НШШТВ9


s
А. Котов
шпин
Издательство
«СОВЕТСКАЯ РОССИЯ»
Москва — 1975
Р2
К73
Котов А. А.
К73 Мастерство М., «Советская Россия», 1975.
224 с.
Известный советский шахматист, гроссмейстер А. А. Котов —
сын тульского столяра, сам инженер-оружейник, создатель одной
из конструкций миномета, литератор — рассказывает в своей книге
о различных проявлениях мастерства во многих областях челове-
ческой деятельности — это и знаменитые тульские умельцы, и
целая плеяда работников науки и искусства, и, конечно, выдаю-
щиеся представители шахматного мира. Читатель познакомится
с изобретателями Ф. Токаревым, В. Дегтяревым, летчиком В. Чка-
ловым, академиком С. Чаплыгиным, актерами и режиссерами П. Са-
довским, Р. Симоновым, Б. Ливановым, скрипачом Д. Ойстрахом,
шахматистами М. Ботвинником, А. Карповым и другими.
60904-072
М-105 (03) 75 275-74
Р2
К
© Издательство «Советская Россия», 1975 г.
ОТ АВТОРА
астерство. Звучное, многозначное слово, тесно свя-
занное с такими понятиями, как совершенство,
1вдохновение, созидание. Высокое искусство, прояв-
ляемое в творческом труде на пользу людям. Обыч-
но в сознании человека слово «мастерство» связано
с процессами создания материальных или духовных цен-
ностей.
Мастером принято называть человека, достигшего выс-
шего умения в своей профессии. Мастерство может проя-
виться в грубых на вид ударах топора плотника, и в ар-
тистических манипуляциях пальцев хирурга, и в сказочном
полете балерины. В течение многих веков люди воспевали
мастерство всех видов; ему посвящены поэмы, о нем соз-
даны кинофильмы, написаны многие тома исследований.
Совершенство и ловкость исполнения всегда приводят
в восторг того, кто находится рядом со специалистом выс-
шего ранга и любуется процессом и результатами его
труда.
Моя жизнь сложилась так, что мне приходилось рабо-
тать во многих областях человеческой деятельности, и по-
этому я, может быть, больше, чем другой, встречался
с крупнейшими специалистами в самых различных об-
ластях труда, науки, искусства. Их мастерство не могло
не вызвать у мепя восхищения, а сам характер их дейст-
3
в:ш, их поведение, высказывания запомнились надолго.
Естественно, одних я знал близко, другие проходили
параллельно дороге моей жизни, но тем не менее также
оставляли заметный след в памяти.
В этой книге я хочу прежде всего рассказать об этих
замечательных спутниках моей жизни, их удивительном
мастерстве, одухотворенности и увлеченности. Многие из
них были крупнейшими знатоками, общеизвестными вир-
туозами в своей области, и их поступки, мысли, методы
работы несомненно будут интересны читателю. Что может
быть поучительней и полезней, чем опыт жизни талантли-
вого человека, отдавшего все своп силы делу созидания,
творческому труду?
Первоначально я хотел рассказать обо всех таких
людях, посвятив каждому специальную новеллу. Однако
вскоре понял, что большое число персонажей, которым
я должен был уделить внимание, привело бы к калейдо-
скопической путанице. В конце концов, я решил говорить
о них на фоне общего рассказа о своей жизни, сделав
линию собственной жизни канвой всего повествования.
Чем только не приходилось мне заниматься за сорок
лет сознательного труда! Как инженер-механик я работал
па предприятиях, работавших на оборону. Был аспи-
рантом крупнейшего в стране вуза — МВТУ им. Н. Э. Бау-
мана — по кафедре сопротивления материалов. Работал
главным инженером завода химической промышленности.
В ранге гроссмейстера сражался во многих международ-
ных шахматных турнирах высшего уровня. Написал более
полутора десятка шахматных книг, а также роман, много
рассказов, несколько пьес и сценариев документальных
фильмов.
Стоило ли так разбрасываться? Не была ли такая
многосторонность причиной того, что мне так и не удалось
добиться наивысших успехов даже в какой-либо одной
4
области? Задумаешься, начнешь себя разбирать по косточ-
кам, да потом п решишь: а разве это от тебя зависит,
от одной твоей воли, желания? Всегда ли мы имеем право
оспаривать выбор, сделанный за нас природой, ходом самой
жизни? Что тебе дано, старайся лишь использовать с мак-
симальной отдачей.
При окончании школы-десятилетки в моей родной Туле
на школьном педагогическом совете произошел спор обо
мпе, выпускнике Котове: к каким предметам у меня есть
пристрастие? Математик был неумолим — только к мате-
матике! Ему не уступал учитель русского языка. Совсем
было решили записать две привязанности, как вдруг
в последний момепт вмешался еще учитель обществоведе-
ния. Так и записано в школьном свидетельстве — три при-
вязанности. Теперь, прожив долгую жизнь, я пришел
к выводу: а ведь в какой-то мере провидцами были туль-
ские педагоги.
Мне хочется вести с читателем этой книги разговор
прямой, поведать о моих достижениях, честно и без утайки
признаться в ошибках. Жизнь одного человека, рассказан-
ная полно и открыто, может стать для кого-нибудь
неплохой школой. Пусть же и мой опыт поможет в жизни
человеку молодому, взявшему в руки эту книгу.
______	УРОКИ ДЕТСТВА
С=> 1Ш11Г yPKa’ пРипеси ПОПИТЬ.
Проехав голым пузом по шуршащим струж-
I—• кам, я опускаю босые ноги со столярного
верстака и с трудом достаю ими до пола. Слезать мне
страсть как не хочется, на верстаке я строил из чурбачков
очень интересную штуковину. Но ничего не поделаешь,
ослушаться отца нельзя: подхожу к ведру, черпаю полную
кружку прозрачной, недавно принесенной матерью коло-
дезной воды и с наслаждением пью ее. Потом вновь
черпаю воду, несу отцу и... получаю нагоняй. Хотя наш
отец, кроме одного-двух случаев крайнего срыва, никогда
пальцем не трогал детей, все же в данном случае он боль-
по таскает меня за ухо.
— За что, папа? — умудряюсь я извернуться п поднять
голову кверху, чтобы во взгляде светло-голубых, всегда
добрых, а сейчас сердитых глаз отца отыскать причину
неожиданного наказания.
— Ты хотел пить?
- Кто?
— Ты... Пить хотел?
— Хотел.
— А почему не сходил?
— Так...— мнусь я.
— Значит, если бы я тебя не попросил принести воды,
6
ты до сих пор сидел бы. Пить хочешь, а идти ленишься.
Вот за это тебе и попало. Не ленись!.. Знаешь, как меня
за это били в учении...
Усвоеппое в детстве остается в памяти человека до
гробовой доски. Мой отец познал тайны столярного мастер-
ства, а также простые, но очень важные принципы через
удары кулаков хозяина и подмастерий, мне они привились
с помощью нравоучительных, добродушных наставлений.
Хлесткие, выразительные поговорки, вобравшие в себя
всю мудрость парода русского (да только ли одного
русского),—неизменные спутники подлинного мастерст-
ва,— делают творческий труд веселым, быть может, даже
развлекательным, но в то же время более точным и плодо-
творным.
«Кончил дело — гуляй смело», «Взялся за гуж, не го-
вори, что не дюж», «Делу время — потехе час» — изо дня
в день слышал я эти слова от малограмотного, но жизнен-
но широко развитого и смекалистого отца. Бесхитростные,
но ладно построенные, доходчивые присказки как-то не-
заметно «вошли в кровь», стали привычными, само co6oii
разумеющимися. Не раз сослужили они добрую службу
в моей дальнейшей жизни.
«Сперва убери рабочее место, разложи инструмент,
только потом начинай работу» — такое правило в доме
отца считалось незыблемым. Жизненный опыт подсказал
ему, что в чистоте можно точнее, да и быстрее выполнить
любую работу. Вот почему ежемесячная зачистка столяр-
ного верстака рубанком и шкуркой и последующая поли-
ровка его были в нашем доме традиционным п обязатель-
ным ритуалом.
Достичь достаточно высокого уровня мастерства в лю-
бой специальности можно лишь вырабатывая многие
важные качества, среди которых, на мой взгляд, глав-
ные — сообразительность п творческая фантазия, настой-
7
чивость в достижении цели и самокритичность, помогаю-
щая энергично набавляться от собственных недостатков.
В значительной степени качества этп, попятно, врожден-
ные, однако нет никакого сомнения и в том, что все они
совершенствуются и шлифуются вдумчивой работой и
строгим анализом собственных поступков.
Упомянем еще одно из важнейших достоинств масте-
ра — обязательное соблюдение мер безопасности. Многие
работы связаны в той пли иной степени с опасностью
и для себя и для окружающих, вот почему беспрекословное
следование правилам безопасности, строжайший контроль
и принятие своевременных мер необходимы в процессе
любого труда.
Взять хотя бы такой пример, на первый взгляд кажу-
щийся мелким и несущественным. В нашей московской
квартире в большом ходу календула и иод: то ножницами
кто-то из детей распорет ладонь, то ножом располоснет
палец, нарезая хлеб или колбасу. А почему? Потому, что
совершают грубейшую ошибку, которую никогда пе до-
пустит человек рабочий; мне лично частенько попадало
за подобные оплошности.
— Острием на себя! — резко закричит, бывало, отец,
увидев, как я стругаю палку, направив режущую часть
стамески себе в руку.— Сколько раз тебе говорить — дер-
жи острие от себя!
Кажется, просто, но отсутствие твердой привычки,
выработанной в детстве, частенько заставляет потом
ходить с перебинтованными пальцами, а то, глядишь,
приводит и к более серьезным ранениям. Как видно, пе
смог я передать своим детям ту науку, какую сам получил
от отца.
В наши дни технику безопасности изучают как спе-
циальный предмет во всех технических вузах; я лично
получил необходимые знания от отца, а в дальнейшем
8
лишь закрепил пх при прохождении курса института. И те-
перь я иногда ловлю себя на том, что техника безопас-
ности у меня превратилась в какой-то своеобразный
инстинкт — будто бы особое чутье заставляет меня иногда
принимать профилактические меры.
Именно этп навыки безопасности помогли мне найти
верное решен не, а может, п спасли жизнь в следующем
случае. Осенью 1941 года завод, па котором я работал,
эвакуировался из Москвы на Восток. Эшелонами вывозили
оборудование, вместе с ними группами уезжали и работ-
ники завода. Мне несколько раз удавалось договариваться
с руководством завода об отсрочке. Я оставался в Москве.
Только тот, кто в грозные дни зимы 1941 года был
в нашей столице, может понять и восстановить в памяти
атмосферу напряженности и собранности, которой отли-
чалась жизнь парода, готового дать решающий отпор
врагу.
Спали мы все тогда с репродуктором над головой —
в любую минуту готовые вскочить по тревоге. В одно де-
кабрьское утро я проснулся от голоса Левитана, показав-
шегося мне особенно бодрым. «Разгром фашистских войск
под Москвой»,— услышал я заголовок очередной, празд-
ппчпой сводки Совинформбюро. Сразу было забыто все —
и эвакуация, и опасность, и все заботы нелегкой в те дни
жизни...
В девять утра мы с друзьями были в Московском
комитете партии.
— Поедете на завод, задание срочное — па остатках
оборудования к первому января наладить выпуск продук-
ции для фронта.— Таков был приказ.
Я пытался было возражать — мало опыта, к тому же
завод химической промышленности, а я — ипженер-меха-
пик по холодной обработке металлов. Мне отвечали просто:
фронт требует — нужно выполнять приказ.
О
— Технологию возьмете вот по такому адресу,— сооб-
щили мне вместе с приказом о назначении главным инже-
нером завода.
Продукция наша была на вид несложная, но весьма
каверзная. Нам предстояло снабжать фронт дымовыми
гранатами, конструкция которых не изменилась чуть ли
не с первой мировой войны. Картонный корпус гранаты
начинялся смесью, дающей при горении огромное обла-
ко,— при испытаниях образцов гранат мы прикрывали
дымом чуть не половину подмосковного городка, в котором
располагался наш завод. Чиркнув по запальнику такой
гранаты специальной теркой, боец бросал затем гранату
в нужную точку и сразу создавал надежное прикрытие
как при наступлении, так и при отходе войск.
В отличном настроении я приехал на другой завод за
технологией.
На этом огромном химическом заводе средн неисчис-
лимой номенклатуры оборонной продукции производство
каких-то дымовых гранат считалось пустяшным делом,
и на пего не обращали должного внимания. Для произ-
водства отвели несколько комнат на втором этаже одного
из корпусов. Вывозить готовую продукцию не успевали.
Упакованные ящики с опасной начинкой складывали у вы-
хода из цеха.
Ночью, по неизвестной причине, дымовые гранаты
вдруг загорелись, дым и огонь мгновенно заполнили все
помещение. Виновные понесли должное наказание за эту
преступную неряшливость, но несомненной причиной были
сверхъестественные темпы работы в промышленности в те
времена: на фронте решали часы, порой минуты, и руко-
водители шли иногда ради быстрого выполнения про-
граммы на нарушение общепринятых норм безопасности.
С тяжелым сердцем возвращался я на свой завод. Вот,
оказывается, какую продукцию мне предстоит выпускать,
10
Bp? какой опасности будут подвергаться отважные девуш-
ки, заменившие в те трудные дни мужчин у станков
и прессов. Моя задача — обеспечить максимальную безо-
пасность, всеми мерами оградить жизнь вверенных мне
людей.
Получая технологию производства дымовых гранат,
я в длительной беседе со старым, опытным главным инже-
нером узнал все подробности мало знакомого мне произ-
водственного процесса, попросил рассказать о подстере-
гавших нас опасностях. Приехав к себе на завод, я дал
распоряжение в корне перестроить все цеха, отведенные
для производства дымовых гранат. Каких только мер
безопасности не было принято! Мы перевесили все две-
ри — чтобы они открывались не внутрь, а наружу; на ок-
нах никаких решеток, около каждого окна поставили
бочки с песком, положили тяжелый стержень — выбивать
стекла. На обуви ни единого железного гвоздя — только
латунь и медь, не дающие искр. Горящие и взрывчатые
вещества были рассредоточены в разных углах двора —
с одним что случится, другие не взорвутся.
На все эти меры безопасности скептически поглядывал
старый, опытный химик, помогавший нам в налаживании
производства.
— Чего ты боишься, все это ерунда, ничего не слу-
чится,— говорил он,— я на пороховых ящиках всю жизнь
курю...
И демонстративно зажигал папиросу в самом опасном
месте.
К первому января 1942 года мы наладили выпуск про-
дукции и дали фронту первые гранаты. Но потом стало
не хватать сырья. На завод снабженцы привозили совсем
не те компоненты, которые были записаны в технологи-
ческом процессе. Не будучи специалистом в химии, я дал
себе зарок — ни в коем случае не допускать замены ком-
11
попентов па другие. Черт его зиает, что получится! Меня
пе раз ругали за невыполнение плана, больше всех смеял-
ся надо мной наш специалист-химик.
— Что ты боишься, заменяй! — настаивал он.
Но я всеми мерами воздерживался от замены. Может
быть, именно эта осторожность привела к тому, что меня
вскоре перевели па работу уже по своей прямой специаль-
ности — главным конструктором механического завода.
На мое место главным инженером поставили нашего зна-
тока-химика.
Прошел год, и вдруг до меня донеслась весть — на за-
воде, где мы наладили выпуск дымовых гранат, произошел
взрыв. Причина этого — элементарное нарушение техники
безопасности: новый главный инженер заменил один из
компонентов, и смесь с примесью новой составляющей
стала взрывоопасной.
В примитивной мастерской отца, за верстаком в ма-
ленькой кухне нашего домика на Гоголевской улице в Туле
я впервые столкнулся с тем всесильным процессом сози-
дания, ради которого человек в сущности и должен жить
на земле.
Отец владел многими специальностями: был неплохим
слесарем, токарем по дереву, умел разобраться в любом
механизме, позже работал наладчиком самых сложных
деревообрабатывающих станков. И все же главная его спе-
циальность — столярное мастерство, в нем он имел значи-
тельные достижения. За свою жизнь мой отец изготовил
пе только многочисленные высококачественные образцы
мебели, из его рук вышло также много художественных
поделок, приносивших людям пользу и доставлявших им
эстетическую радость.
В 1900 году в Париже была организована Всемирная
выставка; тульский оружейный завод послал туда свои
лучшие образцы оружия. Отцу было поручено изготовить
12
резную художественную раму, которая достойно обрамля-
ла уникальную продукцию туляков и сама дополняла
и усиливала впечатление от высокого мастерства потомков
Косого Левши.
Не раз также вспоминали друзья отца изготовленную
им электрическую ваппу. В начале нашего века доктора
кисловодского курорта придумали лечить больного в
деревянной ванне, внутри которой помещалось не-
сколько десятков электрических лампочек. И тепло лечит,
и свет.
Так вот, изготовить такую ванну врачи попросили на-
чальство оружзавода, а те первым делом — к Александру
Егоровичу Котову. Долго, по свидетельству друзей, приш-
лось отцу возиться с этим заказом — необходимо было
не только приладить всевозможные крышечки и задвиж-
кп — требовалось, чтобы они как можно плотнее облегали
тело больного. А тут еще хитрейшая электропроводка —
ее нужно спрятать, обложив штаппками, чтобы не нанести
вред больному. Когда, после нескольких лет службы, ванна
поломалась, ее привезли опять к отцу в Тулу — другие
мастера не брались ремонтировать.
Часто рассказывал отец о своем столкновении с на-
чальником ложевой мастерской, в которой проработал
без перерыва сорок два года. Их благородие доставлял
много горя рабочим, взимая при каждом удобном случае
большие штрафы. Как-то начальнику захотелось подарить
губернатору Тулы в день рождения шкатулку, да не
простую, а особую. Чтобы всюду углы были косыми,
а стороны не параллельными. Кристалл, бесформенный
кристалл! И чтобы еще крышечка открывалась на петлях,
замочек запирался.
Тот, кто сам занимался столярным ремеслом, легко
поймет, какая это была сложная работа. Но отец выполнил
ее точно по чертежам, полученным от начальника. Отпо-
13
лировал, принес. Их благородие поглядел недовольно па
шкатулку, потом проворчал:
— У, какая она вышла-то!..
Взыграло сердце тульского столяра, не посмотрел, что
перед ним начальник:
— Ты же сам чертил. Какой же ты инженер? Не кон-
структор ты, а кондуктор!..
Под конец жизни, уже па пенсии, отец выручал своим
мастерством фотографов — «пушкарей», примостившихся
на тульском базаре. У тех работы много — каждый хочет
иметь фотографию, а кассет для фотопластинок нет. Отец
взялся и за эту уникальную столярную работу — нужно
было так пригонять брусок к бруску, чтобы луч света не
мог через расщелины добраться до пластинки. Помогли
навыки наладчика — изготовив специальные приспособле-
ния, отец запиливал шипы или подгонял торцы уже авто-
матически, в приспособлениях, без боязни оставить преда-
тельские щели и зазоры.
Придя домой с завода, пообедав и прикорнув немного,
отец садился за верстак. Нужно ли говорить, как ждал
я этих вечерних минут, как сокрушался, когда отец задер-
живался. G удивлением и восторгом наблюдал я за тем
загадочным, полуколдовским процессом, во время которого
из невзрачных на вид кусков дерева возникали в конце
концов чудесные шкафы с отделанными резьбой филенка-
ми, блистающие полировкой письменные столы с гнутыми
деревянными лапами и бесконечными ящичками.
Постепенно я узнавал, каким отличным материалом
является простая древесина, хотя меня и раздражали
порой ее причуды и капризы. Какими удивительными
бликами начинала она сверкать после упорной, длительной
обработки поверхности руками талантливого мастера!
В домике отца в сенцах и в чулане, на печи и на полатях —
всюду лежали обрубки дерева самых различных сортов
14
и размеров. Перед обработкой их необходимо было высу-
шить, чтобы в готовом изделии они не начали вдруг, под-
сыхая, коробиться. Позже на заводах я видел специальные
сушилки для дерева; отец достигал своей цели примитив-
ным путем.
Выбрав из многочисленных кусков больше всего под-
ходящий, отец принимался тщательно его исследовать.
Необходимо было еще перед началом работы узнать поло-
жительные и отрицательные стороны заготовки.
— Семь раз отмерь, один отрежь,— спокойно говорил
отец в ответ на мои предложения поскорее начать обработ-
ку заготовки.
Действительно, торопливость могла стать пагубной —
вдруг обнаружится скрытый сук и при строжке пойдут
задирипы. Не менее важно было определить направление
слоев. Ох уж эти мне слои — сколько забот и огорчений
они приносили мне в моих детских попытках выстрогать
прямой, гладкий брусочек!
Иногда заготовка представляла собой обрубок толстого
бревна — тут забот было еще больше. Требовалось так
распилить целое дерево, чтобы после позднейшей отделки
шкуркой и полировки гладкая поверхность давала макси-
мальный блеск. Речь шла уже о профессиональных тайнах,
известных не всякому.
— Скажи, Александр Егорович, ты сможешь распи-
лить дуб на три части? — спросил отца тот же начальник
мастерской, когда они по случаю какого-то праздника
сидели рядом на примитивном заводском банкете. Вопрос
показался обидным отцу — он еще с детских лет в учении
знал, что пилить надо по радиусам па три части — тогда
блеск дерева будет наилучшим. Разозлившись, он огоро-
шил ненавистного начальника таким ответом:
— Я не токмо дуб, тебя самого — трам-тара-рам! — рас-
пилю!
15
Пилить целый чурбак па мелкие детали будущего
изделия, придавая им нужные формы и размеры,— работа
трудоемкая и утомительная, недаром для облегчения труда
отец имел для распиловки целый набор специальных пил
разной формы и развода зубьев. Заготавливаемые бруски
подвергались затем строжке: сперва шершебкой начерно,
а дальше рубанком. Я не любил пилить бруски и строгать
их шершебкой — работа тяжелая и много грязи. То ли
дело фуганок! Хотя сам я долго не мог совладать с этим
тяжелым инструментом, операции отца, фугующего бруски,
доставляли мне истинную радость.
Вот отец прикладывает конец фуганка к закрепленному
в столярных тисках бруску, плюет на ладони и делает
длинный мах. Первая отходящая от бруска стружка неров-
ная — поверхность еще извилистая, и невозможно снять
ровный слой. Постепенно она выравнивается, и вскоре из
верхнего отверстия фуганка появляется длинный моток
витой, нежно-розовой с желтым оттепком стружки. Ей не
хочется отделяться от бруска, она жалобно пищит, скри-
пит, но опытная рука подлинного мастера снимает слой
за слоем, доводя брусок до нужных размеров и формы.
Особенно важны ровность плоскости и прямота углов —
каждую минуту проверяет их мастер специальным уголь-
ником: не перекосил ли, не свалил ли фуганок на сторону.
Вскоре на верстаке набирается трогательная кучка
шуршащей стружки. Тонкая и прозрачная, она насквозь
просвечивает, играя нежными тонами, даже на фоне керо-
синовой лампы. Сосновая стружка пахнет смолой и еще
каким-то непередаваемым чудесным запахом древесины,
леса. При этом забавно шуршит. Как любил я зарываться
в кучку розовой, приятной и милой мне стружки! Мне
казалось, что она разговаривает со мной, жалуется на то,
что ее с такой болью оторвали от родного куска дерева,
лишив материнской заботы и ласки. Как жалел я, когда
16
мать забирала охапку стружек, бросала их в печку и опи,
корчась от болп, исчезали в колеблющемся пламени.
Вместе со стружками мать иногда захватывала уже
отстроганные, готовые брусочки. Чаще всего это были
случайные ошибки в горячке домашней работы, а бывало,
что опа, отчаявшись растопить самовар, нарочно раскалы-
вала сухие бруски на лучины. В том и другом случаях
вскоре наступал момент критический.
— Анют, ты не видала брусочки от рамы?
— Какие?
— Маленькие, сосновые...
— Не было никаких брусков.
— Я вчера отстрогал восемь штук, а осталось тольк
три...
— Не брала я их! — крестилась мать, внимательно
поглядывая в мою сторону — пе выдал бы.— Истинный
господь, пе брала!
Вот брусочки готовы — теперь начинался самый ответ-
ственный момент — конкретное проектирование будущего
изделия, определение лучшей пропорции частей, красоты
внешнего вида. Немалую роль играет в этом выбор укра-
шений, тонких штаников, разных рукояток, художествен-
но расписанных филенок.
Непосредственное создание будущего изделия в сто-
лярном деле начинается с запиловки шипов и вязания
узлов. Этим определяется вся конструкция будущего по-
строения, ее прочность и красота. Запиловка шппов —
процесс замысловатый: нужно так сконтактовать шип
и прорез, чтобы посадка была достаточно прочной и в то же
время не раскалывались бруски. Во время вязки шипов
я впервые узнал о допусках при сочленении деталей,
теорию которых впоследствии изучал в институте.
Прочность изделия во многом зависит и от клея —
варить его очень не просто, для этого нужно иметь терпе-
17
пне. Именно эту работу часто поручал мпе отец. Нужно
было не пропустить момента — иначе клей подгорит, но
нелрзя было и лить много воды — жидкий клей непрочен.
Это был нудный надоедливый процесс — меня же все вре-
мя тянуло к верстаку. Порой я отвлекался, тогда по кухне
разносился противный запах и мне доставалось от отца.
Поставив рамы сушить иной раз на целые сутки, отец
принимался за художественную резьбу — тут уж мое
состояние доходило до высшей степени восторга. Нарисо-
вав сначала нужный рисунок на бумаге, отец переводил
его на дерево с помощью многочисленных долот и резцов.
Вскоре на брусочке появлялась затейливая резьба, а в от-
дельных случаях из куска вырезалась голова льва или
собаки. В эти минуты меня нельзя было оторвать от
верстака, хотя на дворе уже стояла ночь!
И последняя стадия — отделка шкуркой, покрытие мо-
рилкой и полировка. Сложный и с точки зрения эстетики
самый важный процесс. Каким-то особым чутьем отец
каждый раз подбирал нужный цвет морилки, по особому
оттенявший красоту древесного волокна. Когда на утро
после окончательной отделки в окно заглядывал луч сол-
нышка и, играя, отражался от ослепительно гладкой поли-
рованной поверхности стола или шкафа, я замирал, оча-
рованный чудесным продуктом творческого, вдохновенного
труда моего отца — настоящего мастера.
Я унаследовал от отца лишь некоторые способности
к техническому рисованию. Однако порою переоценка
этих способностей приводила к плачевным результатам.
Учился я в Машиностроительном институте. Время
было нелегкое, в период коллективизации кулаки прятали
хлеб, и город испытывал продовольственные затруднения.
А тут еще острый недостаток денег — студенческой сти-
пендии хватало лишь па неделю-другую. Приходилось
искать подсобных заработков.
18
— Алексей Александрович, нет ли еще какой работ-
ки? — спросил мой друг Володя Пушкарев у моего брата,
бывшего в те дни председателем завкома Косогорского
металлургического завода.
Мы уже не раз по его рекомендации вывозили шлак
с завода, выполняли земляные работы.
— Доску показателей сделать сможете? — спросил
брат.
— Доску?
— Да... Мы изготовили огромный щит, хотим повесить
его около входа на завод. Будем отмечать на нем выпол-
нение плана цехами завода. Кто лучше выполнил, того
на первую строчку, где нарисован самолет, похуже —
в графу автомобиль. А кто еще ползет — того в графу, где
рак или черепаха.
— Значит, мы должны...
— Расчертить доску по графам, нарисовать быст-
роходные аппараты, животных и сделать надписи. Бере-
тесь?
После короткого совещания мы согласились. «Если уж
умеем чертить аксонометрические проекции, то как-нибудь
сумеем нарисовать автомобиль или мотоцикл»,— думали
мы. Правда, со зверями хуже, но сомнение не остановило
нас. Такой шанс — получить почти еще одну месячную
стипендию!
Погожим летним утром мы приехали на трамвае на
Косую Гору. Нас привели в уголок заводского двора, здесь
на подставках лежал огромный щит из фанеры. Выдали
в завкоме краски, кисти, дали список цехов и их показа-
тели. Закипела работа. Мы загрунтовали щит, разделили
его па отдельные клеточки. Пришла пора рисовать. При-
ступили к щиту с двух концов — сверху и снизу; сначала
решили рисовать все механическое, неодушевленное. С са-
молетом расправились неплохо, похожими вышли автомо-
19
биль, велосипед и мотоцикл. Солнце клонилось к горизонту,
а нам еще предстояло самое трудное — бегун, пешеход,
всякие животные. Когда мы заканчивали заполнять пос-
леднюю клеточку, на землю уже упала темнота. Дав
краскам немножко подсохнуть, мы оттащили наше худо-
жественное произведение к воротам и накрепко прибили
к столбу гвоздями. Поручив мне одному получить деньги
за работу, мой друг уехал в Тулу с последним трамваем.
Я тихонько пробрался в заводскую комнату моего брата
и, усталый, мгновенно уснул на диване.
Проснулся я от того, что кто-то яростно тряс меня
за плечо и кричал на ухо.
— Черт вас побери! — звенел в моем ухе голос
брата. — Не умеешь, не берись! Осрамили па всю Косую
Гору!
— Что ты? Что с тобой? — испуганно спрашивал я
брата.
— Подхожу к заводу, толпа рабочих стоит. Хохочут —
заливаются, за животы схватились... Осрамился председа-
тель завкома, выставил доску с какими-то чудовищами!
Я дал команду срочно снять ее...
Целую неделю мы старались пе попадаться па глаза
брату. Мой приятель напомнил, что подобный же несчаст-
ный случай произошел с Остапом Бендером, когда, охотясь
за стульями, он на корабле рисовал транспарант. Тем не
менее деньги нам нужны были позарез. Мы уговорили мою
мать — утром выходного дня, когда брат приехал в Тулу,
она спросила его за завтраком:
— Алеша, а ребятам заплатят деньги?
— Фигу им, а не деньги! Пусть говорят спасибо, что
пе вычитают с них за краски...
Отец воспитал во мне много качеств, без которых
немыслимо настоящее мастерство. Правильное движение
руки и ловких пальцев ремесленника, четкое мышление
20
в науках, шпрота творческого воображения в искусстве —
все это можно выработать, если ты предварительно развил
в себе определенные общие способности, помогающие
решать трудные профессиональные задачи. Среди этих
общих способностей первую скрипку играет, па мой взгляд,
сообразительность — качество во многих прирожденное, по
в то же время шлифуемое верным воспитанием. За то,
что отец выработал во мне это важнейшее качество, я боль-
ше всего благодарен ему — как часто оно выручало меня
в трудные минуты жизни!
Тренировка сообразительности у школьников, а затем
студентов как-то подменяется порой чрезмерной инфор-
мацией, часть которой никогда не пригодится человеку
в его жизни.
Однажды мой младший сын получил в школе двойку
по географии. В ответ па мои упреки оп ошеломил меня
такими словами.
— Хорошо. Я не знал... А ты сам сможешь ответить
па вопрос, за который я получил двойку?
— Давай... Что за вопрос?
— Какой метод обработки земли применяется в вер-
ховьях Нила? Ну, какой?
Конечно же, я пе сумел ответить. А сам подумал:
хорошо, если школа начнет применять новые методы
обучения, которые помогут молодым людям лучше решать
многочисленные вопросы предстоящей жизни. Пусть тот,
кто уже с детства тянется к агрономии, изучает и методы
обработки земли, другим же, конечно при получении
минимума знаний по общим вопросам пауки, техники,
искусства, может быть, уже с ранних лет следует и серьез-
ней запяться любимой специальностью.
Итак, я твердо верю: одно из важнейших качеств че-
ловека, которое мы обязаны воспитывать в молодых
людях,— сообразительность. Мне очепь хочется, чтобы
21
в число вопросов иа экзаменах ® высшую техническую
школу был включен хотя бы один такой:
— Сколько ручек в данном здании?
Абитуриент, приученный с детства соображать, -а ис
только зазубривать, отыщет верный ответ:
— В два раза больше, чем дверей, плюс оконные
ручки.
К счастью, мой отец с первых шагов воспитывал во мне
именно эту сообразительность. Каким-то невероятным педа-
гогическим чутьем тульский столяр понимал, что именно
это качество сослужит сыну огромную службу в жизни.
Вот почему при каждом удобном случае — во время ра-
боты за столярным верстаком или на прогулках он находил
возможность поставить передо мной хитрый вопрос, после
чего я обязан был раскинуть мозгами.
Делалось это в виде забавных загадок: «Когда во все
колокола звонят?» Я думал и догадывался: «Никогда —
в овсе колоколов нет».— «Отчего мужик пашет?» Тут уже
я был вооружен опытом предыдущей загадки — ищи
подвох. «От межи»! — отвечал я радостный. Потом шла
задача потруднее. «Летела стая гусей, навстречу им один
гусь. «Здравствуйте, сто гусей!» — «Нас не сто гусей: если
к нам прибавить столько, да полстолько, да четверть столь-
ко и ты, гусь, будешь с нами, только тогда нас будет сто
гусей». Сколько было на самом деле гусей?» Где-то в воз-
расте шести-семи лет я был вынужден находить решение
подбором, не зная, конечно, что задача решается совсем
просто при помощи уравнения с одним неизвестным...
К словесным испытаниям присоединялись требования
разрешить головоломки, составленные из предметов. От-
куда-то отец приносил гнутые, перепутавшиеся проволоч-
ки, и я обязан был найти способ расчленить их без поло-
мок. Были и деревянные головоломки, но, пожалуй, чаще
всего задания я получал в процессе работы отца — нужно
22
было каждый раз вносить предложение, как решить ту или
иную возникшую столярную проблему.
Хочу оговориться: подобное обучение жизнью было
не только в Моей семье, во многих соседних домах моего
города детишки тоже воспринимали от отцов житейскую
премудрость. Давно известно вообще, что русский народ
отличался и отличается высокой практической сообрази-
тельностью, умением находить самые неожиданные реше-
ния. Для меня, например, удивляющим и вместе с тем
забавным примером является случай, произошедший в од-
ном из многодневных автомобильных пробегов.
У двух машин, шедших к финишу голова в голову,
лопнули оси колес. Шоферы английской машины броси-
лись к телефонам вызывать техническую помощь. Это
отняло много времени. Мудрее поступили водители совет-
ской машины: вооружившись топором, они срубилп берез-
ку, вытесали кол и прикрутили его вместо колеса. Так
и доковыляли первыми к финишу, использовав старинный
русский способ дорожной почпнкп обыкновенных телег.
В этом случае наряду с сообразительностью проявилось
еще одно важное свойство — находчивость, умение быстро
и смело принимать решение в критический момент. По-
нятно, что находчивость чаще всего шагает рядом с сообра-
зительностью.
Полученная от отца тренировка в сообразительности
впоследствии, конечно, развилась и жизнью, и учебой
в школе и в институте. Я вспоминаю много случаев из
своей жизни, где решение нужно было принимать молние-
носно и я, не теряясь, находил удачный выход. Уже пе
говорю об острейших моментах шахматных сражений, где
привычка пграть в цейтноте невольно делает человека
«быстро соображающим».
Осенью 1930 года в моем родном городе был открыт
Машиностроительный институт, в число его студентов,
23
наряду с парттысячнпками и профтысячппкамп, мобили-
зованными с заводов, учреждений и предприятий, были
приняты дети рабочих и интеллигентов. Учеба была очепь
интересной, я еще расскажу о ней, теперь лишь сообщу,
что в начале 1935 года мне пришлось защищать дип-
ломный проект «Сборочный цех для выпуска токарпо-вип-
торезпых станков «ДИП-200» в количестве 2000 штук в
год».
Несколько месяцев я работал в Москве на заводе
«Красный пролетарий», выполняя дипломный проект под
руководством начальника конструкторского бюро завода
Александра Николаевича Капустина.
Превосходно знавший станки, Александр Николаевич
снабдил меня многими новыми для того времени техниче-
скими идеями. Одна из пих — теория размерных цепей
и компенсаторов — сейчас в довольно значительном объеме
изучается в технических вузах, а для того времени это
была новинка. Отыскав в многочисленных каталогах при-
меры, на которых я смог практически применить теорию
размерных цепей, я разбросал их па страницах своей
объяснительной записки. В Тулу я приехал, таким обра-
зом, во всеоружии. Первый выпуск инженеров родного
для всех туляков института вылился в подлинный празд-
ник: в большом актовом зале собрались преподаватели,
студенты, многочисленные гости, представители общест-
венных организаций, друзья и родственники. Каждого за-
щитившего встречали с объятиями, обнимали и целовали
даже совершеппо незнакомые люди.
Я был уверен в своих знаниях — все-таки все четыре
курса обучения прошел с высшими отметками. И диплом-
ный проект при помощи Капустина получился неплохой.
Я развесил чертежи — их было штук двенадцать — и на-
чал рассказывать о моей работе.
В государственную экзаменационную комиссию входи-
24
лп лучшие преподаватели института, виднейшие инженеры
города, представители тульских заводов.
Лишь одного человека из комиссии мы боялись, его
слово было решающим. И не только потому, что он был
председателем комиссии — его звания, опыт, глубокие зна-
ния и авторитет возвышали его надо всеми присутствую-
щими в зале, даже над нашими профессорами. Это был
большой знаток технологии производства, теории допусков
и измерительного инструмента, профессор МВТУ пмепи
Баумана в Москве Георгий Александрович Апарин.
Можно было бы не ответить на вопрос любого члена
комиссии, но не дай бог ошибиться при ответе на вопрос
Апарина. Мгновенное снижение оценки, а то и вообще
провал защиты. Уверенно рассказывая о своем дипломном
проекте, я видел, как Георгий Александрович внимательно
читал мою объяснительную записку — все, что было под-
сказано мне техническим «мозгом» завода «Красный про-
летарий» было интересно даже для него — высокообразо-
ванного человека в вопросах обработки металлов и станко-
строения.
Я закончил объяснять дипломный проект. Начались
вопросы. Я отвечал четко и, как понял позже, слишком
уж самоуверенно. Но вот с места поднялась грузная
фигура председателя. Медленно прошел он вдоль разве-
шенных чертежных листов, бросая па меня грозные
взгляды; как я понял, увы, тоже слишком поздно, его
одолевало желание наказать меня за излишнюю самоуве-
ренность.
Посмотрев мне прямо в глаза, Георгий Александрович
спросил:
— Почему вы спроектировали сборку станков на те-
лежках, а не поставили на конвейер?
Еще находясь под влиянием быстроты своих предыду-
щих ответов, я выпалил целый ряд соображений, сменяя
25
без задержки один довод другим. Мне казалось, что объяс-
нения мои вполне удовлетворяли грозного председателя
комиссии, тем более что он, пристально глядя мне в лицо,
утвердительно покачивал головой. Вдохновленный его под-
держкой, я стал говорить еще быстрее и тверже. Несколько
минут затихший зал слушал мои бойкие объяснения;
под конец я даже принялся подчеркивать справедливость
своих слов утверждающими жестами рук.
Наконец я закончил ответ и молча поглядел в глаза
профессору. Несколько секунд Апарин молчал, склонив
голову набок, затем произнес слова, показавшиеся мне
особенно жуткими в абсолютной тишине зала:
— Все это вы врете! Подумайте и найдите правильный
ответ.
Если бы потолок зала обрушился па меня в тот момент,
и тогда это не могло бы произвести па меня большего
впечатления. «Конец! — пронеслось в возбужденном моз-
гу.— Не видать пе только отличной отметки, но и вообще
могу завалить дипломный проект». Покрывшись испари-
ной, несмотря на прохладу в зале, я стоял растерянный
и лихорадочно пытался найти верный ответ, па что мне
были даны считанные секунды. Найду — порядок! Не най-
ду ответа — можно свертывать чертежи.
И в этот момент мне помогла привитая с детства
сообразительность.
Какой-то инстинкт подсказал мне, что нужно искать
ответа в особенностях самого профессора Апарина, в его
специальности, знаниях.
В моем воспаленном мозгу мысль шла примерно таким
путем: специальность Апарина — теория допусков и поса-
док, изучающая сочленение деталей машин; главное поло-
жение этой теории гласит: важнейшее качество деталей —
взаимозаменяемость, любая деталь входит в любую маши-
ну без дополнительной обработки... Только при взаимо-
26
заменяемости можно вести сборку на конвейере, а в стан-
ках у деталей взаимозаменяемости нет...
Я в упор поглядел на профессора. Найдя решение,
л уже успокоился, и теперь мпе хотелось как-то подчерк-
нуть необычность его слова «врете». Вот почему я не спе-
шил с ответом. Профессор улыбался, может быть, он
по моим глазам понял, что я нашел-таки верный ответ.
Выдержав паузу, я не спеша, но четко, по слогам произнес
всего лишь единственное слово:
— Вза-и-мо-за-ме-пя-е-мость!
Апарин посмотрел на меня, тоже выждал несколько
мгновений, видимо желая проучить за самоуверенный тон,
затем произнес также всего единственное слово:
— Правильно!
И пошел дальше. На остальные вопросы я уже отвечал
без приключений. Через двадцать минут председатель
огласил решение комиссии:
«Присвоить студенту Машиностроительного института
Котову А. А. звание инженера-механика по холодной
обработке металлов. Оценка дипломного проекта и зна-
ний — «отлично».
УЧЕБА П ШАХМАТЫ
ак-то во время путешествия по Швеции с сеансами
1 Т  °ДновРемени°й игры в шахматы и лекциями я попал
1 Л *в один маленький городок. После сеанса меня
пригласил на обед местный председатель шахматной феде-
рации — известный в городе медик. Мы пообедали, мирно
побеседовали на шахматные темы, после чего доктор соби-
рался отвезти меня на машине на вокзал. Поехать вместе
с нами попросился сынишка хозяина лет шести, которого
27
он, насколько я успел заметить за те короткие часы, очепь
любил.
Тем более меня удивил ответ:
— Нет, ты не поедешь.
Тот заплакал, но отец был неумолим. Вмешалась мать,
свое слово за малыша замолвил и я. На доктора это не
произвело никакого впечатления.
— Запомните главное правило воспитания, мистер
Котов,— сказал мне доктор.— Для сына полезнее, если
иногда я ему скажу пять раз «пет», чем один раз «да».
Позже я не раз задумывался над этими словами.
Прав ли доктор? Не слишком ли часто мы говорим своим
детям «да»? И когда я вспоминаю свое детство, то думаю:
может быть, важным воспитательным фактором в нашей
жизни было то, что трудные условия пеобеспечеппого
житья очень часто говорили нам слово «нет», оказавшееся
для нас спасительным, ибо оно помогало воспитывать
качества, ценные для будущего. А теперь разве хватает
у нас воли, характера для того, чтобы в разговоре со свои-
ми детьми воздержаться от расслабляющего, портящего
характер «да» и заменить его очень полезным словом
«нет»?
Кроме советов и паставлеппй отца, другой наукой моего
детства были уроки мастерства в столярном, слесарном
и токарном деле. На кухне у отца стоял столярный верстак,
в сарайчике помещались слесарные тиски и небольшой
токарный станок; к ним имелись соответствующие наборы
инструментов всегда в идеальном порядке и чистоте. Я уже
говорил, что с раннего детства любил сидеть на верстаке
отца, вечно шныряя у него под руками. Позже сам взялся
за стамеску, потом за пилу и рубанок. Шаг за шагом
накапливался опыт: первый забитый в пол гвоздь — один
удар по шляпке гвоздя, другой по пальцу. Ничего, недаром
про туляка говорят: «Родился — за молоток ухватился».
28
Потом следовал второй урок — как держать стамеску,
пилу, рубанок — не беда, что пальцы расцарапаны. А под
конец уже приемы сложные: запиловка шипов, вязание
рам, распиливание большой болванки на прямые бруски.
В возрасте девяти лет первая изготовленная самостоятель-
но табуретка — моя гордость, но еще больше этим гордился
отец. Все этп трудные операции я в основном проделывал
сам, но направлялись они тактичными советами отца.
Иногда он брал меня в ложевую мастерскую, заходили
мы и в механические цеха. Большое впечатление произвела
на меня фигурная обточка ружейной ложи — резец ка-
ким-то чудом двигался по самым загадочным кривым.
Позже я узнал, что чудо это объясняется просто наличием
фигурного копира, направляющего движение резца. И сей-
час помню, каким удивительным показался мне снующий
туда-сюда «паровозик» — на самом деле всего-навсего
суппорт строгального станка.
От этих детских посещений у меня осталось впечатле-
ние какой-то особой деловитости в действиях рабочих
и в их обращении друг с другом. И, конечно же, подлин-
ную радость доставлял результат их труда — различные
фигурные детали оружия и приспособлений. Когда же отец
привел меня в тульский музей оружия, тут восторгу не
было конца.
Так постепеппо шло трудовое воспитание, становление
характера, ознакомление с законами жизни. Главным вос-
питателем был труд, наблюдения над сложным трудовым
процессом, освоение тонкостей ремесла. В этом воспитании
было много самостоятельных шагов, отец старался избегать
излишней опеки. Я всерьез верю теперь: предоставление
самостоятельности детям очень важпо для их правильного
воспитания; недаром так много отличных детей имеется
именно в рабочих семьях, где их, как правило, не балуют
чрезмерной опекой.
29
...О событиях первой мировой войны я знаю только
по рассказам родителей и друзей отца. Он должен был
работать с утра до вечера. К счастью, у него совсем не
оставалось времени для загулов в компании друзей. Впер-
вые нашей семье удалось приобрести небольшой клочок
земли па окраине Тулы и сруб заброшенной старой бани.
Поздними вечерами и по воскресеньям отец перевозил
бревна и сам собирал домишко. Через несколько лет семья,
наконец, стала иметь свое собственное жилье.
...Грянула Февральская революция, потом пришел Ве-
ликий Октябрь. Мне было всего четыре года, и я, понятно,
пе мог еще разбираться в сложных социальных процессах,
происходивших в рабочем городе. Об этом рассказывала
мне мать:
— Пошли мы раз с теткой Варей на Киевскую улицу,
Клавка маленькая была на руках у меня, зубками мучи-
лась. (Какая Клавка, я не знал — из десяти детей у матери
осталось в живых трое — вероятность выжить была меньше
одной трети. Я — последний, мои братья и сестры умирали
в раннем возрасте — я их не помнил.) Гляжу, идет де-
монстрация, красные флаги несут,— продолжала мать,—
Вдруг откуда нм возьмись из-за угла жандармы с шашка-
ми, черносотенцы с дубинками. Набросились пятеро па
одного — молодой, красивый — и ну его лупить. Весь
в крови. Я кричу: «Что же вы человека-то убиваете, извер-
ги!» А Варвара меня за рукав тянет: «Пе кричи ты! Самое
убыот». Оттащила за рукав, мы через ворота, дворами
убежали.
Что свергли царя, я знал из бесед соседей-рабочих:
«Прогнали кровопийцу! Теперь хоть солдаты вернутся
с войны — три года в окопах вшей кормят». Потом стали
говорить о конце власти буржуев: «Хватит, попили рабочей
кровушки!» Подняли голову рабочие — вся власть рабочим
и крестьянам! Мой брат Алексей сразу после Октябрьской
30
революции вступил в партию большевиков. Началась граж-
данская война. На всю жизнь в моей памяти осталась
картина: вниз по Киевской улице идет рабочий отряд,
я провожаю брата. Леша идет совсем близко от тротуара,
вторым или третьим в строю, на нем обмотки, военные
штиблеты, гимнастерка и брюки. Все это поношенное,
разносортное, не пригнанное. Зато за плечами мечта всех
ребят — винтовка. Киевскую улицу, потом Посольскую,
почти до самого вокзала я пробегаю рысцой под ногами
у зевак па тротуарах, далеко опередив отставшую мать.
Мне не раз уже давили ботинками пальцы босых ног,
толкали, шлепали по затылку — не мешайся, но мне глав-
ное было — не упустить из виду брата. Только когда отряд
ушел на вокзал, затемно, я вернулся домой.
Армии интервентов попытались задушить революцию,
Деникин был около Орла, а это совсем близко от Тулы.
Погожим утром, только что проснувшись, я вышел за ка-
литку, мать с соседками прислушивалась к отзвукам дале-
ких пушечных выстрелов. «Белые идут». Вернувшийся
с завода отец успокоил: это были какие-то учебные заня-
тия, белые еще далеко.
Уход Леши— еще одного «добытчика» в семье — на
гражданскую войну, а потом в военное училище ухудшил
экономическое положение нашей семьи. К счастью, отец
увлекся изобретательством, о нем теперь часто говорили
на собраниях и даже писали в газетах.
— Теперь наша власть — государство рабочих и кре-
стьян. Нет больше кровопийцев, поиздевались их благо-
родия! — всегда добавлял отец к рассказам о своих завод-
ских делах.
Старшая сестра моя Надежда как раз незадолго перед
революцией пошла в школу, и я взял себе за правило
сидеть рядом с ней, когда она учила уроки. Особенно
нравилось мне копировать ее произношение французских
31
слов. «Ле кок», «ля пуль» — твердил я вслед за сестрой
и вскоре, кроме «петуха» и «курицы», знал уже много
французских слов. В возрасте четырех лет научился непло-
хо читать по-русски. Расхаживая по улицам города,
я с интересом прочитывал вслух вывески па магазинах.
Особенно запомнилась мпе одна вывеска: на большом щите
парпсован джентльмен в шляпе и пальто, сзади за полу
его ухватила собака. Он, улыбаясь, показывает вниз, туда,
где крупными буквами было написано: «Врешь, не разо-
рвешь! — сшито у портного Эдельштейна».
То была пора нэпа, рядом с нами жили семьп довольно
зажиточных людей. Их дети — мои товарищи и сверстники
стали готовиться в школу. Меня, так же как и Алексея,
хотели отдать на завод в ученики токаря или слесаря.
Что поделаешь — нужно зарабатывать, помогать семье.
Все ребята взахлеб хвастались купленными ранцами,
строили планы, как пойдут в школу, как им будет инте-
ресно; меня же ожидало обидное «пет», и от этого школа
стала вдвойне интересной и желанной. Вот почему в один
из дней сентября, когда мпе надоело ждать ушедших
учиться приятелей, я перешел дорогу, вошел в двухэтаж-
ное здание как раз напротив нашего дома и раскрыл дверь
одной из комнат. За партами сидели ученики.
— Хочу учиться,— пролепетал я учительнице.
— А что ты знаешь?
— Умею читать и считать...
Последовала проверка — вид мой никак уж не го-
ворил о широкой «эрудиции». К удивлению учительни-
цы, ей пришлось посадить меня во второй класс — вы-
полнение домашних уроков с сестрой не прошло для меня
даром.
Годы учебы пролетали незаметно, я взрослел, перешел
уже в седьмой класс. И тут произошло событие, последст-
вия которого оказали огромное влияние на всю мою даль-
32
нейшуго жизпь; впрочем начать рассказ о нем я должен
с более раннего времени.
Когда мне было лет шесть, в один из вечеров отец
принес откуда-то картонную доску, разграфленную в бело-
черпые клеточки, и две дюжины круглых шайбочек разно-
го цвета.
— Это шашки,— объяснил он мне и тут же показал,
как в них играют.
С тех пор наши сражения с отцом стали ежевечерними;
мне выдавался кусок черного хлеба, посыпанный сахаром,
п эта привычка детства закусывать во время игры пере-
неслась на более позднее время. Недаром главный судья
турнира претендентов на первенство мира в Цюрихе
1953 года Алоис Наглер сказал на закрытии турнира:
— Что касается привычек гроссмейстера Котова, то
он за двадцать восемь туров съел ровно двадцать восемь
бутербродов с ветчиной.
В наших поединках с отцом вначале победу одерживал
он, но уже вскоре стал проигрывать, а затем и вовсе от-
казался — ему надоели поражения. Меня стали пригла-
шать в соседние дома общепризнанные городские знатоки
шашечной игры, порой я сам удивлялся тому, что выигры-
вал у взрослых дядей.
Как-то после занятий в седьмом классе я увидел двух
товарищей по школе, игравших в совсем необычную
и незнакомую мне игру. Доска была такая же, но вместо
шайбочек по ней передвигались удивительные башенки,
венценосные стройные витязи, медлительное, настойчивое
наступление вел строй самых миниатюрных, круглоголо-
вых фигурок, носились по всей доске хитрые копи, с рез-
ными гривами.
— Что это за игра? — спросил я товарища по школе
Лешу Лазарева.
— Шахматы.
33
Так впервые я услыхал слово, которому суждено было
сыграть в моей жизни важнейшую роль.
Именно Леша Лазарев научил меня правилам игры,
именно с ним шли мои первые сражения. Я передавал
знания, получеппые от Лазарева, своим приятелям по
двору, они тоже заразились этой мудрой пгрой. Одна
беда — не было шахматных фигурок, но изобретательность
и тут выручила. Мой отец приносил из ложевой мастерской
всевозможной формы сухие чурбачки — среди них и кон-
цы от токарных поделок. Отобрав тридцать два наиболее
удобных чурбачка, мы пристроили к ним головки, покра-
сили половину в черный цвет, и пошли сражения с утра
и до вечера. Проводились матчи, турниры, к концу битвы
напряжение росло, и исход поединка пе раз приходилось
разрешать применением физической силы.
Признаюсь, никогда потом я не любил шахматы такой
чистой, искренней любовью, как в пору первого знакомства
с ними. Ладьи я неизменно отождествлял с крепостями,
коней — с настоящей конницей, чем-то величественным
были для меня царские коронованные пары, одетые в бе-
лые и черные мантии. Позже моя любовь к шахматам,
может быть, даже возросла, но она приняла сознательный
характер и в то же время потеряла известную часть наив-
ной увлеченности. Скорее всего, это случается и в других
областях человеческой деятельности — так актер, попав
в театр, именно в первый момент знакомства с этим
храмом искусства испытывает наивысший восторг.
Игра в свободное от учебы время меня не удовлетворя-
ла, и я соблазнил товарища по парте — тоже сильного
впоследствии шахматиста — Толю Скибневского сыграть
во время урока. Нас, как и можно было ожидать, «засту-
кал» учитель естествознания, и запретная игра в учебное
время сразу же кончилась. Но после уроков мы оставались
в школе дотемна, разыгрывая между собой по сто и боль-
34
ше молниеносных партий. Подобная игра сослужила отлич-
ную службу — мы выработали в себе «автоматизм дейст-
вий», столь необходимый в практической турнирной борьбе.
Одновременно я с головой ушел в теорию шахмат.
Библиотекарем заводской библиотеки оказался сильный
тульский шахматист Рудаков, оп-то и рекомендовал мне
книги, которые я должен был прочесть. Результатом было
то, что в очередном турнире на первенство города мы встре-
тились именно с Рудаковым и я выпграл у него с помощью
комбинации, рассчитанной на четырнадцать ходов вперед.
Кладя па бок короля, мой противник довольно улыбался —
в этой победе частично сказались и его педагогические
наставления.
В детстве шахматное мастерство осваивается необычай-
но быстрыми темпами. Как чемпион школы я попал в ма-
лый чемпионат города; взяв там первое место, стал
участником чемпионата Тулы. Только обидный проигрыш
в последнем туре не дал мне возможности добиться места
выше четвертого. В следующем чемпионате города я за-
воевал первое место. Помню, как я ходил по улицам и одна
мысль меня приводила в восторг: я ведь самый сильный
шахматист среди трехсот жителей города! А ведь есть еще
чемпион страны, чемпион мира...
Мпе часто впоследствии приходилось отвечать на во-
прос: не мешают ли шахматы учебе? Я решительно говорю:
пет! Прежде всего увлеченность и творческий труд в ка-
кой-либо одной области науки пли искусства приучает
вообще к систематичности, вырабатывает самостоятель-
ность в решении трудных проблем. Шахматы к тому же
тренируют мозг, воспитывают способность решать логи-
ческие задачи «вслепую», без выкладок па бумаге. Могу
сказать, что почти все задания в школе, а потом в институ-
те я решал по пути домой: жил я на окрапне города, идти
более получаса — времени как раз хватало. Дома лишь
35
записывал решение в тетрадь. Подобное было и с другими
моими коллегами по шахматам.
Конечно же, ушедший с головой в шахматы ученик
допускает просчеты и порой не выполняет в срок домашних
заданий. Бывало это иногда и со мной: что ж, в таких
случаях приходилось «выкручиваться» — этому тоже учит
многосложная жизнь.
В средней школе того времени преподавание велось
по так называемому Дальтон-плану. Этот своеобразный
педагогический прием со всеми его отрицательными сто-
ронами отлпчпо описан в книге Огнева «Дневник Кости
Рябцева». Я запомнил из этой книги следующее красочное
четверостишие:
Вдруг раздался гром ужасный
(Пот пробрал меня сквозь сон),
И па школьном горизонте
Появился лорд Дальтон!
Главным принципом обучения при этом оригинальном
методе были доклады учеников. В любую минуту во время
урока тебя мог вызвать к доске учитель и предложить
сделать доклад по тому материалу, который класс в тот
период изучал.
На уроках естествозпаппя мы как раз проходили учение
Дарвина. Когда я меньше всего был готов (время было
отдано подготовке к важной партии в чемпионате Тулы
по шахматам), строгий учитель естествознания (это он
«застукал» нас па уроке за игрой в шахматы) вызвал меня
к доске и потребовал:
— Расскажите об основных принципах учеппя Дар-
вина.
Из всего, что говорил когда-то учитель, мне в память
врезалось только то, что, следуя законам Дарвина, Мендель
вырастил десятипудовую свинью. Что оставалось делать?
36
Признать свое поражение? Ни в коем случае! И я начал
доклад уверенно, не стесняясь повторять примерно такие
фразы.
______ Учение Чарльза Дарвина явилось прогрессивным
учением, нанесшим чувствительный удар религиозным
легендам о создании мира. Не бог создал мир, не всевыш-
ний вселил жизнь в животных, в человека; она возникла
в результате эволюционных преобразований. Учение Дар-
вина, таким образом, явилось прогрессивным учением,
позволившим человечеству сделать важный шаг вперед
па пути позпания окружающего мира.
Начало довольно гладкое. Но что дальше говорить
о законах, когда ты их совсем пе знаешь? Пришлось
искать лазейку и широко использовать то, что я знал
твердо и в чем был уверен.
— Развивая учение Дарвина, Мендель открыл законы
размножения видов и с помощью постепенного скрещива-
ния вырастил десятипудовую свинью. Вы только подумай-
те — десять пудов! Это ли пе торжество нового взгляда
на природу, это ли пе опровержение реакционных учений
о создании нашего мира высшим существом, стоящим над
нами, тем, кого современные реакционные священники
называют богом.
Мой набор знаний по этому вопросу был исчерпан,
видимо, это чувствовал и сам учитель. Однако он с интере-
сом следил за мной, я чувствовал острый взгляд его испы-
тующих глаз, чуть прикрытых густыми бровями.
— Свинья, выращепная Менделем,— начал я очеред-
ной «круг» своего доклада,— это символ современного по-
нимания устройства природы, результат правильного при-
менения передового учения о происхождении мира...
И пошло, и пошло. Скорее всего, мои круговороты во-
круг злополучной свиньи надоели бы учителю и он меня
остановил бы, но выручил спасительный звонок на переме-
пу. Учитель подошел ко мпе, что-то записал в журнале
и громко, так, чтобы слышали мои товарищи по классу,
заявил:
— Знаете, молодой человек, <пм языком вы в жиз-
ни пе пропадете!
Но вот кончилась школа, последний выпускной вечер —
юноши и девушки вышли в жизнь. И вновь мне, которому
пе было еще и шестнадцати лет, предстояло самостоятель-
но сделать выбор: что делать после окончания десятилетки?
Не удались попытки попасть в столичные вузы — из Моск-
вы ответили: «Отказать как не достигшему 16-летнего
возраста», из Ленинграда тоже вернули документы. Пред-
стояло ждать год, и я направился на биржу труда. В те
дни поступить на работу было трудно, п я как манну
небесную воспринял тот факт, что меня направили в одну
из замочных артелей учеником слесаря.
В детстве мне приходилось много лет сталкиваться
со столярным ремеслом и в какой-то мере даже освоить
его; теперь мне нужно было научиться мастерству слесар-
ному и прежде всего ознакомиться с тем чудесным спла-
вом железа и углерода, который вместе с различными
примесями образует основной материал всех современных
механизмов — сталь.
Когда-то я любовался всевозможными превращениями
поверхностей древесины, ныне мне открылись чудесные
художественные возможности, таящиеся в простом сталь-
ном бруске. Под умелой рукой мастера его поверхность
может вдруг засверкать невиданным блеском никелировки
или хромировки, но может также удивить иссиня-черной
суровостью воронения. Ловкая рука художника-слесаря
может нанести на стальную поверхность невиданные
узоры шабровки, а термически обработанная сталь светит-
ся вдруг всеми оттенками радуги — цветами побежалости.
С первых же дней работы в замочной артели я удив-
38
лялся бесчисленности изменений стали, разнообразию хит-
росплетений деталей, из нее изготовленных. Хотя меха-
низм замков сравнительно прост, систем было много,
и процесс отладки даже самых простых требовал опреде-
ленного умения и ловкости. В дальнейшей работе по
конструированию всевозможных приборов, установок и
аппаратов мпо, несомненно, пригодилось это первое зна-
комство с элементарными механическими устройствами.
И все же самый важный след, оставшийся у меня даже
после замочной артели,— это непосредственное знакомство
с коллективом рабочих, с особой жизнью, отличающейся
характерным чистосердечием и простотой отношений,
прочным товариществом, основанном на прямоте высказы-
ваний, резкой критике пе за глаза, а в лицо, стойкостью
в трудные моменты, умением крепко держать данное
слово. Впервые испытал я также, что такое труд ради
заработка — за верстаком у отца моя работа была «люби-
тельской», теперь опа стала профессиональной. В конце
определенного срока я сдавал продукцию в кладовую
и получал за нее зарплату. Короче говоря, произошло
приобщение к важнейшей части нашего общества — рабо-
чему классу.
В 1930 году, как я уже писал, у нас открылся Машино-
строительный институт. Я подал документы в приемную
комиссию, питая мало надежд па поступление (у меня не
хватало рабочего стажа), но, к безграничному удивлению
и счастью, в списках принятых нашел и свое имя. Быть
может, тут сыграл свою роль не столько школьный аттес-
тат с круглыми отличными отметками, сколько имевшая-
ся в документах грамота о звании чемпиона Тулы по шах-
матам за 1929 год.
Учеба первых выпусков нашего института, равно как
и других подобных высших учебных заведений,— настоя-
щий подвиг рабочего класса, идущий в сравнении с други-
39
ми его выдающимися свершениями. Для перестройки про-
мышленности и сельского хозяйства требовались новые
кадры технических руководителей — часть старой интел-
лигенции саботировала работу и тормозила движение
страны вперед. Необходимо было в кратчайший срок, в че-
тыре-пять лет, дать стране новых пнжелерсв, взращенных
мз лучших представителей рабочего класса.
В первом наборе института, кроме получивших среднее
образование детей рабочих, инженеров и служащих, основ-
ной контингент студентов составляли рабочие, мобилизо-
ванные с предприятий страны,— парттысячники или проф-
тысячпикп. В большинстве своем опи не имели ни образо-
вания, ни подготовки, некоторые вообще находились
по уровню знаний где-то чуть выше начальной школы.
И вот эта гвардия за несколько лет титанической
работы сумела освоить труднейшие дисциплины — высшую
математику, теоретическую механику, сопромат. Нужно
учесть еще, что главным образом это были люди не-
молодые — некоторые были женаты, имели по нескольку
детей.
Учплпсь мы первые годы специальным брпгадпым ме-
тодом — к двум-трем парттысячнпкам или нрофтысячпп-
кам прикреплялся один вчерашний школьник. У мепя
в брпгаде были два студента оригинального характера,
люди исключительно добродушные и настойчивые. Леша
Шаповалов и Петя Крылов никак не смогли бы в наши
дни сдать экзамен в институт — им, пожалуй, пришлось бы
для этого проучиться лет пять, а то и больше. Но все
равно они сумели за положенный срок обучения сдать все
зачеты и экзамены по труднейшим дисциплинам и защи-
тить курсовые и дипломные проекты.
Бригадный метод просуществовал в институте недол-
го — потом его отменили, одпако, он был заметным «пуско-
вым» подспорьем, оказавшим помощь старшим студентам,
40
дав им возможность «набрать скорость». Последние курсы
института они уже заканчивали самостоятельно.
Занимались мы обычно вечерами в студенческом обще-
житии. Дав своим двум подопечным задачи, я ждал реше-
ния. Первым взывал о помощи Леша Шаповалов.
— Сашко! Никак пе могу узять,— жаловался оп своим
характерным украинским говором.
— Чего?
— Дихверенцпал... косинуса хвп.
Я подходил к нему и сообщал то, что он и без меня мог
найти в учебной таблице. Потом отходил к Пете Крылову,
здесь не было украинского говора, по знания были пример-
но такие же.
Беседу с Крыловым опять прерывал голос Шапова-
лова:
— Сашко! На минуточку...
— Что опять?..
— Гыкс проклятый...
— Какой икс?
— Вот видишь,— подходил Лешка на этот раз ко
мне.— Хви у степени гыкс... Как узять яво дпхверенциал?
Мудрено ли, что учебные успехи студентов, пришедших
в институт из школы, вызывали порой преувеличенную
оценку старших товарищей. В воспоминаниях секретаря
партийного комитета института тех дней Сергея Бородки-
на, напечатанных впоследствии в газете института, имеют-
ся такие строки:
«Саша Котов, вспоминаю, каким оп тогда был. Ему
было всего лет восемнадцать, пе более, маленький, щуплый
и головастый, шахматный зуд так и выпирал из него,
оп был уже чемпионом Тулы. Что особенно характерно,
это то, что наряду с учебой он никогда пе забывал о своей
шахматной страсти. Шахматная «зараза» охватила его
с детского возраста, учился он шутя...
41
Когда для нескольких параллельных групп в ппституте
устраивались лекции профессоров по математике, приез-
жавших специально из Москвы... он, да будет мне позво-
лено спустя 30 лет с гаком раскрыть тайпу, сидел, ничего
не писал, а только одним глазом посматривал па доску.
Когда мы в перерыве наперебой расспрашивали друг друга,
кто что успел записать за профессором, он, когда его спра-
шивали, хитро улыбаясь, отвечал: «Я успел, ребята,
за время лекции сочинить несколько шахматных этюдов,
которые завтра пошлю печатать в шахматный журнал».
Оказывается, пользуясь абсолютным вниманием всех, обра-
щенных к лекции профессора, оп втихомолку, имея ма-
ленькую шахматную доску, сочинял этюды под партон,
одновременно невинно поглядывая па профессора. И надо
сказать, через депь-два на аудиторных занятиях наш Саша
выходил к доске и объяснял сказанное профессором, поль-
зуясь только тем, что слыхал на лекции...»
Я привожу эти слова для одной цели — показать те
особые свойства молодого мозга, которые развивают много-
численные самостоятельные занятия шахматами. Не толь-
ко у меня, у многих моих коллег-шахматистов с детства
выявлялась своеобразная «боковая» память, умение
фиксировать в мозгу одновременно ход самых различных
рассуждений. Одного только не знал Бородкин: запомнив
«пунктирно» лекцию профессора, я не раз дома вечером
подробно разбирал ее еще раз по учебнику математики.
Особый состав студентов, своеобразный сплав людей
молодых, входящих в мпр, с людьми, уже имеющими опыт
жизни п производственной работы, был очень полезным
и для тех п для других. Наши старшие товарищи, имевшие
низкий уровень общеобразовательных знаний, получали
дополнительное подспорье и помощь в занятиях со своими
молодыми коллегами. Такие студенты, как Ваня Михалев,
Костя Руднев, Гоша Ренпэ, Коля Остроумов, стали по
42
существу «промежуточными педагогами», дополнительной
подготовительной инстанцией для парттысячников и проф-
тысячнпков.
Инженерное мастерство (именно такими словами луч-
ше всего определить своеобразный комплекс теоретических
знаний п практических навыков, которые получает сту-
дент в вузе)состоит из нескольких составляющих. Изучив
определенные области наук, инженер должен уметь решать
технические задачи производства. Вместе с тем он должен
обладать определенной фантазией и изобретательностью,
особенно важными в конструкторской работе. И нако-
нец, инженер обязан уметь руководить производством,
стоять во главе рабочего и технического коллектива, вести
его за собой.
Помогая старшим товарищам осваивать теоретические
знания, мы в то же время учились у них этому мастерству
руководства. То была плодотворная и очень полезная наука
для молодых студентов — недаром многие первые выпуск-
ники нашего института вскоре заняли командные посты
на производстве. Среди них есть директора заводов, на-
чальники главков, а мой институтский товарищ Констан-
тин Руднев — ныне министр приборостроения СССР.
1930—1932 годы были целиком отданы учебе, но чита-
тель уже знает, что даже тогда я не смог расстаться
полностью с шахматами. На третьем курсе стал уже
уезжать в другие города для участия в различных
шахматных турнирах. Играть я стал лучше, получил
первый разряд, что для Тулы в то время было дос-
тижением.
Шахматы определили мою судьбу и после института.
Когда курс обучения близился к концу, я спросил, что мне
дальше делать, одного из наших преподавателей, главного
механика оружейного завода Константина Петровича Ва-
силевского. Опытный инженер «старой школы», он был
43
в то же время сильным шахматистом, с пим я не раз играл
в тульских турнирах.
— Вот что, Сашенька,— ответил после некоторого раз-
думья этот высокий, грузный человек с несколько замк-
нутым характером.— Если вы хотите заниматься только
инженерством — тогда лучше Тулы вам места пе найти...
— Нет, я пе хочу бросать и шахматы,— сказал я Ва-
силевскому.
— Тогда поезжайте в Москву.
И я поехал в Москву.
МОЛОДЕЖЬ УСТРЕМЛЯЕТСЯ В ВОЗДУХ
начале 1935 года по направлению Московского ко-
Jel митета комсомола я был послан на работу в качестве
1—^ инженера-конструктора в существовавший тогда
Экспериментальный институт. Произошло резкое измене-
ние в моей жизни, причем, если можно так выразиться,
сразу в нескольких плоскостях: студент превратился в
инженера, из Тулы переехал в Москву, после нескольких
лет учебы на факультете холодной обработки металлов
первая же работа... в авиации.
Уже в первый день работы в институте произошла
встреча, оставившая во мпе след па всю жизнь. Нетрудно
представить себе изумление молодого человека, прибыв-
шего из «провинциальной» Тулы, когда оп, выходя из
столовой в первый же обеденный перерыв, столкнулся
вдруг лицом к лицу... с Валерием Чкаловым. Особенно
поймет мое состояние человек старшего поколения — ему
известно, какой славой и любовью пользовался в те дни
советский летчик.
Валерий Чкалов владел непревзойденным мастерством
воздушного пилотирования. Наряду с особым, полученным
от природы даром человека будто бы рожденного летать,
вместе со смелостью и отвагой Чкалов обладал обширными
знаниями профессиональных топкостей, выработанных ти-
таническим, опасным трудом и изнуряющей тренировкой.
От самых опытных летчиков того времени можпо было
услыхать рассказы о его беспредельной храбрости, умении
находить выход в опасных и трудных случаях, которыми
всегда полна красивая, по крайне рискованная работа
летчпка-испытатсля. Сделал так, как Чкалов,— было выс-
шей похвалой для самого многоопытного мастера вир-
туозных полетов.
Каким сложным, полным ухабов и неожиданных
приключений был путь Чкалова к вершинам летного
мастерства! Его друзья без конца с восхищением, а порой
и товарищеским порицанием рассказывали о начальном
этапе летного пути Чкалова, о его трюках и рискованных
полетах на краю гибели. Полет между опорами моста,
бреющий полет в опасной близости от Земли — ох как
перепугались и люди и пасшиеся на лугу коровы! Неуго-
монный, пытливый характер именно в этих трюках нахо-
дил выход для бьющей через край энергии, в то же время
в этих полетах выражалось желание проверить свое воз-
росшее мастерство, показать, до какой степени он освоил
свою опасную профессию.
Помощь коллектива товарищей, да и нагоняи начальства
утихомирили Чкалова, хотя такое слово мало подходило
к этому темпераментному человеку, вечно находившемуся
в поиске, движении. Точпее сказать, Чкалов стал с годами
серьезней, его энергия направилась на достижение высших
рубежей летного мастерства. Всемирную славу принес
Валерию Чкалову перелет через Северный полюс из
Москвы в США, который он совершил в 1937 году вместе
со своими товарищами Георгием Байдуковым и Алексапд-
45
ром Беляковым. Последние годы жизни пытливый мозг
неугомонного покорителя пространства обдумывал детали
рекордного для того времени беспосадочного полета вокруг
пашей планеты.
Впешпе этот любимец народа, покоритель воздушных
пространств и в то же время искусный летчик-испытатель
многих самых капризных и сложных образцов новых само-
летов выглядел весьма импозантно. Уроженец Волги, Чка-
лов, казалось, вобрал в себя всю мощь и силу русских
земель. Среднего роста, коренастый, он передвигался по
земле особой, типичной для летчиков походкой: вперевал-
ку, медлительно и осторожно, словно опасаясь поскольз-
нуться. Характерный чкаловский профиль: мясистый нос,
нахмуренные брови, убеждающие, уверенные жесты чело-
века, сознающего свою силу. Молчаливая сосредоточен-
ность, даже важность во всем облике, по вдруг, словно
солнце в хмурый день, непосредственная, даже детская
улыбка озаряет лицо и делает особенно искренним его
заразительный раскатистый смех.
Нетрудно было угадать за внешней медлительностью
и спокойствием Чкалова вулканический темперамент,
с трудом сдерживаемый шквал страстей. Человеку, видев-
шему Чкалова, временами казалось, что нужно благода-
рить столь прочную его оболочку, позволявшую удержи-
вать бурлящие внутри страсти, пачппая от фантастического
проекта облететь «вокруг шарика», кончая желанием сде-
лать противнику «рыбу» во время игры в домино. Позже
в одном из подмосковных санаториев мне показывали
бережно хранимую реликвию — настольное стекло, раз-
битое костяшкой в мощной руке Чкалова.
Валерий Чкалов мало принимал участия в испытании
«продукции» нашего конструкторского бюро — его «база»
была где-то в другом месте, по оп часто навещал паш
Экспериментальный институт. Здесь у пего было много
46
друзей — коллег по испытанию новых типов самолетов,—
каждый жаждал услышать совет от опытного летчика,
получить его дружеское одобрение пли даже выслушать
добродушное слово упрека.
Мне приходилось часто видеть Чкалова, хотя разница
в пашпх возрастах и положениях мешала нашему более
тесному общению. Мы читали в газетах о больших
приемах, куда приглашали прославленного летчика, не раз
видели его на правительственных трибунах во время авиа-
ционных парадов в Тушине. А назавтра оп был опять
на аэродроме, простой и общительный, готовый помочь
другу или озадачить его неожиданным розыгрышем. Это
был наш Чкалов, общий любимец; им мы гордились и вос-
хищались его летными подвигами. Страшным ударом была
его внезапная гибель, но даже в последнем полете проявил-
ся волевой, сильный характер нашего кумира. Сохраняя
ценнейший опытный экземпляр нового самолета, потеряв-
шего управление, Валерий Чкалов до последнего мгно-
вения пытался посадить его на Ленинградское шоссе,
обходя сеть проводов и ряды погубивших его стальных
столбов.
«Хорошо бы сейчас оттолкнуться от земли, подпрыг-
нуть, замахать руками, словно птица крыльями, и улететь
высоко в небо подальше от преследующего чудовища».
Такое примитивное желание появилось когда-то давным-
давно в еще слабо развитом мозгу первобытного человека.
В другом случае у него возникло желание спрыгнуть
с вершины высокой горы и плавно приземлиться глубоко
внизу у подножия. Может быть, все это в дальнейшем дало
толчок постепенному развитию двух главных отраслей
современного воздухоплавания: полетам на самолетах и
планирующему спуску на парашютах.
Честь и слава безвестному герою, впервые отважив-
шемуся взять в руки огромный зонт и безбоязненно прыг-
47
путь с пим с высокой кручи! Человек эют — прародитель
современного парашютиста.
С первых дней моей работы в Экспериментальном
институте мне пришлось столкнуться с парашютными
проблемами. Речь шла не о создании новых образцов, не
о конструировании приспособлений к пим; просто меня
выбрали председателем ячейки Осоавпахима. Эта общест-
венная нагрузка, не столь уж большая в других учрежде-
ниях, в нашем конструкторском бюро, где люди по роду
своей деятельности занимались созданием новых парашю-
тов и их испытаниями, стала значительной.
Была поставлена задача: каждый работник института
обязан хоть один раз прыгнуть с парашютом с самолета.
Не распространялось это только па людей старшего воз-
раста и па больных. Сотрудники института буквально
рвались к полетам, это была романтика, в известном
смысле подвиг, а молодежь ведь никогда пе упускает
возможности совершить что-либо исключительное.
После тщательного изучения техники парашютного
дела начинались обычно тренировочные прыжки с па-
рашютной вышки в Краспопреспепском парке культуры
и отдыха. Всей ватагой отправлялись мы па эти полу-
серьезные, полушуточиые испытания. Сколько визга было,
восторженных криков, веселья! Особенно смешили нас
прыжки одного из сотрудников отдела расчетов па проч-
ность — большого знатока аэродинамики, звали которого,
если мпе пе изменяет память, Иваном Владимировичем.
Низенького роста, человек тщедушный и щуплый, Иван
Владимирович относился ко всем нам свысока, стараясь
всегда сохранять известную дистанцию между собой и лю-
бым из сотрудников.
Дружпой, веселой группкой стояли мы у подножья
парашютной вышки, готовясь принять очередного прыгу-
на-смельчака. Вот наверху у самого края площадки появ-
48
ляется Иван Владимирович, инструктор уже защелкнул
карабин па его поясе и дает последние указания. Толчок,
Иван Владимирович прыгает в бездну и... повисает в воз-
духе. Парашют даже не сдвигается с места, продолжая
оставаться в неподвижности. А на его стропах беспомощно
болтается нелепая маленькая фигурка.
Когда проходит оцепенение первых минут, мы догады-
ваемся, что произошло: тормозная система вышкп рассчи-
тана на средний вес человека, примерно в шестьдесят
килограммов, а наш инженер весил всего сорок. Прпйдя
в себя, Иван Владимирович пытается «увеличить» свой
вес, дрыгая ногами и производя забавные вихляния телом,
однако все тщетно — парашют остается висеть на том же
месте. Тут уже сам попавший в нелепое положение герой
начинает шутить; затевается оживленная словесная пе-
репалка «через несколько этажей». Нет конца забавным
предложениям, как увеличить вес нашего инженера, кто-то
пытается даже бросить ему тяжелые предметы. Куда
там — высота двадцать пять метров! Долго ищем мы вы-
хода, всерьез уже собираемся звонить и вызывать пожар-
ную команду с лестницей, по способ вызволить инженера
находит все тот же инструктор: покопавшись в механизме
вышки, он уменьшает силу сопротивления тормоза, и наш
Иван Владимирович вскоре, под веселый смех, плавно
опускается на землю.
К следующему аттракциону мы уже идем, затаив
хитрый замысел. Наш главный конструктор Гроховский,
пропагандируя парашютный спорт, придумал много забав-
ных аттракционов, пожалуй, наиболее оригинальный среди
них — парашютная катапульта.
Устройство ее пе так уж сложно. На платформе гру-
зовой автомашины устанавливался авиационный мотор
осью вращения вертикально, па конец оси насаживался
мощный пропеллер, и все это прикрывалось сверху решет-
49
кой с отверстиями. Желающий испытать сильные ^ощуще-
ния залезал на эту решетку, держа в руках оольшой
скомканный парашют.
Запускался авиационный мотор, постепенно он набирал
все большую скорость вращения и создавал мощную струю
воздуха, с силой выходившую снизу через отверстия
решетки. Не так-то просто удержать равновесие в потоке
сильно бьющей снизу струп воздуха. Но вот раздается
команда инструктора, и смельчак резко подбрасывает
вверх материю парашюта. Через мгповеппе воздух напол-
няет купол, раздастся щелчок, натягиваются стропы па-
рашюта, человек рывком отделяется от решетки и взмы-
вает высоко вверх, влекомый грозной подъемной силой.
Еще через секунду-другую оп уже па высоте десяти-пят-
надцати метров, парит в мощных струях восходящего
вверх воздушного потока.
Иван Владимирович имел твердый характер, и неудача
на парашютной вышке пи в коей мере не убавила в нем
решимости испытать сильные ощущения на катапульте.
Но, как мы и предполагали, когда он подбросил вверх
парашютную материю, струя воздуха самого его вознесла
па такую высоту, что он нам был еле виден. Пришлось
инструктору сбавлять силу струп осторожно, чтобы зло-
получный инженер не разбился при приземлении.
Пройдя теоретическую подготовку и совершив испы-
тательные прыжки с вышки и па катапульте, энтузиаст
парашютного спорта был готов к самому опасному испы-
танию — прыжку с самолета. Прыгали обычно целыми
группами. Летом 1935 года многие молодые сотрудники
конструкторского бюро несколько раз оставались ночевать
на аэродроме — прыжки совершали на заре. Иногда с ними
за компанию оставался и я как председатель ячейки
Осоавиахима. Часто ребята отсылали меня домой — на сле-
дующий день производственная группа должна была как
50
ни в чем пе бывало продолжать свою конструкторскую
работу.
Сколько радости было утром в бюро, какой сияющий
блеск в глазах, какая гордость слышалась в взволнованных
рассказах об утрепнпх приключениях.
— Вышла я па крыло, вцепилась руками в край фюзе-
ляжа и шагу не могу сделать,— захлебываясь, рассказы-
вала копировщица своей подруге,— Какое тут прыгать —
шелохнуться не могу! Вдруг чувствую... уже лечу на
парашюте. Оказывается, это летчик дернул кольцо па-
рашюта, толкнул меня вппз и в тот же миг задрал вверх
хвост самолета, чтобы костыль не зацепился за шелк пара-
шюта. Это такое, ребята, наслаждение — лететь вниз на
парашюте. Летишь и поешь...
Поход молодежи в авиационные школы, увлечение
планерным и парашютным спортом приняли в те дни
массовый характер и сыграли впоследствии важную роль
в Великой Отечественной войне. Авиации придавали
огромпое значение партийные, профсоюзные и комсомоль-
ские организации, газеты отводили много места не только
рекордсменам и чемпионам в этой области, но и простым
многочисленным любителям, отдававшим свой досуг этому
увлекательному и важному спорту.
Вот почему в день празднования Международного
юношеского дня 1935 года наш институт получил задание
сделать макет парашюта и пронести его во время демонст-
рации по Красной площади. Придумать простую и удоб-
ную конструкцию и проследить за ее изготовлением было
поручено мне. После небольшой дискуссии был утвержден
такой достаточно простой ц. красивый проект.
Два сильных парня должны были нести на длинных
шестах наклоненный под углом к земле полушар, состав-
ленный из гнутых дюралевых труб. Бесхитростную конст-
рукцию прикрыли разноцветным парашютом, от которого
51
га несколько метров тянулись стропы, закрепленные па
поясе у парашютпстки.
Изогнуть трубы до нужной кривизны, загнать в них
соединительные коуши и засверлить отверстия пе пред-
ставляло большого труда. За день до демонстрации мы
любовались красивым зрелищем, устроив генеральную ре-
петицию в парке. Одетая в черный комбинезон, словно
вися на стропах, четко и красиво шагала рекордсменка того
времени по прыжкам с парашютом — сотрудница нашего
института Шура Николаева. Работники райкома комсомо-
ла настолько были довольны, что в порядке поощрения
специально выделили мне билет па Красную площадь.
И вот я — молодой 22-летпий инженер — впервые
в жизни смотрю парад и демонстрацию, стоя на трибунах
главной площади страпы. Можно попять мое приподнятое
настроение! Закончился парад, прошли физкультурники,
настала очередь идти колоннам трудящихся. С волнением
заглядываю я поверх голов демонстрантов, туда, па Исто-
рический музей, откуда появляются колонны. Вот наш
район, сейчас выплывет и мой парашют.
Вот он, наконец!.. Но что это? Что-то странное, чем-то
пе похож он на тот, какой мы видели в парке. Ничего
не понимая, испуганно провожаю я взглядом знакомых
силачей, четко шагающую Шуру Николаеву. По-видимому,
кроме меня, никто ничего не заметил, и красивое зрелище
вызывало одобрение у гостей, стоящих па трибунах.
А случилось с моей конструкцией вот что. Когда дошла
очередь соединить трубы металлическими коушами, как
часто бывает, металлических прутьев нужного диаметра
пе оказалось. Слесарь-рабочий предложил заменить металл
деревом и на пробу изготовил один коуш. Трубы держались
намертво.
— Что с ними произойдет? — уверял меня рабочий.—
Попробуй, сломай!
52
II я разрешил сделать все коуши из дерева. Увы, я пе
учел страшную силу давления воздуха, которая на гигант-
ской площади парашюта представляла огромную силу.
Когда наша колонна дошла до площади Маяковского,
здесь, на просторе, порыв ветра, как спичку, сломал не-
сколько коушей, тем более что некоторые из них имели
направление слоя дерева чуть ли не поперек осп. Вся кон-
струкция мигом развалилась, и только находчивость пар-
ней, перевязавших трубы веревками, позволила пронести
далеко не идеальную конструкцию по Красной площади.
Несмотря па эту неполадку меня все же премировали
за отличную работу патефоном и единственной пластинкой
с фокстротом «Рио-Рпта». Уж и покрутили мы эту
пластинку! Но каждый раз, когда звучала изрядно надоев-
шая мелодия, я думал: «Ни в коем случае не говорить
об этом отцу! Сколько лет учил он меня в детстве, расска-
зывал о хитростях дерева, его капризах, повадках, а тут
я не учел простейшего — направления слоев. Позор!»
А «Рио-Рпта» все крутилась, крутилась, пока оконча-
тельно не охрипла...
При обычных прыжках с самолета человек сам выдер-
гивает кольцо парашюта, в случаях аварий выбрасывает
запасной парашют, размещенный па груди. А что делать,
когда нужно сбросить с самолета груз, оружие, боепри-
пасы? Красная Армия требовала создания «летающих»
кухонь, переброски на парашютах различных необходимых
для боя конструкций, провианта, а то и лошадей, и рога-
того скота.
Тут на помощь пришла автоматика. Каких только не
придумано парашютов с автоматическим включением!
Конструкции совершенствовались, проверялись, испыты-
вались па аэродромах. Но самой главной проверкой были,
конечно, ежегодные авиационные праздники па москов-
ском аэродроме в Тушино. Сюда приходили сотни тысяч
53
москвичей, здесь в присутствии руководителей партии
и правительства проходили окончательную проверку все
хитроумные конструкции.
Нужно ли говорить, что в этот день весь коллектив
Экспериментального института бывал в Тушино. Это был
подлинный праздник авиации, торжество летающего чело-
века, ставшего хозяином небесного пространства. С зами-
раппем сердца следили мы за каждым номером программы,
и нас порой совсем не могли вывести из напряженного
состояния даже остроумнейшие шутки комментатора
праздника — летчика Д. А. Кошпца.
— Наш летит,— раздавался вдруг взволнованный ше-
пот, и эта новость мгновенно распространялась по рядам
сотрудников.
Здесь уже совсем терялся покой: облегчение наступа-
ло лишь после удачного окончания номера. Удачного!
А разве всегда все кончалось благополучно?
— Демонстрируется парашют точного приземления,—
объявляет по радио Кошиц.— Парашютист Георгий Шмидт
с высоты трех тысяч метров опускается в круг диаметром
в двадцать метров.
От самолета, летящего высоко, отделяется маленькая
точка; она летит все ближе к земле — идет падение сво-
бодное, без парашюта. «Необходимая выдержка,— опре-
деляем мы.— Так точпее будет приземление «в заданный
круг». Секунда, другая — вспыхивает цветок парашюта.
Но что это? Вместо того чтобы лететь к кругу, в центр
свободной от людей гигантской площади аэродрома,
Шмидт плывет куда-то влево, по направлению к окраине
Москвы. Тогда рядом с первым раскрывается второй
парашют. «Выбросил запасной, будет регулировать на-
правление спуска двумя парашютами». Увы, второй
парашют лишь увеличил отклонение Шмидта от цели,
и вскоре незадачливый испытатель с огромной скоростью
54
понесся па московские строения, подгоняемый ветров,
надувшим два гпгаптскпх купола.
На следующий день на открытом партпйно-комсомоль-
ском собранпп Шмпдт рассказывает о своей ошибке: не-
достаточно точно учел ветер, вот и получил за это выговор
от наркома обороны К. Е. Ворошилова.
Испытатель парашютов Георгий Шмпдт в те годы
славился исключительным мастерством, в списке его
воздушных подвигов уже тогда было несколько сот прыж-
ков. Проверка новых конструкций требовала смелости
и находчивости. Мало того, что даже обычная, годами
проверенная конструкция может подвести в любой мо-
мент, риск каждый раз увеличивается при проверке новых,
никем до тебя не испытанных систем. Правда, некоторые
повые парашюты сначала испытывал «Иван Иванович» —
мешок с песком весом восемьдесят килограммов,— но пе
всегда же может выручить этот бессловесный помощник.
Потом, после «Ивана Ивановича», в воздух все равно
должен пойти первый человек. Вот и случались удивитель-
ные приключения. Один из рассказов Шмидта я помню
и сейчас, почти сорок лот спустя.
— Прыгаю я тысяч с четырех,— спокойным тоном
начинал повествование Шмпдт,— пролетел с полкиломет-
ра, вырываю кольцо — пет хлопка. Взглянул наверх —
парашют пошел жгутом. Ну ладно, волноваться нече-
го — не в первый раз. Вытаскиваю запасной парашют,
отбрасываю в сторону — опять пет хлопка. Что за дьяволь-
щина?! Поднял глаза — сердце так и замерло: перепута-
лись оба моих парашюта, скрутились стропы, образовав
гигантский белый канат. А земля все ближе... Что делать?
Нет выхода — хана! Прощай, моя буйная головушка, от-
летался Шмпдт!.. Вдруг родплась спасительная мысль.
Быстро притягиваю к себе кусок парашютного жгута
длиной в нолметра и зажимаю его между коленями. Еще
55
один кусок и опять в колени. Так постепенно собрал
и удержал в коленях весь жгут... А земля близится
со страшной скоростью, подходит все быстрей и быстрей.
Только бы успеть распутать. Успею пли пет? В ход пустил
рукп, зубы. Кувыркаюсь в воздухе, ветер свистит в ушах.
А земля все ближе... Только бы успеть! Уже различаю
поляпку, летящую па меня со страшной скоростью, где-то
вдали пасутся коровы. Неужели пе хватит каких-то не-
скольких секунд?.. В руках комок все больше, другой
остался в коленях. Все, слава богу — распутал! Выбрасы-
ваю комок куда-то вдаль, вбок — как бы опять пе запу-
тался. Страшная сила вдруг рванула стропы, резанула
плечо. Ура — хлопок! Спасен! Гасится скорость падения...
Вишу па стропах... Что такое произошло с парашютами,
почему не раскрылись, пе пойму до сих пор...
«Безумству храбрых поем мы песню!» В те годы совет-
ской авиации нужно было срочно готовить кадры мастеров
воздухоплавания — летчиков, штурманов, бомбардиров;
велика была нужда и в парашютистах. А для этого важны
были и рекорды, вызывавшие гордость у советских людей
и зависть у врагов. Вот почему все лучшее, что мы имели,
было брошено тогда на показательные рекордные прыжки,
способные увлечь и зажечь молодежь, помочь ей освоить
тайпы парашютного мастерства.
Каждый вечер в большом зале института, где были
установлены длинные, гладкие столы для укладки пара-
шютов, оставалась ночевать группа парашютистов высшего
класса, мастеров-рекордсменов. Каждый сам укладывал
свой парашют — твоя жизнь в твопх же руках. А па заре
шли рекордные прыжки. Приезжая в институт, мы каждое
утро передавали друг другу последнюю новость:
— Шура сегодня прыгнула с пяти тысяч метров за-
тяжным. Новый рекорд!
И на следующий день:
56
— Клава побила рекорд Шуры. Прыгнула с шести
тысяч.
В газетах назавтра мы читали указы Президиума
ВЦПКа о награждении Шуры и Клавы орденами Красной
Звезды.
____	ПОЗПЛП САМОГО СЕБЯ
чИЬ"ще в юношестве в школьные годы мне пришла
3^1 в голову счастливая мысль — вполне возможно, что
1—Ля вычитал ее в какой-нибудь мудрой книжке, по
в какой — не помню.
Мысль проста: каждый человек, стремящийся к наме-
ченной цели или желающий достичь определенного уровня
мастерства в какой-либо области, обязан составить сам
себе план своей жизни и твердо следовать этому плану.
Не исключено, что помогло мпе прийти к такому решению
занятие шахматами, стратегия которых считает план
основной линией любого сражения. Речь идет, понятно,
не о планировании всей жизни от рождения до смерти,
а об отдельных возрастных ее участках. Намечаешь бли-
жайшую цель своей жизни, определяешь, как и с помощью
каких действий ты можешь этой цели достигнуть. До-
пустимы, конечно, маленькие отступления от плана, неко-
торые его видоизменения, но во всех случаях намеченная
цель должна служить путеводной звездой каждого твоего
действия.
В шестнадцать лет план мне был ясен — поступить
в институт, а пока я решил отдать все силы работе по
совершенствованию шахматного мастерства, результаты
которой вскоре сказались — в 1929 и 1930 годах я стал
чемпионом Тулы. В конце 1930 года меня приняли в Туль-
57
ский механический институт, намеченная цель была
достигнута, и, естественно, сразу же последовали измене-
ния в «плане жизпп». «Шахматы в сторону, играть в тур-
нирах поменьше». Почти три года я следую этому плану,
хотя полностью расстаться с любимым увлечением я по
могу.
К началу третьего курса обучения я уже достаточно
свыкся п с институтской жизнью и со студенческим и
обязанностями. К тому же отмена бригадного метода
обучения прибавила мне свободного времени. Теперь мож-
но было вновь подумать о шахматах. С особой жадностью
после длительного «поста» бросаюсь я изучать шахматную
теорию и вскоре сам чувствую, что по-новому, по-взрос-
лому гляжу на многие казавшиеся ранее такими трудными
проблемы. Причина проста — я подрос, по-иному стал гля-
деть на жизнь, смог глубже проникать в сложнейшие дебри
шахматных позиций; сказалось также овладение диалек-
тическим методом анализа различных жизненных и науч-
ных вопросов.
Работа над освоением теории шахмат принесла вскоре
плоды — я получил первый разряд, успешно выступил
в нескольких состязаниях. В течение 1933—1936 годов
идет «двойная игра» — я кончил институт, потом рабо-
тал инженером и в то же время упоенно играл в шах-
маты.
Но вскоре я почувствовал неудовлетворенность. Серьез-
ная работа в Экспериментальном институте требовала
отдачи всего времени — в некоторые дни мы засиживались
пад проектами до десяти-одиннадцати часов вечера.
Шахматные турниры явно мешали полной отдаче инже-
нерной работе, в то же время ничего пе получалось
и в шахматах — я никак пе мог преодолеть важный ква-
лификационный рубеж — получить звание мастера.
И вот в один из дней я принял важное решение. Реше-*
58
ние крутое — я изменяю характер работы, перехожу
в другое место, где у меня будет больше времени для
занятий шахматами. К счастью, Экспериментальный
институт в тот момепт резко сократил объем проектных
работ (вскоре он вообще влился в другую организацию),
и меня легко отпустили с работы.
Я до тонкостей помню сформулированный мною жиз-
ненный план того времени: «До тридцати лет (мне тогда
было двадцать три) я занимаюсь только шахматами. Если
к этому возрасту я пе получу звание мастера, тогда
прекращу выступать в серьезных шахматных турнирах
и целиком перейду на работу инженера. Страшного ниче-
го нет,— убеждал я сам себя.— Многие вообще только
к тридцати годам становятся инженерами».
В начале 1937 года, расставшись с Экспериментальным
институтом, я перешел на работу преподавателем в Цент-
ральный шахматный клуб и одновременно дома до исступ-
ления занимался шахматами. Это была трудоемкая, слож-
ная работа, со многими специфическими «шахматными»
тонкостями. Здесь я скажу лишь о самом главном.
Ограничившись преподаванием в Центральном шахмат-
ном клубе и наотрез отказываясь от всяких соблазнитель-
ных выездов и выступлений в других городах, я более года
каждый день по многу часов работаю над шахматной
теорией. Все силы — совершенствованию шахматного мас-
терства! Я вставал обычно в восемь утра, садился за
шахматы и, если не считать коротких прогулок, поднимал-
ся из-за шахматного столика около полуночи.
Чисто технические детали проделанной мною работы
я впоследствии описал в шахматных книгах, однако, на
мой взгляд, ознакомиться с ними полезно не только шах-
матисту. В какой-то степени эти методы работы по овладе-
нию мастерством могут быть полезными для других видов
человеческой деятельности. Поднять уровень своего ма-
59
стерства — об этом заботятся и мечтают деятели науки
и искусства, специалисты производства, рабочие всех про-
фессий. Я льщу себя надеждой, что рассказанное мною
о методах совершенствования в шахматах хотя бы в ка-
кой-то мере будет полезно специалистам в других областях.
Опыт большинства гроссмейстеров и особенно чемпио-
нов мира по шахматам показывает, что они в критические
моменты своей карьеры делали своеобразные остановки,
перерывы в практической деятельности и турнирных вы-
ступлениях и в течение значительного времени занимались
строжайшей «ревизией» стиля собственной игры, про-
веряли степень своего мастерства. Подобные «ревизии»
касаются обычно всех сторон многогранного шахматного
искусства — проверке подвергаются умение рассчитывать
варианты, анализировать и оценивать позицию, точно
и безошибочно реализовать минимальные преимущества,
особенно в эндшпиле. В моей шахматной жизни мне не-
сколько раз приходилось производить такие контрольные
«ревизии», и могу твердо заявить, что они каждый раз
давали мпе возможность сделать важный шаг вперед.
Пожалуй, самой серьезной, самой долгой и результа-
тивной, но в то же время и самой продуктивной была
первая «ревизия», произведенная мною сразу же после
ухода из Экспериментального института. Началась опа
с подробного разбора и комментирования всех сыгранных
мною до того момента партий. Должен сказать, что я уже
в тот момент интуитивно, без чужих наставлений понял,
что главное в такой «ревизии» — уметь с полной объек-
тивностью, может быть даже перегибая палку в другую
сторону, критиковать собственные ошибки. Если ты пе
научишься делать этого — грош цепа всей твоей последую-
щей работе! Жизнь в шахматах показала: может быть, мои
коллеги-гроссмейстеры и бывали субъективными «на лю-
дях» и пе признавали своих ошибок, но дома, вдалеке
60
от постороннего взгляда, они были до крайней степени
строги к себе. «Шахматист обязан признать всю глубину
собственных недостатков и ошибок»,— учит великий Алек-
сандр Алехин, и этому важному совету несравненного
знатока шахмат следуют его ученики.
Разбор партий дал мпе возможность выявить слабые
стороны моего шахматного мастерства. Самый главный
порок — недостаточно точный и быстрый расчет шахмат-
ных вариантов. Я тратил много времени па обдумывание
вариантов, путался в порядке их расчета и в итоге разби-
рал значительно меньше возможных продолжений, чем
мои более дисциплинированные противники. Как следст-
вие — я попадал в цейтнот и совершал неизбежные
в спешке ошибки...
Несобранно работающий мозг — в этом прпчппа! Нуж-
но было срочно избавляться от этого недостатка. Легко
сказать, по как этот недостаток искоренить? Вы пробовали
когда-ппбудь прослеживать сложнейший процесс работы
вашего мозга, когда вы, к примеру, решаете математи-
ческие задачи, читаете чертежи пли осмысливаете логи-
ческую задачу? Умеете вы контролировать и регулировать
тот загадочный процесс, который происходит в сером ве-
ществе под вашей черепной коробкой? Это очень трудпо
сделать, и понятно, что редко кто берется за контрольную
проверку работы самого сложного и самого загадочного
устройства природы.
Пусть меня правильно поймут люди других специаль-
ностей, когда я скажу, что для шахматиста четко и безоши-
бочно работающий мозг — главный инструмент. Если ты
хочешь добиться успеха, ты обязан в какой-то мере
разобраться в способах работы клеток человеческого мозга,
пусть даже это еще мало изучено п пока еще трудпо
доступно пониманию человека. II уж во всяком случае ты
обязан приучать свой мозг решать задачи в той последо-
61
вательности, которая тебе нужна. Могу сказать, напри-
мер, что пменно работа над шахматами дала мне возмож-
ность приучить свой мозг к «библиотечному порядку» —
когда я забываю какое-либо наименование или факт,
я «посылаю» задание мозгу «порыться по полочкам и най-
ти нужную справку». Примерно через минуту мозг «при-
носит» мне сведения, в которых я нуждаюсь.
Давайте попробуем вместе проследить за ходом мышле-
ния шахматиста, разобраться в некоторых топкостях
работы его мозга. В какой обстановке приходится думать
шахматисту? Вообразим на минутку, что какому-нибудь
профессору пли научному работнику предложат решать
математическую задачу, сидя в течение пяти часов на сце-
не переполненного зрительного зала. Искать решения
труднейшей научной задачи в присутствии тысячи лю-
дей — на это не пойдет ни один ученый. В тиши кабине-
та — иное дело. Они же шумят, эти зрители, разговари-
вают, бурно выражают свои чувства.
Мало того. Мы поставим перед нашим ученым еще
несколько условий, только тогда обстановка его труда
приблизится к обстановке работы гроссмейстера. Ученый
обязан решать поставленную ему задачу в строго ограни-
ченное время — в течение пяти часов. Не выполнишь,
пе уложишься в срок — пеняй на себя. Все твои труды
полетят в тартарары!
Подождите, еще не все. Мы обязаны будем посадить
против нашего ученого «оппонента», обладающего той же
степенью эрудироваппостп, а может, даже превосходящего
нашего героя. II этот «оппонент» в течение всех пяти
часов работы будет преследовать одну цель — всеми мера-
ми мешать нашему ученому выполнить задачу, ставить
ему палки в колеса. Как вы думаете: согласится пусть
самый храбрый ученый работать в подобных условиях?
Вряд ли! А вот гроссмейстеру в течение месяца, а порой
62
и двух каждый вечер приходится творить в подобной
«адской» обстановке турнирного зала.
Каждому теперь понятно, сколь высоко должно быть
у гроссмейстера развито искусство думать рационально,
нс теряя драгоценных секунд на всякие повторы, откло-
нения, ненужные рассуждения. Все должно быть конкрет-
но, связано только с ходами, вариантами. Легко понять,
какую исступленную работу нужно ему каждодневно
проводить для того, чтобы отработать вот эту чисто меха-
ническую, машинную точность мозга. Возможно, что
некоторым шахматистам этот дар дается природой, иные
приобретают его естественным путем, во время глубокого
увлечения шахматами, играя многочисленные партии блиц,
так называемые пятиминутки. Но чаще всего шахматисту
приходится вырабатывать эти важнейшие качества мозга
соответствующими упражнениями.
Как течет мысль человека, играющего турнирную
партию? Пояспим это лучше всего па конкретном примере.
Шахматист думает пад своим очередным ходом. Опыт
и знания, пусть даже небольшие (это зависит от квали-
фикации) говорят ему: здесь нужно делать ход конем или
ход ладьей. Какой из них лучше? Узнать это можно,
заглянув немного вперед, в будущее течение партии.
Для этого производится так называемый расчет вариантов.
Допустим, паш шахматист сначала рассматривает ход
конем. Ему сразу же становится ясным — помогает опыт,—
что у противника на этот ход есть три ответа. Нужно все
их рассмотреть, рассчитать варианты, связанные с каждым
из трех ходов. Но как, в каком порядке? Вот тут-то и мо-
жет помешать недисциплинированность мозга.
Гроссмейстер высокой квалификации сначала будет
рассчитывать все варианты, связанные с одним лишь
ходом. И только тогда, когда ему все станет ясным,
перейдет к другому, отбросив первый навсегда! Никогда
63
on не станет возвращаться еще раз к тому варианту, кото-
рый только что мысленно пробежал. Аналогично он раз-
берет варианты, связанные со вторым ходом, покончив
с ним, возьмется за третпй ход и так далее.
Если мы изобразим все разобранные в партпп ходы
и варианты графически, то у нас получится рисунок,
похожий на ветвистое дерево: ствол этого дерева — наш
первый ход конем, основной ход, а дальше в виде много-
численных веточек пойдут все рассчитанные нами вариан-
ты. Размер, шпрота этого дерева зависят и от сложности
позиции п от способности шахматиста, а также от того,
сколько времени он затратил на расчет. Главный признак
мастерства шахматиста — умение пробегать по этим веточ-
кам вариантного дерева по одному разу. Никаких повто-
рений!
Подробно рассмотренный только что взгляд на процесс
шахматного мышления описан в соответствующих книгах,
однако читатель уже понял, что в какой-то мере эту
систематизацию работы мозга, методы тренировки его
можно перенести из области шахмат в любую область
науки, производственной деятельности. Мы ведь думаем
пе только за шахматной доской. Давайте же попробуем
дисциплинировать и сделать логически стройным наше
мышление. Методы совершенствования работы мозга для
каждой специальности, понятно, будут различными.
— Что с ним происходит? — опасливо спрашивали
ДРуг Друга мои родные и знакомые.— Целыми днями сам
с собой играет.
Однако они вскоре привыкли к этому пе совсем обыч-
ному виду шахматной тренировки.
Приступая к занятиям, я брал самую сложную из из-
вестных мне партий мастеров, напечатанную в журнале,
проанализированную и снабженную комментариями хоро-
шего шахматного специалиста. Восстановив на доске кри-
64
тпческое положение, я давал сам себе задачу: рассчитать
все возможные варианты в данной позиции в течение
получаса. Рядом с доской ставил шахматные часы и думал
по тому методу, который описал выше. Вначале я путался,
потом мой мозг становился послушнее. Когда истекало
полчаса, я сравнивал, что видел в данном положении
я и что видел мастер, комментировавший партию. Вначале
перевес был явно на стороне мастера, потом я стал «сокра-
щать разрыв».
Впоследствии наступил новый этап — я принялся
уменьшать время, установленное мною самим для обдумы-
вания вариантов. Постепенно научился считать варианты
пе только систематично, но и быстро, точно. Аналогично
шлифовались и другие стороны шахматного мастерства:
в моей игре постепенно появлялось все больше изобрета-
тельности, полета фантазии. Мне теперь удавалось отыски-
вать в тайниках позиций такие возможности, о ко-
торых я ранее даже не предполагал. Особенную роль
в этом сыграл разбор партий великих шахматных фан-
тастов — русских гениев Михаила Чигорина и Александ-
ра Алехина.
О творческом прыжке моем, проделанном за тот год,
говорит такой факт. Мастер Николай Рюмин — один из
талантливейших наших шахматистов, к сожалению, рано
погибший от туберкулеза, строго следил за нашей игрой,
вовремя критикуя и подбадривая молодых шахматистов.
В 1937 году, например, мне от него здорово доставалось.
«Сухая игра, полное отсутствие выдумки, фантазии».
А года через полтора тот же Рюмин уже писал о «смелой,
комбинированной игре» в моих партиях.
Начиная с 1934 года в течение четырех лет я не мог
перешагнуть мастерский рубеж, а после проведенной
«ревизии» в первом же турнире-полуфинале XI чемпиона-
та СССР в Киеве 1938 года я с запасом перевыполнил
3 Заказ 2120	65
мастерскую корму. Пункт моего жизненного плана — один
из самых главных — был выполнен.
Весной 1939 года в Ленинграде проходит очередное,
XI по счету первенство страны по шахматам. В нем участ-
вуют лучшие шахматные силы страны во главе с гроссмей-
стером Михаилом Ботвинником. К тому времени он полу-
чил уже широкое мировое признание и считался непосред-
ственным претендентом на матч с чемпионом мира Але-
хиным.
Уже первые туры чемпионата показали, что недаром
пропали мои труды. Я выигрывал партию за партией и шел
во главе турнира. Предательская ангина, перенесенная
мною в первой половине соревнования, повлияла па мою
игру, и я проиграл две партии. Однако молодость свое
взяла: энергичный финиш, и к последнему туру мы при-
ходим с Ботвинником голова в голову. А в заключитель-
ный день должна была происходить встреча между нами.
Что творилось в этот последний день, об этом лучше всего
рассказывает мой противник в этой важной партии.
«Итак, Котов догнал меня к последнему туру! — пишет
Ботвинник в книге, посвященной XI чемпионату СССР.—
А в последнем туре, согласно брошенному перед турниром
жребию, Котов должен был играть со мной белыми. Два
лидера, имеющие равное число очков, должны встретиться
в последнем туре — весьма редкая ситуация. Спортивное
напряжение достигло апогея: ленинградцы, с прохладцей
посещавшие турнир, вдруг устремились в турнирные залы,
которые могли вместить лишь четыреста человек. Билеты
были распроданы за день вперед, но шахматисты — увы,
не имеющие билетов! — все же стали собираться у входа
в турнирное помещение. Организаторы чемпионата нашли
остроумный выход из затруднительного положения: они
поставили демонстрационную доску партии лидеров на
набережную реки Мойки, против того здания, где происхо-
66
дил турнир. Один берег Мойки заполнился зрителями
довольно быстро, а затем стала заполняться и противо-
положная набережная реки. Движение транспорта было
приостановлено. Вечер выдался на редкость прекрасный,
и шахматисты под открытым небом несколько часов
с напряженным вниманием следили за решающей пар-
тией».
Позлю подобный вынос демонстрационной доски на
свежий воздух часто применялся при проведении наших
соревнований, в те же времена это было интересным и не-
ожиданным «дебютом». Партия протекала довольно остро.
Опытный турнирный боец, в совершенстве знавший тео-
рию шахматных дебютов, Михаил Ботвинник черными при-
готовил к данной партии вариант, который быстро опреде-
лил его перевес. Но я не растерялся и долгое время вел
упорную оборону. Все же в конце концов черные провели
решающую эффектную комбинацию, и мне пришлось при-
знать свое поражение.
Но я не отчаивался. Пропустить вперед себя Михаила
Ботвинника, взяв второе место в чемпионате СССР,— это
было высоким достпженпем. Шахматисты столицы тепло
встретили первого москвича, получившего звание гроссмей-
стера СССР. План, намеченный мною, был не только
выполнен, по и перевыполнен: я ставил своей целью стать
мастером к трпдцатилетнему возрасту, а уже в двадцать
шесть получил звание гроссмейстера.
Успех в шахматах достигнут — высшее звание получе-
но. Что делать дальше? Трудности возросли. Имея звание
гроссмейстера, уже не так-то просто будет отказываться
от участия в шахматных турнирах, и по этой причине
работать на заводе или в конструкторском бюро было бы
совсем трудно.
Где же выход? Бросать инженерную специальность?
Вернуться к конструкторской работе? Счастливое решение
3*	67
было найдено случайно — аспирантура! И я иду в МВТУ
имени Н. Э. Баумана, на кафедру сопротивления мате-
риалов. Любопытно, что студенты-шахматисты, узнав
о моем приходе в институт, тоже пришли к заведующему
кафедрой профессору Е. П. Тихомирову.
— Евгений Николаевич, возьмите Котова,— умоляли
они строгого профессора.— Оп же гроссмейстер.
— А па скрипке он, случайно, пе играет? — вопросом
ответил па их просьбы жизнерадостный профессор и весе-
ло засмеялся.
Я оформил все необходимые документы, по в один
момент чуть пе. забрал их обратно. Кафедра сопромата
почему-то привлекла тогда внимание многих абитуриентов,
и на одно аспирантское место было подано... одиннадцать
заявлений. Куда же мпе с ними тягаться! Сдавать нужно
было три предмета: курс сопромата, политическую эконо-
мию и английский язык.
Прежде всего я взялся за изучение политэкономии.
Отныне па моем столе вместо шахматной доски лежал
томик «Капитала». Почти полгода я готовился к экзамену.
Мой труд пе пропал даром — политэкономия меня «отбла-
годарила», причем оригинальным способом.
Когда настали днп сдачи, я пришел в МВТУ па кон-
сультацию. Преподаватель, ответив па мои вопросы, вдруг
предложил:
— Я бы рекомендовал вам сдавать экзамены сегодня.
— Почему? — удивился я.
— Потому, что сегодня сдают все остальные.
Выяснилось, что произошла какая-то путаппца. Ничего
пе оставалось, как получить вопросы п отвечать.
Сдавал я, как мне казалось, неплохо, и, когда уходил
из аудитории, мне думалось, что «уж четверку-то я получу
во всяком случае». Каково же было мое удивление, когда
я увидел в ведомости, принесенной в канцелярию, против
68
моей фамилии жирную цифру «3». Можете попять мое
состояние. Все! Пропали полгода труда, улетучились мигом
все надежды. Нужно искать иного пути.
Расстроенный пришел я на следующее утро в канце-
лярию забирать назад документы. Меня встретили...
поздравлениями. Оказывается, все отвечавшие после меня
претенденты получили... двойки. Так уже после первого же
экзамена стали ясны результаты конкурса, и мне оста-
валось только не провалиться по остальным предметам.
В третий раз после школы и института я столкнулся
с тем своеобразным видом человеческой деятельности, ко-
торый называют преподавательским мастерством или
искусством педагогики. В МВТУ, где работали лучшие
и опытнейшие профессора, оно проявлялось в высшей
своей форме. Применяя шахматную терминологию, скажу,
что это были подлинные гроссмейстеры педагогики.
В чем состоит мастерство педагогики? Все мы когда-
нибудь и где-пибудь учились; каждый помнит до конца
своих дней одних педагогов и совершенно забывает других.
Почему так происходит? Мне кажется, среди многих ка-
честв педагога важнейшими являются умение увлечь
слушателей, заинтересовать их своим предметом, а также
уважительное отношение к студентам, без ненужных
придирок и нравоучений.
Помню, как мы буквально мчались, чтобы сесть па
передние парты во время занятий наших любимцев. Все-
общий интерес вызывали лекции приезжавших из Москвы
профессоров Герке (по химии) п Живаго (по начерта-
тельной геометрии). Перемежая рассказ о важнейших
законах химии с практическими опытами, вроде замора-
живания резинового шарика в жидком кислороде, Герке
делал свои лекции буквально «эстрадным представлением».
Профессор Живаго чертил на доске от руки такие хитро-
сплетения линий в задачах пересечения тел, что другому
69
их no выполнить и с целым набором чертежных инстру-
ментов. При этом профессор проделывал все это, закрыв
глаза, порой отвернувшись от доски, хотя мы подозревали,
что все же тайком он подглядывал. Позже также прибыв-
ший из Москвы профессор Александр Иванович Лампси
делал своп занятия особенно интересными, выразительны-
ми и доходчивыми способом простым — он раскрашивал
всевозможные эпюры в задачах по сопротивлению мате-
риалов специально приносимыми им разноцветными мел-
ками.
В МВТУ каждая лекция была интересной и увлека-
тельной, тем более что с аспирантами занимались лучшие
педагоги училища. Как можно забыть, например, заня-
тия с профессором Александром Николаевичем Котельни-
ковым по теоретической механике. Выдающийся знаток
этой важной науки, профессор Котельников особенпо
удивлял нас своим уважительным отношением к времени
аспиранта и студента. Пишет, например, на доске фор-
мулы, доходит до греческой буквы «лямбда». Только
напишет левую палочку, звонок на перемену. Ни секунды
пе задерживаясь, профессор кладет мел и выходит из ауди-
тории. Лямбду дописывает, придя па следующий урок.
Не забуду никогда сдачу раздела высшей математики
кандидату математических наук Анатолию Николаевичу
Тулайкову. Шахматист первого разряда, Тулайков играл
в командных соревнованиях за МВТУ. В шахматах
я, естественно, был для него авторитетом, и, казалось бы,
перворазрядник гроссмейстеру уж как-нибудь сделает
уступку. Ничего подобного! Я знал, что с ним мне придется
как никогда трудно, и назубок выучил почти сто пятьдесят
теорем курса «Теории функции комплексного перемен-
ного». Уж и так пробовал Тулайков найти брешь в моих
знаниях, и этак. Три часа «гонял» меня по всем разделам
огромной книги Привалова. Лишь убедившись в том, что
«О
я действительно знаю предмет, он с видимым облегчением
и с явным удовольствием написал в моей аспирантской
книжке отметку «отлично».
В институте я'учил немецкий язык, в аспирантуре мы
изучали английский:. Для занятий ко мне прикрепили
опытную, уже пожилую преподавательницу. Она дала урок
такими словами:
— Если хотите знать язык, говорите по-английски где
только можно и когда только предоставится возможность.
Я много путешествовала за границей. Сядешь в поезд,
сосед, узнав, что я из России, немедленно обращается
ко мне по-русски. И зпает-то всего лишь «здравствуйте»
и «спасибо», а не стесняется, говорит. Вот так и нужно
делать. Английские слова будут накапливаться в вашей
памяти, как спег вокруг снежного кома.
С тех пор я неизменно следовал этому совету. Мои
коллеги-гроссмейстеры порой с удивлением наблюдали за
моими храбрыми прыжками в бездпы какого-либо чуже-
земного языка, но я, убедившись в правильности способа,
рекомендованного мне мудрой учительницей, пе обращал
внимания па их усмешки. И теперь ничуть не жалею.
Прочитанные мною двухчасовые лекции на английском
языке в Австралии и на острове Кипр — лучшее доказа-
тельство того, что и в вопросах освоения языков «смелого
пуля боится».
Самые лучшие воспоминания остались у меня от «куз-
ницы кадров» по вопросам упругости и прочности мате-
риалов — кафедры сопромата Бауманского училища. Ру-
ководимая вначале профессором Евгением Николаевичем
Тихомировым, затем профессорами — Героем Социалисти-
ческого Труда Георгием Александровичем Николаевым
и Сергеем Дмитриевичем Пономаревым, эта кафедра вос-
питала целую плеяду педагогов, ныне работающих во мно-
гих высших учебных заведениях страны.
71
Мои отлучки па шахматные турниры не у всех па
кафедре находили понимание. Однажды меня попросили
рассказать па заседании кафедры, что значит для меня
каждый турнир и как я должен вести к нему подготовку.
— Допустим, в турнире играют восемнадцать человек
и мне придется встречаться с семнадцатью противниками.
Прежде всего я должен посмотреть сыгранные ими партии,
по крайней мере в последних турнирах. Примерно я про-
сматриваю п разбираю партий пятьдесят каждого против-
ника. Выходит, я должен разобрать восемьсот пятьдесят
партий. Пусть на каждую идет полчаса — это минимум.
Труд этот забирает у меня четыреста двадцать пять часов.
Даже по десять часов в день, и то почти полтора месяца.
А отработка дебютных вариантов, выработка тактических
планов игры, учет психологии...
Мои старшие коллеги — профессора и доценты шли
мне навстречу, и я мог сочетать занятия в аспирантуре
с выступлениями в шахматных турнирах. В очередном
чемпионате страны я, правда, сыграл крайне неудачно,
причиной тому было (теперь уже можно в этом признать-
ся) грубое нарушение спортивного режима как перед тур-
ниром, так и во время его. Еще через несколько месяцев
я стал чемпионом Москвы. Все шло отлично, впереди были
новые шахматные состязания. Решив на этот раз сыграть
наплучшим образом в очередном, XIII по счету первенстве
СССР, я договорился с кафедрой об очередном отпуске
и сел за усиленную подготовку. В полдень того истори-
ческого июльского воскресенья я сидел за шахматной
доской, анализируя один из важных вариантов сицилиан-
ской защиты. Радио принесло страшную весть: гитлеров-
ская Германия напала па Советский Союз. Я сложил
шахматные фигурки в ящичек и спрятал его на самую
дальнюю полку. Теперь было не до шахмат, нужно отдать
все силы и знания защите Родины...
72
По вечером я давал уже запланированный давно сеанс
одновременной игры в общежитии студентов па Преобра-
женской площади в Москве. Помню, забирая с доски
пешку или фигуру, возбужденные студенты восклицали:
— Бей фашистов!
«Бей фашистов!» — пмепно этот лозунг определил всю
мою жизнь па ближайшие годы.
Я работал во время войны па предприятиях оборонной
промышленности. Сутки были полностью загружены.
Вот почему у меня буквально пе было минуты свободного
времени и я пе мог ни па один день вырваться в Тулу
проведать своих стариков. Поехал я в родной город
в 1942 году по причине печальной: в возрасте 72 лет умер
мой отец.
До меня доходили отрывочные сведения о героической
обороне Тулы, кое-что рассказывал мне приезжавший
с фронта на короткую побывку в Москву брат Алексей.
В Туле я пробыл всего два дня — нужно было скорее
возвращаться на завод,— но даже в это короткое время
я узнал мпого интересного об обороне Тулы, об отваге
близких моему сердцу туляков, проявивших в тяжелые
месяцы осады пе только мужество и выдержку, но и пора-
зительное мастерство, мобилизованное на выполнение
задач по защите Родины.
Когда фашистские войска дошли до Тулы, тапки Гуде-
риана с ходу ворвались даже на центральную улицу
города. Но тут их встретили рабочие полки, пришедшие
па помощь регулярным частям Советской Армпп.
Линия обороны города прошла совсем рядом с моим
домом в Чапаевском переулке.
Наш дом па сорок пять дней превратился во фронто-
вую столовую. Конечно же, были сыты и моя мать и ма-
ленькая племянница, а отцу в иные дни перепадала от
добрых солдат и драгоценная в те дни чарочка водки.
73
Родные, а потом друзья рассказали мне о том духе
спокойствия и уверенности, который царил в Туле в дни
осады. Единственно, в чем выражалось беспокойство,—
это бесчисленные походы туляков через центр города —
люди спасались от артиллерийских обстрелов, а к тому же
ходили проведать родственников в другой конец города —
целы ли?
— Как только, бывало, начнется обстрел, я хватаю
внучку Гальку и на Гоголевскую к тетке Маше... Там
начинают палить, я обратно домой,— говорила мать о тя-
желых полутора месяцах осады.
Уже в самом начале войны тулякп вывезли па Урал
все важнейшее оборудование оборонных заводов. Произ-
водством оружия для фронта руководили там многие мои
товарищи по первому выпуску Тульского механического
института. В период осады Тулы Государственный комитет
обороны дал приказ наладить в осажденном городе произ-
водство оружия. Решить эту задачу было крайне трудно:
чертежи и мерительный инструмент были увезены на
Урал, а, как известно, без этого производство взаимозаме-
няемых частей невозможно.
Тулякп нашли выход! Прославленные мастера, много
лет работавшие па заводе, на память знали размеры дета-
лей. В критический момент они стали производить детали
без калибров, проверяя размеры общим мерительным
инструментом — микрометрами и штапген-цпркулями. Тот,
кто знаком с производством, основанным на взаимозаме-
няемости, поймет, какого труда и искусства требовала
такая работа. Но фронту нужны были винтовки, а туляки
привыкли верой и правдой служить своему народу, своей
стране.
Как жаль, что в тот приезд в Тулу в военные дни
я не знал, что местные мастера-энтузиасты в труднейших
условиях осады наладили производство минометов. Прав-
74
да, это были орудия калибра меньшего, чем то, над кото-
рым мы работали, но все равно изготовление достаточно
хитрого механизма в тех производственны! условиях —
удивляющий пример трудового героизма и смекалки.
Долгое время не решались мастера браться за эту ра-
боту, так как не было материала для главной детали —
ствола миномета. Вдруг кому-то попалась под ноги труба
от гидравлического станка. Решение! И мигом закипела
работа. Мпе не пришлось, к сожалению, встретиться пи
с кем из тех славных туляков, создававших этот уникаль-
ный миномет № 1, однако имена легендарных умельцев
и сейчас свято чтит Тула.
Токарь Аркадии Папин с поразительной точностью
расточил трубу, выдержав нужные допуски; Константин
Романцев изготовил инструмент и лекало. Сборку произ-
водили механик Михаил Щепкин и слесарь Кузьма Обрез-
ков, он же выдул из стекла уровень для прицела, а квад-
рант миномета сделал гравер Иван Никольский. Дружный
отряд тульских мастеров вложил в дело обороны все свое
умение, энтузиазм и мастерство.
Первый выстрел коллективного детища, и сразу же...
катастрофа: пороховые газы раздули трубу-ствол.
Казалось бы, конец затее, но не в обычаях туляков пре-
даваться панике: на ствол кузнецы насадили кольца.
Теперь уже миномет с яростью и без поломок бросал
смертоносный груз на вражеские позиции. Взвод Дмитрия
Орлова в рабочем полку Тулы выпалил не одну тысячу
свистящих мин. Легендарный миномет № 1 с кольцами
па стволе вместе с родным тульским полком дошел до Ке-
нигсберга — там выброшенная когда-то ненужная труба
произвела своп последний выстрел. А затем вместе с гроз-
ными боевыми коллегами — «катюшами», зенитками, само-
ходками — тульский чудо-миномет побывал на параде
в честь Победы на Красной площади столицы.
75
Многое напоминает сейчас в Туле о героической
обороне города в годы Великой Отечественной войны.
На площадях на века замерли в неподвижности танки,
увековечены славные бойцы, павшие в боях за Тулу.
На одной из площадей города — площади Победы — воз-
двигнут величественный памятник — взметнувшиеся ввысь
остроугольные глыбы воплощают знаменитые туль-
ские штыки — символ обороны города смельчаков и ге-
роев...
В 1943 году произошли два события, сыгравшие важную
роль в моей жизни. В августе меня приняли в ряды
КПСС — и для меня началась пора новых задач и повой
ответственности. Чуть позже после успешных фронтовых
испытаний Государственный комитет обороны принял па
вооружение Советской Армии новый миномет. За его
создание наградили несколько человек. Я получил орден
Ленина.
День и ночь я безвыходно торчал на заводе. Однажды
меня вызвал к себе председатель московского спорткоми-
тета Леонид Михайлович Свиридов.
— Мы понимаем, что ты занят работой, по все же нуж-
но как-то поддерживать свою спортивную форму.
С тех пор я один раз в год играл в шахматных турни-
рах, проводившихся в Москве. Чаще стал встречаться
с коллегами-гроссмейстерами; война их разбросала, но опи
в меру сил трудились, отдавая свои силы па общее дело
победы. На Урале работал Михаил Ботвинник, служил
в Армии Вячеслав Рогозин. Василий Смыслов учился
в авиационном институте. Своим священным долгом все
считали выступления в госпиталях — острые схватки па
шахматных полях помогали раненым бойцам забывать
о боли, поднимали настроение, давали пищу для многих
увлекательных бесед.
Мои выступления в турнирах военного времени были
76
неровными: в 1942 году я сыграл хорошо, на следующий
год явно провалился — сочетать игру с огромной работой
по окончательной отделке миномета и запуску его в се-
рийное производство не было никакой возможности. Очень
плохо сыграл я и в тринадцатом чемпионате СССР. Было
ясно: спортивная форма, да и сама нервная система были
нарушены тяжелыми военными годами.
Тем временем шахматы все больше возвращались на
свое обыденное место. Гитлеровцев гнали назад, восста-
навливалась экономика страны, вместе с ней возрождалась
и культурная жизнь. Шахматисты стали собираться все
чаще вместе, были полны самых радужных планов. Проек-
тировались международные встречи, на очереди стоял
радиоматч между командами Советского Союза и Соеди-
ненных Штатов.
В один из дней я пришел к своему министру, па его
столе лежало поданное мною заявление с просьбой раз-
решить мне вернуться обратно в аспирантуру МВТУ имени
Баумана.
— Что же ты делаешь? — сказал мпе министр.— Тебя
награждают орденом, а ты уходишь...
— Нужно играть в шахматы... Когда будет нужно, вы
всегда сможете потребовать меня обратно.
Доводы оказались убедительными, и министр написал
резолюцию на моем заявлении: «разрешить».
Через несколько дней был оформлен также приказ
о зачислении меня вновь в аспирантуру кафедры сопрома-
та МВТУ. Но предо мной стояла пе только задача защиты
диссертации, и это понимали все мои коллеги по кафедре.
Необходимо было срочно восстановить свою спортивную
форму, вновь выйти в первые ряды советских шахматных
бойцов. Международная шахматная жизнь постепенно
налаживалась, и я, так же как и многие мои коллеги,
поставил своей целью — попытаться участвовать в борьбе
77
за мировое шахматное первенство. Имел ли я на это пра-
во — кто может определить? Но плох тот солдат, который
не хочет стать маршалом.
ЕЩЕ ОДНА «РЕВИЗИЯ»
ернувшпсь к шахматам, я прежде всего впиматель-
но и придирчиво разобрал и оцепил все последние
I. J своп турнирные партии. Строго раскритиковав
недостатки своей игры, я стал всерьез думать, как от них
избавиться. Наступало время больших шахматных турни-
ров, на очереди были серьезные международные встречи.
Необходимость новой основательной и длительной «реви-
зии» была налицо — я обязан был спешно заняться своей
тренировкой.
Внимательный и скрупулезный анализ привел меня
к выводу, что игра моя грешит серьезными, но в то же
время типичными и для других неточностями п ошибками.
Когда-то я научился быстро и точно рассчитывать вариан-
ты, это качество в основном сохранилось, однако в моей
игре появилось несколько новых существенных пробелов.
Прежде всего грубейшие ошибки, порой просто несовмес-
тимые пе только с моим званием гроссмейстера, но по-
просту выходящие за пределы элементарной шахматной
логики.
И я принялся внимательно изучать эти ошибки. После
напряженной и довольно долгой работы по самоанализу
я падпел главную причину грубых ошибок: рассчитывая
сложные варианты на много ходов вперед, я забывал о са-
мом простом, элементарном; замечая все топкости десятп-
ходовых вариантов, я часто не видел обычного удара
противника на первом же ходу. Количество просмотров
78
в моих партиях было так велико, что ни о каких успехах
в турнирах не могло быть и речи.
Как избавиться от этого недостатка? Думал я приме-
нить и такой метод, и другой, но все меня не устраивало.
Случайно я разговорился об этой своей погрешности
в шахматном мышлении с симпатичнейшим московским
мастером, юристом по специальности, Бениамином Мар-
ковичем Б поменфельдом, с которым я встречался еще па
театрализованном представлении в тульском цирке —
«живых шахматах» в 1929 году. Это был очень находчивый
человек, при каждой встрече он удивлял меня какой-либо
неожиданной, остроумной репликой пли рассказом о чрез-
вычайном событии.
— Ничего не понимаю,— начал он однажды рассказ
о своем выступлении в качестве защитника в суде.—
Дело пустяковое, максимальный приговор — шесть меся-
цев условно... Я произношу пылкую защитительную
речь — как превосходно я говорил! Судьи вынесли при-
говор — три года со строгой изоляцией...
Я верил в то, что человек, так самокритично относящий-
ся к собственной деятельности, к тому же глубокий
исследователь психологии шахмат, мог оказать мне
существенную помощь. И Бениамин Маркович на самом
деле тут же дал важнейший совет.
— Видишь соринку вдалеке и не замечаешь бревно
под носом — бывает. В моих партиях это тоже частенько
случается. И знаешь, что я придумал? Я теперь следую
такому правилу: закончив глубокий расчет многоходовых
вариантов, я делаю паузу... Лучше всего в этот момент
записать намеченный ход на бланке, причем полной нота-
цией. Этим ты отвлечешься от своего глубокого и сложного
расчета. Затем в течение минуты, перед тем как делать
ход на доске, я гляжу на позицию глазами пижона... Да,
да, пижона — начинающего. Тут речь не идет уж о слож-
79
ных вариапгах, я просто перебираю элементарные возмож-
ности: мата в один нет? Хорошо! Ферзя не зеваю? А ладыо,
копя, слона? Потом проверяю, не теряю ли я пешку. Такое
сочетание глубины с простотой позволяет мне избегать
грубейших ошибок...
Нужно ли говорить о том, что я срочно взял «на
вооружение» это мудрое «правило Блюменфельда», и с тех
пор количество грубых просмотров в моих партиях резко
уменьшилось. Правда, причиной ошибок было еще одно
качество моего характера, но исправить этот порок мне
не удалось прежде всего потому, что он является врож-
денным, даппым мне природой.
Мою шахматную игру всю жизнь отличало умение
мобилизоваться в труднейший момент, играть проигрыш-
ные позиции с повышенным напряжением. Сколько без-
надежных позиций спас я в самых ответственных турнир-
ных боях! Известный аргентинский гроссмейстер Мигуэль
Найдорф как-то после одной из наших партий возмущался:
— Сколько лишних пешек я имел против Котова в тур-
нирных партиях? Двадцать!.. И никогда не мог выиграть.
В то же время я отличался способностью внезапно
проигрывать совершенно выигрышные позиции. А почему?
Получишь отличное положение и сразу внутренне демо-
билизуешься. Сидишь, благоденствуешь, а противник тем
временем готовит тебе коварную ловушку. Вдруг, в тот
момент, когда ты па седьмом пебе,— бац! — и можешь оста-
навливать Часы!
Я долго раздумывал пад тем, как избежать подобных
несчастий. Пробовал убеждать себя такими словами.
— А ты не наслаждайся выигрышным положением. По-
смотри, как делают другие. Положение отличное, и опи
пе спешат выигрывать, обдумывают и такую возможность
и иную. Это доставляет им радость...
Ничего пе помогало. Как только вопрос о победе ста-
80
повился для меня ясным, сама партия как бы теряла
всякий интерес. Я разгуливал между столиками, смотрел
партии других участников турнира и к своей подходил,
когда мой противник пускал часы. Подобная невниматель-
ность не раз портила мне не только отдельные партии, по
даже целые турниры. В соревновании претендентов на
звание чемпиона мира в 1950 году я, например, проиграл
такую партию Василию Смыслову, в которой оп, по его
собственному признанию, начиная с десятого хода думал
только об одном: «Сразу сдаться пли потянуть еще
нсмпого?»
Вот почему, когда в сентябре 1945 года должен был
проходить радпоматч с командой Соединенных Штатов,
я попросил своих коллег:
— Убедительно прошу, говорите мне, что партия
моя безнадежна, что у меня даже нет шансов на спасе-
ние...
Они так и делали... Может быть, поэтому я выиграл
в этом важном поединке обе партии у сильного гроссмей-
стера того времени Исаака Кэджапа.
В какой-то мере этот недостаток связан еще с одним,
также органически вытекающим из общего моего физи-
ческого состояния. Тяжелая работа во время войны
заметно подорвала мою нервную систему. Нет, я не был
болен, мпе не требовалось какое-то лечение, но для напря-
женного турнирного боя нужны выдержка, спокойствие,
умение вести партию с одинаковым напряжением и па
старте и на финише. Так вот, я стал замечать, что заметно
устаю к концу турнира и часто проигрываю последнюю
партию. Мало того, даже в течение одной партии мое
состояние было не одинаковым: к четвертому и пятому
часу игры я заметно уставал п допускал ошибки и неточ-
ности.
Требовалось улучшить общее физическое состояние.
81
Я включил в сферу своей деятельности лыжи и коньки
зимой, теннис летом. Именно в сферу деятельности, а не
отдыха. Для шахматиста физическое состояние — важней-
шее качество, обеспечивающее успех выступлений в ответ-
ственных ме; -дународных битвах, где мы защищаем честь
своей страны. Это заставляет по-особому отнестись к свое-
му здоровью. Когда, например, в 1944 году врачи сказали
мне, что курение вызвало у меня начальную степень язвы
желудка, я немедленно бросил папиросу и вот уже чет-
верть века спокойно обхожусь без курения в самых жарких
шахматных сражениях.
Новая работа по совершенствованию шахматного
мастерства дала себя зпать, и я в ближайшие годы показал
несколько хороших результатов. В 1945 году пришел
к финишу чемпионата, пропустив впереди себя лишь троих
(последнюю партию мастеру Льву Аронину я все-таки
проиграл); в чемпионате Москвы 1946 года я — второй.
Наконец, пришла пора и международных выступлений.
В марте 1946 года команда Москвы выезжает в Пра-
гу — в этом поединке шахматных друзей я выступил
удачно, особенно в московской половине, когда я выиграл
все шесть партий. Летом происходит первый послевоенный
международный турнир в голландском городе Гронингене.
Здесь я, правда с трудом, цепляюсь за последнее, десятое
призовое место, юднако победы над Михаилом Ботвинни-
ком и Максом Эйве приносят мне звонкое прозвище «грозы
чемпионов».
На следующий год происходит известный междуна-
родный турнир славянских стран памяти Михаила Ива-
новича Чигорина. В Москву на это соревнование приехало
много сильных шахматистов, первым к финишу пришел
заметно превосходивший в то время всех гроссмейстеров
мира Михаил Ботвинник. Мне удалось попасть в пятерку
первых призеров, и это было уже заметным достиже-
82
нием — мне стало ясно, что я начинал избавляться от
мешавших мне недостатков.
Наряду с шахматными выступлениями я каждую
свободную минуту отдавал работе над кандидатской
диссертацией. Мне очень правилась тема, которую я себе
избрал. Есть такая известная книга: «О некоторых
задачах теории упругости». Автор ее — крупнейший мате-
матик Николай Иванович Мусхелпшвплп — открыл уди-
вительный способ решать многие задачи теорпи упругости
методом теории комплексного переменного. С увлечением
работал я пад отысканием формулы, отображающей сег-
мент круга на единичную окружность; моя работа
продвинулась довольно далеко вперед, па повестке дня
была уже работа пад диссертацией, однако вскоре выясни-
лось непреодолимое препятствие.
Дело в том, что для получения звания кандидата наук
аспирант вузов был обязан, хотя бы в течение одного года,
вести преподавание в группах института. А как я мог
это сделать? Отказаться в течение года от турниров? Или
преподавать с перерывами? Бедные студенты!
Решение нашлось неожиданное. Как-то па один из тур-
ниров пришел мой официальный научный руководитель —
заведующий кафедрой сопротивления материалов МВТУ
профессор Евгений Николаевич Тихомиров. Он интересо-
вался шахматами и бывал гостем на турнирах, в которых
я играл. Мы долго с ним обсуждали мою судьбу, наконец
он мне сказал:
— Зпаете что, Александр Александрович, кандидатов
наук в стране тысячи, а гроссмейстеров мало... Бросай-
те-ка лучше аспирантуру, играйте в турнирах, пишите
книги. Здесь у вас большее поле деятельностп, чем в
науке.
Я внял этому мудрому совету — через несколько дней
подал заявление об отчислении меня из аспирантуры.
83
Одпако даже и сейчас, разбирая свои шкафы, я с интере-
сом задерживаюсь на сброшюрованных листках, где мел-
ким почерком написаны загадочные формулы, нарисо-
ваны схемы и чертежи со сложными контурными интегра-
лами.
Этот период ознаменовался для меня еще двумя
событиями, уже общественного звучания. В 1947 году
коллектив насосного завода имени М. II. Калинина, где я
работал во время войны, выдвинул меня в депутаты
Московского городского Совета. Признаюсь, такое выдви-
жение шахматиста пе могло пе вызвать во мне гордости
за свою страну, за то признание, какое в ней получили
любимые мною шахматы. Дважды еще впоследствии
переизбирали меня в депутаты Московского Совета, мне
довелось семь лет выполнять почетную и важную об-
щественную работу, главным образом в комиссии куль-
туры.
В том же году замечательный, к сожалению, рано
от нас ушедший председатель Комитета по физкультуре
и спорту РСФСР Сергей Васильевич Пушнов предложил
мпе возглавить Шахматную федерацию РСФСР. Вместе
с мастером Яковом Герасимовичем Рохлиным, работавшим
в федерации начальником шахматного отдела, мы осущест-
вили ряд важных мероприятий. Нами были проведены
международный турнир славянских стран, а затем —
I Всероссийский шахматный турнир колхозников. Оказа-
лось, что на селе было много квалифицированных шахма-
тистов. С тех пор турниры колхозников проводятся часто,
и они вошли прочно в календарь наших спортивных
соревнований.
84
О МИХАИЛЕ БОТВИННИКЕ
Йпортпвпые победы в различных состязаниях мгно-
венно становятся известными во всех уголках зем-
ного шара. Всеобщим почетом окружены лауреаты,
призеры, рекордсмены. В шахматном мире наиболее чтимы
наши короли — те, кто когда-либо владел короной чем-
пионов мира.
Как известно, официально определять сильнейшего
шахматиста планеты начали в 1886 году, когда великий
шахматный теоретик Вильгельм Стейниц — человек, обос-
новавший все совремепное учение о законах шахматной
стратегии и тактики,— выиграл матч у Иоганна Цукер-
торта и провозгласил себя шахматным королем земного
шара. Потерпевший поражение Цукерторт настолько тяже-
ло переживал неудачу, что заболел и через два года умер.
Уже в конце прошлого века русские люди мечтали
о шахматной короне. Своп надежды опи связывали с ве-
ликим русским шахматистом Михаилом Ивановичем Чиго-
риным. Дважды пытался Чигорин отобрать звание
у Степ лица и дважды терпел неудачу. Его талантливость
пе была подкреплена достаточными спортивными качест-
вами, и Чигорин, особенно во втором матче, допускал
грубейшие ошибки.
Наследником Стейница стал Эммануил Ласкер, за-
воевавший высший шахматный титул в возрасте двадцати
шести лет. Это был самый «долгоцарствовавший король» —
он просидел па шахматном тропе двадцать семь лет и лишь
в возрасте пятидесяти трех лет уступил корону кубинской
шахматной звезде — Хосе Раулю Капабланке. Через шесть
лет после восхождения па трон Хосе Рауля у пего отобрал
звание великий русский шахматист Александр Алехин.
В какой-то мере мечта русских людей осуществилась,
однако Алехин жил в Париже, в эмиграции. Вот почему
85
с такой надеждой советские шахматисты ждали появления
в рядах нашей организации гроссмейстера, способного
с полным правом бросить перчатку сильнейшему среди
сильных.
В 1924 году у гастролировавшего в Ленинграде чем-
пиона мира того времени Капабланки выиграл партию
в сеансе 14-летний школьник Михаил Ботвинник. Это был
первый сигнал, возвестивший о появлении шахматиста
выдающегося класса, об этом говорили и стиль этой победы,
и все поведение юного шахматиста: его серьезный подход
к шахматам, редкий аналитический ум мальчика, его
удивлявшая всех спортивность и настойчивость в достиже-
нии цели.
Через семь лет победитель Капабланки — чемппоп
СССР, еще через четыре года он гроссмейстер, первый
призер крупнейшего международного турнира в Москве
1935 года (вместе с С. Флором). Советская шахматная
организация воспитала, наконец, человека, способного
с полным правом бороться за высшее шахматное звание.
И когда Ботвинник приходит к финишу первым на тур-
нире в Ноттингеме в 1936 году (он делил первое-второе
места с Капабланкой), затем добивается большого успе-
ха — третье место на турнире в Голландии в 1938 году,
становится ясным: вырос настоящий претендент на
шахматный престол, будущий противник Алехина в матче
па первенство мира.
В 1938 году Ботвинник начинает переговоры с Алехи-
ным о матче па первенство мира, однако вспыхнувшая
война помешала их встрече. Когда отгремели последние
залпы войны, Ботвинник возобновляет свой вызов. Его
письмо застает Алехина в маленьком курортном городке
Эсторпаль, близ Лиссабона. Одинокий, голодный и нищий,
страдающий от страшной болезни сердца, Алехин с ра-
достью принял повторный вызов Ботвинника, дававший
86
ему возможность вернуться на Родипу. «Россия, как любя-
щая мать, поддержала Алехина — блудного сына — в са-
мый трудный для него момент»,— писала одна чешская
газета.
О последних днях русского чемпиона написано много.
Шахматные конкуренты и завистники изощрялись в те дни
в нападках на Алехина, требовали спять с пего звание
чемпиона, не разрешать ему выступать с лекциями и сеан-
сами, что означало по существу отказ в последнем куске
хлеба. Поддерживала его одна лишь надежда па возврат
в Москву, па матч с Ботвинником.
Но именно в этот момент не выдержало сердце чем-
пиона, истерзанное кознями врагов, предательством лю-
дей, называвших себя друзьями. Приехавший в Москву
на международный конкурс имени П. И. Чайковского
бельгийский музыкант Ньюмен рассказывал мпе о том
страшном утре 25 марта 1946 года. Он жил в те годы
в «Парк-отеле» в Эсториале рядом с номером Алехина.
Русский чемпион часто заходил вечерами к музыкан-
ту в надежде услышать в его исполнении любимую рус-
скую песенку «Не шей ты мне, матушка, красный са-
рафан».
В то мартовское утро официант, принесший Ньюмену
завтрак, был бледен п молчалив.
— Вы больны? — спросил Ньюмен.
— Н-нет, я здоров...— процедил официант.
— Что случилось?
— Алехин умер...
— Алехин?! — воскликнул ошеломленный Ньюмен.—
Когда? Как?
— Сеньор профессор, это ужасно! Я принес ему
завтрак... Он сидит за столом. Вчерашний ужин не тронут,
хотя салфетку уже заправил... Он мертв!
Ньюмен бросился в номер Алехина.
87
— Туда нельзя,— остановил его полицейский.— Ждем
судебно-медицинского эксперта. Нужно установить: естест-
венная ли смерть... Что? В дверь можно...
В номере Алехина занавески были задернуты, горел
. лектрический свет, хотя на улице вовсю светило солнце.
На столе — тарелки, рядом на подставке для чемоданов —
шахматная доска с фигурками. В кресле Алехин, рука
беспомощно свесилась вниз, красивая голова опустилась
на грудь...
Сразу после смерти Алехина началась яростная борьба
за оставшийся пустым шахматный трон. Претендептов
было хоть отбавляй, каждому хотелось стать шахматным
королем. Но твердая позиция Шахматной федерации Со-
ветского Союза привела к самому верному и объективному
решению: международный конгресс ФИДЕ 1947 года по-
становил провести в начале 1948 года матч-турнир пяти
сильнейших гроссмейстеров того времепи: Михаила Бот-
винника, Пауля Переса и Василия Смыслова — Советский
Союз, Макса Эйве — Голландия, Самуила Решевского —
Соединенные Штаты Америки.
В первые месяцы 1918 года я в качестве заместителя
главного судьи от Советского Союза приехал в Гаагу вести
переговоры и готовить все необходимое для первой поло-
вины исторического состязания пяти гроссмейстеров. Вско-
ре прибыли и участники. Первая половина соревнования
дала лидерство Ботвиннику, и домой мы поехали в ожи-
дании грядущей победы. Заключительная часть этого
сражения проходила в Колоппом зале Дома союзов в Моск-
ве. Вновь четкая, уверенная игра Ботвинника — и 9 мая
1948 года, после того как партия Ботвинника с Эйве кон-
чилась ничьей, главный судья Милан Видамар из Югосла-
вии объявил:
— В результате сегодняшнего тура гроссмейстер Со-
ветского Союза Михаил Ботвинник обеспечил себе первое
88
место в матч-турппре п звание чемпиона мира do
шахматам.
Его слова были заглушены овацпей. Мечта наших шах-
матных любителей осуществилась: обладателем шахматной
короны стал гражданин Советского Союза. Через несколько
дней Михаил Ботвинник был увенчан лавровым венком
чемпиона мира.
Пятнадцать лет царствовал па шахматном троне
советский шахматист номер одпн. Дважды, правда, оп
уступал шахматную корону: одпн раз Василию Смыслову
в 1957 году, второй — Михаилу Талю в 1960 году, но
каждый раз через год возвращал ее в повторпых едино-
борствах. Лишь в 1963 году его обыграл в матче Тиграп
Петросян. К тому времени право па матч-реванш было
отменено, и повторной битвы тех же противников пе было.
Михаил Ботвинник — шахматист редчайшего дарова-
ия, развитого систематической и углубленной работой
но освоению шахматпой теории и методов подготовки
и проведения шахматных соревнований. Уже па первых
его турнирных выступлениях знатоков удивляли новые
для того времени методы подготовки Ботвинника к ответ-
ственным турнирам, строжайшее, чисто спортивное поведе-
ние во время самого соревнования, глубокий психоло-
гический подход и изучение каждого противника, особен-
ностей каждой турнирной партии. Этим важнейшим
качествам у Ботвинника научились впоследствии все его
сверстники п шахматисты следующих поколений, именно
эти качества в значительной мере помогали нам одерживать
победы в труднейших турнирах.
У Ботвинника все продумано, даже прогулки перед
началом игры.
Однажды во время турнира в Гропипгене в 1946 году
группа советских участников отправилась перед туром па
прогулку.
89
— Вы не там идете,— взяв за локоть, остановил меня
Ботвинник. Я ничего не понимал.— Нужно гулять по этой
стороне, здесь ближе вода канала и воздух чище,— разъяс-
нил мои спутник.
Михаил Ботвинник мастерски умел готовиться к каж-
дой партии, навязывать противнику именно те позиции,
которые тот не любит. Это роднило его с Эммануилом
Ласкером. Молодому советскому чемпиону был также
свойствен глубоко научный подход к проблемам не толь-
ко дебюта, но п сложнейшим задачам середины игры,
которая до него была мало изучена. Именно Ботвинник
научил нас связывать воедино все стадии шахматной
партии, делая первые ходы, уже вчерне помышлять о воз-
можных трансформациях игры в мптелыппиле и в энд-
шпиле.
В детские и студенческие годы Ботвинник очень много
анализировал шахматные позиции, рисуя во время уроков,
а затем лекций диаграммки в тетрадях. Может, именно
это выработало в нем удивляющую даже меня способность
анализировать партию без доски, вслепую.
Летом 1971 года Михаил Моисеевич позвонил мне
по телефону и попросил рассказать об одной из партий
матча Петросян — Корчной. Вместо рассказа я стал ему
передавать все сорок ходов сыгранной партии. Где-то ходу
на двадцать пятом, в самый момент жарких обострений,
Ботвинник вдруг остановил меня.
— А почему конь не берет на еб? — спросил он, чем
вверг меня в искреннее удивление.
— Вы что, успели сделать все ходы на доске? — отве-
тил я вопросом на вопрос.
— Почему?
— Видите все варианты?
— Зачем вы считаете меня маразматиком? — обиделся
бывший чемпион мира, которому недавно лишь испол-
90
вилось шестьдесят лет.— Я еще могу все видеть и без
доски...
Сейчас Ботвинник бросил практическую игру в турни-
рах. Он занимается с молодыми мастерами — среди его
учеников выделяются уже незаурядной шахматной силой
гроссмейстеры Анатолий Карпов и Юрий Балашов. Про-
фессор, доктор технических наук, Михаил Моисеевич ведет
большую научную работу в области электротехники,
он много времени уделяет созданию шахматного электрон-
ного компьютера, способного, по его словам, «играть в силу
гроссмейстера». Но я верю, что придет момент, когда оп не
выдержит больше и начнет вновь выступать в шахматных
состязаниях. Был же случай, когда Эммануил Ласкер в те-
чение десяти лет не играл пи в одном турнире, затем при-
ехал в Москву и с 1935 года в возрасте 67 лет вновь начал
пе без успеха сражаться с молодыми. Советские шахма-
тисты, особенно молодежь, должны глубоко изучать твор-
чество выдающегося шахматного мыслителя Михаила
Ботвинника, перенимать его мастерство в стратегии и так-
тике. Методы его работы по освоению и совершенствованию
шахматной премудрости еще не полностью изучены.
Рассказать о них лучше всех может только сам Ботвинник.
Есть много тонкостей, обеспечивающих шахматисту тор-
жество над своим противником: тут и методы психологи-
ческого воздействия, и влияние отличной подготовки
в дебюте, и правильное ведение шахматного боя. Обо всем
об этом Ботвинник знает значительно больше, чем мы.
Ведь это он сделал шахматы в значительной мере наукой,
поднял авторитет этой древпей игры, которая в наши дни
получила признание миллионов, стала средством культур-
ного общения народов.
91
НАИВЫСШИЕ ДОСТИЖЕНИЯ
огда-то считалось, что шахматист достшает паивыс-
шей спортивной формы примерно к тридцати пяти
Ц * годам. У меня так и получилось. В паши дни это
утверждение категорически опровергнуто: Роберт Фишер,
к примеру, получил звание гроссмейстера н стал претен-
дентом на шахматную корону в возрасте пятнадцати-шест-
надцати лет, а Анатолий Карпов показывал отличные
результаты в турнирах, когда ему еще не было двадцати.
Ныне пошел век раннего созревания, и все «возрастные
нормы» изменились.
В очередном, XVI чемпионате СССР в 1948 году я за-
воевал золотую медаль, поделив первое и второе места
с гроссмейстером Давидом Бронштейном. Хочу остано-
виться подробнее па этом соревновании, так как с ним
связан один интересный момент.
Обычно считается, что гроссмейстер обязан перед от-
ветственным турниром пройти обязательную подготовку,
состоящую из теоретических изысканий и совершенно
обязательного отдыха перед самым началом сражения.
Для этого спортивные общества посылают гроссмейстера
в дома отдыха, где он в уединении обдумывает план пред-
стоящего сражения, намечает дебютный репертуар, а под
конец недели две отдыхает. Так часто проделывало и со
мной мое спортивное общество.
Но примерно за месяц до начала XVI чемпионата
я получил новую отличную квартиру, которая, правда,
требовала незначительной перестройки. Когда эта пере-
стройка была готова, на паркетном полу образовалась
«дырка» примерно в два-три квадратных метра. Все мои
попытки пригласить мастеров по давали результата — ви-
димо, такая незначительная работа их не устраивала.
Сердце сына тульского столяра взыграло, и я реши;
92
сам укладывать паркет. Вам приходилось когда-нибудь
это делать? Сидишь па полу и пытаешься загнать гвоздь
в твердейший буковый или дубовый кусок дерева. Из де-
сяти гвоздей только один у меня шел правпльно. А тут еще
неизбежные перерывы — необходимо было перебинтовы-
вать порапепные пальцы. В течение десяти дней я делал
эту работу, которая у мастера взяла бы всего полдня.
К терзаниям физическим у меня еще добавлялись мораль-
ные муки. «Вот,— ругал я сам себя,— занимаюсь тут тем,
что не надо делать, а противники мои сидят в домах отды-
ха. Какая же это будет игра в чемпионате?»
Когда паркет был пастелен, пришла пора пачппать
соревнование. С тяжелым сердцем начал я эту ответствен-
ную шахматную битву — никакой подготовки! И весьма
удивился, когда в отличном стиле выиграл первую партию,
затем вторую. Короче говоря, па старте против сильней-
ших противников я выиграл пять партий подряд. И теперь
я пе знаю, что отвечать, когда у меня просят совета: как
готовиться к труднейшим турнирам? Не могу же я совето-
вать запяться укладкой паркета.
В том же году мне удалось выполнить еще один очень
важный спортивный «норматив». Когда чемпионом мира
стал Михаил Ботвинник, он предложил, а Международная
шахматная федерация утвердила такой порядок отбора
претендента па шахматный престол: в различных концах
мира играются так называемые зональные турниры, побе-
дители которых попадают па межзональное соревнование.
Оттуда самые лучшие выходят в группу претендентов,
которые, встречаясь между собой по нескольку раз, выде-
ляют победителя — противника чемпиону мира.
Первый такой межзональный турнир состоялся в
1948 году, его состав, без предварительного отбора, был
утвержден ФИДЕ. В этот турнир попало несколько совет-
ских гроссмейстеров. Летом в живописном курортном
93
городке близ Стокгольма — Сальчобадене — мы разыграли
первый межзональный турнир. Его победителем вышел
Давид Бронштейн, мне удалось занять четвертое место,
что с лихвой обеспечивало мне участие в сражении пре-
тендентов. Состоявшийся через два года в Будапеипе отбор
противника Михаилу Ботвиннику после многих мучений
дал право сражаться за высшее звание Бронштейну.
Единоборство Ботвинник — Бронштейн в 1951 году
проходило в обстановке огромного напряжения. В одной
из партий чемпион мира не смог даже реализовать перевес
в лишнюю ладью; за две партии до конца лидировал
в матче Бронштейн, по к последней партии счет сравнял-
ся. Теперь именно одна она решала вопрос, кому из двух
быть шахматным королем па ближайшие три года.
Мы с Соломоном Михайловичем Флором пришли
в матчевый зал за полчаса до начала завершающего сра-
жения, решив поглядеть, с какими лицами начнут про-
тивники это ответственное единоборство. Первым на
сцену вышел Михаил Ботвинник, за ним Давид Бронштейн.
Оба были бледны, неестественно напряжены, видимо, глаз
пе сомкнули в эту ночь. Потом медленно потекли пять
часов игры — тяжелые часы, во время которых надежды
у каждого сменялись отчаянием. Флор воскликнул:
— Хвала тебе, господи, за то, что мне не придется
играть подобных партий!
Партия кончилась вничью, и шахматный титул сохра-
нил Ботвинник.
Если читатель спросит меня: какой год в своей жизни
я считаю наиболее «урожайным» в смысле шахматных
успехов, я могу ответить твердо — пятьдесят второй.
В августе в составе команды СССР я получил медаль чем-
пиона мира па Всемирной шахматной олимпиаде в Хель-
синки. Этой победой начался почетный список выдающих-
ся результатов нашей команды на мировых командных
94
чемпионах. Двенадцать раз наша шахматная дружина
увозила ла родину переходящий кубок Гамильтона —
Расселя. Подобного никогда еще не видел шахматный мир.
Наше первое выступление па Олимпиаде в Хельсинки
носило еще отпечаток неопытности, по мы сумели преодо-
леть все невзгоды и неполадки и энергичным финишем
обошлп сильнейшую в те дни команду Югославии.
Гроссмейстеры Пауль Корее, Василий Смыслов, Давид
Бронштейн, Исаак Болеславский, Ефим Геллер п ав-
тор этих строк положили в тот год начало целой серии
побед.
А через месяц в том же Сальчобадене проводплся
второй по счету межзональный турнир. Из «стариков»
только мне нужно было в пем играть.
Прежде чем рассказать о межзональном турнире
в Сальчобадене 1952 года и, несомненно, о самом лучшем
моем результате за всю шахматную карьеру, я должен
коснуться еще одного вопроса. В шахматном мире выходит
так много журналов, печатается так много книг, в которых
помещаются партии и теоретические исследования, что
охватить одному человеку все это множество информации
не представляется возможным. Подготовка к турниру
и участие в пем требуют большого труда. А если еще
учесть, что в течение всего турнира нужно сохранять си-
лы, быть свежим, то станет ясно, почему в последнее время
все гроссмейстеры мира выступают в шахматных соревно-
ваниях со своими друзьями-тренерами.
Я не зря сказал: друзьями-тренерами. Опыт показы-
вает, что только тогда творческое общение становится
плодотворным, когда вместе работают не по приказу
спортивного начальства, а по взаимной привязанности
и дружбе, когда обоими движет общее желание добиться
высоких результатов. «Тренер — это жена,— образно вы-
разился один из гроссмейстеров.— Как только взаимная
t)5
любовь проходит, необходимо прекращать брак. Иначе оц
станет обузой для обоих».
Подумать только, какую уйму обязанностей берет m
себя тренер и при подготовке к соревнованию, и в ходе его.
Он готовит материалы, просматривает их, обрабатывает
и делает выводы. Так как тренер обычно гроссмейстер
или мастер, он помогает анализировать варианты, наблю-
дает за подготовкой,советует.
Особенно важна роль тренера во время соревнования,
когда некоторые партии остаются неоконченными и тре-
буют анализа в перерывах. В этих случаях, при правильной
расстановке сил, тренер анализирует отложенную позицию,
давая возможность играющему выспаться, отдохнуть для
следующей! партии. Сложпы и трудны обязанности трене-
ров. Поэтому мы, шахматисты, с большой сердечной
теплотой благодарим наших помощников за ту неоценимую
помощь, которую опи нам оказывают.
Начиная с 1948 года я работал вместе со своим тре-
нером — человеком исключительно оригинального дарова-
ния, автором многочисленных открытий в области дебюта,
практически сильным шахматистом Владимиром Симаги-
ным. Его принципиальность, строгость, оригинальность
взгляда на шахматпые и жизненные события остались
надолго в памяти знавших его товарищей. Выдающиеся
качества человека и шахматиста, которые сочетались
в Симагине, уже после его внезапной, безвременной смерти
послужили материалом для художественного фильма
«Гроссмейстер», сценарий которого написал талантливый
драматург и любитель шахмат Леонид Зорип.
Люди разных характеров, мы с Володей нередко стал-
кивались по разным мелочам, но всегда умели преодоле-
вать эти несущественные расхождения. Симагин любил
и в шахматном анализе и в разговорах на житейские темы
настаивать на своем, хотя с его утверждениями не всегда
96
можно было согласиться. Встаем утром — па дворе солнце
светит, благодать! Я говорю об этом и вдруг слышу:
«Дрянь погода!» В такие минуты нужно быть очень осто-
рожным — слишком настойчивое восхваление погоды мог-
ло привести к ссоре, о которой Володя, к счастью, вско-
ре же забывал.
Мы плодотворно работали вместе с ним, при его помощи
я завоевал звание чемпиона СССР, однако было понятно,
что роль тренера никак не вязалась с его «вольнолюбивым»
характером.
— Я тебе не слуга! — часто восклицал Симагин,
глядя па меня из-за толстых стекол очков сердитыми гла-
зами. И я понимал, что долго он мне помогать не станет.
Так и случилось: после турнира претендентов в 1950 году
мы с Володей, к сожалению, расстались.
На межзональном турнире 1952 года мне помогал
мастер Олег Леонидович Моисеев. Шахматист, отлично
понимающий позицию, Моисеев, на мой взгляд, имеет
практические результаты, значительно ниже тех знаний
и понимания шахмат, которыми он обладает. В роли трене-
ра-помощника Моисеев был незаменим. В Сальчобадене он
предпринимал героические усилия, чтобы обеспечить мою
победу.
Особеппо запомнились паши прогулки перед партией.
Хотя па улице часто шел дождь, свистел северный ветер
и Олег потихонечку, как-то беззлобно ворчал, по обяза-
тельно шел со мной на часовую прогулку перед каждой
партией. Он цитировал мпе наизусть целиком поэмы
Маяковского, читал стихи лирические, перемежая их
с остроумными «доморощенными» четырехстишьями. Про-
гулка наша проходила незаметно, а главное, мой тренер-
помощник отвлекал меня от дум о предстоящих сраже-
ниях, а это, в минуты червычайного напряжения нервов,
было самым важным.
:97
Играл я на турнпре в Сальчобадене в состоянии
какого-то высшего вдохновения. Бывает так с шахма-
тистом — сочетаются вдруг все необходимые условия, и ты
играешь как никогда в жизни. На старте я выиграл семь
партий подряд у довольно сильных противников; восьмая
партия, в которой я не смог реализовать свой перевес,
привела меня в состояние расстройства.
Затем я одержал еще несколько побед, и каких побед!
В середине турнира нам объявили, что мы должны дать
с комментариями партии, которые, по нашему мнению,
претендуют на приз за красоту. Посоветовавшись с руко-
водителем делегации гроссмейстером Вячеславом Рагози-
ным, я решил дать партии с Матановичем и с Элпсказе-
сом. Вечером я играл белыми против венгерского гросс-
мейстера Гидеона Барцы. Когда я пожертвовал фигуру
и прогуливался около столиков, проходивший мимо Раго-
зин бросил мне па ходу:
— Придется еще одну партию добавить на соискание
приза.
Действительно, сложная комбинационная игра против
Барцы дала мне специальный приз за красивейшую
партию.
Кстати, именно опа определила мою общую победу
в турнире. Едва игра кончилась, я тут же получил поздра-
вительную телеграмму из Москвы от редактора газеты
«Правда». Как опа смогла так быстро прийти, я до сих пор
не пойму.
«Когда Барца сдался, доктор Рогард остановил игру
на других досках и в своем коротком выступлении офи-
циально сообщил то, что давно уже было ясно,— пишет
в турппрпом сборнике С. Флор.— В результате блестящей
игры Котов набрал 15*/2 очков из 18 и стал недосягаемым.
Зрители приветствуют победителя турнира, его поздрав-
ляют участники, друзья».
98
А ГОДЫ ИДУТ...
спех на турнире в Сальчобадене стал самым выдаю-
гч)1 щимся событием па моем шахматном пути. Что ж,
у каждого в жизни есть момент высшего творче-
ского взлета. На примере этого события я понял, кстати,
какую популярность приобретает спортсмен, одержавший
когда-либо яркую запоминающуюся победу. Можно много
лет играть прилично, но без выдающегося результата —
и тебя знать пе будут. А тут... Вот уже двадцать лет
прошло с того времени, но и теперь, иногда меня на улице,
в учреждениях встречают совершенно незнакомые люби-
тели шахмат, и восклицают:
— Знаю, помню. На каком-то турнире вы всех обогна
ли. На несколько очков... Здорово играли!
Победа в той межзональной битве вселила в меня
серьезную уверенность в том, что я смогу еще пытаться
бороться за звание чемпиона мира. Вот почему неожидан-
ностью для мепя самого и моих «болельщиков» был скром-
ный результат на турнире кандидатов в Швейцарии
в 1953 году. Если бы я хотел искать оправданий, я сослал-
ся бы па страшный бич швейцарского климата — южный
ветер фён, совершенно изнуряющий того, кто его не выно-
сит. Наш доктор Владимир Ридин, сопровождавший деле-
гацию шахматистов, порой сам валялся сутками в кровати
не в силах преодолеть страшной головной боли.
Другая, чисто уже шахматная причина — провал на
старте. Пожертвовав без достаточных оснований качество
в первой же партии против Макса Эйве, я в следующих
встречах потерпел еще три поражения. Четыре пуля па
старте — это слишком много даже для такого длинного
состязания, как цюрихское, в котором, как известно,
участники играли двадцать восемь партий.
И все же у меня есть много оснований быть довольным
99
Р гогами турнира кандидатов 1953 года. Почему? Потому,
что мне удалось сыграть в нем несколько партий, которыми,
скажу без излишней скромности, может гордиться гросс-
мейстер. Среди них сложная стратегическая борьба черны-
ми против шведского гроссмейстера Гидеона Штальберга,
оригинальная, необычная атака староиндийских укрепле-
ний венгерского шахматного лидера Ласло Сабо. Но, ко-
нечно, наивысшим моим достижением в Цюрихе была
получившая приз за красоту партия против гроссмейстера
Юрия Авербаха. Проведенная в нем жертва ферзя всего
лишь за одну пешку произвела на зрителей сильное впе-
чатление, и сейчас эту жертву вспоминают многие. Юрий
Авербах как-то, улыбаясь, рассказал такую историю.
— Встречает меня в театре один человек. «Здравствуй-
те! Кажется, вы шахматист?» — «Да».— «Простите, какая
у вас категория?» — «Я... я — гроссмейстер».— «Вот как!
И как ваша фамилия?» — «Авербах».— «A-а! Ферзь бьет
аш-три! Отлично помню!»
В ту пору мне было всего сорок лет, и я по-прежнему
считал, что имею все основания бороться за шахматную
корону. Вот почему, полный уверенности я начал двадцать
второй чемпионат СССР 1955 года — отборочный к пред-
стоящему в том же году очередному межзональному состя-
занию. Увы, лавров оп мпе не принес: я оказался не в чис-
ле первых четырех, попадавших в межзональную битву,
а где-то в начале второго десятка участников. Обидная
неудача.
Как известно, выбор представителей па самые ответст-
венные международные турниры у нас производится
строго по спортивному принципу. Возразить против подоб-
ной объективности нельзя, и все же порой о пей приходит-
ся жалеть. На межзональные состязания того времени
не попало много интересных шахматистов.
' Победитель Сальчобадена не будет играть в следующем
100
межзональном турнире. Это обеспокоило некоторых люби-
телей шахмат и прежде всего организаторов межзональ-
ного турнира в Гетеборге в 1955 году.
— Допустите в турнир еще гроссмейстера Котова,—
попросили они президента ФИДЕ тех лет Фольке Рогар-
да.— После победы в Сальчобадене его участие в турнире
будет интересным, а кстати, даст нам более значительные
сборы...
Немало усилий в переговорах по этому вопросу при-
ложили чемпион мира Михаил Ботвинник и вице-прези-
дент ФИДЕ от СССР гроссмейстер Вячеслав Рагозин. Шла
речь о допуске троих: Василия Пирца из Югославии, не
попавшего в турнир по каким-то второстепенным показа-
телям, аргентинца Хулио Болбачана, вышедшего из преды-
дущего межзонального турнира 1952 года по болезни, и ме-
ня. Вопрос о допуске должен был решаться на очередном
конгрессе ФИДЕ.
Обсуждение и решение этого вопроса происходило
своеобразно. Я расскажу об этом для того, чтобы читатель
понял, с какими проблемами приходится встречаться на-
шим спортивным представителям и в какой обстановке
работают они па всевозможных международных конферен-
циях и заседаниях. Фольке Рогард прилагал все усилия
для того, чтобы добиться отрицательного решения этого
вопроса. Как мне объяснили потом шведские друзья,
Рогард только что получил должность юридического пред-
ставителя в Европе американской автомобильной фирмы
«Форд» и боялся, что всякая уступка советскому человеку
отрицательно отразится па его «авторитете» за океаном.
Кстати, это смешение бизнеса с «чистыми шахматами»
мы неоднократно чувствовали в решениях конгрессов
ФИДЕ.
Но как ни добивался президент ответа «нет», большин-
ство делегатов конгресса сказало «да». Перевес был па
101
четыре голоса. Казалось бы, все ясно. Но Рогард п не ду-
мал сдаваться.
— На заседании не присутствуют представители не-
которых стран,— сказал оп после того, как выяснил, что
конгресс его пе поддерживает,— Отыщите пх в кулуарах
и пригласите сюда,— распорядился Рогард, явно раздоса-
дованный своей неудачей.
Через четверть часа в дверях показались «загулявшие»
конгрессмены — португальский, испанский и другие. Онп
явно боялись получить нагоняй за прогул.
— Мы тут решаем вопрос о допуске в межзональный
турнир трех участников,— обратился Рогард к пришед-
шим.— Вы за что голосуете: да или пет?
Те стояли растерянные, не зная, о чем идет речь, кого
персопально обсуждают. Как правильно голосовать: за
или против? Наконец, один пз четырех нашелся.
— А президент за что? — спросил оп.
— Президент против,— сообщил Рогард.
— Тогда мы все тоже против,— промолвил за всех
смельчак.
Объявили результат прокорректированного голосова-
ния — пятьдесят процентов голосов против пятидесяти.
А так как против был президент, его голос сочли решаю-
щим. Было объявлено, что конгресс решил не допускать
тройку в турнир, еще на три года была отложена для меня
и двух моих невезучих коллег возможность участвовать
в борьбе за высшие шахматные звания. Рогард попытался
«подсластить» сомнительно полученное решение цветис-
тыми фразами о том, что «Котов — мой лучший друг, но
я никак не могу». Неискренние заверения в дружбе на-
столько надоели мпе, что я решил как-то ответить лидеру
Международной шахматной федерации. Как руководитель
советской группы (гроссмейстер Рагозин вернулся домой)
па заключительном банкете я произнес панегирическую
102
речь в честь Рогарда и закончил ее такими словами:
— Разрешите мне от имени советских шахматистов
подарить Фольке Рогарду вот этот портфель. Мне особенно
приятно это сделать пе только потому, что Рогард являет-
ся крупнейшей шахматной фигурой в мире, по персональ-
но является моим лучшим другом...
Смешливый гроссмейстер Оскар Панно из Аргентины
прыснул в салфетку, затем показал, как предательски
всаживают нож в спину своей ничего пе подозревающей
жертве. Откровенно скажу, в те дни действия Рогарда для
меня действительно были ножом в сппну...
Итак, еще три года ждать, а время шло... Уже тогда
я начинал понимать, что играть в ответственных турнирах
становится все труднее. Первый признак возраста — уста-
лость во второй половине состязания. Не хочется идти па
турнир, отдохнуть бы, полежать па диванчике. Не так уже
четко стала работать голова, казалось, будто у тебя под
черепной коробкой со скрипом движется проржавевший
часовой механизм. Ты пытаешься зацепить одну шесте-
ренку за другую, поддержать работу механизма, а зубчики
проскакивают один мимо другого, пе цепляются. Один
и тот же вариант рассчитываешь несколько раз. В резуль-
тате попадаешь в цейтнот, а при недостатке времени
с такой затупленной сообразительностью дело складывает-
ся совсем плохо.
А как трудно стало играть против молодежи! Садясь
за доску против седеющего гроссмейстера, самые «ловкие»
из молодых мастеров следуют теперь такому, может быть,
и не совсем привлекательному, но спльпо действующему
практическому плану. Начальные ходы они делают без-
различные, не затевая никаких стычек. Первые три часа
проходят в спокойной маневренной борьбе. Но гроссмей-
стер все равно устает. Дождавшись нужного момента,
молодой мастер переходит к решающим действиям. Пора —
103
противник «созрел», его утомленный мозг уже пе в состоя-
нии работать четко. Вызываются обострения, требующие
т< иного расчета, гроссмейстер с ними не справляется —
у пего в мозгу «проскакивают колесики». В результате
неизбежная ошибка и беспомощная гибель в цейтноте.
Сколько партий я проиграл в результате такой вот практи-
чески действенной тактики молодых противников! Упре-
кать за нее молодых? Почему? Шахматист имеет право
и даже обязан использовать слабости противника. Потом,
если ты понял, что пе способен выносить все тяготы много-
трудного шахматного боя, уходи с ринга. Достаточно
поиграл, дай дорогу молодым.
Но «старики» пе сразу сдаются — и так приспосабли-
ваются, и этак.
— Я выработал такой план действий,— делился опытом
с коллегами по возрасту покойный гроссмейстер Александр
Толуш.— Дебют играю быстро и на оставшуюся часть пар-
тии — период непосредственных тактических осложнений
оставляю себе два часа времени... Сижу себе и пе спешу,
спокойно решаю все проблемы острых тактических стычек...
Еще одно выяснилось к «старости». Зритель па совет-
ских шахматных турнирах стал высококвалифицирован-
ным и понимающим толк в шахматах. Каждый ход на
демонстрационной доске встречается в наших залах не
только возгласами одобрения, по иногда и аплодисментами.
Соседу вслух передаются целые варианты, порой вызываю-
щие споры. В результате всегда шум в зале, остановить
который не так-то легко даже опытному судье. Когда мне
впоследствии пришлось быть главным судьей на больших
состязаниях, я понял, как трудпо держать нашу публику
в состоянии покоя. И главное, я понимал зрителей, в ка-
кой-то мере был па их стороне.
Большинство молодых шахматистов — с крепкими нер-
вами — легко переносят шум, он не влияет на точность
104
н качество их игры. А вот пожилым это — нож острый.
Чего только я не пробовал в стремлении избавиться от
влияния шума во время турнирной партии. Пытался даже
вставлять в уши ко второму-третьему часу игры — в зале
шум нарастал с каждой минутой — деревянпые головки
от пешек. Не помогало. Во-первых, они шуршат и еще
более мешают думать. Во-вторых, реакция зрителей явно
подавляла и тоже действовала на мое состояние.
— Котов, давай вставляй пешки! Пора! — кричали мне
наиболее активные зрители из зала...
Мы пытались было обсуждать различные меры изоля-
ции играющих от публики. Выносить столики в отдельную
комнату или отделять играющих стеклянной перегородкой.
Кто-то предложил даже завести в судейской коллегии
шлемы, вроде тех, в которых женщины в парикмахерских
сушат волосы. Зашумела публика — потребовал шлем
и играй без забот.
— А если нужно предложить ничью? — спросили авто-
ра оригинального проекта...
— Приподними шлем... Хотите ничью?.. И опять.
Становилось ясным — близится время расставания
с большими турнирами. На чемпионате Советского Союза
в Риге в 1958 году я в партии против Бориса Спасского
сделал длинную рокировку. Мой молодой противник стал
уже было записывать этот ход на бланке, затем вдруг уста-
вился на меня в изумлении...
— Александр Александрович, так нельзя,— произнес
Спасский.— Ведь ваш король под шахом...
Действительно, я нарушил элементарное правило иг-
ры — в горячке цейтнотного боя я рокировал королем,
когда тот стоял под ударом вражеской фигуры. Пришлось
делать ход королем — по странному стечению обстоя-
тельств этот вынужденный ход тоже вел к поражению
Спасского. Все же на меня этот случай произвел страшное
105
впечатление. Если уж такое происходит, пора уходить.
И я перестал играть. Правда, я не отказывался от турни-
ров спокойных, в местах, где публика вела себя тихо.
Занял первые места в двух международных турнирах
в Швеции, разделил первое-второе места на турнире
в Гастингсе в 1962 году. Но от турниров более длительных,
с сильнейшим составом пришлось отказаться. Когда
в Одессе в 1960 году я поделил третье-пятое места в полу-
финале чемпионата страны с Семеном Фурманом и Леони-
дом Штейном, мне предстояло дополнительное состязание
с ними. Я отказался без игры, отдав право сражаться
в финале своим более молодым коллегам...
Вообще, признаться, пора наступала печальная... Вста-
вала серьезная проблема: что делать дальше?
Итак, возраст делал свое дело. Впереди было несколько
путей, пх-то я и перебирал в мыслях. Первая возмож-
ность — целиком вернуться к деятельности инженера.
После долгих колебаний я отверг этот путь. Прошло уже
лет пятнадцать с того момента, когда я расстался с кон-
структорским бюро. Техника ушла вперед, я заметно
отстал. Разве я сумею вновь включиться в бурный темп
создания новых образцов техники? Потом это значило бы
полностью отказаться от шахмат, а этого мне пе хотелось...
Другая возможность — стать личным тренером какого-
нибудь молодого шахматиста. Честно признаюсь, мне не
хотелось этого делать, для этого скорее всего у меня
пе было требуемых педагогических качеств. Но я ни в коем
случае не думал отказываться от помощи молодым шахмат-
ным дарованиям, наоборот! До сих пор в меру сил делаю
это, но только с помощью занятий в специальных кружках
и школах для молодежи, через посредство статей и книг
по вопросам шахматной теории, школы по телевидению
и т. д.
И все же необходимо было определить общее паправ-
106
ление своей последующей, может быть, последней жиз-
ненной поры. Однажды мне вспомнилась формулировка
из моего аттестата об окончапип школы. Читатель уже
знает, что учителя отмечали мою склонность к математи-
ческим паукам, обществоведению и литературе. С матема-
тическими науками покопчено, но ведь остается еще лите-
ратурная деятельность! Моя журналистская практика
во все предыдущие годы показывала, что я умею неплохо
писать репортерские заметки, очерки. Так не попробо-
вать ли мне пойти дальше: взяться за рассказы, а может
быть, даже романы и повести?
Я был достаточно разумным, чтобы понимать, что
писательское дело — это титанический труд, так просто
научиться этому (даже при наличии способностей) невоз-
можно. Кто-то из писателей говорил: «У нас понимают,
что сделать проект здания можно лишь овладев необходи-
мым минимумом знаний в области архитектуры, теории
прочности, гармонии и строительной механики; а вот
написать роман или пьесу — дело будто бы только жела-
ния, и приступать к этой работе, по их мнению, можно
и без предварительной учебы, без должных знаний».
Для меня была ясна никчемность подобных рассуж-
дений дилетантов, и прежде всего я всерьез взялся за
изучение вопросов техники писательского мастерства.
В ход было пущено самообразование. В моей библиотеке
появились книжки «Как писать рассказы и повести»,
«Построение драматургического произведения». Огромную
пользу оказали мне советы друзей-литераторов, среди пих
я не могу пе отметить кинодраматурга и режиссера Леони-
да Захаровича Трауберга, давшего мне несколько очень
полезных и важных советов.
Но самое главное — это работа, «множество тонн сло-
весной руды». Многократно переписанный эпизод дает
наилучший урок; только написав несколько раз, а потом
107
перечеркнув и обрадовавшись тому, как вдруг заиграла,
засветилась фраза, понимаешь всю мудрость слов Чехова:
«Краткость — сестра таланта». Нечего говорить о том, что
эта работа сопровождалась бесчисленными сомнениями
и восторгами: в один момент кажется, что ты написал
нечто значительное, но утром ты рвешь это все в клочки
в полном отчаянии.
Подбодряло одно — радость, какую я получал в про-
цессе новой работы. Порой мне казалось, что я играю все
ту же напряженную шахматную партию, только вместо
деревянных фигурок передвигаю живых людей, сталкиваю
их, регулирую процесс их борьбы. Вот почему, когда меня
спрашивают: «Как вы научились писать?» — я отвечаю
шуткой:
— Всю свою жизнь я занимался комбинаторикой.
Сначала, как конструктор, я собирал воедппо, соединял
и разъединял металлические детали, затем тот же процесс
происходил на шахматной доске с фигурками и стратеги-
ческими идеями. Ныне я комбинирую на бумаге вообра-
жаемых людей, сталкиваю и разъединяю их мысли, чувства
и действия.
Попятно, что подобная оценка деятельности человека,
пишущего литературное произведение, несколько прими-
тивна, но что-то справедливое, мне кажется, в ее основе
есть...
Первый результат моей работы — книга «Записки шах-
матиста». Она была встречена хорошими отзывами и в пе-
чати, и в высказываниях шахматных любителей. Говоря
об этой книге, я не могу не вынести искреннюю благо-
дарность двум работникам издательства «Молодая гвар-
дия», давшим мне очень полезные советы. Так как моему
примеру следуют и могут еще последовать многие деятели
искусства, науки, спорта, я считаю своим долгом привести
эти советы...
108
— Вы пишете о себе, своей жизни, своих поступках,—
говорил мпе редактор «Молодой гвардии» Владимир Анд-
реевич Смирнов.— А читатель на каждой странице будет
читать ваши слова с мыслью: вот, мол, автор хочет про-
славить себя, как-то возвысить, «внести в историю факты
своей жизни». Я полагаю, что единственный путь сделать
книгу авторитетной у читателя — это, не стесняясь, ста-
вить себя в нелепое и смешное положение. Если вы
в чем-то обмишурились, обязательно опишите; сделали
глупость — не забудьте внести это в книгу.
Я старался следовать этому совету...
В моей рукописи было много сценок, рисующих в не-
выгодном свете коллег по турнирам, главным образом
зарубежных шахматистов. Высмеивались их действительно
глупые поступки, были собраны нелестные о них выска-
зывания.
— Выкиньте все это,— посоветовал мне тогдашний
директор «Молодой гвардии» Иван Яковлевич Васильев.—
Пройдут годы, ликвидируются ссоры, глупости и нелепости
забудутся, но в книге они останутся, и через несколько
лет это будет выглядеть нелестным для вас самого...
В тот же вечер я решительно вычеркнул чрезмерно
острые и обличительные сценки, связанные с нашими
шахматными коллегами.
Литературная работа соблазнительна: добившись одного
успеха, хочется большего. И я решил писать рассказы.
Опять изучил архитектонику рассказа, узнал, как писали
мастера маленьких рассказов. Вскоре в моем шкафу
собралась довольно значительная кипа рукописей, и я ре-
шил нести их в журнал. Увы, дела мои с рассказами
пошли менее успешно. Меня иногда встречали с недове-
рием: как правило, в редакциях любят работать с моло-
дыми дарованиями, а тут прибыл почти пятидесятилетний.
Куда бы я ни приходил, результат был плачевный.
109
Вступив на стезю литературной работы, я вскоре понял,
сколько мучений и неприятных минут придется мне пере-
жить. Каждому понятно, что писать роман пли пьесу
совсем иное дело, чем выиграть, к примеру, партию
в турнире.
Это различие темпераментно выразил однажды народ-
ный артист СССР покойпый кинорежиссер Иван Александ-
рович Пырьев.
Мы обедали с ппм в столовой советского посольства
в Париже, рядом с нами за столиком сидел довольно
высокомерный товарищ, как выяснилось потом, занимав-
ший видный пост в нашей кинопромышленности пятидеся-
тых годов. Мы заговорили о шахматах, событиях последних
месяцев. Я сообщил, что мы только что легко обыграли
в матчах команды Соединенных Штатов Америки, Арген-
тины, Франции.
— Завидую я тебе, Сашка,— горестно покачав головой,
произнес вдруг Пырьев.
— Почему?
— Работа у вас хорошая.
— Не понимаю.
— Выиграл партию, записал очко в таблицу, и кум
королю! А у нас — одному нравится, другой плюется...
II тот и другой тебя поправляют, по-своему хотят. Почему
героиня блондинка, а пе брюнетка? Почему герой поехал
па мотоцикле, а пе взял такси?
— Шахматисты играют хорошо—в этом дело. А вы...—
мрачно произнес наш сосед и тут же попал под огопь
вспылившего режиссера:
— Играют?! С тобой сыграешь! Ты... ты даже умудрил-
ся в первом просмотре против кинокартины «Чапаев»
голосовать! Перестраховщик!
Признаюсь, я много раз впоследствии вспоминал этот
разговор в парижской столовой.
НО
ПО СЛЕДАМ ЛЮБИМОГО ГЕРОЯ
1ПГ еРВЫ1* сборник моих рассказов вышел в свет
ГТ  в издательстве «Молодая гвардия». Он назывался
L L1 «Похищение Прозерпины». Некоторые рассказы бы-
ли помещены в спортивных альманахах, наиболее инте-
ресный из пих «Утро чемпиона» получил хорошую оценку
такого знатока литературы и спорта, как писатель ЮрпГ
Трифонов.
Эта оценка была особенно важна для меня, так как
рассказ этот был экспериментальным. В нем было описано
детство моего любимого шахматиста, великого русского
чемпиона мира Александра Алехина. Еще в 1927 году,
когда я только узнал о шахматах, мое познание законов
стратегии и тактики шахматного боя шло через анализ
партий знаменитого матча Алехина с Капабланкой. Победа
Алехина в комбинационном стиле, оспованпом на высокой
технике и понимании позиции, произвела на меня наи-
сильнейшее внечатлеппе. Сыграть как Алехин — было
моей мечтой в каждой партии.
Позже я напряженно следил за каждым взлетом и па-
дением русского чемпиона, а их в период 1927—1934 годов
было много. Печалился, когда оп в состоянии расстройства
и упадка проиграл шахматную корону в 1935 году Максу
Эйве, пе переставал верить в него даже тогда, когда не-
которые скорые на выводы «знатоки» объявили в шахмат-
ных журналах о закате шахматного дарования Алехина.
А через два года в блестящем реванше Алехин вернул
себе звание чемпиона мира! Победа была убедительной,
а партии — полны несравненной красоты и логики.
Во время войны до пас доходили смутные слухи о том,
что Алехин играет в турнирах на территории, оккупиро-
ванной фашистами. Сообщали также, что он допустил
резкие высказывания о своей Родине. Все это возмущало
111
пас. Но как же мы обрадовались, узнав, что слухи эти
пе соответствуют действительности. Когда чемпион мира
принял вызов Михаила Ботвинника, мы ждали приезда
Алехина в Москву.
В весенние месяцы 1946 года я подал заявку в изда-
тельство «Физкультура и спорт» с предложением вы-
пустить книгу «Шахматное наследие Алехина». Это был
неожиданный п, прямо скажем, довольно рискованный
шаг: в те дни даже «защиту Алехина» некоторые ретивые
шахматные руководители предложили именовать в газетах
«защитой Кляцкипа». Кстати, они же изгнали латинские
буквы из шахматных бюллетеней, и некоторые из них
издавались с обозначениями ходов «Ладья зе-одип, де-три».
На мою заявку не ответили — руководители издатель-
ства думали. Я повторил запрос и, надеясь на лучшее,
взялся собирать партии покойного русского чемпиона
мира. Помогали советские шахматисты, друзья Алехина,
многие мои друзья за рубежом. Как раз летом 1946 года
я поехал па международный турнир в Гронинген, где
собрались почти все сильнейшие шахматисты того време-
ни. Много ценного рассказали мне об Алехине гросс-
мейстер Милан Впдмар из Югославии, спутники чемпиона
по многим турнирным боям, обычно молчаливый швед
Госта Штольц, доброжелательный и умный гроссмейстер
Савелий Тартаковер. Были и резко отрицательные мнения
об Алехине, особенно отличался Осип Бернштейн. Но его
словам придавали мало значения, этот гроссмейстер-не-
удачник был явно зол па весь мир, вероятно, поэтому его
нападкам подвергались в свое время и Алехин, и даже
Капабланка.
Из Гронингена я привез много неизвестных мне партий
любимого чемпиона, вскоре к пим присоединились другие,
присланные мне со всех концов Советского Союза и из-за
рубежа. Всего их набралось более полутора тысяч.
112
Я принялся за разбор и анализ собранного матери-
ала.
Признаюсь, мне пришлось потратить много времени.
Особенно основательно поработал над расчетом вариантов
в сложных комбинационных позициях, которые встреча-
тись па каждом шагу. К счастью, это пе было потерей
времени, ибо анализ алехинских партии — лучший путь
освоения шахматного мастерства. Мне удалось опроверг-
нуть многие выводы гроссмейстеров, ранее комментиро-
вавших эти партии; досталось, правда, и некоторым
вариантам самого Алехина.
— Среди первых книг, которые я прочел на русском
языке, была ваша: «Шахматное наследие А. Алехина»,—
сказал мне в Ванкувере в 1971 году Роберт Фишер.—
Хорошая книга.
— И чем опа вам понравилась?
— В ней очень много новых анализов. Многие позици
разобраны по-новому.
Уже тогда я подумал: вот, оказывается, что ценит
в шахматах этот выдающийся гроссмейстер. Он прав —<•
умение видеть в шахматах далеко и точно считать вариан-
ты — главнейшие качества шахматного бойца. Это доказал
сам Фишер на своем пути к шахматному трону.
Два тома книги «Шахматное наследие А. Алехина»,
вышедшие в 1954 и 1958 годах, сразу же были переведены
на немецкий язык, вышли они также в Болгарии и Чехо-
словакии.
В 1954 году в Париже во время матча СССР — Франция
ко мне подошел высокий, худой человек лет шестидесяти.
— Я хочу сделать вам подарок,— сказал он.
И протянул какую-то папку.
— Что это? — спросил я.
— Некоторая часть архива Алехина,— ответил этот
русский человек, проживавший во Франции.— В благодар-
на
ность вам за то, что вы подняли Алехина. Вместе с ни.
вы подняли и всех пас, русских...
Оп рассказал, что когда-то служил в войсках Врангеля,
но теперь получил советский паспорт п едет па Родину.
Подобные встречи бывали у меня и в других городах.
Много сведений о последних днях Алехина я получил от
португальских шахматистов, рассказали мне о важных со-
бытиях его жизни и испанцы.
Полученные материалы подали мне мысль: написать
роман о жизни Алехина, тем более что «Утро чемпиона')
получило уже одобрение. Начался сбор бытового мате-
риала, подробностей, необходимых для создания романа.
Естественным было обратиться к дочери Алехина от пер-
вого брака — Гвендолине Изнар, жившей в то время
в Париже со своим мужем — шахматистом и спутником
Алехина по его выступлениям во Франции.
Я написал в Париж письмо, в котором было около пяти-
десяти вопросов. Гвендолипа прислала объемистую ответ-
ную бандероль, в ней было все, что знала она об Алехине
и его жене — своей матери. Этот ценнейший материал
сослужил мне огромную службу.
Несколько лет обдумывал я сюжет романа, свою точку
зрения на шахматные события того времени. Прежде всего,
решпл я, писать об одном Алехине трудно. Необходимо
связать его судьбу с судьбой его коллег и противников —
чемпионов мира Эммануила Ласкера и Хосе Капабланки.
Это оказалось верным решением: трагические судьбы этих
двух великих шахматистов как бы перекликаются
с судьбой Алехина.
Далее передо мной встал другой вопрос: в какой сте-
пени я должен придерживаться в романе исторической
точности? Впоследствии некоторые сторонники точности
меня упрекали за вольности, что вынудило мепя дать
ответ в печати примерно следующего содержания:
114
«Сохраняя точность в передаче основных событий из
жизни Алехина, а также его шахматных выступлений,
я допускал вольности в обрисовке бытовых подробностей,
что я, как автор художественного произведения, вполне
имел право делать».
Наконец, пятнадцатплетнпй труд был закопчен. Поло-
жительно отозвались о нем писатель Владимир Тендряков,
редактор журнала «Москва» Евгений Поповкин.
Особенно большим приверженцем романа, буквально
его «крестным отцом» был писатель Борис Костюковскпй,
хотя одновременно он с дружеской прямотой критиковал
мои упущения. Вскоре роман вышел в свет в нашей стра-
не, а потом и в Югославии: его напечатали в газете «Вест-
ник» (г. Загреб) — целый месяц печатали по подвалу в но-
мере. Перевели на узбекский язык, издали чехи. Если с рас-
сказами мои дела шли поначалу плохо, то с романом они
сложились на редкость удачно...
Выход ромэна, правда, задержался на несколько лет
из-за того, что я сделал попытку сначала поставить фильм
по этому сюжету. Такой совет дал мне мой сосед по дач-
ному поселку писатель Аптонов. Страстный любитель
шахмат, Сергей Петрович сказал:
— А почему ты решил писать роман? Это же сюжет
для отличного фильма. Пиши сценарий и ставь фильм.
После досадных проволочек и серьезной критики па
«Мосфильме» сценарий мой приняли. Молодой режиссер
Юрий Вышинский создал режиссерский сценарий «Белых
и черных». Была организована съемочная группа, на роль
Алехина был приглашен изумительный исполнитель — на-
родный артист СССР Борис Николаевич Ливанов. Мы были
знакомы раньше, не раз встречались в творческих домах
Москвы. Каждый раз, здороваясь со мной, оп не упускал
случая произнести своим глубоким басом излюбленную
реплику Ноздрева из спектакля МХАТа «Мертвые души»:
115
— Знаем мы, как вы не умеете в шашки играть!
Меня давно уже восхищали исключительное актерское
мастерство Ливанова, его редкие природные данные,
огромный сценический талант, отточенный многолетним
опытом и неустанным трудом. Бьющий через край темпе-
рамент, редчайшая выразительность позволяли ему создать
много выдающихся театральных образов, надолго остав-
шихся в памяти современников. Я помню красавца Лива-
нова в образе Дубровского в фильме «Дубровский». А как
можно забыть огневого Швапдю из «Любови Яровой» или
обаятельного Рыбакова из «Кремлевских курантов», для
которых не были препятствием ни опасность, ни даже
сама смерть. След в памяти оставил ливановский Потемкин
в картине «Адмирал Ушаков». А его Ноздрев и особенно
знаменитая сцена игры в шашки с Чичиковым в «Мертвых
душах» — превосходнейший пример исполнительского ма-
стерства характерной роли. Каскад ливановских трюков
в этой сцене отличается не только редчайшим комизмом,
выразительностью, но и точностью — он сумел зорко под-
смотреть психологию и привычки человека, ведущего
сражение в простых (конечно, бытовых, а не турнирных)
поединках в шахматы и в шашки.
Около года работал Борис Николаевич над ролью Алек-
сандра Алехина — высказывал пожелания, делал замеча-
ния, просил, требовал. Потом пошли кинопробы. Я до сих
пор храню первую фотографию любимого артиста в роли
Алехина: Ливанов спдит за шахматной доской в позе,
которую любил принимать русский чемпион. Сколько вели-
чия и гордости в этой позе, уверенности в себе и вместе
с тем непоколебимой отрешенности от всего внешнего
мира. Взгляд — там, в глубинах шахматных позиций, ни-
что, кажется, не в состоянии вернуть его к реальной дейст-
вительности, оторвать от увлекательной игры. Недаром Бо-
рис Николаевич подробно расспрашивал меня о том, как
116
гроссмейстер сидит за шахматным, столиком, каким жестом
забирает вражеские фигуры. Уж оп-то мог скопировать
любой жест!
Как-то оп повез мспя к себе па дачу — я был ошелом-
лен целой коллекцией всевозможных художественных из-
делий пз дерева: чаще всего это были естественные куски
коры или больших сучьев, обработанные и превращенные
рукой Ливанова в очаровательные скульптурные поделки.
Это была работа настоящего художника, и я не удержался
от похвалы.
— Вот то-то, батенька! — загремел бас Ливанова.—
Знай наших! Таланты — они как грибы: то их нету, а то
вдруг целый выводок!
Примерно в тот же период Борис Николаевич поставил
спектакль «Братья Карамазовы», в котором сам играл
роль Дмитрия Карамазова. Хотя он по возрасту уже пе
совсем подходил для этой роли (выдавали предательские
складки на подбородке), все же мастерство позволило
артисту преодолеть и это препятствие. Он очень гордился
и своим исполнением, и постановкой, но особенно одной
из реплик, которую он, по его словам, сам придумал.
— Я тебя ненавидя любил, а ты меня любя ненавиде-
ла! — часто повторял мне Ливанов дома или в лесу сцени-
ческую реплику Карамазова, обращенную к Грушеньке.—
Как, а?
Это был великий мастер сцепы, театрального пере-
воплощения. Уже значительно позже, в последние годы
жизни Бориса Николаевича, мы сидели с ним в Московском
доме кино на премьере кинокартины «Степень риска».
Ливанов в ней с таким мастерством сыграл роль хирур-
га — его мимика, жесты, взгляд, движения тонких ловких
пальцев,— все поведение во время сложнейших операций
так соответствовало образу врача-хирурга, что я буквально
был ошеломлен. Увидев выражение моего лица в момент,
117
когда зажегся свет в зале, Борис Николаевич только и вы-
молвил:
— Вот так-то!
Как бы предчувствуя скорый конец жизни, Ливанов
работал с редкой неистовостью. Иногда, к сожалению, не
выдерживал огромной нагрузки, которую имел в МХАТе,
па многочисленных киносъемках...
Процесс создания фильма об Алехине кончился неожи-
данно и, признаюсь, весьма тяжело для меня. План вы-
пуска кинофильмов на студии «Мосфильм» был резко
сокращен, в число картин, производство которых прекра-
щалось, попала и наша.
РЯДОМ С МСЛЫЮМЕПОП
Lgl имой 1965 года в Москве свирепствовал грипп, охва-
г®1 тивший в ту пору почти весь земной шар. В аптеках
и поклиниках все работники носили марлевые повяз-
ки, рекомендовалось избегать ненужных собраний людей.
Именно в это время мне пришла в голову мысль: а по
написать ли мне пьесу об Алехине? Позже я в шутку
именно гриппом объяснил такое дерзкое намерение. Более
месяца я исступленно трудился над созданием острых
сценических коллизий, наконец переплел свой нежданно
рожденный опус и понес в театр. Выбрал я — гляди какой
размах! — один из лучших театров в стране — Государ-
ственный академический театр имени Евг. Вахтангова.
С художественным руководителем этого театра — народ-
ным артистом СССР Рубеном Николаевичем Симоновым
я был немного знаком, ему-то и передал пьесу.
Из театра поехал в шахматный клуб — на Гоголевский
бульвар, по соседству с Арбатом, потом вернулся домой
118
обедать. В конце обеда раздался телефонный звонок. Зво-
нил Рубен Николаевич.
— Пьеса мне понравилась,— сообщил он.— Будем ста-
вить.
Это было самое небывалое в моей жизни призна-
ние.
Вскоре началась работа над «Белыми и черными», по,
увы, в театре Вахтангова они не увидели свет. Рубен
Николаевич уже тогда был тяжело болен. Оп мужественно
продолжал работать, но до моей пьесы руки пе дошли.
Что ж, «театр — дело сложпос» — научили меня уже
в первые дни вахтанговцы, и опыт работы с ними дал мне
полезный урок.
Впоследствии я много раз спрашивал сам себя: как
это могло получиться, что человек, по существу мало зна-
комый с театром и драматургией, пишет свою первую
пьесу и ее принимает один из лучших театров? Для на-
писания пьес нужен театральный опыт, знание законов
сцены, специально вырабатываемое практикой «чувство
сцены».
У меня же связь с театром носила случайный характер,
да и ю в юные годы. Мне в детском любительском театре
приходилось играть три раза — и каждый раз роль свя-
щенника. Помню чувство ужаса, охватывающее тебя в тот
момент, когда на сцене забываешь текст или когда у тебя
отваливаются приклеенные усы...
Скорее всего, в приобретении драматургического и теат-
рального опыта мне помогли встречи с замечательными
артистами, о пих я п расскажу читателям. Как-то уж так
получается у человека: когда человек выдающегося даро-
вания живет и действует с тобой рядом, ты не ценишь
этого, считаешь само собой разумеющимся. Но позже,
«с расстояния», все больше начинаешь понимать, какими
счастливыми были моменты общения, как благосклонна
119
была к тебе судьба, даровавшая удивительные минуты
близкого знакомства с личностью поразительной.
В 1939 году предательская ангина настигла мопя во
время XI чемпионата СССР. Вынужденный играть с тем-
пературой, я еле дотянул до конца турнира, а затем на
два месяца слег с острым суставным ревматизмом. Из боль-
ницы поехал в подмосковный санаторий Барвиху. Здесь-то
мне и суждено было повстречать много интересных людей,
известных всему миру.
Вообразите, парень двадцати шести лет встречает сразу
двух героев испанских событий секретарей Компартии
Испании Хосе Диаса и Долорес Ибаррури, знамениты?:
полярных авиаторов Бориса Чухповского и Марка Шеве-
лева, академиков Сергея Алексеевича Чаплыгина, Ивана
Алексеевича Каблукова и множество артистов. Среди них
величественный и молчаливый Владимир Иванович Неми-
рович-Данченко и обаятельный, веселый и общительный
Пров Михайлович Садовский. От него-то я и получил пер-
вые свои сведения о театральных топкостях.
Разные по возрасту (Прову Михайловичу было тогда
около шестидесяти лет), мы сдружились с пим. Сближение
произошло па почве несравненного мастерства Садовского
в игре на биллиарде. Я сам увлекался этой несложной
игрой, знал некоторые приемы, неплохо играл, но уже
первая встреча с артистом показала, что о какой-либо
серьезной борьбе между нами и речи не могло быть.
— Знаем мы, как вы пе умеете в шашки играть! — при-
говаривал Пров Михайлович при каждом ударе кием
по шару, после чего мпе в большинстве случаев приходи-
лось вынимать положенный в лузу шар. Особенно непобе-
дим он был в разгрузочные дни, установленные для него
санаторными врачами,— видимо, голод способствовал не-
обычайной точности ударов.
Мы много- гуляли с выдающимся артистом Малого
120
театра по живописным аллейкам санатория, он рассказы-
вал мне смешные и трогательные истории, невольно касал-
ся сторон артистического мастерства. Как-то мы обсуждали
только что просмотренную кинокартину «Петер» с учас-
тием замечательной актрисы Франчески Гааль.
— В чем сила фильма? — повторил мой вопрос Пров
Михайлович.— Очень просто — все артисты удивительно
играют. Не только сама Франческа Гааль, но даже веснуш-
чатый мальчишка, судья, наконец. Великолепные артисты!
Один герой-любовник немного подкачал, зато посмотри-
те — морда-то у него какая! Красавец!
Узнал я, конечно в первом приближении, о театральной
школе Малого театра, ее методах. Много слышал от Прова
Михайловича рассказов о замечательной театральной семье
Садовских. Не раз жалел, что кинематограф не донес
до нас примеры их несравненного мастерства.
— Но почему вы сами не снимаетесь в кино? — иск-
ренне удивился я.
— Как-то вот не получается... Никак не могу прила-
диться к стесняющим условностям съемок,— отвечал Пров
Михайлович.
Я, естественно, попросил разъяснений, и он дал мне пх.
— Вообрази, что я должен прийти в ярость. На сцепе
хватаю стакан и с силой бросаю его в угол. Вдребезги,
лишь осколки летят в стороны. А теперь то же самое
я должен проделать в кино. Я обязан так соразмерить
удар, чтобы стакан не вышел из поля зрения камеры,
да и сам я пе имею права отскакивать в сторону. Не могу
я этою делать, не могу!
Как жалко, что сроки пребывания в санатории огра-
ничены. Мы расстались с Провом Михайловичем, потом
несколько раз случайно встречались в Москве. Он слабел —
его губила страшная болезнь, вскоре унесшая его в мо-
гилу.
121
Примерно через год произошла еще одна встреча,
сыгравшая заметную роль в моем театральном «образо-
вании».
Осенью 1940 года в Москве должно было происходить
очередное, XII первенство Советского Союза по шахматам.
К ответственному соревнованию я поехал готовиться
в подмосковный санаторий, расположенный в Звенигороде.
Встретили меня здесь заботливо: хотя в летний сезон все
было забито сполна, все же нашлась для мепя отдельная
маленькая комнатка в соседнем с главным корпусом
помещении. Никто мне не мешал, и я увлеченно готовил
повые варианты для встреч с опаснейшими противниками.
Мои многочасовые занятия в самое жаркое летнее время
невольно вызывали уважение и у отдыхающих, и у работ-
ников санатория.
Однажды в мою комнату пришла сестра-хозяйка сана-
тория.
— У пас к вам просьба, товарищ Котов,— обратилась
опа ко мне.
— Какая?
— IIе могли бы вы дать согласие поселить к вам одного
отдыхающего? Думаю, вы согласитесь, когда узнаете кто
это... Заслуженный артист Рафапл Григорьевич Корф.
— Корф и Рудин?! — произнес я фамилии популярной
в те дни эстрадной пары.— «Корф вдевает нитку в иг-
лу» — эту картину забыть невозможно!» — процитировал
я строку из одной рецензии на выступление артистов.
— Так, значит, можно?
— Что за вопрос! Обязательно!
— А если вам нужно заниматься, мы можем предло-
жить...
— Ничего, не беспокойтесь... Я уже кончил готовиться,
теперь нужно отдыхать.
Через четверть часа появился Рафаил Григорьевич —
122
невысокого роста человек лет сорока с небольшим. Видеть
его вот так рядом, не на эстраде, было, пожалуй, еще боль-
шим удовольствием. Оп улыбался, казалось, веселье при-
шло в комнату вместе с ним и прочно, надолго в ней
поселилось.
О занятиях я забыл окончательно, с головой поглощен-
ный всевозможными рассказами Корфа из жпзни его
коллег, самыми необычными театральными анекдотами.
И через эти вот маленькие истории я познавал в то же
время много нужного и важного.
Главное место в рассказах Корфа занимал народный
артист республики Владимир Яковлевич Хенкин. Я знал
этого замечательного комика еще по Туле: «в живых
шахматах», организованных однажды в тульском цирке,
участвовали московские артисты, и Хепкип был черным
королем. Мне запомнились его искрометные шутки, Ра-
фаил Григорьевич каждый дспь вспоминал новые проделки
и остроты своего коллеги по театру.
— Вот что интересно,— говорил Корф,— Хенкин при-
ходит в театр, собирает вокруг себя кружок любопыт-
ных — кто не рвется побывать рядом с этим удивительным
комиком? Пройдет десять минут, пятнадцать... Глядь,
Хепкина уже нет — ушел.
— Почему? — наивно спросил я.
— Видите ли, в чем дело: долго человек смеяться пе
может — устает. Если бы Хенкин остался дольше, люди
уже не воспринимали бы так остро его рассказы и шутки...
Здесь тоже, как у вас в шахматах, нужно не попасть
в цейтнот илп, чего доброго, не просрочить время.
Много интересного рассказывал Рафаил Григорьевич
о законах сцены, впоследствии некоторые его мысли со-
служили мне хорошую службу. Однажды мы отправились
с ним смотреть кинофильм «Большой вальс» режиссера
Дювивье, пользовавшийся в то время огромной популяр-
123
ностыо. Мой спутник принес с собой в кинозал бумагу
л карандаш.
— Это зачем? — спросил я.
— Хочу записать порядок сцеп и свои впечатления
от этой замечательной картины,— ответил Корф.
Когда через два часа зажегся свет в кинозале, бумажка
в руках Корфа была чиста.
— Опять не получилось,— развел руками артист.—
Восьмой раз хожу на эту картину, намереваясь записать
очень важные и нужные впечатления. Но каждый раз ни-
чего пе записываю — так увлекаюсь. Вы знаете почему?
Любой эпизод здесь длится ровно столько времени, сколько
надобно для создания сильнейшего впечатления; кадр
держится на экране точно рассчитанное время. Ни секун-
ды больше, ни секунды меньше.
Теперь, просматривая новый фильм, я невольно при-
кидываю, насколько продолжителен тот пли иной кадр
и где произошла обидная затяжка.
За два года работы над пьесой в театре имени Вахтан-
гова и общения с замечательными артистами я — дилетант
в вопросах артистического мастерства — сумел познако-
миться с великим таинством, дающим возможность одному
человеку двигаться, говорить и иными способами выра-
жать страсти, порой вовсе ему пе свойственные, создавать
образ человека, на него непохожего. Короче говоря, позпал
то магическое действие, которое именуется сценическим
мастерством.
Был я свидетелем подлинного театрального подвига
Юлии Константиновны Борисовой, в течение двух с лиш-
ним часов в «Варшавской мелодии» удивлявшей даже ви-
давших виды знатоков не просто естественностью поль-
ского акцента, но органическим слиянием с образом
польской женщины — ее легкостью речи, своеобразным
темпераментом, характерным изяществом походки.
124
Упивался я великолепным тембром голоса Юрия Яков-
лева, пылкостью страстей во многих театральных образах
Михаила Ульянова. А как можно было не любоваться
сценической пластичностью и подлинно мужской красотой
Василия Ланового. Вплотную столкнулся я с выдающимся
мастерством перевоплощения, свойственным такому много-
плановому артисту, как Николай Гриценко. Ему было
поручено играть роль главного героя в пьесе «Белые
и черные». Созданные им образы Мышкина в «Идиоте»,
Протасова в «Живом трупе» — шедевры артистического
мастерства. Но особенно поразили меня его характерные
роли, в частности в пьесе Мампна-Сибиряка «На золотом
дпе».
Однажды в Центральном доме работников искусств
в Москве был творческий вечер Гриценко. Когда объявили
о том, что будет показан отрывок из спектакля «На золо-
том дне» и на сцену вышел купец в шикарной поддевке,
я спросил у своих соседей:
— Кто это?
И удивился, когда они мне ответили:
— Не узнаете? Это же Николай Гриценко!
Мне не удалось изучить, так сказать, вплотную арти-
стический почерк Рубепа Николаевича, хотя еще до войны
я видел его удивительную игру во многих постановках
театра. Когда я стал «закулисным» посетителем театра,
то смог побывать лишь на спектакле «Филумена Марту-
рано», в котором Симонов вместе с Цецилией Львовной
Мансуровой великолепно вели действие, хотя, увы, годы
невольно замечались и заставляли лишь предполагать,
какими эти актеры были когда-то...
Понять все величие артистического мастерства Рубепа
Николаевича можно было даже не из спектаклей. Во вре-
мя репетиций он порой отправлялся на сцепу, чтобы
объяснить актеру свою мысль, и одним штрихом, одним
125
движением показывал всю мощь своего дарования артиста.
Однажды он назначил мне встречу в театре в три часа
дня, сразу после репетиций. Когда я вошел в темный
театральный зал, репетиции еще не кончились. Как обыч-
но, Рубен Николаевич находился в центре зала, рядом
с ним сидели ассистенты. Вдруг один из них отыскал
в темноте меня.
— Рубен Николаевич извиняется, что задержалс
и просит вас подойти к нему.
— Посидите со мной,— предложил Симонов, когда
я подошел к его излюбленному режиссерскому «диспетчер-
скому пункту». Шла репетиция «Золушки». Король —
пе помню кто из артистов исполнял его роль — должен
был, играя скипетром, пройти от задника к рампе. Несколь-
ко раз пытался он проделать этот короткий, по вырази-
тельный путь.
— Не то! — оценивал его проход со своего режиссер-
ского места Симопов.
И так пытался идти уставший актер, и по-иному.
Симонов был недоволен. Вдруг оп встал с места, бодро
прошел к сцене, поднялся по ступенькам. Вот он уже
у задней кулисы, в руках его скипетр.
— Следите,— посоветовал он актеру.
И пошел к рампе. Что это был за проход! Позже ар-
тисты мне говорили, что длительный проход по сцене или
во время киносъемок — одна пз труднейших артистических
задач. Недаром так отмечают знатоки подобный длинный,
проделанный блестяще проход Софи Лорен в фильме
«Брак по-итальяпскп». Подобное же впечатление было
у меня от показа Рубена Николаевича. К рампе шел
король — настоящий, веселый по нраву король, во всем
величии своей власти и уверенности в своих действиях.
Как сразу заиграла сцена, какими красками засветились
действия остальных артпетов!
126
И еще одна сторона театрального мастерства Рубепа
Николаевича навсегда осталась в моей памяти. Всех, кто
сталкивался с ним в работе, удивляла его музыкальность.
Меня поразила, например, глубина и точность его замеча-
ний по вопросам музыкального оформления моей пьесы.
Однажды Рубен Николаевич беседовал с артистами,
собравшимися в театре днем для разбора предстоящего
спектакля. Зашла речь о музыке, о песнях, которые пред-
стояло исполнить в спектакле.
— В чем будет доходчивость музыкального сопровож-
дения и песен в этом спектакле? — спросил Симонов ауди-
торию и сам же ответил: — Лучше всего исполнять произ-
ведения, хорошо известные зрителю. Знакомство с музыкой
невольно поможет ему лучше понять спектакль, а нам —
добиться того впечатления и той реакции, которая нужна.
А как сам оп исполнял песни! На шестидесятилетием
юбилее моего друга драматурга Иосифа Прута в Централь-
ном доме литераторов Симонов пел дуэтом с народным
артистом СССР Иваном Семеновичем Козловским. Собст-
венно, пел один Козловский, Симонов иногда лишь произ-
носил отдельные фразы. Но как произносил! Вообразите,
темнота па сцене, на диване сидят Козловский и Симонов.
Освещает их торшер, стоящий рядом. Под звуки гитары
высокий чистый тенор Козловского выводит первые слова
задушевного старинного романса:
Я встретил вас — и все былое...
Конец каждой фразы глубоким проникновенным бари-
тоном повторяет Симонов. Козловский продолжает:
В отжившем сердце ожило...
Симонов бросает в зал одно лишь слово «ожило».
Но что это было за слово! Зал замирал, потрясенный, рас-
троганный, взволнованный.
127
Я вспомнил время золотое —
И сердцу стало так тепло...
Однажды Рубен Николаевич в день какого-то моего
семейного торжества пришел ко мне домой. В минуту oi-
кровенпого разговора я сказал ему:
— Я мечтаю об одном... Если когда-нибудь будет
премьера пьесы или иной торжественный день, попросит?
Ивана Семеновича и спойте еще раз «Я встретил вас»...
Рубен Николаевич обещал...
Но была другая песнь Козловского. Зрительный зал
театра имени Вахтангова переполнен. На сцепе построен
высокий постамент, на нем наклоненный, обращенный
лицом к залу, утопая в цветах, лежал в гробу Рубен Ни-
колаевич. С пим прощались любимые ученики, соратники
по театру, многочисленные друзья, приехавшие со всей
страны. Зазвучала скрипка, и тот же голос Козловского
запел в мертвой тишине зала любимую песню Симонова —
песню расставания и проводов в загадочный, жуткий путь:
Выхожу один я на дорогу.
Сквозь туман кремнистый путь блестит.
Ночь тиха, пустыня внемлет богу.
И звезда с звездою говорит...
Пьеса «Белые и черные» увидела свет в Московском
театре имени Н. В. Гоголя в постановке заслуженного
деятеля искусств Бориса Гавриловича Голубовского.
Дружный коллектив театра с интересом взялся за спек-
такль, необычный по тематике: было много шуток, артисты
и режиссер часто сражались в шахматы, именовали друг
друга чемпионами мира, гроссмейстерами.
Впервые в жизни я до конца прошел вместе с артисти-
ческим коллективом сложный путь создания театрального
спектакля. Месяца три мы «разминали» пьесу, сидя за
столом, потом началась постройка мизансцен. Мне приш-
128
лось на ходу переделывать отдельные сценки, писать
новые диалоги, давать артистам недостающие реплики.
Потом перешли на сцепу. Как-то вдруг в одпн из дней
артисты появились в гриме, и я воочию увидел всех тех
героев, кого пытался обрисовать в романе и пьесе. Некото-
рые были похожи, иные резко отличались. Но это были
мои герои, придуманные и описанные мною, и я им
прощал все.
Писатель Сомерсет Моэм рассказывает в своей книге
«Подводя итоги» о том, какое впечатление на него произ-
водило первое появление па сцене героев его пьес;
на генеральной репетиции «Белых и черных» я невольно
вспоминал красочно описанные им удивление и восторг,
охватывающие автора при удаче и верной трактовке той
или иной сцепы. А потом премьера; ты выходишь па сцену
после конца спектакля, целуешь руки актрисам, обни-
маешь героев. Кланяешься па аплодисменты зрителей.
Незнакомо все это и необычно...
Главная заслуга успеха принадлежит, естественно,
постановщику спектакля и трем ведущим артистам, испол-
няющим главные роли. Особенно я благодарен главному
режиссеру театра заслуженному деятелю искусств Борису
Гавриловичу Голубовскому, сумевшему найти «зерно»
спектакля, создать настроение в актерском коллективе
и придумать отличное оформление.
Вице-президент ФИДЕ Борис Евгеньевич Родионов,
работавший в то время начальником Главного управления
культуры города Москвы, после первого акта сказал со-
седу:
— Ласкер никуда пе годится. Оп и внешне непохож,
и интонации голоса, жесты совсем не папомипают бывшего
чемпиона мира.
Однако в конце спектакля его оценка резко изменилась.
Мастерство народного артиста республики Юрия Алек-
129
сеевича Смысловского (и фамилия-то почти шахматная!)
позволило ему своими собственными красками воссоздать
неповторимый образ шахматного мудреца. Эммануил
Ласкер пользовался у шахматистов всего мира неизменной
любовью и авторитетом, их подкупала его простота, рас-
судительность п, главное, доброжелательность к своим
коллегам. Таким именно показывает Ласкера Смысловский.
Недаром на выражение любви Ласкера к Алехину, полное
отсутствие зависти, заботу о будущем русского чемпиона
зритель в театре отвечает аплодисментами.
Признаюсь, мы сомневались, сумеем ли достойно вос-
создать образ русского писателя Александра Куприна.
Заслуженный артист республики Александр Федорович
Морозов много спорпл и с режиссером и с автором о том,
каким должен был быть Куприн. Приносил много книг,
цитировал подлинные слова Куприна. Сам подыскал себе
костюм. Все это дало свои плоды: образ Александра Куп-
рина — один из самых запоминающихся в спектакле.
Решающим для оценки образа Куприна был визит его
дочери Ксении Александровны. Хотя мы и пользовались
во время подготовки спектакля консультацией такого зна-
тока быта русской эмиграции в Париже, как Лев Дмитрие-
вич Любимов,— автор книги «На чужбине»,— все равно
уж дочерп-то лучше всего знать своего отца.
Какою гордостью мы все были полны, особенно Моро-
зов, когда после просмотра спектакля Ксения Александ-
ровна сказала лишь такие слова:
— Перемените шляпу. Мой отец носил шляпу совсем
ппого фасона.
Но, конечно, самые большие заботы достались моло-
дому артисту Леониду Николаевичу Кулагину, совсем
недавно прибывшему в театр имени Гоголя из Брянска.
Кулагина увлек образ Алехина, он перечитал о пем всю
имеющуюся литературу, попытался было сам повысить
130
свою шахматную квалификацию. На матч Петросян —
Спасский приехал экс-чемпион мира Макс Эйве — исто-
рический противник Алехина. Как было упустить такой
случай!
В Театре эстрады в Москве, во время одной из пар-
тий матча на первенство мира, я подвел Кулагина к
Эйве.
— Вот артист, который будет играть роль Алехина.
Похож? — спросил я Эйве.
Тот оглядел Кулагина со всех сторон, внимательно
всмотрелся в его лицо и сказал:
— Абсолютно нс похож. Алехин был очень нервный...
Позже, просмотрев готовый спектакль в театре, Эйве
уже был иного мнения. Алехин в театре, по словам Эйве,
и внешним обликом и психологическим складом во многом
напоминает покойного русского чемпиона. Это ли не луч-
шая оценка мастерства Леопида Кулагина?
На Эйве сильное впечатление произвел также образ
жены Алехина — англичанки Грейс в исполнении талант-
ливой актрисы Полли Корнеевой (в других спектаклях
эту роль удачно дублировали актрисы Элла Лашщкая
и Нина Семенова). После спектакля экс-чсмппоп мира
пошел со мной за кулисы и сказал Корпеевой:
— Если бы у Алехина была такая красивая жена, как
вы, я бы проиграл ему матч даже в 1935 году.
Непзмеппым участником спектакля «Белые и черные»
должны были стать шахматы. В театре имени Гоголя
шахматный столик все время стоял в правой стороне аван-
сцены. Но мне пришлось столкнуться еще с одной
проблемой.
В конце второго акта Алехин доигрывает партию из
сеанса против оберштурмбапфюрера Шпака. Переходя на
сторону то белых, то черных, чемпион мира издевается над
фашистом, побеждая его в любом случае. Сцена была
131
написана, приступили к ее постановке. И тут мы задума-
лись над таким вопросом: ведь в числе зрителей, конечно,
будут и шахматисты, причем высокой квалификации.
С балкона, например, они увидят позицию — у шахма-
тиста взгляд зоркий. II если позиция па доске будет
бессмысленной, это вызовет разочарование.
Короче говоря, нужна была позиция, в которой со всей
логикой был бы возможен переход на любую сторону
и победа казалась бы в любом случае оправданной. Недели
две занимался я композицией и все же отыскал такое
положение па шахматной доске. Позже эта позиция обошла
многие журналы мира и вызвала большой интерес. Ар-
тисты выучили это расположение фигурок и в каждом
спектакле быстро и уверенно проделывали все необходи-
мые ходы.
Впрочем, пе всегда. Во время одного из спектаклем
заслуженный артист Юрий Николаевич Левицкий, пре-
восходно играющий роль Шпака, неожиданно, вместо
того чтобы взять белого ферзя, поступил наоборот.
Оп снял с доски собственного короля, бросил его на
стол и с торжеством поднял кверху алехинского белого
ферзя. Кулагин опешил, в спектакле наступила мучитель-
ная пауза.
Но ведь артисты как никто находчивы на сцене.
Среди мертвой тишины вдруг раздался густой баритон Ку-
лагина.
— Позвольте! Вы взяли моим ферзем... собствен
короля.
Зал взорвался аплодисментами. Так в спектакль вошел
новый комический эпизод, родившийся внезапно тут же
на сцепе.
132
ВСЕГДА В МЫСЛЯХ И В СЕРДЦЕ
ЛИГ озпавшему радость пусть изнурительного, по все же
ГТ 1 сладостного литературного труда обязательно хо-
LU чется писать и дальше. II я писал, хотя меня часто
останавливали строгие оценки рецензентов. Прочитав мою
рукопись, даже благожелательно относившиеся ко мне лю-
ди говорили:
— Там, где вы пишете о шахматах,— очень интересно!
— А остальное? — обиженно спрашивал я.
— Остальное?.. Ничего. Но о шахматах, поверьте мне,
интересно.
Порой я возражал, утверждая, что о шахматах вообще
писали мало, потому п интересно, в то время как о любви,
например, или о столкновении характеров — сотни раз.
И все же одно для меня было несомненно — только то, что
знаешь «всем своим существом, душой, разумом», только
об этом ты можешь, при отпущенных тебе природой спо-
собностях, написать хорошо.
П я задумался: что я еще знаю хорошо, кроме шахмат?
Спортивный мир, конструкторское бюро, производство?
И вдруг даже вздрогнул, поняв — Тула! Родной город
неповторимых мастеров, потомков Косого Левши. С ним
связаны первые двадцать два года жизни, самые трога-
тельные впечатления, первая любовь, студенчество. Город,
воспитавший тебя, давший путевку в жизнь. Чудесный
рабочий класс, имеющий славные трудовые и боевые тра-
диции,— вот что оставило в тебе неизгладимые впечатле-
ния. Пх-то ты и имеешь право — и даже должен — пере-
дать читателю.
Уже несколько лет я систематизирую и собира!
материалы о родном городе. Припоминаю Тулу моей
молодости и мастерство туляков прежних лет, жадно
ловлю все, что связано с изменившейся Тулой сегодняш-
133
пего дня п современными мастерами-умельцами. Часть
материала вошла в сценарий документального кинофильма
«Потомки Левши», выпущенного Ростовской студией кино-
хроники, но это всего лишь незначительная часть собран-
ного.
Почти сорок лет, как я уехал из родной Тулы, время,
естественно, стерло в какой-то мере остроту впечатлений,
воспоминания далекого прошлого с каждым годом стано-
вятся все более тусклыми. Но все равно и до сих пор этот
город близок мне, и не только потому, что в нем живут
брат, сестра, близкие родственники и друзья. Этот город
по существу никогда пе исчезал и не исчезнет из сердца.
В моем рабочем кабинете в Москве со всех сторон на
меня «глядит» Тула. Работая, раздумывая, отдыхая,
я всегда вижу перед собой чудесную бело-черную березо-
вую рощу — па одпу из степ комнаты наклеена много-
метровая фотография любимой тропинки Льва Толстого
в Ясной Поляне. Так и хочется присесть и помечтать
па скамейке, па которой великий туляк обдумывал своп
гениальные произведения. Сам Лев Николаевич вот уже
десятилетия в упор глядит на меня с портрета, всегда
стоящего на письменном столе. Признаюсь: когда порой
хочется поскорее закончить работу, избавиться от придир-
чивой самопроверки, когда только и мечтаешь, как бы не
править больше рукопись, облегчить себе изнуряющий
труд с «тысячей топи словеспой руды», взглянешь на вели-
кого трудолюбца писательского мастерства — гениального
туляка «помер один»,— и рука сама невольно тянется
к фломастеру.
Рядом па стене, па полочке — крошечный самовар —
символический подарок туляков. Сколько за эти годы
перевидел я таких тульских самоваров: от рекордного —
в двести пятьдесят литров емкости — до крошечного, ки-
пятящего воду от огня простой спички. Эти памятные
134
символы Тулы встретишь пыпе па любых спортивных
состязаниях, на ассамблеях, митингах дружбы. «Водо-
грейные для чая сосуды с трубой и жаровней внутри»,
как называет их Даль, стали в наши дни общепризнан-
ными подарками для гостей и пользуются у пас большой
любовью.
Миниатюрный макет танка на моей полке также на-
поминает мне Тулу — подобный памятник стоит на одной
из площадей моего города, являясь символом его героиче-
ской обороны во время Великой Отечественной войны.
Если я всегда помнил Тулу, то могу с радостью ска-
зать, что и Тула меня не забывала. Многие события в моей
шахматпой и литературной жизни так или иначе находили
отклик у моих друзей-туляков.
«Туляк Александр Котов занял второе место в чем-
пионате СССР по шахматам и получил звание гроссмейсте-
ра»,— писала тульская газета «Коммунар» в 1939 году;
теплыми словами встретили в моем городе успех земляка
на межзональном турнире в Сальчобадене в 1952 году.
Выход книги, постановка пьесы находили отклик па стра-
ницах тульских газет, а тульское областное издательство
даже переиздало мою книжку «Записки шахматиста».
II сейчас в книгах о Туле пишут о «туляке Котове».
А сколько раз в канун Нового года меня посещали
корреспонденты молодежной тульской газеты! «Что може-
те сказать о прошедшем годе? Каковы ваши планы в буду-
щем году? Что хотите передать своим друзьям — молодым
тулякам?» И мы беседуем о моем городе, прошлых днях
учебы, о достижениях крупных мастеров — выходцев из
Тулы — в различных областях пауки, техники, искусства,
спорта. Сколько их! Министр приборостроения Константин
Николаевич Руднев особенно близок мне — ведь с ним
мы прошли все годы учебы в Тульском механическом
институте, вместе проводили летние вечера в компании
135
друзей в пышном тульским парке культуры и отдыха.
Высокое артистическое мастерство было присуще на-
родному артисту СССР Андрею Львовичу Абрикосову —
он тоже туляк. Кто видел кинокартину «Партбилет» (да
и многие другие фильмы), никогда не забудет талантли-
вого молодого красавца Абрикосова. Мы часто беседовали
с ним о Туле, когда вахтанговский театр, где оп работал,
собирался ставить пьесу «Белые и черные». Абрикосов
с интересом готовил роль Александра Куприна.
Каждый раз, когда я любуюсь новой карикатурой зна-
менитой тройки художников Кукрыниксов, я вспоминаю,
что и в этом ребусном имени скрывается туляк — народ-
ный художник СССР Порфирий Крылов.
II уж совсем близок мне по роду деятельности знаме-
нитый тульский копькобежец, заслуженный мастер спорта
Евгений Гришин. Сколько раз в печати писали о его
удивительной требовательности к себе, позволявшей скоро-
ходу устанавливать поразительные рекорды на коротких
дистанциях. Ныне Евгений Гришин с той же мерой стро-
гости и с той же взволнованностью относится к успехам
и поражениям своих воспитанников — молодых мастеров
ледяной дорожки.
Когда на спринтерском чемпионате мира в Осло
в 1973 году его ученик Валерий Муратов из-за волнения
чуть было не был снят с решающего забега за фальстарты,
Гришин подбежал к корреспонденту газеты «Советски'’
спорт» и сказал:
— Передай — сегодня последний день моей тренерской
работы. Я переживаю больше, чем он. Вот сам бы сейчас
встал па старт... Зачем мне мучиться, зачем?
Корреспондент пишет дальше (и это его мнение отлич-
но характеризует Гришина): «От спринта вам, Евгений
Романович, никуда не уйти. Вы ему отдали жизнь, и ваши
лучшие мгновения жизни связаны с ним, со скоростью,
136
с -победами. И ваши ученики будут так же смелы, отчаян-
ны, рискованны, так же умны на дистанциях, как были
когда-то вы. II еще, дорогой товарищ Гришин, ведь вы
от себя не уйдете...»
За эти сорок лет жизни вне Тулы я не упускал случая
посетить родной город, хотя — увы! — этих случаев было
все-таки слишком мало. Как приятно побывать на родной
земле, в кругу близких, друзей, подышать атмосферой
детства и юности, узнать знакомое, вспомнить о былом,
подивиться новому! А нового в Туле сейчас очень много —
город вырос, преобразился. Какие удивительные здания
построены, светлые просторные проспекты проложены,
широкие легкие мосты возведены!
Разгуливая по знакомым с детства улицам и площадя ,
посещая заводы и фабрики, институты и дома культуры,
я не мог не восхищаться всем тем, что смогло сотворить
прославленное мастерство туляков, помноженное на тру-
довой энтузиазм. На каждом шагу я видел также, что
наряду с новым, передовым мои сородичи сумели бережно
сохранить особенности старой Тулы, характерные черты
города, имеющего вековые традиции.
Я любовался новыми широкими проспектами города,
по в то же время не мог пе растрогаться сохранившимися
маленькими домиками с резными наличниками и игрушеч-
ными крылечками. Моя родная Беляевская — ныне улица
Буденного — летом буквально превращается в живопис-
ный туннель, сверху прикрытый скрестившимися ветками,
а впизу сверкающий чистотой асфальта. А ведь когда-то
по этим улицам я шагал в школу, а потом в институт
по непролазной грязи, а через улицу пас обычно переносил
па спине счастливчик, имевший высокие сапоги.
Тула украшена ныне великолепными монументами
и красивыми зданиями, но она бережно хранит, регулярно
реставрируя и поддерживая, такие старинные церкви —
137
Ц-амПтпики архитектуры, как Успенский собор в Крейле
или Всохсвятскую колокольню. Невольно вспомнил я пе-
чальную судьбу падающей башни в Пизе или несчастных
дворцов в Венеции — у правительства Италии не находится
достаточно средств для того, чтоб сохранить человечеству
эти уникальные памятники архитектуры. А вот рабочие
моей Тулы, партийные и советские организации любовно
берегут памятники прошлого своего города.
А как разрослась промышленность Тулы! Я посетил
два металлургических гпганта — Новотульский комбинат
и завод на Косой Горе. Меня поразили огромные измене-
ния, произошедшие в металлургии Тулы за истекшие годы,
а ведь с этими заводами, особенно Косогорским, связаны
впечатления детства и многие события юности.
Тогда каждый вечер, как мпе казалось, совсем рядом
с нашим домом загоралось зарево — я зпал: пришла пора
выливать шлак пз гигантских ковшей па заводе Косой
Горы. А через несколько лет студентом возил тачки с этим
шлаком, чтоб заработать рубль в дополнение к стипендии,
тут я рисовал злополучную «доску почета». Сколько рас-
сказов о капризах доменного процесса передал мпе рабо-
тавший председателем завкома, а потом секретарем
парткома Косой Горы мой старший брат Алексей. Позже,
в институте, я теоретически понял всю сложность техно-
логического процесса выплавки чугуна.
Пожалуй, самый большой восторг вызывали у меня
рассказы брата о мастерстве педавпо назначенного глав-
ного инженера Косогорского завода. Впечатление уси-
ливалось, может быть, еще и потому, что этот инженер был
моим однофамильцем и даже шахматистом второго разряда.
— Без него, бывало, домна хандрила, капризничала,—
рассказывал брат,— план выполнялся, дай бог, на сорок
процентов. Появился Котов — капризы как рукой сняло!
И будь бы сутками сидел в цехе — ничего подобного, спит
138
ночью дома. Станет невмоготу, позвонят ему часа в три
ночи: так, мол, и так, товарищ главный инженер, рас-
капризничалась домна. «Что с ней? — спросит спросон-
ку.— Как дутье? Какой кокс засыпали, какой флюс? Хоро-
шо. Так вот: засыпьте еще кокса, через пять минут дайте
дутье, а еще через полчаса добавьте флюс. И прошу меня
до утра не беспокоить». Выполнят все его указания,
и домна начинает слушаться мастера, как дисциплиниро-
ванный солдат ефрейтора.
«За всю многовековую историю туляки всегда были
великолепными мастерами-металлургами,— думал я, на-
блюдая величественную картину работающих домн ком-
бината на Косой Горе. — Недаром слава о них идет по
всему миру...»
Тут меня вдруг поразило впезаппо прпшедшее в голову
воспоминание. Где же мы говорили о мастерстве тульских
кузнецов и сталеваров? Ах, вот где! Мигом припомнился
теплый июльский вечер, маленькая веранда кафе и уди-
вительные ландшафты желто-красной Флоренции. Вместе
с моими коллегами я приехал в 1951 году на конгресс
ФИДЕ в Венецию. Международная встреча шахматных
руководителей закончилась раньше срока, и мы имели
время посетить Рим, а потом и Флоренцию.
На вокзале во Флоренции нас встретил заранее
предупрежденный итальянскими друзьями местный жи-
тель — синьор Донато. Человек средних лет, с черной
густой шевелюрой и живым любопытным взглядом черных
глаз, Донато — архитектор по спсцпалыгостп — превосход-
но знал и ушткальпые полотна галереи Уффпцп, и много-
численные истории, связанные с микеланджеловским
Давидом. Но всего больше сведений мы получили от пего
о замечательных дворцах и соборах Флоренцип.
После посещения и осмотра важнейших исторических
памятников синьор Донато пригласил пас в кафе и угостил
139
отличными итальянскими спагетти с томатной подливкой.
Распитая бутылка киянти сделала атмосферу за столом
еще более дружеской и откровенной. Вдруг наш флорен-
тийский гид обратился ко мне с неожиданным вопросом:
— В прошлом году вы играли на турнире в Венеции,
и газеты писали, что вы родились в Туле. Это правда?
— Да... Но почему вы знаете этот город? — уставился
я на синьора Донато.
Итальянец уклончиво повел плечами, затем
объяснил:
— Если уж вы хотите знать, мы с вамп в какой-то
мере соотечественники... Выходцы из одного и того же
города...
— Вы — русский?!
— Не совсем так, но...
И он поведал об удивительной историп своего рода.
В далекие петровские времена в древнем городе Туле
выделялся своим мастерством один оружейник — Демидов.
Вместе с другими тульскими мастерами он переехал на
Урал, где были открыты необозримые залежи руды
и только начинала создаваться металлургическая про-
мышленность. Туляк разбогател — благодатные природ-
ные условия и бешеная эксплуатация дешевого рабочего
труда привели к тому, что следующие поколения Демидо-
вых завладели и рудниками и заводами баснословной цен-
ности.
Один из потомков удачливого туляка стал послом
в Италии, а его сын — Анатолий Демидов слыл среди
русских художников, обучавшихся в Италии, меценатом.
Прогуливаясь с Демидовым по развалинам Помпеи, Карл
Брюллов рассказывал о своей идее создать картину, посвя-
щенную трагической гибели этого города. Анатолий Деми-
дов оплатил заказ картины. Хотя в дальнейшем из-за ка-
завшейся ему медленной работы Брюллова меценат хотел
140
было отказаться от заказа, все же оп купил «Последний
день Помпеи».
Удивительна дальнейшая судьба Анатолия Демидова.
Он женился па племяннице Наполеона — Матильде, купил
маленькое княжество Сап-Донато близ Флоренции (вот
откуда идет фамилия нашего гида). Новоиспеченный князь
Демидов — Сап-Донато содержал в княжестве собственную
гвардию в шесть тысяч человек, подчинявшуюся установ-
ленному им порядку. Потомок туляка стал полновластным
царьком па небольшой итальянской территории.
— Вы могли бы догадаться о том, что предки мои из
России, даже по некоторым чертам моего лица,— сказал
мне Донато, закончив удивительный рассказ.— Оно чем-то
похоже на ваше — это наследственные признаки полонив-
ших когда-то Русь татар.
Официант принес кофе. После небольшого перерыва
я спросил своего итальянского собеседника:
— Вы и сейчас владеете княжеством?
Он горько улыбнулся.
— В наши дни деньги помещают в более выгодные
предприятия. Уже у моего деда не осталось пи лиры
в память о былом величии и роскоши. Единственно, что
за мной еще сохранилось,— это титул: князь Донато.
По сейчас в Италии столько нищих князей!
— Но вы же архитектор!
— В наши дни это маловыгодная специальность, домов
по заказным проектам строится мало... А вы давно были
в Туле?
Беседа коснулась моего родного города. Синьор Донато
в своей библиотеке имел много старинных книг, достав-
шихся ему по наследству. Он так и сыпал историями,
почерпнутыми из этих книг, в пих много говорилось
о мастерстве уральских и тульских металлургов. Вспомни-
ли мы о том, что именно в Туле родилась отечественная
141
металлургия,Плавили руду тогда в ямах, затем в прими-
тивных домнпцах, дутье осуществляли мехами из воловьих
шкур. Позже вокруг Тулы были построены четыре завода,
связанные единым производственным циклом,— два до-
менных, два железоделательных. Как металлургический
центр Тула в те годы вышла на первое место в России.
Русский металл вызывал зависть у самых лучших спе-
циалистов. Запада.
Я рассказал синьору Донато, какие чудеса творят сов-
ременные тульские металлурги. Рядом с мастерством те-
перь в Туле шагает паука, помогающая открывать сокро-
венные тайны природы, добиваться больших успехов.
Ныне тулякп металл варят совсем по-иному. Далеко идет
слава об установке непрерывной разливки стали на Ново-
тульском металлургическом комбинате. «Советский Союз,—
писала мексиканская газета «Эксцельсиор»,— предлагает
новую систему разливки стали, которая требует меньше
вложений, сокращает стоимость производства и дает уве-
личение продукции».
Попятно, что мы не раз вспоминали в разговоре
с синьором Донато о Косом Левше. Рассказал я итальян-
скому потомку туляков, что в Туле работает филиал
Центрального научно-исследовательского института черной
металлургии. Под руководством ныне покойного вице-пре-
зидента Академии паук II. П. Бардпна здесь были про-
ведены важнейшие научные последования в области
металловарсния, а лучшие из потомков Косого Левши,
вооруженные новейшими методами исследования, получи-
ли высшую награду страны — Ленинскую премию. Мастер-
ство Косого Левши обрело в современной Туле новую
форму, основанную па тесной связи труда и пауки.
142
МАСТЕРСТВО БЫЛОЕ И СОВРЕМЕННОЕ
огда ленинградец возвращается в свой родной город
ЗФС после долгого отсутствия, он первым делом идет
L I Л в Эрмитаж пли в Русский музей. Москвич сразу же
устремится в Третьяковскую галерею. А вот туляк один
из первых же дней обязательно проведет в небольших
залах скромного на вид дома на одной Из центральных
улиц города. Здесь, в Музее оружия, собраны изумитель-
ные образцы тех чудесных изделий, которые в течение
многих последних десятилетий и даже веков творят фан-
тазия, настойчивость, упорный труд и прежде всего
мастерство прославленных тульских умельцев.
Один из главных отделов этого уникального музея —
уголок Косого Левши. В нем собраны поразительные
образцы работ тульских механиков, граверов, деревообде-
лочников. Чего только здесь нет! Миниатюрные ружья,
стреляющие настоящим зарядом, резные стволы ружей,
инкрустированные знаменитым тульским мастером М. Сте-
пановым. Тут же рядом — уникальные образцы граверных
работ, чудо, сотворенное простыми резцами в руках туль-
ских мастеров.
Особенно привлекает внимание пистолет-крошка, изго-
товленный в 1898 году и получивший большую золотую
медаль па Всемирной выставке 1900 года в Пари-
же. Размером он меньше спичечной коробки, вес деся1Ь
граммов.
И тем пе менее «оружие» это имеет ствол с парезами,
барабан па семь патронов, предусмотрен даже шомпол.
Все есть — и спусковой механизм, и резная деревянная
рукоятка. Калибр пистолета чуть больше миллиметра, дли-
на патрона — четыре миллиметра.
В 1924 году Музей оружия посетил прославленный ге-
рой гражданской войны маршал Семен Михайлович Вуден-
143
пый. Оп взял пистолетик пальцами, нажал спусковой
крючок спичкой, заостренной, как игла. Раздался выст-
рел — пуля пробила двухмиллиметровый картой, установ-
ленный в пяти метрах от револьвера. Все семь выстрелов
точно поразили цель.
Я вспоминаю свое первое детское впечатление от
посещения Музея оружия — меня с трудом отвели тогда
от стенда с чудо-револьвером. Какой удивительный ма-
лышка, да еще стреляет! Вот что могут сделать рабочие
руки. А рядом лежат ружья размером меньше карандаша,
и они тоже стреляют, да еще как!
Не могут не поразить воображение микроскопические
рисунки п надписи, нанесенные крошечными буквами на
тончайшие пластиночки. Что только пе изображено па
этих миниатюрках! Особенно запомнилась мпе жанровая
сценка, нарисованная на пластинке, величиной меньше
торца спички.
Обутый в опорки, одетый в длинную домотканую ру-
баху, легендарный тульский кузнец Косой Левша бьет
левой рукой молотком по гвоздям подковы. Покорно под-
няв ногу, на которую Левша прилаживает подкову, блоха
стоит, привязанная к столбу, как в кузницах Тулы привя-
зывают лошадей. Внизу под рисунком крошечная надпись:
«М. И. Почукаев».
Много имеется городов па свете, но если можно было бы
вычислить такой фантастический коэффициент, как «ко-
личество мастерства в различных ремеслах па душу
населения», я уверен — Тула легко заняла бы по этому
показателю одно из первых мест. Откуда же взялось это
мастерство, какие причины вызвали появление в Туле
кудесников в любых ремеслах, о которых легенды идут
по свету?
Некоторые в шутку пытаются объяснить это редкое
мастерство старинным указом Петра Первого, пбелужив-
144
шим грозным предупреждением всем нерадивым, лодьфям
и неумелым.
• ’ «Повелеваю хозяина тульской оружейной фабрики
Корнилу Белоглаза,— писал преобразователь Руси,— бить
кнутом и послать в работу в монастырь, понеже он, подлец,
осмелился войску государеву продавать негодные пищали
и фузеи.
Старшего олдормапа Флора Фукса бить кнутом и со-
слать в Азов, пусть не ставит клейма на плохие ружья».
Строгий был царь! Разделавшись с провинившимися,
Петр дал указания и на будущее:
«Приказываю ружейной канцелярии переехать в Тулу
и денно п нощно блюсти исправность ружей. Пусть дьяки
и подьячие смотрят как олдермапы клейма ставят, буде
сомнение возьмет, самим проверять смотром и стрельбой.
А два ружья каждый месяц стрелять, пока не испортятся.
Буде заминка в войске приключится, особливо при сра-
жении, по недосмотру дьяков и подьячих, бить оных
кнутами по оголенному месту:
Хозяину 25 кнутов и пени по червонцу за ружье.
Старшего олдормапа — бить до бесчувствия.
Старшего дьяка — отдать в унтер-офицеры.
Подьячего — лишить воскресной чарки сроком на один
год.
Петр Первый».
Надолго запомнили туляки этот своеобразный табель л
о наказаниях. Больше всего жалели подьячих: подумать
только — год без водки! Лучше уж один раз «до бесчувст-
вия». Так пли иначе, по с тех пор «исправность ружей»
блюдут денно и нощно, следуя инструкции Петра. Зато
и гордятся туляки тем, что за истекшие века ни разу не
приключилась «заминка в войске» ни при сражениях,
ни в пору замирения.
145
Безотказные образцы вооружения изготавливали в Ту-
ле, вся жизнь старого города была связана с ружьями.
Из одних названии улиц можно было составить целую
винтовку: Замочная, Дульная, Ствольная, Штыковая, Кур-
ковая, Ложевая, Патронная, Пороховая! Да одни разве
ружья мастерят в Туле? Какие револьверы и пистолеты
придумали хитрые на выдумку тульские мастера, а вслед
за ними и быстрострельные винтовки, автоматы, пулеметы
всех систем. Легенды складывались о ловкости тульских
умельцев: Косой Левша умудрился безо всяких «мелко-
скопов» не только подковать стальную аглицкую блоху, по
еще и крохотные гвоздики для подков изготовить.
Привычка к работе с детства — вот что порождает
и трудовую удаль, и славное мастерство туляков. Сейчас,
с возведением огромных предприятий, подобные картины
в Туле стали встречаться реже, но в годы моей молодости
достаточно было зайти в любой маленький дворик в За-
речье или в Чулкове, чтобы увидеть в каждом сарайчике
верстак, слесарные тиски, а то, глядишь, и токарный ста-
нок. И старцы древпие, и дети малые весь день что-то
мастерили, строили; в этом трудовом общении опыта
и молодости происходила передача приемов мастерства
из поколения в поколение...
Существовал ли на самом деле Косой Левша? Реальная
эта фигура или плод вымысла писателя? На подобные
вопросы автору не раз приходилось отвечать во многих
странах земного шара, ибо трогательная легепда Лескова
давно уже стала достояппем всего мира.
Конечно, Косой Левша — существо вымышленное, од-
нако история моего родного города твердо указывает па
человека, по всем данным явившегося его прообразом. Это
знаменитый тульский мастер Алексей Сурнин, живший
во времена Екатерины Второй и оставивший по себе свет-
лую память потомкам. Так же, как и Косой Левша, Сурнин
146
поражал туляков, приезжих императорских придворйых,
иностранных гостей неповторимым искусством создавать
хитрейшие механизмы и разбираться в самых запутанных
заморских конструкциях. Так же, как и Левша, он ездил
по велению царского двора в Англию, где его мастерство
пе раз ставило в тупик самых искусных английских меха-
ников. Конечно, Левша образ собирательный. Не один
только Сурнпп помог Лескову создать его: трудовая Тула
за многие века дала миру целую плеяду поразительных
умельцев в ремеслах всякого рода: в слесарном, чугуно-
литейном и столярном.
В Москве, в Оружейной палате Кремля, хранятся уни-
кальные кремневые ружья, разукрашенные тульским гра-
вером Ильей Салпщевым. Па золоченом фоне ствола
дважды выгравирована конная фигура святого Георгия,
поражающего змия, на одном из изображений выписана
фигура освобожденной им девы и славянская надпись:
«Чудо мученпка Георгия како змия победи двцу спасе».
Подпись под другим рпсупком: «Суд цря Соломона. Ма-
ти же паде црю. Гридаровал мастер Илья Салпщев. Тула,
1746 г.» Не мепее искусно изготовлены хранящиеся в Го-
сударственном Историческом музее ружья туляка Ивана
Лялина.
Внимание посетителей Царского Села и других музеев
Ленинграда привлекают удивительные шкатулки, отделан-
ные бриллиантами. Велико бывает удивление любителей
искусства, когда они узнают, что эти бриллианты — всего
лишь мелкие кусочки стали, отделанные и отшлифованные
тульскими умельцами.
Величественны ограды и решетки Летнего сада в городе
на Неве, их тончайший узор, пропорциональность частой,
тонкость отделки невольно привлекают взор. Эти решетки
также изготовляли искусные литейщики моего родного
города.
147
Само собой разумеется, что, приехав в Тулу, я всегда
в одни из первых же дней отправляюсь в Музей оружия
и каждый раз сразу же замечаю, что с момента моего
предыдущего посещения музей заметно расширился, коли-
чество собранных в нем материалов увеличилось. Музей
отпраздновал свою столетнюю годовщину — он был осно-
ван в 1873 году. За век существования он накопил мно-
жество уникальных экспонатов.
Немудрено, что современная Тула привлекает к себе
туристов. Особый колорит города, близость Куликова поля,
Ясной Поляны — все это представляет интерес для путе-
шественников из всех стран. И, конечно же, они не про-
ходят мимо необычной и редко встречающейся коллекции
уникального оружия.
Я хожу по залам музея, любуясь редчайшими образ-
цами стрелкового оружия, в разные времена изготовлен-
ными в тульских кузницах. Взор нельзя оторвать от ружей
с их чудесными воронением стволов, золотисто-бронзовой
отделкой загадочных замков и стреляющих устройств.
В застекленных витринах составлены в штабеля самые
знаменитые из популярных во всем мире охотничьих
ружей.
— Я об одном мечтаю,— сказал мне редактор одной
югославской газеты — страстный охотник,— иметь знаме-
нитую «тулочку» — ружье с вашего тульского завода.
Вот бы завидовали мпе охотники в моей родной Черно-
гории.
В одном из залов музея я всегда останавливаюсь около
огромного портрета человека с продолговатым лицом и бе-
лыми усами. На его груди — знаки высшего отличия
и признания: Звезда Героя Социалистического Труда, зна-
чок депутата Верховного Совета СССР и медаль лауреата
Государственной премии, три ордена Ленина, орден Тру-
дового Красного Знамени, ордена Красной Звезды, Суворо-
ве
па 2-й степени, Отечественной войны 1-й степени. Это кон-
структор множества образцов стрелкового вооружения
Советской Армии, первый почетный гражданин Тулы —
Федор Васильевич Токарев.
Изображен на портрете Федор Васильевич точно таким,
каким я первый раз его повстречал. Это было в 1932 году.
Мы, студенты Машиностроительного института, проходили
практику в одном из металлообрабатывающих цехов ору-
жейного завода. Однажды невдалеке от центрального
проезда, рядом с группой фрезерных станков, я увидел
высокого, худогс человека в черном рабочем комбинезоне.
И сразу узнал его — Токарев! Фрезеровщик только что из-
готовил для него какую-то деталь, и он штапгеп-циркулем
проверял правильность ее размеров.
Как удачно вписывался эпамепптый конструктор
в производственные «дебри» чуть шуршащих трансмиссий,
дрожащих приводных ремней, стройных линий станков,
рабочих верстаков, инструментальных шкафов! На впд оп
казался простым рабочим, вот-вот, думалось, остановит
крутящийся шпиндель, вынет из приспособления готовую
деталь и зажмет в пего повую. И все это он проделает
величественно медлительными движениями, оценивая ре-
зультат своего труда пытливыми глазами, прикрытыми
густыми белыми бровями.
Ему в то время было уже около шестидесяти лет, по
он сохранял и бодрость и силы, имел стройную и статную
фигуру. Я глядел па него с удивлением — передо мной
был герой многих легенд. Кто в Туле пе зпал этого кудес-
ника оружия, кто пе удивлялся разнообразию его приду-
мок, широкому фронту его творческой фантазии, настой-
чивости и упорству в трудной, по бесценной для страны
работе.
Федор Васильевич Токарев был славным представите-
лем плеяды тульских конструкторов оружия, сделавшей
149
огромный вклад в дело вооружения армии и защиты стра-
ны от врагов.
А кто из туляков — да только ли туляков? — не знал
другого земляка—конструктора Сергея Ивановича Мосина?
Это его знаменитая трехлинейная винтовка образца
1891 года выручала русского солдата и па фронтах русско-
японской войны и в первую мировую войну; красноармей-
цы били из нее врага во время гражданской. Сколько раз
я проходил в последние годы мимо памятника Мосину
работы скульптора Мухиной, установленного в 1957 году
на одном из центральных скверов Тулы. Высокий гранит-
ный постамент, в круглой нише — бронзовый бюст челове-
ка в военном мундире с типичными русскими чертами ли-
ца и широкой, окладистой бородой. Под бюстом на лицевой
стороне слова: «Сергей Иванович Мосин», рядом цифры —
1849—1902. А на обратной стороне постамента, на металли-
ческой плите, краткая благодарность потомков: «Выдаю-
щийся деятель русской пауки и техники, творец лучшей
в мире трехлинейной винтовки образца 1891 года, талант-
ливейший организатор оружейного производства в Рос-
сии».
Гордятся туляки и другим изобретателем, создавшим
образцы уже современного оружия,— Василием Алексееви-
чем Дегтяревым. Еще юношей Дегтярев поражал сосе-
дей самодельным велосипедом с передачей для враще-
ния колес; токарным станком, которому давал энергию
вынесенный па крышу ветряк. Из армии Василий Алексе-
евич пошел в школу пулеметчиков, в 1927 году закончил
многолетнюю работу над принятым па вооружение Совет-
ской Армией пулеметом «ДП» (Дсгтярев-псхотпый). А за-
тем пошли разновидности: «ДА» (Дегтярев-авиациопный),
«ДТ» (Дегтярев-тапковый) и много, много других. За пло-
дотворную конструкторскую работу Василию Алексеевичу
второму в стране присвоили звание Героя Социалистиче-
150
ского Труда. До последних дней жизни пе прерывалксЬ
творческая деятельность славного туляка. Перед самой
Великой Отечественной войной он создал «ППД» (писто-
лет-пулемет Дегтярева) — совершенный образец советско-
го автомата, а уже в ходе войны — столь нужное для
обороны «ПТР» (противотанковое ружье).
Как уже видел читатель, конструкторское мастерство,
смекалка и творческая фантазия передавались у туляков
из поколения в поколение. Вот почему 46-летний капитал
артиллерии Токарев, придя на оружейный завод, восклик-
нул в восхищении:
— Не завод, а мудрая академи ! Что пи страница исто-
рии, то изобретение!..
И ему суждено было стать лидером этой академии.
Здесь, в городе, где прославился мастерством Косой Левша,
Федору Васильевичу полностью удалось воплотить в жизнь
своп творческие замыслы: 150 образцов автоматических
винтовок, карабинов, пистолетов и пулеметов сделал оп
за многие годы труда. «Человеку, создавшему это оружие,
вечная благодарность от меня!» — слали в Тулу письма
бойцы с фронтов Великой Отечественной войны.
Главным изобретением, отнявшим у Токарева больше
всего времени и спл, была автоматическая винтовка. Почти
четверть века прпдумывал оп всевозможные способы до-
биться бесперебойной работы простых на вид, по очень
каверзных механизмов. Сколько пришлось перепробовать
различных вариантов! В 1930 году на очередных испыта-
ниях уже все было в порядке — винтовка выдержала
20 тысяч выстрелов, однако пе смогла вестп стрельбу
ружейными гранатами. Новые доработки, новые бессонные
ночи. И добился-таки цели!
Я много раз встречал Федора Васильевича в цехах
завода — то у токарного станка, то у слесарного верстака.
Иногда оп обсуждал работу того или другого образца ору-
15t
жпя с рабочим, часто что-то пилил сам или отлаживал
действие механизма. Это был конструктор-рабочий, у ко-
торою деятельность пытливого мозга неразрывно связана
с мастерством рук, умением воплотить задуманную меха-
нику непосредственно в металл.
Процесс создания новых механизмов — конструктор-
ский труд — может проявляться разными путями. Бывают
сооружения (чаще всего гигантские устройства или слож-
нейшее сочетание мельчайших деталей, «которые и в мел-
коскоп не углядишь»), отработку всех тонкостей которых
конструктор ведет па бумаге, за чертежной доской. Нужно
и такую и этакую схему проверить, нарисовать самые раз-
личные положения механизмов, убедиться в верности
работы и пропорции частей. Немалую роль играет при этом
математический расчет — в зависимости от механизма
проверяется или кинематика движений, или силовой харак-
тер сочленения деталей, а также их прочность. Только
после изготовления рабочих чертежей создается первый
опытны!! образец новой конструкции.
В конструкторской работе по созданию образцов стрел-
кового оружия применяется метод непосредственной до-
работки механизмов прямо в металле. Конструктор при-
думывает механизм — и сразу же, может быть, лишь
набросав примитивные схемы и эскизы, изготавливает
детали из металла. Прикинув первую схему, он изменяет
затем размеры деталей, отлаживает и уточняет сочленение
и взаимодействие их. То, что другой конструктор совер-
шает на бумаге, в конструкторском бюро, здесь он проде-
лывает сразу же в цехе.
При подобно!! работе по созданию и отработке новых
конструкций требуются пе только знания, фантазия, твор-
ческая пытливость; немаловажную роль при этом играет
также интуиция, основанная на опыте. Практика изобрета-
тельской работы зпает много случаев, когда решение той
152
или иной проблемы приходило к создателю «по наитию»,
вследствие особого, присущего конструктору чутья.
Токарев своими руками изготовил 60 образцов десяти
моделей автоматической винтовки, добился победы, можно
сказать, собственными мозолями. Каждую деталь делал
сам, до последнего винтика. Не терялся при неудачах,
спокойно переносил и признавал совершенные ошибки.
«Век живи, век учись» — вот руководящий девиз и при
конструировании новых механизмов.
Примерно в том же, 1932 году студенты нашей группы
механического института проходили чертежно-конструк-
торскую практику. Нас с Вапей Михалевым поставили
па срочную работу по изготовлению приспособлений для
обработки деталей только что принятого на вооружение
токаревского пистолета «ТТ» (Тула-Токарев). В конструк-
торское бюро заходил и Токарев, понятно, жпво интересо-
вавшийся судьбой своего пистолета, сменившего бывший
ранее на вооружении пистолет «ТК» (Тула-Коровип).
Об истории этой смепы рассказывали много любопытного.
Говорили, будто однажды в доме, соседнем с тем, где
жил директор Тульского оружейного завода, взбесилась
собака. Положение было опасным — собаку нужно было
как можно скорее пристрелить. Директор прицелился
и нажал спусковой крючок пистолета «ТК». Собака про-
должала глядеть па директора ничего пе понимающими
глазами. Новое нажатие крючка — собака вновь невреди-
ма, хотя звук выстрела слышался. Как выяснилось потом,
пули застряли в канале ствола. И раньше были жалобы
па недостаточную мощность пистолета Коровина, по это
перешло все границы. Дали срочное задание Токареву,
и изобретатель предложил новую конструкцию пистолета.
Федор Васильевич обладал неуемным характером. Рас-
крыв однажды свежий номер журнала «Огонек», я увидел
па развороте огромную фотографию Московского Кремля.
153
На одном снимке каким-то чудом разместились и Большой
театр и гостиница «Метрополь», а с другой стороны —
гостиница «Москва». Под фотографией подпись: «Фото
Токарева Ф. В.» Оказалось, пытливый туляк изобрел
новую фотокамеру, дающую возможность снимать такую
панораму, которая охватывает чуть не целый круг...
В любое посещение музея мое внимание, как и раньше,
привлекает, конечно же, уголок Косого Левши: за послед-
ние годы он пополнился многими интересными экспона-
тами. Вновь удивил всех знаменитый гравер Почукаев —
его последние работы еще более необычны.
Вообразите: па площади примерно в торец спички вы-
гравирован портрет известного уроженца тульской области
Героя Советского Союза Бориса Сафонова. Рядом на пло-
щади такого же размера изображена сценка: великий туляк
Лев Николаевич Толстой в венке из лавровых и дубовых
листьев; рядом — раскрытая книга, на ее страничках мож-
но прочесть слова В. И. Ленина:
«Какая глыба, а? Какой матерый человечище! Вот это,
батенька, художник... И — знаете, что еще изумительно?
До этого графа подлинного мужика в литературе не было...
Кого в Европе можно поставить рядом с ним?.. Никого».
Тут же па стенде новая работа Почукаева — совсем уж
рекордная по необычности и трудности выполнения.
Тридцать пять серебряпых листочков размером 11,5 на
8 миллиметров переплетены в кппжечку. На страницах
книжки-малютки паписап... весь Устав Коммунистической
партии Советского Союза.
— Вандерфул! — раздался восторженный возглас ря-
дом со мной. Одна из туристок — высокая, худая англи-
чанка широко раскрытыми глазами глядела па удивитель-
ную книжечку.— В какие времена жил создатель этой
чудеснейшей книжечки? — спросила опа сотрудпицу музея.
— Оп и сейчас живет в Туле,— ответила девушка.
154
— Где? — спросил теперь уже русский человек.
— На улице Петра Алексеева.
Тут уж не выдержал я.
— Петра Алексеева? — невольно воскликнул я.— Ка-
кой номер дома? — П тут же объяснил свой интерес: — Это
как раз рядом с Чапаевским переулком, где я многие годы
жил в Туле.
Вечером, по пути домой, я заехал к Почукаеву. Не-
большой домик — обычный дом тульской окраины —
сплошной забор, калитка. Я позвонил, вышла пожилая,
чистенько одетая женщина.
— Можно видеть Михаила Исаевича?
— Его иет дома. Он уехал в Москву к сыну... Сын
прислал телеграмму — нашел в магазине отличный микро-
скоп...
Это сообщение вызвало у меня новый поток мыслей.
Вот, оказывается, какое направление приобретает знаме-
нитое мастерство тульских умельцев. Косой Левша ковал
гвозди для блошиной подковки «безо всяких мелкоскопов»,
а современные умельцы применяют самую последнюю тех-
нику.
Процесс слияния новой техники с древним мастерством
характерен сейчас для Тулы, как, впрочем, и для многих
других наших городов. Конечно, и сейчас имеются работы,
где еще не удается применить самую совершенную тех-
нику — она просто бессильна. При производстве винтовок
и охотничьих ружей, например, большая проблема — изго-
товление прямолинейного, как стрела, ствола. После внеш-
ней обточки и сверления ствола винтовки внутри наносит-
ся нарезка, затем идет полировка. В процессе изготовления
от поперечных нагрузок ствол часто искривляется, причем
кривизна порой становится заметной. Испокон веков
проблемой была правка ствола, остается опа трудно раз-
решимой и в наши дни атомного века.
155
Делается это так. Перед мастером на тумбочке лежат
несколько стволов. Оп поднимает один и смотрит на свет.
Обнаружена небольшая кривизна — привычный глаз точно
фиксирует место наибольшего прогиба. Резкий удар молот-
ком — и новая проверка на свет. Удар — и опять на свет.
Кривизна становится все меньше, потом вдруг она появ-
ляется в другой плоскости. Новый удар — ствол теперь
идеально прямой. Нечего говорить, что для этого требуется
и достаточный опыт, и смекалка.
Подобных ручных работ становится с каждым годом
все меньше, мощная техника все чаще приходит па помощь
человеку. Потомки Косого Левши сегодняшнего дпя призы-
вают к решению современных задач все новые совершен-
ные области знаний и технические открытия. Много лет
известны миру знаменитые тульские баяны — паши музы-
кальные п танцевальные ансамбли («Березка» и другие)
объездили с ними буквально весь свет. Так вот настройка
этих баянов уже пе производится туляками па слух — опа
выполняется с помощью катодного тонометра, изобретен-
ного в этом же городе.
Настало время поговорить и о мастерах шахмат моей
родпой Тулы, однако сначала хочется задержать внимание
читателя па некоторых шахматных событиях, происходив-
ших совсем в другом конце Земли — в стране туманов
и незыблемых традиций — Англии.
Именно эта страна является родоначальником круп-
нейших шахматных соревнований: в Лондоне в 1851 году
был проведен первый международный турнир, и началась
эпоха спортивных встреч и творческого общения лучших
мастеров шестидесяти четырех полей. Наиболее известны
среди шахматных турниров традиционные международные
слеты шахматных гостей в маленьком английском городке
Гастингсе. Первый состоялся в 1895 году, а начиная
с 1920 года гастингские турниры становятся поистине тра-
156
дициоппыми — более полувека в каждое рождество сюда
съезжаются шахматисты со всех концов света (перерыв
был лишь в военные годы).
— Тот не гроссмейстер, кто пе сыграл хоть один раз
в Гастингсе,— бытует шуточный афоризм среди шахма-
тистов.
Надо мной серьезно висела угроза «не быть гроссмей-
стером»: год шел за годом, я играл во многих странах
Европы и Америки, а вот в Гастингс как-то не удавалось
попасть. Лишь в конце моей шахматной карьеры,
в 1962 году экс-чемпион мира Василий Смыслов и я при-
няли участие в этом представительном шахматном фести-
вале.
С момента этой поездки прошло уже много лет, один
турнир сменялся в Гастингсе другим, все они протекали
в духе известной английской традиционности, как вдруг
на турнире, открывшемся в конце декабря 1972 года,
произошла сенсация, причем в ее основе тоже лежала
традиция, на сей раз несколько печальная.
На открытии слово взял английский финансист Джим
Слэйтер, ставший особенно известным после того, как он
удвоил призовой фонд матча на звание чемпиона мира
Спасский — Фишер в Рейкьявике в 1972 году и этим под-
стегнул решимость Фишера отправиться из Ныо-Йорка
в столицу Исландии.
Речь Слэйтера была короткой и всем понятной. Расска-
зав собственную биографию, он сообщил, что родился
и вырос в бедности, а нужный для финансовой карьеры
характер воспитал в себе игрой в шахматы. Теперь оп
хочет хоть отчасти вернуть образовавшийся «долг». Поми-
мо пожертвований в фонд турнира, Слэйтер обещал не-
сколько тысяч английских фунтов тому британскому шах-
матисту, кто первый в истории страны получит звание
гроссмейстера по шахматам. Кроме того, он выделяет
157
довольпо крупные суммы тем, кто впоследствии повторит;
это достижение.
Это телеграфное сообщение заставило меня вспомнить
о таком любопытном факте: оказывается, за всю более чем
вековую историю шахмат Англия не имела ни одного
шахматиста, носившего звание гроссмейстера. Проведя
первый международный турнир в 1851 году, организуя
каждый раз гастингские турниры сильного состава, тем
пе менее английская шахматная федерация никак не мо-
жет воспитать шахматиста, способного получить высшее
звание. В 1934 году к этой цели был близок Джордж
Томас — на турнире в Гастингсе он опережал Капабланку,
Ботвинника, Эйве, Флора. Однако в последнем туре пре-
старелый англичанин Митчел, два раза доигрывая партию
против Томаса, обыграл его и лишил соотечественника
законного успеха. Желание Слэйтера не смог в 1972 году
выполнить и другой англичанин — Уильям Хартстоп:
когда успех был близок, он проиграл две последние партии.
Когда я читал это сообщение, мне вдруг прпшла в го-
лову радостная мысль: вот ведь как получается — Англия
пе смогла вырастить пи одного гроссмейстера в течение
более века, а из живших в моей родной Туле этс звание
получили трое! В 1939 году звание гроссмейстера было
присвоено автору этих строк; ровно через четверть века
международным гроссмейстером стал другой туляк —
Алексей Суэтпп, кроме успехов в турнирах, известный
во всем мпре как теоретик шахматных начал, готовивший
гге раз к высшим шахматным битвам бывшего чемпиона
мира Тиграна Петросяна. Наконец, сейчас шахматный мир
восторгается выдающимися успехами с 1965 года жившего
в Туле международного гроссмейстера Анатолия Карпова.
Три туляка — три гроссмейстера! Мало какой из круп-
нейших городов мира может похвастаться подобным. Кроме
Англии, еще такие страны, как Норвегия, Италия, Турция
158
и другие, также никогда не имели пи одного гроссмейстера.
Во Франции, правда, в свое время жили даже четыре
гроссмейстера, но все они приехали в Париж... из России.
Александр Алехин, Савелий Тартаковер, Осип Бернштейн
были воспитаны как шахматисты в старой России, а Ни-
колай Россолимо получил шахматную закалку в шахмат-
ном кружке совторгслужащих в Москве.
Тула всегда была городом шахматным, еще до рево-
люции эта мудрая игра пользовалась любовью туляков.
«Молодые шахматисты играли в проводимых время от вре-
мени турнирах, часто собирались и сообща решали
шахматные задачи из литературного приложения к
журналу «Нива»,— пишет очевидец тех лет А. Нови-
ков.— Были среди них и «счастливчики», которые имели
«Самоучитель шахматной игры» Шифферса и учебник
Дюфреня».
Событием явился приезд в 1914 году в Тулу чемпиона
мира тех лет легендарного Эммануила Ласкера. «К сожа-
лению, не помню точного результата сеанса,— пишет
Новиков,— но не забыл, что первым получил мат —
увы! — я сам. Заметив огорчение на лице своего юного
партнера, чемпион мира снова расставил фигуры на доске
и предложил возобновить игру. Результат был прежним.
Утешением мог служить лишь памятный автограф вели-
кого шахматиста. По просьбе тульских шахматистов
Эм. Ласкер сфотографировался вместе с участниками
сеанса».
...Самому мпе пришлось быть свидетелем оживленных
шахматных событий в Туле в течение 1927—1935 годов.
Родной мой город имел много энтузиастов — организато-
ров и неплохих шахматистов. Во многом мне лично помогли
советы и встречи за шахматной доской с такими извест-
ными тульскими перворазрядниками, как инженер Кон-
стантин Петрович Василевский, педагог Александр Мит-
159
рофапович Павлов, журналист Александр Михайл вич
Рассадпев и другие. Шахматисты следующего поколения
также переняли от подлинных тульских энтузиастов
бескорыстную любовь к своему искусству.
Во многих уюлках земли побывали ту, ки-гроссмей-
стеры.
— Два туляка на улицах Буэпос-Айреса,— с гордостью
говорили мы друг другу с Алексеем Суэтиным, разгуливая
па аргентинской столице. Позже мы ходили с ним по на-
бережной Сены среди знаменитых букинистов, затем
по улицам Лиона, прославленного восстаниями револю-
ционных ткачей. Целый месяц мы провели вместе с Толей
Карповым на Всемирной шахматной олимпиаде в Скопле
в 1972 году.
Собирая материалы о Туле, я узнал еще об одном
любопытном историческом факте. Внимательный читатель
мог заметить, что, рассказывая о шахматной Туле,
я употребил выражение «мастера шахмат». Эти слова,
кроме мастерства в шахматной игре, имеют и другой
смысл — мастерство в изготовлении шахматных фигурок
и досок, выходящих из-под рук тульских мастеров подлин-
ными художественными произведениями. Тула давно
гордилась и славилась настоящими «гроссмейстерами»
в области изготовления шахматных фигурок. Какие уди-
вительные образцы создавали умельцы! И поныне их
изделиями любуются посетители музеев Москвы и Ленин-
града.
В конце восемнадцатого века Тула стала губернским
городом, в связи с чем был составлен план перестройки
города. Однако до осуществления проекта было далеко.
В 1781 году страшный пожар опустошил город, и это
бедствие ускорило перестройку. Заводской механик, потом-
ственный оружейник Козьма Сокольников задумал заме-
чательный архитектурный ансамбль Оружейной слободы.
1G0
Хотя его и утвердила Екатерина II, дело дальше пе дви-
нулось. О депыах ее величество предпочла умолчать.
Что делать? Проект есть, а денег нет. Задумались
туляки. Тогда-то и пошли на хитрость. Получила вскоре
«матушка-царица» в подарок от умельцев-оружейников
стальную шкатулку с выпуклым изображением «заморо-
женного» проекта. А чтобы явный памек пе показался
обидным, внутрь шкатулки вложили шахматные фигурки,
изготовленные пз стали. Что за фигурки! И поныне не
отходят от ппх посетители ленинградского Эрмитажа.
Украшены воронением, бронзой, алмазной огранкой и
рельефной насечкой золотом и серебром. II все папомппает
о проекте: каждая фигурка изготовлена под стать с общим
проектом перестройки Тулы. Король — удлиненная баш-
ня, увенчанная острым шпилем,— точь-в-точь главный
корпус завода. Ладьи в виде обычных лодок, которыми
тулякп пользовались при переправе через реку Упу. Копи
с мифологическими рыбьими хвостами — этим опять-таки
подчеркивалась связь завода с водой, которая вращала
колеса машин.
Удивительным мастерством отличаются шахматы сов-
ременного жителя Тулы чудо-умельца Василия Борисовича
Соколова! В основу всего вырезанного из дерева комплекта
фигурок легли исторические события битвы русских войск
против немецких псов-рыцарей па Чудском озере.
Русские воины изготовлены в виде фигур белого цвета,
олицетворяя этим светлые идеалы и чистоту душ защит-
ников родины. Доблестная русская рать во главе с Алек-
сандром Ярославичсм выстроилась в две шеренги, готовая
ринуться в бой и растоптать врага. Ждут начала битвы
и горячие копи, круто изогнувшие длиппогривые шеи.
Черные фигуры олицетворяют армию захватчиков.
Каждый след резца па темных фигурах подчеркивает
спесь чужеземцев, их разбойничий характер. Особенно
6 Заказ 2120	(fit
злобен и надменен магистр ордена, вырезанный из ореш-
ника.
Шахматы эти помещены сейчас средн экспонатов
московского Музея Революции. Поэтесса Маргарита Алп-
гер посвятила нм стихотворение, в котором об авторе-туля-
ке имеются такие строчки:
Все, чему был рад, оп людчм отдал
Навсегда, па все века вперед,
Чтобы оценить со всем народом,
Как талантлив и богат парод.
Так и жили рядом в чудесном городе Туле мастера-
пзютовители шахматных фигурок п те, кто умелым про-
никновением в тайны шестидесяти четырех клеточек
шахматной доски побеждал самых опасных противников.
ЧУДЕСНЫ» ШАХМАТНЫЙ мир
AS1 лушателп во время лекций, друзья в беседах перед-
1*^1 ко задают мпе вопрос: кто же я? Кем я себя считаю?
Инженером? Литератором? Драматургом? Журна-
листом?
— Нет! — твердо говорю я себе п другим.— Я — шах-
матист!
II произношу это с гордостью. «Шахматы ничуть пе
хуже скрипки»,— написал как-то Михаил Ботвинник, и я
целиком присоединяюсь к его словам.
Именно в шахматах я добился наивысших достижений,
им отдал большую часть своего времени, жизненных сил.
И совершенно не жалею об этом, потому что шахматный
мир — это чудесный мир логики, точных и смелых замыс-
лов, своеобразной красоты. Тот, кто познал этот мир, оку-
нулся с головой в сложные события молчаливой борьбы,
162
никогда уже его пе покинет. Вот почему шахматам отдают
свое время люди самых разных профессий. Мне приходи-
лось встречаться н играть с интереснейшими представи-
телями самых различных профессий п занятий.
Я уже писал о том, что в 1939 году, после чемпионата
СССР, я заболел и попал в больницу, а затем в санаторий
Барвиху. Среди мпогпх выдающихся личностей того вре-
мени здесь отдыхал крупнейший русский ученый, человек
необычайных способностей, ученик Н. Е. Жуковского,
крупнейший паш знаток аэродинамики — академик Сергей
Алексеевич Чаплыгин.
Это была колорптпая фигура. Большая голова с пыш-
ной, кипеппо-белой шевелюрой, характерный волевой под-
бородок, широкий мясистый пос с раздутыми ноздрями.
И умпые-умпые глаза, глядящие на собеседника как будто
сурово, по на самом деле с добротой. Я чптал потом о не-
вероятных способностях этого ученого: он обладал ред-
чайшим даром мгновенно запоминать все прочитанное,
оно записывалось у пего в мозгу, как па магнитофонной
пленке. Когда-то оп па память знал, например, учебники
по химии.
Сергей Алексеевич даже в санатории пе переставал
работать. Он вставал обычно в пять утра, садился за науч-
ные исследования. Поднимался только па завтрак, затем
к обеду. Зато после обеда шла пора увлекательных шахмат-
ных сражений. Противников у Чаплыгина было хоть от-
бавляй: чаще всего садился против пего за доску полярный
летчик Борис Григорьевич Чухновский. Никто из них пе
мог добиться приличного успеха во встречах с Чаплыгиным
главным образом потому, что академик применял дебют
собственного изобретения, который я назвал впоследствии
«гамбитом Чаплыгипа».
Начало Чаплыгипа было весьма хитро. Известно, что
шахматисты, еще пе достигшие уровня игры, приближаю-
6*	163
щегося к званию мастера, больше всего опасаются различ-
ных комбинаций в дебюте с использованием диагоналей,
направленных па их короля. Так вот уже первыми ходами
Чаплыгип лишал своих партнеров всяких надежд: играя
белыми, оп двигал па два поля свою королевскую пешку
и, когда противник отвечал аналогичным ходом, проделы-
вал то же со своей пешкой, стоящей против ферзя. Про-
тивник брал эту пешку па поле дэ-четыре. Мгновенно
Чаплыгип ставил своего слопа на дэ-трп, лишая этим
противника всякой возможности начать немедленное на-
падение. В дальнейшем оп искусно готовил атаку сам:
двигал па два поля пешку королевского слона, выводил
коня, рокировал королем в короткую сторону и без всякой
борьбы побеждал.
Раздосадованный проигрышами Чухновский решил на-
нести удар академику другим способом.
— Сыграйте с Котовым,— предложил оп Сергею Алек-
сее вичу.
Тот колебался, но в глазах его я видел явное жела-
ние помериться силами с гроссмейстером. Мы сели за
Доску.
Для шахматиста силы гроссмейстера опровергнуть де-
бют Чаплыгина не представляло труда. Вскоре я перехва-
тил инициативу и черными повел неотразимую атаку на ко-
роля белых. Голова Чаплыгина с каждой минутой все ниже
склонялась пад шахматной доской, взгляд его не отры-
вался от фигурок, позиция которых становилась совер-
шенно безнадежной.
Вдруг Сергей Алексеевич сгреб толстыми пальцами
своего короля и положил его па бок.
— Ишь что придумал — играть с гроссмейстером! —
сердито заворчал он па Чухновского.— Садитесь-ка луч-
ше вы!
И, быстро расставив фигуры па доске, прославленный
164
академик буквально в несколько ходов разгромил позицию
полярного летчика.
II теперь я па каждом шагу сталкиваюсь с огромным
интересом, который проявляют деятели разных областей
культуры пе только к важнейшим шахматным событиям,
по и пспосредствеппо к самой игре. Заядлым шахматистом
был покойный дирижер Большого театра Юлий Федорович
Файер, с пе меньшим увлечением садится за шахматную
доску дирижер Большого театра Борис Эммануилович Хай-
кип. Каждую свободную минуту отдают шахматам пианист
Яков Владимирович Флпер, руководитель Государствен-
ного академического ансамбля народного танца СССР на-
родный артист СССР Игорь Александрович Моисеев.
Как-то один из моих приятелей пригласил меня на
вечер в честь своего пятидесятилетнего юбилея. В Цент-
ральном доме работников искусств эти вечера проводятся
весело: мы прекрасно пировали, затем в общем весельо
я танцевал. Устав, вышел в соседнюю комнату отдох-
нуть — здесь за шахматным столиком сидел Игорь
Моисеев. Он был радостно возбужден. Я взглянул па
позицию на доске — народный артист давал своему про-
тивнику мат.
— Что-то странное происходит,— пе удержался я от
комментариев.— Гроссмейстер Котов танцует, а Игорь
Моисеев играет в шахматы.
Всего же больше мпе приходится сталкиваться с увле-
чением шахматами летом, в дачном поселке «Советский
писатель» около Пахры под Москвой. Мой сосед — пи-
сатель Сергей Аптонов, когда у пего создается перерыв
в работе,— выбегает па аллейки и жадно начинает вы-
сматривать партнеров. У него уже приготовлены и шах-
матные фигурки и турнирные часы. Сергей Петрович —
турнирный боец опытный. В первенствах писателей
и журналистов он уже получил первый разряд. В его
1G5
библиотеке много книг по теории шахмат, имеются опубли-
кованные его собственные шахматные этюды и задачи.
Партнеры у Антонова всегда находятся. Это ичи его
коллеги по литературе Владимир Тендряков и Юрий Три-
фонов, или кинодраматург Константин Исаев. Как-то опи
приладились было вовлекать и меня в эти полусерьезные
шахматные баталии — не откажешь же друзьям-соседям.
Признаюсь, это стало мне надоедать, но я пе знал, как
прекратить интересные для моих партнеров партии. Нако-
нец придумал.
— Давайте играть на таких условиях,— предложил
я писателям.— Я даю вам коня вперед, играем с часами —
по пять минут каждому. Но обязательно должны быть
призы — проигравший платит за каждую партию по пять-
десят копеек.
Они согласились — лишний копь в начале партии их
вдохновлял. Все же мой опыт, главным образом в игре
с часами, сказался. К концу воскресенья за одним числи-
лось четыре рубля, за другим — пять. Я категорически
отказался от завоеванных трофеев, но теперь моп соседи
считают себя должниками и больше уже играть в шахматы
мне не предлагают.
Кстати говоря, предложения «сразиться в шахматиш-
ки» частенько приходится слышать, особенно в санато-
риях, от некоторых бесцеремонных людей. Но я нашел
и от них защиту. Когда мпе как-то один любитель пред-
ложил «сыгрануть партишку», я ошеломил его встречным
предложением:
— Вон там по аллеям гуляет чемпион Олимпийских
игр боксер Вячеслав Лемешев. Почему вы его не попросите
«разок-другой» испробовать по удару?
В воскресных шахматных поединках в дачном поселке
самое активное участие принимал покойный народный
артист СССР кинорежиссер Иван Александрович Пырьев:
166
человек неуемного темперамента, оп и шахматные сраже-
ния обычно наполнял страстью и неожиданными взры-
вами.
Как-то в полдень я встретил на аллейке жену Пырье-
ва — народную артистку СССР Марину Алексеевну Ла-
дынину.
— Что делает ваш повелитель? — спросил я у Лады-
ппой.
— Плачет...
Выяснилось, что, пе найдя других партнеров, Пырьев
уселся за шахматную доску против собственного сына
Андрея. Тот, оказывается, тоже «кумекал» в шахматах,
во всяком случае в первой же партпп схватпл подставлен-
ную отцом ладыо.
— Отдай ладыо,— попросил Пырьев сына.
— Не отдам!
Характер у сыпочка оказался пе слабее папиного
— Отдай! Хуже будет.
— Не отдам...
Дальше — больше, дело кончилось слезами. Плакал
отец. Всхлипывая от кровной обиды, он причитал:
— Родному отцу... пожалел ладыо...
Так как же пе любить сражения, приносящие такие
волнения? Как не отдавать все силы искусству, в котором
создаются чудесные произведения, красивейшие комбина-
ции, полные логики и неожиданных взрывов! Вот почему
шахматы — любимый отдых миллионов. Играют в шахма-
ты рабочие и крестьяне, солдаты и артисты. У некоторых
шахматы — неизменный спутник в жизни, они увлекают-
ся, тратят на них свое драгоценное время. Пожалуй, пер-
вейшее место среди таких шахматных «фанатиков» при-
надлежит народному артисту СССР, лауреату множества
конкурсов — всемирно известпому скрипачу Давиду Федо-
ровичу Ойстраху. Жизнь часто сталкивала меня с этим
167
замечательным человеком, и о встречах с пим мпе хочется
рассказать подробнее.
В мае 1934 года я приехал из Тулы в Москву па
преддипломную практику на заводе «Красный Пролета-
рий». Тема дипломного проекта была связана с работой
этого завода, выпускавшего тогда токарно-випторезпые
станки «ДИП-200». Мне предстояло спроектировать сбо-
рочный цех па выпуск в год двух тысяч таких станков. Где-
то в июле практика закончилась, и я получил возможность
отдохнуть. Куда поехать? В Тулу не хотелось — двадцать
одно лето уже прожито в родном городе. Выбрать бы для
отдыха нпое место... Кто-то из моих партнеров по шахмат-
ному павильону в московском парке культуры п отдыха
посоветовал:
— Что ты раздумываешь! Иди к Мазелю.
Талантливый и своеобразный шахматный мастер Исаак
Яковлевич Мазель выступал в турнирах и матчах неровно.
В 1934 году оп выиграл матч у голландского мастера
Ганса Кмоха и этим снискал себе международную славу.
Но в его практике бывали и прославившие его срывы:
оп умудрился проиграть Ботвиннику партию в рекордно
короткий срок — всего в одиннадцать ходов!
В те годы Мазель работал секретарем шахматной
секции ВЦСПС и на этой должности проделал огромную
работу по пропаганде шахмат в стране. Куда бы пи приез-
жал Исаак Яковлевич, в какую бы национальную респуб-
лику его пи приглашали, через неделю там принималось
решепне руководящих профсоюзных, а то и партийных
органов о развитии шахматного искусства в республике.
Выслушав мою просьбу, Мазель забросал меня пред-
ложениями: можете поехать в Свердловск, Саратов, Мипск.
Я сказал, что хотел бы свои выступления сочетать с отды-
хом и работой над дипломным проектом.
— Понятно! — ответил мой собеседник и куда-то ушел.
168
Мипут через двадцать оп верпулся, держа в руках такую
телеграмму.
«По имеющимся у пас сведениям, па вашем курорте
хорошо поставлена шахматная работа. Предлагаем вам
принять шахматпета первого разряда, комсомольца Кото-
ва Л. А. для проведения шахматных сеансов в санаториях
курорта. Условия: проезд в оба конца, комната и питание.
Ответ шлите телеграфом».
Подпись ответственного работника ВЦСПС, адрес —
«Кисловодск, Начальнику управления курортов».
Это был «тонкий» психологический ход! Кто же отка-
жет ответственному лицу, к тому же утверждающему, что
па вверенном ему курорте «хорошо поставлена шахматная
работа». Через день я получил командировку и уехал
в Кисловодск.
Отличная была пора! Жил я в санатории, принимал
нарзанные ванны, а вечерами через день давал сеансы
па курортах Минеральных Вод, получая к тому же —
о, неожиданный дар судьбы! — по одному рублю за каж-
дый сеанс.
Под вечер я ехал обычно в электричке в Пятигорск или
Железноводск. Однажды моими попутчиками была шумя-
щая ватага юных музыкантов: Эмиль и Лиза Гилельс
в сопровождении опекавших их тетушек, скрипач Буся
Гольдштейн. Мы часто теперь с Эмплем Григорьевичем
вспоминаем эти тихие вечера: где-то над Машуком свети-
ла полная, чистая луна, в красочной ночной природе все
уснуло крепким южным сном.
В один из вечеров я давал сеапс в санатории Кисло-
водска. Едва успел сделать несколько первых кругов, как
один из моих партнеров закричал вдруг па весь зал:
— Володя, зови Давида. Где же оп?
Признаюсь, библейские мотивы ле приходили мне в ту
пору в голову, скорее всего потому, что я пе считал себя
169
Голиафом, по я с интересом вглядывался в Давида, сев-
шего за одну из досок в самом конце стола. Приятный
молодой человек, мягкие глаза и щеки, как-то забавно
вздрагивающие при каждой улыбке.
Мы сделали по нескольку ходов, и я вдруг увидел, что
позиция моя проиграна. Пришлось мобилизовать все свое
мастерство защиты, и партия кончилась вечным шахом.
— Вы не разрешите мне сыграть еще одну партию? —
обратился ко мне мой партнер.
Я дал со1ласие и на этот раз был внимательней. Но
переиграть противника мне так п пе удалось. Опять ничья.
— Вы пмеетс первый шахматный! разряд? — спросил
я Давида, когда сеанс окончился.
— Да, около этого,— ответил мой собеседник.
Попятно, что дело кончилось предложением сыграть
еще одну партию, но и она не выявила победителя.
Мы расстались. Через несколько дней в нашем сана-
тории был концерт. Конферансье вышел па авансцену
и объявил первый помер:
— Лауреат Всесоюзного конкурса скрипачей Давид
Ойстрах.
На сцепу вышел... мой недавний противник в шахмат-
ном сеансе. Вот, оказывается, с кем я сделал три ничьих!
С затаенным дыханием слушал зал замечательного скри-
пача — вот уже сколько лет мастерство этого несравнен-
ного художника завораживает слушателей.
Шли годы, совершенствовалось исполнительское искус-
ство лауреата многих конкурсов, доцента, потом профессо-
ра Московской консерватории Давида Федоровича Ойст-
раха. Билеты на его концерты расхватывались за несколь-
ко часов. Легенды ходили об исключительной требователь-
ности к себе этого музыканта.
— Кончается концерт, мы идем в гостиницу,— расска-
зывал мпе как-то дирижер, много раз выступавший
170
с Ойстрахом в концертах.— Едва сняв фрак, Давид Федо-
рович... берется за скрипку. «Что такое, Давид?» —«Я се-
годня ужасно играл этот пассаж».
Давид Федорович не упускал ни одного случая сра-
зиться в шахматы. Мы вместе с ним играли на командных
состязаниях в шахматпом павильоне Центрального парка
культуры и отдыха в Москве. Интересным событием,
о котором написали газеты всего мира, был шахматный
матч Ойстраха с выдающимся советским композитором
Сергеем Сергеевичем Прокофьевым. Позже, после войны,
паша шахматная делегация не раз встречалась в разных
копцах земного шара с гастролирующим скрипачом Ойстра-
хом, а в 1954 году в Буэпос-Айресе мы всерьез утвержда-
ли, что именно перворазрядник Ойстрах является запас-
ным пашей команды в матче с Аргентиной.
Хотя мы встречались с Давидом Федоровичем часто,
продолжения наших битв почему-то пе следовало — так
и держался наш жизненный счет на результате: плюс —
ноль, минус — ноль, ничьих — три. Внезапно этот резуль-
тат изменился, причем совершенно неожиданным образом.
Я стараюсь регулярно заниматься спортом. Теннис
летом п лыжи зимой стали мпе отличным подспорьем
в сохранении спортивной формы. И вот па кортах «Дина-
мо» (на Петровке) мне и пришлось «схлестнуться» вновь
с Давидом Ойстрахом. Оказалось, что он и в этой игре
был неплохим партнером. Что оставалось делать — сама
судьба распорядилась сойтись нам в четвертый раз, толь-
ко теперь не за шахматным столиком, а па теннисном
корте. Уже после первых ударов я убедился, что «это мпе
пе шахматы!». Удары Давида Федоровича были точными
и, главное, хорошо поставленными. Может быть, теннис
был необходим скрипачу для специальной тренировки —
пе берусь угадывать, но одно ясно: счет нашей встречи
вскоре стал пять-один в пользу музыканта.
17(
В шахматах я всю жизнь был упорным «защитником»,
видимо, эти качества сказались и в теннисе. Возможно,
что Давид Федорович устал — все же я па несколько лет
его моложе. С большими упорством п последовательностью
спасал я гейм за геймом и... довел счет до пяти против
пяти. К тому времени я страшно устал, еле держался на
ногах и мой противник. Само собой напрашивалось
естественное решение.
— Ничья? — обратился я к Давиду Федоровичу.
Последовало рукопожатие взмыленных игроков
теннисной сеткой.
Еще раз пришлось нам встретиться, и опять-таки на
том же корте. На матче присутствовали знакомые зрители,
уже знавшие историю наших встреч. Конечно же, они
подстрекали пас сделать пятую ничью, и разве могли мы
им в этом отказать?
Пять встреч — пять ничьих. Придется ли нам еще
встретиться па корте или за шахматной доской — кто
знает? Жизнь у музыканта удивительно быстрая, загру-
женная, каждый день расписан па несколько лет вперед:
концерт в Австралии сменяется концертом в Сыктывкаре,
а тут еще неугомонный характер подстрекнул Давида
Ойстраха встать за дирижерский пульт. И вновь слава —
на сей раз как дирижера. И все-таки я не теряю надеж-
ды — встретимся мы еще раз за шахматной доской!
Нельзя же оставлять «жизненный спор» неразрешен-
ным.
Я решил уже было здесь покончить с «музыкальными
историями», но, поразмыслив пемного, добавил еще одну.
Тяга к музыке — естественное желание человека, по ка-
кая может быть музыка у рабочего паренька с окраины
Тулы? Конечно, балалайка. Уже в раннем детстве мы
172
с увлечением наигрывали па этом простейшем и доступ-
ном инструменте «Коробочку» и «Во саду ли в ою-
роде». Потом откуда-то достали мандолину — теперь уже
образовался настоящий «оркестр народных инструмен-
тов».
Позже серьезным подспорьем в пашем музыкальном
образовании стали концерты-лекции, которые проводил
в уютном тульском парке каждым летом самоотверженный
пропагандист музыки дирпжер-эптузпаст Авпэзер Боро-
вик — отец известного сейчас журналиста-международни-
ка Генриха Боровика. Несколько раз в неделю мы целой
группой занимали лавочки около эстрады и слушали его
вступительные лекции перед исполнением каждого симфо-
нического номера. После этого смысл музыкальных произ-
ведений становился нам понятнее.
Знакомились мы и с оперным искусством. Было два
способа пробраться в тульский городской театр без денег:
ходить по одному билету десятерым или наниматься в ста-
тисты и участвовать в массовых сценах.
Первый путь был проще, но рискованнее: мы покупали
один билет, два человека проходили вперед со словами:
«Билеты сзади»,— после чего оставалось лишь последнему
развести руками: «Я их совсем пе знаю!»—и операция
кончалась успешно. Но, увы, администрации вскоре
надоедал вносимый нами беспорядок, билетеры станови-
лись более внимательными, и па пашем пути выстраивался
непробиваемый кордон.
Мое участие в операх в качестве статиста кончилось
неожиданным провалом. Как-то меня стали гримировать
для роли воина в полку Игоревом, отправлявшемся в по-
ход на половцев. Уже затмение солнца блпзплось, а в гар-
деробе театра пе находилось достаточно большого парика
на мою голову. «Еще бы,— смеялись гримеры,— чемпион
Тулы по шахматам!» В конце концов расчесали мои соб-
173
ствеппые волосы, дали мпе в руку алебарду и ввели меня
в общий строй за кулисами у выхода на сцену.
Пока на сцене кто-то пел свою арию, я о чем-то за-
спорил с работником театра, увлекся, а когда мы опомни-
лись... полк вместе с Игорем уже ушел. В четком строю
марширующего древнерусского воинства зияла заметная
брешь, это бросилось в глаза режиссеру, он накричал па
меня, чем решительно закончил мою театральную
карьеру...
Легко понять после этого рассказа, что музыка всегда
влекла меня, вот почему настоящим праздником для меня
и горем для моего сына была покупка после войны
пианино.
— Ты любишь музыку? — спросил сына директор му-
зыкальной школы, куда я привел его в семилетием воз-
расте.
— Терпеть пе могу!
— А что ты любишь слушать по радио?
— Футбол.
Сейчас мой сын Дмитрий — концертмейстер Большого
театра СССР.
Пока Дима пзо всех своих сил упирался и пе садился
за фортепиано, с охотой занимался изучением техники
пианизма... его отец.
В числе моих знакомых музыкантов есть еще одна яр-
кая фигура — профессор Московской консерватории Яков
Владимирович Флиер. Заядлый шахматист, не пропускаю-
щий ни одного важного турнира, Флиер к тому же еще иг-
рает в теннис и бильярд. Вот почему в наших шуточных
препирательствах однажды родилась мысль устроить меж-
ду нами матч в многоборье: в шахматы, шашки, префе-
ранс, тепнис, бильярд и... по его настоятельному требо-
ванию, в игре на рояле.
Замечу, что подобные вызовы очень рискованы. Как-то
174
я предложил провести такой же матч универсалу-спортсме-
ну: опять шахматы, бильярд и так далее. Он внимательно
выслушал мой вызов, потом мрачно сказал:
— Хорошо, товарищ Котов. Только начнем с бокса!
Матч в многоборье с Флисром нс состоялся, но я был
уже «па взводе» и во время одной из встреч держал с ним
мари, что в течение полугода научусь играть па рояле...
первую часть «Лунной сонаты» Бетховена. Пари со-
стоялось.
Вы можете себе представить человека, который пе
знает ни одного потного знака, по садится за рояль?
Все же нельзя отказываться от данного слова. С первого
дня я твердо усвоил одно — дополнительная чорта под
пятеркой основных нотных линий это — «до», все, что
выше — правее, ниже — левее. И так по отсчету начал
перебирать клавиши.
Позже Давид Ойстрах, смеясь, рассказывал друзьям:
— Звонит мне сегодня гроссмейстер Котов и спра-
шивает: что означает в потах значок «мат». Я ему отвечаю:
двойной диез.
Я предвижу, что читатель улыбнется при чтении этих
строк, но «Лунную сонату» я так и выучил — до единой
поты. Конечно, это было всего лишь механическое нажа-
тие клавишей, хмурый человек обвинит меня в кощунстве,
издевательстве над великим композитором. Но я заранее
отвечу хмурому человеку: разве пе имел я права хоть
таким образом приобщиться к гениальным творениям,
как-то разобраться в них, пусть таким наивным способом
прочувствовать их глубину? Виновен ли я, что мое детство
лишило меня возможности серьезно учиться музыке?
И я полагаю, что хмурый человек не будет так уж строго
судить меня за вольное обращение с любимой мною
«Лунной сонатой».
175
ВСЕ ШАХМАТАМ
ЛИГ стом 1938 года я возвращался пз Белграда. На аэро-
Г1  ДРОМС в Будапеште мепя встретил мой шахматпый
UJ друг — международный мастер Тибор Флориан.
— Глядите, какие письма рассылает Бобби Фишер,—
протянул он мне распечатанное послание из Москвы, где
в это время находился в гостях у Шахматной федерации
СССР юный американский шахматпый вундеркинд со своей
сестрой Джоан.
В письме было паписапо:
«На пути из Москвы в Белград Бобби может па не-
сколько дней остановиться в Будапеште и дать сеансы
одновремепной игры. Условия оплаты таковы (следовали
перечисления довольно круппых сумм). Если будете де-
лать подарки, просьба ничего спиртного пе класть. Можно
дарить оптику и ювелирные изделия».
Нечего сказать, красноречивое послание! Исходило опо
скорее всего от матери юного Роберта — Регины Фишер.
Незадолго до этого опа также побывала в Москве в составе
какой-то делегации американских жепщип и заходила
в Центральный шахматный клуб. Цель ее переговоров
с шахматистами — нельзя ли открыть в русском банке
счет на имя Фишера?
Мы с Флорианом покачали головами: мы оба имеем
сыновей примерно такого же возраста, как и Роберт
Фишер, и были бы явно огорчены, если бы узнали, что
в наших детях воспитывается такая преувеличенная лю-
бовь к шуршащим бумажкам. Но мы пе удивлялись:
в стране Желтого дьявола многие так поступают. Мы
вспомнили, как требовали доллары при каждом удобном
и неудобном случае гроссмейстеры США Рейбеп Файн
и Самуил Решевский. Последний в 1948 году умудрился
даже получить стоимость билета и полного содержания
176
для своей жены в течение двух месяцев матч-турнира па
первенство мира. Все до цента было подсчитано: сколько
опа могла бы съесть бифштексов в ресторане, сколько
выпила бы минеральной воды. Почему «бы»? А потому,
что в это время миссис Рашевская... рожала ребенка в гос-
питале Нью-Йорка
Бобби было с кого брать пример, и он брал его. С дет-
ских лет оп понимал, что только имеющий доллары может
командовать в том мире, где оп жпвег.
«Мы зависим от турнирных призов, которые большей
частью ничтожны,— пытался было восстать юный Фи-
шер,— Миллионеры поддерживают шахматы, по недоста-
точно. Для турниров по гольфу они не жалеют и тридцати
тысяч долларов, а па шахматы швырнут тысчонку или
две — и еще хвастаются этим! Турнирам же присваивают-
ся их имена, каждый должен и*м низко кланяться, играть,
когда они захотят. II все это за пару тысяч долларов.
Но и эти деньги они отсчитывают от своего подоходного
налога, так что ничего пе теряют...»
Так писал молодой Роберт Фишер, и это очень не пра-
вилось миллионерам. Они приняли свои меры, и долгое
время шахматный мир США внимания не обращал на
Фишера. Вскоре молодой гроссмейстер попял: без меце-
натской руки ничего пе сделаешь, и тоже стал требовать
доллары при каждом удобном и даже неудобном случае.
И уже пе ссорился больше с власть имущими. «Это другое
дело»,— похвалили повелители и, правда ворча, полезли
в кошельки.
Брошенный вначале отцом, затем и матерью, мальчик
был вынужден сам искать дорогу в жизпп и выбрал, нуж-
но прямо сказать, тропинку мало изведанную и необычную.
— Я буду шахматистом! — сказал сам себе юный
Бобби и подчинил этой цели все свои поступил, всю рано
окрепшую от самостоятельности волю, отдал этой цели
177
все свое время. Ходить в школу — зачем? Разве школа
поможет чем-нибудь долу завоевания шахматной короны?
Впоследствии остряки всего мира издевались над тем, что
Фишер учился всего лишь в трех первых классах началь-
ных школ, по они же останавливались в изумлении от
шахматных познаний мальчика.
Отказ от учебы и в то же время исступленная работа
в области шахмат. Робер г прочитывает все шахматные
книги, выходящие во всем мире, штудирует все
шахматные журналы, бюллетени. У пего необычайная
шахматная память — он помнит партии даже женских
состязаний, к которым часто представители «сильного»
пола относятся со снисходительной улыбкой. Чтобы читать
литературу, Фишер изучает языки, как раз те, на которых
больше всего издается книг и журналов по шахматам:
испанский, сербскохорватский и, конечно же, русский.
— Прочесть ваш ромап «Белые и черные» я нс смог —
художественный русский текст еще труден для мепя, но
шахматные русские книги я читаю легко,— сказал мне
в 1971 году в Ванкувере Фишер.
Исступленная работа по освоспшо шахматной теории
привела к тому, что уже юный Фишер добивается выдаю-
щихся результатов. В пятнадцать лет он чемпион Соеди-
ненных Штатов Америки, международный гроссмейстер
и претендент на шахматный престол. Правда, его участие
в турнирах кандидатов в 1959 и 1962 годах не принесло
американскому гроссмейстеру лавров, по ведь все же
трудно было ожидать, что чемпионом мира можно стать
в двадцать лет.
Рядом с сообщениями об успехах Фишера в турнирах
шагали самые фантастические рассказы о его причудах
и выходках. Особенно изощрялись в этом падкие до сенса-
ций репортеры, которым Фишер в то время явно «пришел-
ся не ко двору». Издевались над его увлечением костюма-
78
ми, сшитыми у лучших портных, над малограмотностью,
незнанием исторических событий. А Фишер твердо оставал-
ся самим собой: от любимых шахмат его не оторвать. Когда
его повели осматривать крупнейший музей живописи
и скульптуры, он, выйдя из музея, воскликнул:
— Это хорошо, по шахматы все-таки лучше!..
Шли годы. Наряду с известиями о высоких результа-
тах в турнирах по всему миру разлетались сообщения
о совсем уж непонятных выходках гроссмейстера Фишера.
Приехал па Олимпиаду в Лугано и отказался играть.
Скрылся в неизвестном направлеппп. Начал межзональ-
ный турнир в Сусе (Тунис), к середине уверенно шел
на первом месте и вдруг... выбыл из соревнования, поте-
ряв всякпе шансы бороться за шахматную коропу в оче-
редном трехлетием цикле.
Но постепенно Фишер взрослел. И хотя у него все еще
сохранилась привычная потребность запрашивать наивыс-
шие гонорары, хотя чудачества его порой становились
еще более нелогичными, турнирные успехи американского
претендента, его надежды захватить шахматный престол
резко возрастают с каждым годом. Начиная с 1963 года,
когда Фишеру исполнилось двадцать лет, до 1972 года
он сыграл в пятнадцати международных и американских
турнирах и завоевал в ппх тринадцать первых призов
и два вторых. Редчайшее постоянство успехов за во-
семь лет!
Наступало время межзональной битвы 1970 года. Бу-
дет ли Роберт Фишер претендовать на звание чемпиона
мира? Он отказался пграть в чемпионате США — слишком
короткий турнир — и теперь пе имел никаких формаль-
ных прав выступать в турнире межзональном. Но к тому
времени Фишер стал уже более сговорчивым, и руководи-
тели шахматной федерации США включили его в состав
участников межзональной битвы в Пальма де
179
Майорка, уговорив отказаться от участия гроссмейстера
Пала Бенко.
27-летппй Фишер с уверенностью провел межзональный
rjpniip, завоевав первое место, и получил право сражаться
в пульке восьми сильнейших претендентов. Станет ли он
новым одиннадцатым шахматным королем? Победит ли он
своих опасных соперников, свергнет ли, как оп сам
широковещательно обещает, с тропа Бориса Спасского?
Эти вопросы волновали шахматпый мир, ждали своего
разрешения.
Сам Фишер не сомневался в исходе предстоящих
поединков.
— Вот когда стану чемпионом мпра,— этими словами
начинал он п все интервью, и все личные разговоры
о своих планах на жизнь. Его самоуверенность еще боль-
ше подогревала интерес к предстоящим встречам Фишера
с сильнейшими гроссмейстерами мира, среди которых три
гроссмейстера были из Советского Союза.
Шумел и волновался шахматный мир. Не было еще
пи одного шахматиста в истории, перед решающим выступ-
лением которого было бы высказано столько суждений,
о котором было бы придумано столько историй, лишь
незначительная часть которых имела под собой основание.
Ни о ком столько не писали в газетах и журналах, никого
так не пропагандировало радио и телевидение.
Роберт Фишер стал загадкой, человеком впезаппых
порывов и неожиданных решений, и, естествеппо, такой
человек вызывал особый интерес в связи с его выдающи-
мися достижениями в турнирах и матчах.
Мепя лично всегда интересовал пе только Фишер —
крупнейший шахматист современности, по Фишер как
личность. Человек необычный, во многом отличающийся
от среднего стандарта, редкостно одаренный и, может быть,
поэтому столь чувствительный к жизненным уколам, отве-
180
чающий на них неожиданными поступками. Вот почему
я с особой радостью согласился сопровождать ленинград-
ского гроссмейстера Марка Тайманова, которому пред-
стояло первому в отборочном матче из десяти партий
встать в канадском городе Ванкувере па пути Роберта
Фишера к шахматному трону.
— Слов нет, Фишер показал себя выдающимся тур-
нирным бойцом,— говорили некоторые крупные шахмат-
ные знатоки перед матчем Фишер — Таймапов.— Но мы
еще посмотрим, как он будет играть матчи, это совсем
иное дело.
Скажем сразу: четыре последующие единоборства Фи-
шера в цикле борьбы за шахматную корону показали, что
как матчевый игрок он, пожалуй, еще сильнее, чем тур-
нирный. Впрочем, многие вообще резко отрицательно
относятся к этому весьма неубедительному и условному
делению шахматистов па турнирных и матчевых. Их точка
зрения проста: если уж ты умеешь хорошо играть в шахма-
ты, ты будешь играть хорошо и в матчах, и в турнирах.
А если...
В течение всего мая 1971 года я был непосредственным
и близким свидетелем шести партий, сыгранных между
Фишером и Таймановым в Ванкувере. Все они закончи-
лись победой Фишера. Феноменальный счет, невиданная,
рекордная в истории победа. Позже к подобным результа-
там стали привыкать, по первые сообщения о том, что
сильный советский гроссмейстер не может даже сделать
одной ничьей с Фишером, казались чудовищными. Анали-
зируя свои наблюдения и сделанные во время матча замет-
ки, я пришел к выводу, что видел по существу в Ванкувере
«трех» совершенно отличных друг от друга Фишеров. Вот
об этом разнообразии черт американского гроссмейстера
я и хочу рассказать. Для удобства повествования начну
рассказ с конца, постепенно приближаясь к началу матча.
181
После доигрывания последней партии матча Роберт
Фишер пришел к нам в отель. Высокий, несколько согбен-
ный молодой человек с большими руками и ногами и удли-
ненным лицом приближался к пам, переваливаясь па ходу
и размахивая руками. Из-под насупившихся бровей гля-
дели настороженные глаза, внезапно загоравшиеся вдруг
улыбкой стеснительного ребенка. В руках Фишер держал
целую кипу помятых газет — видно, оп уже прочел все,
что написали корреспонденты о его победе.
Американский чемпион был отлично настроен, прояв-
лял великодушие к противнику и скромность в оценке
своего достижения.
— Я полагаю, по тому, как складывалась борьба
в партиях, счет матча должен был быть шесть с половиной
па два с половиной... Или даже па три с половиной...
Марк делал слишком много грубых ошибок.
Первый Фишер, которого я увидел в тот вечер, был
разговорчив, благодушен и весел. Во время банкета он
(видимо, после игры в теннис) показал незаурядный
аппетит — «убрал» два довольно внушительных бифштек-
са, запив их несколькими довольно крепкими коктейлями.
Мы пришли к выводу, что Роберту пе чужды человеческие
слабости. Несколько часов он охотно беседовал с коллега-
ми, конечно только о шахматах. Делился планами на
будущее.
— Бобби, когда вы собираетесь жеппться? — попытал-
ся кто-то вызвать па откровенность Фишера.
— Вот стану чемпионом мира, тогда непременно
женюсь.
Ии грана сомнения в том, что станет чемпионом мира.
— Сейчас слишком мало играется матчей — один раз
в три года,— поделился Роберт своими планами перестрой-
ки порядков в шахматном мире.— Вот стану чемпионом
мира, буду играть по нескольку матчей в год...
182
И тут же последовала пеизмеппая добавка:
— Конечно, если гонорары будут достаточно большими.
Несколько часов банкета пролетели незаметно — мы
не отметили ничего предосудительного в его поведении.
Иногда оп, правда, производил манипуляции со столовыми
приборами, осуждаемые правилами этикета. Эдмондсон
немедленно бросал на пего строгий взгляд, и рука Фишера
послушно исчезала под столом.
Беседа за столом шла, конечно, о шахматах. Все мы
были увлечены и удивлены необыкновенной памятью Фи-
шера.
— Бобби, помните в Москве в 1958 году мы сыграли
с вами одну партию блиц? — спросил американца гросс-
мейстер Евгений Васюков.
Стали вспоминать ходы партии, сыгранной тринадцать
лет назад. В этом состязании памяти впереди был Фи-
шер — он привел столько «фрагментов» молниеносной
встречи, что вызвал удивление даже у пас, видавших
шахматные виды.
Пробыв несколько часов за столом и беседуя с Робер-
том Фишером, я узнал Фишера «помер один» — обыкно-
венного человека, до самозабвения любящего шахматы
и все связанное с ними.
В течеппе шести партий матча с Таймановым и при
доигрываниях я увидел уже совсем иного Фишера, кото-
рого можно назвать Фишером «номер два». Во время своей
долгой шахматной практики мне приходилось видеть
самых различных шахматных бойцов, но пе так-то просто
вспомнить кого-либо, похожего на Фишера по его поведе-
нию за шахматной доской. Он находится в состоянии
наивысшей сосредоточенности и концентрации. Углублен-
ность и увлечение процессом игры у Фишера столь велики,
что порой кажется, будто это шаман колдует над жертвен-
ником или священник творит молитву. Всем своим сущест-
ва
всм, мозгом, чувствами уходит Роберт Фишер в процесс
шахматной мысли, пытаясь до конца разобраться в хитро-
сплетении деревянных фигурок. Немудрено, что подобная
одержимость и самозабвение позволяют ему проникать
в самые скрытые уголки шахматных дебрей. Аналогичную
одержимость я видел только у молодого Михаила Ботвин-
ника, Всеволода Раузера и Михаила Таля, но, пожалуй,
все-таки в меньшей степени.
Можно попять в связи с этим повышенную чувстви-
тельность Фишера к малейшему шуму в зале. При доигры-
вании одной из партий в Ванкувере мы сидели в самом
заднем ряду пустого зала. Кто-то сказал вполголоса фразу,
Фишер в это время думал над ходом. Мгновенно оп по-
глядел па судью и озабоченно сообщил ему: где-то в зале
разговаривают. Недаром Борис Спасский называет огром-
ные ушные раковипы своего противника в борьбе за шах-
матный трон «локаторами».
Весьма чувствителен Фишер и к освещению в турнир-
пом зале. Когда мы перед матчем ходили с Эдмондсоном
и судьей Божсдаром Кажичем осматривать предлагаемые
помещения, секундант Фишера обязательно проверял осве-
щенность сцепы. Он ставил вертикально на столик каран-
даш — если в какую-либо сторону от карандаша падала
тень, освещение считалось непригодным...
Увлеченность шахматным боем является прямым след-
ствием общей увлеченности Фишера шахматами, его любви
к ним. Они для Фишера все в жизни; это предмет покло-
нения, способ добывать средства для жизни (и неплохие
средства). Шахматам он отдает все свое время. Подобная
насыщенность шахматами его жизни приводит к необык-
новенной способности решать стратегические и такти-
ческие проблемы за шахматной доской с поразительной
быстротой и точностью. Углубленные занятия позволили
его таланту развиться до высочайшей степени.
184
— Фишер сейчас занимается шахматами больше, чем
любой из советских гроссмейстеров,— сказал как-то Тигран
Петросян.
Именно поэтому так углубленны анализы Роберта
Фишера и собственных партий, и партий своих против-
ников. В СССР вышла книжка Фишера «60 моих памятных
партий». Раскройте любую страницу — опа полна вариан-
тами, сложнейшими анализами, а пе словами и рассуж-
дениями. Именно так когда-то анализировали партии /\ле-
хин и Нимцович, Ботвинник и Бронштейн. Наши шахма-
тисты поняли это, и сейчас идет процесс перестройки даже
в методах аналитической работы.
Любовь к шахматам приводит к тому, что в практике
Роберта Фишера мало коротких, гросссмейстерских ничьих.
Ему просто не хочется расставаться с увлекательным про-
цессом игры. Часто он надеется па свою высокую технику,
рассчитывая переиграть противника даже в равном, а мо-
жет, даже чуть худшем положении. «К победе в каждой
партии» — вот его лозунг.
Фишер играет очепь быстро — известно, каким вир-
туозом оп является в блицпартиях. А ведь когда-то оп
уступал в этом лучшим советским шахматистам, таким,
как Давид Бронштейн, Михаил Таль, Тигран Петросян,
Виктор Корчной. Ныне работой, совершенствованием сти-
ля и процесса обдумывания ходов оп добился умения мгно-
венно принимать самые ответственные решения.
Теперь наступила пора рассказать о «третьем» Фишере,
именно его-то я и вспоминал в последние месяцы решений
и отказов в знаменитом и, увы, печальном процессе орга-
низации матча Спасский — Фишер. Одной только ФИДЕ
(по докладу Макса Эйве) расходы па телеграммы и пере-
говоры обошлись более чем в три тысячи долларов.
«Третий» Фишер полностью проявился и в начальном
периоде организации матча в Ванкувере. В Ванкувер
185
кроме судьи Божедара Кажича прилетел также 70-летппй
президент ФИДЕ профессор Макс Эйве. Было яспо —
предстоят споры, по мало кто предполагал, до какой сте-
пени проблемы организации станут трудными. Господпп
Эдмондсон, решавший от имени шахматной федерации
США все организационные вопросы матча, сообщил нам,
что труднейшая проблема — выбрать помещение для игры.
Университет Ванкувера предлагает две комнаты, нужно
решить, в какой играть.
Определить это должпа была специальная встреча
участников с судьями и представителями ФИДЕ.
Помню каждую подробность этой встречи. В комнату,
где мы все собрались, быстрыми шагами вошел Роберт
Фишер, как-то вскользь поздоровался со всеми и сел за
столик. Макс Эйве открыл совещание и начал речь. Вдруг
Бобби откинулся па спинку стула в сладкой зевоте, забро-
сив за голову руки. Президент ФИДЕ остановился и тер-
пеливо ждал, когда Фишер закончит «разминку». Тот не
спешил, и лишь строгий взгляд Эдмондсона привел его
в должное состояние.
— Вам нравится эта комната? — спросил я Фишера.
— В этой комнате я мог бы играть,— ответил Роберт,
вселив надежду в ожидавших решения Эйве, Кажича
и других.
— Значит, вы согласны играть в этой комнате?
— Я мог бы здесь играть...
— И все-таки вы должны сказать: да или пет?
В ответ Фишер повернулся, бросив па ходу:
— Я устал,— и быстро вышел па улицу к ожидавшему
его автомобилю.
Эдмондсон побежал за ним, и они уехали.
Положение было безвыходным. В тот же день мы
осмотрели несколько комнат и залов. Каждый раз Эдмонд-
сон требовал зажечь свет в зале, после чего ставил па стол
186
карандаш или палец. Вес повторялось. Если от пальца
или от карандаша падала тень, помещение признавалось
негодным. Об этом обстоятельстве канадские архитекторы
явно не подумали. Помещения мы не нашли и допоздна си-
дели грустные в вестибюле отеля, обдумывая возможнос-
ти даже перенести матч в Европу.
Выручила жена канадского мастера Саттлса — югослав-
ка по рождению. Опа поехала с нами и показала в том же
университете около десятка отличных залов п комнат.
Дальше капризничать было нельзя. Наутро Фишер с Эд-
мондсоном проделали свой осмотр и остановились па от-
личном кинозале. Однако и тут они потребовали перестрой-
ки освещения на сцене.
И вот долгожданное открытие. В зале, заполненном
зрителями, Макс Эйве открывает матч. Фишер, Тайманов
и Кажпч тут же па сцепе. После первых же слов прези-
дента ФИДЕ Фишер демонстративно... садится па стул
и что-то рассматривает на задней стенке сцены. Ничуть
не смутившись, Эйве заканчивает речь, передав дальней-
шие «мучения» судье матча Божедару Кажичу.
Что это: капризы избалованной шахматной примадон-
ны, желание обязательно поставить на своем или потреб-
ность в паилучших условиях для игры? Я охотно верю,
что у Роберта Фишера неважное зреппе, что он не любит,
когда от фигур падают па доску тени. Но все же главное,
на мой взгляд, не в этом. Мне кажется, что Фишер очень
трудно переносит предматчевое напряжение и он не в со-
стоянии контролировать себя в этот период. Отсюда не-
логичные поступки, нервные срывы, прямо назовем —
неуважение к старшим коллегам. Чем ответственнее матч,
тем больше запросов и капризов. Все убедились в этом
во время матча Фишер — Спасский. Мы как раз и погово-
рим об этом в следующей главе.
187
ЖАРКОЕ ЛЕТО
пИи ет0 гола п М°скве выдалось на редкость жар-
гг  кое* Два меспца температура почти каждый депь
достигала тридцати градусов, а иногда столбик
градусника превышал даже и отметку тридцать пять. В го-
роде было нестерпимо, люди прятались в лесах Под-
московья. Потом в нескольких местах загорелся лес,
до Москвы доходил дым пожарищ...
Именно в июле — августе этого лета решался вопрос
о новом шахматном короле: в далеком прохладном Рейкья-
вике должны были двадцать четыре раза сесть за шахмат-
ный столик два сильнейших шахматиста того времени —
чемпион мира Борис Спасский и претендент на это звание
Роберт Фишер. Мпе предложили комментировать все
партии этого матча для газеты «Правда». Так как разница
во времени между Рейкьявиком и Москвой была значи-
тельная— партии кончались ночью,—пришлось работать
по такому расписанию: часов в десять вечера я узнавал
дебютные ходы, в полночь мпе сообщали, как развивается
мительшпиль. Рано утром по радио я слушал, как кончи-
лась партия, и сразу же спешил с дачи в Москву. Здесь
делались комментарии, в полдень они были в редак-
ции.
Да, это было жаркое время, а, учитывая погоду,—
вдвойне жаркое. В Рейкьявике происходило что-то неверо-
ятное — ни один матч на первенство мира не проходил
в таком калейдоскопе решений и отказов от решений,
протестов и извинений, неожиданных побед и совершенно
непонятных поражений. Не будет преувеличением сказать,
что переговоры задолго до матча и в самый канун поедин-
ка, весь ход сражения и все творившееся вокруг напоми-
нает хороший киподетектив с обманными ходами, неожи-
данно найденными преступниками и наказаниями, порой
188
заслужеппымп, а порой пе имеющими никакого обосно-
вания.
Уже примерно за полгода до начала матча Спасский —
Фишер началась «гонка гонораров». Не знаю, по какой
причине, ФИДЕ решила устроить матч сильнейших грос-
смейстеров в той страпе, какая установит наивысшие призы
для участников. Уже сам по себе этот принцип был
опасен — логика требовала выбрать ту страну, которая
имеет наиболее развитое шахматное движение, для которой
этот матч принесет больше пользы. Именно эта страна мо-
жет организовать матч с наибольшими удобствами для иг-
рающих, ибо у нее ужо есть опыт проведения ответствен-
ных шахматных соревнований.
Одна из стран-кандидатов — Югославия целиком отве-
чала этим условиям, однако вначале возражал Спасский —
слишком жарко для шахмат, да еще летом. Позже было
решение разделить матч: одну половину играть в Белграде,
другую — в Рейкьявике. И тогда внезапно от Белграда
отказался Фишер, хотя все время именно он настаивал
па этом городе. Опять переговоры, и наконец поставлена
точка — все состязание пройдет в июле — августе в столице
Исландии.
За неделю до открытия матча в Рейкьявик прибыл Бо-
рис Спасский со своими тренерами. На торжество явились
судья — гроссмейстер Лотар Шмидт из ФРГ, президент
ФИДЕ Макс Эйве. Приготовлены речи, атрибуты для
жеребьевки. Не хватало только... Роберта Фишера. Тор-
жественные речи произносятся без одного из двух участ-
ников, жеребьевка откладывается. Шахматный мир удив-
лен: никогда и нигде не видели ничего подобного.
Испокоп веков правила дуэлей гласят: если один из
противников не явился, про него говорят: «струсил», и оп
предается всеобщему порицанию. Борис Спасский имел
все основания вернуться в Москву. За пим сохранялось бы
189
еще три года звание чемпиона мира. Спасский пе сделал
этого и предпочел «немного подождать». Мало того, когда
претендент, требовавший пграть третью партпю в закры-
том помещении, вновь через несколько дпей грозил отъез-
дом из Рейкьявика, Спасский смирился с этим его требо-
ванием ц играл третью партпю в отдельной комнате.
Что это? Как объяснить такое отношение к шахматной
коропе, которой русские шахматисты добивались более
шестидесяти лет и которую нашп гроссмейстеры упорно
защищали почти четверть века. Конечно, лучше всего
мог бы ответить па эти и многие другие недоуменные
вопросы сам Борис Спасский. Но все же хотелось бы и мпе
высказать читателю свою точку зрепия.
Возможно, Борис Спасский по каким-то только ему
известным расчетам полагал, что матч у Фишера он
выиграет без особых усилий. Если проанализировать все
его высказывания перед матчем, решения, принятые им
в критический момент матча, можно заключить, что он
заботился лишь об одпом: будет ли его решение удобным
или неудобным? Уехать пе пачав сражения — неудобно.
Отклонить решительное требование Фишера играть в от-
дельной комнате — значит показать, что я его боюсь.
Неудобно.
А между тем все объективные причины говорили, что
в матче с американцем Спасскому прпдется нелегко.
Когда-то добившись серии выдающихся побед в турнирах
самого сильного состава, Спасский пришел к матчу с Тиг-
раном Петросяном в 1969 году в своей панлучшей спор-
тивной форме и победил его. Став королем, он мгновенно
изменил курс, перестав пграть в чемпионатах СССР, да
и международные турниры выбирал такие, где играть
полегче. Впрочем — увы — пе он один так делал...
Боец без повседневной тренировки — это уже по боец.
И Спасскпй с каждым годом своего «царствования» играет
190
все хуже. Последним серьезным сигналом был междуна-
родный турнир в Москве 1971 года памяти А. Алехина.
Здесь чемпион мира того времени не только занял скром-
ное место, но вообще показал игру неудачную, изобилую-
щую ошибками.
Казалось бы, нужно срочно играть, играть, играть!
Восстановить былую мощь шахматного удара, стать вновь
таким же грозным в атаке, упорным в защите, как три
года назад. До матча с Фишером оставалось полгода —
срок достаточный для того, чтобы еще хоть один раз про-
верить себя в практической борьбе. А если уж вылепи-
лось бы, что н шести месяцев недостаточно, можпо было
доже отложить матч на полгода. Регламентом предостав-
ляется такое право чемпиону мира.
Между тем Спасский и пе подумывал о том, чтобы
сыграть перед матчем в сильном по составу турнире.
Оп предпочел ограничиться закрытыми тренировочными
встречамп. Не так уж много толку от таких партий. Лишь
Михаил Ботвинник умел когда-то мобилизовываться в по-
добных партиях. Но ведь на то оп п Ботвинник, у него
особый подход и к шахматам и к методам тренировки.
Во всяком случае, сами итоги матча в Рейкьявике показы-
вают, что с момента Алехинского мемориала Спасский
не только не сделал шага вперед, а, наоборот, еще больше
отодвинулся назад.
Наряду с этим в высказываниях чемпиона мира начала
вдруг проскальзывать, а порой и проявлялась открыто
ничем пе объяснимая уверенность в легкой победе пад
Фишером. Когда я приехал на Олимпиаду в Скопле,
состоявшуюся сразу же после матча Спасский — Фишер,
меня забросали вопросами: почему так был уверен в побе-
де Спасский? Чем объяснить его интервью перед матчем,
данные в Рейкьявике: победа будет за мной, причем побе-
да бесспорная? Гроссмейстеры моего поколения бывали
191
свидетелями многих единоборств за шахматный трон,
пи разу мы не вс<речали подобного.
Чем это объяснить? Желанием Спасского тем же
оружием ответить па самоуверенные предсказания Фише-
ра? А может, это просто угроза с позиции слабости: чувст-
вуя недостатки в своей игре, чемпион мира хотел скрыть
их? Пе хочется же объяснять эти смелые прогнозы тем,
что новый тренер Спасского — гроссмейстер Ефим Геллер,
сменивший Бондаревского, сам несколько раз выигрывал
у Фишера и внушил своему подопечному, что Фишер
совсем уж пе страшен.
А между тем об исключительной силе Фишера гово-
рили многие гроссмейстеры, в том числе и ближайшие
коллеги чемпиона мира. «Фишер вооружен всеми новыми
идеями в шахматах. Его нельзя ничем удивить. Как только
Фишер добивается малейшего преимущества, он начинает
играть как машина». Это написал Тигран Петросян, сам
недавно испытавший силу Фишера на матче в Буэнос-
Айресе.
Мы уже говорили о странном, нелогичном поведении
Фишера перед началом каждого ответственного состяза-
ния. Так было и тогда, перед самым важным матчем в его
жизни. Краткий перечень действий Фишера в последние
дни перед началом борьбы свидетельствует о его смятении,
растерянности и потере контроля пад собой.
За несколько дпей до начала матча Фишер приезжает
па аэродром в Пыо-Йорке и тут же... возвращается обрат-
но. Дня за два до встречи со Спасским он получает
от авиакомпании четырнадцать мест на самолете (оп не
хотел, чтобы кто-либо сидел с пим рядом, и ему освободили
три ряда). Прибыв в аэропорт и испугавшись толпы
корреспондентов, оп опять-таки вернулся домой, точнее,
в квартиру друга-врача Сэйди. Оттуда была послана теле-
грамма будто бы о болезни Фишера.
192
В некоторых газетах пытаются объяснить эти действия
желанием Фишера «выжать» из организаторов побольше
денег. Ио не нужно забывать: неявка Фишера могла по-
влечь отъезд из Рейкьявика Спасского, тогда прощай все
надежды, полетело бы кувырком все, чего добивался Фи-
шер несколько лет. Просто, надо полагать, он не мог вла-
деть собой, нервы его были в этот страшный предматчевый
период напряжены до крайности.
Два обстоятельства подстегнули последующую реши-
мость Фишера: прилет специального самолета за ним из
Рейкьявика и увеличение призового фонда за счет пожерт-
вований английского миллионера Джима Слэйтера. Фишер
летит в Рейкьявик, прибывая чуть ли не минута в минуту
крайнему сроку, установленному президентом ФИДЕ.
Бобби появляется наконец в Рейкьявике и... заваливает-
ся спать. Вместо себя он присылает в турпирный зал, как
сообщил корреспондент одного агентства, «какого-то свя-
щенника в рясе». Нам, гроссмейстерам, было ясно, кто это
такой. Вильям Ломбарди — член олимпийской команды
США, один из сильнейших гроссмейстеров страны. Вклю-
чение Ломбарди в «штат» Фишера было мудрым шагом.
Как-то мы беседовали с этим добродушным, полным чело-
веком, он рассказывал мне о том, какие дисциплины они
проходят в духовной семинарии США. Тут и логика,
и психология, и умение «разглядеть душу человека», по-
пять, что выражает его лицо. У меня нет сомнения в том,
что присутствие Ломбарди сыграло огромную роль в побе-
де Фишера в матче. Не удивлюсь, если узнаю, что это
именно оп посоветовал Фишеру «хитрый ход» — в пер-
вых же партиях избегать начала е2-е4, к которому Спас-
ский наверняка готовился.
Сейчас матч в Рейкьявике выглядит однообразны^ ,
хотя в то время, когда оп протекал, было много эмоций.
«Прозевав» в первой партии слона, Фишер на вторую пе
193
явился, и ему засчитали поражение. Третья партия игра-
лась в закрытом помещении и принесла победу Фишеру.
Вскоре он сравнял счет, затем вырвался вперед на три
очка. Перевес этот был достигнут вследствие грубых оши-
бок Спасского, непростительных даже для рядового масте-
ра. Во второй половине матча Спасский уже играл лучше,
но все равно разрыв не уменьшился. Фишер играл фи-
нал матча хуже, чем начало: вполне возможно, что он прос-
то «доигрывал», решив на половинках приблизиться к
заветной цели — двенадцати с половиной очкам и званию
чемпиона мира. К двадцать первой партии он достиг своей
цели.
В тс дпп редакцию «Правды» и Центральный шахмат-
пый клуб буквально засыпали письмами. Писали шахмат-
ные любители со всех концов земли, люди различных
специальностей, возрастов, шахматной квалификации.
Строки былп полны недоумеппых вопросов: в чем дело?
Почему так плохо играет Спасский? Многие спрашивали:
по какой причине все противники в матчах против Фишера
допускают элементарнейшие ошибки? Чтобы понять ги-
бельность этих ошибок, не нужно даже быть специалистом
и штудировать шахматы в течение десятков лет.
Некоторые утверждали: что-то здесь нечисто. Погля-
дите: с Таймановым шесть — ноль, такой же счет против
Ларсена. Победа над Петросяном — «железный Тигран»
беспомощно проиграл четыре партии подряд. А теперь
Спасский. Какие необъяснимо слабые ходы опи все делали!
Нет, тут явно что-то неладно, не обходится без таинст-
венного воздействия на противника. Скорее всего, погова-
ривают иные болельщики, Фишер применяет или электрон-
ные лучи, или химические средства. Проверьте, товарищи
гроссмейстеры, пошлите в Рейкьявик комиссию. Больше
всего смущало кресло: там все спрятано, недаром оп при-
вез его из Америки. Видимо, под воздействием этих писем
194
тренер Спасского Геллер сделал на пресс-конференции
в Рейкьявике заявление о помехах. Конечно, в горячке
сражения было высказано много претензий и обвинений,
легко опровергаемых практикой жизни. Так, если бы Фи-
шер действительно научился столь сильно воздействовать
на окружающих, использовать сильные лучи или химию,
зачем ему шахматы? Ходи в банк пли на биржу, воздейст-
вуй па ближних своих и загребай деньги лопатой!
И все же воздействие, с моей точки зрения, было. Иначе
нельзя объяснить все те шахматные «глупости», которые
сделали в четырех матчах четыре сильнейших гроссмей-
стера.
— Что оп, заколдованный, что ли! — воскликнул совер-
шенно растерянный Тайманов в Ванкувере, после того как
грубейшая ошибка не позволяла ему реализовать перевес
или сделать очевидную ничью.
Вопрос о гипнотическом и всяком другом воздействии
на противника пе нов. Когда-то говорили, что Эммануил
Ласкер усыпляет своих противников гипнозом и те не ви-
дят элементарного способа выигрыша. Особенно старался
это пропагандировать соперник Ласкера — гроссмейстер
Зигберт Тарраш. Позже некоторые проигравшие именно
гипнозом объясняли пцбеды пад ними Михаила Таля. Дело
дошло до того, что гроссмейстер Пал Бенко пришел на
одну из партий с Талем в темных очках. Остроумный
советский гроссмейстер на это ответил «встречным хо-
дом» — тут же сам надел темные очки.
Не знаю, гпппоз это или что еще иное, но факт силь-
ного воздействия личности Роберта Фишера на своих
противников налицо. Я внимательно наблюдал, например,
в Ванкувере за поведеппем Тайманова и особенно его
противника. Сам я всю жизнь отличался даже чрезмерной
шахматной храбростью (которая часто мне мешала), мне
не был страшен никто из противников, может быть пото-
195
му, что мие нечего было терять. Но, честное слово, если бы
мпе пришлось играть против Фишера, я, вероятно, также
стушевался бы. Это висящее пад шахматной доской удли-
ненное лицо, приблизившееся почти к твоему стулу,
горящие творческим огнем глаза, отрешенность от всего
внешнего мира. Эти длинные пальцы, снимающие с доски
твои такие дорогие пешки и фигуры. Б-рр — страшно!
II противники Фишера теряют над собой контроль.
В этом, понятно, пет никакой вины Фишера, таким его
создала природа, именно такую пылающую любовь
к шахматам он выработал в себе. Никакими положениями
о состязаниях это пе запрещено. Вести шахматный бой
против него неприятно, п тот, кто задумает обыграть его
в матче, должен прежде всего решить проблему защиты
от этого воздействия.
Писатель Соммерсет Моэм ппшет в своей книге «Под-
водя итоги» о том, что человек, имеющий много идей,
обычно пе дорожит ими. Подумаешь, погибнет одна,
изобрету другую. Но тот, чья жизнь и деятельность свя-
заны всего лишь с единственной идеей, «относится к пей
с почтением» — цепляется за нее руками и ногами и готов
вступить за нее в смертельную схватку.
У Роберта Фишера всего лишь одна идея в жизни —
шахматы. II он борется за нее со всей яростью своего
незаурядного дарования. Фишер, без сомнения, личность
сильная, владеющая редкой направленностью в битве,
идущая напролом к намеченной цели. А давно уже под-
мечено:. если такую собранность и направленность прояв-
ляет личность, ограничивающая себя одним лишь жела-
нием, одной любовью, одним интересом, такая личность
в состоянии психологически подавлять людей.
Роберт Фишер — крупнейший шахматный талант. Он
отшлифовал все его грани исступленной работой, беско-
нечными анализами вариантов, напряженной борьбой во
196
многих самых ответственных шахматных состязаниях.
Он в состоянии выиграть у самого сильного шахматиста
партию, матч. И все же, я полагаю, не стоит сбрасывать
со счетов тот факт, что природа дала ому еще п редкостный
дар воздействовать на людей пе только силой своего талан-
та, по и особенными качествами своей незаурядной лич-
ности.
Теперь перед гроссмейстерами всего мира и прежде
всего перед советскими гроссмейстерами (в том числе
и Спасскпм) стоит задача — победить Фишера, свергнуть
его с тропа. II вне сомнения, этим гроссмейстерам, буду-
щим противникам Фишера, в матче придется решать пе
только шахматные проблемы. Как избавиться от мешаю-
щего вести шахматный бон весьма сильного влияния его
личности — вот проблема, во многом определяющая исход
будущего поединка. Борне Спасский пренебрег ею и был
страшно наказан. Психология поединка — вот чему наря-
ду с теоретической и физической подготовкой в значитель-
ной мере должны быть отданы усилия будущего претен-
дента в подготовке к сражению с Робертом Джемсом
Фишером.
«ГЕНС УНА СУМАС»
r-iiti то изменилось в шахматной жизни вашей стра-
уЧ| ны после победы Фишера? — спросил я па
Олимпиаде в Скопле в сентябре 1972 года аме-
риканского гроссмейстера Артура Бисгайера.
— Ничего.
— Может быть, активнее стала шахматная ж
укрепилась организация?
— Пока не заметно. Правда, люди больше играют
197
в шахматы, больше продается книг, фигурок, шахматных
часов. Но это временное увлечение... Пройдет. У нас так
увлекались когда-то хула-хупом, а потом бросили.
Остроумный гроссмейстер из Соединенных Штатов как-
то характерно для него повел плечами и добавил:
— А сам Бобби... Оп зарабатывает деньги, а до осталь-
ного ему дела пет.
Перед началом Олимпиады в Скопле всех интересовал
вопрос: будет ли пграть за команду Соединенных Штатов
новый чемпион мира? Из Ныо-Порка пришло сообщение:
Фишер запросил за свое участие сто пятьдесят тысяч
долларов. Примеру чемпиона последовали еще два члена
олимпийской команды США — гроссмейстеры Эвапс и
Ломбарди. Только их запросы были скромнее — по два-
дцать тысяч долларов. Им всем отказали.
— Вот видите, какая приехала команда. Шансов на
победу мы ле имеем никаких,— сказал мне Бисгайер.
Видимо, тот факт, что он бросил команду своей страны
в критический момент, все же волновал Роберта Фишера,
и он выступил позже в газетах с заявлением, что оп
будто бы хотел играть на Олимпиаде. Но па Олимпиаду
в Ницце в 1974 году Фишер вновь не приехал, хотя она
была посвящена 50-летию ФИДЕ.
Шахматные олимпиады, проводпмые один раз в два
года,— подлинные праздники для шахматистов. В этих
официальных первенствах мира среди команд спортивный
азарт как-то отходит в сторону. Встречи друзей, гросс-
мейстеров и мастеров всего мира — вот главное событие
олимпиады. Я расхаживал среди старых знакомых, кото-
рых не видел уже несколько лет, и думал: правильно
я сделал, что пе бросил шахматы, ибо здесь мой мир, мои
друзья. «Генс уна сумас» написано па знамени ФИДЕ —
«Мы — одна семья». Попстпне членом огромной шахмат-
ной семьи чувствуешь себя на олимпиадах.
198
Олимпиада в Ницце в 1974 году была седьмой, в кото-
рой я участвовал. Дважды — в 1952 п 1954 годах я был
в составе игроков команды Советского Союза, три раза —
капитаном, а в 1972 году в Скопле — заместителем Глав-
ного арбитра, в Ницце — Главным арбитром. Мне и моим
помощникам каждый раз приходилось немало порабо-
тать — мы руководили и десятками судей (многие из ко-
торых имели международные категории), и огромным ко-
личеством вспомогательного персонала — демонстраторов,
переписчиков партий и т. д.
Надолго запомнилась мпе Скопльская олимпиада! Под
игру отвели три просторнейших павильона выставки, диа-
метр каждого круглого здания — метров около пятидесяти.
Шахматные столики были расположены вдоль стен — об-
ходя залы, я проделывал в день более десятка километров.
Хорошее упражнение!
Полы были затянуты коврами цвета беж — это созда-
вало тишину и уют; вдоль степ стояли демонстрационные
доски с каким-то удивительно мягким сочетанием цвета
фигурок и темных пол ей шахматной доски.
Олимпиада для того времени была рекордной по коли-
честву играющих команд — их было шестьдесят три; лишь
позже в Ницце было семьдесят четыре команды. Приехало
много команд-дебютантов. Особенно интересным было
участие шахматистов Японии, Фарерских островов и Вирд-
жинских, как их называют в Югославии, Девственных
островов. Состав этих команд был довольно своеобраз-
ным.
Когда прошло всего часа два игры первого тура, я за-
шел во второй игровой зал. В партии Уягурпапу (Румы-
ния) — Грумер (Вирджинские острова) партнер, игравший
черными, остановил часы, давая этим понять, что признает
свое поражение и протянул победителю руку. Вдруг
я увидел, что румынский мастер эту руку... поцеловал.
199
Ничего не понимаю!.. «Что стало твориться на олимпиа-
дах,— мелькнуло в моей голове.— Подобного раньше ни-
когда пе было». Объяснилось все очень просто: на четвер-
той доске в команде Вирджинских островов пграла...
женщина. По положению об олимпиаде это возможно:
представительницы «слабого» пола могут играть в мужских
олимпиадах, в то время как мужчинам выступать в жен-
ских командах категорически запрещено. Некоторые счи-
тают это явпой дискриминацией мужчин.
— Почему вы не выступаете в женской олимпиаде? —
спросил я Грумер.
— В пашей стране пет больше играющих женщин,—
ответила эта храбрая шахматистка.
Почему храбрая? Дело в том, что С. Грумер в скором
времени ждала ребенка и, несмотря па это, приехала
с мужем на олимпиаду. Это ли не истинная любовь
к шахматам!
— Того гляди, еще придется крестить,— высказал
предположение директор Олимпиады в Скопле журналист
Ярдап Ивановский.
Первое участие в олимпиаде комапд, пе имев-
ших опыта, приводило к недоразумениям, которые мы
дружно разрешали. Особенно много было хлопот с откла-
дыванием партий и оформлением факта признания пора-
жения.
Когда мы раскрыли конверт с записанным секретным
ходом одного из участников, то обнаружили на бланке
два витиеватых хвостика. Выяснилось, что на его языке
это означает ход ладьей па е8. Пришлось попросить участ-
ника хотя бы записанный ход оформлять одним из доступ-
ных судьям способов обозначения ходов. Другой, вместо
того чтобы записать взятие конем па поле же-шесть,
написал: копь бьет бэ-три. Он просто отсчитал горизонтали
от себя.
200
Вызывала недоумение игра некоторых участников
до самого мата. На доске один черный король мечется
среди десятка белых фигур, а игра все пе кончается. Ждут
судьи, демонстраторы. Также никак не могли мы научить
даже опытных шахматистов, как пужпо сдавать партию
в перерыве. Созвонятся друг с другом, сообщат о проиг-
рыше, а судьям ничего пе скажут. Те ставят партию па
доигрывание. Кто-то предложил в шутку:
— Товарищ Котов. Вы написали книгу «Как думать
в шахматах», есть книги «Как выигрывать партию». При-
дется вам написать еще одну: «Как проигрывать в шахма-
тах».
Конечно, все это мелкие случаи неувязок, и мы
дружно их разрешали. За две олимпиады по существу не
было ни одного конфликта или серьезного недоразу-
мения.
— А почему вы сами пе играете? — спросил мепя один
из зрителей.
Пришлось отшучиваться — дескать, Бернард Шоу го-
ворил: «Кто умеет — делает, не умеет — говорит». Так вот,
я уже не умею и поэтому всего только сужу шахматные
поединки.
А сам подумал: ох как хочется сыграть! Да разве мпе
одному — сколько советских гроссмейстеров находилось
в Скопле вне арены непосредственных сражений. Из тре-
неров, гостей, судей и корреспондентов Советского Союза,
присутствовавших на Олимпиаде в Скопле, можно было бы
составить неплохую команду: Михаил Ботвинник, Пауль
Керес, Исаак Болеславский, Семен Фурман, Айвар Гипс-
лис, Владимир Антошин, Александр Котов. Еще, глядишь,
поборолись бы за медали.
...Я ходил по залам и с интересом наблюдал за участ-
никами. На трех олимпиадах не был, многое изменилось.
Появилось много молодых, талантливых шахматистов. Не-
201
сколько гроссмейстеров у Венгрии, талантливый лидер —
юный гроссмейстер Ульф Андерссон у Швеции. Выдается
своей игрой Любомир Любоевпч, влюбленные в него юго-
славы прочат его в будущие чемпионы мира. И не без
оснований. И, конечно же, наш Толя Карпов — в его по-
четном списке побед много таких, которые даже не вяжут-
ся с его двадцатплетнпм возрастом.
На Олимпиаде в Скопле царил дух дружбы, доверия
и веселья. Прекрасные, симпатичные люди — со своими
наивными заботами, трогательнькми страстями, удивитель-
ными поступками.
Перед началом одного из туров ко мне подбежал
капитан команды, игравший в третьей финальной
группе.
— Убедительная просьба, разрешите заменить одного
игрока другим,— обратился он ко мне.
— Почему?
— К нему прилетела жена, он поехал встречать ее на
аэродром.
— Похвально!.. Но ведь, по положению, вы должны
были внестп изменения в списке до часу дпя. А теперь
уже четыре.
— Мы как раз ему и поручили это сделать, а он в го-
рячке забыл.
Я поглядел на своих коллег, думал уже разре-
шить, потом вспомнил: мы совсем недавно сделали исклю-
чение, нельзя часто нарушать правила. И я отказал
в замене.
— Что же делать? Что делать?! — страдал около судей-
ского столика капитан.
Я колебался. За моей спиной над столом главной
судейской коллегии висел большой лозунг «Мы — одна
семья», а тут из-за семейных причин признаем в одной
из партий поражение.
202
— А вы сходите в отель, может, он уже привез жепу
с аэродрома,— предложил я капитану.
Тот поблагодарил меня и мгновенно скрылся.
Через час я пошел во второй зал. Капитан пашел-таки
заботливого супруга в отеле и привел его в турнирпый зал
в шестнадцать часов пятьдесят пять мпнут — за пять ми-
нут до того момента, когда ему засчитали бы поражение.
Как пграл этот шахматист! Белые фигуры как оглашен-
ные рвались к вражескому королю. Еще через полчаса
мат стал неизбежным. Спешно пожав руку побежденному,
обрадованный супруг пулей вылетел из зала.
...Какое изумительное шахматное зрелище — за столп-
ками все сильнейшие шахматисты мира. Около полутора
сотен партий играются каждый день. И какие партии!
Среди них, правда, есть короткие ничьи, но есть и гигант-
ские, многочасовые битвы, когда противников «водой не
разольешь». Партия Куэлляр (Колумбия) —Доннер (Гол-
ландия) игралась несколько дней.
— О, эти шахматы! — философски произнес Доннер,
облегченно вздохнув после этого марафонского шахмат-
ного поединка.— На тринадцатом ходу я ошибся, получив
плохую партию. До 130-го хода пытался реализовать мою
ошибку Куэлляр, но... ничья... Надо это?
Некоторые партии все же кончались быстрым миром
на десятом и даже восьмом ходу. Гроссмейстерские ничьи!
Кто-то всерьез предложил засчитывать очки в зависимости
от количества сделанных ходов. Дольше играешь — больше
очков. А то ведь практика знает уже такой случай: два
молодых гроссмейстера в одном турнире согласились на
ничью, сделав всего по... одному ходу. Уж и досталось им
от судей, журналистов, шахматного мира! Может быть,
они думали этим установить мировой рекорд краткости
шахматного боя? Ничего подобного! Он уже давно уста-
новлен. Когда в одной из партий, игравшейся несколько
203
лет назад, были пущены часы, играющий белыми подумал
несколько минут, затем, не сделав ни одного хода, на-
писал на пустом бланке: «Белые сдались»—и остановил
часы.
— Что это означает? — спросил играющего судья.
— Мне не нравится его лицо,— кивнул тот в сторону
противника.
Короткие ничьи были сравнительно редкими па Олим-
пиаде в Скопле, за боевым духом своих подопечных сле-
дили строгие капитаны. Особенно дисциплинированной
была команда ФРГ.
Одного игрока, допустившего непростительную ошибку,
капитан распекал такими словами:
— Тебя нужно отправить туда, в третий павильон.
Дело в том, что именно в третьем павильоне происхо-
дила женская олимпиада, где сражались сильнейшие
шахматистки. Соседство мужской олимпиады и женской,
естественно, вызывало различные толкования, ибо вопрос
о сравнительной силе игры мужчин и женщин — старая
и вечная проблема в шахматном мире.
Известно, что Роберт Фишер как-то в порыве само-
рекламы сказал, что может дать сильнейшей шахматистке
коня вперед. Однако угрозу он эту не осуществил и, из
соображений безопасности, никогда не осуществит. Другие
мужчины не столь откровенно, но все равно считают себя
в шахматах «высшей элитой» и явно обижаются, когда
сравнишь их ходы с ходами женщин, пусть даже самых
сильных.
Слов нет, наибольшее внимание зрителей привлекала,
конечно, мужская олимпиада, собравшая самых прослав-
ленных гроссмейстеров мира. Но были посетители и на
женской олимпиаде, здесь к обычному интересу любите-
лей шахмат добавлялся специальный интерес некоторых
молодых людей Скопле. Так, когда закончился матч
204
женских команд Японии и Сингапура, являвшийся
своеобразной выставкой характерной восточной женской
красоты, один молодой человек раздосадовапно восклик-
нул:
— Каждый день нужно проводить такие матчи!..
Конечно, самая острая борьба происходит обычно в пер-
вой финалыюй группе, так называемой группе «А». Здесь
речь идет о медалях, о переходящем золотом кубке. И тут
уж борьба, особенно на финише, идет вовсю. Но проведя
Олимпиаду в Скопле в качестве судьи, я убедился, что
«всюду пылают страсти».
— На сей-то раз паша команда уж обязательно
попадет в финальную группу «А»,— решительно заявил
мне капитан команды Австралии, мой старый шахматный
друг Георгий Кошницкий.
Я позволил себе усомниться.
— Вы будете играть в группе «D»,— сказал я.
Финальные группы составляются из шестнадцати
команд. Выходило, что я отводил австралийцам место от
сорок девятого до шестьдесят третьего.
— Ни в коем случае! — запротестовал Кошницкий.—
Мы обязательно будем в группе «А».
Прошло несколько туров предварительных состязаний.
Австралия несколько матчей сыграла неудачно.
— Придется нам играть в группе «В»,— сказал мне
Кошницкий при следующей встрече.
— Вы попадете в группу «D»,— так же твердо, как
и в первый раз, заявил я своему другу.
Новая серия туров, новые неудачи австралийцев.
— Ничего не поделаешь,— вздохнул как-то после до-
игрывания Кошницкий.— Не получилось ничего пи с груп-
пой «А», ни с группой «В».
Я лишь лукаво поглядел в глаза собеседника.
Австралия попала в группу «D».
205
— Это вы нам напророчили! — укорял меня австралий-
ский капитан.
Я попытался его успокоить:
— Ну какая разница: и «А>> — группа, и «D» —
группа!
— Как вы можете так говорить! — взволновался Кош-
ницкий.— Если мы попали в группу «D», это значит, что
на следующую олимпиаду нам никто не даст денег.
И мне стали понятны заботы капитана.
Когда-то команда Советского Союза на олимпиадах
легко опережала своих конкурентов и приходила к фи-
нишу с отрывом в несколько очков. Теперь многое изме-
нилось: некоторые страны вырастили хороших шахма-
тистов и с полным правом сражаются за первые мес-
та. Так, олимпиада в немецком городе Зигене принесла
победу команде СССР, но отрыв от команды Венгрии
был всего в одно очко. Острой была финишная гонка
в Скопле, а в Ницце победа команде СССР досталась
легко.
Среди шахматных коллективов, претендующих на ме-
дали, всегда бывает сильная команда ФРГ. Особенно, упа-
сен лидер этой команды молодой гроссмейстер Роберт
Хюбнер. Он играл в предыдущей пульке восьми претен-
дентов на шахматный престол и встречался в матче
с Тиграном Петросяном. Как известно, шесть первых пар-
тий кончились вничью, седьмую Хюбнер проиграл и, рас-
строившись, сдал весь матч. В Скопле этот талантливый
гроссмейстер также порой терял контроль над самим
собой. Я старался, как мог, его успокаивать...
— Я пе буду больше играть в этом зале! — воскликнул
Хюбнер, подбежав к моему судейскому столпку.— Шум
невозможный, дайте мне отдельную комнату...
Я уже заметил, что Хюбнер только что допустил ошиб-
206
ку в хорошо стоявшей для него партии и упустил
выигрыш. Поэтому я поспешил обещать завтра все
исправить.
А что можно было исправить? Нельзя же заставить
молчать толпу в три тысячи человек зрителей. На следую-
щий день я увидел, что Хюбнер уже с первых ходов
получил заметный перевес в своей партии и должен
вот-вот заматовать противника. Тут-то я и подошел к не-
мецкому шахматисту.
— Пу как сегодня? — спросил я Хюбнера.
— Зер гут! — воскликнул веселый Хюбнер.— Совсем
не то, что вчера...
На следующий день одно происшествие чуть было
опять не испортило настроение Хюбнера. Неожиданно
в зал влетел... воробей. Ударяясь о стеклянный потолок,
оп не находил выхода и отчаянно чирикал.
Я вспомнил, что вмешательство птиц в молчаливую
шахматную битву бывало и раньше. Как-то во время матча
на первенство мира в 1963 году к нам в пресс-бюро при-
шел расстроенный судья — шведский гроссмейстер Гидеон
Штальберг.
— Какой-то хулиган в зале что-то бормочет и подра-
жает пению птиц,— сообщил Штальберг,— Ботвинник уже
несколько раз требовал унять нарушителя тишины, но
я пе знаю, где он...
После долгих поисков выяснилось следующее. Партии
матча в Московском театре эстрады игрались через день,
в остальные дни там шли эстрадные концерты. Один из
артистов выступал с номером, в котором участвовали два
говорящих попугая. Внезапно капризные птицы взмыли
вверх, и никакие уговоры не могли заставить их вер-
нуться вниз.
— Жрать захотят, спустятся! — зло выпалил артист
и ушел домой.
207
А на следующий вечер попугаи чуть пе испорти,
матча на первенство мира...
Чтобы избежать протестов по поводу воробья, я уж-
в начале тура прежде всего подошел к Хюбнеру.
— Должен вас известить, герр Хюбпер, чтЪ за все дей-
ствия воробья судейская коллегия пе песет никакой ответ-
ствеппостп.
У Хюбнера настроение было от.т
улыбнулся...
Первые три места в Скопле заняли команды СССР,
Венгрии и Югославии. В Ницце Югославия была второй.
В этом грозном коллективе выступают «старые шахматные
богатыри» — гроссмейстеры Светозар Глигорич, Борис
Ивков, Александр Матанович и Милан Матуловпч. Но
пе на них были обращены взоры болельщиков. В Скопле,
как только открывались входные двери, толпа любителей
устремлялась к месту, где играл молодой, щедро одарен-
ный природой гроссмейстер Любомир Любоевич. В возрас-
те двадцати одного года он уже сумел приобрести муд-
рость в постановке партии, но еще не отошел от того взгля-
да на шахматы, который придает игре живость, комбинаци-
онную насыщенность.
Когда начинался матч СССР — Югославия, перед су-
дейской коллегией встал серьезнейший вопрос: как успо-
коить толпу зрителей в три-четыре тысячи человек. Я зпал
по опыту, что тут не помогут ни угрозы вывести из зала,
ни отдельные администраторы, поставленные в зале.
И я решил испытать старый прием — наладить непосред-
ственный контакт со зрителями.
Когда зал был уже заполнен, я до начала партии
шутливо обратился к зрителям с вопросом: кто выиграет —
СССР или Югославия? Все закричали хором: Югославия!
Тогда я спросил, как закончится партия Любоевич —
Смыслов. «Любоевич добие! Любоевич победит!» — послы-
208
шалось многоголосое восклицание. Какой-то наиболее
энергичный парень с широким славянским лицом предло-
жил мпе пари на бутылку коньяку.
Контакт был установлен, и публика смиренно слуша-
лась моих просьб, выражаемых жестами,— соблюдать
тишину. Когда Любоевпч выиграл пешку, мой знакомый
парень провел ладонью себе по горлу. Конец-де Смыслову!
По вскоре югослав оказался без фигуры и проиграл. Мой
парень махнул рукой по направлению к двери — пойдем
пить коньяк. Я показал ему жестами: я судья, пить пе
разрешается.
На многих олимпиадах конкуренцию в борьбе за
золотые медали составляет нашим гроссмейстерам команда
Венгрии. Составленная из молодых шахматистов, эта
команда отличается редкой сплоченностью, единством и ор-
ганизованностью. Лидер команды — гроссмейстер Лайош
Портиш — умеет пе только побеждать сам, но и настраи-
вать на победу других.	।
Вот почему, когда капитан венгров Тибор Флориан
представил мне брата Портиша — Ференца, тренировав-
шего женскую команду Венгрии, я заметил: не слишком ли
много в вашем шахматном коллективе Портишей? Флориан
скаламбурил по-русски:
— Портишами команды не испортишь...
Приятно было, что Олимпиады в Скопле и в Ницце за-
кончились нашими победами. Золотые медали были вруче-
ны в Скопле нашему славному коллективу —Тиграну Пет-
росяну, Виктору Корчному, Василию Смыслову, Михаилу
Талю, Анатолию Карпову, Владимиру Савону и капитану
команды — Паулю Кересу. В Ницце капитаном был Смыс-
лов. Савона заменил талантливый молодой гроссмейстер
Геннадий Кузьмин. Каждый раз на закрытии Олимпиад
звучал Гимн Советского Союза и на флагштоке подпимался
алый флаг нашей Родины.
209
БУДЕТ ЛИ АНАТОЛИЙ КАРПОВ ЧЕМПИОНОМ МИРА?
Q
JK1 П0СЛСДН11е десятилетия мы как-то уж привыкли
I J к тому, что наши дружины гроссмейстеров неизмен-
но привозят со всех олимпиад кубок Гамильтона
Рассела, а женщины завоевывают свой кубок мировых
чемпионок — имени Веры Мепчпк. Все командные состя-
зания шахматистов-студентов завершаются неизменным
триумфом наших молодых мастеров. Двадцать четыре года
советским гроссмейстерам принадлежало высшее шахмат-
ное звание, о котором давно уже мечтали лучшие умы
России,— личное звание чемпионов мира среди шахматис-
тов-мужчин.
И вот мы его потеряли. Горькая потеря, что скрывать!
По есть ли основание предаваться отчаянию, считать, что
у нас плохо стало с шахматами? Ни в коем случае! Мы
всегда в любой момент допускали возможность того, что
в любой стране может вдруг появиться шахматист, который
превзойдет и в понимании шахмат и в практической игре
своих советских коллег. Сейчас такой шахматист появил-
ся. Роберт Фишер превзошел наших лучших гроссмейсте-
ров и обосновался на шахматном тропе в бело-черную
клеточку.
Если проанализировать жизнь нового чемпиона мира,
все этапы его пути к шахматному тропу, то можно понять,
что его победа вовсе не является результатом общего
подъема шахматной жизни в его стране. Американский
континент всю свою историю довольно холодно относился
и относится к шахматам, хотя па нем и появлялись иногда
гении шахмат первой величины — таковы были, например,
Пол Морфи, Хосе Рауль Капабланка. Теперь взошла
шахматная звезда Роберта Фишера.
Сколько лет продлится его «царствование»? Одни счи-
тают, что лет двадцать, другие — гораздо меньше. А сам
210
Фишер, может быть, в запальчивости, заявил, что будет
чемпионом мира... всю жизнь. Что произойдет — увидим,
зачем гадать. Многое зависит от его дальнейшей позиции.
До сих пор он служил шахматному искусству, и оно отбла-
годарило его за эту службу. Если он станет теперь застав-
лять искусство служить его личным пптересам, это будет
означать неизбежный крах его творчества.
Потеря личного мирового первенства должна, на мой
взгляд, подстегнуть ц вдохновить лучших шахматных
специалистов нашей страны и прежде всего молодых шах-
матистов. Им надо теперь же, не откладывая, начать
усиленную, может быть, даже самоотверженную работу.
Она требует отрешенности от всего ппого, отдачи всего
себя любимому делу. Победить фанатика шахмат может
только человек, привнесший в шахматное мастерство
и шахматную теорию новое, свое, оригинальное. Наша
общая обязанность — помочь вырастить такого человека,
а еще лучше — нескольких, убежденных в необходимости
и значимости своей миссии. Я уверен: наша мощная шах-
матная организация справится с подобной задачей. В стра-
не, где играют в шахматы миллионы, может и должен
появиться «сверхгений» шахмат.
Массовость — основа шахматной силы, а массовость
советских шахмат шире, чем где-либо. Только в последние
годы я столкнулся с необычными, удивительными прояв-
лениями той огромной любви, какую советские люди
питают к шахматам. Вот уже три года подряд мы вместе
с Михаилом Ботвинником и мастером Яковом Рохлиным
выезжаем зимой в Ленинград. Здесь, в этом городе старых
шахматных традиций, мы выступаем с лекциями обычно
во Дворце культуры имени Первой пятилетки.
«Дорогие товарищи Ботвинник и Котов! — получили
мы записку перед одним из наших выступлений во двор-
це.— Убедите вы директора — что ему стоит пустить в зал
211
еще сто человек? Мы стоим па улице у входа, ждем реше-
ния. Мы сядем па полу между стульев, мешать никому
не будем».
Что было делать? Мы показали послание директору,
тот показал — переполненный зал. Занимать проходы
нельзя — существует строгое запрещение. Вдруг оп уда-
рил себя по лбу. Есть идея!
— Я вынесу на улицу громкоговоритель, они все будут
слышать.
Так и сделал. Когда кончилась наша трехчасовая
общая лекция, мы выглянули в окно. Движение транспор-
та около дворца было перекрыто: услыхав из репро-
дукторов о том, что читается лекция о борьбе за шахмат-
ное первенство мира, значительная часть прохожих
осталась около дворца и весь вечер под открытым небом
слушала рассуждения знатоков. Где еще встретишь
такое?
Необычайные события были уготованы мне в Депь
шахтера 25 августа. Ничего не подозревая, прячась от
лучей жаркого солнца, сидел я на удобной скамейке челя-
бинского городского парка имени А. С. Пушкина.
— Вы не возражаете, если сеанс одновременной игры
мы проведем на открытом воздухе? — спросил меня орга-
низатор выступления.— В павильоне всех разместить не-
возможно.
Получив согласие, он ушел. А через минуту началось
странное шествие: по зеленой лужайке шагали шахтеры,
тракторостроители, металлурги, мощные руки их совсем
без усилий тащили тяжелые столы, чугунные скамейки,
стулья. В то же время они умудрялись не выронить зажа-
тые под мышкой деревянные складные доски-ящики с гре-
мящими внутри шахматными фигурками. Как-то удиви-
тельно ловко и быстро был выстроен замкнутый прямо-
угольник столов, и так же быстро он скрылся за спинами
212
столпившихся вокруг челябинцев. Организатор с трудом
провел меня внутрь прямоугольного ринга.
— Сколько же здесь досок? — удивленный, спросил
я организатора.
— Тридцать восемь.
— Ого! Я же говорил — не больше двадцати пяти.
Ответом на эти слова было подозрительное молчание.
— Братцы, вы поймите, один человек пе в силах
играть столько партий против такого состава!
«Братцы» молчали. Я не зря упомяпул о составе.
Мне-то хорошо было известно, что только в одном городе
Челябинске двести семьдесят шахматистов первого разря-
да, а ведь многие еще приехали из области. Потом разве
только что прочитанная мной лекция не говорила о по-
пулярности искусства, которому служат паши гроссмейсте-
ры? Кому из шахматных корифеев, в каком самом гордя-
щемся своей культурой городе Запада приходилось читать
лекцию на шахматные темы в присутствии двух тысяч
человек?
Но все-таки с сеансом-то нужно было что-то делать.
— Поймите же: если даже Василию Алексееву поста-
вить на штангу семьсот килограммов, он же не поднимет,—
приводил я отчаянный довод. И тут же спросил у органи-
затора: — Сколько здесь перворазрядников? Вы же знаете:
в Москве мы на подобные массовые сеансы шахматистов
первого разряда не пускаем.
Растерявшийся организатор лишь отрицательно качал
головой: нету перворазрядников! Нету! Правда, несколько
часов спустя, забывшись, он радостно объявлял во весь
голос:
— Выиграл у гроссмейстера перворазрядник Сидоров!
Победил перворазрядник Титенко!
Тщетными оказались и мои попытки узнать шахмат-
ную квалификацию у самих будущих противников — они
213
молчали. Тогда я попробовал «взять их на жалость»,
«сознательность».
— Кто играл против меня вчера в парке имени Гагари-
на? Может быть, эти не будут играть сегодня?
На меня смотрели простодушные, наивные глаза самых
различных оттенков, хотя многих участников сражения,
состоявшегося накануне, я узнал.
Возможно, что наши препирательства длились бы еще
долго, если бы вдруг из толпы людей, окружавших сто-
лики, не раздался жалобный голос:
— Товарищ гроссмейстер, может быть, можно еще
одну партию? — размахивал кто-то поднятой над головами
шахматной доской.— Я приехал в Челябинск за тридцать
километров...
Во избежание худшего я быстро смастерил из газеты
шапочку, какую надевают маляры, и сделал первый ход
на первой доске. Теперь палящее солнце мне было не
страшно, а противники... Что было делать: не обижать же
шахтеров в день их праздника?
Много часов спустя, сразу же после сеанса, организа-
тор уводил меня из парка, на всякий случай предупреди-
тельно поддерживая под локоть...
После пяти дней труда в субботу и воскресенье люди
обычно отдыхают, а вот у горного инженера шахтерского
городка Коркина, близ Челябинска,— Леопольда Теофи-
ловича Куфельда суббота — самый напряженный день.
Несколько лет назад он начал в одной из средних школ
города преподавание шахмат, и теперь групп скопилось
много: четыре четвертого класса, столько же пятого
и шестого. По одному часу в группе — двенадцать часов!
Некоторые удивляются: в день своего законного отдыха
человек ведет такую работу без оплаты! Но разве можно
объяснить бескорыстие и энтузиазм, да и нуждаются ли
они в объяснении?
214
Я искренне жалел, что приехал в Коркино под вечер,
к самому началу сеапса. Мне так хотелось хоть раз
в жизни побывать в шахте!
— Действптельпо жаль,— согласился со мной Куфельд,
когда мы возвращались с ним в Челябинск. Шахматному
педагогу пе терпелось получить от меня ответы па многие
вопросы.— Приехали бы вы днем, мы могли бы даже
организовать ваш сеанс в шахте. Теперь ведь все понятия
изменились: канули в вечность кайлы, темнота и шахтер-
ские лампочки! Наша шахта имеет глубину триста метров,
но внизу дневное освещение, ходят электропоезда, простор-
ные залы. Могли бы играть там.
Перед самым отъездом пз Челябинска я должен был
давать сеанс одновременной игры питомцам таких же вот
славных шахматных педагогов Челябинска, как Куфельд.
Направляясь в челябинский Дворец пионеров, я с опаской
задавал себе вопрос: как-то я сыграю? Что со мною
будет?
На площадке перед величественным зданием Дворца
пионеров Челябинска ребята запускали в воздух какой-то
хитроумный летательный аппарат, а в зале за столиками
уже сидели мои противники. Один из них — коренастый
русоголовый крепыш показался мпе очень знакомым.
— Ты играл против меня в сеансе в парке имени Га-
гарина? — спросил я мальчика.
— Играл...
— И как сыграл?
— Выиграл.
— Ав городском парке?
— Тоже выиграл...
— Ах ты, мошенник! Я тебе покажу!
От хвастливого обещания мне лучше было бы воздер-
жаться. Когда я под конец долгого и упорного сражения
рассчитал комбинацию на пять ходов вперед... мой про-
215
тивпик рассчитал со па два хода дальше. Кандидат
в мастера Саша Панченко славится в Челябинске своими
тактическими способностями. II я подумал: мы иногда
говорим об отсутствии юпых шахматных звезд первой
величины, а может, мы просто еще не научились, как
нужно их выдвигать?
А два года назад мы были свидетелями совсем уж
необыкновенного творческого общения и спортивного
соревнования двух поколении советских шахматистов.
В Центральный шахматный клуб на Гоголевский бульвар
в Москве съехались шахматные дружины шести Дворцов
пионеров крупнейших городов страпы. В каждой дружине
шесть шахматистов-пиоперов, как правило, мастера и кан-
дидаты в мастера. Во главе каждого коллектива капи-
тан — один из сильнейших гроссмейстеров мира, воспи-
танник этого дворца. На торжественном открытии турнира
дворцов капитаны были вновь посвящены в ранг пионе-
ров — им повязали красные галстуки.
Каждый из капитанов должен был дать пять сеансов
одновременной игры с часами против команд остальных
дворцов. Результаты сеанса суммировались с результа-
тами команды его дворца — коллектив, набравший наи-
большую сумму, становился победителем турнира. Каждый
день происходили волнующие поединки, где мастерство
и точность сочетались со смелостью, решительностью
и выдержкой.
За ленинградский Дворец сражался Борис Спасский.
D его памяти еще свежи были шахматные лекции лучших
гроссмейстеров, которые оп прослушал в красивом, вели-
чественном пионерском Дворце па Невском проспекте
Ленинграда. И по возрасту Спасский был еще недалек от
своих противников — двадцать лет разницы.
Труднее было вспомнить пионерские годы капитану
московского Дворца — экс-чемпиону мира Василию Смыс-
210
лову за пятьдесят. II уже совсем сверстником пионеров
казался капитан команды Челябинска худенький гроссмей-
стер Анатолий Карпов, его двадцать один год — это почти
«пионерский возраст».
Темпераментно сражался с юными противниками
экс-чемпион мира Михаил Таль: рижский Дворец пионе-
ров — его родной дом, и оп прилагал все усилия к тому,
чтобы выдвинуть этот дом в число победителей. Спокойно
вел сражение экс-чемпион мира Тигран Петросян — так
его учили во Дворце пионеров в Тбилиси; и совсем уж
по-юному в каждой партии бился бывший киевлянин гросс-
мейстер Давид Бронштейн, видно до самой старости он бу-
дет полон чисто пионерской непосредственности и увлечен-
ности.
Я глядел па это невиданное шахматное состязание
и думал: какую же силу представляют такие простые
и обыдепные па вид наши шахматные кружки пионерских
дворцов? Так неужели нам страшно будущее, неужто мы
пе в состоянии победить даже тех, кто кажется непобеди-
мым? Массовость советских шахмат, отлично поставленный
процесс обучения, широкое внимание и открытая дорога
молодежи — вот что обеспечит будущее советских шахмат,
и это будущее будет светлым...
И конечно же, больше всех меня интересовал Толя
Карпов, пожалуй, самый популярный сейчас шахматист,
которого бурно приветствуют любители шахмат в любом
уголке мира. Многие шахматные знатоки с его именем
связывают будущее шахмат.
В начале лета 1973 года в Ленинграде состоялся меж-
зональный турнир. Это было первое официальное отбороч-
ное состязание в системе ФИДЕ, проводимое в нашей
стране. Многие известные шахматные корифеи двенадца-
ти стран приехали к берегам Невы. Город больших шах-
матных традиций встретил гостей приветливо и госте-
217
приимпо. Те восторгались красотами, как они выраж
«может быть, самого красивого города Европы».
Мне пришлось принимать гостей в качестве Главного
судьи турнира, вместе с ними я гулял и днем и светлыми
июньскими «белыми ночами» по чудесным улицам и пло-
щадям города Ленина. Всех восхищал монумент Петру
Первому, устремленный в небо адмиралтейский шпиль,
величественная площадь Зимнего дворца. Я иногда свора-
чивал па узенькую улицу Халтурина — опа связана с мои-
ми далекими шахматными воспоминаниями. Здесь я полу-
чил звание гроссмейстера тридцать четыре года назад,
здесь, на берегу Мойки, целый вечер любители шахмат
следили за нашей партией с Ботвинником.
А вечером я «дирижировал» межзональным шахмат-
ным оркестром — жесты мои были направлены па то,
чтобы утихомирить возбужденную сражением публику
Дворца культуры имени Ф. Э. Дзержинского. Ленинград-
цы — понимающие шахматы, темпераментные болельщи-
ки. Каждый ход гроссмейстеров немедленно вызывал
много творческих споров; хотя все говорили шепотом, но
шепот тысячи людей — это уже шум. Меня раздирали про-
тиворечия: с одной стороны, я восхищался высокой квали-
фикацией наших шахматных любителей, умеющих улав-
ливать скрытые топкости шахматных поединков, и в то же
время я обязан был добиваться полной тишины, всеми
мерами смирять страсти.
Пе скрою, порой и я увлекался шахматной партией,
все свое внимание отдавал встречам лидеров и прежде
всего молодого гроссмейстера, когда-то жившего в Туле,
а в последние годы студента Ленинградского университета
Толи Карпова. Его любят всюду: любили в Туле, восхи-
щались им в Москве, а теперь буквально боготворят
в Ленинграде.
Анатолий Карпов, по моему мнению, наша главная на-
218
дежда в шахматах. Весь его шахматный путь — путь
побед, не испорченный неудачами. Подумать только, каких
успехов добился он в последние годы! Звание чемпиона
мира среди юношей, дележ первых мест с Леонидом Штей-
ном на мемориале Алехина в Москве в 1971 году и сразу же
первое и второе места на турнире в Гастингсе совместно
с Виктором Корчным. Далее шел наплучший результат
на Олимпиаде в Скопле; три первых места на турнире
в американском городе Сан-Антонио, поделенные между
Карповым, Петросяном и Лайошем Портишем. Наконец,
дележ первых двух мест с Виктором Корчным в межзональ-
ном турнире в Ленинграде, затем победы в матчах против
Л. Полугаевского и Б. Спасского. Весь мир говорит о Кар-
пове как о наиболее вероятном противнике чемпиона
мира Роберта Фишера в матче ближайших лет.
Сам Карпов иначе оценивает свои шансы.
— В это трехлетие я вряд лп буду пграть с Фише-
ром,— говорит ленинградец.— Рано — мне пока 23 года.
— Знаете, как вас называют у нас? — обратился к не-
му один из немецких любителей во время молодежного
фестиваля в Берлине в 1973 году.— «Второй Роберт
Фишер».
Карпов лишь повел плечами.
— Как вы полагаете,— не унимался любитель,—
как бы вы сыграли матч с Фишером?
— В ваших словах явное противоречие,— заметил
Карпов.
— Какое?
— Как может сыграть Фишер-второй с Фишером-пер-
вым? Тут и сомнения быть не может...
Многими вечерами во время ленинградского межзо-
нального состязания я имел возможность наблюдать за
игрой Толи Карпова. Чем больше я разбирал его партии,
219
следил за ходом его мысли, тем больше убеждался в спра-
ведливости оценки Михаила Ботвинника.
— Запомните этот день,— сказал оп мпе ио телефону,
как только я сообщил ему о победителях мемориала Але-
хина.— В нашей стране появилась шахматная звезда
первой величины!
И действительно, первой величины. В Карпове есть вс ,
что необходимо для создания шахматных творений
и достижения успеха. Прежде всего, беззаветная любовь
к шахматам, самопожертвование, безграничная увлечен-
ность. О шахматах он способен думать п говорить днем
и ночью.
Партия Карпова против Таля на турнире в Ленинграде
была отложена в трудной для Толи позиции. Придя домой,
он разобрал отложенную позицию вместе со своим предан-
ным тренером — гроссмейстером Семеном Фурманом. Вы-
вод был обнадеживающим — ничья! И Толя лег спать.
Вдруг во сне ему приснился страшный ход противника,
который он не предусмотрел в анализах с Фурманом.
Ужасный ход! Сердце забилось — плохо! Но соп пе преры-
вался. Карпов спал, но мозг его работал — лихорадочные
попытки найти спасение, расчет вариантов и вдруг, также
во сне, вздох облегчения. Найден отличный ответ — партия
спасена. Утром Фурману оставалось лишь утвердить ноч-
ные расчеты своего любимца.
Я не раз задавал себе вопрос: в чем особенность
шахматного мастерства 23-летнего Карпова? И попял:
природное дарование, отточенное усиленной работой над
шахматами, позволило Карпову добиться удивительного
умения маневрировать фигурами, выработать в себе топ-
кое чутье на гармоничное расположение фигур, столь
необходимое и в атаке и в обороне.
Карпов умеет энергично и смело атаковать, отлично
разбирается в самых запутанных тактических осложпе-
220
ниях. Но в этом оп не отличается от других своих коллег-
гроссмейстеров. Когда же речь идет о перестройке фигур,
проведении хитрого маневра, делающего группу фигур
наиболее боеспособной,— в решении подобных задач Кар-
пову сейчас, пожалуй, пет равных. Кажется порой, что
это опытный манипулятор незаметными, короткими, но
удивительно ловкими движениями добивается нужной
цели.
И вполне понятно то желание успехов, которое прояв-
ляют многочисленные поклонники таланта ленинградского
гроссмейстера. Сколько надежд и уверенности слышится
в вопросе, каким в последние годы встречают шахматного
знатока в любом городе пашей страны и за рубежом:
— Как вы думаете: будет Анатолий Карпов чемпионом
мира?
ОГЛАВЛЕНИЕ
От автора	3
Уроки детства ,	6
Учеба и шахматы	27
Молодежь устремляется	44
Познай самого себя	57
Еще одна «ревизия»	78
О Михаиле Ботвиннике	85
Наивысшие достижения	92
А годы идут...	99
По следам любимого героя	Ш
Рядом с Мельпоменой	118
Всегда в мыслях и в сердце	133
Мастерство былое и современное	143
Чудесный шахматный мир	162
Все шахматам	176
Жаркое лето ,	188
«Генс уна сумас» . . ,	,	.	197
Будет ли Анатолий Карпов	чемпионом мира?	210
Александр Александрович Котов
МАСТЕРСТВО
Редактор А. Перепелицкая
Художник И. Гире ль
Художественный редактор В. Щукина
Технический редактор И. Капитонова
Корректор Э. Дименштейн
Сд. в набор 8/1-74 г. Подп. к печ. 16/Х-74 г.
Форм. бум. 70X108732- Физ. печ. л. 7,0. Усл. печ.
л. 9,80. Уч.-изд. Л. 9,77. Изд. ипд. ХД-206. А09318.
Тираж 100 000 экз. Цена 44 коп. Бум. Ml 1.
Издательство «Советская Россия»,
Москва, проезд Сапунова, 13/15.
Книжная фабрика Ml 1 Росглавполиграфпрома
Государственного комитета Совета Министров
РСФСР по делам издательств, полиграфии и
книжной торговли, г. Электросталь Московской
области, ул. им. Тевосяна, 25, Заказ Ml 2120.
К ЧИТАТЕЛЯМ
Издательство просит отзывы об этой книге
и пожелания присылать по адресу: Москва,
проезд Сапунова, 13/15, издательство
«Советская Россия».

44 коп.
•СОВЕТСКАЯ РОССИЯ
А.Котов МАСТЕРСТ90