ИЗЯЩНАЯ СЛОВЕСНОСТЬ No 11–2008
Литературно-художественный журнал
Санкт-Петербургской организации Союза писателей России
СОДЕРЖАНИЕ
КЛАССИКА
Антон ЧЕХОВ. ГРАЧ ....................................................................................................... 3
СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
Юрий ЗВЕРЕВ. РАДИ ДЕТЕЙ – ВЫЖИТЬ! (Очерк) .................................................. 4
СТИХА ТВОРЕНИЕ
Илья ФОНЯКОВ. ЛЕНИНГРАДСКАЯ ШКОЛА, «Это, кажется, было
ещё вчера...», ДИСКУССИЯ НА МЕЖДУНАРОДНОМ УРОВНЕ,
ПРОТОКОЛ – 1918, «Пере-переименовали...» .................................................. 24
Виталий ДМИТРИЕВ. «Не череда, а сплетенье лет...», «Свечку тонкую
затеплишь в ночи...», «Никто не трудится в полях...», «Всем
откровеньям – грош цена...» ..................... ............................................................ 27
Григорий АРТЮХОВ. ИЗ ЖИЗНИ ЖЕНЩИНЫ (Цикл) ....................................... 28
Александр МОРОЗОВ. ЧЕРНИКА ............................................................................... 29
ДРАМАТУРГИЯ
Юрий ЛОМОВЦЕВ. ДЕВОЧКИ С МАРСОВА ПОЛЯ. ПЬЕСА.
2-е действие. ............................................................................................................ 31
В БИБЛИОТЕКУ!
Лариса АЛЕКСАНДРОВА. МИР ЧЕРЕЗ КУЛЬТУРУ И ИСКУССТВО .................... 47
КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
Татьяна БАТУРИНА. ТРЕТИЙ? (о рассказах ленинградских
петербургских писателей) .................................................................................... 49
Антип ЕВГЕНЬЕВ. ДУМА О БРОДСКОМ .................................................................. 58
Наталья ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВА. «Всё, всё, что гибелью грозит...»
.................... 6 6
ЗА РУБЕЖОМ
Ирина АСИНА. ПИСЬМА ИЗ КИТАЯ (выбранные места) ....................................... 69
НЕУВЯДАЕМЫЙ СОНЕТ
Арсений НЕСМЕЛОВ . ТЕНЬ; Сергей РАФАЛЬСКИЙ. ВИДЕНИЕ;
Александр БИСК. ШВАРЦ; Лидия ВОЛЫНЦЕВА. ЛЕДЯНЫЕ
УЗОРЫ; Глеб ГЛИНКА. ДВА КРЫЛА; Клавдия ПЕСТРОВО.
«Австралия!.. Красавица чужая...»; Юстина КРУЗЕНШТЕРН-
ПЕТЕРЕЦ. МУЗЫКА; Владимир АНТ СЕНБЕРНАР; Олег
ИЛЬИНСКИЙ КУРДОЯТ ................................................................................... 90
Сергей МАКОВСКИЙ КОСТЕЛ. Венок сонетов ....................................................... 95

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
2
РАССКАЗЫ
Анатолий КОЗЛОВ. ИСКУШЕНИЕ ........................................................................... 101
Владислав ФЕДОТОВ. НА ХУТОРЕ ............................................................................ 107
Гелия ПЕТРОВА. ПЕРВЫЙ АДРЕС ............................................................................ 133
СТРАНИЦА ДЛЯ ДЕТЕЙ
Виктор ВАСИЛЬЕВ. ПАПА ПОТЕРЯЛСЯ (Рассказ) ................................................ 134
Г. МАУРА. В ЛЕТНЕМ САДУ. В БУФЕТЕ. СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЙЧИК.
КАШТАН. ОСЕННИЕ ДЕРЕВЬЯ (Стихи) ............................................................ 140
ДАЛЁКОЕ – БЛИЗКОЕ
Татьяна СЕМЁНОВА. ГЕЕННА ОГНЕННАЯ, «ОТЦВЕЛИ УЖ
ДАВНО...», ОРДАЛИИ, КРАСАВИЦА ................................................................ 142
В ПОИСКАХ ЖАНРА
Ирина ОСТРОУМОВА. НУ, МАМА-А!!! .......................................................... ............. 148
ББК-84
С-18
ИЗЯЩНАЯ СЛОВЕСНОСТЬ No 11 – 2008 г.
Главный редактор – Юрий Воропайкин
РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:
Борис Орлов (поэзия), Александр Скоков (проза), Людмила
Бубнова, Виталий Дмитриев (поэзия), Татьяна Семёнова (зам.
главного редактора), Владислав Федотов (отв. секретарь), Григорий
Артюхов.
Перепечатка разрешена только со ссылкой на журнал «Изящная
словесность»
© Санкт-Петербургское отделение Союза писателей России
Рукописи не рецензируются и не возвращаются.

КЛАССИКА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
3
КЛАССИКА
А.П. ЧЕХОВ
ГРАЧ
Грачи прилетели и толпами уже закружились над русской пашней. Я
выбрал самого солидного из них и начал с ним разговаривать. К сожалению,
мне попался грач-резонёр и моралист, а потому беседа вышла скучная. Вот о
чём мы беседовали:
Я. – Говорят, что вы, грачи, живёте очень долго. Вас, да ещё щук
естествоиспытатели ставят образцом необыкновенного долголетия. Тебе
сколько лет?
Грач. – Мне 376 лет.
Я. – Ого! Однако! Нечего сказать, пожил! На твоём месте, старче, я чёрт
знает сколько статей накатал бы в «Русскую Старину» и в «Исторический
Вестник»! Проживи я 376 лет, то воображаю, сколько бы я написал рассказов,
сцен, мелочишек! Сколько бы я перебрал гонорара! Что же ты, грач, сделал за
всё это время?
Грач. – Ничего, г. человек! Я только пил, ел, спал и размножался...
Я. – Стыдись! Мне и стыдно, и обидно за тебя, глупая птица! Прожил ты на
свете 376 лет, а так же глуп, как и 300 лет тому назад! Прогресса ни на грош!
Грач.
–
Ум даётся, г. человек, не многолетием, а воспитанием и
образованием. Возьмите вы Китай... Прожил он гораздо больше меня, а
между тем остался таким же балбесом, каким был и 1000 лет назад.
Я (продолжая изумляться). – 376 лет! Ведь это что же такое! Целая
вечность! За это время я бы успел на всех факультетах побывать, успел бы 20
раз жениться, перепробовал бы все карьеры и должности, дослужился бы до
чёрт знает какого чина и, наверное бы, умер Ротшильдом! Ведь ты пойми,
дура: один рубль, положенный в банк по 5 сложных процентов, обращается
через 283 года в миллион! Высчитай-ка! Стало-быть, если бы ты 283 года
тому назад положил в банк один рубль, то у тебя теперь был бы миллион! Ах,
ты дурак, дурак! И тебе не обидно, не стыдно, что ты так глуп?
Грач. – Нисколько... Мы глупы, но зато можем утешаться, что за 400 лет
своей жизни мы делаем глупостей гораздо меньше, чем человек за свои 40...
Да-с, г. человек! Я живу 376 лет, но ни разу не видел, чтобы грачи воевали
между собой и убивали друг друга, а вы не помните года, в который не было
бы войны... Мы не обираем друг друга, не открываем ссудных касс и
пансионов без древних языков, не клевещем, не шантажируем, не пишем
плохих романов и стихов, не издаём ругательных газет... Я прожил 376 лет и
не видел, чтобы наши самки обманывали и обижали своих мужей, – а у вас, г.
человек? Между нами нет лакеев, подхалимов, подлипал, христопродавцев...
Но тут моего собеседника окликнули его товарищи, и он, не докончив
своей тирады, полетел через пашню.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
4
СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
Юрий ЗВЕРЕВ
РАДИ ДЕТЕЙ – ВЫЖИТЬ!
(очерк)
Самая тяжёлая мука для человека –
многое понимать и не иметь силы бороться с судьбой.
Взялся писать очерк о женщине, у которой немало заслуживающих
уважения личных качеств, но её деятельность с библейских времён
осуждается как преступная.
В среде преступных элементов лидера ценят не только за силу и
мастерство в профессии, но и за своеобразный «кодекс чести» ,
действующий в пределах своего клана.
Воровство есть страшное зло, с которым человечество будет вечно
бороться. Но жизненный путь человека чаще вс его определяется не личным
выбором, а социальными условиями, то есть средой. Преступниками редко
становятся люди из благополучных семей. Исключения, конечно, есть, но
всё же горький воровской хлеб вынуждены искать люди обездоленные, не
получившие родительской любви, не встретившие в юности нравственную и
добрую Личность, которая могла бы повлиять на жизненный выбор.
Некоторые преступники, наделённые от природы сове стью , вынуждены
всю жизнь мучиться от внутренних противоречий. Как пьянство
превращается в болезнь, так всплески адреналина при вытаскивании
чужого кошелька превращаются в наркоподобную клептоманию. Большая
часть преступников тратят «лёгкие» деньги на «красивую жизнь», но что
делать женщине с детьми, если воровство с детство становится её
единственным средством существования?
Мужчинам – ворам в законе – неписанный уголовный устав запрещает
иметь семью. На женщин это правило не распространяется. Жизнь
женщины-воровки превращается в каждодневное испытание . Её преследует
закон, отвергает общество. Круг её общения узок и не надёжен, в нём не
бывает верной дружбы. Её осуждают и отторгают родные. В случае провала
(а он непременно случ ается), у неё государство отнимает детей.
Как сохранить себя в таких условиях? Чем наполнить душу, как удержать
веру в людей?
Мы постоянно убеждаемся, что закон лишь формально справедлив.
Подлинной справедливости в суде найти невозможно – он не учитывает
социальные условия, в которых вынужден развиваться ребёнок и жить
достигший совершеннолетия человек. Государство во все времена создавало
удобства для себя, для элиты. Для этого оно и вырабатывало
соответствующие законы. Как же жить маленькому человеку, который
голоден и бос с детства?
Вот почему автор встаёт в тупик от противоречий, пытаясь показать
талантливого, благородного от природы человека, но асоциального по роду
своей деятельности.

СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
5
Литература может, конечно, изобразить симпатичного вора вроде Остапа
Бендера, но нищая реальная жизнь с помощью закона губит все
положительные начала даже у самы х одарённых людей.
Лет тридцать назад моя сестра, врач по профессии, привела меня в гости
к своей бывшей больной, а теперь приятельнице. Звали хозяйку Анжела.
Нас встретила красивая женщина с внимательными глазами. В лице
угадывались восточные черты, ощущалась её внутренняя сила. В комнате
играл её сын, мальчик лет четырёх.
Анжела принимала нас доброжелательно и, когда накрыла стол к чаю, я
спросил, чем она занимается.
– Ворую, – ответила она.
Я принял её ответ за шутку и решил, что она работает в столовой или
ресторане и речь идёт о еде. Но из дальнейшего разговора выяснилось, что
карманные кражи – её профессиональное занятие. Хозяйка лечилась у моей
сестры, абсолютно доверяла ей и, видимо, считала, что брат её доктора тоже
заслуживает доверия.
Узнав, что я живу в Ленинграде, она рассказала, что недавно была там
«на гастролях» и , должно быть, гордясь своим мастерством, поведала
занятный случай: у прилавка Гостиного двора, выследив богато одетую
даму, она вытащила из внутреннего кармана её шубы пухлый кошелёк.
Продавец заметила это и испуганно раскрыла рот. Анжела грозно глянула
на неё и, передав кошелёк напарнице, демонстративно застегнула пуговицы
на шубе зазевавшейся покупательницы.
Во время нашего разговора щёлкнул замок и вошёл молодой человек в
красивом пальто и мягкой шляпе.
– Познакомьтесь, – сказала Анжела, – мой муж Павел.
*
*
*
Только теперь я приступаю к рассказу о судьбе героини. Знаю, что не все
дочитают эту печальную повесть до конца. Современный экран телевизора
ежедневно отравляет наш мозг кошмарной «чернухой» – картинами
грабежей, бандитизма и убийств.
Мои читатели – те, кто жил при Советской власти, помнят, сколько бед
она принесла народу, и захочет познакомиться с ещё одной судьбой,
поломанной коммунистическим строем.
Анжела Осипян не знала точного дня своего рождения. За две недели до
родов её мать потеряла сознание и не помнила, как и когда они проходили.
По паспорту, выданному Анжеле вместе с совершеннолетием, это случилось
в 1937 году в армяно-турецкой семье в селе Нижняя Бурульча под
Симферополем. Около месяца девочку кор мила грудью шатровая цыганка,
недавно родившая мальчика.
Дед Анжелы по отцу до революции имел большой дом и хозяйство, но
увлёкся игрой в карты. Свой дом и несколько сот баранов он проиграл
ростовским картёжникам, был из дома изгнан, стал пить и доживал в
маленьком домике прислуги.
Его жена Анна окончила гимназию, занималась воспитанием детей. В
семье было семь девочек и три мальчика. Все девочки вышли замуж,
мальчики ушли на фронт. Один из них, морской лётчик, стал Героем
Советского Союза. Он погиб, и бабушка получала за него пенсию.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
6
Мать Анжелы образования не получила и была вынуждена стать
танцовщицей табора. Буйный темперамент Анжела унаследова ла от отца .
Детей в семье было трое – ещё брат и сестра.
В первые дни войны отец ушёл на фронт, а к зиме немцы захватили
Крым. Однажды на их посёлок напали партизаны. Наутро немцы стали
хватать всех подряд. В машину попала и Анжела, которой шёл пятый год.
Их отвезли в поле и расстреляли. Девочку успел закрыть собой молодой
парень. Через полчаса к месту расстрела приб ежали женщины, которые
работали в поле. Среди них была и мать Анжелы. В груде тел она нашла
дочку, которая была вся в крови, но жива и невредима.
В 1944 году немцев прогнали, но русские относились к ним не лучше
фашистов. Крымских татар, армян, греков и цыган Сталин объяви л
предателями. Однажды ранним утром в дом ворвались автоматчики НКВД
и дали на сборы пять минут. Всё местное население согнали на станцию,
загнали в «телятники» и отправили без еды и тёплых вещей на Урал и в
Сибирь. По дороге люди умирали, их выбрасывали из вагонов прямо на
ходу.
Вагон отцепили в посёлке Яйва на севере Пермской области. Этот
посёлок был основан раскулаченными переселенцами в 1937 году. Вновь
приезжих переписали и обязали взрослых ходить на работу. Семью Анжелы
поселили в пятиметровую комнату. Мать девочки попала на
домостроительный завод. Вместе с мужчинами она вытаскивала из реки
брёвна и отправляла их в распиловочный цех. Заботы о младшем брате и
сестрёнке легли на плечи семилетней Анжелы.
Главной её обязанностью было выкупать по карточкам хлеб. Самое
трудное было распределить его детям на весь день и не съесть лишний
кусочек самой.
Позже в Яйву привезли осуждённых за предательство власовцев . Их
загнали за колючую проволоку прямо под открытое небо . Кроме шинелей и
рваных сапог у них ничего не было. С наступлением зимы они умирали, как
мухи.
Маленькая Анжела весь день, как волчонок, металась по посёлку в
поисках съестного. Однажды, открыв гвоздём замок сарая, где «кулачка»
тётя Даша держала двух коз, она украла пойло из картофельных очистков
вместе с ведром. Накормила брата и сестру, наелась сама и оставила поесть
маме. Но вечером тётя Даша обнаружила пропажу ведра, прибежала в дом с
криком:
– Ваша Анжела воровка, мы её убьем.
Мать в отчаянии стала бить дочку и даже полоснула её по руке ножом, но
от голода и жалости к истощённой девочке вдруг сама упала в обморок. Так
и запомнилась Анжеле лежащая на полу мать в серых обмотках, мокрых
лаптях, худая, бледная и продрогшая.
В выходной день мама уходила за семьдесят километров в город
Соликамск. Оттуда она приносила мешок соли, которую Анжела продавала
на рынке стаканами. Однажды к ней за солью подошла женщина с
корзинкой. Когда она открыла корзинку, оттуда пахнуло дурманящий запах
горячих пирожков. У девочки закружилась голова, и она, не удержавшись ,
купила пирожок. Когда Анжела жадно поглощала его, к торговке подошёл
мужчина без руки и тоже купил пирожок. Он тут же стал есть его, но вдруг
бросился с криком на торговку:

СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
7
–
Лярва, человеческим мясом торгуешь! – и показал собравшимся на
шум людям человеческий ноготь. Он схватил женщину за шиворот. Корзина
перевернулась и пирожки рассыпались. Голодные люди стали их подбирать.
В это время на рынке появился комендант пос ёлка и увёл женщину .
В посёлке открылась заводская столовая. Толкаясь в поисках объедков,
Анжела потеряла хлебные карточки. Мать чуть не убила её за это. Теперь
воровать девочке пришлось более изобретательно, но её сестра Аня от
голода всё же умерла. Похоронить девочку помог власовец дядя Жора,
которого всю жизнь Анжела вспоминает с благодарностью.
Годы – с сорок четвёртого по пятьдесят седьмой – прожитые в Яйве,
были для них самыми трудными. Несчастья одно за другим преследовали
семью. Маму укусил энцефалитный клещ, и она на шесть лет попала в
больницу. Анжелу и её брата Аврора отдали в детский дом.
Это заведение Анжела вспоминает, как страшный сон – и побои старших
воспитанников, и голод, и наказания и даже шумные попойки заведующей ,
которая приводила мужчин и забавлялась с ними почти на глазах детей.
Анжеле приходилось защищать маленько го брата от старших. У младших
постоянно отнимали еду. Тем приходилось ловить в болоте головастиков и
есть их. Однажды Аврора за что-то избил семнадцатилетний парень. В душе
сестры закипела обида. Ночью, взяв в руки швабру, она прокралась в
спальню парней и два раза успела стукнуть обидчика. Потом он вскочил и
так ударил девочку в лицо, что она перелетела через кровать. Но другие
ребята, проснувшись и увидев такое, накинулись на парня и крепко его
отлупили.
За забором детского дома разм ещался лагерь для военнопленных
немцев. Он был обнесён колючей проволокой под током. Пленным давали
консервы. Анжела узнала, куда вывозят консервные банки. Оторвав доску от
забора, она с тремя подругами пробиралась на свалку, и они, выбросив из
банок червяков, вылизывали их пальцами дочиста.
Вокруг Яйвы были непроходимые болота. Умерших немцев хоронили
неподалеку от свалки. Могилы рыли неглубокие, закапывали так, что
иногда детям были видны волосы или пальцы ног.
Ещё во время войны с фронта пришла похоронка на отца, но в 1950 году
из Норильска неожиданно пришло от него письмо. Он попал в плен и сидел
в лагере по пресловутой 58 статье десять лет. В 1953 году, уже после смерти
Сталина, отец вернулся к семье. Здоровье его было подорвано туберкулёзом,
а пальцы раздавлены во вр емя пыток. Нервы его были окончательно
измотаны. Однажды, когда Анжела вернулась из кино не во время, он
ударил её, и она потеряла сознание. Очнувшись, решила бежать из дома.
Она выкрала восемьдесят рублей и села в поезд, идущий в Москву. Из
окна вагона она вдруг увидела маму, бегущую по перрону. Анжела стала
плакать, и на неё обратила внимание семья военного. Они ехали в
Симферополь и всю дорогу прятали девочку от ревизоров. Довезти её
удалось только до Николаева, где её всё же высадили как безбилетницу.
В южном городе ей казались дешёвыми еда и фрукты, но вскоре у неё
украли платок с деньгами. К ней, плачущей, подошёл красивый парень и
спросил, кто её обидел. Анжела рассказала, что возле нее крутился какой-то
хлопец в жёлтой рубахе, прибавив, что приехала из Сибири к бабушке, но
бабушка, как оказалось, умерла.
Парень попросил ей подождать у магазина, а сам скоро привёл вора и
заставил вернуть деньги, назвавшись Володей.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
8
Потом они сходили в кино, а затем он отвёз её к своим друзьям в
большую цыганскую семью. Там Анжела получила первые навыки
карманного воровства. Цыгане шумно хвалили её за успехи, говорили, что у
неё золотые руки. Анжеле нравились их уроки, о грядущих последствиях
она не думала. Через несколько дней девушка уже ходила с ними «на дело»
и ловко вытаскивала кошельки из карманов и сумок.
Когда в таборе появился Володя, Анжела бросилась к нему:
– Я уже умею «втыкать»!
Володя опешил.
– Кто тебя научил?
– Земфира, Зара, их брат Коля и дядя Вася.
– Подожди меня здесь.
И куда-то убежал.
Через несколько минут в доме цыган раздался шум. Из дверей
выскочили Володя и дядя Коля. Их рубахи были в крови, а в руках сверкали
ножи.
– Сука, ты что натворил! – кричал Володя, – Пацанке жизнь испортил, я
тебе этого не прощу!
Их развели старшие цыгане.
Володя отвёз Анжелу к своим родителям, и она стала жить в новой семье.
Сам Володя часто уезжал «на гастроли», привозил домой деньги, но через
год его арестовали и посадили.
Впервые Анжела всерьез задум алась о том, чем грозит ей её умение.
В 1959 году она официально вышла замуж за шофёра-дальнорейсовика.
У них родился сын Олег. Родители мужа отдали им комнату, и около двух
лет молодая мать жила спокойно, воспитывая ребёнка. В доме было всё
необходимое, но муж оказался гулякой. Когда был не в рейсе, уходил из
дома на всю ночь, открыто встречался с женщинами, на протесты жены
внимания не обращал. Когда сын заболел, и его вместе с мамой положили в
больницу, муж бросил её. К новой жене он вывез всю мебель, включая их
кровать.
Соседи по дому, жалея покинутую женщину, собрали кое-какие вещи,
дали ей стол и старенькую кровать, но кормить ребёнка ей надо было самой.
Работать Анжела не умела, профессии не было, и ей снова пришлось
вернуться к «карманному ремеслу».
Обращаться к родителям мужа она не могла из гордости и вскоре
поменяла комнату в Николаеве на две в Бресте. У неё появился новый друг,
который хотя и работал в ресторане музыкантом, но тоже был вором. Он
заботливо относился к ребёнку Анжелы, но и у него начались крупные
неприятности с милицией. Кроме того, он был болезненно ревнив. Когда его
посадили в тюрьму, Анжела затосковала по родине и по Уралу.
Она дала в газету объявление об обмене, и ей удалось переехать в Пермь.
Едва устроившись с новым жильём – это была комната в центре, неподалёку
от Управления МВД – поехала в Яйву.
Радость встречи с родными отравляла болезнь отца – он был в последней
стадии туберкулёза. Родители не знали, чем занимается их дочь, и
посоветовали ей устроиться работать в детский сад в Перми. Маленького
Олега они пока оставили у себя.
Анжела вернулась в город, но её догнала телеграмма: «Приезжай, в доме
несчастье». Она думала, что умер отец, но оказалось, что её сын,
ударившись головой обо что-то твёрдое, скончался в больнице.

СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
9
Снова Анжела осталась одна. Она страшно затосковала. У неё нарушился
сон, и полгода она не спала по ночам. Курила, плакала и, как могла,
молилась, испрашивая у Бога прощения за сына и свою непутёвую жизнь.
Но не зря говорят, что жизнь сильнее смерти. Выйти из депрессии
Анжеле помогла встреча с тем самым Павлом, о котором я упомянул в
начале рассказа. Он был на три года моложе её, но их объединяла общая
профессия. Павел учился на втором курсе Педагогического института на
факультете физвоспитания. Он был умён, крепок, занимался борьбой, но в
то же время был карманным вором. Это занятие стало для него болезненной
страстью. Он пристрастился к нему с пионерского возраста, и жить без
выброса в кровь адреналина уже не мог.
У Павла была больная мама, учительница. Она много лет лежала
прикованной к постели и не подозр ева ла, чем занимается её заботливый
сын. Анжела включилась в уход за его матерью. Она часто навещала
больную, покупала ей лекарства, приносила продукты. «Вот бы моему
Павлику такую добрую девушку в жёны, – говорила мама, – тогда бы можно
было спокойно умереть».
Должно быть, она чувствовала приближение смерти – в конце года она
умерла. Её смерть была ударом для сына. Он запустил учёбу настолько, что
встал вопрос о его исключении.
Между тем, у них родился общий сын, которого они назвали Олеко. Рос
он крепким и смышлёным мальчиком. По уму был в отца. Надо сказать, что
Павел, который воровал с детства, до встречи с Анжелой ни разу не попадал
в руки милиции. Он был хитёр, просчитывал каждый свой шаг, «работал» в
загородных автобусах или уезжал в другие города.
Чтобы не потерять четыре курса института, Павел решил перевестись в
Свердловск. В этом ему помог декан факульт ета Михаил Файнгерс , в
прошлом метатель ядра, чемпион города. Его спортивными достижениями
автор этого повествования восхищался ещё в юности.
Молодые люди купили полдома в Свердловске, и Павел вынужден был
серьёзно взяться за учёбу. Материальное обеспечение семьи взяла на себя
Анжела.
Олеко подрос, его можно было оставлять с соседями, пока Павел был в
институте. А Анжела улетала на четыре-пять дней в Киев, в Ригу, в Москву
или в Ленинград. Она понимала, что ходит по лезвию ножа, но говорила
мужу только одно: «Учись, учись обязательно! Мало ли, что может
случиться, будешь, по крайней мере, с сыном».
Однажды, возвратившись домой раньше обычного, она застала Павла в
постели с посторонней женщиной. На столе стояла недопитая бутылка
шампанского и распечатанная плитка шоко лада.
Горячая цыганская кровь бросилась ей в голову. Поступок Павла она
восприняла, как чёрную неблагодарност ь.
– Ах, ты мразь! Предательства я не прощаю.
Анжела собрала сына и в тот же день уехала в Пермь, где у неё
сохранялась комната. Полгода Павел приезжал по воскресеньям в Пермь,
умолял простить его ради сына. Не простила, хотя жизнь её превратилась в
ад. Нужно было не только кормить Олеко, но и помогать родным, которые
жили в Яйве впроголодь.
Её отец решил уехать к братьям, которые после войны осели в Анапе. Её
сыну к тому времени исполнилось три с половиной года.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
10
В 1969 году Анжела официально вышла замуж за Евгения и вскоре
родила ещё сына. Она назвала его именем погибшего первого ребёнка.
Старые женщины не советовали ей делать это, но отговорить не смогли.
Впоследствии Анжеле пришлось не раз сожалеть, что она не послушала их
совета.
Нового замужества хватило на три года. Муж стал всё больше пить.
Поначалу он ухаживал за детьми, стирал, прибирался в доме. Но работать
он не хотел, его устраивало то, что жена добывает достаточно денег. На
водку Анжела денег не давала, но он выпрашивал их у своей матери. Когда
Анжела поняла, что её муж неисправим, она забрала детей и ушла из дома.
Мужу оставила записку с требованием освободить её комнату. Прождав
несколько дней, она сообщила мужу, что явится домой, чтобы выгнать его
силой.
Когда она вошла, муж вырвал у неё ключи и закрыл дверь на замок. За
столом сидел приятель мужа, у стола стоял ящик вина. Три бутылки были
уже пусты, на столе лежал кухонный нож.
Об этой встрече Анжела рассказывала так:
«Я обратилась к гостю:
–
Скажи, я правильно поняла, что за мою душу тебе поставили ящи к
вина?
– Ты отгадала.
Я схватила бутылку и, не задумываясь, со всей силой ударила гостя по
голове. Он упал на пол. Опешил и муж.
– Видишь, подонок, это? Одного из вас я всё равно убью.
Хватаю со стола нож. Женька побледнел. Он знал, что я слов на ветер не
бросаю. В это время незадачливый убийца зашевелился и открыл глаза.
– А теперь, – шепнула я Евгению, – смотри, что будет дальше.
Затем я обратилась к его приятелю.
– М ужик, к чему такая дешевизна? Смотри, сколько у меня денег.
Я открыла сумку и показала уложенную пачку крупных купюр.
– Я куплю тебе пять ящиков коньяка – убей Женьку.
– Идёт, – пробормотал ещё не пришедший в себя бандит.
Тут я пнула его в живот и закрич ала:
– Ах ты, проститутка! День – за белых, день – за красных! Бери его,
Женька, за шкирку, выбросим его из квартиры.
Евгений, понимая, что ему уж е нич его не грозит, поставил приятеля на
ноги и пинком вышиб за дверь».
Однако ни преследования, ни пьянки на этом не кончились. Он
выкрадывал ребёнка из детского сада, подкарауливал Анжелу у подруг и
уговаривал её вернуться.
В 1975 году Анжела познакомилась с бывшим баскетболистом. Это
помогло ей избавиться от назойливого мужа. Её новый друг имел рост в 189
см, а вес в 109 кг. Связываться с ним было опасно. Новый избранник не
только защищал детей от нападок Евгения, но и полюбил их, не пил и
работал. Дело в новой семье Анжелы пошло на лад. Они обменяли с
доплатой свою комнату на просторную трёхкомнатную квартиру. Всё было
бы хорошо, но дети, усвоившие цыганский образ жизни матери, не хотели
учиться. Матери приходилось нанимать им репетиторов, на что уходило
много денег.
Олеко был от природы стройным и спортивным. Когда в Пермь приехал
Московский цирк, мать отдала его обучаться цирковому искусству. После

СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
11
гастролей Олеко уехал в Москву и начал обучаться жонглированию. Но
когда пришло время ходить в общеобразовательную школу, мальчик
вернулся домой. Заставить его сесть за парту было невозможно.
В Перми давно ходили легенды о неуловимой Анжеле, и это раздражало
милицию. Во всех районных отделах знали, что в городе работает опытная
карманница, но взять её с поличным никак не удавалось.
В 1976 году на выходе из магазина, где она ничего не крала, а лишь
покупала сок для детей, её схватили четыре человека. Пока ей крутили руки ,
один закричал:
– Товарищи, смотрите! У нее ворованный кошелёк!
И вытаскивает из-за пояса её джинсов чужой красный кошелёк. Тут же
нашлась и фальшивая потерпевшая.
– Ах вы, козлы! – закричала Анжела. – Чем же вы занимаетесь?
Подставами! Работать не умеете, а на подлость всегда готовы!
Но доводы совести, как известно, на милицию не действуют.
Позже Анжела выяснила, что «сдала» её потомственная «стукачка»
Зухра, недавняя подруга Анжелы. Мать Зухры, по кличке «Снежана»,
призналась корреспонденту местной газеты , что сама много лет «сдавала»
людей, жаловалась, что милиция мало платит, и ей не на что кормить
четверых детей. У самой Зухры было уже три судимости.
Анжеле дали на суде два года. Впервые Анжела вплотную познакомилась
с работниками милиции и поняла, что среди них так же мало порядочных
людей, как и среди воров.
Уже в камере предварите льного за ключения ей пришлось показать свой
твёрдый характер. К ней пристала крепкая девица лет двадцати. Она
потребовала, чтобы Анжела отдала ей свою новую куртку и модные сапоги.
Прикинувшись сначала ничего не понимающей, Анжела, улучив момент,
ударила её ногой в пах. Второй удар пришёлся в солнечное сплетение.
Добивала «блатоту» она уже на полу. Другие женщины не вмешивались. Им
давно надоел «нахрап» наглой бандитки, и они были рады видеть, как ей
задают трёпку.
Свой срок Анжела отбывала в посёлке Головино Владимирской области.
Она не досидела 1 месяц и 22 дня. Её старший сын написал своим детским
почерком письмо Валентине Тер ешковой.
Свои выводы от первой отсидки она записала в дневник: «Насилие
порождает насилие, а жестокость – жестокость. Если покопаться – масса
людей гниют в лагерях без вины виноватые. Человек в нашей стране не
защищён, закон, как дышло, куда повернут, туда и вышло».
После возвращения Анжеле надо было кормить детей. Ей ничего не
оставалось, как снова взяться за воровство. Она стала ещё осторожнее,
милицейские начальники, встречая её в магазинах, особенно перед
праздником, просили: «Иди, бомби Свердловский район, не порти нам
показатели». Если же были особенно злы, просто забирали её из дома в КПЗ
на три праздничных дня.
Один из начальников Управления, бывший вор, закончивший
юридический факультет, не раз предлагал Анжеле:
– Бросай всё, без экзаменов устроим тебя на юрфак. Из тебя не только
хороший следователь, но и адвокат получится.
– А что с меня за это причитается?
– Поможешь всех городских «нырял» пересадить.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
12
–Н
утро моё не позволяет людьми торговать. Так что нам не по пути,
начальник.
Уголовники знали, что Анжела не предаст. Самые видные карманники
города: Арон Семёнович – «Жид», Алик – «Копчёный», Витя – «Сынок»
уважали её, она же называла их товарищами по несчастью. Насильников и
убийц Анжела презирала, считала, что им не может быть оправдания.
Вопреки профессии, изначальный стержень справедливости вёл её по
жизни. «Воруйте у тех, – говорила она молодым ворам, – у кого в ушах
золото, на ногах дорогие сапоги и чернобурка на плечах. Им мужья снова
заработают. Разинь поучить не вредно, а пенсию у старухи вытащить – и
грех, и позор».
Позже Анжела запишет в свой дневник: «Я всегда думала, что не
обязательно иметь высшее образование, чтобы быть умным и талантливым.
Таким нужно родиться. Я прошла тяжёлый жизненный путь, набралась
опыта и выдержала немало испытаний. «Не судите и не судимы будете».
Детей своих Анжела горячо любила. Ей долго удавалось скрывать от них
род своих занятий, но вечно это продолжаться не могло.
Однажды Олеко, её старший сын, с другом Ваней купили на рынке
модные кроссовки. К ним подошли старшие ребята и отобрали кроссовки
вместе с остатками денег. Когда грабители отошли, Ваня сказал:
– Что же теперь нам тётя Анжела скажет?
Один из парней услышал знакомое имя.
– Это какая Анжела? Что на Советской Армии живёт?
– Ага.
– Актоонавам?
– Это моя мама, – сказал Олеко.
Парни переглянулись, вернули кроссовки и деньги и велели маме
передать привет. Когда ребята пришли домой, Олеко спросил:
– Мама, ты кто?
Растерявшаяся Анжела кое-как объясни ла ситуацию:
– Эти ребята – спортсмены. Я раньше работала в винном магазине и
давала им деньги в долг. Потому они меня и знают.
Сын отошёл, но сомнения у него не развеялись.
Анжела всегда помнила своё детство и потому не хотела, чтобы её дети
росли в нужде. Она хорошо одевала их, старалась удовлетворять их
положительные желания. Старшему сыну она купила аккордеон, но
терпения заниматься у него не хватило. Музыкантом он не стал, но в свои
тридцать шесть лет бережно хранит инструмент как память детства. «Я
растила двух сыновей, – записала она в дневнике, – учила их быть
честными, добрыми и отзывчивыми. Очень боялась, как бы не унаследовали
мою участь. Слава Богу, со старшим нет проблем, а вот с младшим горе,
неизгладимое горе, от которого сердце моё просто разрывается на части».
Когда Анжелу арестовали, дневник забрали при обыске. Арест, как я уже
говорил, был «подставой». Обрадованный тем, что знаменитая Анжела,
наконец, попалась, прокурор на суде объяви л: «Перед вами сидит
профессор-карманница», и стал читать выдержки из дневника. Трудно было
оскорбить заключённого под стражу человека больнее, чем это сделал
прокурор. Даже после освобождения она не забыла обиду. Правда,
выместила её она не на прокуроре, а на том, кто её арестовывал –
заведующем оперативным отделом Артамонове. Встретив его в магазине,
Анжела незаметно подошла сзади и, что было силы, пнула в зад.

СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
13
Разъярённый Артамонов оглянулся и увидел старую знакомую. Он даже не
стал её бить, только сдавленно прошипел: «Ну, Анжела, я всё равно тебя
поймаю с поличным и на этот раз, как следует, посажу». Две недели
Артамонов был на больничном с диагнозом: «перелом копчика».
В течение тринадцати лет напарницей Анжелы была её подруга Лида
Вьюжанина. Она получала треть похищенного. Она завидовала доходам
Анжелы и порывалась воровать сама. Опытная подруга отговаривала её:
«Это мой горький хлеб, моя испорченная жизнь. Побереги дочку, не пей и
не берись за то, чему с детства не научилась». Однако добрые советы
Людмиле не помогали.
Однажды в Закамске у весьма солидной дамы Анжела срезала карман
вместе с кошельком. Деньги тут же уплыли напарнице, и можно было
считать, что операция прошла успешно. Но на следующий день их подняла с
постелей закамская милиция. Оказалось, что Анжела обокрала жену
начальника оперативного отдела милиции. Устроили опознание, но
п
отерпе
вш
ая не могла указа
ть, к
то срезал её карма
н. Хотя дл
я
оскорблённого начальника милиции, который сам допрашивал Анжелу, всё
было ясно – машину Анжелы в тот день видели в Закамске.
Понимая, что на этот раз дело так не оставят, Анжела пошла ва-банк. Она
предложила начальнику крупную взятку. Кроме того, обещала его семье
ежегодный бесплатный отдых в Анапе у своих родственников. Начальник не
устоял, отпустил Анжелу, но Люду оставил заложницей. Когда же её
отпустили, она пила три дня, а затем решила отомстить своему бывшему
мужу, который ушёл и жил с другой женщиной. Она подговорила двух
крепких бандитов изнасиловать его беременную новую жену. После
зверского насилия женщина умерла.
Анжела впервые столкнулась со смертью, виновницей которой косвенно
была сама. Она очень переживала, не зная, как быть. С одной стороны, ей
хотелось помочь давней подруге, с другой – она не могла простить ей
страшное преступ лени е.
Насильников поймали и судили. Мужчинам дали по пятнадцать лет,
Людмиле – десять. Её дочку отправили в детский дом. Девочку звали
Анжела, она была крестницей нашей героини. Естественно, что Анжела
стала помогать девочке, а потом и её беспутной матери.
Людмила писала из тюрьмы покаянные письма, клялась, что изменит
свою жизнь, благодарила за помощь. В её письмах содержались просьбы о
продуктах и деньгах, но выполнять их Анжеле становилось всё труднее.
Людмила стала просить дорогое фирменное бельё, французские духи,
помаду. При этом она хотела, чтобы всё это ей поставлялось в двойном
количестве.
Вскоре Анжеле передали, что у Людмилы появилась любовница, с
которой она и делит передачи. Анжеле стала противна вся эта лживая
ситуация, и она прекратила общение. Дочку Люды она не оставила, и
помогала ей вплоть до 1983 года, пока сама снова не попала в тюрьму.
Вообще, с подругами Анжеле не везло. Даже долгие, казалось бы,
испытанные отношения обычно заканчивались крахом. Много лет она
дружила с Луизой Горностаевой. Та была замужем, имела дочь Ирину,
девочку замкнутую и немногословную. Муж Луизы утонул, но горевала она
недолго. У неё появился ухажёр Джалал, которого Анжела оценила как
ловеласа и альфонса. Так оно и было – он брал у Луизы деньги, покупал
ворох подарков сёстрам и два-три раза в год ездил в Таджикистан. Луиза

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
14
была влюблена в своего таджика и ничего не хотела слышать. После его
исчезновения Луиза почувствовала недомогание и попала на приём к врачу-
гинекологу. Врач обнаружила у Луизы сифилис и предупредила Анжелу.
Опасаясь за здоровье детей, Анжела попросила её и ними не играть.
Просьба глубоко оскорбила Луизу, и она прервала с Анжелой всякие
отношения.
Когда Анжела попала в тюрьму во второй раз, мать на свидании
рассказала ей, что Луиза поливает грязью свою бывшею подругу. Она
говорит, что её дочь Ирину Анжела посадила на наркотики. Это была ложь.
В окружении Анжелы наркотиков тогда не знали, а Ирина с десяти лет
пристрастилась нюхать клей и бензин. Отец не раз вытаскивал её из
подвалов, ругал и бил. Когда девочка подросла, она занялась проституцией.
Тут и появились деньги на наркотики. Её мать всё это знала, но беспутное
воспитание дочери объясняла влиянием подруги.
Несправедливость Анжела вс егда переживала особенно болезненно . Она
помнила, что за всё в жизни нужно платить, была готова к этому, но чаще
всего ей приходилось платить не за содеянное.
В 1983 году муж Анжелы Анатолий работал на кладбище в бригаде
бетонщиков. Все рабочие имели свои «шабашки», а Анатолий для этих
работ выписал из Ташкента контейнер мрамора. Ему предъявили статью
«незаконная предпринимат ельская деят ельность», з авели уголовное дело и
посадили. А через месяц добрались и до его жены. Когда-то Анжела
подарила управляющей трестом на день рождения кольцо с бирюзой
стоимостью в 124 рубля 50 копеек. Управляющую арестовали и заставили
написать явку с повинной и признание в получении взятки. За это обещали
её отпустить.
–
Вы нам не нужны, – говорили милиционеры, – вы человек партийный,
с высшем образованием, у вас маленькая дочка. Нам нужна Анжела, она
отпетая уголовница. Напишите, что мрамор её мужу дали вы, за что и
получили от Анжелы кольцо. После этого вы пойдёте домой.
Перепуганная управляющая написала всё, что ей диктовали, не понимая,
что этот документ – готовая улика не только для Анжелы, но и для неё
самой. Управляющую отпустили, но через два часа арестовали и отправили
в СИЗО.
Анжелу же арестовали не сразу. Её пригласили в Управление якобы для
того, чтобы она передала продукты арестованному мужу. Анжела приехала
на своих «Жигулях». В те годы автомобилей в городе было мало, а у женщин
–
вообще единицы. Полковник попросил оставить сумку и вежливо
пригласил её пообедать .
– А после обеда мы с вами отвезём мужу передачу.
– Спасибо, я уже обедала. А пока вы будете кушать, я съезжу, попью
кофе.
Начальник решил: если Анжела сама приехала, то уж никуда теперь не
денется, и отпустил её. Анжела угнала машину в надёжное место и через час
вернулась в Управление. Встретил её полковник .
– Анжела, передайте нам ключи и техпаспорт, нам ваша машина нужна
на три дня.
– Ах, почему же вы мне об этом сразу не сказали? Теперь моя машина на
пути в Горький. Она у хозяина, я ведь ездила по доверенности.
Полковник побагровел. Сидящий в кабинете майор подал голос:

СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
15
–
Я же вам говорил, что она умнейшая женщина. Она всё просчитывает,
это её профессия. Потому и не можем её столько времени с поличным взять.
– А рестовать суку! – закричал майор. – Сгною в карцере! Уничтожу!
– За что же, товарищ майор?
– За то, что ты – Анжела.
Десять месяцев до суда Анжела просидела в СИЗО. Дети её были с
бабушкой, которая, оставив Анапу, приехала к дочери. За это время Анжела
20 раз побывала в карцере. Её сажали за любой пустяк, а сдержать свою
ненависть она не умела. Карцер представлял собой каменный мешок 1,7 х
1,3 кв. м . с цементным пеньком посередине. Кровать была из железных
полос, но днём полежать на ней было нельзя. На день она поднималась в
вертикальное положение и запиралась на замок. В карцере женщина
простудилась и обожгла бронхи – стены покрасили ядовитой краской,
которая сильно пахла.
Однако, войдя в общую камеру, Анжела повела себя решительно. Она
швырнула свой матрац прямо на стол, за которым женщины играли в
домино. К ней подлетела с кулаками одна из заключённых. Не дав ей
опомниться, Анжела ударила её алюминиевой кружкой по голове и
приказала освободить «шконку» у окна. Та, что держала камеру в
подчинении, по кличке «хулиганка с Крохалевки», узнала Анжелу и
приказала другим ей повиноваться. Так Анжела была признана в тюремной
среде.
Иногда из тюремного двора раздавался детский крик:
– Тюрьма! Дай мне кличку!
Анжела уже знала, что в тюрьму попадают несовершеннолетние; чаще
всего – за незначительные преступления. Наказания были жестокими: за
угон велосипеда – три года, за банку огурцов или варенье – четыре года.
Четырнадцатилетние дети попадали в волчьи условия. Уголовники
заставляли их прислуживать себе, избивали, а то и «опускали».
Когда приводили группу малолеток, во дворе тюрьмы раздавался крик о
присвоении клички. Взрослые «волки-сидельцы» обычно отвечали:
«козёл!» или «пидор!». Кличка прилипала к мальчишке, и его заставляли
жить согласно унизительному званию.
Анжела, услышав крик о кличке, бросалась к окну и во весь голос
кричала: «Король! Ты король!» И иногда слышала в ответ радостный крик
пацана:
– Я король!
Это было спасением для него. Парень часто начинал вести себя с
достоинством, у него появлялись силы к сопротивлению. Анжела в таких
случаях плакала от радости и жалости к мальчишке.
Однажды в коридоре она бросилась на офицера, избивающего парнишку.
«Сволочь! Фашист, что ты делаешь?» и сорвала с него погоны. За это она
снова отсидела пятнадцать суток в карцере.
Как-то принесли ей передачу – колбасу, лимоны.
– А мужу моему передачу отнесли? – спросила она «надзорку».
– Да, и мужу, и сыну.
– Какому сыну? У меня сыновья дом а.
– Ну , как же? Большеглазый такой, чёрненький, и зовут его Олег.
– А фамилия? Русинов?
– Да, кажется, так – Русинов.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
16
Анжела в истерике упала на пол и стала рвать на себе волосы. Сыну было
всего четырнадцать лет. Через час пришёл врач, вколол ей большую дозу
аминазина. Она уснула, и её положили на койку.
Жестокие коммунистические законы о малолетних преступниках не
перевоспитывали детей, а лишь способствова ли росту бандитской среды .
Что сеяла Советская власть, то и пожинала.
Младший сын Анжелы Олег попал в тюрьму «за грабёж». Они с
приятелем играли в «чику» на деньги. На кон ставились монетки, и надо
было переворачивать их битой. Ребята из соседнего двора проигрались, но
не хотели отдавать деньги. Олег с приятелем отобрали пять рублей
восемьдесят копеек, и побили проигравших. У приятеля Олега отец бы л
начальник цеха, а у Олега и мать, и отец – уголовники. Следователь –
женщина предложила Олегу взять всю вину на себя, иначе ему грозила
статья «групповой грабёж». Олег так и поступил. Ему пригрозили большим
сроком, но за уменьшение наказания предложили письменно отказаться от
матери. Сын на подлость не пошёл и попал в тюрьму на четыре года.
Только через два года, в 1984 году, состоялся суд по «кладбищенскому»
делу. На суд заключённых возили в течение трёх месяцев, преступников
охраняли солдаты с оружием, в газетах раздували дело о «шабашниках» как
можно шире.
Анжела не имела отношения к «шабашкам», но её дело не вынесли в
отдельное судопроизводство. Ей дали девять лет с зачтением тех двух,
которые она уже отсид ела. Отправили в Кунгурскую пересыльную тюрьму.
О красоте и достойном поведении известной преступницы слухи в
«пересылку» долетели раньше её прибытия. Зона встречала Анжелу
приветствиями.
Через полмесяца этап из Кунгура отправили в Свердловск, а затем ещё
дальше – в Иркутскую тюрьму.
Дорога до Иркутска стала настоящей пыткой. Вагон набили битком, в
спёртом воздухе было нечем дышать. В купе с Анжелой ехала старушка
семидесяти лет и беременная женщина. Уже в дороге к ним втолкнули двух
молодых уголовниц. Девицы решили ограбить соседок: у старухи отняли
пуховый платок, а у беременной шубку. Анжела наблюдала за событиями с
верхней полки. Возмущение кипело в ней. Она позвала одну из бандиток, и,
когда та подняла голову, ударила её ногой так, что девица, стукнувшись
головой о соседнюю полку, осела на пол. Затем принялась за вторую.
Весь вагон слышал плач старухи, крик беременной и возмущение
Анжелы. Все прекрасно понимали, что она защищает слабых. Мужчины
кричали: «Ай, молодец! Бей их, сук! Увидеть бы тебя, такую правильную!».
Из соседнего купе раздался крик: «Я её знаю, это Анжела! Она наша, она
справедливая!».
Анжела знала этого парня. Он попал в тюрьму пятнадцати лет. Его
изнасиловали в камере трое мужиков. Через неделю он всех их заколол
ночью железной заточкой.
Где-то под Новосибирском одному из этапников стало плохо.
Заключённые потребовали доктора, но охрана на них не обращала
внимания. А человек уже умирал. Тогда зэки стали на ходу раскачивать
вагон. «Не дай Бог, кому испытать такое! – вспоминала Анжела, – В жилах
кровь стынет. Вот-вот вагон перевернётся! Ведь тогда все – на тот свет!»

СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
17
Часовой, наконец, сорвал стоп-кран. Поезд остановился. Сбежалось
начальство, мужчину вынесли на носилках. Впервые Анжела увидела такую
сплочённость заключённых.
Горестные мысли не оставляли. Под стук вагонных колёс Анжела
терзалась несправедливостью наказания её семьи. В поезде ехали разные
люди, в том числе страшные преступники. Родители-пьяницы пропустили
ребёнка через мясорубку и ели, запивая водкой. Им дали по семь лет.
Парень изрубил топором отца с матерью – дали одиннадцать лет. За что же
ей – девять?
Сталинский режим сослал целый народ на Урал и в Сибирь. Девочкой
она бегала, как голодная собака, в поисках пиши для себя и брата. Она не
знала ни игрушек, ни кукол. Отец воевал с немцами, а на родине угодил в
тюрьму на десять лет. Она прошла страшную школу детского дома, выросла,
родила детей, любили их, воспитывала, как могла. Да, она воровка, но
посадили-то её не за это. А теперь и младший сын сидит практически ни за
что. Как ей было не сойти с ума от таких мыслей?
*
*
*
Исхудавшую, истерзанную тревогой за сына Анжелу распределили на
работу в библиотеку, но она попросилась в бригаду строителей. И
заключённые, и администрация тюрьмы смотрели на неё, как на
сумасшедшую, но просьбу удовлетворили.
Анжела чувствовала, что от душевных мук она очень ослабла и потому
хотела работать на свежем воздухе. Ей вместе с другими пришлось копать
траншеи под фундаменты домов. К вечеру болели руки, ныло всё тело, но
Анж
е
л
ау
п
о
рн
ов
г
ры
з
а
л
а
с
ьвз
е
м
л
ю
.Ф
и
з
и
ч
е
с
к
уюн
а
г
руз
к
уо
н
а
воспринимала, как лекарство, как способ забыться от тяжких дум. Бригадир
удивлялась её упорству. Постепенно работа стала Анжеле нравиться, у неё
наладился сон.
Хуже было осенью, когда женщин гоняли на уборку урожая. В дожди и в
холод их гнали, как скот, по грязи. Одеты они были в арестантские ватники,
ботинки и чулки в резинку . Охраняла их группа автом атчиков , а по
сторонам бежали дети работников колонии, бросали в низ камни и грязь и
кричали: «Тюремщицы!». Этот путь был поистине голгофой.
Однажды проходили мимо поля, где кучками лежала морковь, которую
ещё не успели вывести в хранилище. Голодные женщины накинулись на
морковь, стали хватать, рассовывать по карманам и за пазуху. Охрана
сгоняла их с морковного поля, кричала, материлась, била прикладами. В
этот день их гнали на картофель.
В качестве обеда пекли картошку в кострах, грелись, грызли морковь .
Над Анжелой склонился солдат-первогодок: «Ты почему морковь не
брала?», и подал ей половину своего хлеба.
Вместо обеда Анжела прорыдала весь перерыв. Хлеба она не взяла, но
поступок солдата вызвал в душе бурю. Она плакала от обиды на власть, на
страну
,вк
оторой родине слу
ж
и
л её старший сын, а младший,
несовершеннолетний, гнил в тюрьме за пустяковый проступок. Ей самой за
подтасованную «взятку» прокурор требовал десять лет строго режима. На
что можно было надеяться в этом государстве?
После Иркутской тюрьмы Анжела попала в Красноярскую зону строгого
режима. Совсем недавно это была муж ская тюр ьма, в которой заключённые

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
18
подняли бунт. Заводилой был Вадим «Культя», мужчина без руки. Бунт
жестоко подавили. Одних перестреляли, другим добавили срок. Чтобы
рассосредоточить бунтовщиков, тюрьму расформировали, а в этот
каменный мешок пригнали женщин.
В пересыльную группу Анжела попала за то, что постоянно писала
жалобы в Генеральную прокуратуру СССР или в ООН, в Комитет по правам
человека. За это она много раз попадала в карцер, но упорно продолжала
беспокоить начальство.
В строгую зону отбирали из тюрем самых отпетых. В зоне собрались
заключённые всех национальностей страны: русские, украинки, бурятки,
ненки, монголки, эвенки, словом, самые непокорные. Драки возникали
ежедневно. Женщины били друг друга всем, что попадало под руку, тыкали
пальцем в глаз или ножницами в спину. Среди матёрых преступниц
практически не было тех, кто бы чтил воровские законы – все
«беспредельщицы» – хитрые и злые.
Анжела записала в своём дневнике: «Люди за колючей проволокой
живут своей жизнью – седой, грязной, кровавой; живут в тесноте не только
от скопления человеческих тел, но и от человеческой подлости. Стрелять
нас надо: из ста – девяносто восемь».
В этом стаде Анжела испытывала дикое одиночество. В конце концов,
она сдружилась с цыганами. Сказалось цыганское воспитание в раннем
детстве. Цыгане в этом аду держались дружной стайкой.
Заключённых постоянно терзал голод. Рыбный суп издавал такое
зловоние, что есть его Анжела не могла. Каша была всегда жидкая, а чай –
ополоски. Первая посылка из дома разрешалась через 4,5 года! Анжела ела,
в основном, хлеб с солью, а потому быстро слабела. Когда ноги совсем
отказывали, звали медиков, но те никому из больных не верили. Даже
жестокий кашель из-за хронического бронхита Анжелы их не убеждал. Они
давно привыкли к «мастыркам» – намеренным травмам, которые женщины
наносили себе, чтобы избавиться хот на время от работы. Так врачам было
проще жить.
Анжела убеждала себя, что ради детей она сможет выдержать вс ё.
Когда мужчины освобождали зону, они узнали, что сюда поселят
женщин. Некоторые из них специально оставили в тумбочках маргарин,
повидло, мотки ниток с записками: «Это вам, женщины! Кушайте,
пользуйтесь!». А стены карцера были и списаны кр овью. Читаешь – по спине
мурашки.
Анжела продолжала защищать несправедливо обиженных женщин . За
отнятый у старухи хлеб била наотмашь, но однажды чуть за это жестоко не
поплатилась. Она вступилась за слабую девушку, которую для забавы
заставляли есть дождевых червей. Она пробила голову кирпичом одной из
двух истязательниц. Анжелу отправили в карцер, а на другой день ей
сказали, что раненую не довезли до больницы, по дороге умерла. Известие
для Анжелы было шоковым. Она ощутила, что душа её сломлена – убийство
она считала неискупимым грехом.
Наутро она узнала, что избитая ею женщина всё же выжила, а вечером в
карцер пришёл начальник отряда и сказал, что вся бригада, 146 человек,
требуют её освобождения из карцера. Люди знали, что страдает Анжела за
свою доброту.
Работали женщины под землёй, в цехах не было дневного света. Шили
рабочие варежки и тюремные телогрейки. Шить Анжела не умела и не

СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
19
любила. Однажды бригадир пригрозила ей, что, если она не будет
выполнять норму, а будет ломать иголки, «разобьёт ей морду». Не
раздумывая, Анжела схватила бригадиршу за волосы и ударила лицом о
свою машинку. Её, конечно, опять отправили в ШИЗО. За пять лет Анжела
побывала в карцере 126 раз.
Наконец, начальник охраны не выдержал и решил сплавить злостную
нарушительницу в закрытую тюрьму для особо опасных преступников. Дело
принесли на подпись начальнику зоны капитану Гришечкину. Тот был
неплохой психолог. Он посмотрел дело и спросил: «кому же вы так
насолили, Анжела? Ведь тут невооружённым глазом видно, что дело
сфабриковано». Он отменил отправку заключённой.
Анжела писала письма о пересмотре дел не только для себя. Она
помогала другим с подобными письмами. И нередко – успешно. Вскоре с
подобными просьбами к ней стало обращаться ползоны. Для людей она
была везучая, для себя же – нет.
Много чего повидала Анжела, скитаясь по лагерям, наслушалась
кошмарных историй. Она знала женщину, которая родила в тюрьме и с
ребёнком на руках вышла на свободу. Она зашла лес и сожгла ребёнка в
костре. Знала другую, которая бросила ребёнка с Закамского моста под
проходящий товарный поезд. Ребёнок остался жив, так как попал на что-то
укрытое сеном.
«Тюрьма – печь, в которой сгорает душа человека» записала Анжела в
свой дневник.
Страшное влияние тюрьмы она ощущала и на себе. Когда на первое
свидание в Иркутск приехала её мать, Анжела встретила её холодно. Она не
могла простить, что мама не досмотрела за её сыно м, и он попал в тюрьму.
– Не могла же я пристегнуть его к себе булавкой, – сказала мать.
Эти слова вызвали такую бурную реакцию, что Анжела бросилась к двери
и стала требовать, чтобы её выпустили.
– Не хочу тебя видеть, не хочу, чтобы ко мне приезжали родные!
– Ты, доченька, уйдёшь, а я здесь повешусь.
Материнские слова вдруг пробудили душу дочери. Она обняла мать,
заплакала и стала просить у неё прощения. Три дня свидания пролетели,
как один час.
Незадолго до освобождения Анжела попросилась «на химию» в город
Ачинск. Её просьбу удовлетворили, но ангарский врач не пустил больную
хроническим бронхитом женщину на работу во вредный цех. Её определили
уборщицей в комендатуру. Она проработа ла там около четырёх м еся цев.
27 января 1990 года Анжела вышла на свободу.
Её муж освободился раньше и жил на поселении в Оханске. У него
завелась там женщина, и Анжела, не прощавшая предательства, оставила
его.
Квартира в Перми встретила её откровенной нищетой. После
конфискации имущества ни мать, ни сыновья не смогли купить ничего из
мебели, спали на полу, ели скудно. Надо было что-то делать, её активная
натура искала применения своим силам. В стране повеяло ветром перемен.
Советская власть ослабила свою железную хватку, появилась возможность
выезжать за границу.
Один из бывших друзей дал ей в долг денег, и она купила машину
«Таврия» с прицепом. Вместе они поехали в Польшу, купили много

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
20
дефицитных вещей, а вернувшись, всё продали. У Анжелы за вычетом долга
появились три с половиной тысячи долларов.
В следующий раз парень поехал в Герм анию, где расформировывали
наши части и продавали имущество. Анжела дала ему деньги, и он пригнал
из Германии «Волгу».
Она продала «Волгу» и снова поехала в Польшу на своей «Таврии». У неё
теперь были деньги, и она везла своим знакомым щедрые подарки – дрель,
пилу «Тайга», наборы дорогих ложек и вилок, а также ящик коньяка и
десять блоков сигарет «Мальборо».
В пятнадцати километрах от Казани её остановила группа парней с явно
недобрыми намерениями. Анжела вышла из машины и сказала:
– Забирайте всё, что есть в машине, но шкуру мне портить не надо. Я
недавно освободилась и сейчас хочу отдохнуть в Польше.
– Ты что, из Перми? – спросил старший, глядя на номер машины.
–
Оттуда. А вашему «смотрящему» Коле везу привет от нашего
«Якутёнка».
– От кого?
– Я уже вам это сказала.
– Атыкто?
– По молодости была Анжела, а теперь – Анжелика Осиповна. Там, где
вы учились, я преподавала, а куда теперь идёте – оттуда вернулась.
Двое отошли в сторону, пошептались и говорят:
– Мы в пермских лагерях сидели и многое о тебе слышали. Ты всем
помогаешь, и к ментам у тебя ненависть лютая. А ну, братва, сложить всё
обратно в машину. А если после Казани тебя встретит бригада «Черепа»,
расскажи ему о нашей встрече.
Но больше на дороге приключений не случилось, подарки в Польшу
доехали благополучно.
Вскоре Анжела одела сыновей и начала ездить на заработки постоянно.
Она побывала в Корее, Китае, Турции, Греции, Венгрии, Италии и Египте.
Когда начала работать в мебельной фирме, за двадцать процентов возила из
Эмиратов роскошную мебель. На таможне у неё был прочный контакт.
Через год Анжела купила четырехкомнатную квар тиру в центре города и
сделала в ней евроремонт. Но жить долго на честно заработанные деньги
семье не пришлось – от судьбы не убежишь. В последнюю поездку Анжела
взяла от фирмы пятьдесят тысяч долларов, заняла для себя сорок одну с
половиной тысячу и добавила из дома ещё десять тысяч. Мебель привезла
вовремя, но расплатиться с долгом не успела – рубль «обвалился», а доллар
«взлетел». Теперь за него надо было давать вместо шести с половиной
рублей – двадцать три. Кроме того, чтобы выручить друга Колю «Якутёнка»,
Анжела взяла в долг двести пятьдесят тысяч рублей. Она передала ему
деньги, но «вора в законе» застрелили.
Анжела снова осталась у разбитого корыта. С таким огромным долгом
рассчитаться было очень тяжело.
К счастью, у неё появился новый знакомый из Польши – Вацлав. Она
устроила ему протезирование зубов в Перми, и он пригласил её в гости. В
Польше Анжелу приняли очень хорошо. Дядя Вацлава Эдвард, которому
было шестьдесят лет, влюбился в неё и предложил выйти за него замуж.
Прежде он не был женат, но имел незаконнорожденного сына, который жил
в Лос-Анжелесе. Отец пригласил сына к себе и показал свою невесту. Сын

СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
21
одобрил выбор отца. Брак был зарегистрирован 1июня 1992 года. Теперь она
стала Константинов Анжела.
У её мужа был большой дом с магазином на первом этаже. В магазине
торговала его сестра. Она помогала Анжеле с покупками машин, которые ей
дали возможность выбраться из долга.
Сыновья Анжелы к тому времени были женаты. Она приняла решение
уехать к мужу в польский город Колобжек. Теперь у неё было двойное
гражданство и полная свобода.
Но не выдержала Анжела чужой страны. Её муж не хотел переезжать в
Россию, и она через три года вернулась к детям, тем более, что у неё от
Олеко появился внук.
С 1990 года Анжела начала помогать двум детским домам – в Кунгуре и в
Перми. К этому она подключила некоторых друзей. Они образовали «общий
котёл» и собирали деньги на подарки к праздникам: к Новому году, Дню
защиты детей и к 1-му сентября. Подопечных детей было четыреста
пятьдесят человек. Заведующие детских домов думали , что помогает какая-
то фирма и предлагали дать справку, чтобы меньше платить налоги.
Я уже писал, что старший сын всегда радовал мать. У него хорошая
семья. Младший же, Олег, испорченный тюрьмой, стал наркоманом. Его
настигла «болезнь века», и все усилия матери по излечению сына не дали
результатов.
Вот выписка из её дневника:
«Сыну моему тридцать три года – возраст Иисуса Христа. Смотреть на
него не могу, сердце моё, как у раненой птицы, зажить не может, без конца
кровоточит. Всё время прошу Бога помочь ему вернуться к жизни . Страдает
он – страдаю я. Прогневала я Бога и в наказание несу свой чёрный крест.
Господа, наркоторговцы. Подумайте, сколько жизней вы загубили. Ваши
деньги обагрены кровью и слезами матерей и родных. Помните, что всё
вернётся бумерангом, если ни к вам, то к вашим детям, внукам. Только они-
то в чём виноваты? Миллиарды не компенсируют жизнь человека. Таким,
к
ак вы
,н
еведомо по
н
я
т
ие чес
т
и.В
ыс
тервятники – н
и
ч
т
ожные
,
завистливые, злые, обиженные на весь мир. Не боитесь брать грех на
душу?».
Но и сама Анжела попала в зависимость, только не от наркотиков, а от
азартных игр в казино . Началось это в 1997 году, когда в казино «Айзберг»
выступа л Вилли Токарев. На его концерт Анжелу пригласил «Якутёнок». В
антракте решили поиграть, и Анжела выиграла. Ей это очень понравилось,
и она стала заходить сюда часто.
В то время у неё были деньги, она ездила за границу. Небольшие
проигрыши её не выбивали из колеи. Она увлекалась игрой и на время
забывала, что её сын «колется». Анжела знала, что иногда он бывает на
грани гибели.
Если денег у неё не было, когда, например, проигрывала, ей всегда
друзья давали в долг. Ставки становились всё крупнее, азарт затмевал
разум. Адреналин помогал ей даже во время болезни. Иногда в казино она
приходила с температурой, а утром уходи ла, как ей казалось, здоровой.
Однажды в казино «Кама» игра пошла « в одни ворота», и она к утру
проиграла четыреста семьдесят пять тысяч рублей. Только дома она
осознала, какая это сумма. После такого проигрыша давать деньги в долг ей
перестали. Роскошную квартиру пришлось продать. Однако играть Анжела
не прекратила. Для игры ей пришлось выезжать в Свердловск, а иногда и в

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
22
московские казино. Эти поездки, как ни странно, помогли «отбиться» с
четырехсот семидесяти тысяч до пятидесяти пяти.
Вот выдержка из её дневника:
«Жизнь есть жизнь, две жизни не даны никому. Пусть будет так, как
ведёт меня судьба. Иногда думаю, что это приступ идиотизма, но всё равно
иду по той тропинке. Нет сил свернуть в сторону. Очевидно, зашла слишком
далеко, и не могу найти обратной дороги. Возможно, насыщаясь этим
адреналином, я продлеваю себе жизнь. Мне уже не поможет даже Бог, а
доктора тем более.
Я прошла тернистый путь, с юных лет жила в уголовном мире, знала
грамотных и справедливых уголовников. А сейчас уголовный мир опорочен
нечистями, продажными стукачами. За девять лет я многое повидала. Были
и такие, что за пачку теофедрина или чая всё и всех продадут. Надо бы
восстановить расстрел, чтобы не топтали нечисти нашу землю. Нет для них
ничего святого.
Пришло время, когда одни едят хлеб с маслом и икрой, а другие и
краюшке хлеба рады. Я не против богатых, но нужно делиться, уметь
чувствовать чужую боль и нужду, помогать бедным и инвалидам. Говорят
же: «Чем больше отдашь, тем богаче будешь».
О, если бы повернуть мою жизнь обратно и дать мне вдоволь хлеба,
ласку, заботу, образование. Я уверенно могу сказать, что из меня получился
бы образованный и честный человек. Но такой я не стала. По своей ли вине?
Всегда помню о том, что пришлось с детства пережить.
Цените и берегите то, что имеете. Я не потеряла человеческий облик, не
продала душу дьяволу. Я умею ценить жизнь, чувствовать чужую боль. По
сей день готова поделиться последним куском хлеба с теми, кому тяжелее,
чем мне. Я люблю людей и желаю всем на земле человеческого счастья. Да
хранит вас Бог!»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Идёт первое десятилетие третьего тысячелетия. В России это время
разгула воровских страстей на новый лад.
Прежние партийные и административные чинуши стали вдруг
хозяевами государственных пред приятий . Они потащили в свои норы вс ё,
что возможно украсть и продать.
Но украденное у народа нужно от народа же и оберегать. Для этого
требуется крепкая охрана. Сначала привлекли парней, которые прошли
Афган и Чечню. В горячих точках их научили одному – убивать.
В стране начался передел, то есть конкуренция . Для грабежа конкуренто в
потребовались воры в законе с их командами. Но охранникам нужно
платить. Откуда же взять деньги? Заводы не работают, предприятия
растащены на корню. Кто успел стать хозяином автогиганта или нефтяной
компании, выбились в олигархи. Им верно служат правоохранительные
органы и ОМОН. Чёрную работу по устранению неугодных выполняют
бандиты.
А что же делают крупные чиновники? У них не было предприятий, но их
кормушкой стали государственные деньги. В приватной беседе автор
спросил служащего Законодательного собрания:
– Чем вы занимаетесь на работе?
Тот ответил кратко:

СОВРЕМЕННАЯ ПРОЗА
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
23
– Разворовыванием бюджета.
– Как же это делается?
–
Элементарно: приходит предприниматель и просит кредит на
открытие, к примеру, нового магазина – пять миллионов.
– Пять дать не можем, а десять дадим.
– Но мне не нужно столько. И какие будут проценты?! – в ужасе
шарахается проситель.
–
Никаких процентов. Оформляйте десять миллионов – пять вам,
остальное – нам в виде благодарности за кредит.
Называется это – «откат».
–
Но ведь таким образом у некоторых взяточников скапливаются
неучтённые миллионы. Где же их хранить?
– В зарубежных банках.
– Но разве там не спрашивают, откуда взялись такие деньги?
– Ещё как спрашивают. Банки требуют прозрачности доходов, дабы не
стать соучастниками финансовых преступлений.
– Но как же тогда быть?
–
Опять же просто. Открывает крупный чиновник, например, член
Государственной думы, магазин и насыщает его западным фирменным
барахлом по бешеной цене. Покупателей в магазине нет, но они и не
требуются. Главное для банка – отчёты о продажах, а на бумаге они
огромны. Вот вам и весь механизм отмывания разворованных из бюджета
миллионов. И волки сыты, и овцы целы.
– Но ведь стригут-то, в конце концов, народ.
–
А кого же ещё стричь? Это называется развитием капитализма в
России.
– Но это же дикий капитализм!
– А разве другой бывает?
–
Теперь я понимаю, почему открываются шикарные, вечно пустующие
магазины.
– Вы всё правильно поняли.
– Но когда же всё это кончится?
–
Аппетит у волков пока зверский. Накушаются, разве что, в третьем
поколении. Правда, шерсти на овцах всё меньше.
– У пенсионеров пос ледний пух вылезает.
– Се ля ви. Такие нынче времена.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
24
СТИХА ТВОРЕНИЕ
Илья ФОНЯКОВ
ЛЕНИНГРАДСКАЯ ШКОЛА
Галогены, глаголы
Двойки-тройки, стенная печать...
Ленинградскую школу
Довелось мне когда-то кончать.
Двести двадцать вторая,
«Петришуле», ты – веха в судьбе,
Но прости, дорогая,
Что сегодня я - не о тебе.
Ленинградская школа!..
Пролистайте страниц вороха:
Ленинградская школа
Есть в университете стиха.
В дни раздора, раскола
Выживала, всему вопреки,
Ленинградская школа –
В точной рифме,
В отделке строки.
К слову пригнано слово.
Чтобы ритма набор не ослаб.
«Чую дух Гумилёва! –
Делал стойку ревнитель из РАПП.-
Невозможная схема
Настораживает неспроста:
Наша, вроде бы, тема,
А мелодия –
Та ещё, та!..»
Надзиратели строго
Надзирают, а годы идут.
Вот и мы у порога,
Начинающие –
Тут как тут.
Жизнь, к чему нас готовишь?
Что вручишь нам в наследство, как дар?
С нами Шефнер, Гитович,
Глеб Семёнов
Ведут семинар.

СТИХА ТВОРЕНИЕ
--------------------------------––––––––––––----------------------------------------------------–––––––––––
25
Разлетимся по свету,
По лесам, по горам еолеся,
Ленинградскую мету,
Как зарубку на сердце, неся.
У Байкала, Тобола,
На Алтае, в степной Барабе,
Ленинградская школа,
Оставался я верен тебе.
Окажи мне доверье,
Как, бывало, твои старики,
Запиши в подмастерья
Или –
Вечные ученики!
*
*
*
Это, кажется, было ещё вчера:
Собирались подростки в углу двора,
В закутке, где пахло мочой.
Одуряющий запах им в ноздри бил
И каким-то образом связан был
С подростковой грешной мечтой.
Сигаретой затягивались одной,
Жёлтой, горькой сплёвывали слюной
И в наигранном кураже
Толковали насчёт «этих самых» дел:
Кто когда и где, и что подглядел,
Кто-то врал, что и сам – уже...
От запретного кругом шла голова,
Подзапретные с губ слетали слова –
Крутизна, мужской разговор.
И сегодня, когда на страницы книг
Лексикон соответствующий проник,
Я припомнил наш старый двор.
И когда героям своим в постель
Ушлый автор подглядывает сквозь щель,
За его страницей крутой
Не крутого вижу я мужика,
А в прыщах и комплексах паренька
С подростковой грешной мечтой...
ДИСКУССИЯ НА МЕЖДУНАРОДНОМ УРОВНЕ
Ищешь в пикировке слова не слабого,
Норовишь подсечь м еня
по-борцовски чисто:
– Ты в России вырос на улице Желябова,
Улице имени

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
26
террориста!
Все вы – потомки бомбистов нахмуренных,
Все вы начитались ещё в подростках
Книжек о Кибальчичах и Халтуриных,
Степняках-Кравчинских
и Софьях-Перовских...
– Верно, – отвечаю. – Но тем не кори меня!
Вспомним, как торжественно и деловито
Вам вручается
премия
имени
Изобретателя динамита!
ПРОТОКОЛ – 1918
Время деда щадило: в семье сохранилась бумага,
Что при обыске было изъято оружие – шпага
(Принадлежность к мундиру,
поскольку – «действительный статский...»
И порой нацеплял атрибут, как считал он, дурацкий).
Также в десять рублей золотая изъята монета
(Общим счётом одна – так, буквально, записано это).
И с орлами двуглавыми дюжина пуговиц медных,
Дутых, недорогих, но идеологически вредных.
Время деда щадило. Уж так, слава Богу, случилось.
Видно, время тогда не совсем ещё ожесточилось,
Полетело вперёд, по пути постепенно лютея ,
Но не дожил до худших времён педагог из Лицея.
Умер смертью своей, проходя у лицейской ограды.
Ни Большого Террора не знал, ни войны, ни блокады.
А крамольные пуговицы (видно, плохо глядели)
Много лет попадались мне в бабушкином рукоделье.
*
*
*
Пере- переименова ли
И то, и то на прежний лад.
На картах будущих едва ли
Воскреснет город Ленинград .
А вот на старых, на военных,
Полуистлевших и нетленных,
Ему в веках существовать.
Верните сто названий кряду –
Проспекту, площади и саду,
Но ленинградскую блокаду
Нельзя переименовать .

СТИХА ТВОРЕНИЕ
--------------------------------––––––––––––----------------------------------------------------–––––––––––
27
Виталий ДМИТРИЕВ
*
*
*
Не череда, а сплетенье лет.
Сортировать не пытался, каюсь.
Слиплись в комок и сошли на нет.
Вот и живу, оправдать пытаясь
путь зерна на исходе дней
сквозь жернова земной круговерти.
Видимо, с возрастом всё сильней
наша привязанность к месту смерти
постепенной, как этот дождь,
пропитавший собой округу.
Он каждой каплей своею вхож
в эту почву. Гляжу с испугом
на повторяющийся стократ,
а потому не заметный даже
неба зыбкого циферблат
чуть щербатый из-за пейзажа
однообразного. Горизонт
не вмещает выпуклость суши.
Время, стекая за край, течёт -
в никуда ниоткуда. Читай – наружу,
ибо в себе же закруглено –
вроде вогнуто-выпуклой сферы.
Разум не в силах представить, но –
осознаёт, не приняв на веру.
*
*
*
Свечку тонкую затеплишь в ночи.
Только много ли тепла от свечи?!
Да и света от неё не ахти,
да и ветром задувает в пути.
Только нужно ведь кому-то нести
это пламя, согревая в горсти,
замыкая этих дней оборот,
если заполночь идёт крестный ход.
*
*
*
Никто не трудится в полях,
но рубят лес и губят реку.
Не будет скоро в деревнях
ни Бе, ни Ме, ни Кукареку.
Нам не до завтрашнего дня.
Сегодня есть – и слава Богу!
Спроси, откуда у меня
такая грусть и безнадёга?
И я отвечу – от любви!
А расшифровывать – не стану.
Ведь чувства, как ни назови,
сродни невольному обману.
И ни одно – не постоянно.
«Молчи, скрывайся и таи...»
Под спудом, где-то в глубине
идёт незримое броженье,
и так растянуто мгновенье,
что веришь только тишине
лесной, озёрной – только ей -
сплетенью почвы и корней...
*
*
*
Любителям
неформ ал ьной лексики
Всем откровеньям – грош цена,
что, в общем-то, обидно.
Увы, настали времена,
когда быть смелым – стыдно,
ну а тем более – дурить...
Мат, трёхэтажный даже,
в стихах нелепо громоздить
за-ради эпатажа.
Я не филолог, не большой
знаток литературы,
наверняка момент такой
в истории культуры
найдётся, коль перекопать
макулатуры груды.
Но этот опыт повторять
не стоит.
Б....ю буду.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
28
Григорий АРТЮХОВ
ИЗ ЖИЗНИ ЖЕНЩИНЫ
В.В.
1.
«Если бы да кабы» – пустые слова.
Но пожертвовать мог бы я
многим...
Горевал бы, конечно, год или два,
С поля брани вернувшись
безногим;
А лишись я руки,
чик, да под локоток! –
Скажем,
нервно, неряшливо брился –
Чуть подольше искал бы
в карманах платок,
Но и с этим когда-то смирился;
Мог бы разум отдать
за баклагу вина,
Сердце другу –
всё, не половину...
А Любовь – ни за что!!
Потому что она –
Между Богом и мной –
пуповина...
2.
Непредсказуемо хитро
Кружится петербургский глобус:
Она с утра пойдёт к метро,
Усядется в пустой автобус;
Потом царапнет каблуком
Щербатый пандус лазаретный,
Не мной придуманный,
конкретный –
Когда-то был я с ним знаком;
Затем – халат, обход, анамнез,
Анализы...
Так день за днём –
С утра до вечера приём.
Везде успеть! – её диагноз...
А он и к вечеру хитро
Кружится – петербургский глобус:
Теперь – не нужно до метро,
Теперь – битком набит автобус,
Устала...
Грустный взгляд в окно
На город – фрак его лоснится.
А ей мерещится одно –
Москва!.. Мерещится и снится.
3. КОКУШКИН МОСТ
У Садовой мост – Кокушкин.
Здесь бродил когда-то... Фет.
Думали, скажу, что – Пушкин?
Не-ет...
Дом Мицкевича Адама:
Здесь гуляет иногда,
Обаятельная... дама –
Да!..
Обожмёт свои перчатки,
Кинет взгляд на горизонт
И раскроет над брусчаткой
Зонт...
Здесь и я вбиваю строчку
В диабазову скрижаль,
Как обычно – в одиночку...
Жаль.
4. МОСКВЕ
Признаюсь я тебе без обмана,
Суетою сердечной влеком, –
Ты, Столица, не мне по карману,
Но в душе уместилась легко.
Так раскрой хоть одну из загадок,
Обнажи свою тайну, раздень –
Почему по-весеннему сладок
И в осенних Черёмушках день?
Отчего москворецкая стужа
Прибалтийского лета теплей,
И любая на Масловке лужа
Петергофских прудов веселей?..
Почему мне не скрыть удивленья
От всего, что творится со мной?
Не виной ли тому появленье
В Петербурге москвички одной?!..
Я бы с ней ни за что не расстался,
Зашвырнул бы в Фонтанку
ключи...
Вот, похоже, и сам догадался!..
Что, и ты догадалась?
Молчи!..

СТИХА ТВОРЕНИЕ
--------------------------------––––––––––––----------------------------------------------------–––––––––––
29
Александр МОРОЗОВ
ЧЕРНИКА
Хочу быть ветром в поле,
Своим среди древес.
Покину мегаполис,
Уйду в зеленый лес.
К напеву чик-чирика,
В лесные закрома.
Живут там Кум Черника,
Черничинка Кума.
Я их проведать нынче:
Дород ли, недород?
Зовет меня черничный
Покладистый народ:
«Все сроки миновали –
Стряхни остатки сна!
Мы – перезимовали,
И минула весна!»
Все та же электричка –
Сквозь утро и туман –
Везет, где Кум Черника,
Черничинка Кума.
Привычные дороги:
Верста, еще верста...
Я к Вам, мои дотроги,
Отпускником креста.
Из города – Голгофы,
Из будней и рутин...
Слагаю строчки в строфы
На чаянном пути.
Листы открытой книги –
Стволы, кусты, тома...
Там черные черники –
Мой Кум, моя Кума.
Я их легко читаю,
Скучаю, златоуст...
Люблю, желаю, чаю,
И знаю наизусть.
Уже пора направо.
Покедова, большак!
А я – к коре корявой.
Лови меня, Лешак!
В душе услада мига,
И нега и грома...
Здорово, Кум Черника,
Черничинка Кума!
Здесь «vito», а не «nekro»
Нет гвалта голосов.
Здесь ягодные негры
Насельники лесов.
И мамками им елки
Баюкают, поют...
И охраняют волки
Приземистый уют.
Привычно – неприличный,
Ох, не зуди, комар!
Начнем же, Кум черничный,
Черничная Кума!
Я вижу – все в порядке:
Обилен ноне год.
Боялся – будут прятки,
А вышел хоровод.
Стекаются мне в руки –
Азарт лесного дня –
Сыночки, дочки, внуки
И прочая родня.
Такое сочини-ка
Сердечно задарма:
Чернявый Кум Черника,
Чернявая Кума
Ликуют от восторга –
За что такая честь?
Без корысти и торга –
За то, что просто есть.
Не чувствую нагрузки –
Легки лесные дни.
Я с ними – Санька Русский,
И русские они.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
30
Под тоненькой туникой
Нага Кума, кажись...
Я с Кумом свет – Черникой
Беседую за жисть.
Изюминку интриги
Не разглядят слепцы –
Молодушки – Черники
Упругие сосцы.
Азартом увлеченный
Забрел Бог весть куда –
Шальной, зазря ученый,
Плевавший на года.
А их не мало вовсе...
Ты, дядька, не спеши!..
Вовсю встречаю осень
Печальницу души.
Лихой и бесшабашный
Я не спешу домой...
Кручу, верчу я шашни
С Черничинкой Кумой.
Размоется палитра
Земных нелегких дум...
И не заметит флирта
Дружок – Черничка Кум.
Наполнены объемы
Под хвойный Благовест...
Насыщенный, уемный,
Бредут от милых мест.
Идут – ну что, доволен? –
Сменивший ипостась:
Смиренен, счастлив, волен –
Обыденности в пасть.
И вот уже – верига
Заплечная сума.
Печальны Кум Черника,
Черничная Кума.
Ах, мне бы к Вам почаще
Пречистые леса...
И чудится мне в чаще
Черничная слеза.
Прошу не превращаться
В минор, моя строка!
Я не хочу прощаться!
«Пока!»– пиши рука.
На матрице страничке
Судьбы, души, ума:
«До встреч, мои Чернички,
Свет Кум и свет Кума!
2.09.06 п. Горьковское

В БИБИЛИОТЕКУ
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
31
ДРАМАТУРГИЯ
Юрий ЛОМОВЦЕВ
ДЕВОЧКИ С МАРСОВА ПОЛЯ*
грустная комедия в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
МАРИНА ИВАНОВНА, балерина
ФАИНА, её поклонница, искусствовед
САША, её сын
ТАМАРА, старая актриса, подруга Марины
ВАЛЕРА, приятель Марины, известный художник
ЛЁЛЯ, одноклассница Марины
ВОВА, молодой артист балета
ТРАТАТУСЯ, мать Марины
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Все та же мастерская художника. Прошел ещё час и за окном уже ночь.
Лёля мирно дремлет в кресле, а Вова на тахте, укрытый с головой
покрывалом.
Картина седьмая
В мастерскую входит Марина Ивановна, с порога достает бутылку
водки и начинает откупоривать ее, но вдруг замечает нежданную гостью.
ЛЁЛЯ (открывает глаза и вскакивает). Мариночка! (Раскрыла руки для
объятий.) Как я тебя рада видеть!
МАРИНА (отступает к двери и прячет бутылку за спину,
вглядывается в Лёлю). Лёлька, ты? Вот кого я меньше всего ожидала
увидеть.
ЛЁЛЯ. Хорошо же ты встречаешь гостей!
МАРИНА. Это от неожиданности. Как ты сюда попала?
ЛЁЛЯ. В дверь зашла. Ты же её не запираешь.
МАРИНА. А как узнала адрес?
ЛЁЛЯ. Народная артистка – не иголка, любой проведет. А если честно,
Саше твоему позвонила. И даже в курсе кое-каких твоих дел. Но если не
вовремя, так и скажи. Я тут же отчалю. (Берется за дорожную сумку, но явно
без намерения уйти.)
МАРИНА. Оставь свои фокусы. Садись. Я тебя никуда не отпущу.
ЛЁЛЯ (агрессивно). А кто тебя знает? Зашла тут к одной подружке, с
позволения сказать, так меня из дому чуть не под руки вывели. У Нинки
была. Ха-ха-ха! Стервой была – стервой и осталась. Знаешь, из тех, кто
подругам иголки сует в балетные тапочки из зависти.
МАРИНА. Можешь не продолжать. Ты успокойся. Садись.
ЛЁЛЯ (ставит сумку на место). Так обнимемся, что ли?
Лёля подходит к Марине и они обнимаются. Следующий за этим диалог
проходит быстро, скороговоркой.
*
1-ое действ ие опубликовано в «ИС» No10

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
32
МАРИНА. Ну как ты? Где? Как сын? У тебя ведь сын?
ЛЁЛЯ. Да, взрослый, двое внуков. А твой?
МАРИНА. Красавец. Весь в отца.
ЛЁЛЯ. Да, твой действительно красавец был. Ты бегала за ним, как
кошка. Давно с ним развелась?
МАРИНА. А ты откуда знаешь?
ЛЁЛЯ. Прочла в какой-то желтой газетенке.
МАРИНА. Да-а... Сколько же мы с тобой не виделись? Лет десять?
Пятнадцать? Постой, а ты сама-то замужем сейчас?
ЛЁЛЯ. Нет. Развелась. Это был четвертый. Ты только первых двух моих
знала. Так что сейчас, Мариночка, я свободна как сопля в полете.
МАРИНА. Откуда ты взялась?
ЛЁЛЯ. В данный момент из Саратова.
МАРИНА. А мне казалось, ты в Рязани.
ЛЁЛЯ. И там была. А после ещё целый год в Джанхоте проболталась. В
клубе. В Саратове я репетитором. Да тоже выперли.
МАРИНА. С твоим характером...
ЛЁЛЯ. Нет худа без добра.
Лёля вдруг замолкла, и Марина смотрит на нее вопросительно.
Я ведь, Марина, не одна. Я с мальчиком приехала.
МАРИНА. С мальчиком?
ЛЁЛЯ. Да вот же он на твоем сексодроме прилег отдохнуть. Мы только
сегодня с поезда и весь день на ногах. По знакомым. (Подходит к тахте и
сдергивает покрывало.) Вова, вставай!
Вова отмахивается, нехотя открывает глаза. Увидев Марину, быстро
вскакивает.
ВОВА. Здрасте!..
ЛЁЛЯ. Это, Вовочка, Марина Ивановна. Великая Марина собственной
персоной.
ВОВА. Мне Лёля столько всего про вас рассказывала!.. (Протягивает
Марине руку.) Вольдемар. Или Вова. Как хотите.
ЛЁЛЯ (шепотом). Цветы...
Вова раскрывает сумку, достает из нее газету, в которую завернуты
хилые подувядшие гвоздики. Повернувшись спиной к Марине, он дует на
них, пытаясь придать цветам презентабельный вид. Потом подходит к
Марине и вручает букет.
ВОВА. Это вам.
МАРИНА (одной рукой принимает цветы, другой удерживает бутылку
за спиной). Как это мило. Какая прелесть.
ЛЁЛЯ. Уж прости, цветы завалящие. По нашим средствам.
МАРИНА. Что ты, замечательные цветы! Они чудные.
ВОВА (непосредственно). Правда? Мы проходя мимо кладбища их
подобрали!
ЛЁЛЯ. Он шутит, шутит, Мариночка! Сама непосредственность...
МАРИНА. Ну тогда за встречу! (Ставит бутылку на стол.) Что-нибудь
сейчас закусить вам придумаю... Рюмки, стаканы...
ВОВА (вынимает из-за тахты стакан). Один здесь есть.
ЛЁЛЯ. Фокусник! Мариночка, нам одного стакана за глаза хватит. Не
представляешь, как давно я мечтаю выпить за нашу встречу!
Лёля деловито наливает водку в стакан и протягивает Марине. Пьют,

В БИБЛИОТЕКУ
--------------------------------––––––––––––-----------------------------------------------------––––––––––-
33
по очереди передавая стакан друг другу.
МАРИНА. Я все-таки принесу что-нибудь закусить. (Выходит в кухню.)
Лишь только Марина вышла, Лёля набрасывается на Вову.
ЛЁЛЯ. Кретин! Ты хоть немного соображаешь? Взял и выдал – возле
кладбище!
ВОВА. А что? По-моему ей очень понравилось.
ЛЁЛЯ. Я тебя очень прошу, не болтай лишнего. Не испорть всю картину.
Это твой шанс. Ты не представляешь, какие у нее связи. Лишь бы только
удалось её раскрутить. Попробуй с ней пофлиртовать, ей должно
понравиться.
Тем временем Вова расхаживает по комнате, заглядывая во все углы,
натыкается на гору пустых бутылок за картонами. В комнату входит
Марина с подносом в руках. На подносе рюмки и свертки с едой.
ВОВА. Ого сколько здесь на сберкнижке!
Ударяет ногой по пустым бутылкам. И в это же время больно
получает от Лёли по ноге.
Вы чего? У меня нога больная!
ЛЁЛЯ. Я забыла тебе сообщить, Вова тоже артист балета.
МАРИНА. Я почему-то сразу это поняла.
ВОВА. Вот видите, я же говорил!
ЛЁЛЯ (тихо). Как не понять по твоему уму.
МАРИНА. И где же вы танцуете?
ВОВА. Сейчас? Сейчас нигде.
ЛЁЛЯ. Марина, он очень способный. Он был лучшим из в Саратове. Я его
вела. Но представляешь, травма ноги. Мениск полетел.
МАРИНА. Это ведь очень больно.
ВОВА (гордо). Да.
ЛЁЛЯ. И нам пришлось уйти из театра. Выпьем еще? Разливай. За
знакомство! За твой гостеприимный дом!
Леля хватает бутылку и разливает водку. Пьют.
ВОВА (очень жизнерадостно). И помнит коленка про танец фламенко!
Между прочим, меня после училища сразу поставили в первом ряду. У меня
было целых четыре большие партии! Мне тоже цветы дарили. Я даже на
гастролях за границей был. В Турции. Вы знаете, там в ресторане подавали
такие креветки, ну такие!.. (Показывает.) Огромные! Не представляете, как
это вкусно! Это я так, к слову вспомнил.
МАРИНА. Сколько вам лет, Вова?
ВОВА. Мне? Двадцать один.
МАРИНА. У вас ещё всё впереди.
ВОВА. Да. Я знаю. А мы с Лёлей в Ялте были!
МАРИНА. Зачем?
ЛЁЛЯ. Роман крутили. С местной филармонией. На работу хотели
устроиться.
ВОВА (с восторгом). А помните, у нас деньги все вышли и жрать нечего?
Мы спелый персик на дороге нашли. Почти не гнилой. Вымыли в луже – и
съели. На двоих.
ЛЁЛЯ. Вова, ты опять! Мариночка подумает, что ты кретин. А он, Марина,
всего лишь жутко непосредственный.
МАРИНА. Я поняла.
ВОВА. Лёля со мной подготовила номер. Правда, Лёля? Нас с этим
номером не взяли. А мы в Москву из Ялты товарным добирались!

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
34
МАРИНА. Вот как?
ЛЁЛЯ. Не слушай его. Он, когда выпьет, может болтать всякие глупости.
Лучше давай говорить о тебе. Как говорится, перейдем на высокие темы.
Мариночка, я предлагаю выпить за тебя, за твой непревзойденный талант.
Ура!
Чокаются и выпивают.
У нас действительно проблемы с работой. Ты не обидишься, если я сразу
быка за рога? Ты не могла бы Вову куда-нибудь пристроить?. Есть один
блестящий вариант, но я даже мечтать не смею.
МАРИНА. Говори. Если смогу, то помогу.
ЛЁЛЯ. Антреприза. Ты понимаешь меня? Чтобы ты в главной роли. У
меня на примете есть чудная английская пьеска. Прямо на вас двоих!
Балерина в возрасте, молодой механик и всякая любовь-морковь.
Марина начинает громко хохотать. Лёля и Вова растеряно
переглядываются.
Я что-нибудь не так сказала?
МАРИНА. Всё так. (Обрывает смех. Вове.) Хотите знать, как я ушла со
сцены?
ВОВА. Ага.
МАРИНА. Я долго, даже слишком долго не решалась. Сделалась
дерганой, злой. Жила на снотворных. И вот однажды мне приснился сон. Иду
я по аллее парка, а мне навстречу высокая женщина. Я остолбенела – это
была Анна Павлова! Она подходит ближе, ближе... И вдруг оказывается, что
это вовсе и не Павлова, а Ленка, товарка моя по театру, с которой я всю жизнь
конфликтовала. И эта Ленка протягивает мне букет моих любимых белых
роз. Я спрашиваю: «С чего бы это вдруг?» Она мне отвечает: «Я вовсе не тебе
несла, а на могилу Павловой. Положила. А они вдруг отлетели в сторону. Я
удивилась, подняла букет, а в нем записка – «Марине». Вот тебе и несу» Я
оттолкнула Ленку и побежала. Проснулась в холодном поту. И в тот же день
всем объявила. Что ухожу.
ВОВА. Вот это сон. Класс!
ЛЁЛЯ. Да... И всё же как тебе моя идея?
МАРИНА (возбуждённо). Идея хороша. Твоя идея очень хороша! Но
только надо подождать. Открою вам секрет, скоро у меня будет свой театр.
ВОВА. Да ну!
МАРИНА. Я всех в него возьму. И тебя, Вову.
ЛЁЛЯ (недоверчиво). Нельзя ли поподробнее?
МАРИНА. Пока нельзя. Чтоб не сглазить.
ЛЁЛЯ (радостно). Мариночка! Мы должны срочно выпить за тебя!
(Разливает водку.)
МАРИНА. Не за меня. За театр. За вечно молодой, вечно танцующий
театр! Ура!
ЛЁЛЯ (выпив). Ты всегда умела красиво сказать. (Вове.) Тебе пить больше
нельзя. Я прослежу.
ВОВА. Да бога ради! А я, Марина Ивановна, недавно рисовать научился.
Сидел без работы – и начал рисовать. Жаль краски дорогие. А тут у вас красок
столько. Можно я посмотрю?
МАРИНА. Пожалуйста.
Вова роется в углу, вытаскивает ящик красок и уходит с ним в кухню.
ЛЁЛЯ. Ну что, тяпнем ещё за нас, старух?
МАРИНА. Лёля, где ты откопала это чудо?

В БИБЛИОТЕКУ
--------------------------------––––––––––––-----------------------------------------------------––––––––––-
35
ЛЁЛЯ. Ты о моём Вове? Я же сказала тебе – в Саратове. Но только имей в
виду, я влюблена в него?
МАРИНА. Что? Ты рехнулась?
ЛЁЛЯ. А разве ты не видишь, я помолодела даже. Лет двадцать скинула.
МАРИНА. И у вас с ним... Да?
ЛЁЛЯ. Не стану врать. Конечно, нет. Но ведь любовь не только в этом. Я с
ним готова ехать хоть на край света. Нет, что я говорю – ползти на
четвереньках! Сын узнал, и презирает меня. А мне плевать! Марина, ты не
представляешь, что значит снова почувствовать себя молодой! Я легче
двигаться стала! А он – он ведь дурной, он даже не догадывается. Он просто
не задумывается, почему я рядом с ним. Марина, я его ревную! Кругом так
много молодых девиц!.. (Смутившись своей откровенности.) Ну что я о себе,
я о тебе всё знать хочу. Давай скорее выпьем. За тебя! (Видит, что в бутылке
мало осталось.) Ты не смотри, мы принесли с собой. Давай, рассказывай про
жизнь, про свои успехи. Твой сын сказал, тебя зовут в кино. Счастливая, ты
всем нужна! Он говорит, ты отказалась.
В комнату вбегает Вова.
ВОВА. Дайте выпить!
МАРИНА. Куда же вы ушли?
ВОВА. Я там картину рисую!
ЛЁЛЯ. Ему нельзя.
МАРИНА. Пусть пьет.
ВОВА. Вы слышали, что народная сказала? (Вырывает у Лёли стакан,
отхлебывает и убегает.)
ЛЁЛЯ. Сумасшедший!
МАРИНА (выпив). Лёлька, ты пойми, я есть – и меня нет. Я уже третий
год не выхожу на сцену, и третий год я не могу прийти в себя. А что я в жизни
кроме сцены видела? Мне надо заново учиться ходить, дышать, смотреть! Я
ни черта не понимаю в жизни. Лелька, я совсем одна! Как ненужная вещь на
свалке. Все силы уходят, чтобы не закричать.
ЛЁЛЯ (с сочувствием). Я знаю.
МАРИНА (зло). Что ты можешь знать? Ты развлекаешься всю жизнь!
Даже сейчас! Мальчика себе нашла.
ЛЁЛЯ. Что, позавидовала? А я считала, что завидуют тебе. (Резко.) А что
ты знаешь обо мне? Разве я тебя когда-нибудь всерьез занимала? Ты в славе
своей купалась и ничего не видела вокруг! Мне часто хотелось прийти к тебе,
поговорить, но я боялась. Вдруг отмахнешься? Вдруг не вспомнишь? Вдруг
прогонишь? А это был бы для меня такой удар. Ведь мы дружили в детстве...
Я думала, что я тебе? Ведь ты была в фаворе, а я – неудачница!
(Перегибается через стол и кричит прямо в лицо Марине.) Не возражай!!
Кто я тебе?! Кто я?!!
МАРИНА. Ты ненормальная!
ЛЁЛЯ. Я знаю ваш особый эгоизм – купаетесь в своих трагедиях. Для вас
других людей не существует. Что не так? Не так?
МАРИНА. Как ты могла подумать, что я такая?!
ЛЁЛЯ. А что же я могла ещё думать? Звоню – ты на гастролях, звоню – ты
спишь. Нет, говорят, мы ей передавали. А ты хоть раз мне позвонила за
тридцать с лишним лет? (Плачет.)
МАРИНА. Лёля, успокойся. Прости...
ЛЁЛЯ. Ты ведь пойми, я не к народной артистке пришла. Я к своей
школьной подруге пришла. (Выпивает и закусывает. Марина Ивановна

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
36
тоже.)
МАРИНА. А помнишь, какие мы смешные в детстве были? Ахметова из
выпускного класса никак поделить не могли. Даже подрались с тобой
однажды! (Смеется.) А ему начхать, он даже нас, малявок, и не замечал!
ЛЁЛЯ. Он, кстати, плохо кончил.
МАРИНА. А помнишь, как мы гуляли по Марсову полю, когда там цветет
сирень? Помнишь, как мы мечтали о любви, о нашей взрослой жизни, о
славе? Вспомни, как дивно пахла персидская сирень! Какими счастливыми
мы были тогда. Девочки с Марсова поля! Юлька. С ней связь оборвалась. Она
теперь в Канаде. Наташа. Наташка умерла от рака. Я была у нее за неделю в
больнице. О, господи, была!.. Юлька, Наташа, я... Как же звали четвертую?
Как же звали четвертую?
ЛЁЛЯ (кричит). Её звали Лёлька! Это я была!! Четвертой была я!!!
В это время раздается грохот и в комнату влетает Вова. В руках у
него кусок картона, и он весь перепачкан в красках.
ВОВА. Налейте мне скорей! Я нарисовал картину! Смотрите, Марина
Ивановна, какую картину я нарисовал! (Ставит перед Мариной картон.)
Это вы.
МАРИНА (смотрит на картон). Вот эта розовая закорючка?
ВОВА. Я вас так вижу.
ЛЁЛЯ. Прекрасно, Вова! Марина ни черта не понимает в живописи. Ты –
гений!
МАРИНА. Нет, почему же, я согласна. Гений. Я ведь на самом деле
розовая закорючка. Ведь это моя суть.
ВОВА (восторженно)
.М
а
рин
аИ
в
а
н
о
в
н
а
,яв
а
сл
ю
бл
ю
!Вы
необыкновенная. Можно я вас поцелую? (Не дожидаясь ответа, Вова
сгребает Марину в охапку и целует в засос.)
ЛЁЛЯ. Какая же ты дрянь!
МАРИНА (после того, как Вова отпустил её). Ого! Я ничего не поняла.
ЛЁЛЯ. Мерзавец!
ВОВА (удивлённо). Сами же говорили, чтобы я флиртовал...
ЛЁЛЯ. Гад! (Подходит к Вове и бьёт его по щеке.)
ВОВА (растерян, чуть не плача). Вы? Вы меня ударили? По лицу? Меня
ещё никто ни разу не ударил по лицу! (Хватает свою сумку и бежит к
выходу.)
ЛЁЛЯ (кричит). Куда ты? Марина, задержи его! Марина, он ведь
сумасшедший. Он без меня пропадет! Вова, прости!! Вова, прости меня!!!
МАРИНА (поняв, что Лёля тоже убежал). Лёлька, куда ты?! Лёлька!!
Лёлька, стой!!!
Марина Ивановна осталась одна, стоит растеряно посреди
мастерской. Потом хватает бутылку и пьет прямо из горлышка все, что
в ней осталось. Подходит к зеркалу, смотрит на себя. Вдруг, схватив
кресло, швыряет его в зеркало.
Звон разбитого стекла. Темнота.
Картина восьмая
Утро следующего дня. Можно подумать, что в мастерской был погром.
По полу разбросаны пустые бутылки, газеты, тюбики с красками,
валяются обломки разбитого зеркала. Некоторые фотографии на стенах
порваны. Окно на крышу распахнуто настежь.

В БИБЛИОТЕКУ
--------------------------------––––––––––––-----------------------------------------------------––––––––––-
37
На тахте, прижавшись спиной к спине, спят Лёля и Вова, блаженно
посапывая. Марина сидит в кресле с перебинтованной рукой. Трудно
понять, спит она или бодрствует.
Дверь открывается и входит Фаина. Сегодня она при полном параде, на
ней яркое платье и шляпка. Но смотрится это безвкусно. В одной руке у
нее огромный торт и букет белых роз, в другой – видеокамера. Она ещё не
видит, что твориться в комнате. Ставит торт на пол, на него кладет
букет. Берет видеокамеру и начинает снимать. С видеокамерой в руках
Фаина движется прямо на Марину Ивановну.
МАРИНА (вскакивает и закрывает лицо руками). Не надо! Я вас прошу.
Я запретила вам меня снимать!
ФАИНА (продолжая снимать). А что бояться? Вы всегда в прекрасной
форме. Я же чуть-чуть, я только чуточку! Для домашнего пользования. Ну,
хорошо. Я сниму мастерскую на память. (Ведет видеокамерой вдоль окна и
стен. Вдруг останавливается, оглядывается удивленно.) Ой, что же это?
(Рассматривает следы погрома, потом удивленно глядит на Марину.)
МАРИНА. Пейзаж после битвы.
ФАИНА (с ласковой укоризной). Опять нажрались, лапушка вы моя! Ай-
ай-ай! Ласточка вы моя!
МАРИНА (отмахиваясь). Отстаньте!
ФАИНА (заметив повязку на руке, вскрикивает). Вены резали! Опять!
Вы меня убиваете.
МАРИНА. Тише. Не говорите глупостей. Случайно зеркало разбилось. Я
слегка поранилась.
ФАИНА. Само разбилось? Дайте мне честное слово, что это правда, иначе
я не буду спать ночами.
МАРИНА. Слово балерины.
В это время Лёля пошевелилась и что-то пробормочет спросонья.
ФАИНА. Ой, откуда здесь эти бомжи?
МАРИНА. Это Лёлька. Моя школьная подруга.
ФАИНА (ревниво). Что-то я не слышала про такую подругу. Кто она?
ЛЁЛЯ (приподнявшись). Кто это?
МАРИНА. Это Фаина. Моя самая преданная поклонница.
ФАИНА (разглядывает Лёлю). Подруга, говорите? Первый раз слышу.
Какой-то сомнительный вид .
ЛЁЛЯ. Это поклонница? Марина, ты распускаешь своих поклонниц.
Скажи ей, пусть принесет мне воды.
МАРИНА. Сейчас я принесу.
ФАИНА. Не смейте!
МАРИНА (сердито). Да перестаньте вы!
От окрика Марины проснулся Вова.
ВОВА. (потягивается). С добрым утром.
ЛЁЛЯ (сразу же поднимается с тахты). Как спалось на новом месте?
ВОВА. На новом месте приснись жених невесте!
ЛЁЛЯ. Водички принести? Сейчас завтракать будем.
ФАИНА. А это ещё кто?
ВОВА (продолжая лежать, протягивает Фаине руку). Вольдемар. Вова.
ФАИНА. Встаньте, немедленно встаньте! Что это вы тут в присутствии
дамы разлеглись?
ЛЁЛЯ (про себя). Раскомандовалась.
МАРИНА (Лёле). Вот такая она, жизнь.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
38
ВАЛЕРА (нехотя поднимается, оглядывает мастерскую). Ну ни фига!
(Спохватившись.) А где моя картина?
ЛЁЛЯ. Вовочка, перестань ты её мусолить, она ещё не просохла.
ВОВА. Сколько бутылок... Надо сдать. (Лёле.) Вы завтрак готовьте, а я
приберусь. (Начинает складывать пустые бутылки в сумку. Марине.) Вы
на них не претендуете?
ФАИНА. Чудовищно! Это какой-то хам. Солнечный день, я прихожу с
тортом, а тут как в бомжатнике! (Марине.) Ну и друзья!
ВОВА (Фаине). Снимайте меня на видео, пока я молодой!
ФАИНА. Он ненормальный? (Спохватившись.) Ой, я совсем забыла про
торт! (Выходит и возвращается с тортом, ставит его на стол.) Как
обещала. А цветы эти вам от меня.
ВОВА. Где тут поблизости приемный пункт стеклотары?
МАРИНА. Направо вниз по переулку, потом налево за угол.
ФАИНА (удивленно). А вы откуда знаете?
МАРИНА. Я? Откуда я?.. Валера как-то говорил.
ФАИНА. Неужели он при его достатке сдает посуду?
МАРИНА. Да это давно когда-то. Может, этого пункта уже и в помине нет.
ЛЁЛЯ. Ну нет! Приемный пункт – как колодец. Города рождаются и
погибают, а приемный пункт остается. Пойду зажарю яичницу. (Уходит в
кухню, прихватив с собой торт.)
ВОВА. А я, пожалуй, сразу в пункт. (Взваливает на плечо сумку с
бутылками и уходит.)
ФАИНА. Это действительно ваша подруга?
МАРИНА. Увы, да.
ФАИНА. И её сын?
МАРИНА. Любовник.
ФАИНА. Господи! Я вам честно скажу, Марина Ивановна, вы слишком
открытый, слишком добрый и слишком отзывчивый человек. Некоторых в
дом пускать – всё равно что по собственной воле разводить тараканов. Можно
я от вас позвоню?
МАРИНА. По-моему, телефон разбился.
ФАИНА (подходит к телефону и снимает трубку). Действительно
разбился. Придется бежать в автомат.
МАРИНА. Скажите, Фаина, а к чему опять эти розы? К чему весь этот
парад?
ФАИНА (тоном заговорщицы). Скоро сами всё узнаете. Потерпите. Я
мигом. Я сейчас. (Поспешно убегает.)
Оставшись одна, Марина Ивановна ходит по комнате, берет то одну,
то другую вещь, но ни на чем не может сосредоточится. В комнату, с
шумом споткнувшись о порог, входит мать Марины Ивановны –
Трататуся. Это сухонькая, ветхая старушка весьма небрежно одетая, но
при этом накрашенная. Пальцы её украшают кольца и перстни без счета.
Картина девятая
Трататуся направляется прямо к Марине. От старости её
пошатывает на ход.
ТРАТАТУСЯ (радостно). А вот и я, Марина!
МАРИНА (опешила). Мамочка! Господи ты боже мой!
ТРАТАТУСЯ. На машине приехала! А ты разве по мне не соскучилась? Я,

В БИБЛИОТЕКУ
--------------------------------––––––––––––-----------------------------------------------------––––––––––-
39
например, по тебе соскучилась.
МАРИНА. Конечно соскучилась, Трататуся, но только как ты сюда
прорвалась? Как по лестнице поднялась? Кто же тебя привез?
ТРАТАТУСЯ. Сашка привёз. Он сказал, что ты меня ждешь.
МАРИНА. Ну конечно жду, Трататуся. Тебя здесь так не хватало. А где он
сам?
ТРАТАТУСЯ. Мы на лестнице Фаину встретили, и он куда-то с нею
побежал. Ах да, звонить. Ты, говорит, сама уж поднимайся. Я и поползла.
Едва тебя нашла, я во все двери позвонила.
МАРИНА. О господи!
ТРАТАТУСЯ (капризно). Зачем ты так надолго в командировку
уезжаешь? Мне скучно. Мне кушать хочется.
МАРИНА. Разве Сашкина жена тебя не кормит?
ТРАТАТУСЯ. Кормит.
МАРИНА. Так что же ты куксишься, Трататуся?
ТРАТАТУСЯ (топнув ножкой). А я хочу, чтобы ты!
В это время входит Лёля со сковородкой в руках.
Ты меня совсем не любишь, Марина!
МАРИНА. Ну как же, Трататусик, я тебя очень, очень люблю!
ТРАТАТУСЯ. Не спорь со мной! Не любишь! Ты моей смерти хочешь, вот!
И ты же меня вгонишь когда-нибудь в могилу. Сама плакать будешь потом.
ЛЁЛЯ. Узнаю знакомые слова. Здравствуйте, Татьяна Алексевна!
ТРАТАТУСЯ. Марина, что ж ты не сказала, что у нас прием? Я бы
приоделась. (Лёле.) Ах, простите, я сегодня не в лучшей форме.
МАРИНА (вздохнув). Ты в своей лучшей форме, Трататуся. Во всей красе!
ЛЁЛЯ. А вы меня не узнаёте?
ТРАТАТУСЯ (смотрит, выпучив глаза, на Лёлю). Не узнаю. Марина, это
женщина или мужчина?
МАРИНА. Это Лёля, Трататусик!
ТРАТАТУСЯ. Лёля? Лёлька что ли? Лёлька тебя хорошему не научит. Я
запрещаю тебе!
МАРИНА. Мамочка, перестань!
ТРАТАТУСЯ. Она же у тебя Ахметова отбила! Марина, где твоя гордость и
девичья честь?
Марина и Лёля начинают смеяться как сумасшедшие.
ТРАТАТУСЯ. Чему же вы смеетесь? Вы надо мной смеетесь? (Топнув
ножкой.) Ха, ха, ха. И вовсе нечему смеяться.
МАРИНА. Те обижайся, Трататуся! Поговори вот лучше с Лёлей?
ТРАТАТУСЯ. С Лёлей? (Подходит к Лёле.) И что же ты, Лёля, ещё
танцуешь?
ЛЁЛЯ. Что вы, давно уже нет. Я номера ставлю.
ТРАТАТУСЯ. Ставишь? И что же ты ставишь? Классику или модерн?
ЛЁЛЯ. Модерн.
ТРАТАТУСЯ. Не люблю модерн, одно кривлянье. Ставить надо классику,
Лёля.
МАРИНА. Успокойся, Трататуся, ты в этом ничего не смыслишь.
ТРАТАТУСЯ. Но почему же? Я часто бывала в театре. Вы, между прочим,
тоже танцевали классику. Постановка Мариуса Петипа! Вы были маленькие,
в синих шапочках, изображали колокольчики.
Возвращается Вова. Сумка с бутылками по-прежнему у него на плече.
ЛЁЛЯ. Что, не принимают?

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
40
ВОВА. Мне цены не понравились.
ЛЁЛЯ (вполголоса). Вова, ты только посмотри, это Маринина мама.
ВОВА. Так долго не живут!
ТРАТАТУСЯ. Лёлечка, куда же ты? Мы с тобой ещё не договорили. Так
что же ты ставишь, Лёлечка? Классику или модерн?
ЛЁЛЯ. Классику, классику, Татьяна Алексевна.
ТРАТАТУСЯ. Напрасно. Модерн – это очень современно. Я помню мне
безумно понравился вальс с «рыбками» Мошковского. Ты не ставишь вальс с
«рыбками»?
ВОВА. С какими рыбками? Она в маразме?
ТРАТАТУСЯ. Кто это? Кто это?
МАРИНА. Это Вова. Артист.
ТРАТАТУСЯ (оживляясь). Мужчина?
ЛЁЛЯ. «Рыбки». Ты не знаешь, что такое «рыбки»? Такая поддержка, в
моде была лет пятьдесят назад. Двойные «рыбки» и тройные «рыбки».
Смотри!
Лёля показывает, как делается «рыбка». Она с разбегу прыгает на Вову,
тот подхватывает ее. Лёля визжит, дергается у Вовы в руках. Вместе
они со смехом падают на тахту. Гремят пустые бутылки.
ТРАТАТУСЯ. Они того, Марина?.. А почему же ты молчишь, что будет
банкет?
МАРИНА. Какой банкет? Не будет никакого банкета.
ТРАТАТУСЯ. (хнычет). Зачем ты от меня скрываешь? Сашка сказал, что
будет банкет!
МАРИНА. Ты что-то перепутала.
ТРАТАТУСЯ (топает ножкой). Нет, это ты всегда всё путаешь! Я –
никогда! (Смотрит на букет.)Зачем же здесь цветы? Банкет!
МАРИНА. Это тебе цветочки, Трататуся. Вова принес. (Подмигивает
Вове.)
ВОВА (берет со стола букет и вручает Трататусе). Позвольте вам
преподнести!
ТРАТАТУСЯ (заулыбалась). Ах, что вы, что вы!.. Как будто я артистка...
Спасибо. Огромное спасибо вам! (Берет букет. Марине.) Ведь не цветы
важны, а важен знак внимания!
МАРИНА. Татусик, отдохни. Сядь посиди.
Марина усаживает Трататусю в кресло и она почти мгновенно
засыпает, прижимая белые розы к груди.
ЛЁЛЯ. Что ж ты всё её Татуся, да Трататуся?
МАРИНА (вполголоса). Трататуськи тра-та-та, трататуськи тра-та-та!..
ЛЁЛЯ (сквозь смех). Вам не откажешь в остроумии! Скажи, и мы такими
будем?
ВОВА. А вы уже такая!
ЛЁЛЯ (кокетливо). Неужели, Вова?! И будем мы шальными и капризные,
как дети в переходном возрасте.
МАРИНА. К чему только этот переход?
ЛЁЛЯ. Как к чему? К смерти!
МАРИНА (указывает на спящую Трататусю). Тсс!
Лёля и Вова переглядываются и беззвучно смеются.

В БИБЛИОТЕКУ
--------------------------------––––––––––––-----------------------------------------------------––––––––––-
41
Картина десятая
Входит Саша. В руках у него огромный чемодан. Недовольно смотрит
на Лёлю и Вову и молча кивает им головой. Подходит к Марине и ставит
чемодан перед ней.
САША. Привет. Я твои вещи привез. Мы побольше всего в чемодан
напихали, чтобы ты могла выбрать.
МАРИНА. Чего напихали?
САША. Тряпок! Твоих вещей. Должна же ты прилично одеться.
МАРИНА. Зачем? Сашка, ты это тетку с киностудии пригласил? Я же
просила!
САША (напористо). Причем здесь тетка с киностудии? Сегодня открытие
выставка твоего любимого Валеры. Будет весь бомонд. Мы тоже едем. И
можешь мне не возражать, ты уже заявлена в программе!
ВОВА. Мы с Лёлей тоже придем. Можно?
САША (не удостоив ответа)
.В
с
ёре
ш
е
н
о
. (Смотрит на
забинтованную руку Марины.) Придется тебе одеть высокие перчатки.
МАРИНА (пытается скандалить). Как ты посмел? И чья это затея? С
Фаиной сговорились? Ты можешь даже не рассчитывать...
САША (резко обрывает ее). Затея твоего любовника. Я тут ни при чем.
Меня поставили в известность так же, как и тебя. (Как последний аргумент.)
И Трататуся с нами едет. Так что не рыпайся, а посмотри, что в чемодане. Ещё
не поздно съездить домой, если что...
Оглядев присутствующих и, ни найдя ни в ком сочувствия, Марина
опускается на пол и открывает чемодан, по очереди вынимает из него
вещи.
ЛЁЛЯ (заглядывает в чемодан). Ого, какая роскошь! Этот мех
натуральный? За сколько же, интересно, его можно продать? Мариночка,
разреши, я на себя прикину? Жаль, зеркало вчера разбили...
Марина Ивановна продолжает механически вынимать из чемодана вещи и
передает их Лёле.
МАРИНА (вдруг начинает плакать, расшвыривает вещи). Нет! Нет!!
Нет!!!
САША. Кончай истерику. Ты сколько лет мне ныла, что никому не нужна?
Так вот сегодня сможешь убедится, что всем нужна. Все тебя помнят, любят,
все боготворят. Не понимаю, чем ты недовольна.
Дверь распахивается и в комнату тяжело дыша входит Тамара.
ТАМАРА (окинув мастерскую взглядом). Вот и Ахматова прибыла!
ВОВА (обалдело). Ой, это ж сама Ахматова!
ТАМАРА (видит сидящую на полу и плачущую Марину.) Голубушка, кто
же на этот раз тебя обидел?
Марина плачет ещё громче.
Ну, ну, родная, перестань. Скажи, зачем меня звала?
МАРИНА. Я не звала, Тамара!
ВОВА (Лёле громким шепотом). А почему Тамара? Она разве Тамара?
Она же Анна!
ТАМАРА (бросив строгий взгляд в сторону Вовы). Уймите идиота.
(Марине.) Не звала, говоришь? А мне Фаина позвонила и сказала, что звала.
Вы думаете мне легко таскаться взад вперёдпо лестнице?
САША (почтительно). Всё верно, сегодня у Валеры выставка. Вас там
тоже ждут. Вместе с Мариной. Мы скоро уже поедем.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
42
ТАМАРА. Не понимаю, мне куда явиться велено, на выставку или в эту
мастерскую?
САША. Видимо на выставку. Мы все сейчас туда поедем.
ТАМАРА. Чего же я наверх тащилась? Могла бы в тачке посидеть и
подождать.
САША. Так получилось, вы уж извините. Присаживайтесь. (Пододвигает
Тамаре свободное кресло.)
ТАМАРА (садясь). Ну я теперь уже не встану. Когда вы доживете до моих
лет, вы всё поймете, что задница становится чугунная.
В мастерскую влетает Фаина.
ФАИНА (смотрит на собравшихся). Так, все в сборе. Осталось только
дождаться, так сказать, виновника торжества. Он заберет нас на машине.
САША (иронично). Тут одной машиной не обойдешься, тут нужен целый
грузовик.
ТРАТАТУСЯ (просыпаясь). Где грузовик?
САША. Бабуля, спи! Тебя нам только не хватало.
ТРАТАТУСЯ (испуганно машет руками). Ты не ругайся Саша, я молчу,
молчу... Смотри, какие розы мне подарил мужчина.
ТАМАРА. Ну где же он? Где твой Валера?
ФАИНА. Сказал, что может задержаться. Жена ему устроила истерику.
Ревнует. (Тамаре, тихо.) Это из-за неё! (Подходит к Марине.) Солнышко вы
наше! Гений вы наш!
ТАМАРА (поморщившись). Тьфу, прости господи!
ФАИНА. Пока он не приехал, давайте пить чай. (Смотрит на стол.) Где
торт?
ЛЁЛЯ (поспешно). Я принесу сейчас. (Выходит в кухню.)
ФАИНА. Я засниму на пленку. (Берет в руки видеокамеру и снимает
окружающих.) Для памяти. Редкие будут кадры!
ТРАТАТУСЯ. Что это она делает? Объясните мне, что она делает?
САША. Баба, это кино.
ТРАТАТУСЯ. Кино? Кого снимают?
САША. Тебя снимают.
ТРАТАТУСЯ. Меня? Но я же не артистка!
САША. Зато ты родила артистку.
ТРАТАТУСЯ (шатаясь, поднимается с кресла и раскланивается). Ах,
как я рада, что вы все пришли! Спасибо, всем огромное спасибо.
ТАМАРА (про себя). Маразм. (Трататусе.) Вы можете уже садиться.
ТРАТАТУСЯ. Кто это? Тамарочка? Ах, как я рада! (Кланяется Тамаре.)
Лёля возвращается с тортом и ставит его в центре стола.
ФАИНА. Открывайте торт. Я хочу заснять и торт на память.
ЛЁЛЯ (Вове). Открывай.
Фаина снимает на видео, как Вова открывает торт. Вдруг замирает.
ФАИНА (изменившимся голосом). Что такое? Кто-то торт надъел!..
(Обводит окружающих взглядом.) Кто это сделал?
ЛЁЛЯ (после длительной паузы). Подумаешь, истерику устраивают из за
торта! Ну, я чуть-чуть попробовала...
ФАИНА. Какое хамство...
ВОВА. Вы съели? Ну кобыла старая! Куда вам торт? У вас же и так брюхо,
как у беременной!
ЛЁЛЯ (притворно). Как ты можешь, Вова! При всех...
САША (громко смеется). Мне это даже начинает нравиться!

В БИБЛИОТЕКУ
--------------------------------––––––––––––-----------------------------------------------------––––––––––-
43
В мастерскую вбегает Валера. Под мышкой у него сверток с афишами
выставки и огромный букет белых роз.
ВАЛЕРА. Почти не опоздал!
МАРИНА (грустно смотрит на него). Зачем же так, Валера?
ВАЛЕРА. Прости меня. Мне ничего не оставалась. Требуют тебя. Потом,
ты понимаешь, на выставку приедет Патрисия Каас.
ВОВА (поражен) Патрисия Каас? Живая?
ТАМАРА (вздрогнув). Мертвая!
САША. Мать, хватит выступать. Вставай. Смотри, народу сколько
собралось. Изволь уж соответствовать.
Марина с обреченным видом поднимается с пола. Поправляет платье.
Улыбается присутствующим.
САША. Вот так-то будет лучше.
ВАЛЕРА. Разреши тебе преподнести. (Протягивает Марине розы.)
ВОВА (удивленно). Сегодня все как по заказу дарят вам белые розы.
ФАИНА. Любой интеллигентный человек должен бы знать, что Марина
Ивановна больше всего на свете любит белые розы!
ВАЛЕРА. И вот еще.
Открывает коробку и показывает всем её содержимое. В коробке
старинная тарелка с изображением Афродиты, выходящей из пены.
Императорский фарфор. По случаю купил у одного коллекционера.
Поверьте, очень редкая вещица. (Протягивает коробку Марине.)
МАРИНА. Зачем.
ВАЛЕРА. Почувствовал себя виноватым. Все-таки ваш портрет на
афише...
ФАИНА. Это у вас афиша? Покажите скорей!
Валера разворачивает афишу. На ней написано «Эротика в искусстве»
и помещен портрет обнаженной Марины Ивановны.
ВАЛЕРА. Ну чем не Афродита? Какие формы, какие линии!
МАРИНА (берет в руки фарфоровую тарелку и разглядывает ее). «Ты
скажешь: я любил морскую, морская – канула в моря.»
САША. Стихи откуда?
ФАИНА. Это Марина Цветаева, олух!
МАРИНА. Сколько она стоит?
ВАЛЕРА. Какая разница? Берите. Патрисия Каас собирается купить ваш
портрет и ещё кое-что. Это вам авансом. Я ваш портрет, конечно, не продам,
он теперь в моде. Придется сделать копию. А раньше в моде были эти розы.
(Указывает на мольберт.) Я копий штук пятнадцать продал. А на стене
оригинал. Это святое. (Марине.) Так вам понравился мой подарок?
МАРИНА (грустно). Спасибо вам.
ВАЛЕРА. А почему так кисло?
ФАИНА. Мариночка Ивановна, вы разве недовольны? Всё так чудесно
складывается.
Марина начинает играть роль великой, слегка уставшей от жизни
балерины. И эту роль она будет играть почти до самого конца действия.
МАРИНА. Я очень рада.
ВАЛЕРА. Вот видите, решились все ваши проблемы. И это можно было
предположить.
МАРИНА. Нет, я бы кое-что добавила по поводу своих проблем. И думаю,
это касается любой балерины...
Все поворачиваются к Марине и, затаив дыхание, слушают её монолог,

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
44
а Фаина снимает его на видео.
Мы в театр приходим очень рано. В семнадцать лет. В семнадцать лет, ведь
мы ещё девчонки. Девочки. И что мы можем? Изображать принцесс. И мы
изображаем. Изображаем жизнь. Играем в жизнь. Вдумайтесь в это слово –
«изображать». Но вот мы делаемся старше, и тело наше уже не так послушно.
Мы боремся с болезнью, с болью, но продолжаем летать по сцене в образах
принес. Потом приходит время уходить. И тут ты вдруг задумываешься, что
сказано тобой? Да ничего. И кажется, что вот теперь, только теперь, ты в
состоянии что-то выразить. Прошу вас обратить внимание на два похожих
слова – «изображать» и «выражать». В их сочетании – трагедия балета. Пока
мы молоды, мы не в состоянии ничего выразить. Только изобразить. Когда
приходит время что-то выразить, мы уже телесные калеки. Вот, собственно, и
все. Такая реплика à part.
ФАИНА (выключив видеокамеру). Браво! Какая мысль! Какая бездна
философии! Вы – гений, гений во всем.
ВАЛЕРА. Марина, браво!
ЛЁЛЯ. Браво!
Лёля начинает хлопать в ладоши, и все присутствующие её
поддерживают.
САША. (когда аплодисменты стихли). Мама, тебе пора одеваться.
МАРИНА. Да-да. (Выбирает платье, аксессуары, мех, сгребает всё это
в охапку и выходит в кухню.)
ЛЁЛЯ (смотрит на торт). Может всем ещё по кусочку?
ТАМАРА. Ну уж нет! Торт исключен, иначе мне задницу будет точно не
оторвать. (Поднимается с кресла.) Мы скоро поедем?
ВАЛЕРА. Минут через пятнадцать.
ТАМАРА. Тогда я уже пошла. Мне нужно два часа, чтобы залезть наверх,
и час, чтобы спуститься вниз. Боюсь, что вы меня догоните только
посередине. (Уходит.)
ЛЁЛЯ. Кто хочет торту?
ВОВА (Лёле, строго). И думать не смейте!
Леля отходит от торта, вздохнув.
ТРАТАТУСЯ. Хочу торта!
ФАИНА. Сейчас я вам отрежу.
Саша закуривает.
ВАЛЕРА. Не выношу табачный дым.
САША (вежливо). Простите. Я отойду к окну. (Фаине.)Смотри, Фаина,
чтобы баба Туся не перепачкалась.
ФАИНА. Уж как-нибудь прослежу! (Кормит Трататусю тортом с
фарфоровой тарелки.)
Саша становится спиной ко всем у окна и продолжает курить.
ЛЁЛЯ (подойдя к чемодану). Марина не обидится, если я позаимствую на
один вечер что-нибудь? (Махнув рукой.) Не обидится!
ВАЛЕРА. Послушайте, а почему везде разбросаны краски? Кто разрешил
так обращаться с моими красками? Я их, между прочим, за границей
покупаю.
ВОВА (испугано). Я приберу!
ВАЛЕРА (игриво). Так это вы тут насвинячили? Как вас зовут?
ВОВА (протягивая руку). Вова. Вольдемар.
ВАЛЕРА (пожимает руку). Валера. Вы будете на открытии выставки?
ВОВА. Я собираюсь. Одеть вот нечего.

В БИБЛИОТЕКУ
--------------------------------––––––––––––-----------------------------------------------------––––––––––-
45
ВАЛЕРА. Ну что вы, столько барахла.
Открывает тахту. В её ящике свален, пиджаки, свитера, рубашки.
Выбирайте любую.
ВОВА. Правда можно?
Вова роется в тахте, находит красивый свитер и примеряет его на
себя. А Валера в это время стоит рядом и воркует.
ВАЛЕРА. Зачем мне столько вещей, я сам не понимаю. А как поеду за
границу, так что-нибудь и привезу. Я очень рад, что хоть кому-то
пригодиться. Берите, не стесняйтесь. Любую вещь.
ФАИНА (подходит, закончив кормить Трататусю). А можно мне
забрать афишу?
ВАЛЕРА. Конечно, о чем речь.
ФАИНА. Вы только распишитесь.
ВАЛЕРА (с неохотой). Да-да! (Надписывает афишу.)
ТРАТАТУСЯ (просыпается и кричит). Марина! Марина! Ну где же ты?!
ФАИНА. А где Марина?
САША (раздраженно). Да успокойся же ты, Трататуся! (Фаине.)Где мать?
ТРАТАТУСЯ (капризно). Он ушла! Она всегда меня одну бросает!
САША. Действительно ушла?
ЛЁЛЯ. (отрываясь от чемодана). Да. По-моему они пошли вместе с
Тамарой. С Ахматовой!.. (Хохочет.)
ФАИНА. Как ушла? Так что же мы? Они без нас уедут!
САША. Она хоть прилично оделась? Кто видел, что она надела?
ЛЁЛЯ. Меха. И что-то черное с блестками.
САША. Ну, слава богу! Для трагической актрисы – что надо.
ТРАТАТУСЯ (встала и топнула ножкой). Марина! Поди сюда, я сказала!
САША. Бабуля, не бузи!
ЛЁЛЯ (делает Трататусе «козу»). Трататуськи, тра-та-та, трататуськи,
тра-та-та!
ТРАТАТУСЯ. Ты всегда была наглой девчонкой, Лёлька! И за столом себе
лучший кусок брала.
ЛЁЛЯ. Ну ничего себе заявленьице!
САША. Ну идем же, бабуля! (Берет Трататусю под руки и ведет к
выходу.)
ВАЛЕРА (смотрит на часы). И в самом деле пора выходить.
ФАИНА. Ах, боже мой, они ведь точно без нас поедут! Знаю я эту Тамару.
ВАЛЕРА. Ничего страшного, Тамара довезет.
ЛЁЛЯ (уже изрядно принаряженная). Ну как я вам? (Демонстрирует
себя.) Сойдет?
ВОВА. Пугало!
ЛЁЛЯ. Ну, Вовочка! Ну, что ты говоришь!
ФАИНА (себе под нос). В данном случае юный хам абсолютно прав!
ВАЛЕРА. Идемте, идемте!
ВОВА. Постойте! Я же вчера картину написал! Позвольте, я вам покажу.
Вова находит картон и демонстрирует Валере.
ВАЛЕРА. А? Что? Что это?
ВОВА (гордо). Моя картина!
ВАЛЕРА (растеряно). Да-а... В этом что-то есть.
ЛЁЛЯ. Я говорю – талант! Талант во всем.
ВАЛЕРА. Есть линии. Нам будет с вами о чем поговорить.
ВОВА. Это Марина Ивановна изображена.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
46
ЛЁЛЯ. В такой манере. Авангард!
ВАЛЕРА (довольно улыбается). Да, есть линии. Ведь самое главное в
искусстве – это линии. Что хорошо, у вас тут ни одной прямой. За что всегда
любил балет. Там линии. (Вздыхает.) У всех балетных такие линии...
ФАИНА (нетерпеливо). Идемте же!
ВАЛЕРА. Все, идем, идем.
Выходят из мастерской, не переставая разговаривать.
ЛЁЛЯ. Куда ты потащил свою картину, Вова? Оставь ее.
ВОВА. Нет, я её с собой возьму.
ЛЁЛЯ. Краски ещё не просохли.
ФАИНА. Валера, осторожней! Он всех нас перепачкает! (Вове.) Оставьте
вы свою мазню!
ВАЛЕРА. Пусть забирает, если хочет. Положим в багажник.
ФАИНА. Ну, если только так... А то и без того набьемся, точно сельди в
бочке...
Постепенно их голоса стихают.
Картина одиннадцатая
В мастерской пусто. Тишина. Из кухни выходит Марина Ивановна. На
ней роскошное черное платье для приемов, черные лайковые перчатки и
меховое боа. Марина останавливается в центре комнаты и ничего не
может понять. Подбегает к телефону и снимает трубку. Видит, что
телефон разбит. Подходит к окну и выглядывает. Затем выпрыгивает на
крышу. Из мастерской её теперь не видно.
Хло
п
н
ула д
вер
ь
. Вбегает В
ал
ер
аиср
азу пр
оход
и
твку
х
н
ю
.
Возвращается, идёт к окну. Проходя мимо столика сшибает с него
антикварную тарелку.
ВАЛЕРА. Чёрт!
Смотрит на осколки, задвигает их ногой под тахту. Подходит к окну и
закрывает его на шпингалет. Ещё раз оглядывает мастерскую, всё ли в
порядке, поправляет прическу и уходит. Слышно, как он закрыл входную
дверь.
Через какое то время за окном появляется Марина. Она упирается
руками в стекло - окно закрыто. Растеряно посмотрев вокруг, она
начинает произносить какой-то монолог, но слов его мы не слышим.
Занавес
В БИБЛИОТЕКУ!
Мы открываем новую рубрику, в которой предполагаем знакомить
читателей с состоянием дел в современных библиотеках, рассказывать о
их работе, проблемах и перспективах.
Милости просим людей, занятых в этой области человеческой
деятельности, присылать материалы в данную рубрику.
Редколлегия.

В БИБЛИОТЕКУ
--------------------------------––––––––––––-----------------------------------------------------––––––––––-
47
Л.Е. Александрова,
Зав. ЦРБ им. А .С. Серафимовича ЦБС Выборгского района
МИР ЧЕРЕЗ КУЛЬТУРУ И ИСКУССТВО
Несколько лет назад в Центральной районной библиотеке им. А
.
С.
Серафимовича Выборгского района был создан отдел литературы по
искусству как центр информации по культуре и искусству. Этому отделу
отведена особая роль в сохранении истории и культуры национальных и
духовных традиций нашего народа.
Здесь всегда много читателей, в основном, студентов. Отдел литературы
по искусству является отдельным подразделением библиотеки , имеет свой
абонемент и читальный зал. Вся литература здесь видна и доступна для
читателя.
Фонд отдела насчитывает 25000 книг и периодических изданий, более
1000 видео фильмов из коллекции Мировой классики художественных
фильмов, анимационного кино, а также увлекательные и живописные видео
рассказы о городах и странах Мира, фильмы по музыкальной культуре и
искусству, аудио кассеты, CD и DVD. Собран большой фонд нотных изданий
и художественных открыток по живописи, скульптуре, архитектуре. Более
1
000 гра
м
п
л
а
с
т
и
н
о
ксо
бшир
н
ы
мре
п
е
ртуар
о
мо
п
е
рн
о
йкл
а
сс
и
к
и
,
спектаклями МХАТа: «Вишневый сад», «Мертвые души», «Ревизор» и др.
Самая старая пластинка (1920г.)
–
«Колхозные частушки». Придя к нам,
читатели имеют возможность ус лышать Пушки на через оперу «Евгений
Онегин», увидеть Париж, поставив видеокассету, и при этом заглянуть в
альбом «Путешествие по Лувру», а слушая релаксационную кассету, закрыв
глаза, увидеть мир природы, услышать живой голос Ф. Шаляпина.
Создавая отдел литературы по искусству, сотрудники расписали в
картотеку каждую книгу, сборник и журнал по всем направлениям культуры
и искусства. Этот труд помогает теперь выполнять сложные запросы
читателей.
Сейчас мы работаем над созданием электронной базы данных по
искусству ART, насчитывающей на сегодняшний день 10816 ед. инф. Также
отдел литературы по ис кусству уделяет при стальное внимание работе с
краеведческой литературой, как одному из важнейших средств культурного
и нравственного воспитания молодежи.
Собра
ну
н
и
к
а
л
ь
н
ы
йм
а
т
е
ри
а
лп
е
ч
а
т
н
ы
хр
а
бо
тп
ои
с
т
о
рии
Выборгского района историка-краеведа Г.Волкова, которым нет
ана
л
ога
:«
Записк
ис
т
арого Парголо
в
ца»
,«
Графы Лева
ш
овы и
Шуваловы», «Из истории п. Парголово, Осиной Рощи, Озерков-
Шувалово, Поклонной Горы» и др.
Продолжают историко-краеведческую тему наши библиографы, ими
создан рекомендательный указат ель литературы «У Суздальских озер».
Ежеквартально, много лет, выпускаем краеведческий дайджест
«Выборгский район в зеркале прессы». Комплектуем интересный фонд
литературы о Санкт-Петербурге. Электронная краеведческая база на
сегодняшний день составляет более 1800 ед. инф.
Со времени своего возникновения отдел литературы по искусству
работает по двум целевым программам .

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
48
Работая по целевой программе «Войди в мир искусства», где искусство
представлено миром духовного общения , наш отдел помогает студента м в
изучении искусствоведческой литературы на базе Мировой художественной
культуры и в изучении русской классики на основе музыкальных
произведений.
Целевая программа «Своих культур благословенный плод» ставит задачу
развить интерес читателей к возрождению культурного наследия через
народные традиции прошлого. В эту программу вошли несколько
интересных мероприятий, включающих в себя выставочные экспози ции,
круглые столы, встречи с интересными людьми, все из которых оставили
теплый отклик в сердцах посетит елей.
К наиболее интересным мероприятиям относится выставочная
экспозиция «Куклы, в которые мы играли», где куклы были представлены
как памятник культуры и истории. Созданы две тематические картотеки: «О
чем расскажут куклы» и «Все начинается с игрушки».
Надо отметить, что наша библиотека проявляет музейный подход к
оформлению выставок, используя предметы материальной культуры,
позволяющие сделать выставку максимально информативной, погрузить
посетителя в эпоху, которой она посвящена, а также дает возможность
увидеть и почувствовать время через живопись, музыку, предметы
прикладного искусства.
Вторая крупная выставочная экспозиция «Великая тайна одеваться к
лицу» предоставила обширную информацию о возникновении русской
моды, её народных традициях, отраженных в фольклорных мотивах и
повлиявших на создание национального костюма. Состоялась встреча за
круглым столом с модельером, которая завершилась демонстрацией
современных моделей одежды и моделей прошлых лет.
Библиографы библиотеки создали объемный рекомендательный
указатель литературы по истории костюма, оказывающий большую помощь
при выполнении тематических запросов читат елей .
Большой интерес представила выставочная экспозиция по истории
пивоварения в России - «Напиток на все времена», созданная совместно с
музеем Пива при заводе Степана Разина. Результатом проведения этого
мероприятия явился рекомендательный указатель литературы «История
пивоварения в России», второй экземпляр которого хранится в музее Пива.
Приглашенные на это мероприятие имели возможность услышать
интересные выступления представит елей крупнейши х пивоваренных
заводов. Ко Дню города, в прошлом году, открылась не менее интересная
выставочная экспозиция «История Петербургской кухни».
Наш отдел литературы по искусству полон идей и планов на дальнейшую
работу, и мы надеемся, что она будет интересна читателю.

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
49
КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
Татьяна БАТУРИНА
ТРЕТИЙ?
(о рассказах ленинградских петербургских писателей)
1
Литература оживает... Это проявляется и в заметном шевелении
литературной критики, которой уже есть о чем поразмышлять, посудачить,
поспорить...
Прочитала статью Валерии Пустовой «Скифия в серебре» («Новый мир»,
2007, No1), охватившую свыше десятка произведений современной прозы.
Из них мне известны далеко не все. В основном, это объёмная проза,
осмысливающая будущее России. Будущее? Скорее отсутствие будущего.
Выстраивая свои прогнозы, даже с точным цифровым обозначением,
большинство прозаиков утверждают неизбежность близкого развала России
(«Исчезает матушка Россия, исчезает прямо на глазах... »).
Автор статьи не приемлет безвариантного пессимистического вывода и
склоняется к мысли о «ненапрасности и самоценности существования
русского типа в числе духовных разновидностей человечества», к
убеждению, что «историю делает не политика, не строй и лидер, не
революция или централизм, а – душа».
Не касаясь философских выводов автора, замечу, что статья весьма
обстоятельна. Судя по изложению критика, прозаиков сближает не только
преимущественно пессимистическое прогнозирование российской судьбы,
но и обилие мрачноватой фантастики, мистические повороты сюжета и
порой почти пародийные очертания русского национального типа.
Начитавшись, остановилась, размышляя... Вот в этом-то состоянии взяла
я в руки сборник рассказов ленинградских петербургских писателей,
составленный известным прозаиком А.Скоковым, изданный в издательстве
«Дума», в 2007 году, и уже получивший положительную оценку на
страницах «Литературной газеты» (2007, No 38). Издание этого сборника –
тоже свидетельство пробуждения литературных сил.
Захотелось прочитать хотя бы страницы о живой сегодняшней жизни,
естественно воссозданной на листе бумаги так, «чтобы в душе что-то
вздрогнуло» (Н.Тропников. «Ночные деревья») Случалось ли вам в детстве
гонять голубей? Выпускаешь их, взмахиваешь шестом с большим лоскутом
на конце... Смотришь в небо. И летишь, летишь... Это чувство разделенного
полёта остается в памяти души навсегда. И в общении с книгой у читателя
есть такие моменты разделенного полёта, разделённого вдохновения.
В сборнике двадцать девять авторов. Написать бы о каждом хоть
несколько строк. А потом обо всех вместе. Ведь что-то объединяет их,
ленинградских петербургских писателей?
На первых порах сами собой выделились несколько рассказов. Глеб
Горышин «Лебединая жизнь», Михаил Глинка «Джэн», Иван Сабило
«Солдатка», Илья Штемлер «Праздник собак наше го двора », Александр
Скоков «Голубь белый». О чем же эти рассказы?

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
50
Главные герои их чаще всего существа, представляющие фауну: лебеди,
собаки, лошадь, – в отношениях с человеком, который становится причиной
их гибели или страданий. В рассказе Глеба Горышина молодой охотник
убивает лебедя, «чтобы возвратиться в лагерь с добычей и накормить всех
ребят диким мясом». Он просит прощения у убитого лебедя, целуя его,
дескать, не мог поступить иначе: охотничий престиж не позволял. Лебедь
прилетел на северное оз еро со своей лебедухой, потому что они любили друг
друга, хотели здесь на озере свить гнездо и вывести детей. По-разному
отнеслись товарищи охотника к убийству лебедя. Один из них, человек
пожилой, рассказал свою историю: почему он зарекся стрелять лебедей.
О жестоко прерванном счастье прекрасных существ – вопреки
человечности, вопреки закону – написано просто, без капли фальши, с
равным вниманием и к позиции человека и к судьбе лебедей. Непрямое, и в
то же время самое непосредственное, столкновение тщеславия и жестокости
с радостной готовностью к счастью прекрасных птиц – в этом, наверное,
смысл рассказа, естественно проецирующийся на жизнь человека.
Все события, происходящие в рассказе Михаила Глинки «Джэн»,
воспринимаются сквозь призму собачь его видения человеческих
отношений. Овчарка Джэн безмерно предана своим хозяевам. Это её
единственная и всепоглощающая любовь. Читатель не может не обратить
внимания, что у неё никогда не было щенков. Рассказ, скорее всего, о
надругательстве над природой, самым естественным и благостным правом
которой всегда было и есть право продолжить себя в потомстве. Автор не
уточняет причину размолвки мужчины и женщины, читатель не сразу
понимает, почему она ушла от него. Но, когда через несколько лет она
неспешно проходит по тому самому бульвару, где обычно гуляет мужчина со
своей собакой, проходит рядом с мальчиком, который «явно тяготится её
неспешностью», – тогда вспыхивает прозрение. Может быть, женщина
воспротивилась требованию мужчины – во имя его спокойствия и удобства
–
повторить судьбу собаки Джэн? Но естественно допустить и иные
причины разрыва. История Джэн вызывает немало ассоциаций.
В рассказе Ивана Сабило «Красотка» столкновение характеров не
прячется за происходящее с лошадью Красоткой. Здесь противостоят не
только лошадь и укрощающий её человек, но и сами люди: «здоровенный
парень в тельняшке» Юрка, мастер на все руки, – и спляшет, и споёт и в
работе впереди других, – и городской школьник Павлик. А Красотка –
необычная для деревни лошадь. Время было послевоенное, её привели в
колхоз солдаты. И оказалась она непривычной к деревенскому труду. Вот с
ней-то и сразился великан Юрка. «Постой, дядя Федор, – говорит он
конюху, – не мешай. У неё характер, и у меня характер. Тут у нас кто кого!»
Юрка отстраняет от лошади Павлика, который старался добиться
послушания лошади добром и лаской, и устраивает коллективное избиение
Красотки. Это избиение названо в рассказе «казнью». Павлик, «каменея от
ужаса» наблюдал за совершающимся. На память Павлику пришло, как
фашисты избивали прикладами возле школы учителя. И он вслух заявил об
этом. Юрка разъярился, все молчали, Красотка «стояла, высоко подняв
голову, не видя ни лошадей, ни ребят». А Павлику казалось, что это не её, а
его «били свистящими кнутами».
В рассказах – скрытая или явная метафоричность, кроме разве рассказа
Ильи Штемлера «Праздник собак нашего двора», где месть мальчишек
жестокой тетке Марьям, изготовившей мыло из Дезика, любимой собаки

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
51
героя рассказа, (время было военное) изображена исключительно
средствами правдоподобного сюж ета – без подтекста и второго плана.
Эту группу рассказов я бы завершила «Голубем белым» А.Скокова, не
взирая на то, что, кроме собачонки, которую увезли собачники,
пространство рассказа населяют только люди – разнообразных и сложных
характеров. И всё-таки смысл рассказа помогает раскрыть его название и
две строки из песни, что «ласково позванивала на своей маленькой темной
гитаре » Катя: «Дело делай, голубь белый!» Катя – одна из тех цыган, что
поселились у Железцова; она вошла в его жизнь, как светлый луч радости,
спасла его от бесцельной, зыбкой безнадежности. Кто из них более наделен
голубиной светлостью души – Железцов или Катя? Катя – добрая,
отзывчивая, всем готовая помочь, бесстрашная и решительная и в своей
жизнерадостности, и в своей цыганской безалаберности. И Железцов,
полюбивший её самой возвышенной, безоглядной любовью, которой судьба
награждает человека, может быть, раз в жизни. Обстоятельства разлучили
их. Встретятся ли герои когда-нибудь? Эта любовь, словно парит над
низменными буднями сегодняшнего существования. Буднями, о которых и
рассказал Скоков, отыскав за их неприглядным обликом высокое
романтическое содержание. Его рассказ о том свойстве человеческой души,
которого так не хватает и мужчине из рассказа М.Глинки, и парню,
убившему лебедя, и Юрке, истязавшему Красотку – о тонкой, затаенной
человечности, которую порождает высшая человеческая духовность. О том
качестве души, что в последнее время люди стали утрачивать. Жизнь,
возвеличивающая как высшие ценности – деньги и власть над чужими
душами и судьбами, подавила в людях это качеств о.
По существу, об этом же и близкий к психологической новелле рассказ
Анатолия Белинского «Ночью». Почему Надя уходит от обоих мужчин, и от
мужа, которому изменила, и от возлюбленного, который казался таким
желанным? Поймем ли мы это, даже если извлечем глубинный смысл из
тяжелой для всех ночной сцены в лесу, что составляет основное
пространство рассказа, – когда мужчины стали при женах выяснять
отношения, после чего Василий, прихватив свою жену Сашу, отбыл в
Москву, а Надя осталась вдвоем с обманутым мужем.
Потом, спустя много дней, герой рассказа размышляет о пережитом: «А
только иной раз проснешься ночью, куришь папиросу одну за другой и
думаешь: к чему все эти тонкости, все эти глупые мысли, если знаю, что
хороший она человек, Надя». Может быть, в том – то и главный секрет, что
«тонкости», на поверку, могут оказаться бест актностью , проявлением
самого ограниченного эгоизма, даже хамства, недостойных настоящего
мужчины. А высшая человечность – в понимании другого человека, в
уважении к его личности, да и просто, в любви, – в самом простом и потому
самом важном.
О человечности, о том, как глубоко прячется она, на самом донышке
души, среди наносного житейского хлама, – многие рассказы этого
сборника.
Об этом и рассказ Владимира Шпакова «Капитанский чай». Не очень-то
радивого студента отправляют на летнюю практику – на Енисей – матросом.
Знакомство с жизнью было весьма убедительным и разнообразным. Уже в
конце лета он – не без иронии – подводил итоги своего постижения жизни.
«На Енисее я научился воровать госимущество. Я способствовал
браконьерам в их противозаконном промысле. Мои связи с женщинами

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
52
поражали унылой скоротечностью: три дня, когда вниз по течению, и пять –
когда обратно. Я заработал, как минимум, первую степень алкоголизма,
чуть не утонул и, наконец, допрыгался до провоза в погранзону
беспаспортной гражданки (отсидевшей,
кстати,
срок!)».
Весьма
«положительный» опыт. Но почему же «во время проводов в аэропорту»
слезливо сморщится лицо электрика Аникина и самому студенту «захочется
сдать билет и никуда не улетать»?... Вероятно, потому, что он постиг
подлинный смысл совершающегося, искренность и открытость души,
постиг, что существо того, что происходит, часто противоположно его
житейскому проявлению.
И хотя чуть выше я заключила слово тонкости в кавычки, речь всё же
идет о самых тонких человеческих чувствах. Разве не об этом рассказ сугубо
петербургского писателя, Виктора Конецкого «В шторм и штиль». О роли
длительного и мгновенного в формировании человеческого восприятия, в
том числе и художественного. Мгновенного, говоря условно, конечно. Герой
рассказа пытается спорить с Айвазовским, в котором не находит мыслей и
настоящего моря. Рассказ, по существу, и раскрывает смысл живописи
Айвазовского. В жизни бывают краткие штормы и долгий штиль. И во
время штиля трудно понять шторм с его будоражащей душу безмерной
силой и красотой. Всё дело в тонкости и точности в осприятия.
2
Петербургский пис ате ль. Петербургский рассказ. Петербургский герой.
Именно об этом рассказ Андрея Битова «Полёт с героем». Известный своим
умением увидеть, почувствовать и передать, воспроизвести единственный в
своем роде город, Битов поднимается со своим героем над городом, входит,
влетает в самую затаенную глубину его. И импрессионистически тонко
живописует душу города.
«Золотой Петербург! Именно золотой – не серый, не голубой, не черный
и не серебряный – зо-ло-той!» Что же это – декорация... или сам город? От
музея к музею, от памятника к памятнику движется восприятие,
«памятников вдруг стало много, от скорости они становились почти что
рядом, плечом, что ли, к плечу; город был светел, бесшумен за окном,
пространен и прозрачен – покинут... и эти сомкнувшиес я памятники –
неожиданно много, целое население, медное население города – поводыри
времени, приведшие нас за ручку в сегодняшний день...»
И всё-таки этот мистический, неразгаданный город, «навсегда первый и
единственный город», где вздыбленный бугор Невы сопри касается «с
висящим страшным брюхом неба», всё-таки он – «не город Петра, Пушкина
и Ленина», а «город Евгения и Акакия Акакиевича». Да и тех, кто его
строил, на чьих костях он стоит...
Это, вероятно, они, медные поводыри времени, приводят нас на
«пустырь с бурьянами и свалками», туда, где трамвайное кольцо, где стоят
«редкие заиндевев шие кубы домов»... Но и тут всё «было как бы
приснившимся»...
Удивительное сочетание полной свободы художнического восприятия,
порхания по бесчисленным образам и точного, логически выверенного
мышления. Автор рассказа понимает и чувствует единство и
многозначность Петербурга. Его особое, неповторимое дыхание, словно бы
отразившееся в духовном существе петербуржцев. Потому-то нас нисколько

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
53
не удивляет неожиданная концовка психологической новеллы Дмитрия
Каралиса «Катер», что здесь столкнулись хотя и враждебные, но, каждый
по-своему, петербургские характеры. Смакуя каждую деталь, автор
описывает катер, который собираются купить братья-близнецы Сергей и
Георгий. Этим желанием охвачены их жены, их дети. Каюты с мягкими
кожаными лежанками, люк на камбузе, шкафчики для провианта... Есть
желание, есть деньги, но... сделка не состоялась. Вот они стоят друг против
друга, хозяин катера и потенциальный покупатель. Словно каким-то
особенным чутьём ощутившие свою непреодолимую враждебность.
Ветеран МВД, служивший с 30-ого года, и сын репрессированного.
Угрюмые, ненавидящие, к удивлению окружающих. И когда юноша
пытается успокоить Сергея: «Да он остынет». Тот отвечает: «мы не остынем,
сынок...»
А в рассказе Владимира Насущенко «Артемида» между старым рыбаком
и женщиной, решившей уехать в Германию вм есте с маленьким сыном,
возникает взаимопонимание, когда он прореху на коленке прикрыл
вырванным из штакетника цветком и назвал её Артемидой, пояснив, что
Артемида – то же самое, что Диана. Так звали женщину. Мелочь в
отношениях делает людей близкими, понятными или, наоборот, чужими,
даже ненавистными друг другу.
Тонкость и точность восприятия. По-разному она проявляется не только
у героев, но и у писателей. Но присутствует почти всегда. Может быть,
воспитанная, сформированная особой атмосферой удивительного города.
Когда-то, в романе «Обыкновенная история» И.А .Гончаров создал
представление об особом петербургско м ст иле, проявляющемся в
характерах людей, в их отношениях, в выражении чувств. Сопоставив дядю
и племянника Адуевых, в конечном итоге, он обнаруживает в сдержанном,
суховатом, ироничном Петре Адуеве способность к сильным, глубоким
чувствам. Это объединение, казалось бы, несоединимого, – с разными
нюансами, – может быть признано, как мне думается, сущностью особого
петербургского стиля. По-своему он проявляется и в манере письменной
речи, – как жесткость , сдержанность, приглушенность в изображении
страстей и переживаний, закрытость чувств, в то же время внимание к их
нюансам, скрытая иносказательность, метафоричность, возможность
разных вариантов осмысления ситуации,
ироничность,
кое-где
проблескивающая, вырывающаяся из недр рассказа.
О самых тайных, сокрытых от постороннего взгляда движениях души, о
нравственных основах религиозности написал Валерий Попов в
философском рассказе «Божья помощь»: «Конечно, чудо состоит из
девяноста девяти процентов твоего ожидания, и лишь чуть-чуть, еле
заметная помощь проявляет себя... чтобы грубые люди не наваливались:
«Давай, давай!» – а умному человеку достаточно и дуновения, чтобы
почувствовать: ты любим! И будет помощь, когда она действительно
необходима тебе! Но о зыбкости её надо всё время помнить! Немножко
грубого нажима, немножко хамства, и всё исчезнет...» Рассказывая о своих
злоключениях во врем я посещения родной деревни, автор-герой поведал о
деревенской жизни, в которой, в чем он убежден, отсутствует здравый
смысл: он по просьбе старейшего работника колхоза собирал мерзлые
помидоры, брошенные на поле; – за это ему грозит суд; ожидая поезда,
люди должны уйти из здания вокзала на холод и мерзнуть всю ночь, –
потому что ночью не положено оставаться в вокзале. Во всех распоряжениях

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
54
местного начальства действуют дикие нормы, лишенные смысла и заботы о
человеке.
Познавший не раз благую помощь свыше в самых невероятных
обстоятельствах, герой в отчаянии восклицает: «Ну а где же хотя бы
дуновение разума, доброты? Неужели это исчезло навсегда, и всевышний
навсегда прекратил свою деятельность?» Автор не обнаруживает в
порядках, которые царят в деревне, присутствие этой деятельности и
скорбит об этом. «Я почуял, что всевышний, который не в силах уже ничего
сделать против грубой, бессмысленной силы, захватившей мир, тихо стоит
рядом со мной и усмехается». Отчего же усмехается всевышний? Может
быть, оттого, что не мешало бы людям, которые понимают, что разумно, а
что не разумно, быть самим умнее и деятельней? А, может быть, и совсем по
другой причине? Весь рассказ пронизан недоумением нравственного
человека и тонкой, едва заметной грустной усмешкой.
В сборнике есть ещё рассказы о деревне – Владимира Ляленкова
«Последняя просьба» и Николая Шадрунова «Крестная». Оба рассказа –
портреты крепкой и цельной крестьянской души. С точки зрения –
горожанина. Рассказ В.Ляленкова написан в лучших традициях советской
литературы (1966) – о деревенском труженике, создателе замечательного
сада. Н.Шадрунов же поведал о старой Баланихе, сохранившей старинные
иконы и в те годы, когда их рубили на дрова, и потом, когда ими стали
торговать. Эти рассказы как подсветка для большинства других – о судьбе
скромных бедствующих горожан, о судьбе трудной, полной нужды и
неустройства. Вообще же в сборнике почти нет того, чего так много в нашей
поэзии – надрывной печали о погибающей русской деревне. Зато есть
скрытое тяготение горожан к деревенской жизни.
В рассказе Ивана Леонтьева «Свой человек в столице» и герой-
расс
к
а
з
ч
и
киг
л
а
в
н
ы
йг
е
рой расс
к
а
з
аП
е
т
р Кир
и
л
л
о
в
и
ч–п
о
происхождению горожане; только один после эвакуации остался в деревне,
другой вернулся в Москву. Леонтьев воспроизводит карьерный рост Петра
Кирилловича, который преуспевал и в советские времена, и пышно расцвел
во времена нынешние. Начался этот карьерный рост ещё, когда он в
школьные годы, в эвакуации, ловко помогал взрослым распределять мясо
бычка (колхоз расплачивался за работу натурой). Потом в Москве всю свою
работу он строил на упрочении связей, всегда зная, кому что надо дать, с
кого что можно взять . «Да, отвёз я грибков своим друзьям, икорки, недавно
мне с Камчатки прислали. Устроил я тут прошлый год двоих в институт, так
родители теперь не забывают: всё что-нибудь да подкинут к праздничку, то
икорки, то рыбки... Эти одно попросят, другие ещё что-то. Кого пристроить
в гостиницу, кому место в клинике, кому шапку, шубу... Потом мне окажут
услугу. Иначе нельзя – жизнь такая». Леонтьев дотошно осмыслил этот
«подпольный путь распределения». А в новые времена действия Петра
Кирилловича можно покрыть одним словом «хапнуть».
Хапнул
«беспроцентный кредит», и пошло, пошло... А уж сын его Кирилл Петрович,
говорят, на своем самолете летает. И кто знает, станет ли он теперь с ними
здороваться. Рассказ Леонтьева – художественное исследование, точный и
жесткий анализ не то лько психоло гич еских, но и экономич еских процессов
современной действительности.
Сборник
называется
«Рассказы
ленинградских
петербургских
писателей». Заметьте, прилагате льные не разделены запятой. Возможно,
это случайность. Появилось же в рецензии на этот сборник, опубликованной

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
55
в «Литературной газете» (2007, No 38-39), крошечное тире. Но в душе живёт
убеждение, что отсутствие знака между двумя прилагательными –
пунктуационное отражение реальности. Слово «ленинградские» несет
собственную, иного порядка, смысловую нагрузку и во многом определяет
художественную, нравственную, идейную направленность сборника.
Трагическое прошлое города, страшные годы блокады навсегда остались в
памяти людей, на всё бросая кроваво-ледяные отблески.
Сочувствие униженным, ущемлённым жизнью, страдающим – в самом
естественном и в то же время тонком и точном его проявлении. Внимание к
социальному содержанию событий
и
человеческих отношений.
Художественный такт, сдержанное, но очень определенное отношение к
происходящему в рассказе, определенная направленность скрытой
метафоричности. Эти особенности отличают почти все рассказы сборника.
Склонный к масштабному, исторически осмысленному изображению
действительности, Николай Коняев в рассказе «Щепки», создает её образ-
символ. Вращающиеся зеркала, на установке которых работает в каком-то
НИИ герой-рассказчик, придают окружающему странные, фантастические
очертания: «в раскручивающихся зеркальных полосах исч езали кусочки
лиц и возникали чуть подернутые серой пеленой картины, где
столпившиеся возле установки люди были лишь малыми эпизодами их».
Герой как журналист ездит по разным городам, но везде ощущение
нереальности «сонных кошмаров» сохраняется. Всё зыбко , нелепо. Нет
ничего прочного. И сама любовь, о которой говорят на непонятном
монгольском языке, и меняющиеся девушки – всё призрачно, словно
человеческий мозг существует в состоянии сна и просто не способен понять
окружающее. «Как завершается эпоха и когда? Где граница между той
жизнью, которая была, и которая наступила? Какие события обозна чают эту
границу». Среди многих событий автор называет одно. Герою довелось быть
в октябре 93-го года в Москве. Тогда-то определилось ощущение
действительности, выраженное метафорически . Ощущение тонущего
корабля, когда жизнь превращает людей в щепки, что крутятся в её
водовороте.
Почему же герой, узнав, что омоновцы добивали раненых защитников
Белого дома, «стиснув зубы», прошептал: «Би чамп хайр-там», что означало
«Я люблю тебя!», – может быть, цепляясь, внутри себя, за поруганное
чувство любви к жизни?
Иначе выражена тенденция к объемным, общим выводам у Николая
Тропникова. Его «Ночные деревья» – своеобразный рассказ в рассказе.
Автор размышляет «то ли цинично, то ли обреченно» о новостях, «после
которых надо было бы служить панихиду», о событиях, «в которых
пролилась кровь, и куда-то улетели десятки оборвавшихся душ» и о том, что
«хлынувшая в эфир разудалая реклама каких-то шоколадных батончиков»
«моментально смыла впечатление новостей».Этот рассказ тоже о самом
страшном и об отношении к нему общества. В состоянии нравственного
смятения автор начинает рассказ, напечатав «как рабочее название чего-то,
слово ТР ЕТИЙ... »
Нервное письмо Тропникова сильно внутренней эмоциональностью. Все
в рассказе (рассказ повествует о двух беспризорных мальчиках и бомже):
события, размышления, детали, нарочитая беспорядочность изложения –
подтверждает и укрепляет мысль, почерпнутую когда-то автором из книжки
«Грузинские романтики». Эту книжку он только что извлек из-под острой

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
56
ножки алюминиевого столика, с которого молодой парень торговал
куриными окороками. Стихотворение из книжки называлось «Одинокая
душа». В нем говорилось о страданиях одинокой души, которые страшней
даже детского сиротства, о том, что в этих страданиях заключено «что-то
непоправимо трагическое».
Мальчикам Мишке и Косте люди из жалости пом огают, кто кусок хлеба
сунет, а кто и арбуз подарит. Третьему, бомжу, ничего не достается. Третий
обреченно топтался на месте. А другой такой же валялся недалеко, по
дороге к метро, «словно полено дров, оброненное с воза». Трагедия
поколения, «третьего» поколения, которое оказалось лишним. Третий –
лишний. А «на подступах к «Невскому паласу», потирая руки в белых
п
е
рч
а
т
к
а
х
,в
а
ж
н
о
,к
а
кг
е
н
е
ра
л
ы
,п
ро
г
улив
а
л
и
с
ью
н
ы
ел
а
к
е
ис
аксельбантами...» Богатые, власть. А может быть, и народ – тоже третий... А,
может быть, за всем этим кроется ещё какой-то см ысл?
В рассказе Вячеслава Овсянникова «Очи черные » – одни сутки из жизни
сорокалетнего человека, одно дежурство работника милиции. В присущей
писателю
манере дробного,
психологически
точного
письма
воспроизводится весенний Петербург, коморка дежурного, «с одного бока
бар, с другого – бильярдная». И всё здание с его привидениями, «бумажно-
архивное царство», «грохочущая до рассвета музыка» из бара. Лимузины.
Красотки. И эта мелодия, надоевшая и завораживающая. «Очи черные». И
так постоянно. Тоска. Весна делает её невыносимой. Сами рождаются
мысли: «зачем мне это?» И неотвратимое желание – поставить точку «в
конце сорокалетнего пути». От расправы над самим собой спасает
телефонный звонок: жена его с любовником. А жажда мести и тонкий лед
залива бросают его на край гибели.... Перед читателем вариант «третьего».
Ещё один погибающий из третьего поколения.
Есть в сборнике и рассказы о тех, которые как-то приспособились к
разрухе 90-х годов прошлого века. В постоянном страхе потерять случайную
работу, овладевая азами спекуляции, которая теперь величалась бизнесом,
прорываясь за рубежи страны, люди выживали (рассказы Максима Котина
«Последний рейд» – с его предположительно-вариантным сюжетом,
Геннадия Капышева «Василек») . И обобщающий рассказ о конце прошлого
века, о «дурной бес конечности» – Сергея Носова «Поездка в Америку».
«Поезд не шел никуда, он стоял. Он стоял среди российских полей,
запорошенный снегом, в девяти верстах от Пыталова, в сорока девяти от
Острова, ну а дальше-то как, надо дальше по карте».
Как видим, в сборнике преобладают мелодии грустные, настроения будто
бы близкие эмоциональному облику той прозы, о которой писала в своей
статье Валерия Пустовая. Но всё-таки в настрое сборника прозвучало нечто,
заставляющее пережить иное чувство.
3
Что же утешает, когда закрываешь сборник? Какие особенности
содержания и формы создают ощущени е сотворчества, настраивая читателя
на духовное освобождение и готовность к откровению.
Может быть, «радужный лик», что предчувствует Петр Кожевников ,
проваливаясь – в духе современного модерна – в бездну, убедившись, что
для него «на планете не существует ни клочка суши», – радужный лик, что

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
57
обещает душе пристанище? («Аттестат») И хотя рассказ написан давно, в
1982 году, читается он как вполне сегодняшний.
Или рождает в душе надежду рассказ Игоря Дядченко «Глотать, пить
ледяной
ветер»,
рассказ-гимн,
рассказ-апофеоз,
в
котором
приключившиеся с охотниками неудачи разрешаются благополучно, потому
что в этом особом, близком к природе мире всё основано на доверии,
дружелюбии и взаимопомощи. «Каким глубоким покоем наполнено это
белое поле даже в холодный ветреный день! Таким, что достаточно только
ступить туда, и забудешь всё – и бессонную ночь, и потерянное время, и все
невзгоды, и будешь только с легкой улыбкой идти вперед и вперед, глотать,
пить ледяной ветер со снегом! Идти, не чувствуя ног под собой, ни о чем не
думая, лишь стараясь приблизить взглядом чуть синеющий лес на
горизонте. Только так я понимаю слияние русского человека с родной
природой». Подобные переживания наполняют и рассказы Анатолия
Зимина «Дозорные» и Станислава Олефира «Наследники». Или возвышает
дух трагически – прекрасное, уводящее в прошлое, патриотическое чувство,
наполняющее рассказ Бориса Водопьянова «Императорский орел». И,
наконец, не заставляет ли нас тревожно и обнадеживающе задуматься
концовка завершающего сборник, выше упомянутого рассказа С. Олефира
«Наследники» – о психологической ответственности каждого из нас перед
потомками. Вспоминая обо вс ем, совершенном в недавнее вр емя , герой
увидел там немало дурного: и нерешительность, и трусость, и душевную
мелкость. «А если всё это оживёт в моем потомке в решающее для него
мгновение? Скажет ли он мне спасибо?»
А, может быть, вносят в душу читателя добрый свет рассказы Юрия
Ломовцева «Стеклянный шар» и Владимира Ершова «Первый семестр»,
своеобразное средоточие оптимизма в сборнике?
Характер героини рассказа Ю. Ломовцева «горбатой Лиды» (так она себя
называла, хотя вовсе не была горбата), конечно, традиционен. Ощущение
традиционности с самого начала рассказа создает образ «стеклянного
шара», домашней реликвии, привезенной когда-то из Германии в качестве
трофея.
Как известно, Лев Толстой считал округлость выражением народного
начала. Он многократно обращался к таким характерам . Это и Платон
Каратаев, и Пьер Безухов, и Соня... – люди, наделенные удивительной
всепрощающей, безотказной добротой. И Лида у Ломовцева чем-то похожа
на толстовских героев. Удивительная женщина, которая всем старалась
помочь, никого никогда ничем не обременяя, которая сама себя
похоронила, даже гроб на кладбище сама доставила. «Лида всегда куда-то
шла, торопилась, бежала. Походка у неё была странная, будто только что
споткнулась и никак не может равновесие удержать, ножки семенят, плечи
догоняют. И сколько помнил, всегда тащила Лида на себе две старые
хозяйственные сумки на перевязи, чем-то набитые, – одна спереди, другая
за спиной. Она так и приснилась Павлу Сергеевичу: бежит с сумками по
лесной дороге навстречу ему, а в руках стеклянный шар. И улыбается».
«Стеклянный шар» – рассказ-портрет, где основа сюжета (поездка
Наташи и Павла в деревню для продажи завещанного им Лидой дома)
является канвой, на которой вырисовывается и характер героини, исконной
горожанки, и его социальный смысл на фоне вымирающей деревни.
Неистребимость душевной щедрости человека, будь он городской или
деревенский – основная мелодия рассказа. И я бы сказала, – основная

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
58
мелодия сборника. Это настраивает читателя, несмотря на то, что рассказы
повествуют о бедственном существовании людей, – на открытость души, на
готовность к нравственному поиску.
Особенности сборника можно назвать одним словом. К этому подводит и
рассказ Виктора Голявкина «В гостях у соседа»: размышление в форме
рассказа – о том, что ждет современный человек от искусства, пародия на
разного рода произведения модернистского толка. Нелепость как норма,
реализуемая в сюжете, в героях, их отношениях и диалогах, нелепость,
заставляющая заявить, когда всё это осталось позади: «Как хорошо-то!
Светло. Нету штор. Лабиринта. И совершенно нормальный кот шмыгнул за
кошкой. И пиво пей в ларьке за доброе здоровье, без говорящих какаду».
Конечно же, рассказы этого сборника привлекают своим РЕАЛИЗМОМ,
своей традиционностью, по которой уже соскучился современный читатель.
Они вливаются в просторное русло классического русского рассказа,
рассказа Чехова, Бунина, Горького, Платонова... В книге, как я уже
говорила, 29 рассказов; вместе они воспроизводят достаточно пространную
картину жизни, насыщенную сложными и тонкими переживаниями,
чувствами, размышлениями. (Надо отдать должное составителю сборника
А.Г .Скокову). Оставаясь в пределах реализма, авторы делают это
разнообразно и оригинально, не чураясь словесных узоров и тонкостей. Все
художественные ухищрения глубоко запрятаны внутри рассказа и
действуют на читателя незаметно, побуждая его к совместному с автором
нравственному поиску, к совместному творческому полёту. Распознав это ,
ещё раз понимаешь, в чём своеобрази е ленинградского петербургского
рассказа,
созданного
писателями
межвременья,
сохранившими
традиционное, привычное и привн есшими нечто, вызванное нашей
трудной, противоречивой жизнью. Сочетание жёсткой правдивости,
осмысленного уважения к правде, простора для размышления, и
ностальгически
болезненной
жажды
доброго,
человечного,
сострадательного, тонкого, даже изящного. Что и определяет свободную,
будто ничем не стеснённую форму, – то ли естественного рассказывания, то
ли воспроизведения зыбкой яви почти на грани сновидений, то ли скрытой
метафоры, то ли вольного описания, то ли...то ли...
–
форму, в которой
целенаправленно, чётко – и легко, пространно реализует ся замыс ел,
утверждение главных героев сборника – Правды и Человечности.
Антип ЕВГЕНЬЕВ
ДУМА О БРОДСКОМ
или «Письмо с флота»
Пишу тебе, дорогая, из этого порта,
из мерзлой позолоченной глухомани,
где линия горизонта скорее стерта,
чем просто скрыта заснеженными холмами.
Зачем-то здесь мы пролили столько крови,
зачем-то бились, милая, с супостатом.
Не сделаешь бреши в свинцовом тучепокрове

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
59
ни взглядом, ни сверлом, ни аэростатом.
Зачем-то отбили у шведов, не дали ливам
болотистый клок земли, ничего в пределе.
Пространство, которое здесь нарекли заливом,
темнее, чем форма, которую мы надели.
Мы вряд ли могущество флота собой утроим
и вряд ли послужим примером иным салагам.
Мы ходим по выцветшим палубам или строем
по насквозь промерзшему плацу под серым флагом.
Холодными днями, покуда худое солнце
склоняет тебя не к загару, но к перегару,
выискиваешь среди моряков эстонца,
а можно и финна, выпрашиваешь сигару.
Эстонец, не глядя в глаза, отвечает: «keine»,
поэтому вновь, довольствуясь папиросой,
застегиваешь пальто и бредешь к окраине
по скользким пустым тротуарам, презрев белесый,
беспомощный день. Позади остаются стоны
натянутых тросов и лестницы на причале.
Стрелять папиросы и открывать кингстоны,
любимая, вот чему нас тут обучали!
Я знаю, что мы, как прежде, непобедимы,
я знаю, что даже если не отражала б
сутулая морось звук, неисповедимы
дороги Его, и Ему не услышать жалоб.
Но им не сломать нас и не согнуть, куда им,
покуда мы нарушаем приказ «Не верьте!»,
а письма, которые в ящики мы кидаем,
разнятся, по сути, лишь надписью на конверте.
Отличный текст. Ничего не скажешь. И захочешь – не придерешься. А
если учесть, что написано это 20-тилетним поэтом, тогда останется покачать
головой и протянуть «да-а-а». И только кто-то очень завистливый отметит
вполоборота, что свое «Письмо с флота» М.Александр написал почерком
И.Бродского. Но больше-то завистнику сказать нечего.
Всякий уважающий себя поэт испытал безоговорочное влияние
(воздействие, яркое впечатление от) поэзии Бродского. Всё это испытал в
свое время и я. Мое «свое время» было в начале 80-х
. Ещё свеженький
сборник «Часть речи», как П.Корчагин, я носил под своим прекрасным
сердцем. Благодаря далеко продвинутому другу, держал я в руках и
самиздатовский трехтомник. Одним пальцем, чтобы не оставлять лишних
отпечатков, что-то и сам из Бродского перепечаты вал. Вот такие дела.
До знакомства с поэзией Бродского, но уже после знакомства с поэзией
Сосноры я был убежден, что ничего с точными рифмами чит ать не смогу.
Ну не смогу.
А таки смог.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
60
Потом пришла перестройка, в связи с чем Бродскому дали Нобелевскую
премию, мы перестали прятаться по углам и вышли на улицу. А там
продают толстенькую книгу в толстеньком переплете, на котором написано:
Бродский. Цена так и стоит перед глазами – 3.20. Но я не купил. Не от
скупости, нет, поскольку много разного было тогда понакуплено. И
Бхагавадгита, и Ницше, и целые стеллажи каких-то там блистательных
мыслителей. Не купив за 3.20, я часто в ночной тишине задавал себе этот
вопрос, почему. Ответа не находил, но мучительно понимал, что какое-то
объяснение должно быть. Как-то на литконференции мы сидели с Арсеном
Мирзаевым плечом к плечу, и пока неугомонные писатели двигали стулья, я
поделился с Арсеном своей болью. И какие-то нужные слова он тогда
нашел. Какие, не воспроизведу из-за давности лет, но через те слова
сознание мое прояснилось и, вообще, мне значительно полегчало,
поскольку понял я, что в своих ерзаньях не одинок.
...Арсенал художественных средств каждого крупного мастера
индивидуален, но редко кому удается обойтись без риторики. В чем ея суть.
Автор затягивается папироской и, сощурившись, выдыхает длинный
горизонтальный дым. Потом смотрит на папироску и, не спеша, говорит:
ветер ещё подует в обратную сторону, но облака уже никогда не примут
прежнюю форму, никогда. Философской глубиной своей фраза поражает
современников, хотя ни информации, ни какого-то образа, и вообще ничего
она не содержит. Впрочем, интонация, печальная улыбка, драматургия
контекста наполняют эту ерунду неким смыслом. Читателю не удастся
раскрыть этот периферийный смысл своими словами, что и необязательно,
поскольку понятен смысл самих переживаний.
In life такие фразы про облака произносятся, когда не очень умный
человек пытается намекнуть, что он-то как раз умный. Либо из иных
корыстных побуждений. Вот, например, приходит сосед и после
продолжительного на кухне молчания произносит фразу про ветер и облака
–
становится понятно, у соседа что-то произошло, и ему, наверное, надо
налить стопочку. Когда на следующий день приходит сосед и после
продолжительного на кухне молчания произносит идентичную фразу,
становится понятно, у соседа что-то по-прежнему произошло, и ему,
наверное, надо налить стопочку. На тридцать восьмой раз мы вдруг
понимаем, что ничего у соседа не произошло, просто ему надо налить
стопочку, но ради бога, без этих дурацких фраз. И вообще, всё хорошо в
меру. Особенно загадочное лицо.
В незатейливой компании за изречение натурфилософских сентенций
про облака уже на пятой фразе можно и по харе схлопотать. Другое дело –
поэзия. Там запрокинутые глаза, изломанный жест и привкус горечи на
устах. И вообще, «Поэт» статус уважительный. Как милицейская форма, он
сразу делает челов ека особенным.
Человек, от скуки или по инвалидности плетущий корзины, для
высокомерных сограждан, в общем-то, никто. И другое дело, если по тем же
причинам тот же человек и с тем же профессиональным успехом сочиняет
стихи. Но у него, поэта, есть своя беда, – он должен соответствовать статусу,
то есть, должен писать стихи. А если всё уже написал? Тогда что, обратно к
корзинам? Нет уж. Тем более что он уже знает, как и для какого Сороса
растут стихи. Люди ждут следующего урожая с его плантаций и обязательно
дождутся. Проблем-то нет, в записной книжечке на четырех страницах
записаны глубокомысленные фразы типа: если у тебя 42й размер, не

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
61
одевай, дружище, ботинки 41го, намучаешься. Эти фразы скоро станут
крылатыми, несмотря на весь технологический цинизм. Да и сам читатель,
однажды испытав потрясение от волшебства, уже не хочет замечать, что у
мага из рукава что-то торчит.
Находя отклик в душе читателя, поэт получает аплодисменты и, реагируя
на них бессознательно или сознательно, продолжает в том же духе.
Читатель же не замечает и уже не хочет замечать растущего количества и
качества каких-то пустячков, потому что прекрасно видит: поэт старается
для него, для читателя. У них альянс, соитие душ. А ради этого можно
жертвовать всем, любыми пустячками. «Мы, оглядываясь, видим лишь
руины...» И хотя на самом деле мы видим разное, только простодушный
человек станет тут спорить и рассуждать. Феномен поэзии Бродского в том,
что Бродский не произносит ничего радикального (ничего радикального по
форме и ничего радикального по смыслу), с чем можно было бы не
соглашаться. Эдакий транспарант «Цели партии – цели народа». Если
пристальней присмотреться к плакатной фразе, конечно, вопрос возникнет
–
а какие ещё цели могут быть у партии? Но присматриваться и рассуждать
как раз не надо. Во-первых, потому, что плакат он и есть плакат, а во-
вторых, сами эти рассуждения уже ересь. И что же тогда получается? Тогда
получается дивное: поэтический метод, который суть авторские
рассуждения,
исключает
рассуждения
читательские.
Декларируя
рациональное по форме, по сути рациональное автором упраздняется, как
поэтический атавизм. А народная любовь и аплодисм енты то лько
стимулируют эту нездоровую тенденцию.
Нащупав свой узнаваемый метод, поэт часто становится заложником
своего узнаваемого метода. И творчество Бродского очень хорошо этот тезис
иллюстрирует. А локально метод Бродского сводится к генерации умных
фраз. Если «красивая фраза» в поэтике всегда предполагалась, «умная
мысль» иногда допускалась, то «умная фраза» это своеобразное know how в
поэтике. Хороши такие фразы тем, что они высокоинтеллектуальны и
общедоступны одновременно. Эта универсальность и делает сам метод
привлекательным для пишущих масс. Но у прелестного такого метода в ходе
эксплуатации очень скоро обнаруживаются два близко расположенных
полюса прелести: первая прелесть, в которую пренепременно впадает
пользователь (Бродский ли, безымянное производное ли) это описание
мелочей бытового характера в состоянии интеллектуальной экзальтации,
всякие там рассуждения о лыжных палках, которые нынче делают из
алюминия, поскольку удобнее, но они, к сожалению, не горят, как
бамбуковые; а второй полюс, это фаза полного семантического коллапса.
Простые люди называют это бредом. Всё бы ничего – творчество есть
сублимация различных состояний психики, – если б не претензия на ум. Вот
ив
о
з
н
и
к
а
е
тс
м
у
т
н
о
ен
е
д
о
в
е
ри
ект
е
к
с
т
у:«
...
был тр
е
уг
о
л
ь
н
и
к
перпендикуляром, восставленным знакомыми стоймя над слипшимися
точками двумя».
Хотя откровенно примитивных сентенций на поверхности вроде бы и
нет, но, достигнув какой-то критической массы, текст вместе с поэтическим
м
и
ро
ма
в
т
о
рав
друг кр
и
с
т
а
л
л
и
з
уе
т
сявне
ч
т
оп
с
и
х
о
л
ог
и
ч
е
с
к
ин
е
достоверное, а то и банальное. Любопытная закономерность: чем больше
«умных фраз», тем ближе они по художественному воздействию к «розам-
морозам».

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
62
И еще. Есть в искусстве такой существенный нюанс – интровертность. То
есть, когда автор настроен на свою профессиональную, психо-этическую
проблематику, а мне, перципиенту, разрешается ознакомиться с
результатами. Или, говоря прекрасными словами, – заглянуть в его
внутренний мир. Другое дело, когда поэт изначально пишет для меня, для
читателя. Конечно, мне это льстит, я отвечаю аплодисментами, у нас соитие
душ и всё такое. Постепенно я почему-то начинаю подозревать, что он,
оценив мои духовные потребности и просчитав мои эмоциональные
возможности, приносит, в обмен на восхищение, желанное, но знакомое
блюдо. И не сосиску в тесте, отнюдь, но «блюдо гурмана». Всё же мне
становится обидно, что он меня держит за собаку Павлова, и вместо
восхищения я отвечаю скепсисом. Любовь закончилась. По крайней мере,
моя. Как быть остальным – вопрос решительности и убеждений. Ведь
предлагается роль достойная – собаки, в общем-то, породистой. Тем не
менее, произведение искусства, утратившее интровертность, а то и
созданное с главной задачей смоделировать реакцию, на сленге называется
попсой. Не касаясь вопроса качества, можно смело утверждать, что
водораздел между попсой и не попсой проходит именно здесь , в сфере
мотивации. Сущностный принцип попсы лаконично сформулировал один
яркий мыслитель. И сделал это, что характерно, в гастрономических
терминах: пипл схавает.
После того, как всё это сфокусировалось в моём сознании, спасибо
Арсену, открыл я Бродского, так сказать, по-новому. Открыл и стал
рассматривать, словно передо мной простой студент П.Прохоров. А
открылся Бродский как нельзя кстати .
Л. В. Лифшицу
Я всегда твердил, что судьба – игра. (что ж, неожиданное начало)
Что зачем нам рыба, раз есть икра. (эта мысль оказалась для меня
недоступной)
Что готический стиль поб едит, как школа,
как способность торчать, избежав укола. (мутный довод в пользу готики)
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако сильно.
Я считал, что лес – только часть полена. (смело, однако не верю, что он
так считал)
Что зачем вся дева, раз есть колено. (а вот тут, кажется, перебор)
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле. (геополитические прогнозы –
право автора)
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь и уже не буду.
Я писал, что в лампочке – ужас пола. (ну и зачем писал?)
Что любовь, как акт, лишена глагола. (а тут что имел ввиду? Глагол от
слова «любовь» вполне образуется, для других любовных актов глаголы
тоже есть)

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
63
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус, вещь обретает не ноль, но
Хронос. (весьма полемичный тезис, но интригующий)
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.
Я сказал, что лист разрушает почку. (тут всё правильно, только пафос
зачем?)
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега: что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный. (про упавшее семя, не
дающее побега, говорили и раньше, а вот про рукоблудье, про поляну –
очень сложный образ)
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.
Моя песня была лишена мотива,
но зато её хором не спеть. (аргумент инфантильный; меня, мол, не взяли
в хор из-за слуха, а я им: не больно-то и хотелось) Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи. (не диво, впрочем, если б и
положили)
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.
Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем. (тут суть в следующем: автор тоже
сомневается в ценности своих лучших мыслей, но почему-то предлагает их
потомкам, как образец свободомыслия)
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
Трудно доказывать, что посвящение Лифшицу открылось само, а не
после въедливых поисков. Мы прекрасно знаем, у любого автора, у какого-
нибудь Сверхпушкина, можно выискать некие стихи и некие строки, можно
исследовать их ядовитым образом и – никакой поэзии в жизни и не
останется. И все-таки: «Одиночество есть человек в квадрате». Красиво. Раз
15-20 – красиво. А после тридцать восьмого раза вдруг хочется спросить:
почему, в каком таком квадрате? А человек, стало быть, это корень
квадратный из одиночества. А что, ну-ка, Сократ возрази. А может, тут не
алгебра, а геометрия? А ведь тоже красиво получается. А может, тут вообще
искусствоведение? «Да и что вообще есть пространство, если не отсутствие в
каждой точке тела?» Такое мог бы и Малевич оставить в своем
теоретическом завещании.
Все эти супрематизмы пополам с астрофизикой, конечно, хороши, но в
какой-то момент могут вызвать и раздражение. А
, может, не надо
выдергивать из контекста, надо спокойно читать и наслаждаться.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
64
К УРАНИИ
У всего есть предел; в том числе, у печали.
Взгляд застревает в окне, точно лист – в ограде.
Можно налить воды. Позвенеть ключами.
Одиночество есть человек в квадрат е.
Так дромадер нюхает, морщась, рельсы.
Пустота раздвигается, как портьера.
Да и что вообще есть пространство, если
не отсутствие в каждой точке тела?
Оттого-то Урания старше Клио.
Днем, и при свете слепых коптилок,
видишь: она ничего не скрыла
и, глядя на глобус, глядишь в затылок.
Вон они, те леса, где полно черники,
реки, где ловят рукой белугу,
либо – город, в чьей телефонной книге
ты уже не числишься. Дальше, к югу,
то есть, к юго-востоку, коричневеют горы,
бродят в осоке лошади-пржевали;
лица желтеют. А дальше – плывут линкоры,
и простор голубеет, как белье с кружевами.
Бродский это Хайдеггер в поэзии, что, наверное, хорошо. Плохо, что
поэзия Бродского порою походит на современную философскую
эссеистику. Снобистскую, неконкретную и, порою, без обозначения
предмета исследования :
С точки зрения времени, нет «тогда»:
есть только «там». И «там», напрягая взор,
память бродит по комнатам в сумерках, точно вор,
шаря в шкафах, роняя на пол роман,
запуская руку к себе в карман.
Можно кивнуть и признать, что простой урок
лобачевских полозьев ландшафту пошел не впрок,
что Финляндия спит, затаив в груди
нелюбовь к лыжным палкам – теперь, поди,
из алюминия: лучше, видать, для рук.
Но по ним уже не узнать, как горит бамбук,
не представить пальму, муху це-це, фокстрот,
монолог попугая – вернее, тот
вид параллелей, где голым, поскольку – край
света, гулял, как дикарь, Маклай.
Несмотря на спорные (даже отталкивающие) мелочи, есть в методе
Бродского одна бес спорная привлекательность для пишущей молодежи –
взрослая интонация. Впрочем, вся интонационная полифония Бродского
укладывается в два аккорда – надменный с долей ностальгии и
ностальгический с долей надменности. А фоном – конечно, конечно же,
юмор. Юморо к. Неспешный такой, почти необязательный. Но

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
65
подтверждающий высокий стоицизм и что-то такое гражданское. Рильке
писал (все литераторы цитируют Рильке), что ирония убивает поэзию.
Впрочем, у Рильке ничего не сказано о пренебрежительной иронии.
Возможно, она-то как раз генерирует настоящую поэзию, по крайней
мере, взрослую интонацию.
Эта взрослая интонация настолько неотъемлема от метода, что
является гарантированной при соблюдении несложных условий –
сложноподчиненная фраза да «необычный» тонический размер стиха. В
таком плюсе есть свой минус: чтобы внести незначительный оттенок в
интонацию, придется совершить значительное усилие. Но при условии
таланта и вкуса это, разумеется, возможно:
помню: голый гранит, наводнение, старый фонд,
штукатурное облако в трех с половиной метрах,
скрип сухих половиц, с кем-то спаренный телефон,
немотой приглушающий редкие взрывы ветра.
Темнотой до краев переполненный коридор
по периметру прячет присутствие злого волка.
Я люблю разноцветные сны: любопытный вздор,
у меня диатез, голубые глаза и челка.
Знаешь, можно попасть в три десятка чудесных мест.
От беспамятства люди не чувствуют их соседства,
но невольно очнешься от сна ежедневных месс –
и вернешься на родину, словно в чужое детство,
где окалина крыш – на поверку рисунок рун,
а песочница разом вмещает моря и горы,
где забытый ребенок совком ковыряет грунт,
подозрительно схожий с волшебным песком соноры.
Мы слышим, что в этом фрагменте «коэффициент лиричности» несколько
выше, чем обычно у Бродского. И неудивительно, поскольку и фрагмент этот
не из Бродского. Дабы расширить интонационный диапазон своими силами,
Бродский эпизодически пользует словечки не самые нормативные и вводит в
тонкую литературную ткань юмор не самый английский. Конечно, это, в
первую очередь, характеризует Бродского, как человека в высшей степени
независимого, но во вторую очередь, во вторую... Мы с подозрительным
подобострастием улыбаемся и почесываем подбородок над таким
поэтическим перчиком, но если б мы не знали, кто перед нами, то решили
бы, что это какой-то, извините за выражение, мужик. Ну, пусть не мужик, а
младший какой-нибудь лейтенантик, покоритель девчат, заводила и озорник.
Конечно, сегодня прямым нашим словом или ловкой скабрезнотцой знатока
литературы не удивить, но ведь и главных постулатов – чувство слова, меры,
контекста, – н
икто не отменял. Б
.
Слуцкий, близкий к Бродскому по
интонационному спектру и социальному вектору, как-то обходился без
театрализованных жестов в сторону «простого народа» и, по-моему, только
выигрывал.
Итак. Почему же в таком тоне приходится говорить о Бродском, некогда
мною любимом? А в назидание. Для предостережения. Вдохновленные
очевидной мудростью, миллионы студ ен тов-перво курсников пишут под

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
66
Бродского, дискредитируя и себя в глазах сообразительных однокурсниц, и
поэтический метод Бродского, и самого Бродского.
Разумеется, Бродский войдет в пантеон ХХ века, собственно, уже вошел.
Разумеется, антология отечественной поэзии без стихов Бродского была бы
не полной.
Наталья ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВА
«ВСЁ, ВСЁ, ЧТО ГИБЕЛЬЮ ГРОЗИТ...»
О предопределённости судьбы «Северной столицы»*
Как никакой другой город, Петербург при своем рождении получил в
качестве напутствия целый букет предсказаний и пророчеств. Будто бы все
без исключения феи, собравшиеся у колыбели новорожденного, были
злыми. И знаменитое проклятие Авдотьи Лопухиной — первой жены Петра,
и видение дьячку на колокольн е, и финское священное дерево, на ветвях
которого (не к добру, конечно!) зажигались свечи. Жену можно было
заточить в монастырь, дьячка, не вовремя увидевшего кикимору,
хорошенько высечь, священное дерево — срубить. Но оставалось нечто, не
дававшее покоя, делавшее зыбким временным облик блистательного «града
Петрова», «парадиза», «северной столицы». Способствовало этому,
конечно, и географическое положение города — край России, а значит —
край земли, частые наводнения, ассоциирующиеся с Божьим гневом —
всемирным потопом, воспоминание о костях и крови, на которых построен
Петербург. Само его возникновение — не медленная смена хутора —
деревенькой, деревеньки — крепостцой, а затем городком, выросшим в
столицу. Нет, Петербург возник как бы в одночасье, ниоткуда — значит и
сгинет тоже в одночасье. И в никуда.
Его могут поглотить воды морские — недаром по воспоминаниям, любил
Михаил Юрьевич Лермонтов рисовать разъяренное море, из которого
виднеется лишь верхушка Александровской колонны. Город «...
поднимется с туманом и исчезнет, как дым, и останется прежнее
финское болото, а посреди его... бронзовый всадник» — так привиделось
туманным петербургским утром Аркадию Долгорукому — Подростку
Достоевского.
Город погибнет за грехи свои — так считает и Неизвестный автор,
современник, Лермонтова:
«...И день настал, и истощилось
Долготерпение судьбы:
И море шумно ополчилось
На миг решительный борьбы»
*
На анализе ст ихов петербургских поэтов.

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
67
И славянофил Константин Аксаков:
«Гнездо и памятник насилья —
Твой град рассыплется во прах!»
Эти (и многие другие, подобные же видения) оставлены нам в наследство
веком XIX-м
. Но и новый, XX-ый, внёс свою лепту — стоит только
вспомнить, скажем, «страшный мир» Александра Блока.
И — странное дело — пророчества неоднократно почти сбывались. В 1914
году у города отняли его имя. В 1918 он перестает быть столицей. Лютая
голодная зима 1918–1919 года: «Что писать? Душа моя полна до краев, и
выше краев — льдом». (Зинаида Гиппиус). Обледенение души, обледенение
камня... И ближе всего к гибельному краю стоял, конечно, город в годы
блокады.
Все же пророчества – пророчествами, а город возвращался к обычной
жизни, отстраивался... Но оставались предчувствия, невысказанная тревога,
ослабевавшая, может быть, но никогда не исчезавшая. В том числе и в
стихах наших современников.
Само основание города, считает, Валентин Бобрецов, неестественно,
нереально, и город в его понимании «the bastard»* :
«Скрестил царь Питер — выдумщик такой! —
чухонскую трясину с русскою тоской».
Узнаваемый мотив «края земли» слышится в стихотворении Всеволода
Зельченко:
«За Крестовским, Елагиным, Каменным,
«Стрижкой-бритьем ».
За могилой полковника тульчинского Бонапарта,
За забором госдач, за убогим чухонским бытьем
Закругляется мир, ибо там обрывается карта».
Причина гибели Петербурга-Ленинграда Ларисе Махоткиной видится
в его остановленности, музейности, когда город живет старой славой:
«Еще ему пытаются вколоть
Капель провинциального восторга...
Но он лежит, бессмысленный, как плоть,
Лишь дверью отделенная от морга... »
Для Сергея Носова само петербургское закатное небо несет в себе
угрозу:
«Это шествие зданий бок о бок,
эти трещины на мостовой
и тяжелое небо — как обух,
занесенный над головой.»
Даже обычный петербургский дождь в стихотворении Галины Гампер
может стать Апокалипсисом:
*
«незаконнороржденный» – англ.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
68
«Когда циклон с антициклоном
сшибутся — вздыбятся ветра,
дождь хлынет под т а к и м наклоном,
похерив замыслы Петра...
..................................
Мосты лишаются опоры,
Сады — своих оград стальных... » .
Что это, как не чисто петербургское отношение к водной стихии —
угроза, гибель, сбывшееся предсказание...
Но, вспомнив, видимо, приключения барона Мюнхгаузена Александр
Кушнер предлагает свой вариант — снежный:
«Нас не затопит, но, видимо, нас заметет.
Все Геркуланум с Помпеей приходят на ум».
Иногда причина гибели города не определена . Зачем? Город должен
погибнуть, и предопределенность эта звучит, скажем, в стихотворении
Владимира Матиевского:
«Старый город погибнет в апреле,
не увидев зеленой листвы,
и укроется пледом панели
по карнизы, антенны, кресты.
Ровно в полночь ударят куранты,
Проиграет последний отбой...»
А вот Елена Дунаевская вводит в петербургский миф мотивы
политические, современные:
«В умирающий город приедет диктатор
на белом коне,
И, наверно, проскачет меж мраморов
Летнего сада.
Вся Россия воспрянет, в отставку уйдут
демократы,
И начнут инвалиды готовиться к новой войне.
.............................................................
Умирающий город. И всадник на белом коне.
Тени шулеров, нищих, героев, красавиц,
поэтов,
Отделясь от оград, бельэтажных окон,
парапетов,
Растворяются в небе, дрожат
на желтеющем дне.».
Так, по видению поэта, исчезает, вытесняется современными реалиями
прошлое Петербурга, та самая «совокупная душа города», смерть которой
равнозначна его гибели.

КРИТИКА, ЭССЕИСТИКА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
69
Довольно неожиданный поворот означенная тема приобретает в
стихотворении Геннадия Григорьева «Заблуждение»:
«Как стонут сосны! Как ревет река!
Я подхожу к песчаному обрыву.
Который час? И сколько ждать, пока
Литейную
Прорубят першпективу».
Здесь Петербург просто исчезает, его ещё нет, или нет того времени, в
котором он должен существовать.
Подводя некоторые итоги этого достаточно беглого обзора, понимаешь,
во первых, что тема гибели Петербурга никуда не делась, она была, есть и,
очевидно, будет безусловной составляющей «петербургского мифа».
А во вторых... прав был Александр Сергеевич, сказав когда-то:
«Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог,
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и видеть мог».
И в этом, по-видимому, заключена одна из тайн притягательности для
поэтов изменчивого образа нашего города на протяжении всей его уже
более чем 300-летней истории.
ЗА РУБЕЖОМ
Ирина АСИНА
ПИСЬМА ИЗ КИТАЯ
Фрагменты
«Китай великая страна. Китай – единственная из мировых
цивилизаций, зародившихся за пять тысячелетий до н.э., которая
существует и сегодня и, более того, поражает всех своими
феноменальными успехами. Многое из происходящего в Китае не
понятно ни Востоку, ни Западу. Это связано с тем, что очень мало
достоверной информации известно о Китае, и мы оцениваем Китай с
позиций европейской цивилизации».
(И.А . Малевич, из книги «Внимание, Китай»)

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
70
ПЕРВЫЕ ДНИ В КИТАЕ
04.09.03
Я в Китае уже пятый день, всё более или менее утряслось, и вот пишу
вам, наконец, письмо. Помните, когда я была ещё совсем маленькая, вы
ездили в Пицунду и прислали мне оттуда открытку печатными буквами?
Это было первое в моей жизни письмо. Меня это тогда привело в такой
восторг, что я его перечитывала, пока не выучила наизусть. Я поняла после
этого, как здорово писать письма. Теперь у меня для этого масса времени и
возможностей.
Вообще мне здесь нравится. Мой институт полностью называется
«Пекинский институт языка и культуры». Устроен он по принципу
университетского городка, то есть, и общежитие, и столовые, и аудитории –
всё очень близко. Это удобно. Особенно в незнакомом городе.
Очень понравилось, что помимо 10-ти часов в неделю обязательного
китайского (6 разговорных и 4 письменных) можно ещё 10 часов в неделю
выбрать самостоятельно из предложенного большого списка курсов, кому
что больше нравится.
Преподавание ведется, конечно, на китайском, но к своему удивлению, я
понимаю буквально всё. Два года в Питере не пропали даром .
В среде студентов здесь полный интернационал. Все, кто угодно.
Обедаешь в столовой – слева корейцы, справа китайцы, сзади негры, а
прямо по курсу ещё и мусульмане. Все абсолютно нормально общаются
между собой на странной смеси китайского с английским.
Из русских (точнее русскоговорящих) здесь, в основном, казахи. Есть ещё
трое москвичей, двое одесситов, но казахов подавляющее большинство.
Почему – сами пытаемся понять. Но с русскими общаться менее интересно,
чем с китайцами. Поначалу это вообще казалось каким-то волшебством,
особенно после относительного дефицита китайцев в Питере – ты говоришь
какую-нибудь фразу, к примеру, продавцу, стараешься, копируешь
интонацию... и Всемогущий Боже!, тебя понимают! И мало того, ты
понимаешь то, что он отвечает тебе. Чудесное ощущение, после которого, к
тому же, хочется знать китайский ещё лучше.
Словом, в городе я тоже чувствую себя достаточно уверенно. Никто из
китайцев просто не верит , что я не прожила в Пекине и одной недели.
Думают, я шучу. Ну, да их дело.
В самом Пекине я почти ничего ещё не видела, кроме Ванфуцзина –
главной торговой улицы, где всё очень дорого, и русского района на
Яобаолу. Проблема ещё в том, что из нашего института очень тяжело
выбираться – метро далеко, а с наземным транспортом мы ещё не
освоились. Единственное, что я видела – это площадь Тяньаньмынь (и
правда, очень большая), но только из окна автобуса.
Меня довольно сильно раздражает засилье западной культуры, которое
чувствуется буквально во всем: в одежде, в поведении, в китайском
телевидении. Но этим, наверное, должны переболеть все страны. Да и
потом, мне кажется, что эта тенденция уже идёт на спад – китайцы заново
начинают осознавать свою самобытность, никакого низкопоклонства перед
европейцами (лаоваями) не чувствуется, разве что, чуть повышенный
интерес и желание «сшибить» денег.

ЗА РУБЕЖОМ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
71
Но никакая мода ни за что не отучит китайцев плеваться. Плюют они
везде и всегда, сопровождая этот процесс душераздирающими звуками, от
которых мы все поначалу вздрагивали и в ужасе оборачивались. Этим здесь
страда
ю
т даже преп
ода
в
а
т
е
л
и
. Люди во все
х других о
т
н
ош
е
н
и
я
х
интеллигентные.
С едой здесь тоже довольно смешно. Потому что, выбирая еду в меню
столовой (оно на китайском), никогда не знаешь, что тебе принесут, и есть
это можно далеко не всегда. Мы даже решили составлять черный список
блюд, которые мы никогда не заказываем. Если принесли всё же съедобное,
то одной порции с лихвой хватает на троих (размеры тут тоже чисто
китайские). Дома готовить мы пока не пробовали, потому что нет кастрюль
со сковородками.
Одним словом, всё у меня хорошо, и хотя происходящее, пока что,
воспринимается мною, как довольно странный сон, кошмаром его точно не
назовешь. Пожалуй, к моему нынешнему положению бо льше вс его
подходит слово «интересно». Интересно всё, и практически постоянно.
Каждую секунду появляется что-то новое, и даже сны снятся другие, чем
дома.
ПРОШЕЛ МЕСЯЦ
25.09.03
Мне здесь нравится всё больше, и я почти совсем привыкла, Универ
(Университет) воспринимаю как свой дом (однако, помню при этом, где мой
настоящий дом, конечно). Правда, последние дни испортилась погода, идёт
дождь, но, говорят, это ненадолго и вообще здесь большая редкость.
Напишу сперва о развлечениях, а потом об учебе, хотя это и
неправильно, то есть, не отражает действительности.
Полчаса назад ходила с нашими девочками играть в бадминтон. Тут есть
корты и ракетки напрокат. Почти каждый день ходим в два часа дня.
Приятное с полезным.
Русских здесь много, что даже плохо - уменьшает практику китайского ,
но я стараюсь и с китайцами тоже как можно больше общаться, есть уже
парочка хороших знакомых-китайцев и Ли Цзивэнь, опять же (но о нем
позже). Русские здесь со всей страны. Многие живут здесь уже не первый
г
од и собираются здесь окончить институт и, наверное, остаться.
Большинство - казахи, киргизы и т.д .
Ходим иногда на дискотеку Универа или в бар на нашей территории.
Иногда мои друзья ездят куда-то еще, но я с ними не езжу, потому что это на
всю ночь, а я, в отличие от подавляющего большинства русскоговорящего
населения нашего вуза, пары (пара – занятие длительностью два
академических часа) не пропускаю. Мне никто не верит, когда я говорю, что
за три недели не пропустила ни одной.
Ну, ещё иногда поём песни у пруда (у нас тут на территории очень
красивый китайский садик с прудом). Знаете, русские песни здесь звучат
как-то совершенно по особенному.
Словом, всё хорошо, если бы не консьержка внизу общежития. Дело в
том, что по какому-то там уставу Универа мы не имеем права возвращаться
позже двенадцати, т.е., по идее, в двенадцать двери запирают до шести утра
и никого не должны пускать. Пускать-то они нас пускают, но орут при этом
страшно. Конечно! Мы ведь им спать мешаем, но что за идиотские правила?

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
72
Надо сказать, что кроме нас никто в общаге этих правил не нарушает,
потому что остальные - корейцы и японцы. И китаянка эта вечно бурчит
нам вслед: «Опять эти русские!» Но ко мне она относится лучше, потому что
я нарушаю с меньшей регулярностью, даже здороваюсь иногда.
Нам ещё повезло. У нас есть другое общежитие, так оно
двадцатиэтажное. Там консьержек нет, зато с двенадцати до шести
отключают лифт. И они, бедняги, топают на свои 14-е и 16-е этажи по
лестнице.
Не помню, писала ли я, что купила велосипед (уже довольно давно).
Некоторые из наших купили себе дорогущие яркие велосипеды по 500
юаней и их через неделю сп.... украли, я хотела сказать. Местные же
русские, которые живут здесь давно, велосипедами пренебрегают.
Накатались уже, хотя, по-моему, удобно. Можно выходить не за 20 минут до
пары, а за 7. Правда, некоторые казахи постоянно просят у меня велик
покататься, и сломали корзинку. Но это даже хорошо, потому что чем хуже
велосипед выглядит, тем меньше шансов, что его украдут. Тут у одного
русского мальчика велосипед крали три раза за один месяц. Когда он купил
четвертый, то сам порезал его ножиком. Да, кстати, по городу ездить здесь
совсем не опасно, так что не волнуйтесь. Тут для велосипедов везде
выделена специальная часть мостовой.
Пекин, к сожалению, мною всё ещё почти не изучен, правда, я регулярно
совершаю велосипедные вылазки на близлежащие территории, и уже
нашла неподалеку от нас очень красивый парк имени династии Юань. В
ширину парк не очень большой (куда ему до нашего парка Ленина!), зато
очень длинный. Посередине течет канал, через канал перекинуты
изогнутые мостики с резными перилами и повсюду ивы – и у воды и в
аллеях. Ив здесь очень много, и они очень красивые. А раньше они у меня с
Китаем абсолютно не ассоциировались. Скорее с Россией.
Кстати, вчера получили дилючжэны (временный вид на жительство), так
что мы теперь полноценные граждане Китайской Народной Республики .
(Ну, не совсем полноправные, но ксива, по крайней мере, есть).
Теперь расскажу про учебу.
Такого, как было в Питере, здесь, конечно, нет. Времени свободного
больше, хотя бы потому, что учимся до двенадцати. (Только во вторник у
меня есть пара после обеда, с двух до четырех, тут после двенадцати
обеденный перерыв два часа). Так что времени хватает, чтобы сделать уроки
и сходить куда-нибудь или съездить. Но и за эти две пары в день китайцы
успевают нас многому научить и с домашним заданием тоже не стесняются,
так что эффект очевиден.
Учиться мне нравится, во-первых, потому, что живя в Китае, хочется
говорить так же, как китайцы (они и так, правда, диву на нас даются), а во-
вторых, потому, что в пашем здешнем вузе подход совсем другой. Без наезда
и постоянного давления. У нас в Питере Универ работает явно по принципу
школьного образования, а это, по-моему, ошибка. А здесь – сам выбираешь
предметы, сам на них хочешь – ходишь, не хочешь – не ходишь. Но из-за
этого как раз хочется ходить, потому-то, наконец, становится ясно, кому это
все-таки нужно – преподавателю или студенту.
И преподаватели другие. Не такие надутые, как у нас. Дистанция тоже
гораздо меньше. Все до одного добрые и веселые. Они вообще никогда не
злятся и не орут. Не сделал домашнее задание? Ладно. Твое дело. Сдашь в

ЗА РУБЕЖОМ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
73
другой раз. Не хочешь – вообще не сдавай, никто не напомнит, тебе же
хуже. Вот такой подход. При том весело и доброжелательно (причем,
искренне).
По основным предметам группа у меня очень смешная. Все из разных
мест. Но об этом я, кажется, уже писала. Просто теперь я их всех лучше
знаю. Сегодня наш американец (на которого я без смеха вообще смотреть не
могу, потому что у него всё время даунское выражение лица, и ещё бородка)
пустил по аудитории бумажку , чтобы там все написали имя, телефон и когда
они хотят пойти все вместе куда-нибудь, чтобы познакомиться. Чисто по-
американски, да? Глупо как-то (это всё ещё было в форме заранее
нарисованной таблички). С группой я, конечно, куда-нибудь схожу,
интересно всё-таки.
Я всё больше привыкаю к Китаю: к иероглифам на вывесках, к
китайским лицам на улицах. Всё это уже не кажется странным, или даже
необычным. Как будто я всегда жила здесь. Не поверите, я иногда даже
думаю на китайском. Я уже не говорю о том, что русские здесь
разговаривают на некотором гибриде русского и китайского языков.
С китайцами стараюсь больше общаться ради языковой практики и
просто из научного любопытства. Есть уже довольно хорошие знакомые
среди них.
В прошлом письме я, помнится, вам писала, что русских, точнее
русскоговорящих, здесь около двадцати. Так вот, не меньше пятидесяти, это
точно. У нас тут самая настоящая интернациональная братия – русские,
украинцы, казахи, киргизы, грузины, азербайджанцы и т.д. И все абсолютно
нормально уживаются друг с другом. Любимая поговорка здесь, что
Советский Союз на самом деле не распался, после чего обычно добавляют,
чтобы об этом узнать, стоило приехать в Китай. Хотя многие живут в Китае
уже второй или третий год, а домой ездят только на каникулы. Они хотят
закончить здесь вуз, а потом найти работу. Но это не по мне. Мне здесь,
конечно, всё нравится, но я человек русский и рано или поздно (а точнее –
через год) обязательно навсегда вернусь домой. А кое-кто уже сомневается и
поговаривает о том, чтоб остаться. Что ж, их дело...
По дому очень скучаю. Русскоговорящие, которые живут здесь не первый
год, постоянно говорят мне, что скучать я буду только первый месяц, потом
привыкну, забуду про свой дом и захочу остаться здесь. Но первый месяц
уже прошел, а я скучаю всё сильнее. Даже наоборот – чем сильнее я
привыкаю жить здесь, чем яснее осознаю, что живу в Китае, что мне всё
здесь нравится, тем острее чувствуется тоска по дому. И одновременно
моменты, когда мне становится немного страшно, это когда я думаю о том,
как долго я ещё не увижу всех вас, как долго я не смогу пройтись по Питеру,
посмотреть с моста в Неву. Как долго не увижу настоящего снега. Да и сама
мысль о том, что у вас уже октябрь, серое небо, дождь и желтая листва, а у
нас всё ещё лето, кажется мне немного дикой. Да и как так – осень, зима,
весна, лето в Питере, всё точно такое же... но без меня?
От этого всего немного грустно. Зато мне нравится думать о том, как я
буду радоваться, когда вернусь и как я никуда никогда больше оттуда не
поеду... Ну, может быть, только на пару недель, снова взглянуть на город
Пекин, по которому я тоже когда-нибудь буду скучать...
Ещё очень хочу найти работу, потому что с европейской внешностью это
сделать здесь не так уж сложно, и платят хорошо. Но пока что всё в воздухе.
Потому что предложения вроде бы есть, но просят подождать. Думаю, рано

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
74
или поздно что-нибудь найду. Тут два основных варианта - либо в рекламе
сниматься, либо язык преподавать. Но русский здесь мало кому нужен, а
чтобы учить английскому, надо притворяться англичанкой, а я пока
побаиваюсь. Лучше уж в рекламе, надо только немного подождать.
ВЕЛИКАЯ КИТАЙСКАЯ СТЕНА
Расскажу вам самое интересное – я вчера ездила на Великую Китайскую
Стену! С ума сойти! Мне там так понравилось!
Но – по порядку.
В восемь утра все желающие пошли к Восточным воротам нашего
универа и стали заходить в автобусы. А желающих было столько, что восьми
автобусов не хватило.
Автобус ехал два часа, а я всё время спала. Даже жалко, виды-то там тоже
красивые, но восемь утра – это слишком рано, чтобы не спать в автобусе.
Сразу по приезде нам предложили пойти посмотреть какой-то, не
имеющий отношения к Стене, фильм. Я туда не пошла, потому что жалко
тратить на это больше часа. Все остальные пошли смотреть фильм, что
потом оказалось для меня очень хорошо. Если бы я там гуляла не одна, вряд
ли бы столько увидела.
Сначала я пошла побродить по сувенирным лавочкам и поболтать с
продавцами-китайцами (тренируюсь торговаться, даже если ничего не
собираюсь покупать). В этих лавочках покупают что-либо только глупые
иностранцы, к коим я себя с некоторых пор не причисляю.
На обратном пути я увидела, что прямо с одной из улиц этого городка
(если там вообще ещё есть улицы) можно по тропинке подняться в гору.
Правда, там было огорожено и написано, что ходить нельзя, но нам в Китае
с этим очень просто: притворяешься, что не понимаешь, что тебе говорят, и
вообще китайского не знаешь, и иди куда хочешь. Гора была довольно
высокая, хотя и пологая, и растения совсем другие, чем у нас, и вообще всё
совсем другое какое-то – даже сложно объяснить... Но удивляться, конечно,
нечему, здесь ведь и месяц совсем не тот, что у нас, не буквой «С», а почти
лежачий, как на мечетях... Словом, я взбежала на вершину той горы,
посмотрела влево и увидела там тоже горы, горы, горы – до горизонта.
Очень красиво. День был жаркий, я бежала быстро, устала и решила
отдохнуть. И вот, когда я развернулась, чтобы сесть на какую-то корягу, то и
увидела впервые Великую Китайскую Стену. Как будто случайно,
понимаете? Со мной, наверное, такого больше никогда не будет! Как будто я
просто шла по горам, посмотрела вправо, а там - Стена! Причем всего
метрах в двухстах от меня, бежит вверх и вниз с горы на гору в какой-то
необычайной гармонии с ландшафтом и со всей окружающей средой,
словно бы она тоже часть этого места, явление природы. Здешней природы.
Помню, я тогда подумала: «Вот я и в Китае», - впервые ощутила это с такой
ясностью. Я ещё долго сидела на этой коряге, слушала цикад, смотрела на
горы, на Великую Стену, извивающуюся по горам и, в конце концов,
исчезающую за горизонтом. Может быть, она выглядит так гармонично
потому, что появилась настолько давно, что стала частью пейзажа, менялась
вместе с ним, вместе с этими горами дожила до наших времён вместе с
ними, переживёт нас и исчезнет, когда исчезнут горы? Я думаю, это так.

ЗА РУБЕЖОМ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
75
Наверное, я сидела там очень долго и смотрела на эту стену, которая
извивалась вверх-вниз по горам, кое-где исчезала, а потом появлялась уже
дальше и снова исчезала за холмом. А в воздухе пахло так же, как пахнет на
Дону в жаркий июльский день; вокруг стрекотали цикады.
Потом я спустилась вниз и поднялась на следующую гору — ближе к
Стене, потом на третью, но уже не по тропинке, а прямо через кустарник.
Туда я полезла потому, что увидела вдалеке людей, едущих в кабинках на
тросах. Мне показалось, что начало канатной дороги на вершине третьей
горы. Но тропинок на ней не было.
Третья гора оказалась самой интересной, потому что здание, которое я
сперва приняла за станцию канатной дороги, на самом деле было
настоящей древней смотровой башней! Причем я поняла это только тогда,
когда забралась на самый верх горы и обошла башню вокруг. С северной
стороны в башню сделан вход, наверх ведут очень высокие ступени, а
наверху огромная смотровая площадка. Сама башня высотой этажа в три-
четыре, и сразу видно, что очень старая. Представляете? А с нее открывался
чудесный вид: слева на горы, поросшие кипарисами, а справа на вьющуюся
лентой по горам Великую Китайскую Стену. Такого я тоже никогда больше
не увижу. С ума сойти! Древняя смотровая башня возле Великой Стены! И
кругом ни души, потому что все вошли на Стену через главный вход и выйти
с нее можно только там же...
А башня эта – самая настоящая, самое что ни на есть послание из
древности. На башне я тоже просидела довольно долго, всё не хотелось
уходить. Можно было представить себе, что сейчас не 2003, а какой-нибудь
1503 год и на той башне дежурят, к примеру, двое солдат, всматриваются
вдаль, чтобы не пропустить варварский отряд, решивший напасть на
Великую Стену, и , в случае тревоги, разжигают сигнальный костер.
Потом я спустилась с горы по мощеной тропинке, которая, оказывается,
была с другой стороны горы, посмотрела на часы и решила, что мне пора на
Великую стену, а то я уже часа два всё хожу вокруг да около, чего доброго
так и домой уеду. Я вернулась к городку, нашла главный вход на стену,
зашла внутрь...
Самое интересное в ней, наверное, то, что уйти можно очень далеко,
просто по прямой – вперёд и вперёд. Мне очень хотелось уйти подальше, за
туристическую зону , и посмотреть, что там, но не хватило времени. Стена
вся состоит из подъемов, спусков и поворотов, вроде бы идешь прямо, а
Стена всё время меняется. Ни одного ровного участка. Всё время вверх или
вниз лестницы, или просто пологие подъемы и спуски. И виды тоже везде
разные. Иногда она резко сворачивает, иногда приходится долго
подниматься наверх по крутой лестнице, так что к концу все уже еле ползут,
отталкиваясь руками от стены, иногда длинный пологий спуск, по которому
толпа туристов (в основном китайцы) спускается бегом, чтобы взять разгон
для следующего подъема. Время от времени попадаются встроенные в Ст ену
смотровые башни (как их на картинках рисуют), но, в отличие от моей
башни, на верхние площадки там не пус кают.
Как и в городке, на Стене везде продавали сувениры, предлагали
сфотографироваться на верблюде?! или за 30 юаней получить сертификат,
что такой-то, такого-то числа, такого-то года поднимался на Великую
Китайскую Стену. Глупо? По-моему – очень. Ко мне тоже много раз
приставали эти продавцы (европейское лицо), но когда я им отвечала по-
китайски, что за те деньги, которые они просят за один, можно купить на

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
76
самом деле все сувениры на Китайской Стене и в её окрестностях, они тут же
умолкали, опасаясь, что я распугаю других покупателей.
Но потом я сама не выдержала и купила одну картинку за 15 юаней с
изображением Великой стены. Прямо на стене сидел художник-китаец и
рисовал Стену. Некоторые картины были очень хорошие, вот я и не
удержалась. Там была нарисована осень на Китайской Стене, красные
листья и то появляющиеся, то исчезающие фрагменты Стены, а кругом как
будто туман, или дымка (все это в перспективе, как всегда у китайцев).
Наверное, мне так понравилось потому, что изображение на картине было
очень сходно с моим восприятием Стены. Словом, я даже почти не
торговалась, неудобно было. Он говорит: «20 юаней». Я ему: «Что вы, я ведь
бедная студентка, просто мне очень понравились Ваши картины». Тут он
тоже заулыбался, видно было, что ему приятно. «15 юаней» - говорит.
Можно было и за 10 и за 7 купить, я знаю, но тогда мне бы не было так
приятно. Потому что, когда я ему на прощание сказала, что он очень хорошо
рисует, он мне с такой благодарностью сказал: «Спасибо», что просто не
хотелось всё портить торговлей. Теперь эта картинка висит у меня над
кроватью. Сейчас пишу и смотрю на нее. Действительно, очень хорошая.
В это время уже начали попадаться и наши, но мне после пережитых
впечатлений не хотелось ни с кем разговаривать. Рассказывать – всё равно
не поймут. Надо видеть.
Так я и шла вперёд по Стене, совсем забыв о том, что мой автобус отходит
в два часа. Потом посмотрела на часы и увидела, что до отхода автобуса
осталось полчаса. Выход был один, в начале, а шла я к тому моменту уже,
наверное, часа полтора, правда, не спеша, отдыхая и фотографируясь с
китайцами.
Обратно пришлось бежать бегом, расталкивая китайцев, плотной стеной
марширующих по памятнику собственной национальной культуры.
Я бежала так, что китайцы шарахались от меня в разные стороны, на
спусках я просто съезжала вниз по перилам, опять же к восторгу
попадавшихся на пути китайцев. Выскочив, наконец, со Стены, я поняла,
что не помню, где стоянка автобусов, потому что на Стену пробиралась не
как все нормальные люди, а по горам, по долам. Тогда я вцепилась в
первого попавшегося китайца, и он, бедняга, бегом побежал со мной на эту
стоянку. Автобус уходил в 2, я прибежала в 2.10. Они, несчастные, стояли
всё это время и ждали меня. Остальные автобусы уже уехали.
На автобус я опоздала всего на десят ь минут , так что они меня дождались
и даже не слишком ругались (потому что в автобусе почти все были
русские). На обратом пути я спала всю дорогу и проснулась уже в родном
универе. Конечно, очень устала, но зато никто из тех, кто ездил вместе со
мной, не видел на Стене столько интересного!
ГОРА СЯНЬШАНЬ
27.11 .03
Простите, что долго вам не писала – немного замоталась. В начале
ноября сдавали экзамены студенты, приехавшие учиться на четыре года,
пришлось помочь некоторым из них готовиться, так что я совсем забегалась
по чужим общагам.
Сейчас, слава Богу, экзамены русскоязычной братией успешно (и не
очень) сданы, и в нашем ауле снова тишина и покой.

ЗА РУБЕЖОМ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
77
Хотя за эти ужасные две недели я почти не выходила за ворота
университета, один раз я, всё же, выбралась с китайцем (Цуй Сяодуном) на
гору Сяншань «посмотреть на красные листья», если буквально переводить
с китайского название этой традиции пекинских жителей. А традиция
действительно хорошая, пожалуй, часть обаяния поездки на Сяншань как
раз и заключалась в том, что это не просто увеселительная прогулка, а
именно традиционный осенний подъем на гору (вспомнить, хотя бы, какую
роль это действие играет в китайской поэзии).
Поэтому я хотела поехать на Сяншань именно с китайцем, а не с кем-
нибудь еще. И мои надежды оправдались. Кстати, здесь добавлю, «но мои
поиски подходящего «китайского друга», наконец, увенчались успехом. Я
познакомилась с неглупым, эрудированным китайцем , который ведет себя
адекватно, не преследует скрытых целей, хорошо говорит на нормативном
диалекте, исправляет мои ошибки и с радостью показывает мне Пекин. Не
китаец, а просто клад, таких на весь Пекин, наверное, не больше ста. Ведь,
как правило, в общении с китайцами очень скоро возникают препятствия (а
все они непреодолимы).
Но я отвлеклась от темы. Я же рассказывала про Сяншинь. Эта гора
находится в ближайших окрестностях Пекина, может быть, даже в черте
города, ехали мы туда на автобусе, переполненном такими же, как мы,
китайцами, желающими посмотреть на красные листья.
Первое впечатление осталось у меня ещё от поездки на автобусе. Ведь за
эти два месяца я выезжала из Пекина всего два раза (Великая стена и
Тяньцзинь), но оба раза спала всю дорогу. А в этот раз мне захотелось,
наконец, посмотреть на предместья города, судя, по крайней мере по
паспорту, являющегося моей временной родиной.
Мы с Сяодуном заранее посчитали, сколько остановок от моего
университета до Сяншани. Оказалось, ровно тридцать – довольно много. Но
было совсем не скучно, потому что ехали по красивым местам, мимо парка
Ихэюаня, о котором я вам уже писала, мимо других парков, в которых мне
ещё придётся побывать. Потом Пекин вдруг довольно резко закончился, но,
как в глубине души я и ожидала, закончился совсем не по-питерски, а как-
то по-другому, наверное, по-пекински. Дело в том, что когда не стало домов,
магазинов, кофейных и других городских строений, вместо всего этого
предстала некая пустота, словно бы тоже ожидающая, что её чем-нибудь
застроят. То есть, там не было почти совсем ничего, только маленькие
обшарпанные домики с вывесками кое-где у дороги. Не знаю, как этот
пейзаж согласуется с рассказами учителей о том, что в Китае, якобы, вообще
нет незанятого пространства, и поэтому даже нет понятия «до» и «за»
городом. Хотя дач, действительно, нет, есть только пустое холмистое
пространство.
По мере приближения к Сяншани холмов становилось всё больше, а сами
они всё выше. Наконец, мы подъехали к Сяншани и вышли из автобуса.
К нам тут же сбежались всевозможные торговцы сувенирами, сосисками
и прочей мелочью. Тут Сяодуну пришлось почти силой оттаскивать меня,
объясняя, что выше всё это в два раза дешевле. Пришлось мне отступить, в
качестве трофея унося купленную за три юаня расческу с частыми зубами,
которыми в древности китаянки расчесывали волосы.
Потом мы долго поднимались вверх по предгорьям Сяншани, а, точнее,
по ведущей вверх дороге, по обеим сторонам утыканной сувенирными
лавочками (так что, если бы не Сяодун, во время меня останавливавший, на

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
78
следующий день мне, наверное, было бы нечего есть). Это я шучу. Но на
Сяншани продавались такие интересные вещи, мимо которых,
действительно, сложно пройти, например, дудки из тыкв-горлянок или
всякие маски.
Но вот дорога кончилась, и мы оказались перед воротами Сяншани,
купили билеты, зашли внутрь... А то, что было дальше – словами не
передать. Это была красно-желто-зеленая или нет, просто яркая, бьющая в
глаза симфония осенних красок, обрушивавшихся на нас со всех сторон, со
всей возможной силой и насыщенностью цветов и очертаний – резким,
фигурным, каждый раз новым рисунком листьев и крон справа и слева;
ярко-синим, словно взятым в рамку верхушками деревьев клочком неба над
головой; чуть притушенным, увядающим, но всё ещё, ярким ковром листьев
под ногами...
"Осень...» - сказала я, оглянувшись в бешеном восторге. «Цютянь» – не
придумав ничего более подходящего, согласился китаец. Я даже не стала
спрашивать, как он догадался, что именно я сказала по-русски.
Постояв немного, мы снова стали подниматься вверх по мощенной,
петляющей, настоящей горной дороге. Пейзаж постоянно менялся. Чем
выше мы поднимались, тем лучше открывался вид на саму гору и её отроги
(так, кажется, по называется). Я всё время смотрела на деревья, небо и горы,
то сверху вниз, то снизу вверх, и почти зря изводила кадры фотоплёнки.
Мне очень хотелось подняться на самую вершину горы и посмотреть, как
всё это выглядит совсем сверху, но Сяодун моего энтузиазма явно не
разделял с самого начала. Впрочем, он всю дорогу мудро помалкивал на
этот счет, ожидая, пока я сама откажусь от этой идеи (я же говорю, умный
китаец). Так в итоге и вышло, мы слишком устали и сели отдохнуть в каком-
то старом полуразрушенном доме без дверей и окон (то есть с пустыми
отверстиями на их месте). Место очень живописное. Да и сам дом (что-то
вроде небольшого трехкомнатного летнего дворца) смотрелся весьма
впечатляюще. В том доме мы так и просидели до темноты за беседой о
Конфуции, Будде, Лаоцзы и китайском синкретизме в целом, что тоже
весьма соответствовало окружающей обстановке. Словом, интересно было.
Впечатлений – море.
ПЕРВЫЕ КАНИКУЛЫ
20.10.03
У нас недавно были семидневные каникулы по поводу 1 октября (день
образования КНР).
К 25 сентября город уже было не узнать, везде висят флаги, фонарики;
наш университет тоже теперь очень н арядный.
Некоторые в дни каникул захотели съездить в Шанхай, в Гуйлинь или в
Монголию, но меня пока не тянет, я ведь и Пекина ещё толком не видела.
Стоит посмотреть на этот праздник в столице Китая, а не в другом городе,
вдруг такой возможности больше не представится.
Провели мы праздничные дни очень интересно. К нам на эти каникулы
приехал однокурсник из Шанхая – Дима.
Шанхай как город, конечно, лучше и гораздо современнее Пекина. Но с
точки зрения языка, Пекин и его окрестности - единственное подходящее
место, потому что второе название нормативного диалекта - пекинский.

ЗА РУБЕЖОМ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
79
А жители Шанхая, желая подчеркнуть «незалежность», (Пекин они не
любят и не признают столицей) демонстративно говорят на шанхайском,
притворяясь, что совсем не знают путунхуа (нормативный диалект).
Дима жил здесь шесть дней, и мы каждый день водили его по
достопримечательностям Пекина. Заодно и сами много нового увидели.
Были в двух очень красивых пекинских парках «Ихэюане», летнем дворце
и
м
п
е
ра
т
риц
ыЦ
ы
с
иив«
Юа
н
ь
м
и
н
ь
ю
а
н
е
»–р
а
з
в
а
л
и
н
ып
а
рк
а
,
уничтоженного европейцами в начале XX века. Ещё были в зоопарке и,
конечно, на Тяньаньмыни. Много впечатлений. Даже не знаю, что больше
всею понравилось. Но хочется там везде побывать, с каким-нибудь
китайцем, который знает историю. Потому что экскурсий нет практически
нигде, что довольно странно. Пожалуй, самые яркие впечатления, всё же, от
Ихэюаня. Огромный парк, а посредине озеро, по которому плавают лодки,
растут лотосы. Горы, пагоды, очень красивые цветочные клумбы. У нас в
городе, пожалуй, нет таких парков. И ивы! Такие красивые ивы!
А последние два дня я ездила в хутуны .
ХУТУНЫ
Хутуны – это маленькие китайские улочки с двориками, которые ещё
кое-где сохранились в Пекине, хотя их и сносят ударными темпами, строят
на их месте многоэтажки. Пока же там живут люди, и создается
впечатление, что время там остановилось и жизнь течёт так же, как сто,
двести, триста лет назад. Такое вот воспоминание о Старом Пекине. Я об
этих хутунах много слышала ещё от наших преподавателей в Питере. Если
пытаться характеризовать их кратко, несколькими словами, то получится,
наверное: «Привет от прошлых тысячелетий. Стоп кадр». Да и меняется ли
здесь что-то вообще?
Последние два дня ноябрьских «праздничных» каникул я ездила в
хутуны . Там, конечно, очень грязно и пахнет ужасно, но зато что-то в этом
есть необычное. Жители одного и того же хутуна, то есть узенькой улицы на
10-15 дворов - это одна большая семья, все друг друга знают, помогают друг
другу и т.д
. Причем, все люди очень доброжелательные и немного
наивные... Да и дети там тоже очень милые, совсем не дикие и очень
любопытные. Настоящий Старый Китай! Сами того не замечая, они
сохранили ту частицу национальной самобытности, которую уже утратили
жители многоэтажек, более богатые и современные китайские семьи.
Вчера я приехала туда с фотоаппаратом, истратила две пленки по 36
кадров, потому что очень многое хотелось снять. Одна китаянка пригласила
нас к себе домой, напоила чаем. Мы так интересно поговорили с её мужем и
дочкой. На стене у них висел портрет Мао Цзэдуна, и он (муж) сказал, что
очень его уважает.
В нашем институте к хутунам все относятся с легким отвращением. Там,
действительно, очень грязно и ужасно воняет, туда почти никто, кроме
меня, не ездит, говорят, что им достаточно моих фотографий. А мне
кажется, что это самое интересное, что может найти китаист – живая
история, шанс, который нельзя упустить, потому что через 50 лет этого уже
точно не будет. Хутуны задержались во времени, оставляя нам память о
прошлом, но современность скоро поглотит и их, ведь мир должен
выравниваться, во времени в том числе.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
80
В ТЕАТРЕ
Нашу группу водили в театр на спектакль под названием «Влюбленный
носорог». Было очень интересно. Театр называется... Впрочем, что толку
писать на китайском. А на русский переводится «Малый драматический
театр», прямо как у нас. Кстати, китайский БДТ находится там же, есть и
ещё несколько. Такое ощущение, что театры появились не сами по себе, а
решением какого-то одного человека. Хотя, может быть, так оно и есть.
Спектакль, несмотря на слегка банальный и чересчур запутанный сюжет,
был в целом неплохой. Вкратце перескажу сюжет.
"Влюбленный носорог» – современная сентиментальная пьеса. Несмотря
на немного киплинговское название, пьеса была на вполне серьезную тему ,
а именно - о безответной любви. Сюжет простой: жил-был юноша по имени
Малу. И влюбился он в свою соседку Минмин. Эта Минмин, довольно
странная, и такая же сумасшедшая, ни за что не хотела ответить ему
взаимностью, поскольку тоже была влюблена (и тоже безответно) в некоего
не присутствовавшего в пьесе человека.
На протяжении всего спектакля Малу пытается добиться её взаимности .
Он выучивает английский язык (на каких-то очень странных курсах, где
преподаватель английского называет себя «инструктором любви"),
выигрывает в лотерее мною денег и т.д . и т .п. Всё это, конечно, не помогает.
Он в отчаянии и не знает, что надо делать.
Причё
мэ
т
о
тМ
а
л
у раб
о
т
а
е
тг
де
-
т
овз
о
о
п
а
рк
еиз
а
н
и
м
а
е
т
ся
выращиванием носорогов. Иногда он называем себя по им ени своего
любимого носорога. Этот носорог понравился Малу тем, что тоже был
влюблен в одну носорожиху и был в своей привязанности на удивление
постоянен. Кстати, эта параллель мне очень понравилась. Есть в этих
носорогах какая-то, уж совсем трогательная и трагическая нота. То есть не
конкретно в носорогах, а в отожествлении носорога с Малу.
Потом Минмин, очень грустная, приходит к Малу на день рождения и
что-то ему смутно обещает. На следующий день она снова приходит и дарит
ему подарок. Малу очень долго разворачивает его, и в итоге оказывается,
что это просто ворох газет, завёрнутых одна в другую. (Хорошая идея,
правда?). И ещё он даёт Минмин яблоко (символ Любви). Она начинает его
есть, но потом всё выплевывает. Это яблоко он пытается ей подсунуть
несколько раз за спектакль.
Чтобы развеселить Малу, убитого горем, некий коммивояжер, торговец
зубной пастой, с двумя девушками ставят для него бредовый спектакль (это
место я не совсем поняла). Но получается ещё хуже. Малу совершенно
сходит с ума. Он уходит в какое-то странное место (судя по декорации – в
клетку для носорогов) и некоторое время неистовствует в ней. Затем он
похищает Минмин, сажает её на стул, завязывает ей глаза и ещё раз
пытается переубедить. Это не помогает.
В самом конце он разбивает кувалдой огромную ледяную глыбу, достает
из нее яблоко и говорит Минмин, что убил себя (то есть физически) и
носорога (то есть свою душу). Яблоко он протягивает Минмин и в последний
раз спрашивает, возьмет ли она его. На этом заканчивается спектакль.
Вопрос остается без ответа. Конец весьма туманный и точно об этом судить
не берется никто, даже наши преподаватели.
Всё-таки Китайский театр, хотя и по западному образцу (костюмы тоже,
естественно, современные).

ЗА РУБЕЖОМ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
81
Одним словом, в этой пьесе мне понравились все находки и навороты
вокруг сюжета, кроме –самого сюжета. Поставлено, да, хорошо. Артисты
играют отлично (у нас и то не всегда так выкладываются). Очень много
совершенно необычных приемов, которые у нас практически не
используются. Я очень долго пыталась понять, чем же эта пьеса отличается
от пьес нашего театра. Пришла к выводу, что обилием символики, яркостью
внешней оболочки за счёт внутреннего содержания. Ведь все эти красивые
режиссерские находки своим обилием отвлекают от сюжета. Хотя, как я уже
говорила, сюжета особого нет.
Но я думаю, для китайцев это не только неплохо, но даже очень хорошо.
Ведь драматический театр для них очень новый театр (не думаю, что ему
больше шестидесяти лет), а тем более экспериментальная пьес а... Скорее
всего это вообще лучшее, что здесь есть, не зря же туда повели весь второй
курс нашего института.
О ДРУЗЬЯХ, ПРИРОДЕ, ПОГОДЕ И ПРОЧЕМ
10.11 .03
А погода у нас стоит странная, словно завороженная. Глянешь в окно и
кажется, что лето на улице – солнце, голубое небо, зеленые листья, словом,
весь набор. А стоит на эту улицу выйти, и оказывается, что градусов по
Цельсию вполне достаточно, чтобы надевать осеннюю куртку, и вообще
температура такая же, как у нас в это время года. А что до деревьев, так они,
говорят, и зимой стоят зеленые. Потому что снега нет.
В эти выходные собираемся опять на Сяншань – встречать рассвет (тоже
китайская традиция), а завтра или послезавтра хочу съездить с Сяодуном в
Гугун, чтобы он мне всё там показал и рассказал. А еще Сяодун обещал мне
узнать хорошенько и рассказать о новинках в современной китайской
литературе, посоветовать, что читать.
У меня в голове уже всё перепуталось – Питер, Пекин... Как будто у меня
теперь два дома. Но точно знаю я только то, что очень скучаю по вам и по
всему, что в Питере. Может быть, потом и по Пекину буду скучать, но,
конечно, не так сильно.
Сегодня у нас отвратительная погода - холодный, серый туман, и весь
день похож на серые осенние сумерки. Вот так и ходим в тумане, различая
лица лишь на расстоянии метра. Но, пускай! Моего настроения это ничуть
не портит. Не то чтобы я не люблю хорошую погоду, или люблю плохую, а
просто мне нравится погода вообще, во всех её проявлениях. Это ведь
скучно, когда всё время солнце и солнце. И потом, именно плохая погода
роднит с городом, в котором живешь. Это сложно объяснить, но теплый
солнечный день - это отдых, это временное, а когда в снег или дождь тебе
всё равно нужно выходить из дома, когда ты переживаешь вместе с городом
и его жителями всю эту дрянь в воздухе, весь этот туман и холод - это совсем
другое дело.
СОКУРСНИКИ
Что бы ещё рассказать... 31 октября, на Хэллоуин, в кафешке недалеко от
нашего универа выступал Арик (Кавказ) со своей новоиспеченной рок
группой «Machine Head». Мы все, конечно, пошли слушать. Было довольно
интересно, играли они неплохо. Кроме них, выступали ещё много других, в

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
82
основном японцы и китайцы. Приз за лучших хэллоуинский костюм
получил русский мальчик Рома (он был самураем), но это, в основном,
потому, что в кофейню набралось очень много русских, чтобы слушать
музыку Арика и Сухроба (Таджикистан).
По четвергам и субботам ходим иногда на дискотеку недалеко от универа
с Надей (Питер), Жылдызой и Гульжей (Казахстан). Там бывает интересно,
потому что это, пожалуй, единственное место, где страна и национальность
не имеют значения (если ты не китаец, конечно).
Кстати, была я там последний раз уже очень давно, когда выпал первый
снег. Чуть не забыла про это рассказать. Это же целое событие! В тот день я
сидела дома абсолютно без настроения, потому что устала и не очень
выспалась. И вдруг мне позвонила подруга и начала кричать, чтобы я
посмотрела в окно. За окном стеной шел снег. Я выбежала на улицу. Там
царил праздник. Китайцы играли в снежки и лепили снеговиков. Бродили
по универу испуганные негры, озадаченные европейцы и счастливые совки
(новый термин для обозначения русскоговорящих, не знаю, кто придумал,
но точнее не скажешь). Знаю, что это слово давно появилось, но здесь оно
воскресло и звучит как-то по особенному, тем более в устах киргизов,
казахов и иже с ними.
Так вот, настроение было праздничное. Добавьте сюда облепленные
снегом велосипеды, розы на клумбах, выглядывающие из-под сугробов, ещё
зеленые кое-где листья деревьев, припорошенные снегом лотосы в прудах.
Ничего такого я никогда раньше не видела.
Вот в этот день я последний раз и была в «Пропаганде» (клуб), но по
сравнению с тем, что творилось на улице, внутри было довольно скучно.
Правда, мы вышли один раз посмотреть на снег с неким негром, который
видел снег во второй раз в жизни и радовался, как ребенок. Но быстро
вернулись обратно. В тот день я и решила, что мне надоели дискотеки. Уж
лучше посмотреть на Пекин.
Вы спрашиваете, общаюсь ли я с группой? Постольку-поскольку.
Несколько раз ходили вместе в ресторан, а так, в основном, на «парах».
Сложно ответить – почему, но культурный барьер здесь тоже преодолеть
довольно трудно. Тем более, что иностранцы не видят смысла в общении
друг с другом, они ведь приехали учить китайский. Так не проще ли
общаться с китайцами? И по большому счету, это верно. Делаю, что от меня
зависит. Впереди ещё уйма времени, но европейцы почему-то наимене е
контактные из всех жителей нашего универа.
В РОССИЙСКОМ ПОСОЛЬСТВЕ
Чуть не забыла написать, что была в российском посольстве. Между
прочим, наше посольство в книге рекордов Гиннеса, потому что занимает
очень большую территорию, оставшуюся за ним ещё со времен Бичурина.
Китайское правительство всё время пытается отобрать у посольства часть
площади, но всем известно, как трудно выгнать русских с однажды
завоеванных территорий. Думаю, что место навсегда останется за нами .
Само здание посольства производит довольно приятное впечатление. Судя
по объявлениям на доске, там идёт какая-то своя, нам неведомая,
посольская жизнь, про которую было бы интересно узнать побольше, но
никто не рвется рассказывать. А нас пригласили туда смотреть русский
фильм «Олигарх». Мне он, в принципе, понравился, но не сказать, чтобы

ЗА РУБЕЖОМ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
83
очень. Перед фильмом выступал какой-то рыжий дядя с бородой, но мы
опоздали к началу и не поняли, кто это. Единственный вопрос, который ему
задали: почему так плохо работает почта? Он ответил, что ничем помочь не
может. Главное же, что поразило меня в посольстве, что теперь, глядя на
большое количество русских, я не вижу так четко, как раньше,
индивидуальности их лиц. Такое ощущение, что они все чем-то похожи, как
до приезда сюда казались мне одинаковыми китайцы. А китайцы все очень
разные, даже больше, чем европейцы. Иногда вообще кажется странным,
что это одна и та же нация, наверное, потому что в Пекине, как и в любой
столице, очень много приезжих.
НОВЫЙ ГОД
23.12 .03
С Новым Годом!
Я по вам очень скучаю, мне в последнее время часто снится, что я
вернулась домой, а недавно приснилось, что вы со всей толпой наших
дальних и не очень родственников приехали ко мне в Пекин, а я почему-то
не могу найти свое общежитие, чтобы вас туда отвести... Обидно, что я могу
видеть вас только во сне. Может, хоть фотографии пришлёте?
А у вас там во всю идёт подготовка к Новому Году, и на положенном
месте под ёлкой стоит Дед Мороз. Здесь Новый год не считается большим
праздником. 31-го с утра у меня экзамен. Китайцы почему-то очень любят
католическое рождество (25 декабря), а Новый Год вообще за праздник не
считают. Хотя это и правильно, у них же он наступает весной (в этом году -
22 февраля).
В нашем институте сейчас всё как-то изменилось, та, более-менее
спокойная жизнь, которую мы вели эти полгода и к которой я успела
привыкнуть, к сессии окончательно закончилась. Сессия, Новый Год и
каникулы — три больших события для населения нашего ВУЗа. У всех
постоянно какие-то дела и проблемы. Никто не сидит спокойно: кому-то не
обменять билеты, чтобы успеть домой ко дню рождения сестры, кто-то не
знает , куда поехать путешествовать , кому-то не решить, где праздновать
Новый Год, кто-то съезжает из общежития на квартиру, потому что сейчас
для него самое удобное время, кто-то не может найти новогоднюю
открытку, а кто-то впервые открыл учебник по китайскому и осознал, что
понимает там только отдельные иероглифы. Вот такая у нас суматоха, но
праздничной её едва ли можно назвать. Скорее у каждого появились свои
дополнительные трудности и срочные дела, которые нужно сделать. А
Новый Год скорее воспринимается как одна из таких проблем – у многих
первого числа экзамены, но, вот чёрт, нельзя же не отпраздновать!
А на каникулах наш вуз пустеет. Очень страшно себе представить, как тут
станет тихо и пусто. Почти все, кого я знаю, за очень редким исключением,
на каникулы возвращаются домой. Особенно мусульмане, у них в это время
какой-то большой праздник. Остальные едут путешествовать, так что из
моих знакомых здесь остается около трех человек, что они тут будут делать
– ума не приложу. Мне сложно представить себе жизнь в нашем институте,
когда не нужно ходить на учебу.
Китай – это замечательная страна, здесь чудесно живется, и вуз свой я
очень люблю, но оставаться здесь не хочу ни под каким видом, я русский
человек и мне тяжко без нашей культурной среды и без всего, что осталось

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
84
дома. Плохо это или нет – не знаю, но за эти полгода я ещё не разучилась
думать об этой поездке, как о временной, хотя и во всех отношениях
замечательной возможности.
Между экзаменами и путешествием у меня ещё будет много времени ,
больше недели, потому что экзамен последний я сдаю 8 января, а
результаты будут известны только 14-ого. Потом ещё придется побегать из-
за перевода на более высокий уровень. За это время хочу ещё посмотреть
Пекин и поездить по разным рынкам, где продают чисто китайские товары.
Хотя зимой Пекин не такой красивый, как весной, осенью и летом, и есть
очень много мест, в которые зимой ходить просто не стоит, взять хотя бы те
же парки или Этнографический музей под открытым небом.
ЕЩЕ О НОВОМ ГОДЕ
С чего бы начать... Насколько я помню, не писала вам с Нового Года (три
месяца прошло!) и в последнем письме гордо заявила, что во всеобщей
предновогодней суматохе не участвую. Как раз с того момента в моей жизни
начались тяжелые времена, потому что сессия и Новогодние праздники –
вещи хотя и неразлучные, но всё же трудно совместимые. С ужасом
вспоминаю, что сдавала экзамены 31-го декабря и 2-го января, но такие
вещи всегда вспоминаются с ужасом и некоторой долей гордости, что и в
этот раз почти что целым и невредимым обошел все капканы и вырвался-
таки из цепких когтей системы образования, перейдя на следующий
уровень. Стыдно, конечно, но за всю свою жизнь не могу припомнить ни
одного экзамена, который был бы для меня праздником.
Сдала я, в принципе, неплохо, но для перевода через один уровень не
хватило нескольких баллов по обязательным предметам .
НА НОВУЮ КВАРТИРУ
Китайский Новый год (23 февраля) мы отпраздновали ещё в Пекине
(дома перед телевизором ели пирожные, потому что все знакомые нам
китайцы до одного уехали справлять Новый год на историческую родину.
Это здесь очень сильная традиция, поддерживаемая, правда, тем, что на
этих исторических родинах у них живут родители и вся семья, но бывает,
что и нет).
Да нет, действительно! Пекин вымирает во время Нового года.
Закрываются очень многие магазины, учреждения, на улицах становится
пусто, - все едут домой. Но если вдуматься - куда домой? Зачем домой? Кто
же такие тогда коренные пекинцы? Я не знаю почти... да не почти, а вообще
ни одного китайца, которому было бы некуда поехать на Новый год. По-
китайски это называется лаоцзя, если буквально переводить - старый дом,
старая семья, но старый не в смысле не нужный, плохой, а в уважительном
смысле, и произносится всегда с любовью и трепетом. И вот, где-то за
неделю до Нового года китайцы сплошным потоком устремляются на
родину, к себе домой, едут нагруженные сумками и рюкзаками с подарками,
по поездам носят предпраздничные наборы апельсинов с пожеланием
счастья, и все покупают, чтобы отвезти семье. Некоторые покупают штук по
десять, наверное, сразу на всю деревню. Но всё это я видела уже потом,
после Нового года, потому что в самый Новый год никто никуда не едет, все
остаются там, где они в это время есть - в Пекине или на Родине. А через

ЗА РУБЕЖОМ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
85
несколько дней начинают снова ехать, но уже в разных направлениях, одни
всё ещё на Родину, а другие уже из дома обратно в Пекин (или в Шанхай,
или в Шенчжень, ну, словом, туда, где они живут весь год).
Если обратное путешествие, то есть возвращение китайцев с родины в
большие города мне удалось увидеть своими глазами, и про это я расскажу
потом подробнее, то про отъезд из Пекина могу только сказать, что,
наверное, это даже круче. За несколько дней до Нового года я ездила на
вокзал за билетом и домой вернулась просто в шоке – огромная
привокзальная площадь, сам вокзал, даже станция метро возле вокзала –
всё занято людьми, везде люди, люди, люди. Кассир в билетной кассе
посмотрел на меня уныло: «Ну а ты-то куда, иностранная морда, прёшься?
И так билетов нет, а тебя в этом поезде ещё и раздавят». (Это он не сказал,
но абсолютно точно - подумал), а когда узнал, что я беру билеты на 25-е
число, то уже просто посмотрел на меня, как на клиническую идиотку. Как
видно, у него вообще в голове не укладывалось, что в это время можно куда-
то ехать, ведь очень многие китайцы сильно удивлялись, узнав, что в России
и в Европе не празднуют Весенний фестиваль. (Это китайское название
Китайского Нового года, точнее, его всегда так называют. Мне больше
нравится переводить просто – Весенний праздник, тем более, что и то и
другое правильно).
А двадцать шестого февраля вечером, сейчас даже посмотрю на билете,
во сколько – в девять сорок шесть – я уезжала в пустом поезде из пустого
Пекина, сама не понимая, что таким образом принимаю участие (а это было
только начало) в ежегодной новогодней миграции китайцев «туда и
обратно».
А в поезде было пусто, и я не могла нарадоваться – пугали нас, пугали
переполненными вагонами, а перед отходом поезда проводник ск аза л, что
можно садиться по одному человеку на трехместное сидение, потому что
билетов продана только греть . Самое интересное ждало впереди.
НАНКИН
На следующий день в шесть утра мы уже приехали в Нанкин. Китайцы, с
которыми я успела познакомиться в поезде, довезли меня на такси до
«Нанкинского университета», пожелали удачи и поехали по своим делам, а
я пошли искать себе пристанище. С этим возникли некоторые проблемы,
потому что Нанкинский университет был закрыт на каникулы, и пускать
меня туда отказались, а в Дуньнаньдасюе (если буквально перевести - Юго-
восточный университет, есть ещё и расшифровка, но я её не знаю; вообще
он архитектурный) меня не пустили в общежитие, а предложили жить в
конференц-центре за 130 юаней в день. Другие же Нанкинские гостиницы
отказывались селить иностранцев (снова этот распорядок, который они
отказываются нарушать: «Почему нельзя?» - «Закон такой». «А почему
закон такой?» - «Такой порядок и все». - «Да почему же такой идиотский
порядок?!!» - Закон потому что такой». И с мертвой точки их не сдвинуть).
Пришлось мне жить в Архитектурном институте за 130 юаней в день.
Впрочем, жила-то я там всего три дня.
Сам Нанкин, как город, мне очень понравился. Поверх обычной для
любого китайского города суеты, чувствовалось там ещё что-то спокойное,
южное, мудрое, как будто они знают что-то такое, что просто недоступно
вечно занятым деньгами северянам. Хотя, может быть, это просто

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
86
впечатление от провинции после столичного города, а может быть, я уже
теперь сама романтизирую – но про Нанкин я теперь думаю именно так.
Именно в Нанкине мне впервые захотелось стать китаянкой, чтобы ни от
кого здесь не отличаться. Может быть, это и ничего, когда каждый таксист
сообщает тебе, что впервые везет иностранца, а каждый попадающийся
навстречу ребенок тычет пальцем и кричит на всю улицу: «Мама! Смотри!
Иностранка пошла!» Нет, есть в этом какое-то обаяние провинции, но я
очень быстро устала от этого и начала каждый раз вздрагивать, слыша, что
идущие сзади меня люди говорят обо мне, тем более, что обсуждают они
абсолютно ничего не стесняясь, как будто у них в голове не укладывается,
что иностранцы могут понять то, о чем они говорят. Иногда становилось
очень обидно, даже не за слова, ничего совсем плохого я от них про себя не
слышала, а просто обидно, что они видят в тебе инородный элемент, что
они отказываются (да ещё и подсознательно!) считать тебя одним из них,
таким же как они человеком, даже не будучи настроенными как-то уж оч ень
негативно. Нет, это всё китайское любопытство, их национальная черта,
т
акое насме
ш
л
и
в
ое, чу
т
ьв
раждебное
, а по сути – безразличное
любопытство народа, которому всегда жилось тяжело.
А почему? Потому что им в свое время никто не помог. На чужие
проблемы они очень любят смотреть со стороны. Есть такое выражение в
китайском языке – «кань жэ нао», перевести очень сложно, но примерно
значит – посмотреть на заварушку (ну не знаю, как ещё перевести!), «кань»
значит смотреть, «же нао» буквально переводится оживленный, шумный,
но в этом выражении играет роль существительного. Это «жэ нао» может
быть чем угодно – люди на улице ругаются или дерутся, кто-то потерял
кошелек и ищет... ну и так далее. А вокруг будут кольцом стоять зрители,
смотреть, слушать, может быть, даже советовать, но помогать никто не
станет. Именно поэтому здесь всегда так ценили близких друзей,
настоящих, которым можно довериться.
Хотя люди, конечно, есть разные, ведь мне же помогали! Помогали
китайцы во время того же путешествия, и при том абсолютно бескорыстно...
Загадочный народ, загадочная нация, и года мне, конечно, не хватит, чтобы
разгадать их загадку окончательно. Я рада, что сама понимаю хоть это.
В первый день я успела съездить только на рынок Фуцзымяо. Место это
очень древнее, все, кого я спрашивала, говорили, что рынок на этом месте
уже несколько сотен лет, но вот сколько точно, никто так и не сказал.
Ощущение от этого рынка осталось очень праздничное, потому что всё было
украшено по поводу Новою года – шары, красные фонари, кумачовые
плакаты кругом, ну и конечно, огромные толпы китайцев. Как мне
объяснили, у них чуть ли не традици ей счита ется через неско лько дней
после Нового года приходить на этот рынок хотя бы просто погулять.
Продают там всё – от еды до велосипедов, кроме обычных вещей, очень
много рядов с китайской национальной дребеденью, которую они пытаются
продать тебе втридорога. И вот опять же – когда они понимают, что ты здесь
не совсем случайно, что знаешь настоящую цену их товару и торгуешься по
их правилам, они не злятся и не обижаются, что им на тебе не нажиться, а
начинают относиться с гораздо большим уважением, как к равному себе, а
не как к иностранцу, которого нужно обмануть. Китайцы почти все очень
реалистичные, и деньги уважают только в сочетании с умением их тратить.
Ну а то, что иностранцы все до одного очень богатые, в том не стоит даже
пытаться их разубедить.

ЗА РУБЕЖОМ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
87
ПАРКИ МОЧОУХУ И ЦИНЬЛЭНШАНЬ
На следующий день сперва съездила в два нанкинских парка - Мочоуху
(или озеро Мочоу) и Циньлэншань гунюань (или парк у горы Циньлэн).
Парки очень красивые, но маленькие, гораздо меньше пекинских. Кроме
того, немного было обидно, гуляя по парку, думать о том, что летом он,
наверное, гораздо лучше. Больше всего не хватало солнца, за всё
путешествие не было ни одного солнечного дня. Хотя это не так важно...
Парк Мочоуху мне всё равно очень запомнился. Я захотела туда поехать
еще, когда увидела фотографию на туристической карте. Парк устроен
вокруг небольшого озера (если стоять у входа, то видны дома на
противоположной стороне), но если не обращать внимание на многоэтажки,
которые торчат из-за деревьев вокруг ограды, то это красивый, хорошо
продуманный и сделанный парк.
У Южных ворот, через которые я вошла, продавали живых золотых
рыбок, и дети выпускали их в небольшие озерца вроде луж и как-то ещё с
ними играли. Мне очень было жалко, что я не китайский ребенок и не могу
купить золотую рыбку, потому что потом придется думать, что с ней делать
и куда её девать.
Я обошла озеро и попала в самую интересную часть парка. Вдоль воды, а
частично и над озером, на сваях, там построены крытые павильоны, вроде
коридоров с поворотами и круглыми дверными проемами. А где-то
посредине этого лабиринта в воде стоит Мочоу – женщина, в честь которой
названы парк и озеро. Я так поняла, что это была известная красавица
времен династии Ци (V- V1 вв). О ней есть ещё какая-то легенда, но я её не
знаю, это будет проще узнать дома, чем здесь, потому что китайцы, которых
я спрашивала, ничего мне толком не рассказали. И
, кстати, увидев
фотографию именно этой статуи посреди воды, я и захотела приехать в этот
парк.
Потом я лазила там в бамбуковой роще, в садике, где выращивают
бонцзаи (правильно написала?), кидала монетки в колодец исполнения
желаний (жаль, не помню, что тогда загадала) и даже фотографировалась в
китайской национальной одежде.
Вот такой вот небольшой, тихий и, как мне показалось, немного
грустный парк. Хотя грустный, может быть, потому, что зимний. И
воспоминание от него осталось какое-то спокойно-задумчивое, но очень
яркое.
Циньлэншань (второй парк, куда я поехала) был больше по размерам, но
необыкновенным он мне не показался – обычный китайский ландшафтный
парк с искусственными горами и скалами, беседками и ивами. Наверное,
звучит странно, но такие парки уже успели надоесть, потому что в Пекине
их тоже несметное множество.
Но после посещения парков удача меня в тот день покинула. Ни на
дворец цинской династии, ни на буддийский храм Тиминсы (в словаре
смотрела – название переводится «Храм поющей курицы") мне посмотреть
не удалось – всё было закрыто, наверное, по поводу всё того же Нового года.
Хотя «Курицу» мне было особенно жалко. На тему этого названия я очень
долго рассуждала. Вариантов перевода было несколько, а ведь я хотела
найти правильный – «Храм кудахтающей курицы», «Храм поющего петуха»
(кто говорил, что это именно курица?) И, наконец, была догадка, что это
просто, к примеру, прозвище какою-то монаха, в честь которого назван

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
88
храм. Но в «Курицу» я гак и не попала. С одной стороны, обидно, конечно,
но с другой – я же посмотрела Нанкин, поездила туда-сюда на автобусе.
Красивый южный город... Пальмы на улицах (это зимой) и дома, и улицы -
там всё не такое, как в Пекине. Узенькие улочки с маленькими домиками по
бокам взбираются вверх на гору, потом резко спускаются вниз, там кипит
какая-то своя жизнь, в которой мне навсегда нет места, а большие
проспекты пусты и недружелюбны, там даже мало машин, вероятно, опять
же, по поводу Нового года.
МАВЗОЛЕЙ СУНЬ ЯТСЕНА
02.05.04
Следующий день был последним в Нанкине. Я встала пораньше и
поехала далеко, почти за город, в Чжуншань фэнцзинцюй. Переводится это
примерно «Пейзажный район у горы Чжун», иначе опять же не перевести,
потому что в русском языке вообще нет такого понятия. «Фэнцзинцюй
дали» в словаре просто переводится как «место с красивой природой». Но,
по идее, это что-то вроде наших пригородов Петергофа или Ораниенбаума,
только с преобладанием природы. Как правило, такие парки делаются на
горах – как, например, Сяншань в Пекине (помните, я писала?)
Район этот очень большой, так что мне пришлось сразу выбирать, куда
поехать, и выбрала я, в общем-то, не совсем правильно. Я думаю, следовало
бы знать, что Чжуншань минь, куда я поехала в итоге – не что иное, как
мемориальный парк Сунь Ятсена, отца китайской буржуазной революции и
одного из создателей партии Гоминдан. Ну хотя бы потому, что имя это по-
китайски пишется Сунь Чшуншань. Почему - не знаю, наверное, что-то из
этих двух – партийная кличка.
На случай, если вам интересно , переписываю из брошюры:
"Мавзолей Сунь Ятсена был построен в память о Сунь Ятсене, великом
деятеле современной китайской буржуазной революции. Его постройка
была начата в 1926 году, а закончена в 1929 году. Останки Сунь Ятсена были
перевезены в Нанкин и захо ронены 1 июня 1929 года. Мавзолей расположен
в южной части горы Чжуншань и занимает территорию 1323 гектара.
Построен известным архитектором Лу Янчжи. Вход в парк-мемориал от
самого мавзолея отделяют 392 ступени с десятью площадками между.
Длина лестницы 700 метров, высота – 70 метров, 392 ступени – главная
часть мемориала, построена из камней, привезенных из Фуцзяни, Пекина,
Сучжоу, Циндао, Сянгана и т.д ."
Мемориал, действительно, находится высоко на горе, и к нему нужно
подниматься по высокой лестнице, проходя через арки и ворота. На
главных воротах надпись - «Мир принадлежит народу». Все постройки
белые, с синими черепичными крышами. На фоне зелёных деревьев
выглядит это очень красиво.
А вотв самом мавзолее мне понравилось меньше. В первом зале ещё
ничего – статуя сидящего Сунь Ятсена, высеченные золотом на черном
мраморе главы из его работ. Действительно, наполняют чувством почтения
к почившему. Но во внутреннем зале мне сразу стало не по себе. В центре –
огромная круглая яма, обложенная каменными шинами, в шесть метров
глубиной. В яме стоит мраморный гроб, а на гробу лежит мраморная статуя
самого Сунь Ятсена. Ситуация усугубляется тем, что прямо над ямой сделан
купол, точно такой же как яма в диаметре и очень круто уходящий вверх. В

ЗА РУБЕЖОМ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
89
итоге складывается впечатление, что не в зале находишься, а в выгнутом
вверх и вниз конусе с мертвецом внизу. У меня с первой же минуты
появилось ощущение, что я задыхаюсь, и, растолкав китайцев, я убежала
оттуда. Зачем нужны такие мемориалы? Человека ведь любят за то, что он
жил, а не за то, что он умер. И бедный Сунь Ятсен! Это же моя любимая
фигура в истории современного Китая.
Выйдя из мавзолея, я ещё немного посидела в парке, но всё не могла
прийти в себя (теперь уж точно в московский мавзолей не пойду!), потом
вернулись в Нанкин, съездила на вокзал за билетом до Шанхая, ещё
погуляла по улицам, вернулась домой и легла спать – в семь утра у меня был
поезд до Шанхая. Из Дуннаньдасюе уезжать было очень обидно. А Нанкин...
Туда я обязательно вернусь.
ЕЩЕ О ПУТЕШЕСТВИИ
08.02.04
В итоге маршрут путешествия получился такой: Нанкин - Шанхай -
Хуаншань - Чэньду - Эмсйшань -Лэшань - Чэньду - Пекин.
Что ещё рассказать?
В день рождения папы я была в очень интересном месте - на горе Эмей.
Она находится в трёх часах езды от Чэньду. Эта гора больше 3000 метров в
высоту, и на ней совершенно четко видны практически все климатические
пояса – от субтропиков у подножия до арктического на вершине. Под горой
растут пальмы и текут водопады, а на вершине глубокий снег, деревья
покрыты инеем, так что я чувствовала себя почти как в России. С прошлой
зимы не видела так много снега! Кроме того, ученые всего мира называют
эту гору «Китайским музеем естествознания», потому что видов животных и
растений там тоже огромное количество. У подножья горы есть музей, всему
этому посвященный. И ещё, между прочим, это один из районов, где
водились динозавры. В этом музее есть два скелета, найденных в районе
горы. Кажется, это диплодоки, травоядные с длинными шеями. До того,
чтобы понимать по-китайски названия динозавров я, к сожалению, ещё не
дошла.
А на следующий день я ездила ещё ни одну гору Лэшань... Там находится
очень известный в Сычуани Большой Будда. Этого Будду построили в IX
веке нишей эры по задумке одного монаха по имени Хайдун. В этой
местности было очень много наводнений, делавших жизнь на побережье
реки почти невозможной. И тогда этот монах решил помочь жителям
Лэшани. С его точки зрения, самым разумным решением было – построить
огромную статую Будды, который, без сомнения, не допустит продолжения
наводнений, когда ему будет провозглашена такая слава. Сам монах
поселился в пещере над стройкой и жил там до конца жизни. Пещера эта
существует до сих пор. Кроме того, он собирал деньги, нанимал инженеров
и рабочих. Но при жизни Хайдуна Будда построен не был, его строили 90
лет. А кое-что достраивали ещё в ХVII веке на деньги жертвователей. И что
самое интересное, когда Будда был построен, наводнения, действительно,
прекратились, и их нет до сих пор.
А Будда, и правда, впечатляет. Но на фотографиях он не выглядит таким
большим, как в действительности. На самом деле он больше 70 метров
высотой. Мне очень поправилось. Никогда не забуду.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
90
И вообще, Лэшань очень красивое место, там, помимо Будды, есть много
интересного. Монах – это одна из статуй в буддийских монастырях. Там
таких изображений особенно много, иногда их более сотни. Это –
изображения особенно выдающихся монахов или настоятелей, ушедших в
нирвану. Они очень часто изображаются с юмором, и смотреть интересно на
каждого в отдельности.
А пьяный монах с бутылкой – это тоже на Лэшани. Место так и
называется - Пьяная горка. По легенде, в беседку на этом возвышении
раньше ходили пить вино монахи из монастыря, что неподалеку.
Я уже второй день в Пекине. Вернулась вчера, т.е
.7
-
го рано утром.
Сегодня уже успела побывать в Пекинском зоопарке, который, правда, мне
абсолютно не понравился. И условия хуже, и животных меньше, да и совсем
они несчастные какие-то. Разве только впервые увидела слона и большую
панду.
Очень много впечатлений, очень много пользы. Это – из тех вещей,
которые на всю жизнь.
НЕУВЯДАЕМЫЙ СОНЕТ
Русская поэзия в XX веке была насильственно разделена на две большие
ветви – Советскую и Русское Зарубежье. И при этом в обеих её ветвях жили
и развивались сонет и венок сонетов.
Сегодня мы представляем образцы сонетного творчества нашего
зарубежья.
НЕСМЕЛОВ (МИТРОПОЛЬСКИЙ) Арсений
(1889, Москва – 1945, Китай, Гродеково)
ТЕНЬ
Весь выцветший, весь выгоревший. В этот
Весенний день на призрака похож,
На призрака, что перманентно вхож
К избравшим отвращение, как метод,
Как линию, — наикратчайший путь
Ухода из действительности, — тело
Он просквозил в кипевшую толпу,
И та от тени этой потускнела.
Он рифмовал, как школьник. Исключенья
Из правил позабытого значенья,
И, как через бумагу транспарант, —
Костяк его сквозил сквозь призрак тела,
И над толпой затихшей шелестело
Пугливое: российский эмигрант.

НЕУВЯДАЕМЫЙ СОНЕТ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
91
РАФАЛЬСКИЙ Сергей Милич
(1896, с. Холонево Волынской губ.- 1981, Париж)
ВИДЕНИЕ
"Парфянская в ноге открылась рана.
Покинув двор и сплетни при дворе,
я жил в глуши, в прадедовской норе,
и не ушел с войсками Юлиана.
Мечтой был с ним. И вот в томленьи странном
прогуливался как-то на заре.
Вел раб меня, мы сели на горе.
Над морем тлели тонкие туманы.
Клянусь Луной-то было не во сне:
косматый фавн бежал, рыдая, мимо!
Раб закричал, крик передался мне,
И фавн исчез, как бы растаяв дымом,
и только эхо, не устав звенеть,
сказало нам, что пали боги Рима..."
БИСК Александр Акимович
(29 января 1883, Одесса - 3 июня 1973, штат Нью-Йорк)
ШВАРЦ
В соседних кельях слышен только шорох
Мышей в углах и ангеловых крыл,
И братьев дух молитвенно уныл,
Но я набрал иных мечтаний ворох.
В моих ретортах, колбах и приборах,
Соблазну колдовства предав свой пыл,
Я порошок таинственный открыл,
Которому вы имя дали: порох.
И, вслед за мной, другие воскресят
Тысячекрат мой опыт Прометеев,
Пока, бесовским пламенем объят,
Не рухнет мир ханжей и добродеев
И там, на небесах, поймут тогда,
Что в людях меньше проку, чем вреда.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
92
ВОЛЫНЦЕВА Лидия Эразмовна
(в замужестве Сеницкая, ?- 1973, Нью-Йорк)
ЛЕДЯНЫЕ УЗОРЫ
Узор морозных ледяных цветов
На стекла лег причудливой каймою,
Сверкая самоцветною игрою
И голубых и алых огоньков.
В тиши ревнивых старых теремов
Царевны, над церковной пеленою
Трудясь, - красе замерзших лепестков
Давали жизнь искусною иглою.
В затейных травах расцветал атлас
И шелком, и царьградской канителью
Под нянюшкин неторопливый сказ,
Внимая чудесам, от рукоделья
Вдруг поднимались взоры синих глаз,
Забыв узор, подаренный метелью
Примечание "В старой Руси боярышни для вышивок
пользовались узорами замерзших окон"
(Профессор Бицилли)
ГЛИНКА Глеб Александрович
(1903 – 1989, США).
ДВА КРЫЛА
Не признавая ремесла поэта,
Нельзя надеяться на колдовство
И созидать ничто из ничего,
У вдохновенья требуя ответа.
Необходим талант и мастерство,
И те, в ком есть соединенье это,
Не ждут потустороннего привета,
Но в творчестве их дышит волшебство.
Плоды безграмотного вдохновенья
Не слаще бесталанного уменья.
Победа мастерства искусству впрок.
Поэзия не только птичьи трели,
Гармонии и синтеза залог:
Двуликий Янус - Моцарт и Сальери.

НЕУВЯДАЕМЫЙ СОНЕТ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
93
ПЕСТРОВО Клавдия Прокофьевна
(?- ок. 1990, Австралия).
*
*
*
На небе вызвездило, и Стожары
ярко мерцали...
И. С. Тургенев
Австралия!.. Красавица чужая,
Жемчужина в оправе золотой.
И белоснежных попугаев стаи
Недаром гордо реют над тобой.
И эвкалиптов запах терпкий, пряный
Тревожит эхом первозданных дней,
И ожерелья пены - океаны -
Несут издалека к земле твоей.
И Южный Крест в брильянтовой тиаре
В полночном небе чертит полукруг.
Австралия... Где север пышет жаром,
Где леденящим ветром веет юг.
А там... В России...
Светятся Стожары...
И пахнет кашкой и полынью луг...
КРУЗЕНШТЕРН-ПЕТЕРЕЦ Юстина Владимировна
(июнь 1903 - апрель 1983, Сан-Франциско).
МУЗЫКА
Опять она - терзающая цитра
Ворвалась с неуемного разбега,
И ожила капризная Анитра,
И вспомнилась мучительная нега.
То голубая загорелась митра,
То в небо врезалась больная Вега,
То распустилось сердце, как палитра,
Цветами крови, бирюзы и снега.
О, этот плен у дерзостного Грига!
Вовек не будет сладостнее мига -
И рай, и ад сплетаются в объятьи.
Но спазма боли горло перережет,
И я проснусь... и сквозь зубовный скрежет
Пробормочу молитву, как проклятье.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
94
АНТ (Трипольский) Владимир Николаевич
(1908 - 1980, Сан-Франциско)
СЕНБЕРНАР
Он роста колоссального и силы,
Косматый, вислоухий великан,
В стране, где высится средь гор Монблан
И где солдат суворовских могилы.
Там тропы горные таят обман,
А пропасти туманны и унылы.
Но начеку бывают старожилы,
Когда в метель сигнал тревоги дан.
Давно в горах суровые монахи
Породу этой вывели собаки.
И путника, застрявшего в снегах,
Она находит с сумкой санитара.
За ней спешат и горец, и монах,
Благословляя службу сен-бернара!..
ИЛЬИНСКИЙ Олег Павлович
(р 1932, Москва – ФРГ, США)
КУРДОЯТ
Говорят, что Курдоят померла,
Говорят, что наплодила ребят,
Говорят, что приходил Тамерлан,
Говорят, что видел Ной Арарат.
Говорят, что Курдоят — это ложь,
Говорят, что Арарат — это миф,
Говорят, что снег идет без калош,
Говорят, что Курдоят — Суламиф.
Наши степи широки, как моря,
От Кызыла до снегов лопаря,
Тамерлан неистребим, как трава,
Курдоят не померла, а жива,
Над пустыней Гоби звезды стоят
И лопочут: Курдоят, Курдоят.
1980

НЕУВЯДАЕМЫЙ СОНЕТ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
95
МАКОВСКИЙ Сергей Константинович
(1877, Петербург – 1962, Париж)
КОСТЁЛ
(Венок сонетов)
1
Молюсь изгнанником у врат костёла.
Здесь ближе Бог и сердце горячей,
и мёртвую латынь земных речей
животворит огонь Его глагола.
Прохлада, полутьма, на камни пола –
из окон стрельчатых снопы лучей.
Распятье и ковчег и семь свечей,
Мадонны лик – над кружевом престола.
О, времени святая нищета!
Века, века молитв и клиры мертвых,
всеискушенные жрецы Христа,
тень инквизиции на плитах стертых, –
хламиды королей в пыли простертых.
Величий дым... И мудрость, и тщета.
2
Величий дым... И мудрость, и тщета.
Слепого Хроноса казнят обиды, –
в пучинах дней ты, призрак Атлантиды,
племен и царств поверженных мечта!
Развалин прах могильный, немота
земных пустынь, седые пирамиды,
висячие сады Семирамиды,
песками занесенная мета...
Эллады сон, миродержавье Рима,
развенчанный Царьград, Россия... Мимо!
Все минется. За мигом миг – черта
в небытие скользит неотвратимо,
и любящих целует смерть в уста.
На всем, над всем, над всеми тень Креста.
3
На всём, над всем, над всеми тень Креста.
И здесь покоище: у двери храма,
касаясь плитами, так строго, прямо,
гробницы – вряд. И каждая плита,

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
96
прощальными словами заклята,
о вечности благовестит упрямо.
А рядом черная зияет яма,
в обитель тьмы отверстые врата.
Кого-то ждут? И сердце уколола
тоска щемящая... Немного дней, –
как знать? – и мне, взалкавшему Престола
изгнаннику, сойти под свод камней...
И все забыть! Но вспоминать страшней.
В родной земле и холодно, и голо.
4
В родной земле и холодно, и голо.
Скорблю во тьме. И мир зовет иной,
и жаль всего – всего, что было мной,
чего в душе и смерть не поборола.
Последний грех загробного раскола,
тоска последняя любви земной,
к долгий путь неведомой страной,
тропами заповеданного дола...
Иль это бред? И там, в небытии,
Харону я не заплачу обола
и Стикс туманный не умчит ладьи,
и дух развеется струй Эола,
отдав 3емле земные сны свои?
Иль человек лишь прихоть произвола?
5
Иль человек лишь прихоть произвола?
Нет, Господи! – пылает купина
неопалимая. Сгинь, сатана,
бессилен яд змеиного укола!
В слезах склоняюсь я на камни пола,
целую луч, упавший из окна.
Ах, верю в свет. Пречистая Жена,
от Твоего земного ореола...
Как нежен лик престольного холста –
и прозорлив, и милостив бездонно,
как ласково-божественны уста!
Люблю Тебя коленопреклоненно,
в Тебе одной люблю любовь, Мадонна,
и все, чему названье – красота.

НЕУВЯДАЕМЫЙ СОНЕТ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
97
6
И все, чему названье – красота,
не отблеск ли отчизны неизвестной,
где музыкой и тишиной чудесной
из края в край долина залита,
и внемлет херувимам высота,
и ризами Невесты Неневестной
сияющий под скинией небесной
обвит алтарь воскресшего Христа!
Но только миг... Погасло умиленье,
яслезыужнете.Иты–нета,
обитель слез и самоотреченья,
любви смиренной, бдений и поста:
тысячелетнее столпотворенье,
неверия и веры слепота.
7
Неверия и веры слепота.
Монахи в рубищах. Венцы, тиары.
Надменный пурпур, медные удары
колоколов, и Божья нагота...
Не ты ли, Рим? Надежнее щита
не мыслил водрузить апостол ярый.
Флоренция, – о, мраморные чары, –
и ты, венецианская мечта!
Крылатый Марк. У пристани гондола.
Выходит дож, внимает сбиру он, –
литая цепь на бархате камзола.
А в храме золото стенных икон
мерцает призрачно, уводит в сон,
в даль запредельную святого дола.
8
В даль запредельную святого дола
и в красоту влюбленные творцы,
не вы-ль воздвигли храмы и дворцы
над нищетой апостольской Престола?
Воистину, не вы ли. Божьи пчелы,
пред Господом художества жрецы,
несли в алтарь и кисти, и резцы,
свершая труд великий и веселый?

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
98
Чертог разубран кружевом лепным
мозаикой, парчой тонкоузорной.
Но этот дар угоден ли соборный
Тебе, пред Кем дары земные – дым?
Благословен ли подвиг рукотворный?
Что знаем, Господи! В веках горим.
9
Что знаем, Господи! В веках горим,
в веках Твоих – надеждой и гордыней,
скорбим ли о небесной благостыне
иль вожделеем к дочерям земным.
Что свято? Что соблазн? Неизъясним
двужалый взор праматери-богини.
Кощунствуем, ревнуя о святыне,
молясь Тебе, кумир животворим.
Буонарот! В часовне Ватикана –
прельстительный Олимп. Да-Винчи, мат!
Предтеча твой – женоподобный Вакх.
На ложе нег Данаю Тициана
ласкает Зевс... А там – Голгофа, мрак,
и кровью жертвенной точится рана.
10
И кровью жертвенной точится рана
за всех, за вся... И кровь любви – на нас,
услышавших о Сыне отчий глас
на берегу песчаном Иордана.
Дух-голубь над купелью Иоанна,
судеб земных передрассветный час.
Века, века... И день давно погас.
Забрезжится ли вновь? Гряди, осанна!
И вдруг органа гром. Победный гимн
гремит, растет, расторгнуть своды хочет...
Вот рухнули: пророчеством благим
труба архангела с небес грохочет.
И голос: " Pax vobiseum " – пробормочет.
Я чуда жду, заблудший пилигрим.
11
Я чуда жду, заблудший пилигрим,
и древние обряды литургии,
все те же от времен Адександрии,
текут медлительно. Я внемлю им

НЕУВЯДАЕМЫЙ СОНЕТ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
99
и вижу: холм и три креста над ним,
уснули воины, у ног Мессии,
простерты неутешные Марии,
поодаль – осторожный Никодим.
И слышу, вопль из далей Ханаана
воззвал к Тому, Чье царство искони:
Или! Или Лама савахфани!
Мне страшно. Тмится солнце... Вспыхнув рдяно,
померкли вдруг лампадные огни
и тумане ладана, в, грозе органа.
12
В тумане ладана, в грозе органа
чредой плывут видения времен:
волхвы, апостолы, Пилат, Нерон,
последний жрец над прахом Юлиана.
Сбылось! Земля тиарой осияна,
превыше царств Петра вознесся трон,
и рыцари спешат, за сонмом сонм,
на клик христолюбивого тирана.
"В Иерусалим!" И рати слышат клик.
Вот ринулись на воинов Корана
и грабят пышный град Юстиниана.
Пиры неправедных, закон владык,
и торг, и блуд в кумирнях базилик...
Сомкнулся круг священного обмана.
13
Сомкнулся круг священного обмана.
Уж не стою ли посреди руин
державы, вознесенной до вершин
и рухнувшей? Сомкнулся? Или рано?
Кто скажет? Там – в моленной, у фонтана
в саду своем разросшемся, один,
торжественной неволи властелин,
безмолвствует затворник Ватикана.
Осиротел Твой дом и стал чужим,
в забвении – таинственней и строже.
И кажется: Твои глаголы. Боже,
из уст священника не к нам, живым.
Но мертвые Тебя не слышат тоже...
Распятый Иисус... Державный Рим!

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
100
14
Распятый Иисус... Державный Рим!
Скрижали битв и. шелест голубиный,
боголюбви .гласящие глубины,
зломудрие богоотступных схим!
Враги, народы – вихрем грозовым:
норман и мавр, монгольские лавины,
гусситы, альбигойцы, гибеллины,
все попранные посохом твоим.
Бред шабашей и огненный Лойола,
суд милости – костры средь площадей.
и в пламени костра Савонарола...
Все сгинуло. Все сгинет. Казни сей
что избежит? О, Матерь всех скорбей,
молюсь изгнанником у врат костела.
15
Молюсь изгнанником у врат костела.
Величий дым... И мудрость, и тщета.
На всём, над всем, над всеми тень Креста,
в родной земле и холодно, и голо.
Иль человек лишь прихоть произвола,
и все, чему названье красота, –
неверия и веры слепота
в даль запредельную святого дола?
Что знаем. Господи! В веках горим,
и кровью жертвенной точится рана.
Я чуда жду, заблудший пилигрим.
В тумане ладана, в грозе органа
сомкнулся круг священного обмана.
Распятый Иисус... Державный Рим!
Прага – Париж
1922-1926-1941

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
101
РАССКАЗЫ
Анатолий КОЗЛОВ
ИСКУШЕНИЯ
– Только уж вы не думайте, что святое место – такая тихая гавань, где
люди пребывают, отдыхая от мирских забот в благости и неге. В святом
месте искушения ещё сильнее. Вот где идёт настоящая борьба духа! –
говорил Ванечка – немолодой мужчина, хотя и звали его, как зовут людей,
ещё не достигших возраста, когда величают по полному имени и отчеству.
В тот день я забежал в мастерскую к скульптору Калганову по
пустяковому делу. То есть и дела, собственно, не было, а был предлог (он
оставил у меня на даче удочку) и свободное время, что нередко бывает в
середине лета. Уловив моё настроение, Калганов предложил чаю.
— Посиди немного, передохни. Сейчас Ванечка придёт.
— Ванечка? А кто это?
— А вот подожди – увидишь, какой это интересный человек, –
продолжал интриговать Калганов.
Вскоре колокольчик, висящий на крючке над дверью, несколько раз
дёрнулся, издавая лёгкий звон, характерный для медных сплавов с
примесью серебра. Электрические звонки в «мухинских» мастерских были
не предусмотрены, и мой знакомый вышел из положения простым и
древним способом.
У меня в воображении составился портрет будущего гостя: молодой
человек, даже юный, с эпатажной внешностью. И был удивлён я, увидев
перед собой вполне зрелого мужчину, опрятно одетого, с лёгкой сединой в
рыжеватой бороде. Возможно, на голове его тоже имелись седые волосы, но
в светлой, выгоревшей на солнце шевелюре, были незаметны. И главное,
успел я заметить, взглянув в глаза вошедшему, чистую глубокую синеву
глаз. Такая чистота, что хотелось без конца смотреть в них. Так и случилось.
После, вспоминая нашу встречу, я никак не мог восстановить в памяти, во
что он был одет. Впрочем, это может быть результат его особенности
одеваться неброско, даже скромно, как обычно уверяют, со вкусом.
Хоз
я
и
нп
ригл
а
с
и
лг
о
с
т
якс
т
о
л
у,т
ое
с
т
ьр
а
бо
ч
е
м
ув
е
рс
т
а
к
у,
заменяющему стол при необходимости, вполне чистому и прибранному.
Выждав немного времени для приличия, Калганов взглянул на меня и,
лукаво подмигнув, обратился к гостю, успевшему расположиться, и
,
улыбаясь нам, не торопясь, прихлебывающему чаёк.
— А расскажи нам, Ванечка, что-нибудь.
– Что же рассказать? – с охотой отозвался тот, словно бы ждал.
– Да ведь у тебя много есть чего рассказать. Я каждый раз жду: ты
преподнесёшь новенькое, чего раньше не слышал. Хотя уже могу целый том
твоих историй написать. Выбери сам, к месту и ко времени.
Ванечка мельком взглянул на меня и, умиротворённо попивая чай ,
предложил послушать, как искушался он в святом месте. По его словам, нам
будет интер есно.
Я молча слушал его с внешним спокойствием, но, видно, заметил он мои
недоверие или иронию и стал рассуждать о необычности святых мест.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
102
– Так вот, – продолжал он, – было это в 200... году. К тому времени
остров Валаам уже более пятнадцати лет был возвращён православной
церкви, а Валаамский Спасо-Преображенс кий монастырь получил ст атус
ставропигиального, то есть находящегося в непосредственном подчинении
Патриарху Московскому и всея Руси. И опять поселились монахи на святой
земле.
В то лето я очень устал и намаялся, набегался: всё дела пустяковые, да
суета на пустом месте. То статью писал по просьбе одного никчёмного
книгоиздателя – в результате ни денег, ни внимания публики не обрёл. Я по
профессии историк-краевед, – пояснил он, заметив вопрос в моих глазах, –
да, да, не удивляйтесь, есть ещё в наше время и такие. Потом тётка у меня
умерла, а это и вовсе хлопоты не дай Бог никому. Да что же поделаешь?
Господь всех рано или поздно призовёт. Из всей родни у меня были мать и
тётка – они меня и воспитали. Затем тёткину дачу перерегистрировал и
продавал на правах наследника после её смерти. Аж в Выборг пришлось
мотаться. И дача – одно название, к тому же и запущено всё. От суеты
бесплодной, по опыту скажу, устаёшь больше всего. И понял я: есть у меня
несколько свободных недель. Понял и растерялся. Когда так внезапно от
всего освобождаешься, страх поначалу берёт – всё, кажется, чего-то не
сделал, что-то забыл или упустил из виду. А тут свободное время, и хочется
его с пользой потратить, не обычно. И с деньгами у меня в ту пору тоже
было всё в порядке – после продажи дачи. Не то чтобы совсем никаких
забот, а, в общем, хватало для поездки куда-нибудь в экзотические места. И
понесло бы меня на заграничны е чудеса смот реть, а там, на самом деле,
только того и ждут, если ты при деньгах. И вот уж потчуют тебя всеми
утехами, что специально (для нашего брата туриста) приготовлены. Но вы,
думаю, поймёте меня – не мог я на эти деньги развлекаться. Какие
развлечения! Получается: вроде радуешься, что человек умер. Но, однако,
искушение потратить деньги велико, и разрывался на части: отдохнуть
хочется и чтобы совесть не мучила. Но тут – как знак свыше. Однажды
вечером позвонили мне одни мои знакомые. Они только что вернулись с
Валаама. Они ездили трудниками в монастыре во славу Божь ю. И уж до того
довольны были поездкой – проезд и проживание бесплатные, а там
работаешь и отдыхаешь. И на всём готовом, и крыша над головой, опять же
– природа. Да что говорить – Валаам! Я обмолвился им о своих заботах, и
они стали уговаривать меня съездить на остров. Между прочим, говорят, по
тётке панихиду закажешь, и память её почтишь, как положено. Но ведь
съездить трудником на Валаам – не всякий сподобится, путёвки не
продаются, а ехать можно только с особого благословения. Можно было
конечно и туристом на теплоходе, но тут мало просто посмотреть, понять
нужно что-то для себя, жизнь вроде свою заново переосмыслить. Не
расслабление духа здесь требуется. Наоборот – сосредоточение. А надо
сказать: от рождения я был крещён. Но ведь было, как бы сказать, за
пределами понимания и я, признаться, слабо в это верил. Ну что тут
поделаешь, думаю, когда сама жизнь кругом такая? Ну, изменю я себя, а
людей вокруг кто изменит? Человеку всегда кажется: в его несчастиях все
кругом виноваты, мол, создайте нам условия, и мы людьми станем, и будем
поступать по справедливости! И думал: раз я крещеный и православный, всё
должно само собой делаться. А что для этого нужно немало трудов
приложить, жить этим ежедневно, ежечасно – понимания у меня не было. В
конце концов, у меня жизнь разладилась и семейные дела в том числе, с

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
103
женой рассорились окончательно и даже разъехались на время. Назрело
желание поисков других жизненных путей. Человеку только кажется, что
всё происходит по воле случая или, того хуже, по законам, им самим
установленным. Могу сказать: совершенно не так. Человек только
предполагает.
Пошёл я, по совету знакомых, на Валаамское подворье в Петербурге, в
паломническую службу, потом получил благословение в церкви и
отправился от монастырского причала в Приозерске на «Святителе
Николае»
–
маленьком грузовом судёнышке, переделанном из
рыболовецкого сейнера.
Ванечка бросил на меня короткий взгляд:
–
Многие подробности, вас не интересующие, я опущу. А приступлю
сразу к теме, вам интересной.
Меня, помню, удивление взяло: откуда ему знать, что нас интересует? Со
мной, например, он вообще едва-едва знаком несколько минут. Но я по-
прежнему молча слушал, настроившись скептически: сможет ли рассказ и
вправду меня заинтересовать? Люди утверждают наперёд, не дождавшис ь
итога.
– Замечу лишь такой факт, – продолжал Ванечка, – сборы мои в дорогу
были невесёлые. Буквально накануне отъезда я простудился: насморк,
голова разболелась. В пору было отложить всё и остаться дома. Но уже по
инерции собрался, вещи уложил – всё как в тумане. А в пути вспомнил:
многое из того, что взять хотел, забыл. Забыл ключ от квартиры приятелю
оставить, чтобы цветы поливал. С таким упадком духа сидел я на палубе и
предавался мрачным размышлениям: вместо того чтобы отдохнуть и
развеяться, несёт меня неизвестно куда работать за «здорово живёшь», и
плевал с тоской в зелёную воду Ладожского озера. Сижу я на палубе среди
других, рядом со мной монах примостился, хороший, добрый, всё чему-то
улыбается. А я злюсь: ну чего, думаю, улыбается, чему он всё радуется? В
общем, совсем настроение моё негодное. Монах, видно, заметил и
незаметно, слово за слово, разговорил меня, и всё выспросил. Узнал он, в
чём дело, и успокоил: вы, говорит, не переживайте. Это всё искушения на
вас перед поездкой, чтобы вас от затеи отвратить. И сколько ещё искушений
вас впереди ждёт и на Валааме, и по возвращении – одному Богу известно. А
вы крепитесь, и читайте молитву, с молитвой всё пройдёт.
Он успокоил меня и вернул радость в сердце: мы уже к Валааму
подплывали, из-за мыса показался Никольский скит, как авангард воинства
Христова на выдающемся в Ладогу маленьком островке, а за ним вдали над
островом вознёсся храм Спасо-Преображенского монастыря. Я увидел над
колокольней храма сияние – будто ангел в небе парит. Увидел, обомлел и
перекрестился. Потом в Монастырскую бухту вошли, я догадался: крест
золотой на солнце огнём горел, но в душе ангельское сияние осталось.
Поселили нас в Воскресенском скиту, на берегу самой глубокой на
Валааме Большой Никоновской бухты, если знаете.
На Преображение засобирался я с утра на службу в монастырь,
километров шесть от Воскресенского будет. В маленьком уазике – как его
всюду называют, «буханке», места мне не хватило. В первую очередь везли
трудников, занятых в тот день на работах, и женщин. Но я не огорчился и
бодрым шагом прошагал до монастыря по дороге, радуясь возможности,
несмотря на пыль, поднимаемую проезжающими мимо машинами, лишний
раз полюбоваться первобытным Валаамским лесом.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
104
Природа на Валааме – явление удивительное. Не то, что мы видим в
Кавголово или в Рощино. На Валааме лес густой и дремучий, с подлеском,
непролазный, всё вперемешку: сосна, ель, берёза тут же, осинки, рябина. И
всё переплетено и запутано, да вдобавок забаррикадировано буреломом.
Почвы там тонкий слой, остров весь из камня, выворачивает ветром
деревья, которые не сумели зацепиться, как следует, корнями. Как у людей:
нет у тебя корня настоящего – только до большой бури живёшь на одном
месте. Первозданной дикостью от всего веет, словно только вчера Господь
создал: ...Да произрастит земля зелень, траву и древо плодовитое... От
нетронутости и дикости зверьё там плодится с большой охотой. Зайцы
скачут по дороге, лосей столько, что приходится их укорачивать –
сокращать поголовье, а то весь остров сожрут!
Пришёл я в добром настроении в монастырь. Служба уже началась.
Народу столько: я, пожалуй, и в Казанском соборе не видел. Чуть позже ещё
прибыли несколько солдат во главе с сержантом из местной воинской части.
Встали позади меня.
От многолюдья, от необычности службы и обстановки — всё вокруг
настоящее, неподдельное, искреннее – подлинная красота, и я вскоре
проникся благостью и таинством молитвы. И ощущенье времени пропало
вовсе. Когда запели монахи... Вам никогда не доводилось слышать, как поют
монахи на Валааме? Жаль. Вы должны непременно послушать. После их
пения не хочется слушать никакого другого. Будто слышишь ангелов
Господних – такой чистоты и лёгкости голоса певчих. Запел молитву
знаменитый Валаамский монашеский хор, я почувствовал: слёзы стали
наворачиваться на мои глаза.... И вдруг! Именно вдруг неожиданно и
застало меня врасплох. Нелепые, неуместные и противные мысли пришли
мне в голову, резко ворвались в размягчённую молитвой душу...
Я к тому времени уже недели две прожил на Валааме: и отдыхать время
было, и работал при монастыре. Работа как работа – обыкновенная, только
без спешки и нервотрёпки.
Работается легко, будто люди собрались здесь жить вечно. Но монахов за
трудами не встречал. О трудовых подвигах прежних насельников Валаама
кое-что слышал. И приходит мне в голову ересь: «Что это, дескать, они
песни тут поют? Красоту разводят в золочёном храме? Ходят от мира
отрешённые, в очёчках – книг, должно быть, много читают? А мы тут
вкалываем, обслуживаем их, кормим, восстанавливаем, словом, налаживаем
их изящный быт во славу Божью. Кто же в таком случае истинно трудится,
где подвиг монашеский?».
И меня скрутило, хотел я бежать из храма, не достояв до конца службы.
Но сдержался, остановил себя. И словно очнулся. Осмотрелся, увидел
красоту вокруг, народ, молитву возносящий, лица серьёзные, искренние. И
понял сразу, в один момент, чьих это рук дело, кто ввёл меня в грязный
омут таких мыслей. И стал я молитву петь со всеми. И опять не только
успокоился, а весь преобразился, суть свою поменял. Дошло до меня, что
монахи делают для всего мира. И кто воистину красоту создаёт. К вечеру
того дня попал я на скит Всех Святых и увидел истинных тружеников
скромных. Стыдно стало, очень стыдно за те свои мысли.
Но по дороге к скиту случилось со мной ещё одно приключение, не менее
поучительное.
Ванечка сделал паузу, собираясь с мыслями или давая нам возможность
обдумать сказанное им. Хозяин предложил ещё чаю. Я смотрел на Ванечку

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
105
и внутренне удивлялся: сколько приходилось слышать всяких «охотничьих»
рассказов, небылиц и прочего вздора, но тут не было ни малейшей попытки
удивить нас или заинтриговать. Не было искусственного украшения,
выпученных глаз, интенсивной жестикуляции. Просто человек делился
пережитым. Хочешь, верь – дело твоё. Я чувствовал: не всякому бы он стал
рассказывать.
– Так вот, – продолжал Ванечка, – дорога на скит Всех Святых шла
между двух озёр. Вода в них, по сравнению с ладожской, была теплее, берег
пологий, песчаный. И я решил искупаться, чтобы шагалось легче – я уже
второй десяток километров в тот день наматывал, если с утра считать.
Только, увидев на большом озере много людей и взбаламученную воду
возле берега, я повернул к другому озеру. Здесь, правда, стояла небольшая
деревянная часовенка – обычная для Валаама. Но примостилась она на
горочке, чуть в отдалении, и казалась необитаемой. Я решил искупаться в
этом озере, отошёл подальше, пробравшись сквозь густой кустарник. Вышел
я на бережок и только верхнюю пуговку расстегнул на рубашке, вдруг...
Опять вдруг! Вдруг вижу, у противоположного берега две головы из воды
выглядывают, переговариваются. Голоса вроде женские. Ну, думаю, не беда.
Озеро хоть и небольшое, да мне только окунуться – не помешаю. Они пошли
на берег. Выходят из воды две молод еньких женщины или девушки ,
молоденькие и стройные. Меня прошиб озноб, потому как были они
совершенно голые. Вышли на бережок – меня уже явно заметили, но не
стесняются, не бросились к одежде, не прикрылись ничем, встали во всей
красе – загорают. Гляжу я на них абсолютно бесстыдно, с места сойти не
могу. Близко они, видны у одной из них бусинки пирсинга от пупка до
самого, извиняюсь, низа. Модой сьгт до невозможности, в городе
насмотрелся, но такое – первый раз. Язык к нёбу прилип. Они улыбаются
солнышку, болтают весело, о чём я не слышу, в голове гром с бурей, в висках
стучит. Насморк у меня к тому моменту прошёл, здоровье окончательно
поправилось, чувствовал я себя превосходно, вы понимаете, к чему я? Стоял,
стоял, нагревался, как электрочайник, а потом, сам не помню как, шагнул
бочком в кусты и бросился вокруг озера к ним.
Не заняло минуты: выскочил я из кустов в том месте, где они, по моим
расчётам, стоять должны, а только никого вокруг нет. В армии солдат
тренируют, чтобы они за сорок пять секунд одевались, а тут не только
простыл след, а его даже нет. Огляделся — место то самое. Я туда, сюда –
ничего. Вот уж, действительно, как в воде растворились. Плохо мне стало. Я
был готов к жёсткой обороне с их стороны, возмущению и прочему, а теперь
как будто размахнулся что есть сил, а ударил по воздуху. Я окунул голову в
озеро.
Поднялся я с мокрой головой на горочку к часовне, там монашек стоит –
попутчик мой, с которым мы на «Святителе Николае» шли, улыбается, меня
ждёт. Смущаясь и краснея, я ему всё рассказал. А он спокойно говорит:
–
И нечему удивляться. Бесы приходили искушать. Они не первый раз
сюда приходят.
– Да ведь видел же я, – говорю, – своими глазами: живые они, смеялись.
А он опять спокойно, не лукавя, не насмехаясь:
–
Чтобы тебе понятнее было: бес за человеком по пятам ходит, у кого
веры нет внутри, душа без Бога живёт, и дом его пуст, как в писании
сказано, он и поселяется. Человек думает, что он сам собой отчаянный и
дерзкий, а не подозревает: осталась от него только бренная оболочка. А ей

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
106
уже давно он верховодит – вот и вся гордыня человеческая, и весь ум и
дерзость. Видимость только. Но мы видим, нас никакие покровы не
обманут. Нам гнилая сердцевина видна. – Вот, – закончил рассказ Ванечка
– а вы говорите: святое место, беззаботность.
Я сидел молча и ничего не говорил, без особого понимания лучше и не
лезть. Его рассказ меня озадачил. Хотелось спросить. Но, не успев собраться
с мыслями или от растерянности, я , неожиданно для самого себя, спросил:
– А как же всё-таки вы распорядились деньгами?
Мой вопрос привёл его в недоумение, и он, как показалось мне, с
некоторой растерянностью, жалобно, посмотрел на Калганова. Я
почувствовал, тому тоже неловко:
– Да как же, – смущаясь и досадуя, ответил Ванечка, – пожертвовал я их
тогда на нужды монастыря. Хоть и крохи, а мне удовлетворение, с пользой
потрачены. Искушение деньги промотать, и я тогда понял.
Ответ привёл меня в замешательство. Ванечка благодарил хозяина за
г
осте
п
риимс
т
в
о и прощалс
ясна
м
и
,з
аме
ш
ате
л
ь
ство переросло в
раздражение.
–
Что же, по-вашему, – остановил я его вопросом, когда он был у дверей,
– вся жизнь состоит из постоянных искушений и шагу ступить нельзя без
этого?
Ванечка остановился.
– Совершенно верно, именно так.
Я победоносно усмехнулся.
– Я с вами не согласен, не чувствую этого, решения, в той или иной
ситуации, принимаю сам, своим умом, осознанно.
Ванечка спокойно посмотрел на меня, как на ребёнка, глубокой синевы
глазами.
–
Вы заблуждаетесь. После моего рассказа вам хотелось меня о чём-то
спросить, не так ли?
– Так, – признался я, не уставая удивляться его проницательности.
– Вы спросили о деньгах и спросили непроизвольно. Вот вам и,
пожалуйста, искушение. Более того, и меня в грех ввели – хвастать
заставили. Я вовсе не собирался про это рассказывать. Победа над собой –
самая дорогая победа, но нужна она только тебе самому, и потому лучше о
ней не трубить.
– Поверь, – обратился ко мне Калганов, – это правда, подтверждаю – по
поводу денег. Я этого факта не знал. И уверен – никто из знакомых про это
не слышал.
– Вот вам и пример, – грустно улыбнулся Ванечка, – малое, а всё же
искушение.
– Так вы же сами, – начал оправдываться я, – сами в начале про деньги
упомянули. А уж повесил на стену ружьё – стреляй!
Ванечка хитро улыбнулся, они переглянулись с Калгановым.
–
Вот-вот, – почти смеясь, открывая дверь, сказал он, – и я о том же –
сам сказал. А к чему?..
2006 г.

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
107
Владислав ФЕДОТОВ
НА ХУТОРЕ
Муравей полз по дороге – не по широкой лесной, а по своей муравьиной,
которая вела к старой разлапистой ели. Ему навстречу то и дело попадались
собратья, бегущие налегке, а он, бедолага, выбиваясь из последних сил,
тащил двойную сосновую хвоину. К концу дня ноша почему-то казалась
намного тяжелее предыдущих. Вконец обессиленный, он было бросил её и
устремился вперёд – долго ли ещё мучиться? – но потом вернулся, взялся
поудобнее и потащил снова. Наверное, знал, трудяга, что около дома его
обязательно встретят соплеменники, помогут втащить «брёвна» наверх, и
их общий дом подрастёт ещё немного. А к концу лета получит ся самый
высокий муравейник в округе, и тогда можно будет откладывать яйца и
ждать прибавления в семействе.
...Обычно с обхода Калина (прозвище – не по кустарнику с красными
горькими ягодами, а просто по фамилии – Калинин) возвращался по лесной
дороге, и на повороте к дому его взгляд всегда натыкался на муравейник
под старой елью. День ото дня тот рос буквально на глазах, постепенно
превращаясь в муравьиный небоскреб. «Тоже вот – как люди. Всю жизнь
трудятся, горбатятся... А зачем, спрашивается?»
*
*
*
Пошел седьмой год с окончания войны. Новгородский мужичок Калина
попал на бывший финский хутор, можно сказать, случайно. После
семилетки с год проработал в колхозе, потом отслужил «срочную» и,
демобилизовавшись, вернулся в свою деревню (где ждала его одна маманя.
Батя, Калинин Иван Петрович, как многие мужики-соседи, «пал смертью
храбрых в боях за социалистическую Родину... »). Отдохнув с недельку и
малость погуляв, подался Калина в Ленинград – вербоваться «на севера»,
как тогда говорили.
Была у бывшего матросика второй статьи заветная мечта-идея:
заработать денег и построить дом, свой. Ведь обитали они со старушкой-
матерью в крохотной комнатёнке казённого, наспех сколоченного барака;
поскольку собственный их домишко сгорел во время войны.
В ленинградском бюро по трудоустрой ству парню вы ложили несколько
адресов. Но страшно уезжать в дальние края – пугала неизвестность. Да и
умный сосед по бараку, прознав о планах Калины, убедительно отговаривал:
ты что, паря, – на кой тебе Красноярский Край? На лесоповале неделю не
протянешь, пупок сорвёшь. Там ведь одни бывшие зеки вкалывают, у них
привычка и сноровка, а ты... Опять же специальности у тебя – никакой.
В общем, отговорил. Калина решил далеко от родного дома не
отрываться.
Так он попал на судостроительный завод в Выборге (и от Ленинграда
недалеко, и до родной деревни – маманю навестить – ни край). Сначала был
чернорабочим, потом окончил курсы электросварщиков. В общем, долго ли-
коротко, но прижился на новом месте и специальность хорошую освоил.
Возвращаться в деревню ну никак не хотелось. А со временем и деньжонок
скопил – достаточно, чтобы начать строить дом. Но уж коли строить, то

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
108
непременно здесь, близ Выборга. Конечно, старуха-мать ждала его, чадушку
ненаглядного, часто донимала слезливыми письмами, а сынок не больно-то
спешил отвечать на них. Не до того было. Вламывая на заводе по полторы-две
смены, к вечеру едва доползал до кровати в общаге. Правда, в иной выходной
(считай, через силу) заставлял себя сесть за ответное послание, однако, как ни
старался, как ни напрягал мозги, получалось скудно и сухо. Да и о чём,
собственно, писать? О том, что страх как ни хочет возвращаться в убогий барак
вблизи деревенского коровника... как мечтает о собственном крепком доме. –
таком, как у их бывшего председателя Тимофея Егоровича. Бывало, одолеет с
грехом пополам половинку тетрадной странички и – баста: мол, не переживай,
дорогая маманя, за меня не беспокойся, всё хорошо, не пью, не курю, вламываю
до чертиков в глазах, устаю. Мастер, правда, доволен и похваливает, обещает к
Новому году поместить мою фотку на цеховой Доске почета...
Проживал Калина в то время в общежитии на окраине города, недалеко
от завода. Жилье было временное, и уже через полгода ему предложили на
выбор: или комнату в городской коммуналке, или домик на хуторе,
километрах в двадцати от города. В ближайший же выходной Калина
поехал смотреть дом вместе с мастером – Иваном Поликарповичем,
степенным рассудительным усачом с бритой «под Котовского» головой.
Был месяц май, его начало,
Захлебывались соловьи.
Ничто живое не молчало:
Летало, пело и жужжало
И громогласно заявляло
На эту жизнь права свои...
Калина хорошо помнил ту раннюю, бурную весну, и эти несколько
неуклюжих, но искренних строк из своего дембельского альбома. Стишки
ему надиктовал товарищ перед самым расставанием «стариков»,
отслуживших «срочную». Когда стишки приходили на память, Калина
невольно вспоминал и «кореша» – хлопчика с Украины, большого
любителя книг и задушевных хохлацких песен.
*
*
*
Заросшая травой и чертополохом лесная дорога вела к небольшому
поселку. Здесь следы войны были видны всюду: ещё не сравнялись с землей
и не осыпались окопы и траншеи; воронки от снар ядов и бомб были глубоки
и зловещи. А километрах в трёх от поселка, на берегу озера, в лесу прятался
бывший финский хутор: большой, судя по фундаменту, хозяйский дом
начисто сгорел (наверное, после прямого попадания снаряда), зато два
небольших деревянных строеньица, где раньше, скорее всего, жили батраки
или прислуга, уцелели.
Вскоре, не шиб ко обремененный домашним скарбом, Калина перебрался
на заводской полуторке к новому месту жительства. Правда, выбранный им
домик был и с виду и внутри весьма неказист, требовал хорошего ремонта.
Чем новый хозяин и занялся с присущими ему сноровкой и усердием.
Теперь парню приходилось вставать рано, чуть свет, и пешим ходом
добираться до ближайшей автобусной остановки. Но Калина – не жалел о

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
109
переезде. К тому же в соседнем домике к середине лета поселился и его
мастер – Иван Поликарпович, с женой и сыном. Наверное, заводское
начальство ценило старого мастера, и он получил этот дом в полное
владение, как летнюю дачу, почти бесплатно.
Наблюдая, что сосед никогда не сидит без дела – то трудится на своем
огородике, то что-нибудь пилит-строгает по дому, Поликарпыч, усмехаясь в
густые усищи, не раз говорил ему:
– Э... ну, что ты прыгаешь весь день, как воробей? Сядь, покури... Всех
дел всё равно не переделаешь... (мастер знал, что парень не курит, и
приглашение на перекур означало приглашение к разговору).
–
Тебе,
малый, хозяйка работящая нужна, помощница...
Про эту работящую хозяйку-помощницу старый мастер заводил разговор
не однажды.
–
А у тебя что, есть кто на примете? – простодушно, но не без лукавства
уточнял Калина.
– У меня? – наивно удивлялся Поликарпыч. – Это у тебя должна быть на
примете... Или ты бобылем всю жизнь собираешься жить?
–
Иван! – звала его с соседнего участка круглолицая пышнотелая
супруга. – Хватит лясы точить... Обедать пора...
И тут же ей вторил звонкий голосок сына Витьки:
– Папка, иди быстрее... Остынет ведь!
– Во, слышишь? – мастер довольно пушил пальцами густые усы. – Хором
зовут. Ждут, значит... А тебя кто покличет? Некому! Я и говорю – без
хозяйки пропадешь...
– Не пропаду, – отшучивался Калина. – Вот новый дом дострою, тогда и
хозяйкой обзаведусь.
– Э ... когда-то ещё достроишь... когда рак на горе свистнет?
–
Накоплю ещё деньжонок малость и дострою. Гранитный фундамент
есть, стены есть – считай, полдела сделано...
– Ну, ну... Ладно, коли так. Только учти – человек должен за свою жизнь
три дела успеть: построить дом, посадить дерево и воспитать ребенка. А ты с
огорода не вылазишь... Спеши, пока молодой!
– Да какие мои годы, успеется. Как говорят: была бы шея – хомут
найдется...
– Э... не скажи. Годы, брат, они как воробушки. Я тоже по молодости
рассуждал, как ты сейчас, да чуть не опоздал. Витька-то у меня поздний...
Мне уж полста стукнуло, когда сынок появился... Но всё ж таки успел я в
продолжении своего рода. Так и ты смотри. Не припозднись...
И пофыркивая в свои роскошные пушистые усы, старый мастер уходил
обедать.
*
*
*
«Это ж сколько с тех пор воды утекло, с тех памятных разговоров с
Иваном Поликарповичем?.. Подумать страшно... Уж давно нет на свете
старого мастера, а сын его – Виктор – в прошлом году сорокалетие справил.
Да ещё как справил! Родичей и друзей на хутор понаехало – не счесть:
поздравляли Витюшу, и Поликарпыча добрым словом поминали. Де,
хороший был человече, прожил жизнь по чести-по совести... Да, редкий
человек по нынешним врем енам ».

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
110
... Калина достроил дом быстро, и хозяйку-помощницу нашел себе тоже
быстро. Познакомился с Надеждой в Доме культуры на заводском вечере.
Танцевать парень не шибко умел – ну, да чтобы потоптаться на свободном
пятачке среди танцуюших, большого умения и не требовалось. Калина
набрался храбрости и пригласил приглянувшуюся ему дивчину на
медленное танго (на быстрый фокстрот – не решился: как бы ноги
партнерше не отдавить). А та, к его изумлению, в свою очередь пригласила
его на «белый» танец. Чем уж там они приглянулись друг другу – объяснить
не могли, даже спустя время, когда поженились. Месяца два после того
вечера Калина ухаживал за дивчиной, как положено установившейся
традицией: кино... танцы... прогулки по набережной, робкие объятия...
поцелуи и... ЗАГС.
Надя – худенькая, глазастенькая, но с характером – была единственным
ребенком у матери-одиночки, воспитывалась без отца; мать души в дочке не
чаяла, жалела её и баловала. Домашним хозяйством Надежда не занималась
–н
и белья постирать, ни обеда сготовить не умела. С детства не была
приучена и потому не любила. А уж «в земле ковыряться», по её
выражению, и подавно не желала. Старик Поликарпыч подметил это и,
заглядывая к «молодым» – посидеть, покалякать, в отсутствии Надежды
успокаивал соседа:
–
Э... молодая еще. Погоди – всему со временем научится. Главное, чтоб
любовь-морковь не вяла, а остальное приложится...
Запомнился Калине год, когда родился сын Мишка – крохотный
человечек со смешным сморщенным личиком, мелкими прыщиками на
лобике, кряхтящий и всё время пытающийся высвободиться из пелёночных
тенет. Мальчишка редко плакал, но постоянно кряхтел, как старичок и
недовольно куксил губки – что придавало его сморщенному личику
обиженно-недоуменное выр ажение.
Но как же он был красив для отца, как желанен!
Калина возвращался, усталый, с работы и первое, на что натыкался
взгляд – груда грязных мокрых пеленок. Не выказывая недовольства, не
ворча и – упаси Боже, не закатывая скандалов, он засучивал рукава и
принимался за дело – как мог и чем мог помогал молодой жене:
перестирывал-переполаскивал пеленки, развешивал их на просушку,
гладил и аккуратно складывал стопкой выглаженное, и, лишь покончив с
делами, садился за стол – ужинать. А Надя, кормя мужа, всё жаловалась и
сетовала, что у нее только две руки, и она, бедная, ничего не успевает. И
молока своего, мол, для ребенка не хватает, приходится готовить разные
смеси, и вообще ей трудно справляться с этим вечно то капризничающим,
то писающим дитём...
Калина подумал-подумал и решил написать письмо матери: дескать, не
приедет ли она пожить немного у них, понянчиться с внуком. Мать не сразу,
но ответила, что очень хотела бы увидеть сына и его семью, подержать в
руках внучонка, но – увы, приехать никак не может из-за своих «болячек»:
«Всё плачу я, сыночка, что никуды не пускают меня мои ноженьки –
болят и болят, недужные. Може, вы когда ни то, выберетесь ко мне?..»
Разумеется, Надежда ни о какой поездке к свекрови и слышать не хотела.
А Калина не хуже её понимал, как трудно жить с маленьким ребенком на
хуторе, где нет ни электричества, ни простого водопровода. После долгих
споров, увещеваний – с его стороны, попрёков – с её, решили так : зимние

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
111
месяцы Надя с малышом поживет в городе у своей матери, а летом они
вернутся сюда, на хутор.
Теперь, после работы, Калина спешил не на автобус, а на квартиру к тёще
–
малоразговорчивой, угрюмой Евдокии Михайловне – навестить жену и
сына. Иногда оставался на ночь. Спал на раскладушке в маленькой
кухоньке: места в однокомнатных хоромах тещи было немного. Да и
отношения с тещей у него были не ахти... Евдокия Михайловна восприняла
появление Калины в жизни дочери как недоразумение, как большую
ошибку с её стороны, и эту ошибку рано или поздно всё равно придется
исправлять. Дочь, красавица, с десятиклассным образованием, достойна
более подходящего мужа. Ну, хотя бы того молодого человека из
заводоуправления, где Надежда до замужеств а работа ла секретар ем-
машинисткой. Вежливый, культурный, молодой человек активно ухаживал
за Надей ещё до появления Калины. Как доченька умудрилась выскочить
замуж за хуторского отшельника – Евдокия Михайловна до сих пор не
могла взять в толк. Да этот деревенский простофиля, пусть не пьющий и не
курящий, в подметки ей не годится. Хотя бы техникум какой закончил, из
простых работяг в какое-никакое начальство выбился... Ну, да что с него,
убогого, требовать – как был, так и есть лапоть новгородский.
За прошедшие осень и зиму Мишка и подрос, и окреп, и к лету семья
снова воссоединилась. Но теплые летние денечки промелькнули быстро, а в
сентябре, едва захолодало, Надя с Мишкой опять уехали к мамаше. С тех
пор на хуторе их больше не видели.
Не без помощи мамани, Надежда устроила сына в ясли, а сама вернулась
на прежнее место работы – в заводоуправление. Соломенный вдове ц
Калина всё реже стал появляться в их городской квартире: привозил деньги
с получки, игрушки сынишке, но ночевать уже не оставался, да его и не
особенно приглашали.
Хуторянин не скрывал досады и нет-нет да заводил с женой разговор на
«сколькую» тему:
– Надь, а Надь... Ты что ж, так и собираешься на два дома жить?
Надя отвечала как по заученному или как по науч енному своей мамашей:
– А ты продай дом-то, купим квартиру в городе и заживем, как все
нормальные люди!
У Калины комок подкатывал к горлу:
– Да пойми ты... Не могу я продать дом...И в каменных стенах жить тоже
не смогу. Деревенский я, понимаешь?.. Давят меня каменные стены...
– А меня от деревянных тошнит... Вместе с твоим садом-огородом... и
вообще... никакой цивилизации. Как в каменном веке. Вода – из колодца,
печь – топи... В сортир приспичит – беги во двор! Нет... не по мне такая
жизнь, не по мне. Как хочешь!
Вот и поговори с ней. Так и жил Калина один-одинешенек – ни женатый,
ни холостой, ни деревенский, ни городской.
...
Шли годы. Мишка уже в школу ходил, в пятый класс, когда Надя
нежданно заявилась на хутор – просить у Калины согласия на развод.
Калина из гордости не стал выпытывать – зачем ей понадобился штамп в
паспорте: по всей вероятности, бабочка замуж собралась, не иначе. Что ж,
дело житейское: соскучилась, поди, по хорошему мужичку...
Он согласился. Не спорил и ни словом не упрекнул. Насильно мил не
будешь.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
112
–Э
... не горюй, – утешил соседа мудрый Поликарпыч. – Коль не
сложилось – значит, и виноватых нету. А что касаемо сына – его у тебя
никто не отымет. Сын – он завсегда твой... Плоть и кровь. А на Надюху зла
не держи, у женщин – свои резоны...
И точно. Прослышал Калина, что Надежда выскочила-таки замуж – за
городского, говорили, с ихнего же завода. Судачили, был её теперешний
муж намного старше Нади, зато – инженер (не лаптем щи хлебать!), словом,
как мамаше её мечталось. И насчет сына Поликарпыч прав ок азался :
Мишка как ездил к отцу каждое лето, так и продолжал ездить. Где ж ещё
каникулы проводить, если не на хуторе? За последнюю зиму парень
вытянулся, стал выше отца на полголовы, с учёбой – полный порядок, и ни
спиртным, ни куревом, как иные его ровесники, не балуется. Чего ещё отцу
желать?
–Н
у, как отчим, не забижает тебя? – будто невзначай, как-то
поинтересовался Калина. Михаил насупился, совсем по-отцовски свел над
переносицей густые брови и ответил солидно, как взрослый:
– Он меня не трогает, а я его... Да и что мне отчим, когда у меня родной
батя есть?
У Калины аж в груди защемило... – от радости ли, от гордости. Верно
Поликарпыч предрек: его кровинушка, как есть – его.
Время для Калины словно песок сквозь пальцы. А для Мишки десять
школьных лет – почти целая жизнь. Получив аттестат, Мишка с год
проработал у отца на заводе, а на следующий год подал документы в
Кораблестроительный институт в Ленинграде. Вступительные экзамены
сдал на одни пятерки, поступил на экономический факультет и учился тоже
хорошо, вплоть до третьего курса. А на третьем курсе случилось
непредвиденное – закрутила парнишку одна замужняя красотка, и пошла у
Михаила учёба под откос. За прогулы, за грубость комсомольским
начальникам, за академическую неуспеваемость был он отчислен из
института и сразу же «загремел» под осенний набор в армию. Сержантская
«учебка» на полгода под Саратовом и – привет, Афган, будь ты неладен...
Ох, как жестоко ошибся добрейший Иван Поликарпович, когда уверял,
что никто не отнимет у Калины единственного сына. Плоть и кровь.
Последнюю надежду и утешение.
Отняли... Родине зачем-то понадобилась его молодая, ещё только
начавшаяся жизнь. «Исполняя интернациональный долг...». Первый и
последний раз в жизни плакал Калина, держа в дрожащих руках казенную
похоронку на сына. Эх, гадство! Да пропади оно всё пропадом!.. Какой долг?
Кому долг? За что?..
В память о Мишке посадил Калина рядом с домом диковинное дерево –
кипарис. Мишкин боевой товарищ – были «не разлей вода» ещё с учебки –
выкопал из каменистой афганской почвы небольшое деревце, отдаленно
похожее на маленькую ёлку, и привез на хутор вместо прощального привета .
Случилось это в 1985 году. Странно-не странно, но прижился кипарис на
непривычном для себя месте, быстро пошел в рост, зазеленел, и ныне его
стройная макушка доставала почти до самой крыши нового дома.
*
*
*
Пепельная седина вкралась в жестки е русые вихры Калины . В серы х
печальны х глазах будто навеки затаилось невыразимое словами ,

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
113
невыплаканное горе. А на сердце – сосущая пустота. Сломалось что-то в
душе Калины, испарились куда-то его неуёмная энергия и оптимизм,
поскольку надломилась и рухнула в одночасье опора – представление о
правильном и справедливом порядке в мире. До сих пор, несмотря на
всякие жизненные испытания, он твердо верил в тот порядок. Мол, жизнь
ни у кого не проходит гладко, без сучка и задоринки, человеку
предназначены трудности и испытания, которые он обязан терпеть и
преодолевать. Вот только непонятно было – кем предназначены? Судьбой
ли? Богом?.. И почему кому-то страданий отмерено полной чашей, а с
другого всё, как с гуся вода?
Когда задался Калина этими непростыми вопросами – тогда и закачался
его миропорядок, простой и понятный с детства. Получалось: нет правды и
справедливости в этом мире, нет и уже не будет. Воры, мерзавцы и прочие
подлецы всех мастей живут и живут себе припеваючи... а правдолюбы и
честные люди, будто проклятые, обречены кем-то на все тяготы жизни. А
что же государство? Власть? Куда они-то смотрят? Ведь это они –
государство и власть – забрали у него единственного сына, его надежду и
опору, забрали и отправили в Афган, а потом сами же признались, что
афганская война – ошибка. Загубили там тысячи молодых, ни в чем не
повинных судеб, и никто не ответил за эту «ошибку», ни с кого не
спросилось за погубленные н евинные жизни.
...Со временем боль утраты понемногу затихла, притупилась. А
образовавшуюся пустоту в душе заполнило безразличие – безразличие ко
всему вокруг. Следствием стало то, что Калина запил по-чёрному и уволился
с завода. Как жить дальше, да и стоит ли жизнь того, чтобы продолжаться –
эти мучительные вопросы всё чаще и назойливее посещали его хмельную
голову. Верёвка есть, крепкий сук тоже найдется. А что если...
Думать – думал, но – не решился, что-то удержало. То ли страх перед
роковой неизвестностью, то ли маленькая иконка, привезенная из
вологодской деревни после смерти матушки. Деревянная, с кое-где
облупившейся краской иконка – единственная память о прошлом. Правда,
Калина как привез ее, положил в ящик комода, так ни разу и не доставал
оттуда. Однако – помнил.
Спиртным он и смолоду-то не шибко увлекался – и его чёрные запойные
дни продолжались не долго. Через неделю-другую хуторянин стал
приходить в себя. Как-то полез в комод, вынул завернутую в белое
полотенце старую иконку с изображением Божьей Матери и долго смотрел
на неё. И почудилось, что Божья Матерь осуждает его... взгляд её – прямой
и укоризненный – будто бы говорил, что так, как он сейчас живёт – не
хорошо, не по-божески. Но в легком наклоне головы Богородицы он, к
несказанной радости своей, узрел знак если не прощения, то жалости и
понимания.
В тот же день Калина приладил иконку в углу избы и впервые после
отпевания матушки в деревенской церкви (где, как большинство
окружавших его людей, крестился неловко и торопливо, не придавая
ритуалу большого значения) на сей раз перекрестился истово и с
благодарностью. И громко, не таясь (кого было стесняться в пустом доме?),
вслух попросил:
–
Пресвятая Богородица, Матерь Божия, будь заступницей моей перед
сыном твоим, Господом Богом нашим Иисусом Христом – пусть поможет
мне, заблудшему и грешному, выйти из тьмы неверия и уныния. Аминь!

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
114
А вскоре после этого пошел в лесничество и упросил тамошнее
начальство взять его в контору лесником-обходчиком. Контора
располагалась в посёлке, что был в трёх километрах от хутора, а лесной
участок, выделенный ему под присмотр, начинался прямо за огородом его
дома.
*
*
*
Как-то теплым летним вечером Калина сидел дома и услышал за окном
шум подъезжающей машины. Он вышел на крыльцо и удивился
неожиданным гостям. Из старенькой пыльной иномарки вылезли два
незнакомых парня и направились прямёхонько в его сторону.
– Привет, хозяин... А что, здесь от вас к озеру можно проехать? –
подходя, спросил тот, который шел впереди. Был он небольшого росточка,
но крепок и широк в плечах, смугл и вихраст.
– Можно-то, оно, можно...
– Калина закивал и тут же усомнился в
собственных словах. – Да тока на вашей машине вряд ли... Низковата у ней
посадка, боюсь – на брюхо на подъезде сядете. – И
,з
аметив, как
разочарованно переглянулись парни, поспешил ободрить.
–
Да озеро-то,
слышь, рядом, вона – за теми кусточками... До него и пешком пройтись – не
велик путь...
–
и показал рукой направление. Парни обменялись между
собой двумя-тремя фразами, после чего вихрастый снова спросил:
– А ничего, если мы машину здесь оставим?.. Никому не помешает? В
крайнем случае мы и заплатить можем...
–
его низкий, с чуть заметной
хрипотцой голос очень подходил к кряжистой ладной фигуре.
Калина снисходительно ухмыльнулся:
– Кому тут мешать?.. Хутор, он и есть хутор. Оставляйте – не
сомневайтесь. И платы никакой с вас не возьму. Будете ещё выдум лять...
Обрадованные парни тут же у машины переоделись во всё рыбацкое
(брезентовая роба, сапоги, смешные шляпы – всё чин-чинарём), достали из
багажника термоса и прихваченную из дома снедь, быстренько перекусили
и подались на озеро – пытать рыбацкое счастье. Обратно вернулись уже
затемно. С уловом, но, видать, что уставшие. Опять принялись совещаться
между собой. А Калина, догадавшись, о чем они шушукаются, без всякой
задней мысли гостеприимно предложил им остаться ночевать. Парни
обрадовались, рассыпались в благодарностях: по всем приметам ,
возвращаться на ночь глядя в город, трястись по ухабистой лесной дороге
им никак не улыбалось...
Так Калина познакомился с Саней – коренным горожанином, бывшим
токарем по профессии, а с недавних пор – не крупным, но успешным
бизнесменом и заядлым рыболовом. Теперь Саня каждую неделю приезжал
под вечер на хутор (часто один) и оставался ночевать, чтобы на завтра
можно было рыбачить весь день. Парень проводил время на воде от восхода
до заката, забывая даже про еду. Рыбалка была его неуёмной стр астью.
– Да нет же, рыба – не главное, – говаривал Саня. – Важен процесс... А
если подумать – и процесс не важен. Главное – время, проведенное наедине
с природой.
– Красиво толкуешь, – похохатывал Калина – а рыбку, небось, трескаешь
– только дай...

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
115
– Само собой – соглашался Саня. Он никогда не приходил с озера пустой.
Возвращаясь с рыбалки, с довольным видом грохал ведро с уловом на
нижнюю ступеньку крыльца и звал Калину:
– Отец! Иди, отбирай рыбёху на уху...
И Калина невольно вздрагивал – то ли от неожиданного грохота
тяжелого ведра, то ли от этого подзабытого им слова «отец».
Случалось, Саня приезжал с кем-нибудь из приятелей. После удачной
рыбалки парни немного выпивали и – молодые, аппетит хороший –
съедали всё, что обычно привозили с собой. Но если какие-то продукты
оставались – Саня сгребал оставшееся в полиэтиленовый мешок и, не
слушая отговорок, впихивал его в руки Калины. Хочешь-не хочешь –
приходилось брать...
По натуре Саня был человеком прямым и немно гословным, и до поры
казался сдержанным в выражении эмоций. От Калины он ничего не
скрывал, но и не спешил с сердечными откровениями. Лишь спустя немалое
время Калина стал узнавать про него всё больше и больше. Выяснилось, что
рос парень без отца, был старшим из троих детей, и так уж повелось в семье,
что то немногое, что было послаще, всегда доставалось не ему. «Ты уже
большой, Санёк, – словно оправдываясь, говорила обычно мать, а они –
маленькие...» . Она поглаживала старшенького грубоватой ладонью по
голове, и эта ласка заменяла парнишке ароматную карамелину или пряник.
На осторожный вопрос Калины об отце Саня пренебрежительно
отмахивался:
– Так кто ж его знает – где шляется?.. Затерялся в безкрайних
российских просторах. Мать пыталась искать с помощью судейских
исполнителей, на алименты подавала – только так ни разу ни копейки не
получила. Значит, далёко убежал...
Нет, чернявый коренастый Саня и внешне не был похож на
светловолосого рослого Мишку, да и годами, пожалуй, был постарше, но
почему-то день ото дня становился Калине всё ближе, всё понятнее, всё
родней.
Наступила осень – со слякотью, с холодами, с первыми заморозками.
Саня стал появляться на хуторе всё реже. А когда ударили настоящие
морозы и завьюжило – парень и вовсе пропал. Вскоре дорогу занесло
снегом. Калина понял, что до весны не видать ему заядлого рыболова. И,
опечаленный, сильно затосковал.
Сосед Виктор (сын покойного Ивана Поликарпы ча) заколотил
деревянными плахами дверь в своем домишке, завесил окна глухими
ставнями и укатил в город, в доставшуюся от отца однокомнатную квартиру.
А Калина остался на хуторе один-одинешенек. Нет, страха он не испытывал
(лихих людей сюда калачом не заманишь, а для зверья имелось у него
неплохая двустволка). И с делами привык управляться без посторонней
помощи. Правда, иной раз скукотища одолевала. Чтобы хоть как-то
развеяться – стал ходить на охоту. Зима выдалась морозная и снежная.
Заячьих следов было намётано и вокруг огорода, и прямо под окнами. Да
что там зайцы!.. Даже лисица-плутовка не была на хуторе редкостью. Как-то
поставил Калина стальной капкан на крупного хищника – волка (от Ивана
Поликарпыча капканы ост ались), а случилось так, что угодила в капкан
лиса. Однако досталась охотнику только окровавленная лисья лапа –
отгрызла рыжая заднюю лапу и ушла. Вот так. Выходит, любой зверюге
свобода – дороже жизни...

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
116
*
*
*
Зимой дни короткие, да ночи длинные. Скучал Калина по своему Саньке,
сильно скучал, ждал весну.
К апрелю снег почти весь сошел, и по дороге к поселку покатили
машины, но на хутор ни одна из них не сворачивала.
Однажды к дому Калины неожиданно подъехал джип. Калина глянул в
окошко и взволновался – кто бы это мог быть? Неужели Санёк машину
поменял?.. Бросив хлебать холодный супчик (заскочил на полчасика домой
пообедать), хуторянин заспешил на крыльцо.
Возле джипа топтался мужчина средних лет (в районе сорока, с первого
взгляда возраст не сразу определишь). Был он коренаст, плотного
телосложения, залысины на голове открывала короткая прическа ёжиком.
Кожаная черная куртка сверкала от обилия «молний», на ногах – армейские
сапоги, но не простые, солдатские, а офицерские – хромовые. «Отставник... »
– с ходу определил Калина, наблюдая с крыльца за приезжим. А тот
неторопливо обошел джип, открыл заднюю дверцу и помог выбраться из
машины даме. Дама была одета в цветную спортивную куртку, модные
джинсы и красные сапожки, на голове – замысловатая шляпка. Калине она
сразу напомнила странную экзотическую птицу, виденную им когда-то в
журнале. Словно не замечая хозяина на крыльце, дама прищурила свои и
без того маленькие глазки и принялась оглядывать окрестности вокруг
дома.
– Ну, и что? – донесся до Калины рокочущий басок её спутника.
– Да вроде ничего, – прощебетала дамочка.
После обмена репликами приезжие подошли ближе, поздоровались и
спросили – не сдается здесь дом или, на худой конец, комната на летний
сезон.
Калина сроду никому свой дом не сдавал, и хотя лишние деньги никогда
бы не помешали, его не прельщала перспектива жить под одной крышей с
чужими людьми. Не привык он к этому, да и привыкать не собирался.
Однако мужчина проявил настойчивость. Он принялся с жаром уверять
Калину, что если тот сдаст им жилплощадь на всё лето, то отнюдь не
прогадает. Во-первых, люди они хоть и семейные, но бездетные, ни
родственников, ни знакомых на дачу обязуются не приглашать, во-вторых,
порядок и чистоту гарантируют, ну, а в-третьих, что тоже существенно –
денежки за весь сезон заплатят сразу вперёд...
Покуда приезжий пел соловьем, увещевая хозяина, дамочка охотно
кивала головой, а сама продолжала с любопытством стрелять глазками по
сторонам. Понятно было, что здешние места пришлись ей по вкусу, а сама
она была не из т ех, кто легко отказывается от пост авленной цели .
И Калина сам вроде не сразу понял, как дал согласие. То ли
действительно «клюнул» на денежку, то ли слишком соскучился за долгие
зимние месяцы по людскому общению.
Он сдал дачникам ту комнату в доме, что побольше, а сам перебрался в
маленькую. Там было и тесновато, и темновато, из мебели стоял лишь
старенький продавленный диван со скрипучими пружинами да пара
самодельных табуретов. Но Калина решил, что ему не привыкать – как-
нибудь до осени перебьётся.

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
117
Жильцы, по всем признакам, остались довольны. И первое время всё шло
хорошо, как говорится, чин-чинарём. Хозяин старался бывать в доме как
можно реже (чему способствовала хлопотная работа лесного обходчика) и
ничем не стеснял постояльцев. А те чувствовали себя свободно и вели тот
образ жизни, к которому были привычны.
Выяснилось, что Павел – бывший военный (старший прапорщик в
отставке), с недавних пор устроился охранником в коммерческом банке.
Супруга же его (он её так и величал по-старомодному – супруга) Серафима
Андреевна работала какое-то время техником-смотрителем в ЖЭКе, но
недавно взяла расчет по семейным обстоятельствам. Какие-такие
обстоятельства повлияли на изменение социального статуса дамочки –
Калина уточнять не стал. Захотят – сами расскажут. Не захотят – их
проблемы. Какое ему дело до чужих семейных тайн? Хотя про себя и сделал
кое-какие выводы: «Машину дорогую имеют, по их же словам –
двухкомнатную квартиру в городе, а дачу – на глухом хуторе сняли... Нет,
чтоб, как иные новорусские – в Турцию закатиться или на Канары... » .
Прошел месяц, другой, и за всё это время к дачникам, действительно,
никто в гости не наезжал, и сами они в город выбирались крайне редко. А с
другой стороны, и с Калиной особо близких отношений у них не сложилось.
Так, при редких встречах – здрасьте-здрасьте, и – каждый в свою сторону. А
иной раз и не здоровались. Чужие – они и есть чужие. «И кто я им? – про
себя пробовал рассуждать Калина. – Как говорится, не пришей кобыле
хвост... Ладно, переживу. Лето пройдет и – прости, прощай, ваше
благородие, вместе с вашей супружницей. Гуд бай... чао... ауфвидерзеен... ».
На свой лесной участок он по-прежнему уходил рано поутру и в любую
погоду. А днем приходил домой на часик-полтора – перекусить да иной раз
вздремнуть после обеда. Правда, поспать днем теперь удавалось не всегда. У
дачников появилось новое развлечение – они привезли из города дорогую
магнитолу, ставили её на веранде и, врубив на полную мощность, целыми
днями напролёт наслаждались музыкой. Нередко и ночью Калина засыпал в
поздний час, накрыв голову тощей подушкой. «Терпи, казак, – сдерживая
вскипавшее недовольство, уговаривал он себя. – Сожми зубы покрепче и
терпи. Выбора нет». Была бы возможность – он сполна вернул бы дачникам
полученное с них и отказал бы от дома. Но в том-то и штука, что всё давно
было истрачено, до копеечки, на две новенькие капроновые сети (хотел
сделать сюрприз своему Сан е).
В один из летних дней он все-таки не вытерпел и перенес свою постель в
сараюшку, где проживал когда-то до вселения в «хоромы» (сараюшка
служила подсобным помещением: Калина держал здесь то, что жалко было
выбросить и что могло ещё пригодиться в хозяйстве, а на чердаке
развешивал веники). Здесь было сыро, из углов пахло плесенью, зато дикая
музыка сюда почти не долетала – и на том спасибо.
А нахальные дачники как бы и не заметили его переселения. Они уже
привыкли держать себя в доме хозяевами и совсем не обращали внимания
на пожилого седовласого человечка, иной раз попадающегося им на глаза.
*
*
*
Стоял солнечный и теплый июльский вечер. Возвращаясь с работы,
Калина подходил к дому не спеша. Вот в лучах предзакатного солнца
блеснуло оцинкованное ведро на покосившемся срубе колодца. А сами

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
118
«хоромы» уже погружены в тень от деревьев, вплотную подступавших к
жердям изгороди. Дом Калины как будто прятал глаза за резными
наличниками окон, смотрел отчужденно, а не как прежде – светло и
приветливо.
Дневная жара спала. Был тот тихий и светлый час, когда в природе царят
покой, благодать и умиротворение.
Оба постояльца сидели на крылечке. Павел – в красной майке и
тренировочных шароварах с белыми лампасами выглядел бы спортивно,
кабы не толстый живот, свисающий над шароварной резинкой, как
выпирающее тесто из дежки. Серафима, как всегда, напоминала заморскую
птичку по пестроте одеяния – в косынке и ярком халате, раскрытом на
тощих коленях, лениво позевывая, она не удостоила Калину и мимолетным
взглядом. Видимо, они только недавно «восстали» после дневного сна –
этот вид отдыха был обязателен в их распорядке дня.
Павел обнимал супругу одной рукой за костлявые плечики, а в другой,
чуть отставя, держал тлеющую папиросу. Он курил и после каждой затяжки
небрежно сплевывал на зе млю. Правда, отдельные плевки, не долетая до
земли, шлёпались на нижнюю ступеньку крыльца – на что, по всей
видимости, он не обращал никакого внимания.
Калина видел это свинство не впервые, но помалкивал, не лез на рожон
со своими замечаниями, а тут почему-то не вытерпел, «завелся»:
–
Друзья дорогие... Неужто самим в свинарнике жить не противно?
Глянь-кось... весь двор в окурках...
Павел примял папироску о резную балясину крыльца и, размахнувшись,
зашвырнул окурок в клумбу:
–
Дождь смоет...
–
пробурчал он, не глядя на Калину. Калина покачал
головой:
– Дождь-то дождь... а может, не ждать его – самим двор подмести? Труд
не велик.
Постоялец удивленно взглянул на хозяина с нехорошей ухмылочкой и
проворчал:
– Вот ты и мети, коли такой умный. Тебе, кстати, за это денежки
плочены... – и демонстративно цыкнул сквозь зубы густой слюной через
перила. – И отстань со своими нотациями, чистюля!.. Вот съедем – будешь
тут снова свои порядки устанавливать.
–
И уже отвернувшись от Калины,
заключил с раздражением . – Хмырь болотный!.. Ещё указывает...
На столь грубую отповедь Калина нарвался впервые. Возможно, другой
на его месте и нашелся бы, как достойно отреагировать на ничем не
спровоцированное хамство. Но Калина был из породы терпельцев. Молча
взялся за веник, смел разбросанные по всему двору окурки в кучку и, заметя
её на лопату, отнес в помойную яму за огородом. Объяснять т а к и м людям,
«что такое хорошо, а что – плохо» – пустой номер. Всё равно не поймут .
Калина с малолетства любил цветы, особенно полевые. Он приносил их
из своих обходов по участку и высаживал на специально обихоженной для
этих целей клумбе. Неприхотливые растения хорошо приживались на новом
месте и буйно разрастались, радуя глаз ярким разноцветь ем.
Как оказалось, дачница Серафима тоже любила цветы , но по-своему:
обязательно срезанные и красующиеся в литровой банке на подоконнике.
Правда, в банке цветы быстро вяли, и она тут же выбрасывала их на
помойку – для чего снова и снова разоряла калинову клумбу. Калина про

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
119
сто мучился душевно, глядя на это злодейство, и проклинал тот день и час,
когда соблазнился на халявные деньги и впустил в дом чужих людей.
Между тем, короткое северное лето скатилось в ягодный и грибной
август. По утрам на озере в тростниковых заводях гулко бухала нагулявшая
вес щука, а на песчаных отмелях озорной окунь во всю гонял рыбью мелочь.
А Саня всё не ехал и не ехал. «Уж не случилось ли чего?» – со всё
возрастающей тревогой беспокоился в бессонные ночи Калина.
И как это обычно бывает: в один распрекрасный день, когда он не ждал-
не гадал – к дому неожиданно подкатил знакомый старенький «Форд». Из
машины вышел... Саня.
– Ах же ты блудный сын... – не скрывая радостного волнения, кинулся к
нему Калина. – Куда запропал, растуды твою в качель? Лето на исходе, а его
всё нет и нет...
– Прости, отец... – Саня шутливо склонил на грудь вихрастую голову. –
Каюсь – виноват... Дела не пускали! Представляешь, я тут совсем чуть было
не разорился...
О чём-то таком у них уже был однажды разговор. Саня рассказывал, что,
уйдя с завода, перекупленного лихими ребятами, он решил попытать
счастья на ниве частного предпринимательства. Поначалу всё складывалось
более-менее... В городе у него были три киоска «Хозтоваров», и к концу года
он собирался открыть небольшой магазинчик. Со слов Сани, дело оказалось
выгодным, торговля шла бойко, и за короткий срок новоиспеченный
бизнесмен сумел даже собрать деньжонок на старенькую иномарку (удобно,
выгодно, престижно).
Сели ужинать, и за рюмочкой «Столичной» Саня поведал хуторянину
про свои зимние дела-проблемы.
Когда поставщики вздули цены – торговля резко притормозилась, а
затем и вовсе пошла на убыль. Пришлось срочно искать покупателя на один
из киосков, а вскоре и на второй. Саня уж полагал, что на этом его
предпринимательству – кирдык, самое время заказывать гроб с музыкой, но
нашелся некто – опытный и доброжелательный, который посоветовал
заняться продажей ходовых строительных материалов. Дело новое,
незнакомое, но бывший «токарь-пекарь» проявил хватку и расторопность, и
за три-четыре месяца умудрился наладить новый бизнес. Правда, для
начала пришлось здорово покрутиться и на время завязать с личными
привычками и удовольствиями: надо было налаживать связи, знакомства,
искать поставщиков, осваивать рынок сбыта – а всё это, не так просто и не
так быстро, как хотелось бы.
–Н
у, а ты как тут зимовал-бедовал, отшельник?.. Давай рассказывай,
делись своими проблемами.
–
О-хо-хонюшки...Что есть, то есть...
–
Калина мотнул седой головой и
даже отставил в сторонку рюмку с водкой. – Вишь, как оно обернулось – я
теперь вроде и не хозяин в своем доме...
И волнуясь, перескакивая с пятого на десятое, поведал про свою
промашку с нахалами-постояльцами . Саня с сочувствием выслушал его, а
под конец постарался приободрить.
– Ладно, батя... Влип ты, конечно, по самые некуда...Но винить вроде
тоже некого: сам себя в ловушку загнал.
– То-то и оно... – вздохнул Калина. – Делать-то что?

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
120
–
А что делать? Жди осени... Погода испортится – уберутся твои дачники
в город, тогда и конец твоим мучениям. А в следующий раз будешь думать –
пускать кого в свой дом или не пускать... Урок тебе на будущее...
– Да уж, подумаю сто раз... Опыт есть. Верно говорят: век живи – век
учись... а дураком помрешь.
– Ладно, не прибедняйся. Давай ещё по двадцать капель – за всё
хорошее!
– Ито...
Звякнули сдвинутыми рюмками и, «приняв на грудь», приступили к
трапезе.
На вечернюю зорьку решили сходить на озеро. В заветном месте Калина
достал спрятанные в кустах весла, подал их Сане, а сам устроился на корме.
Саня привычно оттолкнулся веслом от травянистого берега, ловко вставил
весла в уключины, и лодка поплыла по заросшей камышом узкой протоке
на чистую воду.
– Ух...хорошо! Давненько не брал я в руки шашки... – по саниному виду
было ясно, что он радуется, как ребенок. Глядя на него, и Калина на время
забыл о своих неприятностях с дачниками.
– «Ничего на свете лучше нету, чем...» – запел Саня из «Бременских
музыкантов». –
Как там дальше? ...чем вырваться из каменного мешка – и
прямо на хутор, и на озеро... – балагурил он.
Широко и мощно взмахивая веслами, он делал сильный гребок, и лодка
рывком шла вперёд, вспенивая за кормой шумную воду. Вскоре добрались
до нужной заводи у подводной каменистой гряды – здесь хорошо брал
окунь.
Размотали лески на удочках, наживили крючки и дружно закинули с
разных бортов. Не прошло минуты, как Саня резко подсёк и начал выводить
на поверхность первого крупного окуня. Кончик саниного удилища сильно
гнулся, полосатый хищник ходил в разные стороны, пытаясь освободиться,
но Саня добычу вываживал, не торопясь и, когда подвёл крупного окуня к
самому борту, ловко подхватил его в подсачек. У Калины тоже начало
клевать, и, когда солнце, наконец, скрылось за густыми тростниковыми
зарослями на противоположном берегу озера, в садке у рыболовов
плескалось не менее двух десятков окуней – разного размера и веса.
В тот день ночевать Саня не остался, как Калина ни уговаривал... Укатил
в город, ссылаясь на серьезные неотложные дела. Правда, посулился
приезжать отныне почаще.
– А этого бычару не бойся... Обижать будет – скажи. Не таких жлобов
через колено ломали, – заверил он на прощание Калину.
*
*
*
Прошла неделя, другая... Как-то раз Калина сидел у своей сараюшки и
чистил сеть от застрявших кое-где в ячеях водорослей. Дачник, по
обыкновению, расположился на крыльце – поглядывал, покуривал,
прихлопывал на шее зудящих надоедливых комаров.
–
А вот скажи, хозяин, – с непривычным для него миро любием
обратился он к Калине. – Кто здесь раньше жил... я имею в виду – на
хуторе... до тебя?
Калина оторвался от работы и поднял седую голову:

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
121
– Кто жил? Финны жили... До тридцать девятого года финский был
хутор. А что?
–
Да то... – Павел скривил рот в привычной нехорошей ухмылке. – Есть
большое подозрение, что хуторок принадлежал моим предкам, по
материнской линии.
– Ну, ежели ты финн по рождению – может, и принадлежал, – ответно
усмехнулся Калина.
Он ещё не понял, куда клонит жилец... а вступать с Павлом в затяжной
бессмысленный спор ему не хотелось. Однако бывший прапорщик гну л
своё:
– Дак чтоб ты знал: бабка моя, по материнской линии, была коренная
финка. И фамилия у ней, как сейчас помню, заканчивалась на «лайнен»...
– Всё может быть, – уклончиво согласился Калина. – А ты к чему это
вспомнил?
– К тому! – веско обронил Павел и сплюнул через перила на землю.
Помолчал немного и вдруг сказал решительно, как гвоздь вбил. – Ты вот
что, хозяин... продай мне свой дом! Я за ценой не постою... Дам, сколько
назначишь... В пределах разумного, конечно.
У Калины сеть выскользнула из рук – до того мужик опешил, услышав
такое.
– И долго думал? – пробормотал он в полной душевной растерянности. –
Один?.. Или вместе со своей Серафимой?
Отставной прапорщик пропустил колкость мимо ушей и с присущим ему
напором стал приводить аргументы:
– На кой тебе одному такой домина? На худой случай и там век
доживешь... – он кивнул подбородком на сараюшку. – А я хорошие деньги
заплачу! С деньгами и работу можно будет бросить. Сиди себе на печи – да
жуй калачи... А?
– Да не собираюсь я дом продавать, – рассердился Калина. – С какой
стати? Не для того ж сто потов проливал, да мозоли кровавые срывал, чтоб
вам с Серифимой здесь сладко жилось!
–
Постой, чудак-человек, – явно начиная раздражаться , перебил
постоялец. – Я же тебе и за пот твой, и за мозоли – за всё хорошей деньгой
компенсирую...
– Отстань ты со своей деньгой!.. «Не всё продается и не всё покупается» –
слыхал такую присказку?
– Чушь! – отрезал Павел. – Всё покупается, старик, буквально всё. И всё
продаётся. – И внезапно, переменив тон, глухо пригрозил. – А не сойдемся
по-доброму, будет по-плохому. Я от задуманного не оступаюсь – заруби на
носу... Хошь-не хошь, а дом всё равно мой будет!
– По-плохому – это как, интересно знать? – подначил его Калина.
–
Самым простейшим образом... – отрезал прапорщик. – Пойдешь как-
нибудь в свой лес и... не вернешься. Мужичок ты пожилой, одинокий. Мало
ли что может случиться! Сердчишко там прихватит... или давленьице
подскочит выше некуда. Кто тебя искать будет? Кому ты нужен? Был
человечек и нету челов ечка. Плёвое дело...
– Ох, и мразь же ты... – Калина прищурился на постояльца. – А ведь под
порядочного маскировался. Ты думаешь – ежели со мной что случится –
мой дом тебе отойдет ? Ага! Щас! Ты мне кто? Родич? Наследник?
– А дальше уже не твои заботы! Дальше у тебя вообще никаких забот не
будет... – Павел загыгыкал, радуясь удачной шут ке.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
122
На том разговор и кончился. Калина уложил сеть и отнес её в сарай. Нет,
он не испугался глупых угроз дачника, понимал, что эти угрозы – всего
лишь психологическая атака. Но неприятный осадок в душе все-таки
остался.
После того случая Павел ещё несколько раз пытался затрагивать эту
тему. Нет, знал наперёд, что хозяин ни за какие деньги не расстанется со
своим домом. Да видно, прапору доставляло удовольствие дразнить старого
человека, медленно, но верно доводить его до нервного срыва.
*
*
*
В тот день Серафима с утра укатила в город по своим делам. Павел
воспользовался случаем и достал заветную, припрятанную в заначке
бутылку «Особой». Всё утро он нет-нет да прикладывался к гор лышку,
закусывая водку папиросой или остатком копченой колбасы. Когда Калина
днем пришел на обед – дачник был уже сильно «под мухой».
– Дед!.. – увидев хозяина, на весь двор заорал отставной прапорщик. –
Иди тресни со мной, пока булькает! Ты, мухомор эдакий, сроду такой не
пробовал. Особая!
– Трескай сам свою «особую», – отмахнулся Калина.
–А
... Выходит, не желаешь мирного разрешения спора? – Павел с
крыльца погрозил хозяину пальцем. – Ну, и хрен с тобой!.. Погодь, старая
перечница... скоро ты у меня не так запоёшь...
Не твердо держась на ногах, он демонстративно хлебнул из горлышка и
убрался в дом. Калина проводил его осуждающим взглядом и сплюнул в
сердцах. Павел и трезвый-то не вызывал у него симпатии, а в «поддатом»
состоянии глаза бы его не вид ели.
Но не прошло и четверти часа, как Калина в своей сараюшке услышал
звон разбиваемого стекла и пьяные вопли постояльца. Дикая ругань и
крики неслись из погреба – там хуторянин держал съестные припасы ,
плоды огородного хозяйства и привычных заготовок из лесных даров:
закатанные под железные крышки трехлитровые банки с солеными
огурцами и помидорами, маринованные грибочки, всякие-разные варенья –
клубничное, малиновое, яблочное. За долгие месяцы всё это помаленьку
подбиралось и разнообразило не шибко богатый ассортимент зимнего
питания.
Калина со всех ног кинулся к погребице и увидел, что замок на дверях
сбит, а внизу, в самом погребе, орудует разбушевавшийся дачник. Он
громил и рушил всё, что попадалось под руку – банки с соленьями, бутыли с
соками, кастрюли с квашеной капустой .
– Что ж ты творишь, собака? – чуть не плача, закричал Калина. –
Перестань щас же!
–
А-а ...прибежал, куркуль... – донесся из глубины погреба пьяный рёв . –
Чтоб тебе подавиться своей жратвой!.. Гляди, все руки из-за тебя стеклом
порезал!
– Вылезай немедля! – трясясь от нервной дрожи, потребовал Калина.
– А вот хрен тебе!.. Все твои заначки кулацкие разнесу к чертовой
матери! Попомнишь, как старшему прапорщику перечить!
– Ах же ты гад ползучий... Ну, погоди! – Калина развернулся и бросился
к себе в сараюшку. Не помня себя от обиды и гнева, сорвал со стены

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
123
охотничье ружье и бегом вернулся назад. Подбегая к погребице, он
дрожащими руками вскинул ружье кверху и нажал на спуск. Выстрел
грохнул и отозвался в лесу раскатистым эхом. Срубило мелкие ветки на
берёзе.
– А ну, вылазь, пока башку не прострелил! –
Павел от неожиданности присел и обхватил голову обеими руками.
Наверное, в затуманенном алкоголем мозгу сработал рефлекс защиты. Но
потом он резво вскочил, схватил оброненную лопату и, как дротик, метнул
её в маячившего у края погреба хозяина.
–
Да я ж тебя... – и, срываясь ботинками на ступенях деревянной
лесенки, медведем полез наверх.
Пущенная сильной рукой лопата краем заточенного штыка больно
ударила в ногу чуть выше колена, вспоров брючину. От полученного удара
Калина вскрикнул и машинально нажал на спус ковой крючо к.
Показавшееся было на половину из проёма тело Павла дернулось назад и
рухнуло вниз. Калина в ужасе отпрянул от края и, не выпуская ружья из рук,
выскочил из погребицы.
«Я убил человека... я убил человека...» – три слова настойчивым
метрономом стучали у него в висках, пока, задыхаясь, превозмогая боль в
пораненном колене, он бежал по дороге к поселку, в общем-то, почти не
соображая – зачем и куда бежит. «Я убил человека... я убил человека...».
Когда совсем не было сил бежать, Калина переходил на скорый,
заплетающийся шаг и, лишь немного переведя дух, снова ударялся в бег.
Ноги подкашивались и плохо слушались. Закинутое за спину ружье,
сильно било стволом по затылку, то ли подгоняя, то ли напоминая о
случившемся. Калина на ходу перекинул ремень через голову и, не
останавливаясь, швырнул орудие убийства в кусты. Но в голове тотчас
мелькнула мысль: это же улика... скажут – хотел избавиться... Он повернул
назад, отыскал в кустах свою двустволку и, не сбавляя шага, словно
наверстывая упущенное время, побежал ещё быстрее.
Уже смеркалось, когда он оказался на окраине поселка. На первой же
улице возле двухэтажного кирпичного здания увидел милицейский
мотоцикл с коляской и только тут сообразил – куда и зачем бежал. В
районное отделение милиции. Сдаваться.
– Оп-паньки... а к нам никак гость... Человек с ружьем! – воскликнул
дежурный старший лейтенант, когда Калина вырос на пороге дежурки.
Старлей был молод, конопат и скуласт, и видно, что служил недавно, а
оттого, что дежурство протекало скучно и однообразно, был не прочь
позубоскалить. Он сидел за обычным канцелярским столом, отделявшим
его стеклянной перегородкой от остального пространства дежурки. На столе
в раскрытом виде лежал толстый журнал (очевидно, предназначенный для
записей разного рода фактов и происшествий).
–
Эй, дядя... ты чего такой... чумовой? – старлей с любопытством
разглядывал едва стоявшего на ногах Калину. – А ружьишко-то положь,
положь... Чай, не в охотконтору заявился. Говори, что случилось?
– Я убил человека! – выпалил Калина и с покорным видом, сознавая
преступный ужас содеянного, положил ружье на стоявшую вдоль стены
скамью.
– Оп-паньки... – без особого выражения в голосе повторил старлей. – Это
уже серьезно... Где? Кого? Когда? Да ты ближе, ближе подойди... Документы
имеются?

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
124
Калина на подгибающихся ногах шагнул к перегородке и упавшим
голосом ответил на все три вопроса по порядку.
–
На хуторе... дачника
своего... в погребе. Только что...
–
Ясненько...
–
старлей машинально нахлобучил на голову новенькую
фуражку, сразу же придавшую ему вид строгий и официальный.
–
Как,
говоришь, фамилия?
– Чья? – не понял Калина.
–
Ну, не моя же...
–
старлей нацелился кончиком авторучки на чистую
страницу тетради. – Свою я с рождения знаю. Твоя, твоя фамилия?
– А... – Калина перевел дух. – Калинин я. Николай Иванович.
–
Ну, что, Николай Иванович... придется мне тебя задержать... Семенов ,
сержант! – окликнул он напарника, дремавшего на табурете возле дверей
«обезьянника» (Калина только сейчас увидел его). – Кончай дрыхнуть. Дело
есть. Изолируй его... А ружьишко давай сюда... пригодится в качестве
вещдока...
– Что мне теперь будет? – сиплым голосом спросил Калина и,
подталкиваемый в спину флегматичным сержантом, двинулся от
перегородки к «обезьяннику».
– На это только суд сможет ответить, – напутствовал его старлей, берясь
за телефонную трубку. – Как говорится, самый гуманный и справедливый в
мире... Але! Опера! Кто у вас там свободный?.. Давай на выход! Трупешник у
нас! Дачника на хуторе замочили... Кто, кто... Сам хозяин! Калинин
Николай Иванович. С повинной явился. Следователю сообщу и будем
оформлять... Выезжайте... Да-а, дядя, – кладя трубку, не без сочувствия
покивал он Калине. – Натворил ты делов... Как же тебя угораздило?
Поссорились, что ли? Вроде бы трезвый...
*
*
*
Сосед – сорокалетний сын покойного Поликарпыча – Виктор возился на
огороде со смородиновыми кустами, когда прогремели два выстр ела. На
первый Виктор не обратил внимания, но после второго встревожился – с
чего бы это Калине устраивать салюты средь бела дня?.. Охотничий сезон
ещё вроде бы не открывался, да и какая может быть охота на собственной
усадьбе?.. Разве что ворон или галок пугать... Однако после выстрелов
наступила такая тишина, что Виктору стало не по себе.
И вдруг через невысокую ограду, разделявшую их участки, он увидел
Калину с ружьем в руках. Тот бежал, как будто ничего не видя перед собой,
прямо по огородным грядкам в сторону лесной дороги. «Никак рехнулся?
Куда его понесло?» – подумал Виктор. Окликнуть же соседа не успел, да и
страшновато было...
А через час перед домом Калины затормозил милицейский мотоцикл с
коляской. Из коляски выпрыгнул их участковый Петр аков – шустрый
лейтенантик в новенькой, с иголочки, форме, а с мотоцикла сошел хмурый
верзила в штатском.
– Веди, показывай... – обратился верзила к лейтенанту, но углядев за
плетнем Виктора, громко поинтересовался.
–
Товарищ, где здесь погреб
гражданина Калинина?
Все трое вошли пригибаясь в погребицу и заглянули в потемки
раскрытой четырехугольной ямы. Участковый Петраков посветил туда

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
125
фонариком и высветил человека, лежащего на пыльных мешках из-по д
картошки. Человек лежал навзничь, глаза его были открыты и неподвижны,
а на лице никаких следов повреждения. Но даже в тусклом луче фонарика
было видно, что мешковина вокруг головы лежащего густо пропиталась
кровью. Очевидно, падая, он разбил голову о каменный настил добротного
финского погреба. Впрочем, это была лишь предварительная вер сия,
высказанная вслух оперуполномоченным на немой вопрос участкового.
Вдвоем они спустились по деревянной лесенке вниз и при свете всё того же
фонарика убедились, что человек не подает признаков жизни.
Поднять грузное тело наверх стоило всем троим немалых трудов. После
чего все трое дружно закурили, высказывая вслух предположительные
в
е
рс
и
ип
ро
и
с
ш
е
дш
е
г
о
.В
и
к
т
о
р ник
а
кн
ем
о
гп
о
в
е
рить
,ч
т
ое
г
о
миролюбивый сосед убил дачника.
– Чертовщина какая-то... – мусоля в губах папиросу, твердил он. –
Недоразумение...
– Да мне самому не верится, – вторил ему участковый. – Я Николая
Иваныча сколько лет знаю. Добрее его мужика в округе нет. Ей-богу!
– В тихом омуте – черти водятся, – верзила-опер поплевал на пальцы,
загасил окурок сигареты и уселся на перевернутое кверху дном ведро
составлять акт предварительного осмотра. – Разберемся.
В тот же день Калина был помещен в следственный изолятор, и на него
завели уголовное дело.
*
*
*
Следователь Бурцев, к которому попало «Дело» Калинина Н. И., взялся
за него с чувством досады и крайнего раздражения. Через неделю Бурцеву
«светил» долгожданный отпуск, а тут... Понятно, летний сезон на любом
производстве – время напряженное: кто-то гуляет-отдыхает, а кому-то
приходится вкалывать за двоих. Непосредственный начальник Бурцева
даже не попросил, а просто-напросто отдал распоряж ение старшему
следователю взять «Дело» Калинина в производство. И плевать начальству
на то, что у Бурцева, может быть, «горит» путевка в ялтинский санаторий и,
возможно, билет на самолет уже в кармане...
К вечеру следующего дня раздраженный Бурцев приехал на тряском
«Уазике» в поселковый отдел милиции. По его просьбе туда же был вызван
дежуривший накануне старлей Воронин. После непродолжительной беседы
со старлеем Бурцев всё на том же «Уазике» отправился осматривать место
происшествия. В принципе он мог бы этого и не делать. Все улики и
вещдоки «Дела» были налицо. В морге лежал труп человека, застреленного
из охотничьего ружья. Имелись признательные показания подозреваемого в
умышленном убийстве и явившегося с повинной гр-на Калинина Н.И.
Экспертиза подтвердила идентичность картечи, обнаруженной при
вскрытии в грудной полости потерпевшего, и той, что нашли при обыске в
доме подозрева емого. По идее, можно было смело передавать «Дело» в суд.
Однако...
Именно безупречная ясность «Дела» и не нравилась опытному «следаку»
Бурцеву. Что-то его настораживало и не устраивало. А что конкретно – в
этом и хотелось разобраться.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
126
Собранные характеристики на подозреваемого Калинина Н.И . никак н е
вязались с тем фактом, которые в протоколах следствия именовались
«умышленным убийством». Бурцев и сам склонялся к тому, чтобы
переквалифицировать убийство
на
«непредумышленное»,
сиречь
«случайное», ближе к «несчастному случаю».
Когда он заканчивал осмотр погреба и погребицы, явился Виктор ,
щуплый и низкорослый, с повадками очень не уверенного в себе субъекта:
– Здравствуйте... Вы из милиции?
– Сосед, что ли? – вопросом на вопрос ворчливо предположил Бурцев.
– В некотором роде...
– Ну, сосед, выкладывай, что знаешь. Да поживей, у меня рабочий день
заканчивается.
– А что я знаю? Ничего я не знаю, – торопливо заговорил Виктор. – Я в
огороде был, когда выстрелы прозвучали. Сначала один, потом второй... А
видеть я ничего не видел. Кто стрелял, в кого стреляли...
– Хороший свидетель, – съязвил Бурцев. – Ничего не видел, ничего не
знает...
– Нет, правда! Видеть не видел, но слышать слышал. Я же вам говорю –
было два выстрела...
– Всё-таки два... – Бурцев достал из кармана блокнот и стал записывать
показания. – Это уже кое-что. Ну , а как они прозвучали?
– Громко.
– Ясно, что не тихо. Ружье все-таки. Но я не о степени звука... В какой
последовательности они прозву чали – подряд или с интервалом?
–
Да я интервал не высчитывал... Сначала один выстрел прогремел,
немного погодя – второй.
Бурцев задумчиво кивнул. Два выстрела, со слов соседа, выходит,
прозвучали почти одновременно – это подтверждало версию все-таки
умышленного убийства. С первого раза промахнулся, а со второго попал.
Или: один выстрел мог быть случайным... тогда второй, выходило, был явно
преднамеренным.
–
Распишитесь под своими показаниями... – Бурцев протянул блокнот с
показаниями и дал расписаться в нём Виктору. – Если понадобятся
уточнения, мы вас вызовем.
– Да какие уточнения? – Виктор явно занервничал. – Я же русским
языком говорю – знать ничего не знаю.
Следователь Бурцев не счел нужным вдаваться в полемику. Жаль
мужика, но показания соседа развеивали версию в непреднамеренности
убийства. Добавь сосед к своим «не видел», «не знаю» ещё и глагол «не
слышал» – происшествие на хуторе можно было квалифицировать как
несчастный случай. А так...
Бурцев, не прощаясь, сунул блокнот в карман и зашагал к поджидавшему
его у калитки казенному «Уазику».
...Саня узнал о случившемся, приехав в выходной день на хутор – всё от
того же Виктора. Виктор выглядел озабоченным, но, кажется, не столько
самим происшестви ем, сколько нелепым страхом, что его теперь
«затаскают» как единственного свидетеля. Судьба Николая Ивановича, по
всем признакам, его беспокоила не шибко.
Саня тут же рванул в город и добился приема у следователя Выборгской
прокуратуры Бурцева. То, что он услышал от следователя, повергло парня в

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
127
уныние. Оказывается, «Дело» двигалось к завершению, и Николаю
Ивановичу уже назначили государственного адвоката. Не сегодня-завтра
«Дело» могло быть передано в суд.
Саня, не мешкая, связался с назначенным Николаю Ивановичу
адвокатом. Им оказался молодой, несколько флегматичный человек со
здоровым румянцем во всю щеку и шныряющими во все стороны глазками.
Сане он сразу не понравился. «Видать, что недавно юрфак закончил.
Практики, наверняка, никакой, и хоть и розовощёкий, а совсем ещё
зелёный,– размышлял Саня. – Нет, этот Калину не вытащит. Нужно менять
защитника».
Саня был молод, однако не настолько чтобы не понимать: толковый
адвокат «влетит» ему в хорошую копеечку. Но сейчас думать о деньгах было
некогда. Перед саниными глазами стояло бесхитростное добродушное лицо
Николая Ивановича, человека, которого Саня, не отдавая себе отчета –
почему и как – привык называть сердечным словом «батя».
В той же адвокатской конторе, после нескольких консультаций, Сане
удалось заключить договор с пожилым, но, со слов рекомендующих, весьма
успешным специалистом своего дела. Тот охотно взялся помочь Сане,
оговорив, правда, отнюдь не мизерную почасовую оплату своего труда.
Названная им сумма несколько превышала те деньги, что имелись у парня в
наличности (свободные от торгового оборота), но Саня не стал ни спорить,
ни торговаться. Поставленная им цель (облегчить, насколько удастся, участь
попавшего в беду Калины) представлялась Сане выше всего этого.
Ознакомившись с «Делом», адвокат заверил нанимателя: либо он
добьется для обвиняемого оправдательного приговора, либо – на худой
конец – минимального срока заключения.
–Н
ужн
ос
д
е
л
а
т
ьт
а
к
,ч
т
о
быг
о
с
о
бвинит
е
л
ьз
а
м
е
н
и
лм
о
е
м
у
подзащитному 105-ую статью на 107-ую... Если и убийство, то убийство
непреднамеренное, а в состоянии аффекта. Признаться, подпортил дельце
единственный свидетель со своим утверждением о двух выстрелах. Ну, да
поверьте на слово – мне не из таких переплётов приходилось людей
вытаскивать...
На проходившем в зале районного суда открытом процессе адвокат
буквально потряс всех перлами красноречия и неопровержимой логики. Он
доказал, как дважды два, что потерпевший Будылин П.Ф
.
, охранник
коммерческого банка, был человек агрессивный, вспыльчивый и к тому же
склонный к неумеренным возлияниям. Путем шантажа, оскорблений и
прямых угроз он довел обвиняемого Калинина Н.И
. до состояния, когда
человек перест ает контролировать свои поступки (в медицине такое
состояние им енует ся аффектом). Как показа ло предварите льное следствие,
Будылин постоянно унижал хозяина хутора, обзывал его разными
нецензурными словесами, оскорблял его человеческое достоинство и даже
грозил физической расправой с единственной целью – запугать старого
одинокого человека и незаконно завладеть его имуществом, сиречь домом,
который, со слов косвенного свидетеля Виктора Зарубина, приглянулся
Будылину в качестве загородной дачи.
Опытный адвокат убедил высокий суд, что, согласно экспертизе, (в
погребе было найдено две гильзы 12-го калибра) прозвучало два выстрела.
Это же утверждает и единственный свидетель. Но первый выстрел был
произведен гражданином Калининым не в потерпевшего, а вверх, то есть с

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
128
целью припугнуть распоясавшегося дебошир а, учинившего в погребе
Калинина Н.И. настоящий погром. Доказательством тому (в результате
доследования) служит извлечённая из ствола берёзы, растущей рядом с
погребом, картечь. Второй выстрел прозвучал не сразу, а после того, как
Будылин, будучи в сильном подпитии, бросил в хозяина дома лопату,
с
и
л
ь
н
ор
а
н
и
ве
г
овн
о
г
у(
и
м
е
е
т
с
яп
р
о
т
о
к
о
лм
е
д
и
ц
и
н
с
к
о
г
о
освидетельствования). В состоянии болевого шока, падая, Калинин
случайно нажал на спусковой крючок, и произошло то роковое событие,
которое по закону должно квалифицироваться как непреднамеренное
убийство в состоянии аффекта. Экспертиза показала также, что количество
картечи, извлеченной из трупа потерпевшего, не превышает заряда одного
патрона. Однако... самое главное. В протоколе судмедэкспертизы
говориться, что в результате выстрела повреждение внутренних органов
Будылина П.Ф
. было незначительным и не могло послужить причиной
летального исхода. Смерть наступила в результате черепно-мозговой
травмы. Падая с лестницы, Будылин сильно ударился головой о каменный
пол погреба. Дурацкая нелепая смерть. Но кто в ней виноват больше –
потерпевший или обвиняемый... вопрос остается открытым. Ответ на него
может дать только высокий суд.
Высокий суд учёл все доводы защиты и обвинения и приговорил
Калинина Николая Ивановича по статье 107-ой, часть первая (убийство,
совершенное в состоянии аффекта) к трем годам лишения свободы, с
отбыванием срока наказания в колонии общего режима.
После суда Калина ещё больше месяца находился в городской тюрьме.
Приговор он принял внешне спокойно, и на свидании перед отправкой по
этапу к месту заключения сказал Сане:
– Спасибо, сынок... Век не забуду, что ты для меня сделал. Ведь, скажи,
было время, за убийство не срока дав али – расстреливали...
–
Было время, и вовсе безвинные в лагерях гибли, – возразил Саня. – Я
имею в виду, при Сталине.
– Да не... ты не путай, – Калина покачал головой. – Там политика была. А
в моём случае – что?.. Да кто я такой, чтоб отнимать у человека жизнь?
Пусть и негодный человек был, а всё же раб Божий. Такое право имеет один
Господь, а никак не мы, грешные. – И посмотрел в угол комнаты свиданий,
как будто там находи лся тот, о ком он толковал, и неуклюже перекрестился.
Саня видел в доме Калины небольшую, потемневшую от времени икону,
но никогда не замечал, чтобы Калина крестился. И разговоров о вере или о
чём-нибудь, связанным с религией, между ними никогда не заходило.
А Калина сдержанно вздохнул и перекрестился в торично:
– Буду считать, что несу заслуженную кару за все свои грехи – за то, что
болящую мать не приветил, не скрасил ей последних земных дней... и за то,
что семью не сохранил, не сумел стать для жены опорой, и единственного
сынка не уберег... ну, и за то, что в помутнении разума человека убил...
Саня закусил губу, помолчал и неуверенно заметил:
– Думаю, насчет жены и сына ты не прав... Это не твои грехи, а твоя
судьба.
...Перед отправкой «бати» в исправительную колонию Саня получил от
него записку с просьбой привести в тюрьму нотариуса. «...Три года – не три
дня... – писал Калина. – Всякое может случиться. Я уже старый и один как

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
129
перст... Хочу, как полагается, оформить завещание, на всякий
пожарный... Чтоб всё было по закону, по справедливости. Чтобы хоть
как-то, сынок, рассчитаться с тобой за твое добро. Хочу свои хоромы
отписать тебе...»
Бедолага-мужик ещё не знал, что его «хоромы» существуют только в его
воображении.
*
*
*
Серафима, супруга погибшего Павла, выслушав «мягкий», с её точки
зрения, приговор, пришла в ярость. Она в голос рыдала в зале суда и
кричала, что не оставит этого дела так, добьется правды, что нет такого
закона, когда за гибель человека убийце давали вс его каких-то три года.
Где и какую «правду» она собиралась искать – осталось неясным, но
через неделю случилось так, что в одну из темных ночей ни с того ни с сего
на хуторе, на участке Калины, полыхнули оба строения – и сарайчик, и дом.
Слава Богу еще, что не было ветра, и огонь не перекинулся на дом
Поликарпыча. Сосед Виктор проснулся среди ночи от ярких огненных
всполохов и кинулся на велосипеде в поселок – вызвал пожарных.
Разумеется, пока те получили сигнал, пока приехали – спасать, собственно,
было уже нечего. Осталось лишь растащить баграми тлеющие бревна да
хорошенько залить пеной из шлангов разбросанные там и сям дымящиеся
головешки.
Чьих рук дело был этот ночной «фейерверк» – гадай-не гадай, а
обвинять некого. Сама ли мстительная Серафима устроила поджёг или
наняла кого-то за деньги, об этом можно было только догадываться. Кто бы
мог уличить её и предъявит ь неоспори мое обвинение? Только обгорелый,
черный от сажи гранитный фундамент да осколки кирпичей от
развалившейся русской печки – всё, что осталось от «хором» Калины.
Чтобы не добить старика ещё одним несчастьем, Саня подговорил одного
из приятелей сыграть роль нотариуса. На глазах Калины тот с сомнением
повертел в руках самодельное «Завещание», написанное на половинке
тетрадного листка, и заявил, что оно составлено не по форме. Однако,
учитывая условия, в которых находится завещатель, дело вполне поправимо
–
достаточно только, чтобы Калина расписался на фирменном бланке, где
отпечатан стандартный текст о праве наследования гражданином
Цветковым А.Д. личного имущества гражданина Калинина Н.И . Калина
расписался, «нотариус» заверил завещание липовой печатью, попрощался и
ушел, подмигнув Сане.
Калина облегченно перевел дух:
–
Вот и ладушки... А я и не знал, что у тебя такая красивая фамилия –
Цветков. Что ж, Саня Цветков, живи теперь в моих хоромах полноправным
хозяином – хоть зимой, хоть летом. Отныне они твои... А без человека – дом
сирота. Ну, а я ежели оси лю три года неволюшки и возвернусь – надеюсь, не
прогонишь, пустишь под крышу – век доживать?..
–
О чем речь, батя?.. – Саня обеими руками встряхнул старика за хилые
плечи. – Ты давай держись, нюни особо не распускай. И помни – у тебя есть
я. Понятно?
– Буду помнить... сынок.
Это было их последнее свидание.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
130
*
*
*
Санина кассация об условно-досрочном освобождении успеха не имела.
Тут даже дока-адвокат оказался бессилен. Калина свои три года отсидел, как
говорится, от звонка до звонка.
...
Саня вс
т
ретил е
г
онаво
к
зале
. Изва
г
она в
ыш
ел ма
л
енький
сгорбленный старичок в потертом пальтишке и изношенных сандалетах, с
матерчатой сумкой в руке. Поозиравшись по сторонам, он медленно
двинулся по платформе и почти затерялся в потоке выплеснувшихся из
вагонов пассажиров. Саня первым углядел его острым молодым взглядом и
бросился навстречу.
– Батя!
Матерчатая сумка с немудреными пожитками выскользнула из рук
Калины. Из нее под ноги выкатились две ядреные кедровые шишки. Старик
засуетился и, неловко наклонясь, подобрал их и сунул обратно в сумку:
– Это мне на память о сибирской тайге...
Они обнялись.
На привокзальной площади Саня подвел старика к новенькому джипу и,
несколько рисуясь, сделал театральный жест:
–
Куда прикажете везти, сэр?.. Может, сначала ко мне, на городскую
квартиру... Отдохнешь с дороги, пообедаем... А завтра с утречка...
Калина слабенько замахал ладошкой:
– Не, не... Лучше сразу домой, на хутор... Как там мой кипарис? Живой?
– А что с ним сделается? Растёт и зеленеет...
Про свои «хоромы» Калина почему-то не спросил, а Саня не отважился
бухнуть ему сразу всю правду. Ладно – что будет, то и будет.
Однако уже в дороге Калина стал проявлять признаки б еспокойства:
– Куда ты меня везешь, сынок? Что-то я этих мест не признаю...
Саня решительно сбросил скорость и, прижав машину к кювету,
остановился.
– Понимаешь, батя. Не хотел тебя расстраивать, да всё равно придётся...
Ты только не принимай близко к сердцу. Нет больше твоего дома. Сгорел...
Грозы в прошлом году были сильные... молния попала, он и загорелся...
Саня врать не умел, и фразы у него получались не шибко складные, но
одно случайное слово, видимо, шибко задело что-то в душе Калины.
–
Молния, говоришь...
–
старик недоверчиво покачал головой.
–
Нет,
Санёк, это не молния... Это мне кара Божия. Получается, мало страдал я за
свои грехи... А что, в самом деле! В лагере меня не лупцевали, как вон по
телику иной раз показывают... От тяжелых работ освобождали – мол,
сколько он там на лесоповале наработает, пускай лучше в каптерке штаны
протирает... К пайке привык – хватало. Ну, разве что по хоромам своим
сильно тосковал – это да, было. Частенько во сне их видел. Всё ж таки
своими руками их когда-то возводил, этими вот самыми... – и приподнял от
колен сильно дрожащие – то ли от старости, то ли от волнения – руки. Он
о
т
к
и
н
ул
с
ян
асп
и
н
к
ус
и
де
н
ь
яиз
а
ж
м
урил гл
а
за
.И
з
-
п
о
д вялых
морщинистых век выползла и скатилась по небритой впалой щеке крупная
мутная слезинка. Всхлипнул и неожиданно забормотал нечто совсем уже
несуразное.
–
Иван-чай на выгорелом месте хорошо растет... чертополох, много
чертополоха... у нас в деревне после войны, помню...

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
131
–
Да не бери в голову, старина, – попробовал успокоить его Саня. И
чтобы отвлечь Калину от дурных мыслей, заговорил нарочито убежденно. –
У меня дачка за городом не хуже твоих хором. Живи – сколько душе угодно.
Я её в прошлом годе себе прикупил – с барышей торговых. Отличная
фазенда, между прочим. И не далеко от твоего хутора... Помнишь, как ты
мне говорил: мой дом – твой дом?.. Вот и я тебе говорю то же самое: батя,
мой дом – твой дом... Живи и радуйся...
Но как ни сладко лилась санина речь, как ни убедительны были слова, в
старике всё же шевельнулось сомнение:
– Ага. Живи – ворчливо предположил он. – Сторож тебе нужен на даче –
так и скажи.
Саня округлил глаза и аж поперхнулся от возмущения. Всем своим
оскорбленным видом говорил: обижаешь, отец... не ожидал от тебя таких
подозрений...
– За кого ты меня принимаешь, батя? – негромко проговорил он. – Я ж
тебе от всей души...
– Ладно, ладно... Не серчай... – испытывая неловкость, забормотал
Калина. – Ну, прости дурака старого. Ляпнул, не подумавши... Не со зла я –
сдуру... Не серчай.
–
Да я не серчаю...
–
Саня повернул ключ зажигания и завел мотор. А
когда машина стронулась с места и понеслась по гладкому шоссе, Саня
бодрым голосом продолжил: – Поживешь у меня, пообвыкнешь... Не
понравится – подумаем, как тебя дальше обустроить. Может, купим какую-
никакую хибару или построим небольшой домишко, а? Дело не хитрое –
были бы деньги. А деньги, сам знаешь, сегодня нет, а завтра – хоть лопатой
греби...
– Да ладно... какой теперь домишко... – Калина печально смотрел на
мелькавшее за окном редколесье. – Мне из неструганных досок домовину
скоро сколачивать придётся.
– Ну, батя... – Саня неодобрительно покосился на старика. – Смотрю, ты
совсем крылья опустил. Гляди веселее! Рано ты о неструганных досках
заговорил! Ещё на рыбалку с тобой походим, по лесу побродим, вольным
воздухом вдоволь подышим. Вот же она, воля, перед тобой – гляди! Ты,
небось, мечтал о ней, три года ждал... А, признавайся, мечтал?
– Мечтать – не мечтал, а думал постоянно, – согласился Калина. –
Честно сказать, хотелось помереть в собственном доме, а не на казенных
нарах...
Он пристально глядел в окно, как будто видел там ту самую волю. Уж
какие картины рисовались в его воображении: может, лесные тропы,
хоженые-перехоженые несчётное количество раз или родное озеро,
покрытое белым покрывалом зимой или голубоватым весенним туманом,
как только сойдёт лёд. А ещё ему хотелось вздохнуть полной грудью, но
грудь сжимала не понятно откуда взявшаяся боль.
Лес далеко отступил от шоссе, и взгляду открывалось большое
скошенное поле с шапками соломенных стогов. Какая-то птица кружила
высоко над ними. Кружила и кружила, то зависая в воздухе – как будто
искала на скошенном поле потерянное гнездо – то снова продолжая свое
беспокойное кружение.
Впереди от шоссе отделялась проселочная дорога, ведущая к хутору.
Саня скосил глаз на пассажира, будто спрашивая – не свернуть ли... Но
Калина отрицательно мотнул головой. Дескать, зачем бередить старую

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
132
рану?.. А сам всё смотрел и смотрел в ту сторону, будто пытался что-то
увидеть. И радостно засопел, увидев. Над березками, растущими вдоль
дороги, маячила зеленая вершина кипариса.
– Гляди-кось... Вона – мой Мишаня... сынок мой... Вырос-то как!
...Вскоре приехали на место. Джип подкатил к двухэтажному домику из
белого кирпича. Стоял ясный солнечный день, и солнечные лучи бликовали
на ребрышках новенького шифера, отсвечивали в стеках окон. Над дубовой
резной дверью была приколоч ена начищенная до блеска лошадиная
подкова – на счастье.
Подымаясь по ступеням высокого крыльца, Калина машинально
погладил ладонью деревянные отполированные перильца. И вдруг замер,
не преодолев последней ступени – грудь пронзила неожиданная резкая
боль. Враз покрывшись холодным потом, старик медленно осел у перил.
– Ты что, батя? – встревоженно окликнул его Саня. – Никак укачало в
машине?
– Щас, щас, – с напускной небрежностью отозвался Калина. – Не
беспокойся. Щас пройдет... Ничего особенного, – и нашел в себе силы
пошутить. – Чай, не с курорта...
И правда. Через минуту боль отпустила. Калина поднялся со ступени и
пошёл в дом. Снаружи строение было кирпичным, но внутри комнаты были
отделаны натуральным деревом – причем, никаких тебе панелей из
спресованных стружек или опилок – натуральное дерево. Легкий запах
смолы ещё не выветрился из жилых помещений. А в новом доме – и мебель
новая. И видно, что не дешевая, не чета той, что когда-то старались
«сплавить» на дачи – всякое старьё, отслужившее свой век в городских
квартирах.
– Ну, и как тебе фазенда? – не без гордости поинтересовался Саня.
– Конфетка! – одобрил Калина. И, присев на краешек шикарного,
обитого штофом дивана, с грустинкой в голосе пошутил. – Только... хороша
Маша да не наша!
– Наша, батя, наша... – Саня мягко похлопал его по плечу. – Устраивайся
и живи на здоровье. Говорил и ещё раз скажу: мой дом – твой дом.
После ужина решели сходить на вечернюю рыбалку. Калина поначалу
отказывался, уверял, что отвык от этого баловства, но Саня уговорил,
настоял. Пришлось натягивать старые болотные сапоги, облачаться в
видавшую виды замызганную фуфайку. Прихватили пару складных удочек
и отправились на озеро...
Ловили с берега. Старенькую санину плоскодонку угнал кто-то из
заезжих рыбачков, а возиться с резиновой лодкой было не с руки.
Расположились неподалёку друг от друга.
У Калины клевало плохо. Зато Саня тягал одну рыбину за другой. Не
заметили, как стемнело, и Калина совсем перестал следить за своим
поплавком. Сидел на деревянном чурбаке, оставленном Саней у кострища
(видать, с друзьями шашлыки делали), рассеянным взглядом глядел на
тихую озерную воду и на дальний противоположный берег озера,
погружающийся в предзакатный сумрак. Солнце опустилось за лес, стало
заметно прохладнее, смолкло пение птиц. Выражение лица Калины было
спокойным и умиротворенным.
–
Вот так живёшь-живёшь и...
–
завершил он вслух свой внутренний
монолог. Кряхтя, поднялся с чурбака, смотал рыболовные снасти и
направился к Сан е.

РАССКАЗЫ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
133
– Н у, что – сматываем удочки? – спросил Саня.
–
Я уже смотал. Закругляйся, неуёмный. – Калина заглянул в стоявшее у
ног ведёрко. – На ушицу, пожалуй, хватит...
– Темно – а клюёт...
– У кого клюёт, а у кого и отклевало. Давай, давай... К дому пора.
По узкой сырой тропочке, проходящей через пойменную луговину,
двигались два человека, и фигуры их в наступавшей темноте сливались в
одну.
Гелия ПЕТРОВА
ПЕРВЫЙ АДРЕС
памяти моих родителей
Милицы и Александра Громовых
В квартиру их так и не впустили. Устав объясняться через запертую дверь,
она вывела смущенных мальчиков в мокрый каменный двор и подошла к
низкому – подоконник ей по пояс — окну, защищенному изнутри грубо
окрашенной решеткой. Раньше решетки не было...
Долго искала она этот дом! Сбивало то, что по ощущениям раннего детства
вход в квартиру казался не из парадной, а из-под низкой тяжелой и темной
арки во внутреннем дворе в огромную (казалось с высоты тогдашнего роста),
заставленную большими чужими галошами прихожую. Из прихожей первая
дверь налево была их дверь, дверь первого дома семьи, первой крыши
родителей после студенческого общежития. Сюда ее, новорожденную,
принесли в скудном тридцать первом. Рассказывала мать, с каким
праздником в душе везла сюда её в трамвае где-то с трудом добытое грубо
оцинкованное корыто: теперь было в чем купать маленькую дочку! Корыто и
посейчас живет в захламлённом углу за дачной кухней, — в нем при
надобности разводят цемент.
–Н
у, пойдем, бабушка! – Мальчики чувствовали себя неловко, стоя в
каменном дворе у окна с решеткой в доме, куда их не пустили, —
непривычное и оскорбительное ощущение! Хотя, скорее всего, за дверью
жили немолодые и глуховатые люди, напуганные рассказами о квартирных
кражах. Им трудно было понять, особенно через закрытую дверь, её странное
желание показать маленьким внукам комнату, куда её когда-то давно
принесли из небытия и где она прожила первые пять лет... Комнату, которую
она наконец-то нашла, пробиваясь от вехи к вехе в дебрях смутной детской
памяти, и которую хотелось ей дети запомнили бы. Вместе с нею.
Ну и бог с ней, с квартирой! Скорее всего, там, внутри, всё уже и не так... И
прихожая не огромна вовсе, а просто коридор, казавшийся широким лишь по
сравнению с непомерной узостью их комнатки, чуть шире ведущей в нее
двери. В комнате помещались по ширине только маленький стол вдоль
правой стены, да узкая кровать вдоль стены левой (если смотреть из
коридора).
За столом нянька кормила её «караваем» накрошенный хлеб плотно
набивался в стакан и заливался сладким чаем, после чего следовало стакан

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
134
перевернуть и, постукивая ложечкой по его бокам, снять, как снимают
формочку с песочного кулича. Ещё было толокно, привозимое нянькой из
деревни, – оно так необыкновенно и восхитительно пахло! Пышные острова
его медленно тонули в тарелке с молоком...
А кровати она бы и не запомнила, как не помнила места, где спала сама
(если не считать рассказов матери о гамаке, подвешенном поперек комнаты,
куда ее, грудную, клали уходя, чтоб не добрались крысы). Но стояла в памяти
непонятная и потому страшноватая картина узкой и темной комнаты – щели,
из которой её почему-то прогнали, оставив в качестве уступки приоткрытую
дверь. Единственным светлым пятном была там кровать, в которой сидела,
временами наклоняясь к тазику на табуретке, молодая темноволосая и очень
красивая мама. «Какие у тебя красивые слюнки, мама!» – мать погибала в
чахотке: горлом шла кровь.
Детям всё это не вдруг и расскажешь, оба набычились, – не терпится уйти!
И не объяснить, как однажды, уже почти потеряв надежду найти этот с двух
лет, к родительской гордости, наизусть заученный адрес – улица Ленина, дом
двадцать девять (девять?.. девятнадцать?.. не вспомнить было потом),
квартира два, – заглянула она бесстыдно в низкое чужое окно с незнакомой
решеткой и – пронзило: узкая щелочка комнаты, той единственной, где (если
с улицы) направо кровать, налево вдоль – стены — стула не поставить между
–
стол...
Из каменного двора, с детским облегчением – «наконец-то!» – под первую
низкую арку на улицу, где напротив через два дома та страшная подворотня,
выезжал из которой, упала когда-то запряженная в тяжелый воз тёмная
лохматая лошадь и билась, билась под кнутом, силясь встать, а нянька всё
стояла в толпе и никак не хотела уйти...
Давно уже нет няньки. Ушли в небытие родители. Случайные, временные
люди живут в комнате, где началась жизнь.
Запомните, мальчики: улица Ленина, дом двадцать девять, квартира... Так
и не посмотрела в темноте и неудобстве лестницы, какой теперь номер стал у
квартиры...
СТРАНИЦА ДЛЯ ДЕТЕЙ:
Виктор ВАСИЛЬЕВ
ПАПА ПОТЕРЯЛСЯ
Рассказ
Хорошо живётся пятилетнему Пашке летом в деревне у бабушки! Много
друзей, много солнца и зеленой травы, и речка есть....
Пашка проснулся, открыл глаза и сразу вспомнил: к нему приехал папа
на выходной, и они собирались идти налимов ловить. Вот счастье-то!

СТРАНИЦА ДЛЯ ДЕТЕЙ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------–––––––––-
135
Он слез с дивана, на котором спал, и, прямо в трусах и в майке, босой,
выбежал в кухню. Бабушка хлопотала у плиты, а папа, раздетый до пояса,
громыхал умывальником, фыркал, покрякивал и совсем не боялся, что
мыло в глаза попадёт.
Бабушка взглянула на внука, потрепала кудряшки на его голове:
– Проснулся? Скорей одевайся и умывайся, папа ждать не любит.
За пшённой кашей с козьим молоко бабушка спрос ила:
– К уда ж ты, Петя, пойдёшь-то?
– Да на Круглую Поляну, мать. Там речка поглубже и коряг разных
больше. Там они, голубчики, спят и нас дожидаются.
– Так это ж километра три наберется! Не брал бы Павлика, устанет!
Ёкнуло сердце у Пашки: вдруг не возьмёт? Отец посмотрел на сына,
похлопал его по плечу:
– Ничего, пусть привыкает. Он у меня крепкий, выдержит.
Отлегло. На радостях Пашка быстро доел кашу и допил молоко.
Подумал: «Это кто же «голубчики», налимы, что ли? И почему они спят? И
при чём здесь коряги?»
Они идут по деревне. Отец в тренировочном костюме, в ботинках, а
Пашка в белой рубашке, в коротких штанишках и в резиновых сапожках. В
правой руке у отца – небольшая холщовая сумка, в ней – две ватрушки с
творогом, огурцы, гороховые стручки и крупная трезубая вилка с дыркой в
деревянной ручке. Ещё отец положил туда пустую сумку для рыбы. Левой
рукой он хотел взять сына за руку, но Пашка спрятал руки в карманы и
гордо вышагивал, стараясь идти в ногу с отцом.
Ленка Строева каталась на скрипучей калитке своего забора.
– Паша, а куда ты идёшь? – спросила она, не переставая скрипеть
калиткой.
– Далеко! Три километра будет! Мы много налимов наловим.
– Ой , дядь Петь, возьмите меня с собой!
– А что же ты не здороваешься, Леночка? – спросил отец.
–О
й, забыла я, здрасте, дядь Петь, здрасте, пожалуйста! Всё равно
возьмите меня!
– Не девчонкино дело рыбу ловить, – по-взрослому ответил Пашка за
отца, – устанешь!
– Сам ты устанешь! – огрызнулась Ленка и умоляюще посмотрела на
дядю Петю.
Но он руками развёл:
– Ничего не поделаешь. Видишь, не берет тебя сын.
– Жадина-говядина, – проворчала Ленка, удаляясь к дому, – Чтоб тебе
ничего не поймать !
Отец и сын переглянулись, улыбнулись и двинулись дальше.
Вскоре они вышли на большак, свернули вправо, перешли речку по мост у
и вышли в поле, слева ограниченное кромкой леса. Стало как будто светлее,
просторнее. Солнце то пряталось за облаком, то открывалось в широкой,
доброй улыбке. По зеленой траве наперегонки бежали широкие тени.
Справа от дороги паслись коровы, а высоко в синеве заливались жаворонки.
Праздничное настроение охватило Пашку, и он пошёл вприпрыжку
– Так быстро уст анешь, – сказал отец, – иди спокойно, как шёл.
– Пап, а куда бегут тени? Что ли, они в пятнашки играют?
– Тени от облаков гоняет ветер. Они бегут сегодня нам навстречу и в
сторону деревни.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
136
– Пап, а кто «голубчики»? Налимы? Почему они спят? Что же, днём у
них «тихий час», как в детском саду?
– А ты видел налима? Нет? Тогда слушай. Налим – длинная скользкая
рыбина с усами. Он ими ощупывает предметы. Налим, как ни странно,
любит холодную воду. Он активно живёт зимой и подо льдом нерестится. А
летом, когда вода тёплая, он ищет укрытие под большими камнями, в
корягах и пещерках под бер егом, и засыпает.
–
А где ж твоя удочка? Ты будешь их зазывать: «лим–лим-лим, мои
рыбоньки?»
– Я же сказал: спят налимы сейчас. И мне нужна обыкновенная вилка.
Вот придем, я залезу в воду, отверну большой камень – а там он, голубчик,
лежит. Я его – вилкой, и на берег выброшу, а ты его подберешь и в сумку
положишь. Понятно? Если не будет камня, я под берег в корягу или в
пещерку руку засуну, нащупаю голубчика за жабры и так же на берег
выброшу. Зачем мне удочка?..
Они подошли к травянистой дорожке, которая уходила влево и
скрывалась в лесу.
Идти по лесу стало прохладнее, зато появились злые комары. Отец
намазал сына неприятной маслянистой жидкостью. Старый березняк
сменился мелким кустарником, под ногами захлюпало. Потом появилась
гать из уложенных поперек дороги жердей. Отец взял сына за руку, чтобы
тот не подвернул ногу на круглых жердинах или не попал ногой в щель
между ними. Наконец, они вышли на сухую поляну с густой травой. Правее
дороги стояли две сосны, перешёптываясь вершинами, а под ними
красовалась речка – довольно глубокая и спокойная. На берегу лежала сухая
береза.
– Садись, сынок, отдыхай, – сказал отец, а сам подпоясался бечевкой и к
длинному её концу привязал вилку. Он в спортивном костюме, в ботинках,
вошёл в речку по колено, по пояс, по плечи и стал ощупывать ногами дно,
медленно продвигаясь против течения. Вскоре плечи и голова его скрылись
под водой. Вскипел небольшой бурун и через пару секунд отец победно
поднял в руке извивающегося налима!
– Ура-а-а!! – закричал и запрыгал от радости Пашка, – Ура-а-а!!
– Тише! Нельзя кричать и прыгать. Налимы очень чуткие, вмиг улизнут,
– отец размахнулся и выбросил налима далеко в траву, – подай мне пустую
сумку, а в другую сумку набери травы побольше и спрячь налима. Не бойся,
он не кусается. Никуда не уходи с поляны. Я пойду вверх по реке и скоро
вернусь.
Отец перекинул пустую холщовую сумку через плечо и медленно
двинулся по речке, то скрывался с головой под воду, то появлялся.
Налим показался Пашке очень большим, длиной с его руку, и красивым:
гибкое тело с длинными плавниками и округлым хвостом. Он таращил
глаза, разевал усатую пасть, как будто ругался на Пашку, изгибался,
пытался по траве добрать ся до речки.
Сердце мальчика замирало от радости. Но, потрогав налима, он тут же
отдёрнул руку – скользкой и липкой была рыбина. Как же класть такого
противного в сум ку?
Переложив продукты в отдельный пакет, с пустой сумкой, Пашка пошёл
за травой.

СТРАНИЦА ДЛЯ ДЕТЕЙ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------–––––––––-
137
Он заметил заросли лопухов у камней. Листья лопухов широкие, как
лопаты, он быстро наполнил сумку. Когда вернулся, налим на несколько
метров сместился к речке. Мальчик встал на колени и раскрыл перед
рыбиной сумку с травой. Но умная рыбина, извиваясь, поползла в обход.
Тогда он накрыл налима листом лопуха и обеими руками положил его в
сумку, и застегнул молнию. Дело сделано! Теперь можно погулять по
поляне.
Заложив руки за спину, он пошёл к ромашкам. Ещё там были васильки,
жёлтые лютики, и весёлые колокольчики. Вспомнился стишок, который
учили в детском саду: «Колокольчик голубой поклонился нам с тобой.
Колокольчики – цветы очень вежливы.... А ты?»
Хорошо и радостно Пашке среди цветов. Он стал собирать букет для
бабушки. Потом нашёл землянику и ел спелые, вкусные ягоды. Подразнил
лягушку. На старом пне увидел ящерицу, которая вильнула хвостом и
юркнула в траву. Побегал за красивой бабочкой, пытаясь накрыть её
шапкой. Становилось жарко.
«Что-то папы долго нет», – подумал Пашка. Он вернулся на берег и
посмотрел вдоль реки. Папы не было видно. Он крикнул: «Папа! Па-а-па!»,
в ответ – тишина. Он кричал громче, ещё громче – папа не отвечал. Сердце
мальчика тревожно забилось: «Что делать? Вдруг папа забыл про меня?»
Пашка пошёл по берегу, куда ушёл отец. Но в конце поляны берег зарос
густым кустарником, не пройти. Он опять стал громко звать папу – нет
ответа. Мальчик совсем растерялся. Слезы потекли по щекам. Голос стал
хриплым, осипшим. Вдруг он подумал: «А может быть, папа уже пришёл к
соснам и теперь ищет его? Сумку нашёл, еду нашёл, а сына нет?! Скорей,
скорей обратно!»
Он вытер слезы рукавом и бегом направи лся к сос нам. Но папы там нет.
Сумка с налимом на месте, продукты на месте, а папы нет. Вот наступит
ночь, и злые, голодные волки съедят его. Только косточки останутся белые!
Ему стало страшно и жутко. Слёзы посыпались градом. Он лёг на траву,
уткнулся носом в сумку с налимом и зарыдал безутешно и горько . Обессилев
от плача, усталости и обиды, он вдруг заснул, свернувшись калачиком...
Пашкин сон был тревожным и крат ким . Он открыл глаза. Надо что-то
делать.
«Раз папа за мной не пришёл, – думал он, – значит, с папой что-то
случилось. Забыть про меня и вернуться в деревню папа не может – не
такой у меня папа. У меня хороший папа, может быть, самый лучший.
Утонуть в реке он тоже не может, потому что речка не очень глубокая.
Значит, потерялся папа. Шёл ко мне по лесу и заблудился. Ночью его волки
съедят. Надо спасать папу. А как? Кричать не могу – охрип. Искать папу по
лесу – сам заблужусь. Значит, надо идти в деревню звать взрослых. Дорога
где-то близко. Там ещё гать была. Только б не сбиться с дороги!»
Решение принято. Букет он положил в пак ет с продуктами, стручки – в
карманы. Сумку с налимом перекинул через плечо за спину. И тронулся в
путь, очищая на ходу гороховые стручки. Шёл по краю поляны, пока на
дорогу не вышел.
Идти по круглым жёрдочкам было трудно, сейчас его за руку никто не
держал. Но он помнил наказ отца: «Ставь ногу туда, где нет больших щелей
в настиле». Продвигался он медленно, осторожно до большака. Куда же
сворачивать? Направо или налево? Опять сердце забилось тревожно.

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
138
Солнце было высоко и по-прежнему играло в прятки, и тени облаков
бежали слева направо. Тогда вспомнил он слова отца: «Тени бегут в
деревню сегодня!» Всё стало ясно.
В деревне его первым встретил Федька Семенов, его ровесник Он катил
на велосипеде прямо на Пашку и нещадно трезвонил. Но Пашка с пути не
сворачивал.
– Ты почему не уходишь с дороги? Хочешь, чтобы я тебя задавил? –
крикнул Федька.
– Сам объезжай, – устало ответил Пашка,
– А ты откуда идешь?
– Из лесу.
– Один?! А что ты там делал?
– Мы с папой налимов ловили. И он в лесу потерялся.
– А где же налимы?
– Здесь, в сумке один.
– Покажи! – приказал Федька.
Пашка расстегнул молнию и показал притихшую рыбину.
–О
й, какой хорошенький налимчик! А можно потрогать? Он не
кусается?
– Потрогай. Только он липкий очень.
Откуда-то появился Мишка Савельев. Ему тоже пришлось показывать.
– Ты сам поймал налимчика? – спросил Мишка.
– Нет, папа поймал. Я только в сумку его положил. А папа мой в лесу
потерялся.
Но мальчишек папа не волновал. Они восторгались налимом. Федька
катил на велосипеде, непрерывно звонил и кричал в пространство: «Пашка
налима поймал! Пашка налима поймал! Вот такого поймал!» Мишка
стишок сочинил и кричал: «Добрый налимчик – Пашкин любимчик!
Добрый налимчик – Пашкин любимчик!» Только Ленка стояла молча за
забором, не вышла и не взглянула на рыбину.
Пришли они к Пашкиному дому.
– Баба Маша, Пашка налима поймал! Вот такого! – заявил Федька
бабушке, вышедшей на крыльцо.
– Тише, мальчики, не галдите! Паша устал! – и повела внука в дом.
Мальчики притихли и разошлись
Бабушк
а
,к
а
км
а
л
е
н
ь
к
о
м
у,в
ы
м
ы
л
ав
н
уку л
и
цоирукип
о
д
умывальником, посадила за стол, поставила суп и молоко, и только после
этого строго спросила:
–Н
у, герой, рассказывай, каких ты налимов поймал и где папу ты
потерял?
Пашка понял, что бабушка не верит ему, не верит в шумиху с налимом и
заблудившимся папой. От усталости и обиды лицо его сгрибилось.
– Да-а-а, ты мне не веришь! – захныкал он, размазывая по щекам слёзы,
– Федька с Мишкой придумали, что я поймал! Папа поймал, а я только в
сумку положил! Я так и сказал им, а они переврали! И папа по-настоящему
заблудился.
– Так ты что же, и вправду, один из лесу пришёл?!
– А с кем – же? Я же сказал, что потерялся папа. Надо его искать.
– О, господи! – перекрестилась бабушка, – видано ли дело – пятилетнему
ребенку из лесу выбраться! Кто бы сказал мне – ни за чтоб не поверила! Да

СТРАНИЦА ДЛЯ ДЕТЕЙ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------–––––––––-
139
ты пей молочко-то, если супу не хочешь! Может, пряничка дать тебе? – она
достала с полки пряники. – Расскажи всё по порядку.
Пашка рассказал про свои приключения и страхи. Бабушка внимательно
слушала, изредка перебивала вопросами и вытирала слезы кончи ком
платка.
– Как натерпелся-то, бедненький. Знать, умную головку бог тебе дал!
Иди-ка, поспи часок, а я пока налима пожарю. Может, и папа скоро
вернется. Ведь не маленький. Если что, к вечеру людей на поиски позову .
Иди, иди на свой диван. Всё, бог даст, образуется...
Проснулся Пашка от грозного отцовского голоса из кухни:
– Где этот паршивец? Я сейчас его выпорю!
– Только тронь, попробуй! Ишь, чего выдумал!
– Так он сбежал от меня налимом хвастаться!! Я извёлся весь: что думать,
где искать?! Кричал, кричал его – нет ответа. К тому же я ногу поранил,
идти не могу – хоть плач!
–
Ты сыну спасибо скажи. Сколько он наревелся из-за тебя! Он шёл
людей звать на поиски тебя, а не рыбиной хвастаться! Умного сына тебе бог
послал. Пять лет всего! Другой и в десять не сообразит, растеряется! А что с
ногой-то твоей?
– Ты, мать, права. Я, наверное, сам виноват. Нельзя было Пашку
оставлять надолго. Всё жадность моя, рыболовный азарт! Четырех налимов
поймал – и всё мало! Когда последний камень отваливал, он меня и наказал
–с
орвался и придавил левую ногу. Боль адская. Ногу кое-как вытащил, а
ступить на неё не могу. Нашёл две палки да на пятку наступать
приспособился. Доковылял до поляны, а сына там нет! Чуть с ума не сошёл.
Спасибо, стручки гороховые подсказали, что он по дороге пошёл.
Поковылял и я к большаку, встретил Ваську Строева – он на телеге ехал.
Подвёз меня к своему дому, а Ленка, дочка его, сказала: «Пашка на всю
деревню налимом расхвастался ». Я поверил, налима дал ей в подарок.
– Ладно, успокойся. Ногу-то покажи.
Из кухни послышались приглушенные стоны отца.
–
О, господи! – воскликнула бабушка, – кровищи-то сколько! Да как ж е
ты шёл? Сейчас я перекисью водорода промою и повязку наложу. Может, в
район тебя отвезти?
– Ничего, до завтра не умру. Доберусь до города как нибудь.
Пашка всё слышал. Ему стало жалко отца, и он вышел в кухню. Отец
сидел на стуле, больная нога лежала на табуретке и бабушка хлопотала над
ней. Он заметил, что сын идёт к нему уверенной походкой правого человека.
– Как ты повзрослел, сынок, – тихо сказал отец. Он посадил сына на
колено здоровой ноги и поцеловал в щеку: Пашка обнял отца за шею.
На плите жарился в сливках налим, на столе стояли Пашкины цветы...

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
140
Г. МАУРА
ПРЕДИСЛОВИЕ
Заинтересованным лицам предлагается рукопись стихотворной книги
«Разговоры» для детей младшего школьного возраста и для подготовительных
отделений детских садов. По мнению автора, материал книги способствует
развитию у детей фантазии, чувства юмора и дружелюбия по отношению к
персонажам стихотворений. Как это нередко бывает, всё сказанное легче
пояснить стихами:
Воображение... Оно подобно ветру...
Оно источник счастья и затей,
И размышлений, и добра друг другу...
Оно зовет и расширяет даль.
И помнить надо: идя так по кругу,
Сын непременно выйдет на спираль,
На высоты простор, что будет завтра,
На чувство силы сердца своего.
... Возможности для этого всего –
Хороший путь – вам дарит старый Автор.
В ЛЕТНЕМ САДУ
У дедушки Крылова нежданная обнова:
К команде бронзовых зверей
Пристал шумливый воробей, –
Сел баснописцу на плечо и объясняет горячо,
Что звери не должны молчать! –
Им надо петь, мычать, рычать.
В БУФЕТЕ
Однажды, укрывшись в буфете старинном,
Шептался мышонок с хрустальным кувшином:
– Я чуть было в лапы коту не попался...
А ты? Почему ты в потемки забрался?
Ведь ты несъедобный, нарядный и звучный,
Что делаешь тут, одинокий и скучный?
Кувшин отвечал, запинаясь от злости:
– Меня достают, когда в доме есть гости,
А гости приходят два раза в году...
Два раза в году я стою на виду!

СТРАНИЦА ДЛЯ ДЕТЕЙ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------–––––––––-
141
СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЙЧИК
– Зайчик-зайчик, ты откуда?
–Я прошел сквозь это блюдо!
Я блуждал в его ложбинках, –
Полосатой стала спинка:
Красной, жёлтой, фиолетовой...
Дрогнул зайчик – прыг! – и нет его...
Вот же, вот он – на стене:
Семь полосок на спине!
КАШТАН
Не подходи ко мне! Не тронь!
Я оцарапаю ладонь:
Мой пиджачок колюч, как еж,
Иявнемнаежапохож.
Но если ты не злой, не враг, -
Сними колючий мой пиджак,
И я – коричневый, блестящий,
Тяжелый, круглый – настоящий! –
Легко скользну к тебе в карман.
Я друг твой, будущий Каштан.
ОСЕННИЕ ДЕРЕВЬЯ
Берёзы и клёны одеты прекрасно,
Кто в желтых накидках, кто в огненно-красных:
– Мой цвет – апельсина! – Мой цвет – шоколада! –
Деревья на зиму меняют наряды.
(Пока примеряли и это, и то,
Остались, бедняжки, совсем без пальто...)
– А мы (это ели в зеленых шинелях)
Менять одеяния не захотели:
– Вон сосны – в колючие шубы одеты
Холодной зимою и солнечным летом...
Пусть это не очень нарядно, зато
Зимой не придется дрожать без пальто!

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
142
ДАЛЁКОЕ – БЛИЗКОЕ:
Наверное, это еще не Мемуары, а лишь подступы к ним. Факты, события,
обрывки воспоминаний, рассказы близких... Как же хочется сохранить их,
поведать другим! Форма – вторична. Главное – содержание. Наверное, такие
мысли бродили в голове Татьяны Семеновой, когда петербургская поэтесса
взялась за стило, чтобы попробовать свои силы в прозе. Получилось или нет –
судить читателю. Мне же остается лишь сказать привычное – «Бог в помощь!».
Ю. Воропайкин, член Союза писателей России
Татьяна СЕМЕНОВА
ЛИЧНЫЕ ХРОНИКИ
«ГЕЕННА ОГНЕННАЯ»
Бусеньке было под девяносто. Она гордо заявляла, что долгожительница.
Но сил уже не хватало, поэтому пришлось сосредоточиться на главном. А
главное – был правнук Санечка от непутёвой внучки Натки. Натка,
наконец, вышла замуж, но за Санечку всё равно боязно.
В семье Бусенька считалась духовным лидером. Опасаясь за своих
домочадцев, она их крестила, таким образом передавая на попечение
Господу. И это правильно. Многие родители так опекают своих детей, что
пытаются заменить собой Ангела – хранителя. Стоят у окна, нервничают,
толку – ноль, а Высшим силам мешают. Те посмотрят на них сверху,
посмотрят, да и махнут рукой , верней, крылом – оберегайте сами. А «сами»
– они только нервничать и умеют.
Свою вторую внучку – Татку – Бусенька окрестила в восемнадцать.
Раньше было нельзя. Комсомол, и всё такое... Она выбрала самую дальнюю
церквушку «Кулича и Пасхи».
Крёстной матерью Татки стала Галя, невестка Бусеньки. Заодно
окрестили и её дочку, Натку.
В церкви было жарко натоплено. Татка стояла в белой сорочке, смущая
молодого рыжего попика. Натку купали, а Татку священник, краснея,
только побрызгал.
Теперь, спустя много лет, пришла очередь Татки окрестить племянника
Сашеньку, которого родители через неделю увозили на ПМЖ в Канаду.
Бусенька торопилась.
Церковь располагалась на их же улице. Новодел. Выстроил какой-то
новый русский – замолил грехи. Стояли жуткие морозы. Тата ввалилась к
родственникам в дублёнке и унтах. Крестили рано, только по четвергам и
субботам. Был четверг. Натка сидела в коридоре с мокрой головой и сушила
её феном. Когда голова высохла, поковыляли по гололёду в конец улицы. Но
в церкви уже закрыли двери – шел обряд крещения.
Бабушка всплеснула руками. Но что делать. Договорились на субботу.
Другой возможности не было.

ДАЛЁКОЕ - БЛИЗКОЕ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
143
В субботу всё растаяло. Когда Тата появилась у родственников, Наташа
опять стояла в коридоре с феном, сушила мокрые сапоги. Собралась вся
родня – день отъезда. Бабушка волновалась как никогда. И тут Натка,
заявила, что в Бога не верит, всё это – мракобесие, поэтому Санечку
крестить не пойдёт.
Здесь уже заволновалась Татка. Она быстро собрала Санечку, и они
зашагали в церковь. Передали священнику золотой крестик, который
купила Бусенька на последние деньги, и пошлисовершать обряд.
Всю обратную дорогу Санечка обходил лужи очень внимательно, словно
что-то понимал.
Когда они вышли из лифта, им навстречу попалась бригада пожарных.
Дверь у родственников была открыта, из неё валил дым.
Оказывается, как только они ушли, вся родня собралась на кухне .
Бабушка обиженно молчала. Стали пить чай. Дверь в коридор нараспашку.
И вдруг кто-то увидел на потолке всполохи. Запахло палёным. Все
бросились в спальню, где из открытого шкафа вырывались языки пламени.
Натка схватила одеяло с кровати, кинула в шкаф и закрыла дверцы. Как раз
в шкафу-то и висела вся её одежда. Она так и осталась в халате и тапочках –
всё сгорело. Установить причину пожара пожарники не смогли...
А Бусенька сидела на кухне и повторяла: «Геенна огненная, геенна
огненная...»
ОТЦВЕЛИ УЖ ДАВНО
Все говорили, что у Таты «зелёные» руки. И даже принесённые в букете
хризантемы у неё стояли долго-долго, давали корни и приживались, как
заколдованные.
Особенно ей удавались семполии, то есть фиалки. Фиалки у Таты были
всех цветов. Стелющиеся Тата ставила по краям латунного тазика для варки
варенья, а обыкновенные – в центр. Получалась клумба, и эта «клумба»
стояла на холодильнике. Да и вся кухня постепенно превращалась в
зелёный уголок.
У неё росла даже декоративная земляника. Один цветок, Тата не
помнила, как он назывался, но что-то «пурпурное», раскрывался всего на
один день в году, как в ботаническом саду – Виктория. Однажды, накануне
седьмого ноября, они с сыном пошли покупать гвоздики для школы.
Гвоздики поставляли поляки, но в тот раз вместо гвоздик они прислали
цветы в горшках. В советское время это была редкость: пахистохусы,
похожие на кактусы, у которых на макушке, как у ананаса, торчали листья,
юкка и кротоны всех видов.
Тата облюбовала кротон , похожий на маленький дуб. Сверху листья были
зелёные, ниже красноватые, а совсем низко – бурые. Денег не хватило.
Пошли домой. Там Тата дала сыну пятьдесят рублей, мельче не было, что
составляло в те времена ползарплаты. Сын вернулся из магазина и радостно
сообщил: «Я купил их все». Ну что тут было делать...
Трижды цветам был нанесён непоправимый урон. И кем же? – Своими
же близкими.
Вначале Тата стала замечать, что вокруг цветов пропадают «детки».
Цветы хирели на глазах. Выяснилось, что сын со своим приятелем продаёт
их на птичьем рынке, чтобы купить попугайчиков.
Другой раз Тата уезжала на две недели на юг. Она оставила ключи
матушке, и та обещала поливать её оранжерею. Мама у Таты была весёлая,

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
144
как говорили – с лёгким характером. Она работала заведующей
здравпунктом Театрального института и пришлась там очень ко двору.
Перед отъездом Тата зашторила окна – имитировала зиму, всюду
расставила ёмкости с водой. Это были тазы, миски, ванночки – всё, что
было в доме. В них на дно налила воду и поставила свои драгоценные
горшки.
Когда Тата возвращалась домой, то тащила целую корзину с фруктами:
маленькие дыньки, персики, абрикосы. В метро поезд резко затормозил,
корзинка наклонилась, и фрукты раскатились по всему вагону. Время было
раннее. Пассажиров мало. Тата ходила по вагону, и они передавали ей кто –
персик, докатившийся до ног, кто – дыньку.
Тата протянула руку к очередному фрукту и увидела свою матушку.
«Пожалуйста» – произнесла она жеманно, как на этюдах в Театральном
институте... На её ладони лежал персик.
«Мама, ты чего?» – спросила Тата. – «Да я вот сижу и думаю, – ответила
мама – у каких это дураков персики по всему вагону катаются?». Всё это
время она сидела и ждала, чтобы выкинуть какой-нибудь финт.
Тата вернулась к своим цветочкам. Но они встретили её нерадостно.
Цветы плавали кролем в полных воды мисках и тазах. Тата поднимала один
горшок за другим, а они сикали через дырочку струйкой.
В это время матушка расхаживала по квартире, улыбаясь. Курила
сигарету, отставив локоток и мизинец, и громко пела: «Отцвели уж давно
хризантемы в саду...».
Окончательная гибель наступила, когда Тата оставила цветы невестке и
переехала на другую квартиру. Когда Тата увидела безжизненные тр япоч ки
на сухих стебельках, то сказала сыну, что и дети у них будут «сопливые».
Невестка обиделась на пять лет.
Но Тата не угадала – невестка ушла, не оставив им ни цветов, ни детей.
ОРДАЛИИ
В детстве всё кажется невероятным. А путёвка в пионерлагерь на юг и
вовсе из области фантастики.
Смена начиналась первого августа, но билеты на самолёт были либо на
два дня раньше, либо – на два дня позже. Пока мама Таты стояла длинную
очередь в кассу , она решила, что для ребёнка луч ше подольш е пробыть на
юге. Она купила билет на 30 июля, отбила в пионерский лагерь телеграмму,
чтобы Тату встретили, и успокоилась.
Тата, в свои тринадцать, была развитым ребёнком. И когда её в Адлере
никто не встретил, не испугалась, а поехала в Сочи. Там она нашла автобус
до Лоо, где и располагался лагерь. Но в лагере шла пересмена, и её не
приняли.
Современные психологи утверждают, что если вы хотите, чтобы ваш
ребёнок повзрослел, то отправьте его в чужой город одного.
Тата сейчас уже не помнит, повзрослела она тогда или нет, но она села в
автобус и поехала с чемоданом и авоськой обратно в Сочи, где решила
перекантоваться на вокзале. В авоське были две банки компота ассорти,
коробка с ленинградскими петифюр ами и бо льшой игрушечный тигр,
которого весной ей подарили на день рождения.

ДАЛЁКОЕ - БЛИЗКОЕ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
145
На вокзале было тесно, и тут Тата увидела надпись: «Комната матери и
ребёнка». Она решила, что имеет к этой надписи прямое отношение. Она -
ребёнок, которого не приняли в пионерлагерь, даже если ей пришлось
повзрослеть. Тата нашла эту «комнату», и там, как ни странно, её приняли с
распростёртыми объятиями. Женщина-администратор взяла у неё сорок
копеек за два дня проживания и даже любезно предложила поставить банки
и коробку с пирожными в холодильник. Тата так и сделала и пошла со
своим тигром искать себе кровать – от слова «кров». Почти все они
оказались заняты, несмотря на лето, близость моря и юг, наконец.
Место Таты оказалось рядом с кроватью девушки, которую, как
выяснилось, обманул сын хозяина дачи, где она отдыхала. Он ехал в Сочи и
предложил заранее купить ей билет на обратную дорогу . Девушка
согласилась и даже обрадовалась. Но, когда она приехала на вокзал,
выяснилось, что этот паразит купил ей дешёвый сидячий билет, а ехать надо
три дня. Девушка сдала билет, купила на оставшиеся деньги плацкарту и
дожидалась своего поезда в «Комнате матери и ребёнка».
Рассказ девушки поразил Тату, она решила быть осторожнее. Но, ничуть
не сомневаясь, дала три рубля в долг, под честное слово. Девушка не
обманула Тату, и та получила деньги по почте в Лоо. Девушка была
взрослая, красивая, и Тате льстила дружба с ней. Они не стали валяться на
кроватях, а пошли пешком к морю.
Тут, надо сказать, что у Таты было с собой двадцать рублей. Десять – НЗ -
на кино и мороженое, которые надо было сдать в лагере, и десять – на
расходы.
Когда Тата пришла к морю, то спрятала НЗ в лифчик купальника и
пошла в нём купаться – так делала её мама. Но Тата не учла свои
«габариты»... Когда она вышла на берег, то поняла, что деньги безвозвратно
уплыли. Тате стало денег жалко. Да и как можно на целую смену в лагере
оставаться без кино и мороженого? Она пошла на почту и послала маме
телеграмму: «Деньги уплыли. Вышли ещё». Только теперь Тата может
представить, как хохотала её матушка и соседи по коммуналке. Особенно
они смеялись над этим разнузданным «уплыли», ведь они не могли
догадаться, что деньги уплыли на самом деле, буквально.
Что осталось в «сухом остатке» после этого приключения? Теперь Тата
знала, что из любого положения есть выход.
И вот прошло много-много лет. Тата не боялась трудностей, но
экстрималкой не стала. Её новый муж Дима не любил сидеть дома. Они
вместе ездили на разные бардовские слёты, но не далеко, а по Ленобласти.
Однажды Димин друг – Темнов уговорил их на выходные поехать в
Петяярви на стоянку группы «Меридиан». Они заранее купили палатку,
рюкзак и на последней электричке в пятницу отправились слушать бардов.
Смеркалось... Когда вышли из вагона, Темнов познакомил Тату и Диму с
ребятами. Он сказал им, что до места нужно идти минут сорок, и побежал
вперёд за деву шками.
Впереди шагала компания, которую замыкала смешная женщина с
сумкой на колёсиках, в которой, как выяснилось потом, были продукты.
Дима с Татой замыкали шествие, так как по настоящему никого не знали.
Они шли по дороге лесом и, вдруг полил дождь. Стеной. Народ впереди
достал голубые и розовые накидки и стал похож на группу «ликвидаторов».
Через несколько минут Тата промокла до нитки. Новые кроссовки
намокли и стали натирать ноги. Они подотстали и не заметили, что люди

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
146
впереди куда-то исчезли. Как потом оказалось, те спрятались под деревьями
в лесу и, накрывшись тентом, пережидали дождь.
Тата с Димой шли уже больше часа и стали волноваться. Они дошли до
какого-то поселения, и тут выяснилось, что дороги дальше нет. Видимо, они
пропустили поворот.
Пошли обратно. Тата хромала. Лил дождь. Если идти к станции, то
электричек больше не будет. На самой станции была только платформа, от
дождя не спрячешься. Они остались ночью в лесу.
Дима взвалил Тату на плечи и понёс. И тут она успокоилась и вспомнила
про ту женщину с сумкой на колёсиках. На обратном пути повороты были
только справа. Они стали их осматривать. На первом повороте следов колёс
не оказалось. На втором – они явно видны. Повернули. Пошли дальше по
тропинке. Вскоре нашли в низине речку, маленькую электростанцию и
мостик.
Перейдя мостик, чета увидела женщину с тележкой. Она стояла и ждала,
когда молодёжь поднимется на холм, сбросит рюкзаки и поможет тащить
продукты наверх.
Нельзя выразить словами, как обрадовались наши путешественники.
Когда добрались до лагеря, Темнов уже поставил свою палатку и
преспокойно пил у костра водку. Он даже не собирался их искать. Его задача
была – сгоношить побольше народу. Он любил большие тусовки.
Дима всю ночь сушил их вещи у костра. От них шёл пар. Тата сидела в
палатке, но слушать песни Темнова ей уже не хотелось.
Она вспоминала детство, Сочи и думала, что выход – он всегда
найдётся...
КРАСАВИЦА
От Лахтинской до Ропшинской всего шесть улиц. Когда прабабушка
собиралась к нам в гости, она звонила по телефону и говорила заветную
фразу: «ставьте чай»,
- и все домочадцы спохватывались и начинали
суетиться. Не только люди, даже овчарка по имени Вест стояла между
дверей и мерно била хвостом об стену.
Даже голуби, стоило Юлии Петровне открыть парадную дверь, слетались
к ней со всей Лахтинской. Она элегантно сыпала им зерно прямо на тротуар,
и никто её за это не ругал, потому что не только птицы, но и дворники были
«прикормлены» ею. Они радостно носились на посылках, помогали по
хозяйству и получали за это кто – денежку, кто - хороший совет.
Когда Тата приходила к прабабке, дворничиха Валя её спрашивала:
«Хлеба хочешь?» - Так повелось с детства, после того, как Татка, ещё на
руках у матушки, взяла у Вали кусочек хлеба, вызвав бурю восторга.
Юлия Петровна, так звали её все, - по паспорту, как выяснилось после её
смерти, была Евдокия Петровна. Но этот паспорт она выкупила у дальних
родственников в Старой Руссе после смерти какой-то женщины.
Почти все мужчины в роду были репрессиров аны или расстреляны . Дело
было в том, что Юлия Петровна - графиня, фрейлина Александры
Фёдоровны, владела доходным домом на Введенской улице, облицованным
белыми изразцами. А во времена НЭПа - двумя кинотеатрами, там же – на
Петроградской стороне. Один из них, под названием «Ниагара», снесли и
построили железобетонное кафе «Орбита», а второй стоит до сих пор,
правда, называется не «Молния», как раньше, а «Мираж синема».

ДАЛЁКОЕ - БЛИЗКОЕ
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
147
Фамилию пришлось сменить по понятным причинам. Во всей этой
истории Юлии Петровне нравилось лишь то, что Евдокия Петровна по
паспорту была на десять лет её моложе.
Юлия Петровна – ухоженная статная дама – выходила из дома в своём
белом с подложными плечами шерстяном пальто в стиле «Беверлихилз» и
медленно шествовала по Большому проспекту мимо своих бывших
кинотеатров, как будто они всё ещё принадлежали ей.
Когда-то вся семья Таты жила на Лахтинской улице, но подруга
прабабушки – бывшая балерина, любезно обменяла свою комнату на
Ропшинской, чтобы только жить с Юлией Петровной вместе. Её звали
Рябинушка. В императорском театре всех актрис называли Жемчужинами и
Берёзками. Теперь уже никто не помнит её настоящего имени.
Во время НЭПа Рябинушка имела изразцовую мануфактуру, оттуда,
наверное, и были белые изразцы на бывшем доходном доме на Введенской.
Времена изменились. Ей сказали, что она имеет право работать только в
общественном туа лете...
Рябинушка раскрашивала чёрно-белые открытки акварелью или
стеклянные бутылки масляными красками и продавала их на рынке. На что
и жила.
Тата занималась хореографией во Дворце пионеров. Она заходила к
Рябинушке поболтать о балете. Та рассказывала, какие у неё были красивые
руки, и при этом показывала худенькую сухую, как палочка, руку.
Юлия Петровна в 30-ом году вышла замуж за столяра-краснодеревщика
Васю, который был ровесником её дочки, чем окончательно запутал и свою
биографию, и «органы».
Надо сказать, что Юленька пела в опере. Как-то она исполняла партию
Виолетты в «Промке»
٭
, и когда Альфредо в последней сцене попытался её
обнять, Вася с балкона заорал на весь театр: «Юля, иди домой!»
После этого случая Юля пела только дома. Она вставала с петухами и
начинала распеваться. При этом все жители двора-колодца, не выдержав её
меццо-сопрано, начинали хлопать форточками. Но Вася и здесь не
угомонился и уже спустил с лестницы двух аккомпаниаторов.
Если же прабабушка собирала семью у себя, она пела им очень милые
романсы: «Над полями, да над чистыми...» или «Домик крошечка в три
окошечка...». Но долго не церемонилась: «Ешьте - пейте что хотите», - и
заваливалась на свою огромную кровать. При этом была в чудном шелковом
пеньюаре с огромным крестом на золотой цепочке. Иногда цепочка
сдавалась в ломбард, и от этого становилась с каждым годом всё короче.
Крест же состоял из шести цитринов. Его-то и подарила как-то Юлия
Петровна одному из внуков. Он был гонщиком. Но оберегом крест не стал.
И, попав в аварию, внук сломал его пополам о собственную ключицу. После
этого цитрины поделили между Таткой и Наткой – праправнучками: на
колечки и серёжки.
Странно, но прабабушкиного кота тоже звали Васька, как хозяина. И
когда она говорила: «Ешьте всё, но колбаску оставьте Ваське!»,- домочадцы
не знали, о ком идёт речь. Кошек она любила безмерно, и если кто-то
заходил к ней, то, прежде всего, спрашивала: «А бездомничков на лестнице
нет?»
٭
«Промка» – ДК «Промкооперации» , теперь «Мюзик-холл»

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
148
Как-то этим воспользовались дед и папаша Татки. Им очень хотелось
выпить, но денег не было. Они спрятали кота Ваську у студента верхнего
этажа, взяв его в долю. А так как Юлия Петровна всегда «рассчитывалась»,
запросили десятку за его поимку.
У самих же родственников, как уже было сказано, был пёс Вест. В Юлии
Петровне он души не чаял – она всегда приносила ему что-нибудь
вкусненькое. Однажды Вест сидел-сидел, положив морду ей на колени, да и
надумал – сходил в коридор, снял с вешалки бабушкину чернобурку и
преподнёс Юлии Петровне в подарок.
Когда же на Большом проспекте прогуливалась компания: прабабушка,
бабушка, мама и Тата, то все очень радовались, что идут четыре поколения.
Прабабка в молодости была красоты необыкновенной. Она рассказывала,
что за ней ухаживали «пажи» и «правоведы». Тата в детстве думала, что
пажи бывают только у королевы, и представляла прабабушку такой
королевой. На самом деле это были учащиеся пажеского и юридического
корпусов.
Когда-то Юленьку рисовал сам Маковский. Тата помнила эту вытянутую
картину с юной прабабушкой в образе Русалочки. На голове у неё был венок
из кувшинок, на теле - белая рубашка до пола. Но после смерти Юлии
Петровны картина пропала. Унесла её одна из приживалок. Знакомые у неё
видели пустую рамку. Она всегда говорила: «Где эта картина, там и я». Но
до смерти прабабушки никто не придавал этому зн ачения .
Остались только фотопортреты, их Юлия Петровна прятала у своей
подруги. Так как они были очень большие, никто не хотел их забирать, а
когда взяли Татка с матушкой, семья из-за них чуть не перессорилась.
Умерла прабабушка из-за своей приверженности красоте. Она лечила
свои ножки модными радоновыми ваннами. Кому надо – «сунула», но
перестаралась... и получила опухоль. От неё-то, любезная, и скончалась.
Подкрасилась, завилась и умерла... красавицей.
В ПОИСКАХ ЖАНРА
Ирина ОСТРОУМОВА
Ну, мама-а!!!
– Вернись, ты юбку забыла надеть!
– Очень остроумно! Пока-пока.
– Ты что улыбаешься, смешно, да?! Досмеетесь обе. Положи пульт на
место! Тебя пылесос в углу дожидается. Что в школе?
– Ничего. Нормально.
– Что – нормально?! Всегда: нормально! А потом: мама, помоги!.. и снова
до ночи сочинение писать?!

В ПОИСКАХ ЖАНРА
--------------------------------––––––––––––------------------------------------------------------––––––––––
–----------
149
– Подумаешь! А у нас некоторые вообще не сдали, и ничего...
– Опять «ничего». Ну что ты, других слов не знаешь? Ты же сочинение на
пятерку сдала, литератор!
–
Сдала. Алгебру сдула. У Наташки. Она сказала: «Последний раз».
Мама, а почему ты по алгебре не понимаешь? Что, в школе плохо училась?
–
А почему Наташка в последней раз дала списать?! Её матери я русский
и литературу исправляла до десятого класса! А тут, видишь ли, принцесса!
Ты-то ей помогаешь?
– Нет. Она сама хорошо учится. Она у нас гордая, а мы – отстой.
– Да, Людка тоже вся из себя гордая была. И что теперь? Одна
барахтается... А в школе все парни в нее влюблены были. Ну и в меня тоже.
Что смотришь? Не веришь?
– Н у почему, верю! Я ваши фотки видела.
– Фотки! Слово-то какое убогое! В наше время так не говорили!
– В ваше время? Когда кукурузу сеяли и на гармошке «Старый клен»
играли?
– Вот дурочка! Ну что несешь! Какие гармошки! В наше время уже и
«Битлз» вовсю играли, и мини-юбки носили! Я про кукурузу сама только в
институте узнала. Между прочим, «Старый клен» вчера по «FМ» крутили: и
молодежь какая-то пела, и ничего...
– Мама, а расскажи-ка ещё раз про коммунизм. Помнишь, ты тёте Гале
на седьмое ноября рассказывала. Тебе тогда было, сколько лет мне сейчас...
ты прибежала к бабе Нине и кричишь: «Мама, мама! Будет коммунизм!».
– Ну, да! Я, когда диктор по радио сказал, сосчитала. Прибегаю к маме и
кричу: «Мама, когда мне будет столько лет, как тебе сейчас, – будет,
коммунизм!» А мама молчит. Я ещё раз – и громче, аж захлебываюсь! А она
мне: «Что ты орёшь? Я слышу». Я опять: «Ну, мама-а! Как ты не
понимашь?!»
– А бабушка твоя говорит: «Я-то понимаю. Это ты не понимаешь».
– Ну?
– Что «ну?»
– В чем фишка-то? Не поняла.
– Вот и я не поняла тогда... Ешь, садись!
– Да, тетя Люда вчера звонила, когда вы с папой ругались. Хотела что-то
срочное... я забыла сказать.
– Забываешь, – з аписывай! Что там у неё срочное случилось?
– Она сказала, что у тебя срочное случилось! Мне немножко! И без
картошки!
– Ну, вот! Уже покусочничала?!
– Н у, мама-а! – я худе-ею.
–
Что? Это еще что за новости? Я тебе похудею, и так в коридоре из-за
лыжи не видно!
– Юльке можно, а мне нельзя?
–
Юльке можно. Она в последнее время сильно поправилась. Ещё
немного и весь гардероб менять придётся.
– Мам, а когда Юлька родит, правда, её вещи мне достанутся? Они ведь
ей будут малы, наверно?
– Что?! Родит?! Кто родит?! А-ааа!

Изящная словесность 11`2008
------------------------------------------------------------------------------------------------------------–––––––
150

Журнал читают в странах ближнего и дальнего зарубежья.
А также в городах России – Москве, Калуге,
Вологде, Перми, Оренбурге, Череповце,
Волгограде, Юхнове
Адрес редакции:
191186 Санкт-Петербург, ул. Б. Конюшенная д. 29, 4-й этаж
e-mail: dedoc40@mail.ru
ИЗЯЩНАЯ СЛОВЕСНОСТЬ No 11
СПб, 2008 г.
Издание некоммерческое
Зарегистрирован Северо-Западным окружным межрегиональным
территориальным Управлением Министерства Российской Федерации
по делам печати, телевидения и средств массовых коммуникаций
Свидетельство о регистрации ПИ No 2-5086 от 16 марта 2001 года
Редактор-корректор – Юрий Воропайкин
Компьютерный набор, вёрстка и техническое редактирование –
Анатолий Баранов
Сдано в набор: октябрь 2007 г.
Подписано в печать: 30.11 .2007 г.
Тираж 300 экз.
Заказ No _______
Отпечатан в типографии: СПб, пр. Гагарина д. 65