов
революционного марксистского направления. В
летний период пропаганда выносилась на откры-
265
тый воздух, на площади, улицы, общественные
места прогулок, одним словом, где можно было
пристроиться в надежде собрать слушателей- А для
того, чтобы собрать слушателей, не требовалось
больших усилий; нужны — здоровый голос у
оратора и уменье завлекательно излагать предмет.
Председатель открывает собрание. Он тоже
должен обладать способностью излагать свои
мысли — ведь он об'являет, какой организацией
устраивается митинг, цель этого митинга и вопрос,
который будет об'ясняться; он должен
представить оратора, отметить его способности,
особенности и пр. и уже после того, как шбралось
некоторое количество слушателей, пригласить
оратора! выступить и изложить свою точ'ку зрения по
об'явленному вопросу. Оратор час-полтора
расшибается в лепешку, и если он мастер своего
дела, то по окончании его речи аудитория
награждает его довольно дружными и
продолжительными рукоплесканиями. Тут председатель
должен не зевать и об'явить с высоты трибуны, что
сейчас наступает самый неприятный момент как
для него, так и для слушателей—это сбор
пожертвований для покрытия расходов «и потому просим
жертвовать, кто сколько может». Оратор,
конечно, тоже принимает участие в сборе денег и
продаже литературы. В рабочие дни такие собрания
не устраиваются, а только по воскресным дням, а
если в будничный день, то в обеденный перерыв
около ворот завода. Такие обеденные митинги
очень кратковременны, многого не скажешь, так
как каждый торопится на работу. Для того, чтобы
как можно больше использовать летнее время и в
то же время не наделать долгов, социалистические
организации определенной местности об'единялись
в федерацию, которая брала всех местных орато-
266
ров на учет, распределяла их в плановом порядке
по различным местностям и несла расходы по
оплате ^проездных по железной дороге. Каждый
филиал платил определенную среднюю цифру
путевых издержек, «как бы далеко или близко он ни
находился от центра. Такая федерация
проделывала работу среди шахтеров графства
северо-восточного побережья Англии. В списке ораторов был и
я, но меня использовывали не очень часто, —
думаю, что меня бойкотировали, кроме того у меня
были выставлены специальные темы, имевшие
отношение больше к русскому рабочему движению,
а не темы общего характера. Поэтому мне
приходилось чаще всего выступать на митингах,
устраивавшихся ячейкой брит. соц. партии (она же
с.-д. ф.) в Саутс-Шильдсе, там же я принял участие
в муниципальных выборах, где после упорной и
продолжительной борьбы удалось завоевать один
мандат в чисто рабочем квартале Тайндока. Этот
мандат удерживала за собой ячейка в
продолжение нескольких выборных периодов. В
муниципалитете каждый район представлен тремя
депутатами или гласными, причем каждый год 1 ноября
происходят муниципальные выборы, одна треть
гласных подлежит переизбранию.
Я выше выразился: «думаю, что меня
бойкотировали». Имеются ли у меня какие-либо на это
данные? Прямых не было, но косвенные были. Раз
я был председателем открытого митинга, где
должен был выступать один из хороших ораторов
федерации — главный заправила N. S. S., под
каким соусом не помню, но заглавие лекции дало
мнет повод пуститься в раз'яснение относительно
разницы между «мирнообновленцами» — с одной
стороны, и настоящими революционными с.-д. —
с другой. Пока я держался класовой -борьбы и про-
267
чего, оратор стоял и помалкивал, а когда я
коснулся необходимости насильственного захвата или
завоевания политической власти, с целью
установления диктатуры пролетариата для того, чтобы
построить социализм, то оратор выразил свое
неудовольствие, подав какую-то реплику неодобритель-
ного свойства по отношению ко мне. С тех пор я
больше председателем не назначался или,
правильнее, мне этого задания не давали.
XII
Империалистическая война заставила
многих социалистов заняться переоценкой ценностей
и занять место по ту или по сю сторону баррикад.
Профсоюзные бюрократы высших рангов были
за войну, средние и маленькие занимали
колеблющееся положение — ни за, ни против, или
правильнее, принадлежали к лагерю пассивно
сопротивляющихся, так как они были большею частью
членами Независимой Рабочей Партии, которая в
целом была против войны.
Рабочая партия была всецело за войну: ее
лидеры входили 'В министерство, как Гендерсон,
Томас и другие. За войну стояло и большинство
трэд-юнионистов, в особенности те, кому как
высоко-квалифицированным и квалифицированным
рабочим, работавшим на оборону, не грозила
опасность попасть на фронт. А какая промышленност:>
не работает на оборону во время войны? И
поэтому кому только ни хотелось попасть на работу на
оборону? Всем, и потому была применена система
отбора. И большею частью оставались или
попадали на работу на оборону члены общества франк-
массонов, этого международного ордена
штрейкбрехеров и реакционеров, самого твердолобого
пошиба.
268
В соц.-дем. партии произошел раскол. Вожди
партии в лице Г. М. Гайндмана и др. высказались
за войну. Для решения вопроса о том, как на ?то
смотрит большинство партийцев, был созван с'езд
партии. На этом с'езде большинство делегатов
высказалось -против войны. Большинство
образовало новую партию, назвавшуюся британской соц.
партией- Начали издавать новый партийный орган
под названием The Call («Призыв»), подыскав для
печатания типографию. Прежняя же типография,
в которой печатался партийный орган, попала в
руки меньшинства с'езда в силу того, что
главными акционерами этой типографии были более
или менее известные вожди тогдашней соц-дем.
партии в Англии. Меньшинство бывшей с.-д.
партии дало себе название национал-соц. партии.
Если мне память не изменяет, она, кажется
получила несколько мандатов в парламент и принимала
участие во всех шовинистских выходках
ура-патриотов- С окончанием войны ее миссия была
исчерпана и она сошла со сцены.
Британская соц. партия во время войны кое-
как пробивалась с хлеба на квас, неуклонно
проводя линию: «война войне». Некоторые из ее
вождей были арестованы и посажены в
концентрационные лагери, в которых просидели до конца
военных действий на фронте и заключения
перемирия. Деятельность ее оживилась с русской
революцией. Было о чем говорить и писать-
Независимая раб. партия высказывалась за мирные
русские предложения и за Советы. На ее митинги
публика набивалась до отказа.
В 1919 г. началось движение в пользу
присоединения к Коминтерну. Представители различных
организаций успели побывать на I и II конгрессе
Коминтерна и привезли 21 условие присоединения
269
к Коминтерну. Созывались конференции,
обсуждались условия на собраниях ячеек. Каждое
условие основательно прорабатывалось и выносилось
решение. Такая работа [шла не только в брит. соц.
партии, но и среди «Независимой рабочей
партии», группы последователей Сильвии Панкхэрст,
рабочей соц. федерации, а также и в Южно-
Уэльском Соц. Общ., «Социалистической рабочей
партии».
Две организации: «Раб. соц. федерация»
и «Соц. раб. партия» считали себя
революционными, их даже В. И. Ленин в своем труде:
«Детская болезнь «левизны» в коммунистическом
движении» выдвигает, как настоящих
выкристаллизовавшихся 'представителей «левизны» в Англии. С
«Соц. раб- партией» мне удалось познакомиться
в 1907 году, во время перевыборов в парламент,
когда кандидатом выступал Эд. Гартли. Эта
организация выступала против Гартли, как члена
с.-д- п., выдвигая такие аргументы: с-д. п.
является партией соглашательской, надувательской,
обещают вам всякие блага, а сами не смогут
ничего выполнить, не имеют под собой никакой
почвы: они говорят, что у них имеется свой
партийный орган «Джастис» («Справедливость»), — не
верьте этому, так как типография, где (печатается
их орган, принадлежит не партии, а акционерному
обществу, и потому, что захочет напечатать
акционерное общество, то будет напечатано, что не
захочет — будет выкинуто. Кто являются ее
вождями? Богатые лица, а где рабочие? Они говорят,
что рабочие организации (профсоюзы)
реакционны, буржуазны, а не принимают никаких мер
к построению новых рабочих союзов на новых
революционных началах. Они двулики, не верьте
им. А вот посмотрите на нашу «Соц. раб. партию»,
270
что она из себя представляет. Она чисто рабочая,
все ее вожди из рабочего класса, печать наша и
наш партийный орган — мы ими полностью
владеем и полностью распоряжаемся; мы боремся
против реакционности профсоюзов тем, что
организуем и налаживаем революционные
профсоюзы: по нашему уставу каждые шесть
товарищей в какой-либо местности не только имеют
право, но и должны образовать ячейку
революционного профсоюза, одной профессии, причем
принадлежать к реформистскому профсоюзу
воспрещается. Мы никаких компромиссов в политике не
признаем, и если мы, соц. раб. партия, обратимся
к избирателям, то это будет тогда, когда мы
будем уверены и будем знать, что за нас стоит
большинство избирателей данного округа. Тогда мы
будем уверены, что наши обещания сумеем
выполнить. Политика — дело компромиссов, а мы не
желаем компромиссов ни под каким видом...
Эта организация сильно патронировала
движению «заводских старост», считая это движение
зародышем фабрично-заводских профессиональных
ячеек не только с экономическими, но и с
политическими целями. Комитеты «заводских старост»
выдвинулись во время войны, как формы
организации рабочей массы при стачках, возникших на
почве несоответствия зарплаты с ценами на
пропитание. Все официальные выборные лидеры были,
конечно, против забастовок, и за мирные
переговоры; тогда масса, не дожидаясь соизволения проф-
бюрократов, явочным порядком созывала
собрание в мастерских и тут же «скопом», не взирая на
множественность союзов, выбирала нечто вроде
стачечного заводского комитета, которому
поручалось пред'явить требования, решения которого
были обязательны для всех рабочих данного округа
271
или района. Таких стачек 'было несколько и
замечательно, что во время таких стачек цеховая
рознь, исчезала, обученные, полуобученные и
необученные рабочие совместно доверялись
руководству выбранного ими стачечного комитета.
Эти комитеты вели дело, а официальные вожди
занимались только уговорами, выдвигал перед
рабочими только одни аргументы ура-патриотов и
оборонцев до победного конца. Во многих
случаях рабочие им не давали высказаться, крича:
«мы это знгем», «на работу не пойдем, пока не
получим удовлетворения». Й получали
удовлетворение. В местности, в 'которой я жил и работал,
с членами таких стачечных комитетом никаких
казусов не произошло, но в других местах, как
передавали, были попытки предержащих властей
окружить и арестовать такой комитет в том
помещении, в котором он собирался. Таким
образом сама жизнь заставляла сбрасывать цеховые
перегородки, искусственно воздвигнутые до
невозможных пределов 'Профсоюзными вождями.
XIII
Из товарищей англичан, побывавших на II
конгрессе Коминтерна, я встречался с J. S. Clark; в
то время он был одним из лидеров «соц. рабочей
партии», главный штаб которой находился в
Глазго (Шотландия). Там же проживали и другие
вожди этой партии. Соц. раб. партия издала листовку
против войны или интервенции, — точно теперь
уже не «помню — и распространяла ее среди
населения. При раздаче этой прокламации на улице
была арестована латышка Юлия Козловская,
приехавшая в Англию к своему мужу еще в 1907 году.
Оба они в Англии состояли все время до
возвращения в .Россию в рядах с. р. п. Она была аре-
272
стована, предана суду и приговорена к высылке
на родину. На суде за нее выступал т. Яков
Иванович Ковалевский (член ВОСБ).
В конце концов 21 условие Коминтерна было
обсуждено, проработано различными
организациями, и осенью 1920 г. состоялась конференция,
на которой было положено основание
«Коммунистической партии •Великобритании». «Брит, соц-
партия», «Южное Уэльское соц. общество» вошли
в нее полностью, «соц. раб. пар.» и «раб. соц.
федерация» громадным большинством; частично к
партии примкнула кажется левица «Независимой
рабочей п.», а сама Н. р. п., оставив II
Интернационал, повела переговоры об образовании нового
интернационала, на более «широкой» осно-ве, чем
21 условие Коминтерна. Она примкнула к 2Уг
Интернационалу.
Проработка 21-го условия Коминтерна,
конечно, шла не без трений. Требовалась большая
ломка убеждений. «Левые» товарищи должны
были отказаться от мысли, что их образ мышления и
действия является «единственно верным», истинно-
революционным, признать, что должно
участвовать в парламентской жизни страны, принимать
участие в профессиональном движении и прочих
делах, от которых они открещивались раньше
всеми способами. От «правых», с другой стороны, эти
условия требовали других жертв: вести агитацию
и пропаганду в духе коммунистического учения,
удаления реформистов со всех ответственных
партийных постов, постоянной и упорной борьбы с
ними и центристами; в профсоюзах вести борьбу
против Амстердамского интернационала, а также
иметь нелегальный аппарат и вести пропаганду в
войсках. Партия должна именовать себя
обязательно коммунистической партией — секцией Ком-
18
273
мунистического интернационала. Слияние 4-х
организаций в Коммунистическую партию было
делом нелегким. Много помогли тут, во-первых,
торжество Октябрьской революции и
действительная победа советской власти на всех фронтах над
интервентами, а во-вторых, брошюра В. И.
Ленина «Детская болезнь «левизны» в
«коммунистическом движении», на английском языке. В этой
брошюре так мастерски приведены и разбиты все
аргументы «левых», что если бы я стал их
излагать, то это было бьи только простым детским
лепетом- Эта брошюра просветила головы «левых»,
они образовали осенью 1920 г. на с'езде
«Коммунистическую партию Великобритании», в члены
которой мы автоматически (перешли из «Брит. соц.
п.» при слиянии.
XIV
Товарищи, прочитав -мои воспоминания, вправе
спросить меня, 'почему в Англии соц.-демократы не
добились какого-либо -влияния на организованные
рабочие массы. Причины очень многочисленны и
носят, по моему мнению, такой же характер, как и
те, которые мною были указаны при об'яснении
того, почему английские рабочие союзы так плохо
отрешаются от капиталистического
мировоззрения. За двадцать лет, которые нами были
проведены в среде английского пролетариата, все-таки
среди пролетариата Англии произошел сдвиг: к
концу второго десятилетия XX столетия он уже
образовал солидный блок, хотя и из
горе-представителей рабочего класса от станка, в парламенте,
в английском парламенте, где господствовали все
время две «партии. Чисто буржуазные партии,
особенно либералы, забили тревогу, предчувствуя, что
с выступлением и усилением 3-й партии их влады-
274
честву грозит опасность. Либералы
почувствовали, что им надо что-то предпринять, а то их
раздавят; одна часть стала перебегать в ряды рабочей
партии, а другая — искать «союзы с твердолобыми
консерваторами. Таких перебежчиков рабочая
партия охотно принимала в свои ряды, расширив
даже для этого условия приема индивидуалов,
чего до этого не полагалось, — в рабочую партию
могла входить только организованная в
профсоюзы рабочая масса; главари рабочей партии —
Гендерсон, Клайнс, Сноуден, Томас — так хорошо
сработались с Ллойд-Джорджем, что не прочь
были принять и его в свои ряды или даже
возглавить им рабочую партию.
В течение двадцати лет среди брит. соц.
партии один вопрос всегда являлся жгучим — это
вопрос о вхождении в рабочую партию. Вопрос
дебатировался долго, упорно, всесторонне, много
раз ставился на обсуждение партийных е'ездов
с.-д. п., б. с- п. — и всегда с одним и тем же
результатом: большинство членов, правильнее
делегатов, высказывалось против вхождения в ряды
сначала «Комитета рабочего представительства»,
а потом и «Рабочей партии». Даже после того,
как на одном из (Конгрессов II Интернационала
«рабочая партия» была принята в члены II
Интернационала, к Которому принадлежала «бр. соц.
партия», вопрос о вхождении бр. соц. п. в
рабочую партию был отклонен. Отклонение
вхождения б- с. п. в рабочую партию не означало, что
«левацкие» аргументы превалировали в этой
организации; оно базировалось на том, что партия,
войдя в рабочую партию, став ее составной частью,
должна будет подчиняться постановлениям
правления и парламентской фракции р. п. Что же это
будет за партия, которая разрешит внутри самой
18*
275
Себя свободу выборной агитации и
пропаганды, а также свободу политических выступлений:*
Это отклонение вхождения в раб. партию совсем
не давало права говорить, что все загибы
«истинно-революционных» — правильны.
Кроме четырех вышепереименованных
социалистических организаций, вошедших в ком. партию
Великобритании, были еще и другие, как напр.,
сторонники анархо-синдикалистского «прямого»
действия, последователи «Индустр. рабочих мира»,
последователи учения, возведшего «саботаж» в
альфу и омегу рабочего движения. Все это обилие
показывало на отсутствие в Англии сильной
социалистической партии, откуда и возможность чуть
ли не каждому Еремею по своему «разуметь», а с
другой стороны, все это многообразие было
отражением также и хаотического разнообразия в
профессиональных организациях страны, где
личности давалась полная возможность умственно
упражняться в каких угодно построениях, при чем
эта свобода построения начиналась и кончалась
свободной личностью, собственным я. Это
обожествление личности выразилось и в том, что
местоимение «я» всегда на английском языке пишется с
заглавной буквы. Поставить так высоко на
пьедестал личность (вполне соответствовало
буржуазному мировоззрению, говорившему и учившему, что
исправление социальных недостатков должно
начинаться и «кончаться исправлением,
облагораживанием, усовершенствованием человеческой
личности-
К началу 1921 года, как мы уже говорили,
рабочее движение немного полевело. Политическая
сторона рабочего движения все больше и больше
эмансипировалась фактически от
либерально-буржуазного руководства тем, что оно твердо стало
276
на самостоятельные ноги —образовало
собственную «рабочую партию» на трэд-юнионистской
основе, за политику и представительство которой
трэд-юнионы расплачивались своими трудовыми
копейками; выставляли, выбирали в парламент,
если не рабочих прямо от станка, то своих
профсоюзных работников. Происходило это не без
коварства, не без «подножки», но все-таки
происходило, и рабочая партия численно росла и
завоевывала новые парламентские мандаты.
Представительство требует денег, деньги рабочая партия
получала от союзов по постановлению
большинства членов конкретного профсоюза о том, что
взносы в рабочую партию взимаются вместе с
членскими взносами. Чтобы затруднить такой
легкий сбор взносов на раб. пар-, проведен был закон,
по которому взносы на р. п. союз мог собирать и
выплачивать только за тех, кто сам
«добровольно» пожелает эти взносы платить. И несмотря на
этот закон, раб. партия не остановилась в своем
развитии. Основание было положено, дело
развивалось, хотя не так, как это желательно было
коммунистам в Англии. Прав был В- И. Ленин в
«Детской болезни «левизны», что рабочему движению
в Англии приходится учиться встать на
собственные ноги, а за такую науку приходится
расплачиваться не только деньгами, но боками: ничто
даром не дается. В начале 1921 года был
напряженный момент, но столкновения не произошло,
так как вожди испугались своих профсоюзов и
сложили оружие перед своими добрейшими
хозяевами. Но самое-то главное было в том, что
профсоюзные бюрократы главную роль в этом
позорном бегстве заставили сыграть председателя или
секретаря Федерации транспортных рабочих
Роберта Вильямса, члена «коммунистической партии
277
Великобритании», как1 будто бы с тою целью,
чтобы в самом начале показать, что «коммунисты
говорят одно, а делают другое. Тотчас же ЦК его
исключил из партии, но дело было сделано.
Самой многочисленной из социалистических
организаций в то время была, конечно,
«Независимая рабочая партия», главной составной ее частью
были не рабочие с производства, а большею
частью «чиновники» профсоюзов. Слово
«чиновники», по моему, неправильно, так как они оклада от
союза не получали, а, работали скорей всего
«поштучно», получая определенную небольшую
сумму от 25 до 75 коп. за вечер общего
собрания, которых в течение года было до 26—30.
Секретарь местной организации тоже работал в
свободное от работы время «'поштучно» по
определенной шкале, — чем больше членов, тем
больше платы; он вел всю бухгалтерию, переписку,
все профсоюзные книги по соц. страхованию, но
к деньгам касательства не имел, на это был
казначей; деньги на сберкассу мог внести любой, но
для получения из сберкассы нужна была подпись
трех лиц, в том числе секретаря. Так вот из таких
лиц большею частью и состояла ячейка Нез- раб.
пар. К этой ячейке также тянулась и мелкая сошка
служилого люда — учителя, учительницы,
конторщики и, конечно, лица духовного звания всех
мастей, начиная с так называемой «высокой»
(англиканской) и кончая «низкой» церковью (сектанты
всех мастей). Отсюда в ячейках Н. р. п. пахло
елейным маслицем. Профсоюзная «мелкая сошка» или,
как ее называют, «чиновники» профсоюзов—несла
также и всякие «представительные» обязанности в
местном «совете профессиональных союзов» в
разных комиссиях и пр. Замечательно, что во всех этих
функциях они не проявляли никакой инициативы,
278
были обыкновенными серыми членами, никогда не
покушались «поднять какой-нибудь вопрос, а
обыкновенно придерживались слащавой либеральной
точки зрения. Напр., в совете профессиональных
союзов, в который я был выбран от своей ячейки
профсоюза, добрая половина делегатов состояла
из социалистов; но когда я предложил, что не
мешало бы нам собраться, серьезно обсудить дела
этого -совета и направить его по более
радикальному руслу, то мне ответили: «да, хорошо бы это
сделать, но из этого ничего не выйдет,
поднимется канитель и пр. А потому к чему это? Нам, ведь,
наказ не дан».
Была ли возможность пропагандировать на
собраниях -профессиональных ячеек? Была.
Пользовались ли социалисты этой возможностью? Очень
редко*. А требовалось для этого очень немногое:
доброе желание, уменье и охота. Отсутствовало в
большинстве и то, и другое, и третье. Своей
деятельностью я доказал, что работать можно.
Литература социалистическая, какая была,
распространялась (продавалась) на митингах и
публичных собраниях. Изредка такая литература
распространялась на профсоюзных собраниях, но
считалось «неприличным» в чужой монастырь со
своим уставом ходить, и потому больше
околачивались в местах скопления публики. Из кого же
достояла эта публика? Конечно, из рабочих. Опять
той же мелкой сошки и рабочих, которые уходят
из дому, чтобы не мешать хозяйке готовить
воскресный обед, и идут на улицу, чтобы убить и
провести время, а когда откроют пивные и
кабаки, то перед обедом немного выпить для
аппетита- Ко времени открытия пивных вся пропаганда
и агитация должна быть овернута: все равно
никто больше слушать не будет- Обыкновенно такие
279
места скопления публики используются
всевозможным народом, начиная от шарлатанов,
торгующих всякими мазями, и кончая поющими
псалмы под фисгармонию; тут же продавцы бананов,
апельсинов, безалкогольных напитков
выкрикивают свой товар. Стоит шум и гвалт, и поневоле
приходится иметь глотку вроде иерихонской
Грубы, чтобы заставить себя услышать. Вот эта вещь
и называется свободой собраний; в другом месте
не моги: нарушишь уличное движение, «порядок»
— и кутузка.
Ячейка Нез. раб. партии никогда не принимала
участия' в ознаменовании дня 1 мая и дня памяти
Парижской коммуны. Эта честь в местности, в
которой мы жили, принадлежала
Социалистическому обществу. Были это, конечно, очень маленькие
собрания, «о все-таки в эти дни Соц. общество
устраивало открытые и закрытые собрания, на
которых выступали с об'яснением значения
празднуемых событий для социалистического рабочего
движения. Нез. раб. парГия этими днями не
интересовалась.
Второй по численности социалистической
партией была с.-д. федерация (она же потом с-д. п.,
а затем б. с. п., коммунистическая партия
Великобритании). За наше время она численно мало
выросла. Ее влияние на ход развития рабочего
движения было минимально, и, несмотря на все
напряжение, она не смогла значительно
продвинуться вперед. Чем это об'яснить? Неправильным
подходом, методом работы или чем еще другим?
Мне думается, тут виноват целый комплекс
причин как об'ектавного характера, так и суб'ектив-
ного. Об'ективными причинами служили те же
самые причины, что действовали и на самосознание
всего рабочего движения. К этому можно было
230
бы прибавить еще то, что мною уже отмечалось:
отвлеченность изложения марксистского учения;
недостаток популярной литературы; отсутствие
ежедневной прессы; раздробленность всего
движения и изобилие всяких точек зрения
устремленности, самопожертвования и дисциплины среди
членов партии. Я этим совсем не хочу сказать,
что вовсе не было отдельных личностей, которые
проявили бы все эти качества. Но они являлись
исключением из общего правила. Для всех соц.-
демократов того времени, не говоря обо всех
остальных, социальная революция была делом
очень и очень отдаленного будущего, — хватит
времени приготовиться- II Интернационал по
этому поводу ничего определенного не говорил, а
замазывал правильное освещение этих вопросов
и представлял себе социальную революцию в
виде мирного перерастания капитализма в
социализм- Поэтому всех марксистов обзывали
«куда-то торопящимися, горячими, чудными»,
«старающимися лбом прошибить каменную стену», и
т. п. Молодые товарищи, попробовав свои силы в
одном направлении и видя плохие результаты,
охладевали, переходили в другой лагерь, который
их тоже не удовлетворял. Совершив
определенный круговорот и разуверившись в своих силах,
такой молодой человек втихомолку возвращался
в обывательскую среду, а если он действительно
был талантлив, то его возвращение «'Покупалось»
господствующим классом, и он сходил со сцены
или выдвигался в конце концов по другую
сторону баррикады. Такие происшествия
приостанавливают движение, но не убивают его, так как сам
ход развития капиталистического общества
ежедневно создает условия, способствующие
развитию движения. А все-таки движется!
281
ПРИМЕЧАНИЯ РЕДАКТОРА
1 Судно «Джон Графтон» было зафрахтовано
для доставки в Россию крупной партии оружия,
патронов и взрывчатых веществ по поручению
партии эсеров, но когда судно .прибыло к
условленному месту, его никто не встретил и вообще,
как впоследствии выяснилось, эсерами ничего не
было -сделано для приемки и выгрузки оружия.
Проблуждав около берегов Финляндии двое
суток, судно село* на мель, было обнаружено
пограничным таможенным надзором и взорвано
командой 26 августа 1906 г.
В этом деле установлено участие известного
провокатора Азефа, через которого царское
правительство заранее знало об этой самой крупной
попытке ввоза в Россию оружия1 для
революционных целей. (См. об этом в книге Познер: «Первая
боевая организация большевиков»).
2 Независимая рабочая партия
(НРП)—одна из реформистских
социалистических партий английского рабочего движения,
организовалась в 1903 г., об'единив ряд
социалистических и некоторые с.-д. группы. Поставив своей
задачей об'единение рабочего класса для
самостоятельной политической борьбы путем участия
282
в парламенте, НРП приобрела большое влияние в
массах рабочих. При образовании Рабочей партии
вошла в нее, составив ее руководящее ядро.
Полный крах политики рабочей партии, когда она
стала у власти и ухудшение в связи с кризисом
положения рабочего 'класса в Англии в последние
годы повело к полевению основной массы членов
НРП, и она вышла из состава Рабочей партии
(1932 г.). На конференции в Дерби НРП приняла
решение о желательности единого фронта с
коммунистами Англии, саботируемое
оппортунистическим руководством -партии. Среди рядовых
членов НРП нарастает движение за вступление в
Коминтерн. НРП — старейшая социалистическая
организация рабочего класса Англии,
пользующаяся в нем большим влиянием, сыгравшая
основную и значительную роль в развитии
политического сознания английского пролетариата. XIII
пленум ИККИ поставил перед компартией
Англии, как актуальную задачу, завоевание
Независимой рабочей партии для создания единой
коммунистической партии Англии на платформе
Коминтерна.
3 Рабочая партия является широким
политическим об'единением рабочего класса
Англии для самостоятельного участия в парламенте-
До образования РП представители рабочих
проходили в парламет гл. обр. по спискам
буржуазных партий и в1 них же состояли. С этой стороны
образование РП представляло в то время
несомненно шаг вперед в развитии английского
рабочего движения.
В РП входят все социалистические партии
Англии за исключением коммунистической партии.
Последняя, согласно решению II конгресса
Коминтерна, должна была также войти в РП, но не
была принята.
283
РП с самого начала своего существования
является чисто реформистской организацией и в
настоящее время, при резком полевении рядовой
массы рабочих ставит своей главной целью
удержать рабочее движение в рамках парламентской
борьбы. Вожди РП являются бешеными врагами
коммунистов и Советского союза, ведут борьбу
против единого фронта с коммунистами, на
словах высказываясь против войны, в
действительности! всячески помогают в ее подготовке и т. д.
Английские реформисты выполняют в Англии
ту же роль, которую уже выполнила
социал-демократия' Германии, приведя ее к торжеству
фашизма.
4 Т о р и — старинное название консервативной
партии английской буржуазии; в
противоположность этому виги — старинное , название
либеральной партии. Первоначально в партию тори
входила земельная родовая аристократия,
дворянство, не связанное колониальными
предприятиями, а в партию вигов — нарождавшаяся торговая
и промышленная буржуазия.
В настоящее время, как справедливо отмечает
т. Фишер, обе партии чаще об'единяются против
общего своего классового противника —
пролетариата, чем ведут борьбу между собою. В
последние годы либеральная партия вообще потеряла
свое влияние, поскольку ее роль защитницы
интересов капиталистического строя более успешно
выполняет соц.-демократия. Часть ее членов
перешла в консервативный лагерь, другая — в
рабочую партию.
6 Чартизм — «первое широкое,
действительно массовое, политически-оформленное, пролетар-
ско-революционное движение» (Ленин)
английского пролетариата происходило в 30—-50-х годах
284
прошлого столетия. Оно явилось следствием ряда
причин в результате совершившегося в Англии
промышленного переворота,
пролетаризировавшего огромные массы крестьян и ремесленных рабо-
бочих и © огромной степени ухудшившего
положение всего рабочего класса.
Чартизм выставил своей программой
следующие шесть требований политического характера,
об'единенных общим названием хартии и
обращенных к английскому правительству: всеобщее
избирательное право, тайное голосование,
ежегодные выборы парламента, вознаграждение
депутатов, равные избирательные округа и отмена
ценза для депутатов в парламент.
Движение развивалось с периодами упадка и
под'ема в течение более 20 лет (1837—1860). В
процессе его развития не раз созывался Рабочий
Конвент — национальное собрание представителей
трудящихся классов Англии, — .который
руководители чартистского движения хотели
противопоставить правительству (английскому парламенту);
но чартизм не перерос в восстание против
господствующих классов, несмотря на грандиозные
размеры движения и огромное воодушевление
участвовавших в нем рабочих масс- Парламент три
раза отклонял подававшиеся петиции с
указанными выше требованиями.
Причиной его поражения нужно считать
оппортунизм, соглашательскую политику его
вождей и образование к тому времени в рабочем
классе рабочей аристократии.
Ленин указывает на особенные черты
английского империализма того времени: 1) «нео.б'ят-
ные колонии и 2) монопольная прибыль (вследст
вие монопольного положения на всемирном
рынке). В обоих отношениях Англия была тогда ис-
285
ключёниём среди капиталистических стран, и
Энгельс с Марксом, анализируя это исключение,
совершенно ясно и определенно указывали связь
его с победой (временной) оппортунизма в анг-
Ш'йском рабочем движении». (Ленин, соч., т. XIX,
стр. 306).
6 Коммунистическая партия
Великобритании (КПВ) была организована в
августе Г920 г- двумя слившимися для этой цели
партиями —Социалистической рабочей
партией и Британской
социалистической партией. К ним примкнула также
Социалистическая рабочая федера-
ц и я.
Ряды КПВ медленно, но неуклонно растут.
Несмотря на свой небольшой численный состав,
КПВ пользуется большим влиянием в массах
рабочих, все чаще возглавляя низовое рабочее
движение в его схватках с капиталом вопреки
соглашательскому, изменническому руководству его
с.-д. лидеров.
7 Общество фабианцев основано в
1884 г. Немногочисленное по составу, оно об'еди-
няет в себе передовые слои буржуазной
интеллигенции, ряд писателей и экономистов (Бернард
Шоу, Уэльс, Сидней Вебб). Являясь
социал-реформистской организацией, общество оказывало, в
особенности в период формирования
социалистических партий, большое влияние на их полигику.
8 Социал-демократическая
федерация (СДФ) является первой
социалистической организацией, возникшей после застоя в
политическом рабочем движении, последовавшего в
результате разгрома чартистского движения. СДФ
образовалась в 1881 г., но не сумела завоевать
большого числа сторонников в рабочих массах. В
286
1903' г. из СДФ выделился ряд организаций,
образовавших Социалистическую рабочую
партию. В 1905 г. часть других организаций
СДФ образовала новую организацию под
названием Социал-демократической
партии Великобритании.
В 1911 г- СДФ приняла название
Британской социалистической партии. Во
время войны произошел ее раскол. Большинство
членов этой партии в 1920 г. вместе к;
Социалистической рабочей партией образовало
Коммунистическую партию Великобритании;
меньшинство, под названием сначала Национальной
социалистической партии,
существовало некоторое время самостоятельно, а затем
вошло под старым наименованием СДФ в Рабочую
партию.
ОГЛАВЛЕНИЕ
Стр.
Предисловие • . . 3
Пете; бургский период (1887 — 1896 г.) 7
Архангельская ссылка (1896 — 1899 гг.) ..,••.. 90
Саратовский период (1899 — 1901 гг.) 119
Эмиграция (1901—1921 гг.) 141
В Англии 176
Примечания редактора 282
Отв. редактор А. А. Ширямов Техн. ред. И. И. Ионов
Сдано в производство 3/V 1934 г. Подписано к печати 20/IV
1935 г. Формат бумаги 72 X НО— х/з2 Д- л- Печати, лист. 18.
В печати, листе 29.000 зн. Бум. лист. 9. Тираж 5.000 экз.
Зак. из-ва 104. Зак. тип. 482. Уполном. Главлита № Б—2798
13 типо-цинкография Мособлполиграфа, Петровка, 17