/
Author: Глебкин В.
Tags: общие вопросы лингвистики, литературы и филологии языкознание лингвистика монография филология
ISBN: 978-5-98712-210-5
Year: 2014
Text
Владимир Глебкин
Смена парадигм
в лингвистической
семантике:
от изоляционизма
к социокультурным
моделям
Центр гуманитарных инициатив
Москва - Санкт-Петербург
2014
УДК 80/81
ББК81
Г53
Главный редактор и автор проекта «Humanitas» С.Я. Левит
Заместитель главного редактора И.А. Осиновская
Редакционная коллегия серии:
Л.В. Скворцов (председатель), E.H. Балашова, П.П. Гайденко,
И.Л. Галинская, В.Д. Губин, Б.Л. Губман, П.С. Гуревич, А.Л. Доброхотов,
Г.И. Зверева, А.Н. Кожановский, Л.А. Микешина, Ю.С. Пивоваров,
И.И. Ремезова, А.К. Сорокин, П.В. Соснов
Редактор Е.В. Романова
Серийное оформление П.П. Ефремов
Глебкин В.В.
Г53 Смена парадигм в лингвистической семантике: от изоляциониз-
ма к социокультурным моделям. М.; СПб.: Центр
гуманитарных инициатив, 2014. — 368 с. - (Серия «Humanitas»).
В монографии анализируются базовые парадигмы, определяющие
облик лингвистики во второй половине XX — начале XXI века (изо-
ляционистская, антропоцентричная, социокультурная), а также их
философские и психологические основания. Возможности, открывае-
мые социокультурной парадигмой, проиллюстрированы исследова-
нием социокультурной истории метафоры механизма, когнитивных и
культурно-исторических оснований метонимии, содержания понятия
«кризис культуры». Важным итогом книги становится «социокультур-
ная теория лексических комплексов» и выполненное в ее рамках опи-
сание комплексов «открыть», «камень», «интеллигенция».
Книга адресована студентам и аспирантам гуманитарных универси-
тетов.
УДК 80/81
ББК81
© Левит С.Я. составление серии, 2014
©Глебкин В.В., 2014
© Центр гуманитарных инициатив, 2014
ISBN 978-5-98712-210-5
От Автора
Данная монография представляет собой переработанное и заметно
расширенное издание книги «Лексическая семантика: культурно-
исторический подход» (М., 2012). В тексте появились четыре новые
главы, посвященные теории концептуальной интеграции Фоконье-
Тернера, критическому анализу категорий концепт и языковая карти-
на мира, а также описанию комплексов открыть и камень в рамках
социокультурной теории лексических комплексов (СТЛК). Также кар-
динально переработана глава, в которой описываются общие принци-
пы СТЛК. Внесенные изменения и дополнения должны снять ряд
вопросов, возникших при знакомстве с СТЛК в предыдущем издании.
Я искренне признателен Арине Зайцевой, Дарье Малышевой и Лидии
Хесед за помощь при подготовке данной монографии.
Введение
Как-то на занятии спецкурса по когнитивной лингвистике одна из
слушательниц спросила меня, чем вызван столь странный методоло-
гический консерватизм, присущий лингвистике второй половины XX
столетия. Действительно, базовые основания, на которых возводятся
фундаментальные лингвистические теории, на фоне эпистемологиче-
ских открытий XX века выглядят как глубокая архаика. Лицо физики
в этот период определяют теория относительности и квантовая меха-
ника, главный результат которых для теории познания состоит в от-
казе от представлений о не связанном с наблюдателем, существующем
по вечным и неизменным законам мире, в признании необходимости
включать наблюдателя и измерительную процедуру в теоретическую
модель1. Позднее в космологии значимость позиции наблюдателя вы-
ражается в так называемом антропном принципе, довольно размытом
по формулировке, но крайне показательном методологически: невоз-
можно говорить о вселенной вне человека, который взаимодействует
с ней, задавая точку отсчета и базовую систему координат2.
В социальных и гуманитарных науках аналогом отмеченных субъек-
тно ориентированных установок стало введенное Максом Вебером по-
нятие «идеального типа», рассматриваемое им как ключевой инструмент
для проведения конкретных исследований (Вебер 1995а (1904)). Мето-
дологический императив Вебера, как, впрочем, и антропный принцип,
развивает положения кантовских антиномий: научные категории, такие
как капитализм, эпоха Возрождения, протестантизм, представляют собой
6 Введение
не факты объективной реальности, а инструменты для ее описания;
каждый из этих инструментов несет на себе печать профессиональных
интересов, мировоззренческих пристрастий, ценностных установок ис-
пользующего его исследователя. Другими словами, взгляд исследовате-
ля на изучаемую реальность субъективен, и эта субъективность являет-
ся не досадной помехой, которую можно устранить при корректной
работе, а необходимым предварительным условием исследования. По
Веберу, важно осознавать ограниченность используемых категорий и,
работая в рамках этих ограничений, добиваться внутренней непротиво-
речивости и отчетливости категориальной структуры.
Определенной параллелью к результатам Вебера стали работы пост-
позитивистов: Карла Поппера, Томаса Куна, Имре Лакатоса (Popper
1962; Кун 1977 (1962); Лакатос 1995 (1968)). Их эпистемологический
итог выразился в опровержении классической схемы эволюции на-
учной теории, в которой ключевую роль играет экспериментальное
подтверждение или опровержение теоретических предсказаний. Ис-
следования постпозитивистов показали, что в действительности ника-
кой эксперимент не может ни доказать, ни опровергнуть теорию из-за
наличия ряда граничных условий, дающих теории пути для отступле-
ния, и что реальный процесс смены теорий, или, точнее, говоря языком
Куна, смены научных парадигм, оказывается гораздо более сложным.
Определяющую роль в этом процессе играет устоявшаяся позиция на-
учного сообщества, опирающегося на сложную систему критериев и
оценок, часто носящих иррациональный характер.
Еще один важный вектор в эпистемологии прошлого столетия за-
дает идея развития, выраженная в целом ряде философских и психо-
логических школ (например, в школе культурно-исторической психо-
логии, генетической эпистемологии Ж. Пиаже, в эволюционной теории
познания (Кезин 2006)). Представление о знании, мышлении, вос-
приятии мира как эволюционирующих системах, формирующихся в
процессе взаимодействия человека с окружающими его природной и
социокультурной средами, оказывается определяющим для этого на-
правления и выступает как одна из эпистемологических доминант для
науки XX века в целом.
На этом фоне поиск целым рядом ведущих лингвистов (Н. Хомский,
А. Вежбицкая и др.) мировоззренческих оснований своих теорий в
философском рационализме XVII века и предлагаемые ими «изоля-
ционистские» модели описания языка выглядят странным анахрониз-
мом. Вопрос об уникальности сложившейся ситуации и ее причинах
крайне интересен для истории науки и требует отдельного исследова-
ния. Можно привести весомые аргументы в пользу того, что указанный
процесс отражает не казус, а одну из тенденций эволюции науки (раз-
витие вычислительной техники и связанных с ней новых областей
Введение 7
математики, бурное обсуждение проблемы искусственного интеллекта
сделали обращение к философскому опыту XVII века весьма продук-
тивным). Мне хотелось бы, однако, обратить внимание на другое:
несмотря на различие в начальных точках, направление мировоззрен-
ческой эволюции лингвистических теорий со второй половины XX по
первое десятилетие XXI века вписывается в заданные квантовой тео-
рией методологические рамки. В лингвистике этого периода отчетли-
во выделяются три базовые парадигмы (по Куну), которые можно
условно обозначить как изоляционистскую, антропоцентричную и
социокультурную. Хотя все они, а также разнообразные их комбина-
ции, присутствуют в современной науке о языке, главный вектор ее
развития можно обозначить как движение от изоляционистской пара-
дигмы к антропоцентричной и затем к социокультурной, что вполне
соотносится с направлением развития эпистемологии в целом.
Этот факт недостаточно осознан современными лингвистами, и
базовые установки социокультурного подхода, давно уже ставшие об-
щим местом в смежных науках, здесь еще звучат как новость и вос-
принимаются с недоверием. Отмеченная ситуация особенно актуальна
для отечественной лингвистики, где изоляционистская парадигма со-
храняет свою значимость, выступая как одна из мировоззренческих
доминант. В частности, один из ведущих отечественных лингвистов
Ю.Д. Апресян, говоря о методологических основаниях проводимых им
и коллегами исследований, неоднократно подчеркивает, что они вы-
полнены исключительно на материале языка без привлечения социо-
культурных, психологических или каких-то иных, отличных от язы-
ковых, данных (Апресян 19956, с. 37; Апресян 2006а, с. 34). Так уж
сложилось исторически, что, имея отечественную школу культурно-
исторической психологии, оказавшую заметное влияние на мировую
науку, мы не имеем школы культурно-исторической лингвистики или
культурно-исторической семантики, хотя для создания такой школы
существовали вполне отчетливые предпосылки. В этой перспективе
важны методологические идеи В.В. Виноградова, говорящего о слове
как «культурно-исторической вещи» и призывающего изучать его
историю во всем многообразии социокультурных контекстов (Вино-
градов 1995, с. 22-24).
Сказанное не означает, конечно, что современная отечественная
лингвистика дистанцируется от анализа культурно-значимых слов и
выражений. В последние годы появился целый ряд интересных ис-
следований, среди которых в первую очередь следует упомянуть ра-
боты, выполненные в рамках «новомосковской школы концептуаль-
ного анализа» (Зализняк и др. 2005; Зализняк и др. 2012). Однако
базовые теоретические установки и методологические принципы,
эксплицируемые авторами, во многом исходят из изоляционистской
8 Введение
парадигмы и часто противоречат логике их работы с непосредствен-
ным материалом.
К указанному направлению примыкают исследования, посвящен-
ные анализу культурных концептов (Степанов 2001; Подзолкова 2005
и др.)· Они методологически вписываются в рамки культурно-
исторического подхода, однако основная проблема работ данного
круга состоит в неопределенности понятия «концепт», не дающей воз-
можности построения методологически выверенной теории и препят-
ствующей получению корректного в научном плане результата.
Основу данной монографии составляет представление о слове как
«культурно-исторической вещи», сформулированное В.В. Виноградовым.
Одна из главных задач, которая в ней поставлена, — преодоление ха-
рактерной для культурно-исторических исследований эссеистичности
и описание контуров фундаментальной модели, допускающей про-
зрачные принципы практической реализации.
Другое обозначение базовой для данной монографии системы ко-
ординат выражается в понятии социокультурная когнитивная лингви-
стика. Это сочетание может звучать странно для искушенного читате-
ля и даже восприниматься им как оксюморон3, однако в нем заложена
довольно простая идея. Как известно, основной вектор устремлений
когнитивной лингвистики состоит в восприятии языка как антропо-
сообразного феномена, материального воплощения языковой способ-
ности человека, как одной из когнитивных подсистем, находящейся в
сложном взаимодействии с другими когнитивными подсистемами
(память, внимание, интеллект и т. д.)4. Однако в базовых для когни-
тивной лингвистики моделях человек рассматривается как некое
подобие Робинзона, как сложноорганизованная система, взаимодей-
ствующая с окружающей средой вне социального и культурного
контекста. Социокультурная когнитивная лингвистика также рас-
сматривает язык как продукт человеческой деятельности, однако вос-
принимает человека уже не просто как органическое тело, но и как
социокультурное существо. Данную мировоззренческую парадигму
можно обозначить также сочетанием антропная социокультурная линг-
вистика, т. е. лингвистика, в основе которой лежит антропный прин-
цип, аналогичный антропному принципу в космологии: необходимым
условием возникновения, функционирования и эволюции языка яв-
ляется существование человека, породившего и изменяющего этот
язык, причем человек берется здесь во всей совокупности связей со
своим природным и социокультурным окружением.
Данная парадигма естественным образом вытекает из общей эво-
люции представлений о человеке в XX веке, основной вектор которой
определяется преодолением характерного для классической философ-
ской традиции телесно-духовного дуализма и осознанием человека как
Введение 9
целостности, встроенной в природное и социокультурное окружение5.
Начав формироваться в психологии и психологически ориентирован-
ных философских исследованиях, отмеченный взгляд на человека
проникает и в лингвистику, задавая антропоцентричную перспективу
для представлений о структуре и эволюции языка. Здесь он постепен-
но, как трава сквозь асфальт, пробивается сквозь плотный слой «изо-
ляционистских» теорий, обретая свое место в современной науке о
языке.
Книга посвящена осмыслению базовых вех этого процесса, завер-
шаясь теоретической моделью семантического описания, выполненной
в рамках культурно-исторического подхода. Она состоит из трех частей.
В первой части исследуются методологические основания изоляцио-
нистской парадигмы. Хотя основной сюжет книги связан с лингвисти-
ческой семантикой, она открывается анализом мировоззренческих и
методологических установок генеративной грамматики, главным об-
разом, на материале работ Н. Хомского. Это связано с безусловным
идеологическим лидерством Хомского, настойчиво отстаивающего
базовые принципы изоляционистского подхода в полемике с много-
численными оппонентами и, пожалуй, наиболее глубоко отрефлекси-
ровавшего его мировоззренческие основания. Вторая глава обращает-
ся к лингвистической семантике и посвящена анализу семантических
теорий, исходящих из изоляционистских установок: теории натураль-
ного семантического метаязыка Вежбицкой-Годдарда и модели
«Смысл-Текст» Мильчука-Апресяна-Жолковского. Несмотря на
серьезные разногласия во взглядах на язык и задачи лингвистики у
авторов, обсуждаемых в первой и второй главах, можно заметить от-
четливое сходство базовых методологических и онтологических по-
стулатов, далеко не всегда явно эксплицируемое в их работах.
Во второй части книги описывается парадигма, условно названная
антропоцентричной. В центре ее находится человек, но не как социо-
культурное существо, а главным образом как организм. Эта часть на-
чинается с главы, посвященной философским и психологическим
основаниям антропоцентричного подхода. Содержание данной главы
может показаться неуместным в книге по лингвистической семантике,
однако ее присутствие здесь носит принципиальный характер. Удив-
ление мольеровского Журдена, узнавшего, что он говорит прозой,
давно уже стало расхожей метафорой среди гуманитариев, но частота
ее использования лишь подтверждает ее актуальность: мы слишком
часто не осознаем истоки взглядов и идей, на которые опираемся,
считая их общим местом, воспринимая их как естественную среду
существования. Однако философский и психологический фон появ-
ления лингвистических теорий меняется, и лингвисты, осознанно или
неосознанно, следуют за происходящими изменениями. Явная экс-
ΙΌ Введение
пликация этого фона дает возможность повысить осознанность в ис-
пользовании тех или иных мировоззренческих моделей. Четвертая,
пятая и шестая главы содержат изложение конкретных лингвистиче-
ских теорий, построенных в рамках данной парадигмы: теории кон-
цептуальной метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсона, теории концеп-
туальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера, теории лексических
концептов и когнитивных моделей В. Эванса, а также семантики фрей-
мов Ч. Филлмора.
Третья часть открывается критическим анализом отечественных
исследований, обращенных к категориям «концепт», «концептосфера»,
«языковая картина мира». Также в ней представлены работы автора,
выполненные в рамках культурно-исторического подхода. Восьмая и
девятая главы связаны с исследованиями метафоры и метонимии,
десятая глава обращается к анализу научных категорий. Имея само-
стоятельную ценность, эти главы важны еще и тем, что в них вводятся
системообразующиеэлементысоциокультурной теории лек-
сических комплексов, обобщающей различные локальные
исследования автора в данной области. Общие контуры теории изла-
гаются в одиннадцатой главе, а в двенадцатой, тринадцатой и четыр-
надцатой ее базовые положения иллюстрируются на примерах описа-
ния комплексов «открыть», «камень» и «интеллигенция».
Данная монография появилась бы значительно позднее, если бы не
постоянная помощь и поддержка моей жены Анны Леонидовны Бе-
ленькой. Счастливым для меня обстоятельством, существенно повли-
явшим на формирование положенных в ее основу идей, стало много-
летнее общение с Владимиром Николаевичем Романовым и Григори-
ем Александровичем Ткаченко, светлой памяти которых посвящается
эта книга.
Примечания
1 См.: Бор 1961, с. 51-128; Джеммер 1985, с. 313-369, особ. 365-369; о применении этих
установок в лингвистике см.: Glebkin 2009.
2 Об антропном принципе в космологии см., напр.: Barrow, Tipler 1986, особ. р. 15-26;
Балашов, Казютинский 1987.
3 Ср. название одной из последних коллективных монографий Д. Герартса с коллегами:
Advances in Cognitive Sociolinguistics, а также введение к ней (Geeeraerts et al. 2010).
4 См., напр.: Croft, Cruse 2004, p. 1-6; Кубрякова 2004, с. 9-23, 57,475-477; Evans, Green
2006, p. 27-51; Geeraerts, Cuyckens 2007.
5 См. об этом: Глебкин 2007, Глебкин 2007а. С небольшими изменениями обе статьи
включены в: Глебкин 2010.
Часть I. Модели языка как
автономной системы
Глава I. Мировоззренческие основания
и методология генеративной грамматики
Впервой части речь пойдет об изоляционистских моделях языка,
рассматривающих его как самосогласованную систему, не тре-
бующую для описания своей организации внешних, выходящих
за ее рамки принципов. В первой главе анализируется методо-
логическая парадигма генеративной грамматики, связанная с
анализом синтаксических структур, во второй — созданные в той же
логике семантические модели1.
Генеративная грамматика, связанная, в первую очередь, с именем
Ноама Хомского, представляет собой крайне влиятельную и амбици-
озную научно-исследовательскую программу2, в значительной степени
определившую облик когнитивного направления в лингвистике в пе-
риод со второй половины 50-х по 70-е годы, оказавшую и продолжаю-
щую оказывать до сих пор заметное влияние как на лингвистику, так
и на когнитивную науку в целом3. В индексе цитирования по гумани-
тарным наукам в период с 1980 по 1992 гг. Хомский оказался первым
среди всех живущих в то время ученых и вошел в десятку наиболее
часто упоминаемых мыслителей всех времен и народов, занимая место
между Фрейдом и Гегелем4. При этом говорить об однозначности и
графической четкости научного портрета Хомского было бы большим
преувеличением. Как известно, избыток данных не в меньшей степени
усложняет корректное описание явления, чем их недостаток. Образ
Хомского в посвященных ему или упоминающих его работах дробится
на множество отдельных изображений, иногда изменяясь до неузна-
ваемости при переходе от статьи к статье. Отчасти это связано с тем,
что взгляды американского лингвиста заметно эволюционировали со
временем, и он оставлял своих последователей и критиков на различ-
ных ступенях этой эволюции. Тем не менее, несмотря на существенные
изменения в конкретных моделях, Хомский сохранял базовые миро-
воззренческие и методологические установки, шлифуя их формули-
ровки в полемике с многочисленными оппонентами5. На описании
этих установок мы и сосредоточимся в данной главе. Дальнейшее из-
14 Часть I. Модели языка как автономной системы
ложение будет построено по следующей схеме: а) базовые положения
теории генеративной грамматики; б) их эмпирические и методологи-
ческие основания; в) критика позиции Хомского другими исследова-
телями и его ответ на критику.
1.1. Базовые положения теории генеративной грамматики
Ниже приводятся базовые постулаты генеративной грамматики, на-
чиная с общих представлений о языке и заканчивая конкретными
моделями реализации этих представлений.
а) Язык возник в результате качественного скачка (Great Leap
Forward) в эволюции и представляет собой атрибут исключительно че-
ловека. Способностью к овладению языком не обладают даже высшие
виды приматов, не говоря уже о других животных. При этом язык от-
личает человека от разнообразных автоматов, искусственных интеллек-
туальных систем, функционирование которых определяется алгоритма-
ми, опирающимися на математические модели. Никакой из алгоритмов
такого рода не выражает сущности человеческого языка, равно как и
соображения алгоритмической простоты и подобные им (Chomsky 1995,
р. 151, 162; Chomsky 1998 (1977), р. 124-125; Chomsky 2000, р. 3, 12;
Chomsky 2006, р. 9-12, 61, 90, 161, 168, 183-184)6.
β) Язык (пол которым Хомский понимает, в первую очередь,
I-language, т. е. internal, individual, intensional language,) является реали-
зацией особой языковой способности (language faculty), важнейшей из
когнитивных способностей, локализованной в мозге; он может быть на-
зван ментальным органом человека. Языковая способность проявляется в
умении порождать самостоятельные высказывания, неосознанно руко-
водствуясь определенными правилами, а также понимать высказывания
других, интуитивно оценивая их соответствие этим правилам (Chomsky
1995, р. 6, 17, 22; Chomsky 1998 (1977), р. 180-181; Chomsky 2000,
р. 26-27, 70-73, 77-78; Chomsky 2006, р. VIII).
ßt) Языковая система существует обособленно от других систем че-
ловеческого организма (концептуальная система, система прагматиче-
ской компетенции, сенсомоторная система и т. д.), взаимодействуя с
ними лишь в рамках особых поверхностных интерфейсов (Chomsky 1965,
р. 58; Chomsky 1995, р.15, 221; Chomsky 1998 (1977), р. 46; Chomsky
1998а (1975), р. 36; Chomsky 2000, р. 3).
ß2) Лингвистику как науку о понимаемом таким образом языке
следует рассматривать как область психологии, описывающую струк-
туру присущей человеку языковой компетентности (Chomsky 1998
(1977), р. 43; Chomsky 1998а (1975), р. 160; Chomsky 2006, р. 24-25,
78, 87, 90).
γ) Человек не осваивает язык путем научения, он обладает врож-
денным знанием языка, которое актуализируется в раннем детстве.
Глава I. Мировоззренческие основания и методология генеративной грамматики 15
Умение ребенка говорить столь же органично ему, как способность
дышать, и характеризует его так же, как наличие двух рук при рож-
дении (Chomsky 1965, р. 30, 59; Chomsky 1998 (1977), р. 63, 98, 140;
Chomsky 1998а (1975), р. 12-13, 118; Chomsky 2000, р. 4; Chomsky 2006,
р. 76, 152).
Yj) Процесс актуализации языковой способности предполагает наличие
генетически определенной начальной стадии, общей для всех людей, и по-
следовательную эволюцию через несколько промежуточных ступеней,
завершающуюся относительно устойчивым состоянием, не претерпеваю-
щим в дальнейшем существенных изменений за исключением лексикона
(Chomsky 1995, р. 6; Chomsky 1998a (1975), р. 119-121; Chomsky 2000,
р. 7, 53).
δ) Теория языка — генеративная грамматика — строится, исходя из
двух независимых базовых элементов: генеративной системы и лексикона.
Первая представляет собой систему правил, описывающих объединение
первичных элементов в более сложные структуры, а также последующую
трансформацию этих структур, последний — наполняющие эти струк-
туры лексические элементы. Лексикон может быть охарактеризован как
список «исключений» (list of «exceptions»), хранящий информацию о спец-
ифических свойствах частных лексических единиц, дополнительных к
правилам генеративной системы и внешним лексическим характеристи-
кам, связанным с конкретными языками (английский, русский и т. д.)
(Chomsky 1995, р. 20, 30, 52, 130-132, 186-187, 225-226, 235-242;
Chomsky 1998 (1977), р. 188-190; Chomsky 1998a (1975), р. 28-29, 80-81,
102; Chomsky 2000, р. 10; Chomsky 2002 (1957), р. 13-17; Chomsky 2006,
р. 24-25, 78-79, 103).
δ^ Преобразование порожденного генеративной системой высказыва-
ния в предложение конкретного языка осуществляется на уровне поверх-
ностных интерфейсов, где языковая система вступает во взаимодействие
с другими базовыми системами: сенсомоторной и отвечающими за осу-
ществление разнообразных когнитивных операций (Chomsky 1995, р. 21,
219-221, 224; Chomsky 1998 (1977), р. 142-144, 147-148; Chomsky 1998a
(1975), р. 43, 105; Chomsky 2000, р. 9-10).
Некоторые из приведенных выше утверждений требуют отдельного
комментария.
β) Хомский, на первый взгляд, весьма неожиданно, но с годами
все более и более последовательно отрицает корректность использо-
вания понятий «язык» и «диалект» как научных категорий. Он не-
однократно цитирует фразу Макса Вейнрейха «Язык — это диалект с
армией и флотом», подчеркивая идеологическую заданность катего-
рии языка7. Однако и понятие диалекта кажется ему не менее про-
блематичным. В одной из поздних работ он подробно анализирует
взгляд М. Даммита на соотношение индивидуальных языков (идио-
16 Часть I. Модели языка как автономной системы
лектов) и языка в привычном понимании (общего для определенной
группы людей). Даммит говорит о том, что общий язык нельзя рас-
сматривать как пересечение идиолектов, — связь, с его точки зрения,
обратная. Индивидуальный язык нужно понимать как несовершен-
ный, неполный образ языка, который существует независимо от го-
ворящего и предшествует формированию его идиолекта8. Хомский
отрицает корректность изложенной позиции, приводя ряд весьма
любопытных аргументов. Так, он утверждает, что различия между
языками сильно преувеличены, и если бы марсианин стал наблюдать
за жизнью на Земле, он решил бы, что языки, на которых говорят
люди, не имеют существенных различий9. Далее, в рамках традици-
онного подхода считается, что Ганс и Мария говорят на одном языке,
даже если они используют столь сильно различающиеся диалекты
немецкого, что не понимают друг друга. С другой стороны, тот же
Ганс, живущий на границе с Голландией и не говорящий по-
голландски, вполне адекватно понимает не говорящего по-немецки
голландца, находящегося по другую сторону границы. Понятие обще-
го языка и в том и в другом случае противоречит здравому смыслу. В
целом рассуждения подобного рода, по Хомскому, напоминают оцен-
ки типа «Джон живет рядом с Марией, но далеко от Билла». Разго-
воры об общем языке связаны с традицией или идеологией, но в
целом далеки от настоящей науки. Представление об общности людей
как носителей индивидуальных языков (I-languages), по-разному во-
площающих общую для всех людей языковую способность, не пред-
полагающее проведения в этой общности принудительных границ,
является гораздо более корректной научной гипотезой, чем традици-
онный взгляд (Chomsky 2000, р. 99-100).
ßj) Хомский всегда подчеркивал обособленность системы языко-
вой компетенции в человеке, однако его взгляд на уникальность ее
структуры допускает разные толкования. В поздних работах он пишет,
что базовые принципы генеративной грамматики, такие как свойство
дискретной бесконечности (discrete infinity), т. е. способность по-
рождать неограниченное число как угодно сложных структур на
основании ограниченного набора последовательно или совместно
применяемых простых правил10, или «неизбыточность», т. е. отсут-
ствие излишних, дублирующих друг друга характеристик в определе-
нии частных феноменов средствами языка, нехарактерны для слож-
ных биологических систем и скорее имеют аналоги в неорганическом
мире (Chomsky 1995, р. 168; Chomsky 2006, р. 183). В более ранних
работах он предполагает, однако, что базовые принципы генеративной
грамматики могли бы быть использованы для понимания принципов
организации других систем человеческого организма, в частности,
визуальной11. Указанное несоответствие можно трактовать как опре-
Глава I. Мировоззренческие основания и методология генеративной грамматики 17
деленную эволюцию его взглядов или как признание того, что не-
которые системы, определяющие жизнедеятельность человека, орга-
низованы по принципам, не характерным для сложных биологических
систем.
ß2) Кажется, что предлагаемый Хомским взгляд на традиционную
теоретическую лингвистику выходит за рамки базовых подходов и
помещает предлагаемую им модель в междисциплинарное поле. По-
добное представление стало уже общим местом: пожалуй, никакая
обзорная монография по когнитивной науке (cognitive science) не
обходится без ссылок на его работы12. Однако более внимательный
анализ позволяет усомниться в такой интерпретации. Говоря о языке
как врожденной человеку способности, при этом не связанной с дру-
гими системами в организме, Хомский фактически убирает из языка
психологическую составляющую и рассматривает его как функцио-
нирующую по собственным законам систему, в этом отношении не
отличаясь от «чистых» лингвистов. Человек случайно оказывается
носителем такой системы, вполне, подчеркну, самодостаточной и до-
пускающей моделирование на компьютере13. Помещение этой систе-
мы в человеческий мозг не меняет принципов ее анализа, у Хомского
принципиально антипсихологичных и сближающих его с традицион-
ной лингвистикой.
γ) Хомский противопоставляет процесс освоения языка или систе-
мы здравого смысла, с одной стороны, и изучения физики, с другой.
Первые два представляют собой биологические процессы, аналогичные
строительству птицами гнезд или воспроизводству ими характерных
звуков, третий имеет иную природу (человека как биологический вид
нельзя считать изначально предрасположенным к освоению физики)
(Chomsky 1998a (1975), р. 155). Хотя процесс освоения языка реализу-
ется в несколько последовательных стадий, они характеризуют лишь
все более и более полную экспликацию латентного содержания, а не
обучение чему-то новому. Хомский выражает это различие, противо-
поставляя естественный рост (growth) процессу обучения (learning)
(Chomsky 2000, p. 120)14.
δ) Здесь взгляды Хомского проделали существенную эволюцию, в
которой обычно выделяется несколько этапов: Стандартная теория (the
Standard Theory), Расширенная стандартная теория (the Extended
Standard Theory), Теория принципов и параметров (The Theory of
Principles and Parameters) и Минималистская программа (the Minimalists
Program). Каждая из этих теоретических моделей представляет собой
конкретную реализацию базовых принципов, сформулированных
выше.
Стандартная теория может быть представлена в виде схемы, изо-
браженной на рис. 1.
18
Часть I. Модели языка как автономной системы
BASE
transformations ■
phonological
interpretation
Рис.1. Структурная схема Стандартной теории
(Chomsky 1998 (1977), р. 137).
Единицы лексикона, соединенные по определенным правилам,
образуют высказывание на уровне глубинной структуры, получаю-
щее там семантическую интерпретацию, и затем, также по опреде-
ленным правилам, трансформируются в высказывание на уровне
поверхностной структуры, получая там уже фонологическую интер-
претацию15.
Одной из основных проблем, с которой столкнулась стандартная
теория, стала проблема моделирования процесса семантической ин-
терпретации на глубинном уровне. Попытку ее решения в рамках ге-
неративной семантики следует обсудить подробнее.
Пожалуй, базовыми работами, задавшими проблемное поле гене-
ративной семантики, стали «Общая теория лингвистических описаний»
Катца и Постала (Katz, Postal 1964) и «Аспекты теории синтаксиса»
Хомского (Chomsky 1965), а основой для конкретных исследований
утверждение, известное в дальнейшем как гипотеза Катца—Постала.
Смысл его состоит в том, что значение предложения полностью детер-
минировано глубинной структурой и сохраняется в процессе транс-
формаций от глубинной структуры к поверхностной. При этом в ме-
ханизме, формирующем конкретное высказывание на глубинном
уровне, можно выделить словарь, содержащий атомарные лексические
единицы (lexical items), и конечный набор порождающих правил
(projection rules). Значение предложения представляет собой функцию
значений входящих в него элементарных лексических единиц16. При
этом каждая лексическая единица в словаре должна быть представле-
на в своей нормальной форме, предполагающей сведение ее значения
к значению элементарных компонент и отношений между ними17 (Katz,
Postal 1964, p. 14-15).
Дальнейшие исследования были направлены на конкретизацию,
дополнение или пересмотр сформулированных выше положений18,
однако их пафос, составляющий сердцевину гернеративной семантики,
остался неизменным19. Такая установка, превращающая язык в герме-
Глава I. Мировоззренческие основания и методология генеративной грамматики 19
тичную структуру, исключенную из любых процессов коммуникации,
была изначально крайне уязвимой и обреченной на недолгую жизнь.
Проект генеративной семантики исчерпал себя к началу 70-х под воз-
действием как жесткой внешней критики, так и глубинных внутренних
проблем.
Осознание этого факта выразилось у Хомского в создании Расши-
ренной стандартной теории, в которой он связал семантическую ин-
терпретацию уже с поверхностными структурами, предположив влия-
ние других когнитивных систем, формирующих представление о мире
(systems of belief about the nature of the world), на наделение предложе-
ния значением (Chomsky 1998 (1977), p. 142-148; Chomsky 1998a (1975),
p. 105)20.
t deep structure
r
a
s intermediate structures -^ phonetic interpretation
f
о
r
m
a
t
i
о
η
s superficial structure -< y semantic interpretation
Рис.2. Структурная схема Расширенной стандартной теории
(Chomsky 1998 (1977), р. 173).
Частным, но весьма показательным моментом является также и то,
что Хомский в ряде работ этого периода отказывается от понятия deep
structure, утверждая, что оно порождает множество фоновых обертонов
как следствие неверных интерпретаций его идей, и заменяет его на
initial phrase marker, т. е. некоторую начальную структуру, являющуюся
объектом для последующих трансформаций (Chomsky 1998 (1977),
р. 172-173; Chomsky 1998a (1975), р. 80-82),
Следующим этапом развития генеративной теории, предлагающим
существенно иные инструменты описания, но не несущим принципи-
ально новых методологических идей, стала теория принципов и параме-
тров21. Оказавшись весьма продуктивной для решения конкретных син-
таксических проблем, она, тем не менее, обладала громоздкой структурой
и была лишена легкости и изящества, характерных, например, для теории
тяготения или теория относительности. Методологические пристрастия
20 Часть I. Модели языка как автономной системы
Хомского позволяют предположить, что именно этот фактор стал ре-
шающим стимулом для появления Минималистской программы.
В рамках данной программы язык состоит из лексикона и «вычис-
лительной» системы CHL «собирающей» из элементов лексикона пары
(π, λ), которые относятся соответственно к фонологическому и логи-
ческому компонентам и интерпретируются в рамках сенсорного
(articulatory-perceptual) и концептуального (conceptual-intentional) ин-
терфейсов. При этом структура интерфейсов связана с особенностями
структуры человека как биологического вида. Так, если бы люди мог-
ли общаться посредством телепатии, они не нуждались бы в фоноло-
гическом компоненте, по крайней мере, для целей коммуникации.
Система CHL осуществляет преобразования, последовательно ис-
пользуя две базовые операции: Merge (объединение двух независимых
объектов X и Y в единое целое) и Attract/Move (объединение объекта
X и объекта Y, являющегося частью X). Первая из них характерна и для
других сопоставимых с языком систем, вторая составляет особенность
человеческого языка. Осуществляемые CHL преобразования удовлет-
воряют принципам экономичности (таким, как отсутствие лишних
шагов в преобразованиях, например) и ведут к единственному решению
при заданных граничных условиях (Chomsky 1995, р. 219-221, 378).
1.2. Эмпирические и методологические основания теории
генеративной грамматики
Обратимся теперь к системе обоснований Хомским сформулированных
выше утверждений, к экспликации их доказательной базы. В ней есть
две составляющие: мировоззренческие основания базовых методоло-
гических постулатов и обоснование конкретных лингвистических
моделей, описаний, наблюдений. Мы остановимся на первой состав-
ляющей, наиболее важной для нас в контексте данной работы. В целом
аргументация Хомского распадается на два блока: первый касается
специфики порождения и понимания человеком и, прежде всего, ре-
бенком раннего возраста разнообразных языковых выражений и кон-
струкций, второй обращается к рационалистической традиции XVII-
XVIII веков, выступающей для американского лингвиста как главный
методологический авторитет.
Аргументация первого блока Хомского выглядит следующим об-
разом: отталкиваясь от принципа «остранения», предложенного
Шкловским, он предлагает своему потенциальному собеседнику уди-
виться той легкости, с которой человек усваивает громадное число
фонологических и синтаксических моделей, являющихся частью нашей
языковой компетентности. Создание новых выражений кажется по-
всеместной практикой нормального человеческого поведения. Точное
Глава I. Мировоззренческие основания и методология генеративной грамматики 2Л
повторение высказывания представляет собой скорее исключение, чем
правило, и проявляется лишь в ряде ритуальных формул (приветствие,
прощание и т. д.)22. Особенно поражает способность к языку ребенка:
количество предложений, которые он уже в раннем детстве оказыва-
ется в состоянии понимать, больше, чем число секунд, которые он
прожил23. По Хомскому, полноценное осознание приведенных выше
наблюдений делает абсурдной гипотезу эмпирического овладения
языком по аналогии и ведет к однозначному выводу о наличии апри-
орных структур, отвечающих за языковую компетенцию. При этом
следует отметить, что он почти не ссылается на какие-либо психолинг-
вистические эксперименты24, и некоторые интуитивно очевидные для
него факты кажутся, по крайней мере, неочевидными для других25.
Место экспериментов занимают активно используемые сравнения,
которые Хомский обрушивает на читателя (некоторые из них уже при-
водились выше): способность ребенка говорить аналогична его способ-
ности дышать или иметь две руки, различие языковых способностей у
людей можно сопоставить с различием форм и характеристик сердца,
способность ребенка к языку аналогична способности птиц к строи-
тельству гнезд или к производству характерных звуков и т. д.26. Не
доказывая ничего по сути, они выступают как важное средство убеж-
дения читателя.
Перейдем ко второму блоку. В обращении Хомского к рационали-
стической традиции XVII—XVIII веков можно выделить три состав-
ляющие. Первая (и наиболее важная для нас) связана с проходящими
сквозь все его работы и во многом определяющими их структуру и
эволюцию взглядами о том, что представляет собой подлинно научная
теория. Так, он отказывается считать подлинными науками описатель-
ные дисциплины, к которым относит, например, социологию или
естественную историю. Эти дисциплины, по его мнению, включают в
себя массу интересных наблюдений, определенное число генерализа-
ций, но не предлагают универсальных объяснительных принципов.
Американский лингвист демонстрирует различие между подлинными
и неподлинными науками, предлагая два различных понимания слова
«интересное» (interesting). Факты и наблюдения социологии и есте-
ственной истории интересны сами по себе, как интересна новелла,
например; факты физики, часто не содержа в себе ничего любопытно-
го для стороннего наблюдателя, интересны как возможность подтвер-
дить или опровергнуть фундаментальные теоретические предсказания
(Chomsky 1998 (1977), р. 56-59, ср. р. 78-79, 179). Физика Ньютона,
сводящая громадное разнообразие не имеющих, на первый взгляд,
между собой ничего общего явлений (таких, как падение яблока на
землю и движение планет вокруг Солнца) к одной охватывающей их
закономерности (закону всемирного тяготения) воспринимается Хом-
22 Часть I. Модели языка как автономной системы
ским как идеальный прототип подлинно научной теории. Способность
к языку, по Хомскому, является столь же универсальным свойством
человека, как способность притягиваться к другим телам — свойством
природных объектов, и поэтому лингвистика, если она претендует на
статус подлинной науки, должна опираться на простые и универсаль-
ные закономерности, аналогичные открытым Ньютоном 27.
Еще одним фундаментальным методологическим утверждением
Хомского, которое, однако, не лежит в основании его взглядов на язык,
а, скорее, представляет собой универсальное обобщение этих взглядов,
является представление об ограниченности теоретических моделей,
которые может создавать человек, и о предопределенности возможно-
го спектра моделей его антропологическими особенностями. Амери-
канский лингвист опирается здесь на представление Декарта о врож-
денных человеку идеях и на предложенное Пирсом понятие абдукции
(Chomsky 2006, р. 79-80). В целом за позицией Хомского стоит вырас-
тающее из его понимания языка представление о конструируемых
человеком моделях реальности как результате неограниченного ис-
пользования ограниченного набора ресурсов28.
С данной установкой связано и предложенное Хомским противо-
поставление проблем (problems) и мистерий {mysteries). Под проблема-
ми он понимает возникающие в процессе познания вопросы, которые
допускают корректные и верифицируемые ответы, подтверждающиеся
всем ходом развития науки (например, по каким законам тела при-
тягиваются друг к другу); под мистериями — вопросы, ответы на кото-
рые все еще так же темны, как и много лет назад, несмотря на кипы
бумаги, переведенные для их разрешения (например, проблема суще-
ствования и внутренней организации иных, отличных от человеческо-
го, типов сознания). Мистерии характеризуют ограничения человече-
ского познания, и в этом смысле мистерии для людей отличаются от
мистерий для крыс или для условных марсиан, например29.
Вторая и третья составляющие в обращении Хомского к рациона-
листической традиции XVII—XVIII веков связаны соответственно с
утверждениями о врожденном характере языка и уникальности при-
сущей людям языковой способности30 и с непосредственным грамма-
тическим и логическим анализом, с попытками выявления глубинных
грамматических структур, предпринятыми в различных трактатах
XVII-XVIII веков31.
Если же говорить об обосновании Хомским конкретных лингви-
стических наблюдений, то ключевой здесь оказывается процедура
интроспекции, которую мы обсудим чуть ниже.
Глава I. Мировоззренческие основания и методология генеративной грамматики 23
1.3. Критика методологических установок Хомского
и его ответы оппонентам
Постоянно ведущаяся полемика с разнообразными оппонентами со-
ставляет важную черту научного портрета Хомского. В разные перио-
ды его активными критиками были Дж. Сёрль, У. Куайн, X. Патнэм,
Дж. Лакофф и М. Джонсон32. Важными интеллектуальными события-
ми 70-х стали диспуты Хомского, в частности, с Ж. Пиаже и М. Фуко33.
Опуская критику Хомского в советский период, имеющую мало от-
ношения к науке, среди отечественных авторов, критически анализи-
рующих подход Хомского, можно назвать Я. Тестельца, А. Кравченко,
Е. Кубрякову34. При этом исходный аргумент американского лингви-
ста в этих спорах сводился к тому, что его неправильно интерпретиро-
вали, что его теории придали существенно иной, иногда прямо проти-
воположный ей смысл35. Это утверждение можно считать справедливым
лишь отчасти. Во-первых, как уже отмечалось, Хомский последова-
тельно менял свою позицию, что приводило к проблемам в интерпре-
тации. Во-вторых, неопределенность введенных базовых категорий
всегда оставляла ему возможность для маневра, и теория генеративной
грамматики чем-то напоминает Протея, при необходимости резко из-
меняющего свой облик.
Опуская частности и неизбежные в полемике эмоциональные вы-
сказывания, основные методологические замечания к программе
Хомского можно сформулировать следующим образом:
1. Несмотря на огромный массив сделанных в рамках генеративной
грамматики частных наблюдений и выявленных закономерностей,
носящих более или менее универсальный характер, научная програм-
ма Хомского в целом напоминает скорее идеологическую или квази-
религиозную систему, чем научную теорию. Необходимым условием
научности теории является ее опровержимость, неопровержимая теория
(все происходит согласно судьбе, например) не может считаться на-
учной.
Здесь уместно вспомнить один фрагмент из работы К. Поппера
«Предположения и опровержения», который достаточно точно харак-
теризует положение дел. Иллюстрируя необходимость проведения
демаркационной черты между наукой и псевдонаукой, Поппер пишет
о своих юношеских сомнениях в научном статусе марксистской теории
истории, психоанализа и индивидуальной психологии А. Адлера. С его
точки зрения, научная слабость этих теорий состояла в легкости, с
которой они интерпретировали в свою пользу любой новый факт, в их
поистине неограниченной объяснительной силе. Так, общая теория
относительности Эйнштейна делала кажущиеся невероятными пред-
сказания (например, предсказала красное смещение), и Эйнштейн
24 Часть I. Модели языка как автономной системы
предлагал крайне рискованные для созданной им теории эксперимен-
ты, которые, в случае отрицательного результата, наносили бы по ней
сокрушительный удар. В противоположность этому любые факты в
рамках указанных выше теорий с легкостью интерпретировались в их
пользу, придавая основаниям этих теорий характер религиозных дог-
матов36. В изложении оппонентов позиция Хомского близка установкам
Маркса, Фрейда и Адлера: он болезненно относится к контрпримерам
и предпочитает не замечать их или скрываться от них за неопределен-
ностью и неверифицируемостью базовых категорий.
Характерную иллюстрацию приводят Лакофф и Джонсон. Хомский
различает понятия «допустимый» {acceptable) и «грамматически коррект-
ный» (grammatical). Первое из них характеризует допустимость предло-
жения с точки зрения обычного носителя языка, второе свидетельству-
ет о том, что оно построено по моделям генеративной грамматики. Это
дает ему возможность трактовать приводимые его оппонентами при-
меры, нарушающие универсальность открытых закономерностей, как
допустимые, но не корректные грамматически (например, связанные с
поверхностными эффектами, но не затрагивающие структуру Универ-
сальной грамматики как системы). Таким образом, теория оказывается
неопровержимой, но при этом теряет свой научный статус37.
Нельзя сказать, что Хомский не реагирует на подобные обвинения
генеративной грамматики в неверифицируемости. Он постоянно под-
черкивает, что все базовые постулаты его теории — лишь эмпирические
гипотезы, и он готов поменять их, если на то появятся серьезные осно-
вания. С другой стороны, он утверждает, ссылаясь на подробно опи-
санные историками науки сюжеты, что никакая теория не должна
объяснять все. Ее эмпирическая сила определяется масштабом и ши-
ротой обобщений, но при этом всегда остаются факты, на первый
взгляд, противоречащие ей или не объяснимые в ее рамках. Они не
отменяют теорию, но могут относиться к реальностям иного рода,
интерпретируемым иными системами, или даже к мистериям, пока-
зывающим ограничения человеческого познания в целом. Так, обре-
тение словом значения связано с работой поверхностных интерфейсов,
которая характеризуется весьма сложным взаимодействием с другими
когнитивными системами, и на объяснение этого процесса Хомский
не претендует38.
Пытаясь описать позицию Хомского «без гнева и пристрастия»,
следует признать, что она имеет двойственный характер. С одной сто-
роны, американский лингвист прекрасно осознает отличия науки от
псевдонауки и важность принципа фальсифицируемости для научной
теории39. Более того, нельзя не признать, что его взгляды претерпева-
ют существенную эволюцию (Минималистскую программу отделяет
от Стандартной теории огромная дистанция), поэтому обращенные к
Глава I. Мировоззренческие основания и методология генеративной грамматики 25
нему обвинения в косности и догматизме не совсем уместны. Однако
эта эволюция происходит по особым, сложно соотносящимся с внеш-
ней реальностью законам, определяющим вектором для которых яв-
ляется стремление создать лингвистическую теорию, аналогичную по
фундаментальности и простоте базовых принципов теории тяготения
Ньютона. Всякие сомнения в том, что такая задача в принципе вы-
полнима, что законы организации языка столь же просты и универ-
сальны, сколь универсален закон всемирного тяготения, безжалостно
отбрасываются им, и он защищается от такого рода нападок своих
коллег приемами, аналогичными описанным Лакоффом и Джонсоном.
Факторы, размывающие базовые установки Хомского (социокультур-
ная природа языка, язык как средство коммуникации и т. д.), воспри-
нимаются как не имеющие отношения к делу, и здесь Хомский ис-
пользует в полной мере свой дар полемиста, сокрушающего оппонен-
тов неожиданными и яркими примерами (пусть даже они после
тщательного рассмотрения оказываются сомнительными или просто
некорректными). Более подробное обсуждение метода Хомского ведет
нас к следующему пункту полемики — вопросу о критериях истинности
сделанных в рамках генеративной грамматики утверждений.
2. Оппоненты американского лингвиста указывают на то, что клю-
чевым критерием истинности в его методологии является его собствен-
ная лингвистическая интуиция, которую он никак не объективирует и
не проверяет внешними средствами, т. е. критерий интроспекции. В
этом Хомский проявляет себя как убежденный последователь Декарта.
Он прямо говорит о том, что лингвистика работает с идеальным носи-
телем языка, свободным от таких ограничений, как несовершенство
памяти, переключение внимания и интереса, возможные языковые
ошибки, и оставляет в стороне массу других «фоновых характеристик»,
которые присущи ученому-лингвисту: собственные методологические
пристрастия, привязанность к создаваемым им теориям, включенность
в конкретный профессиональный и социкультурный контекст и т. д.
(Chomsky 1965, р. 3—4). Необходимость (и принципиальная возмож-
ность) отделения универсальной интуиции от искажающего идеальную
картину фона в работах Хомского не обсуждается40.
Постулаты, на которые опирается Хомский, говоря о верификации
и фальсификации теории, можно проиллюстрировать на следующем
примере. Обосновывая верифицирумость утверждения о врожденном
характере языковой способности у человека, Хомский приводит ха-
рактерную цитату из Декарта: необходимым условием восприятия
ребенком треугольной фигуры, нарисованной на бумаге, является на-
личие в его сознании идеи истинного треугольника, с которой он со-
относит эту фигуру, когда смотрит на нее. По мнению Хомского, этот
тезис можно проверить, фиксируя с помощью компьютера нейронные
26 Часть I. Модели языка как автономной системы
схемы, возбуждающиеся при считывании глазом информации с линий,
образующих этот треугольник (Chomsky 2006, р. 73—74).
Нельзя сказать, что приведенное обоснование выглядит убедитель-
но. Непонятно, с чем будет соотносить Хомский зафиксированные
компьютером нейронные схемы, что будет выступать в качестве об-
разца, как эксплицировать это знание идеального треугольника, кото-
рым обладает его носитель — ведь истинный треугольник не дан нам в
опыте. Здесь у Хомского происходит ключевое для его методологии
смешение идеального языкового субъекта (или идеального картези-
анца) и реального человека, который ничего не знает об идеальных
схемах, которым он должен удовлетворять. Американский лингвист
ничего не говорит о том, как «вычистить» пласт эмпирической реаль-
ности у обычного человека, как превратить его в идеального «носите-
ля языка», чьей интроспекции можно доверять. Создается впечатление,
что Хомский считает этот переход самоочевидным и в исследованиях
отождествляет себя с таким идеальным субъектом.
При этом неверно было бы утверждать, что Хомский не обсуждает
других критериев верификации разрабатываемой им модели. Однако
отсылки к ним носят случайный и во многом вынужденный характер.
Если лингвистика трактуется как область психологии, можно говорить
о двух типах экспериментальной проверки предлагаемых в ее рамках
теорий.
Во-первых, это психолингвистические эксперименты. Когнитиви-
стами и когнитивными лингвистами собран богатый экспериментальный
материал, описывающий формирование и эволюцию системы языковой
компетенции и ее взаимодействие с другими системами человеческого
организма. Американский лингвист, как уже отмечалось, крайне неохот-
но обращается к собранной в этой области экспериментальной базе, и
его интерпретация отдельных экспериментов носит идеологический
характер (выбираются только те данные, которые наглядно подтверж-
дают, по Хомскому, базовые положения генеративной грамматики). Мне
неизвестны описания экспериментальных исследований, осуществлен-
ных непосредственно под руководством Хомского.
Во-вторых, таким материалом являются лингвистические наблю-
дения над различными языками, дающие возможность проверить
универсальность сделанных утверждений. Проблема здесь состоит в
том, что правила генеративной грамматики не должны знать исклю-
чений, поэтому любые контрпримеры разрушают базовые теоретиче-
ские конструкции, что ведет к необходимости избавляться от них
(например, путем различения «допустимых» и «грамматически кор-
ректных» предложений). Статистика, свидетельствующая о большей
или меньшей универсальности синтаксических моделей, не несет по-
лезной информации для генеративной грамматики как идеального
Глава I. Мировоззренческие основания и методология генеративной грамматики 27
проекта, что фактически закрывает для нее возможность эксперимен-
тальной проверки, опирающейся на компаративные исследования41.
Резюмируя, можно сказать, что базовым критерием истинности для
Хомского является интроспекция, определяющая описанные выше и
некоторые другие особенности его научной программы, вокруг которых
ведется полемика.
3. Одной из таких особенностей является утверждение о врожден-
ности присущей человеку языковой способности. Критики Хомского
обращают внимание на принципиальную неверифицируемость этого
тезиса: непонятно, как терминологически описывать подобную «врож-
денность», какие конкретно биологические механизмы за ней стоят.
Хомский отстаивает свой тезис тремя способами. Основной из
них — хорошо известное утверждение о «бедности стимула», т. е. уже
подробно описанный выше аргумент, отсылающий к невероятной
интенсивности освоения ребенком языка на крайне ограниченном
фактическом материале42. Замечу еще раз, что данное утверждение
выглядит для Хомского самоочевидным. Многочисленные экспери-
ментальные исследования процессов овладения ребенком языка в
раннем детстве почти не используются им в качестве аргументации.
Второй способ — использование разнообразных метафор, подчер-
кивающих физиологический базис языковой способности, формирую-
щих представление о языке как ментальном органе человека. Так,
полемизируя с интеракционистами, для которых главным фактором
при освоении языка является взаимодействие с внешней природной и
социокультурной средой, Хомский находит в их позиции прямую ана-
логию абсурдному утверждению, что развитие эмбриона определяется
его взаимодействием с внешним окружением (Chomsky 2000, р. 101).
Третий аргумент звучит весьма неожиданно и обращает нас к об-
суждаемому в предыдущем пункте высказыванию Декарта. Хомский
утверждает, что можно сделать компьютерную программу, которая вы-
страивала бы подробный путь от глубинных структур к заданным по-
верхностным структурам в соответствии с принципами генеративной
грамматики, эксплицировав таким образом в каждом конкретном
случае работу языкового модуля в человеке. Однако, даже если пред-
положить наличие соответствующей компьютерной программы (воз-
можность конкретной реализации данной идеи вызывает большие
сомнения), восстановление указанной цепочки не будет означать опи-
сания процесса реального развития языка43. Мы снова сталкиваемся с
ситуацией подмены живого человека созданным в рамках определенной
теории идеальным конструктом.
4. С такого рода подменой связан и еще один часто адресуемый
Хомскому упрек в том, что он выстраивает естественный язык по мо-
дели формального, создавая его из «пустых», не наполненных никаким
28 Часть I. Модели языка как автономной системы
содержанием элементов, преобразующихся по формальным законам.
Отметим, что и здесь ситуация оказывается двойственной. С одной
стороны, Хомский неоднократно подчеркивает, что естественный язык
представляет собой уникальную структуру и не имеет никаких анало-
гов среди формальных языков. Так, важнейшим элементом «языково-
го модуля» человека наряду с вычислительной системой является
лексикон, несущий определенную семантическую информацию, так
что базовые элементы естественного языка нельзя считать пустыми.
Тем не менее, приведенные выше отсылки американского лингвиста
к компьютерным программам, адекватно моделирующим языковую
способность, равно как и сам используемый им инструментарий, дают
возможность трактовать естественный язык в его модели как особую
формальную систему, пусть и отличающуюся кардинально от других
формальных систем.
5. В заключение следует акцентировать внимание на еще одном
элементе полемики, объединив при этом два сюжета: автономию язы-
ковой системы как когнитивного модуля человека и автономию син-
таксиса в рамках языковой системы. Оставляя в стороне вопрос о
широко обсуждаемой в рамках когнитивной грамматики семантической
нагрузке синтаксических конструкций и ключевую в данном контексте
реплику Хомского о поверхностных эффектах, которые находятся вне
поля его интересов44, я бы хотел остановиться на крайне показательной
дискуссии Хомского и Пиаже, касающейся автономии языковой си-
стемы. Частично соглашаясь с утверждением Хомского о независимо-
сти синтаксиса, Пиаже говорит, что использование гипотезы врожден-
ности для его обоснования является слишком сильным и плохо вери-
фицируемым тезисом и что существуют более простые способы
объяснения, отсылающие к социальному опыту ребенка в раннем
детстве. Так, ребенок оказывается в состоянии разделять содержание
и структуру, т. е. «семантику» и «синтаксис» в ежедневно осущест-
вляемых действиях (например, осознавать, что открывание коробки и
открывание рта или раскрытие сжатой в кулак ладони обладают струк-
турной общностью45)· Подобные примеры показывают, что важным
элементом в осознании относительной автономии синтаксиса и от-
делении синтаксических конструкций от их наполнения является
перцептивный и проприоцептивный опыт человека. Хомский возра-
жает на это следующим образом. В такой ситуации, по его мнению,
одним из путей проверки гипотезы Пиаже о влиянии сенсомоторного
интеллекта на освоение языка становится экспериментальное иссле-
дование процесса овладения языком детьми с остро выраженными
формами моторной и перцептивной недостаточности (больными це-
ребральным параличом, например). Он не знаком с такими исследо-
ваниями, но, насколько он знает, слепые дети осваивают язык при
Глава I. Мировоззренческие основания и методология генеративной грамматики 29
прочих равных условиях даже быстрее, чем зрячие (Lust, Foley 2004,
p. 95). Следовало бы ожидать, что в силу важности такого рода иссле-
дований для подтверждения его теории Хомский обратится в своих
работах к подробному их анализу, но ничего подобного не происходит.
Более того, экспериментальные исследования освоения языка слепыми
детьми показывают, что реальная картина крайне сложна, что такие дети
испытывают изначальные трудности в освоении языка по сравнению со
зрячими сверстниками, которые преодолеваются затем за счет различных
компенсаторных механизмов (Mills 1983; Pérez—Pereira, Conti—Ramsden
1999). Результатом становится присущий им особый тип языкового со-
знания, характеризующегося целостным, образным (т. е. предполагаю-
щим большую эмоциональную окраску и менее четкую логическую
структуру) восприятием в отличие от аналитического владения языком,
более характерного для зрячих детей (Perez—Pereira, Conti—Ramsden 1999,
p. 134). Такая образность вполне укладывается в гипотезу Пиаже и
противоречит базовым установкам теории Хомского.
Приведенный пример наглядно демонстрирует методологические
установки Хомского и специфику его взаимоотношений с экспери-
ментальной традицией.
Завершая данную главу, хотелось бы еще раз отметить, что, хотя
Хомский и не занимался семантикой вплотную, влияние его базовых
методологических установок и мировоззренческих постулатов (обра-
щение к рационалистической традиции XVII—XVIII веков, формальное
описание языка, сводящее его к небольшому набору универсальных
правил, независимость языковой системы от социокультурного кон-
текста и т. д.) на дальнейшее развитие семантики огромно. Тому, как
конкретно оно проявляется в претендующих на универсальность се-
мантических теориях и что нового появляется в них, посвящена вторая
глава.
Примечания
1 Я опускаю здесь анализ ряда влиятельных работ, например, исследований Дж. Фо-
дора (Fodor 1975; Fodor 1983), выполненных в рамках изоляционистской парадигмы,
поскольку такой анализ не привнес бы ничего принципиально нового в теоретическом
плане. Критические замечания, обращенные в данной главе к методологии Н. Хомского
или А. Вежбицкой, могут быть высказаны и в их адрес.
2 Сочетание «научно-исследовательская программа» понимается здесь в терминологи-
ческом смысле, так, как оно было введено в работе И. Лакатоса (Лакатос 1995 (1970)).
3 См.: Тестелец 2001, с. 502-504; Величковский 2006, т. 1, с. 64-67; Harris 1993, р. 37,
47; Кубрякова 2004, р. 49; Lakoff, Johnson 1999, p. 469-470; Lycan 2003, p. 11; Wierzbicka
1996, p. 6. Однако анализ генеративной грамматики будет существенно неполным, если
не учитывать также и исследований коллег Хомского, в частности, работ Дж. Катца
и П. Постала, Дж. Маккоули, X. Росса и других по генеративной семантике, а также
Г. Ласника и других в рамках минималистской программы.
4 См.: Chomsky Is Citation Champ // MIT Tech Talk. ν. 36, № 27, April 15,1992.
30 Часть I. Модели языка как автономной системы
5 Об эволюции проекта генеративной грамматики в 50—70-е годы см., например, моно-
графии Дж. Ньюмейера (Newmeier 1996, базовая схема, лежащая в основе исследования,
описана на стр. 42-43) и Р. Харриса (Harris 1993).
6 С другой стороны, Хомский говорит о происхождении математической способности
как абстракции лингвистических операций, устанавливая тем самым прямую связь меж-
ду лингвистикой и математикой (Chomsky 2006, р. 184—185).
7 См.: Chomsky 1998 (1977), р. 190—191, где Хомский прямо пишет, что вопрос языка —
это, в первую очередь, вопрос власти, а также Chomsky 2000, р. 31.
8 Даммит иллюстрирует это утверждение типичной для него метафорой игры: знание
(часто неполное) правил игры кем-либо из игроков еще не свидетельствует о том, что
игрок создает эти правила. См.: Dummett 1991, р. 86—87.
9 «...a rational Martian scientist studying humans might not find the difference between English
and Navajo very impressive» (Chomsky 2000, p. 27).
10 Хомский неоднократно цитирует высказывание Гумбольдта о том, что система языка
строится благодаря неограниченному использованию ограниченных средств (Chomsky
1965, р. V; Chomsky 2000, р. 6, 73; Chomsky 2006, р. 15).
11 См., напр.: Chomsky 1998 (1977), р. 49—52. Здесь Хомский проводит, в частности,
любопытную параллель между генеративной грамматикой и системой распознавания
лиц. Предлагая задуматься над тем, как сложно устроено каждое подобное действие,
осуществляемое нами интуитивно (мы идентифицируем лица в движении, правиль-
но идентифицируем лицо человека, которого мы не видели несколько лет и т. д.), он
утверждает далее: «It is possible that the theory of face perception resembles a generative
grammar. Just as in language, if you suppose that there are base structures and transformed
structures, then one might imagine a model which would generate the possible human faces,
and the transformations which would tell you what each face would look like from all angles»
(ibid., p. 52),
12 См., напр.: Thagard 2005, p. 6,34, 50-51,59; Величковский 2006, т. 1, с. 64-67; Bermudez
2010, p. 16, 17,24,27,31.
13 Хомский прямо говорит о такой возможности (см.: Chomsky 2006, р. 170).
14 Впрочем, в другом месте Хомский выражает данное различие противопоставлением
teach и learn. Мы научаемся (learn) грамматике, но не учимся (are taught) ей как учимся,
например, решать задачи на уроках физики (Chomsky 1998a (1975), р. 161).
15 Конкретные примеры см. в: Chomsky 1965, особ. р. 64—75; Chomsky 2006, р. 21—56,
134—136. В качестве простейшей приводимой Хомским иллюстрации различия между
глубинной и поверхностной структурами можно сослаться на высказывание A wise man
is honest, которая на уровне глубинной структуры сводится к высказыванию A man who is
wise is honest, выраженному в виде графа (Chomsky 2006, p. 25—26). Другой иллюстрацией
может быть сопоставление предложений I persuaded the doctor to examine John и / expected
the doctor to examine John, имеющих почти совпадающую поверхностную структуру, но
существенно различающихся на глубинном уровне. Это проявляется при трансформа-
ции данных предложений в пассивную форму: I persuaded John to be examined by the doctor
и / expected John to be examined by the doctor. Второе предложение имеет ту же область
истинности, что и его активная форма, первое — нет и непосредственно не связано с вы-
сказыванием в активной форме. Хомский объясняет это различие, приводя следующие
глубинные структуры для данных предложений: I past persuade the doctor ofthat the doctor
AUX examine John и I past expect it that the doctor AUX examine John (past обозначает прошед-
шее время, AUX - вспомогательный глагол) (Chomsky 2006, p. 134-136).
16 «Thus, the semantic component, if formulated correctly, provides an explanation of the
speaker»s ability to determine the meaning of any sentence, including ones wholly novel to him,
as a compositional function of the antecedently known meanings of the lexical items in it» (Katz,
Postal 1964, p. 14-15).
17 Следует заметить, что эта установка, впрочем, как и общие методологические
основания подхода, имеет прямые аналогии в модели «семантических примитивов»
Глава I. Мировоззренческие основания и методология генеративной грамматики 31_
Вежбицкой—Годдарда. См. об этом во второй главе данной монографии. О влиянии ги-
потезы Катца — Постала на модель «Смысл—Текст» см.: Тестелец 2001, с. 605.
18 Здесь необходимо отметить работы X. Росса, Дж. Маккоули, Дж. и Р. Лакоффов. Как
иллюстрацию характера полемики и предлагаемых подходов см., напр.: McCawley 1968.
История сюжета изложена в Harris 1993; Huck, Goldsmith 1995; Newmeyer 1996.
19 См. об этом: Newmeyer 1996, p. 120-121. Ср. Green 1974, p. 6-7.
20 Интересно, что, иллюстрируя зависимость значения от внешних факторов, Хомский
в определенных ситуациях использует идеи философов и лингвистов, стоящих на иных
методологических позициях. В частности он приводит любопытный пример, заимство-
ванный у Дж. Остина: предложение Нью Йорк отстоит от Бостона на 200 миль будет
истинным, если связано с вопросом, как долго (четыре часа или четыре дня) ехать из
Бостона в Нью Йорк на машине, и ложным, если при расчете бензина на дорогу вы ис-
ходите ровно из этой цифры, а реальное расстояние составляет 210 миль (Chomsky 1998
(1977), р. 173).
21 См. о ней: Chomsky 1995, р. 13-128; Тестелец 2001, с. 554-613.
22 Chomsky 2006, р. 21, 88. Ср.: Chomsky 1998 (1977), р. 98.
23 Chomsky 2006, р. 100. Ср.: Chomsky 1998 (1977), р. 63; Chomsky 1998a (1975), р. 4, 161,
173; Chomsky 2000, р. 61-62,120.
24 В тех редких случаях, когда Хомский ссылается на данные экспериментов, бросается
в глаза явная предзаданность интерпретаций, допускающих прямо противоположные
толкования. Так, он упоминает исследование Л. Глейтман (Gleitman 1990; см. также:
Fisher et al. 1994), где утверждается, что, по интерпретации Хомского (и отчасти авто-
ра статьи), маленькие дети осваивают значение придуманных экспериментатором слов,
опираясь на синтаксические конструкции, в которые эти слова помещаются (Chomsky
2000, р. 122). Однако при этом упускается из виду, что каждая такая конструкция со-
провождается наглядной демонстрацией синтаксически заданного действия, и гораздо
более убедительным в данном случае кажется утверждение, что ребенок реагирует не на
универсальные синтаксические закономерности, а на конкретную ситуацию.
Пожалуй, наиболее интересным из экспериментальных «доказательств» модели
Хомского, кажется исследование Н. Смита и коллег, в котором они описывают некое-
го Кристофера, получившего в младенчестве мозговую травму и испытывающего се-
рьезные проблемы в координации, в осуществлении повседневных бытовых действий,
трудности в выполнении ряда простейших интеллектуальных тестов, но одновремен-
но обладающего способностью переводить с 16 языков на английский (Smith, Tsimpli
1995; ср. Chomsky 2000, p. 121). Однако и в этом исследовании теоретическая рамка,
в которую оно помещалось, определялась конкретной теорией (Теорией принципов и
параметров), что до известной степени предопределило интерпретацию. Исследование
похожих по ряду внешних характеристик психологических феноменов, в котором перед
испытуемым ставятся иные вопросы и задается иная проблемная рамка, показывают,
что результаты исследования могут эксплицировать психологические механизмы, весь-
ма далекие от интерпретации Хомского. См.: Лурия 1994.
25 Так, например, крайне сомнительным выглядит утверждение Хомского, что, строя
вопрос к фразе «The man who is tall is in the room», ребенок безошибочно произносит «Is
the man who is tall in the room?» вместо «Is the man who tall is in the room?» (Chomsky 1998a
(1975), p. 173—174). Сложно представить себе ребенка, который произносит подобные
фразы в устной речи.
26 См.: Chomsky 2006, р. 152; Chomsky 1998a (1975), р. 38,155.
27 См.: Chomsky 1995а, р. 3-4; Chomsky 1998 (1977), р. 78; Chomsky 2000, р. 83-84, 108-
109, 166; Chomsky 2006, р. IX, 174, 180. Важно отметить, что, подчеркивая корректность
проведенной параллели, Хомский настаивает на природном характере языка, принци-
пиально не отличающем его от физических объектов, и устанавливает прямые соот-
ветствия между лингвистическими и физическими теориями, а также между «наивной
лингвистикой» и «наивной физикой» (Chomsky 2000, р. 106—133).
32 Часть I. Модели языка как автономной системы
28 Хомский иллюстрирует соединение в человеческом познании ограниченности и бес-
конечности образом целых и действительных чисел: ряд целых чисел бесконечен, но
целые числа составляют ничтожную часть более обширного класса — класса действи-
тельных чисел (Chomsky 1998a (1975), р. 124).
29 См.: Chomsky 1998а (1975), р. 137-138; Chomsky 2000, р. 83, 107; Lycan 2003, р. 22-23;
Chomsky 2003, р. 262.
30 См.: Хомский 2005 (1966), с. 23-28; Chomsky 2006, р. 9-12.
31 См.: Хомский 2005 (1966), с. 74-110; Chomsky 2006, р. 13-17. Хорошей иллюстрацией
интерпретации Хомского является приведенный в его работах анализ авторами «Грам-
матики Пор-Рояля» высказывания «Невидимый Бог сотворил видимый мир», в котором
ими выделяется уровень слов («невидимый Бог» «сотворил», «видимый мир») и уровень
смыслов (суть предложения здесь сводится к трем утверждениям: «Бог невидим», «Мир
является видимым», «Бог сотворил мир»).
32 См.: Quine 1969; Searl 1972; Putnam 1988, p. 4-7; Lakoff, Johnson 1999, p. 469-512.
33 См.: Lust, Foley 2004, p. 64-97; Chomsky, Foucault 2006.
34 См.: Тестелец 2001, с. 654-663; Кравченко 2001, с. 24-27; Кубрякова 2004, с. 33-34.
35 См., напр.: Chomsky 1998а (1975), р. 55-58; Chomsky 2000, р. 184-187. Замечу, что я не
встретил ни одного текста, в котором Хомский явно признал бы возражения оппонентов
справедливыми, согласившись с их доводами.
36 См.: Popper 1962, р. 33-39 (русский пер.: Поппер 1983, с. 240-244).
37 См.: Lakoff, Johnson 1999, p. 493. Здесь уместно вспомнить историю Лакатоса о ньюто-
нианце, объяснявшем расхождение между результатами теории и данными эксперимента
неучтенностью некоторых граничных условий (таких, как новая планета, например, или
облако космической пыли). См.: Лакатос 1998, с. 24—28. Лакофф упоминает в данном кон-
тексте о тезисе Дюгема—Куайна, который представляет собой универсальное обобщение
подобной стратегии. Как показывает Лакатос, данная стратегия иногда оказывается впол-
не позитивной в научном плане, защищая теорию от чрезмерного радикализма.
38 Так, из предложения «John have lived in Princeton» мы можем заключить, что Джон —
человек (а не собака, например), что Принстон — место, обладающее определенными
физическими и социокультурными характеристиками, что Джон сейчас жив и т. д. Од-
нако закономерности, ведущие к подобным утверждениям, столь сложны и запутанны,
что их корректное научное описание пока невозможно (Chomsky 2006, р. 52—53).
39 См., напр.: Chomsky 2006, р. 73.
40 В книгах и статьях 60—70-х годов Хомский говорил о достаточности подробного изу-
чения одного языка (например, английского) для выявления структуры языковой спо-
собности человека, так как человечество едино и итоговые выводы не должны зависеть
от того, на каком материале они делаются. Это утверждение служит опорой и для его об-
ращения к критерию интроспекции: language faculty одинакова для всех людей, поэтому
не имеет значения, кого конкретно взять за образец.
41 Ср.: Тестелец 2001, с. 657-658.
42 Хомский дополняет этот тезис утверждением о творческом характере нашей языко-
вой компетенции, т. е. способности носителя языка создавать в обычной речи новые
лексические конструкции на основании уже имеющихся.
43 Предложенная программа может быть формальной моделью, не имеющей ничего об-
щего с процессом освоения языка человеком. Так, одни и те же физические факты могут
быть объяснены в рамках классической и квантовой механики, теорий, опирающихся
на принципиально различные базовые постулаты и использующих несопоставимый ма-
тематический аппарат.
44 См., напр.: Lakoff, Johnson 1999, p. 480-486; Langacker 2000, p. 1-44.
45 Я привожу пример Пиаже полностью, ввиду его методологической важности: «I was
able to observe a beginning of this symbolic function in two of my children. First, in one of my
daughters: I showed her a half-opened box of matches, and while she watched I put an object in
it (a thimble; I must specify that it was not something to eat, and we shall see why). The child
Глава I. Мировоззренческие основания и методология генеративной грамматики 33
tried to open the box to reach the object that was inside. She pulled on all sides, but nothing
happened; finally she stopped, looked at the box, and opened and closed her mouth. This was
the symbolization of what she had to do (since there was nothing good to eat inside). A new
fact confirmed this interpretation: I repeated the experiment four years later with my son, at
the same age, and he, instead of opening and closing his mouth when he did not succeed in
opening the box, looked at the slit and at his hand, and then opened and closed his hand. It was,
therefore, the same symbolization. This time, the hand was used instead of the mouth, but one
immediately sees that it is again the representation of the goal to be reached (besides, once this
evocation was over, he stuck his finger in the slit and started to pull). The two children, four years
apart, resolved the problem only after this symbolic evocation» (Lust, Foley 2004, p. 97). Cp.
описание В.H. Романовым «конъюнктивных» и «дизъюнктивных» действий как ключе-
вого элемента связи повседневных бытовых операций (выметание сора из избы, печение
хлебов) и обрядовых действий в культуре русского крестьянства (Романов 1991, с. 23—63;
Романов 2003, с. 68—181). Кажется, что такое наполнение «синтаксических» конструк-
ций новым содержанием является одним из универсальных способов порождения но-
вых культурных текстов (см. об этом: Глебкин 1998, с. 73-109, 121-140).
Глава 2. Мировоззренческие основания
и методология изоляционистских теорий
в области лингвистической семантики
В данной главе речь пойдет о теориях, которые условно можно назвать
фундаментальными1. В лексической семантике, как, впрочем, и в любой
другой области науки, существует значительное число моделей ad hoc,
более или менее успешно обслуживающих практические нужды иссле-
дователей в определенной локальной ситуации. Эти модели не претен-
дуют на фундаментальность, их цель состоит в решении конкретных
практических задач. Наряду с этим в областях знания, вышедших на
уровень «нормальной науки» (Т. Кун), есть теоретические алгоритмы,
задающие базовую парадигму для описания всех явлений в данной об-
ласти, выступающие в ее рамках как универсальные объяснительные
модели. В классической механике, например, эту функцию выполняют
законы Ньютона, включая закон всемирного тяготения, в классической
электродинамике — уравнения Максвелла. Мы остановимся в данной
главе на теориях в области лингвистической семантики, которые пре-
тендуют на фундаментальность, исходя при этом из модели языка как
автономной системы. В качестве таких теорий мы рассмотрим две: NSM
(natural semantic metalanguage)-KOH4en4Hio Анны Вежбицкой и модель
«Смысл<=>Текст» Мельчука-Апресяна-Жолковского2.
Идея естественного семантического метаязыка как основы для
универсального семантического описания была предложена Вежбицкой
в начале 70-х (в 90-е годы к разработке теории активно подключился
Кл. Годдард). В это время основные работы, в которых описывался
мировоззренческий базис и методология генеративной грамматики,
были уже опубликованы, и, несмотря на критику Вежбицкой позиции
Хомского3, ее онтологические постулаты оказываются весьма близки-
ми его установкам4.
Для снятия возможных недоразумений нужно сразу подчеркнуть,
что Вежбицкая как автор NSM-теории и как практически работающий
лингвист производят впечатление двух разных людей. Лейтмотивом ее
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология... 35
статей и монографий, посвященных работе с конкретным материалом,
является утверждение о культуроспецифичности анализируемых по-
нятий, которое часто обосновывается тщательным социокультурным
анализом, а в ряде случаев дополняется выявлением определяющего
влияния социокультурных факторов на семантическую эволюцию5.
Более того, иногда, ощущая невозможность описания семантических
процессов в рамках NSM-теории, Вежбицкая создает ряд теорий ad
hoc, решающих локальные задачи6. В целом, можно сказать, что в не-
посредственном анализе она неявно исходит из антропоцентричной и
культуроцентричной модели языка, кардинально противоречащей по
своим мировоззренческим установкам концепции семантических при-
митивов. Этой составляющей ее исследований мы коснемся в следую-
щих разделах книги. В данной главе речь пойдет о Вежбицкой исклю-
чительно как авторе NSM-теории.
Обсуждение модели «Смысл<=>Текст» также требует ряда предвари-
тельных замечаний. Во-первых, взгляды авторов заметно эволюциони-
ровали с середины 1960-х до конца 2000-х, и Ю.Д. Апресян, например,
выделяет свои работы 1990-х — 2000-х годов в отдельный проект, гене-
тически связанный с моделью «Смысл«=>Текст», но обладающий и рядом
принципиальных особенностей. Этот проект обозначается им как «Мо-
сковская семантическая школа интегрального описания языка и систем-
ной лексикографии» (Апресян 2006, с. 25). Однако, несмотря на все
различия, базовые онтологические и методологические постулаты авто-
ров сохранялись, что дает нам право работать, в первую очередь, с мо-
делью «Смысл£=>Текст», отдельно остановившись на поздних работах
Ю.Д. Апресяна и его группы. Во-вторых, в данной главе акцент будет
сделан на семантической составляющей модели. Ее синтаксическая со-
ставляющая строится на постулатах, близких постулатам Хомского,
проанализированным в предыдущей главе (ср.: Апресян 1990, с. 124).
Переходя к непосредственному обсуждению, рискну начать с одно-
го «наивного» утверждения. Я думаю, не-лингвист не сможет понять,
что значит «Олег претендует на этот кусок сыра» или «"Спартак" в этом
году претендует на золотые медали» из толкования «Z претендует на
Y» = «Z требует, чтобы X предоставил Z-y Y, потому что Ζ считает, что
имеет право получить Υ» (Апресян 1995, с. 109) или осознать, каков
смысл выражений «душа болит», «большой души человек», «душа ушла
в пятки», прочитав следующее описание:
душа:
one of two parts of a person
people can»t see this part
because of this part, people are not like other living things
because of this part, a person can feel many things when this person thinks
about something
36 Часть L Модели языка как автономной системы
because of this part, a person can be a good person
(because of this part, a person can live with God)
because of this part, good things can happen inside a person
other people can»t know what happens in this part if this person doesn't
want them to know it
it is good if other people can know it
it is good if a person wants other people to know it (Wierzbicka 2005,
p. 273-274).
Кажется, что следовать подобным описаниям при освоении языка —
все равно, что учиться плавать по инструкции («примите в воде гори-
зонтальное положение», «поднимите левую руку», «погрузите ее в воду
под углом 130—150°», «одновременно совершайте вертикальные дви-
жения прямыми ногами» и т. д.).
Обычно на подобную реакцию, в которой я далеко не оригинален,
следует ответ: приведенные описания не предназначены для не-
лингвистов, они составляют один из элементов лингвистки как строгой
науки (ср., напр., замечание о Толково-комбинаторном словаре в: Мель-
чук 1995, с. 5—6). Об этой научной строгости в дальнейшем и хотелось
бы поговорить. Строгая наука в ее классическом понимании должна
опираться на непротиворечивую систему методологических принципов,
имеющих характер интуитивной очевидности, и предлагать объектив-
ную, т. е. независимую от конкретного исследователя, процедуру вери-
фикации получаемых результатов, другими словами, обладать опреде-
ленными объективными критериями истинности. Попробуем посмо-
треть, какие методологические принципы лежат в основании моделей
Мельчука-Апресяна-Жолковского и А. Вежбицкой и какие процедуры
верификации сделанных утверждений предлагаются авторами.
2.1. «Естественный семантический метаязык» А. Вежбицкой
Мы начнем анализ с модели А. Вежбицкой, в которой ответы на по-
ставленные вопросы даны более отчетливо. Основные положения NSM-
концепции Вежбицкой можно сформулировать следующим образом:
а) В рамках любого языка может быть выделено базовое ядро, со-
стоящее из так называемых «семантических примитивов» — простых,
интуитивно ясных слов, не подлежащих определению. Значение каж-
дого слова данного языка может быть выражено в виде определенной
конфигурации семантических примитивов (Wierzbicka 1972, р. 10—16;
Wierzbicka 1980, р. 2-33; Wierzbicka 1985, р. 336-338; Wierzbicka 1996,
р. 9-12; Goddard 2002, р. 5, 16)7.
а{) На значение слова не влияют значения других слов в лексиконе.
Более того, чтобы сравнивать различные слова или описывать эволю-
цию семантики какого-либо слова, надо сначала определить сравни-
ваемые значения через семантические примитивы8.
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология... 37
β) Между базовыми ядрами различных языков можно установить
взаимнооднозначное соответствие, т. к. все они выражают базовый
набор врожденных ментальных концептов, видимо, характерный для
человека как биологического вида и составляющий часть генетическо-
го наследия человека. Данным концептам присуща и определенная
синтаксическая упорядоченность, что позволяет в отношении них
говорить об особом lingua mentalis (Wierzbicka 1972, p. 25-26; Wierzbicka
1980,p.2-33;Wierzbickal996,p. 14-15,17-21,28-29,112-113; Goddard
2002, p. 5,16).
γ) Предложенная модель позволяет сравнивать различные языки
между собой, сводя их к общему основанию, показывать семантическое
богатство и национальную специфику концептов, трактуемых слова-
рями как языковые эквиваленты (Wierzbicka 1980, р. 40—42; Wierzbicka
1996, р. 15-16; Wierzbicka 2005, р. 258-260).
Изложенный выше подход дает, по мнению автора, возможность
решить ряд значимых для семантики проблем: проблему построения
корректного метаязыка описания, проблему «логического круга» в
толкованиях (Wierzbicka 1980, р. 11-14; Wierzbicka 1996, р. 48-49,
274—286), — а также наглядно демонстрирует пути преодоления «се-
мантического агностицизма», сформулированного, как часто утверж-
дается, в работах позднего Витгенштейна и его последователей
(Wierzbicka 1996, р. 237-257, 335).
Прежде чем переходить к обсуждению концепции, следует еще раз
отметить методологическую близость изложенного подхода базовым
постулатам генеративной теории. И утверждение о врожденном харак-
тере языковой способности, оформленной в виде некоторого lingua
mentalis, и сама модель семантического описания, отсылающая к ба-
зовым постулатам Каца и Постала, описанным в предыдущей главе,
наглядно демонстрируют генетическую связь мировоззренческих уста-
новок, лежащих в их основе.
Мы начнем обсуждение концепции Вежбицкой с вопроса о проце-
дуре верификации сформулированных в ней утверждений, среди которых
для нас интересны, в первую очередь, конкретные толкования отдельных
лексем и фразем. Кажется, что такой процедурой должны быть либо
объективные данные, аналогичные показаниям стрелки прибора в фи-
зике, либо (т. к. толкование представляет собой выражение значения
слова через врожденные концепты, интуитивно ясные каждому челове-
ку) реакция обычного носителя языка, который интуитивно должен
воспринимать толкование Вежбицкой как истинное. Однако в работах
Вежбицкой мы не найдем ни того, ни другого9. Следует заметить, что
автор NSM-теории не придает описанию процедур верификации боль-
шого значения, но из замечаний, которые встречаются в ее работах,
становится понятным, что в качестве критерия истинности толкования
38 Часть I. Модели языка как автономной системы
выступают сама Вежбицкая и круг людей, профессионально занимаю-
щихся лингвистикой, т. е. обычный носитель языка редуцируется до
члена профессионального сообщества. В тех редких фрагментах, где
ставится вопрос о критерии, Вежбицкая прямо называет интроспекцию
главным методологическим основанием для получения результатов.
Иногда (например, при обсуждении folk biological concepts) она говорит
о необходимости проверки результатов опросами информантов, но
конкретных алгоритмов такой проверки, которая сама по себе пред-
ставляет методологически сложную процедуру, ей не предлагается10.
Можно заметить, что и в этом аспекте позиция Вежбицкой тесно
соприкасается с позицией Хомского. Представление об «идеальном
носителе языка», выступающем в качестве главного критерия истин-
ности сделанных утверждений, и неявное отождествление себя с
таким носителем задают общую для данных исследователей методо-
логическую рамку. Соответственно, и приведенные в предыдущей
главе критические замечания Поппера, отказывающегося признавать
подлинно научными концепциями марксистскую теорию истории,
психоанализ и индивидуальную психологию А. Адлера из-за той лег-
кости, с которой они могли проинтерпретировать в свою пользу
любой экспериментальный факт, могут быть также распространены
и на NSM-теорию. Обладая развитой языковой интуицией, профес-
сиональный лингвист является еще и носителем определенной про-
фессиональной идеологии, и его нельзя считать непредвзятым судьей
созданной им же теории. При отсутствии независимых критериев про-
верки он всегда будет склонен скорее находить аргументы в ее защиту,
чем ставить ее основания под сомнение. Пока критерием истинности
теории, критерием соответствия экспериментальных фактов ее положе-
ниям выступает сам автор и его единомышленники, теория обречена на
квазирелигиозный статус и ее объективная проверка невозможна11.
Перейдем теперь к вопросу о мировоззренческих основаниях теории
естественного семантического метаязыка. А. Вежбицкая отводит замет-
ное место историческим истокам, теоретическому и эмпирическому
обоснованию своей концепции, но в целом приводимая ей аргументация
не снимает, а лишь усиливает высказанные выше сомнения. Опять же,
в полном соответствии с позицией Хомского, мировоззренческие и
методологические основания идеи семантических примитивов Вежбиц-
кая находит в работах философов XVII века, однако, в отличие от аме-
риканского лингвиста, делает акцент на работах Лейбница. Как она
отмечает, мысль о проведении границы между определяемыми и нео-
пределяемыми понятиями была крайне значима для многих мыслителей
XVII века, и основной вопрос состоял в том, где проводить эту границу,
каковы критерии неопределяемости, семантической простоты (Wierzbicka
1980, р. 4). Если для Декарта и Локка проблема выявления простых по-
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология... 39
нятий снималась соображениями интуитивной очевидности, а Дж. Уил-
кинс настаивал на произвольности выбора «трансцендентальных ча-
стиц», лежащих в основе оптимального для коммуникации между
людьми разных национальностей философского языка, то Лейбниц в
поисках «алфавита человеческих мыслей» воспринимал задачу выявле-
ния таких понятий как крайне сложную проблему, но считал, что их
выбор не может быть произвольным. Он полагал, что естественный
язык — лучший ключ к языку мыслей и точный анализ значений слов
лучше, чем что-либо другое, демонстрирует нам механизмы понимания.
Вежбицкая называет Лейбница структуралистом par excellence и утверж-
дает, что его идея минимального «ментального алфавита» — не только
операциональный принцип, но и гипотеза о глубинной структуре чело-
веческого мышления (Wierzbicka 1980, р. 4—7, 9—10, а также Wierzbicka
1972, р. 3-7; Wierzbicka 1996, р. 9-10, 11-13, 28, 48, 70-71, 212-213).
Следует отметить, что для мыслителей XVII века — философов, экс-
плицирующих онтологические основания своих лингвистических опи-
саний, — представления о языке вытекают из представлений о мирозда-
нии и человеке в целом, и за описанным Вежбицкой «структуралистским»
образом языка стоят вполне определенные онтологические и гносеоло-
гические основания, определенные парадигмы научности, образы кос-
моса и человека. Прежде всего, это механистическое представление о
человеке, характерное как для эпохи в целом, так и для Лейбница, пря-
мым продолжателем семантических идей которого она неоднократно
себя называет (напр., Wierzbicka 1980, р. 9-10; Wierzbicka 1996, р. 13).
Остановимся на мировоззрении Лейбница чуть более подробно.
Одним из ключевых положений немецкого философа является кон-
цепция предустановленной гармонии, смысл которой состоит в сле-
дующем. Бог, создав наилучший из всех возможных миров, сотворил
его таким образом, что различные природные объекты, сущность ко-
торых выражается различными монадами, не воздействуя друг на
друга физически, тем не менее изменяются согласованно, чем порож-
дают эффект непосредственного взаимодействия: «Но в простых суб-
станциях бывает только идеальное влияние одной монады на другую,
которое может происходить лишь через посредство Бога, поскольку в
идеях Божьих одна монада с основанием требует, чтобы Бог, устанав-
ливая в начале вещей порядок между другими монадами, принял в
соображение и ее. Ибо, так как одна сотворенная монада и не может
иметь физического влияния на внутреннее бытие другой, то лишь
указанным способом одна монада может находиться от другой в за-
висимости» (Лейбниц 1982 (1710), с. 421-422; пер. E.H. Боброва).
Аналогично душа и тело человека, обладая принципиально раз-
личной природой, что делает невозможным их реальное взаимодей-
ствие, влияют друг на друга идеально, действуя согласно закону
40 Часть I. Модели языка как автономной системы
предустановленной гармонии12. Как душу, так и тело Лейбниц неодно-
кратно называет автоматами13, т. е. машинами, которые содержат
причину своего движения в самих себе14. Изложенные представления
(душа и тело — сконструированные Богом автоматы, не взаимодей-
ствующие между собой) определяют созданную Лейбницем модель
мышления, а также модель языка15. Так он пишет в набросках, оза-
главленных в русском издании «Что такое идея?»: «... наличие в нас
идей вещей не предполагает ничего другого, кроме того, что Бог, тво-
рец равно и вещей и ума, вложил в этот ум такую мыслительную спо-
собность, благодаря которой он мог бы, исходя из своих собственных
операций, выводить то, что совершенно соответствовало бы выводи-
мому из вещей. И если поэтому идея окружности и не будет похожа на
окружность, все же из нее могут быть выведены истины, которые, без
сомнения, будут подтверждать опыт обращения с реальной окружно-
стью» (Лейбниц 1984 (1678), с. 109; пер. ГГ. Майорова). Представляя
мысли, точнее, набор идей, как полностью оторванную от практиче-
ского опыта систему, Лейбниц не проводил различия между реальным
и искусственным языком (напр.: Лейбниц 1984а) и опирался в качестве
парадигмы научности на математические тексты, классическим об-
разцом которых являются «Начала» Евклида. Отсюда его стремление
к «алфавиту человеческих мыслей», к выявлению базовых постулатов,
определяющих деятельность мышления: оно абсолютно органично
вытекает из его общих мировоззренческих представлений.
А каковы общие представления о человеке самой А. Вежбицкой?
Разделяет ли она утверждения Лейбница о предустановленной гармо-
нии, о независимом существовании души и тела, об отсутствии каче-
ственных различий между искусственным и естественным языком?
Или ссылки на Лейбница не носят принципиального характера, имея
смысл лишь обращения к традиции, обозначения ее истоков? Но тог-
да какой образ мира и человека стоит за NSM-теорией? В отличие от
Хомского, довольно отчетливо эксплицирующего в подобной ситуации
свои онтологические ориентиры, прямых высказываний Вежбицкой
на эту тему мне найти не удалось. Тем не менее, некоторые косвенные
выводы можно сделать, анализируя предложенную ей интерпретацию
другого массива текстов — работ по детской речи и по традициональ-
ным культурам (культурам архаических, или примитивных народов).
Этот массив может служить, с ее точки зрения, экспериментальным
подтверждением ее концепции. Обратимся к каждому из данных бло-
ков, начав с работ детских психологов и лингвистов.
Сразу замечу, что ни исследования, на которые ссылается Вежбиц-
кая, ни другие исследования детской речи не дают оснований утверж-
дать существование врожденных базовых концептов в смысле Лейб-
ница или Вежбицкой. Скорее, наоборот — весь собранный экспери-
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология... 41
ментальный материал показывает определяющую роль контекста и
социкультурной коммуникации в формировании навыка использова-
ния языка и, в первую очередь, овладения семантикой.
Обращусь к конкретным примерам. А. Вежбицкая использует в
качестве подтверждения своего постулата о врожденных базовых кон-
цептах работы Д. Слобина, в частности, его статью Slobin 1985. Судя
по тексту статьи, Д. Слобин испытал в плане методологии заметное
влияние идей порождающей грамматики Н. Хомского, что задало
жесткую рамку для собранных его группой экспериментальных дан-
ных16. Слобин вводит понятие опорной детской грамматики (Basic Child
Grammar), состоящей из набора операционных принципов (Operating
Principles), характеризующих систему организации языковой деятель-
ности ребенка (Language-Making Capacity) и утверждает, что эта грам-
матика носит универсальный характер для всех детей, и лишь позднее
ребенок, отказываясь от нее, осваивает грамматику конкретного язы-
ка (Slobin 1985, р. 1158-1160).
Заданная схема определяет характер регистрации эксперименталь-
ных данных: в экспериментальных описаниях фиксируется, главным
образом, речевая деятельность ребенка, на жесты ребенка, которыми
сопровождается его речь, обращается меньше внимания, и лишь как
слабый периферийный фон в описаниях присутствует ситуационный
контекст и действия взрослого, регулирующего речевые усилия ребен-
ка. Однако, даже при такой ограниченности экспериментального ма-
териала и искусственности теоретических построений, заметно, что
определяющую роль в освоении ребенком языка играет опыт, который
он обретает в процессе социокультурной коммуникации, т. е. его по-
вседневная практика17. При этом в предложенной автором схеме (даже
закрывая глаза на ее теоретическую некорректность), лишь при боль-
шом усилии можно найти какие-либо аналоги семантическим при-
митивам в понимании А. Вежбицкой18.
Крайне показательна также отсылка к работам Дж. Брунера, кото-
рого автор NSM-теории трактует как своего сторонника. Вежбицкая
приводит фрагмент из Брунера, в котором тот говорит о долингвисти-
ческой способности к восприятию значения (readiness for meaning)
утверждая, что существуют определенные классы значений, «настроен-
ность» на которые заложена в человеке еще до рождения и которые до
формирования языка существуют как протолингвистические репере-
зентации мира19. На первый взгляд, в данном фрагменте можно увидеть
нечто подобное семантическим примитивам в смысле Вежбицкой,
однако, через несколько страниц Брунер отчетливо показывает, что он
говорит здесь совсем о другом, а именно, о способности человека к
социальному общению, о его социальной природе, основания которой
имеют врожденный характер20.
42 Часть I. Модели языка как автономной системы
Отмечая заметную произвольность в толковании экспериментальных
данных, следует обратить внимание и на одну логическую процедуру,
используемую Вежбицкой при интерпретации материалов наблюдений.
Иногда, приводя результаты экспериментов, она отмечает, что трактов-
ка статьи ее автором не является единственно возможной, что они могут
быть проинтерпретированы и иным, когерентным с NSM-концепцией
способом. Так, доказывая, что because является семантическим прими-
тивом и его понимание присуще человеку с рождения, Вежбицкая, с
одной стороны, ссылается на Канта, для которого способность к каузи-
рованию является априорной способностью человека, а с другой - при-
водит материалы Л. Блума, который исследовал каузацию в речи аме-
риканских детей двухлетнего возраста. Излагая затем интерпретацию
автора исследования, который отрицает врожденный характер because
для ребенка и связывает его со стремлением зафиксировать регуляр-
ности в его повседневной социальной практике, она отмечает, что при-
водимые данные полностью согласуются и с утверждением о казуаль-
ности как врожденной форме восприятия человеком мира21. Однако при
таком понимании идея семантических примитивов становится практи-
чески неопровержимой (понятие врожденности превращается в нечто
аналогичное понятию судьбы в античности), но одновременно теряет
научный статус — как мы уже отмечали, возможность опровержения
является в современной методологии науки одним из ключевых при-
знаков научности теории. Если следовать указанной логике, то отсут-
ствие слова because в речи детей не опровергает утверждения о врожден-
ности этого концепта: можно сказать, что в раннем возрасте отсутству-
ют условия для актуализации врожденной способности. Однако,
становясь неопровержимой, такая теория теряет свою предсказательную
силу, тогда как утверждение о связи because с социальным опытом ре-
бенка дает возможность предсказывать, в каких контекстах происходит
фиксация причинно-следственной связи, а в каких нет, например, объ-
яснить, почему все приводимые Блумом примеры относятся непосред-
ственно к самому ребенку как субъекту высказывания, и среди них нет
ни одного случая выявления объективных, не центрированных на ре-
бенке закономерностей (например, высказываний вида «на улицах лужи,
потому что идет дождь»).
В целом, похожим образом обстоит дело и с работами по тради-
циональным культурам, на которые ссылается Вежбицкая. Основной
ее аргумент здесь звучит следующим образом: набор семантических
примитивов одинаков для всех языков, как бы далеко они друг от
друга ни отстояли, как бы ни различались говорящие на этих языках
культуры по мировоззрению и типам деятельности. Как известно,
существует значительное число антропологов, которые не признают
такого единства, утверждая, что в языках традициональных культур
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология... 43
отсутствуют понятия, выражающие причинно-следственную связь,
базовые ментальные понятия и т. д. Вежбицкая и Годцард опровергают
подобные утверждения, указывая, что их авторы не учитывают поли-
семии и аллолексии, с учетом которых изоморфизм между базовыми
наборами становится гораздо более явным (Wierzbicka 1996, р. 185—210;
Goddard 2002, р. 20—30). Однако корректного описания когнитивных
процедур, стоящих за восприятием того или иного слова, ни Вежбиц-
кая, ни Годдард не проводят, так как для этого требуется не лингвисти-
ческий, а психолингвистический анализ. Более того, даже в работах
психологов, которые отчетливо фиксируют особенности мышления
представителей традициональных культур, Вежбицкая не обнаружива-
ет этих особенностей и, используя описанный Поппером метод, ин-
терпретирует приводимые данные в свою пользу.
Приведу лишь один пример. Вежбицкая ссылается на английский
текст знаменитой работы А. Лурии, опирающейся на его исследования
30-х годов, но опубликованной в СССР лишь в 1974 г. (Лурия 1974;
Luria 1976). В этой работе, и, в частности, в тех ее фрагментах, которые
она упоминает, Лурия отчетливо показывает, что мышление и миро-
восприятие человека традициональной культуры связаны с контекстом
его повседневной деятельности и абстрагироваться от этого контекста,
решать задачи, не опирающиеся на его повседневный опыт, он не
может. Не возражая против наблюдений Лурии, Вежбицкая отмечает,
что его информанты используют, тем не менее, слова a//, if т. е. эти
понятия присутствуют в их языке, что позволяет выделить их как се-
мантические примитивы (Wierzbicka 1996, р. 209-210). Однако когни-
тивные процедуры, стоящие за all, if в текстах Лурии, так же, как и в
детских высказываниях, воспроизводящих упомянутое выше because,
существенно отличаются от подобных процедур в понимании Канта и
Лейбница. Здесь основой суждения является личный опыт, а не аб-
страктная безличная необходимость, и за внешним семантическим
сходством в указанных ситуациях стоят различные типы мышления,
которые можно условно назвать симпрактическим и теоретическим22.
Если рассматривать язык как формальную систему, оторванную от
человека, такое отличие невозможно увидеть, но как только исследо-
ватель включает человека в процесс формирования и развития языка,
оно сразу становится заметным.
Аналогичное замечание можно сделать и на утверждение Боаса (с
которым солидаризируется Вежбицкая и многие другие лингвисты),
что в языке примитивных народов, хотя он и отражает, в первую оче-
редь, их непосредственный опыт, достаточно средств для того, чтобы
выражать абстрактные идеи. Рассматривая язык как формальную си-
стему, данное утверждение справедливо, однако если учитывать гово-
рящего на нем человека, данное высказывание нужно переформули-
44 Часть I. Модели языка как автономной системы
ровать следующим образом: в любом языке потенциально достаточно
средств для выражения любых, сколь угодно абстрактных понятий, но
для того, чтобы такая возможность стала актуальной языковой прак-
тикой, нужен отчетливо формулируемый культурный запрос и долгий
промежуточный этап формирования ответа на этот запрос23.
Завершая обсуждение NSM-концепции, необходимо сделать два
замечания. Возвращаясь к вопросу об образе мира и человека, состав-
ляющем основу данной концепции, следует признать ее автора «наи-
вным механицистом», т. е. исследователем, который, не обозначая
отчетливо своих онтологических оснований, неявно разделяет пред-
ставления мыслителей XVII века. Важно также еще раз подчеркнуть,
что обсуждение работ А. Вежбицкой в рамках данной главы ограничи-
вается NSM-концепцией. В целом же спектр осуществленных ей ис-
следований заметно шире, и другие составляющие этого спектра будут
упомянуты в последующих главах.
2.2. Модель «Смысл<=>Текст»
Следует отметить, что редкие размышления о способах верификации
теории в рамках модели «СмыслоТекст» обычно отсылают к критерию
интроспекции со ссылками на А. Вежбицкую24, поэтому приведенные
выше соображения о квазирелигиозности можно перенести и на эту
модель25.
Онтологические основания теории, образы мира и человека, стоя-
щие за ней, заключены в рамки компьютерной парадигмы, ядром
которой является понятие информации. Такая установка задается уже
первыми словами монографии И.А. Мельчука, посвященной изложе-
нию модели «Смысл<=>Текст»:
«В этой книге мы исходим из следующего тезиса:
Естественный язык — это особого рода
преобразователь, выполняющий переработку
заданных смыслов в соответствующие им
тексты и заданных текстов в соответствую-
щие им смыслы» (Мельчук 1999, с. 9).
И приведенное определение, и следующие затем комментарии ав-
тора к нему не дают возможности усомниться в ключевом для модели
образе человека-компьютера, вся жизнедеятельность которого строит-
ся вокруг сообщения, получения и переработки информации26. Не
обсуждая здесь работы психологов, в которых показана несостоятель-
ность подобного подхода27, остановлюсь лишь на вопросах, имеющих
прямое отношение к анализируемой теории. Каково происхождение
пространства смыслов, его онтологический статус? Кто выступает в
качестве критерия правильности толкования смыслов, корректности
устанавливаемых соответствий? Если следовать критерию интроспек-
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология... 45
ции, то сам лингвист, что ведет к замыканию теории на себя и лишает
ее объективных критериев проверки. Могут ли смыслы эволюциони-
ровать со временем и как в модели заложена возможность описания
этой эволюции? Судя по всему, такая возможность не рассматривается,
и язык предстает в ней как замершая, статичная система, существующая
вне потока времени, в стороне от социокультурных процессов. Вообще,
следует заметить, что вопрос о формировании пространства смыслов —
базовый для понимания ограниченности методологии данной модели.
Попытка аккуратно продумать его сразу обратила бы исследователя к
необходимости анализа социокультурного контекста и привела бы в
итоге к совсем иной методологической системе координат.
Необходимо остановиться еще на одном моменте. Мельчук за-
мечает, что предложенная им модель не претендует на описание ре-
альных процессов, происходящих в сознании человека (Мельчук 1999,
с. 13), но в работах Ю.Д. Апресяна с описанными механизмами уже
начинает связываться реальная работа человеческого мышления. Так,
обратимся к ставшему уже классическим примеру Апресяна про хо-
рошего кондитера и газовую плиту: «Рассмотрим, например, пред-
ложение Хороший кондитер не жарит хворост на газовой плите. Его
значение непосредственно очевидно всякому человеку, владеющему
русским языком, хотя можно сомневаться в том, что рядовой носитель
языка сумеет теоретически удовлетворительно объяснить существо
закона, который он интуитивно использует при понимании данного
предложения (подчеркнуто мной. — В.Г.). Однако модель не может
апеллировать к интуиции, которой у нее нет, и если мы хотим, чтобы
она выполняла доступные человеку операции с текстами, мы должны
заложить в нее необходимую информацию в явном виде. Эта инфор-
мация складывается, прежде всего, из знания фонетических, морфо-
логических и синтаксических единиц и правил и знания словаря, но,
конечно, не исчерпывается этим. Существуют еще некие семантиче-
ские правила интерпретации текстов; ниже мы эксплицируем одно
из них, допустив, что синтаксическая структура предложения и зна-
чения входящих в него слов уже известны» (Апресян 1995 (1974),
с. 13). Затем автор выписывает последовательно значения слов «кон-
дитер» («тот, кто изготовляет сласти», «торговец сластями», «владелец
кондитерской»), «жарить» («изготовлять пищу нагреванием на/в
масле», «обдавать зноем») и формулирует «основной семантический
закон, регулирующий правильное понимание текстов слушающим:
выбирается такое осмысление данного предложения, при котором
повторяемость семантических элементов достигает максимума» (там
же, с. 14), т. е. из множества значений выбираются те, в которых
синтаксически связанные слова дают максимальное семантическое
пересечение.
46 Часть I. Модели языка как автономной системы
Заметим, что в начальных установках автора есть показательная не-
договоренность. Он предполагает, что значения входящих слов уже из-
вестны, но не раскрывает источник этого знания. Если такой источник -
значения более простых, базовых слов, то, додумывая схему до конца,
мы приходим к некоторому аналогу уже обсужденной схемы Вежбицкой
с ее lingua mentalis. Другие работы автора (напр.: Апресян 1995а, с. 476-
482) дают основание предположить, что имеет место именно этот вари-
ант. Однако более естественной кажется другая позиция. Если речь идет
о реальных алгоритмах, интуитивно воспроизводимых носителем языка,
естественно заключить, что таким источником является повседневный
опыт, и тогда эта интуиция должна быть организована совсем по-
другому: понимание не атомарно, а целостно, и нельзя утверждать, что
понимание отдельного слова предшествует пониманию предложения в
целом28. Опуская возможные различия, связанные с различным жизнен-
ным опытом, можно предположить, что в норме процесс понимания
данной фразы происходит так: сочетание «газовая плита» сразу воспри-
нимается как целостная синтагма, порождающая вполне конкретный
образ, не допускающий толкований и выступающий в качестве ядра для
понимания всего предложения. К ней присоединяется понятие «жарить»,
опять же, отсылающее к непосредственному жизненному опыту, про-
цессу приготовления пищи на плите. Но процесс жарки предполагает
того, кто жарит, и то, что он жарит, и отсюда происходит выбор менее
очевидных правильных значений слов «кондитер» и «хворост».
Еще более отчетливо это различие между человеком как социальным
существом и человеком как «носителем языка»29, знание которого сво-
дится к знанию соответствующих словарных статей и грамматических
правил соединения слов в предложения, становится заметным, если
обратиться к еще одному приведенному в книге примеру. Поясняя уме-
ния, которые он включает в понятие «владение языком», автор подчер-
кивает, что «здесь имеются в виду умения, основанные на владении
чисто языковой (словарной и грамматической), а не энциклопедической
информацией. Текст Он проплыл 100 метров кролем за 45 секунд для вся-
кого носителя русского языка значит: «Плывя стилем "кроль", он покрыл
расстояние в 100 метров и затратил на это 45 секунд». Для тех, кто зна-
ет не только русский язык, но и таблицу мировых достижений в плава-
нии (элемент энциклопедической, а не языковой информации), то же
самое предложение может оказаться гораздо содержательнее. Оно может
быть воспринято как сенсационное сообщение о феноменальном миро-
вом рекорде, как напоминание о безграничных физических возмож-
ностях человека и т. п.» (там же, с. 12).
Однако можно выразить сомнение, что текст Он проплыл 100 метров
кролем за 45 секунд для всякого носителя русского языка, если понимать
его «по Апресяну» как человека, который знает словарные значения слов
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология... 47
и правила их связи в предложения, значит: «Плывя стилем "кроль", он
покрыл расстояние в 100 метров и затратил на это 45 секунд». Понимание
этого предложения будет принципиально разным для человека, который
умеет плавать или неоднократно видел, как плавают другие (в частности,
стилем «кроль»), и человека, который усвоил значения слов «плавать» и
«кроль», но сам никогда не плавал, никогда не испытывал воздействия
силы Архимеда. Тогда плавание кролем связывается у него с иным сен-
сомоторным опытом, и его восприятие процесса будет заметно отличать-
ся от восприятия, привычного нам. Это пример показывает, что услови-
ем одинакового понимания конкретного предложения оказывается не
знание конкретных словарных значений, а общая социальная практика,
и вне нее словарные статьи становятся бессильными.
В заключение имеет смысл обратиться к поздним работам Ю.Д. Апре-
сяна и его коллег, выполненным в рамках Московской семантической
школы интегрального описания языка и системной лексикографии. Как
уже отмечалось во введении, базовый методологический императив,
которому следуют авторы, состоит в проведении исследований исклю-
чительно на материале языка, без привлечения каких-либо иных (со-
циокультурных, психологических и т. д.) данных. Другими словами,
методология модели «Смысл<=>Текст», исходящая из образа языка как
автономной системы, сохраняется и в них30. Не проводя подробного
анализа базовых понятий и постулатов, положенных в основу теории
(принцип интегральности, семантический метаязык31, интегральное
лексикографическое представление лексемы, лексикографический тип
и т. д. (Апресян 2006а; Апресян 2009)), я обращусь к одному конкретно-
му примеру, который является, по замыслу автора, образцом, подводя-
щим «теоретический фундамент под системную лексикографию и, более
конкретно, под новый объяснительный словарь синонимов русского
языка» (Апресян 19956, с. 37—38) — лексикографическому описанию
человека. Хотя речь пойдет о нескольких фрагментах в начале статьи,
высказанные соображения будут справедливы и для статьи в целом, и
для других исследований, выполненных в рамках данного проекта.
В начале анализа Ю.Д. Апресян выделяет в человеке несколько
систем и действующих независимо от них сил, или способностей,
уточняя, что «таких сил может быть несколько, но в обязательном по-
рядке должны быть представлены, по крайней мере, две: одна приво-
дит какую-то систему в действие, другая останавливает ее» (там же,
с. 40) и затем уточняет: «Стимулом к активному функционированию
человека являются желания. Человек реализует их с помощью силы,
которая называется волей; воля, собственно, и есть способность при-
водить в исполнение свои желания. Воля в русской языковой картине
ассоциируется с твердостью, натиском, непреклонностью, может быть,
даже агрессивностью32...
48 Часть I. Модели языка как автономной системы
Желания могут быть как разумными и моральными, так и неразумны-
ми и аморальными: воля сама по себе вне морали, она может быть доброй
и злой. Поэтому действие воли уравновешивается в человеке действием
другой силы, которая называется совестью. Если желания и воля явля-
ются инициаторами деятельности человека, то совесть в русской язы-
ковой картине мира мыслится как нравственный тормоз, блокирующий
реализацию его аморальных желаний или побуждений...
Вообще говоря, совесть, в отличие от воли, мыслится не только в
образе силы, пусть и потенциальной (т. е. способности). Она одно-
временно представляется как некое существо внутри человека. Это -
строгий внутренний судья (ср.: отвечать за что-то перед своей сове-
стью, быть чистым перед собственной совестью), всегда нацеленный
на добро, обладающий безошибочным врожденным чувством высшей
справедливости и дающий человеку предписания (ср.: голос совести,
веление совести), непосредственно опирающиеся на представление о
том, что в данной ситуации есть подлинное добро» (там же).
Еще раз подчеркну, что все эти утверждения сделаны, по утвержде-
нию автора, исключительно на основе данных русского языка33 и,
следовательно, должны однозначно реконструироваться человеком,
обладающим полным знанием русской грамматики и словаря, но не
знающим ничего о русской культуре.
Переходя к анализу приведенного фрагмента, замечу, что, во-
первых, сами по себе приведенные утверждения вызывают серьезные
возражения, во-вторых, крайне сомнительно то, что они сделаны ис-
ключительно на основе данных языка, и, в-третьих, совершенно не-
понятен способ, которым они были получены. Рассмотрим каждое из
возражений более подробно.
1. Воля далеко не всегда приводит желания в исполнение; часто она
заставляет человека действовать наперекор желаниям {А вокруг колод-
ца мокрая земля была размешана в грязь множеством сапог и кое-где в
следах блестела вода. На нее-то, на эту мокрую землю, смотрели сотни
глаз пленных стоящих на жаре. Бровальский усилием воли заставлял себя
не смотреть туда. (ГЯ. Бакланов. Июль 41 года34); В течение ночи я
трижды снимала трубку и только усилием воли заставляла себя не зво-
нить вам (Э. Радзинский. Она, в отсутствие любви и смерти)). Точно
также совесть далеко не всегда выступает как «нравственный тормоз»,
останавливающий систему, иногда она оказывается силой, приводящей
систему в движение {Совесть каждого артиста должна заставить его
делать это (Б.А. Покровский. Федор Шаляпин); А все-таки пошел,
потому что тебя твоя совесть рабочая заставила (H.A. Островский.
Как закалялась сталь)). Далее, силами, как «приводящими систему в
действие», так и «останавливающими ее» в «наивной картине мира,
воплощенной в русском языке», являются различные по характеру и
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология... 49
онтологическому статусу чувства (страх, стыд, долг, честь)35, и это ни-
как не отражено автором, о долге и чести не говорящим вообще, а страх
и стыд рассматривающим не как силы, а как элементы эмоциональной
системы человека. Эти примеры, число которых можно многократно
умножить, показывают, что предложенная в статье модель не отража-
ет всего многообразия и всей сложности семантических структур,
связанных с понятием «человек» в русском языке.
1.1. Автор нигде не оговаривает, с языком какого периода он рабо-
тает. По умолчанию это современный русский язык, но он приводит
примеры из текстов конца XIX - начала XX века (В.Г. Короленко,
H.A. Бердяев), что предполагает неизменность «наивной картины
человека» в русском языке на протяжении XX столетия. Однако, это с
очевидностью не так: уже упомянутая выше «рабочая совесть», а тем
более «партийная совесть» почти невозможны в языке конца XIX века.
Идеологические модели советской культуры заметно трансформируют
семантические образы человека в языке советского времени.
2. Чтобы выявление внеязыковых предпосылок проведенного Апре-
сяном анализа было более наглядным и образ идеального носителя
русского языка, не знающего ничего о русской культуре, получил хотя
бы условное образное воплощение, я хотел бы обратиться к рассказу
Л. Андреева «Правила добра» (Андреев 1988 (1911)), предлагающего,
кажется, подходящую для данного случая модель. В рассказе «некий
здоровенный пожилой черт» по прозвищу Носач неожиданно возлюбил
добро и возлюбил настолько сильно, что пришел к приходскому свя-
щеннику с требованием научить его делать добрые дела. К этому момен-
ту он уже знал в совершенстве Библию; позднее, наставляемый священ-
ником, он прочитал в подлиннике сочинения отцов церкви и сам начал
создавать весьма остроумные богословские схемы. Однако это не при-
близило его к пониманию того, что такое добро. Смущаемый его вопро-
сами наставник, сообщив ему два главных правила («если кто попросит
у тебя рубашку, то ты и последнюю отдай» и «если кто тебя по одной
щеке ударит, то ты и другую подставь»), отправил его в мир. Результаты
этого путешествия оказались плачевными. Черт, не уразумев, что «святые
слова сии имеют распространительное толкование», натворил много бед,
приобрел шишку на темени, кровоподтеки и ссадины на лице, но делать
добро так и не научился. Отчаявшийся священник написал черту под-
робный распорядок на каждый день, которому тот жестко следовал
после смерти наставника. Однако часть страниц оказалась утерянной,
и в дни, которые не были описаны в рукописи, Носач «удалялся в свой
темный чердачный угол и там застывал в бездействии».
Кажется, что герой рассказа Андреева (при «распространительном
толковании») дает определенное представление об «идеальном носи-
теле языка», лишенном какой-либо связи с культурной традицией.
50 Часть I. Модели языка как автономной системы
Попробуем взглянуть на предложенное Апресяном описание его гла-
зами.
Один из первых вопросов, который возникает при взгляде с такой
позиции — почему совесть как объект, которым обладает человек (ну
совесть-то у тебя есть ? (ср. ну тетрадь-то у тебя есть ?); совсем совесть
потерял; имей совесть!; ни стыда, ни совести и др.) и совесть как субъ-
ект, как «некое существо внутри человека» — не омонимы (совестьJ и
совесть), а две разные стороны одного и того же явления. Различие в
их семантических и синтаксических свойствах делает предположение
об омонимах более правдоподобным. Далее, если обратиться к совести 2,
то как мы должны понимать это «некое существо внутри человека» —
буквально или метафорически? Как «идеальный носитель языка» может
понять различия в конструкциях его давно мучила совесть и его давно
мучили глисты, например? А если он при этом никогда не испытывал
физической боли (ведь физическая боль выводит нас за рамки языко-
вых фактов, обращая к психосоматической реальности)?
Еще один пример, обращающий к реалиям советского периода. Как
этот «идеальный носитель», не имеющий опыта жизни в советской
культуре, может понять смысл выражения «партия — ум, честь и совесть
нашей эпохи»? Что здесь имеется в виду: что партия - некое существо
внутри эпохи, судящий эпоху судья? Или что эпоха имеет совесть (как
некоторый объект) и эта совесть — партия? Или что-то еще?
Подобные примеры, число которых можно значительно умножить,
отчетливо показывают, что утверждение Ю.Д. Апресяна об использо-
вании им исключительно фактов языка — иллюзия, что он неявно
опирается в своем анализе на психологический и социокультурный
материал, и именно отсутствие осознанности, отсутствие должной
степени рефлексии приводит к тому, что внеязыковой материал при-
сутствует в этих исследованиях в действительно «наивной», донаучной
форме, придавая «наивность» всей предложенной модели.
3. Неясно, как автор приходит к приводимым им результатам, как
проверить их корректность. Если в простых случаях можно говорить
об интуиции обычного носителя языка, то для таких сложноорганизо-
ванных категорий, как человек, этой интуиции оказывается явно не-
достаточно (человек выступает здесь как социокультурное существо, и
социокультурный фактор становится в данной ситуации, по крайней
мере, не менее значимым, чем языковой). В подобных случаях осо-
бенно важно эксплицировать и объективировать (с помощью стати-
стического анализа контекстов, например) методологию получения
результатов и критерии их проверки.
Еще раз подчеркну, что проведенный анализ можно распростра-
нить и на другие работы Московской семантической школы (см.,
напр.: Левонтина 2006; Крылова 2006). Ограниченность и неотреф-
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология... 51
лексированность методологии проявляется в них еще более отчет-
ливо36.
Подводя итоги данной главы, важно подчеркнуть следующее:
В проанализированных нами теоретических конструкциях язык
предстает статичной, замкнутой на себя системой, возвышаю-
щейся над культурным контекстом. Ни в модели Вежбицкой,
ни в модели Мельчука—Апресяна—Жолковского не заложена
идея динамики, идея изменения языка и отсутствуют механиз-
мы описания такого изменения.
Вызывают существенные вопросы критерии верификации
утверждений NSM-теории и модели «Смысл^Текст». Главным
критерием становится языковая интуиция самого лингвиста,
которого сложно считать беспристрастным судьей созданных
им или его коллегами конструкций. Особенно это бросается в
глаза, когда лингвист начинает работать с понятиями, глубоко
укорененными в психологическом, философском, социокуль-
турном контексте (такими, как человек, например). «Замыкание
на себя» придает семантическим теориям квазирелигиозный,
«марксистско-фрейдистский» (по Попперу) оттенок.
• За обсуждаемыми моделями стоит представление о человеке как
автомате, в котором ум (душа) и тело либо функционируют не-
зависимо друг от друга, либо тело доставляет уму внешние
сигналы, которые затем перерабатываются в сознании, дей-
ствующем подобно компьютеру. Тело непосредственно не уча-
ствует в процессе такой переработки. Наиболее отчетливое и
бескомпромиссное описание моделей данного типа содержатся
в трудах рационалистов XVII века, но в целом указанное пред-
ставление соответствует позитивистскому в широком смысле
слова направлению в философии XX века, за которым стоят
имена Рассела, раннего Витгенштейна, Карнапа, Шлика и др.
Еще одним теоретическим постулатом, на который неявно опира-
ются авторы обсуждаемых моделей, служит представление о матема-
тической теории как образце структурной организации для языка. Это
представление ведет к моделированию естественного языка по образ-
цу искусственного, в основе которого лежит сведенный к предельному
минимуму набор базовых операций, а разнообразие достигается путем
их повторения, чередования и объединения.
Примечания
1 Данная глава представляет собой переработанный и дополненный вариант работы:
Глебкин 20076.
2 В приведенной выше последовательности имен я следую за установившейся традици-
ей (см., напр.: Кронгауз 2005, с. 259).
3 Критику идей Хомского см., напр., в работе: Wierzbicka 1996, р. 6-8,17-19.
52 Часть I. Модели языка как автономной системы
4 Методологически близкую подходу Вежбицкой теорию, в которой связь с идеями Хом-
ского явно обозначается автором, представляет собой концептуальная семантика Р. Джа-
кендоффа (Jackendoff 1983, р. 77-127; Jackendoff 1990; Jackendoff 2002, p. 123-131, 152—
195; Jackendoff 2010 p. 6-14). Анализ этих влиятельных для современной теоретической
лингвистики работ остается за рамками данной книги, потому что в методологическом
отношении они не содержат ничего принципиально нового по сравнению с работами
Вежбицкой и Хомского.
5 См., напр., работу, посвященную семантической эволюции понятия Angst и влия-
нию работ Лютера на эту эволюцию (Вежбицкая 2001, с. 44-125), или исследование
лингвоспецифичности понятия fair и культурных причин такой лингвоспецифич-
ности (Wîerzbicka 2006, с. 141-170). См. также общие установки Вежбицкой в работе:
Wierzbicka 2010, р. 90-93, 144-150. Нужно отметить, что Вежбицкая активно использует
NSM-толкования в своем анализе, однако они не добавляют почти ничего к следующим
за ними и/или предшествующим им комментариям и, осмелюсь сказать, вполне могли
бы быть опущены без ущерба для конечного результата.
6 В качестве иллюстрации можно сослаться на разработанную А. Вежбицкой концеп-
цию «cultural scripts», несмотря на утверждения ее автора, методологически не связан-
ную с NSM-теорией (см., напр.: Wierzbicka 2002), или предложенную ей модель описа-
ния концептов «народной биологии» (см., напр.: Wierzbicka 1985, с. 212-217).
7 Авторы постоянно отмечают, что данная операция требует большой семантической
чуткости, в частности, учета аллолексии и полисемии (см. Wierzbicka 1996, р. 185—210;
Goddard 2002, р. 20-32).
8 «.. .since the meaning of a word is, as I have been arguing all along, a configuration of semantic
primitives for each word, its meaning can (and must) be defined positively, regardless of the
meanings of any "neighbouring" words in the lexicon. The meanings of different words can
overlap (as abc overlaps with bed), but both the similarities and the differences can be stated only
after the meaning of each word has been identified» (Wierzbicka 1996, p. 170).
9 Более того, «обычные носители языка», к которым я обращался с просьбой оценить
предложенные А. Вежбицкой толкования, выразили сомнения в их ясности и продук-
тивности. В этом смысле гораздо более информативными, точными и глубокими яв-
ляются, как уже отмечалось, комментарии Вежбицкой к приводимым толкованиям, но
они находятся уже за рамками NSM-концепции.
10 См.: Wierzbicka 1985, р. 212, 332-333.
11 Ср. критику идей Вежбицкой в работе: Соловьев 2005, с. 93-95.
12 Подробнее см. об этом в шестой главе.
13 Ср.: «И подобно тому, как зародыш образуется в животном, как тысячи других чу-
дес природы совершаются вследствие известного, Богом данного инстинкта, т. е. в силу
божественной преформации, сделавшей эти удивительные автоматы способными меха-
нически производить столь прекрасные явления, — подобно этому можно думать, что и
душа есть духовный автомат, еще более удивительный, и что вследствие божественной
преформации она производит эти прекрасные идеи, в которых наша воля не принимает
участия и которым наше искусство не может подражать. Действия духовных автоматов,
т. е. душ, совсем не механические, но они в превосходной степени содержат то, что есть
прекрасного в механике» (Лейбниц 1989 (1710), с. 392; пер. К. Истомина). См. также:
Лейбниц 1982 (1710), с. 416, 424-425; Лейбниц 1989 (1710), с. 138, 161, 167-170.
14 В «Словаре французской академии» издания 1694 г. предлагается следующее определе-
ние «автомата»: «AUTOMATE. Machine qui a en soy les principes de son mouvement. Une horloge
est un automate. Quelques philosophes prétendent que les animaux ne sont que des automates».
15 О соотношении языка и мышления, слова и идеи у Лейбница см., напр.: Лейбниц
1983 (1703-1704), с. 274-362.
16 Влияние идей Хомского и, в частности, реализуемых им на практике установок на со-
отношение теории и эксперимента характерно для значительного массива западных работ,
посвященных исследованию детской речи. См., напр.: Bloom etc. 1975, p. 4,30—33. Это влия-
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология... 53
ние ведет к тому, что теория обретает предельно жесткий каркас, при котором не она транс-
формируется на основе экспериментальных данных, принимая наиболее адекватную экс-
перименту форму, а, наоборот, экспериментальные данные деформируются таким образом,
чтобы соответствовать теоретическому каркасу. Критику такого подхода см. в: Bloom etc.
1975, p. 87-89; Bowerman 1985, p. 1265-1282. Об исследованиях детской речи в соотнесении
с базовыми теоретическими моделями в целом см.: Фрумкина 2001, с. 34—36.
17 См., напр., операциональные принципы, в которых подчеркивается значимость ти-
повой для ребенка деятельности, отсутствие различий между одушевленными и неоду-
шевленными объектами и т. д. (Slobin 1985, р. 1170-1171, 1186-1187). Об иной психо-
логической традиции, в которой исследование ситуационного контекста становится
определяющим для понимания процессов овладения ребенком языка, см., напр.: Лурия
1979, с. 32-36, 58-60. Ср.: Keller-Cohen 1978. Для построения теоретической модели
детской речи важными являются замечания Р. Фрумкиной о параллелизме между дет-
ской и разговорной речью (Фрумкина 2001, с. 35-39).
18 Так, «basic notions», о которых пишет Слобин и под которыми по контексту имеются в
виду как раз опорные операциональные принципы, трансформируются в тексте Вежбицкой
в «innate "basic concepts"» (см.: Wierzbicka 1996, p. 17). При этом в интерпретации Вежбицкой
объединяются два далеко отстоящих фрагмента статьи Слобина, в которых речь, кажется,
идет о разных вещах и ни одни из которых не предполагает, по-видимому, ничего подобного
«innate "basic concepts"» в смысле Вежбицкой (см. Slobin 1985, р. 1161,1171-1172).
19 См.: Wierzbicka 1996, р. 18; Brimer 1990, р. 72.
20 См.: Bruner 1990, р. 73-74, а также р. 64—65. Вообще, отсылка к Брунеру в данной ра-
боте Вежбицкой крайне любопытна. Весь пафос книги Брунера — отчетливо антилейб-
ницианский, направленный против формальных, компьютерных моделей мышления.
В частности, автор критикует «информационный» подход к описанию значения, сводя-
щий процесс понимания к отысканию в сознании ячейки с соответствующей информа-
цией (Bruner 1990, р. 4—7). Но именно такую трактовку значения предлагает Вежбицкая
(см. цитированный выше фрагмент: Wierzbicka 1996, р. 170).
21 См.: Wierzbicka 1996, р. 70—71. См. также аналогичный ход с М. Бауэрмэн: Wierzbicka
1996, р.18.
22 См. об этом: Романов 1991, с. 11-67; Романов 2003, с. 57-300.
23 В качестве иллюстрации можно вспомнить слова Пушкина о современном ему русском
языке: «Исключая тех, которые занимаются стихами, русский язык ни для кого не может
быть довольно привлекателен — у нас еще нет ни словесности, ни книг, все наши знания,
все наши понятия с младенчества почерпнули мы в книгах иностранных, мы привыкли
мыслить на чужом языке; просвещение века требует важных предметов размышления для
пищи умов, которые уже не могут довольствоваться блестящими играми воображения и
гармонии, но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись — метафи-
зического языка у нас вовсе не существует; проза наша так еще мало обработана, что даже
в простой переписке мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий
самых обыкновенных; и леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механи-
ческие формы уже давно готовы и всем известны» (Пушкин 1949 (1824), с. 21).
24 См., напр.: Мельчук 1997, с. 21-22. Ср.: Апресян 1995 (1974), с. 113, где говорится о
речевой практике носителей языка, но фактически в качестве таких носителей выступа-
ют сами лингвисты.
25 В поздних работах Ю.Д. Апресян уточняет критерии верификации предложенной им моде-
ли, однако это не ведет к принципиальному изменению картины. Подробнее см. прим. 80.
26 «Попробуем проанализировать содержание утверждения "Язык - орудие общения".
Что значит "быть орудием общения"? Видимо, это означает «представлять собой систему
средств передачи информации, составляющей цель общения». Дело обстоит, грубо говоря,
следующим образом: (1) Информация передается посредством (2) последовательностей
речевых сигналов, акустических или визуальных. Последовательность сигналов, несущая
информацию, направляется от (3) говорящего (или пишущего) к (4) слушающему (или чи-
54 Часть L Модели языка как автономной системы
тающему) через определенный (5) канал связи (воздух, в котором распространяется звук;
телефонный провод; бумага книги и т. п.). Слушающий извлекает из сигналов, посланных
говорящим, ту (или почти ту) информацию, которую этот последний имел в виду, благо-
даря тому что оба владеют одним и тем же (6) кодом - правилами соответствий между
(речевыми) сигналами и (речевой) информацией» (Мельчук 1999, с. 12).
27 См., напр., уже упомянутую работу Дж. Брунера: Brimer 1990. Другие работы этого
направления будут проанализированы в третьей главе.
28 Ср. экспериментальные исследования Р. Фрумкиной и ее выводы о целостности вос-
приятия объекта испытуемыми: Фрумкина 1985, с. 25-26; Фрумкина 1991, с. 128-130.
29 Т. е. существом, которое только носит некоторую не связанную с ним сущностно ре-
альность как носят пальто, ботинки и т. д.
30 В указанных работах высказывается ряд идей, которые могут быть проинтерпретиро-
ваны как уточнение критериев верификации, лежащих в основе модели «Смысл<=>Текст».
Одна из таких идей связана с понятием лингвистического эксперимента, предполагаю-
щего две стадии: а) «обращение к непосредственной языковой интуиции говорящих»;
б) «объяснение полученных оценок с точки зрения современной лингвистической тео-
рии» (Апресян 2010, с. 38). Другими словами, основным критерием здесь объявляется
интроспекция, получающая свою теоретическую интерпретацию. Отмечу, что в пред-
ложенной формулировке речь идет именно о лингвистической теории,а не
о лингвистических теориях.В действительности, один и тот же факт может
быть прямо противоположным образом проинтерпретирован в рамках различных лингви-
стических теорий. Предложенная формулировка неявно предполагает, что речь идет о тео-
рии, развиваемой (или разделяемой) автором. При таком подходе мы имеем дело с опи-
санным выше «замыканием» теории на себя, придающем ей квазирелигиозный статус.
31 Интересно обратить внимание на следующее замечание Ю.Д. Апресяна, описываю-
щего методологическую эволюцию от модели «Смысл<=>Текст» к более поздним рабо-
там: «В результате... используемый нами метаязык существенно сблизился с метаязыком
А. Вежбицкой» (Апресян 1994, с. 29).
32 Я опускаю в цитате исключительно языковые примеры, сохраняя все содержатель-
ные утверждения.
33 Автор специально подчеркивает это: «Предложенная нами реконструкция, дающая
целостный образ совести, основана исключительно на данных языка» (там же, с. 41).
34 Если это специально не оговорено, приводимые в данной и следующих главах при-
меры, характеризующие семантические особенности русского языка, взяты из Нацио-
нального корпуса русского языка (НКРЯ, www.ruscorpora.ru).
35 Проиллюстрирую обе возможности на примере слова «долг»: «И не боязнь расстаться
с комсомольским билетом, а вошедшее в кровь и плоть чувство долга заставило Сашу Ма-
ринеско, не долго раздумывая, сказать себе это "надо"» (Александр Крон. Капитан дальнего
плавания)', «Тысячами нитей он был связан с жизнью евреев страны, с драмами тех, кто,
возвращаясь из эвакуации на родные пепелища, оказывались изгоями: чувство долга и со-
весть не позволяли ему отворачиваться от чужих бед и страданий — и он погружался в эту
боль» (Александр Борщаговский. Несыгранный «Гамлет»).
36 Следует отметить, что в рамках Московской семантической школы осуществлено значи-
тельное число интересных исследований, несмотря на заявленные постулаты, фактически
исходящих из социокультурной парадигмы при описании языка. Речь идет, в первую оче-
редь, о целом ряде статей из Нового объяснительного словаря синонимов русского языка
(НОССРЯ 1997; НОССРЯ 2000; НОССРЯ 2003). Интересно, что во введении к словарю
Ю.Д. Апресян отмечает антропоцентричность как одну из важнейших характеристик язы-
ка (напр., НОССРЯ 2003, с. VII, XX). Однако, такая антропоцентричность оказывается
случайным, никак не объяснимым фактом, если исходить из модели языка как самодоста-
точной структуры, не требующей для своего описания выхода за свои пределы. Напротив,
для антропоцентричной и социокультурной парадигм она становится базовым постула-
том, задающим методологический каркас возникающих в их рамках теорий.
Часть П. Антропоцентричные
семантические модели
Во второй части книги речь пойдет о семантических теориях,
исходящих из представлений о языке как открытой системе,
создаваемой человеком и отражающей его антропологическую
специфику, понимающих язык как функциональный орган
человека, сформировавшийся в процессе эволюции. Как уже
отмечалось, такое понимание языка было предложено Хомским, счи-
тающим лингвистику частью психологии, однако в его концепции эта
связь с человеком осталась чисто формальной и не нашла содержатель-
ного воплощения. В данном разделе будут рассмотрены теории, в ко-
торых антропологическая составляющая несет содержательную на-
грузку: теория концептуальной метафоры Дж. Лакоффа и М. Джонсо-
на (4 глава), теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и
М. Тернера (5 глава), а также теория лексических концептов и когни-
тивных моделей (LCCM Theory) В. Эванса и семантика фреймов
Ч. Филлмора (6 глава). Специфической особенностью этих теорий
является взгляд на человека как на универсальный антропологический
тип и отказ от подробного анализа социокультурного контекста его
существования. Ключевым для понимания структуры и функций язы-
ка в этом случае оказывается перцептивный и проприоцептивный опыт
человека. Идея выявления в языке и когнитивных процессах сомати-
ческой основы, выраженной в понятии embodiment, становится мето-
дологически определяющей для данного направления. Эта констант-
ность организации человека ведет к статичности моделей языка, к
отсутствию в них динамической составляющей. Указанная черта сбли-
жает данные модели с моделями, описанными в первой части моно-
графии.
Глава 3. Философские и психологические
основания антропоцентричных
семантических моделей
Как уже неоднократно отмечалось, лингвистические теории осознан-
но или неосознанно опираются на определенную мировоззренческую
базу. Эти мировоззренческие постулаты обращают нас к фундамен-
тальным представлениям о человеке и его природном и социокультур-
ном окружении, выраженным в определенной группе базовых для
культуры текстов. Мы видели, что авторы концепций, рассматриваю-
щих язык как автономную систему, исходят из философии европей-
ского рационализма XVII века. Следует добавить, что эта философия
вырастает из представлений об устройстве человека и способах по-
знания им мира, сформированных в античности и трансформирован-
ных под христианским влиянием. Антропоцентричные семантические
модели строятся на иных основаниях. Можно показать, что за двумя
обозначенными выше парадигмами (изоляционистской и антропоцен-
тричной) стоят фундаментальные различия в образах человека и струк-
туре когнитивных процессов, отсылающие к классической философ-
ской и психологической традициям, последняя из которых также
имеет свои философские параллели. Не останавливаясь здесь на этом
подробно, обозначу основную идею1.
Философские взгляды на процессы мышления вырастают из опре-
деляющего для Античности бинарного образа человека, разделенного
на тело и душу (ум). Тело человека не участвует в процессе мышления,
когнитивные операции осуществляются умом в особом идеальном
пространстве, и сам процесс мышления представляет собой идеальный
акт. Мышление является исключительно человеческой способностью,
животные не могут мыслить.
Наиболее отчетливо эти взгляды выражены в философии Платона и
неоплатоников, но в целом они воспроизводятся и рядом других значи-
мых авторов (Парменидом, в значительной степени, Аристотелем, вы-
ступающим в своих представлениях о мировом Уме (νους) вполне
ортодоксальным платоником, и др.). Непосредственный анализ пока-
зывает, что за описанной моделью стоят не экспериментальные наблю-
дения и исследования, а вполне конкретные социокультурные установ-
ки, связанные с оппозицией «свободный» - «раб». Рабы в этой модели
полагаются рожденными для выполнения грубой физической работы,
Глава 3. Философские и психологические основания... 59
свободные — для управления, политической деятельности и интеллек-
туального созерцания. Заданная оппозиция явно формулируется в ряде
значимых текстов и проявляется в широком спектре характерных для
античной культуры черт, в частности, в признании безусловного превос-
ходства интеллектуальной деятельности над физическим трудом и вос-
приятии ее как замкнутого на себя процесса2. Позднее, в Средневековье
и в Новое время, связь с социокультурным контекстом теряется, но,
освященные именами Платона и Аристотеля (и позднее, Августина,
Фомы Аквинского и др.), эти представления становятся атрибутом
философского взгляда на мир. В целом, именно так их воспринимает и
переосмысляет в рамках иной социокультурной ситуации XVII век.
Психологическая традиция вырастает из иных оснований, чаще
неявно, но иногда и вполне осознанно соотносясь с новыми фило-
софскими течениями, появившимися во второй половине XIX-XX
веке. Мышление понимается в ней как решение различных по уровню
сложности и по типу деятельности задач, от попадания мячом в ба-
скетбольное кольцо до доказательства геометрических теорем или
создания абстрактных математических моделей природных и социаль-
ных процессов. Тело активно участвует в когнитивных актах; способ-
ностью к решению отдельных классов задач, т. е. мышлением в пси-
хологическом смысле, обладают и животные.
Сформулированные выше особенности описания когнитивных
процессов задают и два типа понимания языка: как замкнутой на себя
идеальной структуры и как реальности, аккумулирующей в себе пер-
цептивный и проприоцептивный опыт.
Сделанные замечания определяют структуру главы. В первом ее
разделе мы кратко остановимся на основных философских течениях и
работах отдельных философов, сформулировавших качественно от-
личные от рационалистической философии XVII века представления
о мире и человеке (экзистенциализм, философия жизни, герменевти-
ка, прагматизм, труды позднего Л. Витгенштейна); во втором — рас-
смотрим мировоззренчески связанные с ними исследования, выпол-
ненные в рамках гештальт-психологии, культурно-исторической
психологии Л.С. Выготского и генетической психологии Ж. Пиаже3;
в третьем - проанализируем, как эти идеи реализуются в современной
психологии и когнитивной науке.
3.1. Философские основания психологической
когнитивной парадигмы
Хотя рационализм, доминирующий в период раннего Нового времени
и в эпоху Просвещения, и позднее остается одним из определяющих
векторов развития европейской философии, со второй половины XIX
60 Часть IL Антропоцентричные семантические модели
века он сталкивается с серьезным сопротивлением рада новых фило-
софских направлений, предлагающих существенно иной образ мира и
человека. Этот образ оказывает самое непосредственное влияние на
формирование психологической модели мышления и открывает новые
возможности для описания языка в целом и отдельных языковых
структур в частности. Одни из этих возможностей реализуются в се-
мантических теориях, рассматриваемых в 4, 5 и 6 главах, другие ока-
зываются актуальными для третьей части книги.
Разумеется, сколько-нибудь подробный анализ указанных направ-
лений избыточен в заданном проблемном поле, поэтому акцент в
дальнейшем обсуждении будет сделан на присущих им общих чертах,
важных для рассматриваемых позднее лингвистических теорий.
А) Первая из таких черт — признание ограниченности рациональ-
ного взгляда на человека и понимание человека как целостного суще-
ства, для которого разум является лишь одной из характеристик, не
допускающей обособленного описания. Разработка категориального
аппарата, адекватно отражающего эту целостность, составляет ключе-
вую проблему для целого ряда философских течений во второй по-
ловине XIX-XX веке.
Истоки указанных представлений коренятся в раннесредневековой
культуре. Тезис об ущербности разума, о его неспособности адекватно
описывать трансцендентную реальность проявляется в своеобразной
«логике парадокса», лежащей в основе двух базовых постулатов хри-
стианства (о единстве Троицы и о богочеловеческой природе Христа),
формирующих поле обсуждения на первых шести Вселенских Соборах4.
Эта позиция переносится и на человека, для которого вера оказывает-
ся более фундаментальной характеристикой, чем рациональное раз-
мышление5. Однако в дальнейшем такое сдержанное отношение к
рациональному началу в человеке сохраняется, с определенными уточ-
нениями, в византийской культуре, одним из определяющих фило-
софских итогов которой можно считать исихазм; но в западном
Средневековье оно постепенно трансформируется в утверждение об
изоморфизме между разумом и верой, которые различными путями
приводят к одной цели6. На практике приведенный тезис выражается
во все более и более тотальном использовании рациональных механиз-
мов описания мира и человека, достигшем своего пика в механицизме
XVII—XVIII веков7. Представления об ограниченности рационального
конструирования реальности, попытки разглядеть в ней иные, не до-
пускающие рационального описания черты оказываются в этот пери-
од на далекой периферии мировоззренческого поля. Их реанимация
начинается в XIX веке: в мировоззрении романтиков, философских
системах Фихте, Шеллинга, в целом, однако, говорящих еще на тра-
диционном философском языке. Иррациональная мировая воля объ-
Глава 3. Философские и психологические основания... 61
является главным элементом философии Шопенгауэра, хотя и у него
рациональное конструирование реальности играет, при внимательном
анализе, определяющую роль. Пожалуй, наиболее целостно среди
философов первой половины XIX века антирационалистический взгляд
на природу человека выразил Серен Кьеркегор. Ключевая для датско-
го философа максима, определившая как его философские размыш-
ления, так и жизненный путь, была сформулирована им в одной из
последних работ: «Истину нельзя знать, в истине можно быть или не
быть» (Kierkegaard 2004 (1850), p. 184)8. Здесь выражено принципиаль-
ное для Кьеркегора противопоставление рациональной истины, нося-
щей всеобщий характер, индивидуальной истине каждого конкретно-
го человека, отвечающей на вопрос о его месте и предназначении.
Соотнесенный с такой истиной человек не может быть рационально
действующей машиной, его экзистенциальная сущность не улавлива-
ется рационально, не выражается в общих формулах, которые по
определению анонимны как анонимен формулирующий их язык. Не-
разрешимое по сути противоречие между всеобщностью языка, на
котором мы должны говорить, чтобы сделаться понятными, и уникаль-
ностью индивидуального опыта, предполагающей столь же уникальные
способы выражения, остро осознавалось Кьеркегором. В отличие от
Шопенгауэра, пытавшегося выражать новое мироощущение в тради-
ционной форме философского трактата, он постоянно искал адекват-
ную своим целям языковую форму. Создаваемые им произведения,
написанные от лица различных псевдонимов, не развертывали перед
читателем логическую цепочку вытекающих один из другого тезисов,
но порождали поле диалогического напряжения, провоцирующее со-
беседника на осмысление собственного опыта.
Начатый в первой половине XIX века пересмотр глубинных осно-
ваний человеческого бытия и поиск языка, который мог бы эти осно-
вания выразить, продолжается в конце XIX—XX веке, в первую очередь,
в таких философских течениях, как философия жизни и экзистенциа-
лизм. Вильгельм Дильтей использует в качестве инструмента для тако-
го пересмотра категорию жизни: «Основной корень мировоззрения —
жизнь. Распространенная по земному шару в бесчисленном множестве
отдельных замкнутых кругов жизни, вновь переживаемая в каждом
индивидууме, недоступная наблюдению, как одно лишь мгновение
современности, а потому и сохраняемая в следующих за этим мгнове-
нием воспоминаниях, полнее постигаемая во всей глубине в своих
объективированных проявлениях, нежели в форме субъективного
переживания — жизнь нам знакома в бесчисленных формах и тем не
менее обнаруживает всегда одни и те же общие черты» (Дильтей 1995
(1912), с. 216, пер. Г. Котляра и С. Гессена). В установке на всеобщность,
тотальность описания можно увидеть следы просвещенческого уни-
62 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
версализма, но в отличие от кантовских трансцендентальных единств,
за которыми стоит рациональная схема понимания человека, жизнь
вводится Дильтеем как более фундаментальная структура, включающая
в себя рациональное, но не сводящаяся к нему. «Мировоззрения не
являются созданием мышления. Они не возникают в результате одной
лишь воли познания. Постижение действительности есть важный мо-
мент в их образовании, но только один из моментов. Они — результат
занятия в жизни позиции, жизненного опыта всей структуры нашего
психического целого» — уточняет он (там же, с. 225).
Близкий, по сути к позиции Дильтея, хотя и выраженный иными
философскими средствами взгляд мы находим в философии Бергсона.
Приведу одну цитату из его работы «Творческая эволюция»: «Отвергая...
внушаемое рассудком искусственное внешнее единство природы, мы
отыщем, быть может, ее истинное единство, внутреннее и живое. Ибо
усилие, которое мы совершаем, чтобы превзойти чистый рассудок,
вводит нас в нечто более обширное, из чего выкраивается сам рассудок
и от чего он должен был отделиться...
Итак, сосредоточимся на том, что в нас одновременно и наиболее
отдалено от внешнего и наименее проникнуто интеллектуальностью.
Поищем в глубине самих себя такой пункт, где мы более всего чувству-
ем, что находимся внутри нашей собственной жизни. Мы погрузимся
тогда в чистую длительность (la pure durée), в которой непрерывно
действующее прошлое без конца набухает абсолютно новым настоящим
(le passé, toujours en marche, se grossit sans cesse d'un présent absolument
nouveau). Но в то же время мы почувствуем, что наша воля напряжена
до предела. Резким усилием наша личность должна сжать саму себя,
чтобы мы собрали ускользающее от нас прошлое и толкнули его, плот-
ное и неделимое, в настоящее, которое оно создает, проникая в него.
Моменты, когда мы до такой степени овладеваем собой, очень редки,
они составляют одно целое с нашими подлинно свободными дей-
ствиями. Но даже и тогда мы не можем удержать себя целиком. Наше
ощущение длительности, то есть совпадение нашего я с самим собою,
допускает степени. Но чем глубже чувство и полнее совпадение, тем
больше та жизнь, в которую они нас уводят, поглощает интеллектуаль-
ность, превосходя ее (la vie où ils nous replacent absorbe rintellectualité
en la dépassant)» (Бергсон 2001 (1907), с. 204, пер. В. Флеровой; ср.:
Marrati 2005, р. 1099-1107).
В философии экзистенциализма новый взгляд на мир и человека
выразился в новом понимании бытия. Если у творца этой категории
Парменида бытие представляло собой вечный, неизменный, бездрож-
ный Сфайрос, а у Платона носителями бытия были столь же вечные и
неизменные эйдосы9, то у Хайдеггера бытие оказывается прочно свя-
занным с категорией времени (Хайдеггер 2003 (1927); Хайдеггер 2007
Глава 3. Философские и психологические основания... 63
(1962)). За этой связью стоит признание конечности человека консти-
туирующим элементом философского размышления. То, что раньше
воспринималось как ущербность, изъян, теперь становится отправной
точкой, лежащей в основе последующих выводов. Центр координат из
вечности перемещается в конкретного человека, погруженного во
временной поток. В частности, это проявляется в изменении соотно-
шения между сущностью и существованием. Как утверждает Сартр, в
предшествующей философской традиции сущность предшествует су-
ществованию. «Человек обладает некой человеческой природой. Эта
человеческая природа, являющаяся "человеческим" понятием, имеет-
ся у всех людей. А это означает, что каждый отдельный человек — лишь
частный случай общего понятия "человек". У Канта из этой всеобщ-
ности вытекает, что и житель лесов — естественный человек, и буржуа
подводятся под одно определение, обладают одними и теми же основ-
ными качествами. Следовательно, и здесь сущность человека пред-
шествует его историческому существованию, которое мы находим в
природе...
Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению,
что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он ста-
новится впоследствии, причем таким человеком, каким он сделал себя
сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и бога,
который бы ее задумал. Человек просто существует, и он не только
такой, каким себя представляет, но такой, каким он хочет стать. И по-
скольку он представляет себя уже после того, как начинает существо-
вать, и проявляет волю уже после того, как начинает существовать, и
после этого порыва к существованию, то он есть лишь то, что сам из
себя делает» (Сартр 1989 (1946), с. 322-323, пер. А. Санина; ср.: Ясперс
1991 (1948), с. 431-442).
Другой вектор изменения представлений о сущности человека свя-
зан с философией прагматизма. Прагматизм отходит от доминирую-
щего в предшествующей философии образа человека-теоретика, про-
являющего себя, в первую очередь, в выполнении различных логиче-
ских операций, и делает акцент на обычном человеке, погруженном в
стихию повседневности. Люди и вещи, которые изо дня в день окру-
жают человека, одежда, которую он носит, совершаемые им повсед-
невные практики формируют систему координат, определяющую для
него значение того или иного фрагмента окружающего его мира, а
также его самого (Джемс 1991 (1890), с. 80-119; Дьюи 1999 (1910),
с. 7-48)10.
Б) С новым взглядом на природу мира и природу человека непо-
средственно связано новое представление об исходных методах по-
знания этой природы. Постижение существующих в вечности идеаль-
ных объектов достигается благодаря рациональному размышлению, но
64 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
для восприятия экзистенциальных основ мира и человека такое раз-
мышление уже бесполезно, оно не решает своей задачи, бьет мимо
цели. Здесь требуются особые формы познания, связанные с понятием
интуиции. Хотя противопоставление интуитивного постижения ис-
тины и ее рационального «вычисления» имеет прочные корни в ранней
философской традиции (νους и διάνοια у греков, intellectus и ratio y
римлян и в западном Средневековье), оно оказывается невостребован-
ным в философском рационализме XVII—XVIII веков. Идея инсайта
вновь актуализируется в ряде философских течений конца XIX — на-
чала XX века, становясь важной основой для построения новых ког-
нитивных моделей.
Можно говорить о связи интуитивного постижения истины с ми-
стическим (симультанным и целостным) улавливанием воли божества,
выраженным в понятии мантиса в Античности, а также с мистически-
ми идеями средневекового христианства (см.; Глебкин 2010, с. 86—87).
Однако если в ранней философской традиции интуиция была сред-
ством для постижения высшей истины, имеющей трансцендентный
характер или приближающей человека к трансцендентному, в фило-
софии конца XIX — начала XX века она характеризует наряду с этим
взаимоотношения между людьми. У Дильтея идея интуиции связана с
описанной выше категорией жизни. Люди могут понимать внутренние
переживания друг друга, обладая общностью внутреннего опыта. Связь
с категорией жизни (Leben) выражается у Дильтея в понятии пережи-
вания (Erlebnis), за которым стоит погружение в стихию жизни и
ощущение себя частью этой стихии. Здесь философия при описании
процесса познания обращается от рациональных конструкций к иным,
более глубоким основаниям, которые в значительной степени опира-
ются на иррациональный пласт. Идея интуитивного постижения ис-
тины оказывается крайне актуальной и для философии Бергсона,
выражаясь, в частности, в характерном для него противопоставлении
инстинкта и интеллекта. Интуиция описывается Бергсоном как реф-
лексирующий инстинкт: «Внутрь же самой жизни нас могла бы ввести
интуиция — то есть инстинкт, ставший бескорыстным, осознающим
самого себя, способным размышлять о своем предмете и расширять
его бесконечно» (Бергсон 2001 (1907), с. 185, пер. В. Флеровой; ср.
Bennett 1916; Cunningham 1924).
В) Как уже отмечалось выше, кардинальная трансформация тради-
ционного для философии проблемного поля потребовала и принци-
пиально нового языка описания, что привело также к принципиально
новому взгляду на язык, на его структуру и стоящие перед ним онто-
логические задачи. Этот взгляд был представлен, прежде всего, в ра-
ботах по философской герменевтике, в первую очередь, в текстах
позднего Хайдеггера и Гадамера. Гадамер подчеркивает непосредствен-
Глава 3. Философские и психологические основания... 65
ную связь между герменевтикой и философией жизни, обращаясь к
идеям Дильтея: «Жизнь истолковывает саму себя. Она сама имеет гер-
меневтическую структуру. Следовательно, жизнь составляет истинную
основу наук о духе» (Гадамер 1988, с. 275, пер. С. Земляного)11. Инстру-
ментом, с помощью которого осуществляется подобное истолковыва-
ние, становится язык, да и сама жизнь может быть понята при таком
подходе как сложно организованный текст. Ключевым средством ин-
терпретации и жизни, и отдельного текста оказывается идея герменев-
тического круга: «Подобно взаимосвязи текста, структурная взаимос-
вязь жизни определена соотношением целого и частей. Каждая часть
выражает некоторую сторону жизни, т. е. имеет значение для целого,
а собственное значение части определяется на основе целого» (там же,
с. 273).
Важной составляющей позиции Гадамера является отчетливо сфор-
мулированный им принцип историзма: «Подлинно историческое
мышление должно мыслить и свою историчность. Тогда оно уже не
будет гнаться за призраком исторического объекта, предметом про-
грессирующего научного исследования, но сумеет распознать в объ-
екте иное своего собственного, а тем самым научиться познавать и
одно, и иное»12 (Гадамер 1991а, с. 81—82, пер. Ал. Михайлова). Эти идеи
Гадамера окажутся актуальными для нас в третьей части книги.
Г) Особое место по их значимости для современной лингвистики
занимают философские работы позднего Л. Витгенштейна, автора
«Философских исследований», трактата «О достоверности» и др. В
целом, его позиция тесно коррелирует с мировоззренческими уста-
новками, описанными выше, но при этом она формулируется непо-
средственно на материале языка. Потребность в языке, с точки
зрения Витгенштейна, определяется запросами, возникающими в
процессе практического общения, в процессе коммуникации13. Раз-
нообразие коммуникационных ситуаций ведет к появлению различ-
ных, весьма причудливым образом связанных между собой языковых
игр, вся совокупность которых и образует наш повседневный язык14.
Важной чертой таких игр, не акцентируемой Витгенштейном, но
отчетливо заметной в конкретном анализе, является их связь с исто-
рическим контекстом, их эволюция со временем: от спонтанности
и подчиненности непосредственному окружению до формализован-
ной абстрактности и регулярности. Эта идея выражена у Витгенштей-
на в образе города: «Наш язык можно рассматривать как старинный
город: лабиринт маленьких улочек и площадей, старых и новых до-
мов, домов с пристройками разных эпох; и все это окружено мно-
жеством новых районов с прямыми улицами регулярной постройки
и стандартными домами» (Витгенштейн 1994 (1953), с. 86, пер.
М. Козловой и Ю. Асеева).
66 Часть IL Антропоцентричные семантические модели
Позиция Витгенштейна плохо укладывается в целостную систему,
наоборот, весь ее пафос направлен скорее на то, чтобы расшатывать
любую систему, бежать от систематичности. Австрийский философ
подчеркивает, что формальная логика, которая считалась необходимым
основанием языка, не выполняет своей дескриптивной функции,
определяющий для описания языка элемент — повседневная жизнь,
практические потребности человека15. Важным для дальнейшего ана-
лиза является отмеченная им комплексная природа языка, сближающая
его описание с обсуждаемым в следующем параграфе механизмом
«мышления в комплексах»: «Вместо того чтобы выявлять то общее, что
свойственно всему, называемому языком, я говорю: во всех этих явле-
ниях нет какой-то одной общей черты, из-за которой мы применяли
к ним всем одинаковое слово. - Но они родственны друг другу много-
образными способами. Именно в силу этого родства или же этих род-
ственных связей мы и называем всех их "языками"» (там же, с. ПО).
Далее австрийский философ иллюстрирует это утверждение, обраща-
ясь к слову игра: мы знаем громадное количество игр, для которых
сложно найти единый, объединяющий их всех признак: карты, игры
на доске, игры в мяч, прятки, игра в куклы, в «дочки-матери» и т. д.
Далеко не во всех играх есть победа и поражение, далеко не во всех
присутствует элемент соревновательности между игроками. Итог про-
веденного анализа таков: «Мы видим сложную сеть подобий, накла-
дывающихся друг на друга и переплетающихся друг с другом, сходств
в большом и малом» (там же, с. 111).
Не создав целостной модели языка, Витгенштейн обозначил ряд
крайне важных с точки зрения методологии представлений о форми-
ровании языка и общих подходов к его описанию. Многие из его идей
будут актуальны для нас в следующих главах.
Подводя итог проделанному в данном разделе обзору, важно еще
раз обозначить его цели. Описанная здесь трансформация традицион-
ного философского поля, представлений о бытии, о сущности челове-
ка, о языке создавала питательную среду для появления новых семан-
тических теорий, в базовых постулатах и методологии которых более
или менее отчетливо узнаются ее следы. В отдельных случаях фило-
софский контекст распознается непосредственно, но чаще посредни-
ком между ним и конкретными моделями оказываются идеи из об-
ласти когнитивной науки, имеющие свой исток в фундаментальных
работах по когнитивной психологии, появившихся в первой половине
XX века.
Глава 3. Философские и психологические основания... 67
3.2. Представления о мышлении и языке в генетической
психологии, гештальт-психологии
и культурно-исторической психологии
В базовом для данного исследования проблемном поле следует выде-
лить три психологические школы, влияние которых на дальнейшее
развитие когнитивной науки можно считать определяющим: гештальт-
психологию, генетическую психологию Ж. Пиаже и культурно-
историческую психологию Л.С. Выготского. Наш анализ мы начнем с
гештальт-психологии.
Ключевым для гештальт-психологов становится обсуждаемое в
предыдущем разделе понятие интуитивного озарения, инсайта. Один из
основателей гештальт-психологии М. Вертгеймер в своей итоговой
монографии противопоставил формально-логической дедукции и опе-
рации индуктивного обобщения особый тип мышления, ведущий к
глубинному пониманию объекта или явления, тип, который он назвал
продуктивным мышлением (Вертгеймер 1987 (1943), с. 34-35). Это форма
мышления, по его утверждению, направлена на постижение инвариант-
ной структуры соответствующего предмету или явлению целого, сохра-
няющейся при различных трансформациях частей. Такая форма мыш-
ления представляет собой когнитивный акт, который опирается на со-
вокупный опыт человека, включающий его перцепцию и проприоцепцию
(подробнее см.: Глебкин 2010, с. 60-61). В. Келер использовал эти идеи
в исследованиях интеллекта человекообразных обезьян, показав, что
способность к инсайту, к выходящему за рамки метода «проб и ошибок»
интуитивному решению задачи при определенных условиях (присутствие
всех необходимых для решения задачи элементов в одном с шимпанзе
оптическом поле) присуща не только людям, и установив связь между
когнитивными процессами у людей и у животных (Келер 1998 (1917)).
В контексте данного исследования необходимо упомянуть также
работы К. Левина по теории поля в психологии и социальных науках,
генетически связанные с традицией гештальт-психологии (Левин 2000
(1940-1947)). Распространив физическую теорию поля на психологи-
ческое и социальное пространства, Левин предложил интерпретировать
поведейие индивида как результат различных сил, действующих на
него. Наряду с физическими силами он говорил также о психологиче-
ских и социальных, на более привычном языке выражаемых понятия-
ми мотивов, стимулов, потребностей, препятствий. Возможно, излиш-
не формализованная в первоначальном варианте и опирающаяся на
слишком непосредственные аналогии с математикой и физикой, тео-
рия Левина оказала при этом заметное влияние на других психологов,
в частности, на Л.С. Выготского.
68 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
В отличие от работ гештальт-психологов, для которых проблемы
языка и речи носили, в целом, вторичный характер, в культурно-
исторической психологии вопрос о соотношении мышления и речи
был одним из определяющих. Для целей данной книги важны несколь-
ко аспектов психологического учения Л.С. Выготского.
1. Мышление и речь имеют различные генетические корни. Ин-
струментальное мышление, предполагающее простейшее использова-
ние орудий, не связано с речью и встречается уже у обезьян и детей
9—12 мес, а голосовая реакция изначально выполняет функции вы-
ражения эмоций и социального контакта (Выготский 1982 (1934),
с. 110; Выготский 1983 (1931), с. 166-167).
2. Мышление, связанное с речью и словом, не является статичной
структурой, оно эволюционирует со временем. Специфика создаваемых
человеком речевых конструкций, специфика языка, на котором он го-
ворит, определяется особенностями используемых им когнитивных
моделей. Речь ребенка в возрасте 1—2 лет Выготский называет автоном-
ной речью. Автономный язык аграмматичен, в нем отсутствуют законы
объединения отдельных слов в связную речь. «Здесь господствуют совсем
другие законы связывания и объединения слов — законы объединения
междометий, переходящих друг в друга, напоминающих ряд бессвязных
восклицаний, которые мы издаем иногда в сильном аффекте и волнении»
(Выготский 1984 (1933/34), с. 328). Слова автономной речи отличаются
от слов обычного языка фонетически («пу-фу», «бо-бо»), и, что более
важно, по значению (Выготский 1984 (1933/34), с. 326). В качестве ил-
люстрации Выготский обращается к автономному слову «пу-фу». «Оно
означает бутылку с йодом, сам йод, бутылку, в которую дуют, чтобы по-
лучить свист, папиросу, из которой пускают дым, табак, процесс туше-
ния, потому что там тоже надо дуть, и т. д. Слово, его значение охваты-
вает целый комплекс вещей, которые у нас никак не обозначаются одним
словом. Эти слова со стороны значений не совпадают с нашими слова-
ми, ни одно из них не может быть полностью переведено на наш язык»
(там же, с. 326—327). Более того, оказывается, что это значение носит
не предметный, а ситуационный характер, оно, неустойчиво, изменчи-
во, зависит от конкретной ситуации, в значительной степени определя-
ясь субъективным опытом ребенка (там же, с. 333). Далее, как отмечает
Выготский, «слова автономной речи имеют индикативную и номина-
тивную функцию, но не имеют сигнификативной функции. Они не
обладают еще возможностью замещать отсутствующие предметы, но
могут в наглядной ситуации указывать на ее отдельные стороны или
части и давать этим частям название. Поэтому с помощью автономной
речи ребенок может разговаривать только о том, что он видит, в отличие
от использования развитой речи, когда мы можем разговаривать о пред-
метах, не находящихся перед глазами» (там же, с. 332).
Глава 3. Философские и психологические основания... 69
Этим особенностям языка соответствует особый тип мышления,
который Выготский называет «мышлением в комплексах»16. Если не
вдаваться в детали, можно сказать, что под комплексами Выготский
понимал структуры, в которых отсутствует «дальний порядок», задаю-
щий универсальные принципы их внутренней организации, но при-
сутствует «ближний порядок» связей между элементами, определяю-
щийся повседневным опытом человека. Другими словами, существует
определенный принцип, связывающий соседние элементы (появление
в определенном контексте, форма, цвет, функция и т. д.), но этот прин-
цип меняется при переходе от области к области и не выдерживается
на протяжении всей структуры. «Самое существенное для построения
комплекса то, что в основе его лежит не абстрактная и логическая, но
конкретная и фактическая связь между отдельными элементами, вхо-
дящими в его состав. Так, мы никогда не можем решить, относится ли
данное лицо к фамилии Петровых и может ли оно быть так названо,
основываясь лишь на логическом отношении его к другим носителям
той же фамилии. Этот вопрос решается на основании фактической
принадлежности или фактического родства между людьми» (Выготский
1982 (1934), с. 148)17. С развитием изменяется структура комплекса, в
нем все заметнее становятся объективные связи. Наиболее развитую
форму комплекса Выготский называет псевдопонятием, отмечая, что
внешне эта структура напоминает понятие, но за ней стоят принци-
пиально иные, чем в случае понятия, когнитивные операции (Выгот-
ский 1982 (1934), с. 148)18.
Важным для дальнейшего является замечание Выготского, что
эволюция значений слов в повседневном языке подчиняется принци-
пам «мышления в комплексах»:
«Возьмем для примера историю русского слова "сутки". Первона-
чально оно означало "шов", "место соединения двух кусков ткани",
"нечто сотканное вместе". Затем оно стало обозначать всякий стык,
угол в избе, место схождения двух стен. Далее в переносном смысле
оно стало обозначать сумерки — место стыка дня и ночи, а затем уже,
охватывая время от сумерек до сумерек, или период времени, вклю-
чающий утренние и вечерние сумерки, оно стало означать "день и
ночь", т. е. сутки в настоящем смысле этого слова.
Мы видим, таким образом, что такие разнородные явления, как
шов, угол в избе, сумерки, сутки, объединяются в историческом раз-
витии этого слова в один комплекс по тому же самому образному при-
знаку, по которому объединяет в комплекс различные предметы ребе-
нок» (Выготский 1982 (1934), с. 164)19.
3. Еще одним принципиальным положением Выготского является
утверждение об аффективно-волевой природе мышления, выраженное
в его поздних работах в идее связности с полем. Структура психологи-
70 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
ческого поля, по Выготскому, определяется сложным взаимодействи-
ем внешней ситуации и внутренних установок человека, и одни и те
же обстоятельства могут вести к принципиально различным аффек-
тивно-мотивационным схемам. «Например, ряд людей ждет трамвая,
для всех как бы одинаковая ситуация ожидания, однако для того, кто
из-за отсутствия трамвая может опоздать к поезду, это поле получит
другой психологический смысл, чем у человека, который никуда не
торопится. У большинства ожидающих будет в зависимости от цели их
поездки разное психологическое поле. Психологическое поле опреде-
ляется поэтому теми потребностями, аффективными побуждениями,
которые в данный момент имеются у личности, в зависимости от них
разные моменты внешней ситуации займут то или иное место в пси-
хологическом поле и получат различное побудительное значение»
(Самухин и др., 1981 (1934), с. 126). Аффективно-волевая составляю-
щая, по Выготскому, формирует когнитивные доминанты, направляя
когнитивные процессы по более или менее жестко заданным каналам
и не позволяя им отклоняться в сторону В ситуации простого по струк-
туре психологического поля с ярко выраженной аффективной состав-
ляющей когнитивные процессы вводятся в строго определенные
рамки, и созданный для них жесткий структурный каркас разрушает
возможность «мышления о мышлении», т. е. возможность рефлексии,
оценки собственных действий и стоящих за ними когнитивных про-
цедур. С другой стороны, в заданных границах когнитивная деятель-
ность резко активизируется, подпитываемая аффективной составляю-
щей. Выготский использует понятие связности с полем, по крайней
мере, в двух конкретных случаях, удовлетворяющих указанному выше
условию: при исследовании психологических механизмов деменции,
возникающей при болезни Пика, и при анализе развития мышления
в раннем детстве. В первом из них ему и коллегам, опираясь на опи-
санный инструментарий, удается показать, что «деменция представля-
ется... не простым, хаотически построенным конгломератом отдельных
исковерканных и утраченных функций, но определенной структурой,
целостной, закономерно построенной картиной психической жизни,
подчиненной общим психологическим закономерностям, приобре-
тающим качественно-своеобразное выражение при данных конкретных
патологических условиях» (там же, с. 148—149). Во втором случае он
обращает внимание на связанность мышления ребенка с ситуационным
полем, говоря об аффективной заряженности каждой попадающей в
поле его зрения вещи (Выготский 1984а (1933/34), с. 345), и исследует
способы преодоления этой связанности, операции, выводящие ребен-
ка за рамки привычного для него повседневного контекста. Выготский
находит такие механизмы в игре, рассматриваемой им в качестве клю-
чевого для ребенка способа формирования произвольной позиции, как
Глава 3. Философские и психологические основания... 71
в эмоциональном, так и в рациональном плане (Выготский 2004
(1933)).
4. Любопытной и, несмотря на всю полемичность, важной в мето-
дологическом отношении является предложенная отечественным
исследователем концепция формирования письменной речи. Выгот-
ский утверждает, что рисунок, письменный знак на ранних стадиях
оказывается у ребенка закрепленным, зафиксированным жестом.
Ребенок изначально не рисует, изображая окружающую его реальность,
а указывает, и его рисунок фиксирует этот указательный жест. Не-
важно, какой предмет изображается ребенком, для него важны не
форма и структура предмета, а способ взаимодействия с ним. Именно
поэтому он легко принимает в игре, что карандаш — это извозчик,
часы — аптека, и сам достраивает эту условную ситуацию (цифра на
циферблате - лекарство и т. д.) (Выготский 2004а (1928/9), с. 425-430).
Позднее рисунки превращаются в своеобразную форму речи, в гра-
фическую речь, рисунок содержит в себе рассказ, а затем ребенок
переходит от рисования вещей (символизм первого порядка) к рисо-
ванию слов (символизм второго порядка). Письмо для ребенка, осо-
знающего суть письменной речи - это рисование не вещей, а слов
(там же, с. 433-440).
Для нас в приведенной картине интересно представление о языке
как свернутой форме реального действия, как вырастающей из него и
являющейся его символическим продолжением и одновременно сим-
волическим хранилищем структуре. Сама методология здесь, как мы
видим, кардинально противоречит представлениям Хомского о язы-
ковой способности как автономной системе в человеке.
Еще одним направлением, существенно повлиявшем на концепту-
альный каркас современных психологических представлений о когни-
тивных процессах, является генетическая психология Жана Пиаже.
Основной пафос его исследований состоит в преодолении изоляцио-
нистского взгляда на мышление, при котором оно рассматривается как
процедура, осуществляемая в особой реальности по особым, описы-
ваемым формальной логикой законам. Пиаже настаивает на обратном
соотношении между логикой и мышлением: «логика является зеркалом
мышления, а не наоборот» (Пиаже 1994, с. 81). Можно сказать, что
логика — это идеальная модель, идеальный каркас для описания ре-
альных когнитивных процессов, никогда полностью не воплощающий-
ся в реальность. С другой стороны, само мышление и связанная с ним
речь (вербальное поведение) представляют собой интериоризацию
действия, т. е. действие, которое замещает вещи знаками (ср. с Вы-
готским). Все базовые законы мышления являются результатом инте-
риоризации действий человека как физического тела и как социокуль-
турного существа (подробнее см.: Глебкин 2010, с. 63—65).
72 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
Пиаже специально не занимался проблемами языка, но в первой
главе мы обсуждали сформулированный им в полемике с Хомским
взгляд на язык, который чрезвычайно важен для нас в методологиче-
ском отношении. В полном соответствии с представлениями о мыш-
лении как интериоризованном действии и логике как идеальной мо-
дели мышления, он рассматривает синтаксис языка как интериориза-
цию понимаемого в широком смысле «синтаксиса» повседневных
бытовых действий, таких как открывание рта или открывание коробки.
Относительная автономия синтаксиса в языке является прямым от-
ражением такой автономии в повседневной практике человека.
3.3. Базовые направления развития идей классической
когнитивной психологии в современной
психологии и когнитивной науке
Пожалуй, наиболее существенным для данной монографии направле-
нием развития сформулированных выше концепций в современной
психологии и когнитивной науке можно считать комплекс идей, свя-
занных с понятием grounded cognition (возможный перевод этого со-
четания на русский язык - укорененное в природном и социокультур-
ном окружении познание). Важнейшим элементом grounded cognition,
часто используемым как его синоним, является embodied cognition или
embodiment («отелесненное», вырастающее из перцептивного и про-
приоцептивного опыта познание). Другими словами, название под-
черкивает прямое влияние перцепции и проприоцепции на осущест-
вление ментальных актов20.
О значимости телесных проекций для осуществления когнитивных
процессов говорили гештальт-психологи. Крайне показательными
являются также опросы Адамара, в которых некоторые ведущие мате-
матики и физики-теоретики первой половины XX века указывали на
значимость психосоматических факторов в процессе совершаемых ими
научных открытий (Глебкин 2010, с. 61—62). Цитируемое А. Пуанкаре
высказывание Э. Оже «Ноги — колеса мысли» образно характеризует
идею embodiment. В последние три десятилетия эти наблюдения до-
полнились весомым массивом разнообразных экспериментальных
подтверждений.
Первая группа экспериментов связана с сопоставлением реальной
перцепции или движения и их воспроизведением в процессе зрительно-
го наблюдения, мысленного представления или вербального выражения.
Эксперименты выявляют отчетливый параллелизм между возбуждением
нейронных сетей, соответствующих ситуациям указанных типов. Число
таких экспериментов измеряется сотнями, если не тысячами; ниже я
приведу лишь несколько описаний, характеризующих основную идею.
Глава 3. Философские и психологические основания... 73
Первые исследования в данной области были осуществлены в на-
чале XX века. Одной из наиболее ранних иллюстраций можно назвать
открытие Перки-эффекта (Perky 1910)21. Эксперимент проходил следую-
щим образом: испытуемого помещали перед экраном и просили вооб-
разить определенный предмет (банан или лист), а потом, не говоря ему
об этом, проецировали данный предмет на экран, сначала очень слабо,
за порогом восприятия, но затем все более и более отчетливо. Исследо-
ватели обнаружили, что выполнявшие задание участники эксперимен-
та не могли четко зафиксировать момент появления реальной проекции
на экране, хотя это легко делали испытуемые из контрольной группы,
просто смотревшие на экран без всяких предварительных установок. На
языке современной нейропсихологии этот результат обычно интерпре-
тируется как близкое соответствие между нейронными сетями, возбуж-
дающимися в процессе мысленного представления банана и его созер-
цания. Многочисленные исследования, осуществленные в последние
десятилетия, дали разнообразные подтверждения Перки-эффекта и
свидетельства теснейшей связи между воображением и непосредствен-
ным восприятием, осуществляющимся не только в зрительных, но и в
слуховых, обонятельных и других образах (воображение запахов, звуков
и др.)22 (см., напр.: Farah 1988; Hubbard, Stoeckig 1988; Farah 1989; Kosslyn
et al. 1993; Zatorre, Halpern 1993; Djordjevic et al. 2004).
Параллелизму между актуальным действием и зрительным вос-
приятием также посвящено значительное число работ, среди которых
необходимо выделить открытие зеркальных нейронов, осуществленное
в начале 1990-х Дж. Ризолатти с коллегами. Наблюдая за обезьянами,
получающими еду от экспериментатора, исследователи обнаружили,
что группы нейронов, ответственных за моторные операции с пищей
(захват и удержание), возбуждаются не тогда, когда обезьяны видят
пищу, а тогда, когда они видят, как экспериментатор берет ее. Резуль-
таты эксперимента привели к предположению, что при наблюдении
за каким-либо действием это действие как в зеркале отражается в вос-
приятии наблюдающего и бессознательно воспринимается им как
нечто близкое ситуации, в которой он сам совершает его. Позднее,
сделанное открытие было подтверждено многочисленными исследо-
ваниями нейронных процессов, как у обезьян, так и у людей23. Не
обсуждая всего разнообразия интерпретаций приведенных экспери-
ментальных данных, хотелось бы обратить внимание на два очевидных
момента, использованных как методологическая основа в целом ряде
актуальных для данной книги лингвистических моделей: во-первых,
действие и зрительное восприятие существуют в человеке не как два
отдельных модуля, две независимые системы, а тесно коррелируют
между собой; во-вторых, человеческое сознание и человеческий мозг,
будучи самым непосредственным образом включенными в процессы
74 Часть И. Антропоцентричные семантические модели
коммуникации, обладают гораздо меньшей степенью автономии, чем
это было принято считать в классических философских теориях. В
каком-то смысле полученные результаты дают основания и указывают
направление для конкретной интерпретации предложенной Дильтеем
концепции интуитивного понимания. Опорой для такого понимания
является общий для людей опыт, репрезентирующийся в общности
возбуждаемых нейронных сетей.
Следующая группа экспериментальных исследований, на которую
следует обратить внимание, связана с влиянием перцепции на мыш-
ление, с выявлением перцептивного компонента в когнитивных про-
цессах. Эта группа соотносится с упомянутыми выше наблюдениями
Адамара. Остановимся в качестве иллюстрации на двух экспериментах.
В исследованиях Д. Лэнди и Р. Голдстоуна показано, что при предъ-
явлении испытуемым линейных уравнений вида Зх+2=8, сопрово-
ждаемых фоновым движением, либо сонаправленным с направлением
осуществления преобразований (в данном случае, слева направо;
Зх=8-2, х=(8-2)/3), либо направленным в противоположную сторону24,
число ошибок в решении и время, затраченное на него, возрастали при
противонаправленном движении, причем этот фактор оказался замет-
нее для более успешных и опытных в решении таких задач испытуемых
(см.: Landy, Goldstone 2009)25.
В экспериментах И. Ванкова и Б. Кокинова участникам предла-
гались изображения предметов, образующих или не образующих
осмысленные пары (утюг — гладильная доска, топор — полено, или,
соответственно, утюг — полено) и вместе с этим на правую и левую
руки по отдельности, и затем на обе руки одновременно надевались
полукилограммовые браслеты26. В эксперименте измерялось время
реакции, т. е. время, необходимое для того, чтобы определить, соот-
ветствуют или не соответствуют предметы друг другу. Оказывалось,
что наличие браслетов на обеих руках не изменяет время реакции по
сравнению с ситуацией их отсутствия, наличие только на правой —
немного увеличивает это время, только на левой — заметно увеличи-
вает его (см. Vankov, Kokinov 2011). Если в предыдущем эксперимен-
те был установлен факт непосредственной корреляции зрительного
движения с ментальным движением, то здесь мы можем наблюдать,
как нарушение перцептивного баланса ведет к осложнениям в ког-
нитивных операциях.
Следующая группа экспериментов обращается уже непосредственно
к языку. Полученные здесь результаты показывают, что слова и пред-
ложения прямо связаны с перцептивными структурами, и семантиче-
ская информация «цепляет», по крайней мере, часть нейронных сетей,
активирующихся при обычной перцепции. Так, в серии экспериментов
был выявлен аналог Перки-эффекта для языка (обзор см. в работе:
Глава 3. Философские и психологические основания... 75
Вещеп 2007, с, 286—289). Испытуемые слышали предложение, в котором
описывалось движение вверх, вниз, к субъекту или от субъекта (напри-
мер, Подводная лодка начала погружение — движение вниз; Алексей
уходил от нас все дальше и дальше — движение от субъекта) и одновре-
менно наблюдали на экране визуальную иллюзию движения в одном
из этих направлений. Задание для участников состояло в том, чтобы
определить, является ли услышанное предложение осмысленным. От-
вет на этот вопрос занимал у них больше времени в случае, если на-
правления движения в предложении и на экране совпадали (т. е., в
традиционной интерпретации, одни и те же нейронные сети вовлека-
лись в различные процессы, и на их обработку требовалось больше
времени). Разнообразные вариации такого рода экспериментов устано-
вили отчетливую корреляцию (проявляющуюся в возбуждении одина-
ковых или, по крайней мере, частично совпадающих нейронных сетей)
между семантически воспринимаемым и видимым движением.
Другая серия экспериментов выявила аналогичную корреляцию
между моторно-топологическими схемами действия и значениями от-
дельных глаголов (обзор см. в работе: Bergen 2007, с. 289—294). Один из
вариантов выглядел следующим образом. Сначала перед участниками
появлялась картинка с изображением некоторого действия (например,
подпрыгивания), а затем сразу вслед за ней на экране появлялись гла-
голы, соответствующие картинке {подпрыгивать), не соответствующие,
но описывающие действия, производимые теми же частями тела (бе-
жать, например) и другими частями тела (например, чесаться). Требо-
валось определить, соответствует ли значение глагола предшествующей
картинке. Оказалось, что на отрицательный ответ для бежать уходит
больше времени, чем для чесаться. В других экспериментах, где появ-
ление глагола предшествовало появлению картинки или испытуемым
были предложены два глагола, результаты оказались аналогичными.
Так, в случае пар глаголов идти — шагать, идти — танцевать, идти —
сердиться времени на отрицательный ответ для идти — танцевать
требовалось больше, чем для идти — сердиться21.
Интересный эксперимент другого рода описан в работе Т. Мэтлока
(Matlock 2004). Участникам предлагались две идентичные текстуально
и различавшиеся лишь цифрами истории, моделирующие фиктивное
движение. В одном из вариантов эксперимента описывалось, как некая
девушка едет по шоссе 49 сквозь пустыню к дому своей родственницы,
и в одном случае подчеркивалась длительность путешествия, а в дру-
гом — его краткость (большая пустыня — небольшая пустыня; это за-
няло у нее целых 7 часов — это заняло у нее только 2 часа и т. д.).
После этого участникам задавался вопрос: «Соответствует ли перело-
жение Шоссе 49 проходит сквозь пустыню рассказанной истории?» В
случае «долгого» сценария на ответ уходило больше времени, чем в
76 Часть И. Антропоцентричные семантические модели
ситуации «краткого». Когда вопрос был переформулирован в виде «Со-
ответствует ли предложение Шоссе 49 находится в пустыне рассказан-
ной истории?», ответ для долгого и краткого сценариев оказался
одинаковым.
Аналогичное исследование было проведено А. Гленбергом с колле-
гами (Glenberg et al. 1987). Участникам эксперимента предлагался
рассказ про марафонца, который в одном варианте надел спортивную
майку, чтобы бежать кросс вокруг озера, а в другом, наоборот, пред-
варительно снял ее (оба варианта были текстуально абсолютно иден-
тичны, различаясь лишь одним словом). Затем участники должны были
ответить на вопрос, встречается ли в рассказе слово «майка». В первом
случае времени на ответ требовалось меньше, чем во втором.
Описанные эксперименты, как и ряд других подобного рода28, по-
казывают, что человек в процессе чтения текста создает ментальную
модель описываемых событий, задействуя (по крайней мере, частично)
нейронные сети, которые возбуждаются при реальном движении. Кар-
тина для языка в целом соотносится с описанной выше моделью «зер-
кальных нейронов», только теперь вместо созерцания реальной кар-
тины читатель (или слушатель) «созерцает» ее лексический образ.
Реальность, воспринимаемая нами посредством языка, не отличается
принципиально от перцептивно ощущаемой реальности.
Наряду с описанными экспериментальными исследованиями важное
место в мировоззренческом фундаменте для построения антропоцен-
тричных семантических моделей занимают теоретические обобщения,
отчасти базирующиеся на описанных данных, отчасти опирающиеся
на иной экспериментальный материал. Эти теории предлагают как от-
дельные понятия, которые потом будут использоваться в «антропоцен-
тричной семантике», так и значимые теоретические блоки29.
Обзор таких теорий хотелось бы начать с осуществленных в 1970-е
годы Э. Рош исследований по категоризации объектов (Rosch 1973,
Rosch 1975, Rosch 1975а, Rosch 1977; обзор см., напр., в Rosch 1988).
Результаты этих исследований можно сформулировать следующим
образом:
а) в отличие от формально-логических аристотелевских категорий,
для которых все элементы категории равноправны и представляют ее
в равной степени, категории, в которых человек осмысляет окружаю-
щий мир и взаимодействует с ним, обладают неоднородной структурой.
В них есть выделяющиеся элементы (прототипы), представляющие
категорию «лучше», чем другие, выполняющие функцию «якорей»
(ideal anchoring points), задающих точки опоры для построения или
восприятия неустойчивого категориального массива. Эта неоднород-
ность выявляется в специальных психолингвистических эксперимен-
тах, но она заметна и в повседневном опыте. Так, мы можем сказать,
Глава 3. Философские и психологические основания... 77
что 996 — это почти 1000, но не наоборот, или что линия, составляющая
угол 85° с горизонталью, расположена почти вертикально, но не наобо-
рот (Rosch 1975, р. 533-534, 544-545; Rosch 1975а, р. 193-194, 225)30;
б) структура массива и принципы категоризации различаются для
естественных категорий (таких, как цвет и форма, например) и ис-
кусственных, возникающих в процессе человеческой деятельности
(домашние животные, машины). Если в первом случае структура ка-
тегории в целом близка для разных культур и определяется психофи-
зиологическими особенностями человека как вида, то во втором случае
определяющим фактором для категоризации и выделения прототипов
становится культурный контекст. При изменении контекста структура
категории тоже может изменяться, что крайне маловероятно для кате-
горий первого типа (Rosch 1973, р. 348-349; Rosch 1975a, р. 224);
в) наряду с «горизонтальным» структурированием категорий в вос-
приятии можно говорить и о вертикальной иерархии. Существует три
уровня категоризации объектов: роды, виды, подвиды. Базовым для
восприятия является средний уровень (не мебель и не венский стул, а
просто стул; не животное и не пудель, а собака). Описываемые кате-
гориями базового уровня объекты имеют единый по структуре зритель-
ный образ и предполагают общие перцептивные схемы взаимодействия
с ними. Они более естественны для ситуации повседневной жизни,
чем объекты на двух других уровнях и поэтому, в частности, в первую
очередь осваиваются детьми (Rosch 1978, с. 33—35).
Не проводя здесь подробного критического анализа идей Рош31,
замечу лишь, что предложенный ей подход обладает определенными
сходствами с описанной выше процедурой «мышления в комплексах».
Принципиальное отличие, однако, состоит в статичности ее модели.
Непонятно, как формируется описанная ей структура, может ли она
меняться со временем и если да, то какие факторы обусловливают это
изменение. Признавая вариативность структуры определенного клас-
са категорий в зависимости от социокультурного контекста, Рош не
использует социокультурный анализ в непосредственных исследова-
ниях. Однако возможность такого анализа заложена в ее позиции и
реализуется другими исследователями, развивающими теорию про-
тотипов в рамках культурно-исторического подхода (см., напр.:
Geeraerts et al. 1994; Geeraerts 1997; Geeraerts 2006). В третьей части
книги мы коснемся этого сюжета более подробно.
Пожалуй, одна из наиболее фундаментальных и заметнее всего по-
влиявших на «антропоцентричную семантику» моделей была предло-
жена Лоуренсом Барсалоу. Ключевым понятием в ней является систе-
ма перцептивных символов (perceptual symbol system). Теория была
сформулирована в начале 90-х XX века и за последующие годы испы-
тала определенную эволюцию, тем не менее, ее базовые постулаты в
78 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
целом остались неизменными. По Барсалоу, системы перцептивных
символов обладают следующими свойствами32.
1. Они создают мультимодальные имитации (simulations) внешних
объектов, сохраняя в долговременной памяти информацию, поступаю-
щую из внешних органов чувств, а также информацию, полученную
благодаря проприоцепции и интроспекции33 (Barsalou 1999, р. 580-581;
Yeh, Barsalou 2006, с. 352). Так, система перцептивных символов, со-
относящихся с понятием «машина», включает в себя зрительный образ
машины, звук работающего мотора, запах бензина, определенное по-
ложение тела, тактильные ощущения от поворачиваемого руля и на-
жимаемой педали, возможно, чувство легкого возбуждения, испыты-
ваемого в процессе вождения и т. д. (Barsalou 1999, р. 586; ср. Gibbs
2005, р. 65-66).
1.1. В отличие от амодальных символов, обладающих жестко орга-
низованной дискретной структурой, не зависящей от внешнего кон-
текста, структура перцептивных символов изменчива, она чутко реа-
гирует на контекст, перестраиваясь в зависимости от внешних воздей-
ствий; при этом, однако, перцептивные символы являются иерархически
организованными системами, а не аморфными образованиями (там
же, р. 584; ср.: Shapiro 2008, р. 63-74).
1.2. В отличие от амодальных символов, организованных по прин-
ципиально иным, чем обычные перцепции, законам, системы перцеп-
тивных символов качественно не отличаются от обычных перцепций,
обладая, в целом, той же структурой (хотя определенные отличия все
же существуют — например, более глубокая связь с долговременной
памятью) (там же, р. 587, 641).
2. Совокупность перцептивных символов, зафиксированных в
долговоременной памяти, образует фрейм (frame), т. е. рамку, опреде-
ляющую восприятие объектов, принадлежащих одному классу, при
следующем столкновении с ними. При этом процесс идентификации
объекта и построения его перцептивного образа происходит путем
взаимодействия двух потоков: от восприятия к сознанию (bottom-up)
и от перцептивной символической модели к восприятию (top-down).
Перцептивная и когнитивная информация располагаются не в парал-
лельных плоскостях, не имеющих между собой общих точек, а в едином
пространстве, дополняя и корректируя друг друга. Важное место в этом
процессе занимают связанные с ситуационным контекстом фоновые
эффекты, которые определяют специфику восприятия. Промежуточ-
ным звеном между внешней ситуацией и структурой перцепции ока-
зывается селективное внимание, которое вводит в информационное
поле те или иные ситуационные компоненты. Так, в приводимом выше
примере с машиной категоризация для человека, наблюдающего за
машиной со стороны, слышащего звук машины, но не видящего ее, и
Глава 3- Философские и психологические основания... 79
непосредственно сидящего за рулем будет осуществляться по различ-
ным моделям: в первом случае определяющим будет визуальный, во
втором звуковой, в третьем, возможно, тактильный, проприоцептив-
ный и интроспективный образ. Далее, ножницы в руках парикмахера
и у ребенка на уроке труда будут вызывать различные ассоциации и,
следовательно, возбуждать различные перцептивные структуры, свя-
занные с этим понятием34 (Barsalou 1999, р. 588-590; Barsalou 2005,
р. 398-414; Barsalou, Wiemer-Hastings 2005 p. 130-131; Yeh, Barsalou
2006, p. 354-376).
3. Предложенный Барсалоу подход принципиально изменяет и
традиционный взгляд на понятия, категории и процесс категоризации.
Понятие американский исследователь определяет как способность
создавать когнитивные динамические модели (в его терминологии —
имитации (simulations)) для родов вещей, называя его имитатором
(simulator), порождающим соответствующую модель. Критерий отне-
сения объекта к той или иной категории носит у него вполне конкрет-
ный эмпирический характер: если имитатор дает удовлетворительную
имитацию для воспринимаемой сущности, то она принадлежит данной
категории, если нет, то не принадлежит. При этом важно, что процесс
категоризации не носит универсального характера, он контекстно за-
дан, различаясь для различных людей и не совпадая даже у конкрет-
ного человека в различные моменты времени 35 (Barsalou 1999, р. 588,
604; Yeh, Barsalou 2006, p. 353-354).
4. Язык принципиально не отличается от других способов воздей-
ствия на перцептивную систему человека, порождая динамические
имитации. В данном случае место мультимодальной перцептивной
информации занимают слова, аккумулирующие в себе эту информа-
цию. Понимание речи и текста может быть описано как создание
динамических имитаций, репрезентирующих значение высказывания
или совокупности высказываний. Эти имитации соответствуют тому,
что другие исследователи часто называют ситуационными моделями
или ментальными моделями36 (Barsalou 1999, р. 605; ср. Zwaan 2008).
5. В последних работах Барсалоу с коллегами развивает свои идеи,
оформляя их в виде Language and Situated Simulation (LASS) Theory
(теории языка и ситуационно заданных имитаций) (Barsalou et al., 2008).
Важное дополнение к изложенным выше положениям представляет
собой появившееся в этой теории утверждение о том, что в языке
можно выделить лингвистическую и концептуальную системы. Первая
обеспечивает поверхностные связи между понятиями, основанные
исключительно на языковой информации, которая не предполагает
взаимодействия с природным и социокультурным окружением (фоне-
тическое сходство, таксономические связи и т. д.), вторая прочно
связана с перцепцией, проприоцепцией и интроспекцией. При вы-
80 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
полнении различных задач, связанных с пониманием высказывания,
сначала доминирует лингвистическая система и лишь затем, если со-
держащаяся в этой системе информация оказывается недостаточной
для адекватной реакции, к процессу осмысления подключается кон-
цептуальная система, запускающая мультимодальные имитации.
Не имея возможности здесь анализировать теорию Барсалоу под-
робно, можно еще раз отметить, что она заметно эволюционирует,
сохраняя при этом базовый методологический каркас, который ока-
зывается весьма продуктивным для построения различных теорий в
области когнитивной психологии и когнитивной лингвистики. Одним
из ключевых для нее является вопрос о статусе абстрактных понятий,
которому Барсалоу уделяет достаточно много внимания. Его позиция
выражается в тезисе, что абстрактные понятия также имеют основу в
перцепции и связаны с конкретными ситуациями, но за ними стоит
гораздо более широкий спектр разнообразных ассоциаций, и важней-
шее значение в их случае имеет интроспекция, существенно менее
заметная в конкретных понятиях (Barsalou 1999, р. 647; ср. Barsalou
2005, р. 424-426; Barsalou, Wiemer-Hastings 2005 р.134-137)37.
Указанное выше выделение двух систем в языке имеет значение и
для когнитивных процессов в целом. Так, можно найти ему прямые
соответствия в когнитивных стратегиях, используемых при решении
абстрактных задач (например, математических или физических). В
данном случае есть основания говорить о не предполагающей исполь-
зования телесных проекций поверхностной стратегии, при которой мы
можем находить решения ряда близких по типу задач, но у нас отсут-
ствует чувство их интуитивного понимания, и более глубокое осозна-
ние, дающее ощущение понимания, которое связано с формировани-
ем мультимодальных имитаций, соотносящихся с непосредственным
перцептивным опытом (Goldstone et al. 2008; Goldstone et al. 2010).
В заключение хотелось бы остановиться на работах Майкла Тома-
селло, соединяющих в себе высокую культуру экспериментального
исследования с фундаментальностью и широтой теоретических обоб-
щений. Его подход изложен в значительном числе статей и монографий
(Tomasello et al. 1997; Tomasello 1999; Tomasello 2000; Carpenter et al.
2002; Tomasello 2004; Tomasello et al. 2005; Moll, Tomasello 2007 и др.) и
подытожен в рассчитанной на широкую аудиторию книге Tomasello
2008 (русский пер.: Томаселло 2011). Методологически подход Тома-
селло имеет много точек соприкосновения с традицией культурно-
исторической психологии и, как мы увидим, развивает отдельные идеи,
намеченные Выготским в его поздних работах38. Основной проблемой
для него является процесс эволюции от высших приматов к человеку,
процесс формирования характеристик, отличающих человека от других
живых существ. Томаселло выделяет три ключевые особенности, при-
Глава 3. Философские и психологические основания... 81
сущие людям: а) создание и использование конвенциональных симво-
лов, включая лингвистические символы и их производные, такие как
письменный язык и математические системы; б) создание и исполь-
зование комплексных орудий и других инструментальных технологий;
в) создание сложных по структуре социальных организаций и инсти-
тутов и участие в их деятельности (Tomasello 1999, р. 510). Несмотря
на то, что другие приматы обладают довольно разветвленным набором
когнитивных навыков, включающих способность запоминать располо-
жение пространственных объектов, их окружающих; предсказывать,
опираясь на определенные подсказки, в каком месте появится пища;
распределять объекты по категориям на основании их внешнего подо-
бия; осуществлять мысленное вращение предметов в пространстве;
находить нестандартные решения разного рода задач, иногда используя
для этого вспомогательные орудия и т. д., — три выделенные выше
характеристики присущи только людям (Tomasello et al. 1997; Tomasello
1999, p. 510-511; Tomasello 2000; Tomasello 2005, p. 1-19; Tomasello 2009,
p. XIII-XIV; Tomasello 2009a; Callaghan et al. 2011, p. 2-5). Отвечая на
вопрос о причинах эволюционных процессов, которые привели к ука-
занным отличиям, Томаселло, следуя в этом вопросе за Выготским,
видит эти причины в культуре, которая рассматривается в его работах
прежде всего как сложноорганизованное коммуникативное простран-
ство39. Важнейшими элементами этого коммуникативного пространства
являются язык и другие связанные с ним коммуникативные системы.
Формирование естественного языка, по Томаселло, может быть пред-
ставлено в следующих тезисах:
1. Решающим фактором для появления человеческой речи являет-
ся не языковая коммуникация животных, а их жестовая коммуникация.
Жесты животных вариативны и могут меняться в зависимости от си-
туации, «подстраиваться» под нее. Издаваемые животными звуки
жестко фиксированы и не эволюционируют. Промежуточным элемен-
том между системами жестов, которые используют животные, и чело-
веческой речью оказывается язык жестов, употребляемых людьми в
непосредственной коммуникации. Это подтверждается и наблюде-
ниями в онтогенезе: ребенок осваивает устный язык, уже активно
используя жесты в социальном общении (Tomasello 2008, р. 13—34,
109-143, 165-167)40.
2. Можно говорить о трех базовых коммуникативных сюжетах: за-
просы (requests), информирование о чем-то (pointing), стремление
разделить с другими свои чувства или переживания (shared intentionality).
Для высших приматов характерен, в основном, первый тип, крайне
редко — второй и почти никогда — третий (там же, р. 123, 175-178).
2.1. Приматы в своих действиях исходят из собственных интересов,
они не предполагают возможности альтруистических действий и не
82 Часть IL Антропоцентричные семантические модели
понимают альтруистических действий других (например, когда кто-то
указывает им на спрятанную еду).
2.2. Приматы в состоянии понимать намерения других, но не в со-
стоянии действовать в поле общих с другими намерений (shared
intentionality). При этом у людей дети уже после года участвуют в со-
вместной с взрослыми деятельности и делятся с ними опытом (там же,
р. 108, 181).
3. Язык формируется как реакция на все усложняющиеся коммуни-
кативные запросы, замещая определенные области жестовой коммуни-
кации. Можно выделить два вида жестов: указание на объекты, находя-
щиеся в поле зрения (pointing), и изображение отсутствующих объектов
(pantomiming). Первому типу в языке соответствуют дейктические кон-
струкции и императивы, второму — семантически нагруженные части
речи (существительные и глаголы) (там же, с. 271—294).
3.1. Синтаксис языка формируется как отражение конкретных ком-
муникативных ситуаций. Жесткость синтаксических структур являет-
ся отражением жесткости коммуникативных моделей, жесткости со-
циальных норм, их регулирующих (там же, с. 290—292).
И в данном случае необходимо подчеркнуть, что в наши цели не
входит критический анализ идей Томаселло. Для нас важнее общая
мировоззренческая установка, рассматривающая язык как среду, соз-
дающую поле общих стремлений и намерений, а также выводящая
законы формирования и развития языковых структур из коммуника-
тивных задач, возникающих в процессе социокультурного взаимодей-
ствия. Эта мировоззренческая позиция будет востребована нами в
третьей части книги.
Примечания
1 Подробный анализ см. в первой части работы: Глебкин 2010.
2 Подробнее см. об этом в восьмой главе монографии.
3 Ср.: Глебкин 2010, с. 57—75, где при анализе когнитивных моделей, предложенных в
рамках указанных школ, делаются несколько иные акценты.
4 Более подробно см. об этом в: Глебкин 2010, с. 26-29.
5 Два взгляда на соотношение веры и разума выражены в приписываемом Тертуллиану те-
зисе credo ubi absurdum est («верую ибо абсурдно»), одном из радикальных проявлений упо-
мянутой выше «логики парадокса», и, с другой стороны, в высказывании Августина crede
ut intellegas («верь чтобы понимать») (Sermo 43, 9), уточняемом им в этом же тексте: prius
credendum quodpostea inteîligatur («следует сначала верить, чтобы потом уразуметь») (ibid., 4).
6 При более детальном обсуждении приведенный тезис должен быть уточнен и кон-
кретизирован, но это не отменяет его справедливости в целом. См. об этом: Barry 1959;
Ginascol 1959; Гайденко, Смирнов 1989, с. 87-213; Колпстон 1997, с. 81-103; Жильсон
2004, с 176-190.
7 Христианские основания нововременного механицизма анализируются в восьмой
главе монографии.
8 Я использовал в качестве перевода отсылающую к данному месту цитату из книги
П.П. Гайденко «Трагедия эстетизма» (Гайденко 1970, с. 9), хотя в самой книге она не
обозначена как перевод. Анализ выраженных в данной максиме взглядов Кьеркегора
Глава 3. Философские и психологические основания... 83
см. в работах: Гайденко 1970, с. 9-20; Held 1957, р. 260-261; Swenson 1916, р. 574-576; а
также Collins 1957; Edwards 1971.
9 См. об этом, напр., в: Доброхотов 1986, с. 6-14, 43-84; Глебкин 1994, с. 24-32.
10 См. также: Foster 1907; Putnam 1995; Ormerod 2006; Johnson 2007, p. 59-110; о связи
прагматизма с философией Кьеркегора см., напр.: Emmanuel 1991, р. 293—299, с идеями
Бергсона - Kallen, 1914.
11 Ср.: «..."сущность" человеческого бытия заключается в его историчности (Хайде г-
гер), т. е. временности. "Понимание" - подвижная основа человеческого бытия, не акт
субъективности, а сам способ бытия» (Гадамер 1991, с. 22, пер. В. Максвелл 34а).
12 Ср.: «Историческое сознание уже больше не полагает предметом собственного по-
нимания жизни традицию, в рамках которой оно стоит, продолжая таким простым и
наивным освоением унаследованного эту традицию. Напротив, оно осознает себя в реф-
лексивном отношении к самому себе и к традиции, в которой оно стоит. Оно понимает
само себя, исходя из своей истории. Историческое сознание есть способ самопознания»
(Гадамер 1988, с. 285, пер. С. Земляного);
«...всякое историческое бытие не ограничивается знанием себя, оно предполагает исто-
рическую пред-данность. Путь философской герменевтики обратен феноменологии
духа: от субъективности к определяющей ее субстанциальности» (Гадамер 1988, с. 357—
358, пер. А. Рыбакова).
13 Такая позиция, сближающая при этом терминологически Витгенштейна с Дильтем, вы-
ражена, например, в следующем высказывании Витгенштейна: «Представитьже себе какой-
нибудь язык — значит представить некоторую форму жизни» (Витгенштейн 1994, с. 86).
14 Витгенштейн говорит об огромном разнообразии языковых игр: а) информировать
о событии; б) размышлять о событии; в) играть в театре; г) распевать хороводные пес-
ни; д) разгадывать загадки; е) решать арифметические задачи; ж) рассказывать забавные
истории; з) переводить с одного языка на другой; и) просить; к) благодарить; л) прокли-
нать и т. д. (Витгенштейн 1994, с. 90; ср, Garver 1960; Hunter 1980; Das 1998).
15 Ср.: «Мы узнаем: то, что называют "предложением", "языком", - это не формаль-
ное единство, которое я вообразил, а семейство более или менее родственных образо-
ваний. - Как же тогда быть с логикой? Ведь ее строгость оказывается обманчивой. - А
не исчезает ли вместе с тем и сама логика? — Ибо как логика может поступиться своей
строгостью? Ждать от нее послаблений в том, что касается строгости, понятно, не при-
ходится. Предрассудок кристальной чистоты логики может быть устранен лишь в том
случае, если развернуть все наше исследование в ином направлении. (Можно сказать:
исследование должно быть переориентировано под углом зрения наших реальных по-
требностей)» (Витгенштейн 1994, с. 126-127).
16 Если следовать тексту Выготского, то с автономной речью, видимо, надо соотнести
не стадию «мышления в комплексах», а предшествующую ей стадию синкретического
мышления, которой соответствуют не комплексы, а «кучи» предметов. Однако по опи-
санию Выготского сложно понять качественную разницу между комплексами и кучами.
Говоря о куче, он подчеркивает хаотическое, синкретическое сцепление объектов, опи-
рающееся не на объективные связи, но на субъективный опыт ребенка, но тут же от-
мечает, что в этих «неупорядоченных синкретических кучах предметов отражены в зна-
чительной степени и объективные связи постольку, поскольку они совпадают со связью
впечатлений и восприятий ребенка» (Выготский 1982 (1934), с. 137). Действительно, в
ситуации с приведенным выше словом «пу-фу» мы видим отчетливое наличие различ-
ных связей «ближнего порядка», спонтанно сменяющих друг друга: бутылка с йодом —
йод - бутылка (связь: целое — часть); бутылка с йодом — папироса, из которой пускают
дым (связь: форма и функция — дым выходит из папиросы подобно тому, как йод выли-
вается из бутылки) и т. д. Другими словами, «кучу» логичнее было бы рассматривать как
раннюю форму комплекса.
17 Ср. высказывание Витгенштейна, описывающего характер связей между вещами и
процессами, обозначаемыми некоторым словом: «Я не могу охарактеризовать эти подо-
84 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
бия лучше, чем назвав их "семейными сходствами", ибо так же накладываются и пере-
плетаются сходства, существующие у членов одной семьи: рост, черты лица, цвет глаз,
походка, темперамент и т. д. и т. п. — И я скажу, что "игры" образуют семью».
И также образуют семью, например, виды чисел. Почему мы называем нечто "числом"?
Ну, видимо, потому, что оно обладает неким — прямым — родством со многим, что до
этого уже называлось числом; и этим оно, можно сказать, обретает косвенное родство
с чем-то другим, что мы тоже называем так. И мы расширяем наше понятие числа по-
добно тому, как при прядении нити сплетаем волокно с волокном. И прочность нити
создается не тем, что какое-нибудь одно волокно проходит через нее по всей ее длине, а
тем, что в ней переплетается друг с другом много волокон» (Витгенштейн 1994, с. 111).
18 Развитие идей Выготского о «мышлении в комплексах» в работах последующих ис-
следователей кратко обсуждается в девятой главе.
19 Отметим, что идея мышления в комплексах дает основу для понимания метони-
мии, если рассматривать ее не как исключительно языковой, но как когнитивный про-
цесс. Подробно см. об этом в девятой главе данной монографии.
20 О grounded cognition и его отношении к embodiment см., напр.: Barsalou 2008; Barsalou
2010.
21 Перки-эффект был открыт в результате серии экспериментов проводившихся в ла-
боратории Э. Титченера. К. Перки был одним из его студентов. Обзор последующих ис-
следований визуального воображения, отталкивающихся от работы Перки, см., напр.,
в: Ishai, Sagi 1997.
22 Следует специально подчеркнуть, что речь идет не о тождественности нейронных се-
тей, но лишь о близком соответствии между ними.
23 Историю открытия и дальнейшего развития концепции «зеркальных нейронов» см.
в работе: Rizzolatti, Fabbri-Destro 2010, где описано, в частности, различие процессов у
обезьян и у людей. См. также: Rizzolatti, Craighero 2004; Gibbs 2005, p. 42-78; Rizzolatti,
Sinigaglia 2007; Rizzolatti, Fabbri-Destro 2010; Hari, Kujala 2009; Hari 2011.
24 Уравнение появлялось на мониторе в центре экрана; фоновое движение представля-
ло собой движение небольших серых кругов, расположенных над и под уравнением.
25 Данный эксперимент вместе с рядом других, аналогичных по задачам, анализируется
и в работе: Goldstone et al. 2010. См. также: Kellman et al. 2010.
26 Следует отметить, что все испытуемые были правшами.
27 Интересно отметить, что время задержки зависит от типа культуры. Так, для китайцев
оно оказывается существенно большим, чем для американцев.
28 См. также: Bower, Morrow 1990; Wilson et al. 1993; Just 2008. Ср.: Sanford 2008, где дела-
ется попытка проблематизировать ситуацию, и избежать односторонних интерпретаций
приведенных фактов.
29 Различные мировоззренческие аспекты, связанные с идеями embodiment, grounded
cognition, extended cognition изложены в работах Clark 2008, Noë 2009. Автор признате-
лен Кириллу Истомину, обратившему его внимание на эти работы.
30 Интересно, что Рош ссылается здесь на Вертгеймера, подчеркивая, таким образом,
свою преемственность с традицией гештальт-психологии. См.: Rosen 1973, р. 330; Rosen
1975, р. 532-533.
31 См., напр., такой анализ в работах: Фрумкина 1985, с. 25-28; Фрумкина 2007, с. 100—
103.
32 Пожалуй, наиболее значимой для понимания идей Барсалоу работой является ста-
тья: Barsalou 1999, где его взгляды изложены в виде системы проиллюстрированных на
простых примерах тезисов, а также приведены комментарии значительного числа веду-
щих когнитивных психологов и когнитивных лингвистов, и ответы Барсалоу критикам.
Позднейшую эволюцию теории см. в работах: Barsalou 2008; Barsalou et al. 2008.
33 Интроспекцию Барсалоу определяет как внутреннее восприятие (internal perception)
мотивов, аффектов, целей, верований, когнитивных операций, метапознания и других
процедур такого рода (Barsalou 2010, р. 721). Ср.: Barsalou 1999, р. 585, 629, 645.
Глава 3. Философские и психологические основания... 85
34 Интересные примеры, характеризующие значимость контекста для привлечения вни-
мания к различным свойствам воспринимаемой категории, приводятся в работе: Yen,
Barsalou 2006. Испытуемым произносили предложение (например, Мужчина поднимал
вверх пианино, в первом случае, и Мужчина играл на пианино, во втором), и через некото-
рое время они должны были вспомнить объект, о котором говорилось в предложении (в
данном случае, пианино). В качестве прайминга использовались сочетания, коррелирую-
щие с характеристиками объекта, задействованными в предложении {тяжелый в первом
случае и с приятным звуком во втором) или, наоборот, не коррелирующие {тяжелый для
второго случая и с приятным звуком для первого). Время, затраченное на воспоминание,
было меньше, если сочетание в прайминге коррелировало с исходной ситуацией. Анало-
гично, характеристики, которыми испытуемые наделяли хорошую стиральную машину,
непосредственно зависели от того, какой контекст (например, дорога или берег океана)
задавался им перед этим (Yeh, Barsalou 2006, p. 363, 370).
35 В этом позиция Барсалоу отличается от позиции Рош, для которой, как уже отме-
чалось, структура категории представляет собой константу, и возможность временной
эволюции категории ей не рассматривается. Ср.: Glebkin 2009.
36 Мы сталкивались с этими моделями в описанных выше языковых экспериментах с
восприятием фиктивного движения.
37 Другие исследователи говорят о необходимости разделять телесные проекции
(embodiment) первого и второго уровней: проекции первого уровня непосредственно
связаны с текущей перцептивной информацией, для проекций второго уровня связь
гораздо более опосредованна. Так, мы используем разные стратегии для объяснения до-
роги до места, которое мы видим или которое нам знакомо из предыдущего опыта, и до
места, которое мы никогда не видели. Также по-разному организован процесс пони-
мания фактических {Если будет дождь, мы не пойдем гулять), ментальных {Он подумал,
что если будет дождь, они не пойдут гулять) и контрфактических высказываний {Если бы
пошел дождь, мы не пошли бы гулять) (de Vega et al. 2007; de Vega 2008).
38 Взгляды Томаселло на работы Выготского изложены, напр., в: Moll, Tomasello 2007.
Ср. с его характеристикой работ Пиаже (Tomasello 2000, р. 37).
39 Гипотезу Томаселло о причинах и ходе этой эволюции можно сформулировать так:
изначальные различия в структуре и видах коммуникации среди наших предков и других
приматов носили, вероятно, не качественный, а количественный характер. Постепенно
большая интенсивность коммуникации между людьми привела к превышению «крити-
ческой массы» и запуску механизмов, которые для других приматов не срабатывали из-
за их недостаточной интенсивности. Далее эти механизмы породили новые процессы,
все более и более сложные по структуре и по форме, т. е. культура уже действовала как
саморазвивающаяся система с положительной обратной связью (Tomasello 1999, р. 524,
526).
40 Ср. с приведенными выше соображениями Выготского о роли жестов в формирова-
нии письменной речи.
Глава 4. Теория концептуальной метафоры
Лакоффа-Джонсона
Наверное, не будет большим преувеличением утверждать, что теория
концептуальной метафоры, созданная американским лингвистом
Дж. Лакоффом и философом М. Джонсоном - одно из оснований и,
можно сказать, один из прототипических образцов для современной
когнитивной лингвистики1. Некоторые авторы (напр., Kövecses 2005,
р. 9) даже называют ее интеллектуальной революцией. Хотя многие
положенные в ее основу идеи выдвигались ранее и самим Лакоффом,
и другими лингвистами, в систематическом виде теория была впервые
изложена в монографии: Lakoff, Johnson 1980, и затем развита в других
работах этих авторов2. Говоря о когнитивных основаниях теории кон-
цептуальной метафоры, Лакофф воспроизводит весь спектр связанных
с embodiment идей, делая особый акцент на концепции «зеркальных
нейронов» и работах Барсалоу3. Джонсон, эксплицируя философские
основания теории, находит их в трудах И. Канта, В. Джеймса,
Дж. Дьюи, а также в экологической парадигме Дж. Гибсона (Gibson
1979)4. Другими словами, авторы вполне осознанно опираются на из-
ложенный в третьей главе мировоззренческий фундамент5. Более того,
в своих работах они резко выступают против базовых установок изо-
ляционистского подхода, что принимает у них форму критики объ-
ективизма и объективистской теории значения.
Как утверждают авторы, объективизм представляет собой взгляд на
мир «с точки зрения Бога», претендующий на выявление объективной,
существующей независимо от человека структуры мира и выражение
ее в явном виде с помощью точных пропозиций, подчиненных прави-
лам формальной логики. Такие пропозиции связаны с деятельностью
рассудка, тело не участвует в когнитивных операциях. Предложенное
описание, как можно заметить, воспроизводит основные черты фило-
софских теорий, анализируемых в первой и второй главах.
Этому подходу авторы противопоставляет иную систему координат,
в которой невозможен взгляд с точки зрения Бога, а представление о
мире складывается из набора возможностей, предоставляемых миром
Глава 4. Теория концептуальной метафоры Лакоффа—Джонсона 87
человеку для его существования. Образ мира рождается в повседневном
взаимодействии человека и мира, осуществляющемся в значительной
степени бессознательно6. В языке эти взаимодействия отражаются,
главным образом, в понятиях базового уровня (стол, стул, дом, дерево),
соответствующих по своей структуре обычным перцепциям7.
В отличие от понятий базового уровня абстрактные понятия не со-
относятся непосредственно с нашими органами чувств, их содержание
не дано нам в ощущениях. Идеальные объекты не обладают телами, и
для включения их в структуру нашего опыта, для подлинного понима-
ния и закрепления в сознании связываемых с ними смыслов требуется
их «материализация», наделение их перцептивными и проприоцептив-
ными характеристиками. Главным средством для этого, по мнению
авторов, является концептуальная метафора. Примеры метафор тако-
го рода многообразны, и работы Lakoff, Johnson 1980 и Lakoff, Johnson
1999 представляют собой попытку системного описания первичных
концептуальных метафор, лежащих в основе более сложных метафо-
рических конструкций. Ниже я проиллюстрирую методологию авторов
на примере метафор, связанных с понятиями идея, мысль, по-другому
систематизировав их и по возможности дополнив собственными на-
блюдениями на русском материале:
Идеи (мысли) — это объекты, имеющие размеры и вес.
I gave you that idea. — Я подал тебе эту идею. Ср.: Эти больные часто
высказывают депрессивные бредовые идеи, легко принимающие чудовищ-
ные размеры (Т. Гейер. К вопросу о пресенильных психозах); Надо жить
для тех, кто делает будущее, кто томится сейчас тяжестью грузных
мыслей, кто сам весь — будущее, темп и устремление (А. Платонов.
Эфирный тракт).
1. Эти объекты могут обладать острыми гранями и использоваться
как режущие или колющие инструменты.
That is an incisive idea — Это проницательная (букв., режущая, острая)
мысль. — Ср.: Я попала в мастерскую к Александру Алову и Владимиру
Наумову. Мысль одна пронзает как жало. Мозг растревожен одной лишь
думой — Если учить меня будет Алов, Что со мной будет делать Наумов?!
(А. Сурикова. Любовь со второго взгляда); Я сажусь на диван, и вдруг
острая, как нож, мысль пронзает душу: «А к чему эта гонка?» (С. Есин.
Имитатор)
2. Эти объекты могут перемещаться в пространстве, совершая по-
ступательное и вращательное движение, причем иногда — с большой
скоростью:
А мысль крутится, крутится, никак не останавливается. (Е. Гриш-
ковец. ОдноврЕмЕнно); Кому-то могло показаться, что мысли у
старушки скачут как голодные блохи, но Анна Фёдоровна знала об уди-
вительной материнской особенности: она всегда думала о нескольких
88 Часть П. Антропоцентричные семантические модели
вещах одновременно, как будто плела пряжу из нескольких нитей.
(Л. Улицкая. Пиковая дама); У меня тут же мелькнула мысль: наверное,
скучает со своей женой, вот и звонит бывшей любовнице с дурацкими
воспоминаниями и разговорами: «Ну как ты?» (О. Зуева. Скажи что я
тебе нужна...)
3. Можно выделить два рода таких объектов, обладающих при этом
весьма разветвленной видовой структурой:
3.1. Предметы и вещи, составляющие социокультурное окружение
людей, имеющие ценностное и нормативное значение (в частности,
наделенные новыми смыслами природные объекты). Процесс их соз-
дания представляет собой определенные культурные (технологические)
практики, они обладают стоимостью, представляют собой ресурсы для
осуществления разнообразной деятельности, могут быть обменены на
другие товары, быть модными или немодными и т. д. Видовое разноо-
бразие этих объектов представлено одеждой, пищей, предметами ин-
терьера, стройматериалами и другими ресурсами (в частности, при-
родными) и т. д.
We are really turning (churning, cranking, grinding) out new ideas. — Мы
действительно производим («штампуем», «гоним одну за другой», «от-
шлифовываем») новые идеи. Ср.: Вольная жизнь в санчасти, куда он
попал с ангиной, не пошла Лисичке на пользу: он пополнел, посвежел, за-
блестел глазками, перестал вздрагивать от каждого шороха, но растре-
воженное пережитыми страхами сознание, освободившись от ежеминут-
ной заботы о безопасности, навязчиво и неустанно производило идеи де-
зертирства, одна заковыристей другой. (Г. Сабуров. Пешком по волнам);
То, что Куусинен думал, ощущалось почти физически: ты чувствовал,
что за каждым словом собеседника стоит работающая, все время про-
веряемая и шлифуемая мысль... (Г. Арбатов. Человек Системы).
Не is rich in ideas. — Он богат идеями. Ср.: Он поистине был богат
этими идеями и свободно мог бы снабжать ими целый институт (А. Чи-
жевский. Вся жизнь); Это было необходимо потому, что великий физи-
олог после своей смерти оставил огромное наследство, выражающееся в
неисчерпаемом запасе творческих идей, обогащающих не только биологию
и практическую медицину, но и философию диалектического материализ-
ма. (П. Гончаров. За торжество идей И.П. Павлова); Новые и оригиналь-
ные мысли возникают тогда, когда кажется, что исчерпаны все мысли и
ассоциации (В. Ельмеев, В. Овсянников. Прикладная социология.
Очерки методологии).
Это потому, что у писателя (классика) все сковано единой идеей: и
фундамент, и стены, и кровля — все сцементировано единой мыслью.
(Б. Шергин. Слово устное и слово письменное).
That idea is old hat — Эта идея немодна (букв., старая шляпа). Ср.:
Для чего надо было во всеуслышание примерять на себя мысли толстое-
Глава 4. Теория концептуальной метафоры Лакоффа-Джонсона 89
ского князя Андрея: «Яхотел бы умереть в бою под развернутым знаме-
нем». (Г. Фукс. Двое в барабане)
All this paper has in it are raw facts, half-baked ideas, and warmed-over
theories. — В этой статье можно найти только необработанные факты,
полуготовые идеи и набившие оскомину (букв., перегретые) теории.
Ср.: И как бы в оправдание проглоченной мысли, что в Москве уже нет
бога, опальный советник пожаловался Максиму на московского митро-
полита... (В. Ключевский. Русская история).
3.2. Живые существа (животные, люди, растения), которые могут
оказывать непосредственное воздействие на людей (мучить, преследо-
вать, очаровывать и т. д.), вступать с ними в процесс непосредственной
коммуникации.
Those ideas died off in the Middle Ages - Эти идеи умерли в Средние
века. Ср.: Вот почему идея не только не умерла в Петербурге, но прямо
признана была как бы русским назначением всеми преемниками Петра.
(Ф. Достоевский. Дневник писателя).
Я опять возвращаюсь к идее, которая мучит меня и не может не
мучить, — к идее нашего назначения. (Давид Самойлов. Общий дневник);
Как видите, идея синтеза в искусстве преследует меня всю жизнь.
(Л. Утесов. «Спасибо, сердце!»); Она взяла его под руку и вдруг засмеялась
без причины и издала легкий радостный крик, точно была внезапно оча-
рована какою-то мыслью. (А. Чехов. У знакомых); Он было увлекся
модными тогда идеями Пролеткульта, но внешние приемы в искусстве
были ему всегда чужды, и он остался верен Художественному театру.
(В. Давыдов. Театр моей мечты).
It will take years for that idea to come to full flower. — Пройдут годы,
прежде чем эта идея расцветет пышным цветом. Ср.: Где много работы
рабов, там не может быть места для свободной, творческой мысли, там
могут цвести только идеи разрушения, ядовитые цветы мести, буйный
протест животного. (М. Горький. Заграничные впечатления).
Подобного рода наблюдения, относящиеся к широкому спектру
абстрактных понятий (эмоции, время, мышление, понимание, жизнь,
душа, время и т. д.), показывают, что описание этих понятий опирает-
ся на перцептивные схемы, связанные с категориями базового уровня,
что основу для них составляет перцептивный и проприоцептивный
опыт человека. Концептуальная метафора и является средством пере-
носа перцептивных структур на абстрактные понятия, осуществляя их
материализацию, наделяя их характеристиками, присущими матери-
альным объектам.
Приведенные наблюдения в результате формализуются авторами и
их последователями в схеме, состоящей из трех базовых элементов:
область-источник (source domain), для первичных концептуальных
метафор — структура, задаваемая категориями базового уровня;
90 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
область-цель (target domain), в случае концептуальных метафор отно-
сящаяся к абстрактным понятиям; система соответствий, задающая
метафорическую проекцию (mapping) области-источника на область-
цель. Приведу в качестве иллюстрации фрагмент описания 3. Ковече-
шем метафоры Социальные организации — это растения:
Примеры:
Не works for the local branch of the bank - Он работает в местном
отделении (букв., ветви) банка.
Our company is growing — Наша компания растет.
There is a flourishing black market in software there. — Там теперь про-
цветает черный рынок в области программного обеспечения.
Область-источник: растение.
Область-цель: социальная организация.
Соответствия:
Целое растение — Вся организация.
Часть растения - Часть организации.
Рост растения — Развитие организации.
Цветение растения — Высшая, наиболее успешная стадия развития
организации. (Kövecses 2010, р. 10)
Непосредственным механизмом для осуществления метафорической
проекции являются образные схемы (image schémas)8, которые по сути
представляют собой «синтаксические» конструкции, допускающие воз-
можность различного содержательного наполнения. Именно относи-
тельная свобода от содержательных факторов дает возможность исполь-
зовать подобные схемы при описании абстрактных объектов.
М. Джонсон выделяет следующие образные схемы: Вместилище
(Container), Силовое воздействие (Compulsive Force), Баланс (Balance),
Исходная точка - Путь - Цель (Source -Path - Goal), Вертикальность
(Verticality или Up — Down), Центр — Периферия (Center — Periphery)
и др.9 Для более глубокого понимания предложенного им термина я
приведу описания схем Вместилище и Путь.
Рис. 3. Образная схема Вместилище (приво-
дится по Johnson 1987, р. 23).
Джонсон выделяет в схеме Вместили-
ще три элемента: (1) граница, которая
отделяет (2) внутреннее пространство от
(3) внешнего10. Эта схема предполагает не
только присутствие во вместилище, но и
пересечение его границ, описываемое
предлогами в-из (in-out). Джонсон обращает внимание на повседнев-
Глава 4. Теория концептуальной метафоры Лакоффа-Джонсона 91
ность такого рода действий, осуществляемых нами по большей части
бессознательно: мы находимся в комнате, входим в или выходим из
нее, смотримся в зеркало, выдавливаем пасту из тюбика, наливаем чай
в чашку и пьем из чашки, достаем одежду из шкафа и т. д.11 Повсемест-
ность и будничность этих схем, закрепленных на перцептивном уров-
не, ведет к тому, что они начинают интенсивно переноситься на аб-
страктные понятия и использоваться для «матриализации» абстрактной
сферы, проявляясь в таких, например, моделях, как: слова — вме-
стилища для мыслей (в твоих словах мало смысла; его речь была
пустой и бессодержательной), у и - вместилище для мыслей
(эта мысль крепко осела в его уме), сердце (душа) — вмести-
лище для эмоций (Ужас и страх наполнили разом сердце Гали,
(Л. Чарская. Галина правда); Но кристаллизация гнева в душе этого
родственника уже началась почти с химической неизбежностью. (Ф. Ис-
кандер. Сандро из Чегема)) и т. д.12
А В
I ►
Рис. 4. Образная схема Исходная точка — Путь — Цель
(приводится по Johnson 1987, р. 28).
Аналогично организована и схема Исходная точка - Путь - Цель,
Она также укоренена в нашем повседневном опыте на уровне закре-
пленных перцептивных моделей. При всех своих вариациях (путь от
постели в ванную, от плиты к кухонному столу, от дома к магазину, из
Сан-Франциско в Лос-Анджелес, с Земли на Луну) она организована
единым образом: источник, цель и набор непрерывных локаций, свя-
зывающих одну точку с другой (Johnson 1987, р. 28-29, 113). Ее про-
явления в области абстрактных понятий также легко узнаваемы: Его
путь искания истины и смысла в лабиринтах существующих мифов и
чужих (чуждых ему) интеллектуальных провокаций — одновременно за-
вораживающ и мучителен (Рецензии, «Неприкосновенный запас»;
НКРЯ); «Как путь эта идея не имеет себе равной по силе в европейской
методологии, — настаивал Л.С. Выготский. (А. Сурмава. Психологиче-
ский смысл исторического кризиса; НКРЯ).
Менее очевидна, но не менее важна образная схема Баланс, которой
соответствует несколько видовых структур и, как следствие, несколько
зрительных образов. По Джонсону, за ней стоят три базовые перцеп-
тивные модели: способность к прямохождению и удерживанию равно-
весия в различных ситуациях (например, при езде на велосипеде);
ощущение равного веса или равной нагрузки в каждой руке; ощущение
гомеостаза (можно сказать, проприоцептивной гармонии) в телесных
92 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
органах, нарушение которой в ту или иную сторону выражается в чув-
стве голода, жажды, переедания и т. д. Первой метафорической про-
екцией этих перцептивных моделей является идея зрительного равно-
весия, т. е. способность воспринимать некоторый объект как равно-
весный, даже если в нем нет жесткой симметрии13. Следующий уровень
метафоризиции этой структуры образуется перенесением идеи равно-
весия на абстрактную область, например, на описание спора: эти ар-
гументы имеют равный вес, это уже более весомый аргумент, он был
раздавлен тяжестью моих аргументов и т. д.
Важно отметить, что не только отдельные понятия и высказывания,
но и сложные теоретические конструкции, на первый взгляд носящие
абстрактный характер и не предполагающие никакой телесной мета-
форизации, с точки зрения авторов оказываются основанными на
концептуальных метафорах. Так, интересен анализ ими философии
Декарта, идеи которого (противопоставление мыслящей и протяжен-
ной материи, теория врожденных идей, cogito как самодостаточная
реальность) кажутся полностью противоречащими тезису об embodiment
и используются как знамя идеологическими противниками Лакоффа
и Джонсона, в частности, Хомским. Авторы показывают, что Декарт
опирается на ряд концептуальных метафор, таких как «знание - это
видение объекта», «мышление — это движение», «видение объекта — это
прикосновение к объекту» и т. д., которые становятся не фоном для
его рассуждений, но скрепами, связывающими их в единое целое,
скрепами, без которых система Декарта распадается на набор «атомар-
ных», не связанных между собой высказываний. Другим показательным
примером является выведение аристотелевских силлогизмов, состав-
ляющих основу формальной логики, из отношения «находиться в»,
т. е. из метафоры контейнера14.
Тем не менее, критический взгляд на аргументацию авторов при их
обращении к философии Декарта показывает также проблемные точ-
ки и ограничения теории концептуальной метафоры, к анализу кото-
рых мы и переходим.
Не оспаривая важность телесных метафор при описании Декартом
когнитивных операций, следует отметить, что из анализа авторов не
вытекает их сущностное значение для понимания картезианской фило-
софии. В принципе, тот же набор метафор («знание - это видение
объекта» и т. д.) мог бы быть использован и при описании индуктив-
ного метода мышления, и в рамках эмпирических философских теорий.
Зная суть философии Декарта, мы найдем в его текстах множество
перцептивных метафор, но мы не можем пройти обратный путь: опи-
раясь исключительно на данный набор метафор, вывести базовые
положения картезианства. Другими, словами, выступая в качестве
скреп философии Декарта, данный набор концептуальных метафор
Глава 4. Теория концептуальной метафоры Лакоффа—Джонсона 93
может играть роль скреп и иной философской системы, в частности,
системы, опирающейся на принципиально иные основания. Поэтому
тезис об их значимости для философии Декарта требует уточнения.
Гораздо более сомнительными кажутся другие интерпретации авто-
ров, например, описание ими метафорических оснований аналитиче-
ской философии, базовых установок Хомского, или описание Лакоф-
фом и Нуньесом метафорической природы различных разделов высшей
математики. Вот как, например, Лакофф и Джонсон описывают си-
стему соответствий, задающих метафору формального языка:
Письменные знаки естественного языка — Абстрактные формальные
символы.
Естественный язык — Формальный «язык».
Лингвистические элементы — Индивидуальные символы.
Предложения — Правильно построенные последовательности сим-
волов.
Синтаксис — Принципы комбинирования формальных символов
или трансформации одних последовательностей в другие (Lakoff,
Johnson 1999, p. 445).
Обсудим, до какой степени корректно для данного соответствия
используется понятие метафоры. Продолжая заданную логику, мы
можем говорить о метафоре материальной точки при описании по-
ступательного движения тела (физическое тело — материальная точка;
путь, пройденный телом — траектория материальной точки и т. д.) или
даже о действительных числах как метафоре для коллинеарных векто-
ров с общим началом (вектор - действительное число, длина вектора -
модуль числа, сумма векторов - сумма чисел и т. д.)15. Однако языко-
вая интуиция сопротивляется такому расширению значения. Если
следовать ей, понятие концептуальной метафоры предполагает три
условия: а) понятие-источник и понятие-цель организованы по разным
принципам, их структуры не тождественны; б) структура понятия-
источника по каким-то причинам более понятна говорящему, чем
понятия-цели, в большей степени укоренена в его опыте; в) перенос
элементов структуры понятия-источника на понятие-цель проясняет
организацию понятия-цели, задает наглядный образ для ее восприятия.
Проиллюстрирую это утверждение примером из «Войны и мира»
Л.Н. Толстого:
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева,
все мысли Ростова были еще назади — в эскадроне; но перевалившись за
половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра
Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он
найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо силь-
нее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону
скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме;
94 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
на последней перед Отрадным станции дал ямщику три рубля на водку, и
как мальчик, задыхаясь, вбежал на крыльцо дома. (II, 4, 1)
Очевидно, что для Толстого нравственное чувство не описывается
законом всемирного тяготения, при котором сила воздействия возрас-
тает обратно пропорционально квадрату расстояний16, однако для
механистической в своих основах культуры Просвещения (следы ко-
торой мы находим и в текстах Толстого) механистическая аналогия
дает читателю наглядный образ для характеристики стремления Ни-
колая Ростова к его близким: оно возрастает так же, как возрастает
скорость камня, падающего на землю.
Возвращаясь к метафоре формального языка, следует отметить, что,
с точки зрения ее авторов, естественный язык в своих основах устроен
так же, как формальный, сущность естественного языка не отличается
от сущности формального, и поэтому он может быть описан по моде-
ли формального языка без существенных потерь (так же, как падающий
камень может без существенных потерь быть рассмотрен как матери-
альная точка). В этом случае понятие модели кажется более коррект-
ным, чем понятие метафоры.
Итак, важное замечание, обращенное к авторам теории концепту-
альной метафоры, состоит в неоправданном расширении границ по-
нятия17. Существенной проблемой является также уточнение предло-
женной Лакоффом и Джонсоном интерпретации своих наблюдений.
Авторы, работающие в одном с ними проблемном поле, обсуждают
четыре возможности.
1. Концептуальные метафоры определяют диахронический процесс
обретения определенными словами и выражениями их метафорических
значений, характеризуют процесс эволюции языка в масштабах «боль-
шого времени», но не играют никакой роли в объяснении того, как
наши современники используют и понимают уже устоявшиеся и новые
метафорические выражения.
2. Теория концептуальной метафоры представляет собой абстракт-
ную модель, объясняющую процесс обретения словами переносных
значений на «птичьем языке» лингвистов. Другими словами, она
описывает понимание и производство метафорических выражений
неким «идеальным носителем языка». Рядовые участники языковой
коммуникации могут давать экспериментальные подтверждения
такой модели в лабораторных условиях, но она не является «психо-
логически достоверной», т. е. не входит как составная часть в кон-
цептуальные системы, стоящие за процессом повседневной языковой
коммуникации.
3. Концептуальные метафоры лежат в основе интуитивного пони-
мания переносных значений конкретных слов и выражений участни-
ками коммуникационного процесса и, следовательно, составляют часть
Глава 4. Теория концептуальной метафоры Лакоффа-Джонсона 95
концептуальных систем обычных носителей языка. Однако, нельзя
сказать, что они описывают все случаи понимания или производства
слов и выражений в их переносном значении.
4. Концептуальные метафоры являются частью концептуальной
системы человека, отвечающей за понимание переносных значений
слов и выражений, и объясняют каждый «когнитивный факт», от-
носящийся к данному типу (Gibbs 2007, р. 8-9; ср. Gibbs 2006,
р. 79-122).
Данная типология предлагает полезный в методологическом плане
структурный каркас для работы с возможными интерпретациями тео-
рии концептуальной метафоры, но при сопоставлении с базовыми
установками Лакоффа и Джонсона требует ряда уточнений.
Во-первых, акцент в авторской теории концептуальной метафоры
сделан на сфере абстрактных понятий. Мы можем говорить о пере-
носных значениях и для категорий базового уровня, когда один массив
опыта метафорически выражается через другой, однако такого рода
метафоры в целом находятся на периферии интересов авторов. Их
интересуют, в первую очередь, выходящие за сферу нашего опыта аб-
страктные структуры (не только слова, но и теоретические конструк-
ции), основу для понимания которых и образуют концептуальные
метафоры.
Во-вторых, для проверки первой части гипотезы 1 требуются диа-
хронические исследования, которых Лакофф и Джонсон никогда не
проводили. Замечу, что здесь одним из ключевых становится вопрос о
времени появления абстрактных понятий, о критериях трактовки
определенной категории как абстрактной. В связи с этим в исследова-
ниях такого рода недостаточно только лингвистического анализа, они
требуют привлечения материала из культурно-исторической психоло-
гии, выявляющей связь доминирующего типа мышления с типом
культуры. В последующих главах книги будут продемонстрированы
примеры такого анализа.
В-третьих, предложенная Лакоффом и Джонсоном теоретическая
модель, опирающаяся на понятие образных схем, представляет собой
абстрактную конструкцию и непосредственно в экспериментах про-
верена быть не может. В экспериментах проверяется, воспринимается
ли устоявшееся метафорическое значение выражения напрямую, без
всяких посредников, или этот процесс опосредован обращением к его
базовому значению (например, влияет ли образ кипящей жидкости на
понимание предложения Он просто вскипел от гнева). Не останавли-
ваясь на обсуждении всего массива экспериментальных данных, резю-
мируем полученные в данной области результаты: хотя при рефлексив-
ном анализе испытуемые склонны трактовать устойчивые метафори-
ческие выражения как буквальные, видя в них буквальный смысл, в
96 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
процессе естественной языковой коммуникации они бессознательно
обращаются как к непосредственным значениям, так и к ситуацион-
ному контексту, в котором появляется выражение. При этом приво-
димые данные не дают основания утверждать, что подобное бессозна-
тельное действие является основой для понимания абстрактного
выражения, а не одним из элементов контекстуального фона, который
учитывается при понимании, но не определяет его.
Приведу две иллюстрации экспериментов такого рода. В одном из
них исследовалась метафора Гнев — горячая жидкость в сосуде. Участ-
никам предлагали короткие истории, проходящие перед ними бегущей
строкой на экране компьютера. Каждая история заканчивалась идио-
мой (напр., Джон вскипел от гнева), ее буквальным эквивалентом (Джон
страшно рассердился) и не связанным с данным контекстом предложе-
нием (Джон увидел вмятину на двери). После этого перед испытуемыми
на экране последовательно проходила последовательность букв (в
данном случае, τ е π л о ) и они должны были нажать контрольную
кнопку, когда понимали, составляет ли данная последовательность букв
значимое слово. Оказалось, что в первом случае реакция была быстрее,
чем во втором и третьем (Gibbs 2007, р. 14).
Во втором эксперименте исследователи максимально приблизили
ситуацию к естественной. Участникам предлагался следующий во-
прос: Suppose you are told that next Wednesday meeting has been moved
forward 2 days. What day is the meeting now that it has been rescheduled?
(Предположим, вам сообщили, что собрание, которое должно было
состояться в следующую среду, перенесено на два дня вперед. В какой
день состоится собрание?) Хотя для русскоязычного человека ответ
на этот вопрос кажется однозначным (в следующую пятницу), резуль-
таты для англоговорящих участников делятся между следующей
пятницей и следующим понедельником. Это зависит от того, какую
метафорическую модель они принимают за базовую: человек движет-
ся во времени или время движется навстречу ему. В первом случае
ответом будет «следующая пятница», во втором — «следующий по-
недельник». В нейтральной ситуации ответы распределяются при-
мерно поровну, и крайне интересно, как они изменяются в зависи-
мости от контекста. Так, при опросах стоящих в очереди в студенче-
ской столовой оказалось, что чем ближе опрашиваемые к ее началу,
тем чаще они говорят «в пятницу»; пассажиры в аэропорту, которые
должны были вылететь в ближайшее время, называли пятницу чаще,
чем те, кто ожидал вылета, а те, в свою очередь, чаще, чем те, кто
ожидал прилетевших пассажиров; пассажиры в движущемся поезде
в начале и в конце поездки выбирали пятницу чаще, чем в середине
(Boroditsky, Ramscar 2002). Результаты эксперимента показывают, что
метафорические представления о движении (во) времени опираются
Глава 4. Теория концептуальной метафоры Лакоффа-Джонсона 97
на представления о пространственном движении18 и зависят от си-
туационного контекста.
Еще одно и, пожалуй, ключевое для данного исследования ограни-
чение теории концептуальной метафоры состоит в том, что в ней не
учитывается социокультурная составляющая. Хотя Лакофф и Джонсон
упоминают социокультурный контекст как один из элементов про-
цесса порождения и понимания концептуальных метафор, в целом
социокультурный анализ находится на глубокой периферии их теории.
Устройство человеческого тела — фундаментальная константа для че-
ловеческого рода в целом, и идея «телесных проекций» (embodiment)
предполагает единый для всех людей способ описания. Однако человек
является не только физическим телом, но и социкультурным суще-
ством, и социокультурные характеристики оказывают непосредствен-
ное влияние на интерпретацию перцептивного материала.
Нельзя сказать, что эта проблема не обсуждается другими исследо-
вателями. Лингвисты, тяготеющие к социокультурному пониманию
языка, ощущают здесь серьезную лакуну и на широком и разнообраз-
ном материале показывают значимость культурных факторов в уста-
новлении соответствий между областью-источником и областью-целью.
Основное направление исследований состоит в сопоставлении первич-
ных метафор в различных культурах и в попытке связать различия
между такими метафорами с культурными различиями19. Как иллю-
страцию можно привести анализ значимости базовых метафор, опи-
сывающих категорию жизни, для современных американцев и венгров.
Исследование показало, что метафоры жизнь — это война, жизнь — это
компромисс более типичны для венгров, тогда как метафоры жизнь —
это драгоценность и жизнь — это игра — для американцев. Авторы
связывают полученные результаты с особенностями американской и
венгерской истории: для венгров доминантой их исторического пути
была борьба за выживание и сохранение культурного своеобразия,
перед американцами же стояли принципиально иные политические и
социальные задачи (Kövecses 2005, р. 241).
Работы подобного рода задают направление развития теории кон-
цептуальной метафоры, открывающее перспективу для включения в
нее не только соматического, но и социокультурного пласта. Контуры
такой теории предложены, например, в уже упомянутой монографии
3. Ковечеша, выделяющего три базовых источника для концептуальных
метафор: телесный опыт, социокультурные практики и когнитивные
предпочтения и стили (там же, 231—246).
При этом подробных эмпирических исследований, выявляющих
влияние ситуационного контекста на эволюцию определенной кон-
цептуальной метафоры, крайне мало. Вопросы о времени и причинах
появления той или иной метафоры, о ее социокультурной траектории
98 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
и фоне, на котором эта траектория развёртывается, не приняты в рам-
ках социокультурных исследований метафоры20. К обсуждению этих
вопросов мы вернемся в восьмой главе.
Примечания
1 В различных книгах по когнитивной лингвистике Лакофф упоминается как один из
ее основателей, наряду с Р. Лангакером и Л. Тал ми. См., напр.: Geeraerts, Cuyckens 2007,
p. 3; ср.: Winters 2010, p. 3,5.
2 Наиболее важными из них являются: Johnson 1987; Lakoff 1987; Lakoff and Johnson
1999; Johnson 2007.
3 См.: Gallese, Lakoff 2005; Dodge, Lakoff 2005, p. 72-75.
4 См.: Johnson 2005, p. 15-18; Johnson 2007, p. 10-12, 96, 103.
5 На мой взгляд, Лакофф в определенной степени эклектичен в описании мировоззрен-
ческих оснований и методологического базиса теории, и в этом аспекте гораздо более
убедительны и системны работы Джонсона (Johnson 1987, Johnson 2007).
6 Лакофф и Джонсон используют здесь понятие когнитивного бессознательного (cognitive
unconscious) (Lakoff, Johnson 1999, p. 12-13; Johnson 2007, p. 139).
7 Авторы уделяют понятиям базового уровня большое внимание, в целом, воспроизво-
дя здесь позицию Э. Рош (см.: Lakoff 1987, р. 39—48, особ. 46—47; Lakoff and Johnson 1999,
p. 27—28). С их точки зрения, при использовании понятий базового уровня возбуждают-
ся «некоторые из тех же сенсомоторных нейронных кластеров, которые активируются и
при реальной перцепции или движении, вызванном взаимодействием с соответствую-
щими данным понятиям объектами» (Johnson 2007, р. 160), что прямо отсылает к кон-
цепции «зеркальных нейронов» и работам Барсалоу.
8 Понятие образной схемы было предложено Джонсоном (Johnson 1987), поддержа-
но Лакоффом (Lakoff 1987) и затем развито авторами в работах Johnson 2005; Dodge,
Lakoff 2005 и др. Благодаря несомненной эвристической продуктивности и одновре-
менно терминологической неопределенности оно породило множество разнообраз-
ных интерпретаций (Clauser, Croft 1999; Grady 2005; Talmy 2005; Roher 2005; Gärdenfors
2007), одним из определяющих моментов для которых является смысловая нагрузка
слова image. Непосредственное обсуждение этого вопроса с Джонсоном показало, что
он имеет в виду простые по своей структуре схемы, воспринимаемые на перцептив-
ном уровне и наглядно представимые в виде простых образов. Другими словами, image
говорит, скорее, о наглядности представления, чем выражает сущностную составляю-
щую понятия.
9 См. Johnson 1987, р. 18-138; Johnson 2007, р. 21-24, 136-152. Названия схем в этих
работах частично различаются, и в этих случаях я привожу наиболее поздний вариант.
10 См. Johnson 2007, р. 141.
11 Имеет смысл привести здесь целиком данный фрагмент из книги Джонсона, за-
тем «разобранный на цитаты» другими авторами: «Consider just a small fraction of the
orientational feats you perform constantly and unconsciously in your daily activities. Consider,
for example, only a few of the many in-out orientations that might occur in the first few minutes
of an ordinary day. You wake out of a deep sleep and peer out from beneath the covers into your
room. You gradually emerge out o/your stupor, pull yourself out from under the covers, climb into
your robe, stretch out your limbs, and walk in a daze out of the bedroom and into the bathroom.
You look in the mirror and see your face staring out at you. You reach into the medicine cabinet,
take out the toothpaste, squeeze out some toothpaste, put the toothbrush into your mouth, brush
your teeth in a hurry, and rinse out your mouth. At breakfast you perform a host of further in-out
moves - pouring out the coffee, setting out the dishes, putting the toast in the toaster, spreading
out the jam on the toast, and on and on. Once you are more awake you might even get lost in
the newspaper, might enter into sl conversation, which leads to your speaking out on some topic»
(Johnson 1987, p. 30-31).
Глава 4. Теория концептуальной метафоры Лакоффа—Джонсона 99^
12 Ср. с приведенными в первой главе наблюдениями Ж. Пиаже и упомянутыми там же
наблюдениями В.Н. Романова.
13 Джонсон приводит интересные иллюстрации этого утверждения: африканскую ма-
ску kifwebe и скульптурные изображения (Johnson 1987, р. 91—92). Ср. предложенную
им модель корреляции перцептивных и визуальных моделей с концепцией «зеркальных
нейронов».
14 См.: Lakoff, Johnson 1999, p. 380-381, 393-409. Метафора контейнера отчетливо про-
является в кругах Эйлера, составляющих графическую иллюстрацию к аристотелевским
силлогизмам.
15 Хочется отметить, что почти все примеры метафор из книги Лакоффа и Нуньеса орга-
низованы либо по первой, либо по второй из указанных схем. См., напр.: Lakoff, Nunnez
2000, p. 300, 311, 371 и т. д..
16 Следует отметить, что физически высказывание Толстого («закон скорости тел в ква-
дратах расстояний») сложно проинтерпретировать. Скорее всего, он имеет в виду закон
всемирного тяготения. Однако в этом случае изменяться обратно пропорционально ква-
драту расстояния будет ускорение, а не скорость.
17 В этом стремлении к генерализации можно увидеть неявные следы влияния Хом-
ского. Известно, что Лакофф начинал как ученик Хомского, пройдя путь от попыток
работы в рамках генеративной теории (напр.: Lakoff 1970; Lakoff 1970a; Lakoff 1972) до
ее полного и безусловного отрицания. Сейчас его можно назвать, пожалуй, одним из са-
мых жестких и бескомпромиссных критиков Хомского (Lakoff 1995, р. 115-118; Lakoff,
Johnson 1999, p. 469—512). Однако стремление к универсальности и всеохватности под-
хода (так сказать, «синдром ньютоновской механики») отсылает нас к базовым установ-
кам генеративной теории.
18 Важно подчеркнуть, что речь идет именно опредставлениях о реальном дви-
жении, которые не совпадают с самим фактом движения. Так, поезд в начале и в конце
поездки движется с той же скоростью, что и в середине.
19 Как пример таких исследований см.: Heine 1995; Quinn 1991; ср.: Deignan 2003; Yu
2009.
20 Существует ряд исследований, связанных с дискурсивным анализом метафор. Полем
для них оказываются в основном политические термины и тексты. Такие исследования
обращаются к контексту политической жизни, показывая, как он влияет на структуру
текстов и семантику терминов (напр.: Kornprobst et al. 2008; Musolff, Zinken 2009; Musolff
2010). Хотя иногда в них используются компаративные методы анализа, когда современ-
ная ситуация сопоставляется, например, с политическими процессами в Античности, в
целом создается впечатление, что они рассматривают политическое пространство как
фундаментальную константу, аналогичную человеческому телу, и их установка прин-
ципиально не отличается от базовой для Лакоффа и Джонсона. Справедливости ради
следует заметить, что в поздних работах Лакофф сам обратился к подобным исследова-
ниям и предложил универсальные модели политической системы как семьи (strictfather
и nurturantparent), оказавшие заметное влияние на работы других лингвистов в этой об-
ласти (см.: Lakoff 2002; Lakoff 2006, p. 49-66).
Глава 5. Теория концептуальной
интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера
Как отмечалось в предыдущей главе, одна из характерных черт под-
хода Лакоффа и Джонсона — понимание концептуальной метафоры
как универсальной объяснительной модели1. Теории концептуальной
интеграции (conceptual integration) или концептуального смешения
(conceptual blending), сопоставимой, пожалуй, с теорией концептуаль-
ной метафоры по значимости в современной когнитивной лингвисти-
ке и когнитивной науке2, эта претензия на универсализм присуща в
еще большей степени. Так, создатели и главные идеологи теории Жиль
Фоконье и Марк Тернер утверждают, что способность к концептуаль-
ному смешению в ее наиболее развитой «би-компонентной» форме
(double-scope blending) выводит человека далеко за рамки умения по-
нимать и использовать язык и является его уникальной особенностью,
играющей решающую роль в том, как он мыслит и воспринимает мир
в целом3.
Хотя отдельные аспекты теории концептуальной интеграции под-
вергаются критическому анализу в ряде работ (Gibbs 2000; Harder 2003;
Brandt 2005)4, сложно найти исследования, критически осмысляющие
ее как теоретическую систему, выявляющие теоретические основания
ее методологии и оценивающие верифицируемость полученных ей
результатов. В данной главе мы постараемся восполнить эту лакуну.
Исходной точкой для обсуждения станет теория ментальных про-
странств.
5.1. Концептуальный каркас теории ментальных пространств
Теория ментальных пространств, разработанная Ж. Фоконье, содер-
жит в своих теоретических основаниях внутреннее противоречие, до
конца не осознанное автором и его последователями. С одной сто-
роны, она возникает как попытка преодолеть проблемы, возникаю-
щие при интерпретации различных типов высказываний в рамках
аналитической философии, и след задаваемой данным типом мыш-
ления формальной парадигмы отчетливо прослеживается в методо-
Ргава 5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера 101
логии Фоконье5. С другой стороны, Фоконье подчеркивает, что
конструирование ментальных пространств описывает путь, которым
мы думаем или говорим, но не порождает новой онтологической
реальности; иначе говоря, познавательная модель, на которую опи-
рается проблематика ментальных пространств, выводит нас за рамки
базовых для аналитической философии понятий истины и референ-
ции и предлагает принципиально новый язык описания (Fauconnier
1985, р. 152-153,158-160; Sweetser, Fauconnier 1996, p. 7-8; Fauconnier
1997, p. 34)6. Отмеченное противоречие проявляется в самой струк-
туре предложенного Фоконье подхода. В его рамках ментальные
пространства создаются участником коммуникации как некоторые
вспомогательные средства, позволяющие понимать высказывания
других и порождать собственные высказывания. Для их конструиро-
вания исследователь вводит понятие исходного пространства (parent
space) — пространства, которое в данном контексте выполняет функ-
цию «реального» (Фоконье принципиально отказывается от исполь-
зования понятия «реальность» в онтологическом смысле) - и набора
«порождающих операторов» (space builders) — лингвистических вы-
ражений, маркирующих появление нового ментального пространства
на основе исходного. В качестве таких порождающих операторов ис-
пользуется широкий класс выражений: на картине Модильяни; в 1927
году; на заводе; Михаил уверен; Ольга надеется; если А, то...; или... или...
и т. д. (Fauconnier 1985, р. 17). С помощью специальных «коннекто-
ров» (connectors) устанавливается соответствие между элементами
исходного пространства и их аналогами в возникающих простран-
ствах. Так в предложении 'Олег вернулся вчера из Парижа, и Ольга
рассчитывает, что он завтра придет к ним в гости слово он соответ-
ствует некоторому Олегу' — аналогу Олега из исходного пространства
в ментальном пространстве, созданном оператором Ольга рассчиты-
вает.
Использование ментальных пространств позволяет Фоконье раз-
решать ряд парадоксов, возникающих в рамках классической теории
референции. Показательным примером преимуществ, достигаемых
благодаря используемому им подходу, является анализ в рамках тео-
рии ментальных пространств парадокса Крипке: Пьер, воспитанный
во Франции, слышал о городе Londres и был убежден в том, что
Londres est jolie. Позднее жизнь привела его в Англию, где он говорил
по-английски и жил в городе, известном ему под именем London. В
нем сложилось отчетливое убеждение, что London is ugly. В его по-
зиции нет противоречия, так как он продолжал считать London и
Londres разными городами. Что мы можем сказать об истинности
предложения Пьер полагает, что Лондон — красивый город в заданном
контексте?
102 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
Фоконье утверждает, что этот неразрешимый в классической тео-
рии референции вопрос (один и тот же объект оказывается одновре-
менно и прекрасным, и безобразным) вообще не является проблемой
в теории ментальных пространств: объекты, тождественные в исхо-
дном пространстве Ρ оказываются различными в ментальном про-
странстве М, образованном оператором Пьер полагает (там же,
р. 156).
Не касаясь здесь обсуждения данного сюжета по существу, отметим,
что приведенный пример наглядно иллюстрирует общую логику под-
хода Фоконье, продемонстрированную им в работе с большим масси-
вом разнообразного материала (различие социальной роли и соответ-
ствующей ей личности, контрфактические предложения, теория пре-
суппозиции и т. д.). Можно заметить, что все аргументы Фоконье
носят логический характер, в то время как ментальные простран-
ства отражают, по его характеристике, не логическую, а психоло-
гическую реальность. В этом случае, было бы естественно ожидать
и психологические аргументы, подтверждающие существование таких
пространств, описание психолингвистических экспериментов, свиде-
тельствующих, что восприятие предложений происходит в рамках
указанной модели. Однако подобных аргументов ни Фоконье, ни его
последователи не приводят. На это обращают внимание его критики,
подчеркивая также два следующих обстоятельства: если опираться на
когнитивную парадигму, о которой говорит Фоконье, ментальные про-
странства, созданные различными классами операторов, будут суще-
ственно различными для восприятия; кроме того, многие из сделанных
исследователем наблюдений могут быть объяснены в рамках других,
более традиционных психолингвистических теорий (Harder 2003,
р. 94-95; Brandt 2005, р. 1580-1583; Oakley, Hougaard 2008, p. 12;
Ferguson, Sanford 2008, p. 610)7.
Описанный контекст будет важен для нас при обсуждении теории
концептуальной интеграции, к которому мы переходим.
5.2, Базовые положения и структура теории
концептуальной интеграции
Несмотря на то, что отдельные аспекты теории концептуальной инте-
грации (или концептуального смешения) излагались и ранее, первым
систематическим ее изложением следует считать работу Fauconnier,
Turner 1994. Среди более поздних работ имеет смысл выделить
Fauconnier, Turner 1996; Fauconnier, Turner 1998; Fauconnier, Turner 2000;
Sweetzer 2000; подводящую промежуточные итоги монографию
Fauconnier, Turner 2002; а также Fauconnier, Turner 2008; Fauconnier
20098.
Глава 5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера 103
Идею, составляющую базис теории концептуальной интеграции,
можно сформулировать следующим образом: а) одной из главных осо-
бенностей человека, отличающей его от других биологических видов,
является способность создавать новые смыслы на основе уже имею-
щихся; б) одна из определяющих форм реализации этой способности,
находящая разнообразное применение в языке и культуре, состоит в
порождении несущего новые смыслы интегрального ментального про-
странства, или бленда, (blending space) на основе нескольких базовых
ментальных пространств (input spaces).
Парадигмальный пример, демонстрирующий эту идею - задача
про буддийского монаха. Буддийский монах с восходом солнца на-
чинает подъем на году, вершины которой он достигает с закатом9.
Несколько дней он медитирует на вершине, а затем с восходом солн-
ца начинает движение вниз, также с закатом приходя к подножию
горы. Пренебрегая изменением продолжительности солнечного дня,
не делая никаких допущений о скорости движения монаха, количестве
остановок в пути и т. д., нужно ответить на вопрос, есть ли в про-
цессе движения точка, которую он проходит в один и тот же момент
времени на подъеме и на спуске (начало отсчета времени совпадает
с восходом солнца).
Задача имеет простое и изящное решение, если мы наложим друг
на друга движения вверх и вниз, предположив, что они происходят в
один день. Тогда становится очевидным, что траектории спускающе-
гося и поднимающегося монаха в некоторый момент времени пере-
секутся, и точка их пересечения и будет положительным ответом на
вопрос задачи. Иллюстрируя на данном материале теоретическую схе-
му, можно сказать, что исходными пространствами здесь являются
пространства, соответствующие дню подъема и дню спуска, а блен-
дом — пространство, где оба движения происходят одновременно. Для
большей полноты картины и снятия возможных разночтений авторы
выделяют еще родовое (generic) пространство, подчеркивающее при-
сущие базовым пространствам общие категории, допускающие воз-
можность концептуального интегрирования. В данном случае такое
пространство включает в себя движущегося человека и его местополо-
жение, путь, связывающий основание и вершину горы, день, затрачи-
ваемый на дорогу, и движение в каком-либо направлении (см.
рис. 5).
104
Часть II. Антропоцентричные семантические модели
Generic Space
Input Space î
time t' (day d1 )
Input Space 2
time t' (day d2)
Рис. 5. Схема концептуальной интеграции в задаче про буддийского
монаха (приводится по Fauconnier, Turner 2002, p. 45).
В качестве другого канонического примера можно обратиться к
воображаемым дебатам с Кантом, которые во время лекции ведет со-
временный философ. Обсуждая фундаментальную мировоззренческую
проблему (в интерпретации авторов — вопрос о том, является ли разум
врожденной способностью), этот философ излагает свою позицию,
Глава 5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера 105
приводит возможные контраргументы Канта, извлекаемые из его со-
чинений, свои возражения на контраргументы и т. д., так, что у его
слушателей создается ощущение двух находящихся радом мыслителей,
ведущих непосредственную полемику. В интерпретации Фоконье и
Тернера, здесь также имеет место образование интегрального про-
странства, в котором собеседники говорят на английском, знают о
существовании друг друга и вместе пытаются найти истину в непо-
средственном диалоге. При этом базовые пространства обладают су-
щественными отличиями от бленда: в них Кант пишет по-немецки, а
его виртуальный собеседник говорит по-английски, Кант не знает о
существовании оппонента, делая свои умозаключения задолго до него,
и т. д. Общие черты базовых пространств отражены в родовом про-
странстве, которое включает в себя философов, существующих в
определенном месте в определенное время, пытающихся найти реше-
ние конкретной проблемы и выдвигающих с этой целью ряд тезисов,
подчиняющихся набору разделяемых ими формальных и неформальных
правил.
Еще один архетипический для Фоконье и Тернера пример - ин-
формационное сообщение о воображаемой регате, основу для которо-
го составляют следующие факты: клипер Northern Light в 1853 г. про-
плыл от Сан Франциско до Бостона за 76 дней и 8 часов; этот резуль-
тат оставался непревзойденным до 1993 г., когда катамаран Great
American IIотправился тем же курсом, чтобы установить новый рекорд.
Тогда за несколько дней до окончания путешествия наблюдающие за
ним обозреватели могли бы сказать На этой стадии Great American II
опережает Northern Light на 4,5 дня. В заданном контексте разделенные
интервалом в 140 лет события совмещаются аналогично тому, как это
произошло при решении задачи с буддийским монахом. Такое сжатие
временной шкалы в соотносимый с повседневным опытом человека
формат дает возможность зрелищного и эмоционального восприятия
теперь уже не философского спора, как в случае с Кантом, а растяну-
того во времени путешествия.
Широту охватываемого теорией концептуальной интеграции спек-
тра демонстрируют два следующих примера: комплексные числа и
рабочий стол компьютера. Как известно, комплексные числа могут
быть представлены в виде точек на плоскости, выражаясь в полярной
системе координат расстоянием до центра О и углом с осью ОХ (такая
запись имеет вид Z=R-EXP(i(p)). В интерпретации авторов такое пред-
ставление является блендом, для которого одно базовое пространство
представляет собой координатную плоскость с точками на ней и век-
торами, переводящими одну точку в другую, а другое — действительные
числа, с законами их сложения и умножения. Родовым пространством
в данном случае будут коммутативные алгебраические кольца. Инте-
106 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
гральное пространство обладает значимыми отличиями от каждого из
базовых: в отличие от действительных чисел для комплексных нереле-
вантно отношение порядка («больше», «меньше»), в отличие от точек,
мы можем умножать и делить комплексные числа друг на друга и т. д.
Таким образом, по мнению авторов, концептуальная интеграция ока-
зывается важным средством для порождения новых смыслов в мате-
матике (см. также Alexander 2011).
В случае с рабочим столом компьютера, по мысли авторов, созда-
ется особое интегрированное пространство, основой для которого
являются пространство нашего повседневного опыта (т. е. деятельность
по открыванию папок, вкладыванию в них и удалению из них листов,
выбрасыванию папок в корзину и т. д.) и пространство осуществляемых
в компьютере формальных операций (абстрактный язык компьютерных
команд, соответствующих наблюдаемым в бленде виртуальным пере-
мещениям). Здесь, опять же, свойства бленда заметно отличаются от
свойств исходных пространств.
Приведенные примеры выглядят весьма экзотично и кажутся дале-
кими от лингвистики, но Фоконье и Тернер утверждают, что процеду-
ра концептуальной интеграции является определяющей и для широко-
го спектра лингвистических явлений, таких как метонимия и метафо-
ра, контрфактические предложения, образование грамматических
конструкций (Fauconnier, Turner 1996).
Говоря о грамматических структурах, они, в частности, обращают
внимание на присутствующие во многих языках конструкции Noun-
Phrase Verb Noun-Phrase Prepositional-Phrase, описывающие процесс
целенаправленного движения. С их точки зрения, эти конструкции
представляют собой концептуальную интеграцию базовых пространств,
связанных с различными действиями. Так, утверждение Jack threw the
ball into the basket (Джек забросил мяч в корзину) оказывается описани-
ем трех отдельных действий: Джек воздействует на мяч; мяч летит; мяч
находится в корзине. Подобные конструкции с глаголами, аналогич-
ными throw есть во многих языках, однако некоторые из них, в част-
ности, английский, допускают расширение на другие группы глаголов,
например, Junior sped the toy car around the Christmas tree (Сынишка «пром-
чал» игрушечную машину вокруг рождественской елки: сынишка нажал
на пульт дистанционного управления; машина промчалась вокруг
рождественской елки,) и т. д. Фоконье и Тернер видят здесь интеграцию
двух базовых пространств, напоминающую бленд в задаче про буддий-
ского монаха: начало и конец действия совмещаются, а средняя часть
процесса выпадает (в бленде сын воздействует на машину непосред-
ственно, а не посредством пульта).
Метафоры авторы интерпретируют как частный случай концеп-
туальной интеграции. С их точки зрения, практически никогда не
Глава 5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера 107
происходит прямого проецирования области-источника на область-
цель, в подавляющем большинстве случаев мы имеем дело с инте-
гральным пространством, «переплавляющим» свойства каждого из
базовых пространств. Каноническим примером для демонстрации
«блендовой» структуры метафоры является анализ авторами выраже-
ния рыть себе могилу (например, Вкладывая деньги в эту авантюру,
ты роешь себе могилу) (Fauconnier, Turner 1998, p. 149—151; Fauconnier,
Turner 2002, p. 132—134). В интерпретации авторов приведенное
утверждение представляет собой бленд двух базовых пространств:
пространства, связанного с погребальным обрядом, одним из необ-
ходимых элементов которого во многих культурах является выкапы-
вание могилы умершему, и пространства финансовых операций, ре-
гулирующих их писаных и неписанных норм, а также рисков, с ними
связанных.
Данный пример иллюстрирует важную особенность теории кон-
цептуальной интеграции, на которую обращают внимание авторы.
Они выделяют два типа такой интеграции: моно-компонентную
(single-scope blending) и поли-компонентную (multi-scope blending).
Случай моно-компонентной интеграции соответствует высоко кон-
венциональным метафорам, таким как После разящего удара от Apple
в борьбе за рынок Microsoft оказался в нокдауне. Здесь базовые простран-
ства образуют поединок боксеров с соответствующими правилами и
атрибутикой и конкурентная борьба в бизнесе, осуществляемая по
своим нормам и правилам. Однако в бленде, где на ринге оказывают-
ся две вступившие в поединок компании, мы не находим следов от-
ношений, характерных для бизнеса, в данном случае все определяет-
ся структурой первого пространства, которая проецируется на бленд,
определяя его структуру.
В приведенном выше примере с выкапыванием себе могилы си-
туация оказывается иной. Здесь нельзя говорить о прямом проециро-
вании структуры одного из базовых пространств на бленд (могилу
обычно роют не себе, а уже умершему человеку; с другой стороны,
человек, совершающий безрассудные в финансовом отношении по-
ступки, не копает землю в буквальном смысле этого слова, используя
лопату как инструмент); в бленде мы видим качественно новое обра-
зование, представляющее собой синтез структур, принадлежащих двум
базовым пространствам.
Способность к такой би-компонентной интеграции, по мнению
авторов, является уникальной способностью, присущей людям, след-
ствием которой становятся возникновение искусства, религии, науки,
а также появление языка (Fauconnier, Turner 2002, p. 180—187;
Fauconnier, Turner 2008). 10 Отталкиваясь от антропологических и ар-
хеологических исследований, Фоконье и Тернер датируют формиро-
108 Часть И. Антропоцентричные семантические модели
вание этой способности временем около 50 тыс. лет до н.э. Их логику,
строящуюся на сформулированном выше генеральном тезисе теории
концептуальной интеграции, можно передать следующим силлогиз-
мом: базовый принцип эволюции языка и различных форм культуры
состоит в построении новых смысловых конструкций на основе
имеющихся в наличии, т. е. предполагает постоянное «приращение
смысла»; би-компонентная интеграция ведет к созданию нового ка-
чества путем преобразования уже освоенных смысловых структур;
следовательно, способность к би-компонентной интеграции обеспе-
чивает развитие языка и культуры. Если говорить о языке, то после
освоения процедуры би-компонентной интеграции он начинает раз-
виваться как самосовершенствующаяся система, создающая все новые
и новые грамматические и лексические конструкции, отражающие
изменяющийся опыт существования человека в природной и социо-
культурной средах.
Следует отметить, что в своих утверждениях Фоконье и Тернер не
опираются на конкретный культурно-исторический анализ, видимо,
исходя из допущения, что появление первобытного искусства и других
форм культуры с неизбежностью предполагает наличие би-ком-
понентной интеграции в качестве основы. Однако образцы такого
анализа встречаются в работах других исследователей, действующих в
заданной Фоконье и Тернером парадигме. Так, Е. Свитцер обнаружи-
вает би-компонентную интеграцию в первобытной магии и ритуале.
Реконструируя гипотетический ритуал первобытных охотников на
бизонов, она видит в нем пример бленда, в котором пространство
ритуального танца с изображением бизона и пространство реальной
охоты на бизона объединяются в интегральном пространстве, «пере-
плавляющем» базовые структуры в новую целостность (поражение
наскального изображения в бленде оказывается поражением бегущего
бизона и т. д.) (Sweetser 2000, р. 319-320).
Если говорить об образовании бленда не как о формальной модели,
а как о реальном когнитивном процессе, возникает два вопроса, на
которые с необходимостью приходится отвечать. Первый — какие
стадии проходит формирование интегрального пространства «в режи-
ме реального времени»; второй - как в базовых пространствах выби-
раются структуры, востребованные в бленде, почему из всего спектра
возможностей актуальными оказываются именно данные структурные
элементы. Хотя Фоконье и Тернер дают ответы на эти вопросы, нужно
признать, что их ответы носят слишком общий характер, и не опира-
ются на данные психолингвистических экспериментов. С их точки
зрения, формирование бленда проходит три этапа: построение бленда
(composition) (выделение в базовых пространствах необходимых для
построения бленда элементов), завершение бленда (completion) (под-
Глава 5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера 109
ключение к сформированной структуре контекстуального содержания,
бессознательно включаемого в бленд), совершенствование бленда
(elaboration) (переформатирование элементов в бленде с учетом ново-
го концептуального содержания, позволяющее избежать логических
противоречий в сформированной структуре). Результатом описанных
этапов становится возникновение нового ментального пространства,
структура которого не сводится к структуре пространств, лежащих в
его основе (как свойства молекулы воды не сводятся к свойствам со-
ставляющих ее водорода и кислорода).
Далее исследователи указывают на два рода принципов, опреде-
ляющих процесс концептуальной интеграции: конститутивные прин-
ципы (constitutive principles) и направляющие принципы (governing
principles). Конститутивные принципы задаются грамматикой и сло-
варем языка, на котором строится высказывание, направляющие
принципы носят, скорее, рекомендательный характер и связаны с
общей логикой построения бленда. Авторы иллюстрируют свой тезис,
обращаясь к теории музыкальной импровизации: процесс импровиза-
ции подчиняется как общим принципам музыкальной гармонии, так
и пониманием принципов импровизации; человек, знающий первые,
но не чувствующий последних, оказывается беспомощным импрови-
затором (Fauconnier, Turner 2002, p. 310-311).
Наиболее фундаментальным направляющим принципом, по Фоко-
нье и Тернеру, является адаптация описываемых явлений к ш к а л е
человеческого опыта (achieve Human Scale), т. е. пере-
вод явлений, удаленных в пространстве и времени, в формат, привыч-
ный для человека, формат, соотносимый с его перцепцией и пропри-
оцепцией. Приведенный выше пример с воображаемой регатой на-
глядно демонстрирует суть данного императива, следствием которого
является ряд вспомогательных требований:
1) сжимать то, что разнесено;
2) достигать проникновения в сущность вещей;
3) усиливать значимые связи;
4) составлять из событий историю (Come up with a story)11;
5) идти от Многого к Одному (там же, р. 312).
Наряду с этим, Фоконье и Тернер выделяют несколько направляю-
щих принципов, носящих более функциональный характер:
топологический принцип (При прочих равных, при создании
бленда на основе базовых пространств необходимо, чтобы зна-
чимые внутренние связи, присущие базовым пространствам,
равно как и связи между ними, нашли свое отражение во вну-
тренних связях элементов в бленде);
принцип декодирования (При прочих равных, бленд должен
содержать в себе знаки, позволяющие восстановить всю сеть);
110 Часть И. Антропоцентричные семантические модели
• принцип интеграции (необходимо стремиться к самосогласо-
ванному бленду, объединяющему в единое целое все разнород-
ные элементы);
и ряд других принципов, носящих столь же общий характер (там же,
р. 325—336). Авторы иллюстрируют сформулированные правила не-
сколькими примерами, но их иллюстрации напоминают утверждения
ad hoc, за ними не стоит прозрачной верифицирующей процедуры.
Завершая на этом описание структурного каркаса теории концеп-
туальной интеграции, перейдем теперь к ее критическому анализу.
5.3. Критический анализ теории концептуальной интеграции
В ряде работ уже высказаны отдельные полемические соображения,
касающиеся теории концептуальной интеграции. Частично они со-
впадают с приведенными выше замечаниями по поводу ментальных
пространств. В наиболее общем виде критические идеи сформулиро-
ваны в статье Gibbs 2000. Они выражаются в сомнениях в фальсифи-
цируемости теории (Гиббс опирается на утверждения Поппера о том,
что претендующая на научность теория должна не интерпретировать
любые факты в свою пользу, а, наоборот, делать рискованные пред-
сказания, которые могут быть опровергнуты), в том, что она описыва-
ет ход реально протекающих ментальных процессов, во взгляде на нее
как на теорию post hoc, не обладающую предсказательной силой, в том,
что ее многие ее утверждения могут быть выведены в рамках других,
более традиционных подходов. Наш критический анализ отчасти будет
развивать высказанные Гиббсом соображения.
А) Несмотря на утверждение Фоконье и Тернера о роли би-
компонентной интеграции в процессе конструирования новых смыс-
лов, о ее важности для достижения нового качества в процессе позна-
ния, несмотря на требование к бленду проникать в сущность вещей,
усиливать значимые связи, почти все приводимые ими примеры (ис-
ключение составляет, пожалуй, красивая, но весьма специфическая
задача про буддийского монаха) связаны не с сущностью осущест-
вляемых когнитивных операций, ас формой их представле-
ния. Основной задачей бленда в приводимых примерах оказывается
представление концептуального содержания в удобном, компактном,
привычном для неподготовленного наблюдателя виде, т. е. его по-
пулярное изложение12. Связь идеи популяризации с механизмом
концептуальной интеграции отчетливо заметна в научно-популярной
литературе, когда абстрактные, существующие в особом символическом
пространстве идеи излагаются при помощи наглядных образов, чтобы
стать доступными неподготовленному читателю. Аналогия С. Хокин-
га между воздушным шаром, в котором растяжение оболочки сдержи-
вает давление воздуха, и звездой, в которой силы гравитационного
Глава 5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера 111
притяжения между атомами уравновешиваются давлением газа в ней,
может быть проинтерпретирована как типичный бленд в модели кон-
цептуальной интеграции (базовое пространство-1: воздушный шар,
находящийся вблизи поверхности земли, резина, составляющая обо-
лочку, газ внутри шара, сила давления газа на фрагмент оболочки
уравновешивается силой со стороны прилегающих к нему фрагментов;
базовое пространство-2: звезда, атомы гелия и водорода, образующие
звезду, сила гравитационного притяжения между атомами уравнове-
шивается силой давления газа; бленд: звезда, представляющая собой
воздушный шар с нагретым воздухом внутри, находящаяся в космосе,
среди других звезд). Другой пример подобного «популяризирующего
бленда», использованного А. Эйнштейном при объяснении искривле-
ния пространства в общей теории относительности - аналогия между
«плоскими существами, к которым нас приучил кинематограф», и
человеческими существами, живущими в трех измерениях. Первые
способны заметить искривление линии, но не способны почувствовать
кривизну плоскости; вторые ощущают кривизну плоскости, но не в
состоянии заметить искривление пространства.
Взглянем теперь на приводимые Фоконье и Тернером примеры под
заданным углом зрения. Формирование бленда в «диалоге с Кантом»
никак не влияет на суть обсуждаемых вопросов (в данном случае, на-
помню, вопроса о врожденности разума). Описанная полемика могла
бы вестись и с другим философом, исповедующим те же идеи, и во
внутреннем диалоге философа с собой. Описанный авторами формат
открывает возможность адаптации обсуждаемых проблем для аудито-
рии, представляет собой педагогический прием, превращающий аб-
страктные философские материи в зрелищный диспут, делающий
обсуждение сюжета живым и наглядным13.
Пример с регатой устроен таким же образом. Он позволяет добить-
ся яркости и образности впечатления, не добавляя ничего по сути и
даже, возможно, искажая суть (непонятно, например, адекватен ли
контекст описанного состязания для клипера Northern Light, с какой
целью осуществлялось его путешествие от Сан Франциско до Бостона
и т. д.).
Аналогичную функцию выполняет пример с рабочим столом ком-
пьютера. Создание бленда здесь облегчает работу с компьютером для
рядового пользователя, дает ему возможность осуществлять операции,
которые до этого требовали специальных навыков, знания набора
абстрактных команд. Здесь также можно говорить об адаптации аб-
страктной когнитивной системы, введении ее в контекст повседнев-
ного опыта обычного человека.
Пример с комплексными числами, в наибольшей степени, кажется,
претендующий на создание в бленде нового знания, основан на недо-
112 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
разумении. Комплексное число, как уже отмечалось, представляет
собой упорядоченную пару действительных чисел, которая, может быть
представлена точкой на плоскости. Однако, и действительные числа
могут быть представлены точками на прямой, или коллинеарными
векторами с центром в начале координат. Почему авторы используют
такое представление для комплексных чисел и не используют его для
действительных, остается загадкой. Да, математики говорят о ком-
плексной плоскости, но они говорят и о действительной прямой. Гео-
метрическое представление комплексных чисел оказывается заметно
менее востребованным, чем алгебраическое или тригонометрическое.
Сущность комплексных чисел никак не связана со свойствами мно-
жества точек на плоскости и свойствами векторов, переводящих одну
точку в другую. Сущность комплексных чисел как расширения мно-
жества действительных чисел определяется введением «мнимой еди-
ницы» i (i = V-l) и массой интересных свойств, вытекающих из этого.
Аналогия с точками на плоскости для комплексных чисел дает воз-
можность большей наглядности, предоставляет наглядный образ для
абстрактных сущностей, т. е. данный пример вполне встраивается в
ряд рассмотренных выше.
В целом, в том же направлении, кажется, работает и приводимый
Фоконье и Тернером анализ конструкции Noun-Phrase Verb Noun-Phrase
Prepositional-Phrase. Удаляя промежуточные звенья и оставляя лишь на-
чало и конец действия, такая конструкция придает описанию ситуации
большую зрелищность и динамизм, облегчая ее восприятие.
Разумеется, утверждать, что все бленды могут быть проинтерпрети-
рованы подобным образом, было бы преувеличением, однако, если мы
обращаемся к примерам, которые сами авторы предлагают в качестве
парадигмальных для теории, предложенная интерпретация кажется
корректной. Более того, она вполне согласуется с выделенным авторами
фундаментальным направляющим принципом: адаптация явлений и
процессов к шкале человеческого опыта (achieve Human Scale).
Подводя итог проделанному в данном пункте анализу, хотелось бы
подчеркнуть основную идею: бленды дают возможность не «прираще-
ния смысла», не появления нового знания, а адаптации уже суще-
ствующего знания к опыту обычного человека, рядового носителя
языка и культуры. Рассматривать способность к их порождению как
главную эволюционную особенность человека, определившую появ-
ление языка и различных форм культуры, кажется, по меньшей мере,
большим преувеличением.
Б) Во многих случаях анализу языковых выражений, интерпретируе-
мых авторами теории концептуальной интеграции как бленды, недо-
стает культурно-исторической составляющей. Так, обратимся к рассмо-
тренному выше выражению рыть себе могилу. Опираясь на Национальный
Глава 5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера 113
корпус русского языка, появление этого выражения в метафорическом
значении можно датировать 20-ми годами XX века: Всею своею деятель-
ностью правительство само подготовило революцию, собственными руками
рыло себе могилу (Н.С. Трубецкой. Взгляд на русскую историю не с За-
пада, а с Востока (1925)). В это время практика массовых расстрелов и
выкапывания расстреливаемыми могил для себя становится широко
распространенной и находит свое отражение в языке: Часто жертвы
принуждались рыть себе сами могилу (НКРЯ, СП. Мелыунов, «Красный
террор» в России (1924)); За поворотом остановились, и казаки стали рыть
себе общую могилу (A.C. Серафимович. Железный поток (1924)). Воз-
можно, похожая ситуация имеет место и в английском языке. Так, наи-
более ранний пример конструкции digging one»s own grave, приводимый
the Oxford English Dictionary, датируется 1934 г.
Отсюда не следует, что выявленная закономерность носит универ-
сальный характер. В частности, голландские словари идиом датируют
появление конструкции рыть себе могилу, по крайней мере, XVII в.,
причем в наиболее раннем из приводимых примеров могилу роют
зубами {Leckere luyden graven haer eygen grafmet haer fanden)14. Тем не
менее, можно предположить, что, по крайней мере, в некоторых тра-
дициях семантическим триггером для идиомы рыть себе могилу стано-
вится новый социальный опыт первых десятилетий XX века, отражен-
ный в литературе и языке. Образ роящих себе могилы под дулами
винтовок людей оказывается настолько зрительно ярким и эмоцио-
нально задевающим, что это обуславливает его экспансию в другие
области. Если это предположение справедливо, структура метафоры,
по крайней мере, в некоторых языках становится существенно иной,
чем ее описывают авторы. Конечно, при желании можно и в данном
случае увидеть в ней би-компонентный бленд (человек, копающий себе
могилу под дулами винтовок или автоматов, делает это по необходи-
мости, человек, вкладывающий деньги в рискованное предприятие -
добровольно, т. е. и здесь нельзя говорить о полном изоморфизме
между базовым и интегральным пространствами), однако, важно не
это. Важно, что та или иная языковая конструкция появляется не в
трансцендентной вневременной реальности, а здесь и теперь, и ее по-
явление вызвано не абстрактными схемами, наподобие предложенной
Тернером и Фоконье, а изменениями в социокультурном контексте,
ходом социальной жизни15.
Приведенная выше Е. Свитцер интерпретация гипотетического ри-
туала охоты на бизона является, пожалуй, еще более ярким проявлени-
ем аберраций, возникающих при игнорировании культурно-исторической
специфики процесса. Для понимания отмеченных аберраций необхо-
димо вновь обратиться к работам школы культурно-исторической пси-
хологии. Однако начнем мы экскурс в эту область с появившихся в
114
Часть II. Антропоцентричные семантические модели
первые десятилетия XX века исследований французского антрополога
Л. Леви-Брюля (Леви-Брюль 1994), в которых он описал мышление
представителей традициональных культур и выяснил, что целый ряд
совершаемых ими ментальных операций противоречит принципам
аристотелевской логики. Так, аборигены племени бороро, обитающего
в Северной Бразилии, утверждали, что они — красные попугаи арара,
причем настаивали на том, что являются бороро и арара не последова-
тельно, а одновременно, что они и арара образуют сущностное единство
(Леви-Брюль 1994, с. 63). Леви-Брюль назвал такой, парадоксальный с
современной точки зрения, подход принципом партиципации (сопри-
частия), а тип мышления — пралогическим мышлением.
Позднее Л.С. Выготский в классической работе «Мышление и речь»
объяснил наблюдения Леви-Брюля, рассматривая их как частный случай
«мышления в комплексах». Напомню, что под комплексами отечествен-
ный психолог понимал структуры, в которых связи между элементами
не подчиняются универсальной системе принципов, но меняются от
элемента к элементу, имея ситуационный характер. Наряду с приведен-
ными в третьей главе примерами (автономное слово «пу-фу», фамилия
Петровых), Выготский иллюстрирует свои идеи классическим наблю-
дением Ч. Дарвина: «ребенок называет словом "ква" первоначально утку,
плавающую в пруду, затем всякую жидкость, в том числе и молоко,
которое он пьет из своей бутылочки. Затем, когда он однажды видит на
монете изображение орла, монета также получает то же самое название,
и этого оказывается достаточным, чтобы потом все круглые, напоми-
нающие монету предметы получили то же самое название. Мы видим
типичный пример цепного комплекса, где каждый предмет включается
в комплекс исключительно на основе известного общего признака с
другим элементом, причем характер этих признаков может бесконечно
изменяться» (там же, с. 158).
Утка, плавающая в
пруду
Монета с изображенным
на ней орлом
Всякая жидкость,
включая молоко в
бутылке
J Всякий круглый, напоминающий монету объект I
Рис. 6. Структура комплекса «ква».
Глава 5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера 115
Выготский разрабатывал типологию и модель эволюции мышления
в комплексах, прежде всего, на материале развития ребенка дошколь-
ного и младшего школьного возраста, хотя и говорил о значимости
этого типа мышления как для представителей традициональных культур,
так и для людей с определенными типами ментальных заболеваний (там
же, с. 161). Последующие исследования, осуществленные в данном на-
правлении, убедительно продемонстрировали, что предложенная модель
носит гораздо более общий характер, будучи крайне важной не только
для онтогенеза, но и для культурогенеза. Оказалось, что мышление в
комплексах описывает не только мышление человека традициональных
культур и, вероятно, культур первой древности16, но в определенных
ситуациях и с определенными уточнениями и мышление носителя тео-
ретической культуры17. Так, в одном из экспериментов участники,
большинство которых составляли люди с высшим и неполным высшим
образованием в возрасте от 25 до 35 лет, должны были распределить по
подгруппам группу из более чем 70 слов, относящихся к классу «по-
суда и кухонная утварь». Предлагаемые участниками схемы группиров-
ки опирались не на набор абстрактных признаков, а на их опыт взаи-
модействия с соответствующим данным словам объектами («предметы,
которые берут в поход», «предметы для употребления алкогольных на-
питков» и т. д.) (Фрумкина 1991, с. 64-75; ср. Imai, Saalbach 2010, p. 146).
В целом картина соответствовала общим принципам «мышления в
комплексах». Подобные эксперименты, как, впрочем, и собственная
интуиция, дают основание предположить, что данный тип мышления
активно используется нами в повседневной жизни в случаях, когда мы
опираемся на собственный опыт, а не на внешне заданные теоретиче-
ские схемы, с которыми сталкиваемся, например, в ситуации школь-
ного обучения. Принципиальная разница состоит лишь в том, что че-
ловек теоретической культуры может использовать оба типа мышления
(мышление в комплексах и понятийное мышление) в зависимости от
контекста, тогда как ребенок и носитель традициональной культуры
воспроизводят лишь первый из этих типов.
Модель «мышления в комплексах» можно распространить не толь-
ко на наблюдения Л. Леви-Брюля, но и на случай, описанный Е. Свит-
цер. Изображение бизона, которое поражает охотник во время ритуа-
ла, составляет единый комплекс с бизоном, на которого позднее
охотятся в действительности. Сущности, которые современное созна-
ние воспринимает как разделенные, для представителя традициональ-
ной культуры оказываются элементами единой структуры. Именно эту
особенность подчеркивал Л. Леви-Брюль; она может быть проиллю-
стрирована и на целом ряде других примеров. Так, имя в традицио-
нальных культурах и культурах первой древности воспринималось как
материальная сущность, воздействуя на которую, можно нанести су-
116 Часть IL Антропоцентричные семантические модели
щественный урон самому человеку. Яркой иллюстрацией этому служит
миф о Ра и Исиде. Бог Ра тщательно скрывает свое подлинное имя и
выдает его богине Исиде лишь под угрозой неизбежной смерти (его
укусила змея, и для того, чтобы спасти его, Исида должна произнести
заклинание, включающее подлинное имя Ра), причем облекает свое
признание в весьма показательную формулировку: «Да обыщет меня
Исида, и да выйдет имя из моего тела в ее тело» (Глебкин 2000, с. 195).
Другой подобный пример — «черепки проклятий», использовавшиеся
для уничтожения врагов фараона: чтобы погубить вождей враждебных
Египту племен, на специально сделанных глиняных сосудах писались
магические заклинания, потом сосуды предавались проклятию и раз-
бивались; предполагалось, что и сами вожди благодаря этому будут
уничтожены (там же).
Можно заметить, что описанный Е. Свитцер ритуал встраивается в
указанную традицию. Оставаясь в ее рамках, видеть в нем специальное
интегрированное пространство некорректно, правильнее говорить об
изменении структуры базового пространства, имеющего весьма нео-
бычную для современного человека топологию.
Приведенные выше соображения можно распространить и на зна-
чительное число других иллюстраций, предложенных Фоконье и Тер-
нером (в частности, на анализ ими метафоры смерти как мрачного
жнеца (the Grim Reaper)). Отсутствие культурно-исторической
составляющей в анализе ведет к тому, что подлинные причины обра-
зования и эволюции бленда, носящие культурно-исторический харак-
тер, оказываются скрытыми от читателя, а структура бленда — суще-
ственно искаженной.
В) Интересно обратиться также к ряду осуществленных в когнитив-
ной лингвистике за последние годы экспериментальных исследований,
дающих возможность косвенной оценки психолингвистической кор-
ректности теории Фоконье. Показательной иллюстрацией являются
исследования контрфактических предложений (de Vega et al. 2007; de
Vega 2008; Ferguson, Sanford 2008; de Vega, Uritta 2011). Авторы теории
концептуальной интеграции уделяют таким предложениям значитель-
ное внимание. Утверждения вида Если бы Билл Клинтон был «Титани-
ком», то утонул бы айсберг наряду с задачей про буддийского монаха
и беседой с Кантом стали классическими примерами блендов. В ин-
терпретации авторов первое исходное пространство здесь связано с
историей Билла Клинтона и Моники Левински, включенной в контекст
функционирования американского института президентства и осмыс-
ленной в рамках американской системы ценностей, второе — с исто-
рией гибели «Титаника», прочно вошедшей в массовое сознание благо-
даря одноименному фильму, а бленд образует гипотетическое про-
странство, в котором Клинтон сталкивается с айсбергом и айсберг
Глава 5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера 117
тонет. Бленд интерпретируется в этом случае как автономное про-
странство с собственной внутренней логикой.
Результаты ряда экспериментов в данной области вполне уклады-
ваются в рамки предложенной интерпретации, и их авторы упоминают
теорию ментальных пространств как одно из возможных обоснований.
Так, было обнаружено, что в коротких историях типа Марта включила
радио и услышала номера билетов, выигравших в лотерее. Так как ее
билет оказался среди выигравших, она пошла покупать новый Мерседес
или Марта включила радио и услышала номера билетов, выигравших в
лотерее. Если бы ее билет оказался среди выигравших, она пошла бы по-
купать новый Мерседес тестовая реакция на присутствие контрольного
слова в первом предложении (в данном эксперименте, услышала) для
реального завершения оказывалась медленнее, чем для контрфактиче-
ского, что означало, по мысли авторов, что во втором случае не про-
исходит обновления информации, и история про покупку Мерседеса
не накладывается на факт выяснения выигравших номеров. Это, в свою
очередь, подтверждает тезис о том, что в данном эксперименте по-
купка Мерседеса находится в особом, гипотетическом пространстве,
не имеющем прямой связи с предшествующим контекстом (de Vega et
al. 2007; de Vega 2008, p. 296-297).
Также согласуется с утверждениями теории концептуальной инте-
грации выявленное в значительном числе исследований удерживание
в сознании человека, воспринимающего контрфактическое предложе-
ние, и реального, и контрфактического пласта, т. е. так называемое
«двойное значение» этих предложений (de Vega 2008: 298-299; Ferguson,
Sanford 2008: 610; de Vega, Uritta 2011: 962-963). Однако более внима-
тельный анализ показывает, что предложенная Фоконье и Тернером
модель носит слишком общий и слишком абстрактный характер, что-
бы описывать реальное течение процессов. Ключевым остается вопрос
о статусе контрфактических пространств: можно ли считать эти про-
странства исключительно ментальными структурами, никак не связан-
ными с перцептивным и проприоцептивным опытом человека, или
они опираются на опыт существования человека как телесного суще-
ства в реальном для него мире. Модель описания Фоконье и Тернера
неявно предполагает первый ответ, экспериментальные данные от-
сылают, скорее, ко второму.
Так, результаты работы de Vega, Uritta 2011 показывают, что отно-
сящиеся к контрфактическому контексту понятия в процессе по-
строения бленда демонстрируют такую же связь с перцептивными
реакциями, как и их задающие фактический контекст аналоги. В част-
ности, появление в контрфактических предложениях глаголов движе-
ния влияет на скорость реакции при выполнении следующих за ними
тестов на двигательные операции, согласуясь с результатами описанных
118 Часть IL Антропоцентричные семантические модели
в третьей главе экспериментов, доказывающих близость нейронных
сетей, которые «вспыхивают» в коре головного мозга в ситуациях,
когда человек совершает некоторое действие и когда он слышит или
читает слово, это действие обозначающее.
Далее, в работе Ferguson, Sanford 2008 авторы фиксировали движение
зрачка участников эксперимента при чтении ими высказываний Если
кошки голодны, они обычно преследуют своих хозяев, пока не насытятся.
Хозяева могли бы накормить их порциями моркови, которые кошки с на-
слаждением уничтожили бы и Если бы кошки были вегетарианцами, их
хозяевам было бы намного дешевле содержать их. Хозяева могли бы на-
кормить их порциями моркови, которые кошки с наслаждением уничтожи-
ли бы и выяснили, что при чтении слова морковь в обоих случаях воз-
никает заметная задержка по сравнению с восприятием истинного
высказывания в реальном контексте (Если кошки голодны, они обычно
преследуют своих хозяев, пока не насытятся. Хозяева могли бы накормить
их порциями рыбы, которые кошки с наслаждением уничтожили бы) и что
время задержки почти одинаково. Другими словами, процесс восприя-
тия ложного высказывания в реальном контексте и истинного выска-
зывания в контрфактическом контексте на первом этапе вызывает
схожие сложности, и лишь позднее читателем восстанавливается
специфика организации контрфактического пространства.
Обобщая, можно сказать, описанная выше схема базовых этапов
формирования интегрального пространства (построение бленда, до-
полнение бленда, совершенствование бленда) не работает, по крайней
мере, в двух моментах. Во-первых, при создании бленда контекстуаль-
ные связи входящих в бленд элементов удерживаются в сознании с
первого момента организации интегрального пространства, а не до-
страиваются позднее, т. е. стадии «построение бленда» и «завершение
бленда» не разделяются во времени. Во-вторых, даже после построения
бленда входящие в него элементы не воспринимаются как объекты в
контрфактическом пространстве Н, созданные вместе с задающим это
пространство оператором «если бы», а помещаются сначала в одно из
исходных пространств, переживаясь как объекты этого пространства
со всем спектром перцептивных реакций, и лишь позднее перемеща-
ются в пространство Н.
Подведем итоги. Теория концептуальной интеграции содержит
целый рад интересных наблюдений и продуктивных идей, включающих
процесс порождения и понимания языка в широкий спектр когнитив-
ных процессов. Однако создается впечатление, что ее авторы склонны
к чрезмерным обобщениям и неточно описывают познавательные цели
выявленной ими процедуры. Взгляд на построение интегральных про-
странств как на важное средство адаптации знания к мировосприятию
обычного человека, преобразования его в удобный для такого челове-
Глава 5. Теория концептуальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера 119
ка формат дает более адекватное представление об этой операции, чем
представление о ней как главном способе порождения нового знания.
Развитие теории в данном направлении могло бы оказаться полезным
и для уточнения идей Фоконье и Тернера о роли блендов в понимании
метафор или грамматических конструкций.
Еще одной слабой стороной теории является отсутствие в ее аргу-
ментации культурно-исторического анализа и обращения к данным
психолингвистических экспериментов. Важным мотивом в методоло-
гии науки последних лет стало противопоставление ^-//теорий, пред-
лагающих формальное описание процессов, исходящее из абстрактных,
не связанных с фактической ситуацией, принципов, и эвристических
теорий, избегающих формальных моделей, опирающихся на ход про-
цессов в режиме реального времени (напр., Gigerenzer, Todd 1999;
Hertwig, Hoffrage 2012). Фоконье и Тернер позиционируют теорию
концептуальной интеграции как эвристическую, однако по своей
структуре, по системе аргументации она в значительной степени оста-
ется as-if теорией. Преодоление указанного противоречия могло бы,
как кажется, придать ей новый импульс к развитию и заметно усилить
ее эвристический потенциал.
Примечания
1 Содержание данной главы в значительной степени воспроизводит работу: Глебкин
2013.
2 Теории концептуальной интеграции и лежащей в ее основе теории ментальных про-
странств (mental spaces) посвящаются главы в учебниках по когнитивной лингвистике
(напр., Evans, Green 2006; Ungerer, Schmid 2006; Geeraerts, Cuyckens 2007), тематические
номера в ведущих лингвистических журналах (см., напр., объединенный № 3/4 (2000)
журнала "Cognitive linguistics", № 10 (2005) "Journal of pragmatics" и № 1 (2006) журнала
"Language and Literature"), секции на лингвистических симпозиумах. Став уже класси-
кой когнитивной лингвистики, теория концептуальной интеграции сохраняет, по мне-
нию многих исследователей, свой эвристический потенциал нерастраченным вплоть до
настоящего времени.
3 Авторы характеризуют conceptual blending как "a great mental capacity that, in its most
advanced "double-scope" form, gave our ancestors superiority and, for better and for worse,
made us what we are today. We investigate the principles of conceptual blending, its fascinating
dynamics, and its crucial role in how we think and live" (Fauconnier, Turner 2002, p. V; см.
также р. 389-396).
4 В отечественной литературе существует ряд работ, в которых излагаются основные
идеи подхода Фоконье и Тернера, а также делается попытка использовать его в кон-
кретных исследованиях (Скребцова 2000, с. 137—146; Скребцова 2002; Скребцова 2011,
с. 168—194; Киреева 2010; Ковальчук 2011; Ковальчук 2012), но работы, посвященные
подробному критическому анализу теории концептуальной интеграции, насколько мне
известно, отсутствуют.
5 Истоки этой установки, отчетливо прослеживающейся и в базовой для теории мен-
тальных пространств книге Fauconnier 1985, наглядно выражены в статье Fauconnier
1978. Ср. Brandt 2005, р. 1580-1582.
6 На первый взгляд, позиция Фоконье здесь близка установке Ч. Филмора, противопо-
ставляющего семантике истинности семантику понимания (Fillmore 1985, р. 230—252),
120 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
однако, как мы увидим, используемая Фоконье аргументация оставляет его в рамках
аналитической философии.
7 При этом следует отметить, что попытки критиков Фоконье придать ментальных про-
странствам иной смысл, связав их с понятием дискурса (Brandt 2005, р. 1587-159; Oakley,
Coulson 2008), также оказывается произвольной интерпретацией, не опирающейся на
экспериментальную базу.
8 Подробный список литературы по теме можно найти по адресу: http://marktumer.org/
blending.html.
9 Все приводимые ниже примеры можно найти в статье Fauconnier, Turner 1998, а также
в монографии Fauconnier, Turner 2002.
10 «Double-scope conceptual integration is characteristic of human beings but not other species
and is indispensable across art, religion, reasoning, science, and other singular mental feats that
are characteristic of human beings» (Fauconnier, Turner 200, p. 180).
11 Вероятно, речь идет о том, что в бленде события трансформируются в зрелищное и
переживаемое эмоционально повествование.
12 Здесь возможна аналогия с презентацией доклада на научной конференции. Презен-
тация может быть интересной или скучной, понятной или непонятной для слушателя,
но качество презентации не связано непосредственно с качеством излагаемых идей. Си-
туация, когда за яркой и завлекательной презентацией стоит банальная или внутренне
противоречивая идея, равно как и обратная ситуация, когда восприятие яркой и нео-
бычной идеи затрудняется из-за неудачной презентации, знакомы, вероятно, каждому
исследователю.
13 Это, видимо, и есть то, что авторы называют come up with a story.
14 Автор признателен проф. Д. Герартсу за эту информацию.
15 Иную интерпретацию метафоры digging one's own grave, опирающуюся на призматиче-
скую теорию, см. в работе Geeraerts 2009.
16 О значимости и культурных основаниях операции мышления в комплексах для тра-
дициональных культур см.: Лурия 1974; Тульвисте 1988; Романов 2003, с. 68—181. Об
элементах мышления в комплексах в культурах первой древности см.: Глебкин 2000,
с. 92-94, Glebkin 2011.
17 См.: Фрумкина, Михеев 1985; Фрумкина 1991; Фрумкина 2001; Фрумкина 2007,
с. 63-85, 104-132.
Глава 6. Теория лексических концептов
и когнитивных моделей
и семантика фреймов
Данная глава посвящена краткому анализу двух семантических теорий,
начинающих движение в сторону культурно-исторического подхода,
но не делающих решающего шага и либо остающихся в рамках антро-
поцентричной парадигмы, из которой исходили Лакофф и Джонсон,
а также Фоконье и Тернер, либо оставляющих вопрос об этой парадиг-
ме неопределенным, допускающим различные интерпретации.
Мы начнем обсуждение с теории лексических концептов и когни-
тивных моделей (the Theory of Lexical Concepts and Cognitive Models; в
дальнейшем, LCCM теория), разработанной английским лингвистом
Вивианом Эвансом. В отличие от концепции когнитивной метафоры
и теории блендов LCCM теория не имеет длительной истории. Она
была изложена в монографии Evans 20091 и пока еще не обсуждалась
подробно в лингвистических кругах. В данной работе мы остановимся
на методологии Эванса и элементах инструментария, которые будут
полезны нам в дальнейшем.
Подобно Лакоффу и Джонсону, Эванс много места уделяет крити-
ке изоляционизма, сосредоточиваясь, однако, не на его когнитивных
основаниях, а на интерпретации им языковых данных. Ключевой про-
блемой для английского исследователя является проблема значения
(meaning). Значение, настаивает Эванс, - свойство не слов или даже
языка в целом, оно возникает на стыке языка, коммуникации и по-
знания2.
Отталкиваясь от сформулированного взгляда на значение, Эванс
начинает монографию с анализа изоляционистской парадигмы, которую
он обозначает словом «буквализм» (literalism)3 и связывает с работами
Дж. Катца и П. Постала по генеративной семантике, а также теорией
концептуальной семантики Р. Джакендоффа и NSM-теорией А. Веж-
бицкой. Он высказывает сомнения в продуктивности разделения семан-
тики и прагматики и выделения «объективных», не связанных с ситуа-
ционным контекстом, существующих «вне времени и пространства»
значений слова и предложения (Evans 2009, р. 5—8). Эванс иллюстриру-
122 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
ет свои утверждения рядом предложений с глаголом open, имеющих как
буквальное (1—8), так и переносное (9—15) значение4. Поскольку соот-
ветствие между английскими оригиналами и русскими эквивалентами
в данном случае почти полное, я приведу их в русском переводе:
1. Джон открыл окно;
2. Джон открыл рот;
3. Джон открыл книгу;
4. Джон открыл портфель;
5. Джон открыл шторы;
6. Рабочий вскрыл стену (The carpenter opened the wall);
7. Хирург вскрыл (opened) рану;
8. Сапер сделал пробоину в плотине (The sapper opened the dam);
9. Джон открыл счет в банке.
10. Джон открыл собрание.
11. Джон начал (opened) диалог.
12. Немцы начали военные действия (opened hostilities) против
коалиции в 1940-м году.
13. The skies opened {Небеса разверзлись или небо прояснилось', в за-
висимости от контекста возможны оба варианта).
14. Он открыл для себя (open his mind to) новый способ мысли.
15. В итоге он открылся (opened up) ей.
(Evans 2009, р. 9-10)
Анализ приведенных примеров показывает, что даже в тех из них,
которые характеризуют буквальное значение глагола, крайне сложно
выделить общее ядро. Моторно-топологические схемы и целевое на-
значение описываемых действий, равно как и ситуационный контекст,
в который эти действия помещаются, имеют не так много общих черт.
Книгу, окно, портфель и шторы, в отличие от рта, открывают руками,
но и в этих случаях в процессе открывания задействованы различные
группы мышц с существенно различающимся распределением нагруз-
ки. Далее, окно открывают, чаще находясь внутри некоторого замкну-
того пространства, портфель (как и бутылку, банку, тумбочку) всегда
извне; открывая окно, мы «размыкаем» объемную структуру, шторы -
плоскую. В случае открывания бутылки наши размеры заметно больше
размеров открываемого объекта, при открывании окна или двери — со-
поставимы или меньше. Окно открывают, чтобы проветрить в комна-
те, выбросить что-либо из него, выпустить случайно залетевшую ба-
бочку; рот — чтобы сказать что-нибудь, съесть или выпить, дать зуб-
ному врачу осуществить необходимые манипуляции и т. д.
Дополнительно усложняют картину такие сочетания, как открыть кран,
например. В этом случае трансформации объекта скрыты от нас, и мы
узнаем о них по внешним признакам, также воспринимающимся как
часть смысловой структуры действия.
Глава 6. Теория лексических концептов и когнитивных моделей... 123
Еще более запутывают ситуацию переносные значения, возникаю-
щие как метафорическая реализация отдельных моделей, указанных
выше. Так, открыть кому-то душу строится по модели открыть дверь
(дать возможность заглянуть в скрытое от посторонних глаз помеще-
ние) - в терминологии Лакоффа-Джонсона здесь мы имеем дело с
метафорой контейнера, открыть выставку, собрание, конференцию — по
модели открыть кран и т. д. Объяснить, на каких основаниях все это
многообразие ситуаций, действий и мотивов описывается одним сло-
вом, и как можно говорить о значении этого слова вне конкретного
контекста, «буквалистская» лингвистика не в состоянии.
Аргументы, подобные приведенным, послужили важной «точкой
отталкивания» для LCCM теории. Значимой же «точкой притяжения»
и одновременно точкой опоры для нее стали когнитивные исследова-
ния в области grounded cognition и, в первую очередь, LASS теория
Барсалоу, на которую Эванс явно опирается. Наиболее интересная для
нас в методологическом плане идея Эванса состоит в разделении им
лингвистической и концептуальной систем, выраженном в следующих
дефинициях:
• Лингвистическая система (the linguistic system) состоит из сим-
волических единиц (symbolic units);
Символические единицы составлены из фонологических форм и
лексических концептов;
• Концептуальную систему образуют когнитивные модели;
Когнитивные модели образованы фреймами и порождают по-
тенциально неограниченный набор имитаций (simulations)5;
• Лексическая репрезентация (lexical representation) является си-
стемой, состоящей из символических единиц и когнитивных
моделей, и представляет собой первичный субстрат, использую-
щийся при конструировании значения средствами языка;
Семантическая репрезентация (semantic representation) является
семантической подструктурой системы лексической репрезен-
тации, отвечающей за взаимодействие когнитивных моделей и
лексических концептов;
Семантическая структура (semantic structure) отсылает к со-
держанию, заключенному в лексических концептах, и пред-
ставляет собой тип семантических единиц, несущих информа-
цию, связанную с лингвистической системой;
Концептуальная структура (conceptual structure) отсылает к со-
держанию, заключенному в когнитивных моделях, и представ-
ляет собой форму репрезентации, несущую информацию,
связанную с концептуальной системой (Evans 2009, р. 44)6.
В предложенной схеме наиболее интересно представление о бипо-
лярной структуре лексических концептов (т. е. слов в привычном нам
124 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
понимании и соответствующих им наборов звуков (фонологических
форм)), в которых, с одной стороны, закодирована связанная с семан-
тической структурой лингвистическая информация и которые, с другой
стороны, отсылают нас к связанному с концептуальной структурой
содержанию. Так, слово открывал, неся в себе строго определенную
лингвистическую информацию (время, вид, лицо, число), обращает
нас к содержанию, уже не обладающему жесткими границами, а по-
стоянно изменяющемуся в соответствии с нашим опытом, из которо-
го мы в конкретной ситуации выбираем нужный фрагмент. Все это
определяет для нас, вместе с указанной лингвистической информаци-
ей, значение данного слова. При таком подходе значение оказывается
свойством не слов и даже не языка самого по себе, а функцией пути,
в котором слова работают как связанные с конкретным моментом
времени, социокультурным и физическим контекстом коммуникатив-
ные посредники, обеспечивающие доступ к сложно организованному
массиву располагающегося за границами языка энциклопедического
знания (там же, с. 22, 26, 27).
Рассмотрим еще один пример с упомянутым выше глаголом откры-
вал. Предположим, вы слышите предложение: Сережа открывал сайру
20 минут. Сначала вы «считываете» в слове открывал лингвистическую
информацию (глагол прошедшего времени несовершенного вида един-
ственного числа — т. е. речь идет о протяженном действии, совершаемом
в прошлом единичным субъектом), к которой затем присоединяется
концептуальный, в терминологии Эванса, пласт, связанный уже с со-
циокультурным опытом говорящего и слушающего. Так, слушающий
должен знать, что сайра - это рыба, что в данном случае речь идет не
об этой рыбе, а о консервах, которые открываются обычно консервным
ножом, что при соответствующем навыке на то, чтобы открыть одну
банку, уходит меньше минуты и т. д. Но даже эти знания не дают воз-
можность однозначно интерпретировать приведенное предложение,
которое может означать, что Сережа имеет крайне малый опыт откры-
вания консервов консервным ножом и поэтому делает это очень долго,
а может - то, что на даче у Сережи нет консервного ножа, и он вынуж-
ден был делать это топором или острым камнем. Замечу, что ментальные
имитации действия, описанного приведенным предложением, другими
словами, его значения, в первом и втором случае будут существенно
различаться, и что далеко не всегда необходимая информация может
быть получена из контекста разговора7; для этого требуется уже весьма
специфическое знание, связанное с Сережей, его дачей и т. д.
Примеры, иллюстрирующие зависимость порождаемых слушате-
лем ментальных имитаций от фонового знания, были приведены в
третьей и четвертой главах (эксперименты Л. Барсалоу, Л. Бородицкой
и др.). Здесь мне хотелось бы дополнить их и проиллюстрировать
Глава 6. Теория лексических концептов и когнитивных моделей... 125
теоретические соображения Эванса фрагментом экспериментально-
го исследования, осуществленного мной в 2009 г. (Glebkin 2009).
Исследование проводилось летом в селе Ферапонтово Вологодской
обл., осенью и зимой в Москве и зимой в Тулузе. Основная задача
исследования состояла в установлении корреляции между интерпре-
тацией участниками значения отдельного предложения и разнообраз-
ными фоновыми факторами. В начале исследования участники по-
лучали следующую инструкцию: Опишите как можно более подробно
картину, которая возникает в вашем сознании, когда Вы слышите или
видите перед собой предложение «Человек идет по дороге». Опишите,
какого возраста и пола человек, как он одет, как выглядит; как вы-
глядит дорога, по которой он идет (шоссе, тропинка в лесу, проселочная
дорога и т. д.); какой пейзаж: вокруг (поле, лес, деревня, город); какая
погода (солнечно, дождь, снег); какое время года (весна, лето, зима,
осень); какое время суток (утро, день, вечер, ночь). Просьба описывать
первую картину, которая возникает в Вашем сознании. Если какие-то
из указанных деталей не различимы на картине или не важны для нее,
их указывать не надо.
После этого участники письменно выполняли предложенное им
задание. Время выполнения не ограничивалось, но фактически на это
уходило от трех до десяти минут. Всего было опрошено 168 русских
(25 — в возрасте 7—8 лет8, 133 — 15—17 лет, 28 — 18 лет и старше) и 42
французских участника (18—29 лет, все — студенты университета в
Тулузе9).
Приведу несколько описаний для иллюстрации: а) Узкая тропинка
в лесу. Дождливая погода. Осень, медленно падают листья. Человек идет
в одиночестве. Это девушка, у нее в руках книга, и на ней надета темная
юбка по колено. Взгляд ее опущен, у нее достаточно длинные волосы. Де-
вушка очень задумчива, даже печальна. Она что-то вспоминает; б) Дикая
проселочная дорога с ухабами, лужами, изредка попадаются камни, во-
круг, насколько хватает глаз, зеленые луга, на горизонте — горы. Муж-
чина лет 20-ти с черными короткими волосами идет босиком в подвер-
нутых грязно-бежевых джинсах. Видно со спины на очень большом рас-
стоянии; в) Шоссе. По сторонам золотые поля и зеленые деревья. Позднее
утро. Светит солнце и дует легкий ветер. Облачно. Мужчина 25—30 лет
идет по середине дороги. Впереди на холме возвышается современный,
полный движения город.
Результаты исследования показали, что структура «денотата» данно-
го предложения не гомогенна. Существуют лучшие образцы для чело-
века (молодой или средних лет мужчина для русских участников (57%)
и молодой или средних лет мужчина (40%) или молодая женщина (21%)
для французских), для дороги (проселочная дорога среди полей (39%)
для русских участников и дорога среди полей (36%) и тропинка в лесу
126
Часть И. Антропоцентричные семантические модели
(24%) для французских участников), времени года (лето (включая конец
весны и начало осени) (51%) для русских участников и весна (31%) и
осень (31%) для французских) и времени дня (день, где-то с 12 до 18-ти)
(48% для русских и французских участников).
Часть результатов вполне объясняется тем, что Эванс называет
лингвистической информацией, и может служить иллюстрацией того,
как эта информация влияет на концептуальное содержание. Так, если
обратиться к русскому языку, то слово человек мужского рода и, как
мы видим, большинство респондентов описывает мужчину, а не жен-
щину. Далее, хотя в русском языке нет артиклей, человек в данном
предложении предполагает неопределенный артикль (какой-то чело-
век). И в описаниях большинство участников не останавливается на
внешности человека, а некоторые отмечают, что видят его со спины.
Русский язык имеет вполне частотные слова для асфальтовой дороги
(шоссе), для дороги в городе или деревне (улица), для дороги в лесу
(тропинка) и значительно менее частотное слово для проселочной до-
роги (проселок), поэтому именно она чаще всего связывается в описа-
ниях с дорогой без дополнительных характеристик.
Нас, однако, будут интересовать не общие черты, а вариативность
результатов в зависимости от контекста. Для того, чтобы показать ее,
остановимся на одной из выборок, в которой сопоставляются данные
опросов в Ферапонтово и в Москве.
Выборка 1: 32 человека 15-17 лет, июнь 2008 г., Ферапонтово, Во-
логодская обл. (1 группа) и 44 человека 15—17лет, декабрь 2008 г., Москва
(2 группа)
Таблица L Возраст и пол человека в описаниях
Человек
Мужчина
Женщина
Не указан
До 10 лет
10-19 лет
20-29 лет
30-59 лет
60 и старше
Не указан
Всего
До 10 лет
10-19 лет
20-29 лет
30-59 лет
60 и старше
Не указан
Всего
1 группа (%)
0
3,1
6,2
50
0
6,2
65,5
0
3,1
6,2
0
0
0
9,3
25,6
2 группа (%)
2,3
2,3
2,3
52,4
2,3
8,8
70,4
2,3
4,5
0
2,3
2,3
0
11,4
18,2
Глава 6. Теория лексических концептов и когнитивных моделей... 127
Таблица 2. Дорога и пейзаж вокруг
Дорога и пейзаж вокруг
Шоссе
Улица в городе
Проселочная дорога
Тропинка в лесу
Другое
Не указано
Пруппа 1 (%)
18,8
9,4
43,8
12,5
9,4
6,3
ftynna 2 (%)
11,4
25
22,8
22,8
9
9
Мы можем видеть, что те параметры, на которые интуитивно не
должно повлиять изменение времени и места эксперимента (пол и
возраст человека), остаются неизменными для обеих групп (см. табл. 1),
а перцептивно связанные с временем и местом эксперимента параме-
тры изменяются (см. табл. 2). В группе 1 проселочная дорога заметно
превосходит по частоте другие варианты, в группе 2 картина гораздо
более однородна (улица в городе, проселочная дорога и тропинка в
лесу встречаются в описаниях с почти одинаковой частотой). Видимо,
подобный результат связан с доминированием проселочных дорог в
месте обитания участников группы 1 (село Ферапонтово), создающим
локальный эффект, отсутствующий в Москве. Влияние контекста за-
метно и при анализе избираемого в описаниях времени года. Как уже
отмечалось, для русских участников эксперимента доминирует лето и
почти не упоминается зима. Однако если в группе 1 (задание выпол-
нялось летом) зиму не указал никто, то в группе 2 (задание выполнялось
зимой) зима в описаниях появилась уже в 11% случаев10.
Приведенный пример показывает, что ментальные репрезентации
ситуации (т. е. связываемые с предложением значения) оказываются
существенно зависящими даже не от социокультурного багажа участ-
ников (он не отличался для участников в Ферапонтово и в Москве), а
от случайных, на первый взгляд, фоновых факторов, задающих широ-
кую контекстную рамку для ее интерпретации.
Возвращаясь к модели Эванса, хотелось бы обратить внимание на
еще несколько важных идей, связанных с категорией лексического
концепта. Одна из них выражена термином лексический потенциал
(lexical potential) (Эванс 2009, с. 206-208). Как уже отмечалось, лекси-
ческие концепты обеспечивают доступ к потенциально неограничен-
ному объему концептуальной информации, однако их концептуальная
продуктивность, их способность «высвечивать» различное концепту-
альное содержание разная. Так, глагол открыть более продуктивен,
чем глагол опростоволоситься, прилагательное красный продуктивнее
прилагательных алый или багровый. Эта продуктивность и выражается
в понятии лексического потенциала. Разумеется, пока не предложено
конкретных количественных схем его измерения, этот термин будет
128 Часть П. Антропоцентричные семантические модели
носить качественный характер, но он полезен методологически для
выражения специфики взаимодействия лингвистической и концепту-
альной систем.
В отличие от лексического потенциала, характеризующего способ-
ность лексического концепта обеспечивать доступ к возможному
концептуальному содержанию, актуальное концептуальное содержа-
ние, набор когнитивных моделей, связанных с конкретным концептом,
выражается его когнитивным профилем (cognitive model profile). Здесь
для Эванса важно разделение когнитивных моделей на первичные и
вторичные, т. е. такие, с которыми данный концепт связан непосред-
ственно, и такие, связь с которыми опосредована первичными моде-
лями. В частности, когнитивные модели ограниченный фрагмент земной
поверхности с находящимися на нем реками, озерами, лесами и т. д. я
национальное государство являются для лексического концепта Франция
моделями первого уровня, а французская футбольная сборная (например,
в предложении Франция проиграла Италии в финале чемпионата мира)
или французский электорат (например, в предложении Франция про-
голосовала против конституции Евросоюза на референдуме 2005 г.) —
моделями второго уровня (Evans 2009, р. 76, 207-209). Предложенный
подход предлагает, в частности, новый взгляд на прямые и переносные
значения выражений. Переносные значения оказываются в такой
конфигурации частным случаем вторичных когнитивных моделей,
доступ к которым обеспечивается через модели, принадлежащие пер-
вичному когнитивному профилю (Evans 2009, р. 300-301).
Пожалуй, описанными элементами исчерпываются важные для
данной работы составляющие модели Эванса. Отсылая читателя, ко-
торый хочет познакомиться с LCCM теорией подробно, к монографии
английского исследователя, хотелось бы отметить, что в модели Эван-
са никак не прописаны критерии определения того, к какому из про-
филей относится та или иная когнитивная модель, какие факторы
влияют на это и по каким законам когнитивные модели могут эволю-
ционировать. Как и теория концептуальной метафоры, LCCM теория
исходит из статичной модели языка и статичной модели человека, не
используя социокультурный анализ и не предполагая возможную эво-
люцию предложенной концептуальной схемы.
Еще одна теория, на которой мне хотелось бы кратко остановить-
ся — семантика фреймов Ч. Филлмора. Понятие фрейма, в значитель-
ной степени благодаря работам Филлмора, весьма популярно в совре-
менной лингвистике и включено в различные теоретические каркасы.
Не имея возможности проводить здесь подробный анализ всего спек-
тра, мы обратимся непосредственно к базовым статьям американско-
го исследователя (Fillmore 1976; Fillmore 1977; Филлмор 1983; Fillmore
1985 (русский пер.: Филлмор 1988); Fillmore, Atkins 1994) и эксплици-
Глава 6. Теория лексических концептов и когнитивных моделей... 129
рованной в них методологии. Основная идея Филлмора до определен-
ной степени соотносится с описанными в третьей главе эксперимен-
тами Барсалоу и взглядами Эванса и Джонсона на проблему значения,
однако располагается в поле не психолингвистики, а традиционной
семантики. Филлмор говорит о зависимости значения слова от систе-
мы связей, в которую оно погружено, от ситуационного контекста,
сначала маркируемого им как «сцена» (Филлмор 1983, с. 81—88), а за-
тем как фрейм (Fillmore 1985, р. 223-224). Так, греческие слова βροτός
и αηθροποζ означают человека, только в первом случае - по отноше-
нию к богам, во втором - к животным. Из предложения I spent two hours
on land this afternoon, написанного путешественником, которые провел
до этого некоторое время в Сан-Франциско, можно сделать вывод, что
его автор находится сейчас в море, т. к. land предполагает sea в качестве
оппозиции, тогда как из предложения I spent two hours on the ground this
afternoon вытекает, что сейчас его автор находится в самолете, т. к.
оппозицией к ground является air (Fillmore 1976, p. 25—28). Другими
словами, фрейм задает окружение, рамку, вне которой невозможно
адекватное понимание слова или предложения; вне фрейма вопрос о
значении теряет смысл. Обобщая сделанные наблюдения, Филлмор
говорит осемантике понимания (U-semantics) в противопо-
ложность семантике истинности (T-semantics), которая не в
состоянии отразить реальное содержание предложения (Fillmore 1985,
р. 230—252). Практическим воплощением описанного подхода являет-
ся предложенная Филлмором модель организации материала в толко-
вом словаре, в которой место интуитивно определяемых значений
конкретного слова занимает описание базовых ситуаций, связанных с
данным словом, базовых фреймов, в которые оно включается. На при-
мере анализа слова risk Филлмор убедительно демонстрирует преиму-
щества предложенного им описания по сравнению с традиционной
словарной статьей (Fillmore, Atkins 1994).
Ключевым теоретическим вопросом в этой конструкции становит-
ся вопрос об онтологическом статусе фреймов. Филлмор дает на него
весьма размытый ответ (Fillmore 1985, р. 229), при этом его трактовка
допускает две возможные интерпретации. Первая предполагает, что
фреймы являются металингвистическими идеальными образованиями,
образуя особый метаязык, который не связан непосредственно с его
социокультурным опытом его носителя. Вторая исходит из того, что
фреймы представляют собой связанные с социокультурными процес-
сами блоки концептуальной информации, воспринимаемые человеком
как социокультурным существом. Первая интерпретация отсылает нас
к теориям, проанализированным в предыдущих главах, вторая пред-
полагает социокультурный анализ, к которому мы обратимся в сле-
дующей части книги.
130 Часть II. Антропоцентричные семантические модели
Примечания
1 Отдельные блоки теории были описаны ранее в работах: Evans 2003, Evans 2006.
2 Близкий взгляд на значение исповедует М. Джонсон, делая при этом особый акцент
на укорененности значения в телесном опыте индивида. Значение для него - результат
взаимодействия человека и окружающего мира на нескольких уровнях, представляю-
щий собой континуум, а не дискретную величину (Johnson 2007, р. 10-14).
3 Эта позиция вполне соответствует «объективизму» в терминологии Лакоффа—
Джонсона.
4 Идея примера заимствована из работы: Searle 1983, р. 147—148.
5 Здесь Эванс опирается на понятие имитатора (simulator), предложенное Барсалоу.
6 Эванс подчеркивает, что концептуальная система не связана непосредственно с ее
лингвистическим выражением, она имеет гораздо более древнюю историю, чем язык,
который, со своей стороны, дополняет и развивает ее, но не дублирует. Аргументируя
предложенное различие, он ссылается на данные психолингвистических эксперимен-
тов, которые показывают, что лингвистическая информация воспринимается быстрее
концептуальной (Evans 2007, р. 175-176; 188-189; ср.: Pulvermüller 2008, р. 107-108). В
целом, как мы можем видеть, предложенная им схема опирается на разделение лингви-
стической и концептуальной систем в LASS теории Л. Барсалоу.
7 Представьте себе, например, такой диалог: — Что-то мы сегодня никак не пообедаем. —
Витя ходил в магазин, пришел полчаса назад. Сережа открывал сайру 20 минут. А ты, нем
ворчать, помог бы лучше.
8 Дети 7—8 лет не описывали картинку словами, а рисовали ее, давая потом необходи-
мые комментарии.
9 Французские участники описывали предложение Une personne va le long du chemin. Ав-
тор признателен Р. Хусяиновой за помощь в исследовании.
10 Интересно отметить, что для группы детей 7-8 лет, опрашиваемых в Москве в сентя-
бре 2008 г., а) идущий человек заметно моложе, чем для группы взрослых; б) отношение
мужчина - женщина в ней стремится к 1; в) улица в городе становится доминирующим
образом дороги в этой группе. Интересно также, что одним из наиболее частых образов
улицы оказывается пешеходный переход (т. е. на картинке изображается человек, иду-
щий по переходу). Это может объясняться следующими причинами: а) дети 7-8 лет еще
не ощущают в полной мере язык как социокультурный феномен, и они не чувствуют
языковых ограничений, которые ощущают взрослые; б) их сознание эгоцентрично и в
идущем человеке они видят себя, своих друзей или своих родителей (участники говори-
ли об этом в своих комментариях по поводу нарисованного: Это я или Это мой папа на
работу идет); в) поколение детей, родившихся в начале XXI века - поколение урбани-
стов, для которого сельские пейзажи являются малознакомой экзотикой.
Часть III. Культурно-исторический
подход в когнитивной семантике
В отличие от парадигм, проанализированных в предыдущих раз-
делах книги, социокультурная парадигма еще не стала основа-
нием для фундаментальных теорий, начинающих с общих
постулатов и заканчивающих образцами семантического опи-
сания, т. е., по крайней мере, претендующими на то, чтобы
охватить в пределе весь лексический массив языка. Тем не менее, уже
появился ряд исследований, рисующих возможные контуры такой
теории, предлагающих образцы социокультурных исследований на
разнообразном эмпирическом материале. Это упомянутые во введении
работы Д. Герартса и коллег по когнитивной семантике и, в первую
очередь, его теория прототипов (Geeraerts et al. 1994; Geeraerts 1997;
Geeraerts 2006; Geeraerts et al. 2010), некоторые исследования А. Веж-
бицкой (Вежбицкая 2001, с. 44-125, Wierzbicka 2006, р. 141-170,
Wierzbicka 2010, р. 6—22), где осуществляемый ей социокультурный
анализ исходит, как уже отмечалось, из установок, весьма далеких от
постулируемой ей NSM-теории и др. Интересные работы в данном
направлении выполнены в рамках новомосковской школы концепту-
ального анализа (Зализняк и др. 2005; Зализняк и др. 2012), в серии
исследований, обращающихся к анализу культурных концептов (Ару-
тюнова 1993; Степанов 2001; Подзолкова 2005 и др.), а также на стыке
языкознания и смежных с ним областей: истории философии, соци-
альной истории, истории культуры (напр.: Бородай 1984; Живов 1996;
Яковлева 1998; Приходько 1999; Koselleck 2002; Koselleck 2004; Ткачен-
ко 2008).
В целом ряде отмеченных выше исследований используются кате-
гории, претендующие на роль важного для социокультурной парадиг-
мы методологического инструмента: концепт, концептосфера, русская
(немецкая, французская и т. д.) языковая картина мира. Критическому
анализу этих категорий, выявляющему возможность использования их
в данной роли, посвящена седьмая глава. Последующие главы пред-
ставляют собой собственные исследования по когнитивной семантике
автора данной монографии, выполненные в рамках культурно-
исторического подхода. Такой подход можно назвать одним из вари-
134 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
антов социокультурной парадигмы, акцент в котором сделан на исто-
рической эволюции понятий. Основное место в третьей части книги
занимает социокультурная теория лексических ком-
плексов, общие контуры которой описаны в одиннадцатой главе
и проиллюстрированы в двенадцатой, тринадцатой и четырнадцатой
главах на примере комлексов открыть, камень и интеллигенция. Вось-
мая, девятая и десятая главы вводят необходимый для понимания тео-
рии инструментарий, но имеют при этом и самостоятельную ценность,
демонстрируя образцы конкретных исследований в заданных методо-
логических границах.
Глава 7. Концепт, концептосфера,
языковая картина мира:
критический анализ терминов
Полемика вокруг категории «концепт», ведущаяся в отечественной
гуманитарной науке на протяжении последних трех десятилетий, сво-
им охватом, напряжением и безнадежностью вызывает ассоциации с
имевшими место столетием раньше спорами о русской интеллигенции.
Проведенная аналогия при более внимательном рассмотрении оказы-
вается не столь искусственной, как это может показаться на первый
взгляд. Слова концепт и интеллигенция заимствованы из латыни, вхо-
дят в русский язык через европейские языки и изначально имеют узкую
область применения в ряде специальных текстов. В обоих случаях за
короткий промежуток времени резко возрастает частотность употре-
бления этих слов и расширяются контексты их употребления. В обоих
случаях слова обладают недостаточно определенной семантической
структурой, причем подобная неопределенность способствует появле-
нию новых интерпретаций, в свою очередь, еще более осложняющих
и размывающих эту структуру. В обоих случаях мы можем говорить в
итоге о специфически русских языковых процессах, не имеющих пря-
мых аналогов на Западе1.
Интересен и важен вопрос о глубинных причинах отмеченного
сходства. Не вызывает сомнений, что такая стремительная семантиче-
ская история обусловлена спецификой социокультурной ситуации,
насущными социокультурными запросами, которым происходящие
семантические сдвиги должны были удовлетворить. В случае интелли-
генции это резкая трансформация социокультурного пространства,
связанная с появлением разночинцев. Если в XVIII и первой полови-
не XIX в. системообразующей для русской культуры была оппозиция
«дворяне» — «народ», и класс, осуществляющий политическое доми-
нирование, формировал также культурное поле, то с 60-х гг. XIX в.
ситуация изменилась. Между политическим и культурным полюсами
возник определенный зазор; на культурном поле появились новые
136 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
важные игроки. Эту ситуацию и отразило слово интеллигенция, в се-
мантической структуре которого социальная оппозиция «интеллиген-
ция» — «народ» была осложнена аксиологической оппозицией «интел-
лигенция» - «мещанство», что привело к интенсивной и не прекра-
щающейся до сих пор полемике о соотношении социального и
аксиологического факторов в представлениях о культурной элите2.
Слово концепт отвечало на иной, но также весомый запрос, сфор-
мировавшийся в отечественном гуманитарном научном сообществе с
распадом Советского Союза и кризисом советской идеологии. В этот
период также произошло резкое расширение культурного поля, но не
за счет появления в нем новых социальных групп, а за счет уничтоже-
ния структурирующего это поле жесткого мировоззренческого карка-
са. Стремление преодолеть навязанное гуманитариям материалисти-
ческое мировоззрение коррелирует в этот период с обращением к
традиционным для XIX — начала XX вв. вопросам о месте России в
мировой истории, о соотношении России и Запада, о специфике рус-
ской культуры. При этом ведущаяся полемика сохраняет свойственную
отечественной гуманитарной науке установку на эссеистичность и
одновременно характеризуется тяготением к универсализму, при ко-
тором кропотливая и монотонная работа, подчиненная четко опреде-
ленным рациональным алгоритмам, заменяется далекими от формаль-
ной строгости рассуждениями, несущими в себе идеологический
смысл.
Слово концепт, как оказалось, хорошо удовлетворяло этим бессо-
знательно формулируемым запросам, что и обеспечило ему плодотвор-
ное использование в гуманитарной науке трех последних десятилетий,
в первую очередь, в лингвистике и культурологии. Во-первых, оно вы-
ступило знаком «дематериализации» мировоззрения. У отечественных
авторов, вводивших его в научный лексикон, оно отчетливо связыва-
лось со средневековой философской традицией. Об этом прямо гово-
рит один из главных теоретиков концепта Ю.С. Степанов (Степанов
2001, с. 47-48); эту связь подчеркивает Д.С. Лихачев, обращаясь в
своей интерпретации концепта к работе философа-«идеалиста»
С.А. Аскольдова (Лихачев 1997, с. 280-281); она заметна и при обсуж-
дении онтологической сущности денотата в целом. Во-вторых, понятие
«концепт» и производный от него термин «концептосфера» дают воз-
можность обратиться к особенностям национальной культуры, нацио-
нального менталитета, отраженным в языке, формируя теоретический
фундамент для ставшей вновь актуальной в политическом и культурном
пространстве оппозиции «Россия» — «Запад». В-третьих, размытость
границ и неопределенность структуры понятия превращают его в уни-
версальный инструмент для исследования, выводящий за рамки дис-
циплинарных ограничений и дающий возможность избежать формаль-
Глава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира 137
ной строгости при сохранении, по крайней мере, претензии на научную
объективность.
Цель проводимого анализа состоит, однако, не в том, чтобы продол-
жить теоретические дискуссии о сути понятия и предложить еще одно
определение концепта, но в том, чтобы посмотреть, как это понятие ис-
пользуется в непосредственной работе. В действительности, как мы уви-
дим, между определением концепта и его непосредственным использо-
ванием существует заметный зазор, и нас будет интересовать, что иссле-
дователи считают очевидным при использовании слова концепт в работе
с конкретным материалом, на какие представления о языке и принципы
его взаимодействия с культурой они «по умолчанию» опираются.
В каталоге диссертаций Российской государственной библиотеки
содержатся данные о 391 диссертации, где слово концепт присутству-
ет в заглавии3. Типологический анализ выборки из этого массива, до-
полненный анализом ряда других работ, и будет основанием для вы-
водов данной главы. Однако начнем мы с краткого резюме различных
взглядов на концепт в отечественной литературе по лингвистике и
культурологии.
7.1. Модели концепта в отечественных исследованиях
Прежде всего следует упомянуть работы, в которых описана семанти-
ческая история слова концепт в европейских и русском языках (напр.,
Демьянков 2001; Демьянков 2007). Сформулированная в них идея
концепта как зародыша, зерна мысли {conceptus как причастие от ла-
тинского conciptio в значении «зачинать, образовывать, замышлять»)
может быть дополнена обращением к схоластической философии, в
первую очередь, томизма. В.З. Демьянков упоминает в данном кон-
тексте о Дунсе Скоте, однако гораздо более развернутая модель, опи-
рающаяся на термин conceptio, изложена в трудах Фомы Аквинского
(подробный анализ см., напр., в работе Peifer 1952). Фома говорит о
conceptio или verbum mentis в двух смыслах: формальном (само внутрен-
нее слово, произносимое интеллектом) и объективном (значение
этого слова), причем в акте познания оба аспекта conceptio соединяют-
ся. У людей путь к концептам, соотносящимся с природными объек-
тами, осуществляется путем сложного, происходящего несколько
стадий процесса обработки информации, поступающей из органов
чувств, однако ангелы мыслят и передают мысли друг другу непосред-
ственно с помощью conceptio или verbum mentis. Кажется, что позиция
Фомы хорошо иллюстрирует базовые основания, определяющие воз-
можные интерпретации термина концепт: ментальные образы, воз-
никающие в сознании человека, и соответствующие им идеальные
сущности. Так, часто выделяются лингвокогнитивный и лингвокуль-
турный подходы к пониманию концепта (Карасик 2002, с. 137—141;
138 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Кузнецова 2005, с. 21-22; Подзолкова 2005, с. 14-21; Прохоров 2006,
с. 180-182). С точки зрения лингвокогнитивного подхода концепты
представляют собой ментальные структуры в сознании человека. В
частности, Е.С. Кубрякова определяет концепты как «отдельные раз-
нообразные смыслы, характеризующие наше сознание и нашу память,
притом смыслы, интегрированные в одну систему наряду с другими
идеальными сущностями и ментальными образованиями» (Кубрякова
2002, с. 8). В рамках лингвокультурного подхода акцент в определении
концепта делается на внешних идеальных структурах (средах), которые
концепты репрезентируют в сознании человека. «Концепт — это как
бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура
входит в ментальный мир человека. (...) Концепт — основная ячейка
культуры в ментальном мире человека» - пишет Ю.С. Степанов (Степа-
нов 2001, с. 43). При этом отмечается, что оба подхода не противоречат
друг другу, выделяя разные направления движения в процессе позна-
вательного акта (от человека к культуре и от культуры к человеку). Как
мы видим, методологически описанная схема вполне укладывается в
модель, разработанную Аквинатом.
В выделенных рамках важным оказывается корректное проведение
различия между концептом и понятием, а также между концептом и
значением (смыслом) слова. Отмечая, что концепт и понятие проис-
ходят из различных дисциплинарных полей, изначально имея близкое
(если не совпадающее) содержание, исследователи затем пытаются
разделять их. Так, Ю.С. Степанов, опираясь на работы в области ма-
тематической логики, говорит о концепте как термине, синонимичном
термину смысл понятия (Степанов 2001, с. 44); Е.С. Кубрякова тракту-
ет понятие как частный случай концепта (Кубрякова 2002, с. 8)4.
В.З. Демьянков утверждает, что «понятия конструируются, а концепты
существуют сами по себе, и портретировать из — значит, только более
или менее приблизительно реконструировать» (Демьянков 2007, с. 617).
Нельзя сказать, что данные формулировки дают твердую почву для
работы с концептом как с научным термином, но одну скрытую ин-
туицию они, по-видимому, проясняют: концепт воспринимается в
данном контексте не как инструмент для описания реальности, а как
объективно существующий элемент реальности, допускающий более
или менее корректную реконструкцию. Этот аспект важен для пони-
мания специфики конкретных исследований, выполненных в обозна-
ченных границах.
Спектр определений, предлагаемых в рамках заданной системы
координат, оказывается весьма широким, и во многих случаях не
вполне понятно как предложенное определение может быть исполь-
зовано при анализе конкретных текстов. В качестве примера приведем
следующее определение: «Концепт - сложившаяся совокупность
Глава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира 139
правил и оценок организации элементов хаоса картины бытия, де-
терминированная особенностями деятельности представителей дан-
ного лингвокультурного сообщества, закрепленная в их национальной
картине мира и транслируемая средствами языка в их общении» (Про-
хоров 2006, с. 303). Конкретные алгоритмы выявления «сложившей-
ся совокупности правил и оценок организации элементов хаоса
картины бытия», по меньшей мере, неочевидны; непонятно, какие
аналитические процедуры нужно использовать, чтобы понять, те ли
«правила и оценки» выявлены. Однако обычно понимание подобных
определений оказывается излишним по следующей причине: автор
исследования благополучно оставляет предложенную им дефиницию
в теоретической части и не возвращается к ней в непосредственной
работе, где он опирается уже на иные, воспринимаемые им как оче-
видные, принципы. Эти принципы становятся, в конечном счете,
определяющими и в тех сравнительно немногочисленных случаях,
когда автор пытается соотносить данное им в теоретической части
определение с конкретным материалом. К анализу указанных прин-
ципов мы и переходим.
7.2. Термин концепт в конкретных исследованиях
Обратимся к упомянутой выше выборке из массива диссертаций РГБ5.
Анализируя методологию исследователей, вынесших термин концепт
в заглавие своих диссертационных работ, можно выделить следующие
содержательные группы, связанные с особенностями употребления
термина:
А) Автор вообще не использует термин концепт в тексте работы; он
присутствует лишь в заглавии. Такова, например, диссертация
И.К. Мироненко-Макаровой «Концепт святости в культурной тради-
ции России и Франции XIX столетия» (Мироненко-Макарова 2009).
Слово концепт в диссертации не употребляется, а предметом исследо-
вания становятся «сами общественные представления, споры и дис-
куссии о нетипичной святости, бытовавшие в русском и французском
социальном контекстах» (там же, с. 9).
Б) Исследователь в теоретической главе дает обзор основных под-
ходов к описанию концепта, но затем в тексте исследования никак не
опирается на проведенный анализ, используя в непосредственной
работе ряд кажущихся интуитивно очевидными процедур.
Так, в кандидатской диссертации Л.Э. Кузнецовой «Любовь как
лингвокультуральный эмоциональный концепт: ассоциативный и
тендерный аспекты» (Кузнецова 2005) материалом для описания кон-
цепта «любовь» служат как высказывания о любви Платона, Августина,
Паскаля, Бердяева и др., так и русские и английские пословицы и по-
говорки. При этом критерий отбора паремий явно не обозначен: в поле
140 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
анализа попадают такие паремии как «Хоть ряба, да мила», «Старый
друг лучше новых двух», и вместе с этим «Любовь все побеждает», «Где
любовь, тут и Бог».
Другими словами, критерием того, какие тексты релевантны для
анализа концепта, является не подкрепленная аналитическими про-
цедурами интуиция автора, исходящая из неявного постулата «под-
ходит все, что может быть как-то отнесено к любви»6. То, что «любовь
к Богу», «любовь к сыну», «любовь к девушке» отсылают к существен-
но различным концептуальным кластерам, и правомерность работы
с ними как составляющими одного концепта требует, по меньшей
мере, тщательного обоснования, не осознается автором диссертации
как проблема. Также «по умолчанию» очевидным считается тезис о
совпадении концептов, соответствующих латинскому amor, англий-
скому love и русскому любовь (иначе эти слова нельзя использовать
без всяких оговорок как равноправных носителей концептуального
содержания в главе, посвященной анализу философских текстов).
Еще один принимаемый по умолчанию постулат — равная значимость
философских представлений о любви (выраженных, например, в
текстах Бердяева) и образа любви в русских паремиях для анализа
концепта любви (по крайней мере, никаких оговорок на этот счет в
тексте не делается).
В своей кандидатской диссертации «Концепт дерева в лексико-
фразеологической семантике русского языка (на материале мифологии,
фольклора и поэзии)» (Красе 2000) H.A. Красе начинает анализ с опи-
сания мифологических представлений славян о различных деревьях
(береза, яблоня, дуб, вишня и т. д.), излагая их как ряд «общих мест»,
не предполагающих критики и ссылок на источник. Затем предметом
анализа становятся фольклорные тексты. Здесь позиция автора также
сводится к утверждениям общего характера, иллюстрируемым неболь-
шим числом конкретных примеров. Например, «среди дикорастущих
хвойных деревьев, представленных в фольклоре, встречаются ель и
сосна. В народных песнях они чаще выступают как символы печали.
Ель сопоставляется с томлением изнывающего от любви молодца»
(Красе 2000, с. 86). Какие аналитические процедуры дают основания
для подобных утверждений, остается за кадром исследования. Далее
предметом интереса H.A. Красе становятся фразеологизмы, без каких-
либо оговорок собранные из различных концептуальных кластеров:
«яблоко раздора», «адамово яблоко», «яблоко Ньютона», «околачивать
груши» (например, «Люби жену, как душу, тряси ее, как грушу») (там
же, с. 96-97).
В итоге мы находим в тексте диссертации целый ряд принимаемых
«по умолчанию» неочевидных утверждений, часть из которых совпада-
ет с базовыми постулатами Л.А. Кузнецовой, но некоторые выражают
Глава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира 141
и оригинальные установки автора. Таким является, например, тезис о
том, что концепт дерева представляет собой простое объединение кон-
цептов отдельных видов деревьев, и поэтому его описание может быть
сведено к описанию концептов березы, осины, сосны, ели и т. д.
Кандидатская диссертация М.Л. Петровой «Концепт «свой/чужой»
в журналистике и литературе России и Франции на рубеже XX—XXI вв.»
(Петрова 2006) задает иную модель в рамках диссертаций данного типа.
Исследовательница определяет концепт «чужой» как «народ, обычаи
которого не поддаются объяснению с точки зрения «своей» культуры»
(там же, с. 31). Очевидно, что такое определение, даже после необхо-
димого уточнения, имеет существенные расхождения с семантической
структурой слова чужой в русском языке (в частности, такие выраже-
ния, как Мы стали чужими друг другу или Легко быть добрым за чужой
счет предложенным определением не охватываются). Здесь мы стал-
киваемся с ключевой для проводимого анализа проблемой соотноше-
ния слова и одноименного с ним концепта, которая будет обсуждать-
ся ниже. Создается впечатление, что для М.Л. Петровой концепт «свой/
чужой» представляет собой самостоятельный объект, к которому се-
мантика слов свой и чужой имеет весьма опосредованное отношение,
что порождает естественный вопрос о том, как исследовать этот объект,
какие культурные факты оказываются охваченными им, а какие нет.
Ответа на этот вопрос в работе мы не находим. Все опять опреде-
ляет никак не эксплицируемая интуиция. Автор описывает представ-
ления современных носителей русской и французской культуры об
американцах, а также их взгляды друг на друга, иллюстрируя свои
утверждения примерами из художественной литературы и публици-
стики, но, не проводя какого-либо контент-анализа, доказывающего
правомерность полученных выводов. Также остается непонятным, как
проведенный анализ способствовал описанию структуры концепта
«свой/чужой».
Единственной попыткой объективации сделанных наблюдений стал
в диссертации интернет-опрос французских пользователей о России и
русских о Франции. Однако и он служит иллюстрацией «размытости»
избранной М.Л. Петровой методологии. Так, в приведенных данных
никак не описана социальная структура выбранной группы (пол, воз-
раст, образование и т. д.) и не обоснована репрезентативность произ-
веденной выборки для задач исследования. Также осталось неясным,
до какой степени предложенные вопросы и полученные ответы харак-
теризуют современную русскую и французскую культуру в целом.
Сложно понять, например, как замечание о большом количестве зе-
лени в городах или восхищение московским метро может характери-
зовать структуру концепта «свой/чужой» в современной французской
культуре. Результатом знакомства с диссертацией, как и в предыдущих
142 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
случаях, оказывается некоторое недоумение, непроясненность ответа
на ключевой вопрос, о чем вообще автор говорит, какую реальность он
имеет в виду, что является объектом исследования.
Завершая обсуждение данного пункта, хотелось бы подчеркнуть,
что диссертации указанного типа составляют большинство в анализи-
руемой выборке, и проблемы, обозначенные выше, носят системный
характер. Они связаны с размытостью методологии, к которой неиз-
бежно ведет неопределенность самого понятия «концепт».
В) В третьей группе исследователь пытается следовать изложенным
в первых разделах своего труда теоретическим установкам и разрабо-
танной схеме анализа при работе с конкретным материалом. К этой
группе относится, например, например, кандидатская диссертация
Н.В. Подзолковой «Концепт "одиночество" в немецкой и русской
лингвокультурах» (Подзолкова 2005). Определяя данный концепт как
«этнически, культурно обусловленное, структурно-смысловое, мен-
тальное, лексически и фразеологически вербализованное образование,
состоящее из понятийной, образной и ценностной составляющих»
(Подзолкова 2005, с. 188), автор характеризует понятийную сторону
как комбинацию формальных признаков (психическое состояние че-
ловека; отсутствие его контактов с окружающими людьми; неудовлет-
воренность индивидуума качеством существующих контактов (там же,
с. 8)), образную сторону как систему ассоциаций, связанных с данным
словом, а ценностную сторону как положительную, отрицательную,
нейтральную или амбивалентную оценку этого состояния. Опираясь
на предложенную модель, Н.В. Подзолкова анализирует концепт «оди-
ночество» в философских текстах, принадлежащих немецкой традиции
(Шопенгауэр, Новалис, Бубер и др.) и одновременно в отечественных
психологических и социологических исследованиях7, а затем сопо-
ставляет данный концепт в русских и немецких паремиях, сборниках
афоризмов, литературных текстах и текстах на интернет-сайтах и фо-
румах.
При большом объеме анализируемого материала и системности
проделанного анализа, данная работа также оставляет целый ряд
методологически не проясненных вопросов, принимая «по умолча-
нию» несколько не очевидных допущений. Во-первых, не вполне
понятна (и выпадает из итоговых выводов работы) связь между «оди-
ночеством» как философской или психологической категорией и
результатами, полученными на материале анализа художественной
литературы и обыденного языка; неясно, идет ли речь об одном кон-
цепте или о разных. Во-вторых, автор исходит из допущения о том,
что концепт в определенной культуре представляет статичное обра-
зование, которое может быть реконструировано путем обращения к
текстам как начала XIX в., так и начала XXI в. без существенного ис-
Глава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира 143
кажения картины. В-третьих, им не обсуждается вопрос, какой пласт
культуры отражают пословицы и поговорки и какой — афоризмы, до
какой степени каждый из них репрезентативен для понимания струк-
туры концепта.
Подчеркнем еще раз, что представленное положение дел связано
не столько со спецификой методологической «оптики» того или ино-
го исследователя, сколько с методологическими рамками, которые
задает для них использование категории концепта. Весьма показатель-
ными для иллюстрации данного утверждения являются работы
Ю.С. Степанова, одного из наиболее влиятельных отечественных ис-
следователей, разрабатывающих эту категорию. Для него концепт
представляет собой особую реальность, в которой он выделяет три слоя,
три базовых уровня: а) «буквальный смысл», или «внутренняя форма»,
или этимология концепта и явления культуры; б) «пассивный», «исто-
рический» слой концепта; в) новейший, наиболее актуальный и актив-
ный слой концепта. Предложенная структура иллюстрируется анализом
праздников 23 февраля и 8 марта. Слой в) характеризуется представ-
лением об этих праздниках как «празднике мужчин» и «празднике
женщин»; слой б) — восприятием 23 февраля как «Дня Советской Ар-
мии», т. е. праздника, в первую очередь, военнослужащих, а 8 марта —
как «Международного женского дня», т. е. дня борьбы всего прогрес-
сивного человечества за эмансипацию женщин; слой а) связан с по-
бедами Красной Армии под Нарвой и Псковом 23 февраля 1918 г., с
именами Л.Д. Троцкого (23 февраля) и Клары Цеткин (8 марта) (Сте-
панов 2001, с. 45-46).
Не останавливаясь на вопросе о сложном переплетении уровней б)
и в) как в приведенной иллюстрации, так и в целом, рассмотрим, какие
формы предложенная модель принимает в конкретных словарных
статьях. Обратимся, например, к описанию концепта «мещанство».
Ю.С. Степанов определяет мещанство как низшее городское сословие,
помещая этот концепт в один блок с концептами «мир (община)»,
«город-посад», «черная сотня, черносотенный». Второе значение сло-
ва мещанин, приводимое словарями: «Человек с мелкими, ограничен-
ными, собственническими интересами и узким и общественным
кругозором» автор связывает с «влиянием большевистской пропаган-
ды»8. Однако такое значение становится актуальным для русской
культуры уже с конца 60-х гг. XIX в., и ключевую роль в его трансфор-
мации от сословных характеристик к ценностным играет АИ. Герцен.
Герцен характеризует словом мещанство третье сословие, противопо-
ставляя его, с одной стороны, средневековому рыцарству, а с другой -
русскому дворянству9. Основной характеристикой мещанства у Герце-
на становится стяжательство, страсть к накоплению собственности,
которая связывается у него с примитивностью мировоззрения и, по
144 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
его мнению, преобразует человека в «считающий автомат». Именно
такое представление о мещанине как о лишенном нравственного чув-
ства и эстетического чутья стяжателе и воспроизводится затем М. Горь-
ким, Д. Мережковским, Р. Ивановым-Разумником, становясь важной
константой русской культуры конца XIX — начала XX вв., а затем и
советской культуры. Как мы видим, этот ряд довольно далек от «мира
(общины)», «города-посада» и «черной сотни».
Обсуждение корректности предложенной Ю.С. Степановым интер-
претации вновь приводит нас к проблеме соотношения слова (и систе-
мы смыслов, которые с ним связаны) и одноименного с ним концеп-
та. Ю.С. Степанов неоднократно подчеркивает, что слово и концепт —
разные сущности. Так, он пишет об исследованиях категории
«цивилизация» Э. Бенвенистом: «Бенвенист придает излишне важное
значение первым употреблениям слова, тогда как, на наш взгляд, го-
раздо существеннее первые фиксации концепта, связанного, возможно,
и с другими словами» (Степанов 2011, с. 635). Однако, разделяя слово
и концепт, мы опять сталкиваемся с проблемой, которая уже неодно-
кратно поднималась: как определить, что концепт существует, какие
критерии, кроме появления в языке одноименного слова, могут быть
использованы для этого? В текстах Ю.С. Степанова не удается найти
ответ на этот вопрос, и единственным принимаемым по умолчанию
критерием остается интуиция исследователя. Обращение к концепту
«мещанство» показывает, к каким аберрациям приводит такая установ-
ка при работе с конкретными словами: интуитивно кажется, что свя-
занные с именем Герцена трансформации имеют самое непосредствен-
ное отношение к концептуальному содержанию, стоящему за словом
мещанство, и не учитывать их означает существенно искажать реальную
картину.
Еще более показательна статья «Интеллигенция». В отличие от
предыдущего случая, здесь автор строго следует заданной им модели:
выявляет внутреннюю форму концепта (от латинского intelligentia —
«высшая степень сознания, самосознание»), затем описывает его
«пассивный», «исторический» слой, представленный анализом упо-
треблений слова в философской литературе (от Цицерона до Гегеля и
Маркса), а затем совершает переход к уже привычной нам структуре
концепта. «Только в России в период между 1845-1865 гг. совершается
следующий этап в развитии концепта "Интеллигенция": субъектом
(носителем, агенсом, производящим деятелем) исторического самосо-
знания народа в процессе государственного строительства оказывает-
ся при этом новом понимании не абстрактный "разум", не "дух на-
рода" и не весь народ, а определенная, исторически и социально
вполне конкретная часть народа, взявшая на себя социальную функцию
общественного самосознания от имени и во имя всего народа. Соб-
Ргава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира 145
ственно, это и есть основное содержание концепта "Интеллигенция",
и, вопреки мнениям о будто бы необычайной запутанности его даль-
нейшей истории, мы полагаем, что она ясна и проста: концепт оста-
ется одним и тем же, как бы "рамкой" для кадра, но он лишь как бы
"примеривается", а затем и передвигается с одной социальной группы
на другую, в поисках ответа на вопрос: какая же социальная группа
является субъектом самосознания нации? В "кадре" оказываются раз-
ные социальные группы» (Степанов 2001, с. 672).
Однако обращение к текстам второй половины XIX в., в которых
используется слово интеллигенция и его дериваты, показывает иную
картину. Анализ употребления слова в ситуациях, когда оно не пре-
вращается в объект для интерпретаций, позволяет отчетливо выделить
два смысловых вектора: интеллигенция как не-народ (по таким кри-
териям, как внешний вид, одежда, нормы поведения и т. д.), и интел-
лигенция как оппозиция мещанству (причем и здесь речь идет не о
системе идей, а о стиле жизни; противопоставляются, условно говоря,
не «что», а «как»). Эта оппозиция проявляется и на уровне интерпре-
таций, кристаллизующихся в терминах Р. Иванова-Разумника вокруг
социально-экономического и социально-этического определения
«интеллигенции»10. Непосредственный анализ текстов показывает, что
представление об интеллигенции как «вполне конкретной части на-
рода, взявшей на себя социальную функцию общественного самосо-
знания от имени и во имя всего народа», возникает лишь в узком
спектре интерпретаций (например, у А. Градовского) и не описывает
совокупности культурных смыслов, связанных с данным словом.
Переходя к обобщениям, сформулируем еще раз основную про-
блему. Для большинства «концептологов» концепт и слово - разные
сущности. Однако, если одноименное слово не является единственным
путем к концепту, встает вопрос о критериях идентификации концеп-
та и ряд связанных с ним вопросов, на которые «концептологи» не
дают прямого ответа:
Как и когда возникает концепт, и как можно зафиксировать его
появление?
Какова структура концепта? С помощью каких процедур ее можно
выявить? Одинакова ли эта структура для всех носителей языка или же
она различается у различных социокультурных групп и, возможно,
отдельных людей?
Может ли концепт изменять свою структуру со временем и, если
да, как можно зафиксировать изменение этой структуры?
Принимаемые «по умолчанию» ответы на эти вопросы, выглядят
следующим образом: решающим критерием для фиксации того или
иного концепта является интуиция ученого, лежащая в основе даль-
нейших построений. Проверить эту интуицию с помощью каких-либо
146 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
рациональных процедур невозможно; предполагается, что она едина
для всех исследователей, обращающихся к данной проблеме, поэтому
здесь нет поводов для обсуждения. Далее, в большинстве случаев по-
стулируется, что концепт не может изменять свою структуру со време-
нем, и что структура концепта не имеет сущностных различий для
представителей разных социокультурных групп в рамках различных
дискурсивных практик11 (иначе сложно объяснить использование
«концептологами» для реконструкции концепта без каких-либо ого-
ворок текстов различного типа: философских трактатов, паремий,
постов и блогов в Интернете). Также открытым остается вопрос о
корректном описании структуры концепта. Разные исследователи
предлагают разные схемы (так, обладают существенными различиями
описанные выше модели Н.В. Подзолковой и Ю.С. Степанова), и в
непосредственном исследовании далеко не всегда действуют в соот-
ветствии с заданной ими моделью.
Заметим, что описанные допущения плохо коррелируют с конкрет-
ным материалом. Большие сомнения вызывает тезис об эквивалент-
ности текстов различного типа для реконструкции концепта. Можно,
в частности, показать, что концептуальное содержание слова (т. е. то,
что «концептологи» называют концептом) различается на уровне по-
вседневного употребления и на уровне интерпретаций. Так, концепту-
альная структура слова пошлость у Набокова обладает рядом принци-
пиальных особенностей по сравнению с Зеньковским и, с другой
стороны, концептуальные каркасы Набокова и Зеньковского далеко
не во всем соответствуют семантической структуре слова пошлость в
повседневном языке (Глебкин 2007д). Концептуальная структура сло-
ва интеллигенция и его дериватов меняется где-то раз в 20 лет, причем
закон этого изменения носит гораздо более сложный характер, чем
предложенная Ю.С. Степановым схема (исторический и актуальный
слой концепта)12.
Как будет показано в одиннадцатой главе, в общем случае можно
утверждать, что эволюция концептуального содержания слова опреде-
ляется носящим динамический характер взаимодействием социокуль-
турных процессов, к которым оно отсылает, его семантических связей
на базовом уровне и его интерпретаций. Без четких алгоритмов, по-
зволяющих описывать структуру концепта и ее связь с его репрезен-
тациями, термин концепт оказывается, скорее, уводящим от существа
дела, чем дающим возможность корректного, допускающего прозрач-
ную верификацию и фальсификацию, исследования.
Еще более размытым является термин концептосфера, сконструи-
рованный, по утверждению Д.С. Лихачева, по аналогии с терминами
ноосфера, биосфера В.И. Вернадского (Лихачев 1997, с. 287). Смысл его
состоит в обозначении особой среды, в которой «обитают» концепты.
Глава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира 147
Единственным аргументом в пользу существования такой среды явля-
ется существование концептов, отологический статус которых, как
было показано, весьма сомнителен.
Конечно, полностью отрицать методологическую значимость про-
водимых в данном направлении исследований было бы неверно. Без
сомнения, лингвисты, обращающиеся к понятию «концепт», делают
акцент на крайне важной проблеме, которая находилась на периферии
традиционного проблемного поля, проблеме языка как хранилища и
репрезентации культуры. Однако избранный ими способ скорее за-
темняет, чем проясняет эту связь. Каждая лексема или совокупность
лексем отсылает к определенному набору социокультурных ситуаций,
в которые погружен человек, определенным образом маркируя и
конденсируя этот социокультурный опыт. По сути, за понятием кон-
цепта стоит значимое для культуры концептуальное содержание, к
которому обращает та или иная лексема. Одно и то же слово может
обращать к разным концептуальным кластерам, и тогда говорят о
разных значениях слова, с другой стороны, один кластер может опи-
сываться разными словами, отражающими разные аспекты его струк-
туры. Все это кажется давно известным и очевидным, но новизна
состоит в расстановке акцентов. Лингвистика традиционно делает
акцент на словах, а область, которую принято называть лингвокуль-
турологией, - на том, что скрывается за словами. Известный немецкий
историк, один из основателей направления истории идей в современ-
ной историографии, Р. Козеллек подчеркивал «методологически не-
разрешимую дилемму»: любое историческое событие, совершающее-
ся или совершившееся, есть нечто иное, чем его выражение в языке,
но это «иное», в свою очередь, может стать видимым только благо-
даря посредничеству языка (Koselleck 2004, р. 223; ср. Рососк 2009,
р. 106-119). То же можно сказать и о культурных фактах. Реальность,
стоящая за словами интеллигенция, цивилизация, мещанство и т. д.,
есть нечто иное, чем эти слова, но у нас нет других проводников к
этой реальности, чем данные или какие-то другие слова или образы.
Понятие концепта стремится упорядочить эту реальность, но не
вполне корректным образом. Взгляд на концепт не как на элемент
реальности, а как на «идеальный тип» М. Вебера, т. е. исследователь-
ский инструмент, позволяющий описывать и структурировать эту
реальность, снимает массу лежащих на поверхности проблем. Отказ
от онтологизации концептов дает возможность избежать вопросов об
их возникновении и трансформации и говорить о способах фиксации
культурных смыслов, к которым обращается лексема или группа
лексем. В этом случае точкой отсчета оказывается слово и совокуп-
ность культурных смыслов, за ним стоящих. Какие-то из этих смыс-
лов могли существовать и ранее, связываясь с другими словами (ве-
148 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
роятно, в этом состоит рациональная основа утверждения, что кон-
цепт мог появиться раньше одноименного с ним слова), и их тоже
следует включать в анализ, однако это не отменяет уникальности
появления конкретного слова как «дома» для определенной конфи-
гурации культурных смыслов (или обретения словом нового значения
в этом качестве). Важно иметь в виду, что концептуальное содержание,
соответствующее определенному слову, может изменяться с течением
времени, и различаться для различных социальных групп, на уровне
повседневного употребления и на уровне интерпретаций, причем
выделенные блоки следует рассматривать как находящиеся в дина-
мическом взаимодействии. Модель динамического описания концеп-
туальной структуры слов, составляющих единый лексический ком-
плекс, будет описана в одиннадцатой главе. Разумеется, возможны и
другие варианты, но поиск альтернативных подходов к проблемам,
для решения которых используется категория концепта, важен для
придания этим проблемам необходимой строгости и перевода их из
области эссеистики в научное поле.
7.3. Термин языковая картина мира и его
мировоззренческие основания
Определенной альтернативой понятию концептосфера является термин
языковая картина мира. Его истоком стало введенное Ю.Д. Апресяном
в качестве оппозиции научной картине мира понятие наивной языковой
картины мира (Апресян 1974, с. 56—60; ср. Урысон 2003, с. 9; Зализняк
и др. 2012, с. 610). В дальнейшем это понятие уточнялось, связываясь
с особым для каждого языка способом концептуализации мира. Об-
ратимся в качестве иллюстрации к обобщающим работам новомосков-
ской школы концептуального анализа, в которых понятие языковой
картины мира выступает в качестве главного теоретического основания
всех дальнейших описаний и наблюдений. Указанное понятие харак-
теризуется в них следующим образом: «Каждый естественный язык
отражает определенный способ восприятия и устройства мира, или
языковую картину мира. Совокупность представлений о мире, заклю-
ченных в значении разных слов и выражений данного языка, склады-
вается в некую единую систему взглядов и предписаний, которая на-
вязывается в качестве обязательной всем носителям языка.
Почему это так — почему говорящий на данном языке должен обя-
зательно разделять эти взгляды? Потому что представления, форми-
рующие картину мира, входят в значения слов в неявном виде, так что
человек принимает их на веру, не задумываясь. Иначе говоря, пользу-
ясь словами, содержащими неявные смыслы, человек, сам того не
замечая, принимает и заключенный в них взгляд на мир...
Глава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира 149
Владение языком предполагает владение концептуализацией мира,
отраженной в этом языке. Поскольку конфигурации идей, заключенные
в значении слов родного языка, воспринимаются говорящим как нечто
само собой разумеющееся, у него возникает иллюзия, что так вообще
устроена жизнь. Но при сопоставлении разных языковых картин мира
обнаруживаются значительные расхождения между ними, причем ино-
гда весьма нетривиальные...» (Зализняк и др. 2012, с. 11—12)13.
Следует отметить, что, с точки зрения авторов, языковая картина
мира реконструируется «исключительно на основе лингвистического
анализа языковых данных» (там же, с. 613) и отличается от системы
взглядов на мир, характерной для носителей культуры, говорящих на
данном языке.
Эксплицируем систему принимаемых по умолчанию постулатов,
которая стоит за приведенным описанием.
A) Мы можем (по крайней мере, теоретически) отделить носителя
языка от носителя культуры, что предполагает гипотетическое обсуж-
дение мировосприятия существа, которое полностью освоило язык (с
помощью лингвистического анализа языковых данных), но при этом
абсолютно не знакомо с культурной традицией. В качестве условной
модели можно говорить о герое рассказа Леонида Андреева «Правила
добра», использованном в качестве такой модели во второй главе моно-
графии, т. е. существе, которое не включено в традиционные для людей
социокультурные практики, а всю информацию о языке получает из
анализа текстов, устной речи, данных словарей, энциклопедий и т. д.
Тогда такое существо будет обладать языковой картиной мира, совпа-
дающей с картиной мира обычных носителей языка, т. е. воспроизво-
дить ту же навязываемую языком систему взглядов и предписаний.
Б) Возможность реконструкции языковой картины мира исключи-
тельно с помощью лингвистического анализа языковых данных, без
обращения к разнообразным социокультурным практикам14, предпо-
лагает автономию лексической системы языка, в которой лексемы или
фраземы объясняются через сведение к другим лексемам, что в итоге
приводит к набору семантических примитивов, значения которых
являются интуитивно очевидными для всех носителей.
B) Языковая картина мира воспринимается ее носителями как дан-
ность, не предполагающая вопросов о внеязыковых причинах ее фор-
мирования и эволюции. Мы можем выяснять, какой является язы-
ковая картина мира, но в заданной системе координат бессмысленно
спрашивать, почему она такая. Мы можем фиксировать эту картину
в различные эпохи и отмечать происходящие изменения, но если лек-
сический состав языка представляет собой автономную систему, за-
коны этих изменений должны носить исключительно лингвистический
характер.
150 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
Заметим, что сформулированные постулаты близки базовым идеям
NSM-теории и модели «Смысл<=>Текст», обсуждаемым во второй гла-
ве данной монографии. Соответственно, и их критический анализ
будет соотноситься с изложенной критикой.
Прежде всего, вызывает вопрос возможность корректного разделе-
ния языковой картины мира и общих представлений о мире, характер-
ных для носителей культуры, говорящих на данном языке. Безусловно,
люди, говорящие на одном языке, воспроизводят совокупность пред-
ставлений о мире, которую данный язык в себе содержит, но эти пред-
ставления о мире являются, в свою очередь, не фактом самого языка,
а отражением в языке предшествующего социокультурного опыта.
Наиболее слабое место гипотезы Сепира-Уорфа состоит в том, что она
исходит из представлений о языке как самодостаточной реальности, и
подчеркивает зависимость мировоззрения от языка, не обращая вни-
мания на обусловленность лексической системы языка соцокультурной
средой, которая его питает. Не вызывает сомнений, что фиксируя и
упорядочивая социокультурный опыт, язык оказывает на эту среду
обратное влияние, но такое влияние носит вторичный характер. По-
становка вопроса о том, почему сформировались те или иные за-
крепленные в языке мировоззренческие константы, какие социокуль-
турные механизмы послужили основанием для этого, позволяет прео-
долеть характерный для работ, связанных с реконструкцией языковой
картины мира, лингвоцентризм и ввести их в более широкое соцокуль-
турное поле.
История развития человека как в филогенезе, так и в онтогенезе
показывает некорректность сформулированного выше постулата А).
Ребенок осваивает язык, включаясь в систему разнообразных социо-
культурных практик, которые формируют его языковую интуицию и
семантическую компетентность. Освоение второго языка уже сформи-
ровавшимся человеком также осуществляется через привязку словар-
ных значений к его собственному социокультурному опыту, через
построение связанных с этим опытом перцептивных символов15. Се-
мантическая эволюция слов в рамках культурных эпох и, особенно,
при переходе от одной эпохи к другой отвечает на сформированные
культурные запросы, отражает трансформацию социокультурного
опыта16.
В последующих главах книги мы конкретизируем сделанные
утверждения, обратившись к описанию сложноорганизованного ди-
намического взаимодействия между природной и/или социокультур-
ной реальностью, отражением этой реальности в языке и восприни-
мающим и преобразующим эту реальность человеком. Следует от-
метить, что, несмотря на заявленные теоретические постулаты, из
подобной модели в значительной степени исходят и авторы ново-
Глава 7. Концепт» концептосфера, языковая картина мира 151
московской школы концептуального анализа при работе с конкрет-
ным материалом.
Используемая ими методология оказывается разной в разных ста-
тьях, но выход за пределы языка, обращение к материалу, традицион-
ному для философов и культурологов, осуществляется в анализируемой
монографии постоянно. Приведу несколько иллюстраций. Обращаясь
к статье А.Д. Шмелева «Широта русской души» (Зализняк и др. 2012,
с. 24—34), мы с удивлением обнаруживаем, что вес «лингвистического
анализа языковых данных» в ней крайне невелик, а основное место
занимают ссылки на тексты Н. Бердяева, А. Солженицына, Ф. Ис-
кандера, П. Вайля и А. Гениса, Д. Лихачева, Г. Гачева и др. Важно от-
метить, что предмет интереса цитируемых авторов - не язык, а фун-
даментальные черты русского характера, русской культуры, русской
«ментальности», т. е. указанные работы отсылают не к «языковой кар-
тине мира», а к системе культурных стереотипов, связанных с поняти-
ем национальной идентичности.
Показательным является выход за пределы собственно языковых
данных в анализе А.Д. Шмелевым лексемы удаль. Иллюстрируя свои
наблюдения, он обращается к рассказу С. Алексеева «Сторонись!», в
котором любящий лихую езду курьер сшибает в снег самого фельдмар-
шала A.B. Суворова, а потом получает от него перстень в награду «за
удаль, за русскую душу, за молодечество». Очевидно, что и для автора
рассказа, и для его героя речь не идет о «языковых фактах»: в рассказе
оценивается вполне конкретный культурный сценарий и воспроизводят-
ся устойчивые представления о русском характере, русской душе и т. д.
Также за рамки лингвистики выходит анализ А.Д. Шмелевым по-
нятия «смирение» (там же, с. 260-265). В использованных им фрагмен-
тах текстов Ал. Толстого, митрополита Антония (Блума), Ал. Ельчани-
нова авторы обращаются не к слову смирение, а к особому состоянию
духа, им описываемому; их интересует не язык, а непосредственно та
реальность, к которой он отсылает.
Еще более явно выход за пределы лингвистического анализа и об-
ращение к социокультурным аргументам проявляется в описании
И.Б. Левонтиной семантической эволюции слова сейшн (там же,
с. 430-432). Связь отмеченной эволюции с рядом социокультурных
процессов (легализация рока, «отход от хипповских ценностей») по-
казывает, каким образом язык реагирует на запросы культуры и из-
меняется в соответствии с этими запросами.
Приведенные примеры, число которых можно многократно умно-
жить, показывают, что понятие «языковая картина мира» не работает
для авторов новомосковской школы концептуального анализа в каче-
стве методологической рамки при осуществлении конкретных иссле-
дований. Как и исследователи, использующие категорию концепта, в
152 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
непосредственной работе они опираются на иные принципы, не экс-
плицированные и, кажется, не отрефлексированные ими.
В целом, размытость методологии, пожалуй, основная проблема
обсуждаемых работ. Описывая специфику своего метода, авторы гово-
рят о свободной форме изложения результатов, но вопрос вызывает не
это. Остается непонятным, как эти результаты получены, какие мето-
дологические операции за ними стоят. В частности, многим разделам
монографии недостает корпусного анализа. Это ведет к тому, что целый
ряд интересных и продуктивных наблюдений, сделанных исследова-
телями, страдает приблизительностью и неточностью, которой легко
можно было бы избежать при экспликации строгой методологической
рамки, оформляющей аналитические процедуры.
Покажем эту неточность на двух примерах. Первый из них — упо-
мянутое выше слово удаль. Вот как характеризует его А.Д. Шмелев:
«Другое характерное русское слово — это удаль. Это слово называет
качество, чем-то родственное таким качествам, как смелость, хра-
брость, мужество, доблесть, отвага, но все же совсем иное... Пытаясь
объяснить или понять, что такое удаль, мы неизбежно сталкиваемся с
некоторым парадоксом. Все попытки рационального объяснения уда-
ли заставляют признать, что в ней нет ничего особенно хорошего; во
всяком случае, она не является таким превосходным качеством, как
мужество, смелость, храбрость, отвага, доблесть... В то же время сло-
во удаль в русском языке обладает яркой положительной окраской.
Типичное сочетание с этим словом — удаль молодецкая. По-видимому,
существенный смысловой компонент слова удаль соответствует идее
любования (впрочем, иногда речь, скорее, может идти о самолюбова-
нии того, чьи поступки отличаются удалью). Говоря об удали, мы лю-
буемся тем, какие удалые действия может совершить человек, и уже
это сообщает слову положительную окраску. Кроме того, для удали
важна идея бескорыстия, удаль противостоит узкому корыстному рас-
чету» (там же, с. 28-29). Приведенная характеристика требует суще-
ственного уточнения, по крайней мере, в двух отношениях.
Во-первых, не вполне корректно помещение удали в лексический ряд
мужество, смелость, храбрость, отвага, доблесть, предполагающее ее
отнесение к качествам воина, бойца. Действительно, этот компонент
крайне важен, но он не является определяющим для понимания семан-
тической структуры удали. Удаль может проявляться, например, в песне
или танце. Приведу показательный фрагмент из «Казаков» Л.Н. Толстого:
В ауле, расположенном около ворот, татарин на крыше сакли сзывал
правоверных к молитве; песенники заливались с новой удалью и энергией11.
С другой стороны, высказывание песенники заливались с новым муже-
ством или с новой отвагой звучало бы, по меньшей мере, странно. Не
имея возможности проводить здесь подробный анализ, отмечу, что клю-
Глава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира 153
чевым смысловым компонентом в удали является стихийная мощь,
разрушающая все рациональные модели и ожидания. Удаль бескорыст-
на, как бескорыстна стихия. Эта стихия может проявляться в битве, но
может — в песне, танце или других культурных сценариях.
Во-вторых, нуждается в корректировке представление об удали как
характеристике русской культуры, русского мироощущения. Лексемы
удалой и удалец весьма частотны в русских средневековых текстах (на-
пример, Они же рекоша царю: «Мы со многими цари во многих землях, на
многих бранех бывали, а таких удалцов ирезвецов не видали, ни отци наши
возвестиша нам» (Повесть о разорении Батыем Рязани в 1237 г.)), но
они оказываются малоупотребительными, по крайней мере, у ряда
значимых авторов XIX века, характеризуя в их текстах не столько рус-
скую культуру, сколько культуру народов Кавказа. Так, у Лермонтова
слово удаль не встречается вообще, удалец встречается 10 раз, в 5 слу-
чаях описывая поведение горцев (например, Из гор Ичкерии далекой /
Уже в Чечню на братний зов / Толпы стекались удальцов (Валерик)),
удалой — 6 раз, в трех из них также отсылая к жизни горских народов.
В большинстве оставшихся фрагментов Лермонтов характеризует с
помощью указанных лексем контрабандистов, разбойников, корсаров,
т. е. людей, не принимающих законы цивилизации, живущих по есте-
ственным, доцивилизационным правилам и нормам. Единственный
текст у Лермонтова, в котором удаль соотносится с мироощущением
русского человека — «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого
опричника и удалого купца Калашникова», стилизованная под народ-
ную историческую песню.
У Толстого лексема удаль встречается 6 раз, удалец — 1 раз, удалый —
3 раза, связываясь, в основном, с гусарской этикой или мироощуще-
нием горцев. Приведу характерный фрагмент из письма Толстого
ТА. Ергольской (6 января 1852 г.): С ад о позвал меня к себе и предложил
быть кунаком. Я пошел; угостив меня по их обычаю, он предложил мне
взять, что мне понравится: оружие, коня, чего бы я ни захотел. Я хотел
выбрать что-нибудь менее дорогое и взял уздечку с серебряным набором;
но он сказал, что сочтет это за обиду, и принудил меня взять шашку,
которой цена, по крайней мере, 100р. сер. Отец его человек зажиточный,
но деньги у него закопаны, и он сыну не дает ни копейки. Чтобы раздобыть
денег, сын выкрадывает у врага коней или коров и рискует иногда 20 раз
своей жизнью, чтобы своровать вещь, не стоящую и Юр.; делает он это
не из корысти, а из удали. Самый ловкий вор пользуется большим почетом
и зовется джигит-молодец.
Какой-либо связи удали с мировоззрением русского человека мы у
Толстого не находим18.
Сделанные замечания, повторюсь, не претендуют на отражение
всего спектра идей, связанных с категорией удали в русской культуре.
154 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Их цель — показать, что реальная картина оказывается более сложной,
чем это представлено в статье А.Д. Шмелева, и диахронный анализ
корпуса текстов русской литературы XIX—XX вв. помог бы существен-
но уточнить ее.
Второй пример связан со словом уют. А.Д. Шмелев пишет: «За-
щититься от душевного дискомфорта и опасностей, связанных с хо-
лодным ветром простора, можно отгородившись от него, спрятавшись
в небольшом закрытом теплом помещении, как об этом говорится в
«Раковом корпусе» Солженицына: «...хочется только спрятаться под
крышу, поближе к огню и к родным». Любовь к небольшим закрытым
помещениям, отгороженным от холодного «простора», отражена в
прилагательном уютный и соотносительном существительном уют»
(там же, с. 618). Однако есть целый ряд языковых фактов, свидетель-
ствующих, что уюту противостоит не простор, а другая категория, и
параметр величины не является здесь определяющим. Вот несколько
иллюстраций:
Как хорошо, Саша, как хорошо! — говорила жена. — Право, можно
подумать, что всё это снится. Ты посмотри, как уютно и ласково глядит
этот лесок! Как милы эти солидные, молчаливые телеграфные столбы!
Они, Саша, оживляют ландшафт и говорят, что там, где-то, есть
люди... цивилизация... А разве тебе не нравится, когда до твоего слуха
ветер слабо доносит шум идущего поезда? (А.П. Чехов. Дачники);
А как тепло, как мягки на вид облака, разбросанные в беспорядке по
небу, как кротки и уютны тени тополей и акаций, — тени, которые
тянутся через всю широкую улицу и захватывают на другой стороне дома
до самых балконов и вторых этажей! (А.П. Чехов. Учитель словесно-
сти);
26 августа. Пошел к Берсам пешком, покойно, уютно. Девичий
хохот (Л.Н. Толстой. Дневник, 1862 г.).
Приведенные примеры показывают, что наличие «небольшого за-
крытого помещения» не является обязательным для достижения со-
стояния уюта. Можно чувствовать себя уютно в небольшой комнате,
но можно и на улице, в лесу, в поле. Ключевой в данном случае ока-
зывается оппозиция приватное/публичное. Человек ощуща-
ет уют, оказавшись наедине с самим собой или своими близкими, уже
не испытывая нужды в парадном костюме и необходимости играть
требуемую от него социальную роль. Уют характеризует состояние
внутренней гармонии и равновесия. То, что именно оппозиция при-
ватное/публичное является в данном случае определяющей,
иллюстрируют два следующих примера:
В самом блиндаже было тихо: только солдаты, еще дичась нового
офицера, изредка переговаривались, прося один другого посторониться
или огню — трубочку закурить; крыса скреблась где-то между камнями,
Глава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира 155
или Вланг, не пришедший еще β себя и дико смотревший кругом, вздыхал
вдруг громким вздохом. Володя на своей кровати, в набитом народом
уголке, освещенном одной свечкой, испытывал то чувство уютности,
которое было у него, когда ребенком, играя в прятки, бывало, он залезал
в шкаф или под юбку матери и, не переводя дыхания, слушал, боялся
мрака и вместе наслаждался чем-то. Ему было и жутко немножко и
весело. (Л.Н. Толстой. Севастополь в августе 1855 года);
Русские умилились духом. И им захотелось участвовать в процессии.
Они взяли свои бутылки и смешались с толпой. Процессия остановилась
на полянке за отелем. Вышел на средину какой-то старичок и сказал
что-то. Ему аплодировали. Какой-то бурш взобрался на стол и произнес
трескучую речь. За ним — другой, третий, четвертый... Говорили, взвиз-
гивали, махали руками... Петр Фомич умилился. В груди его стало свет-
ло, тепло, уютно. При виде говорящей толпы самому хочется говорить.
Речь заразительна. Петр Фомич протискался сквозь толпу и остановил-
ся около стола. (А.П. Чехов. Патриот своего отечества).
Последний фрагмент наглядно показывает, что чувство уюта может
возникать, когда публичное пространство трансформируется в частное,
когда человек забывает о своей социальной роли и становится самим
собой, воспроизводя органичные ему модели поведения. Характери-
стики физического пространства, в котором он находится, оказывают-
ся в данном случае второстепенными.
Подведем итог. Завершая данную главу, хотелось бы еще раз подчер-
кнуть, что ни категории концепт и концептосфера, ни категория языко-
вая картина мира не могут выступать в качестве методологической
рамки при непосредственной работе с культурно-значимыми понятия-
ми. Использующие их исследователи в действительности опираются на
иные, принимаемые ими «по умолчанию» постулаты, и методологиче-
ская размытость оснований ведет к размытости и приблизительности
результатов. Возможная методологическая рамка для проведения ис-
следований подобного рода будет предложена в 11 главе монографии.
Примечания
1 В случае интеллигенции эта национальная специфика очевидна, но и интенсивность
обсуждения категории концепта тоже, как мне кажется, представляет собой чисто рос-
сийское явление (во избежание недоразумений следует особо подчеркнуть, что речь
именно о русском слове концепт и системе смыслов, к которой оно отсылает; англий-
ское concept отличается от русского концепт в ряде важных моментов).
2 См. об этом 14 главу, а также Глебкин 2002, Глебкин 20026.
3 В основном, указанный массив составляют работы по лингвистике и культурологии,
хотя встречаются также исследования философов, историков и др.
4 Некоторые влиятельные отечественные исследователи, часто включаемые в число
теоретиков концепта, не делают акцента на различии между концептом и понятием,
используя их как синонимы. В этом контексте показательно следующее высказывание
Н.Д. Арутюновой: «...нужно проанализировать метаязык культуры, и прежде всего ее
156 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
ключевые термины, такие, как "истина" и "творчество", "долг" и "судьба", "добро" и
"зло", "закон" и "порядок", "красота" и "свобода". Эти понятия существуют в любом
языке и актуальны для каждого человека. Немногие, однако, могут раскрыть их содер-
жание, и вряд ли двое сделают это согласно. Вместе с тем нет философского сочинения,
в котором бы эти концепты не получали различных интерпретаций» (Арутюнова 1991,
с. 3). Ср.: Арутюнова 1993, с. 3-4.
5 В основном, указанный массив составляют работы по лингвистике и культурологии,
хотя встречаются также исследования философов, историков и др.
6 Этой размытости соответствует размытость представлений о концепте, изложенных в
первой главе работы. См., например, следующую характеристику: «В современной линг-
вистике, равно как и в смежных гуманитарных науках, такие сложные, многоаспектные
явления, как любовь, принято именовать концептами» (Кузнецова 2005, с. 20).
7 Н.В. Подзолкова обращает внимание на то, что для отечественной философской тра-
диции концепт «одиночество» не был актуальным.
8 «Это резко негативное отношение к мещанству в части русского общества революци-
онной поры возникло в значительной мере под влиянием большевистской пропаганды,
вследствие общей оппозиции мещанства революционному движению, как результат
прямого антагонизма части русского мещанства, группировавшейся в консервативные
охранительные союзы (см. Черная сотня) к большевизму» (Степанов 2001, с. 661).
9 «Под влиянием мещанства все переменилось в Европе. Рыцарская честь заменилась
бухгалтерской честностью, изящные нравы — нравами чинными, вежливость — чопор-
ностью, гордость — обидчивостью, парки — огородами, дворцы — гостиницами, откры-
тыми для всех (то есть для всех имеющих деньги).
Прежние, устарелые, но последовательные понятия об отношениях между людьми
были потрясены, но нового сознания настоящих отношений между людьми не было
раскрыто. Хаотический простор этот особенно способствовал развитию всех мелких и
дурных сторон мещанства под всемогущим влиянием ничем не обуздываемого стяжа-
ния. (...)
Вся нравственность свелась на то, что неимущий должен всеми средствами приоб-
ретать, а имущий — хранить и увеличивать свою собственность; флаг, который подни-
мают на рынке для открытия нового торга, стал хоругвию нового общества. Человек de
facto сделался принадлежностью собственности; жизнь свелась на постоянную борьбу
из-за денег...» (Герцен 1956, с. 381-383). Подробнее см. Глебкин 20026, с. 112-113; Глеб-
кин 2007г.
10 Подробнее см. об этом 14 главу и Глебкин 20026.
11 Хотя здесь есть значимые исключения. В частности, Ю.С. Степанов, как мы видели,
рассматривает концепт как эволюционирующую сущность.
12 Подробный анализ см. в четырнадцатой главе.
13 Обратим внимание, что, говоря о языковой картине мира, авторы активно исполь-
зуют понятие концепта. «Языковая картина мира формируется системой ключевых
концептов и связывающих их инвариантных ключевых идей (так как дают «ключ» к ее
пониманию). Ключевые для русской языковой картины мира концепты заключены в
таких словах как душа, судьба, тоска, счастье, разлука, справедливость (сами эти слова
тоже могут быть названы ключевыми для русской языковой картины мира). Такие слова
являются лингвоспецифичными (language-specific) - в том смысле, что для них труд-
но найти лексические аналоги в других языках. Наряду с такими культурно-значимыми
словами-концептами к числу лингвоспецифичных относятся также любые слова, в зна-
чение которых входит какая-то важная именно для данного языка (т. е. ключевая) идея»
(Зализняк и др. 2012, с. 12). Как видно, вопрос о различии слова и концепта и о путях
движения от слова к концепту авторами не ставится, и использование ими слова кон-
цепт порождает всю совокупность проблем, обсуждаемых выше.
14 Именно за такое обращение авторы критикуют А. Вежбицкую (Зализняк и др. 2012,
с. 613).
Глава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира 157
15 О понятии перцептивных символов см. раздел 3.3 данной монографии.
16 Разумеется, нельзя отбрасывать описанные в работах по исторической семантике
лингвистичекие механизмы семантических изменений, такие как аналогия, влияние
грамматических конструкций (Вупоп 1977; Anttila 1989), но они носят периферийный
характер.
17 Ср. у Пушкина: «Так старый хрыч, цыган Илья, / Глядит на удаль плясовую / Да чешет
голову седую, / Под лад плечами шевеля» (Отрывки, 1831).
18 Единственный фрагмент, дающий какие-то основания для такой связи - сказка
«Вольга-богатырь» из «Третьей русской книги для чтения», также стилизованная под
историческую песню.
Глава 8. Социокультурная история
метафоры механизма
Как уже отмечалось в четвертой главе, теория Лакоффа—Джонсона в ее
первоначальном виде почти полностью игнорирует социокультурную
составляющую метафоры1. Социокультурные исследования, упомянутые
там же, вводят в теорию важные дополнительные измерения, однако
большинство из них обладает двумя существенными недостатками.
Во-первых, теоретически допуская, что метафорическая система
языка может эволюционировать со временем, на практике они рабо-
тают с ней как со статичной структурой. Когда та или иная первичная
метафора появляется в языке? Почему она появляется именно в этот
период, а не ранее или позднее? Такие вопросы не принято задавать в
данном контексте, однако они оказываются важными для понимания
социокультурной природы ряда базовых метафор. Например, метафо-
ра время — деньги (выраженная в таких оборотах как тратить время,
занимать время, транжирить время и т. д.) появляется в русском языке
лишь в середине XIX века одновременно с интенсивным развитием
капиталистических отношений и практически не встречается до этого2.
Хотя авторы теории когнитивной метафоры «по умолчанию» считают
эту метафору первичной3, мы видим ее глубинную связь с социально-
экономическим контекстом.
Во-вторых, крайне редко встречаются работы, в которых исследу-
ется обратное влияние абстрактных понятий на формирование пер-
вичных метафор4. Утверждение о том, что движение от области-цели
к области-источнику — это движение от категорий базового уровня к
абстрактным категориям, не предполагающее обратного процесса,
воспринимается большинством исследователей концептуальной мета-
форы как трюизм.
Предваряя дальнейшее исследование, в качестве исключения из
указанного правила мне хотелось бы обратиться к работам Д. Герартса
и его коллег, анализирующим культурный контекст и эволюцию мета-
форы гнева как нагретой жидкости в сосуде (Geeraerts, Grondelaers
1995; Gevaert 2005; Geeraerts 2006, p. 227-251)5. В противоречии с рядом
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма 159
работ, выводящих такие метафоры, как Он буквально вскипел от гнева,
из особенностей нашего физиологического состояния (когда мы в
гневе, мы ощущаем, как повышается температура нашего тела), Герартс
показывает, что они связаны с античной теорией четырех жидкостей
(черная желчь, желтая (красная) желчь, флегма и кровь), определяющих
жизнедеятельность организма, а также характер и поведение человека.
Гнев связан с холерическим темпераментом и преобладанием желтой
желчи в человеке. Эта теория оставалась базовой в Средние века и даже
в ранее Новое время. В частности, ее следы можно видеть в текстах
Шекспира. Позднее представление об эмоциональных процессах ото-
рвалось от определяющей их физиологической почвы, но традиция
использования данной модели в языке осталась. При этом описанная
картина получила уже не буквальный, а метафорический смысл6. Общее
утверждение бельгийского исследователя состоит в том, что концеп-
туальная метафора может возникать не только при описании новых
абстрактных областей, для которых необходимы точки опоры в пер-
цептивном, проприоцептивном или социокультурном опыте, но и
когда буквальное значение трансформируется в метафорическое из-за
устаревания использующей это значение теории.
В проводимом ниже исследовании мы обратим внимание на другие
стороны того, как фундаментальная теоретическая рамка влияет на
формирование базовых метафор, обратившись к метафоре механизма.
Метафора механизма является системообразующей для западной
культуры Нового времени, до сих пор сохраняя свое значение в качестве
одного из базовых элементов западной культурной модели. Образы
человека, общества, мира в целом как сложноорганизованной машины
или конкретных типов машин в изобилии встречаются на страницах
философских и политических трактатов (Гоббс, Декарт, Лейбниц, Рус-
со и др.)7, наполняют художественные и публицистические тексты8.
Механистический вектор в восприятии мира и человека отчетливо про-
слеживается и в русской культуре, начиная с середины XIX века. В
качестве показательной иллюстрации можно обратиться к текстам
Л.Н. Толстого, мировоззрение которого, на первый взгляд, следует на-
звать антимеханистическим (одним из сквозных мотивов его творчества,
как известно, было противопоставление органических форм естествен-
ной жизни, таких как семья и община, механической формализован-
ное™ политических и культурных институтов). Тем не менее, в его
мировоззрении заметны отчетливые механистические черты. Так, в
письме A.A. Толстой (18—20 октября 1857 г.), сопровождая свою модель
несколькими весьма выразительными чертежами, он описывает устрой-
ство человеческого мозга как системы движимых пружинами ящиков,
разделенных на две части коридором: «Ящики могут выдвигаться по
несколько с каждой стороны, оставляя проход в коридоре. Когда же, по-
160 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
средством хорошей погоды, лести, пищеваренъя и т. п. пожата правая
пружина, то все ящики сразу выскакивают, и весь коридор занимается
ящиками правой стороны... и наоборот, когда дождик, дурной желудок,
правда пожмут левую, тоже коридор весь загораживается... Кроме того,
надо знать, что каждый ящик имеет пропасть подразделений. Подраз-
деления зависят от человека. У одного делятся на придворные и не при-
дворные; у другого на красивые и не красивые; у третьего на умные и
глупые и т. д., и т. д., и т. д. У меня разделяются на воспоминания о хо-
роших, очень хороших и серьезно хороших и людях ничего... Итак, едучи
верхом, пружина хорошего расположения пожалась, и ящики выскочили
все. В том числе и ваш ящик. Потом стали убираться понемногу, а ваш
ящик, бог знает по какому праву, выскочил весь, — стал поперек в кори-
доре и загородил всю дорогу» (Толстой 1965, с. 172—173)9. Другим пока-
зательным примером являются тексты отечественного историка
В.О. Ключевского, исторические взгляды которого также трудно упре-
кнуть в излишнем механицизме. Тем не менее, механистические мета-
форы весьма частотны в его текстах. Например: «На мировые события
летописец смотрит самоуверенным взглядом мыслителя, для которого
механика общежития не составляет загадки: ему ясны силы и пружины,
движущие людскую жизнь» (Ключевский 1987-1990, т. 1, с. 113); «Внук
Донского попал в такое счастливое положение, не им созданное, а им
только унаследованное, в котором цели и способы действия были доста-
точно выяснены, силы направлены, средства заготовлены, орудия приспо-
соблены и установлены, — и машина могла уже работать автоматически,
независимо от главного механика» (Ключевский 1987—1990, т. 2, с. 46).
Целый ряд европейских и отечественных философов в XX — начале
XXI века пишут о серьезной опасности, связанной с подобными меха-
нистическими установками, и видят в них одну из основных причин
глубокого кризиса, в котором оказались современная им культура
(Гуссерль 1986 (1935); Хоркхаймер, Адорно 1997 (1948), с. 40-45; Гай-
денко 2003, с. 9-29).
Описанный мировоззренческий фон находит прямое отражение и
в теории концептуальной метафоры. Метафора механизма, основными
видами которой являются «тело - это машина», «мозг — это машина»,
«общество (государство, демократия и т. п.) — это машина», признает-
ся ее авторами одной из базовых (Johnson 1987, р. 130-131; Lakoff,
Johnson 1999, p. 247-255; Kövecses 2005, p. 11-112; Kövecses 2010,
p. 155—161). Следует отметить, что подобные метафоры широко рас-
пространены как в повседневной речи, так и в журналистике и в на-
учной литературе10. В то же время, машина — это не человеческое тело
и во многих случаях ее работа скрыта от непосредственной перцепции.
Уже этот факт наводит на мысль, что для полноценного понимания
метафоры механизма мы должны учесть социокультурные факторы,
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма 161
сопровождающие ее появление и эволюцию. Крайне продуктивным и
во многом неожиданным в данном случае оказывается выход за преде-
лы современности и обращение к истории культуры, или, точнее,
анализ формирования и эволюции данной метафоры в Античности и
Средневековье.
8.1. Семантические образы механизмов в классической
и поздней Античности
Говоря о семантических образах механизмов в Античности, мы должны,
прежде всего, заметить, что концептуализация мира и человеческой
деятельности тогда кардинально отличалась от привычной нам. В част-
ности, труд скульптора, инженера, строителя и ремесленника воспри-
нимался как единый тип деятельности и обозначался словом (искусство
или ремесло, другими словами, деятельность, осуществляемая руками)
в противоположность επιστήμη (наука, знание, т. е. интеллектуальная
деятельность)11. В качестве яркого примера таких представлений можно
привести историю Дедала, знаменитого персонажа древнегреческой
мифологии. В соответствии с древними источниками, он был выдаю-
щимся скульптором (D.S. IV, 76, 1—3; Apollod. II, 6, 3; Paus. 7, 4, 4—7; 9,
11, 4-5: 9, 39, 8; 9, 40, 3-4), инженером (D.S. IV, 76, 1-9; Apollod. Ill, 1,
4), архитектором (D.S. IV, 76, 2). Эти, весьма различные для нас, виды
деятельности связывались идеей подражания природе. Вследствие это-
го, некоторые из его произведений, которые мы обычно воспринимаем
как механизмы (т. е., следуя традиционному определению, совокупности
взаимосвязанных элементов, предназначенные для передачи или пре-
образования механической энергии с целью совершения полезной ра-
боты), интерпретировались древнегреческой культурой в принципиаль-
но ином ключе. Античные авторы подчеркивали способность Дедала
подражать природе и восхищались точностью подражания (D.S. IV, 76,
2; Apollod. II, 6, 3). Искусство Дедала не было искусством воздействия
на природу и преобразования ее для человеческих нужд, оно было ис-
кусством подражания природе. Это относится и к наиболее популярно-
му «механическому» творению Дедала — созданной им деревянной ко-
рове. Слово «механический» здесь не случайно взято в кавычки. Хотя
Диодор Сицилийский называет это создание Дедала μηχάνημα (меха-
ническое устройство) в противоположность (изображение, изваяние)
или άγαλμα (статуя), - словам, которые обычно использовались для
наименования творений Дедала в древнегреческих текстах, - главная
цель этого «механического устройства» состояла не в том, чтобы совер-
шать полезную работу, а в том, чтобы посланный Посейдоном Миносу
бык воспринял созданную Дедалом корову как настоящую и пожелал
совокупиться с ней (Apollod. Ill, I, 4; D.S. IV, 77, 1—2).
162 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Учитывая сделанные замечания, я определяю семантические об-
разы механизмов как семантические структуры слов, соответствующих
объектам, которые функционировали в качестве механизмов (в со-
временном понимании) в повседневной жизни древних греков, хотя
интерпретация этих объектов древнегреческой культурой могла суще-
ственно отличаться от привычной нам. Обращаясь к словарю
Лидделла-Скотта (Liddell, Scott 1961), мы находим только пять семан-
тически связанных с механизмами слов, сколько-нибудь частотных в
древнегреческих текстах: μηχανή, μηχανάομαι, μηχανεύζ, μηχάνημα и,
до определенной степени, μηχανικός. Наиболее важным из них явля-
ется μηχανή, появляющееся в этих текстах порядка 260 раз12. Следуя
Лидделлу и Скотту, его первым значением является «механическое
приспособление, устройство (contrivance), в первую очередь, машина
для подъема грузов» с выделением специальных случаев: «осадная
машина», «театральная машина, благодаря которой боги появлялись в
воздухе во время спектакля»13. Например, Он (Перикл - В.Г.) построил
также осадные машины (κατεσκεύασε δε και μηχανας), называющиеся
«бараны» и «черепахи», сделав это первым из всех. Построил их ему Ар-
темон из Клазомен. Осаждая город с удвоенной энергией и разрушив
стены осадными машинами (ταΐζ μηχαναΐς καταβαλών τα τείχη), он под-
чинил себе Самос14 (D.S. XII, 28, З)15.
Данный пример показывает, что действия осадной машины вполне
удовлетворяют современному определению механизма: она совершает
полезную для ее создателей работу, преобразуя механическую энергию.
В данном случае машина не подражает природе, она выполняет «тех-
ническую» функцию, служа средством для достижения главной цели:
подавить сопротивление осаждаемого врага. Подчеркну, что подобных
описаний в древнегреческих текстах довольно много. Следуя совре-
менным метафорическим схемам (мозг — это компьютер и т. д.), мы
могли бы ожидать здесь появления таких метафор, как σώμα — это
μηχανή (тело — это машина), например, его руки работали как осадная
машина. Однако расширение базового значения происходит в прин-
ципиально ином направлении.
В соотвествии со словарем Лидделла-Скотта, второе значение
μηχανή - «хитроумное изобретение, конструкторская идея». Проил-
люстрируем его примером из платоновского «Пира»: И вот Зевс и
прочие боги стали совещаться, как поступить с ними (людьми — В.Г.),
и не знали, как быть: убить их, поразив род людской громом, как когда-то
гигантов, — тогда боги лишатся почестей и приношений от людей; но и
мириться с таким бесчинством тоже нельзя было. Наконец Зевс, насилу
кое-что придумав, говорит:
— Кажется, я нашел способ (δοκώ μοι εχειν μηχανήν) и сохранить
людей, и положить конец их буйству, уменьшив их силу. Я разрежу каж-
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма 163
дого из них пополам, и тогда они, во-первых, станут слабее, а во-вторых,
полезней для нас, потому что число их увеличится, И ходить они будут
прямо, на двух ногах. А если они и после этого не угомонятся и начнут
буйствовать, я, — сказал он, —рассеку их пополам снова, и они запрыга-
ют у меня на одной ножке (PL Sym., 190с, пер, С.К. Апта)16.
Два указанных значения исчерпывают культурные смыслы, стоящие
за употреблением μηχανή в древнегреческих текстах. Мне не удалось
найти в этих текстах метафор «мир — это механизм», «тело — это ме-
ханизм», «общество - это механизм» или иных концептуальных мета-
фор в смысле Лакоффа и Джонсона. Мы видим, что первое значение
связывает со вторым идея оригинального конструкторского решения.
Сначала мы наблюдаем метонимический сдвиг от самих устройств,
выступающих для μηχανή в качестве прототипов (в первую очередь,
осадная машина) к замыслам их создателей, а затем метафорическое
расширение значения от моделей для создания механизмов подобного
рода до любого находчивого решения нестандартной проблемы. Дру-
гими словами, μηχανή для древних греков — это, в первую очередь,
сложно устроенный продукт человеческой деятельности, ре-
зультат изобретательности человека. Компонент «устройство
для выполнения полезной ρ а б о τ ы » оказывается на глубо-
кой периферии этой семантической структуры.
Возникает естественный вопрос о причинах сложившейся ситуации.
Можно было бы попытаться объяснить данный факт незначительной
ролью машин в социальной и экономической жизни Древней Греции,
однако эта роль оказывается вполне весомой для того, чтобы рассма-
тривать μηχανή как образец для оригинальной, нестандартной идеи
или действия. Более того, в дальнейшем мы покажем, что в данном
случае прямая зависимость между социально-экономической ситуа-
цией и появлением новых метафорических моделей отсутствует. При-
чины здесь следует искать в трех фундаментальных культурных уста-
новках, в значительной степени определивших облик древнегреческой
культуры.
Во-первых, древние греки воспринимали космос17 (κόσμος) как
наиболее совершенную сущность и человека как космос в миниатюре,
микрокосм. Так, Платон утверждал, что «бог, пожелавши возможно
более уподобить мир (κόσμος) прекраснейшему и вполне совершенному
среди мыслимых предметов, устроил его как единое видимое живое суще-
ство, содержащее все сродные ему по природе живые существа в себе
самом» (PL, Tim. 3Od-31a, пер. С.С. Аверинцева) и говорил о его мак-
симально возможном совершенстве. Аристотель полагал, что νους (Ум)
«как действующее начало в космосе представляется наиболее божествен-
ным (Ξειότατον) из всего являющегося нам» (Arist. Metaph. XII 1074b 16—
17, пер. A.B. Кубицкого) и все вещи стремятся к нему как к высшему
164 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
совершенству (там же, 1072а20— 1073ЫЗ). В этом аспекте природные
создания принципиально отличаются от рукотворных объектов. По
Аристотелю, каждый природный объект «имеет в самом себе начало
движения и покоя, будь то в отношении места, увеличения и уменьшения
или качественного изменения», в противоположность таким вещам, как
ложе, плащ и т. д., которые «поскольку образованы искусственно, не
имеют никакого врожденного стремления к изменению» (Arist. Phys. II
192 Ь8-ЗО, пер. В.П. Карпова). Другими словами, между вещами, воз-
никшими естественно, и вещами, возникшими искусственно, суще-
ствует громадное различие, и первые намного более совершенны, чем
последние, в силу их значительно большей самодостаточности и неза-
висимости от внешних факторов.
Во-вторых, одной из определяющих черт полиса как экономиче-
ской, политической и социальной системы была жесткая оппозиция
между свободными и рабами, которая имела онтологические основа-
ния. Считалось, что рабы рождены для выполнения грубой физической
работы, тогда как свободные — для осуществления различных форм
интеллектуальной деятельности18. Это представление проясняет оппо-
зицию естественное — искусственно созданное: вещи, существующие
по природе, имеют начало своих действий в самих себе (соответствуя
в этом отношении свободным людям), в то время как искусственно
созданные объекты, как и рабы, движимы внешней силой. Кроме
этого, оно порождает еще одну фундаментальную черту античной си-
стемы ценностей: созерцание идеальных структур и искусство управ-
ления оказываются гораздо более совершенными видами деятельности,
чем создание или преобразование материальных объектов. Так, упо-
мянутый выше νους «мыслит сам себя через сопричастность предмету
мысли: он становится предметом мысли, соприкасаясь с ним и мысля его,
так что ум и предмет его — одно и то же» (Arist. Metaph. XII 1072
bl9—23, пер. A.B. Кубицкого)19. Созерцание является также высшей
формой деятельности для людей (Arist. Eth. Nicom. 1177al7-20)20. Воз-
можно, одной из наиболее удачных иллюстраций такого пренебреже-
ния к ручному труду является высказывание Плутарха: «Кто занима-
ется лично низкими предметами, употребляя труд на дела бесполезные,
тот этим свидетельствует о пренебрежении своем к добродетели. Ни
один юноша, благородный и одаренный, посморев на Зевса в Писе, не по-
желает сделаться Фидием, или, посмотрев на Геру в Аргосе — Поликле-
том, а равно Анакреонтом, или Филемоном, или Архилохом, прельстившись
их сочинениями: если произведение доставляет удовольствие, из этого еще
не следует, чтобы автор его заслуживал подражания» (Plut. Per. 2.1-2,
пер. СИ. Соболевского).
И, в третьих, следует отметить еще одну важную черту древнегре-
ческой культуры, относящуюся к идее изобретательности, которая
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма 165
обычно связывается в текстах с внезапным озарением, ведущим к ре-
шению сложной проблемы. Как кажется, эта черта объясняет направ-
ление описанного выше семантического сдвига от прямого значения
μηχανή к переносному. Речь идет о культурной функции мантиса
(μάντις), т. е. прорицателя, предсказателя, деятельность которого име-
ла в древнегреческом обществе важнейшее социальное значение.
Мантисы истолковывали оракулы богов, знаки, оставляемые богами
людям, и такая способность улавливания и правильной интерпретации
божественной воли, такая «чувствительность к трансцендентному»
была присуща не только им, но и ряду почитаемых политиков и воена-
чальников, и в целом, с точки зрения греков, отличала их от других
народов21. Более того, эта способность потом была перенесена на при-
роду, и с Геродота объяснение различных «загадок» природы, таких как
разливы Нила или прочность египетских черепов, проникает на стра-
ницы исторических и философских текстов (см, напр.: Her. 2.19—22,
3.12)22. В описанных рамках деятельность инженера и художника ока-
зывается амбивалентной: с одной стороны, продукты этой деятель-
ности — не более, чем бледные копии реальности, с другой - искусство
подражания природе, опирающееся на умение отгадывать ее загадки,
воспринимается как важная способность, присущая человеку, и оста-
ется в памяти культуры.
Резюмируя проведенный анализ, подчеркнем, что три выделенных
фундаментальных элемента определили специфику семантических
образов механизмов в Древней Греции.
Ситуация в римской культуре напоминала описанную выше. В со-
ответствии с данными Оксфордского латинско-английского словаря
(OLD 1968), мы можем найти в латинском языке следующие слова с
нужной семантикой: machina, machinatio, machinor и, до некоторой
степени, machinatus, machinator, machinamentum. Machina — наиболее
частотное и наиболее важное из них. Его базовым значением является
«механизм, т. е. искусственно сделанное устройство для совершения
работы», что вполне соответствует древнегреческому случаю. Второе
значение также тесно коррелирует с древнегреческим: «схема, план,
изобретательная выдумка, особая уловка, хитроумный трюк». Более
подробный анализ текстов показывает близкое соответствие семанти-
ческих структур греческого μηχανή и латинского machina, и позволяет
заключить, что, несмотря на неоднократно подчеркиваемый римляна-
ми практический характер их восприятия мира, механистические ме-
тафоры здесь не более популярны, чем в Древней Греции. Одним из
очевидных объяснений этому может служить значительное влияние,
которое древнегреческая культура в целом оказала на римскую23.
За исключением единственного фрагмента из поэмы Лукреция «О
природе вещей» мне не удалось найти в римских текстах таких метафор,
166 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
как «мир - это машина», «человек — это машина», «социум - это ма-
шина». При этом фрагмент Лукреция достаточно интересен, чтобы
остановиться на нем подробнее:
Впрочем, не буду томить я тебя обещаньями дольше.
Прежде всего, посмотри на моря, на земли и небо;
Все эти три естества, три тела отдельные, Меммий,
Три столь различные формы и три основные сплетенья
Сгинут в какой-нибудь день, и стоявшая долгие годы
Рухнет громада тогда, и погибнет строение мира (multosque per annos
susîentata met moles et machina mundi).
(5.91-96, пер. ФА. Петровского)
Образ machina mundi, как мы уже отмечали, не встречается ни у
древних греков, ни у римлян, так как противоречит ряду базовых уста-
новок античной культуры. Тем не менее, он прекрасно соотносится с
атомистической парадигмой Лукреция. Исходя из этой парадигмы,
каждая вещь представляет собой систему, состоящую из множества
связанных между собой элементов (атомов), т. е. нечто соответствующее
по своей структуре механизму. Однако даже у Лукреция данное место —
единственное, где присутствует подобная метафора, да и здесь речь
скорее идет о громадных размерах мира (moles et machina mundi), чем о
его структуре.
Подводя итог, мы можем сказать, что концептуальные метафоры
механизма отсутствуют в Античности.
8.2. Семантические образы механизмов
в западном средневековье
В Средние Века положение дел кардинально изменяется. Для того,
чтобы продемонстрировать характер и масштаб происходящих в этот
период трансформаций, мы обратимся к наиболее полному, видимо,
на данный момент собранию теологических, исторических, философ-
ских текстов с начала Н-го по XIII столетие — к латинской Патрологии
Миня (в дальнейшем, PL)24. Тщательное исследование семантических
образов механизмов, представленных во всех 220 томах собрания, по-
требовало бы, по крайней мере, монографии, поэтому я ограничусь
анализом всех случаев употребления слова machina в 1—47-м и 182—
221-м томах Патрологии. Первая выборка включает в себя авторов от
Тертуллиана до Августина, т. е. тексты с конца И-го по первую треть
V века, вторая - авторов от Бернара Клервоского до папы Иннокен-
тия III, т. е. тексты XII века. Эти подборки соответствуют 1-му и 5-му
CD в электронном издании Патрологии, т. е. объемы анализируемого
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма
167
текста приблизительно равны. Такой анализ даст нам возможность
проследить семантические трансформации machina при переходе от
Античности к раннему Средневековью и его дальнейшую семантиче-
скую эволюцию в западной средневековой культуре.
Результаты анализа представлены в таблице 3. В таблице приве-
дены число появлений слова machina в любой из форм в каждом из
выделенных значений, общее число появлений и выраженная в про-
центах относительная частота. Также в ней указано число авторов,
употребляющих это слово в данном значении, их частота по отноше-
нию к авторам, употребляющим его в каком-либо из значений в
данных томах Патрологии, а также по отношению к общему числу
авторов, представленных в этих томах. Статистика приведена отдель-
но для 1-47 и 182-221 тт. Так, запись «14 авторов (41,1%, 13,9%)»
означает, что в 1—47 тт. слово machina в первом значении употребля-
ет 14 авторов, что составляет 41,1% от числа авторов, употребляющих
его в этих томах, и 13,9% от общего числа авторов, представленных
в них.
Приведенные данные требуют развернутого комментария, который
мы начнем с т. 1-47. Как видно, 34 автора (т. е. 36,6 % от общего чис-
ла авторов, представленных в этих томах) используют слово machina
по крайней мере однажды, общее число появлений слова в данном
массиве текстов - 12725.
Таблица 3. Частотные характеристики лексемы machina и ее семан-
тических кластеров в Средние века
Т. 1-47 (конец
2-го — первая
треть 5-го вв.)
Т. 182-221
(12 в.)
Осадная
машина,
машина для
поднятия
грузов и т. д.
46 случаев
(36,2%),
14 авторов
(41,2%,
13,9%)
169 случаев
(55,8%),
30 авторов
(37%, 19,5%)
Хитроумный
замысел или
действие,
коварная идея
57 случаев
(44,9%), 18
авторов (53%,
17,8%)
67 случаев
(22,1%),
31 автор
(38,3%,
20,1%)
Физический
или социальный
объект (мир,
тело, церковь
и т. д.) как
механизм
24 случая
(18,9%),
14 авторов
(41,2%, 13,9%)
67 случаев
(22,1%),
31 автор
(38,3%, 20,1%)
Всего
127 случаев,
34 из
101автора
(36,6%)
303 случая,
81 из 154
авторов
(52,6%)
Первая группа значений совпадает с античной: осадная машина,
машина для поднятия грузов и т. д. Например, «Отброшенный им (Ио-
сифом Флавием — В. Г.), Веспасиан вновь возвращается к осаде города,
сотрясает стены осадными машинами (machinis mumm quatit) и таранит
168 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
их» (Ambrosius Mediolanensis, De exidio urbis Hierosolymitanae, I, 10; PL
015, 2079B).
Вторая группа значений, на первый взгляд, также напоминает
античную: хитроумный замысел, коварная идея. Однако более вни-
мательный взгляд выявляет и существенные расхождения между
ними. Прежде всего, мы можем заметить, что система связей между
первой и второй группами в Средние века заметно отличается от
античной. В Античности эти группы связывала идея изобретатель-
ности, находчивости, в Средневековье ситуация заметно иная: такие
процессы, как битва, осада, строительство здания, переносятся на
абстрактные сущности и становятся областью-источником для кон-
цептуальной метафоры. Приведу две иллюстрации данного утверж-
дения:
«Ты поступил очень основательно и заботливо, милейший брат, от-
правив к нам аколита Никифора, который передал нам радостную весть
о славном возвращении исповедников и вполне оснастил нас против новых
губительных замыслов Новатиана и Новата, готовящих нападение на
Церковь Христову (adversus Novaîiani et Novati novas et perniciosas ad
impugnandam Christi Ecclesiam machinas plenissime instrueret)» (Cornelius
papa, EpistolaVII; PL 003, 725B-726A);
«Укреплен ведь Град Божий... Он защищен со всех сторон башнями,
откуда может быть замечен Дьявол, если начнет приближаться. Есть
у Дьявола войска, которыми он пользуется, чтобы осаждать обитающие
в Граде Божьем души, подводить осадные машины (consuevit admovere
machinas) для захвата укрепленных башен» (Ambrosius Mediolanensis,
Enarrationes in XII psalmos Davidicos; PL 014, 1154C).
Хотя метафоры осады или битвы не исчерпывают весь спектр воз-
можностей в данной группе значений, они наглядно демонстрируют
две важные черты в задающей ее семантической структуре. Во-первых,
хитроумная идея в этих фрагментах - это не внезапное озарение, на-
подобие мысли, неожиданно пришедшей на ум Зевсу в «Пире» Плато-
на, это замысел с весьма сложной и продуманной структурой, система
рационально связанных элементов, ментальная конструкция. Во-
вторых, такой замысел обычно трактуется источником негативно.
Обычно авторами machina в этом значении являются Дьявол и другие
враги Бога (40 случаев из 57; 70,2%). Христианской доблестью являет-
ся простота, а не изобретательность и хитрость.
Вторая подгруппа значений в рамках данной группы обращает нас
к метафоре строительства. Она наиболее частотна у Августина. Так, в
одной из своих проповедей он проводит параллель между Рождеством,
земной жизнью и Распятием Христа и инструментами, используемыми
в строительстве. Эти инструменты выполняют вспомогательную функ-
цию и отбрасываются после того, как здание построено, однако, здание
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма 169
будет стоять века; аналогично, земная жизнь Христа - это инструмент
(machina) для того, чтобы построить здание христианской церкви, воз-
главляемой Христом, восседающим на небе26.
Важно отметить, что парадигмой для метафоры строительства здесь
оказывается творение мира Богом, который выступает в данном кон-
тексте как гениальный инженер и вдохновенный мастер, создавший
вещь, громадную по размерам и невероятно сложную по организации.
Яркой иллюстрацией сделанного утверждения является следующий
фрагмент «Исповеди» Августина: «Как же создал Ты небо и землю,
каким орудием пользовался в такой великой работе (quae machina tarn
grandis operationis tuae)? Ты ведь действовал не так, как мастер, де-
лающий одну вещь с помощью другой. Душа его может по собственному
усмотрению придать ей тот вид, который она созерцает в себе самой
внутренним оком. А почему может ? Только потому, что Ты создал ее.
И она придает вид веществу, уже существующему в каком-то виде,
например земле, камню, дереву, золоту и тому подобному, а если бы Ты
не образовал всего этого, откуда бы оно появилось? Мастеру тело дал
Ты; душу, распоряжающуюся членами его тела, — Ты; вещество для его
работы — Ты; талант, с помощью которого он усвоил свое искусство и
видит внутренним зрением то, что делают его руки, — Ты; телесное
чувство, которое объясняет и передает веществу требование его души
и извещает ее о том, что сделано, — Ты; пусть она посоветуется с ис-
тиной, которая в ней живет и ею руководит, хороша ли работа. И всё
это хвалит Тебя, Создателя всего» (Aug. Conf. 11, V, 7; PL 32, 811; пер.
M.С. Сергеенко).
Этот фрагмент наглядно показывает, что все акты человеческого
творчества, все проявления и воплощения творческой энергии чело-
века для Августина — лишь бледные тени процесса божественного
творения, и что Бог-Творец здесь — высший авторитет для Человека-
Творца. Такой образ Бога помогает нам понять структуру третьей
группы значений. Космос и его части, воспринимавшиеся как само-
достаточные сущности в Античности, превращаются теперь в творе-
ния Бога, обозначаемые как machinae. Наиболее часто так называет-
ся универсум (mundus) (12 случаев из 24; 50%), но также небо (coelum)
(6 случаев; 25%), тело {corpus) (5 случаев; 20,8%), животное (animal)
(1 случай; 4,2%)27. Следует обратить внимание на принципиальную
разницу между данной и предыдущей группами значений: такие сущ-
ности, как универсум, не являются инструментами в традиционном
смысле, они не используются для практических целей, таких, как
строительство, например. Обычно о них говорится как о самостоя-
тельных творениях Бога. В связи с этим возникает вопрос о причине,
по которой они называются machinae28. Кажется, что универсум, небо
и другие творения Бога могут быть рассмотрены как инструменты в
170 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
более широком смысле. О них можно говорить как об орудиях для
реализации Божественного замысла, неизвестного людям. Здесь мы
сталкиваемся с кардинальной трансформацией античных представ-
лений о космосе и его частях. Как уже отмечалось, в античной куль-
туре и космос в целом, и любой природный объект мыслились как
самодостаточные сущности, имеющие причину своего движения и
изменения в самих себе29. В средневековой культуре причина их дви-
жения приобрела внешний характер, оказавшись за их пределами,
другими словами, природные объекты стали подобны механизмам по
своей структуре.
Подведем промежуточный итог сделанным наблюдениям. Мы
видели, что семантическая структура слова machina существенно из-
меняется при переходе от Античности к Средним векам. В частности,
в средневековых текстах мы находим концептуальные метафоры трех
типов, связанные с этим словом: метафора замыслов (обычно, не-
честивых) как осадной машины, метафора духовного строительства
как строительства в материальном мире и духовного акта как вспо-
могательного инструмента в этом строительстве и метафоры мира,
неба, тела, животного как механизмов. Эти трансформации сложно
объяснить сдвигами в социально-экономической сфере: период с
конца II по первую треть V в. известен как закат Римской империи,
и характеристика его как времени технологического прогресса зву-
чала бы странно. Более того, проанализированные выше тексты не
оставляют никакого сомнения в том, что технологический базис для
новых метафор остался таким же, как и в Античности (осадные ма-
шины и т. д.). Изменения, которые происходят, затрагивают наи-
более фундаментальные константы культуры, открывая новые воз-
можности для интерпретации старых объектов. Трансформация ба-
зовых элементов культурной модели от Античности к Средним векам
ведет к большому числу локальных трансформаций и обеспечивает
актуализацию связей, которые до этого находились в латентном со-
стоянии.
Анализ текстов XII века подтверждает и уточняет сделанные на-
блюдения. Легко заметить, что и число появлений слова machina в
текстах, и процент употребляющих это слово авторов заметно возрас-
тает. Семантические модели, которые были неочевидными и предпо-
лагали наличие специальных контекстов в раннем Средневековье,
теперь воспринимаются как привычные и используются без специ-
альных оговорок в широком круге текстов. Обратимся к более под-
робному анализу.
Из таблицы 3 видны два значительных изменения в семантических
«весах» трех выделенных групп значений в сопоставлении с периодом
конца II — первой трети V века30.
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма 171
Во-первых, вторая группа в определенной степени теряет свою
значимость (мы видим одновременно уменьшение и числа авторов, и
числа употреблений). Этот факт может быть объяснен институцио-
нальной и догматической консолидацией Западной церкви. Изматы-
вающая борьба с ересями постепенно отходит в историю, христианская
доктрина обретает жесткий каркас. В связи с этим метафоры осады и
битвы становятся менее востребованными.
Во-вторых, третья группа становится более влиятельной: и общее
число употреблений, и процент авторов (по отношению ко всем авто-
рам, представленным в данных томах) ощутимо возрастают, и такие
выражения, как machina mundi, rerum machina используются уже почти
как клише31. Спектр объектов, к которым применяется метафора ме-
ханизма, выглядит следующим образом: универсум (mundus) — 51
случай из 67 (76,1%); Церковь (Ecclesia) - 8 случаев (11,9%)32; тело
(corpus) - 4 случая (6%)33; небо (coelurn) - 2 случая (3 %)34; человечество
(humanitas) — 1 случай (1,5 %)35; храм (templum) - 1 случай (1,5 %)36.
Относительным изменением по сравнению с аналогичным спектром
конца II — первой трети V века оказывается трактовка авторами, при-
надлежащими данному периоду, Церкви как механизма. Вот краткая
иллюстрация подобного употребления:
«Несущие колонны в этом доме — епископы, поддерживающие здание
Церкви (machinam Ecclesiae) словом и делом» (Sicardus Cremonensis, Mirale
sive Summa de officiis ecclesiasticus; PL 213, 22B).
Обратим внимание на любопытную инверсию, произошедшую в
области-источнике: если в Античности механизмы воспринимались
как скульптурные или архитектурные объекты, то теперь архитектур-
ные сооружения называются machinae. Это, разумеется, частная, но
весьма показательная иллюстрация описанных выше трансформаций
базовых элементов культурной модели от Античности к Средним
векам.
83. Дальнейшая эволюция метафоры механизма
Дальнейшая история эволюции механистических метафор хорошо
известна. Такие метафоры как «мир - это машина», «человек - это
машина», «тело — это машина» становятся широко распространенны-
ми в эпоху Ренессанса (например, в трактатах Леонардо да Винчи)37
и раннего Нового времени и, как уже отмечено в начале данной главы,
в значительной степени формируют облик европейской философии
и политической мысли XVII—XVIII веков. Труды Декарта, Лейбница,
французских просветителей, политические трактаты Гоббса и Руссо
насыщены подобными метафорами, которые начинают проникать из
философских текстов также и в повседневную жизнь38. Однако осно-
вания для их интенсивного роста заложены в христианской культурной
172 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
модели. Для иллюстрации этого утверждения я хотел бы обратиться к
философии Лейбница. Он неоднократно называет тело и душу
automata39, т. е. считает их механизмами определенного рода, и пола-
гает, что они не могут взаимодействовать непосредственно, обосно-
вывая согласованность их действий законом предустановленной
гармонии:
«Таким образом, будучи с самого начала убежден в принципе гармонии
вообще и, следовательно, в преформации и предустановленной гар-
монии между всеми вещами, между природой и благодатью, между реше-
ниями Бога и нашими предвидимыми действиями, между всеми частями
материи и даже между будущим и прошедшим, — будучи убежден в полном
согласии всего этого с высочайшей мудростью Бога, деяния которого на-
ходятся в величайшей гармонии, какую только можно себе представить,
я не мог не прийти к этой системе, согласно которой Бог с самого начала
создал душу в таком виде, что она развивается и в строгом порядке пред-
ставляет все, что совершается в теле, а тело — в таком виде, что оно
само собой исполняет то, что требует душа. И это совершается таким
образом, что законы, приводящие мысли души в порядок для достижения
конечных целей сообразно с развитием представлений, должны вызывать
образы, гармонирующие и согласующиеся с телесными впечатлениями в
наших органах; равным образом и законы движения в теле, обнаруживаю-
щиеся в порядке действующих причин, тоже гармонируют и согласуются
с мыслями души так, что тело вынуждено действовать именно в то время,
когда этого желает душа.
И эта теория не только не причиняет ущерба свободе, но даже наи-
более благоприятна ей. Г-н Жакло в своей книге о соответствии разума
и веры очень хорошо показал, что это совершается так же, как если бы
кто-либо, зная все то, что я прикажу на другой день своему слуге, сделал
автомат, который был бы совершенно похож: на этого слугу и который
на другой день со всей точностью выполнил бы то, что я ему прикажу...
Как тот автомат, который исполняет функции слуги, будет зависеть
от меня идеально, в силу знания того, кто, предвидя мои будущие при-
казания, сделал его способным служить мне с определенного момента на
весь следующий день, так и знание моих будущих желаний побуждает к
деятельности того великого творца, который затем создаст автомат:
мое влияние при этом будет объективное, а его — физическое. Ибо по-
скольку душа обладает совершенством и отчетливыми мыслями, Бог
приноровил тело к душе и заранее устроил его так, что оно расположено
исполнять приказания души; а поскольку душа несовершенна и ее пред-
ставления смутны, Бог приноровил душу к телу таким образом, что душа
увлекается страстями, возникающими из телесных представлений; это-
то и производит такое действие и такое кажущееся состояние, как
будто бы одно зависит от другого непосредственно и в силу физического
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма 173
влияния. Именно посредством этих смешанных мыслей душа представля-
ет себе окружающие ее тела» (Лейбниц 1989 (1710), с. 167—1694; пер.
К. Истомина).
Я думаю, не будет большим преувеличением сказать, что модель
Лейбница в основе своей представляет собой весьма изощренную
философскую актуализацию новых возможностей, открытых христи-
анством в Средние века. Идея предустановленной гармонии и, в част-
ности, метод гармонизации действий тела и души выглядят как транс-
формация средневекового образа Бога-Творца, предельного основания
всех событий и действий, осуществляющихся в мире.
В заключение вернемся к двум обозначенным в начале главы про-
блемным полям и подведем общие итоги.
Первый из выводов относится к области философии и истории
культуры. Проведенный анализ показывает, что авторы инвектив,
осуждающих культуру Нового времени за крайний рационализм и
механицизм, заметно упрощают ситуацию. Истоки этого механицизма
и рационализма находятся в культуре Средних веков, опиравшейся на
христианскую мировоззренческую парадигму40. Безусловно, актуали-
зация новых возможностей, предоставляемых христианством, могла
осуществляться по-разному, и ее интенсивность прочно связана с про-
исходящими в XIII—XVIII веках социально-экономическими и социо-
культурными процессами41. Однако сделанное замечание не отменяет
общего тезиса о значимости христианских истоков механистического
мировоззрения.
Второй вывод относится уже непосредственно к теории концеп-
туальной метафоры Лакоффа — Джонсона. Анализируя эволюцию
таких метафор, как «мир — это машина», «тело - это машина», «жи-
вотное - это машина», мы видели, что причины их появления и
дальнейшей трансформации не связаны непосредственно с сенсомо-
торным опытом человека или с его социально-экономической дея-
тельностью. Их основанием послужили такие абстрактные и далекие
от повседневной жизни культурные сценарии, как творение Богом
мира42. Следовательно, базовые постулаты теории Лакоффа и Джон-
сона оказываются не всегда корректными и требуют дополнения и
уточнения.
Конкретизируем последнее утверждение. На первый взгляд, между
проведенным в работе анализом и основами теории концептуальной
метафоры нет существенного расхождения. Мы имеем дело с типичной
концептуальной метафорой: область-источник (конструирование,
структура и работа машины), область-цель (творение Богом мира) и
система проекций первой области на вторую. Однако такая схема но-
сит слишком общий характер и немногое объясняет в процессе мета-
форизации. Во-первых, деятельность машины может задавать разные
174 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
направления концептуализации. В Античности, как мы видели, это
направление выразилось в идее оригинального замысла, изобретатель-
ного решения. То, какие элементы в семантической структуре слова
актуализируются, определяется весьма сложной системой факторов, в
которой в данном случае доминируют абстрактные культурные сцена-
рии. Другими словами, то, что мир воспринимается как machina, свя-
зано не с возросшей ролью механизмов в повседневной жизни, а с тем,
что представления о структуре космоса кардинально изменились, и
здесь, скорее, область-цель выступила в качестве генератора транс-
формаций, ища для себя подходящую область-источник. Во-вторых,
будучи первоначально производным от работы конкретных механиз-
мов, представление о мире как механизме и Боге как его творце, гени-
альном Инженере, в дальнейшем стало для культуры базовым и пре-
вратилось в основание для других метафор, т. е. переместилось в
область-источник из области-цели.
Если распространить высказанные идеи на процесс семантической
эволюции в целом, следует обратить внимание на еще одно слабое
место в модели Лакоффа-Джонсона. Эта модель исходит из пред-
ставления о языке как гомогенном с социокультурной точки зрения
образовании. Однако такое допущение оказывается слишком сильным
для построения динамической семантической теории, отражающей
эволюцию языка не как вневременной структуры, а в режиме «реаль-
ного времени». Лакофф и Джонсон опираются на представление о
языке, едином для всех представителей одного языкового ареала,
универсальном средстве внутрикультурной коммуникации. Однако в
таком языке можно выделить области, связанные с различными ти-
пами деятельности, различными коммуникативными моделями. За-
метно упрощая ситуацию, проиллюстрирую основную идею на при-
мере трех подструктур: повседневный язык, отражающий повседнев-
ную жизнь; философские тексты, за которыми стоят базовые для
культуры мировоззренческие идеи; художественная литература, так-
же формирующая мировоззренческие и поведенческие нормы, но не
с помощью теоретических конструкций, а посредством художествен-
ных образов. Каждая из этих подструктур обладает определенной
степенью самостоятельности и одновременно возможностью экс-
пансии в другие области, открывающей новые возможности для
укоренившихся там культурных и семантических моделей. И хотя
движение от повседневного языка к философским и литературным
текстам является, видимо, доминирующим, мы не должны забывать
и об обратных процессах, также весьма существенных для понимания
эволюции лексической системы в целом43. Лишь когерентный анализ
эволюции всех базовых подсистем, учитывающий их влияние друг на
друга, даст нам возможность корректного динамического описания
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма 175
лексической системы языка. Частично эта проблема будет затронута
в 11 главе.
Примечания
1 Содержание данной главы в значительной степени воспроизводит работы Глебкин
2012, Glebkin 2013.
2 Это утверждение обосновано в курсовой работе П. Зябухиной «Метафора "время —
деньги" в русской литературе», выполненной в 2009 г.
3 См., напр.: Lakoff, Johnson 1980, p. 7-9, атакже Kövecses 2005, p. 142-151.
4 Взаимовлияние области-цели и области-источника анализируется, хотя и в ином кон-
тексте, в работе: Barnden et al. 2004.
5 См. также любопытную работу Pagân Canovas 2011.
6 Похожие идеи лежат в основе работы: Sweetser 1990 (см., напр.: р. 32—48).
7 Характерным образцом, демонстрирующим тотальность механистической модели,
являются первые строки «Левиафана» Гоббса: «Человеческое искусство (искусство, при
помощи которого Бог создал мир и управляет им) является подражанием природе как во
многих других отношениях, так и в том, что оно умеет делать искусственное живот-
ное. Ибо, наблюдая, что жизнь есть лишь движение членов, начало которого находится в
какой-нибудь основной внутренней части, разве не можем мы сказать, что все автоматы
(механизмы, движущиеся при помощи пружин и колес, как, например, часы) имеют искус-
ственную жизнь ? В самом деле, что такое сердце, как не пружина. Что такое нервы, как
не такие же нити, а суставы — как не такие же колеса, сообщающие движение всему телу
так, как этого хотел мастер ? Впрочем, искусство идет еще дальше, имитируя разумное
и наиболее превосходное произведение природы — человека. Ибо искусством создан тот ве-
ликий Левиафан, который называется Республикой, или Государством (Commonwealth, or
State), no-латыни — Civitas, и который является лишь искусственным человеком, хотя и бо-
лее крупным по размерам и более сильным, чем естественный человек, для охраны и защиты
которого он был создан» (пер. А. Гутермана, Гоббс, 1991 (1651), с. 6).
8 См. об этом, напр.: Mac Cormac 1985; Haken etc. 1993; Cook 2007; Goalty 2007, p. 100-118.
9 Ср. проанализированный в четвертой главе фрагмент из «Войны и мира», где опи-
сываются психологические переживания Николая Ростова, возвращающегося домой из
армии, атакже фрагмент из дневника Толстого: «В глубокой старости обыкновенно дума-
ют и другие и часто сами старики, что они только доживают век. Напротив, в глубокой
старости идет самая драгоценная, нужная жизнь и для себя, и для других. Ценность жизни
обратно пропорциональна в квадратах расстояния от смерти. Хорошо бы было, если бы это
понимали и сами старики, и окружающие их» (18 февраля 1906 г.).
10 Приведу два примера из современного русского языка: В Европе последующие рефор-
мы воздвигнутых революцией институтов восстанавливают равновесие и систему сдер-
жек внутри государственной машины, а также между государством и гражданским обще-
ством...{С Пашин. Краткий очерк судебных реформ и революций в России. 2003); Но
мне плевать на это, лишь бы не мешало работе, не сбавляло темпа, мозг прямо-таки живой
компьютер, главное, чтобы никто не помешал, иначе собьешься, и тогда прощай порыв...
(Ю. Азаров. Подозреваемый. 2002)
11 Подробный анализ понятия τέχνη см., напр., в работах: Roochnik 1996, Roberts 2007,
Angier2008.
12 Здесь я использую базу данных Perseus Digital Library (http://www.perseus.tufts.edu).
13 Непосредственный анализ текстов подтверждает данные словаря и показывает, что
данное значение доминирует в них.
14 См. также: Her. 2.125, Aesch. Sept. 132, Thuc. 2.76, PL Crat. 425d, Clit. 407a и т. д..
15 Если переводчик не указан, перевод осуществлен автором книги.
16 См. также: Her. 2.160, 3.83, 3.152; Eur. Andr. 66, I. T. 112; PI. Sym. 191b и т. д. В этих
примерах явно видно, что такое хитроумное решение далеко не всегда связано с кон-
структорской деятельностью.
176 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
17 Наши ассоциации, связанные со словом космос, отличаются от образов, возникавших
у древнего грека. И однокоренные слова (κόσμημα — украшение; κοσμητής — уборщик,
румянщик; κοσμήτωρ - устроитель войска, вождь, повелитель), и сама семантика слова
κόσμος - украшение, наряд, краса, честь, слава, порядок, государственное устройство,
строение, мир, вселенная, небо — указывает на связь представлений о космосе с идеей
порядка, упорядоченности. Ср. с русским косметика.
18 Аристотель прямо говорит об этом в «Политике» (см., напр.: 1254Ь27—33).
19 См. также: Parmen. Fr. 7; Arist. Metaph. XII 1074Ы5-1075а10.
20 См. также: PI. Sym. 210e-211b, Phd. 107c-108c, RP VII 514a-517c.
21 См., напр.: Her. 1.67-68, 5.92, 7.57, 7.140-141. Корректности ради замечу, что речь
здесь идет о «доперикловой» системе ценностей, отраженной, например, у Гомера и Ге-
родота. Во второй половине V в. до н. э. этой системе ценностей противопоставляется
другая, основу которой составляют религиозный скептицизм и холодный политический
расчет. Столкновение двух ценностных систем ярко выражено, например, в диалоге
афинян и мелосцев в «Истории» Фукидида (Thuc. 5.84—116).
22 Подробно см. об этом в: Глебкин 2002а, с. 129—148.
23 Здесь уместно вспомнить знаменитые строки Горация: Graecia capta ferum vicîorem cepit
et artes intulit agresti Latio (Греция, взятая в плен, победителей диких пленила, в Лаций
суровый искусства внеся) (Horat. Epist. 2.1.156—7).
24 Несмотря на то, что за уже более чем полтора века, прошедших со времени первого
издания, это собрание в определенной степени устарело, оно до сих пор остается весьма
авторитетным среди медиевистов, и для проведенного в данной работе анализа, носяще-
го статистический характер, его можно считать оптимальным вариантом.
25 Это число получено путем суммирования всех случаев появления слова machina в
любых формах за единственным исключением: я считал за один «языковой факт» все
упоминания одного объекта (например, конкретной осадной машины) или одинаковых
по типу объектов в рамках одного описания (одна осадная машина... другая осадная ма-
шина) в исторических хрониках.
26 «Machinae autem per quas aedificatum est, transierunt... Omnia haec machinae deputantur, ut
aedificareturper has machinas illud quod manet in aeternum. Haec autem resurrectio Domini nostri
Jesu Christi in coeloposita est» (Aug. Sermones de diversis; PL 039, 1615). См. также: Sermones
de diversis; PL 039,1519; Enarrationes in Psalmos; PL 037,1084; De doctrina Christiana, 1,39;
PL 034, 36; De sermone Domini in monte, I, 2; PL 034, 1233 и т. д.
27 См., напр.: Auetor incertus, De laudibus Domini; PL 6, 45C; Auetor incertus, Hymnus
ad Matutinum; PL 17, 1177; Auetor incertus, De vocatione gentium; PL 17, 114B—C; Coelus
Sedulius, Carmen Paschale; PL 19, 577A; Auetor incertus (Rufius Aquileiensis) Commentarius
in Joel prophetam; PL 21, 1049A, 1051B; Auetor incertus (Hieronymus Stridonensis) Regula
monacharum, 30, PL 394A-B.
28 В некоторых случаях слово machina может быть понято как указание на громадную
массу объекта аналогично употреблению у Лукреция. См., например, описание слона
в «Гексамероне» Амбросия Медиоланского: «И он не сгибает своих коленей, потому
что его голени должны быть тверды как колонны, чтобы они могли нести громадную
массу его тела (quo velut columnis tanta possit membrorum machina sustineri)». (Ambrosius
Mediolanensis, Hexameron; PL 14, 253 В—С). Однако такое объяснение оказывается кор-
ректным только для небольшого числа случаев.
29 На первый взгляд, творение мира божественным Творцом (δημιουργός) в «Тимее» Платона
(Tim., 27d-29d) противоречит этому утверждению. Однако Творец появляется только в про-
логе, а затем космос описывается как самодостаточное живое существо с душой и телом.
30 Резкое возрастание числа употреблений, относящихся к первой группе значений, не
выражает какой-либо тенденции. Большинство подобных случаев (90 из 169) фиксиру-
ется в двух исторических хрониках: "Historia rerum gestarum in partibus transmarinis" Гийома
Тирского and "Historia ecclesiastica" Ордерика Виталиса. Сопоставимый с данным массив
исторических текстов отсутствует в сопоставляемый период.
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма 177
31 См., напр. : Alanus de Insulis, De planctu naturae; PL 210,44 5A; Absalon Spinckirsbacensis,
Sermones; PL 211,173C-D; Petrus Pictaviensis, Sententiae; 211, 958C.
32 См.: Gerhohus Reicherspergensis, Expositio in Psalmos; PL 194, 595A; Philippus de
Harveng, Commentaria in Cantica canticorum; PL 203, 221В и т. д.
33 См.: Hugo Eterianus, De anima corpore exuta; PL 202, 208B; Robertas Pullus, Sententiae;
PL 186, 691Аит.д.
34 См.: Petrus Lombardus, Commentaria in Psalmos; PL 191,1196C; Aelredus Rievallensis, De
bello Standardii; PL 195, 704C-D.
35 См.: Alanus de Insulis, Anticlaudianus; PL 210, 499D.
36 См.: Nicolaus Claraevallensis, In nativitate Domini; PL 184, 827D-828C.
37 См. об этом: Гарэн 1986, с. 236-255, особ. 250-252.
38 См. об этом, напр.: Des Chêne 2001; Bertman 1991; Brandt 1986; Smith, Nachtomy
2010.
39 См.: Лейбниц 1989 (1710), с. 392, а также Лейбниц 1982 (1710), с. 416, 424-425; Лейб-
ниц 1989 (1710), с. 138, 161, 167-170.
40 Дополнительным аргументом для этого утверждения является изменение отношения
к числу на рубеже Античности и Средних веков, ведущее к потере числом своей эйдетич-
ности и его алгоритмизации. См. об этом: Глебкин 2009; ср.: Касатонов 2011, с. 13—14.
41 В этой связи интересно проследить эволюцию механистических метафор в культуре
Византии. Исходя из общих соображений можно предположить, что они не играли там
роли, сопоставимой с западным Средневековьем.
42 Разумеется, появление новых механизмов в XVIII—XX веках активно влияет на рас-
пространение механистических метафор, порождая новые семантические модели и соз-
давая линии эволюции механистических метафор, дополнительные к описанной здесь
(об этом см., напр., Goalty 2007, р. 107-118, 361-365). Более того, может создаться впе-
чатление, что появление пантеистических моделей (таких, как философия Спинозы)
возвращает нас к ситуации самодостаточного космоса, вызывающей прямые ассоциа-
ции с Античностью. Тем не менее, в этом случае место Бога занимает Природа, а осталь-
ные объекты остаются механизмами, служащими воплощению ее замыслов. Эта связь
ясно видна, например, в приведенной в начале главы цитате из Гоббса.
43 О воздействии литературных моделей на повседневное поведение см., напр.: Лотман
1994, с. 331-384; Лотман 1996, с. 106-122. О решающем влиянии литературных и поли-
тических текстов на семантическую эволюцию таких слов, как «пошлость» и «мещан-
ство» см.: Глебкин 2007г, Глебкин 2007д
Глава 9. Когнитивные основания
метонимии и метафоры
Материал девятой главы непосредственно примыкает к сюжетам, об-
суждаемым в четвертой и восьмой главах. Он связан с вопросом о
когнитивных основаниях метонимии, а также с различиями метафоры
и метонимии как когнитивных процессов1. И если в базовых подходах
к построению когнитивной теории метафоры между исследователями
существует определенный консенсус, то концептуальный базис когни-
тивной теории метонимии и, более того, даже корректное определение
метонимии оказываются предметом непрекращающихся дискуссий2.
Также нерешенным и активно обсуждаемым остается вопрос о возмож-
ности и принципах проведения строгой демаркационной черты между
метафорой и метонимией и о возможных промежуточных состояниях
между ними3. Проблематика данной главы находится в обозначенном
проблемном поле. Ее цель состоит в том, чтобы предложить когнитив-
ную модель метонимии и подход к описанию когнитивных различий
между метонимией и метафорой, опирающиеся на различия в фунда-
ментальных типах мышления, описанных Л.С. Выготским и другими
представителями отечественной школы культурно-исторической пси-
хологии.
Прежде чем говорить о когнитивных основаниях метонимии, не-
обходимо пояснить, что имеется в виду под самой метонимией, о каком
явлении мы говорим. Очевидно, что метонимия не является ни объ-
ектом реальности, таким как дерево или камень, ни фактом языка,
таким как слово яблоко, например; правильнее назвать ее средством
для описания ряда языковых фактов. Другими словами, вопрос о ме-
тонимии относится к компетенции лингвистов, а не обычных носите-
лей языка. Тогда корректное определение метонимии должно удовлет-
ворять следующим требованиям: а) оно должно исходить из прототи-
пических языковых фактов, идентифицируемых как метонимия в
рамках общей лингвистической традиции, берущей свое начало в
Античности, и б) его не следует распространять слишком широко и
включать в него факты, интуитивно воспринимаемые как качественно
Глава 9. Когнитивные основания метонимии и метафоры 179
отличные от прототипического ядра. В противном случае понятие раз-
мывается, и работа с ним в значительной мере теряет смысл.
Приведу одну иллюстрацию важности сформулированных требова-
ний. В одной из своих работ 3. Ковечеш и Г. Радден предлагают по-
нимать как метонимическую конструкцию язык в целом: «Сама при-
рода языка основывается на метонимическом принципе, который
Лакофф и Тернер описывают как СЛОВА ЗАМЕЩАЮТ ПОНЯТИЯ,
КОТОРЫЕ ОНИ ВЫРАЖАЮТ. Так как использование формальных
структур является единственным средством для выражения понятий и
оперирования с ними в процессе коммуникации, язык, также как и
другие коммуникационные системы, оказывается по необходимости
метонимией» (Radden, Kövecses 1999, p. 42). Это утверждение вызыва-
ет ряд вопросов. Если, предельно упрощая ситуацию, рассмотреть два
соответствия: между какой-либо цифрой и обозначаемым ей числом
(например, цифрой 5 и числом «пять»), и между огнем и Гефестом в
классическом фрагменте из Гомера, приводимом как образец метони-
мии в античных пособиях по риторике4 {Но утробы, пронзив, над пы-
лавшим огнем (в греческом тексте — Гефестом - В.Г.) обращали5) или
между посетителем «Макдональдса» и бутербродом с ветчиной в став-
шем уже классическим примере Лакоффа The ham sandwich is waiting for
his check (Бутерброд с ветчиной ждет свой счет)6, можно заметить су-
щественное отличие между этими соответствиями. Безусловно, цифра
5 выступает здесь как знак понятия пять так же как бутерброд с вет-
чиной является знаком ожидающего счета посетителя. Однако в от-
личие от цифры 5 бутерброд с ветчиной не только имеет специфиче-
скую форму, за ним стоит и вполне конкретный набор культурных
смыслов: мы знаем, что это пища, которую мы можем купить в опреде-
ленных местах, что она, может быть, не слишком полезна для нашего
здоровья и т. д. Другими словами, он играет самостоятельную роль в
сценарии, его функция не сводится лишь к знаковой. Если опираться
на прототипические образцы, наличие у знака подобной роли являет-
ся необходимым условием для метонимии, поэтому утверждение Ко-
вечеша и Раддена выглядит как неоправданное расширение границ
термина.
Итак, говоря о когнитивных основаниях метонимии, я буду иметь
в виду прототипические образцы наподобие бутерброда с ветчиной и
ожидающего счета посетителя и дистанцироваться от расширений
значения понятия, аналогичных приведенному выше. В указанных
границах обычный взгляд на когнитивную функцию метонимии вы-
глядит следующим образом: благодаря метонимии одна концептуаль-
ная структура выступает посредником, проводником при движении
познающего интеллекта к другой концептуальной структуре в рамках
единой концептуальной области, что отличает метонимию от метафо-
180 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
ры, имеющей дело с различными концептуальными областями7. Од-
нако здесь возникает естественный вопрос о цели такого посредниче-
ства. Несколько упрощая ситуацию, его можно сформулировать сле-
дующим образом: если референт высказывания может быть обозначен
непосредственно, то в чем когнитивный смысл осуществляемой по-
средством метонимии опосредованной референции, какое познава-
тельное значение она имеет? Действительно, если в случае концепту-
альной метафоры, как уже отмечалось, проецирование связей между
категориями базового уровня на абстрактные категории считается
основным способом описания абстрактного пласта в языке, то в случае
метонимии такой тезис о соотношении области-источника и области-
цели неверен: в частности, мы можем прямо назвать посетителя «Мак-
дональдса», не используя для этого бутерброд с ветчиной, или сказать
«Он любит читать романы Толстого» вместо «Он любит читать Толсто-
го». Можно говорить о языковой мотивации использования метонимии
в данных контекстах, но ее когнитивная функция, по крайней мере
здесь, неочевидна.
Мне удалось найти лишь два возможных варианта ответа на по-
ставленный выше вопрос среди когнитивных лингвистов. Один из
них состоит в том, что метонимия дает возможность сфокусировать
внимание на наиболее важных элементах целого (иллюстрация, пред-
ложенная Лакоффом и Джонсоном: There are a lot of good heads in the
university (В этом университете много светлых голов) (Lakoff, Johnson
1980, p. 36) — интеллект, традиционно локализуемый в голове, явля-
ется определяющей характеристикой человека в данном контексте);
другой — в том, что метонимия обеспечивает доступ к менее заметным
областям семантической структуры с помощью более заметных
(Feyaerts 2000, р. 74; ср. Lakoff 1987, р. 77). Обе интерпретации остав-
ляют много вопросов. Действительно, рассмотрим приводимое Ла-
коффом предложение Washington is insensitive to the needs of ordinary
people (Вашингтон безразличен к нуждам простых людей), (Lakoff
1987, р. 77). Странно было бы утверждать, что место является наи-
более важным элементом понятия правительство США в данном
контексте или настаивать на том, что такой опосредованный способ
обозначения референта открывает более доступный путь к нему, чем
прямая референция.
Другими словами, можно констатировать, что на вопрос о когни-
тивных основаниях и познавательной функции метонимии пока не
найдено убедительного ответа. Вместе с тем, как уже отмечалось в
третьей главе, описанная Л.С. Выготским модель «мышления в ком-
плексах» открывает путь к пониманию метонимии как когнитивного
явления. Странным образом, она не попала еще, насколько мне из-
вестно, в поле зрения исследующих метонимию лингвистов. Базовый
Глава 9. Когнитивные основания метонимии и метафоры 181
психологический материал, на который опирается данная модель, из-
ложен в разделе 5.3 пятой главы, поэтому ниже мы перейдем к непо-
средственному описанию структурного подобия между метонимией и
«мышлением в комплексах».
9.1. «Мышление в комплексах» и метонимия
Представление о том, что слова повседневного языка соответствуют
комплексным структурам с диффундирующими границами, открыва-
ет новые возможности для ответа на вопрос о когнитивных основани-
ях метонимии8. Как ребенок из приведенного в пятой главе примера
Л.С. Выготского объединяет в своем сознании воду из пруда, в котором
плавает утка, с текущим из бутылки молоком, так официант, исходя
из ситуационного контекста, связывает в единый комплекс бутерброд
с ветчиной и заказавшего этот бутерброд посетителя. Более того, про-
веденная параллель дает возможность обозначить общий алгоритм
исследования проблемы, которую существующие когнитивные теории
метонимии интерпретируют как выходящую за рамки их компетенции:
почему из всего многообразия связей по смежности с данным объектом
или ситуацией актуализируется лишь небольшая часть таких связей и
что является причиной для их актуализации9.
Путеводной нитью в данном случае является рассмотренный нами
в третьей главе постулат об аффективном характере мышления, кото-
рый занимает весомое место в поздних работах Выготского. Попадание
того или иного объекта в фокус внимания ребенка, поддержанное его
эмоциональным интересом к объекту, задает направление сдвига ре-
ференции, обеспечивая эволюцию комплексной структуры. Ключевым
моментом здесь оказывается не наличие объективных связей
по смежности между предметами, а соседство ихвсубъективном
опыте ребенка. Аналогично и в ситуации в кафе область деятельности
официанта определяет фокус его внимания и задает направление ме-
тонимического сдвига, явно периферийного по отношению к объекту
в целом (официанта не интересует уровень образования, интеллект,
семейное положение или спортивные пристрастия посетителя, клю-
чевой его характеристикой в данном контексте становится сделанный
им заказ). В более сложных случаях можно говорить о социальном или
культурном интересе, направляющем фокус внимания социума или
культуры и определяющем метонимические трансформации под воз-
действием социокультурных факторов10.
С проблемой когнитивных оснований метонимии связан вопрос
о соотношении когнитивных функций метонимии и метафоры. По-
жалуй, первый системный ответ на этот вопрос был предложен в
рамках структуралистского подхода. Так, Роман Якобсон рассматри-
вал метафору и метонимию как универсальные познавательные мо-
182 Часть HL Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
дели, связывая первую с позиционным подобием, а вторую - с се-
мантической смежностью (Якобсон 1990 (1956), с. 126—130)11. Одна-
ко такой взгляд предполагает метафорическое расширение базового
значения понятий, напоминающее по своей структуре рассмотренный
выше пример из работы Ковечеша и Раддена. Опираясь на приведен-
ные в данной главе соображения и проанализированные в предыду-
щих главах исследования Лакоффа и Джонсона по концептуальной
метафоре, можно предложить иную модель, исходящую не из стрем-
ления расширить базовое значение термина, придав ему универсаль-
ный смысл, а из установки на поиск соответствия между этим значе-
нием и фундаментальными психологическими процессами. Тогда
метонимия связывается с комплексным мышлением и повседневной
речью, а концептуальная метафора — с описанием абстрактных об-
ластей в языке. Если говорить о культурогенезе, то метонимические
сдвиги оказываются базовой формой семантической эволюции для
дотеоретических культур, таких как традициональные культуры или
культуры первой древности (Древний Египет, Древняя Месопотамия
и др.), а метафора появляется в теоретических культурах (например,
в древнегреческой) вместе с формированием абстрактных областей в
языке.
Сформулированный тезис порождает ряд очевидных вопросов и
требует уточнения. На первый взгляд, абстрактные сущности (такие,
как любовь или деньги) присутствуют и в повседневной жизни, и для
оперирования с ними не обязательно обращаться к особым абстракт-
ным областям. Хорошо известно также, что метонимия может связы-
вать между собой и абстрактные понятия (например, в предложении
Вашингтон безразличен к нуждам простых людей).
Отвечая на первую реплику, замечу, что абстрактность и конкрет-
ность — характеристики не самого понятия, а способа взаимодей-
ствия этого понятия с использующим его человеком. Так, понятие
«мать» обладает сложной структурой и требует знания целого ряда
абстрактных моделей, необходимых, например, для понимания кон-
струкции «генетическая мать» (см.: Lakoff 1987, р. 74—76). Тем не
менее, для 3-4-летнего ребенка слово «мать» наделено рядом предель-
но конкретных смыслов (она готовит, играет с ребенком, иногда
ругает его и т. д.). Аналогичная ситуация описана в работе A.M. Ce-
лищева, где приводятся определения некоторых понятий, предла-
гаемые советскими рабочими и крестьянами с низким уровнем об-
разования: «пионеры (тонеры) - это когда ходят с барабаном и поют»,
«сельской совет - это где председатель бывает» (Селищев 1928,
с. 214-215).
Высказанные соображения дают ключ к пониманию метонимии в
предложении Вашингтон безразличен к нуждам простых людей. Данное
Глава 9. Когнитивные основания метонимии и метафоры 183
предложение служит эквивалентом предложения Американское прави-
тельство безразлично к нуждам простых людей, в котором абстрактное
понятие американское правительство предстает как живое существо,
способное размышлять и испытывать эмоции. Другими словами, мы
можем говорить о «материализации» этого понятия, конструировании
его перцептивного аналога. Именно этот аналог подвергается в данном
случае метонимическому замещению.
Предложенная модель дает основания для разделения метафоры и
метонимии в случаях, которые объявляются исследователями сомни-
тельными или допускающими различную интерпретацию. Так описание
знать через видеть (например, я вижу, у тебя что-то нехорошее на уме),
интерпретируемое обычно как концептуальная метафора, может быть,
с точки зрения некоторых исследователей, понято и как метонимия,
если считать, что зрительное восприятие и мысленное восприятие при-
надлежат одному когнитивному домену (Deignan 2005, р. 59—60). Од-
нако подобный взгляд в значительной степени представляет собой
недоразумение, которое снимается при обращении к социокультурным
основаниям когнитивных процессов. Ключевым моментом в разреше-
нии этого недоразумения становится анализ того, как та или иная
культура представляет себе их протекание. Так, в ранней Античности
у Гомера процессы зрения и мышления соотносились с процессами
дыхания и движения особых флюидов12, и здесь в отдельных случаях
можно было говорить о метонимии, а в отдельных — и о буквальном
значении, но когда мышление стало связываться с особой абстрактной
областью, отделенной от области зрительного восприятия, метонимия
трансформировалась в метафору.
В заключительной части главы я хотел бы проиллюстрировать сде-
ланные утверждения на примере семантической эволюции слова ΰλη,
латинский эквивалент которого (materia), вошел в русский и основные
европейские языки и стал одним из ключевых терминов для западной
философской традиции.
9.2. Семантическая эволюция слова ί3λη
На основании статьи в словаре Лидделла и Скотта можно реконструи-
ровать структуру комплекса ΰλη. Она представлена на рис. 7. Мы видим
здесь как явное сходство отдельных его фрагментов со структурой
комплекса «ква», приведенного на рис. 6, так и важные отличия, свя-
занные с появлением метафорической составляющей (материя как
философская категория, как материал для литературного произведения
и др.). Для корректного разделения метафорических и метонимических
сдвигов нам следует обратиться к диахроническому описанию семан-
тики слова и перейти от данных словаря к непосредственному анали-
зу текстов.
184
Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Лес, лесная
местность, кустарник
Очищенное от веток
дерево
»I Дрова, топливо \Г~
Г
Отрубленные ветви и
сучья
| Грязь, ил, тина
I
Материя, из которой сделана вещь,
материал
Экскременты I
Материя в
лософии (Арист.)
Материал для поэмы
или другого произв.
Наука о
терапевтических
свойствах различных
субстанций
Рис. 7. Структура комплекса ΰλη
Наиболее ранние случаи употребления слова ΰλη мы находим у
Гомера. В «Илиаде» оно вместе с дериватами встречается 39 раз, в
«Одиссее» - 23. Основным значением здесь является «лес, лесная мест-
ность» — 45 случаев употребления (72,6%) (напр., Но высокий утес и
густая тенистая роща (δάσκιος) зверя спасают (П., 15, 273—274, пер.
Н.И. Гнедича)); следующее по частотности значение - топливо для
костра (в первую очередь, погребального) — 11 случаев (17,7%) (напр.,
Ты, владыка мужей, повели, Агамемнон, заутра леса (ΰλην) к костру на-
возить и на береге все уготовить, что мертвецу подобает, сходящему в
мрачные сени (там же, 23, 49—51)). В трех случаях ΰλη обозначает топо-
ним, название места, в двух — кустарник, и в одном — материал, ис-
пользуемый при строительстве корабля.
У Геродота это слово встречается 8 раз, из них в четырех случаях
оно означает лес, группу деревьев, в трех - топливо и в одном - мате-
риал для строительства; у Фукидида — 9 раз: в пяти случаях — лес, в
двух — хворост, в одном - сухостой и в одном — кустарник; у Еврипи-
да — 4 раза, все со значением «лес», «лесная местность».
Приведенные данные, при всех необходимых оговорках, дают пред-
ставление как о востребованности слова в языке, так и о направлени-
ях метонимического сдвига. Мы видим, что основным вектором здесь
является сдвиг значения от леса к топливу для костра, что вполне со-
ответствует базовому направлению использования леса в повседневной
практике, направлению социального интереса. Реже встречается зна-
чение леса как материала для строительства, что тоже непосредствен-
но отражает социальную практику. Никаких метафорических значений
ΰλη мы не обнаруживаем в этих текстах.
Ситуация начинает меняться у Платона, для которого это слово
тоже не слишком характерно. У него мы находим 13 случаев исполь-
Глава 9. Когнитивные основания метонимии и метафоры 185
зования слова ΰλη. Из них в 7 случаях оно имеет базовое значение «лес»,
«лесная местность», в двух означает топливо, в двух - материал для
строительства. На двух случаях необходимо остановиться особо. Пер-
вый из них — фрагмент «Тимея»: «Теперь заготовленные причины раз-
ложены у нас по родам, как строительные припасы у плотников С'От
οΰν δή τα νυν οία τέκτοσιν ήμΐν ΰλη παράκειται τα των αιτίων γένη
διυλισμένα), и нам остается только выложить из них дальнейшую часть
нашего рассуждения» (Tim. 69а, пер. С.С. Аверинцева). Это классиче-
ский пример концептуальной метафоры: областью-источником ока-
зывается работа плотников, областью-целью — построение интеллек-
туальной конструкции, a ΰλη становится материалом для такого
строительства. Здесь, в отличие от всех проанализированных ранее
текстов, взгляд Платона обращается на абстрактную область, описы-
ваемую с помощью концептуальной метафоры как важного инстру-
мента анализа. Второй пример из «Филеба»: «Яутверждаю, что лекар-
ства и всякого рода орудия и вещества (£νεκα φάρμακα τε και πάντα
όργανα και πασαν ΰλη ν) применяются ко всему ради становления, каж-
дое же определенное становление становится ради определенного бытия,
все же становление в целом становится ради всего бытия» (Phil. 54с,
пер. Н.В. Самсонова). Данный пример демонстрирует метафорическое
расширение значения от конкретного материала при строительстве до
любого материала, изменяемого в процессе деятельности и используе-
мого для других целей. Этот шаг важен для понимания дальнейших
трансформаций значения у Аристотеля.
Сразу следует сказать, что у Аристотеля ситуация изменяется кар-
динально. Это, проявляется, прежде всего, в частоте употребления: в
его текстах слово ΰλη встречается более 570 раз, что заметно больше,
чем у всех предшествующих авторов, вместе взятых. Далее, хотя базо-
вое значение (лес, лесная местность) встречается в его текстах, оно
составляет лишь малый процент от всех употреблений (12 раз, менее
2%). Подробный анализ особенностей использования данного слова
Аристотелем и философской нагрузки, которую оно несет, потребовал
бы отдельной монографии, но некоторые замечания, непосредственно
связанные с сюжетом метонимии и метафоры, необходимо сделать.
Ключевой для Аристотеля становится связь семантики ΰλη с идеей
возможности, потенциальности. Приведу в качестве иллюстрации
характерный фрагмент из трактата «О душе»: «Итак, под сущностью
мы разумеем один из родов сущего; к сущности относится, во-первых,
материя, которая сама по себе не есть определенное нечто (ώζ ΰλην, ο
καθ' αυτό ουκ 'έστι τόδε τι); во-вторых, форма или образ, благодаря ко-
торым она уже называется определенным нечто, и, в-третьих, то, что
состоит из материи и формы. Материя есть возможность (ί-στι δ9 ή μέν
ΰλη δύναμις), форма же — энтелехия, и именно в двояком смысле — в
186 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
таком, как знание, и в таком, как деятельность созерцания» (De anima,
412а7—12; пер. П.С. Попова). В данном, как и во множестве других
фрагментов, мы можем видеть, как маргинальная по сути интерпрета-
ция уже не базового, а одного из полученных путем метонимии значе-
ний υλη как материала при строительстве, актуализуется Аристотелем
и становится у него основанием для общей концептуальной метафоры,
интерпретирующей материю любой вещи как данную вещь в воз-
можности^ также для ряда частных концептуальных метафор:
первой материи как возможности для четырех первоэлементов (земли,
огня, воздуха, земли), не имеющей никакого действительного статуса,
материи как предмета рассуждений (рассуждение будет удовлетвори-
тельным, если удастся добиться ясности, сообразной предмету, подле-
жащему рассмотрению (ει κατά την ύποκειμένην ΰλην διαφηθείη) (Eth.
Nicom. 1094b 12—14)), материи как субъекта, к которому применяются
различные предикаты (De caelo. 268a20—23) и др. Другими словами,
использование концептуальной метафоры вызвано теоретическими
задачами, стоящими перед самим Аристотелем, необходимостью вы-
работки языка описания для исследуемых им абстрактных областей.
После Аристотеля эти значения начинают восприниматься как при-
вычные, и произошедшие семантические трансформации закрепляют-
ся, постепенно проникая из философских текстов в литературный и
повседневный язык.
Итак, возвращаясь к поставленным в начале главы проблемам, мы
можем следующим образом сформулировать результаты проведенного
анализа:
A) Не являясь непосредственно универсальными познавательными
операциями, как это утверждалось структуралистами, метонимия и
концептуальная метафора опираются на значимый когнитивный базис
и соответствуют двум фундаментальным типам мышления: мышлению
в комплексах, используемому во множестве ситуаций в повседневной
жизни, описываемых повседневным языком, и теоретическому мыш-
лению, связанному с описанием различного рода абстрактных про-
странств.
Б) Говоря о соотнесении семантической эволюции с базовыми со-
циокультурными типами, можно утверждать, что метонимия является
единственной формой такой эволюции в дотеоретических культурах
(первобытной, традициональной и культурах первой древности). Ме-
тафоры появляются в теоретических культурах одновременно с воз-
никновением абстрактных областей в языке.
B) Первичные концептуальные метафоры не анонимны, как это
следует из описаний Лакоффа и его коллег, но, по крайней мере, в ряде
случаев обладают индивидуальной и весьма запутанной биографией,
реконструкция которой дает весьма важный материал и для построения
Глава 9. Когнитивные основания метонимии и метафоры 187
диахронной когнитивной теории метафоры в целом. Авторами таких
метафор являются конкретные люди, решающие собственные теоре-
тические задачи. В статье мы видели это на примере Аристотеля, но
похожие трансформации мы можем найти и у Платона (например, со
словом χώρα (пространство)), и у ряда других авторов. Освящаясь
авторитетом своих создателей, такие метафоры закрепляются в фило-
софском языке и затем понемногу проникают в литературу и повсед-
невную жизнь.
Примечания
1 Содержание данной главы в значительной степени воспроизводит работу: Глебкин
2012а,
2 См., например, весьма бурную полемику Д. Герартса и И. Пирсмана с В. Крофтом во-
круг когнитивного определения метонимии (Peirsman, Geeraerts 2006; Croft 2006; Peirs-
man, Geeraerts 2006a). Представление о спектре современных взглядов на эту проблему
можно получить в работе Barselona 2011.
3 См., напр.: Goossens 1995; Bartsch 2003; Dirven 2003; Deignan 2005, 53-74; Deignan
2005a.
4 См. об этом: Arata 2005, p. 59.
5 Пер. Η.И. Гнедича. В греческом тексте: σπλάγχνα δ' άρ' άμπείραντες ύπείρεχον
Ήφαίστοιο (Нот., П., 2, 426).
6 См.: Lakoff, Johnson 1980, p. 35.
7 См.: Langacker 1993; Radden, Kövecses 1999; Croît 2002; Peirsman, Geeraerts 2006,
p. 269—275. Различные авторы используют здесь различную терминологию (domain,
domaim matrix, Idealized Cognitive Model), однако эти терминологические различия не
имеют существенного значения в данном контексте.
8 На первый взгляд, представление о соответствующих словам ментальных структурах как
комплексах близко подходу Лакоффа (Idealized Cognitive Model; Lakoff 1987, p. 68-76) или
Крофта (domain matrix, Croft 2002), однако, принципиальное отличие состоит в том, что
и у Лакоффа, и у Крофта предложенные ими структуры оказываются статичными и носят
вневременной характер. Они описываются просто как «факт языка», без акцентирован-
ной связи с социокультурным контекстом. Комплекс же представляет собой развернутое
во времени образование, реагирующее на изменение социокультурной ситуации.
9 Обсуждение этого вопроса см., напр., в: Croft 2006, Peirsman, Geeraerts 2006a.
10 Необходимо отметить и важное различие между двумя описанными процессами. Для
официанта бутерброд с ветчиной и заказавший этот бутерброд посетитель принадлежат
к одной локальной категории, определяющейся сделанным «здесь и теперь» заказом.
При этом он хорошо понимает, что эти сущности обладают слишком большими раз-
личиями, чтобы быть членами одной категории вне данного контекста (разумеется, мы
можем найти такую категорию, например, материальные объекты, но было бы странно
рассматривать бутерброд с ветчиной как репрезентативного представителя категории
материальных объектов). В то же время для ребенка нет разницы между «в целом» и
«здесь и теперь»: он рассматривает описанную цепь объектов как представителей одной
категории, называемой «ква».
11 О дальнейшей эволюции и развитии идей Якобсона см., напр.: Лотман 1992, с. 170—
171.
12 См., напр.: Онианс 1999, с. 86-102.
Глава 10. Термин и его интерпретация:
что мы имеем в виду, говоря о кризисе
культуры
Десятая глава возвращает нас к теоретическим проблемам, обсуждае-
мым в седьмой главе. Она посвящена проблеме соотношения значения
слова в повседневном употреблении, его терминологического значения
и интерпретации этого значения различными исследователями1. Эта
проблема оказывается крайне актуальной в первую очередь для гума-
нитарных исследований, в которых указанные составляющие часто
смешиваются, и сущностное обсуждение материала подменяется «спо-
ром о словах» (Глебкин 1998, с. 6—8). Область исторической науки,
называемая «историей понятий» (Begriffsgeschichte), делает акцент на
одном из аспектов данной проблемы, формулируя его как необходи-
мость различать слово и понятие: с одной стороны, разные слова могут
соответствовать одному понятию, с другой - понятийной содержание,
соответствующее конкретному слову, может меняться со временем2.
Так, слова state, Staat, etat, государство соответствуют понятию «госу-
дарство»; с другой стороны, содержательное наполнение слова госу-
дарство оказывается разным в разные исторические периоды, и зна-
чение этого слова, например, в XVI веке заметно отличается от совре-
менного3. Распространенная ошибка исследователей, занимающихся
политической историей, состоит в том, что они без должной рефлексии
переносят собственные представления о государстве, законе, прогрес-
се и т. д. на другие исторические периоды. Используемые в современ-
ном политическом языке категории, такие как закон, государство,
власть, имели в прошлом существенно иные значения, и реконструк-
ция этих значений принципиально важна для адекватного понимания
прошлого.
Указанная установка породила множество выполненных в рамках
«истории понятий» конкретных исследований, важных не только для
социальной и политической истории, но и для лингвистики4. Нас,
однако, здесь будет интересовать другой сторона описанного выше
«понятийного треугольника»: работая с базовыми социокультурными
категориями, используемыми как инструмент исследования, исследо-
Глава 10. Термин и его интерпретация: что мы имеем в виду... 189
ватель часто без должной степени рефлексии порождает собственную
интерпретацию, воспринимая ее как факт объективной реальности. Я
проиллюстрирую сделанное утверждение на примере понятия «кризис
культуры», которое разделяет общую судьбу базовых для европейской
традиции понятий. Часто используясь в самых разнообразных контек-
стах, оно «размывается», теряет свою смысловую определенность и
становится благодатным материалом для философски ориентирован-
ной эссеистики, но порождает массу вопросов при попытке коррект-
ного использования в научных исследованиях. Не вызывает сомнений,
что столь широкое и нагруженное смыслами употребление европейской
культурой XX века слова «кризис» («политический кризис», «финан-
совый кризис», «подростковый кризис», «кризис среднего возраста»,
«творческий кризис», «кризис жанра» и т. д.) не имеет аналогов ни в
Античности, ни на Востоке, ни в самой европейской традиции пред-
шествующего периода, и говорит об этой культуре что-то очень суще-
ственное. Но что? Бытовые наблюдения подсказывают, что понятие
кризиса применяется для придания нормативного статуса событиям,
воспринимающимся как анормальные и вызывающим насторожен-
ность и тревогу. Достаточно связать вызывающее поведение собствен-
ного ребенка с подростковым кризисом, как все становится на свои
места, — родительское раздражение проходит, уступая место стоиче-
скому осознанию неизбежности: так бывает со всеми, надо смириться
и потерпеть5. Подобным терапевтическим эффектом обладают и по-
нятия «экономический кризис» или «кризис культуры»: обозначаемая
ими напряженность не исчезает, но смягчается, ей придается статус
нормы. Однако попытка более глубокого анализа такой способности
слова «кризис» объяснять непонятное не снимает недоумения и по-
рождает лишь новые вопросы. Что стоит за ним, какая реальность?
Означает ли оно, что по сравнению с соседями и предшественниками
изменились географические, экономические, социальные рамки су-
ществования европейского человека? Или он не так, как они, смотрит
на эти рамки, и то, что не беспокоило их, беспокоит его? А может быть,
он гораздо более пристально рассматривает себя и замечает изменения
в своем состоянии, на которые они не обращали внимания? А если
важны все упомянутые факторы, то каково их соотношение?
Отмеченная неясность проявляется и в противоречивости предла-
гаемых определений кризиса. Так, с точки зрения одних исследовате-
лей, любое изменение можно рассматривать как особый кризис, а
непрерывное развитие сводить к непрерывной цепи кризисов (напр.:
Холькин 2002, с. 83), с точки зрения других — кризис представляет
собой пороговые состояния социальной системы, противостоящие
стабильным изменениям (напр.: Плотинский 2001, с. 192; Кузьмин
1996, с. 112); одни говорят о кризисе как об объективной характери-
190 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
стике системы, другие — об оценочном характере понятия, фиксирую-
щего не внешние изменения, а реакцию субъекта на них (напр.: Голи-
кова 2002, с. 17), а третьи - о том, что объективные процессы порож-
дают соответствующую психологическую реакцию, поэтому в кризисе
следует выделять объективную и субъективную составляющие (напр.:
Сидорина 2002, с. 23-25). Дополнительные терминологические слож-
ности, связанные с категорией культуры, с корректностью параллели
между культурой и личностью, культурой и организмом возникают при
обращении к понятию «кризис культуры».
Подчеркнем, что причина подобной терминологической разного-
лосицы во многом состоит в интуитивной очевидности слова, которая
выводит за уровень рефлексии значительный массив первичных смыс-
лов. Исследователи сразу начинают использовать понятие как инстру-
мент для объяснения, недостаточно осознавая, каково устройство
этого инструмента и что он диагностирует. В преодолении этой мето-
дологической непроясненности и состоит основная цель данной главы
монографии, определяющая ее структуру. Первый ее раздел посвящен
семантической структуре слова «кризис» в повседневном языке6,
определению рамок, которые она задает для построения термина. Во
втором разделе мы обратимся к некоторым ставшим уже классически-
ми исследовательским описаниям кризиса европейской культуры XX
века, анализируя их соответствие культурным смыслам, эксплициро-
ванным в первой части. В последнем разделе будет сделана попытка
выявления диагностического потенциала понятия «кризис культуры»
и способов работы с ним.
10.1. Семантическая структура слова «кризис»
в повседневном языке
Этимологически слово «кризис» происходит от дренегреческого κρίσις
с значениями: «суждение», «мнение» (κρίσις ουκ αληθής — «мнение
не есть истина» (Soph., ОТ, 30)), «толкование снов и знамений»; «су-
дебное решение»; «событие», «исход». Особо отметим значение из
медицины: поворотная точка в болезни, внезапное изменение от
лучшего к худшему, встречающееся у Гиппократа и Галена. Затем это
медицинское значение укореняется в латыни и через нее входит в
европейские языки.
The Oxford English Dictionary дает в качестве базового значения —
«точка в развитии болезни, когда происходят важные изменения, ве-
дущие к выздоровлению или смерти; поворотная точка в болезни,
ведущая к улучшению или ухудшению», иллюстрируя его следующими
примерами: «Crisis sygnifyeth iudgement, and in this case, it is vsed for a
sodayne change in a disease (Traheron, 1543). - Кризис означает решение
Епава 10. Термин и его интерпретация: что мы имеем в виду... 191
и в этом случае используется для характеристики внезапных изменений
в болезни»; «When he found I had enjoyed a favourable crisis, he congratulated
me (Smollett, 1748). — Когда он нашел, что кризис разрешился благопо-
лучно, он поздравил меня». Здесь интересно также устаревшее, но со-
храняющееся еще в XVII веке астрологическое значение кризиса как
такой конфигурации планет, которая определяет исход болезни или
критическую точку в течение событий.
Более общее значение появляется как расширение базового: «кри-
зис — жизненно важная или решающая стадия в развитии чего-либо;
поворотная точка; также состояние дел, при котором надвигаются
решительные изменения к лучшему или к худшему; в настоящее время
применяется, главным образом, к временам трудности, опасности,
неопределенности в политике или коммерции». Приводимые примеры
также весьма показательны: «This is the Chrysis of Parlaments; we shall
know by this if Parliaments live or die (Rudyard, 1627) — Это кризис пар-
ламента, в результате которого мы узнаем, жив парламент или мертв»;
«The ordinary statesman is also apt to fail in extraordinary crises (Jowett,
1875) — Рядовой государственный деятель тоже склонен впадать в да-
леко не рядовые кризисы».
Значения «приговор», «решение», а также «точка зрения, критерий»
почти перестают встречаться к XVIII веку и приводятся словарем как
устаревшие.
Аналогичная картина наблюдается во французском языке. Обраща-
ясь к La Robert dictionnaire de la langue française, мы видим, что базовое
значение crise — «момент болезни, характеризующийся внезапным и,
как правило, решительным изменением к лучшему или к худшему»,
следующее за ним — «внезапная и резкая эмоциональная реакция» с
характерным crise de nerfs и потом — «сложный период в развитии ве-
щей, событий, идей» с подразделениями «индивидуальный, психоло-
гический» (la crise de trois ans; la crise de Г adolescence), «коллективный,
экономический, социальный» и с пометкой «абстрактное» - «кризис
морали, ценностей, духовный кризис, нравственный кризис, менталь-
ный кризис».
В Der Grosse Brockhaus die Krise определяется как кульминационная
точка или поворотный пункт в опасной ситуации с подразделами:
а) поворотный пункт в течении болезни, б) решающая фаза внутрен-
него и/или внешнего развития организма, с примерами «пубертатный
период», «климакс» и т. д.; в) внезапное изменение цен товаров или
курсов акций, которое при определенных циклах экономической
конъюнктуры ведет к депрессии («тюльпанный» кризис 1637 г. в Гол-
ландии и т. д.).
Итак, в целом мы обнаруживаем почти полное единодушие в трак-
товке слова в различных европейских традициях7. Подводя предвари-
192 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
тельный итог, можно выделить в интуиции, формируемой в нас языком,
следующие составляющие:
а) кризис — свойство эволюционирующих систем, образцом для
которых выступает организм (прежде всего, человеческий);
б) у этих систем существует естественный, нормальный режим
функционирования или изменения, и кризис представляет собой рез-
кое отклонение от существующей нормы;
в) это отклонение имеет критический характер, оно может привести
к гибели всей системы.
Посмотрим теперь, какие рамки задает языковая интуиция для воз-
можного построения термина:
• работая с понятием «кризис культуры», мы сразу оказываемся
в поле представлений о культуре как организме. Так как мы
должны согласовывать модели культуры или язык описания
культуры, который мы избираем явно, с интуициями, скрыты-
ми в используемых нами понятиях, мы сразу сталкиваемся с
ограничениями в выборе возможных моделей. Например, для
семиотического подхода понятие кризиса кажется неорганич-
ным. Образу семиосферы как постоянно обновляющегося
океана текстов чужда идея развития, как она чужда атомизму
Демокрита или Эпикура: новые конфигурации атомов, обра-
зующих физические тела, принципиально не отличаются от
старых;
• говоря о кризисе, мы обязаны сначала описать норму, т. е.
описать объект, о котором мы говорим (некая «культура X»
(русская, советская, хайкеров, панков и т. д.)), как целостную
систему и определить режим ее нормального функционирова-
ния. При этом некоторые проявления дестабилизации, осла-
бления идентичности, бифуркационные феномены могут быть
присущими непосредственно норме и не предполагать кризис-
ности. Например, эсхатологические мотивы, неопределенность
статуса человека лежат в основании культуры западноевропей-
ского Средневековья и, возможно, даже в большей степени,
русской средневековой культуры; размытая идентичность ха-
рактерна для вторичных культур и составляет один из ключевых
мотивов русской культуры после Петра, с предельным напря-
жением выраженный в «Первом философическом письме»
П.Я. Чаадаева. Укладываясь в понятие кризиса по некоторым
внешним признакам, эти черты, тем не менее, входят в куль-
турную норму;
• говоря о кризисах культуры, мы должны отличать их от эконо-
мических, политических, личных и других кризисов. Текст,
выражающий личный кризис пишущего или говорящий об
Глава 10. Термин и его интерпретация: что мы имеем в виду... 193
экономическом или политическом кризисе, совсем не обяза-
тельно будет проявлением кризиса культуры;
говоря о кризисе, мы должны предполагать степень отклонения
от нормы, которая может стать губительной для системы в це-
лом. Вопрос в этом случае должен ставиться о ее выживании.
Для иллюстрации опасностей, которые таит в себе деформация
описанной выше языковой интуиции при построении теоретической
конструкции, можно обратиться к работам отечественного «эмпирио-
мониста» и теоретика «организационной науки» A.A. Богданова, на-
следие которого в последние годы становится предметом активного
обсуждения. В третьей части его «Текстологии» заметное место уделено
понятию кризиса. Определяя в общем случае кризис как разрушение
границы между комплексами (целостностями) или образование грани-
цы внутри комплекса (Богданов 2003 (1922), с. 113), он затем обраща-
ется к описанию отдельных типов кризисов и находит их в математи-
ческом анализе (переход от нуля к «бесконечно малой величине» (там
же, с. 345)), в плавлении твердых тел (там же, с. 346), и даже в ускорен-
ном движении. Последний фрагмент имеет смысл процитировать:
«Тектологическое понимание кризисов ведет к тому, что они обна-
руживаются во многих таких случаях, где обыденное мышление вовсе
их не находит. Так, предположим, что тело движется с ускорением,
потом это ускорение теряется, а затем сменяется замедлением. В том
пункте, где ускорение становится равным нулю, очевидно, получилась
полная дезингрессия между силой, его порождавшей, и какими-то
противодействующими. Для обычного наблюдения ничего особенно-
го не произошло — движение продолжается, и притом по прежней
линии. В действительности, тут есть кризис - глубокая перемена в
самом характере движения. Математика выражает ее тем, что "произ-
водная скорости" здесь из положительной величины превращается в
нуль, который, как мы знаем, и есть символ кризиса» (там же,
с. 347).
Языковая интуиция упорно сопротивляется тому, что физический
или математический объект, в частности, физическое тело, меняющее
знак ускорения в процессе движения, может испытывать кризис. В
данном случае мы сталкиваемся с ситуацией семантического сдвига
в понятии, предлагаемом исследователем. За этим семантическим
сдвигом стоит отчетливо артикулируемая исследовательская установ-
ка: отсутствие принципиальных границ между живым и неживым,
подчинение развития живого организма логике развития любых си-
стем, т. е. одна из форм характерного для позитивизма механицист-
ского редукционизма8. Неявно проводимая трансформация семанти-
ческой структуры работает на обоснование этой исследовательской
установки9.
194 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
10.2. Идеально-типические модели «кризиса культуры»
Переходя к описанию основных идеальных типов «кризиса», кон-
струируемых исследователями, следует заметить, что обычно они вы-
растают из анализа развития европейской культуры в XX веке и опи-
раются на организмическую модель. При этом характеристики евро-
пейской культуры у Освальда Шпенглера, Георга Зиммеля, Теодора
Лессинга, Альфреда Вебера, Альберта Швейцера, Эдмунда Гуссерля,
Питирима Сорокина и других во многом повторяют друг друга, раз-
личаясь лишь глубиной разработки и степенью непротиворечивости
соответствующих теоретических конструктов. Поэтому в данной рабо-
те мы остановимся на исследованиях П. Сорокина и Э. Гуссерля, в
которых понятие кризиса разработано наиболее глубоко, лишь пун-
ктиром обозначая иные интерпретации, не несущие в себе принципи-
ально нового содержания.
Прежде чем говорить о трактовке Питиримом Сорокиным понятия
кризис, следует вкратце описать его общие теоретические установки.
Критикуя Данилевского, Шпенглера, Тойнби за модели культур-
организмов, в которых каждый культурный тип связывается с опреде-
ленной локализацией в пространстве и времени, он выделяет в каче-
стве базовых категорий три глобальные культурные суперсистемы:
чувственную (sensate), идеационную (ideational) и идеалистическую
(idealistic). Каждая из этих систем присутствует в любой локальной
культуре и проявляется в ее подсистемах: искусстве, науке, филосо-
фии, религии, социальных и политических институтах, организации
повседневной жизни. В определенный исторический период одна из
них доминирует, и все характерные черты культуры определяются
именно ей10.
Чувственная форма опирается на представление, что истинной
реальностью и ценностью обладает для человека лишь то, что воспри-
нимается чувствами; вне предметов, которые можно видеть, слышать,
осязать, обонять, ощущать во вкусе, нет ни подлинной реальности, ни
подлинных ценностей (Sorokin 1964, р. 17). Эта форма ведет к прагма-
тизму, утилитаризму и гедонизму в жизненных установках, различным
видам реализма и натурализма в литературе и изобразительном ис-
кусстве, чувственному восприятию Бога, доступного и убедительного
лишь в своих материальных проявлениях, демократии, линейному
восприятию истории, основанному на идее прогресса и т. д. (Sorokin
1964, р. 17-18; Sorokin, 1951, р. 3-4). Добившись заметных результатов
в материальном наполнении жизни, в обеспечении комфорта, культу-
ра, в которой данная форма доминирует, совершенно беспомощна при
обращении к сверчувственным ценностям, умело заботясь о теле, она
не дает качественной пищи душе.
Глава 10. Термин и его интерпретация: что мы имеем в виду... 195
Идеационная культура считает, что истинная реальность и высшая
ценность не могут быть постигнуты чувствами, они сверхчувственны
и сверхрациональны. Высшим критерием истины для такой культуры
является божественное откровение, а свидетельства чувств связаны с
грехом, с отклонением от истины. Для этой культуры материальный
мир — отражение, символ идеального, и поэтому забота о материальном
обустройстве этого мира занимает ее в наименьшей степени. Ей соот-
ветствуют символические формы в искусстве, альтруизм в этике, «вер-
тикальные» структуры государственного устройства, подчинение на-
учных ценностей религиозным и т. д. (Sorokin, 1964, р. 18—22).
Идеалистическая культура представляет промежуточный тип и
опирается на идею бесконечного разнообразия (Infinite Manifold). Она
не делает акцента на чувственной или идеационной составляющей —
лишь бы их синтез приводил к целостным и законченным формам (там
же, р. 22—23).
Для иллюстрации своих положений Сорокин обращается, главным
образом, к опыту античной и западной культуры, практически не ка-
саясь культур Востока. Так, по его мнению, в Древней Греции до VI
века до н. э. господствовала идеационная суперсистема, со второй по-
ловины VI по конец IV века — интегральная, а затем чувственная.
В Европе VI-XII веков основу культуры составляет идеационная фор-
ма, которая с конца XII века приходит в упадок, уступая первенство
интегральной, а затем с конца XV века — чувственной, преобладание
которой сохраняется до XX века11.
Кризис, по Сорокину, наступает тогда, когда одна из суперсистем
перестает доминировать, уступая свое место другой. Это приводит к
разрушению связанных с ней культурных институтов, к потере равно-
весия и дисбалансам. В заданной системе координат описывает Со-
рокин и кризис западной культуры XX века: «...нынешний кризис
нашей культуры и общества состоит как раз в дезинтеграции чувствен-
ной системы современной евро-американской культуры. Доминируя
в течение нескольких столетий, чувственная форма запечатлела себя
во всех главных компонентах западной культуры и общества и сделала
их также преимущественно чувственными. При дезинтеграции чув-
ственной формы произошел также распад этих компонент нашего
общества и культуры. По этой причине данный кризис - не выход из
строя того или иного одиночного компонента, но, скорее, разрушение
подавляюще большой части этих секторов, внедренных в чувственную
суперсистему. Будучи "тотальным" или интегральным по своей при-
роде, он несравненно глубже и сильнее обычного кризиса. Он имеет
настолько глубокие корни, что за последние три тысячелетия только
четыре кризиса в истории греко-римской и западной культур можно с
ним сопоставить. Однако и те четыре были меньших размеров, чем
196 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
нынешний, с которым мы столкнулись лицом к лицу. Мы живем и
действуем в один из поворотных моментов человеческой истории,
когда одна фундаментальная форма существования культуры и обще-
ства — чувственная — клонится к закату и иная форма зарождается.
Этот кризис экстраординарен еще и в том смысле, что, как и пред-
шествующие, он отмечен невероятным всплеском войн, революций,
анархии и кровопролития; социальным, моральным, экономическим,
политическим и интеллектуальным хаосом; возрождением отврати-
тельной жестокости и животных инстинктов; временным отказом от
больших и малых человеческих ценностей; несчастьями и страданиями
миллионов - потрясениями, намного превосходящими хаос и дезор-
ганизацию обычных кризисов. Такие переходные периоды всегда были
подлинными dies irae, dies ilia» (Sorokin, 1941, p. 21-22).
Далее Сорокин пытается выявить конкретные параметры кризиса,
обосновывая тем самым свой весьма жесткий диагноз. Он говорит о
кризисе чувственного искусства, чувственной формы науки и фило-
софии, этики и законодательства, кризисе контрактной семьи, поли-
тических и экономических структур, межнациональных отношений.
Остановимся подробнее на характеристике отдельных блоков.
Описывая современное ему чувственное искусство, Сорокин вы-
деляет шесть «болевых точек»: а) функция доставления эстетического
наслаждения, центральная для такого искусства, теперь сводит эти на-
слаждения на примитивный, животный уровень, характеризующийся
набором «вино, женщины и песни»; музыка Бетховена или Баха пре-
вращается в приложение к рекламе масла, автомобилей, круп или
слабительных, творения Рембрандта и Праксителя выступают в качестве
лейблов для мыла, бритвенных лезвий и т. д., становясь «сателлитами»
более «солидных» удовольствий, таких как кружка пива или пакет поп-
корна; б) вместо того чтобы отражать чувственную реальность, совре-
менное искусство становится искусством иллюзии, принимая все более
размытые и исчезающие формы; в) современное искусство делает ак-
цент на изображении не нормы, а патологии, не прекрасного, а безоб-
разного; г) это же касается не только содержания, но и форм современ-
ного искусства: гармонии и упорядоченности оно предпочитает дис-
гармонию и хаос; д) обилие используемых для доставления удовольствия
технических приемов и средств выхолащивает внутреннее содержание
искусства; е) чувственное искусство — искусство профессионалов, опи-
рающееся на идею специализации, что на поздних стадиях его развития
ведет к удалению художника от окружающего его социального целого,
отделению от реальности все более и более массивной стеной цеховых
интересов (Sorokin, 1941, р. 55-56, 60).
Говоря о чувственных системах поиска истины, Сорокин видит их
проявление в материализме, в утилитарном, гедонистическом, праг-
Бгава 10. Термин и его интерпретация: что мы имеем в виду... 197
матическом, инструментальном характере науки и философии. Черты
кризиса таких систем он находит в философии Канта или Маха, от-
казывающих внешнему миру в возможности объективного познания,
в релятивистских теориях современной науки, предельно размываю-
щих само понятие истины, в сведении человека на уровень комплек-
са ощущений, элиминирующем его человеческую сущность, во все
большем отрыве узкого и ограниченного эмпиризма от иных челове-
ческих ценностей - религии, добродетели, красоты (Sorokin, 1941,
с. 116-125).
Не останавливаясь на авторской характеристике других блоков,
перейдем к критическому анализу концепции. С одной стороны, не
вызывает сомнения справедливость и точность значительного числа
частных наблюдений, сделанных Сорокиным, вполне соответствующих
реакции многих интеллектуалов на культурную ситуацию XX века.
С другой стороны, стремление автора к универсализму и глобализму
(также характерное, заметим, для многих его современников), проти-
воречит, кажется, многообразию и сложности реального положения
дел. Прежде всего, порождает вопросы характеристика европейской
культуры Нового времени как чувственной по основным своим харак-
теристикам. Если говорить об искусстве, где проделанный Сорокиным
анализ наиболее подробен, то вызывает сомнения уже предложенная
им дефиниция чувственного искусства. Точнее, таких дефиниций две -
искусство, опирающееся на постигаемую чувствами реальность, и
искусство, имеющее своей главной целью доставление чувственного
наслаждения. Очевидно, что одно не тождественно другому и со вторым
определением никак не соотносится большинство вершинных дости-
жений европейской литературы, музыки, изобразительного искусства
Нового времени, авторы которых стремились не доставлять читателю
удовольствие, а просвещать его, будить мысль и чувство, обращать его
к подлинным ценностям, трансцендентным воспринимаемому чув-
ствами миру. Первое определение шире, но и оно оставляет за скобка-
ми творчество Баха, Рембрандта, романтиков, и даже многих авторов,
традиционно относимых к реалистам (например, Толстого, для кото-
рого, при всем его реализме, крайне значимым всегда оставался транс-
цендентный пласт). Кроме того, следует отметить противоречивость в
трактовке Сорокиным самого понятия кризиса. Кризис описывается
им как отклонение от определяющей для чувственного искусства нор-
мы, в результате которого в рамках этого искусства создаются произ-
ведения, вступающие с ней в резкое противоречие (пункт б, указываю-
щий на появление в чувственном искусстве, основанном на реализме,
все более и более ирреальных форм), но он говорит о кризисе и вне
соотнесения с нормой, просто как об упадке культуры, причем крите-
рием этого упадка выступает чувство разочарования в ней, испыты-
198 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
ваемое интеллектуалом (пункт я). Кажется, что Рембрандт в качестве
лейбла для мыла или Бетховен как обрамление к рекламе автомобиля
могут и не быть проявлениями кризиса системы, т. е. факторами, ха-
рактеризующими ее движение к гибели или к перерождению, а просто
выражать эволюцию «чувственной» нормы, пусть крайне неприятную
для кого-то, но, тем не менее, неизбежную12.
Еще более сомнительно описание чувственного способа познания
истины. Проводимые Сорокиным подсчеты процента принадлежащих
различным эпохам философских текстов, в которых доминируют
идеационные и идеалистические системы13 не убеждают, потому что
при таких подсчетах не учитывается культурная значимость базовых
текстов. У каждого, кто знаком с историей европейской философии,
не вызывает сомнений, что идеалистическая линия в ней (Декарт,
Спиноза, Лейбниц, Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель и др.) является
одной из доминант для Нового времени и никак не может быть эли-
минирована.
Неоднородны и не согласованы между собой выделяемые Сороки-
ным черты кризиса чувственного способа познания. Сведение челове-
ка на уровень комплекса ощущений характерно для сенсуализма, ко-
торый, как уже было отмечено, нельзя признать доминирующим в
Новое время, но если, следуя Сорокину, придать ему формообразую-
щий статус, то отмеченная черта - характеристика нормы, а не откло-
нения от нормы. Аналогично обстоит дело и с кантовским трансцен-
дентальным идеализмом, вырастающим из рационализма Декарта,
скептицизма Юма и т. д., т. е. глубоко укоренным в традиции Нового
времени, а не противостоящем ей.
Отметим, что общий подход к описанию кризиса культуры, выяв-
ленный в исследованиях Сорокина, в менее разработанном виде мы
найдем в работах А. Вебера (Вебер 1995 (1924)), А. Швейцера (Швейцер
1992 (1923), с. 92—96), в «Закате Европы» О. Шпенглера (хотя там не-
посредственно понятие кризиса и не становится предметом рефлексии)
и т. д. Схема рассуждений в общем случае такова: сначала предлагает-
ся некоторая модель описания европейской культуры, носящая орга-
низмический или квазиорганизмический характер14 (у Сорокина это —
нововременная культура как чувственная суперсистема), причем на
фактах, удовлетворяющих модели, делается акцент, они попадают в
«полосу света», а факты, противоречащие ей, просто не замечаются.
После этого в модели выявляются черты кризиса, часто связанные с
явлениями, которые существовали и ранее, но теперь перемещаются
из тени на свет, а часто вполне укладывающиеся в описанную моделью
культурную норму, но вызывающие протест интеллектуалов обмельча-
нием и упрощением высокой культуры предшествующих эпох. Ника-
ких принципиально иных схем описания мне обнаружить не удалось.
Глава 10. Термин и его интерпретация: что мы имеем в виду... 199
Отметим также, что для всех упомянутых авторов европейская
культура - объективная реальность, а ее развитие - объективный факт,
аналогичный развитию человека, и фиксируемый ими кризис столь же
объективен. Они выступают в качестве медиков, ставящих диагноз и
выявляющих причины заболевания, реальность которого не вызывает
у них сомнений.
У Альфреда Вебера проводимые организмические аналогии приоб-
ретают механицистский оттенок, и его описание значительно более
метафорично, чем у Сорокина. Европейской идеей он объявляет «гу-
манность», связывая ее с идеей гармонии, равновесия сил и утвержда-
ет, что «система европейской гармонии до последней трети XIX в.
находилась в безграничном поле динамического силового воздействия.
Она действительно обретала внутреннее равновесие, передавая свою
избыточную энергию этому силовому полю» (Вебер 1995 (1924), с. 285).
Причины кризиса он видит в нарушении системы европейского равно-
весия, связанном с расширением европейской ойкумены, столкнове-
нием имперской и неимперской моделей развития.
В терминах равновесия описывает современную ему культурную
ситуацию и А. Швейцер, находя причину кризиса в том, что матери-
альная сторона европейской культуры развилась намного сильнее, чем
духовная (Швейцер, 1992 (1923), с. 92). В целом его описание вполне
соотносится с описанием Сорокина, но также носит значительно менее
структурированный и значительно более метафоричный характер.
Особо следует остановиться на последней, пожалуй, крупной рабо-
те Э. Гуссерля «Кризис европейских наук и трансцендентальная фено-
менология» и кратко излагающем ее основные идеи докладе «Кризис
европейского человечества и философия» (Husserl 1954; Husserl 1954a;
русский пер.: Гуссерль 1986; Гуссерль 1992). Концепция Гуссерля впол-
не сопоставима с концепцией Сорокина по уровню разработанности,
но заметно отличается по сути. Отметим, прежде всего, строгое соот-
ветствие между описанной нами в первой части языковой интуицией
и структурой понятия. Медицинская семантика, стоящая за понятием
«кризис», эксплицирована в самом начале работы, и хотя организми-
ческая модель в чистом виде Гуссерлем отрицается15, он говорит о ду-
ховном образе (geistige Gestalt) Европы и духовном телосе европейско-
го человечества, определяющем его развитие. Далее он обозначает
момент начала заболевания, представляющего собой резкое отклонение
от нормального развития, фиксирует критический характер этого от-
клонения, которое может погубить европейскую цивилизацию, и
указывает возможный путь лечения, которым является, по сути, ре-
троспективно обозреваемый им феноменологический проект.
Остановимся на каждом из этих моментов подробнее. Гештальт
европейского человечества Гуссерль соотносит с рождением теорети-
200 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
ческой установки (die theoretische Einstellung), установки θαυμάξειν (ис-
пытывать изумление), и связанным с этой установкой возникновени-
ем философии16. «Человека охватывает страсть к созерцанию и позна-
нию мира, свободная от всяких практических интересов, и в замкнутом
кругу познавательных действий и посвященного ей времени пресле-
дуется и творится не что иное, как чистая theoria. Другими словами,
человек становится незаинтересованным наблюдателем, озирающим
мир, он превращается в философа; или, скорее, жизнь его мотивиру-
ется новыми, лишь в этой установке возможными целями и методами
мышления, и в конце концов возникает философия - и он сам стано-
вится философом», - пишет Гуссерль (Гуссерль 1986, с. 108).
Далее Гуссерль говорит о болезни, о кризисе европейской идеи,
связывая начало этого кризиса с Галилеем, с процессом арифметизации
геометрии и, обобщая, с «прагматизацией» рационализма, «с его из-
вращением "натурализмом" и "объективизмом"» (Husserl 1954a,
S. 337—345). В Новое время из theoria выхолащивается ее глубинная
созерцательная установка, и человек и социум начинают мыслиться
по законам материального мира, дух превращается в одну из транс-
формаций тела. Человек становится исчисляемой сущностью,
ньютоновско-лапласианская парадигма превращается в базисную объ-
ясняющую модель. Однако выход из тупика, по Гуссерлю, состоит не
в иррационализме, который приведет, с его точки зрения, к новому
варварству, а в очищении от эмпирики, от наивного натурализма. «Дух,
один только дух, существующий в себе самом и для себя самого, неза-
висим, и только в этой независимости и может изучаться по-настоящему
рационально, по-настоящему, до последних оснований научно» (Husserl
1954а, S. 345). Реализации этой установки, приданию философии ста-
туса строгой науки и был посвящен весь феноменологический проект
Гуссерля, и этот доклад как бы подводит его итог.
Перейдем теперь к критическому анализу концепции. С одной
стороны, сложно отрицать, что теоретическая установка напрямую
связана с актом созерцания17 и составляет важнейший элемент миро-
ощущения древнего грека18.
С другой стороны, вызывает сомнения утверждение о theoria как
единственной основополагающей установке даже для греков, не говоря
уже о европейской культуре в целом. Наряду с философской традицией,
за которой стоит фигура мантиса-профета, постигающего истину
благодаря мистической интуиции, не меньшее значение, несмотря на
более позднее время формирования, для греков имела и риторическая
модель; диалог школы Платона и школы Исократа как двух типов
пайдейи, является системообразующим для поздней античности как в
ее греческом, так и в римском варианте. В этом смысле άγορεύειν не
менее значимо для грека, чем θαυμάξειν. Поэтому то, что Гуссерль
Глава 10. Термин и его интерпретация: что мы имеем в виду... 201
считает болезнью, кризисом, представляет собой, кажется, транс-
формацию одной из установок, заложенных в основании культуры, т. е.
принадлежит норме, а не отклонению от нее.
Сопоставляя установки Гуссерля и Сорокина, мы видим, что они
находятся в отношении тезиса и антитезиса. То, что для Гуссерля
выглядит как проявление кризиса единой европейской культуры, для
Сорокина — ее определяющая характеристика (чувственная культура),
а кризис, с его точки зрения, происходит лишь в XX веке. Способ
снятия тезиса и антитезиса в таких ситуациях был указан еще в
кантовских антиномиях: реальность, о которой идет неразрешимый
спор, не объективна, а субъективна; и понятие культуры, и понятие
«кризиса культуры» не характеризуют внешний человеку пласт бытия,
а выступают как продукты человеческого сознания, как реакция
сознания на процессы, происходящие во внешнем мире.
10.3. «Кризис культуры» и экзистенциал
Отталкиваясь от последнего замечания, попробуем разобраться с тем,
какая реальность стоит за понятием «кризис культуры».
Прежде всего, необходимо определиться со статусом понятий «ев-
ропейская культура» или «русская культура», «китайская культура» и
т. д. Несмотря на очевидность замечания, напомню, тем не менее, что
это — не объекты внешнего мира, постигаемые органами чувств, такие
как стол, стул, камень, и даже не такие произведения, как «Лунная
соната» или «Преступление и наказание», имеющие свои материальные
воплощения, это нечто гораздо более размытое и эфемерное. Чтобы
сложность проблемы стала более очевидной, можно переформулиро-
вать вопрос о статусе какой-либо культуры в вопрос о критерии от-
несения к ней того или иного культурного факта. Как доказать, что
«Критика чистого разума» — произведение европейской культуры? Как
доказать, что «Анна Каренина» — произведение русской культуры?
Первые приходящие в голову ответы (язык, описание социальных
реалий и т. д.) после недолгих размышлений отбрасываются. И тогда
возникает веберовский образ культуры как «идеального типа»19, по-
зволяющего исследователю или носителю культуры, выступающему в
качестве «наивного исследователя», упорядочивать бурлящую вокруг
него социальную, культурную, семиотическую реальность, подобно
тому, как ребенок в описанных разными исследователями психологи-
ческих экспериментах видит в находящемся перед ним бесформенном
чернильном пятне облако, слона и т. д.
Однако опыт собственного бытия, бытия не в качестве исследова-
теля, а в качестве носителя культуры активно протестует против све-
дения европейской культуры или русской культуры к идеальному типу
или совокупности идеальных типов. Кажется, что это — нечто онтоло-
202 Часть HL Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
гически более плотное, весомое и тонкое одновременно. Реальности
подобного рода можно описать с помощью понятия экзистенцыал,
характеризующего объекты, принадлежащие особому, отличному от
материальных предметов и идеальных сущностей, онтологическому
пласту окружающей человека реальности20. Его смысл можно проил-
люстрировать, обратившись к христианской традиции. Открыв или,
точнее, сделав предметом тщательного анализа третье, наряду с ratio и
sensus, измерение в человеке - voluntas, волю - христианство не обна-
ружило в окружающей человека реальности класса объектов, который
соотносился бы с ней, как вещи соотносятся с чувством, а понятия - с
разумом. Трехмерный образ человека христианство, после долгих по-
исков альтернативы, описывает на разработанном Античностью би-
нарном языке (эйдосы - вещи) или просто замолкает в апофатическом
изумлении. Первый путь реализуется, например, в «Сумме теологии»
Фомы Аквинского, где уже в первом вопросе теология, основанная на
божественном откровении, описывается по той же схеме, что и любая
наука (есть неопределяемые понятия, есть аксиомы, есть положения,
выводимые из них, и т. д.)21, второй - в сочинениях Дионисия Арео-
пагита.
Экзистенциалы можно охарактеризовать как класс объектов, соот-
ветствующих волевому измерению в человеке. Обозначая их отличие
от материальных предметов, следует заметить, что экзистенциалы не
допускают восприятия органами чувств, не имеют веса, вкуса, цвета и
запаха. Обозначая их отличие от идеальных сущностей, понятий, нуж-
но сказать, что они возникают, эволюционируют и исчезают, проходя
стадии развития, в определенной степени аналогичные стадиям раз-
вития организма.
Одна из основных проблем при описании экзистенциалов состоит
в том, что на них невозможно «показать пальцем», увидеть извне при
отсутствии соответствующего онтологического опыта. Проще всего
подойти к ним через понятие ритуала. «Живая» социальная группа
отличается от «мертвой», формальной, в частности, тем, что создает
особые ритуалы, которые бессмысленны с точки зрения повседневной
логики, но воспринимаются всеми членами группы как один из
определяющих моментов их существования. Наиболее очевидный при-
мер таких ритуалов - обряды, разработанные различными религиоз-
ными объединениями и сектами. Однако подобную ритуальную на-
грузку могут нести и повседневные действия, а общности, за которыми
стоят экзистенциалы - оказаться совсем небольшими (семья, класс в
школе и т. д.). Так, воскресная уборка квартиры или совместный обед
бывают пустой формальностью, но могут переживаться и как выраже-
ние особой экзистенциальной целостности «семья К-овых» и в этом
случае вызывать трепетное, эмоционально напряженное чувство. Важ-
Глава 10. Термин и его интерпретация: что мы имеем в виду... 203
но, что различия между двумя типами семей не выражаются на по-
нятийном уровне: и в том, и в другом случае понятие «семья К-овых»
одинаково входит в предложения. Однако в одном случае экзистенци-
ал есть, а в другом он отсутствует. Похожая ситуация имеет место и с
другими общностями, такими как класс в школе, группа в институте
и т. д. Наглядно различие между понятием и экзистенциалом можно
продемонстрировать на примере отношения к числу «десять» (декаде)
современного школьника и гипотетического представителя пифаго-
рейского ордена. В одном случае это объект для арифметических ма-
нипуляций, в другом — сущность, вызывающая переживание, которое
вполне можно назвать религиозным.
Следует также заметить, что класс экзистенциалов не исчерпыва-
ется подобными общностями, он значительно более широк. Статус
экзистенциала имеют литературные герои (Базаров, например), исто-
рические персонажи (Писарев, Достоевский), в этом статусе осозна-
ется человеком и собственная личность («Я», self). Определенным
критерием появления экзистенциала может служить употребление со-
ответствующего ему понятия в предложении в позиции субъекта,
осуществляющего сенсорный, когнитивный или волевой акт: «родина
слышит», «партия приказала», «народ решил», «Москва слезам не ве-
рит» и т. п.
Экзистенциалы во многом определяют для человека область нор-
мативных действий: «я как христианин должен...», «я как носитель
русской культуры должен...», «я как член семьи К-овых должен...», «я
как Алексей К-ов должен... (иначе я просто перестану себя ува-
жать)».
Из приведенных характеристик видно, что экзистенциалы могут
быть описаны организмической моделью, т. е. с использованием по-
нятий «рождение», «развитие», «кризис», «смерть». Так, «кризис»
будет характеризовать состояние экзистенциала, при котором его
распад воспринимается как вполне вероятное развитие событий.
Внешне это проявляется в превращении связанного с экзистенциалом
мифа в нарратив, ритуалов в церемонии, или, другими словами, в
потере значимости тех действий или сюжетов, которые раньше были
значимыми. Например, кризис семейных отношений в семье К-овых,
или кризис экзистенциала «семья К-овых», наступает, когда научные
занятия мужа, литературное творчество жены или спортивные успехи
детей перестают быть окрашенными сакральным ореолом и начина-
ют восприниматься как обычный бытовой факт (надоела эта его
наука, лучше бы деньги зарабатывал!), кризис личности (или кризис
экзистенциала «Я») наступает, когда некоторые мои базовые пред-
ставления о себе перестают быть значимыми (я как Алексей К-ов
должен, а потом оказывается, что должен, но не могу, или перестаю
204 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
понимать, почему должен — это обычно и называется кризисом лич-
ности).
Теперь обратимся непосредственно к кризису европейской (или
русской, китайской и т. п.) культуры. Такой кризис является фактом
жизни сознания и наступает, когда для некоторой «критической массы»
людей перестают быть значимыми базовые элементы экзистенциала
«европейская культура». Некоторые наиболее чувствительные «евро-
пейцы» фиксируют это состояние, воспринимая его как ощущение
личной болезни, но болезни, охватившей человека не как атомарную,
самодостаточную личность, а как элемент целого, в данном случае, как
европейского человека. Другими словами, кризис культуры — это кри-
зис личности как носителя определенной культурной традиции. Тео-
ретики, размышляющие над причинами такого положения дел (Со-
рокин, Гуссерль, А. Вебер, Швейцер и др.), пытаются выразить испы-
тываемое ими болезненное ощущение на рациональном языке,
переводят экзистенциал в «идеальный тип», создают свои интерпрета-
ции происходящего. Чем-то их действия напоминают попытку говорить
об уходящей любви на языке фактов и цифр — занятие сколь неиз-
бежное, столь же и безнадежное.
Примечания
1 Материал данной главы воспроизводит с небольшими изменениями статью: Глебкин
2005.
2 Такая постановка проблемы близка описанной в седьмой главе проблеме соотноше-
ния слова и концепта.
3 Как уже отмечалось, один из основателей Begriffsgeschichte Рейнхард Козеллек вклю-
чает эту проблему в более фундаментальное проблемное поле: история есть нечто иное,
чем текст, но она не может быть понята иначе, чем через текст (Koselleck 2004, р. 223; ср.
Рососк2009, р. 106-119).
4 В качестве иллюстрации можно упомянуть работы: Koselleck 2002, р. 170—247; Ko-
selleck 2004, р. 43-57, 222-254; Хархордин 2002; Heller 2006.
5 Ср. высказывание Тургенева в «Отцах и детях»: «Василий Иванович оживился немного. —
Слава богу! — твердм он, — наступил кризис... прошел кризис. — Эка, подумаешь! — промол-
вил Базаров, — слово-то что значит!Нашел его, сказал: "кризис"' — иутешен. Удивительное
дело, как человек еще верит в слова. Скажут ему, например, дурака и не пришьют, он опеча-
лится; назовут его умницей и денег ему не дадут — он почувствует удовольствие» (XXVII).
6 Под семантической структурой слова в повседневном языке я подразумеваю набор
характеристик, определяющих повседневное употребление слова, т. е. употребление,
которое не предполагает рефлексии и каких-либо специальных контекстов. Определен-
ным аналогом этой категории является понятие «наивной картины мира» у Ю.Д. Апре-
сяна (Апресян 1995 (1974), с. 57-58).
7 Это впечатление только усиливается при обращении к русскому языку, где слово на-
чинает использоваться лишь в XIX веке и, главным образом, в медицинском значении.
Так, например, у Л.Н. Толстого: «Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика, так, как
будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть
ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы — даже волосы
были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было,
что кризис совершился и что он выздоровел» (Война и мир, II, 2, 9).
Глава 10. Термин и его интерпретация: что мы имеем в виду... 205
8 Возможна и противоположная когнитивная траектория, при которой органические
модели переносятся на неорганический мир. См., например, характерное высказыва-
ние: «Жизненный путь звезд, светящихся газовых скоплений вещества, представляет со-
бой законченный цикл — рождение, рост, период относительно спокойной активности,
агония, смерть, напоминающий жизненный путь отдельного организма. В некоторых
случаях можно говорить об оставленном звездами "потомстве", о последовательных по-
колениях звезд» (Арманд 1999, с. 7).
9 Ср. с обсуждаемым в четвертой главе расширением значения слова метафора Лакоф-
фом и Джонсоном.
10 П. Сорокин говорил также и о промежуточных типах: эклектичном (eclectic), случай-
ным образом объединяющем элементы первых трех, и в отдельных случаях (например,
при обсуждении способов познания) также об интегральном (integral), соединяющем
базовые типы в упорядоченное целое. См.: Sorokin 1951, р. 245—247. Впрочем, исполь-
зуемая Сорокиным терминология менялась со временем. Так, позднее он употреблял
понятие «интегральный тип» вместо понятия «идеалистический тип» (Sorokin 1964,
р. 22-23).
11 Следует отметить, что, несмотря на стремление сохранить при описании суперсистем
объективность, Сорокин явно отдает предпочтение идеационной суперсистеме, с пе-
риодически прорывающимся раздражением характеризуя чувственную. См., например,
его характеристику чувственного искусства: «Как хорошенькая, но глупая красотка, она
(чувственная форма искусства. — В.Г.) имеет успех лишь до тех пор, пока наряжена и
сохраняет свою поверхностную красоту. Чтобы сохранить свое обаяние, она должна
неумеренно расточать богатство, устраивать пышные и величественные церемонии, ис-
пользовать ошеломляющие технические эффекты и другие средства для внешнего укра-
шения» (Sorokin 1941, р. 33).
12 Именно так говорит об этом, например, Р. Гвардини. См.: Гвардини 1990.
13 От 80% до 100% с 600 по 1000 гг. и от 30 до 12% в XIX и XX столетии (Sorokin, 1941,
р. 93)
14 Как уже отмечалось, Сорокин в своих поздних работах критикует организмические
представления о культурах, характерные для Данилевского, Шпенглера, Тойнби и др.
(см.: Sorokin, 1951, р. 209), однако сам создает квазиорганические модели на ином уров-
не, на уровне суперсистем. Выделенные Сорокиным суперсистемы ведут себя как ор-
ганизмы, и хотя он декларирует, что каждая конкретная культура содержит в себе эле-
менты всех суперсистем, в реальных описаниях «забывает» об этом. В классическом же
своем труде «Социальная и культурная динамика» он воспроизводит организмические
представления предельно отчетливо («...каждый существенный аспект жизни, органи-
зации и культуры западного общества находится в величайшем кризисе... Его тело и ум
больны и сложно найти место ... не пораженное язвой, и какие-нибудь нервные оконча-
ния, которые нормально функционируют...» (Sorokin 1937, р. 535).
15 «Зоологии народов, по сути дела, не существует», — пишет Гуссерль (Husserl 1954a,
S. 320).
16 Ср. у Платона: «Ибо как раз философу свойственно испытывать такое изумление.
Оно и есть начало философии (ούκ άλλη αρχή φιλοσφιας ή το θαυ μάζειν)» (Tht, 155d).
17 Напомню, что θεωρέω изначально обозначало «смотреть, наблюдать, созерцать» (на-
пример, за Олимпийскими играми), θεωρία — процесс созерцания в театре или на играх,
θεώρημα — само зрелище (хотя иногда θεωρία также может обозначать зрелище, напри-
мер, ή του Διονύσου θεωρία — Дионисийские торжества у Платона). После Аристотеля
эти понятия были перенесены из физического мира в геометрическое пространство и
стали характеризовать особое, интеллектуальное созерцание, его продукт и его объект,
18 В качестве наглядной иллюстрации этой доминантной для античности созерцательной
установки можно привести следующий фрагмент из «Тускуланских бесед» Цицерона:
«По словам Гераклида Понтийского, виднейшего ученого и ученика Платона, когда-
то Пифагор во Флиунте вел ученую и красноречивую беседу с флиунтским правителем
206 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
Леонтом; Леонт так поразился уму и красноречию собеседника, что спросил, откуда у
него такие знания; а Пифагор ответил, что никаких знаний он за собою не знает, а про-
сто он философ, то есть «любомудр». Удивленный новым словом, Леонт спросил, кто же
такие философы и чем они отличаются от других людей. Пифагор ответил, что жизнь
человеческая напоминает ему тот праздничный торг, который устраивается при самых
пышных общегреческих играх. Одни люди там стараются снискать венок славы и из-
вестности упражнениями закаленных тел, другие приходят, чтобы нажиться, что-нибудь
продавая и покупая, а третьи, самые умные, не ищут ни рукоплесканий, ни прибыли,
а приходят только посмотреть, что и как здесь делается. Так и мы: словно явились из
другой жизни в эту жизнь, как на праздничный торг из какого-то другого города, и одни
природою призваны служить славе, другие — служить наживе, и лишь немногие, от-
бросив все остальные дела, внимательно всматриваются в природу вещей,— они-то и
называются "любителями мудрости", то есть философами; и как на состязаниях благо-
роднее всего смотреть и ничего для себя не искать, так и в жизни лучше всего созерцание
и познание вещей». (Cic. Tusc. Disput. V, 3, 8-9, пер. М.Л. Гаспарова).
19 См. об этом Вебер 1995а (1904), особ. с. 580-603.
20 Дальнейшее описание категории экзистенциала следует работам: Ечебкин 1998,
с. 21-24; Глебкин 2007з.
21 «Dicendum sacram doctrinam esse scientiam (Необходимо сказать, что священная док-
трина является наукой)» (S.Th., q.l, аг.2, со.).
Глава 11. Общие контуры социокультурной
теории лексических комплексов
В данной главе мы соберем воедино разбросанные по предыдущим
разделам идеи и элементы инструментария в единый теоретический
каркас и, исходя из базовых принципов культурно-исторического под-
хода, опишем общие контуры семантической теории с условным на-
званием социокультурная теория лексических комплексов (далее СТЛК)1.
Название делает акцент на двух ключевых элементах теории: во-первых,
на ее социокультурной основе, т. е. на представлении о том, что язык
является открытой системой, понимаемой как часть более обширной
целостности, различные аспекты которой выражаются категориями
социума и культуры, и, во-вторых, на идее комплекса (в смысле Вы-
готского) как основе для описания семантической эволюции. Начнем
с общих утверждений, характеризующих мировоззренческие основания
теории.
а) представление об объективном, не связанном с человеком мире
является теоретической абстракцией. В реальности образ мира скла-
дывается в процессе взаимодействия человека и окружающих его при-
родной и социокультурной сред. Этот образ индивидуален для каждо-
го человека, однако в нем можно выделить инварианты, общие для
некоторой социальной группы, субкультуры, культуры (русской, япон-
ской и т. д.), а также человечества в целом:
б) язык является одним из средств формирования данного образа
в процессе социокультурной коммуникации и одновременно его аб-
бревиатурой, компактной формой хранения. В понимаемом таким
образом языке мы можем выделить несколько уровней: индивидуаль-
ный язык (идиолект), язык, соответствующий определенной социаль-
ной общности, субкультуре или профессиональной группе (жаргон,
диалект), язык в традиционном понимании (русский, английский и
т, д.), набор общих для всех языков смысловых инвариантов.
в) в системе языка можно выделить два модуля, обладающих зна-
чительной степенью самостоятельности: лингвистический модуль,
отвечающий за внутреннюю организацию системы как средства хра-
208 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
нения и упаковки образа мира, и концептуальный модуль, хранящий
сам образ.
Сформулированные постулаты требуют следующих комментариев.
А) Первый постулат является непосредственным отражением транс-
формации базовых мировоззренческих установок, имевшей место в
европейской философии XX века. Она была описана в первом разделе
третьей главы. Представление о мире и человеке как рационально
действующих машинах, характерное для философии Нового времени,
постепенно смещается на периферию мировоззренческого поля, и его
место занимает образ человека как телесно-духовной целостности,
встроенной в сложную систему социальных коммуникаций, и мира как
целостности, воспринятой и наделенной смыслами человеком. Как
уже отмечалось во введении, мировоззренческая парадигма, в которой
представление об объективном, не зависящем от наблюдателя мире
сменяется образом мира, возникающем во взаимодействии наблюда-
теля и окружающей его реальности, оказывается одним из важных
итогов развития науки в XX веке, проявляя себя в экологическом под-
ходе Дж. Гибсона, концепции идеальных типов М. Вебера и находя,
пожалуй, наиболее системное воплощение в базовом для квантовой
механики постулате о зависимости результата измерения от способа
взаимодействия между прибором и объектом (см.: Glebkin 2009).
Б) В работах по когнитивной лингвистике, изложенных в третьей
главе (в частности, в исследованиях Л. Барсалоу и Э. Рош), показано,
что восприятие языка человеком обладает рядом важных особенностей
(специфика процесса категоризации, выделение лингвистической и
концептуальной систем и т. д.). Эти особенности должны учитываться
и при создании теории языка как онтологического объекта. Описанные
в третьей главе психолингвистические эксперименты дают наглядное
подтверждение того, что слово, соответствующее некоторому процес-
су, активизирует у слушателя или читателя значительную часть тех же
нейронных сетей, которые возбуждаются и у непосредственных участ-
ников этого процесса. В. Эванс предлагал воспринимать слово как
«точку доступа» к определенной концептуальной информации (см.
гл. 6). Однако можно сделать и более сильное утверждение, говоря об
использовании слов как способе свертывания и развертывания, упа-
ковки и хранения информации, соответствующей определенной си-
туации или группе ситуаций.
Образ мира у каждого человека индивидуален, соответствует уни-
кальности характеризующей человека жизненной траектории и явля-
ется важной составляющей его индивидуальности в целом. Индивиду-
альности образа мира соответствует и индивидуальность языка, на
котором говорит человек (идиолекта); специфика концептуальной
информации, которую он соотносит с тем или иным словом или пред-
Глава 11. Общие контуры социокультурной теории лексических комплексов 209
ложением, определяется особенностями его жизненного опыта, осо-
бенностями ситуаций, в которых данное слово или предложение по-
являлось ранее и появилось теперь. Не существует объективных, не
связанных с нашим опытом значений данного слова (мы можем гово-
рить о таких значениях только как о допустимой в определенных
пределах абстракции), более того, одно и то же слово или предложение
получает разные значения в зависимости от контекста, в котором оно
произносится. Тем не менее, опыт разных людей имеет более или
менее значительные области пересечения, открывающие путь для
продуктивной коммуникации. Именно так следует, на мой взгляд,
интерпретировать идею фрейма в изложении Филлмора: фреймы
представляют собой структуры, закрепляющие общий для людей со-
циокультурный опыт, к которому они причастны как социокультурные
существа2.
Указанный взгляд на значение порождает очевидный вопрос. Если
значение слова или предложения перестает быть элементом языка и
становится характеристикой опосредованного языком взаимодействия
человека с его природным и социокультурным окружением, и если
такое значение различается у разных людей и даже у одного человека
в разные моменты времени, то как можно говорить о языке в целом и
присущих ему языковых закономерностях? Не распадается ли тогда
язык на совокупность идиолектов, индивидуальных языков, которые
не обладают устойчивой структурой, но меняются в зависимости от
контекста? Как тогда возможен процесс коммуникации?
Не претендуя здесь на сколько-нибудь подробный ответ на этот
вопрос, обозначу основную идею. Несмотря на все периферийные
вариации, определяемые ситуационным контекстом, в нашем вос-
приятии тех или иных понятий существует устойчивое ядро. Нельзя
сказать, что это ядро не меняется со временем (так, представление
сельского жителя о собаках как домашних животных (вариациях их
внешнего облика, их функциях и т. д.) постепенно изменится, если он
переедет жить в город), но такие изменения происходят довольно
медленно, и для небольшого промежутка времени их можно считать
константой (если, конечно, мы говорим об эволюционном развитии и
не берем в расчет революционные скачки). Залогом успешной комму-
никации становится значимое пересечение когнитивных моделей,
связанных с конкретными понятиями, близость имитаций, создавае-
мых различными людьми в процессе коммуникации. При этом сама
ситуация диалога дает возможность корректировать порождаемые
ментальные имитации и таким образом приходить к пониманию3.
Далее, существуют области, в которых значение задается явно. Это,
в первую очередь, области, связанные с научным дискурсом. Так,
«треугольник» в математике или «работа» в физике имеют общие для
210 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
всех формальные определения и, хотя перцептивные репрезентации
этих понятий различаются у разных людей и имеют непосредственную
связь с перцептивным опытом человека4, для корректной коммуника-
ции в описываемой области достаточно знания этого нормативно за-
данного ядра. Важнейшую роль в формировании такого ядра играет
письменный язык, упорядочивающий процесс коммуникации и от-
крывающий для него новые сферы.
Обобщая, можно сказать, что передаваемая посредством разноо-
бразных обучающих практик и зафиксированная в различных посо-
биях по грамматике и словарях система языка представляет собой
продуктивно работающую во многих областях, но имеющую ограни-
ченную область применения модель (аналогичную материальной
точке в физике, например). Важная специфическая особенность этой
модели состоит в том, что она оказывает сильнейшее обратное влияние
на реальные языковые процессы, являясь для них одновременно a model
of и a model for5, т. е., с одной стороны, возникая как результат развития
человечества в целом и отдельных его групп в процессе их взаимодей-
ствия между собой, а также с окружающей их реальностью, и, с другой
стороны, задавая рамку для этого развития.
Проблема соотнесения индивидуального опыта и общих закономер-
ностей неоднократно обсуждалась в теоретической лингвистике и
философии языка в форме вопроса о соотношении общего языка и
идиолекта. В первой главе мы кратко остановились на интерпретации
Н. Хомским взглядов английского философа М. Даммита на эту про-
блему. Здесь имеет смысл обсудить аргументацию Даммита чуть под-
робнее. Английский философ утверждает, что в паре «общий язык» -
«идиолект» основным является первый элемент, а второй выступает
как его несовершенная, ущербная версия. Как уже отмечалось, он
иллюстрирует этот тезис метафорой игры: знание игроком правил игры,
часто несовершенное, еще не свидетельствует о том, что он сам созда-
ет эти правила. Однако этот аргумент исходит из статичной модели
языка и идиолекта. Реальная ситуация намного сложнее, и она носит
динамический характер. Язык — носитель коллективного опыта людей
и, в частности, прошлого опыта, который не может быть воспринят
современным человеком непосредственно; язык — доминирующая
форма хранения этого опыта. Но коллективный опыт становится ча-
стью личного опыта индивида не благодаря осваиванию словарных
значений и формальных правил построения высказывания. Слово воз-
никает во вполне конкретных ситуациях и связывается ребенком, а
потом и взрослым, с определенным ситуационным контекстом, пре-
вращаясь в элемент жизненного мира человека. При этом, восприни-
мая и усваивая такой опыт, человек получает возможность трансфор-
мировать его содержание, оказывая на его структуру обратное влияние.
Глава 11. Общие контуры социокультурной теории лексических комплексов 211
Общий язык становится объектом обратного воздействия идиолектов.
Мы видим, как значение слов в языке меняется со временем, появля-
ются новые слова, какие-то слова выходят из употребления. Изменя-
ются также и орфографические нормы, и синтаксические правила.
Индивидуальные языки, индивидуальные интерпретации заметно
влияют на этот процесс. Так, идиолект A.C. Пушкина сыграл ключевую
роль в трансформации семантической структуры слова «пошлость», а
идиолект А.И. Герцена - в подобной трансформации слова «мещан-
ство» (Глебкин 2007г; Глебкин 2007д). В девятой главе мы видели, как
велика роль Аристотеля в семантических трансформациях слова ΰλη6.
Только динамическое описание языка, учитывающее, в частности, об-
ратное влияние на него идиолектов, может дать возможность по-
строения теории языка, свободной от догматических пресуппозиций.
В) Как было отмечено в третьей главе, психолингвистические экс-
перименты показывают необходимость выделения в языке двух моду-
лей, которые Л. Барсалоу называет лингвистической и концептуальной
системами. В целом, это соответствует предложенной выше модели
языка, в которой мы должны отделять внутреннее устройство системы,
упаковывающей информацию, от информации, которая упаковывает-
ся. Когда мы имеем дело с видеокамерой, мы также отличаем внутрен-
нее устройство механизма и систему инструкций по работе с ним от
хранимого в механизме содержания. Камера обладает собственными
принципами организации, не связанными непосредственно с фикси-
руемым ей материалом (система питания и т. д.), и способы этой фик-
сации могут быть разными (цифровые камеры, аналоговые камеры и
т. д.), однако ее цель состоит в том, чтобы наиболее полно и точно от-
ражать внешнюю информацию. В зависимости от поставленных задач
камера может работать в различных режимах, и функциональные улуч-
шения в камере направлены на то, чтобы она более качественно и
надежно выполняла эти задачи. Степень самостоятельности языка
также ограничена его функциональным устройством, имеющим свою
логику организации, и именно здесь находятся границы и основания
теорий, описывающих язык как автономную систему. Однако при этом
нельзя забывать, что такая система не самодостаточна, а направлена
на достижение основной цели - хранение образа мира, обеспечиваю-
щее наилучшую коммуникацию с ним.
Перейдем теперь от мировоззренческих оснований к описанию струк-
туры модели.
а) Ключевым для предлагаемой модели является понятие лекси-
ческого комплекса. Лексический комплекс представляет собой
упорядоченную пару, которую составляют определенное лексическое
212 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
гнездо и соответствующее ему концептуальное содержание. Как было
показано в третьей и девятой главах, это содержание организовано по
модели комплекса (в понимании Л.С. Выготского), т. е. обладает раз-
мытыми границами и эволюционирующей во времени структурой.
Другими словами, лексический комплекс образует пара <лексическое
гнездо, комплексХ
с^) Говоря о лексическом гнезде, я отталкиваюсь от традиционного
понимания (совокупность однокоренных лексических единиц, обла-
дающих общими семантическими составляющими (Гинзбург 2010,
с. 164; ср. Виноградов 1977, с. 85; Тихонов 1996, с. 77; Ширшов 1996;
Пятаева 2006, с. 114-116)), однако, включаю в него и слова с другим
корнем, если соответствующее им концептуальное содержание полно-
стью включается в соответствующий данному гнезду комплекс7. Так,
в лексическое гнездо, задаваемое глаголом открывать, включается
глагол отворить, но не включается глагол распахивать (т. к. охваты-
ваемое им концептуальное содержание выходит за рамки комплекса
открывать; в частности, можно распахнуть пальто, но нельзя открыть
пальто). С другой стороны, при выборе однокоренных слов, которые
следует включать в гнездо, важно ориентироваться на «живые функ-
циональные отношения слов» (Гинзбург 2010, с. 166)8. Конкретные
принципы отбора будут продемонстрированы в последующих главах.
В целом, определяющими здесь оказывается не морфологические
связи, а то, что входящие в гнездо лексемы «высвечивают» различные
фрагменты составляющего комплекс концептуального содержания.
В качестве комментария к тезису а) обратимся к одной из крайне
актуальных для современной лингвистики проблем: соотношению
слова и связанного с ним концептуального содержания. В работах по
теории концепта, проанализированных в седьмой главе, эта проблема
трансформируется в проблему соотношения слова и одноименного с
ним концепта, а в работах, упомянутых в начале десятой главы — в
проблему соотношения слова и понятия9.
Одной из показательных иллюстраций разделения слова и понятия10
является история интерпретаций понятия интеллигенция. По утверж-
дению целого ряда исследователей, интеллигенция как социальное
явление возникло задолго до появления слова интеллигенция в соци-
альном значении. Второе событие датируется шестидесятыми годами
XIX в., первое, согласно одной из весьма распространенных точек
зрения, концом XVIII в. (подробнее см. 14 главу). Это дает некоторым
авторам основания разделять слово и понятие интеллигенция.
Попробуем реконструировать логические операции, которые они
при этом совершают. Осмысляя слово интеллигенция и его дериваты
сначала в процессе освоения культуры, а затем ее трансляции и куль-
туротворчества, они формируют собственную интерпретацию соот-
Глава 11. Общие контуры социокультурной теории лексических комплексов 213
ветствующего слову содержания, в частности, выделяют набор качеств,
которыми, по их мнению, должен обладать представитель этой социо-
культурной группы. Затем они обнаруживают набор подобных качеств
у представителей других социокультурных групп и называют этих пред-
ставителей интеллигентами, связывая с их появлением возникновение
концепта. Различие в датировках (так, H.A. Бердяев датирует появле-
ние интеллигенции второй половиной XVIII в., а Б.А. Успенский —
30-40-ми гг. XIX в.) связано с различием в интерпретациях, с тем,
какие характеристики исследователи выделяют в качестве основных.
Следует отметить, что такой подход связан с серьезным упроще-
нием реальной ситуации. Как уже отмечалось, слова, входящие в
лексическое гнездо «интеллигенция» {интеллигенция, интеллигент,
интеллигентный, позднее, интеллигентский и др.) возникают во впол-
не определенном социокультурном контексте, реагируя на отчетливый
культурный запрос. Сформированное этим запросом ядро понятия
образуют оппозиции «интеллигенция» — «народ» и «интеллигенция» —
«мещанство». Фиксируемая ими социальная конфигурация уникальна
и не имела места вплоть до 60-х годов XIX в. Однако отдельные фраг-
менты такой конфигурации, отдельные фрагменты концептуальной
структуры могли существовать и ранее, охватываясь другими лексема-
ми. В частности, характеристики, дающие ряду исследователей осно-
вание использовать по отношению к московским масонам 70-80-х гг.
XVIII в. слово интеллигент, гораздо точнее соответствовали слову ма-
сон в том смысле, который вкладывался в него значительной частью
русского общества в этот период. Именование московских масонов
интеллигентами представляет собой искажение исторической реаль-
ности.
В целом, разговор о концептах или понятиях, существующих неза-
висимо от обозначающих их слов, не кажется продуктивным. В рамках
СТЛК процесс выглядит следующим образом. Исходной онтологиче-
ской категорией в ней является жизнь (в понимании Дильтея,
см. 3.1), т. е. поток социокультурной реальности, различные фрагмен-
ты которого изменяются с различной скоростью: какие-то из них ис-
пытывают радикальные трансформации в течение нескольких лет,
какие-то демонстрируют стабильность на протяжении десятилетий и
даже столетий. Некоторые из таких фрагментов остаются на протяже-
нии определенного времени анонимными (культура во многих случа-
ях не осознает, что «говорит прозой»: так, особенности провинциаль-
ной жизни, выраженные в лексическом комплексе провинция не
фиксируются в языке вплоть до середины XVIII в., хотя оппозиция
«центр» — «периферия» актуальна для русского общества, по крайней
мере, со второй четверти XVI в.), но значительная их часть получает
свою репрезентацию в языке. Хотя в этом потоке невозможно выделить
214 Часть HL Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
самодостаточные структуры с жесткими и неизменными границами,
отдельные группы элементов обладают значительной структурной
устойчивостью. Маркируемые лексическими гнездами простейшие
группы таких элементов, своего рода «концептуальные молекулы»,
лежащие в основании более сложных концептуальных структур, и
являются комплексами в понимании СТЛК.
Важно еще раз подчеркнуть, что концептуальное содержание, со-
ответствующее одному лексическому гнезду, может заметно изменять-
ся со временем (так, лексический комплекс государство существенно
различается в XVI в. и в XX в.). С другой стороны, разные лексические
гнезда могут репрезентировать близкое концептуальное содержание,
которое, однако, никогда не бывает тождественным.
В данном месте имеет смысл опять вернуться к попыткам разделе-
ния слова и концепта (понятия). Сторонники такого разделения в
качестве аргумента часто приводят утверждение, что во многих си-
туациях разные слова обозначают один концепт. Так, слова философия,
philosophy, philosophie, Philosophie соответствуют концепту «философия».
Однако внимательный анализ показывает, что это не так, и различия
в концептуальной структуре указанных слов огромны11. Даже когда
речь идет о конкретных объектах, данных нам в чувственном опыте,
концептуальные структуры слов из разных языков обычно не совпа-
дают, и, более того, различие между ними иногда оказывается очень
значительным. Так, представления о теле в культурах древности тесно
коррелировали с представлениями об имуществе, и, в частности, в
древнеиндийской традиции царство воспринималось как часть тела
царя]2.
β) Комплекс имеет сложную разноуровневую структуру, в которой
можно выделить два базовых уровня.
Уровень А выделяет концептуальное содержание, которое актуали-
зируется у носителей языка при неосознанном, неотрефлексированном
использовании слов, входящих в соответствующее лексическое гнездо.
Другими словами, речь идет о ситуации, когда соответствующее слово
не выделяется из потока устной или письменной речи, не попадает в
фокус внимания. Основой для его употребления становится языковая
интуиция. Этот уровень мы условно обозначим как уровень повсед-
невного употребления слова.
Во избежание недоразумений необходимо отметить, что понятия
«носитель языка» и «повседневное употребление» являются теорети-
ческими абстракциями. Содержание и структура концептуальной
информации, соответствующей конкретному лексическому гнезду,
будет различаться для каждого идиолекта, но можно выделить в этой
структуре инварианты разного уровня общности, высший из которых
соответствует условной культурно-языковой норме (которую, соб-
Глава 11. Общие контуры социокультурной теории лексических комплексов 215
ственно говоря, и фиксируют общие толковые словари). Под носи-
телем языка понимается человек, воспроизводящий эту норму для
всей лексической системы языка. Другими словами, мы оставляем
вне поля рассмотрения явления, связанные с жаргонами, диалектами,
сленгом и т. д. Описание жаргонов и диалектов в рамках СТЛК пред-
ставляет собой отдельный сюжет, который требует дополнительного
обсуждения.
Кроме того, мы не обсуждаем здесь особенности описания различ-
ных подуровней уровня А, связанных с различной стилистической
маркировкой (книжное, обиходное), интенсивностью использования
слова и его соответствием современному контексту (редкое, устарев-
шее) и т. д. Для СТЛК принципиально подчеркнуть дистанцию между
уровнем А, со всей сложностью его структурной организации, и уров-
нем В.
Уровень В задают интерпретации слова, т. е. факты его со-
знательного, отрефлектированного использования, при котором слово
попадает в фокус внимания, превращается в элемент определенной
теоретической конструкции13. Мы уже отмечали, что концептуальное
содержание, соответствующее конкретному комплексу, свое у каждого
носителя языка, однако на уровне А оно условно предполагается оди-
наковым благодаря общему социальному опыту. Предлагая собствен-
ную интерпретацию, ее автор трансформирует исходную концептуаль-
ную структуру и порождает на этой основе новое концептуальное об-
разование. Особенно важен этот процесс для культурно значимых
категорий, с интерпретацией которых у автора связывается собственная
культурная идентификация. Так или иначе трактуя смысл слов свобода,
счастье, Россия, Запад, народ, интеллигенция, пошлость, мещанство,
скука и др., человек, живущий в пространстве русской культуры, об-
ретает в ней свое место, а также включается в процесс ее дальнейшей
трансляции и обновления.
Следует отметить, что во многих случаях возникающие интерпре-
тации оказывают обратное влияние на структуры уровня А, определяя
их позднейшую эволюцию. Яркая иллюстрация такого влияния — се-
мантическая история комплекса пошлый (Глебкин 2007д). Прилагатель-
ное пошлый появляется в древнерусских текстах в XII веке и по XVII век
включительно имеет нейтральные или положительные коннотации
(«пошлый» означает «исконный», «давний», «настоящий», например,
А золото бы было пошлое, т. е. настоящее, действительное; пошлый купец
или гость — купец, являющийся полноправным старинным членом
корпорации, это звание переходило и на потомство). В XVIII веке
слово почти не употребляется. Кардинальная трансформация семан-
тической структуры слова происходит в текстах A.C. Пушкина. По-
жалуй, наиболее важным для понимания Пушкиным слова пошлый
216 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
является словосочетание пошлые полуистины, приводимое им в черно-
виках статьи «Александр Радищев»: «...наряду с пошлыми полуистинами/
с примесью пошлых полуистин и преступного пустословия». Пошлыми
Пушкин называет рассуждения, имеющие характер общих мест, но,
тем не менее, выражающие стойкие и опасные заблуждения, удаляю-
щие нас от истины. Такой взгляд можно проследить на различных
уровнях: философские доктрины (материализм, хотя и модный в обще-
стве, но лишающий мир высшего смысла и цели, и поэтому крайне
опасный по сути), стиль поведения (человек ведет себя так, как при-
нято, но это совершенно не соответствует внутренней логике ситуации,
сути вещей, требующей от него других поступков, других слов) и т. д.
Пошлой может быть названа как метафизика Гельвеция («Александр
Радищев»), так и мадригал, который Онегин шепчет Ольге, или срав-
нения у Батюшкова («Заметки на полях перевода Батюшкова из Пар-
ни "Мщение"»).
Не вдаваясь в подробности и не делая множество необходимых
оговорок14, можно в целом утверждать, что интерпретация Пушкина
существенно трансформирует исходную семантическую структуру, и
слово возвращается в повседневный язык заметно преображенным.
Похожую эволюцию мы можем увидеть и в употреблении Пушкиным
слова честь, в употреблении Герценом слова мещанство (Глебкин 2007г)
и т. д.
ßj) Остановимся теперь более подробно на структуре уровня А.
ßj j) В каждом комплексе на уровне А можно выделить одно или
несколько структурных ядер (т. е. исторически первичных концепту-
альных фрагментов и/или фрагментов, актуализация которых лексе-
мами, входящими в гнездо, воспринимается носителями языка как
естественная), и порождаемую определенными трансформациями этих
ядер периферию.
Яркую иллюстрацию данного положения представляют собой уже
упомянутые работы Д. Герартса по теории прототипов (Geeraerts 1997;
Geeraerts 2006; ср.: Глебкин 20076, с. 31-34). Так, исследуя семантиче-
скую структуру и семантическую эволюцию неологизмов на примере
слова legging (леггинсы) в голландском языке, он показывает, что из-
менения этой структуры происходят путем расширения периферийной
области при сохранении семантического ядра. При наличии в культуре
интереса к появившейся категории объекты, которые ранее не связы-
вались с новым словом, теперь начинают обозначаться им. При потере
культурного интереса область распространения сужается, и слово во-
обще может выйти из употребления (Geeraerts 1997, р. 32-83).
Обобщая наблюдения Герартса, можно сказать, что слово появля-
ется как следствие определенного социокультурного запроса и марки-
рует при своем появлении некоторый фрагмент социокультурной ре-
Глава 11. Общие контуры социокультурной теории лексических комплексов 217
альности. Если этот фрагмент устойчив и сохраняет свою значимость
для социальной коммуникации в течение длительного времени (на-
пример, части человеческого тела), то он является устойчивым про-
тотипом для соответствующего ему слова (скажем, голова человека или
животного для слова голова); если он возникает в результате локальной
социокультурной трансформации, то соответствующее ему слово через
какое-то время меняет прототип (возможно, получая обобщенное
значение) или просто выходит из употребления (волость или повытчик,
например).
При сохранении устойчивого ядра комплекс начинает экспансию
в другие области, расширяя свое концептуальное содержание15. В це-
лом, за этой процедурой стоят модели комплексного мышления, опи-
санные в девятой главе: слово переносится на новые контексты,
смежные с данным по тому или иному параметру. В качестве иллю-
страции данного утверждения можно привести семантическую эволю-
цию слова попса. Обозначая изначально примитивную популярную
музыку и сохраняя до последнего времени это значение в качестве
прототипа (Где-то в комнате играла музыка — какая-то попса — и слы-
шался мужской голос (А. Мельник. Авторитет. 2000)), слово начинает
употребляться для обозначения низкопробной, рассчитанной на мас-
совую публику литературы (...я долго думал, что книга Булгакова — поп-
са махровая с соплями (О. Гладов. Любовь стратегического назначения.
2000—2003)), деятельности (Но для меня эта работа все равно попса
(А. Карабош. Человек-утро. 2002)), моделей поведения (В туризме
попса приводит к выжженным лесам и горам мусора. (Т. Гордеева. Спор-
тивный автостоп. 2003)) и т. д.
Более сложную картину представляет собой семантическая эволюция
слова ритуал. В литературном языке XIX века слово использовалось
крайне редко и в жестко заданной парадигмальной ситуации: оно было
связано, главным образом, с масонским и католическим религиозным
обрядом. Вот характерные примеры: «Странная вещь! Католицизм,
умевший создать такие храмы, умевший украсить их такими фресками,
такими картинами и статуями, не умел уладить торжественнее, поэтич-
нее свой ритуал в самом Риме» (А.И. Герцен. Письма из Франции и
Италии); «Это — ритуал одной ложи, — сказал он, но в это время, к не-
описанной радости Аггея Никитича, послышался стук и миленький голосок
пани Вибель» (А.Ф. Писемский. Масоны). Переносное значение слова
ритуал встречается у Герцена, но в единичных случаях.
После социальных и культурных трансформаций начала XX века
частота употребления слова заметно возрастает, прототипическое ядро
расширяется и одновременно происходит смещение его центра. Во-
первых, в связи с общим изменением религиозных установок культуры
слово начинает применяться к любой религиозной церемонии. Во-
218 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
вторых, в культуре возникает отсутствовавшая ранее область, по функ-
ции и значимости сопоставимая с православной религией, формиру-
ется коммунистическая идеология, и слово «ритуал» переносится на
новые символические действия, которые должны заменить собой ре-
лигиозные («На необходимость хоть какого-нибудь свадебного ритуала
указывалось и многочисленными делегатками с мест на недавней сессии
ВЦИКа» (В.В. Вересаев. Об обрядах); «Необходимо, чтобы знамя было
обставлено специальным ритуалом почета» (A.C. Макаренко. Методика
организации воспитательного процесса)). В-третьих, благодаря раз-
мыванию социальных границ и общему процессу десакрализации
культуры слово начинает переноситься на бытовые контексты, в кото-
рых подчеркивается «излишняя» для повседневной практики смысло-
вая составляющая, сначала скорее иронично, но потом и вполне се-
рьезно16.
Отметим, что процесс обретения словом устойчивого лексического
положения, процесс формирования лексической нормы может быть
длительным, и его описание представляет собой интересную само-
стоятельную задачу. Сначала новое значение «нащупывается», слово
может употребляться в весьма неожиданных контекстах, но постепен-
но конструкция становится все более и более жесткой и интуиция,
соответствующая слову, обретает необходимую устойчивость. Напри-
мер, для слова скука такая «размытость» значения особенно заметна в
первой половине XVHI в., когда весьма часто встречаются контексты,
исчезающие в дальнейшем. Интересно, например, следующее выска-
зывание Меньшикова: Королевское величество зело скучает о денгах и
со слезами наодинеуменя просил, понеже так обнищал, пришло так, что
есть нечего. Которую ево скудость видя, я дал ему своих денег десять
тысеч ефимиков (Письмо А.Д. Меньшикова Петру (26 сентября
1706 г.) // Петр Великий 1900, с. 1132).
ßj 2) В концептуальной структуре слова на уровне А можно выделить
подуровни, соответствующие прямому значению слова и метафориче-
ским расширениям. Это разделение существенно и для комплексов
базового уровня, таких как стул, бежать, красный (о понятии базово-
го уровня см. раздел 3.3), но особенно значимо оно для абстрактных
концептуальных областей, не допускающих фиксацию в процессе не-
посредственной перцепции. Так, прямым значением комплекса скука
является особое эмоциональное состояние, непосредственное обраще-
ние к которому происходит, например, в выражениях Я вижу, что ему
скучно] Он откровенно скучал на этом собрании и т. д. Разумеется, мы
можем описать это состояние рациональными методами, наблюдая за
особенностями поведения человека, его мимикой и жестами, опираясь
на характеристику человеком своих внутренних ощущений, фиксируя
изменения в его периферийной нервной системе и т. д. (подробнее см.
Глава 11. Общие контуры социокультурной теории лексических комплексов 219
Глебкин 2010, с. 94-132). С другой стороны, важным дополнением к
такому описанию становится метафорический портрет, формирующий
чувственно воспринимаемый образ. Средством для подобного мета-
форического портрета становится концептуальная метафора в пони-
мании Лакоффа-Джонсона.
Если оставить в стороне разнообразные авторские метафоры, то
доминирующей материальной репрезентацией скуки оказывается га-
зообразная субстанция, обладающая запахом. Эта субстанция опасна,
в первую очередь, для психического здоровья человека и может при-
вести к потере им человеческого облика, но она несет также непо-
средственную угрозу и для его жизни в целом:
Скукой от доцента веяло смертной, и Женя не знала, как от него
избавиться (А. Берсенева. Возраст третьей любви);
Вокруг Кремля сгустилась скука, которую лишь время от времени
удается разгонять неординарным людям, очутившимся «за зубца-
ми» (Б. Грищенко. Посторонний в Кремле)
Неровный сводчатый потолок низко нависал над головой, пахло
лекарствами и скукой (Т. Тронина. Никогда не говори «на-
всегда»);
Скукой благополучия несло от него за милю (И. Бояшов. Путь
Мури);
Однажды — фантазировал я, — они, вконец озверев от скуки, при-
думали сценарий игры и поклялись следовать ему при любых об-
стоятельствах (М. Петросян. Дом, в котором...);
Помираешь от скуки и беспрерывно куришь, чтоб хоть чем-то
себя занять (М. Петросян. Дом, в котором...).
Другой характерный образ - агрессивное живое существо, пресле-
дующее человека:
• Дедок живет один, скука его гложет (Д. Донцова. Уха из золотой
рыбки);
Инка заметила, что медленно, неслышно подползает скука, то-
ненькой пятнистой змейкой, капля яда которой, возможно, уло-
жит табун кляч-тяжеловозов (У. Нова. Инка);
Когда получаем газету, перво-наперво ищем Ваше фамилие, а если
нету, то и не читаем, скука одолевает, пишите, Татьяна, чаще
(А. Щеглов. Фаина Раневская: вся жизнь)17.
Складывающийся перцептивный образ (или совокупность образов)
служит важным дополнением к рационально фиксируемым элементам
концептуальной структуры и оказывает обратное влияние на конфи-
гурацию этих элементов (в частности, проявляясь в самоописаниях
испытывающих скуку субъектов).
ßj 3) Важной проблемой в данном контексте является проблема по-
лисемии, т. е. принципов выделения значений лексем и разнесения их
220 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
по разным лексическим гнёздам. В целом, этот вопрос требует отдель-
ного обсуждения, однако следует отметить, что в отличие, например,
от НОССРЯ, излагаемый здесь подход опирается, скорее, на выявление
сходств между различными концептуальными подструктурами, чем на
подчеркивание различий. Приведу одну иллюстрацию. В первом вы-
пуске НОССРЯ описываются синонимические ряды БЕСПОКОИТЬ 1,
ТРЕВОЖИТЬ 1 и БЕСПОКОИТЬ 2, ТРЕВОЖИТЬ 2. При этом значение
первого ряда определяется как «вызывать неприятное чувство, какое
обычно бывает, когда человеку неизвестно что-то важное о ситуации,
которая его касается, и когда он опасается, что эта ситуация изменилась
или может измениться к лучшему» (Отсутствие вестей от мужа бес-
покоило ее), а второго — как «на (короткое) время прерывать чье-л.
занятие или нарушать чей-л. покой» (Позвольте вас побеспокоить <по-
тревожитьУ) (НОССРЯ 1997, с. 3, 5).
Не подвергая сомнению тщательность и аккуратность сделанных в
статьях наблюдений, замечу, что предложенное авторами (в данном
случае, Ю.Д. Апресяном) разделение кажется искусственным. Действи-
тельно, оба выделенных значения описывают выведение человека из
состояния покоя, внутреннего равновесия. Различие состоит лишь в
способах, которыми это равновесие нарушается. Первый из них связан
с системой идеальных смыслов, воздействующих на эмоционально-
когнитивную сферу, второй предполагает непосредственную перцеп-
цию. Специфика описанных в статьях коммуникативных ситуаций
определяется спецификой способов воздействия. Близость выделенных
концептуальных областей становится отчетливой, если обратиться к
прилагательному беспокойный. Рассмотрим, например, следующую
реплику: Я плохо выспался. Ночь была беспокойной. Отмеченное в ней
беспокойство могло быть вызвано как отсутствием сына, вернувшего-
ся домой под утро (БЕСПОКОИТЬ 1), так и шумной компанией, весе-
лящейся всю ночь под окнами (БЕСПОКОИТЬ 2). Различие в способах
здесь не носит решающего характера, поэтому в рамках СТЛК лексемы
БЕСПОКОИТЬ 1 и БЕСПОКОИТЬ 2 являются подструктурами одного
комплекса.
ß14) Особо следует остановиться на том, как отражается на струк-
туре комплекса наличие соотносимого с этим комплексом экзистен-
циала. В целом этот вопрос касается относительно небольшого масси-
ва слов, но такие слова относятся к группе культурно значимых и не-
посредственно связаны с процессом формирования различных
идентичностей. Не имея возможности здесь обсуждать этот вопрос
подробно, ограничусь несколькими иллюстрациями. Как уже отмеча-
лось в десятой главе, знаком возникновения экзистенциала в языке
часто становится появление соответствующего экзистенциалу слова в
субъектной позиции и наделение его волевыми, когнитивными или
Глава IL Общие контуры социокультурной теории лексических комплексов 221
перцептивными характеристиками. В ряде случаев это сопровождает-
ся появлением новых слов в единственном числе, дополняющих уже
существующие формы множественного числа, что дает возможность
более отчетливой персонализации. Так, рождение в официальной со-
ветской идеологической модели экзистенциала, соответствующего
пионерской организации (причастность к которому, замечу, пережи-
валась многими как важный элемент самоидентификации) выразилось
в появлении слова пионерия, дополняющего гораздо более естествен-
ное пионеры («Красногалстучная пионерия ухаживала за животными
и выращивала урожай на пришкольных участках, собирала металлолом
и макулатуру, училась культуре межнационального общения и искусству
уважать и любить свое Отечество, верно ему служить и достойно его
защищать» (А. Пудин. Ренессанс красных галстуков)). Другой вариант
образования подобной модели — слово дворянство18, полученное пер-
сонификацией присущего всем членам группы признака: Дворянство
есть душа и благородный образ всего народа (Н.М. Карамзин. При-
ятные виды, надежды и желания нынешнего времени); Дворянство
наше, поставленное между активным влиянием царизма и пассивным
влиянием подвластных крестьянских миров (ассоциаций), начало
расти умом и властью, несмотря на подчинение царизму (К.Н. Леонтьев.
Византизм и славянство). Важно отметить, что в языке советской и
постсоветской эпохи такие конструкции встречаются крайне редко в
весьма специфической группе исторических текстов, что является
лингвистическим подтверждением исчезновения соответствующего
экзистенциала.
γ) Перейдем теперь к изложению способа описания концептуальной
структуры комплекса, который может быть положен в основу различ-
ных гнездовых словарей. Сразу хочу подчеркнуть, что речь идет об
изложении только концептуальной информации, к которой, в зависи-
мости от типа словаря и установок его автора, может присоединяться
лингвистическая.
В общем случае такое описание предполагает три уровня:
Уровень Aq (соответствует глобальной концептуальной области,
включающей в себя уровень А концептуальной структуры ком-
плекса);
• Уровень А (соответствует уровню А концептуальной структуры);
Уровень В (соответствует уровню В концептуальной структуры).
у{) Как уже неоднократно отмечалось, во многих случаях радикаль-
ная трансформация значения уже существующих слов или появление
новых связаны с изменениями в социокультурной ситуации, они пред-
ставляют собой ответ на сформированный этой ситуацией запрос. Раз-
умеется, описание уровня \ избыточно для комплексов базового
уровня (дерево, рука, бежать, открывать), отсылающих к стабильному
222 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
и общему для всех социальному опыту, не требующему экспликации
вследствие своей очевидности. Однако оно становится существенным
для таких культурно-значимых категорий, как скука, мещанство, ин-
теллигенция. В частности, резкое возрастание частотности и изменение
содержательного наполнения комплекса скука непосредственно свя-
заны с секуляризацией русской культуры во второй половине XVII-
XVIII веке и освобождением дворянства от обязательной государствен-
ной службы, юридически закрепленным манифестом Петра III «О
даровании вольности и свободы дворянству» (1762 г.) и «Жалованной
грамотой дворянству» Екатерины II (1785 г.). Указанные процессы
приводят к изменению общей структуры повседневной жизни куль-
турной элиты, когда жизнь лишается внешнего регулятива (спасение
души, служение государству и т. д.) и становится как бы равной самой
себе. Появляется необходимость в создании культурного института,
который придавал бы такой самодостаточности мировоззренческие
основания, задавал бы внешние регуляторы поведения в формирую-
щейся структуре новой повседневности. Эту функцию и начинает
выполнять свет, светское общество, воспроизводя в основных чертах
уже сложившиеся западные (в первую очередь, французские) образцы.
Скука становится важнейшим атрибутом светского образа жизни. Без
осознания этих социокультурных трансформаций понимание концеп-
туальной структуры комплекса оказывается крайне затрудненным
(подробнее см. Глебкин 2007е).
γ2) Если исходить из того, что ключевым для понимания концепту-
альной информации, репрезентируемой в языке, является не знание
словарных статей, а социокультурный опыт человека, основой описа-
ния на уровне А должна стать подробная характеристика ситуаций,
относящихся к концептуальным ядрам. Соотнесение этих ситуаций с
личным опытом человека дает возможность освоения им базовой кон-
цептуальной информации, создания собственных перцептивных сим-
волов (о перцептивных символах см. п. 3.3). Разумеется, отсюда не
следует, что в словарной статье нужно отказываться от определения,
однако определение в заданных рамках играет лишь вспомогательную
роль, основным инструментом для понимания становится описание
прототипических ситуаций.
Так, в случае комплекса скука такими ситуациями будут а) общение
со скучным собеседником; б) чтение скучной книги (просмотр скуч-
ного фильма или спектакля); в) однообразная, монотонная деятель-
ность; г) отсутствие всякой деятельности, безделье; д) отсутствие
близкого человека19. Описание ситуации включает в себя по возмож-
ности подробную характеристику составляющих ее элементов и связей
между ними. Так, ситуация а) в случае двух собеседников содержит три
базовых элемента: субъет S, испытывающий скуку; агенс А, являю-
Глава 11. Общие контуры социокультурной теории лексических комплексов 223
щийся источником скуки; коммуникация между S и А. Характеристи-
ка агенса поясняет понятие «скучный собеседник» (психологический
портрет, особенности поведения, речевой деятельности), субъекта —
аналогичным образом описывает скучающего человека, коммуника-
ции — специфику реализуемого дискурса (долгие паузы или домини-
рование монологической речи одного из собеседников и т. д.).
γ2 j) Важным элементом описания является характеристика особен-
ностей концептуального содержания для каждого из слов, входящих в
гнездо, а также специфика характеризующих их коммуникативных
ситуаций, проявляющаяся в различных стилистических маркерах
(книжное, устаревшее и др.)20.
γ2 2) Отдельного описания требуют связанные с каждым из ядер
метафорические расширения, о месте которых в структуре комплекса
говорилось в п. β12).
γ3) Описание на уровне В предполагает характеристику наиболее
значимых интерпретаций, отличных по своей концептуальной струк-
туре от базовой структуры комплекса А и оказывающих на нее обрат-
ное влияние.
Следует отметить в заключение, что доя многих культурно-значимых
слов структура комплекса на уровне А существенно изменяется на
протяжении периода, который носители языка воспринимают как со-
временный в языковом плане. Такие трансформации могут быть вы-
званы как внутренними причинами, так и воздействием изменений в
глобальном социокультурном контексте (уровень Ао) или влиянием
интерпретаций (уровень В). В этом случае корректная модель пред-
ставляет собой согласованное диахронное описание на всех трех уров-
нях. Примером такого описания для комплекса интеллигенция являет-
ся 14 глава монографии. 12 и 13 главы посвящены иллюстрации моде-
ли на примере комплексов базового уровня открыть и камень.
Примечания
1 Особо подчеркну, что речь идет именно об общих контурах, а не о полном описании
теории, охватывающей всю лексическую систему языка. Для этого потребуется отдель-
ная монография.
2 В современной когнитивной лингвистике обретает все больший вес утверждение,
что слово само по себе не обладает каким-либо априорным значением, значением сло-
во наделяет произносящий или воспринимающий его человек (см., напр.: Turner 1994,
р. 92-94; Johnson 2007, р. 7-15). В четвертой и пятой главах приводилось описание
экспериментов (Boroditsky, Ramscar 2002; Glebkin 2009), показывающих, что значение
всегда контекстно и интенционально и представляет собой определенную траекторию,
определенный пучок связей, выделенных в массиве разнообразной концептуальной ин-
формации. Тем не менее, часто мы можем выявить определенные связи и закономерно-
сти, определенные регулярности, соответствующие тем или иным словам, обращающие
к устойчивым фрагментам концептуальной информации в содержании понятия, кото-
рые можно маркировать как фреймы.
224 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
3 Можно представить себе, например, такой диалог: — Завтра к нам Петр собирается
приехать. — Так его же в Москве нет!— Почему, он никуда не уезжал, насколько я знаю. Он
сегодня звонил мне, сказал, что приедет завтра. — Подожди, а ты какого Петра имеешь в
виду? и τ. л.
4 Как уже было отмечено в третьей главе, что успешность человека в физике или ма-
тематике проявляется в развитости связанных с абстрактными категориями элементов
перцептивной сферы.
5 Здесь используются категории, предложенные К. Гирцем для описания взаимодей-
ствия культуры и социума (Geertz 1966, р. 7—8).
6 Крайне любопытный материал, касающийся семантических различий французского
empirique и английского empirical и влияния на эти различия философских концепций,
в первую очередь, работ Декарта и Локка, приводится в книге А. Вежбицкой: Wierzbicka
2010, р. 6—22, хотя ее интерпретация собранного материала опирается на принципиаль-
но иные основания.
7 Ср. с принципами, заложенными в Новом объяснительном словаре русского языка
(НОСРЯ1997,с.УИ).
8 О проблемах, связанных с выделением границ лексического гнезда, см., напр., Шир-
шов 1996; Гинзбург 2000, с. 165-166. См. также работу Араева и др. 2010 и обсуждаемые в
ней понятия ситуатема и ситуация.
9 Следует отметить, что по работам одного из главных идеологов задаваемого указан-
ной оппозицией направления исследований Р. Козеллека не вполне ясно, что он имеет в
виду под понятием (Begriff). С одной стороны, он ссылается на классическую для линг-
вистики триаду, обозначаемую им как «слово — значение - объект», и связывает понятие
со значением, а с другой - помещает слово и понятие в один ряд, интерпретируя послед-
нее как частный случай слова ("Each concept is associated with a word, but not every word is
a social and political concept... The concept is connected to a word, but is ill the same time more
than a word: a word becomes a concept only when the entirety of meaning and experience within
a sociopolitical context within which and for which a word is used can be condensed into one
word" (Koselleck 2002, p. 84-85)).
10 Далее для краткости мы будем говорить о понятии интеллигенция, но все сказанное
будет справедливо, если мы заменим понятие на концепт.
11 См.: Глебкин 2009а, с. 85-88. Ср. Wierzbicka 2010, р. 6-22, где описываются семанти-
ческие различия французского empirique и английского empirical.
12 См.: Романов 1978. Важно подчеркнуть, что речь идет не о метафоре, а о прямом зна-
чении. Ср. аналогичные представления в древнеегипетской культуре и культуре Древней
Месопотамии. См.: Глебкин 2000, с. 93-94, 163-164,167, 201.
13 Отдаленным аналогом этому уровню служит понятие «научной картины мира», вы-
раженное в противопоставлении «наивной» и «научной картины мира», или научного
знания и повседневного знания (Апресян 1995, с. 56-60; Wierzbicka 1996, р. 338-344).
Однако осознанное употребление слова, при котором оно становится элементом опре-
деленной теоретической конструкции, далеко не всегда может быть описано понятием
«научная картина мира».
14 Наряду с Пушкиным, необходимо учитывать также роль Гоголя, предложившего
иную, но не менее влиятельную интерпретацию этого слова. Подробнее см.: Глебкин
2007д.
15 Как уже отмечалось, в данной модели опускаются описанные в работах по историче-
ской семантике лингвистические механизмы семантических изменений, такие как ана-
логия, влияние грамматических конструкций (Вупоп 1977; Anttila 1989), носящие в этом
процессе периферийный характер.
16 «...нет, видно такой ритуал, что когда математик приходит к отцу, то — приходит
молчать» — А. Белый, На рубеже двух столетий; «Если бы дать Исаю Бенедиктовичу волю,
он бы взял такси и носился по Москве наобум, без всякого плану, воображая, что таков
ритуал» — О. Мандельштам, Четвертая проза; «Скупой прощальный ритуал не оборвет
Глава 11. Общие контуры социокультурной теории лексических комплексов 225
нам песни» — О. Митяев, «Живут такие люди»; «Я вспомнил, как Шура истово отпаривал
брюки, как тщательно завязывал галстук, как бережно доставал из шкафа свой единствен-
ный "выходной" пиджак в клеточку, когда собирался, по его выражению, "в люди". Эти
сборы всегда носили характер маленького торжественного и веселого ритуала» (В. Кунин.
Кыся-2). - Подробнее о механизме употребления слова см.: Глебкин 1998, с. 16-24, от-
куда и взяты приводимые выше примеры.
17 В дополнение можно привести показательную авторскую метафору: Девяностые сде-
лали вид, что скуки больше нет. Скука подождала за углом и вернулась. Она снова с нами
(А. Гаврилов. Сущий Брет. Б.И. Эллис как Дж.Д. Сэлинджер).
18 Ср. созданный Б.Ш. Окуджавой неологизм арбатство.
19 Необходимо различать два вида скуки, существенно отличных друг от друга: ситуа-
тивная скука, порождаемая внешними обстоятельствами, и экзистенциальная скука,
характеризующая внутреннее состояние индивида. Первая представляет собой здоро-
вую реакцию человека на внешний контекст, вторая - болезнь, требующую психоте-
рапевтического вмешательства. О различии двух типов скуки см., напр., Bernstein 1975,
р. 513-515; Spacks 1995, р. 5; Healy 1984, р. 10; Völker 1975, S. 193; Nahoum-Grappe 1995,
p. 27; Klerks 1961 p. 13-16, 51; Свендсен 2003, с. 172-173. Следует отметить, однако, что
экзистенциальная скука требует рефлексии и появляется лишь на уровне В, уровень А
описывает ситуационную скуку.
20 Определенной параллелью к такому описанию может быть описание зоны значения
в НОССРЯ.
Глава 12. Описание комплекса «открыть»
в рамках социокультурной теории
лексических комплексов
Выбор комплекса открыть в качестве исходной иллюстрации семан-
тических описаний в рамках СТЛК вызван несколькими причинами.
Во-первых, для данного комплекса неактуальны уровни Aq и В. Гло-
бальная область, в которой располагается концептуальное содержание
комплекса, практически не меняется со временем; повседневные прак-
тики, связанные с открыванием различных объектов, универсальны и
хорошо знакомы каждому. Эта универсальность и прагматическая
очевидность слова приводит также к отсутствию интерпретаций. Дру-
гими словами, концептуальная структура комплекса сводится в данном
случае к уровню А. Во-вторых, структура комплекса на уровне А явля-
ется мононуклеарной: в ней отчетливо выделяется базовое ядро, транс-
формации которого порождают другие элементы комплекса.
Две указанные особенности характерны для широкого класса ком-
плексов базового уровня, что дает возможность рассматривать ком-
плекс открыть в качестве представителя этого класса. С другой сто-
роны, описанная структура входит в более сложно организованные
комплексы, выступая для них в качестве одного из структурных блоков
(подробнее см. об этом в последующих главах). Поэтому можно гово-
рить об этой структуре как определенного рода структурной «молеку-
ле» в рамках СТЛК.
12.1. Глагол «открыть» и его дериваты в толковых словарях
Проблемы, связанные с экспликацией семантической структуры гла-
гола open и его русского аналога, были изложены в седьмой главе. Здесь
имеет смысл продолжить их обсуждение на другом материале, посмо-
трев, как некоторые из входящих в комплекс открыть лексем пред-
ставлены в традиционных толковых словарях.
Обратимся к Большому академическому словарю русского языка
(БАСРЯ 2004—). В статье, посвященной глаголу открыть, авторами
выделяются следующие значения1:
Гиава 12. Описание комплекса «открыть» ... 227
1. 'Отводя в сторону дверь, раздвигая створки, поднимая крышку и
т. п., делать доступной внутреннюю часть чего-л.; распахивать, раз-
двигать, отводить в сторону и т. п. (дверь, окно, ставни и т. п.) делая
доступным что-л.; отпирать, отмыкать'.
2. 'Разрешать, делать свободным вход, доступ куда-л., во что-л.'
(Краснодарский аэродром гражданского воздушного флота был наконец
открыт для полетов)', 'делать доступным, досягаемым для кого-л., давать
возможность воспользоваться чем-л.' с показательным примером из
«Анны Карениной»: Хотя свет был открыт для него лично, он был закрыт
для Анны. Здесь же приводятся конструкции открыть двери в значении
'давать свободный доступ куда-л/ и целый ряд близких по значению
конструкций: с одной стороны, все двери открыты для кого-л., кому-л;.
открыты все дороги перед кем-л.; открыть новые, широкие горизонты,
перспективы, возможности um. п. в чём-л., для чего-л.; с другой стороны,
кто-л. открыт для чего-л.; ум, душа, сердце и т. п. кого-л. открыты для
чего-л. Сюда же помещается выражение открыть кредит в значении
'предоставлять право пользования кредитом'.
3. 'Отстранять, отводить какой-л. покров, что-л., заслоняющее
кого-, что-л.' {Открыть занавес); 'лишая покрова, раскрывая, делать
видимым; обнажать' (И дева в сумерки выходит на крыльцо: Открыта
шея, грудь и вьюга ей в лицо/); 'не закрывать, не заслонять собою, остав-
лять видимым' (От жара, поднимавшегося вместе с дымом кверху, ка-
чались ветки старой ели... и то закрывали, то открывали темное небо);
'делать видимым в результате освещения' (Свет открывал то черные
блестящие стебли травы с оранжевыми засохшими ягодами, то огненные
шапки мухоморов, как будто забрызганные мелом); 'повернув лицевой
стороной, делать видимым для всех (карты, домино и т. п.)' (— Туз
выиграл! — сказал Герман и открыл свою карту); 'оставлять не ограж-
денным, не защищенным от кого-, чего-л.'.
4. 'Освобождать что-л. от упаковки, укупорки; вскрывать, распеча-
тывать' (Открыть бутылку; Письма все были в его руке. Он машинально
открыл их и стал читать).
5. 'Разворачивать, разгибать сложенное, согнутое; размыкать сом-
кнутое' (Открыть зонтик. Открыть веер,..) с выделением конструкций
открыть глаза, рот, уста um. п.; открыть рот в значении 'начинать
говорить что-л., пытаться выразить свое мнение'; открыть рот от
удивления, восхищения и т. п.; открывши рот; открыть объятия; от-
крыть глаза кому-л. на что-л.
6. 'Приводить в действие, отводя клапан, защелку и т. п. приспособле-
ния, служащие преградой (воде, газу, электричеству)' (Открыть кран).
7. 'Обнаруживать, выявлять что-л., ранее незамеченное, непонят-
ное, неизученное и т. п.' (Открыв для себя пленительную украинскую
поэзию, Исаковский обращался к ней на протяжении всей жизни); 'на-
228 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
ходить, замечать в ком-, чем-л. какие-л. свойства, качества' с выде-
лением конструкции открыть кого-л. (Всеволод Вячеславович Иванов —
подлинный самородок. Его открыл Горький)', 'устанавливать наличие,
существование и т. п. чего-л. путем исследований, наблюдений' (От-
крыть закон. Открыть новое месторождение нефти) с выделением
фразеологизма открыть/открыть Америку (америки).
8. 'Делать известным что-л., ранее скрываемое, тайное' с выделе-
нием конструкций открыть свои мысли, чувства, желания um. п.; от-
крыть душу, сердце; открыть тайну, секрет; открыть себя, свое имя,
звание и т. п.', открыть/открыть (свои) карты кому-л.
9. 'Полагать начало существованию, деятельности чего-л. (учреж-
дения, предприятия и т. п.)' (Открыть курсы. Открыть кафе) с выде-
лением конструкций открыть памятник, монумент и т. п. в значении
'сооружать, воздвигать памятник, монумент и т. п.' (Умер Уатт β 1819
году, а через пять лет β Лондоне был открыт ему памятник), открыть
заседание, собрание, митинг и т. п.; начинать какую-л. деятельность,
какие-л. действия с выделением конструкций открыть огонь, стрельбу
и т. п.; открыть счет с выделением отдельных узусов «в финансовом
деле, в спорте», а также значения 'добиваться первых успехов, первой
награды в чем-л.' (Открыть счет наградам)', 'начинать что-л. первым,
предшествовать в ряду однородных явлений' (Рассказ этот открывает
серию военных рассказов Гаршина) с выделением конструкций открыть
новую эру, эпоху чём-л.; открыть новую страницу в чем-л. (БАСРЯ 2004,
т. 14, с. 488-493).
Дополнением к приведенному описанию служит статья открытый
из БАСРЯ с выделением следующих значений:
1. 'Не имеющий навеса или покрытия сверху или с боков' с выде-
лением оборотов открытые цели, позиции um. п.; открытая сцена,
эстрада; открытый театр, кинотеатр; под открытым небом.
2. 'Ничем не заслоненный, не загражденный, доступный взору (о
местности, пространстве)' (Шалаш стоял на открытой веселой поляне,
под пушистой елью) с выделением оборотов открытое море, открытый
океан; открытая бухта; открытый рейд; в открытом космосе (быть,
находиться и т. п.); в открытый космос (выходить и т. п.); 'доступный
для нападения противника, ничем не защищенный'.
3. 'Доступный для всех желающих' с выделением конструкций от-
крытый урок; открытое учебное заведение; открытый дом; день откры-
тых дверей; при открытых дверях, открытая система, система откры-
того типа; открытое акционерное общество, акционерное общество
открытого типа; открытое море; открытый стол, открытый лист;
ломиться в открытую дверь.
4. 'Обнаженный, не имеющий покрова (о частях человеческого
тела)' с выделением конструкций открытый лоб; с открытым лицом;
Глава 12. Описание комплекса «открыть» ... 229
открытый ворот; открытый слог; открытый вопрос; с открытым за-
бралом.
5. 'Искренний, откровенный, прямой5 {Открытый характер) с вы-
делением конструкций с открытой душой, с открытым сердцем.
6. 'Явный, не скрываемый' с выделением конструкций открытым
текстом; открытое голосование; открытое письмо; пойти, вступить и
т. п. в открытый бой, сражение и т. п.; встретиться в открытом бою;
в открытую.
7. 'В горном деле - наружный, не подземный' (Открытые горные
работы).
8. 'В медицине — внешне явно заметный, не скрытый, не внутрен-
ний' с выделением конструкций открытый перелом, открытая форма
туберкулеза.
9. 'В проф. речи — чистый, без каких-л. добавлений, примесей к
чему-л.' с выделением конструкций открытый цвет, открытый голос
((БАСРЯ 2004, т. 14, с. 497-502).
Приведенное описание, в целом, полно отражает все многообразие
контекстов, в которых употребляются слова открыть и открытый2,
однако систематизация собранного материала и приведенные толко-
вания оставляют немало вопросов3. Созданная картина оказывается
еще более запутанной, чем это было представлено в описании в. Эван-
са (гл. 7 данной монографии). Непонятно, например, почему столь
разные действия как «устранив какую-л. преграду, пускать, вводить в
действие (воду, газ, электричество)» и «делать видимым в результате
освещения» обозначаются одним глаголом. Внутренняя структура
концептуального пространства из приведенного описания неясна: нет
ясности в том, что является центром, а что периферией, какие из при-
веденных моделей встречаются часто, а какие — почти не встречаются,
как различные концептуальные блоки связаны друг с другом. Обра-
тимся к анализу этой структуры в рамках СТЛК, поставив перед собой
задачу ее системной репрезентации.
12.2. Комплекс «открыть» в СТЛК
Прежде чем переходить к более формальному описанию, имеет смысл
в свободной форме изложить основную идею. Прототипическая модель
для комплекса открыть объединяет широкий класс ситуаций, обла-
дающих общей топологической структурой: замкнутая внутренняя
область А; внешняя область В; разделяющая их граница С (см. рис. 8).
Тогда действие, обозначаемое глаголом открыть, предполагает разрыв
границы; область А при этом становится открытой, т. е. появляется
возможность проникновения в нее. Способ разрыва границы не носит
принципиального характера; важно лишь, что возможность разрыва
потенциально заложена в структуре границы, она воспринимается в
230 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
процессе социальной коммуникации как естественная (в противном
случае, мы используем другие глаголы, например, взламывать).
с .,__,
с
Рис. 8. Прототипическая модель для комплекса открыть
1. Можно утверждать, что описанная схема охватывает широкий спектр
ситуаций, с которыми мы имеем дело в повседневной жизни, и характе-
ризует прототипическое ядро комплекса открыть, выражаясь в сочета-
ниях открыть дверь, окно, ворота, холодильник, бутылку, консервы, короб-
ку, конверт, чемодан, пенал и т. д. Несмотря на различие в сравнительных
размерах агенса и объекта, форме объекта, необходимых для открывания
усилиях, совершаемых при этом действиях и т. д., все описанные ситуации
подчиняются базовой схеме. Обычно объектом действия в предложении
становится элемент границы С, испытывающий трансформацию, но в
определенных ситуациях позиция объекта метонимически переносится
на область А: можно открыть дверь, но можно и открыть комнату4. Еще
одним вариантом метонимии является модель, при которой действие,
состоящее из нескольких частей может обозначаться по одной из них, не
описывающей непосредственного разрыва границы (эта модель выраже-
на, например, во фразе Он открыл дверь своим ключом).
В целом, в данную модель укладывается и сочетание открыть кни-
гу (ср. открыть шкатулку, открыть чемодан) и типологически связан-
ные с ним (по данным НКРЯ, более поздние и значительно менее
частотные) открыть газету5 или открыть журнал. Открыть письмо
представляет собой метонимию от открыть конверт и также менее
частотно, чем исходная конструкция.
Глава 12. Описание комплекса «открыть» ... 231
Заметно дальше отстоят от базовой модели, интуитивно восприни-
маясь как пограничные случаи, приводимые БАСРЯ выражения открыть
зонтик, открыть веер. Гораздо более частотны здесь раскрыть зонтик,
раскрыть веер6. Отмечу сомнительность предложенного БАСРЯ толко-
вания «разворачивать, разгибать сложенное, согнутое», иллюстрируемо-
го данными сочетаниями. Типичные действия, связанные с «разворачи-
ванием сложенного» и «разгибанием согнутого», как кажется, не опи-
сываются глаголом «открыть» (ср. разогнуть проволоку, гвоздь и открыть
проволоку, гвоздь*, развернуть карту города и открыть карту города?? для
бумажной карты). С другой стороны, раскрывая зонтик, мы оказываем-
ся под его внутренней поверхностью, как бы переходя из внешней для
него области во внутреннюю, что дает определенные основания для ис-
пользования в данном случае глагола открыть.
В отдельных случаях граница может и не быть непрерывной, а вну-
тренняя область замкнутой, хотя такие выражения значительно менее
частотны и также воспринимаются как пограничные случаи. Эту си-
туацию характеризует приводимый в БАСРЯ пример: От жара, под-
нимавшегося вместе с дымом кверху, качались ветки старой ели... и то
закрывали, то открывали темное небо. Здесь принципиальна оппозиция
закрывали/открывали', выражение ветки старой ели открывали темное
небо выглядит гораздо более сомнительно. Весьма редки и кажутся
авторскими случаи использования глагола открыть в значении «делать
видимым в результате освещения» (пример из БАСРЯ: Свет открывал
то черные блестящие стебли травы с оранжевыми засохшими ягодами,
то огненные шапки мухоморов, как будто забрызганные мелом)1. Здесь
действие, ведущее к уничтожению воображаемой преграды, имеет мало
общего с действием, предполагаемым глаголом открыть (свет прон-
зает тьму, и тьма не представляет границы в строгом смысле этого
слова; она наполняет все пространство до объекта).
Особый интерес представляет конструкция открыть вид на (отсут-
ствующая, заметим, в БАСРЯ):
Тут была уютная комнатушка с одним окном, открывавшим вид на
арестантский прогулочный дворик и рощу столетних лип, которых судь-
ба тоже не пощадила и вкроила в зону, охраняемую автоматным огнём
(А. Солженицын. В круге первом).
В данном случае окно оказывается агенсом, а вид — объектом воз-
действия аналогичным окну или двери в базовой модели. Отмеченная
параллель между видом и открываемым элементом границы связана со
спецификой слова вид, отражающей особенности зрительного восприя-
тия: вид на объект не совпадает с объектом (вид может быть удачным
или неудачным, что приводит к различному восприятию объекта, от-
личному от свойств самого объекта), он обеспечивает лишь доступ к
нему, выступая как посредник между объектом и субъектом аналогично
232 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
элементу границы (эта аналогия подчеркивается уже упомянутой мето-
нимической моделью: открыть квартиру вместо открыть дверь, но и
окно открывало площадь вместо окно открывало вид на площадь),
2. Сочетания открыть глаза, рот и открыть лицо, шею, грудь, лоб,
уши также укладываются в заданную модель: они описывают ситуацию
разрыва границы, в результате которой внутренняя область становит-
ся доступной внешнему взору8. В отличие от ситуаций, разобранных
выше, эта область принадлежит уже не внешнему для человека объ-
екту, а самому человеку.
Следует отметить, что конструкции открыть шею, грудь, лоб, уши,
обладая очевидной спецификой в направленности действия и харак-
тере границы, заметно менее употребительны, чем открыть глаза, рот9
и для них отсутствуют метафорические расширения, характерные для
первой группы {открыть глаза на истинное положение вещей; слушать,
открыв рот и т. д.). Это обусловлено как гораздо большей частотностью
действий, связанных с открыванием глаз и рта, так и большим удале-
нием конструкций открыть лоб, уши от базовой схемы (граница в этом
случае носит менее отчетливый характер).
Интересен приводимый БАСРЯ пример Небрежно зачесанные русые
волосы открывали красивый белый лоб с толкованием «не закрывать, не
заслонять собою, оставлять видимым»10. Здесь мы опять имеем дело с
метонимическим сдвигом: результат действия заменяет собою действие
(зачесывая волосы, мы открываем лоб, поэтому, пока они зачесаны, лоб
остается открытым). Такая замена возможна, но она встречается крайне
редко, представляя собой заметное отклонение от базовой схемы.
Два следующих блока значений представляют собой образцы кон-
цептуальной метафоры в смысле Лакоффа-Джонсона. Один из них
характеризует перенос действия глагола на социокультурное простран-
ство, указывая на социальные границы и социальные области, а также
связанные с ними культурные сценарии, второй — на эментальное. Под
эментальным пространством мы будем понимать здесь область, вклю-
чающую в себя ментальные действия и сопровождающие их эмо-
ционально-волевые акты. Утверждение о целостности эмоционально-
рациональной сферы, в которой, в зависимости от задач исследования,
можно выделять разные фрагменты, стало важным постулатом совре-
менной когнитивной науки, и категория эментального пространства
вводится, исходя из данного постулата.
3. Яркий пример переноса базовой модели на социокультурное про-
странство представляет собой приводимый БАСРЯ пример из «Анны
Карениной»: Хотя свет был открыт для него лично, он был закрыт для
Анны. Здесь отчетливо видно наличие определенной замкнутой области,
маркируемой социально, пересечение границ которой возможно для
одних, но невозможно для других. К этой же модели относятся выраже-
Глава 12. Описание комплекса «открыть» ... 233
ния кому-либо, для кого-либо открыты все двери; кому-либо, перед кем-либо
открыты все дороги, а также открытый урок, открытое собрание, от-
крытый лист, день открытых дверей и т. д. Открытый в данном контек-
сте означает доступный для проникновения извне, из-за границ соци-
альной области: открытое собрание — собрание, на котором могут
присутствовать не только члены организации; открытый урок - урок,
на который приглашаются другие учителя, а также, возможно, родители
и просто заинтересованные лица; открытый дом — дом, в который лег-
ко могут приходить не только родственники, но и малознакомые, а
иногда и случайные люди и т. д. Отдельно можно выделить сочетание
открытый лист — в XIX веке, согласно словарю Даля, «свидетельство,
выданное должностному лицу на известные требования и полномочия;
род подорожной, на требование не почтовых, а земских и этапных ло-
шадей», в современном языке — археологический термин, обозначающий
документ, дающий право на проведение археологических раскопок. В
последнем случае имеет место метонимия: документ, открывающий до-
ступ к выполнению определенных действий, включающий его облада-
теля в круг лиц, имеющих право на выполнение этих действий, замеща-
ет собой социальную область, к которой открывается доступ.
4. Отдельного анализа требует значение «полагать начало существо-
ванию, деятельности чего-л. (учреждения, предприятия, объекта и
т. п.)», выражаемое в конструкциях открыть памятник, выставку, кафе,
магазин, станцию метро и т. д. Здесь также наблюдается метонимиче-
ский сдвиг, аналогичный конструкции открыть комнату, открываю-
щийся объект уже создан (построен) как физическое тело, открытие
наделяет его необходимыми социокультурными смыслами, включает
его в систему социальной коммуникации, что предполагает доступ к
нему извне. Связь базовой схемы глагола открыть со значением от-
крыть выставку проявляется в символическом перерезании ленточки,
знаменующем уничтожение пространственной границы между объ-
ектом и внешним миром. Похожий ритуал часто имеет место и при
открытии памятника. Предлагаемое БАСРЯ толкование открыть па-
мятник как «сооружать, воздвигать памятник» некорректно, т. к. от-
крытие памятника предполагает, что он уже воздвигнут. Приводимый
там же пример Умер Уатт в 1819 году, а через пять лет в Лондоне был
открыт ему памятник представляет собой классический образец си-
некдохи, когда последний этап процесса обозначает весь процесс це-
ликом. Аналогично и открытие кафе предполагает открытие его дверей
для всех желающих, т. е. связано с конкретными действиями по раз-
рушению границы в физическом пространстве.
5. Выражения открыть собрание, митинг, конференцию и т. д. ор-
ганизованы более сложным образом. Мы имеем здесь дело с времен-
ными объектами, описываемыми по модели пространственных. С
234 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
одной стороны, как это было отмечено еще Аристотелем и Августи-
ном, объект во времени существует совсем не так, как объект в про-
странстве: он никогда не представлен весь целиком, со всеми частя-
ми11. С другой стороны, базовой метафорой для описания события,
протяженного во времени, является представление его как простран-
ственного объекта.
Так, собрание и митинг можно собирать, н а собрание и н а митинг
можно приходить,ана митинг еще ивы ходить,на собрании
можно сидеть, на митинге стоять, митинг и собрание можно
срывать и т. д. Продолжая аналогию с выставкой, памятником или
кафе, можно сказать, что собрание или митинг можно открыть, когда
они уже наличествуют как объекты (люди собрались, они сидят в зале
или стоят на площади, председательствующий и выступающие на ме-
сте). С другой стороны, у событий, в отличие от пространственных
объектов, есть только две граничные точки: начало и конец, и начать
событие и означает сделать его открытым, как бы перерезать темпо-
ральную ленточку, распахнуть занавес, переводя таким образом со-
бытие из потенциального состояния в актуальное.
6. Отдельного внимания требуют обороты открыть кредит и от-
крыть счет. Слово кредит входит в употребление в XVIII веке, веро-
ятно, представляя собой кальку с немецкого Kredit, и характеризует
отношения в сфере финансов. Кредит вообще есть доверенность заимо-
давца к своему должнику в рассуждении платы, так определяет его
Н.И. Новиков (О торговле вообще, 1783). Если взглянуть на основные
конструкции, в которых слово употребляется в языке этого периода,
то получается следующая картина: кредит можно иметь, поддерживать,
подорвать, кредитом можно пользоваться, остаться с ним, терять,
поднять, пускать в ход. Кредит может падать, расти12. Другими слова-
ми, кредит представляет собой в этой модели какую-то вещь, которой
обладает человек, которой он может пользоваться для своих целей и
которая обладает возможностью обрастать новыми частями. Тогда со-
четание открыть кредит может быть истолковано как «открыть доступ
к этой вещи, убирать преграду, стоящую между ней и человеком», т. е.
актуализировать возможность, которой человек обладал потенциально
(для того, чтобы открыть кредит, уже изначально должны существовать
средства, которые могут быть предоставлены потенциальному клиен-
ту; если средств нет, то и открыть нечего)13.
Также с областью финансовых операций связано и появившееся
приблизительно в то же время слово счет. Обозначая листок бумаги с
записанными на нем данными (это прямое значение проявляется в
таких выражениях, как подать счет, сделать кому-то счет), оно по-
лучает расширенное толкование в сочетаниях ставить на счет, брать
на счет и просто на счет кого-л., чего-л.:
Глава 12. Описание комплекса «открыть» ... 235
Ветрен хулит мой журнал затем, что все описания волокит и
ветреных любовников берет на свой счет, а женские портреты
ставит на счет своих любовниц (Н.И. Новиков. Трутень. Еже-
недельное издание на 1769 год месяц май);
Если бы я был самолюбив, то скорый сей расход «Живописцу» не-
отменно поставил бы на счет достоинства моего сочинения; но,
будучи о дарованиях своих весьма умеренного мнения, лучше со-
глашаюсь верить тому, что сие сочинение попало на вкус мещан
наших... (Н.И. Новиков, Живописец. Третье издание 1775 г.
Часть I);
Мне простительно было думать, что я значу много на счету кня-
зя, ибо будучи только член конторы, для чего бы ему к одному ко
мне относиться, а не ко всем? (И.М. Долгоруков. Повесть о
рождении моем, происхождении и всей моей жизни);
Видя, что везде принимают меня за умного человека, заботился я
мало о том, что разум мой похваляется на счет сердца, и я прежде
нажил неприятелей, нежели друзей (Д.И. Фонвизин. Чистосер-
дечное признание в делах моих и помышлениях).
Если исходить из толкования в духе Лакоффа-Джонсона, приведен-
ные примеры можно проинтерпретировать следующим образом. Образ
листа бумаги, на котором появляются разные записи, ведет к пред-
ставлению о поверхности, на которую можно ставить что-то, что-то
снимать с нее и т. д. (современные конструкции класть деньги на счет,
снимать деньги со счета укладывается в эту модель). Тогда, прежде чем
доступ к этой поверхности будет открыт, она должна существо-
вать как отдельный объект. Другими словами, как и в случае с кре-
дитом , должна существовать определенная социальная возможность,
только если в случае кредита эта возможность перцептивно представ-
ляется в виде вещи, то здесь — в виде некоторой области в социальном
пространстве. Связь с базовой схемой здесь не лежит на поверхности,
но она не становится от этого менее отчетливой14.
7. Перенос прототипической модели из физического в эментальное
пространство может быть проиллюстрирован на следующем примере:
Он уже есть, только еще мне не открыт, как какой-нибудь закон или
остров (М. Шишкин. Письмовник). Данный пример показывает, что
объект, который мы открываем, должен уже существовать15, но одно-
временно должны существовать и интеллектуальные препятствия,
скрывающие его от нас. Для открытия объекта требуется преодолеть
эти препятствия. Это касается как открытия закона, так и открытия
месторождения, острова: открыть месторождение нефти значит вы-
яснить, что месторождение находится в данном месте. Открытие
здесь предполагает интеллектуальные усилия по преодолению интел-
лектуальной границы.
236 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
8. По этой же модели организована конструкция Он (его душа, сердце
и т. д.) открыт всему новому, прогрессивным идеям и т. д. Единственное
отличие состоит в том, что здесь речь идет уже не о внешних областях, а
об областях, характеризующих внутреннее пространство человека, кото-
рый не ставит преград информации, поступающей из внешнего мира16.
Данный пример характеризует большую группу ситуаций, в которых
усилие по преодолению границы направлено изнутри вовне, ситуаций,
выражаемых оборотами открыть секрет, тайну, душу, сердце.
Можно утверждать, что по данной схеме организована и конструк-
ция открыть карты (карту). Толкование БАСРЯ «повернув лицевой
стороной, делать видимым для всех» не выглядит убедительно. Для
человека, который наблюдает за игрой со стороны, не владея ее пра-
вилами, переворот карты не сообщает никакой принципиально новой
информации (картинки просто меняются местами). Выражение от-
крыть карту имеет смысл исключительно в контексте игры и означа-
ет открытие доступа к некоторой закрытой для других, тайной инфор-
мации, сообщение некоторого секрета. Переносный смысл выражения
открыть карты (И тут руководители «Экрана» открыли карты: ока-
зывается, встал вопрос о закрытии «Гусара» (Э. Рязанов. Подведенные
итоги)) подтверждает предложенное толкование.
После сделанных замечаний перейдем к экспликации общей структуры
комплекса. Приводимое ниже описание не претендует на то, чтобы охва-
тить все входящие в комплекс лексемы и фраземы, и не является словар-
ной статьей в строгом смысле слова; оно представляет собой способ
упорядочивания изложенного выше лексического материала, предлагая
структуру, которая может служить основанием для создания различных
словарных статей в зависимости от объема и конкретных целей словаря.
Описание строится путем выделения в концептуальной структуре от-
дельных кластеров. Кластер составляют структурно близкие ситуации.
Так, задающие структуру комплекса действия определяются формулой X
открывает Y. При этом такие действия имеют определенную цель, со-
бытийную предысторию и конкретные следствия. Важен для них также
и ситуационный контекст (окружающие X и У объекты Z). Несмотря на
различия в приведенных параметрах, некоторые из действий обладают
структурным подобием, позволяющим объединить их в одну группу. До
определенной степени здесь уместна аналогия с категорическими силло-
гизмами. Так группы высказываний Все люди смертны/Сократ человек/
Сократ смертен и Все металлы электропроводны/Аллюминий металл/Алю-
миний электропроводен, несмотря на содержательные различия, обладают
общей структурой, воспроизводя первую фигуру категорического силло-
гизма, а Все люди мыслят/Таракан не мыслит/Таракан — не человек отли-
Глава 12. Описание комплекса «открыть» ... 237
чается от них по структуре, хотя тоже является силлогизмом. Аналогично
ситуации Петр открыл окно и Ольга открыла чемодан, как мы увидим в
дальнейшем, структурно близки, и их можно отнести к одному кластеру,
а Слесарь открыл кран обладает важными структурными особенностями
и требует помещения в другой кластер.
Описание каждого кластера строится по следующей схеме:
• Основные конструкции. Здесь приводятся составляющие дан-
ный кластер лексемы и фраземы.
Визуальный образ. Лексическое описание в рамках СТЛК ис-
ходит из постулата о том, что основой для освоения языка яв-
ляется не врожденное знание семантических примитивов, а
социокультурный опыт человека. В этом случае строгое опреде-
ление, выражающее данную лексему через набор более «про-
стых» лексем, не является необходимым. Его функцию для
объектов физического пространства может выполнять визуаль-
ный образ или видеофайл, если структура словаря позволяет
это. Цель визуального образа состоит в том, чтобы актуализи-
ровать у человека повседневные практики, к которым отсылают
лексемы, входящие в данный кластер, помочь идентификации
стоящего за лексемами концептуального содержания. Основ-
ным требованием к такому образу является простота и семио-
тическая четкость изображения, позволяющая избежать воз-
можных фоновых эффектов. Следует подчеркнуть, что визуаль-
ный образ не является необходимым элементом описания, и
появляется лишь в отдельных классах кластеров.
Базовая схема. В данном разделе описывается базовая модель,
организующая входящий в кластер материал. Это может быть как
отдельная ситуация, так и абстрактная структура, лежащая в осно-
вании целого ряда ситуаций. Задача данного раздела - раскрыть
принципы организации концептуального содержания кластера.
• Примеры. В данном разделе приводятся образцы употребления
входящих в кластер лексем.
• Комментарий. Данный раздел включает в себя исторический
и/или социокультурный комментарий к концептуальному со-
держанию кластера, если такой комментарий необходим.
После сделанных общих замечаний перейдем к конкретному описа-
нию.
Лексическое гнездо комплекса открыть составляют следующие
лексемы: открыть (сов. открыть), открытый, открыто, открывание,
открытие, первооткрыватель, отворять (сов. отворить), отверзать
(сов. отверзнуть) (устар.), приоткрыть fcoB. приоткрыть)17.
В концептуальной структуре комплекса можно выделить три струк-
турные области: физическое пространство, социокультурное простран-
238
Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
ство и эментальное пространство. Базовым кластером для физическо-
го пространства и ядром всего комплекса в целом является кластер 1
(см. рис. 9)18. Остальные кластеры получаются из данного путем се-
мантических сдвигов, имеющих либо метонимическую, либо метафо-
рическую природу. Перейдем к непосредственному описанию струк-
туры кластеров.
Кластер 7
Кластер 6
Кластер 4
Кластер 5
Кластер 10
Социо^льтурное пространство
Кластер 8
Кластер 9
Эменгапьное
пространство
Кластер 3
Кластер 1
Кластер 2
Физическое пространство
Рис 9. Структура комплекса открыть
Кластер 1
Основные конструкции: открыть^ дверь /окно /ворота /чемодан/
бутылку и т. д.; открытая дверь/окно/ворота/чемодан/бутылка и т. д.;
открытая сцена/эстрада/театр, под открытым небом; открытая си-
стема (терм)
Визуальный образ: см. рис. 10, 11, 12.
Рис. 10. Открыть окно20.
Глава 12. Описание комплекса «открыть» ...
239
Рис. 11. Открыть дверь.
Рис. 12. Открыть бутылку.
Базовая схема: комплекс исходит из схемы, представленной на
рис. 8, и описывает процесс размыкания границы, при котором вну-
тренняя часть становится доступной для контакта извне. Важным
моментом является также потенциальная возможность такого размы-
кания, воспринимаемого не как экстраординарное событие, а как
обыденная практика, которая предполагает, что разомкнутая граница
может быть восстановлена вновь, а также временный характер раз-
рыва. Тогда само действие размыкания описывается глаголом открыть
и существительным открывание, состояние внутреннего объекта — пре-
дикатом открытый.
Примеры:
1. Я прошёл в свою комнату, открыл окно и лёг спиной на подоконник
(В. Аксенов. Звездный билет).
2. Он испугался, отошел, открыл комнату, и я выскочила (В. Ша-
хиджанян. 1001 вопрос про ЭТО).
3. Дверь ключом открываю и говорю: «Могли бы хоть позвонить»
(А. Геласимов. Чужая бабушка).
4. На крыше днем можно загорать, а вечером она превращается в
открытый кинотеатр на 200мест (обобщенный. Заметки (Во-
круг земного шара))
5. Прямо под открытым небом на склоне холма у реки разместились
три небольшие площадки, на которых проходили отборочные туры
(В. Тарасова. Купол неба и — песня!).
6.
Комментарий: См. выше п. 1 в начале данного раздела главы.
Также следует отметить, что глагол приоткрыть указывает на неболь-
шую величину зазора между разомкнутыми элементами границы,
глаголы отворять и отмыкать используются, в основном, в литера-
240
Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
турных текстах и предполагают плавный ход процесса (ср. он резко
отворил дверь?, он стремительно отомкнул дверь??), глагол отмыкать
предполагает также использование ключа. Кроме базового кластера,
глагол приоткрыть входит в кластеры 2 и 3, а также возможен в от-
дельных конструкциях кластеров 4, 8, 9; глагол отворять крайне
редок в кластерах 2, 3, 4 и не используется в остальных кластерах;
отмыкать — крайне редок в кластере 2 и не используется в других
кластерах. Глагол отверзать является устаревшим и в основном ха-
рактерен для кластера 2.
Кластер 2
Основные конструкции: открыть с глаза/рот; шею /грудь /лоб/уши.
Визуальный образ:
Рис 13. Открыть рот.
Рис. 14. Открыть глаза.
Рис. 15. Открыть лоб.
Базовая схема: соответствует рис. 8, только теперь внутренняя об-
ласть находится не вне человека, а связана непосредственно с ним, так
же, как и размыкаемая граница.
Примеры:
1. Девочка открыла глаза и зевнула. (Л. Улицкая. Казус Кукоцкого);
2. Он хотел что-то сказать еще, но только открыл рот и глотнул
воздух (Ю. Домбровский. Обезьяна приходит за своим черепом);
3. И хоть у меня руки в наручниках, я разрываю рубашку, открываю
грудь, а там все в крови (Ф. Искандер. Сандро из Чегема);
4. Стянутые ремешком седые волосы открывали костистый лоб,
острые бесцветные глаза утопали под низко нависшими бровями (Б. Ва-
сильев. Вещий Олег).
Глава 12. Описание комплекса «открыть» ... 241
Комментарий: См. п. 2. В современном языке для данного класте-
ра практически не употребляются глагол отворить. Сочетание отвер-
зать уста является устаревшим.
Кластер 3
Основные конструкции: Открытьс кран/клапан/вентиль/воду.
Визуальный образ:
Рис. 16. Открыть кран.
Базовая схема: опирается на схему, изображенную на рис. 8. Осо-
бенность охватываемого кластером 3 концептуального содержания
состоит в том, что внутренняя область может не иметь четких границ,
а размыкание границы имеет своей целью контакт с содержимым
внутренней области, которое представляет собой некоторую жидкость
или газ. Открывая кран, мы выпускаем вещество наружу, обычно для
того, чтобы иметь возможность его использования.
Примеры:
• Я открыл кран и вымыл, как мог, свою миску под струей холодной
воды (А. Рубанов. Сажайте, и вырастет);
• Афанасий подошел к раковине, открыл воду, налил себе полную
чашку, выпил ее, налил еще, выпил, налил еще одну и выпил (Е. Радов.
Змеесос).
Комментарий: Выражение открыть воду представляет собой мето-
нимию к открыть кран (ср. открыть дверь и открыть комнату в п. 1).
Прежде, чем переходить к дальнейшему описанию, необходимо
сделать одно общее замечание. Содержание последующих кластеров
представляет собой концептуальные метафоры в смысле Лакоффа-
Джонсона, хотя эта метафорическая природа может в целом ряде
случаев (напр., открыть новый закон, открыть счет в банке) почти не
осознаваться. Тем не менее, как показывают описанные в 4 главе экс-
перименты, связанное с перцептивным действием базовое значение
«включается» на бессознательном уровне и в этих ситуациях.
Кластер 4
Основные конструкции: X открываетс У дверь, дорогу в/к Ζφ21; для
X, X, перед X открыта дверь (двери), дорога (дороги) в/к Ζφ, для X, перед
X открыт Ζ (компания, дом, свет),; для X, X, перед X открыты все две-
242 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
pu (дороги)ρ открытый урок φ, открытое собрание^ открытый домф; день
открытых дверей' открытый стол (устар.) , открытое море (терм.),
открытый лист (терм.).
Базовая схема: в данном кластере происходит метафорический
перенос модели, обозначенной на рис. 8, на социальное пространство;
внутренняя часть представляет собой определенную социально мар-
кированную группу или социальную область, а граница имеет характер
писаных и/или неписаных социальных норм, делающих эту группу
открытой для одних и блокирующих доступ в нее другим.
Примеры:
Решительно, без колебаний (в отличие от многих послов) выступил
19 августа 1991 года против заговора гэкачепистов. Что и от-
крыло ему дорогу к министерскому креслу (А. Бовин. Пять лет
среди евреев и мидовцев, или Израиль из окна российского
посольства);
• Дорога в аспирантуру была для него открыта (Т. Шестерова. Не
плыть по течению и с курса не сбиться)22;
Однажды во время бала начался пожар, и Чернышев, рискуя жизнью,
спасал из огня французских красавиц. Естественно, после этого
двери всех парижских салонов были перед ним открыты (М. Во-
робьев. Континентальная блокада и русские финансы)23;
Ребята из нашего депо с пяти-шестиклассным образованием через
ускоренные курсы поступали в вузы, и передо мной тоже были
открыты все дороги: рабочий с малых лет, к тому же демобили-
зованный красноармеец, мог поступить сначала на курсы, потом
в вуз, уехать в Харьков, Харьков был тогда столицей Украины
(А. Рыбаков. Тяжелый песок);
Парторганизация проводила свои закрытые и открытые собрания,
обсуждались на них, как положено, последние решения политбюро,
но никогда и никто не смел вмешиваться в репертуарную полити-
ку или в распределение ролей (С. Юрский. Четырнадцать глав о
короле);
Сегодня здесь день открытых дверей для выпускников городских
школ (В. Антипин. Зажигалки Павлова);
• У Саши был открытый дом — и труднее вспомнить, кто не при-
ходил к нему туда (И. Кио. Иллюзии без иллюзий);
Будем вести разведочные раскопки. Открытый лист выправим после.
Не полагается это (Ю. Домбровский. Хранитель древностей).
Комментарий: см. выше п. 3 в начале данного раздела главы.
Кластер 5
Основные конструкции: открыть выставку, памятник, магазин,
кафе, станцию метро и т. д.
Глава 12. Описание комплекса «открыть» ... 243
Базовая схема: В данном случае предполагается наличие некоторо-
го объекта, предназначенного для публичного использования; объекта,
который уже построен, но еще не функционирует по назначению.
Другими словами, будучи готовым к функционированию, он еще не
имеет публичного статуса. Открытие объекта обозначает символиче-
ский акт начала его публичного использования.
Примеры:
1. В Эрмитаже с огромным международным резонансом была от-
крыта выставка, посвященная культуре Востока эпохи Руставе-
ли, приуроченная к 750-летнему юбилею грузинского гения (Ю. Кан-
тор. Реальность и соцреализм: Эрмитаж в 1917—1941 гг.);
2. К пятнадцатилетию Санкт-Петербургской Клиники Святослава
Федорова в нашем городе открыт памятник великому российско-
му академику и состоялась Российская научная конференция
(С. Довбня. Памятник Святославу Федорову открыт в Санкт-
Петербурге);
3. Довольно смешной роман о лондонском парне, который открыл
магазин по продаже виниловых дисков и теперь от этого страдает
(Паучий сад).
4.
Комментарий: см. выше п. 4.
Кластер 6
Основные конструкции: открыть собрание, заседание, конференцию,
митинг и т. д.
Базовая схема: В данном кластере речь идет не о пространствен-
ных объектах, а о событиях, предполагающих временную локализа-
цию. Необходимым условием, обеспечивающим осуществление со-
бытия, является наличие определенной группы людей с распреде-
ленными социальными ролями (слушателей и выступающих) в одном
месте. Тогда открытием называется действие, обозначающее начало
события.
Примеры:
1. Президент открыл собрание, и я сразу почувствовал себя не в
своей тарелке, ибо только я один абсолютно не понимал проис-
ходящего — остальные были в курсе дела (И. Шкловский. Рас-
сказы);
2. Открыл митинг, конечно, Толя Пустохин, парторг, и сразу
предоставил слово директору Суханову, которому предстояло
играть на митинге первую роль (В. Рецептер. Ностальгия по
Японии).
Комментарий: см. выше п. 5.
244 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Кластер 7
Основные конструкции: открыть кредит, открыть счет (в банке),
открыть счет (в матче), открыть счет (жертвам, успехам, победам,
поражениям).
Базовая схема: В данном кластере основанием ситуации является
наличие некоторой возможности (открыть счет или кредит в банке,
например), социальной структуры или модели, которая могла бы эту
возможность предоставить (банк, обладающий правом открыть счета),
субъекта, который обладает юридическим правом воспользоваться этой
возможностью. Тогда факт открытия означает актуализацию такой
возможности.
Примеры:
1. Бароны Ротшильды открыли широкие кредиты нефтепромышлен-
никам, многих спасли от разорения, большинство привели к про-
цветанию (А. Иличевский. Перс);
2. Он открыл счет в банке, лопатой греб деньги оттуда, но и воз-
вращал с избытком (ААзольский. Диверсант);
3. На 78-й минуте защитник Мартин Демикелис, пришедший в
чужую штрафную на подачу углового, открыл счет, вколотив
мяч в сетку с близкого расстояния (Д. Беляева. Ренессанс Ма-
радоны);
4. Так морское чудище, если не считать беднягу, погибшего во время
сборки судна на стапеле, открыло счет своим жертвам (И. Цвет-
ков. Морское чудище инженера Брунеля в романе Жюля Верна
«Плавающий город»);
Комментарий: см. выше п. 6.
Кластер 8
Основные конструкции: открыть закон/явление/процесс/месторож-
дение um. д.; открыть тайну/секрет и т. д.; открыть X, открыть в X
Y; открыть X глаза на Υφ; открыть (не открыть) Америку (Америки) ·
ломиться в открытую дверь,.
Базовая схема: В данном кластере речь идет о ранее не известном
человеку, группе лиц, человечеству в целом факте, явлении, процессе.
Этот факт может носить характер универсального закона, а может ха-
рактеризовать частные свойства объекта, не попадавшие в поле зрения
отдельного человека. Выявление этих свойств и характеризуется глаголом
открыть.
Примеры:
1. Ньютон, открывший законы движения небесных тел, как бы разо-
блачивший величайшую тайну мироздания, был верующим челове-
ком и занимался богословием (С. Франк. Религия и наука);
Глава 12. Описание комплекса «открыть» ... 245
2. Светочувствительный датчик появился благодаря работам рус-
ского ученого А. Г. Столетовау открывшего явление фотоэффекта
эмиссии электронов под действием света (Д. Меркулов. Теле-
видению — 80 лет);
3. В середине XIXвека за Полярным кругом, на Таймыре, в зоне веч-
ной мерзлоты, были открыты месторождения медных руд (А. Рун-
кин. «Угодил» начальству);
4. Пятилетним мальчиком я никак не мог открыть тайну перочин-
ного ножа: как он складывается и раскрывается (В. Розов. Удив-
ление перед жизнью);
5. И это не просто учтивость, ведь именно «Современник» открыл
Толстого русским читателям (А. Зверев. Лев Толстой)24;
6. Райский приласкал его и приласкался к нему, сначала ради его
одиночества, сосредоточенности, простоты и доброты, потом
вдруг открыл в нем страсть, «священный огонь», глубину понима-
ния до степени ясновидения, строгость мысли, тонкость анализа
относительно древней жизни (И. Гончаров. Обрыв);
7. Я теперь его раздражал тем, что открыл ему глаза на более глу-
бокое понимание смешного, и в то же время сделал это нарочно
слишком поздно, чтобы он уже не смог со мной состязаться
(Ф. Искандер. Начало);
8. Я не открою Америки, если скажу, что на первом месте среди
прочих причин стоят курение и алкоголизм (М. Петрова. Пиво
заказывали?);
9. Ему в сущности не было надобности спорить со мною в этом
пункте, но он все-таки спорил и, как мне казалось тогда, ломил-
ся в открытую дверь (Г. Чулков. Годы странствий).
Комментарий: См. выше п. 7. Также отметим, что выражения от-
крыть тайну, секрет встречаются как в данном, так и в следующем
кластере. В данном случае речь идет о выявлении скрытых механизмов
функционирования внешних для человека объектов, о проникновении
во внутреннюю область извне. Возможен и обратный процесс, который
описывается кластером 9.
Кластер 9
Основные конструкции: открыть душу/сердце/мысли/чувства/же-
лания (устар.) и т. д.^ открыть (свои) картыф; открыть тайну/секрет;
открытая душа^'сердце^'человек.
Базовая схема: Такая же, как в кластере 8, только разрушение мен-
тальной границы происходит теперь не извне, а изнутри, и речь идет
о фактах, известных самому человеку, но неизвестных другим, находя-
щимся во внешней области.
246 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Примеры:
1. Раньше она вот так же, как Мила, была готова открыть душу
первому встречному, обожала своих кратковременных подруг на
судах, готова была все для них сделать, пока несколько раз не обо-
жглась (О. Глушкин. Возвращение);
2. Я постарался открыть свои чувства в стихах (Б. Шергин. У
Архангельского города);
3. На минувшей неделе новый претендент на шестую кнопку, теле-
компания TB-VI, открыла карты (А. Архангельский. Римские
против арабских);
4. Сейчас он расскажет всё Елене, а потом вызовет Таню, откроет
ей тайну отцовства, и пусть она тогда решает, что ей делать с
этим наследством (Л. Улицкая. Казус Кукоцкого);
5. Мне очень обидно, что я с открытой душой, а на меня косятся
мои же доверенные (А. Солженицын. В круге первом);
6. Моя открытая душа поспешно застегивалась на все пуговицы
(Л. Гурченко. Аплодисменты).
Комментарий: См. выше п. 8.
Кластер 10
Основные конструкции: открыть ротф\ слушать, открыв рот, с от-
крытым ртомф,- застыть с открытым ртом^ открыть рот от удивления/
изумления^.
Базовая схема: Две группы значений в данном кластере характери-
зуют момент вступления (или невступления) в разговор {открыть рот;
не открыв рта), а также состояние сильного удивления, заинтересован-
ности, восхищения в процессе коммуникации {слушать с открытым
ртом, открыть рот от удивления и т. д.).
Примеры:
1. Как они поют, мне слышать не доводилось (по-моему, на этих
уроках большей частью поёт для них он, а они, открыв рот, слу-
шают), но они чаще всего недурны собой, смотрят на него абсо-
лютно влюбленными глазами, ходят за ним, как гусыни, очень
гордые (С. Спивакова. Не всё);
2. Марина взяла с колен бабы Ити прикорнувшего сына и унесла его
в летнюю кухню-зимовку, гости тоже вежливо начали прощать-
ся, отодвигать стулья и покидать дом Виталии Гордеевны, так,
кажется, за весь вечер и не открывшей рта (В. Астафьев. Про-
летный гусь);
3. Во всяком случае, Лёва имел большое влияние на нас на всех, все
мы были заядлые комсомольцы, и я смотрел на Лёву снизу вверх,
слушал его с открытым ртом (А. Рыбаков. Тяжелый песок);
Глава 12, Описание комплекса «открыть» ... 247
4. Грянули «черно-голубые», и Марио Чинечетти исполнил перед
микрофоном несколько па твиста. «Дорогие друзья», каждый из
которых по меньшей мере раз в неделю посещал этот ресторан на
протяжении многих лет, замерли с открытыми ртами такого
они ещё не видели (В. Аксенов. Пора, мой друг, пора).
Комментарий: В данном кластере, в отличие от предыдущих, не
происходит преодоление границы ни в физическом, ни в социальном
или ментальном пространстве. Две группы значений, связанных с
данным кластером, представляют собой метонимическую замену все-
го действия его началом (открытьрот вместо начать говорить), мето-
нимическую замену психологической реакции ее внешним выражени-
ем (открытьрот от удивления), а также метафорическую трансформа-
цию подобной схемы, когда действие или состояние заменяется
характерной поведенческой реакцией даже при ее отсутствии. Другими
словами, порождающей моделью для данного кластера становится уже
не базовая схема кластера 1, а побочные линии комплекса.
Подведем итог проделанному в данной главе анализу. Предложен-
ный подход дает возможность соединить все разнообразие значений,
никак не систематизированное в БАСРЯ и других толковых словарях,
в единую структуру, изображенную на рис. 9. Другими словами, мы
можем говорить о комплексе открыть как о целостности, в которой
выделяется базовое ядро и появляющиеся из него путем вариаций по-
рождающей модели, а также возникающие благодаря использованию
концептуальных метафор кластеры. Однако описанная ситуация не
является единственно возможной. Другую модель организации мате-
риала в комплексе мы разберем в следующей главе на примере ком-
плекса камень.
Примечания
1 Выражения в марровских кавычках представляют собой толкования словаря, курси-
вом выделены приводимые примеры. Авторы приводимых иллюстраций и произведе-
ния, из которых они взяты, здесь опущены.
2 Отдельные дополнения будут сделаны в процессе приводимого ниже анализа.
3 Близкие по структуре, хотя и менее подробные описания можно найти и в других сло-
варях. Так, статья для глагола открыть в словаре Ожегова выглядит следующим обра-
зом: «1. Поднять крышку; раздвинуть створки чего-нибудь. Открыть чемодан. Открыть
дверь, окно. 2. Сделать доступным, свободным для чего-нибудь. Открыть путь. Открыть
фланги. 3. Обнажить, освободив от чего-нибудь закрывающего. Открыть грудь. Открыть
лицо. 4. Разомкнуть, раскрыть что-нибудь сомкнутое, сложенное. Открыть глаза. От-
крыть рот. 5. Пустить, ввести в действие что-нибудь. Открыть воду. Открыть газ. От-
крыть счет в банке. 6. Сообщить откровенно о чем-нибудь; обнаружить. Открыть свои
намерения. Открыть правду. Открыть свое имя. 7. Предоставить, доставить (то, что назва-
но следующим далее существительным) (книжн.). Открыть возможность. Открыть поле
деятельности кому-нибудь. 8. Положить начало каким-нибудь действиям, деятельности,
какому-нибудь предприятию. Открыть заседание. Открыть торговлю. Открыть театр.
Открыть счет (в игре). Открыть огонь (начать стрелять). 9. Установить существование,
248 Часть III. культурно-исторический подход в когнитивной семантике
наличие кого/чего-нибудь ранее неизвестного. Открыть новую звезду. Открыть заговор.
Открыть в ребенке поэта» (Ожегов 1990, с. 471).
4 Напр., Подивившись на оплошность всегда аккуратной сотрудницы, Эра Вадимовна от-
крыла комнату, вошла внутрь и невольно вскрикнула (Д. Донцова. Доллары царя Гороха).
Замечу, впрочем, что второй вариант значительно менее частотен, чем первый, и во мно-
гих случаях невозможен или крайне сомнителен: ср. открыть ворота во двор и открыть
двор ?, открыть калитку в сад и открыть сад*.
5 Отметим, что развернуть газету по данным НКРЯ оказывается в 5,5 раз более частот-
ным, чем открыть газету.
6 НКРЯ не дает никаких вхождений на запрос открыть веер (лексико-грамматический
поиск, расстояние - 1 словопозиция), и 9 вхождений ш запрос раскрыть веер; на запрос
раскрыть зонт — 28 вхождений, открыть зонт — 6 вхождений.
7 Замечу, что сочетание свет открывал (открывает и т. д.) встречается в НКРЯ 7 раз, и
в 5 случаях из 7 свет представляет собой либо метафору, либо репрезентацию духовного
света: Мы смотрим на них и видим образ, но только потому, что через стекла светится
свет Божий, и в конечном итоге свет открывает нам краски, а не краски открывают нам
свет (митрополит Антоний (Блум). «Я хочу поделиться с вами тем, что накопилось...»);
Это было не предположение, — она ясно видела это в том пронзительном свете, который
открывал ей теперь смысл жизни и людских отношений (Л. Толстой. Анна Каренина).
8 Ср.: Под маской можно сказать многое, чего с открытым лицом сказать нельзя (В. Сол-
логуб. Большой свет; НКРЯ).
9 НКРЯ на запрос открыть глаза (лексико-грамматический поиск, расстояние — 1
словопозиция, омонимия не снята) дает 4420 вхождений, на запрос открыть грудь - 85
вхождений, открыть лоб— 56 вхождений.
10 См. также ниже пример 4 в кластере 2.
11 См., напр., следующий фрагмент из «Исповеди» Августина: Вот представь себе: че-
ловеческий голос начинает звучать и звучит и еще звучит, но вот он умолк, и наступило
молчание: звук ушел, и звука уже нет. Он был в будущем, пока еще не зазвучал, и его нель-
зя было измерить, потому что его еще не было, и сейчас нельзя, потому что его уже нет.
Можно было тогда, когда он звучал, ибо тогда было то, что могло быть измерено. Но ведь
и тогда он не застывал в неподвижности: он приходил и уходил. Поэтому и можно было его
измерять?Проходя, он тянулся какой-то промежуток времени, которым и можно его из-
мерить: настоящее ведь длительности не имеет (Conf., 11, 23—27, пер. М.Е. Сергеенко).
Ср. Arist. Phys. 217вЗО - 218а20, 218вЮ - 218в25.
12 В ряде текстов слово начинает обозначать также «доверие»: Я употребил весь мой нрав-
ственный кредит, всю власть моего рассудка и сердца над ним, чтобы отвратить его от
этого и спасти его благородную, прекрасную душу для высшей деятельности (А. Никитен-
ко. Дневник. 1826—1855). Замечу, что такой семантический сдвиг вполне вписывается в
модель появления новых значений в комплексе, описанную в 9 главе.
13 Предложенную интерпретацию можно проиллюстрировать следующими примерами:
Они начались удачно, а с удачею открылся и кредит, которым он воспользовался и, в на-
дежде на хорошие сборы, решился выписать с разных немецких театров нескольких хороших
актеров и певцов (СП. Жихарев. Записки современника. 1806—1809); По утверждении
общего расписания каждому министру открывается в казначействе кредит на ту сумму,
которая в расписании для части его будет назначена (Манифест об «Общем учреждении
министерств», 1811).
14 Не останавливаясь на этом подробно, заметим, что конструкции открыть счет голам,
победам, наградам и др. также укладываются в описанную структуру.
15 Нельзя открыть что-то, конструируя или изобретая; так, невозможно сказать: Л. С. По-
пов открыл радио* или Паровоз был открыт в XVIII веке*, ср. Недавно он открыл для себя
существование паровоза.
!6 Различие между данными ситуациями аналогично различию между открыванием
двери извне и изнутри в физическом пространстве.
Глава 12. Описание комплекса «открыть» ... 249
17 Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что основной принцип включения лексемы в гнез-
до носит содержательный характер: разные лексемы выделяют разные фрагменты одной
концептуальной области. Морфологические характеристики выступают лишь в каче-
стве дополнительного параметра.
18 Важно отметить, что помещение кластера в физическое пространство не означает,
что связанное с ним концептуальное содержание не включает в себя социокультурную
составляющую. Если исходить из социокультурной парадигмы, такую составляющую, в
большей или меньшей степени, содержат в себе любые действия и процессы. Речь здесь
идет лишь о том, что относящиеся к данному классу явления, действия и процессы вос-
принимаются через перцептивные каналы.
19 В глагольных конструкциях, входящих в кластер, глагол приводится в форме не-
совершенного вида. Если форма совершенного вида также входит в языковую норму,
это фиксируется нижним индексом с после глагола. Если в норму входит лишь одна из
форм, то приводится именно она, и дополнительные индексы отсутствуют.
20 Рисунки 10-16 выполнены Д. Малышевой.
21 Нижним индексом φ здесь и далее обозначаются фраземы.
22 www.nntu.ru/RUS/politexnik/2008/nomer7/pltx79_7_8a.doc
23 www.oldru.com/vorobiev2/12_06.htm
24 http://www.litmir.net/br/?b=156758&p=33
Глава 13. Описание комплекса «камень»
в рамках социокультурной теории
лексических комплексов
Так же, как и для комплекса «открыть», для комплекса «камень» не-
актуальны уровни AqH В, и описание будет строиться на уровне А.
Однако структура комплекса обладает целым рядом существенных
отличий от структуры, описанной в предыдущей главе. Это связано
не столько с тем, что ее основу формирует предмет, а не действие,
сколько с тем, что в отличие от мононуклеарной структуры комплек-
са «открыть», она оказывается полинуклеарной. Еще одним важным
дополнением по отношению к предыдущей главе станет диахронный
анализ комплекса, построенный на сопоставлении картины, склады-
вающейся на материале русского языка XI—XVI вв., и материала со-
временного русского языка. Привлечение диахронной составляющей
дает возможность более выпукло очертить роль социокультурных
факторов в формировании комплекса и в эволюции его структуры.
Как и в предыдущей главе, мы начнем анализ с материалов толковых
словарей.
13.1. «Камень» и его дериваты в толковых словарях
русского языка
Вновь обратимся к соответствующей статье из Большого академиче-
ского словаря русского языка (БАСРЯ, 13). Первым значением слова
камень является 'всякая твердая горная порода в виде сплошной массы
или отдельных кусков' с выделением конструкций: драгоценные камни,
адский камень, точильный камень, пробирный камень', холоден как камень,
лицо как камень; 'в переносном значении: о бесчувственном, бессер-
дечном, бездушном человеке' (Вы, сударь, камень!Сударь, лед!); бросать,
кидать камень в кого-то; бросать камни в чей-либо огород; висеть кам-
нем на ком-то; держать камень за пазухой; камень преткновения; не
оставить камня на камне; камни вопиют и т. д.
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 251
Отдельно выделяется второе значение: Ό могильной плите, над-
гробном памятнике5 (Не нужны надписи для камня моего, Скажите
просто: здесь он был и нет его/); также в сочетании могильный, надгроб-
ный камень ([Снег] опускался на каменную скамью около костела, на
ней-то могильный камень).
Следующее значение, выделяемое авторами: Ό тяжелом, гнетущем
чувстве, душевной тяжести (только ед., перен.)' (Падет на грудь заботы
камень, Свободу рук скует нужда) с устойчивыми оборотами камень на
душе, словно камень с души упал, снял камень с души и т. д. (Спасибо,
Петя!.. — поблагодарила Капа так горячо, будто [он] снял камень с ее
души).
Четвертое значение — 'твердое отложение солей и органических
веществ во внутренних органах (обычно множ.)' (камни в почках; Я
выделял холестерин из желчных камней и изучал его свойства).
В качестве последнего значения авторами выделяется наречие кам-
нем, т. е. 'с быстротой и тяжестью падающего камня' (Поднялась из
травы куропатка и камнем упала в кусты (Горький. Пожары)).
Важным дополнением к данной статье служит статья каменный.
Первое значение отсылает к статье камень: 'относящийся к камню
(в 1 знач.), состоящий из камня' с набором таких конструкций, как
каменная болезнь, каменный век, каменный уголь, а также содержащий
много камней, покрытый, усеянный камнями; каменистый.
Второе значение — 'сделанный, построенный из камня' (каменная
стена; каменная статуя; каменный пол), а также 'непоколебимый,
твердый (перен.)' (Стал я почитывать Писарева, Чернышевского и дру-
гих, и как будто покачнули они мою каменную веру) с выделением кон-
струкций жить, чувствовать себя как за каменной стеной, горой; на-
деяться, полагаться как на каменную гору и т. д.
Третье значение — 'ничего не выражающий, неподвижный, застыв-
ший (перен.)' (Швейцар Арсений молча, с каменным видом, сопя, напирал
грудью на поручика; каменное равнодушие, спокойствие и т. п.).
Четвертое значение - 'бесчувственный' ( - Кабы знал ты, что это
за человек был!Ни стыда в нем, ни совести!' — проговорила Катерина... —
Каменный был человек; также каменная душа, каменное сердце).
Отдельно выделяется наречие каменно (по 3-му значению при-
лагательного) (Все вокруг каменно молчало. Ни голосов, ни шороха
шагов).
Приведенные статьи вызывают целый ряд вопросов разной степени
значимости. Прежде всего, как и в статьях открыть и открытый, не
вполне понятны критерии выделения отдельных значений. Так, не-
ясно, почему могильный камень интерпретируется как особое значение,
а драгоценный камень включается в значение 1: и в том, и в другом
случае речь идет о твердой породе, и в том, и в другом случае эта по-
252 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
рода получает особые культурные смыслы, не вытекающие напрямую
из ее базовых свойств.
Непонятно, почему камень в значении 'бездушный человек' (Вы,
сударь, камень!) относится к первому значению, а камень на душе вы-
деляется в отдельное значение: в обоих случаях речь идет о концепту-
альных метафорах в смысле Лакоффа-Джонсона (душа, превратив-
шаяся в камень, и душа, на которой лежит камень, — это вполне соот-
носимые явления). Вопросы подобного рода можно множить, но они
связаны с более фундаментальным вопросом о системе значений как
целостной структуре, поднятым в предыдущей главе.
Еще одной важной проблемой, не затронутой в предыдущей главе,
является вопрос об эволюции этой структуры со временем. Интуи-
тивно можно предположить, что для таких слов как камень, отражаю-
щих устойчивые социокультурные практики, система значений также
должна сохранять свою устойчивость, однако, как мы увидим, опре-
деленные (и весьма показательные трансформации) все же удается
зафиксировать.
В качестве первого шага для диахронного анализа обратимся к
Словарю русского языка XI—XVII вв. (СРЯ—XVII) и Словарю русского
языка XVIII в. (СРЯ-XVHI).
В СРЯ—XVII выделяются следующие значения: 1. 'отдельный кусок
твердой горной породы'; 2. 'различные виды твердых горных пород';
3. 'драгоценный камень'; 4. 'скала, утес, гора'; 5. '(перен.) надежная
опора, основание; твердыня'; 6. 'каменная тюрьма'; 7. 'гроб, гробница';
8. 'надгробие'; 9. 'жернов'; 10. 'твердое отложение солей во внутренних
органах'; 11. 'весовая единица'. Отдельно фиксируются конструкции
камень краеугольный; не оставити камень на камени и каменеем кинуты
в значении 'близко, рядом'.
В СРЯ-XVIII количество базовых значений сокращается: 1. 'твер-
дая горная порода' с выделением значения 'как символ надежной
опоры, твердости, незыблемости' и конструкций на камени основать,
положить основание; камень веры, православия, а также 'как символ
неуступчивости, бесчувственности'; 2. 'отдельный кусок такой породы'
с выделением конструкций камнем, как камень упасть, пойти ко дну;
обратить, превратиться в камень; Сизифов камень; камень на сердце1;
сюда же относятся авторами и драгоценные камни; 3. 'изделие, орудие
из камня, камень определенного назначения' с отдельным значением
'могильная плита; надгробный памятник' и выделением фраземы
краеугольный камень; 4. 'твердое образование различного происхожде-
ния и состава', в частности, 'во внутренних органах человека и живот-
ных'; отдельно выносятся такие конструкции как камень преткновения;
камня на камне не останется; держать камень за пазухою; навязать себе
камень на шею и т. д.
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 253
Проведенный обзор показывает как общность семантического
материала, из которого исходят авторы статей2, так и существенные
различия в способах систематизации этого материала. Тем не менее,
несмотря на все различия, авторов объединяет объективистский под-
ход к значению: они, осознанно или неосознанно, исходят из пред-
ставления о мире как объективной реальности, «которая дана челове-
ку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отобра-
жается нашими ощущениями, существуя независимо от них» (Ленин
ПСС, т. 18, с. 131). Объективацией такого «копирования, фотографи-
рования, отображения» не зависимой от человека реальности стано-
вится язык. Изложенная позиция является проявлением изоляцио-
нистских представлений о языке, проанализированных в предыдущих
главах. В интерпретации семантического материала авторами статей
не находится места взаимодействующему с камнем человеку. Опреде-
ление камня как «всякой твердой горной породы в виде сплошной
массы или отдельных кусков» не зависит от присутствия людей, оно
останется таким же в гипотетической ситуации полного исчезновения
человеческого рода. Однако даже приводимые авторами примеры по-
казывают, что камень выступает в них не как «всякая твердая горная
порода», а как объект, наделенный различными социокультурными
смыслами.
Так в предложении Переулок вымощен булыжным камнем, по кото-
рому трудно ходить камни представляет собой поверхность, по которой
перемещается человек; при этом отмечаются свойства поверхности,
важные для человека {трудно ходить)', в предложении Мартышка тут
с досады и печали О камень так хватила их [очки], Что только брызги
засверкали камень оказывается объектом, столкновение с которым
имеет разрушительные последствия для другого, опять же, замечу, не
природного, а культурного объекта; в предложении Увы, ни камни
ожерелья, Ни сарафан, ни перлов ряд, Ни песни лести и веселья Ее души
не веселят камень несет эстетическую и ценностную функцию, оказы-
ваясь включенным в сложную сеть социокультурных моделей (знаковая
функция одежды и украшений, маркирующих принадлежность к
определенному сословию, определенному полу, подчеркивание соб-
ственной индивидуальности на воспринимаемом обычно бессознатель-
но нормативном фоне и т. д.).
Концептуальные метафоры также опираются на определенные
свойства камней, перенесенные в эментальное или социокультурное
пространства: так, камень преткновения отражает способность камня
быть препятствием при физическом движении, камень на душе — спо-
собность камня давить на поверхность под действием силы тяжести,
Вы, сударь, камень — твердость, способность сохранять свою форму
неизменной при внешних воздействиях и т. д.
254 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Другими словами, камень существует и отражается в языке не как
объект природы, а как объект культуры, предоставляющий человеку
широкий ряд различных возможностей, получающих, в свою очередь,
метафорическое расширение в пучке концептуальных метафор. В
дальнейшем анализе будет показано, как эта установка реализуется на
конкретном материале, задавая теоретическую рамку для структури-
рования концептуального пространства комплекса.
Как уже отмечалось, для введения в анализ диахронной составляю-
щей мы будем работать в дальнейшем с двумя корпусами текстов,
репрезентирующих русский литературный язык XI—XVI вв. и совре-
менный русский язык.
13,2. Концептуальная структура комплекса «камень» в русском
литературном языке X-XVI вв.
Для анализа русского литературного языка XI—XVI вв. будут исполь-
зованы I-XIV гг. Библиотеки литературы Древней Руси (БЛДР). Лек-
семы, входящие в лексическое гнездо комплекса камень (камень,
камы(к), каменный, окаменелый, окаменети) встречаются в корпусе
686 раз. В отличие от комплекса открывать, вырастающего из одного
концептуального ядра, в данном случае можно выделить несколько
структурообразующих ядер.
1. Первое из таких ядер задается концептуальным кластером, ха-
рактеризующим материал, из которого сделан тот или иной объект.
Этот кластер оказывается наиболее частотным (282 случая, 41,1% от
общего числа употреблений; 77 текстов, 53,2% от общего числа тек-
стов). В основном, обращение к данному кластеру осуществляется с
помощью прилагательного камен(н)ый, но иногда используются и
формы ис каменя, камением и др. Камень как материал может отно-
ситься к широкому классу объектов. Наиболее часто так характеризу-
ется церковь (84 случая), но встречаются также стена, гроб, город,
столп, ограда, мост, погреб, плита, келья, крест, чаша и др.: Того же
лета3 на монастырьском дворе на Троецкомъ Сергиева манастыря по-
ставлена бысть церковь камена святое Богоявление, да того же лета
перед княжим двором Васильевича, в Боровитьских воротех, заложили
церковь камену святаго Иоана Предтечи (Севернорусский летописный
свод 1472 года; БЛДР, VII, 334); А монастырь стоит промежь дву гор, а
келей в немъ 300, все каменные, и ограда каменная, а на вратех градных
две пушьки лежат. (Хождение на Восток Василия Познякова с товари-
щи; БЛДР, X, 62).
Анализируя структуру данного кластера, отметим, что комплекс
камень выступает в нем как характеристика объектов, входящих в
жизненное пространство человека и подчеркивающих его социальную
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 255
природу (городские стены, публичные здания, храмы) или особый
социальный статус (гроб, крест, чаша и т. д.). При этом в различных
строениях используются различные свойства камня как материала:
прежде всего, прочность, сохранность в течение длительного време-
ни, неподверженность огню, но также и твердость, способность не
изменяться под внешними воздействиями, не деформироваться и
раскалываться от удара, способность сохранять температурный режим
(погреб) и др. Другими словами, камень функционирует в данном
контексте как важнейший элемент социокультурной среды, окру-
жающей человека, и его свойства, на которые обращает внимание
язык, непосредственно связаны с особенностями организации этой
среды.
Эти свойства определяют и связанные с первым кластером концеп-
туальные метафоры: не оставлю камня на камне как символ полного
уничтожения социальной инфраструктуры, опустошения социального
пространства {Семеновы же приехавшу ко Юрьевы ы поведающы речь отню,
ы быстъ назавыпрее поеха Юръы вон ыз города с велыкым соромом, погра-
быв все домы стрыя своего, ы не остася камень на камены в Берестьы ы в
Каменцы ы в Бельскыы; (Галицко-Волынская летопись; БЛДР, V, 352));
каменное сердце как символ твердости, безжизненности, способности
не изменяться под любыми внешними воздействиями (Преступнык же
то слыша, ы жесткое ы каменное свое сердце во умыленыы положы, ы нача
велыкым гласом жалостно плакаты ы рыдаты (Повесть о Тимофее Вла-
димирском; БЛДР, IX, 108)).
2. Следующим по частотности кластером является драгоцен-
ность (117 случаев, 16,9%; 55 текстов, 38,2%). Наиболее устойчивая
конструкция здесь — каменые дорогое (драгое), (Ирозда убогим ыменые
свое: все золото ы серебро ы каменые дорогое, ы поясы золотыы отца свое-
го и серебряные, ы свое, ыже бяьые по отцы своемь стяжал, все розда.
(Галицко-Волынская летопись; БЛДР, V, 338)); но встречаются и каме-
ные многоценное, а также просто каменые (Се застал татя, крадуща
каменье его, ы, оному запырающуся ы глаголющю, яко: «Не ведая, твоя
суща, украдох»— ырече: «Аще не ведал есы, яко — не твоя суть?» (Пчела;
БЛДР, V, 432)).
Здесь мы имеем дело с существенно иной по сравнению с первым
кластером группой культурных смыслов. В первом кластере домини-
ровала утилитарная функция обеспечения жизнедеятельности, которая
могла дополняться сакральной функцией (например, в случае храма),
но сохраняла свое значение и в этом контексте. Здесь символическая
функция камня становится определяющей; как уже отмечалось, камень
здесь превращается в знак социального статуса, позиции в социальной
иерархии, неутилитарной ценности. Основными характеристиками
группы камней, востребованной в данном случае, оказываются их
256 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
способность необычно отражать свет, создавая яркую цветовую гамму,
и сложность их добывания и обработки. Эти особенности порождают
целый ряд культурных практик, важных для культур древности и
средневековья: магическое использование драгоценных камней в ме-
дицине, символическое толкование свойств этих камней, выявление
их связи с определенными душевными качествами или идеальными
состояниями.
Указанные характеристики подчеркиваются и типичными для
данного кластера метафорами и сравнениями: Аще дарует Бог жену
добру, дражайши есть камени многоценнаго, таковая от добры корысти
не лишится, делает мужу своему все благожитие (Домострой; БЛДР,
X, 137); Аз же мня: лице великого князя Бориса Александровича, светя-
щеся паче камени сапфира и темпазиа. И кождо нас на него зряще и
всякого веселиа исполнитися (Инока Фомы слово похвальное; БЛДР,
VII, 74)4.
3. Третий концептуальный кластер можно обозначить как орудие
разрушения, убийства, нанесения повреждений
(79 случаев, 11,5%; 36 текстов, 25,0%). Этот кластер характерен для
двух контекстов. Первый из них - осада города во время войны, где
камни используют и нападающие (для того, чтобы разрушить стены и
нанести повреждения защитникам), и обороняющиеся (для того, что-
бы нанести урон наступающим войскам): Государевы оке бояре и воиво-
ды и все воинские люди и псковичи такоже противу их крепко и муже-
ственно противу их стояху: овии под стеною с копъи стояху, стрельцы
же ис пищалей по них стреляху, дети же боярские из луков стреляху, овии
на них камение метаху, овии же всяческий о избавлении града Пскова
образы показующе (Повесть о прихождении Стефана Батория на град
Псков; БЛДР, XIII, 572); Уесписиан же постави окрестъ града стеноби-
ичныя съсуды; бяше ихъ 60, и трекапный камень метаху порочами, и су-
лици из лукъ пущаемы шумяху, и стрелы помрачиша свет (Из «Истории
Иудейской войны» Иосифа Флавия; БЛДР, II, 257).
Второй — общественное осуждение или казнь: Сего же котопана
побита камением людъе корсунъстии (Повесть временных лет; БЛДР, I,
206); Изииде же с ним един Судислав, на нъм же метаху камение, рекуще:
«Изииде из града, мятежниче земли!» (Галицко-Волынская летопись;
БЛДР, V, 236).
В раде случаев камень описывается просто как орудие убийства (И
яко изидоша, въста Каинъ и хотяше убитш, не умеяше убитии. И рече
ему сотона: «Возми камень и ударии». Иуби Авеля (Повесть временных
лет; БЛДР, I, 136); О царю Христе, терпениа твоего ради! — и сие же,
паче их, сих реченных, младенец незлобивыхъ от пазух матерей своих, и
смеющихся, и играющих, и руце свои, яко отцем своим, любезно им по-
дающе, — тех окаяннии кровопийцы за гортани похитивше, задавляху и,
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 257
за ноги емлюще, о камень и о стену разбиваху, и, на копиях прободающе,
поднимаху (Казанская история; БЛДР, X, 316)).
В данном кластере ключевым оказывается свойство камней нано-
сить другим объектам повреждения, которые могут оказаться крити-
ческими для их существования. Это подчеркивается и метафорически-
ми расширениями данного кластера: Сыну, аще друг твой възненавидит
тя, начнет кляти и камение метати, а ты и хлебом срящи, и оба прииме-
та ответ в день Судный (Повесть об Акире Премудром; БЛДР, III, 32);
Родителие же наипаче словеса некаа тяжка съ гневом и яростию, аки
камение, испущаше на нь (Из Великих Миней Четьих митрополита
Макария; БЛДР, XII, 123).
4. Следующий концептуальный кластер связан с понятием опоры,
т. е. поверхности, которая дает возможность находиться в устойчивом
положении, не отклоняясь и не падая (47 случаев, 6,7%; 12 текстов,
8,3%): Предстояшет же ему некто красен и высок на твердем камени,
питая и вино черпля (Слова и поучения Кирилла Туровского; БЛДР,
IV, 172).
Это значение оказывается весьма продуктивным для концептуаль-
ных метафор: Стоит же на твердем нашея веры камени (Слова и поуче-
ния Кирилла Туровского; БЛДР, IV, 176); Разумейте, братиа, основание,
начало еа; и Отецъ свыше благословилъ росою, и столпом огненым, и об-
лаком светлым; Сын меру даровал своего поаса, аще бо и древо бяше су-
ществом видимо, но Божиею силою одеано есть; Святый жеДухъ огнемь
невещественым яму ископа на въдружение корениа, и на сем камени
съгради Господь церковь сию, и врата адова не удолеют ей (Киево-
Печерский патерик; БЛДР, IV, 176); Сии жеумыслишя, от земля и чрева
своего вещающе, баснословное имя счастиа или фортуны, ея же и слепу
именуеть некый мудрец еллинскый именемъ Кевис. И на камени седящу
оболом и слепу убо наричет ея по своихъ прелестех, акы бесчинно, и без-
словесно, и неравне подающу человеком имения же и саны властелныя; на
оболом же камени седящу ея являет, за еже дарованием ея не бывати
твръдым, ноудобь препадающим и к иным преходящим (Сочинения Мак-
сима Грека, БЛДР, IX, 306—308). В данном кластере основным оказы-
вается твердость камня, его способность выдерживать большую на-
грузку сверху, не деформируясь и не меняя своего положения, а также
его устойчивость.
5. Близким к описанному кластеру оказывается концептуальный
кластер, характеризующий поверхность, по которой мож-
но перемещаться или стоять без движения (34случая,
4,9%; 19 текстов, 13,2%). Акцент здесь делается на удобстве или неудоб-
стве перемещения или других свойствах поверхности, не связанных с
ее твердостью или устойчивостью. В примерах, относящихся к данно-
му кластеру, человек не ищет специальной точки опоры, но восприни-
258 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
мает поверхность, на которой он находится или перемещается, как
данность: Есть гора та вся камена, лести же на ню трудно и бедно
велми по камению, луками на ню лести. Путь тяжек велми; едва бо на
ню възлезохом: от 3-го часа до 9-го часа, борзо идуще, едва взидохом на
самый врьх горы тоя святыа (Хождение игумена Даниила; БЛДР, IV,
99); И на заутренюю ходя преже всихъ, и стояше крепко и неподвижно.
Егда же приспеяше зима и мрази лютии, и сьтояше вь прабошнях, вь
черевьих и вь протоптаныху яко примерьзняше нози его к камени, и не
двигняше ногами, дондеже отпояху заутренюю (Повесть временных
лет; БЛДР, I, 232).
Концептуальные метафоры и сравнения подчеркивают в данном
случае свойства поверхности: А князь скуп — аки река въ брезех, а брези
камены: Нелзи пити, ни коня напоити. (Слово Даниила Заточника;
БЛДР, IV, 276).
6. Следующую концептуальную группу можно обозначить как пре-
пятствие при движении (18 случаев, 2,6%; 12 текстов, 8,3%):
Вертим же около Андреи, и стрясеся, запя ему ногою. Илетящю тако-
вому демону, улучися лбу его на камени и абие нача въпити (Житие Андрея
Юродивого; БЛДР, И, 334). Это качество проявляется и в сравнениях:
Многашьды же сего блаженаго князи и епископи хотеша того искусити,
осиляюще словесы, н не вьзмогоша и акы о камыкъ бо приразивьшеся от-
скакаху, огражен бо бе верою и надежею, еже к Господу нашему Иисусу
Христу, и в себе жилище Святааго Духа сьтвори (Житие Феодосия Пе-
черского; БЛДР, I, 426).
7. Базовую функцию камня в следующем кластере можно обозна-
чить каксакральный объект (17 случаев, 2,5%; 9текстов, 6,3%).
Этот кластер распадается на два подкластера: святыня, христианский
символ (9 случаев, 1,3%; 4 текста, 2,8%) и оберег, объект, обладающий
магической силой (8 случаев, 1,2%; 5 текстов, 3,5%): И есть ту камень
великь у моря близь, к стоку лицъ, от града вдалее дострела; и на том
камени стоял Христос, и ту учил народы (Хождение игумена Даниила;
IV, 94); По сем некий перстень даст ему, в немьже сицевыя силы камень
бе вложен, да яко всякий яд расторгает, их шъкоты отревает, и егоже
яда неистовство уязвить нгьчто, аки от воды уязвеннаго невредимо
своею силою спасет. И бе в том же камени иная сила — да аще кто сей
камень заключен носит в горсти, да яко тот камень носящаго к телу
добръ прилепится, невидим скоро будетъ, да егда носит в горсти, никому
видится (Из «Троянской истории»; VIII, 184).
8. Еще один концептуальный кластер может быть охарактеризован
как среда обитания, т. е. пространство, окружающее человека и
влияющее на его жизнь в целом (14 случаев, 2,0%; 4 текста, 2,8%): И
есть на полудне лиц от Вифлеема манастырь святого Харитона, на той
же реце Афамьстей; и есть близь моря Содомьскаго в горах каменых, и
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 259
пустыни около его. Гроздно и безводно есть место то, и сухо. Есть под
ним дебрь камена и страшна зело (Хождение игумена Даниила; БЛДР,
IV, 76).
9. В 10 случаях (1,4%) и 7 текстах (4,9%) камень представляет собой
питательное вещество или источник влаги, обретением
не свойственных ему характеристик иллюстрируя христианскую кон-
цепцию чуда (Ангели же Божий искупаху дети и повиваху, и вложаху въ
обе руце им два камени, да изъ единого ссаху масло, а из другаго медь
(Житие пророка Моисея; БЛДР, III, 120), И пакы воду им ис камени
источи, и хлебы им с небесе дарова (Поучения и молитва Феодосия
Печерского; БЛДР, I, 436)).
10. В одном философском тексте камень характеризует сущность,
род тел (8 случаев, 1,2%): И конь бо и пъс животи суть; такожде же
и всякъ живот суштие есть, н не все суштие живот есть: и камык бо и
древо суштие есть, яже не суть животи (Из Изборника 1073 года; БЛДР,
II, 158).
11. В 5 случаях (0,7%) и 4 текстах (2,8%) камень имеет значение
ориентира: Посреде же келей тех к западу лицъ, ту пещера дивна под
скалою каменою, и в той пещере церкви святыя Богородица (Хождение
игумена Даниила; БЛДР, IV, 60).
12. Также в 5 случаях (0,7%) и 3 текстах (2,1%) камень выступает
каксредство измерения расстояппй:Итуестъместоблизь
пещеры тоя, яко довержет человек каменем малым, и есть к полуденью
лицъ место то, идеже помолися Христос Отцу своему в нощи (Хождение
игумена Даниила; БЛДР, IV, 48).
13. В 4 случаях (0,6%) и 4 текстах (2,8%) камень выступает как ма-
териал, на котором пишут; поверхность для пись-
м а : Ибыстъ на конецъ 9-го лета разболеся Киканось, цьсарь срачинъский,
и умре Киканосъ въ день 7-й. И умазаша раби его и погребоша и предъ
враты градьными. И створиша над ним полату красну и высоку велми, и
написаша на камени вся его войны и все его храборьство (Житие пророка
Моисея; БЛДР, III, 126).
14. В 4 случаях (0,6%) и 3 текстах (2,1%) деятельность по дроблению,
переноске и поднятию камней характеризует тяжелую работу: Сыну,
железо и камень подъях, и легчи ми ся мнить, нежели мужеви, ведущему
закон, тязатися со ближним своим (Повесть об Акире Премудром;
БЛДР, III, 34).
Также в двух случаях камень имеет значение знака, требующего
интерпретации и адекватного понимания (Василко же, ида под город,
и взя собе в руку камения. Пришедше подъ город, и нача молвити горожа-
ном, а татарове слышать, послании с ним: «Костянтине холопе, и ты,
другий холопе Лука Иванковичю, се город брата моего и мой, передайте-
ся!» Молвив, да камень вержет долов, дая им розум хитростью, а быша
260 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
ся биле, а не передаваться. Си же слова молвив и по троичи, мена каменъем
долов. Сь же великий князь Василко, акы от Бога послан бы на помоцъ
горожаном, пода им хитростью разум (Галицко-Волынская летопись;
БЛДР, V, 290)); в одном случае получает неожиданное значение одеж-
ды (Помышляющи бо токмо, от толика зла избави мя Господь, пищу
неизедаемую имам, упование спасения моего, питаюся и покрываюся гла-
голомь Божиимь, съдрьжащим всячьскаа, "не о хлебе бо едином жив будешь
человек", "зане не имяху покрова, то камением ся облекоша" елико их
съвлечеся греховныаризы» (Житие Марии Египетской; БЛДР, II, 204)),
в одном случае обозначает объект, упавший с неба, в одном — тяжелый
предмет для аскезы, в одном — предмет для извлечения огня, в одном —
объект, помогающий хранить молчание (Подобаеть беспрестани умом
възбраняти языку и вьздержати струя его, да не будемь безумнгъише гусии.
Tu бо, егда прилетять от Киликия и к Таурмении, ведуще, яко исъполне-
на места та суть орлий, емлютьвуста каменье, яко замок гласу, и нощь
прелетять (Житие Марии Египетской; БЛДР, V, 438)), в одном - груз,
используемый для соления огурцов, в одном - болезнь, твердое об-
разование в почках.
Наряду с описанными узусами, в которые камень включается как
объект, существует ряд метафор и сравнений, имеющих в своей осно-
ве определенные свойства камня.
Самое частотное из таких свойств — неодушевленность, бесчув-
ственность камня, использующаяся для описания бездушного, не со-
переживающего происходящему человека (16 случаев (2,3%); 12 текстов
(8,3%)). Эта модель возникает в двух ситуациях: когда подчеркивается
запредельная степень несчастий и бед, обрушивающихся на героев (Аще
бо кто окаменено сердце имат, но тогда можеть прослезити (Хождение
игумена Даниила; БЛДР, IV, ПО)) и когда просто делается акцент на
бесчувственности описываемого персонажа (А израилтян умножилося
и загордели, и Бога забыли, и погинули в неволю, и в разсеянии бысть, и
царства волнаго несть им. И не познали Сына Божия Христа, Царя не-
беснаго, и сердце их окаменело з гордости (Сочинения Ивана Семено-
вича Пересветова; БЛДР, IX, 448)).
Второй метафорический кластер связан с твердостью камня, под-
черкивающей душевную твердость и стойкость (8 случаев (1,2%),
7 текстов (4,9%)): Того боради и терпяше от них по вся дни, зило стра-
жа, аки твердый камень, утверженый верою в толицых подвизех и ис-
кушениих и бедах, моляся Богу, молитвою и постом, алча и жажа,
жадая спасениа пермьскаго, многи досады от них приимая и за то не
гневаяся на ня о всех сих приключьшихся ему (Из Великих Миней Четьих
митрополита Макария; БЛДР, XII, 172). Еще одна метафорическая
модель в рамках этого кластера модель описывает разрушения камня
благодаря планомерному воздействию даже небольшой силы: Ивсег-
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 261
дашняя капля дождевная и жестокий камень пробивает вскоре, а лще-
ние женское снедает премудрыя человеки (Казанская история; БЛДР,
X, 280).
В четырех случаях (0,6%) и четырех текстах (2,8%) неспособность
камней самостоятельно издавать звуки, их «бессловесность» исполь-
зуется для описания экстраординарности ситуации, ее несоответствия
ожиданиям, принятым нормам и ценностям: То что створю, не вемъ,
убогый! Аще бо умолчю вашего ради роптаниа, угождаа вамъ вашеа ради
слабости, то камение възъпиетъ (Поучения и молитва Феодосия Пе-
черского; БЛДР, I, 434).
В двух случаях подчеркивается большая плотность камня, ведущая
к его свойству тонуть в воде Коли пожретъ синиця орла, коли камение
въсплавлет по воде, и коли иметь свиниа на белку лаяти, — тогды безу-
мный уму научится (Слово Даниила Заточника; БЛДР, IV, 278)) и раз-
рушать своей тяжестью непрочные опоры.
Сразу надо отметить, что приведенные данные не охватывают всей
картины. В частности, в приведенном массиве не встречается целый
ряд малочастотных слов, приводимых в СРЯ-XVII: например, каме-
нистый', каменитый (страшный, жестокий); каменица (груда камней,
каменная гряда) и др. Тем не менее, мы получаем довольно репрезен-
тативную выборку, представленную широким спектром текстов раз-
личного типа. Нельзя сказать, что приведенные тексты адекватно
отражают историческую и социальную реальность Древней Руси
XI—XVI вв., но они вполне адекватно отражают культурную реаль-
ность, базовые вектора культурного пространства. В этих текстах
имеется значительное число прямых и косвенных цитат из Библии,
библейских сюжетов, описание путешествий в далекие страны; среди
них можно встретить сказки, сборники моральных наставлений, ле-
тописи и т. д. Важно отметить, однако, что, несмотря на свое разноо-
бразие и пестроту, эти тексты сосуществовали и дополняли друг друга
в сознании древнерусских книжников, образуя питающую их культур-
ную среду
Какие же выводы можно сделать, обращаясь к приведенному мас-
сиву? Прежде всего, бросается в глаза, что камень почти никогда не
выступает в качестве «всякой твердой горной породы в виде сплошной
массы или отдельных кусков», как определяет его БАСРЯ. Он оказы-
вается материалом, драгоценностью, орудием убийства, опорой и т. д.
Другими словами, он представлен в упомянутых текстах не как объект
природы,а как объект культуры. Его нельзя рассматривать как
существующую независимо от человека реальность, предполагающую
отстраненное исследование путем наблюдения и эксперимента; он
оказывается вовлеченным в значительное число разнообразных со-
циокультурных практик, благодаря своим свойствам предоставляя
262 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
человеку в рамках этих практик широкий спектр различных возмож-
ностей. Именно эту социокультурную реальность и фиксирует
язык.
Прежде чем перейти к дальнейшему анализу приведенного массива,
в заданном контексте уместно вспомнить методологически важные
рассуждения А.Ф. Лосева из «Диалектики мифа». Обсуждая объектив-
ность и субъективность представлений о цветах, он сопоставляет фи-
зический взгляд на цвет как волну, длина которой располагается в
определенном диапазоне, с мировоззрением, которое он называет
мифологическим, но которое, если отвлечься от специфики понимания
Лосевым мифа, связано с психологическими и социокультурными
особенностями человеческого восприятия. Автор подчеркивает, что
это восприятие для него «гораздо более объективно, чем какие-то там
волны неизвестно чего, о которых я с гимназических лет успел забыть
все, что ни вбивали в меня старательные физики. Физику я забыл, а
красный флаг от белого всегда буду отличать, — не беспокойтесь» (Ло-
сев 1994 (1930), с. 51). Позднее он иллюстрирует свою позицию ради-
кальным высказыванием В.В. Розанова, сопоставляющего взгляд на
солнце как на каменную глыбу, притягивающую землю по закону об-
ратных квадратов, с мифологией солнца. Розанов находит научный
взгляд на солнце «глупым» и утверждает, что с «этого глупого ответа
Коперника на нравственный вопрос о планете и солнце началась по-
шлость планеты и опустошение небес» (там же, с. 146).
Если оставить в стороне далекий от беспристрастности лосевско-
розановский пафос, то за приведенными рассуждениями можно уви-
деть одну весьма важную для гуманитарной науки в целом и лингви-
стики в частности идею. Наряду с тем, что солнце притягивает землю
по закону обратных квадратов, оно обладает еще массой иных, не
менее объективных свойств: обеспечивает жизнь на земле, является
персонажем громадного числа солярных мифов, поэтических произ-
ведений и т. д. Иными словами, оно является для человека не объектом
природы, а объектом культуры, и, более того, природная составляющая
возникает в рамках вполне определенного культурного контекста (фи-
зической и биологической науки как определенных культурных инсти-
тутов). Эта культурная основа нашего восприятия солнца находит
непосредственное отражение в повседневном языке, проявляясь в
громадном количестве выражений, среди которых образ солнца как
физического тела находится на глубокой периферии.
Приведенные рассуждения непосредственно применимы и к осу-
ществленному здесь анализу. Как уже отмечалось, камень в корпусе
БЛДР выступает как объект культуры, вовлеченный в различные со-
циокультурные практики. Одной из определяющих практик в указан-
ный период было строительство, и камень воспринимался как мате-
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 263
риал для строительства в ряду других материалов (в основном, дерево
и глина). Основными свойствами камня, важными для данного кон-
текста, стали твердость, прочность, огнеупорность — и одновременно
сложность добывания и транспортировки. Отметим, что, наряду с
утилитарной, камень в данном кластере значений нес в ряде случаев и
эстетическую функцию, что также подчеркивалось в текстах: Есть в
граде том цръковъ камена святый Марко Еуангелист, и столпы в ней
морованы, имущи мрамор всяк цветом; а иконы в ней чюдны, гречин писал
мусиею, и до верху видети велми чюдно; а внутри резаны святые на мра-
море велми хитро; а сама велика церковь (Хождение на Флорентийский
собор; БЛДР, VI, 482).
Второе по частотности значение отсылает нас к принципиально
иному типу как объектов, так и социокультурных практик, в которые
они включены. Мы уже упоминали, что в данном кластере утилитарная
функция отсутствует, и камень оказывается включенным в сложную
систему символических смысловых рядов. И размер камней, и их
свойства радикально отличаются от размеров и свойств в первом кла-
стере. Кардинально иным становится теперь и изофункциональный
ряд: Иже недоконъчаная твоя наконъча, акы Соломон Давыдова, иже дом
Божий великыи святый его Премудрости създа на святость и освящение
граду твоему, юже с всякою красотою украси: златом и сребром, и каме-
ниемь драгыим, и съсуды честныими (Слово о законе и благодати митро-
полита Киевского Иллариона; БЛДР, I, 50).
Третье значение характеризует новый кластер социальных ситуа-
ций. Размеры камней в этом кластере занимают промежуточное по-
ложение между кластерами, рассмотренными выше. Здесь, как и в
первом кластере, важна твердость камня, но используется это свой-
ство для принципиально иных целей: разрушать другие объекты,
наносить им повреждения. Изофункциональный ряд тоже не имеет
пересечений с двумя предыдущими: палица, стрела, сулица, копье,
головня, ядро и т. д.
Приведенный ряд можно продолжать, однако и сделанного описа-
ния достаточно для изложения основной идеи: в отличие от комплек-
са открыть мы имеем в данном случае несколько независимых ядер,
каждое из которых порождает свой ряд подкластеров, связанных с
концептуальными метафорами. Помня об этом, обратимся к анализу
дальнейшей концептуальной эволюции комплекса.
В XVII в. не происходит каких-либо трансформаций описанной
картины. Определенные изменения фиксируются в XVIII в. и затем
становятся более заметными в XIX и XX вв. При этом в общих чер-
тах описанная для XI—XVI вв. структура сохраняется и в современ-
ном языке. Направление трансформаций при переходе от XVI к
XVIII в. можно выявить, сопоставляя СРЯ-XVII и СРЯ-XVIII. Вид-
264 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
но, что ряд лексем (например, каменица в значении груда камней)
исчезает, и появляются новые лексемы, связанные, в первую оче-
редь, с развитием научного знания: адский камень, рысий камень,
окаменелость и др. Другими словами, основным фактором, вызвав-
шим трансформации комплекса, являются социокультурные изме-
нения, ведущие к возникновению новых социокультурных моделей
и отмиранию старых. Язык реагирует на эти процессы лексически-
ми и семантическими трансформациями. Не анализируя всего про-
цесса в деталях, перейдем к описанию его итога, т. е. структуры
комплекса камень в современном русском языке на материале
НКРЯ.
13.3, Концептуальная структура комплекса «камень»
в современном русском языке
Основу для данного раздела составили все случаи употребления ба-
зовых лексем, составляющих комплекс камень {камень, каменный,
каменистый, каменеть (соъ. окаменеть), окаменевать, окаменелый,
камешек, каменюга) в НКРЯ за 2009—2012 гг. Массив, представляющий
основной корпус НКРЯ, объединяет тексты различного рода (худо-
жественная литература, публицистика, научные статьи, посты и
комментарии на различных сайтах и др.), представляя собой репре-
зентативную для наших целей модель современного русского языка,
что позволяет сравнивать его с рассмотренным выше массивом тек-
стов БЛДР.
Перейдем к непосредственному анализу. В выделенном массиве
лексемы, соответствующие комплексу камень, встречаются 593 раза в
215 текстах, причем основную группу (481 случай, 81,1% от общего
числа употреблений) составляют лексемы камень и каменный.
Полученное распределение в целом соответствует картине, описан-
ной выше для древнерусского языка. Наиболее частотным оказывает-
ся значение а) материала, из которого сделаны различные объ-
екты (251 случай (42,3%); 112 текстов (52,1%)). За ним идут б) по-
верхность, по которой может перемещаться или находиться без
движения объект — 70 случаев (11,8%); 43 текста (19,5%); в) орудие
разрушения, убийства, нанесения повреждений-63
случая (10,6%), 44текста (20,5%); г) драгоценность - 23 случая
(3,9%), 18 текстов (8,4%); д) препятствие при движении —
17 случаев (2,9%), 14текстов (6,5%); е) среда обитания —14 слу-
чаев (2,4%), 10 текстов (4,7%); ж) сакральный объект— 7 слу-
чаев (1,2%), 7 текстов (3,3%); з) инородный объект в теле
или образование на теле - 7случаев (1,2%), 6текстов(2,9%).
Все остальные контексты дают меньше 1%.
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 265
Если обратить внимание на характеристики камня, которые становят-
ся основой для концептуальных метафор, то картина получается следую-
щей. Наиболее частотной характеристикой оказывается способность
камня сохранять форму при движении, отсутствие в нем деформаций,
видимых поверхностных изменений, т. е. свойство, характеризующее по-
нятие абсолютно твердого тела в физике (22 случая (3,7%); 16 текстов
(7,4%)). Это качество выражается в таких метафорах и сравнениях как
падать как камень, камнем; в отдельных контекстах — окаменеть (В ту
ночь, падая камнем вниз с огромной высоты без парашюта, дельтаплана или
каких других приспособлений, я наконец заинтересовалась, правы ли все эти
индейцы племени яки и прочие приверженцы прикладной эзотерики, что если,
падая во сне, ты долетишь до конца, так ты действительно долетишь до
конца? (Т. Соломатина. Акушер-ХА!; Байки); Открой она глаза, мне при-
дется окаменеть, положившись на неспособность некоторых хищников об-
наружить неподвижный объект (М. Петросян. Дом в котором...)).
Следующей по частотности характеристикой является неодушевлен-
ность, бесчувственность камня (11 случаев (1,9%); 6 текстов (2,7%)),
выражаемая обычно лексемой окаменеть, но в отличных от предыду-
щего кластера контекстах: Окаменевшая от горя мама плачет, отец
пытается успокоить ее (Р.Б. Ахмедов. Промельки).
Еще одной продуктивной для метафорических расширений харак-
теристикой оказывается твердость камня, понимаемая уже в физиче-
ском смысле как неспособность к деформациям (10 случаев (1,7%);
7 текстов (3,3%)): Достаю из ящика тряпки и окаменевшие кеды — одну
никчемную вещь за другой (М. Петросян. Дом в котором...); Проявитель
и фиксаж чудом сохранились в сельских магазинах соседних деревень, но
из-за долгого хранения в сырых помещениях давно превратились в камень
(М.И. Сайтов. Островки).
Последняя характеристика, которую следует отметить в данном кон-
тексте, — тяжесть камня, т. е., другими словами, большая плотность,
приводящая к тому, что даже камни небольших размеров имеют большую
массу (5 случаев (0,8%); 5 текстов (2,3%)): Убитые лежали в яме в три
тяжелых слоя, и Соня очутилась между, придавленная трупом принявшего
двойной удар отца, и Клим уже тянул ее, живую или мертвую, разбитую,
тяжелую, как камень, и легкую, как стрекозиное крыло, всю черную и
липко-мокрую, будто младенец в материнской смазке (С. Самсонов. Один-
надцать).
Сравнительные результаты приведены в табл. 4 и 5, где столбец
Случаи употребления показывает процент числа употреблений данного
кластера по отношению к общему числу употреблений, а столбец Тек-
сты — процент текстов, в которых встречается данный кластер по
отношению к общему числу текстов, содержащих любую из лексем,
входящих в лексическое гнездо камень.
266
Часть III. культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Таблица 4. Частотность семантических кластеров, составляющих
комплекс «камень», в русском языке XI—XVI вв. и в современном рус-
ском языке
Концептуальный
кластер
Материал
Драгоценность
Орудие разрушения,
убийства, нанесения
повреждений
Опора
Поверхность
Препятствие
Сакральный объект
Среда обитания
Питающий источник
Камень как род тел
Твердое образование
на теле и во внутрен-
них органах
Язык XI-XVI вв.
Случаи
употребления
(%)
41,1
17,1
11,5
6,9
5,0
2,6
2,5
2,0
1,5
1,2
0,1
Тексты
(%)
53,2
38,2
25,0
8,3
13,2
8,3
6,3
4,5
4,9
0,7
0,7
Современный язык
Случаи
употребления
(%)
42,3
3,8
10,6
0,8
11,8
2,8
1,2
2,4
-
0,2
1,2
Тексты
(%)
52,1
8,4
20,5
1,8
20,0
6,4
3,2
4,7
-
0,5
2,8
Таблица 5. Частотность метафорических расширений комплекса
«камень» в русском литературном языке XI—XVI вв. и в современном
русском языке
Концептуальный
кластер
Бесчувственность,
неодушевленность
Твердость
Бессловесность
Тяжесть
Неизменность
формы
Язык XI-
XVI вв.
Случаи
употребления
(%)
2,3
1,2
0,6
0,3
-
Современный язык
Тексты
(%)
8,3
4,9
2,8
1,4
-
Случаи
употребления
(%)
1,9
1,7
-
0,8
3,7
Тексты
(%)
2,7
3,3
-
2,3
7,4
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 267
Перейдем к обсуждению результатов. Конечно, приведенные в та-
блицах цифры нельзя воспринимать как точное количественное опи-
сание структуры комплекса, однако почву для определенных качествен-
ных оценок они дают. Прежде всего, отметим значительную корреля-
цию полученных массивов, показывающую, что концептуальная
структура комплекса камень характеризуется значительной устойчиво-
стью. Тем не менее, проведенное исследование указывает на ряд важ-
ных изменений в этой структуре, допускающих обобщение и для
других комплексов и дающих возможность сформулировать требующие
дальнейшей проверки утверждения о связи языка и культуры.
1. Прежде всего, следует отметить резкий рост относительного веса
метафорических расширений в концептуальной структуре комплекса. В
корпусе БЛДР этот вес составляет 13,3%, в НКРЯ - 27,1%, т. е. возрас-
тает более, чем в два раза. Заметно возрастает и качественное разноо-
бразие метафор и сравнений. В корпусе БЛДР метафоры, в подавляющем
большинстве имеющие библейское происхождение, сводятся к следую-
щим 16 устойчивым моделям: а) камень преткновения; б) побивать кам-
нями, бросать, метать камни (Видев же той прежереченный многодушъный
губитель и злый разоритель Великаго государства крепкое и непреклонное
того столпа стояние за святую и непорочную веру и за все православное
християньство, отверзлъ свои человекоубиенныя уста, и начат, аки безу-
мный пес, на аер зря, лаяти, и нелепыми славами, аки сущий буй камением,
на лице святителю метати, и великоимянитое святительство безчести-
ти, и до рождьшия его неискусным и болезненым словом доходити (Новая
повесть о преславном Российском царстве; XIV, 166)); в) не оставить
камня на камне; г) окаменение сердца, человек с каменным сердцем,
сердце как камень (Аз же, окаянный, аще и пребывах у него в келий, но
железку душу имея и окамененно сердце, не вмещающее словес его, токмо
словом повеленное сотворях, а в сердьцы моемъ, яко во утле сосуде, не
удержавахуся повеления его (Житие архимандрита Троице-Сергиева мо-
настыря Дионисия; XIV, 360)); д) камень веры, строить на камне, утвер-
дить (утверждаться) на камне веры (заповедей господних) (И ныне, Чело-
веколюбче, утверди мя на камени веры и неподвижна мя съхрани, яко к Тебе
взях душю мою! (Житие Зосимы и Савватия Соловецких; XIII, 65));
е) краеугольный камень; ж) камни возопят (Ипакирече: «Аще вы умолчите
о благодеянии Божий, то камение возопиет» (Житие Кирилла Новозер-
ского; XIII, 375); з) заставить камни плакать (И то слово изрекши, и
заразися от рук рабынь, поддержащих ю, о светличный мост и возопи ве-
ликим гласом плачевным, подвизающе с собою на плач и то бездушное ка-
мение (Казанская история; X, 361)); и) безгласный, как камень (Ибыша,
аки камыцы, безгласни, друг на друга зряще, яко изумлени, и ничто же друг
ко другу своему провещати могуще, и долго лежащее (Казанская история;
X, 453)); к) стоять, как твердый камень, недвижимо, как камень (А князь
268 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
же великий Борис Александрович акы жестоки камык стояше неподвиж-
но в дому Святого Спаса и в своей отчине, в великом княжении Тферском
(Инока Фомы слово похвальное; VII, 111); л) валяться, как камни (Днем
жеруце и нозе обсецаху и, яко бездушное камение, по земли валяющеся и по
мале часе умирающе (Казанская история; X, 317)); м) словно ударившись
о камень, как стрелы о камень (Многашьды же сего блаженаго князи и
епископи хотеша того искусити, осиляюще словесы, н не възмогоша и акы
о камык бо приразивъшеся отскакаху, огражен бо бе верою и надежею, еже
к Господу нашему Иисусу Христу, и в себе жилище Святааго Духа сътвори
(Житие Феодосия Печерского; I, 426)); н) капля камень точит (Ивсег-
дашняя капля дождевная и жестокий камень пробивает вскоре, а лщение
женское снедаеть премудрыя человеки (Казанская история; X, 281));
о) камни распались (Ужаснуся небо и земля трепещеть, июдейска не тьрпя-
ше дерзновения; солнце помьрче и камение распадеся, жидовьское окамене-
ние являющее (Слова и поучения Кирилла Туровского; IV, 160)); п) семя,
брошенное на камень (Но ради привременныя славы, и самолюбия, и сладо-
сти мира сего все свое благочестие душевное со крестиянскою верою и з
законом попрал ecu, уподобился ecu семени, падающему на камени и воз-
растшему (Первое послание Ивана Грозного Курбскому; IV, 160)); р) до-
роже драгоценного камня (Аще дарует Бог жену добру, дражайши есть
камени многоцгьннаго, таковая от добры корысти не лишится, делает
мужу своему все благожитие (Домострой; X, 143)).
В НКРЯ представлена гораздо более пестрая картина: а) камень
преткновения', б) бросать камень в кого-либо', в) нашла коса на камень]
г) пробный камень; д) подводные камни; е) время разбрасывать и собирать
камни; ж) )падатъ камнем, как камень; з) знать каждый камень; и) не
оставить камня на камне; к) как камень в воду; л) стать камнем, пре-
вратиться в камень; м) бросать камень в чей-то огород; н) тяжелый,
как камень; о) капля камень точит; п) держать камень за пазухой;
р) краеугольный камень; с) нести камень существования (нести тяжкий
камень совместного существования, ненавидя друг друга (Татьяна Со-
ломатина. Большая собака, или «Эклектичная живописная вавилонская
повесть о закрытом»)); т) камень упал с души; у) разобрать по камешкам;
ф) каменный век; х) каменное лицо; ц) быть как за каменной стеной;
ч) каменные джунгли; ш) каменный мешок; щ) каменная летописссъ (На
рубеже приблизительно 4 млрд. лет Земля вступила в новый — архейский —
этап эволюции, нашедший отражение в ее «каменной летописи» (В.Е. Ха-
нин. О главных направлениях в современных науках о Земле)); э) ока-
менеть, каменеть, окаменевший; ю) сдвинуть камень с места (...ни один
камень экономического строя, враждебного пролетариату, не был сдвинут
с места представителями его революции (Александр Тихонов. Мать
беспорядка)). Другими словами, здесь мы имеем 27 конвенциональ-
ных метафор, опуская еще заметное число тех, которые нужно счи-
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 269
тать авторскими, что в 1,7 раза превосходит общее число таких метафор
в БЛДР.
Как можно проинтерпретировать этот результат? В статье Deignan
2003 автор анализирует частотность метафор, связанных с английской
лексемой horse, и показывает, что эта частотность возрастает в XX веке,
когда конь перестает использоваться как средство передвижения и ра-
бочая сила. При этом основной объем метафор связывается именно с
данными социокультурными сегментами, а не со сферами развлечения
и спорта, в которые лошади включены и в настоящее время и которые
обеспечивают основной массив буквальных значений, связанных с со-
временностью. С другой стороны, метафоры, порождаемые понятием
саг, заметно превосходящем по частотности horse как средство пере-
движения в буквальном значении, значительно менее частотны, чем для
horse (Deignan 2003, p. 267-270). Вывод, к которому подводит исследо-
вательница, состоит в том, что, по крайней мере, в определенных куль-
турах в определенные периоды частотность метафорических употребле-
ний, связанных с некоторым социальным сегментом, возрастает, когда
актуальность этого социального сегмента становится фактом истории.
Пока лошадь включена в повседневный процесс, ее деятельность не
становится предметом осознанного внимания; осознание, имеющее
своим следствием продуцирование концептуальных метафор, возника-
ет, когда в культуре появляется возможность взгляда на процесс со
стороны, когда возникает ощущение дистанции.
Посмотрим, что дает проведенный выше анализ дая подтверждения
или опровержения этой гипотезы. В XX — начале XXI века камень
перестает активно использоваться во многих областях, важных для
прошлого: он значительно менее востребован в строительстве, он поч-
ти не используется в военном деле, он становится все менее и менее
актуальным как поверхность, по которой мы перемещаемся, уступая
место другим материалам. В современной культуре камень связан с
опытом детства и развлечениями (бросать камни в воду, набивать кар-
маны камнями необычной формы и т. д.). Единственная сфера, в ко-
торой культурное значение камней сохраняется, — изготовление и
продажа драгоценных камней, ювелирное дело. Интересно, что в этой
области, метафоры, связанные с камнями, в анализируемом массиве
НКРЯ, отсутствуют, и даже единственная метафора из корпуса БЛДР
{дороже камня драгоценного) не находит себе аналогов.
Тем не менее, картина в целом выглядит не столь однозначной. В
ней можно выделить несколько фрагментов. Во-первых, заметная часть
метафор сохраняется при заметном ослаблении или утрате библейско-
го контекста, отчетливо осознаваемого авторами текстов в БЛДР. На-
пример, не оставить камня на камне (Мк.13:2; Мф.24: 1—2). Во-вторых,
в концептуальной структуре появляются новые области (например,
270 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
связанные с развитием науки), которые открывают путь для новых
метафор. Например, пробный камень берет свое значение от пробирно-
го камня, с помощью которого осуществляются пробы благородных
металлов. Тем не менее, значительный концептуальный фрагмент
представляет собой метафорическое осмысление описанного выше
социального опыта, который перестает быть актуальным. Если учесть
сделанные уточнения, можно сказать, что наблюдения А. Дейнан под-
тверждаются на нашем материале.
2. Важным отличием современной картины от картины XI-XVI вв.
оказывается эстетическое восприятие камня. Более того, в отдельных
текстах камень персонифицируется, наделяется душой, обладает
определенным, недоступным для человека мировосприятием: Но
нам — людям — проще понять и принять смерть, чем постичь восприя-
тие мира камнем, даже приблизительно (Т. Соломатина. Отойти в
сторону и посмотреть). Эти изменения отражают глобальные транс-
формации, имевшие место в русской культуре XVIII-ХХвв., которые,
в свою очередь, отражали процессы, происходившие в западной
культуре Нового времени. Именно в этот период природа из элемен-
та повседневного окружения становится объектом эстетического
переживания, наделенным душой и жизнью. Изначально такой образ
создается в ряде философских текстов, иллюстрируется образцами
высокой поэзии5, но постепенно проникает все глубже, становясь
частью массовых представлений6, находящих свое воплощение и в
повседневном языке.
3. В таблице 4 заметно резкое уменьшение семантического веса
кластера, связанного с драгоценными камнями. Здесь мы сталкива-
емся с еще одной важной культурной трансформацией, произошед-
шей при переходе от XI—XVI вв. к началу XXI вв. Если культура
Древней и Средневековой Руси - это культура политической и куль-
турной элит, а повседневная жизнь обычного человека почти всегда
остается за рамками письменного текста, то современную культуру,
можно назвать культурой масс, и тот ее срез, который представлен в
НКРЯ, включает в себя огромный массив повседневных практик,
которые оставались за рамками древнерусской литературы. Оставаясь
значимым сегментом социальной жизни и регулирующих ее культур-
ных рамок, практики, связанные с драгоценными камнями, раство-
рились в массе других сегментов, что привело к отмеченному выше
результату.
После этих замечаний обратимся к общей структуре комплекса камень
в современном языке. Она приведена на рис. 17. Как и в предыдущей
главе, мы можем выделить три базовые области: физическое простран-
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ...
271
ство, социокультурное пространство, эментальное пространство. Одна-
ко, в отличие от предыдущей главы, мы видим большое количество
независимых кластеров, связанных с включением камня в разнообраз-
ные социокультурные сценарии, использующие его либо как объект
(кластеры 1-8), либо как носитель определенных свойств (класте-
ры 9-11). Общим для всех кластеров является представление о камне
как о твердом огнеупорном объекте естественного происхождения7.
Рис. 17. Структура комплекса «камень»
Кластер 1
Основные конструкции: каменный, из камня, в камне, не оставить
камня на камнеф; разобрать по камешкамф.
Визуальный образ:
Рис. 188.
Базовая схема: В данном кластере камень представляет собой ма-
териал, из которого сделан объект (дом, церковь, стена и др.), встраи-
ваясь в изофункциональный контекстуальный ряд: дерево, глина,
бетон, гипс и т. д.
272 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
Примеры:
1. Но на сей раз ничего объяснять ему не пришлось: передо мной раз-
вернулась аркада с пиршеством такого размаха, что дух захва-
тывало; сквозь высокие арки мраморной колоннады празднично
сияли вдали небо Венеции, розовый камень ее церквей и колоколен,
округлые чалмы ее куполов, балконы и балюстрады ее палаццо
(Дина Рубина. Окна);
2. Он мог целую улицу каменными домами застроить (Ольга Тимо-
феева. Деревня капиталистического труда);
3. И нечего воротить нос, ссылаться на свое историческое чутье
и последнюю войну, во время которой союзники во многих горо-
дах Германии не оставили камня на камне (С. Есин. Мар-
бург);
4. Им бы пришлось увидеть, что дело их не продвинулось ни на вершок,
что их идеалы так и остались идеалами, что недостаточно разо-
брать по камешкам Бастилию, чтоб сделать колодников свобод-
ными людьми (А. Герцен. С того берега).1
Комментарий: Данный кластер является наиболее частотным в
современном языке, включая в себя около половины всех случаев
употребления лексем, входящих в гнездо, и более половины текстов,
в которых эти лексемы употребляются. Следующие по частотности
кластеры отстают в 3,5 раза по случаям употребления и более, чем
в два раза, по текстам. Похожая картина наблюдается и в языке
XI-XV1 вв. Это связано с тем, что использование камня в строи-
тельстве представляет собой доминирующую социокультурную
практику.
Конструкции не оставить камня на камне, разобрать по камеш-
кам, имея значение «разрушить, разобрать до основания», характе-
ризуют действия как в физическом, так и социокультурном про-
странстве. В данном кластере речь идет о физических действиях
(примеры 3,4). Действия в соцокультурном пространстве описыва-
ются кластером 1.1.
Кластер 1.1
Основные конструкции: не оставить камня на камне,, за Xкак за
каменной стеной,.
Базовая схема: данный подкластер связан с одной из базовых кон-
цептуальных метафор социальные организации и социокультурные груп-
пы — это строения, а также метафорой социальные интеракции — воз-
ведение и разрушение строений. Первый из приведенных фразеологизмов
характеризует ситуацию разгромного поражения в битве, состязании
или споре, второй - ситуацию беззаботной жизни благодаря тому, что
X берет эти заботы на себя, ограждает от них.
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 273
Примеры:
1. Нои второй эшелон российского тенниса не оставил камня на кам-
не от испанской сборной (Д. Беляева. Будничная победа);
2. По старой памяти она еще вырезала фотографии любимых арти-
стов из глянцевых журналов, однако годы шли, незнакомых звезд стано-
вилось все больше, и Томка все отчетливее понимала, что за Степаном и
за его «КамАЗом» она как за каменной стеной (А. Герасимов. Дом на
Озерной).
Кластер 2
Основные конструкции: камень, каменистый, по камням, камешек,
каменный
Визуальный обоаз:
Рис. 19.
Базовая схема: В данном
кластере камень представляет
собой элемент поверхности
естественного происхожде-
ния, по которой перемещает-
ся человек или другое живое
существо, встраиваясь в изо-
функциональный контексту-
альный ряд: земля, песок и
др.
Примеры:
1. Мысленно он сбегал сейчас по горячим камням в лазурь Эгейского
моря (В. Солдатенко. Ева);
2. Сквозь камни под ногами пробиваются ростки жизни: белые соцветия
тысячелистника, нежные колокольчики прощаются с северным све-
тилом до следующего дня (О. Шестова. Богатства Беломорья);
3. Тропинки не жгли, а ласково щекотали мелкими камешками и
галькой огрубевшую кожу ступней (Р. Ахмедов. Промельки);
4. Вместо зеленого луга внутри образовавшегося тумана смутно про-
ступает вид ровной каменной площадки — уступа большого утеса
(Т. Соломатина. Отойти в сторону и посмотреть; НКРЯ);
5. Десять квадратных километров нефтяных полей на каменистом
острове, соединенном с берегом Апшеронского полуострова двух-
километровой дамбой (А. Иличевский. Перс).
Кластер 3
Основные конструкции: камень
Визуальный образ:
274
Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Рис. 20.
Базовая схема: В данном кла-
стере камень представляет собой
орудие убийства или нанесения
повреждений, встраиваясь в изо-
функциональный контекстуальный
ряд: ядро, снаряд, пуля, стрела,
копье и т. д.
Примеры:
1. Известие о третьей отставке
Берлускони с поста председателя
совета министров римляне встрети-
ли демонстрациями, танцами и
камнями, брошенными в автомобиль
экс-премьера (Д. Карцев. Жизнь по-
сле Берлускони).
Кластер 3.1
Основные конструкции: бросать
камень в Х^ бросать/кидать камень/
камни в огород X,
Базовая схема: данный подкла-
стер формируется путем метафори-
ческого переноса базовых действий
кластера 3 в социокультурное про-
странство. Бросать камень в X озна-
чает «открыто обвинять или оскорблять X, выражать возмущение сло-
вами или поступками X», бросать камень в огород X— «(преимуществен-
но, косвенным образом) обвинять или выражать недовольство X».
Примеры:
1. Но хотел бы я посмотреть на того, кто бросит камень в челове-
ка, пытающегося как-то решить нерешаемые проблемы в смутное
время, когда необходимых законов нет, а прочие просто не дей-
ствуют (Б. Руденко. Убить дракона. Возможно ли победить
коррупцию в России);
2. Эти слова президента, как представляется, явились своего рода
камнем в огород Ахмада Кадырова и означали буквально следую-
щее — несмотря на то, что население 4P высказалось за мир,
выпускать вожжи на скаку федеральный центр не намерен, и
финансовые потоки по-прежнему будут жестко контролировать-
ся из Москвы (Г Ковалев. Скрытая угроза Ахмада Кадырова);
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ...
275
3. Многие кидали в ваш огород камни, мол, вы в ЦСКА своим друзьям
время на площадке давали больше, нем остальным (К. Зангалис. Ва-
лерий Тихоненко: Меня кинули в реку как беспомощного мла-
денца).
Кластер 3.2.
Основные конструкции: держать камень за пазухой,.
Базовая схема: данный подкласер образован путем метафорического
переноса отдельных действий, связанных с кластером 3, в эментальное
пространство. Человек держит камень за пазухой для того, чтобы в нужный
момент бросить его, что и определяет толкование составляющего данный
подкластер выражения: «замышлять против кого-либо нечто плохое при
сохранении внешней нейтральности или доброжелательности».
Примеры:
1. Их задача вербовать подходящих по нраву, отсеивать тех, кто
держит камень за пазухой (А. Иличевский. Перс);
2. Для тех, кто шастает в залах демократии с камнем за пазухой
и ножом в кармане, победа США в Ираке — желтая карточка
(Г. Попов. Так рассуждает диссидент).
Кластер 4
Основные конструкции: драгоценный камень, камень
Визуальный образ:
Рис. 21.
Базовая схема: В данном
кластере камень означает «дра-
гоценность», встраиваясь в изо-
функциональный контекстуаль-
ный ряд: золото, серебро, жем-
чуг и т. д.
Примеры:
Кто-то сказал нашим, что у местных есть обычай прятать там
золото и драгоценные камни (М. Шишкин. Письмовник);
УАниной мамы есть целая шкатулка очень красивых колец, серег,
браслетов с такими камнями, которые в ювелирном магазине
стоят столько, что Настя даже не может подсчитать нули
около рублей, потому что все время сбивается, а попросить про-
давца показать ей кольцо, только для того чтобы пальчиком
прижать разбегающиеся нули, неловко (Т. Соломатина. Большая
1.
2.
276
Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
собака или «Эклектичная живописная вавилонская повесть о
зарытом»).
Кластер 5
Основные конструкции: камень
Визуальный образ:
Рис. 22.
Базовая схема: В данном
кластере камень означает «пре-
пятствие при перемещении в
пространстве или при попытке
контакта с объектом», встраи-
ваясь в изофункциональный
контекстуальный ряд: кочка,
стена, барьер и т. д.
Примеры:
1. Смотри, вот едет ко-
ляска. Наезжает на камень.
Ребенок выпал (В. Солдатенко. Другие опусы);
2. Я нашел в библиотеке зачитанную книжку про разных великих
магов, гипнотизеров и фокусников — мне нравилось, что человека
можно положить в гроб, закопать, завалить могилу камнем, а
потом гроб оказывался пустым! (М. Шишкин. Письмовник).
Кластер 5.1
Основные конструкции: камень преткновения,, подводные камни
(подводный камень)ф, нашла коса на камень,.
Базовая схема: Данный кластер образован метафорическими транс-
формациями концептуального содержания, составляющего кластер 5.
Два первых выражения, имея значения «препятствие» и «неосознавае-
мые проблемы и препятствия» допускают перенос на социокультурное
(примеры 1, 3) и эментальное (примеры 2, 4) пространства, последнее
означает «столкновение противоположных, но одинаково твердых по-
зиций» и описывает социокультурные интеракции.
Примеры:
1. Вопрос применения цен при исчислении и уплате налогов являет-
ся камнем предкновения в спорах между налогоплательщиками
и налоговыми органами (Налоговый конфликт разрешится в
суде);
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 277
2. Будучи долгое время объектом безуспешных усилий, камнем прет-
кновения многих великих математиков, включая Лагранжа,
Ньютона и Лейбница, она была в принципе решена мальчиком,
французским школьником Эваристом Галуа... (Ф. Горренштейн.
Куча);
3. И вот теперь, перетерпев все невзгоды и преодолев подводные
камни житейского моря, обитель возрождается (Обитель пре-
подобного Саввы Сторожевского);
4. Кто хочет, теориею знания, уберечься от подводных камней, о ко-
торые, как мы постараемся показать это дальше, разбилась теория
Канта, тому нужно подготовить к этой работе свой ум путем
анализа предшествующих философских учений и вскрыть все пред-
посылки их, именно все положения, лежащие в основе их, но не вы-
сказываемые явно... (Н. Лососий. Обоснование интуитивизма);
5. Но нашла коса на камень — коварство и хитрость Берии наткну-
лись на крепкую мужицкую смекалку Хрущева (Б. Ефимов. Десять
десятилетий).
Кластер 6
Основные конструкции: каменный, каменистый, каменные джунглиф
Базовая схема: концептуальное содержание данного кластера ха-
рактеризует среду обитания и встраивается в изофункциональный
контекстуальный ряд: лесистый, песчаный, травяной и т. д. Фразема
каменные джунгли имеет значение «инфраструктура современного ме-
гаполиса с большим количеством небоскребов».
Примеры:
1. Приехали под вечер, а на рассвете я вышла на балкон и — видимо,
наш балкон выходил на оборотную сторону счастья — под утрен-
ним, еще бесцветным небом увидела скудный пейзаж Самарии:
каменистые холмы, редкие эвкалипты и сосенки на них вперемеш-
ку с какими-то колючими кустами (Д. Рубина. Окна);
2. Перед нами открылся каменный бассейн, просторно оправленный
вокруг заводи (А. Иличевский. Перс);
3. Город — каменные джунгли. Самый страшный хищник здесь — че-
ловек (Место схватки — подъезд).
Кластер 7
Основные конструкции: камень.
Базовая схема: концептуальное содержание данного кластера
можно обозначить как «сакральный объект, объект, связанный со
значимым личностным опытом, мемориальный объект»; оно встраи-
вается в изофункциональный контекстуальный ряд: оберег, амулет,
святыня и т. д.
278 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
Примеры:
1. Приходят и люди, чтобы увидеть Шаман-камень — одну из из-
вестнейших природных достопримечательностей Байкала. Есть
в Прибайкалье и весьма необычные сооружения, созданные руками
человека, которым, на мой взгляд, суждено стать не менее зна-
менитыми, чем этот камень (В. Губарев. Слава — Байкал, спра-
ва - тайга);
2. Тут белые шары, вернее, они — там, а ты купаешься тут, потому
что в море / Есть заветный камень (Т. Соломатина. Мой одес-
ский язык).
Кластер 8
Основные конструкции: камень.
Базовая схема: концептуальное содержание, к которому отсылает
слово камень, в данном кластере может быть выражено как «твердое
образование на теле и во внутренних органах»', оно встраивается в изо-
функциональный контекстуальный ряд: полип, нарост, налет и т. д.
Примеры:
1. Он ограничился вскрытием общего желчного потока и извлечени-
ем камня без удаления желчного пузыря (Л. Двойнин. Отеческий
дом академика Павлова);
2. Различают неминерализованный зубные отложения — зубной налет
и минерализованные — зубной камень (О. Гусева. От улыбки станет
всем светлей).
Кластер 9
Основные конструкции: падать камнем, как камень; окаменеть.
Базовая схема: в данном и трех последующих кластерах камень вы-
ступает не как объект, а как носитель определенных свойств. Для
данного кластера это отсутствие деформаций, видимых поверхностных
изменений в случае как движения, так и покоя; другими словами, на-
бор характеристик, которыми обладает абсолютно твердое
τ е л о в физике. Выражение падать камнем, как камень характеризует
стремительность движения, но одновременно и его поступательность,
предполагающую, что все точки движутся по параллельным траекто-
риям, окаменеть — отсутствие поверхностных изменений в покоящем-
ся объекте.
Примеры:
1. Была лунная ночь того большого холода, когда дыхание, кажется,
сразу леденеет и когда птицы, замерзая на лету, падают вниз
камнями (И. Эренбург. Оттепель);
2. Окаменевший Юрка не сводил с девочки неподвижного взгляда
(А. Геласимов. Дом на Озерной).
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках социокультурной ... 279
Кластер 9.1
Основные конструкции: слова (фразы и т. д.) падают как камни.
Базовая схема: данный подкластер образован метафорическим
переносом концептуального содержания кластера 9 в социокультурное
пространство. Выражение, составляющее содержание кластера, харак-
теризует неестественность, напряженность коммуникации.
Примеры:
1. Ему казалось, что слова падают как камни — и его собственные,
и этого паренька (А.Берсенева. Возраст третьей любви);
2. Его короткие фразы падали, как камни, и, сказав что-нибудь, он
вскидывал на меня глазами (М. Горький. Два босяка).
Кластер 9.2
Основные конструкции: камнем; как камень; окаменеть.
Базовая схема: данный подкластер образован метафорическим
переносом концептуального содержания кластера 9 в эментальное
пространство. Входящие в данный кластер выражения описывают
внутренние состояния, характеризующиеся потерей чувствительности,
эмоциональным оцепенением, отсутствием душевной реакции на про-
исходящие события.
Примеры:
1. Окаменевшая от горя мама плачет, отец пытается успокоить ее.
(Р. Ахмедов. Промельки);
2. Камнем, бесчувственным камнем надо быть, чтобы сердце не раз-
билось людской неблагодарностью! (М. Веллер. Правила всемо-
гущества).
Кластер 10
Основные конструкции: окаменеть, как камень, камень.
Базовая схема: в данном кластере определяющей характеристикой
является твердость камня, проявляющаяся в отсутствии внутренних
деформаций. Сопоставление с камнем используется в данном случае
для характеристики жесткости внутренней структуры объекта.
Примеры:
1. Достаю из ящика тряпки и окаменевшие кеды — одну никчемную
вещь за другой (М. Петросян. Дом, в котором...);
2. Уложив восемь рядов, пора приступать к расшивке швов, пока
раствор не превратился в камень (П. Михайлов. Печь в загород-
ном доме).
Кластер 11
Основные конструкции: как камень.
280 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
Базовая схема: в данном кластере определяющей характеристикой
является тяжесть камня, т. е. его высокая плотность, ведущая к большой
массе даже при небольшом объеме. Сравнением с камнем в данном
случае подчеркивается тяжесть объекта.
Примеры:
1. 1. Убитые лежали в яме в три тяжелых слоя, и Соня очутилась
между, придавленная трупом принявшего двойной удар отца, и
Клим уже тянул ее, живую или мертвую, разбитую, тяжелую,
как камень, и легкую, как стрекозиное крыло, всю черную и липко-
мокрую, будто младенец в материнской сказке (С. Самсонов.
Одиннадцать).
Завершая данную главу, хотелось бы еще раз подчеркнуть, что про-
веденный в ней и в предыдущей главе анализ был обращен к катего-
риям базового уровня, и поэтому в нем не задействовались уровни \
и В. Диахронный анализ структуры комплекса на трех уровнях описа-
ния будет предложен в следующей главе на примере комплекса интел-
лигенция.
Примечания
1 Заметим, что, в отличие от БАСРЯ, камень на сердце не выделяется в СРЯ—XVIÏI в
качестве отдельного значения.
2 Различия в лексико-семантических данных носят локальный характер и будут позднее
эксплицированы в ходе корпусного анализа.
3 Здесь и далее в примерах из БЛДР гь заменяется на е и ъ в конце слова удаляется.
4 Иногда наряду с этим подчеркиваются и другие характеристики, например, твердость:
И прихожъдаше ко церкви преже всех братии, во церкви ни с кем не глагола, и седания во
чтении не приимаше, но на ногах своих стояше, аки твердый камень адамант или самфир
(Житие Иринарха Ростовского; БЛДР, XIV, 468).
5 Ярче всего эта черта проявляется в немецком романтизме, находя свое философское
обоснование у Шеллинга. Она получает широкое распространение и в русской мысли
конца XVIII-XIX вв. Классическая иллюстрация этому — образ природы в поэзии Тют-
чева {Не то, что мните вы, природа,/Не мрамор, не бездушный лик...).
6 Эти массовые представления ярко проявляются, в частности, в индустрии туризма.
Природа как объект эстетического созерцания оказывается ходовым товаром и весь-
ма успешно продается. Фиксация с помощью специально построенных площадок или
остановок на маршруте «выигрышных» точек зрения на горный кряж, озеро, водопад
служит наглядным подтверждением этому наблюдению.
7 Определение камня как «твердой горной породы в виде сплошной массы или от-
дельных кусков» отсылает к камню как научному термину, используемому, например,
в геологии. «Народное» представление о камне, видимо, отличается от этого научного
определения. Так, янтарь, не являющейся камнем с научной точки зрения, допускает
наименование камня в художественных и публицистических текстах. Напр., Впрочем, и
дамы-физички среди рабочего дня не выделялись нарисованной или надетой красотой, лишь у
Золотовой мерцал на руке черненый серебряный браслет да на груди Анны Константиновны,
как всегда, поверх крестика тускло сияли камни янтаря (Р. Солнцев. Полураспад).
8 Рис. 18—22 выполнены А. Зайцевой.
Глава 14. Описание комплекса
«интеллигенция» в рамках
социокультурной теории лексических
комплексов
Комплекс интеллигенция завершает ряд иллюстративных описаний в
рамках СТЛК по двум причинам. Во-первых, он наглядно демонстри-
рует взаимовлияние выделенных в описании комплекса уровней Ag, A
и В: как интерпретации, появляющиеся в различные периоды, так и
глубокие социокультурные трансформации оказывают непосредствен-
ное воздействие на употребление слова в повседневном языке. Во-
вторых, эволюция комплекса интеллигенция отчетливо показывает
принципиальные различия комплекса и научного понятия. Оказыва-
ется, что размытость границ комплекса и непроясненность его струк-
туры — важные условия его социокультурной продуктивности, так как
они открывают возможность для появления конкурирующих между
собой интерпретаций и задают тем самым продуктивное семантическое
напряжение. Классический пример такой продуктивной эволюции —
история слова бытие (τό όν), введенного в древнегреческий язык Пар-
менидом, просто субстантивировавшим глагол быть. Так как связанное
с термином концептуальное содержание затронуло самую сердцевину
проблемного поля культуры, предложенное Парменидом довольно
размытое и неочевидное толкование (бытие означало у Парменида
некий «бездрожный Сфайрос»)1 открыло широкую возможность для
новых интерпретаций, и слово, не проясняя своего значения, напол-
нялось новыми смыслами, вкладываемыми в него различными систе-
мообразующими для европейской культуры философскими учениями,
и таким образом обретало значимость. Очевидно, что для слов, имею-
щих точные определения и не допускающих различные трактовки,
таких как окружность, например, подобная эволюция крайне мало-
вероятна.
История комплекса интеллигенция в определенной степени напо-
минает эволюцию категории бытие2. Слово интеллигенция с конца 60-х
282 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
годов XIX века выступает в русской культуре как обозначение соци-
альной группы, занятой интеллектуальной деятельностью, в процессе
которой происходит трансляция и развитие культуры, а также харак-
теризующейся необходимым для такой деятельности уровнем образо-
вания. Другая важная характеристика этой группы — стиль жизни,
воспринимаемый в рамках традиции как положительная культурная
норма. Для одних носителей культуры определяющим является первый
параметр, для других — второй, но при внимательном анализе в кон-
цептуальной структуре комплекса можно выявить оба. Высокий уро-
вень образования и интеллектуальная деятельность в скрытом виде
предполагают определенный стиль жизни, а стиль жизни связывается
если и не с формальным образованием, то с внутренней образованно-
стью. Перенос акцентов с одного параметра на другой и вызванная
этим переносом полемика оказались крайне продуктивными для кон-
цептуальной эволюции комплекса, но одновременно привели к замет-
ной содержательной разноголосице. Будучи одной из ключевых кате-
горий русской культуры, комплекс интеллигенция за почти полтора века
своего существования оброс таким количеством разнородных и проти-
воречащих друг другу интерпретаций, что его можно без особых усилий
описать, выбирая любой из элементов в противостоящих друг другу
понятийных парах: космополитизм — национализм, конформизм —
оппозиционность, толерантность — нетерпимость к позиции другого,
религиозность — атеистичность и т. д. При идеологически ангажиро-
ванной или просто недостаточно строгой исследовательской установке
интеллигенция легко становится «нашим всем», пластичной материей,
принимающей любые формы, понятийным монстром, не допускающем
возможности корректной работы. Приведенный ниже анализ дает воз-
можность прояснить концептуальную структуру комплекса.
Однако прежде, чем переходить к такому анализу, обратимся к
определениям базовых слов, входящих в комплекс интеллигенция, пред-
ложенным БАСРЯ, как это было сделано в предыдущих главах.
Интеллигенция — 'Социальная группа людей, профессионально за-
нимающихся умственным, преимущественно сложным, творческим
трудом, развитием и распространением культуры; люди, принадлежа-
щие к этой социальной группе' (БАСРЯ 2004, 7, с. 313).
Интеллигент — Тот, кто принадлежит интеллигенции' с выделени-
ем конструкции мягкотклый интеллигент ( Ό том, кто не способен на
решительные поступки') (там же, с. 312).
Интеллигентный — 1. 'Относящийся к интеллигенту, интеллигентам,
интеллигенции'. 2. 'Образованный, духовно богатый, обладающий
знаниями в различных отраслях науки и культуры'. 3. 'Свойственный
интеллигенту, интеллигенции; отличающийся духовностью, высокой
культурой' (там же, с. 312—313).
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 283
Интеллигентский - 1. 'Относящийся к интеллигенту, интеллиген-
там, интеллигенции'. 2. 'Свойственный интеллигенту, интеллигенции,
а также людям с образом мыслей, поведением, отличающимся без-
действием, нерешительностью и т. п.' (там же, с. 313).
Приведенные толкования наглядно иллюстрируют утверждение о
неопределенности семантической структуры комплекса и наличии в
ней внутренних напряжений, порождая вопросы, которые стали уже
общим местом интеллигентского дискурса: как соотносится интелли-
гент с интеллигентным человеком, в чем выражаются духовность и
высокая культура и т. д. Иногда соотнесение толкования с иллюстри-
рующим его примером выглядит как курьез. Так, наречие интеллигент-
но определяется через значение 3 прилагательного интеллигентный и
иллюстрируется примером из Чехова: За прилавком сидел сам дядя Ти-
хон, высокий, мордастый мужик с сонными, заплывшими глазками. Перед
ним, по сю сторону прилавка, стоял человек лет сорока, одетый грязно,
больше чем дешево, но интеллигентно (там же). Далее в тексте Чехова
эта характеристика уточняется: На нем было помятое, вымоченное в
грязи летнее пальто, сарпинковые брюки и резиновые калоши на босу ногу3.
До какой степени помятое и вымоченное в грязи пальто и резиновые
калоши на босу ногу свойственны интеллигенту и характеризуют че-
ловека, «отличающегося духовностью, высокой культурой», остается
загадкой.
Предлагаемое описание комплекса интеллигенция (основные лек-
семы: интеллигенция, интеллигент, интеллигентный, интеллигентно,
интеллигентский, интеллигентность, интеллигентка, интеллигентик,
интеллигентишка, интеллигентщина) открывает возможность для си-
стемного ответа на приведенные выше «вечные» вопросы.
14.1. Предыстория комплекса «интеллигенция»
(до 60-х годов Ж века)
Истоком комплекса интеллигенция является латинское intellegentia,
имеющее значение «понимание, рассудок, познавательная сила, спо-
собность восприятия». «Интеллигенция — то, посредством чего душа
познает, каковы вещи, каков окружающий мир» — определяет это по-
нятие Цицерон (Cic, Inv., 2, 53). В дальнейшем у Боэция (Cons, phil.,
V. 4) и, позднее, в схоластической традиции intellegentia определяется
в рамках идущей от Платона оппозиции интуитивного и дискурсивно-
го познания (νόησις - διάνοια, в латинской традиции intellectus или
intelligentia - ratio) и характеризует божественный разум, в симультан-
ном акте постигающий основания вещей, а также свои собственные
основания. Такое понимание остается определяющим для европейской
философии Нового времени, опирающейся, осознанно или неосо-
284 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
знанно, на средневековую традицию. Новое качество здесь дает про-
тестантская теология с развитой идеей предопределения. Ее следы
обнаруживаются в некоторых философских и историософских кон-
цепциях первой трети XIX века, оказавших заметное влияние на рус-
скую культуру. Так, Шеллинг определяет интеллигенцию, в противо-
положность природе, как совокупность всего субъективного в нашем
знании. У Гегеля интеллигенция связана со способностью духа преодо-
левать многообразное бытие непосредственно данного и приходить к
самопознанию. Французский историк и политический деятель Ф. Гизо
находит выражение воли Провидения в прогрессе, в развитии циви-
лизации, сводящемся у него к совершенствованию человеческого
разума и социальному совершенствованию. Предложенное понимание
цивилизации оказывается востребованным при последующих смысло-
вых трансформациях интеллигенции, хотя употребление Г intelligence
самим Гизо и не несет терминологической нагрузки.
Следует заметить, что в 40—50-е годы в Пруссии, Австрии, Польше
понятие «интеллигенция» начинает использоваться для характеристи-
ки социальной группы, являющейся носителем эволюционирующего
коллективного разума {Intelligenz, inteligencja), и это употребление ока-
зывает определенное влияние на Россию (Бесспорно, образованный
класс, или, как называют его в Австрии, интеллигенция, отчетливо по-
нимает значение сочувствия и помощи, ясно видит, что в таком-то
случае правительство имеет свои расчеты (Лавровский 1861)).
В русской традиции слово интеллигенция употребляется, видимо, с
первой четверти XVIII века, представляя собой кальку с французского
l'intelligence и, наряду с переводом «разумность» у В.К. Тредиаковского,
имеет и весьма неожиданное, но также калькированное с французско-
го значение «сношение, соучастие, заговор». (Тот посол Турецкий... был
прислан для шпионства, в каком состоянии сие государство <Персия >
обретается или какой-нибудь интеллигенции ради с старым Ихтимат-
Девлетом — 1722 г.) (Словарь 1997)). Однако слово выглядит весьма
экзотически и отсутствует в «Словаре Академии Российской» (1806—
1822 гг.). Не попав в основную часть «Настольного словаря для справок
по всем отраслям знания, издаваемого Ф. Толем» (1863 г.), где при этом
обсуждаются понятия интеллектуализм, интеллектуальность, интел-
лектуальный, оно приводится в приложении к словарю (1865 г.) со
значением «мыслительная сила, степень мыслительной силы».
Подобное прочтение, видимо, является более адекватным и в тех
случаях, которые иногда предлагается считать первыми употребле-
ниями слова в современном значении, в частности, в дневниковой
записи поэта В.А. Жуковского от 2 февраля 1836 г., посвященной по-
жару в Петербурге, недалеко от Адмиралтейства, в котором погибло
много народа, «а через три часа после этого общего бедствия, почти
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 285
рядом ... осветился великолепный Энгелъгардтов дом, и к нему потянулись
кареты, все наполненные лучшим петербургским дворянством, тем, ко-
торое у нас представляет всю русскую европейскую интеллигенцию»
(Жуковский 1994, с. 46)4, или в статье И.С. Аксакова «Отчужденность
интеллигенции от народной стихии» (1861 г.) (Аксаков 2002, с. 117).
Допуская социологическую трактовку, и в том и в другом случае ин-
теллигенция означает, скорее всего, «мысль», «разум», «самосознание».
По крайней мере, имея давнюю традицию, такое словоупотребление
весьма частотно и в 60-е годы и позднее, в начале 70-х, когда социо-
логическое значение уже начинает доминировать (Надо опрокинуться
в бездну немецкой философии, рыться в иноязычных словарях, и то новей-
ших изданий, чтобы попасть на след того, что сказать хотела их интел-
лигенция и субъективность. — ПА. Вяземский, 1866 г. (Вяземский 1882,
с. 115); Правительство, увидя, с одной стороны, открытые народом
богатства природы, с другой — умственное бессилие самого народа в об-
ладании ими, призвало ученых немцев и, вооружившись, таким образом,
европейской интеллигенцией, неизбежно стало во главе умственной дея-
тельности в России. —А. Пятковский, 1870 г. (03, №7, 1870, с. 9)).
14.2. Комплекс «интеллигенция» в 60-70-е годы XIX века
14.2.1. Социокультурный контекст появления комплекса «интеллигенция» (уровень А^
В отличие от множества авторов, разделяющих появление слова и по-
нятия интеллигенция (их работы мы рассмотрим ниже), я утверждаю,
что появление комплекса интеллигенция реагирует на конкретные со-
циокультурные трансформации, происходящие в 50-60-е годы
XIX века, которые хорошо известны. Они состоят в резком расширении
социального слоя людей, выступающих в качестве творцов и транс-
ляторов культуры. Если раньше эту функцию выполняло, в основном,
дворянство, то теперь представители других сословий, обозначаемые
довольно размытым по значению словом разночинцы, входят в культур-
ное поле и начинают настойчиво отстаивать право на собственный
голос и собственную позицию. Это ведет к существенным идеологи-
ческим и культурным трансформациям, отраженным, например, в
романах Тургенева «Отцы и дети» и Чернышевского «Что делать?»5, и
изменяет состав и структуру культурной элиты, что требует своего от-
ражения в языке. Для понимания этих семантических процессов сле-
дует обратить внимание на параллелизм семантической эволюции слов
интеллигенция и цивилизация. Действительно, комплекс цивилизация
активно обсуждается в конце 60-х годов и часто коррелирует с интел-
лигенцией (Других определений не существует; по крайней мере, Ташкент
цивилизованный, Ташкент интеллигентный не сумел отыскать их. —
М.Е. Салтыков-Щедрин (03, № 11, 1869, с. 203)). Переход от цивили-
286 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
зации как универсальной характеристики состояния общества {циви-
лизованное общество, цивилизованный класс, начало цивилизации) к ци-
вилизации как атрибуту определенного общества или социальной
группы (европейская цивилизация, русская цивилизация, народная циви-
лизация) задает возможную эволюцию от универсального понятия
интеллигенции — коллективного разума к социальному понятию {рус-
ская интеллигенция, французская интеллигенция и т. д.).
Важно отметить также, что идея цивилизации многими восприни-
малась в эти годы в качестве противовеса «государственному» взгляду
на историю как историю политических деятелей и государственных
институтов. Обращение к истории цивилизаций должно было заменить
оппозицию власть — народ оппозицией цивилизованное общество — на-
род, т. е. открывало возможность перехода от политической истории к
более глубокому пласту исторического сознания, включающему в себя
политическую историю как один из компонентов. В рамках такой
картины и формировалось социальное измерение интеллигенции, из-
начально не противопоставлявшейся власти и правительству (как мы
увидим, власть часто называлась интеллигенцией), а просто задающей
иную систему координат, иной угол зрения: в отличие от власти, при-
нимающей политические решения, интеллигенция принимает «циви-
лизационные» решения, задает вектор развития культуры. В этом
случае ее функция аналогична функции власти, но в ином смысловом
поле.
14.2.2. Комплекс «интеллигенция» в повседневном языке (уровень А)
Несмотря на поддержанное в свое время многими исследователями
утверждение П.Д. Боборыкина, что он в 1866 г. первым начал употре-
блять слово интеллигенция в значении социальной группы («высшего
образованного слоя нашего общества», как пишет он в статье «Под-
гнившие "Вехи"»), реальная картина оказывается намного более пе-
строй и сложной. Единичные случаи употребления существительного
интеллигенция и прилагательного интеллигентный в значении социаль-
ной группы встречаются в первой половине 60-х6, однако, более или
менее частое употребление термина относится к концу 60-х годов
XIX века. Связано оно, в первую очередь, с кругом авторов, группи-
рующихся вокруг журналов «Дело» и, чуть позднее, «Отечественные
записки» (в 1868 г. в журнале «Дело» мной зафиксировано 36 случаев
употребления слова «интеллигенция» и его дериватов, что значительно
превосходит частотность употребления в других журналах за это же
время). Среди таких авторов: М.Е. Салтыков-Щедрин, А.М. Скабический,
Н.К. Михайловский, А.П. Щапов, Г.З. Елисеев, П.Д. Боборыкин. В
этот период наряду с уже отмеченным пониманием интеллигенции как
разума, интеллектуальной деятельности («европейски-интеллигентные
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 287
генерации» - А.П. Щапов, в том же значении, в основном, употребля-
ет слово и П.Д. Боборыкин) мы встречаем и новые смыслы, предо-
пределяющие дальнейшую эволюцию понятия. Интеллигенция начи-
нает обозначать образованный, мыслящий слой общества, осущест-
вляющий его социальное, политическое и культурное развитие {Петр
Великий основал в России первые светские училища с реально-практическим
характером, а затем, смотря по развитию народных потребностей, от-
крывались у нас и другие учебные заведения — гимназии, университеты,
собственно народные школы, и все это становилось делом разных комис-
сий, комитетов и регламентов правительства, которое постоянно ду-
мало за народ, представляло собой его голову, интеллигенцию (А. Пятков-
ский) (03, № 7, 1870, с. 203)). Однако социальные границы этой
группы были крайне неопределенными: они колебались от уже упо-
мянутого правительства до людей свободных профессий (докторов,
преподавателей, адвокатов), и даже техников, ремесленников, аптека-
рей, ветеринаров. Вот две иллюстрации:
«Я не говорю уже о том приливе в войско техников, ремесленников,
врачей, аптекарей, ветеринаров и проч., которые столь нужны ему. Все
эти специалисты должны отслужить государству известный срок, долж-
ны отбыть свою натуральную повинность, как все остальные. Без лишних
хлопот, без лишних расходов государство в военное время обладает огром-
ными интеллигентными средствами, тогда как при нашей системе военной
службы государство специально для военного дела должно образовывать
врачей, техников и проч...» (A.C. Суворин7) ( BE, № 10, 1870, с. 825).
«С 1855 года ученья солдат приняли совсем другой характер: все было
направлено к тому, чтобы образовать интеллигентного, думающего и
способного солдата, для которого честь и защита родной страны являлись
вовсе не пустой фразой» (A.C. Суворин) (там же).
14.3. Комплекс «интеллигенция» в 80- 90-е годы XIX века
14.3.1, Теоретические интерпретации комплекса «интеллигенция» (уровень В)
В 80-е годы возникают первые интерпретации комплекса, опираю-
щиеся на семантические завоевания предшествующего периода. В
целом они определяют весь спектр позднейших интерпретаций и за-
дают поле для дискуссий об интеллигенции на долгие годы. Обозначим
спектр вопросов, на которые пытается ответить та или иная интерпре-
тация: кого и по каким критериям следует относить к интеллигенции,
когда появляется интеллигенция и представляет ли она собой исклю-
чительно русский феномен или о ней можно говорить и в рамках иных
культурных традиций.
Интерпретация в духе Гизо предлагается в лагере публицистов ли-
берального и близких к либеральному направлений. Так, А. Д. Градовский
288 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
называет интеллигенцией «совокупность таких умов, в которых, как в
фокусе, сосредоточивается разумение всех потребностей целой страны,
от верхнего ее слоя до нижнего, всех ее стремлений и задач, которые
умеют дать разумную формулу всякому движению, указать исход всяко-
му замешательству и нравственному влиянию которых подчиняются все
действующие силы страны...» (Задача русской молодежи, 1879 г.) (Гра-
довский 2001, с. 480). Градовский подчеркивает, что интеллигенцию не
следует смешивать с «обществом», которое может быть весьма неин-
теллигентно, это как бы душа общества, сила, определяющая его раз-
витие. В Средние века такой душой было духовенство, которое можно
назвать средневековой интеллигенцией. Затем «настала очередь другой
интеллигенции, постепенно сломившей средневековый порядок и положив-
шей основание новому европейскому обществу» (там же, 481). С точки
зрения Градовского, очень существенно, что новая интеллигенция не
отождествляет себя ни с каким классом общества (дворянство, духо-
венство, буржуазия). «Она понимает и умеет выразить интересы кре-
стьянина и фабричного рабочего точно так же, как интересы других,
высших классов общества, и притом выразить их в гармонии, в соот-
ветствующей каждому интересу мере, в степени, согласной с благом
целого» (там же, 482). Именно таких людей, которые смогли бы дей-
ствовать в интересах всей страны и объединить купца и мещанина,
крестьянина и дворянина, священника и разночинца «в цельный,
всеобъемлющий тип мыслящего, нравственного, трудолюбивого и стой-
кого русского человека» (там же), по мнению Градовского, не хватает
России.
Другие интерпретации возникают в народнической среде. Первая
формируется среди т. н. «народников-почвенников» (В.П. Воронцов,
И.И. Каблиц (Юзов) и др.) и отчетливо сформулирована в работе
И.И. Каблица «Интеллигенция и народ в общественной жизни России»
(Каблиц 1886). С точки зрения Каблица, к интеллигенции относится
каждый, кто занимается умственным трудом: не только литераторы и
ученые, но и учителя, инженеры, священники, военные, промышлен-
ники, сельские хозяева, торговцы, чиновники и администраторы.
Главной характеристикой интеллигенции, по Каблицу, является об-
ладание определенными знаниями, которыми пользуется общество,
вознаграждая интеллигента гонораром или жалованием. Однако пред-
ложенное определение не самодостаточно, а существует в рамках от-
меченной выше оппозиции образованные классы — народ. Занятая ум-
ственным трудом интеллигенция противопоставляется народу, добы-
вающему себе средства к существованию трудом на земле. Эти два
состояния в целом задают столь же универсальную классификацию,
как и разделение всей органической жизни на растительный и живот-
ный отделы.
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 289
Приобретение знания не делает человека более нравственным, и в
этом смысле интеллигенция должна не учить народ, а учиться у на-
рода, не следовать его «интересам», понимаемым ей из своих сообра-
жений, а прислушиваться к его мнениям, проходить у него школу
нравственности.
Каблиц говорит также об интеллигенции как социальной группе,
имеющей много общих черт с бюрократией. По его мнению, «русская
интеллигенция и русский бюрократизм вполне неразделимы друг от друга
и только недавно началось это отделение» (там же, с. 53—54), т. к. «не-
зависимых от бюрократии интеллигентных профессий почти не суще-
ствовало» (там же, с. 57).
Несмотря на непродуманность и противоречивость концепции
Каблица (он называет интеллигенцию то классом, то сословием, то
слоем, не задаваясь при этом вопросом, как она соотносится с други-
ми сословиями, представителей которых он относит к интеллигенции),
его подход намечает дальнейшую линию движения в социаль-
но-экономической плоскости. Интеллигенция не представляет собой
чисто русского явления, она была во все времена, во всех культурах,
где присутствовал умственный труд. Однако в рамках русской традиции
важно ее отношение к народу и бюрократии.
Концепция Каблица, возникая в рамках уже описанного перехода
от модели бюрократия — народ к модели цивилизованные классы — народ,
открывает затем путь для марксистского подхода, сохраняющего основ-
ные ее черты.
Другая концепция создается оппозиционным «почвенникам» кры-
лом в народничестве. Одним из главных ее идеологов является Н.К. Ми-
хайловский. Воспринимая термин интеллигенция как не самый удачный,
имеющий скорее метафорическое, чем терминологическое значение,
он, тем не менее, отмечает востребованность его в русской культуре и
размышляет над причинами такой востребованности. Одна из причин
заключается в способности нового слова обозначить наиболее актуаль-
ные для русской культуры векторы напряжения: интеллигенция — народ
и интеллигенция - буржуазия, которую Михайловский воспринимает с
резко отрицательными коннотациями. Так, он считает, что «вся новейшая
русская история представляла доселе большие удобства для развития
буржуазии и большие неудобства для развития интеллигенции» (Михай-
ловский 1897, с. 514) и одна из главных задач интеллигенции «в том
именно и состоит, чтобы бороться с развитием буржуазии на русской
почве» (там же, с. 515). Отсюда вырастет столь значимый для дальней-
шего тезис об антимещанстве русской интеллигенции. Следует отметить,
что, не акцентируя на этом внимание, Михайловский, тем не менее, в
отличие от Каблица, связывает интеллигенцию с определенными идей-
ными установками или, лучше сказать, определенным стилем жизни
290 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
(образцом интеллигента для него является Лермонтов). Еще одна важ-
ная особенность позиции Михайловского — утверждение о чисто рус-
ском характере явления. С его точки зрения, на Западе интеллигенция
практически совпадала с буржуазией, и при всех колебаниях ситуации,
происходящих в 60—80-е годы, не выработала собственных задач, поэ-
тому «по обстоятельствам своего исторического развития Европа не
имеет надобности в особом термине для того, что у нас называется ин-
теллигенцией» (там же, 540). Ситуация в России, как уже отмечалось,
кардинально противоположна.
Итак, мы можем видеть, что три описанные интерпретации, опи-
раясь на общий языковой опыт, заметно различаются между собой, а
две последние прямо противоречат друг другу в базовых позициях.
Каждая из них имеет определенные основания в повседневном языке,
но при этом заметно трансформирует весьма, впрочем, неопределенную
концептуальную структуру, делая акцент на различных входящих в нее
составляющих, выделяя разные элементы в качестве прототипа. Гра-
довский, пожалуй, ближе всего к концептуальной структуре, с которой
слово было связано до этого. В его интерпретации оно означает интел-
лектуальное ядро социума, коллективный разум, понимающий нужды
общества так, как ум понимает нужды всего организма. Каблиц дела-
ет акцент на социальных характеристиках группы людей, называющих-
ся интеллигентами, доводя до определенного социологического за-
вершения термин образованный класс. Михайловский выделяет миро-
воззренческую составляющую, определенный стиль жизни. Заметно
различаясь между собой, эти интерпретации оказывают значительное
влияние на концептуальную эволюцию комплекса в повседневном
языке. Тем не менее такая эволюция происходит своим путем, и новая
концептуальная структура, испытав воздействие интерпретаций, пред-
ставляет собой, как мы увидим, существенно отличную от них целост-
ность.
14.3.2. Комплекс «интеллигенция > в повседневном языке (уровень А)
В этот период соответствующие комплексу интеллигенция слова {ин-
теллигенция, интеллигент, интеллигентный, интеллигентно и др.)
начинают активно использоваться уже не только в политических и
экономических статьях, но и в художественной литературе, а также
в повседневной речи. Концептуальная структура комплекса, весьма
аморфная в предшествующий период, обретает теперь более четкие
очертания. В ней отчетливо выделяется два разнонаправленных век-
тора, задающих поле семантического напряжения. Первый из них
связывается, прежде всего, со словами интеллигенция и интеллигент,
хотя прилагательное интеллигентный также может к нему относиться.
В рамках первого направления интеллигенция заменяет собой соче-
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 291
тание привилегированные классы и выступает как оппозиция народу,
т. е. выбирается из ряда синонимичных слов там, где рядом стоит
слово народ, В формирующейся семантической картине интеллигенция
воспринимается как не-народ, В первую очередь это касается сослов-
ного происхождения и образования, но в целом оппозиция затраги-
вает все основные бытовые и мировоззренческие параметры. Напри-
мер, «Часы, деньги и прочее.., все цело, — начал разговор Чубиков. — Как
дважды два четыре, убийство совершено не с корыстными целями. —
Совершено человеком интеллигентным, — вставил Дюковский. — Из чего
же вы это заключаете?— К моим услугам шведская спичка, употребле-
ния которой еще не знают здешние крестьяне. Употребляют этакие
спички только помещики, и то не все» (А. П. Чехов. Шведская спичка);
«Статья о празднике холодна и тоже имеет литературный характер.
Под литературным характером я разумею то, что она обращена к чи-
тателю газетному, интеллигентному. Желательно, и я советую вам
другое: воображаемый читатель, для которого вы пишете, должен быть
не литератор, редактор, чиновник, студент и т. п., а 50-летний хоро-
шо грамотный крестьянин. Вот тот читатель, которого я теперь
всегда имею перед собой и что и вам советую» (Л.Н. Толстой. Письмо
Ф.А. Желтову, 1887г.). Иногда упоминания о народе и интеллигенции
оказывается достаточно, чтобы охарактеризовать жизнь России или
какого-либо уголка России, т. е. они рассматриваются как две про-
тивоположности, полностью покрывающие целое. Например, «Россия
такая же скучная и убогая страна, как Персия. Интеллигенция безна-
дежна; по мнению Пекарского, она в громадном большинстве состоит
из людей неспособных и никуда не годных. Народ же спился, обленился,
изворовался и вырождается» (А.П. Чехов. Рассказ неизвестного челове-
ка); «Спросил в беседе своего приказчика: — Поправляются ли мужики ? —
Как же, — говорит, — теперь они живут гораздо прежнего превосход-
нейше. ... — Но как же остальное? Как она, наша интеллигенция? —
Много ли, — спрашиваю, — здесь соседей-помещиков теперь живет и
как они хозяйничают?» (П.С. Лесков. Смех и горе). В этой линии видно
влияние социально-экономических интерпретаций, близких интер-
претации Каблица.
Второй вектор появляется позднее, и с ним связывается, главным
образом, прилагательное интеллигентный. Оно выражает не опреде-
ленное мировоззрение, систему теоретических установок, а противо-
стоящий все более агрессивно утверждающим себя буржуазным цен-
ностям стиль жизни, который был присущ лучшим дворянским семьям,
воспринимался как идеальная норма, но с каждым годом все заметнее
уходил в прошлое. Исходя из базовой для этого концептуального век-
тора интуиции, интеллигентность формируется еще в раннем детстве
и проявляется в таких чертах, как голос, тон, жесты, выражение лица.
292 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Ей нельзя научиться, однако ее сразу замечаешь, причем по едва уло-
вимым, часто неосознанным признакам:
«Я гляжу на Рублева... Лицо у него испитое и поношенное, но во всей
его внешности уцелело еще столько порядочности, барской изнеженности
и приличия, что это грубое "дали в шею" совсем не вяжется с его интел-
лигентной фигурой» (А.П. Чехов, Тапер, 1885);
«Перед отъездом, кстати сказать, я был на репетиции "Федора Иоа-
новича". Меня приятно тронула интеллигентность тона, и со сцены
повеяло настоящим искусством, хотя играли и не великие таланты»
(А.П. Чехов, Письмо A.C. Суворину, 8 октября 1898 г.);
«Иркутск превосходный город. Совсем интеллигентный. Театр, город-
ской сад с музыкой, хорошие гостиницы... Лет уродливых заборов, нелепых
вывесок и пустырей с надписями о том, что нельзя останавливаться»
(АЛ. Чехов, письмо М.П. Чеховой, 6 июня 1890 г.).
В этой семантической ветви оппозицией интеллигенции служит
мещанство. Мы видим в ней корреляцию с интерпретациями, близки-
ми интерпретации Михайловского, однако важно помнить, что там
речь идет не о стиле и тоне, а о выраженной во всей жизненной по-
зиции системе идей.
14.4. Комплекс «интеллигенция» в начале XX века (до 1917 г.)
14.4.1. Теоретические «интерпретации» комплекса интеллигенция (уровень В)
Наряду с эволюцией уже сложившихся интерпретаций и появлением
новых подходов в сформированном смысловом поле, отметим появ-
ление в этот период первых попыток классификации известных ин-
терпретаций. В этой связи следует упомянуть, прежде всего,
Р.В. Иванова-Разумника, который выделяет два типа критериев для
определения того, является ли человек интеллигентом, два подхода к
определению интеллигенции. Он называет их социально-
экономическим и социально-этическим. Социально-
экономический подход генетически связан с позицией, обозначенной
Каблицем, и проявляется в этот период, в первую очередь, у маркси-
стов. Если не вдаваться в дефиниционные тонкости, к интеллигентам
в предложенной интерпретации относятся люди умственного труда,
духовного труда, т. е. критерием здесь является вид деятельности.
Социально-этическое определение имеет своим истоком позицию
Михайловского. Его придерживаются в этот период мыслители персо-
налистской ориентации, принадлежащие к разным идеологическим
группам, но сходящиеся в том, что развитие личности определяет цель
и смысл исторического процесса. В рамках этого подхода к интелли-
генции относятся люди определенных мировоззренческих установок,
мировоззренческий фактор здесь доминирует над социальным. Перво-
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 293
му из указанных подходов соответствует в повседневном языке линия
интеллигенция — не народ, второму - интеллигенция — не мещанство.
Социально-экономический подход к интеллигенции у марксистов
встраивается в их общую идеологическую схему. Несмотря на суще-
ствующие различия, в описаниях интеллигенции Богдановым, Лени-
ным, Потресовым и другими отчетливо заметны общие черты. Как уже
отмечалось, интеллигенцией эти авторы называют людей, занимаю-
щихся умственным трудом, и относят к ним представителей «свободных
профессий» (врачи, адвокаты, литераторы и др.), наемный научно-
технический персонал (инженеры, бухгалтеры и др.), служащих госу-
дарственных, академических учреждений (чиновники, преподаватели
и др.). Хотя интеллигенция существует в любую эпоху (Луначарский
говорил об интеллигенции Древнего Египта и даже шамана называл
своеобразным интеллигентом (Луначарский 1924, с. 14)), реальный, не
археологический интерес представляет для марксистов интеллигенция
периода капитализма. При описании этой интеллигенции бросаются
в глаза существенные отличия от концепции народников. Интелли-
генция для марксистов перестает быть самостоятельной силой, а оп-
позиция интеллигенция — народ уже не носит структурообразующего
характера. Систему координат теперь задают пролетариат и буржуазия,
и разговор об интеллигенции ведется на языке классовой борьбы и
классовых интересов. Претензии интеллигенции на внеклассовость, с
точки зрения марксистов, наивны. Интеллигенция объявляется ими
прослойкой, служебной группой, и главный вопрос для них состоит в
том, чьи интересы — буржуазии или пролетариата — она защищает.
Однозначного ответа на этот вопрос нет. В системе производственных
отношений позиция интеллигенции аналогична позиции пролетариа-
та (и интеллигент, и пролетарий продают свой труд буржуазии), но
стиль жизни и круг общения интеллигенции делают ее носителем
буржуазного сознания. В зависимости от происхождения, социально-
го положения и уровня доходов интеллигенция может принимать
сторону, как буржуазии, так и пролетариата. Но даже в последнем
случае она обладает некоторыми «родовыми» чертами, делающими ее
ненадежным союзником. Особенностью характера интеллигенции,
вытекающей из ее социальной практики, объявляется индивидуализм,
неустойчивость социальной позиции, отсутствие дисциплины. Этот
индивидуализм противопоставляется коллективизму пролетариата.
Одна из задач рабочего класса состоит в формировании новой, рабочей
интеллигенции, которая будет выражать и структурно оформлять его
интересы.
Однако следует отметить, что сами русские марксисты не до конца
выдерживали классовый подход, за что их критиковали оппоненты.
Указывая на ограниченность сознания интеллигенции буржуазным
294 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
мировоззрением, они говорили о небольшой группе интеллигентов,
по словам Луначарского, кучке праведников, за которую «вся русская
интеллигенция будет не только прощена, но и почтена» (там же, с. 58).
Эта «кучка праведников» оказывается в состоянии преодолеть свою
буржуазность и возглавить борьбу пролетариата за освобождение. Для
данной группы основным становится мировоззренческий параметр, и,
как замечает Иванов-Разумник, социально-экономическое определе-
ние превращается в социально-этическое.
Социально-этический подход реализуется в гораздо более широком
спектре интерпретаций. Одну из таких интерпретаций предлагает сам
Иванов-Разумник. Интеллигенция, по его мнению, «есть этически -
анти-мещанскаяу социологически — внесословная, внеклассовая, преем-
ственная группа, характеризуемая творчеством новых форм и идеалов и
активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и ум-
ственному, общественному и личному освобождению личности» (Иванов-
Разумник 1911, с. 12). Развивая некоторые из интенций, заложенных
в позиции Михайловского, он утверждает, что Белинский — интелли-
гент, а Булгарин - не интеллигент, Грановский - интеллигент, а Ни-
китенко — не интеллигент, что подчеркивает невозможность исполь-
зования по отношению к интеллигенции какого-либо безличного со-
циального критерия (уровень образования, социальное происхождение
и т. д.). Это приводит к тому, что границы термина размываются, и он
приобретает отчетливо ценностный характер (противоположностью
интеллигента оказывается мещанин, с которым связываются резко
отрицательные оценочные характеристики). По мнению Иванова-
Разумника, интеллигенция - явление русской культуры, не имеющее
прямых аналогов на Западе, и возникает она как социальный феномен
во второй половине XVIII века, в Екатерининскую эпоху (Фонвизин,
Новиков, Радищев - первые ее представители), хотя отдельные интел-
лигенты были, по его мнению, и раньше (Курбский, Иван Грозный,
Феодосии Косой и др).
Другие интерпретации, возникающие в рамках социально-
этического подхода, связаны с трансформациями в русской культуре,
происходящими на рубеже веков, с кризисом народнических и пози-
тивистских идей. Формируется новая мировоззренческая парадигма,
в которой слитому с позитивизмом атеизму противопоставляется осо-
бый тип религиозности с ярко выраженными эсхатологическими
ожиданиями, религиозности, разрывающей и с авторитетом церкви, и
с авторитетом государства. В центре такого религиозного сознания
находится творческая личность, обретающая истину в мистическом
опыте. Заданная парадигма определяет трактовку интеллигенции
Д.С. Мережковским. Он говорит о трех лицах Грядущего Хама, идуще-
го на царство мещанина: самодержавие, православие, черносотенство.
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 295
«Эти три начала духовного мещанства соединились против трех начал
духовного благородства: против земли, народа — живой плоти, против
церкви — живой души, против интеллигенции — живого духа России»
(Мережковский 1991 (1906), с. 43). Мировоззрение интеллигенции
осмысляется Мережковским в религиозных категориях: он говорит о
ее мистическом атеизме, о том, что сила русской интеллигенции — «не
в intellectus, не в уме, а в сердце и в совести» (там же, с. 40). Единение
интеллигенции с народом, по Мережковскому, опирается на мистиче-
ский опыт. В духе средневековых мистиков (например, Иоахима Флор-
ского) он говорит о трех заветах: Отца, Сына и Святого Духа и обо-
значает путь всей России как путь от Христа Пришедшего к Христу
Грядущему, утверждая, что «когда это совершится, тогда русская ин-
теллигенция уже перестанет быть интеллигенцией, только интеллиген-
цией, человеческим, только человеческим разумом, — тогда она сделает-
ся Разумом Богочеловеческим, Логосом России как члена Вселенского тела
Христова, новой истинной Церкви» (там же, с. 44). Несколько неожи-
данно в рамках этого мистического мироощущения выглядит трактов-
ка образа Петра I. Мережковский как бы забывает о той роли, которую
Петр отводил государству, и называет его первым русским интеллиген-
том, а дело Петрово — делом Христовым, утверждая, что интеллигенция
«одна шла по пути, указанному Петром, — по пути западноевропейского
и всемирного просвещения. В области общественно-политической это
неизбежный путь от власти к свободе. Тогда как русская госу-
дарственность шла обратным путем, от власти не к свободе,
а к произволу» (тамже, с. 59).
Особое место в дальнейшем развитии комплекса интеллигенция за-
нимает сборник «Вехи», вышедший в 1909 г. и оказавший на русскую
культуру влияние, сопоставимое с влиянием «Первого философиче-
ского письма» П.Я. Чаадаева. Авторы «Вех» (H.A. Бердяев,
С.Н. Булгаков, М.О. Гершензон, П.Б. Струве, С.Л. Франк и др.) пере-
носят на интеллигенцию в целом представления о леворадикальной
интеллигенции (они, правда, указывают на необходимость различать
понятие интеллигенции в широком (мировом, межнациональном) и
узком (собственно российском) контексте, но их оппоненты и после-
дователи почти не обращают внимания на это различие). Образ интел-
лигенции связывается у них с оппозиционностью власти, отсутствием
развитой рефлексии, пренебрежением к истине, заменяемой народной
пользой в ее интеллигентском понимании, доминированием ценностей
распределения над ценностями творчества. С.Н. Булгаков видит при-
чины нравственного кризиса интеллигенции в удалении от церкви,
которой она обязана своими лучшими чертами (аскетизм, строгость
личной жизни, ригористические нравы и т. д.). Вне церкви основной
чертой интеллигента становится «героический максимализм», выра-
296 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
жающийся в отказе от планомерной повседневной работы, пренебре-
жении принятыми в повседневной жизни нормами достойного, по-
рядочного поведения и стремлении к подвигу, способному осчастливить
человечество. Такой установке, ведущей к самообожествлению, Бул-
гаков противопоставляет идеал христианского подвижника, осознаю-
щего свою ничтожность перед Богом и настроенного на повседневный
монотонный труд (Булгаков 1991 (1909)). H.A. Бердяев и С.Л. Франк
видят основной порок интеллигенции в религиозной аберрации, в
результате которой место Бога занимает народ, а служение Христу и
истине заменяется служением народу. Их идеалом является аристократ
духа, прорывающийся к истине и Богу в творческом акте, требующем
напряжения всех сил (Бердяев 1991 (1909); Франк 1991 (1909)). Ука-
занные Булгаковым (обращение к православной традиции) и Бердяе-
вым и Франком (творческий аристократизм) пути определят основное
направление развития русской эмигрантской мысли после револю-
ции.
Позиция Бердяева подробно раскрывается в более поздних его
работах, в первую очередь, в книге «Истоки и смысл русского комму-
низма». Он подчеркивает, что русское слово «интеллигенция» не име-
ет аналогов на Западе и социальная группа интеллигентов не совпада-
ет с интеллектуалами, т. е. людьми, занятыми интеллектуальным трудом
и творчеством. Он утверждает, что к интеллигенции «могли принадле-
жать люди, не занимающиеся интеллектуальным трудом и вообще осо-
бенно не интеллектуальные. И многие русские ученые и писатели совсем
не могли быть причислены к интеллигенции в точном смысле слова. Ин-
теллигенция скорее напоминала монашеский орден или религиозную секту
со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным миро-
созерцанием, со своими особыми нравами и обычаями, и даже со своео-
бразным физическим обликом, по которому всегда можно было узнать
интеллигента и отличить его от других социальных групп. Интеллигенция
была у нас идеологической, а не профессиональной и экономической груп-
пой...» (Бердяев 1955, с. 17). Далее он говорит о беспочвенности русской
интеллигенции, о ее разрыве со всяким сословным бытом и тради-
циями, о способности жить исключительно идеями, в большинстве
своем, взятыми с Запада и догматически воспринятыми, о ее «фана-
тической раскольничьей морали» и «крайней идейной нетерпимости» (там
же, с. 18). Хронологические рамки возникновения интеллигенции он,
как и Иванов-Разумник, обозначает второй половиной XVIII века и
первым русским интеллигентом называет Радищева.
В целом на близких позициях находится и Г,П. Федотов. В работе
«Трагедия интеллигенции», написанной в 20-е годы в эмиграции, но
развивающей идеи начала века, он также отделяет интеллигентов от
интеллектуалов, работников умственного труда, и называет интелли-
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 297
генцию неким орденом «вроде средневекового рыцарства» (Федотов 1991
(1926), с. 68). В качестве ключевых характеристик русской интеллиген-
ции он выделяет «идейность» и «беспочвенность», под первой понимая
особый, этически окрашенный вид рационализма, который «весьма
далек от подлинно философского ratio», т. к. «он берет готовую систему
"истин" и на ней строит идеал личного и общественного (политического)
поведения», а под вторым «отрыв: от быта, от национальной культуры,
от национальной религии, от класса, от всех органически выросших со-
циальных и духовных образований» (там же, с. 70-71). Говоря о киевском
и московском прологе, рождение интеллигенции как широкого обще-
ственного течения он связывает с Петром I, утверждая, что интелли-
генция — «детище Петрово, законно взявшее его наследие». «XVIII век
раскрывает нам загадку происхождения интеллигенции в России. Это
импорт западной культуры в стране, лишенной культуры мысли, но из-
голодавшейся по ней. Беспочвенность рождается из пересечения двух
несовместимых культурных миров, идейность — из повелительной необ-
ходимости просвещения, ассимиляции готовых, чужим трудом созданных
благ — ради спасения, сохранения жизни своей страны. Понятно, почему
ничего подобного русской интеллигенции не могло явиться на Западе — и
ни в одной из стран органической культуры. Ее условие — отрыв. Неко-
торое подобие русской интеллигенции мы встречаем в наши дни в странах
пробуждающегося Востока: в Индии, в Турции, в Китае. Однако, на-
сколько мы можем судить, там нет ничего и отдаленно напоминающего
по остроте наше собственное отступничество: нет презрения к своему
быту, нет национального самоуничтожения — "мизопатрии"», — пишет
он (там же, с. 79). Отметим и характерную для социально-этического
подхода субъективность в выборе персоналий интеллигентов: Федотов
не относит к интеллигенции Самарина, Островского, Писемского,
Лескова, Забелина, Ключевского.
Иные интерпретации представляют собой комбинацию двух опи-
санных подходов. В качестве иллюстрации остановимся на позиции
П.Н. Милюкова, начинавшего с традиционного «социально-эконо-
мического» определения интеллигенции как образованного класса, т. е.
группы людей, получивших определенное образование (Милюков
1902), но после выхода «Вех» уточнившего свою позицию и в статье
«Интеллигенция и историческая традиция» в сборнике «Интеллиген-
ция в России» (Милюков 1991 (1910) соединившего социально-
экономический и социально-этический подходы. Интеллигенцию и
образованный класс лидер кадетов представляет в виде двух концен-
трических кругов, называя интеллигенцией внутренний круг, которому
принадлежит инициатива и творчество. Принимая, по сути, оппозицию
между интеллигенцией и мещанством, он говорит о множестве про-
межуточных состояний, делающих переход от интеллигенции к ме-
298 Часть III. культурно-исторический подход в когнитивной семантике
щанству постепенным и часто неуловимым. Он отказывается считать
интеллигенцию исключительно русским явлением и находит для нее
прямые аналоги в европейской традиции, связывая при этом появление
русской интеллигенции с Петром I, впервые собравшим «кружок
самоучек-интеллигентов, призванных помогать ему при насаждении
новой государственности» (там же, с. 295).
14.4.2. Комплекс «интеллигенция» в повседневном языке (уровень А)
Трансформации в повседневном языке в этот период менее существен-
ны — концептуальная структура уже приобрела необходимую устойчи-
вость и инертность. Тем не менее, определенный семантический дрейф
все же заметен, и вызван он возрастающим «давлением» интерпрета-
ций. Потребность в более точном отражении концептуального содер-
жания, в четком различении двух смысловых пластов, смешанных в
комплексе интеллигенция — определенного мировоззрения или идео-
логии и определенного стиля жизни — приводит к тому, что в этом
комплексе появляются новые слова и его внутренняя структура услож-
няется. Так, в этот период возникает и с возрастающей интенсивностью
используется прилагательное интеллигентский, выступающее как ми-
ровоззренческая характеристика (интеллигентская философия, интел-
лигентское сознание) и противостоящее стилистически маркированно-
му прилагательному интеллигентный (интеллигентная внешность, ин-
теллигентное поведение). Слово интеллигентский одновременно как бы
адсорбирует в себе устойчивые негативные коннотации, связанные с
комплексом, появившиеся в указанный период: («...интеллигентская
мысль холопствовала перед авторитетом и хамски лягала свалившегося
вчерашнего божка» (М. Арцыбашев. Записки писателя)). Эти коннотации
проявляются, в частности, в появлении таких новообразований как
интеллигентщина («...это также окончательное размежевание Горького
с интеллигентщиной» (Луначарский 1906, с. 7)).
14.5. Комплекс «интеллигенция» в 20-50-е годы XX века
14.5.1. Социокультурный контекст комплекса «интеллигенция» (уровень А^
В советский период происходят кардинальные изменения социокуль-
турного контекста, которые оказывают влияние и на употребление
слов, соответствующих комплексу в повседневном языке, и на новые
интерпретации. Прежде всего, значительно более резко, чем в 60-е
годы XIX века, трансформируется культурное поле. В него попадают и
начинают активно действовать на нем люди, не ориентирующиеся в
крайне сложно организованной системе ориентиров, сформированной
русской культурой XVIII-XIX веков, и редуцирующие ее до предельно
простых идеологических моделей. Марксистско-ленинская модель,
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 299
часто в заметно упрощенной интерпретации, задает новую систему
координат. Мир как бы творится заново, хотя в действительности его
творцы активно используют и слова, и идеи предшествующей эпохи
(см. об этом: Глебкин 1998; Глебкин 2007ж; Глебкин 2007и). В новом
государстве формируются социальные структуры, аналогичные по
функции соответствующим структурам в дореволюционной России,
которые требуют своего именования.
В частности, появляется социальный слой образованных людей,
обладающий при этом заметными особенностями по сравнению с до-
революционным контекстом. Во-первых, если до революции «образо-
ванный класс» был особой субкультурой, связанной со сложившейся
и постоянно воспроизводимой традицией, то советский образованный
слой, за счет системы квот на высшее образование для рабочих и кре-
стьян и ограничений для интеллигенции, в основной своей массе со-
стоит из тех, кого принято называть интеллигентом в первом или
втором поколении. Во-вторых, изменяется система преподавания и
набор предметов, изучаемых в вузах — акцент теперь делается на тех-
нических и естественно-научных дисциплинах, а также на изучении
классиков марксизма-ленинизма-сталинизма. В-третьих, теперь почти
все представители интеллектуальных профессий являются государ-
ственными служащими или входят в творческие союзы, контролирую-
щиеся государством (Волков 1999).
Опыты по созданию нового языка для описания новой реальности
не дают результата, и с развитием советской культуры одни и те же
слова начинают использоваться для обозначения как досоветского
прошлого, так и советского настоящего. Это касается и слов, входящих
в комплекс интеллигенция.
14.5.2. Теоретические интерпретации комплекса «интеллигенция» (уровень В)
Оставляя в стороне эмигрантские работы, основные идеи которых были
прослежены в предыдущем разделе, остановимся на эволюции пред-
ставлений об интеллигенции в официальной советской идеологии. В
целом кардинальных изменений по отношению к марксистской моде-
ли, описанной в предыдущем разделе, схема не претерпевает, но эта
модель становится единственно возможной — все остальные интерпре-
тации «вымываются» из культурного поля. Интеллигенция признается
социальной группой, не имеющей самостоятельных интересов и вы-
полняющей служебную функцию. Старая интеллигенция, воспитанная
в буржуазных традициях, заражена буржуазной идеологией и в целом
должна быть уничтожена вместе с буржуазией. С небольшой частью
научно-технической интеллигенции возможен союз тактического ха-
рактера, до тех пор пока не появятся собственные кадры, способные
выполнять ее функции. Новая советская интеллигенция, образованная
300 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
выходцами из рабочих и крестьян, уже не несет в себе чуждой идеоло-
гии. Она — необходимый элемент советского общества, служит рабочим
и крестьянам и выражает их интересы, за что получает устойчивую
характеристику «трудовая». Этот процесс смены интеллигенции в
основном заканчивается к середине 30-х годов, что находит свое от-
ражение в докладе И.В. Сталина «О проекте конституции Союза ССР»
на Чрезвычайном VIII Всесоюзном съезде Советов 25 ноября 1936 г. В
нем говорится о трех ключевых элементах советского общества: рабо-
чие, крестьяне, трудовая интеллигенция. Не признаваясь отдельным
классом, в заданной семантической конструкции интеллигенция вы-
ступает как необходимый, вполне самостоятельный и во многом равно-
правный элемент, что Сталин несколько раз специально подчеркивает
в своем докладе. Место интеллигенции в социальной иерархии повы-
шается, но отношение к ней остается противоречивым: с одной сто-
роны, она описывается как обслуживающая социальная группа, даю-
щая возможность классу-гегемону более продуктивно и эффективно
выполнять свои функции, с другой — практика производства застав-
ляет воспринимать инженера как ключевую фигуру, что отражается на
его социальном статусе.
14.5.3. Комплекс «интеллигенция» в повседневном языке (уровень А)
Основные трансформации семантики происходят в 20-е годы. Прежде
всего, резко падает частота употребления слова. Из ключевой пробле-
мы вопрос о русской интеллигенции превращается в маргинальный,
уступая место проблемам мировой революции, классовой борьбы и т. д.
Оппозиция интеллигенция — мещанство размывается, более того, для
новой генерации людей, мыслящих по-большевистски, интеллигенция
заметно сближается с мещанством, воспринимаясь как социальный
слой, цепляющийся за старый быт и противостоящий новому стилю
жизни. Так, вполне по-мещански смотрит на мир непрерывно раз-
мышляющий о значении русской интеллигенции Васисуалий Лоханкин
из романа Ильфа и Петрова «Золотой теленок».
Оппозиция интеллигенция — народ коррелирует с оппозицией бур-
жуазия — пролетариат, что приводит к активному распространению
таких сочетаний как буржуазная интеллигенция, трудовой народ, клас-
совое сознание интеллигенции.
Еще одним важным штрихом является включение в концептуальное
содержание слова интеллигент определенных психологических харак-
теристик, типичных черт характера, лишь намечающееся в начале
XX века. В числе таких характеристик — слабость, бездеятельность
интеллигенции, ее неспособность к решительным действиям, пустое
философствование, мягкотелость. Прилагательное интеллигентский с
ярко выраженными отрицательными коннотациями вытесняет слово
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 301
интеллигентный. В это же время появляются уничижительные по от-
ношению к интеллигенции названия, такие, как интелягушка (А. Ве-
селый), интелигузия («Интелигузию бей!», И. Сельвинский), антили-
гент (М. Зощенко), пришлепа интеллигентская (Ан. Глебов) и др.:
«Знаю я вашего брата, интелягушку... Работать и умеете, но страсть
любите у всех на виду быть, в воловью работу вас, чертей, не запряжешь...
Вот и в тебе, наверно, капризов и вывертов всяческих хоть отбавляй? Ты
тоже, кажется, из этих... Сынок, что ли, купеческий?» (А. Веселый.
Россия, кровью умытая, 1926, Клюквин-городок, 1);
«Разговорившись с Кашкиным, он однажды пошел с ним прогуляться
и после этого даже подружился с ним. Его привлекал этот здоровый,
плотный субъект, который не знал, что такое меланхолия, утомление
чувств и прочие интеллигентские ощущения» (М. Зощенко, Возвращен-
ная молодость, 1933, 28).
В 30—50-е годы продолжаются, постепенно ослабевая, семантиче-
ские трансформации 20-х годов, но после соответствующих изменений
в официальной идеологии, начинает оживать семантика конца XIX
века.
14.6, Комплекс «интеллигенция» в 60-80-е годы XX века
14.6.1. Теоретические интерпретации комплекса «интеллигенция» (уровень В)
Советские интерпретации не претерпевают в этот период принципи-
альных изменений, но в культуре возникает осознание разрыва между
дореволюционным и ленинско-сталинским образами интеллигенции.
Это осознание появляется, прежде всего, в интерпретациях диссиден-
тов, строящихся на сопоставлении русской интеллигенции (образ
которой они реконструируют, в основном, по «Вехам») с советской.
Такой подход реализован в статьях А.И. Солженицына «Образованщи-
на» (Солженицын 1991 (1974) и В.Ф. Кормера «Двойное сознание
интеллигенции и псевдокультура» (Кормер 1989 (1970). Проводя ука-
занное сопоставление, Солженицын выделяет следующие черты рус-
ской интеллигенции, потерянные в советское время: всеобщий поиск
целостного миросозерцания, жажда веры; социальное покаяние, чув-
ство виновности перед народом; личный аскетизм, полное бескоры-
стие, даже ненависть к личному богатству, боязнь его как бремени и
соблазна; фанатическая готовность к самопожертвованию. В советское
время эти черты, по его мнению, сменились усталым цинизмом, эго-
измом и самовлюбленностью, обидой на народ, не умеющий оценить
место и значение интеллигенции, стремлением к карьере и материаль-
ному благополучию. Проведя подробный анализ мировоззрения и
образа жизни советской интеллигенции, Солженицын констатирует
полный разрыв с ценностями XIX века и предлагает для советской
302 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
интеллигенции уничижительное слово образованщина. Как видно,
основным для него является мировоззренческий критерий, и его ин-
терпретация представляет собой жесткую критику социально-
экономического подхода со стороны социально-этического. Как
Иванов-Разумник отказывал Никитенко в праве называться интелли-
гентом, так это делает Солженицын для советского инженера или
работника вуза.
В целом в том же ключе построены рассуждения В.Ф. Кормера,
который, сопоставляя советскую интеллигенцию с образом интелли-
генции в «Вехах», говорит о ее буржуазности и о шизоидности, выра-
женной в принципе двойного сознания: критика власти и лакейское
служение власти, проповедь духовных ценностей и стремление к ма-
териальному благополучию, поиск свободы и добровольный отказ от
свободы. Следует отметить, что за указанным противопоставлением
стоят отмеченные выше объективные трансформации образа жизни и
социальной функции «образованного класса» в советское время, но
эти трансформации осмысляются в рамках уже сформированной ком-
плексом интеллигенция концептуальной структуры.
При этом до конца не понятно, кого упомянутые авторы относят к
советской интеллигенции. Их позиция представляет собой смесь тра-
диционного социологического определения (люди умственного труда)
и социально-этического представления об интеллигентах как людях с
определенным мировоззрением. В зависимости от того, на какой из
этих позиций делался акцент, строилось и отношение к советской
интеллигенции. Так, выделение мировоззренческого компонента,
сближающего с русской интеллигенцией тех советских интеллигентов,
которые придерживались декларируемых ею ценностей, заметно в
работах Г. Померанца, с которым полемизировал Солженицын (По-
меранц противопоставлял «неодушевленной интеллигенции» «одушев-
ленную интеллигенцию», страдающую за судьбу человечества (Поме-
ранц 1995 (1969), с. 120)) и в книге Ю. Глазова «Тесные врата. Возрож-
дение русской интеллигенции» (Глазов 2001 (1973)). Для Глазова
интеллигенты 60—80-х годов — это те, кто читал Эренбурга, Солжени-
цына, протестовал или, по крайней мере, как-то реагировал на процесс
Бродского, переосмысливал свое ранее нигилистическое отношение к
православной церкви и т. д.
14.6.2. Комплекс «интеллигенция» в повседневном языке (уровень А)
В целом в этот период замечается возвращение к словоупотреблению
конца XIX века, хотя сохраняются и весьма существенные отличия,
вызванные влиянием советской культуры предшествующего периода.
Вновь резко возрастает частота использования прилагательного ин-
теллигентный, вытесняющего своего оппонента интеллигентский. Как
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» .,. 303
мы помним, прилагательное интеллигентный выражает, главным об-
разом, представление об определенном стиле жизни. Однако, если век
назад этот стиль связывался с традициями, воспитываемыми и со-
храняемыми в лучших дворянских семьях, и противопоставлялся
стилю жизни, выраженному в слове мещанство, то теперь границы
интеллигентности оказываются размытыми, а противопоставление
мещанству - гораздо менее отчетливым. Оппозиции интеллигенция -
мещанство и интеллигенция — народ смешиваются. Мужик и мещанин
объединяются в образе простого человека, часто несдержанного и
грубого, даже морально неразборчивого, но цельного, решительного,
чуждого интеллигентской рефлексии, человека дела, а не долгих раз-
говоров о нем. Интеллигентное поведение отчасти смешивается с
официальным, требующим соблюдения дистанции, простое — с до-
машним, свойским:
«И Уваров, отдернув руку, опустился на стул, сказал резким, команд-
ным голосом: — Что за непуха, хотел бы я знать! Не узнаешь ? Контужен ?
Ты что? — Мы никогда не были на "ты", — сказал Сергей, напряженно,
неторопливо закуривая, с удивлением видя, что руки его дрожат. — Мы
не были друзьями. — Ах, дьявол! — качнув головой, преувеличенно весело
засмеялся Уваров и откинулся на стуле, — Обиделся, что ли ? Все ерунда
это!Давай выпьем за встречу, за то, чтобы на "ты". А? И не будем по-
казывать свою интеллигентность!» (Ю. Бондарев, Тишина, 1, 4,
1962);
«Яобратил внимание, что она не сказала врать, сказала лгать — чи-
тает книги; интеллигентна» (В. Маканин, Андеграунд, или Герой на-
шего времени, 2, 44, 19988);
«Милиционер удовлетворенно крякнул и интеллигентно сказал:
— Получите ваши документы и к следующему разу прошу привести
ваше транспортное средство в порядок, товарищ водитель» (В. Кунин,
Кыся, 1998).
Наряду с сохраняемым мотивом врожденной интеллигентности и
представлением о том, что интеллигентности невозможно научить,
появляются такие выражения, как «придать огрубевшим мордасам ин-
теллигентность» (Ю. Бондарев, Тишина, 1, 13), «придал своей исполо-
сованной хамской роже относительно интеллигентно-благожелательное
выражение» (В. Кунин, Кыся-3. Кыся в Америке, 1998,), т. е. оказыва-
ется возможным переход от простого, грубоватого, свойского стиля к
официальному, интеллигентному.
Критерии интеллигентности снижаются:
«И еще один, правда уже пьян, полеживал на диванчике в полной от-
ключке, но интеллигентно, то бишь сняв обувь и демонстрируя красивые
носки. Никому не мешал. Как пейзаж» (В. Маканин, Андеграунд, или
Герой нашего времени, 3,5).
304 Часть III. Культурно -исторический подход в когнитивной семантике
Один из ключевых факторов, объясняющих эту эволюцию, — разрыв
в традиции: если дворянская культура формировалась в течение, по
крайней мере, двух столетий и в значительной степени определялась
системой домашнего воспитания, то советские интеллигенты 60—90-х -
интеллигенты первого или второго поколения, не выработавшие соб-
ственной модели поведения и, более того, всей культурной моделью
направляемые к тому, чтобы выражать общий для советской культуры
стиль жизни — стиль «советского человека». Если образованный чело-
век в XIX веке идентифицировал себя как дворянина или, затем, ин-
теллигента, то советский образованный человек осмыслялся как
частный случай советского человека в целом. Важный дополнительный
фактор здесь - отсутствие в современных модернизированных обще-
ствах столь же жесткой, как в XIX веке, социальной маркировки. В
конце XIX века интеллигента можно было узнать по одежде или по
выражению лица потому, что мужик не мог надеть господскую одежду
или иметь прическу, напоминающую прическу дворянина. В конце XX
века этот признак оказался уже абсолютно не релевантным, и един-
ственной существенной маркировкой становится здесь оппозиция
естественное/официальное, на которую и были перенесены традици-
онные представления об интеллигентности.
Еще одна черта, не имеющая аналогов в конце XIX и гораздо более
отчетливая в 20—30-е годы XX в. — звучащее чаще всего в репликах
героев произведений, «простых людей», но иногда переносимое и на
авторскую позицию обвинение интеллигентов в слабости и мягкоте-
лости, в незнании реальной жизни:
«Он по обыкновению уже говорил с Межениным чрезмерно официально,
и это опять была выработанная норма защиты в общении со своим ко-
мандиром орудия. Его нагловато-самонадеянная усмешка сомкнутыми
губами, его с холодной пустинкой глаза постоянно выражали, мнилось,
полускрытое презрение к Никитину, этому москвичу-лейтенанту, интел-
лигентному чисторучке, оторванному от мамы и папы, от сладких бар-
барисок, от задачек в школе, тогда как сам Меженин за тридцать про-
житых лет хлебнул разного опыта через край» (Ю. Бондарев, Берег, 2,
1, 1975).
Размытость границ комплекса интеллигенция проявляется и в про-
исходящем смешении русского интеллигент и западного интеллек-
туал:
«Правительство под давлением прогрессивной общественности учре-
дило нечто вроде государственной опеки с целью ассимиляции аборигенов.
Но кроме политики ассимиляции есть сторонники так называемой ин-
теграции. Передовая интеллигенция страны сходится в своих требова-
ниях дать полные гражданские права аборигенам» (Д. Гранин. Месяц
вверх ногами. Про аборигенов, 1966).
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 305
Пожалуй, основным в комплексе интеллигенция становится не
противопоставление народу и мещанству, а представление о культурной
норме. Интеллигенты - люди, хранящие культурную норму, и в этом
смысле выполняющие социальную функцию, аналогичную функции
интеллектуалов. Хотя и идея жертвенности, и идея служения тоже
присутствуют в текстах, но связываются, скорее, с прошлым, чем с
настоящим, постепенно теряя свою значимость.
14.7. Семантика слова «интеллигенция» в постсоветский период
14.7.1. Теоретические интерпретации комплекса «интеллигенция» (уровень В)
В 1990-х — начале 2000-х годов резко возрастает число работ, посвящен-
ных интеллигенции. Связано это с переосмыслением наследия русской
культуры XIX—XX вв. в целом, с попытками увидеть в современности
зарождение новой эпохи и задать новую систему координат, а также
принципы ее согласования со старой. О результатах этой полемики мы
скажем чуть позднее, пока же следует отметить, что в работах 90-х годов
в заданном социально-экономическим и социально-этическим под-
ходами проблемном поле появилось несколько новых интерпретаций.
Так, Б.А. Успенский, воспринимая интеллигенцию как носителя
определенного мировоззрения, в качестве одной из основных характе-
ристик указывает на ее принципиальную оппозиционность «к домини-
рующим в социуме институтам. Эта оппозиционность прежде всего
проявляется в отношении к политическому режиму, к религиозным и
идеологическим установкам, но она может распространяться также на
этические нормы и правила поведения и т. п. При изменении этих стан-
дартов меняется характер и направленность, но не качество этой оппо-
зиционности... В этом, вообще говоря, слабость русской интеллигенции
как идеологического движения: ее объединяет не столько идеологическая
программа, сколько традиция противостояния, т. е. не позитивные, а
негативные признаки. В результате, находясь в оппозиции к доминирующим
в социуме институтам, она, в сущности, находится в зависимости от
них: при изменении стандартов меняется характер оппозиционности,
конкретные формы ее проявления» (Успенский 1999, с. 10). Опираясь на
это утверждение, автор сдвигает границы появления интеллигенции к
30-40-м годам XIX века (т. к. оппозиция к власти возникает тогда,
когда сама власть обретает отчетливую структуру и опирается не на
эксцесс, а на закон), а также связывает «базисные основания» интел-
лигентского дискурса («Духовность, Революционность, Космополи-
тизм») с построением отрицания к уваровской триаде, явившейся, в
свою очередь, реакцией на «Liberté, Egalité, Fraternité».
М.Л. Гаспаров додумывает и уточняет подход, названный Ивановым-
Разумником социально-экономическим (Гаспаров 1999, Гаспаров
306 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
1999а). Для него «русская интеллигенция была западным интеллектуалъ-
ством, пересаженным на русскую казарменную почву» (Гаспаров 1999а,
с. 11). Отмечая существующий зазор между дефинициями интеллиген-
ции и интуицией повседневного употребления, он обращается к ана-
лизу семантики слова и приходит к выводу, что его значение претер-
певает любопытную эволюцию. Если этимологически в ней выделяет-
ся интеллектуальная составляющая, сближающая интеллигента с
западным интеллектуалом, то особенности взаимоотношений с властью
во второй половине XIX — начале XX века определяют представление
об интеллигенции как «службе совести», постепенно эволюционирую-
щее в советское время к «службе воспитанности», аналогичной антич-
ному humanitas.
В целом дискуссия 1990-х — первого десятилетия 2000-х развивает
заданные темы соотношения интеллигенции и власти и интеллигенции
как этической и культурной нормы. Основная проблема здесь — осо-
знание места совокупности культурных смыслов, обозначаемой ком-
плексом интеллигенция, в новой культурной ситуации. Наряду с тра-
диционными интерпретациями (например, идущим еще от Михайлов-
ского противопоставлением русского интеллигента и западного
интеллектуала (Архангельский 2007)), в этой полемике формулируется
и новая позиция, становящаяся в среде интеллектуалов одной из до-
минант. Формулирующие ее авторы говорят о конце интеллигенции,
связывая его с концом советской культуры (Гудков, Дубин 1994; Ку-
ренной 2006), предлагают заменить понятие интеллигенции понятием
среднего класса (Сабуров 2006).
Обращаясь к проведенному в восьмой и девятой главах анализу,
можно увидеть в подобных констатациях конца интеллигенции вы-
ражение того, что с точки зрения их авторов соответствующий ком-
плексу интеллигенция экзистенциал перестал существовать. Однако
здесь необходимо сделать одно важное методологическое отступление.
Основным источником для изучения языка прошлых эпох являются
письменные (в основном, литературные и публицистические) тексты.
Оставляя в стороне жаргоны и диалекты, можно сказать, что этот же
тип текстов оказывается базовым для изучения современного языка.
Например, Национальный корпус русского языка включает в себя,
главным образом, письменные источники (массив устных записей
гораздо меньше по объему и весьма специфичен по структуре). При
этом существует значительное число образованных людей, которые
не публикуются в газетах и журналах, но имеют отчетливое пред-
ставление о значении того или иного слова и свои интерпретации.
Выделенный на основании общения с ними прототип может суще-
ственно отличаться от базовых значений, реконструируемых по
письменным текстам.
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 307
Возвращаясь к комплексу интеллигенция, кратко опишу в этой связи
результаты исследования, проведенного мной в начале 2000-х годов.
Материалом для него стали более 30 углубленных интервью с учителями
и работниками музеев, в основу которых было положено обсуждение
базовых характеристик интеллигента, а также анкеты, заполненные
учителями в нескольких регионах России (их общее количество соста-
вило около 100). В вопросах требовалось указать основные качества,
которыми должен или не должен обладать интеллигент или интелли-
гентный человек (предварительно спрашивалось, различают ли респон-
денты эти понятия); привести пример «образцового интеллигента» из
собственного опыта или среди известных в публичном пространстве
людей; выяснялось, можно ли научиться интеллигентности или она
прививается в раннем детстве; совместимы ли интеллигентность и за-
нятия политикой, интеллигентность и занятия бизнесом и т. д. Не имея
здесь возможности подробного обсуждения результатов, отмечу лишь,
что они заметно отличались от указанной выше картины, которая скла-
дывается по письменным источникам, и приближались к чеховскому
образу интеллигента. Это говорит о том, что для получения полного
языкового портрета эпохи письменных источников принципиально не-
достаточно, и мы должны работать с описанным пластом языка так же
подробно и ответственно, как мы работаем с письменными текстами.
14.7.2. Комплекс «интеллигенция» в повседневном языке (уровень А)
Если опираться на письменные источники, то в целом здесь продол-
жаются процессы «размывания» базового значения, отмеченные в
предыдущий период, без принципиальных трансформаций. Приведу
лишь две иллюстрации:
«Через пять минут порядок был восстановлен, вся уголовная интелли-
генция расставлена по ранжиру» (Е. Сартинов. Последняя империя,
2007);
«Мне недавно знакомый рассказал одну историю. Где-то под Москвой
был подпольный цех, то есть минизаводик, который выпускал поддельное
то ли Мальборо, то ли Davidoff, то ли Chesterfield. А что такое подполь-
ный завод? Кирпичная коробка в промзоне. В ней станки по набивке та-
бака в бумагу и фасовочная линия. Так вот, приезжают на этот заводик
специально обученные люди и приглашают всех рабочих выйти из цеха на
улицу. Люди у нас понятливые. Выходят. Эти ребята аккуратно рас-
стреливают цех из гранатометов. Потом говорят рабочим: "Ребята мы
понимаем, что вы не при делах. К вам претензий нет. Поэтому ищите
себе другую работу". Садятся в джипы и уезжают. Все очень интелли-
гентно. Мир меняется к лучшему. Даже корпоративные монстры» (А. Ре-
вазов. Одиночество-12, 2005).
308 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
14.8. Итог
Подводя краткий итог проделанному анализу, отметим, что функ-
циональная нагрузка комплекса интеллигенция и его смысловая
эволюция определяются двумя смысловыми блоками, лежащими в
основе всех последующих трансформаций. Их можно обозначить
как «антинародность» и «антибуржуазность». В различные истори-
ческие периоды акцент делался на одном или на другом элементе,
что позволяло понятию сохранять актуальность при разнообразных
идеологических сдвигах. Так, в 80-90-е годы XIX века основным
был мотив «антинародности», в начале XX века оба параметра на-
ходились в равновесии, затем в 20—30-е годы «антинародность»
снова стала доминирующей характеристикой, а в 60-е на первый
план вышла «антибуржуазность». При этом «антинародность» мог-
ла восприниматься как вина, требующая обязательного искупления,
или трансформироваться в «антисоветсткость» (диссидентство) и
нести в себе отчетливый положительный смысл, «антибуржуаз-
ность» же иногда сменялась обвинениями в буржуазности (20-е
годы, Солженицын), но тогда эти обвинения выступали одновре-
менно как утверждение неподлинности, «неинтеллигентности»
интеллигенции.
Мотив оппозиционности отсутствует на уровне повседневного упо-
требления и появляется лишь в интерпретации «Вех» и интерпретаци-
ях, опирающихся на «Вехи».
Параметры «антинародности» и «антибуржуазности» позволяют
провести разграничительную черту между русским интеллигентом
и западным интеллектуалом, выполняющими каждый в своей тра-
диции функцию хранения, трансляции и развития культуры. Первый
из этих параметров вообще не релевантен для западного сознания,
второй значительно ослаблен. В этом смысле определяющим для
дальнейшей судьбы комплекса «интеллигенция» является вполне
гегелевский процесс столкновения декларируемых ей антибуржуаз-
ных ценностей (тезис) с буржуазными ценностями, стоящими за
понятием «средний класс» (антитезис). Остается лишь наблюдать
за тем, как произойдет снятие тезиса и антитезиса и каким окажет-
ся синтез.
Если теперь обратиться, как мы делали это в предыдущих главах, к
кластерной модели, то приведенную выше картину (разумеется, с по-
терей многих важных обертонов) можно трансформировать в схему,
изображенную на рис. 23, комментарием к которой служит идущее
ниже описание.
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 309
УршшьВ
I *»«-" H»-»* I
УровшьА
УровекьА«
Рис. 23. Структура комплекса интеллигенция
Уровень Aq
Социокультурным основанием для появления комплекса интелли-
генция является произошедшее в 50-е-60-е гг. XIX в. резкое расширение
социального слоя людей, выступающих в качестве творцов и транс-
ляторов культуры, а именно, включение в этот слой, наряду с дворян-
ством, представителей других сословий, маркируемых как разночинцы.
Системообразующая для ЗО-х-40-х гг. XIX в. оппозиция дворянство —
народ перестала корректно описывать новые реалии и нуждалась в
новом термине, характеризующем первый ее элемент. Другим важным
фактором стало развитие капитализма в России и утверждение буржу-
азного этоса, противостоящего во многих отношениях дворянской
культуре. «Анти-буржуазная» система ценностей также требовала новой
маркировки в связи с изменившимися реалиями.
Уровень А
Кластер 1
Основные конструкции: интеллигенция, интеллигент, интеллигент-
ский, интеллигентный, интеллигентик, интеллигентишка, интеллгент-
щина, мягкотелый интеллигент,.
Базовая схема: Входящие в данный кластер лексемы характеризуют
людей, занимающихся умственной деятельностью и получивших не-
обходимое для этого образование, в противоположность народу, за-
нимающемуся физическим трудом. Лексемы интеллигенция, интелли-
гент и интеллигентный (эта лексема не характерна для данного класте-
ра) выступают как нейтральные характеристики этой группы; лексема
интеллигентский может употребляться как нейтрально, так и негатив-
но, обычно характеризуя мировоззрение, систему взглядов; остальные
лексемы имеют негативную окраску, подчеркивая недостаточную му-
жественность, безволие интеллигента, а также его избыточную реф-
лексию, неприспособленность к жизни, оторванность от реальности.
310 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Примеры:
1. Собственно, для того, чтобы получить постиндустриальное,
моделирующее общество, нужно перестроить социальную
структуру с вертикали на горизонталь и дать добро социаль-
ному носителю постиндустриального уклада — слою, в котором
будут соединены функции моделирования, реализации и управ-
ления (ныне разделенные между интеллигенцией, рабочими,
политической и экономической элитами) (А. Шубин. Социа-
лизм XXI века9);
2. Сашин папа размышлял о смысле бытия, регулярно принося домой
более чем скромную зарплату инженера по болванкам неизвест-
ного предназначения, или младшего сотрудника вымершей полвека
назад науки, или учителя физики, или еще какого «недовостребо-
ванного» интеллигента (Т. Соломатина. Девять месяцев, или
«Комедия женских положений»);
3. Ничего плохого в интеллигентских философских метаниях нет,
пока эти интеллигенты не начинают призывы к насильственным
действиям по воплощению их бредовых идей (коллективный. Раз-
мышления на могиле Герцена);
4. Коллеги по новой работе удивлялись, как только этот заморыш
из интеллигентиков может так «держать дозу» (А. Белозеров.
Чайка);
5. И при чем здесь продавщица ? Что за дурацкая интеллигентщина ?
Ты бы никогда не стал говорить так с продавщицей... с незнакомой
тебе женщиной (Е. Гришковец. Город);
6. Простой российский инженер, мягкотелый интеллигент, со-
вершает единственный в жизни Поступок и спасает женщи-
ну, случайно оказавшуюся колдуньей (Ю. Никитин. Зубы
настежь)10;
7. Я не воровка — обиделась Ирина. Я интеллигентный человек. У
меня высшее образование (В. Токарева. Своя правда).
Комментарий: См. п. 14.3.2, 14.4.2, 14.5.2, 14.6.2.
Кластер 2
Основные конструкции: интеллигентный, интеллигентно, интелли-
гент, интеллигентность
Базовая схема: Лексемы, входящие в данный кластер, характери-
зуют не рационально формулируемые мировоззренческие постулаты,
а, скорее, стиль жизни, противостоящий «мещанским» ценностям,
стиль жизни, в котором этическая чуткость соединяется с тонким
эстетическим чувством. Этот стиль проявляется во внешности, ин-
тонации, жестах, манере общения, и других трудноуловимых и
ускользающих от рационального описания чертах. Наряду с таким
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 311
«высоким» значением часто встречается и сниженное, интерпрети-
рующее интеллигентов просто как некоторую субкультуру с особыми
моделями самопрезентации и осуществления коммуникации (см.
пример 4).
Примеры:
1. Белоселъцев слушая интеллигентный, мягко грассирующий голос,
представлял лысоватую голову, осторожный вкрадчивый взгляд,
губы, аккуратно выбиравшие слова (А. Проханов. Господин Гек-
саген);
2. Тихонов не просто ходит, молчит, смотрит на небо, он показы-
вает внутренний мир своего героя, в каждом движении чувству-
ется интеллигентность, ум и чувство собственного достоинства
(коллективный. 17 мгновений весны);
3. В жизни H.H. Соколов был удивительно скромным человеком,
типичным интеллигентом дореволюционной еще «закваски»
(Д. Власов. Стенография и ее рыцарь);
4. По историтческой библиотеке прохаживались седые интеллиген-
ты в мешковатых джинсах, словно украденных у детей, из-под
пиджаков торчали свитера...(А. Терехов. Каменный мост).
Комментарий: См. п. 14.3.2, 14.4.2, 14.5.2, 14.6.2.
Завершая описание уровня А, следует отметить, что в целом ряде
случаев концептуальное содержание, к которому отсылает лексема,
относится одновременно к двум кластерам, представляя собой их
симбиоз, не допускающий разделения на отдельные части (например,
Образ настоящего, безупречного интеллигента, каоторый читает на
пяти языках, обожает Пруста и Селина, слушает Мессиана и Ксена-
киса, рассждает о влиянии Купки на Ротко, а кроме того, подписыва-
ет правильные петиции и голосует за правильные партии и скорее умрет
с голоду, чем съест сайру с тарелки «Мадонна», — это образ из эроти-
ческого сна провинциальной барышни (Д. Драгунский. Смоляное чучел-
ко)). Этим случаям на рис. 23 соответствует заштрихованная об-
ласть.
Уровень В
Кластер 3
Основные конструкции: интеллигенция, интеллигент, интеллигент-
ский, интеллигентный
Базовая схема: Прежде всего, необходимо сформулировать три
ключевых вопроса, на которые отвечают предлагаемые различными
авторами интерпретации категории интеллигенция: а) кого следует
относить к интеллигенции; б) когда появилась интеллигенция;
в) представляет ли собой интеллигенция исключительно русское
явление. Интерпретации, относящиеся к данному кластеру, можно
312 Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
обозначить как социально-экономические. Они отвечают на постав-
ленные вопросы следующим образом: а) к интеллигентам следует
относить людей умственного труда, т. е. тех, кто занимается различ-
ными формами умственной деятельности; б) интеллигенция была
всегда (шамана в первобытной культуре и жреца в Древнем Египте
можно считать интеллигентами); в) интеллигенция представляет со-
бой универсальное явление, в каждом обществе есть своя интелли-
генция. Такие интерпретации характерны, в первую очередь, для
марксистской идеологии, но впервые они формулируется, вероятно,
в среде «народников-почвенников» (В.В. Воронцов, И.И. Каблиц
(Юзов) и др.).
Примеры: См. приведенное выше толкование лексемы интеллиген-
ция в БАСРЯ.
Кластер 4
Основные конструкции: интеллигенция, интеллигент, интеллигент-
ский, интеллигентный
Базовая схема: Данная группа интерпретаций может быть условно
обозначена как социально-этическая. Она отвечает на постав-
ленные выше вопросы следующим образом: а) к интеллигенции от-
носятся люди с определенным мировоззрением и системой ценностей;
их образовательный уровень и род деятельности не имеют решающего
значения; б) - в) интеллигенция представляет собой чисто русское
явление, не имеющее прямых аналогов на Западе; по наиболее рас-
пространенной точке зрения, интеллигенция появилась в последней
четверти XVIII в. (хотя есть авторы, связывающие ее появление с име-
нем Петра I или относящие его к 30-м гг. XIX в.). Среди философов,
придерживающихся социально-этического взгляда на интеллигенцию,
следует назвать Р. Иванова-Разумника, Н. Бердяева, С. Булгакова,
Г. Федотова и др.
Примеры: см. выше п. 14.4.1.
Примечания
1 См.: Доброхотов 1986, с. 6-14; Глебкин 1994, с. 24-32.
2 Содержание этой главы в значительной степени воспроизводит работу: Глебкин 2007в,
а также: Глебкин 2002, Глебкин 20026.
3 Комментарий к этому примеру см. в Глебкин 20026, с. 101.
4 На этот фрагмент впервые указал СО. Шмидт (Шмидт 1996).
5 О влиянии романа Чернышевского на современную ему культуру см., напр.: Паперно
1996.
6 См, напр., запись в дневнике A.B. Никитенко от 25 февраля 1864 г.: «Что поляки не
могут снести вида русского мужика, что они питают к нему вместе и антипатию и пре-
зрение, ~ это понятно, потому что действительно они образованнее, а русский мужик или
масса народа покоится еще в древнем варварском киммерийском мраке. Но непонятно то,
что они те же чувствования питают к так называемому образованному сословию: ведь они
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» ... 313
уж никак не выше его. Тот же умственный и нравственный разврат, та же пустота ума,
отсутствие всякого характера и пр. и пр. Их интеллигенция — такая же гадость, как и
наша, да у них еще хуже, с прибавкою католицизма. Тут поистине нечем гордиться и пре-
возноситься перед нами» (Никитенко 1955—1956, т. 2, с. 413—414)).
7 Статья подписана: А С-н.
8 Несмотря на то, что этот и следующий примеры выходят за рамки обозначенного пе-
риода, важно понимать, что и В. Маканин, и В. Кунин сформировались в его рамках и их
словоупотребление отражает привычные им реалии, а не новые веяния 90-х годов.
9 Данный и приводимые ниже примеры датированы периодом 2000—2012 гг.
10 http://fantlab.ru/workl4798
Заключение
Сюжет данной монографии будет выглядеть незавершенным, если в
заключение не сказать несколько слов о главном методологическом
посыле, стоящем за данным исследованием. Его можно обозначить
как призыв к междисциплинарности.
Как известно, путь европейской культуры в Новое время связан с
разрушением средневекового холизма и расчленением средневекового
образа мира на все более и более мелкие фрагменты. Это проявляется
в религии (распад религиозной целостности на католичество и про-
тестантизм в его разнообразных вариациях и формулирование идеи
толерантности как признания невозможности для каждой из враждую-
щих сторон добиться победы), в политическом самосознании (движе-
ние от ромеев, подданных Римской империи, к гражданам националь-
ных государств), указанная тенденция проявляется и в науке. Если на
закате Средневековья все знание аккумулируется в объемных «Суммах»
или трактатах «De rerum natura», то позднее из этого нерасчлененного
массива выделяются сначала физика, потом другие естественные нау-
ки, а в XIX-XX веках гуманитарная область также дробится на состав-
ные части. Раньше можно было говорить о двух фундаментальных
дисциплинах, охватывающих весь спектр гуманитарного и социально-
го знания — истории и философии, теперь же появляются экономика,
психология, социология, лингвистика, политология и др.. В конце XX
века этот процесс доходит до своего логического предела: акмеология,
транзитология, конфликтология и тому подобные карликовые научные
«государства» претендуют на самостоятельную атрибутику и собствен-
ное «место под солнцем».
Следует признать, что такое фрагментирование областей научного
знания дало важные положительные результаты: появление различных
системно оформленных языков описания позволило уйти от размыто-
го «философствования» и перейти к гораздо более четкому осмыслению
наукой своих границ, выработке отчетливых критериев научности и
образцов оформления научного текста. Однако чрезмерная специали-
зация породила новые проблемы, которые с годами превращались во
все более заметный тормоз для развития науки. Человек и мир рас-
Заключение 315
пались на отдельные фрагменты, и оборотной стороной скрупулезно-
го, методологически выверенного описания отдельной дисциплиной
этих фрагментов стала потеря ощущения целого. Используя термино-
логию Т. Куна, науки в значительной степени свелись к разгадыванию
головоломок, часто придуманных искусственно и теряющих всякий
смысл при взгляде на местность с высоты птичьего полета. Идея «же-
лезного занавеса» стала важным элементом профессионального са-
моощущения. Факт появления исследователя-«иностранца» на уже
обжитой территории, попытка проблематизировать постулаты, ставшие
для ее обитателей чем-то самоочевидным, обычно воспринимаются
как опасная провокация и вызывают резкую охранительную реак-
цию.
Глубина профессиональных деформаций становится особенно на-
глядной, когда ученые из смежных областей обращаются к одному и
тому же сюжету и интерпретируют его на своем языке, или, более того,
используют одни и те же категории в различном значении. Тогда стрем-
ление к отстаиванию «чистоты веры» заметно сужает возможности для
конструктивного научного диалога и порождает массу досадных недо-
разумений. В частности, значительная часть монографии Глебкин 2010
посвящена описанию расхождений в представлениях о мышлении,
доминирующих среди философов и психологов, а также проблем, к
которым это расхождение ведет при интерпретации результатов кон-
кретных исследований.
Выход из данной ситуации один - работа в междисциплинарном
поле. Разумеется, такая работа содержит в себе серьезные риски:
часто отказ от дисциплинарных границ влечет за собой отказ от на-
учной строгости, и научное исследование редуцируется до не связы-
вающей себя никакими обязательствами около- или псевдонаучной
эссеистики. Другая опасность состоит в методологической эклектике,
в использовании не согласованных друг с другом или даже противо-
речащих друг другу элементов инструментария, заимствованных из
различных дисциплин. Часто упоминаемый в этом контексте принцип
дополнительности Бора предполагает, прежде всего, наличие общего
основания для сопоставления полученных в рамках разных парадигм
результатов. Междисциплинарность требует новых подходов в по-
строении методологического каркаса теории, но при этом открывает
возможность и для более критического взгляда на уже освоенное
дисциплинарное пространство. Взгляд на это пространство со сторо-
ны, с принципиально иной позиции, ведет к «остранению» кажущих-
ся очевидными постулатов и правил, к большей методологической
рефлексии.
Высказанные соображения самым непосредственным образом
связаны с сюжетом данной книги. Понимание языка как когнитив-
316 Заключение
ного феномена предполагает включение лингвистики в поле дис-
циплин, формирующих структуру когнитивной науки (психология,
нейрофизиология, теория искусственного интеллекта и т. д.), вос-
приятие языка как социокультурного явления невозможно без не-
посредственной ее корреляции с культурологией, социологией,
социальной и культурной антропологией. Указанный путь чреват
многими рисками, но ему нет альтернативы, если мы хотим вос-
становить на новом уровне утраченную целостность восприятия
мира.
Приложения
Сокращения
Arist. — Аристотель (Metaph. — Метафизика; Eth. Nicom. — Нико
махова этика; Phys. — Физика).
Aesch. — Эсхил (Sept. — Семеро против Фив)
Apollod. - Аполлодор
Cic. — Цицерон (Tusc. Disput, — Тускуланские беседы)
D.S. — Диодор Сицилийский
Eur. — Еврипид (Andr. — Андромаха)
Her. — Геродот
Horat. — Гораций (Epist. — Послания)
Parmen. — Парменид
Paus. - Павсаний
Р1. - Платон (Crat. - Кратил; Clit. - Клитофон; Phil. - Филеб,
Phd. — Федон; RP — Государство; Sym. — Пир; Tht. — Теэтет;
Тут. — Тимей)
Plut. - Плутарх (Per. - Перикл)
Soph. - Софокл (ОТ - Царь Эдип)
S.Th. — Сумма теологии
Thuc. — Фукидид
BE - Вестник Европы
НКРЯ — Национальный корпус русского языка
03 - Отечественные записки
Литература
Аксаков 2002 — Аксаков И.С. Отчего так нелегко живется в России?
М.: РОССПЭН, 2002.
Андреев 1988 (1911) - Андреев Л.Н. Правила добра // Андреев Л.Н.
Рассказы. Сатирические пьесы. Фельетоны. М.: Правда, 1988.
С. 157-183.
Апресян 1990 — Апресян Ю.Д. Формальная модель языка и представ-
ление лексикографических знаний // Вопросы языкознания. № 6.
М., 1995. С. 123-139.
Апресян 1994 — Апресян Ю.Д. О языке толкований и семантических
примитивах // Известия РАН. Серия литературы и языка. Т. 53, № 4.
М., 1994. С. 27-40.
Апресян 1995 (1974) — Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. 1. Лексиче-
ская семантика. М.: Шк. Языки рус. культуры: Издат. фирма «Вос-
точная литература» РАН, 1995.
Апресян 1995а — Апресян Ю.Д. О языке толкований и семантических
примитивах//Апресян Ю.Д. Избранные труды. Т. II. Интегральное
описание языка и системная лексикография. М.: Шк. Языки рус-
ской культуры, 1995. С. 466 - 484.
Апресян 19956 - Апресян Ю.Д. Образ человека по данным языка: по-
пытка системного описания // Вопросы языкознания. № 1. М.,
1995. С. 37-67.
Апресян 2006 - Языковая картина мира и системная лексикография /
Отв. ред. Ю.Д. Апресян. М.: Языки славянских культур, 2006.
Апресян 2006а — Апресян Ю.Д. Основания системной лексикогра-
фии // Языковая картина мира и системная лексикография. М.:
Языки славянских культур, 2006. С. 33—162.
Апресян 2009 - Апресян Ю.Д. Исследования по семантике и лексико-
графии. Т. 1. Парадигматика. М.: Языки славянских культур, 2009.
Апресян 2010 — Апресян Ю.Д. Введение // Проспект активного сло-
варя русского языка. М.: Языки славянских культур, 2010. С. 17—
55.
Араева и др. 2010 - Араева Л.А., Осадчий М.А., Шабалина А.Н. Мно-
жественная мотивация, полисемия, омонимия в аспекте пропози-
Литература 321
циональной организации гнезда однокоренных слов // Вестник
Алтайской государственной педагогической академии. № 4, 2010.
С. 38-47.
Арманд 1999 - Арманд А.Д. Кризисы в эволюции звезд // Анатомия
кризисов. М.: Наука, 1999.
Арутюнова 1991 — Арутюнова Н.Д. От редактора //Логический анализ
языка. Культурные концепты. М.: Наука, 1991.
Арутюнова 1993 — Арутюнова Н.Д. Введение // Логический анализ
языка. Ментальные действия. М.: Наука, 1993.
Арутюнова 1999 — Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. М.: Языки
русской культуры, 1999.
Архангельский 2007 — Архангельский А. Свободы деятель пустынный //
Октябрь, № 4, 2007. С. 173-181.
БАСРЯ 2004 Большой академический словарь русского языка. М.,
2004-.
Бергсон 2001 (1907) — Бергсон А. Творческая эволюция. М.: ТЕРРА-
Книжный клуб; КАНОН-пресс-Ц, 2001.
Бердяев, 1955 - Бердяев H.A. Истоки и смысл русского коммунизма.
Париж: YMCA-PRESS, 1955.
Бердяев 1991 (1909) - Бердяев H.A. Философская истина и интелли-
гентская правда// Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909-1910.
М.: Молодая гвардия, 1991. С. 24-42.
Богданов 2003 (1922) — Богданов A.A. Тектология: Всеобщая органи-
зационная наука. М.: Финансы, 2003.
Бор 1961 — Бор Н. Атомная физика и человеческое познание. М.: Из-
дательство иностранной литературы, 1961.
Бородай, 1984 - Бородай Т.Ю. Семантика слова chora y Платона //
Вопросы классической филологии. VIII. М.: Изд-во МГУ, 1984.
С. 58-72.
Булгаков 1991 (1909) — Булгаков С.Н. Героизм и подвижничество // Вехи;
Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909-1910. М., 1991. С. 43-84.
Вебер 1995 (1924) — Вебер А. Германия и кризис европейской культу-
ры // Культурология. XX век: Антология. М.: Юрист, 1995. С. 281—
296.
Вебер 1995а (1904) — Вебер М. «Объективность» познания в области
социальных наук и социальной политики // Культурология. XX век:
Антология. М.: Юрист, 1995. С. 557-603.
Вежбицкая 2001 — Вежбицкая А. Сопоставление культур через посред-
ство лексики и прагматики. М.: Языки славянской культуры,
2001.
Величковский 2006 — Величковский Б.М. Когнитивная наука: Основы
психологии познания: в 2 т. М.: Смысл: Изд. центр «Академия»,
2006.
322 Литература
Вертгеймер 1987 (1943) - Вертгеймер М. Продуктивное мышление. М.:
Прогресс, 1987.
Витгенштейн 1994 (1953) — Витгенштейн Л. Философские исследова-
ния // Витгештейн Л. Философские работы. Часть I. M.: Гнозис,
1994. С. 75-319.
Виноградов 1977 — Виноградов В.В. Избранные труды. Лексикология
и лексикография. М.: Наука, 1977.
Виноградов 1995 - Виноградов В.В. Слово и значение как предмет
историко-лексикологического исследования // Вопросы языкозна-
ния. 1995. № 1.С. 5-34.
Волков 1999 — Волков СВ. Интеллектуальный слой в советском обще-
стве // Русский исторический журнал. М: РГГУ, 1999. Т. 2. № 1.
С. 19-53.
Выготский 1982 (1934) - Выготский Л.С. Мышление и речь // Выгот-
ский Л.С. Собрание сочинений: В 6 т. - М.: Педагогика, 1982. Т. 2.
С. 5-361.
Выготский 1983 (1931) — Выготский Л.С. История развития высших
психических функций // Выготский Л.С. Собрание сочинений: В
6 т. М.: Педагогика, 1983. Т. 3. С. 5-328.
Выготский 1984 (1933/34) — Выготский Л.С. Кризис первого года жиз-
ни // Выготский Л.С. Собрание сочинений: В 6 т. М.: Педагогика,
1984. Т. 4. С. 318-339.
Выготский 1984а (1933/34) — Выготский Л.С. Раннее детство // Вы-
готский Л.С. Собрание сочинений: В 6 т. М.: Педагогика, 1984. Т. 4.
С. 340-367.
Выготский 2004 (1933) - Выготский Л.С. Игра и ее роль в психическом
развитии ребенка // Выготский Л.С. Психология развития ребенка.
М.: Изд-во «Смысл», Издательство «Эксмо», 2004. С. 200—223.
Выготский 2004а (1928/9) - Выготский Л.С. Предыстория письменной
речи // Выготский Л.С. Психология развития ребенка. М.: Смысл:
Эксмо, 2004. С. 421-452.
Вяземский 1882 — Вяземский П.А. Допотопная или допожарная Мо-
сква// Вяземский П.А. Полное собрание сочинений. Т. 7. Спб.: Изд.
гр. С.Д. Шереметьева, 1882. С. 80-116.
Гадамер 1988 — Гадамер Х.-Г. Истина и метод. М.: Прогресс, 1988.
Гадамер 1991 - Гадамер Г.-Г. Философские основания XX века // Гада-
мер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 16—25.
Гадамер 1991а — Гадамер Г.-Г. О круге понимания // Гадамер Г.-Г. Ак-
туальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 72-82.
Гарэн 1986 — Гарэн Э. Проблемы итальянского Возрождения. М.: Про-
гресс, 1986.
Гайденко 1970 — Гайденко П.П. Трагедия эстетизма. М.: Искусство,
1970.
Литература 323
Гайденко 2003 — Гайденко П.П. Научная рациональность и философ-
ский разум. М.: Прогресс-Традиция, 2003.
Гайденко, Смирнов 1989 — Гайденко В.П., Смирнов ГА. Западноевро-
пейская наука в средние века, М: Наука, 1989.
Гаспаров 1999 — Гаспаров М.Л. Русская интеллигенция как отводок
европейской культуры // РОССИЯ/RUSSIA. Вып. 2 [10]: Русская
история и западный интеллектуализм: история и типология. М.:
О.Г.И., 1999. С. 20-27.
Гаспаров 1999а - Гаспаров М.Л. Интеллектуалы, интеллигенты, интел-
лигентность // Русская интеллигенция. История и судьба. М.: На-
ука, 1999. С. 5-14.
Гвардини 1990 - Гвардини Р. Конец нового времени // Вопросы фило-
софии. М., 1990. № 4. С. 127-163.
Гинзбург 2010 — Гинзбург Е.Л. Словообразвание и синтаксис. М.:
Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2010.
Герцен 1956 (1856) — Герцен А.И. Сочинения в 9 томах. Т. 5. Былое и
думы. Ч. 4-5. М.: Государственное издательство художественной
литературы, 1956.
Гладкова 2010 - Гладкова А. Русская культурная семантика. М.: Языки
славянской культуры, 2010,
Глазов 2001 (1973) — Глазов Ю.Я. Тесные врата. Возрождение русской
интеллигенции. Спб.: Изд-во журнала «Звезда», 2001.
Глебкин 1994 - Глебкин В.В. Наука в контексте культуры. «Начала»
Евклида и «Цзю чжан суань шу». М.: Интерпракс, 1994.
Глебкин 1998 - Глебкин В.В. Ритуал в советской культуре. М.: Янус-К,
1998.
Глебкин 2000 - Глебкин В.В. Мир в зеркале культуры. Ч. 1. Первобыт-
ная и традициональная культура, культура Древнего Египта, куль-
тура Древней Месопотамии. М.: Добросвет, 2000.
Глебкин 2002 — Глебкин В.В. Интеллигентный диссидент: тавто-
логия или оксюморон? // Культура и власть в условиях комму-
никационной революции XX века. М.: АИРО-ХХ, 2002. С. 416-
432.
Глебкин 2002а — Глебкин В.В. Теоретическое мышление как культурно-
исторический феномен. Диссертация на соискание ученой степени
кандидата философских наук. М., 2002.
Глебкин 20026 — Глебкин В.В. Можно ли «говорить ясно» об интелли-
генции? // Труды по культурной антропологии. М.: Восточная ли-
тература, 2002. С. 91-116.
Глебкин 2005 — Глебкин В.В. Что мы имеем в виду, говоря о кризисе
культуры? //Дискурс. М.: РГГУ, 2005. № 12/13. С. 23-35.
Глебкин 2007 - Глебкин В.В. Проблема мышления в философии //
Развитие личности. М., 2007. № 2. С. 162-193.
324 Литература
Глебкин 2007а - Глебкин В.В. Проблема мышления в психологии //
Развитие личности. М., 2007. № 3. С. 108-137.
Глебкин 20076 - Глебкин В.В. Критика семантического разума // Вест-
ник РГГУ. Сер. «Языкознание». М.: РГГУ, 2007. № 8. С. 10-40.
Глебкин 2007в - Глебкин В.В. Интеллигенция // Культурология. Эн-
циклопедия. В 2 т. М.: РОССПЭН, 2007. Т. 1. С. 771-779.
Глебкин 2007г - Глебкин В.В. Мещанство // Культурология. Энцикло-
педия. В 2 т. М.: РОССПЭН, 2007. Т. 1. С. 1312-1314
Глебкин 2007д — Глебкин В.В. Пошлость // Культурология. Энцикло-
педия. В 2 т. М.: РОССПЭН, 2007. Т. 2. С. 242-244.
Глебкин 2007е — Глебкин В.В. Скука // Культурология. Энциклопедия.
В 2 т. М.: РОССПЭН, 2007. Т. 2. С. 493-494.
Глебкин 2007ж — Глебкин В.В. Советская культура // Культурология.
Энциклопедия. В 2 т. М.: РОССПЭН, 2007. Т. 2. С. 510-520.
Глебкин 2007з - Глебкин В.В. Экзистенциал // Культурология. Энци-
клопедия. В 2 т. М.: РОССПЭН, 2007. Т. 2. С. 1026-1027.
Глебкин 2007и — Глебкин В.В. Советская культура 20—30-х годов: поиск
методологических ориентиров // Культурно-историческая психо-
логия. № 4, 2007. С. 50-58.
Глебкин 2009 - Глебкин В.В. Число у Плотина и Августина // Число.
М.: МАКС Пресс, 2009. С. 264-272.
Глебкин 2009а - Глебкин В.В. Методологическая революция XX века
и ее итоги // Исследователь/Researcher. № 1, 2009. С. 82—88.
Глебкин 2010 - Глебкин В.В. Мышление и эмоции в междисциплинар-
ной перспективе. М.: Модерн-А; Центр гуманитарных инициатив,
2010.
Глебкин 2012 — Глебкин В.В. Метафора механизма и теория концеп-
туальной метафоры Лакоффа-Джонсона // Вопросы языкознания.
№ 3, 2012. С. 51-68.
Глебкин 2012а — Глебкин В.В. Когнитивные основания метонимии и
метафоры // Известия РАН. Серия литературы и языка. Т. 71, №4,
2012. С. 12-19.
Глебкин 2013 - Глебкин В.В. Теория концептуальной интеграции Ж.
Фоконье и М. Тернера: опыт системного анализа// Вопросы фило-
софии. № 9, 2013. С. 161-174.
Голикова 2002 — Голикова Л.В. О природе социальных процессов //
Кризис как иррациональное явление: Сб. материалов межвузовской
научной конференции. Вып. 1. Магнитогорск: МГТУ, 2002.
Гоббс 1991 (1651) — Т. Гоббс. Левиафан, или материя, форма и власть
государства церковного и гражданского // Гоббс Т. Сочинения в 2 т.
М.: Мысль, 1991. Т. 2. С. 3-545.
Градовский 2001 — Градовский А.Д. Задача русской молодежи // Гра-
довский А.Д. Сочинения. СПб.: Наука, 2001. С. 474-484.
Литература 325
Гудков, Дубин 1994 — Гудков Л., Дубин Б. Идеология бесструктурности
(интеллигенция и конец советской эпохи) // Знамя. М., 1994. №11.
С. 166-179.
Гуссерль 1992 (1936) — Гуссерль Э. Кризис европейских наук и транс-
цендентальная феноменология // Вопросы философии. М., 1992.
№ 7. С. 136-176.
Гуссерль 1986 (1935) - Гуссерль Э. Кризис европейского человечества
и философия // Вопросы философии, 1986. № 3. С. 101-116.
Демьянков 2001 - Демьянков В.З. Понятие и концепт в художествен-
ной литературе и в научном языке // Вопросы филологии, 2001.
№ 1.С. 35-47.
Демьянков 2007 — Демьянков В.З. Термин «концепт» как элемент тер-
минологической культуры // Язык как материя смысла: Сборник
статей в честь академика Н.Ю. Шведовой. М.: Издательский центр
«Азбуковник», 2007. С. 606-622.
Джемс 1991 (1890) - Джемс У. Психология. М.: Педагогика, 1991.
Джеммер 1985 — Джеммер М. Эволюция понятий квантовой механики.
М.: Наука, 1985.
Дильтей 1995 (1912) - Дильтей В. Типы мировоззрения и обнаружение
их в метафизических системах // Культурология. XX век. М.: Юрист,
1995. С. 213-255.
Доброхотов 1986 - Доброхотов А.Л. Категория бытия в классической
западноевропейской философии. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1986.
Дьюи 1999 (1910) — Дьюи Дж. Психология и педагогика мышления
(Как мы мыслим). М.: Лабиринт, 1999.
Живов 1996 - Живов В.М. Язык и культура в России XVIII века. М.:
Школа «Языки русской культуры», 1996.
Жильсон 2004 — Жильсон Э. Философия в средние века. М.: Респу-
блика, 2004.
Жуковский 1994 - Жуковский В.А. Из дневников 1827-1840 гг. // Наше
наследие. 1994. № 32. С. 35-47.
Зализняк и др. 2005 — Зализняк A.A., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д.
Ключевые идеи русской языковой картины мира. М.: Языки сла-
вянской культуры, 2005.
Зализняк и др. 2012 - Зализняк A.A., Левонтина И.Б., Шмелев А.Д.
Константы и переменные русской языковой картины мира. М.:
Языки славянской культуры, 2012.
Зябухина 2009 — Зябухина П. Метафора «время — деньги» в русской
литературе. Курсовая работа. М., 2009.
Иванов-Разумник 1910 - Иванов-Разумник Р.В. Об интеллигенции.
СПб., 1910.
Иванов-Разумник 1911 - Иванов-Разумник Р.В. История русской обще-
ственной мысли. Т. 1, СПб: Типография М.М. Стасюлевича, 1911.
326 Литература
Каблиц 1886 — Каблиц И.И. Интеллигенция и народ в общественной
жизни России. СПб.: тип. H.A. Лебедева, 1886.
Карасик 2002 - Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты,
дискурс, Волгоград: Перемена, 2002.
Касатонов 2011 — Касатонов В.Н. Метафизическая математика XVII в.
М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011.
Кезин 2006 — Кезин A.B. Натуралистические подходы в эпистемологии
XX века. М: ИНИОН РАН, 2006.
Келер 1998 (1917) — Келер В. Исследование интеллекта человекопо-
добных обезьян // Основные направления психологии в классиче-
ских трудах. Гештальт-психология. М.: ACT, 1998. С. 33 - 280.
Киреева 2010 - Киреева Д.М. Метафорическое переосмысление кон-
цептосферы <Head> /<голова> в английском и русском языках.
Дисс. ... кандидата филологических наук. Горно-Алтайск, 2010.
Ключевский 1987-1990 - Ключеский В.О. Сочинения в 9 т. М.: Мысль,
1987-1990.
Ковальчук 2011 - Ковальчук Л.П. Теория концептуальной интеграции
Ж. Фоконье и М. Тернера // Филологические науки. Вопросы тео-
рии и практики. № 1(8), 2011.
Ковальчук 2012 —Ковальчук Л.П. Концептуальная интеграция исходно-
го пространства «женщина» в сказочном дискурсе (на материале
русских и английских народных сказок). Диссертация ... кандидата
филологических наук. Челябинск, 2012.
Колпстон 1997 — Колпстон Ф.Ч. История средневековой философии.
М.: Энигма, 1997.
Кормер 1989 (1970) — Кормер В.Ф. Двойное сознание интеллигенции
и псевдокультура // Вопросы философии. 1989. № 9. С. 65-79.
Кравченко 2001 — Кравченко A.B. Знак, значение, знание. — Иркутск:
Издание ОГУП «Иркутская областная типография № 1», 2001.
Красе 2000 — Красе H.A. Концепт дерева в лексико-фразеологической
семантике русского языка (на материале мифологии, фольклора и
поэзии). Диссертация... кандидата филологических наук. М.: РУДН,
2000.
Кронгауз 2005 - Кронгауз М.А. Семантика. М.: Издат. центр «Акаде-
мия», 2005.
Крылова 2006 — Крылова ТВ. Наивно-языковые представления о
вежливости и обслуживающая их лексика // Языковая картина мира
и системная лексикография / Отв. ред. Ю.Д. Апресян. М.: Языки
славянских культур, 2006. С. 241—404.
Кубрякова 2002 — Кубрякова Е.С. О современном понимании термина
«концепт» в лингвистике и культурологии // Реальность, язык, со-
знание: Международный межвузовский сборник научных трудов.
Вып. 2. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г.Р. Державина, 2000.
Литература 327
Кубрякова 2004 — Кубрякова Е.С. Язык и знание: На пути получения
знаний о языке: Части речи с когнитивной точки зрения. Роль
языка в познании мира. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Кузнецова 2005 — Кузнецова Л.Э. Любовь как лингвокультуральный
эмоциональный концепт: ассоциативный и тендерный аспекты.
Диссертация... кандидата филологических наук. Краснодар, 2005.
Кузьмин 1996 - Кузьмин С.А. Социальные системы: опыт структурно-
го анализа. М.: Наука, 1996.
Кун 1977 (1962) — Кун Т. Структура научных революций. М.: Прогресс,
1977.
Куренной 2006 - Куренной В. Теория мифа // Неприкосновенный
запас. М., 2006. № 3 (47). С. 39-47.
Лавровский 1861 — Л...Й П. [= П.А. Лавровский]. Южнорусский эле-
мент в Австрии // Санкт-Петербургские ведомости. 1861. № 73.
Лакатос 1995 (1968) — Лакатос И. Фальсификация и методология
научно-исследовательских программ. М.: Медиум, 1995.
Леви-Брюль 1994 — Леви-Брюль Л. Первобытное мышление // Леви-
Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М.:
Педагогика-Пресс, 1994. С. 7-372.
Левин 2000 — Левин К. Теория поля в социальных науках. Спб.: «Сен-
сор», 2000.
Левонтина 2006 — Левонтина И.Б. Понятие цели и семантика целевых
слов русского языка // Языковая картина мира и системная лекси-
кография / Отв. ред. Ю.Д. Апресян. М.: Языки славянских культур,
2006. С. 163-240.
Лейбниц 1982 (1710) - Лейбниц Г.-В. Монадология // Лейбниц Г.-В.
Сочинения. В 4 т. М.: Мысль, 1982. Т. 1. С. 413-429.
Лейбниц 1983 (1703 — 1704) — Лейбниц Г.-В. Новые опыты о челове-
ческом разумении автора системы предустановленной гармонии //
Лейбниц Г.-В. Сочинения. В 4 т. М.: Мысль, 1983. Т. 2. С. 47-545.
Лейбниц 1984 (1678) - Лейбниц Г.-В. Что такое идея // Лейбниц Г.-В.
Сочинения. В 4 т. М.: Мысль, 1984. Т. 3. С. 103-104.
Лейбниц 1984а - Лейбниц Г.-В. Об универсальной науке, или фило-
софском исчислении // Лейбниц Г.-В. Сочинения. В 4 т. М.: Мысль,
1984. Т. 3. С. 494-500.
Лейбниц 1989 (1710) — Лейбниц Г.-В. Опыты теодицеи о благости Бо-
жией, свободе человека и начале зла // Лейбниц Г.-В. Сочинения в
четырех томах: Т. 4. — М.: Мысль, 1989. — С. 49—413.
Лихачев 1997 - Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Русская
словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология.
M.: Academia, 1997. С. 280-287.
Логический анализ 1991 — Логический анализ языка. Культурные кон-
цепты. М.: Наука, 1991.
328 Литература
Лосев 1994 (1930) - Лосев А.Ф. Диалектика мифа // Лосев А.Ф. Миф-
Число-Сущность. М.: Мысль, 1994. С. 5-216.
Лотман 1992 -Лотман Ю.М. Риторика // Лотман Ю.М. Избранные
статьи. Т. 1. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн:
Александра, 1992. С. 167-183.
Лотман 1994 - Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и тради-
ции русского дворянства (XVIII — начало XIX века). СПб.: Искус-
ство - СПБ, 1994.
Лотман 1996 — Лотман Ю.М. Очерки по истории русской культуры
XVIII - начала XX века // Из истории русской культуры. Т. IV
(XVIII - начало XIX века). М.: Языки русской культуры, 1996.
Луначарский 1906 -Луначарский A.B. Отклики жизни. СПб: О.Н. По-
пова, 1906.
Луначарский 1924 — Луначарский A.B. Интеллигенция в ее прошлом,
настоящем и будущем. М.: Новая Москва, 1924.
Лурия, 1974 — Лурия А.Р. Об историческом развитии познавательных
процессов. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1974.
Лурия, 1979 — Лурия А.Р. Язык и сознание. М.: Изд-во Моск. ун-та,
1979.
Лурия 1994 - Лурия А.Р. Маленькая книжка о большой памяти. М.:
Эйдос, 1994.
Мельчук 1995 — Мельчук И.А. Русский язык в модели «Смысл-Текст».
М.; Вена: Школа «Языки русской культуры», Венский славистиче-
ский альманах, 1995.
Мельчук 1997 — Мельчук И.А. Курс общей морфологии. Т. 1. М.: Вена:
«Языки русской культуры»: Венский лингвистический альманах:
Издательская группа «Прогресс», 1997.
Мельчук 1999 — Мельчук И.А. Опыт теории лингвистических моделей
«Смысл — Текст». М.: Языки русской культуры, 1999.
Мережковский 1991 (1906) — Мережковский Д.С. Грядущий хам //
Мережковский Д.С. «Больная Россия». Л.: Изд-во ЛГУ, 1991.
С. 11-110.
Милюков 1902 - Милюков П.Н. Из истории русской интеллигенции.
СПб.: Знание, 1902.
Милюков 1991 (1910) — Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая
традиция // Вехи; Интеллигенция в России: Сб. ст. 1909—1910. М.,
1991. С. 294-381.
Мироненко-Макарова 2009 — Мироненко-Макарова И.К. Концепт
святости в культурной традиции России и Франции XIX столетия.
Диссертация ... кандидата исторических наук. М.: РГГУ, 2009.
Михайловский 1897 - Михайловский Н.К. Записки современника //
Михайловский Н.К. Сочинения. Т. 5. СПб.: Типолитография
Б.М. Вольфа, 1897. С. 391-703.
Литература 329
Никитенко 1955-1956 - Никитенко A.B. Дневник в трех томах. Л.: Гос.
изд-во художественной литературы, 1955-1956.
НОССРЯ 1997 — Новый объяснительный словарь синонимов рус-
ского языка. Первый выпуск. М.: Языки славянской культуры,
1997.
НОССРЯ 2000 — Новый объяснительный словарь синонимов русского
языка. Второй выпуск. М.: Языки славянской культуры, 2000.
НОССРЯ 2003 - Новый объяснительный словарь синонимов русского
языка. Третий выпуск. М.: Языки славянской культуры, 2003.
Ожегов 1990 - Ожегов СИ. Словарь русского языка. М.: Русский язык,
1990.
Онианс 1999 — Онианс Р. На коленях богов. М.: Прогресс-Традиция,
1999.
Паперно 1996 — Паперно И. Семиотика поведения: Николай Черны-
шевский — человек эпохи реализма. М.: Новое литературное обо-
зрение, 1996.
Петр Великий 1900 — Письма и бумаги Петра Великого. Т. 4 (1706).
Спб.: Государственная типография, 1900.
Петрова 2006 — Петрова М.Л. Концепт «свой/чужой» в журналистике
и литературе России и Франции на рубеже XX—XXI вв. Диссерта-
ция... кандидата филологических наук. М.: РГГУ, 2006.
Пиаже, 1994 - Пиаже Ж. Психология интеллекта // Пиаже Ж. Из-
бранные психологические труды. М.: Международная педагогиче-
ская академия, 1994. С. 51—236.
Плотинский 2001 — Плотинский Ю.М. Модели социальных процессов.
М.: Логос, 2001.
Подзолкова 2005 - Подзолкова Н.В. Концепт «одиночество» в немец-
кой и русской лингвокультурах. Диссертация... кандидата фило-
логических наук. Волгоград: Волгоградский государственный педа-
гогический университет, 2005.
Померанц 1995 (1969) — Померанц Г. Человек ниоткуда // Померанц Г.
Выход из транса. М.: Юрист, 1995. С. 103-145.
Поппер 1983 — Поппер К. Логика и рост научного знания. М.: Про-
гресс, 1983.
Приходько 1999 — Приходько Е.В. Двойное сокровище. М.: Прогресс-
Традиция, 1999.
Прохоров 2006 — Прохоров Ю.Е. Концепт, текст, дискурс в структуре
и содержании коммуникации. Диссертация ... доктора филологи-
ческих наук. М.-Екатеринбург, 2006.
Пушкин 1949 (1824) - Пушкин A.C. <Причинами, замедлившими
ход нашей словесности...> // Пушкин A.C. Полное собрание со-
чинений. Критика и публицистика. 1819-1834. М., 1949. Т. 11.
С. 21.
330 Литература
Пятаева 2006 — Пятаева Н.В. Антропоцентрический и системоцентри-
ческий принципы лингвистики в динамическом исследовании
лексических гнезд. Уфа: Гилем, 2006.
Романов 1978 — Романов В.Н. Древнеиндийские представления о царе
и царстве // Вестник древней истории. № 4, 1978. С. 26-33.
Романов 1991 — Романов В.Н. Историческое развитие культуры. Про-
блемы типологии. М.: Наука, 1991.
Романов 2003 - Романов В.Н. Историческое развитие культуры.
Психолого-типологический аспект. М.: Издатель Савин С.А.,
2003.
Сабуров 2006 — Сабуров Е. Разбухающая прослойка // Неприкосно-
венный запас. М., 2006. № 3 (47). С. 14-17.
Самухин и др. 1981 (1934) - Самухин Н.В., Биренбаум Г.В., Выгот-
ский Л.С. К вопросу о деменции при болезни Пика // Хрестоматия
по патопсихологии. М.: Издательство Московского университета,
1981. С. 114-149.
Сартр 1989 (1946) — Сартр Ж.-П. Экзистенциализм — это гуманизм //
Сумерки богов. М.: Издательство политической литературы, 1989.
С. 319-344.
Свендсен 2003 - Свендсен Ларе. Философия скуки. М.: Прогресс-
Традиция, 2003.
Селищев 1928 — Селищев A.M. Язык революционной эпохи. М.: Ра-
ботник просвещения, 1928.
Сидорина 2002 — Сидорина Т.Ю. Парадоксы кризисного сознания. М.:
РГГУ, 2002.
Скребцова 2000 - Скребцова Т. Г. Американская школа когнитивной
лингвистики. СПб.: Анатолия, 2000.
Скребцова 2002 — Скребцова Т. Г. Языковые бленды в теории концеп-
туальной интеграции Ж. Фоконье и М. Тернера // Respectas
philologicus, 2002, № 2 (7).
Скребцова 2011 - Скребцова Т.Г. Когнитивная лингвистика: курс лек-
ций. СПб: Филологический факультет СПбГУ, 2011.
Словарь 1997 - Словарь русского языка XVIII века. Вып. 9 (Из - Каста).
СПб.: Наука, 1997.
Солженицын 1991 (1974) - Солженицын А.И. Образованщина // Но-
вый мир. М., 1991. № 5. С. 28-46.
Соловьев 2005 - Соловьев В.Д. К методологии описания синонимии
(на материале эмотивной лексики русского языка) // Эмоции в
языке и речи. М.: РГГУ, 2005. С. 86-105.
Степанов 2001 — Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культу-
ры. М.: Академический Проект, 2001.
Тестелец 2001 — Тестелец Я.Г. Введение в общий синтаксис. М.: РГГУ,
2001.
Литература _ 331
Тихонов 1996 — Тихонов А.Н. Гнездовые словари русского языка //
Глагол и имя в русской лексикографии: вопросы теории и практики.
Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 1996.
С. 75-87.
Ткаченко 2008 — Ткаченко ГА. Избранные труды. Китайская космо-
логия и антропология. M.: OOO «РАО Говорящая книга», 2008.
Толстой 1965 — Толстой Л.Н. Собрание сочинений. Т. 17. Письма. М.:
Художественная литература, 1965.
Томаселло 2011 — Томаселло М. Истоки человеческого общения. М.:
Языки славянских культур, 2011.
Тульвисте 1988 — Тульвисте П. Культурно-историческое развитие вер-
бального мышления. Таллин: Валгус, 1988.
Урысон 2003 - Урысон Е.В. Проблемы исследования языковой карти-
ны мира. М.: Языки славянской культуры, 2003.
Успенский 1999 — Успенский Б.А. Русская интеллигенция как специфи-
ческий феномен русской культуры // РОССИЯ/RUSSIA. Вып. 2 [10]:
Русская история и западный интеллектуализм: история и типология.
М.: О.Г.И., 1999. С. 7-19.
Федотов, 1991 (1926) — Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции // Фе-
дотов ГП. Судьба и грехи России (избранные статьи по философии
русской истории и культуры): В 2 т. Спб.: София, 1991. Т. 1. С. 66-
101.
Филлмор 1983 — Филлмор Ч. Основные проблемы лексической семан-
тики // Новое в зарубежной лингвистике. Вып. XII. М.: Радуга, 1983.
С. 74-122.
Филлмор 1988 - Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Но-
вое в зарубежной лингвистике. Вып. XXIII. М.: Прогресс, 1988.
С. 52-93.
Франк 1991 (1909) - Франк С.Л. Этика нигилизма // Вехи; Интелли-
генция в России: Сб. ст. 1909-1910. М., 1991. С. 153-184.
Фрумкина 1985 — Фрумкина P.M. Смысл и сходство // Вестник язы-
кознания. № 1, 1985. С. 22-31.
Фрумкина 1991 — Фрумкина P.M. Интерпретация смыслов: признаки
и целостности // Семантика и категоризация. М.: Наука, 1991.
С. 128-143.
Фрумкина 2001 — Фрумкина P.M. Вокруг детской речи: методоло-
гические размышления // Российская Академия наук. Известия
Академии наук. Сер. литературы и языка. Т. 60. № 2, 2001. С. 33—
39.
Фрумкина 2007 - Фрумкина P.M. Психолингвистика: Учеб. пособие.
М.: Академия, 2007.
Фрумкина, Михеев 1985 — Фрумкина P.M., Михеев A.B. «Свобода» и
«нормативность» в экспериментах по свободной классификации //
332 Литература
Лингвистические и психолингвистические структуры речи. М., 1985.
С. 78 - 93.
Хайдеггер 2003 (1927) - Хайдеггер М. Бытие и время. Харьков: Фолио,
2003.
Хайдеггер 2007 (1962) - Хайдеггер М. Время и бытие // Хайдеггер М.
Время и бытие. Спб.: Наука, 2007. С. 541-562.
Холькин 2002 — Холькин Р.В. Кризис как социально-философская
категория // IV Социологические чтения преподавателей, аспиран-
тов и студентов, посвященные 150-летию со дня рождения М.М. Ко-
валевского (доклады, выступления, сообщения). Пенза, 2002.
Хомский 2005 (1966) - Хомский Н. Картезианская лингвистика. М.:
КомКнига, 2005.
Хоркхаймер, Адорно 1997 (1948) - М. Хоркхаймер, Т. Адорно. Диа-
лектика Просвещения. М., Спб.: Медиум, Ювента, 1997.
Хархордин 2002 — Понятие государства в четырех языках / Ред. Хар-
хордин О. СПб., М.: ЕУСПб-Летний Сад, 2002.
Швейцер 1992 (1923) - Швейцер А. Культура и этика // Швейцер А.
Благоговение перед жизнью. М.: Прогресс, 1992. С. 81—239.
Шендерович 2002 - Шендерович В. «Здесь было НТВ» и другие исто-
рии. М.: Захаров, 2002.
Ширшов 1996 - Ширшов И.А. Границы словообразовательного гнез-
да // Филологические науки. № 5, 1996. С. 43-54.
Шмелев 2002 — Шмелев А.Д. Русская языковая модель мира. Мате-
риалы к словарю. М.: Языки славянской культуры, 2002.
Шмидт 1996 - Шмидт СО. К истории слова «интеллигенция» //
Россия-Запад-Восток. Встречные течения. К столетию со дня
рождения М.П. Алексеева. М., 1996. С. 409-417.
Шайкевич 2005 — Шайкевич А.Я. Русская языковая картина мира в
ряду других картинок // Московский лингвистический журнал. Т. 8,
№ 2. М., 2005. С. 5-21.
Якобсон 1990 (1956) — Якобсон Р. Два аспекта языка и два типа афа-
тических нарушений // Теория метафоры. М.: Прогресс, 1990.
С. 110-132.
Яковлева 1998 — Яковлева Е.С. О понятии «культурная память» в при-
менении к семантике слова // Вопросы языкознания. № 3, 1998.
С. 43-73.
Ясперс 1991 (1948) — Ясперс К. Философская вера//Ясперс К. Смысл
и назначение истории. М.: Издательство политической литературы,
1991. С. 420-508.
Akhtar et al. 1996 - Akhtar N., Carpenter M., Tomasello M. The Role of
Discourse Novelty in Early Word Learning // Child Development, 1996.
V. 67. N. 2. P. 635-645.
Литература 333
Alexander 2011 - Alexander J. Blending in mathematics // Semiotica. V. 187,
2011.
Angier 2008 — Angier T. Aristotle's Ethics and the Crafts: a Critic. Ph.D.
dissertation. Toronto: Univ. of Toronto, 2008.
Anttila 1989 - Anttila R. Historical and comparative linguistics. Amsterdam/
Philadelphia: John Benjamins publishing company, 1989.
Arata 2005 - L. Arata. The Definition of Metonymy in Ancient Greece //
Style, 2005. V. 39. N. 1, P. 55-71.
Barnden et al. 2004 - Barnden J., Glasbey Sh., Lee M., Wellington A.
Varieties and Directions of Interdomain Influence in Metaphor //
Metaphor and Symbol. V. 19. N. 1. 2004. P. 1-30.
Barry 1959 — Barry R. History of Christian Philosophy in the Middle Ages //
Journal of the History of Ideas. 1959. V. 20. N. 1. P. 105-110.
Barsalou 1999 — Barsalou L. Perceptual symbol systems // Behavioral and
brain sciences. - V. 22, 1999. P. 577-660.
Barsalou 2005 - Barsalou L. Abstraction as Dynamic Interpretation in Per-
ceptual Symbol Systems // Building object categories in developmental
time. Gershkoff-Stowe L., Rakison D. (eds). Mahwah, N.J.: L. Erlbaum
Associates, 2005. P. 389-431.
Barsalou 2008 - Barsalou L. Grounded cognition // The Annual Review of
Psychology. 2008. V. 59. P. 617-645.
Barsalou 2010 - Barsalou L. Grounded cognition: Past, Present and Future //
Topics in Cognitive Science. 2010. V. 2. N. 4. P. 716-724.
Barsalou, Wiemer-Hastings 2005 — Barsalou L., Wiemer-Hastings K.
Situating abstract concepts // Grounding cognition: the role of perception
and action in memory, language, and thinking. Pécher D., Zwaan R. (eds.)
N.Y.: Cambridge Univ. Press, 2005. P. 129-163.
Barsalou etc. 2008 — Barsalou L, Santos Α., Simmons K., Wilson Ch. Language
and simulation in conceptual processing // Symbols and embodiment:
debates on meaning and cognition, de Vega M., Arthur M. Glenberg Α.,
Graesser A. (eds.) Oxford; N.Y: Oxford Univ. Press, 2008. P. 245-283.
Barselona 2011 — Barselona A. Reviewing the properties and prototype
structure of metonymy // Defining metonymy in cognitive linguistics:
towards a consensus view. Benczes R., Barcelona Α., Joseé Ruiz de
Mendoza Ibânez F. (eds.). Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins
Pub. Co., 2011. P. 7-57.
Bartsch 2003 — Bartsch R. Generating polysemy: metaphor and metonymy /
Metaphor and metonymy in comparison and contrast. Dirven R.,
Pörings R. (eds.). Berlin, N.Y: Mouton de Gruyter, 2003. P. 49-74.
Bennett 1916 - Bennett C. Bergson's Doctrine of Intuition // The Philo-
sophical Review. V. 25. N. 1. 1916. P. 45-58.
Bergen 2007 - Bergen B. Experimental methods for simulation semantics //
Methods in cognitive linguistics. Gonsales-Marquez M., Mittelberg L,
334 Литература
Coulson S., Spivey M. (eds.) Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins,
2007. P. 277-301.
Bernstein 1975 - Bernstein H.E. Boredom and the Ready-Made Life //
Social research. V. 42, N. 3. 1975. P. 512-537.
Bermudez 2010 - Bermudez J.L. Cognitive science: an introduction to the
science of the mind. Cambridge; N.Y.: Cambridge Univ. press, 2010.
Bertman 1991 - Bertman M. Body and Cause in Hobbes: Natural and Po-
litical. Wakefield, New Hampshire: Longwood Academic, 1991.
Bloom et al. 1975 — Bloom L., Lightbown P., Hood L. Structure and varia-
tion in child language. Chicago (111.): Univ. of Chicago press, 1975.
Boroditsky, Ramscar 2002 - Boroditsky L., Ramscar M. The roles of body
and mind in abstract thought // Psychological science. V. 13. N. 2, 2002.
P. 185-189.
Bower, Morrow 1990 - Bower G., Morrow D. Mental Models in Narrative
Comprehension // Science. 1990. V. 247. P. 44-47.
Bowerman 1985 - Bowerman M. What Shapes Children»s Grammars? //
The Crosslinguistic Study of Language Acquisition. V. 2: Theoretical Is-
sues. Hillsdate; New Jersey, 1985. P. 1257-1319.
Brandt 1986 - Brandt F. Thomas Hobbes's Mechanical Conception of Na-
ture. Copenhagen: Levin and Munksgaard, 1986.
Brandt 2005 — Brandt P.A. Mental spaces and cognitive semantics: A critical
comment // Journal of Pragmatics. V. 37, 2005.
Bruner 1990 - Bruner Jerome. Acts of Meaning. Cambridge, Mass.; L.:
Harvard Univ. press, 1990.
Byron 1977 - Byron T. Historical linguistics. Cambridge: Cambridge Uni-
versity Press, 1977.
Callaghan et al. 2011 - Callaghan T., Moll H., Rakoczy H., Warneken F.,
Liszkowski U., Behne T, Tomasello M. Early Social Cognition in Three
Cultural Contexts. Antigonish: St. Francis Xavier University, 2011
Carpenter et al. 2002 - Carpenter M., Call J., Tomasello M. Understand-
ing «Prior Intentions» Enables Two-Year-Olds to Imitatively Learn a
Complex Task Author// Child Development. 2002. V. 73. N. 5. P. 1431—
1441.
Chomsky 1965 - Chomsky N. Aspects of the theory of syntax. Cambridge,
Mass.: MIT Press, 1965.
Chomsky 1995 — Chomsky N. The Minimalist Program. Cambridge, Mass.,
London: The MIT Press, 1995.
Chomsky 1995a - Chomsky N. Language and Nature // Mind, New Series.
V. 104. N. 413. 1995. P. 1-61.
Chomsky 1998 (1977) — Chomsky N. Language and responsibility // Chom-
sky N. On Language. N.Y: The New Press, 1998.
Chomsky 1998a (1975) - Chomsky N. Reflections on language // Chom-
sky N. On Language. N.Y: The New Press, 1998.
Литература 335
Chomsky 2000 - Chomsky N, New horizons in the study of language and
mind. Cambridge; New York: Cambridge Univ. press, 2000.
Chomsky 2002 (1957) - Chomsky N. Syntactic structures. В.; N.Y.: Mouton:
de Grayter, 2002.
Chomsky 2003 - Chomsky N. Reply to Lycan // Chomsky and his critics. -
Antony L., Hornstein N. (eds.). Maiden, MA: Blackwell Pub., 2003.
P. 255-263.
Chomsky 2003a - Chomsky N. Reply to Horwich // Chomsky and his
critics. - Antony L., Hornstein N. (eds,). Maiden, MA: Blackwell Pub.,
2003. P. 295-304.
Chomsky 2006 — Chomsky N. Language and mind. Cambridge etc:
Cambridge Univ. press, 2006.
Chomsky, Foucault 2006 — Chomsky N., Foucault M. The Chomsky-
Foucault debate: on human nature. N.Y.: New Press, 2006.
Clauser, Croft 1999 — Clauser T., Croft W. Domains and image schémas //
Cognitive linguistics. 1999. V. 10. N. 1. P. 1-31.
Clark 2008 — Clark A. Supersizing the mind: embodiment, action, and
cognitive extension. Oxford; N.Y.: Oxford University Press, 2008.
Collins 1957 — Collins J. Faith and Reflection in Kierkegaard // The Journal
of Religion, 1957. V. 37. N. 1. P. 10-19.
Cook 2007 - Cook J. Machine and metaphor: the ethics of language in
American realism. N.Y: Routledge, 2007.
Croft 2002 — Croft W. The role of domains in the interpretation of metaphors
and metonymies // Metaphor and Metonymy in Comparison and
Contrast. Dirven R., Pörings R. (eds.). В.; N.Y: Mouton de Gruyter.
P. 161-205.
Croft 2006 - Croft W. On explaining metonymy: Comment on Peirsman and
Geeraerts, «Metonymy as a prototypical category» // Cognitive Linguistics.
2006. V. 17. N. 3. P. 317-326.
Croft, Cruse 2004 - Croft W, Cruse D. Cognitive Linguistics. Cambridge,
U.K.; New York: Cambridge University Press, 2004.
Cunningham 1924 — Cunningham G. Bergson's Doctrine of Intuition // The
Philosophical Review. 1924. V. 33. N. 6. P. 604-606.
Das 1998 — Das V. Wittgenstein and Anthropology // Annual Review of
Anthropology. 1998. V. 27. P. 171-195.
Deignan 2003 — Deignan A. Metaphorical Expressions and Culture: An
Indirect Link // Metaphor and Symbol. 2003. V. 18. N. 4. P. 255-
271.
Deignan 2005 - Deignan A. Metaphor and corpus linguistics. Amsterdam;
Philadelphia: J. Benjamins Pub., 2005.
Deignan 2005a - Deignan A. A Corpus Linguistic Perspective on the
Relationship between Metonymy and Metaphor // Style. V. 39. N. 1.
2005. P. 72-91.
336 Литература
Dirven 2003 — Dirven R. Metonymy and metaphor: Different mental
strategies of conceptualisation // Metaphor and metonymy in comparison
and contrast. — Dirven R., Pörings R. (eds.). Berlin; New York: Mouton
deGruyter, 2003. P. 75-112.
Des Chêne 2001 - Des Chêne D. Spirits and clocks: machine and organism
in Descartes. Ithaca: Cornell University Press, 2001.
de Vega 2008 — de Vega M. Levels of embodied meaning: From pointing to
counterfactuals // Symbols and embodiment: debates on meaning and
cognition. / de Vega M., Glenberg Α., Graesser A. (eds.). Oxford; New
York: Oxford University Press, 2008. P. 285-308.
de Vega et al. 2007 — de Vega M., Uritta M., Riffio В. Canceling updating
in the comprehension of counterfactuals embedded in narratives //
Memory and Cognition. V. 35, 2007. P. 1410-1421.
de Vega, Uritta 2011 - de Vega M., Uritta M. Counterfactual sentences
activate embodied meaning: An action—sentence compatibility effect
study // Journal of Cognitive Psychology. V 23. N. 8, 2011.
Diessel, Tomasello 2005 — Diessel H., Tomasello M. A New Look at the
Acquisition of Relative Clauses // Language. V 81. N. 4, 2005. P. 882—
906.
Djordjevic et al. 2004 - Djordjevic J., Zatorre R.J., Petrides M., Jones-
Gotman M. The Mind's Nose: Effects of Odor and Visual Imagery on
Odor Detection // Psychological Science. V 15. N. 3. P. 143-148.
Dodge, Lakoff 2005 — From perception to meaning: image schémas in cog-
nitive linguistics. - Hampe В., Grady J. (eds.) - Berlin; New York:
Mouton de Gruyter, 2005. P. 57-92.
Dummett 1991 — Dummett M. The logical basis on metaphysics. Cambridge,
Mass.: Harvard University Press, 1991.
Edwards 1971 - Edwards P. Kierkegaard and the Truth1 of Christianity //
Philosophy. V. 46. N. 176, 1971. P. 89-108.
Emmanuel 1991 — Emmanuel S. Kierkegaard's Pragmatist Faith // Philoso-
phy and Phenomenological Research, V 51. N. 2, 1991. P. 279-302.
Evans 2003 — Evans V The structure of time: language, meaning, and tem-
poral cognition. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins Pub., 2003.
Evans 2006 — Evans V. Lexical concepts, cognitive models and meaning-
construction // Cognitive linguistics. V. 17. N. 4, 2006. P. 491-534.
Evans 2009 — Evans V. How words mean: lexical concepts, cognitive models,
and meaning construction. Oxford; New York: Oxford University Press,
2009.
Evans, Green 2006 - Evans V, Green M. Cognitive Linguistics: An Intro-
duction. Edinburgh: Edinburgh University Press, 2006.
Farah 1988 — Farah M. J. Is visual imagery really visual? Overlooked evidence
from neuropsychology // Psychological Review. V. 95, 1988. P. 307—
317.
Литература 337
Farah 1989 - Farah, M. J. Mechanisms of imagery-perception interaction //
Journal of Experimental Psychology. Human Perception and Performance.
V. 15, 1989. P. 203-211.
Fauconnier 1978 — Fauconnier G. Is there a linguistic level of logical
representation? // Theoretical linguistics. V. 5. N. 1. 1978. P. 31-50.
Fauconnier 1985 — Fauconnier G. Mental spaces. Cambridge, Mass.: MIT
Press, 1985.
Fauconnier 1997 - Fauconnier G. Mappings in Thought and Language.
Cambridge: Cambridge University Press, 1997.
Fauconnier 2009 — Fauconnier G. Generalized integration networks // New
Directions in Cognitive Linguistics. — Evans V., Pourcel S. (eds.). Am-
sterdam: John Benjamins Pub., 2009. P. 147-160.
Fauconnier, Turner 1994 — Fauconnier G., Turner M. Conceptual Projec-
tion and Middle Spaces. San Diego: University of California, Depart-
ment of Cognitive Science Technical Report 9401, 1994. (электронная
версия: http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_
id=1290862)
Fauconnier, Turner 1996 — Fauconnier G., Turner M. Blending as a Central
Process of Grammar// Conceptual Structure, Discourse, and Language. —
A. Goldberg (ed.). Stanford: CSLI Publications, 1996. P. 113-129.
Fauconnier, Turner 1998 - Fauconnier G., Turner M. Conceptual integration
networks // Cognitive science. Y. 22. N. 2, 1998. P. 133-187.
Fauconnier, Turner 2000 — Fauconnier G., Turner M. Compression and
global insight // Cognitive linguistics. V. 11. N. 3/4, 2000. P. 283-
304.
Fauconnier, Turner 2002 — Fauconnier G., Turner M. The Way We Think.
Conceptual Blending and the Mind's Hidden Complexities. N.Y.: Basic
Books, 2002.
Fauconnier, Turner 2008 — Fauconnier G., Turner M. The Origin of Language
as a Product of the Evolution of Modern Cognition // Origin and
evolution of languages: approaches, models, paradigms. - Laks B. (ed.).
L.; Oakville, CT: Equinox, 2008. P. 133-156.
Ferguson, Sanford 2008 — Ferguson H., Sanford A. Anomalies in real and
counterfactual worlds: An eye-movement investigation // Journal of
Memory and Language. V. 58, 2008. P. 609-626.
Feyaerts 2000 - Feyaerts K. Refining the Inheritance Hypothesis: Interaction
between metaphoric and métonymie hierarchies // Metaphor and
metonymy at the crossroads: a cognitive perspective. Barcelona A. (ed.).
Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 2000. P. 59-78.
Fillmore 1976 - Fillmore Ch. Frame Semantics and the Nature of
Language // Annals of the New York Academy of Sciences: Conference
on the Origin and Development of Language and Speech, V. 280, 1976.
P. 20-32.
338 Литература
Fillmore 1977 — Fillmore Ch. Topics in Lexical Semantics // Current Issues
in Linguistic Theory. — Cole R. (éd.). Bloomington, L.: Indiana University
Press, 1977. P. 76-138.
Fillmore 1985 — Fillmore Ch. Frames and the Semantics of Understanding //
Quaderni di Semantica, V. 6. N. 2. P. 222-254.
Fillmore, Atkins 1994 - Fillmore Ch., Atkins B. Starting where the
dictionaries stop: the challenge for computational lexicography //
Computational Approach to the Lexicon. — Atkins B. and Zampolli A.
(eds.). Oxford; New York: Oxford University Press, 1994. P. 349-393.
Fisher at al. 1994 - Fisher C, Hall D.G., Rakowitz S., Gleitman L. When
it is better to receive than to give: Syntactic and conceptual constrains of
vocabulary growth // The acquisition of the lexicon. Gleitman L. and
Landau B. (eds.). Cambridge, Mass.: MIT Press, 1994. P. 333-376.
Fodor 1975 - Fodor J. The language of thought. New York: Crowell, 1975.
Fodor 1983 - Fodor J. The modularity of mind: an essay on faculty
psychology. Cambridge, Mass: MIT Press, 1983.
Foster 1907 — Foster G. Pragmatism and Knowledge // The American
Journal of Theology, V. 11. N. 4, 1907. P. 591-596.
Gallese, Lakoff 2005 Gallese, Y, Lakoff, G. The Brain»s Concepts: The role
of the Sensory-Motor System in Conceptual Knowledge // Cognitive
Neuropsychology. V. 22. N. 3-4, 2005. P. 455-479.
Gärdenfors 2007 - Gärdenfors P. Cognitive semantics and image schémas
with embodied forces // Embodiment in Cognition and Culture. —
Krois J., Rosengren M., Steidele Α., Westerkamp D. (eds.) Amsterdam,
Philadelphia: John Benjamins, 2007. P. 57-76.
Garver 1960 - Garver N. Wittgenstein on Private Language // Philosophy
and Phenomenological Research, V. 20. N. 3, 1960. P. 389-396.
Geeraerts, Grondelaers 1995 — D. Geeraerts, S. Grondelaers. Looking back
at anger. Cultural traditions and metaphorical patterns // Language and
the Construal of the World. Taylor J., MacLaury R. (eds.). Berlin: Mouton
deGruyter, 1995. P. 153-180.
Geeraerts 1997 — Geeraerts D. Diachronie prototype semantics: a contribution
to historical lexicology. Oxford: Clarendon Press; New York: Oxford
University Press, 1997.
Geeraerts 2006 - Geeraerts D. Words and other wonders: papers on lexical
and semantic topics. Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 2006.
Geeraerts 2009 — Geeraerts D. Prisms and blends. Digging one's grave from
two perspectives. // Cognitive Approaches to Language and Linguistic
Data. - Oleksy W, Stalmaszczyk P. (eds.). Frankfurt am Main: Peter
Lang, 2009. P. 87-104.
Geeraerts et al. 1994 - Geeraerts D., Grondelaers S., Bakema P. The
structure of lexical variation: meaning, naming, and context. Berlin; New
York: M. de Gruyter, 1994.
Литература 339
Geeraerts et al. 2010 - Advances in cognitive sociolinguistics. - Geeraerts D.,
Kristiansen G., Peirsman Y (eds.) New York, N.Y.: Mouton de Gruyter,
2010.
Geeraerts, Grondelaers 1995 - Geeraerts D., Grondelaers S. Looking back
at anger. Cultural traditions and metaphorical patterns // J. Taylor,
R. MacLaury (eds.). Language and the Construal of the World. Berlin:
Mouton de Gruyter, 1995, P. 153-180.
Geeraerts, Cuyckens 2007 — Geeraerts D., Cuyckens H. Introducing
Cognitive Linguistics // D. Geeraerts, H. Cuyckens (eds.). The Oxford
handbook of cognitive linguistics. Oxford; New York: Oxford University
Press, 2007. P. 3-24.
Geertz 1966 - Geertz C. Religion as a Cultural System // Anthropological
approaches to the study of religion — Banton M. (ed.) New York:
F.A. Praeger, 1966. P. 1-46.
Gevaert 2005 - Gevaert C. The ANGER IS HEAT question: Detecting
cultural influence on the conceptualization of ANGER through diachronic
corpus analysis. // N. Delbecque, J. van der Auwera, D. Geeraerts (eds.).
Perspectives on variation: sociolinguistic, historical, comparative. Berlin;
New York: Mouton de Gruyter, 2005. P. 195-208.
Gibbs 2000 - Gibbs, Jr.R.W. Making good psychology out of blending
theory // Cognitive linguistics. V. 11. N. 3/4, 2000. P. 347-358.
Gibbs 2006 — Gibbs R.WJr. Embodiment and cognitive science. Cambridge;
New York: Cambridge University Press, 2006.
Gibbs 2007 - Gibbs R.WJr. Cognitive linguistics and empirical methods //
Methods in cognitive linguistics. — Gonsales-Marquez M., Mittelberg L,
Coulson S., Spivey M. (eds.) Amsterdam, Philadelphia: John Benjamins,
2007. P. 2-18.
Gibson 1979 — Gibson J. The ecological approach to visual perception.
Boston, MA: Houghton Mifflin, 1979.
Gigerenzer, Todd 1999 - Gigerenzer G., Todd P. Fast and Frugal Heuristics:
The Adaptive Toolbox // Simple heuristics that make us smart. —
G. Gigerenzer, P. Todd. (eds.) N.Y: Oxford University Press, 1999.
P. 3-36.
Ginascol 1959 — Ginascol R The Question of Universals and the Problem
of Faith and Reason // The Philosophical Quarterly, V. 9. N. 37, 1959.
P. 319-329.
Glebkin 2009 - Glebkin V. The problem of sentence meaning: the quantum
theory approach // Proceedings of the Thirty-First Annual Conference of
the Cognitive Science Society, July 29-August 1, 2009. Taatgen N., van
Rijn H. (eds.) - Amsterdam: Vrije Universiteit, 2009. P. 1483-1487.
Glebkin 2011 - Glebkin V. Hermeneutics and cognitive science: a preliminary
approach // European Perspectives on Cognitive Science. Proceedings of
the European Conference on Cognitive Science EuroCosSci2011. Eds.
340 Литература
Kokinov, В., Karmiloff-Smith, Α., Nersessian, N.J. Sophia: New Bulga-
rian University Press, 2011. P. 1-5.
Glebkin 2013 — Glebkin V. A socio-cultural history of the machine
metaphor// Review of cognitive linguistics. V. 11. N. 1, 2013. P. 145—
162.
Gleitman 1990 - Gleitman L. The structural sources of verb meanings //
Language acquisition. V. 1, Is. 1, 1990. P. 3-55.
Glenberg et al. 1987 - Glenberg Α., Meyer M., Lindem K. Mental models
contribute to foregrounding during text comprehension // Journal of
Memory and Language. V. 26. N. 1. P. 69-83.
Glenberg, Mehta 2008 - Glenberg Α., Mehta S. The limits of covariation //
Symbols and embodiment: debates on meaning and cognition / de Vega
M., Glenberg Α., Graesser A. (eds.) Oxford; New York: Oxford Univer-
sity Press, 2008. P. 11-32.
Goatly 2007 — Goatly A. Washing the brain: metaphor and hidden ideology.
Philadelphia: John Benjamins Pub. Co., 2007.
Goddard 1998 - Goddard C. Bad arguments against semantic primitives //
Theoretical Linguistics. V. 24. N. 2-3, 1998 P. 129-156.
Goddard 2002 - Goddard C. The search for the shared semantic core of all
languages // Meaning and Universal Grammar. Theory and Empirical
Findings. Goddard C. and Wierzbicka A. (eds). V. I. Amsterdam: John
Benjamins. P. 5-40.
Goldstone et al. 2008 - Goldstone R., Landy D., Son J. A well grounded
education: The role of perception in science and mathematics // Symbols
and embodiment: debates on meaning and cognition. / de Vega M.,
Glenberg Α., Graesser A. (eds.) Oxford; New York: Oxford University
Press, 2008. P. 327-355.
Goossens 1995 —Goossens L. Metaphonymy: The Interaction of Metaphor
and Metonymy in Figurative expressions for Linguistic Action // By word
of mouth: metaphor, metonymy, and linguistic action in a cognitive per-
spective. — Pauwels P., Rudzka-Ostyn В., Simon-Vandenbergen A.-M.,
Vanparys J. (eds.) Amsterdam; Philadelphia: J. Benjamins Pub. Co., 1995.
P. 159-174.
Goldstone et al. 2010 - Goldstone R., Landy D., Son J. The Education of
Perception // Topics in Cognitive Science. V 2. N. 2, 2010. P. 265-284.
Grady 2000 - Grady J. Cognitive mechanisms of conceptual integration //
Cognitive linguistics. V. 11. N. 3/4, 2000. P. 335-345.
Grady 2005 — Grady J. Image schémas and perception: Refinding a
definition // From perception to meaning: image schémas in cognitive
linguistics. Hampe В., Grady J. (eds.) Berlin; New York: Mouton de
Gruyter, 2005. P. 35-56.
Green 1974 - Green G. Semantics and syntactic regularity. Bloomington,
IN: Indiana University Press, 1974.
Литература 341
Haken etc. 1993 — The Machine as metaphor and tool. Haken H.,
Karlqvist Α., Svedin U. (eds.) Berlin; New York: Springer-Verlag, 1993.
Harder 2003 - Harder P. Mental spaces: exactly when do we need them? //
Cognitive Linguistics. V. 14. N. 1, 2003. P. 91-96.
Hari 2011 - Hari R. How Do Wfe Understand Each Other: A Neuroscientist»s
Viewpoint // European Perspectives on Cognitive Science / Kokinov, В.,
Karmiloff-Smith, Α., Nersessian, N.J. (eds.) Sofia: New Bulgarian
University Press, 2011.
Hari, Kujala 2009 - Hari R., Kujala M.-V. Brain basis of human social
interaction. From concepts to brain imaging // Physiological Reviews.
V 89, 2009. P. 453-479.
Harris 1993 — Harris R. The linguistics wars. — New York, Oxford: Oxford
University Press, 1993.
Healy 1984 - Healy S.D. Boredom, Self and Culture. Rutherford: Fairleigh
Dickinson University Press; L.: Associated University Presses, 1984.
Heller 2006 - Heller K. The Downing of the West: On the Genesis of a
Concept. - Ph.D. dissertation. Union Institute & University Cincinnati,
Ohio, 2006.
Hertwig, Hoffrage 2012 - Hertwig R., Hoffrage U. Simple Heuristics: the
Foundations of Adaptive Social Behavior // Social rationality: simple
heuristics in a social context — Hertwig R., Hoffrage U. (eds.). N.Y.:
Oxford University Press, 2012. P. 3-38.
Hunter 1980 — Hunter J. Wittgenstein on Language and Games // Philosophy,
V 55. N. 213, 1980. P. 293-302.
Husserl 1954 — Husserl Ε. Die Krisis der Europäischen Wissenschaften und
die transzendentale Ph nomenologie // Husserl E. Gesammelte Werke.
B. VI. Haag: Martin Nijhoff, 1954. S. 1-278.
Husserl 1954a - Husserl Ε. Die Krisis des Europäischen Menschentums und
die Philosophie // Husserl Ε. Gesammelte Werke. B. VI. Haag: Martin
Nijhoff, 1954. S. 314-348.
Heine 1995 - Heine B. Conceptual grammatization and prediction //
Language and the cognitive construal of the world. Taylor J., MacLaury R.
(eds.). Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 1995. P. 119-135.
Held 1957 - Held M. The Historical Kierkegaard: Faith or Gnosis // The
Journal of Religion. V. 37. N. 4, 1957. P. 260-266.
Horwich 2003 - Horwich P. Meaning and its Place in the Language Faculty//
Chomsky and his critics. — Antony L., Hornstein N. (eds.). Maiden, MA:
Blackwell Pub., 2003. P. 162-178.
Hubbard, Stoeckig 1988 - Hubbard, T. , Stoeckig, K. Musical imagery:
Generation of tones and chords // Journal of Experimental Psychology.
Learning, Memory, and Cognition. V. 14, 1988. P. 656-667.
Huck, Goldsmith 1995 — Huck G., Goldsmith J. Ideology and linguistic
theory. London; New York: Routledge, 1995.
342 Литература
Imai, Saalbach 2010 — Imai M., Saalbach H. Categories in Mind and Categories
in Language: Do Classifier Categories Influence Conceptual Structures? //
Words and the Mind. How Words Capture Human Experience. Malt B.C.,
Wolff Ph. (eds.). N.Y, Oxford: Oxford University Press, 2010. P. 138-164.
Ishai, Sagi 1997 — Ishai Α., Sagi D. Visual imagery: Effects of short- and
long- term memory // Journal of Cognitive Neuroscience. V. 9, Is. 6.
P. 734-743.
Jackendoff 1983 - Jackendoff R. Semantics and Cognition. Cambridge,
Mass.: MIT Press, 1983.
Jackendoff 1990 — Jackendoff R. Semantic Structures. Cambridge, Mass.:
MIT Press, 1990.
Jackendoff 2002 — Jackendoff R. Foundations of Language. Oxford: Oxford
University Press, 2002.
Jackendoff 2010 — Jackendoff R. Meaning and the Lexicon. Oxford: Oxford
University Press, 2010.
Johnson 1987 — Johnson M. The Body in the Mind. Chicago and London:
The University of Chicago Press, 1987.
Johnson 2005 - Johnson M. The philosophical significance of image
schémas // From perception to meaning: image schémas in cognitive
linguistics. Hampe В., Grady J. (eds.) Berlin; New York: Mouton de
Gruyter, 2005. P. 15-34.
Johnson 2007 - Johnson M. The meaning of the body: aesthetics of human
understanding. Chicago and London: The University of Chicago Press,
2007.
Just 2008 — Just M. What brain imaging can tell us about embodied
meaning // Symbols and embodiment: debates on meaning and
cognition. / de \fega M., Glenberg Α., Graesser A. (eds.) Oxford; New
York: Oxford University Press, 2008. P. 75-84.
Kallen 1914 — Kallen H. James, Bergson, and Traditional Metaphysics //
Mind, New Series, V. 23. N. 90, 1914. P. 207-239.
Katz, Postal 1964 — Katz J., Postal P. An integrated theory of linguistic
descriptions. Cambridge, Mass.: M.I.T. Press, 1964.
Kellman et al. 2010 — Kellman Ph., Massey Ch., Son J. Perceptual Learning
Modules in Mathematics: Enhancing Students» Pattern Recognition,
Structure Extraction, and Fluency // Topics in Cognitive Science. V. 2.
N. 2, 2010. P. 265-284.
Kierkegaard 2004 (1850) - Kierkegaard S. Training in Christianity. New York:
Vintage Books, 2004.
Klerks 1961 - Klerks W. Madame du Deffand essai sur l'ennui. Leiden:
Universitaire pers; Assen: Van Gorcum et C°, 1961.
Kornprobst et al.2008 — Metaphors of Globalization: Mirrors, Magicians
and Mutinies. — Kornprobst M., Pouliot V, Shah N., Zaiotti R. (eds)
Basingstoke: Palgrave Macmillan, 2008.
Литература 343
Koselleck 2002 - Koselleck R. The practice of conceptual history: timing
history, spacing concepts. Stanford, Calif.: Stanford University Press,
2002.
Koselleck 2004 — Koselleck R. Futures past: on the semantics of historical
time. New York: Columbia University Press, 2004.
Kosslyn et al. 1993 - Kosslyn S., Alpert Ν., Thompson W , Maljkovic V, Weise S.
, Chabris CF., Hamilton S., Rauch S., Buonanno, Ε. (1993). Visual mental
imageiy activates topographically organized visual cortex: PET investigations //
Journal of Cognitive Neuroscience. V 5, 1993. P. 263-287.
Kövecses 2005 - Kövecses Z. Metaphor in culture: universality and variation.
Cambridge; New York: Cambridge University Press, 2005.
Kövecses 2010 — Kövecses Ζ. Metaphor: a practical introduction. Oxford:
Oxford University Press, 2010.
Keller-Cohen 1978 - Keller-Cohen D. Context in Child Language // Annual
Review of Anthropology. V. 7, 1978. P. 453-482.
Lakoff 1970 - Lakoff G. Global Rules // Language. V. 46, № 3, 1970.
P. 627-639.
Lakoff 1970a - Lakoff G. Linguistics and Natural Logic // Synthese. V. 22.
N. 1/2, 1970. P. 151-271.
Lakoff 1972 — Lakoff G. The Arbitrary Basis of Transformational Grammar //
Language, V. 48. N. 1, 1972. P. 76-87.
Lakoff 1987 - Lakoff G. Women, Fire and Dangerous Things. Chicago and
London: The University of Chicago Press, 1987.
Lakoff 1995 — Lakoff G. Embodied Minds and Meanings // Speaking minds:
interviews with twenty eminent cognitive scientists. — Baumgartner P.,
Payr S. (eds.) Princeton: Princeton University Press, 1995. P. 115-130.
Lakoff 2002 — Lakoff G. Moral politics: how liberals and conservatives think.
Chicago: University of Chicago Press, 2002.
Lakoff 2006 — Lakoff G. Thinking points: communicating our American
values and vision: a progressive»s handbook. New York: Farrar, Straus and
Giroux, 2006.
Lakoff, Johnson 1980 — Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. —
Chicago and London: The University of Chicago Press, 1980.
Lakoff, Johnson 1999 - Lakoff G., Johnson M. Philosophy in the flesh: the
embodied mind and its challenge to western thought. N.Y.: Basic books,
1999.
Lakoff, Nunez 2000 — Lakoff G., Nunez R. Where mathematics comes from:
how the embodied mind brings mathematics into being. N.Y.: Basic books,
2000.
Landy, Goldstone 2009 - Landy D., Goldstone R.L. (2009). How much of
symbolic manipulation is just symbol pushing? // Proceedings of the 31th
Annual Conference of the Cognitive Science Society. Taatgen N.A., van
Rijn H. (Eds.). Austin, TX: Cognitive Science Society. P. 1318-1323.
344 Литература
Langacker 1993 — Langacker R. Reference-point constructions // Cognitive
Linguistics. V. 4, 1993. P. 1-38.
Langacker 2000 — Langacker R. Grammar and Conceptualization. Berlin,
New York: Moution de Gruyter, 2000.
Liddell, Scott 1961 A Greek-English lexicon. Liddell H., Scott R. (eds.).
Oxford, Clarendon Press: 1961.
Lohmann, Tomasello 2003 — Lohmann H., Tomasello M. The Role of Lan-
guage in the Development of False Belief Understanding: A Training
Study // Child Development, V. 74, № 4, 2003. P. 1130-1144.
Luria 1976 — Luria A.R. Cognitive Development: Its Cultural and Social
Foundations. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1976.
Lust, Foley 2004 - First language acquisition: the essential readings. - Lust B.
and Foley C. (eds.) Maiden, MA: Blackwell Pub., 2004.
Lycan 2003 — Lycan W. Chomsky on the Mind-Body Problem // Chomsky
and his critics. - Antony L., Hornstein N. (eds.) Maiden, MA: Blackwell
Pub., 2003. P. 11-28.
Mac Cormac 1985 - Mac Cormac E. A cognitive theory of metaphor. Cam-
bridge, Mass.: MIT Press, 1985.
Marrati 2005 - Marrati P. Time, Life, Concepts: The Newness of Bergson //
MLN,V. 120. N. 5, 2005. P. 1099-1111.
McCawley 1968 - McCawley J. The role of semantics in a grammar //
Universals in linguistic theory. - Bach E., Harms R. (eds.). New York:
Holt, Rinehalt&Wmston, 1968. P. 125-170.
Mills 1983 - Mills A. Language acquisition in the blind child: normal and
deficient — A. Mills (ed.) London: Croom Helm; San Diego: College-Hill
Press, 1983.
Moll, Tomasello 2007 - Moll H., Tomasello M. Cooperation and Human
Cognition: The Vygotskian Intelligence Hypothesis // Philosophical
Transactions: Biological Sciences. V. 362. N. 1480, 2007. P. 639-648.
Maltock 2004 — Maltock T. Fictive motion as cognitive simulation // Mem-
ory and Cognition. V. 32, 2004. P. 1389-1400.
Musolff 2010 — Musolff Α.. Metaphor, nation and the holocaust: the concept
of the body politic. New York: Routledge, 2010
Musolff, Zinken 2009 — Metaphor and discourse. — Musolff Α., Zinken J.
(eds.). - Basingstoke; New York: Palgrave Macillan, 2009
Newmeyer 1996 — Newmeyer F. Generative linguistic: A Historical
Perspective. - London; New York: Routledge, 1996.
Nahoum-Grappe 1995 - Nahoum-Grappe V. L'Ennui ordinaire. P.: Austral,
1995.
Noë 2009 - Noë A. Out of our heads: why you are not your brain, and other
lessons from the biology of consciousness. N.Y.: Hill and Wang, 2009.
Oakley, Coulson 2008 — Oakley T., Coulson A. Connecting the dots. Mental
spaces and metaphoric language in discourse // Mental spaces in discourse
Литература _ 345
and interaction. - Oakley T., Hougaard A. (eds.). Amsterdam; Phila-
delphia: J. Benjamins Publishing, 2008. P. 27-51.
Oakley, Hougaard 2008 - Oakley T., Hougaard A. Mental spaces and
discourse analysis // Mental spaces in discourse and interaction. —
Oakley T., Hougaard A. (eds.). Amsterdam; Philadelphia: J. Benjamins
Publishing, 2008. P. 1-26.
OLD 1968 — Oxford Latin Dictionary. Oxford, London: Clarendon Press,
1968.
Ormerod 2006 - The History and Ideas of Pragmatism // The Journal of the
Operational Research Society, V. 57. N. 8, 2006. P. 892-909.
Pagan Canovas 2011 - Pagân Canovas C. The Genesis of the Arrows of Love:
Diachronie Conceptual Integration in Greek Mythology // American
Journal of Philology. V. 132. N. 4, 2011. P. 553-579.
Patrologia Latina 1844-1855 - Patrologia Latina. J.-P. Migne (ed.). V. 1-217.
Paris, 1844-1855; Patrologia Latina database [computer file]. Alexandria,
VA: Chadwyck-Healey, 1995.
Peifer 1952 - Peifer J.F. The Concept in Thomism. N.Y.: Bookman, 1952.
Peirsman, Geeraerts 2006 - Peirsman Y, Geeraerts D. Metonymy as a prototypical
category// Cognitive Linguistics. V 17. N. 3, 2006. P. 269-316.
Peirsman, Geeraerts 2006a - Peirsman Y, Geeraerts D. Don»t let metonymy
be misunderstood: An answer to Croft // Cognitive Linguistics. V. 17.
N. 3, 2006. P. 227-335.
Peérez-Pereira, Conti-Ramsden 1999 - Peérez-Pereira M., Conti-
Ramsden G. Language development and social interaction in blind
children. Hove, East Sussex, UK: Psychology Press, 1999.
Perky 1910 — Perky C. An experimental study of imagination // American
Journal of Psychology. V. 21. N. 3, 1910. P. 422-452.
Pocock 2009 - Pocock J.G.A. Political thought and history : essays on theory
and method — Cambridge, UK; New York: Cambridge University Press,
2009.
Popper 1962 - Popper K.R. Conjectures and Refutations. N.Y, L: Basic
Books, Publishers, 1962.
Pulvermüller 2008 - Pulvermüller F. Grounding language in the brain //
Symbols and embodiment: debates on meaning and cognition. / de
Vega M., Glenberg Α., Graesser A. (eds.). Oxford; New York: Oxford
University Press, 2008. P. 85-116.
Putnam 1988 — Putnam H. Representation and Reality. Cambridge, Mass.:
MIT Press, 1988.
Putnam 1995 — Putnam H. Pragmatism // Proceedings of the Aristotelian
Society, New Series, V 95, 995. P. 291-306.
Quine 1969 - Quine W. Reply to Chomsky // Words and Objections: Essays
on the Work of W.V. Quine. - Davidson D. and Hintikka J. (eds.). Dor-
drecht: D. Reidel, 1969. P. 302-311.
346 Литература
Quinn 1991 — Quinn N. The Cultural Basis of Metaphor. // Beyond meta-
phor: the theory of tropes in anthropology. Fernandez J. (ed.). Stanford,
Calif.: Stanford University Press, 1991. P. 56-93.
Radden, Kövecses 1999 — Radden G., Kövecses Ζ. Metonymy: Developing
a cognitive linguistic view // Cognitive Linguistics. V. 9. N. 1, 1998.
P. 37-77.
Rizzolatti, Craighero 2004 - Rizzolatti G., Craighero L. The mirror-
neuron system // Annual Review of Neuroscience. V. 27, 2004, —
P. 169-192.
Rizzolatti, Sinigaglia 2007 - Rizzolatti G., Sinigaglia C. Mirror neurons and
motor intentionality // Functional Neurology. V. 22, № 4, 2007. -
P. 205-210.
Rizzolatti, Fabbri-Destro 2010 — Rizzolatti G., Fabbri-Destro M. Mirror
neurons: from discovery to autism // Experimental Brain Research. V. 200,
2010. P. 223-237.
Roberts 2007 - Roberts С Wisdom in Practice: Socrates» Conception of
Technë. Ph.D. dissertation. Queen»s University, Kingston, 2007.
Roher 2005 - Roher T. Image schemata in the brain // From perception to
meaning: image schémas in cognitive linguistics. Hampe В., Grady J.
(eds.). Berlin; New York: Mouton de Gruyter, 2005. P. 199-234.
Roochnik 1996 - Roochnik D. Of art and wisdom: Plato»s understanding of
techne. University Park, Pa.: Pennsylvania State University Press, 1996.
Rosch 1973 - Rosch E. Natural categories // Cognitive psychology. V. 4,
1973. P. 328-350.
Rosch 1975 - Rosch E. Reference points // Cognitive psychology. V. 7, 1975.
P. 532-547.
Rosch 1975a — Rosch E. Cognitive Representations of Semantic Categories //
Journal of Experimental Psychology: General. V. 104, 1975. P. 192—
233.
Rosch 1978 — Rosch E. Principles of Categorization // Cognition and cat-
egorization. - Hillsdale, N.J.: L. Erlbaum Associates; New York: distrib-
uted by Halsted Press, 1978. P. 27-48.
Rosch 1988 — Rosch E. Coherences and categorization: a historical view //
The Development of Language and Language Researches. — Kessel F.
(eds.). Hillsdale, NJ: Lawrence Erlbaum, 1988. P. 373-392.
Sanford 2008 — Sanford A. Defining embodiment in understanding // Sym-
bols and embodiment: debates on meaning and cognition. / de Vega M.,
Glenberg Α., Graesser A. (eds.). Oxford; New York: Oxford University
Press, 2008. P. 181-194.
Searle 1972 - Searle J. Chomsky's Revolution in Linguistics // New York
Review of Books, June 29, 1972.
Searle 1983 - Searle J. Intentionality, an essay in the philosophy of mind
Cambridge; New York: Cambridge University Press, 1983.
Литература 347
Shapiro 2008 - Shapiro L. Symbolism, embodied cognition, and the broad-
er debate // Symbols and embodiment: debates on meaning and cogni-
tion. / de Yega M., Glenberg Α., Graesser A. (eds.). Oxford; New York:
Oxford University Press, 2008. P. 57-74.
Slobin 1985 - Slobin Dan I. Crosslinguistic Evidence for the Language-
Making Capacity // The Crosslinguistic Study of Language Acquisition.
V 2: Theoretical Issues. Hillsdate, New Jersey, 1985. P. 1127-1256.
Smith, Nachtomy 2010 — Machines of Nature and Corporeal Substances in
Leibniz. - Smith J., Nachtomy O. (eds.). Dordrecht etc.: Springer,
2010.
Smith, Tsimpli 1995 — Smith N., Tsimpli I.M. The mind of a savant:
language learning and modularity. - Oxford; Cambridge, Mass.:
Blackwell, 1995.
Sorokin 1937 - Sorokin P. Social and Cultural Dynamics. V. 3. N.Y., 1937.
Sorokin 1941 - Sorokin P.A. The crisis of our age. N.Y.: E.P. Dutton & Co.,
1941.
Sorokin 1951 — Sorokin P.A. Social Philosophers of an Age of Crisis. Boston:
The Beacon Press, 1951.
Sorokin 1964. - Sorokin P.A. The Basic Trends of Our Times. New Haven:
College & University Press, 1964.
Spacks 1995 - Spacks P.M. Boredom: the literary history of a state of mind.
Chicago: The University of Chicago Press, 1995.
Sweetser 1990 - E. Sweetser. From etymology to pragmatics: metaphorical
and cultural aspects of semantic structure. Cambridge [England]; New
York: Cambridge University Press, 1990.
Sweetser 2000 - Sweetser E. Blended spaces and performativity // Cognitive
linguistics. V 11, N. 3-4, 2000. P. 305-333.
Sweetser, Fauconnier 1996 — Sweetser E., Fauconnier G. Cognitive Links
and Domains: Basic Aspects of Mental Space Theory // Spaces, Worlds
and Grammar. — Fauconnier G., Sweetser Ε. (eds.). Chicago: University
of Chicago Press, 1996. P. 1-28.
Swenson 1916 - Swenson D. The Anti-Intellectualism of Kierkegaard // The
Philosophical Review, V. 25. N. 4, 1916. P. 567-586.
Talmy 2005 — Talmy L. The fundamental system of spatial schémas in lan-
guage // From perception to meaning: image schémas in cognitive lin-
guistics. Hampe В., Grady J. (eds.). Berlin; New York: Mouton de
Gruyter, 2005. P. 199-234.
Thagard 2005 — Thagard P. Mind: introduction to cognitive science. Cam-
bridge, Mass.: MIT Press, 2005.
Tomasello 1999 — Tomasello M. The Human Adaptation for Culture // An-
nual Review of Anthropology. V. 28, 1999. P. 509-529.
Tomasello 2000 — Tomasello M. Culture and Cognitive Development // Cur-
rent Directions in Psychological Science. V. 9. N. 2, 2000. P. 37-40.
348 Литература
Tomasello 2004 - Tomasello M. Learning through Others // Daedalus. -
V. 133, №. 1, 2004. - P. 51-58.
Tomasello 2008 — Tomasello M. Origins of human communication. Cam-
bridge, Mass.: MIT Press, 2008.
Tomasello et al. 1997 — Tomasello M., Call J., Gluckman A. Comprehension
of Novel Communicative Signs by Apes and Human Children // Child
Development. V. 68, № 6, 1997. P. 1067-1080.
Tomasello et al. 2005 - Tomasello M., Carpenter M., Hobson P. The Emer-
gence of Social Cognition in Three Young Chimpanzees // Monographs
of the Society for Research in Child Development. V. 70. N. 1, 2005.
Tomasello 2009 — Tomasello M. Why we cooperate. Cambridge, Mass.: MIT
Press, 2009.
Tomasello 2009a - Tomasello M. Cultural Transmission: A View from Chim-
panzees and Human Infants // Cultural transmission: psychological,
developmental, social, and methodological aspects U. Schönpflug (ed.)
N.Y.: Cambridge University Press, 2009. P. 33-47.
Turner 1994 — Turner M. Design for a Theory of Meaning // The Nature
and ontogenesis of meaning. Overton W., Palermo D. (eds.). Hillsdale,
N.J.: L. Erlbaum Associates, 1994. P. 91-107.
Vankov, Kokinov 2011 — Vankov I., Kokinov B. Embodied Comparison of
Functional Relations // European Perspectives on Cognitive Science. —
Kokinov, В., Karmiloff-Smith, Α., Nersessian, N.J. (eds.). Sofia: New
Bulgarian University Press, 2011.
Völker 1975 — Völker L. Langeweile. Untersuchungen zur Vorgeschichte
eines Literarischen Motivs. München: Wilhelm Fink Verlag, 1975.
Ungerer, Schmid 2006 - An introduction to cognitive linguistics. Ungerer F.,
Schmid H.-J. (Eds.). N.Y.: Longman, 2006.
Wierzbicka 1972 — Wierzbicka A. Semantic Primitives. Linguistische Forsc-
hungen. Ν 22. Frankfurt/M: Athenäum, 1972.
Wierzbicka 1980 — Wierzbicka A. Lingua mentalis: The Semantics of natural
Language. Sydney etc.: Academic Press, 1980.
Wierzbicka 1985 — Wierzbicka A. Lexicography and Conceptual Analysis.
Ann Arbor: Karoma, 1985.
Wierzbicka 1996 — Wierzbicka A. Semantics: primes and universals. Oxford,
N.Y.: Oxford University Press, 1996.
Wierzbicka 2002 - Wierzbicka A. Russian Cultural Scripts: the Theory of
Cultural Scripts and its Applications // Ethos. V. 30. N. 4, 2002. P. 401—
432.
Wierzbicka 2005 — Wierzbicka A. Empirical Universals of Language as a
Basis for the Study of Other Human Universals and as a Tool for Explor-
ing Cross-Cultural Differences // Ethos. V. 33. N. 2, 2005. P. 256-291.
Wierzbicka 2006 — Wierzbicka A. English: meaning and culture. Oxford; New
York: Oxford University Press, 2006.
Литература 349
Wierzbicka 2010 - Wierzbicka A. Experience, evidence, and sense : the hid-
den cultural legacy of English. Oxford; N.Y.: Oxford University Press,
2010.
Wilson et al. 1993 - Wilson S., Rinck M., McNamara T., Bower G., Mor-
row D. Menai Models and Narrative comprehension: Some Qualifica-
tions // Journal of Memory and Language. V. 32, 1993. P. 141-154.
Winters 2010 - Winters M. Introduction: on the emergence of diachronic
cognitive linguistics // Historical cognitive linguistics. Winters M., Tis-
sari H., Allan K. Berlin; New York: De Gruyter Mouton, 2010.
P. 3-30.
Yeh, Barsalou 2006 - Yeh W, Barsalou L. The Situated Nature of Concepts //
The American Journal of Psychology. V. 119. N. 3, 2006. P. 349-384.
Yu 2009 — Yu N. From body to meaning in culture: papers on cognitive
semantic studies of Chinese. Amsterdam; Philadelphia: John Benjamins
Pub. Co., 2009.
Zatorre, Halpern 1993 — Zatorre R., Halpern A. Effect of unilateral tempo-
ral-lobe excision on perception and imagery of songs // Neuropsycholo-
gia.V. 31, 1993. P. 221-232.
Zwaan 2008 - Zwaan R. Experiental traces and mental simulations in lan-
guage comprehension // Symbols and embodiment: debates on meaning
and cognition, de Vega M., Glenberg Α., Graesser A. (eds.). Oxford; New
York: Oxford University Press, 2008. P. 165-180.
Указатель имен
Августин Аврелий 59, 82, 139, 166, 168, 169, 234, 248
Аверинцев С.С. 163, 185
Адамар Ж. 72, 74
Адлер А. 23,24,38
Адорно Т.В. 160, 332
Азаров Ю. 175
Азольский А. 244
Аксаков И.С. 285, 320
Аксенов В. 239, 247
Алексеев М.П. 151, 332
Амвросий Медиоланский (Ambrosius Mediolanensis) 176, 350
Анакреонт 164
Андреев Л.Н. 49, 50, 320
Антипин В. 242
Антоний (Блум) 151, 248
Аполлодор 319
Апресян Ю.Д. 7, 9, 34-36, 45-47, 49-51, 53, 54, 148, 204, 220, 224, 320
АптС.К. 163
Араева Л.А. 224, 320
Арбатов ГА. 88
Аристотель 58-60, 163, 164, 176, 185-187, 205, 211, 234, 319
Арманд АД. 205, 321
Артемон из Клазомен 125
Арутюнова Н.Д. 133, 155, 156, 226, 321
Архангельский А. 246,306,321
Архилох 164
Арцыбашев М.П. 298
Асеев Ю. 65
Аскольдов С.А. 136
Астафьев В. 246
Аткинс Б. (Atkins В.) 128, 129, 338
Ахмедов Р.Б. 265,273,279
Бакланов Г.Я. 48
Балашов Ю.В. 10
Барсалоу Л. (Barsalou L) 77-80, 84-86, 98, 123, 124, 129, 130, 208, 211
Батюшков К.H. 216
Бауэрмэн M. (Bowerman M.) 53, 334
Бах И.С. 196, 197
Указатель имен 351
Беленькая А.Л. 10
Белинский В.Г 294
Белый Андрей (наст, имя: Бугаев Б.Н.) 224
Беляева Д. 244,273
БенвенистЭ. 144
Бергсон A. (Bergson H.) 62, 64, 83, 321
Бердяев H.A. 49, 139, 140, 151, 213, 295, 296, 312, 321
Бернар Клервоский 166
Бетховен Л. ван 196
Биренбаум Г.В. 330
Блум Л. (Bloom L.) 42, 52, 53, 151, 334
Боас Ф. 43
Боборыкин П.Д. 189, 286, 287
Бобров E.H. 39
Богданов A.A. 193,293,321
Бондарев Ю.В. 303, 304
БорН. 321
БородайТ.Ю. 133,321
Бородицкая Л. (Boroditsky L.) 96, 124, 223, 334
Боэций А.М.Т.С. 283
Брунер Дж. (Brimer J.) 41, 53, 54, 334
Булгаков С.Н. 217, 295, 296, 312, 321
Булгарин Ф.В. 294
ВайльП. 151
Банков И. 74
Васильев Б. 240
ВеберА. 154, 198, 199, 204, 321
Вебер М. 6, 7, 147, 206, 208
Вежбицкая A (Wierzbicka А.) 6, 9, 18, 24, 29, 31, 34-44, 46, 51-54, 121, 133, 156,
224, 321, 348, 349
Вейнрейх М. 15
Величковский Б.М. 29, 30, 321
ВеллерМ. 279
Вересаев В.В. 218
Вернадский В.И. 146
Вертгеймер М. 67, 84, 322
Веселый Артем (наст, имя: Кочкуров Н.И.) 301
Виноградов В.В. 7, 212, 322
Витгенштейн Л. 37, 51, 59, 65, 66, 83, 84, 322
Власов Д. 311
Волков СВ. 299, 322
Воробьевы. 242
Воронцов В.П. 288,312
Выготский Л.С. (Vygotsky L.S.) 59, 67-71, 80, 81, 83-85, 91, 114, 115, 178, 180,
181, 207, 212, 322, 330
Вяземский П.А. 285, 322
Гаврилов А. 225
Гадамер Х.-Г. 64, 65, 83, 322
Гайденко П.П. 4, 82, 83, 160, 322, 323
352 Указатель имен
Гален Клавдий 190
Галилей Г 200
ГарэнЭ. 177,322
Гаспаров М.Л. 206, 305, 306, 323
Гачев Г. 151
Гвардини Р. 205, 323
Гегель Г.В.Ф. 144, 198, 284
ГейерТ. 87
Гельвеции К.А 226
Гераклид Понтийский 205
Герартс Д. (Geeraerts D.) 10, 77, 98, 119, 120, 133, 158, 187, 216, 338, 339, 345
Геродот 165, 176, 184
Герцен АИ. 143, 144, 156, 211, 217, 272, 310, 323
Гершензон М.О. 295
ГессенС.И. 61
Гибсон Дж. (Gibson J.) 86, 110, 208, 339
ГизоФ. 284,287
Гийом Тирский 176
Гинзбург Е.Л. 212,224,322
Гиппократ 190
Гирц К. (Geertz С.) 224, 339
Гладов О. 217
Глазов Ю.Я. 302, 323
Глебкин B.B. (Glebkin V) 10, 33, 51, 64, 67, 71, 72, 82, 83, 85, 116, 119, 120, 125,
146, 155, 156, 175-177, 187, 188, 204, 206, 208, 211, 215, 216, 219, 222-225,
299,312,315,323,324,339,340
Глебов Ан. 301
Глейтман Л. (Gleitman L.) 31, 338, 340
Гленберг A. (Glenberg А.) 76, 333, 336, 340, 342, 345-347, 349
Глушкин О. 246
Гнедич Н.И. 184, 187
Гоббс T. (Hobbes Th.) 159, 171, 175, 177, 324
Гоголь H.B. 224
Годдард К. (Goddard С.) 9, 31, 34, 36, 37, 43, 52, 340
Голдстоун Р. (Goldstone R.L.) 74, 80, 84, 340, 343
Голикова Л.В. 190, 324
Гомер 176, 179, 184
Гончаров П. 88, 245
Гораций Квинт Флакк 176, 318
Гордеева Т.О. 217
Горький М. 89, 144, 251, 279
Градовский АД. 145, 287, 288, 290, 324
Гранин Д.А 304
Грановский Т.Н. 294
Гришковец Е.В. 87, 310
Грищенко Б. 219
Губарев В. 278
Гудков Л.Д. 306,325
Гумбольдт В. фон 30
Гурченко Л. 246
Гусева О. 278
Указатель имен 353
Гуссерль Э. (Husserl E.) 160, 194, 199-201, 204, 205, 325, 341
ГутерманА. 175
Давыдов B.C. 89
Даммит M. (Dummett M.) 15, 30, 210, 336
Данилевский Н.Я. 194, 205
Дарвин Ч. 114
Дас В. (Das V.) 83, 335
ДвойнинЛ. 278
Дедал 161
Дейнан 270
Декарт Р. 22, 25, 27, 38, 92, 93, 159, 171, 198, 224, 220
Демокрит 192
Демьянков В.З. 137, 138, 325
Джакендофф P. (JackendoffR.) 52, 121, 342
Джемс (Джеймс) У. (James W.) 63, S6, 325
Джонсон M. (Johnson M.) 9, 23-25, 29, 32, 57, 83, 86, 87, 90-95, 97-100, 121,
123, 129, 130, 158, 160, 163, 173-175, 180, 182, 187, 205, 219, 223, 232, 235,
241, 252, 342, 343
Дильтей В. 61, 62, 64, 65, 74, 83, 213, 325
Диодор Сицилийский 161, 329
Дионисий Ареопагит 202
Доброхотов А.Л. 83,312,325
ДовбняС. 243
Долгоруков И.М. 235
Домбровский Ю. 240,242
Донцова Д. 219,238
Достоевский Ф.М. 89, 203
Драгунский Д. 311
Дубин Б.В. 306,325
Дьюи Дж. 63, 86, 325
Дюгем П. 32
Евклид 40
Еврипид 184
Екатерина II 222
Елисеев Г.З. 286
Ельмеев В.Я. 86
Ельчанинов Ал. 151
ЕсинС.Н. 87,272
ЖелтовФ.А. 291
Живов 133,325
Жильсон Э. 82, 325
Жихарев СП. 248
Жолковский А.К. 9, 34, 36, 51
Жуковский В.А. 284, 285, 325
Забелин И.Е. 297
Зализняк A.A. 7, 133, 148, 149, 151, 156, 325
ЗангалисК. 275
354 Указатель имен
Земляной С.Н. 66, 112
Зеньковский В.В. 146
Зиммель Г. 194
Зощенко М.М. 301
Зуева О. 88
Зябухина П. 175, 325
Иван IV Грозный 294
Иванов-Разумник Р.В. 144, 145, 292, 294, 296, 302, 305, 312, 325
Ильф Илья (наст, имя: Файнзильберг И.Л.) 300
Иннокентий III, папа римский 166
Иоаким Флорский 295
Иосиф Флавий 167
Искандер Ф.А. 91, 151, 240, 245
Исократ 165
Истомин К. 52, 84, 173
Каблиц И.И. (псевдоним И. Юзов) 288-291, 312, 326
Казютинский В.В. 10
Кант И. 42, 43, 63, 86, 104, 105, 111, 116, 197, 198, 277
Кантор Ю. 243
КарабошА. 217
Карамзин Н.М. 221
КарасикВ.И 137,326
Карнап Р. 51
Карпов В.П. 154
Карцев Д. 274
Касатонов В.Н. 177,326
КатцДж. (Katz J.) 18, 29-31, 37, 121, 342
КезинА.В. 6, 326
Келер В. 67, 326
Ключевский В.О. 89, 160, 297, 326
Ковалевский М.М. 236
Ковалев Г. 274
КовальчукЛ.П. 119, 326
Ковечеш 3. (Kövecses Ζ.) 86, 90, 97, 160, 175, 179, 182, 187, 343, 346
Козеллек Р. (Koselleck R.) 133, 147, 204, 224, 343
Козлова М. 65
Кокинов Б. (Kokinov В.) 74, 340, 341, 348
Коплстон Ф.Ч. 82, 326
КормерВ.Ф. 301, 326
Короленко В.Г. 49
Косой Ф. 294
Котляр Г. 61
Кравченко A.B. 23, 32, 326
Красе H.A. 140
Крон A.A. (наст, фам.: Крейн) 54
КронгаузМ.А. 51, 326
Крофт В. (Croft W.) 11, 98, 187, 335, 345
Крылова T.B. 50, 326
Указатель имен 355
Куайн У. (Quine W.) 23, 32, 54, 346
КубицкийА.В. 163, 164
Кубрякова Е.С. 10, 23, 29, 32, 138, 326, 327
Кузнецова Л.Э. 138, 139, 140, 156, 327
Кузьмин С.А. 189, 327
Кун Т. 6,34,315,327
Кунин В.В. 225, 303, 313
Курбский А.М. 294
Куренной В.А. 306, 327
Кьеркегор С. (Kierkegaard S.) 61, 82, 83, 335, 336, 342, 246, 250
Лавровский П.А. 284, 327
Лакатос И. 6, 29, 32, 327
Лакофф Дж. (LakofïG.) 9, 23-25, 29, 31, 32, 57, 86, 87, 92-95, 97-100, 121, 123,
130, 158,160, 163, 173-175, 179, 180, 182, 186,187, 205, 219, 232, 235, 241,
252, 336, 338, 343
Лакофф Р. 31
Лангакер Р. (Langacker R.) 32, 98, 187, 344
ЛасникГ. 29
Леви-Брюль Л. 114, 115, 327
Левин К. 67,327
Левонтина И.Б. 50, 151, 325, 327
Лейбниц ГВ. 38-40, 43, 52, 159, 171-173, 177, 198, 277, 327
Ленин В.И. 293
Леонардо да Винчи 171
Леонт, правитель Флиунта 206
Леонтьев К. Н. 221
Лермонтов М.Ю. 153,290
Лесков Н.С. 291,297
Лессинг Т. 194
Лидцелл Г. (Liddell H.) 162, 183, 344
Лихачев Д.С. 136, 146, 151, 327
ЛоккДж. 38,224
Лосский Н. 277
Лотман Ю.М. 177, 187, 328
Лукреций Тит Кар 165, 166, 176
Луначарский A.B. 293, 294, 298, 328
Лурия А.Р (Lima A.R.) 31, 43, 53, 120, 328, 344
Лэнди Д. (Landy D.) 74, 340, 343
Лютер М. 52
Майоров Г.Г 40
МаканинВ.С. 303,313
Макаренко A.C. 218
Маккоули Дж. (McCawley J.) 29, 31, 344
Максвелл 34
Малахов B.C. 112
Мандельштам О.Э. 224
Маркс К. 24, 144
МахЭ. 197
Мельгунов СП. 113
356 Указатель имен
Мельник А. 217
Мельчук ИЛ. 34, 36, 44, 45, 51, 53, 54, 328
Меньшиков А.Д. 218
Мережковский Д.С. 144, 294, 295, 328
Меркулов Д 245
Милюков П.Н. 297, 328
Минь Ж.-П. (Migne J.-R) 129, 248
Мироненко-Макарова И.К. 139, 328
Митяев О.Г. 225
Михайлов A.B. 279
Михайловский Н.К. 286, 289, 290, 292, 294, 306, 328
Михеев A.B. 120,331
Мэтлок T. (Matlock T.) 75
Набоков В.В. 146
Наумов В.Н. 87
Никитенко A.B. 248, 294, 302, 312, 313, 329
Никитин Ю. 310
Нова У. 219
Новиков Н.И. 234, 235, 294
Нуньес P. (Nunez R.) 99
Ньюмейер Ф. (Newmeier F.) 30, 31, 344
Ньютон И. 21, 22, 25, 34, 140, 277
Овсянников В.В. 88
ОжеЭ. 72
Ожегов СИ. 247,248,329
Окуджава Б.Ш. 225
Онианс Р. 187, 329
Ордерик Витал ис 176
Остин Дж. 31
Островский Α. Η. 201
Островский H.A. 48
Павлов И.П. 90
Павсаний 319
ПаперноИ. 312, 329
Парменид 58, 281
Паскаль Б. 139
Патнэм X. (Putnam H.) 23, 32, 83, 345
ПашинС.А. 175
Перикл 162, 319
Перки К. (Perky С.) 73, 74, 84, 345
Петр I 192, 218, 287, 295, 297, 298, 312, 329
Петр III 222
Петров Е.П. (наст, фам.: Катаев) 245
Петрова М.Л. 141, 245, 300, 329
Петровский Ф.А. 166
Петросян М. 219, 265, 279
Пиаже Ж. 6, 23, 28, 29, 32, 59, 67, 71, 72, 85, 99, 329
ПирсЧ. 22
Указатель имен 357
Пирсман И. (Peirsman Y) 187, 339
Писарев Д.И. 203
Писемский А.Ф. 217,297
Пифагор 205, 206
Платон 58, 59, 62, 139, 163, 168, 176, 184, 185, 187, 200, 205, 283, 319, 321
Платонов А.П. (наст, фам.: Климентов) 87
Плотин 324
Плотинский Ю.М. 189, 329
Плутарх 164
Подзолкова Н.В. 7, 133, 138, 142, 146, 156, 329
Покровский Б.А. 48
Поликлет 164
Померанц ЕС. 302, 329
Попов Г. 275
Попов П.С. 186, 328
Поппер К. (Popper K.R.) 6, 23, 32, 38, 43, 51 ПО, 329, 345
Постал П. (Postal Р.) 18, 29-31, 37, 121, 342
ПотресовА.Н. 293
Пракситель 196
Приходько Е.В. 133, 329
Проханов А. 311
Прохоров Ю.Е. 138, 139, 329
Пуанкаре А. 72
Пудин А. 221
Пушкин A.C. 53, 157, 211, 215, 216, 224, 329
ПятаеваН.В. 212,330
Пятковский А.Я. 285,287
Радден Г. (Radden G.) 179, 182, 187, 346
Радзинский Э.С. 48
Радищев А.Н. 216,294
Рассел Б. 51
РевазовА.А. 307
Рембрандт X. ван Рейн 196-198
Рецептер В. 243
Ризолатти Дж. (Rizzolatti G.) 73, 84, 346
Романов В.Н. 10, 33, 53, 99, 120, 224, 330
РоссХ. 29,31
Рош Э. (Rosch E.) 76, 77, 84, 346
Рубанов А. 241
Рубина Д. 272,277
Руденко Б. 274
Рункин А. 245
Руссо Ж.-Ж. 159, 171
Рыбаков A.A. 242, 246
Сабуров Г. 88
Сабуров Е.Ф. 306, 330
Сайтов М.И. 265
Салтыков-Щедрин М.Е. 285, 286
Самарин Ю.Ф. 297
358 Указатель имен
Самойлов Д.С. 89
Самсонов Н.В. 185
Самсонов С. 265, 280
Самухин Н.В. 70, 330
Санин A.B. 63
СартиновЕ.П. 307
Сартр Ж.-П. 63,330
Свендсен Л. 225, 330
СвитцерЕ. 108,113,115,116
СелищевА.М. 182,330
Сельвинский И..Л. 301
Серафимович A.C. 113
Сергеенко М.С. 169, 248
СёрльДж. (SearleJ.) 23,32,130,347
Сидорина Т.Ю. 190, 330
Скабичевский A.M. 286
Скот Д. 137
Скотт Р. (Scott R.) 162, 183, 344
СкребцоваТ.Г. 119,330
Слобин Д. (Slobin D.) 41, 53, 347
Смирнов Г.А. 82, 323
Смит Н. (Smith N.) 31, 177, 340, 341, 347
Соболевский СИ. 164
Солдатенко В. 273, 276
Солженицын А.И. 151, 154, 231, 246, 301, 302, 308, 330
Соллогуб В. 248
Солнцев Р. 280
Соловьев В.Д. 52, 330
Соломатина Т. 265, 268, 270, 273, 276, 278, 310
Сорокин ПА (Sorokin P.) 194-199, 201, 204, 205, 347
Спивакова С. 246
Спиноза Б. 177, 198
Сталин И.В. 300
Степанов Ю.С. 7, 133, 136, 138, 143-146, 156, 330
Струве П.Б. 295
Суворин A.C. 287
Суворов A.B. 151
Сурикова А.И. 87
СурмаваА.В. 91
Талми Л. (Talmy L.) 98, 347
Тарасова В. 239
Терехов А. 311
Тернер М. (Turner M.) 4, 9, 57, 100, 102, 104-113, 116, 117, 119-121, 179, 223
337, 348
Тертуллиан К.С.Ф. 166
Тестелец Я.Г. 23, 29, 31, 32, 330
Тимофеева О. 272
Титченер Э. 84
Тихонов А.Н. 212,268,311,331
ТкаченкоГА. 10, 133, 331
Указатель имен 359
ТойнбиА. 194,205
Токарева В. 310
Толстой A.A. 151
Толстой Л.Н. 93, 94, 99, 151-155, 159, 160, 175, 180, 197, 204, 245, 248, 291,
331
Толь (Толль) Ф.-Э.Г 284
Томаселло M. (Tomasello M.) 80, 81, 82, 85, 331,332, 334, 348
Тредиаковский В.К. 284
ТронинаТ 219
Троцкий Л.Д. 143
Трубецкой Н.С. 113
ТульвистеП. 120, 331
Тургенев И.С. 204, 285
Тютчев Ф.И. 280
УилкинсДж. 39
УлицкаяЛ.Е. 88,240,246
УрысонЕ.В. 148,331
Успенский Б.А. 213, 305, 331
Утесов Л.О. 89
Федотов Г.П. 296, 297, 312, 331
Феодосии Косой 198
Фидий 164
Филемон 164
Филлмор Ч. (Fillmore Ch.) 9, 57, 119. 128, 129, 209, 331, 337, 338
Фихте И.Г. 60, 198
Флавий 167
Флерова В.А. 62, 64
Флорский И. 295
Фодор Дж. (Fodor J.) 29, 338
Фоконье 4, 9, 57, 100-102, 105-113, 116, 117, 119-121
Фома Аквинский 59, 137, 202
Фонвизин Д.И. 235, 294
Франк С.Л. 244, 295, 296, 331
Фрейд 3. 13, 24
Фрумкина P.M. 53, 54, 84, 115, 120, 331
Фукидид 176, 184
Фуко M. (Foucault M.) 23, 32, 335
Фукс Г. 89
Хайдеггер М. 62, 64, 83, 332
ХанинВ.Е. 268
Харрис P. (Harris R.) 29, 30, 31, 341
Хархордин О.В. 204, 332
ХокингС. НО
Холькин Р.В. 189, 332
Хомский Н. (Chomsky N.) 6, 9, 13-32, 34, 35, 38, 40, 41, 51, 52, 57, 71, 72, 92,
93, 99, 210, 332, 334, 335, 344
Хоркхаймер M. 160, 332
Хусяинова Р. 130
360 Указатель имен
Цветков И. 244
Цеткин К. 143
Цицерон Марк Туллий 283, 319
Чаадаев П.Я. 192, 295
Чарская Л.А. (урожд. Воронова) 91
Черныщевский Н.Г. 251,285,312
Чехов АЛ. 89, 154, 155, 291, 292
Чехова М.П. 292
Чижевский АЛ 88
ЧулковГ. 245
ШайкевичА.Я. 332
Шаляпин Ф.И. 48
Шахиджанян В. 239
Шапиро Л. (Shapiro L.) 78, 347
Швейцер А. 194, 198, 199, 204, 332
ШекспирУ. 159
Шеллинг Ф.В.Й. 60, 198, 280, 284
Шендерович В.А. 332
ШергинБ.В. 88,246
Шестерова Т. 242
ШестоваО. 273
Ширшов И.А. 212,224,332
Шишкин М. 235,275,276
Шкловский В.Б. 20, 243
ШликМ. 51
Шмелев А.Д. 151, 152, 154, 325, 332
Шмидт СО. 312,332
Шопенгауэр А. 61
Шпенглер О. 194, 198, 205
Шубин А. 310
Щапов А.П. 286,287
Щеглов А. 219
Эванс В. (Evans V.) 9, 10, 57, 119, 121-130, 208, 229, 336, 337
Эйнштейн А. 23, 111
Эпикур 192
Эренбург И.Г. 278
Юм Д. 242
Юрский С. 242
Якобсон P.O. 181, 182, 187, 332
Яковлева Е.С. 133, 332
Ясперс К. 63, 332
Указатель имен 361
AkhtarN. 332
Alanus de Insulis 177
Alexander J. 106,333
Allan K. 349
AlpertN. 343
AngierT. 175,333
Anttila R. 157, 224, 333
Antony L. 335,341,344
ArataL. 187,333
Arthur M. 333
Atkins B. 128,129,338
Auwera J. van der 339
Bach Ε. 344
BakemaR 338
BantonM. 339
Barnden J. 175, 333
Barrow J. 10
Barry R. 82, 333
Barsalou L. 79, 80, 84, 85, 333, 349
BarselonaA. 187, 333
Bartsch R. 187, 333
Benne T. 334
Benczes R. 333
Bennett C. 64, 333
Bergen В. 75,333
BermudezJ.L 30,334
Bernstein H.E. 225, 334
BertmanM. 177,334
Bloom L. 52, 53, 334
Boroditsky L. 96, 223, 334
Bower G. 84,334,349
Brandt F. 100, 102, 119, 120, 177, 334
Borner J. 53,54,334
Buonanno E. 343
CallJ. 334,348
CallaghanT. 81,334
Carpenter M. 80, 332, 334, 348
ChabrisC.F. 343
Chomsky N. 14-22, 25-32, 334, 335, 344
Clark A. 84,335
Clauser T. 98, 335
Collins J. 83, 335
Conti-Ramsden G. 29, 345
CookJ. 175,335
Coulson S. 120, 334, 339, 345
Craighero L. 84, 346
CroftW. 10,98,187,335,345
Cruse D. 10, 335
Cunningham G. 64, 335
362 Указатель имен
CuyckensH. 10,98, 119,339
DasV. 83,335
Davidson D. 346
De Vega M. 85, 116, 117, 333, 3362
DeignanA. 99, 183, 187,269,335
DelbecqueN. 339
Des Chêne D. 177, 336
DiesselH. 336
Dirven R. 187, 333, 335, 336
Djordjevic J. 73, 336
Dodge E. 98,336
Dummett M. 30, 336
Edwards P. 83, 336
Emmanuel S. 83, 336
Evans V. 10, 119, 121-123, 128, 130, 336, 337
Fabbri-Destro M. 84, 346
Farah M J. 73, 336, 337
Fauconnier G. 101, 102, 104, 106, 107, 109, 119, 120, 337, 347
FeyaertsK. 180,337
Fisher С. 180, 337
FodorJ. 29,338
Foley С 29, 32, 33, 344
Foster G. 83, 338
Foucault M. 32, 335
Gallese V. 338
Gärdenfors R 98, 338
GarverN. 83,338
Geeraerts D. 10, 77, 98, 119, 120, 133, 158, 187, 216, 338, 339, 345
Geertz С 224, 339
Gerhohus Reicherspergensis 177
Gevaert C. 158, 339
Gibbs R.W. jr. 78, 84, 95, 96, 100, 110, 339
Gibson J. 86,339
GigerenzerG. 119, 339
Ginascol F. 82, 339
GlasbeySh. 333
Glebkin V. 10, 85, 120, 125, 175, 208, 223, 339, 340
GleitmanL. 31,338,340
Glenberg A. 76, 333, 336, 340
GluckmanA. 348
GoatlyA. 175, 177
Goddard С 36, 37, 43, 52, 340
Goldsmith J. 31,341
Goldstone R. 74, 80, 84, 340, 343
Gonsales-Marquez M. 333, 339
GoossensL. 187, 340
GradyJ. 98,336,340
Указатель имен 363
Graesser А. 237, 240, 243, 245, 248, 250, 252
Green G. 340
Green M. 10,31, 119,336,340
Grondelaers S. 158, 338, 339
Haken H. 175,341
HallD.G. 338
Halpern Α. 73, 349
Hamilton S. 343
Harder P. 100, 102, 341
Hari R. 84, 341
Harris R. 29,30,31,341
Harms R. 344
Healy S. 225, 341
Heine B. 99,341
Held M. 83, 341
Heller K. 204,341
HertwigR. 119,341
Hieronymus Stridonensis 176
HintikkaJ. 346
HobsonP. 348
Hoffrage U. 119,341
HoodL. 334
Homstein Ν. 238, 239, 245, 247
HorwichP 335,341
HougaardA. 102,345
HubbardT. 73,341
HuckG. 31,341
Hugo Eterianus 177
Hunter J. 83,341
Husserl E. 199, 200, 205, 341
ImaiM. 115,342
Ishai A. 84, 342
JackendoffR. 52,342
Johnson M. 29, 32, 83, 86, 87, 90, 91, 93, 98, 99, 130, 160, 175, 180, 187, 223, 342,
343
Jones-Gotman M. 336
Just M. 30, 84, 342
KallenH. 83,342
KarlqvistA. 341
Karmilofî-Smith A. 340,341,348
KatzJ. 18,30,342
Keller-Cohen D. 53, 343, 363
KellmanPh. 84,342
Kessel F. 346
Kierkegaard S. 61, 335, 336, 341, 342
Klerks W 225,342
KokinovB. 74,340,341,348
364 Указатель имен
Kornprobst M. 99, 342
Koselleck R. 133, 147, 204, 224, 343
KosslynS. 73,343
Kövecses Z. 86, 90, 97, 160, 175, 179, 187, 343
Kristiansen G. 339
KroisJ. 338
KujalaM.-V. 84,341
Lakoff G. 29, 32, 86, 87, 93, 98, 99, 160, 175, 180, 182, 187, 336, 338, 343
Landau B. 338
Landy D. 74, 340, 343
Langacker R. 32, 187,344
LeeM. 333
Liddell H. 162, 344
Lightbown P. 344
Lindem K. 340
Liszkowski U. 334
Lohmann H. 344
Lima A.R 43, 344
Lust B. 29, 32, 33, 344
Lycan W. 29, 32, 344
MacCormacE. 175, 344
MacLaury R. 338, 339, 341
MaljkovicV. 343
Matlock T. 75, 344
Marrati P. 62, 344
MasseyCh. 342
McNamara T. 349
MehtaS. 340
Meyer M. 340
Mills A. 29, 344
Mittelberg I. 333, 339
Moll H. 80, 85, 334, 344
Morrow D. 84, 334, 349
Musolff A. 99, 344
Nachtomy O. 177, 347
Nahoum-Grappe V. 225, 344
Nersessian N.J. 340, 341, 348
NewmeyerE 30, 31, 344
Noë F. 84, 344
Oakley T. 102,120,345
OrmerodR. 83
OvertonW. 348
Palermo D. 348
Pauwels P. 340
Pecher D. 333
PeiferJ.E 137,345
Указатель имен 365
PeirsmanY 187,339, 345
Pérez-Pereira M. 29, 345
Perky С. 73,345
PetridesM. 336
Petras Lombardus 177
Philippus de Harveng 177
PocockJ.G. 147,204, 345
Popper K.R. 6, 32, 345
Postal Ρ 18,30,342
PouliotV. 342
Pulvermüller F. 130, 345
Putnam Η. 32,83,345
Quine W. 32, 346
QuinnN. 99,346
Radden G. 179, 187, 346
RakowitzS. 334
RamscarM. 96,223,334
RauchS. 343
RiffioB. 336
Rijn H. van 339, 344
RinckM. 349
Rizzolatti G. 84, 346
Roberts С 175, 346
Robertus Pullus 175, 346
Roher T. 98,346
RoochnikD. 175,346
Rosch E. 76, 77, 84, 346
Rosengren M. 338
Rudzka-Ostyn B. 340
Rufius Aquileiensis 176
Saalbach H. 115,342
SagiD. 84,342
Sanford A. 84, 102, 116-118, 337, 346
Santos A. 333
Scott R. 62, 344
SearleJ. 130,347
ShahN. 342
Shapiro L. 78, 347
Sicardus Cremonensis 171
Simmons K. 333
Simon-Vandenbergen A.-M. 171,340
Sinigaglia C. 84, 346
Smith J. 31, 177,340, 341,347
Smollett T.G. 191
SonJ. 340,342
SorokinPA 194-197,205,347
Spacks P.M. 225, 347
SpiveyM. 237,242
366 Указатель имен
SteideleA. 338
StoeckigK. 73, 341
SvedinU. 341
SweetserE. 101, 108, 175,347
Swenson D. 83, 347
TaatgenN. 339,343
TalmyL. 98,347
Taylor J. 338,339,341
Thagard P. 30, 347
Thompson W. 343
TiplerF 11,237
TissariH. 349
ToddP. 119,339
Tomasello M. 80, 81, 85, 332, 334, 336, 344, 348
Tsimplil.M. 31,347
Turner M. 102, 104, 106, 107, 109, 119, 120, 223, 337, 348
UngererF. 119,348
UrittaM. 116, 117,336
Vankovl. 74,348
Völker L. 225,348
WallingtonA. 343
Warneken F. 334
Wellington Α. 333
WeiseS. 343
Westerkamp D. 338
Wiemer-Hastings К. 79, 80, 333
Wilson Ch. 84,333
Wilsons. 349
Winters M. 98, 349
YehW. 78,79,85,349
YuN. 99,349
Zaiotti R. 246
ZampolKA. 241
Zatorre R.J. 73, 336, 349
Zinken J. 99,344
Zwaan R. 79, 333, 349
Содержание
Введение
Часть I. Модели языка как автономной системы
Глава I. Мировоззренческие основания и методология
генеративной грамматики 13
Глава 2. Мировоззренческие основания и методология
изоляционистских теорий в области лингвистической
семантики 34
Часть II. Антропоцентричные семантические модели
Глава 3. Философские и психологические основания
антропоцентричных семантических моделей 58
Глава 4. Теория концептуальной метафоры
Лакоффа—Джонсона 86
Глава 5. Теория концептуальной интеграции Ж, Фоконье и
М. Тернера 100
Глава 6. Теория лексических концептов и когнитивных
моделей и семантика фреймов 121
Часть III. Культурно-исторический подход в когнитивной семантике
Глава 7. Концепт, концептосфера, языковая картина мира:
критический анализ терминов 135
Глава 8. Социокультурная история метафоры механизма 158
Глава 9. Когнитивные основания метонимии и метафоры .... 178
Глава 10. Термин и его интерпретация: что мы имеем в виду,
говоря о кризисе культуры 188
Глава 11. Общие контуры социокультурной теории
лексических комплексов 207
Глава 12. Описание комплекса «открывать» в рамках
социокультурной теории лексических комплексов 226
Глава 13. Описание комплекса «камень» в рамках
социокультурной теории лексических комплексов 250
Глава 14. Описание комплекса «интеллигенция» в рамках
социокультурной теории лексических комплексов 281
Заключение 314
Приложения
Литература 320
Указатель имен. Составитель В.В. Лавреников 350
НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ
Humanitas
Глебкин Владимир Владиславович
Смена парадигм в лингвистической семантике:
от изоляционизма к социокультурным моделям
Корректор И. И. Ремезова
Оформление Ю.В. Балабанов
Компьютерная верстка В.Д. Лавреников
Подписано в печать 20.04.2014.
Гарнитура NewtonC. Формат 60x901/16. Бумага офсетная № 1.
Усл. печ. л. 23 .
Тираж 1000 экз. (Первый завод 500 экз.).Заказ 3816
По издательским вопросам обращаться
в «Центр гуманитарных инициатив»,
e-mail: unikniga@yandex.ru, unibook@mail.ru.
Руководитель центра Соснов П.В.
По вопросам оптового приобретения книг
издательства в Москве
обращайтесь в «Издательско-торговый дом
гуманитарной книги "Гнозис"»
Москва, Турчанинов пер., д. 4, стр. 2.
Тел./факс: 8(499) 255-77-57. E-mail:
gnosis@pochta.ru
Продажа в Санкт-Петербурге:
ООО «Университетская книга-СПб»,
тел.: (812) 640-08-71,
e-mail: uniknigal@westcalll.net.
Отпечатано способом ролевой струйной печати
в ОАО «Первая Образцовая типография»
Филиал «Чеховский Печатный Двор»
142300, Московская область, г. Чехов, ул. Полиграфистов, д. 1
Сайт: www.chpd.ru, E-mail: sales@chpd.ru, т/ф. 8(496)726-54-10