/
Author: Дегоев В.В.
Tags: международные отношения мировая политика внешняя политика дипломатия история история кавказа
ISBN: 978-5-347-00023-4
Year: 2009
Text
К А В К А 3
и
ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Отсканировано
в сентябре 2014 года
специально для эл. библиотеки
паблика «Бєрзєфцєг»
(«Крестовый перевал»).
Скангонд єрцыд
2014 азы сентябри
сєрмагондєй паблик «Бєрзєфцєг»-ы
чиныгдонєн.
http://vk.com/barzafcag
ИСТОРИЧЕСКАЯ БИБЛИОТЕКА
ИСТОРИЯ РОССИИ
МАЛОИЗУЧЕННЫЕ
СТРАНИЦЫ
РУССКОЙ ИСТОРИИ
ИСТОРИЯ РОССИИ
Дегоев В. В.
КАВКАЗ
И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
1829-1864 гг.
Политика, война, дипломатия.
УДК 327D79)
ББК 66.4@)
Историческая библиотека основана в 1995 г.
Автор проекта и основатель серии: Кулаков Владимир Александрович
Автор серийного оформления: Яковлев Анатолий Тимофеевич
Д 26 Дегоев В. В. Кавказ и великие державы 1829-1864 гг. Политика,
война, дипломатия.
Издательский дом «Рубежи XXI». 2009 г. 560 с, с иллюстрациями.
Опираясь на огромный, в том числе еще никем не тронутый, документальный материал, автор
исследует сложнейшую ткань международных противоречий на Кавказе в эпоху Кавказской войны
XIX века и приходит к выводу, что они во многом порождены общей логикой англо-русского
межимперского соперничества на Востоке, которое принято именовать «большой игрой». Сегодня она
воспроизводится в форме многосторонней, теперь уже глобальной борьбы за торжество
определенных моделей мироустройства, где никто никого щадить не намерен. Все более взрывоопасным
звеном в этом состязании становится черноморско-каспийский регион. Чем чревата новая «большая
игра» на Кавказе в случае, если в ней сохранятся правила старой ? Как избежать по крайней мере
самого худшего сценария, зная, по опыту истории, что лучших сценариев у нее не бывает? Насколько
исторические закономерности или отсутствие таковых пригодны к использованию в практических
целях современной политики?
Над всем этим заставляет задуматься, ничего не навязывая, очередная книга профессора
МГИМО (Университета) МИД России Владимира Дегоева.
УДК 327D79)
© Дегоев В. В., предисловие, монография,
научный комментарий, библиография, 2009.
© Дегоев В. В.,именной указатель, 2009.
© Гершкович Ю. С, рисунки для заставок и
концовок к главам, 2009.
© УпакГрафика, допечатная подготовка,
обработка иллюстраций , 2009.
©Рубежи XXI, 2009.
ISBN 978-5-347-00023-4
АННОТАЦИЯ
Насколько уникальна современная ситуация на южном фланге постсоветского
пространства? Есть ли в истории похожие прецеденты? Чем они оборачивались в ближайшей
и долгосрочной перспективе? Можно ли извлечь из них уроки и какие? Подобными
вопросами невольно задаешься, когда читаешь этот капитальный исторический труд,
посвященный, казалось бы, делам давно минувших дней.
Опираясь на огромный, в том числе еще никем не тронутый, документальный
материал, автор исследует сложнейшую ткань международных противоречий на
Кавказе в эпоху Кавказской войны и приходит к выводу, что они во многом порождены
общей логикой англо-русского межимперского соперничества на Востоке, которое принято
именовать «большой игрой». Но несмотря на всю широту этого контекста, кавказская
тема, как показано в книге, выходит даже за его рамки и становится все более
заметным элементом в системе европейской политики XIX века.
Концептуальный, панорамный взгляд на исторические процессы и события отнюдь
не мешает авторууделять скрупулезное внимание частным фактам, подробностям, мелким
деталям, способным порой прояснить суть вещей гораздо лучше, чем массивные
теоретические построения. Он также исходит из того, что понять международные коллизии
невозможно без изучения живых персонажей, являющихся их генераторами, участниками
п символами. Отсюда—повышенный авторский интерес к особенностям характера,
мировоззрения, поведения этих людей, играющих в очень серьезные и опасные
игры. Портреты некоторых из них выписаны очень сочными мазками и проработаны
с помощью приемов художественно-биографического повествования. Именно поэтому
предлагаемая книга, будучи в принципе научным исследованием, зачастую приобретает
остросюжетную тональность и стилистику, превращаясь в захватывающее чтение не
только для специалистов.
Чем больше углубляешься в текст, тем чаще обнаруживаешь просто поразительные
параллели между событиями, анализируемыми в монографии, и тем, что происходит
на Кавказе и вокрут Кавказа после распада СССР. Исключительная злободневность и
особый поучшздьный смысл этой книга, к несчастью, получили подтверждение в новом
кровавом кошмаре, который в августе 2008 года постиг народ Южной Осетии и
который едва ли не чудом удалось предртвратить в Абхазии. Уж по крайней мере
один исторический урок тут налицо: для «цивилизованного» Запада кавказские (и не
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
только кавказские) народы были, есть и, похоже, останутся лишь мелкими жертвенными
картами «наубой», призванными обеспечить конечный выигрыш в гигантских и азартных
геополитических ристалищах. Еще раз стало очевидным и другое—у малых,
«нетитульных» сообществ, находящихся под угрозой физического уничтожения,
есть один защитник и спаситель—Россия. И хотя бы во имя этой миссии она обязана
быть единой, великой и могущественной. Другую Россию история не терпела и,
скорее всего, не потерпит в будущем.
Все это позволяет констатировать: на сегодняшний день представляемый широкому
читат&но научный труд Владимира Дегоева—самое обстоятельное, самое оригинальное
и самое яркое из существующих сочинений по соответствующей проблематике.
* * *
Об авторе
Дегоев Владимир Владимирович—историк, политолог, публицист; профессор
Московского государственного института международных отношений (Университета)
МИД России; директор Центра кавказских исследований МГИМО (У); президент
Общественной Академии наук, образования и культуры Кавказа; председатель
Редакционного совета ежегодника «Кавказский сборник»; редактор «Аналитических
записок» Центра кавказских исследований Научно-Координационного Совета по
международным исследованиям МГИМО (У); редактор нескольких сборников научных
статей; член редколлегии ежегодника «Сборник Русского исторического общества»;
член Экспертного совета «РИА-Новости»; лауреат премии журнала «Дружба народов».
В 1990-е-начале 2000-х гг. работал в качестве приглашенного профессора в ряде
университетов США и Канады (Аппалачский, Стэнфордский, Калифорнийский в Беркли,
университет Альберты, г. Эдмонтон)
Его перу принадлежит более десятка книг по истории Кавказа, внешней политике
Российской империи и европейских держав, современным постсоветским проблемам.
Среди них: «Кавказский вопрос в международных отношениях 30-60-х годов
XIX в.» A992); «Кавказская война» A994); «Имам Шамиль. Пророк,
властитель, воин» B001); «Большая игра на Кавказе. История и современность» B001,
2003 доп. издание); «Внешняя политика России и международные системы:
1700-1918 гг.» B004); «Россия, Кавказ и постсоветский мир: прощание с
иллюзиями» B006); «Северный Кавказ: постсоветские итоги как руководство к действию,
или Повестка дня на вчера» B006); «Россия при Путине. Обретения, тревоги, надежды»
B007); и другие.
Публиковался в журналах: «Вопросы истории», «Отечественная история», «Вос-
ток-Orient», «Свободная мысль XXI», «Россия XXI», «Россия в глобальной
политике», «Международнаяжизнь», «Политическийкласс», «Политическийжурнал»,
«Форбс», «Обозреватель», «Звезда», «Дружба народов», «Russian Politics and
Law» и других.
Владимир Владимирович Дегоев
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
1820-1864 гг.
Политика, война, дипломатия
Сочинение в трех книгах, тринадцати главах
ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ ДЕГОЕВ
Добродетель в международных отношениях—
это дочь страха и необходимости.
Пол Шредер*
ПРЕДИСЛОВИЕ
Над данной темой автор начал работать в середине 70-х годов XX века. Тогда это
был совершенно частный, если не сказать заштатный, исторический сюжет,
интересный лишь очень узкому кругу специалистов. Я и не подозревал, что через
«какие-то» полтора десятка лет он приобретет столь драматическою для СССР
и новой России актуальность.
Первый вариант книги увидел свет в 1992 году. Один из рецензентов
порекомендовал ее в качестве поучительного чтения для тогдашних российских
политиков. Не хочу по этому поводу ни лукавить, ни обманываться. Такая рекомендация
была настолько же лестна для меня, насколько бессмысленна для тех, кому она
адресовалась. Даже если бы кто-то из власть имущих нашел тогда время
отвлечься от политических дрязг и полистать какую-нибудь книжку по истории
Кавказа XIX века, вряд ли что-либо изменилось. В том или ином виде случилось бы
то, что случилось: серия больших и малых ошибок в Закавказье, приведших
к резкому усилению там влияния Запада и Турции с одновременным
вытеснением оттуда России; катастрофические провалы на Северном Кавказе, на фоне
которых две чеченские войны были еще не самым худшим исходом; падение
международного авторитета России до критического уровня и полное мрачных
прогнозов будущее.
* Американский историк. (SchroederP. W. Austria, Great Britain, and the Crimean War. The Destruc-
tionofEuropcan Concert. Ithaca-L., 1972. P. 412.)
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Во всех этих гнетущих и трагических фактах есть причины для скорби, сожаления,
пессимизма, но только не для отказа от историописания. Во-первых, потому что это
вполне самодостаточное занятие, профессия и призвание, способные существовать
и развиваться безотносительно к общественным настроениям и сиюминутной
политической востребованности. Во-вторых, потому что в конечном счете все же
кое-какие невольные советы историков усваиваются политиками и порой даже
спасают их от наихудшего из возможного.
С 1992 года по историческим меркам прошло немного времени, но по
масштабам, количеству и скорости перемен—целая эпоха. Она была наполнена
событиями, которые придали содержанию изданной 16 лет назад монографии еще более
злободневное звучание. Но они же заставили автора переосмыслить многие вещи,
усилить или переставить акценты, внести нюансы в те исторические сюжеты,
которые раньше воспринимались однозначно. При этом я старался избегать
чрезмерного усложнения простого и упрощения сложного. И, разумеется, не остались
без внимания новейшая литература и документальные публикации по теме,
изданные в 1990-начале 2000-х годов. Все это, как мне кажется, оправдывает
стремление автора предложить кавказоведческому сообществу существенно расширенный
и измененный вариант монографии 1992 года.
Есть, однако, еще одно обстоятельство, которое делает второе издание
книги столь же полезным и своевременным, как и первое, а, быть может, даже и
более необходимым. Дело в том, что с окончанием холодной войны и развалом
СССР мы полностью разоружились идеологически в наивном ожидании того же
со стороны наших бывших противников. Значительная часть российских
историков принялась истово каяться за грехи и преступления имперско-самодержав-
ной России, в том числе в сфере внешней политики вообще и на Кавказе,
в частности. Сыпавшиеся как из рога изобилия гневные обвинения были
призваны доказать, что Россия всегда являлась «империей зла». Это весьма странное
занятие, памятное своим самообличительным пафосом и отсутствием позитивных
исследовательских результатов, не имело никакого отношения к науке, хотя
и именовалось «деидеологизацией истории». Именно к этому нас призывал
Запад, сам в ответ так и не позволивший себе подобной роскоши.
Многие американские и европейские специалисты по внешней политике России
XIX века, возможно, не без влияния наших покаяний, почти ничего не изменили
в своих концептуальных подходах, в том числе к теме «Кавказ и великие державы».
По-прежнему в ходу застарелые русофобские штампы, появившиеся в западной
общественно-политической мысли после завершения антинаполеоновских войн
и возвышения России в ранг некоей сверхдержавы. Они подверглись определенным,
порой не лишенным изящества терминологическим модификациям, связанным
с новомодными течениями в современной гуманитаристике. Но на сущностном
уровне особых перемен не видно.
ПРЕДИСЛОВИЕ
В конечном счете, схема та же: Россия на Кавказе действует как держава,
изначально и иррационально заряженная на агрессию и завоевания. Что касается
ее соперников (Англия, Франция, Турция, Иран), то в их действиях чаще всего
усматривается другая мотивировка—защита жизненно важных интересов, к которым
отнесена безопасность собственных колоний, сфер влияния, торговых коммуникаций,
рынков сбыта и источников сырья.
Вне поля зрения преднамеренно оставлен тот факт, что Л1Я России, начиная с
образования централизованного государства, Кавказ представлял не «заморскую»,
а соседнюю территорию, создававшую, ввиду ее цивилизационной специфики,
проблему безопасных границ, найти которые в Степном Предкавказье было
практически невозможно. Движение на юг—не прихоть российских самодержцев, а
стратегическая и геополитическая необходимость.
Многие западные историки избегали и избегают говорить о пророссийской
ориентации кавказских политических, квазиполитических и потестарных образований,
поскольку это не укладывается в русло их весьма идеологизированных концепций.
Вместе с тем ограничиться лишь таким взглядом на зарубежную историографию
быю бы несправедливо. В исследованиях времен хшодной войны и, тем более, в новейших
трудах встречаются взвешенные, вдумчивые суждения о политике России и других
великих держав на Кавказе. И тут дело не в симпатиях к России (хотя применительно
к отдельным авторам и в них тоже) и не в стремлении оправдать ее действия,
а в профессиональной привычке к изучению сути вещей.
Немало западных историков давно отказалось от примитивных русофобских
оценок, признавая за Петербургом право иметь и отстаивать свои интересы на южном,
черноморско-каспийском направлении. Мотивы продвижения России на Кавказ
осмысливаются в совершенно рациональных, геополитических категориях без
предвзятого негативизма, идеологических акцентов и ссылок на этногенетику,
этнопсихологические доминанты и метафизические глубины русского народного сознания.
Нельзя не отметить растущую объективистскую тенденцию в подходах к вопросу
о причинах, природе и формах *международного соперничества на Кавказе. Западные
труды новейшего времени во многих случаях отличаются от своих предшественников
большей основательностью, меньшей ангажированностью, тонкими и неожиданными
наблюдениями, стимулирующими мысль даже (а подчас именно) тогда, когда они
носят явно гипотетический характер. Одной из бросающихся в глаза профессиональных
примет этих исследований является преимущественное использование архивных,
впервые вводимых в оборот документов.
Достижения отечественной историографии в этом плане—куда скромнее. В
последние полтора десятка лет она, будучи достаточно богатой количественно, занималась
в основном дорисовкой фактографической картины, уточнением деталей, в ряде
случаев— переинтерпретацией давно известных источников. Вполне можнбчговорить
о парадоксе: при наличии огромного, все возрастающего интереса к проблеме, обус-
КАВКАЗ II ВЕЛПКИК ДЕРЖАВЫ
ловленного нынешними международно-политическими и конъюнктурными
реалиями, формы удовлетворения этого интереса со стороны
историков-профессионалов, за редким исключением, заметно отстают и от современных требований
гуманитарной науки, и от интеллектуальных запросов общества.
Отдельные сочинения просто удручают своим сходством с первыми
студенческими опытами, заслуживающими скорее снисхождения и морального поощрения,
чем публикации, тем более в виде книги.
Широко и зачастую не к месту используемая модная политологическая
терминология, включая совершенно экзотические понятия, не столько улучшает
качество исследований, сколько усугубляет их умозрительный характер. И, разумеется,
она не в состоянии скрыть вторичную, эпигонскую суть некоторых идей,
предлагаемых как некое научное откровение.
Чем объяснить этот парадокс—не знаю. Разве что тотально пропитавшим нас
рыночным духом с его беспощадной диктатурой принципа «спроса и предложения».
У историков вошло в моду быстрое писание книг на «высоколиквидные» темы, среди
которых кавказская далеко не на последнем месте. Соловьевское «у науки сборы
долгие» устарело безнадежно, и не только для молодого, компьютерного поколения.
Открывшиеся беспрецедентные возможности технического компилирования,
прежде всего с помощью Интернета, сократили цикл производства «научного
продукта» до невероятных сроков. Процесс создания исторических исследований все
больше напоминает конструкторскую сборку «лего». Ущерб качеству налицо.
Видимо, с этим же обстоятельством связано еще одно парадоксальное
явление. После падения «железного занавеса» и информационной революции
осведомленность наших ученых о западных работах по теме «Кавказ в системе
международных отношений XIX века» остается на том же уровне, что и в 1960- 1980-е
годы. В Интернете этих работ нет, а времени и желания доставать, читать и
изучать их в печатной версии не хватает.
Похоже, до сих пор главным н едва ли не единственным источником
информации о том, что писали и пишут западные авторы по данной проблематике,
являются подстрочники (как, впрочем, и «надстрочннки») моих книг, где многое нуждается
в обновлении. Без всякого гнева и пристрастия, даже с определенным чувством
удовлетворения могу констатировать, что научный аппарат этих исследований
пользуется повышенным спросом у известных и не очень известных историков. Значительная
часть его уже разобрана и «приватизирована». В чужих монографиях не раз
приходилось обнаруживать целые вереницы до боли знакомых сносок с абсолютно
точным повторением идущих через запятые и тирс номеров книжных страниц, архивных
дел и листов, но самое неприятное—допущенных мною опечаток в названиях
иностранных работ и их выходных данных.
По большому счету тут нет чего-то особенно страшного. Все это в конце концов
принадлежит российской исторической науке и кавказоведению, как ее неотъем-
ПРЕДИСЛОВИЕ
лсмой части. Однако этой науке нужно развиваться, в том числе обогащаясь
достижениями западной и, шире, зарубежной историографии. Знать, что в ней
происходит сегодня, нашим исследователям, обращающимся к внешнеполитическим
аспектам истории Кавказа, совсем нелишне.
В меру своих возможностей я постарался изучить постсоветские тенденции
в западной научной литературе по проблеме и взять из нее то, что мне
представляется плодотворным и перспективным.
Если суммировать общие результаты этой работы, отвлекаясь от частностей
(которые иногда, впрочем, важнее всего остального), то суть их можно свести
к осознанию мною необходимости рассматривать кавказский вопрос в гораздо
более широком международном и геополитическом контексте, чем я это делал
раньше. Даже учитывая евроцентристское мировоззрение, остающееся
характерным для участников международной политики второй трети XIX века, можно
заметить признаки того, что уже тогда периферийные проблемы перестают быть
таковыми, заставляя великие державы уделять им все большее внимание.
Кавказ—одна из таких проблем. Применительно к ней речь в этой книге идет вовсе
не о модернизации истории и не об искусственных попытках найти в прошлом
аналоги нынешних глобализацнонных процессов. И если у читателя все же возникнет
впечатление, будто автор порой тяготеет к умозрительным параллелям, то, значит,
мне не удалось главное—показать, что мои выводы базировались прежде всего на
кропотливой работе с источниками.
Именно источники, в гораздо большей степени, чем наша бурная
действительность, открывают перед исследователями удивительные возможности для
комплексного, интегративного, если угодно, панорамно-исторического изучения
кавказского вопроса в международных отношениях XIX века.
При таком подходе роль Кавказа в соперничестве великих держав предстает в
новом свете, приобретая новые сущностные измерения, новые смысловые черты
и оттенки. Кроме того, это открывает другие ракурсы для взгляда на мотивы,
логику и особенности поведения конкурентов России на Кавказе, которое требует
не априорного осуждения, а понимания и объяснения с учетом обстоятельств
времени и места. Именно поэтому политические, военные и дипломатические
коллизии рассматриваются в данной работе—в большей степени, чем я мог себе позволить
прежде—как сложные игровые, в чем-то похожие на шахматные ситуации,
развивающиеся по собственным законам и не слишком располагающие к пустому
морализаторству на тему о «добре» и «зле».
То, что я предпочел назвать «интегративным» подходом, нередко уводило
меня за рамки собственно кавказской тематики в область, казалось бы, сугубо
европейских сюжетов. (Это, в частности, хорошо видно на примере проблемы ге^
незиса Крымской войны.) Однако без этих «отвлечений» нельзя понять, как, через
какие передаточные или прямые механизмы происходило втягивание Кавказа в слож-
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
ный, паутинообразный контекст большой международной политики, сначала
европейской, затем мировой.
Все это отличает—надеюсь, в лучшую сторону—нынешнее издание моей книги
от предыдущего. О новых интересных деталях уже нет и речи: читатель найдет их
в изобилии*. Будет раздолье и тем, кто пожелает позаимствовать ссылки на более
или менее свежие зарубежные исследования и документальные публикации.
Считаю уместным пояснить новое название книги. С одной стороны, в нем, как
мне кажется, предмет исследования обозначен точнее—за счет конкретного
указания на формы проявления, столкновения и разрешения международных
противоречий— «политика» (внешняя и внутренняя), «война», «дипломатия». С другой стороны,
следует оговориться: под «Кавказом», в данном контексте, имеется в виду
географическое понятие и геополитический объект, лишенный международной
правосубъектности на том основании, что он уже стал частью Российской империи. Что
касается «великих держав», заинтересованных в кавказском вопросе в той или
иной мере, то к ним мы относим, помимо России, Англию, Францию, Турцию
и Австрию. Отметим также, что в нынешнем издании, в отличие от предыдущего,
присутствует—и порой весьма заметно—иранский фактор, хотя он уже не столь весом,
как в первой трети XIX века.
И в заключение позволю себе еще одно пояснение: в содержании и форме
самого текста книги появилось много такого, что фактически делает ее
самостоятельной научной работой, а не просто расширенной и дополненной версией уже
опубликованного.
о * *
Значительную, во многом самую важную часть этой книги автор написал в
стенах Московского государственного института международных отношений
(МГИМО-Университет). Считаю своим долгом отметить, что созданные здесь
условия для творческой работы (включая возможность собирать научный
материал за рубежом) помогли мне решить целый ряд профессиональных задач и
избавили от необходимости непродуктивной траты сил и времени. Искренне признателен
тем, кто чувствует себя лично ответственным за сохранение такой атмосферы,
считая это магистральным направлением развития МГИМО.
Не могу не вспомнить о своем учителе—почетном профессоре МГУ Нине
Степановне Киняпиной A920-2004 гг.). Ее труды в области внешней политики
России Х1Х-начала XX вв., бесценный опыт живого общения с ней стали «моими
университетами», большой учебой и источником тех идей, которые я постарался
воплотить в предметно-концептуальные формы, в том числе на страницах данной моно-
* Около двух с половиной тысяч сносок с примечаниями и комментариями содержат не только
фактографические данные, но и пространные историографические экскурсы, которые составляют
важный и во многом самостоятельный раздел монографии.
ПРЕДИСЛОВИЕ
графи и. Как и многие другие ученики Нины Степановны, автор пользуется
случаем, чтобы еще раз почтить ее память с благодарностью и верой в успехи более
молодого поколения последователей ее школы.
Я глубоко признателен Виктору Михайловичу Безотосному—историку, не
нуждающемуся в представлении—за большую практическую помощь в ходе
подготовки книги к изданию.
Это же чувство я испытываю к своему коллеге, ведущему научному сотруднику
Центра кавказских исследований МГИМО (У) МИД России Владимиру Александровичу
Захарову, щедро предоставившему в мое распоряжение свою личную коллекцию
уникальных архивных документов.
Хочу выразить особую признательность главе Издательского дома «Рубежи XXI»
Владимиру Александровичу Кулакову за интерес, проявленный к моей рукописи, и
за огромную, подвижническую работу, которую он уже много лет ведет в области научно-
исторического просвещения российского общества.
Владимир Дегоев
Моей семье
е благодарностью посвящается.
КНИГА ПЕРВАЯ
Время и бремя восточных тревог
C0-40-е годы XIX века)
Глава I
После Адрианопольского мира.
Кавказский вопрос на переговорах в Адрианополе, 1829 год. (Стр. 20)-Новая восточная стратегия
Лондона. (Стр. 30)-Кавказ, Иран, Турция и «русскаяугроза» Индии. (Стр. 39)-Дэвид Уркарт
вступает в игру. (Стр. 52)
19
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Перекрестком международных противоречий и театром войн Кавказ был
всегда. В XVI в. в битву за Кавказ вступила Россия, стремившаяся обезопасить свои
южные окраины. С широким доступом к Черному и Каспийскому морям были
связаны жизненно важные интересы Российского государства, его успешное
экономическое развитие, немыслимое без внешней торговли. Преследуя собственные
цели на Кавказе, российское правительство объективно способствовало
освобождению местных народов от ирано-турецкого господства, а также их постепенному
избавлению от разорительного междоусобного хаоса.
Эта задача облегчалась укреплявшейся прорусской ориентацией значительной части
населения края, его неоднократными просьбами о покровительстве. Активизация
политики на Кавказе вовлекла Петербургский кабинет в войны с Ираном и Турцией,
принявшие со стороны Тегерана и Константинополя, после присоединения
Грузии к России A801 г.), откровенно реваншистский характер.
В первой трети XIX в. отношения между Россией, Ираном и Турцией
осложнились вмешательством Англии и Франции, вступившими, как между собой, так
и против России, в борьбу за политическое и экономическое влияние на
Ближнем и Среднем Востоке.
Западные державы поддерживали политику шаха и султана на Кавказе, давали
им займы, посылали к ним военных инструкторов и оружие. Враждебность
Парижского и, особенно, Лондонского кабинетов к России явилась новым фактором,
заставлявшим ее думать об укреплении своих позиций на Кавказе. Однако в
начале XIX века антагонизмы между Англией и Россией на Востоке были приглушены
их союзническими обязательствами в антинаполеоновских войнах, а после
Венского конгресса—инерцией общего страха перед возможностью рецидива
гегемонии Франции в Европе.
Победоносная для России война 1826-1828 гг. с Ираном и увенчавший ее
Туркманчайский мир положили конец шахским притязаниям на Кавказ, с тех пор
переставший быть предметом русско-иранских разногласий.
В отличие от Русско-иранской, Русско-турецкая война 1828-1829 гг.
представляла собой не только и не столько итоговую, сколько поворотную веху в
международном положении кавказских народов.
В августе 1829 г. после сокрушительных поражений Турции на Балканах и в
Закавказье начались переговоры о мире. Они проходили в г. Адрианополе, где стоял
20-тысячный русский корпус, который в случае необходимости мог через день-
другой беспрепятственно оказаться у стен Константинополя, уже охваченного паникой.
Это обстоятельство производило сильное психологическое давление на турецкую
сторону. Чтобы смягчить его и добиться максимально щадящих для Порты
условий, западная, особенно британская, дипломатия взяла не себя посредническую
миссию. Фельдмаршал И.И. Дибич—он же глава российской делегации на
начальном этапе переговоров—не стал противиться, но внимательно следил за тем,
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАНАПОЛЬСКОГО МИРА
чтобы это вмешательство не нанесло
вреда интересам России1*.
Тот факт, что русские войска
занимали Аджарию, Ахалцыхский, Карсский
п Баязетскии пашалыки, в принципе
создавал предпосылку для
присоединения этих земель к России. Именно
так ставил вопрос командующий
русской армии на Кавказе граф
И. Ф. Паскевич в письме к канцлеру
России К.В. Нессельроде (август
1828 г.J*. Логика его рассуждений
подчин ялась объективной
необходимости обезопасить Западную Грузию
путем отторжения от Турции
вышеназванных территорий и тем самым
устранения традиционного
источника угрозы миру и стабильности в
Закавказье. Фельдмаршал мыслил И.И.Дибич
примерно так: чем больше
достанется России в Малой Азии, тем прочнее гарантии безопасности Кавказа.
Однако понимая, что есть еще соображения высокой, то есть общеевропейской
политики, Паскевич допускал необходимость уступок Порте. В любом случае его
программа-минимум предполагала приобретение помимо Анапы и Поти—что как бы
само собой разумелось—турецкой части Гурии с Батумом и Ахалцыхского пашалыка
Д1я обеспечения «спокойствия Грузии» и восстановления «Грузинского царства»
за счет провинций, издревле ему принадлежавших3*.
Так или иначе, решить эти проблемы предстояло в ходе переговорного процесса
с уютом как обстоятельств, непосредственно относящихся к содержанию
русско-турецких противоречий, так и привходящих моментов, связанных с общей ситуацией в Европе.
Поначалу султан Махмуд II декларировал в качестве главного условия своего
согласия на мир целостность всех османских владений и на Балканах, и в
Восточной Анатолии1. Но постоянная опасность возобновления приостановленного
русского наступления на Константинополь заставляла Порту быть более
реалистичной и признать неизбежность территориальных потерь2. Кроме того, западные, и в
|в Шеремет В.И. Турция и Адрианопольскпн мир 1829 г. Из истории восточного вопроса. М., 1975.
С.107.
*вАКАК.Т.7.Док. №759.
:{0 Там же.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
частности британские, дипломаты,
пообещав ей всяческую поддержку на переговорах,
все же «дружески» предупредили турец-
кихупашомоченных, что при тех поражениях,
которые потерпела их страна на всех
фронтах, принести какие-то материальные
жертвы придется.
Тогда турки стали склоняться к другой
крайности, соглашаясь чуть ли не на любые
условия мирного договора в обмен на отказ
Дибича от наступления на
Константинополь, в случае захвата которого Россия
по.1учила бы колоссальное моральное
преимущество и бесценный предмет Л1Я торга.
Дело, к тому же, усугублялось еще и
отсутствием всякой уверенности в том, что
Россия вообще изъявит готовность
возвращать этот предмет3.
Такой настрой крайне обеспокоил
британского посла в Турции Роберта Гордона,
Махмуд 11 д 1Я которого почти одинаковые
неудобства представляли и слепое упрямство турок, питаемое ложными надеждами, и их
безграничная уступчивость, вызванная сломленным духом и волей. В ходе
мирной конференции Гордон стремился свести турецкие уступки на Кавказе к
минимуму. Особенно он возражал против передачи России Ахалцыха как
потенциального плацдарма для ее дальнейшего наступления на Восток. Дибич сообщал
Николаю 1, что Гордон считает требование об Ахалцыхе «выходящим из границ
великодушия, которое предполагали со стороны Вашего императорского величества
и в котором были убеждены» *. Для принуждения Петербурга к отказу от чрезмерных
территориальных претензий к Порте посол предлагал своему правительству
послать британский флот в Дарданеллы1*.
Премьер-министр Англии А. У. Веллингтон придерживался более осторожной
позиции. Предписывая министру иностранных дел Д. Г. Эбердину не допустить
передачи России Анапы и Поти, он, однако советовал делать это разумно,
избегая риска вовлечь Англию в войну3. Сам Эбердин тоже призывал соблюдать
осторожность и просчитывать игру хотя бы на ход вперед. В ответ на идею
использования угрозы вторжения британского флота в Черное море как средства
,0 Ingram E. The Beginning... p. 56.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАНАПОЛЬСКОГО МИРА
давления на Россию госсекретарь заметил, что это может вызвать ту самую
общеевропейскую войну, которую Англия старательно избегает6.
Влияние Р. Гордона заметно сказалось на поведении турецких дипломатов в
Адрианополе. Теперь они стали возражать против, казалось бы, предрешенного
вопроса—уступки Анапы и Поти. Причем, ссылались не только на великодушные
обещания Николая I. Глава османской делегации Мехмед Садык-эфенди заявил:
«Общеизвестно, что Порта имеет постоянные связи с черкесами и другими
горскими народами, находящимися под ее покровительством. Совершенно невозможно
отдать эти народы на угнетение России, но если бы это и произошло, то воинственные
горцы с оружием в руках восстали бы против гнета царского правительства. Эта
война повлекла бы за собой новые разногласия между Россией и Турцией»1*.
Впрочем, особой последовательности в переговорной политике турок не
заметно. Вначале они как будто соглашались отдать Анапу и Поти в обмен на
сокращение размеров военной контрибуции2*. Затем Мехмед Садык-эфенди стал
добиваться, чтобы Турция уступила не четыре крепости (Анапа, Поти, Ахалцых
и Ахал кал аки), как было предусмотрено проектом мирного соглашения, а три, в
числе которых могли быть либо Анапа, либо Ахалцых, но не обе вместе. И,
наконец, было предложено отдать России Ахалцых и Ахал кал аки, а Анапу и Поти
вернуть Турции3*.
С одной стороны, эта непоследовательность являлась своеобразным
методом, свойственным восточной дипломатии, с другой стороны, она отражала
борьбу мнений в правительственных кругах Турции. Разброс этих мнений был широк:
от призывов к тотальной и бескомпромиссной священной войне против
русских гяуров до предложения об уступке России части Карсского пашалыка в счет
контрибуции4*.
В целом же, можно согласиться с утверждением английского историка М.
Андерсона о том, что в отношениях между Россией и Турцией кавказские территориальные
проблемы «весили» больше, чем балканские5*. На адрианопольских переговорах
действительно было заметно, что азиатские владения ближе османскому сердцу, чем
европейские6*. Как писал Дибич царю, «турки дорожат этими владениями, на
которые они смотрят как на одно из самых древних своих наследий»7. Именно
поэтому еще в 1826 г. А. П. Ермолов настоятельно советовал, в случае войны с Тур-
10 Цит. по: Шеремет В. И, Указ. соч. С. 147.
2' Там же. С. 107.
3'Там же. С. 138, 148.
4* Там же. С. 130,181.
3* Anderson M. Russia and the Eastern Question, 1821-41 //Europe's Balance of Power 1815-1848.
Ed. b\jAlan Sked. L., 1979. P. 86. Турки понимали, что рано или поздно их заставят уйти из Европы.
60 Шильдер Н. К. Адрианопольский мир..., с. 20.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
цией, наступать в направлении Карса и Эрзерума
с целью нанести удар по «самым источникам
могущества Порты»1*.
Трудно увидеть четкую последовательную
линию и в позиции русской стороны на адриа-
ноиольских переговорах. Сдерживающим и
дезориентирующим фактором служили
«альтруистические» предвоенные манифесты Николая I.
Теперь, после победоносного завершения войны,
было не совсем понятно, сохраняют ли они свою
силу и насколько аккуратно нужно им следовать.
Похоже, и сам император не всегда имел
однозначный ответ на этот вопрос8.
Вдобавок, профессиональные военные (Дибич,
Паскевич) и профессиональные дипломаты
(К.В. Нессельроде, А.Ф.Орлов),
непосредственно участвовавшие в переговорном процессе
или оказывавшие на него ощутимое влияние,
смотрели на вещи по-разному. Нессельроде выступал за крайне осторожные
подходы к кавказским территориальным проблемам. В сущности, он предлагал Дибичу
не настаивать на присоединении Ахалцыха и предельно внимательно учитывать
мнение турецких делегатов по этому вопросу2*. Даже Паскевич, которому по его
ведомственной принадлежности и по тогдашней триумфальной для него ситуации
вроде бы приличествовала склонность к имперскому экспансионизму, готов был (правда,
в крайнем случае) отказаться от Ахалцыха—одного из своих самых важных военных
трофеев3*. В то же время рассматривалась идея отторжения от Турции Аджарии с
Батумом4* и даже Карса5*. Ее, после некоторых колебаний, одобрил Николай I.
С одной стороны, император разделял осмотрительную позицию Нессельроде,
с другой стороны,—испытывал сильное искушение привести к оптимальному
соответствию международно-правовые и военные итоги кампании 1828-1829 гг. на
Кавказе. Как-никак силой оружия была занята османская территория, по размерам
едва ли меньшая, чем Восточная Грузия. На то, чтобы великодушно вернуть все это,
вопреки закону и обычаю войны, от победителя требовались немалые усилия воли.
К.В. Нессельроде
х* Цит. по: Ляхов В. Л. Русская армия и флот в войне с Оттоманской Турцией » 1828-1829 гг.
Ярославль, 1972. С. 105.
2* Шеремет В.И. Указ.соч. С. 113.
30 Там же. С. 113-114.
*• Там же. С. 168.
5* Фадеев А. В. Россия и Кавказ.., с. 237.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАПАПОЛЬСКОГО МИРА
Напрягать их Николаю I пришлось настолько, насколько он считал себя обязанным
выполнять свои добровольные предвоенные обещания Европе. Нет сомнения, что
принцип верности монаршему слову ограничивал императора. Вместе с тем он
чувствовал ответственность и перед собственным народом, который понес жертвы и
хотел бы знать, за что. Эти взаимоисключающие моральные обязательства, в конце
концов, заставили Николая I найти компромисс, не удовлетворивший ни западные
державы, ни российское общественное мнение9.
Форин оффис противодействовал всему, что могло усилить Россию в ее
политическом и экономическом соперничестве с Англией на Востоке. Предполагаемые
приобретения России на Кавказе приближали ее к караванном} пути—Трапе-
зунд-Эрзерум-Тавриз,—по которому осуществлялась английская торговая экспансия
в восточные страны. Кроме того, Закавказье, по имперской «философии» Лондона,
это еще и подступы к Индии, а значит—рубежи ее обороны1 *.
С начала XIX в. призрак русской угрозы Индии так и не оставляет в покое
британское общественное мнение. Поскольку Россия, как предполагалось, вполне
могла материализовать этот призрак, опираясь на свои владения в Закавказье,
особое внимание Англия уделяла вопросу о том, где будут проходить
русско-турецкие (и русско-иранские) границы. В английской публицистике и средствах массовой
информации данная тема обсуждалась весьма живо. Предлагались разные способы
противодействия России, вплоть до самых радикальных2*.
Радикализм был присущ и части правящего класса Великобритании, в том числе
и тем, кто не верил ни в готовность русских идти на Индию, ни в
военно-техническую осуществимость подобного предприятия. Однако успокаивать британское
общество на сей счет они не собирались: русский жупел требовался для
манипулирования массовым сознанием и для давления на Лондонский кабинет. Председатель
Контрольного совета Ост-Индской компании и будущий генерал-губернатор Индии
Э. Л. Эллснборо писал: «Наша политика в Европе и Азии должна быть направлена
на сокрушение мощи России [...] В Персии, как и повсюду, я постараюсь найти
средства при первом удобном случае бросить против России весь вооруженный мир»3*.
Призывая своих коллег по правящей элите осознать масштабы опасности, он
рекомендовал: «Пусть наши устремления будут постоянно обращены на сдерживание русской
агрессии и ослабление России, как на истинную и законную цель нашей
политики»1 \ Злленборо не верил, что Россия удовлетворится своими новыми границами
19 Шеремет В. И. Укю. соч. С. 114, 131; Ingram E. The Bcginning.., p. 30, 35, 50-51, 193-194.
2° См. подробно: Дегоев В. В. Большая игра на Кавказе. 2-е изд. М.: «Русская панорама», 2003.
С. 54-116.
3* EUenborough E. L. А Political Diary, 1828-1830. L., 1881. V. 1. Р. 238. Ср.: Ingram E. The Begin-
ning.., p. 63.
4* Цит. по: Ingram E. The Beginning.., p. 63.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
на Кавказе и откажется от «вероломных средств» осуществления амбициозных
замыслов1*. В октябре 1829 г. он предложил своему правительству предупредить
Петербург, что любая его попытка расширить территориальные приобретения в Иране
вызовет решительные ответные меры Англии10.
Премьер-министр Великобритании А. У. Веллингтон, как прагматичный
человек, наделенный исключительной ответственностью за решения правительства,
предпочитал более осторожный образ действий. Превращение русско-турецкой
войны в общеевропейскую не входило в его планы2*. Он не имел ничего против
продолжения этой войны в 1829 г. уже с участием Ирана в качестве османского
союзника, но, когда в Тегеране убили А. С. Грибоедова, Веллингтон и его
подчиненные сделали все, чтобы уверить Петербург в полной непричастности англичан
к этому событию. Обострять отношения с Россией Лондон явно не хотел.
Не желая ссориться с Европой, в частности с Англией, русская дипломатия
ограничилась включением в число территорий, отходивших к России, Ахалцыха,
Ахалкалаки и узкой прибрежной полосы от устья Кубани до поста св. Николая11.
Петербургский кабинет пояснял, что «требуемые места, особенно Анапа, представляют
исключительную важность лм России не как территориальное увеличение, а как
гарантия безопасности и будущего спокойствия всех пограничных провинций России, и
особенно азиатского побережья Черного моря. Наконец,—это средство прекратить
постоянные конфликты, которые до сих пор вызывались поведением управлявших
там пашей, и, следовательно, средство потушить тлеющие искры разногласий
между Россией и Портой»12.
На заключительном заседании мирной конференции в Адрианополе турецкие
делегаты, получив новые инструкции, попытались возобновить спор о территориальных
разграничениях на Кавказе. Но после «долгой и угрожающей>> речи российского
представителя А. Ф. Орлова турки отказались от дальнейших дебатов3*.
Статья 4-я Адрианопольского трактата свидетельствовала о том, что
российские требования, касавшиеся вышеуказанных кавказских территорий, были
удовлетворены. Специально оговаривался отказ Порты от претензий на ранее
присоединенные к Российской империи Восточную Грузию, Имеретию, Мннгрелию,
Гурию, а также признание ею ТурКхМанчайского договора. Новая русско-турецкая
граница проходила от Гурии до Александрополя приблизительно в 15 км южнее
Ахалцыха и в 30 км южнее Ахалкалаки. Остальная часть Ахалцыхского
пашалыка, а также пашалыки Карсскнй, Баязетскин и Эрзерумский, то есть территории,
в несколько раз превышавшие по размерам земли, отошедшие к России,
возвращались Турции. Через три месяца после подписания мирного договора должен был
l4ngramE. The Bcginning.., P. 63.
2*Шеремет В. П. Указ. соч. С. 79.
3* Там же. С. 117.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАНАПОЛЬСКОГО МИРА
начаться и в восьмимесячный срок закончиться вывод русских войск из временно
оккупированных областей Восточной Анатолии.
Султан (как и ранее шах) признал право царя на «вечное» владение Кавказом.
Это и служило международно-договорным оформлением присоединения данной
территории к России независимо от прочности или слабости ее позиций в кавказских
обществах. России еще предстояло наполнить свое присутствие там
государственным и административным содержанием, в том числе путем применения силовых методов
в ответ на активизацию воинствующих мюридов в Дагестане и Чечне, или на
другие формы сопротивления.
Николаю I не удалось полностью выполнить свои альтруистические обещания по
отношению к Османской империи, однако те уступки, к которым он принудил себя,
чтобы сдержать перед Европой свое царское слово, выразились в очень
значительных геополитических величинах.
В России этого не оценили. Русский историк и публицист М. П. Погодин писал
30 сентября 1829 г.: «У нас теперь все радуются миру. Жалеют только, что
слишком великодушно поступили, а великодушие в политике не имеет курса»1*.
Дело, впрочем, не только в великодушии. Николай I не хотел своими чрезмерными
требованиями на Кавказе провоцировать распад Османской империи и подавать
европейским державам сигнал к разделу наследства «больного человека». Сохранение
слабой Турции царь считал для себя гораздо более выгодным, чем образование на
ее развалинах австрийских, британских и французских протекторатов. Эти негативные
для России последствия трудно было бы компенсировать даже захватом Проливов.
Не говоря уже о том, что разрушение Турции грозило разбалансировать всю
европейскую систему и привести к всеобщей войне. В петербургских правящих кругах
целиком разделяли такой взгляд на восточный вопрос13.
Умеренность условий, предъявленных туркам, признавал даже Ф. Генц,
австрийский дипломат, известный своей неприязнью к России. «В сравнении с
тем,—писал он,—чего могли требовать русские и требовать безнаказанно, они
требоват мало. ...Конечно, Император неоднократно уверял, что он не хочет
завоеваний в этой войне. Но от подобных уверений легко отречься помощью сотни
дипломатических тонкостей. ...Что побудило Императора не переступать границ,
предписанных им его генералам и уполномоченным? Любовь к справедливости,
великодушие, мудрость, принятие в соображение местных отношений, или
какие-либо иные причины ? Остается только несомненным, что он мог бы
пойти далее, чем пошел в действительности, и поклонники его политики имеют
в этом случае полное право восхвалять его умеренность»2*. Многие западные
историки разделяют это мнение14.
¦• Барсуковы. Жизнь и труды М. П. Погодина. СПб., 1889. Кн. 2. С. 399.
2° Цит. по: ШильдерН. К. Адрианоподьскип мир..., с. 22.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Однако официально такая оценка Адриа-
нопольского договора не озвучивалась в
европейских кабинетах. Широкий жест
победителя, вернувшего Порте огромные территории
в Малой Азии, произвел слабое впечатление.
Николаю I, надеявшемуся на благодарность
Европы, пришлось наблюдать другую
реакцию15. Меттерних предпочел просто не заметить
щедрого царского жеста. Канцлер назвал
мирный договор «несчастьем» и свидетельством
того, что Турция «прекратила свое
независимое существование»1*.
В Великобритании итоги русско-турецкой
войны вызвали возмущение16. А. У.
Веллингтон в письме к Д. Г. Эбердину заявлял, что Англия
попала в «скверную ситуацию», поскольку на
Д. Г. Эбердин ее «огромные жертвы» (имелось в виду
согласие Лондона на применение к Турции силы)
Россия ответила нарушением своего обещания проявить умеренность17. Председатель
Контрольного совета Ост-Индской компании и будущий генерал-губернатор Индии
Э. Л. Злленборо выразился еще резче: «Мы сделались орудием России, и нас
обвели вокруг пальца, как простаков»2*. Даже «русофил» Эбердин был возмущен
количеством русских «трофеев» в войне 1828-1829 гг.18
Едва пришло в Лондон известие о заключении мира, как состоялось два
экстренных заседания правительства, после чего Эбердин пригласил русского
посла в Англии X. А. Лпвена и заявил ему, что «по мнению британского
кабинета, Османская империя более не существует»19. Эбердин, как отмечал Карл
Маркс, усматривал опасность «в каждом отдельном условии мирного
договора»3*. В инструкции английскому послу в Петербурге лорду У. Хейтсбери
указывалось, что Россия приобрела в Малой Азии «преобладающую»
позицию, позволяющую ей вершить судьбу этого района. Проникнув в глубь Армении
с ее христианским населением. Россия «разом овладела ключами и от
персидских, и от турецких провинций», вольная теперь развивать свое наступление либо
на Восток (Тегеран), либо на Запад (Константинополь), не встречая на пути
никаких особых преград20.
|в Кипятит И. С. Указ. соч. С. 150: Фалеев А. В. Россия и Кавказ первой трети XIX века. М., 1960.
С. 239.
** Ellenborough E.L. А Political Diarv, 1828-1830. L., 1881. V. 2. Р. 25.
3' Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 31. С. 252.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАНАПОЛЬСКОГО МИРА
Хейтсбери было поручено
предъявить по поводу Адриано-
польского трактата протест,
являвшийся одновременно и
требованием его пересмотра1*. В
Лондоне делали вид, будто считают
присоединение к России Ахал-
цыхского пашалыка и восточного
побережья Черного моря
фактором, нарушавшим европейское
равновесие21. Преемник Эбер-
дина на посту госсекретаря
Г. Пальмерстон писал в 1831 г.,
что крохотные французские
приобретения в Европе несут гораздо
большую угрозу принципу
равновесия сил, чем обширные русские
приобретения на Кавказе2*.
Петербург едко отреагировал
на британскую ноту, заявив, что
«если присоединением
некоторых турецких городов с
окрестностями [...] Россия
нарушила европейское равновесие, то
английское правительство своими у /j Хейтсбери
завоеваниями в Индии с 1814 года
систематически его нарушало»3*.
В ответ на попытки Лондонского кабинета настаивать на пересмотре договора
Ливен заявил резкий протест и отказался от всякого обсуждения этой темы.
Адрианопольский договор оживил для англичан проблему русского вторжения в
Индию, несколько позабытую со времени наполеоновских войн4*. Итоги
русско-турецкой войны навели панические настроения на британских дипломатов. Подтверждению
посланника в Иране Дж. Макдональда, теперь весь Средний Восток «повержен к ногам
Великого Северного Господина»5*.
,в Фадеев Л. В, Россия и восточный кризис 20-х гг. XIX в. М., 1958. С. 358.
*в Bartlett С. J. Britain and the Europcan Balance, 1815-48 //Europe's Balancc, p. 152.
** Мартене Ф. Собрание.., т. И. С. 422.
l'HoskinsH. L. British routes to India. L., 1966. R 134; Iiopkirk P. Op.eit. P. 115-116.
'a4nyram E. The Beginning..., p. 50. О том же писай и Роберт Гордон. (Ibid. Р. 51).
КАВКАЗ Н ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Правда, другие, как, например, Хейтсбери, считали эти страхи преувеличенными,
поскольку Россия не имела достаточно сил для наступления на Индию1 *. По мнению
Хейтсбери, Форин оффис ошибочно приписывал Николаю I намерение расчленить
Османскую империю. Напротив, царь, как убеждал посол, хотел сохранить ее.
Хейтсбери, поэтому, пугал не Адрианопольский договор, а стремление Англии найти за него
адекватное возмещение. А это чревато ненужным столкновением с Россией22.
Тем не менее Англия подстегивала ревизионистские поползновения Турции. Под
диктовку Р. Гордона была составлена инструкция для чрезвычайного турецкого
посольства в Петербург, в которой рекомендовалось добиваться возвращения султану
четырех крепостей на Кавказе. Россия отклонила эти претензии, посоветовав Турции
не вмешивать в русско-турецкие отношения другие державы. Вместе с тем она
выразила готовность оберегать внутреннее спокойствие Османской империи от строптивых
вассалов Махмуда II и национально-освободительных движений. В условиях
неустойчивого международного положения Турции, перед лицом тяжелых последствий войны
и необходимости преодоления трудностей в политической и хозяйственной жизни страны
султан, несмотря на противодействие «реваншистской» фракции турецкого руководства,
решил не настаивать на пересмотре Адрианопольского трактата2*.
Как уже отмечалось, этот документ был для России международно-правовой
санкцией на «владение» Черкесией3* и знаменовал завершение длительного
процесса присоединения народов Кавказа к Российскому государству23.
Кавказ называли «русским Гибралтаром»4*. С точки зрения геополитической
теории, это сравнение выглядит небезосновательным. Но оно становится весьма
некорректным в контексте геополитической практики, которой придерживалась
Россия после 1829 г. Англия захватила Гибралтар как плацдарм для экспансии в
огромный средиземноморский мир. Кавказ же, тоже представлявший для
России, казалось бы, идеальную позицию для наступления в южном, юго-восточном
и юго-западном направлениях, был приобретен, как выяснилось в исторической
перспективе, совсем не для того, а для обеспечения относительно безопасного
соседства с Персией и Турцией.
« « «
Адрианопольский договор надолго определил русско-турецкие границы в Малой
Азии, обеспечив мирное, хотя и не всегда стабильное состояние отношений между7
Петербургом и Константинополем вплоть до 1853 г. Порта отныне вынуждена
была воздерживаться, по крайней мере, от открытой помощи черкесам24 и от
открытой демонстрации реваншистских притязаний в Закавказье.
l* Ingram E. The Beginning..., p. 51, 65.
»Шеремет В. И.Ут. соч. С. 130,157, 164-165, 169, 175, 187.
*mAUen W. E. D. and MuratoffP. Op. cit. P. 43.
4* AfscharM. La Politique Europcennc en Perse. Quelques pages de Fhistoire diplomatique. Teheran, 1973. P. 47.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАНАПОЛЬСКОГО МИРА
Вместе с тем нельзя было
исключать, что Кавказ вновь
может стать театром русско-
турецкой войны25.
Потенциальная основа для
османского реваншизма сохранялась
благодаря соответствующим
умонастроениям среди
радикального духовенства и
представителей правящего
класса Турции. Эти
умонастроения подогревались
постоянными визитами
горской знати в Константинополь
с просьбами о помощи и изве- Контрабандисты. 1884, Айвазовский
стнями о неспокойной обстановке в Черкесии1*. Следует также учесть, что
большим влиянием на султана и его сановников пользовались их жены-черкешенки,
активно «лоббировавшие» идею о необходимости более решительной политики
на Кавказе.
Официальная Порта не всегда могла, даже когда хотела, проконтролировать
каналы турецко-черкесских связей. Османские эмиссары всячески поддерживали
в горцах мятежный дух, в том числе слухами и прокламациями о том, что султан после
войны не отказался от права защищать черкесов, а Россия не в состоянии данное
право оспорить ни де-юре, ни де-факто2*. Правдоподобность таким
утверждениям придавало одно неудобное для России обстоятельство: реально вне ее контроля
оставалась и закубанская территория, и та полоса черноморского побережья,
которую Турция уступила по Адрианонольскому договору. Горцам поневоле приходилось
верить турецкой пропаганде, ибо она спекулпровала вроде бы на безукоризненной
логике: если бы русские войска были в состоянии занять черкесское побережье, то
они бы непременно это сделали3*.
Дело не ограничивалось пропагандой. Практически не иссякал поток оружия в
Черкесию, несмотря на ее новый международно-правовой статус. Горцы получали
!* КасумовА. X. Северо-Западный Кавказ в русско-турецких войнах и международные отношения XIX
века. Нзд-во Ростовского университета, Ростов-на Доил, 1989. С. 119-120.
*' См.: КасумовА. X. Северо-Западный Кавказ в русско-турецких войнах..., с. 105-106; БижевА. X.
Адыги Северо-Западного Кавказа и кризис Восточного вопроса..., с. 194-196; ПанешА.Д.
Западная Черкесия в системе взаимодействия России с Турцией, Англией и имаматом Шамиля в XIX в.
(до 1864 г.). Майкоп, 2007. С. 104-105.
3* Короленко П. П. Указ. соч. С. 206-207.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
осязаемую материальную поддержку, служившую дополнительным стимулом к
набегам1*. Для обеспечения русского военного присутствия на черноморском побережье
Кавказа требовались время и средства. Рассчитывать на быстрое освоение приобретенных
территорий не приходилось. В первые послевоенные годы Россия была вынуждена
утверждать там свою пока еще номинальную власть с помощью чрезвычайных мер,
призванных защитить ее престиж «кавказской державы» и оградить ее жизненно
важные интересы в этом регионе от неослабевающего внешнего вмешательства20.
В 1831 г. Россия учреждает на черкесском побережье таможенно-карантинную
службу, регламентировавшую международную торговлю и судоходство в
прибрежной акватории. Доставка незапрещенных грузов на теперь уже российскую территорию
регулировалась соответствующими правилами и ограничивалась только теми
портами, которые находились под ре&1ьным контролем России и были оборудованы таможней
и карантином (чума и холера часто завозились из Турции морем). Для борьбы с
контрабандой оружия и работорговлей назначались военные корабли, дежурившие на
пространстве от Анапы до Редут-кале. Крейсерский дозор имел черты сходства с
блокадой, формально ею не являясь.
Эффективность этих мер была невысока; они играли скорее символическую
роль, позволяя России как бы зафиксировать перед лицом Европы сам факт ыадения
если не внутренней, то, по крайней мере, прибрежной Черкесией. Этот факт
владения получает дополнительную убедительность со второй половины 30-х годов, когда
на отрезке от устья Кубани до Сухум-кале строится система крепостей иод названием
Черноморская береговая линия2*. Однако для пресечения контрабанды она мало
что давала. В условиях исторически отлаженной черкесско-турецкой торговли,
включая виртуозную технику доставки нелегальных товаров, «опечатать»
побережье было практически невозможно.
Адрианоиольский договор вызвал обострение англо-русских отношений, ибо
новый международно-правовой статус Кавказа, как части России, был помехой
вынашиваемым Лондонским кабинетом планам политического освоения этого
региона. Возникла весьма необычная ситуация: хотя к началу 30-х гг. XIX в.
Кавказ уже входил в состав России, он не только не утрачивает значения в международных
отношениях (что было бы естественно), но и превращается в серьезную
русско-английскую проблему, которая усугублялась еще далеко не изживишми себя русско-турецкими
антагонизмами.
С 1826 но 1829 гг. у России и Англии накопилось немало поводов для взаимных
подозрений и недоверия. В Петербурге и Тифлисе подчас априорно
предполагали, что стремление всячески вредить русским на Востоке—в крови у англичан.
¦• Короленко П. П. Указ. соч. С. 208-209.
8* Подробно см.: СохтА. Черноморская береговая линия: сущность и функции // Россия и Черкесия..,
с. 138-165.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИЛИАИОЛЬСКОГО МИРА
А в Лондоне и Калькутте не хватало трезвости ума, чтобы уразуметь главный
постулат внешней политики Николая I—не развал и не раздел Османской империи и Персии,
а сохранение их в качестве слабых и управляемых соседей в интересах обеспечения
безопасности южных рубежей России*7.
Неоднократным и абсолютно искренним заявлениям царя на этот счет верили,
пожалуй, лишь британские послы в Петербурге. Но к ним в Лондонском кабинете
мало кто прислушивался, разве что Эбердин, впрочем,—без особых последствий для
внешнеполитической стратегии Англии28. Чье мнение в данном вопросе
действительно имело последствия, так это—лорда Пальмерстона, который считал, что
вместо того, чтобы внимать успокоительным обещаниям России, лучше «исходить
из общего правила», гласящего: «где русские агенты—там козни (против Англии—
В. J.) во всей красе» ¦ *. Априорная настроенность Пальмерстона против России зачастую
подавляла его способность к трезвому геополитическому анализу29.
Однако были все же в Англии государственные деятели, не утратившие эту способность,
несмотря на их нелюбовь к русским. А. Веллингтон, желая урезонить Э- Л. Элленборо,
писал ему, что сам факт непосредственного соседства Турции и Ирана с Россией, а
не с Англией и Индией,—есть суровая географическая реальность, с которой нельзя
не считаться30. Курс на превращение этих стран в британские протектораты
приведет именно к тому, чего Англия стремится не допустить, то есть—к ответной
активизации России. Лондон, по мнению А. Веллингтона, должен всячески избегать
обвинений в провоцировании войн на восточных границах Российской империи31.
В британских правящих и дипломатических кругах существовали определенные
расхождения в оценке ряда проблем, вставших в порядок дня уже после
заключения Туркманчайского и Адрианоиольского договоров. Удовлетворится ли Россия своими
новыми границами на Кавказе и новым уровнем своего влияния на Тегеран и
Константинополь? Насколько реально ее дальнейшее военное и политическое
наступление? Что может противопоставить этом}7 Лондон и каковы в сложившейся
ситуации его шансы переиграть Петербург мирными средствами? Готовы ли Иран
и Турция после всего случившегося с ними предпочесть Англию России?
На данные вопросы отвечали по-разному, но общим было осознание
необходимости повысить внимание к этим восточным государствам, следить за каждым
шагом России и действовать симметрично, сочетая решительность и
осторожность, неизменно памятуя о той опасной черте, которую в отношениях с Петербургом
лучше не переходить2*.
Наибольшую тревогу вызывала перспектива не столько прямого русского
завоевания Ирана и Турции, сколько превращения их в орудие скрытой русской экспансии
в направлении Индии и Персидского залива. Боялись, в частности, что в ближай-
г Цит. по: Ingram Е. The Bejfinning.., р. 51.
*' См.: Gillard D. Л. Ор. cit. Р. 26-27.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
шем будущем Петербург, в возмещение потерь на Кавказе, поможет Ирану
захватить Багдад и Герат1 *. Это абсолютно не устраивало Англию, не потому что она верила
в возможность русского вторжения в Индию, а потому что Россия уже одним своим
присутствием на подступах к британской колонии легко могла дестабилизировать
там социально-политическую обстановку и подорвать сами основы британского
господства в этом регионе мира32.
Поскольку войну Англия считала последним средством и старалась избежать его
применения, возникал естественный вопрос—как действовать? Первое, что
приходило на ум британским политикам, была идея не допустить создание из Ирана и
Турции русских протекторатов. Вместе с тем, как понимали в Лондоне, самым
верным способом провалить эту задачу и получить обратный результат явилась бы
стратегия строительства протекторатов британских. Стало быть, оставалось одно:
превратить Иран и Турцию в буферные государства и молчаливо или гласно
условиться с Россией о правилах игры. Тогда оборона Индии станет скорее политической,
чем военной проблемой2*.
Но это были в большей степени теоретические рассуждения. На практике все
выглядело со стороны Англии проще и агрессивнее. Сразу после заключения Адрианопольского
договора британский фрегат «Блонд» под командованием капитана Эдмунда
Лайонса прошел через Проливы в Черное море, где, не таясь, собирал
разведывательную информацию о русском побережье3*. Это была откровенно провокационная
и многозначительная акция. Оставляя в стороне предположение, что Э- Лайонс
действовал на свой страх и риск33, можно расценивать черноморский визит «Блонда»
как попытку проверить реакцию Турции (но больше, конечно, России) на намерение
Англии создать прецедент свободного прохода иностранного военного судна через
Дардане.иы и Босфор в российскую акваторию. Это выглядело как своего рода
демонстрация против Адрианопольского договора и предупреждение Петербургу.
МИД России встревожила не только сама провокация, но и тот факт, что Порта,
сделав вид, будто не заметила ее, молчаливо признала Лондон своим союзником
против России и поощрила его к дальнейшей антирусской политике. Тем решительнее
прозвучал протест Петербурга. Британский кабинет, не желая обострять ситуацию,
дезавуировал Э. Лайонса4*.
Внешне инцидент был исчерпан, но он стал прологом к аналогичным
«происшествиям» , которые начали принимать систематический характер, способствуя
накоплению в русско-английских отношениях деструктивного потенциала.
!* Trench F. The Russo-Indian Question historicalty, stralegfcalty, and politicall} considered. L., 1869. P. 8-9.
*• См.: Ingram E. The Beginning.., p. 54.
3* Шилъдер Н. К. Адриаиопольский мир 1829 года. Из записок графа Дибича. СПб., 1879. С. 481;
Daly J. С. К. Op.cit.P. 40, 220.
»*Z>afyJ.C.A.Op.cit.P.40.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАИАПОЛЬСКОГО МИРА
В начале 30-х гг. в Форин оффис решили, что настало время перейти от проводимой
в первой трети XIX в. исподволь, с помощью Турции и Ирана, политики
вовлечения Кавказа в сферу английского влияния к активным действиям. Причина такой
активизации коренилась в неразрывно связанных между собой политических и
экономических интересах британской буржуазии, определявших
правительственный курс страны1*.
Играло роль еще одно обстоятельство: владение Кавказом, выгодным военно-
стратегическим плацдармом, давало России возможность продвижения в Турцию,
Иран, Среднюю Азию, и, в конечном итоге, в Индию. К. Маркс писал, что после
Адрианопольского договора в ближневосточной политике Англии наметился
поворот в сторону активизации2*.
Петербург, напротив, стал явно тяготеть к политике сохранения статус-кво на
Востоке3*. Вице-канцлер России К. В. Нессельроде в инструкции к русскому посланнику
в Константинополе А. П. Бутеневу от 30 ноября A2 декабря) 1830 г. писал:
«Туркманчайский и Адрианопольские договоры обеспечили нам в отношении двух
империй залог безопасности; это полностью отвечает нашим интересам и не
оставляет желать лучшего для нашей славы. [...] Сохранять на Востоке прочный мир, а
в Европе заботиться о спокойствии народов и скрупулезном соблюдении трактатов,
его гарантирующих,—таков принцип, неизменно направляющий политику нашего
августейшего государя»4*.
Нессельроде особо подчеркивал, что Николай I берет курс на «глубокое
умиротворение на Востоке», который делает крайне нежелательным не только русско-турецкие
и русско-иранские осложнения, но и осложнения между Турцией и Ираном,
грозящие дестабилизацией региональной ситуации5*.
Бутеневу рекомендовалось в рамках этой общей установки максимально щадить
самолюбие Порты, «подавленной своими недавними неудачами». Это поможет
«завуалировать превосходство России», которая «слишком могущественна, чтобы
нуждаться в применении угроз»6*.
Нессельроде обращает внимание Бутенева еще на одно очень важное обстоятельство,
заставлявшее Россию «с удвоенной силой» желать мира—начавшееся польское
восстание 1830-1831 гг>
,в См.: IngramE. The Beginning.., p. 55.
2* Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 10. С. 298.
зв См.: KernerR. J. Russias New Policy in the Near East afler thc Peace of Adrianoplc //CHJ, 1937, # 5.
4* ВПР. T. 17. С 191. Этими же соображениями делился Нессельроде с главнокомандующим в
Грузии И. Ф. Паскевичем 16 B8) декабря 1830 г. (См.: там же. С. 225-226).
50 Там же. С. 191.
60 Там же. С. 188.
'* Там же. С. 191.
КАВКАЗ И ВКЛИКИ К ДЕРЖАВЫ
Это замечание любопытно не столько тем, что в очередной раз в официальном
документе признается определенная взаимосвязь между западным и восточным
направлениями во внешней политике России, сколько тем, что, пожалуй, впервые
дает о себе знать взаимосвязь между периферийными проблемами империи—
Польшей и Кавказом. Пока эта взаимосвязь существует скорее в политическом
сознании русских государственных деятелей, но пройдет немного времени и она реатьно
проявится в весьма опасных для России формах.
Британские политики постепенно приучаются к мысли о необходимости
сдерживания России не только на Кавказе, в Иране и Турции, но и в среднеазиатских
ханствах, откуда русская армия в перспективе могла реально угрожать индийским
владениям Англии10. Однако в тогдашней международной ситуации на Востоке,
когда Петербург выступал за статус-кво на русско-иранской и русско-турецкой
границах и еще не думал о завоевании Средней Азии, британскую стратегию
«сдерживания», формально заявленную как оборонительную, нельзя было
проводить иначе, как наступательными средствами. Это представлялось тем неизбежнее,
что Англия не особенно верила в готовность России навсегда удовлетвориться своими
кавказским приобретениями, в то время как Россия еще больше утверждалась в
подозрениях относительно решимости Англии взять реванш за Туркманчайский
и Адрнанонольский договоры.
Британское «контрнаступление» предполагало использование, помимо
политических, дипломатических и финансовых рычагов, широкой торговой экспансии.
Известный британский путешественник и разведчик Джеймс Фрэзер дал в своей книге,
опубликованной в 1826 г., детальный анализ состояния и перспектив международной
торговли в Закавказье и через Закавказье, вплоть до перечисления полной
номенклатуры европейских товаров, пользующихся спросом в регионе, удобных морских
портов и сухопутных дорог для доставки коммерческих грузов на закавказский
рынок. Не менее подробно он изучил экспортные возможности Грузии, Имеретин,
Мингрелип, Азербайджана: ценные породы леса, речная рыба, вина, мед, воск, фрукты,
шелк и т.д. Фрэзер предлагал учредить в Тифлисе английскую торговую факторию,
которая станет базой для насаждения британского экономического влияния по
всему Кавказу и в Персии2*.
Почти одновременно A827 г.) было издано двухтомное географическое и
политико-экономическое обозрение стран, расположенных по берегам Балтийского, Черного
и Азовского морей3*. Автор—капитан британского флота Джордж Джонс—иод-
,0 Ingram E. BritaiiTs..., р. 298-299.
58 * FraserJ. В. Travcls and Advenlures in Ihe Persian Provinees on the Soulhern Bank oflhc Caspian Sea.
L., 1826. P. 380-384.
A* Jones G. M. Travcls in Nonvay, Swedcn, Finland, Russia, and Turkcy; Also on the Coasts of Ihe Sca ot'
Azof and of Uie Black Sca. V. 1 -2. L., 1827.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИЛНАПОЛЬСКОГО МИРА
робно остановился на описании быта, нравов и хозяйственных занятий народов, насе-
.1ЯВШИХ черноморское побережье Кавказа1 *. Вслед за Фрэзером и почти в той же стилистке
он излагает некую программу широкого экономического освоения региона с
учетом характера и потребностей местного рынка. Джонс выступал с идеей превращения
Анапы, Суджук-кале, Сухум-кале, Редут-кале, Поти, Батума, Транезунда и Синопа
в британские торговые плацдармы, откуда можно проникать в г.губь территории, чтобы
<<сделать отдаленные уголки доступными английским товарам»2*. В перспективе он
рассматривал Кавказ еще и как сферу распространения британского капитала,
рассчитывая, что с помощью торгово-фпнансовых рычагов будет приобретено также
политическое влияние на пока еще «неукротимые орды» Кавказа. Возможно, самое
важное в предначертаниях Джонса—мысль о необходимости гарантировать безопасность
экономической деятельности англичан военным присутствием их флота на восточном
побережье Черного моря3*.
Словно действуя по рецептам Фрэзера и Джонса, Англия в 1830 г. учредила
консульство в Транезунде во главе с Джеймсом Брантом, чтобы взять иод полный
контроль пути доставки британских товаров в Эрзерум, и оттуда распространить сферу
своего экономического влияния на весь Азербайджан. Новый этап «большой игры»
требовал, по мнению Форин оффис, более продуктивного участия коммерческого
капитала. II тогда, как думалось, появятся дополнительные шансы выиграть ее с
наименьшими расходами и как можно дальше от границ Индии34.
Но все же главная задача виделась в формировании вокруг южных рубежей
Российской империи обширных зон устойчивого политического и морального влияния
Англии. Более того, в объекты такого влияния предполагалось превратить народы
и территории, уже вошедшие в состав России, в частности—кавказские.
В условиях обострившегося англо-русского соперничества общественное мнение
Великобритании поддерживало действия правительства. В политике России оно также
усматривало угрозу Индии, версия о которой, хотя отчасти и тревожила опасливое
воображение ее создателей, служила скорее удобной пропагандистской уловкой,
оправдывавшей наступательную стратегию британского колониализма.
Как утверждают западные историки4*, идеи, высказанные в политической
публицистике того времени, заметно влияли на внешнеполитические решения Лондона.
Восприимчивость власти и общества к теме «русские наступают» особенно
повысилась в связи с поражениями Ирана и Турции в 1826-1829 гг. Полковник Де Ласи Эванс
в своем бестселлере «О замыслах России» A828 г.) призывал к осознанию
фундаментальных перемен на международной арене после Венского конгресса. Пора
t'Jones G. М. Ор. ей. V. 2. Р. 168-183.
*• Ibid. V. 2. Р. 418. См. также: е. 408-412.
:'Ч1ж1. Р. 111.
¦• Ingram E. The Bc^inning..., р. 57; GillardD. R. Op. cit. Р. 28-32.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
понять—заявлял он—что главная опасность исходит теперь от России, а не от
Франции, ради сдерживания которой Лондон шел на союз с Петербургом, закрывая глаза
на его экспансионистскую политику на Востоке вообще и Кавказе в частности.
Де Ласи Эванс выдвигал идею создания англо-французской коалиции с тем,
чтобы уничтожить ключевые стратегические базы России (Севастополь и Кронштадт),
изгнать ее, используя помощь кавказских горцев и персиян из Черного и
Каспийского морей и установить там полное господство британского флота. Рекомендовалось
также поднять другие нерусские народы и вызвать внутри России всеобщую
социальную и межнациональную распрю. За четверть века до Крымской войны Де Ласи
Эванс предсказал ее причины, расстановку сил, цели противоборствующих сторон
и театры боевых действий1*.
Книги Де Ласи Эванса (в 1829 г. он опубликовал еще одну работу в том же духе2*)
произвели сильное впечатление на Э. Л. Злленборо, который послал несколько
экземпляров британским дипломатам в Иране35. Проблемы, поставленные
публицистом в нарочито провокационном виде, одновременно и отражали
общественно-политические настроения, и формировали их. Даже если его мысли
не стали для правящих кругов Англии прямым стимулом к действию, то они, во
всяком случае, послужили концептуальным ориентиром для нескольких поколений
британских политиков.
По вопросам стратегии и тактики противостояния России между английскими
государственными деятелями, как и прежде, существовали разногласия, вызванные
разным видением источников угроз и способов их упреждения. Так, Д. Макдо-
нальд, Д. Малькольм и Д. Макнейл традиционно для британских эмиссаров в Иране
считали основным источником угроз русское присутствие на Кавказе, на южных
границах которого и нужно возводить заслон против дальнейшей экспансии России.
По их мнению, последствием невмешательства Джорджа Каннинга в
русско-иранскую войну стало растущее доминирование России в Иране, позволяющее ей при
необходимости использовать шаха как инструмент своей агрессии3*. Другие
предлагали обратить преимущественное внимание на среднеазиатские ханства, пока Россия
не перешагнула за Каспий и не прибрала их к рукам. Когда это случится, защищаться
от наступающей русской армии придется не на Аму-Дарье, а на Инде.
Между этими точками зрения не было непроходимой пропасти, а по большому счету—
даже противоречия. И, видимо, поэтому реальная геополитическая стратегия
Англии строилась с учетом обеих и осуществлялась по двум
направлениям—среднеазиатскому и кавказскому. Уже в первой трети XIX в. на южных границах
Хивинского и Бухарского ханств вели активную работу британские разведчики.
>• De Lacy Emns G. Des projets de la Russie. (Trad. de l'Anglais.) Paris, 1828. P. 163-167.
2* De Lacy Etans G. On the Practicability of an Invasion oflndia. L., 1829.
3* См.: IngramE. The Beginning.., p. 68-70, 210.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАНАПОЛЬСКОГО МИРА
Высочайшие профессионалы со знанием местных языков и обычаев, они с риском
для жизни собирали бесценную информацию для своей страны и подготавливали
почву для более интенсивного британского политического проникновения36.
« « «
Но пока, в начале 30-х годов, под впечатлением недавних военных
поражений Ирана и Турции приоритетное значение придавалось все же русской угрозе
со стороны Кавказа37. Хотя никто из британских официальных лиц не собирался
лезть на рожон, позволить себе игнорировать эту опасность они тоже не могли.
Для начала предлагалось учредить постоянные пункты наблюдения за
поведением России—в виде консульств в Трапезунде и (по примеру французов) в
Тифлисе. А в качестве более эффективного средства контроля—держать
британскую военную миссию в иранском Азербайджане, вдобавок к дипломатической
миссии в Тегеране. Одна из главных задач на ближайшее будущее—исключить
завоевание Россией Эрзерума38.
Теоретическая дилемма на перспективу для Лондона, как и для Петербурга,
заключалась в совершенно прагматичном вопросе: либо превратить
пространство между русским Кавказом и британской Индией в буферную зону
(страхующую от прямого столкновения между соперниками), либо разделить
ее на сферы влияния.
Логика мирового развития и взаимоотношений между великими державами
вела к быстром} сокращению «ничейных» территорий вообще, и на Востоке, в
частности. Расстояние между границами Российской и Британской империй было
пока еще относительно безопасным. Но Петербург и Лондон—по целому ряду
обстоятельств, в том числе от них не зависящих,—не могли гарантировать ни
себе, ни друг другу, что эти границы останутся неподвижными. Перспектива их
сближения крайне беспокоила русских и британских политиков и военных. Причем каждая
сторона считала, что именно у нее было больше причин для тревоги. Симметрия
страха обуславливала симметрию (или асимметрию) действий России и Англии в
межимперском пространстве.
Возникал заколдованный круг: боязнь быть обойденным соперником и зачастую
ложные подозрения порождали избыточную «оборонительную» активность, а она
в свою очередь воспринималась соперником как «агрессия», вызывавшая естественное
желание ответить, что поднимало международную напряженность на новый виток.
В западной историографии давно стала общим местом проблема «русской угрозы»
Индии, независимо от того, как ее трактуют историки. Однако практически никто
не ставит проблему «британской угрозы» владениям России в черноморско-каспийском
регионе, хотя тут безусловно есть тема для обсуждения.
Дело в том, что в межимперском пространстве находились внутренне
нестабильные государства, враждовавшие друг с другом—Иран, Афганистан, Герат,
среднеазиатские ханства. Они были обречены стать объектами внешнего воздей-
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
ствия со стороны и России, и Англии, стремившихся установить там свое влияние,
чтобы, во-первых, не дать себя опередить сопернику, во-вторых, защитить окраины
своих империй от деструктивного влияния и разбоев.
Это пространство обычно представляется потенциальным (или реальным)
плацдармом если не для прямого военного наступления России на северо-западные
границы Индии, то, по крайней мере, для военно-иолитического давления на них.
Между тем мало кто говорит об использовании англичанами этих территорий для
целенаправленной деятельности по подрыву позиций России на Кавказе. Как
справедливо заметил советский историк Е. Л. Штейнберг, к крылатой метафоре
«Герат—ключ к Индии» все привыкли, а тот факт, что это еще и «ключ к Каспийскому
морю», и в данном качестве он более эффективен, предпочитают не замечать. А
все потомл, итожит ученый, что в первохм с.1учае речь идет о наступлении «плохой»
России против «хорошей» Великобритании, а во втором—наоборот1*.
К началу 30-х гг. возникает впечатление, что англичан охватила некоторая
растерянность в связи с необходимостью четко сформулировать свои интересы и
задачи в Иране, и вообще на Востоке в условиях такой ситуации, когда перед
Россией открылась возможность выжать максимальную политическую выгоду из недавних
военных побед над Ираном и Турцией на Кавказе2*. Петербург, как полагали в
Лондоне, мог теперь легко обратить обе страны в своих сателлитов и использовать их
против британской Индии. Вопрос стоял о том, что противопоставить этому?
Ответы предлагались разные, вплоть до самых отчаянных. Элленборо, к примеру,
советовал спровоцировать в Иране гражданскую войну по поводу престолонаследия,
чтобы именно смута в государстве, расположенном на подступах к Индии, стала—
как бы по принципу встречного огня—препятствием для возможных посягательств
России на британскую колонию3*. Это была весьма сомнительная идея, так как
дестабилизация обстановки в Иране могла повлечь аналогичные социальные процессы
на северо-западных границах Индии—то, чего англичане страшились так же
сильно, как русского вторжения.
Другие, в частности Д. Макдональд, пре.иагали менее экзотичный способ борьбы
с Россией—просто-напросто купить расположение Аббас-Мирзы за
соответствующую цену, прежде всего за обещание возвести его на трон4*.
Однако кронпринц, уже получивший такое обещание от Петербурга, ясно дал понять
англичанам, что этого недостаточно. Он настаивал на модификации Тегеранского
договора 1814 г. путем включения туда четкого обязательства Англии взять на себя
ответственность за защиту Ирана от России. Аббас-Мирза, по его собственному при-
х* Штейнберг Е. Л. История британской агрессии на Среднем Востоке. М., 1951. С. 62-63.
**GillardD.R.Op.c\[.P.26.
3° EUenborough E. L. Op. cit. V. 2. Р. 136.
4* Ingram E. The Bcginning.., p. 186.
ГЛАВА 1. ПОСЛЕ ЛДРИАНЛИОЛЬСКОГО МИРА
знанию, боялся не перспективы войны, а необходимости полного подчинения
русским, ограничить чрезмерные притязания которых сможет только Англия1*.
Лондон не был готов идти так далеко. Принять идею Аббас-Мирзы значило
вернуть Тегеранскому договору30, и без того вызывавшему большое раздражение у
Петербурга, наступательную антирусскую направленность. Форни оффис, всегда
предпочитавший уклоняться от жестких обязательств, отказался от предложения
кронпринца.
Британская политика в Иране оставалась на распутье. Участников европейского
«концерта» проблема русского продвижения на Кавказ и дальше в Азию почти не
интересовала. Найти союзников в борьбе против России на Востоке было негде, кроме
как на самом Востоке. Но и здесь возможности англичан ограничивались возможностями
русских, а скорее даже перекрывались последними. Россия зачастую не столько
принуждала Иран, сколько искушала его, в том числе взаимовыгодными проектами. В
частности, выдвигалась идея совместной военной экспедиции против Хивинского
ханства, доставлявшего больите неприятности обоим государствам. В своих мечтах
о завоевании Герата, Бахрейна и Багдада Иран мог рассчитывать только на поддержку
России, но никак не Англии, решительно противившейся таким планам.
Для англичан атмосфера неопределенности в Иране усиливалась признаками
внутриполитической смуты, нараставшими в связи с ожиданием кончины Фетх Али-
шаха. На этом фоне стала особенно заметной роль еще одного фактора, мешавшего
Лондону выработать цельную и последовательную стратегию. Речь идет об
обострившемся до крайности личном соперничестве между членами британской миссии
в Иране. После смерти в июне 1830 г. Д. Макдональда—ключевой фигуры в
этом ведомстве—развернулась ожесточенная борьба за пост посланника между Г.
Уиллоком и Д. Кэмнбеллом, продолжавшаяся до тех нор, пока последний не
вышел победителем2*.
С начала 30-х гг. попытки радикализировать политику противодействия России
к Иране и на Кавказе были характерны не столько для британских дипломатов, сколько
для разведчиков. Капитан Фрэнсис Чесни, «путешествовавший» по Ближнему и
Среднему Востоку, прибыл осенью 1831 г. в Иран. В беседе с Аббас-Мирзой англичанин
иредюжпл кронпринцу воспользоваться восстанием в Польше (о подавлении его еще
не было известно в Тегеране) и объединиться с Турцией для совместного
вторжения в Грузию. При этом Ф. Чесни пообещал поддержку Англии, для которой такое
предприятие, по его словам, будет «крайне желательным»34.
Неосторожные заявления пусть и неофициального лица вызвали смятение в
Калькутте и Лондоне. Были приняты соответствующие меры, чтобы одернуть явно
,е Imjrum E. Thc Beginnin^r... p. 187.
-'41IA. Р. 188-189.
3'1Ыс1. Р. 200-201.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИК ДЕРЖАВЫ
превысившего свои полномочия
разведчика и успокоить русских. Однако действия
Ф. Чесни свидетельствован! о нашчии
тревожных симптомов, указывавших на
появление радикашных настроений среди
тех, на кого возлагалось исполнение
внешнеполитических установок Форин оффис,
часто формулируемых в общем виде.
Впрочем, этой средой подобные
настроения не ограничивались.
Британский король Вильям IV ратовал за
наступательную политику в Иране и
вытеснение оттуда России. Он
внимательно ЧИТ&1 доклады Д. Бранта, разделяя
мысли консула о необходимости
расширения британской торговой экспансии
в Малой Азии, Иране и Закавказье в
политических целях1*.
Нервозность англичан росла по мере
приближения момента смены власти в
Иране. Они опасались, что Аббас-Мирза
в обмен на помощь России в борьбе за
трон может отдать ей иранский
Азербайджан, Гнлян и Мазендеран. Англии в таком случае ничего не останется, как
подтолкнуть шахского наместника в Фарсе к провозглашению независимости
своей сатрапии. Сами же англичане захватят тогда остров Харк и оттуда станлт
контролировать Арабистан, Луристан и Фарс. Это будет равнозначно разделу
Ирана между Россией и Англией. Но при таком сценарии, как полагали
англичане, русские получат больше и в военно-стратегическом, и в морально-политическом
плане. Если они завладеют таким плацдармом, как южный Азербайджан, никто
и ничто не помешает России прибрать к своим рукам остальную Персию и выйти,
в конце концов, к границам Индии2*.
Для предотвращения этого британские агенты в Тегеране предлагали своему
правительству укрепить военные силы Аббас-Мнрзы настолько, чтобы он в приближающейся
схватке за власть не был столь зависим от России3*. Высказывалось также предло-
Император Николай I
!* Ingram E. The Beginning-.., p. 207. Исследователи отмечают большое влияние Вильяма IV на восточную
политику Англии.
**Ibid.,p.*211,214.
*4bid.,p. 211.
ГЛАВА I. ПОСЛК АДГИАИАПОЛЬСКОГО МИРА
жение восстановить в Тегеранском договоре отмененную статью о субсидиях,
направленную, как известно, против России1*.
На рубеже 20-30-х гг. XIX в. политика России в Иране ин на йоту не выходит
за рамки провозглашенной Николаем I охранительной стратегии на Востоке. Царь
придавал ей особое значение в свете перспективы «большой гражданской войны»
после кончины Фетх Аш-шаха или до нее—перспективы, которую в Петербурге не
исключали. На случай любого развития событий Паскевичу предписывалось
неукоснительно следовать генеральной линии на сохранение мира между Россией и
Ираном. При этом речь шла об исключительно дипломатических средствах, в
применении которых, впрочем, не рекомендовалось вовлекаться во внутренние иранские
дела слишком глубоко2*.
Польское восстание 1830-1831 гг. заставляло Петербург проявлять
осмотрительность и в азиатских вопросах. Из Ирана (и Турции) шли сообщения о попытках
английских агентов спровоцировать русско-иранскую (и русско-турецкую)
напряженность путем распространения слухов о критическом положении в Польше3*.
Порой казалось, что эти усилия приносят результат. Летом 1831 г. была замечена
повышенная концентрация иранских войск в южном Азербайджане. Тревога
русских властей на Кавказе немного улеглась после того как выяснилось, что эти
войска предназначались не для нападения на Россию, а для подавления волнений
курдов в провинциях Кермаи и Ездан. Тегерану пришлось бросить все силы на
восстановление порядка в собственной «Польше». Николай I понимал, что перед
Россией и Ираном стоят однотипные проблемы. Не случайно, в письме царя к
ФетхАш-шаху (от 13/25 сентября 1831 г.) рядом с поздравлением в связи с
восстановлением «спокойствия» в курдских провинциях находится сообщение о
разгроме польского восстания1*. Тем не менее на всем протяжении событий в
Польше состояние повышенной боевой готовности в Закавказье сохранялось5*.
1832 год для Англии был полон тревожных ожиданий. Их не смогли рассеять усио-
коительные заявления Лнвсна о том, что слухи о готовящейся совместной
русско-иранской военной экспедиции против Хивинского ханства совершенно
беспочвенны. В августе Нальмерстон уведомил российский МИД: вторжение в Хиву
будет расцениваться как угроза британским жизненно важным интересам в Индии.
Эта мысль была сформулирована достаточно четко, чтобы дать Петербург}'
почувствовать всю меру озабоченности Лондона, но в то же время—достаточно осторожно,
чтобы не вызвать конфронтацию по поводу того, что еще не произошло и не
,0 Ingram E. The Beginnin«;.., p. 213.
«•ВПР.Т. 17. С. 223-225.
"* Там же. С. 450, 480.
'WKAK.T. 7.C.743.
:>* Там же. С. 739-710.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИ К ДКРЖЛВЫ
известно, произойдет ли вообще. Пальмерстон благоразумно избежал соблазна
прямо предупредить Россию о готовности Англии к ответным действиям, и,
возможно, это делало более убедительным его скрытый призыв к тому, чтобы оставить
Персию и Хиву в качестве буфера между Британской и Российской империями10.
В 1833 г. связанная с Ираном проблематика переплелась с проблематикой
турецкой, вновь оказавшейся на переднем плане европейской политики благодаря
очередному восточном} кризису2*. По ряду причин Англия не смогла прийти на помощь
султану, терпевшему сокрушительные поражения от своего могущественного
вассала египетского паши Мухаммеда Али. Возникла реальная угроза распада Османской
империи. Махмуд II обратился с призывом о спасении к Николаю I, который срочно
отправил войска в район Босфора и тем самым сохранил государственную
целостность султанских владений.
Именно этой военной и политической задачей объяснялось вмешательство
России. Но не только. Существовали опасения, что Мухаммед Али после разгрома
султанской армии при Коньи двинется в двух направлениях: на северо-запад
(Константинополь) и на северо-восток к кавказским границам, чтобы взять реванш за
поражения Турции от России и восстановить былую мощь и величие Османской
империи. Появление победоносного египетского паши в Траиезунде и Эрзеруме грозило
присоединением к нему воинственных курдов, аджарцев, лазов, абхазов и дальнейшей
дестабилизацией Дагестана3*.
В благодарность за помощь царя Порта заключила с Петербургом Уикяр-Искс-
леспйскнй договор, ставший (после Туркманчая и Адрианополя) новым препятствием
к осуществлению ближневосточных устремлений Лондона. Получив, но смыслу
этого соглашения, возможность контролировать Проливы, Россия фактически
безраздельно утвердилась в Черном море, весомо упрочила свои позиции в Турции1*.
К. Маркс отмечал, что в силу этого документа оттоманский престол был перенесен
из Константинополя в Петербург5*.
Для России договор носил оборонительный характер: ее южные провинции,
граничащие с Черным морем, оказывались в относительной безопасности от
нападения со стороны Босфора и Дарданелл6*. Это был триумф политики «слабого
соседа», то есть охранительной политики7*.
'* Ingram E. Thc Bcginning..., р. 215.
** См. подробно: Георгиев В. А. Внешни« политика России на Ближнем Востоке к конце 30-начале
¦lO-v годов XIX в. М.: Нзд-no МГУ, 1975.
:<* .1/. У/. Лазарев... т. 2. С. 51-52.
,п См.: 1\инянина II. С. Ункнр-Пскслсснпскпн договор 1833 года//НДВШ, 1058. AS 2.
:,° Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 9. С. 389.
«• См.: Gillard О. П. Ор. eit. Р. 44; DalyJ. Г. К. Ор. cil. Р. I 10.
7° Лйрапетов О. Р. Внешний политика Российской империи 1801 -1914. М.: «Иироиа». 2006. С. 117.
1МЛВЛ I. ПОСЛЕ ЛДРИЛНЛПОЛЬСКОГО МИРА
Хотя соглашение принесло выгоды прежде всего России, инициатива
заключения его исходила от Порты, которая получала передышку от войн и возможность заняться
внутренними преобразованиями. Российские ученые убедительно показали, что
этот документ не был навязан Турции «под охраной русских штыков»1*, как
полагают некоторые западные историки.
После Адрианонольекого Ункяр-Искелесийский договор еще туже связал султану
руки в его политике на Кавказе2*. (Сгедствпсм данного трактата явилась Петербургская
конвенция от 29 января 1834 г., подтвердившая установленную Адрианополь-
ским миром русско-турецкую границу' на Кавказе10.) На Востоке явственно обозначился
перевес сил в пользу России и в ущерб Англии. В 1833 г., как и в 1829 г.,
последовал обмен резкими йотами между английским и русским правительствами3*.
Иальмерстона привело в бешенство напоминание Петербурга о том, что у
Лондона была прекрасная возуюжность взять всю игру в свои руки, когда Махмуд II отчаянно
просил англичан о помощи, но британское правительство отказало, и теперь оно
может пенять только на себя, а не на Россию—за столь естественное нежелание
повторять ошибку Англии1*. Госсекретарь воспринял чуть ли не как издевку еще одни аргумент
российского МИДа, подчеркнувшего, что приобретенное Петербургом влияние
на Константинополь поколеблет европейский мир и равновесие сил не в большей
степени, чем британское влияние в Индии. Пальмерстон назвал этот довод
<<наглостыо>>. Ссылок на оборонительный характер Ункяр-Искслеспйского договора
для России ои не принимал вообщеи. Этот договор и сам по себе и тем более
поставленный в один ряд с теми, что были заключены в Туркманчае и Адрианополе,
являлся в глазах Лондона еще одним подтверждением тотального наступления
России на Востоке, нацеленного прежде всего на раздел Османской империи и
превращение Ирана либо в опорную военную базу для вторжения в Индию, либо в
средство шантажа и запугивания Англии столь кошмарной для нее перспективой42.
В атмосфере страха и подозрений новым ударом для Лондона стала русско-
австрийская конвенция по восточному вопросу, подписанная в Мюихенгрсцс 18 сентября
1833 г. Петербург и Вена условились о поддержании в Османской империи статус-
кво, то есть фактически—положения, сложившегося там после Ункяр-Искелеси13.
Однако Пальмерстон увидел в этом чуть ли не сговор о разделе Турции14. Для «самого
английского» (в том числе в своей недоверчивости к континентальным коллегам)
министра такое умозаключение выглядело вполне корректным в свете того факта,
что там же, в Мюнхенгрсце, между Россией, Австрией и Пруссией была подписана
еще одна конвенция—о совместном жандармском надзоре за Полыней и о взанм-
'* Кипяпина Н. С. Указ. соч. С. 41-43: Миллер Л. Ф. Краткая история Турции. М.. 1918. С. СЗ.
*с Кипятит //. С. Указ. соч. С. 18.
*e BFSP. V. 24 [1835-1836]. L.. 1853. Р. 1292-1293.
»• См.: HopkirkP. Op. cil. Р. 154.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
ных гарантиях сохранения ее в разделенном
состоянии. Пальмерстои не скрывал
готовности Англии ответить войной на попытку
Николая I сделать с Турцией то же, что и с
Польшей. Госсекретарь рассматривал возможность
ввода британской военной эскадры в
Проливы и открытия боевых действий против
России на Балтике45.
Волна протеста против Ункяр-Пскелесий-
ского договора поднялась и в лондонской
прессе, твердившей, что он силой исторгнут
у Турции, попирает ее суверенитет и
превращает Черное море в «русское озеро», а Порту
в клиента России, охраняющего вход в него10.
События 1826-1833 гг., действительно
оставлявшие впечатление о триумфальном
шествии России на Востоке, вселили в целые
поколения британских политиков подозрение,
что русские задумали и планомерно
осуществляют грандиозный экспансионистский план1*.
В принципе эти подозрения были сколь понятны, столь н беспочвенны. Развеять их
могла только полная информация о намерениях Петербурга и полное доверие к ней.
Лондон всегда испытывал недостаток и в том, и в другом. Там никак не могли или не
хотели усвоить, что в своей внешнеполитической программе Николай I (как и его
предшественник Александр I) вдохновлялся фундаментальной идеей сохранения мира и
стабильности в Европе, подчиняя ей все остальное, в том числе и азиатские дела2*.
Одним из немногих в Англии, кто понимал это, но избегал открытых признаний
на сей счет, был лорд Эбердин. В Мюихенгренкой конвенции он, в отличие от Паль-
мерстона, увидел не столько продолжение Ункяр-Искелесийского соглашения,
сколько целительное средство против европейского революционного процесса,
способное сохранить «всеобщий мир и безопасность» перед лицом той деструктивной
политики поощрения революций, которая характерна для «нынешних правительств
Англии и Франции»3*.
Лорд Пальмерстои
t'GillardD. И. Op.cit. Р. 38.
2° В западной историографии этот факт признается все чаще. (См.: Lincoln 1Г. В. Nieholas I. Emperor
and Autocral of АН the Russias. Indiana Univcrsity Press. Bloomington-London, 1978. P. 111. 208:
6'i//<m/0.A.Op.cit.P.39.)
30 The Correspondence of Lord Abordeen and Princess Lieven 1832-1854. Kd. h\ Jones-Pany E. L.\ Roval
Historicol Socicly, 1938. V. 1. P. 9, 12.
ГЛЛВЛ I. ПОСЛЕ ЛДРИАНЛПОЛЬСКОГО МИРА
В декабре 1833 г. Пальмерстон отправил своему послу в Константинополе Джону
Понсонби депешу, наставлявшую его продумать способы лишить Россию
преимуществ, полученных но Ункяр-Искслеспйскому соглашению, которое госсекретарь
с досады назвал «шедевром русской интриги и турецкой глупости»47. Послу предоставились
опасные полномочия распоряжаться средиземноморской эскадрой Англии вплоть
до нрава введения ее в Проливы48. (Англичане использовали свой флот как
инструмент политики на Востоке1*.) Понсонби обязали предупредить султана о том, что
английское правительство предпочтет иметь в турецкой столице скорее египетского
нашу Мухаммеда Али, чем царя2*.
В данном случае, помимо всего прочего, показательна личность исполнителя,
к которому Фории оффне адресовал свои указания. Понсонби был настроен по
отношению к России даже радикальнее, чем сам Пальмерстон. Предупреждая о
реальной перспективе захвата русскими Трапезунда, Эрзсрума и Сиваса, после чего
последует атака на Индию, он настаивал на необходимости отвечать на эту угрозу
либо применением силы, либо убедительной демонстрацией ее. В секретных
донесениях Пальмсрстону конца 1833 начала 1834 гг. Понсонби оправдывал
целесообразность войны в качестве способа опровергнуть миф о непобедимости
России10. По мнению ряда западных историков, иметь на ответственном
дипломатическом посту в Константинополе такого человека, как Понсонби, представляло
риск для Англии50.
По наблюдениям австрийского посла в Лондоне Эстергази, в конце 1833 г.
британское общественное мнение было настолько подготовлено к войне с
Россией, что объявление ее ни у кого не вызвало бы удивления. Демонстративно
угрожая России, Англия вместе с тем не хотела брать на себя инициативу
развязывания конфликта, оставляя это Франции пли Австрии. Поскольку Париж не решился
на такой ответственный шаг, а Вена воздержалась от участия в антирусской коалиции,
пришлось отступить и ЛондонM1.
Однако вывод русского посла в Австрии Д. П. Татищева о том, что английское
бряцание оружием являлось простой провокацией с целью сосредоточить все
военные силы России на Востоке и отнять у нее возможность влиять на дела Запада3*,
представляется несколько упрощенным н требует уточнения. Англичанам не могла
быть выгодна концентрация «всех военных сил» России на Востоке—главной
арене их соперничества с русскими. Напротив, провокационные действия Англии
в связи с Ункяр-Искелесийским договором органично вписывались в систему
происков, направленных на вытеснение России с Ближнего Востока, которые приобретай!
все более настойчивый характер.
,я PalmerA. The Chanccllcries of Europc. L., 1983. Р. 05.
*• CurtissJ. S. Kussia's Crimcan War. Durham, 1979. P. 20.
л" КинппинаН. С. Мюнхснгрсцкис.., с. 85.
КАВКАЗ П ВЕ.1 ИКИК ДКРЖЛВЫ
В 1833 г. В Лондоне стали усиливаться тревожные чувства оттого, что в течение
нескольких месяцев произошли события, создававшие впечатление, будто в русско-
английском противоборстве в восточном вопросе наступил перелом в пользу России.
В том числе (и это казалось самым опасным) за счет включения этого вопроса в сферу
интересов Священного союза, где первая роль, как известно, принадлежала
Петербургу. Получалось, что Англия оставалась в одиночестве перед лицом мощной
коалиции, солидарной не только в своих геополитических устремлениях, но и в
идеологических установках.
Так родилась идея Пальмерстона о создании противовеса в виде
западноевропейского «либерального» Четверного союза (апрель 1834 г.)—Великобритания,
Франция, Испания, Португалия. Трудно сказать—кого пытался пронять
госсекретарь риторикой о высоких «антндеспотнческих» целях нового альянса. Сам-то
он едва ли в них верил, ибо имел прекрасное представление об уровне демократии
в странах Пиренейского полуострова. Да и французские порядки были всем чем угодно,
только не образцом либерализма. Тем не .менее, эту дымовую завесу Пальмерстон
использовал очень широко, сумев, кстати, убедить в своей искренности, если не
современников, то историков10.
Подлинный смысл Четверного союза заключался, разумеется, не в борьбе за
торжество свободы, а в восстановлении нарушенного (с точки зрения Лондона) батанса
сил и в европейских, и в восточных делах. Пальмерстон хотел противопоставить
действиям Николая I, якобы подчинившего Священный союз своим экспансионистским
планам, симметричную политику вовлечения западноевропейских государств в
реализацию британских интересов на Востоке. Об этом госсекретарь писал гораздо реже,
но с полной откровенностью: он был убежден, что сферу ответственности
«западной конфедерации свободных государств» (Четверного союза) можно будет
распространить на Османскую империю и на «берега Черного моря»2'.
* « *
Продолжали развиваться в весьма непредсказуемом направлении события в
Персии. Теперь, после того как в турецко-египетском конфликте столь убедительно победила
Россия, англичане стали воспринимать иранскую ситуацию с чувствами, близкими
к панике. Они опасались, что Петербург, спеша пожать плоды своего успеха,
склонит Тегеран к подписанию соглашения, аналогичного Ункяр-Иекелеснйскому, а это
,0 См.: Bullen В. Palmerslon, Guizot and thc Collapse of Ihe Ententc Cordiale. L., 1974. P. 12; Bulwerll. L.
Thc Lifc, v. 2. P. J80; WebsterCh. TheForeign PolicyofPalmerston.., v. 1. P. 406; BourneK. Palmcr-
ston... p. 387: Chamberlain M. E. Lord Palmerston. Cardifl', 1987. P. 51; GollwitzerH. Ideologische
Blockhildung als Bcstandteil intcrnationalc Politik im 19. Jahrhundcrt // Historische Zeitschrifl,
1965. Bd. 201. S. 315.
** Bullen H. Palmerslon.., p. 12; Bullen Д., StrongF. (Ed.) Palmerston: Private Correspondcncc wilh Sir
George Villiers (aftcrwards Forlh Earl of Clarendon) as Ministcr lo Spain 1833-1837. V. 1. L.. 1985.
S. 105.
ГЛАВА I. HOC.IK ЛДРИЛНАНОЛЬСКОГО МИГА
чревато для Великобритании политической и, вполне вероятно, военной
катастрофой на Востоке.
Поражения Ирана в 1826—1828 гг. во многом дискредитировали в
общественном сознании страны идею военно-технической и экономической модернизации но
западным образцам—идею, обернувшуюся потерей Закавказья1*. На фоне
усиления традиционалистских и автаркических тенденций получила распространение мысль,
которую в общих чертах можно выразить так: если уж не удалось с помощью
Англии и ее новейших средств ведения войны удержать Закавказье за Ираном, то
теперь остается признать эту peaiьность и переориентироваться на Россию, ибо именно
с ней, а вовсе не с Англией, можно и нужно сотрудничать в вопросах не только
сохранения целостности иранской территории, но и приумножения се на востоке, в том
числе за счет Герата. Такая логика заставляла Лондон испытывать растущее
недоверие и к Тегерану, и к Петербургу, которое проявилось, в частности, в стремлении
усмотреть в деятельности нового русского посла в Иране графа И. О. Симоиича
подготовку совместной военной акции против Хивы и Герата2*.
Иран и в самом деле рассчитывал на помощь России. Каджарское государство
находилось в тяжелейшем кризисе. Народ не успел оправиться от последствий двухлетней
A830-1831 гг.) эпидемии холеры и чумы, а также голода в южных провинциях;
поборы и притеснения порождали всеобщее недовольство; бунтовали феодалы и
население Хорасана, поддерживаемые афганцами и хивинским ханом; отказывались признать
власть Каджаров пограничные с Афганистаном города; разорительным набегам
туркменов и узбеков подвергались северо-восточные вилайеты Ирана; продолжатсь вражда
между шахскими сыновьями3'1'. И если все это имело место при живом Фетх Аш-шахе,
то были все основания ожидать еще большего подъема смуты после его кончины.
С одной стороны, Каджары вроде бы чувствовали, что их власть напоминает дерево,
которое из-за слабой корневой системы не должно иметь слишком раскидистых
ветвей п слишком пышной кроны, иначе оно может рухнуть. С другой, они—особенно после
кончины в октябре 1833 г. всстсрнизатора Аббас-Мирзы—продолжали жить во
дворце, где вместо окон были зеркала, заставлявшие смотреть не на изменяющийся
и достойный внимательного изучения мир вокруг, а на самих себя. Это побуждало не
к модернизации, а к консервации государственного и общественного строя. Борьба
против любых угроз состоянию покоя и неизменности становится главной заботой1*.
Каджары, как часто случается в подобных ситуациях, искали выход в силовых
способах наведения внутреннего порядка, во-первых, и во внешней военной экспансии,
'• См.: Atkin Л/. Л. Russia and Iran 1780-1828. Universily of IMinnesota Press. Minncapolis, 1980.
P. 159-160.
•° Inyram E. Tlie Beginningr.., p. 252. 254.
3* Кузнецова Н. А. Указ. соч. С. 66-67.
,0 Rawlinson И. England and Russia in thc Easl. L., 1875. P. 3.
КАВКАЗ И ВКЛПКПЕ ДЕРЖАВЫ
во-вторых. Объектом последней являлся прежде всего Герат. Взятие этого города
лично для Аббас-Мирзы могло бы послужить средством спасения его
полководческой репутации, сильно пострадавшей в войне с Россией1*.
После относительного усмирения Хорасана A831-1832 гг.) с помощью английского
и русского оружия52 Аббас-Мирза приказал осадить Герат. Но 21 октября 1833 г.
кронпринц умер и осаду города пришлось снять.
Тем временем Лондонский кабинет решил послать в Иран уже упоминавшегося
Джеймса Фрэзера. Ему поручалось осуществить на месте комплексное объективное
исследование очевидных и потенциальных угроз британским интересам иа пространстве
от Кавказа до границ Индии. Среди его профессиональных задач приоритетное место
отводилось изучению социально-политической обстановки в присоединенных к
России Эриванн и Нахичевани, а также проверке предположения о том, что
Россия хочет учредить свои консульства в Гнляне и Мазендеранс с целью посеять смуту
в этих вилайетах, а затем аннексировать их. И, конечно, Д. Фрэзеру предстояло дать
свои соображения о всех возможных средствах, которые обещают эффективное
расстройство русских планов и переход контроля за течением событий в руки англичан.
Миссия Д. Фрэзера, по признанию Пальмсрстона, состояла в том, чтобы
«выставить аванпосты против России»53.
Но данную задачу пришлось существенно скорректировать в связи с престолонаследным
кризисом в Персии, начавшимся после смерти Аббас-Мирзы и вступившим в
кульминационную фазу в октябре-ноябре 1834 г. в связи с кончиной Фетх Аш-шаха.
Перед Англией и Россией встала дилемма: либо использовать смуту ,мя
решительного сведения счетов друг с другом, либо договориться о компромиссном партнерстве
для приведения к власти в Тегеране фигуры, удовлетворявшей и Лондон, и
Петербург. Стороны пошли но второму пути, понимая, что во взаимной борьбе в условиях
внутриполитического хаоса оба соперника могут скорее проиграть, чем выиграть.
Поскольку и англичанам, и русским было что терять, они вступили в деловой союз
с целью посадить на шахский трон наиболее приемлемого человека—Мохаммад- Мирзу,
сына Аббас-Мирзы51. Сохранив преемственность каджарской династии, Англия и
Россия разрядили взрывоопасную ситуацию в Иране55 и еще разубедились в
наличии возможности вести «большую игру>> на Востоке не только конфронтационными
средствами2*. Тем не менее сама природа этой игры предполагаю прежде всего борьбу,
и не всегда по правилам.
В 1833-1834 гг. англо-русские противоречия в иранском и турецком вопросах,
усиливая друг друга, создали ситуацию военной тревоги. Но она не вылилась в
войну, поскольку Петербург счел разумным воздержаться от политики наращива-
l*Alkin M.A. Russia ancl Iran... p. 100.
2* См. подробно: Ingram К. Thc ?cginning... р. 300-325; PiggolJ. Pcrsia-Ancicnt and Modem. L., 1874.
I\ 94-95.
ГЛАВА 1. ПОСЛЕ АДРИАНАПОЛЬСКОГО МИРА
ния своего перевеса над Англией в Турции и Иране56. Проявлять сдержанность
вынужден был и Лондон, который понимал, что бросать открытый вызов России, не
имея континентальных союзников, значит сознательно идти на блеф, чтобы затем
бесславно отступить57. Если уж угрожать, то убедительно, а если воевать—то
суверенностью в победе.
В течение ближайшего времени после заключения Ункяр-Искелесийского
договора было крайне проблематично найти в Европе державу, готовую объединиться
с Англией для войны против России на Востоке и поверить, что эта война может
отвечать еще чьим-то интересам, кроме британских. Во всяком случае, Австрия не
являлась такой державой, несмотря на все двуличие Меттерниха и его антирусские
подстрекательства, обращенные к Лондону и Парижу. Австрийский канцлер боялся
расширения Российской империи за счет турецких Балкан и Проливов. В деле
противодействия этому Англия была его естественным партнером. Однако европейской
революции Меттсрних боялся еще больше, и тут он мог рассчитывать только на царя1*.
Отказ Лондона от крайних форм соперничества с Россией нельзя назвать пассивностью.
Скорее всего, речь шла о стремлении направить политику противодействия России
в рациональное русло, чтобы, с одной стороны, походя не нарваться на войну, а с
другой, иметь в качестве залога, на случай распада Османской империи,
стратегически важные территории для защиты Индии. Отсюда активизация англичан в 1834 г.
в районе Персидского зашва и Багдадского пашалыка2*. Этим они хотели компенсировать
ослабление своих позиций при тегеранском дворе.
Вообще нужно сказать, что после 1833 г. в британской дипломатической
стратегии на Востоке заметна тенденция к поиску адекватного возмещения за
Ункяр-Искелсспйский договор. Эта тенденция приняла устойчивый,
концептуальный характер, прежде всего, за счет появившегося у Лондона некоего комплекса
«отставшего и догоняющего». Поскольку в подобных случаях не бывает точного
критерия определения «полноценности>> реванша, англичанам постоянно казалось, что
их собственные политические и экономические успехи на Востоке не
уравновешивают успехов русских в достаточной степени58.
«Реваншистские» задачи Англии в известной мере упрощались тем, что она
всегда нужна была Турции в качестве противовеса России. Порта, в принципе,
тяготилась Ункяр-Искедесийским договором (точнее, теми потенциальными
возможностями, которые он давал Петербургу и которыми тот так и не воспользовался),
но не настолько, чтобы, не глядя, обменять его на антирусский союз с Англией.
Султан, понимая, что только с помощью стратегии лавирования он мог сохранить
какое-то пространство для маневра, проводил эту стратегию достаточно умело3*.
,0 Ingram E. The Beginning.., p. 276-277.
'*' См. подробно: IngramE, The Bcginning.., p. 279-299.
я* См.: Seton-Watson Я. Ор. cit. Р. 306-307.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИ К ДЕРЖАВЫ
Другим, помимо Ближнего и Среднего
Востока, регионом, где Англия искала
«адекватных колтенсации» путем контрнаступления,
был Кавказ—спорная, с се точки зрения,
территория, привлекательная тем, что там шла
воина горцев против России5".
Если повышение британской
активности в Месопотамии и Персидском заливе
еще можно было объяснить
оборонительными соображениями, то аналогичные
аргументы в обоснование политики
вмешательства в дела Кавказа, уже вошедшего
в состав России, являлись абсолютно
несостоятельными. Но эта логическая и
юридическая неувязка меньше всего
беспокоила англичан, никогда не считавших
нужным оправдываться, когда дело
касалось их интересов, законность которых не
требовала ни доказательств, ни порой даже
элементарных усилий по попеку их.
Фории оффис энергично взялся за изучение Кавказа. Накопление знаний о
кавказских народах шло рука об руку с подрывной деятельностью среди них английских
агентов, руководимых Д. Уркартом, широко известным в Англии публицистом,
недолгое время подвизавшимся на дипломатическом поприще. Уркарт
прославился книгой «Турция и ее ресурсы» (Лондон, 1833), в которой он впервые обратил
внимание на богатые неиспользованные возможности коммерческой и
колониальной эксплуатации этого региона. Автор с сожалением констатировал, что «в
настоящее время наша (английская—В. Д.) торговля, можно сказать, исключена
из всех стран, омываемых Черным морем. Побережье Абхазии и Грузин полностью
закрыто для нас»1*. Задачу интенсивного освоения этого района английскими
купцами Уркарт считал давно назревшей2*. Сразу после опубликования в Англии Уикяр-
Искелеснйского договора (август 1833 г.) Уркарт представил на рассмотрение
Пальмерстона план экономического и политического обследования Балкан. Турции,
Кавказа, Средней Азии и просил санкции иа его осуществление.
Пальмерстон, одобрявший идеи молодого публициста и нуждавшимся в
обширной и первоклассной информации о Ближнем Востоке, охотно согласился00.
Дэвид Уркарт
l*urquharl D. Turkev and its resources. L., 1833. P. 160.
«• Crawley С H. Anglo-Russian Rclalions 1815-40//CHJ, 1929. V. 3. # 1.1\ 64.
ГЛАВА I. ПОСЛЕЛДРИЛНЛПОЛЬСКОГО МИРА
Предусматривалось 18-месячное путешествие Уркарта но странам Ближнего и
Среднего Востока, но ему не суждено было состояться: внимание начинающего
дипломата и разведчика целиком и надолго захватила Черкеспя, точнее ее
политическая ситуация01.
Еще до 1833 г. он, но свидетельству русского посла в Константинополе А. П. Буте-
нева, пытался <<завести с горцами вредные сношения»1*.
В июле 1834 г. по указанию Понеонбн6* Уркарт прибыл на английском военном
корабле «Туркуаз» под командованием капитана Лайонса в район Слхум-кале, где
имел встречу с горцами. Уркарт призвал их к усилению борьбы против России, заявив,
что прислан королем Англии, который желает знать все о Черкесии и, главным
образом,— какмо помощь он может ей оказать2*.
Затем Уркарт и Лайонс произвели военно-политическую разведку остального
кавказского побережья. В Геленджике и Анапе они интересовались численностью
гарнизонов, способами их снабжения, характером фортификационных сооружений,
отношением черкесов к русским, местными навигационными условиями и т. д.
Наводились также подробные справки об Отдельном Кавказском корпусе. Недалеко
от Суджук-кале в ауле Астагай англичане встретились со 150 знатными иатухайцами3*.
Тему разговора с горцами нетрудно предположить в свете взглядов Уркарта и его
поведения в Сухум-кале.
Действия Уркарта, предпринятые в нарушение таможенио-караитинных
постановлений и суверенитета России на восточном побережье Черного моря, получили
одобрение Поисоиби4* и Нальмерстона5* и вызвали неудовольствие Николая I,
повелевшего запретить иностранцам осмотр кавказских берегов и общение с
черкесами6*. Что такой запрет не был излишней предосторожностью, стало ясно,
когда в октябре 1835 г. на рейде у Анапы появился неизвестный пароход, который,
сделав несколько подозрительных маневров, удалился в направлении Керчи7*.
Визит Уркарта открыл целую эпоху систематической деятельности англичан,
нацеленной на дальнейшее разжигание Кавказской войны и подготовкуусловии для
отторжения Черкесии от России. После этого вояжа Бутеиев установил за Уркар-
том особое наблюдение**.
,САКАК.Т.8.С894.
*• АКАК. Т. 8. С 890: ЛВПРИ. Ф. Турецкий стон (старый). Д. 4607. Л. I0S-171; Ф. Канцелярия. Д. 35,
1834 г. Л. 520-521: Д. 36, 1834 г. .1. 4 14-415; Д. 37, 1834 г. .1. 217-221.
:** ШССТАК, С. 46-50: М. П. Лазарев. Документы. М.. 1955. Т. 2. С. 225-226.
¦• WiderszalL. Op. cil. Р. 44.
- HPD. V. 43. L., 1837-38. Р. 937.
«•ШССТАК. С. 51.
70 МЛ. Лазарев.., т. 2. С. 245.
"с АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 47. 1835 г. Л. 18-19.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Получив в 1835 г. пост секретаря британского посольства в Константинополе,
Уркарт быстро превратил это учреждение в некую «школу» русофобии пли
идейный штаб для своих единомышленников10. Его выдвижению способствовали
король Англии Вильям IV, его личный секретарь Г. Тзйлор и секретарь королевы
Д. Хадсон63.
Выбор не случайно пал именно на Уркарта, поскольку в середине 30-х гг., как писал
Веллингтон Эбердину, «король, правительство, пресса и радикалы выступали за войну
с Россией» во имя утверждения английского господства на Ближнем Востоке2*.
Неутомимый по натуре, одержимый идеей оттеснить Россию на положение второстепенной
державы, он начал плести широкую сеть интриг против русских, и это стало делом
всей его карьеры, смыслом жизни. «По рождению шотландский горец,
натурализовавшийся черкес и турок по свободном) выбору»3*,—писал К. Маркс, характеризуя
эту политическую фигуру. Он высказывался с большой иронией по поводу
маниакального предубеждения Уркарта против России4*.
Некоторые историки называют Уркарта «основоположником теории домино»
применительно к политике Петербурга на Востоке. Согласно этой теории, стоит только
позволить России закрепиться в Турции (Проливы, Константинополь), сразу же начнет
сыпаться вся система обороны Индии: вслед за Османской империей дойдет черед
до Ирана, Герата, Афганистана, пока, наконец, британская колония не останется
лицом к лицу с русской армией5*.
По словам русского посла в Константинополе Бутенева, Уркарт имел «вид и повадки
скорее тайного эмиссара, чем дипломатического представителя»64. Он обладал
редким даром заражать своими идеями и надолго располагать к себе людей,
занимавших различное положение в обществе и исповедовавших различные
политические взгляды0*.
В атмосфере русофобии, принимавшей в Англии беспрецедентный размах,
Уркарт не имел недостатка в людях, готовых слушать его. Среди них было немало
тех, чьими руками осуществлялась британская политика на Ближнем и Среднем
Востоке65. С 1829 г. в распоряжении Уркарта в качестве помощника и доверенного
лица находился некий Андрей Хай, 30-летинй карачаевец, долго живший в Европе,
принявший протестантскую веру, свободно владевший, помимо родного языка,
»• The Early Coi-respondencc of Richard YVood 1831 -1841. Ed. by Л. B. Cunn'mgham. L.. 1966. P. 2.
2* Цит. но: Puryear V. J. Intcrnational economics..., p. 27.
3* Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 11. С. 282.
<• Там же. Соч. Т. 9. С. 340.
5* LeDonneJ. Р. Ор. cit. Р. 315.
e° Brock Р. Thc Fall of Ciicassia: A Studtv in Private Diplomacv // EHR. 1956. V. 71.
Л1 280. P. 403.
ГЛАВА 1. ПОСЛЕ АДРИАН.ИЮЛЬСКОГО МИРА
русским, немецким, английским, греческим, турецким. А. Хай, хорошо зная
Кавказ, выполнял различные поручения Уркарта, поддерживал его связь с горцами1*.
Но рекомендации Хадсона Уркарт взял к себе на службу в 1835 г. английского
майора В. Сзрла, которомл предстояло заниматься созданием черкесской кавалерии и
обучением ее европейским методам войны. Аналогичную миссию возложил Лондонский
кабинет на полковника Консидайна и нескольких офицеров, прибывших в
Константинополь осенью того же года2*. Позже А. Хай и В. Сэрл предложили свои услуги
Бутенсву и регулярно снабжали его информацией о намерениях и предприятиях
британских подданных в Черкесии00.
Доклады Понсонби из Константинополя, учитывавшиеся Лондонским кабинетом
при выборе внешнеполитического курса страны, носили провокационный
характер. Они давали искаженное в соответствии с русофобскими взглядами их автора
представление о ближневосточной обстановке и планах России. Посол убеждал
свое правительство в том, что Ункяр-Искелссийский договор позволяет России
выиграть время для подавления волнений в Черкесии и при этом обезопасить себя
от возможности иностранного вмешательства. По его мнению, после
умиротворения горцев царь приступит к захвату Проливов и Константинополя3*.
Ставя судьбу Османской империи в зависимость от исхода Кавказской войны,
Понсонби побуждал Форин оффне к ужесточению антирусской политики. Однажды он
увидел из окон посольской резиденции русский военный флот, прибывший в
Босфор. С тех пор эта картина, вызвавшая у него панику, мерещилась ему повсюду. Британский
премьер-министр У. Л. Мельбурн иронично относился к его «нелепой
русофобии», подчас совершенно ослеплявшей Понсонби10. Немолодой дипломат, быстро
утомлявшийся от будничных забот посла, он неожиданно воодушевлялся и работал
«с юношеской страстью», когда дело доходило до борьбы против России5*.
По получении первых известий о Кавказской войне Понсонби, как и Уркарт0*,
сразу же высказался за посылку британских боевых кораблей к восточным берегам
Черного моря7*. В сентябре 1834 г., обращаясь к Уркарту с просьбой написать
воспоминания о пребывании в Черкесии, он пояснял: «Я считаю важным, чтобы
правительство (Англии—В. Д.) могло без какого-либо промедления располагать
исчерпывающими сведениями о политическом положении черкесских народностей...
«WKAK. Т. 8. С. 361, 894-895: КА. Т. 5A02). С. 218; IUCCTAK. С. 102-103.
*• КА. 1940. Т. 5( 102). С. 216-217.
,e BolsoverG. 11. Lord Ponsonby.., р. 101-106; WiderszalL. Ор. cil. P. 40-41.
'" Temperley II. England and Ihe Near Easl. The Crimca. L.-N. Y., 1936. P. 75.
50 Stern A. Op. cit. Bd. 5(T. 2). S. 369.
«• Widerszal L. Op. eil. P. 45.
:° Temperley H. England and Ihe Near East.., p. 75-76: Amlerson M. S. The Eastern Qucslion.., p. 91;
Clayton G.D. Op. cit. P. 74-75.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Если мы не позаботимся о них, Россия овладеет Кавказом и это даст ей власть над
Турцией и Персией»1*. Понсонби грезил о «роковомударе но русскому могуществу»
и, хотя понимал, что «черкесский вопрос потребует величайших усилий», с
оптимизмом подбадривал Уркарта: «Храбрость и настойчивость! Вы заняты благородным
делом. Это предприятие (помощь горцам—В. Д.) само по себе сулит славу. Даже неудача
в нем стоит больше, чем успех в менее значительных акциях»2*. В другой раз он писал:
«Я восхищаюсь Вашим отношением к этому предмету (Черкесии—/?. Д.)»**.
С 1834 но 1836 гг. в донесениях Понсонби в Лондон нарастает
провокационный тон. В сентябре 1834 г. он призывает правительство поддержать горцев во имя
решения ие только кавказского, но и восточного вопроса. Если Англия,
предупреждал посол, позволит Кавказу разделить судьбу Польши, тогда мощь России усилится
«еще 6 миллионами населения и неприступной страной», нарушится равновесие сил
в Европе, сократится британская торговля, нависнет угроза над Турцией, Ираном
и Индией. Понсонби убеждал Пальмерстона, что «Кавказ с его горными преградами
и воинственными жителями, надежды которых (имелись в виду и грузины!?)
обращены к Англии»,—выгодный союзник Л1Я англичан. В доказательство он приводил
статистику потерь России в этом районе за 40 лет1*.
В октябре 1834 г. Понсонби пишет об «удручающих известиях из Кабарды», о
«мольбе черкесов о помощи», о «значительных русских силах, действующих из
Анапы», о намерении России «полностью покорить Кавказ в этом A834—В. Д.)
году». Приобретение Кавказа, но его мнению, даст Петербургу больше, чем в свое
время присоединение Польши5*. Понсонби следил за событиями в Черкесии с
напряженным интересом и даже готов был выделить из секретных фондов
посольства деньги для горцев6*.
В августе 1835 г. посол в очередной раз просил Пальмерстона предпринять
что-либо конкретное против введенных Россией в 1831 г. на восточном
побережье Черного моря таможенно-карантиииых ограничений, которые он называл
«блокадой» и считал незаконными. «Британская торговля сильно страдает от
них»,—подчеркивал Понсонби7*.
'• Цнт. но: Hobinson G. David Urquharl. Oxford. 1920. Р. 55: [Urquharl\ The Seeret of Russia...
р. 95-00:1)K. 1875. V. 23. JV* 2. P. 125-126.
** Цнт. но: [UrquhartD.]ThQSeeretof Russia...p. 97;DR. 1875. V. 23. N 2.1\ 135-136: ?yuixeef. h\
На истории внешнеполитических отношений в период присоединения Кавказа к России B0-70-
с годы XIX века). М., 1955. С. 33.
»• Цнт. но: RollundS. E. Circassia. U 1802.Р. 25.
¦** Lwvenburg N. Russian Expansion... р. 71-72; Ejusd. England... S. 187. 188: Ingrum E. The Re^in-
ning..., p. 271.
50 Luxenburg N. Russian Expansion.., p. 73; Ejusd. Engiand... S. 188.
«'DR. 1875. V. 23. N 2. P. 130-131.
"" Luxenburg N. Russian Expansion.., p. 80: Ejusd. Eiu/laiul... S. 191.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАНАПОЛЬСКОГО МИРА
В феврале и апреле 1836 г. он нре.иагает госсекретарю послать в Черкесию
специальных агентов, формально—для защиты интересов английских купцов в этом районе,
а фактически —«для обеспечения продолжительного сопротивления туземцев»1*.
В августе-сентябре 1836 г. Нонсонби вновь ставит перед Пальмерстоном вопрос
о помощи горнам, пуская в ход свой излюбленный довод: «Кавказ для России—это
ключ к Турции, Персии и... Индии. Ваша светлость знает, чего стоило России
найти здесь точку опоры, но Вы вряд ли сомневаетесь, что сталь и золото России
покорят страну». Если это случится, то, по мнению Понсонби, для последующих ее
завоеваний на Востоке не только освободится 60-тысячная русская армия, действовавшая
вЧеркесии, но к ней прибавится еще 100 тыс. черкесов07.
Он советовал горцам образовать у себя Правительство и официально провозгласить
независимость2*, чтобы дать Англии повод открыто стать на сторону их так же, как
она поступила в отношении испанских колоний в Южной Америке. В январе 1836 г.
посол уверял Нальмерстона: «Одного лишь появления британского флага в Черном
море было бы достаточно... для спасения Черкесин от когтей России»3*. По
степени важности Понсонби ставил черкесский вопрос рядом с проблемой защиты
Константинополя, веря, что он будет решен в пользу Англии, если у нее остался хоть
один «чего-нибудь стоящий» политик08.
По сравнению с Понсонби британский консул в Одессе Д. Йимс располагал
меньшими возможностями влиять иа внешнеполитические решения Лондона, но и его
доклады в Форнн оффис за 1834-1836 гг. составлялись так, чтобы повысить
заинтересованность английского правительства в кавказских делах. Йимс сообщал
детальную информацию о военной обстановке в Черкесин вплоть до перечисления
болезней, свирепствовавших в русских войсках1*. Консул предупреждал, что при
различии взглядов на способы завоевания Кавказа Петербургский кабинет един в
понимании необходимости этой акции как для безопасности южных границ России,
так и для «упрочения се могущества в Азии». Он доказывал беспочвенность
претензий Петербурга на Черкесию5*.
Летом 1836 г. Пимс путешествовал вдоль восточного берега Черного моря,
собирая шпионские сведения. Посетив Анапу, Редут-кале, Поти и другие русские
,0 Ludenbury N. Russian Expansion.., р. 83; WiU'wmsJ. В. British commcrcial policv and trade cxpan-
sion 1750-1850. Oxlord. 1072. P. 135-136.
'* Lu.renbury N. England... S. 188, 189.
*n Цнт. но: Luxenburg N. Russian Expansion... P. 105.
,B LuxenburgN. Russian Expansion... p. 70,77,84-85.87.89-90,101. 120; Ejusd. England.., S. 187,188;
BFSP.V. 20A837-1838). L. 1855. P. i2;BntishDiplomac\lllusli"atedintheAlTairofthe «Vixen».
Addressed lo Iho eommercial conslituency of' Great Britain. B\ An Old Diplomatic
Servanl.L., 1838. Р.31.
v Luxenburg N. Russian Expansion.., p. 87, 99; BFSP. V. 26. P.8.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
укрепления, он пришел к выводу, что вся политика России в Азии связана с
Кавказом1*.
По поручению Вильяма IV разведывательные задания выполнял и английский
вице-консул в Трапе^унде Д. Брант, который обязан был самолично доставлять
донесения о Кавказе в Лондон2*. Путешествуя в 1835 г. по Аджарии и другим пограничным
с Россией землям и осматривая их «с особым прилежанием», он «между многими
невыгодными отзывами насчет действий» русского правительства, распускал слух, будто
оно обмануло Турцию при разграничении территорий после войны 1828-1829 гг.3*
Для сбора военной и политической информации о Черкесии использовались
даже высокопоставленные дипломаты. Так, посол Великобритании в Петербурге лорд
Д. Л. Дарем, добираясь в 1835 г. к месту назначения, выбрал путь, пролегавший
через Константинополь и Одессу. Следуя в русский порт на пароходе «Плутон», он
внимательно изучал северо-восточное побережье Черного моря. В его
распоряжении находились специальные помощники капитан Дринкуотер и лейтенант Рос. В
Одессе подробные сведения, интересовавшие Дарема, предоставил Йимс69.
17 мая того же года вблизи Геленджика русский бриг задержал английскую шхуну
«Лорд Чарлз Спенсер», находившуюся там с разведывательными целями4*. После
осмотра ее освободили, поскольку на ней не оказалось ни оружия, ни боевых
припасов. Британское правительство опротестовало захват судна на том основании, что
он был произведен за пределами территориальных вод России, простиравшихся, согласно
международному морскому праву, на 3 мили от берега. Петербургский кабинет
полагал совершенно необязательным для России соблюдать правило трехмильной
зоны, принятое в английском законодательстве, но не являвшееся общей нормой,
ибо в одних странах эта зона составляет 60 миль, в других—лишь расстояние
пушечного выстрела. Россия исходила из вполне естественных соображений
собственной безопасности5*. Тем не менее она проявила добрую волю, возместив убытки
в размере 100 фунтов владельцу шхуны6*. На обратном пути в Турцию «Лорд Чарлз
Спенсер» «намеренно держался ближе к берегам (кавказским—В. Д.)» и
«высматривал тамошние укрепления»7*.
1* Ригуеаг V. J. International.., р. 28-29; Anderson M. S. The Eastern.., р. 91; АВПРИ. Ф.
Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 138 и об.
2* Ригуеаг V. J. International.., р. 33-34.
3*АКАК.Т.8.С889.
4* М. Я. Лазарев.., т. 2. С. 246-247.
5* Мартене Ф. Ф. Россия и Англия в царствование императора Николая I // ВЕ. 1898. Февраль.
Кн. 2. С. 491-492; Он же. Собрание трактатов.., т. 12. СПб., 1898. С. 66-68. См. также: АВПРИ.
Ф. Канцелярия. Д. 125. 1837 г. Л. 21-37,116 об.
°* ХатукоК. Великобритания и Кавказская война//Кавказ (Мюнхен), 1952. Л$ 6. С. 10; АВПРИ.
Ф. Канцелярия. Д. 125. 1837 г.Л. 115об., 116;Д.86. 1837 г.Л. 175-177.
7'КА. 1940. Т. 5A02). С. 192.
ГЛАВА I. ПОСЛК АД1М1АИАНОЛЬСКОГО МИРА
В переписке с Даремом по поводу
этого инцидента Пальмерстон
утверждал, что Россия не имеет никаких
юридических прав на Черкесию,
владея де-факто лишь двумя пунктами
побережья (Анапа и Суджук-кале), за
пределами которых она не вправе
препятствовать свободному плаванию
иностранных судов1*. Госсекретарь
обязал посла при повторении
подобных случаев «неизменно требовать» от
России полной компенсации ущерба
и мотивировать такую позицию идеей
о незаконности русского таможенно-
карантинного режима на Кавказе2*.
Похоже, ни одна из
дискутирующих сторон не смогла осознать всю
уязвимость английской
аргументации. Ведь ссылка на правило
трехмильной зоны должна, по логике,
означать не что иное, как признание
суверенитета России на восточном канцлер К.-Л. Меттерних
побережье Черного моря. Пожалуй,
единственный, кто увидел эту крайне невыгодную лля Англии грань спора, был
австрийский канцлер К.-Л. Меттерних3*.
Центром подрывной деятельности против России, как уже отмечалось,
являлось британское посольство в Константинополе, где с готовностью принимали
всех, кто питал неприязнь к России и не прочь был воплотить ее в конкретные дела1*.
Здесь весьма свободно чувствовал себя Сефер-бей, выходец из шансутского племени,
авторитетный в Турции «специалист» по Черкееин. Тесные отношения завязались
у него с послом Понсонби5*, поручения которого Сефер-бей охотно выполнял,
получая за это денежные вознаграждения. Письма, «отредактированные» Уркар-
том, вереницей шли от Сефер-бея к его соотечественникам на Кавказ. Он призывал
•' WiderszalL. Ор. cit. Р. 49-50.
20 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 82.
3° Ригуеаг V. J. International economics.., р. 92; Gleason J. H. Op. cil. P. 192.
*• КА. 1940. Т. 5( 102). С. 203; Бушуев С. К. Из истории.., с. 29.
5° KottenkampF. Geschichte Russlands seit 1830, mit besonderer Rucksicht auf den Krieg im Kaukasus.
Stuttgart, 1843. S. 186; LuxenburgN. England.., S. 187, 188; UICCTAK. С 56, 58-59, 84.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
горцев к решительным действиям с оружием в руках, убеждая их в скорой помощи
со стороны Англии' *.
В лице Сефер-бея, человека, обладавшего определенным влиянием среди
горцев, Форин оффис, казалось, приобрел действенное средство осуществления своих
планов на Кавказе. Это «средство» англичане предпочитали держать иод рукой,
поэтому он подолгу жил в их посольстве2*. Гостеприимство, покровительство и денежные
щедроты британских дипломатов распространялись и на черкесских депутатов,
приезжавших в Турцию с просьбами о помощи3*.
В апреле 1836 г. подстегиваемые Уркартом горские старшины обратились к Пон-
сонби с призывом установить между Англией и Черкесией прямые торговые
сношения под наблюдением специального британского резидента. Они
утверждали, что черкесы—независимый народ, отрезанный от внешнего мира русской
блокадой, составляющий 2,5 миллиона потенциальных покупателей. Через
населяемую ими территорию проходят безопасные пути к Каспию, откуда можно попасть
в Хиву и Бухару. Свое обещание поставить заслон экспансии России к востоку от
Черного моря черкесы обуславливали помощью Англии, иначе они будут покорены
более сильным врагом1*. Уркарт слал и в Дагестан письма с призывами и обещаниями5*.
Драгоман британского посольства, зная настроения, царившие в нем, без
велик колебаний заявлял о признании Англией и другими государствами независимости
Черкесии6*. Понсонби и Уркарт, действовавшие через Сефер-бея, не
ограничивались рассылкой воззваний к черкесам. Летом 1836 г. главнокомандующий
русской армией на Кавказе Г. В. Розен сообщал вице-канцлеру России К. В.
Нессельроде, что Сефер-бей, получив от британского посла «80 бочонков пороху,
отправил оный в Батум, где отыскивались суда для доставления пороха к непокорным
нам горцам»7*. Случаи, связанные с контрабандой оружия и боеприпасов,
повторялись неоднократно8*.
Оказывая черкесам военную помощь, английское правительство рассчитываю
затянуть Кавказскую войну и обессилить Россию в экономическом и финансовом
отношениях9*.
*' АКАК. Т. 8. С. 891-895; ШССТАК. С. 84; Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска.
Т. 2. Екатерннодар, 1913. С. 536.
*в АКАК. Т. 8. С. 891-892; Хатуко К. Указ. соч. С. 11.
30 АКАК. Т. 8. С. 895.
4* WilliamsJ. В. Ор. cit. Р. 135.
5* М. Я. Лазарев.., т. 2. С. 287.
•• КА. 1940. Т. 5A02). С. 203; АВ11РИ. Ф. Канцелярия. Д. 39. 1837 г. Л. 45.
"° АКАК. Т. 8. С. 893; ШССТАК. С. 80. 84, 87.
*' АКАК. Т. 8. С. 360: ШССТАК. С. 83-84, 88; Stern А. Ор. cit. Bd. 5 (Т. 2). S. 373; RB. 1840.
Т. 30. Dec. Р. 289
»•КА. 1940. Т. 5A02). С. 192.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАНАПОЛЬСКОГО МИРА
Кавказским вопросом непосредственно
занимались, помимо британских дипломатов
в Константинополе, другие люди, очень близко
стоявшие к правящей злите Англии. Весьма
деятельно проводил время в
Константинополе сотрудник королевского секретариата
Д. Хадсон, прибывший туда осенью 1835 г.
но указанию Вильяма IV специально для
установления контактов с черкесами1*. Он устраивал
рауты в честь находившихся там кавказских
князьков, щедро одаривал их, подготавливал
совместно с Сзрлом материал для составления
топографической карты Черкесии. Хадсон
широко пользовался помощью Хая, которого
позднее взял с собой в Англию2*.
В письмах к горцам Хадсон выражал
уверенность в скором завоевании ими
независимости и надежду на добрые
отношения между англичанами и черкесами, ибо у, jt Мельбурн
горы—это одновременно и ключ к Индии,
и гарантия ее безопасности3*. Наиболее показательны два его послания—к А. Хаю
и Сефер-бею (от 26 июня 1836 г.). В нервом—Хадсон обязывал адресата и его
соотечественников всегда «целиком следовать советам мистера Уркарта» и
беспрекословно подчиняться его воле, если они желают «добра и счастья» Черкесии.
Он также обещал свою помощь.
При этом Хадсон наставительно посвящал Хая в азбуку дипломатического ремесла,
призывая не ссориться нн с кем и помнить, что ласковыми и льстивыми речами можно
скорее достигнуть цели. Аналогичные мысли, но менее поучительным тоном были
изложены в письме к Сефер-бею, в котором автор позволил себе высокопарную
риторику в восточном духе. «У вас много друзей в Англии,—убеждал он Сефер-бея,—ибо
смелые любят смелых, и вы увидите, что день ото дня, наши обе стороны, узнав друг
друга .1учше, теснее сплотят узы дружбы. Я повторяю, вы имеете много друзей в
Англии, но среди них нет никого, кто бы более восхищался вашим поведением и
храбростью горцев» [...], «или кто бы охотнее пролил кровь за вашу и их
свободу» , чем Хадсон4 *.
,е WiderszalL. Ор. cil. Р. 65: ХатхкоК. Указ. соч. С. 10.
*'КА. 1940. Т. 5A02). С. 219.
<° АКАК. Т. 8. С. 896-897; ШССТАК. С. 108-109.
'• КА. 1940. Т. 5A02). С. 220-221.
КАВКАЗ II ВКЛИКНЕ ДЕРЖАВЫ
Своп наблюдения о военно-политическом состоянии Западного Кавказа он
изложил в обстоятельном отчете для Форнн оффис. выдержанном в уркартистском духе1*.
Рекомендации относительно сдерживания России на Кавказе в интересах безопасности
Индии поступали в Лондонский кабинет и от его агентов в Средней Азии2*.
Премьер-министр Англии лорд Мельбурн признавал, что Черное море и Кавказ
«поразительно воспламеняют воображение» его коллег но кабинету3*.
Британские эмиссары не только внимательно изучали политическое состояние
Западного Кавказа, но и настойчиво вмешивались во внутреннюю жизнь его
племен. Подчас им удавалось влиять на настроения горцев. Так, в июне 1836 г.
командующий Правым флангом Кавказской линии генерал-лейтенант А. А.
Вельяминов докладывал Розеиу о прибытии к натухайцам англичанина Стюарта
(племянника Уркарта), который якобы доставил к ним грамоту короля Англии и письмо
от Сефер-бея, заставившие горцев отказаться от ранее принятого решения о
прекращении военных действий и вступлении в переговоры с русскими властями.
Иностранец, по словам Вельяминова, утверждал, будто прислан своим
правительством, египетским пашой и с ведома турецкого султана с целью определить размер
требуемой помощи и количество вспомогательных европейских войск. Стюарт
призывал натухайцев, шапсугов, абадзехов обратиться с просьбой к английскому королю
и отправить депутацию в Константинополь. Предложение это было принято4*.
Николай I поначалу не разделял озабоченности Вельяминова. Принимая за
чистую монету заверения посла Великобритании в Петербурге Дарема о том, «что
кабинет его решительно чужд проискам сих эмиссаров и не имеет о них никакого
сведения», царь склонен был приписывать действия англичан «по всей
вероятности не правительству, а пропаганде». По его суждению, враждебное России влияние
должно было искорениться само собой, ибо если злоумышленники
распространяемыми внушениями и обещаниями успели «поддержать в горцах дух неповиновения
и строптивости, то неисполнением всех этих обещаний горцы в скором времени
убедятся на самом деле в их неосновательности и лживости»5*.
Деятельности англичан на Кавказе незримо покровительствовал Пальмерстон, чьи
представления о задачах политики Англии на Ближнем Востоке шли гораздо дальше
идеи о защите Турции от царя и египетского паши. Он выступал за активизацию
этой политики на Кавказе и в Афганистане6*.
'• Ригуеаг V. J. Inlernational cconomics.., р. 28-29; Anderson M. S. The Easlern Question.., p. 91.
*• YappM.E.Op.cW.P. 127.
3* BourneK. Palmcrslon.., p. 567.
'* AKAK. T. 8. С 646, 855-856; ШССТАК. С. 77, 80, 87.
5* АКЛК. Т. 8. С. 758-759.
6* PalmerA. The Chancelleries... p. 65.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРИАНАПОЛЬСКОГО МИРА
Пальмерстон писал Мельбурну, что противостояние России должно надолго стать
главной целью британской внешней политики70, но добиться ее нельзя иначе, как
используя таких агентов, чье усердие будет достойным противовесом «неусыпной
деятельности» русских1*. В 1835 г. Пальмерстон справлялся у Уркарта о характере
таможенно-карантинного режима на побережье Черкесии и интересовался его
мнением по вопросу о целесообразности для Англии иметь своего консула в Анапе2*.
С благословения Пальмерстона и при активном содействии Понсонби Уркарт в
1836 г. опубликовал в «Портфолио», периодическом издании, близком к
британскому министерству иностранных дел, свою фальшивку под названием «Декларация
независимости Черкесии». Госсекретарь поощрял и другие выпады этого журнала
против русских. Пальмерстон одобрил официальную географическую карту, где Чер-
кесия была обозначена как независимая страна3*.
Ссылаясь на «русскую угрозу» Индии, в 1836 г. госсекретарь призвал Мельбурна
«возбуждать» горцев против России4*. Идею о необходимости решительного
противостояния этой державе Пальмерстон обосновывал тезисом о том, будто «военный
характер ее политического устройства делает посягательство на ее соседей почти
непреложным условием ее существования»5*.
Кавказ, занимая во внешнеполитических расчетах госсекретаря самостоятельное
место, рассматривался им еще и как препятствие на пути России в Среднюю Азию,
превращавшуюся в арену англо-русского соперничества6*. Он полагал: чем
неспокойнее будут черкесы, тем труднее станет для Петербурга продвижение за Каспий
и тем легче сможет Англия распространить там свое влияние.
Вместе с тем в политике вытеснения России из Черкесии Пальмерстон в
принципе предпочитал войне дипломатию, менее обременительную для Англии.
Радикализм в поведении Уркарта настораживал его именно потому, что он мог
стать угрозой миру в Европе7*. П&1ьмерстон предостерега! Понсонби от демонстративного
вмешательства в кавказские дела. Он считал «позволительным и выгодным»
оказать горцам «эффективную помощь» только в случае возникновения англо-русской
войны8*.
,в Войте К. Palmerston.., р. 562.
г* DR. 1876. V. 24. ЛИ. January. Р. 60-61.
3° HPD. V. 43. L., 1837-38. Р. 937. Г. Тэйлор считал опубликование «Декларации» мерой
«своевременной и разумной». {BolsoverG. Н. David Urquhart.., p. 459).
4* GuedallaP. Palmerston. L., 1926. Р. 197-198.
5* IngramE. The Beginning.., p. 305; WentkerH. Zerstorungder Grossmacht Russland? Die britischen
Kriegsziele im Krimkrieg. Gottingen-Zurich, 1993. S. 30.
e' BourneK. Palmerston.., p. 35.
7* Luxenburg N. Russian Expansion.., p. 75; Ejusd. England.., S. 189.
8* LuxenburgN. Russian Expansion.., p.74; Ejusd. England.., S. 189; IngramE. The Beginning.., p. 275;
WiderszalL. Op. cit. P. 44.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Адам Чарторыйский
В октябре и декабре 1836 г. госсекретарь
дважды предлагал Петербургу свое
посредничество в установлении мира на Кавказе
на условиях вывода русских войск за Кхбаиь
и прекращения набегов горцев на
территорию России. Он надеялся, что русское
правительство пойдет на уступки из страха
вызвать конфликте Англией71. Петербург
оставил это предложение без внимания.
Политику устрашения Пашмерстон делает
с середины 30-х гг. XIX в. одним из своих
главных средств давления на Россию.
Однако не всегда дело ограничивалось
одним лишь шантажом. В 1835 г.
госсекретарь был близок к тому, чтобы развязать
англо-русскую воину. Ее предотвратил
контрприказ Мельбурна, отменявший
секретное распоряжение Пальмерстопа о
захвате Проливов и вводе британского
флота в Черное море1*.
Лондонский кабинет предпочитал скрывать связь с исполнителями своих
кавказских замыслов72, прибегая к излюбленному методу так называемой двойной
бухгалтерии. Смысл ее в следующем: на восточное побережье Черного моря
британское правительство слало агентов для организации подрывной деятельности против
России, а в Петербург—заверения в непричастности к ней и в добрых чхвствах к
русским. Во избежание подозрений, оно часто прибегало кус.птам подставных лиц,
в частности польских эмигрантов, известных своими настроениями и активностью
против России. Они должны были отвлечь внимание от подлинных вдохновителей
авантюр на Кавказе. Верные правп.гу загребать жар чужими реками, англичане
стремились поставить польское национально-освободительное движение на службу
своим колониальным планам.
В середине 30-х гг. Уркарт вошел в контакты с польскими эмигрантами,
покинувшими родину после подавления восстания 1830- 1831 гг. Особенно тесные
отношения завязались у него с лидерами консервативно-монархического крыла
польского освободительного движения (с 1837 г. известного как «Общество 3 мая»),
возглавляемого Адамом Чарторыйским. Их штаб-квартира находилась в париж-
,в%/вЯ.Л\()р.еИ.1\ 71.
ГЛАВА I. ПОСЛК АДРИАНАНОЛЬСКОГО МИГА
ском «Отеле Ламберт». Владислав
Замойский, племянник и агент Чар-
торыйского в Лондоне, предоставил
Уркарту секретные документы из
захваченных повстанцами русских архивов
в Варшаве, которые были
опубликованы «Портфолио» в 1835-1836 гг.
Эти бумаги наделали много шума в
Европе и стали «острым оружием» в
арсенале врагов России1*.
Уркарт и польские эмигранты
сходились на признании необходимости
помогать черкесам. При этом каждая
сторона руководствовалась
собственными интересами. Одна видела в Кавказе
потенциальную колонию Англии,
другая—средство отвлечь силы России от
Польши. _
Как фипрадьно заметил один соврс- Войцех Ьр»">новстй
менннк, «Общество 3 мая» желало сделать изЧеркесии военный склад Л1Я будущей
революции в Польше2*. Добавим—революции, нацеленной на замену
монархической династии Романовых какой-либо местной или иностранной знатной фамилией.
Еще в начале 30-х гг. А. Чарторыйский посылал на Кавказ оружие, боеприпасы,
а также своих представителей, поручая им преодолеть среди горцев межплеменную
п внутрнплеменную рознь. В планах «Отеля Ламберт» Кавказ появился благодаря
еще одному обстоятельству: в русской армии в этом районе служило много поляков.
Так складывались предпосылки для англо-польского сотрудничества в черкесском
вопросе. Разухмеется, ведущая роль в организации подрывных акций против
России принадлежала Форин оффис. Центром подготовки этих акций по-прежнему оставаюсь
британское посольство в Константинополе, которое после заключения «союза»
между Уркартом и А. Чарторыйским имело в лице колонии польских эмигрантов в
Турции своеобразную рекрутскую базу для возможных диверсий на Кавказе"*.
«Общество» А. Чарторыйского, превратившееся в «слепое орудие в руках Паль-
мерстона»1*, развернуло в Черкесии антирусскую деятельность, особенно усилившуюся
в 40-х гг. XIX в. Есть данные, говорящие о стремлении Чарторыйского
органике™ Л. Ор. cil. Bd. 5(Т. 2). S. 371; Widerszal L. Ор. eit. I\ 10- 17.
*'КС. 1887. Т. 11. С. 621.
3° ВюскР. Ор. cit. Р. 404-405.
х*МарксК. и ЭтелъсФ. Соч. Т. 11. С. 514.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
зовать силами поляков, но на английские деньги, военную интервенцию в этом
районе1*. Польский лидер, подобно Уркарту, взял на себя роль представителя и
«опекуна» черкесов в Западной Европе2*.
Бывший во время польского восстания дивизионным генералом Войцех Хржа-
новский получил от британского министерства иностранных дел в начале осени 1836
г. секретное поручение отправиться на границы Турции и Ирана с Закавказьем и
склонять к побегу солдат русской армии, особенно поляков. При нем находились два
офицера из его соотечественников. Созданные из дезертиров ополчения
предполагалось использовать на стороне горцев3*.
По прибытии в Константинополь Хржановский попал иод опеку английского
посольства и стал частым гостем Понсонби4*. Посол питал к нему неограниченное доверие.
Пальмерстон находил его «необыкновенноумным и образованным», видел в нем
«именно того человека, который может принести огромную пользу Решид-пашс
(великий визирь Турции—В. Д.) в Малой Азии»5*.
В «Отеле Ламберт» обсуждались различные проекты организации польских войск
на Кавказе, в том числе—под руководством генералов Ю. Бсма и X. Дембиньского6*.
Как видно, на первых порах «двойная бтаг&ггерия» имела успех, притугыяя бдительность
Николая I, мешая противодействовать английским проискам в широком масштабе.
Кое-какие шаги тем не менее предпринимались. Российский флот получил,
например, распоряжение усилить крейсерскую службу вдоль восточного берега
Черного моря, чтобы не допустить подвоза оружия и боеприпасов. Военные меры,
не всегда в подобных случаях приносившие эффект, были дополнены
дипломатическим демаршем: Бутенев потребовал от султана высылки Сефер-бея из
Константинополя в одно из отдаленных мест европейской Турции73.
В октябре 1836 г., с удовлетворением извещая Розена о точном выполнении Пор-
той этого условия, русский посол выразил надежду, что «покушения к волнованию
горцев будут прекращены на долгое время, а может быть и вовсе пресечены»7*.
Вскоре наивность оптимизма Бутенева обнаружится со всей очевидностью. В Базард-
жике (место ссылки) Сефер-бей получал от Махмуда II пенсию, ему создали
прекрасные условия для жизни8*. Оттуда он продолжал вести переписку с Черкесией
и британскими дипломатами в Константинополе0*.
»'АВПРИ.Ф. Канцелярия. Д. 171. 1837 г. Л. 139.
*e KukielM. Op. cit. Р. 235-236.
3* АКАК. Т. 8. С. 968; Т. 9. С. 454; Ригуеаг V. J. International economics.., p. 34.
4'АВПРИ. Ф. Главный архив (СПб.). Оп. 181. Д. 508. 1837 г. Л. 38.
5' WiderszalL. Op. cit. Р. 70-71.
6* Ibid. Р. 50-53, 87-90.
*-АКАК. Т. 8. С. 894; ШССТАК. С. 88.
8' RB. 1840 (Paris). Т. 28. Juillet. Р. 231.
9* Longworth J. А. Ор. cit. V. 2. Р. 113-114.
ГЛАВА I. ПОСЛЕ АДРНАНЛИОЛЬСКОГО МИРА
Добившись выдворения Сефер-бея из турецкой столицы, русская сторона в
известной степени дискредитировала в глазах горцев их английских покровителей,
которые не смогли воспрепятствовать высылке. Вера во всемогущество Лондона
поубавилась. В адрес Понсонби и Уркарта раздавались даже упреки в «коварной измене».
Горцы стали поговаривать о намерении «лучше предаться благостыне
Российского правительства, нежели верить лукавым иностранцам и навлекать на себя
верную гибель»1*.
Стремясь спасти пошатнувшийся престиж, Уркарт уверял черкесских представителей
в Константинополе, что Ссфер-бей выслан с особого ведома англичан для обмана
русских и из соображений предосторожности, а «планы и заботливость о
независимости горской существуют по-прежнему»71. Он продолжал отправлять в Черкесию
письма и подарки для местной знати2*. Но этого уже было мало, настала пора
решительных действий.
События первой половины 30-х годов на Кавказе, в том числе связанные с
деятельностью иностранных эмиссаров, отражали общие международные тенденции
на Востоке и одновременно оказывали на них влияние. Слово «война» (Англии
против России) все чаще звучит в официальных британских политико-дипломатических
документах и в прессе. Стремясь по возможности избежать ее, Лондонский
кабинет, в то же время, совершенно не исключал такой перспективы и готовился к ней
так или иначе, понимая, что при существующем уровне напряженности в
восточном вопросе ситуация может непроизвольно выйти из-под контроля. (Как в принципе
и случилось накануне Крымской войны.)
Большое недоверие к России и овладевшая британским общественным
сознанием русофобия вносили серьезные искажения в логику анализа ее поведения на
международной арене. Явные попытки Николая I успокоить Лондон относительно
своих намерений имели немного шансов на успех: англичанам было трудно
поверить ему после заключения Ункяр-Искелесийского договора3*. Англия укрепила
свой средиземноморский флот и держала его в полной боевой готовности в
непосредственной близости от Дарданелл. Естественно, Лондон называл такие действия
«оборонительными».
Петербург, в свою очередь, наблюдал за ними с растущим подозрением и был
вынужден считаться с вероятностью войны. Из всех рассматриваемых
сценариев наибольшее опасение вызывал тот, что воплотится в реальность в 1854
году—вход неприятельского флота в Черное море и атака на Севастополь.
Единственный способ защиты от такого вторжения виделся в постоянном слеженпи за
передвижениями британской средиземноморской эскадры и в наличии у России
¦\YKAK.T. 8.С.895.
*• АВ. Кн. 39. М.. 1893. С. 275.
1 DalyJ. С. К. Ор. cil. Р. 130-131.
кавклз и великие державы
военно-морских сил «быстрого развертывания», которые в случае
необходимости прибегнут к превентивным оборонительным мерам—высадятся на Босфоре,
чтобы не допустить туда англичан75.
Глава II
Инцидент с «Внкссном» и военная тревога 1837 года
России брошена перчатка. (Стр. 70)-Балансируя на грани. (Стр. 82)-Дипломатия
побеждает. (Стр. 91)-Итоги кризиса. (Стр. 100)
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
11о мере накопления сведений о политическом и экономическом положении
Западного Кавказа Англия утверждалась в стремлении подчинить его своему
влиянию. Постепенно стало ясно, что с помощью одних лишь антирусских проповедей
и подстрекательств решить эту задачу невозможно. Тогда британское посольство в
Константинополе с санкции своего правительства и не без ведома турецкого
обращается к весьма рискованному средству. Осенью 1836 г. оно организует при
содействии А. Чарторыйского и В. Замойского1* экспедицию к горцам торговой шхуны
«Виксен» с грузом оружия, снарядов и соли.
Вдохновителем ее был Д. Уркарт. Он и Понсонби знали, что па восточном
побережье Черного моря действуют официально объявленные в конце 1831 г. и
специально доведенные до сведения Форнн оффис русские таможенные и
карантинные правила, за соблюдением которых следят военные корабли7".
Как известно, Адрианонольскии договор открыл Черное море для торговых судов
«всех наций». Это принесло России, наряду с выгодами, огромные проблемы на
кавказском побережье, которое стало одним из самых уязвимых звеньев новой русской
границы на юге. Возникла острая необходимость защитить это пространство от
военной контрабанды и обуздать работорговлю. Последняя, в масштабах, которые она
приобрела, являлась подлинным бичом для России. Имевшаяся у черкесов
возможность сбывать на османские невольничьи рынки захваченных в набегах пленников
служила мощным «коммерческим» стимулом для регулярных нападений на русские
и казачьи территории. За Потн прочно закрепилась репутация перевалочного
пункта для «русского живого товара». Анапа же была известна как канал поставки
черкесских детей в константинопольские гаремы2*.
Большое беспокойство у Петербурга вызывали объемы ввоза из Турции на
Кавказ пороха и оружия. И, конечно, то обстоятельство, что стали фиксироваться
случаи участия в этих противозаконных операциях судов не только под турецким,
но и под британским флагом3*.
В условиях набиравшей силу Кавказской войны повышенная чувствительность
русских мастей к подобного рода фактам была естественной. Но даже безотносительно
к внлтренней обстановке в регионе Россия из престижных соображений не могла
себе позволить оставить вне реального контроля территорию, перешедшую под ее
юрисдикцию.
Россия пыталась решить проблему путем учреждения военно-морской
патрульной службы вдоль кавказского побережья и строительства военных укреплений на
J* KnkielM. Op. cil. Р. 237: Greville Ch. А Journal of thc reigns ofKing George IV, King William IV. ancl
Queen Yictoria. V. 1. L.-N. Y., 1902. R 122.
2*Times, 1829, 28 Qci.; Rolliers B. Itinerairc deTiflis a Constanlinople. Brusscls. 1829. P. 155-156.
3* Бушуев С. К. Из истории.., с. 24; АКАК. Т. 8. С. 845-816; Л/. Я. Лазарев. Документы. М., 1955.
Т. 2. С. 193-194.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «ВИКСЕНОМ» И ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
300-мильной полосе земли от устья Кубани до поста св. Николая. Учитывая
протяженность и рельеф берега, это была сложнейшая задача, не сулившая скорого и
полноценного успеха. Требовалось в несколько раз увеличить количество
сторожевых кораблей, укомплектовать их личный состав профессиональными абордажными
командами, найти для флота места базирования, распределить зоны ответственности
и наладить четкое оперативное взаимодействие1*.
Чтобы придать всем этим мерам совершенно законный характер, нужно было
подвести под них специальную нормативно-правовую основу в виде некоего
«национального» комментария к положению Адрианопольского договора о
свободной торговле в Черном морс. Такой нормативной базой стал императорский указ
от 15 июня 1831 г. о таможенно-карантинных правилах на черноморском
побережье Кавказа2*.
Согласно этим правилам, доставка в Черкесию некоторых видов товаров, в
основном оружия, воспрещалась, остальные предметы торговли допускались лишь
в два порта Анапу7 и Редут-кале, где имелись соответствующие таможенно-адми-
нистративные учреждения3*. В письме, отправленном к черкесам незадолго до
вояжа «Виксена», Уркарт предупреждал их о прибытии корабля и делился с ними
целью своего замысла: «Если русские попытаются оскорбить английский флаг», то
есть задержать судно, «России будет объявлена война»77.
Уркарт решил с помощью провокации оспорить права России на Черкесию,
полученные согласно 4-й статье Адрианопольского мира, а также испытать
прочность Ункяр-Искелесийского договора1*. Продумывая эту акцию, Уркарт и Понсонби
предусмотрели два возможных исхода. Либо шхуне удастся пробраться к берегу
незамеченной русскими крейсерами, тем самым доказав фактически их
неспособность обеспечить морскую блокаду Западного Кавказа и создав прецедент торговли
иностранного судна с горцами, либо «Виксен» арестуют, что вызовет международный
конфликт и, вероятно, появление британского военного флота в Черном море с целью
не только защитить коммерческие права англичан и остро поставить вопрос о
независимости Черкесии5*, но и лишить Россию преимуществ, полученных по
Ункяр-Искелесийскому договору6*.
,0 См.: DalyJ. С. К. Ор. cil. Р. 54-56.
** ПСЗРИ. Сер. 2. Т. 6A). 1831. С. 435-443.
3* Мартене Ф. Ф. Россия и Англия.., с. 487; Souvenirs du Baron de Barante 1782-1866. V. 5. Paris,
1895. P. 528-529.
«e HopkirkP. Op. cit. P. 156-157.
*• BellH. Lord Palmerston. V. 1. L.-N. Y., 1936. P. 282; BolsoverG. H. David Urquhart.., p. 464; Glea-
son J. H. Op. cit. P. 192; Seton-Watson 11. The Russian Empire 1801-1917. Oxford, 1967. P. 305.
M. П. Лазарев.., т. 2. С. 259 (русский перевод выдержки из сообщения английской газеты «Мор-
ипнг Кроннкл» от 11B3) ноября 1836 г.).
«• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 86 об.
КАВКАЗ П В КЛИК НЕ ДЕРЖАВЫ
В первом сгучае Лондон мог
требовать установления регулярного
сообщения между Великобританией
и Кавказом. Это усилило бы ее
экономическое и политическое влияние на
черкесов и весомо увеличило бы
предпосылки к превращению населенной
ими территории в английскую колонию.
Подобный способ утверждения
господства предполагал постепенность
действий и требовал времени. Во
втором случае та же цель достигалась
Сулжхк-Кале иными путями—с применением или
угрозой применения силы, но быстрее.
Благодаря заранее обдуманным деталям операция с самого начала обещала
принять опасный оборот, устраивавший Уркарта и Понсонби более, чем любой другой.
Они заведомо выбрали для разгрузки судна такое место побережья—бухту Судкук-кале,—
где встреча с русскими сторожевыми кораблями была почти неминуема1*. Посол
советовал хозяину шхуны английскому купцу Д. Беллу ни в коем случае не избегать этой
встречи20 к просил сообщать о ходе дела. Понсонби гарантировал ему в с.1учае
ареста «Виксена» заступничество правительства Великобритании, уверяя, что и сам он
«будет рад оказать любую помощь, которая в его силах»3*.
Русским военный бриг «Аякс» обнаружил и задержал «Виксена». Однако
прежде команда шхуны успела выгрузить на берег большое количество соли,
пороха и несколько пушек78, на что ушло 36 часов. Следственная комиссия
Российского адмиралтейства по согласованию с Николаем I постановила: за грубые
нарушения таможенных (провоз контрабанды) н санитарных предписаний, в
полном соответствии с международным правом и неоднократно применявшейся
по отношению к турецким судам практикой1*, конфисковать «Виксен» и передать
его в состав Черноморского флота России. К крутым мерам прибегли, чтобы не
дать англичанам повода расценивать уступчивость Петербурга как слабость и не
допустить превращения подобных экспедиций в систему5*. Николай I
распорядился проявить снисхождение к капитану шхуны Т. Чайлдсу, купцу Д. Беллу,
¦• КА. 1940. Т. 5A02). С. 105-198.
** BFSP. V. 26. Р. 11.
*• Ibicl. Р. 15-47; IIPI). V. 43. L., 1837-38. Р. 952.
,0 Документы о задержании турецких кораблей с контрабандой см.: АВПРИ. Ф. Турецкий стол
(старый). Д. 4607. Л. 91- ИЗ!
•>* АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 125. 1837 г. Л. 9 об.-10.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «BUKCEHOM» II ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
зафрахтовавшему ее, и экипажу. Разбирательство но их делу прекратили и за
казенный счет их отправили в Константинополь.
Вначале все шло по сценарию Уркарта, Поисонби и их наставников из Лондона.
Инцидент повлек за собой резкий диалог между правительствами двух стран, вызвал
тревожный интерес в европейских кабинетах, шумго^ в британской прессе и парламенте1*.
Дипломаты западных государств быстро оценили серьезность ситуации. 11B3)
декабря 1836 г. французский консул в Одессе Адольф Шалле спешил сообщить в
Париж о захвате «Виксена» как о событии первостепенной важности2*. Посол
Франции в Вене Луи Сент-Олер, указывая на таившуюся в инциденте угрозу, писал:
«Если я замечаю легкое облачко на горизонте, то это там, на берегу Черкесии»3*.
Опасное развитие событий предсказывали английская газета «Тайме»4*, баварская
«Всеобщая газета»5*, турецкая—«Journal de Smyrne»6*. «Виксен» произвел
сенсацию в австрийской столице.
Европейские аналитики того времени полагали, что в повестку дня англо-русских
отношений поставлено не что иное, как вопрос о «войне и мире»7*.
В январе 1837 г. британский посол в России лорд Д. Дарем вручил Николаю I
протест, в котором утверждалось, что русское правительство не владеет восточным
побережьем Черного моря ни фактически, ни юридически и поэтому не может устанавливать
там щнктов карантина и определять места для выгрузки товаров. На основании этих
аргументов арест и конфискация «Виксена» квалифицировались как незаконные79.
Русский посол в Лондоне К. О. Поццо-ди-Борго расценил английский демарш
как вызов: «Теперь перчатка брошена,—писал он канцлеру
Нессельроде,—отступать мы не можем, раз мы поставлены в такую необходимость»8*.
Мнение большинства западных дипломатов о случившемся склонялось в пользу
России9*. Иностранные консулы в Одессе осудили экспедицию шхуны. Так же
реагировало французское общественное мнение10*. В целом с пониманием отнеслось
к действиям Петербурга австрийское общество11*. Суть затеи с «Виксеном» верно
l" HopkirkР. Op.eit.P. 157.
*'КА. 1940. Т. 5A02). С. 195.
3' Там же. С. 196, 205; Souvcnirs ilu Baron dc Barante 1782-1866. Paris, 1895. V. 5. P. 533.
,0 Thc Timcs. 1837. January 27.
'** Allgcmeine Zcilun^, 1837. 19 Fcbruar. P. 314; 28 Feb. P. 371; 1 Mftrz. P. 377-378.
°' Jounial de Snryrae, 1836. Decembrc 31; Fevrier 18.
7* TyrellH. Historvofthe Russian Kmpire: from its foundation, bv Ruric the Piratc, lo Ihe aecession oflhe
Emperor Alexander II. L.-N. Y., 1859. P. 508.
>°KA. 1910. T. 5A02). С 207.
»• См.: АВПРИ.Ф. Канцелярия. Д. 40. 1837 г. Л. 29-30; Д. 39. 1837 г. Л. 110-111: Souvenirs du
Baron de Baranle. V. 6. Paris, 1897. P. 19.
Iu' АВПРН. Ф. Канцелярия. Д. 169. 1837 г. Л. 121 и об.. 157.
1,0 АВПРН. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 79.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
схватили представители
европейских государств в
Константинополе и сами турки:
Англия, полагали здесь, хотела
убедиться, посмеют ли русские
задержать судно,
направляющееся к черкесским берегам,и
если бы Россия обнаружила
слабость, то в скором времени на
Кавказ прибыли бы другие
корабли с оружием и боевыми
припасами1*. По словам одного
из турецких министров, «Виксен»
будет «хорошим уроком для
англичан»2*. Все понимали, что
экспедиция преследовала не
коммерческие цели, как позже
утверждал в своих мемуарах Белл3*, а политические.
Даже британская газета «Курьер» признала законность ареста «Виксена». По ее
мнению, инцидент не должен был служить темой пререканий между обоими
правительствами, так же, как не мог бы их вызвать, к примеру, захвату побережья Англии
французского судна, тайно выгрузившего груз водки на острове Уайт1*.
На обоснованность действий России указывали даже некоторые участники
дебатов по делу «Виксена» в британском парламенте5*. В правоте России убеждает
весьма примечательная реакция Дарема. До получения соответствующих
инструкций из Лондона он воспринял действия Николая I как естественные в данных
обстоятельствах, проявив «в высшей степени дух примирения и искреннего уважения
к принципам права»6*.
Прежде чем выбрать для себя тактик} в зарождающемся конфликте с
Петербургом, Пальмерстон решил изучить реакцию на «Виксен» Вены и Парижа7*.
Шхуна «Виксен»
>• КА. 1940. Т. 5A02). С. 196-197, 204-205.
г'АВ.Кн.39.М., 1893. С. 262.
3* BellJ. S. Journal of а Residcnce in Circassia during thcycars 1837, 1838 and 1839. L.. 1810. V. 1.
P. V-VI.
»°KA. 1940. T. 5A02). С 209.
5' HPD. V. 43. P. 922, 925-928.
6* KA. 1940. T. 5A02). С 200; Мартене Ф. Ф. Россия и Англия.., с. 488; АВПРН. Ф. Канцелярия.
Д. 125. 1837 г. Л. 10 об.; ReidS.J. Lifeandlcttersof theilrst carlof Durham 1792-1840. V. 2. L.,
1906. P. 67
'• LuxenburgN. Op. cit. P. 111.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «НИКСКИОМ» II ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
Австрийский канцлер князь Мсттерннх занял двойственную позицию. Понимая
заинтересованность в нем обеих сторон и пытаясь играть роль третейского судьи, он не
спешил содействовать урегулированию конфликта, ибо напряженность в
русско-английских отношениях была на руку Австрии. Чтобы умножить для России помехи в
восточном вопросе, Мсттерннх и раньше не упускал случая создать эту
напряженность своими интригами под видом добрых услуг1*.
Облачившись в тогу миротворца, канцлер фактически продлевал ссору из-за
«Викссна>>. Вначале он, не колеблясь, заявил, что Россия поступила в
соответствии с нормами международного права, и Англии, так часто ссылающейся на них,
елсдоваю бы это признать. Через австрийского пост в Лондоне графа П. А. Эстергази
он высказал Пальмсрстоиу свое огорчение по поводу незаконной экспедиции,
которая может вызвать серьезные последствия, если британское правительство станет
защищать ее организаторов80.
Развязав войну. Англия, как полагал канцлер, сильно скомпрометирует себя в
глазах мирового общественного мнения51. Затем Мсттерннх заговорил о необходимости
рассмотреть вопрос с юридической точки зрения, хотя на словах по-прежнему
обвинял британских арматоров2*. Наконец, он усмотрел противоречивость аргументов,
выдвинутых Россией, обосновывавшей захват шхуны в одном случае нарушением тамо-
женно-карантинных предписаний («Journal dc Sl. Petersbourg»3* и Бутенев), в
другом—нарушением блокады кавказского побережья (адмирал М. П. Лазарев4*).
Но его мысли, употребление слова «блокада» логически подразумевало признание
независимости Черкесинь*. Прибегая к подобной придирке, Меттсрних не только
создавал себе репутацию поборника справедливости, но и делал наивный вид,
будто он не замечает политической стороны дела. Это позволяло ему лавировать между
Лондоном и Петербургом.
Против обыкновения деятельно вел себя английский посол в Вене Фредерик Лэм,
настойчиво раздувавший важность происшествия перед венским двором5*.
Убеждая Меттерниха принять сторону Англии, посол, разумеется, следовал указаниям
Пальмерстоиа6*. Причем, первую и весьма точную инструкцию он получил еще до
того, как в Лондонский кабинет пришло сообщение об аресте шхуны. Следовательно,
Пальмерстон предвидел подобный оборот дела и заблаговременно думал о
союзниках для спора с Россией7*. Так мог поступить лишь человек, хорошо осведомленный
¦• Бушхев С. К. А.М. Горчаков. М., 1961. С. 39-40.
*• КА. 1940. Т. 5( 102). С. 197, 206; Souvenirs du Baron de Barante. V. 5. Р. 534.
»• BFSP. V. 26. Р. 17-21.
,0 Ibid. P. 16. M. II. Лазарев действительно мотивировал арест «Внксена» этим доводом. (Л/. П. Лаза-
рев.., т. 2. С. 262.261).
'* АВНРИ. «».Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 82о6.-83, 112, 152; КА. 1940. Т. 5A02). С. 209.
?0 АВПРИ. Ф.Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 112 об.; Bell И. Ор. cit. V. 1. Р. 283.
70 АВПРИ. Ф.Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 211 об.-212.
КАВКАЗ Н ВКЛИНИВ ДЕРЖАВЫ
о плане экспедиции «Виксеиа» и
покровительствовавший ей.
С конца января 1837 г. Лэм и Меттерних
регулярно обсуждали инцидент. На первой встрече
канцлер заявил, что он различает в проблеме
два аспекта: один связан с международным
правом, другой—с выяснением вопроса об
инициаторах провокации. По его словам, с
юридической точки зрения Россия поступила
справедливо: «закон един, он не дотекает
какого-либо пристрастия и не хменяет своего
существа в зависимости от симпатий к той или
иной заинтересованной стороне»1*.
Притворяясь, будто он верит в
непричастность британского правительства и обвиняя
«революционеров», канцлер весьма образно
заметил о «Внксене»: «Это страница «Порт-
фолио», приведенная в действие»2*. Поэтому,
говорил Меттерних, Австрия, как держава,
исповедовавшая, подобно России, консервативно-монархические принципы,
обязана поддержать партнера по Священному союзу3*.
Канцлер не отказывал Лэму, он лишь набивал цену за свои будущие
посреднические хлопоты и тем более за позицию предпочтения Англии. Прося Меттерниха
преждевременно не связывать себя категорическими заявлениями по делу «Виксеиа» **,
Лэм надеялся уговорить его в последующем. Несколько дней спустя посол
рассказывал о положении дел на Кавказе, намеком предлагая дать понять Петербургскому
кабинету о готовности Лондона оказать ему помощь в урегулировании кавказского
вопроса5*. Эта «услужливость» являлась ширмой для стремления придать
внутренней проблеме России общеевропейское звучание, чтобы поставить ее иод
контроль великих держав, в первую очередь Англии, и решать ее на
многосторонних переговорах, где главную роль играли бы англичане. Через Лэма Пальмерстон
предостерегал Меттерниха, что завоеванный Кавказ станет для России важным сред-
Г. Дэю. Пальмерстон
•• АВШМ1. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. .1. 83.
**Там же. .1. 83 об. «Портфо.пю»—английский радикальный журнал антирусского толка,
находившийся под влиянием Урка рта. в Европе слыл революционным органом.
в"Там же.
,0 Там же. .1. 81 об.-85. 126 об*.: LuxenhurgX. Kussian Expansion... Р. 1 Ы. В этой просьбе
поверенный в делах России в Вене А. М. Горчаков усмотрел ловхшку, но слишком простую дш такого человека,
как Меттерних.
> АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. J837 г. Л. 113 об.-1 14.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «ВИКСКНОМ» И ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
ством дальнейшей агрессии на Востоке и поэтому не мешать Петербургу в этом
районе—значит облегчать ему новые захваты1*.
Усердие Лэма получило новый импульс, когда госсекретарь сообщил ему, что
британское правительство недовольно своим представителем в Вене и, будучи «вправе
ожидать от него большей энергичности», оно, в случае, если англо-австрийский
диалог не обретет конструктивного русла, подумает о замене посла.
Подстегивая Лэма, госсекретарь имел в виду запугиванием склонить Меттер-
ниха к поддержке притязаний Англии. Расчет строился на нескольких факторах.
Во-первых, по убеждению Иальмерстона, канцлер крайне боялся европейской
войны, к которой Австрия ие была готова и которая могла вызвать смуту в стране,
сильно пошатнуть его собственное положение. Во-вторых, посол Лэм владел
профессиональным искусством. В-трстьпх, между ним и Меттернихом установились
близкие отношения.
Лэма обязали внушить канцлеру мысль о возможности мирного исхода лишь
при полном удовлетворении Россией английских требований. Пальмерстон
проверял, удастся ли «заставить Венский кабинет сойти с пути истинного», если
изобразить «перспективу ближаГинего осложнения», (т. е. войны) так, чтобы в нее
поверили2*.
Госсекретарь хотел испытать прочность Священного союза, прозондировать,
насколько возможно использование антирусских чувств австрийцев3*. Пашмерстон продолжа!
политику 1833 года, когда он, учитывая австро-русские противоречия на
Ближнем Востоке, стремился разорвать альянс Вены с Петербургом п переманить се в
лагерь противников России'*. Теперь, четыре года спустя, Пальмерстон надеялся
с помощью Австрии принудить Россию к уступкам и приучить ее считаться в
кавказских делах с Лондоном5*.
Одна из аудиенций) Мсттсрниха в конце февраля 1837 года вызвала у Лэма
прилив воодушевления. Под впечатлением заверений канцлера о поддержке английских
притязаний83, посол гарантировал Лондону содействие венского кабинета0*.
После выговора от Пальмерстона Лэм воспринимал «Внксен» уже не только как
политическую, но и как свою личную проблему81. Он сделал из инцидента тему
всеобщего спора среди аккредитованных при венском дворе дипломатов,
распространял вздорные комментарии. Посол искал встреч с коллегами из других стран,
навязывал им английскую точку зрения, пытался через австрийские газеты влиять
на европейское общественное мнение. Обычно сдержанный и молчаливый, он
,в Luxenburg N. Russian Expansion.., p. 115.
2'ЛВПР11.Ф.Ка11целярия.Д.230. 1837 г. Л. 125 об.-126.
30 Там же. Л. 274.
,0 Киняпина II. С. Уикяр-Исксюсийскнй.., с. 38-41; Она же. Мюнхснгрсцкне... с. 73-74, 81.
3* АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 317 об.
«•КА. 1940. Т. 5A02). С. 222.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
поражал членов дипломатического корпуса общительностью1*. В одном из
разговоров с Сеит-Олером, например, Лзм поведал, что речь идет ни больше ни меньше,
как о спасении Азии, в подтверждение чему он обрушил иа собеседника уркар-
тистские «постулаты» о необходимости для Англии сохранить доверие горцев, к подрыву
которого может привести неблагоприятный для Лондона исход спора за «Вик-
сен», об обреченности Персии, если Черкесия будет покорена и т. д.2*
С конца января он не раз пытался переубедить прусского посла Мортимера фон
Мальтцана, считавшего захват британской шхуны актом вполне справедливым,
чтобы не быть предметом объяснения между государствами. Лзм предсказывал
этому делу опасное продолжение, поскольку русские якобы попрали международные
законы. Он рассчитывал рассеять «заблуждения» Мальтцана своей
интерпретацией Адрианопольекого трактата. Согласно его рассуждениям, даже если толковать
договор в самом благоприятном для России смысле (то есть, оставлять за Турцией
юридическое право уступать кавказские земли), то и тогда она могла владеть лишь
двумя крепостями на побережье Черкеспп. Лзм просил Мальтцана именно в таком
свете представить проблему перед берлинским правительством, расположение
которого было нелишним для Англии.
Однако доводы английского дипломата не подействовали на прусского посла. Он
не видел причин поднимать происшествие с «Виксеиом» до уровня вопроса о войне
или мире. Мальтцан сказал, что лучшее средство против обострения конфликта—
сохранение Россией твердой позиции3*. Он понимал: чем больше обнаружит
Петербург уступчивости и колебаний, те*м напористее и рискованнее станет вести
себя Лондон. Пруссии, занятой германскими проблемами, было в то время не до
Ближнего Востока. Ее не устраивали осложнения в этом районе, которые могли бы
обременить ее необходимостью оказывать России военную помощь вопреки
собственным интересам4*.
В какой-то мере Лзму удалось повлиять на послов других германских государств,
информировавших свои правительства о сути инцидента в духе, благожелательном
скорее для Англии, чем для России5*. Впрочем, мнение этих дворов имело тогда мало
реального веса.
Поверенный в делах России в Вене А. М. Горчаков, замещавший посла Д. П.
Татищева, видел свою задачу в предотвращении австро-английского единения0*. Его
«• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. Л. 126 об., 195 об.
г*КА. 1940. Т. 5A02). С. 210.
3'АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 112 об.-113 об.
,0 Татищев С. С. Указ. соч. С. 404; Дебилур А. Дипломатическая история Европы. От Венского до
Берлинского конгресса A814-1878). М.%, 1947. Т. 1. С. 339-340. 345-346.
** АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 125.
6*Бушуев С. К. А.М. Горчаков... с. 37.
ГЛАВА П. ИНЦИДЕНТ С «ВИКСЕНОМ» И ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
отношения с Меттернихом складывались неровно,
неся на себе отпечаток макиавеллистской
политики австрийского канцлера. Вначале он польстил
Петербург} за то, что захват «Виксена» был
обоснован «умело» и без единого намека на связь
британского правительства с организаторами
экспедиции85. Он хвалил решимость, с которой
Россия отвергла предложение Пальмерстона об
английском посредничестве в кавказском вопросе1*.
Нередко канцлер сообщал Горчакову
содержание своих бесед с Лэмом (разумеется, не всех
и в собственной редакции), подавая эту
«откровенность» как доказательство «безграничной
близости» и доверия между двумя державами
Священного союза2*. Согласно донесению Горчакова
из Вены от 12B4) февраля 1837 г., Меттер- А. М. Горчаков
них сказал ему, что в поведении Англии появились
признаки примирительных настроений, объяснив их шаткостью ее позиций. Это,
по его мнению, открывало путь к ликвидации кризиса. Он лгал Горчакову и
Нессельроде, когда утверждал, будто доь^менты, представленные Лэмом, заставили его
отказаться от подозрений относительно соучастия Пальмерстона в деле «Виксена»3*.
Горчаков противопоставил ажиотажу, царившему в венском дипломатическом
корпусе, спокойствие и выдержку. Он старался никому не давать повода думать, будто
Россия считает инцидент со шхуной серьезной проблемой. Русский представитель
не упускал случая сделать это особенно тогда, когда ему навязывали разговор «на
злобу дня»4*.
В нескольких февральских номерах «Всеобщей Аугсбургской газеты»,
выходившей в Баварии, увидела свет открыто враждебная России статья под заголовком «Черкесы
и «Виксен»86, нашедшая в общественном мнении Австрии больше
сочувствующих, нежели оппонентов5*. Автор статьи, почти целиком повторяя английскую
аргументацию, писал, что Адрианопольским договором в лучшем случае можно
обосновать права России лишь на Анапу, Сухум-кале и Суджук-кале, но не на всю Чер-
кесию. Данная русской стороной мотивировка ареста «Виксена» объявлялась
несостоятельной6*.
,в АВНРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 114 об.
** Там же. Л. 211.
30 Там же. Л. 207-209.
»е Там же. Л. 114 об.-115, 125, 278.
5' АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 273.
6* Allgemeine Zeitung, 1837. 19 Feb. Р. 313-314; 27 Feb. Р. 363: 28 Feb. P. 370.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Горчаков особенно не удивился бы этой статье, если бы не знал, какое сильное
влияние на это консервативное издание имел Меттерних, который легко мог
подорвать финансовое состояние газеты, запретив ее на территории немецкоязычных
государств. Настораживало и другое обстоятельство. Едва европейская пресса
принялась обсуждать проблему «Виксена», как канцлер «по собственной инициативе,
без какого-либо побуждения со стороны» заявил, что он, Меттерних, дал редакции
аутсбургской газеты указание освещать инцидент «сдержанно»1*. Подчеркнутая
предупредительность австрийского политика позволила Горчакову резонно заподозрить
в нем человека, по меньшей мере умышленно не мешавшего появлению статьи, а
по большей—ее инспиратора.
В ответ на «недоуменные» вопросы посла канцлер признал высказанную в газете
точку зрения «противоречащей истине» и способной «встревожить общественное
мнение». Венский кабинет, по заверениям Меттерниха, не разделял се, ибо он, ради
сохранения спокойствия в стране, никогда не поощрял публику к дискуссиям о
восточных делах. Канцлер пообещал сделать внушение редактору аутсбургской газеты2*.
Однако несколько дней спустя Меттерних дал понять Горчакову, что он склонен
считать права России на Черкеспю сомнительными, пока ему не докажут обратное.
Свой скептицизм он представлял как естественное стремление разобраться в
существе проблемы, тем более что сами русские дипломаты, по его словам, не могли ни
убедительно обосновать принадлежность Чсркесии России, ни даже толком объяснить,
где она находится (Поццо-ди-БоргоK*. Устные разъяснения Горчакова не
удовлетворили канцлера, инструктировавшего австрийских представителей в Лондоне
и Петербурге в неблагожелательном для России духе1*.
Тогда Горчаков в подтверждение суверенитета своей страны на Западном
Кавказе составил подробную историческую справку, снабдив ее ссылками на давние времена5*.
Она также не произвела впечатления на Меттерниха6*. Кроме того, он усмотрел в
ней расхождения с официальными заявлениями Петербурга, якобы
обосновывавшего права на Черкеспю «исключительно Адрпанопольским договором», в то
время как Горчаков доказывал их «рядом фактов из истории» русско-черкесско-турец-
ких отношений.
Русский дипломат возразил, что каждый из доводов не противоречит другому, а
дополняет его. Меттерних придрался еще к двум пассажам в меморандуме
Горчакова7*. Как подчеркнул Горчаков, Петербург считал вопрос, кому принадлежит
¦• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 230 об.-232.
** Там же. Л. 231 об.-232.
30 Там же. Л. 271, 273 об.
•* Там же. Л. 271 об.-272.
5* Текст ее см. там же. Л. 279-286.
6* Там же. Л. 272-273, 276 об.-277.
70 Там же. Л. 316-317.
ГЛАВА II. ПИЦНДКПТ С «ВПКСКИОМ» И ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
Черкесия не нолшжащим оспариванию, тем более со стороны Австрии, которая должна
рассматривать нрава своего союзника на эту территорию как «неотъемлемые,
предоставленные трактатами и историей»1*. Канцлер пропустил мимо ушей намек на
то, что «император Николай будет очень удивлен и обижен его сдержанностью»87.
И все же Горчаков, изучивший Мсттсрниха, надеялся на здравый смысл этого
«слишком практичного человека», чтобы доводить дискуссию о «Виксенс» до
воины между Англией и Россией2*.
Меттерних понимал, что Николай I ожидает и согласится принять от него «только
одобрение и помощь», но вместо этой скромной роли он выбрал независимое
положение арбитра3*. По наблюдению Горчакова, канцлер «жаждал» стать «всемирным
посредником», но. предвидя отказ Петербурга, не осмеливался предложить себя в
качестве такового. Из желания добиться этой роли он подстрекал Англию к
полемике с Россией4*.
Уступить притязаниям Меттерниха, по мнению русского дипломата, означаю
подыграть Лондону5*. В письме к Нессельроде Горчаков так объяснял мотивы поведения
канцлера: «Нынешнее состояние наших (русских—В. Д.) отношений с Портой
является постоянным „бельмом в глазу" руководителя Венского кабинета [...]
Адрианопольский договор усилил давнюю зависть и, наконец, Мюихенгрецкие
соглашения (имеется в виду конвенция по восточному вопросу—В. Д.) поставили
Австрию под нечто похожее на опеку (России—В. Д.)», от которой она хочет
избавиться как от фактора, стесняющего се в политике в Западной Европе. При такой
ситуации «нейтралитет Венского кабинета,—полагал Горчаков,—это максимум, на
что можно надеяться. Что касается содействия его, то оно всегда будет скорее
видимым, чем реальным»6*.
Позиция канцлера не покажется неожиданной, если учесть глубокое недоверие,
испытываемое им и Николаем I друг к другу7*, хотя внешне оба декларировали
свою приверженность принципам Священного союза.
Меттерних пытался затянуть спор о «Виксене», ведя двойную игру,
обнадеживая и следом обманывая. Горчаков писал, что «ему ничего не стоит пообещать, поэтому
он никогда не чувствует себя связанным своими обещаниями. Если ему о них
напоминают, то он припишет противоречивое положение, в которое он мог бы сам
|в АВПРП. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 277 об.-278.
*в Там же. Л. 115 об., 275 и об., 278 и об.. 419.
*• Там же. Л. 85. 126.
** Там же. Л. 278, 321 об.-325.
>в Там же. Л. 274 об.. 317 и об.
«° Там же. Л. 273 06.-274.
т* Rodkey F. S. Anglo-Russian Negotiations aboul a «Pcrmancnt» Quadruple Alliance, 1840-1841 //AHR.
1931. V. 36. Д« 2. P. 347: BourneK. Op. cit. P. 39-40; ТарлеЕ. #. Крымская война. Соч. М., 1959.
Т. 8. С. 88-89.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
попасть, отсутствию памяти или ума у своего слушателя. Этим приемом он
пользуется вплоть до злоупотребления...»1*. Под маской «честного маклера» Меттерних
стравливал Россию и Англию. Причем, за туманные обещания, которые он не
думал выполнять, ему выражали признательность Лондон и Петербург2*, пока в обеих
столицах, наконец, не поняли целей австрийского арбитража.
Первым «прозрел» русский император, во многом благодаря Горчакову, давшему
проницательную и смелую оценку политике Меттерниха, не устрашившись своего
шефа Нессельроде, благоговевшего перед австрийским канцлером88. Хотя
Горчаков, знавший об австрофильстве Нессельроде, был вынужден в своих корреспонденциях
в какой-то мере учитывать дипломатическую цензуру и воздерживаться от слишком
откровенных высказываний о Меттериихе, в целом он не боялся оповещать
Петербург о двуликой позиции австрийского канцлера.
Однако судьба русско-английского конфликта решалась не в Вене.
* * *
Между тем атмосфера вокруг «Виксена» накалялась. Он сделался «предметом
всеобщей озабоченности»3*. Из Петербурга уведомили о тщетности надежд на отмену
решения следственной комиссии Адмираггейства. Становилось ясно: Николай I занял
твердую позицию и не отступит ни перед какими последствиями4*.
Понсонбн стал убеждать Пальмерстона послать британский флот в Черное море.
В Англии поднялась русофобская истерия. Чтобы представить действия России как
поругание британского флага и задеть национальное достоинство англичан,
искажались обстоятельства ареста судна5*. В марте 1837 г. развернулись дебаты о
«Внксене» в английском парламенте. Большинство ораторов призывало к
отмщению оскорбленной чести Британии и низложению трусливого кабинета либералов6*.
Пресса подливала масла в огонь, приписывая Петербургу самые невероятные
аннексионистские планы7*. В британском обществе резко возросло чувство
враждебности к России8*. Обывателю не мешали верить в предсказания о скором
** Цит. но: Бушуев С. К. А. М. Горчаков.., с. 35.
**КА. 1940. Т. 5A02). С. 222.
3* Souvcnirs du Baron de Barante... v. 5. С 540.
А*МартенсФ.Ф. Россия и Англия.., с. 487; АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 125. 1837 г.Л. 12об.-14.
*'Xew Ch. И. Lord Durham. L., 1968. P. 295.
e* HPD. V. 37. L., 1837. P. 621-629, 636-637, 641-650, 652-655. Подробный анализ дебатов см.:
JeweeB. В. Большая игра.., с. 120-138.
7eTheTimes, 1837. Januarj 27, Februar\2, 7. 15, 24, March 18, 20: The MorningChronicle, 1837.
Fcbruary 24. March 18, 21; The Morning Post, 1837. March 20, 23; Thc Quarterlv Review, 1837.
V. 59. к 118. Р. 393-395: Le Portfolio, 1837. T. 4. P. 392-419: T. 5. P. 114-122; AR. 1837.
L., 1838. P. 355-358.
s*The Correspondence of Lord Aberdccn and Princess Licven 1832-1854. V. 1. L., 1938. P. 61;
The Lievcn-Palmerston correspondence 1828-1856. Transl. and ed. bvLordSudley. L.. 1943. P. 133.
вторжении русских в
Константинополь, а затем в
Индию1*.
Иальмерстон был доволен
этой шумихой, укреплявшей,
как ему казалось, позиции
Лондона в переговорах с
Петербургом2*. Усугублявшиеся
разногласия реально вели к
военному столкновению,
которое, очевидно, произошло
бы. если бы события продолжат
развиваться тем же руслом'1".
Николай I предвидел несколько
вариантов такого развития:
<<!)...англичане заняли одни ВритшичтИ парламент. Палата обтип. 1834 i.
Дарданеллы, угрожая только
Царьграду, и султан остался верен союзх с Россией: 2)...Порта, по слабости своей,
допустила анг.нгтн овладеть Босфором; 3)...Турция заключила союз с Англией и соединенный
англо-турецкий флот выступил в Черное море». Царь приказал генерал-адъютанту И.
Н. Муравьеву на случай возникновения чрезвычайных обстоятельств быть готовым в
24 часа отправиться во главе пехотного корпуса на захват Проливов1". Экстренные
распоряжения получили от Николая I военный н морской министры. «Это война! Страшная
война!»—с глубоким волнением говорил император своему адъютанту 11. Д.
Киселеву5*. На призыв Поццо-ди-Борго к готовности царь ответил: <<Мы готовы!»0.
В конце зимы 1837 г. Россия активизировала военные действия на Западном
Кавказе с целью скорейшего его подчинения, которое лишило бы Англию повода
рассматривать черкесский вопрос как международный7*. Угроза англо-русской
войны не позволила России сконцентрировать значительные силы против Шамиля**.
,e PuryearV.J. Intcrnational economics.., р. ZuiBolsocerG. П. David Urquhart... |>. 464: Ejusd. Lord
Ponsonbv and the Eastern Question A833-1839) // SEER. 1934. V. 13. Л* 37. P. III:
Gleason J. H. Op. cil. P. 204; Stern A. Op. cil. IW. 5(T. 2). S. 374.
*° WiderszalL. Op. cit. P. 59.
30 Seton-\№son R. W. Op. cil. P. 187-188; Ingle H. ;V. Op. cil. P. 72: W'alpule S. A НЫогу of Kngland
fromtheconclusionofthcGrealWarin 1815. V.4.L.. 1890.Р.315.
4* ТатищевС. С. Указ. соч. С. ЮЗ;МуравьевН. II. Русские на Босфоре в 1833 год\. М.. 1809. С. 45S-159.
50 Lacroix Р. Ор. cit. Т. 7. Р. 320.
e* Schiemann Th. Op. cit. Bd. 3. S. 292.
•'KA. 1940. Т. 5A02). С. 210.
ч* Luxenburg N. Russian Expansion.., p. 100.
ГЛАВА II. ИНЦМДК11Т С «HIIKCKIIO.M» И BOKIIILWI ТРКНОГА IS37 ГОДА
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
В беседах с Поццо-ди-Борго по поводу «Виксена» Пальмерстон горячо
оспаривал права России на кавказское побережье, ибо, во-первых, Турция, с его точки зрения,
не могла по Адрианопольскому договору уступать то, чем сама не владела89, во-
вторых, черкесы фактически оставались непокоренным народом1*, в-третьих,
султан подписал трактат по принуждению90. Перед русским дипломатом оказался хорошо
осведомленный оппонент, со знанием дела рассуждавший об истории отношений
народов Западного Кавказа с Турцией и Россией91. Надеясь запугать Поццо-ди-Борго,
госсекретарь сказал, что его кабинет не х\южет бесконечно сопротивляться
антирусским настроениям парламента, оппозиции и народа, требовавших применения
к России решительных мер. Он изображал «почти непреодолимыми» трудности на
пути мирного урегулирования виксеновского кризиса2*.
Поццо-ди-Борго, получивший от Нессельроде обширную справочно-истори-
ческую записку3*, доказывал правомочность 4 статьи Адрианопольского договора,
как логически подготовленной предшествующими русско-турецкими трактатами.
Он довел до сведения своего собеседника непреклонное мнение Николая I,
считавшего дела Черкесии касавшимися лишь его и султана, но никак не третьей стороны.
Посол посоветовал Пальмерстону отказаться от бесперспективной роли «верховного
трибунала над трактатом между двумя независимыми державами». Тогда
госсекретарь, придя в состояние крайнего раздражения, выпалил: «Европа слишком долго
спала. Она наконец проснулась, чтобы положить предел захватам, которые
император намерен привести в исполнение на всех границах своей обширной империи».
Пальмерстон предупреждающе заявил о намерении Англии оставить за собой
свободу действий в кавказском вопросе, а русский посол в ответ указал на право России
реагировать на политику Лондона в отношении Кавказа сообразно
обстоятельствам и во имя собственных интересов. Этот «изумительный и почти невероятный
разговор» убедил Поццо-ди-Борго, что «английский министр желает войны, и
если он еще долго останется у дел, то достигнет своей цели...»4*.
Столь же малообнадеживающая, но более спокойная дискуссия произошла между
послом и главой правительства У. Л. Мельбурном. Последний, повторив доводы Паль-
мерстона, также указал на сильное предубеждение англичан против России, которую
они подозревали в стремлении захватить Константинополь и другие важные
территории. Такое недоверие, по свидетельству Мельбурна, было «в высшей степени»
характерно для короля Вильяма IV3*.
1* АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 123.1837 г. Л. 12-13,178 об.
г* АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 123.1837г. Л. 176о6.-177.
3* Текст ее см.: АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 125.1837 г. Л. 57-80.
4* Мартене Ф. Ф. Собрание трактатов и конвенций.., т. 12. СПб., 1898. С. 62-65; Он же. Россия и
Англия.., с. 488-490: АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 283 об.-286 об., 288. Такое же
впечатление вынес из бесед с ПальмерстонОхЧ Эстергази. (Там же. Л. 84).
*• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 123.1837 г. Л. 34-36.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «В11КСЕН0М» И ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
Мрачно оценивал состояние и ближайшие перспективы русско-английских
отношений влиятельный деятель либеральной партии лорд Г. Р. Холланд, сообщивший
Поццо-ди-Борго неутешительную информацию о воинственных настроениях в
обществе и парламенте1*.
В целой серии бесед с британскими политиками А. У. Веллингтоном, Р. Пилем,
Д. Г. Эбердином и лордом-канцлером Д. С. Линдарстом, более склонными к примирению
с Россией, нежели Пальмерстон, русский дипломат преследовал одну цель: избежать
разрыва с Англией2*. Поццо-ди-Борго советовал Петербургскому кабинету быть
готовым к худшему, так как за инцидентом с «Виксеном» стоял «весь восточный
вопрос»3*. Он допускал в качестве пролога к войне попытку Англии овладеть
Дарданеллами и Босфором с согласия султана или силой. Впрочем, в случае отказа Турции
пропустить британские военные корабли в Черное море, Поццо-ди-Борго считал
маловероятным, чтобы Лондон взял на себя ответственность за агрессию против Порты,
агрессию, которую осудили бы великие державы и мировое общественное мнение.
Посол видел главную задач) России в предотвращении столкновения путем
сохранения в неприкосновенности Проливов и создания изоляции для Англии, искавшей
поддержки у европейских стран4*. Лондонский кабинет, с точки зрения Поццо-ди-
Борго, следовало лишить потенциальных дипломатических (Австрия) и военных
(Франция) союзников. Он рекомендовал привлечь на свою сторону венский двор
и «держать подальше от конфликта»—парижский, поведение которого, при
неустойчивости его внешней политики, «трудно предугадать». По мере того, как Пальмерстон
будет оказываться в изоляции, писал Поццо-ди-Борго, исчезнут его «надменность
н самонадеянность»5*.
Русский дипломат организовал через своих агентов наблюдение за
военно-морскими базами на территории Англии для своевременного оповещения Петербурга
о всяких подозрительных приготовлениях6*.
В одном из писем к Дарему Пальмерстон признал серьезность положения и не
исключил вероятности вооруженного конфликта7*. То же заявление он сделал в парламенте
в начале марта 1837 г.8* От графа Зстергази госсекретарь также не скрывал, что
¦'ЛВНРИ.Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 172 об.-173.
*• Там же. Л. 16,37, 180.
,0 Там же. Л. 30, 42 об., 86.
,0 Там же. Л. 40. Примечательно, что почти все прогнозы Поццо-ди-Борго сбы.шсь.
5° Там же. Л. 40-41. Идеи Поццо-ди-Борго одобрил Нессельроде, также придерживавшийся курса
на изоляцию Англии. (АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 125. 1837 г. Л. 134 об.-135).
«' Там же. Л. 41 об., 87, 181-182.
«* WcbsterClt. Urquhart... р. 341; Ejusd. Thc foreign policvof Palmerston. V. 2. L., 1951. P. 572.
s* KA. 1940. T. 5A02). C. 221. Пальмерстон не раз называл дело «Виксена» «крайне неприятным и
опасным». (BulwerH, L. The Life of John Temple Palmerston; wilh selection from his diaries and cor-
respondence. V. 2. L., 1870. P. 248).
КАВКАЗ И ВКЛИКИК ДГСРЖЛВЫ
Лондонскому кабинету предстоит «трудный выбор». Если делу «Впксена» не будет
дан ход, а королевские адвокаты, которым поручено рассмотреть его в аспекте
международного права, придут к заключению о незаконности ареста шхуны, то
консервативная оппозиция «растерзает» правительство либералов; если же
потребовать от России возмещения убытков, а она откажет, тогда—война1*. Пальмерстон
писал Дарему, что «Виксен» обнажил в англо-русских отношениях «гораздо более
серьезные» проблемы, чем сам факт захвата судна2*.
Выступив защитником непосредственных организаторов провокации, придав
инциденту широкий международный резонанс и приняв воинственную позу,
Пальмерстон поставил себя в весьма щекотливое положение. Выйти из него без ущерба
для чести страны и своей собственной чести было нелегко. Настойчивый в
стремлении приобрести Черкесию, Лондон в то же время предпочитал не платить за новую
сферу влияния слишком дорогой ценой военного столкновения с Россией. Оно
явилось'бы неблагоразумным шагом прежде всего но соображениям проводимой
Англией политики сохранения целостности Османской империи. По мнению
Иоццо-ди-Борго, ничто не могло так ускорить распад Турции, как кризисная
ситуация » Черном морс:{*.
Балансируя на грани войны, угрозу которой Пальмерстон считал в принципе
более эффективной, чем саму войну, он надеялся сделать Россию уступчивой4*. Либо
воевать, либо пожертвовать своим влиянием на Ближнем Востоке—такую
альтернативу навязывал госсекретарь Петербургу5*. Оптимизм Пальмерстона во многом
объяснялся заверениями Дарема о неподготовленности России к войне на Ближнем
Востоке, ибо ее черноморский флот и береговые укрепления были весьма маюнригодны
для итого0*. Но расчетам посла, для войны с Турцией русское правительство
сможет выделить из своей 800-тысячной армии, занятой охраной таких районов, как
Кавказ. Польша, Прибалтика и др., лишь 180 тысяч человек92. Пальмерстон
самоуверенно говорил Эстергази: «За результаты войны я не боюсь. У меня есть точные
сведения, что черкесы очень сильны сами но себе, и Россия держит против них 40
тысяч человек, не продвигаясь ни на шаг. Эта борьба скоро не кончится»7*.
Как свидетельствуют документы, Пальмерстон, стремясь оказать нажим на
Петербург путем максимального обострения ситуации, заставил британскую государственную
машину работать на войну. Секретным приказом он привел в повышенную боевую
готовность английскую эскадру в Архипелаге, оказавипюся там как будто случайно.
'* АВНРИ. Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 82 об.
->0 BFSP. V. 2E. 1». 35.
** ABIIPIF. Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 86 об.-87.
'" Ctayton (м. I). Brilain ancl Ihe Kastern Queslion. L., 1971. I\ 75.
*4ngleII.N.Q\).v\\.V.l\.
«WewCh. И. Op.eil.P. 285.
"* АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 83.
ГЛАВА Л. ИИЦПДКИТ С «В11КСГСП0М» II ВОЕННАЯ ТРКВОГЛ 1837 ГОДА
Соответствующие приготовления были произведены в портах и арсеналах
Англии. Европа замерла в тревожном ожидании1*.
В марте 1837 года Понсонби по поручению своего правительства просил султана
пропустить через Проливы в Черное море боевые корабли Англии и разрешить англичанам
построить вблизи кавказских границ военно-морскую базу. Ее предполагалось
использовать дш насильственного узаконения контрабандных рейсов в Черкесию. Посол
убеждал турок выполнить их долг перед единоверцами и помочь Англии расстроить
«амбициозные» замыслы России. Согласие Порты позволило бы Лондону резко повысить тон
в диалоге с Петербургом о «Виксене»93. Как выясняется, госсекретарь вел опасную игру,
при которой события легко могли выйти из-под его контроля. Угроза России войной
быт рискованным блефом со стороны Пальмсрстона, олицетворявшего, но наблюдениям
современников, «причудливое сочетание благоразумия и опрометчивости»2*.
Турция не приняла предюжения Понсонби, тем самым значительно разрядив
напряженность. Возможно, это—ключевой момент в развитии кризиса. Махмуд II разумно
оценил обстановку, найдя ее малособлазнительной для того, чтобы нарушать Ункяр-
Искелесийское соглашение. Он сохранил нейтралитет, сумев скрыть от русских
свои симпатии к англичанам в этом деле3*. Так реальная ситуация проверила
действенность Ункяр-Искелесийского договора для безопасности России.
Имела значение и позиция Австрии. Ожидая провокационного демарша от
Англии и понимая, к чему может привести согласие султана, Меттерних уполномочил
своего посла в Константинополе предупредить правительство Турции, что Лондон
увлекает его в западню. Ведь открытие Проливов для британского флота вызовет
не только русско-английскую, но и русско-турецкую войну, чреватую распадом
Османской империи, предотвратить который Англия будет не в состоянии94. Буте-
нев, рассчитывавший на эффективность Ункяр-Искелесийского договора, также очень
надеялся, что благоразумие удержит Махмуда II от «глупого» шага4*.
Войне помешало и другое. Следуя старой английской внешнеполитической
доктрине, предписывавшей отстаивать интересы страны чужими руками, Пальмерстон
пытался обзавестись союзниками против Николая I95, но безуспешно: охотников
кровью добывать для Англии Черкесию в борьбе с русской армией не нашлось.
Французский король Луи-Филипп и его премьер-министр Л.-М. Моле осудили
претензии Англии и отдали предпочтение России5*. Пальмерстон, опасавшийся рус-
t'LacroixP. Op. cit. Т. 7. Р. 320.
*е GrexiUe Ch. Ор. cit. V. 4. Р. 123.
3° Дули на Н. А, Османская империя в международных отношениях C0-40-е годы XIX в.). М.,
1980. С. 79-80.
10 АВ. Кн. 39. С. 274.
»•АВПРН. Ф. Канцелярия. Д. 169. 1837 г. Л. 140 и об., 157-158 об.; Д. 123. 1837 г. Л. 86;
LuxenburgN. Russian Expansion.., р. 113. Этому факту Нессельроде нрндав&1 важное значение. (АВ11РИ.
Ф. Канцелярия. Д. 125. 1837 г. Л. 135).
КАВКАЗ И ВЕЛИКИ К ДЕРЖАВЫ
ско-французского сближения1*, надеялся на скорое возвращение на ноет главы
правительства и министра иностранных дел Франции лшедшего в отставку А.
Тьера, связывая с ним перемены в позиции Тюнльрийекого кабинета2*. Но его
ожидания не оправдались. Прошли времена, когда Париж и Лондон нартнерствовали
в совместной военно-морской демонстрации в Архипелаге, чтобы принудить
Россию и Порту аннулировать Ункяр-Искслесийский договор3*. С середины 30-х гг.
XIX в. усиливается англо-французское соперничество в Испании, Северной Африке,
Турции и Латинской Америке1 °.
Австрия, видя, что русско-английский конфликт близится к завершению и может
быть улажен без нее, сочла для себя выгодным отказаться от двусмысленного
посредничества, начинавшего раздражать Николая 1, и поддержать Россию.
Меттерних заметил Горчакову, что на месте царя он бы не церемонился с Лондоном п
не удостаивал его объяснений по поводу законности своих атдений на Кавказе.
Воображаемая тирада, которую канцлер от имени Николая 1 адресовал англичанам,
звучала так: «Я оставляю вам свободу праздных дискуссий о блокаде, о
карантинных и таможенных правилах. Толкуйте их как вам угодно, но иностранная торговля
на этом побережье (кавказском—В. Д.) будет вестись только в установленных мною
местах. Если же вы хотите воевать из-за этого, я согласен». «Поверьте,—говорил
Меттерних русскому дипломату,—англичане дрогнут. Главное—не отступать! »г>°.
Проницательный Горчаков расценил эти рекомендации как симптом понижения
«температуры» англо-русского конфликта. «Когда Венский кабинет,—писал он,—
советует проявлять решимость, значит реальной опасности нет. Здесь инстинкт не
обманывает его (Мсттерниха—В. Д.). Если бы он на миг поверил в возможность
серьезного осложнения, то первым поднял бы тревогу и искал бы защиты
интересов (Австрии—Б. Д.), которым угрожал всеобщий пожар, в полнейшей солидарности
с нашей (России—В. Д.) точкой зрения»6*.
1 апреля (п. ст.) канцлер вдруг объявил Горчакову о солидарности Австрии с
Россией и в подтверждение передал содержание своей депеши к Эстергазн,
уполномочивавшей посла сообщить Пальмерстону о признании Веной прав
Петербурга на восточное побережье Черного моря7*. Оправдывая свое двуличие, Меттерних
утверждал, что с самого начала возникновения дела «Виксена» он не сомневался в
!* Cape?gue.1. В, l/Europe depuis Га\ёпетеп1 du roi Louis-Philippe. Т. 9. Paris. 1846. Р. 28-1.
*• ABIIPil. Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 373 об.
л* Татищев С. С. Указ. соч. С. 402; ДебидурЛ. Указ. соч. Т. 1. С. 314, 319.
** ДебидурЛ. Указ. соч. Т. 1. С. 355-359, 364-368. 378-381: Войте l\. Op. cil. Р. 38-39:
МолоыА. II. Анг.шя и революция 1830 г. во Франции //Международные отношения. Политика.
Дипломатия. XVI-XX века: Сб. статей к 80-лстню акад. И. М. Майского. М., 1961. С. 450.
*'АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 317 об.
°в Там же. Л. 326 и об.
7° Там же. Л. 376 об.-377. Содержание инструкции см.: там же. Л. 377 o6-37S.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «B1IKCKHUM» II ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
правоте России, ибо «безгранично доверял» ей. Однако, чтобы обнародовать это
мнение, ему необходимо было знать, какими доводами предпочитает русское
правительство обосновать захват шхуны. Желая сообразоваться с официальной версией,
канцлер якобы ждал от Петербурга «сакраментальных слов». Теперь, когда они ему
известны ну него нет «ни малейших колебаний», он покажет, как «умеет Австрия
выполнять свой союзнический долг»1*.
На этот раз Меттерних не стал возражать против мысли Горчакова о том, чтоЛдриа-
нопольский договор лишь оформил де-юре давно существовавший де-факто
протекторат России над племенами Северо-Западного Кавказа, с XVI в. в разные
времена добровольно вступавшими в русское подданство. То есть Петербург, по
мнению Горчакова, мог доказывать нрава на Черкесию не только этим трактатом, но
и не менее убедительными аргументами истории2*.
Русский дипломат предсказывал поворот в тактике канцлера, когда еще, казалось,
тот поддерживал Англию. До тех пор, пока Европе будет угрожать революция,
полагал Горчаков, Австрия не сможет обойтись без Николая I, «самого могущественного
блюстителя порядка». Венский кабинет, как и вся Европа, сознавал, что своим
влиянием на международные дела он обязан не «высокому авторитету» Меттерниха, а
«тесному союзу» с Россией3*.
По мысли Дарема, канцлер, вдохновляя Англию на борьбу за выгодную для
австрийской торговли свободу навигации в Черном море, стремился заставить ее
«таскать для него каштаны из огня». Меттерних предпочитал «держаться подальше
от дружбы» и Лондона, и Петербурга. Однако, если бы возникла
русско-английская война, то, по прогнозам Дарема, канцлер не колебался бы, поскольку его
политика в германском вопросе слишком зависела от помощи русского царя4*.
Кроме того, канцлеру было невыгодно всерьез поощрять идею независимости
Черкесии, наводившую на «крамольные» размышления о судьбах народов
Габсбургской империи.
До подходящего момента Меттерних не мешал британскому послу в Вене питать
иллюзии об австрийской помощи, но потом неожиданно отрекся от данных ему
обещаний5*. Канцлер сказал, что далек от мысли подозревать официальный
Лондон в организации виксеновской провокации, однако «трудно отрицать»
попустительство с его стороны, невольно послужившее «своеобразным
поощрением» экспедиции0*.
,0 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 376 и об. То же Меттерних повторил в конце апреля
вернувшемуся из отпуска послу Д. П. Татищеву. (АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 231. 1837 г. Л. 9 и об.).
«• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 379 об.-381 об.
** Там же. Л. 275. 326 об.-327.
4° Luxenburg N. Russian Expansion.., p. 118.
5* АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 322 и об.
«° Там же. Д. 123. 1837 г. Л. 370.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
В отсутствие Лэма Меттерних, меньше стесняясь в выражениях, называл
«события в Черном море»... «проявлением морального зла, царящего между Темзой и Гангом»10.
Лэм сетовал Сент-Олеру на «непостоянство и слабость» руководителя
австрийской дипломатии, объясняя перемену в нем внушениями русских2*. Он так и не смог
понять тактики Меттерниха. Спеша внести свой «вклад» в урегулирование кризиса,
канцлер явно рассчитывал стать политическим кредитором Петербурга и, заодно,
Лондона. Он тяготился ролью младшего компаньона Николая I по Священному
союзу, ненавидел Россию, боялся ее, но и нуждался в ней. «Внксен» подтвердил
наличие устойчивых противоречий под оболочкой мнимого согласия между Петербургом
и Веной. Уже в позиции Австрии в русско-английском споре проглядывала ее тогда
еще потенциальная, но позже (во время Крымской войны) ярко проявившаяся
способность «удивить мир неблагодарностью» за помощь России в сохранении
целостности Габсбургской империи. Австрийский канцлер доказал, что он умеет
«деятельно интриговать» против Николая I не только «в дипломатическом подполье»
(слова Е. В. Тарле3*), но и весьма открыто.
Поведение Меттерниха было настораживающим и знаменательным
предупреждением о будущем, но русский император не внял ему. Во многом виной тому— Нессельроде.
Хотя его роль во внешнеполитических делах, как правило, сводилась к аккуратному
письменному' выражению воли и мнения Николая I, он не был лишен собственных
взглядов. Пылкий сторонник Священного союза и ориентации на Австрию, он не хотел
замечать русско-австрийские антагонизмы на Балканах, ратовал за доверие к
Венскому кабинету, пропагандировал идею о его преданности Николаю I. Обладая
заурядными профессиональными способностями и не отличаясь проницательным умом,
Нессельроде тем не менее смог внушить царю свои роковые, но соблазнительные
заблуждения. Непоколебимое австрофильство подавило в Нессельроде чувство реальности
и сделало его глухим к тревожным сигналам о ненадежности Австрии как союзника.
Касаясь отношения Меттерниха к Англии, следует сказать, что канцлер видел в
ней рассадницу революционной смуты в Европе. Меттерних и Пальмерстон питали
друг к другу чувство сильной неприязни, возможно потому, что они во многом были
схожи как политики. По мнению Горчакова, почти нереальная перспектива австро-
английского сотрудничества в деле «Виксена» могла бы возникнуть, «если бы
существовало иное министерство, чем то, которое представляет Пальмерстон,
являющийся для канцлера олицетворением самой антипатии»90.
Меттерних не хотел войны между Англией и Россией. Он стремился лишь
обострить их отношения, чтобы придать больший вес своей «миротворческой»
деятельности и иметь случай после урегулирования конфликта напомнить Петер-
¦* Luxenburg Д\ Russian Expansion... р. 117-118.
«•КА. 1940. Т. 5A02). С. 223.
** ТарлеЕ. В. Указ. соч. Т. 8. С. 88.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «ВИКСЕИОМ» II ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
6\ргу и Лондону, чем они обязаны Австрии. Канцлер, как и Пальмерстон, страшась
пожара, играл с огнем.
Умиротворительное воздействие оказал на Пальмерстона лорд Дарем,
считавший, что русская угроза британским интересам, равно как и русская способность
угрожать, сильно преувеличена. Главная забота России, как уверял посол,—не о
наступлении, а об обороне уже завоеванных ею позиций. Но мнению некоторых
западных исследователей, Дарем лишь еще раз утвердил Пальмерстона в том, о
чем, тот давно и сам догадывался07.
Попав в дипломатическую изоляцию и столкнувшись с принципиальной позицией
русского правительства, госсекретарь Англии был вынужден покончить с
политикой устрашения, хотя он все еще не оставлял надежды извлечь выгоды из конфликта.
Он заявил Поццо-ди-Борго, что передал документы по де.п «Виксена» на рассмотрение
королевских адвокатов1*. Посол ответил: «Император никогда не поставит своих прав
в зависимость от мнения каких-либо иностранных авторитетов» и будет защищать
их «в данном случае так, как он сам это находит нужным, не взирая на возражения
и препятствия, которые хотят несправедливо ему противопоставить»2*.
Россия понимала, что П&1ьмерстон собир&1ся использовать казуистик) международных
юридических норм в своих целях, ибо шаткость и спорность этих установлений
всегда оставляли возможность для произвольного их толкования, в зависимости от
мотивов, выдвигаемых государствами при ссорах друг с другом3*. По мнению
Нессельроде, высказанному британскому правительству, англичане без сомнения
поступили бы с русским кораблем, приблизившимся к берегам Ирландии или Индии с теми
же намерениями, какие вынашивали арматоры «Виксена», так же, как русские
власти поступили с английской шхуной1*.
Карл Маркс писал: «Ои (Пальмерстон—В. Д.) действует в международных
конфликтах как артист, доводя дело до определенной грани, отступая, когда положение
становится угрожающим, но при всех обстоятельствах достигая той
драматической напряженности, в которой он нуждается»5*.
* * *
Осознав ошибочность своих расчетов, Пальмерстон стал искать пути к
«достойному» отступлению6*. Их с готовностью подсказал Петербург, тоже склонный к
примирению, хотя и не за счет отказа от ранее высказанных принципиальных
взглядов и принятых решений.
l'BulwerH. L. Op. cit. V. 2. Р. 248: Webster Ch. The Foreign policj.., v. 2. P. 572.
«•KA. 1940. T. 5A02). С 207; АВПРИ. Ф. Канцемрия. Д. 123. 1837 г. Л. 12.
<°КА. 1940. Т. 5A02). С. 206-207.
'•Там же. С. 201,225.
* Марке К. II Энгельс Ф. Соч. Т. 9. С. 361.
••АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 231. 1837 г. Л. 13 и об.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАНЫ
Нессельроде посоветовал Поццо-ди-Борго изобразить дело так, будто Паль-
мерстон и даже Понсонби, представляющие официальные круги государства, не имеют
никакого касательства к зачинщикам вояжа «Виксена» —«английским
революционерам и полякам». На последних возлагалась вся ответственность за это
преступление. По мнению канцлера, нужно было лишить инцидент политической
подоплеки и свести его «к простой попытке нескольких безвестных арматоров
приступить к незаконной торговле, попытке, пресеченной на законном основании
строгим применением наших правил»1*. Нессельроде выражал при этом надежду,
что британское правительство оценит русский жест и сумеет искусно воспользоваться
предоставленными возможностями для прекращения шума в парламенте и успокоения
возбужденного общественного мнения2*.
Лондону дали право сделать важный выбор3*. Ответных шагов Англии не
пришлось долго ждать. В марте 1837 г. Пальмерстон в палате общин категорически отверг
свое участие в деле «Виксена»4*. Уркарт лишился должности. Та же участь
постигла бы и Понсонби, если бы не покровительство влиятельнейших персон08.
Ходатайства Белла о предъявлении Лондонским кабинетом требований к России о
возмещении нанесенного ему ущерба были отклонены. Защищаясь от обвинений
британских радикалов в потворстве Петербургу, госсекретарь ссылался на решение
королевских адвокатов, признавших действия России законными". Он заявил, что
если бы перспектива войны с Россией стала неотвратимой, то предпочел бы иметь
реальную и хорошо обоснованную причину к ней, но вовсе не желал ввязываться в
нее лишь ради защиты личных интересов банкрота Д. Белла5*.
Пальмерстон спешно отступал по мосту, построенному русской дипломатией и им
самим. Его трезвость взяла верх над авантюрным искушением покончить одним
ударом с успехами России на Ближнем Востоке. Среди причин, в какой-то мере
удержавших Англию от войны, было и нежелание британской буржуазии прерывать
свои крупные торговые обороты с Россией и терпеть из-за этого убытки0*.
Благоприятные предпосылки к урегулированию конфликта создавали также
изменения в пользу английской торговли в Черном море, внесенные в русский
таможенный тариф незадолго до отправки «Виксена»7*. Это обстоятельство, как
убеждал Блтенева Нессельроде, «сильно способствовало умеренности британского
¦• КА. 1940. Т. 5A02). С. 201; АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 125. 1837 г. Л. 7, 8 об.; д. 171.
1837 г. Л. 237, 238 06.-239
2'КА. 1940. Т. 5A02). С. 200-202,207, 208; АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 125. 1837 г. Л. И об.;
д. 171. 1837 г. Л. 237 об.-238.
30 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 212, 318.
'• HPD. V. 43. Р. 946.
'»'Seton-mtsonR. W. Britain in Europe 1789-1914. Cambridge, 1938. Р. 187.
6*АВ.Кн.39.С. 262.
7* Полное собрание законов Российской империи: 2-е собрание. СПб., 1836. Т. 10. С. 178.
ГЛАВА П. ИНЦИДЕНТ С «BIIKCEHOM» II ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
министерства и препятствовало проявлению враждебности по отношению к нам из
опасения встать в противоречия с индустриальными и торговыми интересами
своей страны»!*.
24 апреля 1837 г. Нессельроде получил от Дарема ноту, содержавшую
формальный запрос о мотивах захвата и конфискации «Виксена»2*. Английское
правительство не имело оснований не удовлетворить законное желание владельцев
шхуны знать о причинах ее ареста.
Предъявляя ноту, посол действовал по инструкции Пальмерстона, предусматривавшей
два варианта ответа России. Если бы Нессельроде объяснял акцию нарушением
морской блокады Черкесии, то Дарему предстояло заявить, что, согласно международным
правилам, лишь та блокада подлежит соблюдению третьей стороной, которая
эффективна. Поскольку в данном случае она таковой не являлась, noaiy предписываюсь
потребовать возмещения убытков. Если бы Нессельроде обосновал арест «Виксена»
нарушением русских таможенно-карантинных постановлений 1831 г., то Дарем был
уполномочен напомнить следующее. Для издания таких постановлений
необходима масть России над Черкесией как де-юре, так и де-факто. Англия согласна признать
суверенитет России лишь в трех пунктах—Анапе, Поти и
Суджук-кале,—переданных ей по Адрианоиольскому договору. В 1829 г. Турция имела право уступать
Петербургу лишь принадлежавший ей залив Суджук-кале. Лондонский кабинет
считает конфискацию шхуны законным актом постольку, поскольку он был
совершен именно в этом месте. Однако Англия протестует против применения таможенных
ограничений по всему черкесском}' побережью3*.
Ради спасения чести кабинета Пальмерстон составил первую часть своей
инструкции в решительном тоне. Он сделал это тем смелее, что знал: Россия не
станет упоминать о блокаде. Это был тот случай, когда госсекретарь, отступая,
умел казаться воинственным1*.
Ответная нота Нессельроде оправдала его ожидания5*. Депешей Пальмерстона
Дарему от 11 мая 1837 г. завершается спор между двумя государствами. Она
уведомляла, что «правительство его величества короля великобританского не имеет
достаточного мотива для того, чтобы подвергать сомнению права России на захват
и конфискацию «Виксена» в порте Суджук-кале, на основании причин»,
изложенных в ноте Нессельроде, «и потому не намерено в дальнейшем предъявлять никаких
претензий по поводу задержания этого судна»6*.
•' КА. 1940. Т. 5( 102). С. 208. Ср.: АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 208.
*• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 86. 1837 г. Л. 82.
:}s WiderszalL. Op. cil. Р. 60-61; Lacroix Р. Ор. cit. Т. 7. Р. 321-322; IngleH. N. Ор. cit. Р. 69-70.
,в Маркс К. II Энгельс Ф. Соч. Т. 9. С. 361.
•еКА. 1940.Т. 5A02). С. 224-225; АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 86. 1837 г. Л. 198-199.
«'BFSP. V. 26. Р. 40-41; КА. 1940. Т. 5A02). С. 227; АКАК. Т. 8. С. 869-870;
AeiV/S.J.Op.cit.V. 2. Р. 67.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Однако Пальмерстон по-прежнему отказывался считать внутреннюю и
прибрежную Черкесию, за исключением черноморских крепостей, полученных от
Турции в 1829 г., русской территорией, оставляя повод для новых провокаций1*.
Он решил ждать более благоприятного случая утвердить господство британской
торговли в Черном море2*. Дарем справедливо считал, что, несмотря на урегулирование
инцидента, Пальмерстон сохранил почву для будущих разногласий3*. Так же думали
Поццо-ди-Борго и Зстергази, по предположению которых 6лагопо.1учное
разрешение кризиса не устранит русско-английские противоречия на Кавказе1*.
В письме от 14 мая 1837 г. к послу России в Париже Ф. П. Палену Нессельроде
подчеркивал необходимость на случай нового осложнения («основа для него
продолжает существовать»), поддерживать в Тюильрийском кабинете «негативное
отношение» к попыткам Англии вовлечь его в борьбу против России. Поэтому
канцлер советовал разрешить «возможно еще не изжитые во Франции» сомнения
в правах Петербурга на Черкесию. Он послал к Ф. П. Палену такую же
историческую справку, как и к Поццо-ди-Борго. Нессельроде наставлял: чем больше удастся
убедить кабинеты и общественное мнение Европы в законности российских
владений на Кавказе, тем менее восприимчивыми они станлт к антирусской политике
Лондона. Канцлер просил посла не пренебрегать ничем, что может «умерить ныл»
Англии и воспрепятствовать образованию союза ее с какой-либо европейской
державой, особенно Францией3*.
В мае 1837 г. Пальмерстон предюжил Меттерниху передать в Петербург следующее.
Во-первых, в чувстве враждебности англичан к России ничего не изменилось. Во-
вторых, неудача «Виксена» нисколько не обескуражила потенциальных организаторов
таких экспедиций. В-третьих, Лондонский кабинет не в состоянии их
предотвратить и потом)' советует русскому правительству во избежание повторения конфликта
учредить по отношению к фактически непокоренной части побережья Кавказа
блокаду, а остальную территорию открыть для свободной торговли6*.
Это был не сложный для разгадки ход: приняв предложение Пальмсрстона,
Россия не только сама признала бы черкесов воюющей стороной (одно
государство могло применять блокаду к другом)'лишь при условии войны между ними),
но и дала бы Англии право сделать то же. Блокада узаконила бы британскую
помощь горцам, а фритредерство существенно упростило бы проблему ее доставки.
,0 SouvenirsduBarondeBarante..,v. 5.Р. 562-564;Puryear\r. J. Inlcmalionaleconomics...р. o3:BolsoverG.II.
David Urquhart.., p. 464-465; Ejusd. Lord Ponsonbv.., p. 111; Anderson M. S. Op. cit. P. 92.
*• Lacroix P. Op. cit. T. 7. P. 322.
3* New Ch. Op. cit. P. 295.
** АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 296, 409.
5* АВПРИ. Ф.Каицелярия. Д. 171. 1837 г. Л. 242-245 об.
•• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 231. 1837 г. Л. 57-58.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «ВИКСЕНОМ» II ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
Меттерних, не желавший ослаблять русско-английские противоречия в кавказском
вопросе, порекомендовал России согласиться на первое предложение англичан, а
вместо свободы торговли (идею ее канцлер не решился поддержать), в районах,
занятых российскими войсками, но-нрсжнему осуществлять таможенно-каран-
тннный режим1*. Пальмерстон не оставлял надежду получить от Австрии поддержит
своим попыткам добиться прекращения войны в Черкесии и вывода русских войск
за рент Кубань2*.
Анализируя конфликт с «Виксеном», французский посол в Петербурге барон
Проспер де Барант с похвалой отозвался о «благоразумии и доброй воле», проявленных
к Англии русским правительством, стремившимся избежать ссоры, но вместе с тем
спокойно и твердо отстаивавшим свои права3*. Аналогичную оценку дал Моле1*.
Инцидент окончился дипломатическим поражением Лондона, упрочив по
крайней мере моральные позиции России на Ближнем Востоке5*. Дело «Виксена»
заставило Пальмерстона с особой озабоченностью следить за усилением русского флота,
успехами Петербурга в Турции, Передней и Средней Азии0*.
В западной историографии распространена идея о непричастности
официальных кругов Лондона к подрывным акциям британских подданных на Кавказе вообще
и к провокации с «Виксеном» в частности100. Либо злоумышленником изображается
один Уркарт—«паршивая овца» в благородном семействе британской дипломатии—
н ему иротивоностаашется добрая ваш Понсонби и ГЬльмерстоиа, либо иногда допускается
возможность сговора между Понсонби и Уркартом. Но во всех случаях Пальмерстон
остается неизменно непогрешим.
Исторические документы рисуют иную картину. Примечательно, что но
получении первых сведений о происшествии с «Виксеном» и русское общество, и Меттерних
единодушно сочли виновником инцидента английского посла в Турции, известного
своими «радикальными» взглядами иа кавказский вопрос. Нессельроде,
недооценивший роли Лондонского кабинета в конфликте, был менее категоричен: он
нашел уместным упрекать Понсонби не за организацию экспедиции, а лишь за
отсутствие стремления ее предотвратить7*. Бутенев, имевший возможность
непосредственно следить за действиями Понсонби, считал его, наряду с Уркартом,
застрельщиком предприятия8*.
¦° АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 231. 1837 г. Л. 58 и об.
° Luxenbury X. Russian Expansion... p. 129.
:{s Souvenirs du Baron dc Baranlc... v. 5. P. 544-545.
«АВПРИ.Ф. Канцелярия. Д. ПО. 1837 г. Л. 10 и об.
53 Beaumont-Vassy. Geschiehle des Kaiscrs Nikolas I. (Ubersetz. aus dem Franz.). Leipzig-, 1855. S. 121.
li* Scluemunn 77*.*Op. eit. Bd. 3. S. 293.
'•АВПРИ.Ф. Канцелярия. Д. 125. 1837 г. Л. 8; КА. 1910. Т. 5A02). С. 195, 197, 200; Souvenirs
du Baron de Barante.., v. 5. P. 528.
*< АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 39. 1837 г. Л. 44; АВ. Кн. 39. С. 262; КА. 1940. Т. 5( 102). С. 202.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Даже после скандала с «Виксеном» (май, июль 1837 г.) Понсонбп в письмах к
Пальмеретоиу не скрывал «живейший интерес к делам черкесов», высказывая
опасения, что Россия «осуществит свои намерения овладеть Кавказом, который
является но меньшей мере ключом к Турции». «Никто из людей,—откровенничал
посол,—не оценивает так высоко значимость Чсркесии для сохранения
политического равновесия в Европе, как я, никто больше меня не сочувствует храбрым
защитникам своих национальных прав»1*. Понсонбп протежировал Уркарту,
полностью разделяя его идеи101, ценя его способности2*, хваля Пальмерстону его
деловые качества102. По утверждению Поццо-ди-Борго, сохранение Понсонбп
на его посту после окончания спора о «Виксене» повышало опасность повторения
подобных провокаций3*.
Взгляды Уркарта, бесспорно, влияли и на Пальмерстона40, но лишь постольку,
поскольку совпадали с его собственными представлениями о роли Кавказа в британской
ближневосточной политике. Они сложились задолго до того, как этот район стал
предметом уркартовских прожектов. Еще в 1829 г. после заключения Адрианопольского
договора внимание Пальмерстона привлекла Черкесия: за счет нее он предполагал
расширить возможности английской торговли5* (за такими невинными
формулировками обычно скрывались самые решительные колониально-экспансионистские
намерения).
Хорошо знакомый с «образом мышления» Уркарта, он не случайно доверил ему
важный дипломатический пост в ведомстве, где в конкретных делах «творилась»
политика Великобритании на Ближнем Востоке103. Уркарт имел все основания расценить
это назначение как знак того, что его внешнеполитические идеи одобряют и ждут
от него их материализации6*. Он, наряду с другими информаторами, держал
госсекретаря в курсе событий на Кавказе7*. По сообщению датского посла в Турции
барона Гюбша, отправленному в Копенгаген в разгар скандала с «Виксеном», все,
кто способствовал экспедиции шхуны, не сомневались, что Уркарт, «занимавший
высокий пост в государстве в качестве должностного лица», был далеко не самочинным
устроителем этого дела8*.
Многие современники Пальмерстона, в том числе Поццо-ди-Борго, считали
его замешанным в операции «Виксен». Он, по мнению русского посла, воздержавшись
дать прямую санкцию на эту затею из боязни быть скомпрометированным, в то же
,0 КА. 1940. Т. 5( 102). С. 226, 232-233.
**m</m*i/L.Op.cit.P.67.
3> АВШ'И. Ф. Канцелярии. Д. 124. 1837 г. Л. 4G.
,0 Ригусаг Г../. Intornational economics.., р. 28; Grecille Ch. Op. cit. V. 4. Р. 123.
3"Я*////. Op.cil. V. l.P. 282.
•• Greville Ch. Op. cit. V. 4. P. 124.
70 WebsterCh. Urquhart.., p. 330.
**KA. 1940. T. 5A02). С 211.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «ВИКСЕНОМ» II ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
время л верил Белла в отсутствии препятствий к путешествию и тем самым поощрил
его1*. В депеше к Нессельроде от 8 B0) июня 1837 г. Поццо-ди-Борго не
исключал в будущем английских происков в Черкесии, равно как и содействия им со
стороны правительства в лице Пальмерстона2*. В виновности госсекретаря не
сомневались и другие иностранные послы в Англии3*. К мысли о том, что идею
провокации со шхлной торговый дом Баиа согласовал с Пальмерстоном склонялся и Меттерних
в конфиденциальном общении с Горчаковым4*.
Согласно фактам, обнародованным в английском парламенте в ходе дебатов о «Вик-
сене», нити от этого предприятия вели в Форин оффис5*. И, наконец, сам Белл
отправлялся на Кавказ в убеждении, что он выполняет указание Пальмерстона6*, и
поэтому он, по меньшей мере, гарантирован от невозмещенногоущерба. Купец шел
на риск совершенно спокойно, поскольку он смотрел на предприятие как на
официальную, а не свою личную авантюру.
Если бы Пальмерстон не одобрял провокацию, логично было бы с его стороны
без промедления дезавуировать руководителя британского посольства в Турции. Однако
он сделал это только по отношению к Уркарту и лишь тогда, когда, по прошествии
довольно значительного промежутка времени, у него появились сомнения в возможности
выиграть у России «тяжбу» о Черкесии.
Вильям IV также покровительствовал планам торгового и политического
освоения Черкесии вообще7* и экспедиции «Виксена» в частности8*. Правда, этот факт
скрывался от общественного мнения более тщательно, чем другие обстоятельства
провокации9*.
Обосновывая версию об отсутствии у Лондонского кабинета замыслов в отношении
Кавказа, некоторые западные историки пытаются представить Уркарта
нехарактерной фигурой британской дипломатии. Его часто упрекают в непонимании задач
и принципов политики своего государства на Ближнем Востоке, в
профессиональной некомпетентности, в превышении власти, выражавшемся в стремлении решать
'"АВНРИ.Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 15-16, 38 об., 174 об.-175; КА. 1940. Т. 5A02).
С. 207. 209, 221; Ср.: Dulaurier Ed. La Russie dans le Caucasc//RDM. Paris, 1865. T. 60. P. 967;
AR. 1837. L., 1838. P. 206-208; Allgemeine Zeitung, 1837. 27 Feb. S. 362.
*• ABHPII. Ф. Канцелярия. Д. 124. 1837 г. Л. 46; КА. 1940. Т. 5( 102). С. 227-228.
** Gretille Ch. Op. cit. V. 4. Р. 124.
•в АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 212.
50 HPD. V. 37. L.,1837. Р. 641-645; V. 43. L., 1838. Р. 909-914, 916-917, 929-939, 947-953.
«'Zte//./. S.Op.cit.V. I.P.V.
7* Bolsover G. II. David lirquhart.., р. 464; Ejusd. Lord Ponsonbv.., p. 117; [Urquharl D.\ The Secret
of Russia... p. 53.
s° Rolland S. E. Op. eit. P. 14, 15; Doubleday T. The Political Life of the Right Honourable Sir Robert
Pcel. V. 2. L., 1856. P. 243-245.
°* DR. 1875. V. 23. №2. April. P. 115.
КАВКАЗ И НЫИКПК ДКРЖЛВЫ
вопросы, выходившие за рамки полномочий секретаря посольства, в неуживчивом
нраве, в склонности к интриге. Он, как правило, изображается эксцентричной,
самолюбивой, неуравновешенной натурой, лишенной чувства реализма и способной
лишь на фантастические прожекты и бредовые идеи. Иногда даже предполагают
патологические отклонения в его психике1*.
Исторические свидетельства не подтверждают «диагноза» западных ученых,
убедительно доказывая, что Уркарт—«здоровое» и типичное явление английской
внешнеполитической практики. Известная экстравагантность в быту (он
предпочитал турецкое платье и антураж) и чрезмерная инициативность на службе,
подчас нарушавшая законы субординации и, возможно, вызывавшая раздражение
у Понсонби, вовсе не меитали ему трезво оценивать ближневосточную обстановку и
усердно проводить в жизнь кавказские планы Форин оффис.
Подтверждению американского исследователя В. Пыориера, мало кто в Англии,
помимо Уркарта, умел так верно распознавать суть международных проблем и так
чутко улавливать их значение для британских интересов. Взгляды Уркарта прояснили
государственным деятелям Англии вопросы, связанные с русско-английским
соперничеством на Ближнем Востоке. Поэтому не случайно его ощутимое влияние на
официальные круги и общественное мнение страны101.
Между Уркартом, Понсонби и Пальмерстоном имелись определенные
расхождения во взг.шдах на кавказскую проблему, но они не носили принципиального характера,
касаясь лишь способов достижения цели, а не самого ее существа. Их объединяло
стремление отторгнуть Кавказ от России и превратить в коммерческо-еырьевой
придаток Англии. Но если Иальмерстон, вынужденный считаться с реальным
соотношением сил на Ближнем Востоке и, прежде всего, с волей России, предпочитал
тонкие и ухищренные приемы, то Уркарт и Понсонби, облеченные меньшей
ответственностью и призванные выполнять сравнительно ограниченные задачи,
склонялись к более грубым и прямолинейным, не очень заботясь о возможных
осложнениях2*. Оба пытались убедить Лондонский кабинет в преимуществах их
кавказской доктрины3*. При этом Уркарт во все вносил свойственный его заактированному
характеру оттенок4*.
Когда его русофобские выходки становились слишком уж вызывающими, Паль-
мерстон и Понсонби делали вид, будто не одобряют действий своего подчиненного.
Бутенев, считая их порицания притворными, а расхождения с Уркартом скорее
видимыми, чем существующими на самом деле, утверждал, что секретарь посольства следовал
побуждениям сверху и всеми происками черкесов руководят из Лондона105.
и Webster Ch. Urquhart.., р. 328; Войте К. Thc Forcign.., р. 45; Вгоск Р. Ор. cil. Р. 103.
2* Бушуев С. К. Из истории.., с. 29.
3* Ригуеаг V. J. International cconomics.., p. 25.
4* КА. 1940. Т. 5A02). С. 204; АВНР11. Ф. Канцелярия. Д. 39. 1837 г. Л. 46.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «НИКСЕНОМ» И ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
В письмах Поццо-ди-Борго Уркарт фигурирует либо как «протеже Пальмер-
стона», либо как «любимый агент» его и короля1*. Госсекретарь давал высокую оценку
уму и способностям Уркарта даже после разрыва между ними2*.
На какой бы ступени британской государственно-дипломатической иерархии
ни зародилась идея экспедиции «Виксена», в се осуществлении принимали участие
и Уркарт, и Понсонби, и их лондонский шеф, который, хотя и отвергал некоторые
сумасбродные планы своих подчиненных, тем не менее иногда сам соперничал с ними
в «экстравагантности»3*. В 1836 г. Пальмерстоном, по образному выражению его
современника, овладело назойливое желание «прощупать плльс России в Черном море»4*.
Понимая рискованность предприятия и не исключая скандала, который поставит
на карту престиж Англии и неизбежно повлечет выступление парлахментской
оппозиции, министр желал с самого начала застраховать свою репутацию. Он поощрял
затею усердно, но осторожно, стараясь держать в тайне свою причастность к ней
п не оставлять прямых свидетельств106. К примеру, Пальмерстон инструктировал Лэма
по де.1у «Виксена» только в секретных корреспонденциях, не подлежавших огласке
даже по требованию парламента5*.
Когда провокация окончилась неудачей, Пальмерстон, надеясь выгородить себя,
взвалил всю вину иа подчиненных. «Тройственный союз» развалился, не выдержав
испытания. Каждый спасался в одиночку, за счет другого. В доказательство
осуждения действий Уркарта Пальмерстон устранил его с должности, превратив его, как
точно заметил современник, из своего орудия в жертву107.
Чтобы сильнее убедить в своей непогрешимости общественное мнение, министр
был не прочь то же самое проделать с Понсонби, но, как отмечалось,
вмешательство могущественных лиц лишило его этой возможности. Сам посол, следуя удобному
примеру шефа, также представлял Уркарта единолично ответственным за
инцидент. По его заверению, о планах «мистера Уркарта» ничего не знали ни
правительство, ни сам король6*.
«Пророк востока», не расположенный превращаться в жертву спасительных
уловок Нальмерстона и Понсонби, предал полной гласности через послушную ему
британскую прессу факты, связанные с организацией операции, и вскрыл
подлинную роль в ней своих бывших партнеров108.
Госсекретарь выступил в «Тайме» с опроверженивхМ обвинений Уркарта,
которое, но мнению его коллег, было крайне неубедительно и способствовало лишь усилению
¦• КА. 1940. Т. 5A02). С. 205, 209.
*• АВПРП. Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 293 об.
3* Temperley H. England and Ihc Xear Easl.., р. 76.
,0TheTimes, 1838. June 23.
5* АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 230. 1837 г. Л. 208 и об.
••КА. 1940. Т. 5A02). С. 218.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
подозрений. Доброжелатели Пальмерстона видели грубую ошибку в том, что он
«снизошел с пьедестала», ввязавшись в «газетную войн}» с Уркартом и тем самым
поддержав общественный ажиотаж вокруг «Виксена»1*.
* * *
С июня 1837 г. скандал окончательно переместился из дипломатической сферы
во внутриполитическую, где он продолжал бушевать до середины 1838 г. и едва не
стоил либеральному кабинету власти2*.
С конца мая по конец сентября 1837 г. приняла острый характер начавшаяся еще
весной 1836 г. переписка между владельцами шхуны «Виксен» (связанными с
торговым домом «Полден и Мортон») братьями Джеймсом и Джорджем Беллами, с одной
стороны, и Форин оффис, с другой3*. Британское правительство в лице Пальмерстона
укорялось в том, что оно вначале поощрило экспедицию, а затем отдало
организаторов ее на произвол России, отказавшись защищать своих подданных и, следовательно,
поступившись честью и экономическими интересами страны. Радикалов и
консервативную оппозицию также привели в крайнее раздражение согласие Форин оффис на
конфискацию «Виксена» и умеренный тон в отношении русских претензий на Чер-
кесию109. Пальмерстону ставили в вину возмутительное обращение с патриотом
Уркартом, требовали от него исчерпывающих объяснений. Сам Уркарт обрушил на
госсекретаря поток разоблачительных памфлетов, инкриминируя ему даже государственную
измену4*. Активно включилась в антипальмерстоновскую кампанию «Тайме»5*.
По инициативе Уркарта в Бирмингеме был создан общественный Комитет
иностранных дел, призванный контролировать внешнюю политику Англии6*. Уркартисты,
позабыв разногласия с другой оппозиционной к правительству группой Р. Кобдена
и Д. Брайта, объединились с ней против Пальмерстона7*. Такой ценой
госсекретарь выпутывался из неловкой ситуации, им же самим созданной8*.
В 1848 г. ему вновь пришлось отвечать в парламенте на обвинения по делу
«Виксена»9*. До конца жизни Пальмерстона оно так и осталось одной из козырных
карт в руках его врагов. По мнению одного английского автора, этот инцидент
вызвал такие последствия, о которых «британский народ имел слишком много причин
¦• Gretille Ch. Op.cit. V. 4. Р. 122-123.
2* См. дебаты по делу «Виксена» в парламенте Англии: HPD.V. 38. L., 1837. р. 1161-1162, 1911-
1913; V. 39. L., 1838. Р. 1093-1113; V. 41. L., 1838. р. 58-59; V. 43. L., 1838. Р. 903-958.
3'BFSP.V.26.P.41-60.
л* Gleason J. H. Op. cit. Р. 197; Crawley С. W. Op. cit. Р. 64; Войте К. The Foreign.., р. 45; British
Diplomacy..,p. 11,12, 17, 19,46.
5* The Times, 1837. 20 March; 7, 19, 25 Dec; 1838. 1 Jan.; 31 Mav; 21, 22, 23 Junc; 18 Juby.
6* Bell H. Op. cit. V. 1. P. 282-283.
7' Ibid. P. 284.
80 WebsterCh. The Foreign policy.., v. 2. P. 575.
•• HPD. V. 96. L., 1848. P. 1155-1156, 1167-1168, 1172-1185; V. 97. L., 1848. P. 85-88.
ГЛАВА II. ИНЦИДЕНТ С «ВИКСЕНОМ» II ВОЕННАЯ ТРЕВОГА 1837 ГОДА
сожалеть»1*. О <<Виксене» еще долго будут вспоминать по разным поводам
дипломаты и политики России и Англии, а для историков и публицистов он станет
предметом изучения.
«Виксен» «открыл» Кавказ европейскому, особенно английскому обществу2*. Резко
поднялся спрос на информацию об этом регионе, которая становится более
регулярной. «Виксен»—не просто контрабандная экспедиция, а реальное воплощение
и красноречивый символ британской политики на Кавказе, заметный этап в
процессе нарастания русско-английских противоречий на Ближнем Востоке во второй
трети XIX в. Это была попытка создать обстановку для коллективного выступления
западных держав против России.
Газета «Allgemeine Zeitung» справедливо заметила, что инцидент с «Виксе-
ном», выходя за рамки русско-английских отношений и касаясь «интересов и
блага» Европы, свидетельствовал о политических недугах, скрыто развивавшихся
«под видимостью здоровья»3*.
История «Виксена», предворявшая целую серию больших и малых кризисов на
Востоке4*,—своеобразный «снимок» состояния международных отношений 30-х гг.
XIX в., в котором хорошо различимы их тенденции. В связанных с инцидентом
событиях обозначился зловещий призрак Крымской войны. Пока еще предпосылки для
нес не созрели: сохраняло остроту англо-французское соперничество в Северной Африке
и Испании; не до конца персстат считаться с буквой и духом Священного союза Австрия;
не обрела конкретные формы идея Николая I о разделе османского «наследства»;
престолом Франции владел достаточно осторожный Луи-Филипп, а не склонный
к авантюрам Наполеон III и т. д.
Весьма прочной защитой от вторжения британского флота в Черное море
оказался Ункяр-Искелесийский договор. На практике была испытана оборонительная
функция этого соглашения, доказана своевременность его заключения110.
«Смотр» антирусских сил Европы не принес Англии желаемых результатов.
Однако уже проступили контуры будущей коалиции против России. Со временем
они становились отчетливее. Если, субъективно, вовлеченные в спор о «Вик-
сенс» страны (Россия, Англия, Австрия, Турция) желали избежать вооруженного
конфликта, хотя далеко не любой ценой, то, объективно, их поведение (особенно
Лондона) едва не привело к возникновению неуправляемой международной
ситуации, резко умножавшей вероятность «случайной» войны. Конечно, она не была
фатальной неизбежностью, но и гарантия мира представлялась сомнительной.
,e Doubleday Т. Ор. cil. Р. 240-241.
2° Kottenkamp F. Geschichte.., S. 209; Vivien de Sainl-Martin M. Nouveau Dictionnaire de Geographie
Universelle. T. 1. Paris, 1877. P. 654.
{e Allgemcine Zcitung, 1837. 27 Fcb. P. 362; 1 Mftrz. P. 377.
'°%/e//.;V.Op.cil.P.72.
КАВКАЗ П ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Произойди тогда столкновение, оно во многом напоминало бы своим характером
Крымскую войну.
Широко бытующее мнение о Пальмерстоне как о стороннике мирной развязки
инцидента с «Виксеном» требует оговорки: он пошел на мир лишь потому, что боялся
воевать с Россией «один на один» при неблагоприятной для Англии
внешнеполитической конъюнктуре.
Военная тревога 1837 г. показала наличие главного компонента—пока еще
непримиримых русско-английских антагонизмов—той взрывоопасной смеси, из
которой вспыхнет восточный кризис 50-х гг. XIX в. В этой смеси едва ли не основным
элементом была готовность Лондона выступить инициатором «крестового похода»
Европы против России.
В условиях резкого подъема русофобии в Англии нет ничего удивительного в том,
что такой опасный инцидент оказался возможным. Еще меньшего удивления
заслуживает обратное влияние этого происшествия на уровень русофобской истерии и
на общий характер англо-русского соперничества на Востоке. Как заметил один
английский историк, Кавказ отныне стал частью «ноля битвы в Большой игре»1*.
^Hopkirk Р. Op.cit.P. 162.
iiiiiiiiiiiiiiiiiiiiimn
Глава III
Политика Англии на Кавказе в конце 30-х годов XIX века
Британские эмиссары в Черкесии. (Стр. 104)-Торговля и политика. (Стр. 119)-Источник
русофобского вдохновения. (Стр. 128)-На исходе тридцатых:
прагматизм против искушения. (Стр. 130)
-з^> юз «$г
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
.Международный скандал и кризисная ситуация в русско-английских отношениях,
возникшие в связи с делом «Виксена», не остановили активности британских
агентов в Черкесии. В марте 1837 г. Бутенев извещал Розена о намечавшихся новых
враждебных затеях, аналогичных виксеновской1*. По сообщениям из
осведомленных источников, на сей раз предполагалось использование принадлежавшей Уркарту
вооруженной A8 пушек на борту) шхуны «Визард». Указывалось также, что в порту
Смирны находилось несколько британских коммерческих судов с контрабандой,
готовых к отплытию в Черкесию111.
Когда Поццо-ди-Борго известил о «Визарде» Пальмерстона, тот не без
удовольствия заявил, что Лондонский кабинет не правомочен препятствовать
неофициальным предприятиям2*.
Константинополь неоднократно полнился слухами о попытках англичан
повторить опыт «Виксена». Многие из подобных предположений оказались просто
домыслами, однако некоторым британским торговым кораблям действительно
удавалось добираться до кавказских берегов112.
От экспедиции «Визарда» пришлось отказаться3*. Достоверные причины
неизвестны, но, вероятно, сыграл роль неблагоприятный для Уркарта исход
скандала с «Виксеном». Весной 1837 г. бывший владелец шхуны Белл, с согласия
Понсонби, снабдившего его паспортом в Черное море4*, приехал из Константинополя
через Трапезунд к шапсугам и натухайцам. Месяц сплетя туда прибыл
корреспондент газет «Тайме» и «Морнинг кроникл» Джон Лонгуорт5*.
В своих воспоминаниях Лонгуорт писал, что он никогда не решился бы на такой
шаг, если бы «один джентльмен (неизвестно, да и не так уж важно, кого он имел в
виду—В. Д.), официально связанный с правительством Ее Величества (английской
королевы—В. Д.)...», «определенно не поощрил его заверением», что он,
Лонгуорт, окажет «благородную услугу делу своей страны»0*. По крайней мере, англичане
отправились на Кавказ с молчаливого согласия Лондона7*.
Невзирая на осведомленность русских властей об этом предприятии, иностранцы
на турецком судне, груженном свинцом и сталью, благополучно достигли места
назначения как раз тогда, когда горцы снаряжали депутацию в турецкую столищ,
чтобы узнать, ждать ли им от англичан помощи. Белл отговорил их от этого шага,
<* АКАК. Т. 8. С. 895; ШССТАК. С. 103.
2' АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 287.
3'КА. 1940. Т. 5A02). С. 231.
4* АКАК. Т. 8. С. 896; Т. 9. С. 454.
5* Подробно об их пребывании в Черкесии см.: Longworth J. Л. А Year among the Circassians. In 2 vols.
L., 1840; BellJ. S. Journal ofaResidcncein CircassiaduringtheYears 1837, 1838 and 1839. In 2
vols.L., 1840.
•* LongworthJ. A. Op. cit. V. 1. P. 16.
7* LacroixP. Op. cit. V. 8. P. 282-283.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
предъявил «правительственную» бумагу с прежними обещаниями. Он подарил
черкесам знамя независимости, присланное якобы английским королем.
Англичане на долгое время поселились у горцев, поддерживая в них мятежный дух, создавая
постоянное войско, разрабатывая планы боевых операций и участвуя в них, оказывая
материальное содействие1*. По заказу Белла из Трапезунда доставили порох на
сумм}7 около 5 тысяч пиастров. Лонгуорт, купив турецкую кочерму в Синопе,
привез на ней железо, серу, английские промышленные изделия на 30 тысяч пиастров
н раздал их безвозмездно2*.
Подобная «щедрость» объяснима одним: подрывные предприятия британских
разведчиков на Кавказе субсидировались из государственной казны. Не исключено,
что из этого же источника были взяты средства на покупку пороховой мельницы,
выгруженной осенью 1837 г. на черкесском берегу3*.
Стремясь искусственно поддерживать состояние войны в Черкесии и не допустить
падения своего престижа, англичане наводняли край слухами о прибытии к горцам,
если Россия не откажется от своих притязаний на пх землю, соединенного флота
европейских держав, турецкого султана и египетского паши—всего до 300 судов с
десантом и снарядами. Белл и Лонпорт, по их же словам, остались на Кавказе в залог
исполнения обещанного1*.
Отчасти англичане достигли своей цели: народ, уже начинавший тяготиться
понесенными от воины бедствиями, снова приходил в волнение, вооружался и
действовал единодушно5*. Распуская эти слухи, британские агенты поступали вполне
искренне. Будучи тайными представителями своего правительства, они знали его
ревностный интерес к Кавказу и, естественно, ждали, тем более в обстановке
резкого ухудшения из-за «Виксена» отношений между Лондоном и Петербургом,
решительных шагов, в частности ввода британского флота в Черное море6*. Письма
из Англии укрепляли в них эту уверенность7*. Иначе они вряд ли предлагали бы себя
в качестве заложников, статус которых у черкесов мало завиден.
Домыслы относительно иностранной помощи рождались в среде горцев и
безучастия англичан, причем Белл и Лонгуорт иногда сами верили им8*. Однако слухи не
¦*A?//J.S.Op.cit. V. 1. Р. VIII, 151-152, 235; LongworthJ. А. Ор. cit. V. I.P. 120-121.
** АКАК. Т. 8. С. 360-361, 768; Т. 9. С. 279, 454; ВульфП. Указ. соч. С. 102.
»• АКАК. Т. 8. С. 897; КА. 1940. Т. 5A02). С. 234, 238; ВульфП. Указ. соч. С. 101.
** ШССТАК. С. 111; Щербина Ф. А. Указ. соч. С. 537.
5* АКАК. Т. 8. С. 766-767; Т. 9. С. 454: ШССТАК. С. 112, 117; КасумовА. X. Из истории англо-
турецкнх происков на Северном Кавказе в 30-40-х гг. XIX века //УЗКБГУ. 1958. Вып. 4. С. 113.
с° ШССТАК. С. 1а9;АдамовЕ.,КутаковЛ. Из истории происков иностранной агентуры во время
кавказских воин (илбликацня документов с сопроводительной статьей) //ВИ. 1950. АН1.С. 106-108;
LongworthJ.A*0\). cit. V. 1. Р. 10-11, 117-118; V. 2. Р. 27, 78-79, 8\;HopkirkP. Ор. cit. Р. 161.
т° BellJ. S. Ор. cit. V. 1. Р. V-VI; V. 2. Р. 315.
*• &>//</. S.Op.cit. V. l.P.216-217,240;Lo;^rortA/.АОр.сИ.У.2.Р.80;РГВИА.Ф.38.Оп.7.Д.521.Л. 183
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДКРЖЛВЫ
подтверждались. Реальностью оказалось лишь послание Понсонби, в котором он,
по указанию Пальмерстона1*, советовал черкесам предложить России мир на
следующих условиях: русские эвакуируются из своих крепостей на восточном побережье
Черного моря и уходят за Кубань, провозглашаемою границей между Россией и Чер-
кеспей; горцы обязуются не совершать набеги на русскую территорию. Понсонби
давал парламентерам право заявить, что Англия берется гарантировать
соблюдение соглашения с черкесской стороны. Горцам надлежало срочно уведомить
Понсонби о результатах переговоров2*.
Посол получал от Белла скрупулезные отчеты о положении в Черкесии3*. Такой
же характер носили письма этого эмиссара к британскому представителю в
Тегеране Д. Макнейлу, заместителю Пальмерстона Ф. Стрэнгуэйзу, Д. Уркарту1*.
Весьма непрестижный для Англии исход спора о «Виксене», подорвавший
надежды на вооруженное вмешательство ее в черкесские дела, поставил Лонгуорта
и Белла в затруднительное положение5*. От них потребовались немалые усилия, чтобы
рассеять у горцев уныние, в которое они впали под впечатлением неприятного для
себя открытия того факта, что «русские не боятся даже Англии», коль скоро
осмеливаются захватывать принадлежащий ей «огромный корабль с пушками,
порохом и т. д.»6*. Эмиссарам пришлось объяснять «задержку» с посылкой
английского флота в Черное море реорганизацией Лондонского кабинета в связи с кончиной
короля Вильяма IV7*, в лице которого, по мнению Лонгуорта, «Черкесня потеряла
лучшего друга», а Англия—«самого английского из своих королей». В
значительной степени именно с этим событием Лоигуорт связывал «отступничество»
британского правительства в деле «Виксена», его «отречение от всего, что до сих
пор делалось для черкесов»8*.
Тем не менее эмиссары продолжали настраивать горцев на войну против России.
Из Англии они получали письма, извещавшие о расширении объема военной
помощи Черкесии9* и готовности британского правительства отстаивать свободу
торговли на восточном побережье Черного моря вплоть до решительного
официального вмешательства в случае повторения ситуации с «Виксеном»10*. Фраза:
«Вы находитесь в преддверии великий событий!»— звучал а как предсказание войны
'ЧШежа/L. Ор. cit. Р. 63.
*• Longworth J. А. Ор. cit. V. 1. Р. 135-136; V. 2. Р. 298-299, 332.
3* РГВПА. Ф. 38. Оп. 7. Д. 521. Л. 41-44 об.
'* Там же. Л. 51-54 об.
5°ite//./.S.Op.eit.V. 1.P.267.
•• РГВИА. Ф. 38. Оп. 7. Д. 521. Л. 82-83.
7°#e//J.S.Op.cit.V. 1.P.274.
8* Longworlh J. А. Ор. cit. V. 2. Р. 180-181.
«'lbid.P. 181-182.
,0° РГВИА. Ф. 38. Оп. 7. Д. 521. Л. 47, 49 об., 185 и об., 231, 234 об., 237 и об., 244 и об.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
против России1*. По признанию Белла, лишь эти ободряющие послания заставляли
его откладывать отъезд из страны, где он стал чувствовать себя бесполезным2*.
Белл и Лонгуорт продолжали верить, что при должном воздействии на Лондон-
скин кабинет его можно принудить к новым попыткам оспорить права России на
участок побережья, где был захвачен «Виксен»3*. Они видели смысл своей миссии
еще и в том, чтобы привлечь к событиям в Черкесип внимание общественного
мнения Англии и Европы, создать атмосферу морального осуждения России, взывая к
идеалам справедливости, гуманности, свободы. Многие их письма предназначались
для опубликования. В них утверждаюсь, что побережьем Северо-Западного Кавказа
фактически владеют горцы, в силу чего Россия лишена прав на него4*.
«Корреспондентская» деятельность Белла и Лонгуорта была как бы ответом на
призыв Пальмерстона: «Разоблачите ее (России—В. Д.) планы—и вы наполовину
расстроите их. Возбудите общественное мнение против нее—и вы удвоите ее
трудности...». По убеждению Пальмерстона, России удалось продвинуться на
Восток лишь постольку, поскольку никто в Европе не потрудился задуматься над тем,
«что она делает»3*.
Во второй половине 1837 г. британская пресса продолжала твердить о том, что
от Кавказа до Индии рукой подать, и если Англия ради защиты своей колонии от
русского нашествия не воспользуется наступающим «кризисом» в политике России
в Дагестане и Черкесип (т. е. Кавказской войной) и проявит такую же инертность,
как в «печальном деле» «Виксена», то Петербургский кабинет сможет благополучно
преодолеть эту ситуацию с помощью военных и дипломатических средств. Тогда на
пути России в Индию не останется препятствий6*.
Приехав еще летом 1836 г. на Западный Кавказ вместе с английским
офицером и переводчиком и доставив туда запас пороха7*, Стюарт в течение восьми месяцев
объезжал страну от Абхазии до Кубани, внушая племенам мысль о необходимости
их объединения в союз и координации усилий, направленных против России. Стюарт
вместе с Беллом и Лонгуортом энергично занимался созданием центрального
«правительства»8*. В путешествиях его сопровождала толпа князьков и их вассалов,
достигавшая 6 тысяч человек. По всей видимости, английский эмиссар имел
некоторый успех.
¦• РГВ11А. Ф. 38. Он. 7. Д. 521. Л. 10 об.
"'• Там же. Л. 10 об., 53 об.
3" Там же. Л. 127,204-205.
•° Там же. Л. 129, 142 об., 163 и об., 166 об.-167 об., 182 и об., 195-197 об., 199-205.
**Bournel\. Palmerston: the EarlvYcars 1784-1841. L., 1982. Р. 561.
«° RB. 1837. Т. 9. Р. 297-300, 310.
•• KA. 1940. Т. 5( 102). С. 218, 220. 234.
40 Там же. С. 211; Bell J. S. Op. eit. V. Р. 37.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЙ ДЕРЖАВЫ
Согласно убеждению
нидерландского консула в Одессе Тетб\
де Марпньп, Стюарт действова! по
указанию Лондонского кабинета1*.
Шалле, французский коллега
Марпньп, склонялся к тому же
мнению2*. Стюарт поддерживал
связь с другим своим
соотечественником Э. Спенсером, ловко
проникшим в число лиц,
окружавших М. С. Воронцова (вероятно,
сыграю роль англофильство графа)
во время его морской поездки
вдоль берега Черкесин3*.
Несмотря на все старания
англичан, искоренить недоверие
горцев к Великобритании не
удалось. Шло время, а обещанный
англичанами «соединенный флот
европейских держав с десантом и
оружием» не являлся. Горцы не
М. С. Воронцов хотели ничего слышать о
хитросплетениях большой политики, не позволявшей открытое военное вмешательство
Англии в черкесские дела, о нормах международного права, которые были на
стороне России, о тонкостях дипломатии, предписывавшей осторожное поведение в
щекотливых ситуациях и, наконец, о традиционной заповеди вождей британской
нации, рекомендовавшей избегать столкновения с какой-либо великой державой,
не заручившись сильными союзниками.
В народе рождались неблагоприятные для Англии настроения, пока, правда,
не принявшие широких масштабов4*. Характеризуя их, командующий Кавказской
Линией и Черноморией генерал А. А. Вельяминов писал в августе 1837 г.: «Между
горцами есть люди, хорошо понимающие, что английские эмиссары обманывают
их, но, к сожалению, число их слишком еще невелико и голос их тем менее \важа-
10 КА. 1940. Т. 5( 102). С. 222; Gleason J. Я. Ор. cit. Р. 191.
«•КА. 1940. Т. 5A02). С. 210-211.
3° Там же. С. 21 1. Свои впечатления о путешествии, а также пространные, в духе Уркарта,
рассуждения о роли Кавказа в политике России и Англии Спенсер изложил в работах: Spencer Е. Travels
in Circassia elc. In 2 vols. L., 1837; Ejusd. Travels in the Western Caucasus elc. In 2 vols. L.. 1838.
40 BellJ. S. Op. cit. V. 1. P. 236,239-240,244-246; РГВ11А. Ф. 38. On. 7. Д. 521. Л. 11,178 об.-179.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
ется, что до сих пор горцы уклоняются от всяких с нами сношений и бдительно
надзирают, чтобы никто из людей, служащих нам, или хотя мало наклонных к миролюбию
и покорности, не мог проехать в наш лагерь»1*. Сам Лонгуорт отмечал растущее
влияние «русской партии» у шапсугов2*.
О разнородной политической атмосфере говорит и другой факт: натухайцы, аслам-
бски, докшукайцы и другие племена под влиянием писем от своих соотечественников
из Константинополя, призывавших не верить иностранцам, отказались
выполнить указание Белла и Лонгуорта о внесении денег для организации и оснащения
постоянной армии3*. Часто так же реагировали черкесы на призывы к
нападению на Черноморскую береговую линию1*. Белл и Лонпорт признавали, что дух
борьбы поддерживался в них ожиданием активного вмешательства Англии в
Кавказскую войну5*.
Англичанам приходилось преодолевать тягу горцев к мирным отношениям с
Россией, развитию общения во всех сферах жизни, и, главным образом, во
взаимовыгодной торговле113. Это естественное стремление подавлялось руками
протурецки и ироанглийски настроенной знати посредством антирусской пропаганды,
угроз, грубой силы111.
Впрочем, н у верхов черкесского общества убавилось пробритаиских симпатий и
надежд. Один из влиятельных местных князей Хаджп-Or.iy Мансур сообщил Сефер-
бею о своих разочарованиях и сомнениях в могуществе Англии, оказавшейся
неспособной ни предотвратить арест «Виксена», ни ответить на эту акцию силой6*.
С горечью он риторически вопрошал: чего стоят обещания Уркарта и Хадсона, если
одного слова русского посла в Турции достаточно, чтобы султан немедленно
отправил своего единоверца Сефср-бея в ссылку?!7*
Подобные же укоры пришлось выслушивать Беллу и его сирийкам, весьма
недружелюбно принятым в ряде черкесских земель. Их пребывание здесь вызвало
большие разногласия среди вождей местных племен8*. Кое-кто даже предлагал
предать англичан суду по обвинению в предательстве и шпионаже9*. Английских
эмиссаров сильно стесняли в свободе передвижения, подозрительность горцев
,8 АКАК. Т. 8. С. 767-768; Адамов Д., Кутаное J. Указ. соч. С. 112-113.
*е Longworth J. А. Ор. cit. V. 2. Р. 255.
*• АКАК. Т. 8. С. 361, 768; АВ. Кн. 39. С. 286; ШССТАК. С. 126.
¦в Bell J. S. Ор. cit. V. 2. Р. 332-333.
50 Ibid. Р. 385; Longworth J. А. Ор. cit. V. 1. Р. 118; РГВИА. Ф. 38. Оп. 7. Д. 521. Л. 44, 46 об., 51
об., 108 об.-109 об.
•* АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 39. 1837 г. Л. 456-458; ШССТАК. С. 108-109.
7° АКАК. Т. 8. С. 896-897; KottenkampF. Geschichte.., S. 209.
ч* КА. 1940. Т. 5( 102). С. 212, 219-220, 232; WagnerM. Der Kaukasus und das Land der Kosakcn
in den Yahrcn 1843 bis 1846. Bd. 2. Leipzig, 1850. S. 163-164.
*• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д.48. 1838 г. Л. 96, 501.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
лишала их чувства безопасности1*. Дух пессимизма подчас настолько овладевал
народом, что Хаджи-Оглу был уполномочен вступить с русскими в переговоры о мире.
На этот и подобные ему факты обращал внимание Белл в письмах к Понсонби и
Д. Макнейлу2*.
9B1) июня 1837 г. русский консул в Трапезунде И. Герси, исходя из проверенных
данных, уведомлял Бутенева об ожидаемом в самом скором времени вторичном
визите английского полковника Консидайна в Турцию, откуда он собирался
проникнуть в Черкесию3*. Через два месяца Герси докладывал о появлении в порту Фацци,
расположенном в 35 милях к западу от Трапезунда, английского торгового корабля,
следовавшего к местечку Дживка, недалеко от Геленджика. На судне находилось
большое количество черкесов, а также боеприпасы, которые, согласно признаниям
пассажиров, были погружены в Англии «по приказу британского правительства»4*.
Осенью 1837 г. в районе Геленджика с разведывательной миссией высадились
английские офицеры: капитан Маррнн (в некоторых источниках— Морринг) и
лейтенант Иддо. Позже, вернувшись в Константинополь, Маррнн намеревался
весной вновь отправиться к горцам и присоединиться там к Беллу и Лонгуорту. Иддо
увез на родину образцы найденных на Кавказе серы, свинца и других руд, «чтобы
добывание тех металлов могло со временем обратиться в пользу и защиту
непокорных России жителей того края»5*.
Но местные ресурсы интересовали англичан не только поэтому: к Черкесии
«приглядывались» как к вероятной колонии в будущем. Не случайно Белл вел там
экономическую разведку и добился от черкесов для Англии режима наибольшего
благоприятствования в торговле6*. Его, как и Лонгуорта, интересовала проблема
установления регулярного морского сообщения между Англией и Кавказом7*.
Решение ее, по его мнению, упрощалось благодаря наличию около Сочи легкодоступных
залежей угля, топлива для пароходов, стоимость которого «почти ежедневно
увеличивается». Основываясь на статистических подсчетах, Белл сделал вывод, что новый
маршрут выгоден англичанам: их корабли будут привозить на Кавказ товары, а
вывозить сырье, одновременно обеспечивая перевозку пассажиров из Турции в
Черкесию и обратно8*. Белл хорошо изучил конъюнктуру черкесского рынка9*.
^Longworth J. Л. Ор. cit. V. 2. Р. 33-34, 36; RB. 1840. Т. 30. Dec. Р. 290; ibid. 1849. Т. 20. Mars.
Р.42;РГВИА.Ф.38.0п.7.Д.521.Л. 11-12, 52-53 об., 143-144, 146 и об., 188 об.,210-212.
** РГВИА. Ф. 38. Оп. 7. Д. 521. Л. 41 об., 42 об., 47 об.-48.
3* КА. 1940. Т. 5A02). С. 230-231; ШССТАК. С. 122.
4ЧПССТАК.С. 131.
5*АКАК. Т. 8. С. 897; Т. 9. С. 454; КА. 1940. Т. 5A02). С. 233.
«'Bell J. S. Ор. cit. V. 1. Р. 101, 451; V. 2. Р. 80; РПША. Ф. 38. Он. 7. Д. 521. Л. 102 и об.. 106.
TBell J. S. Ор. cit. V. 2. Р. 396; Longworth J. А. Ор. cit. V. 1. Р. 10.
**Bell J. S. Ор. cit. V. 2. Р. 396-397.
»'РГВИА. Ф. 38. Он. 7. Д. 521. Л. 130-137, 185 об.-188, 190 и об.. 244 об.
ГЛЛВЛ III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
Столь же осведомленный Лонгуорт, также расценивавший Западный Кавказ как
«нанблагодатнейшее поле для предпринимательства», рекомендовал Лондону
насильственно ликвидировать русскую блокаду восточного побережья Черного моря.
Тогда, по его прогнозам, английские ткани сразу вытеснят оттуда менее
качественные турецкие; английские свинец и порох «найдут быстрый и широкий сбыт»;
английские купцы получат огромные прибыли от продажи соли, в которой горцы
крайне нуждались и которая будет дешевле турецкой, поскольку Англия сможет
доставлять ее в гораздо большем количестве, чем Турция. Оплачиваться эти товары
будут воском, медом, маслом, кожами, шерстью, пушниной, мелким рогатым
скотом, зерном различного вида, самшитовой древесиной10.
В деловых кругах Англии Уркарт не без успеха пропагандировал идею о выгодах
торговых связей с Черкссией, не переставая повторять свои излюбленные
утверждения, что англичане должны помогать черкесам—стражам у ворот Индии и
защитникам Европы—и отомстить России за «Виксен», от которого так предательски
отреклось британское правительство. Эти мысли прозвучали в речи Уркарта на
обеде, данном в его честь коммерсантами Глазго 23 мая 1838 г., в ответ на тост:
«Черкесия—оплот Индии»2*.
В начале 1838 г. в Константинополь прибыл молодой ирландец, родственник Пон-
соиби, для изучения «на месте» возможностей эксплуатации природных богатств
Кавказа. Гость, поселившийся в британском посольстве, оказался уполномоченным
крупного союза английской буржуазии, готовой вложить свои капиталы в экономическое
освоение региона. Ноисонби активно протежировал ему и делал это не из
соображений родства. Посол предложил Андрею Хаю сопровождать ирландца в Черкесию
за высокое вознаграждение. Понсонби говорил о различных выгодах, прежде всего
о «наличных деньгах», которые получат горцы от торговли с Англией вообще и от
сдачи в аренду своих рудных (в том числе и золотых) залежей в частности. Из
беседы выяснилось, что английские ученые удостоверили ценность образцов руд,
обнаруженных на Кавказе лейтенантом Иддо3*. Этим обстоятельством был вызван
визит очередного эмиссара из Лондона. Будучи тайным агентом Бутенева, Андрей
Хай отказался под благовидным предлогом выполнить данную миссию.
Несколько месяцев провел у горцев во второй половине 1837 г. британский
агент Найт (Надир-бей). За это время он не раз совершал путешествия в глубь страны,
регулярно снабжал черкесов порохом и оружием. Обладая значительными суммами,
Найт не только сам делал подарки местной знати, но и давал Беллу и Лонгуорту деньги
на подобные цели4*. Все чаще приходилось англичанам именно таким способом под-
,0 Longworth J. А. Ор. cit. V. 2. Р. 202-205.
*°FP. 1858. V. 6. Л& 16. Р. 127-128.
*• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 48.1838 г. Л. 94 об.-95 об., 499 об.-500 об.
¦¦* ШССТАК. С. 140; Щербина Ф. Л. Указ. соч. С. 538.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
держивать свой авторитет, используя падкость князьков на различные подношения—
свойство, неоднократно отмечавшееся Беллом1*. Лондонский кабинет продолжал
усилия, направленные на сохранение напряженной обстановки в Черкесии.
В конце 1837 г. офицер британского флота Глазгоу в сопровождении сотрудника
английского консульства в Трапезунде совершил разведывательную поездку вдоль
южной части кавказского берега, изучая бухты, наиболее пригодные для стоянок
морского транспорта, особенно Батумский рейд—лучшую гавань этого региона2*.
Несколько позже в константинопольском порту появилась английская шхуна «Порт-
ланд», груженная порохом и оружием, предназначенными для переправки на
турецких каботажных судах к горцам3*.
Проведя в Черкесии несколько лет, британские агенты стали в своих
политических взглядах больше склоняться куркартовскому экстремизму. Сильные и во многом
неожиданные впечатления от Кавказской войны привели эмиссаров к выводу о
том, что она затрагивает «жизненные интересы» Англии. По их мнению, поражение
горцев повлечет падение Ирана и Турции, поставит под угрозу британское
владычество в Индии, вызовет опасное разрастание мощи России10.
В свете увиденного и испытанного наличном опыте, Беллу и Лонгуорту казалась
пассивной позиция Лондонского кабинета в отношении черкесов5*. В письме к Мак-
нейду Белл жаловался, что приспособленческая н раболепствующая перед Россией
политика «некоторых» лиц в Англии (намек на Пальмерстона) «с каждым часом все
более омрачает горизонт Черкесии»6*.
Друтого своего корреспондента, врача британского посольства в Турции Миллингена,
Белл заверял, что успешный для России поворот войны на Кавказе может
привести к падению Турции и Ирана и создать угрозу Индии, то есть жизненным
интересам Англии, которая в этих обстоятельствах ограничивается лишь ролью
зрителя, тогда как одного ее слова достаточно, чтобы остановить русских7*. «Нельзя
терять ни минуты!»—призывал Белл8*.
В Турции Понсонби продолжал поддерживать связь с Сефер-беем. Посол дал
ему 8 тысяч пиастров и добивался от Порты возвращения его из ссылки.
В ноябре 1837 г. Сефер-бей приехал в Константинополь, но по повторному
¦• РГВИА. Ф. 38. Оп. 7. Д. 521. Л. 47 об., 85,124 и об.
'* АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 48.1838 г. Л. 97, 499; ШССТАК. С. 137-138.
3" АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 48. 1838 г. Л. 94, 499 об.
*'Bell J. S. Op. cit. V. 2. Р. 138-139,164-165.
5* Longworth J. А. Ор. cit. V. 2. Р. 330-331.
6* РГВИА. Ф. 38. Оп. 7. Д. 521. Л. 46.
т* Там же. Л. 9 и об.
s* Там же. Л. 13.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
требованию Бутснсва был отправлен в Адрианополь. В утешение он полупи от
Понсонбн 20 тыс. пиастров1*.
Озабоченное непрекращающейся деятельностью англичан, русское
правительство в конце июня 1837 г. обратилось к британскому7 руководству за объяснениями
на этот счет2*. Как явствовало из смысла ответа, Англия давала понять об отсутствии
у нее права запрещать своим подданным устанавливать связи с горцами. При этом
первых охотно именовали «нарушителями спокойствия», а их
поступки—«интригами». Петербургу даже лицемерно советовали в качестве наилучшего средства
расстройства враждебных происков—как можно скорее занять войсками важнейшие
пункты восточного побережья Черного моря3*.
Лондон, помня урок «Виксепа», по-прежнему опасагся демонстративно поддерживать
черкесов, предпочитая проводить политику на Кавказе так, чтобы не нести
ответственность за нее, то есть, выдавая своих агентов за частных персон-искателей
приключений. Действовать же открыто означало вызывать Россию на конфликт.
Пальмерстон понимал, что международная обстановка пока еще не
благоприятствует решению черкесского вопроса таким рискованным способом. По мнению
госсекретаря, Англии в кавказских делах следовало сохранять «приверженность к
косвенным методам»115.
Когда в феврале и марте 1839 г. А. Чарторыйский, ссылаясь в беседах с
госсекретарем на воинственные настроения политиков и общества Англии, призвал его
к более энергичной поддержке горцев и посылке в Черное море британского флота,
последовал ответ: «Джон Буль не собирается идти на войну ради спасения Черке-
сни». Предостережения Чарторыйского о том, что от черкесов зависит судьба
почти утраченного влияния Англии в Иране, Турции и даже владычество в Индии,
не тронули Пальмерстона.
Неожиданным откровением для Чарторыйского прозвучала как бы между прочим
оброненная госсекретарем фраза о признании британским правительством 4-й
статьи Адрианоиольского договора.
По утверждению Пальмерстона, в его окружении было немало сторонников
применения силы к России, но сам он не считал такую меру «желательной и осуществимой».
«Мы (англичане—В. Д.),—говорил госсекретарь,—прямой и практичный народ»,
который «не увлекается благородными поступками» и воюет только в исключительных
случаях и «не ради других», а ради собственных целей.
Тогда Чарторыйский предложил Пальмерстону помогать горцам, «не компрометируя
себя», то есть—традиционным для английского правительства методом негласного
использования «частных лиц» в деле защиты интересов государства. Пальмерстон
*" ]Yiderszal L. Op. cit. Р. 70.
«'ЛВНРП.Ф. Канцелярия. Д. 125. 1837 г. Л. 166.
10 Там же. Д. 124. 1837 г. Л. 267.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
ответил, что у него нет, во-первых, денег для оплаты услуг этих людей, во-вторых,
уверенности, что подобная уловка не всплывет наружу, ибо в Англии, по его словам,
«никакая тайна долго не останется тайной»1*.
Только по своей недостаточной осведомленности мог Чарторыйский убеждать
госсекретаря в необходимости тактики, которую тот никогда не прекращал.
Осторожный Пальмерстон не находил нужным открываться князю полностью, иначе он
сообщил бы ему о существовании секретных финансовых фондов кабинета,
предназначенных для субсидирования подрывной работы за пределами страны, в том
числе и на Кавказе. Доступ к этим средствам имели послы и даже консулы
Великобритании20. Из этих источников, к примеру, покрывались расходы на поездку
Уркарта па кавказское побережье в 1834 г., содержание британских военных
консультантов в Турции и Иране3*.
Отказ Падьмерстона от войны как способа «решения» черкесской проблемы
отнюдь не свидетельствует об изъятии Черкесин из сферы экспансионистских
устремлений Форин оффне. Отбросив на короткое время, в ходе острых дебатов по делу «Внксена»,
привычную маскировку и обнажив свою связь с исполнителями провокации,
британское правительство затем снова вернулось к испытанной «двойной бухгалтерии»,
которую стало использовать еще шире. Под таким плотным покровом продолжалось
политическое освоение и, попутно, экономический зондаж региона110.
Эта тактика тем не менее не мешала Пальмерстону проявлять откровенную
заинтересованность кавказским вопросом, находить возможности возобновить его
обсуждение. В июле 1837 г. преемник Дарема Р&п>ф Мильбэнк в беседе с новороссийским
генерал -губернатором и приближенным Николая I М. С. Воронцовым вновь
предложил английское посредничество в переговорах России с черкесами. В ответ он услышал:
«Это невозможно, чтобы царь когда-либо мог подумать о заключении договора с
людьми, которых считает своими подданными»,0.
В ноябре поводом для очередной придирки Англии стала поездка
Николая 1 на Кавказ. Пальмерстон сказал Поццо-ди-Борго, что это событие,
наряду с «развертыванием» в регионе «столь значительных вооруженных сил в
мирное время», не может не привлечь внимания британского правительства.
Падьмерстона насторожили посещение царем расположенного на границе с Тлрцией городка
Гумры и его приказ о возведении там большой крепости117. В ней госсекретарь сразу
увидел плацдарм Л1я вторжения в Ma.iyio Азию. Русский посол в ответ указал, во-пер-
'• GielgudA. Memoirs of Princc Adam Czartonski. L., 1888. V. 2. P. 339-341, 343; KukiclM. Op. cit.
P. 240; LuxenburgN. Russian.., p. 142-145.
*• Hendenan G. B. Crimean War Diplomacv and Olher Historical Essavs. N. Y., 1975 B-ed.).P. 238-241.
:J0 Middleton Ch. R. Thc Administralion of British Forcign Policy 1782-1846. Durham. 1977. P. 338;
Luxenburg A\ England.., S. 186.
10 Цнт. по: Widerszal L Op. cit. P. 63.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
вых, на соразмерность военного потенциала России на Кавказе нуждам обороны,
во-вторых, на право Николая I, как и любого срерснного правителя, строить на своей
территории фортификационные объекты, тем более в целях самозащиты. Поццо-
ди-Борго предложил прекратить спор, считая его бессмысленным1*.
Пальмерстон не раз зондировал почву в вопросе о предоставлении английской
торговле доступа к Черкссии. Реакция Петербурга была прежней: всякое нарушение русских
таможенных и карантинных правил закончится так же, как дело «Виксена»2*.
Нессельроде с беспокойством следил за попытками госсекретаря навязать новое
обсуждение кавказской проблемы. Подчеркивая «непостоянство характера» Паль-
мерстона н не скрывая опасения «найти в нем мало расположенности к примирению»,
канцлер настоятельно рекомендовал Поццо-ди-Борго не давать ему никакой
зацепки для дискуссии3*.
Форин оффис, получавший от своих консулов в Одессе и Трапезунде сведения об
обстановке в Черкесии1*, не переставал искать п\ти расширения военных
поставок к горцам. Весной 1838 г. Понсонби ходатайствовал перед султанским двором
об учреждении английского консульства в Батуме, главная функция которого
заключалась бы как в организации систематических контрабандных перевозок на
Кавказ, так и в легализации их иод флагом свободы торговли.
Понимая подоплеку такой просьбы, барон Рикманн, временно замещавший
Бутенева, указал Порте на вполне понятные «неудобства», возникавшие для
России в связи с предполагаемым постоянным «присутствием английского агента
вблизи границ Черкесии». Султан пообещал не более как отсрочить, но не
запретить, выдачу англичанахМ соответствующих фирманов5*.
* * *
Турецко-египетский конфликт конца 30-х гг. XIX в. почти полностью поглотил
внимание России и Англии6*. Лондонский кабинет явно стремился взять реванш за
дипломатическое поражение 1833 г.—Ункяр-Искелесийский договор. Для Паль-
мерстона главной явилась задача—не допустить, как в восточном кризисе начат 30-х гг.
XIX в., единоличного выступления России, грозившего принести ей
односторонние выгоды и ущемить британское влияние на Ближнем Востоке.
Даже в такой напряженной атмосфере, возникшей далеко от Кавказа, интерес к
немO со стороны Форин оффис не ослабевал. Вероятно, в Лондоне полагали, что свя-
,в АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 124. 1837 г. Л. 326 об.-328.
*• Там же. Л. 329; Д. 128. 1838 г. Л. 42-43.
3' АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 131. 1838 г. Л. 30-31.
4* BFSP. V. 26. Р. 60; British Diplomacy.., p. 36.
50 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 48. 1838 г. Л. 139-140 об., 504 об.-505 об.
(i° Подробнее см.: Георгиев В. А. Внешняя политика России на Ближнем Востоке в конце 30-х — начале
40-хгодов XIX в. М.,1975.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
зывая руки России в Черкесин и отвлекая туда ее силы и внимание, легче решать
предстоявшие дипломатические проблемы.
В начале марта 1839 г. Бутеневу стало известно о приезде в Константинополь трех
английских инженеров. Здесь они запасались рекомендательными письмами к
горцам от Сефер-бея и ежедневно общались с Лоигуортом, вернувшимся к этому времени
из Черкесии и занимавшимся составлением ее описания. Получив обстоятельные
консультации от своего соотечественника, они поехали в город Самсун, где предполагали
закупить партию боеприпасов, чтобы следовать оттуда на Кавказ. Лонгуорт также
собирался вскоре отправиться вслед за ними. Одновременно русское посольство в Турции
получило сведения о прибытии в Константинополь английского купеческого судна
«Роберт» с грузом военного снаряжения на борту, предназначенного для черкесов1*.
В конце июля 1839 г. генеральный консул России в Смирне сообщал Бутеневу о
планах англичанина Найта вновь вернуться в ближайшее время на Кавказ в
сопровождении нескольких артиллерийских офицеров и солдат и доставить горцам пушки.
Принять участие в экспедиции Найта вызвался его соотечественник М. Кохрейн
(племянник адмирала той же фамилии), путешествовавший но Анатолии118.
К аналогичным фактам относится появление около Анапы летом 1839 года вне
досягаемости береговых батарей английского корабля, собиравшего военно-стратегическую
информацию2*. В течение лета снабжение Черкесии оружием не прекращалось3*.
Белл, надеясь на перерастание турецко-египетского конфликта в
общеевропейский, заверял горцев, что до конца 1839 г. России будет нанесен решительный
удар4*. Он до предела испытывал их легковерие нелепицами о вторжении
египетского паши в Грузию и взятии им нескольких крепостей5*.
Белл обещал, что вскоре к черкесам прибудут английские военные инженеры и
привезут с собой пушки с «огненными змеями»—зажигательными (конгревовыми)
ракетами, крайне опасными для деревянных русских крепостей0*.
Поскольку7 горцы стали подозревать Белла в обмане, он был вынужден постоянно
что-то придумывать, чтобы не подвергнуть себя страшной участи, на которую
обречены у черкесов предатели, и выиграть время для подготовки тайного отъезда
из страны. Помимо распускаемых им слухов, Белла спасало активное его участие в
военных действиях против русских7*.
,0 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 45. 1839 г. Л. 263, 508 OO.-509; Д. 46. 1839 г. Л. 259а.; ГАКК.
Ф. 260. Оп. 1. Д. 39. Л. 21; АКАК. Т. 9. С. 447-448, 458-459; ШССТАК. С. 174.
2* Покровский М. Иностранные агенты.., с. 162.
зл АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 46. 1839 г. Л. 260.
4" Там же. Л. 260 о6.-261.
5* ГАКК. Ф. 260. Оп. 1. Д. 39. Л. 26 и об.; М. //. Лазарев.., т. 2. С. 514-516.
6* ГАКК. Ф. 260. Оп. 1. Д. 39. Л. 47.
т° Там же. Л. 23, 26 об., 27.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
В 1839 г. появилось еще одно обстоятельство, удерживавшее Белла в Черкссии—
надежда иа англо-афганскую войну, шедшую, как он писал, в «заманчивой близости»
от Кавказа, и на обострение англо-иранских отношений.
Усматривая причину этих осложнений в «русских махинациях», он полагал, что
Англия наконец избавится от сомнений в «справедливости и целесообразности ударить
здесь (на Кавказе—В. Д.),\ источника русских притязаний»!*. Существует также
версия, согласно которой Лондон в конце 30-х гг. XIX в. усилил подрывную работу на
Кавказе, чтобы предотвратить вмешательство России в англо-афганскую войнJ*.
30-е годы показали англичанам трудности общения с черкесами и руководства
ими в условиях патриархально-родовой организации и далеко не завершенного
процесса феодализации. По мнению Англии, создание на Западном Кавказе
государства в европейском смысле слова облегчило бы возможность иностранного
вмешательства, позволило бы внешне придать ему законный характер. Одно дело,
когда помощи просит горстка черкесских старшин, не наделенных реальной властью
п неуполномоченных выступать от имени народа, другое—когда к западным
державам обращается правительство, пусть даже фиктивно-марионеточное.
Англичане стремились развивать на Западном Кавказе зачатки
государственности путем введения «постоянныхучреждений» вместо созывавшихся от случая к случаю
общинных сходов, преодоления разрозненности между горскими племенами, замены
кровной мести штрафами, искоренения грабежей внутри черкесских обществ
н т. д.а* При этом некоторые британские агенты, к примеру, Белл, полагали, что
Кавказская война мешала складыванию механизма государственности.
Идею сплочения иод эгидой единого правительства пропагандировали у горцев
еще в 1834 г. Понсонбп1* и Уркарт5*. Тогда Уркарт составил для них текст так
называемой Национальной присяги, строго запрещавшей всякие сношения с русскими
и междоусобные разбои. Она, по мнению Уркарта, должна была стать одним из
первых шагов к созданию хотя бы некоторого подобия государственного порядка0*. Уркарт
обещал черкесам британскую помощь только при условии отказа их от
«хищнических привычек», межплеменных раздоров, связей с Россией7*.
Однако при осуществлении этой идеи Белл, Лонгуорт и Найт столкнулись со
значительными препятствиями. Усилия англичан поддерживала одна часть знати,
противостояла им другая, представители которой ждали прихода России, надеясь
19 BeUJ.S. Op.c\i.\. 2. Р. 316.
*• LacroixP. Op. cit. T. 8. Paris, 1873. Р. 203.
" BellJ. S. Ор. cil. V. 1. Р. 146-147; V. 2. Р. 333.
,e Luxenburg Л*. Russian Expansion... р. 12;Ejnsd. England.., S. 188-189.
b°BellJ. S. Op. cit.V. l.P. lbQiLongworthJ.A.Op.cil.W. l.P. 15.
«• BellJ. S. Op. cit. V. 1. P. 334: V. 2. P. 87.
70 Longworth J. A. Op. cit. V. 2. P. 247, 253.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
при содействии самодержавия упрочить свое положение в обществе. Они имели
русские паспорта и свободно посещали русскую территорию. Что касается основной
массы общинников, то они либо вовсе не принимали Национальную присягу, либо
делали это формально1*. По словам Лонпорта, черкесы никак не могли взять в толк,
почему им нужно внутренне организоваться и иметь правительство2*. И
социально, и экономически, и морально горцы были еще плохо готовы к центральной
власти, хотя имущее «сословие» края предпринимало малоуспешные попытки
создать отдаленный аналог «совета министров»3*.
Черкесы говорили, что во главе их должен стоять чужеземец, не впутанный в
местные интриги и борьбу «партий», иначе он будет недостаточно авторитетен1*. К этой
же идее склонялся и Лонгуорт5*. Британские агенты намеревались ввести
налогообложение населения для материального обеспечения одной из главных функций
нового государства—военной6*.
Официальной идеологией должен был стать «исламизм» (именно это слово
употребляет Лонгуорт)—не столько как социально-духовный институт усовершенствования
человека и общественной жизни, сколько как политическая и организационная
система, направленная против России. Именно в исламистской
(фундаменталистской) идеологии видел Лонгуорт надежную защиту от «агрессии» с севера. Тогда весь
Северный Кавказ «от моря до моря» превратится в единый «крепостной вал»7*.
Чтобы факт существования «Черкесского государства» выглядел убедительно,
британские агенты предполагали отправить в Англию специальное посольство8*.
Таким путем они хотели произвести впечатление на общественное мнение своей
страны и с его помощью склонить Лондонский кабинет к более решительной
политике на Кавказе. Горские старшины запросили у Сефер-бея санкцию на
формирование посольства. Понсонби вступил с ним в переговоры по этому вопросу9*.
Но Сефер-бей, видя, что его лишают исключительной привилегии представлять
Черкеспю за границей, расстроил планы англичан. Он хотел самолично явиться
в Лондон в качестве посла10*.
¦• Bell J. S. Ор. cit. V. 1. Р. 231, 335, 353, 359, 362; V. 2. Р .367-368; Longworth J. Л. Ор. cit. V. 2.
Р. 254,260-261,291-292.
г° Longworth J. А, Ор. cit. V. 2. Р. 31.
" BellJ. S. Ор. cit. V. 1. Р. 418-419: V. 2. Р. 270-271 ;LongworthJ. А. Ор. cit. V. 2. Р. 27-30: РГВИА.
Ф. 38. Он.7. Д. 521. Л. 51 об.-53, 113-116 об.
¦»* BellJ. S. Ор. cit. V. 1. Р. 449-450; РГВИА. Ф. 38. Он. 7. Д. 521. Л. 89 об., 171 об.
•' РГВИА. Ф. 38. Он. 7. Д. 521. Л. 192-193.
«0?e//J.S.Op.cit.V.2.P. 106.
TLongtcorthJ. А. Ор. cit. V. 1. Р. 203.
*' BellJ. S. Ор. cit. V. 1. Р. 365-368, 379.
"'lbid. V. 1. Р. 399-40ULongworthJ.A. Op. cit. V. 2. Р. 293-295.
w'BellJ. S. Ор. cil. V. 2. Р. 168-169.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
С течением времени английских эмиссаров в Черкесии все чаще посещает
пессимистическое настроение10. Белл предупреждал своих соотечественников, что
дух и силы горцев истощатся, если их не поддержать, и они покорятся России. В его
призывах к британскому правительству слышатся ноты отчаяния. Его раздражает
очередное послание Уркарта к черкесам, состоявшее из упреков в инертности,
советов объединиться под эгидой правительства, заверений о растущих
симпатиях англичан к ним. Белл сравнивает эти прекраснодушные рекомендации с
предписанием гимнастики и морских ванн для человека, находящегося в последней
стадии чахотки. Он считал «досадно обманчивыми» представления Уркарта о
«нынешнем состоянии» Черкесии и ее способности противостоять России. Белл
опасался, чтобы горцы не стали жертвами такого заблуждения2*. В одном из писем
к брату он говорит: «Теперь моя жизнь здесь—это мучительная ссылка»30. По мере
того, как слабела его надежда на новую провокацию, подобную «Виксену», росло
его стремление покинуть Черкесию, но ирп надзоре, установленном над ним, это
было нелегким делом4 °.
Султанский двор тайно потворствовал проискам Англии. Он формально
признавал условия Адрианопольского договора и внешне охотно соглашался выполнять
неоднократные представления Бутенева об усилении надзора над контрабандной
торговлей с восточным побережьем Черного моря, о необходимости строгих мер по
отношению к нарушителям русских таможенных постановлений, о
целесообразности обыска судов, заподозренных в перевозке оружия и т. д. Но на деле султан, ссылаясь
на нерасторопность и продажность своих чиновников, часто закрывал глаза на
махинации англичан и их турецких пособников. Документы Российского
государственного архива военно-морского флота, относящиеся к 30-м гг. ХТХ в.,
изобилуют сведениями об интенсивной военной и промышленной контрабанде у
берегов Западного Кавказа, антирусской пропаганде турок в Черкесии5*.
В 30-е годы XIX в., как и в последующее время, события на Западном Кавказе,
в отличие от Дагестана и Чечни, обуславливались в значительной мерс
внешнеполитическим фактором—подрывной деятельностью англичан60.
« « «
В проникновении Англии на Кавказ, как и в ее политике в Турции во второй
четверти XIX в.7°, экономические интересы играли второстепенную роль. Они
учитывались лишь как потенциальная цель. Ими британское правительство прикрывало
«• РГВИА. Ф. 38. Он. 7. Д. 521. Л. 191, 207.
*• Там же. Л. 46 и об., 49 об.-50.
30 Там же. Л. 119-120.
,0 Там же. Л. 179 06.-181.
>'Л/. П..!азарев..,т. 2. С. 193-202. 216, 228-239, 249-250, 276.
¦»• BaddeleyJ. F. The Russian Conqucst of Ihe Caucasus. L.N.Y., 1908. P. 348.
;e См.: Толорови Л/. //. Указ. соч. С. 73.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
свои агрессивные планы. Рекламируя Кавказ как нетронутую почву для
предпринимательской деятельности, Лондонский кабинет и английские публицисты
стремились обеспечить официальный внешнеполитический курс поддержкой
буржуазии, для которой доспи в этот район был закрыт Россией1*.
Усилия Англии по ликвидации таможенных ограничений на восточном берегу
Черного моря были продиктованы политическими и военно-стратегическими
соображениями. Англичане добивались свободы доставки к горцам оружия. Сначала
вытеснить из Чсркесни русских и обосноваться там политически, чтобы затем
осваивать ее экономически—такова формула британской экспансии на Кавказе,
далеко не равнозначная противопоставлению этих двух начал во внешней политике
Англии, которые составляли нерасторжимое целое.
Дипломатия или агрессия являлись в сущности средствами удовлетворения
экономических требований господствующего ктсса Англии, но эти средства часто становились
весьма независимыми институтами, в свою очередь влиявшими на конечные цели
буржуазии, корректировавшими их, сдерживавшими или поощрявшими ее запросы.
Еще с середины XVIII в. английские коммерсанты в поисках сфер сбыта
товаров устремились на Средний Восток. В 1739 г. они основаш в Иране торговлю компанию,
в планы которой входила экономическая разведка Кавказа и Средней Азии. Но
мнению одного из руководителей компании Джона Элтона, торговую дорогу на
Кавказ для англичан должны были проложить иранские войска2*. С тех пор
интерес Англии к этом) район} растет.
Британские купцы—предвестники колониальной экспансии—наступали «на
внутреннюю Азию одновременно с двух сторон: с Инда и с Черного моря»:|*.
Таможенный тариф 1821 г., введенный русским правительством для Закавказья,
чрезвычайно благоприятный для иностранных товаров, способствовал упрочению
позиций англичан на малоазиатском и закавказском рынках в ущерб русской
промышленности, произведения которой стоили дороже английских1*.
Британские коммерсанты быстро поняли преимущества нового торгового пути—
Поти-Тифлис-Эривань-Тавриз — и охотно пользовались им. Но и другим
маршрутом—через Трапезунд и Эрзерум—попадали иностранные товары в Иран,
а оттуда в Закавказье119.
В Тифлисе сбывались высококачественные английские ткани. Широкий спрос на
них обеспечивал купцам прибыль от 12 до 18%. Для содействия британскому
экономическому проникновению в этот район лорд Хейтсбери предюжил своему правительству
'•RB. 1837. Т. 9. Р. 305-306.
2* Фадеев А, В. Россия и восточный кризис 20-х годов XIX века. М., 1058. С. 126.
*• Маркс К. и Этелъс Ф. Соч. Т. 9. С. 13.
'• АКАК. Т. 6. Ч. 1. С. 243; Т. 7. С. 121-122.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
учредить в Тифлисе консульство1*. После отмены тарифа 1821 г. A831 г.)
магистраль— Трапсзунд-Эрзерум-Тавриз—приобрела первостепенное значение.
В 1831 г. на Закавказье распространился общероссийский протекционистский
тариф, призванный оградить экономические интересы русских предпринимателей
на закавказском рынке от английской конкуренции2*. Запретительные пошлины
ограничили, но не остановили британскую торговую экспансию на Кавказе.
Западноевропейские изделия доставлялись туда через соседние страны в обход
таможенных барьеров либо контрабандным способом, либо под видом турецких и
персидских товаров3*.
В экономическом сражении на Востоке Россия явно терпела неудачу120. Симптомы
ее констатировал Фридрих Энгельс. Если русская торговля, писал он, раньше
доходила на Востоке до пределов английских владений, то «теперь (во второй
трети XIX в.—В. Д.) оттеснена на оборонительные рубежи, проходящие по самому
краю ее собственной таможенной границы»4*.
В начале 30-х гг. в Англии заговорили о торговом освоении черноморского
бассейна, в том числе и Черкесии. Одним из ревностных инициаторов его являлся Д. Уркарт.
Он писал, что через Анапу, до завоевания ее Россией A829 г.), Кавказ снабжался
европейскими товарами, 80% которых были английскими. Они обменивались на
продукты сельского хозяйства, дорого стоившие в Англии. Расстроив эту
взаимовыгодную торговлю, Россия, но мнению Уркарта, нанесла большой ущерб
англичанам5*.
С 1829 г. экономические возможности Кавказа, наряду со стратегическими
преимуществами, вызывали интерес и у Пальмерстона6*. Британские коммерсанты
просили Лондонский кабинет помочь им проникнуть на кавказский рынок7*.
В Трапезунде в 30-е гг. XIX в. расширила свою деятельность богатая и предприимчивая
компания английских купцов, завладевшая почти всей торговлей Малой Азии и Ирана.
Ее изделия проникали и в Закавказье8*, но трудно установить, в каком количестве,
ибо данные соответствующей статистики скудны и неточны. По этой же причине
18 WVliamsJ. Я. Ор. cil. Р. 132-133.
*° Рожкова М. К. Экономическая политика царского правительства на Среднем Востоке во второй
четверти XIX века и русская буржуазия. М.Л., 1949. С. 169-170, 172, 284-286, 385.
:{e Hommairede HellX. Travcls in the Sleppes of Ihe Caspian Sea, the Crimea, the Caucasus, ctc. L., 1847.
P. 331; Sandwith H. A narralivc ofllie siegc of Kars. L., 1856. P. 20.
»• Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. Т. 9. С. 13.
'° Le Portfolio. 1836. V. 1. Л*7. Р. 20-21; Ср.: Colson F. De la Pologne et des Cabinets du Noid. T. 2.
Paris ct Leipzi?r, 1841. P. 291.
«'Bell H. Lord Palmerslon. V. 1. L.-N. Y.- Toronto, 1936. P. 281-282.
70 Ingram E. The Bcginning.., p. 193.
s* Бурчулалзе Е. Е. Грузия в планах и расчетах воюющих держав в период Крымской войны//ТТГПИ.
1949. Т. 7. С. 187-188.
КАВКАЗ И ВК.! И КИК ДЕРЖАВЫ
малоэффективны подобные подсчеты но Чсркесии. Пока не будет найден
надежный цифровой материал121, нет оснований дтя преувеличения масштабов экономического
«присутствия» Англии на Кавказе.
Британский консул в Трапезунде Дж. Брантуказывал в 1831 г. на слабые
торговые связи Кавказа с Европой1*. Однако самого стремления Англии к экономической
экспансии в этом районе нельзя отрицать122. Разворачивая ее, Трапезундская
компания, но наблюдениям начальника Черноморской береговой линии Н. Н. Раевского,
старалась «приобрести влияние на политические дела сих стран», «поддержать сколь
возможно враждебное расположение к нам (России—В. Д.) горцев»2*.
На восточный берег Черного моря английские товары попадали контрабандой,
под видом турецких3*. Благодаря их дешевизне и долгосрочному кредиту компания
достигла популярности, что открывало перспективу осуществления политических
целей. В 1839 г. англичане утверждали, что их изделия почти вытеснили русские
с рынков Грузии, Ирана и Черкесии1*. Однако по сравнению с общим объемом
экспорта Англии через Черное море ее торговля с Северо-Западным Кавказом
составляла ничтожную величину5*. Несколько интенсивнее шли сношения Трапе-
Зундской компании с Мннгрелией через порты от Батума до Сннопа, с Грузней—через
сухопутную границу, с Восточным Закавказьем—через Иран0*.
Благоприятные условия для появления британских товаров на Кавказе создал
англотурецкий торговый договор 1838 г., открывший перед Англией внутренний рынок
Османской империи7*. С середины 30-х гг. заметно растет объем поставок из
Англии в Трапезундский порт8*. Можно предполагать, что это приводило к
соответствующему увеличению количества британских товаров, попадавших на Кавказ.
Хорошо понимая опасные последствия экономического проникновения Англии
в Черкеспю, наиболее дальновидные представители русской администрации на
Кавказе, в частности Н. Н. Раевский и его преемник на должности начальника
Черноморской береговой Линии генерал И. Р. Аиреп, предлагали постепенно
ограничивать использование военных методов утверждения в Черкссни и шире
практиковать более тонкую стратегию. Смысл ее состоял в том, чтобы связать интересы
х" Ingram E. Thc Beginning.., p. 194-195.
«• АКАК. Т. 9. С. 474; АР. Т. 3. СПб.. 1910. С. 364.
30 Ригуеаг V. J. Internalional.., р. 116.
<° FQR. 1839. V. 23. ЛН5. Р. 190-191.
50 WiderszalL. Op. cit. Р. 54-55; RB. 1837. Т. 9. Р. 305.
°° АКАК. Т. 9. С. 660; Семенов.!. С. Россия и Англия. Экономические отношения в середине XIX века.
Л., 1975. С. 112-114; Ригуеаг V. J. Intei-national.., р. 115-116.
'"Фадеева П. ./. Османская империя и анг.ю-тлрецкне отношения в середине XIX в. М., 1982.
С. 34-35, 46; Кошсп О. The advenl and eonsequences оГГгес trade in the Ottoman Enipire A9th cen-
lun)//EB. 1971. N 2. P. 48-50.
s* Семенов,!. С. Указ. соч. С. 127-128.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ ЗО-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
жителей края с Россией, которой для этого надлежало с помощью целой системы
мер вытеснить англо-турецкую торговлю и единолично завладеть привилегией
удовлетворять насущные нужды горцев. По логике рассуждений Раевского и Анрепа,
английское экономическое проникновение на Кавказ облегчалось просчетами
царского правительства, запретившего доставит к горцам иностранных товаров и
ничего не давшего взамен. Отсюда и контрабанда, причинявшая русским властям
столько хлопот1*.
Новороссийский генерал-губернатор и будущий наместник Кавказа М.С.
Воронцов также был убежден в возможности произвести полный переворот в отношениях
между Россией и Черкесией с помощью «доброжелательной системы», предполагавшей
отказ от военных методов покорения горцев, всемерное развитие торговли и
русской колонизации края при такОхМ контроле над черноморским побережьем,
который исключал бы связи черкесов с Турцией и европейскими странами.
Воронцов, как и Раевский, выступал за поощрение русских купцов, доставлявших в
Черкссию товары2*.
Опыт доказал, что контрабанду нельзя было устранить только посредством
морской блокады. Последняя должна лишь дополнять главную меру борьбы—энергичное
освоение Черкесин русскими коммерсантами, следствием чего явилось бы
пробуждение у горцев интереса к торговле с Россией, развитие вкуса к мирным
хозяйственным занятиям, ослабление воинственных наклонностей.
«Конъюнктура» местного рынка благоприятствовала экономическому проникновению России
в этот район. Турецкие купцы не выдержали бы там конкуренции русских, которые,
к примеру, могли бы сбывать горцам соль—товар высокого спроса у них—по цене
в десять раз ниже турецкой3*. Не случайно Понсонбн высказывал серьезные
опасения, что русские овладеют Кавказом не силой оружия, а иными средствами1*. Поэтому
к «примирительной системе» Раевского Англия отнеслась настороженно5*.
Помимо англичан контрабанде способствовали турки. Однако если одни, как
заметил Анрен, «стараются овладеть политическим влиянием», то другие больше
«действуют в видах собственно коммерческих»6*. Черкесия привлекала турецких
купцов высоким процентом чистой прибыли (часто доходившей до 100%) с товарооборота
и незначительным риском быть задержанным русскими таможенниками. Товары
доставлялись на мелководных фелюгах, державшихся у самого берега почти вне досягаемости
18 АКАК. Т. 9. С. 475, 664; АР. Т. 3. С. 341-342, 350, 362-368: Сивков К. В. О проектах
окончания Кавказской войны в середине XIX века//ИСССР. 1958. Л13. С. 192; Lapinski Т. Die Bergvolker
des Kaukasus und ihr Freiheitskampf gegen die Russen. Bd. 1. Hamburff, 1863. S. 53, 55.
*'АВ.Кн.39.М.. 1893. С 196-199; ДЛЯ. Лазарев.., т. 2. С. 255.
3° Longworth J. А. Ор. cit. V. 2. Р. 92.
•*КА. 1940. Т. 5 A02). С. 226.
50 RB (Paris). 1810. Т. 28. Juillet. Р. 231.
6\YKAK.T.9. С. 660, 662.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
русских сторожевых кораблей. Таким же путем велась работорговля, скрытно
покровительствуемая высокопоставленными османскими чиновниками. По данным
Бутенева, из Черкесии ежегодно вывозили в Турцию 4 тысячи невольников123.
Работорговческнй промысел в кавказско-турецких отношениях представлял собой
исторически укоренившийся социально-экономический институт. Людям, вовлеченным
в него, он приносил огромные доходы. Разрушить или даже ограничить эту индустрию
было чрезвычайно сложно: она устраивала слишком многих и слишком многим.
Одних одна кормила, другим она приносила сверхприбыли, третьим она открывала
блестящие карьерные перспективы1*. Не говоря уже о том, что для османского
вельможи гарем, населенный прекрасными черкесскими и грузинскими
одалисками, являлся неотъемлемой частью домашнего быта и социально-статусным знаком.
Кавказское, «белое» направление работорговли существенно отличалось от
африканского, «черного». Формально принадлежа к одной отрасли, они были
источниками поставок в Турцию людей, обреченных на разные судьбы. Черные так
и оставались рабами в полном смысле этого слова. Белые же—особенно девушки и
юноши из Черкесии и Грузии—зачастую быстро интегрировались (в том числе
используя широкие возможности внутригаремной «политики») в турецкие
аристократические слои2*. Некоторые из них оставили заметный след в салонной
истории великосветской Европы, как, например, черкешенка Айсе или осетинка Елена
Алдатова (жена сына французского президента Раймона Пуанкаре).
Правда, далеко не всегда рабы добывались «праведными» путями. Лазы имели
обыкновение похищать грузинских женщин и продавать их турецким купцам. То же
делали и черкесы, но непременно за пределами своей общины или группы
кровнородственных общин. Это занятие было доходным и вовсе не постыдным
«бизнесом», проверкой доблести и удальства3*. Схвачен и обращен в раба, в
принципе, мог быть кто угодно.
Каналы работорговческих поставок были отлажены так же хорошо, как и
«техника» добычи товара. Порты отправления—Сухум- кал с, Батум, наряду с небольшими
пристанями на кавказском побережье. Порты назначения—Трапезунд, Самсун,
Синоп, Стамбул, Измир, Салоники и др.4* В некоторых из этих городов были
созданы целые купеческие гильдии с соответствующей специализацией5*.
На учреждение русской таможенно-караитиниой системы работорговцы ответили
изобретательными методами се обхода. В Сухум-кале (то есть на территории России)
они проходили необходимые формальности и получали официальное разрешение на
,0 См.: Панеш Л. Д. Западная Черкссия.., с. 80.
*• ToledanoE. R. TheOttomanSlavcTimleandltsSuppivssion: 1840-1890. PiincetomN. J.. 1982.Р.8.18,59.
3* См.: ToledanoE. R. Op. cit. P. 17.
«• Ihicl. P. 26, 28. 50.
»Tbid.P.Ol.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ ЗО-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
вывоз какого-либо легального
товара. Затем их суда
направлялись в условленные места на
побережье, где не было таможен,
и брали на борт от нескольких
десятков до нескольких сотен рабов,
чтобы переправить их в Турцию.
Конечно, существовал риск быть
задержанным русскими крейсерами
на морской границе. Но это не
отпугивало ни коммерсантов, ни
судовладельцев, а лишь удорожало
стоимость «товара» и перевозки1*.
Цены на рабов включали также
Суххм-кале
плату за рискованные условия транспортировки. Люди перевозились на перегруженных
н плохо оборудованных судах, как сельди в бочках. Неблагоприятные ветры
удлиняли путешествие, на которое уже не хватало воды и пищи. Это приводило к росту
смертности. Жестокие черноморские штормы зачастую вообще не оставляли судам
шансов добраться до места назначения2*.
Таких проблем не возникало при использовании пароходного сообщения между
Трапезундом и Стамбулом, которое осуществлялось английскими, французскими,
австрийскими и собственно турецкими компаниями. На этих кораблях было достаточно просторно
и безопасно, но и цена проезда была соответствующей. Хозяева компании не
терзались своим участием в работорговле. В конце концов они могли делать вид (так
они, впрочем, и поступали), будто не знают о том, кто их пассажиры. Высокая
прибыль служила приемлемой компенсацией за моральное неудобство от такого
лицемерия. Известно, например, что в 40-50-е гг. XIX в. три английских
парохода ежемесячно совершали ио два рейса из Транезунда в Стамбул и обратно.
Среднегодовой пассажирооборот составлял ио самым скромным подсчетам 3,5 тыс.
человек. При стоимости билета около полутора фунтов стерлингов получается почти
5,5 тысячи фунтов в год—сумма но тем временам громадная3*.
Доходы от кавказской работорговли получало и османское правительство за счет
постоянного повышения ввозных пошлин. В 1846 г. турецкие купцы,
специализировавшиеся на черкесском «импорте», обратились к Порте с жалобой на непомерно
высокие налоги и с просьбой об их снижении4*.
¦'См.: ToledanoE. R. Ор. cil. Р.41-12.
*• Ibicl.
:*° Рассчитано но источник}: Toledano E. R. Ор. cit. Р. 47-48, 82, 90.
«Mbid. Р. 68-69, 77-78. *
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
С начала 40-х гг. XIX в. Англия из гуманистических и практических
соображений (не всегда понимая природу и специфику кавказской работорговли) пытается
запретить ее. Однако осознав нереальность этого, переходит к политике
ограничении—чаще всего без успеха и, откровенно говоря, без особого усердия1*.
Неофициально занятые в перевозке рабов с Кавказа в Турцию британские судовладельцы
не понимали, почему они должны отказываться от прибыли и вникать в цели
появления на палубах их кораблей пассажиров кавказского происхождения2*.
Что касается османского правительства, то оно совсем не спешило ограничивать
или тем более отменять работорговлю—институт сколь традиционный, столь и
выгодный. Правда, по настоянию России и Англии Порта издавала
соответствующие фирманы и рассылала их провинциальным чиновникам, которые аккуратно
складывали эти документы под сукно, так как прекрасно догадывались о подлинном
отношении официальных властей к работорговле3*.
Торговые и политические отношения между Константинополем и черкесами
поддерживались через Трапезунд, являвшийся одновременно и «почтовым
ящиком», из которого султан получал подробную информацию о Кавказской войне.
Поэтому британское консульство в Трапезунде пользовалось особой опекой
Лондонского кабинета121.
Русские власти на Кавказе противостояли контрабанде и иностранном}7 влиянию
как могли. Нехватка кораблей для несения «морской кордонной стражи», несовершенство
навигационной техники оставляли многочисленные лазейки для небольших
турецких кочерм, перевозивших товары, держась недалеко от берега, чтобы быстро
спрятаться в его извилинах при возникновении опасности.
У русских пограничников был серьезный противник. Искусные османские моряки
отваживались совершать челночные рейсы в любую погоду, подвергаясь огромному
риску погибнуть от стихии, но зато сводя к минимуму риск быть захваченными
русскими сторожевиками4*. Последние, в свою очередь, несли большие потери от
жестоких осенних штормов, обычных для Черного моря. Дело осложнялось
необходимостью вести борьбу еще и с морским разбоем самих черкесов, жертвой которого
мог стать кто угодно, в том числе турецкие купцы, привозившие к ним свои товары125.
Горцы умели строить пиратские галеры, способные принять на борт до 300 человек.
Поскольку эти суда легко укрывались в устьях рек и мелководных бухточках,
преследовать их большим кораблям было очень трудно. Более успешным средством против
них оказались легкие баркасы, с помощью которых русские моряки наносили горцам
10 См.: ТоЫапо Ё. Я. Ор. cit. Р. 12, 91-92.
«• Ibid. Р. 75.
»•Ibid.P. 100-101.
10 Wagner, Moritz. Travels in Persia, Georgia and Koordislan; wilh sketchcs of the Cossacks and the Cau-
casus. (Transl. form the German.) L., 1856. V. 1. P. 41-44; V. 2. P. 269-270.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОН ЦК ЗО-Х ГОДОВ XIX ВККЛ
чувствительный урон. В общем, на протяжении 30-х годов нелегкая проблема
эффективной таможенной и пограничной охраны Западного Кавказа не была решена1 \
Мало успеха приносили красноречивые послания, в которых русская
администрация призывала горцев не верить корыстным иноземцам и упрекала в простодушии,
обещала благоденствие иод скипетром царя и угрожала карой в случае
неповиновения, внушала бесполезность сопротивления и, может быть, этим разжигала его.
В ответных письмах черкесы наотрез отказывались покориться, отвергая
условия Адрианонольского мира, к подписанию которого Турцию якобы склонили
обманом. Они проявили несвойственную пх замкнутому образу жизни
поразительную осведомленность в тонкостях политики великих держав на Ближнем Востоке,
а также в географии Российской империи, что дает основание усматривать здесь
квалифицированные подсказки Белла и Лонгуорта8".
Без особой надежды наудачу генерал-лейтенант Н. II. Раевский разослал
прокламации. В одних, адресованных английским агентам, он объявил их вне закона,
в других, распространенных среди местных жителей, назначал нзряднлю цену за их
поимку3*. Такими же безрезультатными оказались попытки арестовать Белла при
отплытии в Турцию в октябре 1839 г.4*, а в феврале 1840 г.—не допустить к
горцам посланное им из Константинополя судно с порохом и свинцом5*.
Вместе с тем в различных социальных слоях населения Чсркесии продолжает, вопреки
внушениям иностранцев, сохраняться прорусская ориентация, углубляются
разногласия между «партиями» войны и мира6*.
Анонимный русский чиновник, автор «Записки о положении дел на Кавказе и за
Кавказом в 1841 г.», писал: «Посредством открытия в некоторых береговых
укреплениях меновой торговли солью с горцами, сближение их с русскими день ото дня
становится заметнее... Теряя надежду на внешнюю помощь, которой их тщетно
ласкали до сего времени тайно посещавшие их иностранцы, они, кажется, начинают
чувствовать необходимость быть в зависимости от России»7*.
1 • Lapinskl Т. Ор. cil. Bd. 1. S. 54-55: RB. 1849. Т. 20. Mars. Р. 51 -52; Dulaurier lul. La Russicdans lc Cau-
case//RDM. 1865. T. 60. P. 968; M. Я. Лазарев..,!. 2. С. 213-214,218-225,228-239,251-255,270,
271, 276; Соколов А. Летопись крчненни и пожаров судов русского флота, от начала его до 1854 года.
СПб.. 1855. С. \Ъ\\ Дзилзария Г. А. Присоединение Абхазии к России и его историческое значение.
Сухуми. 1960. С. 15; Шавров Н. А. Восточный берег Черного моря и его значение ,ия развития русского
мореплавания//Морской сборник, 1862. Да 9-10. С. 34-35; Воспоминания генерал-фельдмаршала
графа Дмитрия Люкссевича Милютина 1816-1843. Под ред. .7. Г.Захаровой. М., 1997. С. 300-301.
*• АКАК. Т. 8. С. 766-767: Т. 9. С. 455-456; ШССТАК. С. 112.
3\YKAK. Т. 9. С. 456-457.
,0 Там же. С. 462.
*• ШССТАК. С. 192.
u* АР. Т. 3. С. 313-350; Английские и польские агенты.., с. 13.
7* АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Оп. 517 / 1. Д. 2453. 1842 г. Л. 20 об.-21.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДКРЖЛВЫ
Можно предположить, что этот процесс своим неугасанием обязан
«примирительной системе» Н. Н. Раевского, хотя более широкому и результативному
применению ее мешали общие принципы стратегии царизма на Кавказе и внутренняя
социально-экономическая природа Кавказской войны, не допускавшая
спокойствия на русско-черкесской «границе».
Чем больше в Европе узнавали о Кавказской войне1*0, тем энергичнее старалась
Россия закончить ее1*. С 1837 но 1839 гг. между Сухум-кале и Анапой было заложено
17 укреплений, составивших так называемую Черноморскую береговую Линию2*.
Она предназначалась для пресечения связей горцев с англичанами и турками и
обороны побережья Западного Кавказа от нападения британского флота и десантов в
случае весьма возможного, как покажет будущее, столкновения с Англией3*.
* # *
В конце 30-х гг. XIX в., как и на протяжении предыдущего периода, русофобия
оставалась одной из ведущих тенденций в общественно-политических настроениях
Англии по отношению к внешнем*миру1*. И по-прежнему одним из главных раздражителей
являлась политика России на Кавказе. Пожалуй, самым плодовитым, если не самым
предвзятым, критиком этой политики был Эдмунд Спенсер—публицист и
путешественник, побывавший на кавказском побережье Черного моря в 1836 г. и написавший
об этом две двухтомные работы общим объемом около полутора тысяч страниц5*.
Среди иностранцев, посетивших Кавказ, шла некая конкуренция за право первым
рассказать Европе об этом малоизведанном крае. Что касается английских
путешественников, то они конкурировали еще и за право давать своему правительству
советы по поводу того, как действовать на Кавказе. Лейтмотив Спенсера: Черкесия —
независимая де-факто и де-юре территория, населенная народом, приверженным
свободе и демократии и поэтому воюющим против варварской, деспотической и
агрессивной России. Он считал черкесов естественными союзниками Англии, которым
она обязана помочь во имя собственных политических и экономических целей,
предполагающих, кроме прочего, торжество идеалов либерализма во всем мире.
!* KoltenkampК. Gcschichte.., S. 103; LuxenburgN. Russian... p. 80. Подробно о русской военной и
политической стратегии на Северном Кавказе в 1830-е годы см.: Кшчников Ю. Ю. Указ. соч. С. 310-138.
2* Подробно см.: Кшчников Ю. Ю. Указ. соч. С. 459-489; Сохт А. Черноморская береговая линия:
сущность и функции //Россия и Черкесия.., с. 318-165.
3# Л/. П. Лазарев.., т. 2. С. XXV.
4° См.: Krautheim H.-J. Offentliche Meinung und imperiale Politik. Das britische Russlandbild 1815-1854.
Beriin, 1977.
50 SpencerE. Travcls in Ihe Western Caucasus, includinga tour through Imcrctia, Mingrelia. Turkey, Mol-
davia, Galicia, Silcsia, and Moravia, in 1836. V. 1 -2. L., 1838; Ejusd. Travels in Circassia. Krim-Tartarv,
etc. including a steam voyage down Ihc Danube, from Vienna lo Conslantinople, and round the Black
Sea. V. 1-2. L., 1839. Хотя Спенсер посетил не только Кавказ, подавляющая часть его работ
посвящена именно этому региону.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
Столкновение имперских интересов Лондона и Петербурга Спенсер совершенно
преднамеренно подменяет борьбой идей—свободы против тирании. В таком
контексте, естественно, правда и справедливость на стороне англичан безоговорочно.
Олицетворяя фундаментально противоположные мировоззрения, Англия и
Россия, с точки зрения Спенсера, обречены на войну, передним фронтом в которой может
и должна стать Черкесия—не только ввиду вышеуказанных обстоятельств, но и
потому, что там британском} флагу было нанесено страшное и неотмщенное
оскорбление («Виксен»). Спенсер обрушил гневные филиппики на британское правительство
и его посла в Петербурге Дарема за раболепное потворство захватническим планам
России на Востоке и на Кавказе, в частности. Разумеется, Спенсер не премшш
напомнить о русской «угрозе» Индии1 \
Тут прогностические фантазии Спенсера доходят до крайности. Он писал: если
России удастся полностью овладеть КавказОхМ, то для се победоносной армии не
останется никаких препятствий. Следующими жертвами будут Турция и Иран, после чего
останется не долго ждать того момента, когда русские продиктуют свои условия
англичанам не где-нибудь, а в Калькутте. Так что пусть—заключал Спенсер—британское
правительство само решает, нужна ли ему Черкесия, и думает над тем, как говорить
с Петербургом—языком дипломатических протоколов или пушечных залпов2*.
Для самого Спенсера ответы на эти вопросы были очевидны. Следует раз и
навсегда поставить заслон русской экспансии на Востоке. Лучшего места для
возведения такого барьера, чем Черкесия, не найти. Прежде всего следует официально
н безоговорочно признать независимость Черкесин и действовать исходя из этого
принципа, ни перед чем не останавливаясь. Для Англии смалодушничать перед
Россией—значит заранее признать свое поражение на Востоке и нанести непоправимый
урон престижу Британской империи. Кроме того, это значит не понимать одного
важного обстоятельства: непобедимость русских—миф; они храбры с теми, кто
слабее их, но отступают перед теми, кто сильнее. Для них много не
надо—появления британского военного корабля у черкесского побережья—вполне достаточно.
А Д1я горцев и всего остального населения Кавказа это будет долгожданным
сигналом ко всеобщему восстанию против северного деспота. Гарантия успеха—военная
помощь Англии (и Европы). Если Петербург осмелится начать войн)*—тем,1учше:
в результате Российская тшерня будет потрясена до основания3*.
К теме войны Спенсер возвращается постоянно, окутывая ее неким священным
ореолом и оправдывая ее не только высокими либерально-гуманистическими целями
и ценностями, но и международно-правовыми аргументами. Ссылаясь на них,
,я Spencer E. Travcls in tho Westein Caucasus.., v. l.P. I-IV, 2, 30-31. 34-38, 40, 47-48, 50-60,
166-167: v. 2. 1\ 358-359.
-* SpencerE. Travels in Circassia.., v. 2. P. 392-394.
:*'Ibid.,v. l.P.Y:v. 2.P. 397-404.
КАВКАЗ Н ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Спенсер пишет, что издавна существует совершенно легальная практика
объединения великих держав против нарушителя международного равновесия сил, каковым
на данный момент является Россия1*.
Однако вся возвышенно-гуманитарная риторика Спенсера обретает
подлинный, практический смысл в свете откровенного заявления о том, что Кавказ и, в частности,
его черноморское побережье должны быть колонизованы англичанами, освоены ими
политически и экономически2*.
В 30-е гг. в Англии издавались и другие, гораздо более объективные работы о
Кавказе и русской политике в том регионе3*. Являясь важным источником информации
для британской «политической ориенталистики» и для британских властей, они, в
отличие от русофобских памфлетов, почти не оказывали воздействия на уже
запрограммированное общественное сознание страны. Последнем)' всегда нужен зримый
образ зла, и для удовлетворения этой потребности Россия подходила почти идеально-
огромная, сильная и к тому же совершенно «другая» в культурно -социал ьном плане.
Если же учесть еще (или, скорее, прежде всего), что Россия была главной соперницей
Англии на Востоке, то становится понятными та легкость и та спонтанность,
которые были так свойственны для самого процесса сотворения образа врага.
Двойные стандарты формировались сами собой. Имперскую экспансию России
британские политики и политические аналитики рассматривали через призму сугубо
моральных категорий. Собственную же колониальную экспансию—через призму
категорий сугубо прагматических. Для определения действий России использовали
такие формулировки, как «зловещие замыслы», «интриги», «агрессия». Для
определения мотивов Англии употреблялся другой словарь—«оборона границ империи»,
«защита жизненно важных интересов», «цивилизаторская миссия» и т. д.1*
* « «
Кавказские события конца 30-х гг. происходили одновременно с очередным
восточным кризисом, вызванным новым турецко-египетским конфликтом
1839-1841 гг.5* Вновь возникла угроза распада Османской империи. Не желая
повторять своих ошибок, Англия дала понять России и Европе, что она не собирается
устраняться, как в 1833 г.
Перед Пальмерстоном стояло несколько задач. Нужно было нейтрализовать
Францию, поддерживавшую Мухаммеда Али и тем самым способствовавшую
расчленению Турции. Достичь этого без помощи России и Священного союза, при
t'SpencerE. Travels in Circassia.., v. 2. Р. 389.
*• Ibid. V. 2. Р. 405.
3* См. подробно.: Дегоев В. В. Большая игра на Кавказе.., с. 54-116.
'* SarkisyanzE. Russian Imperialism Reconsidcrcd //Russian Imperialism from Ivan the Great lo the Rcv-
olution. Ed. by Taras Hunczak. New Brunswick, Ncw Jerscy, 1974. P. 47-48.
5* См. подробно: Георгиев В. А, Указ. соч.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗК И КОНЦК 30-Х ГОДОВ XIX В1*ЖЛ
ограниченных возможностях британской сухопутной армии, представлялось
совершенно нереальным. Между тем желания чем-либо платить за такую помощь у
госсекретаря не замечалось. Кроме того, он на сей раз исполнился решимости
исключить единоличное вмешательство Николая 1. Но самую главную проблему
Пальмерстои видел в том, чтобы использовать ситуацию для предотвращения
возобновления ненавистного ему Уикяр-Искелесинского договора, срок действия
которого истекал в 1840 г.
Одна часть задач Пальмерстона упрощалась объективным совпадением
интересов Англии и России в отношении политики Франции иа Ближнем Востоке. Другая
часть задач была снята с повестки после того, как выяснилось, что Николай I готов
действовать как в рамках «малого концерта» (Священный союз), так и в расширенном
дипломатическом составе, то есть с участием Англии и даже—при известных
условиях—Франции. Камнем преткновения оставался режимов Проливов, до тех пор,
пока не последовало заявление царя о его согласии иа пересмотр этого режима, иначе
говоря—об отказе от продления Уикяр-Искелеснйского договора1*.
В результате стали возможными совместные усилия великих держав но
разрешению очень опасного восточного кризиса. Самую большую жертву за предотвращение
развала Османской империи и сохранение всеобщего мира в Европе принес
Николай I, ибо для него эти две проблемы имели приоритетное значение127. Цена
пожертвования—Лондонская конвенция о Проливах (июль 1841 г.),
беспрецедентный смысл которой заключался в том, что впервые в истории великие европейские
державы становились коллективным гарантом «древнего права» султана в мирное
время держать Босфор и Дарданеллы закрытыми для военных с^дов всех государств.
Односторонние преимущества России, полученные в 1833 г. были аннулированы128.
Совершил ли Николай I ошибку? Простого ответа, е\дя по всему, нет. Ситуация
в период второго турецко-египетского конфликта существенно отличалась от той,
что имела место 7-8 лет назад. Теперь внимание вашких держав почти целиком
сосредоточилось на восточном кризисе, и они (кроме, пожалуй, Франции) ревностно следили
за тем, чтобы на этот раз никто (а точнее Россия) не получил односторонних
преимуществ н не спровоцировал раздел Османской империи. А Пальмерстон одержимо
преследовал цель—лишить Россию того, что она уже имела.
Дополнительную остроту* моменту придавало одно неудачное для Николая I
совпадение. При иных, мирных обстоятельствах, пролонгация Ункяр-Искелесийского
договора, возможно, прошла бы безболезненно или даже незаметно. А тут дата
истечения срока соглашения пришлась иа самый разгар турецко-египетской войны.
Инициировать процедуру продления означало бы для Николая I усиливать
недоверие великих держав к его постоянным заявлениям о стремлении к защите мира в Европе,
,0 DalyJ. С. А". Ор. cit. Р. 155-156. Это заявление вызвало \ Пальмерстона и всего британского
кабинета удивление и восторг. (Lincoln IV. В. Ор. cil. Р. 216.)
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
к сохранению Турции как государства, к решению всех сложных международных
проблем «концертными» методами, согласно духу Венских трактатов 1815 г. Существоват
вероятность перерастания восточного кризиса в кризис общеевропейский с
последующим развитием событий по худшему сценарию.
Слишком многое было непредсказуемым. Никто не мог поручиться, что в конце
концов, несмотря на все их разногласия, Англия не объединится с Францией с
целью поддержания статус-кво на Востоке или частичного раздела османского
наследства. Ни то, ни другое не сулило России ничего хорошего, учитывая
совокупный военный и военно-морской потенциал западных держав. На их сторону вполне
мог встать султан, тяготившийся российской опекой и желавший найти ей
противовес. При двусмысленном поведении Меттерниха нельзя было исключать и его
опасных интриг. В обстановке военной тревоги в Европе и в предвкушении со
стороны определенных сил распада османской власти на Башанах имелись реашные основания
для опасений по поводу резкой активизации национально-освободительных и
социально-революционных процессов. Если все это скопом обрушится на континент, то
не миновать «мировой» войны, которую Николай I всячески старался предотвратить,
и мирового хаоса, который претил всей консервативной сути русского царя120.
В том, что касалось осознанного решения задач, поставленных царем перед
собой в данное время и в данных обстоятельствах, ни о какой «ошибке» —по
крайней мере, в логике осуществления этих задач—говорить не приходится. Во имя сохранения
мира и стабильности в Европе Николай I принес на жертвенный аггарь столько, сколько
и собирался. Другой вопрос—чем обернулись эти жертвы в перспективе? II тут
есть, о чем сожалеть.
Сомнительную услугу царю оказал не его консерватизм, а его джентльменская
верность «концертной» дипломатии, готовность брать на себя проблемы всеобщего
благополучия в условиях разгула эгоистических устремлений других держав130. В более
частном плане речь можно вести об излишнем доверии Николая I к способности
европейских кабинетов не только испытывать к нему благодарность за важные, порой
судьбоносные услуги, но и выражать это чувство делами131. То, что царь не
сомневался в «священных союзниках» Австрии и Пруссии, имело еще не самые вредные
последствия. А вот в своих искренних и щедрых жестах по отношению к британскому
руководству он, похоже, допустил ошибку, хотя выявилась она не сразу и.
возможно, при другом стечении факторов могло оказаться, что это вовсе и не ошибка.
В 1841 г. Николай I подарил Англии Ункяр-Искелесийский договор в надежде,
что она откажется, наконец, от подозрений к России и ответит готовностью к
плодотворному сотрудничеству, прежде всего в восточном вопросе. Царь как бы
вкладывал дипломатический капитал в будущее, рассчитывая, как минимлм, на его
самоокупаемость. Был ли тут риск? Конечно. Гораздо сложнее ответить на вопрос—
выдали тут изнача!ьная обреченность на проигрыш? Глядя из XXI века, легко доказывать,
но трудно доказать этт роковую предрешенность.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
Лондон с удовольствием принял поистине царский подарок, совсем не терзаясь мыслью
о том, как отблагодарить Россию. Он оставил себе полную свободу действий, а
Николаю 1 полную свободу надеяться на завтрашнее воздаяние за сегодняшнюю жертву.
Лишь задним числом, в свете случившегося в 1853-1856 гг. можно увидеть в
восточном кризисе конца 30-начала 40-х гг., как и в инциденте с «Виксеном», грозные
истоки Крымской войны. Однако для политиков, которые урегулировали в 1837 г.
конфликт вокруг британской шхуны и которые подписывали Лондонсклто конвенцию
1841 г., эти события являлись доказательством наличия не только серьезных
проблем между Россией и Англией, но и эффективных методов их разрешения.
Конвенция 1841 г. укрепила влияние британской дипломатии в
Константинополе и связала руки русской. России оставалось довольствоваться иллюзорной
безопасностью ее причерноморских территорий, совершенно не гарантированной
в условиях войны132. Союз, на который надеялся царь, оказался призрачным. Он
мог лишь ненадолго приглушить остроту соперничества держав на Ближнем
Востоке, но не устранить его.
В стратегической перспективе щедрый жест Николая I оказался напрасным.
Иальмерстон—как бы ему ни хотелось поверить в благонамеренность царя—не
мог себе этого позволить: тогда вся его «картина мира», в которой англо-русское
противостояние являлось ключевым элементом, лишалась смысла. Это потребовало
бы пересмотра фундаментальных основ британской внешней политики в
отношении России, к чему Лондон был совершенно не готов. Поэтому Пальмерстону проще
было продолжать убеждать себя и других в том, что Николай I никогда не откажется
от планов расчленения Османской империи, и конвенция 1841 года о Проливах может
означать лишь одно: царь взял паузу, чтобы дождаться подходящего момента для
осуществления своей идеи-фикс1*.
Этот и другие сюжеты из истории англо-русской конфронтации дают повод для
размышления над весьма щекотливыми вещами, в частности—о цене, которую
России и СССР приходилось платить и переплачивать за воспитание чувства
доверия к себе, точнее—за согласие Запада делать вид, будто он доверяет133.
Соглашение 1841 г. принесло на короткое время известную стабилизацию
отношений Петербургского и Сент-Джеймского кабинетов, связанную и с другими
обстоятельствами политического и экономического свойства2*.
* * *
Среди этих обстоятельств были те, что непосредственно обуславливали состояние
русско-английских отношений на Среднем Востоке и в Средней Азии. Именно на эти
регионы в 30-е г. XIX в. проецировалась общая атмосфера противоборства и
недоверия между двумя гигантскими империями, границы которых постепенно сближались,
«е Wentkerll. Op. cit. S. 36.
*• Семенов J. С. Россия и Англия.., с. 20, 26-27, 31-32.
КАВКАЗ И ВК.ШКИЕ ДКРЖЛВЫ
что уже само ио себе
порождало напряжение1 *.
Источники этого
напряжения не всегда находились
в Лондоне и Петербурге.
Перманентно
взрывоопасную ситуацию на
дальних и ближних
подступах к Индии держать
под эффективным
контролем было нелегко и лм
англичан, и для русских.
Тамошние государства,
княжества и ханства
находились в сложных
Вид Босфора. 1874, Айвазовский. отношениях перекрестной
вражды друг с другом. Трудноуправляемая и труднопрогнозируемая местная ситуация
подчас непроизвольно заставляла британских п русских агентов выходить за тесные рамки
официальных инструкций, что оборачивалось недоразумениями и конфликтами2*.
Пожалуй, наибольшую проблему в 30-е гг. XIX в. представляли ирано-афганские
противоречия по поводу Герата, территории, которую шах считал исконно иранской.
На эту застарелую междоусобную распрю Англия и Россия могли бы не обратить
внимание, если бы речь не шла об одном из ключевых звеньев в системе обороны
Индии. Но не только в этом качестве использовата Англия Гератскос княжество. Отсюда
ее разведчики проникали в Бухару и Хиву для всестороннего изучения
среднеазиатских ханств с целью вовлечения их в союзнические отношения с британской Индией.
Одновременно н Россия начинает свою дипломатическую и торговую разведку в
Средней Азии, а в 1835-1837 гг. обменивается послами с Афганистаном в ответ
на инициативу кабульского эмира Дост-Мохаммсда, искавшего помощи
Петербурга3*. Все это вкупе с упрочившимся влиянием России на Тегеранский двор
служило питательной почвой для британских подозрений13*. Англичане со своей
стороны давали немало оснований для настороженности русских1*.
Ни обострение отношений с Англией, ни тем более столкновение с ней на
Среднем Востоке совершенно не входило в планы России и объективно не отвечало ее
,0 The Cambridge Ilistorvof Jran.., v. 7. P. 391-394.
г* См.: }\agner. Moritz. 6p. cil. V. 3. P. 156.
3*Халфип Н. А. Провал британской агрессии n Афганистане (XIX в.-начало XX в.). М., 1959.
С. 21-28; Ои же. Политика России в Средней Азии A857-1868). М., 1960. С. 23-26, 33-37.
»° TrenchF. Op. cit. Р. 10-13, 16-18.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
интересам135. Она, конечно, стремилась сохранить завоеванные политические
позиции в Иране, приумножить свой авторитет в Кабуле и пропикнлть в среднеазиатские
ханства. Но сделать это хотелось с наименьшим риском, не провоцируя общую
дестабилизацию международной обстановки1*.
Подчас обстоятельства вынуждали Россию прибегать к действиям, формально
дававшим англичанам повод для подозрений. Так, в 1836 г. она по просьбе
тегеранского правительства уничтожила на каспийском острове Ашурада туркменское
пиратское гнездо, от которого сильно страдала русско-персидская торговля. Это
была сугубо полицейская операция. И в этих же полицейских целях Россия превратила
остров в свою морскую базу2*.
В принципе в британской восточной политике соотношение между искушением
и сдержанностью было такое же, как и в русской. К чрезмерной активности во
вред сопернику подталкивали скорее взаимный страх, недоверие и
неосведомленность, чем реатьные планы добиться полной победы, понимание невозможности которой
побуждало обе стороны к осторожности.
На все более сужающемся пространстве между Британской и Российской
империями видна некая симметрия в действиях англичан и русских, а применительно ко
второй половине 30-х гг.—и в результатах этих действий. Именно тогда Лондон
заподозрил Петербург в намерениях перейти к наступательной политике на Востоке. В
обстановке разрастающегося ирано-афганского конфликта из-за Герата англичане
расценивали поведение русского посланника в Тегеране И. О. Симонича как
подстрекательство шаха к захвату7 этого важного стратегического плацдарма, что было
бы явным выпадом против британской Индии.
Эти подозрения усилились с появлением в 1837 г. при дворе афганского эмира
Дост-Мохаммеда (в ответ на официальный визит его посла в Петербург в 1835 г.)
другого эмиссара России—И. В. Виткевича136. Англичане обвиняли их в подстреката!ьстве
Ирана и Афганистана к антибританской политике, несмотря на многократные
заявления Петербурга о том, что он чужд враждебных замыслов против Ост-Индии137.
Опасаясь потерять контроль над подступами к британской колонии, Лондон решил
применить силу. Вначале A838 г.) Англия заставила Иран снять осаду Герата, а затем
A839 г.) ее войска вторглись в Афганистан, чтобы предотвратить вовлечение его
в сферу влияния России. Вскоре были захвачены Кандагар и Кабул.
В Петербурге в принципе понимали, что Британская империя решает проблемы
собственной безопасности доступными ей средствами138. Однако такое понимание
не помогало избавиться от естественной нервозности, которая, с присоединением
Грузии к России, в той или иной мере присутствовала в реакции русского правительства
почти на любое действие англичан на Среднем Востоке.
,в См.: Штейнберг Е. Л. Указ. соч. С. 63-64.
2е Lobanov-Rostovsky Л. Russia and Asia.., p. 116.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИК ДЕРЖАВЫ
Дело, впрочем, не только в этом. У России были своп серьезные проблемы,
связанные с защитой ее среднеазиатских границ и торговых маршрутов от разбоен,
вызволением русских купцов и жителей приграничных территорий, угнанных в
рабство казахскими, туркменскими и другими племенными вождями. Все это к
совокупности послужило стимулом к организации в 1839 г. военного похода
В. А. Перовского против Хивинского ханства139.
К. В. Нессельроде обстоятельно уведомлял Пальмерстона о целях экспедиции,
заверяя, что между ней и событиями в Афганистане нет никакой связи. Тем не менее,
госсекретарю трудно было избавиться от желания расценивать эту акцию как ответ
на действия Англии. В британском общественном сознании тоже сложилось
стойкое впечатление, будто Россия пошла в наступление против Ост-Индии110.
Русско-английские геополитические противоречия—совершенно объективные п
естественные в условиях быстро сближающихся границ между Российской и
Британской империями—обострялись еще и противоречиями субъективного, искусственного
характера. В азиатском соперничестве, особенно на «ничейном» пространстве,
огромное значение имел престижный момент. Тут шла борьба не только за какие-то
материальные и позиционные преимущества, но и за непререкаемый статус мировой
державы. В определенном смысле это была борьба имперских символов, от этого,
впрочем, не становившаяся менее опасной. Русский или британский флаг, поднятый в Богом
забытых среднеазиатских песках, олицетворял державное присутствие и заменял
целые армии. Именно поэтому тот, кто посмел бы этот флаг опустить, рисковал
столкнуться с ь^да более осязаемыми проявлениями имперского могущества соперника111.
Исходя именно из внутренней логики соперничества двух империй, британские
аналитики в 1838-1839 гг. предсказывали скорую войн) между ними1*. При этом
не учитывалось, что та же самая логика, которая позволяла предположить
перспективу столкновения, помогала увидеть и пути его предотвращения112.
Напряжение в русско-английских отношениях спало приблизительно к середине
1840 года, после того как Россия и Англия потерпели параллельные неудачи:
первая в своем хивинском предприятии, вторая—в Афганистане113. События 1838-1842 гг.
на Востоке не оказали на взаимную политику Лондона и Петербурга того
негативного, провоцирующего воздействия, которое вызваш войны и кризисы 1826-1833 гг.2*
Более того, наметилась явная тенденция к прагматическому партнерству в Средней
Азии во имя достижения выгодной обеим сторонам внутренней стабилизации в
регионе на основе негласного разделения сфер влияния3*. Договорились считать
хребет Гиндукуш «как бы естественной гранью» между этими сферами1*.
t'HopkirkP. Ор. cil. Р. 210-212.
*9Gi\lardD.R. Ор. cit. Р. 66.
3e Yapp М. Е. Ор. cit. Р. 458-460.
** АВПРИ. Ф. Отчеты МИД, 1841 г., л. 230 об.-231; IngleH. N. Ор. cil. Р. 150-151.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦК 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
В истории русско-английских противоречий на протяжении всего XIX века
40-е годы отмечены наименьшей остротой1 и. В каком-то смысле символизировали
это десятилетие примечательные и не совсем обычные для Пальмеретона слова,
которыми он охарактеризовал отношения между Англией и Россией: «Мы можем ворчать
друг на друга, ненавидеть друг друга, но при этом ни один из нас не хочет войны»145.
Своеобразным подтверждением ослабления англо-русских противоречий являлась
реакция французских военных аналитиков на ситуацию 1840-х годов. Один из них,
генерал Ж. Ферье, изживший ииструкторОхМ в персидской армии и много путешествовавший
по Востоку, полагал, что «разрядка» в Азии есть не что иное, как сговор между
Англией и Россией о дележе громадной геополитической добычи в лице Индии, с одной
стороны, и Кавказа, с другой. И все это Л1Яудоагетворения ненасытной жадности
беспринципных лондонских торгашей и непомерных амбиций жестокого русского царя,
наделенного абсолютной властью. Вместе с тем Ферье считал, что существует
невидимая, неумолимая и иррациональная сила, заставлявшая Российскую и Британскую
империи стремиться к завоеванию территорий, лежавших между ними1*.
Как бы там пи было, русско-английский дуумвират, по мнению Ферье, разрушил
равновесие, установленное Венским конгрессом, и представлял опасность для
Европы (в данном случае, конечно, подразумевалась прежде всего Франция).
Игнорируя «далекие» азиатские проблемы, европейские страны тем самым поощряли
Россию и Англию к дальнейшей экспансии и, следовательно, к дальнейшему
углублению диспропорций в международной расстановке сил. Ферье опасался, что
Европа поймет это слишком поздно, чтобы «обуздать разрушительные
последствия» англо-русского мирового господства. Предрекая тяжелую расплату за такую
близорукость, французский аналитик предлагал великим державам объединиться
против Англии и России во имя противодействия их экспансионизму на Востоке2*.
Ферье, естественно, заботили в первую очередь интересы Франции. Во всем, что
касается оценки даже отдаленных угроз этим интересам, он но-своему объективен,
прагматичен и последователен. Однако данные качества совершенно изменяют ему, когда
речь заходит о сравнении мотивов и результатов завоевательной политики Англии и
России. Тут «европейская» солидарность француза с «цивилизованными» британцами
крайне контрастирует с его «европейским» презрением к русским «варварам».
Тому, что делала Англия в Индии, Ферье находит оправдания. Покоряя и
упраздняя местные княжества, она избавлялась в их лице от туземных тиранов, безнаказанно
грабивших народ, погрязших в интригах, склоках, междоусобицах. На лояльность
этих царьков нельзя было положиться, их клятвы верности ничего не стоили. Для
Ферье достойно сожаления вовсе не устранение этих жестоких деспотов—пол ити-
|0 FerrierJ. Р. Caravan Journevs and Wandcrings in Pcrsia. Af'ghanistan, Turkislan, and Beloochistan; with his-
toi'ical notiees ofthe eounlries Ivingr hclwecn Russia and India. (Transl. fmm the Fnench.) L.. 1857. P. 337.
*• FerrierJ. R. Op. cil. P. 337.343-314.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИ К ДЕРЖАВЫ
ческое или физическое—а лишь тот факт, что Англия выполняла эту благородную
миссию единолично, иначе говоря, без Франции. Сожалел он также о том, что в
Афганистане, в отличие от Индии, аналогичная «цпвплпзацпонпая и гуманистическая»
миссия англичан не удалась1 °.
Но как только Фсрье начинал анализировать внешнюю политику России, то
неизменно оказывался во власти примитивных русофобских штампов. Эта страна,
по его мнению, не имела нрава на цивилизованное попечительство над
покоренными народами, ибо она сама еще не вышла из варварского состояния. Единственное
и всеобъемлющее побуждение русских правителей—жажда мирового господства,
программа достижения которого завещана Петром I. Ради этого они завоевали
Закавказье и ведут войну на Северном Кавказе. На очереди—Константинополь с
Проливами, Афганистан, Герат и Индия. Когда Россия покончит с кавказскими горцами,
она «вонзит свои когти» в новую жертву, и никто не может знать, где кончаются
ее грандиозные планы2*.
* * *
Лондон дорожил преимуществами, полученными над Россией в вопросе о режиме
Проливов и старался удержать их. Для этого требовалось хотя бы внешне проявлять
уважение к фиктивному англо-русском} союзу, воздерживаясь от открыто враждебных
шагов или тщательно маскируя их, чем отчасти и объясняется наступившее в
40-х гг. XIX в. «затишье» в споре о Кавказе между Англией и Россией. Другая
причина его состояла в усилении среди горцев недоверия к иностранцам30, а также в
наличии Черноморской береговой Линии, усложнившей для английских и турецких
эмиссаров доступ на Кавказ110.
Кроме того, у «большой игры» в Азии, каку некоей разновидности «холодной войны»,
были своя логика и свои циклы, включавшие нечто вроде периодов «разрядки»147.
События, о которых речь пойдет ниже, завершают определенный этан в
англорусском соперничестве на Кавказе. В марте 1841 г. до Петербурга дошел слух о подготовке
под руководством Уркарта и при участии В. Замойского и К). Бема высадки на
побережье Чсркеснп десантного отряда из 500 наемников40.
Надеясь сыграть на неприязни Пальмерстона к Уркарту, Бруннов вступил в переговоры
с госсекретарем о совместных действиях но предотвращению этой провокации,
грозившей вызвать новую ссору между Россией и Англией. Пальмсрстон заявил о своем
«полном понимании» того факта, что в нынешней обстановке, когда намечается
стабилизация англо-русских отношений, повторение инцидента с «Виксеном» было
бы очень досадным, поскольку это разбудило бы в англичанах утихшее на время чув-
t'FcrrierJ. И. Ор. cit. Р. 338, 341.
*°lbid. Р. 341-344, 463.
8" АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 46. 1839 г. Л. 255 of>.-256, 265.
¦¦• АВПР11. Ф. Канцелярия. Д. 112. 1841 г. Л. 76; М. П. Лазарев... т. 2. С. 326-328.
ГЛАВА III. ПОЛИТИКА АНГЛИИ НА КАВКАЗЕ В КОНЦЕ 30-Х ГОДОВ XIX ВЕКА
ство враждебности к России и поставило бы оба правительства в необходимость вновь
отстаивать противоположные взгляды на черкесский вопрос без перспективы
прийти к какому-либо соглашению. Недопущение «столь неприятного спора», по
признанию Пальмсрстона, отвечало общим интересам двух стран.
Однако в просьбе Бруннова о конкретных мерах по пресечению этой операции
госсекретарь фактически отказа.!. Он ссылался на английские законы, которые, «к его
искреннему сожаюнию», предоставляют официашшм властям слишком неэффективные
средства, чтобы воспрепятствовать контрабандном) предприятию, поскольку оно
легко может быть замаскировано под законную внешнеторговую акцию1 *. Такой же ответ
на обращение Бруннова дал другой член британского кабинета А. Веллингтон2*.
Тем не менее российский посол считал эти переговоры полезными: они
позволяли Петербургу, при возникновении ситуации, аналогичной инциденту с «Виксеном»,
напомнить англичанам, что их приглашали к сотрудничеству еще на стадии, когда
была возможность совместными усилиями предупредить провокацию3*.
Однако по мере разрядки восточного кризиса 1839-1841 гг. и приближения дня
подписания выгодной для Англии Лондонской конвенции 1841 г. A3 июля)
реакция британского руководства на предюжение Бруннова становилась более благожелательной.
В мае Веллингтон уже заверял посла, что Англия не пожалеет сил, чтобы избежать ссоры
с Россией. Он обещал содействие в пресечении злых умыслов против нее4*.
«Особенно поразила» Бруннова беседа с Пальмсрстоном. Его обычная склонность
к спорам, придиркам и раздражительности, когда дело касаюсь Кавказа, неожиданно
уступила место спокойному рассуждению о положении в этом районе. Он считал войну
неэффективным средством усмирения горцев, ибо она вошла у них в привычку,
делавшую их неустрашимыми. Кроме того, местный ландшафт давал им стратегическое
преимущество, создавая большие трудности для русских, применявших европейские
методы ведения боя. Горец, наставлял Пальмерстон, не понимает трех вещей:
когда его принуждают платить налоги, служить в армии, подчиняться кому-либо.
Госсекретарь советовал дать горцу видимость свободы и терпеливо приобщать его
к цивилизации и торговле, тогда со временем он откажется от диких воинственных
наклонностей и станет послушным подданным. «Бездействие обезоруживает и
укрощает его»,—говорил Пальмерстон, поясняя, что он пре,иагает, конечно, не
кратчайший, но надежный путь к цели5*.
Этими «доверительными» рекомендациями госсекретаря закончились
русско-английские переговоры.
¦• АВПР11. Ф. Канцелярия. Д. 112. 1841 г. Л. 77-78 об., 88 об.-90.
*° Там же.. 1.82-86 об.
:{0 Там же. Л. 90 и об.
,0 Там же. Л. 391-392 об.
*>* Там же. Л. 392 об.-395.
КАВКАЗ И ВКЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Петербургский кабинет принимает и другие меры по предотвращению новой
провокации в Черкесии. По указанию Нессельроде, российский посланник в
Константинополе В. П. Титов попросил турецкое правительство оказать помощь в
этом деле. В ответ последовало распоряжение Великого визиря к местным властям
об установлении наблюдения за подозрительными судами иа морских маршрутах,
ведущих в Константинополь. Соответствующие предписания получили от Титова русские
консулы и агенты в различных районах Османской империи, от островов Эгейского
моря до Трапезунда. Николай I повелел послать к Титову специальный пароход для
осуществления надзора над кораблями, проходящими через Босфор в Черное морс.
Командирам сторожевых судов, охранявших побережье Кавказа, было приказано
максимально повысить бдительность1*.
Титов беседовал по данном) вопросу с Понсонби, который без удовольствия
признал право России требовать от Турции активного содействия в интересах своей
безопасности и пообещал известить российское посольство, если он узнает что-либо
об этой экспедиции, хотя он считал ее маловероятной52*.
По неизвестным причинам намечавшаяся операция действительно не состоялась,
однако возможность такого предприятия по-прежнему тревожила Россию3*.
После описанных событий британская активность на Кавказе заметно спадает.
Форин оффис временно «заморозил» черкесский вопрос, ожидая подходящего
случая для нового возбуждения его4*.
Этим «случаем» стал восточный кризис 50-х годов XIX в., в преддверии
которого вновь обострились англо-русские противоречия3*.
>* АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 46.1841 г. Л. 256-262 об.: Д. 14.1811 г. Л. 201-206об., 210-211 об.
2°АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 44. 1841 г. Л. 206об.-208.
** Там же. Л. 208об.-209.
¦"• WiderszalL. Op. cit. Р. 64.
3* Семенов Л. С. Россия и Англия.., с. 31-36.
Глава IV
Кавказ в планах польских националистов D0-е годы XIX века)
Адам Чарторыйский и его прожекты. (Стр. 112)-Порта выбирает благоразумие. (Стр. 150)
-Англо-русская «разрядка»: надолго ли? (Стр. 156)
з#> 141 <§*
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
В 40-е годы XIX в. сохраняется интерес к Кавказу у польского эмигрантского
центра в Париже («Отель Ламберт») во главе с А. Чарторыйским и у турецкого
правительства. Через своего представителя в Константинополе М. Чайковского
(Садык-паша) А. Чарторыйский организует 1845 г. поездку в Черкесию
специального эмиссара Л. Зверковского (Ленуар), который при содействии нового британского
посла в Турции Стрэтфорд-Каннинга получил от Сефер-бся рекомендательные
письма к горцам и надежного человека в качестве проводника и поручителя1 \
Турки дали Зверковскому на дорогу 25 тыс. пиастров и корабль, нагруженный
различными товарами2*.
По свидетельству людей, знавших Зверковского, это был «человек очень бойкий,
ловкий, деятельный, умевший всюду пробраться и везде замутить воду»3*. Согласно
утвержденной А. Чарторыйским обширной инструкции, ему надлежало изучить
политическую обстановку на Кавказе, состояние русской армии и численность в ней
поляков с целью склонить их к массовому7 дезертирству, способствовать единению
черкесов, выяснить настроения казачества и возможности использования их против России.
А. Чарторыйский замышлял создание на Кавказе грандиозного антирусского
союза из различных этнических элементов. Его перспективные планы
предусматривали наступление горцев (но Волге) и донских казаков (по Дону через Воронеж
и Тулу) на Москву одновременно с подъемом всеобщего восстания на Украине,
куда должны были двинуться черноморские казаки и сформированная из
дезертиров польская армия4*.
Подобно Беллу и Лонгуорту, А. Чарторыйский стремился создать в Черкесии хотя
бы какое-то подобие государства, чтобы формально иметь в лице данного
института «предмет» для провозглашения независимости и дать западным державам
повод для вмешательства в черкесские дела на основе признания этой
«независимости»5*. Эти прожекты казались А. Чарторыйскому тем реальнее, чем больше росло
его заблуждение относительно критического положения России на Кавказе.
Польские лидеры стремились установить связь с черкесами еще и затем, чтобы
привлечь к себе внимание Лондонского кабинета, поднять свой авторитет в его
глазах. По их мнению, Англия интересовалась славянами гораздо меньше, чем
черкесами, которые «были в ее руках орудием, коим она тревожила и путала
Россию». М. Чайковский хотел доказать британскому правительству, что польские
'* Widerszal L. Ор. cit. Р. 91-92; Покровский Л/. Иностранные агенты.., с. 163-164. Зверковскому
покровительствовал и французский посол в Турции. (АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 37. 1845 г. .1. 97).
20 Записки Михаила Чайковского // РС. 1898. Л«8. С. 436.
3* Кельсиев В. Польские агенты в Царьграде//РВ. 1869. Т. 81. Л-5-6. С. 538.
А* }YiderszalL. Op. cil. Р. 93; HandelsmanM. Czartoryski, Nicolas I et la Question du Proche Orient. Paris,
1934. P. 32, 35-36; Кельсиев В. Польские агенты в Царьграде.., с. 540-541.
*• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 37. 1845 г. .1. 512.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ ( 10-е ГОДЫ XIX ВЕКА)
эмигранты могут действовать на Кавказе
намного успешнее, чем щедро оплачиваемые
английские агенты1*.
Миссия Зверковского, находившегося в
Черкесии с января 1845 г. но февраль 1846 г.,
закончилась неудачей. Шапсуги и натухайцы
встретит его с недоверием, он был сильно
ограничен в свободе передвижения, однажды
подвергся покушению. Попытки приобрести
авторитет среди горцев и пробраться к Шамилю
ничего не дали. Благожелательность Сулеймана-
зффендп, наиба Шамиля и его ставленника в
Черкесии, мало чем помогла Зверковскому:
политические позиции наиба вовсе не
отличались прочностью. Посланный к черкесам,
чтобы глубже втянуть их в Кавказскую войну,
Сулейман-эффенди не смог выполнить свою
задачу. Проведя в Черкесии неполных два
года A844-1845), он уехал оттуда, а несколько
позже перешел на сторону России и выступил
с резкой критикой политики Шамиля2*.
Провал миссий Зверковского и Судеймана- Михаил Чайковский
эффенди, людей, олицетворявших европейское (Салык-Паша)
и восточнокавказское влияние на черкесов,
объясняется относительным спокойствием в горских обществах, лишь эпизодически
нарушавшимся мелкими стычками с русскими войсками. В эти годы Россия стала шире
пользоваться методами социального лавирования: награждение влиятельных князей
орденами, присвоение высоких воинских званий, увеличение жалований,
предоставление торговых льгот. Это укрепляло примирительные настроения, особенно среди
натучайцев и шапсугов3*.
Кроме того, многие черкесы опасались, как бы Шамиль не установил над ними
свою деспотическую власть, при которой «не снесешь и головы». Они скорее
предпочитали русского царя, требовавшего «только повиновения», но не посягавшего
на их имущество и «охранявшего жизнь своих подданных». Они соглашались
,с Записки Михаила Чайковского... с. 435.
*" ШССТЛК. Г.. 280-282. О деятельности Зверковского см. также: Фслтшн К. Польские эмиссары
Зверковскии и Высоцкий у закубанскнх горцев в 1815-1846 годы // КОВ. 1883. Л?43. Фе.шцын
ошибочно полагал, что он погиб в кораблекрушении на обратном нуги в Турцию.
:{0 WiderszalL. Op. ей. Р. 94-97.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
иметь с турками лишь религиозные и экономические отношения, отвергая их
политическое господство.
Что касается англичан, то связей с ними горцы старались избегать, подозревая
их в намерении запретить работорговлю, приносившую Черкесни значительный доход.
После неудачи миссии Зверковского у Чайковского возникли сомнения в
целесообразности привлечения к польскому деду черкесов и Шамиля, поскольку они, по его
словам, «готовы совершать набеги и разбои в соседних русских поселениях, но их никогда
нельзя будет убедить двинуться на Россию, подобно Батыю, чтобы подать руку
помощи полякам, которые могли бы напасть на нее одновременно с другой стороны» * *.
Однако руководители «Отеля Ламберт» не отказались от своих планов. В июне
1846 г. вЧсркесии появляется новый посланник польской эмиграции военный
инженер Казимир Гордон (Бендерли-бей). От А. Чарторыйского он получил те же
инструкции, что и Зверковский, с дополнительным и особо настоятельным
указанием заключить соглашение с Шамилем.
Турки снова дали деньги, предоставили три судна, груженные порохом, оружием
(в том числе две пушки), амуницией и различными товарами2*.
Пребывание Гордона среди горцев ничем не примечательно, если не считать
неприятных инцидентов между ним и убыхами, вызванных его неуживчивым нравом и их
подозрительностью. В вылазках черкесов против русских крепостей в конце 1846 г.
заслуги Гордона, судя по всему, не было. В начаю 1847 г. он умирает при невыясненных
обстоятельствах. Есть версия, что его убили3*.
Одновременно с Гордоном в Черкссии появился другой поляк—Адам Высоцкий.
Скорее всего, они прибыли вместе для выполнения одной и той же задачи, хотя
существующие источники не позволяют установить это точно. Согласно русским военным
документам, передающим рассказы горцев, Высоцкий «привез с собою много
машин и инструментов для делания пороха, оружия и разных огнестрельных
снарядов» и «...обещал им открыть у них металлы и соль, научить, как добывать все
это и обделывать». По его собственному утверждению, он намеревался вначале
объехать прибрежную Черкесию, а затем отправиться к ШамилиL*. На этом следы Высоцкого
в источниках обрываются.
Пока Гордой томился в Черкесни от вынужденного безделья, А. Чарторый-
ский в Париже и М. Чайковский в Константинополе думали об отправке на Кавказ
постоянной польской миссии, резиденция которой находилась бы при Шамаю.
Назначение ее состояло в координации действий между горцами и «Отелем Ламберт». В
состав миссии предполагалось включить двух священников (католического и ста-
,в Записки Михаила Чайковского.., с. 444-446; КельсисвВ. Польские агенты... с. 54t.
2* Записки Михаила Чайковского.., с. 448.
3° WiderszalL. Ор. cit. Р. 97-100; Записки Михаила Чайковского.., с. 448-149.
,0 Фелицын Е. Указ. статья.
ГЛЛВЛ IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ D0-е ГОДЫ XIX ВЕКА)
роверческого) для подрыва религиозного влияния России и, возможно, для
обращения дагестанцев в новую веру1*.
Одновременно А. Чарторыйский и его подчиненные продолжают разрабатывать идею
о превращении Кавказа в плацдарм и поставщика людских сил дм крупной военной
экспедиции в глубь России, командным ядром которой являлась бы польская эмиграция.
Последняя видела в народах этого региона лишь средство к решению собственных задач,
принимавших почти великодержавный размах. Она добивалась не только
восстановления независимой монархической Польши, но и подчинения ей донских и черноморских
казаков. Кавказу, включая Грузию и Армению, в благодарность за его помощь, уготовлялось
расчленение на обособюнные государства и установление над ними турецкого протектората2*.
Чарторыйскии предлагал расплатиться с турками Кавказом.
Для осуществления этих планов в условиях, когда черкесы вяло реагировали на
польские призывы, нужна была материальная поддержка Турции и, по
возможности, Англии. В «Отеле Ламберт» рассчитывали на то, что султан своим моральным
авторитетом склонит горцев к повиновению полякам, тем более, если он
представит их как доверенных людей Порты. Эти надежды основывались на учете двух
обстоятельств. Во-первых, Турция, усматривавшая для себя выгоду в разжигании
Кавказской войны, не отказывалась от тайного покровительства черкесам. Во-
вторых, в турецкую правящую верхушку входило немало сановников адыгского
происхождения, поддерживавших связи с «прародиной». Они снабжали горских
вождей, приезжавших в Константинополь, как русские—в Париж3*, деньгами, выражали
им солидарность, давали советы, обещали дальнейшую помощь.
От открытого вмешательства в черкесские дела султана удерживал страх перед
Россией. Вместе с тем Константинопольский кабинет был рад случаю навредить ей на
Кавказе безнаказанно, руками поляков. В 1846-1847 гг. М. Чайковский и В. Замой-
ский активно домогались у Порты субсидий для организации экспедиций на Кавказ.
Этой идеей заинтересовались морской министр Турции (капудан) Мехмет Али,
шурин Абдул-Меджнда, имевший в то время сильное влияние на него, и Решид-паша.
Они заявили о своем согласии финансировать замышляемое поляками предприятие
и порекомендован! его участникам быть в полной готовности к весне 1847 года. Однако
вскоре капудан получил отставку, означавшую, что операция откладывалась на
неопределенный срок, хотя Великий визирь и подтвердил обещания Мехмета Али4*.
Поляки получали некоторые суммы денег от британской буржуазии. Их передавал
А. Чарторыйскому известный полонофил лорд Дадли Стюарт5*. Понимая необходи-
,е Widerszal L. Op. cu. Р. 100-102: Записки Михаила Чайковского.., с. 447.
** WUlerszalL. Ор. cit. Р. 104-106.
:{в НельеиевВ. Польские агенты.., с. 538-539.
,с WulerszalL. Ор. cit. Р. 103, 107-108.
:,° Handelsman Л/. Ор. eit. Р. 25.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ Д К РЖАВЫ
мость обнадеживающих фактов о польской деятельности на Кавказе для стимуляции
новых пожертвований, А. Чарторыйский придавал этому региону все большее
значение и с нетерпением ждал вестей от Гордона. Но доклад эмиссара вызвал огорчение1*.
Европейские революции 1848 г. навели лидеров «Отеля Ламберт» на мысль
воспользоваться бурными событиями в Европе в своих целях. Чайковский пропагандировал
в Константинополе целесообразность активного участия Турции в планах
польских эмигрантов. А. Чарторыйский и его сотрудники надеялись на большую войну
в Европе, которая поглотила бы силы России. Тогда турки двинулись бы на Кавказ
или, по крайней мере, снарядили бы туда польскую экспедицию.
В 1848 г. к озабоченности русских властей на Кавказе но поводу «досель еще
довольно деятельных» «запрещенных сношений» горцев с турками добавилось
опасение, что «вследствие известных событий на Западе Европы... многие эмиссары
иностранных государств будут стараться проникнуть не только по сухопутной
границе Гурии, но н морем в Абхазию и иные места для подстрекания волнений в
Закубанском крае и даже для тайного привоза оружия и огнестрельных припасов
непокорным племенам, а, может быть, и с другими преступными намерениями».
Командирам русских судов, патрулировавших кавказское побережье, было
приказано соблюдать особую бдительность2*.
В одной из константинопольских типографий польские эмигранты отпечатали
несколько сот экземпляров прокламаций с призывом к народам Кавказа, донским
и черноморским казакам, жителям Малороссии восстать против России и ждать помощи
западных держав3*.
Военный министр (сераскир) Турции Риза-паша сообщил Чайковскому, что в
случае возникновения русско-турецкой войны Кавказ станет ее главным театром.
Порта предоставляла деньги на текущие нужды поляков и охотно вела с ними
переговоры о будущих акциях против России, но дальше этого пока не шла. Она заняла
выжидательную позицию, внимательно следя за развитием европейской ситуации.
А. Чарторыйский стремился заинтересовать и Парижский кабинет своими
планами на Востоке. На это были нацелены его беседы в министерстве иностранных
дел Франции и его меморандум для французского посла в Константинополе
генерала Жака Опика, находившегося в тесных контактах с М. Чайковским и В.
Замойским4*. Правительство Второй республики, однако, тоже не спешило
выступать против России.
Между тем турки по-прежнему ничего не предпринимали. В ноябре 1848 г. они
заявили Чайковскому-, что ранее весны 1849 г. не может быть и речи об экспеди-
,0 W'iderszalL. Ор. cit. Р. 102: Записки Михаила Чайковского... с. 417.
2* П. С. Нахимов. Документы и материалы. М., 1954. С. 158, 161.
*° АВПРН. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2462.1848 г. Л. 183 и об.; см. также: АМКВИВЧ. С. 28-29.
10 Handelsman Л/. Ор. cit. Р. 24-25. 48, 94-95.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ A0-е ГОДЫ XIX ВЕКА)
ции на Кавказ. Несколько позже султан согласился на эту операцию лишь при
условии, если революционная Венгрия продержится до конца октября 1849 г. Уклончивое
поведение Порты отражаю ее страх перед Россией, ее опасения сделать необдуманный
шаг в весьма неопределенной международной обстановке.
С подготовкой антирусских акций на Кавказе, вероятно, был связан приезд в
Турцию летом 1849 г. Уркарта, предполагавшего прежде всего посетить Малую Азию1*.
После капитуляции Венгрии в августе 1849 г. последнюю надежду на успех
замыслов А. Чарторыйского на Кавказе вселило в него ухудшение русско-тлрецких
отношений в связи с требованием Николая 1 к султану о выдаче польских и венгерских
эмигрантов2*. К досаде А. Чарторыйского, этот чреватый войной конфликт
разрешился мирно. Проблема экспедиции на Кавказ снимается «Отелем Ламберт>> с
повестки дня до подходящего момента.
Между тем во внутренней обстановке в Черкеснн произошли изменения.
В 1848 г. Шамиль присылает туда своего третьего эмиссара Мухаммеда Эмина
(первые два—Хаджи-Мухаммед A842-1844 гг.) и Сулейман-эфенди A844-1845 гг.)
потерпели неудачи3*) с прежним заданием шире вовлечь черкесов в Кавказскую войну.
Через два года Мухаммеду Эмину удалось заручиться поддержкой среди абадзехов,
части натухайцев и шапсугов, кое-где—среди убыхов и более мелких племен.
Этим довольно неожиданным успехом, наиб был во многом обязан тому
обстоятельству, что европейские революции 1848 г. отозвались на Кавказе слухами о
скорой русско-турецкой войне и увеличении притока оружия из Турции1*. По.1учившие
заметный размах примирительные по отношению к России тенденции ослабли.
Оживилась военная активность горцев.
Стремясь организовать черкесское общество по тому же военно-административному7
принципу, что и имамат Шамиля, наиб прилагал усилия к искоренению усобиц и
централизации власти. Мухаммед Эмин создал примитивное государственное устройство,
разделив подчиненные ему территории на округа во главе с предводителями,
ответственными за комплектование войска, сбор налогов и соблюдение предписаний ислама5*.
Понимая, что черкесы-общинники (уздени) составляли основной людской
потенциал общества, без привлечения которого нельзя помышлять об успешной войне
против России, Мухаммед Эмин искал широкой опоры именно в них. Ради этого он
шел даже на известное ущемление знати, отвергавшей аскетические нормы ислама.
,0 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 50. 1849 г. Л. 567.
*• WiderszalL. Ор. cit. Р. 108-112.
3' Об их деятельности см.: АКАК. Т. 10. С. 415-418, 573, 585-587, 672, 681; ШССТАК. С. 214;
КасумовА, X. Из истории... с. 127-128.
¦• ШССТАК. С. 286, 289.
:,e WiderszalL. Op. cit. Р. 112-113; Покровский М. В. О характере движения горцев Западного
Кавказа в 10-60-х годах XIX века // ВИ. 1957. Л12. С. 73-74.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЙ ДКРЖЛВМ
Тем не менее наиб Шамиля, хотя и был незаурядной личностью, в конечном итоге
не смог навязать горцам свою волю и новую идеологию. Если шариатский лозунг
равенства, внешне выглядевший демократично, но по существу являвшийся
пропагандистским приемом, импонировал неискушенным в политике общинникам, то
фанатично внушаемый тезис о необходимости уничтожения русских, поскольку
они—смертельные враги мусульманства, вызывал сомнения, а насаждаемые
Мухаммедом Эмином деспотические порядки—активный протест.
Особенно тяготил газават черкесов, имевших длительный опыт добрососедских
отношений с Россией и поэтому не понимавших целей изнурительной
«священной» войны. Нередки были случаи, когда горцы вместо того, чтобы откликнуться
на призыв к очередной вооруженной вылазке, отправлялись на русские ярмарки
торговать10. По признанию Мухаммеда Эмнна, до его появления на Западном Кавказе
A848 г.) черкесы жили в такой дружбе с русскими, что «рядом пахали землю и косили
сено..., что немного нужно было времени» для слияния обоих народов в один2*.
Согласно наблюдениям А. Фонвилля, французского офицера, участника
Кавказской войны, система управления, введенная наибом, держалась на репрессиях и
со временем стала для горцев невыносимой3*. Многие черкесские племена искали
у русских защиты от Мухаммеда Эмина1*.
Светской и духовной знати Западного Кавказа, в основном тяготевшей к Турции
в силу религиозных и экономических (работорговля) причин, удалось увлечь
антирусскими лозунгами определенную часть горцев, живших изолированными
коллективами и не познавших еще выгод отношений с Россией.
Вместе с тем были и другие настроения: одновременно с идеей о бессмысленности
войны в обществе зрела и укреплялась прорусская ориентация5*. Помимо
иностранцев этому процессу пытались помешать эмиссары Шамиля в Черкеспи
Хаджи-Мухаммед, Сулейман-эфенди и Мухаммед Эмин, которые в стремлении
утвердить свою власть и постоянно поддерживать у горцев воинственный дух
прибегали как к насилию, так и к методам социального лавирования6*.
** Покровский М. Иностранные агенты.., с. 167-170; КасумовЛ. X, Из истории.., с. 101.
2* Покровский Л/. Диверсионная деятельность иностранных агентов на Западном Кавказе после
окончания Крымской войны // Кубань. 1953. №13. С. 224; Фелицып Е. Князь Сефер-бей Зан //
Куб. сб. 1904. Т. X. С. 81.
3* Фонвиллъ Л. Последний год войны Черкеспи за независимость 1863-1864 гг. Из записок
участника-иностранца. Краснодар, 1927. С. 20-21. Ср.: StuckerC. Siltcn und Charakterbilder aus der
Turkei nnd Tscherkessien. Beilin, 1862. S.172.
4*Roskoschny H. Op. cit. Bd. 1. S. 184; ADM 1851 -1852. Paris. 1852. P. 671 -672; Покровский М.В.
О характере движения.., с. 71.
*• АВИРИ. Ф. Отчеты МИД по Азиатскому Департаменту. 1843 г. Л. 249 и об.; ШССТАК. С. 248:
КасумовЛ. X. Из истории.., с. 125.
°* Покровский М. В. О характере движения.., с. 70.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ D0-е ГОДЫ XIX ВЕКА)
Такая политика принесла некоторый успех лишь Мухаммеду Эмину, да и
то—ненадолго. К середине 1851 г. под влиянием растущего недовольства наибом и военных
поражений его отвергли натухайцы, шапсуги, бжедухи, выразившие готовность
присягнуть на верность России1*. Только прикубанские абадзехи по-прежнему признавали
наместника Шамиля.
Летом 1851 г. он отправил в Константинополь доверенного человека, чтобы тот
попросил М. Чайковского прислать в Черкесню 12 поляков: «хороших офицеров,
нескольких шахтеров и специалистов разного профиля». Их профессиональные
знания предполагалось использовать для организации добычи золота и серебра, для
формирования войска из бежавших к горцам польских и русских дезертиров. М.
Чайковский принялся подбирать кандидатов для этой экспедиции. А. Чарторыйский
придавал ей большое значение, поскольку она «воскрешает нашу (поляков—В. Д.)
политическую жизнь и повышает важность нашей исторической миссии». Надеясь,
как всегда, на ассигнования Порты, князь Чарторыйский считал возможным
успешное проведение операции даже в случае отказа турок. Он также рассчитывал по.1учить
какие-нибудь деньги от Пальмерстона при посредничестве Дадли Стюарта. Звер-
ковскнй, слывший среди поляков «экспертом» по Черкссии, разработал для
руководителей экспедиции рекомендации, в которых советовал им укреплять силу
и авторитет Мухаммеда 3iMima, но не в ущерб горцам, не признававшим наиба. Однако
из-за нежелания Турции субсидировать это предприятие и разногласий между его
организаторами оно не состоялось2*.
Следует учитывать, что в 1840-е годы внимание внешних сил к Кавказу
обуславливаюсь не только общей международной конъюнктурой в Европе и на Ближнем Востоке.
Интерес к этому региону вообще и практическую деятельность там иностранных
эмиссаров ио-прежнему стимулировала Кавказская война, которая вступила в свою
«блистательную эпоху». Именно в этот период A840-е годы) горцы Дагестана, Чечни
и Черкесии достигли наиболее ярких успехов в борьбе против русской армии118.
Эти успехи произвели сильное впечатление на иранского Мохаммад-шаха
A834-1848 гг.) и чуть было не привели к нежелательной для России
актуализации проблемы вмешательства Ирана в кавказские дела, проблемы, казавшейся—после
Туркманчайского договора 1828 года—уже снятой с повестки дня.
Накануне кончины шах Мохаммад, считавшийся, в отличие от своего
предшественника (и дедушки) Фетх Али-шаха, настроенным прорусски и антибритански,
отправил к Шамилю своего тайного эмиссара с письмами, выражавшими
моральную и обещавшими материальную поддержку имаму в его войне против России119.
Это позволяет предположить следующее. В иранском руководстве реваншистские
настроения в отношении Закавказья рассеялись не до конца. Тегеран не прочь был вос-
'* Покровский Л/. В. О характере движения.., с. 69.
,й Widerszal L. Op. cil. Р. 112-115; см.также: АМКВИВЧ. С. 37.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
пользоваться подходящими обстоятельствами, для чего, однако, требовалось выяснить,
существуют ли такие обстоятельства и насколько они действительно благоприятны. До
тех пор пока не будет полной уверенности на сей счет, действовать против России Иран,
сущ но всему, не собирался. Отсюда повышенная секретность «посольства» к Шамилю1*.
Ответ имама (письмо от 15 сентября 1848 г.) звучал не слишком обнадеживающе,
если не обескураживающе. За цветистыми восточными приветствиями, сколь
неумеренными в своей комплиментарное™, столь и традиционными в своей дипломатической
протокольное™, следовали малоприятные для шаха слова. Шамиль писал, что он
удивлен бездействием Мохаммада и его беспечным отношением к судьбе своего
государства. Нмам с укором вопрошал, почему шах, котором) Аллах дал в руки такие
огромные средства и силы, отказывается от священной войны против России именно
в тот момент, когда это «более, чем необходимо». Поучая шаха сурами из Корана, Шамиль
фактически ставит себя ему в пример: «да будет известно», что он, имам,
располагая скромными возможностями, ведет неравную борьбу с гяурами в течение многих
лет, после того, как «Всемогущий пробудил нас от спячки и лени». И уж совсем
вызывающим было обращение к шахт, в котором слышно больше повелительных, чем
призывных интонаций: «Так обнажите же свои сабли и повинуйтесь Аллаху!»'2*.
Еще более жесткий и обвинительный характер носило письмо Шамиля к шахскому
министру Мирзе Насрулле (также помеченное 15 сентября 1848 г.), в котором он,
между прочим, спрашивает: до каких пор вы (иранское правительство) будете
беспечно пренебрегать своим долгом перед Аллахом, завещавшим вести «всеобщую
войнл»—джихад—против гяуров?3*
Подпись под обоими письмами—«Имам Дагестанского Царства Шамиль Эфенди»—
указывает на убежденность Шамиля в том, что он занимает равноправное положение
по отношению к Мохаммад-шаху. А наставительное содержание его писем говорит
еще и о чувстве морального превосходства имама над иранскими правителями,
давно отказавшимися от сопротивления России.
Какое впечатление произвели на шаха послания Шамиля и успел ли он (умер
осенью 1848 г.) вообще получить их—не известно. Об этом остается лишь гадать. Равно
как и о том направлении, которое могла бы принять кавказская политика Мохам-
мад-шаха (послеукоризненных писем Шамиля), доживи он до Крымской войны.
* * *
В 40-е гг. XIX в. русско-турецкие отношения ио поводу Кавказа внешне
выглядели более или менее удовлетворительно. Петербург требовал от Порты принятия
l* Gammer, Moshe. Imam Shamil and Shah Mohammed: Two Unpublished Letlers//Central Asian Sur-
vcy, 1991.V. 10. N 1-2. P. 176.
«•Ibid.P. 173-174.
3*Ibid.R 172.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ A0-е ГОДЫ XIX ВККА)
действенных мер но пресечению тайных поставок оружия и снарядов из Турции на
восточный берег Черного моря1*. Нередко в этой торговле были замешаны
турецкие должностные лица2*.
Султанское правительство заявляло, что, «непреложно соблюдая» заключенные
с Россией трактаты, оно «доселе» не помогало черкесам н «впредь» не собирается
этого делать, равно как и морально поощрять в них надежду на покровительство.
Местные власти на анатолийском побережье получили указания тщательно
досматривать суда, идущие в Черкесию, и при обнаружении контрабанды—конфисковывать
ее. Специальным фирманом султан предупредил судовладельцев, что в случае
задержания их русскими крейсерами при попытке переправить оружие в
Черкесию он не только не вступится за нарушителей, но и сам подвергнет их наказанию
как «ослушников его воли». В 1845 г., уличив Синопского каймакама
(губернатора) Ибрагима Бея в «предосудительном потворстве» контрабандистам и «желая
дать пример строгости», Абдул-Меджидуволил его с должности. Для сохранения
в глазах А. П. Бутенева видимости лояльности к Петербург) и уважения к Адриа-
нопольскому договору султану пришлось, но требованию русского посла, сместить
в 1847 г. с поста шефа турецкой тайной полиции Неджиб-эффендн, причастного
к подрывной деятельности на Кавказе.
Абдул-Меджид позволял себе такие широкие жесты, поскольку понимал их
малоэффективное^, которая его вполне устраивала. Вопреки этим мерам, служившим
скорее для успокоения русского посольства в Константинополе, «покушения
турецких тайноиромышленников» но-прежнему продолжались, хотя в меньших масштабах
и с большими предосторожностями3*.
Петербургский кабинет не полагался на искренность обещаний Порты о
невмешательстве в дела черкесов, он рассчитывал лишь на то, что турецкие сановники
теперь будут стараться избегать «изъявления слишком деятельного соучастия к
своим единомышленникам» '*. Но и эти надежды не всегда оправдывались: турки
посылали к горцам оружие и тайные письма с призывами не покоряться России и
ждать помощи5*. Разумеется, Петербург противодействовал этим проискам не
только дипломатическими средствами.
,в О турецкой военной контрабанде в 30-х-начале 50-х гг. XIX в. см.: АВПРП. Ф. Турецкий стол
(старый). Он. 502 а. Д. 1502,4503; Д. 4607. Л. i-o2;rj3iu3upw Г. Л. Махаджирство и проблемы истории
Абхазии XIX столетия. 2-е изд. Сухуми, 1982. С. 114.
*° АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2454. 1843 г. Л. 97 и об.
3* АВПРИ. Ф. Отчеты МИД по Азиатскому Департаменту. 1843 г. Л. 248 об.-251 об.; 1845 г. Л. 217
об.-219; 1846 г. Л. 221-222 об.; Ф. Канцелярия. Д. 37. 1845 г. Л. 97-98, 414 и об.;
WiderszalL. Op. cit. Р. 103.
,0 АВПРИ. Ф. Отчеты МИД но Азиатскому Департаменту. 1846 г. Л. 221об.-222.
5*ШССТАК. С. 269-270, 284-290; Кап мое Л. X. Из истории.., с. 126-127; Л/. П. Лазарев..,
т. 2. С. 328-329.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИ К ДЕРЖАВЫ
В 1845 г. кавказский наместник М. С. Воронцов поручил специальному агенту
совершить путешествие по всему побережью Турции, включая Константинополь,
и собрать как можно более точные сведения о том, из каких пунктов ведется
контрабандная торговля с Черкесией и каков ее объем, куда достав.шотся оружие и другие
товары, кто занимается этими незаконными операциями1*.
В начале 1844 г. возник еще один повод для объяснений между Россией и
Турцией, когда в Петербурге узнали о визите к султану очередной черкесской делегации
с просьбой о помощи. В. П. Титов высказал турецкому правительству подозрение,
что здесь не обошлось без поощрения со стороны высших османских чиновников,
лелеявших в горцах надежды на поддержку Порты. Он поставил вопрос так: готов
ли кабинет султана рассеять эти надежды решительным официальным заявлением
и тем самым дать России реальные доказательства «искренности и
доброжелательства», в чем русских на словах убеждали неоднократно. Вначале Турция
пыталась ответить «туманно и уклончиво», но настойчивость Титова заставила
султана фактически принять обязательство о выполнении его требований и подтвердить
свою приверженность русско-турецким договорам, исключавшим османское
вмешательство в черкесские дела2*.
В связи с тем, что горская депутация намеревалась отправиться после Турции в
Англию, Бруннов несколько раз беседовал с Д. Г. Эбердином, госсекретарем в
консервативнОхМ кабинете Р. Пиля. Ссылаясь на отношения «дружбы и счастливого
согласия», установившиеся хмежду двумя государствами с подписанием
Лондонской конвенции 1841 г., Бруннов призвал Эбердина помешать этому визиту.
Госсекретарь обещал дать соответствующие указания новому британскому
послу в Константинополе Стрэтфорд-Каннингу. Если все же черкесы приедут в
Англию, то Россия, заверял он, может рассчитывать на нейтралитет кабинета. Збер-
дин признал нежелательным их появление в Лондоне, поскольку оно вызвало бы
возбуждение британского общественного мнения и поставило бы правительство
в стеснительные условия.
Однако Стрзтфорд-Каннинг не подавал никаких признаков готовности идти
навстречу просьбе России. Нессельроде был удивлен поведением этого дипломата,
представлявшим «резкий контраст» «доброжелательству» Эбердина.
Госсекретарю пришлось повторить свои инструкции к Каннингу «в самых настойчивых
выражениях».
Бруннов оказывал давление на Эбердина, ибо хорошо понимал значение того факта,
что безрезультатное возвращение черкесских «послов» на родину отнимет у их
соотечественников надежду на внешнюю помощь и «образумит» их3*.
¦* АВПРМ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2457. 1845 г. .1. 30-31.
2*АВПРИ.Ф. Канцелярия. Д. 40. 1844 г. Л. 123-131 об.
3'АВПРИ.Ф. Канцелярия. Д. 103. 1843г..1. 166 и об., 211. 276: Д. 35 (Т. I). 1813г. Л. 314-315.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ I! ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ ( 10-с> ГОДЫ XIX ВККЛ)
Действительно, горцы вернулись ни с
чем, но это не обескуражило их в той
степени, в какой ожидалось.
В 10-е гг. ХГХ в. в политических
сферах и общественном сознании Англии
интерес к Черкесни хотя и ослаб, но
полностью не был утрачен1*. В начале 10-х гг.
дипломатическая почта, приходившая в
Форин оффие из Петербурга и
Константинополя, рассказывала о «каждом шаге>>
Шамиля2*. Британские консулы в Батуме
н Самсуне не ограничивались сбором этих
сведений. Они тайно поддерживали горцев
против России советами и даже материальной
помощью. Информация о положении на
Кавказе постулат к поверенному в делах
Англии в Турции Генри Умели (замещавшему Стрэтфорл-Канним
Стрэтфорд-Каннпнга с июля 1816 г. по июнь
1818 г.), а тот. через врача посольства, делился сю с султаном и его министрами,
настраивая их этими «знаками внимания» на продолжение антирусской политики.
Причем Уэлсли собственноручно составлял для них памятные записки по этому
вопросу30. В первой половине 40-х гг. британский консул в Адрианополе
поддерживал отношения с проживавшим там Сефер-беем, который время от времени
получал деньги от посольства Англии в Константинополе4*.
В сопоставлении с данными фактами далеко не безобидными выглядят
поданные В. П. Титову летом 1848 г. агентами одной из английских коммерческих фирм
ходатайства о визе на въезд в Закавказье (Редут-кале, Сухум-кале и другие места)
по торговым делам50.
В феврале-марте 1848 г. депутат британского парламента Т. Ч. Энсти, вновь
поднимая вопрос о поведении Пальмерстона в деле «Виксена», распространялся о
юридической фиктивности 4-й статьи Адрианоиольекого договора6*. Защищавший
себя госсекретарь говорил о сочувствии Англии к кавказским горцам и непризиа-
,п Подробно о восприятии Кавказа Западом в 30-40-е годы XIX века см.:Деюев В.В. Большая игра
на Кавказе... с. 54-116.
*e Blanch L. The Sabres olParadise. N. Y.. 1960. Р. 13.
5 АВПРП. Ф. Канцелярия. Д. 35. 1816 i. .1. 587-589 об.
,n Фелииын Е.Д. Князь... с. 50.
•° АВНРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2462. 1848 г. Л. 208-209.
11 ПРО. V. 96. L. 1848. Р. 1155-1156. 1167-1168, 1180-1185.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
нни ею прав России на Черкесию, за исключением нескольких прибрежных
пунктов. Вместе с тем он не считал разумным воевать с Россией из-за проблемы
толкования Адрианопольского трактата1*.
Эта парламентская перепалка, как и другие факты, свидетельствовала о том, что
возможность обострения англо-русских противоречий по поводу Кавказа могла бы
при соответствующей международной обстановке превратиться из потенциальной
в реальную. Не случайно Бруннов незамедлительно и подробно известил
Нессельроде о содержании этой дискуссии: он хотел, чтобы в Петербурге всегда знали
«температуру» черкесского вопроса в Англии2*.
С середины 40-х гг. дополнительную напряженность внес в русско-турецкие
отношения вопрос о деятельности польских эмигрантов в Черкесии. До этого
времени Петербург «молчаливо терпел» пребывание М. Чайковского и его сообщников
в Турции, но в апреле 1845 г. В. И. Титов сообщил Нессельроде, что их активность
среди горцев, подогреваемая османскими сановниками, стала «очевиднее, чем
прежде». На запрос В. П. Титова к турецкому правительству о том, известно ли ему
что-либо о М. Чайковском, последовал отрицательный ответ: Порта явно
уклонялась от содействия русскому посольству3*.
Однако бесконечно изображать блаженное неведение было невозможно, тем
более в обстановке расширяющейся деятельности польских эмигрантов. Когда
летом 1847 г. в Константинополе появился помимо М. Чайковского еще и
В. Замойский, Порте предложили выслать их из страны. В. П. Титов несколько раз
повторил этот демарш с возрастающей настойчивостью.
Великий визирь и министр иностранных дел Турции убеждали посланника, что
они понимают «неотложность» подобной меры, но не могут позволить ее себе из
опасения вызвать протесты послов Англии и Франции, которые взяли польских
эмиссаров под покровительство4*. Туркам предоставился удобный предлог для уверток
и отговорок. После 1848 г. Николай I поставил проблему иностранных
эмигрантов (поляков и венгров) в Турции шире и острее, потребовав уже не просто высылки,
а выдачи их русским властям. Нажим царя, как известно, закончился неудачей.
С начала 40-х гг. XIX в. между Россией и Турцией шел спор о пограничной линии,
разделявшей территории двух держав в Западной Грузии. По наущению своих
пашей аджарцы совершали разбойные набеги в пределы Гурии, чинили там соци&1ьные
беспорядки, подстрекали местных жителей против России. Русское посольство в
'•HPD.V.97.P.85-88.
2*АВПРИ.Ф. Канцелярия. Д. 98. 1848 г. Л. 191 об.-193.
30 Там же. Д. 37. 1815 г. Л. 418.
** Там же. Л. 509-511; Д. 38. 1815 г. Л. 152 и об., 237, 355 н об.; Д. 39. 1845 г. Л. 467 и об.; Д.
31. 1847 г. Л. 495-497. 553-556 об.; Д. 42. 1848 г. Л. 316-317 об., 345-347, 391-397, 546-
549; Д. 43. 1848 г. Л. 365-369 об.; Д. 28. 1850 г. Л. 254.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ D0-е ГОДЫ XIX ВЕКА)
Константинополе не раз предъявляло Порте протесты и требовало принятия
решительных мер к зачинщикам этих провокаций и их покровителям1 *. С обеих
сторон были назначены специальные комиссии по уточнению границ, в ходе работы
которых обнаружились разногласия2*.
С течением времени пограничная проблема осложнялась3*. Дополнительные
трудности на пути ее разрешения создавали британские консулы в Эрзеруме и
Батуме, склонявшие местные османские власти к неуступчивости, раздуванию
важности этого вопроса, затяжке переговоров. Титов настоятельно попросил временного
преемника Понсонби Чарлза Бэнкхеда унять неуместную активность своих
подчиненных и напомнил, что их дипломатические полномочия не дотекают вмешательства
в дела, касающиеся только России и Турции. Бэнкхед обещал дать
соответствующие распоряжения1*.
В 1845 г. положение на русско-турецкой границе обострилось в связи с
появлением в Аджарии эмиссара Шамиля Хасана Хазби, присланного туда, чтобы нанять
войско для имама и, заодно, распространить среди аджарцев идеи газавата.
Петербург потребовал от Порты экстренных мер по задержанию Хасана Хазби. Турецкое
правительство опасалось крупных волнений в областях, расположенных по
соседству с Грузией, поскольку это грозило непредсказуемыми последствиями, вплоть до
превентивных военных акций России в случае, если Турция не сможет восстановить
спокойствие собственными силами. Поэтому турки поспешили арестовать Хасана
Хазби и организовать расследование по его делу5*.
Однако пограничные распри не прекращались. Желая уладить эту проблему и не
поднимать ее выше «простой тяжбы о межах» между жителями Гурии и Аджарии,
русское правительство предложило провести в Транезунде переговоры между
депутатами от указанных районов под наблюдением официальных представителей
России и Турции. Напротив, Константинопольский кабинет стремился придать
этому вопросу «политический вид» и привлечь к нему внимание европейских
государств. Поэтому он настаивал, чтобы такая встреча проходила в турецкой столице,
под боком у западных посольств. В конце концов турки согласились послать своих
10 АВПРН. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2453. 1842 г. Л. 21 и об.. 57-58 об., 68-70,
78-80 об., 84, 112-113; Д. 2455. 1844 г. Л. 13-14 об.
*' АВПРИ. Ф. Отчеты МИД... 1841 г. Л. 295 об.-297.
3° АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 42. 1842 г. Л. 475; Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2455.
1844 г. Л. 25-26 об., 59-60 об.
** АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 46. 1841 г. Л. 117-118.
3* АВПРИ. Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2457. 1845 г. Л. 61-66 об.; Д. 2459. 1845 г. Л.
1-7 об., 10,14; Ф. Канцелярия. Д. 39.1845 г. Л. 314 и об., 372 и об., 381 об.-382,408; Ф. Отчеты
МИД... 1845 г. Л. 219-220. Турецкие архивные документы о деятельности Хасана Хазби в
Аджарии см.: Pertev Boralat. La Russie dans les archives ottomanes. Un dossier ottoman sur Pimam Chamil
//CMRS. 1969. V.. 10. N 3-4. P. 525-535. Ср.: lbvahim KoremezlL Op. cit. P. 49.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
эмиссаров в Трапезунд, и после долгих проволочек с их стороны дело было улажено1 \
Однако русско-турецкие антагонизмы на Кавказе сохранились.
о * *
Сложнее анализировать русско-английские противоречия в 40-е годы XIX
века, точнее—их восприятие Николаем I. Принято считать, что император эти
противоречия недооценил, а англо-французские преувеличил. Похоже, он
действительно не заметил, что под прикрытием мнимого альянса с Россией в
восточном вопросе (Лондонские конвенции 1840-1841 гг.) Пальмерстон
вынашивал идею коалиционной войны против нее. Не заметил Николай 1 (во всяком
случае не отдал этом} должное) и наметившийся с середины 40-х гг. процесс
сближения Англии и Франции2*.
Николай I в каком-то смысле проиграл Крымскую войну уже в 1841 г., когда он
допустил политический просчет из-за своего самоуверенного идеализма.
Относительно легко идя на отказ от выгод Ункяр-Искелесийского договора, царь наивно
ожидал получить в воздаяние за свою сегодняшнюю уступку завтрашнее согласие
англичан на эвентуальный дележ «османского наследства».
В 1854 г. стало ясно, что это была ошибка. Однако по существу она
превратилась в ошибку только благодаря Крымской войне—той самой «странной» войне, которая,
по мнению многих историков, неожиданно возникла из рокового сплетения нолу-
случайных, отнюдь не неизбежных обстоятельств150. Во всяком случае, в момент
подписания Лондонской конвенции 1841 г. не было никаких видимых оснований
считать, что Николай I обрекает себя на столкновение с Англией, и они, конечно,
не появились бы, если бы в 1854 г. целое нагромождение факторов,
обусловленных страхом, подозрением, неосведомленностью, просчетами, интригами и
тщеславием, не вылилось бы в коалиционную войну против России.
Повторяя название книги американского ученого Джона Гэддиса3*,
посвященной другой теме, можно в какой-то степени допустить, что «теперь-то мы знаем»
о том, что, как и почему произошло. Анализировать и понимать ретроспективу
легче, чем перспективу. Историки, берущиеся судить об уже давно выявившихся
результатах некогда принятых политиками решений, находятся в несравненно более
выгодном положении, чем эти самые политики в момент совершения действий.
Об «ошибках», допущенных Николаем I в международных делах в 40-е гг. XIX в.,
написано много. К подобного рода ошибкам причисляют, помимо Лондонской
конвенции 1841 г.:
'• АВПРИ. Ф. Отчеты МИД...1846 г. Л. 217-220 об.: Ф. Посольство в Константинополе. Д. 2462.
1848 г. Л. 27-34.
2" Георгиев В. А. Указ. соч. С. 179-192; Восточный вопрос во внешней политике России. Конец XVIII-
начало XX вв. Под редакцией И. С. Киштиной. М., 1978. С. 117-125.
30 GaddisJ. L. We Now Know. Relhinking Cold War Histon. O.xford universitv Press, N. Y., 1997.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ (-10-с ГОДЫ XIX ВЕКА)
-грубое и прямолинейное стремление договориться с Англией но восточному вопросу
в 1844 г. и в 1853 г.;
-предъявленный Николаем I в 1849 г. ультиматум султану о выдаче польских и
венгерских революционеров;
-мелочное третирование Луи-Наполеона, пришедшего к власти во Франции на
волне революции, неосторожное поведение в споре о «святых местах»;
-преувеличение источников, питавших англо-французские противоречия и
русско-английское согласие, вера в политико-идеологическую солидарность трех
монархий—России, Австрии, Пруссии; и т. д.
Все это расценивается как факторы закономерного и неумолимого вызревания
глубинных причин Крымской, то есть общеевропейской, войны. В то же время, как ни
странно, никто не отрицает, что сороковые годы—даже учитывая революции 1848-1849
гг.151—являются не только самым спокойным в XIX в. периодом в отношениях между
двумя главными соперниками (Россией и Англией) в восточном вопросе, но и
сравнительно стабильным десятилетием в международных делах Европы в целом152.
В итоге получается весьма парадоксальная картина: события 40-начала
50-х годов с их невысоким уровнем конфликтогенности «логично» и
«закономерно» привели к большой войне, а целая серия опасных кризисов, революций и
военных тревог 30-х годов A830-1833 гг., 1837 г., 1839-1840 гг.) нелогично
п незакономерно завершилась продолжительным периодом стабилизации.
Между тем есть историки, предлагающие иной взгляд на вещи. Они, в
частности, утверждают, что Николай I был совершенно чистосердечен, когда неустанно
убеждал Англию в отсутствии у него антибританских намерений. Царь хотел создать
атмосферу личного доверия между лидерами обоих государств153. При всех сложностях
их достижения русско-английские компромиссные соглашения о путях разрешения
двух восточных кризисов—20-х гг. и конца 30-х гг.—оказались продуктивными с
точки зрения предотвращения большой европейской войны. Не имея за плечами
опыта такого сотрудничества, Николай I никогда не позволил бы себе тот визит,
который он нанес в Англию в июне 1844 г. с целью обсудить с британскими
первыми лицами в конфиденциальной обстановке формы и перспективы партнерства
в восточном вопросе. Переговоры прошли вполне гладко и обнадеживающе.
Стороны констатировали взаимную заинтересованность в сохранении статус-кво в
Османской империи. В условиях крайне напряженных отношений с Францией154 и
СШАЛондон был рад по.1учить самые что ни на есть достоверные заверения лично
от Николая I о его неизменной готовности уважать жизненно важные интересы
Великобритании в наиболее чувствительных для нес географических точках.
Вместе с тем для Р. Пиля и Д. Збердина не было ничего шокирующего в
предложении царя о целесообразности заключить русско-английское соглашение общего
характера (нечто вроде протокола о намерениях) на тот случай, когда (если)
самопроизвольный распад Турции срочно потребует от России и Англии скоординированных
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
усилий но заполнению образовавшегося вакуума на основе принципа
равновесия155. По мнению западных историков, переговоры 1844 г. внесли в русско-английские
отношения дух взаимного доверия156. В одном исследовании визит царя даже назван
«апогеем разрядки» между двумя державами1*.
Эта атмосфера сохранялась в последующие годы и, в конечном счете, послужила
своеобразной страховкой в период кризиса, возникшего между Петербургом и
Лондоном в связи с требованием Николая I к Порте о выдаче польских и
венгерских революционеров (осень 1849 г.). Опасаясь, что отказ султана вынудит
Россию применить счыл, Англия прибегла к предупредительному жесту и ввела свою
военную эскадру в Безикскую бухту. Ситуация обострилась, когда британский
посол в Константинополе Стрэтфорд-Каннинг, в нарушение духа Лондонской
конвенции 1841 г., отдал приказ расположить английские боевые корабли
непосредственно у входа в Дарданеллы157. Николай I рассудил, что не стоит идти по нуги
эскалации конфликта из-за проблемы, которая касалась не столько России, сколько
Австрии, жаждавшей наказать участников Венгерского восстания. В ответ
наличную просьбу султана царь отказался от своих требований, а Пальмерстон дезавуировал
своего посла, принес Петербургу извинения, тем самым подтвердив верность
Англии принципу закрытия Проливов для военных судов в мирное время.
Инцидент был исчерпан. Таким образом, идея русско-английского компромиссного
партнерства в целом выдержала испытание, которому она подверглась во многом
по вине привходящих обстоятельств, не имеющих прямого отношения к
подлинному содержанию разногласий между двумя империями'2*.
Все эти мысли, высказанные в основном в западной историографии, отнюдь не
означают, что Николай I был безошибочен в своем анализе потенциальных угроз и в
своих действиях, продиктованных результатами данного анашза. Вполне симметричные
ошибки совершал и Лондонский кабинет. Скорее всего, эти неизбежные издержки с
той и с другой стороны обусловливались не недостатком желания договариваться и не
отсутствием здравых логических посылов. Если действительно чего-то не хватаю для
устойчивого стратегического партнерства между Россией и Англией, так это
исчерпывающей осведомленности о планах друт друта, которая была совершенно необходима
и для полного доверия, и для полного соблюдения правил соперничества, и для
корректного толкования тех ситуаций, когда казалось, будто позиции Лондона и Петербурга
целиком совпадают. Именно проблема этого самого корректного толкования и стала
во главу утла русско-английских отношений в 40-начале 50-х гг.
На переговорах 1844 года британские руководители прекрасно поняли, о чем идет
речь, и подтвердили это своими подписями под меморандумом, который по итогам
t'Bartlett С. J. Defence and Diplomacy.., р. 43. Ср.: Gleason J. Я. Ор. cit P. 273; Lambert А. D.
The Crimean War.., p. 3.
*• См.: GillardD. R. Op. cit. P. 77; Goldfrank D. M. Op. cit. P. 70-71; GleasonJ. tf. Op. cit. P. 273.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ A0-е ГОДЫ XIX ВЕКА)
«саммита» составил К. В. Нессельроде, и который, по признанию Лондона, являлся
точной фиксацией содержания и результатов встречи158. Однако были
существенные нюансы, оставшиеся (или преднамеренно оставленные) за пределами этого
официального документа. Они заключались в следующем. Многие английские
политики верили в возможность возрождения Турции на основе вестернизаторских
реформ под своим руководством, и ориентировались именно на такую перспективу.
Николай I, настроенный куда более пессимистично, не был склонен тратить
чрезмерные усилия на реанимационные мероприятия, как, впрочем, и на форсированный
демонтаж Османской империи159.
Р. Пиль и Д. Збердин не нашли нужным сделать четкий акцент на этом
концептуальном расхождении, чтобы исключить всякие недоразумения в будущем. Кроме
того, британские политики, вольно или невольно, позволили Николаю I питать
преувеличенные представления о формальном, взаимно обязывающем и долгосрочном
характере «договоренностей» 1844 года160. (Не спешил развеивать эти иллюзии
и «ястреб» Г. Пальмерстон, вернувшийся к власти в 1846 г.).
Разумеется, строгий счет туг нужно предъявлять прежде всего к самом}
императору, его умению и желанию глубоко вникать в суть вещей. Однако следует сказать,
что и англичане не слишком усердствовали в расстановке всех точек над «i», делая
ситуацию еще более запутанной и непредсказуемой тогда, когда она требовала
упрощения и прояснения. Впрочем, сложность процедуры исчерпывающего
выяснения между Петербургом и Лондоном сути их позиций в восточном вопросе в какой-то
мере оправдывает обе стороны.
Таким образом, при всей внешней успешности переговоров 1844 года они,
благодаря разным толкованиям их конечного смысла, несли в себе определенный
деструктивный потенциал1 *.
То же самое можно сказать и о скоротечном англо-русском конфликте 1849 года.
Будучи улаженным, на удивление, легко и быстро, он оказался в итоге опасным
предвестием именно потому, что Николай I и Пальмерстон сделали тогда разные выводы
из сбившегося (а вернее—из неслучившегося). Царь воспринял извинения,
принесенные британским госсекретарем за самоуправство Стрзтфорд-Каннинга161, а
также заявление Форин оффис о неуклонной приверженности Лондонской конвенции
1841 года как новое подтверждение неизменности курса Англии на деловое
сотрудничество с Россией в восточном вопросе102. Исходя из такой оценки, Николай I с
готовностью подал Лондону встречный сигнал в виде отказа от претензий к Порте,
что, согласно его ожиданияхМ, должно было быть расценено как широкий жест
доброй воли по отношению и к Англии, и к Турции. Между тем Пальмерстон, в
подобные жесты не веривший, решил, что царю попросту пришлось отступить
10 Bartlelt С. J. Dcfence and Diplomacv.., р. 43; Rich N. Grcal Powcr.., р. 76.
КАВКАЗ II ВЕ.ШКНЕ ДКРЖЛВЫ
перед силовым давлением и, стало быть, признать тем самым эффективность
применения к нему таких методов103.
Что касается международно-дипломатических последствий революций 1848 года,
то они заключались не столько в том, что создалась реальная угроза
общеевропейскому миру и венскому порядку, сколько в появлении нового потенциально деструктивного
фактора, к чему Николай I уж точно не был причастен: у кормила власти во всех
великих державах, кроме России, охранителей сменили ревизионисты. Они в силу своего
политического мировоззрения объективно противостояли русскому императору—теперь
уже единственному защитнику иостнаполеоиовской системы1.
Когда в 1852 г. возник спор о «святых местах»), то ему не придали значение ни в
Англии165, ни в России, ни в Европе. Он казался ничтожным событием еще и потому,
что не имел прямого касательства к русско-английским отношениям и пока еще не очень
опасно затрагивал отношения русско-турецкие. Если и назревал конфликт, то в
первую очередь между Россией и Францией. По рялу причин в тяжбу втянулся Наполеон III
и втянул туда Николая I и Абдул-Меджида, а позже и Лондонский кабинет100.
До поры до времени ничто не предвещаю особых неприятностей. Европейскому
«концерту» в одних случаях, России и Англии в других не раз приходилось сталкиваться и
разрешать гораздо более сложные конфликты. Чувство уверенности не покидало
Николая I, полагавшего, что он мог не опасаться французских козней или турецких
обструкций, имея в своем политическом активе более чем десятилетний опыт партнерских отношении
с Англией. Если это было заблуждение, то Лондон до весны 1853 г. не предпринимал
ничего для того, чтобы его рассеять. Глава коалиционного правительства Д. Г. Эбер-
днн, питавший особое расположение к Николаю I, вольно или неволыюубаюкнвал русского
императора. В частности, премьер убрал из Форнн оффиса Пальмерстона,
выступавшего за жесткую линию. Не мудрено, что царь расценил это кадровое перемещение как
намек на сохраняющееся «сердечное согласие» между Россией и Англией1 \ Уж лучше
бы Д. Г. Эбердин оставил Пальмерстона у руля внешней политики для того, чтобы тот
помог Николаю 1 вовремя избавиться от иллюзий.
В исторической литературе много написано о роли еще одного «рокового»
фактора, способствовавшего возникновению Крымской войны. Уверенность Николая I
в наличии r.iyooKiix, чреватых войной противоречий между Англией и Францией
рассматривается как очередная «иллюзия» царя. Между тем факты не дают никакой
возможности согласиться с подобной оценкой. Начиная с очень опасного кризиса
вокруг Таити (лето 1844 г.), англо-французские отношения вплоть до 1853 г.
находились в перманентно-напряженном состоянии, порой в непосредственной близости
от грани срыва. Свой военный флот в Средиземном море и в других акваториях
англичане держали в полной боевой готовности именно против французов. Британское
руководство абсолютно серьезно готовилось к худшему и, самое главное, реальному.
,в История внешней по.штикн России. Первая половина XIX в. М.. 1095. A. 367.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ D0-е ГОДЫ XIX ВЕКА)
с его точки зрения, сценарию—высадке 40-тысячной французской армии на
британских островах с целью захвата Лондона. (Любопытно, что западные историки
далеки от желания иронизировать по этому поводу.)
Растущее чувство уязвимости заставило англичан потребовать от своего
правительства увеличить сухопутную армию, не считаясь с расходами. Приход к власти Луи-
Наполеона поверг в ужас тех людей в Англии, которые помнили беды и страхи,
принесенные его знаменитым дядей, и которые ассоциировали это имя с абсолютным
злом. В 1850 г. произошел разрыв дипломатических отношений между Лондоном
и Парижем из-за попытки Англии применить силу к Греции, где поднялась волна
антибританских настроений, вызванная, в общем-то, ничтожным эпизодом с Доном
Пачифико—португальским купцом с английским паспортом.
Военная тревога зимних месяцев 1851-1852 гг. в связи с переворотом в
Париже и повторение ее в феврале-марте 1853 г. еще раз показали, что у Англии
были причины считать Францию противником номер один. Ирония в том, что всего
лишь через год Англия уже воевала не против страны, доставлявшей ей столько
беспокойства, а против России, с которой Лондон в принципе не возражал вступить
в союз против Франции167.
Не мудрено, что после знаменитых бесед с британским посланником в Петербурге
Гамильтоном Сеймуром (январь-февраль 1853 г.), посвященных восточному
вопросу, Николай I продолжал пребывать во власти идей, которые до начала
Крымской войны мало кто из западных и русских наблюдателей того времени рискнул бы
назвать «иллюзиями»168. В историографии существует два взгляда (не считая
оттенков между ними) на этот весьма непростой сюжет. Одни исследователи
считают, что царь, подняв тему раздела Турции и получив от Англии якобы однозначно
негативный ответ, упорно не хотел замечать того, чего нельзя не заметить1*.
Другие с разной степенью категоричности признают, что, во-первых, Николай I
лишь зондировал почву и, как прежде, ставил вопрос о вероятностном развитии
событий, не настаивая на их искусственном ускорении, во-вторых, двусмысленность реакции
Лондона фактически и спровоцировала дальнейшие ошибки царя постольку,
поскольку была интерпретирована им в свою пользу169.
В принципе есть достаточное количество аргументов для обоснования обеих точек
зрения. «Корректность» будет зависеть от расстановки акцентов. Для
подтверждения первой версии подойдут слова Николая I о том, что Турция «неожиданно
может скончаться у нас (России и Англии—В. Д.) на руках»2*; что, возможно, не
за горами перспектива «распределения оттоманского наследства после падения
империи»3*; что он, Николай I, готов «уничтожить» независимость Турции,
¦• ТарлеЕ. Я. Соч. Т. 8. С. 144-146, 150; MowatR. #. Ор. cil. Р. 102-105.
** Цит. но: Виноградов В. //. Великобритания.., с. 242; см. также: Mac?eA. L. Ор. cit. Р. 96-97.
3* Цит. по: ТарлеЕ. В. Соч. Т. 8. С. 142.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
низвести ее «до уровня вассала и сделать само существование для нее
бременем»1*. В защиту этой же версии можно привести общие положения ответного послания
британской стороны: Турции в ближайшее время распад не грозит, и поэтому едва
ли целесообразно заключать предварительные соглашения о разделе ее
наследства, что, помимо всего, вызовет подозрения у Франции и Австрии; даже
временная оккупация русскими Константинополя недопустима2*.
Вместе с тем есть немало смысловых акцентов и нюансов, подтверждающих
вторую точку зрения. Николай I прямо заявлял, что для него «было бы неразумно
желать большей территории или власти», чем он обладал; что «нынешняя Турция-
сосед, лучше которого и не придумаешь»; что он, Николай I, «не желает идти на
риск войны» и «никогда не захватит Турции»170. Государь подчеркивал: он просит
у Англии «не обязательства» и «не соглашения»; «это свободный обмен
мнений»3*. В строгом соответствии с указаниями императора К. В. Нессельроде
внушает Лондонскому кабинету, что «падения Оттоманской империи...не хотим ни
мы (Россия—Б. Д.), ни Англия», а распад Турции с последующим
распределением ее территорий—«чистейшая гипотеза», хотя, конечно, достойная «рассмотрения» х\
Что касается текста ответа Форин оффис, то в нем было достаточно смысловой
неопределенности, чтобы дезориентировать не только Николая I. Некоторые
фразы звучали для царя вполне ободряюще. Его, в частности, заверили, что
британское правительство не сомневается в моральном и юридическом праве Николая 1
вступаться за христианских подданных султана5*, и в случае «падения Турции»
(употреблена именно такая фраза) Лондон ничего не будет предпринимать «без
предварительного совета с императором Всероссийским»0*. Впечатление о иол-
ном взаимопонимании подкреплялось и другими фактами, в том числе и заявлением
Г. Сеймура (февраль 1853 г.) о его глубоком удовлетворении по поводу
переданного устами К. В. Нессельроде официального уведомления в адрес Форин оффис
о том, что между Петербургом и Портой «нет никаких дел, кроме тех, которые могут
существовать между двумя дружественными правительствами»171. Инструкция
Форин оффис к Сеймуру (от 9 февраля 1853 г.) начиналась с уведомления о том,
что королева Виктория «счастлива отметить умеренность, искренность и
дружеское расположение» Николая I к Англии7*.
'•Цит. по: Виноградов В, Я. Великобритания.., с. 242. Впрочем, зто-слова, которые передает
Г. Сеймур как якобы принадлежащие Николаю I.
** История внешней политики России. Первая половина XIX в. С. 370; МафеА. L. Op. cit. Р. 100-101.
3' Цит. по: ТарлеЕ. В. Соч. Т. 8. С. 142.
4'Там же. С. 146.
3' BourneK. Thc Foreign Policy.., p. 315-316.
60 Цит. по: Виноградов В. Н. Великобритания.., с. 243; см. также: МафеА. L. Op. cit. Р. 101.
7" МафеА. L. Op. cit. Р. 99.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ A0-е ГОДЫ XIX ВЕКА)
Со стороны Лондона не было заметно внятных попыток развеять впечатление,
будто он возражает не по поводу сути нрелюжения царя, а по поводу способа и
времени его осуществления1*.
В аргументации англичан лейтмотивом звучал призыв не опережать события, чтобы
не спровоцировать их развитие по пагубному для Турции и, возможно, для всеобщего
мира в Европе сценарию. Хотя Сеймур заметил в беседе с царем, что даже очень
больные государства «так быстро не умирают», он ни разу не позволил себе категоричного
отрицания такой перспективы применительно к Османской империи и в принципе
допускал возможность «непредвиденного кризиса»2*.
Николай I полагал, что этот кризис, точнее его летальная фаза, произойдет
раньше, чем думают в Лондоне, где, между прочим, тоже но-разному оценивали
жизнеспособность Порты. Царь опасался кончины «больного человека» не меньше, чем
англичане, но, в отличие от них, хотел определенности на тот самый «непредвиденный»
с.1учай. Николай I досадовал, что британские лидеры не замечают или делают вид, что
не понимают его простой и честной позиции. По-нрежнему придерживаясь осторожного
подхода, он предлагал не план развата Турции и не конкретную сдаш о разделе ее
наследства. Царь предлаг&1 быть готовыми к любому повороту ситуации в восточном кризисе,
который являлся уже не гипотетической перспективой, а суровой действительностью.
Быть может, самый верный ключ к уяснению сути опасений императора дают его слова,
обращенные к Сеймуру. Николай I со свойственной ему прямотой и чистосердечием
заявил, что его беспокоит вопрос не о том, «что нужно делать» в случае кончины Порты,
а о том, «чего делать не следует»3*. Лондон, к сожалению, предпочел не заметить этого
важного признания или попросту не поверил ему.
Николай I не желал понять, что ему отказали, и в этом нет ничего удивительного.
Если речь действительно шла о категоричном отказе, то он требовал четкой и
вразумительной формы, а не словесного обрамления, обтекаемость и любезность
которого могли соперничать разве что с его глубокой двусмысленностью4*. В
данном случае трудно, конечно, говорить о проницательности Николая I, но и
благонамеренность Англии вызывает большие сомнения172. Важно еще раз
отметить, что на умозаключения, вынесенные царем из переговоров с Сеймуром, не могла
не повлиять сохранявшаяся в англо-французских отношениях напряженность и, в
частности, еще не спавшая в Англии волна паники в связи с вероятностью вторжения
на се территорию десантных войск Франции.
,e Byrne L. G. The Greal Ambassador. А Sludv oflhc Diplomatic Career of Stralford Canning. Ohio Statc
University Press, 1964. P. 281.
»MacfleA'.L.Op.cil.?. 102.
*eIbid.P. 102.
,e История внешней политики России. Первая по.ювипа XIX в. С. 370; Bartlett С. J. Defence and
Diplomacy.., p. 49.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Впрочем, поначалу последствия неверного истолкования британского ответа
Николаем I не казались катастрофичными. После объяснений с Лондоном государь
действовал не менее осторожно, чем до них. Он был далек от того, чтобы идти
напролом173. Весьма прочным казался и запас благоразумия у государственных деятелей
Англии и других великих держав, опасавшихся перерастания восточного кризиса в
общеевропейскую войну с совершенно непредсказуемыми перспективами1*.
Ничего безвозвратно рокового не произошло ни весной, ни летом, ни даже
осенью 1853 г. (когда между Россией и Турцией начались военные действия). До
того момента, когда уже ничего нельзя было поделать, оставалось много времени
и много возможностей для предотвращения большой войны. В той или иной
степени они сохранялись вплоть до начала 1854 года. Пока ситуация окончательно не
«свалилась в штопор», она неоднократно давала надежду на те сценарии, по
которым разрешались восточные кризисы и военные тревоги в 30-40-х гг. XIX в.т
В сороковые годы XIX в., при всей стабильности русско-английских отношений
в Европе и Азии, сохраняются и даже получают новый импульс скрытые тенденции,
в которых позитивный и деструктивный потенциалы находились в неустойчивом
равновесии. Теоретически, при разном стечении обстоятельств эти тенденции могли
привести к разным последствиям. Николай I никогда не выступал за целенаправленный
развал и расчленение Османской империи175, при этом отвергая идею об осуществимости
и—главное—целесообразности полного устранения британского присутствия по
обе стороны Проливов. Он не принимал игру с нулевой суммой, будучи такихМ же, если
не более последовательным, сторонником теории равновесия, как и англичане2*.
Вместе с тем царь был убежден, что на тот случай, когда в результате внутренних
естественных причин возникнет ситуация необратимого распада, России и Англии
лучше уж иметь заранее достигнутую договоренность о сбалансированном разделе
турецкого наследства, чем лихорадочно решать эту проблему в экстремальных
условиях очередного восточного кризиса с неочевидными шансами на успех и вполне
реальной возможностью спровоцировать общеевропейскую войну3*.
В контексте этой философии Николая I можно предположить: он не ста! продлевать
Ункяр-Искелесийский договор прежде всего потому, что рассчитывал в
перспективе добиться в обмен на свою уступчивость согласия Лондона на раздел имущества
«больного человека», если его кончина будет неминуема.
Как известно, император обманулся в своих ожиданиях.
* * *
Итак, 30-40-е годы XIX века составляют поворотный этап в развитии
международных противоречий на Кавказе. Возникнув еще во второй половине XVIII столетия,
10 См.: Gillard D. R. Ор. cit Р. 83-85.
2* GillardD. Д. Op. cit. Р. 70.
3* Ibid. Р. 69.
ГЛАВА IV. КАВКАЗ В ПЛАНАХ ПОЛЬСКИХ НАЦИОНАЛИСТОВ D0-е ГОДЫ XIX ВЕКА)
эти противоречия, в их русско-английском звене, стали усиливаться после Адриа-
нопольского A829 г.) и Ункяр-Искелесийского A833 г.) договоров, а в период
военной тревоги 1837 г. обнаружили опасную степень остроты. Кризисная
ситуация вокруг Черкесии, которая могла вылиться в вооруженный конфликт Англии и
России, но но ряду причин разрешилась мирно, не обескуражила британское
правительство: его вмешательство в кавказские дела продолжалось. Лишь с подписанием
Лондонских конвенций 1840-1841 гг. оно временно прекращается.
Столкновение интересов России и Англии на Кавказе, готовность обеих стран
отстаивать их, если понадобится, силой или угрозой ее применения создали одну из
важных предпосылок той международной обстановки, в которой станет возможной,
хотя вовсе не обязательной, Крымская война.
Вместе с тем внутри рассмотренного хронологического периода в
русско-английских отношениях на Востоке весьма четко различаются два не похожие друг на друга
десятилетия—30-е и 40-е годы. Для первого характерна целая серия кризисных
ситуаций с благополучной развязкой. Они свидетельствовали о том, что между Россией
и Англией существовали антагонизмы, которые, несмотря на всю их остроту, в
конечном счете поддавались урегулированию дипломатическими методами. Каждая сторона
давала другой и поводы для тревог, и надежду на возможность избежать худшего176.
Мирно улаженный восточный кризис 1839-1841 гг. положил начало
десятилетию «разрядки>>. И хотя назвать этот отрезок времени совершенно безмятежным
никак нельзя, он все же дает основания считать русско-английское соперничество
не прямо поступательным, а дискретным процессом со своими подъемами и
спадами, обусловленными сложным и во многом непредсказуемым взаимодействием самых
разнообразных факторов, как объективных, так и субъективных. В 40-е годы все
эти факторы пришли в состояние относительного равновесия, дальнейшая судьба
которого опять-таки зависела от их новых комбинаций, от количественного и
качественного соотношения между консервативными и деструктивными тенденциями.
Конечно, есть логика и смысл в утверждении ряда историков о том, что между
Россией и Англией, антагонизм которых в восточном вопросе являлся «перманентным
фактором в дипломатической картине» XIX века, рано или поздно должна была
состояться проба сил1*. Однако стоит прислушаться и к мнению ученых, полагающих, что
эти две страны, будучи по отношению к Европе «фланговыми сверхдержавами»,
если и готовы были воевать друг с другом, то лишь таким образом, чтобы не
нарушить мир и равновесие на континенте, то есть—Венскую систему2*. Отдавая
должное обеим точкам зрения, позволим себе отметить не только их корректность,
»• Hayes Р. The Nineteenth Ccnluiy. Modera British Foreign Policy 1819-1880. L., 1975. P. 48; Franz G.
Op. cit. S. 457; Niedhart G. Geschichte Englands in 19. und 20. Jahihundert. Munchen, 1987. S. 109.
*• См.: Bridge F. /?., Bullcn R. The Great Powcrs and European States System 1815-1914. L.-N. Y.,
1980. P. 80.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
но и определенную умозрительность. Исчерпывающе доказать обреченность
Петербурга и Лондона на военное столкновение так же сложно, как и представить себе
возможность «ограниченной войны>> между двумя гигантами, которая радикально
не повлияла бы на ситуацию в Европе. Крымская война—трагическое тож подтверждение.
После 1829 г. Турция, связанная условиями Адрнанопольского договора, старалась
действовать на Кавказе осторожнее, чем в первой трети XIX в. Формально не
оспаривая права России на этот регион, она тайно посылала к черкесам оружие и
всячески поддерживала в них уверенность, что они не останутся без помощи извне.
Османское правительство поощряло польских эмигрантов в Турции в их
антирусских акциях на Кавказе, использовало их активность в собственных целях177.
Кавказская война, породив напряженную и соблазнительную для иностранного
вмешательства ситуацию, явилась мощным провоцирующим фактором в британской
и турецкой политике на Кавказе. Путем искусственного насаждения
государственности в черкесском обществе, где она находилась лишь в зачаточном состоянии, английские
эмиссары надеялись придать Кавказской войне более совершенные
организационные формы, повысить ее эффективность.
Таким образом, благодаря растущим экспансионистским устремлениям Англии,
сопровождавшимся реваншистскими притязаниями султана, в течение двадцати с
лишним лет, предшествовавших Крымской войне, в сфере кавказского вопроса, как
и в сфере восточного вопроса в целом, формировался сложный узел противоречий,
развязать который, вероятно, можно было бы разными способами. Но, к
сожалению, предстояло это сделать на полях сражений.
КНИГА ВТОРАЯ
Кавказ и Крымекая война
A858-1856 гг.)
illlllllllllllllllllll
lllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllllw
Глава I
Стратегические замыслы союзников
Кто виноват?: к старому спору. (Стр. 170)-Воляквойне. (Стр. 173)-Формирование
коалиции. (Стр. 178) -Где нанести главный удар? (Стр. 188) -Разведка военная и
дипломатическая. (Стр. 197)-Кавказ остается в поле зрения союзников. (Стр. 211)
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Восточный кризис 50-х гг. в истории международных отношений XIX в.
занимает особое место, будучи некоей «генеральной репетицией» будущего
империалистического раздат мира. Пришел конец почти 40-летнсй эпохе относит&и>ной
стабильности в Европе. Крымской войне—в определенном смысле «мировой»178—
предшествовал довольно длительный период сложного и неравномерного развития
международных противоречий с чередовавшимися фазами подъемов и спадов.
Постфактум происхождение войны выглядит как долго зревший конфликт интересов, с
неумолимой логикой приближавшийся к своей закономерной развязке.
В эту «эволюционную» картину как бы естественно вписываются такие вехи, как
Адрианопольский и Ункяр-Искелесийский договоры, инцидент с «Виксеном»,
Лондонские конвенции 1840-1841 гг., визит царя в Англию в 1844 г.,
европейские революции 1848 г. с их непосредственными последствиями <ця восточного вопроса170
и, наконец, пролог военного столкновения—спор о «святых местах»1*, побудивший
Николая I к новым доверительным объяснениям с Лондоном, которые во многом
неожиданно осложнили ситуацию.
Между тем в восточном кризисе 50-х гг., как считают многие историки, не было
заложено изначальной предрешенности180. Они предполагают, что в течение
долгого времени сохранялись довольно высокие шансы на предотвращение и
русско-турецкой войны, и (когда этого не получилось) русско-европейской.
Мнения расходятся лишь в идентификации события, оказавшегося «точкой невозврата»181.
Это действительно вопрос любопытный. Само по себе начало войны между
Россией и Турцией182 не представляло ни катастрофу, ни даже угрозу миру в Европе.
По предположению некоторых исследователей, Россия ограничилась бы
«символическим кровопусканием», после чего позволила бы вмешаться европейскому
«концерту» для выработки мирного договора2*.
Осенью-зимой 1853 г. Николай I, скорее всего, ожидал, на худой конец,
именно такого развития событий, надеясь, что исторический опыт не дает
оснований бояться локальной войны с турками по образцу предыдущих войн. Тем не
менее еще до начат военных действий он искренне стремился избежать их. II самое
любопытное—Лондонский кабинет прекрасно это понимал. Ведь неслучайно
Эберднн и Кларендон признавались в том, что у них нет «никаких сомнений»
относительно желания Николая I «выпутаться из этой истории»3*. А если так, то
почему они не помогли царю? Не потому ли, что хотели войны, сначала русско-
турецкой, а затем коалиционной?
'* Восточный вопрос во внешней политике России. С. 121-134; Виноьралов В. Н. «Святые места» и
земные дела (англо-русские отношения накануне Крымской войны) //НИИ. 1983. Х° 5. С. 136-
152; Л? 6. С. 129-144.
»SaabA. Р. Ор. cit. Р. 156.
3* SchroederR W. Ор. cit. Р. lUConacherJ.B. TheAberdeen Coalition.., р. 233; Wentkerll. Op. cit. S.72.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
Когда царь принял вызов Порты, первой начавшей боевые действия, ему уже ничего
не оставалось, как воевать. Управление ситуацией почти полностью перешло в
руки западных держав и Австрии. Теперь только от них зависел выбор дальнейшего
сценария—либо локализация, либо эскалация войны.
Пресловутую «точку невозврата» можно искать в разных местах
событийно-хронологической шкалы, но коль скоро она, в конечном счете, была пройдена, вся
предыстория Крымской войны приобретает другой смысл, предоставляя сторонникам
теории закономерностей аргументы, которые, несмотря на их нсбезупречность, проще
принять, чем опровергнуть. Нельзя доказать с абсолютной достоверностью, но
можно предположить, что многое из происшедшего накануне войны и за 2-3
десятилетия до нее было обусловлено глубинными процессами и тенденциями мировой
политики, включая русско-английские противоречия на Кавказе, заметно усиливавшие
общую напряженность на Ближнем и Среднем Востоке183.
Крымская война возникла не из-за Кавказа (впрочем, трудно вообще точно
указать на какую-то одну, конкретную причину). Но надежды на вовлечение этого
региона в сферу политического и экономического влияния Англии давали
правящему классу страны подспудный стимул если не к целенаправленном}7 развязыванию
войны, то, по крайней мере, к отказу от чрезмерных усилий по предотвращению
ее,ь4. Соблазн выяснить, что можно выиграть у России к востоку (как и к западу)
от Проливов, был немалым. Пожалуй, стоит прислушаться к мнению одного
английского историка, считавшего Крымскую войну в значительной степени продуктом
«большой игры» в Азии1*.
Особняком стоит очень непростой вопрос об ответственности Наполеона III, в
котором многие историки видят главного зачинщика Крымской войны. Так ли
это? И да, и нет. С одной стороны, Наполеон III был последовательным
ревизионистом по отношению к Венской системе и ее основополагающему принципу—статус-кво.
В этом смысле николаевская Россия, охранительница «покоя в Европе», являлась
для французского императора самым серьезным препятствием, требующим
устранения. С другой стороны, совсем не факт, что он собирался это сделать с помощью
большой европейской войны, которая создала бы рискованную и непредсказуемую
ситуацию, в том числе для самой Франции185.
Намеренно провоцируя спор о «святых местах», Наполеон III, возможно, хотел
не более чем дипломатической победы, позволившей бы ему посеять раздор среди
великих держав, и прежде всего в вопросе о целесообразности сохранения статус-
кво в Европе. Драма, однако, в том, что Наполеон III оказался не в состоянии
удержать контроль над ходом событий и дал туркам в руки рычаги опасного
манипулирования кризисом в собственных, далеко не миролюбивых интересах.
,e Gillard D. Л. Ор. cit. Р. 95. Эта мысль встречается и в других, старых и новых работах британских
историков. (См., например: TrenchF. Ор. cil. Р. 20; GoldfrankD. М. Ор. cit. Р. 4.)
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Имели значение и собственно
русско-турецкие противоречия.
Порта не отказалась от
претензий на Кавказ.
Стечение неблагоприятных для
России обстоятельств в начале
50-х гг. обусловливалось не только
объективными факторами. Нсбез-
ошибочная политика Николая I
ускорила формирование
направленной против него европейской
коалиции. Провоцируя, а затем
ловко используя просчеты и заблуж-
дения царя, Лондонский и
Парижский кабинеты вольно или
невольно создавали предпосылки
4,1я вооруженного столкновения1*.
Ответственность за крымскую
драму7 в полной мере делили с русским
монархОхМ западные правительства
и Порта186, стремившиеся
ослабить международные позиции
России, лишить ее того перевеса,
который она получила в
результате Венских соглашений.
Определенная доля вины лежит на партнерах Николая I по Священному союзу-
Австрии и Пруссии. В сентябре 1853 г. в Ольмюце и Варшаве состоялись
конфиденциальные переговоры русского императора с Францем-Иосифом I и
Фридрихом Вильгельмом IV. Атмосфера этих встреч, по свидетельству современников,
не оставляла сомнений, что между участниками <<царила по-прежнему самая тесная
дружба»2*. Вольно или невольно австрийский император и прусский король помогли
Николаю I прочно утвердиться в надежде на верность своих исконных союзников.
По крайней i\iepe, для предположений о том, что Вена «удивит мир своей
неблагодарностью», а Берлин не станет на сторон} царя, не было никаких оснований.
Идеологическая и политическая солидарность трех монархов, отгораживавшая
их от «демократического» Запада (Англии и Франции), не являлась пустым звуком147.
Наполеон III
!* См.: Виноградов В. Я. Великобритания и Балканы: от Венского конгресса до Крымской воины. М.,
1985. С. 228-282.
2Р Милютин Д. А. Воспоминания 1843-1856.., с. 208-215.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
Россия, Австрия и Пруссия были заинтересованы в сохранении внутриполитического
(«морального») и международного (геополитического) статус-кво в Европе. Самым
реальным гарантом этого статус-кво оставался Николай I, и именно поэтому в
надежде царя на поддержку Вены и Берлина было не так уж много идеализма188.
Похоже, в поведении «священных союзников» не следует усматривать
последовательного злого умысла, но объективно они спровоцировали то, что могли бы
предотвратить189. Как бы там ни было, безукоризненно гладко прошедшие
«саммиты» в Ольмюце и Варшаве—далеко на самый подходящий сюжет для муссирования
вопроса о близорукости Николая I.
Другое дело, что, кроме идеологических интересов, у Австрии и Пруссии были
геополитические. Это ставило Вену и Берлин в канун Крымской войны перед
трудным выбором между соблазном присоединиться к коалиции победителей для
получения своей доли трофеев и опасением потерять в лице чрезмерно
ослабленной России защитный оплот против революции190. Материальное в конце концов
взяло верх над идеальным. Такая победа не была фатально предопределена, и
предвидеть ее мог лишь гениальный политик. Николай I к данной категории не
принадлежал. Это, пожалуй, главное и, возможно, единственное, в чем он виноват191.
« « «
В условиях углублявшейся дипломатической изоляции Петербурга и растущих
воинственно-русофобских настроений в Англии192 вновь возрождаются старые планы Форин
оффис, касавшиеся Кавказа. По мнению Лондона, восточный кризис открывал
благоприятные перспективы для осуществления идеи «крестового похода» против
России, уже давно не дававшей покоя Пальмерстону193.
Прибавляло оптимизма навязанное уркартистами и ставшее популярным в Европе
представление о Кавказе как об ахиллесовой пяте Российской империи1*. Еще со
времен викссновского кризиса Пальмерстон пребывал в заблуждении относительно
непрочности позиций России в этом районе. Ему казалось, будто первый залп пушек
против нее сразу произведет одобрительное волнение среди покорённых ею народов2*.
В меморандуме, составленном Пальмерстоном в июне 1853 г., указывается на
способ предрешить исход Кавказской войны, используя благоприятный для этого
«текущий момент»: ввести англо-французский флот в Черное море, помочь чер-
'* БурчулалзеЕ. Е. Грузия в планах.., с. 184-185: Кедьсиев В. Польские агенты в Царьграде //РВ.
1869. Т. 81. JM 5-6*. С. 542; ADM 1853-1854. Paris, 1854. Р. ЪП; Handelsman M. Op. cit. Р. 43;
Bodensledt Fr. Erinnerungen an den Kaukasus //Roskoschny H. Op. cil. Bd. 1. S. 266-267; ReidJ.
Turkey and thc Turks: bcing the presenl state of the Ottoman Empire. L., 1840. P. 77-78; CorreardJ.
Guidc mariiime et strategiquc dans la Mer Noire, la Мег d\Azof et sur le theatrc de la guerre en Ori-
ent. Ouvrage utile aux officiers des armees de terre et de mcr et a la marine du commerce. Paris, 1854.
P. 277. Эта идея продолжает жить и в современной литературе. См.: CurlissJ. S. Russia's Crimean
War.., р. 43, 84; WentkerlL Op. cil. S. 212.
*• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 123. 1837 г. Л. 85.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
кесам и Шамилю оружием, чтобы сосредоточить в руках имама власть над
Северным Кавказом, отрезать связь Грузии с южной Россией194.
В сентябре 1853 г. он вновь напоминает, что России «не следует забывать о своих
уязвимых местах—Польше, Черкесии, Грузии»195. В вытеснении русских с Кавказа
и превращении его в британскую сферу влияния усматривали правящие круги
Англии одну из целей войны196.
П&икмерстон смотрел на надвигавшийся конфликт как на «грандиозную шахматную
партию», в которой англичане должны выиграть крупные фигуры, если не сделают
«ошибочныхходов». В разряд «крупныхфигур» он включал, в первую очередь,
Кавказ, а под «ошибочными ходами» подразумевал осторожную, с его точки зрения,
политику премьер-министра Англии Д. Г. Эбердина197.
Посол России в Лондоне Ф. И. Бруннов, возвращаясь в Петербург после разрыва
дипломатических отношений с Англией, предупреждал Нессельроде о «несомненном
стремлении британского правительства воспользоваться настоящей войной, чтобы отнять
у нас (русских—В. Д.) закавказские провинции или, по крайней мере, помочь черкесам
уничтожить результаты длительных усилий» России на Северо-Западном Кавказе1*.
1A3) января 1854 г. русский посол в Вене П. К. Мейендорф писал, что
англофранцузский флот нанесет удар «главным образом» на восточном берегу Черного
моря и поэтом) России хорошо было бы иметь в долине реки Риони надежно
укрепленный пункт, «Кутаис, например, или Гори»2*.
По мнению австрийского императора Франца-Иосифа, в случае возникновения
войны между Россией и западными державами Англия предпочтет вести ее в Азии,
а Франция—в Европе. Стремясь «отодвинуть» театр войны под&п>ше от границ Австрии,
Франц-Иосиф «советовал» Николаю I придерживаться в Закавказье наступательной
стратегии, а на Дунае—оборонительной198.
Что в Азии может стать «жарко», ожидали и в Париже3*. Французский посол в
Австрии Ф.-А. де Буркнэ предсказывал, что Англия не захочет прекращать войну,
пока у России не отнимут Крым, Кавказ и не лишат ее преобладания в Черном море
и в целом на Востоке4*. Впрочем, и сама Франция казалась настроенной весьма
воинственно. Обсуждая с австрийским послом в Париже И.-А. Хюбнером возможный ход
войны в случае вступления в нее Англии и Франции, французский министр иностранных
дел Эдуард Друэн де Люис начертал целую программу, которая местами выглядела
,0 АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 83. 1854 г. Л. 262; Зайончковский А. М. Указ. соч. Приложения.
Т. 2. СПб., 1912. С. 376.
*• Petervon Meyendorff. Ein russischer Diplomat an den Hofen von Berlin und Wien. Politischer und pri-
vater ?riefwechsel 1826-1863. Herausgegeben und eingeleited von Otto Hoetzsch. Bd. 3. Berlin
und Leipzig, 1923. S. 115.
:}e Thouvenel L. Nicolas I ct Napoleon III. Lcs preliminaires dc la guerre de Crimee 1852-1854 d'apres
les papiers inedits de M. Thouvcnel. Paris, 1891. P. 246.
»' [JominiA.] Op. cit. T. 2. P. 110-111.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
даже шире и агрессивнее, чем английские планы. История войн, по его словам, еще
не знала столь высокой концентрации военно-морских сил на одном направлении.
Этим шансом нужно воспользоваться, чтобы причинить России как можно больше
вреда: разорить Северное Причерноморье; сжечь Севастополь, чтобы изгнать
русский флаг из Черного моря; возмутить Черкесию; разрушить или занять морские
порты в Абхазии, Мингрелии, Гурии; отобрать у России закавказские провинции
и выгнать ее за Кавказский хребет. «Мы отрежем от России ее азиатскую часть, как
отрезают часть нароста на теле»1*.
«Черное море,—продолжал Друзн де Люис,—-перестанет быть русским озером и
превратится в английское море». Для этого англичанам достаточно обзавестись там
«каким-нибудь островом, какой-нибудь скалой, которые будут превращены в новый
Гибралтар». После этого Англия может не опасаться русских поползновений в Азии2*.
Слышать все это из уст французского министра было весьма странно: изложен
громадный план действий, и ни слова о том, в чем тут интерес Франции. В том, что Россия
будет максимально ослаблена в Азии, а Англия получит полный контроль над
Черным морем и тем самым еще сильнее упрочит свои позиции в Средиземноморье?
Очевидно, нет: Франции это совершенно не выгодно.
Тогда зачем Друэн де Люис говорит все это? И именно Хюбнеру, а, положим, не
британскому7 послу, что было бы гораздо логичнее?
В том-то и дело, что предназначалась эта тирада для австрийских ушей. И в
ходе дальнейшего течения разговора Хюбнеру это становится ясно.
Между тем Друэн де Люис постепенно подбирается к сути проблемы. Она,
оказывается, в том, что Россия, будучи не в состоянии вести в Закавказье одновременную
борьбу с двумя западными державами, начнет терять эти южные провинции одну
за другой. II с «каждой пядью утраченной в Азии зелии» она будет «искать компенсаций
в Европе», где объединенный англо-французский флот бессилен противостоять ей3*.
Намек настолько прозрачен, что и намеком-то его назвать трудно. Австрии
объявили, что не за горами тот «решительный момент», когда ей придется определиться,
с кем она и против кого. При этом ей предложили учесть тот факт, что ее владение
Дунайскими княжествами, если она захочет сохранить нейтралитет, не
гарантировано ни со стороны западных держав, ни тем более со стороны России, перед
армией которой Австрия на Балканах останется в одиночестве4*.
В заключение беседы Друэн де Люис выложил перед Хюбнером самый устрашающий
довод. Он прямо заявил, что перед Австрийской империей стоит альтернатива: «либо
исчезнуть с политической карты Европы как европейское и независимое госу-
¦•AGKK. Seriel.Bd. I.S. 440.
-" Ibidcm.
3* Ihidem.
'* Ibidem.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
дарство», либо «искренне и решительно» присоединиться к Англии и Франции в
их войне против России—«воине до победного конца»1*.
Именно этот выбор и страшил Вену больше всего.
Таким образом, с началом Крымской войны еще раз подтвердилось важное
стратегическое значение кавказского региона2*.
Свои цели в войне, совершенно конкретные и далеко не бескорыстные, союзники
прикрывали заботой о защите Турции, идеалами свободы и справедливости,
призывами к борьбе против русского варварства и деспотизма во имя цивилизации и
демократии199. Прозвище Николая I—«жандарм Европы»—раздражало британских
политиков: полицейское надзирательство за народами Европы они считали
собственной привилегией200.
На свет божий, как нельзя кстати, был вновь извлечен жупел «русской угрозы» Индии.
Британское общество не хотело даже слушать (не то что вникать) доводы ведущих
военных стратегов, включая А. Веллингтона, о технической неосуществимости идеи
захвата Индии русскими, с одной стороны, и об отсутствии у них таких намерений, с
другой. Зато охотно внимали Пальмерстону и другим русофобам, утверждавшим, что
у России на Кавказе и в Персии уже есть готовая стратегическая база для вторжения
в британскую колонию, и она будет использоваться с неумолимой
последовательностью. Остановить русских можно, только нанеся им сокрушительный удар201.
Именно из этих постулатов британской политической мысли берут свое начало
две, как правило, мирно сосуществующие концепции современной западной
историографии Крымской войны, условно говоря,—прагматическая и либеральная.
Первая акцентирует сугубо материальные причины войны, выводя их из жестокого
геополитического соперничества между Россией и Западом, которое было
опосредовано через восточный вопрос. Вторая—подчеркивает идейно-моральные
императивы—то есть европейские либеральные ценности,—вынудившие «передовые»
демократии, в частности Англию, бросить (точнее принять) вызов
восточно-деспотической и «агрессивной» России. В обоих случаях оборонительная подоплека
решительности Запада не подвергается никакому сомнению.
В зарубежной историографии второй половины XX века эти две концепции
зачастую (и не случайно) формулировались с использованием пропагандистско-поня-
тийного аппарата «холодной войны». Так и говорилось: Крымская война велась во
имя «сдерживания» и «отбрасывания» России, «освобождения» нерусских
народов—финнов, поляков, балканских и кавказских народов202.
Планы Турции на Кавказе были решительными203. Она надеялась, что
уникальное стечение благоприятных факторов (почти заключенный наступательный союз
•'AGKK. Scrie 1. Bd. l. S. 440-441.
2*LadimirJ. La Gucrre. Histoire complete des operaiions mililaries cn Oricnl pcndant les annees 1853
et 1854. Paris, 1854. P. 125.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
с Англией н Францией, неспокойствие в Дагестане и Чсркесии, малочисленность
русских сил в Закавказье) позволит ей вытеснить Россию из этого региона1*.
В октябре 1853 г. султан вызвал Сефер-бея из его адрианопольской «ссылки»
и присвоил ему чин мирмирана (генерала). В тот же чин был произведен другой
выходец из Черкесии—Бечет-бей (или Бечет-паша), которого Порта готовила на роль
своего эмиссара и наместника на Северо-Западном Кавказе. В октябре туда, видимо
для изучения и подготовки обстановки, был отправлен помощник Сефер-бея Хаджи
Мехмед Эфенди. Других османских агентов послали—через Зрзерум и Батум— в
Дагестан для установления связи с Шамилем2*.
На Кавказе Турция рассчитывала обойтись без военной помощи западных держав,
предполагая получить широкую поддержку местных мусульманских народов3*. Порта
не хотела пускать кого-либо в земли, которые она считала своей сферой влияния.
Петербург крайне обеспокоила перспектива использования неприятелем
ситуации на Кавказе, особенно в его северо-западной части, легко доступной с моря и
слабо контролируемой русскими войсками. Было предложено перебросить туда
пехотную дивизию для предотвращения высадки вражеского десанта4*. Однако
ввиду нехватки воинских контингентов, в Петербурге в конце концов решили идти
по пути раннего упреждения опасного для России сценария (см. ниже, о Синопе).
Также вызывало Tpeeoiyr положение на русско-турецкой границе в Закавказье,
которая находилась под постоянной угрозой разбойничьих набегов лазов и аджарцев. Будучи
но-прсжнему не в состоянии контролировать эти своевольные племена, Порта
предпочитала держать их как военный резерв против России. Не случайно весной 1853
г. специальный представитель Николая I А. С. Меншиков вел с турками переговоры
об уступке России Аджарии и одновременно предлагал царю нанести превентивный
удар в Малой Азии и захватить Каре, Баязет и Батум3*. С сугубо военной точки
зрения, это была абсолютно рациональная идея, что показали ближайшие события в
Закавказье, оказавшиеся трагическими для русской армии, которую турки застали
врасплох благодаря наличию у них аджарского плацдарма. Николай I, однако,
отказался от предложения Меншикова, поскольку война не входила в его планы201.
Во всяком с.1учае, перспективу коалиционной войны русский император, судя по
всему; вообще не рассматривал. Трудно сказать, разделяли ли этот оптимизм
подчиненные ему генералы. Единодушия среди них не было. Одни считали необходимым
[*PereiraM. Op. cit. Р. 138.
2* Ibrahim KoremezlL Op. cit. P. 59.
3*Шеремет В. И. Османская империя.., с. 193; LadimirJ. Op. cit. Р. 124.
4' Воспоминания генерал-фельдмаршала Дмитрия Алексеевича Милютина 1843-1856. Под ред.
J. Г. Захаровой, (Далее: Милютин Д. А. Воспоминания 1843-1856.) М., 2000. С. 201-202;
Fuller W. С. Jr. Op. cit. Р. 237-238.
50 GoldfrankD. M. Op. cit. Р. 133, 143.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
послать войска для обороны кавказского побережья перед лицом возможного
военно-морского нападения, сопровождаемого десантными операциями. Другие
полагали, что подкрепления больше нужны в Закавказье на русско-турецкой сухопутной
границе1". Победила вторая точка зрения, и это позволяет высказать гипотезу (и
только гипотезу), что военные специалисты тоже были не очень склонны глубоко
анализировать сценарий вторжения англо-французского флота в Черное море.
Если это так, то полная неопределенность международной ситуации весной-летом
1853 г. в какой-то степени их оправдывает.
Вместе с тем существуют данные, указывающие на то, что русское правительство,
памятуя об инциденте с «Виксеиом», делало все, чтобы избежать его повторения:
в новой, предгрозовой обстановке это было бы более опасно, чем в 1837 году.
Командирам крейсирующих вдоль кавказского побережья русских судов было строжайше
предписано проявлять осторожность, «потому что от их осмотрительности и
разборчивости употребления предоставленных им средств будет нередко зависеть
самоё сохранение дружественных отношений наших к другим державам, ибо одного
уже вида каких-либо стеснительных мер против торговли иностранцев в Черном море
достаточно, чтобы раздражить иностранные правительства против нас»2*.
Иными словами, в условиях обострения русско-турецких отношений Петербург}
совсем не хотелось провоцировать Англию и Францию случайными инцидентами,
которые даже при всей своей ничтожности, будут объективно содержать в себе
горючий потенциал.
» « «
Русско-турецкая война в Закавказье началась 16B8) октября 1853 г. с
внезапного ночного нападения на русский пограничный пост св. Николая турецких частей
Батумского корпуса, состоявшего, по словам французского историка Леона Герена,
«из сброда мародеров и разбойников», которым в будущем еще предстояло
«приобрести печальную славу»3*. Они почти целиком вырезали малочисленный гарнизон
крепости, не пощадив женщин и детей4*. «Этот бесчеловечный поступок,—писал
Гереи.—явился лишь прелюдией к ряду акций не только против русских войск, но
и местных жителей. Он должен был оживить старую ненависть, издавна существо-
вавпшо между двумя народами (грузинами и турками—В. Д.)»20Г>.
,0 Милютин Д. Л. Воспоминания 1843-1856.., с. 206-207, 215-216.
*\\МКВИВЧ.С.41-42.
*• Guerin L Hisloire de la dcrniere guerre dc Russie A853-1856). T. 1. Paris, 1859. P. 50-51.
,e Tlie Timcs, 1853. Dec. 17; MacqueenJ. Op. cit. P. 235; Скрицкий И. В. Крымская война, 1853-1856
годы. М.: «Вече», 2006. С. 135; ШишовЛ. В. Схватка за Кавказ XYI-XX века. М.: «Вече», 2005.
С. 335-340: Вашсаряп В. Э.щ Толстой С. Г. Русская воина: столетний историографический опыт
осмысления Крымской кампании. М., 2002. С. 209.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
В связи с началом русско-турецкой войны А. Чар-
торыйский и К0 вновь возвращаются к своим
излюбленным планам создания польского легиона
на Кавказе, где, по словам князя, «могут созреть...
опасные для Москвы ситуации»1*. Однако надежды
на быстрые военные успехи Турции вскоре рассеялись.
После поражения под Башкадыкляром 27 ноября
1853 г. турецкая Анатолийская армия,
пришедшая в довольно плачевное состояние, становится
предметом всевозрастающей озабоченности
Англии и Франции.
Но поистине ошеломляющее впечатление в
европейских столицах, особенно в Лондоне, произвел
синоиский разгром, послуживший поводом к
решению западных держав о вводе англо-французской
эскадры в Черное море. Как известно, экспедиция
П. С. Нахимова в Синоп была продиктована
обстановкой на Кавказе и с точки зрения военной логики
и интересов России в этом районе представлялась
совершенно оправданной и своевременной2*.
С начала русско-турецкой войны османский флот регулярно курсировал между
малоазиатским побережьем и Черкесией, доставляя горцам оружие и боеприпасы3*.
Согласно полученным Петербургским кабинетом сведениям, наиболее
внушительную из подобных операций с участием крупных десантных сил турки, но совету
британского посла в Константинополе Стрэтфорд-Каннинга206, намеревались
осуществить в ноябре 1853 г.207 Промедление с контрмерами грозило опасным
осложнением ситуации на Кавказе. Синопская победа предотвратила пагубное для
русского влияния в том регионе развитие событий, что приобретало особое
значение накануне вступления в войну Англии и Франции4*.
«Пушечные выстрелы при Синопе,—писал Наполеон III Николаю I,
—болезненно отозвались в сердцах всех тех, кто в Англии и во Франции обладает живым
1 K'^J
1#$?&&*
WWT?
ВГ-4 ЩШ
кёЗ 1
т
м
Ш
Адам Чарторыйский
со своими сыновьями
,0 WidcrszalL. Ор. cit. Р. 122-123. См. также: GoldfrankD. М. Ор. cil. P.237; Черкасов II. И. Указ,
статья. С. 203.
*• АВПРИ. Ф. Канцелярия. Д. 84. 1854 г. Л. 209-212; Дружинин IL Л/. Синоиский бои
//Дружинин Н. М. Избранные труды. Т. 3. М., 1988. С. 28-29, 40; LambertA. D. Op. cit. Р. 60; PalmerA.
The Banner of Battle. The Story of the Crimean War. L., 1987. P. 30-32.
** mderszalL. Op. cit. P. 122; Macqueen J. Op. cit. P. 178-180; The Times, 27 Jan. 1851: Я. С.
Нахимов.., с. 275, 360: Скрицкий H. В. Указ. соч. С. 155, 157, 159-160, 162, 164.
!* П. С. Нахимов. Документы и материалы. М., 1954. С. XXXII, 276, 357-358. В английской
историографии имеется признание на этот счет. (Allen W. E. D. and MuraloffP. Op. cit. P. 65).
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
• *:Щ. •
щ~%. _.. ,
w&r ^fc
Синайский бой
чувством национального
достоинства». Русский
император ответил: «С
того момента, как
турецкому флоту предоставили
свободу перевозить
войска, оружие и боевые
припасы на наши берега,
можно ли было с
основанием надеяться, что мы
будем терпеливо ждать
результата подобной
попытки? Не должно ли
было предположить, что
мы сделаем все, чтобы ее
предупредить? Отсюда
последовало синопское
дело; оно было неизбежным последствием положения, занятого обеими
державами (Францией и Англией—/?. Д.), и, конечно, это событие не должно было показаться
им неожиданным»10.
Если Наполеон III, вымученно изобразив позу человека с задетой честью,
руководствовался в своих доводах эмоциями и шаткой логикой, то Николай I, имевший
причины недоумевать о столь горячей реакции на Синоп, ссылался на
общеизвестные правила войны и элементарные интересы обороны российских земель.
«Личной» переписке двух императоров предшествовало послание Нессельроде
русскому послу во Франции Н. Д. Киселеву с поручением выразить Парижскому
кабинету чувство «тягостного удивления» по поводу решения западных держав ответить
на Синоп вводом своего флота в Черное море208.
В грохоте артиллерии у Синопа Лондонский и Парижский кабинеты предпочли
услышать «звонкую пощечину» в свой адрес: русские посмели уничтожить турецкий
флот, можно сказать, на виду у европейских дипломатов, находившихся в
Константинополе с «миротворческой» миссией, и англо-французской военной эскадры,
прибывшей в проливы в роли гаранта безопасности Турции. Остальное не имело
значения-09. В Англии и Франции газеты истерично реагировали на случившееся. Называя
синопское дело «насилием» и «позором», они требовали мести210.
В британской прессе был реанимирован старый, но в данной ситуации совершенно
экзотический аргумент о том, что Синоп—это шаг на пути русской экспансии в Индию.
Никто не давал себе труда призадуматься над абсурдностью данной версии. Единичные
,0 Цнт. но: Тарле Е. В. Крымская воина. Соч. Т.8. С. 414-41С
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
трезвые голоса, пытавшиеся обуздать этот разгул фантазии, тонули в хоре масс, почти
обезумевших от ненависти, страхов, предрассудков211.
Вопрос о вводе англо-французского флота в Черное море был предрешен1*.
Узнав о поражении турок у Синопа, Стрэтфорд-Каннинг радостно воскликнул:
«Слава боп! Это—война»212.
Западные кабинеты и пресса с умыслом скрыли от широкой публики
побудительные мотивы морской акции России с тем, чтобы, выдав ее за «акт вандализма»
и вопиющей агрессии, вызвать «справедливое» общественное негодование и
развязать себе руки213.
В короткой полемике Наполеона III с Николаем I, как и в материалах хмировоп прессы
того времени, рождаются две противоположные оценки характера Синопской
битвы, которые распространились и в зарубежной историографии. Большинство
английских и французских историков (за немногим исключением2*), стремясь обвинить
Россию в вероломном и ничем не спровоцированном нападении на турецкий флот
и тем самым оправдать появление союзной эскадры в Черном морс, окружает как
бы заговором молчания вопрос о мотивах синопской экспедиции.
Кроме того, охотно повторяется выдвинутая английским и французским
правительствами версия, будто они были вынуждены принести свое миролюбие в
жертву народам Англии и Франции, расценившим Синои как оскорбление их
национального достоинства (?!) и потребовавшим возмездия3*. Французский
историк Ж. Руа твердил, что накануне Синопа и даже после него Лондон и,
особенно, Париж в своем стремлении к миру исчерпали все возможности, и эти усилия
не дали результата по вине России4*.
Однако еще во время Крымской войны английский публицист Д. Маккуин
отмечал, что рассказы о синопском сражении полны «искажений, лжи и недомолвок».
Он отказывался понимать, почему это событие, являясь естественным
последствием агрессивных действий Турции, было воспринято западными державами как
оскорбление и открытый вызов им5*. Даже враждебный к России публицист
¦° TemperleyH. England.., р. 374-378; AR. 1853. L., 1854. Р. 307-309; МсMullen М. Ор. cit. Р. 95-
103: So/et/J. Op. cit. Р. 111.
** Temperley //. England.., р. 371, 513; Der russisch-turkischc Krieg und der Kriegsschauplalz in poli-
lischer, ortlichc und militarischer Bezichung. Pesl, Wien und Leipzig. 1854. S. 132-133.
'* Wilmot S. M. Life ofVice-Admiral Edmund, Lord Lpns. L., 1898. P. 135-136; Charteval K, MomjluveE.
Hisloire politique, maritime ct militaire dc la Guerre d4)rient. T. 1. Paris, 1857. P. 82-83; Fowler G.
Iliston of thc War. L., 1855. P. 71 -76; Ducamp J. Histoiie dc Гагтёе d Orienl. Paris, 1858. P. 78-
82; Relsel M.-A Mes Souvenirs. La Guerre dc Crimee et la cour de Napoleon III. T. 2. Paris, 1904.
P. 226-227: BealesD. From Castlereagh loGladstone 1815-1885. N. Y., 1969. P. 22i;RoyJ.J. ()p. cit.
P. 80-89; WetzelD. Op. cit. P. 94.
¦' RoyJ. J. Op. cit. P. 80, 87, 89-90.
'•e Macqueen J. Op. cit. P. 176. 180-181.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
А. Шпммельфеннпг назвал синопскую операцию «обороной их (русских—В. Д.)
кавказских провинций »,0.
После Крымской войны западноевропейские политики и историки чаще
позволяли себе откровенность. «В Синопской битве,—писал английский адмирал
А. Гордон,—не было ничего такого, что могло бы оправдать вызванный ею вопль
ужаса. Россия и Турция находились в состоянии войны, объявленной не Россией,
а Турцией. Когда народы воюют, нападение флота одной страны на морские силы
другой—обычное явление. Ни количество потопленных кораблей, ни полнота
победы ие меняют законного характера (русской—В. Д.) акции»2*.
Авторитетный английский летописец Крымской войны А. Кинглейк,
высказываясь в таком же духе, добавлял, что предубежденная против России Англия была
слишком изумлена фактом существования боеспособного русского флота в Черном
море и слишком рассержена его победой, чтобы трезво и справедливо смотреть на
происшедшее. В данной ситуации Синоп в возбужденных умах англичан
безотчетно ассоциировался с внезапным и предательским ударом «ножа убийцы»3*.
Историки, соотечественники Кинглейка, развивали эти мысли. По признанию
Дж. Маккарти, Россия, атаковав Синоп, нисколько не нарушила «обычая войны»;
турки имели все основания ожидать и давно ожидали такого шага, и хотя бы
поэтому его нельзя считать «вероломным»4*. Р. Рейнер утверждал, что в отношении
британского общества к синопскому делу не было логики—«лишь слепое
предубеждение и страсть»5*. По мнению Г. Темперли, «морское предприятие} Синопа
являлось совершенно естественным ответом (на действия Турции—В. Д.). Не было
ни юридических, ни моральных оснований называть его резней, хотя в истории оно
осталось под именем «синонская резня». Однако в те времена вымысел часто
торжествовал над фактом»6*. У. Аллен считал важным результатом победы русской
эскадры обеспечение безопасности позиций России на Кавказе7*.
Германский историк Э. Даииельс расценивал синопскую экспедицию как
реакцию на «провокационную наглость», которую турецкий флот нарочито демонстрировал
у русских берегов Черного моря. По его мнению, Петербург охотно прекратил бы
все военные действия на зиму 1853-1854 гг., но под влиянием страха за судьбу
Кавказа у него «сдали нервы»211.
,e SclnmmelfcnnigА. The war bctween Turkey and Russia. A militan skclch. Philadelphia-London. 1854.
P. 68.
*• Цнт. но: Gordon A. The Eail of Aberdeen. N. Y., 1893. P. 242.
:l'KinglakeA. W. Thc Invasion of the Crimea. V. 1. L., 1863. P. 386-387.
»° MacCarthy./. A History of our own limes. V. 2. Leipzig, 1879. P. 206-207.
>° RaynerR. Л/. Xinetccnth Cenlui? England. L., 1927. P. 178.
n* Tcmperlcy IL England.., p. 371.
m**Auen XV. Ё. D. and Muralo/TP. °P- «t. P. 65.
ГЛАВА 1. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
Для французского историка Г. Бапста синопская битва также была «в порядке
вещей». Напротив, ему показалось бы странным, если бы она не произошла.
Бапст находил абсурдным со стороны западных держав осуждать победителя лишь
за военное превосходство над побежденным. Как бы опровергая утверждение
Наполеона III об уязвленной национальной гордости Франции, историк пишет,
что это мнение императора поддерживалось только в придворной среде и некоторых
светских салонах, а народ оставался безразличным к событиям в Азии, где Россия
и Турция «обменивались тумаками»215.
Приведенные идеи нашли и других сторонников в зарубежной историографии1*.
Вместе с тем признание синопского разгрома правым делом подчас
сопровождается существенными оговорками, сводящими такое признание к пустой
фразе. Если с точки зрения законов войны, считают отдельные исследователи,
это был «нормальный акт», то с точки зрения дипломатии Россия нарушила
данное западным державам обещание не открывать наступательных действий там,
где турки сами не предпримут их. Поэтому события у Синопа, будучи «ударом не
только по Турции», сделали неизбежным вооруженное вмешательство Англии и
Франции2*.
Такой же довод выдвигался западными правительствами в оправдание своего
решения ввести флот в Черное море. Его надуманность вскрыл уже упоминавшийся
Д. Маккуин, подчеркнувший, что, во-первых, Россия сделала это заявление до
разрыва с Турцией, во-вторых, даже после того, как турки объявили ей войну, она
подтвердила готовность не активизировать свои силы, но лишь до тех пор, пока
противник не принудит ее к этому. Турецкая агрессия в Закавказье освободила Петербург
от добровольно взятых обязательств3*.
Есть историки, которые, формально не отрицая правомерности синопской
операции, намекают, что проявленная Россией жестокость не могла оставить
равнодушными западные державы4*. Этот «нравственный» упрек русским,
заимствованный из демагогического арсенала европейских политиков прошлого, был еще
,e Selon-Watson ?. W. Ор. cit. Р. 320-321; MarriollJ. А. R. England since Waterloo. L., 1942 A2 ed.).
?. 223; BarkerA. J. The vainglorious war 1854-56. L., 1970. P. 12-13; WoodA. Ninclccnth cenlury
Britain 1815-1914. L., 1982 B ed.). P. 203; Pemberton W. B. Baules oflhc Crimcan \Var. L., 1962.
P. 18;?oMr^em.sE.Manuelhisloiiquedc|)olitiqucetrangcre. Paris, 1927. T. 3. P. 383-384; WalpoleS.
Op. cil. V. 6. P. 25-26; Geffcken F. H. Zur Gcschichtc des Oricnlalischen Ki-iegcs 1853-1856.
Bcrlin, 1881. S. 46-47; LamberlA. Z). Op. cit. P. 61.
58* Bapsl E. Les origines dc la gucrrc dc Crimec. La Francc et la Russie de 1848 a 1854. Poris, 1912. P.
459, 470-473; Ср.: RaymondXavier. Affairc d'Orienl-Lnc anncc de guerre cl dc diplomatie//RDM.
1855. T. 10. P. 442; Seaton A. The Crimean War. A Russian Chroniclc. L., 1977. P. 45.
*• Macqueen./. Op. cil. P. 181.
,e Edwards W. Op. cil. P. 48; Hibbert C. Thc Dcslruction ol'Lord Raglan. A Tragedy ofthc Crimcan War
1854-55. L., 1961. P. 11-12.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
в начале 1854 г. отвергнут одной британской газетой как «ребяческий», с ироничным
напоминанием о невозможности воевать «без пороха и ядер»1*.
С учетом обстоятельств Синопского сражения его трудно назвать удачным
предлогом для нападения Англии и Франции на Россию. Если бы западные кабинеты
действительно беспокоились о мирном разрешении кризиса и судьбе Порты, как они
о том заявляли, то к их услугам был такой институт международного права, как
посредничество, использовавшийся ими лишь формально, для отвода глаз.
«Опекуны» турок могли без труда предотвратить их агрессию в Закавказье и, как ее следствие,
катастрофу у Синопа. Проблема разрядки ситуации упростилась уже тогда, когда
Николай I, осознав, что русско-турецкий конфликт не удастся изолировать и разглядев
силуэт формировавшейся коалиции против России, начал в мае 1853 г.
дипломатическое отступление по всему фронту, хотя и в ущерб своему самолюбию. Для
достижения мирной разрядки от Англии и Франции требовались даже не
встречные усилия, а совсем немногое: не мешать царю идти на попятную. Однако они
постарались закрыть ему этот путь210.
II до, и после Синопа вопрос войны или мира зависел скорее от Лондона и
Парижа, чем от Петербурга. И они сделали свой выбор, предпочтя увидеть в победе
русского оружия то, что так долго и изобретательно искали—возможность бросить
клич о спасении «беззащитной» Турции от «ненасытной» России. Синопские
события, поданные европейскому обществу в определенном ракурсе, через отлаженные
информационные фильтры, сыграли видную роль в идеологической подготовке
вступления западных стран в войну2*.
Идея «обуздания» России, в которую Англия и Франция облачили свои далеко
не бескорыстные помыслы, попала на благодатную почву антирусских настроений
европейского, особенно британского обывателя. В его сознании десятилетиями
культивировался образ «алчной» и «напористой» России, воспитывались недоверие
и страх перед ней. В конце 1853 г. эти русофобские стереотипы пришлись как нельзя
более кстати для правительств Запада217: им оставалось лишь сделать вид, будто
они вынуждены повиноваться разгневанной толпе и спасать свое лицо218.
Разумеется, полностью сбрасывать со счетов влияние престижных
соображений на правительства Англии и Франции нельзя. Еще до Синопа, в октябре
1853 г., в переписке между членами Лондонского кабинета звучит опасение,
что нерешительность западных держав в отношении русско-турецкого конфликта
может, в глазах мирового общественного мнения, низвести их до уровня
второстепенных государств. Пальмерстон, в частности, писал: «Мы (англичане и
французы—В. Д.) должны (курсив документа—В. Д.) победить—с помощью
переговоров, если возможно, или с помощью оружия, если необходимо». Мысль
1* Горев Л. Указ. соч. С. 156.
*• Черкасов П. П. Указ. статья. С. 198-199.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИ!: ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
о том, что ни в одном, ни в другом Англия и Франция не могут позволить себе
проиграть России—повторяется постоянно1*.
В начале ноября 1853 г. Пальмерстон в письме к Эбсрднну высказывался в
характерном для себя духе: «Существует много вещей, более ценных, чем мир, и гораздо
худших, чем война»2*. К первой категории он относил едва ли не в первую очередь
британский престиж, ко второй—перспективу его утраты, и был далеко не единственным
в Англии политиком, придерживавшимся такого взгляда3*.
Синон показал, что ответственность за драматический исход восточного кризиса
50-х гг. XIX в. лежит не только на Николае I, но и на западных государствах,
которые не желаш упускать редкий случай организовать коалиционное выступление против
России и за её счет добиться собственного господства в Европе и Азии, именуя это
«равновесием сил». Когда входе изощренного и методичного поиска благовидного
предлога к применению оружия он так и не нашелся, то его попросту придумали219.
II все же даже после Синопа борьба между опасениями и соблазнами не
прекратилась4*. Война и страшила, и манила одновременно. Страшила возможными
огромными масштабами, непредсказуемостью ее хода и последствий для всей
системы международных отношений в Европе и на Востоке220. Манила—редким
шансом собрать беспрецедентную но своей мощи коалицию против России, резко
ограничить ее могущество, престиж и влияние в мире, а при совсем
благоприятном стечении обстоятельств—лишить важных территорий и потенциала для
вмешательства в восточный вопрос.
Д. Эбердин опасался, что война—при любом се исходе—приведет к гибели
Османской империи и полному разлалу Венской системы, в том числе благодаря подъему
революционных сил в Европе, которые только и ждут подходящего момента5*.
Проницательность британского премьера порой поразительна. В письме к королеве
Виктории от 6 октября 1853 г. читаем: унизить императора России было бы,
конечно, очень приятно, но «за это удовольствие придется заплатить слишком
дорого...»—«...Европа погрузится в хаос, страдания, кровь»0*. Отсюда его знаменитая
фраза: «Нам нужен мир любой ценой»7*. Но это был глас вопиющего в пустыне,
который, к тому же, скомпрометировал Эбердина и вынудил его уйти в отставку.
Справедливости ради, стоит все же заметить, что аналогичные тревоги
высказывал и Кларендон8*. Однако, в конце концов, он склонился в пользу войны в
,e WentkerH. Op. cit. S. 71-72,82.
2' AshleyE. The Life of Hemy John Temple Viscount of Palmerston: 1846-1865. V. 2. L., 1876. P. 285.
:l* MaxwellH. The Lifc and leltcrs of Geoige William Frederick fourth carl of Clarcmlon. V. 2. L., 1913. P. 23.
*' См.: SchroederP. W. Op. cit. P. 115-136.
*• Wentkerll. Op. cit. S. 77-78,81.
e* Lettcrs of Quccn Vicloria.., v. 2. P. 551.
7* Chamberlain M. E. Lord Aberdeen.., p. 473.
^WentkerH. Op. cit. S. 82-85.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
надежде на благоприятное для Англии и Франции развитие событий, не исключая
перспективу присоединения к союзникам Австрии и даже Пруссии1*.
Некоторые члены Лондонского кабинета (Д. Збердии, Ч. Вуд, Дж. Грэхем) до
последнего надеялись избежать войны. Они, как и другие политики, считали ввод
англо-французского флота в Черное море в начале января 1854 г. лишь средством
дипломатического давления на Россию и предотвращения катастроф, подобных
итонской221. Рассчитывали на то, что Николай I отступит перед лицом угрозы столкновения
с Англией и Францией, как он отступил в 1849 г. И просчитались: царь увидел в
этом враждебную демонстрацию и личное оскорбление222.
Если британские государственные деятели умеренного толка надеялись на такую
же логику развития событий, которая предотвратила столкновение четырьмя годами
раньше, то это не делает чести их аналитическим способностям. Механическая
проекция метода,успешно примененного в 1849 г., на ситуацию конца 1853—начала
1854 гг. была порочна в корне и изначально. Тогда Англия, послав свой флот в Без-
нкскую бухту, позволила себе лишь предостерегающий намек, оставив Николаю I
достаточный запас времени и возможностей для сохранения лица. Теперь же англо-
французская эскадра вторглась в Черное море и взяла иод контроль всю его
акваторию, что уже трудно было расценить иначе, как акт войны.
Были, однако, и те, кого гневная реакция Николая Iустраивала именно потому,
что она почти гарантировала военный ответ со стороны России. Мы говорим о Паль-
мерстоне и Наполеоне III, которые, похоже, уже сделали свой выбор223. Постоянные
поражения турок стимулировали в Лондоне и Париже заступнические настроения,
порожденные растущим страхом увидеть Николая I обосновавшимся на развалинах
Османской империи. И чем тяжелее становилось положение турецкой армии, тем
меньше оставалось свободы действий у англичан и французов224.
В известной метафоре «Европа дрейфовала к войне», содержащей намек на
независящие от воли людей факторы, есть доля правды. Порой действительно
возникало ощущение, что усилия но достижению мирного исхода были обратно
пропорциональны шансам предотвратить войну. И все же этому «неумолимому дрейфу»
помогали живые персонажи истории, от взглядов, поступков н характеров которых
зависело немалое. Тот же Пальмерстон был одержим ненавистью к России, нередко
превращавшей его из глубоко прагматичного политика в простого английского
обывателя, на которого русофобские бредни журналистов действовали как красная
тряика на быка225. Занимая в правительстве Эбердина с февраля 1852 по февраль
1855 гг. пост министра внутренних дел, он сделал все, чтобы лишить Николая I
возможности сохранить лицо и чтобы восточный кризис начала 50-х гг. перерос
сначала в русско-турецкую войну, а затем в Крымскую226.
¦eWeHfAYT//.Op.eit.S.86.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЙ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
Сразу после ввода союзного флота в Черное море англо-французская эскадра из
6 пароходов совместно с шестью турецкими кораблями доставила подкрепления,
оружие, амуницию и продовольствие в Траиезунд, Батум и пост св. Николая1*.
Установление блокады русских черноморских портов было представлено
Петербургу как оборонительная акция2*.
Николай I, не понимавший такой логики, имел все основания прийти к выводу,
что емл брошен открытый вызов, на который он просто не мог не ответить. Самое
удивительное, быть может, в том, что даже в этой ситуации русский император
предпринимает последнюю попытку сохранить мир с Англией и Францией, которая больше
напоминала жест отчаяния. Превозмогая чувство негодования, Николай I уведомил
Лондон и Париж о своей готовности воздержаться от толкования их акции, как
фактического вступления в войну на стороне Турции. Он предлагал англичанам и
французам официально объявить, что их действия нацелены на нейтрализацию
Черного моря (то есть на нераспространение войны на его акваторию и побережье) и
поэтому в равной степени служат предупреждением и России, и Турции. Это было
беспрецедентное унижение для правителя Российской империи вообще, и для
такого человека, как Николай I, в частности. Можно лишь догадываться, чего ему
стоил такой шаг. Отрицательный ответ Англии и Франции был равносилен шлепку
по руке, протянутой для примирения. Царю отказали в самой малости—в
возможности сохранить лицо227.
Уж кто-кто, а англичане, порой патологически чувствительные к вопросам
защиты чести и достоинства собственного государства, должны были понимать, что
они сделали. Какой реакции могла ожидать от Николая I британская дипломатическая
система, не самые высокопоставленные представители которой,
аккредитованные в странах Ближнего и Среднего Востока, имели официальные полномочия
вызывать свой военный флот для наказания тех, кто осмелится оскорбить
английский флаг? Какой-нибудь британский консул в Бейруте мог позволить себе прибегнуть
к этому праву из-за малейшего инцидента, в котором емл заблагорассудилось
усмотреть факт унижения Англии3*.
Николай I поступил так, как и должен был поступить на его месте любой хоть
сколько-нибудь уважающий себя монарх. Русские послы были отозваны из
Лондона и Парижа, британский и французский—из Петербурга. В марте 1854 г.
морские державы объявили России войну, после чего они получили законное
право помогать туркам и разворачивать полномасштабные боевые операции, в том
числе и на Кавказе.
¦• Guerin L. Ор. cit. Т. 1. Р. oS;BapstE. Ор. cit. Р. 473; LambertA. D. Ор. ей. Р. 72: Скрицкий Я. #.
Указ. соч. С. 239, 247.
*' FouquierA. Annuaire... pour 1854. Appendicc. Р. 6; AR. 1853. L.. 1854. Р. 309.
30 LawrenceJames. Thc Rise and Fall of Ihe British Empire. N. Y., St. Marlin's Press, 1994. P. 176.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
По настоянию британского посла в Константинополе, давно уже прибравшего к
своим рукам всю местную политику1*, турецкие войска в Малой Азии к весне 1854 г.
были реорганизованы и приведены в боевую готовность. Руководящую роль в
Анатолийской армии играли иностранные офицеры, в основном английские и
французские, хотя формально пост главнокомандующего принадлежал турку.
Оперативный план кампании 1854 г. на Кавказе предусматривал наступление на
Тифлис из трех пунктов. Главный удар наносился силами, базировавшимися в
Карее, вспомогательные—Батумскнм и Баязедским корпусами. Внешне этот
проект казался целесообразным, однако своей политикой на Кавказе Порта значительно
осложнила выполнение его. Турки считали излишним тратить усилия на то, чтобы
приобрести расположение местного населения. Презирая, как унизительную для себя,
«дипломатию» в общении с христианскими народами Кавказа, они просто
потребовали от грузин полного повиновения и военного содействия против России.
Турция как будто заведомо стремилась усилить и без того неубывавшую ненависть
к себе. Появившиеся в Грузии османские солдаты похищали детей для продажи их
на невольничьих рынках Батума и Трапезунда. Сам командующий Батумскнм
корпусом Селим-паша, по точному определению Герсиа,—«типичный представитель
турецкой империи в эпоху упадка»—не стыдился этого промысла, частью
присваивая живой товар, частью предназначая его а*я подарков судтатг и высокопоставленным
чиновникам в Константинополе. Естественно, христианское население Закавказья
предпочло единоверную Россию, готовясь выступить с ней против турок, которые
с прежних времен их господства в этом крае не изменились в своей жестокости228.
* * *
С начала 1854 г. аппетиты Англии в отношении России стали нарастать, порой
явно выхогц| за рамки того, что она могла реально осуществить, и тех предполагаемых
итогов войны, которые Европа была бы в состоянии переварить. Весьма
симптоматично: жажду победных трофеев в виде территорий и славы триумфаторов
демонстрировал не только русофоб и «ястреб» Пальмерстон, но н—весьма
неожиданно—Гамильтон Сеймур, слывший дипломатом умеренного политического
темперамента, лояльным к России (во всяком случае, по сравнению со Стрэтфорд-
Каннингом). А тут вдруг он, в письмах к Кларендону, заговорил, немного-немало,
о «всеобщем крестовом подходе против России», в результате которого она будет
изгнана из Прибалтики, Финляндии, Польши, Черкесии и С4редней Азии (где ее,
кстати говоря, еще не былоJ29. И тогда «Император Всея Руси превратится в
очень безобидного Великого князя Московского»2*. Отказываясь от популярной тогда
идеологической риторики, Г. Сеймур мыслил в совершенно приземленных категориях
,а Тарле Е, В. Крымская война//Соч. Т. 8. М., 1059. С. 364; MaxivellH. The lifc and lelters ofGeorgc
Willinm Frcdcrick fourlh carl ni'Clarcndon. V. 2. L., 1913. P. 65, 68.
*• H>nM*r//.op.cil.S. 111.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
Realpolitik. Для него целью политики
«отбрасывания назад полуцивилизованиого народа
(России—В. Д.)» являлось вовсе не
торжество либерализма и прогресса в Европе, а
ослабление главного соперника Англии230.
Стоит ли после этого удивляться
бескомпромиссным настроениям таких дипломатов,
как Стрзтфорд-Каннинг, которого
совершенно не интересовала проблема мирного
урегулирования кризиса, к чему, казалось бы,
обязывала его профессия. Этого человека
интересовала только война и только до
победного конца. Вероятность поражения союзников
он даже не рассматривал, хотя и признавал, что
это будет «битва гигантов>>! *. Поскольку ставка
в ней—«окончательное решение восточного
вопроса»—слишком высока, постольку придется
пойти и на соответствующие жертвы. Если
Аи глия и Франция не сделают все, чтобы Д. В. Кшрепдон
«укоротить когти русского медведя», то им
«останется винить лишь себя»**. Действенную помощь союзникам, как полагал
Стрзтфорд-Каннинг, окажут черкесы и имам Шамиль3*.
К началу 1854 г. мало что осталось от прежних сомнений Клареидоиа. Теперь он
твердо стоял на том, чтобы «в ответ на синопскую любезность полностью
уничтожить русский флот, верфи, арсеналы (в Черном море—В. Д.); поднять на восстание
все горские племена и оказать им помощь прежде, чем русские генералы (на
Кавказе— В. Д.) получат свежие подкрепления»4*. В феврале 1854 г. Клареидон писал,
что жажда войны у британского народа может быть утолена лишь таким мирным
договором, который будет «максимальноунизительным для России»5*.
Преодолел в себе колебания и коллега Кларсндона по кабинету Чарлз Вуд,
который, впрочем, и раньше (в декабре 1853 г.) признавался в своем желании «дать
Грузии подлинную независимость, избавить Персию от русской хватки и пресечь
в зародыше все ее (России—В. Д.) замыслы в Азии»6*. Он считав что Англия должна
помочь Черкесии (для начала хотя бы военно-морским флотом), поскольку именно
l'WentkerH. Ор. cit. S. 96.
*e Ibid.
30 Ibid.S. 97-98.
*е Цпт. по: ibicl. S. 110.
»'lbid.S. 111.
•Mbid.S. 114.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИ!? ДЕРЖАВЫ
Чарльз Вул
в том районе происходят события,
способные оказать решающее влияние на общее
положение дел в Азии1*.
Мощным аккумулятором и одновременно
генератором подобных идей был П&1ьмерстон,
оказывавший сильное влияние на внешнюю
политику Англии, будучи, между тем (до
февраля 1855 г.), министром внутренних дел. Эти
идеи Пальмерстон формулировал иногда
тоньше, иногда грубее, чем его коллеги, но
воплощать их в реальные дела он, в силу
субъективных и объективных причин, умел лучше
многих. Свою решимость довести до конца,
быть может, самое большое из когда-либо
замышляемых им предприятий—войну
против России—министр выразил в письме к
Кларендону от 4 января 1854 г.: «На кону
сейчас нечто иное, как наш
(Великобритании—В. Д.) статус первоклассной
державы»2*. Защищать этот статус Пашмеретон готов
был в том числе и на Кавказе3*.
Накануне вступления в войну Англии и
Франции среди союзных стратегов и политиков отсутствовало единство мнений
относительно того, где предпочтительнее развернуть основные боевые операции—в Крыж
или на Кавказе. Одни выбирали Крым с его главной морской базой Севастополем,
олицетворявшим для многих символ «русской агрессии». Другие ратовали за
Кавказ, ибо здесь союзники могли, подняв горцев от Каспийского до Черного морей,
сокрушить могущество России без особых жертв со своей стороны, после чего не
составило бы большого труда в следующем 1855 году победно завершить кампанию в Крыму231.
Пальмерстон, допускавший, что Севастополь может оказаться трудной задачей,
предлагал в январе 1854 г. сосредоточить усилия на помощи Шамилю4*.
Разработке конкретной стратегии войны мешали разногласия и взаимные
подозрения между британским и французским командованием3*. Весной 1854 г. на
l°WentkerH. Ор. ей. S. 210.
*• Ibid. S. 99.
34bid. S. 103-105,108.
** SchroederP. W. Op. cit. P. 135.
:>e Ranum R. С. The Developmcnt ol'War Aims and the Strategic Poliev of Palmcrston Govcrninent, 1855-
1856. (Ph. D. disscrlation). Stalc Dniversilvof New York. 1974. P. 8.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
воеиио-стратегичсской повестке дня союзников весьма четко обозначились два
конкурирующих проекта.
Один,условно говоря, «континентальный», предполагал массированную
кампанию в Дунайских княжествах с тем, чтобы отбросить Россию за Прут. Этот
вариант поддерживала Франция в надежде на вступление в войну Австрии, иначе
в нем не было смысла.
Согласно другомл —«кавказскому»—плану, союзные войска должны были
высадиться в Западной Грузии, а также атаковать Россию в Малой Азии, со стороны
русско-турецкой границы. Эти действия сопровождались бы военно-морскими
операциями, направленными на уничтожение Севастополя и русского флота в
Черном море. Такое развитие событий предпочитала Англия1*.
Выбор того или иного сценария во многом зависел от позиции Австрии. У Вены
не было никакого желания вступать в войну: еще слишком свежи были
воспоминания о 1848-1849 годах. Военное столкновение с Россией на Балканах грозило поднять
мощную революционную волну в Юго-Восточной Европе. Нового испытания на
прочность Австрийская империя могла не выдержать. И теперь дело было бы не только
в отсутствии помощи Петербурга, но и в том, что сам факт русско-австрийской войны
оказал бы революционизирующее воздействие на ненемецкое население
Габсбургского государства. Не говоря уже о совершенно неочевидных шансах на победу
австрийской армии над русской.
Все это не могло оставить Вену равнодушной к вопросу о главном театре
коалиционной войны.
Казалось бы, Австрии должен был прийтись по душе «кавказский» план:
далеко от Балкан и еще дальше от австрийских жизненно важных интересов. Но
именно он и внушал Вене тревогу. Там опасались, что Англия втянет Францию
в свои азиатские дела настолько глубоко, что отвлечься от них уже не
представится возможным. Тогда Россия вполне сможет сосредоточиться на Балканах и
повторить сценарий русско-турецкой войны 1828-1829 гг. Для Австрии это
грозило обернуться катастрофой2*.
Отсюда повышенное внимание Вены не только к тому, что происходило на
Кавказе н в Малой Азии, но и к тому, что замышлялось Англией и Францией в тех краях3*.
На этапе разработки союзниками конкретных военно-стратегических планов
между Австрией, с одной стороны, Англией и Францией, с другой, шел сложный
торг вокруг вопроса о том, на каких условиях готовы австрийцы бросить вызов
России. II внутри этого торга проблема Кавказа заняла видное место. Англичане
использовали ее для открытого шантажа Вены.
¦'AGKK.SericI.Bd. 1.S.677.
*• Ibid. S. 678.
l'1bid.S.679.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Австрийский посол в Лондоне Ф. Коллоредо сообщил Буодго B0 марта 1854 г.)
о заявлении Кларендона: в случае, если Англия и Франция не будут знать, на что
им рассчитывать на Балканах, они направят свои помыслы «в сторону Азии,
Грузии иЧеркесин»1*.
Коллоредо принялся энергично отговаривать Кларендона от азиатской кампании.
По его утверждению, там, на Кавказе, Россия будет в своей, хорошо ей знакомой
среде. Это не то место, где можно причинить русским такой урон, какой принудит
их к миру. Единственным результатом подобного выбора будет пагубное
отвлечение громадных сил оттого «театра, где решаются великие судьбы», то есть—от Б&шш2*.
В то же самое время, по этому же поводу торговались в Париже австрийский и
английский послы во Франции И.-А. Хюбнер и Г. Р. Каули. Их разговор вращался в
порочном круге. Австриец говорил, что его страна рискнет объявить России войну
не раньше, чем союзники высадятся на западном берегу Черного моря.
Англичанин отвечал: сначала Вена должна доказать серьезность своих намерений, а уж
затем Лондон и Париж будут решать, что делать на Балканах3*.
На замечание Хюбнсра о невозможности высадкой на Кавказе достичь изначальных*
целей войны—существенного ослабления России—Кари ответил утверждением, что
именно там в самой уязвимой точке Российской империи, это и возможно. Именно
там находится рычаг для принуждения Петербурга к уступкам по всему комплексу
проблем, интересующих союзников. К этим проблемам Каули недвусмысленно отнес
Молдавию, Валахию и устье Дуная, давая понять, что они, при «правильном»
поведении Австрии, могут стать ее добычей, иначе это—трофеи Франции и Англии, то
есть тех, кто проливал за них кровь1*.
На основе анализа ситуации Хюбнер приходит к выводу, которым он тут же
делится с Буолсм: «расхождение австро-французских континентальных интересов
с англо-азиатскими морскими составляет для Австрии самый важный элемент
Восточного вопроса»5*, и «никто не заинтересован больше, чем она, в том, чтобы расстроить
попытки двух морских держав сосредоточить свои усилия на (черноморском—В. Д.)
побережье Азии»0*.
Еще до вступления союзников в войну английский генерал А. Макинтош по
заданию своего правительства «путешествовал» по Кавказу, собирая подробные
военные данные, тщательно изучая политическую o(v чну. В 1854 г. вышла в свет
книга, содержавшая описание этого вояжа, цели которого, согласно откровенным
>*AGKK.SericI.?d. 1.S.686.
*• Ibidem.
а* Ibid. S. 694-695.
** Ibid. S. 694.
*• Ibid. S. 696.
e* Ibid. S. 697.
ГЛАВА 1. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
намекам автора, были связаны с «настоящим кризисом»1*. Макинтош, не
сомневаясь в том, что Черкесми и Грузни предстоит стать важными районами войны, дает
Лондонскому кабинету множество советов. Все они были призваны помочь
проведению успешных боевых действий на Кавказе и, в конечном счете, отторжению его
от России. Автор внушал мысль о целесообразности союза с Ираном и
северокавказскими горцами, о необходимости захвата Военно-Грузинской дороги, Анапы и
других черноморских крепостей2*.
В 1854 г. в британской прессе и публицистике господствовали заманчивые
прогнозы: Англия и Турция, как ожидалось, воспользуются тем, что русская армия
завязла в Дунайских княжествах и одним ударом покончат с прислтствием России на
Кавказе3*. Предсказывалась скоротечная война, потеря Россией, наряду с
Кавказом, Крыма, Бессарабии, Финляндии, балтийского флота1*. Кое-кто был уже готов
делить не только Российскую, но и Австрийскую империю5*.
Предлагались и другие способы «удушения» России. Лондонская газета The
Examiner выступила с идеей жесткой блокады русских портов в Черном и
Балтийском морях, через которые, как утверждалось, Россия вела жизненно важную ли! себя
торговлю с внешним миром. Тогда «мы (англичане—В. Д.) не отправим на поле боя
ни одного солдата и не прольем ни капли своей крови. ...Вместо нас будут
сражаться русские помещики». Лишившись доходов от своих товаров, они «разорвут
социальную систему России в клочья». Это принесет союзникам «скорую, дешевую
и окончательную победу», позволит «исправить великое зло, причиненное человечеству
русским варварством»0*. Помимо обычных русофобских клише, тут присутствует
глубочайшее непонимание сути России, стремление механически спроецировать на русское
национальное сознание логику и мотивы поведения западного человека вообще и
английского буржуа, в частности.
В том же 1854 году в Париже издается военно-географический справочник
(свыше 400 стр.), предназначенный, как явствует из титульного листа, для
офицеров сухопутных армий и флота, ком*мерсантов и судовладельцев. Значительная его
часть содержит подробное описание Кавказа, преимущественно восточного берега
Черного моря: сведения о топографии, путях сообщения, условиях навигации,
стратегические данные, общий материал по этнографии и истории.
Составитель этого справочника—Ж. Корреар—очевидно руководствуясь задачей
помочь тем, кто будет отвоевывать Кавказу России, не ограничивается лишь ролью
'* MacintoshA. F. А militai^ tour in Europcun Turkcy, the Crimeu, and Ihc Eastcrn shoies of Ihc Black Sea.
Y.2.L.. 1854. P. 164. '
*• Ibid. V. 2. P. 164,168-169,256-260.
я° Schimmelfennig A. Op. cit. P. 63.
¦•1LN. 1854. UFcbr.
5* MaccobyS. English Radicalism 1853-1886. L., 1938. P. 27.
«e Thc Examiner, 1854, March 7.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
информатора, но и высказывает рекомендации. Подчеркивая огромное
стратегическое значение Кавказа, он утверждает, что этот регион должен стать самым
важным театром войны. По его мнению, англо-французским силам следует
высадиться на побережье Мингрелии, в Батуми или Поти, а турками наступать из Анатолии
на Тифлис и Эривань. Поддержка со стороны Шамиля и Черкесову Корреара не
вызывала сомнения. Он зачислял в резерв союзной армии даже черноморских и кубанских
казаков, якобы настроенных против России. Корреар предсказывал союзникам
полный успех на Кавказе, если они будут действовать по «его» плану, с учетом
уроков Русско-турецкой войны 1828-1829 гг.1*
Подготовка Англии к войне на Кавказе сопровождалась мощной
пропагандистской кампанией по дискредитации России как «варварской империи»232. В 1854 г.
вышла в свет книга известного публициста Роберта Керзона о его пребывании в Эрзе-
руме. Весь ее политический пафос сводился к идее о том, что «дикая» и «отсталая»
Россия является тормозом на пути к цивилизации для тех народов (в данном случае
кавказских), которые были завоеваны ею в первой трети XIX в. Она принесла им
лишь тиранию и угнетение. Единственное в российской внешней политике, что,
по мнению Керзона, достойно «восхищения», так это громадные территориальные
приобретения, осуществленные в кратчайший исторические сроки (с 1774 г. по 1829 г.)
путем жестокой, циничной, последовательной и беспрецедентно скоротечной
экспансии. Отсюда призыв автора—обратить внимание на Кавказ как на самое слабое
место в каркасе царской империи и с военной, и с политической точки зрения.
Поэтом}' этот регион должен стать сначала полем боевых сражений, а затем—после победы
над русскими «варварами»—сферой цивилизационного культивирования со стороны
просвещенной Англии233.
«1854 год» не случайно значится на титульном листе книги другого
британского эксперта по восточным проблемам Роберта Чесни, посвященной русско-турецкой
войне 1828-1829 гг. Эта, уже историческая, тема стала актлальной в связи, как
выразился автор в подзаголовке своего труда, с «настоящим положением дел на
Востоке». Чесни выводит истоки и причины начавшейся Крымской войны из всей
истории «русской экспансии» вообще и из ее «агрессивных» проявлений
последних 25 лет, в частности. Как всегда, не забыто главное—«Индия в опасности!»
Для предотвращения этой угрозы Чесни рекомендует британским войскам
высадиться на Кавказе, где будет достаточно оказать горцам символическую помощь,
чтобы они «выгнали русских»2*.
В антироссийс^то кампанию также внесла вклад изданная в Лондоне в том же 1854 году
книга русского эмигранта И. Головина «Кавказ», где автор призывает Англию
10 CorreardJ. Ор. cit. Р. 174, 255, 273, 275-279, 330-331, 405.
2* Chesney R. Л. The Russo-Turkish Campaigns of 1828 and 1829: with a view of the present slate of affairs
in the East. L., 1854. P. 284-289, 344-349, 354.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
поддержать кавказских горцев, отстаивающих дело «свободы и демократии»
против деспотической России231.
Вообще нужно отметить, что год вступления союзников в войт A854) примечателен
повышенным спросом западного и, в частности, британского общественного
мнения на информацию о Кавказе. Газеты и журналы удовлетворяли этот спрос с
разной степенью полноты и объективности, но при неизменном присутствии
некоторого стандартного набора идей и рекомендаций. В одной из типичных
публицистических статей того времени1* они выражены весьма четко.
Суть их в следующем. «Дикие» народы без государства и культуры непременно должны
контролироваться той или иной великой державой с целью предотвращения хаоса на
геополитически важных территориях и выполнения цивилизаторской миссии.
Россия взяла на себя именно такую роль на Кавказе, сама будучи полуварварской страной.
Хотя ее присутствие там в принципе лучше, чем анархия, кавказским народам все же
нужен другой опекун, то есть Англия. Только под ее просвещенным присмотром они
смогут выйти из состояния дикости и приобщиться к европейским ценностям.
Моральное оправдание подобного рода часто использовалось публицистами, но порой
они обходились и без него. Так, в вышеуказанной статье говорится, что поскольку
Кавказ имеет для Англии прежде всего политическое, стратегическое и экономическое
значение, свои интересы там Лондон обязан защищать всеми возможными средствами.
В первую очередь—силовыми, ибо в условиях Крымской войны это—самый
эффективный способ действий. Настойчиво рекомендовалось обратить внимание на
естественных союзников англичан—воинственных горцев, возглавляемых ШамилвхМ—
таким же борцом за свободу и независимость, как Кромвель2*.
Для понимания того, как созревало решение Лондонского кабинета о превращении
Крыма, а не Кавказа, в первостепенный объект военных действий, интерес
представляет переписка в начале 1854 г. между тремя высокопоставленными лицами Англии:
военным министром Г. П. Ньюкаслом, помощником министра финансов Ч. Тре-
вельяном и посланником в Тегеране Д. Макнейлом, авторитетным знатоком Востока.
Тревельян в письме к Макнейлу выдвигает идею самостоятельной,
независимой от Франции, экспедиции английской армии в Закавказье. Такое предприятие,
по его мнению, было оправданным по нескольким причинам. Во-первых, англичане
будут избавлены от необходимости подчиняться французскому
главнокомандующему и от чувства соперничества к французскому солдату7. Во-вторых, приход
английских войск вызовет воодушевление у жителей Закавказья. В-третьих,
сравнительно малочисленные контингенты английских войск менее полезны в Европе,
чем в Азии, где можно рассчитывать на помощь черкесов и других враждебных Рос-
,e Schamjl, the Prophet-Wamorof the Caucasus//WR, 1854. J4t 10 (April).
20 Ibid. P. 516-519. Подробно об этих и других идеях западной публицистики времен Крымской войны см.:
ДегоевВ. В. Большая игра.., с. 54-116.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
Ф. Д. Рэглан
сии племен. И, наконец,
успешный поход приведет к захвату
Тифлиса, Эривани и «появлению
британского флага на Каспии»,
после чего содействие Ирана
обеспечено. Подобное развитие событии,
по мнению Тревельяна,
«восстановит наше (английское—/?. Д.)
влияние» в сопредельных с Индией
странах «на более прочной, чем
когда-либо, основе»1*.
В ответном послании Макнейл,
чье мнение высоко котировалось в
официальных кругах Лондона,
заметил, что соображения Тревельяна не
новы и выразил иную точку
зрения. Согласно ей, поражение России
в Европе позволит диктовать царю
условия и в азиатских вопросах.
Если же в Европе она останется
невредимой, то даже сокрушение ее
мощи в Азии не принесет
результатов, ради достижения которых
союзники намереваются вступить в
войну. Обособленный поход британских войск в Закавказье, рассуждал Макнейл,
вызовет со стороны французов обвинение в заботе лишь о собственных
интересах в Индии и вместе с тем даст Франции удобный повод предпочесть такую же
эгоистичную политику. Он полагал неразумным рисковать десятками тысяч
английских солдат там, где их судьба будет доверена безответственному турецкому
интендантству. Что касается помощи горских ирреплярных ополчений, то к ним
Макнейл относился скептически, считая их неорганизованными и
неспособными, несмотря на их рвение и численность, быстро появляться в нужном месте
и в нужное время2*.
Тревельян передал суждения Макиейла Ньюкаслу и они, наряду с рекомендациями
из других источников, в конечном итоге привели союзные кабинеты к решению о
нанесении главного удара по Крыму3*.
|# McNeillJ. Memoir. L., 1910. Р. 314-315.
*4bid. P. 315-316.
34bid.P.316.
ГЛАВА 1. СТРАТЕГИ1!KCKI-1К ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
Будущий главнокомандующий английскими войсками в Крыш Ф. Д. Рзглан
смотрел на Кавказ как на важный, но вспомогательный, район боевых операций. Еще до
вступления союзников в воину он внимательно следил за событиями на ее кавказском
театре. Изучив географическую карту и политические особенности этого района,
Рзглан пришел к мысли, что Россия окажется здесь в «крайне сложной» ситуации, если
она лишится морского сообщения между Крымом и Кавказом1*. После ввода англо-
французского флота в Черное морс он советовал союзному командованию послать
для захвата Анапы 9 тыс. европейских солдат и 23 орудия235.
Влиятельный представитель высшего генералитета Англии Джон Бсргойн
считал экспедицию в Анапу и Грузию более предпочтительной, чем в Крым2*.
9 и 19 января 1854 г. британский посол в России Гамильтон Сеймур отправил
в Форин оффис информацию о военной обстановке на Кавказе3*.
Французский министр иностранных дел Друзн де Люис подчеркивал интерес
Лондона не к европейскому, а к азиатскому театру войны1*.
В марте 1854 г. А. Чарторыйский представил Пальмерстону меморандум, в
котором Англии предлагалось уничтожить русский флот в Черном море, занять
побережье Западного Кавказа между Батумом и Анапой, ударить по Тифлису через
Кутапс и Гори, а также с юга из Анатолии. Уверяя, что все народы от Каспийского
до Черного морей восстанут против России, он рекомендовал вооружить их и
привлечь на сторону союзников поляков, служивших в Отдельном Кавказском корпусе.
По плану Чарторыйского, «грузинам и имеретинцам, далеко неудовлетворенным»
русским правительством, должно быть позволено образовать самостоятельное
государство5*. С мая по июль 1854 г. Чарторыйский пытался воздействовать на
Лондонский кабинет через Дадди Стюарта, а на Парижский—через Друэн де Люиса,
который, подобно некоторым французским дипломатам и военным, казалось,
благосклонно относился к планам «Отеля Ламберт»0*.
* * *
В марте-апреле 1854 г. на Западный Кавказ на кораблях «Самсон» и «Касик»
прибыла англо-французская разведывательная миссия. Она исследовала побережье
Мингрелни, Абхазии, Чсркесии от Редут-кале до Анапы, производя
картографическую съемку, составляя чертежи и рисунки русских крепостей, изучая навигационные
условия. Собранные материалы, необходимые для разработки планов военных
действий в атом районе, были литографированы и отправлены командованию союзников.
1 * ЛВПРП. Ф. Канцелярия. Д. 83.1854 г. Л. 261 и об.; ЗайопчковскийЛ. Л/. Указ. соч. Приложение. Т. 2.
С. 376.
*' ConaclierJ. В. Thc Abcnlccn Coalition 1852-1855. Cambridgc, 1968. Р. 449.
3* FouqnierA. Annuairc... pour 1854. Appcndice. P. 10-11, 15.
¦• SchmederP. W. Op. cit P. 150.
5* GielgudA. Op. cit. V. 2. P. 351-352; LuxenburgN. Russian Expansion.., p. 191-192.
•' WidersalL. Op. cit. P. 138-139.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
В устье реки Пшад члены миссии вступили в переговоры с горцами, которые
сообщили, что русские покидают и уничтожают свои крепости и намерены остаться
только в Сухум-кале, Геленджике, Суджук-кале и Анапе1*. Черкесские вожди
обещали атаковать эти крепости «по первому сигналу»2*.
Намерения союзников не были откровением для русских властей на Кавказе.
В начале 1854 г. М. С. Воронцов высказал серьезную озабоченность судьбой
черноморских укреплений в случае нападения на них британского флота и
десантов3*. Он предлагал упразднить Черноморскую береговую линию, считая оборону
ее безнадежной4*. Опасения наместника разделял Николай I5*. В Петербурге
господствовало мнение о Кавказе (и особенно о Черкесии) как о самом слабом звене
в обороне России6*.
К началу лета 1854 г. почти все береговые укрепления были срыты, а их
гарнизоны эвакуированы морем незадолго до появления англо-французского флота. В ожидании
дальнейшего развития событий русское командование сочло возможным оставить
действующими лишь несколько важнейших форпостов: Суджук-кале, Геленджик, Анапу.
Отсюда войска могли быть выведены сухим путем в любое время.
О появлении русского флота у черкесского побережья быстро узнали в Лондоне.
Правда, до поры до времени англичанам не было ясно: означало ли это усиление или
упразднение Черноморской береговой линии. Во всяком случае, 30 марта 1854 г.
бывший и будущий госсекретарь Англии Д. Г. Мальмсбери, выступая в
парламенте, призвал перерезать сообщение между Севастополем и прибрежными
форпостами на Кавказе. Последние, по его мнению, являлись «наиболееуязвимыми
для успешной атаки»7*. Когда смысл визита русских кораблей на Кавказ стал
понятен, английский министр иностранных дел Д. У. Кларендон хвастливо расценил эвакуацию
крепостей как доказательство господства англичан в Черном море8*.
Николай I немного успокоился после того, как союзники в конце лета 1854 г. избрали
Крым главным театром войны, но он вовсе не исключал в дальнейшем высадки
вражеских войск в Анапе и Редут-кале. Царь советовал генералу Н. А. Реаду, временно
1 * Bazancourt S. LTexpedition de Crimec. La maiinc frangaise dans la Мег Noii"e ct la Baltique. Chroniques mar-
iumes de la gucrre cTOrient. T. 1. Paris, s. a. P. 72-77; WiderszalL. Op.cit. P. 127-128.
20 Lesure M. La Fi*ance ct le Caucase a Pepoque de Chamil a la lumiere des dcpeches des consuls francais //
CMRS. 1978. V. 19. N 1-2. P. 41.
3* AKAK. T. 10. С 94-95,341-342,793.
40 Там же. С. 698.
5* Там же. С. 792; Зайопчковский А. М. Указ. соч. Приложения. Т. 2. С. 274; Боцанович 3/. И.
Восточная война 1853-1856 годов. Т. 2. СПб., 1876. С. 264; Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и
обороны Севастополя. Т. 1. СПб., 1900. С. 74,156-157,170-171; РА. 1888. Кн. 3. С. 74-75.
•• ТарлеЕ. В. Соч. Т. 8. С. 380. Ср.: AGKK. Scric III. Bd. 3. S. 544.
'•HPD.V. 132.L., 1854.Р.58.
** Ibid. Р. 916.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
исполнявшем}* обязанности командующего
Кавказским корпусом после ухода М. С. Воронцова,
воспользоваться предоставленной отсрочкой и
разбить турок до прибытия англичан и французов.
Положение на Кавказе не утешало Николая. Не
скрывая тревоги, он наказывал Реаду в апреле
1854 г.: «Пиши чаще: мне важно знать, чтоу вас
происходит»1*.
В конце марта 1854 г. адмиралу Р. С. Дан-
дасу, командующему британским флотом в Черном
море, было поручено, наряду с блокадой Севастополя,
разрушить все укрепления на западнокавказском
побережье вплоть до Батума, снабдить черкесов
военными материалами, достичь с ними
договоренности о сотрудничестве в широких масштабах,
установить связь с Шамилем. Аналогичные Адмирал Р. С. Дандас
инструкции Парижский кабинет дал
командующем}' французскими морскими силами адмиралу Ф.-А. Гамлену2*.
1 мая 1854 г. Дандас сделал подробные распоряжения, касавшиеся экспедиции на
Кавказ. Ее цели он видел в том, чтобы наладить контакты с Шамилем и другими
вождями местных народностей, уничтожить русские крепости, заполучить удобный порт
на побережье и, разместив там войска с тяжелой артиллерией, превратить его в
опорный пункт наступления на Кавказ. Дандас предлагал оставить у черкесов сотню моряков
под руководством офицеров для организации совместных боевых операций3*.
В инструкциях Дандаса привлекает внимание предписание воздерживаться от
нападения на города, лишенные стратегических объектов и от нанесения какого-
либо ущерба частной собственности4*. Желание расположить к себе коренное
население заставляло учитывать, помимо сугубо военных соображений, еще и
политико-экономические.
Выполняя приказ Дандаса и Гамлена англо-французская эскадра под
командованием адмирала Э. Лайонса 5 мая 1854 г. отправилась в плавание вдоль восточного
берега Черного моря. Обнаружив в Анапе 8-тысячный гарнизон, англичане не
решились атаковать ее. Геленджик они обнаружили пустым: русские войска покинули эту
малопригодную мя обороны крепость, предварительно уничтожив все, что могло
использоваться врагом. Здесь Лайонс задерж&гся на несколько дней в тщетной надежде увидеться
'WKAK.T. 10. С. 795.
20 RW. 1854. Р. 247-248,261-262.
3e Ibid. Р. 258-259; HPD V. 132. L., 1854. Р. 1293.
<* RW. 1854. Р. 258-259; Wilmot S. M. Ор. cit. Р. 164.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
с наибом Шамиля Мухаммедом Эмином. Здесь же
он провел безуспешные переговоры с горцами о
совместном выступлении против Суджук-кале1*.
Затем флот двинулся к Батуму. По пути
англичане обследовали покинутые русскими укрепления
Вельяминовское, Лазаревское, Головинское. По
указанию Лайонса, один из кораблей эскадры
(«Сэмсон») отстал от нее у урочища Вардан.
На берег сошли капитан Томас Брок и лейтенант
инженерных войск Стзнтон с группой солдат, и,
сопровождаемые отрядОхМ горцев во главе с
влиятельным убыхом Исманд-беем2*, они направились
в глубь территории, чтобы установить через
Мухаммеда Эмина контакт с Шамилем и поднять
черкесов против России3*. Брок должен был
найти наиба и предложить ему «от имени Анг-
Адмирал Е. Яайопс лип и Франции» содействовать союзникам в
нападении на Анапу и Суджук-кале1*.
Связаться с Шамилем Броку не удалось, но он встретился с Мухаммедом Эмином.
Наиб уклонился от прямого ответа на предложение вступить в войну против России.
Он говорил о необходимости предварительно заручиться поддержкой кабардинцев,
ногайцев и других народов, сохранявших верность России. Но Мухаммед Эмпн
принял приглашение Брока участвовать в совещании в Сухум-кале, клда вскоре
должны были прибыть представители союзного командования и где уже находился
Сефер-бей. Вкрадчивое поведение наиба заронило первые сомнения в надежды
Англии и Франции использовать Черкесию в антирусских планах30.
Посетив форты Навагинский, Гагры и Сухум-кале, эскадра Лайонса зашла в
Батум. Там она взяла 1 тыс. турецких солдат и 19 мая доставила их в Редут-кале, чтобы
выбить оттуда русский гарнизон236. После короткой артиллерийской перестрелки
малочисленные русские войска покинули крепость, и турецкий контингент высадился
на берег. За ним последовали английские моряки под командованием двух
офицеров. За несколько дней Редут-кале был хорошо укреплен0*. Затем эскадра отплыла
l" Wilmot S. Л/. Ор. cit. Р. 165-166.
2* Его привез из Константинополя Лайонс. (WiderszalL. Ор. cit. Р. 129).
3* Tyrellll. Thc Hislon of thc Warwith Russia. V. 1. L.-N. Y., s. a. P. 213: WilmotS. Л/. Op. cil. P. 164.
,0 Bazancourt S. L4cxpedition de Crimce. La marine fran^aisc, I. 1. P. 117.
5* LesureM. Op. cit. P. 41-42; Хатуко К. Указ. соч. СП.
6* Tyrellll. Ор. cit. V. 1. Р. 211-212; Baznncourl S. L'expedition de Crimee. La marinc fran^aise.., I. 1.
РЛ20-126.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
в Синоп. Для поддержки действий турецкой пехоты и защиты ее от нападения с моря
Лайонс оставил на редут-калинском рейде пароход «Сэмсон»' *. В ходе экспедиции
союзники раздали черкесам 37 тысяч патронов2*.
Кавказский круиз англо-французского флота рассматривался в Англии как
важное военное и политическое предприятие. За него Лайонс удостоился похвалы и
поздравлений высокопоставленных лиц3*.
Когда в июне 1854 г. в британском парламенте подводились итоги первых
месяцев войны (со времени вступления в нее Англии и Франции), то в числе важнейших
из них отмечалось упразднение Черноморской береговой линии1*. Французский
историк С. Базанкур представлял уход малочисленных русских гарнизонов из кавказских
укреплений как победу союзников, «по праву достойную гордости»237.
Наполеон III не имел особых интересов на Кавказе5* и смотрел на этот район как
на стратегическое подспорье в войне, главный театр которой, по его мнению,
должен был находиться в другом месте. Император вступил в войну не ради территориальных
перекроек на Кавказе, а ради победы над Россией, и он соглашался помочь Шамилю
и черкесам лишь в той мере, в какой они смогли бы приблизить эту цель. Взгляды
Наполеона III нашли отражение в высказываниях французского военного министра
Ж.-Б. Вальяна и инструкциях министра иностранных дел Друэн де Люиса6*.
Идея использования обстановки на Кавказе в антирусских замыслах не была
совершенно нова для военных кругов Франции. В 1852 г. французский офицер Э- Гиллени
предложил «поднять весь Кавказ» при поддержке польских и венгерских
эмигрантов, служивших в армии Шамиля. Он не предвидел особых трудностей с
разрушением Севастополя: для этого было вполне достаточно «простого набега»7*.
К подобным проектам дипломаты относились осторожнее. 30 октября 1853 г.
Друэн де Люис в письме к французскому послу в Турции генералу Барагэ д' Илье
советовал ему не препятствовать, если англичане и турки захотят «потревожить русских в
их закавказских провинциях», но вместе с тем просил не забывать, что Францию больше
всего заботит «европейский аспект восточного вопроса». После начала
русско-турецкой войны и особенно после высадки англо-французских сил в Варне влияние на ход
событий МИД Франции, избегавшего активного участия в кавказских делах, ослабло.
Инициатива перешла из рук дипломатов к французскому военному министерству
и штабу союзного командования, которые, естественно, предпочитали решать все
¦•RW. 1854. Р. 215-216.
,в Gucrin L. Ор. cit. Т. 1. Р. 97.
»• Wilmot S. M. Ор. cil. Р. 168, 171.
«'HPD.V. 134. L., 1854. Р. 311.
5' DulaurierEd. La Russie dans le Caucase//RDM (Paris). 1865. T. 60. P. 950.
•• WiderszalL. Op. cit. P. 124-127; Macqueen J. Op. cit. P. 363-364; [JominiA.] Op. cit. T. 1. P. 354.
7* Lesure M. Op. cit. P. 40.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
проблемы силой оружия. Французские стратеги разрабатывали грандиозные планы
вторжения на Кавказ, придавая мало значения политическим реалиям, настроениям
местного населения. Ввиду плохого знания региона ситуация там казалась им
довольно простой. Судя по всему, им не были известны доклады французских
консулов на Кавказе конца 30—начала 50-х годов XIX в.238 Отсюда—прямолинейность
мышления, сведение всех расчетов только к правильно выбранной военной
стратегии, пренебрежение другими факторами1*.
Выступление Шамиля и черкесов в поддержку союзников рассматривалось как
постулат, вера в который укрепилась еще больше после того, как в январе 1854 г.
представители черкесской знати торжественно обратились к Франции за помощью. В таких
обстоятельствах вроде бы оставалось сделать немногое: определить форму координации
боевых действий союзников и горцев против России и условиться о времени (чем раньше,
тем лучше!) начала совместной военной кампании. Перспектива быстрого и легкого
успеха, сколь притягательная, столь и обманчивая, внесла в решения французских
военачальников дух лихорадочности и авантюрной импровизации2*. 16 B8) февраля
1854 г. созванный в Париже большой военный совет Франции после шумных
дебатов одобрил большинством голосов план Ж.-Б. Вальяна, предлагавшего высадку
союзных сил в Крыму (у Севастополя и Перекопа), в Анапе и в окрестностях Поти3*.
Весной 1854 г. Наполеон III выделил для Шамиля 10 тыс. карабинов и поручил
капитану И. Модюи доставить их и собрать конкретные сведения о положении в
Дагестане. Выбор исполнителя этой ответственной и деликатной миссии был неудачен.
Неопытного и фатоватого Модюи привлекала скорее внешняя, помпезная сторона
доверенной ему «исторической роли». Похоже, он не знал даже того, что Черкесию
и Дагестан разделяет значительное пространство, контролируемое русскими войсками.
Эмиссару не удалось проникнуть дальше Батума. Оружие так и не дошло до имама4*.
Англию насторожил тот факт, что ее не информировали о поездке Модюи. Через
британского посла Г. Р. Каули Форин оффис дважды запрашивал у Франции
точные сведения об этой миссии. Своим ответом Париж старался успокоить Лондон:
Модюи отправился на Кавказ не в политических, а в военных целях, чтобы поднять
черкесов против России5*.
В июне 1854 г. МИД Франции послал в Черкесию «с очень важной миссией»
специального уполномоченного Н.-П. Буре, профессионального дипломата и
^LesureM. Op. cit. Р. 39.
24bid.P.41.
3* Дубровин Н. Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Т. 1. СПб., 1900. С. 69; ср.: La
Guerre de Crimee (Tapres des documents inedits. Par un ancicn diplomate//NR, 1880.15 Nov. P. 485.
4* WiderszalL. Op. cit. P. 133; LesureM. Op. cit. P. 41,44, 63; Осман-бей, Воспоминания 1855 года.
События в Грузии и на Кавказе//КС. 1877. Т. 2. С. 180-181.
50 Luxenburg N. Russian Expansion.., р. 195; Widerszal L. Op. cit. P. 142.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
рассудительного человека, в отличие от Модюн. Наделенный широкой свободой
передвижения, он должен был проводить французское влияние на восточном побережье
Черного моря и—главное—выяснить, стоит ли надеяться на горцев1*. «На Кавказе,—
писал он,—до сих пор ничего не происходит, и позволительно спросить, к чему
принадлежит Шамиль—к области истории или легенд?»2*
Буре намеревался встретиться с Мухаммедом Эмнном и проникнуть в глубь Чер-
KCCUH. Он был достаточно благоразумным, чтобы понять тщетность попыток
пробраться к Шамилю, и поэтому не ставил такой цели. В Константинополе, по пути
на Кавказ, Буре имел беседу с турецким военным министром Риза-пашой, который
убедил его, что в этом предприятии рассчитывать на помощь Порты нельзя. Пока
эмиссар ждал, когда ему предоставят корабль для плавания в Черкесию, в Варне между
горской делегацией во главе с Мухаммедом Эмнном и командованием союзников
начались переговоры (о них речь ниже), лишившие смысла миссию Буре. От поездки
на Кавказ пришлось отказаться3*.
Бывший посол Франции в России Б.-Д.-Ж. Кастельбажак предостерегал свое
правительство от соблазна поддаться раздутым турками слухам о победах Шамиля,
который якобы «приводит в трепет М. С. Воронцова в Тифлисе»4*.
В стремлении сплотить союз с англичанами видимостью соблюдения их
интересов Наполеон 111 писал Каули 27 июня 1854 г.: «Яуже предупредил намерение
правительства Англии, приказав Сент-Арно (командующему экспедиционными
войсками Франции—В. Д.) в случае отступления русских взять Крым и
перенести войну в Азию»5*.
В июне-июле 1854 г. Кавказ изучали французские военные специалисты и
разведчики6*. В правящие инстанции Франции продолжают поступать «снизу»
различные проекты ведения войны в этом регионе, которые по-прежнему не
отличаются продуманностью, а подчас и здравым смыслом. Французский
дипломат Э. де Баррэр, считавший себя знатоком Кавказа, представил путаный и
нереальный план, выдававший слабую компетентность его автора. Согласно
рекомендациям Э. де Баррэра, было необходимо: перебросить в Закавказье
французский корпус, сформировать из грузинского населения войско под
командованием французских офицеров, создать федеративную кавказскую армию, ядро
которой составляли бы лазы, мингрельцы, армяне, послать боевую флотилию на
Каспий, занять с помощью «христианских батальонов» Грузию и Армению,
l'LesureM. Ор. cit. Р. 44.
*• Цит. по: WiderszalL. Ор. cit. Р. 134.
•v LesureM. Op. cit. Р. 44-15.
4' Thouvcnel L. Nicolas I ct Napolcon III.., р. 260-261.
:»° Martin 77?. The Life of his Royal Highness the Piincc Consort. V. 3. L., 1877. P. 82.
°° WiderszalL. Op. cil. P. 132.*
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
отступать, в случае поражения, в Кахетшо и
Осетию, где можно соединиться с
Шамилем. Э- де Баррэр обещал, что все население
Кавказа, увидев французов, наступающих в
сопровождении грузин и армян, восстанет
против России. «Прямые связи» с
Шамилем, установленные англичанами (?), откроют
дорогу к имаму. По мнению Э. дс Баррэра, было
бы «очень полезно» послать к Шамилю и
французских эмиссаров1*.
Плохая осведомленность о положении на
Кавказе видна и в инструкциях Ж.-Б. Вальяна,
направленных в начале июля 1854 г. к марша.п
А.-Ж. Сент-Арно. Вальян писал, что туркам
следует наступать на Тифлис при взаимодействии
с армией Шамиля, в то время как англо-фран-
МаршалА.Ж. Сент-Арно цузский десант высаживается на Западном
Кавказе и совершает по черноморскому побережью марш в Крым. Эти наставления
покажутся тем более странными, что давались они тогда, когда союзники не имели
никаких контактов с Шамилем, а от европейских эмиссаров в Черкееии приходили
неясные сведения о возможности вовлечения в войну черкесов2*.
До определенного времени А.-Ж. Сент-Арно не знал, какое место—Крым или
Кавказ—выбрать для высадки союзных армий, а возможно он всерьез думал о высадке
параллельного десанта в эти районы. Наполеон III торопил его принять решение
и открыть военную кампанию 1854 г.3*
В начале июля Сент-Арно дал капитану французского парохода «Вобан» д'Эр-
бингену задание отплыть в Черкесию и, соединившись с курсирующим вдоль ее
берегов английским кораблем «Сэмсоном», «тщательно» исследовать «эти
места», вступить в контакт с влиятельными горцами, «чтобыузнать их планы, их
силы, их реальный потенциал». Сент-Арно разрешил д'Эрбингсну, если тот
найдет нужным, сформировать черкесскую делегацию для переговоров с
союзниками и привезти ее в Варну в штаб-квартиру маршала. Миссия д'Эрбингена
предусматривала также доставку подкреплений в Батумский корпус, заметно
ослабленный после поражений июня 1854 г.4°
^LesureM. Op. cit. Р. 40.
2* Ibid. Р. 39.
*• Perret E. Recits de Crimee 1854-1856. Paris, 1888. Р. 72.
4* Bazancourt S. I/expedition de Crimee. La marine frangaise.., t. 1. P. 156-157; Зайопчковский А. М.
Указ. соч. Т. 2. Ч. 2. СПб., 1913. С. 1155-1156.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
В распоряжение капитана поступили 3 турецких фрегата, имевших на борту 2 тыс.
солдат, амуницию, продовольствие. Еще 1100 человек взял «Вобан». Перевезя все
это к Селим-паше, д'Эрбинген прибыл в середине июля в Сухум-кале, где одновременно
появился и «Сэмсон>>. Здесь д'Эрбинген начал переговоры с Мухаммедом Эмином
и другими горскими вождями. Капитана интересовало, возможен ли поход Шамиля
и черкесов в Крым, если союзники решат высаживаться там.
Это не совпадало с планами наиба, намеревавшегося соединиться с Селим-пашой
и атаковать русские войска в Мингрелии, тогда как Шамиль вторгнется в
Закавказье из Дагестана. Озадаченный Мухаммед Эмин попросил два дня для ответа.
За это время он побывал в Батумском корпусе и, убедившись в его
малочисленности и слабой боеготовности, пришел к выводу о нецелесообразности сотрудничества
с турками. Приходилось считаться, по словам д'Эрбингена, и с «давним
недоверием» к ним черкесов. «Мы предпочитаем иметь дело с французами»,—заявил
наиб капитану «Вобана» по возвращении. По предложению Мухаммеда Эмина союзные
корабли посетили Вардан и Сочу (ныне—Сочи). Д'Эрбинген и наиб провели
здесь совещание с местными горцами, которые давали согласие идти в Крым, но
при условии, что сначала Франция пришлет к ним 20 тыс. солдат и артиллерию
для захвата Анапы и Суджук-кале. Со своей стороны они обещали выставить «80
тыс. сабель». Мухаммед Эмин заверял д'Эрбингена, что сам соберет 60 тыс. (!)
всадников, а Шамиль—150 тыс.(!) для нападения на Анапу, Суджук-кале,
Тифлис и, затем, Крым239.
Быть щедрым в обещаниях заставляло наиба его неустойчивое положение в
политической жизни Черкесии. Горцев, видевших в Мухаммеде Эмине прежде
всего организатора войны против России, толкал к нему преимущественно страх перед
русскими. Когда черкесы после ввода союзного флота в Черное море уверовали в
свою безопасность, власть Мухаммеда Эмина начала слабеть. Серьезно смущало его
и тайное недоброжелательство Турции, для гегемонистских планов которой он был
помехой. Заключением и демонстрацией альянса с Англией и Францией наиб
хотел восстановить свое влияние среди горцев1*.
Черкесские вожди изъявили желание встретиться с Сент-Арно. 18 июля их
делегацию в составе 50 человек во главе с Мухаммедом Эмином д'Эрбинген отправил
на турецком корабле в Варну. «Вобан» и «Сэмсон» продолжили разведку
побережья на участке от Головинского укрепления до Анапы, а Суджук-кале даже
подвергся обстрелу2*.
Французский историк С. Базаньур, посвятивший миссии д'Эрбингена главу в одной
из своих книг, считал ее «неотъемлемой от истории этой (Крымской—В. Д.) войны
,0 Widerszal L. Ор. cit. Р. 130-131; Slade А. Turkcy and the Crimean War: a narrative of historical
events.L., 1867. P. 203.
*" Bazancourt S. I/cxpediuon de Crimec. La marine fran^aise.., t. 1. P. 170-174.
КАВКАЗ II ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
вехой», свидетельствовавшей о грандиозных планах союзников и поэтому
достойной быть спасенной от забвения1*.
25 июля 1854 г. делегация Мухаммеда Эмина прибыла в Варну. Через два дня,
уже в ходе переговоров, Сент-Арно писал в Париж: «Этот проект (высадки на
Кавказ—А. Д.) предусматривает нападение на Анапу и Суджук-кале... Я атакую Анапу
и Суджук-кале одновременно. Двойной десант на севере и юге. Я велел произвести
разведку на побережье и у крепостей: ничего не может быть лете, особенно, с
огромными силами, приготовленными для Севастополя, которые послужили бы мне (в этой
операции—В. Д.). Более того, политическую значимость придает этому делу
присутствие здесь в Варне сподвижника Шамиля Наиб-паши. Он только что предложил
мне, если я высажусь в Черкесии с армией, поднять все племена и предоставить в
мое распоряжение 40 тыс. вооруженных ружьями людей, чтобы отрезать русским
путь к отступлению и уничтожить их. Это очень соблазнительно»2*.
Дальнейшие беседы с Мухаммедом Эмином, по-видимому, охладили надежды Сент-
Арно. Черкесы просили оружие и порох, но они были мало расположены сражаться
далеко от гор на равнине или соединяться с турками, к которым не испытывали
симпатии3*. Маршал обнаружил, что между его гостями существуют острые разногласия,
а «среди различных племен (Черкесии—В. Д.)... царит ужасная анархия»210.
В августе 1854 г. генерал турецкой армии Ферхад-паша (прусский барон Штейн,
будущий начальник штаба экспедиционного корпуса Омер-паши), приехав из
Анатолийской армии в Варну, куда его вызвали на военный совет, предложил Сент-Арно
выделить две трети союзных сил для Кавказа A5 тыс. англичан для Черкесии и 30 тыс.
французов для Закавказья), а одну треть—оставить на Дунае. Тогда он
гарантировал в течение двух месяцев полное изгнание русских из Закавказья и всеобщее
восстание горцев, посте чего, по мнению Ферхад-пашн, можно было бы весной 1855 г.
начать Крымскую кампанию из Керчи и Феодосии при поддержке с Кавказа.
По слухам, маршал вначале «уступил» этим советам, но затем объявил, что
войска уже извещены о высадке в Крыш и «теперь слишком поздно изменять план
операции»211. Конечно, не только эта причина и не «открытие» Сент-Арно о
господстве «ужасной анархии» среди черкесов вынудили его отвергнуть «соблазнительный»
проект экспедиции на Кавказ. Дело еще и в другом. Сент-Арно знал, что Наполеона III.
в отличие от англичан, не волновала проблема отторжения Кавказа от России.
Император стремился разрушить систему Священного союза, пересмотреть дого-
!* Bazancourt S. I/expedition de Crimce. La marine fran^aisc, t. t. P. 154-155. 174-175.
2* Bazancourt S. I/expedition de Crimee jusqif a la prise de Sebastopol. Chroniques de la guerre d'Orient.
Pt. 1. Paris, 1856. P. 116-117; DulaurierEd. La Russie dans le Caucase//RDM (Paris). 1865. T. 60.
P. 948-949; Ducamp J. Op. cit. P. 181.
:ie Rousset С Op. cit. V. 1. P. 137; DulaurierEd. La Russic dans lc Caucasc//RDM (Paris). 1865. T. 60.
P. 949; Кавказ. 1854. № 62. 11 августа.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
воры 1815 г. и превратить Францию в дипломатический центр Европы1*. Он
понимал: война в Черкесии была бы войной не столько против России, сколько—
во имя колониальных интересов Лондона. Понимали это и дипломаты Наполеона III,
с сожалением говорившие в октябре 1853 г. об «обстоятельствах», которые могли
вынудить Париж стать врагом Петербурга там, где ему выгоднее быть другом или,
«по крайней мере, доброжелательным наблюдателем»2*.
В конце концов и сам Сент-Арно посчитал неразумным проливать французскую
кровь, отвоевывая для Англии Кавказу России. Поэтому он предпочел экспедицию
в Крым, вопреки решительным возражениям Дандаса и Гамлена242. Июль 1854 г.—
момент наивысшего интереса Франции к Кавказ). Позже он резко падает, хотя Сент-Арно
и не вычеркнул этот район из своих оперативных планов3*.
Напротив, Лондонский кабинет не ослабляет своей активности. Не дожидаясь
результатов экспедиции Брока и Стэнтона, Кларендой поручил аналогичное задание
полковнику Джону Ллойду, бывшему поверенномO в делах Англии в Боливии,
человеку талантливому и предприимчивому, выразившему готовность ехать к Шамилю4*.
Форин оффис назначил ему ежегодное жалование в 2 тыс. фунтов стерлингов. В его
распоряжение предоставлялось оружие и военные материалы для «организации
действий против России».
В июне 1854 г. Д. Ллойд прибыл в Константинополь и начал энергично готовиться
к своей будущей миссии. Войдя в курс дела (насколько это было возможно сделать
в османской столице), полковник написал меморандум и отправил его к Кларендону.
Он ставил вопрос гораздо шире, чем только о Черкесии, предлагая фактически
поднять весь Кавказ против России5*. Сверхоптимизм Ллойда можно объяснить лишь
его слабым знакомствОхМ с новым родом деятельности и, похоже, глубоко
тенденциозной информацией, которую он получ&1 от турок. Во всяком стае, предположение
о том, что армяне северо-восточной Анатолии восстанут против «русского гнета»
(находясь, между прочим, под гнетом турецким) выглядит совершенно курьезно.
Равно как и надежда поставить под ружье в качестве британских союзников около
100 тысяч жителей Кавказа6*.
В Лондоне опасались, что разгулявшиеся фантазии Ллойда, если их
воплощать в жизнь в плохо знакомой социально-политической среде, могли иметь
самые непредсказуемые последствия. Кларендон пытался держать его
деятельность под контролем, чтобы сосредоточить ее прежде всего на тщательном
«• CurtissJ. S. Russia^s Crimean War. Р. 308-309; Petervon Meyendorff.., Bd. 3. S. 115.
2' ThouvenelL. Nicolas I et Napoleon III.., p. 246-247.
** Widerszal L.Op.cil.?. 127.
i'WentkerH. Op. cit. S. 219.
5' Ibid.
«' Ibid.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
изучении ситуации, и уже в зависимости от результатов выбирать тот или иной образ
действий для Англии1*.
В официальной переписке, связанной с Ллойдом, видно стремление четко
разграничить военную и политическую составляющую его миссии, отдав приоритет
первой и повременив со второй. Подобная установка в тогдашних условиях
Кавказа была нереализуемой и путала всех. Она не объясняла одного: это как же
нужно изловчиться, чтобы доставить оружие черкесам и Шамилю, побудить их к
выступлению на стороне союзников, и при этом заставить всех поверить в
неполитический характер визита Ллойда на Кавказ.
Миссия Ллойда осложнялась межведомственной несогласованностью, а,
возможно, и конкуренцией. Дело в том, что он, как дипломат, изначально находился
в распоряжении Форин оффис, который имел свой, во многом корпоративный, взгляд
на вещи. Но с прибытием в Константинополь Ллойд поступил в подчинение Рэг-
лана, а тот, как отмечалось, уже отправил к черкесам и Шамилю своих людей
(Брока и Стэнтона). Полковнику было приказано ждать их возвращения2*.
Не желая сидеть сложа руки, Ллойд собирал информацию о районе предстоящей
деятельности. В этот подготовительный период мнение Ллойда о возможности
сотрудничества с Шамилем изменилось. Если в Лондоне в апреле 1854 г. он был
уверен в успехе переговоров с «храбрым и фанатичным священником», то в
Константинополе в июне он уже считал имама «самым неудобным из независимых
вождей» в смысле привлечения его на сторону Лондона.
Ллойд также выяснил (прямо скажем, поздновато, учитывая его масштабные и
амбициозные цели), что имамат, оказывается (!) расположен слишком далеко от
черноморского побережья, а сам Шамиль слишком далек от европейской цивилизации,
чтобы можно было эффективно с ним сотрудничать. Кроме того, Шамиль глубоко
предубежден в отношении черкесов3*. Теперь Ллойду представлялось более
целесообразным делать основную ставку на Черкесню, хотя и Шамиля он в принципе
не собирался лишать поддержки.
Утомленный сидением в Константинополе и жаждущий деятельности
полковник просит Рэглана как х\южно скорее послать его в Черкесню для установления
связей с местными племенными вождями и организации «всеобщего движения»
против России4*.
Однако вместо этого Рэглан командировал Ллойда в Варну, где в июле 1854 г.
состоялись уже упоминавшиеся переговоры союзников с Мухаммедом Эмином и его
'* Wenlkerll. Op. cit. S. 220.
24bid.S.221.
3' Ibid. S. 221; WiderszalL. Op. cit. P. 134-135.
**WentkerH.Op.c\LS.221.
ГЛАВА 1. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
приближенными. Эти переговоры убедили полковника в том, что турки хотят
оградить Черкесию от западного влияния и установить там свою власть1*.
Потом Ллойд вернулся в Константинополь, куда после Варны направились и
черкесские парламентарии во главе с наибом. Там, наблюдая турецкие интриги
против англичан и общаясь с людьми из свиты Мухаммеда Эмина, полковник еще
прочнее утвердился в своем мнении о стремлении Порты сорвать британские планы
в отношении горцев2*.
Вероятно, это еще сильнее раззадорило Ллойда, и в конце июля 1854 г. он писал
Рэглану и Кларендону о своей «полной уверенности» в возможности
сформировать в Черкесии огромную и боеспособную армию3*. Иными словами, полковник
вновь рвался в бой. Но Рэглан словно не слышал его, опасаясь (как предполагал
сам Ллойд), что любой британский эмиссар, посланный на Кавказ, не сможет
удержать себя в рамках выполнения сугубо военных задач и непременно будет вовлечен
в политические дела4*.
Чтобы дать Ллойду поле деятельности, Рэглан велел ему прибыть в Крым в
распоряжение главнокомандующего. Там полковник заболел и в октябре 1854 г.
вынужден был вернуться в Константинополь, где он вскоре нумер5*.
Если бы Ллойд пользовался благорасположением Стрэтфорд-Каннинга, судьба
его миссии и его личная судьба, вероятно, могли бы сложиться иначе. Но посол, ущем-
ленный тем, что Форин оффис отдал Ллойда под начало Рэглана, отнесся к
полковнику очень сдержанно6*. (Сам Ллойд писал, что Стрэтфорд-Каннинг был
«глубоко оскорблен» этим обстоятельством7*). Кроме того, он имел другого кандидата
для службы на Кавказе.
Летом 1854 г. обуреваемые жаждой деятельности авантюристы разных
национальностей и вероисповеданий домогались у правительств Франции, Англии и Турции
«ответственных» военных и дипломатических поручений, направленных против
России. 5 августа первый секретарь французского посольства в Константинополе
В. Бенедетти в отчаянии писал директору политического департамента
министерства иностранных дел Франции Э.-А. Тувнелю, что от «всех этих
офицеров-дилетантов» некуда деваться. Зная о нелегкой для союзников
политической обстановке на Западном Кавказе, Тувнель советовал своему корреспонденту
l'\\entkerIL Op. cil. S. 222.
*• Ibicl. S. 222-223.
Лй Ibid. S. 223.
«4bid.S.224.
*• Ibid. S. 225.
•• WiderszalL. Op. cit. P. 134-135; HPD. V. 138. L., 1855. P. 1359; V. 139. L., 1855. P. 162; QR.
1864. V. 116. №231. P. 101.
70 WentkerH. Op. cit. S. 223.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
отправлять «миссионеров» вЧеркесию «ломать
себе голову» над ее запутанными
внутренними проблемами1*.
Французская политика на Кавказе не
всегда отличалась цельностью и
последовательностью, поскольку формировавшие ее
конкретные лица расходились в вопросе о методах
проведения этой политики, хотя общую
позицию своей страны в кавказских делах понимали
одинаково. Если Сент-Арно и В. Бенедетти
к началу осени 1854 г. пришлось признать
несбыточность идеи союза с Шамилем, то
Ж.-Б. Вальян, продолжая верить в нее,
распорядился доставить к имаму боеприпасы
«как можно скорее»2*. 29 октября 1854 г.
Бенедетти писал к преемнику Сент-Арно генералу
г <ъ г к я *" Канроберу, что союзники не имеют какой-
Р ' ' Р Р либо заслуживающей доверия информации
о Кавказе, Шамиль остается непроницаемой тайной, характер его отношений с
черкесами сложен и не поддается четкой оценке3*.
В июле 1854 г. группа английских и французских военных экспертов во главе с
генералом Ф. Канробером отправилась на корабле «Карадок» обследовать устье Дуная,
Одессу, Крым, Анапу и все побережье Абхазии. Комиссии предстояло дать
заключение по вопросу о выборе главного театра войны. В итоге поездки мнение в пользу
Севастополя возобладало243.
В это время газета «Тайме» писала, что Севастополь является «материальным
выражением», «орудием» агрессивных замыслов Петербурга, так долго державших
Европу в тревоге. Захват и уничтожение этой крепости сделают Россию такой же
бессильной в Черном море, как и в Ла-Манше, избавят от опасности Турцию,
кавказское побережье, Средиземноморье, откроют Малую Азию, Сирию и острова
Архипелага для британской колонизации и предпринимательства. Газета обещала
«нынешнему поколению» впечатляющее зрелище крушения России, предлагая
вести вопил до тех пор, пока не будут обеспечены прочные гарантии такого
состояния этого государства, когда оно просто не сможет угрожать целостности Турции
и миру в Европе. Поэтому «Тайме» призывала к ликвидации военного потенциала
,0 ThouvenelL. Pages de PHistoire du Second Empire d4apres les papiers de M. Thouvenel [Edouard] ancicn
ministre des aflaires etrangcres A854-1866). Paris, 1903. P. 110.
im LesureM. Op.cii.W 43-41.
3* Ibid. P. 45.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
России в Черном море1*. Еще с 1829 г. Севастополь стал объектом повышенной
«любознательности» английских разведчиков2*.
Выбор в пользу Севастополя стал неким компромиссом между двумя
конкурирующими военными проектами: 1) условно говоря, «дунайско-балканским», к
которому склонялась Франция при условии, что Австрия поддержит союзников
своей армией; 2) «кавказско-малоазиатским», за который выступала Англия3*.
* * *
Хотя союзники сосредоточили усилия в Крыму, Черкесия и Грузия в
стратегических и политических расчетах Лондонского правительства играли видную роль.
Фактическое участие англичан в военных приготовлениях на кавказском театре еще
не дает основания говорить о наличии у них четкого плана действий, который
пока находился в стадии разработки. Разумеется, цель была известна—вытеснение
России с Кавказа, но оставалось выбрать средства ее достижения.
Обосновывая задачи войны вскоре после вступления в нее союзников, Паль-
мерстон писал коллеге по кабинету Д. Расселу, что «...изгнание русских из Дунайских
княжеств означало бы выдворение вора из вашего дома, куда он снова влез бы при
более подходящей возможности. Лучшей и самой эффективной гарантией европейского
мира в будущем явилось бы отделение от России некоторых недавно
приобретенных ею окраинных территорий: Грузии, Черкесии, Крыма, Бессарабии, Польши,
Финляндии...»4* Эти цели он провозгласил своим «идеалом» и изложил их в марте
1854 г. в официальном меморандуме5*.
По мнению Пальмерстона, высказанному в мае-июне 1854 г., удары по России
следовало нанести в Грузии, Черкесии и Крыму. В решении кавказского вопроса
главную исполнительную роль он отводил туркам и горцам, руководящую—английским
офицерам. Пальмерстон считал необходимым наряду с захватом Севастополя
отвоевать Грузию, занять Анапу, Суджук-кале и Поти6*.
Сроки, определенные им дш этого, поражают своей нереальностью и свидетельствуют
о недооценке Лондоном многих военных, политических, моральных и других
факторов. Шести недель Пальмерстон считал вполне достаточными для Крыма, а
нескольких летних и осенних месяцев 1854 г.—для Кавказа244. В письме к
Ньюкаслу от 16 июня он выражал надежду, что Новый, 1855, год англичане встретят
'"TheTimes. 1854. July 17, 22; August 1,26.
** М. Я. Лазарев,., т. 2.*С.192-193, 240-242.
'eAGKK.SerieI.Bd. 1.S.677.
,0 Вей //. Ор. cil. V. 2. Р. 105; Seton- Watson R. W. Britain in Europe.., p. 326; Guedaua R Op. cit. P. 360-
361. Английский историк У. Амен называет проект П&1ьмерстона «фантастичным». (The Baltic and
Caucasian States. TheNations ofTo-Day. ANewHistoryofthe World. Ed. ByBuchanJ. L., 1923. P. 204).
r,e ConacherJ. B. The Aberdecn Coalition.., p. 256.
?M5/%E.Op.cit.V.2.P.62,64;^e////.Op.cit.V.2.P. 105;SchroederR WOp.cit.P. HURanumR.C.
Op. cit. P. 88; Wentkerll. Op. cit. S. 133, 134.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
победителями245. В замыслах госсекретаря
могли быть подвержены изменениям лишь
детали, но сама их агрессивная сущность
оставалась постоянной. Он призывал добиваться
в войне целей, достойных британской «чести
и величия», не умеряя их в угоду интересам
партнеров Англии по антирусской коалиции1*.
Среди тех, кто поддерживал радикальные
сценарии Пальмерстона, был Стрзтфорд-
Каннинг. Не успели союзники вступить в
войну, как он уже предлагал в качестве одной
из ее изначальных целей отторжение от
России Кавказа. Посол считал необходимым,
чтобы соответствующее требование было
предъявлено Петербургу как условие
восстановления мира между Россией и Турцией.
Иначе говоря—в обмен на отказ морских дер-
Д. Рассел Жав от эскалации военных действий2*.
Не все разделяли такой радикализм. Члены
кабинета Д. Г. Эбердина Ф.-Г. Лэндсдаун и Д. Рассел называли проект Пальмерстона
«мечтой», считая его слишком грандиозным, чтобы быть реально осуществимым3*.
По мнению самого премьера, для того, чтобы требовать от России таких уступок, союзные
войска должны стоять у стен Москвы4*. В другой раз Эбердин говорил, что для
осуществления «фантазий» Пальмерстона понадобилась бы «тридцатилетняя война»5*.
Первый лорд Адмиралтейства Д. Грэхем советовал проявлять осмотрительность,
«тщательно взвешивать шансы неудачи и успеха»6*.
Однако в целом идеи Пальмерстона со временем обретали поддержку в правящих
кругах Англии, которые уже в марте 1854 г. отказывались ограничивать себя в войне
какими-то определенными, тем более минимальными, задачами (они попросту
перестают удовлетворять союзников при успешном для них развитии военных
действий) или обязательствами по сохранению европейских границ7*. К*арендон, к примеру,
пилота.?, что «решающи»! удар следует нанести как можно скорее», но если при этом
,0 SchroederP. W. Ор. cit. Р. 150, 171.
*• См.: GoldfrankD. M. Ор. cit. Р. 263.
3* ConacherJ. В, The Abcrdcen Coalition.., p. 256.
4* Chamberlain M. E. Op. cil. Р. 106.
5* BalfourF. Thc Life of George, fourth carl of Aberdeen. V. 2. L., 1922. P. 206; WalpoleS. The Life of
Lorcl John Russell. V. 2. N. Y., 1968. P. 211.
°c Ranum П. С Op.cit. P. IV.
T* SchroederR IV. Op. cil. P. 151.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
не привести в соответствие цели и средства их достижения, то увлеченность Паль-
мерстона составлением новой политической карты Европы может остаться «всего
лишь детской игрой»246. Кларендон был убежден в необходимости положить конец
власти России в Черкесии и в Закавказье. Кроме того, он считал невозможным
бросить горцев на произвол судьбы, особенно теперь, когда союзники оказали им
военную помощь и тем самым сделали их объектом русской мести1*.
В письме к Расселу от 28 июня 1854 г. Лзндсдаун предлагал, в случае
невозможности быстрого взятия Севастополя, отправить значительную часть союзной
армии в Анапу, захват которой, по его мнению, предопределит исход военной
кампании на Кавказе24.
В начале июля британское правительство рекомендовало Рэглану осадить
Севастополь, если превосходство сил нападения над силами обороны будет очевидным,
и «сделать диверсию в Черкесию, овладев Анапой и Сухум-кале»3*. Лондон хотел,
чтобы его интересы на Кавказе защищали французские и турецкие войска.
Несмотря на определенные разногласия по военно-стратегическим и
военно-тактическим вопросам, среди членов британского кабинета растет единодушие
относительно необходимости массированной кампании в Азии4*.
Военные приготовления сопровождались усилиями, направленными к
возбуждению британского общественного мнения. В парламенте вновь зазвучали старые
мотивы о незаконности притязаний России на Кавказ, где власть русских за
пределами их крепостей якобы простиралась лишь на расстояние пушечного
выстрела5*.
В подоплеке военных и политических устремлений Англии на Кавказе
скрывалась еще одна цель—проникнуть в Среднюю Азию и обеспечить там полный перевес
над русским влиянием0*. Британские политики и пресса распускаш слухи о продвижении
России в Среднюю Азию. Английский обыватель верил этому7*. Напоминания о
«русской угрозе» Индии действовали на него безотказно. Лозунг—«Пусть скорее
погибнет мир, чем Россия приблизится к Инду!»8*—служил для того, чтобы
страхом за безопасность Индии парализовать мирные настроения в британском обществе,
»• AGKK. Scrie. I. Bd. 2. S. 256.
*• The Later Correspondence of Lord John Russell 1840-1878. Ed. b\ G. P. Gooch. V. 2. L., 1925.
P. 168-169.
3* Bazancourt S. I/expedition de Crimeejusqifa la prise de Sebastopol. Pl. 1. P. 104; Chatietal K, Monglavc
E. Op. cit. T. 1. P. 178; Ср.: Etelyn G. P. A Diary of the Crimea. L., 1954. P. 66.
,e LambertA. D. Op. cit. P. 93.
•>° HPD. V. 132. L., 1854. P. 1033-1034.
?e BEM. 1854. V. 75. May. P. 628.
7' Маркс К. н Энгельс Ф. Соч. Т. 11. С. 189.
*° Petervon MeyendortT.., Bd. 3. Р. 115. Ср.: Shukla R. L. Britain, India and Turkish Empirc 1853-
1882. New Delhi, 1973. P. 16-17, 24-27.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
если они еще сохранялись, и заставить его беззаветно довериться правящему
кабинету, а того, в свою очередь,—принудить к более активному ведению войны.
Было бы, однако, ошибкой усматривать в теме о «русской угрозе» Индии лишь
пропагандистскую составляющую. Эта угроза была предметом весьма серьезного
анализа и в Лондоне, и в Калькутте, результаты которого в целом выглядят следующим
образом. Конечно, никакой непосредственной опасности русского вторжения в
Индию не существует. Но существует другая опасность: сам факт наличия на
северозападных внешних границах субконтинента «беспокойных племен» Афганистана
и Средней Азии может в перспективе спровоцировать Россию на дестабилизацию
обстановки с помощью лишь намека на то, что враждебная Англии держава готова
оказать им поддержку. Поэтому русское влияние в Средней Азии—каким бы слабым
оно ни было—нужно нейтрализовать вообще, прежде всего путем создания
буферных государств между Британской и Российской империями. Причем этот «буфер»
принимал весьма странный вид в свете абсолютной убежденности англичан в том,
что внутри него все должно контролироваться ими247.
Как видно, британское правительство еще плохо представляло себе
перспективы войны, оценивая их слишком оптимистично248. Уверенность в способности турецкой
армии во главе с английскими офицерами при взаимодействии с черкесами и
поддержке союзного флота отторгщть Кавказ от России объясняет относителышо
небрежность англичан в деле разработки кавказской стратегии.
Французское командование надеялось сделать войну еще более
«молниеносной». Сент-Арно прибыл в Константинополь, чтобы изложить султану свой
план, «осуществление которого должно нанести России страшный удар в
Черном море и способствовать восстановлению прочного и почетного мира». По мысли
маршала, союзники высаживаются в 18 км к северу от Севастополя в то время как
турецкий флот производит отвлекающее движение на Кафу (Феодосия); в
течение немногим более 10 дней уничтожаются морские силы России и наступающие
овладевают Севастополем, затем предпринимается высадка в Анапе, Суджук-кале,
Редут-кале и захват Кутаиса. Через 6 недель на Кавказе «не останется ни одного
русского»1*.
Время и неучтенные Лондонским и Парижским кабинетами обстоятельства
заставят их внести в свои планы существенные коррективы.
Явно не входил в расчеты западных правительств исход летней 1854 г. кампании
в Закавказье. Турецкие войска попыташсь прорваться к Тифлису, но им удаюсь занять
лишь г. Озургети, да и то ненадолго. Обращает на себя внимание довольно
показательный факт: вслед за турецкими солдатами в Гурии появились купцы с множеством
английских товаров—военная экспансия шла рука об руку с торговой2*.
¦• ThouvenelL. Ор. cit. Р. 116-117.
20 Сборник известий.., кн. 9. СПб., 1854. С. 173-174; Бурчуладзе Е. Е. Крушение.., с. 17-18.
ГЛАВА I. СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ЗАМЫСЛЫ СОЮЗНИКОВ
Вскоре захватчики были выбиты из Озургети, а в июле русские войска взяли
крепость Баязед, расположенную вблизи от караванного пути Трапсзунд-Эрзерум-Тавриз.
Над английской торговлей со странами Востока нависла реальная угроза.
Нескольких казачьих сотен хватило бы (и хватало) на то, чтобы конфисковать грузы, шедшие
в Персию249.
Но главным событием года на закавказском фронте явилось сокрушительное
поражение 24 июля E августа) при Кюрюк-даре 60-тысячной турецкой армии250.
В этой битве, как заметил один из первых ее историков, «Турция потеряла много,
но Англия—еще больше»1*. Возрастает тревога союзников, особенно англичан,
за судьбу анатолийских войск, хотя некоторые европейские дипломаты
по-прежнему считали положение русской армии в Закавказье критическим2*.
Еще до Кюрюк-дара, в мае 1854 г., газета «Тайме», обращая внимание
Лондона на положение турок в Малой Азии, призывала послать тлда британские
войска, чтобы совместными усилиями навсегда прогнать Россию с Кавказа3*.
В июне 1854 г. Стрэтфорд-Каннинг и секретарь французского посольства в
Константинополе В. Бенедетти предлагали султану послать в Редут-кале подкрепление.
Дело ограничилось назначением нового командующего в Батумский корпус и
пополнением этой группировки одним пехотным полком251.
Между английским и французским посольствами возникли трения по поводу
кандидатуры на должность начальника штаба Анатолийской армии. Стрэтфорд-Каннинг
навязал султану'своего ставленника генерала Р. Д. Гайона (шотландца по рождению),
вопреки желанию Бенедетти и Тувнеля иметь на этом важном посту7 французского
офицера4*.
Концом июля 1854 г. датирован исходивший из среды высших британских
властей в Индии план по улучшению военного положения Турции в Закавказье.
Предлагалось послать англо-индийскую армию в Грузию, что «должно было
произвести необычайный моральный эффект в Средней Азии, а также дать персам
и афганцам полное представление о военной мощи британской индийской
империи»5*. Но правительство Англии не решилось ослабить свои силы в Индии
перед лицом народно-освободительного движения.
У Порты были свои предначертания для Черкесии и Абхазии. Султан считал эти
земли древней турецкой вотчиной и не хотел пускать туда англичан. Он
спекулировал на идеях ислама, лишавшего горца-мусульманина национальной принадлежности,
|e Duncan Ch. А Campaign with the Turks in Asia. V. 2. 1855. P. 216.
2* Bernhardi Theodor. Unter Nikolaus I und Friedrich Wilhelm IV. Briefe und Tagebuchblattcr aus den
Jahren 1834-1857. Leipzig, 1893. Bd. 2. S. 208-209.
3'ThcTimes, 1854. 22 May.
4* ThouvenelL. Op. cit. P. 111-112.
50 Shukla K. L. Op. cit. P. 28.
КАВКАЗ И ВЕЛИКИЕ ДЕРЖАВЫ
превращавшего его в «подданного» религии, а значит и Абдул-Меджида—ее
верховного служителя на земле. Улемская верхушка Турции—крайне реакционная
сила в стране—организовала ряд манифестации с требованием придать войне с
Россией характер газавата с целью «освободить» мусульман Кавказа и Крыма от
гнета неверных1*. Понятно, что на самом деле о независимости кавказских
горцев, которым турки отводили роль своих прислужников в борьбе против России,
не могло быть и речи2*.
Воспользовавшись упразднением большинства русских крепостей на
побережье Кавказа и появившейся после входа союзного флота в Черном морс
возможностью регулярного сообщения с черкесами, Турция приступает к
военной и политической экспансии. Требовалось найти подходящее орудие этой
экспансии. В качестве такового мог бы пригодиться Мухаммед Эмин, но