МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
СЕВЕРО-ОСЕТИНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ
имени К.Л.ХЕТАГУРОВА
Камболов Тамерлан Таймуразович
ЯЗЫКОВАЯ СИТУАЦИЯ И ЯЗЫКОВАЯ ПОЛИТИКА,
В СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ:
история, современность, перспективы
Владикавказ 2007

ББК81.0
К18
К 18 Камболов Т.Т. Языковая ситуация.и языковая политика в
Северной Осетии: история, современность, перспективы: Монография / Под
ред. докт. филол. наук, проф. М.И.Исаева; Сев.-Осет. гос. ун-т.
Владикавказ: Изд-во СОГУ, 2007 290 с.
15ВЫ 5-8336-0287-4
Книга посвящена исследованию исторической динамики взаимодействия языков
- компонентов языковой ситуации в Республике Северная Осетия-Алания на
протяжении последних двух веков в различных сферах общественного функционирования и
установлению типологических параметров современной языковой ситуации в республике
и состояния осетинского языка. Предпринята попытка прогнозирования социальных
последствий реализующихся процессов языковой ассимиляции и аккультурации
осетинского этноса. Предложена комплексная долгосрочная программа республиканской
языковой политики.
Монография предназначена для специалистов в области социолингвистики,
истории, этнологии, этнопсихологии.
Издание второе, дополненное.
Научный редактор - докт.филол. наук, проф. М.И.Исаев.
Рецензенты: докт.ист.наук, проф. Р.С.Бзаров;
докт.филол.наук, проф. ТАГуриев
4602010000-15 п П7 ББК81-°
С 190(03)-02 " ©Издательство Северо-
Осетинского
государственного университета
15ВЫ 5-8336-0287-4 имени КЛ.Хетагурова, 2007
©Камболов Т.Т., 2007

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВВДЕНИЕ 5
ГЛАВА I. ИСТОРИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА ЯЗЫКОВОЙ СИТУАЦИИ
В СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ 13
/. 1. Понятие языковой ситуации и методы ее исследования 13
1.2. Параметры социального функционирования языка 15
1.3. Историческая динамика развития функционального
взаимодействия осетинского и русского языков 23
1.3.1. Сфера образования 24
1.3.2. Сфера художественной литературы 38
1.3.3. Сфера книгоиздательства 43
1.3.4. Сфера науки 47
1.3.5. Общественно-политическая сфера 49
1.3.6. Сфера культуры. 51
1.3.7. Сфера периодической печати 52
1.3.8. Сфера электронных средств массовой информации и кино 57
1.3.9. Сфера бытового общения 61
1.4. Последствия функционального взаимодействия осетинского
и русского языков 61
1.5. Типологические признаки современной языковой ситуации
в Северной Осетии 64
1.6. Родной язык современного осетинского народа 96
1.7. Выводы по I главе 98
ГЛАВА И. СОСТОЯНИЕ ОСЕТИНСКОГО ЯЗЫКА 100
2.1. Типология языковых состояний 100
2.2. Говоры и диалекты осетинского языка 102
2.3. Проблема наддиалектной формы языка 112
2.4. Состояние осетинского литературного языка /13
2.4.1.Типология литературных языков 113
2.4.2. Диалектная основа осетинского литературного языка /14
2.4.3.Степень нормированности различных уровней осетинского
языка 122
2.5. Язык осетинской нации 134
2.6. Выводы по II главе 137
ГЛАВА Ш. ТЕНДЕНЦИИ ЭТНОЯЗЫКОВЫХ ПРОЦЕССОВ
СОВРЕМЕННОСТИ КАК КОНТЕКСТ ЯЗЫКОВОГО ПЛАНИРОВАНИЯ 139
3.1. Исторические предпосылки актуальной языковой
ситуации в Северной Осетии 139
3.2. Особенности современных этноязыковых процессов 144
3.3. Этническая ассимиляция: реализация и последствия 153
3.4. Приоритеты контрассимиляционной языковой политики 177
3.5. Выводы по III главе 178
3

ГЛАВА IV. ОПЫТ ЯЗЫКОВОЙ ПОЛИТИКИ И ПРИОРИТЕТЫ
ЯЗЫКОВОГО СТРОИТЕЛЬСТВА В СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ 180
4.1. Типология языковой политики 180
4.2. Тенденции федеральной языковой политики на современном
этапе 182
4.3. Языковая политика субъектов Российской Федерации 191
4.4. Особенности языковой политики на Северном Кавказе 193
4.5. Опыт языковой политики в Северной Осетии 200
4.5.1. Языковая политика государственных органов власти
Северной Осетии. 201
4.5.2. Языковая политика в программах
общественно-политических и культурных движений и
организаций. 205
4.5.3. Проблемы осетинского языка в обществе 209
4.6. Современный этап языковой политики в Северной Осетии 210
4.7. Приоритеты языковой политики в Северной Осетии 214
4.8. Мероприятия по языковому строительству в Северной Осетии 221
4.8.1. Нормирование осетинского литературного языка 221
4.8.2. Языковая регламентация системы образования 227
4.8.3. Регулирование дистрибуции языков в средствах
массовой информации, в сфере культуры и традиционного
осетинского религиозного культа 249
4.9. Выводы по О/главе 253
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 254
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ 260
4

ВВЕДЕНИЕ
Научная значимость и актуальность исследования.
Использование социолингвистического подхода к изучению языковой ситуации в
Республике Северная Осетия-Алания необходимо для объективной оценки
сложившегося в течение последних двух веков функционального взаимодействия
контактирующих в этом регионе Российской Федерации языков различных этнических
групп. Геополитическое расположение Северной Осетии на Кавказе придает
особое значение созданию этноязыкового баланса в республике как гаранта
политической и социальной стабильности не только в республике, но и, в
целом, на Юге России. Соответственно, представляются актуальными: 1) анализ
динамики развития национально-русского двуязычия в различных сферах
социальной жизнедеятельности, 2) определение тенденций развития языковой
ситуации и 3) выработка прогнозов реализации социально-политических и
этнических процессов при различных сценариях языковой политики. Важность
решения этих вопросов определена непосредственной зависимостью между
правильным описанием современной языковой ситуации и формированием
рациональной языковой политики.
В научном плане социолингвистическое исследование языковой
ситуации в Северной Осетии целесообразно как для расширения научной базы
изучения общероссийской языковой ситуации, так и для обогащения общей
теории типологии языковых ситуаций. С другой стороны, использование
социолингвистического подхода необходимо для адекватного описания современного
состояния осетинского языка, форм его существования и сфер функционирования.
Степень изученности темы. Вопросы, связанные с языковой
ситуацией и языковой политикой в Северной Осетии, освещены недостаточно, хотя
отдельные аспекты этих направлений рассматривались в различных работах с
самого зарождения осетиноведения.
Базой для становления научного осетиноведения послужили материалы,
накопленные наукой в течение XVIII в. благодаря публикациям мемуаров и
дневников путешественников и исследователей, посетивших Осетию в этот период.
В соответствии с периодизацией развития осетиноведческой науки,
предложенной М.И.Исаевым, именно их деятельность и определила первый,
начальный этап в истории осетиноведения [Исаев 1974]. В этот период вышли в свет,
в частности, труды Н.Витсена, И.А.Гюльденштедта, Я.Рейнеггса. Однако
наиболее значительным вкладом в создание как источниковой, так и теоретической
базы для осетиноведческой науки стал труд «Путешествие на Кавказ и в
Грузию» известного немецкого ориенталиста Ю. фон Клапрота, изданный в 1812 г.
в Галле-Берлине, в котором автор впервые высказал предположение о
преемственной связи языка алан и осетин и определил дигорский тип речи не как
самостоятельный язык, а как один из диалектов осетинского языка.
Публикации этих исследователей сыграли важную роль в привлечении
интереса ученого мира к Осетии и осетинскому языку. Академик А.М.Шёгрен,
5

заинтригованный сведениями, представленными в работе Ю. фон Клапрота,
счел необходимым самому побывать в Осетии и на месте приложить
«всевозможное старание о самом точнейшем и подробнейшем узнании внутреннего
духа и устройства языка во всем его грамматическом составе и объеме с самых
первых звучных элементов до высшего настоящего развития в синтаксическом
употреблении» [Шёгрен 1844: X]. На Кавказе и, в частности, в Осетии А.М.Шёг-
рен находился в течение 1835-1836 гг., и за этот период он побывал почти во
всех ее уголках, ознакомился с различными сторонами жизни и быта осетин. Ему
удалось глубоко изучить осетинский язык, взяв за основу «тагаурский» диалект,
как он называл иронский. В то же время он придавал большое значение
изучению и дигорского диалекта, установив архаичность его грамматических и
лексических форм, что, по мнению ученого, облегчало сопоставление
осетинского с другими индоевропейскими языками. Основные результаты осети-
новедческих штудий А.М.Шёгрена нашли воплощение в изданной им в Санкт-
Петербурге в 1844 г. «Осетинской грамматике». Это капитальный труд, в
котором отражены вопросы фонетики, морфологии, синтаксиса и орфографии
осетинского языка, этимологии грамматических форм и лексических единиц.
Стоит особо подчеркнуть значение разработанного в этом труде нового варианта
графики для осетинского языка на основе русской гражданской азбуки.
Широкий объем собранного и использованного языкового материала проявляется не
только в богатом иллюстрировании речевыми примерами грамматических
правил, но и в структуре приложенного к грамматике словаря, включающего факты
обоих диалектов осетинского языка. О научном уровне работы говорит, в
частности, тот факт, что в 1848 г. ее автор был удостоен премии Вольнея
Французской Академии Наук за особые успехи в области филологии. Именно с этой
грамматики и ведет свой отсчет научное осетиноведение.
В этот же период (в 1846 г.) вышла работа Г. Розена, которая, однако,
ввиду ее краткости и ограниченности рамками описания джавского типа
осетинской речи, несопоставима с уровнем грамматики А.М.Шёгрена.
Следующий этап в развитии науки об осетинском языке традиционно
связывается с именем В.Ф.Миллера (1848-1913). Начиная с 1879 г., после его
первой поездки в Осетию, он углубленно занимается осетинским языком и
фольклором и в течение последующего десятилетия издает результаты
исследований в своих «Осетинских этюдах» (1881, 1882, 1887). В трудах В.Ф.Миллера
окончательно установлен иранский характер осетинского языка и его место в
индоевропейской семье языков. Осетинский язык введен им в научный оборот
в рамках индоевропеистики и иранского языкознания. Им заложены научные
основы истории осетинского языка и создана прочная база изучения
осетинского фольклора. Следует отметить, что в его работах значительно развит
заложенный А. М.Шёгреном сравнительно-исторический подход к исследованию
различных аспектов системы осетинского языка. Определенное уточнение в трудах
В.Ф.Миллера получили также описание звуков осетинского языка и его морфо-
6

логии. Еще один крупный проект, задуманный В.Ф.Миллером - составление осе-
тинско-русско-немецкого словаря, был завершен уже после смерти ученого (в
периоде 1927г. по 1934г).
Очередной качественный скачок в развитии осетинского языкознания
произошел в трудах В.И.Абаева. При этом, хотя особый интерес ученого вызывали
вопросы истории осетинского языка и осетинской диалектологии, диапазон его
исследований охватывает практически все стороны языковой структуры, в
каждой из которых ему удалось выйти на новый уровень их описания и
систематизации. Так, в области фонетики несомненной заслугой В.ИАбаева является
разработка таких важнейших проблем, как ударение и фонология, прежде всего,
установление так называемого «четвертого ряда смычных». Им же было
произведено деление осетинских гласных на «сильные» и «слабые» вместо более
традиционной их классификации как «долгих» и «кратких», не отражавшей
изменения в количественно-качественных характеристиках осетинских гласных. В
области осетинской грамматики следует отметить роль В.И.Абаева в разработке
проблем склонения (в частности, места винительного падежа) и спряжения
(категории переходности/непереходности и залога глаголов), а также уточнения
функций превербов. Наибольший интерес В.И.Абаева вызывали вопросы
осетинской диалектологии. Исследования юго-осетинских говоров, результаты
которых нашли отражение в целом ряде работ («Диалектологический обзор
Южной Осетии», «О ксанском наречии осетинского языка», «О языке южных
осетин» и др.) позволили ему установить факты принципиального характера. Им
убедительно оспорено мнение о монолитности юго-осетинского типа
осетинской речи и выделены три самостоятельных говора, бытующих в Южной Осетии
- рокский, ксанский и джавский, описаны их отличительные особенности.
Важнейшие научные открытия В.И.Абаева в осетиноведении связаны с его
последовательным привлечением к анализу языковых фактов всех форм
существования осетинского языка, сопоставительным анализом его обоих диалектов,
результаты которого обобщены в «Очерке расхождений иронского и дигорского
диалектов» [Абаев 1949]. Важная методологическая основа диалектологических
исследований в осетиноведении была заложена гипотезой В.И.Абаева о двух
волнах переселений на Кавказ ираноязычных предков осетинского народа,
обусловившей возникновение различных диалектов осетинского языка. Особое
значение диалектологические исследования В.И.Абаева приобрели в ходе
разработки литературных норм осетинского языка, предполагающих концентрацию в
литературной форме всего самого прогрессивного и жизнеспособного из всех
разновидностей языка. Новую страницу в изучении осетинского языка открыл
В.И.Абаев, установив двоякую, ирано-кавказскую природу осетинского языка.
Доказательство влияния кавказского субстрата на формирование и развитие
осетинского языка позволило по-новому увидеть и объяснить многие языковые
факты, до этого не находившие адекватного объяснения на иранской основе.
Более того, В.И.Абаев выделил третий, европейский пласт в осетинском языке,
обусловленный многочисленными историческими контактами предков осетин-
7

ского народа с различными европейскими этносами в процессе докавказских
миграций. Однако, как указывает М.И.Исаев, для В.И.Абаева «венцом
всестороннего изучения осетин, основным итогом глубокого исследования вопросов
фонетики и морфологии, лексики и лексикографии, диалектологии и контактов,
субстрата, изоглосс и истории... явился основной труд всей его жизни - «Исто-
рико-этимологический словарь осетинского языка»...» [Исаев 1980:54].
Значение этой работы выходит далеко за рамки не только осетиноведения и
иранистики, но даже индоевропейского языкознания, открывая новые страницы
истории тюркских, кавказских, финно-угорских и других языков.
Важное место в изучении осетинского языка занимают работы Г.САхвле-
диани, в которых рассматриваются различные вопросы осетинского
языкознания в области фонетики, грамматики, истории языка [Ахвледиани 1925,1960].
Из работ К.Е.Гагкаева следует особо отметить его «Очерки грамматики
осетинского языка» (1952), «Осетино-русские грамматические параллели» (1953) и
«Синтаксис осетинского языка» (1956). Большая роль в разработке и
распространении норм осетинского литературного языка принадлежит НХБагаеву,
особенно в деле создания нормативных и школьных грамматик [Багаев 1965].
Определенный вклад в изучение осетинского языка внесен зарубежными
учеными, исследовавшими отдельные аспекты структуры осетинского языка. В
частности, вопросам исторической лексикологии и этимологии осетинского языка
посвящены исследования Г.Бэйли, И.Гершевича, Г.Моргенстиерне. Семантика
осетинской лексики привлекла внимание немецкого лингвиста К.Боуды.
Следует особо отметить исследования французского ираниста Э.Бенвениста, в
которых рассматриваются проблемы осетинской фонетики и этимологии. Вопросы
осетинской грамматики трактуются в работах Е.Леви, Г.Фогта, А.Кристенсена,
Б.Мункачи, Ф.Тордарсона, Л.Згусты, А.Кристоля и др.
Таким образом, изучение различных уровней структуры осетинского
языка создало устойчивую базу для начала работы по его эффективному
нормированию и созданию осетинского национального литературного языка.
Социолингвистическому аспекту осетиноведения посвящены работы ряда
осетинских исследователей.
Среди них следует отметить, в первую очередь, публикации ААТибилова
[Тибилов 1925, 1933, 1936, 1964], В.И.Абаева [Абаев 1927, 1035, 1949, 1952,
1968,1969,1992,1995], М.И.Исаева [Исаев 1964,1966,1971,1972,1981,1992,
2000], посвященные вопросам выбора диалектной основы осетинского
литературного языка, принципам отбора и установления норм для различных уровней
литературной формы. Эти проблемы стали, в том числе, темой отдельного
диссертационного исследования М.И.Исаева «Становление и развитие
осетинского литературного языка (взаимоотношение и взаимодействие с дигорским
диалектом и говорами)» [Исаев 1972]. Следует отметить работу ДХ.Бекоева «Ирон-
ский диалект осетинского языка» [Бекоев 1985], в определенной степени
обобщающей результаты предшествующих исследований северных и южных
говоров иронского диалекта.
8

Частным аспектам социального функционирования осетинского языка и
структурных изменений в осетинском языке в процессе взаимодействия с
русским посвящены работы Т.А Гуриева [Гуриев 1958], Н.Х Кулаева [Кулаев 1956,
1977], Т.З.Марзоевой-Козыревой [Марзоева-Козырева 1970], О.Н.Туаевой [Ту-
аева 1951].
Вопросы истории русско-осетинских отношений, создавших рамки
языковой ситуации в республике, разработаны в исследованиях М.М.Блиева [Бли-
ев 1964,1970], Н.С.Киняпиной, М.М.Блиева и В.В.Дегоева [Киняпина, Блиев,
Дегоев 1984], А.Х.Магометова [Магометов 1968, 1974].
С социологической точки зрения языковая ситуация в республике
отражена в серии работ Х.В. Дзуцева, посвященных анализу взаимодействия
осетинского и русского языков в сферах государственного управления, средств
массовой информации, театра и кино, быта [Дзуцев 1984, 1987, 1992, 1993,
1995, 2000]. Постоянный мониторинг Х.В.Дзуцевым этих аспектов позволяет
проследить динамику развития языковой ситуации в республике в течение
последних двадцати лет и установить тенденцию к неуклонному нарастанию ее
диспропорциональности. Следует отметить исследование ААЦуциева,
посвященную установлению типологических признаков современной языковой ситуации
в республике и тенденциям языковой политики в Северной Осетии [Цуциев 2000].
В работе Д.Р.Сидаковой рассматривается общественно-психологический
контекст развития социально-языковых процессов в республике [Сидакова 1999].
В русле этнополитики лежат исследования Л.К.Гостиевой и А.Б.Дзадзиева [Гос-
тиева, Дзадзиев 1995].
Общие проблемы двуязычия, в том числе осетинско-русского,
рассматриваются в работах АХГалазова и М.И.Исаева [Галазов, Исаев 1987], АХГала-
зова [Галазов 1970,1988], Т.З. Козыревой [Козырева 1977].
Взаимодействие осетинского и русского языков в сфере образования стало
объектом исследований Р.С.Бзарова [Бзаров 1999], В.М.Дегоева [Дегоев 1997],
А.Р.Джиоевой, Г.Х. Джиоевой, В.К.Кочисова [Джиоева А., Джиоева Г., Кочисов
1999], ААЛевитской [Левитская 2000].
Анализ научных исследований, посвященных различным проблемам
социального функционирования осетинского языка и его взаимодействию с
русским языком, показывает, что до сих пор не проведено комплексное изучение
всех аспектов исторической динамики языковой ситуации в республике, не
определены общие тенденции ее развития. Наблюдается определенное снижение
активности разработки вопросов нормирования осетинского литературного
языка. Отсутствуют исследования, позволяющие прогнозировать социальные
последствия протекающих этноязыковых процессов. Изучение приоритетов языкового
строительства не отличается комплексностью подхода и ограничивается рамками
системы образования.
Цель и задачи исследования. Многонациональный характер
рассматриваемого региона и необходимость проведения разумной национальной поли-
9

тики, основным элементом которой является сбалансированная языковая
политика, обусловливают актуальность правильной оценки реальной языковой
ситуации в историческом ракурсе, прогнозирование тенденций ее развития и
целенаправленное вмешательство для достижения определенных политических и
социальных целей. В Осетии языковая политика должна быть направлена на
преодоление существующих негативных тенденций в функциональной
дистрибуции русского и осетинского языков, на сохранение и развитие осетинского
языка. Подобный подход диктуется, во-первых, ответственностью перед
историей и человечеством за судьбу единственного осколка древней скифской
цивилизации. Сохранение осетинского языка, осетинской культуры, как отметил
профессор В.С. Уарзиати, означает сохранение мироздания «древнего,
неповторимого своеобразного социума восточных иранцев. Это всегда следует
помнить и, как музейный раритет, тщательно сохранять хотя бы для мировой
цивилизации, если нам самим это не нужно и доставляет дополнительные тягости
бытия» Щарьял, 1995, №2]. Во-вторых, приоритеты языковой политики в
республике определяются прагматической задачей - не допустить утраты языка и,
как следствие, национальной самобытности и этнической общности
осетинского народа, что может иметь трудно прогнозируемые последствия как
регионального, так и общегосударственного масштаба.
Таким образом, цель работы - диахронно-синхронное описание
языковой ситуации в Северной Осетии и разработка принципов языковой политики,
подчиненной обозначенным выше приоритетам.
Достижение поставленной цели предполагает решение конкретных задач:
- изучение исторической динамики функциональной дистрибуции
осетинского, русского и других языков в различных сферах социальной
жизнедеятельности;
- установление типологических признаков современной языковой
ситуации в Северной Осетии;
- описание современного состояния осетинского языка и различных форм
его существования;
-прогнозирование развития этноязыковых процессов в республике и их
возможных последствий;
- разработка принципов и основных направлений языкового
строительства в Республике Северная Осетия-Алания с учетом современных концепций
этноязыковой политики, приоритетов федерального и мирового права в
области языкового законодательства.
Методологической основой исследования послужили достижения
теории типологии языковых ситуаций и языковой политики, разработанные в
работах отечественных ученых ВААврорина, Н.А.Баскакова, Т.А.Бертагаева,
М.Н.Губогло, Ю.Д.Дешериева, В.К.Журавлева, М.И.Исаева, Л.П.Крысина,
Л.П.Крючковой, Н.Б.Мечковской, В,Ю.Михальченко,5.П.Нарумова, В.П.Нероз-
нака, Л.Б.Никольского, Г.В. Степанова, Э.Г.Туманян, Ф.П.Филина, А.Д.Швей-
10

цера, В.Н.Ярцевой, а также зарубежных социолингвистов Р. Бэла, У. Вайнрайха,
Б. Гавранека, У. Лабова, Ч. Фергюсона, Дж. Фишмана, 3. Хаугена и др.
В работе применены методы социолингвистического исследования:
анкетный опрос, интервьюирование, непосредственное наблюдение, анализ
различных документальных источников, сравнительный и статистический анализы.
Материалом исследования послужили результаты анкетного опроса и
интервью, архивные материалы, газетные публикации, официальные
документы, обзоры, анализы и т.д., библиографические указатели, антологии
художественной литературы, а также личные наблюдения.
Анкетный опросбып проведен во всех 6 городах республики: столице - г.
Владикавказе (82 осетина, 47 русских) и в 5 районных центрах - г.г. Алагире (45
осетин), Ардоне (32 осетина), Беслане (30 осетин), Дигоре (45 осетин),
Моздоке (11 осетин, 16 русских), а также во всех 8 сельских районах: Алагирском (с.с.
Бирагзанг, Дзуарикау, Суадаг, Хаталдон, Црау - 42 осетина), Ардонском (с. Кад-
гарон - 39 осетин), Дигорском (с.с. Синдзикау, Урсдон - 22 осетина), Ирафс-
ком (с.с. Чикола, Сурх-Дигора - 46 осетин), Кировском (с.с. Эльхотово, Кард-
жин, Ставд-Дорт, ст. Змейская - 39 осетин), Моздокском (ст. Луковская, При-
теречное - 21 осетин, 56 русских), Правобережном (с.с. Заманкул, Зильги, Фарн
- 51 осетин), Пригородном (с.с. Октябрьское, Ногир, Михайловское, ст. Архон-
ская - 25 осетин, 24 русских). В целом, было опрошено: осетин - 531 человек,
из них 245 чел. - городское население и 286 чел. - сельское население;
русских - 174 чел., в том числе 32 чел. дисперсно расселенных; представителей
компактно проживающих диаспор - 42 чел., из них ингуши - 25 чел.
(Пригородный район - с.с. Чермен, Майское) и кумыки - 17 чел. (Моздокский район
- с. Кизляр); представители других этнических групп - 68 чел, из них в г.
Владикавказе - 23 чел. и вне г. Владикавказа - 45 чел. Одновременно был
проведен экспертный опрос среди сотрудников Министерства общего и
профессионального образования РСО-Алания, преподавателей факультетов русской и
осетинской филологии Северо-Осетинского государственного университета,
отдела осетинского языка Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных
исследований, учителей Владикавказского гуманитарного лицея и школ г. Ала-
гира, сотрудников отдела образования Алагирского района. Из них осетины -
55 чел., русские - 10 чел. Среди экспертов также проведено выборочное ин-
тервьирование.
Всего опрошено 880 человек. Выборка была произведена с учетом
процентного соотношения этнических групп, половозрастных характеристик и
образовательного уровня, отражающих социальную структуру республики.
Научная новизна и практическая ценность исследования. В
работе впервые предпринята попытка комплексного изучения, как современного
состояния осетинского языка, так и языковой ситуации в Северной Осетии в
целом. Выдвинута новая версия формирования диалектов осетинского языка и
диалектных групп осетинского народа. Сформулировано положение о диалект-
11

ном состоянии современного осетинского языка. Новым является также тезис о
том, что национальный уровень языкового единства осетинского народа
достигается, в основном, за счет использования русского языка в качестве средства
внутринационального общения. В результате анализа типологических
параметров языковой ситуации установлен факт протекания процесса языковой
ассимиляции осетинского населения, сопровождающегося явлениями
аккультурации. Предпринята попытка прогнозирования последствий языковой и
этнокультурной ассимиляции в сфере социальной адаптации ассимилированного
населения. На основе изучения опыта языковой политики в Северной Осетии
впервые предложен вариант долгосрочного комплексного планирования
языковой политики в различных социальных сферах, направленной на создание
сбалансированной языковой ситуации в республике.
Материалы исследования могут быть применены в научных целях - в
рамках дальнейшей разработки теоретических основ социолингвистики, в учебных
целях - при подготовке и преподавании учебного курса по социолингвистике,
отдельных спецкурсов и спецсеминаров по общему языкознанию и осетинской
диалектологии. В практическом плане результаты работы легли в основу
проектов «Закона о языках Республики Северная Осетия-Алания» и Республиканской
целевой программы «Осетинский язык». Другие аспекты исследования могут бьпъ
использованы в работе по дальнейшему нормированию осетинского литературного языка
и при разработке республиканской «Концепции национального образования».
12

ГЛАВА I.
ИСТОРИЧЕСКАЯ ДИНАМИКА ЯЗЫКОВОЙ СИТУАЦИИ
В СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ
1.1. Понятие языковой ситуации и методы ее исследования
Постоянно возрастающий научный интерес к изучению языковых
ситуаций связан с пониманием того факта, что без подобных исследований трудно
установить закономерности и тенденции развития сложных процессов
языковой жизни современного общества, в котором языки всегда взаимосвязаны в
рамках сложной коммуникативной системы, дополняя и компенсируя друг
друга, обеспечивая в своей функциональной дистрибуции все коммуникативные и
экспрессивные потребности общества.
В настоящее время понятие языковой ситуации можно считать
достаточно определенным. А.В.Аврорин рассматривает языковую ситуацию как
«конкретный тип взаимодействия языков и разных форм их существования в
общественной жизни каждого народа на данном этапе его исторического развития»
[Аврорин 1974:2]. Л.Б.Никольский понимает под языковой ситуацией
«взаимоотношение используемых на данной территории (обычно в пределах
государства) функционально стратифицированных языковых образований»
[Никольский 1976:115] или «совокупность языков, подъязыков и функциональных
стилей, обслуживающих общение в административно-территориальном
объединении и в этнической общности». [Никольский 1976: 79-80]. Весьма детальная
дефиниция языковой ситуации принадлежит Э.Г.Туманян, которая определяет
ее как «совокупность всех экзистенциальных форм одного или нескольких
языков, обслуживающих данное общество в целом в пределах данного
административно-политического и территориального объединения, составляющего
государство, и функционально связанных друге другом как взаимодополняющие.
Иными словами, составными компонентами языковой ситуации являются
билингвизм и диглоссия, а это со1зсей очевидностью свидетельствует о том, что в
подавляющем большинстве случае общество обслуживается несколькими
языковыми единицами, функционально связанными друг с другом [Туманян 1981:
74]. Г.В.Степанов под языковой ситуацией понимает «отношение языка (или его
части), характеризующегося данным состоянием, к другим языкам или к другой
части того же языка, и проявляющееся в различных формах пространственных
и социальных взаимодействий (синтагматический план)» [Степанов 1976: 31].
Н.Б.Мечковская считает, что «языковая ситуация - это совокупность языковых
образований, т.е. языков и вариантов языков (диалектов, жаргонов,
функциональных стилей и других форм существования языка...), обслуживающих
некоторый социум (этнос и полиэтническую общность) в границах определенного
региона, политико-территориального объединения или государства» [Мечковс-
кая 1996:101]. А.Д. Швейцер полагает, что «в самом общем, виде языковая си-
13

туация может быть определена как модель социально-функционального
распределения и иерархии социально-коммуникативных систем и подсистем,
сосуществующих и взаимодействующих в пределах данного
политико-административного объединения и культурного ареала в тот или иной период, а также
социальных установок, которых придерживаются в отношении этих систем и подсистем
члены соответствующих языковых и речевых коллективов» [Швейцер 1976:134].
Таким образом, в большинстве из приведенных дефиниций, входящие в
языковую ситуацию языки, с одной стороны, взаимодействуют друг с другом
как элементы общей макросистемы, с другой стороны, они взаимодействуют с
одной и той же социальной, политической, культурной,
естественно-географической средой и играют роль компонента внешнелингвистической среды для
каждого из остальных компонентов языковой ситуации. Языковая ситуация
обычно отражает существующие социально-экономические условия жизни общества.
Как она сама, так и связанные с ней коммуникативные отношения исторически
обусловлены, они вытекают из ситуаций и состояний предшествующего
времени и хранят в себе элементы будущего развития. Для каждой общественно-
экономической формации характерны особые условия языковых контактов и
взаимодействий, свои формы сосуществования языков, двуязычия и
многоязычия и общественные последствия языковых контактов [Социальное и
национальное 1972: 231].
В социолингвистике Запада зачастую исследование языковых ситуаций
сводится лишь к установлению количественных и оценочных соотношений, в
которых находятся разные языковые сообщества и группы, населяющие одну
страну. По Ч. Фергюсону термин «языковая ситуация» относится «к общей
конфигурации использования языка в данное время и в данном месте и включает
такие данные, как, сколько языков и какого рода языки используются в данном
ареале, сколько человек на них говорит, при каких обстоятельствах, каких
установок и мнений в отношении этих языков придерживаются члены данного
коллектива» [Цит. по: Швейцер 1976:131].
В отечественной социолингвистике подобное описание языковой ситуации
определяется как установление типологических признаков языковой ситуации.
А.Д. Швейцер таковыми считает:
1. Количество языковых образований, т.е. степень языкового разнообразия
ситуации;
2. Количество этнических языковых образований-составляющих
языковой ситуации (степень этноязыкового разнообразия);
3. Процент населения, говорящего на каждом из языков (относительная
демографическая мощность языков-составляющих языковой ситуации);
4. Количество коммуникативных функций, выполняемых каждым
языковым образованием, в отношении к общему числу таких функций (относительная
коммуникативная мощность языковых образований, составляющих языковую
ситуацию);
14

5. Юридический статус языков (характер государственной регламентации
их взаимоотношений);
6. Степень генетической близости языков-компонентов языковой ситуации;
7. Этнические корни языка, престижного в данной языковой ситуации:
является ли он одним из автохтонных или импортированным;
8. Оценка социумом престижа сосуществующих языков [Швейцер
1976: 141 и ел.].
Мы считаем, что определение типологических признаков языковой
ситуации не может претендовать на ее системное описание. При таком подходе не
учитываются качественные параметры и функциональные взаимоотношения
компонентов языковой ситуации, характер их взаимоотношений и отношения к
общей языковой ситуации и, самое главное, не принимаются во внимание
исторические тенденции развития языковой ситуации. Это лишь установление
синхронной социальной и генетической диспозиции взаимодействующих в
языковой ситуации языков. Однако только синхронное исследование
представляется недостаточным. Мы убеждены в том, что внешняя история языка,
непосредственно обусловленная развитием общества, социально-экономической,
политической и культурной историей народа, динамика социально обусловленных
функций языка, динамика языковой ситуации в целом, может быть адекватно
исследована лишь в аспекте диахронии. Соответственно, описание языковой
ситуации должно предполагать диахроническое исследование следующих
элементов языковой ситуации: 1) социальные условия функционирования языков;
2) сферы и среды употребления языков в разрезе их форм существования; 3)
характер взаимодействия языков. Только таким образом возможно правильное
понимание причин существующего распределения общественных функций,
выполняемых языковыми образованиями, иерархии языковых образований,
обнаружение истоков и тенденций развития языковой ситуации и, тем самым,
перспектив правильной языковой политики и языкового строительства.
Итак, описание языковой ситуации мы, вслед за В А Аврориным,
определяем как анализ исторического функционального взаимодействия различных
языков и их форм существования в различных средах общения и сферах
использования на фоне определенных социальных условий. Иначе говоря,
статические типологические признаки языковой ситуации составляют ее структуру,
систему же ее может представить только динамический анализ.
1.2. Параметры социального функционирования языка
Определение функционального состояния языков, являясь одной из
основных задач при анализе языковой ситуации, предполагает, в первую очередь,
уточнение самого понятия «функция языка».
В современной лингвистике существуют различные мнения о сущности
функции языка, расхождения в которых, в основном, зависят от того, различают
авторы уровни языка и речи или нет.
15

Разброс мнений о количестве функций языка весьма значителен: от одной
- коммуникативной (у других исследователей - экспрессивной) - до
практически неограниченного числа. ААЛеонтъев выделяет только коммуникативную
функцию языка, функцию «овладения общественным опытом»,
национально-культурную, функцию орудия познания [Леонтьев АА 1968:102-104]. При этом
число функций речи, по его мнению, относительно и зависит от конкретного
общества. По заключению В.А. Аврорина, язык выполняет коммуникативную
функцию, экспрессивную функцию, функцию формирования мысли и аккумулятивную
функцию. Для дифференциации функций языка и речи он проводит следующую
аналогию: «На языке математики функции языка можно назвать постоянными
величинами, тогда как функции речи, по сравнению с ними, представляются
величинами переменными» [Аврорин 1974:360]. Ю.Д. Дешериев, не разделяя
уровни языка и речи, выделяет коммуникативную и экспрессивную функции
языка, а также особые «общественные функции»: 1) функции языка преподавания:
а) в начальной школе, б) в средней школе, в) в высшей школе; 2) функции
языка общественно-политической жизни (всякого рода собраний); 3) функции
языка художественной, общественно-политической и научной литературы и т.д.;
4) функции языка периодической печати; 5) функции языка общения между собой
его носителей во всех или отдельных сферах деятельности в рамках одного села
или района; 6) функции языка общения между собой его носителей в пределах
союзной или автономной республики; 7) функции языка межнационального
общения [Дешериев 1966:55].
В.А. Аврорин дополняет выделяемые им функции языка и речи
системами социальных условий существования языка, форм существования языка, сфер
и сред общения, «составляющих в своей совокупности то широкое понятие,
которое принято именовать языковой ситуацией» [Аврорин 1974: 360]. При
многоязычии особое внимание должно быть также уделено характеру
взаимодействия языков [Аврорин 1975: 52].
Таким образом, язык понимается как орудие, под его функцией - цель
использования этого орудия, под формой существования - вид орудия, под
средой - условие использования орудия, а под сферой - область применения
этого орудия.
Социальными условиями функционирования языка В.А. Аврорин
называет: 1) уровень социально-экономического развития народа; 2) уровень
этнического развития; 3) уровень политического развития народа, прежде всего,
уровень суверенитета, форма государственной автономии; 4) уровень культурного
развития, прежде всего, длительность литературных традиций; 5) численность
и компактность народа; 6) этническое окружение.
Среда общения - это «тот вид общности людей, связанных между собой
родственными, этническими, социальными или территориальными узами, в
пределах которого реализуется общение» [Аврорин 1975: 69].
В числе сред общения В.А. Аврорин выделяет: семейное общение,
общение внутри производственного коллектива, общение внутри социальной груп-
16

пы, общение внутри населенного пункта или ограниченного региона, общение
внутри целого народа, независимо от его численности, общение при
временном организованном средоточении людей, межнациональное общение,
общечеловеческое общение [Аврорин 1975:53-68].
Время и место общения, область общественной деятельности говорящих
служат дополнительными признаками данной сферы общения, которая в
сочетании с определенной средой общения и создает конкретную картину акта
коммуникации.
Цепь зависимостей между компонентами языковой ситуации
представляется В.А. Аврориным следующим образом: социальные условия > сферы и
среды употребления языка > формы существования языка > структура языка.
Л.Б. Никольский выделяет следующие среды общения, называя их
сферами общения: сфера общегосударственного общения, сфера регионального
общения, сфера местного общения, сфера производства, сфера семейно-бы-
тового общения, сфера ритуального общения. Ему же принадлежит иной
перечень сфер общения: 1) сфера хозяйственной деятельности; 2) сфера
общественно-политической деятельности; 3) сфера быта; 4) сфера организованного
обучения; 5) сфера художественной литературы; 6) сфера массовой
коммуникации; 7) сфера эстетического воздействия; 8) сфера устного народного
творчества; 9) сфера науки; 10) сфера всех видов делопроизводства; 11) сфера
личной переписки; 12) сфера религиозного культа [Никольский 1976]. По принятой
терминологии данный перечень больше соответствует понятию «сферы
использования языка».
В.А. Аврорин сферами использования языка считает: сферу
хозяйственной деятельности, сферу общественно-политической деятельности, сферу быта,
сферу организованного обучения, сферу художественной литературы, сферу
массовой информации, сферу эстетического воздействия, сферу устного
народного творчества, сферу науки, сферу всех видов делопроизводства, сферу
личной переписки, сферу религиозного культа [Аврорин 1975:75-83].
Но и В.А. Аврорин не совсем последователен в определении сфер
использования языка: им же предложен следующий перечень - семейное
общение, общение внутри производственного коллектива, в пределах населенного
пункта, на разного рода собраниях, в школьном обучении всех ступеней, СМИ,
удовлетворение эстетических потребностей, сфера науки, религии,
общегосударственного и местного делопроизводства, общение внутри одноязычного
коллектива, между разноязычными коллективами и т.п. [Аврорин 1975:53 и след.]. В
этом случае, как представляется, он уже не разделяет среды общения и сферы
использования языка.
Ю.Д. Дешериев также не проводит границы между средами общения и
сферами использования языка и выделяет следующие наиболее важные сферы
использования языка, его общественные функции: начальная школа, средняя
школа, высшая школа, наука, художественная литература, общественно-поли-
17

тическая литература, учебная литература, научная литература, периодическая
литература, переписка и делопроизводство в пределах республики,
проведение разного рода публичных собраний, объем территории использования,
деятельность партийных, комсомольских, профсоюзных органов,
культурно-просветительских и детских учреждений, в санаториях, домах отдыха, на
стадионах, в государственных, общественно-политических, научных,
культурно-просветительских и других организациях, в общении смешанного населения
населенных пунктов [Дешериев 1966:62 и след.]. Позднее Ю.Д. Дешериев
дополняет список основных сфер использования языка следующими видами: сфера
повседневного взаимообщения носителей данного языка, сфера общения
носителей данного языка с представителями других народов, сфера официальной
переписки с центральными учреждениями и другими республиками, сфера
судопроизводства, сфера радиовещания и телевидения, сфера искусства, сфера
кино, сфера научной жизни, сфера культурной жизни [Дешериев 1977:252].
Мы не уверены, что есть необходимость выделять отдельно деятельность
государственных учреждений, с одной стороны, и судопроизводство,
официальную переписку, делопроизводство, с другой, также как разделять культуру,
искусство и культурно-просветительные учреждения или отделять науку и
технику от научной жизни.
В качестве форм существования языка при анализе языковых
ситуаций, как правило, рассматриваются литературный язык в устной и письменной
разновидностях (единый или вариантный), просторечие, обиходно-разговорный
язык, наддиалектные формы, диалектные формы (территориальные и
социальные). Включение в анализ других, менее значимых форм языка, таких как
арго, профессиональные жаргоны, тайные языки и т.д., нерелевантных в
динамике языковых ситуаций, представляется нам излишним.
Мы также полагаем, что разделение сред общения и сфер использования
языка является методически неоправданным. На наш взгляд, такие среды
общения (по ВААврорину) как семейное общение, общение внутри
производственного коллектива, общение внутри социальной группы, общение внутри
населенного пункта или ограниченного региона, общение внутри целого
народа, общение при временном организованном средоточении людей,
межнациональное общение и т.д. типологически ничем не отличаются от таких сфер
использования языка как (по тому же ВААврорину) сфера хозяйственной
деятельности, сфера общественно-политической деятельности, сфера быта
(выделено нами - Т.К.), сфера организованного обучения, сфера художественной
литературы, сфера массовой информации, сфера эстетического воздействия,
сфера устного народного творчества, сфера науки, сфера всех видов
делопроизводства, сфера личной переписки, сфера религиозного культа. Видимо,
неслучайно в позднейших работах В ААврорина происходит их совместная
группировка в рамках сфер использования языка.
18

При анализе функционирования языков - компонентов языковой ситуации
в Северной Осетии мы считаем необходимым рассмотреть их использование в
следующих сферах:
1. Общественно-политическая сфера:
-деятельность государственных и местных органов власти,
-деятельность общественных организаций,
-проведение разного рода публичных собраний.
2. Сфера производственной, интеллектуальной
деятельности и художественного творчества:
-промышленность,
-сельское хозяйство,
-образование: дошкольное воспитание и образование, начальное
образование, среднее общее образование, среднее полное образование, среднее
специальное и среднее профессиональное образование, высшее образование,
послевузовское образование,
-наука,
-культура,
-художественная литература,
-устное народное творчество,
- средства массовой информации: периодическая печать, радио и
телевидение, кино,
- книгоиздательская деятельность,
-сфера услуг (торговля, общественное питание, коммунальные,
транспортные и др. услуги).
3. Сфера бытового общения:
-в семье,
-сродственниками,
-по месту жительства,
-с друзьями,
-в общественных местах,
-личная переписка,
-ритуалы традиционной культуры,
-религиозный культ.
Как видно, в основу выделения сфер функционирования языков нами
положен индивидуальный уровень использования языков. Включение в перечень
анализируемых сфер таких коллективных форм, как общение в рамках
населенного пункта, внутри целого народа, между различными этническими группами,
нам представляется необоснованным, поскольку общение реализуются на
индивидуальном уровне в рамках конкретной общественно-политической,
профессиональной или бытовой деятельности человека. Обобщение и интерпретация
результатов анализа функционирования языков в рамках этих сфер на
индивидуальном уровне может позволить получить картину их использования на
коллективном уровне.
19

В то же время мы хотели бы остановиться на другом аспекте
общественного функционирования языков. Дело в том, что при описании социальных
функций языков акцент, как правило, делается на использовании языков в
политической, культурной, производственной, бытовой и иных областях человеческой
деятельности. Мы полагаем, что подобный подход не дает возможности
оценить реальное взаимоотношение языков, их действительные роли в обществе.
Такую картину можно получить только при параллельном учете параметра,
который нами условно назван «потребление» языка. Под этим термином мы
понимаем объем востребованности продуктов духовной, интеллектуальной,
культурной деятельности, созданных на определенном языке в данном обществе.
Введение в анализ этого параметра позволяет избежать искажений при описании
языковой ситуации, которые неизбежны в тех случаях, когда, например, при
изучении количества и объемов тиражей публицистических и художественных
изданий, числа спектаклей, радио- и телепередач игнорируется степень
потребления их носителями данного языка в частности и членами данного общества в
целом. Таким образом, под социальным функционированием языка мы
предлагаем понимать совокупные показатели его использования и
потребления в различных сферах общественной жизни данного региона.
Еще один параметр языковой ситуации, четкость определения которого
диктуется его значением для объективности результатов исследования, - это
формы существования компонентов языковой ситуации. Русский языковой
компонент языковой ситуации в Северной Осетии рассматривается нами как
система, состоящая из таких разновидностей, как литературная (письменная и
устная) форма во всей полноте функционально-стилевой дифференциации,
просторечие, обиходно-разговорная речь, городское койне, определенные
социальные диалекты (оформившиеся в Осетии в первую очередь как
территориальные по принципу «город/село», что не исключает наличия
профессионального и образовательного принципов), различные профессиональные жаргоны и
молодежное арго.
Под осетинским языковым компонентом мы понимаем систему
диалектов осетинского языка, имеющих письменную и устную форму реализации и
незначительную функционально-стилевую дифференциацию. Причины, по
которым мы не включаем в структуру осетинского языка литературную форму и
производные от нее просторечие и обиходно-разговорную речь, будут
раскрыты ниже, при описании состояния осетинского языка.
Изучение следующего параметра языковой ситуации - характер
взаимодействия языков - предполагает использование основных принципов теории
билингвизма, т.е. сосуществования у человека или у всего народа двух языков,
обычно первого - родного, и второго - приобретенного [Никольский 1976].
Различные аспекты изучения билингвизма - педагогический,
лингвистический, социолингвистический, психологический - обусловили появление
различных классификаций типов двуязычия.
20

Выделяют два типа билингвизма на основании принципа надэтничности:
1) региональный (сосуществование двух и большего числа языков на
ограниченной по административно-государственному или географическому принципу
территории, населенной двумя и большим числом народов, из которых каждый
имеет свой особый язык и пользуется в повседневном общении только или
преимущественно им (Швейцария, Бельгия и др.) и 2) национальный -
сосуществование двух и более разнонациональных языков у одного народа, что
характерно, например, почти для каждого из народов России.
По типу усвоения Л.В. Щерба различал искусственный и естественный
билингвизм. Ю.Д. Дешериев выделяет на этом же основании контактный и
неконтактный, по направленности - односторонний и двусторонний билингвизм,
по степени распространения - общенародный, территориальный билингвизм и
билингвизм прослойки.
Психологическая типология билингвизма дана, в частности, ЕМ.
Верещагиным [Верещагин 1969:22-49].
На основании критерия - число действий, выполняемых на основе
данного языкового умения - он устанавливает:
1. Рецептивный билингвизм - если языковое умение (способность к
осмысленному говорению, а именно - к выбору формы выражения - Т.К.)
позволяет билингву понимать речевые произведения, принадлежащие вторичной
языковой системе, но не более того.
2. Репродуктивный билингвизм - умение, позволяющее билингву
воспроизводить (т.е. цитировать) вслух или про себя прочитанное и услышанное.
3. Продуктивный билингвизм - если данное умение позволяет билингву
не только понимать (т.е. воспринимать и понимать) и воспроизводить речевые
произведения, принадлежащие вторичной системе, но и порождать их.
Продуктивный билингвизм, в свою очередь, подразделяется на а) субор-
динативный (если в речевых произведениях, порождаемых на его основе,
устанавливается нарушение языковой системы, обычно вторичной) и координатив-
ный (если в речевых произведениях на вторичной языковой системе нет нарушений).
В соответствии с другим критерием - соотнесенность двух речевых
механизмов между собой - ЕМ. Верещагин различает чистый и
смешанный билингвизм. «Если изучающий вторичный язык в определенной
речевой ситуации (например, на работе) употребляет только этот язык, а в
другой ситуации (например, дома) - только первичный язык, то
складывающиеся в результате такой практики речевые механизмы никак не связаны
друг с другом. Предлагается даже говорить, что лица - носители
описываемого типа билингвизма в известном смысле монолингвистичны, так как в
каждой ситуации могут пользоваться только одним языком. Данный тип
билингвизма называется чистым» [Верещагин 1969: 27-28].
Соответственно, смешанным билингвизм считается в том случае, когда изучающий вто-
21

ричную языковую систему с коммуникативными целями в одной и той же
ситуации пользуется двумя языками.
На основании третьего критерия - способ связи речи на каждом из
языков с мышлением - выделяются непосредственный билингвизм (при
бессознательно-интуитивном практическом владении вторичным языком) и
опосредованный билингвизм (когда билингв кодирует и декодирует мысли, выражаемые
родным языком, т.е. относится к вторичному языку как к кодовой системе для
обозначения выразительных возможностей первичного языка, и его вторичные
речевые умения оказываются связанными с мышлением опосредованно).
Наконец, четвертый принцип классификации определяется
гомогенностью / гетерогенностью отношений языков, в соответствии с которым
различаются однофокусный билингвизм (когда представители группы А изучают язык
группы Б или наоборот) и двуфокусный билингвизм (когда представители групп
А и Б изучают язык группы В, язык которой становится языком посредником).
С точки зрения психолингвистических и психологические аспектов
двуязычия разработана и определенная типология языковых ситуаций.
Сбалансированная двуязычная ситуация складывается в том случае, когда большинство
членов некоторого социума владеет полностью обоими языками, использует их
в любых речевых ситуациях, с легкостью переключается с одного языка на
другой, не смешивая при этом системы разных языков. Однако, по мнению таких
крупных лингвистов, как Б. Гавранек, А. Мартине, Э. Хауген, полное и
автономное (без смешения языков) владение двумя языками превышает психические
возможности обычного человека [Новое в зарубежной лингвистике 1972:84-85,
100,62-63]. Как правило, в большинстве полиэтнических и полиязыковых
социумов складывается неравновесная, несбалансированная языковая ситуация.
Анализ языковой ситуации в Северной Осетии без изучения
национально-русского и, в частности, осетинско-русского двуязычия был бы неполным,
поскольку понять и оценить роль двуязычия в обществе можно только в том
случае, если рассматривать его как составную часть языковой ситуации.
Двуязычие может быть охарактеризовано:
1) с точки зрения объема функционирования двух компонентов
двуязычия в обществе в разных сферах (книгопечатание, сфера массовой
коммуникации, преподавание в школе, средних учебных и высших учебных заведениях,
оформление документации и т.д.);
2) с точки зрения использования компонентов двуязычия в разных
сферах носителями двуязычия (чтение художественной литературы, сфера
массовой коммуникации, переписка, общение дома, на производстве, в
общественных сферах);
3) с точки зрения уровня владения вторым языком (выявление ошибок на
всех уровнях языка в письменных и устных видах речи, обусловленных
влиянием, родного языка, диалектов или особенностями освоения вторым языком) [Трес-
кова 1989].
22

Таким образом, изучение двуязычия как социального явления требует
выявление, с одной стороны, объемов использования компонентов двуязычия
во всех социальных сферах данного общества, а с другой стороны, объемов
потребления продуктов, созданных на этих языках в этих же сферах.
Итак, в своей работе по анализу языковой ситуации в Северной Осетии
мы различаем две основные задачи а) анализ исторической динамики развития
языковой ситуации в процессе взаимодействия форм существования ее
компонентов в различных сферах их реализации, б) определение типологических
синхронных параметров языковой ситуации.
1.3. Историческая динамика развития функционального
взаимодействия осетинского и русского языков
Ситуация в Северной Осетии до конца XVIII в. может характеризоваться
как моноэтническая и моноязычная.
Присоединение Осетии к России в 1774 г. открыло новую страницу в
истории осетинского народа и его языка. И хотя проникновение русского языка в
Осетию началось немного раньше, в частности, благодаря деятельности
православных миссионеров и обучению осетинских детей в школе, открытой в 1764 г.
в Моздоке, массовым распространение русского языка стало после
присоединения Осетии к России в 1774 г. посредством русских солдат и офицеров,
расквартированных в Осетии, торговцев и ремесленников, переселявшихся
постепенно в новые российские земли. Особое значение для расширения
русскоязычных зон в Осетии и активизации языковых контактов с осетинами имело
создание казачьей линии, сформированной цепью станиц. Важнейшим
импульсом для языковой диверсификации стало основание в 1784 г. крепости
Владикавказ, достаточно быстро ставшей «кавказским Вавилоном», куда стекался
торговый и рабочий люд из Закавказья и соседних северокавказских регионов.
Именно в этот период начали складываться армянская и грузинская диаспоры в
Осетии. В то же время сельская часть Осетии еще многие десятилетия
сохраняла монолитную этническую и языковую гомогенность: описывая свою поездку в
Дигорию, академик А.М. Шегрен в 1836 году подчеркнул: «Они у себя никаких
чужих не имеют...» [Шёгрен 1998: 34]. Уже тогда сложилась основа будущей
специфической черты северо-осетинской социально-экономической ситуации,
проявляющейся в экономической и культурно-образовательной, в том числе, и
языковой противопоставленности Владикавказа и сельской части Осетии.
Первую половину XIX в. характеризует практически абсолютное моноязы-
чие основных этнических групп - осетин и русских. Языковая ситуация этого
периода определяется замкнутым в этнических границах функционированием
обоих языков. При этом русский язык на территории Осетии (в русской
этнической группе) использовался полифункционально, также как и осетинский язык
в осетинской языковой группе. Очевидно, что полнота функций осетинского
языка, абсолютная в рамках осетинского сообщества, была значительно эже
полифункциональности русского языка в русской общине. Если русский использо-
23

вался во всех сферах, присущих национальному языку, то сферами
использования осетинского языка было семейное, общинное и внутринациональное
общение, сферы религиозного культа, традиционной культуры и устного фольклора.
Точками пересечения осетинского народа и русского языка были, в основном,
церковь и школа, точнее их симбиоз в виде церковноприходских школ.
Отдельные попытки расширить функции осетинского языка
предпринимаются уже в конце XVIII в. В 1798 г. вышла в свет первая книга, катехизис на
осетинском языке, сопровожденный русским переводом [Начальное учение...
1798]. Осетинский текст был отпечатан с использованием церковно-славянской
графики. Зарождающаяся письменная традиция была поддержана
преподавателем Тифлисской семинарии Иваном Ялгузидзе, осетином по происхождению,
который перевел и издал на осетинском языке еще несколько религиозных
текстов [Ялгузидзе 1820, 1821а, 18216, 1824], использовав для этого церковно-
грузинскую графику «хуцури». Огромную роль в судьбе осетинского народа и
его языка сыграл А.М.Шёгрен, разработавший осетинский алфавит на основе
русской гражданской азбуки и создавший первую «Осетинскую грамматику» с
приложенным словарем, которая была опубликована в 1844 г [Шёгрен 1844].
Благодаря этой работе академика Шёгрена осетинский язык закрепил свой
письменный статус.
Таким образом, середина XIX в. знаменует историческую веху в истории
осетинского языка - создание осетинской графики, появление письменной
формы реализации.
Этот период можно считать переломным и в аспекте взаимодействия
русского и осетинского языков. Благодаря расширению сети школ, увеличению
числа осетин, получивших образование в русских школах, а также освоивших
его во время военной службы в русской армии, в Осетии растет доля
двуязычных осетин. С этого времени динамику языковой ситуации в Осетии можно
рассматривать как историю развития осетинско-русского и, в целом, национально-
русского билингвизма.
Исследование процесса последующего становления и развития
билингвизма в Осетии целесообразно провести в историческом ракурсе,
динамически, отдельно в каждой их сфер функционирования языков и в порядке,
отражающем историческую последовательность возникновения взаимодействия
осетинского и русского языков в отдельных сферах.
1.3.1. Сфера образования
Первой областью общественной жизни, ставшей ареной
функционального взаимодействия осетинского и русского языков, является система
образования.
Вопрос об открытии осетинской школы был поднят еще на
русско-осетинских переговорах в 1749-1752 г.г. в Петербурге [Русско-осетинские
отношения в XVII в., 1,1976:341 -347]. Попытка создания осетинской школы в г. Моздо-
24

ке была предпринята членами осетинской духовной Комиссии в соответствии с
высочайшим указом от 27 сентября 1764 года. Святейший Синод, в ведении
которого находилась школа, считал основным назначением Моздокской
осетинской школы подготовку священников и проповедников из осетин. Очевидно,
что наказ «стараться, чтобы ученики этой школы никогда не забывали своего
природного языка» [Хицунов 1846: 157], вызван тем, что в случае утраты ими
родного языка в процессе обучения их нельзя будет использовать для
миссионерства в Осетии. В первой четверти XIX века преподавание осетинского языка
вводится в Тифлисской духовной семинарии также для подготовки
священников для осетинских приходов. Создание первых церковноприходских школ
собственно в Осетии начинается в двадцатые годы XIX в. Открытие в сентябре 1836
года Владикавказского духовного училища ознаменовало новый этап в
развитии школьного образования в Осетии, поскольку назначением училища была
подготовка священников, которые могли бы одновременно работать учителями
в приходских школах [Мельников-Разведенков 1900: 6]. Новые перспективы в
образовании открылись в 1847 году после создания Кавказского учебного
округа, поскольку позиция Кавказского наместника М.С. Воронцова предполагала
преподавание местных языков и даже «непременное и безусловное обучение
всех учащихся русских, по крайней мере, одному из туземных языков» [Акты,
собранные Кавказскою археографическою комиссиею 1895, X: 26]. Однако
практической реализации это намерение не нашло, и к 1860-м годам в Северной
Осетии в функционировавших 7 церковноприходских школах, в которых
обучалось 107 учащихся, языком обучения оставался русский.
Неудача попыток национализации системы образования, несомненно,
связана с тем, что в середине XIX века в образовательной политике на Кавказе
боролись две основные тенденции: регион ал истекая, ориентировавшаяся на
учет социально-политических и этнокультурных особенностей Кавказа, и цент-
ралистская, представители которой, напротив, стояли за скорейшую
унификацию системы образования на Кавказе по общероссийскому образцу [Гатагова
1993:45 и ел.]. Уход с поста наместника М.С. Воронцова перевесил чашу весов
в сторону русификации. Особенно это проявилось в борьбе по
принципиальному вопросу о языке преподавания в школах национальных регионов,
развернувшейся в ходе проводимой в этот период школьной реформы. В итоге, в статье 4
«Положения о начальных народных училищах» преподавание предписывалось
вести на русском языке. Решение было подтверждено в принятом в 1867 году
«Положении об учебной части на Кавказе и за Кавказом». Приоритет
российской политики в сфере образования и языковой политики четко сформулировал
министр народного просвещения Д.А. Толстой: «Цель инородческого
образования - сближение инородческих племен с господствующим русским
населением, постепенное слияние их с русскою цивилизациею» [Цит. по: Гатагова 1993:48].
С1860 года образование в Осетии координировалось не Министерством
народного просвещения, а «Обществом восстановления православного
христианства на Кавказе», преследовавшим сугубо миссионерские задачи: соедине-
25

ние образования с религиозным воспитанием. Понимая определенную
клерикальную ограниченность такого образования, нельзя не оценить по достоинству
и заслуги Общества в деле расширения сети начальных школ в Осетии: только в
период с 1864-1867 гг. количество школ возросло с 13 до 30, были построены
отдельные школьные здания, организовано материальное обеспечение
учебного процесса [История Северо-Осетинской АССР 1959:180].
Таким образом, за сто лет с 1764 г. по 1864 г. в Осетии открылось всего
30 школ, в которых в 1867 году обучалось 542 человека и только на русском
языке.
В 1870-е годы, после передачи руководства учебным процессом
Кавказскому учебному округу, произошла очередная смена акцентов в языковой схеме
образовательного процесса: священников сменили на профессиональных
учителей, введя изучение местных языков наряду с русским. Но уже в 1884 году, в
соответствии с общероссийскими «Правилами о церковноприходских школах»,
приходские школы Осетии вновь переданы в ведение духовного ведомства и
переименованы в церковноприходские [Габеев 1940:18].
Известно, что за этими колебаниями стоят определенные интересы
православного духовенства, противодействовавшего на протяжении всего XIX века
введению в Осетии министерских, «светских» школ. Исход борьбы определялся
отношением кавказской администрации и правительства, убежденных в том,
что только всемерная христианизация осетин сохранит стабильное притяжение
осетинского народа к России, а «прочное владычество в Осетии утвердит
господство наше на большом пространстве хребта кавказских гор» [Цит. по: Бза-
ров 1999:142].
Министерские школы в Осетии появились лишь в конце XIX в. в
мусульманских селениях. Очевидно, что связано это было с тем, что создание школ в
мусульманских селах было необходимо для создания канала воздействия через
систему образования на мусульманскую среду и формирования лояльной
социальной прослойки, но, естественно, такие школы в мусульманских селах не могли
быть церковноприходскими.
Борьба между сторонниками светского и церковного образования
продолжилась и в предреволюционные годы, когда развернулось широкое
общественное движение за замену церковноприходских школ министерскими.
Накануне 1917 года в Осетии было 52 церковноприходские и 35 народных
школ [Материалы по истории осетинского народа 1942: 225-228]. В 1914-
1915 учебном году в 165 школах обучалось 17100 учащихся. Грамотность
достигала 10-12%.
Средняя школа в начале XX в. была представлена во Владикавказе двумя
мужскими и двумя женскими гимназиями, двумя реальными училищами,
техникумом путей сообщения, учительской семинарией, учительским институтом и
кадетским корпусом. Эти учебные заведения действовали по общероссийским
программам, осетинский язык в них не изучался. Только в Ардонском духовном
училище, созданном в 1887 году и преобразованном в духовную
миссионерскую семинарию в 1895 году, а в 1909 году - в семинарию обычного типа,
осетинский язык был обязательным предметом, что легко объяснимо будущей
деятельностью священников в осетинских приходах.
26

Попытки сделать осетинскую школу действительно национальной
предпринимались уже с середины XIX в. группой деятелей образования и культуры
(А. Колиев, А. Сухиев, А. Аладжиков, С. Жускаев, Е. Караев, Г. Кантемиров) во
главе с управляющим осетинскими приходами и духовно-учебными
заведениями Военно-Осетинского округа архимандритом Иосифом (Чепиговским).
Благодаря их стараниям в 1861 г. вышел в свет осетинский букваря, были
осуществлены переводы богослужений и учебной литературы, создана женская
школа. Но в целом, с учетом общей национальной, образовательной и языковой
политики империи, их попытки придать более широкий размах национализации
системы образования оказались неудачными. «Практическое воплощение
принципа русификации состояло не в примитивном запрете на родной язык, а в
отсутствии его государственной поддержки. Имперская политика в области
просвещения была политикой своеобразного «образовательного протекционизма»
- поддержки, развития и навязывания русской школы» [Бзаров 1999:138].
Русификаторская языковая политика на Кавказе особо настойчиво и
последовательно применялась к Осетии, что имело свои объяснения. Так,
начальник Владикавказского округа 26 июня 1868 года сообщал начальнику Терской
области об осетинах, что это народ «не находящий сочувствия в туземном
населении Кавказа, к этому еще религия ставит их в более близкие отношения к
русским, следовательно, русский язык необходим для осетин, видимо,
клонящихся к обрусению.... Полагаю необходимым во всех осетинских школах
начинать обучение грамоте прямо с русского языка, для облегчения же понимания
учениками чуждого им языка в одно и то же время следует учить и осетинской
грамоте, учебники которой следует приноровить для этой цели» [Материалы по
истории осетинского народа 1942, V: 129].
Следует отметить, что в законодательном плане нелегко обнаружить
целенаправленные меры в этом направлении. Например, «Правилами об
устройстве учебной части на Кавказе» от 22 ноября 1873 г., предусмотрено, что все
желающие могли изучить родной язык в приготовительном и первых четырех
классах средних учебных заведений.
Ключевое слово в данном пассаже, несомненно, «желающие». Социальная
история осетинского языка, впрочем, как и абсолютного большинства языков
национальных меньшинств России, представляет собой яркую иллюстрацию
определенной тактики, когда судьбы языков определялись, действительно,
субъективными пожеланиями их носителей, но высказываемыми в совершенно
определенных объективных исторических обстоятельствах, которые и
диктовали логику выбора.
Весьма показательны события 1905 года, когда наместник Кавказа граф
И.И. Воронцов-Дашков признал «необходимым в начальных училищах
преподавание всех учебных предметов на родном языке учащихся» [Пашаев 1991:170],
и 29 октября 1905 года на это было дано разрешение, а съезд учителей
Северной Осетии (10-16 августа 1905 года) ограничился лишь предложением о вве-
27

дении осетинского языка в школе в качестве обязательного предмета
[Материалы по истории осетинского народа 1942, V: 176]. Впрочем, здесь могло
проявиться понимание осетинским учительством и реального положения вещей с
кадровым и учебно-методическим оснащением учебного процесса: по данным
1901 года в школах Осетии работал всего 81 учитель, из них только 49 человек
имели право на преподавательскую работу [Магидов 1979]. Низкий уровень
оплаты и, как следствие, отсутствие квалифицированных учителей, недостаток
необходимых учебников приводили к тому, что обучение в основном сводилась
к выучиванию молитв и русской грамматики, причем недостаточно успешному
из-за незнания русской лексики. В течение 6-7 лет пребывания в школе не
осваивалась элементарная грамота, даже приличное умение читать или писать
по-русски.
Следует отметить, что граф И.И. Воронцов-Дашков, один из немногих
российских политиков того времени, достаточно адекватно оценивал языковую
ситуацию на Кавказе: «В 80-х годах школьная политика на Кавказе резко
направилась на борьбу с местными языками. Отразившись понижением умственного
развития обучающихся в низшей школе, она в то же время дала новую силу
местным языкам, не обращавшим ранее ничьего внимания, сделав знание их
вопросом национальной чести и самолюбия» [Цит. по: Агаев 1965:132].
Самым большим достижением к началу XX века явилось введение в
начальных школах осетинского языка в качестве обязательного предмета, причем
только в течение двух лет. Но зачастую и это не выполнялось из-за
недостаточности учебного материала.
Ситуация начала меняться только после Октябрьской революции. Одним
из первых документов, регламентировавших функционирование народного
образования, было принятое в октябре 1918 г. постановление Наркомпроса РСФСР
«О школах национальных меньшинств». В нем декретировалось право всех
национальностей на обучение в школах на родном языке, причем как в начальной
и средней, так и в высшей школе. «Мы не желаем, чтобы были дети каких-то
национальностей, которые имеют право учиться на своем родном языке, и дети
других национальностей, которые, говоря на своем родном языке до 7-8
летнего возраста, должны его потом отбросить, пережив при этом невероятно
болезненный перелом», -утверждалА.В.Луначарский [Цит. по: Магидов 1979:53].
Это постановление открывало новые возможности для реализации
планов, намеченных первым Всеосетинским учительским съездом, который
состоялся во Владикавказе в июле 1917 г., а именно полной национализации
начальной школы на обоих диалектах осетинского языка. Был определен 6-летний срок
обучения в осетинской начальной школе. При этом русский язык вводился с
первого полугодия 2-го отделения или даже со второго полугодия первого года
[Труды Первого Всеосетинского Учительского съезда 1917]. По мнению Р.С.
Бзарова, именно от этого съезда, с июля 1917 года следует отсчитывать
историю системы осетинского национального образования [Бзаров 1999:131].
28

Однако практическая реализация плана национализации начальной школы
затягивалась в связи с недостаточностью учебников, учителей, программ, и
основным языком преподавания оставался русский.
Второй съезд учителей осетинских школ, состоявшийся в мае 1918 г.,
поставил вопрос о переподготовке учителей для национальной школы во
Владикавказском учительском Институте [Терский вестник 1917]. Были также
созданы пятинедельные осетинские педагогические курсы. Подготовка кадров с
августа 1920 г. осуществлялась и в Терском институте народного образования,
Терской и Осетинской учительских семинарий и Фребелевских курсах.
Чрезвычайно большую роль в развитии системы национального
образования сыграло созданное в 1919 г. Осетинское Историко-филологическое
Общество (ОИФО), во многом определившее направления дальнейшей работы.
Таким образом, главное достижение начала 1920-х годов - решительный
поворот к созданию осетинской школы с родным языком обучения. На
партийных конференциях и съездах Советов было осуждено насаждение в Осетии
русской школы. В основу перспективной концепции строительства национального
образования была положена идея создания национальной школы с
преподаванием на родном языке. Началась работа над подготовкой кадров, разработкой
учебной литературы и созданием национальной типографии.
В 1923 году вышли буквари Г. Гуриева на иронском диалекте и М. Гарда-
нова на дигорском диалекте. Были подготовлены к изданию 25 наименований
учебной литературы, 20 авторских сборников прозы и поэзии, 2 фольклорных
сборника и 3 научных издания ОИФО.
Необходимость создания национальных школ на родном языке была
подчеркнута и в решениях VIII (1919 г.) и X (1921 г.) Съездов РКП (б). Но и в этот
период предоставленная свобода выбора языка преподавания привела к хаосу,
правда, обратного свойства: в 1922-1924 г.г. во Владикавказе в 21 школе 1
ступени и 6 школах 2 ступени преподавание велось на 10 языках: русском,
осетинском, армянском, персидском, грузинском, еврейском, татарском,
немецком, греческом, польском (с использованием соответствующих график) [Маги-
дов 1979: 54]. В остальных школах, в основном сельских, преподавание
продолжалось на русском, отчасти на осетинском.
Следует отметить еще одну закономерность, проявляющуюся на
определенных этапах школьной языковой политики. Практически вся история русско-
национальных взаимоотношений отмечена разделением национальной
интеллигенции на две группировки по вопросу о роли, которую русский и национальный
языки должны занимать в системе национального образования. Представители
интеграторского направления настаивали на как можно более широких
функциях русского языка, ссылаясь на невозможность получения доступа для широких
народных масс к современным культурным и интеллектуальным ценностям
посредством родного языка. Сторонники национальной образовательной модели,
не принижая роли русского языка, требовали создания условий, в том числе и в
29

сфере образования, для развития родного языка. Как показывает история
образования в Осетии, первое направление чаще попадало в русло общероссийских
тенденций, хотя бывали случаи, когда политическая стратегия Москвы была
объективно больше предрасположена содействовать развитию национальных
языков, чем местные руководители и интеллигенция.
Именно такой была ситуация в послереволюционные годы, когда
политическое руководство страны было вынуждено реализовывать свои декларации о
праве наций на самоопределение, сделанные еще в дореволюционный период
и содействовавшие повышению популярности большевистской партии в
национальных окраинах России. С другой стороны, разрушение старой
государственной машины и необходимость создания новой политической, экономической,
социальной и культурной инфраструктуры требовали подготовки огромного
количества чиновников и специалистов. Стратегическое решение о создании
управленческого, в основном низового, аппарата в регионах России из местных
кадров и актуальность решения этой задачи в кратчайшие сроки поставили
руководство страны перед необходимостью срочного перевода школьного
образования в национальных окраинах на местные языки, что, действительно, могло
ускорить кадровое переоснащение страны.
Однако эти планы натолкнулись на противодействие части национальной
элиты, в том числе в местном руководстве. А.И.Микоян писал в 1925 г. «...Два
года назад очень трудно было убедить некоторых наших националов, что не
мешало бы составить свою азбуку и издать газету на родном языке. Не
понимали этого, не считали это возможным и не находили нужным» [Цит. по: Магидов
1979: 56]. «К национальным языкам относились не как к фактам, с которыми
нужно начинать строительство, а как к злу, от которого надо как-нибудь
отделаться» [Тахо-Годи 1930:72].
Однако, несмотря на сопротивление местных деятелей, в 1923-1924 г.г.
практическая коренизация школ началась и на Северном Кавказе
В июне 1923 г. в г. Пятигорске участники совещания по вопросам
просвещения горских народов Северного Кавказа приняли резолюцию о
необходимости перевода всех национальных школ 1 ступени на родной язык преподавания,
подготовки учебной и кадровой базы.
В 1924 году комиссия ЦК РКП (б) приняла заключение: «Ввести в школах
Осетии и Ингушетии параллельное преподавание наряду с русским языком и
национальных языков, имея в виду перевод преподавания в низших школах в
первую очередь на национальный язык как основу для национализации
аппарата низовых советских учреждений» [Магидов 1979:7]. Процесс начался, но
столкнулся с огромным количеством проблем, и уже в июне 1925 года II краевая
конференция по вопросам культуры и просвещения горских народов Северного
Кавказа отметила факт медленного перехода на родной язык.
Действительно, побывавший в Северной Осетии в январе 1925 г.
инспектор Наркомпроса РСФСР В.П. Чаплиев, отмечал, что только в первых классах
30

обучение ведется на осетинском, а уже во втором полугодии второго класса
обучение переходит на русский язык и продолжается в третьем классе.
Осетинский язык используется только на отдельных уроках родиноведения. В
четвертых классах осетинского языка нет вовсе. Причина - в отсутствии учебных
пособий. Интересно следующее замечание инспектора: «Со стороны населения
сначала (1921 г.) наблюдалось в некоторых местах отрицательное отношение к
преподаванию в школах осетинского языка, крестьяне говорили, что «научите
говорить по-русски, а по-осетински я и сам научу», но впоследствии не
наблюдается ни одного случая, когда бы население недооценило родного языка в
школе». В то же время, «со стороны населения наблюдается
энергичное'требование к школе научить русской грамоте. И то, что в школах работа ведется на
русском языке, воспринимается крестьянским населением очень спокойно, как
само собой разумеющееся, вследствие необходимости русского языка в
хозяйственных взаимоотношениях населения» [Цит. по: Бзаров 1999:142].
По докладу В.П. Чаплиева 13 мая 1926 г. было принято постановление
Наркомпроса РСФСР, где, в частности, говорилось: «...необходимо усилить
работу по осетинизации школ. Наркомпрос полагает, что в этом направлении можно
было бы сделать больше, принимая во внимание существующие условия. То,
что в Осетии нет ни одной школы, в которой работа велась бы на родном языке,
считать совершенно ненормальным; основным недостатком работы по
дошкольному воспитанию является внедрение в детский сад русской грамоты, а также
учебно-воспитательного материала на русском языке; предложить ОНО: во всех
учреждениях обязательно ввести преподавание родного языка» [Цит. по:
Бзаров 1999:137].
Несмотря на постановление Наркомпроса РСФСР, ОблОНО не изменило
своего подхода к национализации осетинской школы, осуществляя переход
постепенно. В 1924-1925 учебном году были полностью переведены на
осетинский язык только первые классы, в 1925-1926 учебном году - вторые классы.
С началом практической реализации политики национализации
начальной школы все сильнее ощущается противодействие части родителей. 15
сентября 1926 года на проходившей во Владикавказе областной методическая
конференция профессор Г. Дзагуров резко выступил против национального
нигилизма, свойственного определенной части студенчества, отрицательно
относящейся к национальной культуре. Его поддержал Г. Бекоев:« Если же мы будем
считаться с мнением родителей, если мы будем щадить детей - мы не сможем
национализировать школу» [Цит. по: Бзаров 1999:136].
В 1926-1927 учебном году завершилась работа по национализации
третьего класса. В 1928-1929 учебном году обучение в первых трех классах
осетинской школы шло на осетинском языке, русский преподавался как предмет,
начиная со второго класса. Начался перевод на осетинский язык преподавания
части предметов в Совпедтехникуме. В 1929-1930 учебном году в Северной
31

Осетии 70% учащихся начальных школ обучалось на осетинском языке. В 1930-
1931 учебном году завершился переход на родной язык обучения 4 и 5 классов.
Таким образом, самым значительным достижением второй половины 1920-
х годов явилось осуществление перехода в начальной осетинской школе на
родной язык обучения. Реальные результаты национализации рассеяли сомнения
учителей и недоверие некоторой части населения. К этому времени была
проведена значительная работа и по кадровому обеспечению национальной
школы. «...К концу двадцатых годов задача подготовки учительских кадров,
способных вести занятия на родных языках письменных народностей Северного
Кавказа, была более или менее решена, о чем свидетельствуют следующие
данные: в 1930 году в начальных школах Северного Кавказа работало 3347
учителей, в том числе 2010 горцев. Например, в Кабардино-Балкарии из 425
учителей на родном языке преподавало 230, в Ингушетии из 150 учителей - 70, в
Северной Осетии из 390 - 280» [Магидов 1979:65].
Достигнутые успехи были закреплены принятым в 1930 г.
Постановлением XV Всероссийского съезда Советов «О коренизации национальных школ» и
планом Наркомпроса РСФСР о полном переходе начальных школ на национальные
языки в 1931 -1932 учебном году.
Только через 10 лет после коренизации начальной школы, 6 декабря 1940
г. было принято постановление Бюро обкома ВКП (б) и Совнаркома СОАССР о
коренизации 5-7 классов осетинской школы. Реально в 1940-1941 учебном году
на осетинский язык были переведены пятые классы. Это же постановление
предусматривало перевод на осетинский язык неполной средней школы в 1941-
1942 учебном году и обязывало вести подготовительную работу для перехода
на родной язык в 8-10 классах с 1945-1946 учебном году.
Естественно, в годы Великой Отечественной войны дальнейшая работа
приостановилась, а основной акцент был сделан на восстановлении
материальной базы образования, разрушенной в период немецкой оккупации.
В первом послевоенном 1946-1947 учебном году в республике было 152
осетинские школы, из них 59 начальных, 48 семилетних и 45 средних. В
начальной школе (1-4 классы) обучение проводилось на родном языке, в 5-7 классах
все преподавание (кроме русского и иностранного языков) также должно было
идти на осетинском, но не везде это соблюдалось из-за нехватки учителей-
националов и недостатка учебников физики и химии. В 8-10 классах все
предметы, кроме осетинского языка и литературы и иностранного языка,
преподавались на русском языке.
Однако в начале 1950-х годов в Осетии начинается отступление от идеи
полноценного национального образования. Мотивировалось это объективными
трудностями национализации осетинской школы, особенно среднего звена -
недостаток научно-технических терминов, отсутствие системы подготовки
учителей-предметников и т.д. Особо подчеркивалось, что после семилетней учебы
на осетинском языке переход на русский язык в 8-10-классах «тяжело
отражается на успеваемости учащихся, так как им приходится изучать русскую термино-
32

логию по предметам заново. Они не подготовлены к занятиям на русском языке,
не умеют свободно и легко работать над русским текстом, не могут передать
свои знания, нет достаточного словарного запаса на русском языке» [Цит. по:
Бзаров 1999:140]. Дополнительные сложности наблюдались в дигорских
районах, где коренизация проводилась на дигорском диалекте.
Переход в 1949-1950 году к всеобщему семилетнему обучению в
сельской местности вновь привлек внимание к трудностям коренизации. С1
сентября 1951 года был введен новый учебный план, в соответствии с которым было
увеличено количество часов по русскому языку и литературе и сокращены часы
по осетинскому языку. 9 мая 1952 года Совет Министров СО АССР принял
постановление «О мерах по упорядочению коренизации в осетинской школе», в
котором были даны разъяснения этим процессам [Культурное строительство в
Северной Осетии 1974: 54-56]. «Коренизация 5-7 классов семилетней и
средней осетинской школы находится в крайне неудовлетворительном состоянии и
начата без учета условий и возможностей перевода преподавания всех
предметов на осетинский язык; не были подготовлены кадры учителей, перевод
стабильных учебников на осетинский язык осуществлялся без достаточно
разработанной научной терминологии, имеющиеся в учебниках ошибки и
существенные недостатки серьезно тормозят усвоение основ наук учащимися
осетинами... Все это приводит к тому, что учащиеся, оканчивающие осетинскую
семилетнюю школу и среднюю школу, испытывают серьезные затруднения при
поступлении в техникумы и высшие учебные заведения». Совет Министров
республики принял решение: «Разрешить, как исключение, ввести с 1 сентября
1952 года обучение в 5-7 классах осетинских школ на русском языке... до
подготовки необходимых условий для успешного проведения коренизации
семилетней осетинской школы».
Таким образом, в 1951-1952 учебном году начался обратный процесс
перехода осетинских школ на русский язык обучения, и уже в 1953-1954
учебном году все осетинские школы, начиная с 5 класса, работали на русском языке.
Тем временем шла работа по подготовке общественного мнения к мысли
о целесообразности перевода на русский язык и начальной школы, в связи со
слабыми знаниями учащихся 5-7 классов и падением успеваемости после
перевода их обучения на русский язык, что связано «с отсутствием преемственности
в работе учителей начальных и 5-7 классов» [Фонд Р-786, оп 1, д. 601: 32-34].
Этот период характеризуется существованием двух тенденций в организации
мероприятий. С одной стороны, продолжается оснащение осетинской школы: в
1955-1956 учебном году подготовлено 26 новых учебников на осетинском
языке, в 1956 году утверждаются новые правила осетинской орфографии,
основаны постоянные орфографическая и терминологическая комиссии. Но это
скорее работа, продолжающаяся по инерции и не прерываемая только в связи с
необходимостью гибкого проведения в жизнь новой, прямо противоположной
политики, мотивация которой отражена, в частности, в постановлении Совета
Министров республики от 16 марта 1956 года «О состоянии и мерах улучшения
обучения и воспитания в осетинской начальной школе». «...Осетинская началь-
33

ная школа не справляется со стоящими передней задачами обучения и вхпита-
ния детей, не дает учащимся систематических и прочных знаний... Особенно
неудовлетворительно обучение детей русскому языку, что ставит их в тяжелое
положение не только в начальной, но особенно в семилетней и средней
школах» [Постановление Совета Министров СО АССР 1956].
К этому времени, в результате соответствующих шагов в других сферах -
отказ от делопроизводства на осетинском языке и вытеснение осетинского языка
из государственной сферы, выведение осетинского языка из средней школы,
невозможность получения высшего образования на осетинском языке -
происходит сужение социальной базы и, соответственно, социального престижа
осетинского языка. Это период характеризуется неуклонным сокращением числа
осетинских школ, ростом национального нигилизма в осетинской среде.
1 февраля 1957 года Совет по народному образованию при
Министерстве просвещения СО АССР принимает постановление, в котором вновь
отмечен низкий уровень подготовки в начальной осетинской школе, недостаточный
для успешного обучения в старших классах [Фонд Р-786, оп. 1, д. 718:1].
В этот период, как известно, в Советском Союзе происходили
существенные изменения в формах реализации государственной политики, и
репрессивные способы интеграции советского полиэтнического общества не могли более
использоваться. Соответственно, «отказ в ходе хрущевской оттепели от
силовых крайностей тоталитарного режима потребовал для достижения
ментального единства социума принципиального подкрепления идеологических факторов
интеграции общества - языковыми и культурными» [Дьячков 1995а]. Очевидно, что
основным проводником культурно-языковой интеграции была признана школа.
Ключевым документом, определившим дальнейшие процессы в сфере
национального образования, стали тезисы ЦК КПСС и Совета Министров СССР
1958 года «Об укреплении связи школы с жизнью и о дальнейшем развитии
системы народного образования в стране», посвященные перестройке
народного образования и введению обязательного среднего образования. В них было
определено право родителей на выбор языка обучения их детей,
закрепленное в новом «Законе о школе». В реальности, как вспоминает один из
наиболее опытных работников образования республики, заслуженный учитель
России и Северной Осетии В.М. Дегоев,«...было предпринято такое
массированное давление на просвещенцев и родителей, начиная с Всесоюзной научно-
практической конференции по проблеме языка обучения, проводившейся под
эгидой Министерства просвещения РСФСР у нас в республике, что положение
0 выборе языка обучения на деле оказалось не более чем демократическим
реверансом» [Дегоев 1997:182].
Еще несколько лет осетинский язык оставался языком обучения только с
1 по 4 класс в 8-летней школе, в остальных классах преподавался как предмет.
Учебный план 1962-1963 учебного года уравнял количество часов по осетинскому и
русскому языкам и упразднил подготовительные классы в осетинских школах.
7-9 мая 1964 года во Владикавказе состоялась научно-практическая
конференция по вопросу перехода на русский язык обучения в осетинской
начальной школе, на которой министром просвещения А.Х.Талазовым было изложено
мнение руководства республики: «При разъяснении Закона о школе родители в
34

нашей республике высказали свое желание и потребовали обучать их детей на
русском языке с 1 класса. Каждый родитель думает о будущем своего
ребенка... Глубокий анализ сложившейся системы обучения в осетинской школе
подтверждает правоту мнения родителей» [Фонд Р-786, оп.2, д. 205:7-9]. Решения
конференции о нетерпимости дальнейшего двуязычия в системе образования
послужили отправной точкой для быстрого перевода на русский язык
преподавания в 1 -4 классах осетинской школы.
Таким образом, в середине 1960-х годов «денационализация»
осетинской школы состоялась.
В 1970-1980-е годы в так называемой осетинской, сельской школе
сохранялось только преподавание родного языка и литературы как предмета,
носившее по преимуществу формальный и излишний характер, чему
соответствовал и низкий уровень учебников и программ. В городских школах преподавание
осетинского языка стало факультативным, что, с учетом его весьма низкого
престижа и все возрастающего языкового нигилизма осетинского населения,
определило отказ от его изучения со стороны подавляющего большинства
городских школьников. В то же время активно проводилась идеологическая кампания
по пропаганде двуязычия, по совершенствованию преподавания «второго
родного», русского языка. Показательно соотношение часов - по осетинскому - 3
часа в неделю, по русскому - от 9 до 12 часов в неделю.
В конце 1980-х г.г. были предприняты первые шаги по восстановлению
системы национального образования, и в 1990-х г.г. в 78 из 210 школ
республики начальное образование осуществлялось на осетинском языке, причем в
Дигорском и Ирафском районах - на дигорском диалекте в 15 и 9 школах
соответственно, в остальных районах - на иронском диалекте [Левитская 2001].
В1992 г. Министерство образования республики разработало проект
«Концепции развития национальной школы», который предусматривал перевод
начальной школы на осетинский язык до 1997 г., введение с этого же года
преподавания в старших классах гуманитарных предметов на осетинском языке, а с
1998 г. - всех остальных дисциплин. В перспективе (с 2000 г.) предполагалось
создание возможностей получения среднего специального, среднего
профессионального и высшего образования на осетинском языке [Северная Осетия,
1992,24 ноября].
Реальное развитие национализации образования происходило иначе. В
1990-1991 учебном году было введено преподавание на осетинском языке
математики и природоведения в начальных классах 74 сельских школ, а с 1994-
1995 учебного года обучение в начальных классах этих школ было переведено
на родной язык по всем предметам. В «Справке о состоянии преподавания и
сроках обучения на осетинском языке в начальных школах РСО-Алании»,
подготовленной в 1997 году, и в решении Коллегии Министерства общего и
профессионального образования РСО-Алания от 18 декабря 1997 г. отмечается, что
«переход на родной язык обучения в начальной школе дал определенные поло-
35

жительные результаты.... Учащиеся быстрее и правильнее усваивают суть
изучаемого материала на осетинском языке и легче его воспроизводят.... Дети 1 -
2 классов на уроках чувствуют себя более комфортно, свободно высказывают
свои мысли. Знание осетинского языка дает учащимся возможность
сравнивать, сопоставлять, анализировать». Однако переход на осетинский язык
обучения обнажил и ряд существенных проблем. Общепризнанно, что частичная
национализация начальной школы не была предварена соответствующей
подготовительной работой: не были своевременно и в достаточном количестве
изданы учебные материалы и методические разработки, качество учебников не
удовлетворяет учителей, особенно в дигорских школах, отсутствует
дидактический материал. Самое главное, не была проведена переподготовка кадров,
что привело даже к отказу некоторой части педагогов, не готовых к новым
функциям, от выполнения своих обязанностей. Отмечаются и существенные
недостатки методики обучения на осетинском языке. В частности, большинство
учителей сельских школ не проявляют гибкости и с 1 по 4 класс изъясняется с
детьми исключительно на родном языке как на занятиях, так и во внеурочное
время, что создает серьезные проблемы при переходе в средней школе на
русский язык обучения и отражается на качестве знаний школьников. Как
результат, в районные отделы образования, в республиканское Министерство все чаще
стали поступать заявления родителей, недовольных снижением владения русским
языком их детьми, с просьбой разрешить их обучать на русском языке.
В большинстве школ республики, сохранивших монолингвальную,
русскую модель обучения, осетинский язык изучался как предмет с 1989 г. по 1992
г. с 1 по 9 класс в объеме 1 -2 часа в неделю, с 1993 г. по 1998 г. - 4 часа в 1
классе, 2 часа - в 2-9 классах и 1 час в 10-11 классах, с 1998 г. по 2001 г. - 5
часов в 1 классе, 2,5 часа - в 2-5 классах, 2 часа - в 6-9 классах и 1 час в 10-11
классах. Для сравнения - русскому языку отводится в 2-4 классах 8 часов, в 5
классе - 6 часов, в 6 классе - 5 часов, в 7 классе - 4 часа, в 8 классе - 3 часа.
Однако не во всех школах республики даже этот норматив по осетинскому
языку соблюдается. Недостаточная активность в формировании системы
национального образования, диспропорциональность в распределении осетинского
и русского языков стали предметом не только общественного обсуждения, но
привлекли внимание и надзорных государственных органов. 17.02.2000 года
прокурор Республики Северная Осетия-Алания ААБигулов направил в адрес
министра общего и профессионального образования республики А.В.Черджие-
ва представление об устранении нарушений законодательства об образовании
в дошкольных и образовательных учреждениях, в котором отмечается, что, в
нарушение положений Конституции РСО-А и Закона РФ «Об образовании», в
республике осетинскому языку уделяется второстепенное значение, а
значительная часть учащихся лишена своих конституционных прав на его изучение,
поскольку в ряде школ осетинский язык вообще не преподается. В
представлении указывается на недопустимо низкий уровень подготовки педагогических кад-
36

ров, призванных обеспечить обучение государственному языку республики и,
как следствие, недостаточную эффективность обучения осетинскому языку как
родному детей осетинской национальности и второму государственному языку
для детей других национальностей.
В целом, в 2001 -2002 учебном году из 224 общеобразовательных
учреждений уже только в 62 обучение шло на осетинском языке, причем только на
ступени начальной школы с переходом в 3-4 классах на русский язык обучения.
Из них только одна школа находилась в г. Владикавказе. В остальных 162
общеобразовательных школах и 202 дошкольных учреждениях в качестве языка
обучения и воспитания использовался русский язык. В учреждениях начального
профессионального образования (14 училищ и лицеев), среднего специального
образования (16 техникумов и колледжей), в вузах (5 государственных и 7
негосударственных) образовательный процесс осуществлялся на русском языке. Даже
на факультете хетинской филологии и журналистики СОГУ 80% всех дисциплин
учебного плана читалось на русском языке и более 80% всех дипломных работ
выполнялось на русском языке [Левитская 2001].
Таким образом, анализ функционирования осетинского и русского
языков в сфере образования в Северной Осетии приводит к следующим выводам:
1. На всем историческом отрезке с 1764 г. (даты создания первой
осетинской школы) русский язык занимал приоритетное положение в системе
образования Северной Осетии. Максимальное поле, полученное осетинским
языком с этой сфере в 1930-1940 г.г., включало в себя начальную школу и первую
ступень среднего образования. В 1950-1960 г.г. зачатки национальной
осетинской школы были разрушены в период ускорения строительства
коммунистического общества.
2. Попытки создания эффективной системы национального образования
на определенных исторических этапах сталкивались с серьезными кадровыми,
учебно-методическими и финансовыми проблемами, что, наряду с отсутствием
социальной мотивации для получения образования на родном языке, служило
основанием для сокращения доли осетинского языка в сфере образования.
3. Тактическим приемом, использовавшимся при отходе от
национальной модели образования, как правило, служила ссылка на желание родителей,
хотя использовались и методы прямого давления на работников образования.
4. В настоящее время продолжает существовать значительный перевес в
использовании русского языка в сфере образования. Русский язык
неограниченно превалирует в системе высшего, среднего общего, среднего
профессионального, среднего специального и дошкольного образования.
5. Представляется, что мероприятия 1990-х г.г., предпринятые в
направлении повышения статуса осетинского языка в сфере образования, носят
недостаточно системный, иногда популистский характер, не предварены
необходимой аналитической и планирующей работой, что может в очередной раз диск-
37

редитировать идею национального образования и укрепить население в мысли о
невозможности получения полноценного образования на родном языке.
6. В то же время, имеющийся опыт национализации осетинской школы
дает основание утверждать, что в рамках комплексной программы языковой
политики республики при заблаговременной подготовке учебно-методической
и кадровой базы и адекватном пропагандистском обеспечении создание
осетинской национальной школы, соответствующей современным
образовательным стандартам, представляется возможным.
1.3.2. Сфера художественной литературы
Зарождение осетинской художественной литературы относится к концу
XIX в., хотя первыми опытами осетинского художественного поэтического
творчества считаются духовно-проповеднические стихотворения известного
осетинского просветителя середины XIX в. Аксо Колиева. Однако, по мнению Х.Н. Ар-
дасенова, «стихотворения А. Колиева не были популярны и никакой роли в
развитии осетинской поэзии не сыграли. Значение их состоит только в том, что они
являются первыми по времени написания стихотворениями на осетинском
языке» [Ардасенов 1957:67]. В конце 1860-х г.г. были созданы и первые
произведения талантливого осетинского поэта Т. Мамсурова, но и его творчество не
смогло оказать влияния на национальную литературу, поскольку в 1865 г. Т.
Мамсуров покинул Осетию и всю жизнь прожил в Турции, откуда его
произведения лишь изредка доходили до родины.
Тем не менее в XIX веке при постоянно расширяющихся экономических и
культурных контактах русской и осетинской этнических групп, интенсивного
влияния русской культуры были созданы условия для формирования осетинской
художественной литературы: разработана осетинская графика, научному
описанию подвергся сам осетинский язык, был издан большой пласт
национального фольклора, созданы первые словари и, самое главное, появились удачные
прецеденты литературных опытов, которые еще не публиковались и оставались
достоянием узкого круга лиц. Большое значение, естественно, имели рост
числа осетинской интеллигенции и определенные изменения общего
образовательного и культурного уровня осетинского народа.
Приоритет издания крупного поэтического произведения на осетинском
языке следует отдать А. Кубалову, опубликовавшего свою поэму «Афхардты Ха-
сана» в 1897 г. Через два года, в 1899 г., были опубликованы в виде сборника
«Осетинская лира» стихотворные сочинения К. Хетагурова. В действительности
творческая деятельность К. Хетагурова на литературном поприще началась еще
в 1880-х годах, когда он создал свои первые стихотворения и поэмы. К. Хетагу-
ров является также автором нескольких рассказов (с 1893 г.),
этнографического очерка «Особа» (1902 г.), нескольких драматических произведений, а также
значительного числа статей, опубликованных в различных изданиях в Осетии и
за ее пределами.
38

В 1890-х годах начал свое литературное творчество Б. Гуржибеков. Его
произведения, написанные на дигорском диалекте, - поэма «Очаровательная
красавица» («Шахская красавица») сборник стихов «Дигорские произведения» и
комедия в стихах «Глупец» - опубликованы, по сообщению Х.Н. Ардасенова, [Ар-
дасенов 1957:202] отдельными изданиями в 1902-1904 г.г. В.Д. Таказов
датирует первое издание Б. Гуржибекова 1897 годом (Таказов 1992], а в
библиографическом издании «Осетинская книга» [Цабаев, Течиты 1977] выход в свет
«Шахской красавицы» Б. Гуржибекова отнесен к 1898 году. Таким образом, печатная
реализация осетинской поэзии на иронском и дигорском диалектах возникла
практически одновременно.
В начале XX в. (в 1905-1907 г.г.) начал публиковать свои поэтические и
прозаические произведения С. Гадиев, хотя есть основания считать, что
первые стихотворения и рассказы были им написаны еще в конце 70-х годов XIX в.
Произведения С. Гадиева имели весьма ощутимое влияние на развитие
осетинской литературы, и неслучайно он оспаривает права основоположника
осетинской прозы у А. Коцоева, первый рассказ которого был опубликован в 1901 г. на
русском языке в газете «Кавказ». Есть сведения о том, что первый роман на
осетинском языке был им написан в середине 1890-х годов, но остался
неопубликованным. На осетинском языке А. Коцоев начал издаваться только с 1910 г.
Многие его сочинения выходили параллельно и на русском языке.
В начале XX в. появились и первые осетинские драматургические
произведения. С 1902 г. в течение нескольких лет были опубликованы пьесы Е. Бри-
таева «Побывавший в России», «Хазби», «Амран», в 1907 г. вышла пьеса Р. Ко-
чисовой «Лгун», позднее - произведения Д. Короева и А. Токаева.
К периоду между двумя русскими революциями относится литературная
деятельность Г. Цаголова («Осетинские мотивы» (1907), историко-этнографи-
ческий очерк «Край беспросветной нужды» (1912 г.), С. Баграева (впервые
сборник его стихов «Дверь сердца» был опубликован только в 1926 г.), Г. Малиева (и
его произведения были опубликованы только после революции: сборник
русских стихов «Горские мотивы» - в 1924 г., сборник стихов на дигорском «Ираф»
- в 1934 г.), А. Гулуева (напечатавшего свое первое стихотворение в 1907 г.), А.
Токаева, (стихи и драма были изданы в 1910-1911 гг.), Б. Туганова (сборник
«Батаноко Тембот» вышел в 1913 г.), X. Тлатова (рассказ в 1910 г., первая
фантастическая повесть в 1911 г.)
В предреволюционные годы первые шаги на литературном поприще
сделали Ц. Гадиев, Ш. Абаев, И. Арнигон (Г. Тогузов), Нигер (И. Джанаев).
Таким образом, в период до Октябрьской революции функциональная
сфера художественной литературы в Северной Осетии была заполнена
достаточно значительным количеством прозы и поэзии русских авторов,
предоставленным в распоряжение читателей, с одной стороны, системой книжной
торговли и фондами нескольких библиотек, открытых во Владикавказе, а с другой,
произведениями осетинских писателей, одни из которых творили только на рус-
39

ском языке (И. Кануков, Г. Цаголов, Б. Туганов), другие создавали
оригинальные произведения и на русском, и на осетинском языках, а третьи публиковали
на русском переводы своих осетинских сочинений. Например, анализ языковой
отнесенности произведений К. Хетагурова, представленных в серии
«Поэтическая Россия», показывает, что 97 стихотворений, все драматические
произведения и поэмы написаны им на русском языке и только 54 стихотворения - на
осетинском, что не умаляет значение его творчества для становления
осетинского поэтического языка. Именно поэтического, поскольку считать его
основоположником языка художественной литературы ввиду ограниченного числа
прозаических произведений, как отмечает М.И. Исаев [Исаев 2000: 40], было бы
некорректно. Однако не более обоснованным нам представляется и
существующее мнение о создании им осетинского литературного языка. Правильнее было
бы говорить о том, что языковые формы, использовавшиеся К. Хетагуровым,
после соответствующей обработки, нормирования, распространения и
закрепления, могли лечь в основу литературного языка.
В целом, следует отметить, что в начале XX в. в осетинской литературе
были уже представлены основные жанры: проза, поэзия, драматургия, но их
доля в общем литературном фонде в Осетии была ничтожно мала по сравнению
с русскоязычной.
Следующий исторический период характеризовался первым кризисом
осетинской литературы. В 1905 г. погиб на русско-японской войне Б. Гуржибе-
ков, в 1906 скончался К. Хетагуров, в 1910 г умерла Р. Кочисова, в 1915 г.
трагически погиб С. Гадиев. Многие осетинские писатели не имели
возможности заниматься творческой работой в связи с преследованиями властей по
политическим мотивам: Ц. Гадиев неоднократно подвергался арестам и
направлялся в ссылку, был заключен в тюрьму и Е. Бритаев. Долгие годы провели
вдали от родины А. Коцоев и И. Арнигон.
Второй этап развития осетинской литературы относится к началу 1920-х
годов. В 1920-е г.г. в ряды осетинских писателей влились М. Камбердиев, К.
Фарнион, К. Дзесов, X. Плиев, Г. Кайтуков, Т. Епхиев, Т. Бесаев, Ф. Гаглоев, Г.
Дзугаев, Г. Бараков, С. Кулаев, Ч. Беджызаты и др., публиковавшие свои
произведения, в основном, в периодической печати.
Особую динамику осетинская художественная литература получила в
начале 1930-х годов. Если в 1920-е годы было опубликовано всего несколько
сборников работ литераторов старшего поколения, то только в 1930-1932 г.г. в свет
вышло более 30 сборников стихов и рассказов молодых осетинских писателей:
Б. Боциева, К. Фарниона, Т. Елхиева, Ц. Хугинаева, С. Газзаева, Гафеза,
Нигера, К. Казбекова, Д. Дарчиева, Г. Плиева, Я. Хозиева и др.
Следует особо остановиться на событиях второй половины 1930-х годов.
К знаковым процессам этого времени относятся, на наш взгляд, два факта,
проявивших в Северной Осетии торжество идеологии тоталитаризма и
«вождизма». Именно в этот период были репрессированы лучшие представители осе-
40

тинской творческой интеллигенции и, в первую очередь, весь цвет осетинской
литературы; С. Кулаев, К. Фарнион, Ч. Беджызаты, И. Арнигон, Г. Бараков, Г.
Малиев, С. Косирати, А. Тибилов, А. Джатиев, А. Кубалов, К. Бадоев, К. Дзесов,
К. Короев и др. С другой стороны, в 1939 г. в Осетии впервые широко отметили
80-летний юбилей К.Л. Хетагурова и, после относительно недавней кампании
по обвинению его в мелкобуржуазном национализме, это выглядит тем более
странно. Мы полагаем, что это является отражением процессов развития
тоталитарного мышления, реализации в Осетии «вождистской» схемы, в
соответствии с которой под стать общенациональному, главному вождю в каждой
области жизнедеятельности возникали фигуры вождей помельче: Марр - в
языкознании, Ворошилов - в армии, Лысенко - в естествознании, Горький - в
литературе. Свой Горький нужен был и в Осетии, и лучше всего для этого подходил по
своим реальным заслугам К. Хетагуров, тем более что такая крупная фигура
могла заполнить и все еще пустовавшее место основоположника литературы,
осетинского Пушкина. Возможно, если бы не эти новые политические
обстоятельства, действительно величайший поэт осетинского народа мог остаться в
числе классово-неблагонадежных, романтических националистов, не
подлежащих пропаганде среди собственного народа. В нашем исследовании мы
останавливаемся на этом историческом эпизоде только в связи с тем влиянием,
которое под знаменем Коста было оказано на многие вопросы развития
осетинского языка: идеализация языка и творчества К. Хетагурова в последующие годы,
особенно, в области нормирования осетинского литературного языка, ссылки
на завершенность его обработки уже в произведениях «основоположника
осетинского литературного языка» [Кулаев 1956: 205], наряду с другими
причинами, привели к застойным явлениям в нормотворческой деятельности и, во
многом, осложнили реальное создание литературной формы.
В первой половине 1940-х годов, в период Великой Отечественной войны
определенный спад в осетинской литературе, начавшийся во второй половине
предыдущего десятилетия, усилился: большая часть уцелевших после
репрессий писателей находилась на фронте. Многие из них так и не вернулись с
войны. Тем не менее, уже в первые послевоенные годы появляется целый ряд
крупных произведений Д. Мамсурова, Е. Уруймаговой, Т. Епхиева, Д. Джиоева, Е.
Бекоева, Р. Чочиева, Н. Гаглоева, М. Цагараева, Г. Кайтукова, Б. Муртазова, Р.
Асаева, Н. Джусойты, М. Цирихова, Д. Дарчиева, X Плиева, Т. Джатиева, К. Ба-
доева, А. Агузарова, Н. Джусойты. А. Гулуева, Д. Темиряева, Т. Тетцоева.
С 1960-х годов в сфере осетинской художественной литературы
начинают проявляться кризисные явления, связанные с падением общественного
интереса к произведениям на родном языке и, соответственно, снижением числа
читателей. Как следствие, произошел отток творческой молодежи из
литературной среды, усугубившийся в 1990-е годы в ходы системной переориентации
российского общества на экономические рыночные отношения и ценности
потребительского общества. В настоящее время среди членов Союза писателей
41

Северной Осетии преобладают люди старшего поколения, естественный уход
которых может привести к пресечению осетинской литературной традиции.
Таким образом, можно констатировать, что процесс сужения
функционального поля осетинского языка в сфере художественной литературы идет
неуклонно в аспекле его использования.
С другой стороны, результаты нашего анкетного обследования
осетинского населения республики показывают, что и в плане потребления ситуация
критическая.
Таблица №1
Чтение книг осетинским населением
| Чтение книг:
на русском
на осетинском
на обоих языках
село
79,8
11,5
8,7
город
89,6
6,3
4,1
В среднем (%)
84,7
8,8
6,3
84,7 % осетинского населения предпочитает чтение книг исключительно
на русском языке, 6,3 % читают книги на русском и осетинском языках, и только
8.8 % отмечают, что чаще читают книги на осетинском языке. Соответственно,
максимальная функциональная мощность осетинского языка в сфере
художественной литературы составляет 15,1 %, при 84,9 % у русского языка. При этом
если в селе его суммарная доля составляет 20,2 %, то в городе - всего 10,4 %.
Анкетирование русской и других этноязыковых групп, показало, что
потребление осетинского языка в сфере художественной литературы
представителями неосетинского населения равно нулю.
Таким образом, изучение динамики использования осетинского и
русского языков в сфере художественной литературы в Северной Осетии
показывает, что:
1. На всем протяжении сосуществования осетинского и русского языков
в этой сфере в Осетии доля русскоязычной литературы несоизмеримо
превышала число осетинских книг, благодаря широкому доступу населения Осетии к
русскоязычной литературе посредством книжной торговли и библиотечной сети.
2. В течение всего XIX в. функциональное поле художественной
литературы в Северной Осетии было практически полностью занято русскоязычной
литературой, как русских авторов, так и писателей-осетин, начинавших свою
литературную деятельность, как правило, на русском языке.
3. С начала XX в. появляется оригинальная осетинская художественная
литература, в развитии которой отмечаются определенные этапы расцвета (начало 1900-
х г.г., начало 1930-х г.г., 1950 г.г.) и периоды кризиса (1910-1920 гг., вторая
половина 1930-х г.г. - вторая половина 1940-х г.г., 1960-е г.г. - до настоящего
времени).
42

4. Даже в годы наибольшего благоприятствования социальных условий
доля осетинской художественной литературы была несопоставима с перечнем и
объемами русскоязычной литературы, поступавшей в распоряжение северо-осетинского
читателя из центральной России.
5. Начиная с 1960-х г.г. кризис осетинской художественной литературы
принял затяжной характер, что непосредственно связано с выходом
осетинского языка из сферы образования и изменением социальных перспектив
национальных языков в новой общеполитической стратегии советского государства.
6. Развитие осетинской литературы было затруднено, с одной стороны,
крупными историческими событиями (российские революции, гражданская и
Великая Отечественная война), а с другой, целенаправленными акциями,
осуществлявшимися в рамках определенной политической доктрины (гонения
царских властей, репрессии 1930-х годов, интеграторская национальная политика
1960-1980 гг.).
7. В настоящее время сфера художественной литературы в языковой
ситуации Северной Осетии характеризуется абсолютным превалированием
русского языка, как в использовании, так и в потреблении: 85% в осетинской среде
и 100 % - у других этноязыковых групп.
7. Художественная литература относится к слабо регулируемым
социальным сферам: проблематично оказывать непосредственное влияние на рост
числа и качества осетиноязычных произведений и, тем более, невозможно в
демократическом государстве и в условиях рыночной экономики влиять на рост
их потребления. Соответственно, функциональная сбалансированность в сфере
художественной литературы может наступить только как результат
регламентации других сфер, в первую очередь, образования.
1.3.3, Сфера книгоиздательства
Непосредственную связь с историей развития осетинско-русского
билингвизма в Осетии имеет использование осетинского языка в книгоиздательской
деятельности. Началом осетинской книги считается 1798 год, когда вышло в
свет «Начальное учение человеком, хотящим учитися книг божественного
писания». Подготовлена она была епископом Моздокским и Мажарским Гаем Токао-
вым с помощью священника-осетина Павла Генцаурова (Кесаева). Книга,
представлявшая собой сборник религиозных текстов на осетинском языке с
параллельным русским переводом, была издана в московской синодальной
типографии тиражом в 1000 экземпляров. Через четверть века появился первый
осетинский букварь, составленный и изданный в 1821 г. в Тифлисе осетинским
просветителем И. Ялгузидзе. Им же были опубликованы шесть книг
религиозного содержания на осетинском языке в Тифлисе и Москве. Важнейшим
событием, в том числе, с точки зрения перспектив книгоиздательства на осетинском
языке, явилось издание в 1844 г. первой «Осетинской грамматики» А.М. Шёгре-
на, появление которой может рассматриваться как историческое событие, оз-
43

начающее, с одной стороны, введение осетинского языка в научный оборот, а с
другой, появление графической основы осетинского книгоиздания.
В середине XIX в. издание книг на осетинском языке получило
значительное развитие, благодаря деятельности А. Колиева и епископа Владикавказского
И.И.Чепиговского. Будучи сторонником обучения осетинских детей на родном
языке, епископ сам изучил осетинский язык, переводил с русского духовные
книги, составил учебники осетинского языка. Всего им подготовлено 15 книг,
среди которых В.Ф. Миллер впоследствии особо выделил «Русско-осетинский
словарь». Значительным вкладом в дело развития осетинской культуры и, в
частности, книгоиздания была просветительская деятельность преподавателей
Владикавказского духовного училища В. Цораева и Д. Чонкадзе, собравших,
обработавших и издавших в 1868 г. осетинские фольклорные произведения в
сборнике академика Шифнера «Осетинские тексты» [Осетинские тексты 1868].
Однако просветительская, научная, публицистическая деятельность
осетинской интеллигенции (Дж. Шанаева, Б. Гатиева, И. Тхостова, А. Ардасенова,
Др. Сохиева) в этот период реализовывалась преимущественно на русском языке.
Как пишет Х.Н. Ардасенов, «прогрессивная осетинская интеллигенция 70-х
годов высоко оценила культуру русского народа, стремилась приобщить к ней
свой народ...» [Ардасенов 1957:72].
Важным вкладом в расширении книгоиздательской сферы осетинского
языка явилась деятельность В.Ф. Миллера, опубликовавшего в 1881 г. первую
часть своих «Осетинских этюдов», в которую включил осетинские
фольклорные записи.
По данным, представленным в издании «Осетинская книга» [Цабаев, Те-
читы 1977], за полвека с 1798 г. было напечатано 8 осетинских книг, включая
«Осетинскую грамматику» А. Шёгрена. Во второй половине XIX в. в свет вышло
уже 35 книг. Из 43 книг, опубликованных за весь XIX в. на осетинском языке:
религиозного содержания (переводных) - 24, учебных- 13, этнографических -
3, художественных - 3 (А, Кубалов «Афхардты Хасана», Б. Гуржибеков « Сахы
расугьд», К. Хетагуров «Ирон фандыр»). Таким образом, осетинский язык в
книгопечатании XIX в. использовался только в сферах религиозного культа,
учебной литературы по осетинскому языку, науки, художественной литературы.
В период с 1901 по 1917 г.г. вышло 41 издание на осетинском языке.
При этом отмечается расширение тематических сфер: наука, фольклор,
религия, драматургия, поэзия, медицина, учебная литература по осетинскому
языку, проза, детская литература, филология, этнография, экономика, история.
После перерыва, связанного с революцией и гражданской войной, в 1921 г.
издание осетинской книги возобновилось. В1920-е годы шло планомерное
увеличение: в 1921 -1923 г.г. вышло по 1 -2 книги в год, в 1924 -1930 г.г. - по 8-
10 книг в год. Но уже с 1931 г. произошло качественное изменение ситуации:
ежегодно из печати выходило в среднем около 30 наименований книг на
осетинском языке. Тематика книг становится еще разнообразнее: проза, поэзия, фольклор, ис-
44

кусстш, филология, этнография, учебная литература (по осетинскому языку, географии
Осетии, естествознанию, технике и труду, ботанике, математике, терминологические
пособия и словари), общественно-политическая литература, экономическая
литература, юридическая литература, сельскохозяйственная литература.
Естественно, резкое сокращение происходит в годы Великой
отечественной войны. Издается, в основном, художественная и драматургическая
литература, фольклор, терминология, учебная литература.
С 1947 г. начинается восстановление довоенных объемов, но
сопровождающееся постепенным сокращением тематических сфер. К 1960-м годам
издается только проза, учебная литература по осетинскому языку, поэзия,
публицистика, партийные документы, фольклор. Этот тематический спектр
сохраняется до настоящего времени, за исключением партийных документов, которых
заменили другие официальные публикации.
С точки зрения нашего исследования представляет интерес динамика
издания переводной литературы. Интенсивное издание на осетинском языке
переводной литературы началось еще в дореволюционный период, причем, в
основном, светских произведений: сочинения В. Гаршина, В. Вересаева, Г.
Андерсена, Я. Гогебашвили, В. Короленко, М. Лермонтова, а также некоторые
специализированные работы по медицине и гигиене.
В 1930-х годах происходит активизация переводческой деятельности, и
на осетинском языке выходят произведения Л. Толстого, М. Горького, Дж. Рида,
М. Лермонтова. А. Пушкина, Т. Шевченко, А. Церетели, Я. Купалы, Я. Коласа, С.
Стальского, А. Чехова, Д. Фурманова, А. Фадеева, Н. Островского, Д. Дефо,
Распе, Дж. Свифта.
В начале 1950-х годов на осетинский язык переведены сочинения А.
Навои, А. Пушкина (2 т.), Н. Гоголя, И. Тургенева, Н. Некрасова, Л. Толстого, Т.
Шевченко, М. Горького, А. Чехова, Н. Тихонова, В. Каверина, Б. Горбатова, В.
Катаева, А. Твардовского, Б. Полевого, А. Фадеева, Г. Гулиа, А. Гайдара, В.
Шекспира, Г.Бичер-Стоу, Д. Свифта, Ю. Фучика и многое другое.
В1960-х осетинская переводная библиотека пополнилась
произведениями А. Пушкина, А. Островского, Ш. Руставели, М. Шолохова, А. Кутатели, А.
Белиашвили, А. Барто, В. Бианки, А. Гайдара, А. Гринберга, С. Маршака, Н.
Носова, Р. Рашидова, К. Чуковского.
Значительное число произведений осетинских писателей было за эти годы
также переведено на русский язык: сочинения Нигера, А. Коцоева, М. Камбер-
диева, Д. Мамсурова, Т. Джатиева, X. Плиева и др. Вышел в русском переводе и
нартский эпос.
Показательна динамика издания переводов, начиная с 1960-х г.г. Именно
на этом этапе возросла интенсивность переводов осетинских произведений на
русский язык: только к декаде литературы и искусства Осетии в Москве было
издано более 50 книг осетинских писателей в русском переводе. Однако в этот
же период начался противоположный процесс в издании иноязычных произве-
45

дений на осетинском языке. Если в 1957 г. на осетинском языке было издано 16
переводных книг, то в 1959 г. их число снизилось до девяти, в 1964 г. - до двух,
в 1967 г. был опубликован только один перевод. Подобную издательскую
тактику можно было бы связать с уже достаточно хорошим знанием русского языка
большинством осетинского населения, но это предположение не объясняет,
почему прекратилась работа над переводами с грузинского, армянского,
дагестанских и других языков народов СССР, которые раньше составляли
значительную часть переводов на осетинский язык. Таким образом создавалась
альтернатива для осетинского читателя, имевшего еще интерес к национальной
литературе: этот интерес становилось легче удовлетворить на уже более привычном
для многих осетин русском языке. Соответственно, тяга к национальной
литературе, удовлетворяемая на русском языке, становилась своего рода
катализатором ассимиляционного процесса.
В последующие 1970-1980 г.г. тенденция сокращения осетиноязычной
книжной продукции продолжалась, и, хотя в 1990-х г.г. произошли
незначительные изменения, в 1999 г. из общей книгопечатной продукции, выпущенной
в республиканской типографии, только 26% составляла продукция на
осетинском языке [Сидакова 1999: 26].
В целом, анализ функционального взаимодействия осетинского и
русского языков в сфере книгоиздательства показал:
1. На всем протяжении сосуществования осетинского и русского языков
в этой сфере в Осетии доля русскоязычных изданий, в целом, превышала число
осетинских книг. Более того, мы полагаем, что сопоставление объемов книг,
изданных в Осетии на осетинском и русском языках без учета книжной
продукции, поступавшей из центральной России, является некорректным.
2. Тремя вершинами развития книгоиздательства на осетинском языке
можно считать начало XX в., начало 1930-х годов и начало 1950-х годов. Успехи
каждого из этих периодов нивелировались последующим реакционным этапом.
3. Представляется, что массовый перевод на русский язык произведений
национальной художественной литературы, несомненно необходимый для
формирования подлинного диалога культур, невольно нанес определенный вред
развитию осетинской литературы, поскольку в условиях массового
национально-русского двуязычия дал возможность удовлетворения интереса читателей к
национальной тематике на русском языке.
4. Полагаем, что главным функциональным параметром сферы
книгоиздательства, как и художественной литературы, является не то, сколько книг на
русском и осетинском языках написано, издано и поступило в продажу или в
библиотеки. Показательнее то, сколько книг на каком языке куплено или
получено в библиотеке, т.е. потреблено, прочитано. И в этом отношении, как было
отмечено при анализе сферы художественной литературы, русскоязычная
книга пользуется значительным предпочтением по сравнению с осетинской.
46

1.3.4. Сфера науки
Использование осетинского языка в науке Осетии нами
проанализировано по двум основным источникам - библиографическому указателю В. Г. Цаба-
ева и Р.Д. Четиты «Осетинская книга» [Цабаев, Четиты 1977] и
«Библиографическому указателю изданий Северо-Осетинского института языка, истории и
экономики [Библиографический указатель 1973].
Первая осетинская научная публикация появилась в первом году
двадцатого столетия - в 1901 г. был издан исторический очерк А. Гатуева
«Христианство в Осетии». В1903 г. осетинский язык был задействован в сфере медицины
в работе «Чахотка», написанной М. Кануковым, а также в переведенной А. Дати-
евым статье «Гигиена школьника». В 1905 г. серия медицинских работ была
продолжена публикацией «Холера», а в 1914 г. - статьей «Беседы о чахотке».
Единственная дореволюционная научная работа в области осетинского
языкознания на осетинском языке, сочинение Б. Кочиева «Осетинская речь», вышла в
Тифлисе в 1907 г. Этнографический раздел науки на осетинском языке был
открыт в 1908 г публикацией перевода статьи Я. Гогебашвили «Как появилась
колыбельная песня?», а в 1913 г была издана работа Вано Темирханова
«История Осетии (с древних времен)». Экономическая тематика впервые была
затронута на осетинском языке в статье Афако «Сколько и как платим налог» в 1913 г.
В послереволюционный период произошло некоторое увеличение
количества научных работ на осетинском языке и расширение их тематики. Их
классификация по тематическим направлениям дает следующую картину (по
данным «Осетинской книги»):
В области осетинского языкознания были опубликованы следующие
работы: 1925 г. - Б. Алборов. «Краткая грамматика осетинского языка».
1929 г. - А. Алборов. «Новые сведения о первой печатной осетинской
книге», «Осетинские знаки письма». 1930 г. - «Новые термины». 1933 г. -
Багаев Н., Джанаев И., Карсанов Б. «Основные правила орфографии
осетинского языка». 1934 г. Багаев Н. - Правила пунктуации в осетинском
языке. 1940 г. - Гутнов К., Бязров А. Синтаксис осетинского языка. 1946 г. -
Багаев Н. Грамматика осетинского языка. 1948 г. - Багаев Н. Грамматика
осетинского языка. 1952 г. - Багаев Н. Грамматика осетинского языка. 1957 г.-
Н. Багаев. Пунктуация осетинского языка; Правила орфографии
осетинского языка.
Особое место занимает лексикографическая деятельность, которая
также может быть отнесена в сферу науки, и мы включили в анализ работу над
осетинскими словарями, которых было издано достаточно большое количество:
1923 г. - Миллер В.Ф. Осетинско-русско-немецкий словарь. 1931 г. -
Русско-осетинский терминологический словарь. 1935 г. - Русско-осетинский
терминологический словарь по делопроизводству. 1936 г. - Дзагурты Т.
Терминологический словарь по географии. 1941 г. - Бритаев С. Русско-осетинский
47

терминологический словарь по ботанике. Дзагуров Т. Русско-осетинский
словарь географических терминов. Тинаев Н. Русско-осетинский
терминологический словарь по математике. Бигулаев Б., Мамсуров В. Осетинско-русский
словарь. 1942 г. - Хадарцева 3. Русско-осетинский терминологический словарь по
зоологии. 1947 г. - Багаев Н. Орфографический словарь осетинского языка.
Бигулаев Б. - Краткий русско-осетинский словарь лингвистических терминов.
1949 г. - Карсанов Б. Словарь математических терминов. Бигулаев Б.,
Мамсуров В. Русско-осетинский словарь. 1950 г. - Абаев В. Русско-осетинский
словарь. Абаев С, Хутинаев Д. Словарь исторических и политических терминов.
Дзагуров Д., Дзагуров Н. Русско-осетинский словарь географических терминов.
Хадарцева 3. Русско-осетинский осетинско-русский терминологический словарь
по зоологии. 1951г. - Бритаев С. Осетинско-русский и русско-осетинский
словарь по ботанике. 1952 г. - Осетинско-русский словарь. 1954 г. - Сиукаев Н.
Осетинско-русский словарь физических терминов. 1956. Кулаев Н.
Орфографический словарь осетинского языка. 1958 - 1989 г.г. - В.Абаев. Историко-
этимологический словарь осетинского языка (1 -IV т.т.) и др.
По медицинской тематике зафиксированы следующие работы на
осетинском языке: 1926 г. - Бритаев С. Малярия, 1935 г.- Бугулов М. Слепота, ее
причины и предупреждение, 1936 г. - Езеев А. Туберкулез и его лечение, 1951 г. -
Езеев А. - Туберкулез и борьба с ним.
По физике и астрономии вышли на осетинском языке: 1941 г. - Сиукаев
Н. Популярная астрономия. 1947 г. - Сиукаев Н. Атомная энергия, 1956 г.
- Н. Сиукаев. Атмосферные явления. Сиукаев Н. - Земля и небо.
Географическая наука была представлена следующими публикациями:
1928 г.- Дзагуров Т. Экономическая география Северной Осетии, 1931
-Дзагуров Т. Экономическая география Северной Осетии (2-е изд.)
Вышли также следующие работы на осетинском языке: 1928 г. -
Бритаев С. - «Метрические меры», 1932 г. - Хохов А. - «Осетинские орнаменты».
По данным «Осетинской книги» издание научной литературы на
осетинском языке в виде монографий прекратилось после 1957 г.
В соответствии с «Библиографическим указателем изданий Северо-
Осетинского института языка, истории и экономики», в перечне научных работ,
опубликованных в период с 1924 г. по 1971 г. в абсолютном большинстве
разделов главного научного издания Северной Осетии (марксизм - ленинизм,
партийное строительство, выдающиеся деятели северо-осетинской партийной
организации, комсомол, социалистическое строительство, экономика
промышленности, экономика сельского хозяйства история сельского хозяйства,
электрификация сельского хозяйства, орошение, зерновые культуры, пастбища,
садоводство, библиография, статистика, наука, культура, просвещение,
география, природные ресурсы и их охрана, геология, гидрогеология,
здравоохранение, курортология) не указано ни одной работы, изданной на осетинском языке.
48

В разделах «Люди науки» и «Искусство» приводится по одной статье на
осетинском языке, в разделе «История, этнография, археология» только 6
работ из 216 публикаций изданы на осетинском, в разделе «Языкознание» -11 из
161, в разделе «Литературоведение» - 65 из 203. При этом большинство из
этих работ изданы в журнале «Мах дуг» и газете «Растдзинад», что определяет
их научно-популярный характер.
Таким образом, осетинский язык практически не вошел в
функциональное поле науки. Попытки объяснить это недостаточной развитостью
осетинского языка представляются необоснованными: ни один язык не возникает с
готовой функционально-стилевой системой. Научный стиль осетинского языка не
состоялся не потому, что это было невозможно в связи с его внутриструктурны-
ми особенностями: истинная причина находится в общественно-политической
сфере, конкретно в отсутствии языковой политики, направленной на создание
благоприятных условий для осетинского языка и его внутриструктурного
развития в его функциональном взаимодействии с могущественным русским языком.
1.3.5. Общественно-политическая сфера
Основными формами использования языка в органах государственной
власти и местного самоуправления являются официальное делопроизводство и
публичные выступления.
Еще в начале 1920-х г.г. ВЦИК РСФСР признал целесообразным перевод
на родной язык делопроизводства «в целях приспособления советского
аппарата в национальных областях и республиках к быту коренного населения и
привлечения последнего к активному советскому строительству» [Фонд Р-124, оп.1,
д. 131: 38]. Для разработки плана перехода на осетинский язык в
делопроизводстве Северо-Осетинский ревком создал комиссию в составе Б. Дзугаева, Г.
Баракова, Б. Алборова и Г. Дзагурова. В итоге деятельности комиссии был
предложен следующий документ:
1. Считать переход в делопроизводстве на осетинский язык
обязательным для всех советских, партийных и других организаций Северной Осетии;
2. Делопроизводственным языком должен быть единый литературный
язык, т.е. иронское наречие; дигорский язык допустим только при сношениях с
центральными органами Северной Осетии, если на этом будут настаивать ди-
горцы;
3. Переход ввиду технической невозможности должен быть совершен
постепенно; в первую очередь должен перейти ОНО, а также его учреждения;
4. Организовать курсы осетинского языка для всех служащих
центральных и окружных организаций Северной Осетии;
5. Организовать ... постоянную терминологическую комиссию для
разработки терминов на осетинском языке...» и т.д. [ФондР-124, оп.1, д. 131:37-39].
Однако практическая реализация началась только в 1925 г., когда
Первый областной съезд Советов СО АО постановил «принять меры к скорейшему
49

переходу всего делопроизводства на осетинский язык» [Фонд Р-124, оп.1, д.
137: 27]. Областной отдел народного образования составил план и смету
курсов для служащих советского аппарата, и в январе 1926 г. были впервые
проведены месячные курсы, но неудачно в связи с недостаточно серьезным
отношением слушателей. Этот же вопрос был поднят в сентябре 1927 г. на Втором
объединенном съезде Северной и Южной Осетии по вопросам культуры и
просвещения, который постановил возобновить деятельность курсов. В августе 1928
г., после заседания Президиума Северо-Осетинского облисполкома, на
котором по докладу С. Косирати «Об осетинизации управленческого аппарата» было
принято соответствующее постановление, начался реальный перевод
делопроизводства на осетинский язык. При этом было установлено, что в Дигорском
округе вместо иронского разрешается использование дигорского диалекта, в
Притеречном округе с 83% русского населения - русского языка, а в колонии
Михайловской с преимущественно немецким населением - немецкого [Фонд
Р-124, оп. 1. д. 139: 34-36]. Начало национализации делопроизводства было
намечено на 1 января 1930 г., хотя в некоторых населенных пунктах низовой
партийно-комсомольский аппарат совершил этот переход раньше [Фонд Р-124,
оп. 1, д. 141: 24]. Однако, в целом, перевод делопроизводства на осетинский
язык наталкивался на определенное сопротивление советского аппарата, и 4
июля 1929 г. Северо-Осетинский Облисполком обязал «... под личную
ответственность председателей Окрисполкомов немедленно перевести
делопроизводство в низовых советах на осетинский язык. Ни в коем случае не допускать
ответов на вопросы с/советов на русском языке и вместе с тем нести легкую
переписку на осетинском языке с Облисполкомом» [Фонд «Лингвистка», д. № 124].
Следует отметить, что осетинские языковеды предприняли необходимые
шаги для содействия функционированию осетинского языка в новой сфере, и в 1935 г.
был издан «Русско-осетинский терминологический словарь по дегопрашэдстау».
Однако должного развития осетинский язык в сфере делопроизводства
так и не получил. Как утверждает X.В. Дзуцев, «начиная с 1920 года и по
сегодняшний день, ни одно выступление на сессиях Верховного Совета СОССР,
пленумах Северо-Осетинского обкома (рескома) КПСС не прозвучало на
осетинском языке. Все заседания и собрания высших органов власти в республике
проводились и проводятся на русском языке, что наделе означало
насильственную русификацию важнейших структур национально-государственного
образования», «работники госучреждений и общественных организаций, в
большинстве своем осетины, не хотят выступать на родном языке по телевидению, в
местных газетах», «с первых дней работы Северо-Осетинского телевидения (1961
г.) ни один руководитель из первых лиц республики не выступил на родном
языке». [Дзуцев 1992: 225].
Впрочем, объяснение несостоявшегося вхождения осетинского языка в
деятельность государственных и общественных органов сугубо субъективными
факторами, связанными с личностными свойствами о'сетйнских руководителей,
возможно только применительно к небольшому периоду, конкретно, к 1930-м
50

годам, когда действительно существовали юридические,
общественно-психологические, финансовые, кадровые и языковые условия.
1.3.6. Сфера культуры
Естественно, особый интерес для задач нашего исследования
представляет, в основном, театральное искусство.
Появление первого театра в Северной Осетии датируется 1869 годом,
когда во Владикавказе был открыт один из старейших на Северном Кавказе
Русский драматический театр.
Зарождение осетинского театрального искусства относится к началу XX
века. Предпосылками для его возникновения послужили первые
драматургические опыты осетинских писателей, в частности Б. Гуржибекова, Е. Бритаева,
Р. Кочисовой, Д. Короева. В период 1903-1904 г.г. стали возникать
театральные самодеятельные кружки во Владикавказе, с.с. Ольгинское, Дигора, Ардон,
Алагир. Появились осетинские театральные коллективы и в Южной Осетии, в
г.г. Баку и Тифлис. С 1920 г. театральная самодеятельность стала
распространенным явлением. В 1931 г. при Государственном институте театрального
искусства в Мхкве была набрана первая осетинская студия, выпускники которой
составили костяк открытого во Владикавказе 10 ноября 1935 г. Северо-Осетинс-
кого государственного драматического театра
До начала 40-х годов в репертуаре, в основном, преобладали
переводные произведения классиков мировой и русской драматургии - Ж.-Б. Мольера,
О. де Бальзака, А. Пушкина, А. Островского и др.
К началу 1970-х в столице Северной Осетии функционировали четыре
театра: русский, осетинский, музыкальный и кукольный.
В 1975 г. их спектакли посетили в общей сложности 441,3 тыс. человек. В
1980-1981 г. все 4 театра показали 1686 спектаклей, из них осетинский драмтеатр
- 421 для 100,3 тыс. зрителей. В селах республики театры в это году показали 768
спектаклей для 175 тыс., из них осетинский театр - 160 для 38 тысяч. Русский
театр совершил 147 выездов, которые посетили 17 тысяч зрителей Щзуцев 1987].
В отчетах того времени зафиксировано, что с 1970 г. до 1980 г. общее
число спектаклей возросло на 3 % за счет увеличения доли осетинского театра,
причем, репертуар хетинского театра был разнообразнее русского. В
помещении осетинского театра, построенном в 1972 г., 740 посадочных мест, в
русском - всего 485. При этом отмечается, что в осетинском и музыкальном
театрах (в последнем часть спектаклей шла на осетинском языке) большая часть
мест радиофицирована и обслуживается переводом на русский язык. В русском
театре обратный перевод предусмотрен не был.
Однако в абсолютных цифрах реальное положение выглядело
следующим образом: если в государственном музыкальном театре всего было сыграно
в 1973 г. 227 спектаклей, то из них на осетинском языке прозвучал 21 (9,3%). В
последующие годы количество спектаклей на осетинском языке продолжало
сокращаться, и с 1989 г. в его репертуаре осетинских постановок не было вов-
51

се. В театре «Саби» (с 1990 - Театр юного зрителя) наблюдалась аналогичная
тенденция: в 1987 г. из 495 представлений на осетинском языке прошло 77
спектаклей (15,5%), а в 1989 из 367 - 46 (12%).
В 1999 г. в том же музыкальном театре из 172 спектаклей ни один не был
на осетинском языке, в кукольном театре из 212 спектаклей только 48 (22,6%) -
на осетинском [Сидакова 1999: 27].
Таким образом, распределение осетинского и русского языков в сфере
театрального искусства характеризуется
1) абсолютной монополией русского языка до начала XX в.;
2) неравномерностью использования осетинского и русского языков с 1903
по 1935 гг. в профессиональном русском театре и в осетинской
художественной самодеятельности;
3) более или менее сбалансированной ситуацией в 1930-1960-х г.г.,
когда осетинский и русский театр имели паритетные материальные, кадровые и
репертуарные параметры;
4) созданием альтернативы восприятия осетинского сценического
искусства на русском языке, за счет радиофицированного перевода на русский язык
в Осетинском и Музыкальном театрах, что, вероятно, было введено только для
приобщения русскоязычного населения к осетинской драматургии, но, как и в
случае с переводом осетинской художественной литературы на русский язык,
оказалось, возможно, непреднамеренно средством определенного ускорения
русификации осетинской аудитории;
5) перекосом после 1960-х годов в пользу русского языка,
проявившегося, в частности, в кардинальном сокращении музыкальных и детских
постановок на осетинском языке.
Представляется, что и сфера культуры, как и художественная литература,
является трудно регламентируемой непосредственным образом в аспекте
языкового потребления. Можно предпринять определенные меры по повышению
количества и качества осетинских спектаклей, но прямого воздействия на
количественные показатели зрительской аудитории это не будет иметь. Решение
проблемы потребления продуктов культуры заключается в улучшении уровня
владения родным языком, активизации интереса к национальной культуре и, в
целом, в повышении общественного престижа осетинского языка и культуры.
7.3.7. Сфера периодической печати
Одной из важнейших характеристик двуязычия является дистрибуция
языков в области средств массовой коммуникации, под которой в настоящее время
понимается периодическая печать, радио, телевидение, кино и компьютерные
информационные сети.
Зарождение печати в Осетии датируется 1 января 1868 г., когда в свет
вышел первый номер русскоязычной газеты «Терские ведомости». Причем ее
появление можно в определенном смысле расценивать и как своеобразный про-
52

лог к формированию осетинской национальной печати, поскольку именно через
русскую периодику произошло приобщение к издательскому делу и
журналистике первых осетинских публицистов. В 1882 г. во Владикавказе вышло и
первое частное издание (тоже на русском языке) - газета «Терек», одним из
инициаторов которой был известный осетинский просветитель И. Шанаев. В 1895 г.
вышел первый номер еще одной русскоязычной газеты - «Казбек», в которой
регулярно публиковались Г. Цаголов, Г. Дзасохов, X. Уруймагов, К. Хетагуров.
К 1905 г. во Владикавказе выходил из печати уже целый ряд русских
периодических изданий: «Терские ведомости», «Владикавказский листок
объявлений», еженедельник «Терек», «Терский календарь» (с приложением «Терский
сборник»), «Казбек». В 1901 г. появился первый специализированный журнал
«Сельскохозяйственный отдел». Все самые значительные фигуры осетинской
интеллигенции активно участвовали в их работе: И. Кануков. А. Бутаев. А. Гас-
сиев, Г. Малиев, С. Такоев, С. Бритаев, М. Гарданов, Д. Гибизов. А. Гатуев.
Следует отметить, что инициаторами и учредителями многих русских газет были
осетинские публицисты. Так, в 1906 г. инженер И.П. Дзалаев создал, преодолев
массу чиновничьих препон, газету «Жизнь Северного Кавказа», которая
просуществовала очень короткое время и после выпуска 9 номеров была закрыта.
Вместо нее осетинские журналисты начали выпускать, воспользовавшись
разрешением, которое имел известный дагестанский просветитель М. Далгат,
газету «Голос Кавказа». Попытка переоформить разрешение на Г. Цаголова
получила отказ генерал-губернатора на том негласном основании, что Цаголов -
осетин. Правда, в конце концов, разрешение было получено, но через 2,4
номера и эта газета была закрыта. 16 июля 1906 г. И.П. Дзалаев начал выпуск
очередной газеты - «Черкешенка», но и ее запретили через 9 номеров. Попытка
продолжить деятельность в рамках вновь созданной газеты «Отклики Кавказа»
также не была успешной.
Таким образом, становление журналистики в Осетии проходило в весьма
трудных условиях административного диктата и жесточайшей цензуры. Следует
отметить, что касалось это не только газет, создаваемых осетинскими
издателями, но любой демократической печати. Тем не менее, к 1906 г. во
Владикавказе на русском языке издавалось 15 газет и журналов, принадлежащих
властям, частным лицам и различным обществам.
Однако, как считает В.Д. Таказов, «ни прогрессивно-демократическая
печать Владикавказа, ни отдельные нелегальные издания социал-демократов
Терека не могли удовлетворить потребности растущего национального
самосознания народа.... Русские тексты были понятны не всем: масса осетинской
бедноты была в неведении о главных событиях в России и знала о них по слухам.
Росла острая необходимость в национальной газете» [Таказов 1992:37].
Датой появления осетинской национальной периодической печати
считается 12 октября 1906 г., день выхода в свет первого номера газеты на
осетинском языке, которая так и называлась - «Ирон газет» («Осетинская газета»).
Следует отметить, что этому событию предшествовали годы борьбы осетинской
53

интеллигенции за право иметь свою национальную печать, напряженность
которой еще очевиднее на фоне тех проблем, которые имели даже русские издания.
Еще в 1891 г. священник А. Гатуев обращался к властям с предложением
издавать приложение на осетинском языке к «Терским ведомостям» для духовно-
морализаторского наставления осетинского народа, но даже такая мотивация
не встретила поддержки руководства Терской области. В том же году Общество
востоковедов, созданное во Владикавказе, также поставило вопрос о создании
газеты, которую предполагалось издавать параллельно на осетинском и
русском языках. И вновь отказ. В последующие годы многократные попытки
решения этого вопроса предпринимало специально созданное под руководством
видных осетинских просветителей А. Канукова, А. Кубалова, Г. Цаголова
Осетинское издательское общество. Но и их усилия не дали желаемых результатов.
Неизвестно, сыграло ли какую-то роль в развитии дальнейших событий
обращение в 1905 г. к Кавказскому наместнику Владикавказского городского головы Г.
Баева, но уже через несколько месяцев, в апреле 1906 г после повторного
ходатайства А.С. Бугаева об издании газеты «Фидиуаг» положительный ответ,
наконец, был получен.
Газета, в конечном итоге вышедшая под названием «Ирон газет»,
просуществовала 29 дней - с 23 июля по 20 августа 1906 г. Вышло 9 номеров, после
чего, в ответ на многочисленные жалобы на резкое ухудшение социальных
настроений в осетинской среде, якобы вызванном деятельностью газеты, она была закрыта.
После репрессий во Владикавказе определенная активизация произошла
в Южной Осетии, где 8 марта 1907 г. вышла газета «Ног цард», относительно
долго просуществовавшая (75 номеров). 16 сентября 1907 г. во Владикавказе
был опубликован первый осетинский журнал «Зонд». 24 февраля 1907
появилась третья осетинская газета - «Хабар», печатавшаяся полгода. Таким
образом, весь дореволюционный период осетинской национальной периодической
печати характеризуется постоянной сменой осетинских изданий: в редкие
периоды выходило больше одного издания. При этом тиражи осетинских газет
были крайне незначительными, и они были достоянием, в основном, узкого круга
городских читателей, в том числе, из-за проблем с доставкой в села.
После революции 1917 г. первой на новом информационном поле
Осетии стала газета «Красное знамя», издававшаяся на русском языке под
редакцией СМ. Кирова с марта 1917г. В1918 г. спектр изданий расширился и
включал газеты «Народная власть», «Терская беднота», «Красный горец», «Красный
печатник», «Красный казак», «Красноармеец». После разгрома белогвардейских
войск в 1920 г. периодическая печать была возобновлена газетой «Коммунист»
на русском языке. Одновременно с 1921 по 1924 гг. выходил русскоязычный
орган руководства Горской республики - «Горская правда», а с апреля 1920 г.
начало выходить первое послереволюционное издание на осетинском языке -
газета «Кермен», просуществовавшая только полтора года до декабря 1922 г.
На смену ей с 1923 г. начала издаваться газета «Растдзинад» тиражом в 500-
800 экз. С 1925 г. в ней начали публиковаться материалы и на дигорском диа-
54

лекте. С 1924 г., после преобразования Горской республики, главной
русскоязычной областной газетой стала «Власть труда» (впоследствии «Пролетарий
Осетии», «Социалистическая Осетия», ныне - «Северная Осетия»). С 1926 г. к
русскоязычным изданиям прибавилась газета «Молодой коммунист». В 1920-е
годы перечень периодических изданий был дополнен русскоязычными
журналами «Известия» и «Горская мысль» (1921), «Горянка» (1922), «Горский
коммунист» (1923) и осетинскими - альманахом «Зиу» (1925,1927 гг.), журналом «Фи-
диуаг» (с 1927 г. по настоящее время). В 1928-1930 г.г. на осетинском языке
выходило приложение «Разма» к газете «Растдзинад».
К началу 1930-х г.г. появились и районные газеты. В1932 г. в республике
издавалось 6 газет, из них 5 - на осетинском языке. В 1934 г. публиковалось 18
газет, из них 14 на осетинском языке. Из 16 изданий, выходивших из печати в
1936 г., 12 печаталось на осетинском языке. В 1930-е годы на осетинском
языке также публиковался целый ряд литературно-художественных журналов и
альманахов: «Абон» (1932), «Литературой хъазуатон» (1932-1933), «Мах дуг» (с 1934
до сих пор), «Пионер» (1935-1941), «Ногталата» (1933-1934) и др. С 1948
г. начал публиковаться и русскоязычный художественно-литературный журнал
«Советская Осетия» (впоследствии «Литературная Осетия», ныне - «Дарьял»)
Резкие изменения в области периодической печати в Северной Осетии
произошли в период с 1970 г. по 1984 г. [Дзуцев 1984], когда количество газет-
но-журнапьной продукции, издаваемой в республике, увеличилось с 11 до 20.
Из них доля осетиноязычных газет составляла 32,3%, русскоязычных - 77,7%.
И в объемах средний разовый тираж осетиноязычной «Растдзинад», хотя и
повысился по сравнению с 1970 г. в 1,2 раза, уступал в четыре раза (21 тыс. и 80
тыс. соответственно) русскоязычному изданию «Социалистическая Осетия», и
этот разрыв с годами увеличивался. Районные газеты выходили на русском и
осетинском языках, в Пригородном районе - и на ингушском. Вузовские газеты
и многотиражки предприятий издавались исключительно на русском языке, что
объяснялось хорошим знанием всеми членами трудовых и учащихся
коллективов русского языка.
В этот же период на русском языке издавался журнал «Литературная
Осетия» и два журнала на осетинском языке «Мах дуг» и «Ногдзау» при
паритетности тиражей изданий.
Общий перекос в пользу русского языка в стратегии развития
периодической печати после 1960-х г.г. объяснялся тем, что большинство осетинского
населения хорошо читает по-русски, а единственным основанием для
сохранения осетиноязычных изданий считалось только то, что среди осетинского
населения еще сохраняется какое-то число лиц, недостаточно хорошо освоивших
русский язык. Видимо, мысль о том, что сохранение и расширение позиций
осетинского языка в периодической печати является жизненно важным
условием для сохранения общественных функций осетинского языка и его развития в
целом, не могла даже оформиться в рамках превалировавших в общественном
сознании интеграционистских настроений.
55

Существенное влияние на распределение осетинского и русского языков
в периодике советского периода играла жесткая регламентация,
проявлявшаяся в квотировании тиражей изданий, в разнарядках подписки на центральные и
местные издания, которые приводили к тому, что незначительные тиражи
осетинских газет и журналов не могли составить серьезной конкуренции
огромному валу русской центральной и местной прессы.
И в настоящее время ситуация не претерпела существенных изменений.
В периодической печати выходят на осетинском языке газета «Растдзинад» (на
иронском диалекте), «Дигора» (на дигорском и иронском диалектах и русском
языке), журналы «Мах дуг», «Ногдзау» (на иронском диалекте), «Ираф» (на
дигорском диалекте). На русском языке издаются газеты «Северная Осетия»,
«Экран-Вестник Владикавказа», «Этнэ-Народы Кавказа», «Коммунист Осетии», «Эхо»,
журналы «Дарьял», «Кавказ», «Александровский проспект», альманах «Осетия» и
др. Материалы на обоих языках публикуются в газетах «Слово», «Фыдыбаста», в
районных изданиях.
На всех этапах функционирования периодической печати в Северной
Осетии реальное соотношение языков в этой сфере может быть оценено только с
учетом доли центральной русскоязычной газетной и журнальной продукции,
находящейся в распоряжении северо-осетинского читателя: пропорции
функциональных ролей русского и осетинского языков в местной печати становятся
нерелевантными при сравнении с массой русскоязычной федеральной печати
на рынке Северной Осетии. Более того, именно нынешняя рыночная основа
экономических отношений усугубляет положение с потреблением, покупаемос-
тью осетиноязычных изданий, и, следовательно, создает новые, финансовые,
материальные, и, соответственно, кадровые проблемы на пути развития
функциональной сферы осетинского языка в средствах массовой информации.
Объемы потребления русской и осетинской периодики отражены в
результатах анкетирования осетинского населения и демонстрируют абсолютное
доминирование русского языка.
Таблица №2
Чтение прессы осетинским населением
Чтение прессы:
газет
на русском
на осетинском
журналов
на русском
на осетинском
Село
69,1
30,9
' 90,8 ч
9,2
Город
91
9
91,9
8,1
В среднем (%)
80,1
19,9
91,4
8,7 ,
56

В русской этнической группе исключительным языком потребления
периодической печати является русский. Можно отметить небольшую долю (7,3%)
представителей других национальностей, проживающих в районах республики
и читающих газетно-книжную продукцию на своих национальных языках.
Таким образом, итоги диахронического анализа функционирования
русского и осетинского языков в периодической печати Северной Осетии,
выглядят следующим образом:
1. Зарождение осетинской публицистики происходило в недрах русской
периодической печати Владикавказа.
2. На всем протяжении сосуществования осетинского и русского языков в
сфере периодической печати их конкуренция носила неравный характер в связи
с тем, что, с одной стороны, в Осетии всегда присутствовала огромная масса
центральной русскоязычной периодической продукции, а, с другой стороны,
перечень и тиражи местных периодических изданий всегда отличался
многократным превышением русскоязычной периодики над осетинской.
3. Существенными факторами, оказавшими влияние на недостаточное
развитие осетинского языка в сфере периодической печати, были: а)
административные препятствия в дореволюционный период, б) жесткая регламентация
и квотирование подписки в пользу русскоязычных изданий в советское время,
в) слабая рыночная конкурентоспособность осетинских изданий в
постсоветское время.
4. Пиком развития осетинской периодики можно считать период 1930-х
годов, успехи которого впоследствии были ликвидированы в ходе
денационализации общественной и культурной сфер жизни национальных меньшинств,
состоявшейся в 1960-1980 гг.
5. По сравнению с электронными средствами массовой коммуникации
периодическая печать нам представляется менее регламентируемой в смысле
потребления, а также имеющей меньшее влияние на функциональную
стабильность компонентов языковой ситуации.
1.3.8. Сфера электронных средств массовой
информации и кино
Первые радиопередачи жители Северной Осетии услышали в 1930-х г.г.,
а ретрансляция центрального телевидения началась в 1961 г.
В период с 1970 г. по 1984 г. произошло общее увеличение количества и
улучшение качества передач республиканского радио и телевидения.
Завершилась полная радиофикация населенных пунктов республики, и были достигнуты
значигелы !ые успехи в расширении телевизионного охвата территории республики.
Население имело возможность принимать передачи центрального и
местного радио. Республиканское вещание осуществлялось на русском и
осетинском языках, но при этом наблюдалось «значительное расширение функций
русского языка» [Дзуцев 1984: 152].
57

Значительный перекос в использовании русского и осетинского языков
существовал изначально, а в 1984 г. на местном радио общее время вещания
составило 805 часов, из них на осетинском 270 (33,5%), на русском - 533 (66,5%).
На республиканском телевидении общее время вещания за год составило 534
часа, из них на осетинском - 78 часов, на русском - 456, т.е. 85,3%. При этом
и на радио, и на телевидении наблюдалась тенденция к постоянному
расширению функций и объемов русского языка.
По оценке Х.В. Дзуцевым этого периода, «анализ статистических данных
позволяет сделать вывод, что периодическая печать, радио, телевидение
играют немаловажную роль в распространении двуязычия в республике, являются
особенно действенными средствами распространения языка
межнационального общения среди населения» [Дзуцев 1984:155].
Дальнейшее развитие ситуации вплоть до середины 1990-х годов шло в
том же направлении. От всего времени телевизионного вещания по СОССР в
1980-1990-х годах, которое составляло 3 часа ежедневно, вещание на
осетинском языке занимало 15-20 минут (5-6 %). На радио - в среднем 35% передач
велись на осетинском языке, и в среднем 65% - на русском языке. В это же
время в республике почти круглосуточно транслировались две программы
Центрального телевидения и одна программа Центрального радио.
Некоторое улучшение положения осетинского языка произошло в
середине 1990-х годов, когда соотношение осетинского и русского языков на
республиканском радио составило 1,7 и 1,8 часа и на телевидении -1,1 и 1,4 часа
соответственно. Однако почти паритетная оценка ситуации становится
абсолютно ошибочной при учете реального наполнения северо-осетинского эфира,
где с середины 1990-х годов в качестве серьезного дополнения к
государственным центральным каналам была получена ударная сила в виде еще нескольких
федеральных теле- и радиоканалов. В настоящее время северо-осетинский
телезритель имеет ежедневно альтернативу из получаса передач на осетинском
языке на местном телевидении и сотен часов вещания на ОРТ, РТР, СТС, ТНТ,
Рен-ТВ, ТВЦ, ТВ-6, НТВ, канале «Культура», а радиослушатель выбирает между
столь же непродолжительным выходом в эфир местных передач на осетинском
языке и несопоставимым по объему и качеству валом трансляций
радиостанций «Европа+», «Радио Монте-Карло», «Эхо Москвы», «Русское радио»,
«Наше радио».
Таким образом, в настоящее время функциональное распределение
осетинского и русского языков в сфере радио и телевидения в аспекте
потребления выглядит следующим образом.
58

Таблица №3
Прослушивание местного радио и просмотр
местного телевидения
В осетинской этноязыковой группе
Прослушивание
местного радио:
на русском
на осетинском
Просмотр местного
телевидения:
на русском
на осетинском
село
29,1
27,7
село
65,5
62,5
город
29,1
22
город
75,2
60,1
В среднем (%)
29,1
24,9
В среднем (%)
70,4
61,3
В русской этноязыковой группе
Прослушивание местного радио:
на русском
на осетинском
Просмотр местного телевидения:
на русском
на осетинском
В среднем (%)
39,6
6,7
46,3
15,4
В других этноязыковых группах
Прослушивание местного радио:
на русском
на осетинском
Просмотр местного телевидения:
на русском
на осетинском
В среднем (%)
19,8
6,7
В среднем (%)
58,3
14,4
59

С одной стороны, очевидно, что радио в информационном поле
значительно уступает телевидению. С другой стороны, можно констатировать, что во
всех этноязыковых группах, в том числе и осетинской, объем потребления
русского языка превышает долю осетинского. Более того, мы предполагаем, что во
многих случаях распространение осетинского языка на функциональную сферу
телевидения как для большой части осетинского населения, так и для других
этнических групп следует объяснять тем, что в местном телеэфире выпуски
новостей на осетинском и русском языках скомпонованы в одном блоке, и
новости на осетинском языке, которые составляют около 90% просматриваемых
местных телепередач, поневоле просматриваются в ожидании русскоязычной версии.
Спорадические попытки некоторых местных теле- и радиоканалов
расширить долю осетиноязычного вещания не могут иметь успеха в силу
экономических причин: финансовая база частных телеканалов, основанная практически
только на доходах от рекламы, не может быть обеспечена на осетинском языке.
В сфере кино, возникшей в Северной Осетии в 1976 г. после создания
первого телевизионного фильма-оперы «Возвращение Коста», материал для
анализа практически отсутствует: за 25 лет существования Госкомитета СОССР
по телевидению и радиовещанию и Северо-Осетинской киностудии было
создано более 350 документальных киноочерков, художественных,
документальных, музыкальных фильмов, из них на осетинском - 2 фильма.
Естественно, если эту цифру сопоставить с тем количеством
кинопродукции, которое поступает в республику через сеть кинотеатров и видеосалонов,
то в данной сфере можно говорить об абсолютной монополии русского языка.
Рассмотрение функционирования осетинского и русского языков в
электронных средствах массовой информации дает основание для следующих выводов:
1. Изначально в распределении осетинского и русского языков
существовал значительный перекос в пользу русского.
2. Конкуренция осетинского языка с русским в электронных СМИ
становится нереальной в силу несопоставимости объемов, тематики и качества осе-
тиноязычных передач с параметрами федеральных СМИ, представленных в
республиканском эфире.
3. Небольшой объем осетинского вещания, который сохраняется в
электронных СМИ Северной Осетии, оказывается возможным только благодаря
бюджетной финансовой поддержке Государственной телерадиокомпании «Алания»
и полностью зависит от нее.
4. Как установлено во многих социологических исследованиях,
электронные СМИ, наряду со сферой образования, являются одним из основных
рычагов, регламентирующее воздействие на которые способно оказать наиболее
эффективное влияние на общественное сознание, изменить вектор развития
языковой ситуации и способствовать реанимации деградирующих языков.
Соответственно, именно электронные средства массовой информации должны
занять особое место в планировании возрожденческой языковой политики в
Северной Осетии.
60

1.3.9. Сфера бытового общения
Процессы вытеснения осетинского языка из социально значимых сфер
образования, средств массовой информации, его неудачное внедрение в
деятельность государственных и общественных организаций, в науку и т.д. оказали
определяющее влияние на бытовое использование осетинского и русского языков.
Анализ опубликованных данных социологических исследований [Дзуцев,
Сидакова], показывает, что только за 10 лет (1984-1994 г.г.) использование
осетинского языка сократилось на работе - с 23% до 9,4% в городе, с 47,5% до
36% в селе. На учебе произошло увеличение с 5,6% до 8,8% в городе и с 15,4%
до 20% в селе (видимо, связанное с переводом части начальных школ на
родной язык). В общении с соседями опять наблюдается падение с 39,7% до
11,5% в городе и с 87,2% до73.1 % в селе, в общениисдрузьямис?>\ ,8% до
13,9% в городе и с 61,7% до 46,4% в селе. Темпы утраты родного языка (15-
25% за десять лет) можно обоснованно охарактеризовать как обвальные. При
этом речь идет о русификации, а не расширении билингвизма. Для этого
достаточно сопоставить динамику использования осетинами русского или
осетинского и русского языков: за этот же период число осетин говорящих на работе
только по-русски увеличилось в городе с 15% до 28,1%, на обоих языках - с
61,1% до 62,5%, в селе количество говорящих на работе на русском языке
изменилось с 5% до 24%, а говорящих на обоих сократилось с 47,4% до 40%.. В
сфере учебы число перешедших на русский язык увеличилось с 40% до 50% в
городе и с село 25.6% до 40% в селе, в то время как число, использующих оба
языка в учебной сфере сократилось в городе с 52.5% до 41.2% в городе и с 59%
до 40% в селе. Динамика функционирования русского и осетинского языка в
соседском общении выглядит по-другому: возрастают оба показателя,
естественно, за счет убывания осетинского: вместо 9,9% в соседском общении
используют русский 14.3% в городе, а оба языка - вместо 50,4% -74.2%, в селе
соответственно доля перешедших в соседском общении на русский возросла с 0.9% до
3% , на оба языка - с 11,7 до 23.9%.
1.4. Последствия функционального взаимодействия
осетинского и русского языков
Таким образом, историю развития осетинско-русского билингвизма в
Северной Осетии можно охарактеризовать следующим образом.
В конце XVIII в. и в течение Х1Х-ХХ в.в. необходимость решения
политических, экономических и культурных задач в условиях вхождения в состав
России и Советского Союза и полная зависимость от общегосударственной
системы породили потребность в интенсивном общении осетин с центральными и
местными русскоязычными властями и иноязычными этническими группами как
в самой Осетии, так и за ее пределами.
Значительный исторический отрезок времени, в дореволюционный
период, двуязычие носило ограниченный, индивидуально-групповой и сословный
61

характер и охватывало незначительную часть осетинской социальной элиты.
Основными каналами овладения русским языком в этот период являлись
общение с казачеством, служба в царской армии, обучение в русских учебных
заведениях, распространение православия и просвещения в Осетии, отчасти
художественная литература и периодическая печать. Двуязычие носило и четко
выраженный социально-половой признак, поскольку было исключительной
мужской привилегией.
Влияние русского языка, и, в первую очередь, русской литературы
способствовало формированию к концу этого периода новых сфер использования
осетинского языка: национальное начальное образование, художественная
литература, периодическая печать, театральное искусство, книгоиздательство.
После Октябрьской революции и гражданской войны, в ходе культурной
революции в СССР, произошло значительное расширение функциональных сфер
осетинского языка за счет увеличения объемов и качества его использования в
тех сферах, которые он уже занял в предыдущий период, а также благодаря его
применению в новых сферах: официальное делопроизводство,
государственное и местное управление, неполное среднее образование, наука, радио.
Однако во второй половине XX в., в связи с проведением
государственной национальной политики, основной целью которой стало формирование
новой надэтнической общности на базе русского языка - советского народа,
произошел целенаправленный резкий сдвиг в функциональном распределении
русского и осетинского языков в Северной Осетии в пользу первого.
Характеристики динамики осетинско-русского двуязычия, в основном,
находится в рамках общих закономерностей развития национально-русского
двуязычия, установленных Д.Д. Дешериевым и И.Ф. Протченко:
1. 1917 - 1924/25 гг. Период полифункциональности русского языка на
всей территории страны. Развертывание работы по созданию письменности.
Организация национальной школы.
2. 1925 - 1937/38 гг. Значительное сокращение общественных функций
русского языка в национальных районах страны; национальные языки в
начальной школе, в прессе, книгоиздании. В некоторых союзных республиках -
перевод средней и частично высшей школы, делопроизводства на национальные
языки. В автономных республиках - задача перехода на местный литературный язык.
3.1938 - 1950/56 гг. Две тенденции: 1) Стремление малых народов
автономных республик, областей, округов сузить общественные функции местных
письменных языков. Переход к преподаванию в начальной школе на русском. В
автономиях - отказ от перевода средней школы на местные языки. Отказ от
делопроизводства и переписки на родном языке. 2) Расширение функций
литературных языков союзных республик - переход высшей школы на родной язык,
научные издания, СМИ, театры на национальных языках.
4. 1956 г. - начало 1960-х годов. 1) Потенциальные возможности
письменных языков малых народностей СССР ограничены и не отвечают на этом
62

этапе возросшим духовным и материальным потребностям их носителей. 2)
Признано нецелесообразным расширение функций местных языков в
национальных республиках, областях и округах. Был поставлен вопрос об улучшении
преподавания русского языка и ограничения преподавания родного языка
начальной школой там, где это необходимо [Дешериев, Протченко 1968:118-122].
Последствия последнего этапа оказались разрушительными для
функционального и, как следствие, внутриструюурного развития осетинского языка.
В частности, отсутствие в Северной Осетии 1970-1980-х гг.
национальной школы принесло тяжелые языковые и общекультурные последствия. С
деградацией осетинской школы неразрывно связано резкое сокращение функций
осетинского языка, подкрепленное полным отказом от него в
делопроизводстве. Система народного образования, призванная служить базой
национальной культуры, перестала быть таковой в виду ее денационализации.
Потеряв образовательную функцию, осетинский язык перестал быть и
языком науки. В результате уже имеющаяся осетинская научная терминология
воспринимается как искусственная, неорганичная для лексической системы
языка, а новые научные понятия и вовсе не входят в язык. Утрачена традиция
перевода на осетинский язык лучших произведений мировой литературы, что
отрицательно влияет на развитие выразительных способностей языка. Полностью
вытесненный из государственных учреждений, осетинский язык потерял
огромные резервы, необходимые для освоения современной жизни во всей ее полноте.
Одна из важнейших сфер, призванных аккумулировать и
ретранслировать ценности национального менталитета и национальной культуры в целом -
осетинская художественная литература, на всем протяжении всей истории
своего сосуществования с русским языком находилась в неравном положении,
благодаря широкому доступу населения Осетии к русскоязычной литературе
посредством книжной торговли и библиотечной сети и разработке многими
осетинскими писателями местной тематики, особенно в дореволюционный
период, на русском языке. Значительный ущерб становлению и развитию
осетинской литературы, нанесенный преследованиями осетинских авторов царскими
властями и политическими репрессиями 1930-х годов, был усилен массовыми
переводами на русский язык национальной художественной литературы в
условиях развитого осетинско-русского двуязычия, что создавало условия для
удовлетворения интереса читателей к национальной тематике на русском языке. В
конечном итоге это привело, с одной стороны, к уменьшению числа осетинских
литераторов и определенному снижению качества произведений, а, с другой, к
постоянному сокращению потребления издаваемой осетинской
художественной литературы и, в целом, к глубоким кризисным явлениям в этой сфере.
В области театрального искусства, после более или менее
сбалансированной ситуации, в 1960-х годах последовал перекос в пользу русского языка,
проявившегося, в частности, в радикальном сокращении музыкальных и
детских постановок на осетинском языке.
63

Использование осетинского и русского языков в сфере периодической
печати носило диспропорциональный характер в связи с тем, что, с одной
стороны, в Осетии всегда присутствовала огромная масса центральной
русскоязычной периодической продукции, а, с другой стороны, перечень и тиражи
местных периодических изданий всегда отличался многократным превышением
русскоязычной периодики над осетинской. Жесткая регламентация и квотирование
подписки в пользу русскоязычных изданий в советское время и слабая
рыночная конкурентоспособность осетинских изданий в постсоветское время
привели к вытеснению осетинской периодической печати на периферию
республиканского информационного пространства.
Изначальный перекос в распределении осетинского и русского языков в
пользу русского в местных электронных СМИ и несопоставимость объемов,
тематики и качества осетинского вещания с параметрами федеральных СМИ,
представленными в республиканском эфире, определяют маргинальную роль
осетинского языка и в этой сфере.
Деструктивная для осетинского языка регламентация таких сфер
функционирования, как образование, средства массовой информации, книгоиздание,
привели к соответствующим изменениям в положении осетинского языка в его
использовании в сферах науки, художественной литературы, сфере услуг.
Следующим шагом было изменение объемов его функционирования в
бытовом общении, где даже в самых интимных сферах за последние 20-30 лет
произошло обвальное вытеснение осетинского языка русским в качестве
внутринационального средства общения.
1.5. Типологические признаки современной языковой
ситуации в Северной Осетии
Таким образом, типологические признаки современной языковой
ситуации в Северной Осетии могут быть представлены следующим образом.
По данным Госкомстата Республики Северная Осетия - Алания на 01.01.
2001 г. в республике проживали представители 97 национальностей.
Следовательно, можно говорить о присутствии в языковой ситуации 97 языковых
компонентов. Однако социально релевантными мы определяем 6 наиболее крупных
языковых групп (более 10 000 человек) - осетинскую и русскую, ингушскую,
армянскую, грузинскую и кумыкскую. При этом осетинский и русский являются
государственными языками республики, ингушский и кумыкский - языками
компактно проживающего населения, а армянский и грузинский - языками
народов, крупные диаспоры которых на протяжении столетий проживают в
Северной Осетии. Среди этих языков-компонентов языковой ситуации генетическая
близость не существует.
Предложение АА Цуциева включить в это перечень и английский язык,
как полностью доминирующий в качестве предмета изучения среди
иностранных языков в школах и вузах республики [Цуциев 2000], нам представляется
64

необоснованным, поскольку отнести его к языкам, «обслуживающим»
североосетинское общество, вряд ли было бы уместно.
Этническая мощность носителей языковых компонентов языковой
ситуации в Северной Осетии по данным переписи 1989 г. представлена в таблице №4.
Таблица №4
Количество представителей основных этнических
групп Северной Осетии
Все население
Осетины
Русские
Ингуши
Армяне
Грузины
Кумыки
тыс. чел.
632,4
334,9
189,1
32,8
13,6
12,3
9,5
%
100,0
52,9
29,9
5,2
2,2
1,9
1,5
Относительная демографическая мощность языков в Северной
Осетии по данным той же переписи выглядит следующим образом:
Таблица №5
Относительная демографическая мощность языков
1 Язык
Осетинский
Русский
Ингушский
Кумыкский
Армянский
Грузинский
тысяч чел.
334,1
582,9
32,5
9,3
9,9
10,1
%
52,8
92,2
5,1
1,5
1.6
1,7
Однако приведенные цифры не соответствуют реальной картине
языковой компетенции населения республики, поскольку не отражают другие,
помимо национально-русского, типы билингвизма значительной части населения,
степень владения различными языками и их формами реализации, не
учитывают территориальные, половые, возрастные, образовательные характеристики
носителей языков.
По данным нашего опроса реальная языковая компетенция населения
республики в начале 2002 года выглядит следующим образом.
65

Осетинская этноязыковая группа
Таблица №6
Языковая компетенция осетинского населения
Владение
языками:
Русским
Осетинским
Русским,
осетинским
Осетинским,
русским
Другим
Сельское
население
28,7
71
0,3
Городское
население
54,3
45
0,7
Средние
параметры
41,5
58
0,5
Таким образом, при анализе этих данных монолингвальный тип,
осетинский или русский, среди осетин не выявляется (хотя при более детальном
определении их языковой компетенции подобная категория обнаруживается). При
этом 41,5 % осетинского населения заявляет о более свободном владении
русским языком. Однако в среде городского населения доля осетин, у которых
этнический язык переместился на вторую позицию по степени владения,
составляет уже 54,3%. Естественно, что существует определенная градация этого
параметра в различных городах Северной Осетии. Наибольшая доля осетин,
более свободно владеющих русским языком, отмечается в г. Моздоке (90,9%).
Затем следуют по убывающей г. Владикавказ - 55,1 %, г. Ардон - 53,1 %,
паритетно г.г. Алагир и Беслан (по 50%). Наименьший процент в г. Дигоре - 26,7%.
Подобное распределение билингвальных типов (преобладающе русского,
паритетного, преобладающе осетинского) связано, во-первых, с историческими
причинами. В частности, г.г. Владикавказ и Моздок - изначально русские
крепости с доминированием русского населения, сохраняющимся и сегодня в г.
Моздоке, вошедшем в состав Осетии только в 40-е годы XX века. История г.
Ардона также тесно связана с терским казачеством. Высокий уровень
осетинской языковой компетенции в г. Дигоре, напротив, определен практически
однородным этническим составом населения, удаленностью от
территориально-этнических границ Осетии и, как следствие, значительно более слабым
иноязычным влиянием. С другой стороны, заметное влияние на повышение доли
русского языка оказывает степень развития промышленного производства или
преимущественно аграрный характер деятельности в каждом городе и
соответствующая профессиональная занятость населения.
66

В сельской осетинской среде переход на доминирующий русский язык
имеет свои особенности. Наиболее высокая доля (50%) в Пригородном районе,
значительная часть населения которого работает или учится в г. Владикавказе.
Затем следуют Моздокский район (38,1%), Кировский район (35,9%), Ирафс-
кий район (30,4%), Правобережный район (26,5%), Алагирский район (19%),
Ардонский район (15,4%) и Дигорский район (14,3%).
При этом следует отметить, что уровень владения этническим языком
практически не влияет на языковую самоидентификацию респондентов,
поскольку, хотя 41,5% отмечают более слабое владение осетинским языком, только
1,1% из них признают в качестве родного русский язык.
Анализ владения различными формами родного языка позволяет
установить более точную языковую компетенцию осетинского населения.
Таблица №7
Владение осетинским населением формами
осетинского и русского языков
Степень владения формами языка
русского
| устная речь
| свободно
с затруднением
нег
| чтение
I свободно
I с затруднением
| нет
I письмо
| свободно
| с затруднением
нет
осетинского
устная речь
свободно
с затруднением
нег
чтение
свободно
1_ с затруднением
нет
письмо
свободно
с затруднением
нет
В среднем (%)
13,5
6,2
25,5
1,6
29,2
2,8
0,2
6,4
1М
3,2
2 1
18,9
6,6
3
16,6
13,5 1
67

обоих языков
устная речь
свободно
с затруднением
нет
чтение
свободно
с затруднением
нет
1 письмо
свободно
с затруднением
нет
78
0,2
70,1
0,6
63,1
1,3
0,8
Таким образом, несмотря на то, что ни один из респондентов не признал
в ответе на вопрос о том, какими языками он владеет, факт полного незнания
осетинского языка, категория полностью утративших свой этнический язык
существует и составляет 3,2%. Из них 1,1% сельского населения (Моздокский и
Пригородный район - 4,8 и 4 % соответственно от числа респондентов по
району) и 5,3% городского населения (г. Владикавказ - 1,3%, г. Ардон - 3,1% и г.
Моздок - 27,3%). Еще значительнее доля осетин, с затруднением говорящих на
своем этническом языке, - 11,1%. Естественно, и здесь прослеживается
аналогичная тенденция к повышению степени языковой ассимиляции в городской
среде. Среди селян испытывают затруднения в использовании устной
осетинской речи только 7% (10,2% - Кировский район, 8% - Пригородный район, 4,8%
- Моздокский район, 4,5% - Дигорский район, 4,3% - Ирафский район). Из
населения городов наибольшие трудности в устном общении на осетинском
языке переживают владикавказцы (29,1%), моздокчане (18,2%) и жители г.г. Бес-
лан (17,2%), Дигора (13,3%) и Ардон (12,5%). В целом, недостаточно
свободным оценивают свое владение устной формой этнического языка 15,1%
осетинского населения городов республики.
Еще более значительна утрата осетинами таких форм использования
своего языка, как чтение и письмо.
С затруднением читают на осетинском языке, в среднем, 18,9%, из них
14,9% - жители районов и 22,8% - горожане. При этом наиболее ощутимо
переход на русский язык проявляется в Пригородном (28%), Кировском (23,1%),
Алагирском (16,7%) и Моздокском (14,3%) районах. Наибольшие проблемы с
чтением на осетинском языке испытывают жители г.г. Моздок (36,4%),
Владикавказ (31,6%) и Ардон (25%). Совершенно не могут читать осетинские тексты
6,6% респондентов: 3,9% селян и 9,2% горожан.
Письменная форма использования осетинского языка затруднительна для
16,6 % осетин, а еще 13,5% совершенно не владеют ею.
68

Приведенные результаты опросов требуют определенного комментария.
Определяя уровень владения осетинским языком, респонденты-осетины,
на наш взгляд, недостаточно объективно оценивают свои реальные языковые
навыки. Так, в частности, у нас вызывает сомнения количество респондентов,
претендующих на свободное умение читать и писать на осетинском и русском
языках - 67,2% и 60,2% соответственно. Для этого достаточно
проанализировать использование языков при чтении периодических изданий и книг. Осети-
ноязычные газеты читают только 19,9%, журналы - 8,7%, книги - 15,1%.
Поскольку же другой возможности для чтения осетинских текстов у абсолютного
большинства населения не существует, то и декларация значительным числом
осетин способности к чтению на осетинском языке носит скорее виртуальный
характер. Аналогична ситуация и с навыками осетинской письменной речи.
Практически единственной формой ее использования является эпистолярный жанр,
но данные опросов показывают, что письма на осетинском языке пишет только
4,9% осетин, 47% предпочитают для этого русский язык, а 47,6% могут в личной
корреспонденции использовать осетинский язык только в сочетании с русским.
Таким образом, основной формой функционирования осетинского языка
является устная речь. Однако и она ограничена определенными рамками.
Таблица №8
Тематическая языковая компетенция осетинского населения
Тематическая компетенция:
| На русском
бытовая тематика
общественно-политическая
производственная
На осетинском
бытовая тематика
общественно-политическая
производственная
на обоих языках
бытовая тематика
общественно-политическая
производственная
село
6,7
60
50,5
44,6
15,3
18,9
48,7
24,7
30,6
город
13,1
63,6
68,9
37,1
9,9
6,2
49,8
26,5
24,9
В среднем
(%)
9,8
61,9 !
59,7
40,9
12,6
12,6
49,3
25,5
27,8 1
Как видно из таблицы, основной контур использования осетинского
языка очерчен сферой быта. В сферах общественно-политической жизни и произ-
69

водственной деятельности значительно доминирует русский язык. Причем
возможности осетин для использования родного языка в этих сферах в городе в 2-
3 раза более ограничены, чем у осетин, проживающих в сельской зоне, во-
первых, из-за более низкого уровня владения устной речью, во-вторых, в связи
с более сложным характером обсуждаемых, в первую очередь,
производственных вопросов.
Однако и в бытовой сфере нельзя говорить о реальном преимуществе
осетинского языка.
Таблица №9
Дистрибуция языков в бытовом общении осетинского населения
| Бытовое общение:
| на русском
1 на работе
1 дома со старшими
| дома с младшими
| с соседями
в личной переписке
1 на осетинском
на работе
дома со старшими
дома с младшими
с соседями
! в личной переписке
на обоих языках
на работе
дома со старшими
дома с младшими
с соседями
в личной переписке
село
25,3
3,9
6,3
3,2
48,7
15,2
50,4
40,2
45,3
6,1
59,5
45,7
53,5
51,5
45,2
город
33,1
3,5
12,9
7,8
46,3
4,2
36
26,1
23,8
3,7
62,7
60,5
61
68,4
50
В среднем (%)
29,2
3,7
9,5
5,4 |
47,5 |
9,7 |
43,2 |
33,4
34,6
4,9
61,1
53,1
57,2
60
47,6
Очевидно, что осетинский язык перестал быть доминирующим средством
даже внутрисемейного общения и только в сочетании с русским обеспечивает
потребности бытовой коммуникации осетинского населения республики.
Таким образом, в настоящее время можно признать, что осетинский язык
в осетинской этноязыковой группе в большинстве форм и сфер своего
функционирования переходит на роль второго языка, поскольку:
70

1. Общее число осетин более свободно владеющих русским языком
(44,7%), с учетом осетин, вовсе не владеющих своим этническим языком,
приближается к общему числу осетин с доминирующим родным языком, а в
городах, население которых суммарно превосходит сельское население, доля
осетин с доминирующим русским языком (54,3%) почти на 10% превосходит долю
осетин с доминирующим родным языком (45%).
2. Количество осетин, заявивших о свободном владении русской устной
речью (13,5%) вдвое больше числа осетин, свободно владеющих осетинской
устной речью (6,4%), чтением - в 12 раз (25,5% и 2%), письменной речью - в
10 раз (29,2% и 3%).
3. Число осетин, с затруднением говорящих на родном языке (11,1%),
почти вдвое превышает количество осетин, имеющих затруднения в русской
устной речи (6,2%), в чтении - в двенадцать раз (18,9% и 1,6%), в письме - в
шесть раз (16,6% и 2,8%).
4. Доля осетин, не говорящих на родном языке (3,2%) и не способных
читать осетинские тексты (6,6%), не имеет даже оснований для сопоставления,
поскольку не существует осетин, не владеющих в той или иной степени русской
устной речью и не умеющих читать по-русски. Процент осетин, не пишущих на
этническом языке (13,5%), в шестьдесят восемь раз больше, чем доля осетин,
не владеющих русской письменной речью (0,2%).
5. Билингвальность осетинского населения в использовании русского и
осетинского языков при чтении текстов (67,2%) и в письменной форме (60,2%)
отличается неадекватной оценкой реальных навыков применительно к
осетинскому языку, о чем свидетельствует весьма низкий уровень его применения для
этих целей.
6. Устная билингвальность осетин (78%) также не имеет универсального
характера и распространяется, в основном, на сферу бытовой коммуникации,
при значительной ограниченности использования в общественно-политической
и произволегвенной тематике.
7. В свою очередь, и в бытовой сфере происходит очередное сужение
функционального поля осетинского языка, и осетинская доля бытового, в том
числе, и внутрисемейного общения (40,9%) уступает использованию обоих
языков (49,3%). При этом обнаруживается четкая тенденция к преобладающему
употреблению осетинского языка со старшими и обоих языков с младшими
(осетинский язык: со старшими - 43,2%, с младшими - 33,4%; оба языка: со
старшими - 53,1%, с младшими - 57,2%). Очевидно, что эта динамика отражает
тенденцию развития языковой компетенции осетинского населения.
Русская этноязыковая группа. В русской этноязыковой группе 76,4%
респондентов - монолингвальны, владея только русским языком, причем
никаким другим языком не владеют 100% русского населения г. Моздока и 94,5%
русских жителей Моздокского района. Противоположная ситуация в среде
русского населения, проживающего в Пригородном районе, где о своем владении
71

и осетинским языком заявили 41,7% респондентов. Еще больше доля
двуязычных среди русских, дисперсно расселенных в сельской части республики (56,3%).
Более того, 6,2% из них утверждают, что владеют осетинским языком лучше,
чем русским.
В то же время, по данным переписи 1989 г., из 189 200 русских только
около 3 000 человек или 1,6% заявили о владении осетинским языком.
Столь значительный перепад от 1,6% в 1989 г. до 23,6% по нашим
данным 2002 года, на первый взгляд, ставит под сомнение достоверность
полученных результатов. Однако установленный нами уровень билингвальной языковой
компетенции части русского населения подтверждается и другими
параметрами. В частности, при ответе на вопрос о владении диалектами осетинского
языка те же 8,5% и 5,5% русских жителей г. Владикавказа и Моздокского района
соответственно, отметившие знание русского и осетинского языков, указали на
владение иронским диалектом. В Пригородном районе на иронском диалекте
говорят 16,7%, а на дигорском - 20,8%. Среди дисперсно расселенных русских
31,4% говорят на иронском диалекте и по 6,3% - на дигорском и кударском.
Владение русским населением осетинской речью прослеживается и при
анализе степени владения различными формами осетинского языка.
Таблица №10
Владение русским населением формами языков
Степень владения формами языка
русского
устная речь
' свободно
с затруднением
нет
чтение
свободно
с затруднением
нет
письмо
свободно
с затруднением
йет
В среднем (%)
89
93,2
0,8
95,1
0,8
72

1 осетинского
1 устная речь
1 свободно
| с затруднением
1 нет
1 чтение
\ свободно
с затруднением
| нет
письмо
| свободно
с затруднением
нет
обоих языков
устная речь
свободно
с затруднением
нет
чтение
свободно
с затруднением
нет
письмо
свободно
с затруднением
нет
5
2,9
1,3
0,7 |
4,2
0,6
1,1
1,3
3,7
3,8
1,2
5,9
3,8
0,4
В целом, 15,4% подтверждают свое владение устной речью, при этом
8,7% претендуют на свободное владение осетинской речью, а 6,7% говорит на
осетинском языке с затруднением. Значительно ниже показатели владения
другими формами осетинского языка. Только 2,5% утверждают, что свободно
читают на осетинском языке и 7,2% - с затруднением. Письменная форма
осетинского языка свободно доступна 0,6% и с затруднением - 4,9%.
73

Однако следует отметить, что способность к чтению и письму на
осетинском языке и в этом случае носит скорее предполагаемый характер. Об этом
свидетельствуют, в частности, наши данные, согласно которым, с одной
стороны, чтение газет, журналов и книг представителями русской этноязыковой группы
на 100% ограничивается русскоязычными изданиями, а в личной переписке только
12,3% отмечают, наряду с русским языком, использование и осетинского языка.
Устная форма осетинского языка в русской этноязыковой группе также
имеет четко ограниченные контуры употребления.
Таблица №11
Тематическая языковая компетенция русского населения
Тематическая компетенция:
на русском
бытовая тематика
общественно-политическая
производственная
па осетинском
бытовая тематика
общественно-политическая
производственная
на обоих языках
бытовая тематика
общественно-политическая
производственная
В среднем (%)
79,7
97,9
97,4
4,7 ;
15,6
2,1
2,6
Русскими осетинский язык, в основном, используется для обсуждения
бытовой тематики (15,6%) и, крайне редко, вопросов
общественно-политической жизни (2,1%) и производственной деятельности (2,6%). При этом только
4,7% респондентов могут обсуждать на осетинском языке даже бытовые темы
без одновременного использования русского языка.
Соответственно, функциональное поле осетинского языка в русской
среде замыкается в бытовой сфере. При этом только осетинский язык во
внутрисемейном общении используют, в среднем, 1,8% респондентов, причем
исключительно из числа дисперсно расселенных русских, как правило, в рамках
смешанных семей. (Кстати, именно среди дисперсно расселенных русских
обнаруживается и категория респондентов (1,2% от общего числа русских),
признающих осетинский язык в качестве родного). Остальные категории двуязычных
русских (в среднем 14%) используют осетинский язык в быту народу с русским.
74


Таблица № 12
Дистрибуция языков в бытовом оби
Бытовое общение:
| на русском
на работе
дома со старшими
| дома с младшими
с соседями
в личной переписке
| на осетинском
| на работе
дома со старшими
дома с младшими
с соседями
в личной переписке
на обоих языках
на работе
дома со старшими
дома с младшими
с соседями
в личной переписке
шнии русского населения
В среднем (%)
83,4
84,1
82,7
82
87,7
1,3
1,9
1,9
1,9
15,3 1
14,1
15,5
14,5
12,3 |
Таким образом, можно отметить, что русская этноязыковая группа в
Северной Осетии неоднородна в языковом отношении и варьирует от русской
языковой монолитности в г. Моздоке до относительно высокой степени устной
русско-осетинской билингвальности у дисперсно расселенных русских. Среди
компактно проживающих русских значительный уровень двуязычия
обнаруживается у населения Пригородного района, обусловленный смешанным характером
расселения осетинской и русской групп, что, наряду с трудовой и учебной
занятостью большой части его жителей в г. Владикавказе, в свою очередь,
объясняет и высокий уровень русификации осетинского населения этого района.
В целом, уровень русской языковой компетенции русского населения не
сопоставим с аналогичными параметрами владения осетинским языком. Так,
число свободно владеющих русской устной речью (89%) в 18 раз превосходит
количество, не испытывающих затруднений в устной осетинской речи (5%),
свободно читающих на русском (93,2%) в 72 раза больше, чем на осетинском (1,3%)
75

и свободно пишущих на русском (95,1%) в 159 раз больше, чем на осетинском
(0,6%). 100% русских владеют в той или мере навыками чтения русских текстов
и только 2% - осетинских, 98,9% ■ владеют русской письменной речью и 5,5% -
(с затруднением) осетинской.
Ингушская этноязыковая группа. Ингушское население республики
отличается высоким уровнем сохранности этнического языка: 88%
респондентов отметили лучшее владение ингушским языком и 12 % - русским. При этом
число ингушей, заявивших о свободном владении ингушским языком, равно
количеству респондентов, указавших на свободное владение русским языком.
Определенный дисбаланс устанавливается на уровне чтения и письма: с
затруднением на ингушском языке читают 16% и пишут 36%, а 8% вообще не
имеют навыков письма на родном языке. Аналогичная ситуация и в оценке
параллельного владения ингушским и русским языком: на обоих языках свободно говорят 80%
ингушского населения, но только 68% свободно читают и 44% свободно пишут.
Таблица №13
гг Владение формами языков ингуи
Степень владения формами языка *
русского
устная речь
свободно
с затруднением
нет
чтение
свободно
с затруднением
нет
письмо
свободно
с затруднением
нет
национального
устная речь
свободно
с затруднением
нет
чтение
свободно
с затруднением
нет
|ским наделением,,, Л 1
в среднем (%)
4
4
16
44
4
4
16
76

письмо
1 свободно
| с затруднением
нет
1 национального
| устная речь
| свободно
1 с затруднением
1 нет
| чтение
| свободно
1 с затруднением
1 нет
1 письмо
\ свободно
| с затруднением
1 нет
| осетинского
| устная речь
[ свободно
1 с затруднением
1 пет 1
[ чтение
| свободно
|_ с затруднением |
1 нет 1
] письмо \
| свободно |
[_ с затруднением |
[_ нет |
[ национальною и русского |
устная речь \
свободно 1
с затруднением |
__нст ]
44
4
4
16
36
8
4
80
77

1 чтение
1 свободно
| с затруднением
| нет
| письмо
\ свободно
с затруднением
нет
национального, русского и
1 устная речь
свободно
с затруднением
нет
чтение
свободно
с затруднением
нет
письмо
свободно
с затруднением
нет
68
4
44
4
4
4
В отличие от осетинской этноязыковой группы, в которой 9,8%
респондентов предпочитают обсуждать вопросы бытовой тематики на русском языке,
в ингушской группе таковых нет вовсе. С другой стороны, если среди осетин
родной язык используют в быту 40,9%, а оба языка - 49,3%, то у ингушей
прослеживается противоположная тенденция: на ингушском языке бытовая
тематика отражается только 16,7%, в то время как 83,3% для этого используют
ингушский и русский языки.
78

Таблица №14
Тематическая языковая компетенция ингушского населения
| Тематическая компетенция:
| на русском
бытовая тематика
| общественно-политическая
| Производственная
| па национальном
бытовая тематика
| Производственная
| общественно-политическая
на национальном и
русском
бытовая тематика
общественно-политическая
Производственная
В среднем (%)
18,2
21,7
16,7
66,6
77,3
73,9 |
на национальном) русском и осетинском |
бытовая тематика
общественно-политическая
Производственная
16,7 I
4,5
4,4 1
Достаточно сбалансированная ситуация отмечается и при анализе
использования языков в общественно-политической и производственной сферах. Так,
если 61,9% и 59,7 % осетин используют в соответствующих ситуациях русский
язык, то у ингушей эти категории составляют 18,2% и 21,7%. Напротив, оба
языка употребляют 77,3% и 73,9% ингушей, в то время как у осетин только
24,7% и 30,6% имеют навыки использования, наряду с русским языком, и
осетинского для обсуждения общественно-политической и производственной
тематики. Даже с учетом 15,3% и 18,9% осетин, способных отражать эти вопросы
на родном языке, суммарные показатели тематической компетенции ингушей
по сбалансированности значительно превышают осетинские параметры.
Отмеченные особенности подтверждаются и при обследовании
дистрибуции языков в бытовой сфере.
79

Таблица №15
Дистрибуция языков в бытовом общении ингушского населения
11. Бытовое общение:
1 на русском
| на работе
дома со старшими
| дома с младшими
с соседями
1 в личной переписке
на национальном
на работе
1 дома со старшими
дома с младшими
с соседями
в личной переписке
на национальном и
русском
на работе
дома со старшими
дома с младшими
с соседями
в личной переписке
В среднем (%)
9,5
42,9
4,5
90,5
91
95,7
95,7
57,1
на национальном, русском и осетинском |
на работе
дома со старшими
дома с младшими
с соседями
в личной переписке
4,5
4,3
4,3
Если у осетин только русский язык используют 3,7% респондентов в
общении дома со старшими, 9,5% - с младшими, 5,4% - с соседями, то у ингушей
таких коммуникативных ситуаций не отмечается. С другой стороны, если у
осетин бытовое общение распределено между осетинским языком (33-43%) и
обоими языками (53-60%), то ингушские респонденты и в бытовом общении
указывают на абсолютное преобладание двуязычной коммуникации (91 -95%).
80

Следует отметить, что 16% респондентов ингушской группы также
владеют иронским диалектом осетинского языка, при этом в 12% случаев это
обусловлено осетинским происхождением по материнской линии.
Таким образом, развитие языковой компетенции ингушского населения
республики характеризуется определенной сбалансированностью, паритетным
национально-русским двуязычием.
Кумыкская этноязыковая группа. Параметры языковой компетенции
кумыкской группы, также как и ингушской, отличаются достаточно высоким
уровнем владения родным языком. 82,4% заявили о лучшем знании кумыкского языка
и 17,6% - русского. При этом у кумыков наблюдается самый высокий процент
преобладания з детстве родного язык - 94,1. В отличие от ингушей, ни один
кумык не владеет осетинским языком, что связано, во-первых, с
расположением с. Кизляр на самой удаленной периферии Северной Осетии с
преимущественно русским населением, и, во-вторых, с относительно недавним
включением в состав республики.
Таблица №16
Владение формами языков кумыкским населением
]Степень владения формами языка
| русского
| Устная речь
| свободно
| с затруднением
Нет
| Чтение
| свободно
| с затруднением
Нет
Письмо
[ свободно
|_ с затруднением
Нет
национального
Устная речь
свободно
с затруднением
Нет
В среднем (%)
11,8
11,8
17,6
11,8
29,4
11,8
11,8
81

| чтение
1 свободно
| с затруднением
нет
письмо
свободно
с затруднением
нет
национального и русского
устная речь
свободно
с затруднением
нет
чтение
свободно
С затруднением
нет
письмо
свободно
с затруднением
нет
11,8
17,6
23,5
5,9
76,4
70,6
58,8
11,8
Очевидно, что при определении языковой компетенции кумыков
прослеживается та же конфигурация, что и ингушей: паритетные группы с
доминирующим национальным или русским языком (по 11,8%), такое же равное число с
затруднением владеющих тем или другим языком (по 11,8%), отсутствие лиц,
не владеющих совершенно родным языком, высокий уровень респондентов,
владеющих одинаково свободно обоими языками.
82

Таблица №17
Тематическая языковая компетенция кумыкского населения
| Тематическая компетенция:
| на русском
| бытовая тематика
общественно-
политическая
производственная
на национальном
бытовая тематика
производственная
общественно-
политическая
на национальном и
русском
бытовая тематика
общественно-
политическая
производственная
В среднем (%)
5,9
52,9
50
82,4
29,4
43,8
11,7
6,7
6,2
Обращает на себя внимание большая категория лиц, способных
использовать кумыкский язык во всех тематических сферах, особенно, в
производственной, что, очевидно, связано с преимущественно сельскохозяйственной
занятостью населения.
Распределение языков в бытовом общении в кумыкской этноязыковой
группе больше соответствует их дистрибуции в осетинской этноязыковой
группе: 23-29% - на родном и 65-70% - на обоих языках, в отличие от ингушской
группы, заявившей о практически абсолютном преобладании двуязычной
формы общения.
83

Таблица №18
Дистрибуция языков в бытовом общении кумыкского населения
|11. Бытовое общение:
| на русском
| на работе
| дома со старшими
дома с младшими
с соседями
в личной переписке
на национальном
на работе
дома со старшими
дома с младшими
с соседями
в личной переписке
на национальном и
русском
на работе
дома со старшими
дома с младшими
с соседями
в личной переписке
В среднем (%)
25
5,9
43,8
6,2
23,5
23,5
29,4
64,7
76,5
70,6
70,6
56,2
В целом, можно констатировать, что кумыкская этноязыковая группа в
республике, благодаря своему компактному расселению и удаленности от
других этноязыковых групп, сохраняет наиболее высокий уровень владения
родным языком, обладающего в рамках группы достаточно широким
функциональным полем.
Другие этноязыковые группы. Среди респондентов были опрошены
68 человек армянской, грузинской, украинской, кабардинской,
азербайджанской, аварской, чеченской, болгарской, еврейской, татской и других
национальностей.
Анализ показал высокий уровень русской языковой ассимиляции: в этой
группе наиболее высокий процент лиц, признающих русский язык в качестве
родного - 21,1 %. 31,1 % указали на знание только русского языка, 60,6%
отметили лучшее владение русским языком, чем национальным, и только 25,3%
подтвердили лучшую языковую компетенцию на национальном языке. При этом на
84

свободное владение устной речью на национальном языке претендует всего
1 (1 %, а на обоих языках свободно изъясняется 52,7%. Свободно читают на
родном и русском языках 35%, пишут - 28,5%. Значительна доля лиц,
испытывающих затруднения в устной речи, чтении и письме на родном языке -19,8%, 19,9%,
13,2% и не имеющих вовсе соответствующих навыков - 6,6%, 24,2%, 37,2%.
При этом национальный язык в общественно-политической сфере в
состоянии использовать 6,3% респондентов, в производственной же сфере он не
используется вовсе, хотя в сочетании с русским при обсуждении вопросов
общественно-политической жизни и производственной деятельности национальный
язык могут применять 11,9% и 20,3% соответственно.
В сфере бытового общения возможности использования только
национальных языков, естественно, ограничены семейным кругом, но и дома они
используются только 11,5% в общении со старшими и всего 3,4% - с младшими.
Несколько шире возможности применения национальных языков в сочетании с
русским. В этой комбинации они используются и в общении на работе: в
городской среде 9,1%, в сельской - 45%. Почти половина респондентов использует
оба языка и в домашнем общении.
Таким образом, этноязыковые группы, дисперсно расселенные в городах
и селах республики, характеризуются наиболее высоким уровнем языковой
ассимиляции, причем, русской, хотя 15,6% отмечают некоторое владение устной
формой диалектов осетинского языка, в основном, сельское население. Однако
реальное знание осетинского языка раскрывают ответы на вопросы о
тематической компетенции, где это число сокращается до 10,8%.
Определяя в целом уровень и структуру языковой компетенции
населения республики, можно отметить, что различные этноязыковые группы
характеризуются определенными особенностями. Наиболее высокий уровень
стабильности этнического языка, с одной стороны, и монолингвальности, с другой,
свойственны русской этноязыковой группе. Высокая степень паритетного владения
и использования этническим и русским языком в устной форме проявляется в
результатах опроса ингушского и кумыкского населения. В осетинской
этноязыковой группе продолжаются процессы языковой ассимиляции, и в настоящее
время происходит перемещение этнического языка на позиции неродного для
большинства осетинского населения. Наиболее высокий уровень языковой
ассимиляции характерен для представителей других этнических групп, не
имеющих мест компактного проживания.
При определении количества коммуникативных функций,
выполняемых каждым языковым образованием, в отношении к общему числу таких
функций следует различать юридический и фактический аспекты. Законодательно
равными функциональными правами обладают русский и осетинский,
провозглашенные Конституцией республики государственными языками.
Институционально, на уровне старых или новых подзаконных актов, русский язык имеет
преимущества только в сфере образования. Однако фактическая дистрибуция
языков выглядит иначе.
85

Функциональное поле осетинского языка представлено в указанной
работе А.А. Цуциева следующим образом (см. Таблицу №19).
Таблица №19
Функциональное поле осетинского языка
Примечание к таблице, штриховка ячеек отражает степень использования осетинского
в той или иной социальной сфере - чем интенсивнее штриховка, тем устойчивее это
использование в соответствующей сфере Белая ячейка - отсутствие функции в данной
области
86

В данном распределении общественных функций осетинского языка есть
определенные детали, которые нам представляются не совсем точно
отраженными. Бесспорным и однозначным можно признать включенность в осетинское
функциональное поле только сфер «Обычаи и традиции», «Фольклор и
традиционная культура». Включение целой группы других сфер зависит от
значительного числа условий. В частности, представляется спорным однозначное (судя по
интенсивности штриховки) включение сферы семейного, соседского и
производственного общения, обиходно-разговорной речи, художественной
литературы, средств массовой информации, печати, театра в функциональное поле
осетинского языка без учета территориальных (город/село), социальных
(образование, профессия и т.д.), возрастных и других характеристик. Бесспорно, они
входят в функциональное поле использования осетинского языка. Однако при
очень многих комбинациях дополнительных параметров эти сферы общения
никогда не попадут на осетинское функциональное поле большинства носителей
языка, учитывая то, что, как мы указывали выше, функционирование языка
должно пониматься не только как его использование, но и потребление. В таблице
представлены заштрихованными и те сферы, которыми, на наш взгляд,
осетинский язык вообще не располагает. Во-первых, на осетинское функциональное
поле попала сфера дошкольного образования, в то время как в
действительности языком обучения в детских садах является русский. Во-вторых, мы не
можем согласиться с мнением об интенсивном использовании осетинского языка
в устной и письменной формах литературного языка, в силу того, что, как
показывает наш анализ состояния осетинского языка, формами существования
осетинского языка являются только его диалекты. Непонятно также, в каких
религиозно-правовых системах задействован осетинский язык.
Однако самым существенным недостатком приведенной схемы мы
считаем абсолютный характер презентации объема общественных функций
осетинского языка. Реальное положение его можно представить только в
относительном аспекте, при сопоставлении с объемом использования в этих же
сферах русского языка, обладающего практически абсолютной коммуникативной
мощностью, поскольку он не используется только в сфере традиционного
религиозного культа и ритуалов осетин.
По результатам нашего анализа, осетинский язык совершенно не
функционирует в общественно-политической сфере, частично употребляется в а)
сфере производственной, интеллектуальной и духовной деятельности, а
именно: в сельском хозяйстве, начальном образовании, средствах массовой
информации, художественной литературе, издательской деятельности, театральном и
вокальном искусстве, сфере услуг и б) во всех видах бытового общения.
Однако корректное описание реального функционирования требует
следующих уточнений. Во-первых, использование осетинского языка в сферах,
входящих в его функциональное поле зависит от возрастных и социальных
(горожанин/селянин, уровень образования, профессиональная деятельность) харак-
87

теристик коммуникантов. Играют свою роль и выделяемые В.А. Аврориным
факторы - обстоятельства (время и место) коммуникации.
Рассмотрим влияние этих условий на функциональные поля осетинского
и русского языка, в тех сферах, где они пересекаются.
В первой сфере - общественно-политической деятельности
-личностные характеристики практически не оказывают никакого влияния на
всеобъемлющее использование русского языка.
В сфере профессиональной деятельности уаржер взаимодействия
осетинского и русского языков зависит от территориально-социального
фактора: смешанный национальный характер кадров производственных
предприятий, преимущественно промышленное (а значит и технологическое)
производство - одна из причин преобладания русского языка во Владикавказе. При этом
влияние возрастного, образовательного, должностного факторов не
проявляется. Более того, по данным социологических обследований Х.В.Дзуцева, на
выбор русского языка для общения в сфере профессиональной деятельности
практически не влияет даже соотношение на предприятии или в учреждении русских
и осетин: даже если в коллективе работают только осетины, то публично
выступают на родном языке только 8,6%, на русском - 54,9%, на обоих - 1,0%, не
выступают - 19,9%. По нашим данным, в настоящее время уже 68,9% горожан
при обсуждении производственных вопросов использует только русский язык, а
33,1% просто бытовое общение с сотрудниками-осетинами поддерживают на
русском языке. Число горожан, способных обсудить производственные
вопросы на родном языке, невелико - 6,2%. Еще меньше осетин используют свой
этнический язык в бытовом общении на работе - 4,2%. Причем, мы полагаем,
что первая цифра скорее гипотетическая (т.е. отражает вероятность, а не
актуализацию), а вторая - реальная. Казалось бы, что преимущественно аграрный
характер сельской профессиональной деятельности, практически однородный
этнический состав, наличие соответствующей профессиональной лексики
создают возможности для использования осетинского языка (кроме
русскоязычного Моздокского района, где и в селах основным языком внутри
производственных коллективов является русский язык). При сопоставлении
тематической компетенции городского и сельского осетинского населения выявляется,
что селяне способны несколько шире использовать родной язык при
обсуждении производственных и общественно-политических вопросов (18,9% и 15,3%),
чем горожане (6,2% и 9,9%). Очевидно, что в этом сказывается, с одной
стороны, лучшее владение языком, а, с другой, большая традиционная адаптирован-
ность осетинского языка к аграрной тематике. Но и здесь осетинский язык в
публичных выступлениях в полностью осетиноязычном коллективе использует
16,8% селян, 37,7% употребляют русский, 29,1 % могут выступать на обоих
языках, 16.4% не выступают вовсе. Особо следует отметить и то, что осетинский
язык даже в сельской зоне в бытовом общении в рамках рабочих коллективов
(15,2%) не имеет преимущества перед русским языком (25,3%).
88

Русский язык является абсолютно доминирующим независимо от каких-
либо индивидуальных характеристик коммуникантов в сфере образования
(кроме начального) и науки, также как осетинский в сфере фольклорного
творчества.
Стоит особо выделить сферы искусства, средств массовой информации,
художественной литература и книгопечатания. Только в этих сферах можно
обнаружить относительный функциональный паритет использования русского и
осетинского языков. Но этот вывод подлежит значительной корректировке при
сопоставлении количества и тиражей изданий на русском и осетинском языках
и, самое главное, при учете их потребления, их покупаемости, большое
влияние на которое оказывают также территориальные и возрастные
характеристики потребителей.
В бытовой сфере (семейное, соседское, родственное общение,
общение в общественных местах) русско-русская и русско-осетинская
коммуникация происходит в большинстве случае на русском языке, о чем свидетельствует
невысокий показатель владения осетинским языком большинством русского
населения. Исключение составляют население Пригородного района и
дисперсно расселенные русские, достаточно активно использующие русский и
осетинский языки, как правило, в рамках смешанных семей.
Общение в осетинских семьях варьируется в г. Владикавказе и селах. Наш
анализ данных опубликованных социологических обследований показал, что в
1974 г, 1990 г и 1994 г. осетинский язык использовали в семье:
-в общении: между супругами - в городе 56,3% / 40,8% / 37.5%, в селе
77,7% / 76,9% / 52.6%;
-в общении с родителями - в городе 66,5% / 57,4% / 53.2%, в селе -
(1983 / 1990 / 1994 гг.) - 91,8% / 82,3% / 69%;
- в общении с детьми - в городе- 53,1 % / 35,1 % /25.5%, в селе - 81,7% /
69,2%/45%;
- в общении детей с родителями - в городе (1984 / 1990 /1994 гг.) 32,2%
/ 28,6% / 24.6%, в селе - 76, 0% / 69,3% / 38,1 %.
Сокращения функциональной доли осетинского языка или
компенсировались увеличением объема русского языка, или заменялось использованием
обоих языков, причем, в городе реализовался преимущественно первый
вариант, в селе - второй.
Сопоставление этих данных с результатами нашего обследования
приводит к следующим наблюдениям.
В общении со старшими в городе осетинский язык использует 36%, в
селе - 50,4%, с младшими, соответственно, 26,1% и 40,2%. Очевидно, что за
последние восемь лет произошло очередное сокращение доли осетинского языка
в сфере семейного общения. В городе общение со старшими на родном языке
сократилось на 17,2%, в селе - на 18,6%, с младшими в городе произошло
некоторое увеличение (на 0,6%), в селе же продолжалось сокращение на 3,6%.
89

Следует отметить большую роль русского языка в сфере личной
переписки большинства осетин независимо от возрастных, социальных и других
характеристик, даже в независимости от степени владения русским языком и его
эпистолярным стилем (47,6%). Выделение при анализе языковой ситуации сферы
личной переписки интересно в связи с тем, что она отражает самую интимную
сторону социальной деятельности. Принято считать, что в ней родной язык,
если он имеет достаточно прочные традиции, сохраняет свою роль наиболее
устойчиво. Очевидно, в случае с осетинским языком все-таки больше
проявляется исторически-перманентная слабость владения осетинской письменной
речью и отсутствие соответствующих навыков.
Подсферы традиционных национальных ритуалов и культа, как уже
отмечалось, остаются монополией осетинского языка.
На основании исследования индивидуального уровня использования
языков мы можем сделать определенные обобщающие выводы.
Во всех городах и районах республики межнациональное общение
осуществляется исключительно или преимущественно на русском языке.
Внутринациональное общение в осетинской этноязыковой группе в
городах осуществляется на различных диалектах осетинского языка и на русском
языке. При этом доля двуязычного общения в 2-3 раза превосходит объем
общения на родном языке, а в г. Моздоке по некоторым позициям русский язык в
семейном общении многократно преобладает над использованием осетинского
языка. Русское население городов республики в качестве средства
внутринационального общения использует исключительно русский язык. Коммуникация
внутри других этноязыковых групп характеризуется значительным
доминированием русского языка (до 82,6% в общении с детьми) по сравнению даже с
двуязычной формой.
Внутринациональное общение в Моздокском районе осуществляется в
русской группе также только на русском языке, в осетинской - на всех диалектах
осетинского языка и на русском языке, в кумыкской - на кумыкском и русском
языках. В Пригородном районе бытовое внутринациональное общение
реализуется в русской этноязыковой группе на русском языке и иронском или дигор-
ском диалектах осетинского языка, в осетинской - на всех диалектах
осетинского языка и на русском языке, в ингушской - на ингушском и русском языках. В
Алагирском, Ардонском, Дигорском, Ирафском, Кировском районах в русской
языковой группе общение происходит на русском языке и, отчасти, на различных
диалектах осетинского языка, в осетинской группе - на различных диалектах
осетинского языка (кроме Правобережного района, в селах которого функционирует
только иронский диалект) и русском языке. При этом доля осетинского языка в
осетинском внутринациональном общении превосходит двуязычную форму только в
семейном и соседском общении в Алагирском, Дигорском, Ирафском,
Правобережном и Пригородном районах. В Ардонском, Кировском и Моздокском районах и в
семейном общении двуязычная форма преобладает над осетинской.
90

Использование других языков - компонентов языковой ситуации в
Северной Осетии ограничено сферами бытового и семейного общения, кроме
грузинского, который также имеет функцию языка начального и среднего образования
в одной из школ г. Владикавказа, ингушского, используемого в качестве языка
печати в Пригородном районе, и армянского, употребляемого в церковном
богослужении в армянской апостольской церкви в г. Владикавказе.
Таким образом, языковая ситуация в Северной Осетии отличается
импортированным характером доминирующего, русского языка.
Общественно-политическая практика привела к закреплению в
общественном сознании абсолютного большинства населения стереотипа наибольшей
престижности русского языка.
Правовой статус государственных языков Республики Северная Осетия-
Алания - русского и осетинского - определен Конституцией РФ, Законом РФ
«О языках народов РФ», Конституцией РСО-Алании. На стадии обсуждения
находится Закон РСО-Алания « О языках народов Республики Северная Осетия-
Алания». Статус других языков в настоящее время, до принятия «Закона о
языках РСО-А», также регламентируется на основании вышеуказанного
федерального и республиканского законодательства.
Итак, современная языковая ситуация в Республике Северная Осетия-
Алания в итоге может быть охарактеризована как многокомпонентная,
многоязыковая, неравновесная, несбалансированная экзоглоссная ситуация,
компоненты которой отличаются различным юридическим статусом и отсутствием
генетической общности.
Билингвизм в Северной Осетии может быть определен как естественный,
контактный, общенародный, преимущественно односторонний, однофокусный.
Прослеживается динамическая тенденция перехода двуязычной ситуации от
формы чистого билингвизма (национальное одноязычие этнических групп)
через фазу смешанного (национально-русского) билингвизма к новой форме од-
ноязычия (русского).
По психологическому типу осетинско-русский билингвизм соответствует
продуктивному типу. Напомним, что под продуктивным билингвизмом
понимается такое владение двумя языками, которое позволяет билингву не только
понимать (т.е. воспринимать и понимать) и воспроизводить речевые
произведения, принадлежащие вторичной системе, но и порождать их.
Продуктивный билингвизм, в свою очередь, подразделяется на субор-
динативный билингвизм, когда в речевых произведениях, порождаемых на
его основе, устанавливается нарушение вторичной языковой системы, и коор-
динативный билингвизм, когда в речевых произведениях на вторичной
языковой системе нарушения не допускаются. Соответственно, осетины по типу
своего двуязычия относятся к носителям координативного и субординативного
билингвизма. Естественно, что диспозиция билингвальных типов осетин не
может четко совпадать с границами населенных пунктов, и в рамках одного и того
же города или села встречаются носители разных видов двуязычия.
91

Данный вывод, обоснованность которого вытекает из совокупности
других параметров языковой ситуации, является наиболее важным, особенно, в
рамках теории аккультурации, взаимосвязь с которой мы рассмотрим ниже.
Таким образом, развитие двуязычия в Северной Осетии происходит в
направлении, намеченном полвека назад и которое многие социолингвисты
рассматривают как определенную историческую закономерность. В частности, Т.М.
Гарипов считает, что двуязычие следует понимать как переходный период
языковой смены, которому необходимо предшествует период первичного одноязы-
чия, когда родным является исконный язык, а завершается эта триада новым
одноязычием, при котором исконный язык полностью отмирает, уступая место
второму языку [Гарипов 1972].
В определенной степени вероятность подобного исхода подтверждает
анализ не только использования осетинского языка в функциональных сферах,
но и степени владения им самими осетинами.
Динамика уровня владения устной и письменной формами осетинского и
русского языков респондентами-осетинами, установленная методом
социологического опроса в 1990 и 1994 гг. Х.В. Дзуцевым, [Дзуцев 1992:221; 1995:65],
представлена в Таблице №20. Как видно из данной таблицы, за четыре года
число свободно говорящих на родном языке осетин в городе сократилось на
10%. 8% из них перешли в категорию говорящих с затруднением, а 2% утеряли
родной язык. Еще большие потери во владении осетинским языком на уровне
чтения: за те же четыре года из 15,4% переставших свободно читать на родном
языке пополнили ряды читающих с затруднением (7,3%) и не умеющих читать
вовсе - 8,3%. Примерно столько же (15%) утратили свободное владение
осетинским письмом. В селе динамика утраты языка была не столь высока, но
общая тенденция та же.
Таблица №20
Динамика владения формами языков осетинским населением
в 1990-1994 гг.
Осетинский язык
Город Село
Русский язык
Город Село
Говорю:
Свободно
С затруднением
Не говорю
76,6/66,6
20,3/28,4
3,1/5
93,9/93,0
5,9/6,2
0,2/0,8
95,8/97,5
3,9/2
0,3
89,9/89,7
9,8/10,1
0,3/0,2
Читаю:
Свободно
С затруднением
Не говорю
54,8/39,4
38,3/46
6,9/14.6
82,0/81,3
15,9/15,7
2,1/3
97,7/96
2,0/2
0,3/2
94,3/90
5,0/6
0,7/4
Пишу
Свободно
С затруднением
Не говорю
50,4/35,4
31,8/40
17,8/20,6
76,9/73,3
17,3/19,6
5,8/7,1
95,7/96
' 4,0/3
0,3/1
89,9/89
8,7/9
1,4/2
92

Данные нашего опроса отражают различные процессы в развитии
языковой компетенции осетинского населения республики.
Таблица №21
Владение формами языков городским и сельским
осетинским населением
| Осетинский язык
| Устная речь
| свободно
| с затруднением
Нет
| Чтение
| свободно
| с затруднением
Нет
| Письмо
I свободно
| с затруднением
Нет
| Осетин, и рус. яз.
| Устная речь
| свободно
| с затруднением
Нет
Чтение
[ свободно
с затруднением
Нет
Письмо
свободно
с затруднением
Нет
I
[ село
8,4
7
1,1
3,6
14,9
3,9
5,8
10,6
8,2
82,1
68,2
1,2
63,1
2,2
1,2
1 город
4,3
15,1 !
5,3
0,4
22,8
9,2
0,2
22,6
18,7
73,9
0,4
66,2
57,3
0,4
0,4 |
93

Как видно из таблицы, суммарные показатели горожан, свободно
владеющих осетинским или осетинским и русским языками, составляют: устная речь -
78,2% (в 1994 г. - 66,6%), чтение - 66,6% (в 1994 г. - 39,4%), письмо - 57,5%
(в 1994 г. - 35,4%). Соответственно, можно констатировать улучшение
владение родным языком: устной речью - на 11,6%, чтением - на 27,2% и письмом
- на 22,1%. Произошло также некоторое снижение уровня владения русским
языком: устной речью на 2,7%, но повысились навыки свободного чтения
русских текстов на 2,7% и использования письменной формы - на 1,2%.
В селах 90,5 % респондентов претендуют на свободное владение устной
осетинской речью (в 1994 г. - 93%), свободно читают на родном языке 77,6% (в
1994 г. - 81,3%) и без затруднений пишут 74,7% (в 1994 г. - 73,3%)
Соответственно, в сельской среде протекают противоположные процессы, ведущие к
сокращению доли осетинского языка: в устной речи на 2,5%, в чтении - на
3,7%. Продолжает возрастать и доля тех, кто с затруднением говорит на родном
языке (1994 - 6,2%/2002 - 7%) и не говорит вовсе (1994 - 0,8%/2002 -1,1%).
В то же время, если в 1994 г. 0,2% селян ответили, что не говорят на
русском языке, то среди респондентов 2002 г. таковых нет. Число лиц,
имеющих затруднения в устной русской речи также сократилось с 10,1 % до 7,7%. Из
6%, затруднявшихся читать на русском в 1994 г. осталось 2,8%, а категория не
читающих на русском языке, представленная в 1994 г. 4%, в 2002 г.
отсутствует. Общее число свободно читающих на русском или русском и осетинском
языках возросло с 90% до 92,4%. Удельный вес испытывающих затруднения с
использованием письменной формы русского языка или не пишущих на
русском языке также сократился.
Столь значительные расхождения языковых процессов в городской и
сельской среде требуют объяснения. Мы считаем, что в данном случае мы имеем
дело с двумя принципиально разными явлениями. Мы убеждены, что в селах
Северной Осетии продолжается естественное развитие процесса языковой
смены, тем более что мы не обнаруживаем никаких видимых причин, которые
могли бы остановить этот процесс. Напротив, феномен улучшения ситуации с
владением осетинским языком в городах не отражает тенденций развития
языковой ситуации. На наш взгляд, это всего лишь следствие механического
прироста осетиноязычного населения за счет большой массы беженцев из Южной
Осетии, отличающихся более основательными знаниями родного языка. При этом
очевидно, что влияние языковой компетенции этой категории населения
сказывается только на параметрах свободного владения устной речью - повышении
удельного веса осетинской и некоторого снижения русской, при сохранении
параллельных тенденций к возрастанию качества владения чтением и письмом
на русском языке. Однако этот новый компонент языковой ситуации вряд ли
может серьезно повлиять на динамику ее развития; скорее можно говорить о
все более широком вовлечении в ассимиляционный процессы подрастающего
поколения и этой социальной подгруппы.
94

Комментируя приведенные выше социологические данные по языковой
компетенции осетин, А.А. Цуциев отмечает, что, по его мнению, они не
отражают действительную степень языковой ассимиляции осетин. «Когда социолог
задает вопрос о степени владения "родным языком", опрашиваемый понимает,
что этот вопрос касается его культурной полноценности. Такой вопрос нагружен
существенным этическим содержанием: признаться в незнании языка своей
национальности, в том, что именно русский язык является для многих
единственным родным, а не "вторым" - это вещь, требующая некоторой личной
решительности - решительности признаться в собственной культурной
неполноценности» [Цуциев 2000: 57]. В действительности уровень русской языковой
ассимиляции осетин, безусловно, выше, чем это отражают данные
социологических исследований и, тем более, статистические данные переписи
населения. Более того, если опираться при оценке языковой ситуации на данные
переписей, то можно сделать вывод, что среди осетин за тридцать лет между
переписями 1959 и 1989 годов (Таблица №22) вообще не произошло никакой
языковой ассимиляции. Очевидно, что приведенные здесь данные,
предлагающие практически стабильный уровень этнической языковой компетенции
осетин, очень далеки даже от результатов социологических опросов, а в
реальности, как, на наш взгляд, обоснованно утверждает А.А. Цуциев, расхождения будут
еще более ощутимыми.
Таблица №22
Языковая компетенция осетинского населения по данным
всесоюзной переписи 1989 г.
Осетины
Всего в Северной Осетии
Тыс. чел.
334,9
Перепись(%)
100,0
Оценка(%)
100,0
В том числе владеют языками:
Осетинским
Русским
Другими языками
народов бывшего СССР
329,5
296,9
2,0
98,4
88,6
0,6
82,9
93,7
Однако, говоря об ассимиляционных процессах в Северной Осетии,
необходимо отметить существенные особенности ситуации в г. Владикавказе и
сельской части республики.
Именно Владикавказ, где в настоящее время проживает 54% осетинского
населения, оказывает определяющее влияние на процессы ассимиляции.
Большая часть владикавказских осетин (55,1%) уже, по данным нашего
социологического опроса, стали преобладающе русскоязычными, и процесс пополнения
95

их рядов, если не во втором, то в третьем поколении, продолжается в связи с
высокими темпами урбанизации республики.
Соответственно, распределение осетинского населения по типам
продуктивного билингвизма происходит по территориальному принципу: в г.
Владикавказе преобладает координативный билингвизм, в сельской зоне - суборди-
нативный. Естественно, что во Владикавказе и в селах есть и определенные
группы осетин, обладающих промежуточными типами билингвизма. Однако факт
того, что практически половина осетин свободнее владеет русским языком, чем
осетинским, говорит о преобладании координативного билингвизма и,
следовательно, о наступлении полной аккультурации большой части осетинского
населения. Как отмечает А.А. Цуциев, относительная функциональная мощность
осетинского языка в последнее десятилетие изменялась парадоксальным
образом: наращивались институциональные ресурсы языка в таких важных сферах
как школьное образование, книгоиздание, телевещание, но, одновременно,
продолжалось сокращение доли осетин, лучше владеющих национальным
языком, чем русским. То есть поведенческий сдвиг запаздывает за сдвигом
институциональным [Цуциев 2000]. Это представляется совершенно естественным,
поскольку даже при изменении общего направления развития языковой
ситуации требуются многие годы, десятилетия, чтобы возродить глубинные
общественно-психологические свойства национальной культуры и языковой престиж.
Более чем вековая борьба ирландских патриотов, как известно, и сейчас, в
условиях наибольшего благоприятствования (собственная государственность,
финансовое, материальное и моральное содействие правительства и т.д.) не
смогла коренным образом изменить языковую ситуацию в Ирландской
республике в целом и состояние ирландского языка в частности [О'НАШп 1969].
1.6. Родной язык современного осетинского народа
Существующее в современной науке разнообразие терминов, служащих
для наименования различных речевых механизмов индивида (родной язык,
материнский язык, первый язык, второй язык, первичный язык, вторичный язык,
доминантный язык и т.д.) создает существенные проблемы при оценке роли
различных языков, которыми владеет индивид. В то же время правильность
толкования понятия «родной язык» представляется важным для адекватной
интерпретации основополагающих положений теории билингвизма и
социолингвистики в целом. Под родным языком может пониматься язык, усвоенный в
раннем детстве путем подражания окружающим взрослым (О.С Ахманова) или
выученный первым (У. Вайнрайх). Можег иметься в виду и язык, которым
повседневно пользуется основная масса народа, включающая данное лицо или
группу лиц. Однако в этих случаях, видимо, правильнее говорить не о родном
языке, а либо о языке родителей, либо о языке своей национальности.
' Мы разделяем утверждение о том, что важно знать не столько оценку
языков со стороны говорящих, сколько реальное соотношение ролей различных
96

языков в жизни того или иного народа, его частей или отдельных
представителей, которое зависит, в первую очередь, от соотношения степеней владения
языками. «Именно этот решающий фактор и должен быть положен в основу
определения лингвистического понятия «родной язык» [ПзНтап 1966:454]. Мы
полагаем логичным, что в понимании термина «родной язык» следует исходить
из степени владения языком. Ведь человек на протяжении своего жизненного
пути может утратить язык своих родителей и полностью перейти на новый язык.
Отдельные представители того или иного народа и даже значительные группы,
продолжая причислять себя к нему, могут с самого рождения не знать языка
своей национальности и постоянно пользоваться языком другого народа.
Более того, мы согласны с выводом о том, что инонациональный язык,
устанавливаемый как родной для значительного большинства этноса, может
считаться родным для всего данного народа, даже если совсем недавно
родным для него считался другой, исконный язык.
Окончательным для себя мы считаем определение, в соответствии с
которым родным следует признавать тот язык, которым данный человек или
коллектив людей владеют в совершенстве (в доступных для данного возраста и
уровня образования пределах), не хуже, чем любым языком (когда налицо
владение более чем, одним языком), и пользуются наиболее свободно и активно в
любых случаях жизни - не только говорят, понимают, но и думают, не прибегая
при этом к умственной операции перевода на иной язык [Аврорин 1975]. С
психологической точки зрения родной язык при двуязычии является доминантным,
т.е. способным на постоянную реализацию выражать мысли любого
содержания, на приоритет в выполнении экспрессивной функции.
Мы отдаем себе отчет в том, что такое понимание противоречит
традиции, в которой русский термин «родной язык», так же как и аналогичные ему в
других языках, выражают, как правило, понятие «материнский язык» и содержат
в своем значении сему кровного родства, предполагая своего рода биолого-
социальное наследование. Однако очевидно, что язык не передается на
генетическим уровне, а усваивается в процессе социализации. Именно поэтому
неоправданно считать тот или иной язык родным для индивида только на том
основании, что это язык его родителей. Более того, для многих осетинских детей
русский язык становится «родным» даже в значении «язык родителей», поскольку
значительное число молодых городских осетин слабо владеет своим
этническим языком и практически не использует его в общении с детьми. Следование
традиции «родной язык = языку родителей» делает практически неразрешимой
достаточно типичную ситуацию последнего времени, когда многие осетинские
Дети и подростки совершенно не знают языка своих родителей или владеют им
8 очень слабой степени. Соответственно,«... может ли лингвист считать
родным тот язык, которого изучаемые им люди или не знают вовсе, или знают
хуже, чем какой-либо иной?» [Аврорин 1975:126].
97

/. 7. Выводы по I главе
Таким образом, комплексный исторический анализ взаимодействия
языков - компонентов языковой ситуации в Северной Осетии в течение последних
двухсот лет показал, что:
1. Значительная часть исторических контактов осетинского и русского
языков в дореволюционный период протекала на фоне процессов языковой и
культурной ассимиляции осетинского народа.
2. Непродолжительный период (1920-1950 гг.) либерального решения
этноязыковых вопросов в Северной Осетии, в течение которого были созданы
условия для расширения функционального поля осетинского языка и развития
его внутренней структуры, сменился активным процессом сокращения
социального функционирования осетинского языка и его структурным упадком.
3. Функциональное неравенство русского и осетинского языков создано в
результате двух основных процессов:
- планомерной регламентации по увеличению объемов русского языка и
сокращению доли осетинского языка в социально важных сферах образования,
государственной власти и местного самоуправления, обоснованной реальными
кадровыми, учебными, методическими и финансовыми проблемами;
- как следствие, снижения социального престижа осетинского языка и
уровня владения родным языком большой частью осетинского населения,
приведшего к самопроизвольному сокращению доли осетинского языка в сфере
художественной литературы, науки, бытового общения и др.
4. В настоящее время языковая ситуация в Республике Северная
Осетия-Алания может быть охарактеризована как многокомпонентная,
многоязыковая, неравновесная, несбалансированная экзоглоссная ситуация,
компоненты которой отличаются различным юридическим статусом и отсутствием
генетической общности.
5. Билингвизм в Северной Осетии может быть определен как
естественный, контактный, общенародный, преимущественно односторонний, однофо-
кусный. Прослеживается динамическая тенденция перехода двуязычной
ситуации от формы чистого билингвизма (национальное одноязычие этнических групп)
через фазу смешанного (национально-русского) билингвизма к новой форме
одноязычия (русского).
Таким образом, в Северной Осетии в полной мере реализовалась
двоякая сущность билингвизма, его сложный и противоречивый характер,
складывающийся из лингвистических, социологических, психологических, культурно-
исторических и политических аспектов. С одной стороны, нельзя не учитывать
его огромную роль в жизни осетинского народа, проявляющуюся в
компенсации недостаточности коммуникативных ресурсов родного языка, в восполнении
лакун в базовых потребностях языкового существования. Очевидно, что
значительные успехи осетинского народа в создании современного общества с высо-
98

ким уровнем образования, науки и культуры связаны с использованием русского
языка для приобщения к достижениям отечественной и мировой цивилизаций. С
другой стороны, двуязычие имеет и серьезные негативные последствия:
целенаправленная политика по разрушению баланса языков привела к тому, что, с
одной стороны, созданы предпосылки к языковой ассимиляции осетинского
этноса, а с другой, осетинский язык, вследствие своей функциональной
ограниченности, не смог полномасштабно реализовать свой внутрисистемный
потенциал.
99

ГЛАВА II.
СОСТОЯНИЕ ОСЕТИНСКОГО ЯЗЫКА
Особенности развития языковой ситуации в Северной Осетии, и в первую
очередь, функционального распределения русского и осетинского языков, не
могли не сказаться на состоянии последнего.
2.1. Типология языковых состояний
Как известно, в социолингвистике под языковым состоянием понимается
синхронное взаимодействие всех форм существования, форм реализации и
стилей одного из языков - компонентов языковой ситуации.
Описание состояния языка предполагает в первую очередь установление
эволюционного статуса языка, т.е. национальный или диалектный уровень его
развития. Состояние языка выводится из номенклатуры форм существования
языка, и, соответственно, основные типы состояний связываются с диалектом и
национальным языком. При этом диалектная форма может предшествовать
форме национального языка, либо обе разновидности могут синхронно
сосуществовать (диалекты в составе национального языка).
Диалектное состояние языка определяется диалектной формой
существования языка, т.е. при диалектном состоянии перечень форм существования языка
еще не включает в себя литературную разновидность. В этом случае описание
состояния языка нацелено на определение сходств и различий в элементах
диалектного состояния и предполагает описание одинаковых или различающихся
в функциональном отношении диалектов. Для характеристики диалектного
состояния языка используются такие параметры как фактор распространенности
того или иного диалекта, время формирования, наличие койне, письменной
формы, а также степень внутриструктурных отличий.
Состояние национального языка определяется соответствующим
составом компонентов языка: единая или вариантная форма литературного языка,
наличие того или иного количества диалектов или говоров, переходных форм
речи и т.д.
Элементы, характеризующие состояние языка, складываются из
репертуара форм существования, функциональных стилей и форм реализации. Таким
образом, перед нами стоит задача определения состояния осетинского языка
посредством описания его форм существования, функциональных стилей и форм
реализации.
Мнения о номенклатуре форм существования языков различны. Г.В.
Степанов относит к ним диалект, общенародный язык, национальный язык, и т.д.
[Степанов 1976:30]. Л.И. Баранникова считает, что общенародный язык может
включать в себя: литературный язык в его письменной и устной форме во всем
разнообразии функциональных стилей; обиходно-разговорную речь, представ-
100

ляющую особую разновидность литературного языка, существующую обычно
только в устной форме и получающую письменную фиксацию лишь в
определенных условиях, например, при стилизации разговорной речи в
художественной литературе; просторечие, понимаемое как сниженный в социальном или
функциональном отношении вариант обиходно-разговорной речи, не имеющий
существенных территориальных разграничений в своем распространении и,
наконец, социальные и территориальные диалекты, входящие в данный язык
[Баранникова 1968:172]. В.Д. Бондалетов выделяет следующие формы
существования языка: 1) литературный язык; 2) народно-разговорный язык; 3) койне
(надциалекгное образование, интердиалект); 4) просторечие; 5) язык-пиджин;
6) креольский язык; 7) территориальные диалекты; 8) некоторые типы
социальных диалектов [Бондалетов 1987: 45-46]. Э.Г. Туманян, к числу
компонентов, входящих в состав национальных языков на современном этапе их
развития, относит литературные формы данного языка, территориальные диалекты,
формы просторечия или обиходно-разговорного языка, городского койне,
профессиональных жаргонов и арго [Туманян 1981].
Таким образом, среди форм существования языка называют: 1)
общенародный или национальный язык (или язык народности, или племенной язык,
или язык фратрии, или родовой язык - в зависимости от уровня этнического
развития); 2) литературный язык; 3) народно-разговорный язык; 4) обиходно-
разговорную речь; 5) просторечие; 6) территориальные диалекты; 7) социальные
диалекты и т. д.
При социолингвистическом исследовании важнейших форм языка задача
состоит не только в их разграничении, главное - в выявлении характера их
взаимодействия в речевой практике изучаемого народа.
При описании языковой ситуации в Северной Осетии мы уже отметили,
что русский языковой компонент в республике представлен полноценным
набором известных форм существования русского языка. Менее четким
представляется определение состояния осетинского языка, как второго основного
компонента языковой ситуации, в частности, в том, что касается номенклатуры форм
его существования, и именно этой проблеме посвящена настоящая глава.
Описание структуры языка, на наш взгляд, следует производить не сверху
вниз, как это обычно происходит, а снизу вверх, от конкретного к более
абстрактному, т.е. с базовой разновидности языка, стоящей на следующем после
индивидуальной речи уровне - с говора.
101

2.2. Говоры и диалекты осетинского языка.
«Говор - это наименьшая территориальная разновидность языка,
обслуживающая жителей населенного пункта (села, деревни) и имеющая
отличительные особенности во всех сторонах языковой системы» [Бондалетов 1987:45-46].
Возможно, в отношении каких-то других языков подобное определение
более применимо, чем к осетинскому языку, в котором территориальные
границы говора значительно шире и, как правило, охватывают население
большего числа населенных пунктов. Стремление ввести в определение говора
конкретные территориальные рамки понятно, поскольку, в противном случае,
понятие говора будет очень трудно отграничить от диалекта.
В осетинском языке под говором мы имеем в виду такую форму
существования языка, которая характеризуется единством всех уровней языковой
системы в речи определенной/руппы носителей данного языка и не включает в
себя языковые группировки меньшего объема. Традиционно в осетинской
диалектологии различают и такую разновидность как подговор, называя таким
образом некоторые переходные формы языка (гудисский, ванельский). Мы
считаем, что введение в научный оборот этого наименования вносит излишнюю
перегруженность в терминологическую систему, и предлагаем их именовать так,
как это принято в ряде классификаций - переходными говорами.
По своим внутриструюурным особенностям говоры осетинского языка
объединены в иронские и дигорские, в своих совокупностях формируя
соответствующие диалекты.
При классификации иронских говоров обычно используется
территориальный принцип распределения на северо-иронские и юго-иронские. АА Ти-
билов среди юго-иронских говоров выделил джавский, рокский, ксанский
говоры и ванельский подговор [Тибилов 1964:103-105]. Д.Г.Бекоев в иронском
диалекте различает четыре северо-иронских говора: алагирский, уаллагкомский,
куртатинский, двальский, а на территории Южной Осетии - три: двальс-
кий, ксанский и рокский, а также гудисский и ванельский подговоры [Беко-
ев 1985: 138].
По фонетическому дифференциальному признаку - произношению
переднеязычных аффрикат [ц] и [дз] - говоры иронского диалекта объединены Д. Г.
Бекоевым в три наречия: цокаюше-дзокающее: алагирский, рокский, ксанский
говоры; сокающе-зокающее: куртатинский и северный двальский говоры; шо-
кающе-жокающее: южный двальский говор, а также уаллагкомский дигорои-
ронский смешанный, ванельский переходный и гудисский переходный [Бекоев
1985: 138]. Н.К. Багаев установил в осетинском языке только два наречия -
цокающее и шокающее, но при этом отметил наличие промежуточного туальс-
кого говора, правда, не характеризуя его как сокающий [Багаев 1965:7]. Сока-
ющий тип, как ни странно, он вообще не выделяет. Б.А. Алборов одну из своих
работ назвал «Говор осетин-иронцев Моздокского района» [Алборов 1932], од-
102

нако не стал выделять этот говор в качестве самостоятельного, отметив его
близость к говорам алагирцев, куртатинцев и уаллагкомцев. М.И. Исаев
определил в иронском диалекте собственно иронский, туальский, джавский и ксан-
ский говоры [Исаев 1981:13].
Таким образом, среди основных говоров иронского диалекта однозначно
рассматриваются: северо-иронские - алагирский, куртатинский;
юго-осетинские - рокский и ксанский. В качестве переходных говоров признаются: на
севере - уаллагкомский, на юге - ванельский и гудисский.
Основная проблема осетинской диалектологии изначально состояла в
интерпретации тех видов осетинской речи, которые в научной литературе
именуются двальским (туальским) и кударо-джавским наречиями. Причем, в
основе проблемы с их описанием мы видим преимущественно субъективные
причины, связанные с отсутствием терминологического единства среди ученых-осе-
тиноведов.
Еще в «Осетинской грамматике» А.М.Шёгрена [Шёгрен 1844], наряду с
тагаурским (иронским) и дигорским диалектами, выделялся южный вариант
осетинской речи. В.Ф.Миллер также считал, что в Южной Осетии существует
особая разновидность осетинского языка, которая им именовалась как двальс-
кая (туальская) [Миллер 1962:13-14]. Из работ ученого видно, что этим
термином В.Ф.Миллер обозначал обобщенно все формы юго-осетинской речи.
Впоследствии, после выделения в речи жителей Южной Осетии ксанского и рокского
говоров содержание этого понятия сузилось, и в работах Г.С.Ахвледиани дваль-
ский тип речи был локализован в районе Джавы, Кудара и прилегающих
ущельях [Ахвледиани 1925]. ДХ.Бекоев, выделяя два вида двальского говора, сокаю-
щий и шокающий, относя первый к Северной Осетии, последний также
дислоцирует в Джавском, Кударском, Ортевском, Тереком, Цунарском, Корнисском,
Оконском ущельях и в населенных пунктах, расположенных вокруг г. Цхинвали
[Бекоев 1985:173]. Таким образом, в истории осетинской диалектологии в
течение полутора веков термин «двальский» (туальский) последовательно
использовался разными исследователями, сначала для обобщенного обозначения юго-
осетинского типа речи, а впоследствии - применительно к говору джаво-кудар-
ского населения.
Однако, начиная с 20-х годов прошлого столетия, в осетиноведении
возникает другая терминологическая традиция, с одной стороны, исключающая
вообще существование в Южной Осетии туальского типа речи, а с другой,
отрицающая правомочность использования этого термина к говору, который в
новой традиции получил название «джавский». Так, по мнению ААТибилова,
«туальский говор, которым пользуется население Нар-Зарамаг-Тибского ущелья,
по видимому, является одной из переходных разновидностей сев. иронских
говоров и совершенно не бытует в Южной Осетии» (выделено нами - Т.К.) [Тиби-
лов 1964: 103]. При этом он отмечает определенное сходство одного из юго-
осетинских говоров, джавского с туальским, что позволяет нам предположить
103

причину признания в нем В.Ф. Миллером туальской речи. В то же время А.А
Тибилов утверждает, что «джавским (выделено нами - Т.К.) говором
пользуется население Джавского, Кударского, Цоно-Теделетского и Ортевского
ущелий» [Тибилов 1964: 104]. Очевидно, что указанные регионы в значительной
степени соответствуют тому ареалу, в котором Д. Г. Бекоев локализует двальс-
кий говор. Кстати, отметим, что в квалификации Д.Г.Бекоева вообще
отсутствует джавский говор. В.И.Абаев, дислоцируя туальский говор в Северной Осетии,
также именует говор Джавы, Ортеу, Земо-Картле, Цона, Кудара, а также осетин,
расселенных на берегах Большой и Малой Лиахвы, реки Паца и в Кударском
ущелье, джавским [Абаев 1949:496]. Придерживается этого термина и Н.К.Ба-
гаев[Багаев 1965:7].
Таким образом, один и тот же вид осетинской речи, бытующий в
отмеченных районах в осетинской диалектологии имеет два разных названия - дваль-
ский (туальский) у Г.САхвледиани и ДХ.Бекоева и джавский (кударо-джавский)
уААТибилова, В.И.Абаева и Н.К.Багаева, а у В.Ф.Миллера все юго-осетинские
говоры объединены термином «двальский».
Казалось бы, все встало на свои места: джавский говор бытует на юге,
туальский - на севере. Однако в последнее время локализация туальского
говора в Южной Осетии снова нашла свое отражение в осетинской
диалектологии. По мнению Ю.А. Дзиццойты, туальский говор все-таки существует в Южной
Осетии, но соответствует он не кударо-джавскому, а рукскому говору
[Дзиццойты 2000:4]. При этом он «близок туальскому говору Северной Осетии, а оба они
мало отличаются от куртатинского говора иронского диалекта, бытующего в
Северной Осетии» [Дзиццойты 2000:4].
Расхождения столь принципиального характера определены не только
разнобоем в авторских классификациях. Как показывает даже поверхностный
анализ современного состояния иронских говоров, территориальные границы
их трех разновидностей уже далеки от ситуации, обрисованной несколько
десятилетий назад. В результате реализации собственно языковых процессов в
различных говорах и вследствие активного контактирования их носителей,
особенно в послереволюционный период, произошли весьма существенные
изменения в фонетическом облике осетинских говоров. Сегодня уже можно говорить о
преобладающем бинарном характере классификационной оппозиции в связи
со значительным сокращением ареала цокающего типа говоров за счет
расширения, в основном, сокающего и, отчасти, шокающего видов. Заметные сдвиги
произошли в северо-иронских говорах, особенно в прилегающих к г.
Владикавказу населенных пунктах. В Алагире уже вместо цокающей осетинской речи
привычнее слышать соканье. На юге тот же джавский говор, еще в XIX в. входивший
в группу чокающих, переместился к шокающим. Определенную активизацию
тенденции к преобладанию сокающего типа осетинской речи, на наш взгляд,
придали два основных фактора: влияние русского языка, отличающегося
значительным частотным преобладанием в использовании фонемы [с] в
104

сравнении с [ц] и распространение сокающей узусной нормы посредством
радио и телевидения.
Менее разработан вопрос определения говоров дигорского диалекта. А.Дз.
Цагаева выделяет в нем два говора - стур-дигорский и озрекский [Цагаева 1952].
М.И. Исаев различает в дигорском диалекте три основных говора: горнодигор-
ский, моздокский и дигорский (дигоринский) [Исаев 1981: 13]. Однако
лингвистическое описание системы говоров дигорского диалекта еще находится в
начальной стадии.
Таким образом, установление современной картины говоров иронского и
дигорского диалектов осетинского языка требует нового глубоко исследования
и описания.
Правильная разработка вопроса выделения говоров и постоянный
мониторинг их динамики представляют крайне важную задачу, актуальность которой
определяется существенным влиянием узуса различных групп народа на
общеязыковые процессы и, в частности, на становление и развитие литературных норм.
Недостаточно высокий уровень изученности осетинских говоров,
расхождения в подходах к определению различных говоров и их статусов не могли не
найти своего отражения и в диалектной структурами осетинского языка.
Проблему четкого определения понятия «диалект» в языкознании все еще
трудно признать окончательно решенной. Л.И. Баранникова предлагает
понимать под диалектом «один из территориальных вариантов общеязыковой
системы коммуникативных средств, который используется частью этнического
коллектива и характеризуется известной функциональной ограниченностью»
[Баранникова 1968: 171]. Подобное определение представляется не всегда
пригодным для использования в целях практического исследования, поскольку
параметр территориальной и функциональной ограниченности использования
диалекта в определенных случаях может быть характерен и для многих языков
национальных меньшинств, особенно народов, переживающих период
языковой смены.
Более удачной нам представляется дефиниция В.Д. Бондалетова:
«Диалект - это такая форма существования языка, для которой характерны: а)
территориальная ограниченность; б) неполнота общественных функций и как
следствие этого - незначительное стилевое разнообразие, в частности, наличие
стилей, связанных лишь с разговорной формой реализации языка (диалекту как
бесписьменной форме несвойственны такие книжные функциональные стили
как официально-деловой, научный, публицистический и др.); в) закрепленность
за бытовой и обиходно-производственной сферой общения; г) определенная,
исторически обусловленная социальная сфера распространения - среди
крестьян и близких к ним социальных групп; д) отсутствие отбора и регламентации
языковых средств (существование нормы в виде узуса, а не кодифицированных
правил); е) структурная подчиненность диалекта высшим формам
существования языка, в частности литературному языку» [Бондалетов 1987:62].
105

Однако и это определение содержит целый ряд параметров, которые, на
наш взгляд, могут не соответствовать реальному положению вещей во многих
языках. Мы полагаем недостаточно обоснованным утверждение о том, что
диалект представляет собой исключительно бесписьменную форму языка. Многие
современные языки имеют наряду с единой литературной формой достаточно
большое количество диалектов, которые существуют параллельно с
литературной нормой и используются на региональном уровне в сфере художественной
литературы, средств массовой информации, образования. В качестве
примеров можно привести такие вполне развитые национальные языки, как немецкий
и итальянский. Кроме того, в тех случаях, когда диалект приобретает
письменную форму, и в результате функционирования в определенных общественных
сферах в его структуре возникает некоторая стилевая дифференциация, в том
числе, и в виде художественного и публицистического стилей, закрепленность
диалекта исключительно за бытовой и обиходно-бытовой сферой общения
становится совершенно необязательной.
Вариативность языковых ситуаций и состояний настолько разнообразна,
что попытки дать окончательное развернутое определение такой категории как
«диалект» всегда будет содержать риск войти в несоответствие с реальностью
при использовании в конкретных исследованиях на различных этноязыковых
материалах.
Применительно к современному осетинскому языку мы под диалектом
понимаем территориально ограниченную форму существования осетинского
языка, обладающую определенным набором общественных функций,
реализуемых как в устной, так и в письменной форме, последняя из которых
характеризуется наличием слабо нормированных стилей (художественного и
публицистического) при отсутствии их кодификации.
Первым европейским ученым, отметившим диалектное членение
осетинского языка, был посетивший Осетию в начале XIX века немецкий
исследователь Ю. Клапрот. В своем «Путешествии на Кавказ и в Грузию», изданном в
1812 году, он впервые говорит о двух диалектах осетинского языка - иронском
и дигорском. В первой «Осетинской грамматике» А.М. Шёгрена,
опубликованной в 1844 году по итогам его двухлетнего пребывания на Кавказе, в том числе
в Осетии, впервые научно обосновывается диалектная структура осетинского
языка и выделяются тагаурское, дигорское и юго-осетинское наречия [Шёгрен
1844]. В.Ф. Миллер также указывал на наличие трех осетинских диалектов:
северо-восточного (восточного), северо-западного (западного) и южного
[Миллер 1882, II: 30], но, в итоге, он остановился на двух диалектах и одном «подре-
чье», включив в восточный диалект алагирцев, куртатинцев и тагаурцев, в ди-
горский, западно-осетинский диалект - дигорцев и определив туальский как
подречье иронского [Миллер 1882, II: 216].
Расхождения между иронским и дигорским диалектами выявляются в
различной степени на всех уровнях языковой структуры. В частности, в области
106

фонетики отмечаются дифференцирующие явления в области вокализма (др.-
иран. а/-»/(ирон.) и е(диг.), др.-иран. аи->и(ирон.) и о(диг.), др.-иран. /и ->
у (э) в иронском и сохранились в дигорском) и консонантизма (сохранение в
дигорском к, д, к' перед /', е и их переход в аффрикаты и, ь, и; сохранение в
дигорском начального д и его переход в ц в иронском, сохранение в дигорском
носового в окончании -о/Лсе(ирон. -о/) и др.). В области морфологии дигорс-
кий язык также отличается наличием более архаичных форм. В лексике
расхождения обусловлены двумя причинами: разной степенью сохранности в
диалектах исконного иранского лексического фонда и влинием разных, хотя
типологически и близких, кавказских субстратных языков [Абаев 1949: 360-364]. При
этом, по сведениям М.И.Исаева, в дигорском диалекте насчитывается около
2500 слов, которых нет в иронском [Исаев 1972:20].
Таким образом, к началу XX в. в осетиноведении установилось мнение о
двухэлементной диалектной системе осетинского языка. Однако в
последующие годы вопрос о составе диалектов осетинского языка так и не нашел
однозначного решения. Возбудителем страстей вновь стала двальская или кударо-
джавская разновидность осетинского языка. Отдельные исследователи
предлагали перевести в ранг диалектов то двальский, то кударо-джавский говоры. В
частности, ГС. Ахвледиани считал возможным придать статус диалекта двальс-
кому [Ахвледиани 1925]. Т.З. Марзоева-Козырева выделяет кударо-джавский
диалект, правда, не приводя развернутого обоснования [Марзоева-Козырева
1970]. Н.К. Кулаев также полагает, что «лингвистическое деление на иронцев,
дигорцев и кударцев, как носителей трех довольно четко противопоставленных
типов диалектной речи, отчетливо соотносимое с недавним территориальным
делением, хорошо осознается всеми осетинами» [Кулаев 1956]. Д.Г. Бекоев
утверждает, что «названия диалектов современного осетинского литературного
языка: иронского, дигорского и двальского, известны со времен появления на
Северном Кавказе ираноязычного народа алан» [Бекоев 1985: 27]. При этом,
хотя у одних ученых речь идет о туальском говоре, у других - о кударском, у
третьих - о джавском, мы полагаем, что здесь сказывается указанное выше
смешение названий одного и того же говора, и все исследователи все-таки
подразумевают джавский тип речи. Кстати, закрепление за этими вариантами
осетинской речи статуса диалекта происходит и на уровне обыденного сознания
осетин, и в проведенном нами социологическом опросе 6,3% респондентов
указали на владение «кударским диалектом», а 1,1 % - туальским. Более того, часть
русских (1,2%), владеющих осетинским языком, также утверждает, что говорит
на «кударском диалекте», а среди осетиноговорящих представителей других
национальностей число идентифицирующих свой тип осетинской речи с
«кударским диалектом» возрастает до 6,7%, превышая при этом число говорящих
на иронском (5,6%) и дигорском (3,3%) диалектах.
Первым, кто выступил против возможности выделения южных говоров в
качестве отдельного диалекта, был А.А. Тибилов, хотя и он отмечал достаточное
107

своеобразие джавского говора [Гибилов 1964:110]. Мнение о двухэлементной
диалектной системе осетинского языка было поддержано В.И. Абаевым [Абаев
1949: 495], хотя и он применял к джавскому термин «диалект» [Абаев 1949:
497]. М.И.Исаев также является сторонником бинарной диалектной системы
осетинского языка [Исаев 1981].
Однако и сегодня статус джавского типа речи продолжает привлекать
внимание ученых. В развернутой трактовке диалектной системы осетинского языка
Ю.А. Дзиццойты джавскому отводится «особое место среди диалектов и
говоров осетинского языка» [Дзиццойты 2000:3]. В соответствии с концепцией Ю.А.
Дзиццойты, джавское наречие должно рассматриваться как третий диалект
осетинского языка, причем наиболее архаичный, судя по сохранявшемуся еще вплоть
до XIX в древнеиранскому чокающему характеру речи.
Таким образом, вопросы исторической диалектологии осетинского
языка, давно привлекающие внимание исследователей, нельзя считать окончательно
решенными. Относится это не только к вопросу о составе диалектов, но и к
проблеме их происхождения.
В.Ф.Миллер объяснял причины зарождения осетинских диалектов
распадом «языка иронов», отсутствием контактов между различными ветвями осе:
тинского народа, их замкнутостью на протяжении нескольких веков в ущельях
Кавказского хребта, что и предопределило разные темпы развития наречий двух
основных частей осетинского народа - более продвинутый уровень иронского
и отставание дигорского [Миллер 1882, II: 45]. Б.А. Алборов считал, что
первоначально осетинский народ состоял из северной и южной ветвей, первая из
которых впоследствии разделилась на две группы - иронскуюидигорскую. В.И.
Абаев видел истоки диалектного членения осетинского языка в более древних
причинах, в его древнеиранских корнях [Абаев 1979:226], основываясь на
мнении Й.Хармапы, который утверждал, что уже в те времена «на основании лишь
одного звукового критерия можно различить, по крайней мере, четыре языка
или диалекта» в иранских языках [НагтаКа 1953:58]. Л. Згуста говорит о
наличии в древнеиранском языковом ареале двух диалектов: более «архаичного» в
западном Причерноморье и более «молодого» в восточной части. Именно во
втором начинают распознаваться особенности, присущие осетинскому языку.
Л. Згуста определил первый диалект как скифский, второй - как сарматский.
«Оба диалекта были весьма близки друг другу, образуя вместе один язык» [2диз1а
1955: 254]. Проводя аналогию с современным состоянием осетинского языка,
В.И. Абаев считал что «в течение какого-то периода более архаичный
«скифский» мог сосуществовать с более продвинутым в своем развитии «сарматским»,
как в осетинском, более «архаичный» дигорский диалект сосуществует с более
«молодым» иронским» [Абаев 1949:273]. Аналогия, проводимая В.И. Абаевым,
не должна восприниматься буквально, как указание на преемственную связь
между скифским и дигорским, с одной стороны, и сарматским и иронским, с
другой. Наоборот, упоминание о том, что «дигорские формы, как правило, бо-
108

лее архаичны и потому более близки к скифским и сарматским» [Абаев 1949:
274], показывает, что дигорский диалект, так же как и иронский, следует
возводить к обоим древним языкам (диалектам). Однако при этом дигорский диалект
по ряду фонетических и морфологических признаков представляет, по мнению
В.И. Абаева, предшествующую ступень развития иронского диалекта, а оба
диалекта представляют как бы две исторические ступени развития одного языка
Говоря о различиях в двух диалектов, В.И. Абаев полагает, что они отражают
старое племенное деление осетинского народа на две ветви - иронскую и ди-
горскую. Очевидный «архаизм» дигорского связывается с тем, что дигорское
племя раньше иронского попало в условия замкнутости и изоляции в горных
ущельях, которые способствовали «консервации» его языковых признаков и его
расхождению с иронским, носители которого значительный период
продолжали находиться в интенсивных межплеменных сношениях в условиях открытой
равнины и успели перейти на новую ступень языкового развития [Абаев 1995:
226]. Мысль о происхождении иронского и дигорского диалектов из разных
языков близкородственных ираноязычных племен («название «дигор» было связано
по происхождению с каким-то племенем, отличным от иронцев-алан») [Абаев
1958:380] поддерживает и Д.Г. Бекоев: «...аланы-осетины ко времени их
появления на Северном Кавказе внутри себя делились на отдельные племена иро-
нов, дигорцев и двалов, представлявших, по-видимому, диалекты и говоры ала-
но-осетинского языка» [Бекоев 1985:27], «осетинский народ на Северный
Кавказ принес с собой иронский диалект, дигорский диалект и двальский чокаю-
ще-шокающий говор иронского диалекта. Судя по историческим сведениям об
их географическом расположении и современному их состоянию, на иронском
диалекте могли говорить аланы (нынешние иронцы), на дигорском - сираки
(современные дигорцы), а на двальском чокающе-шокающем говоре - аорсы
(нынешние двалы: кударцы, джавцы, корнисцы, ортевцы и т.д.) [Бекоев 1985:
45-46]. В.А. Кузнецов поддерживает В.И. Абаева в том, что «можно считать, что
ираноязычные предки дигорцев появились на Северном Кавказе несколько
раньше аланов-аорсов и представляли какое-то иное сарматское племя.
Генетически можно предположить, что им могли быть сираки - родственное аорсам
сарматское племя» [Кузнецов 1967: 62]. В то же время он отмечает, что дигорцы
являются потомками не только сармато-сиракских, но и сармато-аорских
племен [Кузнецов 1967:65]. Подчеркнем, что таким образом генетическая связь с
аорсами устанавливается не только для джавцев, но и для дигорцев.
Идею докавказской диалектной расчлененности предков осетинского
народа поддерживает и Ю.А. Дзиццойты, но предлагает другую
последовательность их прихода на Кавказ. По его мнению, первыми сюда пришли носители
староджавского наречия, а затем - предки иронцев и дигорцев [Дзиццойты 2000:
10]. В принципе, эта гипотеза развивает однажды уже высказанное
предположение Б.А. Алборова о том, что разделение осетин на южную и северную ветви
произошло раньше, чем разделение северо-иронской и дигорской частей.
109

Таким образом, по данным современной науки, диалектное членение
осетинского языка связывается, во-первых, сдревнеиранской диалектной
раздробленностью и тем фактом, что в основе этногенеза разных частей осетинского
народа лежат различные племенные элементы скифо-сарматского мира, и, во-
вторых, с социально-культурной разобщенностью осетинского народа в
средние века, усугубившей расхождения генетического плана.
Выводы представляются убедительными. Однако ряд наблюдений,
отмеченных некоторыми исследователями, пока не нашедших достаточных
объяснений, заставляют несколько по-иному подойти к рассматриваемому вопросу.
Приведем мнение академика М.ГАбдушелишвили, который отмечает, что
«группу осетин Джавского района, представляющую один из типов кавкасионс-
кого варианта, нужно свести к тому же аборигенному населению Кавкасионско-
го нагорья, к которому относятся и дигорские осетины» [Абдушелишвили 1957:
318]. Более того,«... можно сделать заключение о том, что иронцы ... должны
представлять потомков некогда широко распространенного этнического
объединения, который подвергся трансформации путем ассимиляции древнейшего
аборигенного населения, с одной стороны, и влившихся впоследствии других
элементов, с другой стороны. Аборигенным населением Кавказских гор есть
основание считать кавкасионский тип, среди же осетинских групп, в частности
- дигорцев, а также осетин Джавского района...» [Абдушелишвили 1967:140].
При этом антропологическая близость сопровождается определенными
языковыми схождениями в дигорском диалекте и джавском говоре, как на
уровне фонетики, так и лексики. В частности, «в джавском говоре сохранилось
значительное количество слов, известных дигорцам, но отсутствующих в северо-
иронских говорах: джав. - ифстаг (иногда), дигор. - йефстаг (иногда), джав. -
лаз (дефект), дигор. - лазаэ (дефект), джав. - каэзус (чистый), дигор. - кзед-
зосзэ (чистый)» [Гибилов 1964: 110]. Что это, рефлексии древнего единства
или результат исторического взаимовлияния и заимствования? Список джавс-
ко-дигорских изоглосс значителен, и они упоминаются в работах многих
осетинских и зарубежных исследователей (Абаев, Тедеева, Фрейман, ТИогс1аг50п и
др.). Причины языковых схождений между западной и южной формами
осетинского языка в настоящее время не определены. Ю.А. Дзиццойты, приводя в
качестве одной из джавско-дигорских изоглосс лексемы ады, адгур (джав.) -
ади, адгор (дигор.), отмечает, что «эти и подобные джавско-дигорские
изоглоссы свидетельствуют об участии общего этнического элемента в этногенезе
южных осетин и дигорцев» (выделено нами-Т.К.) [Дзиццойты 2000:17]. При этом
он полагает, что в числе сарматских племен, переселившихся в Южную Осетию
до татаро-монгольского нашествия и смешавшихся с местным скифским
населением, были и носители дигорского диалекта [Дзиццойты 2000: 22]. Но тогда
дигорский элемент должен был быть чрезвычайно массированным, чтобы
определить антропологический тип джавцев. Более того, это не объясняет
чокающие (джавские) явления в дигорском диалекте, в котором «встречаются ч и дж,
110

считающиеся позиционными палатальными вариантами общедигорских фонем
ц и ДЗ- Однако в горной Дигории нам приходилось слышать, например, слово
Хучау- «Бог», точно отвечающее староджавскому Хуычау (И.Агузаты).
Поскольку в данном случае трудно говорить о палатализации, следует предположить,
что горнодигорские говоры в прошлом тоже были чокающими. Это тем более
вероятно, что в соседней Балкарии интересующее нас слово сохранилось именно
в этой форме: хычау «месяц май», хычауман «воскресенье», топоним Хычау [Абаев
ИЭС, IV: 256], Хчауген [Миллер 03,111:8]» [Дзиццойты 2000:26].
Мы считаем, что историко-лингвистическое изучение джавско-дигорских
изоглосс может раскрыть новые страницы в истории зарождения не только
осетинского языка, но и осетинского народа.
Для этого следует менее априорно подойти к версии возникновения
диалектов осетинского языка, основанной на устоявшейся в осетиноведении
теории, согласно которой ираноязычные предки осетин двумя волнами достигли
Центрального Кавказа приблизительно в VII и II в.в. до н.э. При этом первую
волну традиционно связывают с дигорцами, вторую - с иронцами [Абаев 1949:
36] и, соответственно, с дигорским и иронским (с включением в последний джав-
ского говора) диалектами осетинского языка. Однако мы хотели бы обратить
внимание на то, что по археологическим данным уже первая волна накрыла
собой территорию по обе стороны Кавказского хребта [Есаян, Погребова 1985:
131-138, Тереножкин 1971:35-38, Техов 1980а: 219-220, Тэхов 19806: 84,
Погребова, Раевский 1992]. Соответственно, этнос первой волны мог быть
прародителем не только дигорцев, но и джавцев. В этом случае можно допустить,
что нынешнее определенное сепаратное антропологическое и языковое
сходство джавцев и дигорцев обусловлено их этногенетическим единством,
нарушенным впоследствии наложением второй волны скифо-сарматских племен на
джавцев, ассимилированных более мощным родственным этническим
элементом (иронским) и сохранившим лишь незначительные рефлексии былого
единства с дигорцами.
Естественно, наша попытка таким образом объяснить определенное
сходство дигорской и южной форм осетинской речи, с одной стороны, и дигорского
и джавского антропологических типов, с другой, представляет собой рабочее
предположение, требующее отдельной глубокой разработки. При этом мы
считаем, что если у науки и есть способ проникновения в глубину веков для
познания тайны происхождения осетинского народа и его языка, то это возможно
только посредством изучения фактов языка и восстановления его истории, в
первую очередь, за счет детального изучения и сопоставления его говоров и
Диалектов. Тщательное описание структурных процессов в осетинском языке в
течение доступного периода, т.е. только в течение последних двух веков, уже
способно выявить определенные тенденции исторических языковых процессов
и Динамику их развития. Очевидно, вопросы диалектологии должны, наконец,
занять более важное место в осетиноведческих исследованиях.
111

2.3. Проблема наддиалектной формы
Основной наддиалектной формой, возникающей естественным образом в
ходе исторического развития многих народов, является койне, которое
определяется как средство междиалектного, а иногда и межнационального общения,
возникающее первоначально в торговых, военных или культурных целях на базе
одного из группы близких диалектов, и постепенно впитывающее в себя
некоторые специфические особенности других диалектов (иногда языков)
Т.А. Бертагаев считает койне разновидностью системы элементов,
понятных и доступных всем носителям данного языка, независимо от тех языковых
подразделений, на которых они говорят, т.е. от их принадлежности к тому или
иному конкретному диалекту [Бертагаев 1965]. Иными словами, здесь имеется
в виду некий языковой инвариант, некая абстрактная система языка,
составленная из диалектных норм, пользующихся наибольшей употребительностью и
общепонятностью в разнодиалектной среде того народа, который не выработал
единого общенародного устного языка до формирования
литературно-письменного языка.
Койне может развиваться на базе одного или нескольких диалектов как
средство наддиалектного, преимущественно устного общения (обычно до
сложения литературных языков). Применительно к многоязычным ситуациям
койне иногда понимают как устный язык, используемый в качестве основного
средства общения в условиях регулярных контактов носителей разных языков.
Исторически койне может предшествовать возникновению письменного
языка. Нередко они становятся основой литературного языка: лондонское
койне послужило базой английского литературного языка, пекинское - основой
китайского литературного языка и т.д.
Исторические условия жизни осетинского народа, особенно в донацио-
нальный период - территориальная замкнутость, политическая разобщенность,
трудности экономических и культурных контактов между различными внутриэт-
ническими группами - не были благоприятными для возникновения и развития
осетинского наддиалектного койне. В течение XX в. широкое распространение
русского языка и высокий уровень владения им разными частями осетинского
народа создали альтернативное средство внутринационального общения и,
видимо, уже окончательно сняли перспективу естественной разработки
наддиалектной формы осетинской речи. Создание же ее искусственным путем, что, в
принципе, возможно, при сохранении функциональной роли русского языка в
северо-осетинском обществе также представляется затруднительным.
Отсутствие в осетинском языке койне определило пути развития
языкового строительства в Осетии, в частности, в вопросах создания осетинского
литературного языка.
112

2.4. Состояние осетинского литературного языка
2.4.1. Типология литературных языков.
Несмотря на многочисленные исследования (М.М.Гухман, А.В.Десниц-
кой, НАКатагощиной, В.Н.Ярцевой, Р.А.Будагова В.В.Виноградова,
В.М.Жирмунского, Ф.П. Филина, и др.), категория литературного языка до сих пор не
нашла однозначного определения.
В частности, продолжают вызывать дискуссию проблемы, связанные с
определением функциональной специфики и места литературного языка в
системе форм существования языка, с установлением типов территориального,
социального и функционального варьирования литературных языков. Особое
место занимает вопрос о происхождении и историческом развитии
литературных языков. Одни ученые считают, что о литературности языка можно говорить
только после появления его письменной реализации. Ф.П.Филин утверждал,
что «... письменность является хотя и не единственным, но обязательным и
важнейшим признаком литературного языка» [Филин 1981:183]. С другой
стороны, по мнению М.М.Гухман, «литературный язык может существовать не только
в письменной, но и в устной разновидности, тем самым он не равен
письменному языку» [Гухман 1955: 11]. При этом речь идет не только о том, что устная
форма литературного языка может возникнуть после письменной, но и
предшествовать ей: «...язык устной поэзии, формульные элементы в языке права и
обряда в своей совокупности представляют ту степень обработанности,
избирательности, надциалектности, которая позволяет отнести их к ранним периодам
истории литературных языков, к истокам их развития» [Гухман, Семенюк 1977:
441]. Очевидно, можно согласиться с выводом Ф.П.Филина о том, что «точка
зрения лингвистов, отрицающих письменность как обязательный признак
литературного языка, в генетическом плане стирает всякие грани между
литературным языком и языком вообще» [Филин 1981:187].
Следующий важный аспект литературного языка - его периодизация. В
настоящее время можно констатировать доминирующий подход к
литературному языку как к исторической категории, предполагающей выделение различных
этапов его формирования с соответствующими типологическими признаками.
Основные фазы развития литературного языка связываются с донациональным
и национальным периодами развития этноса. Введение подобной
периодизации связано с необходимостью определения более или менее точных
параметров литературной формы. Попытки их установления без учета
социально-исторических условий функционирования языка оказываются безуспешными.
По мнению М.М.Гухман, к отличительным признакам литературного
языка оросятся: «1) большая или меньшая степень обработанности и связанная с
этим селективность; 2) большая или меньшая полифункциональность
(поливалентность), порождающая стилевое многообразие и
функционально-стилистическое варьирование; 3) тенденция к регламентации, соотнесенная с отмечен-
113

ной выше селективностью; 4) известный уровень гомогенности, что отнюдь не
исключает возможности территориального и социального варьирования; 5)
разные формы обособления от диалекта, иными словами наддиалектность [Гухман
1983: 5]. При этом степень и формы обработанное™, наддиалектности,
полифункциональности неодинаковы в разные периоды истории языка, достигая своей
кульминации в национальный период.
Ф.П.Филин считает, что «литературный язык - такая разновидность
языка, возникшая вместе с появлением классового общества, для которой
характерны: 1) обязательное наличие развитой письменности..., 2) известная
отработанность, относительная наддиалектность, стремление к устойчивости,
поддержанию традиций.... скрытая кодификация; 3) функционирование в качестве
средства цивилизации, обслуживание государственных и иных нужд общества
и его отдельных членов, групп, сословий и т.п.» [Филин 1981: 189]. При этом
Ф.П.Филин видит отличие национальных литературных языков от литературных
форм донационального периода в том, что: «1) донациональные литературные
языки не составляли ... единой системы с обыденной разговорной (или
фольклорной) речью; 2) они не обладали всеобъемлющей поливалентностью...; 3)
эти языки более свободно допускали сосуществование на равных правах
разного рода регионализмов» [Филин 1981:189].
По мнению В.В. Виноградова, «литературный язык - общий язык
письменности того или иного народа, а иногда нескольких народов - язык
официально-деловых документов, школьного обучения, письменно-бытового
общения, науки, публицистики, художественной литературы, всех проявлений
культуры, выражающейся в словесной форме, чаще письменной, но иногда и
устной. Вот почему различаются письменно-книжная и устно-разговорная форма
литературного языка, возникновение, соотношение и взаимодействие
которых подчинены определенным историческим закономерностям»
[Виноградов 1978:288].
Таким образом, исходя из существующих представлений о специфике
национального литературного языка, при анализе осетинского языка мы
рассматриваем в качестве типологических признаков литературной формы: 1)
обработанное^ различных языковых уровней, 2) их нормированность и кодифи-
цированность, 3) стабильность, 4) обязательность для всех членов общества,
ведущая роль в системе разновидностей национального языка, наддиалектность;
5) функционально-стилевую дифференцированность, 6) поливалентность, 7)
наличие устной и письменной разновидностей.
2.4.2. Диалектная основа осетинского литературного языка
В Осетии, в связи с отсутствием койне, задача создания литературного
языка была, в первую очередь, связана с проблемой выбора диалектной
основы. При этом ее решение осложнялась и тем, что достаточно
распространенному критерию - наличие письменных традиций - к моменту постановки этого
114

вопроса уже отвечали оба осетинских диалекта, поскольку к 20-м годам
двадцатого столетия художественная литература была представлена, хотя и в
неравных объемах, на обоих диалектах.
Этот факт не был учтен большинством ученых и государственных
деятелей Осетии, принимавших участие в решении вопроса о выборе диалектной
основы. Можно предположить, что в том, как эта проблема была решена,
значительную роль сыграла и определенная унифицирующая регламентация,
проявившаяся в единообразных схемах языкового строительства в совершенно
различных регионах СССР в 20-30-е годы XX в.
В качестве основы единого осетинского литературного языка был взят
иронский диалект. Это объяснялось тем, что а) на нем говорит абсолютное
большинство осетин, б) центр экономической и политической жизни Северной
Осетии город Орджоникидзе расположен на территории, населенной иронцами, 3)
на этом диалекте написаны произведения основоположника осетинской
художественной литературы и литературного языка Коста Хетагурова.
Именно эти аргументы, как правило, использовались в ходе
многолетней, напряженной, иногда даже выходящей за пределы академических
обсуждений, дискуссии.
Основным проводником идеи единого литературного языка был ААТи-
билов, который настаивал на том, что в основу литературного языка должен
быть положен иронский диалект по причинам самой большой численности
населения, говорящего на нем, большей фонетической и морфологической
простоты, чем у дигорского диалекта, наличия литературы - «на этом диалекте
писал свои вдохновенные песни Коста и творил Елбыздыко» (Коста Хетагуров и
Елбыздыко Бритаев - основоположники поэтического и драматургического
жанров осетинской литературы - Т.К.), в то время как «на дигорском языке, кроме
неудачных опытов Гуржибекова, не появилось до сих пор ни одного
значительного произведения» [Тибилов 1964:40]. Более того, по мнению АА Тибилова,
«...в дигорском языке, без сомнения, существует...предрасположение к
усвоению особенностей иронского наречия, и ...в недалеком будущем это
предрасположение приведет естественным образом к полному поглощению дигорского
диалекта языком иронским» [Тибилов 1964: 41]. В основе этих утверждений
лежали наблюдения о способности дигорцев к легкому изучению иронского и,
наоборот, неспособность иронцев к овладению дигорским: якобы более позднее
иронское мышление неспособно воспроизводить более архаичные дигорские
формы. «Иронский диалект молод и исполнен энергии, и в этом его главное
преимущество перед архаическими женственно-мягкими формами дигорского
языка» [Тибилов 1964:40].
По докладу А.А. Тибилова Объединенный съезд Северной и Южной
Осетии по вопросам культуры и просвещения, состоявшийся в 1924 г., принял
постановление: 1) создать единый осетинский литературный язык, 2) в основу его
положить иронский цокающий диалект с использованием лексики остальных
115

наречий, 3) в дигорской школе второй ступени преподавание вести на иронском
диалекте, 4) начать работу по установлению в школах единообразия в
произношении» [Бекоев 1985:128]. Через десять лет эти позиции были подтверждены в
постановлении обкома ВКП (б) [Мах дуг 1934, №2]. При этом решения включали в себя
достаточно либеральные положения относительно дигорского диалекта.
Но уже через два года в соответствии с постановлением Президиума Се-
веро-Осетинского облисполкома «О межобластной (Северной и Южной Осетии)
конференции по вопросам языкового строительства» от 29 апреля 1936 г. во
Владикавказе проводится конференция, решения которой отражали новую
степень жесткости и решительности в отношении унификации литературной
формы. В докладе заведующего отделом агитации и пропаганды обкома К. Бадоева
«О путях дальнейшего развития осетинского литературного языка» [Фонд
«Лингвистика», № 62, п. 15, л. 72-73] было отмечено, что реализацию ранее
принятых решений «умышленно задерживает» ряд работников, в том числе,
ответственные сотрудники обкома (в частности, бывший секретарь Гостиев), в
результате чего, постановление обкома партии 1934 г., и так носившее
недостаточно определенный характер, не выполняется. В итоге, было предложено с
ближайшего учебного года начать планомерный перевод начальных классов
дигорских школ на обучение на «существующем литературном языке»,
планомерно перевести на литературный язык дигорские районные газеты, а
областные газеты и журналы издавать только на литературном языке, равно как
учебную, политическую и массовую литературу.
В итоге конференция приняла постановление, в котором
констатировалось, что «созданный осетинским народом литературный язык, на котором
писал и заложил основы осетинской художественной литературы народный поэт
Коста Хетагуров, является бесспорно единым литературным языком всего
осетинского народа». Соответственно, «конференция решительно осуждает
попытки культивирования второго литературного языка на основе дигорского
наречия, как не отвечающие задачам консолидации единого литературного языка и
тормозящие культурный рост осетинских народных масс». Конкретные решения
были еще радикальнее. Конференция признала необходимым:
1. Унифицировать язык делопроизводства во всей Осетии на основе
литературного языка;
2. Прекратить терминологическую работу на дигорском наречии;
3. Прекратить издание учебной литературы на дигорском наречии;
4. Обеспечить в ближайшие 2-3 года перевод преподавания в дигорских
школах с первого же года обучения на литературный язык;
1. Всячески способствовать обогащению литературного языка за счет
лексических богатств всех наречий осетинского языка» [Фонд «Лингвистика», №
62,п.15,л.74-74об.].
• Правда, при этом оговаривалось, что издание печатной продукции на
дигорском диалекте должно быть продолжено «до тех пор, пока нормы еди-
116

ного литературного языка не устоялись и не стали достижением всех
трудящихся Осетии».
Примечательно, что в 12 пункте постановления конференция отмечает
необходимость подготовки и издания толкового словаря осетинского языка во
всех его ветвях, научной грамматики и истории осетинского языка. К
сожаленью, эта совершенно правильная программа нормирования осетинского
литературного языка полностью не выполнена до сих пор.
Решения конференция были по-разному восприняты населением
республики и, в первую очередь, дигорской интеллигенцией. Наиболее решительный
демарш был предпринят писателем Т.Бесаевым, направившим в адрес
редакции газеты «Правда» материал под названием «Вредная путаница в Осетии», в
котором резко критиковал решения конференции. Письмо Т.Бесаева из
«Правды» было направлено в орган, осуществлявший в то время координацию
союзной языковой политики, - Всесоюзный центральный комитет нового алфавита
(ВЦКНА). Заместитель его руководителя, Коркмасов, в свою очередь, 11
августа 1936 г. переправил его в Академию Наук для проведения научной
экспертизы. 14 августа 1936 г. Т. Бесаеву был направлен ответ из отделения
общественных наук Академии, в котором сообщалось, что его письмо в «Правду» передано
в Институт языка и мышления.
Видимо, настойчивость Т.Бесаева вызвала необходимость проведения
специального заседания Всесоюзного центрального комитета нового алфавита,
который 25 января 1937 г. выслушал мнение Т.Бесаева об «антипартийном,
антиисторическом» решении конференции по языковому строительству в Осетии
[Фонд «Лингвистика», д. 126]. При этом писатель подчеркивал, что речь не идет
об отрицании необходимости единого литературного языка, а о том, что
строиться он должен не на основе одного диалекта. Поддержал его и приглашенный
на заседание ответственный сотрудник ВЦИК С.Такоев, заявивший, что такого
рода вопросы не должны воплощаться приказом. Член Комитета Гаджибеков
предложил глубже проработать рассматриваемый вопрос, оценив его как
весьма актуальный, причем, не только для Осетии. «Вопрос представляет
принципиальную важность, он укажет пути и формы сближения диалектов: иронского и
дигорского в Осетии, кабардинского и черкесского, ингушского и чеченского и
т.д., развивающихся в национальные литературные языки» [Фонд
«Лингвистика», д. 126, л. 34-34 об.]. В результате ВЦКНА намеревался направить С.Такое-
ва и В.Абаева в Осетию для повторного изучения вопроса, но эта командировка
не состоялась. В итоге возобладало мнение, сформулированное в отзыве на
заметку Т.Бесаева, подготовленном В.И.Абаевым по поручению директора
отделения общественных наук АН СССР И. Мещанинова. Суть его сводилась к тому,
что «вопрос о том быть ли в Осетии одному литературному языку или двум не
стоял на конференции этого года. Он был уже решен на предыдущих
конференциях в том смысле, что литературный язык должен быть единый для всей
Осетии. На настоящей конференции речь шла только о путях развития этого уже
117

существующего единого литературного языка» [Фонд «Лингвистика», д. 126, л.
60]. В пылу полемики В.И.Абаев, воодушевленный, видимо, набирающим
размах языковым строительством в Осетии, несколько опередил события, объявив
осетинский литературный язык уже состоявшимся.
Однако сомнение в правильности выбранной модели создания
литературного языка, видимо, никогда не покидало осетинских языковедов, и они
постоянно возвращались к этому вопросу в поисках новых аргументов для старого
решения. Вновь в 1950-1960 г.г. Н. К. Кулаев настаивал на том, что при выборе
диалектной основы литературного языка следует учитывать:
«1. Представители какого диалекта в период создания литературного языка
играют ведущую роль в общественно-политический и культурной жизни
данного народа;
2. Какой диалект наиболее полно выражает исторические тенденции, т.е.
какой диалект выражает наиболее активные, наиболее жизнеспособные
процессы в ходе развития данного общенародного языка;
3. На каком диалекте имеются более устойчивые, более совершенные
традиции письма;
4. Какой диалект охватывает сферой своего распространения
наибольшие массы населения;
5. Какой диалект является более общедоступным, более общенародным
для всех ветвей данного языка» [Кулаев 1956:206].
В итоге Н.К. Кулаев подтверждает правильность выбора иронского
диалекта в качестве основы единого литературного языка.
Видимо, необходимость возвращаться время от времени к вопросу о
диалектной основе литературного языка была связана также с тем, что в
осетинском обществе всегда продолжало существовать и другое мнение - о
целесообразности создания литературной нормы на основе обоих диалектов. Оно
вызывало резкое противодействие в некоторых кругах осетинской интеллигенции, на
определенном этапе поддержанное и официальными властями, объявившими
сторонников двухвариантной модели литературного языка мелкобуржуазными
националистами. По оценке 1990-х г.г. «в 30-х годах у дигорского народа
жестоко были репрессированы не только его лучшие сыны, но и его имя, его язык,
литература, национальное образование, воспитание, культура,
морально-духовная свобода.... По решению ...комиссии [по вопросам языкового строительства
Осетии] и по решению тогдашнего обкома ВКП (б) дигорский язык был
приговорен к смерги... Слова «дигорский народ» и «дигорский язык» были изжиты из
лексикона властей и общественной жизни республики... Дигорские писатели и
поэты были вынуждены писать свои произведения на иронском и русском
языках» [Дигора, 1994,19 августа].
В 1920-1930 г.г. это аргументировалось тем, что «в мире нет ни одного
народа, - как утверждал А.А. Тибилов, - язык которого не давал бы диалектных
разветвлений, подчас более глубоких и отличных друг от друга, нежели диалек-
118

тные особенности наречий осетинского языка. И с другой стороны, не
существует ни одного культурного народа, который не имел бы единого литературного
языка, поднявшегося над диалектными разновидностями и ставшего орудием
выражения мыслей всего народа... Литературный язык неизбежно должен стать
единым и общим для всех диалектных делений» [Тибилов 1964:33-34].
Но и значительно позднее некоторые осетинские ученые были уверены,
что «ни в коем случае нельзя было создать единого литературного языка
параллельно на основе иронского и дигорского диалектов, к чему были сделаны
попытки со стороны буржуазных националистов» [Туаева 1951: 88].
Таким образом, правильность принятого однажды решения о создании
единого осетинского литературного языка на основе иронского диалекта
регулярно подкреплялась и подтверждалась вгоютъ до начата 90-х годов XX века, равно как и
мнение об уверенном становлении и развитии осетинского литературного языка.
Однако, как отмечал В.И. Абаев, «положить один из диалектов в основу
литературного языка - это еще не значит создать в действительности
национальный литературный язык. На такую роль может претендовать только язык,
который преодолеет ограниченность одного, хотя бы и крупного диалекта,
который из всего многообразия диалектных норм языка вбирает в себя и самое
прогрессивное, самое жизнеспособное, самое современное и нужное, который
строится с учетом истории языка в прошлом и тенденций в настоящем» [Абаев
1949:358].
Как показывает анализ, реальные языковые процессы, происходившие в
Осетии в XX веке, представляли собой достаточно сложное, зачастую
противоречивое явление, в котором, в итоге, стали преобладать деструктивные
тенденции. И в первую очередь это проявилось на эволюции осетинского
литературного языка.
Рассмотрим его типологические параметры. Как явствует из
большинства определений, основными показателями литературного языка являются его
обработанность, нормированность, кодифицированность, обязательность для
всех членов общества, владеющих им, стилистическая дифференцированность,
универсальность, наличие устной и письменной разновидностей.
Итак, первый параметр - степень обработанное™, нормированное-
ти, кодифицированности. Главным признаком нормы зачастую признается
существование у говорящих «языкового идеала», своего рода эталона или
образца речи. В этом смысле нормированность не является монополией
литературной формы. Психологический эталон, норма существует и для других форм
существования языка - диалекта, разговорно-обиходного языка жаргона и т.д.
Различия между нормой литературного языка и нормами нелитературных
форм заключаются в следующем:
1. Нормы литературного языка обладают наибольшим престижем.
2. Норма литературного языка более устойчива под воздействием других
форм языка.
119

3. Норма его более определенна, дифференцированна. В литературном
языке «языковой идеал» наиболее осознан обществом. Нормы его
кодифицируются, т.е. сводятся в словари, грамматики, различные справочники по культуре
речи [Мечковская 1996:39].
Нормализация, или «сужение диапазона вариативности», начинается,
прежде всего, с его письменной формы. Именно письменный язык лежит в
основе нормализаторского процесса, который обычно начинается еще в донацио-
нальный период, когда письменная форма языка используется только в
книжно-языковой сфере, а в сфере устного общения господствует территориальный
диалект.
Активная, целенаправленная нормализаторская работа является
обязательным, если не исключительным, условием становления литературного языка
даже самых больших народов с древней государственностью и богатой
традицией художественной литературы.
Например, начало интенсивной нормализации русского литературного
языка было положено в XVIII в., в эпоху, когда русские писатели еще «имели
смутное представление о нормативной грамматике и орфографии» [Журавлев
1982:215]. Отсутствие элементарной орфографической последовательности в
письмах Г.Р. Державина в свое время поразило А.И.Тургенева. Даже
А.С.Пушкин сознавал, что он недостаточно «тверд» в правописании. Именно с целью
ускорения процесса нормализации русского литературного языка в 1783 году
была создана Российская академия для «очищения и обогащения русского
языка, а также прочного установления правил словоупотребления, витийства и
стихотворства» [Цит. по: Журавлев 1982: 214].
По оценке Л .А. Булаховского, это был удивительный период интенсивной
нормализации национального русского литературного языка, когда
нормативные грамматики и словари строились не на основе произведений
художественной литературы, а, наоборот, писатели проверялись по школьной грамматике
[Булаховский 1954].
Лишь позже, уже во второй половине XIX в. нормы литературного языка
более или менее стабилизировались и, благодаря системе народного
образования, распространились. В Советском Союзе и в современной России
проблемы нормирования русского языка продолжают оставаться главной задачей
крупных академических и вузовских филологических центров.
Аналогичные шаги по нормированию национальных литературных языков
предпринимались во всех развитых государствах мира. И в наши дни в
большинстве стран есть ясное понимание того, что даже самый нормированный
литературный язык может стремительно утратить свой статус, войти в
противоречие с динамично изменяющимся речевым узусом, если не будет
осуществляться постоянный языковой мониторинг, результаты которого будут влиять, с
одной стороны, на регулирование речевой практики населения, а с другой, на
своевременную коррекцию литературных норм. Понимание важности этой ра-
120

боты стимулирует цивилизованные государства на использование огромных
кадровых, финансовых и материальных ресурсов.
Анализ мероприятий, предпринимавшихся в Осетии в этом отношении,
приводит к противоположным наблюдениям. Декретирование в 1920-30-е годы
создания осетинского литературного языка было воспринято не как начало
огромной работы по его всесторонней обработке, нормированию и
распространению, а как результат, уже достигнутый в ходе литературного творчества
предыдущего периода. Показательны рассуждения типа: «В произведениях Коста
Хетагурова и его продолжателей из диалектов и говоров отобраны лишь
исторически устойчивые элементы, которые общепонятны и способствуют
обогащению общей речевой культуры осетин. Это говорит о том, что осетинский
литературный язык развивается с самого начала как наддиалектная форма, иначе
говоря, как общенародный тип языка» [Марзоева-Козырева 1970:4]. Или
«положив в основу осетинского литературного языка иронский (восточноосетинс-
кий) диалект, К. Хетагуров пользовался и лексическими богатствами дигорско-
го (западноосетинского) диалекта. Его язык - это общеосетинский,
общенациональный язык. Структура литературного языка, созданного им, не претерпела
в дальнейшем каких-либо существенных изменений» [Ардасенов 1959: 178].
Более того, как утверждал Н.Х Кулаев, К. Хетагуров не только заложил основы
осетинского литературного языка, но и «разработал и привел в определенную
систему его основные нормы» [Кулаев 1977:37].
Хотя в определенные периоды понимание важности нормализаторской
работы все-таки ощущается.
Большая роль в попытках нормирования осетинского языка принадлежит
организованному в 1919 г. во Владикавказе историко-филологическому
обществу, преобразованному в 1925 году в Осетинский НИИ Краеведения. Деятели
этого Общества участвовали в подготовке и издании букварей на иронском и
дигорском диалектах, написании краткой, элементарно-практической
грамматики на двух диалектах осетинского языка, составлении программы для
собирания материалов по осетинскому языку и фольклору, разработке
орфографических правил. В 1926 году была создана терминологическая комиссия, которая
разработала новую терминологическую лингвистическую систему. В1930-1950
г.г. была проведена значительная работа по выработке специальной научной
терминологии, в основном для системы образования и опубликован целый ряд
учебно-терминологических словарей. На определенных этапах осуществлялись
переводы на осетинский язык работ классиков марксизма-ленинизма. Был
переведен и большой пласт русской, советской и мировой классической
художественной литературы. В Северо-Осетинском научно-исследовательском
институте с 1939 года проводилась большая работа по составлению картотеки
осетинской лексики, на основе которой создан «Осетинско-русский словарь»,
изданный в Москве в 1952 году. Первая часть нормативной грамматики (фонетика
и морфология) вышла в свет в 1963 г. В 1968 была завершена работа над
второй частью (синтаксис), и она была опубликована в 1969 г. .
121

Таким образом, в 1950-1960 г.г. можно согласиться с оптимизмом
осетинских языковедов, которые утверждали, что «местные диалекты постепенно
становятся низшей формой национального языка, подчиненной его высшей
форме - литературно-обработанному, нормализованному языку», и «в
настоящее время осетинский литературный язык вступил в новый этап своего
развития. Никогда ранее процессы и факторы схождения между диалектами и
говорами осетинского языка так сильно не преобладали над процессами и
факторами расхождения, как теперь» [Кулаев 1956:206,212].
Однако, начиная с 60-х годов XX в., после развертывания кампании по
созданию новой исторической общности - советского народа, процесс
нормирования осетинского языка стал практически сворачиваться. Свершившийся в
этот же период вывод осетинского языка из сферы образования создал новые
трудности на пути распространения литературных норм осетинского языка и
вызвал снижение объемом и темпов их разработки, а оба эти процесса (резкое
сокращение нормотворческой деятельности и денационализация школы) в
совокупности определили постепенную утрату даже того немногого, что было
накоплено за предыдущие 30-40 лет в области нормирования осетинского языка.
2.4.3. Степень нормированное™ различных уровней
осетинского языка.
Реальное состояние осетинского языка можно установить,
проанализировав степень его нормированности в соответствии с требованиями, о которых
писал Н.К. Кулаев: «для письменной формы литературного языка нормируются
все уровни: графический, орфографический, лексико-терминологический,
морфологический, синтаксический и стилистический. Для устной речи
вырабатываются нормы орфоэпии» [Кулаев 1977].
Начнем с графического уровня. Как известно, в существующей
классификации языков с точки зрения письменных традиций - старописьменные,
младописьменные (новописьменные) и бесписьменные - осетинский язык
занимает нестандартную позицию. Это связано с тем, что начало истории
осетинской письменности датируется средними веками, о чем свидетельствуют
разрозненные письменные памятники аланского языка, написанные с
использованием древнегреческой графики. И хотя письменная практика осетин
впоследствии пресеклась и возобновилась только в конце XVIII века, было бы
правильнее, как обоснованно полагает М.И. Исаев, отнести осетинский не к
младописьменным языкам, а определить ему промежуточное место между старо - и
младописьменными языками.
В дореволюционный период предпринимались попытки создания
осетинского алфавита на основе церковнославянской графики (на ней была издана
первая осетинская книга в 1798 году), церковно-грузинской «хуцури», которую
использовал известный осетинский просветитель Иван Ялгузидзе в первой
четверти XIX в.
122

Однако стратегическое решение для осетинской письменности и для
осетинского языка в целом было суждено принять А.М. Шёгрену. Дилемму выбора
графики из грузинского и русского гражданского алфавитов для осетинского
языка, вставшую перед ним в ходе сбора языкового материала во время
экспедиций в Осетию в 1836-1837 г.г. и последующего написания первой
«Осетинской грамматики», с учетом исторических перспектив осетинского народа, он
решил в пользу русского гражданского алфавита. Впоследствии предложенная
А.М. Шёгреном осетинская графика была доработана и действует в Осетии вплоть
до настоящего времени. Однако, как известно, был и перерыв в его
использовании с 1924г. по 1938г.
В начале 1920-х годов был принят целый ряд крупномасштабных
решений ЦК ВКП (б), ЦИК СССР и Совнаркома СССР в области национальной
политики и, в частности в сфере культуры, просвещения и языкового строительства.
При этом было отмечено, что пестрота алфавитов, используемых у разных
народов СССР - русская кириллица, грузинский, армянский, арабский,
древнееврейский, латиница, древнеуйгурско-монгольский и др. - значительно
осложняет реализацию культурной революции, проведение массовой ликвидации
неграмотности, подготовку национальных кадров, а в некоторых случаях является
средством религиозного разобщения народов. В начале 1920-х годов
Азербайджан выступил с инициативой перехода с арабской графики на латиницу.
Можно предположить, что в данном случае известные интересы Москвы
пересеклись с планами азербайджанской стороны, которая, предлагая перейти на
латиницу, возможно, преследовала цель сохранить письменно-языковое единство
с родственной Турцией, где в этот же период уже происходила латинизация. В
1925 году инициативу подхватила Средняя Азия, и в этом же году состоялась
Конференция по просвещению горских народов Северного Кавказа, которая
также приняла решение о латинизации письменности ингушей, кабардинцев,
карачаевцев, балкарцев, адыгейцев, чеченцев. В этот же период русская
графика у осетин также была заменена латинской.
Закономерно возникает вопрос о причинах выбора в качестве новой
графики для языков народов СССР и России не русского, а латинского алфавита.
Необходимость замены сложных арабской, древнеуйгурской и других график
для облегчения просвещения действительно ощущалась, но, в Центре, видимо,
существовало опасение, что их замена русским алфавитом может вызвать
обвинения в продолжении царской русификаторской политики. Поэтому и был
предложен латинский, тем более что в стратегических планах устроителей
«мировой революции» он же предполагался в качестве единого языка будущего
коммунистического человечества.
Однако уже в июне 1935 года Президиум ЦИК СССР определил перевод
на латиницу народов, ранее пользовавшихся русским алфавитом (удмуртов,
мордвы, чувашей, коми, осетин, ойротов и т.д.) как ошибочный, и в августе
1936 года начался их возврат на русское письмо.
123

Мы полагаем, что начало русификации графики национальных меньшинств'
именно в 1936-1937 г.г. отражает включенность процессов языкового
строительства в общеполитическую стратегию и тактику, и их реализацию на фоне
известных политических событий нельзя считать случайным совпадением.
Видимо, идеологи культурной революции сочли, что осознание своей
исторической связанности с русским народом у национальных меньшинств достигло
достаточного уровня, достигнут и высокий уровень владения русским языком, прочно
ставшим языком межнационального общения. Все это, очевидно, уже
гарантировало осознание представителями национальных меньшинств новой, не
великодержавной роли русского языка. Соответственно, настала пора выявления
недостатков латинского алфавита и массового перехода (или возврата) на
русскую графику.
Очевидно, что метания с одной графики на другую сыграли
отрицательную роль в процессе становления осетинского литературного языка. По мнению
В.И. Абаева, «люди, овладевшие грамотой на одном алфавите, при переходе на
другой временно снова становятся неграмотными. Как ни поражают размах и
темпы культурной революции, через которую прошли...осетины..., они могли
бы быть еще выше, если бы не досадные и неоправданные шараханья из
стороны в сторону в области графики» [Абаев 1969: 71]. При этом он выступал за
сохранение латинизированного осетинского алфавита, полагая, что, после
незначительного усовершенствования, он наилучшим образом соответствует
осетинской речи [Фонд «Лингвистика», № 126, л. 12]. Тем не менее, возврат на
русскую графику состоялся, вызвав очередное торможение процесса
нормирования осетинского литературного языка, и многие вопросы осетинской
письменной нормы до сих пор, на наш взгляд, не нашли своего правильного
решения, а некоторые принципиальные положения требуют адекватного
осмысления и интерпретации.
В частности, мы хотели бы остановиться на истории выбора
орфоэпической нормы для письменной формы осетинского литературного языка.
Как известно, орфоэпической нормы диалекта не существует,
реализуется она в формах конкретных говоров. Напомним, что в иронском диалекте,
положенном в основу литературного осетинского языка, выделяются следующие
говоры: алагирский цокающий, куртатинский сокающий, двальский сокающий,
двальский шокающий, рокский цокающий, ксанский цокающий, уаллагкомский
дигороиронский смешанный, ванельский переходный и гудисский переходный.
Орфоэпической нормой литературного языка изначально был избран
цокающий тип речи, наиболее активно к этому времени задействованный в
осетинской литературе, в частности в произведениях К. Хетагурова.
При этом, по утверждению Д.Г. Бекоева, К. Хетагуров языком своих
произведений избрал не родной сокающий, а цокающий говор, поскольку он более
близок большинству осетин, в том числе и дигорцам, основные переводы
духовных текстов сделаны на нем, по нему же записаны материалы А.М. Шёгрена
124

и В.Ф. Миллера. Вслед за К. Хетагуровым эту норму стали использовать и
другие писатели [Бекоев 1985: 15]. Н.Х. Кулаев также отмечает, что из наречий
иронского диалекта в основу литературного языка К.Л. Хетагуровым было
положен цокающий говор, на котором говорят жители Алагирского, Куртатинского,
Даргавского, Кобанского, Дарьялского и Трусовского ущелий [Кулаев 1956:206].
Приведенные высказывания отражают всю противоречивость
существующих представлений об истории формирования орфоэпической и графической
норм осетинского литературного языка и их содержании. Мы сталкиваемся здесь
с целым рядом положений, противоречащих как друг другу, так и мнениям
других исследователей. Во-первых, алагирский и куртатинский говоры в
классификации Д.Г. Бекоева отнесены к разным наречиям: первый - к цокающим, второй
- к сокающим, а у Н.Х Кулаева оба говора характеризуются как цокающие. При
определении родного говора К. Хетагурова, очевидно, что, с одной стороны, он
не мог быть шокающим, о чем свидетельствует и его собственное замечание о
том, что «...жители некоторых сел, корчащие из себя аристократов, режут ухо
неуместными жи ш» [Хетагуров 1957, III: 140]. Вряд ли бы родной говор «резал
ухо». Значит, действительно, родной говор К. Хетагурова, уроженца с. Нар, мог
быть сокающего типа. В свое время К. Хетагуров отмечал, что «коренные
жители Нарской котловины говорят вместо цоемоен - соемоен, вместо дзурын -
зурын» [Хетагуров 1961, V: 235]. Но тогда непонятно, на чем основано
утверждение А.А. Тибилова, что родным говором К. Хетагурова, выросшего в семье
выходцев из Нарской котловины, не был и сокающий. «Мы выбрали для
литературного языка тот цокающий язык, на котором говорили и писали Коста
Хетагуров и Цомак Гадиев...» [Тибилов 1964: 98]. Мы вновь утверждаем, что
объяснить это может только диахронический ракурс, который дает основание
полагать, что картина осетинских говоров в течение Х1Х-ХХ в.в. претерпела очень
значительные изменения, и однажды установленный принцип разделения их на
цокающие, сокающие и шокающие может быть некорректным для периодов,
предшествующих и следующих за этой статической фазой. Более того,
представляется, что в процессе трансформации осетинских говоров в течение
рассматриваемого периода вообще не было статических фаз. В этом убеждает
замечание В.Ф. Миллера о том, что«... у нарцевдзм ц нередко переходят в з и с.
Так старик Таймураз Хетагуров произносил: заг, вместо дзаг, з/, вместо дзу,
узам, вм. удзаш, саус и даже шауш - ты идешь {вм. цаус) [Миллер ОЭ, 224].
Таким образом, В.Ф. Миллер подтверждает наблюдение К. Хетагурова, но
указывает на динамику перехода от цоканья к соканью и даже шоканью.
В XX в. этот процесс принял широкий размах, и в последние годы устный
сокающе-зокающий узус постепенно вытеснил цокающе-дзокающий тип речи
даже в исконных регионах его распространения. Сегодня состояние нормиро-
ванности осетинской орфоэпии и графики можно охарактеризовать следующим
образом: в результате попытки установить коррелирующие произносительную
и письменную нормы для осетинского литературного языка на основе цокаю-
125

ще-дзокающего говора (который, возможно, в период творчества К. Хетагурова,
в конце XIX в., действительно, был наиболее распространенным, но с течением
времени вытеснен другими наречиями), осетинский народ получил проблему,
которая заключается в весьма значительных расхождениях между устной и
письменной цокающими (ориентированными на язык К.Хетагурова) нормами и ныне
преобладающим сокающим и шокающим узусом большинства носителей иронс-
кого диалекта.
Этот разрыв между нормой и узусом достаточно очевиден, и в свое время
Н.Кулаез, Т.Козырева и АЛокаев уже предлагали пересмотреть орфоэпические
и графические нормы осетинского литературного языка в пользу ставшей более
распространенной практики, но не были поддержаны большинством
осетинских языковедов. Обосновывалось это тем, что предполагаемая замена
написания сиз буквами ш и ж не могла полностью решить проблему, поскольку
возникала возможность отождествления звуков осетинской речи, выражаемых
этими буквами, с русскими звуками [ш] и [ж], фонологически не совпадающими с
ними полностью. Это действительно так, но ведь и в западноевропейских и
многих других языках буквы латинского алфавита не имеют одинаковых
фонетических параметров, что не мешает каждому из использующих его народов
установить свое фонологическое содержание для каждой буквы. Можно
возразить, что и в осетинском языке для каждой буквы кириллицы установлены свои
дифференциальные признаки и, соответственно, русская графика должна
восприниматься не как русский алфавит, а как некая виртуальная знаковая
система, получившая в осетинском языке национально-специфическую
актуализацию. Это было бы правильно, если игнорировать конкретно-исторические
условия использования этой системы. Можно было бы, действительно, писать «с», а
читать [ш] или даже [к] или еще каким-нибудь другим образом, установленным
и закрепленным нормой и практикой, если бы одновременно в осетинском
социуме не функционировал русский язык. Параллельное взаимодействующее
существование двух знаковых систем без интерференции невозможно, тем
более, при той степени формального сходства, которое характерно для
осетинской и русской график. Семилетнему ребенку трудно понять, почему на уроке
русского языка букву «з» надо читать как [з], а на уроке осетинского его надо
произносить как звук, больше похожий на [ж]. Впрочем, такие же проблемы
ощущают и взрослые носители языка. Еще большие сложности возникают в
письменной практике, когда срабатывают более развитые у подавляющего
числа осетин навыки использования русского языкового кода, и осетинские тексты
начинают изобиловать ошибками интерферентного характера.
Разрыв между преобладающе сокающим произносительным узусом и
литературной цокающей нормой, с одной стороны, а, с другой стороны, с
графической цокающей литературной нормой создает серьезные проблемы в
нормировании литературного языка. Ведь установленная литературная норма,
предполагающая произношение букв ц и дз как аффрикат и букв с и з как свистящих
126

звуков, никем до сих пор не отменена. Однако в реальности первые
произносятся со смещением в сторону [с] и [з], а вторые - как шипящие. Следует или
настаивать на соблюдении нормы, или изменить ее, адаптируя к узусу. Что же
касается интерференции осетинских и русских звуков, которые в последнем
случае будут выражаться одинаковыми буквами, то, во-первых, легче
объяснить разницу между осетинским звуком [ш] и русским [ш], чем заставлять
русскую букву «с» произносить как [ш]. Во-вторых, надо отдавать себе отчет в том,
что сохранение различного буквенного выражения схожих осетинских и русских
фонем не мешает планомерной ассимиляции первых вторыми, и тот легкий
русский акцент, который слышится в осетинской речи, особенно молодого
поколения, является результатом этого процесса: массовый абсолютный билингвизм
невозможен и если у человека нет акцента в одном языке, то он бывает в
другом, даже если это язык его национальности.
Существует и другой вариант решения рассматриваемого здесь вопроса,
который мог бы решить все указанные проблемы, правда, породив другие - это
возврат к однажды уже использовавшейся латинской графике, применение
которой сняло бы возможность любых русских фонетических интерференции.
Так или иначе, реформа осетинской графики представляется
необходимой. Очевидно, что любая реформа сложившихся норм создает известные
социальные и психологические трудности, но если между орфографической
нормой и потребностями практики возник конфликт, то чем дольше эта система
сохраняется в неприкосновенности, тем острее становится конфликт, и тем
труднее он разрешим.
Задача осетинских языковедов - решить конфликт между устной и
письменной нормами, с одной стороны, и узусом, с другой, как можно раньше
привести первое в соответствие со вторым, снять преграду на пути нормирования
осетинского литературного языка, повысить эффективность его преподавания
и изучения. Следует отметить, что задача эта осознавалась и в самом начале
работы над созданием литературного языка. Еще в 1936 годуААТибилов
высказывал убежденность, что «при окончательной разработке осетинского
правописания необходимо учесть те изменения, которые произошли в осетинском
языке. Орфография должна строиться с учетом действительных фактов живого
развивающегося языка» [Тибилов 1936:220]. На изменяющийся характер норм
орфоэпии и необходимость коррекции письма указывал и В.И. Абаев,
сопоставляя осетинскую звучащую речь, зафиксированную А.М. Шёгреном и И. Ялгу-
зидзе с практикой середины XX века: «Столетие с четвертью - небольшой срок
в истории языка, но мы видим, что за этот промежуток времени джавское
наречие подверглось в своей фонетике весьма существенным изменениям. Если
при Ялгузидзе и Розене оно было чокающим, то теперь его придется
охарактеризовать как шокающее» [Абаев 1949:497].
Реформа могла бы быть проведена после выработки новых норм письма,
сопровождающейся переподготовкой учителей и изданием учебников, посред-
127

ством их введения в систему школьного образования. Параллельно должна
проходить планомерная переподготовка всех работников, деятельность которых так
или иначе связана с осетинским языком - сотрудников типографий и издательств,
средств массовой информации, преподавателей и т.д. Основную часть
населения реформа в,организационном и финансовом плане не затронет, поскольку
те слои населения, которые практически используют существующую норму,
достаточно быстро самостоятельно освоят новый код, поскольку он как раз и
будет соответствовать их произносительному узусу. Другую же часть населения,
которая не читает сейчас осетинские тексты, реформа тем более не затронет,
поскольку изменение нормы письма вряд ли повысит их интерес к текстам на
родном языке.
Очевидно, что определенные проблемы входе реализации реформы
возникнут, но чем раньше начнется эта работа, тем больше шансов на то, что
конфликт между произносительной нормой и графической формой не примет
необратимый характер.
Характеризуя степень нормированности орфографического уровня
осетинского языка, ограничимся ссылкой на мнение В.И.Абаева, который
отмечал, что «орфографические нормы осетинского литературного языка пока не
вполне определились» [Абаев 1970:8], и добавим, что особого прогресса в этом
направлении, особенно в плане распространения и закрепления
орфографических норм, не достигнуто до сих пор.
Морфологический уровень осетинского языка выгодно отличается от
других степенью нормированности благодаря тому, что именно этому разделу
были традиционно посвящены многочисленные исследования в течение почти
полутора столетий, результаты которых в 1963 г. были сведены в «Грамматику
осетинского языка» под редакцией Г.С.Ахвледиани. Менее четкими являются
нормы синтаксиса, представленные во втором томе этой Грамматики,
вышедшем в 1969 г. Неслучайно в его предисловии отмечается, что «отдельные
вопросы синтаксиса осетинского языка изучены пока совершенно недостаточно»
[Грамматика осетинского языка 1969:5]. Таким образом, проблема
грамматического строя осетинского литературного языка состоит не в разработке норм,
а в их распространении, закреплении и соблюдении.
Лексико-терминологический уровень осетинского языка в
настоящее время трудно признать достаточно разработанным, несмотря на наличие
выдающегося труда В.И. Абаева, его «Историко-этимологического словаря
осетинского языка», ряда русско-осетинских и осетинско-русских словарей, а
также отраслевых терминологических словарей. Осетинский литературный язык
не может считаться достаточно нормированным в лексическом отношении до
тех пор, пока в распоряжении его носителей не будет толкового словаря, в
котором была бы кодифицирована осетинская лексика по функциональным
стилями языковым уровням. И хотя необходимость создания такого словаря
осознавалась на протяжении всего XX века, и предпринимались определенные шаги
128

в этом направлении [Фонд «Лингвистика», оп. 1, д. 150], в настоящее время для
говорящих на осетинском языке нет узаконенного кодифицированного эталона
лексики. Использование в качестве эрзаца для такого тезауруса
наличествующих двуязычных словарей невозможно, поскольку их правильнее назвать ирон-
ско-русскими и русско-иронскими словарями, в то время как тезис о том, что «в
принципе ни один диалект, поднятый до уровня литературного языка, не может
ограничиться лишь своими собственными средствами в деле выполнения
функций общенационального литературного языка» [Журавлев 1982:219], что
единый осетинский литературный язык может состояться только после того, как
впитает в себя все лучшее и необходимое из дигорского диалекта, до сих пор
не реализован. Как известно, дигорский диалект содержит около 2500 слов,
которых нет в иронском. И хотя отдельные случаи их перехода в иронский
диалект зафиксированы в течение XX в., незначительность их числа говорит в пользу
предположения о том, что этот процесс следует рассматривать скорее как
следствие более тесного взаимовлияния разных частей осетинского народа в новых
территориальных и социально-экономических условиях.
Нормирование лексики осетинского языка предполагает, что по мере
трансформации в сторону общенародного, общенационального литературного
языка опорный диалект должен утрачивать специфические черты базового
диалекта и приобретать наддиалектный характер. То, что складывается спонтанно
в наддиалектном койне, нормализаторы языка должны сделать сознательно.
Сегодня же реальной грани между лексическими фондами иронского диалекта
и «литературного языка» практически не существует.
Положение дел с нормированием осетинского литературного языка
достаточно четко охарактеризовал Н.Х. Кулаев: «Добиваться единых норм в
интересах развития нашего литературного языка необходимо, прежде всего, на
орфографическом, орфоэпическом, морфологическом, лексико-терминологичес-
ком и синтаксическом уровнях. Пестрота и разнобой в этих областях лишает
литературный язык единства и монолитности. В данном случае разнообразие
отнюдь не признак богатства, а свидетельство неупорядоченности
литературного языка. Разнообразие можно считать естественным и полезным только в
сфере стиля, в сфере выразительных средств языка». [Кулаев 1977:46]. В
течение четверти века, прошедшей с этого времени, ситуация развивалась в прямо
противоположном направлении, причем как в вопросе нормирования языка, так
и его стилевом обогащении.
Как известно, еще одна специфическая черта литературного языка
состоит в богатстве его стилевых возможностей. Из всех форм существования
языка литературный язык наиболее дифференцирован в
функционально-стилевом отношении.
Введение после революции осетинского языка в новые сферы -
образование, деловая переписка в сельских, районных и некоторых областных
государственных и общественных организациях и учреждениях - привело к
расширению не только внешней функциональной стороны, но и в какой-то степени
129

определило развитие его внутренней структуры и появление зачатков
функционально-стилевой системы.
Благодаря достаточно раннему внедрению и стабильному использованию
осетинского языка в сфере массовой информации, наиболее развитым можно
признать его публицистический стиль. Результаты разработки научного стиля,
полученные в период 1920-50 г.г., были постепенно утрачены и сохраняются в
очень незначительной степени в области осетиноведения.
Ситуация с развитием стилей литературной нормы нисколько не
улучшилась более чем за 30 лет, прошедшие с того времени, когда В.И. Абаев писал:
«Для осетинского литературного языка главной сферой применения была и
остается художественная литература. ...Говорить о каком-либо глубоком разрыве
между разными литературными стилями, а также между литературным языком
и разговорной речью в Осетии и сейчас не приходится» [Абаев 1969:70].
В этот же период Н.К.Багаев также, отметив, наличие в осетинском языке
стиля художественной литературы, общественно-публицистического стиля и,
отчасти, научного, подчеркнул: «...Что касается других стилевых
разновидностей..., то нужно отметить, они в нем не развиты» [Багаев 1965:10].
Мы считаем, что постепенное, но постоянное сокращения
функционирования осетинского языка в различных социальных сферах в течение последних
40 лет не позволило создать полноценную систему функциональных стилей
литературного языка.
Возможность функционирования в ограниченном круге общественных
сфер, тем не менее, характерна для осетинского языка при отсутствии
стилистической дифференциации на уровне литературного языка. На наш взгляд, это
объясняется тем, что в осетинском языке некоторые функциональные стили все-
таки сформировались, но не в литературном языке, а в территориальных
диалектах, которые обычно и используются в различных социальных сферах.
Подобное развитие языка достаточно типично: и в немецком языке, в эпоху, когда
диалект являлся господствующей формой существования и литературный язык
не противостоял ему как особый наддиалектный тип языка, основные процессы
его развития реализовывались в диалекте. Только после обособления
литературного языка от диалекта, вытеснения диалекта из важнейших сфер общения
определяющими становятся тенденции литературной формы [Гухман 1959:193].
Решение вопроса о наличии устной формы осетинского литературного
языка вытекает из предшествующего анализа. Как известно, устная форма
литературного языка зарождается позднее письменной формы и первоначально
бытует только у той части населения, диалект и говор которого лежит в основе
данного литературного языка. Единство устной формы достигается постепенно,
более медленными темпами, чем в письменной форме литературного языка.
По мнению некоторых осетинских языковедов, «литературная норма, в связи с
развитием народного образования, телевидения, радиовещания, театра на
родном языке, начинает постепенно внедряться и в устную речь. Таким образом,
130

зарождается устная форма осетинского литературного языка» [Кулаев 1956:207].
более адекватными нам представляются другие оценки: «Если письменная форма
осетинского литературного языка имеет более или менее единые нормы, то
этого нельзя пока сказать про устную форму литературного языка»,
«устно-разговорный язык, как правило, до сих пор представлен в виде территориальных
диалектов и говоров...» [Кулаев 1956:208].
Объективный анализ приводит к выводу о том, что устной реализацией
осетинского языка является лишь диалектная речь: не может функционировать
устная литературная речь там, где не развилась даже письменная литературная
форма. Более того, сегодня сама основа осетинской литературно-нормирован-
ной устной речи - ее цокающий тип - фактически перестала существовать.
Таким образом, вследствие сокращения сфер общественного
функционирования осетинского языка, крайне низких темпов и объемов нормализатор-
ской работы над осетинским языком, современный уровень его обработаннос-
ти не позволяет говорить о его достаточной нормированности и кодифициро-
ванности. Даже идеальное народно-разговорное койне, спонтанно
сложившееся либо сформированное путем сознательной деятельности нормализаторов, и
положенное в основу литературного письменного языка, не может
ограничиться своими народно-разговорными и народно-поэтическими средствами и
требует тщательной обработки, установления, распространения и закрепления
норм.. Тем более это актуально для ситуации с осетинским языком, где надди-
алектные формы отсутствуют, и, соответственно, использование одного из
диалектов в качестве основы для литературного языка требовало еще больших
усилий для его внедрения во все языковые группировки народа.
Нет оснований утверждать, что в рамках осетинского языка существует
«литературный язык, который обычно не совпадает ни с одним из диалектов
данного языка, возвышается над диалектами, призван быть единым орудием
общения, обслуживающим всю нацию» [Аванесов 1949:10]. Нельзя считать
таковой форму осетинского языка, объявленную единым национальным
литературным языком, но мало отличающуюся от базового территориального
диалекта. Мы полагаем обоснованным заключение о том, что иронская форма
осетинской речи не смогла сконцентрировать в рамках этого диалекта все самое
ценное и универсальное из его собственных говоров и, тем более, вырваться из
своей диалектной оболочки, впитать в себя все нужное из дигорского для
выработки надциалектной формы.
Не отвечает объявленная литературной форма осетинского языка и
другим критериям: в осетинском языке не обнаруживается разновидность, которая
была бы обязательной для всех носителей осетинского языка; отсутствует
развитая стилевая дифференциация и, соответственно, универсальность; нет
единства письменной и устной форм реализации.
Территориальные диалекты, которые в период национального языка
должны составлять наиболее отсталую, архаическую, отживающую часть языка, в
131

действительности, представляют самую живую, действующую и едва ли не
единственную разновидность осетинского языка. В то время как на современном
этапе развития наций преобладающая часть представителей каждой нации в
повседневном общении пользуется обиходно-разговорным языком,
сформировавшимся на базе взаимодействия диалектов и литературного языка, в Осетии
для этих целей используются соответствующие формы территориальных
диалектов. Территориальные диалекты нельзя отменить декретом, так же как нельзя
таким же способом ввести литературный язык. Вытеснение территориальных
диалектов и внедрение литературного языка - действительно длительный
процесс, но не ожидания, а активного и целенаправленного создания,
распространения и закрепления норм.
В целом, мы считаем возможным вывод о том, что первая попытка
создания единого осетинского национального литературного языка, в силу
различных политических, социально-экономических и других причин, не была
реализована в необходимом формате, и осетинскому народу еще предстоит,
используя собственные наработки и опыт других народов, создать свой национальный
литературный язык
Видимо, права Н.Б.Мечковская, утверждая, что «в сравнении с
реформами письма или упорядочением терминологии, формирование литературного
языка - это принципиально менее управляемый процесс. В истории
литературных языков есть драматизм, и есть ирония. История показывает, что
программы сознательного воздействия на язык не бывали до конца и вполне
осуществлены» [Мечковская 1996:143].
Вывод о состоянии литературной формы осетинского языка, на наш взгляд,
однозначно решает вопрос и об осетинском просторечии и
обиходно-разговорном языке. Просторечие, понимаемое как компонент языка,
противопоставленный, с одной стороны, литературной разговорной речи, с другой -
территориальным диалектам, может существовать только рядом с литературным языком.
Сами виды просторечия - литературное и внелитературное - определены
литературной нормой. Из заключения о недостаточной нормированности в
осетинском языке литературной формы логически вытекает заключение о
невозможности выделения и просторечия. Впрочем, также как и обиходно-разговорной
формы, которая тоже противопоставлена, с одной стороны, литературной форме, а с
другой - всем иным формам существования языка, в частности, диалектной.
Таким образом, мы считаем правомочным вывод, о том, что в течение
Х1Х-ХХ вв., после появления письменной формы реализации, были заложены
основы осетинского литературного языка, но они не получили необходимого
развития, распространения и закрепления. Мы полагаем, что нет оснований
для выделения в осетинском языке таких форм как литературная и,
соответственно, обиходно-разговорная и просторечная, ввиду отсутствия, с одной
стороны', нормирования и стилистической дифференциации, а с другой - внедиа-
лектного узуса и, соответственно, психологического эталона. Основной и прак-
132

тически единственной формой существования осетинского языка являются его
диалекты, обладающие ограниченной функционально-стилевой системой и
реализующиеся в устной и письменной разновидностях в отдельных социальных
сферах. А поскольку совокупность всех форм существования образует
общенародный язык, то под общенародным осетинским языком мы предлагаем
понимать совокупность его территориальных диалектов.
Впрочем, понимание реального положения вещей, видимо,
существовало и раньше. Н.К. Кулаев в 1956 и 1977 г.г. отмечал, что диалектные различия
сохраняются в устной речи особенно долго. Диалектная речь наблюдается в
Осетии не только в быту, но иногда и в школах. Особенно это относится к
школам в районах с дигорским населением, а также в школах селений Ногир, Сун-
жа, Комгарон, Тарское и др. [Кулаев 1956:208,1977:38]. Н.К. Кулаев указывает
на использование диалектной речи в школах районов, где используются дигор-
ский диалект или юго-осетинские говоры иронского диалекта. На самом деле,
заключение об использовании вместо литературной диалектной формы было и
остается правомочным в любом другом населенном пункте Северной Осетии,
но там расхождения между местными говорами и литературной нормой не
ощущаются, поскольку эти говоры фактически и принимаются за
литературную норму.
Т.З.Марзоева-Козырева достаточно осторожно указывает на реальное
состояние языка: «В процессе своего развития литературный язык имеет
тенденцию к тому, чтобы стать единственной формой национального языка, но так
как диалектная речь в некоторых частях Осетии обладает еще значительной
стойкостью, то тенденция эта находится пока в стадии своего развития [Марзоева-
Козырева1970:4].
Более того, по ее мнению, хотя географическая конфигурация
осетинской территории и вся общественная и политическая жизнь народа,
установившаяся после татаро-монгольского нашествия должны были, казалось, скорее
способствовать диалектному делению, однако осетинский язык в дописьмен-
ную эпоху (до 1798 года) имел даже более однообразный характер, чем в
настоящее время.
Впрочем, ничего обескураживающего и необычного в этих тенденциях
мы не обнаруживаем. Как известно, и в Западной Европе наблюдается два
основных типа развития национального языка в связи с общими условиями
экономического и политического развития национальных государств в эпоху
капитализма [Жирмунский 1936]. К первому типу относятся, в частности, Англия и
Франция, где раннее упрочение государства привело к ранней унификации
национального языка. Второй тип представляют Италия и Германия, где только в
Х!\/-Х\/1 вв. и Ш-Ш\ вв. соответственно начался процесс языковой интеграции,
но вплоть до наших дней (особенно в Италии) отмечается значительная
диалектная раздробленность в разговорном языке, продолжает издаваться литература
на диалектах [ЗоЬгего 1993].
133

Более того, как показывает анализ языковых ситуаций в разных странах
мира, в настоящее время тезис об «отмирании» диалектов представляется
менее категоричным. Так, в ФРГ, с одной стороны, наблюдается отчетливая
тенденция среди все более широких слоев населения к овладению литературным
языком, но, с другой стороны, идет и обратное движение: среди образованной
части носителей языка вновь возникает интерес к диалеюу, который начинает
рассматриваться как одно из средств самосознания личности, символ его
принадлежности к определенной территориальной общности, поддерживающей
связь с национальными традициями [Нарумов, Крючкова 1991].
Итак, наше заключение о реальной ситуации с литературной формой в
осетинском языке дает возможность интерпретировать наше понимание
состояния осетинского национального языка.
2.5. Язык осетинской нации
Как известно, высший этап в развитии функциональных систем
связывают с образованием национального языка.
По мнению Т.З.Козыревой, «национальный осетинский язык начал
оформляться еще в досоветский период на базе творчества Коста Хетагурова, Сека
Гадиева, Елбиздико Бритаева, Блашка Гуржибекова, Созыра Баграева, а также
на базе богатого народного творчества: нартского эпоса, народных сказок,
преданий и т.п.» [Козырева 1977:58].
Здесь следует внести некоторые уточнения.
Что обычно понимается в осетиноведении под термином «осетинский
национальный язык»? Возможны две трактовки. Это или «язык осетинской
нации» или, более широко, «язык осетинского народа». В приведенной цитате речь
не может идти о втором значении, поскольку очевидно, что возникновение
языка осетинского народа произошло намного раньше, он существует с тех пор,
как возник сам осетинский этнос. Если же речь идет о первом значении
термина, то есть о «языке осетинской нации», то в первую очередь речь должна идти
об осетинском литературном языке. Ведь, собственно говоря, понятие
«высшего этапа развития языка» определяется не всем национальным языком, а,
главным образом, одной его разновидностью - национальным литературным языком.
На наш взгляд, здесь проявляется существующее в осетинском
языкознании смешение понятий «литературный язык» и «язык художественной
литературы». Язык художественной литературы не тождественен литературному
языку. С одной стороны, содержание понятия «литературный язык» шире,
поскольку, помимо языка художественной литературы, оно может включать в себя
целый ряд других языковых стилей, как письменных, так и устных. С другой
стороны, понятие «литературный язык» эже, чем понятие «художественная
литература», так как в последней используются все пласты общенародного языка
[Гухман1955:12].
134

Можно согласиться с тем, что зачатки нормирования осетинского языка
(причем на базе обоих диалектов) начали оформляться в дореволюционный,
период, в эпоху зарождения осетинской нации. Этот период можно также
считать началом оформления осетинского национального языка, поскольку,
действительно, в произведениях первых осетинских авторов закладывались
определенные ростки не только художественного стиля, но и собственно
литературного языка. Однако, в свете изложенных выше событий в последующей
«функциональной истории» осетинского языка, очевидно, что естественный ход
развития осетинского литературного, а следовательно и национального, языка не
получил соответствующего продолжения.
Мы считаем, что современное состояние осетинского языка не
соответствует формационному статусу осетинского народа. Если исходить из
трактовки терминов «нация» и «народность» как исторических общностей людей,
объединенных единым языком, территорией, экономикой, культурой и т.д., и
различающихся только уровнем развития указанных элементов, то состояние
осетинского языка (в первую очередь, неразвитость литературной формы) как бы
указывает на большее соответствие уровня развития осетинского этноса стадии
«народности», но не «нации». Однако это окажется совершенно ошибочным
выводом, если вывести анализ за пределы состояния осетинского языка и
рассмотреть языковую ситуацию в Осетии в целом. Совершенно очевидно, что
недостающие у осетинского языка функции для осетин восполняет русский язык.
Осетинская нация существует, но языковая общность национального уровня
достигается не родным языком, а функциональным взаимодействием
осетинского и русского языков. Именно вследствие этого взаимодействия и не смог
сложиться полноценный осетинский национальный язык, т.е. в силу
исторических причин (в первую очередь из-за конкурирующего влияния русского языка)
он не смог получить достаточного функционального и, соответственно, внутри-
структурного развития, в первую очередь, в рамках литературной формы.
Мы предполагаем именовать то нестандартное состояние осетинского
языка, которое создано разрывом между уровнями развития осетинской нации
и осетинского языка, нейтральным термином «язык осетинского этноса (народа)».
Поскольку определение статуса языка осетинского этноса как
национального языка не представляется возможным, правильнее было бы
ориентироваться при определении реального состояния осетинского языка на понятие
диалектная диглоссия.
До сих пор в некоторых работах можно встретить неточности в
терминологическом разграничении понятий «билингвизм» и «диглоссия», когда они оба
передаются русским словом «двуязычие».
С одной стороны, разницу между билингвизмом и диглоссией
предлагается понимать как различия между ситуациями, в которых а) говорящий
употребляет те языки, которые он знает, для всех целей и 2) различные языки
выполняют разные функции, которые полностью не дублируются [\Л/ех1ег 1971].
135

Т.е. под обоими терминами понимается взаимодействие в определенной
языковой ситуации различных языков. Характер функционального распределения двух
языков при таком понимании диглоссии существенно отличается от структуры
функциональной дистрибуции языков при билингвизме, где допускается
сосуществование пересекающихся сфер употребления. Именно очень жестким фун:
кциональным распределением языков подобная диглоссия отличается от
ситуации параллельного билингвизма.
В других случаях в качестве критерия разграничения этих понятий
предлагаются толкования билингвизма «в более узком смысле» (собственно
билингвизм) и «в более широком смысле», предполагающем функциональное
взаимодействие двух форм одного и того же языка. В этом случае диглоссия
определяется как «сосуществование двух разновидностей одного и того же языка..,
в пределах одного и того же коллектива, использующего эти языки в
соответствующих коммуникативных сферах, в зависимости от социальной ситуации и
других параметров коммуникативного акта» [Швейцер 1977:117].
Именно в этом значении термин «диглоссия» впервые употребил
французский востоковед В. Марсэ в статье «Арабская диглоссия» [Магза13 1930],
применив к феномену функционального распределения двух форм арабского
языка - литературной и разговорной.
Ч.Фергюсон определил диглоссию как относительно стабильную
языковую ситуацию, в которой к первичным диалектам (могущим включать
нормированный или ненормированный региональные варианты языка) существует
вышестоящий вторичный, существенно отклоняющийся от него вариант (часто
грамматически более сложный), являющийся либо орудием значительной и
общепризнанной части письменной литературы, либо средством общения в
другой речевой ситуации. Этому варианту обучают преимущественно путем
официального образования; он употребляется для большинства письменных и
официальных разговорных целей, однако никаким из слоев общества не
используется для обычного разговора. Таким образом, при диглоссии в одном
коллективе «сосуществуют две разновидности одного и того же языка, каждая из
которых выполняет свою определенную роль» [Регдизоп 1964:435].
Однако мы полагаем, что следует выделять различные типы диглоссии в
зависимости от уровня развития языка.
Вышеприведенные определения диглоссии больше соответствует
национальному периоду состояния языка, который предполагает возникновение
социальной стратификации: место высшего страта занимает литературный
национальный язык в письменной и устной формах, а ниже располагаются диалекты
и говоры. При этом различаются два варианта иерархии: 1) национальный
литературный язык - диалекты - говоры (Испания), 2) национальный язык -
говоры (Франция). Подобные стратификации имеют скорее научно-описательные
136

различия, поскольку объединение говоров в диалекты является лишь приемом
научной классификации, а не реального повышения в языковом статусе.
В отличие от этого понимания диглоссии, которое противопоставляет
различные гетерогенные разновидности одного языка, что в принципе является
нормой для современного национального языка, существует и другое, более
соответствующее диалектному состоянию языка.
Для диалектного состояния высший страт представлен ведущим
диалектом, на основе которого формируется общенародный или общенациональный
язык, затем идут диалекты, развивавшиеся в свое время параллельно с
базовым диалектом и часто соперничавшие с ним, а еще ниже - говоры. Признаком
высшего страта является свойство наддиалектности ведущего диалекта и
наличие письменной литературной формы, средний страт характеризуется
наличием бесписьменного фольклора, а низший страт, представленный говорами -
ограниченностью территории, социальных и функциональных параметров по
сравнению с другими стратами.
Однако во многих случаях, в том числе и в современном осетинском
языке, диалектное состояние может иметь другие параметры, к которым, на наш
взгляд, более применима трактовка, в соответствии с которой «под диалектной
диглоссией надо понимать сосуществование ряда диалектов (от двух до
нескольких десятков), каждый из которых обслуживает на определенной территории
лишь часть этноса и не обладает достаточным престижем, чтобы стать наддиа-
лектной формой общения (койне)» [Нерознак 1994:25].
Мы полагаем обоснованным квалифицировать состояние осетинского
языка как диалектную диглоссию, основанную на принципе территориального
распределения функций диалектов, и подтвердить обоснованность вывода В.П.
Нерознака о том, что «структура языковой ситуации, в которой конкурируют
диалекты на пути к литературной норме (выделено нами - Т.К.),
характерна не только для языков малочисленных народов, но и для ряда титульных
языков (карельский, марийский, мордовский, в известной степени осетинский: ирон-
ский и дигорский диалекты» [Нерознак 1994:25].
Как известно, марийский и мордовский языки уже закрепили диалектную
диглоссию, трансформировав ее в литературно нормированное двуязычие у
одного этноса. Достаточно активно в этом же направлении продвигаются и
карелы, особенно последние десять лет.
Для осетинского языка диалектная проблема остается актуальной.
2.6. Выводы по II главе
Итак, на основании проведенного исследования, мы полагаем
правомочными следующие выводы:
1. Вопрос о разграничении говоров и диалектов осетинского языка нельзя
считать решенным ввиду существенного изменения реальной картины
дислокации различных типов говоров и количества их носителей, смещения акцентов
137

произносительного узуса. Неопределенным до конца остается статус двальско-
го / кударо-джавского наречия. Весьма слабо изучены дигорские говоры.
2. Исторические условия жизни осетинского народа не позволили
развиться процессу естественного формирования общенародной формы языка -
наддиалектного койне.
3. Процесс создания единого национального литературного языка,
начавшийся в период становления осетинской нации, не получил
соответствующего развития, распространения и закрепления, что привело к весьма слабой
степени нормированности различных уровней осетинского языка. Объективные
параметры осетинского языка не позволяют обнаружить в нем форму единого
национального литературного языка.
Первая попытка создания единого осетинского национального
литературного языка, в целом, не была реализована в необходимом объеме, и
осетинскому народу еще предстоит, используя собственные наработки и опыт других
народов, создать национальный литературный язык.
4. Современное состояние осетинского языка не соответствует формаци-
онному уровню осетинского народа. Осетинская нация существует, но языковое
единство национального уровня достигается не за счет родного языка, а
функциональным взаимодействием русского и осетинского языков.
5. Реальное состояние осетинского языка может быть охарактеризовано
как состояние диалектной диглоссии, основанное на принципе
территориального распределения функций диалектов осетинского языка.
6. Под общенародным осетинским языком в настоящее время было бы
правильно понимать совокупность его территориальных диалектов.
7. Нестандартное состояние осетинского языка, обусловленное
разрывом между уровнями развития осетинской нации и осетинского языка,
целесообразнее именовать не «осетинским национальным языком», а «языком
осетинского народа (этноса)».
Вывод о незавершенности построения национального осетинского
литературного языка и реальном диалектном состоянии осетинского языка ставит
перед осетинским народом целый ряд крупномасштабных задач, решение
которых должно проходить в рамках продуманной современной концепции
языковой политики, учитывающей реальную языковую ситуацию в Северной Осетии и
достижения мировой практики языкового планирования.
138

ГЛАВА Ш.
ТЕНДЕНЦИИ ЭТНОЯЗЫКОВЫХ ПРОЦЕССОВ СОВРЕМЕННОСТИ
КАК КОНТЕКСТ ЯЗЫКОВОГО ПЛАНИРОВАНИЯ
Выводы, к которым мы пришли в результате изучения состояния
осетинского языка и определения типологических параметров языковой ситуации в
Северной Осетии, в частности, заключение о прогрессирующей языковой
ассимиляции осетинского населения, возможности смены национального языка
осетинского народа русским языком, представляются весьма важными для
адекватной оценки направлений развития осетинского этноса и возможных
последствий реализации существующих тенденций.
Прежде всего, необходимо понять корни актуальной языковой ситуации,
а именно причины, определившие вектор развития осетинско-русского
двуязычия и обусловившие современную функциональную дистрибуцию осетинского
и русского языков в Северной Осетии.
3.1. Исторические предпосылки актуальной языковой ситуации
в Северной Осетии
Очевидно, что объяснение этим фактам следует искать, прежде всего, в
национальной и, в частности, языковой политике, проводившейся в царской
России и в советском государстве.
Дореволюционный этап можно охарактеризовать как период откровенной
ассимиляторской политики царского режима. По мнению М.В.Дьячкова, в
«дореволюционный период на Северном Кавказе преимущественно шла языковая
и этническая ассимиляция образованной части местных этносов (переход на
русский язык, ослабление восприятия местных обычаев), а не интеграция в
общероссийский полиэтнический социум» [Дьячков 1995а: 90]. При этом на
Кавказе именно осетины стали ее основной целью, поскольку ключевое
географическое расположение Осетии в военно-политическом смысле требовало
обеспечения максимальной стабильности русско-осетинских отношений. Тем более,
что и общность религии снимала важнейший контр-ассимиляционный барьер.
Языковая политика советского периода в Северной Осетии ничем не
отличалась от стандартных унифицированных схем, реализовывавшихся в
различных национальных регионах страны и построенных на основополагающих
концепциях большевизма по национальному вопросу, сформулированных еще
до революции. В работах В.И. Ленина четко определяются национальные
перспективы будущего социалистического государства. «Не разграничивать нации
наше дело, а сплачивать рабочих всех наций. Не «национальная культура»
написана на нашем знамени, интернациональная (международная), сливающая все
нации в высшем социалистическом единстве...» [Ленин XXIV: 237]. Такова
стратегическая линия. «Она направлена на достижение коммунистического единства
139

всего человечества. Социализму предстоит целиком интернационализировать
всю хозяйственную, политическую и духовную жизнь народов» [Ленин XXIII: 318].
При этом, по мнению идеологов, это означало, что, во-первых, неизбежны
какие-то этапы превращения национального в интернациональное, во-вторых,
интернационализация национального в течение длительного времени будет
представлять собой закономерный процесс, причем глубина и масштабы
превращения национального в интернациональное будут неуклонно возрастать.
В-третьих, интернационализация национального полностью завершится еще при
социализме [Куличенко 1978]. В подходах к решению этого вопроса прослеживается
четкая установка на реализацию в конкретном, национальном направлении
глобальной, стратегической задачи - ускоренного, нарушающего все законы
развития не только общества, но и природы, уничтожения национальных,
религиозных, языковых, социальных и других различий для построения всемирного
коммунистического общества.
При этом активное вмешательство в естественный ход развития событий,
волюнтаристское решение задачи будущего осуществлялось при абсолютном
непонимании того, как достичь поставленной теоретической (одновременно
романтической и утопической) цели. «Практика пока еще не дает ответа на
вопрос о том, каким путем и в каком направлении впоследствии национальное,
ставшее фактически интернациональным, затем, после победы коммунизма во
всем мире и достижения им зрелой ступени, перерастет - в процессе
отмирания национальных различий - в общечеловеческое» [Куличенко 1978:11]. Трудно
сейчас понять, откуда черпалась такая уверенность в том, что столбовая дорога
человечества ведет к унификации, и если даже допускать такой исход, то как
это сочетать с сохранением национальной специфики? Достойную оценку
подобным теориям, как бы предвидя исторические превратности судьбы своего
народа, дал в свое время А.А. Потебня: «Если бы объединение человечества по
языку и вообще по народности было возможно, оно было бы гибельно для
общечеловеческой мысли, как замена многих чувств одним, хотя бы это одно было
не осязанием, а зрением. Для существования человека нужны другие люди, для
народности - другие народности» [Потебня 1976: 229]. Добавим, для
существования и развития одного языка, несомненно, нужны другие языки.
Однако в тактическом плане действия были более грамотными. Это
видно из анализа некоторых программных работ В.И.Ленина по национальному
вопросу. С одной стороны, утверждается, что «пролетарская партия стремится
к созданию возможно более крупного государства, ибо это выгодно для
трудящихся, она стремится к сближению и дальнейшему слиянию наций, но этой
цели она хочет достигнуть не насилием, а исключительно свободным, братским
союзом рабочих и трудящихся масс всех наций» [Ленин XXXI: 167]. На самом
деле, показательнее другой ленинский пассаж. «Для осуществления права на
самоопределение социал-демократы угнетающих наций должны требовать
свободы отделения наций угнетенных, так как в противном случае признание рав-
140

ноправия наций будет лишь пустым словом, лицемерием. А социал-демократы
угнетенных наций, прежде всего, должны добиваться единства и слияния
рабочих угнетенных наций с рабочими угнетающих наций... (выделено нами -Т.К.)»
[Ленин XXVII: 63-64]. На наш взгляд, эти цитаты раскрывают истинные
стратегические цели и тактику их достижения. При этом следует отдать должное
преемственности политики коммунистической партии: однажды разыгранный
сценарий многие годы успешно использовался при Советской власти - Москва дарует
национальные права, например, право выбора языка, а местная бюрократия
спешит воспользоваться этим правом, чтобыперевести все сферы
жизнедеятельности на русский язык.
Первый этап национально-языковой политики в России, и, в частности, в
Осетии можно охарактеризовать как достаточно либеральный. Однако это
вовсе не противоречит стратегической задаче, но подтверждает правильность
избранной тактики, поскольку в тот исторический момент решение задачи
непосредственного строительства унитарного государства было невозможно.
Поставить вопрос об интернационализации государства означало вызвать обвинения
в невыполнении предреволюционных лозунгов и продолжении царской
русификаторской политики. Обоснованность подобного предположения
подтверждается решением, принятым в начале 1920-х годов в отношении латинизации
графики большинства бесписьменных и младописьменных народов СССР.
Именно опасение вызвать русофобские настроения в случае перевода
существовавших письменностей или разработки новых на основе русского алфавита,
поставило руководство страны перед необходимостью проведения латинизации
графики. Дальнейшие шаги в области национально-языковой политики, на наш
взгляд, несмотря на кажущуюся национальную приоритетность, происходили
на фоне сохранения стратегической задачи, начало реализации которой
откладывалось по разным причинам. И главная из них заключалась в том, что задача
удержания власти не могла быть решена без создания сильного государства.
Основа государства - новая административная, социальная и экономическая
инфраструктура - не могла быть создана в рамках огромной страны силами
только русских кадров, основательно прореженных гражданской войной и
эмиграцией. И ставка была сделана на национальные кадры, а удовлетворение
огромных потребностей, причем в кратчайшие сроки, было возможно только на
национальных языках.
В постановлении X съезде РКП (б) в 1921г. была поставлена задача
«помочь трудовым массам невеликорусских народов догнать ушедшую вперед
центральную Россию, помочь им: а) развить и укрепить у себя советскую
государственность в формах, соответствующих национально-бытовым условиям этих
народов; б) развить и укрепить у себя действующие на родном языке суд,
администрацию, органы хозяйства, органы власти, составленные из людей местных,
знающих быт и психологию местного населения; в) развить у себя прессу,
школу, театр, клубное дело...; г) поставить и развить широкую сеть курсов и школ
141

как общеобразовательного, так и профессионально-технического характера на
родном языке...» [КПСС в резолюциях: 559].
Очевидно, что создание Союза Советских Социалистических Республик в
1922 году было очередным шагом на пути реализации стратегической задачи
по постепенному «собиранию» бывших частей Российской империи. Парадокс
государственного строительства в СССР, на наш взгляд, заключается в том, что
создание национально-государственных образований в 1920-е и 1930-е годы
как нельзя лучше содействовало унитаризации государства, поскольку
создавало для этого четкие формы и структуру, а главное возможность
государственного регулирования этнических процессов через органы
национально-государственных автономий при отсутствии у них каких-либо реальных полномочий по
самостоятельному решению национальных проблем.
Принятие Конституции 1936 года ознаменовало собой этап завершения
создания под прикрытием атрибутов федерализма унитарного и тоталитарного
режима. Создание сильного социалистического государства было завершено.
Необходимости в дальнейшей игре не было, можно было приступать к доводке
его содержания, т.е. к стиранию различного рода социальных и, в первую
очередь, национальных различий. Началось массовое уничтожение национальной
интеллигенции, преследование «мелкобуржуазных националистов» и т.д. и т.п.
В 1938 г. было принято постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР «Об
обязательном изучении русского языка в школах национальных республик и
областей», ставшее отправной точкой изменения вектора развития не только
системы образования, но и всей национальной политики: «начался полувековой
период ограничения сферы функционирования родных языков в образовании», и,
в итоге, получила распространение «языковая и этническая ассимиляция без
межэтнической интеграции» [Дьячков 1995а: 91]. Уже в 1940-х- начале 1950-х
годах разворачивается планомерная, идеологически обоснованная кампания по
массированному расширению общественных функций русского языка во всех
сферах общественной жизни. В течение 1950-х - первой половине 1960-х
годов национальные языки были выведены из сферы образования. Отметим, что
и в этой ситуации инициирующую роль сыграла, по старой отработанной схеме,
«национальная социал-демократия», т.е. местные партийные и советские
руководители. В других сферах кампания имела более затяжной характер, но и в них
к 1970-м годам положение национальных языков было, в основном, низведено
до средства бытового общения. В дальнейшем заданная тенденция
продолжала действовать и без особых дополнительных импульсов - начали работать
объективные социально-психологические и собственно-лингвистические
процессы, неуклонно вытеснявшие из общества родные языки национальных
меньшинств. Отдельные попытки национальной интеллигенции сохранить
этническую культуру вызывали резкую критику. «Представляется, что справедливый
подход к явлениям естественной ассимиляции несовместим с навязыванием
сохранения самобытности даже в том случае, если это навязывание предпри-
142

нимается с самыми лучшими гуманистическими побуждениями, стремлением к
тому, чтобы какие-то этносы или их отдельный части не исчезли с этнической
карты мира» [Вопросы совершенствования национальных процессов в СССР
1987:18].
В результате этой политики в настоящее время языковая ситуация
практически во всех национальных республиках России, в целом, соответствует
типологическим параметрам, установленным нами для Северной Осетии, и «со
всей очевидностью свидетельствует о том, что национально-русское двуязычие
фактически...оказалось очередной ступенью перехода к одноязычию» [Закиев
1991:62].
Так, социолингвистические обследования начала 1990-х годов в
Республике Калмыкия показали, что даже в районах, где сосредоточено коренное
население, около 40% не владели своим национальным языком. Причем
свободно говорили на калмыцком, в основном, люди старшего и среднего поколения,
а 95-98% детей не могли пользоваться им даже на уровне бытового общения.
Аналогичная ситуация сложилась в Бурятии, где бурятский язык
функционировал только в сфере национальной художественной литературы, искусства, средств
массовой информации и все больше превращался в бытовой язык, в то время
как русский стал языком внугриэтнического общения [Дырхеева 1992]. В
Башкортостане продолжает расти доля «обрусевшего» местного населения, а
русский язык все больше доминирует даже в бытовом общении нерусских семей
[Галлямов, 1997, Сафин 1994]. По переписи 1989 г. карельский язык называли
родным 51,5 % карел, русский - 48,3 % и т.д.
Исключением является только Тува, где все население владеет родным
языком, что связано с преобладающе сельским населением, тесной связью
горожан с селом, незначительным количеством смешанных браков.
В то же время можно встретить утверждения о том, что процесс
затухания родных языков был обусловлен целым рядом не только субъективных, но и
объективных факторов. При этом подчеркивается, что национально-языковая
политика, проводившаяся в бывшем СССР, никогда не была направлена на
уничтожение национальных языков. Подобные выводы имеют мало общего с
пониманием реальных социальных и языковых процессов: необязательно оказывать
прямое давление на миноритарный язык, чтобы еще больше ослабить его,
достаточно предоставить преимущества структурно и социально более сильному
конкуренту. При этом можно по-разному относиться к тем мотивациям,
которыми руководствовались идеологи борьбы против национальной самобытности
народов, но исторический волюнтаризм в принципе не мог дать стабильных
позитивных результатов.
Так или иначе, сегодня осетинский язык находится на пути планомерного,
стабильного угасания, проявляющегося в разрушении его функциональной и
внутриструктурной систем, перед осетинским языком стоит реальная
перспектива, при сохранении существующих тенденций, полного выхода из употребле-
143

ния во всех сферах общественной жизни и, в будущем, его исчезновения.
Но если этот вывод можно считать более или менее очевидным, то целый
ряд других вопросов требует отдельного рассмотрения. Во-первых, не является
ли такой исход, действительно, лишь эпизодом в истории неизбежной
этнической и языковой унификации человечества? Каковы будут последствия
исчезновения осетинского языка, должно ли это рассматриваться как благо или зло для
осетинского народа, с одной стороны, и для человечества, с другой?
Неизбежен ли уход осетинского языка или это можно предотвратить? Если еще можно
остановить этот процесс и повернуть его вспять, что для этого нужно
предпринять, и может ли это сделать осетинский народ? И насколько он хочет этого, и
какую цену готов заплатить за возрождение родного языка? Правильная оценка
этих проблем нам представляется крайне важной для определения стратегии
языковой политики и приоритетов языкового планирования в республике.
3.2. Особенности современных этноязыковых процессов
История развития мировой языковой ситуации характеризуется
взаимодействием противоположных процессов - умиранием одних и возникновением
других языков. Значение этих языковых процессов нельзя рассматривать
изолированно, вне контекста общеэтнических процессов, основными типами
которых считаются следующие [Бромлей 1987]:
Этноэволюционные процессы - приводящие к изменению каких-то
элементов и параметров всего этноса (или отдельных частей его), но не
затрагивающие самого этнического существования, не приводящие к ломке этнической
системы.
Этнотрансформационные процессы - которые приводят к изменению
этнической принадлежности тех или иных групп людей, к исчезновению одних и
возникновению других этносов (этногенетические процессы).
Среди этнотрасформационных процессов различаются:
Этническая консолидация- процесс слияния родственных по языку и
культуре этнических единиц в одну, более крупную.
Этническая ассимиляция - процесс растворения небольших групп (или
отдельных представителей) одного народа в среде другого, проявляющийся в
полной или почти полной утрате такой группой исконных этнических свойства
столь же существенное усвоение новых.
Межэтническая интеграция - появление определенной культурной
общности (при сохранении основных этнических черт) у народов, существенно
различающихся по своим языково-культурным параметрам, в результате их
взаимодействия.
Этногенетическая миксация - процесс, в результате которого благодаря
взаимодействию нескольких не связанных родством этносов возникает новый
более крупный этнос. В отличие от этнической консолидации здесь речь идет о
взаимодействии не родственных этносов. Отличие же от этнической ассимиля-
144

ции заключается в том, что при ассимиляции возникает не новый этнос, а
исчезает один из двух контактирующих.
Очевидно, что в случае осетинско-русского этноязыкового
контактирования, с учетом незначительного влияния осетинских этнокультурных
показателей на русскую этноязыковую группу в республике и их практически нулевого
воздействия на русскую культуру в целом и отсутствия «взаимообогащения
культур», речь может идти только о перспективе этнической ассимиляции, хотя у
нас существуют большие сомнения относительно возможности «существенного
усвоения» новых этнических свойств ассимилированным народом.
Существуют разные мнения о преобладающей тенденции, основном
векторе развития мировой языковой ситуации. В отечественной социолингвистике
подходы ученых к решению этого вопроса, естественно, долгие годы были
предопределены унифицирующей концепцией по национальному вопросу,
предполагающей, что в исторической перспективе человечество неизбежно придет к
ситуации, когда все национальные языки отомрут, уступив место одному,
общечеловеческому. При этом, по мнению К.Х Ханазарова, «становление
всеобщего языка будет происходить по следующим этапам: а) всемерное развитие
национальных языков после победы социалистической революции; б)
добровольное выделение народами одного из равноправных языков в качестве
межнационального языка; в) постепенное превращение межнационального языка в
главное, основное средство общения, в «первый» родной язык всех
национальностей; г) превращение одного из наиболее совершенных межнациональных
языков, победивших в длительном «соревновании» выделяющихся зональных
межнациональных языков, в единый мировой язык» [Ханазаров 1963:225].
Все попытки подвергнуть сомнению незыблемость подобной
перспективы встречали резкий отпор. СТ. Калтахчян утверждал, что хотя «есть немало
людей, воспевающих... богатство многообразия языков, однако история умнее
любых, даже самых прекраснодушных желаний и ничего не делает без
надобности» [Калтахчян 1969:459]. Э.А. Баграмов указывал на то, что «...идейные
противники социализма, современные антикоммунисты, а также различные
«футурологи-прорицатели всячески пытаются уйти с научного, единственно
правильного пути поисков, выдвигая различные идеалистические и антиленинские
теории вечности «национального духа» и др.» [Баграмов 1966:110]. Показательны
строки из труда, посвященного «вопросам совершенствования национальных
процессов» советского периода: «Представляется, что справедливый подход к
явленияместественной ассимиляции несовместим с навязыванием сохранения
самобытности даже в том случае, если это навязывание предпринимается с
самыми лучшими гуманистическими побуждениями, стремлением к тому,
чтобы какие-то этносы или их отдельный части не исчезли с этнической карты мира»
[Вопросы совершенствования национальных процессов в СССР 1987:18].
Единодушие, царившее в советской социолингвистике, нарушалось
только расхождениями в вопросе о том, что будет положено в основу будущего об-
145

щечеловеческого языка - один из крупных национальных языков (ААРефор-
матский, К.Х. Ханазаров и др.) или искусственный язык (В.Г.Костомаров,
М.П.Ким, Э.П. Свадост и др.). Колебания между этими двумя подходами
проявляли С.Т.Калтахчян, Ю.Д.Дешериев, И.Ф.Протченко, П.М.Рогачев, МАСверд-
лин. Более осторожно высказывался В.А. Аврорин, предлагая оставить решение
этого вопроса на будущее, хотя и он разделял мнение о монолингвальности
будущего человечества.
Направление на ассимиляцию на каком-то этапе поддерживалось и
некоторыми международными организациями, и неслучайно в 1989 году
Генеральной конференцией Международной организации труда была принята
Конвенция, в преамбуле которой признается, что «изменения, имевшие место в
международном праве за период после 1957 года, а также изменения в положении
коренных народов и народов, ведущих племенной образ жизни во всех
регионах земного шара, вызывают необходимость принятия новых международных
норм по данному вопросу в целях ликвидации ориентации на ассимиляцию,
содержащейся в ранее действовавших нормах» [Конвенция о коренных народах
...1989:1].
В целом, конецXX в. ознаменовался радикальным пересмотром позиций
крупнейших международных организаций и ведущих демократических государств
в подходах к этническим процессам, на чем мы детальнее остановимся ниже.
Основания для изменения подхода к вопросу о неизбежности
ассимиляции миноритарных этносов дала сама жизнь. Даже в бывшем Советском Союзе,
где курс на целенаправленную ассимиляция национальных меньшинств был
элементом официальной национальной политики, по сравнению с первой
переписью Российской империи, в которой было отмечено 146 этносов, переписью
1926 г. зафиксированы 190 этнических единиц и 150 языков, а в 1989 - 180
народов и около 200 языков [Нерознак 1994:17].
Подобная динамика проявляется и в Западной Европе, в частности в
странах романской речи, где в последнее время отмечается интенсивное развитие
региональных языков. Речь идет о языках национальностей, сосуществующих с
господствующей в данном государстве, права которых, в том числе и языковые,
до недавнего времени сильно ограничивались или не признавались вовсе.
Например, по наблюдениям Б.П.Нарумова, «количество миноритарных языков
постоянно растет и общее число романских языков сейчас трудно однозначно
установить» [Нарумов 1993: 87-88]. В частности, статусы самостоятельных
языков получили гасконский, ранее считавшийся региональным вариантом
провансальского языка, галисийский - официальный язык испанской автономной
области Галисия, корсиканский - официальный язык автономной
французской области.
В современной Европе эта тенденция находит опору и в более широком,
включающем экономику и политику, движении к «новому федерализму». «Мы
присутствуем при фундаментальном изменении самой концепции государствен-
146

ности; заканчивается длительный период существования больших
государственных образований с сильной центральной властью, в состав которых входили как
крупные нации, так и подчиненные им сравнительно малочисленные этносы.
Параллельно установлению прозрачных границ между государствами
медленно, но неуклонно осуществляется предоставление значительной
самостоятельности (автономии) регионам, сохранившим самобытность в языке, культуре,
экономике, укладе жизни. Происходит переход от «Европы государств» к
«Европе регионов» и как бы восстанавливается на новом уровне федеративное
устройство, характерное для средневековой Европы» [Нарумов 1992: 29-30]. При
этом прослеживается устойчивая тенденция к переходу унитарных государств-
наций к федеративному устройству (Бельгия, Великобритания, Испания,
Италия). Более того, некоторые сепаратистские движения взяли на вооружение
доктрину раздела некоторых государств Европейского Союза, оставляя
незыблемыми внешние границы ЕС (Шотландская национальная партия, Лига
Севера, Фламандский блок). Обращает на себя внимание общая особенность
европейской этнической ситуации. Этническое начало как бы нарастает с запада на
восток: усиливается степень «этнизации» населения; культурно-языковое
своеобразие, привычно относимое на счет региональных особенностей, начинает
все больше способствовать появлению этнической обособленности; резко
увеличивается роль этнонационального элемента в общественной жизни и
государственно-политическом устройстве, достигая кульминации в
экс-югославском и экс-советском пространстве [Кожановский 1997:11].
Новые тенденции этноязыковых процессов уже вышли за рамки
европейского сообщества. Даже в США, особенности национального строительства в
которых представлялись классическим примером современного решения
проблем этнического взаимодействия, теория «плавильного котла», в котором
естественным образом все этническое многообразие общества должно
переплавиться в своеобразный американский суперэтнос, в последние годы все чаще
заменяется концепцией этнического «салата», предполагающей
принципиально иное развитие этнических процессов с сохранением этнического
своеобразия, самобытности всех национальных групп США. В стране, столько
сделавшей для распространения идей мультикультурализма, идет обратный процесс,
поскольку наступило понимание того, что «...мультикультурализм не
способствует развитию американской либеральной демократии, сдвигая, как
легально, так и в образе мыслей, взаимоотношения между индивидуумом и
культурой, где приоритет отдается скорее культуре, чем индивидуальному в ней» [Лит-
виненко 1999:21]. По мнению К.Янга, «национальное единство в США...
оказывается стоящим на пороге крупных преобразований с неопределенными
последствиями», а времена, когда ассимиляционный подход был в апогее своего
господства, ушли в прошлое [Янг 1994: 88-89].
Изменение принципиального подхода мирового сообщества к вопросам
сохранения и развития этнического многообразия цивилизации отражено в зна-
147

чительном количестве принятых на уровне международных организаций
правовых и концептуальных документах, таких как Всеобщая Декларация Прав
Человека 1948 г., Европейская Конвенция по защите Прав Человека и Основных
Свобод 1950 года, Международный Пакт о Гражданских и Политических Правах 1966
года, Международный Пакт об Экономических, Социальных и Культурных
Правах 1966 года, Конвенция № 1691989 года Международной организации труда,
принятая в отношении малых народов суверенных стран; Всемирная
Декларация коллективных прав народов 1990 года, Итоговая Декларация Генеральной
Ассамблеи Международной Федерации преподавателей живых языков 1991 года,
Декларация о защита этнических групп в Европе, Резолюция 47/135
Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций 1992 года (Декларация ООН
прав лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и
языковым меньшинствам), Конвенция Комитета Министров Европейского Совета
1992 года, одобряющая Европейскую хартию по региональным и малым
языкам, Декларация Саммита Европейского Совета 1993 года о национальных
меньшинствах, Декларация 1993 года Комитета по переводам и лингвистическим
правам Международного Пен-клуба, доклад 1994 года Комиссии по правам
человека Экономического и Социального Совета Организации Объединенных
Наций по проекту Декларации прав малых народов, Рамочная Конвенция о защите
национальных меньшинств 1994 года, Европейская хартия региональных или
миноритарных языков, Всемирная Декларацию Лингвистических Прав 1996 года.
Несомненно, изменению подходов к вопросу о сохранении и развитии
этнического разнообразия способствовало расширение новой
демократической и гуманистической идеологии, которая привела к установлению в
миропорядке нового права, «права на различие», права быть не такими, как другие,
право говорить на своем языке, жить в соответствии с традициями своей
культуры» [Гак 1989: 104].
Мы полагаем, что рост этнического самосознания, стремление к
реанимации этнических языков и культур в современном мире следует связывать, с
одной стороны, с этим новым мировым правовым порядком, усилением роли
различных международных неправительственных и общественных организаций,
активно отстаивающих не только права личности, но и права этносов, в первую
очередь, национальных меньшинств. С другой стороны, набирающая темпы
глобализация мировой политики, экономики, массовой культуры,
беспрецедентная монополизация английским языком не только сферы международного, но
все шире и внутринационального общения во многих странах мира, не могли не
вызвать возникновение и столь же бурное развитие движения в
противоположном направлении - к особому, специфическому,
национально-индивидуальному. Можно предполагать, что эти оппозитивные направления развития
цивилизации, имевшие места и на предыдущих этапах истории человечества, будут
набирать обороты: развитие техники (транспортных средств, информационных
технологий, средств связи и т.д.) неизбежно усилит мировые стандартизирую-
148

щие процессы, что также неизбежно вызовет активизацию их антипода -
индивидуализирующих акций, которые будут находить и уже находят воплощение, в
первую очередь, в переоценке значения этничности. Именно в настоящее
время происходит ревизия основополагающих концепций развития мировой
этноязыковой ситуации, и новые политические и экономические реалии диктуют новое
понимание роли любого этноса и любого языка в общечеловеческом прогрессе.
Правильную оценку роли этничности и этнического языка может дать и
анализ мотиваций активной борьбы за сохранение национальной
самобытности, характерной практически для всех разнонациональных стран мира, и особо
усилившейся во второй половине XX века. Этническая мобилизация становится
важным, чрезвычайно сложным и разносторонним явлением периода смены
тысячелетий. Следует отметить, что реальная ситуация в области
межнациональных отношений, существующая в мире, и, в частности, в странах Западной
Европы, оказывается намного сложнее и острее, чем это представлялось в
отечественной общественной науке советского периода. Мы полагаем, что это
объясняется тем, что, несмотря на желание подчеркнуть все недостатки
буржуазного общества, характерное для советской идеологизированной
общественной науки, именно эта проблема - рост борьбы за этническое выживание в
зарубежных странах, оказывалась невыгодной для использования в
идеологической войне, поскольку ее негативная оценка как бы ставила советских идеологов
в один ряд с официальной позицией руководства буржуазных стран, а
позитивная оценка противоречила бы собственной политике языкового и этнического
ассимиляторства. Поэтому несколько неожиданной не только для российского
обывателя, но и для исследователя оказалась реальность, открытая как в
потоке научной литературы и средств массовой информации, хлынувшем в
последнее десятилетие с Запада, так и в ходе личных наблюдений, ставших более
возможными в этот же период. Стало очевидным, что этноязыковая ситуация и
в самых цивилизованных странах характеризуется двумя процессами -
стремлением, с одной стороны, национального большинства к ассимиляции
этнических меньшинств и, с другой стороны, нарастанием активности и радикальности
требований сохранения этнической идентичности со стороны национальных
меньшинств.
Так, в Финляндии, опыт которой в области языковой политики в
отношении шведского меньшинства, считается образцовым, шведские школьники в
Хельсинки, городе, где двуязычие закреплено законодательно, не решаются в
общественных местах говорить по-шведски. Некоторые иностранцы отмечают,
что можно рассчитывать на более благоприятную реакцию, обращаясь к
жителям столицы на английском языке, а не на шведском. По мнению некоторых
представителей шведской диаспоры, они живут, постоянно ощущая
определенное давление, направленное на их языковую ассимиляцию [Шлыгина 1997:191].
Даже в тех странах, где языковая ситуация характеризуется
определенным паритетом - функциональным, статусным, количественным - взаимодей-
149

ствующих языков, прослеживается весьма ревностное отношение к попыткам,,
даже самым незначительным, ущемить права родного языка. Так, наша просьба
передать по радио объявление на французском языке на перроне фламандско-1
го города Антверпен в Бельгии, несмотря на то, что, как известно, французский,
наряду с фламандским и немецким, является государственным языком страны,*
встретила вежливый, но непреклонный отказ.
Еще более острые формы эта не всегда видимая борьба этнических групп
находит в странах, где доминирование одной этнической группы определено
значительным политико-правовым, экономическим, количественным
превосходством над другими. Так, национальное движение среди ирландцев, шотландцев
и валлийцев, начавшееся практически сразу после завоевания их территорий
англичанами, и, казалось, угасавшее, в последние годы обнаруживает
тенденции к объединению усилий этих национальных движений для совместной
борьбы за федеративное устройство Великобритании. Используются все, от
политических до террористических, формы борьбы. Создаются как общественно-
политические организации, лиги защиты национальных языков, так и «армии»,
наподобие «Ирландской республиканской армии», «Армии освобождения
Уэльса» и др. Общеизвестна активность баскского населения Испании не только в
борьбе за возрождение этнокультурного потенциала, но и в стремлении к
национальному суверенитету. Достаточно сложными в Испании остаются
взаимоотношения и в области взаимодействия кастильского и каталанского языков. Даже
во Франции, уже в течение многих лет проводящей жесткую централизаторскую
политику, вторая половина XX в. отмечена возрастанием этнокультурного
самосознания национальных меньшинств. В 1960-1970-е годы начинается
«пробуждение» Бретани, и в 1970-1980-е годы под нажимом общественности издан
ряд законов и циркуляров, расширяющих права «местных» языков, и сейчас в
Бретани бретонский язык изучается на всех уровнях, так же как национальная
культура и фольклор. В благополучной Голландии активизация национального
движения фризского меньшинства привела к тому, что в 1951 г. полиция
вынуждена была силой разгонять демонстрации населения в защиту своей
этнических прав, и, в первую очередь, национального языка. В Чехии все острее
становится моравская проблема. В целом, можно констатировать, что ни одно
из современных полиэтнических государств не избежало конфликта
центростремительных и центробежных этноязыковых процессов [Этнические процессы
в странах зарубежной Европы 1970; Этнические процессы в современном мире
1987; Этнические меньшинства в современной Европе 1997].
Именно эти конфликты, характеризующиеся в последнее время
усилением центробежных процессов, протекающих на фоне аналогичных политических
тенденций к размыванию принципа централизованности государств, особенно
в Западной Европе, и определили смену общего вектора развития языковых и
этнокультурных ситуаций в пользу возрождения и расширения социальных
функций миноритарных языков и этнических групп.
150

Тем не менее, это не исключает возможности угасания отдельных языков
и их ухода с исторической арены. Об этом свидетельствует, в частности,
пример провансальского языка. Движение за национальное возрождение
провансальцев, начатое в XIX в. и ставившее основной целью восстановление единого
письменно-литературного языка, оказалось безуспешным, поскольку попытка
распространить новый язык, основанный на одном из диалектов, на всю Окси-
ганию не удалась. Не была создана и образовательная основа, провансальский
язык не стал языком обучения даже в начальной школе. И - возможно, самое
главное - движение не получило поддержку основной части населения,
склонного к тому, чтобы дать образование своим детям на более престижном
французском языке. В данном случае, «точка возврата» была уже, вероятно,
пройдена, разрушение этнического самосознания, вследствие утраты языка и
культурного ядра, стало необратимым. Сегодня уже можно констатировать, что
«процесс национального слияния французов...пришел к своему завершению»
[Покровская 1970:100]. На завершающем этапе находится и процесс ассимиляции
фриулов в Италии и ряда других миноритарных языков Европы.
При этом причины и процесс отмирания языков в каждом конкретном
случае имеют свои особенности. По образному определению Г.В. Степанова,
«одни языки умирают как деревья - стоя, вместе со смертью общественности и
культуры. Другие, умирая, дают жизнь новым языкам, но есть и такие...,
которые умирают от склероза: в результате гибели функциональных элементов как
внешнесистемных, так и внутриструктурных» [Степанов 1976:44]. Важно понять
при каких условиях и как это происходит, чтобы этому противостоять или,
наоборот, при соответствующей объективной оценке, не пытаться остановить
слишком глубоко зашедший процесс.
Чаще всего языки умирают «от склероза», т.е. причины их угасания лежат
в функциональной сфере, в неравной конкуренции с другими, более мощными
языками. Подобный подход к причинам исчезновения языков получил в
последние годы воплощение в рамках теории «экологии языка», основы которой были
заложены в трудах С. Вурма. Она построена по аналогии с тем направлением
естествознания, где исследуется связь между экологическими условиями и
жизнедеятельностью природы и ее естественных и животных ресурсов. «Имеются
отчетливые параллели в обстоятельствах, обусловливающих уменьшение и
возможное исчезновение животного или растительного видов, и похожих
обстоятельствах в отношении языков. Исчезновения как результат насилия и
катастрофы легко сравнимы в обоих случаях, но то же можно видеть в случае
экологических изменений: животный (или растительный) вид теряет свою
жизнеспособность и возможность для выживания из-за резкого сокращения или
уменьшения среды обитания и внедрения других животных и растительных видов,
которые по некоторым важным показателям оказываются более сильными, и с
которыми вытесняемые виды не могут успешно конкурировать» [\/\/игт 1991:2].
151

Испанские социолингвисты [\/а11уегс1и 1980; Мтуо1ез 1972] ситуацию, «в,
которой две языковые системы соперничают между собой, в результате чего
происходит вытеснение одной из различных сфер языкового узуса» и ее
отмирание, называют языковым конфликтом. При этом они полагают, что
сокращение функционального диапазона языков сопровождается, а иногда и
провоцируется отношением к нему самих носителей языка. Поэтому крайне важным для
анализа языкового конфликта Ниньолес считает учет
общественно-психологического компонента, комплекса «ненависти к самому себе», или
«самоуничижения», который может объяснить характер некоторых стереотипов,
заключающихся в недооценке собственного языка. Именно чувство самоуничижения
является одним из факторов языковой субституции в валенсийском обществе.
Следующая причина, способствующая умиранию языков, вытекает из
предыдущей: небрежение к этнической культуре и языку вызывает встречное
явление - культурный и языковой нигилизм. При этом один вид
культурно-языкового нигилизма - сознательное «плановое» ограничение доминирующим этносом
сфер функционирования языков этнических меньшинств - приводит к
развитию второго типа нигилизма, проявляющегося в самоограничении этническими
меньшинствами в использовании ими своих родных языков. Носителю
миноритарного языка представляется бесперспективным делом его культивирование
из-за явной тенденции к ограничению представителями доминирующих
национальностей сфер употребления его родного языка. В итоге, изначальный
стартовый неравный объем функций у языков порождает тотальный языковой
нигилизм [Нерознак 1994: 18].
Таким образом, основными причинами исчезновения языков
признаются: целенаправленное сокращение сфер функционирования миноритарного языка
под давлением доминирующей языковой группировки и встречное стремление
постоянно возрастающей ассимилируемой части миноритарной группы к
максимальному расширению функций доминирующего языка. Именно в
полифункциональности доминирующего языка формулируется обычно языковое кредо
ассимилируемой части населения, хотя очевидно, что из нее объективно
вытекает ущемление родного языка, но эту непосредственную связь стараются не
замечать или, по крайней мере, не говорить о ней. В любом случае, если
сопоставить число представителей миноритарного этноса, ратующих за всемерную
полифункциональность доминантного языка, то оно всегда будет значительно
превосходить число приемлющих утрату родного языка. При этом далеко не
всегда это означает, что люди не понимают, что одно предполагает другое.
Скорее, они более осторожны в вынесении вслух приговора своему языку.
Но то, что они, на наш взгляд, действительно не представляют, так это
реальные последствия смены своего этнического языка. И это не удивительно,
поскольку не намного шире и научные знания об объективных последствиях
этноассимиляционных процессов. В этом мы убедились в ходе анализа
различных этнологических, этносоциологических, этнопсихологических, социолингвис-
152

тических работ, пытаясь найти ответ на вопрос, что же происходит с этносом
после утраты этнического языка. Изучение специальной литературы показало,
что сколько-нибудь глубоких исследований этой проблемы не существует. Это
объяснимо для отечественной гуманитарной науки, перед которой такой вопрос
не мог вообще стоять, поскольку оптимистический ответ на него был известен а
рпоп. Большинство ученых, исследовавших этноязыковые процессы, вообще
не выходили дальше констатации возможности языковой ассимиляции, и лишь
некоторые осмеливались туманно указывать на возможный маргинальный
характер дальнейшего существования ассимилированного этноса. «Языковое
сближение может вести и очень часто ведет к параллельно протекающим
ассимиляционным процессам, причем в классово-антагонистическом обществе они
протекают, как правило, довольно болезненно, с образованием групп, имеющих
маргинальную психологию» [Бромлей 1987:54].
3.3. Этническая ассимиляция: реализация и последствия
Установление динамики этнической ассимиляции и ее последствий, на
наш взгляд, предполагает анализ следующих вопросов:
1) возможность существования этнической культуры без этнического языка;
2) возможность сохранения этнического самосознания и единства при
утрате этнического языка и этнической культуры;
3) возможность становления полноценной социальной личности в рамках
этнической группы, утратившей элементы этнической идентичности.
Рассмотрение этих вопросов требует предварительного определения
базового понятия «этнос». В различные периоды сформировались несколько
основных концепций этноса.
Примордиалистская теория этноса, предполагающая имманентный,
природный характер этнической группировки, получила две интерпретации. В
соответствии с одной из них, социобиологической, этнос определяется как
объективная данность, изначальная характеристика человечества. Актуальность
подобного подхода сформулирована П. Ван ден Бергом, который считает, что
«потребность в коллективности более широкой, чем непосредственный круг
родственников на основе биологического происхождения продолжает
присутствовать даже в современных массовых индустриальных обществах» [Уап беп ВегдИе
1981: 35]. В отечественной науке активным сторонником этого подхода был
Л.Н.Гумилев [Гумилев 1989]. В настоящее время разрабатывается
углубляющая данное направление теория аффилиации - потребности в принадлежности
к группе. Другой, эволюционно-исторический подход в примордиализме
определяет этнос как социальное, а не биологическое сообщество с присущими
специфическими чертами (язык, культура, психологическая идентичность),
отличающими его от других групп. Основные положения эволюционно-историчес-
кого подхода к сущности этноса были сформулированы Ю.В.Бромлеем [Бром-
лей 1973, 1981, 1987].
153

Американское инструменталистское понимание определяет этнос как
общность, объединенную интересами, а этничность - как средство для
достижения групповых интересов, мобилизацию в политической борьбе [Дилигенский
1994].
Еще одно направление - коструктивизм - рассматривает нацию как
группу людей, члены которой разделяют общее название и элементы культуры, имеют
общее происхождение и историческую память, обладают чувством
солидарности. При этом все эти признаки суть «результат особых усилий, особенно
процесса нациостроительства» [Тишков 1996:17].
Различия в концептуальных подходах определили и расхождения в
дефинициях этноса. Одно из ставших классическими определений, данное Ю.В. Бром-
леем и В.И. Козловым гласит, что «этнос (в узком значении этого термина)
может быть определен как исторически сложившаяся на определенной
территории устойчивая совокупность людей, обладающих общими относительно
стабильными особенностями языка и культуры, а также сознанием своего
единства и отличия от других подобных образований (самосознанием),
фиксированным в самоназвании (этнониме)» [Бромлей, Козлов 1987:7]. В то же время сам
Ю.В. Бромлей уточняет, что «...сведение доказательств реального
существования народа к самосознанию и имени, хотя и правильно по существу, как
выражение глубоких интегративных процессов в культуре и языке, но, очевидно,
недостаточно. Территория, численность, экономика образуют комбинацию
объективных материальных факторов, помимо сферы сознания, без которых
существование народа невозможно» [Бромлей 1973:32]. Данное определение
встретило активную критику. Например, М.В. Крюков полагает, что «специфика
этноса ... не вполне адекватно отражена в наиболее часто встречающемся
определении его как исторически сложившейся на определенной территории
устойчивой межпоколенной совокупности людей, обладающих общими сравнительно
стабильными особенностями языка и культуры, а также осознанием своего
единства и отличия от других подобных образований (самосознанием),
фиксированном в самоназвании», поскольку оно, в частности,« не позволяет однозначно
разграничить этносы и касты или кастоподобные образования раннеклассового
общества» [Крюков 1986:78]. Более того, под классическое определение
этноса подходят многие другие социальные группировки. В этом видит главный
недостаток приведенного определения Е.М. Колпаков: «Следуетсказать, что
качество классического определения этноса таково, что даже советский партийно-
государственный аппарат подходит под него без особых натяжек. Исторически
сложившаяся на определенной территории устойчивая совокупность людей -
налицо. Особенности языка - разве аппаратно-канцелярский жаргон не
является «новоязом»? Особенности культуры - сферу материальной культуры лучше
не обсуждать, а ведь есть еще особые ритуалы, правила поведения и т.п.
Самосознание своей общности и единства интересов, а также.известное
противопоставление «мы» - «они» здесь посильнее, чем у многих народов. Что входит в
154

понятие «самоназвание? «Номенклатура», «лучшие люди», просто «люди»,
«настоящие коммунисты», «наши»... Кстати, аппарат обладает и таким
дополнительным признаком, как эндогамия - предпочтение браков внутри своей
группы. Получается, что этнос по определению не отличается от других видов
социальных общностей и даже от советского партийно-государственного
аппарата.... В итоге, современное понятие «этнос» в нашей этнографии оказывается
недееспособным, оно не позволяет отличать описываемое им явление
действительности от других относительно близких явлений» [Колпаков 1995:15].
В результате, сформировалось мнение о том, что вообще «ни один из
существенных признаков этноса не может быть признан специфическим,
обязательным для этнических общностей» [Машбиц, Чистов 1986:44; Чистов 1972:
79; Токарев 1964:43; Белков 1993: 60]. При этом нестабильным признается и
чаще всего используемый критерий - язык [Алексеев 1982: 44]. Многие
различные этносы могут говорить на одном языке - английском, испанском,
французском и т.д. И наоборот, существуют многоязычные этносы - люксембурж-
цы, парагвайцы и др. Еще одну разновидность составляют этносы, одна часть
которой говорит на одном языке, вторая часть - на другом языке (бретонцы,
ирландцы).
По мнению Л.Н. Гумилева, среди всех признаков, ассоциирующихся с
понятием этноса, действительно, нет ни одного твердого критерия для
определения этноса, а сама «совокупность их вообще ничего не определяет» [Гумилев
1989:49]. Признак этноса он видит в стереотипах поведения, осознании
этнического отличия, противопоставлении «мы - они»: этнос - это, по мнению Л.Н.
Гумилева, «естественно сложившийся на основе оригинального стереотипа
поведения коллектив людей, существующий как энергетическая система
(структура), противопоставляющая себя всем другим таким же коллективам, исходя из
ощущения комплиментарности» [Гумилев 1989: 481]. Таким образом, по Л.Н.
Гумилеву, этнообразующим элементом является самосознание этнической
группы. Определение Г. Де Воса также делает акцент на этом: «Этническая группа -
это самоосознаваемая группа людей», хотя он и добавляет: «которые имеют
общие парадигмы традиции, не разделяемые другими, с которыми они
контактируют. Эти парадигмы обычно включают в себя религиозные верования и
практику, язык, общее понимание течения истории, общих предков, общую
историческую родину» [Ое \/оз 1973: 9].
Другую позицию занимают в определении этносаГученые, которые
выделяют культурный компонент этнической структуры, полагая, что «этнос - это
социальная общность, которой присущи специфические культурные модели
(выделено нами - Т.К.), обусловливающие характер активности человека в мире, и
которая функционирует в соответствии с особыми закономерностями,
направленными на поддержание уникального для каждого общества соотношения
культурных моделей внутри общества в течение длительного времени, включая
периоды крупных социокультурных изменений» [Лурье 1997:41].
155

С другой стороны, многие исследователи подчеркивают необходимость
учета того, что значение отдельных показателей этноса зависит от различных
этапов его становления и развития. Так, по мнению В.П. Алексеева в
доклассовом обществе проявляются только самосознание и этническое имя без
остальных признаков: в основе самосознания первоначально лежит осознание своего
своеобразия по сравнению, в первую очередь, с соседями, затем и с другими
группами [Алексеев 1982: 37]. В то же время И.М. Дьяконов полагает, что для
дофеодальных цивилизаций самосознание народа «есть осознание общности
ценностей некоего культурного круга» [Дьяконов 1989:33]. Очевидно, что
параметры общности территории также имеют более или менее важное значение на
начальном этапе возникновения этноса. «Общность языка и общность
территории выступают... прежде всего как условия формирования этноса» [Бромлей,
Козлов 1987: 6]. Однако, выступив как условие формирования этноса,
целостность территории не является строго обязательным фактором последующего
воспроизводства этноса.
Таким образом, можно констатировать, что проблему определения
этноса, его структуры и, соответственно, роли отдельных этнических компонентов в
настоящее время нельзя считать достаточно решенной, хотя, более или менее
однозначно, элементами жизненно важными для функционирования этноса,
назовем их этносохраняющими, признаются этнический язык, этническая
культура и этническое самосознание. При этом принято считать, что этнический
язык и культура определяют, формируют этническое самосознание.
Возвращаясь к интересующим нас вопросам, мы можем их
сформулировать следующим образом: что же происходит при утрате одного из этих
компонентов структуры этноса с другими элементами и с самим этносом. Исходя из
известной нам языковой ситуации в Северной Осетии, вопрос может быть
конкретизирован: каковы последствия вероятной утраты осетинского языка для
осетинской культуры и осетинского этнического самосознания и, в целом, для
осетинского этноса? Рассмотрим функционирование каждого элемента в
отдельности.
Этнический язык чаще всего признается первым связующим элементом
этногенеза. Из-за языкового барьера и его усиления в процессе внутреннего
развития языка впервые проявляются явления не дифференциации, а
интеграции на раннем этапе первобытного общества. Каждый язык с самого начала
своего образования может рассматриваться как этнообразующий фактор
[Алексеев 1982:47]. И на последующих этапах развития этноса роль языка остается
главенствующей, язык выступает как одно их важнейших объективных свойств
этноса, а также как символ этнической принадлежности [Бромлей, Козлов 1987:
6]. М.И. Исаев, допуская возможность различных ролей признаков на разных
этапах этногенеза, настаивает, что и в национальный период именно язык
остается первостепенным признаком нации, которую она может утерять только в
самую последнюю очередь [Исаев 1983]. В.П. Нерознак также полагает, что и
156

в современных условиях доминантным признаком этноса, как правило,
выступает язык [Нерознак 1992: 3]. Даже понимание нации как, прежде всего,
культурного союза не опровергает, а подтверждает определяющую роль
этнического языка, поскольку «есть культуры и нации «безындустриальные»,
«безмузыкальные», «безгосударственные», но культур «безъязычных» нет... Народы
меняют свои учреждения, свои нравы и обычаи, даже свои религии, даже свое
местожительство, все - кроме языка» [Бицилли 1992: 72, 74]. Язык народа и
его состояние являются более или менее эксплицитной формой проявления
общеэтнических процессов, поскольку последние реализуются, прежде всего,
через общение, а стало быть, через язык.
Утрата этнического языка расценивается как утрата этнической
идентичности его носителей и их переход в иноэтническую среду, как ассимиляция. По
мнению А.Д. Швейцера и Л.Б. Никольского, утрата исконного этнического
языка и переход этноса на другой язык может считаться свидетельством процесса
распадения этнической общности, ее слияния с другой, показателем
этнической и социальной ассимиляции [Швейцер, Никольский 1978: 22].
Фундаментальное этносохраняющее значение языка подтверждается и тем, что именно
утрата языка влечет за собой изменения в других компонентах этнической
структуры: «утрачивая язык, народ перестает психологически осознавать свою
идентичность, культурную исключительность, самобытность и пополняет
количественно другие, мажоритарные этносы» [Нерознак 1994: 18]. Неслучайно, именно
борьба за сохранение национального языка является главной формой
отстаивания национальной идентичности, выражением национального самосознания,
защиты социальных и экономических интересов этноса.
В то же время существует мнение и том, что общность языка как
критерий современной нации очень условен. Аргументируется это, в частности, тем,
что у многих народов большая часть владеет другим языком лучше, чем
родным. Но правильное понимание этого состояния лежит не в синхронной оценке,
а в установлении тенденций дальнейшего развития таких народов. На наш взгляд,
ни о чем другом, как о грядущем разрушении у этих народов этнического
единства подобные примеры не свидетельствуют. С другой стороны, утверждается,
что в современном мире, когда ускорился процесс взаимного перемешивания
наций и народностей, урбанизации масс разнонационального населения,
языковые границы имеют тенденцию все большего расхождения с этническими
границами народа. Более того, общность языка, предполагающая один язык у
всего населения данной конкретной национальности, становится возможной
только в условиях феодальной раздробленности или изолированного развития
национальности на каких-то определенных этапах истории, а на современном
этапе народности и нации могут существовать и без языковой или
территориальной общности [Агаев 1965: 87]. Чаще всего в качестве примеров приводится
ситуация в Швейцарии, Канаде, Бельгии и т.д. Но здесь следует прислушаться
к мнению Ф.П. Филина, который считает, что подобные общности следует рас-
157

сматривать не как национальные, а скорее как государственные единицы
[Филин 1981: 90], в рамках которых, тем не менее, протекают и сугубо этнические
процессы.
В любом случае, можно констатировать, что большинство
исследователей полагают, что язык этноса является одним из этносохраняющих элементов
и совместно с культурой этноса поддерживает этническое самосознание. Мы
выделили в этом тезисе понятие «совместно», поскольку, в отличие от этого
понимания соотношения языка и культуры, рассматривающего их как
отдельные элементы структуры этноса, существует концепция, которая предлагает
рассматривать этнический язык как часть культуры этноса. Например, язык и
культура рассматриваются как часть и целое в социальной антропологии. По
мнению С.А. Арутюнова, «язык - это тоже всего лишь институционализованная
форма общей для человека речевой деятельности. И как таковая она должна
быть включена в наиболее широкое понимание культуры» [Арутюнов 1982:57].
Подобный подход отвергается ведущими социолингвистами. ВА Авро-
рин писал: «Язык - не форма и не элемент культуры. Он представляет собой
особое общественное явление, связанное в равной мере со всеми сторонами
общественной жизни людей, со всеми проявлениями их жизнедеятельности.
Язык не форма продуктов общественной деятельности, а средство
формирования и передачи мыслей, накопления опыта и знаний, без чего невозможен
социальный прогресс, в особенности прогресс в области культуры» [Аврорин 1973:
5]. При этом В.А. Аврорин отмечает, что ряд областей культуры вообще могут
свободно обходиться в своем внешнем проявлении без содействия языка
(например, изобразительное искусство, архитектура, музыка, хореография,
спортивные игры).
Какова в действительности связь между этническим языком и этнической
культурой? Чтобы ответить этот вопрос, определимся в понимании термина
«культура». Естественно, в данном случае речь идет не об обыденном
понимании культуры, как процесса развития и облагораживания человеческих
способностей, процесса, способствующего восприятию произведений науки и
искусства, а также связанного с прогрессивным характером современной эпохи
[Лурье 1997:138].
Ф. Боас включает в понятие «культура» все небиологические аспекты
человеческой жизни [Воаз 1964: 12]. А.Л. Кребер также утверждает, что «когда
нам нужен термин для общего понятия, означающего то, что является общей
принадлежностью всех человеческих коллективов, и то, что отличает людей от
других представителей животного мира, то мы, не колеблясь, употребляем
термин «культура» [КгоеЬег 1964: XVII]. Однако А.Н. Леонтьев полагает, что
культура связана не просто с небиологической активностью человека, а с активностью
социальной [Леонтьев 1968: 51]. Конкретнее, по определению Э.Б. Тэйлора,
«культура, или цивилизация в широком этнографическом смысле слагается в
своем целом из знаний, верований, искусства, нравственности, законов, обы-
158

чаев и некоторых других способностей и привычек, усвоенных человеком как
членом общества» [Тэйлор 1989:18]. X. Хойджер также определяет культуру как
сложное целое, которое включает знания, поверья, искусство, мораль, право,
обычаи и любые другие способности и навыки, приобретаемые человеком как
членом общества [Ноцег 1964: 455].
С другой стороны, культура может пониматься как определенные
стереотипы, нормы поведения членов данного этноса. Так, Д. Мандельбаум
определяет культуру как «тос!и$ умепсН определенной социальной группы; она включает
в себя все усвоенные и стандартизованные формы поведения, которые
практикуются индивидом и которые социальная группа от него ожидает и
положительно оценивает» [Мапйе1Ьаит 1965:831]. В. Гудинаф полагает, что «культура
общества состоит из того, что необходимо знать и во что необходимо верить,
чтобы действовать приемлемо для членов данного общества и при этом
выступать в любой роли, которую любой из членов общества считает приемлемой
для себя» [6оос1епоид111964:36]. По дефиниции К. Клакхона и У. Келли,
«культура - это все исторически сложившиеся условия существования,
эксплицитные и имплицитные, рациональные, иррациональные и нерациональные,
присутствующие в данный момент как потенциальные стимулы для известного
поведения человека» [Цит. по: Ноцег 1953:554]. По Л. Уайту, «культура
представляет собой организацию явлений, видов и норм активности, предметов (средств,
вещей, созданных с помощью орудий), идей (веры, знания) и чувств
(установок, отношений, ценностей), выраженных в символической форме» [Цит. по:
Орлова 1994:20]. С. Энлоу культурную основу этноса структурирует в «базовых
верованиях и ценностях, позволяющих отличить истинное от ложного,
определяющих правила взаимоотношений, расставляющих приоритеты, оценки, цели»
[Еп!ое 1973:15]. По определению У. Фримана, «члены группы объединены
некоторым общим способом, которым они что-либо делают, и тем, что они
делают» [Ргеетап 1974:235]. А. Кребер и К. Клакхон считают, что «культура состоит
из эксплицитных и имплицитных моделей поведения, которые получают
символическую форму и отражают особенности различных человеческих групп, в
частности воплощаясь в артефактах. Существенная особенность культуры
состоит в наличии в ней традиционных, т.е. исторически выработанных и
отобранных, идей, и в первую очередь выработанных данным народом идей-ценностей;
культурная система может, с одной стороны, рассматриваться как продукт дей-
ствования, а с другой - как нечто, что обусловливает последующие действия...
Часть культуры состоит из поведенческих норм и стандартов. Другая ее часть
состоит из идеологических суждений и рассудочных...объяснений некоторых
форм поведения. И, наконец, каждая культура включает в себя определенные
общие принципы, на основе которых совершается выбор тех или иных форм
поведения, их упорядочение и таким образом складывается определенная
вариативность культурных моделей» [КгоеЬег, К!искИо1т 1952: 181, 189].
159

В соответствии с адаптативно-деятельностным подходом, культура
представляется как способ деятельности, система внебиологически
выработанных механизмов, благодаря которым стимулируется, программируется и
реализуется активность людей в обществе [Маркарян 1978:8-9; Лурье 1997:42].
Именно подобное понимание культуры определяет ее выдвижение на роль
одной из главных этнообразующих и этносохраняющих компонент. Именно оно
дает основание считать, что этническая общность - это, прежде всего,
общность, связанная определенной общей культурой в самом широком понимании
этого слова [Арутюнов 1982:56; Лурье 1997:41].
Таким образом, этнос можно понимать (абстрагируясь от мысли, что под
это определение подпадают и другие социальные группы) как общность,
являющуюся носителем определенной культуры. Но при этом культура понимается
как функционально обусловленная структура, имеющая внутри себя явно
выраженные механизмы самосохранения, способствующие как адаптации своих
членов к внешнему - природному и культурно-политическому окружению, так и
приспосабливанию внешней реальности к нуждам и потребностям
представителей данного этноса.
Очевидно, что закрепление культурных моделей, их трансляция из
поколения в поколение происходит в процессе жизнедеятельности и, в первую
очередь, языкового общения членов этноса. Язык и языковое общение следует
рассматривать как основное средство овладения общественно-историческим
опытом человечества: язык, храня и передавая социальный опыт людей,
объединяет поколения во времени и обеспечивает непрерывность и единство истории
человечества [Мечковская 1996:13].
Таким образом, этничность определяется этническим сознанием,
сформированным в результате определяющего влияния этнической культурой во
взаимодействии с этническим языком.
Соответственно, важно понять, может ли этническая культура быть
подверженной ассимиляции, и какие факторы могут это вызвать. Очевидно, это
можно установить при изучении структуры культуры. В этой связи представляет
интерес анализ культурогенеза и функционирования культуры.
Известно, что культурогенез реализуется как адаптация человеческих
коллективов к совокупности природных и исторических условий своего
существования, к результатам собственной социальной самоорганизации и развитию
технологий деятельности, а также в превращении наиболее успешных и
эффективных технологий этой адаптации в нормативно-ценностные установки
коллективного бытия людей. Таким образом, главным стимулирующим фактором
развития этнической культуры является необходимость адаптации людей к
меняющимся внешним условиям их существования, а также к условиям,
создаваемым изменением элементов общественного производства и социального
взаимодействия, обусловливающих необходимость изменения структурной
организации всей системы в целом. Соответственно, «культурогенез - это не еди-
160

некратное происхождение культуры где-то в глубокой древности, а совокупность
постоянно протекающих процессов в культурах всех времен и всех народов. Это
один из типов социальной и исторической динамики существования и
изменчивости культуры, заключающейся в непрерывном порождении новых культурных
феноменов наряду с наследованием и трансформацией прежних» [Флиер 1995:
72-73,115,17-18]. При этом этнос обладает неким внутренним, не
осознаваемым ни его членами, ни внешними наблюдателями, культурным стержнем, в
каждом случае уникальным, который определяет согласованность действий
членов этноса и обнаруживает себя вовне через различные модификации
культурной традиции, являющиеся выражением некоторого общего содержания.
Именно этот стержень («центральная зона» культуры), по мнению С.ВЛурье,
является основой этничности [Лурье 1997:191-192]. Т.е. не все культурные
проявления данного народа, а их внутреннюю, инвариантную, бессознательную часть
следует рассматривать как этнообразующую. Соответственно, изменение под
влиянием иной культуры каких-то отдельных культурных манифестаций данного
народа еще нельзя воспринимать как проявление его культурной ассимиляции
до тех пор, пока не затронут стержень этнической культуры, ее «центральная
зона». Что же представляет собой этот «центр» этнической культуры? По мнению
Э. Шилза, это как бы в свернутом виде упорядоченные ценности и верования
данного общества, определяющие в нем природу сакрального [5Ы1з 1967:117].
СВ. Лурье предлагает понимать под «центральной зоной культуры» этноса его
адаптационно-деятельностные модели, способствующие постоянной адаптации
человека и всего этноса к окружающему миру. Формирование этих моделей
начинается с первых шагов человека по освоению мира. Первым ощущением,
которое должно было возникать у каждого человека, было чувство опасности,
исходящей извне, из мира, таящего в себе массу опасностей. Чтобы
действовать в нем, человек должен был, прежде всего, определить: конкретные
источники внешней опасности; то, что нельзя делать, чтобы не навлечь эту опасность
на себя; то, что надо сделать, чтобы ее преодолеть; то, в каких отношениях он
должен быть с другими людьми; то, нуждается ли он в их помощи; то, каким
образом возможно совместное действие и какими качествами должен обладать
коллектив людей, чтобы решиться на действие. Если окружающую
действительность не рационализировать таким образом, то в ней невозможно осмысленно
действовать. Структурирование же мира создает призму, через которую человек
видит мир и себя в нем. В этом и заключается самая значимая функция
этнической культуры - адаптативная. «Благодаря ей, человек получает такой образ
окружающего, в котором все элементы мироздания структурированы и соотнесены с
самим человеком, так что каждое человеческое действие является компонентом
общей структуры. Этнос адаптируется к реальному миру тем, что всему в мире
дает как бы свое название, определяет его место в мироздании» [Лурье 1997:
221 ], Так создается основополагающая компонента этнической культуры -
этническая картина мира, т.е. некоторое связное представление о бытии, присущее
161

членам данного этноса. Картина мира этноса может и должна претерпевать со
временем определенные изменения, чтобы соответствовать изменяющимся
объективным условиям жизни народа. Но при изменении этнической картины
мира, неизменными оказываются лишь логически необъяснимые, принятые в
этнической картине мира за аксиому, блоки. На их основе этнос выстраивает
новые и новые картины мира, обладающие наибольшими адаптативными
свойствами в данный период его существования [Лурье 1997:223]. Эти стабильные
блоки этнической картины мира, традиции, культуры - этнические константы и
являются инвариантным центром этнической культуры.
Возвращаясь к возможности и формам ассимиляции этнической
культуры, мы определяем их следующим образом.
В современной науке процесс ассимиляции культуры - один из частных
случаев конвергентного развития культур - получил название аккультурации,
под которой понимается процесс приближения суммы культурных элементов,
присущих одной этнической общности к культуре другой этнической общности.
Однако при этом правильнее было бы, вероятно, говорить о том, что
ассимилируется не сама этническая культура, а конкретные ее носители. Культура
народа защищена самой ее природой. Условие успешной аккультурации
сформулировала М.Мид, которая установила, что восприятие новой культуры
происходит только в том случае, если у обеих контактирующих этнических культур
существовал общий прототип. В противном случае, по ее наблюдениям,
никакая культурная ассимиляции или культурный отбор невозможен [Волков,
Мостовая 1999: 383]. Мы полагаем, что наблюдение СВ. Лурье о том, что любая
культурная черта может уступить место другой, заимствованной из другой
культуры, только в том случае, если она не является существенной частью
функционального внутриэтнического конфликта [Лурье 1997:399], т.е. не ведет к
культурной дисфункции, также вписывается в это положение: заимствование такой
культурной черты, которая бы смогла адекватно заменить в роли новой
этнической константы утраченный элемент функционального внутриэтнического
конфликта, может быть произведено, на наш взгляд, только из культуры очень
близкого этноса, возникновение и развитие которого протекало в очень схожих
внешних исторических условиях.
Соответственно, ассимиляционные процессы, как правило,
предполагают не трансформацию культуры народа, а усвоение его отдельными
представителями элементов чужой культурной системы и утрату своей исконной.
Применительно к ситуации в Северной Осетии, где происходит переход
от монолингвизма национального через стадию национально-русского
билингвизма к монолингвизму русскому, в разных частях осетинского народа
реализуются различные этапы не только языковой, но и культурной ассимиляции. При
этом подтверждается, что «лингвистически устанавливаемые типы билингвизма...
соответствуют определенным типам аккультурации...» [Верещагин 1969: 134].
Так, одна часть этноса, в основном сельская - носители субординативного би-
162

лингвизма, находится в состоянии слабой аккультурации, т.е. соединяет
исконные и чужие культурные элементы, примиряет конфликтующие нормы, но с
точки зрения членов русской этноязыковой общности их вербальное или
невербальное поведение всегда оценивается как неправильное. Другая часть,
включающая в себя отдельные группы сельского и городского населения - носители
медиального билингвизма, находится на стадии продвинутой аккультурации, т.е.
в одном и том же случае применительно к одной и той же ситуации в их
поведении культурная адаптация иногда наблюдается, а иногда нет, и их вербальное и
невербальное поведение оценивается то как правильное, то как неправильное.
Наконец, значительная часть городского населения - носители координативно-
го билингвизма, несомненно, проходит этап полной, конечной аккультурации,
т.е. способны вести себя всегда правильно в обеих этнических общностях.
Как известно, «обычным следствием координативного билингвизма
является отказ от родного языка или переход на иной язык, т.е. «смена языка»
(1апдиаде зШ), а «обычным следствием полной или конечной аккультурации
является ассимиляция, т.е. полный отказ от первичной культуры и потеря
осознания особой этнической принадлежности...» [Верещагин 1969: 138].
Отметим, что при этом, в отличие от определения этнической ассимиляции
Ю.В.Бромлея, речь не идет об адекватном приобретении новой, иноэтни-
ческой культуры.
Утрата этнической культуры может происходить, на наш взгляд, и без
смены этнического языка, но исчезновение этнического языка - носителя
этнической культуры, неизбежно, рано или поздно, ведет к разрушению этнической
традиции, этнической картины мира, и в конечном итоге, к исчезновению
самого стержня этнической культуры. Более того, утрата языка, как одного из
основных этнических маркеров размывает границы этнического социума, контуры
групп «мы» и «они» и неизбежно ведет к ослаблению этнического
самосознания. Это связано с тем, что «этническое самосознание - явление вторичное,
производное от объективных факторов» [Бромлей 1981: 16], т.е. этнического
языка и культуры. Соответственно, утрата этой объективной базы ведет к
потере и этнического самосознания.
В свою очередь, последствия разрушения этнического самосознания
определены самой ее природой: «Этносом является только та совокупность
людей, которая осознает себя как таковую, отличая себя от других аналогичных
общностей. ...Этническое самосознание, сформировавшись в ходе этногенеза,
фактически выступает затем не только как важнейший определитель
этнической принадлежности (оттесняющий в этом отношении даже признак родного
языка), но и как сила, объединяющая членов этноса и противопоставляющая их
в этническом отношении другим этносам» [Бромлей, Козлов 1987: 6-7].
Большинство ученых делает акцент при определении этнической идентичности на
«самоэтнографию», или «самоприписывание» этнической группы, т.е. на ее
этническое самосознание (Л. Романуцци-Росс [Вотаписа-Позз 1973: 222], Ф.
163

Барт [Ваг111 1969: 11] и др.). Совершенно очевидно, что утрата самосознания
будет означать реальную смерть этноса, которая еще некоторое время будет
закамуфлирована сохранением «пустой» вывески - этнического самоназвания.
Таким образом, вырисовывается следующая детерминированность
событии:
Утрата этнического
языка
Утрата ядра
этнической культуры
Исчезновение языковой и
культурной идентичности
Размывание контуров
психологических
ощущений «мы» - «они»
Разрушение чувства
этнической идентичности
Утрата этнического
самосознания
Растворение этноса
Если сократить промежуточные этапы, получается формула,
установленная В.И. Абаевым: «Национальное самосознание неотделимо от национального
языка. Смерть какого-либо языка означает смерть народа (как особого этноса)»
[Абаев 1995: 295].
Очевидно, что все вышеизложенное не исключает возможности
трансформации этнической культуры. Напротив, естественная модификация
культуры этноса, ее перманентная адаптация к динамике социальных изменений
является непреложным условием ее самосохранения и адекватного
функционирования. Но следует различать трансформацию культуры и ее разрушение. Имен-
164

но с последним мы и имеем дело в Осетии. «Известно, что традиционная
культура осетин подверглась значительной деформации, и не только в советский
период... Прямым следствием этого можно считать остро ощущаемый сегодня
разрыв с прошлым, катастрофическое состояние национального языка,
неукорененность этнического сознания, отрыв от почвы, непонимание обществом
духовного смысла традиционной культуры» [Хадонова 1997: 201]. Уже сейчас
трудно признать во многих осетинах среднего поколения, особенно городских,
носителей осетинской национальной культуры. При этом мы полагаем, что
процесс уже зашел так далеко, что в ближайшие 20-30 лет, после очередной смены
поколений, транслировать что-либо в плане осетинской культуры будет нечего.
В то же время мы считаем необходимым дополнить эту цепь еще одним
звеном - социальным. Влияние этнотрансформационных процессов и,
особенно, процессов этнической ассимиляции на различные аспекты социальной
жизни ассимилируемого этноса является весьма слабо разработанной темой, в то
время как именно в нарушении социальной адаптации, на наш взгляд,
проявляются самые негативные последствия культурно-языковой ассимиляции,
разрушения преемственности, наследования этнической культуры. Более того,
выявление и правильная оценка именно социальных последствий этноразрушающих
процессов нам представляются крайне важной задачей, решение которой будет
способствовать выработке правильной языковой политики. Процесс языковой
смены и культурной ассимиляции, имеющий достаточно затяжной характер,
неслучайно сравнивается с известной ситуацией с лягушкой: если ее бросить в
кипящую воду, она сразу выскочит обратно, но если ее опустить в теплую воду
и медленно нагревать, то она будет беззаботно плавать, пока не сварится. Так и
ассимилируемые народы - на определенном этапе значительную часть этноса
уже мало волнует перспектива утраты родного языка, культуры, даже этничнос-
ти. Начавшийся процесс деэтнизации определяет сугубо потребительские
интересы людей: «Неважно, на каком языке будут говорить мои дети и внуки,
главное, чтобы они были сыты, одеты и обуты». Именно в этой связи вопросы
социального будущего «денационализированного» народа представляют особый
интерес, в том числе, и как своеобразное средство «отрезвления» впадающего в
кому этноса.
Развитие этнических процессов в современном мире свидетельствует о
том, что этничность не только сохраняет, но и усиливает свою роль в
социальных и политических процессах. Более того, общемировые тенденции к
глобализации оказывают не подавляющее, а, наоборот, стимулирующее влияние
на этническую мобилизацию населения. Этномобилизующими факторами
выступают прогрессирующая урбанизация, расширение индустриального и
обслуживающего секторов экономики, развитие периферийных районов и открытие
естественных ресурсов в местах дислокации миноритарных этнических групп.
Все эти процессы усиливают состязательность между различными
социальными, и в первую очередь, этническими группировками, углубляют конкуренцию
165

за рабочие места при ослаблении этнической сегрегации и сплачивающе
воздействуют на этническое самосознание людей. Поэтому этничность, как форма
организации культурных различий между этносами, в настоящее время
рассматривается как социальный феномен, выступающий инструментом достижения
конкретных групповых интересов [Скворцов 1999: 27].
Соответственно, возможность усиления социальных позиций
миноритарного народа сейчас должно связываться, в первую очередь, с обеспечением
этнического самовоспроизводства, возможным только при активном
сопротивлении ассимиляционным процессам.
Для корректного определения социальных последствий этнической
ассимиляции следует провести границу между ассимиляцией компактно
проживающей части этноса и ассимиляцией отдельных представителей данного народа,
живущих в отрыве от основной массы в недрах другой этнической группы. Это
разделение имеет принципиальное значение, поскольку определяет разные по
характеру формы социализации.
Как известно, под социализацией обычно понимается двусторонний
процесс, включающий в себя, с одной стороны, усвоение индивидом социального
опыта путем вхождения в социальную среду, систему социальных связей и, с
другой стороны, процесс активного воспроизводства индивидом социальных
связей за счет его активной деятельности, активного включения в социальную
среду [Андреева 1999: 276]. Процесс социализации личности включает в себя
целый ряд аспектов, среди которых и социальное познание, и овладение
определенными навыками практической деятельности, и присвоение определенных
норм и ролей. При этом выделяются три сферы социализации: деятельность,
общение, самосознание. Соответственно, во всех сферах социализации
определяющим средством становится язык - в сфере общения непосредственно и в
сферах деятельности и самосознания опосредованно, поскольку большинство
видов человеческой деятельности осуществляется в речевой форме или
сопровождается речевым общением, а самоидентификация, формирование которой
происходит в противопоставлении «я» - «они» и «мы» - «они», осуществляется, в
том числе, и на уровне языковых отличий.
Роль этнических компонентов в процессе социализации наглядно
показана Н.В. Уфимцевой. По ее мнению, при переходе от одного этапа социализации
к другому меняются не только механизмы социализации, но и ее формы.
Становление качественно новой формы интеллекта - познавательного -
происходит в процессе постоянного общения ребенка с его социальным окружением.
Социализации личности, т.е. процесс «присвоения культуры» данного общества,
опосредуется приобретением определенных навыков практической
деятельности и присвоением определенных социальных норм и ролей. Овладение языком
является решающим в процессе развития и социализации личности. Поскольку
язык социален по своему происхождению, он является для каждого отдельного
индивида носителем традиционного опыта, принадлежащего обществу [Уфим-
166

цева 1988:183]. Очевидно, что такой опыт вырабатывается веками в процессе
развития этноса и системно ретранслироваться может только на этническом
языке.
Несколько по-иному представляет процессы вхождения человека в
культуру своего народа и его включения в общество М. Херсковиц, выделяя понятия
социализации и инкультурации. Под первым он понимает интеграцию
индивида в человеческое общество, приобретение социального опыта, необходимого
для исполнения социальных ролей. Инкультурация, в свою очередь,
представляется как освоение индивидом данной культуры с присущими ей
миропониманием и стереотипами поведения, которые формируют его сходство с другими
носителями этой культуры и отличают от членов других культурных общностей
[Негзко^з 1967]. Однако и М.Херсковиц подчеркивает, что процессы
социализации и инкультурации протекают одновременно, и без усвоения культуры
человек не может состояться и как член общества. Уточним - без этнической
культуры. Ведь именно этническая культура лежит в основе формирования у
ребенка в процессе социализации этнической идентичности - осознания своей
принадлежности к определенному этносу, которая, в свою очередь, является
главным элементом и социально-психологической идентичности. Полноценная
личность не может сформироваться без прохождения этапа этнической
самоидентификации. При этом установлено, что существуют три этапа в формировании
этнической идентичности: в 6-7 лет ребенок приобретает первые знания о
своей этнической принадлежности, в 8-9 лет уже просыпаются национальные
чувства, и ребенок четко себя идентифицирует со своей этнической группой на
основании национальности родителей, места проживания и родного языка, а в
10-11 лет этническая идентичность формируется в полном объеме [Рще\, Ш\\
1951 ]. Это потом он уже может осознанно стать космополитом, человеком мира
и т.д. Однако следует иметь в виду, что и тогда вытеснение из структуры
социальной идентичности одной из ее важнейших составных частей - этнической
идентичности - грозит, с одной стороны, потерей целостности Я-образа, а с
другой - утратой связей с любой культурой [Стефаненко 1999: 234]. И в этом
случае утрата этнической идентичности может привести к негативным
последствиям в личностной идентификации индивида в целом, как, это реализуется,
например, в негритянской самоидентификации «я - никто», т.е. невидимости,
безымянности, безликости индивида [Эриксон 1996].
Таким образом, становление человека как личности представляет собой
социализацию (усвоение социальных ролей) и инкультурацию (усвоение
культурных ценностей), которые создают особый механизм культурной
трансмиссии. В нормальных условиях, когда ребенок растет в среде своего этноса,
усваивает родной язык, культуру, традиции, социальные и этнические нормы
своего народа, этническое сознание такого человека строится гармонично, не
входя в противоречие ни с окружающими людьми, ни с собственным внутренним
миром. Неслучайно, Всемирная декларация лингвистических прав включает до-
167

статочно жесткие формулировки статей, направленных на сохранение
этнической культуры. В частности, утверждается, что «каждое языковое сообщество
имеет право использовать свой язык, поддерживать и укреплять его во всех
сферах культуры» и «осуществление этого права должно быть полным, с тем,
чтобы не допустить главенствующего влияния чужой культуры на территории
языкового сообщества». Более того, «каждое языковое сообщество имеет
право требовать, чтобы его собственный язык на территории проживания занимал
преимущественное место в культурной жизни (библиотеках, видеотеках,
кинотеатрах, театрах, музеях, архивах, фольклоре, индустрии культуры и других
сферах культурной жизни)» [Всемирная декларация лингвистических прав Ьйр].
Как установлено выше, у сельской части осетинского населения
социализация в различных сферах происходит на осетинском и русском языках. В
городе практически все формы социализации протекают на русском языке. Эти
наблюдения могут иметь следующую интерпретацию. В отличие от нормальной
социализации, когда этнические культурные константы усваиваются
представителями этноса через определенную систему их внешних проявлений и, в
первую очередь, в процессе речевого общения с использованием этнического
языка, осетинские дети, не овладевшие языком своих родителей, не могут
воспринять внутренние константы осетинской культурной традиции, этнической
картины мира, поскольку последние не находят полносистемной внешней
экспликации на русском языке, и, соответственно, не могут быть переданы и
усвоены в подсознании ребенка. Такой же барьер возникает и в следующем
поколении: этнические культурные константы, и, соответственно, этническая культура
в целом перестают ретранслироваться из поколения в поколение. «Когда
старушка-осетинка обращается к маленькому внуку на исковерканном русском
языке, мы имеем дело с неосознанным преступлением против будущего.
Происходит умерщвление культурной традиции» [Бзаров 1990]. В тоже время,
носители русской или других культур не составляют большинства в северо-осетинс-
ком социуме и не определяют весь комплекс культуры, и это обусловливает
наличие в социальном опыте формирующейся личности только некоторого
числа инонациональных стереотипов поведения, недостаточных для
формирования инокультурных этнических констант. Следовательно, не воспринимается
«центральная зона» и русской культуры, усваиваются только ее отдельные
внешние проявления.
Мы полагаем, что в настоящее время в городской среде Северной
Осетии сформировалась некая субкультура, симбиоз внешних манифестаций
осетинской, русской и известной массовой культуры. Параллельно с утратой
осетинского языка и вследствие этого у ассимилируемых представителей
осетинского этноса прерывается трансляция центральной культурной темы, вследствие
чего происходит разрушение традиционного социума и растет число
аутсайдеров -людей с нарушенным усвоением этнических констант. В их сознании
элементы традиционной осетинской культуры, русской культуры и массовой куль-
168

туры оказываются сцепленными между собой случайным образом.
Традиционное сознание заменяется бессистемным набором некоторых правил и
запретов. Создание новой картины мира оказывается невозможным, и если в
советский период она подменялась коммунистической идеологией, то в настоящее
время, после деидеологизации общественного сознания, картина мира
большой части осетинского этноса представляет собой произвольный набор
разнокультурных ценностей и стереотипов, которые не могут служить основой
мировосприятия и эффективной жизнедеятельности.
Таким образом, утрата этнического языка, вызывая нарушение процесса
трансляции этнической культуры, неизбежно ведет к ущербной социализации,
ликвидации мостика между бессознательными константами этнической
культуры и жизнедеятельностью членов общества, к разрушению одной картины мира
и невозможности создания полноценной новой, а это, в свою очередь,
вызывает утрату важнейшей функции этнической культуры - адаптативной. Носитель
утрачиваемой культуры блуждает между нормами различных культур, теряет
ориентацию в мире, уверенность в своих поступках и их оценках, обретает
повышенное чувство тревоги и опасности. «На чужом языке прописывается чужое
будущее. На разбалансированном, больном языке (языке с элементами чужого
языка, полного смысловых «дыр») прописывается разбалансированное,
негармоничное, больное будущее - или притворное будущее, т.е. «будущее, которого
нет», которое не в состоянии стать, но которое, присутствуя в слое
бессознательного, непрерывно отравляет настоящее. Больное настоящее -
свидетельство заражённого будущего» [Градировскйй, Островский 2000].
Мы считаем, что в настоящее время, в период перехода осетинского
этноса от двуязычия к иноязычному состоянию, от бикультурального этапа к
стадии аккультурации происходит разрушение не только этнического, но и
социального потенциала народа. Через какое-то время в северо-осетинском
социуме может воцариться русское одноязычие, однако разрушение социальной,
экономической, образовательной и других сфер общества может оказаться
настолько необратимым, что, действительно, маргинальность дальнейшего
существования потомков ассимилированного осетинского этноса будет неизбежной. Это
связано с тем, что смена языка не будет сопровождаться столь же
полномасштабным замещением утрачиваемой осетинской культуры новой,
заимствованной у русского народа. На каком-то этапе осетинский этнос может остаться без
культуры в полном значении этого слова, постепенно утратив свои этнические и
не заимствовав русские культурные константы. Культурный переход чреват
наступлением периода так называемого «полукультурья», когда этнос,
утративший полностью свой язык, сохраняет одни элементы исконной культуры,
причем, существенно их искажая, и дополняет их недостающими элементами, как
правило, не самыми лучшими, из другой, доминантной культуры. На наш взгляд,
попытки создания из такого набора двух этнических культур новой
национальной культуры, как показывает история развития той же американской нации,
169

бесперспективны. Видимо, неслучайно, современная Америка, исчерпав в
процессе достижения высокого уровня цивилизации (машин, дорог, инфраструктур
и т.д.) собственные интеллектуальные и духовные, т.е. культурные ресурсы, ранее
базировавшиеся на этнических культурах отдельных национальных групп,
после их «переплавки» вынуждена идти на колоссальные расходы для привлечения
элиты из различных стран мира, продолжающих сохранять вековую культуру,
которая только и способна порождать творческие личности. Кстати, даже тот
факт, что формирующееся в России общество представляет собой уродливую
копию именно американского, а не европейского социума, связан, на наш взгляд,
с типологической близостью американского суперэтноса и советской нации,
планомерно разрушавших этнические культуры национальных групп, с той лишь
разницей, что американцам все еще удается замещать культуру
идеологическом эрзацем, а россияне, в том числе и русский народ, оказались в
мировоззренческом вакууме, утратив в значительной степени свои этнические
культуры, и в одночасье потеряв и коммунистическую идеологию.
Мы полагаем, что нынешнее интеллектуальное и духовное состояние
осетинского народа отражает завершающийся процесс аккультурации осетинского
этноса и является признаком культурной ассимиляции его большой части.
«Вековая русификация ... не могла не сработать и дала свои горькие плоды», а
жизнь в тоталитарном режиме и псевдодемократическом постсоветском
обществе привела к «моральному измельчанию человека, к приспособленчеству, к
полнейшей пассивности, к распаду личности, к потере гражданского мужества»,
к превалированию у осетин затуманенного, подневольного (рабского) типа
национального самосознания [Тлатов 2001: 187 и ел.]. Отмечая отрицательные
изменения в окружающих их людях, наши респонденты, причем не только
осетины, но и представители других этноязыковых групп, единодушно указывают
на жадность, зависть, неуважение к старшим, бескультурье, разврат,
наркоманию, алкоголизм, озлобленность, агрессивность, все чаще проявляющуюся в
межличностных отношениях. Представляется, что причиной этого, наряду с
определенными политическими и экономическими факторами, является
разрушение этнической основы народов, их денационализация, которая, по мнению
А.А. Потебни, похожа «на нравственную болезнь: на неполное пользование
наличными средствами восприятия, усвоения, воздействия, на ослабление
энергии мысли; на мерзость запустения на месте вытесненных, но ничем не
замененных форм сознания, на ослабление связи подрастающих поколений со
взрослыми, заменяемой лишь слабою связью с чужими; на дезорганизацию
общества, безнравственность, оподление» [Потебня 1976: 231]. Неслучайно
старшее поколение осетин часто возмущается непотребным поведением
значительной части осетинской молодежи. «К сожаленью, нашим старшим предстоит еще
осознать, что их отказом от родного языка, их согласием с таким отказом
создана многочисленная когорта, выросшая на скудных штампах чужого языка и
бесконечно далекая от обеих культур» [Бзаров 1990].
170

При этом следует особо остановиться на тех последствиях, которые
сопровождают описанные выше события на уровне индивидуальной психологии.
«8ыйдя из духовной конструкции традиции, личность обрела, казалось бы,
индивидуальную свободу, но эта свобода не принесла ей желаемого
удовлетворения, не привела ее к духовной гармонии» [Цагараев 1997:5]. Утрата этнической
культуры приводит к невозможности совершенствования адаптативно-поведен-
ческих моделей, что обусловливает утрату ориентиров в жизнедеятельности,
разрушение четкой структурами мира и, соответственно, чувства личной
безопасности. Попытки носителей псевдотрадиционного осетинского самосознания
найти замену утрачиваемому чувству этнической общности и ощущения
социальной уверенности, безопасности за счет подключения к другим социальным
группам (партиям, профессиональным объединениям и т.п.) не могут быть
успешными. Размывание этнической общности народа, являющегося стабильной
межпоколенной группировкой с устойчивым составом членов, связанных между
собой не сиюминутными интересами, а сакральными кровными узами
генетического родства, не может быть компенсировано другими социальными
объединениями, отличающимися значительной неустойчивостью своих членов,
целей и перспектив. В конечном итоге, все это и определяет маргинальный
характер этноса и его представителей. При языковой и культурной ассимиляции
индивида он теряет собственную культурную самобытность, а новой культурой
овладевает недостаточно: «это порождает конфликт социальных ролей в
индивиде, и он попадает в категорию маргинальных элементов общества»
[Крючкова, Нарумов 1991:106]. Индивиды с маргинальной этнической идентичностью
балансируют между двумя культурами, не овладевая в должной мере нормами
и ценностями ни одной из них. Они испытывают внугриличностные конфликты,
проявляющиеся в дезорганизованности, ощущении «неприступной стены»,
неприспособленности, неудачливости, отчужденности, отчаяния,
бессмысленности существования, агрессивности [Социальная маргинальное^ 1992].
Неслучайно, более половины респондентов большинства этноязыковых групп
отметили, что не чувствуют себя уверенно, не знают, как жить в этом мире (осетины
- 50,5%, русские - 55,1%, другие - 51,8%). Единственная этноязыковая
группа, члены которой отличаются высоким уровнем социально-психологической
адаптации, являются ингуши, 79,2% которых достаточно уверенно чувствуют
себя в новых жизненных обстоятельствах. На наш взгляд, это связано с двумя
обстоятельствами. Во-первых, следует отметить, принципиальное отличие от
других этноязыковых групп ответов ингушей на вопрос о том, какие этнические
признаки они считают определяющими. Если осетины таковыми считают язык
(83,6%), культуру (80%) и историческое прошлое (42,5%), русские - культуру
(93%), язык (67,6%) и религию (35,3%), другие этноязыковые группы - также
культуру (80,1%), язык (35,6%) и религию (55%), то у ингушей складывается
следующая конфигурация: религия (88%), язык (64%), историческое прошлое
(52%). Очевидно, что в современных условиях ингушская группа с приоритетом
171

религиозного мировоззрения, отчасти включающего в себя традиционную
культуру и частично заменяющего ее, имеет больше возможностей для сохранения
стабильной системы мировосприятия, чем другие группы с мировоззренческой
культурной доминантой, столь основательно подорванной к настоящему
времени. Утрата общегосударственной идеологии, на наш взгляд, у ингушей более
эффективно замещается развитым и институциализованным религиозным
мировоззрением по сравнению с возможностями этнических культур других групп
в их нынешнем состоянии. С другой стороны, высокий уровень
функционирования родного языка, видимо, обеспечивает более надежную трансляцию
социально-психологических моделей и позволяет их развивать, адаптируя к
изменяющимся условиям жизни. Эти два обстоятельства, по нашему мнению, и
позволяют избежать маргинализации ингушского этнического мировоззрения и
обеспечить высокий уровень этнической консолидации.
В других этноязыковых группах, в первую очередь в осетинской, отход
индивида от своей этнической группы приводит к конфликтной
самоидентификации, происходящей на уровне бессознательного. Подавление конфликта
может принимать разные формы: 1) неспособность «видеть» конфликт; 2)
преуменьшение его важности; 3) уклончивость и путаница представлений; 4)
полная апатия или признание в собственном бессилии; 5) установление
«иерархической совместимости» между конфликтующими требованиями [Крючкова, На-
румов 1991:107]. При этом социальная опасность конфликтного языкового
сознания, самоуничижения заключается в том, что оно не только заставляет
индивида порывать с исходной культурно-социальной группой, но часто связано с
воинствующей нетерпимостью к тем, кто продолжает пользоваться родным
языком. Именно кастилизированные валенсийцы, оторвавшиеся от исконной
языковой среды, являются наиболее воинственными ассимиляторами валенсийс-
кого населения, и более настойчиво, чем сами кастильцы, пытаются обострять
противостояние барселонской и валенсийской ветвей каталанского этноса,
сознательно ослабляя солидарность регионов каталанского языка в оппозиции
кастильскому [Крючкова, Нарумов 1991]. И в Осетии «для современного
состояния общества, теряющего или уже утратившего национально-культурную
однородность, явление маргинапьности является определяющим. Культуротвор-
цом в ситуации, когда национальная культура существует в форме ритуала
(вернее, внешних атрибутов ритуальности), становится маргинал...» [Марданова 1998:
166]. При этом различные маргинальные группы осетин используют все
известные формы подавления психологического конфликта, хотя следует отметить
возникновение еще одного способа подавления конфликта - его позитивацию:
«...Маргинальное^... есть порождение диалога культур, пусть и не всегда
диалога на равных. Но ведь и само развитие культуры невозможно без постоянного
сталкивания-соприкосновения «своего» и «чужого»» [Марданова 1998: 166].
Можно согласиться с трактовкой развития культуры, однако невозможно
принять маргинальное^ как результат, во-первых, диалога, а во-вторых, культур.
172

Маргинальность, как результат социализации - продукт, в основном,
произвольного сцепления случайных элементов разных культур.
Данные языковой ассимиляции, несомненно, отражают темпы
культурной ассимиляции: число маргиналов, аутсайдеров постоянно возрастает. При
этом следует отметить, что их достаточно высокая доля в высших и средних
эшелонах республиканской политической и интеллектуальной элиты (что
вполне закономерно, поскольку ассимиляция этноса всегда имеет определенную
социальную маркированность и начинается, как правило, с высших слоев) дает
основания предполагать возможность их бессознательного противодействия
возрожденческой языковой политике, позитивные результаты которой способны
только усилить их внутренний психологический конфликт.
Типологически этническое аугсайдерство обнаруживает в Осетии три
варианта: а) агрессивно-воинственный, ориентированный на разрешение
собственного внутреннего психологического конфликта, самоощущения «белой вороны»
вследствие незнания языка своего этноса и не просто нежелания следовать его
культурным стереотипам, а неприязни к культуре своего народа, за счет
инициирования или активного содействия любым шагам, способным ускорить
процесс генерализации своего социально-этнического типа; б)
пассивно-эмигрантский, обусловленный, как правило, нарушением этнической интегрированнос-
ти аутсайдера семейными (один из родителей или супруг - не осетин) или
другими социальными (например, продолжительное проживание вне Осетии)
факторами, облетающими окончательный разрыв со своей этнической средой и
выезд в другие регионы России или за границу; в)
романтически-патриотический, проявляющийся также после возврата на землю предков, но в случае
обретения устойчивого жизненного стержня в виде этнической самоидентификации,
несмотря на незнание языка своего народа и «внешнее» представление о его
культуре, не усвоенной естественным образом.
Наиболее заметна социальная активность аутсайдеров первого типа,
являющихся активными проводниками мысли о бессмысленности сохранения
традиционной этнической культуры в эпоху глобализации и распространения
массовой культуры. При этом и культура ими понимается не как система
ценностей, а как комплекс потребностей. Однако очевидно, что именно массовая
культура, «культура» общества потребления формирует социально пассивные
личности в духе конформизма, духовного стандарта с низким уровнем
интеллектуальных и моральных потребностей. И когда речь идет о том, что в Осетии с
легкостью скопирована лишь внешняя сторона западной цивилизации, следует
отдавать себе отчет, что это и является непосредственным следствием
проникновения в Осетию массовой культуры общества потребления, которая, не
встречая сопротивления разрушающейся этнической культуры, отчасти замещает ее.
Именно сейчас, когда «крохотное осетинское общество вступает в
соприкосновение с гигантским материком западноевропейской цивилизации, попадая под
мощнейшее воздействие новых ценностей в экономике, социальных отношени-
173

ях, культуре... осетинам нужна проверенная, духовная опора, которая заключена'
в их богатой, самобытной культуре» [Таболов 1997:39].
Говоря о маргинализации, мы не утверждаем, что нормальная инкульту-
рация и, соответственно, социализация исключают возможность выхода за рамки
этнической культуры. Но мы полагаем, что на первом, детском этапе
социализации человек должен иметь максимально комфортные условия для получения
системы культурных констант своего народа, т.е. посредством родного языка
перенять его ценности и адаптативные модели поведения, усвоить этническую
картину мира. Возможность принимать осознанные решения, воспринимать или
отбрасывать те или иные культурные элементы индивид должен получить на
базе усвоенной целостной системы своей этнической культуры уже на втором,
взрослом этапе социализации (инкультурации).
Следует также внести существенное уточнение, касающееся последствий
культурно-языковой ассимиляции в зависимости от места ее протекания. Выше
мы уже упоминали отличие последствий социализации отдельных
представителей данного этноса в условиях отрыва от основной этнической группы.
Действительно, можно предполагать, что ребенок, выросший в инонациональной
культурной среде, с детства полноценно осваивает не только язык, но, что
значительно важнее, и культуру другого народа. При этом он усваивает не просто
внешние манифестации этой культуры: благодаря их полномасштабному,
системному функционированию в данном социуме, ее «центральная часть»,
этнические константы проникают в сферу его бессознательного, закрепляются и
формируют картину мира, адекватную картине мира народа, в среде которого
он вырос. Очевидно, что в этом случае формируется полноценная личность с
системным набором адаптативно-деятельностных моделей чужого народа и
можно считать, что состоялась реальная языковая, культурная и этническая
ассимиляция. Следует отметить, что одной из мотиваций выезда из республики
многих представителей осетинской интеллектуальной и творческой элиты,
ставшего в последние годы одним из заметных параметров этнической миграции,
является забота о своих детях. При этом люди отдают себе отчет в том,
насколько нелегко им будет хотя бы частично адаптироваться к другим
общественным отношениям, перенять даже поверхностно инонациональную культуру, но
будущее своих детей они уже не хотят связывать с Северной Осетией, и
предпочитают уезжать в крупные российские города или за границу. Однако и в этом
случае их потомки не гарантированы от проблем этнического свойства: на
определенном этапе взросления человек может на основании особенностей
фамилии, внешности обнаружить свое неполное сходство с основной массой
данного народа или, в той или иной форме, ему на это укажут его новые
соплеменники. Это неизбежно приведет к зарождению своеобразного внутреннего
конфликта между полной социально-психологической, в гом числе и этнической
самоидентификацией индивида с данным народом, с одной стороны, и, с другой
стороны, его отторжением со стороны представителей этого народа как чуждо-
174

го по происхождению, не подпадающего под группу «мы» из-за отсутствия
общности исторического прошлого. В принципе, самоидентификация индивида как
частицы исторической этнической общности является, на наш взгляд, весьма
важным аспектом формирования его мироощущения, поскольку осознание им
своего исторического прошлого как части этноса, дает ему возможность
бессознательно воспринимать временной контекст своего существования, видеть
свое личностную предысторию и продолжение в исторической перспективе
этноса. Как мы уже отмечали, осетины общность исторического прошлого
называют, наряду с этническим языком и культурой, среди важнейших этнических
признаков.
В итоге, мы считаем, что смену этнического языка, аккультурацию и
этническую ассимиляцию следует рассматривать в качестве одних из
естественных форм развития этноязыковых процессов. Однако, в отличие от других этно-
эволюционных и даже этнотрансформационных, этноассимиляционный процесс
неизбежно приводит к значительным отрицательным психологическим и
социальным последствиям для ассимилируемой этноязыковой группы.
Бессознательное ощущение этих последствий и является, на наш взгляд, побудительной
причиной роста национальных движений в мире в стремлении к более
справедливому социальному переустройству многонациональных обществ, в которых
права миноритарных групп, как правило, нарушаются. При этом другое
решение, а именно включение в рамки политически и экономически доминирующей
этнической группы, т.е. ассимиляция, которая, на первый взгляд, и должна
открывать перед представителями миноритарных этносов большие социальные
возможности, отвергается. Во-первых, усвоение языка большого этноса не
гарантирует реального приобретения его мировосприятия и, соответственно,
устойчивой основы жизнедеятельности. Более того, это не обязательно
предполагает признание ассимилированного народа своей равноправной частью со
стороны народа-ассимилятора. Это еще один фактор, предопределяющий
маргинальное социальное будущее ассимилированного населения. Впрочем,
немного выигрывают от этого и ассимилирующие народы. Мы полагаем, что
достижение этнокультурной однородности российской нации за счет
интеллектуального и духовного упадка вновь приобретенного «русского» населения,
неизбежного, на наш взгляд, при его ассимиляции, не может соответствовать
национальным интересам и русского народа.
Кроме того, мы полагаем, что должен существовать определенный
формат национальной (этнической) группы, в рамках которой чувство
защищенности благодаря принадлежности к этой группе, остается достаточно ощутимым.
Включенность в слишком большие группы размывает, на наш взгляд, это
ощущение и создает стремление к сохранению или формированию более мелких
структур. Мы предполагаем, что, в том числе, и этим можно объяснить
живучесть различных этнических группировок в многонациональных государствах.
Интересную иллюстрацию бессознательного стремления к сохранению этни-
175

ческой идентичности демонстрирует наш анализ результатов опроса о
важнейших этнообразующих признаках. В частности, привлекает внимание
конфигурация этих признаков, предлагаемая осетинским населением г. Моздока:
культура (81,8%), историческое прошлое (45%) и внешний облик (45%), в отличие от
общеосетинского набора - язык, культура, историческое прошлое. Объяснение
- на поверхности: самый высокий уровень русификации моздокских осетин
лишает их языковой основы этнической самоидентификации и выдвигает на
более высокую роль физиологический признак, обычно занимающий самые
слабые позиции. Сходная ситуация прослеживается и среди других этноязыковых
групп в г. Владикавказе, которые также, вследствие недостаточно хорошего
владения своими этническими языками, исключают этот признак из
самоидентификационного комплекса, составляя его из культуры, религии и исторического
прошлого. Говоря о процессах этнической ассимиляции, следует отдавать себе
отчет в том, что бессознательное противодействие им будет продолжаться даже
после смены языка, распада этнической культуры до тех пор, пока будет
существовать возможность использовать малейшее основание для составления
новой оппозиции «мы» - «они», способное поддерживать этническое самосознание.
С другой стороны, мы полагаем совершенно обоснованным мнение о том,
что деэтнизация пагубна не только для отдельной личности и данного этноса,
но и для мировой культуры и человечества в целом, ибо она не только приводит
индивидов к этнической, а, следовательно, и социальной маргинализации, но и
«сокращает и обедняет всемирный инвентарь этнокультурных и этноязыковых
альтернатив» [Дьячков 1995а: 89].
Несомненно, поиски здорового равновесия между тенденциями
расширения глобализации и укрепления этнического будут усиливать тягу самых
разных народов к сохранению своей самобытности, в первую очередь - родного
языка, ограждающего его этнический суверенитет от нивелирующего
воздействия цивилизации. Кстати, если до недавнего времени, как мы отмечали выше,
большинство авторов было уверено в перспективе языковой интеграции
человечества, то в настоящее время в ученой среде больший интерес вызывает
перспектива использования языка вспомогательного (например, эсперанто),
который будет существовать наряду с национальными языками и использоваться
только для целей международного общения, а будущий мир должен остаться
мультиязычным, «где на вопрос: «Язык для мира?» будет дан ответ: «Мир
языков!» [Литвиненко 1999: 21]. В принципе, подчеркнуто отвлеченный,
«надчеловеческий» подход к проблеме этнической ассимиляции, характерный для
общественной науки до недавнего времени, нам вообще представляется
противоестественным. Реальные процессы, влияющие на жизнь людей и целых народов,
нельзя рассматривать с точки зрения «Вселенского разума». Это и есть, на наш
взгляд, дегуманизация науки, лишающая ее, как это ни парадоксально,
объективности.
176

3.4. Приоритеты контрассимиляционной языковой политики
В то же время, очевидно, что исчезновение языков будет продолжаться, и
это следует воспринимать (развивая экологическую концепцию языка) как
неизбежную гибель отдельных особей, вероятную при их ослаблении и
неспособности бороться с внутренними болезнями и внешними врагами. Но также как можно
излечить больное животное и оградить его от хищников, можно оздоровить
внутреннюю структуру языка и изменить его социальное функционирование.
Изменив языковую ситуацию, функциональное положение угасающего языка, его внуг-
риструктурное состояние можно рассчитывать на изменение и общего вектора
развития событий. Главной задачей при этом представляется правильное
решение проблемы восстановления функциональной системы языка. При этом надо
учитывать, что размежевание функциональных сфер применения
взаимодействующих языков в билингвальном коллективе не может дать позитивного
результата, ослабить конкуренцию сталкивающихся языков. «Специфической
чертой двуязычия в наши дни может быть названо возрастание равенства двух
языков, так как язык, замкнутый сферой обиходной, домашней речи и не имеющий
поддержки в литературной, научно-технической и общественно-политической
сфере, неизбежно оказывается ущербным с точки зрения его дальнейшего развития
(выделено нами - Т.К.)» [Рпсе 1973: 389].
Но даже правильное функциональное распределение не является
панацеей. Конечно, необходимо государственное, научно обоснованное языковое
планирование социального функционирования языка и его внутриструктурного
развития, но только «отношение народа к своему языку даст больше гарантий
его сохранения, чем усилия всех лингвистов мира (выделено нами - Т.К.)»
[Ярцева 1993:14]. Мы полностью разделяем эту мысль и уверены, что исчезнут те
языки, носители которых потеряют веру в них, примирятся с их угасанием.
Поэтому важнейшим элементом языкового планирования и будущей
языковой политики в Северной Осетии мы считаем мощное продуманное
аргументированное идеологическое воздействие на осетинское и русскоязычное
население республики по разъяснению реальной языковой ситуации, тенденций ее
развития и их последствий, принципов и целей языкового строительства,
призванного, с одной стороны, активизировать этническую мобилизацию осетин и,
с другой стороны, исключить возникновение межнациональной напряженности
в случае непонимания представителями иноязычных этнических групп целей
языковой политики. Совершенно очевидно, что подобная масштабная
долгосрочная и дорогостоящая кампания возможна только на государственном
уровне и требует принятия ответственного политического решения.
177

3.5. Выводы по III главе
Таким образом, оценка состояния и тенденций развития языковой
ситуации в Северной Осетии на фоне глобальных тенденций этноязыковых
процессов приводит к следующим выводам:
1. В результате ассимиляционных процессов, протекавших на
значительном отрезке истории русско-осетинских взаимоотношений, сегодня
осетинский язык находится на пути планомерного, стабильного угасания,
проявляющегося в постоянном разрушении его функциональной и внутриструюурной
систем. Перед осетинским языком стоит реальная перспектива, при сохранении
существующих тенденций, полного выхода из употребления во всех сферах
общественной жизни и, в будущем, его исчезновения.
2. В то же время, усиление центробежных процессов в мировых
этноязыковых процессах, обусловленное реакцией на расширяющуюся глобализацию,
определили смену общего вектора развития языковых и этнокультурных
ситуаций в пользу возрождения и расширения социальных функций миноритарных
языков и этнических групп.
3. Основными причинами исчезновения языков признаются:
целенаправленное сокращение сфер функционирования миноритарного языка под
давлением доминирующей языковой группировки и встречное стремление постоянно
возрастающей ассимилируемой части миноритарной группы к максимальному
расширению функций доминирующего языка.
4. Утрата этнического языка - носителя культуры этноса, неизбежно, рано
или поздно, ведет к разрушению этнической традиции, этнической картины мира,
и в конечном итоге, к исчезновению самого стержня этнической культуры.
5. Смена этнического языка и культуры, утрата этой объективной базы
может привести к потере и этнического самосознания, что будет означать
реальную смерть этноса, которая еще некоторое время будет закамуфлирована
сохранением «пустой» вывески - этнического самоназвания.
6. Утрата этнического языка ведет также к нарушению социализации,
ликвидации мостика между бессознательными константами этнической культуры и
жизнедеятельностью общества, что приводит к разрушению одной картины мира
и невозможности создания полноценной новой, а это, в свою очередь,
вызывает утрату важнейшей функции этнической культуры - адаптативной. Носитель
утрачиваемой культуры теряет ориентацию в мире, уверенность в своих
поступках и их оценках, обретает повышенное чувство тревоги и опасности. Более
того, утрата языка, как одного из основных этнических маркеров размывает
граница этнического социума, контуры групп «мы» и «они» и неизбежно ведет к
ослаблению ощущения этнического самосознания.
7. Нынешнее интеллектуальное, духовное и психологическое состояние
осетинского народа отражает реализацию процесса аккультурации осетинского
этноса и является признаком культурной ассимиляции его большой части.
178

8. Возможные последствия существующих тенденций развития
осетинского этноса могут оказаться противоречащими его жизненным интересам.
Разработка и реализация мер по целенаправленному воздействию на языковую
ситуацию в республике приобретает чрезвычайно важный характер и требует
государственного решения.
179

ГЛАВА IV.
ОПЫТ ЯЗЫКОВОЙ ПОЛИТИКИ И ПРИОРИТЕТЫ ЯЗЫКОВОГО
СТРОИТЕЛЬСТВА В СЕВЕРНОЙ ОСЕТИИ
4.1. Типология языковой политики
Сущность, роль и формы языковой политики давно привлекают внимание
ученых.
По мнению ВА Аврорина, «научно обоснованная и целенаправленная
языковая линия управления со стороны общества (его классов, партий и
органов управления) ходом развития функциональной стороны, а через ее
посредство в пределах возможного также и структурной стороны языка, представляет
собой языковую политику, которая в многонациональных государствах является
одной из важнейших составных частей национальной политики. Иначе говоря,
языковая политика - это планомерное общественное воздействие на языковую
ситуацию» [Аврорин 1975:175]. В определении В.П. Григорьева «языковая
политика - это теория и практика сознательного воздействия общества на ход
языкового развития, т.е. целенаправленное и научно обоснованное
руководство функционированием существующих языков и созданием и
совершенствованием новых языковых средств общения» [Григорьев 1963: 5]. Н.Б. Мечковс-
кая определяет языковую политику как «воздействие общества в
многонациональном и/или многоязычном социуме на функциональные взаимоотношения
между отдельными языками» [Мечковская 1996:117]. Л.Б. Никольский под
языковой политикой понимает «совокупность мер, разработанных для
целенаправленного регулирующего воздействия на стихийный языковой процесс и
осуществляемых обществом (государством) [Никольский 1968:114]. Языковая
политика может также определяться как «совокупность мер, принимаемых
государством, партией, классом, общественной группировкой для изменения или
сохранения существующего функционального распределения языков или
языковых подсистем, для введения новых или сохранения употребляющихся
лингвистических норм» [Швейцер, Никольский 1976:117].
Таким образом, субъектами языковой политики могут выступать:
1) государство и его органы (законодательные собрания, министерства,
специальные комиссии и комитеты исполнительных органов власти);
2) различные общественные институты и организации: политические
партии, ассоциации учителей, писателей, журналистов, ученых, различные
добровольные общества содействия;
3) исследовательские лингвистические центры.
Очевидно, что при этом не всегда интересы различных субъектов
языковой политики могут совпадать по своим целям.
Объектами языковой политики являются как функциональная, так и
структурная стороны языка. Мероприятия, осуществляемые в рамках опреде-
180

ленной языковой политики имеют целью воздействие на языки - компоненты
языковой ситуации, на их конкретные формы существования для поощрения их
развития или, наоборот, для целенаправленного ограничения определенного
компонента языковой ситуации для провокации его регресса.
Соответственно, целью языковой политики может быть расширение
или сужение диапазона употребления определенных языков и отдельных форм
их существования за счет целенаправленного увеличения или уменьшения сфер
их функционирования, а также воздействие на структуру языка для поощрения
или сдерживания его развития.
Реализация языковой политики предполагает выделение отдельных
этапов. Первый шаг заключается в определении политических, идеологических,
социальных и лингвистических оснований языковой политики. Эго означает,
что рациональная языковая политика должна разрабатываться при четком
понимании реальной языковой ситуации и объективных тенденций ее развития.
Должны быть проанализированы функциональные возможности всех
компонентов языковой ситуации и дано объективное ее описание. Языковое
планирование должно основываться на социологических исследованиях, позволяющих
определить основные оценки ключевых проблем языковой ситуации
населением региона и мнения о приоритетах в языковом строительстве. На втором этапе
должен быть четко определен желаемый конечный результат, цель реализации
языковой политики. На следующем этапе должно происходить
формулирование задач, решение которых позволит направить развитие данной языковой
ситуации к поставленной цели. При этом исход тех или иных акций языковой
политики должен быть конкретно просчитан до того, как эти действия будут
предприняты. Затем определяются направления, средства, формы акций.
Основным рычагом воздействия на развитие языковой ситуации является
влияние на социальный статус и функции отдельных языков и их изменение в
соответствующем направлении. Очевидно, что чем шире и свободнее используется
определенный язык в своем социуме, тем более благоприятны условия для его
развития и совершенствования, тем выше его престиж. Напротив, узость (или
сужение) социальных функций языка обедняет коммуникативные функции
языка, обрекает его на застой и оскудение [Мечковская 1996:127]. Направлениями
языковой политики могут быть 1) создание правовой базы языковой политики;
2) разработка конкретных программ развития языков, 3) финансовое
обеспечение мероприятий; 4) кадровое обеспечение; 5) материально-техническое
оснащение, 6) пропаганда концепции языкового строительства.
В зависимости от цели, задач и способов реализации языковой политики
выделяются различные типы языковой политики: ретроспективная
(ориентированная на сохранение существующей языковой ситуации, на
противодействие изменениям) и перспективная (ориентированная на изменение
существующей языковой ситуации); демократичная (учитывающая интересы
широких народных масс) и антидемократичная (учитывающая интересы эли-
181

ты); интернационалистическая (соблюдающая интересы всех этнических
групп) и националистическая (абсолютизирующая интересы одной
этнической группы) [Никольский 1976:151].
4.2. Тенденции федеральной языковой политики на
современном этапе
Специфика современной языковой политики в Российской Федерации,
по мнению Ю.В. Караулова, проявляется в действии нескольких антиномий.
Фундаментальной является антиномия воспроизводства и развития.
Стремление сохранить и развивать этнический язык и культуру сталкивается с
необходимостью освоения мира, которая требует выхода за рамки собственной
накопленной культуры для адаптации к новой реальности, новым отношениям субъекта
с окружающим миром. Непродуманный переход на родной язык несет с собой
опасность изоляционизма для самих этнических меньшинств. Вторая
антиномия проявляется в противоречии между повышением в России уровня
реального суверенитета национальных образований, в частности в области языковой
политики, с одной стороны, и очевидной централизацией актуальной
российской государственной политики, с другой. При этом в федеральном Центре
существуют опасения, что новый уровень суверенности
национально-государственных образований в разных субъектах Федерации может приходить в
противоречие с ролью государства внутри России в целом, особенно, когда это касается
решений в области языковой политики. Высказывается мнение о том, что
возможное вытеснение русского языка из различных сфер общественной жизни в
национальных субъектах может нанести серьезный ущерб целостности
Российского государства. К тому же возрастание суверенитета
национально-государственных образований России не соответствует общемировой тенденции к
размыванию, ослаблению суверенитета государств. Третья антиномия
порождается распространением модернистской мировой культуры, формирующейся в
процессе политической и экономической глобализации, которая грозит,
прежде всего, сохранению национальных культур и может обернуться культурной
ассимиляцией, потерей национальной самобытности не только этнических
меньшинств, но и крупных наций. Четвертая антиномия возникает в том случае,
когда на роль государственного претендует язык, не отвечающий требованиям
функционирования в сфере науки, специального образования и в бюрократической
сфере государственного управления, т.е. не имеющий развитой литературной
формы [Караулов: Нйр].
Можно признать, что все указанные антиномии имеют значение для
правильного определения языковой политики, и в Северной Осетии разработка
республиканской языковой политики должна учитывать как российские, так и
общемировые тенденции этноязыкового развития. И этр достаточно сложная
задача при той динамичности изменений позиций российского законодателя в
182

вопросах языковой и, в целом, национальной политики, которая проявляется в
последнее десятилетие.
Основы языковой политики Российской Федерации были заложены
Конституцией РФ, 26 статья которой, в частности, гласит: «Каждый имеет право на
пользование родным языком, на свободный выбор языка общения, воспитания,
обучения и творчества». Конституция запрещает пропаганду «социального,
национального, религиозного или языкового превосходства» (ст. 29, п. 2),
гарантирует право на образование (ст. 43), на участие в культурной жизни и
пользование учреждениями культуры, возлагая на личность обязанности по
сохранению исторического и культурного наследия (ст. 44). В статье 68 Конституции
также указано, что: «1. Государственным языком Российской Федерации на всей
ее территории является русский язык. 2. Республики вправе устанавливать свои
государственные языки. В органах государственной власти, органах местного
самоуправления, государственных учреждениях республик они употребляются
наряду с государственным языком Российской Федерации. 3. Российская
Федерация гарантирует всем ее народам право на сохранение родного языка,
создание условий для его изучения и развития» [Конституция РФ].
Конкретизация и детализация принципов языковой политики
осуществлена в законе «О языках народов РСФСР», который предусматривает социальные,
юридические и экономические меры, направленные на поддержание и
развитие всех языков народов России. Закон провозглашает языки народов РФ
национальным достоянием государства и гарантирует свободное и равноправное
развитие языков, независимо от численности их носителей, а также свободное
развитие двуязычия и многоязычия. Перед Правительством РФ ставится задача
создать условия для функционирования русского языка как государственного
языка Российской Федерации, а также обеспечения финансирования целевых
программ по сохранению и развитию языков народов РФ, предусматривая в
федеральном бюджете средства на их реализацию [Закон о языках РСФСР].
Забота о сохранении языков и культур малочисленных этносов
поддерживается законами «О национально-культурной автономии», «Об общих
принципах организации общин коренных малочисленных народов Севера, Сибири и
Дальнего Востока Российской Федерации», «О гарантиях прав коренных
малочисленных народов Российской Федерации», «Рамочной концепцией о защите
национальных меньшинств» и др.
В целом, языковое законодательство РФ включает в себя совокупность
прав, которыми обладает личность и народ: право свободного выбора языка
общения и воспитания; право создавать письменность и развивать
литературную форму родного языка; право в официально-деловом общении
использовать родной язык с обеспечением перевода на государственный; право
республик-субъектов Федерации устанавливать в соответствии с Конституцией свои
государственные языки, наряду с русским, как государственным языком
Российской Федерации на всей ее территории. Предусмотрено также развитие
183

средств массовой коммуникации и переводческой деятельности на любых
языках, государственное содействие книгопечатанию, изданию литературы на
языках народов РФ и текстов других функциональных разновидностей, проведение
научных исследований в области сохранения, изучения и развития языков.
Таким образом, за последнее десятилетие в Российской Федерации
подготовлена солидная законодательная база для реального возрождения
этнических языков. При этом мы бы подчеркнули, что в языковой политике Российской
Федерации прослеживаются определенные акценты: Москва обязана и будет
заниматься государственным языком Российской Федерации, русским языком,
а проблема национальных республик - сохранение и развитие своих
этнических языков в рамках реальных полномочий, предоставленных им. Мы полагаем,
что, в целом, это демократический принцип, соответствующий и
федеративному устройству государства. В новых политических и законодательных условиях
многие национальные республики уже достигли конкретных успехов в
этноязыковом строительстве и достаточно уверенно идут по пути создания
сбалансированной двуязычной, а иногда и полиязычной языковой ситуации как, например,
в Татарстане, Башкортостане.
Однако в последнее время все заметнее становится беспокойство
определенной части российских политиков в связи со столь широкими
полномочиями национальных субъектов и снижением регламентирующего влияния Москвы
на региональную языковую политику. При этом возможность оперативного
изменения ситуации осложнена тем, что приоритет
национально-государственных образований в сфере языковой политики заложен в Конституции страны.
Так, статьями 71 и 72 Конституции Российской Федерации установлены
предметы ведения Российской Федерации и совместного ведения Российской
Федерации и субъектов Российской Федерации. При этом статьи 73 и 11
Конституции Российской Федерации исключают иное распределение предметов
ведения и относят все не указанные в Конституции Российской Федерации виды
деятельности к исключительному ведению субъектов Российской Федерации.
Поскольку же языковая политика не упомянута в статьях 71 и 72 Конституции
Российской Федерации, то, следовательно, она должна быть отнесена к
предмету ведения субъектов Российской Федерации. Соответственно, создано
законодательное основание для того, чтобы считать государственную языковую
политику предметом исключительного ведения органов государственной
власти субъектов Российской Федерации, и, соответственно, введение таких
понятий, как "государственная языковая политика Российской Федерации" или
"федеральная языковая политика" может быть признано неправомерным. Сейчас
трудно установить, следует ли рассматривать такое распределение как
осознанное решение или как незамеченную в свое время ошибку. Однако в
настоящее время эта норма явно не соответствует центростремительным тенденциям
государственного строительства и привлекает внимание федеральных
законодателей. Поиск путей решения этой проблемы за счет изменения соотношения
184

ролей центра и республик отражен, в частности, в аатье депутата
Государственной Думы Н.А.Бенедиктова и консультанта аппарата Комитета Государ-
сгвенной Думы по образованию и науке А.П.Бердашкевича «О правовых
основах государственной языковой политики». По их мнению, для восстановления
определяющей роли федерального центра необходимо указать, что
государственная языковая политика является составной частью государственной
социальной, культурной и национальной политики, которые согласно статье 71
Конституции Российской Федерации относятся к ведению Российской Федерации.
Соответственно, государственная языковая политика Российской Федерации,
как часть социальной, культурной и национальной политики, с одной стороны, и
понятия "государственная языковая политика Российской Федерации" или
"федеральная языковая политика", с другой, приобретут правовую основу для
своего существования [Бенедиктов, Бердашкевич: Ийр].
Таким образом, на современном этапе развития российского общества
проблемы государственно-правового регулирования языковых отношений в
Российской Федерации занимают важное место в рамках новой концепции
национальной политики.
Особое значение при этом придается статусу русского языка, который
оценивается как мощное средство сохранения политической общности
российского населения. Его положение вызывает озабоченность Москвы,
проявляющуюся в активизации шагов по повышению социальной роли русского языка. В
частности, в январе 2000 г. был воссоздан после трехлетнего перерыва Совет
по русскому языку при Правительстве Российской Федерации в целях
содействия развитию, распространению и сохранению чистоты русского языка и для
разработки предложений по поддержке русского языка как государственного
языка Российской Федерации. В июне 2000 г. распоряжением Правительства
Российской Федерации создан общественно-государственный фонд «Центр
русского языка» для консолидации усилий российских и зарубежных
общественных и государственных организаций, видных деятелей науки, культуры и
образования по поддержанию и распространению русского языка.
Ранее, в 1996 г. Правительством Российской Федерации была
утверждена федеральная целевая программа «Русский язык» для реализации ее в 1996-
2000 гг. В настоящее время начала действовать новая федеральная целевая
программа «Русский язык» на 2002-2005 годы, назначением которой является
«сохранение духовного, художественного, научного и культурного достояния
России», а также решение следующих основных задач: развитие и
распространение русского языка как государственного языка Российской Федерации;
развитие русского языка как национального языка русского народа; укрепление
позиций русского языка как средства межнационального общения народов
России, государств - участников СНГ и стран Балтии; расширение влияния
русского языка в сфере международного общения; обновление содержания и методов
обучения русскому языку; усиление роли русского языка в сфере образования;
185

разработка комплекса мер по пропаганде русского языка и русской культуры с
помощью средств массовой информации. Всего на 2002-2005 годы
планируется затратить на реализацию Программы 80470 тыс. рублей, в том числе из
федерального бюджета - 50830 тыс. рублей, из бюджетов субъектов Российской
Федерации -15040 тыс. рублей, внебюджетные средства -14600 тыс. рублей;
на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы - 27290 тыс.
рублей, в том числе из федерального бюджета - 7250 тыс. рублей, из бюджетов
субъектов Российской Федерации - 11040 тыс. рублей, внебюджетные
средства - 9000 тыс. рублей; на прочие нужды - 53180 тыс. рублей, в том числе из
федерального бюджета 43580 тыс. рублей, из бюджетов субъектов Российской
Федерации - 4000 тыс. рублей, внебюджетные средства - 5600 тыс. рублей
[Программа «Русский язык»: Шр].
На уровне законодательной власти актуальность проблем русского языка
выразилась в подготовке Государственной Думой законопроекта «О русском
языке как государственном языке Российской Федерации», который имеет
целью дальнейшее совершенствование языковой политики в России. Как
известно, до 1990-х гг. русский язык юридического статуса не имел. Еще в конце 1980-
х гг., был подготовлен и в 1995 г. обсужден в нескольких вариантах в
Государственной Думе на больших Парламентских слушаниях проект закона «О защите
русского языка». Однако было отмечено, что не один русский язык требует
защиты, а в равной, если не в большей, степени нуждаются в защите и другие
языки народов России, и принятие закона о защите русского языка
потребовало бы принятия отдельных законов о каждом языке народов России. Тем не
менее, состояние русского языка продолжало вызывать обеспокоенность,
особенно, в периферийных субъектах. Неслучайно, в декабре 1995 г. именно
Калининградская областная Дума приняла закон Калининградской области «О
защите русского языка на территории Калининградской области». Закон о-языке,
принятый одним из субъектов Российской Федерации, и инициировал
разработку Федерального закона «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР
«О языках народов РСФСР», принятого в 1998 г.
В настоящее время проблема статуса русского языка вновь приобрела
остроту в контексте общих системных изменений в стратегии государственного
строительства в России. Необходимость создания Федерального закона «О
русском языке как государственном языке Российской Федерации»
обосновывается тем, что «в действующем законодательстве Российской Федерации о языках
недостаточно полно раскрыты функции русского языка как государственного
языка РФ, не в полной мере разработан механизм правового регулирования
использования государственного языка РФ во всех сферах общественной
жизни, не содержится правовых норм сохранения чистоты русского языка и
культуры русской речи. В существующих законодательных актах не отражены области
совместного ведения Российской Федерации и субъектов Российской
Федерации по использованию государственного языка РФ, не в полной мере раскрыто
186

значение русского языка в межнациональном общении народов России, его роль
как одного из мировых языков» [Нерознак, Орешкина, Сабаткоев: Нйр]. По
мнению его разработчиков, закон должен сыграть положительную роль в
консолидации многонационального и многоязычного Российского государства, будет
способствовать развитию русского языка как основы русской духовной
культуры, как важнейшего средства межнационального общения народов страны. В
законопроекте предусмотрена, наряду с социальной и юридической защитой,
экономическая защита государственного языка Российской Федерации,
предполагающая целевое, бюджетное и иное финансирование федеральных
программ развития государственного языка РФ, теоретических исследований и
прикладных разработок по проблемам функционирования русского языка как
государственного языка РФ, как средства межнационального общения народов
России и как одного из мировых языков. Законопроект закрепляет позиции
русского языка в системе образования; согласно ему во всех общеобразовательных
учреждениях России изучение государственного языка РФ является
обязательным компонентом учебных программ. В законопроекте подчеркивается идея о
сохранении единого образовательного пространства в Российской Федерации
и необходимости стандартизации учебного предмета по русскому языку как
государственному языку РФ. Законопроект предусматривает гражданскую,
уголовную и административную ответственность за нарушение законодательства о
русском языке как государственном языке Российской Федерации
[Законопроект «О русском языке...»: Нйр].
Одна из проблем, попытка решения которой предпринимается в
законопроекте, связана с тем, что русский язык и другие национальные языки
республик Российской Федерации, которым по Конституции РФ предоставлено "право
устанавливать свои государственные языки" (статья 68), получают одинаковый
статус "государственного языка". В России в настоящее время насчитывается
26 языков, обладающих статусом государственных, включая русский язык, и
список этот расширяется. Поэтому понятие русского языка как
государственного языка Российской Федерации становится не совсем определенным,
неоднозначным и для русского языка предлагаются различные новые названия и новый
статус - "общегосударственный язык", "общефедеральный язык" и др.
Действительно, проблема эта существует, но предложения некоторых
политиков по ее решению носят весьма категоричный и радикальный характер.
В частности, НАБенедиктов и А.П.Бердашкевич настаивают на том, что «ни
при каких условиях роль государственного языка республики не может быть
приравнена к роли государственного языка Российской Федерации.
Употребление государственного языка республики не може г стать обязательным для
гражданина или для государственного органа власти, если функционирование
последнего не обусловлено некими специальными целями» [Бенедиктов, Бердаш-
кевич: Ьйр]. Мы полагаем, что, несмотря на то, что состояние многих языков
России в настоящее время не позволяет им полноценно выполнять функции
187

государственных языков, статус которых они получили в своих республиканских
законодательствах, состоявшееся юридическое закрепление за языками
титульных наций статуса государственных языков может повысить их социальную роль,
создать условия для их всестороннего развития и совершенствования. И
именно в этом направлении, на наш взгляд, следует двигаться, а не выхолащивать
статус республиканских государственных языков. В противном случае, это
означает изменение статуса самих национально-государственных образований и,
как следствие, фундаментальную перестройку всей государственной системы.
Русский язык должен развиваться и функционировать в тесном взаимодействии
с титульными государственными языками на территориях всех национальных
республик, но не ущемляя права народов Российской Федерации на
использование и развитие своих языков и национальных культур, что совершенно не
может противоречить тому, чтобы статус русского языка как
общегосударственного языка всей страны был закреплен в рамках российского законодательства.
В Государственной Думе, помимо законопроекта «О русском языке как
государственном языке Российской Федерации», в настоящее время готовятся
и другие правовые акты, содержащие нормы об использовании русского языка,
в частности, разработанный в Комитете Государственной Думы по делам
национальностей проект федерального закона «Об основах государственной
национальной политики Российской Федерации». В данный законопроект включена
специальная глава VI «О государственной языковой политике Российской
Федерации», а также отдельная статья 27 в составе этой главы, посвященная
русскому языку как государственному языку Российской Федерации [Проект
федерального закона «Об основах государственной национальной политики РФ: Нйр].
На наш взгляд, данный законопроект, содержит ряд норм, способных'по-
зитивно повлиять на развитие языковой ситуации в национальных субъектах,
хотя он включает и некоторые положения, которые могут существенно
осложнить положение государственных языков национальных субъектов. С одной
стороны, заявляется, что «республики вправе устанавливать свои государственные
языки. В органах государственной власти, органах местного самоуправления,
государственных учреждениях республик они употребляются наряду с
государственным языком Российской Федерации». При этом отмечается, что
«Российская Федерация гарантирует всем ее народам независимо от их численности
равные права на сохранение и всестороннее развитие родного языка, свободу
выбора и использования языка общения». Тезис о свободе выбора языка
общения, безусловно, способствует реализации равных прав различных языков.
Неоднозначным нам представляется положение, в соответствии с которым,
«субъекты Российской Федерации вправе принимать законы и иные нормативные
правовые акты о защите прав граждан на свободный выбор языка общения,
воспитания, обучения и творчества» (выделено нами - Т.К.). В принципе эта норма
уже установлена действующей ныне статьей 9 «Закона о языках народов РСФСР»:
«Граждане РСФСР имеют право свободного выбора языка воспитания и обуче-
188

ния». Очевидно, что в случае такого однозначного предоставления гражданам
права свободного выбора языка обучения и воспитания можно достаточно
уверенно предполагать, что выбор будет обусловлен неравными социальными
возможностями русского и национальных языков в пользу первого. Однако, в
отличие от Закона о языках, проект рассматриваемого законодательного акта
предполагает введение промежуточного звена - законодательства субъекта
федерации, в котором, как мы понимаем, право выбора языка обучения может и не
быть предоставлено. Соответственно, это может служить юридическим
основанием для принятия такой регламентации республиканской языковой политики в
сфере образования, которая могла бы позволить национальным субъектам
установить обязательный характер обучения на родном языке для
представителей титульной национальности, не входя в противоречие с федеральным
законодательством.
Противоположная тенденция прослеживается при сопоставлении
положений, касающихся изучения русского и национальных языков в действующих
законах о языках и об образовании, с одной стороны, и в рассматриваемом
законопроекте, с другой. В последнем предусмотрено право субъектов
федерации на регламентацию изучения всех языков этнических групп, кроме
русского, относительно которого в нем содержится норма, исключающая подобное
право: «В общеобразовательных учреждениях и образовательных учреждениях
профессионального образования изучение русского языка как
государственного языка Российской Федерации является обязательным и в соответствии с
государственными образовательными стандартами Российской Федерации».
Видимо, столь жесткая формулировка призвана укрепить аналогичное, но
достаточно мягкое положение «Закона о языках народов РСФСР»: «Русский язык как
государственный язык РСФСР изучается в средних, средних специальных и
высших учебных заведениях». Еще более контрастным выглядит норма
законопроекта при сопоставлении с трактовкой этого вопроса в «Законе об
образовании», где «вопросы изучения государственных языков республик в составе
Российской Федерации регулируются законодательством этих республик».
Следует отметить, что в законопроекте впервые заложено положение,
выводящее конкретные вопросы языковой политики с субъектного уровня на
федеральный: «Вопросы реформирования или смены письменности, графики и
орфографии родных языков народов Российской Федерации, имеющие
общефедеральное значение, затрагивающие основы культурно - языковых традиций
народов России, находятся в ведении Российской Федерации». Можно
согласиться отчасти с тем, что реформа графической основы письменности может
носить политизированный опенок. Так, К. А. Бичелдей, заместитель
председателя Комитета по делам национальностей Государственной думы РФ,
подчеркивает, что переход на латиницу в Татарстане связан с геополитическими
интересами государства. «Письменность всех языков народов РФ создана на базе
кириллицы. И отказ от кириллицы означает выход из государственного языка.
189

Субъекты РФ не имеют права самостоятельно решать, какой у них должен быть
алфавит. Пока ты субъект РФ, пользуйся кириллицей. А Татарстан переходит на
латиницу. Мы не запрещаем, но решения такого рода должны приниматься на
уровне федерального законодательства [Бичелдей 2002:196]. Представляется,
что подобная внугриструктурная регламентация национальных языков
противоречит международным нормам, в частности, статье 9 Всемирной декларации
лингвистических прав, которая гласит, что «каждое языковое сообщество имеет
право беспрепятственно систематизировать, стандартизировать, сохранять,
развивать и распространять свою систему языка».
Еще более серьезной представляется норма законопроекта, гласящая,
что «граждане Российской Федерации имеют право на получение основного
общего образования на родном языке, а также на выбор языка обучения в
пределах возможностей, предоставляемых системой образования». Иначе говоря,
граждане Российской Федерации лишаются права получать общее полное,
начальное, среднее и высшее профессиональное образование на родном языке.
Впрочем, аналогичное положение содержится и в действующем «Законе об
образовании». Совершенно очевидно, что подобное ограничение
функционирования национальных языков в сфере образования, сопровождаемое
предоставлением права выбора языка обучения, практически ликвидирует всяческие
предпосылки для выбора родителями бесперспективных национальных школ и
лишает будущего систему национального образования. Несомненно, это
положение законопроекта является значительно менее конструктивным, чем трактовка
этих же вопросов в действующем «Законе о языках народов РСФСР», где
указано, что «язык обучения в средних, средних специальных и высших учебных
заведениях определяется законодательством РСФСР и республик в составе
РСФСР», «преподавание государственных и иных языков в республиках в
составе РСФСР осуществляется в соответствии с их законодательством». Очевидно
также, что подобные рамки образования на родном языке противоречат и
международным правовым актам, в частности, статье 26 Всемирной декларации
лингвистических прав, гласящей, что «каждое языковое сообщество имеет
право на образование, позволяющее всем его членам в совершенстве овладеть
своим родным языком с тем, чтобы использовать его в любом виде
деятельности, а также овладеть в наиболее полной мере любым из избранных ими
языков». Естественно, что подобный подход предполагает возможность получения
не только полного среднего, но и профессионального образования на
родном языке.
Таким образом, рассматриваемый законопроект призван, на наш взгляд,
ввести законодательные основания для реализации федеральной языковой
политики, представляя ее как часть национальной политики государства, и,
соответственно, сконцентрировать основные полномочия по регламентации
языкового строительства в федеральных органах власти, расставляя, при этом,
акценты на обязательной полифункциональности русского языка и факультатив-
190

ности использования языков других народов Российской Федерации.
Очевидно, что все эти мероприятия последнего периода напрямую
связаны с ростом национального самосознания в некоторых субъектах Федерации,
который не может не беспокоить Москву. Федеральный центр озабочен тем,
как сочетать необходимость проведения толерантной национальной, в том
числе, языковой политики в национальных регионах с сохранением культурной,
образовательной и, в конечном итоге, политической интегрированности
страны, с сохранением российской гражданской нации. При этом представляется,
что крайние подходы к этим вопросам, предполагавшие радикальную
перестройку самой структуры федерации за счет аннулирования национальных
образований и воссоздания губернской системы управления, после нескольких лет
обсуждений потеряли часть своих сторонников. Однако прецедент Чечни
подпитывает опасения российских политиков, видящих цель федерального центра в
поддержании высокого уровня языковой интегрированности национальных
меньшинств с русскоязычным большинством, и болезненно реагирующих на любые
шаги не в «русском» направлении.
Соответственно, приоритеты языковой политики российского государства
на современном этапе заключаются в создании юридических возможностей
перемещения ядра законодательного регулирования языковой политики из
субъектов в федеральный центр и более активного центрального
регулирования языкового строительства в национальных субъектах, в обеспечении
гарантий более высокого статуса русского языка и уровня владения им в национальных
республиках, в устранении причин, вызывающих опок русского населения из
национальных республик.
4.3. Языковая политика субъектов Российской Федерации
Мероприятия в области языковой политики в различных
национально-государственных образованиях России характеризуются значительными
особенностями в динамике, сроках, масштабах ее реализации.
Еще в составе СССР Чувашия, объявившая себя союзной республикой,
приняла в октябре 1990 г. Закон «О языках в Чувашской ССР». К настоящему
времени законы о языках были приняты еще в 14 республиках: в Республике
Тува «О языках в Тувинской АССР» (1990 г.), в Республике Калмыкия «О языках в
Калмыцкой ССР - Хальмг Тангч» (1991 г.), в Республике Бурятия «О языках
народов Республики Бурятия» (1992 г.), в Республике Коми «О государственных
языках Республики Коми» (1992 г.), в Республике Татарстан «О языках народов
Республики Татарстан» (1992 г.), в Республике Хакасия «О языках народов
Республики Хакасия» (1992 г.), в Республике Саха (Якутия) «О языках в Республике
Саха (Якутия)» (1992 г.), в Республике Алтай «О языках» (1993 г.), в Республике
Адыгея «О языках народов Республики Адыгея» (1994 г.), в
Кабардино-Балкарской Республике «О языках народов Кабардино-Балкарской Республики» (1995
г.), в Республике Марий Эл «О языках в Республике Марий Эл» (1995 г.), в Ка-
191

рачаево-Черкесской Республике «О языках народов Карачаево-Черкесской
Республики» (1996 г.), в Республике Ингушетия «О государственных языках
Республики Ингушетия» (1996 г.), в Республике Башкортостан «О языках народов
Республики Башкортостан» (1999 г.).
Во всех принятых законах, кроме тувинского, в качестве одного их
государственных языков провозглашен русский язык. В Законе «О языках в
Тувинской АССР» (1990 г.) статья 1 гласит: «Государственным языком Тувинской АССР
является тувинский язык». Статья 2 называет русский язык языком
межнационального общения, который функционирует на территории Тувинской АССР как
официальный язык СССР наравне с государственным тувинским языком во всех
сферах жизни.
Практически все республики объявили своим государственным языком,
наряду с русским, язык (или языки) своей титульной нации, что нашло
отражение в перечисленных законах о языках, а также, в большинстве случаев, и в
Конституциях республик, в ряде же случаев только в Конституциях.
Одновременно или с некоторым временным разрывом во многих
республиках приняты Программы сохранения и развития государственных языков
титульных этносов.
Сложнее проходит процесс реализации языковых законов и программ.
Так, в Чувашии, из-за отсутствия четко продуманной и материально
обеспеченной национально-языковой политики, многие положения закона не
претворяются в жизнь. Функциональное развитие чувашского языка так и не получило
статуса наибольшего благоприятствования. В Республике Саха-Якутия до сих
пор не принята «Государственная программа возрождения, сохранения и
развития языков коренных народов РС (Я)», разработанная еще в 1993 г., не
создан центр по руководству, координации и налаживанию практической
деятельности всех министерств, ведомств и организаций, заинтересованных и
ответственных за внедрение в жизнь Закона о языках, а Институт гуманитарных
исследований, который реально занимается реализацией отдельных положений
Закона, как академическое научное учреждение, не имеет властных
полномочий и возможностей для выполнения подобных работ. Не создан термино-ор-
фографический комитет для координации, упорядочения терминологической
системы и орфографии, а сам литературный язык еще не стал, как это следует из
его высокого статуса, объектом пристального внимания и заботы государства
[Слепцов: ИНр]. Приблизительно на таком же уровне находится реализация
языкового строительства в абсолютном большинстве национальных субъектов
Российской Федерации.
Особых успехов в языковом строительстве добилась Республика
Татарстан, создавшая одной из первых комплексную законодательную базу в виде
соответствующих статей Конституции, Закона о языках, Программы по
сохранению и развитию татарского языка и т.д., и предпринимающая настойчивые
шаги по их реализации, несмотря на серьезные общественно-политические и
экономические проблемы.
192

4.4. Особенности языковой политики на Северном Кавказе
Отношение российских политиков к языковому строительству в
национальных республиках формируется, во многом, под влиянием средств
массовой информации, результатов научных исследований, а также аналитических
обзоров окружных и региональных представительств центральных ведомств.
Глубина и достоверность таких документов, оказывающих немалое влияние на
определение приоритетов языковой и, в целом, национальной политики
России, может быть оценена на примере работы «Языковая ситуация и
особенности языковой политики в условиях современного Северного Кавказа»,
подготовленной Л. Хоперской, руководителем межрегионального территориального
органа по Северо-Кавказскому региону Миннаца РФ и В. Харченко, руководителем
Северо-Кавказского межрегионального территориального органа Минрегиона РФ.
По их мнению, основным негативным элементом, характеризующим
языковую политику в субъектах Российской Федерации на Северном Кавказе,
следует признать «наличие в конституциях и уставах субъектов Федерации на
Северном Кавказе статей, регламентирующих статус государственного языка той
или иной республики, края или области, признающих тем самым приоритет
языка титульной нации (например, ст. 34 Конституции Республики Ингушетия и
ст. 15 Конституции Республики Северная Осетия - Алания)». Непонятно, на чем
основано подобное заключение, если, как известно, Конституции всех
субъектов федерации государственными признают и русский язык, а право республик
на придание статуса государственных языкам титульных этносов закреплено в
Конституции РФ и в «Законе о языках народов РФ». По мнению
высокопоставленных чиновников, «подобная законотворческая практика в реальных условиях
не позволяет лицам, не владеющим языком титульной нации, занимать высшие
должностные посты в республиках.... В условиях продолжающегося опока
русского населения из субъектов Федерации на Северном Кавказе,
незначительного удельного веса русских, владеющих другими (кроме русского) языками,
происходит постепенное выталкивание представителей русского этноса из
органов власти, научных и учебных заведений республик Северного Кавказа, что
существенно сказывается на этнополитической обстановке в регионе в целом.
Опасность складывающейся ситуации языковой обособленности этнических
групп заключается в исключении из политической и экономической жизни
северокавказских субъектов Российской Федерации значительного числа
представителей русского этноса, что при определенных условиях может привести к
возникновению конфликтов на межнациональной, межконфессиональной почве, в
основе которых будут лежать языковые причины» [Хоперская, Харченко: Ьйр].
Совершенно очевидно, что анализ не учитывает тот факт, что
общественно-политические ситуации в различных республиках Северного Кавказа не
одинаковы и требуют более дифференцированной оценки. В частности, эти
утверждения безосновательны применительно к этнополитической ситуации в Се-
193

верной Осетии. Кроме того, подобного рода работы федеральных чиновников
должны носить более объективный характер и не проявлять столь явно
понимание своего предназначения как защитника не российского, а русского народа.
Ведь если бы даже описанная ситуация полностью соответствовала
реальности, представитель Министерства по делам национальностей должен был бы
выражать обеспокоенность положением не только русских, но и
представителей других нетитульных групп, проживающих в республиках.
Мы полагаем, что'этот акцент неслучаен. Русский вопрос на Северном
Кавказе, действительно, резко обострился в 1990-х годах, хотя некоторое
снижение доли русского населения в национальных республиках региона
отмечалось уже в 1960-1970-е годы. С начала 1990-х годов отток русского населения в
некоторых субъектах стал приобретать обвальный характер. Так, если по
переписи 1989 г. на Северном Кавказе было 11232 тыс. русских (68,9%): в Адыгее
293,6 тыс. (68%), Дагестане 165,9 тыс. (9,2%), Кабардино-Балкарии - 240,7 тыс.
(32%), Карачаево-Черкессии -175,9 тыс. (42,4%), Краснодарском крае 3906,8
тыс. (84,6%), Ростовской области - 3844,3 тыс. (89,6%), Северной Осетии -189,2
тыс. (29,9%), Ставропольском крае - 2024,0 тыс. (83,9%), Чечне и Ингушетии -
293,8 тыс. (23,1%), Калмыкии -121,5 тыс. (37,7%), то в 1999 году численность
русских сократилась в целом на 342,5 тыс., прежде всего, за счет
вынужденного миграционного опока, особо интенсивного в Чечне и Ингушетии. Опок
русских из Карачаево-Черкесской республики за последние пять лет составил не
менее 20 тыс. человек (10,7% от общего числа русских, проживающих в КЧР).
Более 22 тыс. человек по данным Госкомстата выехали за последние два года
из Кабардино-Балкарской республики (около 9% от общего числа русских,
проживающих в республике). Из Республики Северная Осетия-Алания за
последние десять лет опок русского населения составил 12,5 тыс. человек (около 8%
от общего числа русских в РСО-А). Однако, по оценкам экспертов, показатели
миграции здесь намного выше, поскольку поток выезжающих частично
компенсируется прибывшими в республику некоренными жителями -
военнослужащими и членами их семей, а также вынужденными переселенцами. В
Республике Дагестан за последние десять лет численность русских уменьшилась
примерно на 45 тыс. человек, из этого числа доля уехавших составляет около 90%,
остальная часть - отрицательное сальдо естественного прироста. Изменение
национальной структуры населения отмечается и в Республике Калмыкия, где в
результате опока русскоязычных жителей за последнее десятилетие численность
русских уменьшилась с 50% до 37% [Русские на Северном Кавказе...: 2001 ].
Опок русского населения из республик Северного Кавказа, по мнению
некоторых северо-кавказских исследователей, в частности, В.В. Черноуса,
директора Центра системных региональных исследований и прогнозирования
Северо-Кавказского научного центра, «привел к нарушению этносоциального
баланса в республиках Северного Кавказа, формированию угроз национальной и
региональной безопасности, т.к. интеграция Северного Кавказа в российское
194

социокультурное пространство осуществлялось через постепенное
наращивание русского населения, которое способствовало формированию в регионе
общих государственно-правовых и ценностных ориентации, созданию
многоукладной модернизирующейся экономики» [Черноус 2001]. По мнению С.А
Воронцова, «опасность ухода русскоязычного населения из политической,
экономической, культурной и иных сфер жизни северокавказского общества
заключена в том, что именно славянские народы, проживающие на территории
северокавказских республик, традиционно являются основой статус-кво в
национальных образованиях, способствуют становлению их экономического
потенциала, готовят национальные руководящие кадры, обеспечивают безопасность
и правопорядок. Происходящее в последние годы сокращение численности
русского населения нарушило демографическое, этно-конфессиональное и
социально-экономическое равновесие, привело к усилению межнациональной
напряженности» [Воронцов 2001].
При этом среди причин, которые привели к массовому опоку русского
населения, хотя конфигурации их в различных республиках имеют свою
специфику, выделяют:
1. Кризисные явления в экономике северокавказских субъектов. При этом
наряду с общероссийскими проблемами (задержки выплаты заработной платы,
пенсий и разного вида пособий) особое значение придается вытеснению
русского населения из приватизационных процессов и сферы бизнеса.
2. Территориальные притязания отдельных республик Северного
Кавказа друг к другу. Например, вооруженные осетинско-ингушские столкновения и
сохраняющаяся напряженность в регионе, несомненно, послужили
определенным катализатором опока русских.
3. Рост «национального сознания» титульных народов, вызывающий
ослабление правового пространства, ведущее к дискриминации русскоязычного
населения.
Так, в пресс-релизе по итогам Совещания представителей русских
общин, состоявшегося в марте 2001 года в полпредстве в ЮФО (г. Ессентуки),
говорится: «Особого внимания требует проблема политического положения
русского населения в Южном федеральном округе, которому можно дать одну оценку
- реальное неравенство. Оно проявляется в разных формах: существовании
понятия «права титульных народов», в геральдике республик, в законах о
выборах, в языковых требованиях, предъявляемым к высшим должностным лицам, в
практике приватизации, в неравных возможностях получения высшего
образования и профессионального продвижения, в формировании
националистических политических стереотипов» [Цит. по: Цветков 2001].
4. Активизация деятельности исламских партий и движений
сепаратистской направленности, преследующих цели захвата политической власти для
ослабления влияния федерального центра.
Таким образом, основная причина продолжающейся миграции русского
населения формулируется в утрате чувства безопасности, неуверенности в зав-
195

трашнем дне, отсутствии ощущения твердого присутствия в республиках
российской государственности, российских интересов. Особое место придается
фактору зависимости русских от «работодателей», которыми стали
представители титульных национальностей.
В то же время, ученые региона предпринимают попытки выявления не
только социальных, но и этнопсихологических причин миграции русского
населения. По мнению О.Цветкова, хотя «правовое неравенство русских в титульных
республиках является важным социальным показателем, в значительной мере
объясняет причины их опока с Северного Кавказа, но, в то же время, - это лишь
верхушка айсберга». Глубинная сущность «русской проблемы» состоит, по его
мнению, в том, что «в условиях посткоммунистической трансформации
возможности русских добиться успеха в конкуренции с титульными народами за
статусы и ресурсы сильно ограничены особенностями их этнической («этнополити-
ческой») культуры и обусловленной этим спецификой социального поведения»
[Цветков 2001]. Этнополитическая ситуация представляется 0. Цветковым,
директором Южно-российского независимого института социальных
исследований, как «бунт варварского самосознания против цивилизации», как борьба за
власть и собственность в республиках Северного Кавказа между носителями
«раннефеодального самосознания» сплоченных коренных народов,
«полугражданами» (т.е. теми «кто с трудом говорит по-русски, плохо читает и пишет на
русском языке»), не принявшими русской культуры и лишь слегка
приобщившихся к какой-либо другой культуре, которые «с готовностью превращают все
русское во враждебное», с одной стороны, и разобщенными русскими,
утратившими столь привычную и важную для них поддержку распадавшегося
федерального центра, с другой [Цветков 2001]. Соответственно, причиной исхода
русских, по его мнению, является неспособность русского этноса, «атомизиро-
ванного» на отдельных индивидов и превратившегося в аморфную массу,
норма жизни которой - приоритет государственных интересов выше родовых
(семейных), противостоять сохраненному «коренным» населением
северокавказских республик родственно-клановому принципу самоорганизации.
Г.С.Денисова также отмечает, что суверенизация республик на этнической основе не
оставила места русскому населению на государственную самоорганизацию, поскольку
в суверенных республиках правовое начало стихийно было заменено родовыми
(клановыми) отношениями - т.е. сохранившимся механизмом социальной
организации народов, занятых преимущественно традиционными аграрными
формами труда [Денисова 2001 ].
Таким образом, на Северном Кавказе «русский вопрос - это вопрос о
слабости русского национализма и о силе национализма титульного» [Цветков 2001].
Соответственно, найти выход из хронического кризиса, по мнению профессора
Е.С.Троицкого, председателя Ассоциации по комплексному изучению русской
нации, академика МСА и РНА (Москва), позволит возрождение русского
этнического самосознания: «Мы верим, что национализм уже завоевал русские серд-
196

ца, исполненные скорбью и негодованием при виде страданий Родины» и «в
конституции следовало бы четко провести мысль, что наша страна является
русским государством» (выделено нами - Т.К.) [Троицкий 2001 ].
Возрождение русского национального самосознания позволило бы, по
мысли авторов, не только создать защитный механизм, адекватный механизму
внешней агрессии, но и восстановить исторически сложившийся в русской мен-
тальности образ Кавказа. В работе В.П.Уланова «Северный Кавказ в
пространстве русского дискурса» [Русские на Северном Кавказе...: 2001]
проанализировано место Северного Кавказа в русской национальной картине мира. По
мнению автора, представления о Северном Кавказе являются одной из констант
русского этнического сознания. При этом кавказские народы выступают в роли
источника зла, или, точнее, образа другого в своих «диких», с точки зрения
русской ментальности, характеристиках. Под представлением о способе действия,
ведущем к победе добра над злом - или к превращению другого в себя -
сочетаются функционирующие в русском общественном сознании проекты интери-
оризации («обволакивания») или отторжения Россией Кавказа. При этом
подчеркивается, что Северный Кавказа, с точки зрения его включения в состав
Российской империи и достижения в дальнейшем его однородности с остальным
имперским пространством, всегда воспринимался русским самосознанием
далеко не однозначно. Восприятие Северного Кавказа как части России со всеми
вытекающими отсюда политическими, социально-экономическими и
культурными последствиями для данного региона находилось в постоянном конфликте
с настороженностью русского самосознания по отношению к дикому и
враждебному горному краю. Часто оба этих мотива сосуществовали в одном
сознании, что было вполне закономерно: и восприятие Северного Кавказа через
призму его русификации, и убежденность в необходимости ухода с диких гор
основываются на ощущении несовпадения, онтологического расхождения основ
русского и северокавказского «миров». В настоящий момент, по мнению В.П.
Уланова, историческое развитие России подошло к очередной точке бифуркации, И
выбор одного из вариантов путей развития российского государства есть, прежде
всего, выбор определенного варианта кавказской политики России.
С одной стороны, идея ухода России с Кавказа сохраняется как протест
против еще одного фактора «овосточивания» Руси, скатывания ее в
«азиатчину». С другой стороны, Восток имеет в этнической картине мира русского
народа традиционно положительное значение, уходя при этом корнями в
подсознание, архетипический слой психики русских. Отсюда негативное восприятие в
русском этническом сознании идеи «ухода» с Кавказа. Восток вообще и Кавказ
в частности продолжают оставаться для русского этноса важной координатой
его цивилизационной ориентации, что обуславливает восприятие Кавказа как
неотъемлемой части России и постоянно воспроизводит в русском этническом
сознании стремление к его интериоризации, как шага на пути к «Русскому Раю».
Стабилизация ситуации на Северном Кавказе в аналитических работах
связывается с укреплением общероссийской системы власти, преодолением
197

экономического кризиса, демилитаризацией, пресечением экстремизма и
бандитизма, а также преодолением общероссийского процесса депопуляции рус-
ских. Создание федеральных округов и реформирование Совета Федерации дают
основания для вывода о необратимости процесса восстановления в Российской
Федерации властной вертикали. А усиление влияния федерального центра на
процессы, происходящие в субъектах Южного федерального округа,
представляется как один из существенных факторов, способных остановить опок
русских из национальных республик Северного Кавказа. Но при этом необходима
четкая артикуляция интересов и целей политики, определения места русских в
геополитике России на Кавказе, ее последовательное проведение. Важно,
чтобы на региональном и федеральном уровнях государством обеспечивалась
поддержка русской культуры и русского канала модернизационных процессов,
культурного развития. Русская культура всегда была и может вновь играть роль ядра
многонациональной российской культуры. В связи с этим важно, чтобы
федеральные власти обеспечили в гуманитарной области единое российское
культурное пространство (статус русского языка, русской литературы, культуры,
положительный образ российской истории и т. п.). В то же время преодоление
деструктивных процессов в Северо-Кавказском регионе предполагает не
специальное усиление поддержки русским со стороны федерального центра, а
усиление модернистских основ государственности и экономики, которые должны
быть направлены на снижение влияния этнического фактора вообще [Русские
на Северном Кавказе 2001].
Таким образом, динамичная и сложная языковая ситуация на Северном
Кавказе неизбежно составляет и будет составлять определяющую компоненту
федеральной национальной политики в регионе. При этом совершенно
очевидно совпадение мнений цитированных северо-кавказских исследователей и
региональных властных структур с последними шагами в области федеральной
национальной и языковой политики, указанными выше, что, несомненно,
свидетельствует о влиянии региональной интеллектуальной и политической элиты
на формирование принципов общегосударственной политики. Однако существует
опасность, что следование интересам одной этнической группы, даже самой
крупной, может привести к очередному перекосу, тем более что, на наш взгляд,
прослеживается наложение понятий «интересы государства» и «интересы
русских». Набирает силу позиция, согласно которой любое движение в сторону
этнокультурного возрождения миноритарных народов рассматривается как
попытка ущемления прав русского населения и угроза государственной интегри-
рованности России. В федеральном центре должны учитываться особенности
этнополитических ситуаций в различных северо-кавказских субъектах. В
частности, следует отдавать себе отчет в том, что Осетия - один из немногих
российских регионов, вошедших в состав России добровольно и, причем,
осознанно, понимая реальную диспозицию сил и интересов,_как в самом регионе, так и
в более широком контексте. И сегодня ситуация, по мнению не только офици-
198

альных властей, но и лидеров национального движения такова, что о своем
выходе из состава федерации могут объявить даже исконные русские области,
но не Северная Осетия. И это не только потому, что осетины «верны долгу и
данной присяге», а потому, что интересы осетинского народа и интересы
Российского государства в регионе изначально совпадают.«... Усиление
российского присутствия на Кавказе прямо отвечает интересам осетинского народа, в
то время как ослабление России будет означать вполне предсказуемые для
осетинского народа негативные, в историческом плане, последствия», - считает
один из руководителей Международного Аланского Конгресса и Всеосетинско-
го Совета «Стыр Ныхас» Р.Хугаев (ныне - Председатель правительства
Республики Южная Осетия [Хугаев 2001:137]. Москва должна это понимать, также как
и то, что новейшие тенденции в государственном строительстве
демократических стран мира показывают, что не следует преувеличивать возможность
негативного влияния высокого уровня языкового и культурного развития этнических
групп на степень политической интегрированное™ государства. Проведение
многонациональным государством разумной языковой политики, направленной на
сохранение высокой степени этнического самосознания, способно обеспечить
не менее высокий уровень общегосударственной лояльности. «Когда речь
заходит о необходимости соблюдения прав всех без исключения людей и народов
на использование родного языка, институтам государственной власти, прежде
всего, надо исходить из того, что таким образом осуществляется передача
культурного наследия предыдущих поколений. Обеспечение же такой передачи
придает этническим группам уверенность в сохранности своей идентичности, лин-
гво-культурной самобытности и, следовательно, максимально
благоприятствует выработке идеи общей принадлежности к единому государству. Чем больше
гарантий сохранения языка той или иной этнической группы, тем больше
шансов на строительство единой общности граждан в рамках общенационального
государства» [Илишев 2000а: 25]. Проблема заключается не в том, что
этнические группы самобытны - реальные проблемы появляются тогда, когда им
запрещают быть таковыми, и они начинают испытывать тревогу за сохранность
своей идентичности. Именно это обстоятельство и является основной причиной
политизации этничности. Например, распад Югославии обоснованно
объясняется действием целого ряда факторов, но эскалация военных действий в 1990-
1992 годах стала возможной, прежде всего, из-за упорного нежелания
Белграда идти навстречу культурно-языковым требованиям словенцев, косовских
албанцев. Югославская трагедия подтверждают истину, высказанную Г. Альфред-
соном: «...Внутреннее подавление этнических меньшинств никогда не
срабатывает; попытки ассимиляции неизбежно проваливаются. Меньшинства не
исчезают просто так; некоторое время они как бы находятся в спячке, но история
учит нас тому, что они остаются на карте. Национализм и стремление сохранить
идентичность являются сильными факторами, и они одинаково применимы как
к государствам-нациям, так и к меньшинствам. Признание и уважение прав мень-
199

шинств есть реальная альтернатива политике их подавления» [Цит. по: Или-
шев: М1р].
Действительно, ничто не может сильнее привязать любой миноритарный
народ к России, чем государственная забота о сохранении его языка и
культуры, его этнической самобытности. При этом следует отдавать себе отчет в том,
что ущемление социальных прав в национальных республиках носит не
этнический, а классовый характер, и что ущемленными оказываются социальные
права не только русского населения, но и значительной части любых других
этнических групп, в том числе и титульных. Для формирующейся в России
буржуазии, которая, действительно, отличается преобладанием представителей
титульных этносов в национальных республиках, ничьи, кроме собственных,
социальные интересы, в том числе и своих соплеменников, не представляют
никакого значения.
С другой стороны, интересам и российского государства соответствует
не ассимиляция осетинского народа, а, напротив, всемерное укрепление
этнического потенциала своего стратегического союзника, которое только и может
позволить ему сохранить свои позиции в северокавказской среде. Какой прок
России от нескольких сотен тысяч обрусевших осетин, которые так же как
исконные русские, после утраты этнического иммунитета, начнут спешно
покидать свою землю?
4.5. Опыт языковой политики в Северной Осетии
История собственной языковой политики Северной Осетии реально
началась в постсоветское время. В предшествующие исторические периоды роль
местных субъектов, как правило, сводилась к практической реализации
центральных установок. Исключение составляла деятельность общественных и
научных организаций, которые как до революции, так и в начальный советский
период пытались влиять на языковую ситуацию в республике, в основном, в
рамках нормотворческой работы над осетинским языком и посредством
попыток расширения его функционального поля, добиваясь создания национальной
прессы, переводя на осетинский язык классиков мировой и отечественной
художественной литературы, создавая национальную драматургию, учебную и
научную литературу.
Уровень участия в определении стратегии языковой политики в Северной
Осетии республиканских органов власти был адекватен степени полноты их
реальных полномочий: чаще всего они не просто пассивно реализовывали
решения Центра, вольно или невольно способствовавшие сокращению
функциональных сфер осетинского языка, но и выступали в качестве активного инициатора
подобных проектов.
200

4.5.1. Языковая политика государственных органов власти
Северной Осетии
Первым официальным документом, принятым органом власти
республики, затрагивающим вопросы языковой политики, стала «Декларация о
государственном суверенитете Северо-Осетинской Автономной Советской
Социалистической Республики» от 20 июля 1990 г. Пункт 7 Декларации гласил:
«Осетинский и русский языки являются государственными языками Северо-Осетинской
Автономной Советской Социалистической Республики. Какие-либо привилегии
или ограничения в употреблении тех или иных языков не допускаются». Пункт 8
определял, что «национальным группам, проживающим на территории Северо-
Осетинской Автономной Советской Социалистической Республики,
обеспечиваются их законные политические, экономические, этнические и культурные
права» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995:181]. Видимо, сам
жанр документа определил некоторую декларативность положений, что не
позволило избежать даже в столь кратких формулировках некоторой неточности и
даже противоречия. Непонятно, о каких привилегиях или ограничениях идет речь
в пункте 7, имеются ли в виду взаимоотношения государственных языков или
они уравниваются с другими языками республики. Что понимается под
«законными правами» национальных групп в республике? Очевидно, что расшифровка
этих положений должна была произойти в более специализированных и
нормирующих документах, как, например, в «Законе о языках народов СОССР»,
проект которого был опубликован в газете «Северная Осетия» 20 марта 1992 г.
На наш взгляд, данный законопроект отличается целым рядом
существенных недостатков. Документ изобилует формулировками, которые носят не
юридический, а скорее беллетристический характер, типа:«Северо-Осетинская ССР
гарантирует уважительное отношение (выделено нами -Т.К.) ко всем
употребляемым в республике языкам и создает условия для их свободного развития».
Вторая часть приведенного положения также представляется непродуманной,
поскольку, на наш взгляд, предполагает обязательства по обеспечению, в том
числе материальных и финансовых, условий для развития 97 языков,
представленных в языковой ситуации республики. В статье 1 проекта государственными
объявлялись осетинский и русский языки, без уточнения содержания понятия
«осетинский язык», что вызвало широкую и острую дискуссию. Не разрешает
проблему и альтернативная редакция первой статьи, в соответствии с которой
государственными языками объявляются «осетинский (иронский, дигорский)
язык и русский язык». Непонятно, что заключено в скобки - языки, варианты,
диалекты? Статья 5 содержит внутреннее противоречие. В первом абзаце
устанавливается норма, в соответствии с которой «при обращении к работникам
сферы обслуживания и коммерческой деятельности граждане
Северо-Осетинской ССР могут использовать осетинский и русский языки или иной язык
национальных групп (выделено нами - Т.К.) в местах их компактного проживания,
201

которыми они владеют», а во втором абзаце говорится о том, что «работники
сферы обслуживания и коммерческой деятельности должны знать как
осетинский, так и русский язык на таком уровне, какой необходим для выполнения их
профессиональных обязанностей. Отказ в обслуживании граждан под
предлогом незнания языка недопустим и влечет ответственность в соответствии с
законодательством СОССР». Но если работник обязан и может владеть
государственными языками, нереально обеспечить обслуживание на всех языках,
бытующих в Северной Осетии. Формулировка статьи 6 о том, что в деятельности
органов власти «документы ведутся на осетинском или русском языке», требует
очень жесткой и четкой детализации, если не в рамках данного Закона, то
отдельными нормативными актами, о чем должно быть упомянуто в Законе. В
противном случае возможность альтернативы означает, что все
делопроизводство будет вестись на более привычном русском языке. Интересной
представляется норма, заложенная в статье 9, согласно которой язык общения в виде
одного из государственных в сфере производства выбирается подчиненным.
На самом деле, мы полагаем, что язык общения, как бытового, так и
производственного, регламентировать не следует вовсе. Регламентироваться должен язык
профессиональной деятельности, а не общения на производстве.
Нереализуемым представляется требование статьи 14 к предприятиям, организациям и
учреждениям республики обеспечить условия для изучения государственных
языков. Нечетко, альтернативно сформулирована языковая форма
деятельности системы юстиции. Однако самой неудачной нам представляется глава V,
посвященная регламентации языка в сфере народного образования, науки и
культуры. Статья 20 объявляет свободу выбора языка воспитания и обучения. При
этом «это право обеспечивается созданием необходимого числа
образовательных учреждений с воспитанием и обучением на осетинском языке, на русском
языке, а также на языках национальных групп, компактно проживающих в
определенной местности, созданием в необходимых случаях в образовательных
учреждениях классов, групп, кружков для обучения граждан на родном языке».
Во-первых, в очередной раз появляется идея о пресловутой свободе выбора
языка обучения. Мы считаем совершенно очевидным, что и в
дореволюционный период, и в советское время, и тем более на настоящее этапе, при
существующем уровне национального осетинского самосознания и функциональной
ограниченности осетинского языка, альтернативность языковой основы
образовательной системы губительна для осетинского языка. И когда идет речь о
перспективе создания необходимого количества школ с осетинским языком
обучения, следует отдавать себе отчет, что потребности в них практически не
возникнет из-за массового нежелания осетинских родителей отдавать своих
детей в национальные школы. Выход из этой ситуации, на наш взгляд, есть, но
он заключается в системном решении этноязыковых проблем в республике, на
чем Мы остановимся ниже. Возвращаясь к рассматриваемой статье, добавим,
что она может повлечь за собой достаточно серьезные обязательства в плане
202

обеспечения всех компактно проживающих этнических групп возможностью
получения образования на родном языке. Речь может идти о достаточно
большом перечне групп (ингушах, чеченцах, армянах, грузинах, кумыках и др.). Но
может ли и обязана ли республика брать на себя такие обязательства, ведь на
практике это означает обеспечение соответствующей кадровой,
учебно-методической, материальной, финансовой базы по десятку видов национальных
образовательных учреждений. При этом не уточнено, имеется ли в виду система
школьного образования или вузовского тоже.
Более разумной представляется альтернативная редакция этой статьи,
которая предполагает обязательное обучение осетинских детей в сельской
местности до окончания второй ступени средней школы на осетинском языке, а в
городе - до окончания начальной школы. Однако, принимая сам принцип, мы
не считаем правильным подобное разграничение между сельскими и
городскими детьми: во-первых, различия в базовом владении родным языком между
первой и второй категориями и так характеризуются преимуществом сельских
детей, и подобная схема приведет к еще большему разрыву во владении
осетинским языком, а более краткий «русскоязычный» период обучения сельских
детей сделает еще более значительным их отставание от городских во владении
русским языком. Оба фактора могут иметь негативные социальные последствия.
Также мы считаем более удачно сформулированной вторую часть
альтернативной статьи, которая определяет, что «для лиц некоренной национальности
языком воспитания и обучения является один из государственных». Подобная
трактовка действительно дает возможность выбора, но выбора между школами
с осетинским и русским языком обучения для неосетинской части населения.
Мы предполагаем, что в будущем, при правильной языковой политике и
рациональной языковой структуре образования, вариант выбора родителями -
русской, армянской, корейской или другой национальности, определившими свое
будущее в Осетии, осетинской школы для своих детей может оказаться вполне
естественным.
Статья 21, касающаяся языков обучения в вузах республики, также
нечетка. Заявляется, что «основными языками обучения» в них являются осетинский
и русский. Такая формулировка предполагает, что могут быть и другие? Статья
22 также представлена двумя альтернативными вариантами, основное
различие в которых касается степени обязательности изучения осетинского языка в
русскоязычной школе и русского языка в осетинской школе. Мы полагаем, что в
данном случае более логична позиция официального проекта,
предусматривающего обязательность изучения и осетинского и русского языков, что, на наш
взгляд, соответствует их статусу государственных языков, в отличие от
факультативности, предложенной альтернативной редакцией.
Наконец, заключительная 37 глава «О дигорском диалекте» совершенно
не адекватна сложности той проблемы, которая существует в настоящее время
в осетинском языке и осетинском обществе и требует отдельного серьезного
рассмотрения.
203

Так или иначе, ни этот, ни еще несколько проектов Закона о языках
республики не были приняты Парламентом республики, хотя такая попытка была
предпринята и в 1998 г.
Следующим государственным документов, отразившим
основополагающие позиции языковой политики, стала Конституция республики, введенная в
действие 7 декабря 1994 г.
Статья 15 Конституции гласит:
«1. Государственными языками Республики Северная Осетия-Алания
являются осетинский и русский.
2. Осетинский язык (иронский и дигорский диалекты) является основой
национального самосознания осетинского народа. Сохранение и развитие
осетинского языка являются важнейшими задачами органов государственной
власти Республики Северная Осетия-Алания.
3. В Республике Северная Осетия-Алания народам, проживающим на ее
территории, гарантируется право на сохранение родного языка, создание
условий для его изучения».
И в данной редакции сохраняется обязательство перед всеми 97
народами, представители которых проживают в республике, создать условия для
изучения их национальных языков. Реально это означает, что каждый из
представителей этих народов вправе потребовать создать школу или открыть класс с
обучением на его национальном языке, или, как минимум, обеспечить его
преподавание как учебного предмета, и отказ будет означать нарушение
Конституции и прав гражданина. Мы считаем, что данная статья Конституции требует
корректировки, суть которой мы изложим ниже.
Наконец, еще один документ, направленный на регулирование языковых
процессов в республике, - это Указ Президента Республики Северная Осетия-
Алания А.С. Дзасохова «О комиссии по сохранению и развитию осетинского языка
при Президенте РСО-А», подписанный 23 сентября 1999 г. В Указе отмечено,
что Комиссия создается для «обеспечения необходимых условий для
реализации положений статьи 15 Конституции Республики Северная Осетия-Алания,
сохранения и всестороннего развития осетинского языка, являющегося
государственным языком Республики Северная Осетия-Алания, культурным
достоянием и основой национального самосознания осетинского народа» [Северная
Осетия, 1999,2 октября]. Однако за последующие два года в печати появилось
только одно сообщение о первом рабочем заседании Комиссии, состоявшемся
26 оетября 1999 г., на котором был подведен итог первых шагов в области
возрождения осетинского языка, в частности, увеличение часов на его изучение в
средней школе и расширение его использования на телевидении. Была
отмечена необходимость разработки государственной программы сохранения и
развития осетинского языка, подготовки «Закона о языках» республики. Также были
созданы две рабочие группы: для систематизации аналитических материалов
по рассматриваемым вопросам и для организации научно-практической
конференции по проблемам осетинского языка.
204

Правительством Республики Северная Осетия-Алания было принято
постановление «О стратегии развития национального образования в Республике
Северная Осетия-Алания» от 24.12.1999 года № 381, однако практического
развития оно не получило.
4.5.2. Языковая политика в программах общественно-
политических и культурных движений и организаций
Проблемы языковой политики стали одним из ключевых вопросов,
занявших свое место в программах различных осетинских национальных
общественных организаций и движений, возникавших в этот политически активный
период реформирования советского и постсоветского общества.
В их программных документах отражены проблемы родного языка,
культуры и национального самосознания, их сохранения и развигия.
Одним из первых документов является «Резолюция о первоочередных
мерах по национальному спасению и возрождению осетинского народа»,
принятая Чрезвычайным съездом осетинского народа, прошедшим в г.
Владикавказе 13-14 декабря 1991 г. Съезд определил в сфере национальной культуры
следующие приоритеты:
«- признать необходимым разработку долгосрочной комплексной
программы национального и культурного возрождения Осетии;
- направить значительные силы и средства на изучение осетинским
народом родного языка, литературы и истории, в возможно более короткие сроки
добиться обеспечения функций осетинского языка, соответствующих его
государственному статусу, создать необходимые условия для пробуждения
интереса к осетинскому языку и изучения его представителями других
национальностей, проживающих в Осетии...» [Северная Осетия, 1991,25 декабря].
Второй съезд осетинского народа, состоявшийся 21-22 мая 1993 г. в г.
Владикавказе, подтвердил намерение:
«- признать главной социально-культурной целью возрождение и
развитие осетинской исторической и культурной традиции;
-... принять государственную программу сохранения, развития
осетинского языка (его иронского и дигорского диалектов);
- добиваться всемерного расширения сферы применения осетинского
языка, признанного государственным, в производственной, общественной и
культурной жизни, возвращения ему функции языка делопроизводства, науки,
обучения и т.д.;
- создать национальную систему образования, в том числе: сеть
осетинских дошкольных учреждений, средних школ и профтехучилищ, отделений
вузов с преподаванием на осетинском языке» [Северная Осетия, 1993, 9 июня].
Проблема осетинского языка нашла отражение и в программных
документах отдельных общественных организаций. Так, программа общественного
205

движения «Адамон Цадис», принятая 28 января 1989 г., предусматривала
следующие положения:
«5. Движение выступает за конституционное признание осетинского
языка государственным языком СО АССР и добивается в перспективе всемерного
расширения его применения в разнообразных сферах общественной,
культурной и производственной жизни...
7. Движение считает неотложной задачей принятие государственной
программы сохранения и развития осетинского языка. Необходимо вернуться к
первоначальному осетинскому алфавиту. Необходимо также создать
полномочную Терминологическую комиссию для подготовительной работы по
возвращению осетинскому языку функции языка делопроизводства, науки, образования
и т.д. Движение настаивает на необходимости защиты и развития дигорского
диалекта осетинского языка;...
9. Система народного образования - база национальной культуры.
Движение добивается создания в Осетии национальной системы образования, в
том числе: создание сети осетинских детских дошкольных учреждений,
открытия средних школ и профтехучилищ с преподаванием на осетинском языке,
открытия отделений или групп с осетинским языком обучения в вузах и средних
специальных учебных заведениях;
10. Движение добивается возврата и утверждения норм осетинской
ономастики (системы собственных имен), прежде всего - антропонимии (имен и
фамилий) и топонимии (географических названий). Для этой Цели необходимо
создать Ономастическую комиссию» [Северная Осетия: Этнополитические
процессы, 11,64-71].
Задачами республиканского общества «Уастырджи», устав которого был
принят 14мая 1991 г., провозглашались:
«Консолидация осетинского народа, сохранение и развитие его языка,
культуры (традиций и обычаев); воспитание национального самосознания...»
[Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995:76].
Основными задачами моздокского городского культурного общества
осетин «Фарн», созданного 12 декабря 1991 г., являлись: «пропаганда культурного
наследия осетинского народа, укрепление национального единства;
формирование национального самосознания; оказания влияния на развитие осетинской
культуры и языка среди населения осетинской национальности...» [Северная
Осетия: Этнополитические процессы 1995: 80].
Фонд развития осетинской культуры «Зилахар», созданный 23 января 1992
г., имел целью создание условий «для изучения, развития и популяризации
национальной культуры» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995:82].
Устав общественного исполнительного органа съезда осетинского
народа «Стыр ныхас», зарегистрированный в мае 1993 г., определил, в числе
прочих, Задачу: «Укрепление национально единства осетинского народа, содействие
его национальному, духовному, культурному и социально-экономическому раз-
206

витию;...содействие формированию национального самосознания осетинского
народа, содействие в развитии его культуры, науки, образования, искусства,
языка...» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995: 82-87].
Культурно-просветительское общество осетин-выходцев из Казбекского
района Грузии «Къобы ныхас» (зарегистрировано в феврале 1994 г.) среди
своих главных задач определяло: «осуществление мер, направленных на
возрождение многогранной осетинской культуры и быта; активное включение в процессы
по сохранению языка и культуры осетинского народа, повышения
национального самосознания» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995:93-94].
В Уставе общественно-политической организации «Союз национального
возрождения Алании», зарегистрированном 28 апреля 1991 г., устанавливается
задача: «национально-культурное и культурное возрождение, прежде всего
основной этнической части населения республики путем внедрения в быт,
искусство и литературу основных диалектов осетинского языка, а также путем
поощрения научной историко-исследовательской деятельности представителей
ученой общественности и пропаганды ее результатов...; способствовать
консолидации осетинского народа, укреплению его единства и повышению
национального самосознания» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995:182].
Следует отметить место русского и других языков в программах
осетинского национального движения.
Второй съезд осетинского народа постановил «считать необходимым
обеспечение культурной автономии для представителей всех национальных групп,
проживающих в Осетии» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995:
52]. Декларация о принципах национального согласия в Северной Осетии,
принятая вторым съездом народов Северной Осетии, гласила: «Наиболее полное
обеспечение равноправия представителей всех народов, проживающих в
Северной Осетии, независимо от их численности, национальности, этнических
особенностей, религии, культуры, языка, подлинное уважение, охрана и
свободное развитие их национальной самобытности, традиционных культурных
ценностей и жизненного уклада». [Северная Осетия: Этнополитические
процессы 1995:109].
В программе движения «Адамон цадис» указано:«4. Движение считает
возможным гармоничное развитие нашего общества только при обеспечении
подлинного равноправия всех граждан, населяющих республику, вне
зависимости от национальности; 5. Движение считает, что национальное равноправие в
республике может быть достигнуто только при условии признания всеми
национальными группами государственности и суверенитета Северо-Осетинской
АССР, территориальной целостности, уважения осетинской истории, культуры,
языка. 6. Движение борется со любыми проявлениями национализма и
шовинизма, с попытками разжигания национальной розни и унижения
национального достоинства... Движение выступает за культурную автономию для
представителей национальных групп, проживающих в Осетии (обучение родному язы-
207

ку, национальная школа, культурно-просветительные общества, издание лите-^
рагуры и т.д.)... Движение считает, что русский язык должен оставаться
общегосударственным языком межнационального общения» [Северная Осетия: Эт-
нополитические процессы 1995:68-69].
В уставе республиканского общества «Уастырджи» наряду с воспитанием
национального самосознания устанавливается задача - «борьба против
проявления национализма, эгоизма и шовинизма» [Северная Осетия: Этнополити-
ческие процессы 1995:75].
В Уставе «Стыр ныхас» определен приоритет -« укрепление дружбы и
взаимопонимания между всеми национальностями в Осетии» [Северная
Осетия: Этнополитические процессы 1995: 84].
В основных направлениях предвыборной программы кандидата в
президенты республики АХГалазова четко сформулировано языковое кредо
осетинского народа: «Разработка и реализация широкомасштабной государственной
программы возрождения и дальнейшего развития языка, культуры,
прогрессивных традиций осетинского народа должны сочетаться с полным учетом
интересов русского, армянского, грузинского, азербайджанского, греческого,
кумыкского, еврейского, татарского и другого населения республики» [Северная
Осетия, 1994,11 января].
Цели сохранения языковой, культурной и этнической самобытности
заявлены в программных документах 26 национально-культурных объединений:
славянского «Русь», армянского «Эребуни», татарского им. Г. Тукая,
азербайджанского «Азери», еврейского «Шолом», греческого «Прометей», грузинского «Эр-
тоба», терского казачества, корейского, чеченского «Барт», кабардинского «Мэз-
дэгу Адыгэ», немецкого, дагестанского, кумыкского «Намус» и других.
Программы политических партий и движений уделяли меньше внимания
этноязыковым вопросам.
Прогрессивно-Демократическая партия Северной Осетии выступает «за
создание условий для формирования свободной и нравственной личности,
развития семейной, правовой, экологической культуры, сохранения и развития
языка, культуры, традиций и обычаев всех народностей, населяющих республику»
[Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995:174]. В уставе
Республиканского Клуба избирателей - движения «Гражданское согласие» заложена
задача: «Защита национально-культурных интересов всех народов, проживающих
на территории республики» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995:
180].В программе Северо-Осетинской организации Республиканской партии
Российской Федерации указано намерение бороться «за сохранение и развитие
языка, культуры, традиций и обычаев всех народностей, населяющих
республику» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995:
193].Республиканское народное движение «Осетия» в качестве одной своих целей видит
«возрождение языков, многовековых традиций и обычаев всех народов, населяющих
Северную Осетию» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995: 202].
208

Хартия Народной партии Северной Осетии намерена содействовать
возвращению «к духовным истокам жизни народа. Обеспечение права народов
республики на свободное выражение и развитие своей этнической, религиозной,
культурной самобытности» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995:208].
4.5.3. Проблемы осетинского языка в обществе
Мы проанализировали выступления отдельных граждан, опубликованные
в периодической печати за период с 1990 г. по 2002 г. Следует отметить, что в
русскоязычной периодике проблемы языковой политики были предметом
активной дискуссии только в 1992-1993 гг., и связано это было, в основном, с
обсуждением проекта «Закона о языках» республики.
Некоторые замечания (очень незначительное количество) касались
отдельных юридических и стилистических погрешностей проекта, но основной
интерес вызвали только несколько вопросов: 1) об осетинском языке, его
вариантах и диалектах; 2) о структуре национального образования и языке обучения.
При этом главной проблемой стал вопрос о формулировке статьи Закона,
определяющей понятие «осетинский язык». Суть разногласий мнений,
высказываемых носителями иронского и дигорского диалектов, сводилась к тому, что
первые настаивали на формулировке, не содержащей после названия
«осетинский язык» указания на его диалекты, вторые же считали, что в этом случае, в
силу сложившейся традиции, речь будет идти только о литературном
осетинском языке и, соответственно, только об иронском диалекте. Различные
представители дигорской части настаивали на признании за дигорским статуса
второго варианта осетинского литературного языка [Исаев 1992; Малиев 1994] или
самостоятельного языка [Койбаев 1992; Медоев 1992; Секинаев 1992; Туалла-
гов 1992; Цориев 1992]. Авторы-иронцы предлагали смириться с исключением
дигорского варианта, утверждая, что это де всего лишь «староосетинский язык»
[Джиоев 1992] или, что его признание и развитие приведет к расколу
осетинской нации [Джиоев, Туккаев, Гагиев 1992]. Оригинальное предложение было
высказано Т.А. Гуриевым - заменить этноним «осетин», «осетинский» на «алан»,
«аланский», а иронский и дигорский рассматривать равноправными
диалектами аланского языка, что, на его взгляд, позволило бы разрешить создавшуюся
внутриэтническую проблему [Гуриев 1992]. Кстати, мы полагаем, что, на
первый взгляд, незначительный факт - отсутствие в осетинском языке этнонима,
общего для всех диалектных групп осетинского народа, и, соответственно,
единого названия этнического языка, а не его отдельных диалектов,
действительно, своеобразно реализует в осетинском мировосприятии «гипотезу Сепира-
Уорфа»: отсутствие имени затрудняет восприятие существования и самого
именуемого.
Вопрос образования был затронут только несколькими авторами [Абаев
1992; Ходов 1992; Дегоев 1992; Цориев 1992; Малиев. Айларова, Гацалова2000].
При этом мнения выражают различные подходы как к самой необходимости
209

обучения на осетинском языке, так и продолжительности и обязательности. Так
С. Цориев настаивает на сохранении права на выбор языка обучения и
недопустимости использования осетинского языка в сфере высшего образования.
Разделяет мнение о добровольности выбора языка обучения и В.М. Дегоев.
В.И.Абаев и К.Х. Ходов полагают, что эффективное внедрение
национальной школы предполагает обязательность обучения на родном языке для
всех осетинских детей.
Активнее вопросы сохранения осетинского языка дискутировались и
продолжают обсуждаться на страницах осетиноязычной печаги, в частности, в
газете «Растдзинад» и журналах «Мах дуг» и «Ираф». Однако их влияние на
общественное мнение и, тем более, на властные структуры значительно менее
значимо, вследстеде того, что осетинские газеты читает преимущественно
общественно пассивное сельское население, а круг читателей литературных
журналов ограничивается небольшим числом представителей осетинской
интеллигенции.
Таким образом, современная языковая политика в Республике Северная
Осетия-Алания характеризуется:
1. Умеренно-возрожденческим характером заявляемых целей в области
национально-языкового строительства;
2. Отсутствием противоречий в декларируемых позициях официального
руководства и общественных движений;
3. Концентрацией основных разногласий на вопросах статуса дигорского
диалекта (варианта, языка) и принципах организации национального образования.
4. Спадом интереса к этноязыковым проблемам у всех субъектов
языковой политики со второй половины 1990-х годов;
5. Отсутствием радикальных шагов в языковом строительстве.
4.6. Современный этап языковой политики в Северной Осетии
Можно отметить только незначительное число мероприятий в области
языковой политики, реализованных в конкретных сферах социальной жизни за
постсоветский период.
Речь, в частности, идет об отдельных акциях, предпринятых в системе
образования республики. С1989 года в ряде школ начальное образование было
переведено на осетинский язык обучения, а в 1999 году произошло увеличение
часов на изучение осетинского языка в русскоязычных школах до 4-5 часов в
неделю. Можно отметить также создание самостоятельного Дигорского театра.
Произошло также некоторое увеличение объемов телевещания на осетинском
языке.
Это практически все, что за десять пореформенных лет было сделано в
Северной Осетии в области языковой политики и языкового строительства. До
сих пор не принята, в отличие от большинства субъектов Российской
Федерации, юридическая база для такой политики - Закон о языках республики, госу-
210

дарственная целевая программа по сохранению и развитию осетинского языка.
Соответственно, нельзя говорить о координации мероприятий, а тем более о
возможности их радикального влияния даже в отдаленной перспективе на
тенденции развития языковой ситуации. Можно скорее говорить об определенных
негативных результатах. Так, не подготовленные, не обеспеченные кадровой,
методической, и, самое главное, идеологической базой изменения в сфере
образования могут вызвать обратный эффект: велика опасность того, что
отсутствие позитивных результатов может вновь дискредитировать идею
национализации школы и вызвать обратное движение. Уже сейчас обучение в начальных
классах на осетинском языке, введенное 10-12 лет назад в 72 школах,
продолжает осуществляться только в 60 школах. Некачественное преподавание
приводит к отторжению учащихся от родного языка, вызывает недовольство
родителей, как русских, так и осетин. Высказывается мнение о том, что перевод на
осетинский язык обучения в начальной школе и увеличение часов по
осетинскому языку в средней школе приводят к ухудшению положения с русским языком,
и, в итоге, дети остаются полуграмотными в целом в языковом отношении.
В то же время, оценивая состояние осетинского языка, 66,7% осетин
считают, что он постепенно умирает, и только 21,6% полагают, что ему ничто не
угрожает. При этом 99,2% уверены, что утрата этнического языка будет иметь
негативные последствия для осетинского народа. И если 98,4% указывают на
необходимость принятия мер, необходимых для его сохранения и развития, то
только 34,5% осетин согласны с тем, что в настоящее время в республике
делается все необходимое для этого, а 60,9% отмечают недостаточную активность и
эффективность действий.
Очевидно, что состояние осетинского языка и тенденции развития
языковой ситуации в республике, действительно, требуют принятия более серьезных
мер. Речь должна идти о комплексном решении проблемы, о разработке
концепции, способной обеспечить, во-первых, реальные гарантии сохранения и
полноценного этноязыкового развития осетинского народа, во-вторых,
упрочить баланс этнических интересов различных национальных групп на
территории республики и, в-третьих, вписаться в рамки федеральной
национально-языковой концепции. Причем приоритеты, на наш взгляд, должны быть
расставлены именно в этой последовательности: интересы этноса, интересы общества,
интересы государства.
Видимое отсутствие на этом фоне реальных акций языковой политики
требует своего объяснения. Вряд ли в данном случае речь идет о непонимании
значения и последствий этноразрушающих процессов. Причины, очевидно, в
другом, и их правильное определение может позволить оценить, насколько
вообще можно считать реальной осуществление в Северной Осетии политики,
нацеленной на возрождение осетинского языка. Нам представляется, что
современное состояние северо-осетинского общесгва таково, что динамику этно-
возрожденческих процессов трудно инициировать на месте. Об этом свидетель-
211

ствует усиливающаяся апатия местных субъектов языковой политики. В
частности, даже при обсуждении проекта «Закона о языках» республики в нем приняли
участие, в основном, рядовые обыватели, а из специалистов в области осети-
новедения, кроме профессоров В.ИАбаева, М.И. Исаева, ТАГуриева и Н.ГДжу-
сойты, практически никто не присоединился к дискуссии. Другие возможные
субъекты - национальные осетинские движения - переживают период
кризиса, связанного с падением интереса к их деятельности со стороны народных
масс. При этом в настоящее время в национальном осегинском движении
наблюдается раскол между умеренным крылом, представленном во Всеосетинс-
ком совете «Стыр Ныхас», и более радикальной частью, отколовшейся в рамках
Международного Аланского конгресса. Вторая часть осетинского
национального движения находится в оппозиции к действующей власти, но не имеет
практически никакого влияния на политические процессы в республике, способные
изменить динамику этнических процессов. Наконец, позиция властных структур
в отношении языковой политики также характеризуется недостаточной
активностью. При этом динамика языкового строительства отражает амплитуду
колебаний «автономизации» и «унитаризации» общероссийской политики:
наиболее заметные акции в области языковой политики - разработка проектов
«Закона о языках» республики, «Концепции национального образования», придание
осетинскому языку статуса государственного, перевод части начальных школ на
осетинский язык обучения - состоялись в первой половине 1990-х годов, затем
активность постепенно снижалась, и в последние несколько лет языковая
политика практически не регулируется.
На этом этапе, как известно, происходят определенные изменения в
общефедеральной политике в области государственного строительства, что не
могло не найти своего отражения в регионах, особенно, в Северной Осетии, в
целом исторически ориентированной на Москву. Можно предположить; что в
определении приоритетов языковой политики в республике ее руководство,
скорее всего, выступает в качестве сторонника идеи этнокультурной унификации
российской нации, хотя прямых высказываний, подтверждающих это
предположение, впрочем, как и опровергающих его, обнаружить в официальных
выступлениях нельзя.
Таким образом, социально-политические условия, на фоне которых
развивается в настоящее время языковая ситуация в Северной Осетии, таковы, что
ни общественные организации, ни научная и творческая интеллигенция не в
состоянии выступить в качестве инициаторов языкового строительства, а
исполнительная власть, вероятно, не является сторонником перспективной
возрожденческой языковой политики, а скорее ориентируется на ретроспективную
политику, направленную на сохранение действующих тенденций этноязыкового
развития, возможно, более соответствующих новым приоритетам федеральной
государственной политики. Впрочем, отсутствие интереса к проблемам
этнического возрождения характерно и для законодательной ветви власти респуб-
212

лики: ни в одном выступлении более чем 500 кандидатов в депутаты Парламента
нынешнего созыва не содержалось никаких упоминаний о состоянии
осетинского языка и мерах, необходимых для его сохранения и возрождения [Мах дуг,
2000, №2].
Общий уровень этнической мобильности осетинского народа четко
сформулирован писателем ГАТедеевым: «Мир, в сущности, движется от прав
личности к правам целых наций. И вот факт - мы, осетины, не готовы ступить на
этот путь. Более того, делаем все, чтобы сойти на обочину исторического
тракта, по которому двигаются нации, расположенные к историческому творчеству»
[Осетия: вчера, сегодня, завтра 2001:197].
Анализ социально-политической и общественно-психологической
ситуации в Северной Осетии, таким образом, приводит к выводу о том, что
изменение вектора развития языковой ситуации в республике оказывается связанным
с приоритетами федеральной национальной политики и, возможно,
опосредованно - с мировыми этноязыковыми процессами. Современная
международная правовая система предполагает, что политико-правовое регулирование
процессов национально-культурного развития народов Российской Федерации
становится не особым, исключительно внутренним делом России, а будет
развиваться в контексте тех усилий, которые предпринимает мировое сообщество
для решения этнополитических проблем. Есть надежда на то, что вся
существующая современная нормативно-правовая база в области
национально-культурного развития, как на федеральном уровне, так и на уровне субъектов
Федерации, будет постепенно приходить в соответствие с общепризнанными
принципами и нормами международного права, а также международными договорами
Российской Федерации в области обеспечения прав и свобод гражданина.
Очевидно, что чем более сложные задачи межнациональных отношений придется
решать российскому обществу, тем большее значение будет приобретать
зарубежный опыт национально-государственного и национально-культурного
строительства, правового обеспечения национально-культурного развития народов.
Определяя приоритеты языкового строительства в Северной Осетии, мы
исходим из предпосылки, что совокупность изменений российской
национальной политики, с одной стороны, будет отражать новое понимание значения
этнического многообразия в деле сохранения и развития государственной интег-
рированности и социальной мобильности полиэтничного сообщества, а с
другой, предполагать определенное воздействие федерального центра,
направленное на активизацию этноразвивающих тенденций в национальных регионах. В
противном случае, можно предполагать, что тот уровень сохранности
национального «духа», этнического иммунитета, который существует в Северной
Осетии, впрочем, как и во многих республиках России, уже недостаточен для того,
чтобы реально повернуть процесс деэтнизации и избежать ассимиляции ее
населения со всеми вытекающими последствиями, основной удар которых,
скорее всего, будет ощущать все Российское государство, которое может, в случае
213

продолжения ассимиляционных процессов, получить огромную критическую
массу маргинального населения со всеми известными характеристиками.
4.7. Приоритеты языковой политики в Северной Осетии
Отправной точкой планирования языковой политики в Республике
Северная Осетия-Алания мы считаем следующие положения:
1. Исторические условия развития языковой ситуации в республике
обусловили ее диспропорциональный, несбалансированный характер, выражающийся
в абсолютном функциональном доминировании русского языка,
превратившегося из языка межнационального общения в средство внутринационального
общения этнических меньшинств, в том числе, и значительной части
осетинского народа.
2. Особенности языковой политики предыдущих исторических этапов,
определившие невхождение осетинского языка в социально важные сферы и его
вытеснение из других, занятых им в конце XIX - начале XX в.в., привели сначала
к его консервации, а затем и регрессу в функциональном отношении, что
существенно отразилось и на его внугриструктурном развитии. Язык осетинского
народа не смог приобрести качества национального, в первую очередь,
литературного языка, сохранив основные черты диалектного состояния. Национальный
уровень языковой общности осетинской нации достигается, в основном, за счет
русского языка в сочетании с незначительными функциями осетинского.
3. Данные социологических опросов и анализа коммуникативной
мощности русского и осетинского языков, оценка их общественного престижа
показывают, что тенденция к вытеснению осетинского языка русским имеет
обвальный характер, темпы которого привели к тому, что русский язык, по критерию
лучшего знания, частоты использования и языка мышления, становится
родным языком значительной части осетинского народа, а этнический язык
перемещается на позиции неродного для большинства представителей
осетинского народа.
4. Совершенно очевидно, что при сохранении существующей тенденции
и ее темпов, в течение обозримого исторического будущего существует угроза
полного вытеснения осетинского языка из всех сфер использования, в том
числе, и из бытовой и его полного замещения русским языком.
5. Подобный исход не соответствует жизненным интересам осетинского
народа, с одной стороны, и российского государства, с другой. Мы считаем,
что утрата этнического языка неизбежно приведет к утрате этнической культуры
и, соответственно, этнического единства и вызовет, во-первых, существенные
негативные социальные изменения в осетинском обществе, во-вторых,
значительные демографические изменения на Юге России, усиление этнической
миграции, возрождение межнациональных конфликтов, активизацию
территориальных претензий и, в конце концов, вытеснение ставших социально-этническими
маргиналами потомков осетинского этноса. Осетия, как стратегический союз-
214

ник России, нужна России на Кавказе как раз в виде мощной силы, которая
может быть сохранена только в случае развития осетинского этноса, а значит
при условии сохранения этнической культуры и языка.
Таким образом, основной целью языковой политики в Северной
Осетии мы считаем создание такой языковой ситуации, в которой бы функции
осетинского, русского и других языков были сбалансированы таким образом,
чтобы их функциональное распределение обеспечивало, с одной стороны,
гарантии того, что все эти языка будут динамично развиваться, а, с другой стороны,
граждане Осетии будут иметь полноценный языковой доступ к современным
достижениям мировой цивилизации.
Последовательность акций имеет определяющее значение. Ни одно
мероприятие не должно начинаться, пока другие мероприятия, готовящие для него
условия, не будут реализованы. При этом следует отметить, что, как
показывает опыт других российских национальных регионов, приступивших в
реализации языкового строительства в начале 1990-х годов, самые лучшие планы
обречены на провал в случае недостаточно последовательного их претворения. Так,
в Чувашии «Закон о языках» был принят уже десять лет назад, впоследствии
была разработана Государственная программа реализации этого закона,
утверждены комиссии, которые должны были наблюдать за происходящими
процессами. Однако сегодня, когда практически все статьи Закона уже вступили в силу,
можно констатировать, что значительное число статей этого закона и пунктов
Государственной программы не воплощено в жизнь. По мнению газеты
«Советская Чувашия» связано это с тем, что «не на высоте оказались депутаты,
которые закладывали в «языковую» статью бюджета издевательски мизерные
суммы. Прокуратура в упор не видит, что отдельные предприятия и даже целые
ведомства свысока смотрят на этот правовой документ. А возложение бремени
реализации закона на энтузиастов, работающих лишь на общественных
началах, иных результатов дать и не могло» [Советская Чувашия: ййр].
Реализация языковой политики имеет столь существенные цели,
охватывает такой широкий диапазон затрагиваемых социальных сфер, предполагает
использование столь важных законодательных и административных
полномочий, что их координация требует создания отдельной правительственной
структуры, типа Министерства языка, существующего во Франции или, например,
Общего Управления языковой политикой, функционирующего в Каталонии, или
отдела по развитию языков народов Татарстана Кабинета Министров РТ.
Подобная структура могла бы создать и регулировать механизмы реализации всех
законодательных актов, обеспечить эффективность реализации языковой политики.
Мы предполагаем следующую последовательность языкового строительства:
7. Разработка и принятие Парламентом республики «Закона о языках
народов Республики Северная Осетия-Алания».
Основополагающими в этом Законе, на наш взгляд, должны стать
следующие положения:
215

1. Государственными языками Республики Северная Осетия-Алания
являются осетинский и русский языки.
Осетинский язык включает два основных диалекта - иронский и дигорс-
кий, на основе которых формируются два литературных варианта современного
осетинского языка - восточный (на базе иронского диалекта) и западный (на
базе дигорского диалекта).
2. Стержнем языковой политики является стратегия сохранения и
упрочения сбалансированного двуязычия, при котором обеспечивается и
поощряется знание русского и осетинского языков как государственных всем населением
Республики Северная Осетия-Алания. Республика Северная Осетия-Алания
обеспечивает гарантии и создает все условия для сохранения и
всестороннего развития государственных языков республики.
3. Республика Северная Осетия-Алания признает права всех народов,
проживающих на территории Республики Северная Осетия-Алания, на
сохранение и развитие их языков.
4. Республика Северная Осетия-Алания гарантирует и обеспечивает
социальную и юридическую защиту всех языков, независимо от их статуса.
Государство также гарантирует и обеспечивает экономическую защиту
государственных языков Республики Северная Осетия-Алания.
5. В целях создания сбалансированного двуязычия, обеспечения и
поощрения знания государственных языков Республики Северная Осетия-Алания
Республика Северная Осетия-Алания участвует в федеральной целевой
программе «Русский язык» и разрабатывает и реализует целевые программы по
сохранению, изучению и развитию осетинского языка. Средства на финансирование
республиканских целевых программ сохранения, изучения и развития
осетинского языка, в соответствии с «Законом о языках РСФСР», запрашиваются из
федерального бюджета и предусматриваются республиканским бюджетом.
6. По мере создания соответствующих условий деятельность органов
государственной власти и местного самоуправления Республики Северная
Осетия-Алания планомерно переводится на оба государственных языка Республики
Северная Осетия-Алания.
7. Языками профессиональной деятельности устанавливаются
государственные языки республики. Определенные ограничения и нормы по
использованию языков в сфере профессиональной деятельности могут предусматриваться
Положениями о языковых квалификационных требованиях Российской
Федерации и Республики Северная Осетия-Алания.
8. Государство обеспечивает на территории Республики Северная
Осетия-Алания создание системы воспигагельно-образовательных учреждений, иных
форм воспитания и обучения на государственных языках республики и
оказывает содействие в организации воспитания и обучения на иных языках народов
Республики Северная Осетия-Алания.
216

9. Право граждан на получение образования на государственных языках
Республики Северная Осетия-Алания обеспечивается созданием необходимого
числа соответствующих образовательных учреждений, классов, групп,
подготовкой соответствующих специалистов, а также условий для их функционирования.
10. Языками обучения и воспитания для детей осетинской
национальности являются осетинский и русский языки в соотношении, установленном
соответствующими нормативными документами.
11. Право выбора воспитательно-образовательного учреждения с тем или
иным языком воспитания и обучения детей неосетинской национальности
принадлежит родителям или лицам, их заменяющим.
В целом, предлагается признать основополагающими следующие
принципы:
1. Все народы республики имеют равные права на сохранение и развитие
своих языков.
2. Республика Северная Осетия-Алания обеспечивает все условия для
равного функционирования обоих государственных языков.
3. Республика Северная Осетия-Алания предоставляет другим
национальным группам республики возможность для развития своих языков.
4. Изучение государственных языков в любых типах учебных заведений
носит обязательный характер.
5. Обучение детей осетинской национальности осуществляется на
осетинском и русском языках в определенной последовательности и сочетании.
6. Родителям неосетинской национальности предоставляется право
выбора языка обучения своих детей.
Таким образом, во-первых, все языки республики перед законом имеют
равные права, но государство берет на себя экономические обязательства
по реализации этих прав на территории республики только для
государственных языков. Другим этническим группам Республика Северная Осетия-Алания
предоставляет право предпринимать действия по сохранению, изучению и
развитию своих языков, но она не может брать на себя обязательств по созданию
для этого кадровых, материальных и финансовых условий. Это право и
обязанность двадцати шести национально-культурных центров, созданных в
республике именно с этой целью, а также тех субъектов Российской Федерации и
мирового права, диаспоры которых расселены в Северной Осетии. В этом и
заключается разница между предоставлением равных прав всем языкам и
обеспечением условий для функционирования государственных языков.
Во-вторых, применительно к государственным языкам речь должна идти
об их равенстве, а не равноправии. Здесь следует принять во внимание
следующий нюанс: закон, придающий равный статус двум языкам обязывает
государство поддерживать не их равноправное, а равное положение,
поскольку реальные гарантии для равноценного функционирования языка
этнического меньшинства могут быть созданы только при проведении политики наи-
217

большего благоприятствования для миноритарного языка. При этом очевидно,
что предоставление преимуществ одному из государственных языков должно
рассматриваться как акт защиты более слабого языка, что провозглашение
равноправия двух разномощных языков, в реальности, означает предоставление
преимуществ доминантному языку. Миноритарный язык никогда не сможет
воспользоваться своими правами, если ему не создать более благоприятных
условий, как это, например, делается в Финляндии по отношении к весьма
развитому шведскому языку. Реализация принципа равноправия при взаимодействии
двух неравноценных, разномощных языков никогда не сможет обеспечить их
реального функционального равенства. Объективное стремление к равенству в
данном случае требует временного приоритета для слабого языка. Достижение
сбалансированной языковой ситуации в Северной Осетии возможно только при
том условии, что определенный этап реализации языковой политики должен
предусматривать определенные, в первую очередь, экономические привилегии
для осетинского языка. Мы отдаем себе отчет в том, что сама мысль о
привилегированности одного из языков вызывает подсознательное отторжение как
проявление ущемления других компонентов языковой ситуации. Но решение этого
вопроса должно проходить не на эмоциональном, а на рациональном уровне.
«...Элементарная диалектика состоит в том, что создание приоритета для одной
нации неизбежно оборачивается ущемлением прав другого или других
народов. Хотим мы или не хотим признать, но демократия очень часто проявляет
себя как диктатура большинства. Если есть подавляющее большинство, значит,
есть и подавляемое меньшинство» [Губогло 1993:64]. Как известно,
сбалансированные многоязычные ситуации довольно редки. Даже в классических
примерах Швейцарии и Бельгии отмечаются сдвиги против ретороманского или
фламандского и за французский соответственно, обусловленные
социально-политическими причинами и фактором престижности. Объективный подход к
языковой ситуации в Северной Осетии показывает, что и актуальное положение
носит дискриминационный, неравноправный и неравный характер,
характеризуется привилегированностью бе 1ас1о русского языка. Соответственно,
выравнивание ситуации неизбежно должно пройти через диаметрально
противоположную фазу - фазу приоритетности осетинского языка. И конкретное
воплощение это должно найти в разработке и реализации Республиканской целевой
программы «Осетинский язык». Это не означает, что интересы другого
государственного языка республики будут ущемлены: вопросы дальнейшего
совершенствования функциональной сферы русского языка будут осуществляться в
рамках федеральной программы «Русский язык», которая с 2000 года активно
реализуется в республике. Только в 2001 году в рамках этой программы были
профинансированы 3 проекта на сумму в 550 тыс. рублей, предусматривающие
проведение научных исследований, региональной научно-практической
конференции и цикла телевизионных передач по проблемам двуязычия. Более того,
серьезные гарантии для положения русского языка будут созданы после приня-
218

тия Закона «О государственном языке Российской Федерации». Достаточно
сильные позиции русского языка в Северной Осетии, сложившиеся к настоящему
времени, объективные внешние и местные факторы гарантируют стабильность
развития русского языкового компонента языковой ситуации в республике.
Отражают это и результата нашего социологического опроса, согласно которым
97,2% осетин, 91,2% русских и 94,5% представителей других этноязыковых групп
считают, что никакой угрозы для русского языка в Северной Осетии не существует.
2. Разработка и утверждение «Концепции языковой политики РСО-А»
Принятие подобного документа необходимо в качестве дополнения к
«Закону о языках народов РСО-А». В отличие от последнего, представляющего
конечный результат реализации языкового законодательства, в Концепции
должна быть детально изложена динамика реализации языковой политики, ее этапы.
Каждый житель республики должен на ее основе получить полное
представление, какой будет последовательность и сроки реализации положений Закона о
языках и какой будет языковая ситуация в Северной Осетии после
полномасштабного введения в действие Закона о языках. Разработка подобной концепции
и ее широкая пропаганда позволят, с одной стороны, снять опасения
русскоязычного, равно как и значительной части осетинского населения, которые
могут быть вызваны неверным представлением о том, что в ближайшей
перспективе их положение осложнится необходимостью изучения и использования
осетинского языка: они должны ясно понимать, через какое время и в каких сферах
такое требование будет предъявляться. С другой стороны, это позволит создать
мотивацию к изучению осетинского языка: население республики будет знать,
что изучение осетинского языка становится целесообразным и социально
необходимым в связи с предстоящим расширением его функций. Более того, тот
факт, что через какое-то время знание обоих государственных языков будет
являться квалификационным нормативом при приеме на работу в органы
государственной власти и местного самоуправления, может кардинально изменить
отношение к изучению осетинского языка, как самих осетин, так и
представителей других этнических групп.
Таким образом, «Концепция языковой политики РСО-А» призвана
обеспечить идеологическую функцию опережающего повышения социального
престижа осетинского языка
3. Разработка и принятие Республиканской целевой программы
«Осетинский язык».
Принятие такой программы диктуется необходимостью четкой
координации и планирования мероприятий в области возрождения и развития
осетинского языка.
Основными задачами Программы могут быть:
-определение основных принципов государственной политики в области
осетинского языка, обеспечивающих создание условий для его нормального
функционирования и развития как национального языка осетинского народа и
219

государственного языка Республики Северная Осетия-Алания, для
оптимального взаимодействия осетинского и русского как государственных языков,
включая изучение и творческое использование опыта других республик Российской
Федерации и зарубежных стран в сфере языковой политики;
-разработка правовой системы, обеспечивающей эффективное
функционирование и развитие осетинского языка, законодательных актов,
регулирующих использование осетинского языка в образовании, в издательской
деятельности, в средствах массовой информации, в деловой корреспонденции,
положений о соблюдении норм осетинского языка;
-создание Республиканского Центра нормирования осетинского языка при
Правительстве Республики Северная Осетия-Алания для организации работы
по всем направлениям нормотворческой деятельности;
и- формирование системы языковой подготовки и переподготовки
работников административного управления и общественного самоуправления для
внедрения делопроизводства на осетинском языке;
-создание и внедрение «Концепции национального образования»
республики;
-координацию научно-исследовательских работ в области осетинского
языка и осетиноведения;
-реализациюязыковой программы кадрового переоснащения различны*
отраслей общественной деятельности:
-развитие функциональной сферы осетинского языка в средствах
массовой информации и т.д.
Координацию всех направлений реализации программы могла бы
осуществлять Дирекция программы.
4. Идеологическая кампания по пропаганде «Закона о языках» и
программы «Осетинский язык».
Сотрудничество государственных, общественных, просветительских
органов и учреждений с населением республики при реализации языковой
политики имеет чрезвычайно важное значение. Необходима постоянная,
кропотливая, аккуратная работа по разъяснению целей и задач проводимой языковой
политики, которая должна исключить неправильную оценку происходящих
событий, не допустить зарождения напряженности в межнациональных
отношениях. Актуальность подобных мероприятий становится очевидной при
ознакомлении с тем, как разные этноязыковые группы воспринимают языковую
ситуацию в республике, в целом, и состояние осетинского языка, в частности. Так,
если 66,7% осетин оценивают состояние осетинского языка как критическое, тс
с точки зрения представителей других национальностей ситуация
представляется значительно более благополучной: мнение о том, что ему ничто не
угрожает, разделяют 46,9% русских, 88% ингушей и 59,4% представителей других
этноязыковых групп. Соответственно, существует необходимость разъяснения
неосетинскому населению реального положения осетинского языка и возможны)
220

негативных последствий языковой и культурной ассимиляции осетинского
этноса, в том числе, и для других этнических групп. Более того, разумный подход, в
целом, к языковому реформированию общества и, в частности, к иноязычным
этническим группам может привлечь их на свою сторону в вопросах
возрождения осетинского языка, расширения его функциональных сфер. В случае успеха
это может привести к добровольному изучению осетинского языка
неосетинским населением, что будет иметь позитивные последствия для общей
динамики языкового строительства, поскольку повысит престиж родного языка и у
самих осетин. Координировать идеологическую программу могла бы Дирекция
программы «Осетинский язык» совместно с соответствующими
государственными структурами.
Наряду с этим должна быть развернута широкомасштабная кампания в
средствах массовой информации, направленная на возрождение чувства
национального достоинства осетинского народа, гордости за историческое прошлое
своего народа и успехи земляков-современников.
4.8. Мероприятия по языковому строительству
в Северной Осетии
4.8.1. Нормирование осетинского литературного языка
Прежде чем приступить к изложению мероприятий по сбалансированию
функционального взаимодействия осетинского и русского языков, необходимо
определиться в самом осетинском компоненте. Возрождение и развитие
осетинского языка не может быть успешно реализовано без решения вопроса о
принципах развития его литературной формы.
Несостоявшееся урегулирование этой проблемы в том виде, который
предполагался в 1920-1930 г.г., т.е. на базе иронского диалекта, в 1990-е годы, как
мы указывали выше, выплеснулось в горячие споры, которые имели место, в
частности, в период подготовки и принятия Конституции Республики Северная
Осетия - Алания в 1994 г., когда часть дигорской интеллигенции
настаивала на признании дигорского языка в качестве государственного, наряду с
иронским языком.
Наиболее серьезным и эксплицитным демаршем стало обращение к
властям республики Северо-Осетинского общественно-политического
творческого объединения «Ираф», опубликованное в газете «Дигора» 19 августа 1994 г. В
нем подчеркивается, что проект Конституции предполагает утвердить в
качестве государственных «иронский и русский языки» и отмечается, что,
вследствие отказа дигорскому в статусе языка, он не признается и государственным;
соответственно, дигорская часть населения оказывается ущемленной в своих
языковых и национальных правах. При этом настойчиво проводится мысль о
том, что дигорский является самостоятельным языком, в подтверждение чего
приводятся определенные аргументы исторического, литературного и языково-
221

го характера, а иронский рассматривается как «второй родной язык» дигорского
народа. В итоге, выдвигаются требования признать государственными языками
республики иронский, дигорский и русский языки. В противном случае авторы
обращения оставляли за собой право проведения референдума среди
дигорского населения о статусе дигорского языка, созыва съезда дигорского народа,
обращения в ООН, к Президенту РФ и в Государственную Думу.
Следует отметить, что столь радикальные утверждения о статусе
дигорского языка и дигорского народа, на наш взгляд, закономерны. Не потому, что
есть действительные основания для разделения осетинского народа, а потому,
что политика выдавливания дигорского диалекта не могла не привести к
подобным результатам. Такое развитие ситуации можно считать определенной
универсалией внугризтнических конфликтов при попытке их неправильного
решения. Несколько подробнее мы остановимся на этом ниже.
Вскоре, 1 сентября 1994 г. в газете «Северная Осетия» было
опубликовано заявление группы представителей осетинской творческой и научной
интеллигенции подзаголовком «Во имя единения», в котором отмечается
историческое значение включения в проект Конституции положения о государственном
статусе осетинского языка. В то же время высказывается обеспокоенность тем,
что редакция Конституции ограничивается формулировкой «осетинский язык».
«...В результате дискриминационной политики прежнего режима в отношении
дигорского языка слова «осетинский» и «иронский» стали синонимами и, таким
образом, из объемного понятия «осетинский язык» исключалась одна из двух
его составных частей - дигорская. А между тем, осетинский литературный язык
с самого начала своего зарождения функционирует и развивается на двух
диалектах» [Северная Осетия: Этнополитические процессы 1995: 252].
Предлагается заменить «осетинский» на «аланский» в иронском и дигорскомчвариантах,
что помимо прочего позволило бы снять проблемы с переводом на осетинский
язык общего этнонима. В случае невозможности принятия термина «аланский»
авторы заявления предлагают добавить к слову «осетинский» в скобках
«иронский и дигорский варианты».
Важным представляется то, что среди подписавшихся 20 представителей
осетинской интеллигенции только треть - представители дигорской части
населения.
Эта акция может рассматриваться как качественно новый этап внугриэт-
нической консолидации, несмотря на кажущееся противоречие между фактом
признания двух литературных вариантов осетинского языка, с одной стороны, и
сохранением национальной интеграции, с другой. Но, так же как и в вопросе
сохранения общероссийской интегрированности, именно противоположная
практика, проявлявшаяся в непродуманном насаждении одного из диалектов в
качестве литературной нормы без достаточных для того языковых (о чем речь шла в
предыдущих главах нашего исследования) и общественнр-психологических
оснований, как раз и будет содействовать расколу осетинского общества.
222

Относительно незадолго да описываемых событий известная позиция ди-
горской части населения и, в частности, ее интеллигенции, получала
совершенно другую оценку. Так, известный осетинский ученый и литератор,
профессор Н. Джусойты 14 июля 1992 г. выступил со статьей «...Если не лукавить» в
газете «Северная Осетия». Отметив, с одной стороны, что умалчивание иронс-
ко-дигорской проблемы иронскими «ревнителями единства», «борцами против
сепаратизма» ведет к прямо противоположному результату - к противостоянию
и розни, он, в то же время, резко отвергает идею, высказываемую рядом дигор-
ских ученых о том, что национальное единство осетин сочетается с наличием у
них двух языков. Н. Джусойты уверен, что «двуязычных народов нет в природе»,
что дигорский диалект не может быть литературным, и, тем более,
государственным языком при условии единства осетинской нации, а дигорский
диалект, на котором написаны художественные произведения, есть только язык
художественной литературы, но не литературный язык. По его мнению, дискуссия
может быть только о функциональном распределении сфер использования
общеосетинского, т.е. литературного языка и дигорского диалекта. В противном
случае речь, якобы, может идти только о расколе осетинского народа на две
самостоятельные этнические единицы [Северная Осетия 1992,14 июля].
Очевидно, что выступление Н.Джусойты содержит целый ряд
неточностей, существенный характер которых ставит под сомнение выводы ученого. Во-
первых, общеизвестно, что народы, имеющие не только два, но и более
вариантов литературного языка, все-таки существуют. Во-вторых, можно было бы
согласиться с утверждением о том, что книжная реализация дигорской речи
действительно является лишь литературно-художественным стилем диалекта,
но в этой связи нам кажется уместным замечание Г.Малиева о том, что также
«нет единого литературного языка на основе одного из диалектов осетинского
языка, в максимальной степени обогащенного выразительными ресурсами
другого диалекта» [Северная Осетия, 1994,17 марта]. Это утверждение совпадает
с результатами нашего анализа состояния осетинского языка. Однако с
продолжением этой мысли - «...а есть иронский литературный язык и дигорский
литературный язык», поддержанной и М.И. Исаевым [Исаев 2000:40], мы не можем
согласиться.
Мы полагаем, что реальность может примирить стороны. Прав и Н.
Джусойты, утверждая, что не существует дигорского литературного языка, так же
как прав В. Малиев, отмечая, что не сложился и единый литературный язык на
базе иронского диалекта: ни одна из разновидностей осетинского языка не
обнаруживает признаки развитой литературной формы. Язык осетинского этноса
в настоящее время существует только в виде двух диалектов, в каждом из
которых сформировались определенные стилевые системы, которые при
правильной языковой политике могут развиться в соответствующие формы
литературных вариантов единого осетинского языка. Именно такова действительность, иона
совершенно не противоречит идее национального единства осетинского народа.
223

Полагаем, что беспристрастный и в то же время благожелательный взгляд
на эту проблему Л. Згусты, хотя он выделяет оппозицию «литературный язык
(иронский) - дигорский диалект», может быть также принят во внимание:«... в
качестве единственного настоящего решения взаимоотношений между
литературой на дигорском диалекте и литературой на литературном языке выступает
богатый, непрерывный поток осетинских литературных произведений. Они
настолько многочисленны и так хорошо читаются, что идея о том, будто
использование дигорского диалекта для литературной цели означает возможность
расщепления нации, была бы абсолютно необоснованной» [Згуста 1968:254].
Проблема осетинского языка не в том, чтобы разрушить один из диалектов, а в том,
чтобы функционировали все формы осетинской речи, которые и можно было
бы обрабатывать, нормировать, унифицировать и, возможно, в будущем
создать единый литературный язык. Кстати, если этого не произойдет, и в
осетинском языке разовьются две самостоятельные литературные формы - не
следует расценивать и такой исход как что-то представляющее угрозу для
национального единства осетинского народа. Опасения раскола должны возникать не
в связи с перспективой двух вариантов литературного языка, а при настойчивой
реализации одного варианта, не соответствующего реалиям осетинского
общества и сложившейся практике использования диалектов.
Подтверждают это и результаты нашего социологического опроса. Так,
по мнению респондентов-осетин, среди которых 64,5% являются носителями
иронского диалекта, 24,5% - дигорского, 3,8% говорят на обоих диалектах, а
7,4% представляют юго-осетинский тип речи, 55,3% не считают необходимым
настаивать на обязательном освоении всеми осетинами иронским диалектом в
качестве литературного языка. Более того, 68,2% вообще не ставят вопрос о
степени национального единства в зависимость от наличия диалектных групп в
недрах осетинской нации.
Мировой опыт языковой политики дает достаточное количество
примеров правильного решения подобных междиалектных взаимоотношений. Так,
например, наличие двух конкурирующих вариантов литературной нормы
свойственно одному из крупных романских языков - галисийскому, используемому
4 миллионами жителей испанской провинции Галисия. Региональные варианты
(северный, центральный и южный) присущи итальянскому языку. Характерной
особенностью языковых отношений современной Албании является
существование двух исторически сложившихся вариантов литературного языка, один из
которых базируется на южном (тоскском) диалекте, а другой - на северном
(гегском) [Десницкая 1960]. Борьба за устранение разрыва между письменной
и разговорной формами норвежского языка также привела к наличию в
современной Норвегии двух форм литературного языка [Стеблин-Каменский 1953].
Существуют и противоположные примеры. В частности, при возрождении
каталанской литературы в середине XIX в. выработка норм литературного языка
натолкнулась на значительные трудности в связи с утерей чувства языкового и
224

национального единства и отсутствием престижа форм речи, на которые могли
бы ориентироваться все части региона. В конечном итоге литературная норма
была установлена с опорой на барселонскую речь, хотя существовала
литературная традиция Валенсии, Балеарских островов и Русильона. Именно это вне-
литературное положение валенсийского диалекта привело к тому, что вален-
сийцы настаивают на создании независимого валенсийского языка вместо
единого каталанского языка с барселонским и валенсийским вариантами.
Представляется очевидной аналогия способов решения проблемы в Каталонии и
Осетии, так же как и сходство результатов.
И тем более показательна разумность подходов к аналогичным
проблемам в Швейцарии, в частности, в области ретороманского языка, который
имеет шесть вариантов литературной формы: сурсельвский, сурмиранский, сут-
сельвский, верхнеэнгадинский, нижнеэнгадинский и мюнстерский. Все эти
варианты представлены в художественной литературе, на них ведется
преподавание в начальных школах, издаются учебники, транслируются радио- и
телепередачи. В кантоне Граубюнден, где расселена основная часть ретороманцев,
обучение в школе ведется на немецком, ретороманском и итальянском. При
этом учебники и учебные пособия созданы на всех вариантах ретороманского.
В 16-ти из 39 округов кантона законодательные акты издаются на
ретороманском, а в некоторых судопроизводство ведется только на этом языке, а два из
его литературных вариантов - верхнеэнгадинский и сурсельвский -
поочередно, через год выполняют функцию официального языка кантона. В данной
ситуации литературные варианты, с одной стороны, не отрываются от диалектного
уровня, а с другой, сглаживают на высшем уровне различия между
диалектными группами, что обеспечивает единство ретороманского [Домашнев 1990,
Сухачев 1990]. На наш взгляд, именно такой принцип решения
междиалектных взаимоотношений и развития их литературных форм перспективен для
осетинского языка.
• Прецедентов такого подхода достаточно не только в мировой практике,
но и в языковом строительстве народов России. Два литературных языка у
мордвы - эрзя-мордовский и мокша-мордовский, у коми - коми-зырянский и коми-
пермяцкий, у марийцев - лугово-восточный марийский и горно-марийский.
Кстати, марийцам тоже не удалось избежать внутринационального раскола в
подходах к вопросу о статусе горно-марийского литературного языка, на
котором говорит около четверти населения. До сих пор продолжается дискуссия,
доходящая порой до враждебных выпадов со стороны некоторых ученых, не
желающих признавать статус горно-марийского литературного языка как
государственного. Более единодушно было принято решение о перспективах двух
вариантов литературного карельского языка. «Опыт карельского языкового
планирования подтверждает правильность выбранного в начале 90-х годов курса
на создание письменности на разных диалектах. Поставленная карельскими
языковедами и общественностью задача - ревитализация родного языка - не может
225

быть достигнута посредством литературного языка, чуждого для носителей всех
или большинства диалектов. Взаимное же приобщение к вариантам диалектной
письменности, как это делается карельской газетой, служит предпосылкой для
возможного создания единого литературного языка в будущем» [Анттикоски Ьйр].
Очевидно, что и в Осетии следует учитывать реальности и создавать на
основе двух диалектных литературных традиций два варианта осетинского
литературного языка - восточно-осетинский (на основе иронского диалекта) и
западно-осетинский (на основе дигорского диалекта).
Следует, наконец, признать, что кроме двух диалектов, при этом
функционально не намного более мощных, чем даже в донациональную эпоху,
осетинский народ сегодня более ничем не располагает (естественно, не считая
русского языка). Осознание этого факта позволит определить реальную
дислокацию во времени и пространстве осетинского языка и даст возможность
разработать новую стратегию его развития.
Соответственно, говоря о перспективах функционирования в языковой
ситуации Северной Осетии осетинского компонента, мы будем иметь в виду
оба его диалекта и, в перспективе, две литературные нормы (восточную и
западную), а внутриструктурная цель языковой политики нами понимается как
реализация комплекса мероприятий, способных в будущем обеспечить
выработку наддиалектного осетинского койне и на его основе единого
литературного языка.
Таким образом, основными направлениями языковой политики в
Северной Осетии должно быть планомерное, рациональное расширение социальных
функций диалектов осетинского языка за счет их включения в новые сферы и
увеличения объемов использования и потребления в тех сферах, где они
употребляются в настоящее время, а также планомерная интенсивная нормотвор-
ческая деятельность, направленная на создание литературных форм
осетинского языка.
Чрезвычайно важно определить ключевые сферы, регламентация
которых может наиболее эффективным образом осуществлять языковое строительство.
Во-первых, очевидно, что существует объективная зависимость -
изменения языковой практики в общественно-политической и производственной
сферах вызывают изменения в бытовой. Бессмысленно пытаться напрямую
воздействовать на использование языков в сфере быта из-за отсутствия
механизма регламентации, и мнение 34,8% осетинских респондентов о том, что одним
из важнейших факторов, способных изменить состояние осетинского языка,
является бытовое, семейное общение, при всей очевидной обоснованности, не
может быть реализовано.
Внедрение осетинского языка в общественно-политическую сферу, в
сферу делопроизводства или в деятельность министерств и ведомств должно быть
вызвано, с одной стороны, появлением в этом потребности у населения, а с
другой, при нынешнем состоянии владения осетинским языком, и соответству-
226

ющих навыков. В противном случае этот шаг будет носить искусственный
характер, а значит вызывать естественное противодействие, причем
аргументированное. Но это не означает, что эта сфера не должна быть регламентирована на
первом этапе. Наоборот, для начала основных мероприятий, приходящихся на
вторую сферу, должна быть создана юридическая мотивация - включение в
Закон о языках, в подзаконные акты перспективы функционирования в
общественно-политической сфере и осетинского языка. С другой стороны, огромное
общественно-психологическое значение имело бы использование осетинского языка
с переводом на русский уже сейчас в публичных выступлениях, параллельном
опубликовании государственных документов, создании технической
возможности выступления на осетинском языке в Парламенте республики.
Однако основные мероприятия по реализации языкового строительства
должны осуществляться в сфере производственной, интеллектуальной и
духовной деятельности. При этом очевидно, что роль ее различных подразделений
неодинакова.
Например, издательская деятельность составляет одно из важнейших
звеньев языкового строительства. Ее значение начнет проявляться с первых шагов
реализации языковой политики, когда потребуется издание учебников нового
поколения в массовом объеме, загем в школах возникнет необходимость в
увеличении тиражей осетинской художественной литературы. Важное значение будет
иметь работа по переводу и изданию на осетинском языке классики мировой и
отечественной художественной литературы. Тем не менее, эта сфера является
обслуживающей, а не инициирующей языковую динамику. Не самыми важными
с точки зрения результативности влияния на общеязыковую ситуацию нам
представляются и сферы услуг, науки, культуры. Сфера художественной
литературы, столь незначительно потребляемой населением, также не может выступать
в качестве приоритета языкового строительства. Воздействовать же на сферу
устного научного творчества достаточно сложно, да и особого эффекта это не
даст. Для практической регламентации использования языков в сфере
промышленности и сельского хозяйства в настоящее время еще нет условий.
Опыт успешной реализации языковой политики в разных странах мира
достаточно убедительно показал, что на первом этапе основной акцент должен
быть сделан на регламентации сфер образования и средств массовой
информации, точнее, телевидения.
4.8.2. Языковая регламентация системы образования
Определяющее значение в возрождении национального языка может
сыграть правильная организация расширения его функций в сфере
образования. При этом, как показывает опыт многонациональных стран мира,
реализовавших переход от системы образования, построенной на обучении с
использованием только одного языка, языка большинства, к системе школ с разными
национальными языками обучения, это сложный, часто болезненный процесс
227

проб и ошибок. Достаточно редко реформа системы образования может быть
просто скопирована с уже состоявшегося варианта: политические,
экономические, общественно-психологические и другие условия чаще всего
обусловливают специфичность данной языковой ситуации и требуют разработки
индивидуальных подходов. В то же время многие примеры разумной языковой политики
в области образования демонстрируют не только возможность создания
эффективной системы обучения на национальных языках, но и огромное
благотворное влияние успешной национализации школ на общую языковую
ситуацию и межнациональные отношения в полиэтническом государстве.
Наглядным примером являются действия бельгийского правительства,
предпринятые для создания сбалансированного двуязычия в стране,
фламандское население которой веками находилось в состоянии «офранцуживания».
Несмотря на попытки фламандской интеллигенции противостоять угасанию
родного языка, неравенство с французским, одним их важнейших мировых языков,
привело к преимущественному использованию в обществе французского, в то
время как фламандский рассматривался как непрестижный, умирающий язык.
Попытка изменить ситуацию за счет введения фламандского языка в качестве
языка обучения во все государственные школы, оказалась безуспешной,
поскольку предполагала право выбора языка обучения и, естественно,
большинство фламандских родителей отдавало предпочтение социально более
значимому французскому языку. И тогда было принято поистине историческое для
всей дальнейшей истории фламандского народа решение. Если раньше речь
шла о языковых правах личности (его праве пользоваться родным языком в
различных социальных сферах), то теперь - о праве всего фламандского
сообщества сохранить свой язык, оградить свои этнические интересы. И в 1930 г.
Фландрия и франкоязычная Валлония стали одноязычными областями: в каждой из
них было введено обязательное преподавание на этническом языке, и только в
столице - Брюсселе, городе со смешанным населением язык обучения
определялся заявлением родителей. В этом же году Гентский университет стал чисто
фламандским и начал готовить национальную интеллектуальную элиту на
родном языке. Одновременно обязательность владения двумя языками была
введена в деятельность государственных органов и служб.
В данном случае важно отметить то, что процессы выравнивания
несбалансированных языковых ситуаций, как правило, сопровождаются
вынужденным ограничением прав определенных социальных групп или отдельных
личностей. Так, интересы спасения фламандского языка диктовали ограничение для
франкофонов на создание своих школ во фламандской зоне. Чтобы сдержать
процесс языковой ассимиляции фламандских детей в Брюсселе, родителям было
запрещено отдавать их во французские школы. В конечном итоге, хотя
языковые проблемы в Бельгии нельзя признать окончательно решенными, в стране
создано социальное равновесие между языками, способствующее повышению
и степени государственно-политической интегрированности страны, и именно
228

сейчас освободившиеся от языковых проблем и конфликтов фламандцы и
валлоны успешно создают единую нацию с двумя языками.
Аналогичные подходы к национальному образованию использованы в
канадской провинции Квебек, где, наоборот, французский язык выступает в роли
миноритарного по отношению к превалирующему в стране английскому.
Сохранение французского языка в мощном англоязычном окружении других
провинций Канады и соседних США долгие годы была основной этноязыковой
проблемой страны, приводившей к довольно острому противостоянию, и
эффективное его решение входило в интересы как франкофонов, так и англоязычного
населения. Здесь система образования также была создана по принципу
одноязычного обучения. При этом и в Канаде первоначально закон от 1969 г.
предполагал свободу выбора языка обучения, но, когда стало ясно, что, как и во
Фландрии, носители менее престижного языка стали определять своих детей в
английские школы, были введены коррективы, обязывавшие франкофонов
отправлять своих детей только во французские школы. Свобода выбора языка
была сохранена только в высшем образовании. В целом эти меры
способствовали улучшению положения французского языка, хотя считать, что создана
гарантия его выживания в Канаде рядом с могучим английским языком, пока рано.
Но и национализация школьной системы здесь произошла относительно недавно, и на
фоне столетних реформ в Бельгии можно предполагать, что результаты ещегрядот.
Таким же образом достигается языковой паритет в Финляндии, около 6%
населения которой составляют шведы, язык которых признан вторым
государственным языком страны. Обучение в школах здесь осуществляется или на
финском, или на шведском языках. Одноязычны и детские сады. При этом в школах
изучается и второй язык. Но если до 1960 г. вторым языком обязательно был
второй государственный, т.е. обучавшиеся в финской школе в качестве второго
языка должны были изучать шведский, а шведы - финский, то в настоящее
время это положение сохраняется только в начальной школе, а в средней школе
предоставляется право выбора. Почти все школьники-шведы выбирают в
качестве второго языка финский, а финны - английский. В сфере высшего
образования обучение также осуществляется раздельно: на шведском преподавание
осуществляется в университете г. (Турку) Або и в Коммерческой школе в
Хельсинки. Хельсинкский университет и Политехнический институт предоставляют
возможность сдачи экзаменов на шведском языке. В целом, несмотря на
существование определенных проблем (которые неизбежны в самом
цивилизованном, но полиэтничном государстве), решение межъязыковых и межэтнических
отношений в Финляндии считается одним из наиболее оптимальных.
По-иному решаются проблемы национальной системы образования в
многонациональной Испании, в частности, в области каталанского языка. В зоне
распространения каталанского языка (Каталония, Валенсия, часть Арагона, Ба-
леарские острова) в школах признана полная свобода выбора языка обучения
между общеиспанским (кастильским) и каталанским при условии обязательно-
229

го овладения к концу обучения обоими языками. Они оба являются и средством
обучения, и предметом обучения. При этом нередко часть одной и той же
дисциплины читается на одном языке, другая - на другом. Но этот вариант
совместного использования языков обусловлен тесной генетической близостью
кастильского и каталанского языков и вряд ли может служить образцом для других
ситуаций. Тем более что расширение использования миноритарного,
каталанского языка проходит с весьма большими проблемами и, по мнению
специалистов, осложнено, в первую очередь, тем, что законодательство не
предусматривает обязательного принципа обучения на родном языке, а рассчитано на меры
убеждения или чувство патриотизма. Только будущее покажет, сможет ли
выстоять и выжить этот древний язык.
Не могут не вызвать уважения те усилия по возрождению родного языка,
которые предприняли в Испании за последние годы баскская общественность и
языковеды, буквально в течение нескольких десятилетий подняв родной язык с
уровня сельских говоров до языка современной цивилизации. И основным
средством сгала национальная школа, в которой предусмотрены три принципа
функционирования: а) обучение на испанском языке и преподавание баскского в
качестве изучаемого предмета; б) распределение дисциплин по решению
школы: часть предметов преподается на баскском, другая - на испанском; в)
обучение на баскском языке и преподавание испанского в качестве изучаемого
предмета. Баски смогли настолько возвысить престиж родного языка, что
принудительность записи в школы не потребовалась. Более того, 63% испаноязыч-
ного населения Страны Басков предпочитают, чтобы их дети обучались
одновременно на испанском и баскском языке. И это притом, что впервые
преподавание баскского было введено факультативно в старших классов только в 1951 г.
[Кожановский 1998].
Важное место проблема национальной школы занимала и занимает в
борьбе фризского народа. Причем, в определенные периоды межэтнический
языковой конфликт принимал очень острые формы, как, например в 1951 г., когда
голландская полиция была вынуждена разгонять брандспойтами и дубинками
демонстрации фризов в защиту родного языка. Вскоре после этого, в 1955-
1956 г.г. появились законы, по которым фризский язык был введен в систему
начального образования в регионах, где компактно проживают фризы.
Одновременно началось его факультативное изучение в старших классах. В 1961 г.
фризский язык становится обязательным предметом в педагогических учебных
заведениях и вводится в программу ряда университетов Нидерландов. В
настоящее время система фризского национального образования включает в себя
начальные, средние, средние технические, высшие технические,
сельскохозяйственные средние и высшие школы, 7 педагогических учебных заведений.
Еще один яркий пример национально-языкового возрождения в Европе -
бретонцы, небольшой (около 500 000 чел.) древний народ, населяющий
полуостров Бретань на севере Франции. Следует отметить, что успехи бретонцев в
230

деле возрождения и развития своего языка тем более поразительны на фоне
жесткой централизаторской политики, уже веками проводимой Парижем. И хотя
бретонская общественность смогла добиться пока только того, что сегодня
бретонский язык изучается как предмет на всех уровнях системы школьного и
вузовского образования, это немало для страны с законодательно закрепленной
привилегированностью французского языка и целенаправленной
ассимиляторской деятельностью, кстати, успешно реализованной в отношении другого
миноритарного языка Франции, провансальского, практически вышедшего даже
из бытового употребления [Любарт 1998].
При реализации мер в области образования правительствам государств-
членов ОБСЕ рекомендовано проводить четкое различие между преподаванием
языков меньшинств и обучением меньшинств на их родных языках. Хотя
стандарты ОБСЕ и допускают применение одного из вышеприведенных методов,
задача международного сообщества состоит в том, чтобы страны-участницы
создавали максимум условий, благоприятствующих сохранению и развитию
этнической идентичности лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам.
«В этом смысле именно возможность получения меньшинствами образования
на родных языках наиболее полно отвечает решению данной задачи» [Илишев
2000а: 33-34].
Таким образом, мировой опыт языковой политики, нацеленной на
возрождение миноритарного языка, предполагает основной акцент на создании
системы полномасштабного национального образования.
Подтверждают этот вывод и результаты национализации системы
образования в некоторых республиках России.
Например, в Татарстане в настоящее время функционирует 1218 школ с
татарским языком обучения, 420 смешанных (татарско-русских и
русско-татарских школ). Более того, в Татарстане школы с родным языком обучения
созданы для чувашских, марийских, удмуртских и мордовских детей. В Республике
Саха-Якутия обучение на родном языке организовано в 439 из 639 школ.
Создана сеть новых типов учебных заведений (всего 36, в том числе 8 гимназий, 5
лицеев, 3 ассоциированные школы, 4 агрошколы, 4 кочевые, колледж народов
Севера и др.). Язык саха в качестве языка обучения введен до 7-го класса
(частично охватывает 8-е и 9-е классы). На различных уровнях изучают языки
народов Севера в 44 школах, в том числе в 13 школах - эвенкийский, 28 - эвенский,
2 - юкагирский, в одной - чукотский. Языкам народов Севера обучают в 10
детских садах. В Республике Чувашия в соответствии с Концепцией национальной
школы из 695-ти школ республики в 460-ти дети изучают чувашский язык с 1 по
11 классы, в этих же школах обучение до 5 класса идет на родном языке.
Наряду с ними функционирует 196 школ - русских, 20 - татарских, 3 - мордовских. В
185 детских садах дети говорят только на родном чувашском языке, в 8 - на
татарском. Во всех техникумах и вузах республики изучают чувашский язык и
литературу, в школах идет преподавание культуры родного края.
231

Актуальность национализации образования, видимо, понимают и в
руководстве Северной Осетии, и желание придать национализации системы
образования соответствующий уровень проявилось, в частности, в выступлении по
этому вопросу Президента Северной Осетии А.С. Дзасохова на заседании
Государственного Совета РФ в августе 2001 года.
Сегодня представление о том, какой же должна быть национальная
школа в Осетии остается достаточно неопределенным, и это совершенно
естественно: национализация образования не только самая действенная, но и самая
сложная по исполнению акция языкового строительства. Но реальной альтернативы,
т.е. другой области жизнедеятельности общества, в которой регламентация
использования языков могла бы сыграть столь же заметную роль, как в
образовании, не существует. В то же время, следует особо подчеркнуть, что
воздействие на языковую ситуацию через эту сферу, именно в связи с ее
максимальными возможностями, требует наиболее ответственного и взвешенного
подхода. Непродуманные, неподготовленные, несистемные и непоследовательные
шаги могут иметь весьма серьезные негативные последствия.
Однако следует с полной отвегственностью отнестись к результатам
научных исследований и практического опыта, свидетельствующим о том, что
обучение детей с 1 класса на чужом языке, который объявлялся «вторым родным
языком», приводило не только к утрате родного языка, но и отставанию в
умственном и речевом развитии выпускников так называемых «национальных школ
с русским языком обучения». Вместо ожидаемого двуязычия учащиеся не
овладевали ни русским, ни родным языком, а становились как бы «полуязычными»,
не способными к восприятию научных и культурологических понятий,
продолжению своего дальнейшего образования. Только при паритетном двуязычии в
школьном обучении можно сохранить родной язык в условиях широкого
распространения языка большинства и избежать аккультурации. Обучение на
родном языке - это элементарное условие выживания, воспроизводства родного
языка и культуры [Дьячков 1993а].
По мнению Н.Б. Мечковской, «из всех факторов, способных упрочить
позиции языка этнического меньшинства, самым действенным является
использование этого языка в качестве языка обучения в средней школе (в сравнении с
такими факторами, как 1) использование языка в массовой коммуникации; 2)
использование в судопроизводстве и администрации; 3) придание языку
престижного юридического статуса «государственного» или «официального»; 4)
наличие литературной традиции на языке этнического меньшинств....
Первенствующая роль школы в сохранении языков меньшинств связана, во-первых, с тем,
что школа, в отличие от семьи, передает подрастающему поколению язык
функционально более богатый, чем язык семейно-бытовой. Язык базового
образования имеет шанс стать основным языком жизнедеятельности человека. Во-
вторых, само существование средних школ с определенным языком обучения
предполагает достаточно широкую инфраструктуру, которая «работает» на со-
232

хранение этого языка» [Мечковская 1996:160]. Национализация школы
создает целую цепь зависимостей, следование которой воздействует на динамику
событий во многих социальных сферах: возникающая потребность
соответствующего кадрового, учительского состава вызывает необходимость изменений в
структуре высшего образования, нацеленных на подготовку учителей
начальных классов для национальной школы, а впоследствии и учителей -
предметников для средней национальной школы. Задача учебно-методического
оснащения образовательного процесса создает предпосылки для разработки и
издания учебников и других учебных материалов, что, в свою очередь, выдвигает
потребность в переводчиках, редакторах, корректорах, наборщиках, способных
работать на национальном языке. Параллельно возникает вероятность того, что
дети тех, кто будет работать в обслуживании этой деятельности, охотнее пойдут
в национальные школы и т.д. и т.п. Т.е. очень важно дать импульс в нужном
направлении, правильно организовать и профинансировать первые шаги для
того, чтобы изменить вектор развития языковой ситуации, который в
последующем, естественно, надо будет контролировать и корректировать в соответствии
с Концепцией языковой политики и Программой развития осетинского языка.
Вопрос о том, какой должна быть национальная школа в Осетии до сих
пор остается открытым. Общепризнанно только то, что язык обучения в
начальной школе должен быть осетинский. Сложнее с основной и полной школами.
В.М. Дегоев предлагает разрабатывать этот вопрос с ориентацией на два
взаимосвязанных параметра: создание оптимальных условий для непрерывного
образования и развитие тенденции национального в формировании личности
ребенка [Дегоев 1997:183]. Он полагает, что ввиду отсутствия кадровой и учебно-
методической базы высшего образования на осетинском языке, а также
перспектив использования в производственной деятельности профессиональных
знаний, полученных на осетинском языке, языком обучения в 10-11 классах
должен остаться русский, а использование осетинского языка следует
ограничить рамками основной школы. При этом он рассматривает три варианта.
1. Переход с 5 класса на русский язык обучения. Преимущество такого
варианта заключается в обеспечении непрерывности образования и лучшей
подготовки в русскоязычный вуз. Но, по его собственному мнению, вряд ли
подобная школа будет национальной. Более того, наш анализ языковой
компетенции населения республики показал, что доминирование этнического языка в
детском возрасте, характерное для большинства представителей всех
этноязыковых групп, совершенно не мешает выдвижению в последующем на
доминирующие позиции другого языка. Так, из 81,8% осетин, в детском периоде
жизни которых преобладал осетинский язык, 41,5% сменили на последующих
этапах социализации доминирующий язык. Соответственно, чем дольше будет
процесс обучения на осетинском языке, тем больше шансов на его сохранение и
активное применение в последующем.
2. Все предметы до окончания 9 класса преподаются на осетинском
языке, что уже апробировано в середине XX в. При этом В.М. Дегоев уверен, что
233

именно этот опыт дает основания расценивать преувеличенными опасения, что
выпускники осетиноязычной основной школы в силу слабого знания русского
языка не смогут успешно обучаться в вузах. В старших, 8-10 классах все
учебные предметы изучались уже на русском языке, и эта трехлетняя речевая
практика в сочетании с качественным улучшением преподавания русского языка как
предмета в предшествующих 1 -7 классах давала выпускникам средней школы
вполне удовлетворительный уровень знания русского языка для продолжения
образования в вузе.
3. Обучение в 5-9 классах осуществлять на двуязычной основе. В 5-6
классах использовать родной язык с параллельным употреблением русской
терминологии. После 6 класса производить постепенный переход на русский язык.
В то же время В.М. Дегоев выражает опасение, что, поскольку многие
дети вообще не владеют родным языком, ни одна модель не окажется
эффективной: «...русский будет оставаться языком обучения до тех пор, пока в корне
не изменится речевая среда, пока родной язык не станет средством общения в
семье, обиходным» [Дегоев 1997:186].
Мы полагаем, что зависимость носит прямо противоположный характер:
в существующей ситуации речевая среда не изменится, осетинский язык уже
никогда не возродится как средство бытового общения до тех пор, пока он не
станет языком школьного обучения.
Но внедрение осетинского языка в систему образования, действительно,
должно учитывать реальное положение в Северной Осетии, а именно - наличие
четырех категорий детей. Во-первых, две категории осетинских детей:
владеющих осетинским языком на уровне родного, и не владеющих или слабо
владеющих осетинским языком, т.е. детей осетинского происхождения, для которых
родным стал русский язык. Третью группу составляют русские дети, четвертую
- дети других национальностей, проживающих в республике.
При определении принципов распределения языков в качестве языков
обучения и установления типов учебных заведений можно использовать
варианты, традиционно существовавшие в России. На различных этапах
функционировали следующие типы национальных школ:
1) школы с родным языком обучения, где изучение дисциплин учебного
плана велось на родном языке, а русский язык изучался как учебный предмет;
2) школы, в которых обучение начиналось на родном языке, но с того или
иного класса переводилось на русский язык с сохранением родного языка как
учебного предмета;
3) школы с русским языком обучения, где изучение дисциплин учебного
плана осуществлялось на русском языке, а родной язык изучался как учебный
предмет или не изучался вовсе [Сабаткоев 1988: 233].
Мы полагаем, что в основу будущей системы образования в Северной
Осетии должны быть положены второй и третий варианты, но с существенными
изменениями и дополнениями. Одновременно должен появиться еще один вариант.
234

На наш взгляд, полноценная сбалансированная система дошкольного и
школьного образования в республике должна состоять из двух основных типов
общеобразовательных учреждений: национальная осетинская школа и
русскоязычная школа. В свою очередь, с учетом реалий сегодняшнего дня,
осетинская национальная школа должна иметь два варианта: осетинская национальная
школа для детей, владеющих осетинским языком как родным и осетинская
национальная школа для детей недостаточно хорошо владеющих или вовсе не
владеющих своим национальным языком. Это принципиальнейшее условие,
имеющее определяющее значение для успеха строительства национальной
школы при нынешнем состоянии владения национальным языком большой частью
осетинских детей. Именно здесь чрезвычайное значение приобретает
правильное понимание термина «родной язык» и его учет при реализации
национального образования. Нельзя эффективно использовать осетинский язык в классе,
где часть детей владеет им (причем тоже в разной степени), а другая часть
детей абсолютно не владеет языком своей национальности. Естественно, что в
основном это касается городского населения, но с учетом того, что половина
осетинского населения сконцентрирована в г.Владикавказе, фактор этот
становится столь важным. Попытки использовать одну и ту же методику для обучения
этих двух категорий школьников, т.е. методику преподавания родного языка,
совершенно однозначно обрекает это намерение на провал.
Мы полагаем, что первый вариант осетинской национальной школы (осе-
тинско-русской) должен быть создан в селах и районных центрах республики.
При этом языком обучения в районах с преобладающе иронским населением
должен стать со временем восточный вариант осетинского литературного
языка (на нынешнем этапе - книжно-письменная форма иронского диалекта), а в
районах с преобладающе дигорским населением - сначала, соответственно
книжно-письменная форма дигорского диалекта, а в будущем - его
литературный вариант. Во Владикавказе же необходимо создание обоих вариантов
национальных школ, естественно, с преобладанием русско-национальных.
Должна быть разработана детальная схема распределения языков,
причем не только осетинского и русского, но и иностранного, по их использованию
в качестве языков обучения и изучения.
Представляется, что в национальных школах первого варианта (осетинс-
ко-русского) осетинский язык должен использоваться в качестве языка
обучения по всем предметам в начальной школе, а русский язык изучаться как
предмет, причем достаточно интенсивно. Со второго класса желательно начинать
изучение иностранного языка. С 5 класса до окончания 9 класса изучение
дисциплин учебного плана осуществлять на осетинском языке, кроме русского языка
и литературы, иностранного языка, физики, химии, математики, которые
должны изучаться на русском языке. В 10-11 классах все преподавание
осуществлять на русском языке.
В осетинской школе второго вида (русско-осетинской) учебный процесс
следует начинать на русском языке с интенсивным преподаванием осетинского
235

языка по методике вторичного (неродного, иностранного) языка. Со второго
класса также начинать изучение иностранного языка на русском языке. В 3 - 4
классах начальной школы все предметы, кроме русского и иностранного
языков, преподавать на осетинском языке. С 5 класса до окончания 9 класса
преподавание всех предметов следует осуществлять на осетинском языке, кроме
русского языка и литературы, иностранного языка, физики, химии, математики,
которые должны изучаться на русском языке. В 10-11 классах все
преподавание осуществлять на русском языке. Очевидно, что успех создания такого типа
осетинской школы для городских детей в большой степени зависит, в том
числе, и от опережающего развития сети дошкольных учреждений с осетинским
языком воспитания и обучения.
В русскоязычной школе преподавание осетинского языка в качестве
изучаемого предмета должно начинаться с первого класса и продолжаться весь
период обучения. При этом изучение осетинского языка должно быть
обязательным как в целях закрепления его государственного статуса, так и для
движения к более сбалансированной языковой ситуации за счет повышения доли
русско-осетинского двуязычия. По результатам нашего опроса 55,2% осетин
считают изучение осетинского языка детьми неосетинской национальности
обязательным, 26,6% готовы освободить их от этой обязанности, а 17,8% считают
возможным исходить в этом вопросе из желаний родителей.
Респонденты-русские практически солидарны с этим мнением: за обязательность изучения
осетинского их детьми выступают 50,8%, против - 28,3% и предпочитают иметь
выбор 20,9%. Аналогичен подход и представителей других этноязыковых групп:
48%, 27%, 25% соответственно. Иначе решают для себя этот вопрос жители
ингушской национальности: согласны на обучение их детей осетинскому языку
17,4% (большинство из них - члены смешанных ингушско-осетинских семей),
еще 17,4% считают, что должны иметь право выбора, а 65,2% возражают
против обязательности изучения их детьми осетинского языка.
Создание эффективной системы дошкольного и школьного
национального образования требует серьезной подготовительной работы.
1. Первым шагом должно стать совершенствование методики
преподавания осетинского языка как родного с учетом нового принципа его
использования в национальной школе первого вида, программ и методики преподавания
на осетинском языке общеобразовательных предметов начальной и средней
ступеней, обучение которым предполагается перевести на осетинский язык.
Параллельно должна быть разработана методика преподавания
осетинского языка как неродного для использования в городских дошкольных
учреждениях и в национальной школе второго вида, а также программы и методики его
использования в качестве языка преподавания ряда общеобразовательных
предметов начальной и средней ступени.
, Одновременно следует разработать новую методику преподавания
осетинского языка по аналогии с методикой преподавания иностранного языка для
использования в русскоязычной школе.
236

2. На втором этапе необходимо переработать существующие и
разработать новые учебники и другие учебно-методические пособия в соответствии с
вышеуказанными программами и методиками и издать их в необходимом
количестве. Основным условием решения этой задачи является уточнение старого и
создание нового учебного терминологического аппарата, что должно быть
поручено Терминологической комиссии, которая должна быть создана при Центре
нормирования осетинского языка.
3. На третьем этапе новые программы и методики преподавания
осетинского языка в школах всех трех видов и соответствующие учебно-методические
материалы должны быть введены в курс обучения студентов педагогического
института и факультета осетинской филологии и журналистики Северо-Осетин-
ского государственного университета (СОГУ), готовящих учительские кадры, и
республиканского института повышения квалификации работников образования.
4. За счет использования национально-регионального компонента
учебных планов гуманитарных педагогических факультетов Северо-Осетинского
государственного университета должна быть налажена осетиноязычная
специализация студентов по школьным предметам гуманитарного цикла.
5. Представляется более целесообразным организовать
профессиональную подготовку студентов осетинского отделения СОГУ не как преподавателей
осетинского и русского, а осетинского и иностранного языков, что, с одной
стороны, в перспективе, при реализации федеральной концепции развития
образования и введения изучения иностранного языка со 2-го класса, облегчит
решение проблемы кадрового обеспечения школ, а с другой, повысит престиж
этого отделения и позволит улучшить конкурсную ситуацию и качество отбора
абитуриентов.
6. К моменту готовности кадровой и учебно-методической базы должны
быть официально, на уровне Министерства общего и профессионального
образования РСО-Алания, утверждены критерии определения родного языка
учащихся и составлена языковая карта республики, которая позволит разработать
схему территориального распределения русскоязычных и национальных школ.
Очевидно, что в городской местности будет целесообразнее создавать не
разнотипные национальные школы, а разнотипные параллельные классы.
При определении родного языка возможно использование критерия
доминантности, предполагающего определение у билингва доминантного
речевого механизма, т.е. механизма, обслуживающего большинство ситуаций
общения, актуализация которого вызывает меньше субъективно переживаемых
трудностей выражения. Существует также объективизированная методика В.
Ламберта, основанная на определении доминантного речевого механизма по
быстроте речевых реакций человека.
При этом обнаруживается связь между возрастом человека и степенью
успешности становления вторичного речевого механизма. В связи с тем, что
пластичность коры (применительно к обучению речи) в отроческом возрасте
237

исчезает, В. Пенфильд рекомендует начинать обучение второму языку (и
третьему и т.д.) как можно раньше. Ребенок учит язык в детстве естественным образом
как средство к постижению мира, а не как самоцель. При этом способность
усваивать и вторичный язык естественным путем сохраняется до 10-14 лет. К
этому возрасту кора больших полушарий теряет пластичность по отношению к
изучению языка, приобретая пластичность по отношению к иным сферам
деятельности человека [Верещагин 1969:33]. Соответственно, чем раньше
начинается изучение вторичных, третичных и т.д. языков, тем больше шансов на их
успешное и безболезненное изучение. При этом результаты ряда исследований
позволяют определить психический механизм и физиологическую основу
многоязычия, которые подтверждают наличие физиологической основы для
безболезненного обучения и использования нескольких языков. Так, заключение о
совместной локализации двух речевых механизмов в коре мозга, полученное в
результате наблюдения над восстановлением речи на двух языках при афазиях,
которое протекает по единому сценарию - всегда первым восстанавливается
доминантный язык, и только потом вторичный, привело к выводу о том, что различные
языки не отделены друг от друга, но имеют одну общую территорию. С другой
стороны, каждый язык должен представлять единую, целостную и замкнутую
систему; иначе восстановление не должно было бы идти в такой
последовательности, а наблюдались бы всевозможные интерференции. Таким образом, на
основе одного и того же анатомического субстрата развиваются две или
несколько функциональных систем [Членов 1948: 83] и «сколькими бы разными
языками ни владел человек, каждому из этих языков соответствует свой особый
динамический стереотип» [Беляев 1959:142].
Успех предлагаемой реформы зависит от соблюдения ряда условий.
С самого начала должна быть заявлена перспектива использования, по
мере создания условий, осетинского языка в сфере высшего образования. Это
придаст более целостный характер реформе и создаст большую
мотивированность и обоснованность первым шагам в сфере школьного образования.
Гарантией полноценного и масштабного школьного обучения на родном
языке, как это ни парадоксально, должен стать высокий уровень преподавания
русского и иностранного языков. Если после окончания национальной школы
ребенок будет настолько хорошо их знать, что сможет продолжить на них
образование в республике, поехать в другой регион страны или за границу, учиться
и работать там, используя, соответственно, русский или иностранный язык, то
родители, скорее всего, решат вопрос в пользу обучения в национальной школе
[Крючкова 1994: 52]. При такой языковой модели образования, на наш взгляд,
существует очень большая вероятность того, что в осетинскую национальную
школу пойдут дети не только из осетинских, но и русских семей и семей других
этнических групп республики.
1 Наконец, проблема, правильное разрешение которой нам
представляется крайне актуальным для создания системы национального образования - это
238

вопрос о способах привлечения учащегося контингента в национальные школы.
Решить ее, наш взгляд, можно только обеспечением привлекательности
национальных школ за счет их лучшего кадрового, материального и финансового
оснащения, с одной стороны, и принципом обязательности для детей осетинской
национальности, с другой. При этом правильность решения скажется не только
на определении успеха национализации системы образования: ключевое
значение последней определит перспективы всей языковой политики.
Создание определенных привилегий для национальных школ, на первый
взгляд, выглядит как мера, ущемляющая права представителей нетитульной
нации, вводящая дискриминационные разграничения в сфере образования. Но
если осетинские национальные школы на первых порах не окажутся в центре
общественного интереса, им не будут отданы основные преференции, как
морального, так и финансового характера, рассчитывать на их полномасштабное
внедрение не приходится. При этом дети любой национальности должны иметь
право и возможность обучаться в более оснащенных и финансируемых
национальных школах.
Такой приоритетный подход к национальным школам используется, в
частности, в Татарстане, где национальные школы с татарским языком обучения
(1-8 классы) и углубленным изучением татарского языка (8-10 классы) не
испытывают недостатка в учащихся, поскольку в них созданы самые комфортные
условия: 15-20 учеников в классе, современная материальная база, полилинг-
вальный образовательный цикл [Назмиев 1999:26].
С другой стороны, в Северной Осетии при решении столь
принципиального вопроса как способ внедрения национальной школы и, самое главное,
обеспечения его контингентом учащихся, приходится учитывать, что одним из
самых печальных итогов прошлого является даже не то, что значительная часть
населения не знает или плохо знает родной язык, а сформировавшийся у
многих осетин национальный нигилизм, пренебрежительное отношение к родному
языку. Основная часть населения подходит к проблеме чисто утилитарно.
Родители считают: незачем забивать голову ребенка родным языком. Окончив
русскую школу, он будет иметь гораздо больше социальных перспектив.
«...Отношение к обучению детей осетинскому языку у граждан республики, к
сожаленью, ограничивается благими пожеланиями, ибо родители, да и сами ученики и
студенты, - выходцы из этой среды - в массе своей предполагают, что в
будущем он попросту не понадобится» [Сидакова 1999: 21]. Показательно, что и
среди мер, которые респонденты считают первоочередными для развития
осетинского языка, только 1,6% назвали создание осетинских школ [Сидакова 1999:
25]. В то же время, результаты нашего социологического опроса
свидетельствуют о том, что понимание реальной роли школы, которую она может сыграть
в деле возрождения осетинского языка, все-таки существует в общественном
сознании осетинского населения. Так, среди основных социальных сфер,
имеющих особое значение для решения этой задачи, 50% назвали школу, 34,8% -
239

семейное общение, 6,7% - художественную литературу, 2,5% - возрождение
традиций, 1.6% - телевидение и т.д.
На наш взгляд, в общественном сознании осетинского народа пока
достаточно латентно происходит конфликт между, с одной стороны, пониманием
того, что только система национального образования способна изменить
реально вектор развития языковой ситуации и состояние осетинского языка, и, с
другой стороны, опасением, что национализация системы образования может
привести к образовательной деградации нации и, в частности, подрастающего
поколения.
Такова ситуация в общественном сознании большой части осетинского
населения, и свобода выбора языка обучения чревата теми же последствиями,
которые история осетинского народа уже знает по предыдущим попыткам
национализации его образования. Как отмечал В.И. Абаев, выражая свое
отношение к проекту республиканского «Закона о языках», «свобода выбора языка
образования привела к тому, что во Владикавказе не осталось ни одной
осетинской школы».
Более эффективным окажется введение принципа обязательности
обучения в национальных школах для детей осетинской национальности. Можно
предполагать а рпоп, что это вызовет недовольство и саботаж определенной части
осетинского населения, и вполне возможно, что, как в одной из республик, где
также был введен принцип обязательного обучения на родном языке для детей
титульной национальности, родители будут приносить медицинские справки о <
том, что их дети по состоянию здоровья не могут обучаться на родном языке
[Крючкова 1994:52]. Впрочем, ни в одной из республик Российской Федерации
введение национальной системы образования не проходит безболезненно. Даже
в Татарстане, уже достаточно продвинувшемся в деле создания национальных
школ, до сих пор принцип обязательности изучения татарского языка детьми
нетитульной национальности продолжает вызывать серьезную дискуссию.
Показательны мнения, поступившие в редакцию газеты «Вечерняя Казань»
[Вечерняя Казань, 2001, 18 декабря] после судебного процесса, проходившего в
одном их районных судов Казани. Истец - отец русского школьника требовал
признания обязательного характера изучения его сыном татарского языка
нарушением его конституционных прав, но получил отказ и высказал намерение
опротестовать это решение в Конституционном суде Российской Федерации.
Большинство мнений, высказанных в рамках «Прямой связи» с представителями
Министерства образования республики, включало в себя несогласие в
обязательностью изучения татарского языка, пожелание уменьшения его объема в
школьной программе, критику кадрового, учебного и методического оснащения
учебного процесса. Однако более принципиальные требования заключались в
необходимости приведения татарских законов в соответствие с российскими, что,
очевидно, предполагало бы, по мнению звонивших.'изучение только русского
240

языка. При этом среди обратившихся в редакцию были не только представители
русскоязычного населения, но и татары, которые подчеркивали, что татарский
язык - «умирающий», а они хотят изучать «прогрессивные» языки, что из-за
диалектной разобщенности одни татары не понимают других, а литературный
язык многие татары не знают вообще.
Мы убеждены, что в Северной Осетии другого варианта реального
решения проблемы не существует: рассчитывать на то, что при равноценных
условиях обучения в национальной и русскоязычной школе и предоставлении
родителям права выбора, родители склонятся в пользу первой, было бы ошибкой. При
этом не следует преувеличивать данные отдельных социологических опросов, в
соответствии с которыми более 84% респондентов-осетин высказались за
двуязычную школу [Сидакова 1999]. Результаты нашего опроса выглядят менее
оптимистично. Среди респондетов-осетин концепция национальной школы с
осетинским и русским языком обучения поддержана только 47%, против
выступили 51%, затруднились ответить 2%, Количество приемлющих такую школу и
отвергающих ее практически совпадает в городе и в селе (46,8% / 47,1 % и 50,5
% / 51,8%). В то же время 81,7% осетин утверждают, что готовы отдать своих
детей в национальную школу с двумя языками обучения. Мы объясняем столь
значительное расхождение между числом осетин, в принципе приемлющих
национальное образование, с одной стороны, и согласных определить своих
детей в такую школу, с другой, тем, что при определении отношения к этому
вопросу многие опрашиваемые воспринимают эту дилемму как очень абстрактную
и далекую от реальности. Такой же абстрактный и «идеальный» с разных точек
зрения дается и ответ. При принятии конкретного решения на первый план
будут выходить более прагматичные соображения.
Еще отчетливее отторжение идеи создания национальных школ
проявляется в русской этноязыковой среде, где только 36,4% выступают ее
сторонниками, в то время как противников - 63,2%. Приблизительно такой же расклад
мнений характерен и для других этноязыковых групп (36,3% - за, 59,1% -
против). Наиболее категорично перспектива создания национальных осетинских
школ отвергается ингушской этноязыковой группой (8,3% - за, 91,7% - против).
Противники национализации системы образования аргументируют свое
мнение, вне зависимости от этноязыковой принадлежности, следующими
причинами: «Сложно; вызовет снижение общего уровня образования и владения
русским языком; вызовет перегрузку детей; противоречит реальному статусу
Осетии в России». Среди неосетинских респондентов нежелание изучать
осетинский язык также мотивируется тем, что он просто «не нравится», и «у него
нет перспектив». В качестве альтернативы чаще всего предлагается улучшить
преподавание осетинского языка как предмета в рамках существующей
образовательной модели, хотя выдвигаются и прямо противоположные предложения
- 1) перевести все образование во всех школах республики на русский язык; 2)
обучать на осетинском и русском языках параллельно с 1 по 11 класс.
241

В этой ситуации мы полагаем, что в интересах менее болезненного
становления системы национального образования осетинское население должно
быть избавлено от проблемы выбора языка обучения. Тем более что, по нашим
данным, 79,9% респондентов-осетин считают обязательным для осетинских
детей обучение в национальной школе.
В то же время, реализация принципа обязательности национального
образования, на первый взгляд, приводит к определенным нарушениям прав
личности осетинского населения. Однако если ставить перед собой задачу
возрождения осетинского языка, надо быть готовым к тому, что «демократизм по
отношению к миноритарному языку в целом может оборачиваться
антидемократизмом, принудительностью или ограничительными мерами в отношении
отдельных граждан» [Гак 1989: 110], что подтверждает опыт многих полиэтнических
государств и ряда национальных субъектов Российской Федерации. При
решении этого вопроса в Башкортостане исходят из того, что знание башкирского
языка для лиц башкирской национальности должно быть обязательным
изначально. И это не противоречит свободе личности, не ущемляет прав человека в
выборе языка, ибо человек должен овладеть родным языком еще в раннем
детстве, и это обязаны обеспечить родители, которые как раз и нарушают право
ребенка на родной язык, не говоря с ним с самого начала его жизни на своем
языке, не обучая ему, ограничивают право ребенка в будущем на выбор языка
общения, обрекают его на одноязычие. Дело самого гражданина, какой он язык
выберет в качестве основного средства общения - башкирский, русский,
английский или другой, но прежде он должен овладеть ими. Это и есть выполнение
гражданского долга, сохранение достоинства человека [Ураксин: М1р]. Как
известно, основные межэтнические конфликты на территории бывшего СССР
произошли вследствие того, что «болезненное преувеличение индивидуализма в
идеологической упаковке первенства прав человека над правами группы
соединилось с необходимостью признания приоритетности групповых прав своего
народа (своей национальности) и необходимости верного служения
коллективным интересам (интересам своего народа) в ущерб индивидуальным
интересам. Взятый на вооружение реформаторской командой принцип
индивидуализма был по логике вещей несовместим с идеологией этнического
коллективизма. Непримиримое противоречие этих принципов немедленно дало о себе знать,
как только в странах Балтии, в Грузии, Молдавии начали утверждаться этнокра-
тические режимы, несовместимые с правами национальных меньшинств» [Гу-
богло: ЬКр]. В настоящее время «движение за права человека содействовало
тому, что в сферу применения норм международного права стало попадать
гораздо большее число субъектов, и при рассмотрении человеческого общества
наметился отход от традиционной дихотомической схемы
«индивидуум-государство». Любое авторитетное обсуждение проблемы прав человека не
обходится уже без учета тех ценностей, которые лежат в основе интересов целых
сообществ индивидов. Соответственно, нормы, регулирующие права человека,
242

начинают формироваться под воздействием именно понятия групповых ил и
коллективных прав, а международные организации постепенно вносят в свою
деятельность необходимые коррективы» [Илишев 2000а: 15]. В частности,
Всемирная декларация лингвистических прав исходит из принципа, что «языковые
права одновременно принадлежат всему сообществу и каждому члену
сообщества в отдельности» и определяет совокупность языковых прав применительно
к исторически сложившемуся сообществу, проживающему в пределах своей
территории.
Мы полагаем, что и в Северной Осетии трудное решение о балансе прав
должно быть принято за счет определенного ущемления личностных прав
осетинских родителей на выбор языка обучения их детей на том основании, что
при принятии решения в пользу русскоязычной школы многие из них не имеют
представления о последствиях такого шага, как для всего осетинского этноса,
так и своих собственных потомков и, не осознавая этого, нарушают их право на
полноценное личностное формирование и жизнедеятельность. Более того, мы
расцениваем нынешнее положение осетинского языка как чрезвычайное, и,
соответственно, считаем правомочным применение чрезвычайных мер, которые
могут допускать временное ограничение прав отдельных представителей
осетинского народа в интересах сохранения самого этноса. Игра в абстрактные
права личности в данном случае может обернуться очень серьезными
последствиями в будущем, когда, возможно, останутся только эти права, но среди
потомков осетин будет не много полноценных личностей вследствие утраты
этнической основы мировосприятия и социальной жизнедеятельности.
Таким образом, мы считаем, что принципиальнейшим шагом, способным
вызвать цепную реакцию и направить развитие языковой ситуации в Северной
Осетии к желаемому состоянию, должно стать решение об обязательном
характере обучения на осетинском языке для детей осетинской национальности.
Следует коснуться и столь важного аспекта, как финансирование
создания новой системы образования. Очевидно, что мероприятие это
дорогостоящее. Но в этой связи показательно высказывание крупного российского
регионального политика, Президента Республики Татарстан М. Шаймиева:
«Современный мир прагматичен. Определяя значимость образования и выстраивая
политику в этой сфере, мы не можем не считаться с этим обстоятельством. Как
показывает опыт многих стран мира, инвестиции в образование способны
обеспечить существенный рост валового национального продукта. Иными словами,
развитость системы образования является непосредственным фактором
экономического прогресса (выделено нами - Т.К.)» [Шаймиев 1999:7]. Для Осетии,
учитывая значительный образовательный и научный потенциал республики,
традиционный престиж образования в среде осетинского народа, мы считаем вполне
перспективным финансирование осетинской «национальной идеи»,
ориентированной на возрождение идеала «осетинский народ - один из самых
образованных в стране», который, кстати, еще совсем недавно был реальностью.
243

Функционирование национального образования неизбежно придаст новый
импульс развитию национального литературного языка. Школа явилась
основным средством возрождения иврита, армянского, сербского и других
литературных языков и ведущим стимулом их дальнейшего развития. Реализацией всех
вопросов, связанных с обработкой осетинского языка, должен заняться
Республиканский центр нормирования осетинского языка при Правительстве
республики, наделенный широкими полномочиями по установлению языковых норм и
контролю над их употреблением. В его компетенцию должны входить вопросы
отбора литературных форм обоих диалектов, установление литературных норм
на всех уровнях языковой структуры, в частности, разработка норм орфоэпии и
орфографии, подготовка и издание толковых словарей и нормативных
грамматик восточного и западного литературных вариантов осетинского языка, норм
культуры осетинской речи, разработка осетинской терминологии и ономастики,
контроль за соблюдением всех нормативных определений.
Национальная школа станет также важным стимулом для возрождения
традиций художественной литературы. Возрастающее потребление, с одной
стороны, потребует дополнительного издания классики осетинской
национальной литературы, а с другой пробудит интерес писателей к созданию новых
произведений, привлечет в их ряды молодежь.
Программа реформирования системы образования должна носить
стратегический, перспективный характер и изначально предполагать сквозную
систему, от дошкольного до высшего национального образования. При
благоприятном развитии общефедеральных и республиканских тенденций завершенная
система образования в Осетии должна включать параллельные сети
русскоязычных и осетинских детских дошкольных учреждений, средних школ и
профессионально-технических училищ, отделений или групп в средних специальных
учебных заведениях и в вузах.
Однако следует иметь в виду, что условия для создания полноценной
национальной ветви системы среднего специального, среднего
профессионального и высшего образования будут готовы не ранее, чем через 10-12 лет после
начала реформирования системы образования в республике. При этом мы
полагаем, что создание осетинской альтернативной образовательной системы на
этих уровнях целесообразно только по педагогическим специальностям.
Для этого в соответствующих вузах республики после начала реформы
осуществляется подготовка программных и учебно-методических материалов
(в первую очередь специальной педагогической и профессиональной
терминологии). Одновременно проводится переподготовка некоторого числа вузовских
преподавателей для преподавания своих предметов на осетинском языке. По
мере готовности на всех указанных специальностях комплектуются группы из
осетиноязычных студентов, которые на русском языке осваивают основной блок
дисциплин специальности, а в рамках национально-регионального компонента
учебного плана изучают учебно-научный стиль осетинского языка и специаль-
244

ную терминологию. Параллельно разрабатывается учебно-методический
комплекс для следующего этапа, для подготовки специалистов на этих факультетах
и в средних специальных учебных заведениях только на осетинском языке. Из
числа лучших первых двуязычных выпускников формируются педагогические
кадры для новых, национальных отделений педагогических факультетов Севе-
ро-Осетинского государственного университета и педагогических средних
специальных учебных заведений республики. Таким образом, через 10 лет реформ,
как раз к первому выпуску новых национальных школ, будет создана
педагогическая и учебно-методическая база для получения среднего и высшего
педагогического образования на осетинском языке.
Уже после выхода в свет первого издания нашей работы в 2002 году
основные из изложенных в данном параграфе позиций были положены в основу
республиканской «Концепции осетинского национального образования», разработанной
рабочей фуппой в составе ААЛевитской, Р.С.Бзарова и Т.Т.Камболова.
Концепция была принята Коллегией Министерства общего и профессионального
образования республики в марте 2004 г., а в мае того же года Концепция была утверждена
Постановлением правительства Республики Северная Осетия-Алания.
С самого начала реализации Концепции было очевидно, что создание
подобной полилингвальной и поликультурной образовательной системы потребует
консолидации всего научного, методического, кадрового и финансового
потенциала и его концентрации в рамках определенной организационной формы.
Таковой оказалась лаборатория полилингвального образования, созданная
приказом Министра общего и профессионального образования ААЛевитской в марте
2004 г. в Северо-Осетинском государственном педагогическом институте.
Одновременно были предприняты все необходимые шаги по обеспечению
международной (на уровне ЮНЕСКО) экспертизы стратегии развития образовательной
системы республики, результаты которой оказались настолько высокими, что
Генеральный директор этой организации выступил с инициативой об открытии
во Владикавказе кафедры ЮНЕСКО по полилингвальному образованию и 9
февраля 2005 года Генеральный директор ЮНЕСКО К. Мацуурой, Президент
Республики Северная Осетия-Алания А.СДзасохов и ректор Северо-Осетинского
государственного педагогического института ЛАКучиева подписали Соглашение об
учреждении кафедры ЮНЕСКО в указанном вузе по теме «Теория и практика
полилнгвального образования на Кавказе».
В настоящее время кафедра ЮНЕСКО по полилингвальному образованию
стала научно-методическим и экспериментальным центром республики, где
сконцентрирована основная работа по разработке государственных образовательных
стандартов и программ по всем предметам школьного образовательного цикла,
созданию учебников нового поколения и их экспериментальной апробации.
Работа осуществляется в следующих направлениях.
Методическое обеспечение полилингвальных школ. В рамках этого
направления создаются учебники на осетинском языке по предметам «Осетин-
245

ский язык» «Математика», «Окружающий мир», «Изобразительное
искусство», «Музыкальное искусство», «Русский язык» для начальной школы.
Одновременно разрабатывается аналогичный комплект учебников на русском
языке. Следует особо остановиться на отличительных качествах этих учебников.
Во-первых, они позволяют обеспечить максимально полное усвоение
программного материала разными категориями учащихся, ориентируясь на их
владение тем или иным языком. Во-вторых, это фактически билингвальные
учебники, поскольку терминология по предметам вводится параллельно на
обоих языках. Однако еще важнее то, как в них реализуется содержание
образования. В основе всех учебников лежит концептуальный принцип
«Осетия - Россия - мир», т.е. процесс познания строится на движении от
близкого к далекому, от известного к неизвестному, от конкретного к
абстрактному. Помимо того, что этот принцип просто больше соответствует
естественным познавательным операциям, его применение позволяет правильно
формировать мироощущение детей, которые таким образом постепенно
осознают себя в качестве граждан Осетии, граждан России и граждан мира, а
осетинская культура вписывается в общемировое культурно пространство как
ее гармоничная часть.
Следует отметить и особенности учебников по осетинскому языку. Во-
первых, они созданы в двух вариантах, один из которых разработан в
соответствии с методикой обучения родному языку и предназначен для детей владеющих
осетинским языком, а второй построен на принципах методики неродного,
иностранного языка и адресован детям, только начинающим осваивать осетинский
язык. Беспрецедентна и комплектация учебных пособий по осетинскому языку,
которые включают не только сам учебник, но и рабочую тетрадь, прописи,
раскраску, лингафонный, вокальный и видео курсы, значительно повышающие
эффективность обучения.
Поскольку не менее важным представляется такой же
дифференцированный подход к обучению русскому языку, сотрудниками кафедры разработан
специальный учебник по русскому языку для осетиноязычных детей, который, как
ожидаемся, повысит эффективность обучения, поскольку вводит знания о
русском языке с опорой на осетинский материал.
Все упомянутые учебники, после редактирования и качественного
художественного и компьютерно-графического оформления, проходят в файловом
варианте экспериментальную апробацию в школах «Диалог», «Интеллект»,
«Эрудит» по русско-осетинской модели, в школе «Диалог» и в Гизельской школе №2
по осетинско-русской модели. Сотрудники кафедры осуществляют
систематический мониторинг хода эксперимента, а его промежуточные результаты
обсуждаются в конце каждой четверти на специальных семинарах с участием авторов
учебников, специалистов экспериментального сектора кафедры и
учителей-предметников, апробирующих экспериментальные учебники. В итоге, все
конструктивные замечания и дополнения планомерно вносятся в прототипы учебников,
246

что позволяет рассчитывать на то, что к концу эксперимента школы республики
получат действительно качественные учебные пособия.
Еще один языковой проект полилингвальной модели беспрецедентен не
только для Осетии, но и для российской системы образования в целом. Речь
идет о преподавании иностранного языка. Совершенно очевидно, что
современный уровень требований к владению иностранными языками может быть
достигнут только в рамках 10-летнего цикла обучения, что, собственно говоря, и
планируется федеральной стратегией развития образования. Однако столь раннее
начало изучения иностранного языка ставит перед нами новый, ранее не
возникавший вопрос: на каком языке можно эффективно обучать иностранному языку
осетиноязычных, в первую очередь сельских детей, которые к семи годам
только начинают осваивать русский язык? У нас не вызывает никаких сомнений как
то, что все дети республики, в том числе и проживающие в сельской местности,
должны качественно овладевать иностранными языками, так и то, что обучение
осетиноязычных детей иностранному языку в течение первых 2-3 лет должно
осуществляться на осетинском языке. Учебник английского языка на
осетинском языке разработан и проходит экспериментальную апробацию в-Гизельской
средней школе.
Второе важное направление деятельности кафедры охватывает
дошкольный сектор образования. На кафедре завершена разработка для младшей
группы детских садов учебно-методических комплексов, включающих конспекты
занятий по предметам» «Ознакомление с окружающим миром», «Развитие
элементарных математических представлений», «Изобразительное искусство»,
«Музыкальное искусство», «Развитие осетинской речи» и «Развитие русской речи». И в
этом случае в основе содержания обучения и воспитания лежит принцип
поликультурности, отражающий, настолько, насколько это возможно применительно
к трехлетним детям, триаду «Осетия - Россия - мир». В языковом отношении
также выдерживается полилингвальный подход, и сотрудниками кафедры один
вариант конспектов занятий по осетинскому языку как родному разработан для
осетиноязычных детей, а другой, рассчитанный на три занятия в неделю,
предназначен для детей, невладеющих осетинским языком. Естественно, что второй
вариант соответствует методике обучения неродному, иностранному языку. При
этом предполагается, что за период пребывания в детском саду в течение
четырех лет дети смогут усвоить около 800 осетинских слов и более 200 речевых
выражений, что не только создаст предпосылки для развития речевых навыков
детей и повышения качества и эффективности изучения осетинского языка в
школе, но, при желании родителей, даст возможность получения начального
образования на осетинском языке.
Эти разработки для дошкольных учреждений также проходят
экспериментальную апробацию в детских садах «Интеллект» и «Эрудит» по
русско-осетинской модели, в детских садах г.Ардон (на восточно-осетинском литературном
варианте) и г.Дигора (на западно-осетинском литературном варианте). Монито-
247

ринг эксперимента и подведение промежуточных результатов проходит в той же
форме, что и на школьном уровне.
Следует особо остановиться на перспективах использования
западно-осетинского (дигорского) литературного языка в системе образования.
Безусловно, в школах Дигорского и Ирафского районов никогда не должен больше
повториться примитивный по форме и вреднейший по сути эксперимент, при котором
обучение детей начинали на западно-осетинском (дигорском) литературном языке,
затем переходили на восточно-осетинский (иронский) и, наконец, на русский.
Мы убеждены, что все обучение в школах этих районов на начальной ступени
должно идти на родном наречии, а на второй ступени школьники должны изучать
и западно-осетинский и восточно-осетинский литературные языки. Более того,
аналогичная ситуация должны быть, на наш взгляд, и при организации учебного
процесса в районах с иронским населением: начальное обучение на восточно-
осетинском, на второй ступени - изучение и восточно-осетинского и западно-
осетинского литературных языков.
Следующее, третье направление работы кафедры выходит за рамки по-
лилнгвальной системы образования и нацелено на решение проблем
традиционной, русскоязычной школы, в частности методического обеспечения
национально-регионального компонента. Как известно, самой острой проблемой
сегодня является практически полное отсутствие учебников по осетинскому языку
для невладеющих, которые в настоящее время уже составляют больше
половины всех учащихся. На кафедре ЮНЕСКО была создана рабочая группа, которая
по единому тематическому плану, программе и методике разработала все 11
учебников с 1 по 11 класс, которые проходят экспериментальную апробацию в
школах республики.
Еще один аспект нашей работы по совершенствованию
национально-регионального компонента в русскоязычных школах республики - создание
учебников по осетинской литературе, для так называемых невладеющих осетинским
языком, до сих пор не существовавших в образовательной практике. Цель этой
программы заключается в приобщении к осетинской художественной литературе
и через нее к осетинской культуре значительной части подрастающего поколения
Осетии - русских, армян, грузин, украинцев, кумыков, чеченцев, ингушей и
представителей других народов, проживающих на ее территории. Естественно, что
речь идет и о той значительной части осетинских детей, которые до сих пор были
обделены знаниями в области осетинской литературы, попадая в группы для
невладеющих. Мы надеемся, что после введения в учебный процесс нового
поколения учебников осетинского языка для этой категории учащихся уровень их
языковой компетенции позволит и их приобщить к родной словесности.
Наконец, еще один важный аспект национально-регионального
компонента, включенный в учебные планы уже более 10 лет назад, получает
необходимое учебно-методическое сопровождение. Речь идет об учебнике по
«Традиционной культуре осетин», подготовленном сотрудниками кафедры. Учебник про-
248

шел необходимые этапы рецензирования и экспертизы, издан и передан в
школы республики.
Разработка такого широкого диапазона учебно-методических материалов
потребовала реализации еще одного направления - терминологического. Для
совершенствования терминологических систем осетинского языка была
создана отдельная группа, сотрудники которой завершают работу над пятью
школьными словарями, включающими термины по математике, биологии и зоологии,
лингвистике, географии и изобразительному искусству. Следует при этом
отметить, что это словари, которые впервые сочетают в себе принципы двуязычного
(русско-осетинского и осетинско-русского) и толкового словарей. Все термины
даются на русском и осетинском (в восточном и западном вариантах) и
сопровождаются толкованиями на соответствующих языках.
Следует отметить еще один проект кафедры ЮНЕСКО. Речь идет о детской
адаптации «Нартовского эпоса» и на восточно-осетинском и на западно-осетинском
литературных языках. В скором времени это древнее культурное наследие получит,
наконец, массового и благодарного читателя в лице наших младших школьников.
В целом, первые шаги по реализации «Концепции осетинского
национального образования» дают основание для уверенности в правильности выбранной
стратегии и открывают новые перспективы в деле сохранения и развития
осетинского языка и национальной культуры.
4.8.3. Регулирование дистрибуции языков в средствах
массовой информации, в сфере культуры и традиционного
осетинского религиозного культа
Следующей социальной сферой, в которой прямое расширение позиций
осетинского языка представляется также достаточно важным, являются
средства массовой информации.
В первую очередь, это связано с теми возможностями, которыми
средства массовой информации обладают в деле выработки, распространения и
закрепления норм литературного языка. Большинство литературных языков в
мире сложилось и развивается под непосредственным влиянием текстов
массовой коммуникации. Сама социальная жизнь определила необходимость,
чтобы массовая коммуникация стала своеобразным «законодателем» нормы
литературного языка, важнейшим средством пропаганды и распространения
культуры речи и литературной нормы языка. Сознательное воздействие общества на
процессы нормализации и кодификации литературного языка осуществлялось и
продолжает осуществляться, прежде всего, с помощью и при активном
содействии средств массовой коммуникации, и в первую очередь периодики. С другой
стороны, периодика-является основным средством демократизации
литературного языка, т.е. обеспечения доступа к нему всех социальных слоев [Туманян
1984].
249

Однако роль СМИ в развитии языков выходит далеко за пределы
литературной нормы. Под воздействием средств массовой коммуникации в языках
формируются новые лексические пласты общественно-политической и научной
терминологии, что способствует формированию различных функциональных
стилей в национальных языка и создает предпосылки для значительного
расширения их общественных функций.
Использование национального языка имеет и важное
общественно-психологическое значение. Особым свойством периодики является ее способность
стать орудием идеологической борьбы в вопросах возрождения и нормализации
осетинского языка. Массовая коммуникация является весьма существенным
фактором влияния на общественное языковое сознание; сам факт
использования национального языка в средствах массовой информации и пропаганды
может стать символом языковой и национальной солидарности в условиях
конкуренции языков [Язык и массовая коммуникация 1984].
Достаточно яркой иллюстрацией понимания роли средств массовой
информации является ситуация в Уэльсе. Как известно, валлийский язык
относится к малым, «вымирающим» языкам Европы. Представители этого народа
предпринимают энергичные меры, чтобы сохранить свой язык, требуют принятия
срочных мер в сферах государственного управления, законодательства,
экономики, образования и массовой коммуникации. Однако в отношении
валлийского языка мерой жизненной важности, предпочтительной всем другим, деятели
и участники национального движения Уэльса объявили реформу телевещания в
своем регионе. В решении проблемы преодоления ассимиляционных
тенденций главную роль они отводят образованию и средствам массовой
коммуникации или, более конкретно, образованию и телевидению.
В результате продолжительной борьбы в сентябре 1980 года по
решению британского правительства телевизионная служба ВВС выделила для
Уэльса «Четвертый канал», передачи которого ведутся только на валлийском языке.
«Столь упорная борьба за него объясняется, прежде всего, той огромной силой
воздействия, какой телевидение обладает в так называемом «обществе
потребления». Телепередачи практически только на английском языке сводили на нет,
как считают валлийцы, занимающиеся преподаванием родного языка в школе,
все, что было с таким трудом достигнуто ими. Не меньшее воздействие
оказывали эти программы и на взрослых, и их воздействие тем сильнее, чем менее
образованы телезрители и чем менее способны они к критическому
восприятию окружающего. Домашний телеэкран ...успешно конкурировал с прессой и с
радио, увеличивая и без того значительную при смешанном населении Уэльса
долю чужого языка в постоянном двуязычном общении» [Полторацкий 1984:178].
В Северной Осетии огромный фактор электронных средств массовой
информации, по мнению А.А. Цуциева, связан с тем, что телевидение и звучащая с
экрана русская речь вошли в дома осетин, основательно потеснив осетинский в
самой структуре информационного, коммуникативного пространства. Именно бла-
250

годаря телевидению, русский язык начал постепенно доминировать и в процессе
первичной социализации. Объемы услышанной ребенком в телевизионном потоке
русской речи не сопоставим с объемом общения с родными [Цуциев 2000].
Мы считаем, что именно телевидение является сегодня основным культу-
рообразующим каналом, формирующим не только вкусы и интересы
населения, но и определяющим у подрастающего поколения своебразную картину миры
с искаженными нормами и извращенными ценностями. Соответственно, одной
из главных задач в деле национального возрождения должно стать создание
альтернативного информационно-развлекательного поля, способного
предоставить в распоряжение массового телезрителя истинные духовные ценности
национальной и мировой культуры.
Нельзя огрицать, что сегодня наблюдается тенденция к увеличению
вещания на осетинском языке, но это несопоставимо с ударной мощью восьми
центральных русскоязычных каналов и почти такого же количества
радиоканалов, ретранслируемых в республике, что по-прежнему способствует
ослаблению относительной функциональной мощности осетинского языка.
Мы полагаем, что в сфере массовой информации в Северной Осетии
акции должны проводиться в двух направлениях - увеличение объемов и
улучшение содержания осетиноязычных материалов.
При этом в подходах к электронным средствам и периодической печати
могут содержаться определенные различия.
В сфере радио и телевидения целесообразно:
1. Создание государственных республиканских радио- и телеканалов на
отдельных частотах с ежедневным вещанием с максимально возможной
продолжительностью.
2. Создание переводческого отдела при Государственном комитете по
телевидению и радиовещанию.
3. Дублирование художественных, документальных и
мультипликационных фильмов на осетинском языке и их показ в эфире.
4. Целевая подготовка в центральных вузах творческих работников радио
и телевидения.
5. Создание цикла регулярных учебных программ по осетинскому языку.
6. Реализация программы мероприятий по освещению и пропаганде
языковой политики.
7. Разработка и реализация долгосрочной программы патриотического
воспитания осетинского населения.
Применительно к осетинской периодике языковая политика должна
предусматривать финансовую поддержку осетиноязычных газет и журналов и
целевую подготовку журналистских кадров в ведущих учебных центрах.
Более радикальное улучшение состояние осетиноязычной печати и,
соответственно, усиление его влияния на позиции осетинского языка, возможно только при
изменении общеязыковой ситуации. Сама по себе периодическая печать не может
251

инициировать какую-либо динамику развития языковой ситуации при том уровне ее
потребления, которая характерна для языковой ситуации в настоящее время.
Впрочем, такова роль и сферы культуры, где определяющим фактором
является не использование, а потребление языка, которое также напрямую не
поддается регламентации в этой сфере.
В области культуры языковая политика может предусматривать увеличение
финансирования подготовки национальных театральных кадров и оплаты их труда
и возобновление практики телевизионных показов спектаклей на осетинском языке.
Выше мы говорили о том, что ни один вид бытового общения не может быть
подвергнут регламентации. Следует сделать исключение для сферы религиозного
культа. Религиозное сознание составляет часть этнического самосознания и в
этом смысле является компонентом базовой потребности языка в безопасности.
Мы уже отмечали стабилизирующее влияние религиозного компонента на
этническое мировоззрение ингушской группы. Для осетинского этноса сохранение и
развитие традиционного религиозного культа может также иметь важное этносох-
раняющее значение. Во-первых, отправление религиозных культов всегда
осуществляется на родном языке. Во-вторых, религиозные верования осетин связаны с
мифологическими представлениями о происхождении народа, с его эпическими
сказаниями, в которых зашифрована изустно передаваемая история народа, что
также укрепляет национальное самосознание, а значит, и лингвистическую
безопасность [Караулов: Нйр]. Более того, самобытность традиционного религиозного
культа сама по себе является мощным барьером на пути культурной ассимиляции.
Распространение же в осетинской среде христианской религии ведет к усилению
ассимилирующих тенденций. Подтверждается это и результатами некоторых
этнологических исследований, в соответствии с которыми из нескольких кавказских
народов наименьшие различия в оценках «своих» и русских продемонстрировали
осетины. Объясняется это тем, что «различие в оценках осетин и других
северокавказских этносов определено, видимо, их принадлежностью к христианству и
сформировавшейся вследствие этого некоторой социокультурной общностью с
русскими» [Савва Е.В., Савва М.В. 2001]. Соответственно, языковая политика
должна предусматривать поощрение и развитие традиционного религиозного культа
осетин, как мощного средства сохранения языка и трансляции традиционной
культуры, а также как эффективного средства этнической интеграции, значение
которого при разделении осетинского народа между двумя мировыми религиями -
православием и исламом, не стоит недооценивать. Тем более, что современная
конфессиональная структура осетинского народа благоприятствует этому.
Адептами православия признают себя 24% осетин, ислама - 8,5%, а 59,7% отправляют
ритуалы осетинского традиционного культа. Таким образом, если учитывать еще
4,6% осетин, исповедующих осетинский религиозный культ в сочетании с
мировыми религиями, абсолютное большинство осетин продолжает сохранять исконную
религиозную традицию. При этом, как показывает наш опрос, 64,8% осетин
считают, что именно ее и следует развивать в осетинской среде республики. Поддержи-
252

вают это мнение 10,3% русских, из которых 3% сами приобщились к традиционной
религии осетин, и 20,6% представителей других национальностей.
Таким образом, мы полагаем, что первый этап языкового строительства в
Северной Осетии должен предполагать, после создания законодательной базы,
прямое регулирование функциональной роли осетинского языка, главным
образом, в сферах дошкольного и школьного образование и электронных средств
массовой информации, отчасти в сфере деятельности
культурно-просветительских учреждений. Сфера традиционного религиозного культа, не требующая
регламентации в языковом отношении, нуждается в поощрении и сохранении.
На втором этапе, после реализации указанных мероприятий, можно будет
ставить вопрос о реальном создании паритетного полноценного функционального
двуязычия в других сферах общественной жизни (промышленность, сельское
хозяйство, сфера услуг, официальное делопроизводство и т.д.), хотя, если успешно
реализовать первый этап, не исключено, что сама жизнь перенесет новую
диспозицию языков и на эти еще незадействованные социальные сферы.
4.9. Выводы по IV главе
Таким образом, в качестве основных мероприятий языкового
строительства в Северной Осетии, мы считаем целесообразным:
1. Разработать и принять законодательную базу языковой политики: «Закон
о языках народов Республики Северная Осетия-Алания», «Концепцию языковой
политики» республики, Республиканскую целевую программу «Осетинский язык».
2. Создать все необходимые организационные, кадровые и финансовые
условия для разработки, нормирования и распространения осетинского
литературного языка в двух вариантах, основанных на иронском и дигорском
диалектах.
3. Разработать и принять «Концепцию национального образования»
республики.
4. Ввести поэтапно осетинский язык в сферы дошкольного, среднего,
среднего специального и высшего образования в качестве языка обучения;
5. Разработать подзаконные акты, способные обеспечить
функционирование осетинского языка в государственных и муниципальных органов власти,
установить сроки их введения в действие, подготовить соответствующий
терминологический аппарат и провести обучение кадров;
6. Увеличить объем и улучшить качество использования осетинского
языка в издательской деятельности, средствах массовой информации,
деятельности культурно-просветительских учреждений;
7. Поощрять сохранение и развитие традиционного религиозного
культа осетин, как мо.щного средства сохранения языка и трансляции
традиционной культуры.
253

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В результате проведенного исследования мы пришли к следующим выводам.
Значительная, дореволюционная часть двухвековых контактов
осетинского и русского языков протекала на фоне процессов языковой и культурной
ассимиляции осетинского народа. Непродолжительный период (1920-1950 гг.)
демократического решения этноязыковых вопросов в Северной Осетии, в
течение которого были созданы условия для расширения функционального поля
осетинского языка и развития его внутренней структуры, вновь сменился
активным процессом сокращения социального функционирования осетинского
языка и его структурным упадком.
В частности, ликвидация осетинской школы вызвала резкое сужение
функций осетинского языка. Система народного образования, призванная служить
средством трансляции национальной культуры, перестала выполнять эту роль.
Вытеснение осетинского языка из государственных учреждений было вторым
существенным фактором, оказавшим деструктивное воздействие на
возможности развития осетинского языка, который потерял огромные резервы,
необходимые для освоения современной жизни во всей ее полноте.
Эти два мероприятия вызвали цепную реакцию самопроизвольного
выхода осетинского языка и из тех сфер, в которых его использование
целенаправленно не регламентировалось. Потеряв образовательную функцию,
осетинский язык перестал быть и языком науки. В результате уже имеющаяся
осетинская научная терминология практически вышла из употребления и сейчас
существует только в недрах устаревших словарей. В одной из важнейших сфер,
призванных аккумулировать и ретранслировать ценности национального
менталитета и национальной культуры в целом - осетинской художественной
литературе, произошло резкое уменьшение числа осетинских литераторов и
определенное снижению качества произведений, сопровождаемое постоянным
сокращением потребления издаваемой осетинской художественной литературы.
Условия рыночной экономики усугубили положение осетинской литературы и
привели к глубоким кризисным явлениям в этой сфере.
В области театрального искусства, после более или менее
сбалансированной ситуации 1930-1950 г.г., в 1960-х годах последовал крен в пользу
русского языка, проявившийся, в частности, в радикальном сокращении
музыкальных и детских постановок на осетинском языке.
В сфере периодической печати жесткая регламентация и квотирование
подписки в пользу русскоязычных изданий в советское время и слабая
рыночная конкурентоспособность осетинских изданий в постсоветский период также
привели к вытеснению осетинской периодической печати на периферию
республиканского информационного пространства.
Изначальный перекос в распределении осетинского и русского языков в
пользу русского в местных электронных СМИ и несопоставимость объемов,
254

тематики и качества осетинского вещания с параметрами федеральных СМИ,
представленных в республиканском эфире, определяют маргинальную роль
осетинского языка и в этой сфере.
Поступательное сокращение общественных и производственных функций
осетинского языка привело к изменению объемов его функционирования в
бытовом общении, где даже в самых интимных сферах за последние 20-30 лет
произошло вытеснение осетинского языка русским в качестве
внутринационального средства общения.
Таким образом, функциональное неравенство русского и осетинского
языков было создано в результате двух основных процессов:
- планомерной регламентации по увеличению объемов русского языка и
сокращению доли осетинского языка в социально важных сферах образования,
государственной власти и местного самоуправления, обоснованной реальными
кадровыми, учебными, методическими и финансовыми проблемами;
- как следствие, снижения социального престижа осетинского языка и
уровня владения родным языком большой частью осетинского населения,
приведших к самопроизвольному сокращению доли осетинского языка в сфере
художественной литературы, науки, бытового общения и др.
В результате, в настоящее время для половины осетинского населения
по критерию частоты и легкости использования, орудия мышления этнический
язык переместился на позиции вторичного, а русский язык из языка
межнациональной коммуникации превратился в средство внутринационального общения.
Аналогичная ситуация сложилась в среде других этнических групп, дисперсно
расселенных на территории республики. Наиболее высокий уровень моноязы-
чия отличает русскую этноязыковую группу, из которой только некоторая часть
дисперсно расселенных в сельской зоне владеет устной осетинской речью,
усвоенной, в основном, в рамках смешанных браков. Активный билингвизм
наряду с сохранением высокого уровня владения этническим языком характерен для
ингушской языковой группы. Кумыкская этноязыковая группа в республике,
благодаря своему компактному расселению и удаленности от других этноязыковых
групп, сохраняет наиболее высокий уровень владения родным языком,
обладающего в рамках группы достаточно широким функциональным полем, хотя и у
кумыков доля двуязычного общения преобладает над использованием родного
языка, в том числе, и в бытовой сфере.
Таким образом, исторические условия развития языковой ситуации в
Северной Осетии обусловили ее диспропорциональный, несбалансированный
характер, выражающийся в абсолютном функциональном доминировании
русского языка, превратившегося из языка межнационального общения в средство
внутринационального общения этнических меньшинств, в том числе и
значительной части осетинского народа. Современная языковая ситуация в
Республике Северная Осетия-Алания может быть охарактеризована как
многокомпонентная, многоязыковая, неравновесная, несбалансированная экзоглоссная
255

ситуация, компоненты которой отличаются различным юридическим статусом и
отсутствием генетической общности. Билингвизм в Северной Осетии может быть
определен как естественный, контактный, общенародный, преимущественно
односторонний, однофокусный. Прослеживается динамическая тенденция
перехода двуязычной ситуации от формы чистого билингвизма (национальное
одноязычие этнических групп) через фазу смешанного (национально-русского)
билингвизма к новой форме одноязычия (русского).
В Северной Осетии в полной мере реализовалась двоякая сущность
билингвизма, его сложный и противоречивый характер, складывающийся из
лингвистических, социологических, психологических, культурно-исторических и
политических аспектов. С одной стороны, нельзя не учитывать его огромную
роль в жизни осетинского народа, проявляющуюся в компенсации
недостаточности коммуникативных ресурсов родного языка, в восполнении лакун в
базовых потребностях языкового существования. Очевидно, что значительные
успехи осетинского народа в создании современного общества с высоким уровнем
образования, науки и культуры связаны с использованием русского языка для
приобщения к достижениям отечественной и мировой цивилизаций. С другой
стороны, двуязычие имеет и серьезные негативные последствия: разрушение
баланса языков привело к тому, что, с одной стороны, созданы предпосылки к
языковой ассимиляции осетинского этноса, а с другой, осетинский язык,
вследствие своей функциональной ограниченности, не смог полномасштабно
реализовать свой внутрисистемный потенциал.
Особенности предыдущих исторических периодов, определивших
невхождение осетинского языка в определенные социально важные сферы и его
вытеснение из других, занятых им в конце XIX - начале XX в.в., привели сначала к
его консервации, а затем и регрессу в функциональном отношении, что
существенно отразилось и на его внутриструкгурном развитии.
Нельзя считать решенным вопрос о разграничении говоров и диалектов
осетинского языка ввиду существенного изменения реальной картины
дислокации различных типов говоров и количества их носителей, смещения акцентов
произносительного узуса. Актуальная диспозиция говоров и их языковые
характеристики требуют существенного уточнения. Исторические условия жизни
осетинского народа не позволили развиться процессу естественного
формирования общенародной формы языка - наддиалектного койне. Единый
литературный язык, создание которого было предпринято на основе одного из диалектов
осетинского языка в период становления осетинской нации, не получил
соответствующего развития, распространения и закрепления, что привело к весьма
слабой степени нормированности различных уровней осетинского языка.
Объективные параметры осетинского языка не позволяют обнаружить в нем развитую
форму единого национального литературного языка. Современное состояние
осетинского языка не соответствует формационномууровню осетинского
народа. Осетинская нация существует, но языковое единство национального уровня
256

достигается не за счет родного языка, а функциональным взаимодействием
русского и осетинского языков со значительным преобладанием первого.
Реальное состояние осетинского языка может быть охарактеризовано как
состояние диалектной диглоссии, основанное на принципе территориального
распределения функций диалектов осетинского языка и, соответственно, под
общенародным осетинским языком в настоящее время правильнее понимать
совокупность его территориальных диалектов, а нестандартное состояние осетинского
языка, обусловленное разрывом между уровнями развития осетинской нации и
осетинского языка, целесообразнее именовать не «осетинским национальным
языком», а «языком осетинского этноса (народа)».
Данные социологических опросов и анализа коммуникативной мощности
русского и осетинского языков, оценка их общественного престижа
показывают, что тенденция к вытеснению осетинского языка русским имеет
поступательный характер. Очевидно, что при сохранении существующей тенденции и
ее темпов, в течение обозримого исторического будущего существует угроза
полного вытеснения осетинского языка из всех сфер использования, в том
числе, и из бытовой и его полного замещения русским языком.
Утрата этнического языка - носителя этнической культуры, ведет к
разрушению этнической картины мира, и в конечном итоге, к исчезновению самого
стержня этнической культуры. В свою очередь, исчезновение этой объективной
базы может привести в разрушению и этнического самосознания..
Уже сейчас в городской среде Северной Осетии сформировалась некая
субкультура, симбиоз отдельных элементов осетинской, русской и известной
массовой культуры. Параллельно с сокращением функционирования родного
языка и вследствие этого у ассимилируемых представителей осетинского
этноса прерывается трансляция традиционной культуры, что проявляется в
разрушении традиционного сознания и приводит к утрате этнической картины мира,
а не к ее адаптации к новым жизненным обстоятельствам. И если в советский
период она замещалась коммунистической идеологией, то в настоящее время,
после деидеологизации общественного сознания, мировосприятие большой
части осетинского этноса основывается на бессистемном наборе
разнокультурных ценностей и стереотипов, которые не могут служить основой
мировосприятия и эффективной жизнедеятельности. Растет число аутсайдеров - людей с
нарушенным усвоением этнокультурных констант.
В настоящее время, в период перехода осетинского этноса от двуязычия
к иноязычному состоянию, от бикультурального этапа к стадии аккультурации
происходит разрушение не только этнического, но и социального потенциала
народа. На каком-то этапе осетинский этнос может остаться без культуры в
полном значении этого слова, постепенно утратив свои эгнические и не
заимствовав русские культурные константы. Культурный переход чреват
наступлением периода так называемого «полукультурья», когда осетинский этнос,
утрачивающий свой язык, сохраняет одни элементы исконной культуры, причем,
257

существенно их искажая, и дополняет их недостающими элементами, как
правило, не самыми лучшими, из другой, доминантной культуры. На наш взгляд,
попытки создания из такого набора двух этнических культур новой культурной
системы бесперспективны.
Подобное развитие событий не соответствует жизненным интересам
осетинского народа, с одной стороны, и российского государства, с другой. Утрата
осетинским народом этнического языка и культуры вызовет, во-первых,
существенные негативные социальные явления в осетинском обществе, и,
во-вторых, значительные демографические изменения на Юге России, этническую
миграцию, возрождение межнациональных конфликтов, активизацию
территориальных претензий и, в конце концов, вытеснение ставших
социально-этническими маргиналами потомков осетинского народа.
Таким образом, основной целью языковой политики в Северной
Осетии должно быть создание такой языковой ситуации, в которой бы функции
осетинского, русского и других языков были сбалансированы таким образом,
чтобы их функциональное распределение обеспечивало, с одной стороны,
гарантии того, что все эти языка будут динамично развиваться, а, с другой стороны,
граждане Осетии будут иметь полноценный языковой доступ к современным
достижениям мировой цивилизации.
Языковая политика в Республике Северная Осетия-Алания на
современном этапе характеризуется:
- умеренно-возрожденческим характером заявляемых целей в области
национально-языкового строительства;
- отсутствием противоречий в декларируемых позициях официального
руководства и общественных движений;
- концентрацией основных разногласий на вопросах статуса дигорского
диалекта (варианта, языка) и принципах организации национального образования;
- спадом интереса к этноязыковым проблемам у всех субъектов языковой
политики во второй половине 1990-х годов;
- отсутствием сколько-нибуф значительных шагов в языковом строительстве.
В целом, языковая политика, проводимая в республике, неадекватна
степени сложности проблем, стоящих перед ее народом в деле возрождения
осетинского языка и создания сбалансированной языковой ситуации.
В качестве основных мероприятий языковой политики целесообразно:
1. Разработать и принять законодательную базу языковой политики:
«Закон о языках народов Республики Северная Осетия-Алания», «Концепцию
языковой политики» республики, Республиканскую целевую программу
«Осетинский язык».
2. Создать все необходимые организационные, кадровые и финансовые
условия для разработки, нормирования и распространения осетинского
литературного языка в двух вариантах (восточном и западном), основанных на ирон-
ском и дигорском диалектах.
258

3. Разработать и принять «Концепцию национального образования»
республики.
4. Ввести поэтапно осетинский язык в сферы дошкольного, среднего,
среднего специального и высшего образования в качестве языка обучения;
5. Разработать подзаконные акты, способные обеспечить
функционирование осетинского языка в государственных и муниципальных органов власти,
установить сроки их введения в действие, подготовить соответствующий
терминологический аппарат и провести обучение кадров;
6. Увеличить объем и улучшить качество использования осетинского
языка в издательской деятельности, средствах массовой информации,
деятельности культурно-просветительских учреждений;
7. Поощрять сохранение и развитие традиционного религиозного культа
осетин, как мощного средства сохранения языка и трансляции традиционной
культуры.
259

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСТОЧНИКОВ
1. Абаев В.И. О языке южных осетин // Языки Северного Кавказа и
Дагестана. -М., 1935. -С. 87-96.
2. Абаев В.И. Очерк расхождений иронского и дигорского диалектов. //
Осетинский язык и фольклор. Т. 1 - М.-Л., 1949. - С. 357-493.
3. Абаев В.И. Осетинский язык и фольклор. Т. 1. - М.-Л., 1949. - 601с.
4. Абаев В.И. Историко-этимологический словарь осетинского языка.
Т. 1-4.-Л.: Наука, 1958-1989.
5. Абаев В.И. Основные процессы внугриструктурного развития
литературных иранских и иберийско-кавказских языков // Закономерности развития
литературных языков народов СССР в советскую эпоху. - М.: Наука, 1969. - С.
67-78.
6. Абаев В.И. Скифо-сарматские наречия // Основы иранского
языкознания. Древнеиранские языки. - М.: Наука, 1979. - 272с.
7. Абаев В.И. Доистория индоиранцев в свете арио-уральских
языковых контактов // Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности
(2 тысяч, до нашей эры). - М.: Наука, 1981. - С.84-90.
8. Абаев В.И. Двуязычие - наша судьба // Северная Осетия, 1992, 8
апреля.
9. Абаев В.И. Язык и история //Абаев В.И. Избранные труды. Общее и
сравнительное языкознание. - Владикавказ: Ир, 1995 - С. 197-218.
10. Абаев В.И. История языка и история народа//Абаев В.И,
Избранные труды. Общее и сравнительное языкознание. - Владикавказ: Ир, 1995 - С.
218-240.
11. Абаев В.И. За родную речь// Абаев В.И. Избранные труды. Общее
и сравнительное языкознание. - Владикавказ: Ир, 1995 - С. 294-296. ■
12. Абдушелишвили М.Г. Осетины (антропологический очерк)
//Труды Института экспериментальной морфологии АН ГССР. Т. 6. -Тбилиси, 1957.
-С. 318-320.
13. Абдушелишвили М.Г. Генезис горнокавказских групп в свете
данных антропологии // Происхождение осетинского народа. - Орджоникидзе, 1967.
-С. 125-141.
14. Аванесов Р.И. Очерки русской диалектологии. - М., 1949.
15. Аврорин В.А. К проблеме отношений между языком и культурой //
Развитие языков и культур народов СССР в их взаимосвязи и взаимодействии. -
М., 1973.
16. Аврорин В.А. Функция языка // Современные проблемы
литературоведения и языкознания. - М., 19746. - С. 355-359.
17. Аврорин В.А. Проблемы изучения функциональной стороны языка.
(К вопросу о предмете социолингвистики). - Л.: Наука, Лен. отд., 1975. - 276с.
18. Агаев А.Г. К вопросу о теории народности. - Махачкала, 1965.
260

19. Агаев А.Г. Функция языка как этнического признака // Язык и
общество. - М., 1968. - С. 124-138.
20. Адамон Цадис, 1999, №3.
21. Акты, собранные Кавказскою археографическою комиссиею. Т.
Ю.Тифлис, 1895.
22. Алборов Б.А. Говор осетин-иронцев Моздокского района. -
Орджоникидзе, 1932. -34с.
23. Алексеев В.П. О самом раннем этапе расообразования и
этногенеза // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. - М.: Наука, 1982. - С.
32-55.
24. Алексеенко Л.П., Куликова В.Н. Формирование национального
самосознания средствами языка// Национальная идея образования и
воспитания. Вып. 1. - Чита, 1998. - С. 132-136.
25. Алпатов В.М. Социолингвистическая ситуация в Японии XIX-XX в.в.
//Диахроническая социолингвистика. - М., 1993. - С. 104-120.
26. Алпатов В.М. Языковая политика в РСФСР 1918-1991 // Res
linguistics. - М., 2000. -С. 219-226.
27. Андреева Г.М. Социальная психология: Учебник для вузов. - М.:
Аспект Пресс, 1999.-376с.
28. Анттикоски Э. Проблема карельского литературного языка в 1930-
е и 1990-е годы: Доклад на международной конференции
«Социолингвистические проблемы в разных регионах мира», Москва 22-24 октября 1996 г. // http://
www.geocities.com/Athens/4280/rus_doklad.html
29. Аргунова Т.В. Язык в системе национальных ценностей //
Национальная политика в регионе. - Якутск, 1993. - С. 88-93.
30. Ардасенов Х.Н. Очерк развития осетинской литературы. -
Орджоникидзе, 1959.-283с.
31. Арутюнов С.А. Этнические общности доклассовой эпохи // Этнос в
доклассовом и раннеклассовом обществе. - М.: Наука, 1982. - С.55-82.
32. Арутюнян Ю.В. Роль и место языка в этнокультурном развитии
общества // Этнические процессы в современном мире. - М.: Наука, 1987.
- С. 44-67.
33. Арутюнян Ю.В., Дробижева Л.М., Сусоколов А.А. Этносоцио-
логия: Учебное пособие для вузов. - М.: Аспект Пресс, 1998. - 271с.
34. Ахвледиани Г.С. К истории осетинского языка // Бюллетень
Тбилисского госуниверситета. Т. 5. - Тбилиси, 1925. - С. 314-322.
35. Ахвледиани Г.С. Сборник избранных работ по осетинскому языку.
-Тбилиси, 1960.- 240с.
36. Аюпова Л .Л. Социолингвистика в Башкортостане//Актуальные
проблемы филологии. -.Уфа, 1997. - С. 6-7.
37. Аюпова Л .А. Государственный язык: дефиниции, статус и
функционирование// Вопросы филологии, 2000, №2. - С. 31-38.
261

38. Багаев Н.К. Современный осетинский язык. Часть 1. -
Орджоникидзе, 1965.-487с.
39. Баграмов Э.А. Шовинизм и национальный нигилизм в идеологии
империализма»//Коммунист, 1966, №16.
40. Базиев А.Т., Исаев М.И. Язык и нация. - М.: Наука, 1973. - 247с.
41. Баламамедов А.-К. С. Основы социальной лингвистики
(функционирование языков в Дагестане). - Махачкала: Изд-во ДГУ, 1992. - 87с.
42. Балова И.М., Будаева Л.А. Об изучении государственных языков
в школах КБР// Материалы международной научно-практической конференции
«Русский язык и языки народов России: функциональное и структурное
взаимодействие», Северо-Осетинский государственный университет имени К.Л.Хета-
гурова (26-27 ноября 2001 г.). - Владикавказ: Ремарко, 2001. - С. 174-177.
43. Баранникова Л.И. О разграничении языка и диалекта // Язык и
общество. - М.: Наука, 1968. - С 170-180.
44. Баскаков А.Н. Социолингвистический анализ языковой ситуации в
регионе Средней Азии и Казахстана. - Нукус: Билим, 1992. - 48с.
45. Баскаков А.Н. Социально-демографические и
социолингвистические факторы языковой ситуации в национальных регионах России // Родной язык,
1994, №1.-С. 6-8.
46. Баскаков А.Н., Насырова О.Д., Давлатназаров М. Языковая
ситуация и функционирование языков в регионе Средней Азии и Казахстане. -
М, 1995.-165с.
47. Баскаков А.Н., Насырова О.Д. Языковые ситуации в тюркоязыч-
ных республиках Российской федерации (Краткий социолингвистический очерк)
// Языки Российской Федерации и нового зарубежья: Статус и функции. - М.,
2000.-С. 331-340.
48. Башиева С.К., Теуникова М.Ч. Развитие функционального
билингвизма в современной школе как основа многонационального и
полиязычного общества // Материалы международной научно-практической
конференции «Русский язык и языки народов России: функциональное и структурное
взаимодействие», Северо-Осетинский государственный университет имени К.Л .Хе-
тагурова (26-27 ноября 2001 г.). - Владикавказ: Ремарко, 2001. - С. 179-182.
49. Бейн Б, Панарин А.Ю., Панарин И.А. Билингвистическое
воспитание детей // Вопросы психологии, 1994, №3. - С. 68-81.
50. Бекоев Г.Г. Возникновение осетинской письменности и ее
развитие (краткий очерк) // Известия Осетинского института краеведения. Вып. 1. -
Владикавказ, 1925. -С. 13-27.
51. Бекоев Д.Г. Особенности двальских сокающего и шокающего
говоров Северной Осетии//Осетинская филология. Вып. 1. -Орджоникидзе, 1977.
-С. 13-32.
1 52. Бекоев Д.Г. Иронский диалект осетинского языка. - Цхинвали: Иры-
стон, 1985.-386с.
262

53. Белков П.Л. О методе построения теории этноса // Этносы и
этнические процессы. - М.: Наука, 1993. - С. 48-61.
54. Белл Р. Т. Социолингвистика: Цели, методы и проблемы (Пер. с
англ.). - М.: Международные отношения, 1980. - 318с.
55. Белоусов В.Н. Двуязычие и функциональная стратификация
языков// Евразия как полиэтническая система. - М., 1993. - С. 53-55.
56. Белоусов В. Н. Язык есть исповедь народа // Наука и жизнь. - М.,
1994, №1.-С. 68-71.
57. Беляев Б.В. Психологические основы обучения русскому языку в
национальных школах// Русский язык в национальной школе, 1962, №3. - С.
12-18.
58. Бенедиктов Н.А.. Бердашкевич А.П. О правовых основах
государственной языковой политики //Аналитический вестник Аналитического
управления Государственной Думы РФ. Серия: Проблемы совершенствования
законодательного процесса. Выпуск24. М., 2000. (http://www.technospace.spb.ru/
docum/berd2.html#1).
59. БерковВ.П. Спасение исчезающих языков России//Вестник СпбГУ.
Серия 2. История, языкознание, литературоведение, 1994, вып. 2. - С. 37-41.
60. Бертагаев Т.А. О койне и о путях развития национальных языков //
Развитие литературных языков народов Сибири в советскую эпоху. - Улан-Удэ,
1965.
61. Бзаров Р.С. Осетинский язык: потеряем или спасем? // Адамон
Цадис, 1990, №3.
62. Бзаров Р.С. Развитие национального образования в Северной
Осетии (на осет. языке)// Мах дуг, 1999, №7. - С. 138-166, №8. - С. 134-153.
63. Библиографический указатель изданий Северо-Осетинского
института языка, истории и экономики. - Орджоникидзе, 1973. - 192с.
64. Бигаева Н.В. Многонациональная школа: поиски новой
гуманитарной парадигмы // Материалы международной научно-практической
конференции «Русский язык и языки народов России: функциональное и структурное
взаимодействие», Северо-Осетинский государственный университет имени К.Л .Хе-
тагурова (26-27 ноября 2001 г.). - Владикавказ: Ремарко, 2001. - С. 182-186.
65. Бицилли П.М. Нация и язык// Известия РАН. Серия литературы и
языка, 1992,т.51,№5.
66. Бичелдей К.А. «Я автор закона о языках...» // Отечественные
записки. №1. 2002.-С. 194-197.
67. Блиев М.М. Осетия в первой трети XIX века. - Орджоникидзе: Севе-
ро-Осетинское книжное изд-во, 1964. - 173с.
68. Блиев М.М. Русско-осетинские отношения (40-е гг. XVIII в. - 30-е
гг. XIX в.). - Орджоникидзе: Ир, 1970. - 379с.
69. Болсохоева А.Д. О проблемах языковой политики. //
Социолингвистические исследования в Бурятии. - Улан-Удэ, 1992. - С.40-46.
263

70. Бондалетов В.Д. Социальная лингвистика: Учебное пособие для
пединститутов. - М.: Просвещение. 1987. - 159с.
71. Борисов П.П. Государственная языковая политика и языковая
ситуация в общеобразовательных школах Республики Саха (Якутия) //Укрепление
государственности. Материалы научной конференции 25-26 сентября 1996 г. -
Якутск - Новосибирск, 1997. - С. 73-77.
72. Брайт У. Введение: параметры социолингвистики // Зарубежная
лингвистика. - М., 1999.1. - С. 107-114.
73. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография. - М.: Наука, 1973. - 284с.
74. Бромлей Ю.В. Основные предпосылки этнических процессов в
современном мире. //Этнические процессы в современном мире. - М.: Наука,
1987. -С.,30-43.
75. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии. - М., 1981.
- 390с.
76. Бромлей Ю.В. Очерки теории этноса. ~ М.: Наука, 1983. - 412с.
77. Бромлей Ю.В., Козлов В.И. Этносы и этнические процессы как
предмет исследования. // Этнические процессы в современном мире. - М.:
Наука, 1987.-С. 5-29.
78. Брук СИ. Население земли. - М., 1986. - 830с.
79. Бубенникова О.А. К вопросу о культурно-лингвистической
ситуации в Шотландии // Вестник МГУ. Серия 19. Лингвистика и межкультурная
коммуникация, 2000, №3. - С. 7-17.
80. Будагов Р.А. Литературные языки и языковые стили. - М., 1967. - 376с.
81. Булаховский Л.А. Русский литературный язык первой половины
XIX в.-М., 1954.- 468с.
82. Бураев И.Д. Современное состояние бурятского языка и меры его
сохранения и совершенствования // Социолингвистические исследования в
Бурятии. - Улан-Удэ, 1992. - С. 3-15.
83. Буржунов Г. Г. Взаимодействие языков и языковая ситуация в
полиэтнических регионах//Тезисы докладов на IX Международном коллоквиуме
Европейского общества кавказоведов 15-19 июня 1998 г. - Махачкала, 1998. - С.
122-124.
84. Буржунов Г. Г. Русский язык как основной источник формирования
общедагестанского лексико-терминологического фонда // Материалы
международной научно-практической конференции «Русский язык и языки народов
России: функциональное и структурное взаимодействие», Северо-Осетинский
государственный университет имени К.Л.Хетагурова (26-27 ноября 2001 г.). -
Владикавказ: Ремарко, 2001. - С. 4-9.
85. Бурыкин А.А. Динамика языковой ситуации, функционирование
письменности и этапы эволюции этнических культур малочисленных народов
Севера // Малочисленные народы Севера, Сибири и Дальнего Востока. - СПб,
1997.-С. 28-41.
264

86. Вайнрайх У. Одноязычие и многоязычие // Новое в лингвистике.
Вып. VI.-М., 1972. -С. 25-60.
87. Вайнрайх У. Языковые контакты: Состояние и проблемы
исследования. - Киев: Вища шк., 1979. - 264с.
88. Верещагин Е.М. Психологическая и методическая характеристика
двуязычия (билингвизма). - М.: Изд-во МГУ, 1969. - 160с.
89. Вечерняя Казань, 2001,18 декабря.
90. Взаимовлияние и взаимообогащение языков народов СССР/Отв. ред.
Ю.Д. Дешериев и Э.Г. Туманян. - М.: Наука, 1980. - 320с.
91. Взаимовлияние и взаимообогащение языков народов СССР/ Отв. ред.
ЮДДешериев. - М.: Наука, 1987. - 320с.
92. Взаимовлияние и взаимообогащение языков народов СССР/ Под ред.
А.Х. Галазова. - Орджоникидзе, 1988. - 292с.
93. Взаимодействие лингвистических ареалов: теория, методика и
источники исследования / Отв. ред. М.А. Бородина. - Л.: Наука, 1980. - 272с.
94. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка
XVII-XIXb.b.-M., 1982.-529с.
95. Виноградов В.В. Проблемы литературных языков и
закономерности их образования и развития. - М., 1967. - 134с.
96. Виноградов В.В. Избранные труды. История русского
литературного языка. - М.: Наука, 1978. - 320с.
97. Влияние социальных факторов на функционирование и развитие
языка. / Отв. ред. Ю.Д. Дешериев и Л.П. Крысин. - М.: Наука, 1988. - 198с.
98. Витсен Н. Северная и Восточная Татария. -Амстердам, 1692.
99. Волков Ю.Г., Мостовая И.В. Социология: Учебник для вузов. -
М.: Гардарики, 1999.-432с.
100. Вопросы совершенствования национальных процессов в СССР. -
Ташкент, 1987.
101. Вопросы советского осетинского искусства. -Орджоникидзе, 1983. -157с.
102. Вопросы социальной лингвистики / Ред. коллегия А.В. Десницкая и
др. - Л.: Наука, Лен. отд., 1969. - 418с.
103. Воронцов С.А. О некоторых причинах опока русскоязычного
населения из национальных республик Северного Кавказа // Русские на Северном
Кавказе: вызовы XXI века/Ответственный редактор Черноус В.В. - Ростов-на-
Дону: Издательство СКНЦ ВШ. 2001.
104. Всемирная Декларация лингвистических прав // http://
www.archipelag.ru/ sxema.html,
105. ГабеевА.Я. Владикавказское осетинское духовное
училище//Ученые записки Северо-Осетинского государственного педагогического
института. Т. 2. - Орджоникидзе, 1940.
106. Гагкаев К.Е. Очерки грамматики осетинского языка. - Дзауджи-
кау, 1952.-114с.
265

107. Гагкаев К.Е. Осетино-русские грамматические параллели:
лексика, фонетика и морфология. - Дзауджикау, 1953. - 103с.
108. Гак ВТ. К типологии форм языковой политики // ВЯ, 1989. №5. -
С. 104-133.
109. Гак В.Г. Язык как форма самовыражения народа // Язык как
средство трансляции культуры. - М., 2000. - С. 54-68.
110. Галазов А.Х. Народное образование в Северной Осетии //
Известия СОНИИ. Т. XXVIII. - Орджоникидзе, 1970. - С.29-47.
111. Галазов А.Х. Развитие осетинско-русского двуязычия //
Взаимовлияние и взаимообогащение языков народов СССР. - Орджоникидзе, 1988. -
С.5-20.
112. Галазов А.Х., Исаев М.И. Народы-братья, языки-братья:
(русско-осетинские лингво-культурные контакты). - Орджоникидзе: Ир, 1987. - 266с.
113. Галлямов P.P. Двуязычие в городах
Башкортостана//Социологические исследования, 1997, № 8. - С. 44-55.
114. Гальзанов Г.Г. Многонациональный регион: проблемы языка,
сознания, согласия // Россия - Восток - Запад. - М., 1998. - С. 130-141.
115. Гальченко И.Е. Взаимодействие языков народов СССР: Учебно-
методическое пособие. - Орджоникидзе, 1981. - 46с.
116. Гарипов Т.М. Процессы языкового взаимодействия в Башкирии /
/ Языковые контакты в Башкирии. - Уфа, 1972.
117. Гатагова Л .С. Правительственная политика и народное
образование на Кавказе в XIX в. - М., 1993. - 143с.
118. Гобачевич К.С. Изменение норм русского литературного языка. -
Л., 1971.-272с.
119. Горячева М.А. Современная социолингвистика и проблемы
функциональной классификации языков России // Онтология языка и его
социокультурные аспекты: Материалы конференции аспирантов и молодых ученых
Института языкознания РАН (1998). - М., 1999. - С. 35-41.
120. Гостиева Л.К., Дзадзиев А.Б. Этноязыковая ситуация в
Северной Осетии // Среда и культура в условиях общественных трансформаций. - М.:
Аиро-ХХ, 1995. С. 53-58.
121. Градировский С, Островский Е. Опережающие перемены в
языке. Семь тезисов к языковой терапии //Альманах «Остров Крым», 2000.
122. Грачев А.П. Языки народов России. Реальность и политика//
Родной язык, 1994, №1. - С. 58-61.
123. Григорьев В.П. Культура языка и языковая политика // Вопросы
культуры речи. Вып. 4. - М., 1963. - С. 5-21.
124. Губогло М.Н. Социально-этнические последствия двуязычия//Сов.
этнография, 1972, № 2. - С. 26-36.
' 125. Губогло М.Н. К изучению двуязычия в культурно-историческом
аспекте// Национальный язык и национальная культура. - М., 1978. - С. 184-208.
266

126. Губогло М.Н. Современные этноязыковые процессы в СССР. - М.:
Наука, 1984.-288с.
127. Губогло М.Н. Этнодемографическая и языковая ситуация в
столицах союзных республик СССР в конце 80-х - начале 90-х годов // Отечественная
история, 1993, №1.- С. 53-65.
128. Губогло М.Н. Язык и этническая мобилизация // Материалы
семинара «Этнический фактор в федерализации России» 18 января 2000 г.). -
http://www.archipelag.ru/sxema.html,.
129. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. - М., 1989. - 640с.
130. Гуриев Т.А. Влияние русского языка на развитие осетинской
лексики в советскую эпоху: Автореферат дисс.... канд. филол. наук. - М., 1954.
131. Гуриев Т.А. К оценке влияния русского языка на осетинский до
Октябрьской революции // Ученые записки Северо-Осетинского.
госпединститута им. К.Л. Хетагурова. Т. 23. Вып. 3. - Орджоникидзе, 1958. С. 327-330.
132. Гуриев Т.А. Влияние русского языка на развитие осетинской
лексики. - Орджоникидзе, 1962. - 106с.
133. Гуриев Т.А. Одна нация - один язык // Северная Осетия, 1992, 6
июня.
134. Гусейнов Г.-Р. А.-К., Мугумова А.Л. Межкультурная
коммуникация, языковые контакты и текст в диахроническом аспекте (на материале
повести Л.Н.Толстого «Казаки»). К постановке вопроса о северокавказских
элементах в языковой картине мира русской художественной литературы второй
половины XIX века // Материалы международной научно-практической
конференции «Русский язык и языки народов России: функциональное и структурное
взаимодействие», Северо-Осетинский государственный университет имени
К.Л.Хетагурова (26-27 ноября 2001 г.). - Владикавказ: Ремарко, 2001. - С.
147-151.
135. Гухман М.М. От языка немецкой народности к немецкому
национальному языку. - М., (1 т.) 1955. -162 с, (2 т.) 1959. - 203с.
136. Гухман М.М., Семенюк Н.Н. О некоторых принципах изучения
литературных языков и их истории // Известия АН СССР. ОЛЯ. Серия
литературы и языка, 1977, т. 36, №5. - С. 435-446.
137. Гухман М.М., Семенюк Н.Н. История немецкого литературного
языка IX-XVb.b. - М.: Наука, 1983. - 199с.
138.Дарьял, 1995, №2.
139. Гюльмагомедов А.Г. Лингвоэкология: парадигма дисциплины//
Лингвистика на исходе XX в.: итоги и перспективы: Тезисы Международной
конференции. Т.1.-М., 1995.-С. 147-148.
140. Гюльмагомедов А.Г. Социолингвистический портрет
современного лезгинского языка // Возрождение, 2000, №6. - С. 112-116.
141. Дегоев В.М. Выбор языка обучения - не самоцель // Северная
Осетия, 1992, 7 октября.
267

142. Дегоев В.М. Горизонты национальной школы //Дарьял. 1997, №3.
-С. 180-192.
143. Декларация о государственном суверенитете Северо-Осетинской
Автономной Советской Социалистической Республики // Северная Осетия: Эт-
нополитические процессы. - М.: 1995.
144. Денисова Г.С. Русские в этностратификационной системе
Северного Кавказа // Русские на Северном Кавказе: вызовы XXI века / Ответственный
редактор Черноус В.В. - Ростов-на-Дону: Издательство СКНЦ ВШ. 2001.
145. Десницкая А.В. Из истории образования албанского
национального языка // Вопросы формирования и развития национальных языков. Труды
Института языкознания АН СССР. Т. X. - М., 1960.
146. Десницкая А.В. Об историческом содержании понятия «диалект»
//Ленинизм и теоретические проблемы языкознания. - М., 1970а.
147. Десницкая А.В. Наддиалектные формы речи и их роль в истории
языка.-Л., 19706.
148. Дешериев Ю.Д. Развитие младописьменных языков народов
СССР. - М.: Учпедгиз, 1958. - 263с.
149. Дешериев Ю.Д. Закономерности развития и взаимодействия
языков в советском обществе. - М.: Наука, 1966. - 402с.
150. Дешериев Ю.Д. Советская методология, теория и практика
планирования и прогнозирования языкового развития. - М., 1970. - 19с.
151. Дешериев Ю.Д. Закономерности развития литературных языков
народов СССР в советскую эпоху: Развитие общественных функций
литературного языка. - М.: Наука, 1976. - 431с.
152. Дешериев Ю.Д. Социальная лингвистика: К основам общей
теории. - М., Наука, 1977.-382с.
153. Дешериев Ю.Д., Протченко И.Ф. Развитие языков народов
СССР в советскую эпоху. - М.: Просвещение, 1968. - 312с.
154. Джатиев B.C. Государственное и языковое строительство в
многонациональном регионе//Актуальные проблемы государственшго
строительства и совершенствования законодательства / Сборник научных трудов
юридического факультета. Вып. 2. - Владикавказ, 1997. - С. 13-36.
155. Джафаркулиев М.А. Проблема национального языка в
судопроизводстве / Под ред. Г.М.Миньковского. - Баку: Азернешр, 1989. - 207с.
156. Джиоев Э. Оценить все достоинства и недостатки // Северная
Осетия, 1992,1 апреля.
157. ДжиоеваА.Р., ДжиоеваГ.Х., Кочисов В.К. К вопросу о
развитии национальной школы //Дарьял, 1999, №2. - С. 219-227.
158. Джунусов М.С, Сближение советских национальных культур и
развитие общенародного двуязычия. // Национальный язык и национальная
культура.,- М., Наука, 1978. - С. 46-62.
159. Дзадзиев А.Б. Социально-этническая структура Северной
Осетии. - Орджоникидзе, 1990. - 96с.
268

160. Дзиццойты Ю.А. Этногенез южных осетин поданным языка
(рукопись). - Владикавказ, 2000. • 32с.
161. Дзуцев Х.В. Использование осетинского и русского языков
средствами массовой информации // Проблемы осетинского языкознания. -
Орджоникидзе, 1984.-С. 150-154.
162. Дзуцев Х.В. Роль осетинского и русского двуязычия в развитии
театра и кино Северной Осетии // Современные социальные и этнические
процессы в Северной Осетии. - Орджоникидзе, 1987. - С. 138-145.
163. Дзуцев Х.В. Этноязыковые процессы в Северной Осетии //Дарь-
ял, 1992, №2.-С. 220-230.
164. Дзуцев Х.В. Этноязыковая ситуация в Северной Осетии: (Опыт
социологического анализа) // Вопросы социологии Северной Осетии. -
Владикавказ, 1993.-С. 8-17.
165. Дзуцев Х.В. Характеристика языковой ситуации в Северной
Осетии (по материалам социологических исследований) // Северная Осетия: Этно-
политические процессы. Т. 1. - М., 1995 - С. 65-77.
166. Дзуцев Х.В. Судьба языка - и во власти закона // Северная
Осетия. 2000, 24 февраля.
167. Диахроническая социолингвистика / Отв. ред. В.К. Журавлев. - М:
Наука, 1993.-204с.
168. Дигора, 1994,19 августа.
169. Дилигенский Г.Г. Социально-политическая психология. - М., 1994.
- С. 87-93.
170. Дмитриева П.А. О некоторых особенностях языковой ситуации в
Сербии и Хорватии // Проблемы развития и функционирования современных
славянских литературных языков. - М. 1993. - С. 22-55.
171. Домашнев А.И. Языковая ситуация в Швейцарии // Языки и
диалекты Швейцарии. - Л.: Наука (Лен. отд.), 1990. - С. 3-29.
172. Домашнев А.И. К проблеме языка общения в объединенной
Европе//ВЯ, 1994, №5. - С. 3-18.
173. Домашнев А.И., Смирницкая СВ. Современная
политико-экономическая, культурно-этническая и языковая ситуация в Люксембурге//
Языки и диалекты Люксембурга. - СПб, 1993. - С. 3-34.
174. Дубин В.В. Некоторые аспекты языковой ситуации и языковой
политики в Швейцарии // Социолингвистические и лингвистические аспекты в
изучении иностранных языков. - М., 1992. - С. 53-62.
175. Дьяконов И.И. Все мы - люди. Размышления историка об
этническом самосознании // Знание - сила, 1989, №4. С. 30-37.
176. Дьячков М.В. Миноритарные языки в России // Социологические
исследования, 1993а, №1. - С. 113-115.
177. Дьячков М.В. Языковая политика в современной России //
Социологические исследования, 19936, № 9. - С. 99-102.
269

178. Дьячков М.В. Об ассимиляции и интеграции в полиэтнических
социумах // Социологические исследования, 1995а, № 7. - С. 88-92.
179. Дьячков М.В. Родной язык и межэтнические отношения //
Социологические исследования, 19956, №11. - С. 67-70.
180. Дьячков М.В. Социальная роль языков в многоэтнических
обществах: Пособие для ун-тов и пединститутов. - М., 1995в. -115с.
181. Дырхеева Р.А. Современное состояние бурятско-русского
двуязычия. // Социолингвистические исследования в Бурятии. - Улан-Удэ, 1992. -
С. 16-24.
182. Елистратов B.C.«... язык» и «национальный характер» // Вопросы
философии, 1998, №10. - С. 55-63.
183. Есаян С.А., Погребова М.Н. Скифские памятники Закавказья. -
М.: Наука, 1985.-152с.
184. Есенова Т.С. Языковая политика как часть национальной
политики в полиэтническом государстве // Межнациональные взаимодействия и
проблемы управления в Поволжье и на Северном Кавказе. 4.2. - Саратов, 1998. - С.
133-134.
185. Жирмунский В.М. Немецкая диалектология. - М.-Л., 1956. - 636с.
186. Жлуктенко Ю.А. Неорганический язык в многоязычной ситуации /
/ Языковые ситуации и взаимодействие языков. - Киев: Наук. Думка, 1989. - С.
22-42.
187. Журавлев В.К. Внешние и внутренние факторы языковой
эволюции. - М.: Наука, 1982.-328с.
188. Журавлев В.К. Диахроническая социолингвистика (предмет,
задачи, проблемы)//Диахроническая социолингвистика. - М., 1993. - С. 3-20.
189. Журавлев В.К. История языка в диахронической
социолингвистике //Теоретические проблемы социальной лингвистики. - М.: Наука, 1981. - С.
256-274.
190. Закиев М.З. Изменения в языковой ситуации Татарии //
Проблемы языкового контактирования в конкретных полиэтнических регионах СССР. -
Махачкала, 1991.
191. Закиев М.З. О ходе подготовки проектов Закона о языках
народов Татарстана // Формы взаимодействия татарского и русского языков на
современном этапе - Казань, 1992. - С. 3-8.
192. Закиев М.З. Сохраним родной язык - сохраним и нацию //
Научный Татарстан. - Казань, 1997, №3/4. С. 107-111.
193. Закон о языках народов РСФСР // http://www.geocities.com/Athens/
4280/ojazykah.html
194. Закон о языках народов СОССР (проект) // Северная Осетия, 1992,
20 марта.
■ 195. Замятина Г.И., Плотникова О.С. Языковая ситуация в
Словении // Язык, культура, этнос. - М., 1994. - С. 210-221.
270

196. Згуста Л. Рецензии на осетиноведческие труды // Известия СО-
НИИ. Т. 27. - Орджоникидзе, 1968. - С. 244-260.
197. Зильберт Б.А. Социолингвистическое исследование текстов
радио, телевидения, газет/ Под ред. В.Г. Костомарова. - Саратов: Изд-во
Саратовского университета, 1986. - 211с.
198. Илишев И. Г. Язык и политика в многонациональных обществах
(проблемы теории и практики): Автореферат диссертации на соискание ученой
степени доктора политических наук. - СПб., 2000а. - 60 с.
199. Илишев И.Г. Язык и политика в многонациональном государстве:
Политологические очерки. - Уфа: Китап, 20006. - 270с.
200. Илишев И.Г. Перспективы развития гражданского общества в
многонациональном государстве: к вопросу о соотношении этноязыковой
самобытности и общегосударственной лояльности // http://www.kennan.yar.ru/materjals/
prof i3/part 1 /sect41. htm
201. Исаев М.И. Осетинский язык// Младописьменные языки народов
СССР.-М.-Л., 1959. С. 462-467.
202. Исаев М.И. Основные этапы научного изучения осетинского
языка//Известия ЮОНИИ. Вып. 10. - Цхинвали, 1960. - С. 5-30.
203. Исаев М.И. Осетиноведческие проблемы в книге И.М. Оранского
«Введение в иранскую филологию». - Орджоникидзе, 1962. - 5с.
204. Исаев М.И. К вопросу о диалектном членении осетинского языка /
/ Иранская филология. - Л., 1964. - С. 33-41.
205. Исаев М.И. Дигорский диалект осетинского языка. Фонетика.
Морфология. - М.: Наука, 1966. - 223с.
206. Исаев М.И. Нация и язык// Вопросы истории, 1968а, №2. - С. 99-
112.
207. Исаев М.И. О языковом развитии в социалистическом
многонациональном государстве // Известия СОНИИ. Том 27. - Орджоникидзе, 19686. -
С. 5-22.
208. Исаев М.И. Закономерности развития осетинского литературного
языка (Советский период) // Известия Северо-Осетинского
научно-исследовательского института. Т. 28. - Орджоникидзе, 1971. - С. 311 -326.
209. Исаев М.И. Становление и развитие осетинского литературного
языка (взаимоотношение и взаимодействие с дигорским диалектом и
говорами): Автореферат дисс.... канд. филол наук. - М., 1972. - 31с.
210. Исаев М.И. Очерки по истории изучения осетинского языка. -
Орджоникидзе, 1974. - 92с.
211. Исаев М.И. О языках народов СССР. - М.: Наука, 1978. - 222с.
212. Исаев М.И. ВасоАбаев. - Орджоникидзе: Ир, 1980. - 143с.
213. Исаев М.И. Территориально-функциональная характеристика
осетинского литературного языка// Известия Юго-Осетинского
научно-исследовательского института АН ГССР. Вып. XXVI. - Цхинвали, 1981. - С. 12-21.
271

214. Исаев М.И. Социолингвистические проблемы языков народов СССР.
- М.: Высшая школа, 1982. - 168с.
215. Исаев М.И. Исторические типы общности людей и язык//
Онтология языка как общественного явления. - М.: Наука, 1983. - С. 105-142.
216. Исаев М.И. Я - за альтернативный вариант // Северная Осетия.
1992,19 мая.
217. Исаев М.И. Родной язык//Родной язык, 1994, №1. -С.3-5.
218. Исаев М.И. Этнолингвистические проблемы Евразии (Аспекты
языкового планирования) // Общее и вхточное языкознание / Сборник научных
трудов, посвященный 70-летию чл.-кор. РАН В.Н. Солнцева. - М., 1999. - С. 101-106.
219. ИсаевМ.И. Роль КостаХетагурова в становлении осетинского
литературного языка // Венок бессмертия (Материалы международной научной
конференции, посвященной 140-летию со дня рождения Коста Хетагурова). -
Владикавказ: Проект-Пресс, 2000. - С. 38-41.
220. Искусство Северной Осетии. - Орджоникидзе, 1959. -118с.
221. История Северо-Осетинской АССР. Т. 1. - М., 1959. -528с.
222. Кабокчи В.В. Коммуникация разноязычных: выбор языка-посредни-
ка// Коммуникативные аспекты языка: процессы и единицы. -Л., 1991. -С. 37-46.
223. КаймаразовГ.Ш. Вопросы национально-языкового строительства
в Дагестане в 20-30 годы в исторической литературе // Вопросы историографии
советской культуры народов Дагестана. - Махачкала, 1991. - С. 18-30.
224. Калтахчян СТ. Ленинизм о сущности нации и пути образования
интернациональной общности людей. - М., 1969. - 464с.
225. Камболов Т.Т. А.М.Шёгрен - основоположник научного осетино-
ведения //Тезисы докладов на Ежегодных Российско-Финляндских
гуманитарных чтениях «Шёгрен - академик Императорской Санкт-Петербургской
Академии Наук. К 200-летию со дня рождения». - СПб, 1993. - С. 21-23.
226. Камболов Т.Т. О библиографии A.M. Шёгрена//Тезисы докладов
на Международной научной конференции поосетиноведению, посвященной 200-
летию со дня рождения A.M.Шёгрена. - Владикавказ, 1994. - С. 89-91.
227. Камболов Т.Т. Осетинский Уацилла и ингушский Села //Дарьял,
1995, №4. -С. 183-194.
228. Камболов Т.Т. О реконструкции мифологической основы нартов-
ского эпоса//Альманах «Осетия XX век». - Владикавказ, 1996. - С. 143-144.
229. Камболов Т.Т. Предисловие // А.М:Шёгрен. Осетинские
исследования /Сост. и перев. КамболоваТ.Т. - Владикавказ: Изд-во СОГУ, 1998. - С.5-11.
230. Камболов Т.Т. Современное состояние осетинского
литературного языка как результат функционального взаимодействия осетинского и
русского языков// Материалы международной научно-практической конференции
«Русский язык и языки народов России: функциональное и структурное
взаимодействие», Северо-Осетинский государственный университет имени КЛ.Хетагуро-
ва (26-27 ноября 2001 г.). - Владикавказ: Ремарко, 2001.'- С. 42-52.
272

231. Камболов Т.Т. Языковая ситуация в Республике Северная
Осетия-Алания: история, современность, перспективы. -Владикавказ: Изд-
воСОГУ, 2002.-159 с.
232. Камболов Т.Т. Опыт языковой политики и приоритеты языкового
строительства в Республике Северная Осетия-Алания. - Владикавказ: Изд-во
СОГУ, 2002. - 95с.
234. Камболов Т.Т. Состояние современного осетинского языка. -
Владикавказ: Изд-во СОГУ, 2002. - 60с.
235. Каражаева М.Б. Периодическая печать Осетии в 20-30-е годы XX
века. //Журналистика на порогеXXI века: Исторический опыт, современное
развитие. Вып. 2. - Владикавказ, 1997. - С. 179-185.
236. Каракуц Л.А. Язык и духовная конституция нации // Актуальные
проблемы филологии. - Уфа, 1997. - С. 60-62.
237. Караулов Ю.Н. Этнокультурная и языковая ситуация в
современной России: лингвистический и культурный плюрализм // http://www.gramota.ru
/mag_arch. html?id=106.
238. Карлинский А.Е. Социально-экономическая структура общества
и двуязычие. Языковые ситуации и взаимодействие языков. - Киев: Наук.
Думка, 1989.-С.7-22.
239. Карлинский А.Е. Основы теории взаимодействия языков. - Алма-
Ата: Чылым, 1990. -181с.
240. Катагощина Н.А. Исторические предпосылки развития
французского письменно-литературного языка // Язык и общество. - М.: Наука, 1968. -
С. 215-225.
241. Ким Ю.С. Языковая ситуация в Ичкерии и Ингушетии // Мир на
Северном Кавказе через языки, образование, культуру. - Пятигорск, 1998. -
С.36-37.
242. Киняпина Н.С., Блиев М.М., Дегоев В.В. Кавказ и Средняя
Азия во внешней политике России, вторая половина XVIII в. - 80-е годы XIX в. -
М.: Изд-во МГУ, 1984. -328с.
243. Клапрот Ю. Путешествие на Кавказ и в Грузию (на нем. яз.). -
Галле-Берлин, 1812.
244. Кожановский А.Н. Введение // Этнические меньшинства в
современной Европе. - М.: Восточная литература, 1997. - С. 3-12.
245. Кожановский А.Н. Лингвистическая ситуация в Стране Басков в
условиях автономии // Этнические проблемы и политика государств Европы. -
М., 1998.-С. 174-195.
246. Козлов В.И. Некоторые проблемы теории нации // Вопросы
истории, 1967, №1. -С. 88-99.
247. Козырева Т.З. Достижения осетинского языкознания за годы
советской власти // Известия СОНИИ. Т. 28. - Орджоникидзе, 1970. - С. 289-310.
273

248. Козырева Т.З. К вопросу о развитии элементов осетино - русского
двуязычия в Северной Осетии // Вопросы осетинского языкознания -
Орджоникидзе, 1977.-С. 48-62.
249. Койбаев С. Желаемое и действительное//Северная Осетия. 1992,
24 октября.
250. Колесник Н.Г. К вопросу о методах синхронной и диахронной
социолингвистики // Методы социологических исследований. - М., 1995. - С. 77-110.
251. Колесник Н.Г. Функционирование государственных языков в
Дагестане// Языки Российской Федерации и нового зарубежья: Статус и функции.
-М., 2000.-С. 219-240.
252. Колпаков Е.М. Этнос и этничность // Этнографическое
обозрение, 1995. №5. -С. 13-24.
253. Конвенция о коренных народах и народах, ведущих племенной образ
жизни в независимых странах // Конвенция 169 Международной организации
труда.-М., 1989.
254. Конституция Республики Северная Осетия-Алания. - Владикавказ,
1994.-95с.
255. Конституция Российской Федерации. - М.: Юрлитинформ, 1999. - 42с.
256. Концепции развития национальной школы (проект)//Северная
Осетия, 1992, 24 ноября.
257. Копылекко М.М. Социальное и этническое в языке // Облик
слова. - М., 1997.-С. 354-359.
258. КПСС в резолюциях, 8-е изд., т.1. - М., 1970. - 534с.
259. Кравченко А.И. Социология: Учебник для вузов. - М.: Логос,
2000. - 382с.
260. Крысин Л .П. Социолингвистическое исследование вариантов
современного русского литературного языка: Автореф. дисс.... докт. филол наук.
-М.: МГУ, 1980.-30с.
261. Крысин Л.П. Социолингвистические аспекты изучения
современного русского языка/Отв. ред. Ю.Д. Дешериев. - М.: Наука, 1989. - 186с.
262. Крюков М.В. Главной задачей по-прежнему остается
проникновение в сущность этнических связей // СЭ, 1986, №5. - С. 66-77.
263. Крючкова Т. Б. К вопросу о методах социолингвистических
исследований //Теоретические проблемы социальной лингвистики. - М., 1981.
264. Крючкова Т.Б. Возможны ли языковые конфликты в России? //
Наука в России, 1994, №3. - С. 49-54.
265. Крючкова Т.Б., Нарумов Б.П. Зарубежная социолингвистика:
Германия, Испания/Отв. ред. В.Ю. Михальченко. Ла.\ Наука, 1991. - 153с.
266. Кузнецов В.А. Некоторые вопросы этногенеза осетин по данным
средневековой археологии // Происхождение осетинского народа. -
Орджоникидзе, 1967.-С.42-66.
267. Кузьмин М.Н. Национальная школа России в контексте
государственной и национальной политики // http://www.gramota.ru.
274

268. Кулаев Н.Х. Основные этапы развития и источники обогащения
осетинского литературного языка // Известия СОНИИ. Т. 18. - Орджоникидзе,
1956.-С. 208-212.
269. Кулаев Н.Х. Разработка норм осетинского литературного языка за
советский период// Вопросы осетинского языкознания. Т. 32. - Орджоникидзе,
1977.-С. 32-47.
270. Куличенко М.И. Социально-экономические основы развития
советской многонациональной культуры в условиях зрелого социализма //
Национальный язык и национальная культура. - М.: Наука, 1978. - С. 5-45.
271. Культурное строительство в Северной Осетии. Сборник документов
и материалов. Т. 1. - Орджоникидзе, 1974. - 546с.
272. Культурное строительство в Северной Осетии. Сборник документов
и материалов. Т. 2. - Орджоникидзе, 1983. - 350с.
273. Курганская В. Казахстан: языковая проблема в контексте
межэтнических отношений // Центральная Азия и Кавказ. - Lulia, 1999, №3. - С. 19-30.
274. Кушнир А. Русский язык и национальная безопасность //
Народное образование, 2001, №2. - С.5-13.
275. Кушнер П.И. Этнические территории и этнические границы. - М.,
1951.-279с.
276. Левитская А.А. О русском языке в республике Северная Осетия -
Алания // Материалы международной научно-практической конференции
«Русский язык и языки народов России: функциональное и структурное
взаимодействие». 26-27 ноября 2001 г. - Владикавказ, 2001. -С. 18-23.
277. Лейчик В.М. Реальное и виртуальное в понятии «диалог культур» /
/ Вестник МГУ. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2001, №3.
- С.73-79.
278. Ленин В.И. Полное собрание сочинений (5-е издание). - М.:
Политиздат, (т. 23) 1976.- 594с, (т. 24) 1976. - 567с, (т.25) 1977. - 646с, (т.27)
1977. -634с, (т. 31) 1977.671с.
279. Леонтьев А.А. Язык и разум человека. - М: Политиздат. 1965. -128с
280. Леонтьев А.А. Общественные функции языка и его
функциональные эквиваленты // Язык и общество. - М.: Наука, 1968. - С. 99-110с
281. Леонтьев А.Н. Культура, поведение и мозг человека // Вопросы
философии, 1968, №7. - С.50-56.
282. Литвиненко Е.Ю. Современный билингвизм: проблемы институ-
ционализации: Автореф. дисс ... канд. наук. - Ростов-на-Дону, 1997. - 27с
283. Литвиненко Е.Ю. Билингвизм: мультикультурная модель
социализации личности. - Ростов-на-Дону, 1999.
284. Лурье СВ. Историческая этнология: Учебное пособие для вузов. -
М.: Аспект Пресс, 1997. - 448с
285. Любарт М.К. Бретонцы Франции // Этнические меньшинства в
современной Европе. - М.: Восточная литература, 1997. - С. 268-308.
275

286. Любарт М.К. Регионализм и культурно-лингвистические
меньшинства во Франции // Этнические проблемы и политика государств Европы. - М.,
1998.-С. 109-134.
287. Магидов Ш.Г. Осуществление ленинской национально-языковой
политики на Северном Кавказе. - Махачкала, 1979. -1 Юс.
288. Магометов А.Х. Культура и быт осетинского народа. -
Орджоникидзе: Ир, 1968.-568с.
289. Магометов А.Х. Общественный строй и быт осетин (XVH-XIX вв.).
- Орджоникидзе, 1974. - 367с.
290. МакВэй К.Д. Язык и политика//Этнос и политика. - М., 2000. - С.
216-219.
291. Малиев В. Братство есть равенство // Северная Осетия. 1992. 9
апреля.
292. Малити В. А реальность - под боком, к чему телескопы? //
Северная Осетия, 1994,17 марта.
293. Малиев В., Айларова 3., Гацалова Л. Родному языку -
приоритеты общественной поддержки // Северная Осетия, 2000,20 января.
294. Марданова З.А. Личность в пограничной культурной ситуации //
Вестник Института цивилизации. - Владикавказ, 1998. - С. 162-166.
295. Марзоева-КозыреваТ.З. Социальные и этнолингвистические
условия формирования осетинского национального языка. - М.- Орджоникидзе,
1970.-7с.
296. Маркарян Э.С. Об исходных методологических предпосылках
исследования этнических культур // Методологические проблемы этнических
культур: Материалы симпозиума. - Ереван, 1978.
297. Материалы по истории осетинского народа. Т. 5. Сборник по
истории народного образования в Осетии. - Орджоникидзе, 1942.
298. Мах дуг, 2000, №2.
299. Машбиц Я.Г., Чистов К.В. Еще раз к вопросу о двух концепциях
этноса (по поводу статьи К.П. Иванова) // Известия ВГО. Т. 118, вып.1,1986.
300. Медоев А. Услышать друг друга// Северная Ооетия, 1992. Юоктября.
301. Мельников-Разведенков С. Первое двадцатипятилетие в
истории просвещения города Владикавказ (1836-1861 гг.) - Тифлис, 1900.
302. Методы билингвистических исследований. - М., 1976. - 130с.
303. Мечковская Н.Б. Социальная лингвистика: Учебное пособие. -
М.: Аспект Пресс, 1996. - 207с.
304. Михаилов Ш.И. Литературные языки Дагестана // ВЯ, 1955, №6.
- С. 93-99.
305. Миллер В.Ф. Осетинские этюды. - М., (I т.) 1881 - 166с, (II т.)
1882-301 с, (111 т.) 1887-215с.
306. Миллер В.Ф. Об осетинском языке и о.его месте в группе
иранских языков / 5 Археологический съезд в Тифлисе. - М., 1889. - С. XLVIII-XXX.
276

306. Миллер В.Ф. Язык осетин. - М.-Л., 1962. - 190 с.
307. МиловановЖ.Е. Языковые аспекты государственной идеологии/
/Вестник Московского университета. Сер. 12. Социально-политические
исследования. - М. 1993, № 25. - С. 65-68.
308. Миронова Г.М. Национальные языки и культуры в их специфике и
взаимодействии // Язык и культура. - Киев, 1992. - С. 72-108.
309. Михайлов М.М. Двуязычие (Принципы и проблемы). -
Чебоксары, 1969.-136с.
310. Михальченко В.Ю. Языковые проблемы в новой Российской
Федерации// Язык, культура, этнос. - М., 1994. - С. 176-183.
311. Михальченко В.Ю. Законы о языках и языковые конфликты на
территории бывшего СССР // Общее и восточное языкознание / Сборник
научных трудов, посвященный 70-летию члена-корреспондента РАН В.М. Солнцева.
-М., 1999.-С. 116-123.
312. Мокшин Н., Мокшина Е. Этническая ситуация в Мордовии на
современном этапе//Финно-угроведение. - Йошкар-Ола, 1997, №3. - С. 18-25.
313. Монахов П.Ф. Глобализация и Denglish: (0 некоторых аспектах
языковой ситуации в объединенной Германии) // Сборник века: Иностранные
языки и методы их преподавания. • Калуга, 2000. - С. 7-11.
314. Назмиев Ф. Здесь слиты воедино история и день сегодняшний //
Народное образование. 1999, № 6. - С. 25-27.
315. Нарумов В.П. Развитие языковой ситуации на Пиренейском
полуострове//Диахроническая социолингвистика. - М., 1993. - С. 87-104.
316. Нарумов Б.П. Соотношение языка, этноса и государственности
на Пиренейском полуострове//Язык, культура, этнос. - М., 1994. - С. 190-198.
317. Нарумов Б.П. Региональные романские языки в Западной Европе
// Известия РАН. Серия литературы и языка. Т. 51.1992, №5. - С. 29-40
318. Национально-языковые отношения в СССР: Состояние и
перспективы /Отв. ред. Нерознак В.П. - М.: Наука, 1989. - 224с.
319. Национально-языковые проблемы: СССР и зарубежные страны / Отв.
ред. Михальченко В.В. - М., 1990. - 203с.
320. Национальный язык и национальная культура. / Отв. ред. Ю.Д. Де-
шериев. - М.: Наука, 1978. - 209с.
321. Начальное учение человеком, хотящим учиться книг божественного
писания.-М., 1798.- 119с.
322. Нерознак В.П. Язык охраняется законом // Русская речь, 1992,
№2.-С.З-10.
323. Нерознак В.П. Современная этноязыковая ситуация в России //
Известия РАН. Сер. литературы и языка. 1994, т.53, №2. - С. 16-28.
324. Нерознак В.П., ОрешкинаМ.В., СабаткоевР.Б. Русский язык
в российском законодательстве// http://www.gramota.ru/mag_arch.html?id=73.
277

325. Никольский Л .Б. Языковая политика как форма сознательного
воздействия общества на языковое развитие // Язык и общество. - М., 1968. - С.
111-123.
326. Никольский Л.Б. Синхронная социолингвистика (теория и
проблемы). - М., 1976.-167с.
327. Новое в лингвистике. Вып. 6. Языковые контакты. - М., 1972. - 535с.
328. Общее языкознание. Формы существования, функции, история
языка. - М., 1970. -604с.
329. Овхадов М.Р. Национально-языковая политика и развитие
чеченско-русского двуязычия. - М.: МПГУ, 2000. - 244с.
330. О литературном осетинском языке и его диалектах //
Социалистическая Осетия, 1956, 22 сентября.
331. Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию.
-М., 1994.
332. ОрусбаевА. Языковая жизнь Киргизии: (функциональная
дистрибуция языков). - Фрунзе: Илим, 1990. - 294с.
333. Осетия: вчера, сегодня, завтра//Дарьял, 2001, №1. - С. 184-203.
Осетинская филология / Межвузовский сборник статей: Северо-Осетинский
государственный университет им. К.Л. Хетагурова. - Орджоникидзе, 1981. - 143с.
334. Осетинская филология: Современность и традиции / Под ред. Ш.Ф.
Джигкаева. - Владикавказ: СОГУ, 1992. - 176с.
335. Осетинские тексты, собранные Дан. Чонкадзе и Вас. Цораевым. Изд.
ак. Шифнер // Приложение к XIV тому Записок Императорской Академии Наук.
№4.-СПб., 1868.-104с.
336. Осетины глазами русских и зарубежных путешественников. -
Орджоникидзе, 1967.-319с.
337. Пашаев А.Х. Очерки истории начального образования на Кавказе
в XIX - начале XX веков. - Баку, 1991. - 214с.
338. Пенфильд В., Роберте Л. Речь и мозговые механизмы. - Л.:
Медицина, 1964.
339. Побызакова Е.К. К вопросу о функционировании хакасского
языка в сфере образования // 90 лет НА Баскакову. - М., 1996. - С. 192-196.
340. Погребова М.Н., Раевский Д.С. Ранние скифы и древний
Восток. К истории становления скифской культуры. - М.: Наука, 1992.
341. Покровская Л.В. Провансальцы (к вопросу о языковых
отношениях в Южной Франции) // Этнические процессы в странах зарубежной Европы. -
М., 1970.-С. 73-101.
342. Полторацкий А.И. Роль телевидения в условиях двуязычия
Уэльса. // Язык и массовая коммуникация (Социолингвистическое исследование). -
М.: Наука, 1984. - С. 172-178.
1 343. Поляков О.Е. Мордовия многонациональная: взаимоотношения
народов - взаимоотношения языков. - Саранск, 1993. -139 с.
278

344. Пономаренко О.А., Кулагина С.Г. Социолингвистический и
коммуникативный аспекты билингвизма // Исследование различных типов и
жанров текста. - Сургут, 1999. - С. 80-82.
345. Постановление I съезда тюркских народов республики Коми «О
мерах по сохранению и развитию языка и культуры тюркских народов в
Республике Коми» // Штрих этнополитического развития Республики Коми. - М., 1997. -
С. 299-300.
346. Постановление Совета Министров СО АССР «О состоянии и мерах
улучшения обучения и воспитания в осетинской начальной школе». 16 марта
1956 г. № 140. - Орджоникидзе, 1956.
347. Потебня А.А. Эстетика и поэтика. - М., 1976. - 614с.
348. Правда А. Влияние билингвизма на некоторые явления народной
культуры//Советская этнография, 1972, №2. - С. 17-25.
349. Преснякова Е.К. К вопросу о языковой ситуации в Шотландии //
Проблемы языкового варьирования и нормирования. - М., 1988. - С. 48-53.
350. Принципы и методы социолингвистических исследований / Отв. ред.
А.И. Баскаков, В.Ю. Михальченко. - М.: Наука, 1989. - 196с,
351. Проблемы осетинского языкознания. Вып. 1. - Орджоникидзе,
1982.- 158с.
352. Проблемы развития государственных языков в
Кабардино-Балкарии// Материалы II Республиканской научно-практической конференции
по проблеме развития государственных языков КБР, посвященной
40-летию КБГУ. - Нальчик, 1997.
353. Проект Федерального закона «О русском языке как государственном
языке Российской Федерации» http: // legislature.ru /monitor/ russyazyk/
russyazyk.html.
354. Проект федерального закона «Об основах государственной
национальной политики Российской Федерации» // http://wvvw.smirnovask.ru/Worktext
/work/id/425886.html.
355. Развитие национально-русского двуязычия. - М.: Наука, 1976. -368с.
356. Развитие национальных языков в связи с их функционированием в
сфере высшего образования/Отв. ред. А.Н. Баскаков. - М.: Наука, 1982. - 259с.
357. Рамонов А. На равных// Северная Осетия, 1992, 9 июля.
358. Рейнеггс Я. Всеобщее историко-топографическое описание
Кавказа.-СПб, 1796.
359. Решина М.И. Фризы Нидерландов и ФРГ//Этнические
меньшинства в современной Европе. - М.: Восточная литература, 1997. - С. 194-267.
360. Рогачев П.М., Свердлин М.А. О понятии «нация». ВИ, 1966,
№1.-С. 33-48.
361. Русские на Северном Кавказе: вызовы XXI века. Сборник научных
статей / Ответственный редактор Черноус В.В. - Ростов-на-Дону:
Издательство СКНЦВШ, 2001.
279

362. Русско-осетинские отношения в XVII в. Сборник документов. Т.1. -
Орджоникидзе, 1976. - 51 Зс.
363. Рыбалкин B.C. Диглоссия в арабоязычном мире // Языковые
ситуации и взаимодействие языков. - Киев: Наук. Думка, 1989. - С. 42-60.
364. Сабаткоев Р.Б. Состояние развития национально-русского
двуязычия в школах Российской Федерации // Взаимовлияние и
взаимообогащение языков народов СССР. - Орджоникидзе, 1988. - С. 230-239.
365. Савва Е.В., Савва М.В. Этнический статус русского населения
Северного Кавказа и этнополитическая напряженность в регионе // Русские на
Северном Кавказе: вызовы XXI века. - Ростов-на-Дону: Издательство СКНЦ
ВШ.2001.
366. Санжина Д.Д. Характеристика языковой ситуации в республике //
Социолингвистические исследования в Бурятии. - Улан-Удэ, 1992. - С. 25-33.
367. Сафин Ф.Г. Языковой аспект суверенизации в Башкортостане //
Отечественная история, 1994, №4/5. - С. 159-180.
368. Северная Осетия: Этнополитические процессы. - М., 1995.
369. Северная Осетия, 1991,25 декабря.
370. Северная Осетия, 1992,14 июля.
371. Северная Осетия, 1992,24 ноября.
372. Северная Осетия, 1993,9 июня.
373. Северная Осетия, 1994,11 января.
374. Северная Осетия, 1994,17 марта.
375. Секинаев А. Уроки прошлого//Северная Осетия, 1992, 26 июня.
376. Семенов Ю.И. Национальное возрождение: возможно оно и
нужно ли оно? //Тезисы докладов на Конгрессе этнографов и антропологов России
8-11 июля 1999 г. - М., 1999. - С. 382-384.
377. Сидакова Д. Р. Современные социальные функции осетинского
языка// Работы центра социологических исследований Северо-Осетинского
института гуманитарных исследований. - Владикавказ, 1999. - С. 13-31.
378. Скворцов Н.Г. Этничность: социологическая
перспектива//Социологические исследования, 1999, №1. - С. 21-31.
379. Слепцов П.А., Роббек В.А. Языковая ситуация в Республике Саха
(Якутия): состояние, перспективы, проблемы // Языки, культура и будущее
народов Арктики. - Якутск, 1994. - С. 42-45.
380. Слепцов П.А. Основные проблемы нового этапа языковой
политики и языкового строительства в Республике Саха (Якутия) // http://sitim.sitc.ru/E-
books/Joumals/sin_edu/st496-pac.htm.
381. Современные социальные и этнические процессы в Северной
Осетии. - Орджоникидзе, 1987. - 166с.
. 382. Сообщение для печати № 865 Правительства Российской
Федерации об утверждении Федеральной целевой программы «Русский язык» на 2002-
2005 годы // http://vvww.government.gov.ru/2001/06/21/993121238.htm.
280

383. Социальная маргинальность: характеристика основных концепций и
подходов в современной социологии // Общественные науки за рубежом: РЖ:
Серия 11. Социология. 1992, №2. - С. 70-83.
384. Социальная психология: Учебник для вузов. - М.: Аспект Пресс, 1999. - 376с.
385. Социальная психология личности. - М.: Наука, 1979. - 344с.
386. Социальное и национальное. Опыт этносоциологических
исследований. - М., 1972.-331с.
387. Социально-лингвистические исследования / Под ред. Крысина Л.П.
и др.-М.: Наука, 1981.-309с.
388. Социолингвистические исследования в Бурятии/Отв. ред. Л.Д.Шаг-
даров и др. - Улан-Удэ: БНЦ, СОРАН, 1992. -130 с.
389. Социолингвистические проблемы изучения русского и родного
языка в условиях новой политики // Тезисы докладов и сообщений Региональной
научно-практической конференции 22:26 апреля 1997. - Нальчик, 1997.
390. Социолингвистические проблемы развивающихся стран / Отв. ред.
Ю.Д. Дешериев. - М.: Наука, 1975. - 335с.
391. Стеблин-Каменский М.И. История скандинавских языков. - М -
Л., 1953.
392. Степанов Г.В. Типология языковых состояний и ситуаций в
странах романской речи. - М.: Наука, 1976. - 224с.
393. Стефаненко Т.Г. Этнопсихология: Учебник для вузов. - М.:
Институт психологии РАН, «Академический проект», 1999. - 320с.
394. Сухачев Н.Л. Языковое состояние граубюнденского
ретороманского. // Языки и диалекты Швейцарии. - Л.: Наука (Лен. отд.), 1990. - С
123-148.
395. Суюнчев Х.И. Письменная разновидность литературного языка и
ее значение в этнокультурном становлении личности // Вестник
Карачаево-Черкесского института гуманитарных исследований. Вып. 1. - Черкесск-Ставрополь
1999.-С. 180-190.
396. Таболов СП. Культурное наследие и проблема выживания
//Альманах «Осетия XX век». Вып. 2. - Владикавказ, 1997. - С. 37-39.
397. Таказов В.Д. Периодическая печать Осетии. Дооктябрьский
период. - Владикавказ, 1992. - 104с.
398. Тахо-Годи А. Проблема языка в Дагестане // Революция и
национальность, 1930, №2.
399. Теоретические проблемы социальной лингвистики / Отв. ред. Ю.Д.
Дешериев.- М.: Наука, 1981. - 365с.
400. Тереножкин А.И. Киммерийцы и Кавказ //Тезисы докладов
сессионных и пленарных заседаний Всесоюзной научной сессии, посвященных
итогам полевых - археологических и этнографических исследований в 1970 г -
Тбилиси, 1971.-С. 35-38.
401. Терский вестник, 1917, № 100.
281

402. Техов Б.В. Скифы и материальная культура Центрального Кавказа
в VII-VI в.в. до н. Э. (по материалам Тлийского могильника) // Скифия и Кавказ.
- Киев: Наукова Думка, 1980а. - С. 219-257.
403. Техов Б.В. Скифы и центральный Кавказ в VII-VI в.в. до н. э. - М.:
Наука, 19806.-94с.
404. Тибилов А.А. Единый литературный язык для всех ветвей
осетинского народа// Известия Осетинского института краеведения. Вып. 1. -
Владикавказ, 1925.-С. 119-126.
405. Тибилов А.А. Об особенностях юго-осетинских говоров //
Известия ЮОНИИ краеведения. Вып.1. - Сталинир, 1933.
406. Тибилов А.А. Современное состояние юго-осетинских говоров //
Известия ЮОНИИ. Вып. 3. - Сталинир, 1936. - С. 215-221.
407. Тибилов А.А. Сборник избранных работ. - Цхинвали, 1964. - 323с.
Типы наддиалектных форм языка / Отв. ред. М.М. Гухман. - М.: Наука,
1981.-309с.
408. Тишков В.А. Концептуальная эволюция национальной политики
России. // Исследования по прикладной и неотложной этнологии. - М., 1996. №100.
409. Тлатов А. Об осетинском национальном самосознании //
Дарьял, 2001, №2.-С. 180-193.
410. Токарев С.А. Проблема типов этнических общностей // Вопросы
философии, 1964, №11. С. 43-53.
411. Толасова Б. Комиссия приступила к решению конкретных задач /
/Северная Осетия, 1999,27 октября.
412. Трескова СИ. Социолингвистические проблемы массовой
коммуникации: (Принципы измерения языковой вариантности) /Отв. ред. А.Н.
Баскаков. - М.: Наука, 1983. - 151с.
413. Трескова СИ. Социолингвистические проблемы языка массовой
коммуникации. // Язык и массовая коммуникация (Социолингвистическое
исследование). - М.: Наука, 1984. - С. 74-77. '
414. Трескова СИ. Методика измерения в социолингвистике//
Принципы и методы социолингвистических исследований. - М.: Наука, 1989. - С. 7-30.
415. Троицкий Е.С Государство - этнополитический статус русского
народа // Русские на Северном Кавказе: вызовы XXI века. - Ростов-на-Дону:
Издательство СКНЦВШ, 2001.
416. Труды Первого Всеосетинского Учительского съезда, состоявшегося
во Владикавказе с 10 по 16 июля 1917 года. - Владикавказ, 1917.
417. Туаева О.Н. Образование и развитие литературного осетинского
языка//Ученые записки Северо-Осетинского государственного
педагогического института. Т. 18. Вып. 2. - Дзауджикау, 1951. - С. 82-90.
1 418. Туаллагов А. Без ориентира на действительность // Северная
Осетия, 1992, 26 марта.
282

419. Туманян Э.Г. Типология языковых ситуаций (комплексные модели
оппозиций форм существования языка) //Теоретические проблемы социальной
лингвистики. - М.: Наука, 1981. - С. 72-90.
420. Туманян Э.Г. Место и значение периодики в образовании
литературных языков // Язык и массовая коммуникация (Социолингвистическое
исследование). - М.: Наука, 1984. - С. 14-35.
421. Тэйлор Э.Б. Первобытная культура. (Пер. с англ.). - М.:
Политиздат, 1989.-573с.
422. Указ Президента РСО-А «О комиссии по сохранению и развитию
осетинского языка при Президенте РСО-А//Северная Осетия, 1999,2 октября.
423. Уланов В.П. Северный Кавказ в пространстве русского дискурса/
/ Русские на Северном Кавказе: вызовы XXI века. - Ростов-на-Дону:
Издательство СКНЦВШ, 2001.
424. Ураксин 3. Башкирский язык в условиях реализации Закона «О
языках народов РБ» // http://vatandash.ufanet.ru/10_00/55.htm
425. Урусилов А.У. Двуязычие, многоязычие и культура речи (аваро-
андо-цезский регион). - Махачкала: Дагучпедгиз, 1988. - 186с.
426. Уфимцева Н.В. Биологические и социологические факторы в
речевом развитии//Этнопсихология/Под. ред. Ю.А. Сорокина. - М.: Наука, 1988.
-С. 163-183.
427. Филин Ф.П. Современное общественное развитие и проблемы
двуязычия// Проблемы двуязычия и многоязычия. - М.: Наука, 1972. - С. 13-25.
428. Филин Ф.П. Что такое литературный язык // ВЯ, 1979, №3. -
С. 3-19.
429. Филин Ф.П. Истоки и судьбы русского литературного языка. - М.,
1981.-325с.
430. Флиер А.Я. Культурогенез. - М., 1995.
431. Хадонова Ф. Национальная культура - XX век (круглый стол) //
Альманах «Осетия XX век». Вып.2. - Владикавказ, 1997. - С. 199-217.
432. Ханазаров К.Х. Сближение наций и национальные языки в СССР.
-Ташкент, 1963.
433. Хауген Э. Языковой контакт// Новое в лингвистике. Вып. 6. - М.,
1972.-С. 61-80.
434. Хелимский Е.А. К оценке современной языковой ситуации в
России с точки зрения лингвоэкологии // Res linguistics / Сборник статей: К 60-
летию доктора филологических наук, профессора В.П. Нерознака. - М., 2000. -
С. 238-248.
435. Хетагуров К.Л. Собрание сочинений Т. 3. - М., 1957.
436. Хетагуров К.Л.Собрание сочинений. Т.5. - М., 1961. - 509с.
437. Хицунов П. О духовной осетинской школе в Моздоке // Сборник
газеты «Кавказ». Ч. 1. - Тифлис, 1846.
283

438. Ходов К.Х. Надо исходить из реальных возможностей // Северная
Осетия, 1992,11 июня.
439. Хойер Г. Антропологическая лингвистика// Зарубежная
лингвистика. - М., 1999. 2. - С. 44-66.
440. Хоперская Л., Харченко В. Языковая ситуация и особенности
языковой политики в условиях современного Северного Кавказа // http://
www.belti.msk.ru/unesco/d19.htm.
441. Хугаев Р. Национальный суицид, или вверх по нисходящей
лестнице //Дарьял, 2001, №1. -С. 137-153.
442. Цабаев В.Г., Течиты Р.Д. Осетинская книга. Библиография. -
Орджоникидзе, 1977. - 139с.
443. Цагаева А.Дз. Изучение диалектов и говоров осетинского языка
за советский период// Вопросы осетинского языкознания. - Орджоникидзе, 1977.
- С. 5-22.
444. Цагараев В. От составителя//Альманах «Осетия XX век». Вып. 2. -
Владикавказ, 1997. - С. 3-5.
445. Цветков О. М. Русский вопрос в титульных республиках// Русские
на Северном Кавказе: вызовы XXI века. - Ростов-на-Дону: Издательство СКНЦ
ВШ, 2001.
446. Цориев С. Сохранить достоинство гражданина // Северная
Осетия, 1992,3 апреля.
447. Цуциев А.А. Некоторые аспекты языковой ситуации и языковой
политики в Северной Осетии // Бюллетень Владикавказского Института
Управления, №1. - Владикавказ, 2000.
448. Черноус В.В. Предисловие//Русские на Северном Кавказе:
вызовы XXI века. Ростов-на-Дону: Издательство СКНЦ ВШ, 2001.
449. Чернышев В.А. Вопросы языка в индийской конституции //
Восток = Oriens, 1993, №6. - С. 52-62.
450. Черчесов А.Г. «Земля величиной с почтовую марку» в контексте
«глобальной деревни»//Вестник Института цивилизации. - Владикавказ, 1998.
-С. 129-137.
451. Чистов К.В. Этническая общность, этническое сознание и
некоторые проблемы духовной культуры // СЭ, 1972, №3. - С. 73-85.
452. Членов Л.Г. Обафазииу полиглотов//Известия АПН РСФСР, 1948,
вып. 15.
453. ШаклеинВ.М.Лингвокультурологический подход к изучению
лексики в условиях осетино-русского двуязычия // Материалы международной
научно-практической конференции «Русский язык и языки народов России:
функциональное и структурное взаимодействие», Северо-Осетинский
государственный'университет имени К.Л.Хетагурова (26-27 ноября 2001 г.). - Владикавказ:
Ремарко, 2001. -С. 204-207.
284

454. Шаймиев М. Основа полноценного развития общества//
Народное образование, 1999, №6, - С. 7-10.
455. Швейцер А.Д. Вопросы социологии языка в современной
американской лингвистике. - Л.: Наука (Лен. отд.), 1971. - 104с.
456. Швейцер А.Д. Современная социолингвистика: Теория,
проблемы, методы. - М.: Наука, 1977. - 176с.
457. Швейцер А.Д., Никольский Л.Б. Введение в социолингвистику:
Учебное пособие. - М.: Высшая школа, 1978. - 216с.
458. Шёгрен A.M. Осетинская грамматика, с кратким словарем осе-
тинско-российским и российско-осетинским. - СПб, 1844.
459. Шёгрен A.M. Осетинские исследования / Сост. и пер. Камболова
ТТ. - Владикавказ: Изд-во СОГУ, 1998. - 172с.
460. Шлыгина Н.В. Финляндские шведы //Этнические меньшинства в
современной Европе. - М.: Восточная литература, 1997.
461. Эмирова A.M. Языковая ситуация в Крыму и насущные проблемы
возрождения крымско-татарского языка // Культура народов Причерноморья.
№1. - Симферополь, 1997. - С. 83-86.
462. Энгельс и языкознание. - М., 1972. - 311с.
463. Энох Р. Языковая политика в Грузии // Центральная Азия и Кавказ.
-Lulea, 1998, №1.-С.142-146.
464. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. - М.: Издательская
группа «Прогресс», 1996. - 344с.
465. Этнические меньшинства в современной Европе. - М.: Восточная
литература, 1997. -328с.
466. Этнические процессы в современном мире. - М.: Наука, 1987.
467. Этнические процессы в странах зарубежной Европы. - М.: Наука,
1970.-283с.
468. Этнография за рубежом. - М.: Наука, 1979. - 290с.
469. Этнология в США и Канаде. - М.: Наука, 1989. - 328с.
470. Этнопсихолингвисжка/Отв. ред. Ю. А. Сорокин. - М.: Наука, 1988. - 192с.
471. Этноязыковая ситуация в Республике Коми (1990-е годы) // Чтения,
посвященные 100-летию Ф.Г. Тараканова. - Сыктывкар, 2000. - С. 21-26.
472. Юсселер М. Социолингвистика. Перевод с немецкого А.В. Двух-
жилова/ Под ред. Ю.А. Жлуктенко. - Киев: Вища шк., 1987. - 197с.
473. Язык в развитом социалистическом обществе:
Социолингвистические проблемы функционирования системы массовой коммуникации в СССР /
Под общей ред. Ю.Д. Дешериева. - М.: Наука, 1983. - 257с.
474. Язык и массовая коммуникация: Социолингвистические
исследования/Отв. ред. Э.Г. Туманян. - М.: Наука, 1984. - 277с.
475. Язык и общество / Отв. ред. Ф.П. Филин. - М.: Наука, 1968. - 255с.
476. Язык и общество на пороге нового тысячелетия: итоги и
перспективы //Тезисы докладов Международной конференции 23-25 сентября 2001 г. -
М., 2001.-360с.
285

477. Язык как система социологических систем:
синхронно-диахроническое исследование / Отв. ред. Ю.Д. Дешериев. - М.: Наука, 1985. - 246с.
478. Языки и диалекты Швейцарии / Отв. ред. А.И. Домашнев. - Л.: Наука
(Лен. отд.), 1990.-224с.
479. Языковые процессы (По материалам социолингвистических
обследований) / Отв. ред. Ф.А. Краснов. - Фрунзе: Илим, 1987. - 96 с.
480. Языковые ситуации и взаимодействие языков. - Киев: Наук.
Думка, 1989. - 204с.
481. Ялгузидзе И. Утренние молитвы, вечерние молитвы, катехизис,
или краткий очерк христианского учения, краткий очерк этики и малый
молитвенник. - Тифлис, 1820а. - 169с.
482. Ялгузидзе И. Осетинская азбука. - Тифлис, 18206. - 20с.
483. Ялгузидзе И. Служебник. - М. 1821. - 48с.
484. Ялгузидзе И. Последование св. крещения, обручения, венчания и
погребения. - М., 1824. - 125с.
485. Янг К. Диалектика культурного плюрализма: концепция и
реальность// Этничность и власть в полиэтничных государствах. - М., 1994.
486. Ярцева В.Н. Проблема связи языка и общества в современном
зарубежном языкознании // Язык и общество, - М., 1968а. - С. 39-54.
487. Ярцева В.Н. Развитие литературных языков//Теоретические
проблемы советского языкознания. - М.. 19686. - С. 50-71.
488. Ярцева В.Н. Развитие национального литературного английского
языка.-М., 1968в.-285с.
489. Ярцева В.Н. Соотношение территориальных диалектов в разных
исторических условиях//Энгельс и языкознание. - М., 1972. - С. 189-207.
490. Ярцева В.Н. О судьбах языков в современном мире // Известия
РАН. Серия литературы и языка. Т. 52, №2, 1993. - С. 3-15.
491. Achard P. La sociologie du language. - P., 1993. - 127p.
492. A language policy for the European community / Ed. by Coulmas F. - В.,
N.Y., 1991.-311 p.
493. Apeltauer E. Multilingualism In a society of the future // Europ. J. of
education. Vol. 28, № 3. - Abingdon, 1993. - P. 273-294.
494. Bahman T. Language and ethnicity in Pakistan //Asian survey. Vol. 37,
№9. - Berkley (Cal.), 1997. - P. 833-839.
495. Barth F. Introduction // Barth F. (eds.) Ethnic groups and boundaries.
The social organization of culture difference. - Bugex-Osio; London, 1969.
496. Benveniste E. Etudes sur la langue ossete. - Paris, 1959.
497. Blackmore K., Boneham M. Age, race and ethnicity: A comparative
approach - Buckingham: Open university press, 1994 - XIII. - 154p.
' 498. Boas F. Language in culture and society. - N.Y., 1964.
499. Cooper R.L. Language planning and social change. - Cambridge, 1990. - 216p.
286

500. De Vos G. Role of ethnicity in social history// De Vos G., Romanucci-
Ross L (eds.f. Ethnic identity. Cultural communities and change. - Palo Alto,
Calif., 1973.
501. Dittmar N. Descriptive and explanatory power of rules in sociolinguistics
//Towards a critical sociolinguistics. - Philadelphia, 1996. - P. 115-149.
502. Downes W. Language and society. - Cambridge, N.Y, 1998. - 503p.
503. Dressier W.U. Language death//Towards a critical sociolinguistics. -
Philadelphia, 1996.-P. 105-210.
504. EhlickK. Sprachen/Kuitur//Вестник МГУ. Сер. 19, №4. - M., 2000.
- S. 50-54.
505. Enloe C. Ethnic conflict and politic development. - Boston, 1973.
506. Faarland J.T. La situation linguistique en Norvege: la realite// Bulletin
de la societe linguistique de Paris, 1992, t. 87, fasc. 1. - P. 355-356.
507. Ferguson Ch. Diglossia // Language in culture and society. A reader in
linguistics anthropology/ Ed. by D. Hymes. - New York: Evanston and London, 1964.
- P. 429-439
508. Ferguson Ch. Sociolinguistic perspectives: Papers on language in
society, 1959-1994/ed. By HuebnerT. - N.Y., 1996. - 348 p.
509. Fishman J. Language loyalty in the United States. - The Hague,
Mouton, 1966.
510. Goodenough W.H. Cultural anthropology and linguistics.// Language
in culture and society. - N.Y., 1964.
511. Haarmann H. Language planning as a domain of sociolinguistics: Some
remarks on its formation // Natalicia - Johanni Schropfer octogenario a discipulis
amicisque oblata = Festschrift fur Johannes Schropfer zum 80 Geburstag. - Munchen,
1991.-P. 177-182.
512. Hagege C. Le souffle de la langue: voies et destins des parlers d'Europe.
-P., 1992.-286p.
513. Harmatta J. A recently discovered old Persian inscription //Acta antiqua,
1953, v. 2, №1,2.
514. Haugen E. Language contact. // Proceedings of the 8-th international
congress of linguists. - Oslo, 1958. - P. 771 -785.
515. Heath Sh. B. Bilingual education and a national language policy //
Perspectives on bilingualism and bilingual education - Washington, 1985. - P. 75-88.
516. Herreras J.С Le statut des langues minoritaires dans le systeme
educatif espagnol // Linguistique, 1994, vol. 30, fasc. 1. - P. 105-121.
517. Herskovits M.J. Les bases de Panthropologie culturelle. - Paris:
Payot, 1967.
518. Hoijer H. The Relation of Language to Culture // Anthropology Today,
ed. A. Kroeber. - Chicago, 1953.
519. Hoijer H. Linguistic and cultural change // Language in culture and
society. - N.Y., 1964.
287

519. Holmes J. An introduction to sociolinguistics. - London, 1992. - 412 p.
520. Jones B.L. Wales: Language and national identity //Grundtvig studies.
-Kobenhavn, 1993.-P. 27-38.
521. Khleif B. Language, Ethnicity and Education in Wales. - The Hague,
etc.:Mouton, 1980.-331 p.
522. Kraus P.A. Political unity and linguistic diversity in Europe // Arch.
Europ. de sociologie, t. 41. №1. - Edinburgh, N.Y., 2000. - P. 138-163.
523. Kreindler I.T. A second missed opportunity: Russian in retreat as a
global language // Intern, polit. science revue = Revue internationale de science
politique IPSR/RISP. Vol. 14, №3. - Guilford, 1993. - P. 257-274.
524. Krier F. L'alternance languagiere comme strategie discursive dans une
situation plurilingue // Bulletin de la societe linguistique de Paris, t. 87, fasc. 1. -
P..1992.-P.53-70.
525. Kroeber A.L Foreword // Language in culture and society. - N.Y.,
1964.
526. Kroeber A.L., Kluckhohn C. Culture: A critical review of concepts
and definitions. - New York, 1952.
527. Laitin D.D. Language normalization in Estonia and Catalonia // J. of
Baltic studies. Vol. 23, №2. - Hackettstown (N.Y.), 1992. - P. 149-166.
528. Laitin D.D. The game theory of language regimes// Intern, polit. science
revue = Revue internationale de science politique" IPSR/RISP. Vol. 14, №3. - Guilford,
1993.-P. 227-239.
529. Laitin D.D., Sole C, Kalyvas S.N. Language and the construction
of states: The case of Catalonia in Spain // Politics and soc. Vol. 22, №1. - Stoneham,
1994.-P. 5-29.
530. Lewis E.G. Types of bilingual communities// Perspectives on bilingualism
and bilingual education -Washington, 1985. - P. 63-69.
531. Maffi L. Small languages and small language communities// Intern, j.
of the sociology of lang. IJSL № 142. - B; N.Y., 2000. - P. 175-190.
532. Mandelbaum D.G. Concepts of Civilization and Culture// Encyclopaedia
Britannica. 1965, v. 5.
533. Marcais W. La diglossie arabe. La langue arabe dans I'Afrique du Nord.
L'arabe ecrit et I'arabe parle dans I'enseignement secondaire// L'Enseignement public.
1930. №97.-P. 401-409.
534. Moravcsik E.A. Universals of language contact // Universal og human
language / Ed. By J.K. Greenberg. Vol.1 Method and theory. - Stanford: Stanford
Univ. Press, 1978.-P. 93-122.
535. Morgenstierne G. Ossetic Etymologies. - NTS, 1942.
536. Munkacsi B. Blutten derossetischen Vilksdichtung. - Budapest, 1932.
537. Ninyoles R. LI. Idioma у poder social. - Madrid, 1972. - 243p.
1 538. O'hAilinT. Irish revival mouvements//Aviewof the Irish language. Ed.
B.O.'Culv. Stationery Office. - Dublin, 1969.
288

539. O'Huallachain F.C. The Irish and Irish: A sodolinguistic analysis of the
relationship between a people and their language. - Dublin, 1994. - 206 p.
540. Piaget J., Weil A.M. The development in children of the idea of the
homeland and of relations with other countries // International Social Science Bulletin.
1951, vol.3.-P. 561-578.
541. Price G. Minority languages in Western Europe. The Welsh language today
// Ed. M. Stephens. - Gomer Press, Uandysul, 1973.
542. Romanucci-Ross L. Italian ethnic identity and transformation // De Vos
G., Romanucci-Ross L (eds.). Ethnic identity. Cultural communities and change. - Palo
Alto, Calif., 1973.
543. Rousseau M.O. The politics of language and trade in Quebec, Canada:
toward an autonomous francophone state // Berkeley j. of sociology, 1992, vol. 37. - P.
163-179.
544. Rubin J. Language change and language planning // Sociocultural
Dimensions of Language Change / Ed. By B. Blount and M. Sanches. - New York etc.:
Academic Press, 1977. - P. 253-289.
545. Salzmann Z. Language, culture and society: An introduction to linguistic
anthropology. - Boulder etc: Westview press, 1993 - XIV, 317 p.
546. Shils E. Centre and periphery//The logic of personal knowledge: Essays
presented to Michael Polonai on his seventieth birthday. - N.Y., 1967.
547. SmrthM.C. Language and power in the creation of the USSR, 1917-1953.
B.lN.Y.,1998-VI.-294p.
548. Sobrero A.A. II viriegato rapporto lingua-dialetto // Lettera dall'ltalia -
Roma, 1993.- A.8 №31. -P. 59-60.
549. Sudarsen V. Language regionalism and ethnicity. The Indian and Soviet
experiences//Этносоциальная ситуация в Индии и СССР.- М., 1993. - Р. 44-56.
550. Swaan A. de. The evolving European language system: a theory of
communication potential and language competition // Intern, polit. science revue=Revue
intemationalede science politique" IPSR/RISP, vol. 14, №3. - Guilford, 1993. - P. 241-
255.
551. Valh/erdu F. Aproximacio critica a la sociolinguistica catalana. - Barcelona,
1980.
552. Van den Berghe P.L The ethnic phenomenon. - N.Y., 1981.
553. Vogt H. Le systeme des cas en ossete//Acta linguistica. - Copenhague,
1944.
554. Wardhaugh R. An introduction to sociolinguistics. - Oxford, 1998,
VIII.-404p.
555. Weinreich U. Languages in contact. - N.Y., 1953.
556. Weler N. Sprachen und ihre Functionen in Luxemburg // Ztschr. Fuer
Dialektologie und Linguistik. Jg 61. H.2. - Wiesbaden, 1994.—S. 129-169.
557. Wexier F. Diglossia, language standartization and purism. Parameters for a
typology of literary languages // Lingua. 1971, vol. 27, №4. - P. 330-354.
289

558. White L.A. Cufturogical and psychological interpretations of human behavior
//American sociological review, december 1947.
559. Wurm S.A. Language death and disappearance: causes and circumstances
// Endangered languages// Eds. R.H. Robins, EM. Ulenbeck. - Oxford; New York,
1991.
560 Zgusta L. Die Personennamen griechischer Stadte der Nordlichen
Schwarzmeerkuste. - Praha, 1955.
561. Центральный государственный архив РСО-А.
Фонд P-786, on 1, д. 601.
Фонд Р-786, on. 1, д. 718.
Фонд Р-786, оп.2, д. 205.
ФондР-124,оп.1,д. 131:38.
Фонд Р-124.0П.1, д. 131:37-39.
ФондР-124,оп.1,д. 137.
ФоцдР-124,оп. 1.д. 139.
ФондР-124,оп. 1,д. 141.
Архив Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных
исследований.
Фонд «Лингвистика»:
Оп. 1, дело №150.
Дело №30, п. 1.
Дело №62, п. 15.
Дело №124.
Дело №126.
Фонд 10 «Народное образование», on. 1, дело № 126.
Фонд 10 «Народное образование», оп. 1, дело № 127.
290

Научное издание
Камболов Тамерлан Таймуразович
Языковая ситуация и языковая политика
в Северной Осетии:
история, современность, перспективы
Редактор Ф.А.Кокаева
Технический редактор В. В. Гаврилова
Корректор Г. А. Койбаева
Компьютерная верстка А. Ю.Цопанова
Сдано в набор 21.11.06. Подписано в печать 10.01.07. Лицензия ЛР№020218
от 04.03.97. Формат бумаги 60x841/1б. Бум.офс. Гарнитура шрифта "Pragmatica".
Усл.п.л. 17,74. Уч-изд. л. 23,59. Тираж 1000 экз. Заказ №45. С 41.
Издательство Северо-Осетинского государственного университета
им. К.Л.Хетагурова,362025, г. Владикавказ, ул.Ватутина, 46.
Полиграфический центр Северо-Осетинского государственного
университета им. О.Хетагурова, 362025, г.Владикавказ, ул.Ватутина, 46.