Author: Еремеев П.В.
Tags: декоративно прикладное искусство рассказы народное искусство
ISBN: 5-7420-0365-Х
Year: 1992
Text
АРЗАМАССКИЕ
П.В.ЕРЕМЕЕВ
МАСТЕРА
РАССКАЗЫ
О НАРОДНОМ
ИСКУССТВЕ
АРЗАМАССКИЕ
П.В.ЕРЕМЕЕВ МАСТЕРА
РАССКАЗЫ
О НАРОДНОМ
ИСКУССТВЕ
нижний
НОВГОРОД
ВОЛГО-ВЯТСКОЕ
КНИЖНОЕ
ИЗДАТЕЛЬСТВО
1992
ББК 85.12
Е 70
Еремеев П. В,
Е 70 Арзамасские мастера.— Н. Новгород:
Волго-Вятское кн. изд.-во, 1992.— 255 с.,
ил. (Рассказы о народном искусстве).
ISBN 5-7420-0365-Х
На арзамасской земле с давних времен были раз-
виты самобытные народные промыслы. Это и ко-
жевенное дело, и кузнечное мастерство, и иконописное
и золотошвейное ремесла. На высокие ступени мастер-
ства поднялись арзамасские умельцы домовой резь-
бы, иконостасники.
Материалы книги приобщают читателя к богат-
ствам народного искусства, пробуждают глубокое
уважение к истокам трудолюбия отцов и дедов.
Книга богато иллюстрирована.
Рассчитана на широкий круг читателей.
„4904000000—001
М 140(03)—91
60—90
ББК 85.12
ISBN 5-7420-0365-Х
© Еремеев Петр Васильевич, 1992
БРАТУ ВАСИЛИЮ —
МАСТЕРОВОМУ ЧЕЛОВЕКУ
И МОСКВА, И НИЖНИЙ
«Арзамас-городок — от Москвы уголок*.
Около двухсот лет, долгих лет, наверное, бытовала
в народе эта поговорка. Неспроста, понятно, родилось такое
определение, явно лестное как для арзамасцев, так и для всех
нижегородцев.
Москва — мать многих русских городов. И Арзамаса
тоже.
Арзамасскую пограничную крепость определил зало-
жить царь Иван Грозный, когда в июле 1552 года шел своим
третьим походом на Казань. Арзамасу «велено быти на
государевой службе».
Новую крепость на юго-востоке нижегородской земли
называли и писали по-разному: Эрзямас, Рзамас, Эрземас,
Орземас. Время установило окончательное: Арзамас. На-
звание города, как рассказывает местная легенда, складыва-
ется из имен двух братьев — Арзая и Масая, которые
первыми из мордвы приняли, якобы в присутствии Ивана
Грозного, православную веру. Лингвисты же утверждают,
что Арзамас в переводе с мордовского — красивое эрзян-
ское место. Согласимся с этим!
Не сохранилось в - отечественной хронологии точной
даты основания Арзамаса (БСЭ относит его к 1578 году).
Как территория с волостями известен он с 1562 года, как
город — с 1572 года, а затем через два года — уездный центр
со станами. Царской грамотой в 1576 году в Арзамас на-
значен воеводой Григорий Бобров-Щетнев. А вот основание
арзамасского Спасского мужского монастыря относят к
1556 году.
3
Деревянная Арзамасская крепость по своим разме-
рам — ее периметр составлял 2350 метров — и по внеш-
нему облику дубовой городни считалась близкой к Свияж-
ской, построенной в 1551 году талантливым русским горо-
дельцем Иваном Выродковым, и потому хочется думать,
что именно он «приложил руку» и к Арзамасу.
Первым встал над Тешей, на крутом выступе береговой
кручи, дубовый Воскресенский собор во имя архистратига
Михаила. Царь Иван Васильевич подарил храму икону «Воск-
ресение Христово», которую потом арзамасцы так и назы-
вали «государевым даньем».
Город быстро рос, расширял свои начальные границы.
За северо-западной стеной деревянной крепости возникает
Оброчная слободка, за южной — Кузнечная слобода, по
речке Шамке, что бежала по нижней, луговой стороне,—
Ореховская, на выезде из города, за Тешей, крепко осела
Выездная казачья слобода, через нее, кстати, шла дорога на
Москву и Тамбов. По-соседству с казачьим поселением
объявилась слободка Пушкарская, где были поселены за-
щитники Крепости. На юге, за Спасским монастырем, за
селом Ивановским, на луговом просторе, вольно раскину-
лась Ямская слобода.
Высоко на холме поднялся четкий силуэт крепости,
шатровые шпили церквей и колоколен... Поймы Теши и
впадающей в нее Шамки, широко открытые глазу, как бы
связывали воедино Арзамас, Выездную слободу, ветряные
мельницы, что стояли на бровке Ивановских бугров, и, на-
конец, Высокую гору на северо-западе. Крепостные башни,
шатры церквей и колоколен подчинили себе ландшафт, под-
линно украсили, очеловечили его.
Сто лет город стоял деревянным. Русские люди вообще
долгое время предпочитали дерево другим строительным
материалам.
С самого начала своего рождения Арзамас тесно связан
с Москвой административно. Русская первопрестольная
столица направляла сюда воевод и других служилых людей,
4
а также стрелецкие полки для охраны города. Арзамас
причислили к патриаршей, а потом к синодальной области,
что считалось большой честью, как и то, что долгое время в но-
но явленном городе церковная служба совершалась по тому
же чину, что и в московском Успенском соборе.
Новый город в Нижегородском крае стал крупным мис-
сионерским центром на мордовской земле. Русские цари,
передавая в храмы Арзамаса щедрые дары, устраивая «цар-
ские богомолья» — Николаевский и Алексеевский женские
монастыри, благоволя к Спасскому мужскому (ему были
даны обширные земельные угодья), заботились и о развитии
земледелия. Раздача земель в уезде служилым людям обус-
ловила быстрое становление полеводства и животноводства.
Именно Москва на долгие триста с лишним лет определи-
ла промысловые занятия арзамасцев, когда повелением
Ивана Грозного сделала первыми насельниками молодого
города жителей Новгорода и Пскова. Люди этих вольных
прежде городов принесли на эрзянскую землю древнее бла-
гочестие, исконную любовь к родине, грамотность, коже-
венное, меховое, мыльное, свечное производства, торговую
сметку и предприимчивость.
^Арзамас быстро в том же XVI веке вошел в систему
экономики Руси. Кроме сельскохозяйственного сырья, стал
со временем приносить Москве одну из главных статей госу-
дарственного дохода — поташ, столь нужный тогда при из-
готовлении стекла, мыла и окраски тканей. Родственник и
советник царя Алексея Михайловича Б. И. Морозов имел
в Арзамасском уезде несколько сел, обширные лесные угодья,
он-то и устроил «будные станы» для производства поташа
из древесной золы.
Росли и упрочались прямые торговые связи. Это видно
хотя бы из таможенной книги Москвы. Только за два ме-
сяца — февраль и март 1694 года — 11 арзамасцев привезли
в столицу немало деревянной посуды, бочонки, кожу, меха,
краску, хмель.
С середины XVIII века Арзамас становится в системе
5
с
Всероссийского рынка заметным экономическим центром
страны и торгово-транспортным узлом государства. Этому
способствовало то, что в городе сходилось шесть важнейших
гужевых трактов — Московский, Нижегородский, Симбир-
ский, Саратовский, Тамбовский и «большая дорога» на Ма-
карьев.
[Около двухсот лет арзамасские мастера выделывали
в больших количествах кожу, меха, валяную и кожаную
обувь, долго держали в руках торговлю льном и пряжей.
6
Соборная площадь Ар-
замаса. Конец XIX в.
Эти товары постоянно пополняли не только нижегородский,
но и московский рынок.
Арзамас, переживая с середины XVIII века свой «золотой
век», по определению местного историка Н. М. Щеголькова,
занимал настолько важное место в определении торговой
конъюнктуры, что имейно в Москве родилась и вторая, дол-
го имевшая хождение поговорка: «Один глаз на нас, а дру-
гой — на Арзамас». Так, в город свозилось, скажем, льня-
ного масла столько, что от цен, формировавшихся в Арза-
7
масе, зависели цены на этот продукт и по всей России. Влиял
также Арзамас и на ценообразование кожи в стране. Про
сметливого арзамасского купца говорили с завистью от Дона
и до Урала, что «он ста товарам цену знает». Недаром, прель-
стясь прибыльной арзамасской торговлей, сюда на житель-
ство переехали в начале XIX века московские купцы Кура-
кины, Ансиевы, бакалейщики Мочаловы и другие. И напротив,
арзамасцы постоянно держали в Москве своих комиссио-
неров.
В едином патриотическом порыве русских людей накреп-
ко соединил Москву и Арзамас грозный 1812 год. Как и
Нижний Новгород, гостеприимно принял он немало жителей
Москвы, а после громкой победы над Наполеоном хорошо
помог встающей из пепла столице поставками сельхозпро-
дуктов, железных изделий, кожи, мехов, обуви, холста...
Большие и разнообразные связи прослеживаются между
Москвой и Арзамасом также в народном образовании и
культуре. Едва ли не с самого основания Московского уни-
верситета Арзамас снабжался книгами из его типографии.
Москва, как увидим далее, заложила в Арзамасе основы
живописного мастерства, прикладного искусства.
\«Арзамас-городок — то Москвы уголок»... Эти слова
подтверждают и то, что Арзамас имел немало сходных примет
с Москвой в архитектурном облике. Как и Москва, он вобрал
в себя, кроме образцов древнерусского зодчества, также зда-
ния европейского, а точнее русского барокко (Ильинская цер-
ковь, магистрат), дома ранней и поздней классики, русского
романтизма и даже модернизма.
Новый этап развития Арзамаса начался с конца XVIII
века, когда Екатерина II утвердила для города в 1781 году
«Геометрический план». Тогда 215 старых и новых городов
России получили «опробированные планы и гербы» *. План
города содержал радиально-лучевую основу расположения
улиц и площадей.
* В 1804 г. Арзамас получил второй переработанный
и уточненный план.
8
Верхняя часть города традиционно оставалась адми-
нистративным центром, а нижняя — торгово-промышлен-
ным. По ходу с главной, Арзамасской площади, на склоне
горы, на месте бывшей Кузнечной слободы, появились ка-
менные Красные ряды, Биржа, Мучной ряд; ниже — Сенная
и Конная площадь; на выезде из города по Московскому
тракту возникли многочисленные кузницы, шорные, карет-
ные сараи, постоялые дворы. Подгородная речка Шамка
привлекала кожевников и скорняков — этим мастерам тре-
бовалась вода.
Известный реставратор нашего времени Н. Н. Поме-
ранцев, причастный к спасению в 30-е годы храма Василия
Блаженного в Москве и пострадавший за это, назвал Арзамас
городом, где в XVIII—XIX веках воздвигались сооружения
столичного масштаба, перед которыми, скажем, столичные
церкви того времени казались провинциальными.
Бурное экономическое развитие города позволило ар-
замасцам строить много и красиво. Только в последней чет-
верти XVIII века было возведено более 20 церквей. Изме-
нившаяся в петровскую эпоху психология русского человека,
особенно горожанина, его тяга к открытой жизни, побужда-
ла дворян и богатых купцов «прославить свои капиталы».
И потому воздвигаются большие общественные здания, бо-
гатые частные особняки в модном классическом стиле, осно-
вой которого являлась прочность, ясность линий, силуэтов и
благородная ордерная система античности.
В 1812 году поэт-патриот Ф. М. Глинка, подъезжая к
Арзамасу, увидел в его профиле черты любимого им Мос-
ковского Кремля. А в 1813 году поэт и драматург князь
И. М. Долгорукий писал об Арзамасе: «Город прекрасный
между российскими уездными городами, вид его от Нижнего
обольстителен... Он довольно обширен. Улицы правильны,
дома деревянные, украшены пригожими фасадами, и колонны
с наружной стороны домов здесь в большой моде. В Ниже-
городской губернии один Арзамас может считаться порядоч-
ным городом».
9
Искренне восхищался Арзамасом и писатель П. И. Мель-
ников (Андрей Печерский): «В России немного и губерн-
ских городов, которые бы при таком счастливом местополо-
жении были так красивы, как Арзамас».
К середине XIX века город стал еще краше. В украшении
его принял большое участие уроженец Арзамаса, известный
архитектор Поволжья Михаил Петрович Коринфский. Это
по его проекту возведен величественный памятник победе
русского оружия над Наполеоном — Воскресенский собор.
«Арзамас-городок — то Москвы уголок»...
Обилие храмов (в Арзамасе церковных зданий вместе
с монастырскими насчитывалось свыше тридцати), прибыль-
ный труд, прочные фамильные связи в дворянской и купе-*
ческой среде, сходство в облике городов, наконец, близкий
уклад частной жизни — все это роднило жителей столицы
и провинциального городка, и потому до сих пор греет сердца
арзамасцев столь дорогая для них поговорка.
«Нижний — Арзамасу брат ближний»*.
И эта поговорка вполне отразила исконные связи Ниж-
него Новгорода с Арзамасом. В далекое Смутное время ни-
жегородцы и арзамасцы под предводительством князя
Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина бок о бок изгоняли
поляков из Москвы. Особенно близкими они стали после
того, как обширная Арзамасская провинция навсегда во-
шла в 1719 году в состав только что образованной Нижего-
родской губернии. С тех пор* Нижний и Арзамас идут рука
об руку вместе.
Более ста лет Арзамас являлся одним из важнейших
перевалочных пунктов для товаров знаменитой Макарьев-
ской, а затем Нижегородской ярмарки. Он же был и посто-
янным поставщиком больших партий кож, мехов, холста,
мыла, свечей, пряжи, кожаной и валяной обуви, кошмы, ме-
таллических и деревянных изделий на всероссийском тор-
* И — шире, с намеком на ярмарку, на обширные торго-
вые связи: «Нижний всем друг ближний».
10
жище, тем самым постоянно поддерживал нижегородскую
ремесленную и торговую славу.
Много помог в становлении Арзамаса Нижний Новгород
как административный и культурный центр Среднего По-
волжья. Нижний послал сюда одного из первых своих учи-
телей: в первой половине XIX века стараниями нижегород-
ца Сахарова открыта первая платная библиотека. С конца
XVIII века в Арзамасе строили общественные и частные
дома по проектам нижегородских архитекторов Я. А. Ананьи-
на, Я. Д. Никлауса, И. И. Межецкого, А. Л. Леера. Нижний
Новгород и Арзамас роднили имена мастеров изобразитель-
ного и прикладного искусства.
Тесные, крупномасштабные экономические связи 'соеди-
няют Нижний Новгород и Арзамас сегодня.
Народная предприимчивость в промышленности, в раз-
витии ремесел неизменно поощрялась в России. Правда,
Петр I еще ограничивал отчасти эту предприимчивость и тор-
говлю, но Екатерина II уже объявляет свободу в открытии
самых разных промышленных и кустарных заведений. Имен-
но с екатерининских времен растет крупное фабрично-за-
водское производство, в крестьянской среде и городских ни-
зах развиваются народные промыслы.
В первой половине XIX века кустари, ремесленники и
мелкие промышленники создают основную часть промыш-
ленной продукции в стране. К концу века удельный вес этой
продукции составляет от 18 до 30 процентов. Накануне
1917 года наряду с 22 тысячами крупных предприятий ра-
ботало более 100 тысяч мелких производств кустарного типа.
Развитие кустарных заведений требовало организованно-
го рынка сбыта изделий. Сбыт и обмен товаров народного
потребления был издревле отлажен на различных торговых
ярмарках, которые, несомненно, являлись и как бы смотром
творческих сил народа, его предприимчивости. Крупнейшая
Нижегородская ярмарка стала вершиной тех 18 500 местных
11
ярмарок, которые ежегодно проходили в 7000 городах и се-
лах России.
В первой половине XIX века, а точнее в 1829 году, впер-
вые состоялась Всероссийская мануфактурная выставка. Она
до революции 1917 года проходила через каждые четыре
года в разных городах страны. С середины прошлого века
Россия участвует уже и во всемирных выставках, на кото-
рых многие русские изделия получают высокую оценку.
Демонстрировали свое мастерство на них и нижегородцы.
После отмены крепостного права население малоземель-
ных губерний России все больше обращается к кустарным
промыслам. С 1870 года правительство через губернские
земские учреждения начало изучать состояние народных
промыслов, содействовало их развитию.
В 1894 году в Нижегородской губернии было занято
кустарной работой до 130 тысяч человек, а в Арзамасском
уезде — до 12 тысяч. В конце следующего года образовано
кустарное отделение при Нижегородском губернском зем-
стве, намечаются меры конкретной помощи мастерам из
народа. В Нижнем Новгороде появляются помещения для
складирования 'готовых изделий и музей работ ремесленни-
ков, в котором желающие могли знакомиться с разнообразием
готовой продукции. Склады сырья открываются в крупных
центрах кустарных промыслов, и это облегчало доступ масте-
ров к исходным материалам. Организуются школы мастерст-
ва, например по окрашиванию мехов в Большом Мураш-
кине. Появляются и набирают силу новые кустарные мас-
терские. В Арзамасе и Выездной слободе начинают дейст-
вовать школы учеников по обработке металла и производству
изделий из кожи.
Развитию кустарного производства способствовало
создание кредитных товариществ в кустарных районах, ра-
ботающих на кооперативных началах.
В 1896 году на Всероссийской торгово-промышленной
и художественной выставке показаны многочисленные изде-
лия 50 видов промыслов нижегородских мастеров. Ниже-
12
городцы, в том числе и арзамасцы, неоднократно получали
высокие награды и на других всероссийских выставках ре-
месленных изделий.
Эта книга рассказывает о ремеслах и художественных
промыслах дореволюционного Арзамаса и его уезда. Лишь
небольшие материалы приведены о судьбе отдельных ре-
месел и промыслов в советское время. Повествуется также
о традиционных женских рукоделиях. Нужда часто застав-
ляла женщину не только разделять повседневные нелегкие
труды в хозяйстве, но и подрабатывать ткачеством, вышив-
кой, вязанием, а то и овладевать отдельными операциями
в сапожном, меховом и других ремеслах.
В книге почти не делается эстетических оценок работам
мастеров прошлого — это предмет особого изучения, от-
дельная задача искусствоведов. Здесь приводится историче-
ский обзор развития ремесел, отдана дань высокого уважения
простым людям, мастеровитым арзамасцам.
В процессе работы над книгой автор использовал об-
ширный архивный материал, различные публикации, а так-
же рассказы тех арзамасцев, кто еще помнит мастеров про-
шлого. И потому на страницах книги видится и темноватая
жаркая кузница, и сырая кожевня, а то и пыльная кошмо-
вальня... А сам мастер выступает не только с инструментом
в руках, но и нак городском торгу, в дружеском общении
друг с другом. Он всегда красноречив, открыто говорит о
своих заботах, надеждах, выказывает свое нравственное
здоровье, весело посмеется на шумном миру...
Хочется тепло поблагодарить всех арзамасцев, кто охот-
но делился воспоминаниями, сказать искреннее спасибо ди-
ректору Арзамасского филиала Нижегородского областного
архива В. М. Чараевой и директору Арзамасского историче-
ского музея Т. М. Ильченко, всем архивистам и работникам
музея за предоставленные архивные и иллюстративные ма-
териалы.
Диво дивное
РЕЗНОЕ УЗОРОЧЬЕ
лотники вполне надеялись на стар-
шего, что свершал ряду: своего не
упустит — балясник первостатей-
ный, да он кого хочешь заговорит.
Сидели за хозяйским столом дол-
го. Вроде бы уж все обговорили,
сколько сруб встанет... Крышу не-
пременно железную, а над парад-
ным крыльцом чтоб приличный
козырек и дверь пошире, на два
распаха.
Рядчик не умолкал. Прямо цену
не набавлял, выходило так, что бу-
дущий хозяин дома сам накидывал
червонцы.
— Эт-то верно, строение долж-
но быть приличным фамилии на-
шей...
— Вот об этом и толкую!—
быстро подхватывал артельщик.—
Резьбой окна обложим, очельную
доску изукрасим — дом твой сразу
хороминой выступит на улице.
— Чтоб на отличку от соседей...
Плотник едва не выпевал:
— Для себя, для сыновей, для
14
внуков собираешь гнездо, так не скупись на фа-
мильную честь, красота — это ж радость! Ты
дом украсишь, а он имя твое. В красивом доме
согласья больше, дети пригожие родятся. На. за-
гляденье домок поставим! Я вот тут рисунки
принес — какой резьбе быть, выбирай. А в цене
сойдемся, не сегодня, так завтра ударим по ру-
кам.
Хозяин тяжелой ладонью рубил воздух.
— Дерзай с умом!..
...Пройдитесь по старым улицам Арзамаса —
каждый дом наособицу, со своим четко .выра-
женным обликом, даже, кажется, и со своим
отличительным характером.
Улица Первомайская, дом под номером один.
Иван Михайлович Синицин, крестьянин Ямской
слободы, а потом скорняк и торговец мехами,
очень хорошо понимал, что такое она, красота,
говорящая вот и теперь, через многие, многие
годы.
Диво дивное! От конька внйз спускается лег-
кое резное «полотенце». И от конька же, в ли-
нию спада крыши, тянутся вниз изукрашен-
ные резьбой, уже покоробленные, отбеленные
солнцем и дождями причелины. А как выделена
резьбой лобовая доска над окнами! И как хороша
тут затейливая вязь резных наличников! Углы
дома обшиты тесом, обряжены под пилястры,
они тоже в резном узорочье — рукотворная кра-
сота завораживает, несет какой-то веселый на-
строй — хорошие, знать, были эти хозяева, Си-
ницины, что заказывали плотникам такой вот
дом.
И невольно отдаешься раздумью: это как же
15
Дом торговца мехами И. М. Синицина. Ул 1 Мая. Конец
XIX в.
тонко чувствовали наши деды и прадеды красо-
ту, как она им была потребна, с какой терпеливой
любовью творили ее для себя, для нас, своих вну-
ков и правнуков.
Резьба по дереву издревле известна на Руси.
Ведь и ее имел в виду тот далекий, тот безвестный
автор повести XIII века «Слово о погибели Рус-
ской земли», когда восторженно восклицал: «О
светло-светлая и у красно-украшенная земля Рус-
ская! И многими красотами удивлена еси».
Нашим предкам было присуще высокое по-
16
нимание прекрасного. Но не только понимание,
а и умение окружить себя этим прекрасным. Дом,
изба, двор — все исподволь воспитывало чело-
века, влияло на его нравственное становление,
на его здоровое восприятие жизни, поднимало
в нем высокое чувство хозяина своей земли. Кра-
сота поистине духовно питала и спасала челове-
ка, возвышала его над трудной обыденностью.
Проявление этой красоты мы находим во всех
сторонах жизни и деятельности русского чело-
века. Наглядное тому подтверждение — наруж-
ный убор дома.
Дерево, изделия из него в народном быту,
в народном искусстве всегда занимали едва ли
не главное место. Каждый мужчина владел топо-
ром, но особенно ценились плотницкие «дружи-
ны», артели, в составе которых работали и масте-
ра домовой резьбы.
Давно бытует мнение, что резьба эта пошла
от волжских корабелов, которые украшали суда
фигурами наяд и сирен. Когда-то так ее и назы-
вали: корабельной. Но в резьбе вскоре появились
и другие мотивы с различными мифическими
персонажами. Плотники увидели, а потом и сме-
ло «спустили вниз» с высоких стен соборов Вла-
димира, Боголюбова, Суздаля и Юрьева-Поль-
ского каменных львов и других диковинных су-
ществ. Они в руках этих мастеров в «теплом де-
ревянном варианте» вскоре объявились на город-
ских и сельских домах.
Так, в Арзамасе «приютил» среди своего ве-
ликолепного внешнего убранства львов и так
называемых фараонок дом дворян Лебедевых
на прежней Сальниковрй, а теперь улице Карла
Маркса. Появление этих мифических персона-
жей несколько неожиданно на этом ампирного
Крыльцо дома по
ул. 1 Мая
стиля доме с мезонином и трехчастным окном
на нем. Трехчастное окно украшает и центр ос-
новного фасадного пояса. Тут, пожалуй, про-
явилось пристрастие хозяев дома к народной
мифологии, а может быть, над ними тяготели
воспоминания о другом, старом родовом доме,
в декоре которого и были использованы эти ми-
фические существа. Львы и фараонки на доме
Лебедевых несли свою «охранительную службу»
на углах широкой фризовой доски с крупнофор-
матной профилированной резьбой растительного
содержания.
Наличники окон с боков и снизу оформлены
очень скромно, зато верх центрального трехча-
стного окна и отстоящих от него окон — их
по два справа и слева — украшены такой выра-
зительной скульптурной резьбой, что можно
18
предположить: это работа умелого резчика ико-
ностасов. Дом обшит, тес закреплен в вертикаль-
ном положении, места соединения тесин обложе-
ны фигурной рейкой в форме «цепочки». Эти
вертикали (а они в высоту окоцной рамы) пере-
рываются горизонтальным арочным пояском.
Фигурная обкладка эта выгодно оживляет фасад.
Развитию резьбы в нашем крае способство-
вало и то, что в XVIII веке крышу дома строите-
ли начинают укладывать не на самцы, как преж-
де, а на стропильную конструкцию, и тогда при-
ходится делать плавный переход от тесового
фронтона непосредственно к бревенчатому сру-
бу. Тут-то и появляется широкая очельная, или
лобовая, доска над окнами, чаще лицевого фаса-
да, которая как бы сама собой напрашивается
на украшение.
В своем развитии домовая резьба нашла вы-
ражение в двух устойчивых формах. Вначале
появилась глухая, или долбежная, резьба с не-
прорезанным фоном, с высоким рельефом узо-
ра. Из-за своей трудоемкости она существова-
ла недолго, ушла в малые формы внутреннего
украшения дома и мебели. Долгий век был суж-
ден пропильной, или прорезной, резьбе, у кото-
рой фон убран, и она накладывается на украшае-
мую доску, отдельно обрамляет окно или лее
фронтон дома сквозным ажурным подзором.
Глухую домовую резьбу высокого и низкого
рельефа особенно широко применяли в север-
ных районах Заволжья, в селах и деревнях, что
ближе к Волге. *
В Арзамасе глухую резьбу уничтожили интен-
сивная перестройка города по новому «Геомет-
рическому плану» и пожар 1823 года, когда вы-'
горела почти вся нижняя часть города. Зато до-
19
вольно долго глухая резьба сохранялась в селах
и деревнях северо-западной части Арзамасского
уезда. Здесь, например, в селах Костылиха и Ко-
вакса она оставалась еще и потому, что из-за
бедности крестьяне долго не перестраивали свои
дома или бережно переносили на новый дом ста-
рую очельную доску, наличники, ставни.
Во второй половине XIX века, когда в отече-
ственной архитектуре кончилось увлечение чуж-
дыми романтическими мотивами и начались по-
иски своего, русского, стиля, все больше и боль-
ше мастера использовали образцы пропильной
резьбы.
Обращение отечественных архитекторов к
родным мотивам, к элементам народного твор-
чества и включение их в наружный декор жили-
ща — все это отражало возросшее националь-
ное сознание народа и здоровый поиск самобыт-
ности в искусстве. Этот поиск шел тогда в музы-
ке, в изобразительном искусстве. Много способ-
ствовал поискам русских мотивов в архитекту-
ре наш земляк-нижегородец академик Алексей
Максимович Горностаев — учитель архитектора
И. Н. Петрова-Ропет(а), который и создал так
называемый ропетовский стиль в архитектуре,
особенно в ее декоре.
Пропильная резьба получила в Арзамасе ши-
рокое распространение. Два фактора влияли на
ее развитие: вековой опыт арзамасцев в иконо-
стасной резьбе и активная деятельность в городе
школы живописи академика А. В. Ступина, су-
ществовавшей здесь в 1802—1861 годах.
Художники Ступинской школы, естественно,
помогали своим землякам-резчикам, «прожек-
тировали» и «сочиняли» рисунки иконостасов
и домового убранства, причем постоянно облаго-
20
раживали их классическими формами фигурно-
го и растительного орнамента. До совершенства
довели они и композицию декорируемой площади
доски, а также отдельных ее частей. И потому
можно говорить о создании арзамасского стиля
домовой резьбы, которому присуща особая плас-
тичность, особое изящество линий и форм клас-
сической орнаменталистики растительного про-
исхождения, ее продуманное обрамление.
И все же любой внимательный человек, прой-
дя по Арзамасу, заметит, что наружное украше-
ние старых домов заметно разнится. Такую раз-
ницу в свое время диктовала сменявшаяся сти-
левая система архитектуры в украшении жи-
лых зданий.
На обшитых тесом домах ампирного стиля —
домах обычно с мезонином, с полукружьем слу-
хового окна на фронтоне, угловых пилястрах —
сразу увидим элементы городской архитекту-
ры: модульоны, розетки, ионики, канелюры, ло-
патки, меандры, обязательные сандрики и т. д.
После одноэтажной деревянной классики те-
перь дома чаще вытягиваются по уличной черте,
строят их двухэтажными. Арзамасские купцы,
зажиточные мещане требуют от плотников и
резчиков не высокого фронтона и колонн, а все-
возможных украс лицевого фасада. Поэтому
фризовая доска под карнизом сплошь покрыва-
ется богатым рисунком резьбы, резьба выносится
на боковые фризы, рубленные близко друг от дру-
га окна, обрамленные также резьбой, сливаются
в единый кружевной пояс, подчас самого прихот-
ливого рисунка. Резьба эта не просто пропильная,
а еще и профилированная, поэтому в солнечную
погоду растительный стебель «играет», лист вы-
ступает в скульптурной форме, создает иллюзию
21
едва ли не подлинности, большой пластичности.
Тематическое содержание резьбы на домах
такого типа — это чаще всего ветвь классическо-
го аканта (листья, расположенные розеткой),
разделенная на очельной доске-обкладке навесью
волюты (спиральный виток с Кружком в цент-
ре), виноградной лозы или цветочной розеткой.
На угловых пилястрах, как правило расчленен-
ных по вертикали на три части, в центральной,
высокой, увидишь в вазоне древо с плодами или
виноградную лозу, которая с древних времен
символизировала достаток и счастье. Низ пи-
лястры занят классическим ромбов, а в верхней,
квадратной части вырезана увеличенная розет-
ка цветка.
Этот тип домов второй половины XIX века
тоже обшит, как правило, тесом, но чаще тес кре-
пится в горизонтальном направлении. Нередко
обшивка делится на три части. Верхняя и ниж-
няя ленты значительно уже срединной, иногда
середина забирается в «елочку».
Приметной особенностью этих домов являет-
ся богатое украшение не только лицевой, фасад-
ной части, но и боковой коридорной пристрой-
ки, особенно треугольной плоскости навесного
козырька над входной дверью. Он поддержива-
ется то простой балясиной, то игриво изогнутой
фигуркой дельфина, то перевитыми, профили-
рованными стеблями. Немало встречается до-
мов, у которых над входной дверью нет навесно-
го козырька. Тогда уличная часть коридора нара-
щивается вверху, ее тесовый квадрат украша-
ют «солнцем» или развернутым цветком. На од-
ном из домов (ул. Космонавтов, 5) над дверью
разместился двуглавый орел.
Арзамасским иконостасникам, мастерам до-
22
мовой резьбы всегда было присуще завидное чув-
ство меры. Несмотря на заметную перенасыщен-
ность стены дома резьбой, тут нет излишества,
все смотрится, ничего не «сливается» и не выпа-
дает из поля зрения.
В Арзамасе увидишь пример и того, как эле-
менты церковной иконостасной резьбы «вынесе-
ны» на солнечные улицы. Их можно увидеть и на
очельных досках, и на пилястрах. Явные призна-
ки стиля «рокайль» — прихотливая объемность
виноградного листа, цветка и плодов на пиляст-
рах домов — вызывают несомненный интерес к
мастеру, сотворившему это чудо.
Размещалась такая резьба на домах по-раз-
ному. Так, на родовом доме художника
А. Д. Иконникова (ул. Космонавтов, 35) и на
маленьком домике по ул. Октябрьской, 13, мас-
тер расположил накладные элементы резьбы
только в центре очельной доски, только в центре
боковой пилястры — этим достигнут макси-
мальный эффект высокохудожественной резьбы.
Иное использование иконостасной резьбы
видим на лицевом фасаде дома № 57 по ул. Кар-
ла Маркса. Тут скульптурная резьба украшает
дом густо. Красиво обрамлено слуховое окно,
украшен козырек над входной дверью, необыч-
на обкладка небольших окон. Здесь мастер, он
же владелец дома, Владимир Никанович явно по-
старался удивить горожан всей сложностью ра-
боты, своим умением декоратора, хотя был-то
Никанович всего лишь сторожем Всехсвятского
кладбища.
К концу XIX века, в1 начале ХХ-го в домовую
резьбу Арзамаса все чаще вплетаются геометри-
ческие элементы. Поначалу это еще робкое их
появление в растительном орнаменте, но посте-
23
пенно цветочный стебель грубеет, теряет преж-
нюю пластичность, вытягивается, превращается
в грубый, сильно прорезанный лист, а потом и
совсем принимает очертания разных геометри-
ческих сплетений и даже просто решеток. Стеб-
ли и листья уже почти не профилируются, резь-
ба часто отделяется от очельной доски окна, при-
бивается самостоятельным кокошником, подзо-
ром. Оконные ставни расчленены на две части,
резной верх их больше похож на кружево геомет-
рического рисунка, растительного мотива тут
почти нет (ул. Володарского, д. № 49).
В самом конце прошлого века входят в моду
поддерживающие карниз кронштейны, резьбы
на некоторых таких домах уже мадо, а деревян-
ные накладки составляют разные геометрические
формы. Так разрывается стилевое единство
прежнего пышного убранства, появляется су-
хость, видна явная поспешность в украшении
жилища, стремление приукрасить фасад. Но и то
сказать: жизнь арзамасцев к концу XIX века ос-
кудела, постоянных доходов перепадало мало,
тут уж не до украс жилья...
В первые два десятилетия XX века наружный
декор дома заметно беднеет. В Арзамасе строят-
ся дома скучной казарменной (железнодорож-
ной) архитектуры с явно примитивным внешним
оформлением. Появляются дома с вытянутым
вверх фронтоном, у которых окна обрамлены
бесхитростными киотиками (ул. Коммунистов,
73). Резьбы почти нет, кроме подзора, что спус-
кается от конька крыши. Лишь нижняя ребро-
вина причелин и доски-киоты слегка оживляют-
ся выпилкой самых простейших геометрических
фигур.
Не все имена резчиков позабыты. Арзамас-
24
Мастер домовой
резьбы Н. В. Ря-
бов
цы помнят лучших своих мастеров-украшателей.
В середине XVIII века рубили дома с «пригожи-
ми фасадами» топорники Семен Демиховский,
Дмитрий Еремеев, Дмитрий Вандышев, Иван
Иванович Бобышев, Алексей Ломакин, Семен
Иванов, Иван Чаркин. В первой половине
XIX века часто приглашали рубить дома ряд-
чика артели плотников Григория Бодягина, ко-
торый в 4 827 году выполнил много разных работ
для строящегося Воскресенского собора, в том
числе и главный деревянный купол.
Многим горожанам в украшении домов угоди-
ли резчики Тюфилин и Вазьянкин. Резчики мас-
терской Оточина занимались сложным украше-
нием дома купцов Вандышевых, дома по ул.
25
1 Мая, 1. Мастера Казаковы изящно украсили
свой дом по улице Николая Березина, 27, и дом
по ул. Космонавтов, 5.
Плотники в общем-то всегда жили безбедно.
То-то и говорили мастера с веселым довольст-
вом: «Был бы топор да мох — нам не ох...»
Артельное дружество уводило арзамасцев
далеко от дома. Их можно было встретить по все-
му Поволжью, Приуралью, доходили они и до Си-
бири. Резчик и плотник Вениамин Дмитриевич
Казаков проторенной уже дорожкой уехал в
Томск и остался там. Неудивительно, что в из-
вестных «томских теремах» — деревянных до-
мах с причудливой резьбой — угадывается «по-
черк» арзамасских мастеров.
Из Арзамаса пропильная резьба смело пере-
шагнула в Выездную слободу и другие подго-
родние села — Ивановское, Веригино, Хватов-
ку, Кирилловку, а потом ее «вариации» переки-
нулись и в другие селения.
Где-то с 80-х годов прошлого столетия мно-
го занимались домовой резьбой Михаил Икон-
ников из Веригина и Петр Курнячев из Хватовки.
В конце прошлого века «богатым ремеслом»
владел выездновец Алексей Федорович Кочет-
ков. Он украсил окна дома купцов Вязововых и
дома других слобожан. Про этого мастера вер-
ное говорили: «Истинно, что не топор красоту
являет, а плотник своей душой!»
И поныне помнят в селе Абрамове Ивана Ива-
новича Сорокина и Василия Романовича Пост-
никова. Самые причудливые орнаменты оста-
вили они на окнах домов своих земляков. В на-
ши дни хорошим умельцем по дереву слывет в
Абрамове Виктор Васильевич Постников.
Много домовой резьбы сохранилось в селе
26
Водоватове. Здесь искони поняли, что дерево
может по-своему утолить душевный спрос на
красоту. И эта красота давно утвердилась на уб-
ранстве крестьянского жилья. Непременно тут
можно было увидеть пару коней, укрепленных
на двускатном козырьке сенной двери.
В селе и теперь еще помнят такую старую
бывальщину. Однажды поехал водоватовец к дав-
нему дружку погостить, а тот в городе жил. При-
ехал, спрашивает о земляке — никто знать не
знает. Не отчаялся водоватовец, перестал про-
хожих останавливать, начал на ворота, на ка-
литки, на навесы смотреть. Не скоро, но сыскал-
таки дружка: веселые резные кони дыбились
над коньком сеней. Возликовал наш мужичок,
начал стучать в ворота кнутовищем. И точно: вот
он, землячок, в дверном проеме стоит и широ-
ко улыбается — милости просим!..
ПОСЛЕ СТАРЦА ИППОЛИТА
Более 200 лет арзамасцы резали иконоста-
сы, славились в Поволжье как искусные мастера
церковной резьбы. У промысла свои истоки.
Первые образцы иконостасов, церковных цар-
ских врат попали на мордовскую землю еще во
время третьего похода царя Ивана Васильевича
на Казань. Он шел с частью своего войска южной
стороной нижегородской земли и каждый свой
стан (остановку для отдыха) отмечал то курга-
ном, то, выполняя миссионерские цели, ставил
церковь-обыденку. ТАкая церковь строилась и
освящалась в течение дня до захода солнца. По-
явление новой церкви означало появление нового
села.
27
Так, в деревянной церквй села Вазьян стоя-
ли царские врата с надписью: «Сии царские вра-
та пожалованы от государя царя и великого кня-
зя Иоанна Васильевича во время шествия его в
1552 год под Казань и поставлены в клетчатую
церковь во имя Николая Чудотворца».
В Арзамасском же уезде, в селе Архангель-
ском,— а оно отдано военному сподвижнику
Грозного П. В. Левашову за его ратные подви-
ги во время казанского похода,— в церкви тоже
стоял дар царя — царские врата. Деревянные,
гладкие, они сурово просты, в духе своего вре-
мени. По преданиям, Грозным построены церк-
ви в селах Арзамасского уезда — Семенове,
Четвертакове, Скорятине, Абрамове, Иванов-
ском, Архангельском, Вазьяне, Воронцове, Ве-
тошкине.
Еще при жизни Грозного искусство заметно
входит в жизнь русского человека, оно все боль-
ше наполняется конкретным реальным содер-
жанием, становится усложненным по форме.
Стоглавый собор уже позволяет писать на ико-
нах «...цари и князи и светители и народи», раз-
решает «бытийное письмо».
Новь видна и в пластике, совершенствуется,
усложняется убор церковного иконостаса. Он
поднимается ввысь, увеличивается в ширине,
украшается богатой резьбой и скульптурой.
Элементы западного барокко в конце XVII
века прижились в России и в первой половине
XVIII века находят тут свое яркое выражение.
Что такое иконостас православной церкви?
Читаем в «Толковом словаре» В. Даля: «...пре-
града, отдел между трапезной и алтарем церк-
ви; посреди иконостаса царские двери, по сто-
ронам местные образа и двери северные и юж-
28
ные». В византийских церквах это была невы-
сокая стенка, лишь на Руси она достигла четы-
рех ярусов. Композиционный центр иконоста-
са — царские врата.
«Церковно-славянский словарь» разъясняет:
«Направо от царских дверей располагаются ико-
ны Спасителя, храмового праздника или святого
и другие, по желанию строителей иконостаса.
Налево от царских дверей первое место занимает
икона Божией Матери, и потом следуют иконы
по желанию строителей. В нижнем же ярусе, по
ту и другую сторону царских дверей, за ряда-
ми икон следуют боковые двери, из коих одна
называется северною, другая — южною. На этих
дверях изображаются лики либо св. ангелов,
а именно: на северной херувим с пламенным ме-
чом, на южной — Гавриил, благовестник Хрис-
това Зачатия, либо лики святых диаконов. Вто-
той ряд иконостаса обыкновенно назначается
для икон важнейших христианских праздни-
ков. В третьем ряду помещаются изображения
св. апостолов, между которыми, в самой сере-
дине, над царскими вратами, поставляется изо-
бражение Господа Иисуса Христа. Четвертый
ряд назначается для икон св. пророков, между
коими среднее место над царскими дверьми за-
нято бывает иконою Божией Матери с Предвеч-
ным Младенцем. Наверху иконостаса обыкно-
венно поставляется св. крест. Таковое располо-
жение икон принято и утверждено обычаем».
1 марта 1638 года в теплых покоях игумена
арзамасского Спасского мужского монастыря
Ионы совершилась договорная запись со стар-
цем московского Ново-Спасского монастыря
Ипполитом на создание иконостаса с резьбой
«в местах приличных».
29
Царские врата Смоленской
церкви. Село Выездное
«...А в том иконостасе царския двери сделать
резныя добрым мастерством, а вышина им пять
аршин, а ширина три аршина, а над царскими
дверьми франуга резная, а около царских две-
рей два столпа сквозные резные. А около мест-
ных икон столбы сквозные все резные. А над
северными и южными дверьми по клейму сделать
резному ж. А местных икон киоты сделать с фля-
мованными дорожники и в заворотах десять кио-
тов. А поверх местных икон во всем иконостасе
меж икон столпы и кзымсы все флямованные,
а по счету всех столпов во всем иконостасе с
местными 64, а карнизы, штабы и архидраки и
рамы флямованные ж с дорожники, а под столба-
ми во иконостасе, буде вместятся резать караки,
штыны, а наверху всех столпов капители, чекан-
ные из медных монастырских листов. А во кры-
лосах извороты и изветки резать по местам. А по-
верх всего иконостаса учинить клеймо великое,
резное, а кзымс кружальной. А поверх кзымса
поставить крест, а на нем Распятие Христово,
по сторонь образ Пресвятыя Богородицы, по
другую сторону Иоанна Богослова, писанные на
досках образных...» ♦.
Иконостас холодного храма проектировался
11 сажен в высоту, в ширину 9 сажен с аршином,
с заворотами в 3 аршина. Это громадное соору-
жение взялся изготовить старец Ипполит, чья
деятельность пала на вторую половину XVII ве-
ка. Стоимость работы московского монаха опре-
делялась в 500 рублей — немалая сумма по тем
временам.
Как видно из договорной записи, Ипполит
брался работать не один. Ему должны были по-
* Щегольков Н. М. Исторические сведения о городе Ар-
замасе. Арзамас; 1911. С. 31—32.
32
могать московский столяр и резчик, четверо
плотников из местных монахов, да двух мирских
горожан мастер ставил на всякие подсобные ра-
боты.
Пребывание Ипполита в Арзамасе несомнен-
но имело большое значение для становления ху-
дожественной культуры города. Старец-то не
только резал, чеканил, золотил, он еще и иконы
писал.
Ценные уроки по резьбе получили арзамас-
цы и от нижегородца Мелетия Иванова, что резал
в том же веке другой иконостас для меньшего,
теплого храма Спасского монастыря.
Монахи, конечно же, переняли резное мастер-
ство и москвичей, и нижегородца — это сулило,
понятно, выгоды монастырю. И скоро из стен
Спасской обители иконостасное ремесло пере-
кинулось к посадским людям. Но, пожалуй, поч-
ти до конца XVII века иконостасы в арзамасских
храмах ставили еще незатейливые. Рельеф резь-
бы был невысоким, да и особым изяществом она
не отличалась. Так, в 1814 году при разборе ста-
рого каменного Воскресенского собора в сосед-
нюю бедную Введенскую церковь переданы цар-
ские врата вместе с придельным иконостасом.
Они, созданные во второй половине XVII века,
являлись своеобразным этапом в мастерстве
арзамасских резчиков — изображения святых и
резьба на них еще довольно грубы.
Все чаще присматривались арзамасцы к ра-
ботам нижегородских резчиков. И тут поучитель-
ным примером могли быть ^богатейший внутрен-
ний и внешний декор Строгановской церкви,
«крутицкие врата» нижегородского Спасо-Пре-
ображенского собора, ажурное убранство зна-
менитой церкви села Пурех.
33
Если в XVII веке только усложняются де-
коративные элементы в прикладном искусстве,
то барокко XVIII века доводит их до излишест-
ва. Известный исследователь народных художе-
ственных промыслов нижегородской земли
Д. В. Прокопьев писал: «XVIII век создал вир-
туозную технику резьбы на Западе и не менее
сложные приемы в России. Арзамасские иконо-
стасы не хуже прославленной золоченой резьбы
Петергофского и Царскосельского дворцов-му-
зеев стиля рокайль».
Рокайль — детище барокко — архитектурно-
го стиля, который пришел на смену идеальнос-
ти прямоугольников и окружностей эпохи Воз-
рождения. Чрезвычайно усложненные профили
фасадов дворцов, обилие колонн, богатых укра-
шений, бесконечная игра света и тени в архитек-
турных декоративных деталях... Пышность внеш-
него декора скоро перешла во внутренние
интерьеры не только светских зданий, но и в
церкви. Теперь в резьбе выдается напоказ самое
смелое смешение растительных мотивов, гео-
метрических выдумок и объемной скульптуры.
Пышные капители, чаще коринфского ордера, бу-
кеты цветов, злаков, гроздья винограда, ажурные
сетки, раковины с причудливыми объемами —
все это, покрытое позолотой, в теплом свете цер-
ковных свечей, устремленное ввысь, в голубова-
том сумраке храма являло собой картину необы-
чайную, вместе с талантливо написанными ико-
нами вызывало действительно «молитвенное»
состояние.
«Пышность иконостаса,— как отмечал
Д. В. Прокопьев,— повышается «цировкой» —
нанесением на меловой слой левкаса — лепного
и гравированного, бесконечно разнообразного
34
узора, покрывавшегося затем позолотой. Эффект
«цировок» можно сравнить с буйными развода-
ми художника-мороза на окнах».
Излюбленный материал резчика — липа. И
неспроста. Как поделочный материал она в меру
тверда, обрабатывается самым простым инстру-
ментом. Режется легко и чисто, мало трескает-
ся и коробится. Ее обязательно ошкуривали и
просушивали. Липу обычно заготовляли с ок-
тября по январь. В это время в ней прекращает-
ся движение соков в стволе, и, стало быть, дере-
во меньше подвергается растрескиванию. Липу
в лесу придирчиво выбирали, старались валить
ту, что без сучков. Считали подходящим дерево
в возрасте 70—100 лет. Поделки из такой липы
смотрятся как восковые, они как бы светятся.
Вокруг Арзамаса вековые липы скоро вырубили,
и уже в XVIII веке их привозили из Болдинской
и Починковской округи. Заготовлять дерево
обычно нанимались мужики подгородного села
Хватовка, понимавшие толк в дереве. Пилить,
разделывать липу для иконостасов во вторую
половину прошлого века и в начальные годы на-
стоящего доверяли только старикам Козиным.
Этим непростым искусством наследственно вла-
дели только они.
У каждого резчика имелось достаточно раз-
нообразного инструмента — долот и разных
прямых и полукруглых стамесок. Последний
из старых, дореволюционных еще резчиков Ти-
хон Алексеевич Команов вот что рассказывал
однажды:
— Сперва подрядчик выбирал, покупал раз-
деланную уже липу. Оговаривали с церковным
старостой размеры иконостаса. Для зимней церк-
ви обыкновенно в два яруса, а для высокой лет-
35
ней — в три. Староста с батюшкой выбирали
«лик» иконостаса на рисунке, и мы начинали
работу. Накладывался рисунок на дерево, на-
калывали иголками, потом эту наколку натирали
«паузой» — углем, что держался в рядной тряп-
ке. После припорох прорисовывали карандашом.
А дальше споцировывали резьбу: инструментом,
делали черновую выборку. Затем уж опытный
«чистильщик» отделывал начисто. Этот мастер
обычно работал по особому договору. Я как раз
чаще всего и сидел на отделке. Много достава-
лось сложной работы. И увлекала эта сложность.
Глазомер очень нужен, надо видеть, что из-под
руки выйдет. Вырезать и отшлифовать колон-
ны, увитые виноградными листьями, «многодель-
ные» сложные капители. Тут чтоб с углов шли
листы загнутые, а в серединочке вырезался ро-
зан. Долго и в поте лица вырезали самое глав-
ное — царские врата. Справлялись! Инструмент
имели хороший, до сотни всяких резаков у меня
доходило. Тут в последнее время перед револю-
цией славились английские резцы: «лев на стре-
ле» — изображение такое. Если иконостас
трехъярусный для летней церкви, сложный —
троим, четверым мастерам в два года едва-едва
управиться. А в теплых церквах всегда двухъ-
ярусные ставили — это за год делали...
Прогулка по церквам старого Арзамаса дала
бы возможность воочию увидеть подлинно вы-
сокое мастерство местных резчиков. Достовер-
ное свидетельство этому находим в дореволю-
ционной печати.
В 1849 году протоиерей арзамасской Кресто-
воздвиженской церкви Иоанн Сахаров составил
«Статистическое описание церквей Арзамаса».
Склонный к ученым занятиям, протоиерей в сво-
36
ей большой работе о достопримечательностях
храмов оставил описания иконостасов отдель-
ных церквей. Знаток архитектурных стилей,
Иоанн Сахаров не случайно описал и признаки
византийского зодчества в алтарной части своей
церкви, и древний иконостас, украшенный еще
робко, мелкой накладной резьбой.
В древнем же византийском стиле был уста-
новлен иконостас и в Христорождественской
церкви, простоявший до середины XIX века.
Ивано-Богословская летняя церковь, выстро-
енная будто бы на месте мордовского священно-
го капища вскоре после основания Арзамаса
и ставшая в 1675 году каменной с элементами
византийского и итальянского архитектурных
стилей, имела интересный трехъярусный иконо-
стас, выполненный в скромном греческом стиле.
Его вызолотили «тиснением на полимент» с изо-
бражением на рамах и пилястрах резных цве-
тов, украсили в разных местах фигурами 12 апос-
толов и 18 херувимов. В помещении этой церкви
иконостас выполнен также в «греческом вкусе»:
витые колонки, пилястры, над царскими врата-
ми нависали раскрашенные балдахины...
Древнюю благородную простоту являл ико-
ностас первого, еще деревянного Воскресенского
собора, проданный позднее в село Степаново Ар-
замасского уезда вместе с большеформатными
иконами.
Но вот другой иконостас собора появился
уже с ясно выраженными приметами стиля
рокайль. Иоанн Сахаров писал: «Он пленял фор-
мою, стройностью сложения и вкусом. Состоит
из четырех ярусов, в первом 4 колонны и 10 пи-
лястр с капителями сплошь вызолочены на по-
лимент, над царскими вратами большая арка с
37
херувимами и разновидной резьбою — все сияет
в золоте, весь иконостас венчается резным изо-
бражением Воскресения Господа, вставленным
в лучистое сияние».
Великолепно выглядел иконостас самой бога-
той «купеческой» церкви города — Благовещен-
ской. Трехъярусный, 27 аршин в ширину и 19
аршин в высоту в средней части. Иконостас ук-
рашали 12 витых с гирляндами колонн, такие
же 12 полуколонн, пилястры, архитравы, фрон-
тоны, балдахины, арабески, медальоны, резные
группы и шесть местных образов в серебря-
ных ризах. Иконостас, конечно, был вызо-
лочен.
Пышным считался иконостас холодной Вла-
димирской, или Зосимовской, церкви. Трехъ-
ярусный, вызолоченный на полимент, с 4 колон-
нами и 4 пилястрами, карнизами, фронтонами,
группами резных изображений.
Гордились арзамасцы резьбой иконостаса
Ильинской церкви. Историк города Н. М. Ще-
гольков относил к замечательной древности один
из придельных иконостасов этого храма: «...весь
резной, с резными же фигурными местными
иконами, по личному распоряжению епископа
Иеремии поставлен в главном алтаре и представ-
ляет из себя неоценимую редкость».
С восхищением говорили и писали («Казан-
ские известия») даже об иконостасе церкви села
Спасского Арзамасского уезда, которое принад-
лежало помещику М. Ф. Бессонову. Тут и сама
церковь смотрелась как драгоценная корона, по
выражению резчика Т. А. Команова. В храм
специально ездили мастера, чтобы посмотреть на
рукотворное чудо и что-то перенять из резьбы
иконостаса.
38
Красивые иконостасы украшали всегда под-
городную церковь в Выездной слободе. Крестья-.
не богатого села во все времена стремились не
отстать от горожан в украшении своего храма,
высокий декоративный уровень его поддержива-
ли и прежние владельцы Салтыковы.
Неохотно «покидал» рокайль арзамасские
иконостасы. Дело в том, что большинство церк-
вей города выстроено или перестроено в послед-
ней четверти XVIII века, тогда же в них были
обновлены иконостасы. Строительство второго
каменного Воскресенского собора, начатое в
1814 году, большой пожар 1823 года в промыш-
ленной зоне Арзамаса, а отсюда спад производ-
ства и наживы не позволили купцам гнаться за
новомодной классикой. С другой стороны, под-
держивали рокайль сами резчики, поскольку
именно в этом стиле они нашли наиболее яркое
выражение своих творческих замыслов. Да и
платили-то за всякие резные украсы подороже...
«Лебединой песней» арзамасских резчиков
явился новый иконостас Рождественской церк-
ви, заново выстроенной в городе по проекту ар-
хитектора К. А. Тона в византийском стиле и ос-
вященной 7 июля 1874 года.
«Величественный» — так характеризовали
его знатоки. Иконостас создавался в лучшей
мастерской Федора Петровича Коринского, над
ним одновременно трудилось до 90 умелых рез-
чиков и позолотчиков. Уже само количество
занятых мастеров красноречиво говорит о раз-
махе резного промысла в Арзамасе. Ведь кроме
мастерской Коринских, в городе работали и дру-
гие, тоже выполнявшие в это время заказы.
И все же уравновешенные, логические линии
и формы классики все больше входят и в конст-
39
рукцию иконостаса, и в его художественное ре-
шение. Резьба местами как бы тает, обнажалась
гладкая поверхность конструкции. Так, во Вла-
димирской зимней церкви на новом иконостасе
уже виделись плоскости, отделанные под мра-
мор, с четкими признаками ордерной системы
на колонках. Конечно, в обрамлении царских
врат еще появляются цветочные гирлянды, розе-
ты, пальметки, но они нередко уже накладные
на ярко окрашенных поясах конструкций, кото-
рые представляют все больше признаков архи-
тектурных черт.
Новые иконостасы XX века имели уже толь-
ко отдельные признаки стиля рокайль, в основ-
ном в оформлении царских врат. Да, еще выреза-
ли мастера пышные коринфские капители, и
сквозно светила виноградная лоза, обвивавшая
колонны, но уже так называемая арабеска чле-
нит гладкие звенья иконостаса; мягкой, плас-
тичной резьбы почти нет, скучноватые, хотя и
остроумные переплетения жгутов, сухая геомет-
рия, почти рафинированный орнамент привлека-
ют и восхищают мало.
И все же вплоть до конца 20—30-х годов на-
шего века арзамасские резчики, по крайней мере,
еще хранили навыки, умение работать в стиле
рокайль.
В 1861 году в городе вплоть до революции
действовало 5 мастерских резчиков по дереву
и 6 позолотчиков с подмастерьями и учениками.
Кто же были те искусники, чья резьба не
уступала лучшим европейским и столичным об-
разцам?
Известно, как стали резчиками монахи Спас-
ского мужского монастыря. Имя первого резчика
из посадских не сохранилось, но XVIII век оста-
40
вил нам несколько имен мастеровых людей. Ва-
силий Ильин, священник, начал резать дерево
в 40-е годы. Тогда же резчик Тюфилин готовил
иконостасы для Арзамасской Благовещенской
церкви и для Саровского монастыря. В 1793 го-
ду резал иконостас для Крестовоздвиженской
церкви мастер Лев Львович Аллилуев. Для Бла-
говещенской же церкви исполнил заказ Иван
Дмитриевич Синицин, крепостной бригадира
В. Г. Полуэктова из села Шатки.
В 1797 году иконостас в теплом Воскресен-
ском соборе Арзамаса делал Алексей Степано-
вич Ломакин. В 20-х годах для собора резал кио-
ты Алексей Хомутинников. В начале 30-х годов
XIX века главный иконостас в Воскресенском
холодном соборе выполнил Василий Алексеевич
Ломакин с братом Климом.
Столярное и резное мастерство стало фамиль-
ным и у мещан Коринских. Строил, столярни-
чал и занимался резьбой в XVIII веке Петр Ко-
р и некий (отец известного архитектора Повол-
жья Михаила Петровича Коринфского), а его
сын Федор в 1832 году был автором иконостаса
для придела Покрова Богородицы в Воскресен-
ском холодном соборе.
В середине прошлого века трудились резчики
Иван Иванович Кощеев и Вазьянкин. В теплом
Воскресенском соборе в 1860 году поставили
иконостас резчики Митряшевы. В эти же годы
и позднее получил известность далеко за преде-
лами Арзамаса резчик и позолотчик Александр
Алексеевич Барсуков.
Значительное число‘резчиков насчитывается
в Арзамасе во второй половине XIX века. Так,
в 1896 году в городе было 10 мастеров и 7 уче-.
ников иконостасной резьбы. Среди мастеров вы-
41
делились Дмитрий Дмитриевич Казаков, его бра-
тья Александр, Егор и сын Дмитрия Дмитрие-
вича — Вениамин. Казаковы резали иконостасы
для церквей сел Кичанзино, Вторусское, Черну-
ха — в православную и старообрядческую церк-
ви, в теплую Выездной слободы, для Ивано-Бо-
гословской церкви в Арзамасе, а за пределами
родного уезда — для храмов села Починки, Кня-
гинина, Оранского старообрядческого скита.
«Оптиками» — высочайшая похвала в кругу
арзамасских резчиков — называли умельцев из
мастерской Василия Васильевича Рябова. «Опти-
ками» слыли и сыновья мастера — Иван и Нико-
лай. Рябовы потрудились для многих церквей
Арзамасского уезда, а в городе подняли иконо-
стасы во Владимирской церкви. Они поставили
последний иконостас и в Новом У саде.
В числе хороших резчиков в Арзамасе пом-
нятся мастера Подсосовы, Лаврентьевы, братья
Михаил и Владимир Поляковы, Михаил и Вла-
димир Никановичи, Василий Николаевич Ку-
рочкин из Нового У сада, Алексей Оточин, Ти-
хон Алексеевич Команов — ученик Казаковых,
Александр Подсосов и другие. Из сельских мас-
теров выделялся Никандр Дмитриевич Тихоми-
ров родом из села Кардавили.
Прослеживаются связи арзамасских резчи-
ков не только с селами своего уезда, но и с дру-
гими районами Поволжья. Так, мастер Ф. П. Ко-
ринский ставил иконостасы в некоторых церквах
Симбирской и Казанской губерний, которые
строились по проекту его старшего брата, извест-
ного архитектора М. П. Коринфского ♦.
* Архитектор облагородил свою фамилию, добавил в
нее букву «ф» после окончания Академии художеств в ок-
тябре 1812 г.
42
Славно потрудились для церквей Саратов-
ской, Пензенской и Симбирской губерний рез-
чики Рябовы.
Несколько арзамасцев уехали в Нижний Нов-
город. У подрядчика Алексея Афанасьевича
Круглова работали Т. А. Команов и И. Н. Ка-
заков. Тихон Алексеевич Команов рассказывал:
— Резали мы в Нижнем последний иконо-
стас для Макарьевского монастыря. Выпала мне
и сложная работа по украшению салонов парохо-
дов компании «Кавказ и Меркурий». Из красного
дерева готовили колонны с капителями, много
приходилось выполнять и старой по стилю резь-
бы: сквозной на тех же колоннах. Резали вино-
градные гроздья, цветы, арабески — тут я на-
стоящим мастером стал, хотя и раньше отделку
иконостасов у Казаковых прошел... Из нижего-
родских резчиков знавал Сергея Грачева и Нико-
лая Николаева — хорошие мастера, надежные
в работе. Вениамин Круглов помнится и резчи-
ком, и рисовальщиком тех же иконостасов...
Как говорили в старину, ревность не по разу-
му проявили в начале 30-х годов председатель
Арзамасского горсовета М. Н. Волкова и заве-
дующий горкомхозом П. А. Михеев. Это они,
иваны родства не помнящие, распорядились по-
рушить церкви и уничтожить те чудесные иконо-
стасы, резьба которых не уступала резьбе петер-
бургских дворцов. А творили-то красоту простые
рабочие люди...
В ЩЕПНОМ РЯДУ
Два раза в неделю — rto понедельникам и
пятницам — шумели в Арзамасе людные базары.
Это на главной, Соборной, а также Благовещен-
43
ской, Сенной и Дровяной площадях. Устраива-
лись в городе и четыре однодневных ярмарки
в году. В старое время ярмарки обыкновенно
приурочивались к большим праздникам. Вот и в
Арзамасе 9 мая собиралась первая, Николь-
ская *, 8 июля и 22 ноября — Казанская, 20
июля в Выездной слободе — Ильинская и, на-
конец, 6 августа (по-старому) —Спасская или
яблочно-медовая, как ее еще называли в народе,
проходившая у стен Спасского мужского мо-
настыря.
Не говоря уже о дешевых съестных припа-
сах, а их доставляли из всех окрестных сел, в го-
род свозились самые разные изделия сельских
мастеров. Так, в 70—80-х годах прошлого века
кустарными промыслами в свободное от полевых
работ время в Арзамасском уезде занималось
свыше 7000 крестьян и горожан.
Ходовые изделия ремесленников продавали в
строго определенных местах-^горговых площадей.
Так, щепной ряд ♦♦ занимал лучшее место у се-
веро-западной стены Спасского монастыря. Тут,
на взгорке, на солнечном пригреве, в начале кро-
хотной Лобковской улицы, всегда пахло дубом
и липой, слышался характерный постук паль-
цев по сухому дереву — здесь всегда людно и ве-
село.
Именно тут нередко слышались мудрые
слова: «В дереве-дому человек живет, из дерева
пьет, на дереве ест, дерево к старости третьей
подсобной ногой пристанет, а после деревина —
это и смертная домовина...»
* Эту ярмарку еще называли «кукольной». По давней
традиции в этот день выносили на продажу загодя приго-
товленные тряпичные куклы и другие игрушки.
♦ • Этот ряд также назывался Щепной площадью.
44
В XVII веке и позднее в Арзамасском уезде
работало много посудников. Крупный торг в щеп-
ном ряду держал Артюшка Кондратьев из Вы-
ездной слободы. Слыл он искусным в резьбе, но
больше-то занимался скупкой «красного щепья».
Так, в 1700 году только в г. Темников арзама-
сец привез «...10 тысяч ложек, цена 10 рублев с
полтиною тысяча... 100 братин больших и малых,
цена 2 рубля с полтиною, 500 достаканов дере-
вянных писаных, цена 3 рубля,' 500 ковшов клено-
вых красных, цена 5 рублев».
Деревянной посудой арзамасцы торговали не
только в Поволжье, но и в Москве. Как говорит
Таможенная книга 1694 года: «Явил Арзамасско-
го уезду деревни Новоселок Иван Емельянов
на трех санях 1800 ставцов блюд, и братин, и мис.
Цена 15 р.»; «Явил арзамасец Степан Коровин...
на санях 2400 блюд, братин, ставцов красных,
цена 16 р.»; «Явил арзамасец Федор Токарев
6800 чарок кленовых красных, 140 братин ли-
повых красных, 5000 ковшей кленовых красных.
Цена всему 55 р.».
...Бондари, как известно, народ веселый, к
шуму привычный — ремесло у них такое, сту-
котное. Ну и за словом в карман не лезут. А уж
продавать бочонки, бочата или ведра абрамовцы
да и каменские мужики с умыслом балагура вы-
бирали. И частил, умело зазывал базарник поку-
пателей. Всегда возле его сухого товара толпи-
лись и гомонили люди.
Филипп Васильевич Ермолаев из Каменки,
бывало, похохатывал:
— Она спрашивает, не рассохся ли, не побе-
жит ли... В этот бочонок дно так врезано — смо-
лить не надо. Слышь, посудина колоколом гу-
дит. И это ведро сбито добро. Коне-е-ешно, еже-
45
ли обручи с него под лавку, а клепки в печь —
тогда уж точно, что будет течь...
Пристыженная за недоверие, мещанка отма-
хивалась от кайенского шутника, суетно отсчи-
тывала потертые медяки и, подбирая длинное
платье, спешила с покупкой восвояси.
К концу дня щепной ряд пустел, расторговав-
шиеся мастера собирались домой — их «звали»
застоявшиеся у коновязей лошади.
И сколько бы, и как бы ни перебирали мужиц-
кую жизнь, но не жаловались, тихо бодрили себя
на предбудущие дни. Тот же Ермолаев, бондарь
из деревни Слезавки Петр Сергеевич Лезин, кто-
то из абрамовцев понимающе слушали рослого
детину из подгородной деревни Поляны. Тот
охотно соглашался с Ермолаевым:
— Верней некуда: соха кормит, а топор-то
обувает и одевает. У нас так!
— Да и у нас в селении,— Лезин ерошил
черные волосы.— Топор сохе первый помощ-
ник.— И хитровато улыбался:— От топора щеп-
ки летят — подати платят. Ну, бывайте, древо-
делы, кто куда, а я в свои пределы!
Чашки, ложки, ведра, бочки, лохани, чаны,
телеги, сани, дуги, хомутные клещи, топорища,
грабли, вилы, столы и стулья, укладки, шкатулки
и сундуки, лубяные торбы, детские игрушки —
поистине глаза разбегались от великого множе-
ства и разнообразия хозяйственных товаров и по-
делок в щепном ряду. Продавали их несуетные
мастера из сел Абрамово, Щадрино, Кирман,
Кержемка, Мотовилово, из деревень Поляна,
Быков Майдан, Слезавка, Козловка, Охлопкова
и др. Свыше 600. мастеров своего «деревянного»
дела числилось в этих селениях в дореволюцион-
ное время.
46
Бондарь села Абра-
мова Н. В. Юренков
...Спадут полевые работы, и бойко застучат
топоры в прохладе солнечного осеннего денька
в том же Абрамове и соседней деревне Мерли-
ной. Мастера здесь слыли за людей самостоя-
тельных, которые не терпели перекупщиков —
сами продавали свои изделия.
В Абрамове первыми мастерами-тележника-
ми считались Федор Михайлович Назаров и его
сын Алексей Федорович. А еще и Василий Ива-
нович Погодин, и его сын Михаил Васильевич.
Василий Иванович был также известен и как
бондарь. Его бочонки уже в советское время
«выезжали» на выставку в Ленинград. А родитель
его, Иван Тимофеевич Погодин, в 1896 году пред-
ставил бочонки из дуба на Всероссийскую
47
промышленную и художественную выставку в
Нижнем Новгороде. На стенде показывали бо-
чонок емкостью в одно ведро, полуведерный, чет-
верть ведра, в один штоф, полштофа и полбу-
тылки...
В тележном деле без кузнеца не обойтись.
Долгие десятилетия от отца к сыну и внуку пере-
ходило кузнечное мастерство в фамилии Плот-
никовых. Из них и сейчас в Абрамове хорошо
помнят ковалей Ивана Петровича и Алексея Пет-
ровича.
Еще умельцами слыли Михаил Яковлевич
Плотников и его сын Василий Михайлович. Око-
ло 30 дворов в селе готовили телеги, а остальные
220 дворов вязали дубовую посуду. На арзамас-
ском базаре чаще спрашивали бочонки, ведра,
лохани абрамовских мастеров Василия Иванови-
ча Юренкова, а потом и его сыновей Василия и
Николая, Николая Васильевича Юдина, Алексея
Кудинова и его сыновей Михаила и Ивана.
Абрамовские бондари получили известность
и за пределами Нижегородской губернии.
Далекий 1694 год. В «Таможенной книге»
Москвы только за февраль и март находим не-
сколько фамилий арзамасских крестьян, кто при-
вез свои товары на продажу. Среди них и абра-
мовцы: «Явил Арзамасского уезду села Абрамова
Иван Григорьев на санях 130 галенков с пропи-
сью красной. Цена 2 р. 30 алтын»; «Явил Арза-
масского уезду села Абрамова Семен Самсонов
сын Говорухин на санях 190 галенков деревян-
ных арзамасских. Цена 4 рубля».
Что такое галенки? Это и есть бочонки по-
старославянски.
Бондарный промысел развивался легко: ок-
рест стояли старые дубовые леса, а потом спрос
48
на те же бочонки диктовался еще и большим ко-
личеством маслобоен в ближних селах соседнего
Ардатовского уезда, а также десяти спиртово-
водочных заводов в уездах губернии. В первые
годы XX века «своего» леса у абрамовцев и мер-
линцев уже не было и дуб закупали на стороне.
Его доставляли мастерам большие знатоки древе-
сины — мужики недальней деревни Каменка.
Абрамовские бондари делали бочонки в чет-
верть ведра вина, полведерные, двухпудовые и
трехпудовые, или так называемые тройники.
В день бондарь зарабатывал до 40 копеек, а годо-
вой заработок в 50—60 рублей считался непло-
хим...
Мерлинцы долгие-долгие годы прошлого и
нынешнего века поставляли едва ли не всему
уезду тележные колеса. Колесник из деревни
Мерлиной давал полстана — два колеса в день.
За те 60 дней в году, что посвящались ремеслу,
здешний мастер зарабатывал до 120 рублей.
Тележный мастер — это тот, кто собирал
телегу, заканчивал ее верх. Он довершал работу
низким ящиком, раскрашивал его в яркие цвета,
углы обшивал полосной жестью и железными
скрепами.
Четыреста мастеров Абрамова и Мерлиной
почти ежегодно продавали телег, колес и бондар-
ных изделий до 50 тысяч штук. Бочонков постав-
лялось на рынок до 40 тысяч штук и до 12—14
тысяч тележных колес.
Если абрамовцы вязали бочонки небольшие
для вина и масла, то большие кадки для засолки
капусты, огурцов, грибов, для кваса и пива, боль-
шие кадки для питьевой воды в уезде готовили
бондари в селах Шадрине и Вонячке. Кадки этих
селений раскупались охотно, недаром же они
49
экспонировались на кустарно-промышленной вы-
ставке в Нижнем Новгороде.
Некогда в каждой помещичьей усадьбе име-
лись не только свои топорники, что умело стави-
ли крестьянские дома и барские хоромы, но дер-
жались и свои столяры, мебельщики. Прекрас-
ные образцы мебели выполнены крепостными ма-
стерами с середины XVIII века и в первой четвер-
ти следующего столетия, когда господствовал
классический стиль в архитектуре и во всем внут-
реннем убранстве жилых комнат дворянской
знати ♦.
Хорошим мебельщиком слыл дворовый чело-
век помещиков Анненковых — Николай Поляков
из деревни Нагаевой. За свои токарные изделия
из дерева он получил в 1849 году премию на гу-
бернской выставке «сельских произведений».
В Арзамасе во второй половине прошлого
века с заказами на изящную мебель шли к крас-
нодеревцу Алексею Андреевичу Иванову. Один из
образцов его работы экспонировался на Нижего-
родской кустарно-промышленной и сельскохо-
зяйственной выставке в 1885 году.
С начала прошлого столетия спрос на стиль-
ную мебель возрастает в купеческой среде, в
семьях чиновников, интеллигенции и зажиточ-
ных мещан. После отмены крепостного права «го-
родская» мебель проникает уже и в сельские
дома. Стилевой рисунок мебели к этой поре уп-
рощается, резьбы уже почти нет, примитив-
* Один образец мебели для дворянской усадьбы —
диван, сработанный крепостными мастерами Арзамасского
уезда, сейчас украшает вотчинную контору в Болдинском
музее-заповеднике.
50
ность определяет цену. Вот такую расхожую, не-
дорогую мебель и начали изготовлять мастера из
села Мотовилова и соседней деревни Михайлов-
ки.
Рассказывали, что ремесло это принес из
далекого города Кронштадта некий мотовилов-
ский солдат еще во второй половине XVIII ве-
ка. После мужики поругивали своего служивого
земляка: трудное и невыгодное дело подкинул!
До 400 мужчин и детей названных селений за-
нимались обработкой дерева. Вязали оконные
рамы, стулья и детские тележки-каталки. Почти
в каждом хозяйстве имелась токарня. В конце
прошлого века мотовиловцы начали изготовлять
и плетеную мебель, и мебель с плетеными спинка-
ми и сиденьями из камыша. Из плетенок на ар-
замасских базарах продавались стулья, кресла-
качалки, канапе, или в простом обиходе — кана-
пейки.
Так за что же мотовиловцы недобрым сло-
вом вспоминали того солдата? А вот за что. За
год вместе с михайловцами в свободное от поле-
вых и луговых работ время они делали до 120 ты-
сяч стульев, свыше 2000 канапе, до 30 тысяч дет-
ских каталок на сумму до 20 тысяч рублей. Вро-
де бы и неплохо. Только полный-то расклад по-
казывал, что весь доход в этих селениях от земли
и ремесла составлял в 80-х годах прошлого века
на семью до 140 рублей в год, а семейный расход
доходил до 130 рублей. Десять рублей чистого-то
дохода... Можно понять селян. И впрямь непри-
быльное ремесло принес в село тот солдатик.
Работали уже «по привычке». Мебель частич-
но расходилась в сдоем уезде, но мотовиловцы
торговали ею также в Пензенской, Тамбовской,
Симбирской, Рязанской, Орловской губерниях,
51
на Украине, доплывали даже и до Астрахани, от-
куда, кстати, возили камыш для плетения. Вся
эта мебель неизменно оставалась недорогой. Так,
на Всероссийской промышленной и художест-
венной выставке в Нижнем Новгороде в 1896 году
указывались цены и мотовиловских экспонатов.
Вот они: диван с камышовым сиденьем — 2 руб-
ля, стул с камышовым сиденьем — 25 копеек,
детская расписная каталка — 20 копеек ♦.
Сани в уезде гнули в селе Кержемок, дерев-
не Быков Майдан. Здесь держали особые «парни»
для запарки полозьев. '
Самым опасным покупателем саней в базар-
ный день был, конечно, тот «приглядчивый» чело-
век, который мог громогласно заявить: «Видим
сами, что кривы сани...» Такого мужика боялись
те, кто надеялся на авось и привозил изделия
с брачком. Впрочем, сани «с провинкой» встре-
чались редко.
Одно время сани на продажу изготовлялись
в недальних селениях от Арзамаса — Ключищах
и Пасьянове. Но тут в округе вырубили лес, и все
санники перешли в каменщики, занялись отхо-
жим промыслом.
В щепном ряду Арзамаса во множестве про-
давали грабли, оглобли, деревянные вилы, сан-
ки... Эти и другие орудия крестьянского труда
и быта делались в селениях Пиявочное Озеро,
Марьевка, Любовка. В Треньгушах собирали
большие сноповязальные телеги, долбили дере-
вянные колоды и корыта для поения скота
и других хозяйственных нужд.
* Одним из последних лучших мебельщиков с. Мото-
вилова был Василий Ефимович Шмелев.
52
Берды для ткацких станков — промысел ред-
кий, хотя очень простой. Всего-то и делов, что
нащепать тонкие лучинки-зубья да соответствен-
но связать их.
Бердо — гребень для прибоя утка, вложенно-
го в набилки, которые качаются на плечах
станка. Берды разнились: больше в нем зубьев —
это для тканья тонкого полотна, а меньше —
для толстого. В продаже они различались: двой-
ник — 12 пасм *,11 пасм, десятая, осмуха, сему-
ха, шестуха и пятуха. Базарная стоимость одно-
го берда не превышала 15 копеек. Семья — муж,
жена и сын — изготовляли обычно в день 7 берд.
Делали берды в Нижегородском уезде, в селе
Хилкове Лукояновского уезда, но больше всего в
Арзамасском уезде — в селе Хохлове и деревне
Охлопковой. Жители этих селений, когда их
спрашивали, откуда да когда их редкое ремесло
началось, неизменно отвечали: «Этого и деды
наши, поди, не знали. Давно-давно, при барах...»
Все 150 примерно мастеров деревни Охлоп-
ковой производили в год до 70 тысяч берд на сум-
му до 5000 рублей. В Хохлово и Охлопкову при-
езжали скупщики из Арзамаса, Владимирской,
Рязанской и. Пензенской губерний, а также боль-
шие партии скупались и для Нижегородской яр-
марки.
Хохловские и охлопковские берды отличались
высоким качеством. Потому-то и получил на
«Выставке сельских произведений» в Нижнем
Новгороде еще в 1849 году Иван Новиков, кре-
постной помещицы Юдиной из деревни Охлоп-
ковой, «за ткацкое бердо — 3 рубля в поощре-
* Пасмо — отдел мртка льняных или пеньковых ниток.
Счет на пасма в разных областях был неодинаков.
53
ние». А в 1896 году на Всероссийской промыш-
ленной и художественной выставке в том же
Нижнем Новгороде опять же заслужили высо-
кую оценку знатоков берды Петра и Василия Су-
хоруковых и Василия Козина из деревни Охлоп-
ковой.
Рассказ об арзамасском щепном ряду будет
не полон, если не упомянуть о продаже на нем
лаптей. Разумеется, плели их в каждом или
почти в каждом крестьянском доме. Но были,
оказывается, в уезде особые мастера плетения,
а жили они в деревне Пиявочное Озеро. Еще на
«Выставке сельских произведений» 1857 года
в Нижнем Новгороде крестьянин Никифор Шми-
кин из этой деревни принял награду «за лапти
особенно прочного и чистого плетения.— 5 руб-
лей».
Никифор Шмикин говоруном не слыл, но при
случае мог поднять свое ремесло вот таким хо-
дячим в простом народе преданием:
— Царь Петр I жил рукодельным, до всего
доходил своим умом. Однажды принялся за лап-
ти. Взял кочедык, дело-то вроде простое. Пона-
чалу и пошло, а вот над запятником замешкал-
ся. Ага, споткнулся в работе да и бросил — не
справился! Сказывают, в Петербурге тот лапоть
неоконченный хранят и как диковину показы-
вают...
И учил соседних ребят Шмикин:
— Легко плести подошву, перёд и обушник ♦.
А на запятнике не торопитесь, смекайте, куда
надо свести все лыки. А связать петлю надобно
♦ Обушник — бок лаптя.
54
так, чтоб, когда проденутся оборы*, не кривили
бы они лаптя, не валили бы ногу на сторону. Те-
перь дальше... Лента лыка должна быть чистой,
без наростов, прямой. Вот-вот, ребятушки... Не
всяко лыко годно в Лаптеву строку... Не бой-
тесь! Первы ваши лапотки, конечно, на пугала
в огород пойдут, а там научитесь, придет сноров-
ка, пожалуй, и по две пары лаптей за сутки спле-
тете...
Многие годы лапти Никифора Шмикина и его
родных имели спрос у сельских покупателей.
И недаром на гулянках в той же Пияшной, как
еще называли окрест деревню, в веселом азарте,
в той разудалой праздничной топотухе, слы-
шалось:
Вы не бойтесь, ребяте,
Батька новые сияете.
Эх, лапцы, и да лапцы, да лапцы мои,
Лапцы липовые...
• Оборы — завязки лаптей, что держат на ноге .онучи.
ИЗ КАМНЯ И ЗЕМЛИ
ЗЕМЛЯНЫЕ ЛЮДИ
едрая арзамасская земля скоро от-
крыла пытливому глазу мастеровых
людей и свои недра. Неподалеку от
города, возле села Пешелани, обна-
ружились залежи лучшего в Рос-
сии гипса, особенно ценимого и
сейчас в медицинской практике.
Под самым городом залегает из-
вестковый камень желтого цвета,
который хорошо поддается обра-
ботке. Есть и щебневый известняк,
а красная глина содержит те физи-
ческие свойства, что позволяют
производить отличный кирпич.
Близ сел Казакова и Абрамова
выступают залежи гончарной
глины.
В конце XVIII — первой поло-
вине XIX века, когда в Арзамасе
то и дело возводили церкви, дво-
рянские и купеческие особняки,
резко поднялся спрос на бут и те-
саный камень. Блоками известня-
ка выкладывали лицевую часть вы-
соких фундаментов зданий. Прой-
дитесь по старому городу — сразу
56
Серафимо-Понетаевский монастырь. Вторая половина
XIX в.
увидите выложенные рустом блоки из теплого
цветом известняка, а кое-где проглянут остатки
плит старого тротуара.
В XIX веке долгое время тесаный камень для
города добывал с наемными работниками кре-
стьянин села Новый У сад Алексей Матвеевич
Медведев. Он поставлял плиты для четырех ог-
ромных папертей Воскресенского собора.
Встречается окрест Арзамаса и довольно
белый известковый камень. И он, естественно,
пригодился, пошел в дело.
Смутным отголоском доносит память старо-
жилов, что из местного белого камня были высе-
чены сторожевые львы для парадного крыльца
дома отставного прапорщика Семена Бутурли-
на, в котором знатный дворянин принимал
57
10 июля 1767 года Екатерину II, когда она про-
ездом в Москву остановилась в Арзамасе. Исто-
рик города Н. М. Щегольков пишет: «Дом в то
время был лучшим в городе, очень роскошно от-
делан, а по своим размерам и ныне напоминает
дворец».
Обработанный белый камень венчал и колон-
ны Крестовоздвиженской церкви, которая была
построена в византийском стиле. Веревочное
опоясье, векторные круги, обработка поверхно-
сти колонн объемными острыми зубцами — все
говорит об уверенном резце арзамасских камне-
резов. Белые, из тесаного камня наличники
окон, круглая каменная колокольня с шатровым
верхом — белый камень и тут обрамлял оконные
проемы, открывая свои декоративные возмож-
ности. Кроме резных капителей и кокошников,
как вспоминает краевед А. С. Потехин, Кресто-
воздвиженекая церковь была еще украшена
«изумительным порталом, выполненным из бело-
го тесаного камня».
Прекрасно послужил белый известковый
камень в декоре храма, келий и стен Арзамас-
ского Серафимо-Понетаевского монастыря. Ар-
хитектурный облик его напоминал древнерус-
ский. Белый камень использовался тут на фоне
кладки из красного кирпича очень эффектно.
Зубчатые, «кремлевые» стены монастыря укра-
шены киотами для икон из белого известняка,
а настенные башенки шатрового завершения
увенчаны фигурками ангелов, выполненными
также из белого камня.
Несмотря на запрещение церковных властей,
в храмах города находилось немало скульптур-
ных изображений как из дерева, так и из белого
камня. Чаще это — распятие.
58
Белый тесаный камень широко применялся
в городских памятниках малых форм — худо-
жественных надгробиях, кладбищенской скульп-
туре. Немало этих памятников стояло в некропо-
ле Арзамасского Высокогорского Вознесен-
ского мужского монастыря, где хоронили мест-
ных дворян.
Одна из древних надгробных плит сохрани-
лась, она вделана в западную стену соборного
храма Спасского монастыря. На ней вырезан
текст. Под изображением креста с тростью и
копьем еще недавно можно было прочитать: Царь
славы. Ис. Хс. Hi ка». Далее: «Лета ЗРЛВ (7132—
1624) году ноября (17) память иже во святых от-
ца нашего Григория чудотворца преставися ра-
ба Божия Евдокия Герасимовна Мисюря». Эту
дворянку и ее родичей относят к числу строите-
лей монастырского собора.
Из известняка был сооружен на Всехсвят-
ском городском кладбище памятник на могиле
академика А. В. Ступина в виде усеченной пи-
рамиды. Снимок с надгробия арзамасского куп-
ца Н. М. Евстигнеева дает представление о том,
как может быть выразителен камень, если к нему
прикоснулась рука настоящего мастера.
Арзамас долгое время оставался деревянным
городом, только в XVII веке в нем появляются
«государевы каменщики и кирпичники». Как из-
вестно, строители в Московском государстве счи-
тались на «государевой службе», что поднимало
их особое положение в кругу мастеровых людей,
столь нужных для гражданских, церковных и,
конечно, оборонительных работ. Ежегодно, вес-
ной, их вызывали в Москву для работы. Эта обре-
59
Арзамасский
Воскресенский
собор (зим-
ний). Оформ-
ление централь-
ного окна
менительная обязанность была отменена только
во второй половине XVII века, но время от вре-
мени вызовы строителей еще практиковались.
Так, в 1714 году по указу Петра I была прекраще-
на постройка каменных зданий в городах, а те,
что начаты, велено приостановить. Все каменщи-
ки ринулись в Петербург. И только в 1724 году
арзамасские мастера вернулись домой.
Опыт, набранный в северной столице, приго-
дился. 1742 год памятен в Арзамасе постройкой
первого каменного Воскресенского собора. В се-
редине века город украшал каменный магистрат,
а к концу века и большинство церквей было уже
каменных. Начали строить и жилые дома из кам-
ня, всего было возведено пять зданий.
60
Воскресенский
собор (зимний).
Центральное ок-
но
В 1773 году в Арзамасе семь «кирпичных са-
раев». Один из лучших принадлежал Афанасию
Михайловичу Кочешкову. В его «сарае» делали
и кирпичные блоки длиною в 7 вершков и шири-
ною в 3 вершка.
Большие поставки кирпича долго выполнял
завод Афанасия Никифоровича и Никандра Ни-
кифоровича Николаевых.
Часто брали кирпич-битец помещики уезда
у Василия Федорова. Так, в 1793 году он выжег
большую партию кирпича в усадьбу ардатовского
помещика Якова Петровича Чаадаева, отца из-
вестных в истории отечественной словесности
и философии Михаила и Петра Чаадаевых.
Число «кирпичных сараев» в городе все вре-
61
мя меняется. Этому, естественно, есть свое объ-
яснение. Периоды интенсивного строительства
сменялись затишьем. К 1800 году в городе оста-
лось только два завода. Но через 14 лет их во-
семь — начали строить, второй счетом, летний
Воскресенский собор. В 1862 году число «сараев»
уменьшилось до четырех (в уезде 10 заводов),
в 1901 году — 5, а в 1915-м — 9, а в уезде —
41.
...Когда в Арзамасе хотели кого-то выделить
как сильного человека, то вспоминали: «Руки-то
у тебя, как у Казанкина!»
Полтора века кряду Казанкины ходили в
«земляных людях»: мяли и формовали глину,
и руки у них все здоровели, все набирали силу...
Неизменно кто-нибудь из них в неделю масле-
ницы ходил на кулачный бой, что устраивался на
юго-восточной, Киселевой, горе. Остерегали до-
машние: мало ли в городе здоровых молодцев,
берегись там. Кузнецов Морозовых опасайся!
Молодой Казанкин вздымал здоровенные ру-
чищи, выпячивал грудь:
— Ништо-о... Я ж кирпич обожженный!
Веселыми криками мещане встречали на го-
ре известного бойца.
— Пришел земляной человек, руки пудовы...
Трое из Казанкиных — Андрей, Сергей и Ми-
хаил — все Ивановичи — поставляли отменный
кирпич для собора. В это же время, в 1814—1821
годах, на стройку шел кирпич с «соборных заво-
дов». Они поднялись и дымили за Тихвинским
кладбищем, в них работали мастера обжига куп-
цов И. П. Ансиева, С. Ситникова, А. Н. Николае-
ва, а также Клочкова и Гомберга.
62
В советское время, кроме городских кирпич-
ных заводов (они находились в районе нынеш-
ней улицы Калинина), еще задолго до революции
началось производство кирпича. Много его по-
ставляли хозяйствам района кирпичники каза-
ковского колхоза «Пробуждение». Завод начал
работать еще до Великой Отечественной войны,
обжигал он и черепицу. И теперь еще на памяти
имена здешних мастеров: Егора Александрови-
ча Тужилкина, Андрея Андреевича Ноздрина,
Павла Васильевича Бедягина, Василия Александ-
ровича Молоткова, Василия Михайловича Пору-
нова, Ивана Александровича Галкина, Василия
Павловича Кулакова и Василия Михайловича
Аверина. Каждый из этих мастеров формовал
до 1000 штук кирпича в день. Завод, к сожале-
нию, закрыли в конце 50-х годов из-за нехватки
и дороговизны топлива.
...В прежние времена кладкой кирпича зани-
мались только летом. При строительстве церквей
в известковый раствор добавляли яиц для усиле-
ния его связующих свойств. Здание Воскресен-
ского собора выложили мастера подрядчика Лав-
рентия Баринова. Они уложили до 1000 кубов
бутового камня в фундамент и более 5 миллионов
штук кирпича на стены. Штукатурные работы в
соборе выполнили мастера Василия Игнатьева из
села Своробоярского и штукатуры из села Пано-
ва.
Такой размах строительства длился до 70-х
годов прошлого века, постоянное возведение
церквей в уезде способствовало образованию
большой группы профессиональных строителей.
Но вот храмы были выстроены, и началось от-
ходничество за пределы уезда. Ежегодно с поло-
вины апреля, взявши с собой чтимую икону из
63
своей церкви, уходили арзамасцы в Нижний Нов-
город, Казанскую, Самарскую, Саратовскую, Ас-
траханскую, Уфимскую, Пензенскую, Симбир-
скую, Владимирскую губернии и даже на Кав-
каз, в Среднюю Азию. 44 села и деревни постав-
ляли каменщиков и штукатуров, особенно из во-
лостей Слизневской, Пановской, Собаки некой,
Новоусадской, Хиринской. А почти все мужчины
сел Пасьянова, Архангельского, Хирина, Своро-
боярского, Казакова и других уезжали на зара-
ботки — всего более 3000 человек. За лето в
среднем заработок отходника-строителя состав-
лял от 30 до 60 рублей, а позже, в 1913 году, ка-
менщики зарабатывали уже от 50 до 200 рублей.
Труд подростков ценился менее и оплачивался,
конечно, ниже.
Нужда гнала людей в отход. Отходничест-
во — это значит долгое отсутствие главы семьи,
сына или брата в доме, что, конечно, пагубно ска-
зывалось на хозяйстве. Нередко ломались и судь-
бы, особенно молодых, вне родного очага, вне
сельской общины. Горькая доля выпадала не
только тем, кто зарабатывал на стороне, а и тем,
кто общался с отходниками в местах работы.
Вот как отразилось это в грустной песне, что
бытовала в Арзамасском уезде, занесенной из
мест найма строителей:
Щекотура девка любила...
Щекотур — парень нездешний,
Подлый, высушил меня.
Он заставил, приневолил
Век в девушках сидеть,
Худу славушку терпеть.
Худа славушка пройдет,
Никто замуж не возьмет.
Ни боярин, ни купец,
Ни удалый молодец.
64
А вот молодой мастеровой жалуется на свою
судьбу в запеве такой песни:
Ах, заводы ль мои, заводы кирпичные!
Вы кирпичные мои, горемычные.
Уж и кто эти заводы завел?
Вместе с каменщиками и штукатурами уез-
жали на заработки, правда в небольшом числе,
и мастера художественной отливки из гипса
и алебастра.
Лепщики и отливщики появились в Арзамасе
в XVIII веке. Ремесло это развилось в среде по-
томственных пушкарей-литейщиков, что жили
обособленно в своей Пушкарской слободе за Те-
шей, рядом с Выездной казачьей слободой.
Да, кое-кто из прежних пушкарей знал тонкое
дело формовки и отливки, и вот оно пригодилось
для создания художественных изделий. Арзамас-
ские лепщики, будучи связанными с художест-
венной школой А. В. Ступина, выполнили много
работ для Воскресенского зимнего и летнего со-
боров. Они отлили капители для колонн Рождест-
венской и Спасской церквей, для пилястр домов-
близнецов на Соборной площади и торговой
биржи и дома уездного земства... Украшали пуш-
карцы внутренней и внешней лепниной дома
купцов Д. И. Попова, П. И. Подсосова, А. Б. Кор-
нилова, дома Серебренникова и др. Надо пола-
гать, что это пушкарские мастера также отлили
из гипса медальоны на сюжеты религиозного со-
держания для главного храма Алексеевского
женского монастыря и барельефы с греческих
и римских военных доспехов для гостиной дома
князей Оболенских в селе Ореховец...
Издавна занимались в городе и литьем дет-
ских игрушек из гипса. Последним мастером
> 65
этого дела был Иван Павлович Зайков, сам и про-
дававший изделия еще в недавних 30—40-х го-
дах. Пустотелую игрушку из гипса делали в се-
ле Новоселки во время Великой Отечественной
войны.
ТЕПЛАЯ КРАСОТА
В декабре, в самый канун 1794 года, в маклер-
скую Арзамасского магистрата явилась знатная
дама. В прихожей навстречу ей поднялся борода-
тый посадский. Снял шапку, слегка преклонил
голову.
— Не преминул, госпожа майорша... С утра
дожидаюсь, как сговорились.
Дама неторопливо освободилась от дорож-
ных мехов, присела на поданный стул.
— Заготовил ты бумагу? — обратилась она к
стряпчему.
— Да, сударыня. Прочту сам...— засуетился
тот, открывая толстую, в холщовом переплете
конторскую книгу. Слегка запинаясь, начал чи-
тать:
«Арзамасской округи, села Вазьяну, госпожа
майорша Елисавета Григорьевна Зиновьева,
объявила я договор, а в нем написано тако:
1793 года декабря 18 дня, города Арзамасу Ва-
силий и Иван Петровы Гнилощековы дали сей
договор Арзамасской округи села Вазьяну гос-
поже майорше Елисавете Григорьевне Зиновье-
вой в том, что подрядились мы, Гнилощековы,
у нее, госпожи Зиновьевой, сделать печь израз-
щатую со столбиками по ея, госпожи Зиновьевой,
рукою сделанному рисунку вышиной в четыре,
а длиной... во все четыре стороны по шести чет-
66
вертей и еще полпечь таковою же мерою в выши-
ну и длину и ширину с фигурками, как и выше-
сказанная печь одного цвета... По белой земле
набранный манер лиловый... Печь с полпечью из-
готовить нам, Гнилощековым, в будущем 1794 г.
к марта к 1 числу, сделать самой лучшей рабо-
той... Она, госпожа Зиновьева, для взятия оных
изразцов пришлет подводы. Для подачи глины
и кирпича требовать нам от Вас, госпожа Зи-
новьева, работников, да для оных печей прибор
вьюшной и дверцы и проволоку. Цена же рабо-
ты за целую печь сорок рублей, а за полпечь
двадцать рублей...»
Госпожу Зиновьеву разморило в тепле. Она
даже головой встряхнула. Спросила с ленцой
в голосе:
— Все так ли писано, Василий? По уговору
ли...
— Все в точности, госпожа майорша! —
заторопился с ответом Василий Петрович.—
Печь с лежанкою к сроку сделаем. Сейчас я руку
свою приложу...
Не случаен здесь этот юридический документ
далекого прошлого. Мастера, художники своего
дела, Гнилощековы долгие годы заключали по-
добные контракты и с господами из уезда,
и с теми дворянами, что имели свои дома в го-
роде...
Охочие до украшения церквей и жилья, ар-
замасцы построили в XVIII веке завод по обжигу
изразцов, и пусть он работал недолго, однако
местные изразцы успели-таки украсить и храмы,
и дворянские гостиные, и купеческие палаты.
...Изразец XVII века имел рельефный убор,
который достигался оттиском специальных дере-
вянных форм. В последующем веке техника из-
67
разца упростилась, тиснение почти исчезло, оста-
лась лишь роспись одной или двумя красками на
белом или теплом желтоватом фоне. Синий, зо-
лотой с коричневым — вот любимые цвета тех
времен. Из контракта Гнилошековых и майорши
Зиновьевой видно, что роспись плиток выполнена
лиловым цветом...
Хватало в Арзамасе печников, но жили здесь
и те, кто не только клал простые печи с любимы-
ми в России лежанками, а украшал их изразца-
ми, кто создавал из керамики красочный декор
внешних архитектурных частей зданий.
Еще в XVII веке была обложена печь фигур-
ными изразцами в Арзамасском Алексеевском
женском монастыре *.
А кто тот заботник о красоте своих двух-
этажных каменных палат со сводчатыми потол-
ками, что на склоне Кузнечной горы? Как хоро-
шо, что подсказал он мастеру поместить на цо-
коле южного фасада две изразцовые вставки.
Зеленый фон небольших квадратных плиток,
веселый скачущий всадник...
Сложные изразцовые наличники зеленого
цвета укрепили арзамасские мастера на Ивано-
Богословской (холодной) церкви, построенной
в 1675 году. У этого старинного здания и глава
была из черепицы мягкого золотистого цвета. Зе-
леной черепицей покрыли мастера и колоколь-
ню в Спасском мужском монастыре.
В 1763 году черепичная зеленая крыша ук-
расила теплую Владимирскую церковь. В середи-
не века изразцовые печи стояли в городском ма-
гистрате, в конце 700-х годов украсил изразца-
* Изразцы разобранной печи были переданы в Ниже-
городский историко-архитектурный музей-заповедник.
68
ми большие печи в Воскресенском соборе мас-
тер Иван Семенович Нестеров.
Но лучшим-то изразечником считался Ва-
силий Петрович Гнилощеков. Его брат Иван
был известен уже в начале XIX века. Стал он
Голощековым — немного облагородил свою фа-
милию. Иван освоил и гончарное дело. Не он ли
устроил голосники в холодной церкви Николаев-
ского женского монастыря — церковь имела пре-
красную акустику, голосовое звучание в ней
привлекало всех арзамасцев. Иван Васильевич
также долго торговал привозными изразцами.
Сколько они стоили? А недешево. В 1825 году за
20 штук расписных, конечно, изразцов брали в
Арзамасе 4 рубля. Но в 1860 году мещанину Ни-
колаю Константиновичу Студенцову за 150 штук
плачено только 4 рубля 50 копеек. Недорого: эти
изразцы уже не имели росписей.
Печник всегда уважаем в народе, всегда он,
как говорится, нарасхват. Этому хозяину трубы
почистить, другому посоветовать, какими дрова-
ми потопить, чтобы дымоходы сажей не обраста-
ли... У тдго, через дорогу, кирпичи из пода рус-
ской печи повыпадали, а там голландку с лежан-
кой выложить просят...
Хороший печник ценился не напрасно. Но-
вую печь он старался класть на новолуние —
шла молва по народу, что именно такая печь явно
теплее. Возможно, возможно... Но вот что было
достоверным. Настоящий печник перед работой,
перед тем как мастерок в руки взять, мысленно
представлял себе ту печь, которую он подрядил-
ся сложить. Не спешил в работе, приглядывал-
ся: ладно ли свод идет, прямо ли поднимаются
69
«колодцы», заботился о том, чтобы угар в печи не
держался, печь подольше не остывала, дабы зо-
лу выгребать хозяйке не так уж часто.
С 40-х годов прошлого века завидно работали
в Арзамасе и уезде печники Володины. Их при-
глашали наперебой. И не случайно. Уроженец
города архитектор М. П. Коринфский передал
казанцам и землякам арзамасцам свои советы по
усовершенствованию кладки разных по назначе-
нию печей. Дельными советами архитектора и
воспользовались Володины. Часто их приглаша-
ли в церкви и монастыри, где требовались печи с
большей отдачей тепла. В 1861 году Николай
Матвеевич Володин сложил в Спасском муж-
ском монастыре 12 таких печей, за работу он
получил 55 рублей, хотя кладка обыкновенной
печи обычно стоила в те времена не более руб-
ля...
ГОРШЕНИ
Довелось однажды побывать у гончара. Хо-
зяин так и назвался:
— Я и есть горшеня.— Продолжал: — Вна-
чале я — глиномял, топтун, глину, значит, го-
товлю. Без размину и лучшая глина трескается.
— Сын вона какой большой. Мог бы помочь...
— Помогает! Но сегодня персты слюнит да
дудки глинит — лентяйничает, по-нашему.
...Взял ком влажной мятой глины «поста-
вёньки», кинул его на «кружало», и завертелся он,
гончарный круг. Чуткие с детства руки обжали
глину, и вот в считанные минуты, ширясь, мяг-
ко поднялось бокастое тулово кринки. А потом
в руках мастера оказалась «бочарка» и нож...
70
г
Горшечный ряд на Нижнем базаре. 20-е гг. XX в.
Ловко ими оглаживал посуду изнутри, сверху
погладил «мокрушей» — мокрой тряпкой. По-
том, когда «фигура» обрела заданную форму,
подрезал тонкой нитью низ кринки. Готово! До-
вольный, поставил ее на полку под самый потолок
и улыбнулся.
— Вот, родится — вертится, растет—бесит-
ся, помрет — туда горшку и дорога! После, как
подсохнет, делаем «полив» да и садим посуду
в горн, закалиться ей надо. Наш товар оттого
и звонкий...
Показал горн. Яма метра полтора шириной
и глубиной, книзу сужается, под нею топка. От
жара тот же свинцовый сурик или другая там
краска плавится и дает эту блестящую «поли-
ву» — муравленой выйдет посуда. Сколько то-
71
пить? А это чутье подскажет. В поливочной по-
суде каша к стенкам не пристает, этот вот гор-
шок кашный...
— Сам продаешь посуду?
— Нет, глиняную посуду обязательно возит
человек тихий, спокойный. Жена на лошадке
в райцентр повезет, а я уж при ней...
В те послевоенные годы особо-то предлагать
и гончарную посуду не надо было — все мигом
разбирали. Увидел знакомого мастера на базаре
у ряда горшков, кринок и чашек — подошел.
— Возле вас все народ...
Мастер горделиво улыбнулся:
— Арзамасский Торжок любому даст гор-
шок!
Как-то тихо объявилась возле нас женщина,
загляделась, не решалась: купить не купить...
Мастер бегло прошелся по теплым боковинам
горшков — они дружно, звонко отозвались. Ря-
дом с женщиной оказался, похоже, ее муж. Мас-
тер поднял веселый голос:
— Наше дело горшки лепить, а ваше бить...
Гражданин хороший... Растряси загашник, купи
кашник!
После, за чашкой чая, опять разохотился,
опять разговорился мастер, свое, цеховое, пре-
дание вспомнил, своего брата горшеню словом
вознес:
— Был у царя нашего Петра I хороший
мастер делать горшки для каши. И делал он их
ловко и красиво. «Дай,— думает царь,— узнаю
я его смекалку». Вот приносит он мастеру горшок
без дна и говорит: «Сделай мне дно к горшку,
вставь новое. Если вставишь — награжу, а нет —
смотри...» Задумался мужик, притих и все приме-
ряется, как ему дно вставить, а вставить никак
72
Мастер горшечного
дела Павел Ивано-
вич Горшков из
с. Забелине
нельзя. Тут подходит к нему сынишка и спра-
шивает: «Пап, ты чево задумался?» Отвечает
отец: «Беда, сынок, вона царь принес горшок, что-
бы я дйо вставил, а вставить нельзя». Парнишка
и говорит: «Пап, зря думаешь, ты иди к царю и
скажи, чтобы он вывернул горшок. Тогда, мол,
дно вставить легче».— «Правда, сынок, спасибо!»
Обрадовался гончар и побежал к царю. Говорит:
«Ваше царское величество, выверните горшок,
мне способней будет вставить дно». Засмеялся
тут царь Петр и говорит: «Все же сдогадал-
ся!..»*.
* Среди мастеровых людей ходили, да еще и теперь
изредка услышишь предания, связанные с именем Пет-
ра I. Все эти рассказы в своей основе, кажется, говорят
простому человеку о нравственной стороне мастерства:
вот — царь, а и он не чурался черной мужицкой работы!
73
Давно, с начала XIX века, везли в Арзамас
посуду свои, уездные, гончарные мастера. Чего
только не оказывалось в базарные дни возле стен
Спасского монастыря! С раннего утра тут «слу-
шали» звонкую посуду — хороша, звук чистый-
чистый/поет горшок! И, обливные, зазывно бле-
стели на солнце кашники, кринки, сковородки,
«долгушки» — жаровни, блюда, кружки, чашки,
масленки, солонки, большие опарницы, корчаги
для масла и круп. Даже «гончарки» — колена
для дымовых труб! Покупателей хватало. Кружи-
лась возле гончаров и вездесущая ребятня. Опять
же и для них припасли дяденьки веселых поде-
лок. Тут тебе и свистульки в виде дудочек и пти-
чек, а там вон барашки, петушки, карие, с блес-
ком, лошадки — загляденье!
^Сельские мастера промыслом своим занима-
лись только с октября до вешних теплых дней.
В Арзамасском уезде гончарным делом корми-
лись в селах Казакове и Забелине да в деревне
Бритове Костянской волости.
) Глина в Казакове желто-красная, есть запасы
коричневой и белой. Посуда тут чаще получалась
беловатая или даже синеватая. В старину желае-
мый цвет достигали тем, что, скажем, в горшок
засыпали на 6 часов навоз или землю. Делали
и муравленую посуду, но далеко не всю. Прежде
продавали ее казаковцы чаще в торговом селе Из-
майлове, на тамошней ярмарке. Всего промыслом
сто лет назад занималось до 150 человек. Лучше
других готовили посуду Егор Егорович Аверин,
Семен Христофорович Князьков, Иван Василье-
вич Бедягин, Григорий Иванович Семушкин, Ми-
хаил Александрович Молотков, Александр Алек-
сеевич Сошонков.
После Отечественной войны казаковцы заве-
74
ли горшечный завод. Спрос на посуду тогда был
большой, колхоз держал в Арзамасе свой посуд-
ный ларек, постоянно продавал гончарные изде-
лия в окрестных селениях, в Дивеевском районе.
Предприятие прекратило свое существование в
конце 40-х годов: очень подорожали издалека
привозимые дрова.
В деревне Бритове готовили посуду в 30 до-
мах. Глина тут лучше казаковской, поэтому и из-
делия покрепче.
Очень хорошей слыла в уезде абрамовская
глина. Вот ее-то и покупали соседи-забели нцы.
К этому они прикупали глину в селе Богород-
ском, которая считалась лучшей в губернии.
Забелинские мастера знали себе цену, не
без гордости говорили о себе:
— Наш крестьянин весной, летом — земле-
пашец и землекоп, да и зимой не лежебок!
Забелинская посуда отличалась и крепостью,
и красотой, выходила она нежно-золотистого
цвета. Ее охотно покупали повсюду, в том числе и
в селе Богородском. Не случайно работы забе-
линцев попали на Всероссийскую промышлен-
ную и художественную выставку 1896 года в
Нижнем Новгороде. Сельские мастера экспони-
ровали большой кувшин, молочник, песочницу,
горшок для каши, цветочную банку. Вся эта по-
суда отличалась именно красотой, удивляла чув-
ством меры в объемах и форме.
Аптекарские емкости представил на эту вы-
ставку умелец Петр Андреевич Горшков из Забе-
лина. Он выставил глиняные аптекарские банки,
вмещающие, от одной драхмы до 20 фунтов.
Горшковы продолжают работать с глиной.
На арзамасском базаре можно и в наши дни ви-
деть Павла Ивановича Горшкова со своими гон-
‘ 75
чарными изделиями. И если поинтересуетесь, кто
же это на цветочные горшки наносит «поливу»,
он с гордостью скажет: «Мой внук!»
За сезон каждый мастер делал расхожей по-
суды примерно 25—40 возов стоимостью до 200
рублей. В 1879 году арзамасские поставщики
звонкого товара — 250 человек — произвели за
зиму до 6000 возов посуды на сумму до 6000 руб-
лей.
В 1901 году в Нижегородской губернии гор-
шечным промыслом занималось 1145 человек.
Они дали посуды на 137 тысяч рублей.
1915 год... В Арзамасском уезде работало
45 гончарных заведений.
ОЖИВЛЕННЫЙ МЕТАЛЛ
ЗА КУЗНЕЧНЫМИ ВОРОТАМИ
рзамас далек от рудных мест те-
перь, но не настолько он был далек
в старые времена. Известно, что в
XVIII веке нижегородскую землю
называли «Нижегородским Ура-
лом», и «Урал» этот до 1779 года
отчасти находился в пределах об-
ширной тогда Арзамасской провин-
ции.
Разработка железных руд нача-
лась в крае еще в царствование
Петра I, когда муромские посад-
ские люди Данила Железняков и
братья Мездряковы нашли близ
Ардатова хорошую руду и около
речки Сноведи начали ее добычу.
Расцвет Выксунского железодела-
тельного и Сноведского прокатного
завода пал на 60-е годы. Владели
ими «рудознатные мастера» Анд-
рей и Иван Баташевы.
Неотложные нужды государст-
ва диктовали виды изделий. Уже в
1773 году выксунцы дали русской
армии 154 орудия, позже Баташевы
поставили орудия для Черномор-
77
ского флота, железо и якоря для Архангельска.
В первой половине XVIII века трое арзамас-
цев владели предприятиями в рудной Ардатов*
ской округе. В 1727 году, как явствовало из ве-
домости Берг-коллегии, «...в сей провинции (Ар-
замасской.— /7. Е.) имеется железный завод
морского флота унтер-лейтенанта князя Петра
Черкасского, в вотчине его в селе Никольском».
Чугунными заводами владели купцы Цыбыше-
вы и одним предприятием купец Иван Иванович
Белянинов.
Можно предположить, что и в самом Арза-
масе существовали казенные «литейные ам-
бары». В архиве «Арзамасской приказной избы»
есть документ, подтверждающий, что 17 декаб-
ря 1659 года московский Пушкарский приказ
повелел арзамасскому воеводе немедленно вы-
слать в Москву «...для кузнечных дел в пушечных
кузницах Микифорку Кондратьева с детьми и со
всеми его животы». Несомненно, что тот семей-
ный Кондратьев, постоянно проживая в Арзама-
се, занимался если уж не литьем пушек, то ковал
лафетные части орудий. Литейщики в городе, ко-
нечно, были, и это косвенно подтверждается еще
тем, что, как было сказано выше, именно в Пуш-
карской слободе развилось позже ремесло отлив-
ки гипсовых художественных деталей для внут-
реннего и внешнего декора домового убранства.
Даже и после 1812 года в Выездной и Пушкар-
ской слободах, а также в ведении причта город-
ского Воскресенского собора находилось по не-
скольку небольших пушек для салютной стрель-
бы в пасхальную ночь. Этот древний обычай ар-
замасских пушкарей сохранился в Пушкарке и
Выездном доселе, только теперь потомки воинов
палят из охотничьих ружей...
78
Сразу же за выездной башней городской кре-
пости,— а она так и называлась — Кузнечной,—
на спаде береговой кручи, у робкой овражной
речки Сороки, всегда чувствовались едковатый
запах горелого железа, чад дымящейся окали*
ны — более десятка закопченных кузниц стояло
тут едва ли не с самого основания города. Ржанье
лошадей, разноголосый мужской говор... До
позднего вечера звон и перестук молотков — на
три с половиной века хватило арзамасским куз-
нецам жаркой огневой работы.
Городу становилось тесно в крепостных сте-
нах, он быстро обрастал слободками. Жилые до-
ма и купеческие лавки постепенно оттеснили
Кузнечную слободу, кузницы перебрались к
Сенной и Конной площадям, к Теше, поближе
к заставе московской дороги. Здесь в начале
30-х годов нашего века они и закончили свои
рабочие будни, навсегда остыли их жаркие гор-
ны...
К чугунолитейному делу арзамасцы причаст-
ны лишь начально при рождении знаменитой
Выксы. А вот с ковкой железа они связали себя
надолго.
Кузнечная работа — ремесло древнейшее, не-
преходящее в миру. Недаром и теперь все
еще живет вековечная поговорка: «В народе
без железа, как обед без соли». От кузнеца всег-
да требовалась полная отдача, добротная выуч-
ка, умение видеть в раскаленном металле не толь-
ко полезную в хозяйстве вещь, но и ее пластич-
ность, выразительность. Если при литье выяв-
ляются объемы того же чугуна, массивность из-
делий, геометрия линий, ритмика орнамента, ри-
сунка, то искусная ковка приближает поделку
к ювелирной работе.
79
По шести трактам зимой и летом съезжались
в Арзамас бесчисленные груженые подводы для
Макарьевской, а позже Нижегородской ярмарки.
Круглый год катили по дорогам к городу и от не-
го экипажи чиновников, дворян и разных прочих
людей. А еще и свои уездные торопились на база-
ры и ярмарки — едва справлялись в иные дни
кузнецы только с ковкой лошадей да шинкова-
нием колес...
Одна за другой вставали новые кузницы.
В 1774 году, по сведениям Нижегородского ма-
гистрата — а в эти сведения входили данные и
по уездным городам — в Нижнем Новгороде
мастеров-слесарей — 1, мастеров «оловяниш-
ных» — 3, якорных — 6, кузнецов (возможно,
слесарных только) — 1. В Арзамасе кузнецов
второй гильдии — 14, третьей — 2.
В 1779 году после учреждения Нижегород-
ского наместничества, образования уездов, от-
крытия городского самоуправления в Арзамасе
образовались ремесленные цеха: кузнечный, ко-
жевенный, скорняжный, крашенинный, калач-
ный...
В первый состав кузнечного цеха вошли Ни-
колай Феоктистов, Иван Простоквашин, Иван
Васильевич Фомин, Андрей Федоров, Матвей
Аратсков, Василий и Иван Фирфаровы, Осип
Цыбышев, Фрол Федоров, Иван Воловов. Стар-
шиной цеха стал наиболее мастеровитый и ува-
жаемый Иван Васильевич Цыбышев. В кузнецы
шли люди сильные, с верным глазом. Обучение
ремеслу занимало 3 года, плата за него составля-
ла 10 рублей ежегодно. Затем по испытании цех
давал новому мастеру вот такой документ, сохра-
нившийся в архиве Арзамасской ремесленной
управы: «Свидетельство Силантию Степанову,
80
арзамасскому жителю. Он человек добрый и про-
изводит кузнечное ремесло хорошее, чего ради и
приговорили мы, что он в кузнечном цеху масте-
ром быть должен и оного Степанова в Кузнеч-
ную управу допустить и принять желаем. Произ-
водить ему работу и продавать в здешнем городе
или где пожелает. Управе дозволить, дабы он,
Степанов, внес денег во временную казну четы-
ре рубля в силу ремесленного положения 60-го
пункта. Старшина Иван Фокин со товарищи».
Любопытен и такой редкий документ от 1798
года, который устанавливает нравственный кли-
мат среди арзамасских кузнецов. В своем «При-
говоре», обещая «делать работу порядочно,
честно», мастера решили: «...никаких злоупот-
реблений не делать и ссор, а наипаче устанавли-
вать мир, тишину и доброе поведение, буде кто из
наших собратий да впадет в каковое преступле-
ние, тот повинен будет по нашему приговору за-
платить пени во временную казну пятьдесят ко-
пеек, того ради мы и приговор между собою
заключили».
...Настежь распахнуты широкие, уже осев-
шие двери. Но в кузнице, у наковальни, сумереч-
но. Оказывается, мастеру необходим тот полу-
' мрак — лучше видно угасание раскаленного ме-
талла. Со двора видны то рукавицы, то черная
пола фартука, то белки глаз на темном и суровом
лице кузнеца. Гудит, судорожно выплясывает на
углях низкое пламя, простуженными всхлипа-
ми, тяжело дышит мех, затем слышатся легкие
звоны молотка, летят в утоптанную землю брыз-
ги раскаленного металла — все в эти минуты
в темной кузнице становится каким-то таинст-
венным, даже пугающим священнодейством. Не-
даром же в сказка* наших кузнец легко с самим
81
чертом управляется, змея за язык крепко-на-
крепко прикует, да и перед самим царем не сом-
леет, найдет смелое словцо. Все-то у мастера
в руках спорится. Знает он приемы разных за-
круток железа, чеканки, просечки, рифления и
прошивки... Нужен для этого глазомер художни-
ка да строго рассчитанная сила руки в ударе.
Куются острые стержни ограды... Постучал
большим молотком по граням железного прута,
выявили они свою форму, и уже набегают друг на
друга волны яркого голубого, фиолетового и уга-
сающего пурпурного цвета...
Выходит мастер на улицу, встряхивает голо-
вой в опоясье ременного очепа и, улыбаясь широ-
ко, говорит давнюю арзамасскую поговорку.
В ней всё: и довольство собой, и легкая нарочи-
тая, несерьезная вовсе жалоба: «Не умеешь шить
золотом, так стучи молотом!»
День пал на вечер, закрыта кузница, и вот
идет с завидным молодцеватым достоинством
добрый молодец в кумачовой рубахе и щеголева-
тых легких сапогах. Идет человек — железные
руки, вышагивает степенно — любуйся родная
улица! Понимай: копоть в кузнице остается, а на-
роду новое кованое чудо достается. Так-то!
В прошлом, как любого ремесла люди, куз-
нецы мастерство свое делали фамильным. Так
легче передавать секреты работы, поддерживать
профессиональную пригодность, крепить связи с
поставщиками металла, не терять связей и с по-
стоянными заказчиками. Вот почему из десяти-
летия в десятилетие среди арзамасских кузне-
цов видим многочисленных Цыбышевых, Феок-
тистовых, Фирфаровых, Беляниновых и других.
Издавна, с самого начала XVIII века, далеко
и за арзамасскими пределами говорили о кузне-
82
цах Цыбышевых. Как Иван Васильевич из фами-
лии утвердился первым в деле, как выбрали его
цеховым старшиной, то прилично стало именно
ему и говорить мудрое о железе, о своем ремесле.
Древнюю, извечно ходячую по кузнецам Евро-
пы легенду рассказывал Иван Васильевич:
— Строил царь Соломон Иерусалимский
храм. Вот и конец той стройке. Захотел царь по-
жаловать вниманием строителей, созвал их в свой
дворец, один из них тотчас расселся на троне.
Вскипел тут царь, вопрошать начал: по какому-
де праву такому... А мастер к каменщику со сло-
вами: тебе инструмент кто содеял? Тот отвечает:
кузнец. Так же и с вопросом к плотнику, столяру
и прочим. И все в один голос: кузнец выковал нам
ладные инструменты! Тут коваль и говорит пре-
мудрому Соломону: ежели так, ежели все с меня
начинается, то не по праву ли занял тронное
место? И согласился царь: да, именно кузнец пер-
вый над прочими. мастерами — хвала кузнецам,
вовеки им слава!
Дружно поддакивали Ивану Васильевичу
мастера: дело знатоку, а железо — кузнецу!
Поначалу Цыбышевы — владельцы чугунного
завода.
В XVIII веке чугун широко вошел и украше-
нием в русское градостроительство, но арза-
масцы-то больше выполняли из чугуна предметы
домашнего обихода: печные приборы, умываль-
ники, чугуны, ступы, сковороды, жаровни, под-
свечники, каминные решетки и т. д. И долго от-
ливали они из чугуна козырьки для церковных
входов, кресты, обрезы каннелюрованных кол-
лонн, вазы на ножках и чугунные плиты, которые
потом появлялись на кВсехсвятском кладбище и
кладбище Высокогорского Вознесенского муж-
83
ского монастыря. Для своей приходской, Ильин-
ской, церкви Цыбышевы изготовили чугунные,
с красивым рисунком плиты для пола, а также
пол «замечательный по замысловатому рисун-
ку» для холодной Ива но-Богослове кой церкви.
Возможно, что и чугунный пол в старом камен-
ном Воскресенском соборе также являлся рабо-
той Цыбышевых или его отлили на заводе Ива-
на Ивановича Белянинова.
Более двухсот лет ковали железо в Арза-
масе Фирфаровы. С этими мастерами никто в го-
роде не смел говорить на «ты» — Фирфаровых
неизменно уважительно величали. Новички в куз-
нечном деле ахали:
— Коня мимо кузни туда-сюда проведут,
а Фрол-то, мерки не снимая, скует подковы точно
по копыту — эт-то да-а...
В 1784 году Фрол Фирфаров приготовил для
межевого дела различные инструменты и при-
способления.
Всесильные выксунские Баташевы скоро при-
брали к рукам чугунолитейные заводы арза-
масцев, и в XIX веке Цыбышевы и Беляниновы
работали только в своих слесарных кузницах,
хотя у них были и простые ломовые.
Это про. Ивана Михайловича Цыбышева и его
сыновей говорили в похвалу: «Не кует железо мо-
лот, куют кузнецы — Цыбышевы-молодцы!»
Кроме обычных поковок, мастера выполнили
железный купол для нового ярмарочного собора
в Нижнем Новгороде, поставили железные рамы
для Дивеевского собора. Ковали Цыбышевы
оконные решетки для церквей, ограды, жукови-
ны, или петельные накладки на двери, собирали
«секирные» и винтовые замки, продавали наполь-
ные и настольные светцы для лучин, подсвечники.
84
При кузнице Цыбышевых работала — втофк
в городе — паровая машина.
Показали свою работу лицом арзамасские
кузнецы в первой половине XIX века, когда
строился и украшался Воскресенский собор. Для
храма много потрудились мастера Иван Михай-
лович Молвин, Иван Иванович Простоквашин,
Алексей Алексеевич Еремеев сковал красивые
решетки для всех окон и железные двери. Поис-
тине художественным произведением являлась
кованая ограда собора, поставленная во второй
половине прошлого века.
В 1859 году в Арзамасе насчитывалось 108
кузнецов и их подмастерьев! Да, цифра внуши-
тельная. Следует еще знать, что во многих куз-
ницах стояло по два и даже четыре горна и хозя-
ин мог эксплуатировать сразу до 10 мастеров,
при этом он освобождался от личного труда и за-
нимался куплей-продажей железа и железных
изделий.
Такое «скопление» кузнецов в Арзамасе вы-
нуждало некоторых из них к отъезду на сторону.
Так, еще в первой половине XVII века Семен Се-
менович Заяц переехал в Павлово и купил там се-
бе кузницу. Его потомок в 1866 году был уже
замочным мастером.
Со второй половины XIX века число кузниц
в городе постепенно уменьшается: речные и же-
лезнодорожные пути для перевозки товаров на
Нижегородскую ярмарку обошли Арзамас, ис-
сякли те бесчисленные обозы на бойких
прежде трактах. В 1905 году на выезде из города
по московскому тракту оставалось только 10 куз-
ниц. Владельцами их были потомственные куз-
нецы: Белянинов, Алексей и Семен Фирфаровы,
Василий Иванович Цыбышев, Василий и Михаил
85
Феоктистовы, Гонорские. Одна из самых послед-
них кузниц в 20-е годы принадлежала Ивану Ива-
новичу Морозову и трем его сыновьям, в период
нэпа дорабатывали кузнецы Михаил Михайло-
вич Мартьянов, его брат Иван Михайлович,
Егор Мазов и его сын Владимир.
Известны кузнечным ремеслом и ряд сел се-
веро-восточной части бывшего Арзамасского
уезда. Обработка металла перешла сюда из со-
седнего Нижегородского и Балахнинского уез-
дов в 20-х годах прошлого столетия.
В деревне Поляне Яблонской волости и в се-
ле Стрелка в 1878 году стояло 6 кузниц, ковали
здесь в основном топоры, причем только в зимнее
время.
С 20—30-х годов XIX века промысловые куз-
ницы прочно обосновались в Вадской и Иваш-
кинской волостях Арзамасского уезда. В селрх
Вад, Крутой Майдан, Стрелка, в деревне Мор-
довской они появились еще и потому, что тут, по
реке Сереже, было достаточно леса для выжига-
ния древесного угля. В этих селениях ковали то-
поры, ножи, серпы и гвозди.
Гвоздь строительный разный готовили в се-
лениях Ивашкино, Троицкое, Лопатино, Досади-
но, Захаровка-на-Пьяне, Сосновка, Умай, Порец-
кая, Елховка, Рахманова. Начал и распространил
этот вид металлообработки житель деревни Рах-
мановой Григорий Алексеевич Алексеев,
а в деревне Елховке Егор Максимович Строкин.
В Вадской волости первая кузница-шиповка по-
явилась у мастера Кузнецова.
Всего к 80-м годам в Арзамасском уезде куз-
нечным делом занимались в 18 селениях свыше
86
Кузнец села Аб-
рамова И. ГЕ
Плотников
1000 человек. Они выковывали за год изделий
более чем на 104 тысячи рублей.
Кузнечный промысел в названном районе уез-
да существовал в двух видах — местном и отхо-
жем. Отхожим промыслом занимались в основ-
ном кузнецы Ивашкинской волости. Первым по-
кинул родную деревню Рахманову умелец Гри-
горий Алексеевич Алексеев. Еще в 30-х годах
прошлого века научился он ковать серпы и...
иголки. Сковать серп — дело понятное, а вот
иголку?.. Даже старые опытные мастера, узнав-
ши об этом, качали головами.
Иголки, понятно, к доходу добавляли мало,
и вот тогда Григорий Алексеевич и придумал
87
«холодную кузницу». Однажды выкатил он на
улицу телегу с высоким аккуратным ящиком. По-
дошли соседи к тому ящику, кто-то робко спро-
сил:
— Ты чево, Григорий? Это что у тебя такое?
Алексеев покривил губы в тихой улыбке:
— Часовня!
Бабы принялись креститься на ящик —
чево удумал, богомольный какой... А в ящике не
иконы оказались, а станок со всякими кузнеч-
ными приспособлениями и инструментами.
Вывел Григорий Алексеевич коня, запряг,
простился с семьей, с любопытными соседями и
с верным помощником выехал за околицу Рах-
мановой. Вернулся кузнец нескоро, но с хорошим
заработком. Что делал? Продавал заранее изго-
товленные ножи, серпы, ножницы. Точил с под-
мастерьем серпы, приобретенные на стороне.
Пробивали они косы, приваривали сошники,
ошинковывали колеса — да мало ли для умелых
рук работы в любом селе!
Вскоре «холодными кузницами» обзавелись
и другие мастера Рахмановой, в отхожий про-
мысел ударились мужики из деревни Умай, села
Порецкого. И покатили арзамасцы по Нижего-
родской, Симбирской, Пензенской, Тамбовской,
Саратовской, Самарской губерниям, заезжали
даже и в более отдаленные места, и везде их жда-
ло дело, хороший прием, вполне сносный зара-
боток и теплые людские проводы.
К началу XX века число сельских промысло-
вых кузниц сокращается. Кованый гвоздь вытес-
няется худшим по качеству, но зато и более
дешевым фабричным. Интересно отметить, что
в это время и далее кузнецы стали коопериро-
ваться в артели, что позволяло им легче, дешев-
88
ле закупать металл и более выгодно продавать
свои изделия, минуя жадных перекупщиков.
Обычные кузницы — ломовые — имелись в
каждом селе Арзамасского уезда, и только, по-
жалуй, еще в селе Абрамове кузнечная работа
являлась постоянным промыслом. Тут и в дерев-
не Мерлиной много делали винных бочонков, бо-
чонков для масла, а также телег, которые тоже
требовали железных поковок. В Абрамове пер-
выми кузнецами считались Плотниковы. Послед-
ний из них, Иван Петрович ♦, уже в советское
время, будучи организатором колхоза, устроил
токарный и гвоздильный станки, лапчатый куль-
тиватор. Большие весы, сделанные Иваном Пет-
ровичем, служили колхозу многие-многие годы.
Вместе с кузнецами В. М. Филатовым и
А. И. Гуськовым мастерил он в кузнице бороны
и многое другое, столь нужное в артельном хо-
зяйстве.
СВОИМ УМОМ
Долго-долго мучились монахини Алексеев-
ского женского монастыря с водой. Походи-ка
и в зимнюю стужу, и в летний зной с полными
ведрами на плечах в крутую гору. Возили воду и
на лошадях, а все ее не хватало, особенно в лет-
нюю пору, когда всякий овощ растет и полива
требует.
Ольга Васильевна* Стригалева — настоятель-
ница — скорбела, глядя на сестер и послушниц:
нельзя ли облегчить изнурительную работу? Ста-
ла спрашивать в миру, нет ли где человека такого,
’ ’ к
♦ Отец поэта А. И. Плотникова и профессора НГУ
В. И. Плотникова.
89
который бы привел воду на монастырский двор?
Со временем объявился такой, назвался кре-
стьянином Арзамасского же уезда Егором Ми-
хайловым.
Походил Егор по берегу Теши, промерил вы-
соту речного откоса, меру длины от бровки бере-
говой кручи до хозяйственного двора монастыря
и предложил матушке: отрыть колодец девят-
надцати саженей глубиной, установить, понятно,
дубовый сруб, заказать мастерам Лысковцевым
широкие медные трубы для водного протока...
А еще нужно высокий сарай ставить, а в сарае
том поднять большой дубовый чан для сбора
воды...
И то, и другое, и третье исполнили монахи-
ни — из женских рук никакой расхожий инстру-
мент не выпадал, и пришел наконец тот день,
когда водопровод был готов.
Впервые Михайлов делал такую работу. В час
испытания системы ходил сильно взволнован-
ным. Начали качать воду — нейдет! Механик
из мужиков не сдержал слез, Ольга Васильевна
едва успокоила Егора. Полез он в колодец, а там,
на дне, тотчас понял, отчего вода застоялась —
воздушная пробка помешала протоку... Вылез
наверх с сияющим лицом. Пошла лошадь по кру-
гу в том сарае, завертелось колесо, и побежала
по трубам долгожданная вода в келарню, хлеб-
ную, квасную, прачечную келью, в коровник и на
конный двор. Весь Арзамас перебывал в мона-
стыре в том 1820 году и подивился рукотворному
чуду. Когда Михайлова спрашивали, где на сто-
роне подсмотрел он водопровод, крестьянин не-
изменно отвечал правду: до всего дошел своим
умом.
В 1826—1831 годах водопровод устроили се-
90
бе и монахи Высокогорского Вознесенского муж-
ского монастыря* что близ Арзамаса. Наверняка
и тут не обошлось без помощи и участия Егора
Михайлова.
Устроив водопровод* механик из деревни
в том же Алексеевском монастыре стал зани-
маться строительством. В 1821 —1822 годах* не
ломая прежде выстроенной церкви Казанской
Божией Матери* он значительно расширил ее* что
в те времена было достаточно сложным инже-
нерным решением.
Однажды Егора Михайлова пригласил к себе
протоиерей Воскресенского собора Стефан Пи-
менов. Строился собор, и вот один из четырех
столпов — юго-западный — дал трещину в клад-
ке и привел строителей в большую тревогу. Это
случилось уже после того, как свели своды, опи-
рающиеся на столпы, когда предстояло выклады-
вать главный купол. Создавалась угроза: не при-
дется ли перестраивать и столп, и купол...
Егор Михайлов придирчиво осмотрел фунда-
мент столпа и успокоил Пименова. Посоветовал
треснувший столп оковать железными пояса-
ми. Так и сделали. Эти самые пояса заложили
кирпичом, крепко заштукатурили. Тут с добрым
советом выступил и городничий Егор Бабушкин:
надо столп оклеить бумагой. Если эта бумага
вскорости лопнет — значит* на столп надеяться
нельзя, а нет — можно строить дальше. Долго, не
один день вели строители наблюдение за стол-
пом — не лопалась бумага^ держали те желез-
ные опоясочки... Все же далее проявили осто-
рожность: главный купол собора облегчили* сде-
лали его деревянным.
О делах Егора Михайлова можно узнать
только из местных хроник. Но жили-были в Ар-
91
замасе и такие мастера, что вошли в историю
русской техники.
Князь И. И. Барятинский, владелец извест-
ного имения Марьино в Курской губернии, впо-
следствии известного как прекрасный памятник
дворцово-паркового искусства начала XIX века,
привлек для работы в своей усадьбе многих та-
лантливых мастеров самых разных специально-
стей. И в том числе Василия Лебедева.
Мастером на все руки Василий стал в Ар-
замасе, любовь к металлу перенял от отца Яко-
ва, с изобретениями которого уже ознакоми-
лась просвещенная Россия.
Вот что писали о Василии «Московские ведо-
мости» в 1815 году: «Известный Публике маши-
нист Лебедев на сих днях выпустил 6 машин пря-
дильных нового проекта, коими прядут лен...
Желающие Особы иметь сию машину могут при-
слать сумму вперед через почту Василию Лебе-
деву в городе Арзамасе, в дом Горихвостова, рав-
но же и машину получат через почту в 2 недели
по присылке денег, которая содержит в себе
2,5 пуда... У него ж продается машина для изме-
рения земли, тележка, показывающая десятины
и версты, 2 человека днем 130 десятин нарежут
с верностью: цена, 50 рублей».
Далее в газете указывались фамилии арза-
масских дворян, кто удостоверял надежность
предлагаемых машин. Это Дмитрий Петрович
Горихвостов, его высокородие Всеволод Василье-
вич Баженов, Екатерина Николаевна Левшина и
Анна Николаевна Смирнова. Они «...удостове-
ряют Публику, кто получит оные машины, оста-
нутся в полном удовольствии».
Василий Лебедев еще жил в Арзамасе, а его
отца уже переманили в Москву. В той же газете
92
за тот же 1815 год сообщается, что у кремлев-
ского механика «...коллежского регистратора
Якова Лебедева фабрики его продаются готовые
и кому угодно по пропорции на заказ делаются
добротные Английского манера часы на коло-
кольни и башни, суточные и недельные, с чет-
вертьми и без оных, с машиною, на работу и с ра-
боты сами в колокол ударят; он же делает ма-
шины для глубокого колодца, машины и в кухни
для жаркова, новые машины изобретения своего
к зимним дверям; также берет в ученье мальчи-
ков не менее 14 лет. Живет в Кремле, близ Спас-
ской башни, где главная гауптвахта и часовая
вывеска. Он же Спасскими башенными часами
управляет».
Князь Барятинский поспешил познако-
миться с Лебедевыми и пригласил Василия
в свое имение, пообещав ему хорошую плату. Ог-
ромным, сложным оказался заказ арзамасскому
мастеровому, однако он с честью, «своим умом»
выполнил его. В аттестате, который был выдан
Лебедеву, говорилось, что с 10 мая 1820 по
1 июня 1823 года он «...выполнял в курском име-
нии Барятинского следующие работы: 1. Кабинет
для машин разного рода и для 105 моделей раз-
ным машинам и орудиям. 2. Английский чугун-
ный каток для белья. 3. При гумне для молочения
хлеба особой конструкции 2 молотильные маши-
ны с приводами. 4. Шесть веяльных для хлеба ма-
шин с особенными к ним приводами. 5. Для ка-
менной церкви недельные с музыкою часы.
6. Сделал он своими руками замочки величиною
около полдюйма, из коих один секретный, со-
ставлен из 32 штучек о четырех секретных клю-
чиках. 7. Точил разные вещи с тончайшей резь-
бою, достойною внимания».
93
И в данном случае мастерство Василия Яков-
левича Лебедева удостоверяли разные граждан-
ские и военные лица. Они «...одобрили в оных ма-
шинах конструкцию хорошую, прочную, чистоту
отделки, легкое и успешное оных действие».
В объявлении о работе Василия Лебедева
упоминается о машине для измерения земли, ко-
торая показывала десятины и версты. Оговорим-
ся, что эта машина арзамасца, надо полагать,
была творческой разновидностью путемера (про-
образ нынешнего спидометра) крепостного
умельца из Нижнего Тагила Егора Кузнецова.
16 лет этот мастер делал необыкновенные дрож-
ки и наконец в 1801 году привез их в Москву для
всеобщего обозрения. Они удивили всех образо-
ванных людей того времени. После каждой вер-
сты путемер подавал звонок. Имея часы, можно
было легко определить и скорость движения эки-
пажа. Уральский мастеровой намного обогнал
время. Только на Всероссийской промышленной
и художественной выставке 1896 года в Нижнем
Новгороде как новинку демонстрировали указа-
тель скорости хода паровоза. Автомобильные
спидометры появились значительно позднее.
Удачливо начали работать в Арзамасе с ме-
таллом в первой половине XIX века братья Лыс-
ковцевы.
В конце XVIII века мещане Лысковцевы за-
нимались кто чем мог: кожевенным и сапож-
ным делом, торговали даже свечами. Но один из
них — Яков Иванович — обратился к податли-
вой меди. В 1812 году он подрядился сделать для
ратников народного ополчения южной части
Нижегородской губернии медные нательные
кресты и манерки — солдатские котелки. Хоро-
шо оплаченный заказ дал возможность Лысков-
94
цеву развернуть дело шире. А слава пришла уже
к следующему поколению Лысковцевых — Ива-
ну, Василию, Петру и их дяде Семену Ивано-
вичу. Жилой дом Лысковцевых из кирпича о двух
этажах и мастерские находились на Спасской
площади.
После сожжения Москвы в 1812 году фран-
цузами хлынули и в мастеровой Арзамас от по-
горельцев заказы на самые разные товары. И не-
мало медной посуды отправили лысковцы в ос-
вобожденную первостолицу. К 20-м годам у бра-
тьев насчитывалось до 15 наемных рабочих,
а позднее до 30 и более. Лысковцевы имели сто-
лярную, слесарную, экипажную, малярную, мед-
ную, паяльную, медеплавильную мастерские,
сушильню, кузницу с шестью наковальнями. От-
дельные работы механизировали. В мастерских
находились три токарных станка, продольный и
вертикальный сверлильные станки, девять гор-
нов. Часть инструментов братья усовершенство-
вали или «своим умом» придумали.
Что же производили в мастерских? Самова-
ры *, люстры, паникадила, краны, кубы для на-
гревания воды, катки для белья, летние и зимние
экипажи, колодезные машины по усовершен-
ствованному проекту Егора Михайлова, а так-
же противопожарный инструмент: багры, щиты,
ведра и так называемые пожарные заливные
трубы высокого достоинства. Или еще: трубы
огнегасительные.
О продукции Лысковцевых газета «Нижего-
родские губернские ведомости» писала: «Бес-
спорно, изделия имеют высокое достоинство и
♦ В Арзамасском историческом музее находится само-
вар второй половины XIX века с клеййом местного мастера
Горбачева.
95
не только могут выдерживать соперничество с по-
добными изделиями других известнейших заве-
дений, но и оспоривать первенство у них... По-
жарные трубы, приготовленные в заведении Лыс-
ковцевых, давно приобрели громкую, отдален-
ную известность. Их знают в Петербурге, Новго-
роде, Твери, Орле, Курске, Владимире, Нижнем
Новгороде, Симбирске, Костроме, Саратове, Си-
бири — словом, почти во всех краях Империи».
К 1850 году Лысковцевы приготовили более
600 комплектов противопожарного инвентаря —
«труб», в том числе 13 комплектов для ремеслен-
ных училищ как образцы.
В 1858 году министерство внутренних дел за-
казало Лысковцевым 5 противопожарных ком-
плектов. После осмотра и испытания признано,
что прежде предпочтительные голландские «тру-
бы» хуже арзамасских. Комиссия отметила и то,
что противопожарный комплект Лысковцевых
удобнее в работе иностранного, а ценой он втрое
дешевле голландского.
Еще прежде, в 1849 году, на Нижегородской
выставке «трубы» Лысковцевых были объявлены
лучшими по сравнению с такими же Невьян-
ского и других уральских заводов и выше по ка-
честву труб производства московских мастер-
ских Бутеноп. В том же году братья получили се-
ребряную медаль от выставочного комитета.
Цены на «трубы» в зависимости от объема во-
ды в медных емкостях от 12 ведер и до 40 коле-
бались от 40 до 400 рублей.
Завод медных и железных изделий братьев
Лысковцевых не только производил, но еще
и обучал крестьянских мальчиков обращаться с
противопожарным инвентарем, учил их делать
простейшие деревянные «трубы». С 1812 по 1850
96
год из мастерских Лысковцевых вышло около
100 мастеров по металлу. Одна треть учеников
была из удельных и государственных крестьян —
эти ребята разнесли медное и железное мастер-
ство по многим селам и деревням Нижегород-
ской губернии.
Долго помнилось о Лысковцевых в губернии.
Про братьев говорили: «Не нажили барыша, зато
слава хороша». И еще: «Погасло дело Лысковце-
вых оттого, что не зарились они шибко на день-
ги, по затратам цены назначали».
Рост числа заводов и фабрик по обработке ме-
таллов, машиностроения в России, отсутствие де-
шевого железнодорожного транспорта, затрудни-
тельность привоза металла в Арзамас и отправки
готовых объемных изделий — вот что «закрыло»
дело братьев Лысковцевых...
Поистине мастером на все руки считался в
городе со второй трети XIX века Семен Семе-
нович Щегольков. Поначалу строил он дере-
вянные и каменные дома. Однажды приехали
к нему бутурлинские мужики с поклоном. Про-
изошел разговор: построить бы мост через
Пьяну. «Аль у вас своих топорников нет?!» —
«Таких, батюшка, башковитых, как ты, нет. Мно-
го мы о тебе наслышаны».
Река Пьяна между селом Бутурлине и дерев-
ней Катаршей в то время становилась по весне
столь бурной, что, сколько ни ставили мостов,
все их сносило крутыми паводками. Приехал Ще-
гольков на место. Походил, посмотрел реку, по-
спрошал старожилов об уровне вешних вод в раз-
ные годы. Взялся, подрядился и сконструировал
такой мост, который после много лет стоял и
служил людям к вящей славе -его строителя.
Потом Семен Семенович в той же Бутурлин-
97
4 Заказ № 3562
ской округе выстроил одному помещику сахар-
ный завод. К сожалению, работал он недолго, по-
тому что его владельцу не удалось убедить окре-
стных дворян сеять достаточное количество
трудоемкой по выращиванию свеклы.
Позже, в конце 1830-х годов, Щегольков
принял участие в строительстве дворца военного
губернатора в Нижегородском кремле.
Но прославился-то главным образом Семен
Семенович в родном Арзамасе. И вот в каком де-
ле. Прихожане Благовещенской церкви вознаме-
рились отлить самый большой колокол в городе.
Отлил в 1827 году мастер заказ, а как, каким об-
разом узнать точный его вес? Вот тут-то и вспом-
нили о сметливом Щеголькове. Земляк не подвел.
Из бревен устроил такое коромысло, которое
взвесило 654 пуда — вот какой был вес самого
большого колокола в Арзамасе! Колокол после
отличали за его звучание, он по праву оставался
лучшим в многочисленной семье местных коло-
колов.
К самобытным мастерам механических дел
Арзамаса отнесем и часовщиков города.
Первые часы появились в городе, по-видимо-
му, в 1795 году, когда закончили строительство
теплого здания Воскресенского собора и коло-
кольни. Но уже через два года часы переделыва-
ли. Документ в архиве собора гласит: часовому
мастеру «Казанского наместничества города
Чебоксар мещанину Ивану Матвееву сыну Куса-
кину за переделку на соборной колокольне рус-
ских часов немецкими остальных денег отдано
15 рублей». Чем не понравились горожанам «рус-
ские» часы, неизвестно.
98
В 1801 году «часовщиком города» значился
умелец Парфенов, живший в приходе Владимир-
ской церкви. Надо думать, что первое десятиле-
тие XIX века, до отъезда из города, присматри-
вал за соборными часами уже известный Яков
Лебедев. Башенные часы на колокольне собора
имели четыре колокола. Они выбивали четверти
часа и целые часы. Особенно хорошо, как рас-
сказывали, часы выбивали четверти в четыре ко-
докола, причем звук их как бы явственно выго-
варивал слова: «Кто избежит смертный час?..»
Бой часов слышался й на окраинах города.
В 1820 году, в апреле, городские часы ремон-
тировал Василий Яковлевич Лысковцев. А в 1854
году очередной ремонт курантов поручили Вла-
димиру Лысковцеву.
Кроме Лысковцевых в середине века знаю-
щим часовщиком в городе слыл Геннадий Ва-
сильевич Красносельцев.
В начале XX века за городскими часами на-
блюдал сторож собора, которого все звали Ели-
зарычем. Всегда старомодно одетый, весь какой-
то чистый, торжественный, он очень ревностно
относился к своим обязанностям.
Перед революцией часы, как вспоминают,
не имели уже циферблата, но время отбивали
точно...
Арзамасцы не чурались новинок техники.
Так, на кожевенном заводе миллионера Петра
Ивановича Подсосова в 1833 году появилась
паровая машина, которая качала воду, пилила
дрова и толкла дубовое корье. Существует мне-
ние, что машина Подсосова являлась первой в
Нижегородской губернии. Вскоре вторую такую
машину установили при кузнице Цыбышева. Об-
служивали эти машины арзамасцы.
99
4*
«ПО КРАЮ ХОДИМ»
«Кровельщики-хваты в ремесле своем тарова-
ты — терем на тереме ставят!» — вырвалось од-
нажды у старого мастера.
...Тихие переулки Арзамаса нет-нет да и поди-
вят не только прекрасной резьбой оконных на-
личников, но и ажурной оторочкой жестяной
крыши или козырька входной двери, а то дым-
ником-навершием от дождя и снега, в котором
функциональная конструкция органично соче-
тается с живописным силуэтом. А как украшена
четырехугольная горловина водостока!.. Розетки
из гнутой жести, венчающая корона из просеч-
ного металла — загляденье!.. «Ка-ак зачем?! —
удивляется Алексей Михайлович Шишулин.—
Красоты душа человека взыскует. Затем и при-
думочки эти...»
Арзамас не хвастался своими кровельщика-
ми — кровельные работы в основном выполняли
мастера из Выездной слободы. Впрочем, в XVIII
веке и в Арзамасе жил известный Семен Тарасо-
вич Иванов. Это он со своими ловкими помощ-
никами покрыл церковь в селе Водоватове да
и в других селениях уезда. Людская память со-
хранила имя и кровельщика из села Елизарье-
ва — Степана Федорова, который покрыл в 1706
году первый храм в Саровском монастыре.
Нелегким, опасным является ремесло кро-
вельщика: за неверный постав ноги жизнью иные
платили,
О мастерах Выездной слободы историк
Н. М. Щегольков писал: «Многие из них при-
способились крыть железные крыши и изумляли
всех своей смелостью при устройстве церков-
ных глав и постановке крестов — здесь замеча-
ют
Село Водоватово. Дымник на доме А. С. Миронова, Мас-
тер Я А. Коробов
лась передача ремесла из поколения в поколе-
ние».
Вполне этим ремеслом владели легкие телом
и сильные в руке потомки казаков. Кровельщики
Пупковы и Усановы стали известны на всю гу-
бернию, а уж в своем-то уезде и подавно. Семен
Васильевич Усанов, а это он крыл крышу ново-
выстроенного Арзамасского Воскресенского со-
бора, сказал с гордостью в кругу своих помощни-
ков:
— По краю ходим — себя славим!
Именно так мог сказать о себе в XVIII веке
выездновец Василии Андреевич Ронин — кро-
вельщик, слесарь и ножевой мастер.
В XIX веке и начале XX-го выездновцы при-
знанно стали большими искусниками в кровель-
1Ъ1
Село Водоватово. Водосток на доме А, С. Миронова
ном деле. Долго несли фамильную славу те же
Усановы. Из них выделялся мастерством Алек-
сандр Васильевич, что «обшивал» белой жестью
в родном селе островерхую колокольню Смо-
ленской церкви в 1905—1906 годах и только что
открытую в селе школу ремесленных учеников.
Позже крыли церкви уезда братья Александр,
Иван, Федор и Иван Усановы. На кровельные
102
работы брали подряды выездновцы Алексей Ша-
балов, его братья Михаил и Павел, а также Иван
Паулов и Сергей Ломакин.
Династию кровельщиков Пупковых начинал
Михаил Николаевич. Его артель из выезд нев-
ских мастеров, а в ней состоял и крестьянин Гор-
шков из деревни Охлопковой, в начале нашего
века произвела кровельные работы в арзамасских
Алексеевском, Серафимо-Понетаевском женских
монастырях и мужском Саровском.
Многие десятилетия знали в нижегородских
пределах и «родословных» кровельщиков Шишу-
линых из Выездной слободы. Начал крыть дома
Иван Шишулин. Правда, жизнь его оборвалась
трагически — расшибся насмерть. Да, такая вот
доля выпала. Будто назло отцовской судьбе за
жесть взялись сыновья Михаил и Николай. Они
с помощниками покрыли церкви в Николаевском,
Алексеевском, Саровском и других арзамасских
монастырях.
Фамильная слава перешла затем к братьям
Алексею и Михаилу, сыновьям Михаила Шишу-
лина.
В 60-е годы нашего времени они покрыли
при реставрации крышу и купола арзамасского
Воскресенского собора, Смоленской церкви в се-
ле Выездном, а затем много общественных зда-
ний в Арзамасе.
Алексей Михайлович говорит о своей «высо-
кой» профессии охотно;
— Да уж... На высоте работаем, над нами
только птицы да облака. Надо иметь особое хлад-
нокровие, небоязливое сердце, глазомер и креп-
кий постав ноги... Еще мальчиком начал помо-
гать родителю. С чего начиналась выучка в ста-
рину? Снимут, скидают с крыши старое желе-
103
зо — частью оно опять в дело шло. Вот мы, ре-
бятки, и правим, обрезаем листы жести, сдираем
старую краску. Поначалу-то мне довелось пора-
ботать еще ножницами ножными — станок такой
нехитрый, похожий на льняную мялку: деревян-
ные щеки и большой нож с рукоятью. Вскоре
скончали свой век эти ножницы — ручные появи-
лись.
Много пришлось потереть краски на краско-
терке. Терка эта то же самое, что ручной жернов.
Какие употреблялись краски? Сурик красный —
грунтовка. Мумия красная. Это очень прочная
краска. Исчезла она из продажи где-то в 30-х
годах. Медянка зеленая — тоже очень красивого
цвета. Эти краски, за исключением мумии крас-
ной, продавались чаще в кусках-комьях, вот мы
их и растирали вручную.
Готово железо... Краску, скажем, еще и пари-
ли в жару, чтобы растворилась получше. Отец сам
варил конопляное масло, олифа из него куда
лучше, нежели из подсолнечного. Грунтуем су-
риком, а потом мумией красной — яркая она
и цвет крыши получается очень красивым. Ме-
дянку или французскую лазурь наносили на
грунтовку из свинцовых белил.
Покрасим — 30 лет не заглядывай! И выгора-
ла-то краска мало. А ныне — пять, семь лет, и
крась заново. Но, конечно, и железо *. В старину
церкви, казенные здания крыли цинком или так
называемым луженым железом.
Расскажу о гвозде. Мой дед работал «куз-
нечным» гвоздем — его ковали в деревне Елхов-
ке нашего уезда. Конусный — очень был удобен,
♦ На холодном нововыстроенном Воскресенском соборе
Арзамаса, а он был покрыт в 1820 г., сменили крышу толь-
ко в 1903 г.
104
крепок. Потом пошел гвоздь «купольный» —
этим чаще родитель работал, а потом и этот
гвоздь «затерялся». А мне уж достался нынешний
гвоздь, хорошего о нем ничего не скажу...
Все азы ремесла постиг, отец показал, как де-
лать «шоф-гребень» при соединении листов желе-
за, как заготовлять желоба для водостоков.
На домах чаще простая крыша, а вот к цер-
ковной следовало приглядываться. Там ведь и уг-
лы, и впадины, а купольная обшивка. Родитель,
бывало, расчет делает на бумаге, рассчитывает
окружность барабанов, верх куполов — геомет-
рия сплошная! Ну, правду сказать, за купола-то
и платили отдельно, много дороже. В целом за-
работки были не ахти, вообще в старое время руб- ‘
лик доставался трудно.
Сбережений нет, едоков в семье хоть отбав-
ляй, а добытчик в семье часто один. Работа се-
зонная, иного мастера поджимала нужда к вес-
не как следует. Оживали летом, как брали под-
ряд, задаток. Потому, бывало, и слышишь, как
кричат с низу, с земли наверх:
— Иван, передохни, пожуй корочку!
Дед весело гремит сверху:
— Калачом перешибу!
Это значит, что уж не весенние корочки сох-
лого хлеба у него в кармане, а настоящий
калач.
Кровельщики, как и все мастера по железу,
рано теряли слух. Соберутся в своем кружке и не
по злобе, конечно, именуют друг друга «глухаря-
ми». Кричит иной:
— Иван! Ты, такой-сякой глухарь, в глаза-то
табаком не дымарь!..
Выездновцев знали и за пределами Нижего-
родской губернии. Каменщики и штукатуры из
105
арзамасских сел всегда помнили о земляках, со-
общали им о завершении больших построек в го-
родах Поволжья и таким образом помогали
мастерам из Выездной слободы получать вы-
годные заказы. За лето, на стороне, кровельщи-
ки зарабатывали до 125—130 и более рублей.
Кровельные работы требуют высокого каче-
ства. На крыше все делается «путем», иначе прой-
дет вода дождевая сквозь потолочную насыпь
земли, объявятся в доме на потолке «натеки» —
позор мастерам! В старину приглашали их снова
и уж за второй заход на крышу денежек не пла-
тили... Невыгодно было работать спустя рука-
ва, и потому слова «халтура» не знали.
...Давал волю своей душе, показывал себя
творцом красоты кровельщик, когда он мудровал
над верхним убором дома. Суровый материал —
жесть — преображался в руках Михаила Ива-
новича Шишулина. Еще недавно любовались
арзамасцы его искусными работами на улице
М. Горького. К сожалению, дымники Шишулина
в последнее время утрачены.
Подзоры, напоминающие кружево на фрон-
тонах крыльца дома, вазоны с цветами, соеди-
ненные гирляндами, парапеты крыш и крытые
ворота с ажурными решетками, «шишки» на
башенках или развесистые листья с цветком на
конце — все это можно было видеть в старом
Арзамасе, когда со второй половины XIX века на-
чало входить в моду просечное железо в состав
домового декора. Известно, что интереснейшие
кронштейны с гирляндами жестяных цветов
поддерживали дверные козырьки в Спасском
мужском монастыре.
Сейчас, пожалуй, одним из лучших авторов
дымников является кровельщик Алексей Алек-
106
сеевич Шишулин. Его работы в селе Водоватове
и разнообразны, и очень декоративны.
Просечное железо, жесть частенько окра-
шивают в яркие цвета, и это придает внешнему
убору жилья еще большую выразительность, на-
рядность, вызывает симпатию к хозяину дома.
Одним из последних известных мастеров
жестяных работ был в Арзамасе Михаил Павло-
вич Кокуев, смолоду работавший позолотчи-
ком, а потом слесарем городской пожарной дру-
жины. Не забыты и городской мастер Грошев,
Петр Васильевич Иванов, Александр Федорович
Михеев и его сын Вячеслав. Постоянно выполня-
ли в городе заказы выездновцы братья Яков Ива-
нович и Николай Иванович Силаевы. Кроме
изготовления и ремонта различной садовой и
огородной посуды они делали умывальники,
водосточные трубы. Братья Силаевы выполняли
и самые различные слесарные работы, чинили
часы. Короче, мастеровой человек — жестян-
щик — без дела никогда не сидел.
РАВНЯЛИСЬ НА ЗОЛОТО
В русской художественной культуре само-
бытное ювелирное искусство занимает достой-
ное место. Серебро и золото — тот металл, кото-
рый отлично куется, обладает гибкостью, мяг-
костью, декоративен.
Несомненно, что с первыми насельниками Ар-
замаса — новгородцами и псковитянами — до-
бавились на нижегородской земле и мастера зо-
лотых и серебряных дел. Можно назвать и фами-
лию одного из них — этот ювелир громко зая-
вил о себе в самом начале XVIII века.
107
Перетрутовы живут в городе изначально, и не
будет ошибкой сказать, что именно они принесли
в Арзамас умение работать с драгоценными ме-
таллами.
В Государственном Историческом музее
СССР хранится рукописная книга «Мастер-
ская о составлении всякого дела, города Арза-
маса посадского человека Андрея Иванова сына
Перетрутова, 1719». Судя по охвату тем, по глу-
бине изложенного, рукопись вобрала знания не
только Андрея Ивановича, тут, несомненно,
опыт отца, деда и других мастеров. Книга — ши-
рокий свод знаний, практического опыта масте-
рового человека. Раскрыты любопытные секреты
золочения меди, железа, рассказано о плавке
серебра, «о составе вместо золота», о природе
камней.
Работа А. И. Перетрутова не ограничивается
только изложением основ мастерства ювелира,
она повествует и о многом другом: о бортниче-
стве, об охоте на дикого зверя, автор дает меди-
цинские советы, наставляет в домашней гигиене,
домоводстве. Книга арзамасца привлекает и тем,
что в ней даются нравственные обоснования тру-
да вообще, система мировосприятия человека
своего времени. Автор ратует за привлекатель-
ность любого мастерства, здраво осмысливает
его, утверждает, что творческий труд есть глав-
ное в человеческой жизни.
В Нижнем Новгороде было немного доморо-
щенных ювелиров. Макарьевская, а потом Ниже-
городская ярмарка издавна поставляли в боль-
шом выборе изделия из драгоценных металлов,
камня и поэтому особой нужды в «золотарях»
и «серебряниках» не испытывали. В далеком
1665 году в Нижнем было 26 ювелиров. Любо-
108
пытно, что в 1774 году, согласно данным Ниже-
городского магистрата, их совсем нет, тогда как
в Арзамасе «золотарей» — 2, а «серебряни-
ков» — 7, Но в 40-х годах XIX века в Нижнем
ювелиров насчитывалось 12, а в начале 80-х —
18 мастеров.
Лучшей порой для арзамасских ювелиров на-
до считать годы 1813—1870-е — период расцвета
«золотого века» города. Историк Арзамаса
Н. М. Щегольков писал: «Известно, что донские
казаки всегда возвращались с войны с деньгами...
В Арзамасе (после разорения французами Моск-
вы) не успевали наготовить разных товаров для
отправки в Москву и окружающие ее местно-
сти... Кожевенные изделия, сапоги, меха,
холст — все это покупали у арзамасцев нарас-
хват, везли во все стороны... Этим и объясняется
обилие ходившей в Арзамасе почти до самой
Крымской войны иностранной монеты, золотой
и серебряной. Талеры были в обращении так же,
как рубли. Им знали цену не только торговые лю-
ди, а вообще все. Гульдены и дублоны не счита-
лись редкостью. Золотую иностранную монету,
которую в Арзамасе тогда называли «арабчика-
ми» и «лобанчиками», арзамасские золотых дел
мастера даже переделывали на кольца. До сего
времени в купеческих семьях хранятся такие
кольца, перелитые из иностранной золотой мо-
неты. Золото самое чистое, но кольца все без
пробы. Особенно много делалось оригинальных,
например «горошком», «рука с рукой», «змей-
кой» и т. п. Наши бабушки считали свои кольца
десятками и носили их на всех пальцах, конеч-
но кроме больших, на Ьбеих руках. Нужно от-
дать справедливость и мастерам: работа в боль-
шинстве случаев была изящная».
109
Эту «изящную» работу выполнял среди дру-
гих и Иван Иванович Милютин. В городском
архиве сохранился любопытный документ —
контракт найма подмастерья к Милютину. Он ин-
тересен тем, что показывает годовую оплату тру-
да ювелира и бытовые взаимоотношения хозяина
и нанятого. Контракт, сроком на год, составлен
22 июня 1793 года. На подмогу к Милютину на-
нимался мещанин г. Вязники Владимирского
наместничества Иван Бадяев. «...чтоб ему, Милю-
тину, имеющуюся при мне жену мою Катерину
Яковлевну во время того года пищею содержать,
равно как и меня, за что я, Бадяев, с него полу-
чаю данег сто десять руб., которые и получить
смотря по работе, а особливо помесячно. Будучи
же в той работе быть послушну, так как надле-
жит доброму и честному человеку, и во всем
вести себя добропорядочно. А если он, Бадяев,
во время того года сделает прогульные дни, рабо-
тать не будет, то по происшествии года оные про-
гульные дни все у него, Милютина, отработать
тою же серебряною работою. За время ж года ни
у кого, акромя его, Милютина, предписанной ра-
боты не делать. Если он, Бадяев, против сего кон-
тракта не устоит, то в таком случае должен
ему, Милютину, заплатить неустойные двадцать
пять рублев. Сверх же всего вышесказанного,
ежели и предписанный мещанин Милютин со
своей стороны сделает какую неустойку или не
будет его, Бадяева, с женою кормить обыкно-
венною пищею, то в таком случае и он, Милютин,
должен ему, Бадяеву, тож заплатить неустойку
двадцать пять рублев. К сему контракту руку при-
ложил...»
Видимо, далеко шла слава об арзамасских
мастерах золотых и серебряных дел, если и из да-
но
леких мест ехали к ним на работу и на выучку...
В первой половине XIX века в городе выде-
ляются ювелиры Иван Васильевич Нуждин и
Амфилохий Иванович Чаркин. Они не только вы-
полняли заказы купеческих девиц на многочис-
ленные кольца названных выше наименований,
но и были приглашены участвовать в украшении
Воскресенского собора.
Ювелиры как Нижнего Новгорода, так и
арзамасские мастера работали, конечно, в своих
мастерских. В период действия Макарьев-
ской, а позднее и Нижегородской ярмарки они
выезжали туда с инструментом и изделиями.
В 1805 году лейб-медик императорского двора
Г. Реман писал о Макарьевской ярмарке: «...не-
сколько рядов шалашей из досок и рогож, под ко-
торыми располагаются во время ярмарки всяко-
го рода ремесленники, не имеющие жительства
в Макарьеве. Сперва видишь 30 шалашей, в кото-
рых около... 300 золотых дел * мастеров рабо-
тают разные вещицы для русских людей низшего
состояния. Скамьи, доски и старые сундуки слу-
жат им для утверждения в оных рабочих стан-
ков... Почти все их дело состоит в починке окла-
дов (книг) и риз к образам и в делании таких же
новых».
Г. Реман был человеком наблюдательным:
«Повсюду имеешь случай удивляться проворству
и врожденным способностям русского... Самыми
простыми средствами он производит в действие
самые трудные работы. Весь его инструмент со-
стоит из гвоздя, половинки старых щипцов и
конца старого ножа, вставленного в кусок дерева.
• В это число входили, разумеется, не только нижего-
родские мастера, но и ювелиры из других мест России и
Востока.
111
Ему более ничего не надобно, чтобы выработать
такие вещи, для которых требуется столь великое
число инструментов».
Конечно, не ради починки только — на ме-
лочной починке много не заработаешь — приез-
жали на ярмарки ювелиры. И далеко не все ору-
довали только гвоздем да ножом... А вот насчет
способностей мастерства нижегородцев, да и во-
обще русских людей, тут Г. Реман, конечно, не
ошибся. Сохранившиеся в музеях пусть и немно-
гочисленные ювелирные работы нижегородцев
оцениваются специалистами высоко. В церков-
ной утвари, посуде, в украшении изделий видится
близость к народной резьбе, «...ощущается устой-
чивая, тяжеловатая, здоровая сила народного
творчества».
В 1861 году в Арзамасе мастеров золотых
дел было двое, серебряных также двое. И среди
них известный Николай Александрович Новое,
которого звали в городе «соловушкой». Что юве-
лир первостатейный — это само собой разумеет-
ся. А вот песенник — поискать такого. Недаром
этнограф арзамасец А. В. Карпов записал от
Новова 12 песен!
Думается, что Николай Александрович «сам
складывал, сам и мотив подбирал» для своих ду-
шевных сочинений. Вот одна из песен мастера,
связанная с его ремеслом:
Где хожу я, где гуляю,
Скучно сердцу моему.
Выйду к бережку крутому
Разгуляться на часок.
Выхожу я близко к дому,
Где мой миленьким живет,
Постучу к нему в окошко:
«Выдь-ка, милый, на часок!»
Милый, милый не выходит,
Слез горючих не утрет..
112
Лейтесь, слезы, вы рекою,
Дайте сердцу воздохнуть!
А колечко золотое —
Любви пламенной залог...
Огромное количество художественного се-
ребра содержалось в арзамасских церквах. Со-
хранилась память о красивых серебряных крес-
тах в Благовещенской церкви, которые обычно
выносили из храма в крестные ходы, и о высоко-
художественном кресте, преподнесенном собору
вместе со священными сосудами купцом и име-
нитым гражданином Арзамаса Афанасием Ми-
хайловичем Кочешковым. Только при старосте
С. И. Мунине за 20 лет второй половины XIX века
в ту же Благовещенскую церковь поступило 18
пудов художественного серебра, в том числе
и арзамасских мастеров.
Церковные летописи города то и дело сообща-
ли о золочении иконостасов, окладов икон и свя-
щенных сосудов. Без преувеличения можно ут-
верждать, что внутренность всех храмов города,
как говорили, «сияла золотом».
В каждом ремесле свои премудрости... Золо-
чение иконостасов обусловило появление боль-
шого числа мастеров.
Готовые резные части иконостасов, киотов
мастера покрывали левкасом — грунтом. Лев-
кас приготовляли из осажденного мела, а в
Арзамасе из прекрасного алебастра пешелан-
ских разработок. Порошок смешивали со столяр-
ным клеем, и теплый раствор, как сметана, нано-
сили на дерево. Тихон Алексеевич Команов, рез-
чик, знавший и золочение, рассказывал автору
этих строк, что арзамасские позолотчики обыч-
но левкасили поверхность 12 раз. Наносили по-
следние слои левкаса беличьей кистью. Затем
из
Фрагмент царских врат Смоленской церкви
протирали поверхность хвощом или мягкой
тряпкой, а под конец хорьковой кистью. На-
носили так называемый полимент — особую
пасту из глины, мыла, пчелиного воска, чис-
того свиного сала. Все это разводили на кле-
евом растворе. Полимент наносили мягкой бе-
личьей кистью в один—три слоя с последователь-
ной просушкой и протиркой мягкой тканью.
Приготовленную полиментованную поверх-
ность того же иконостаса затем покрывали 25-
ИД
процентным раствором винного спирта и нако-
нец с помощью беличьей кисточки облекали в
листовое золото, которое прижимали к поверхно-
сти ваткой. Листовое золото продавалось спе-
циальными книжками. Такая книжка, например,
в 1851 году стоила 2 рубля 50 копеек. Листы в
книжке делались разной толщины. Самые тол-
стые употреблялись для золочения куполов, «яб-
лок» и крестов церквей, средней толщины —
для золочения мебели, и самые тонкие листочки
предназначались для сувенирных поделок.
Позолотчиков, как и иконостасников, в Арза-
масе проживало немало. В самом конце XVIII ве-
ка далеко был известен Иван Иванович Милютин.
И не случайно, что его приглашал к себе в усадьбу
на золочение мебели в Серпуховскую округу
столь громко известный/ в нашей истории Григо-
рий Орлов-Чесме некий.
Частенько выполнял заказы в городе кре-
постной мастер шатковского помещика бригади-
ра В. Б. Полуэктова Иван Дмитриевич Синицин.
В июле 1793 года он золотил иконостас в Благо-
вещенской церкви Арзамаса.
В 1835—1850 годах для нового (холодного)
здания Воскресенского собора много потрудили-
лись позолотчики Филипп Алексеев, Пафнутий
Никитич Соколов, который золотил в своей мас-
терской почти все иконостасы собора, а также
Руф Ефимович Барабанов и Василий Васильевич
Язычков. Киоты для отдельных икон и кресты,
выносимые в дни крестных ходов, золотил Фи-
липп Алексеевич Крылов. Он слыл большим ма-
стером своего дела. Недаром же ему в 1849 году
«за резную и золоченую работу для царских две-
рей в храм» вручен Похвальней лист от выставоч-
ного комитета Нижегородской ярмарки.
115
В 1861 году в Арзамасе действовало 6 мастер-
ских позолотчиков. Через 35 лет их в городе уже
23.
В последней трети XIX — начале XX века
большие заказы выполняла мастерская Алексан-
дра Алексеевича Барсукова. В Арзамасе его ма-
стера Семен Иванович Зайцевский и Федор Фе-
дорович Кузьмин золотили для Рождествен-
ской церкви, для храма города Козьмодемьян-
ска Казанской губернии, для церкви села Крас-
ного Владимирской губернии. За свой счет
А. А. Барсуков вызолотил иконостас кладби-
щенской Тихвинской церкви в Арзамасе.
Золотил иконостас в Высокогорском Возне-
сенском мужском монастыре и арзамасской Тро-
ицкой церкви мастер Василий Максимович Бре-
хов. Известен своим мастерством Михаил Сте-
панович Зайцевский, часто выполнявший за-
казы и для сельских храмов. Так, его работы
представлены в селе Березине Ардатовского
уезда, в селах Верякуши и Каменка Арзамасско-
го уезда.
Добротно трудились и другие позолотчики
Арзамаса: Александров, Иван Киселев, Николай
Алексеевич Кислинский, Иван Яковлевич Лоба-
нов, проработавший с золотом долгие 35 лет.
Помнят и до сего времени арзамасцы своих мас-
теров золочения: Петра Лаврова, Николая Мед-
ведева, Насонова, Неведомского и его сына Сера-
фима, Алексея Оточина, Пахомова, Тюфилина.
Позолотчик Александр Иванович Старогород-
ский уехал и долго работал в Нижнем Новгороде.
Не оставался без дела сельский механик, позо-
лотчик и серебряник Павел Павлович Соколов
из села Медынцева.
С закрытием церквей мало что осталось, уце-
Пб
лело из наследия арзамасских позолотчиков и че-
канщиков. Какое-то представление об их мастер-
стве хочется дополнить достоверным рассказом
Михаила Сергеевича Шутова, сапожника:
— Сказывали, что позолотчик Михаил Лав-
рентьев ювелирному делу учился в известной
мастерской Хлебникова в Москве. Да-а, мастер,
бывало, и девичьи ушки любо-дорого украсит,
и чеканку отличную выдаст, и золотил, конечно.
С раннего утра и до вечера постукивал, даже
слухом ослаб. Подряжался на большие работы,
держал мастеров.
И вот вздумал кто-то из сторонних позолот-
чиков поддразнить Михаила — потягаемся, мол,
в деле. Долго не говоря, Лаврентьев вынул два
одинаковых кусочка червонного золота величи-
ной не боле булавочной головки каждый.
— Выбирай! И спробуй хоша бы платок
на голову бабе выковать. Жду через неделю после
обедни.
Тут как понять?.. Испытание задал мастер не
самое трудное, но и не такое простое, как ка-
жется.
Приходит через неделю спорщик, подал свое
изделие — не платок, а платочек вышел... Ми-
хаил бросил его на свой рабочий столик, промол-
чал, пригласил за стол. Самовар выставил. Тут
и полыхнуло что-то в руках хозяйки. Ба-тюшки-
светы... Лаврентиха на большом листе червонного
золота,— а лист-то еще и с краями загнутыми,
как положено,— горячие, румяные пироги по-
дает!
— А вот и наши изделия с матушкой! — ти-
хонько улыбаясь, сказал Михаил.— Сколько те-
бе давал золота по весу — знаю. Цообедаем, све-
сим мою работку — столько же! 1
117
И потупился тут наш гость, и глаз поднять
не может. Ну да скоро расшевелил хозяин его,
поднял на пышные пироги да духовитый чай...
В наши дни хорошо знали сына Лаврентье-
ва — Евгения Михайловича, тоже мастера по зо-
лоту.
В свое время овладели арзамасцы и техникой
золочения через огонь. Делалось это так: золото
растворяли в ртути, этой смесью покрывали пред-
мет, нагревали его, ртуть испарялась, а золото
прочно соединялось с поверхностью металла,
скажем серебра.
Долго в Арзамасе не знали, как золотить цер-
ковные купола,— способ держался иногородни-
ми мастерами в строгом секрете.
Однажды... Однажды приехали в Арзамас зо-
лотить купола москвичи, начали работу при за-
крытых дверях, конечно. Заводчики, братья Иван
и Василий Лысковцевы, очень хотели вызнать тот
секрет золочения металла через огонь, но москви-
чи отмахнулись: нет уж, что наше, то наше...
Братья поступили смело: спрятались на черда-
ке помещения, где разместились приезжие, и в
проделанную щель высмотрели все, что хотели.
Первый заказ арзамасцы выполнили для Са-
ровского монастыря. Лысковцевы постарались,
добились красивого густого золочения. В мо-
настыре сразу засияли купола двух соборов и
церквей. В 1850-х годах Лысковцевы позолотили
главы арзамасской Благовещенской и Рождест-
венской церкви, яблоки и кресты Воскресенского
собора.
Как-то в Арзамас снова наехали москвичи и
запросили за позолоту «яблока» и креста Влади-
118
мирской церкви 1500 рублей. А свои местные по-
золотчики взяли только 600 рублей. Когда вод-
ружали на Владимирский храм «яблоко» с крес-
том, Семен Иванович Лысковцев сказал старосте
церкви Михаилу Федоровичу Щеголькову:
— Ну, будут арзамасцы помнить эту работу!
Прошло более 50 лет, а «яблоко» и крест ни-
сколько не потускнели, свежо, первозданно горе-
ли на солнце. И говорили горожане:
— Уж кому-кому, а Лысковцевым золото
глаза не запорошило, не ловчили в работе.
— Руки у них и есть самородное злато.
— Да уж, равнялись в деле на золото!
Так можно было сказать про всех арзамас-
цев, кто прикасался своим мастерством к драго-
ценному металлу. Высоко держали мастера тру-
довую честь.
Воистину дотоле и жив человек, пока добром
вспоминают его люди!
ЗВОНЫ НАД ТЕШЕЙ
С давних-давних пор без колокольного звона
не мыслил свою жизнь русский человек. Колокол
звал к церковной службе, на сбор общины, набат-
ный всполох поднимал народ на борьбу с врагом,
торопил людей на пожар, скорбный звон опо-
вещал о кончине прихожанина. Звонили о моро-
вом поветрии, что нередко залетало на Русь. Ве-
ликой честью в прошлом считалось встречать ко-
локольным звоном знатных лиц, победителей с
войны или, как в России, коронующегося царя
при въезде его в Московский Кремль.
Да, жила в колоколах особая зовущая, тор-
жествующая и скорбящая сила.
119
Русские звоны исходят от пения, националь-
ного многоголосия. Потому-то колокола назы-
ваются: басовый, альт, дискант, тенор... Раз-
ность звонов соответствовала гражданскому на-
строению. Различали звон будничный, торжест-
венный, красный и даже плясовой или, как еще
говорили, «с малиновым перезвоном».
Издревле установлен порядок, устав звонам.
Так, благовест — это когда звонят в один коло-
кол с переходом затем к звону других, меньших
колоколов, но не враз, а поочередно. Звон —
звонят в этом случае сразу несколько колоколов.
Этот звон в три приема называется трезвоном.
Русские любили звонить. Было заведено, что в
пасхальную неделю на колокольню мог взойти
любой человек и поднять праздничный звон.
Как свидетельствуют исторические хроники,
охотно поднимались на колокольню и русские ца-
ри. Так, благовестил, едва переваливало за пол-
ночь, Иван Грозный. Часто званивали цари Фе-
дор Иоаннович и Алексей Михайлович...
Колокола использовали и для отсчета време-
ни. Часы с колокольным звоном называли боевы-
ми, или курантами. Главные часы страны на
Спасской башне Московского Кремля вошли в
нашу жизнь.
Несмотря на кажущуюся простоту техноло-
гии отлива, каждый новый колокол рождался
трудно. Требовалось приходящее только с года-
ми работы то особое чутье мастера, когда он уга-
дывает, знает меру всему: меру соединенного
в плавке металла, меру варки его — литейщик
точно уловит, «увидит» тот момент, после кото-
рого можно будет наконец-то вытереть пот со
лба и сказать своим притихшим подмастерьям:
«Готово, братцы!»
120
В России литье имеет большую и славную
историю. Верх мастерства каждый литейщик из-
мерял своим самым большим колоколом. Вообще
русские и от щедрости души, и в расчете на ши-
рокий простор земли увеличивали объемы ко-
локолов и гордились их мощным державным зву-
чанием.
Богатство и выразительность звона составля-
ли главную заботу русского литейщика. А это бо-
гатство зависело от состава меди, олова и сереб-
ра. Четыре части меди и одна часть олова — вот
давние и лучшие составные для колокольного
сплава.
Многочисленной была «семья» арзамасских
колоколов. Рассказывали:
— Как всех-то церквей колокола зазвонят,
затрезвонят, так не то в уши — в грудь празд-
ником бьет! Далеко радость разносят...
Первые колокольные звоны услышала эр-
зянская земля, конечно, еще во время похода
Ивана Грозного на Казань в 1552 году, когда в
условиях скорого походного продвижения войска
наскоро, одним разом рубились обыденные церк-
ви.
Позже в только что отстроенной арзамасской
крепости появился осадный колокол, а затем в
Спасский монастырь, городской собор, в Кресто-
воздвиженскую (Стрелецкую тож) церковь и
церковь Спаса Нерукотворного колокола приво-
зили из Москвы и Макарьевской ярмарки...
В 1785 году в Москве, на заводе мастера Ка-
линина, отлит для Рождественской церкви коло-
кол в 212 пудов. В 1789 году в Арзамас прибыл
колокол весом 250 пудов. Его отлил московский
мастер Осон Струговщиков по заказу графа Сал-
тыкова в храм Смоленской Божией Матери в
121
Выездной слободе. К началу XIX века самым
большим колоколом в городе считался колокол
Благовещенской церкви в 500 пудов. С ним связа-
но у арзамасцев и до сих пор живущее воспо-
минание.
В этой церкви большой колокол весил 300
пудов. Прихожанин купец Петр Иванович Скоб-
лин пригласил со стороны мастера и объявил,
что он добавит меди... Несколько возов ее свезли
к месту отливки глубокой ночью, да так, чтобы
никто не видел. Медью этой оказались тяжелые,
«веские» гроши, чеканенные при Павле I. Купец
с умыслом накапливал их. На ту пору по весу
они были дешевле продаваемой для промышлен-
ных целей так называемой штыковой меди, и это
объясняет, почему негласно купец отправил их
в переплавку. Скоблин и литейщик опасались не
напрасно. За намеренное уничтожение «ходячих»
монет могла ведь последовать и суровая кара.
Новый 500-пудовый колокол отличался пре-
красным звучанием. Для лучшего подбора звона
брат Петра Ивановича — Василий Иванович
Скоблин — просил отлить за свой счет полиелей-
ный именной колокол весом 250 пудов.
Большой колокол звонил недолго, разбился
еще при жизни жертвователя. Прихожане Бла-
говещенской церкви добавили еще 150 пудов ме-
ди и задумались, какого мастера, откуда звать
для отлива такого большого колокола. Наконец
пригласили из Воронежа всем известного Вла-
димира Степановича Самохвалова. Это про-
изошло в 1827 году.
Самохвалов обошел все церкви города, вни-
мательно послушал каждый колокол. Особенно
понравился ему «праздничный» в ПО пудов на
колокольне Ивано-Богословской церкви. Этот ко-
122
локол считался особой достопримечательностью
Арзамаса, он обладал удивительно ярким, чис-
тым звоном.
Накануне отливки по городу побежали раз-
ные слухи. Нарочито торопливо, бойко разноси-
ли их мещанки и купчихи. Старики мяли в ладо-
нях свои седые бороды, посмеивались:
— Стояли наши бабы под колоколами, слу-
шали, а теперь трезвонят, полощут юбками...
— Как колокола отливать, так и небыль рас-
пускать — водилось это и до наших дедов...
А и правда. Наряду с верой жило в арзамас-
цах еще и разное суеверие. Впрочем, бытовало
это давно и повсеместно: накануне отливки коло-
кола всякого рода россказни выдумывать, опове-
щать о них. Для того чтобы колокол счастливо
отлился, чтобы родилось оно, правдивое божье
громогласье, разлился бы славящий благовест...
Колокол Самохвалов отлил 25 февраля. Он,
к радости горожан, вышел очень хорошим, вес
его составил 654 пуда! Мастер ликовал. Расска-
зывают, что, когда колокол везли к храму, ли-
тейщик победно посседал на его ушах — до ос-
вящения колокола это можно было. Самохвалов
сидел на колоколе и тогда, когда литую грома-
ду миром — наиболее «чистыми», уважаемыми
прихожанами — поднимали на колокольню.
А когда «большой» утвердился да ожил — подал
свой мощный благозвучный звон, Владимир Сте-
панович собрал к себе многих арзамасцев и щед-
ро угощал их шампанским... Самохвалова арза-
масцы полюбили, и он остался в городе. К со-
жалению, литейщик прожил недолго.
Хорош колокол, но нужен еще и умелый зво-
нарь. Благовещенской церкви повезло. В ее шта-
те, конечно, был постоянный звонарь, но часто,
123
а в праздники обязательно, поднимался на коло-
кольню любитель церковного звона купеческий
сын Михаил Васильевич Бебешин. Про него так
и говорили: «виртуоз», а про его звон: «виртуоз-
ный».
Следующий большой колокол появился в го-
роде в 1849 году. Прихожанам Воскресенского
собора стало как-то неловко: в приходской церк-
ви бас-от погуще... Отцы города сочли, что и
впрямь собору не в достоинство колокол в 170
пудов — такой был в храме самый большой.
И вот 31 июля арзамасцы стали свидетелями то-
го, как ярославский мастер Мартынов отливал
колокол весом 510 пудов. Обошелся он купцам
и мещанам в 5865 рублей. Надпись на нем гла-
сила, что отлит сей колокол в память купца Пет-
ра Ивановича Подсосова усердием его сыновей
и прочих православных христиан.
Рассказ о больших колоколах Арзамаса надо
закончить тем, что крестьяне подгородной Вы-
ездной слободы, всегда ревниво относящиеся к
церковным и общественным начинаниям сосе-
дей-горожан, в 1863 году подняли на свою древ-
нюю шатровую колокольню колокол весом 837
пудов и 13 фунтов! Селяне отлили эту громаду
в благодарную память о своем освобождении от
крепостной зависимости и после с гордостью го-
ворили:
— Наш колокол гудит — земля о свободе го-
ворит!
Об этом колоколе свободы доктор медицины
арзамасец К. В. Бебешин вспоминал в 1951 году:
«Особенно хорош, изумителен тут звон, когда он
тихими летними вечерами мягко плыл далеко-
далеко по речному понизовью...»
Вообще каждый большой колокол имел «свой
124
голос», и арзамасцы стар и млад легко узнавали,
где, в какой церкви звонят в этот час. В пас-
хальную неделю, когда шел «красный» празд-
ничный звон, на колокольнях бывали многие
и многие арзамасцы и пробовали свои музы-
кальные способности...
Старожил и краевед Арзамаса А. С. Потехин
тепло вспоминал о сельских, в том числе и о вы-
ездновских колоколах: «В селах обязательно
звонили в зимние снежные метели. Не одну чело-
веческую душу спас так называемый «метель-
ный» звон: блуждая в поле, выходили к жилью
на прерывистый звук большого церковного коло-
кола».
Первым и последним мастером по отливке ко-
локолов из арзамасцев стал Василий Дмитриевич
Язычков. Издавна Язычковы «прикипели» к ме-
таллу. Еще в XVIII веке они кузнецы, медники,
а потом и позолотчики, вообще мастера по ме-
таллу. Василий Дмитриевич — небольшого рос-
та, чернявый, с подстриженной бородкой, взгляд
острый, наблюдательный. Смолоду Он насмотрел-
ся, как лили колокола приезжие мастера, до мно-
гого додумался сам. Его завод начал работать
в Арзамасе рядом с северной стеной местного
тюремного замка по шатковской дороге в 1858
году. В первое время заказы следовали один за
другим. Крестьяне, освобожденные от крепост-
ной неволи, усердно лили колокола для своих
сельских храмов. Колоколами «свободы» Языч-
ков заполнил едва ли не половину колоколен Ар-
замасского уезда, мцрго потрудился литейщик
и для храмов соседних уездов. Обычно мастер
отливал колокола до 300 пудов. Но довелось Ва-
силию Дмитриевичу отливать колокола и до
1000 пудов для города Павлова и Починок.
125
Эти заказы он выполнял на местах. А первое тво-
рение Язычкова предназначалось для Владимир-
ской церкви в октябре 1858 года. Тогда мастер
отлил колокол в 345 пудов. Еще из его работ для
городских церквей известны следующие: колокол
для Троицкой церкви, церкви Александра Нев-
ского при тюремном замке. В 1880 году мастер
отлил колокол для арзамасского Спасского муж-
ского монастыря.
...Из такой голосистой семьи арзамасских ко-
локолов к нашему времени осталось только пять
малых зазвончиков (они согласовывались в то-
нальности) с колокольни Алексеевского женско-
го монастыря. Их нашли в 1960 году при земля-
ных работах. Теперь они, потускневшие, молча-
ливые, скучают в городском историческом му-
зее...
ТОНКОЕ МАСТЕРСТВО
Все, к чему прикасается мастер-художник,
оживает в его руках, возрождается в заданном
качестве, облике, все хорошо служит людям.'
Чугун, железо, медь, серебро и золото — все ме-
таллы покорились арзамасским умельцам. Оста-
ется сказать о медниках, мастерах тонкого че-
канного и финифтяного дела.
Лучшими медниками в городе да и во всей
Нижегородской губернии слыли, конечно, те же
братья Иван, Василий и Петр Лысковцевы, чей
завод так и назывался: «Заведение медных и же-
лезных изделий». Братья и их подручные произ-
водили не только «пожарные заливные трубы»,
но и медные самовары, которые, по отзывам пе-
чати, не уступали тульским, подсвечники, шанда-
126
лы, разные предметы домашнего обихода —
кастрюли, чайники, большеобъемные чаны, двер-
ные ручки, печные заслонки, а также письмен-
ные приборы, накладные украшения для мебели
и многое, многое другое.
Постоянно Лысковцевы выполняли заказы
и для церквей. В 1840 году они изготовили для
Воскресенского собора три больших медных
паникадила высокой художественной ценности.
Недаром же самое большое из них оценивалось
в 600 рублей серебром, а два других — по 400
рублей серебром каждое.
Кроме Лысковцевых в 20—30-х годах прош-
лого века для собора потрудились и медники
Кузьма Тимофеев и Федор Васильевич
Хорошев, который, кстати, сделал красивые мед-
ные лампады.
В 1861 году в Арзамасе действовало 6 масте-
ров медников.
...Бывало, встретятся знакомые мастера, ед-
ва поздороваются да и начнут:
— Как чокаем?
— Спасибо, постукиваем. Теперь вот оклад
на Евангелие работаю.
— Нам бы и души чеканить...
— Чеканим и души!
— Ну, чекань, милой, стучи! А много ль вы-
ступал?
Заработком никогда не хвастались, ужима-
лись в разговоре, отвечали самыми расхожими
словами:
— Смолоду душой принял ремесло, а теперь
чево уж, не до жиру, быть бы живу. Вот и сыт,
и счастлив, как попался мясной мосол в горшке.
127
Да, никто еще меня куском пока не попрекал, не-
гожее слово не кинул в лицо...
Едва ли не с начала XIX века повсеместно
в России возрождается несколько призабытое
древнее чеканное искусство. Оно начиналось от
простого рельефа на металле до объемной, трех-
мерной скульптуры. Чеканка как техника исхо-
дит из свойства листового, скажем, металла рас-
тягиваться под крепким ударом молотка. Так вот,
под специальным инструментом — чеканом — и
рождается объемная форма. Чеканная работа,
совмещаемая с так называемой выколоткой,
давала в XI—XVII веках среди прочего медную
посуду особенно объемной, красивой.
В Арзамасе чеканными работами занимались
в основном для церквей. Правда, в конце XIX —
начале XX века изготовлялись чеканные наклад-
ные пластинки, угольники для подарочных шка-
тулок, пепельниц, настенные безделушки.
Поначалу это были высокохудожественные
работы. Их выполняли опять же в мастерской
Лысковцевы. Хорошими мастерами в первой по-
ловине прошлого столетия считались Семен
Иванов и Семен Иванович Чаркин. Первый из
них чеканил водосвятную чашу, а второй — четы-
ре ритуальных подсвечника для Воскресенского
собора. Знатоки относили эти и другие предметы
мастеров к высокохудожественным.
Позднее много чеканных работ произвела
мастерская Ключева. У него постоянно «посту-
кивало» до десяти человек. Ключев и его под-
мастерья чеканили ризы для икон Оранского
монастыря.
Уважали арзамасцы и чеканщика Михаила
Лавреньева. Долго работал в городе его сын Ев-
гений Михайлович. Одним из последних доре-
128
Фасад дома по ул. 1 Мая
Угловой пилястр дома по ул. 1 Мая
Образцы финифти
«Моление о чаше»
Царские врата Смоленской церкви (зимней)
Царские врата Смоленской церкви (летней)
Серебряный оклад к иконе Богоматери
«Божия Матерь»
из Серафимо-Понетаевского монастыря
Преподобный Серафим Саровский
Икона Серафима Саровского
Фрагмент росписи купола Выездновской церкви
«Христос в темнице»
Доски для набивки тканей
Платье крестьянки с элементами зол от но го шитья
волюционных чеканщиков помнится мастер Чи-
вицин.
В конце века чеканное искусство в Арзама-
се пришло в упадок. Местный историк Н. М. Ще-
гольков, знаток церковного искусства, писал:
«...усиливался спрос на чеканные ризы и одежды,
на престолы для церквей, но искусство при этом
жестоко пострадало. Вследствие небрежности
мастеров, обесценивания их труда со стороны
заказчиков чеканка производилась уже в самом
грубом и невежественном виде. При всем этом
некоторые семьи арзамасских чеканщиков, одна-
ко, нажили от этого ремесла денежки, городские
и сельские церкви наполнились произведениями
безвкусицы, а прекрасная живопись закрыта мед-
ными листами».
Странные словечки вдруг начали входить
в скромный прежде лексикон молоденьких мо-
настырских послушниц: финифтяный образ,
бель, оправка, горн, чеканный штамп, муфель,
курант, шпатля, полива, пелесины...
Во второй половине XIX века на арзамасской
земле возникла редкая художественная обра-
ботка металла, прежде здесь незнаемая. Наряду
с живописным цехом в Серафимо-Понетаев-
ском женском монастыре, что неподалеку от се-
ла Шатки, завели мастерскую финифти.
Своеобразная техника финифти известна уже
в Древней Руси, дна пришла к нам из Византии.
Но широкое производство финифтяного дела
началось в России в городе Ростове и Спас-
Песковской слободе Ярославской губернии толь-
ко с конца XVII века *. Тут ремесло поднял не-
* Сейчас существует фабрика финифти в Ростове.
129
6 Заказ № 3562
кий итальянский художник, сосланный якобы за
какую-то провинку царицей Анной Иоаннов-
ной. В XIX веке прославился своими работами
художник Метелкин, которого хорошо поддер-
живал ростовский Спасо-Яковлевский мона-
стырь. Писали ярославцы на финифти «мирские*
сюжеты, но главным образом готовили иконы.
Тем же занялись и арзамасские мастерицы.
Редкое искусство финифти распадается на
три операции. Сначала готовится белая финиф-
тяная пластинка — «бель*, налагаемая на выгну-
тую медную подложку чаще овальной или круг-
лой формы. Далее на бели расписывается особы-
ми металлическими красками рисунок, пластинку
закаливают в печи «муфеле* с высоким нагревом.
Вершит работу обделка готового образка метал-
лической, чаще медной или же серебряной
оправой-рамкой. Распадалась на три части и тех-
ника приготовления пластинки. В три приема на-
кладывали краску — отдельно писали лицо,
одежду, все остальное, а затем три раза изде-
лие отправляли в печь на закалку.
Яркость живописи в греческом или итальян-
ском «вкусе*, долговечность изделия, его деше-
визна (при небольшом обычно формате) способ-
ствовали широкому распространению финифти.
Выполнялись в Серафимо-Понетаевском мо-
настыре и сувениры, имевшие широкое хождение
в народе. В местной лавке обители, в Арзамасе,
Нижнем Новгороде наряду с другими работами
мастериц продавались также серебряные кольца
с синей эмалью по ободку с надписью: «Препо-
добный отче Серафиме моли Бога о нас*.
Отдельные предметы из финифти можно ви-
деть в Арзамасском историческом музее.
ДРЕВНИЕ РЕМЕСЛА
ВЫСОКИЕ НАГРАДЫ
рзамасцы — давние кожевники»
К концу XIX века индивидуальный
промысел их встал на индустриаль-
ную основу. Однако надо отдать
должное тем, кто в свое время под-
нял, усовершенствовал мастерство,
более полутора веков являлся круп-
нейшим поставщиком кожи в Ни-
жегородском Поволжье, кто вы-
звал к жизни в Арзамасском уезде
и сапожное ремесло.
Промысел завелся, как говори-
ли, «исстари хотением предков на-
ших». Арзамасские кожевники по-
лучили широкую известность уже
в XVII веке. Письменные источни-
ки говорят, что в 1671 году Москва
брала с арзамасцев платеж нату-
рою — юфтями.
В XVIII веке определились луч-
шие мастера: Иван, Матвей и Ми-
хаил Масленниковы (Масленковы
тож), Федор Никитич Скоблин,
Петр Иванович Скоблин, Федор
Степанович Барсуков, Алексей
Петрович Демиховский, Иван и
131
Кожевенное производство. Строгали. Отделка спойка
Сергей Лысковцевы, Иван Иванович Беляев,
Иван Михайлович Феоктистов. Вся нижняя
часть города, застроенная кожевенными завода-
ми, так и называлась — Кожевенная слободка.
Перенесемся в то давнее время, заглянем в
старую арзамасскую кожевню. Она делилась на
три части: зольню, дубню и мастерскую, или «от-
дельню». Начально шкуру отмачивали в «ларе» —
яме с водой или речке. Затем ее золили в боль-
шом деревянном чане в растворе извести и шад-
рика — черном, непереваренном поташе, что вы-
варивался из древесной золы. После шкуру скоб-
лили тупым ножом — «тупиком», снимали мезд-
ру и шерсть. И снова кожу опускали на 2—3 дня
132
в чан уже в раствор ржаной муки, в «хлеб», как
говорили. Далее кожу сушили, смягчали — топ-
тали, опускали в «сок» — раствор дубового
корья. «Дуб» менялся обыкновенно три раза.
Готовую кожу разглаживали, натирали жиром
и мылом, а после на нее накатывали рисунок,
узор. И кожу лущили. Вот таким был процесс вы-
делки кожи.
Да, недаром посетившему Арзамас в 1768
году академику И. И. Лепехину город показался
сплошным кожевенным и мыловаренным заво-
дом: «Жители, кроме обыкновенного город-
ского и внутреннего торгу, промышляют хле-
бом, и наипаче кожевенными заводами, которы-
ми Арзамас пред другими городами хвалиться
может... Выше города заведено много кожевен-
ных амбаров, из которых всякая дрянь стекает
в реку, да и сырые кожи в оной же вымачивают-
ся, отчего нередко вода, а особливо в жаркие
дни, так задыхается, что и скотина ее пить не
может».
В период «золотого века» Арзамаса в самом
городе и Выездной слободе насчитывалось до
100 крупных и мелких кожевен. Выработка и тор-
говля кожей настолько была распространена, что
ее называли просто товаром.
Постепенно начало формироваться заводское
производство с привлечением наемной силы. Ра-
бочими становились чаще всего крестьяне села
Новый Усад. Лучшие мастера стали заводчика-
ми. Это Скоблины, Подсосовы, Поповы, Цыбы-
шевы. На каждом из этих заводов выделывали
в год от 15 до 25 тысяч различных кож. Но
немало предпринимателей владело и такими ко-
жевнями, где вырабатывали по 5—10 тысяч кож
самых разных сортов: тибенек, полувал, вырос-
133
ток, башмак... Из числа последних кожевников
известны Суворовы, Трушенниковы, Потехины,
Куракины, Шилкины, Курьяновы, Короваевы,
Масленниковы, Евстифеевы, Ситниковы, Сури-
ны, Хомутниковы, Чулошниковы, Бебешины.
Многие кожевники постоянно заявляли о себе
как о первоклассных мастерах. На «Выставке
сельских произведений» в Нижнем Новгороде в
1857 году «публичная похвала» через газету
«Нижегородские губернские ведомости» была
выражена так: «...города Арзамаса, 2-й гильдии
купцу Алексею Ивановичу Будылину за красную
юфть ♦ высокого качества».
Арзамасская кожа заявила о себе широко,
за ней ехали отовсюду, и долгое время ее про-
давали почти всю дома, только часть ее отправля-
ли на Макарьевскую ярмарку. Но затем красная
юфть, или так называемая булгара, пошла через
Оренбург в Среднюю Азию, а белая юфть —
через Москву, за границу. Поток кожи в Москву
и за рубеж столь возрос, что арзамасские масте-
ра ставили свои клейма как на русском, так и на
немецком языках. Одно время ходили упорные
и, надо полагать, небезосновательные слухи о
том, что немцы, скупая через своих подставных
агентов белую юфть в Арзамасе, клеймили ее
в Германии, выдавая за немецкую.
Одним из первых, кто вывез за рубеж кожу,
был Дмитрий Иванович Попов. Почти полностью
на зарубежье работал кожевенный завод Ивана
Алексеевича Попова. Его предприятие являлось
лучшим в городе, на Всероссийской выставке
получило высокую, редкую награду «Золотой
герб», который и украшал контору заводчика.
* Юфть — сорт кожи из бычьей и козлиной кожи.
134
Это был единственный «герб» в Арзамасе. Связи
И. А. Попова с Германией и Францией можно
отчасти объяснить и тем, что он вторым браком
был женат на француженке, которая говорила
также на немецком языке и активно помогала
мужу в делах. С 1700 года покупают кожу у арза-
масцев воронежцы.
При наличии дешевых рабочих рук из мест-
ных крестьян экономических и государственных
сел долгие десятилетия арзамасские кожевники
трудились по старинке: толкли дуб в ступах пес-
тами, кожу прыскали дегтем прямо изо рта и по-
том мазали, а не опускали прямо в деготь.. Но
шло время, дедовские приемы работы станови-
лись явно невыгодными. Так, в 1833 году на ко-
жевенном заводе миллионера П. И. Подсосова
поставили паровую машину. Полезнейшее, по-
истине бесценное предложение внес в отечествен-
ное кожевенное производство арзамасец Васи-
лий Иванович Скоблин. Он первым придумал со-
лить сырую кожу. Если прежде на складах су-
шеная кожа портилась, загнивала от случайных
подмочек и от моли, то соленой коже это не гро-
зило. Да соленая и лучше обрабатывалась. Прав
арзамасский историк Н. М. Щегольков, говорив-
ший, что «все русские кожевенные торговцы
должны бы вскладчину поставить памятник
В. И. Скобли ну».
Прокладка железнодорожных путей из Моск-
вы до Нижнего (1,862 год) и в 1870 году до Сара-
това и далее до Сызрани, а потом и до Оренбурга
положила конец «золотому веку» Арзамаса. Гру-
зопотоки, что прежде нескончаемо двигались
через город, обходили стрроной, кожевенное
сырье нашло иные, более выгодные места сбыта
и обработки...
135
Скорняки. Скобление мездры
Но первый-то роковой, как говорили, удар
нанес кожевенному делу страшный пожар
1823 года. Сгорело много мелких кожевен, хо-
зяева которых уже не могли подняться, так как
весь их «капитал» заключался в сырье и кожах.
Второй удар нанесло правительство, запретив-
шее специальным постановлением строить коже-
венные заводы в жилой зоне. Предприятия раз-
решили ставить в двух с половиной верстах от го-
рода вниз по течению Теши. За любым, даже и
малым предприятием нужен ведь постоянный хо-
зяйский догляд, в пригород то и дело не набе-
гаешься, несподручно... Вот и начали сокращать-
ся кожевни в Арзамасе. Короче, после 1830 года
в городе осталось не более 25 предприятий.
В 1845 году в Нижегородской губернии было
136
199 кожевенных заводов. Из них в Горбатовском
уезде — 103, в Васильевском — 51, в Арзамасе и
уезде — 21, в Катунках — 13, в Мурашкине Кня-
ги минского уезда — 7.
Несмотря на резкое сокращение числа арза-
масских кожевен, объем производства их остал-
ся значительным. Так, в 1843 году стоимость
всей произведенной кожи в губернии составила
506 420 рублей серебром. Из этой суммы на Ар-
замас падало 320 тысяч.
В 1852 году в губернии зарегистрировано 226
кожевенных заводов. Более половины их опять-
таки в Горбатовском уезде. Однако, как отме-
чают «Нижегородские губернские ведомости»,
«...самые лучшие и богатые заводы в Арзамасе».
Это кожевни Сергея Ивановича Бебешина и Ни-
колая Ивановича Попова. «Впрочем, в 1852 г.
производство на арзамасских кожевенных заво-
дах,— как писала газета,— уменьшилось против
1851 г. с лишком на 50 тыс. рублей. Причиною
этому, должно полагать, банкротство одного из
главных заводчиков». Речь в газете, конечно, шла
о крахе торгового дома Подсосовых, долг кото-
рых оказался более чем 3 миллиона рублей се-
ребром. «Известие об этом,— писал историк го-
рода,— поразило весь тогдашний русский торго-
вый мир. Тридцать лет спустя, в 1882 г., крах
Скопинского банка не произвел такого всеоб-
щего потрясения. Арзамас цы даже боялись го-
ворить об этом».
Одно звено цепи рвет другое. Вскоре разо-
рился и другой владелец большого кожевен-
ного завода — Н. И. Попов. т
Год за годом падало кожевенное производ-
ство в Арзамасе. Много было тому причин.
В 1850 году сильно сократился спрос из-за гра-
137
ницы на белую юфть. На Дону, в Самарской гу-
бернии вдруг появились свои кожевенные заводы,
открывались они и в Сибири — сибирские кожи
наполнили Среднюю Азию... Ко всему этому
опытных кожевников из Арзамаса стали пере-
манивать донские и сибирские заводчики. Упадок
промысла шел и оттого, что наступило то вре-
мя, когда покупатели кроме качества требовали
и красивого внешнего вида кожаных изделий, а
в Арзамасе не сразу обратили внимание на то-
варный вид кожи.
В 1864 году в городе действует 13 кожевен-
ных предприятий с годовым оборотом 225 тысяч
рублей. Хорошо представили себя арзамасские
кожевники на Всероссийской мануфактурной
выставке 1870 года. Сорта кожи — яловицу,
конину и «подошвенную соковую, выделанную по
способу своему», выставил лучший завод горо-
да — завод И. Г. Серебренникова.
Сильным конкурентом арзамасцам явились
мастера села Богородского. Чем меньше стано-
вилось кожевен в Арзамасе, тем больше их в Бо-
городском. Это объясняется тем, что Богород-
ское располагалось в 3 километрах от Оки и в 10
от железной дороги. Владельцы сырой кожи
охотнее направляли ее в Богородск — доставка-
то стоила много дешевле, чем в Арзамас! И еще.
Долгое время арзамасцы в сбыте кожи ориенти-
ровались на заграницу, а богородские кожевни-
ки расширяли ассортимент для нужд России.
Много лет арзамасцы не выделывали конину, и
за это кожевенный рынок жестоко их наказал.
Более века выделывали кожу мастера Выезд-
ной слободы. Господа Салтыковы превратили се-
ло в сплошную фабрику по переработке сельско-
хозяйственного сырья. Среди крепостных выде-
138
лились очень зажиточные кожевники, такие, как
Раковы, Жевакины, Пузаковы, платившие об-
рок барину по нескольку тысяч рублей ассигна-
циями в год. А заводчики из крепостных Иван
Иванович и Николай Иванович Шиповы, Алек-
сей Иванович Будылин платили Салтыковым
в год оброка до 10 тысяч рублей.
К 1880 году в Арзамасе осталось 9 заводов,
а через 20 лет только 5, а потом и 4. Прекратили
свое существование и заводы в Выездной слобо-
де. Последний из них — П. П. Ракова — был
закрыт в 1875 году.
Уступая в производстве кожи, арзамасцы,
однако, долгие годы держали в своих руках тор-
говлю сырой кожей. Они закупали ее от Нижнего
Новгорода до Урала и Астрахани. Прибыльным
делом занималось до 100 домов горожан. Но и
над этими торговцами довлел рок. Вскоре число
их сократилось до 40, а к началу XX века —
до 10. Скупка кожи перешла в руки крестьян
деревни Нагаевой.
Неуклонно разорялись мелкие кожевники,
зато крупные, пользуясь кредитом местного
«Банка Подсосова и Заяшниковой», расширили
производство. На каждом из 6 заводов в 1899 го-
ду вырабатывалось юфти и мостовья в среднем
на 25 тысяч рублей.
В начале XX века кожевенное производство
дало в Арзамасе толчок к раскрою кожи, заго-
товке деталей сапога, вытяжке голенища с пере-
дом на специальных объемных шаблонах —
«ножках», или «крюках». Вытяжкой, или посад-
кой, стали заниматься многие. В городе появи-
лись 15 мастерских садчиков. Большую посадоч-
ную имел купец Пегов. В ней трудилось 30 масте-
ров. Около 200 человек работало на Пегова в Вы-
139
ездной слободе. Пегов к тому же содержал три
магазина готовой обуви. Таким образом объеди-
нилось в Арзамасе кожевенное и обувное дело.
В новом посадочном ремесле арзамасцы были
поистине виртуозами. И не потому ли мастера
Егор Кудачкин, Павел Студенцов, Кузьма Пет-
ров, Иван Госьков, Иван Антипов и Михаил Ле-
лекин были удостоены в 1907 году золотых меда-
лей на Нижегородской выставке. Эти высокие,
опять же редкие награды вполне заслужили все
арзамасские кожевники и сапожники, обувавшие
полтора века сотни и сотни тысяч людей во всех
сторонах необъятной России.
Кроме названных работали и другие ува-
жаемые мастера-садчики: Иван Степанович Ана-
ньев, Сергей Иванович Рознов, Никандр Ни-
кандрович и Семен Никандрович Малафеевы,
Александр Бубнов, Алексей Красильников, Алек-
сей и Николай Милютины, Алексей и Иван Хала-
товы и другие. На четырех кожзаводах в 1914 го-
ду числилось 146 человек, а выход продукции
оценивался до 240 тысяч рублей.
Завод Сергея и Василия Бебешиных, пред-
приятие Михаила Курьянова, Николая Ивано-
вича и Ивана Ивановича Усковых набирали силу
(война это диктовала), увеличивали продажу
кожи, в жесткой конкурентной борьбе улучшали
ее качество. В 1915 году число кожевенных пред-
приятий увеличилось в Арзамасе до шести.
Особым спросом пользовался в дореволюци-
онный период «полувал арзамасский» с клеймом:
«1-й сорт, полувал Бебешина». В 1896 году на
Всероссийской промышленной и художествен-
ной выставке в Нижнем Новгороде заводчица
Е. Г. Бебешина за свои кожевенные изделия
получила серебряную медаль.
140
Промышленники Бебешины и другие предла-
гали рынку и в эти годы свою традиционную
продукцию: «яловицу» — коровью кожу, «полу-
вал» — толстую бычью, «выросток» — кожу
крупного теленка, «опоек» — мелкую и тонкую
телячью. Больше стали арзамасцы уделять вни-
мание внешнему виду кожи. Они использовали
три наката на голенище сапога: «шагрень», «ов-
сянка», «козел» — последнее то же, что и «шаг-
рень», но рисунок крупнее. Отдельные сапожные
мастера и обувные предприятия сразу раскупали
«вытяжку» Бебешина способом «дегра». Кожа
эта была особенно эластичной, хорошо растяги-
валась благодаря особому жировому составу,
который являлся секретом фирмы.
Условия работы на кожевенны<х предприя-
тиях, как и вообще на обработке сельскохозяй-
ственного сырья и мехов, были в старое время
очень трудными. Общественное мнение, санитар-
ные службы вынудили в начале века городские
власти заняться наконец выработкой определен-
ных правил санитарии и гигиены в рабочих цехах
и бытовых комнатах кожевников. В этих «Пра-
вилах» рекомендовалось к исполнению 20 меро-
приятий. 14 пунктов заводчики вынуждены были
принять, а шесть отклонили, сославшись, с одной
стороны, на свою «бедность», а с другой — на
«бесполезность» и «непригодность»...
Кожевенный и скорняжный промыслы вызва-
ли в Арзамасе к жизни и другие производства.
Издавна в городе рядом с кожевниками труди-
лись и гладильщики. Кожу после дубления над-
лежало размять, разгладить, придать ей товар-
ный вид. Вот этим и занимались гладильщики.
Работали они обособленно, число их в конце
XVIII — начале XIX века было столь значитель-
141
ным, что Арзамасская ремесленная управа хо-
тела в 1789 году зачислить их в число кожевни-
ков с тем, чтобы обложить целевым сбором.
«Вершить» кожу доверяли самым опытным. Чаще
кожевники давали эту работу известному мас-
теру Петру Петровичу Портных, а еще потом-
ственным гладильщикам Петру Степановичу и
Михаилу Петровичу Потехиным или Алексею
Алексеевичу Зобову.
В далеком 1793 году «выгладить» большую
кожу стоило 12 копеек, за «полукожу» платили
8 копеек, за «выросток» — 6. На таких условиях
работал, например, по контракту А. А. Зобов.
Ежегодный сгон и забой огромного количе-
ства скота, десятки тысяч пудов сала, в.том числе
и скупленного, обусловили появление в Арзамасе
мыловаренного *, свечного и клеевого мастер-
ства. Из мездры шкур получали столярный клей
и клей для малярных работ. Во все концы России
шли партии высококачественных животных
клеев завода Ф. Н. Феоктистова, Я. И. Лысков-
цева, Мамонова и лучшего завода С. В. Вязовова.
К РУССКОЙ ЗИМЕ
На Макарьевской, а потом и на Нижегород-
ской ярмарке арзамасцы из года в год имели
несколько своих рядов — кожевенный, холщо-
вый, обувной, а также меховой.
В ряду, где «мягкая рухлядь» сбывалась, ни
толкотни, ни шуму-гаму. Тут объявлялись люди
♦ Арзамасское мыло завода А. С. Бебешиной, кажется,
в последний раз было достойно представлено на Всерос-
сийской мануфактурной выставке 1870 г.
142
все важные, купцы — покупатели первостатей-
ные. Заходили они сразу к хозяину лавочного
раствора и там, в складе, тотчас вспоминали ту
известную поговорку, что русский глазам не ве-
рит... Поговорка не зря молвилась: мех-то надо
посмотреть приглядчиво, увидеть, играет ли на
свету, ладно ли подобран, сшит, но и чуткими
пальцами перебрать, почувствовать его ощупью...
Арзамасец достоинства перед торговым гос-
тем не терял, в низком и долгом поклоне не гнул
спины, хотя и помнил, что шею при этом не
сломит.
— Вот извольте, на свету, на глазу, ваше сте-
пенство... Тут у меня меха хребтовые, здесь че-
ревьи далее выставом — лобковые, лапчатые...
Да, есть нынче немного и огоньковых — песцы
недешево обошлись, сами знаете, издалека, из
студеных мест припожаловали. А беличьих, об-
линных — этих тож у нас довольно — выбирай-
те, ваше степенство, готовьтесь к русской зиме!
Покупщик решался брать меха и в пору бы
с серьезной физиономией выступать да цену сби-
вать, а уж под настрой хозяина лавки попал,
тоже, заученное, весело выговаривал:
— Не о себе пекусь-забочусь, тысячами беру
для бар, для купцов, для слободских молодцов.
Для барынь, для чиновных и купеческих жен —
всякий мех нужон.
— У меня всякий! — весело подхватывал
арзамасец.
Выбор у торговца и впрямь оказывался ши-
рок, сделка по обычаю неторопливо свершалась
в трактире за чаем... Скоро на подученные деньги
арзамасец закупал «сырой», невыделанный мех
и возами отправлял его в Арзамас.
В кругу меховщиков-торговцев да и скорня-
143
ков бытовали разные предположения, откуда да
когда пришел он, промысел, в Арзамас. Одни
говорили, что из села Большого Мурашкина, а
другие вспоминали, что это матушка Екатерина
поощрила к делу...
Так вышло: путешествовала царица по Волге
со своими сиятельными царедворцами, а обрат-
но-то, в Москву, возвращалась и через Арзамас.
Это в начале июня 1767 года. В доме, а его впору
дворцом назвать, отставного прапорщика Семена
Бутурлина, на приеме, среди дворян и духовен-
ства, предстал и купец Сергей Иванович Куракин.
За столом он насмелился и сказал, что в Арза-
масе «скорнячно работают». Императрица не
поняла. И только когда Сергей Иванович пре-
поднес выделанные меха, когда их величество
руками дара коснулась — тут она с улыбкою
и поощрила арзамасцев к делу, а Куракина ода-
рила серебряным ковшом с гербовым орлом.
Достоверное-то слово о начале ремесла, по-
жалуй, надо начать издалека.
На эрзянскую землю скорняжный промысел
принесли конечно же те новгородцы, что соста-
вили число первых насельников Арзамаса. Нов-
городцы ведь издревле торговали с Европой
«мягкой рухлядью», которая шла к ним от веко-
вечных сибирских промысловиков. На первых
порах шкурки несли в город местные охотники.
Но год от года редели, исчезали сжигаемые на
поташ леса, позабылись мордовские «бобровые
гоны», истребилась белка, и, что делать, поехали
арзамасские скупщики за сырьем по разным
русским ярмаркам, а там разведали дорогу
вплоть до далекого Ирбита на Урале.
Вскоре арзамасцы начали обрабатывать не-
дорогие, но зато подручные меха. Кстати, еще
144
Скорняк А. А. Пу-
лин
в XVIII веке вошел в моду заячий мех. При своей
теплоте, легкости и дешевизне мех зайца исполь-
зовался подкладом на домашнюю шубу, тулуп,
салоп, одеяло небогатой помещице, купчихе,
чиновнице и зажиточной мещанке. Легкой рас-
продаже способствовало разнообразие заячьих
мехов. Они были хребтовые, черевьи, натураль-
ные и крашеные — до 15 сортов!
Два века арзамасские скорняки выделывали
белку, лисьи и хорьковые меха, а затем освоили
зайчину и овчину. Твердо определились торговые
связи. За «сырьем» ездили, «натерли», как гово-
рили меховщики, дороги в Ирбит, Симбирск,
Мензели на Каме, Котельнич, Тюмень, Кузнецк
Томской губернии и в другие места Сибири.
А готовые меха много-много десятилетий сбы-
145
вали на Макарьевской и Нижегородской ярмар-
ках, на Коренной Курской, в г. Ромны, на Ильин-
ской ярмарке в Полтаве, Успенской и Покров-
ской в Харькове. У арзамасцев постоянно за-
купали меха воронежцы.
С 80-х годов прошлого века скорняки обра-
тили свое внимание на кошку. Со всех сторон
к арзамасцам везли сборщики ее шкурки. Еже-
годно стали продавать кошачьих крашеных
мехов от 600 тысяч штук до одного миллиона
в год. Это требовало все новых и новых скорня-
ков. Число их постоянно росло, и с середины
XIX века именно скорняки в Арзамасском уезде
составляли большую часть местных ремесленни-
ков.
Технология скорняжного производства, на
первый взгляд, не сложна. Сводится она к тому,
чтобы снять со шкурки мездру. Делалось это
специальными «косами», «скребками» или же
мазанием разведенной мучной «покитью», выма-
чиванием в присоленных овсяных квасах... Затем
шкурку или овчину «доводили»: выправляли
«койьками», «крюками», мяли, чистили «чищал-
кою» — делали эластичной и окрашивали, если
требовалось. Натуральный мех слегка натирали
мелом для придания беличьему, скажем, све-
жести, блеска, а овчинный «распушали». При
выделке любой шкурки мастер должен сохранять
крепость волоса.
Очень важен раскрой шкурок при разделении
спинки и брюшка. Мех вырезанной спинки назы-
вался «хребтом», а мех брюшка — «черевом».
Отсюда и названия «хребтовые» и «черевьи».
После того как шкурки раскроены, их рядами
сшивали в меха. Беличьи сшивались в 160, 166,
170, 210, 225 шкурок. Сшиванием занимались
146
обычно наемные швеи. Затем меха растягивали
на шестах, или правилах. Сшивались шкурки и
во фраки — воротники. Тут сшитый мех имел
форму почти замкнутого круга. Фраки одноряд-
ные насчитывали 17—18 шкурок, двухрядные —
до 31 шкурки.
Кроме сшивных продавались так называемые
бунтовые меха. Это просто связка из 20 беличь-
их, скажем, шкурок, сложенных попарно мездра
к мездре и состегнутых головками. Бунты шли
на обкладку рукавов или фалд женских шубок.
И самое главное — разборка мехов. Тут мас-
тер должен иметь, как и художник, тонкость
зрения, «глаз настроить» — различать все пере-
ливы и оттенки шерсти, умело соединить одно-
родные по цвету шкурки в единый сшивной мех.
Продавались и беличьи хвосты... на вес. За
фунт — 120 хвостов — платили обыкновенно
рубль, но в иные годы продажная цена их дохо-
дила и до 7 рублей за фунт.
Разная меховая обрезь, лапки тоже шли в
дело. Женщины терпеливо собирали из них так
называемые жаганчатые меха. Тщательно подо-
бранные и сшитые, они тоже имели спрос на
меховом рынке.
В 1773 году в Арзамасе действовало 10 скор-
няков второй гильдии и 44 — третьей гильдии.
К этому надо добавить подмастерьев и учеников.
В 1814 году насчитывалось 30 мастерских, на
них выделали за год только зайчины 7 тысяч и
50 тысяч мерлушек. До 130 домов в Арзамасе
занималось скорняжным делом в 1820-х годах.
В 1862 году в городе уже 79 мастерских с наем-
ной силой и учениками. >
Скорняжный промысел всегда носил завод-
ской (коллективный) и индивидуальный харак-
147
тер. В первой половине XIX века лучшими мас-
терскими по выделке мехов считались заведения
Ивана Алексеевича и Ивана Герасимовича По-
повых, Василия Михайловича Фадеева, Козьмы
Федоровича Боконина. Мастера Мунин, Куракин
и Закреков искусно окрашивали меха.
В 1860 году в арзамасском цехе скорняков
записано более 200 человек. В нем значились
Семен, Иван, Федор, Семен и Алексей Демихов-
ские, Иван, Матвей и Иван Володины, Сергей,
Михаил и Алексей Гладильщиковы, Михаил и
Василий Иконниковы, Алексей, Василий и Иван
Шлейниковы, четверо из фамилии Меленьевых,
три Ивана, Михаил, Алексей и Василий Беляни-
новы, Семен и Василий Цыбышевы — все потом-
ственные меховщики.
В 1877 году в городе скорняжным промыслом
занимались 132 человека, подмастерьев у них
175 и учеников 38, а всего 345 человек.
Крупнейшим меховым торговцем стал Иван
Степанович Белоусов, родом из подгородной
Ямской слободы. Он скупал, случалось, «сырья»
только на Ирбитской ярмарке до 400 тысяч зай-
чатины, до 100 тысяч хоря, более 100 тысяч кош-
ки в год. За 20 лет, с 1855 по 1875 год, этот завод-
чик нажил полмиллиона рублей.
400 мастеров числилось в Арзамасе в 1880 го-
ду. За год они выделывали до 1 миллиона
128 тысяч шкурок, а вместе с сельскими скорня-
ками более 3 миллионов шкурок на сумму 912 ты-
сяч 800 рублей.
Едва ли не в начале XIX века скорняжный
промысел переходит в подгородные села — Ки-
рилловку, Морозовку, Березовку, Ямскую сло-
боду и Ивановское. Стоило только пройтись по
улице любого из этих сел, как сразу встретился
148
бы запыленный мелом мужик, ставящий у ворот
на солнце щиты с мехами для просушки... И уж
обязательно был бы слышен приглушенный
стук — это бабы, а то и ребятишки выбивали
меха. На лавочках там и тут сидят женщины за
сшиванием готовых шкурок...
Первыми начали в Кирилловке готовить бели-
чий мех Филипп и Павел Микишины. До этого
они нанимались на фабрику купца Милютина
в городе Алатыре Симбирской губернии. Расска-
зывают, когда Микишины приступили к работе
дома, то они никого не впускали в мастерскую.
Но мало-помалу ремесло все-таки «выбежало»
из дома Микишиных... После зачинателей дела
перешли и ремесло, и довольно большая торговля
мехами к кирилловским братьям Сухановым,
которые вывозили на ярмарки до 150 тысяч
шкурок зайцев.
С каждым годом все больше умельцев в Ки-
рилловке занималось выделкой разных мехов.
Известными стали мастера Алексей Васильевич
Перетрутов, Иван Алексеевич Карасев, Сергей
Иванович Рачков и его сын Борис Сергеевич
(кстати, дед и отец поэта Н. Б. Рачкова), Иван
Сергеевич Горчаков, Василий Федорович Жу-
равлев.
Самые лучшие мастера, а позже и торговцы
пушниной Сергей Иванович Попов, его дети и
внуки вышли из Ямской слободы. Здесь же раз-
вернул крупное меховое дело Иван Степанович
Белоусов, чье имя .было известно всей торговой
России.
Если в Кирилловке обрабатывали все меха,
а в Морозовке и Ямской слободе больше зани-
мались зайчиной, то в Березовке и Ивановском
готовили овчину. Среди сельских овчинников
149
жила старинная, о многом говорящая поговорка:
«Не шей дубленой шубы — оброк надбавят».
Овчинный промысел прижился в этих подгород-
ных селах давно. Еще в последней трети
XVIII века меховщики Иван Степанович Журав-
лев и Иван Андреевич Петров являлись главными
поставщиками овчины в Арзамас.
В XIX веке в уезде большие партии овчин
готовили и сбывали Аникины и Бариновы.
К 1880 году меховой промысел в названных
селениях стал преобладающим. Из 1088 человек,
занятых им, лишь 400 мастеров проживало в
Арзамасе, 300 мастеров трудилось только в Ки-
рилловке.
В кустарном отделе Всероссийской промыш-
ленной и художественной выставки 1896 года в
Нижнем Новгороде широко показали свои меха
и мастера Арзамасского уезда. До 15 видов пред-
ставили они только кошачьих натуральных и кра-
шеных мехов, а затем различные заячьи и хорь-
ковые меха, ковер из кошачьих хвостов, который
так удивил посетителей выставки. Все эти меха
и меховые изделия экспонировали мастерские
Елизаветы Александровны Муравиной, Ивана
Ивановича Муравина, Петра Алексеевича Суво-
рова, Дмитрия Андреевича Сурина и получили
высокую оценку специалистов.
Непросто складывались отношения между
скорняками и скупщиками выработанных мехов.
Прямо скажем, мастера находились в постоян-
ной кабале у купцов. Невыгодно же работающе-
му ездить хотя бы и на Нижегородскую ярмарку
за сырьем или сбывать там выделанный мех.
Итак, перекупщик скупал меха на месте, снаб-
жал мастеров сырьем и сам, конечно, устанав-
ливал выгодные для себя цены.
150
Заработки скорняков постоянно колебались.
Когда на российском рынке объявился большой
спрос на зайца, скорняку за 1000 выделанных
шкурок платили 30—35 рублей, затем заработок
упал до 25 рублей и наконец опустился до 16.
Лучший мастер — разборщик меха получал в
месяц до 20 рублей на своих харчах — это в ус-
ловиях работы в хозяйской мастерской. Осталь-
ные скорняки в городе имели от 6 до 15 рублей
в месяц. Все зависело от того, какой мех выделы-
вался.
В. И. Ленин в своей книге «Развитие капита-
лизма в России» писал об арзамасских скорня-
ках: «...трудясь по 14 часов в сутки за 6—9 руб.
в месяц, потому-то скорняки — народ бледно-
лицый, слабосильный, вырождающийся».
На падение заработка влияло многое: и по-
стоянное дорожание «сырых» мехов, и неизмен-
ный рост числа скорняков. Очень скоро появи-
лись отходники. Поначалу поманила «выгода
работы». Пытали счастье арзамасские скорняки
в селе Большом Мурашкине Нижегородской
губернии, ходили в пределы Пензенской, Сим-
бирской губерний, работали в городах Моршан-
ске, Шуе и известном центре скорняков Дунило-
ве Владимирской губернии.
Каждый вынужденный уход кормильца на
чужую сторону вносил разладицу в семейный
уклад жизни, вызывал сумятицу чувств и настро-
ений. Тоскливую песню сложили кирилловские
женщины:
За неделю сердце слышало,
За единый день поведало:
Провожала дружка милова
До города до Дунилова,
До заставушки Московской...
151
От села лугами, перелесками через Арзамас
шли с котомками скорняки и провожающие их
женщины и девушки. И только у моста через
Тешу, у Московской заставы, прощались.
Но недолгими оказались странствования ар-
замасцев по чужим городам и весям. Отходни-
чество скоро стало невыгодным — оказывается,
хватало и на стороне своих скорняков.
Тяжелая, грязная, вредная для здоровья ра-
бота, низкая оплата труда — все это создавало
нездоровый быт скорняков. Нет-нет да и вспы-
хивала среди овчинников страшная болезнь —
сибирская язва. Она переходила от шкуры зара-
женного животного. Сыскался лекарь. Им ока-
зался березовский крестьянин Иван Яковлевич
Андреев. Он служил прежде солдатом в Сибири,
был не только наслышан о болезни, но и привез
способ борьбы с ней, который состоял из хирур-
гического вмешательства: смертельный язвенный
нарыв на теле человека вырезал. Брал за лече-
ние самозванный хирург 3 рубля. Память люд-
ская донесла, что андреевский способ нередко
спасал-таки жизнь скорняков из Березовки и
села Ивановского. Со временем не стало Андре-
ева, способы его лечения были забыты, и нет-нет,
да и вырывала сибирская язва жертву из числа
подгородных скорняков. Последним в течение
двух дней скончался от нее Иван Сергеевич Гор-
чаков в Кирилловке в 1932(1933?) годах.
Среди других мастеровых в Арзамасе скор-
няки жили и бедней, и нечистоплотней. Это ведь
о них говорилось: «От козла псиной несет, а от
скорняка — кислятиной».
В народе держалась, конечно, жалость к пуш-
ным зверькам, к кошкам, и это подогревало у
горожан устойчивую неприязнь к скорнякам.
152
Мальчишки открыто дразнили своих сверстников
из семей меховщиков:
— Лоскутники! Скорлужники! Кошкодеры!
Доставалось и взрослым. Исподтишка, где-
нибудь из-за забора кричали малые, неразумные:
— Ты куда опять попёр, развонючий кош-
кодер? Ха-а! Побежал за кошкой кирилловской
дорожкой!..
Насмешливое, а то и явно презрительное,
по недомыслию, отношение к себе скорняки пе-
реживали тяжело, частенько пьянствовали. О них
даже «ругательную» песню сложили в городе.
Пелась она на мотив известной «За Уралом,
за рекой казаки гуляют».
Как за Шамкою-рекой *
Скорняки гуляют
И косушкою пустой
За реку бросают.
Скорняки не простаки —
Вольные ребята,
Все на шапках хохолки,
Только не женаты.
Мало робят, мало спят,
На Битках *♦ они лежат...
К концу прошлого столетия скорняжный про-
мысел в уезде падал. Много тому было причин.
Низкие заработки вернули сельских скорняков
к земле — начали сеять выгодный тогда лен.
Другие ударились в иное мастерство и ежегодно
уходили на заработки, особенно на строительство
Оренбургской и Пермской железных дорог,
где за лето зарабатывали до 70 рублей. Так,
только в 1878 году на Пермскую дорогу ушло
150 скорняков сроком на два года.
* Шамка — речка на окраине Арзамаса. Тут в основном
и жили скорняки.
♦♦ Битки — лобовина горы по течению Шамки.
153
В XX веке число скорняков сократилось еще
больше, так что некоторые из них работали, мож-
но сказать, из престижа фамилии, многие корми-
лись кое-как.
В 1915 году в городе осталось всего 8 скор-
няжных мастерских. Владели ими Муравины,
Сурин, Поляков, Щегольков, Кокуев. Тут надо
принять, правда, во внимание и то, что многие
мастера ушли по мобилизации на германский
фронт. В уезде осталось к этой поре 3 скорняж-
ных мастерских и 41 овчинная...
Организованное скорняжное производство в
Арзамасе и районе получило свое развитие уже
в первые годы Советской власти. По 1930 год
в городе работали мастерские пухового синди-
ката, где выделывали и меха заячьи, кроличьи.
Мех начали сшивать в «полы». Часть скорняков
трудились на дому. Вскоре поступает в Арзамас
«муфлон-козлина», появилось фабричное обору-
дование, синдикат был переименован в «Муфлон-
экспорт». Существовал он до 1934 года.
Меховое производство перенесли в Кирил-
ловку. Здешняя артель «Меховщик» объединила
лучших мастеров подгородных сел. Тут впервые
освоили технологию заводского окрашивания
мехов. С большой отдачей потрудились скор-
няки в войну, когда выполняли спецзадания для
фронта — готовили меховые жилеты, шапки,
полушубки, офицерские бекеши, тулупы, рука-
вицы и др.
Бездумно, волевым ведомственным решением
сверху артель закрыли весной 1962 года. Не
воспрепятствовало этому скорому решению, не
вняло голосу скорняков и районное начальство.
Так прекратился еще один древний промысел
на арзамасской земле.
154
Время скрыло от нас имена первых скорня-
ков-арзамасцев. Но известны имена последних.
Их должно оставить в памяти народной. Назо-
вем арзамасских и кирилловских мастеров. Это
Степан Иванович Рачков, Семен Павлович Аверь-
янов, Василий Иванович Суханов, Михаил Пет-
рович Лисин, Иван Алексеевич Карасев, Степан
Сергеевич Тихонов, Василий Михайлович Гостев,
Сергей Иванович Карасев, Александр Алексе-
евич Пулин и другие. Из села Ивановского вы-
шли мастера Василий Иванович Макарычев,
Иван Иванович Коровин и его сын Владимир,
а из Ямской слободы — Степан Алексеевич Вар-
ганов и Петр Николаевич Макаров. Немало мас-
теров было и в селе Березовка: Семен Смыслов,
Алексей Михайлович Хритинин, Василий Федо-
рович Егоров, Василий Степанович Смыслов,
Иван Николаевич Пчелин и Андрей Васильевич
Кочергин.
КАТАЛИ
В далеком селе Шушенском в 1899 году
В. И. Ленин написал работу «Развитие капита-
лизма в России». В теоретической борьбе против
народников — а они утверждали, что Россия из-
бежит капиталистического развития,— Влади-
мир Ильич убедительно доказывал, что страна
встает именно на капиталистический путь.
В. И. Ленин пользовался большим статистичес-
ким материалом, в том числе и работами арза-
масца Андрея Васильевича Карпова, который
по заданию губернского земства описал состоя-
ние промыслов в Арзамасском уезде. Эти разно-
сторонние объективные исследования, прово-
155
дившиеся по всей России, были опубликованы.
В. И, Ленин тщательно проанализировал со-
стояние кустарного дела, фактами и цифрами
раскрыл механизм развития его именно в капи-
талистическом направлении, показал нещадную
эксплуатацию промышленниками труда город-
ских и сельских ремесленников. «В г. Арзамасе
Нижегородской губернии «фабр.-заводская» ста-
тистика считала в 1890 г. всего 6 кожевенных
заводов с 64 рабоч.; и это — лишь небольшая
частичка капиталистической мануфактуры,
обнимающей промыслы скорняжный, сапожный
и др. Те же заводчки занимают рабочих на дому
и в г. Арзамасе (в 1878 г. их считали до 400 чел.)
и в 5-ти подгородных селениях, где из 360 домов
скорняков 330 работают на арзамасских купцов
из их материала... В подгородной Выездной Сло-
боде из 600 домов сапожников 500 работают
на хозяев, получая кроеные сапоги...»
Описал В. И. Ленин и состояние войлочного
промысла: «Нижегородская губерния занимает
первое место по развитию «фабрично-заводско-
го» войлочного производства, а в этой губернии
главным центром данной промышленности яв-
ляется город Арзамас и подгородная Выездная
Слобода...» И далее. Изучая механизм связи
кустарей с промышленниками, В. И. Ленин пока-
зал, что «отделение «фабрично-заводской» и
«кустарной» промышленности чисто искусствен-
ное... мы имеем перед собой единый и целостный
строй промысла, который вполне подходит под
понятие капиталистической мануфактуры. С
технической стороны это — ручное производ-
ство. Организация работы — кооперация, осно-
ванная на разделении труда... Кооперация эта —
капиталистическая».
156
В ряду других ремесел войлочное производ-
ство действительно имело все признаки индиви-
дуального мастерства.
Нижегородская губерния издавна занимала
ведущее место в России по валяльному произ-
водству. Исторически сложившимися центрами
были Семеновско-Балахнинский, Горбатовский
и самый большой — Арзамасский, где в 1902 го-
ду войлочным делом занято 900 человек. Всего
в губернии кошмовалами числилось до 7000 че-
ловек.
...Кошмы и стельки катать — дело простое...
Разбирали, сортировали шерсть, чесали ее, пере-
сыпали мукой и взбивали нехитрым инструмен-
том — «лучком». Затем шерсть настилали на
толстый холст, а как брезент появился — на
брезент, увлажняли и скатывали валом вокруг
круглой палки в ширину заданного войлока.
Потом полость подогревали, сушили на печи, и
ее катали на полу ногами до тех пор, пока она не
сваливалась в рыхлую кошму.
Вторая часть работы — стирка, производи-
лась она в избе-стирне. Почти в кипящую воду
в большом котле окунали кошму, вытаскивали,
разминали руками на дощатом примосте, снова
окунали в воду и опять разминали. Наконец вы-
жатую кошму сушили несколько дней тут же в
стирне, и вот она готова к продаже.
В прошлом веке и в начале нынешнего валяли
3-, 5-, 7-, 8-, 10—, реже 12-фунтовые кошмы разме-
ром в длину от 2,5 аршина и до 3, в ширину от
6,5 четверти до 2 аршин. Обычно за день рабочий
делал 6 трехфунтовых кошм, или 5 пятифун-
товых, или 4 семифунтовых. г
Работа над валяными сапогами (валенками)
несколько сложнее. Настилается шерсть на по-
157
Производство кошмы
лотно в виде маленькой кошмы, одну сторону
ее загибают в другую, место соединения смачи-
вают водой, покрывают шерстью и прибивают.
Получается сапог больших размеров. В стирне
обмакивают заготовку в горячую воду, руками
разминают на примосте, варят сапог до двух
дней. Уплотнившийся от варки сапог надевают
на деревянную колодку, трут на «рубцах» — са-
пог все уплотняется, становится глаже. Его су-
шат, трут пемзой, красят — готов!
В Арзамасе кошмовальное, или войлочное,
ремесло появилось позже, нежели в селах уезда
(кстати, ремесло это обычно называли кошов-
ным, а мастеров — котовниками).
158
В давние-давние времена на месте современ-
ного села Красного два мордвина выделывали
красные сукна. Это предание и ложится в основу
легенды о названии села. После смерти владель-
цев фабрики их дело никто не продолжил, а се-
ляне научились в самом начале XIX века валять
шляпы, сапоги, стельки, а женщины вязать чулки
и варежки.
На пальму первенства появления промысла
в свое время претендовало и село Хохлово. В эти
же годы некий Миколушка Черный «своей вы-
думкой» научился валять кошмы, сначала самые
плохие. Рассказывали, что он долго прятался от
любопытных глаз на подволоке, на чердаке, и
тихо работал там. Но шила в мешке не утаишь!
Спустилось-таки с чердака на вольный свет ре-
месло, освоили его вначале родные Миколушки,
а потом соседи и все прочие... Хочется верить
в сметливость хохловцев уже потому, что позже,
как о явно достоверном, селяне рассказывали,
что их родители лет двенадцать валяли так назы-
ваемые коровьи сапоги — из коровьей шерсти,
нестираные. И такие это были теплые, ноские
сапоги, что запрос на них шел из-за границы.
На истории валяльного дела в селе Красном
остановимся подробнее.
Немало способствовал развитию ремесла по-
мещик Ёвреинов. Он специально послал несколь-
ких мастеров в Московскую губернию, чтобы
там научиться валять шляпы — выворачивать
тульи и отделывать их пемзой. Помещик органи-
зовал и изготовление ковров. В 1849 году их пред-
ставили на «Выставку сельских произведений»
в Нижнем Новгороде, и они получили большую
серебряную медаль. Вот как об этом извещали
«Нижегородские губернские ведомости»: «...Се-
159
ребряную медаль... Из дворян коллежскому реги-
стратору Петру Ивановичу Евреинову за пред-
ставленные войлока из домашней шерсти и из
шленской, деланные крестьянами села Красного,
издавна занимающимися приготовлением войло-
ков. Г-н Евреинов, первый в России, улучшив
достоинство войлоков, стал набивать их наподо-
бие ковров, подобно тому, как это делается во
Флоренции, Манчестере и Берлине. Теперь они
появились и в России».
Ковры красносельцев понравились на рынке.
Отличали их мягкость и легкость, их охотно ску-
пали купцы Востока, образцы отправили аж в
Австрию и далекую Кяхту, к границам Китая,
в надежде на выгодные заказы.
Как рассказывали, немало ковров, украшен-
ных набойкой в виде зеленой ампирной сетки
с букетами ярких цветов внутри клеток, нахо-
дилось в арзамасских церквах. Надо думать, что
эти ковры были изготовлены в Красном. Набойка
в селе, к сожалению, долго не задержалась, «уш-
ла» в город.
Но красносельцы продолжали удивлять. Мас-
тер В. И. Нестеров приготовил по образцам
100 войлочных «кокор» дня переноски пушек
и пороха на корабли военного флота. А его одно-
сельчане Андрей Нестеров и Дмитрий Калинкин
сваляли «кокоры» для подачи артиллерийских
снарядов на военных кораблях. В 1857 году на
выставке в Нижнем Новгороде все трое получили
за высокое мастерство похвальные листы. Почет-
ного отзыва удостоился и тогдашний красно-
сельский помещик Н. Я. Стобеус.
В середине века еще до «выхода в свет» кар-
тузов и фуражек в моде оставались валяные
шляпы. В. И. Нестеров и Михаил Золотов стали
160
валять их. За головные уборы из коровьей шер-
сти, поярковые кошемки и потники в 1857 году
Михаил Золотов получил на «Выставке сельских
произведений» денежную премию.
В 1840—1850 годах в Красном начали валять
сапоги. Первыми освоили ремесло братья Гого-
левы, за ними — Антипины. Красносельские
катали — так они себя называли, как и мастера
других сел, готовили не только простые валенки
для работы, будничной носки, но и для празд-
ничного дня. Продавались «писаные» сапоги.
Еще не скатанные окончательно, их прошивали
толстой иглой с красной, белой, если сапог катал-
ся черным, или другими цветными нитями. При
дальнейшей катке цветные нити сваливались с
шерстью и образовывали мягкие линии того узо-
ра, что был выполнен иглой. Чаще украшались,
конечно, женские валенки — они хорошо допол-
няли народный зимний костюм нижегородки.
Затем в селе стали валять обувные
стельки.
Красносельцы работали с выдумкой, практи-
ческой сметкой. Тот же В. И. Нестеров приго-
товил очистительные емкости для винных заво-
дов, в селе начали валять войлочные пальто.
Красноселы этой поры не без оснований гово-
рили, что они сваляют что угодно.
С легкой руки В. И. Нестерова очень разви-
лось шляпное дело. Так, в 1862 году в селе изго-
товили 160 тысяч головных уборов. Готовились
шляпы следующих фасонов: туртапка, кашинка,
шпилек простой, или бурлацкая, московка, мос-
ковский шпилек, срезка, или кучерская, купец-
кая, шаловатая, чувашка и буфетка. Какой бога-
тый выбор шляп для простого народа! * И сто-
* Форму большинства этих шляп можно увидеть в
«Толковом словаре* В. И. Даля. М., 1980. Т. IV. С. 640.
161
или-то шляпы дешево: сотня штук от 17 до
26 рублей.
Быстро распространялось валяльное дело по
другим селам уезда. В 1878 году в Красном, Ва-
сильевом Враге, Хохлове, Должикове, Шатов-
ке, Ямищах 935 человек в 245 домах занимались
валяльным промыслом. В том году изготовлено
в Красном 34 800 сапог и 32 тысячи шляп. В Ва-
сильевом Враге было сваляно 30 тысяч шляп.
Долгое время этим промыслом занимался Федот
Мишуткин. В Хохлове, Должикове, Шатовке
и Ямищах скатано 112 824 кошмы. Стелек в селе
Красном сваляли 240 тысяч штук. Столько же
приготовили стелек и в Васильевом Враге.
Кажется, позже других появились кошмо-
валы в подгородной Выездной слободе. Жил тут
умный, предприимчивый крестьянин Сергей Ва-
сильевич Вязовов, крепостной Салтыковых. Он
и увидел, что отходы производства в селе, как и
в Арзамасе, бросались, пропадали. Сергей Ва-
сильевич стал собирать, скупать и на стороне
мездру с кож и открыл доходный клеевой завод,
а из шерсти, что прежде после золения кож тоже
выбрасывалась, начал валять войлоки и кошмы.
Дело пошло так хорошо, что Вязовов прикрыл
кожевенный завод и полностью отдался валяль-
ному делу. В 1850 году Сергей Васильевич отку-
пился от барина, перенес свое предприятие в Ар-
замас, значительно расширил его. Однажды —
это осталось в памяти арзамасцев — Вязовов
только на Нижегородской ярмарке одним разом
закупил 40 тысяч пудов шерсти, для перевозки
которых подрядил 1600 подвод. Вскоре на такого
энергичного заводчика работало уже до 300 кус-
тарей. Предприимчивый Вязовов, этот едва гра-
мотный крестьянин, первый из арзамасцев от-
162
крыл торговый путь своей кошме в Западную
Европу. Не зная немецкого языка, он несколько
лет кряду ездил в Германию и Австрию, где вы-
годно сбывал свой ходовой товар. Попробовал
С. В. Вязовов и его наследники возобновить на-
бойку. Свидетельства об этом относятся к
1896 году ♦.
Помещики Салтыковы редко отпускали на
волю своих крепостных. Правда, в Выездной
слободе начал свое кошмовальное дело и кресть-
янин Алексей Иванович Будылин, откупившийся
затем у барина за громадную цену. Вскоре, как
и Вязовов, Будылин переселился в Арзамас и
широко развернул свое производство. В 1857 го-
ду на «Выставке сельских произведений» в Ниж-
нем Новгороде Алексей Иванович получил по-
хвальный лист за «белую кошму, отличающуюся
плотностью, мягкостью и белизной». На этой вы-
ставке были также награждены «за хорошие
шерстяные полости» братья Сергей и Иван Вя-
зововы.
И еще один крестьянин Выездной слободы
удостоился на выставке 1849 года заслуженной
награды. Денежную премию получил Жевакин
«за кошму и кожу». Вскоре семья Жевакиных
перебралась в Арзамас и открыла тут в 1885 году
кошмовальный завод. Через 10 лет предприятие
расширилось. Были установлены первые машины
* В русско-турецкую войну 1877—1878 гг. С. В. Вязовов
в патриотическом порыве дал средства на снаряжение пол-
ка солдат и на оборудование стационарного госпиталя на
31 человека. Крестьянин С. В. Вязовов был введен в дво-
рянское достоинство и, как рассказывают выездновцы, сфо-
тографирован с царским семейством. Земляки называли
Сергея Васильевича «миротворцем» и «первым стулом у
царя».
163
для изготовления кошм. 270 рабочих выпускали
до 550 тонн кошмы в год.
В последнее десятилетие XIX века арзамас-
ские кошмовалы укрепляют свои связи со все-
российским рынком и торговыми фирмами Поль-
ши, Германии, Австрии, Англии и США, куда
поступали строительная и потниковая кошма,
кожевенные изделия и обувь.
Широкий ассортимент валяльных товаров
могли предложить в эти годы арзамасцы русским
и иностранным покупателям. Вот что показали
они на Всероссийской промышленной и худо-
жественной выставке 1896 года в Нижнем Нов-
городе.
Мастер села Кичанзина Семен Андреевич
Корсаков представил сапоги черные поярковой
шерсти мужские и женские, кошму белую пояр-
ковую, кошму коровьей шерсти, кошму красную
и рисованную и 13 видов обувных стелек. Иван
Кондратьевич Федин, что из села Хохлова, вы-
ставил кошму для обивки внутренних стенок
вагонов, дверей, построек, а также кошму для
обивки патронных и пороховых ящиков.
Кошмовалы села Красного показали работы
Григория Степановича Меньшова: сапоги муж-
ские и женские из поярка и пять видов стелек.
Четыре вида стелек представил Федор Иванович
Ушенин из этого же села. И еще два красносель-
ца — Иван Иванович Нестеров и Алексей Ивано-
вич Утенков приняли участие в выставке. Креп-
кие, красивого вида валяные сапоги женские и
детские приготовил Алексей Иванович Утенков.
И. И. Нестеров выставил поярковые шляпы —
московки и туртапки и такие же шляпы из ко-
ровьей шерсти.
Демонстрировал войлоки своего заведения
164
и А. С. Вязовов. В кустарном отделе посетители
выставки могли полюбоваться войлоком белым
поярковым, войлоком «образцовым», войлоками
с вензелем. Было три разных образца набойки:
№ 1, AW и № 3, которые шли за границу. Рядом
висели войлочные ковры-набойки IX 2 и 2Х 3 ар-
шин. Арзамасцы привезли на выставку и цветные
обувные стельки самых разных размеров.
В 1897 году в уезде действовало 32 кошмо-
вальни, 106 стирней, 130 стелечных и 25 сапож-
но-валяльных заведений. Медленно, но все же
происходит механизация отдельных трудоемких
работ. Сын Л. В. Жевакиной Александр Серге-
евич учился в Московском высшем техническом
училище и постепенно ставил на механическую
основу кустарное производство. Технические
знания инженера, его богатый фамильный опыт
пригодились и в советское время. В начале 1930-х
годов Александр Сергеевич работал главным
инженером войлочной фабрики имени С. М. Бу-
денного, а потом в областном тресте «Союззагот-
шерсть». Инженером-механиком стал и Генна-
дий Иванович Вязовов.
Вкладывали свои капиталы в кошмовальное
производство Арзамасского уезда и иногородние
предприниматели. Так, из Сибири явился, как
говорили, «гениальный торговый человек», под
конец жизни москвич и миллионер Николай
Мартимианович Чукмалдин. Он открыл в 1895 го-
ду в Выездной слободе кошмовальный завод
под присмотром братьев Жевакиных. В 1901 году
на заводе был установлен паровой двигатель и
машина для настила шерсти высших сортов.
Начала работать и катальная машина. Это от-
части механизированное предприятие перешло
в руки Жевакиной.
165
В 1901 году в Арзамасе 6 кошмовальных за-
водов: Александра Сергеевича Вязовова, Ивана
Федоровича Вязовова, Ал. Ал. Жевакина,
Дмитрия Ивановича Маркеева, Николая Андре-
евича Мочалова и Николая Мартимиановича
Чукмалдина.
Изделия арзамасских кошмовалов все больше
имели спрос и ценились за рубежом. Уже и на
международных выставках они удостаивались
высоких наград. Так, в 1907 году на Брюссель-
ской выставке кошмы фабрики И. Ф. Вязовова
получили бронзовую медаль.
При растущей концентрации кошмовального
производства в уезде, однако, оставалось еще
немало кустарей. Многие трудились на дому или
уходили на заработки в другие места. Едва ли не
половина мужчин Слизневской, Новоусадской
и Пановской волостей уезжали в Москву, Петер-
бург, Ярославль, Тамбовскую и Симбирскую
губернии. Заработок отходников составлял до
70 рублей за лето.
До 200 стелечников и валяльщиков сапог
убывали на полтора месяца ежегодно из села
Красного и Васильева Врага. Они добирались
до самых отдаленных мест Европейской России
и даже в Зауралье. Возвращались не всегда с хо-
рошим заработком. То и говорили: «Родима сто-
рона — мать, чужа — мачеха».
В среде кошмовалов долгое время бытовали
горькие воспоминания об условиях труда на за-
водах дореволюционного времени. «Терпелка» —
так называли между собой кошмовалы свои
фабрики.
В конце прошлого века В. И. Ленин писал
об арзамасских войлочниках: «Работают нагие,
в температуре 22—24°. В воздухе носится тонкая
166
и нетонкая пыль, шерсть и всякая дрянь из нее.
Пол на «фабриках» земляной (именно в стир-
нях)...»
Катали, по воспоминаниям современников,
были очень серьезными людьми, в нравственном
отношении даже выше скорняков. А. В. Карпов
писал в свое время: «Все они славные песенники,
особенно любящие петь артелями в арзамас-
ских трактирах; проходя во время ярмарок по
арзамасскому базару, часто можно слышать эти
песни. «Чьи мужики-то поют? — спрашивает
толпа слушателей.— Хохловские кошомники!»
Пришло время, и «серьезные люди» дружно
выказали неприятие той страшной «терпелки».
20 июня 1905 года на фабрике Жевакина рабочие
объявили забастовку. 56 рабочих потребовали
повышения заработной платы. Испуганный хо-
зяин принял условия забастовщиков.
Несмотря на всю тяжесть труда, валяльное
производство продолжало развиваться. В 1915 го-
ду в Арзамасском уезде насчитывалось 29 шер-
стобиток, 45 кошмовален; стелечных заведе-
ний — 121, валяльно-сапожных — 96, катально-
стелечных — 32. В городе действовало 8 фабрик
и заводов.
Еще до революции сельские кошмовалы на-
чали объединяться в артели, а в середине 1917 го-
да образовался Арзамасский союз кошмоваль-
ных артелей. Начало ему положила Ездаковская
артель Ардатовского уезда. В 1916 году правле-
ние Нижегородского союза учреждений мелкого
кредита образовало несколько трудовых кош-
мовальных артелей вокруг Арзамаса в волостях
Ново-Усадской, Бестужевской, Пановской, Ус-
пенской Арзамасского уезда и Ичаловской Арда-
товского уезда. В конце года кошмовалы отде-
167
лились от Нижегородского союза учреждений
мелкого кредита и вели дело уже самостоятель-
но. 15 артелей только за один год выработали
войлока на сумму более 3 миллионов рублей.
Валяльное производство живет в Арзамасе
и сейчас. Оно сосредоточено на крупной кошмо-
вальной фабрике имени С. М. Буденного.
В 1934—1935 годах была проведена рекон-
струкция фабрики, выстроен двухэтажный кор-
пус. В цехах появились катальные машины,
валяльные системы Вязовова (арзамасца) и дру-
гое оборудование. Фабрика выпускала 1600 тонн
подошвенных и шорных войлоков в год. Был
открыт новый цех по выработке суховальных
войлоков. В 1940 году на фабрике вырабатыва-
лось 2500 тонн войлока в год. В годы Великой
Отечественной войны коллектив трудился над
выполнением заказов фронта.
Ныне фабрика значительно реконструиро-
вана. В 1965 году она довела выпуск войлока до
5894 тонн в год. В наши дни на предприятии
вырабатывается ежегодно войлочной продукции
более чем на 20 миллионов рублей.
ДОЛГОЕ РЕМЕСЛО
В 1767 году на заседании екатерининской
«Комиссии об уложении» объявлено о знатных
селах нижегородских — Городце, Катунках, Ра-
ботках, Лыскове, Мурашкине, Княгинине, Павло-
ве, Ворсме и Выездной слободе. Высокой чести
эти села удостоились за .развитие различных ре-
месел и торговли.
Долгое время Арзамас и подгородная Выезд-
ная слобода являлись заметными центрами
168
Один из послед-
них арзамасских
мастеров по вытяж-
ке сапожных голе-
нищ посадчик И. С.
Ананьев
кожевенного дела в губернии. Местная кожа
обеспечила появление сапожного промысла.
В Арзамасе шили обувь «для себя», разуме-
ется, с начала возникновения кожевенного дела
на нижегородской земле, а в Выездной слободе
профессиональные сапожники появились позд-
нее. Некогда в волостном правлении, под стек-
лом, висела царская жалованная грамота от
I июня 1688 года боярину Федору Петровичу
Салтыкову. За многие его службы государству
пожалованы ему были в вотчину ?не только ка-
зачья Выездная слобода под Арзамасом, но и
село Кимры в Кашинском уезде (позже Тверской
губернии). Кимряки сапожничали издревле, и
169
потому не трудно предположить, что Салтыковы
переселили одного или нескольких хороших
мастеров в свое арзамасское поместье, чтобы
и тут «обжился» сапожный промысел.
И все же долгое время именно арзамасцы
были лучшими мастерами. В середине XVIII века
тут работало 49 хороших мастеров и среди них
Иван Степанович Беляев, Иван Васильевич Би-
рюков, Василий Алексеевич Безносов, братья
Василий, Федор и Андрей Ивановичи Коринские,
Алексей Яковлевич Лысковцев, Иван Михайло-
вич Барышков, Дмитрий и Семен Молотковы,
Федор Милютин, Семен Григорьевич Ерышев
и другие.
В начале XIX века в городе образован сапож-
ный цех, его старшиной избран Михаил Серге-
евич Саблин. В документах Арзамасской ремес-
ленной управы этого времени видим имена масте-
ров: Ивана Александровича Иконникова, Семена
Семеновича Ерышева, Степана Федорова, Петра
Зачатьева, Ивана Красносельцева, Семена Шо-
рохова, Якова Семеновича Ерышева, Ивана Се-
меновича Меленина, Василия Васильевича Сели-
ванова, Ивана Ивановича Лимонова, Алексея
Фешина, Василия Мелентьева и многих других.
Достойны упоминания эти мастера уже по-
тому, что они вместе с другими выполнили в
1812 году большой заказ на обувь для воинов
нижегородского ополчения. Пошив армейских
сапог организовал купец, крупный жертвователь
на нужды войны Иван Алексеевич Попов.
В 1861 году в сапожном цехе Арзамаса чис-
лилось 175 мастеров. Среди них выделялся Иван
Васильевич Аркадьев, который «обувал» придир-
чивое купечество.
К концу 60—70-х годов сапожное ремесло
170
в городе сильно избылось, стало все больше об-
живаться в Выездной слободе. К этому времени
сельские обувщики обрели достаточную извест-
ность. Так, в 1857 году крестьянину слободы
Ивану Пузакову объявлена в газете «Нижегород-
ские губернские ведомости» «публичная похвала
за смазные и охотничьи сапоги дешевые по цене,
прочные и отличающиеся чистотой отделки»,
которые он представил на Нижегородскую вы-
ставку.
В 1867 году выезфювцы сшили 40 тысяч пар
разной обуви, что говорит уже о многочислен-
ности здешних сапожников. В 1880 году в слобо-
де действовало 1000 мастеров. За год каждый из
них в среднем шил до 150 пар обуви. Итого на
рынок ушло 150 тысяч пар сапог на 675 тысяч
рублей.
Что шили арзамасцы и выездновцы? В ста-
рину мода капризничала меньше, сменялась4
реже. Долгое время готовили сапоги простого
деревенского фасона — на прямой колодке и
смазные сапоги — на косой колодке, которые
чаще тачались на заказ. Для мужчин шили в то
время яловые простые, смазные с короткими
голенищами, смазные с бураками или с длин-
ными голенищами, смазные с калошами, которые
могли выполнить только лучшие мастера, а так-
же сапоги лаковые, «гамбургские» и «женихов-
ские», сапоги для мальчиков. А вот женщины
носили ботинки из заграничного опойка —
вроде туфель, черевики, черевики с медью на
пятке, полусапожки шагреневые, ну и грубые
рабочие «чакуры» — для деревенских женщин.
Почти всю обувь приготовляли из местного
сырья: яловицы (коровьей кожи), конины, опой-
ка на смазные сапоги, баранины, жеребка (же-
171
Сапожники села Выезднова (1927 г.). Слева направо, си-
дят. А. И. Винокуров, техник школы ремесленных учени-
ков, А. О. Фунтов, инструктор школы, И. В. Мошков, мастер-
наставник; стоит С. В. Курдин, мастер-наставник
ребячья кожа), свинины. Последние три тонкие
кожи шли на поднаряд и на подкладки. Шили
арзамасские и выездновские мастера также обувь
из красного и зеленого сафьяна, поставляемого
из Москвы. Из сафьяна, как и из лаковой кожи,
обувь готовили обычно по заказу.
Еще в XVIII веке сапожники Выездной сло-
боды пошли в отход в низовые поволжские горо-
да Саратов, Самару, вплоть до Астрахани. Гово-
рили они, шутили с понятной горечью: «Мы как
мухи, чуть солнышко пригрело, мы и оживаем».
Отток мастеров увеличивался. По словам
арзамасского краеведа прошлого века, учителя
городского училища П. Пискарева, в 1850 году
в Астрахани и Астраханской губернии прожи-
вало до 300 выездновских сапожников, 100 мас-
теров — в Саратове, 150 — в Уральске, Самаре
и Нижнем Новгороде, некоторые уходили в Си-
бирь. На чужбине выездновцы имели своих ста-
рост, которые поддерживали связь с родным
селом, выправляли паспорта, платили собранный
оброк Салтыковым.
Ежегодно до сотни мастеров из слободы уез-
жало в Нижний Новгород. Они привозили на
ярмарку заготовленную обувь и шили ее на мес-
те — кожа-то была под рукой. Работа и продажа
в губернском городе оказывалась выгодной, не
надо платить перекупщику за кожу, за продажу
обуви — все это производил сапожник сам.
В 80-х годах выездновцы продавали на ярмарке
до 20 тысяч пар обуви в год. А на месте нажи-
вались на нелегком труде обувщиков выезднов-
ские и арзамасские перекупщики Шитов, Ша-
почкин, Мотков, Белоусов, Симагин, Усков, Су-
воров, Пегов. Купцы Николаев, Попов и Волков
сбывали арзамасскую обувь даже за границу.
173
Много продавалось обуви в самом Арзамасе,
в так называемом сапожном ряду, у дома купца
И. С. Белоусова. Тут она шла как в розницу, так
и партиями, на сторону. Еще в середине XIX века
один из выездновских, некто Зеленин, живший
в Саратове, закупал сапоги в Арзамасе для сара-
товцев. За Зелениным потянулись другие: Стар-
ков и Лайшев из того же Саратова, Бунтов и
Ванин из Оренбурга, Василий и Илья Ивановы
из Починок. Эти торговцы приезжали в Арзамас
и Выездную слободу два-три раза в год, и каждый
из них увозил солидные партии обуви.
Пестрый, шумный народ собирался в базар-
ные дни у большого дома Ивана Степановича
Белоусова, что на углу Гостиного ряда и улицы
Мостовой. Купля-продажа сама собой. Каждый,
особенно многолюдный ярмарочный Торжок ста-
новился для мастерового человека и своеобраз-
ным праздником. Бойко продавал он свое, не
хмурясь, покупал нужное чужое, во всем распа-
хивался душой: работать так работать, а на миру
быть — веселым слыть!
Сапожники, не в пример иным ремесленни-
кам, знали, что нужны они людям повседневно
и держали себя не то, чтобы вызывающе, а с ка-
ким-то победным достоинством. Горожане, в
свою очередь, любили задорить слобожан.
Выездновец, ладный молодец в яркой сати-
новой рубахе, вскидывает на руке блестящие
мужские сапоги из тонкой кожи.
— О-ой, парень! Сапоги жениховские блес-
тят, на тебя глядят. Обувай на ножки и скачи
по семейной дорожке!
Развел парень руками, прошел мимо, а мастер
острыми глазами другого покупателя углядел и
зазывает:
174
— Сапоги со скрипом, будешь ходить с ши-
ком. Чаруй женску половину, накинь к цене пол-
тину!
Кто-нибудь из собравшейся толпы начинает
ворчливо «щупать» выездновца:
— Хороши сапоги, только подметки-ош-
метки. Тряхнул ногой, они и долой...
Кто-то из проходящих мимо вздыхает:
— На улице грязь — опять сапожник князь!
Появились новые покупатели близ мастера.
Вот явно супруги подошли. «Сам» оминает носок
женских полусапожек:
— Узки вроде-ка...
Мастер и тут не отмолчится, только заску-
чает глазами:
— Ты, землячок, сперва походку бабе на-
ладь, чтоб мозоли убрать...
Но вот к нашему веселому торгашу подходит
покупатель явно серьезный. Этого и убеждать
надо серьезно.
— Гляньте, ваше степенство... Стелька-то
выборная, подметки — хребтовые. И на ноге
будут как влиты. Поверь, а не поверь, так хоть
примерь!
— А пожалуй...— сдается их степенство
второй гильдии... Не прогадаю — покупаю! —
и пухлой рукой лезет за бумажником.
— Носить вам не износить! — ликует сапож-
ник.— Трепать не истрепать.
В. И. Ленин в своей работе «Развитие капи-
тализма в России», сообщая о числе сапожников
в Выездной слободе в 1890 году, подчеркивал,
что земледелием жители почти не занимаются,
и весь облик их жизни — чисто городской, живут
«роскошно». Потому выездновцы еще и удари-
лись в ремесла, что у них на ревизскую душу
175
приходилось всего по 0,7 десятины земли. После
отмены крепостного права, в 1871 году, около
400 семей села записались в мещане — это без-
земельные.
Но и то правда, что почти ни один другой
промысел в уезде не давал такого заработка, как
«хлебный» сапожный, к тому же он был постоян-
ным. Мастер, если он сам закупал кожу и сам
сбывал обувь, получал до рубля в день. Мастер,
шивший сапоги из давальческой кожи, получал
в день 70 копеек. Для того времени это довольно
высокий заработок. Женщины здесь «наклеива-
ли» до 30 копеек в день.
Известно, что кожевники и сапожники при
необходимости строгают кожу. При огромном
производстве кожи и шитье обуви скапливается
много обрези. По дешевке женщины скупали ее
и склеивали стружку в брусья — одного бруса
хватало на подбор пары сапог. Из пуда стружек
выходило 100 брусков, которые женщины про-
давали за 3 рубля. Вот вам и посильный зара-
боток! Кроме того, многие жены сапожников
строчили задники сапог, тачали голенища, вши-
вали стельку, убирали верх сапога: пришивали
ремни, ушки к голенищам, некоторые могли под-
бивать шпильками подошву.
В 1896 году лучшие выездновские сапожники
Иван и Павел Мошковы, а также А. А. Комаров
выставили свою обувь в кустарном отделе Все-
российской промышленной и художественной
выставки. Посетители могли вполне оценить са-
поги «русские», «городские», сапоги для работы
на золотых приисках — особо прочные, сапоги
фасона «середняк» и «жениховский размер». Из
женской обуви Павел Мошков представил «рус-
ские коты», башмаки, полусапожки, «русские
176
калоши», шитые из яловой кожи. Цена на обувь
объявлена умеренной, мастера гарантировали
прочность.
Авторитетные специалисты, определявшие
награды участникам выставки, не обошли внима-
нием выездновских обувщиков. А. А. Комаров
и Иван Васильевич Мошков награждены бронзо-
выми медалями, а Павел Васильевич Мошков
получил публичный похвальный отзыв.
В 80—90-х годах сапожный промысел в Вы-
ездной слободе начал было сокращаться и только
казенные заказы поддержали его. Значительно
возрос он во время русско-японской войны. Тог-
да военное ведомство сделало большой заказ
обувщикам. За 1904—1905 годы они «оголовили»
и подшили кожей 8000 пар валенок. Сапожники
и валяльщики сшили и сваляли за это время
300 тысяч пар армейской обуви. И резко поднял-
ся промысел в годы первой мировой войны. Арза-
масская городская управа взяла подписку с 55 го-
родских и 455 выездновских сапожников в том,
что они будут работать качественно. В 1914 году
выездновцы и арзамасцы сшили 68 684 пар сапог,
а на следующий год — 73 352 пары сапог для
солдат.
Как о лучших мастерах любого ремесла, об
арзамасских и выездновских сапожниках ходили
достоверные рассказы. И теперь еще помнят
в Арзамасе о сапожнике Шутове, что жил на ули-
це Стрелецкой. Он смолоду работал на удивленье
многим. В 1896 году на Нижегородской промыш-
ленной и художественной выставке, как расска-
зывают, Шутов улучил момент, гснял в песке след
обуви императора Николая II, по этой мерке
сшил из дорогой кожи сапоги и отправил их ца-
рю. Они пришлись впору, и Шутову выдали спе-
177
циальный диплом, удостоверяющий его высокое
профессиональное мастерство. Этим дипломом
мастер долго гордился.
А через 20 лет подтвердили свое истинное
народное звание «первейших мастеров» выезд-
новские сапожники: Иван Васильевич Мошков,
Алексей Павлович Леднев, Сергей Васильевич
Ерофеев, Александр Александрович Ерофеев,
Иван Тимофеевич Куликов, Павел Петрович
Базаев, Алексей Семенович Усанов и арзамасец
Лыткин. В мае 1916 года они получили за подно-
шение царской фамилии обуви, сшитой в
«утяп» — по размеру, специальные грамоты и как
личную благодарность от Николая II карманные
часы с золотым изображением государственного
герба России.
И еще: некоторые мастера из Выездной сло-
боды, на спор, прошив подошву сапога дратвой,
срезали ее с наружной стороны подошвы, но ка-
чество сапога от этого не нарушалось, подошва
держалась «по секрету» прочно.
К этому и такой пример: военное интендант-
ство в первую мировую войну выдавало на пару
сапог так называемую армейскую делюшку. Са-
пожники из двух этих делюшек выкраивали за-
готовки на три пары сапог заданного размера и
шили их с должным качеством.
В памяти сельских обувщиков долго жили
рассказы о встречах с А. М. Горьким. Алексей
Максимович всегда и всюду искал интересных
людей; их судьбы затем, так или иначе, находили
себе место на страницах будущих книг писателя.
В 1902 году, будучи сосланным на целое лето
в Арзамас, Горький познакомился с сапожником
Выездной слободы А. Н. Забродиным. Вот что
писал о своем новом знакомце Алексей Макси-
178
мович в письме К. П. Пятницкому — одному из
руководителей издательства «Знание»: «Есть
здесь интересные люди: поп и сапожник *. Сей
последний, кривой на один глаз, занимается аст-
рономией, берет уроки математики у профессора
Костерина, живущего здесь, и мечтает о теле-
скопе... Обладает страстью делиться своими зна-
ниями. Сей господин поглощает книги, как
огонь».
А познакомила Забродина с писателем руко-
водительница подпольного революционного
кружка среди сапожников М. В. Гоппиус. Она
рассказывала: «Я свела к нему (А. М. Горько-
му.— /7. Е.) тов. Забродина из Выездного, кото-
рый служил у меня связью с кружком сапожни-
ков... Давала я им книги и литературу через этого
Забродина».
Позднее, уже в советское время, сын Забро-
дина Николай, тоже сапожник, вспоминал:
«...Отец приносил от Горького книги, а по вече-
рам к нам приходили соседи — сапожники и
вместе с отцом читали и беседовали. Однажды
отец сказал: «Надо сшить сапоги одному хоро-
шему человеку — писателю Максиму Горькому,
на особый манер...» Этот «особый манер» запом-
нился сапожникам, долго потом мастера гово-
рили, когда следовало отличить хорошего заказ-
чика: сшить ему сапоги на манер Горького. Алек-
сей Максимович не забыл своего выездновского
приятеля. Позднее Забродин стал прототипом
Тиунова в повести «Городок Окуров»...
Такое развитие сапожного промысла способ-
* Забродин Алексей Николаевич по прозвищу Бабич.
Зимой сапожничал, а по летам крестьянствовал, имел сад,
любил астрономию. (Прим. автора,)
179
ствовало тому, что в 1903 году в Выездной сло-
боде открывается низшая ремесленная школа
шорного и чемоданного дела с сапожным отделе-
нием. Бывшую школу ремесленных учеников, ее
мастера-наставника Ивана Васильевича Мош-
кова и сейчас вспоминают старики с благодар-
ностью. Школа, добрая атмосфера в ней обор-
вала грубый хозяйский произвол над подрост-
ками, скорее выводила их в мастера, давала осно-
вы школьной грамоты. Из царского времени в
советское перенесли свое ремесло Семен Василь-
евич Курдин, Иван Павлович Паулов, заготов-
щики да и пошивочники братья Алексей Ивано-
вич и Сергей Иванович Квасницыны, отец кото-
рых — Михаил Иванович — в 1921 году впервые
ввел машинную заготовку сапог. Можно назвать
также Михаила Сергеевича Шутова, Михаила
Алексеевича Фролова, заготовщика Александра
Ивановича Тараканова — тех, кто в основном
когда-то учился у Мошкова и работал позже
в артели «Возрождение» и на Выездновской обув-
ной фабрике.
Как светлую страницу своей долгой трудовой
жизни вспоминают сапожники села Выездного
работу, выполненную в 1933 году для участников
челюскинской экспедиции. Надо было сшить для
полярников такие хромовые сапоги, чтобы они
надевались на теплые валенки. Александр Ива-
нович Паулов рассказывал автору этих строк:
«Самые лучшие мастера шили сапоги из креп-
кого хрома. Подошва толстенная... Сразу-то са-
поги не отсылали — всем селом растаптывали,
а летнее время, помню, жаркое стояло. Наконец
отправили почетный заказ, и довольны остались
челюскинцы, не подвели их выездновцы».
Последний раз выездновские сапожники де-
180
монстрировали свое мастерство в 1937 году на
сельскохозяйственной выставке в Москве. Тогда
мастер Семен Васильевич Курдин выставил на
обозрение сапоги мужские яловые, сапоги муж-
ские хромовые и женские полуботинки. Экспона-
ты выставки получили высокую оценку.
Самоотверженно трудились сапожники в
годы Великой Отечественной войны. «Все для
фронта, все для победы!»—этот'лозунг опре-
делял их каждый рабочий день.
Сейчас в селе Выездном открыта обувная
фабрика. Вековой опыт и мастерство ремеслен-
ников дают эффективные результаты и в усло-
виях цеховой организации труда.
БЛАГОРОДНЫЕ
ХУДОЖЕСТВА
ИЗОГРАФЫ
ажется, люди самого разного мас-
терства уже обжились в Арзамасе
в той последней четверти XVI века
и хорошо заявили о себе...
Но не «объявлялось» в городе
своих изографов. А их и по всей-то
Руси было в ту пору считанное
число. Всех наличных прикладни-
ков приписали к Оружейной па-
лате. Там, в Москве, они расписы-
вали знамена, стяги да сидели в
«иконных палатах» и неспешно вы-
полняли заказы городов и уездов
на церковное убранство.
Москва «ставила» Арзамас дол-
го, в плане церковного управления
принадлежал он к Патриаршей
области, и потому нам отчасти лег-
че проследить истоки развития
художественной культуры города.
Иван Грозный первым принес
на эрзянскую землю многие образ-
цы материальной и духовной рус-
ской культуры. Согласно преда-
ниям,— а эти предания вполне со-
гласуются с подлинными истори-
182
ческими событиями и народными обычаями
XVI века,— царь повелел заложить в Арзамасе
церковь во имя архистратига Михаила на месте
нынешнего Воскресенского собора. «Государе-
вым даньем» оставлена для этой церкви икона
«прекрасного старинного письма» «Воскресение
Христово — сошествие во ад» и образ «Велико-
мученик Иоанн-воин».
По летописям церквей Арзамасского уезда
можно увидеть путь Ивана Грозного в его треть-
ем походе на Казань летом 1552 года и раздачу
им священных предметов и изображений. Царем
основаны церкви в селах Семеново, Четверта-
ково, Скорятино, Кавлеи, Ивановское, Шатки и
Малая Якшень. В этих храмах Иван Грозный
сам поставил иконы. Память донесла, что среди
четырех икон в селе Абрамове царем дан образ
«Святой Николай Чудотворец» и образ «Иоанн-
воин». Селу Архангельскому-Кобылину передан
ряд икон вместе с царскими вратами. В селе Ду-
бенском на мраморном столпе Иван Грозный
утвердил икону «Введение во храм Пресвятой
Богородицы», а в селе Вазьян оставил образ
«Николай Чудотворец» и еще три священных
изображения. В селе Успенском дана икона
«Успение», а в селе Ветошкине — икона «Тих-
винская Божия Матерь».
Хорошо понимая значение Арзамаса как опор-
ной военной крепости на юго-востоке Русского
государства, цари постоянно проявляли особую
заботу о нем и как о миссионерском центре в об-
ширном мордовском крае. Вот почему Василий
Шуйский, а затем и Михаил Федорович, устраи-
вая в Арзамасе «царские богомолья» — Нико-
лаевский (1580 год) и Алексеевский (1634 год)
монастыри, опять же «государственным даньём»
183
присылали монахиням и церковную утварь, и
иконы.
Но арзамасские храмы наполнялись не толь-
ко иконами московского письма. Новгородцы,
которые в долгой борьбе с иноземными захват-
чиками мужественно отстояли также и право-
славие как свою национальную самобытность,
помня о новгородской святой Софии, построили
и украсили в Арзамасе Софийскую церковь. Ее
главной иконой стала «Святая София. Знамение
Пресвятой Богородицы». В арзамасской Троиц-
кой церкви насельники с севера поместили образ
«Знамение Пресвятой Богородицы», а еще и воз-
вели церковь святых Зосимы и Савватия, как
известно, новгородских уроженцев. Таким обра-
зом, наряду со старой московской живописной
школой в городе было представлено и новгород-
ское иконное письмо, всегда отличавшееся сме-
лыми цветовыми решениями, локальностью крас-
ного, зеленого и желтого цветов.
Небезынтересно знать, какие другие иконы
накапливались в Арзамасе в первое столетие его
существования, чтобы затем стать образцами
для работы местных изографов.
В 1580 году первый строитель и священник
Николаевского женского монастыря Феофилакт
Яковлев принес монастырю древнюю икону «Вла-
димирская Божия Матерь». 30 марта 1608 года
в битве с поляками под Зарайском арзамасских
воинов сопровождала икона «Благовещение»*.
♦ В этой неравной битве русских ополченцев против
большого отряда польского полковника А. Лисовского все
300 арзамасцев погибли. Лисовский в честь победы над рус-
скими повелел насыпать в Зарайске большой курган. Поз-
же, в 1880 г., здесь установлен памятник погибшим русским
воинам и написаны стихи в честь арзамасцев.
184
Царь Михаил Федорович дарит в 1634 году Ар-
замасскому женскому Алексеевскому монас-
тырю два образа: «Казанская Божия Матерь»
и «Преподобный Михаил Мелеин и Алексей
Человек Божий».
В первой половине XVII века в Арзамасе,
очевидно, не было своих изографов. Известно,
что иконы для раздачи новокрещенной мордве
в большом количестве присылали из Патриар-
шего приказа, а позднее из Воронежа. Впрочем,
«поправление» образов всегда вменялось в обя-
занность священнослужителям, некоторые из
них знали основы изобразительной грамоты и
писали иконы.
Один из первых, кто подвигнул арзамасцев
к серьезной работе, был, несомненно, старец
Ипполит из московского Ново-Спасского муж-
ского монастыря. В 1638 году он «с товарищи»
подрядился резать иконостас для арзамасского
Спасского монастыря. Ипполит был мастером
широкого профиля, писал он и иконы.
В засушливое лето 1643 года арзамасский
инок Даниил отдает в Крестовоздвиженскую
церковь города икону «Казанская Божия Ма-
терь». Икона была больших размеров, отдал он
ее церкви бесплатно — все это скорее всего го-
ворит о том, что Даниил сам писал образ, был
одним из первых изографов города. Может быть,
он учился у того же московского старца Иппо-
лита, так как, наверное, являлся иноком Спас-
ского монастыря.
Последний год XVII века доносит имя еще
одного живописца — настоятеля арзамасского
Введенского * мужского монастыря и основате-
* Основан в 1651 г. Упразднен после реформы об учреж-
дении монастырских штатов от 26 февраля 1764 г.
185
ля Саровской пустыни иеромонаха Исаакия,
в схиме Иоанна (1670—1737). Родился он в селе
Красном Арзамасского уезда, мирскую фамилию
носил Степанов. В 1699 году Иоанн освятил в
Сарове первую построенную им деревянную цер-
ковь и сам на деревянном кресте написал образ
Иисуса Христа. Погиб Иоанн — он был также и
духовным писателем — в заточении во времена
бироновщины в Петербурге.
Помогали начально арзамасцам приобретать
и писать иконы нижегородские мастера. В
XVII веке в Нижнем Новгороде были известны
такие замечательные изографы, как Борис и Анд-
рей Марковы, Петр Афанасьев, Ераст Прокофь-
ев, особенно славился Никита Иванович Павло-
вец, происходивший из крепостных крестьян
села Павлова.
И конни к и обычно работали артельно, долгое
время у них существовало строгое разделение
труда. Самый опытный мастер «своим разуме-
нием» определял композицию иконы, ее цветовое
решение — он значился «знаменщиком», рисо-
вальщиком. После нанесения рисунка на грун-
тованную левкасом доску или холст к работе
приступал «лицевщик» — писал лик, руки...
Одежду выполнял другой мастер, а последний —
«травщик» — являл пейзаж, орнамент, делал
надпись.
В первой половине XVIII века арзамасцы
вполне овладели искусством темперной и масля-
ной живописи религиозного содержания, а рав-
но и декоративного, поскольку он уже широко
применялся «уборкой» при росписи любой церк-
ви. В это время воображение местных живопис-
цев занимала икона «Иерусалимская Божия
Матерь», которую принес в Арзамас игумен кост-
186
ромского Кривоозерского монастыря, известный
русский изограф Корнилий. Икона — копия с
московской в Успенском соборе — подарена
арзамасскому Спасскому монастырю в 1701 году.
Образцом для подражания служила и икона
«Смоленская Божия Матерь», писанная в Воро-
неже в 1709 году по заказу богатых арзамасских
купцов Василия Васильевича и Ивана Василь-
евича Масленковых. Местные изографы пленя-
лись образами в иконостасе старого Воскресен-
ского собора, выполненными Егором Ивановичем
Греком. Наконец, обращала на себя внима-
ние во Владимйрской церкви икона «Божия Ма-
терь, от бед страждующих избавление». Интерес-
но то, что эта икона отличалась от других, напи-
санных на эти сюжеты, тем, что внизу, под фигу-
рой Пресвятой Богородицы, был изображен ко-
рабль, плывущий по морю, и под ним надпись
из 9-го икоса (протяжной песни в каноне), ака-
фист: «Радуйся кораблю хотящих спастися, ра-
дуйся пристанищу житейских плаваний».
Духовная жизнь русского человека в прош-
лые времена строго регламентировалась. Строи-
тельство и украшение церквей, порядок церков-
ных служб — все свершалось в рамках право-
славной традиции и установлений патриархов.
В иконописи неукоснительно соблюдалась порт-
ретная канонизация святых, то есть давалось
раз и навсегда четкое указание, как писать того
или иного святого, с какими атрибутами или
божественными символами.
Чем была, икона в церковном быту? Право-
славный Катехизис разъясняет, что «иконы суть
книги, написанные вместо «букв лицами и веща-
ми», и отсюда их «учительный характер». В то
же время они и предмет почитания, поскольку
187
есть видимая память о святом, с которым моля-
щийся человек ищет духовного общения. Иконы
ставятся в церкви в иконостас. Он понимается
верующими как идея заступничества, прощения
человечества: Богоматерь, святые архангелы
умоляют Христа простить грехи людей. В иконо-
стасной композиции несколько рядов икон, и
каждый ряд в нем имеет свой смысл, свой чин:
праздничный, деиисусный, пророческий...
С первой половины XVII века в русской жи-
вописи,— а она все еще оставалась религиоз-
ной — происходят заметные сдвиги. Из городов
вызываются в Москву для исполнения «госуда-
ревых скорых дел» иконники, которые работают
вместе как с царскими изографами, так и с при-
глашенными иноземными мастерами. Этот факт
послужил началом появления нового «фряжс-
кого» письма, в котором видится уже переход к
светской живописи.
Старые иконы, если присмотреться к ним,
полны творческой индивидуальности художника.
Они то празднично торжественны, то выражают
драматическое напряжение или являют умиле-
ние, глубокую думу, светлую надежду.
Церковь строго следила, чтобы отдельных
изографов «не заносило» в своих творческих
исканиях, чтобы «не прельщались они живством
бездумно». Так, нижегородский епископ Дамас-
кин в 1787 году, а затем и правящий должность
генерал-губернатора И. М. Ребиндер отдали стро-
гий наказ благочинным и уездным духовным
властям, чтобы они строжайше следили за груп-
пой иногородних иконописцев, которые вдруг
объявились в губернии и начали писать иконы
с явным отступлением от православных уста-
новлений.
188
Иконописец В. А. Кры-
Крепкое экономическое положение Арзамаса
в XVIII веке, усиленное строительство храмов
в городе и уезде вызвало к жизни различные ре-
месла, в том числе и иконописное. Оно скорсГ
стало выгодным и развивалось вплоть до
1917 года.
В практике русской церковной жизни иконо-
писным мастерством чаще занимались дьяконы,
имевшие больше свободного времени, нежели
священники. По этому поводу в Арзамасе шу-
тили: «Поповство-холопство, а дьяконство —
барство». Дьяконам города разрешалось под-
менять друг друга на время служб в церкви, и это
давало возможность им г совершенствоваться в
живописи и постоянно бывать «в отлучках» —
расписывать в уезде сельские церкви.
189
Городские архивы донесли до нас фамилии
некоторых изографов Арзамаса. Хорошими ико-
нописцами с середины XVIII века слыли дьячок
Крестовоздвиженской церкви Александр Семе-
нович Блахин, некий Лопырин и дьякон Влади-
мирской церкви Семен Иванов, по словам акаде-
мика А. В. Ступина, «находившийся в великой
славе». В это же время работал и талантливый,
«писавший целые иконостасы» дьякон Воскре-
сенского собора Ефим Яковлев. В 1786 году он
выполнил прекрасные иконы для Саровского
монастыря. Постоянно получал заказы, имел
свою иконописную мастерскую и Андрей Яков-
левич Горяйнов. Высоко ценились работы Васи-
лия Тюфилина, написавшего известную в прош-
лом больших размеров икону «Утоление печали»,
которую он передал Алексеевскому женскому
монастырю. Долгие годы были известны в Арза-
масе иконописцы Гаврила Федоров и Лев Иванов.
В селе Спасском Арзамасского уезда жил и
выполнял заказы для сельских церквей Петр
Афанасьевич Веденицкий, принявший большое
участие в украшении дома-замка и церкви поме-
щиков этого села Бессоновых.
Каждый изограф, как правило, постоянно
имел учеников, которые овладевали мастерством
примерно за пять лет. К концу века число иконо-
писцев значительно увеличивается. В Арзамасе,
по данным Нижегородского магистрата, в
1773 году было 9 изографов, а значит, и 9 мастер-
ских с учениками да подмастерьями. Эти же
сведения говорят, что в Нижнем Новгороде ико-
нописное мастерство падало. Тут значилось всего
два мастера.
Распространение художественных принципов
Академии художеств окончательно утвердило в
190
последней четверти XVIII века классический
стиль в русском изобразительном искусстве. Яр'
ким звеном между старым и новым является
живописное наследие учеников Ступинской
школы. Сам Александр Васильевич Ступин на-
чинал у названных выше Блахина и Иванова,—
тогда требовалось еще следовать старым живо-
писным канонам. Пройдя курс в Академии худо-
жеств в Петербурге, он начал писать уже по-но-
вому, привнес в икону все признаки светского
портрета. Сама жизнь принуждала ступинцев
писать иконы — надо же было содержать школу,
закупать художественные принадлежности. С
1802 по 1861 год они полностью написали
137 иконостасов, всего же написано около трех
тысяч. Образа разошлись по всему Поволжью,
Приуралью и дошли даже на Кавказ, в действу-
ющую армию генерала Ермолова.
Немало писалось икон в Арзамасе и вне стен
школы живописи. Так, в 1861 году здесь действо-
вало 12 самостоятельных мастеров. В первой
половине века работают Иван Алексеевич Глад-
ков, Иван Алексеевич Лебедев, Андрей Петрович
Савин, Осип Семенович и Александр Осипович
Серебряковы, Николай Александрович Соко-
лов — некоторые из них ученики академика
Ступина.
Знали в Арзамасской округе имя Николая
Полякова. В 1849 году в Нижнем Новгороде
на «Выставке сельских произведений» вручена
награда «...Арзамасского уезда деревни Нагаевой
дворовому человеку гг. Анненковых Николаю
Полякову за живописную работу — 3 р.».
Из первой провинциальной школы живописи
в России А. В. Ступина за 59 лет ее существо-
вания вышло более 150 художников. Творчество
191
воспитанников академика было известно во мно-
гих городах. Наряду с работами в жанре пор-
трета они, выполняя общественные запросы,
писали немало икон. В Нижнем Новгороде рабо-
тали по церквам Федор Петрович Железнов и
его сын Рафаил Федорович, Михаил Зефиров и,
возможно, Павел Рачков ♦.
Одну из последних своих икон А. В. Ступин
написал для арзамасского Воскресенского со-
бора. Икона «Моление о чаше» достойно укра-
шала собор.
После смерти Ступина в городе еще долгое
время жили традиции его школы, особенно в сре-
де художников мастерской бывшего ученика ака-
демика Александра Васильевича Шмидта.
В конце XIX века талантливые русские ху-
дожники В. М. Васнецов, М. В. Нестеров,
М. А. Врубель возвращают икону и вообще цер-
ковную живопись к древним истокам — соеди-
няют византийскую композицию с реалистичес-
кими достижениями кисти.
Новые веяния, кажется, не поколебали твор-
чество арзамасских мастеров, они по-прежнему
работают в стиле классицизма. Накануне рево-
люции в городе насчитывалось 9 мастерских
иконного письма, которые держали учеников.
В последние два десятилетия XIX . века пишут
еще ступинские ученики Иван Матвеевич Свеш-
ников и его сын Лев Иванович. Работают также
иконописцы Иван Васильевич Полидорский, в на-
чале XX века Василий Николаевич Куракин,
Александр Николаевич Кирьянов и его сын Иван
Александрович. Появляется иконописная мас-
♦ Брат известного художника Николая Рачкова, что
также обучался в Арзамасе у Ступина.
192
Роспись купола Выездновской церкви
терская в селе Языкове Арзамасского уезда.
Ее изографы расписали в 1904 году теплую цер-
ковь Спасского монастыря. И последним иконо-
писцем f— а он не чурался и светского портре-
та — был доживший до середины 50-х годов
нашего времени Василий Амвросиевич Крылов,
человек разносторонних художественных даро-
ваний и известный фотограф (на Международ-
ной выставке в -Париже получил «Гран-при»).
Писал иконы для города и арзамасец профессор
193
Н. А. Кошелев. Для Воскресенского теплого
собора он подготовил иконы «Великомученик
Федор Стратилат» и «Спаситель с юношей».
...Нельзя обойти вниманием монастырских
иконописцев. Так, в Спасском монастыре долго
владел кистью подьячий Никандр Сергеевич
Дьяков.
Алексеевский женский монастырь в 1817—
1870 годах, занимаясь «уборкой» икон, заказы-
вал их Ступинской школе и городским изогра-
фам, на что истратил свыше 5000 рублей. Затем
монахини сами овладели иконописью, поощря-
емые в этом своей настоятельницей, дворянкой
по происхождению Варварой Степановной Валь-
ронд, которая в молодости получила основы изо-
бразительной грамоты и сама до 1879 года рабо-
тала кистью. Еще в 1822 году послушницы этой
обители расписали свой храм. Отличные позна-
ния в технике иконописи имела монахиня этого
монастыря, в миру Александра Гавриловна Со-
колова, из купеческого звания, поступившая в
общину в 1874 году. В 1911 году, в возрасте
64 лет, она еще «проходила послушание стар-
шею в живописной». Все это лишний раз под-
тверждает, что Александра Гавриловна являлась
лучшим живописцем в монастыре. Это она, надо
считать, приложила руки к известному образу
Серафима Саровского, который был выполнен
в монастыре по заказу Арзамасского мещанского
общества для Воскресенского собора в 1903 году.
С 1872 года живописные работы в монастыре
выполняли послушницы Надежда Филиппова,
Александра Криницкая, Наталья Степановна
Гласова, Анна Иосифова и сестра Ксения, про-
шедшие обучение иконописи в мастерских Тро-
ице-Сергиевской лавры.
194
С последней трети XIX века центрами иконо-
писного ремесла становятся и сельские мона-
стыри Арзамасского уезда. Известно, что в Са-
ровском мужском монастыре писал образа иеро-
монах Палладий. Высокого развития достигло
иконописание в Серафимо-Дивеевском и особен-
но Серафимо-Понетаевском женских монасты-
рях. В этих двух последних были устроены боль-
шие мастерские подле того, как молодых способ-
ных послушниц обучили в специальных классах
Академии художеств и в русских центрах иконо-
писи. Преподавателями прилежных учениц были
видные русские художники, связанные с религи-
озной живописью. Приглашались профессора
и в монастырские мастерские, где они непосред-
ственно вели классы рисунка и живописи.
В Серафимо-Дивеевском монастыре начала
иконописание его настоятельница из дворян
Тульской губернии Гликерия Алексеевна Уша-
кова. Она смолоду не чуралась кисти, в мона-
стырь вошла 25-летней в 1844 году. В 1905 году
ей исполнилось 85 лет, а она все еще учила моло-
дых. В этом же монастыре высокой техникой
живописи владела и монахиня Занятова, полу-
чившая звание иконописца на специальных кур-
сах Академии художеств.
В 70—80-х годах в Серафимо-Понетаевском
женском монастыре Арзамасского уезда вели
занятия известные профессора П. С. Сорокин
и Н. А. Кошелев. А в прекрасно оборудованной
«живописной» постоянно работало до 50 послуш-
ниц и монахинь. Следуя новым веяниям в рус-
ской религиозной живописи, понетаевцы стали
придерживаться «греческого письма».
Народная память сохранила имена лучших
художниц. Так, Клавдия Ивановна Войлошни-
195
кова, пройдя «иконописное послушание» еще
в Серафимо-Дивеевском монастыре, в 1879 году
написала известную икону «Знамение Пресвятой
Богородицы». Эту любимую в народе икону мо-
нахини из Понетаевки писали чаще всего. Хоро-
шим мастером являлась и сама игуменья мона-
стыря Нектария, в миру Анастасия Никифоровна
Симикова. Она получила знания рисунка и живо-
писи в Академии художеств.
Понетаевские художницы выполняли свои
работы вместе с чеканщиками также из мона-
хинь. У икон, «вышедших» из монастырской мас-
терской, фон, как правило, был золотой, с эле-
ментами легкой чеканки, а живопись отличалась
особой воздушностью, одухотворенностью.
Именно этим отличалась икона «Пресвятая Бо-
городица—Неопалимая купина», написанная по-
нетаевскими мастерицами в 1904 году по заказу
Арзамасского вольно-пожарного общества.
УБОРЩИКИ
Не только в Арзамасе, в уезде, но и по всему
Среднему Поволжью прославилась категория ар-
замасских художников, которые скромно назы-
вали себя «уборщиками». Истоком творчества
этих мастеров всегда являлось яркое народное
искусство. Жилище и предметы быта послужили
для народных умельцев тем объектом, тем до-
ступным фоном, на котором и появились первые
красочные росписи. Кажется, сама песенная
душа русского человека выплеснулась в узорочье
домовой резьбы, во внутренней росписи дома, на
холщовом платке, на донце прялки, на сундуке
для приданого, на спинке стула, на суповой чаш-
196
ке, на горничной двери, на детской игрушке.
Традиционно давно русские «малеваны» ис-
пользовали травной и. геометрический орнамен-
ты, часто дополняли его изображениями маги-
ческого характера, скажем парой диковинных
птиц в плоскостях двухстворчатого оконного
ставня.
Искусство народной росписи проникало и
в среду иконописцев. Владея техникой живо-
писи, они не отказывались от просьб расписать
двери, посудный шкаф, очельную доску на фа-
саде дома. А кто из них не расписывал детскую
игрушку, пасхальное яйцо!..
Исходным «уборки» была и богатейшая
книжная графика. На фронтисписах, где часто
изображались святые, в заставках, миниатюрах,
в рисунках инициалов, в художественном обрам-
лении страничек текста густо подчас изобража-
лись предметы христианской символики, а то и
«райские птицы», реальные и диковинные звери,
«ремни», показанные в прихотливых перепле-
тениях.
Немало перешло к уборщикам и от мастеров
славянской каллиграфии, особенно от старооб-
рядцев, которые любили украшать страницы книг
золотом и киноварью. Этим искусством в Ниже-
городской губернии владели городецкие мастера
рукописных книг.
Подражали арзамасские уборщики и народ-
ным умельцам Балахнинской округи. Ярко и
талантливо писали они розеты, корзины и вазы
ярких цветов, фараонок и львов, таких веселых
и разных. Вся эта живопись была декоративной,
жизнерадостной.
На церковных уборщиков, как и на иконо-
писцев, большое влияние оказала школа жи-
197
во писи А. В. Ступина. В 1802 году» после окон-
чания академического курса, академик вернулся
домой из Петербурга не с пустыми руками. При-
вез статуи, бюсты, гравюры, картины, рисунки.
Наперед зная, что без выполнения церковных
заказов не обойтись, запасся Александр Василь-
евич и немалым числом листов с орнаменталь-
ными рисунками. Что-то художник, зная клас-
сическую атрибутику, «сочинил» сам, что-то ско-
пировал, а что-то и прикупил.
Еще до отъезда в Академию художеств Сту-
пин вполне овладел не только иконописью, но
и церковной «уборкой», когда расписывал со
своими учителями церкви в селе Успенском, в
городе Темникове, в селах Пешелань и Кеньша.
Технику работы клеевыми и масляными крас-
ками, а также технику «аль фреско» (по сырой
штукатурке), гризайль он знал в совершенстве.
Ступин и после академии совершенствовал себя
как декоратор и охотно учил этому ремеслу
своих учеников.
Судьба отдельных «уборщиков» Ступина от-
части известна. Вот В. Г. Ширяев. Учился в Ар-
замасской школе в самые первые годы ее суще-
ствования. Будучи крепостным, вольную получил
уже в зрелом возрасте. В 1824 году переехал
в Петербург, где занимался в классах Общества
поощрения художников, но звания «свободного
художника» почему-то не получил. Кроме на-
чальной профессиональной подготовки в Арза-
масе В. Г. Ширяев научился и трезвому подходу
к жизни. Как и его первый учитель, он проявил
недюжинную волю, энергию и изворотливость
организатора, веру в собственные силы, когда
открыл в северной столице свою художественную
мастерскую и стал именоваться «разных живо-
198
писных дел цеховым мастером». Мастерская
арзамасца скоро завоевала популярность в Пе-
тербурге. Ее мастера не только расписывали
стены, карнизы и плафоны в частных домах, но
выполняли и многие ответственные, явно почет-
ные заказы, например роспись зданий сената,
синода, а в 1836 году и Большого театра. Не-
смотря на довольно жесткий характер хозяина,
мастерская Ширяева считалась и теплым при-
бежищем ддя многих культурных людей столи-
цы, главным образом художников. Нередко здесь
в самой непринужденной обстановке обсужда-
лись новости из мира искусства, много говорили
о литературе, театре. У Ширяева учился и при-
общился к русской литературе юный Тарас Гри-
горьевич Шевченко ♦.
Ступин не порывал связи с бывшим учеником.
Будучи в Петербурге, пополнял свое собрание
трафаретов и рисунков для украшения частных
домов и церквей. А ученики Александра Василь-
евича по приезде в академию приходили к Ши-
ряеву в надежде подработать на личные нужды.
В этой мастерской работал и бывший ученик
Ступина Дмитрий Бобров.
Надолго оставили по себе память ступинцы
в светской декоративной живописи.
Заглянем в Арзамасскую школу. Здесь про-
думанная планировка рабочих комнат, богатая
* И. К. Зайцев, ученик Ступина, вспоминал: «Я нередко
бывал у Ширяева, и мы беседовали по вечерам. Иногда я у не-
го читал и декламировал произведения Пушкина и Жуков-
ского. В это время в соседней комнате у растворенных две-
рей постоянно стояли два мальчика по 16—17 лет, ученики
хозяина... Один из них сделался впоследствии любимым
малороссийским поэтом, то был Тарас Шевченко». См.:
Воспоминания старого учителя И. К. Зайцева//Русская
старина, 1887. Июнь. С. 663г
199
орнаментовка стен, членение потолков кессо-
нами, фрески с изображениями символов науки
и искусства — все это создавало особую, тор-
жественно-приподнятую атмосферу для уча-
щихся. Парадно выглядел центральный зал с
верхним светом, где размещался обширный ри-
совальный класс, легко превращавшийся в теат-
ральный или танцевальный зал. Здесь потолок
и боковые карнизы были выкрашены в красивый
синий цвет, украшены кессонами, аллегоричес-
кими фигурами, кариатидами и очаровательным
орнаментом «empire». Так, на поздних уже фото-
снимках видим в верхних углах зала изобра-
жения матрон с атрибутами искусств и науки.
Также было декорировано здание картинной
галереи и гипсов, выстроенное отдельно в ограде
школы и выходившее торцом на бывшую Про-
гонную улицу.
Немало расписали ступинцы и частных домов.
Арзамасцы умели наживать денежку, и многие
купцы города начали подражать дворянам в уб-
ранстве своих домов...
Может быть, на это еще «подстегнули» арза-
масцев и пленные французы после войны 1812 го-
да. В городе проживало до сотни штаб- и обер-
офицеров, среди которых нашлись неплохие жи-
вописцы. Они начали подрабатывать кистью в
условиях не очень-то тягостного для них рус-
ского плена *. Вплоть до 30-х годов нашего вре-
мени в прежнем доме купца И. Г. Попова (затем
купца А. И. Будылина) потолки парадных ком-
* Известный литератор князь И. М. Долгорукий в
своем «Журнале путешествия из Москвы в Нижний, 1812 г.»
сообщает о вольном поведении пленных французов в Арза-
масе, о факте избиения ими в трактире арзамасского го-
родничего.
200
нат второго этажа хранили чудесные росписи
с цветочными гирляндами из роз и других цветов.
В дворянских и купеческих особняках «убор-
щику» обычно приказывали писать сады, «бос-
кеты» с романтическими руинами замков, мос-
тов, белоснежные дворцы над тихими водами,
сцены охоты, сложные натюрморты, а то и про-
делки плутоватых амуров и чистеньких красно-
щеких пейзан и пейзанок...
Были, разумеется, росписи и другого харак-
тера. Так, сохранившийся рассказ о доме князей
Оболенских в селе Ореховец передает, что кар-
низы большой гостиной были разрисованы мас-
каронами, фавнами, виноградными листьями. На
стенах помещались покрытые бронзой барель-
ефы, потолок украшен красивой лепниной.
Интересной являлась роспись мезонина в
доме купца А. Б. Корнилова (позднее купца
А. А. Жевакина) на Ново-Московской улице.
Здесь виделась яркая, продуманная фантазия
художника, его стремление создать иллюзию
обширной ландшафтной перспективы. В неболь-
шом зальце забывалось о стенах, потолках, их
как бы и не было — нежные пейзажи будили
воображение, рождали легкое праздничное на-
строение.
Вот как в свое время описал этот мезонин
искусствовед П. Е. Корнилов: «...Потолки распи-
саны кессонами с большими розетками двух ви-
дов. В узких сторонах цилиндрического свода
даны наверху решетки, как бы окаймляющие
хоры, в окнах, выходящих на улицу, мы видим
тонкую роспись арабесками, имитирующими
лепку. Здесь не только орнаментальные мотивы,
но и фигурные: женщины с венками, в тончайших
туниках, амуры и пр. В противоположной сторо-
201
не изображения деревьев в бочках. Самыми же
интересными являются росписи, расположенные
вдоль стен дома. Это целые перспективы — па-
норамы с деревьями, водой, многоплановые,
декоративно написанные широким письмом.
Зритель, рассматривающий роспись, благодаря
написанным двум колоннам и решетке между
ними, по замыслу художника, как бы находится
на балконе или террасе самого здания»*.
П. Е. Корнилов относит эти росписи к 30-м годам
XIX века и делает предположение, что они вы-
полнены В. Е. Раевым.
Василий Егорович Раев (1807—1870) извес-
тен в русском искусстве как видный пейзажист
и декоратор. Он родился в Пскове в семье кре-
постного помещика Кушелева. Учился у Ступина
6 лет, а затем был отправлен совершенствоваться
в Академию художеств. Во время учебы Раева
в Арзамасе школа Ступина переживала творчес-
кий подъем. Сын академика Рафаил Александ-
рович после учебы в академии открыл в заведе-
нии отца «перспективный класс», где Василий
Раев начал серьезно заниматься и достиг нема-
лых успехов в пейзажной живописи. Он выпол-
нил ответственный заказ: написал вид Саров-
ского монастыря с северной стороны и сделал
интересные рисунки- сел, что принадлежали в Ар-
замасском уезде генералу А. И. Данилевскому.
Принимал Василий Раев участие и в росписи
Староярмарочного собора в Нижнем Новгороде.
Многое из практики рядовых маляров пере-
носили «уборш,ики» в церкви. Например, излюб-
ленным в народе синим цветом они часто окра-
шивали стены.
* Корнилов П. Арзамасская школа живописи первой
половины XIX века. М.; Л., 1947. С. 144.
202
«Уборка» — заполнение определенных стен-
ных плоскостей, сводчатых поясов внутри храма
растительным и геометрическим орнаментом,
а также христианской символикой (например,
агнец — божественный младенец, Христос; свет,
огонь, светильник — тот же Христос; рыбо-
лов, ловец людей Христос и т. д.). Роль «убор-
ки» возрастала вместе с тем, как начала убывать
многоярусная сплошная роспись внутренних
поверхностей, которая так присуща древним
русским церквам. Производилась она техникой
«аль фреско», клеевыми и масляными красками.
В конце ХУПЬвека подряды на «уборку» и
малярные работы брал Михаил Васильевич Се-
ливанов, тесть А. В. Ступина. Большой объем
«уборки» выполнил Александр Васильевич с уче-
никами в 1805—1806 годах в церкви села Катун-
ки Балахнинского уезда. Здесь, кроме стен, арза-
масцы расписали «под лепной манер карниз с
арабесками» — эти работы потом очень ценили
знатоки.
В Нижегородской губернии ступинцы укра-
шали стены церквей в селе Костянка Арзамас-
ского уезда, в Починках. За пределами губернии,
в Среднем Поволжье, работали в храмах сел
Шигоны, Салма, Пензенском теплом соборе и
в соборе Ломовского монастыря.
В Арзамасе «убрали» две приходские церкви.
Заслужили всеобщую похвалу Ступин и его
питомцы, когда расписали в 1823—1825 годах
ярмарочный собор в Нижнем Новгороде и часов-
ню Преподобного Макария Желтоводского. В ра-
ботах участвовали 6—7 учеников, и среди них
Дмитрий Бобров. У этого юноши обнаружились
немалые способности к декоративной живописи,
и не случайно он позже уехал л Петербург в ма-
203
стерскую «комнатного живописца» В. Г. Ши-
ряева,
Еще в конце 20-х годов нашего века довольно
прилично сохранились росписи в Арзамасской
Духовской церкви, в которой А. В. Ступин чет-
верть века исправлял должность старосты. Как
знаем, на должность эту обыкновенно прихо-
жане выбирали людей уважаемых, могущих по-
служить храму по хозяйственной части... Цер-
ковь ступинцы расписали бесплатно. Тут свя-
щеннослужители полностью положились на вкус
академика и после не пожалели об этом. Един-
ство художественного стиля, его яркое выраже-
ние — вот что отмечали искусствоведы при ос-
мотре церкви. Синего цвета цоколи стен, укра-
шенные яркими цветами и зеленью, голубые
кессоны потолка, причудливые пейзажные встав-
ки внизу иконостаса — все это выполнено про-
фессионально, изящно, с большим вкусом, с убе-
дительной силой эмоционального воздействия.
Любили арзамасские «уборщики» работать
гризайлью. Этот вид декоративной живописи
выполнялся различными оттенками одного цве-
та, чаще серого. Росписи и панно в технике гри-
зайли удачно подражали скульптурным рель-
ефам. Так, нередко обрамлялись «пышными ра-
мами» настенная сюжетная роспись. Сегодня
такую роспись можно видеть в главном храме
Спасского мужского монастыря, где она, к сожа-
лению, гибнет.
Громадный объем работ выполнен ступин-
цами в 1834—1837 годах в декоративно-архи-
тектурном оформлении в Воскресенском (холод-
ном) соборе Арзамаса. Сюжетные росписи тут
принадлежат кисти ступинцев Осипа Семеновича
Серебрякова и его сына Александра, а «уборку»,
204
в большей ее части, выполнил Егор Федоров;
Им писаны кессоны в малых куполах, которые
так поражают своей иллюзорностью выполнения.
«Уборку» учеников академика хранили и дру-
гие церкви города. Долго помнили горожане кра-
соты Владимирской церкви. Здесь целям декора
архитектурного оформления подчинили и рос-
писи по коробовому Своду и сводчатому пере-
крытию в центральном куполе. В 80-х годах
прошлого века Спасскую церковь отлично распи-
сал и «убрал» ученик Ступина А. В. Шмидт. Во
всех этих работах арзамасцев знатоки видели
и теплоту, и звучание чистоты красочных тонов.
Видно, что любимыми цветами «уборщиков»
были синий, желтый, коричневый и тона, пере-
ходящие от этих красок. ,
Кроме названных храмов элементы «уборки»
ступинцев видели в Ильинской, Троицкой, Алек-
сандро-Невской церквах, а также во многих хра-
мах Нижегородской и других поволжских губер-
ний.
Нет особой нужды перечислять фамилии
«уборщиков», они в большинстве своем указаны
в числе иконописцев. Только четверо ступинцев
полностью отдались пейзажному и декоратив-
ному икусству. Это В. Г. Ширяев, В. Е. Раев,
Дмитрий Бобров и Николай Свешников, сын уче-
ника Ступина Свешникова Ивана Матвеевича.
Свои знания Николай Иванович перенял от отца
и брата Льва, которые известны не только как
портретисты, но и как мастера по росписи церк-
вей. Сохранились данные об одной работе
Н. И. Свешникова: в 189 Г году он реставрировал
настенную живопись в здании бывшей школы
Ступина.
Последними «уборщиками» в Арзамасе мож-
205
но назвать Василия Амвросиевича Крылова и
Ивана Зубова, который уже в советское время
очень красиво расписал номера арзамасского
Дома крестьянина.
УБРАТЬ ЛИШНЕЕ...
На Сальниковой улице, в собственном доме,
проживал священник Василий Ильин. Из доку-
мента 1795 года узнаем, что ему 60 лет, что он
уже уволен из клира Спасской церкви «„.за ста-
рости ю и находится ныне на пропитании у сына
своего — здешнего же Николаевского девичья
монастыря священника Григория Васильева».
А вот в 1775 году, с которого начинается наш
рассказ, Ильину 40 лет, он крепок, здоров, в сво-
бодное от служб время частенько занимался
делами, приличными его сану: переписывал полу-
уставом книги, поновлял образа или брался за то-
ченый нож да вырезал очередную деревянную
ложку, у которой черенок завершался то игривым
рыбьим хвостом, а чаще человеческой ладонью
с трехперстным сложением пальцев.
Хотелось Василию большого дела — дела
трудного. Однажды не вытерпел и, облачась при-
стойно, пошел к ближайшему соседу. Четыре
купеческих дома стояли тогда на Спасской пло-
щади, и все Сальниковых. Богатые грешат час-
тенько корыстолюбием, но и то правду сказать,
не скрыть: доброхотные даяния на храм они не
прекращали. Глава фамилии Иван Сальников
еще в 1683 году выстроил своим иждивением
церковь, и ее сразу посадские утвердили как
Спасская на Проломе. А и правда: стена городо-
вой крепости давно обветшала, упавшее звено
206
в ней никто уже не поправлял, да и к чему, посад-
то давно за крепостные тверди перемахнул, а
потом о лютых степняках уж забывать стали.
Сальников принял Ильина, как и подобает
принять священника, но и настороженно: к какой
очередной растрате подведет всегда напористый
пастырь? Наружно храм исправен, недавно бе-
лен, внутри уборка всякая в прошлом же году
изографами освежена...
Отец Василий долго помалкивал о главном,
ерзал на лавке и открылся наконец.
— Безделие часом так душу сушит! В гор-
дыне своей вознамерился я резное изображение
погребения Иисуса Христа явить. Вокруг гроба
чтобы святые подвижники...
Сальников ответно улыбнулся, обмяк широ-
ким лицом: за недорогим пришел сосед-иерей.
Догадливо спросил, сколько же лип спонадобит-
ся. Василий Ильин пояснил, что замыслил он
все фигуры в рост... Купец согласно кивал голо-
вой:
— Ладно, вскорости будут дерева.
Толстенные кряжи привезли в ноябре. Ку-
пецкие крепкие работники раскряжевали, ошку-
рили их, втащили в дворовую рабочую избу свя-
щенника: полежите, дохните теплом, войдите
в полную крепость, а там и послужите батюш-
ке — он в городу знаемый искусник!
Василий Ильин крепко владел мастерством
резчика, и неизменная одержимость забирала
его всякий раз, когда он поднимал себя для
работы над образом Христа. Он и до этого вы-
полнял резное изображение «Страждущий Спа-
ситель в темнице», который так полюбился сердо-
больным русским ЛЮДЯМ.
Долго просыхали кряжи, а потом весь
207
1776 год без особой огласки работал священник в
дворовой избе. Его руки опять налились силой,
пальцы сбились и изрезались, но победно горели
умные глаза резчика. Те же работники купца
Сальникова с бережью перенесли скульптуру в
свою приходскую церковь. А когда группа была
собрана и поставлена в одном из боковых приде-
лов храма и вечером освещена теплом восковых
свечей — тогда только, наедине с нею, Василий
Ильин понял, какой великий труд он взвалил на
себя и благополучно исполнил.
После о работе Ильина архимандрит Макарий
в своем труде «Памятники церковных древнос-
тей. Нижегородская губерния» напишет: «...рез-
ная группа изображает погребение Спасителя...
Около стены стоит в натуральную меру гроб на
ножках. Во гробе во образе умершего Спасителя
в полный рост лежит резная фигура, покрытая
шелковой пеленою, а на лике воздухом. В неко-
тором отдалении от гроба поставлены четыре
евангелиста, по два от главы и по два от ног. Близ
самого гроба у главы ангел с натуральною свечою
и Иосиф Аримафейский, у ног ангел также со
свечой и Никодим. Близ гроба... на стороне пла-
чущая Богоматерь, поддерживаемая юным Иоан-
ном Богословом (таким образом св. Евангелист
Иоанн в этой группе представлен в двух видах)
и утешаемая Мариею Магдалиною. В переднем
углу, где ставятся иконы, поставлено изображе-
ние воскресшего Господа в сиянии. Все фигуры
вырезаны в натуральный рост, одежды раскра-
шены красками».
Пришел Сальников, долго молча стоял перед
группой, заговорил с тихим восхищением:
— Прихожанам труд сей будет в удивле-
ние — как смог пастырь такое?
208
Василий Ильин хитровато улыбался. Не свои,
а от сторонних резчиков из Нижнего слышанные
слова торопливо объявил:
— Только и делов-то, что убрал древяные
лишки... А что самой работы касаемо, так глаза-
то боятся, а руки делают!
Священник стоял в простом холщовом под-
ряснике — еще не облачался для вечерней служ-
бы, и купец как своего близкого обнял батюшку
за плечи.
— Имя, имя свое обозначьте, детей, внуков,
правнуков — мирян предбудущих повестить на-
до о мастере! Такое свершить...
— Гордыню свою на показ объявлю?!
Сальников, будто давно обдуманное, сказал:
— Имя твое для других назиданием... Доб-
рым назиданием и примером!
Не сразу все же решился Василий Ильин,
написал на правой стороне гроба краской: «За-
чася строитися сей гроб 1776 года вначале и
окончен в том же году...»
Слух о новой работе батюшки Василия тут же
облетел городок, и пошли арзамасцы в Спасскую
на Проломе... Посадские мещане, купцы и их
домашние, дворяне и, как говорили в старину,
разных чинов служилые люди — все побывали
«у гроба», все дивились доселе невиданному в го-
роде, достославному.
Наслушался похвал резчик, улеглось скорб-
ное томление души по скоротечности человечьей
жизни: оставлена надолго по себе память в род-
ном городе...
Вскоре Василия Ильина пригласила игу-
менья Николаевского женского монастыря Ма-
рия и заказала резную работу для своей обители.
Снова группа, но с некоторым отличием: в мо-
209
пастырской не было евангелистов, гроб мастер
осенил балдахином, что держался на столпах. На
балдахине Ильин вырезал трех херувимов и два
клейма: на каждом из них после написали крас-
ками образа, на одном — «Снятие Иисуса Хрис-
та со креста», на другом — «Божия Матерь,
рыдающая над плотью своего сына».
И еще одну, третью группу Василий Ильин
вырезал для КрестоВоздвиженской церкви — все
они долго считались достопримечательностями
Арзамаса.
Православие традиционно не смело принять
божественное в трех измерениях — скульптуру.
Постановления Стоглавого собора 1551 года,
указы 1722, 1767, 1832 и 1835 годов запрещали
иметь в храмах объемные изображения боже-
ства, но все же духовенство допускало скульп-
туру в церкви — тут отдавалась дань разнообра-
зию древнего народного искусства, а потом свя-
щенство понимало, что скульптурные изображе-
ния Бога Саваофа, Христа и святых восприни-
мались молящимися глубже, вызывали у них
большие молитвенные чувства, приближали ве-
рующих к богу. «Попущение» скульптуре оказы-
валось чаще в местах с инородческим населе-
нием. Вот почему в Арзамасском уезде и вообще
в южной части Нижегородской губернии и церк-
вах находилось много деревянной объемной
резьбы.
Мордовское население, еще хранившее в себе
и языческие представления о божестве, легче,
скорее принимало христианские святыни в трех-
мерном изображении и особенно в раскрашен-
ном виде.
210
Скульптура в православных храмах всегда
раскрывала общенародное понимание образа
того или иного святого в реалистической его
передаче. Подавая крупные планы, обобщая их,
придавая им выразительную монументальность,
резчик добивался необычайно сильного воздей-
ствия на молящегося. «Бог Саваоф, сидящий
на облаках», «Страждущий Иисус Христос»,
«Скорбящая Богоматерь», евангелисты, ангелы
и херувимы — вот излюбленные образы русских
резчиков для церквей.
Деревянная скульптура появилась в Арзамас-
ском уезде сразу же после основания города.
Первым явлен сюда из Москвы образ Николы
Можайского. По народному преданию, Николай
появился якобы в конце XIV века на городской
стене во время осады Можайска татарами. Степ-
няки увидели святого с мечом в руке и с крепо-
стью города в другой. Пораженные видением,
они убежали. В благодарность можайцы и сот-
ворили образ из дерева — св. Николай объявлен
покровителем их города. А вскоре образ стал
добрым покровителем и крепким защитником
многих русских городов, что стояли на восточ-
ных рубежах нашего государства.
Достоверное предание об арзамасском Ни-
коле Можайском таково. Около 1580 года посад-
ский Феофилакт Яковлев построил близ Настась-
инских ворот крепостной стены деревянную цер-
ковь во имя св. Николая Чудотворца. Игумен
Спасского мужского монастыря Сергий поднес
новому храму резной образ святителя Николая,
именуемый Можайским, а потом уговорил Фео-
филакта устроить при деркви девичий монастырь.
Надо считать, что образ этот попал в Арзамас из
Москвы вместе с другими иконами и церковным
211
имуществом, привезенным для открывающегося
в городе «царского богомолья» — Спасского
монастыря в 1556 году. Появление Николы Мо-
жайского, защитника русских городов, вполне
было необходимым в новоявленной русской
крепости.
Вскоре икона, как утверждали арзамасцы,
прославилась многими чудесными исцелениями,
от которых сам женский монастырь и получил
наименование «Николая Чудотворца Новые про-
щи» («проща» — прощать, освобождать от бо-
лезни, исцелять.— 77. Е.). Икона по традиции
изображала святого в рост, в длинном облачении.
В правой руке старец держал обнаженный меч,
а в левой — изображение зубчатой городской
стены, из-за которой виден храм. Образ сразу об-
наруживал свою древность. Он, как и трон, цар-
ственное моленное место Ивана Грозного в мос-
ковском Успенском соборе, выполнен низким
рельефом. Величина образа 1,5 аршина, впослед-
ствии он был богато украшен.
И еще одна подобная икона со времен треть-
его похода Ивана Грозного на Казань находи-
лась в церкви села Молякса Арзамасского, а пос-
ле Ардатовского уезда. Описана она так: «... образ
местный Николы Чудотворца Можайского, дли-
ною 1 аршин с вершком, шириной в три четверти
и два вершка, с мечом в правой руке и с цер-
ковью в левой с серебряным и вызолоченным
венцом и в серебреном и вызолоченном окладе
шириною в полтора вершка».
В Арзамасе Всехсвятскую кладбищенскую
церковь украшал еще один образ «Никола Мо-
жайский», державший в деснице меч, а в шуйце
(левой руке) изображение церкви. Мера образа
3/4 вершка. Образ Николая Можайского довольно
212
широко был представлен и в Арзамасском уезде,
в селах Кирманы, Водоватово, Собинино, Бестут
жево, Ивановское, Хохлово, в тех, что были на
пути Ивана Грозного на Казань.
В уезде существовало немало и других резных
изображений. Они входили и в состав иконостаса
старого каменного Воскресенского собора.
В церкви села Степанова на царских вратах
«Тайная вечеря» и «Благовещение». Главы лиц
представлены горельефом, а прочие части тела
и одежды барельефом. В киоте — «Распятие Гос-
пода с предстоящими», над распятием два ан-
гела. Иконостас этот, построенный около
1745 года, как видно из подписи на одной иконе,
писанной в 1745 году Егором Ивановичем Гре-
ком, поступил в церковь села Степанова из преж-
него арзамасского Воскресенского собора, ко-
торый в 1814 году был разобран».
В том же году, когда разбирали старый ка-
менный собор, в соседнюю бедную Введенскую
церковь перенесли царские врата с придельным
иконостасом. Любопытно, что среди резных
образов царских врат под изображением Бого-
матери, в левой стороне, изображение крылатого
льва с разинутой пастью, высунутым языком,
выкрашенного в красную краску, а на левой поло-
вине врат, под ангелом, изображен летящий орел.
За престолом, в главном алтаре собора, на-
ходился с XVIII века резной крест в стиле роко-
ко, вызолоченный. В пяти его клеймах изобра-
жались с одной стороны «Страдания и распятие
Христовы», а с другой — пять «Господних празд-
ников». Крест этот почитался в Арзамасе за
высокохудожественную работу. Обилие скульп-
туры в церквах Арзамасского уезда обнаружил
Макарий, архимандрит и ученый.
213
Макарий Миролюбив изучал памятники цер-
ковных древностей в разных местах России. А на-
чал он свою большую работу историка в Ни-
жегородской губернии, где служил профессором
духовной семинарии в 1842—1851 годах. И по-
том, когда служил викарием, первым епископом
Балахнинским в 1866—1867 годах, а затем епис-
копом Нижегородским и Арзамасским в 1879—
1885 годах, Макарий полюбил Нижний Новгород.
Здесь он, будучи уже на покое, в Благовещен-
ском монастыре и скончался.
Московский старец Ипполит и талантливый
Василий Ильин развили и оставили арзамас-
цам — товарищам по резцу — непосредствен-
ность, жизненную выразительность культовой
пластики. Человечески теплые образы не случай-
но привлекали внимание архимандрита Макария.
Вот почему в своем известном труде о нижего-
родских церковных древностях он и остановил
свое внимание только на скульптуре храмов Ар-
замаса и уезда.
К середине XIX века в Арзамасском (холод-
ном) соборе находились наверху главного иконо-
стаса скульптурное изображение «Восстание
Христово из гроба», а над боковым иконоста-
сом — «Распятие с предстоящими Богородицею
и Иоанном Предтечею».
Из приходских церквей города наиболее
сложные и выразительные резные композиции
имелись в холодной Благовещенской церкви.
Средние врата тут изображали Сионскую горни-
цу и в ней «Сошествие Святого Духа». Середину
в горнице, на возвышении, занимала Богородица,
по сторонам которой сидели по шесть апостолов,
трое из них держали Евангелия. Вверху над цар-
скими вратами — изображение «Воскресение
214
Христово». Большое впечатление оставляли
оживленная и как бы несущаяся по воздуху
плоть Христа» ее окружали шесть летящих анге-
лов» девять херувимов. Над Христом помещалось
изображение Господа Саваофа. Под образом
«Воскресение»»— а он имел по три аршина в вы-
соту и ширину,— на верхнем карнизе иконостаса
стояли в натуральный рост Моисей Боговидец
и апостол Петр с правой стороны, а с левой —
Аарон и апостол Павел.
На царских вратах боковых приделов тоже
помещались резные образа. По правую сторо-
ну — «Благовещение Пресвятые Богородицы»,
а по левую — «Явление ангела первосвященнику
Захарии». Над обоими придельными иконоста-
сами было установлено «Распятие Господне с
предстоящими апостолами».
На четырех столпах храма, на углах карнизов
стояли резные изображения ангелов, по четыре
на каждом столпе. Из них четыре держали рипи-
ды, один — крест, один — трубу, один — потир,
еще один — дискос, остальные держали пред-
меты, наносившие страдания Иисусу Христу,
когда он был осужден на мученическую смерть.
Все фигуры вызолочены на полимент, кроме тела
Христа, распростертого на кресте, и лиц святых.
В теплой церкви Благовещения резьбы не было,
кроме «Христа, сидящего в темнице». Эти скуль-
птуры вырезаны около 1780 года, они отличались
высоким мастерством, их авторство вполне мож-
но отдать Василию Ильину.
Древний резной образ «Страждущий Спаси-
тель в темнице» до 1910 года находился в теплой
Владимирской церкви.
Резные изображения? украшали иконостас
городской Ивано-Богословской церкви (холод-
215
ной). Тут, над первым ярусом иконостаса, на
карнизах с обеих сторон, полулежали по два
евангелиста. Над вторым ярусом, на каждой сто-
роне, стояло по шесть апостолов, сделанных в
натуральную величину. Интересно, что группы
составляли одно целое, отдельно вырезаны лишь
головы, а одеяния сгруппированы в общую массу.
По иконостасу, в разных местах, помещались
14 херувимов. В этой же церкви (теплой) можно
было видеть вырезанное из дерева изображение
Иисуса Христа в темнице.
И наконец, много резных изображений на-
ходилось в Ильинской (холодной) церкви Ар-
замаса. Тут царские врата изображали седми-
свещник, по ветвям которого св. Иоанн Богослов,
падши на одно колено, преклонял голову под
простертую десницу Иисуса Христа. Позади
апостола косвенно спускается длинный меч. Ин-
тересными были в иконостасе резные местные
иконы. Но особенно привлекало резное «Распя-
тие», оно считалось чудотворным. Вот о нем
предание: где-то во второй половине XVII века
один из купеческих сыновей Шаянских, будучи
с братьями на Макарьевской ярмарке, чудесно
обрел ^рест на берегу Волги и на себе пронес
его более НО верст до Арзамаса, где крест и на-
шел свое место в церкви Ильи Пророка. «Рас-
пятие» отличалось большим искусством резьбы,
реалистической подачей облика Иисуса Христа.
Трудная жизнь народа издавна подсказывала
сюжетную основу церковной скульптуры. Мо-
тивы терпения, страдания — вот что находило
понимание в народе, и потому образ Христа-
страдальца, выраженный в скульптурах «Сидя-
щий Христос», «Спаситель в темнице», был лю-
бимым. В Арзамасском уезде в 45 церквях на-
216
ходились изображения Христа, сидящего в тем-
нице в терновом венце. Все темницы забирались
стеклом. К 1911 году в Арзамасе оставалось толь-
ко семь «темниц» с Христом в терновом венце.
В уезде насчитывалось двадцать пять «Рас-
пятий» из дерева.
Из других излюбленных мотивов арзамас-
ских резчиков можно назвать изображение «Тай-
ная вечеря», полуфигуры которой выполнялись
из одной широкой доски. Такие скульптуры име-
лись в церквах сел Измайлова, Путятина, Ни-
кольского, Абрамова, Дубенского и др.
Нередко резчик выполнял сюжет «Благове-
щение Пресвятой Богородицы». Изображения
этого сюжета находились в селах Шатки, Яб-
лонка, Путятино, Никольское,’ Абрамово, Вол-
чиха, Воронцово, Вад, Ивашкино, Степаново и
С ал алей.
Должно отметить, что в церкви села Тумано-
ва, на паперти, был образ святой мученицы Па-
раскевы-Пятницы, мудрой покровительницы
земледелия, плодородия и здоровья.
Ну и почти во всех церквах можно было уви-
деть большие или малые резные фигуры еван-
гелистов, ангелов и херувимов.
С середины XIX века арзамасские резчики
начали создавать в нескольких сюжетных компо-
зициях образ Серафима Саровского. Наиболее
интересной считалась группа, где Серафим кор-
мил медведя. В Серафимо-Понетаевском монас-
тыре старец вырезан из дерева и покрыт одеж-
дой, а медведь являлся чучелом. «Композиция,—
как сообщал в 1903 году журнал «Родина»,—
производит внушительное впечатление на посе-
щающих богомольцев, которые часами простаи-
вают, любуясь группой».
217
В конце XIX — начале XX века в селе Вад
жил явно одаренный резчик Александр Алек-
сеевич Миронов. Он точил посуду, резал ложки,
игрушки, различные поделки. Ежегодно удивлял
сельчан и приезжих в Крещение, зимой. На бе-
регу реки Вадок Александр Алексеевич вырубал
изо льда большую купель, поднимал над нею
четыре ледяных колонны, соединял их вверху
легким сверкающим венцом, да еще несколько
фигур искусно вылепленных ангелов с крыльями
дополняли эту композицию. Все это, конечно,
свидетельствовало о больших природных способ-
ностях, Миронова как скульптора. Он был очень
уважаем в селе, да и нельзя не уважать таких
умельцев на все руки, как он и ему подобные.
РУКОДЕЛЬНИЦЫ
ПРЯЛИ, ТКАЛИ, КРАСИЛИ
ак известно, в царствование Анны
Иоанновны русская кавалерия села
на русских коней — основная часть
лошадей прежде закупалась за гра-
ницей, а правительство императри-
цы Елизаветы решило одеть солдат
в сукно отечественного производст-
ва. Был издан указ о заведении
в России суконных и прочих ткац-
ких фабрик. Медленно — мастеров
не хватало, но дело все-таки раз-
вивалось.
К концу 80—90-х годов XVIII
века в Нижегородской губернии
возникло несколько суконных и по-
лотняных предприятий, все они
принадлежали помещикам. От-
кликнулись «на призыв» властей
и арзамасцы. В 1774 году они сооб-
щили в Нижегородский магистрат,
что у них в городе среди прочих
заведений «...двое владели коже-
венным и мыльным заводами и
шелковыми к кумачовыми фабри-
ками». Появление шелковой фабри-
ки, надо полагать, не обошлось без
219
участия какого-нибудь иранского «торгового
гостя» — иранцы в это время открывали подоб-
ные ткацкие заведения в городах по Волге.
Академик Российской академии наук
П. С. Паллас, путешествовавший в 70-х годах по
России, отметил, что в Арзамасе работает фаб-
рика «китайки» — хлопчатобумажной ткани. В
«Росписи фабрик и заводов ведомства Мануфак-
тур-коллегии на 1775 год» сказано, что в Арза-
масском уезде находится фабрика кумача и
александрийской пестряди.
Ткацкие фабрики не прижились в Арзамас-
ском уезде. В XIX веке их здесь уже не сущест-
вовало, и понятно почему. Трудность найма ино-
странных мастеров фабричного ткачества, слож-
ность приобретения заводского оборудования,
затруднения с регулярным поступлением шелко-
вого и другого сырья... Да и научились, откро-
венно говоря, арзамасцы наживать денежку дру-
гими, более способными путями.
Фабрики избылись, но еще и в 1897 году в
уезде существовала одна сукноваляльная, гото-
вившая грубую суконную ткань для верхней
крестьянской одежды.
...Вот обычный разговор в старину между
девок:
— Зиму пряла, с Великого поста ткала, не
попела, не поиграла...
И так в каждом деревенском доме. При боль-
ших семьях требовалось и льна много, а если еще
метилось продать тканьё — уставала молодая
ткачиха, часом жаловалась:
— У стана ноги древяны, что ему не стоять!
А мне прясть да ткать — бела света не видать!
Кто девку пожалеет? Маменька родная. И
утешала родительница свою дочь:
320
— Девка ткет — себе рубаху дает — помни!
Зоркие деревенские парни, бывало, определя-
ли девок-мастериц просто — помнили расхожую
поговорку: «Какова пряха, такова на ней ру-
баха».
Как и везде, ткачество на нижегородской
земле развилось издревле — Среднее Поволжье
всегда считалось льняным краем.
Холст, холстинка... А холстовье — это уже
грубая ткань из льна или конопли. Холст разли-
чали: рубашечный, подкладочный, половиковый,
мешковина. По ширине его знали: семерик, ось-
мерик, девятая, десятня и далее до семнадца-
терика.
Издавна устоялись меры ширины русского
льняного полотна — ее определяло бердо в ткац-
ком станке. Нарушил «стандарты» только царь
Петр I. После 1707 года, в пору своих бурных
преобразований, приказал он ткать холст вдвое
шире обыкновенного. Объяснение простое: за-
пад, падкий на русский лен, охотно покупал
именно широкое, двойное полотно. Указ царя
шел вразрез традиции, а она вбирала в себя мно-
гое, складывалась непросто. Главное — широко-
му стану требовалось ведь много места, а где оно
в многодетном русском крестьянском доме! И
дошло дело до того, что прядение холста начало
сокращаться в России, ощутима стала его нехват-
ка и для собственных нужд. Только через 30 лет
недобрый указ царя отменила Елизавета.
Как и повсюду, пожалуй, женщины Арзамас-
ского уезда ткали не только белый холст, с их
станков сходила и браная ткань, узорчатая, ко-
торая чаще шла на скатерти и полотенца. «И са-
дились они за столы дубовые, за скатерти бра-
ные...» — читаем в сказках или былинах.
221
Большой мастерицей тканых браных скатер-
тей слыла в уезде крестьянка из села Вад Алек-
сандра Михайловна Лапаева, которая имела пра-
во сказать: таких самобраных скатертей, как у
нее, больше в уезде нигде не увидеть...
В узорах льняных тканей южной части Арза-
масской провинции, а затем и уезда сразу же
заметен мордовский орнамент — бесхитростный,
линейный. Женщины северной части уезда созда-
вали браную ткань более усложненного, яркого
рисунка.
Рядная, или цветная, пестрядь — это льня-
ная, а позднее и хлопчатобумажная ткань в мел-
кую клетку или полоску, сочетание цветов, чаще
синее с красным. Для пестряди требовался ус-
ложненный ткацкий стан. Тут нужны две под-
ножки, два челнока, двое ниченок (части ткац-
кого стана). В Арзамасе, как известно, изготов-
ляли александрийскую пестрядь, в которой пре-
обладала красная нить. Название пестряди свя-
зывалось с той красной нитью, что вырабатыва-
лась на фабриках известной Александровской
слободы. «Александринка» пользовалась в наро-
де большим спросом, из нее шили мужские ру-
бахи, женские сарафаны.
В уезде, в каждом селе, в каждой деревне
имелись свои мастерицы тканья. Но не случайно
время сохранило нам имена лучших — тех, кто
выделялся среди других. На «Выставке сельских
произведений» в Нижнем Новгороде в 1849 году
денежными наградами отмечены за тонкий холст
и полотенца дворовая крестьянка помещиков
Анненковых из деревни Нагаевой Анна Белякова,
а за приготовленную пестрядь — крестьянка Ус-
тинья Разрывная. Обеим ткачихам было выдано
по 3 рубля.
222
Много занимались ткачеством крестьянки
ближних к Арзамасу сел Протопоповка и Мо-
розовка, которым постоянно «доверяли» пряжу
женщины Выездной слободы и мещанки города.
Во избежание недоразумений вместе с пряжей
ткачихам давалась и бердо, определявшее шири-
ну и плотность холста.
«Ткальё» — готовый холст — арзамасские
скупщики постоянно брали от ткачих из селений
Волчихинский Майдан, Щедровка, Салалей, Кру-
той Майдан, Букалей, Холостой Майдан, Пет-
лино, Вазьян, Саблуково и Озерки.
За день усидчивой работы в 70—80-х годах
прошлого века женщина получала от 5 до 20 ко-
пеек, продажная цена холста, скажем, в 1860 го-
ду в Арзамасе составляла 50 рублей за 1000 ар-
шин. Трудно давался этот скромный заработок.
Томило однообразие работы, хотелось хоть как-
то скрасить труд. И уж невольно складывалась
песня. Вот одна из них, записанная в Щедровке:
Овечушка, косматушка,
Да кто вас нагулял?
— Моя матушка.
Дочка мала, мамка стара,
А я, млада, красно ткала.
Кросна ♦ ткутся — нитки рвутся,
За мной молодчики вьются...
Хоть вы вейтесь, хоть не вейтесь,
На меня не надейтесь...
Челнок свищет — тканья ищет,
То вниз, то вверх по бердыньку.
,Я гуляла, молода, по ельничку,
По частому по березничку...
И горожанки оставили по себе память как
искусные ткачихи. Купеческие дочери, зажиточ-
* Кросна, или кросно,— домотканый холст, снятый труб-
кой.
223
ные мещанки ткали тесьму из шелка в виде лент
и поясов. В начале XIX века эти яркие пояса
продавали за аршин по 3 рубля, и расходились
они в разных местах России. Особенно большой
спрос на них был из Саратова.
Арзамасская тесьма, возможно, даже вошла и
в символику герба города, данного Арзамасу в
1779 году. Тогда, в спешке, 200 сел России были
объявлены уездными городами, и каждому ут-
верждался свой герб. Так, на гербе Арзамаса на
золотом поле щита разместились перекрещен-
ные, наподобие александровского креста, ленты,
верх которых красный, а низ зеленый. В офи-
циальном описании герба нет объяснения симво-
лики, употреблено слово «стропилы», что должно
означать, наверное, строящийся город. Историк
Арзамаса Н. М. Щегольков предполагал, что
«герб Арзамаса, по всей вероятности, указывает
на то, что тогда (в 1779 году) в городе женщины
ткали тесьмы или ленты из шелка, и вот этого бы-
ло достаточно, чтобы занести эти ленты в город-
ской герб».
Ткали тесьму из шелка, шерсти и простых
ниток. До революции сельские девушки очень
любили отделывать этой тесьмой свои наряды.
В городе чаще тесьма использовалась на отделку
зимней одежды, тонкой тесьмой даже вышивали.
...Особым видом ткачества в Арзамасском уез-
де в начале прошлого века являлось тканье ков-
ров. Известно, что еще во второй половине XVIII
века советник губернского правления К. М. Ре-
биндер открыл в своей усадьбе Ляхово большую
ковровую фабрику и превратил ее в место ссылки
своих крестьянок за разные провинности. Затем
ковры начали ткать в сельце Скородумове Лу-
кояновского уезда, которым владела Н. А. Мер-
224
лина, впоследствии прославившаяся на всю Рос-
сию и Европу шалями, что ткали ее крепостные
девушки.
Ковры в Арзамасском уезде стали ткать, под-
ражая украинским и курским. Узоры их сравни-
вали с мотивами шалевых рисунков, только на
арзамасских коврах они были крупнее. Рисунок
располагался так: гирлянды цветов по кайме каж-
дой из сторон ковра, а в центре раскидывались
яркие букеты.
Нельзя умолчать о том, какое большое и по-
ложительное влияние имел торговый Арзамас на
развитие ткачества не только в Нижегородской
губернии, но и во всем Среднем Поволжье.
В XVIII—XIX веках арзамасцы сосредото-
чили в своих руках огромный торг холстом, тем
самым подняли значение ткацкого промысла.
Всюду на базарах и ярмарках, селах и деревнях
скупали они льняную и посконную ткань. Сред-
ней доброты холст, который тогда назывался
«рубашкой», купцы затем сбывали казенному ве-
домству на обмундирование солдатам, а другие
сорта — тонкий и посконный мешочный — про-
давали в частные руки.
За год арзамасцы скупали холста до 6—7
миллионов аршин. Кроме того, они приобретали
холст на Макарьевской, а потом и на Нижегород-
ской ярмарке, и все это везли в основном на Дон.
В донские и воронежские места шло из Арзамаса
и до миллиона аршин пестряди, скупленной в
селах около Нижнего Новгорода и в приволж-
ских селениях. Наиболее крупный торг льняной
тканью держали арзамасские купцы А. А. Сту-
денцов и И. Г. Попов.
225
Развитие фабричного мануфактурного дела в
стране подорвало торговлю арзамасских холщев-
ников. Так, в 1875 году они смогли закупить толь-
ко 2 миллиона аршин холста, а в 1912 году всего
500 тысяч аршин. Все более забывали о крашени-
не и пестряди, народ в селах предпочитал уже
одеваться в фабричные ткани. Невыгодность тка-
чества на сторону оказалась очевидной, крестьян-
ки поняли, что доходнее продавать лен и коноп-
ляную пряжу, чем тратить время на тканьё.
Предприимчивые арзамасцы и тут не оплоша-
ли, начали повсеместно приобретать пряжу. В
1870 году пряжники Сурины, Фирфаровы и
Мартовские скупили наибольшее ее количество.
Сбывалась пряжа чаще в селе Константинове
Нижегородского уезда, где было развито сетевя-
зание.
Но со временем пала торговля и пряжею.
В Москве и ее окрестностях начали производить
на фабриках огромное количество белой и крас-
ной бумаги в нитях. Дешевая эта бумага вернула
сельских женщин к ткацкому станку. Они скоро
сметили, что лен вкупе с бумагой дает им более
дешевую и более прочную и нелинялую, как си-
тец, ткань. Красная нить к тому же оживляла
полотно.
И снова арзамасцы не упустили своего. Они
закупали в долгосрочный кредит годовую выра-
ботку бумаги прямо на фабриках, сосредоточили
торговлю в своих руках, причем торговали на
наличные. «Гением» пряжного дела называли
Петра Ивановича Серебренникова, а помогал ему
брат Иван. Главным местом ходовой бумаги яв-
лялись Симбирская, так называемая Сборная яр-
марка, где арзамасцы за один только день прода-
вали ее на 50 тысяч рублей. Купцы имели свой
226
склад в Саратове. Торговали не только в Нижего-
родской, но и в Тамбовской, Пензенской, Сим-
бирской, Уфимской, Вятской, Пермской и То-
больской губерниях. Барышистая торговля арза-
масцев продолжалась почти до начала 4 XX века.
Крашение тканей — ремесло древнее, почет-
ное. Всегда проще окрашивать холст в один двет:
тут служат давние, вековые навыки работы. А вот
в подражание Востоку сделать ткань узорчатой,
ярко праздничной—с этим посложней. Но в
своей извечной привязанности к - прекрасному
русские скоро овладели «манерной» дойкой. Как
же это делалась? Брали доску из твердого дерева,
чаще квадратную, на ее, поверхности вырезали
довольно высокого рельефа узор, обычно расти-
тельного характера, и вот эту набойную доску
покрывали масляной краской, разведенной оли-
фой. Затем на доску накладывали влажный
холст, по нему проходили особой скалкой, и
рисунок четко отпечатывался на холсте. Рабо-
та — да, хлопотная, небыстрая, но зато какая же
красота объявлялась из-под руки мастера!..
Поскольку арзамасцы издавна скупали и про-
давали миллионы аршин холста, они, конечно,
держали и красильный промысел.
Если в последней трети XVIII века в Нижнем
Новгороде проживало 5 красильных мастеров,
то в Арзамасе, по сведениям Нижегородского
магистрата,— 73. После 1779 года в городе был
образован крашенинный цех.
В старину из крашенины шили сарафаны,
мужские рубахи и порты, ею также покрывали
шубу, крашеный холст употреблялся на подклад-
227
ку священнических и дьяконовских облачений.
Чаще всего холст окрашивали знаменитой
краской «индиго» — в кубовый — синий цвет,
любимый в народе. Потому слово «крашенина»
еще означало холст, окрашенный именно в синий
цвет.
Арзамасские купцы закупали холст обыкно-
венно большими «трубами», так они и продавали
его. А красильщикам чаще доставались так назы-
ваемые церковные остатки. Крестьяне, мещане
да и купцы часто приносили в храмы за требы в
дар и холсты. Церковные служители продавали
эти отрезы холста холщевникам. Естественно,
что крестьяне и прочее население приносили на
окраску холсты и для своих семейных нужд.
И тоновое крашение холста, и набойка начали
резко сокращаться в 60—70-х годах прошлого
века после того, как заработал «русский Ман-
честер» — Иваново, когда рынок наполнялся лег-
кими отечественными тканями фабричного
производства. В 1863 году в Арзамасском уезде
оставалось всего 4 красильных завода с наем-
ными рабочими. Один из них действовал в городе.
В 1897 году в селах Арзамасского уезда насчи-
тывалось 102 пряжесучильни и 14 красилен, а в
1915 году 59 сучилен ниток, одно пряжебелиль-
ное производство и 7 сельских красилен.
ДО ВОЗМОЖНОГО СОВЕРШЕНСТВА
В канун Троицына дня в Арзамасе, в Выезд-
ной слободе только и разговоров бывало, что о
предстоящем празднике. Особенно ожидали
этого дня девушки и молодки, когда вынимали
из сундуков праздничную сряду: прогладить надо,
228
крючки и пуговицы проверить, а потом дать и
жемчугам подышать...
Выездновцы — народ гордый, не очень-то
дружили с арзамасцами. При прежних всесиль-
ных бурмистрах, покрываемые высоким поло-
жением господ Салтыковых при царском дворе,
они перестали подчиняться и уездным властям.
Но вот раз в году, именно в Троицын день, при-
глашали соседей-горожан в гости и показывали
себя веселыми, радушными хозяевами.
За селом, по Московскому тракту, поднима-
лась рукотворная роща Утешная, принадлежала
она владельцам села. По барской прихоти здесь
особыми группами росли разные деревья, всюду
виднелись причудливые беседки и павильоны.
Украшала рощу горка с каменной аркой, остат-
ками старого замка... Белые статуи в зеленой
тени аллей, солнечные лужайки с белизной рома-
шек — подлинно утешное для души место гнез-
дилось неподалеку от печальной памяти Брехова
болота ♦.
Пустел Арзамас в Троицын день... Свидетель
тех давних праздников историк города Н. М. Ще-
гольков писал: «Выездновские крестьяне имели
право гулять в этой роще, а Салтыков, как и мно-
гие другие богатые помещики, любовался и гор-
дился тем, что его крестьянки гуляли по праздг
* Долгое время о Выездной слободе шла недобрая сла-
ва — слава разбойного села. Проезжие купцы, не без осно-
вания, боялись в ночное время проезжать слободой. Нема-
ло, как говорили, сгинуло их в Бреховом болоте, что огибает
село с запада, со стороны Московского тракта. В конце прош-
лого века, как рассказывают, один московский купец давал
выездновцам якобы 25 тысяч рублей за то, чтобы они раз-
решили ему осушить страшное Брехово, Селяне отказались
от денег, устыдившись того, что могло бы открыться на дне
болота. ‘
229
никам в этой роще все в златотканых сарафа-
нах, самоцветных камнях и жемчугах, не уступая
своими нарядами арзамасским купчихам... Гу-
лянье в Троицу долго-долго, даже до наших дней,
считалось самым главным в году, и арзамасцы
являлись на него в лучших своих нарядах».
Иногда, еще и в наше время, в Чернухе, в Ко-
ваксе, в том же Арзамасе или Выездном вдруг
выплеснется на улицу свадьба. Казалось бы, что
особенного, но эта свадьба разом захватит не
только безудержным весельем под гармонь, но и
тотчас увлечет вызывающей яркостью, зримым
богатством «праздничной сряды», своеобразной
слитностью старого нарядного крестьянского
костюма с «песенным состоянием» людей, ко-
торые вот сейчас, в эти минуты так естественно
носят, показывают эти свои наряды из старых ба-
бушкиных укладок.
Любуется-дивуется народ на свадьбу, и ус-
лышишь:
— Ах, какой сарафан, как полыхает...
— Рубаха-то на парне расшита — загля-
денье!
— А епанечка-то, епанечка на женщине! И
кокошник жаром горит. Подумать, золотое
шитье-.то и не потускнело...
Любимое, ценимое, хранимое не тускнеет,
не вянет!
Какое-то редкое просветление, состояние
особой радости переживаешь всякий раз, когда
глядишь в Арзамасском историческом музее
на праздничные женские наряды наших бабу-
шек — вещественную память о жизни дорогих
предков. Невольно сердцем чувствуешь и свою
230
причастность к прошлому и хочется глубже, ду-
шой понять, войти в это прошлое, тепло расска-
зать о нем.
Любой национальный костюм всегда ярок,
наряден, в нем, костюме этом, выражается воз-
вышенное, праздничное восприятие человеком
окружающего мира. Не исключение и русский
национальный костюм.
Некогда, в 40-х годах прошлого столетия, по
русской земле путешествовал барон Гакстгаузен.
Однажды «...он увидел, как по дороге, пролегав-
шей мимо имения, где гостил барон, медленно
и плавно двигалась небольшая толпа женщин
разного возраста, одетых так нарядно, так вели-
колепно, так непохоже на все известное ему до
сих пор... Каково же было удивление барона,
когда ему объяснили, что это местные кре-
стьянки в праздничной одежде идут в цер-
ковь к обедне». Гакстгаузен, кстати, отметил
богатство праздничного костюма нижегородской
женщины, обилие в нем жемчуга.
Не станем говорить об истории формирова-
ния русского мужского и женского костюма, о
его конструктивных особенностях, его пути к
современному, об обязательном делении одежды
на будничную и праздничную. Посмотрим лишь
на главные элементы украшения мужского и
женского платья, что бытовали в южной части
Нижегородской губернии.
Коренной народ Арзамасского уезда — морд-
ва, поэтому и первое слово о вышивке мордовско-
го костюма. В своей конструктивной основе он
близок к русскому. У женщин та же рубаха, тот
же передник с вариацией таких же фигур с гео-
метрическими очертаниями и своеобразными
отростками. Голову мордовки украшала «соро-
231
ка». Лобная часть ее полуовальных очертаний,
а затылочная — длинная, их также обильно ук-
рашали вышивкой в традиционных линейных
очертаниях. Вышивка на рубахах выполнена
особыми эрзянскими швами, которым присуща
воздушность, пушистость. .
В отличие от мордвы русские в вышивке чаще
использовали растительный орнамент. Этот орна-
мент щедро заполнял грудь, рукава, подол муж-
ской праздничной рубахи и рукава женской ру-
бахи, кофты, лицевую часть безрукавной душе-
греи, епанечки, грудной вырез сарафана. И уж,
конечно, обильно украшался вышивкой головной
убор: запон, сорока, сборник, или повойник, де-
вичьи платки, или платы, как их еще называли,
а также пояс, которым русский сарафан обяза-
тельно подпоясывался с узлом на боку.
Народная вышивка наша во многом перекли-
калась с растительным миром, являла подлин-
ный окрас вышиваемых листьев, цветов и ягодок,
но, разумеется, не исключалась и стилизация, и
умение мастериц фантазировать в подаче «раз-
метных трав».
Каждое время обретает свою технику вы-
шивки. Уже более ста лет держится старинное
«рококо» с навивом нитки на иголку и последую-
щим укладыванием его. Тут получается четкий
рельефный абрис — так вышивали еще бывшие
арзамасские монахини.
В ходу была гладь без настила, а также и
поверхностный шов. Гладь с настилом — это
когда настил клали под вышивку, чтобы она стала
выпуклой. Любили этот способ арзамасские вы-
шивальщицы: рисунок чаще настилали белыми
нитками или нитками в тон основы. Выполняли
мастерицы и двустороннюю гладь. Тут опять же
232
использовали подложку, чтобы при глажении вы-
шитый рисунок «не проваливался». Гладью ук-
рашали обычно покрывала, наволочки, подзоры,
ночные рубашки, носовые платки да и головные
платки. Гладь — работа трудная, но она полна
изящества и даже, как говорят мастерицы, бла-
городства.
Каким еще искусством владели арзамасские
вышивальщицы? Шов «восьмерка»: с одной сто-
роны рисунок, а с другой — только штриховой
контур, скажем, тех же цветков, листьев. Вышив-
ка «крестом», всеми «крестами»— двойным, «бол-
гарским».
Для работы арзамасские мастерицы брали
шелк, шерсть, бумагу, синель, серебряные, золо-
тые и иные нити, украшали вышивку стекляру-
сом, перламутром, низали жемчуга и разноцвет-
ный бисер.
Блестящей страницей в истории ремесел Ар-
замасского уезда является золотная вышивка,
принесенная сюда, очевидно, еще первыми нов-
городскими поселенками. Это ведь там, в север-
ных краях, славился Торжок золотным промыс-
лом.
Золотное шитье — вышивка металлической
позолоченной или серебряной нитью. Нитки мог-
ли быть волочеными или прядеными. В дело шли
узкие полоски золота — бить — и золото в тон-
кой проволоке в виде спирали — канитель. Та-
ким богатым шитьем в давние времена украшали
одежду царей, князей, знати и церковные обла-
чения, что придавало этим облачениям торжест-
венную, «сановную» тяжесть. Позже, в XVIII—
XIX веках, золотное шитье развилось уже и в
крестьянском миру, в монастырских кельях,
в светелках купеческого и мещанского домов.
233
Короче, в России золотом вышивали все — от
простой крестьянки до царицы.
Золотное шитье требует особого фона. Часто
для него использовали не только тяжелые, пыш-
ные ткани — бархат, но и яркие шелковые ма-
терии, а также кисею. Особенностью золотного
шитья является шов в прикреп. Опытные арза-
масские мастерицы владели достаточным набо-
ром прикрепов, то есть способов закрепления
на ткани металлической нити.
В основе композиций золотного шитья лежа-
ли растительные мотивы. Работа местных золо-
тошвей обращает на себя внимание высоким,
четким рельефом их шитья. Каждый листок,
каждый цветок или ягодка под золотым покро-
вом имеет подложку. В старину нередко брали
прочные, не боявшиеся сырости пластинки бере-
зовой коры, потом стали использовать картон.
Итак, картон-подложка по форме того же листка,
сверху ровно уложенные ряды золотых нитей, а
затем прикреп к фону шелковыми или льняными
нитями. Если цветок, лист или иная часть ком-
позиции была большой, прикреп делали и по
центру цветка — так достигалась прочность кро-
потливой работы.
Большую выдумку проявляли мастерицы при
отделке женской одежды и головных уборов.
Здесь шитье плотное, занимает почти всю лопа-
тообразную поверхность того же кокошника, за-
пона, сороки, оплечья, пояса. Ткань как бы ровно
залита золотом, она очень декоративна, «живет»
при движении человека.
Некоторые краеведы считают, что арзамас-
ские села Чернуха, Ковакса и соседствующие
с ними являлись центром золотного шитья в уез-
де. Давались такие объяснения: села-де лесные,
234
богатые, у крестьян водились денежки и на ук-
рашения... Думается, что это не совсем так. Очень
возможно, что в. названных селениях женщины
занимались золотошвейным делом. Конечно, в
среде старообрядчества мода менялась медленно.
Но сохранность женских костюмов с золотным
шитьем до наших дней здесь объясняется и тем,
что все эти села лежат в стороне от людных
проезжих трактов. Да, определенный достаток
в крестьянских семьях удержал здесь чтимые
бабушкины наряды... Иное произошло, к приме-
ру, в Выездной слободе. Бедно тут мало кто жил...
Неизменное пристрастие подгородных женщин к
городским модам в конце прошлого века при-
вело к тому, что когда один богач Выездной сло-
боды вздумал купить в родном селе старинный
женский костюм, то такового уже не нашел —
все было продано, а ведь именно в Выездной сло-
боде золотошвейные наряды были почти в каж-
дом доме. Историк города Н. М. Щегольков с
горечью писал, что известные офени из Вязников,
антиквары из столиц ездили в Арзамас и Выезд-
ную слободу точно на ярмарку, скупали за бес-
ценок самые разные старинные вещи, картины
и наживались...
Именно в Арзамасе и в той же Выездной золо-
тошвейное мастерство стало промыслом, здесь
оно достигло высокого совершенства, именно
работы арзамаских и выездновских золотошвей
оставили по себе самую добрую память, вошли
в историю прикладного искусства.
Арзамасские летописи содержат немало све-
дений о трудах местных мастериц. В городские
храмы то и дело несли священнические и дьякон-
ские облачения. В Воскресенский собор посту-
пило «облачение малинового бархата, шитое зо-
235
лотом, ставшее с воздухами 3000 рублей сереб-
ром». Сюда же «вышита золотом по бархату
больших размеров плащаница, украшенная си-
бирскими самоцветами и французскими среза-
ми». В эти церковные облачения, кроме других
прихожанок, внесла свою лепту и художник
своего дела вышивальщица Анна Николаевна
Сотникова-Терновская.
Богатые ризы, вышитые золотом, арзамас-
ские женщины преподнесли причту Рождествен-
ской церкви, а во Владимирскую церковь они
передали серебряные.
Высокого мастерства достигли золотошвеи
Выездной слободы. После долгой работы они
одарили свой храм в 1866 году плащаницей такой
художественной красоты, какой, по отзывам
современников, не было даже и в столичных хра-
мах. Вышита она была благодарной памятью об
освобождении крестьян от крепостной неволи.
Кроме дорогого шитья плащаницу украсили
крупным жемчугом в 5313 зерен, средних жем-
чужин пошло 25 тысяч и мелких — 45 тысяч. А
всего на шедевр вышивки употреблено 75 313 зе-
рен жемчуга, 4168 разных сраз (каменьев) и
6 драгоценных камней малинового цвета. Вот еще
куда ушли жемчуга тех золотошвейных нарядов
выездновских крестьянок!
Но лавры первенства в золотошвейных рабо-
тах держали монахини и послушницы арзамас-
ских Николаевского и Алексеевского монасты-
рей.
1813 год. Путешествующий по нижегород-
ским местам литератор князь И. М. Долгору-
кий, посетив Алексеевский монастырь, писал:
«...оне трудятся в разных рукоделиях. Отсюда
на всю Россию вывозятся славные шитые пла-
236
Вышивальщица
А. И. Быстрова
щаййцы и образа, всегда можно найти готовые,
и работы прекраснейшей».
В 1824 году граф Д. И. Хвостов, побывавший
в Арзамасе, отметил: Арзамас «...отличается
славной женскою общиною, в которой беспо-
добное шитье есть образец чудесного искусства».
В эти 20—30-е годы в Алексеевской общине ра-
ботали такие замечательные вышивальщицы, как
Матрона Семеновна Ситникова и Евгения Ан-
типина.
Писатель П. И. Мельников (Андрей Печер-
ский) в своем путешествии по родному нижего-
родскому краю также посетил Алексеевский
монастырь и тоже не смог не высказать своего
восхищения: «Рукоделия вш общине, особенно
вышивание золотом, доведено до возможного
237
совершенства». И о мастерицах Николаевского
монастыря тепло отозвался писатель: «Сестры
этой обители занимаются вышиванием золотом,
и работа их, по чистоте своей, высоко ценится
покупателями».
Кто же были эти искусницы из Алексеевской
общины, что прославились не только на всю
Россию, но и за ее пределами? Община согласно
местному уставу сохраняла своим сестрам мир-
ские имена и фамилии, потому можно восста-
новить имена золотошвей. Это вышеназванная
Матрона Семеновна Ситникова из купеческих
девиц. Это купеческая же девица Екатерина
Михайловна Цыбышева, вдова Анна Сергеевна
Токарева, девицы Елизавета Алексеевна Сторо-
жева, Александра Петровна Подсосова, Надежда
Егоровна Карпова, Евлампия Васильевна Скоб-
лина, Мария Алексеева, мещанская девица На-
дежда Петрова — все из коренных арзамасских
фамилий. Среди сестер находилась и вышиваль-
щица дочь протоиерея Смоленской церкви
Выездной слободы Олимпиада Васильевна Сте-
фанова.
Заказы в Алексеевскую общину шли отовсю-
ду. Как видно из документов, доходы от продажи
монастырских рукоделий довольно значительны
по тем временам. Так, с 1821 по 1858 год сумма
доходов за год пять раз составляла свыше 20 ты-
сяч рублей и пять раз более 15 тысяч.
Слава арзамасских золотошвей действитель-
но вышла за пределы России. В 1853 году в Ие-
русалим послана «палица» митрополиту Петросу
Мелетию, наместнику патриарха Иерусалим-
ского. В Арзамас идут заказы из Молдавии, Гре-
ции, Константинополя, Иерусалима. За вы-
шивку плащаницы и хоругвей в московский храм
238
Христа Спасителя начальница общины награж-
дена золотой на Александровской ленте ме-
далью, выпущенной в память освящения храма,
а старшая из рукодельниц — серебряною.
В 1900 году за свои золотошвейные работы,
выставленные в кустарном отделе международ-
ной выставки, арзамасские вышивальщицы
награждены «Гран-при».
И все же монастырские искусницы больше-то
потрудились для «мирских» нужд. Ведь «золотая
справа» имелась почти в каждом доме Выездной
слободы, немало было золотного шитья — своего
и купленного в окрестных селах — у арзамасских
мещанок, купеческих дочерей, да и дворянки,
чиновницы не гнушались покрыть голову «золо-
тыми платами».
Шитье золотом постепенно перешло и к мор-
довским женщинам. На «Выставке сельских
произведений» /1849 года на Нижегородской яр-
марке крестьянка села Вечкусова Анна Пужаева
была награждена за искусную работу. Она пред-
ставила национальный костюм — покой, каркь-
чамакс и богато расшитую сороку.
Развилась в той же монастырской среде и
вышивка икон,— это уже более высокая степень
вышивального мастерства арзамасских женщин.
В 1884 году за представленные на Нижегород-
скую выставку образа «Достойно есть» и «Алек-
сей — человек Божий» монахини Алексеевской
общины получили бронзовую медаль.
Далее, в 1904 году община представила на
I Всероссийскую выставку монастырских работ
две иконы: одну шитую золотом, а другую расши-
тую канителью по бархату: Эти, как и другие,
239
иконы украшались низаным жемчугом, цветными
каменьями и фольгой. Печать высокого худо-
жественного мастерства носила икона «Николай
Угодник» из низаного цветного бисера. Одной
из известнейших работ мастериц Алексеевского
монастыря считалась плащаница, выполненная
по заказу В. П. Потехина для Владимирской
церкви. На ней, кроме Иисуса Христа, положен-
ного во гроб, были изображения Иосифа, Нико-
дима, мироносиц...
Вышивка, исполненная золотом и серебром,
в свое время стоила 800 рублей серебром.
И еще одним видом нитяного рукоделия вла-
дели в Арзамасе — вышивкой портретов и кар-
тин светского содержания. Естественно, этим
больше занимались горожанки — купеческие и
мещанские девицы.
Память хранит имя одной из лучших выши-
вальщиц — Александры Ивановны Быстровой.
До наших дней сохранились прекрасные ее ра-
боты — вышивка шерстью сюжета «Тайная
вечеря» и «Петр I». Кстати, на последней работе
пуговицы камзола царя и шпага выполнены золо-
ченым бисером, выглядят они очень эффектно.
В среде рукодельниц сохранились устойчивые
предания, что вышивальному искусству немало
способствовали ученики Ступинской школы жи-
вописи. Чаще из дружеской приязни, в поисках
девичьего расположения, а то и по прямому
заказу переводили художники сюжеты популяр-
ных картин, графических листов на ткань, пере-
водную бумагу, а затем помогали в выборе цве-
товой гаммы, колорита.
Хорошо знали в городе и работы сестер Бе-
240
бешиных, особенно Анастасии. Ее картины
«Александр Невский» и «Дон Кихот» долгое
время служили образцом для арзамасских вы-
шивальщиц. Сохранилась также небольшая ра-
бота, приписываемая жене А. В. Ступина —
Екатерине Михайловне. Она представляет собой
лицевую сторону дамской сумочки, изображает
игривую собачку из низаного цветного бисера.
Работа полна какого-то особого изящества, тут
во всем видится тонкое чувство меры.
Распространению рукоделия среди арзамас-
ских женщин хорошо способствовали в 80—90-х
годах прошлого и в начале XX века периоди-
ческие выставки в купеческом клубе предметов
прикладного искусства. Неизменным органи-
затором этих выставок являлся Илья Васильевич
Бебешин.
И по сей день городские рукодельницы
заполняют свой досуг вышивкой картин. Первым
мастером с 50-х годов по праву считается Алек-
сандра Алексеевна Рябушева, участница многих
городских и областных выставок народного твор-
чества. Знают в Арзамасском районе и чернухин-
ских вышивальщиц. Разные приемы вышивки,
большой вкус в выборе цветового решения —
вот что отличает работы сельских вышивальщиц
Л. Л. Демьянович, А. К. Груниной, Е. И. Трави-
ной, К. И. Мещаковой.
Художественное совершенство арзамасской
вышивки в наше время исследует художник Ни-
колай Александрович Галочкин. Он творчески
изучает наследие ^местных мастериц и создает
на основе их работ интересные композиции, ко-
торые затем и вышивают его ученики из детской
художественной школы имени А. В. Ступина.
Да, вышивка в Арзамасе живет, она давно по-
241
лучила свое дальнейшее современное развитие на
строчевышивальной фабрике, где мастерицы
выполняют самую разнообразную вышивку —
ежегодно передают в торговлю готовых изделий
более чем на 9 миллионов рублей.
МЕСТНОГО НАЗВАНИЯ
Во все времена любили женщины украшать
свой костюм кружевами, да и в доме кружево
использовалось как украшение. Крестьянкам
постоянно вязать кружево некогда — всякая до-
мовая и полевая работа одолевает, а вот горо-
жанки — купеческие и мещанские девицы, забо-
тясь о своем приданом, вязали много.
Существует масса способов плетения кружев.
Так, в Арзамасе плели с помощью деревянных
коклюшек (их обязательно должно быть четное
число), а также подушки-бубна, вязальных спиц,
металлических и деревянных крючков. Перед
глазами кружевницы, как правило, находился
«сколок» — рисунок кружева на плотной бумаге
или картоне с точечным нанесением узора.
Трудно мастерице копировать одно и то же —
надоедливо. Потому-то и существует великое
разнообразие узоров, или «манер», плетева. Час-
то мастерица сама производила «крещение» кру-
жева — давала ему свое название. Умели при-
украсить узор и арзамасские мастерицы.
В старое время кружева плели обычно из
привозных нитей, включая шелковые, которые
отличались и тонким прядением, и высоким ка-
чеством. Для получения простых нитей, ценимых
вышивальщицами, за рубежом выращивали осо-
бые сорта льна.
242
С 70-х годов прошлого века кружевное дело
в России начало бурно развиваться. Из поме-
щичьих усадеб, где еще недавно за работой си-
дели крепостные девушки, вязание перекинулось
в рабочие слободки и особенно в мещанскую сре-
ду городов. Этому способствовало появление
в продаже доступных по цене ниток фабричного
производства и нитяной «бумаги».
Бессчетно разнообразие кружевных изделий.
Во времена наших бабушек модными считались
кружевные зонтики, вуалетки, перчатки, накидки,
абажуры, постельные покрывала, скатерти, ро-
тонды, шторы, накидки всякого рода, салфетки.
Кружевами издавна отделывали женский да и
мужской костюм.
В Арзамасе любили вязать. Купеческие дочки
готовили себе в приданое из шелковых нитей
косынки, файшонки (большие косынки) и мно-
гое другое. Со временем вошли в моду блонды,
или накидки на плечи. Техника плетения тут
разнообразна. Их вязали тонким крючком из тон-
ких нитей — это к летнему платью. А к зимнему
вывязывали из толстых нитей толстым крючком.
Плетение блонд — а их ценили в городе —
требовало от мастерицы предельного внимания:
ведь все же плелось по счету.
Долгое время кружевоплетение в Арзамасе
существовало как промысел. Мещанки работали
больше на продажу, плели так называемые рас-
хожие кружева из простых ниток, иногда напо-
ловину с красной бумагой. Реже использовали
черные нити — от них у кружевниц уставали
глаза. Расхожее кружево во множестве плели в
городе еще в первой половине XIX века и про-
давали в базарные дни «купочками» — кусками
в 20 кружевных аршин, а аршин этот не превы-
243
шал 10 вершков. Цены колебались от 30 до 70 ко-
пеек серебром за «кучку» — в зависимости от
ширины кружев и доброты вязки.
Кружева эти в громадном количестве ску-
пали торговцы для вывоза из Арзамаса. Их
предпочитали на головных уборах чувашские,
черемисские и татарские женщины. Арзамасское
кружево сбывалось и на Нижегородской ярмарке.
Что же конкретно плелось и продавалось?
Кружева, как известно, носят местные названия.
Самое узкое кружево называлось «мышиная тро-
па», затем едва ли не самые ходовые называ-
лись «вороньи глазки» — плелись они пополам
с черной бумагой. Предлагали арзамасские ру-
кодельницы и кружева «свинки», «гусиные лап-
ки». А вот самые широкие, только из белых ни-
тей, назывались красиво — «речкой». Позже
пошло кружево «путанка».
Со временем довольно обширный промысел
начал сокращаться. Медленное, но все же не-
уклонное повышение жизненного уровня и дерев-
ни увеличивало спрос на кружева. Казалось бы,
хорошо... Но арзамасские плетей, как и обувные
«вязей», в погоне за спросом торопились и по-
тому утрачивали разнообразие узоров, работу де-
лали уже небрежно, спрос на их изделия падал.
Когда уж совсем оказались плохи дела у пле-
тей, то можно было услышать в их кружке и
такое:
— Ну как, коклячим?
— А то что ж — коклячим...
Это местное словечко прижилось, стало рас-
хожим в городе, оно обозначало вообще всякое
плохо исполненное дело, даже глупый разговор,
малый заработок...
К концу прошлого века промысел упал до
244
того, что им занимались почти одни старухи. Од-
нако с начала XX века кружевоплетение начало
возрождаться. Падение в городе ботиночного
промысла вернуло многих мещанок к кружевам,
и снова ежегодно летом в Арзамас приезжали
скупщики из Сергача, чтобы забрать наготовлен-
ное кружево и развезти его по всему Поволжью!
Заработок кружевницы в начале века составлял
от 7 до 15 копеек в день.
Опять городские кружевницы радовали раз-
нообразием своих изделий. Этому несомненно
способствовала открытая школа рукоделия гос-
пожи Хомотьяно. В классах школы девушки
познавали различные виды вязания, могли зна-
комиться с интересными образцами кружев.
Долгое время хорошими кружевницами в го-
роде считались Серафима Васильевна Бебешина,
Софья Николаевна и Валентина Николаевна
Мелентьевы, Вера Михайловна Щеголькова и
другие.
Не живет без кружевниц Арзамас и в наши
дни. На всех местных выставках самодеятель-
ного творчества они показывают свои работы,
полные художественных достоинств. Многие
годы радовала интересными композициями Алек-
сандра Алексеевна Рябушева. Свое мастерство
она передавала работницам Арзамасского быт-
комбината и учащимся школы имени А. С. Пуш-
кина.
В последнее время арзамасцев и гостей города
удивляют кружева сестер Татьяны Яковлевны
и Веры Яковлевны Улезло. Они выполняют
филейные и гипюрные работы, вяжут на спицах.
Сестры — участницы городских, областных и
республиканских выставок, их работы экспо-
нируются в Суздальском музее самодеятельного
245
творчества народов СССР и всегда пользуются
неизменным успехом у знатоков ремесла.
В последнее время вновь заговорили в Арза-
масском районе о чернухи неких мастерицах.
Очень красивое вязание передали в народный му-
зей села Т. К. Кривоногова, Е. Д. Занозина,
Т. Ф. Романюк, Т. А. Жбанова.
Глядишь на работы этих вязальщиц и неволь-
но вспоминаются правдивые слова писателя
В. П. Астафьева, который в раздумье о русских
кружевницах сказал, что они убирают все лиш-
нее, оставляют открытой и чистой1 лишь мысль
и красоту. Верно сказано!
АРЗАМАССКИЕ ВЯЗБИ
В Нижнем Новгороде, Москве и Астрахани,
в далеком сибирском Томске и горах Кавказа,
в донских степях и на Украине с середины прош-
лого века многие женщины стали появляться
зимой в красивых, расшитых яркими шерстями
ботинках и полусапожках.
Вязать ботинки начали в 1840 году в арза-
масском Николаевском женском монастыре.
Соединение художественной работы с ремеслом
обувщика оказалось удачным, вызвало к жизни
уникальный, единственный в своем роде промы-
сел в России. Он развился в городе еще и потому,
что в Арзамасе и Выездной слободе существо-
вал сапожный промысел, да и горожанки, под
стать мужьям, всегда были деятельны, не сидели
сложа руки, всегда старались подработать для
дома, для семьи.
В 1859 году «вязей» в Арзамасе насчитывали
880, а в 1870-х годах ботинки готовили уже
246
более 1000 женщин и девушек. Они поставляли
За год до 100 тысяч пар обуви. Спрос на такую
обувь все возрастал.
Сложностей в изготовлении ботинок не так
уж много. С рисунков, сделанных по кантовой
бумаге, или же с нашитых на нитяной основе
образцов (а их имелось великое разнообразие)
мастерица по счету вязала узор пятью чулоч-
ными спицами, располагала его таким образом,
чтобы он хорошо смотрелся на обуви, не сби-
вался в сторону.
Брали яркие по окрасу шерсти, и самое за-
мысловатое разноцветье объявлялось на ботинке.
Нередко верх отделывали серебряной, а то и зо-
лотой нитью. Кант, облегающий ногу, опушали
цветной стриженой шерстью. Шерсть для вязки
употребляли тонкую английскую, берлинскую,
так называемую шленскую, и русскую поярко-
вую.
После вязки шла отделка — выполняла ее
обычно другая мастерица. На внутреннюю сто-
рону связанного верха прикладывали белый по-
ярковый войлок, что производился в селе Крас-
ном, а сверху войлока ставили льняную подклад-
ку. Заготовку обмазывали крахмальным клейсте-
ром, терли ее мыльной тряпкой, оттирали ржа-
ным хлебом и, уже на колодке, ставили в печь для
просушки. Просушенную обувь обшивали бахро-
мой, прикрепляли пуговицы, вдевали шнурки...
Изготовляли в Арзамасе не только женские
полусапожки, ботинки, но и.заказные мужские
дорожные и спальные сапоги, полусапожки.
Стоимость ботинок одноцветных доходила до
30 копеек, а клетчатых — до 40 копеек за пару.
За цветные узорчатые надо было заплатить 90 ко-
пеек, а то и рубль. Дорогие по цене ботинки по-
247
сыпали взыскательным московским модницам,
которые требовали работу из английской шерсти.
Купеческие девицы довольствовались изделиями
из шленской шерсти, а мещанские были рады
и своей, русской поярковой.
Арзамасские вязальщицы освоили также
туфли «клюши» и «бабайки» — мягкие туфли
вроде теплых домашних носков.
Разделение работы над ботинком увеличива-
ло производительность. К концу 70-х годов жен-
щины приготовляли до 600 тысяч пар обуви в год.
Тогда каждая мастерица из 3000 вязей зараба-
тывала от 7 до 35 копеек в день. Общая годо-
вая стоимость от продажи обуви поднималась
до 200 тысяч рублей.
Сбыт больших обувных партий производили
три раза в год: на изестной в свое время Кре-
щенской ярмарке в донской станице Михайлов-
ской, в середине лета в городе Лебедяни и
осенью на Нижегородской ярмарке.
Арзамасский старожил и краевед А. С. По-
техин писал: «Некоторые вязальщицы, особенно
молодые, отправлялись группами пешком в Ниж-
ний, где зарабатывали по 50 копеек в день,
проедая из них 5 копеек в деньги возвращались
обратно по окончании ярмарки тоже по образу
пешего хождения с накопленными деньгами,
которые шли на покупку одежды».
Только малую часть обуви продавали сами
вязей на местных рынках. Обычно, получая за-
датком шерсть, они работали на ту или иную «хо-
зяйку», уступая ей 10 процентов с заработанного
рубля. Такими «хозяйками» являлись мещанки
Курносова, Болдинская (Феврония Вилянова) и
Владимирская. Самой же главной скупщицей и
торговкой обуви была в Арзамасе Ольга Артемье-
248.
ва, или, как еще ее называли, Артемиха. На нее'
в 80-е годы работала половина женщин города.
Артемьева ссужала шерсть, которую привозила
из Москвы и Нижнего огромными партиями.
В Нижнем Новгороде арзамасские торговки дер-
жали свое подворье, куда и свозили «вязанки».
В 1898 году газета «Нижегородские губерн-
ские ведомости» сообщала: «При поворотах на-
право и налево из средины главной линии (Ни-
жегородской ярмарки) в поперечные пролеты
вы, без сомнения, заметили толпы женщин с бо-
тинками — это труженицы, с усердием и сущест-
венной пользою работающие, как пчелы в добром
улье, в одном из уголков нашего Отечества,
именно за сто верст отсюда в г. Арзамасе. Та-
мошние горожанки очень, убедительно доказы-
вают, в какой мере трудолюбие не только муж-
чины, но и женщины может обеспечить благо-
состояние семейства. Счастлива женщина или
девица, если при своем воспитании успела изу-
чить рукоделье, которому она может уделять
часы досуга от вседневных домашних забот...
Еще счастливей она, если выбор ее рода занятий
так удачен, что в нем видимо соединено прият-
ное с полезным... Всякая молодая женщина в
Арзамасе работает вязанки».
В 1880 году число вязей доходило до 3507 из
общего числа жителей женского пола 6263. К
этому надо добавить определенное количество
вязальщиц подгородных мест: Выездной слобо-
ды, деревни Пушкари, села Ивановского, Ямской
слободы.
Корыстные перекупщицы, срывая неплохие
барыши, торопили вязальщиц, заказывали все
больше «вязанок», а платили за работу все мень-
ше. В спешке женщины готовили обувь уже
249
небрежно, упрощали узоры, в конце концов по-
купатели стали жаловаться, что ботинки плохи.
Торговки вынуждены были ходить в Нижнем
Новгороде даже по домам, гостиницам, но сбы-
вали все меньше и меньше. Заработок вязей стал
по 10 копеек в день, а то и меньше.
В 1896 году Ольга и Мария Артемьевы в
последний раз широко представили отлично вы-
полненные изделия арзамасских мастериц. На
Всероссийской промышленной и художественной
выставке они показали 25 пар различной вязаной
обуви по цене от 70 копеек до 7 рублей — «сапоги
берлинские». В обувном ряду ярмарки в тот год
спросом пользовались «туфли крючковые с
серебром на кошме», «туфли с серебром на атла-
се», «сапоги большие русской шерсти».
В начале XX века «бабий» промысел почти
прекратился и к началу первой мировой войны
исчез совсем.
Еще и теперь на арзамасском базаре, на сто-
лах, широким выкладом, увидишь шерстяные
шапочки разного цвета для девушек и самые-то
разные носки для детей и для взрослых, а также
чулки, варежки. Шапочки и варежки с затейли-
выми узорами, чистой вязки, разной по толщи-
не ниткой.
И ныне, как, наверное, много-много лет назад,
услышишь от вязей веселое:
— В хорошей рукавице рука сильна!
— Покупай! Шерстяной носок не боится
зимних дорог...
— Бери, и шапка голову красит!
— Откуда вязаное?
Женщина выпрямится, взглянет гордо:
250
— Мы из Кичанзина!
В Кичанзине же и рассказывали:
— В старое время бывало, пока ворошеное
сено на лугу подсыхает — вяжет баба. В страду
за возом снопов идет — вяжет. А мужики... Си-
дят летним вечерком на завалине, пыхтят труб-
ками, а в пальцах вязальные спицы посверки-
вают, носок чернеет. Или вот... Поглядишь, они
что, соседи, ругаются, что ли... Вона как руками
размахались! Приглядишься — ба-атюшки, да
они пряжу перематывают. А и молодые... Иной
парень из тех, из рукосуев... Вот девка ему и ки-
нет клубок ниток да спицы — вяжи, милой, а я
посижу да на тебя погляжу, полюбуюсь. В уте-
шение скажет еще: «Одна пчела не много меду
натаскает — подсобляй, подсобляй!»
Много также вязали женщины и дети в селе
Красном. В 1878 году в Кичанзине держали спи-
цы в руках 690 человек, из них 350 мужчин. Всего
же в двух соседствующих селах вязанием вместе
с детьми занималось до двух тысяч человек.
Промысел укрепился с 30-х годов XIX века,
и не случайно. Шерсть давало кожевенное и
овчинное производство, а более того — валяное
в селе Красном. Но главное, на теплые изделия
всегда сохранялся большой и устойчивый спрос.
Потому-то после, к концу века, начали вязать и
крестьянки села Васильева Врага, Выездной сло-
боды. Вязали носки, чулки, варежки также мо-
нахини Николаевского и Алексеевского монас-
тырей.
Кроме достатка шерсти развитию промысла
способствовали простота и дешевизна орудий
труда, что в старое время имело немалое зна-
чение. Копеечные металлические спицы, гребень
и пруток для расчеса и взбивания шерсти, прял-
251
ка да деревянные болваны для расправки тех
же носков и чулок...
У вязей был и хороший выбор шерсти. Чаще
в прошлом покупали так называемую черкасскую
белую шерсть по цене от 8 до 10 рублей за пуд.
Брали женщины и кислую шерсть, что отходила
при обработке овчин в подгородном селе Ива-
новском и ближней деревне Березовке. Охотно
вязали женщины из белой калмыцкой, из серой
и красной шерсти. Самой дешевой счита-
ласть шерсть с жеребковых кож — 2 рубля за
пуд, ее обычно красили в черный цвет. И вязали
еще из так называемой ордынской и русской
поярковой шерсти.
Еще в далеком 1857 году крестьянки села
Красного Прасковья Бысова, Ксения Золотова и
Пелагея Нестерова получили денежные премии
на «Выставке сельских произведений» в Нижнем
Новгороде. Тогда же крестьянин этого села Иван
Соколов был награжден денежной премией за
«шерстобитные струны».
Показали свои изделия сельские вязальщицы
и на престижной Всероссийской выставке
1896 года в Нижнем Новгороде. Носки и вареж-
ки — разные по размеру и цене, но одинаково
прочные представил Семен Андреевич Корса-
ков из села Кичанзина, М. Е. Погодин из села
Абрамова и Ф. И. Ушенин из села Красного. На-
до полагать, что часть выставленных экспонатов,
может быть большую часть, готовили женщи-
ны этих фамилий.
Стоимость носков, чулок и варежек зависела,
понятно, от качества шерсти, размера изделия
и частоты вязки. Ценились изделия в шесть
петель. На выставке 1896 года цены эти назна-
чались от 13 до 80 копеек за пару. Последняя
252
цена обозначала «носки аршинные из кислой
шерсти».
За год красносельские и кичанзинские вязаль-
щицы — а их общее число доходило до двух ты-
сяч — поставляли на базары до 600 тысяч пар
изделий трех видов на 48 тысяч рублей. Сбыва-
лись носки, чулки и варежки в Арзамасе, в се-
лах соседнего Ардатовского уезда и селах Вла-
димирской губернии.
Вязальный промысел жив и сегодня. Красно-
сельские, кичанзинские колхозницы ежегодно го-
товят тысячи вязаных изделий. Много шерстя-
ных шапочек, носков, варежек, девичьих цвет-
ных шарфиков продается во всякий базарный
день в Арзамасе.
Творческие начала в человеке неисчерпаемы.
Мы сейчас переживаем совсем нелегкий
период перестройки общественной и экономи-
ческой жизни страны. Именно сейчас начи-
нает активно действовать народная и личная
инициатива, поощряются трудовые способности
каждого отдельного человека, ему дается воз-
можность в творческом труде утверждать высо-
кое чувство собственного достоинства.
Кооперативное движение уже теперь стиму-
лирует развитие народных промыслов и ремесел.
Найдут они свое дальнейшее яркое развитие и
на нижегородской земле, в Арзамасском районе.
Верно говорится в народе, на нашей сторонке:
человек не без промысла!
ОГЛАВЛЕНИЕ
И Москва, и Нижний............... 3
ДИВО ДИВНОЕ
Резное узорочье ................ 14
После старца Ипполита............27
В щепном ряду....................43
ИЗ КАМНЯ И ЗЕМЛИ
Земляные люди....................56
Теплая красота...................66
Горшени..........................70
ОЖИВЛЕННЫЙ МЕТАЛЛ
За Кузнечными воротами .... 77
Своим умом.......................89
«По краю ходим».................100
Равнялись на золото..............107
Звоны над Тешей..................119
Тонкое мастерство................126
ДРЕВНИЕ РЕМЕСЛА
Высокие награды..................131
К русской зиме...................142
Катали . . ,................155
Долгое ремесло...................168
254
БЛАГОРОДНЫЕ ХУДОЖЕСТВА
Изографы ........ 182
Уборщики...........................196
Убрать лишнее.» ...... 206
РУКОДЕЛЬНИЦЫ
Пряли, ткали, красили..............210
До возможного совершенства . 228
Местного названия..................242
Арзамасские вязей..................246
Научно-популярное издание
ЕРЕМЕЕВ Петр Васильевич
АРЗАМАССКИЕ МАСТЕРА
Рассказы о народном искусстве
Редактор Т. И. Пелевина
Художник В. В. Кременецкий
Худож. редактор В. 3. Вешапури
Техн, редактор Г. В. Стачева
Корректор В. В. Карякин
ИБ № 2234
Сдано в набор 21.08.91. Подписано к печати 13.01. 92. Формат 70X90*/32.
Бумага книжно-журнальная. Гарнитура «Таймс.» Печать офсетная. Усл.-печ.
л. 9,36+вкл. 0,59. Уч.-изд. л. 9,54-Ьвкл. 0,42. Усл. кр.-отт. 12,58. Тираж
15 000 экз. Заказ № 3562. Цена договорная.
Волго-Вятское книжное издательство, 603019, г. Нижний Новгород, Кремль,
4-й корпус.
Типография издательства «Горьковская правда», 603006, г. Нижний Нов-
город, ГСП-123, ул. Фигнер, 32.